Часть II. Учение Патриарха Никона о природе власти государственной и церковной и их взаимоотношении.
Глава I. Учение Никона о царской власти.

Борьба Никона с политическим староверством, уклонявшимся в сторону цезарепапизма. – Сравнение царства с священством. – Источник царской власти и её освящения. Духовная и светская власть независимы друг от друга. – Кому вверена Церковь? – О церковных законах. – Об участии царя в церковном управлении. О правах царя по отношению к соборам церковным. О соборе 1660 г. – Об участии царя в церковном управлении, О повышении ранга Епископской кафедры. – Царь – образец послушания церковным законам для народа. Церковный закон неприкосновенен для государства. Апостасии. – О Церкви: её самостоятельность. – Для управления в Церкви необходимы Епископские полномочия, а не царские. – Действие Антихриста: властительство над Церковью светской власти. – Царь некомпетентен в деле суда над Епископами-клириками. – Положительные обязанности царя к Церкви. Обязанности царя к церковной собственности. – Никон о своей службе царю. – Никон различает обязанность царя в Церкви от его обязанностей к Патриарху. – Никон о сфере светских дел. О тяжести царского служения. – Власть царская получается независимо от священства, но им благословляется. Где санкции для соблюдения царем заповедей Божиих. – Царская власть и знамение пришествия Антихриста. – Лигарид выдвигает новыя обвинения против Никона. – Никон о лжепророках цезарепапистах. – О власти удерживающей. – Цезарепапизм – от духа Антихриста. – Помощь Патриарха царю – быть царем православным. – О природе послушания царя Патриарху. Клятва 1652 г. – О превосходстве священства над царством. – Критика Никоном разных теорий о соотношении духовной и светской власти. Его теория. – Никон о «Дарении Св. Константина Великого». – Каждая власть происходит от Бога; ни одна не выше другой. – В церковных делах церковный закон и Епископ выше царя. – Каждая власть имеет свой порядок и права от Бога и должна их защищать. – Юридическое равенство властей, духовное превосходство власти духовной. – Никон о мерах самозащиты Церкви. Заявление протеста и духовные наказания. – Не должно повиноваться закону, противоречащему канону. – Возмездие за нарушение прав Церкви от Бога. – Никон и сам отказывается исполнять государственный закон, противоречащий церковному – Духовное оружие царя в борьбе со злом – христианские добродетели: смирение – прежде всего. – Праведность царя – основа прочности царской власти. Смысл ухода Никона в Воскресенский монастырь в 1658 г. – Патриарх – нравственная сдержка для царя. – Лигарид и Никон о праве обличения царя. – Об обязанностях царя к Церкви и её представителям. – Значение отказа Никона в прощении царю Алексею Михайловичу, как царю. – Никон обвиняет царя Алексея Михайловича в том, что он перестал поступать, как подобает православному царю. – О времени Божиего наказания за нечестие. – Никон указывает на современные несчастия, как на Божия наказания и предостережения. – Уход Никона как мера протеста. – Источник Никоновой теории соотношения властей: Св. Отцы. – Предшественники Никона (в России) в учении о превосходстве священства. – Юридическая природа участия Никона в государственных делах. – Чисто русское восприятие христианства Никоном. – Мнение Каптерева о Никоне в отношении учения о царской власти. – Никон в делах смешанного характера, т. е. касающихся и Церкви и государства. – Никон прибегает к содействию царя и в чисто церковных делах. – Теория симфонии властей (духовной и светской). Никон обеим властям отводит доминирующее значение каждой в своей сфере. – Нарушение симфоний в 1658 и 1660 г. г. – О причинах ухода Никона. – Мнение Соловьева, Пальмера, Горчакова и Беляева. – О поводе к уходу Никона в Воскресенский Монастырь. – Никон о своем уходе в Воскресенский монастырь. – Царь и право Патриарха на обличение. – Сравнение обличений Св. Филиппа и Никона. – Нарушение симфонии в строе московского государства введением Уложения и расцерковления государства. – Смысл борьбы Никона в свете по следующих мер против Церкви. – Различные меры Никона к поддержанию церковного направления в правительстве и обиходе. – Сравнение учения Никона с католическими писателями о соотношении властей. – Сравнение учения Никона с протестантскими писателями. – Учение Никона о субъекте церковного управления перед судом русской канонической науки. – Учение Никона о субъекте церковного законодательства перед судом русской канонической науки.

Патриарх Никон, хотя не был теоретиком, разрабатывавшим вопросы права и каноники из чисто отвлеченного научного интереса, тем не менее он дал последовательное развитие учения по вопросам государственно-церковных отношений преимущественно с той их стороны, которая была выдвинута современной ему жизнью. Пока он был Патриархом, он не разрабатывал этих вопросов, ибо был занят устроением Русской Церкви и государства, поскольку был призван к государственному регентству; но, когда через четыре года после его ухода явилось стремление оправдать ту систему отношения к Церкви со стороны государства, которая являлась возрождением античной традиции императора pontifex maximus, то он противопоставил ей другую теорию, в основание которой были положены основы канонического церковного строя Православной Церкви с одной стороны и то учение о царской власти в её отношении к Церкви, которое выработалось на основе традиции Вселенских Соборов и Св. Отцов Церкви. Как известно, приехавший в Москву Газский М-т Паисий Лигарид, явившийся идейным руководителем партии враждебной Никону, составил вопросы-ответы на разные темы преимущественно церковно-правового характера с некоторой примесью вопросов государственно-правового свойства, с целью уяснения перед сознанием царя и придворных бояр положения, созданного уходом П. Никона от управления патриаршей кафедрой. Эти вопросы-ответы поражают своим тенденциозным стремлением во всем очернить Никона и выставить его невиданным новатором церковно-государственных отношений и, пожалуй, даже идейным бунтовщиком против государственной власти, подрывающим её основы. Самые вопросы-ответы были озаглавлены: «Обвинения в новых обычаях и разных винах П-ха Никона, составленные в 30 вопросах боярина Симеона Лукьяновича Стрешнева и ответах на оные Газского М-та Паисия Лигарида». Уже самое заглавие наводит на мысль, что и в вопросах церковно-государственных против Никона была выдвинута та же точка зрения священного status quo, которая отстаивалась партией старины, то есть, вернее, партией, отстаивавшей церковные обряды, утвержденные Стоглавым Собором 1550 года, против изменений, вводимых Никоном. Однако, предваряя наше исследование, мы можем сказать, что как в обрядовой реформе Никон по существу дела вводил не новость, а лишь возвращался к старине, зафиксированной в древних греческих книгах, так и в вопросах церковно-государственных он боролся с той же порчей, вкравшейся в Московские политические идеи после половины XV века и вылившейся в политическое староверчество, отстаивавшее создавшийся в жизни уклон к цезарепапизму. Тот факт, что хранителем Православия в эпоху отпадения в унию Константинопольского императора, Патриарха и русского Митрополита, оказался великий князь Московский, слишком содействовал возвышению его значения в Церкви. А, если мы припомним, что в это же время, вскоре после унии, великий князь Московский заступил место Византийского императора, что с установлением фактической независимости Русской Церкви от Константинопольского Патриарха Московские Первосвятители потеряли опору для церковной независимости от своих великих князей, которую имели раньше в Константинопольских Патриархах, – то нам ясно будет, что Московский великий князь становился de facto одним из главных факторов в церковных делах, имевшим возможность давить своим авторитетом и на иерархию.

Мы не хотим сказать, чтобы сознание особности церковного организма, как союза, имеющего свое законодательство, управление и суд, совершенно померкло бы на Руси, чтобы Церковь настолько слилась с государством, чтобы принципиальное различие было забыто. Соборы Церковные 1503 г. и 1550 г., напротив, показали, что Церковь умела отстоять себя от секуляризации своих имений во имя своего церковного закона. Однако, нельзя оспаривать того, что это различение нередко возможно лишь для взгляда, вооруженного юридическим анализом, и что в действительной жизни, в быту Церковь и государство переплетались настолько, что не всегда можно с точностью определить, где кончались действия одного союза и начинались действия другого. Благочестие Московских государей только еще более стирало de facto эти грани. Остановимся несколько на этом смешении двух порядков, смещении, облегчавшем захват сильной стороной, то есть государством, сферы церковной в неподлежащей ему мере. В этом хаосе отношений, создавшемся ко времени царя Алексея Михайловича, тонко анализирующий ум Никона произвел разграничение двух сфер общежития по их внутренней природе и функций их по их существу и источнику, а сильная воля его устремляется к проведению этого разграничения, разбиваясь в конце концов о косность, невежество и нецерковное отношение к церковным вопросам со стороны родовитого боярства, представленного по преимуществу кн. Одоевским, и боярства, родственного царю по жене и матери в лице бояр Стрешневых и Милославских. Напрасно было бы утверждать, что это государственное засилие было юридической нормой; напротив, мы имеем основание утверждать, что норма была иная, именно теория симфонии властей, заимствованная из Юстинианова кодекса в Кормчую еще до Никоновской редакции и вошедшая там в 42-ую главу. Вот её дословный текст: «Великая паче инех иже в человецех еста дара Божия, от Вышнего дарована человеколюбии Божия, священничество же и царство: ово убо Божественным служа, се же человеческими владея и пекийся: от единого же итогожде начала обоя происходят человеческое украшающие житие, якоже ничто же так бывает поспешнее царству сего ради, яко же святительская честь: о обоих самех тех присно вси Богове молятся; аще бо они непорочни будут во всем и к Богу имут дерзновение и праведно и подобно украшати начнут преданные им грады, и сущия под ними будет согласие некое блого, все еже добро человечестей даруя жизни; сему быти веруем, аще священных правил блюдение сохранится, их же праведно похваляемии поклоняеми самовидцы Божию Славу предаша апостоли и святии отцы, сохраниша же и заповедаша».

Надо было подробнее раскрыть теорию симфонии, заключенную в этом тексте. Вопрос этот является краеугольным, ибо все контроверсы, в которые был вовлечен Патриарх Никон, сходятся в центральном пункте в вопросе о положении царя и Церкви, что в свою очередь ставит нас пред вопросом о соотношении двух сфер общежития Церкви и государства и природы и полномочий. В свою очередь учение о царской власти у Никона есть следствие определенным образом понятой (т. е. в строго православном смысле) теории симфонии. Разсмотрев его учение о царской власти, мы разсмотрим его учение о Патриархе и его взгляд на Уложение царя Алексея Михайловича¹⁰⁸ и критику Никоном постановлений Уложения о церковном суде, управлении и законодательстве. Эти вопросы познакомят нас с его взглядами на природу Церкви и её полномочий и на характер отношений её к государству.

Разсмотрев учение Никона о царской власти, мы сопоставим его учение с некоторыми учениями по тому же вопросу у отцов Восточной Церкви с одной стороны и с другой стороны с Западной церковной литературой средних веков, а также с учением немецкой политической философии 17 века, давшей теоретические основы для церковной реформы Петра I-го, для его jus reformandi в Церкви.

Никон говорит о царской власти большей частью в сопоставлении с властью священства, разумея под последним все его иерархические степени, и прежде всего устанавливает, что существуют две власти, духовная и светская, происходящия от Бога, а не одна от другой; в этом случае острие его направлено против той теории, которую ему противопоставил Паисий Лигарид, т. е. против цезарепапизма; обычно он сопоставляет обе власти и показывает превосходство священства над царством в духовном отношении, пользуясь нередко буквально Златоустовскими выражениями. Эти два порядка различны: «Разве это добро, что царь вероломно усвояет себе чин священства? Ибо порядок священства – один, а порядок царства – другой… Священство от Бога, а от священства цари получают помазание на царство. Освящение Моисеева священства последовало, когда лик Моисея сиял при спуске с горы. Моисей, по приказу Божьему, посвятил Аарона и его сыновей; это начало священства было не от людей к людям, но от Самого Бога. Когда пришло время для исполнения старого закона, Бог послал Сына Своего. Господь помазал Иисуса Назорея Св. Духом и властью (Деян. X, 37, 38). Христос посвятил Своих учеников и Апостолов, говоря: Приимите Духа Святого, чьи грехи отпустите, тому отпустятся, и чьи свяжете, у того связаны. Приятие Духа Святого дает ничто иное, как сообщение Божественной благодати и власти» (I, 225)¹⁰⁹, а в другом месте: «Видишь ли, нечестивый вопрошатель (обращается Никон к Стрешневу), как священство имеет свое начало не от человека, но от Самого Бога и ветхое священство и настоящее, и никоим образом не от царей, как думаешь ты? Но скорее от священства царство приемлет и свое начало, как свидетельствует чин коронования. Священство во всех отношениях почетнее царства….» (1, 234). И Никон возстает против того, что царь после его ухода из Москвы распоряжается в Церкви, назначая, помимо Никона, его заместителем Митрополита Питирима и других духовных лиц на места, как будто царь – источник прав в Церкви: «Ты говоришь, вопрошатель, что наш наияснейший, наисчастливейший царь поручил Никону надзор за всеми церковными делами и судами: это не царь поручил Никону эту власть, а благодать Святого Духа, но царь разсматривает эту благодать, как ничто, и нанес безчестие Святому Духу и лишил ее силы, так что теперь без приказа царя благодать Святого Духа не может действовать, и Епископы, по слабости своего понимания, пишут теперь: «Я посвятил или поставил такогото архимандритом, игуменом или пресвитером и тому подобное, благодатью Святого Духа и указом Великого Государя». Так равно они готовы хоронить с церковными молитвами нераскаянных преступников, повешенных или казненных за их преступления, и читать молитвы при рождении за детей, рожденных в грехе, и все по приказу царя. Что может быть ужаснее этого…. Господь свидетельствует (Мф. 12, 31, 32): «Посему говорю вам: великий грех и хула простится человекам, а хула на Духа не простится человекам. Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; а если кто скажет слово на Духа Св., не простится ему ни в сем веке, ни в будущем». Кому же может дать благодать Св. Духа тот, кто осмелился ругать Духа Святого и считать ее безсильной прибавлением слов «и указом Великого Государя». Не написано ли, что всякий избранный светской властью низвергается вместе с посвятившим его? Но они ни на что не обращают внимания… Государь не боится этого, хотя ничего не может быть страшнее, как оказаться неспособным к стяжанию прощения и на земле, и на небе. Но он действует, как если бы был великий понтифекс: по его приказу посвящают в Епископы. Увы! Горе! Какое презрение! Какое осуждение за это! И кто освободит его от этого?» (I, 206, 207). Здесь Никон возстает не на то собственно, что испрашивается согласие царя на иерархическое поставление, ибо и сам он в чисто церковных делах действовал по соглашению с царем, а на то, что царь берет на себя инициативу в решении чисто церковных вопросов без согласия находящегося в живых представителя церковной власти Патриарха Никона.

Царь получает власть фактически мечом, но освящение ея, царское имя получает чрез епископское благословение, для которого Епископ есть источник. Закон царский никоим образом ни в чем не может нарушать законов духовных, ибо в духовных делах воля царская не может быть поставлена выше духовных законов, и в отношении дела, по существу принадлежащего Церкви, царь не может поставлять или действовать без контроля духовной власти. Равным образом и Епископы и духовные каноны приказывают людям соблюдать царские законы. Ибо оба закона (и духовный, и светский) поддерживают один другой… Никто не может противодействовать канонам Церкви и законам царства и возражать, когда оба они утверждают одно и то же. «Ты должен понять, что в духовных делах, имеющих дело со спасением души, Епископ выше царя, и каждый православный обязан повиноваться Епископу, ибо он – отец наш в православной вере, которому вверена забота о Церкви. Власть их равная, и каждая имеет свой собственный порядок установленный Богом; каждая из них обязана поддерживать свой собственный порядок на свою ответственность, и нет нормального суда, перед которым каждая из них была бы ответственна при нарушении этого порядка» (I, 254, 255). В этих словах яснее дня, что Никон различал обе власти по их существу, обе сводил по происхождению к одному источнику – Богу, признавал их самостоятельность в осуществлении своих функций и считал, что гарантией их лояльности по отношению друг к другу не может быть какой либо обычный суд, как не может его быть в государстве при действии высших органов государственной власти¹¹⁰. Но наказания за такое нарушение надо ждать от Бога. «Бог не пощадил ангелов, которые возстали против Бога, создавшего их Они пали. Так и теперь тот, кто поднимается безумно против Бога и действует не по благодати, данной ему, как царь, возносящийся властительски над епископским (в сфере Епископа) достоинством, издавая приказы в его сфере. Ибо власть царя – одно, а власть Епископа – другое. Но одна больше другой (в духовном смысле), как небо больше и превосходней земли, как видно из самых молитв при посвящении. Ибо Епископ есть образ Божий и сидит на троне Божием. Царю не дано ранга даже с чтецами и субдиаконами, ни с диаконами, еще менее с Епископами. Но он помазан не царство этого мира. И благословение ему Бог дает чрез Епископа» (I, 241). Если принять во внимание чин коронования во времена Никона, то Никон был в праве не вносить царского чина в число иерархических степеней, в отличие от того, как это было в Византии, где царь возводился в сан депутата, сан равносильный диаконскому, – ибо в России только с коронованием Феодора Алексеевича после исправления богослужебных книг царский сан возводится на степень священной иерархической степени, и царь впервые принимает причащение под обоими видами раздельно, что допустимо только для чинов священной Иерархии. Если мы сравним молитвы при посвящении царя и Епископа, то увидим и разнородность этих должностей. В молитве при поставлении Епископа читалось: «Ты, Господи, и сего явленного строителя святительской благодати сотвори же подобника Тебе, истинному пастырю, положившего душу свою о овцах Твоих, наставника слепым, света сущим в тьме, наказателя безумным, светильника в мире, яко да устроив души, вверенные ему в настоящем сем житии, предстанет судищу Твоему непосрамленному и великую мзду приимлят, юже уготовал еси, пострадавшим о благовестии Евангелия Твоего» (Акт ист. IV, 10, 11).

Так, Епископ назван подобником Божиим, но таких выражений, говорит Никон, нет в молитвах при поставлении царя (I, 243). Там говорится о молитве недостойных рабов Божиих о том, чтобы быть царю «на престоле правды», а «не на престоле величия Божиего». «Препояшь его оружием Святого Духа, укрепи его руку, подложи под его нози врагов, посей в его сердце страх Божий», но не говорится «о жертве» и подобии Богу; говорится о «его милосердии к подданным», о «сохранении в чистой вере», о том, чтобы он был «хранитель заповедей Св. Соборной Церкви», «стражем Церкви» (I, 250). При передаче скипетра Патриарх говорит царю: «О, Божественно венчанный царь, приими от Бога скипетр, который Он дал тебе для управления Российским царством и храни его для блага твоей державы». Патриарх благословляет царя и, беря его за правую руку, сажает на царское место. «Смотриже, прибавляет Никон, умственный слепец, кто коронует и кого, кто дает Божественные права по твоему выражению и кому, и как кто-либо может дать что-либо тому, кто сам получает это от него» (I, 245). «Не царь кладет руку на голову Патриарха, а Патриарх на голову царя, и царь склоняет свою голову во исполнение долга своего». Здесь Никон утверждает свое положение, что благодать священства не может иметь источником царский приказ. «Ты говоришь, что царь облек правом нас, правом надзора над церковными делами, чего сам не имеет. Ты видишь, кто антихрист, кто – дети Божии и кто дети сатаны. И теперь много антихристов, т. е. Митрополит Крутицкий и подобные ему; дух лжи – Митрополит Газский и подобные ему» (I, 193). Митрополита Крутицкого Питирима Никон клеймит за то, что он, будучи поставлен Патриархом Никоном заместителем на время его ухода, по приказу царя прекратил возношение имени Патриарха Никона после его отъезда в июле 1658 г. в Воскресенский монастырь и стал управлять Церковью совершенно независимо от него; а Митрополит Газский явился с проповедью цезарепапизма в Россию без всякого соответствующего канонического полномочия от своего Патриарха и без всякого права учить в чужой епархии. А что сравнение двух властей происходит именно с духовной точки зрения, ясно из слов Никона: «Царь отпускает денежные долги, а священник грехи. Один действует принуждением, другой утешением; один употребляет материальное оружие, другой – духовное. Один имеет войну с своими врагами, а другой с властью века сего. Удивительно долготерпение Божие, когда не только царь восхитил на себя епископское достоинство, но его сторонники (бояре) делают то же» (I, 134). Никон разумеет, что все назначения на духовные должности идут от Монастырского Приказа, где заседали в 60-х годах XVII века уже одни светские люди, хотя в начале его деятельности в 50-х годах в его состав входили и духовные лица, назначавшияся, впрочем, светскою властью. «Царь имеет несомненно власть давать права и почести, но в границах поставленных Богом, но не духовную власть Епископам и архимандритам и другим духовным лицам: вещи духовные подлежат решению Бога, а земные царю» (I, 555). Здесь мы опять видим, что Никон не только различает две власти, но и сферу каждой определил соответственно с природой каждой власти, применяя тот же метод, как в наше время Проф. Заозерский при определении полномочий церковной власти. Поставление духовных лиц есть передача им определенных прав духовной власти в определенной мере: поэтому не дело царя издавать здесь односторонние без согласия представителя Церкви приказы. «Ты, ответотворче, говоришь, что Бог поставил иных Апостолами, иных пророками; Он не дал, ведь, всех даров одному, чтобы человек не возгордился и тем не изъял себя от действия Благодати. Посмотри же, лицемер, уставы Апостольские, как они перечисляют отдельные дары, и как они говорят: в каком призвании человек призван, в том пусть и живет. Как же царь, забывая, что он должен быть образцом, несмотря на то, восхищает священство?

Ты сам цитируешь Иезекииля 28, 17: «От красоты твоей возгордилось сердце твое, от тщеславия твоего ты погубил мудрость твою: за то Я повергну тебя на землю, пред царями отдам тебя на позор». Как можешь применять это к нам, когда мы ушли от зла согласно Божьей Заповеди и всех святых. Не видишь ли, человекоугодниче, чье сердце надмилось? (I, 281).

«Не царю или князю времени вверена Церковь, строители которой были Божественные Апостолы, принявшие лицом к лицу в Таинстве Тела и Крови Христовой чистое и верное единение» (I, 555). Но, если внутренния церковные дела – обязанность Епископов-строителей Церкви, то забота о внешнем положении Церкви – долг царя: «Самая главная обязанность царя – забота о Церкви, ибо владение царя никогда не может быть прочно утверждено и быть благоденственным, когда не установлено твердо положение его матери-Церкви Божией, ибо Церковь Божия, всеславнейший царь, есть твоя мать, и, если ты обязан почитать мать природную, родившую тебя, то ты тем паче должен любить твою духовную мать, которая возродила тебя в Св. Крещении и помазала тебя на царство елеем и хризмой радования. А вы слышали, ответотворче и вопрошатель, что такое Церковь и что такое основание Церкви, и что такое стены и её глава? Послушай, обманщик, Ап. Павла, законодателя Церкви Божией и он перечислит тебе шаг за шагом постановления Св. Церкви (1 Кор., 12, 28–31): итак, Бог поставил в Церкви Апостолов, пророков, учителей; далее, иным дал силу чудодействовать, также дары исцеления, вспоможения, управления, разные языки. Все ли Апостолы, все ли пророки, все ли учители, все ли чудотворцы? Все ли имеют дар исцеления, все ли говорят языками? все ли истолкователи? Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь превосходнейший». Видишь ли ты священную градацию? Почему же не назван царь на первом месте ради высоты царской власти? Для всякого надо знать свою меру: «Каждый оставайся в том звании, к которому призван» (I Кор. 7, 20) (I, 123). Каждая власть призывается Никоном осуществить свои благодатные дары, и царь, помазанный на царство, должен управлять царством, а не Церковью; вопреки теории цезарепапизма, он считает, что власть его не безгранична и не может простираться на тот союз, где закон дает Христос и Его Апостолы с их преемниками.

Царь не глава или правитель Церкви. «Где есть какое либо слово Христа, что царь имеет власть над Церковью?» Христос говорит: вся власть дана Мне на небеси и на земле, и в другом месте: кого свяжете на земле, будет связан на небеси. Но кому дана такая власть? Ты слышал, что Апостолам и их преемникам Епископам, но не царям; царю поручены дела этого мира, а нам вручены небесные дела. Царю поручены тела, но священникам души людей. Царь отпускает денежные долги, а священник грехи. Один принуждает, другой утешает. Один воюет с врагами, другой с началами и правителями тьмы века сего. Поэтому и священство много выше царства. Чудо, что милосердие Божие так долготерпеливо, когда царь не только восхитил на себя епископство, но и все его слуги делают то же. Ты слышал, как в старое время пали возставшие против Аарона Дафан, Авирон и Корей (Пс. 105, 16–18). Послушай, что случилось с Саулом, первым царем Израильским, и слово Божие сказало Самуилу: Я раскаялся, что послал Саула на царство, ибо он перестал следовать Мне? Что же сделал Саул, что от него отвергся Бог? Он, говорится, не последовал Моим советам» (1Цар. 15, 10–28) (I, 129). «Видишь ли, ответотворче, это – Слово Божие, а не слово человеческое: «Я сделал тебя правителем над племенами Израиля и помазал на царство Израиля, а «не приносить жертвы и всесожжения», уча на все будущия времена, что священство выше царства, и, что желающий большего теряет и свое? Или этого тебе недостаточно? А царь Озия?» Мы постоянно встречаем у Никона угрозу Божиим гневом за правонарушения царя, за вторжение его в святая святых Церкви. Он не только не взывает к человеческим санкциям против злоупотребления царской власти, но определенно говорит, что против них нет человеческой власти, но есть гнев Божий, как в цитируемых им словах Самуила к Саулу: «Не ворочусь я с тобою, ибо ты отверг Слово Господа, а Господь отверг тебя, чтобы ты не был царем над Израилем» (1Цар. 15, 26). И Никон безмерно возмущен тем, что Паисий Лигарид, не имевший полномочий от духовных властей (он был еще в 1660 г. низвергнут из сана, а в Москву приехал в феврале 1662 г.), явился поучать в Москве и выступать по царскому полномочию в переговорах с ним, да еще по вопросам духовным. И Никон пишет ему (I, 165): «Зачем же ты, святотатец, не слушаешь Писания, но воздымаешься гордостью и узурпируешь не порученное тебе? Послушай Писание: там Господь говорит: Я знаю, кого Я избрал. Кто же тебя избрал и поставил на высоту того, чего ты не достоин? Если ты скажешь, что царь приказал тебе то ты уже видел, что написано выше. А теперь знай, что всякий получающий власть в Церкви через светскую власть низвергается (Ап. пр. 30), и ты обманываешь себя, когда говоришь: царь приказал мне. Ты уже видел, что над царями есть высший Царь – Христос, Который наказывает за такие нарушения… Может, ты думаешь, что я один анафематствую тебя, но я не один, но также и Бог (Матф. 25, 41, 42). Тогда скажет Он тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его. Ибо алкал Я, и вы Мне не дали есть». И если прокляты от времени не давшие есть голодному, то насколько более прокляты грабители и отбирающие то, что принадлежит другим?» (I, 165). В данном случае право учить в Московском Патриархате никоим образом не могло принадлежать Лигариду, ибо он и не был отпущен своей канонической властью и не был принят Московской церковной властью, а, как угодивший боярам, враждебным Никону, был уполномочен только царем; его цезарепапистское учение Никон называл ложью и человекоугодничеством, а самого его сыном Сатаны. «Не Царю или князю мира обручена Церковь, строители коей были Апостолы» (I, 556). Никон с отвращением относится ко всяким даже внешним проявлением цезарепапизма и пишет: «Пред царем многие кричали: ты – Бог земной». И государь никому не запрещает говорить это. Никон говорил царю, когда был в Москве, и после её оставления, чтобы он запретил на будущее время так себя называть. Но царь молчал. Он не слушал тех, кто говорил подобно Давиду: наш Бог на небеси. Он не поревновал князю Апостолов, о котором написано в Деяниях 14, 11–18. Апостолы были чисты от гордости и не только не желали почестей, но обезпокоивались, когда она им воздавалась: (2Кор. 3, 5;. 2Кор. 6, 14). Что это за соединение царя и Бога? Послушай, новый Арий (Лигарид)! Один мудрец сказал: что есть царь. Он царь сегодня, а завтра умирает, он – наследие ползучих животных и червей. Начало гордости тогда, когда человек отходит от Бога, и когда сердце отворачивается от Творца, ибо гордость есть начало греха, и тот, кто ее имеет, распространяет омерзение (Прем. Сына Сирах. 10, 10–15). За это Бог напускает зло и разрушает. Бог сказал царю Вавилонскому, уподобившему себя Богу и говорившему: Это ли не величественный Вавилон, который я построил силой моего могущества и во славу моего величия. «Тебе говорят, царь Вавилонский, царство отошло от тебя» (I, 401), и Никон цитирует Иезекииля 28, 1–9, где царству ставится угроза гибелью за гордость царей, и Деян. 12, 21–23 о смерти царя Ирода за невоздание славы Богу.

И против другого внешнего проявления неограниченной власти царя возражал Никон, за то, что на двуглавом орле нарисован был царь верхом на лошади с надписью пророчества Соломона о Христе, отнесенного к царю на переплете Острожской Библии. «И ты пишешь: Почему орел представлен двуглавым? Потому что он простирается и в церковную и в светскую сферу. Вот ответ: Верно, что Царское Величество вознесся над Церковью, вопреки Божественным Законам, превознося идею собственного достоинства, но не по какому либо Божественному закону. И он не остановился здесь, но гордо воздымается против Бога полетом орла на щите, недавно сделанном в 1663 г. На нем представлен двуглавый орел, и на орле царь верхом на лошади с богатейшей добычей, а над ним надписано пророчество Соломона о Христе, которое царь снес к себе. Слова эти из 3-й главы Песни Песней: «Войдите и посмотрите, дщери Сиона, на царя Соломона в венце, которым увенчала его мать в день бракосочетания его, в день радостный для сердца его». Есть там и другой текст из Писания, в котором Исаия говорит о вечном царстве Христовом. «Вот праведный царь будет царствовать по правде», и в другом месте: «Я установил царя правды; все шаги Его прямы, он будет защищать мой город». Но все это Исаия пророчествовал не о царе Алексее, а о Царе Царей, Спасителе нашем Иисусе Христе» (I, 555). Царь связан Божиими заповедями и правилами Христовой Церкви, которыя установлены благодатью Духа Святого через Апостолов и их преемников. Лишь соблюдая их, как всякий православный христианин, он очищается от страстей своих, и Его слово только тогда становится орудием Божиим. Никон пишет (I, 554): «Ты говоришь, что царь может назначать архимандритов и все церковные власти, что это – одна из царских привиллегий, и это обычай народов, чтобы он распределял эти должности. Ты (Лигарид) и здесь солгал, как лжешь всегда, будто это – привиллегия царей. Нигде в царских (Византийских) законах не сказано, что Царю подобает выбирать Епископов ли архимандритов или других клириков, но есть совершенно противоположные постановления в канонах Св. Апостолов, св. отцов и в царских законах по этому предмету. Прочитай 30 Апостольское Правило, 13 Лаодик., VII Вс. Соб. 3 и 19 Антиох. Всякого, кто окажется избранным светскими правителями, Божественные каноны не признают и извергают. И тех, которые избрали бы таковых, хотябы это был и царь, подвергают покаянию, и тех, которые были бы посвящены Епископами, так избранными, – считать непосвященными и крещенных некрещенными. Всякий должен знать свою меру. Саул принес жертву но потерял царство; Озия, воскуривший фимиам в храме, получил проказу. Хотя ты и царь, но оставайся в пределах своих. Скажешь ты, что сердце царево в руце Божией? Да, но тогда сердце царево в Божией, когда царь пребывает в границах, поставленных ему Богом. Так сказал Господь Саулу через Самуила: «Ты отверг Слово Божие, и Он отверг тебя от царства над Израилем».

А о природе церковных законов, их происхождении, Никон повествует в обращении к боярину Кн. Одоевскому, главному составителю Уложения, по поводу издания гражданских законов, вторгающихся в Церковь вопреки канонам, почитая таковое деяние пятнанием Церкви Христовой, ибо «Церковь есть не стены, не храмы, а законы церковные (I, 534–539): видишь ли ты Церковь? И что такое Церковь? И как Христос помолвил ее с Собой и очистил ее? Тогда зачем же ты запятнал ее прелюбодеянием, исказил и обезчестил все её священные законы и в ничто поставил и осквернил её Главу Христа? Как говорит Апостол: «Глава жены муж, и он есть спаситель тела, как учит Христос Спаситель: как вы хотите, чтобы люди поступали с вами, так и вы поступайте с ними». Хотел ли бы ты, чтобы твой слуга унизил жену твою прелюбодеянием, даже, если бы ты ничего тягостного не переносил за нее и не проливал бы за нее кровь, как делал Христос? Какого бы наказания не пожелал ты наложить на такого беззаконного и дурного слугу? Я думаю, что ты не оставил бы такового в живых. И как старый закон приказывает таковых побивать камнями, так и гражданский закон их наказывает смертью. Но ты унизил прелюбодеянием жену Царя, жену Агнца, не имеющего скверны или порока или нечто от таковыхъ… Ты из зависти нападаешь на Церковь и борешься против Бога, ибо ты ослеплен завистью к благодати, данной твоему брату. А как интерес Церкви связан с его искусством, то с его падением он нарушается. Ты делаешь сатанинское дело, строя заговор против тела Христова, ибо, как тело и голова – один человек, так Церковь и Христос – едино. Слушай: откуда законы церковные? Они – свыше от Бога и говорят с небес; основания стены – благословенные Апостолы, на которых основана Церковь Божия, но стена Церкви есть Сам Христос. И зачем же ты стараешься разрушить стену Церкви, которая есть Христос? Свет Церкви есть Христос, почему же ты, который есть темнота, тушишь его? Но она основана на скале, и врата адовы не одолеют ю. Архангел Гавриил свидетельствует, что царству Его не будет конца, зачем же ты кладешь конец царству Христову беззаконным кодексом так, чтобы явилась власть князя мира сего? Но, если другой приходит, то этот другой никто, как Антихрист. На Апостолов в день Пятидесятницы сошли огненные языки, и они заговорили на разных языках. Видишь ли ты теперь, откуда явилось Евангелие, что оно пришло с небеси, и как Апостолы сделались мудры не сами собой, но по наитию Святого Духа? Но и после такого дара и приятия Святого Духа Апостолы не переставали свидетельствовать от закона и пророков (Деян. 2, 14–18). Почему же ты не принимаешь заповеди Божией и Его святых учеников и Апостолов? Видишь, что не своей властью или благочестием делали все Апостолы, но благодатью Святого Духа свыше? Князь Апостолов учит, что праведно слушать Бога более нежели людей. (Деян. IV, 19), но ты не слушаешь избранного сосуда Христа, проповедника Божественной тайны (Апостола Павла), говорящего: «Кто не имеет Духа Христова, тот не Христовъ…» Как же ты возмечтал о себе и не следуешь Евангелию Христа и Его св. учеников и Апостолов 12 главных и 70 других и с ними семи Вселенских и девяти Поместных Соборов, которые ты отверг и не только отверг, но и оклеветал». Мы не будем сейчас входить в подлежащий разбор критики Никоном Уложения, но обратим внимание, что в его представлении Церковь есть особое учреждение, Богом установленное, с особыми законами, изданными свыше по благодати Духа Святого через Апостолов, и что в этом учреждении неприемлемы законы, не соответствующие его основам, тем более исходящие от власти посторонней, какой является власть государственная. Никон не касается здесь вопроса, все ли законы Церкви Божественны, нет ли среди них и законов человеческих, обусловливаемых земными условиями места и времени, но он устанавливает принцип, что в Церкви есть неизменные Божественные законы, и что для нея неприемлемы законы им противоречащие.

«Разве царь – глава Церкви? Нет! Глава Церкви Христос (Кол. I, 16–20). Но царь не глава и не может ею быть, но есть один из её членов. Вследствие этого он не может действовать в Церкви» (1, 129). Если бы кто увидел царя в своих царских одеждах служащим, как священник, литургию или делающим что либо, принадлежащее к священству, то кто же бы мог такой акт назвать правильным и соответственным, если он не сумасшедший? Как же ты, безумный ответотворче, говоришь, что главное дело царей – управление Церковью?… Где Христос сказал, что царь имеет власть над Церковью? (1, 129).

Царь, мы видели, по Никону не имеет права назначать самостоятельно духовных лиц, не имеет права и самостоятельно созывать Соборов Епископских. «37 Апост. Правило: дважды в год Епископы собираются для церковных дел и для вопросов веры». Смотри, ответотворче, как говорит св. канон: «собираются», а не созываются царем или кем другим. Также говорят I Вс. Соб. пр. 5; IV Вс. Соб. пр. 194 Если верно, что в древности созывались Соборы благочестивыми царями, то это делалось по просьбе Епископов, а не по приказу царя, как это теперь практикуется созывать приказом и принуждением». В этом пункте Никон возражает против взгляда (1, 40) на Соборы, как на орган царской власти по церковным делам, и в этом отношении сходится с огромным большинством современных канонистов. Одновременно Никон намекает на Собор 1660 г., созванный в его отсутствие в феврале 1660 г., когда он с разрешения царя уехал из Воскресенского монастыря в Иверский и Крестный монастыри, Собор, созванный царем для суда над Никоном вопреки 75 апост. правилу, требующему для суда над Епископом его троекратного вызова. Никон был строг сам в исполнении церковных законов и требовал соблюдения их от других. Так он обратил внимание на допрос свидетелей на Соборе 1660 г., допрос, тенденциозность которого в исторической науке впервые доказана Пальмером и проф. Николаевским и совершенно опорачивает ценность многих свидетельских против Никона показаний об уходе Никона из Москвы 10 июля 1658 года, показаний, на основании коих судил не только Собор 1660 г., не приведенный в исполнение вследствие несогласия между судьями о подсудности Патриарха и о наказании за оставление паствы, но и осудивший Никона Собор в декабре 1666 г. Никон указал на полное отсутствие свободы действий Собора 1660 г., составленного и руководимого по пристрастию заинтересованным царем. «Когда я больной ради нужд своего существования уехал в Иверский и Крестный монастырь, то царь приказал одним своим приказом (без духовной власти) созвать Митрополитов, Архиепископов, Епископов, архимандритов и игуменов и, созвав их, говорил о нашем уходе в таких выражениях, как ему было угодно, и послал свитки свидетельских показаний о моем уходе, заготовленных им, в Крестовую Палату Патриаршего Дворца. Кто допрашивал каждого из свидетелей, не написано, но надо полагать, что сам великий государь или какой либо боярин допрашивал и руководил следствием. Но не написано, по какому правилу Св. Апостолов и св. отцов допрашивался, а есть постановление о созыве Соборов в 37 Ап. пр., VI Вс. Соб. 8 пр. Правило 6-е или 5-е II Никейского Собора приказывает, чтобы Соборы всех Епископов собирались однажды в год, но не говорится, что царь должен был их собирать. Также и I Вс. Соб. пр. 5; 12 Ант. пр.; 39 Лаод. И 30(18) Карф. Везде одинаково говорится: «Собираются». Нельзя найти примера после Вселенских Соборов, в которых бы царь созывал Соборъ… А этот Собор я могу назвать не только жидовской синагогой, но и диавольской, так как он созван не по канонам, а затем в своих деяниях его члены действовали по царскому Указу в угоду царю. Собор был созван царским Указом, и все делалось по царскому Указу, как написано и в Деяниях Собора, и засвидетельствовано подписью его членов с Евангелием во свидетельство и их собственными языками. Канон 104 Карфаг. Собора гласит: «Всякий Епископ, прибегающий к светскому суду царя, низвергается», а канон 106: «Тот, кто по какому либо необходимому делу желает идти к императору, должен уведомить о том Карфагенского Епископа и Римского и взять от них отпускную грамоту; иначе пусть будет отлучен». Но если даже тот, кто ищет для себя царского суда, низвергается, то насколько же более незаконно для царя созывать своим собственным Указом Епископов для суда?» (1, 102).

И по другому коренному вопросу церковного управления о повышении ранга епископских кафедр, также, как и всегда, вооруженный канонами, Никон доказывает, что повышать ранг кафедры – не компетенция царя. Он указывает на общее 38 пр. VI Вс. Соб. «Если какой либо город построен или будет построен вновь впоследствии царем, то порядок церковных дел должен следовать гражданским законам». Никон говорит об учреждении у нас патриаршества, как пример самостоятельности духовной власти. «В соборном акте при Феодоре Иоановиче, пишет он (1, 45), говорится, что освященный Собор и бояре говорили царю о необходимости Обращения к Патриархам по поводу учреждения патриаршества, чтобы не подумали другие, особенно латиняне и другие еретики, что Патриарший Престол воздвигается в царствующем граде Москве только властью царя, и благочестивый царь внял им. И хотя он мог устроить это своей властью, т. е. возвысить в ранге Московскую кафедру, он решил подчиниться воле Божией, как она открыта в канонах Св. Апостолов и Св. Отцев, и совету Епископов, ибо он почитал священство выше царства т. к. священники стоят пред алтарем и своими руками приносят непорочного агнца. Согласно Божественному Писанию, чтить священников значит чтить Высочайшего Бога, ибо часть священническая восходит к Богу не по естеству (substantially), – Бог запрещает так мыслить, – но вследствие великой милости, которая дана Христом Богом нашим Апостолам и их преемникам: «Слушающий вас Меня слушает, и слушающий Меня, слушает пославшего Меня, а отвергающий вас отвергает Меня, а отвергающий Меня отвергает Пославшего Меня.» Показывая себя превыше всего, как послушный Сын Церкви, царь дал приказ, согласно их совету, и отправлены были грамоты от царя и Епископов к четырем Патриархам. Ответ был, что Святые Отцы определили кому либо из Патриархов идти в Москву, если можно, то Константинопольскому, как занимающему высшее место» (I, 45).

Никон тем паче требует от царя ненарушения церковных законов, что царь, не дисциплинируя себя, разрушает свой собственный народ (I, 554). Таким образом, санкцией послушания Церкви должна быть забота о благе его собственного народа. Но царь не только лично должен быть образцом их соблюдения, но и в законодательстве государственном не допускать отступничества от них. Отступничество государственного закона от церковных норм в смысле их разрушения Никон разсматривает, как поклонение государства перед антихристом. Этот антихрист не сатана, но человек, который получит от сатаны всю силу действия. Откроется человек, который вознесется над Богом, и он будет противником Бога и разрушит всех богов и прикажет поклоняться себе вместо Бога, и он сядет не в храме Иерусалимском, но в Церквах, выдавая себя за Бога. Как Мидийская империя была разрушена Вавилоном, а Вавилонская Персидской, а Персидская Македонской, а Македонская Римской, так Римская должна быть разрушена антихристом, а он Христом. Эго открывает нам пророк Даниил. Если бы не пришел антихрист, не поверили бы во Христа. Божественный Апостол предупредил нас о вещах грядущих, и оне для нас наступили через вас и ваше злодейство (обращение к составителю Уложения князю Одоевскому). Разве не явилась апостасия от Святого Евангелия и от преданий Св. Апостолов и св. отцов? (Никон разумеет вторжение через Уложение светской власти в управление Церкви). Разве не обнаружился человек греха, сын погибели, который возносится над всем, что называется Богом, или чему поклоняются? Апостасия, ибо он погубит многих. И что может быть более разрушительно, чем оставление Бога и заповедей Его, как они предпочли предания человеческие, т. е. свой кодекс полный злобы и лукавства? Но кто это? Сатана? Нет. Это – человек, принявший дело Сатаны, который присоединил к себе многих других, подобных тебе, составитель лжи, и твоим товарищам. Сидение в храме Божием означает не в храме Иерусалимском, но всюду в Церквах. И сидение не буквальное во всех Церквах, но обладание властью над всеми Церквами. Церковь – не каменные стены, но – церковные законы и пастыри, против которых ты, апостат, поднялся, согласно делу сатаны, и предоставил в Уложении светским людям юрисдикцию над Патриархом, Митрополитами, Архиепископами, Епископами, и над всем духовенством, не имея мысли о деле Божием. Как Господь сказал по одному случаю: отойди от Меня, сатана, так как ты думаешь не о том, что Богу угодно, а людям. Вы отца вашего диавола и похоти его творите. О таких Церквах Христос сказал: Мой дом наречется домом молитвы, но вы сделаете его притоном разбойников; как говорит Иеремия (7, 4): не полагайтесь на обманчивыя слова говорящих: здесь храм Господень. Как это –храм Божий, который под властью царя и его подчиненных, в котором они приказывают, что угодно? Такая Церковь больше не храм Божий, но дом тех, которые имеют власть над ним ибо, если бы это был храм Божий, то никто из страха Божия не был бы способен узурпировать власть над ним или отнимать что либо от него. Но что касается преследования Церкви, то Бог открыл об этом Своему любимому ученику и лучшему богослову Иоанну» (I, 403–408). Это преследование Церкви Никон усматривает в издании Уложения с его законом о подсудности всего духовенства государственному суду и во вмешательстве Монастырского Приказа не только в суд над духовными лицами, иногда и в духовных делах, но и в управление Церкви, в смысле финансовом и в назначении на духовные должности, а также в конфискации части церковных имений. Эти вопросы будут нами впоследствии обсуждаться подробно; для данного же момента нам достаточно установить положение Никона о полной самостоятельности Церкви, как Богом Установленного учреждения, для управления в котором необходимо иметь соответствующую благодать Апостолов, а не благодать на управление царством. Никон пишет: (1, 175) «Вот, глоссы на изгнание торжников из храма на Марк. 11, 15–17. Глосса: он не просто их выгнал, но побил с позором кнутом, который Сам сделал. Он назвал храм притоном воров за незаконное им завладение», а в другом месте пишет глосса: «Так возненавидел Я вашу наглость, что собственный дом не называю Своим домом, но вашим. Пока добродетель и любовь жили в нем, он был Моим домом, а с тех пор, как вы унизили его и сделали его рынком и притоном воров, столы, на которых они продают голубей, опрокинуты, т. е. стол главных священников, продающих духовные дары, ибо голубь есть символ Духа, и посвящающий за деньги подлежит проклятию». Что же сказать о Митрополите Питириме, который в епархиях других Епископов и по приказу царя и вельмож совершает посвящение. Какого великого проклятия он не заслуживает, согласно тому, что избранный светской властью низвергается вместе с посвятившим его! Но теперь Архиепископы, архимандриты и попы в монастыре избраны самим царем, и Митрополит Крутицкий их посвящает» (I, 176).

К вопросу о самостоятельности Церкви Никон возвращается снова в нескольких других, хотя близких выражениях, когда он полемизирует с Лигаридом по вопросу о том, может ли царь после ухода Никона замещать его кем либо на патриаршем престоле. Вопрос этот для Лигарида с его учением о царе, как источнике всякой власти, разрешался иначе, чем для Никона, для которого Церковь была независимым от государства учреждением, непосредственно установленным Богом. «Ты, вопрошатель, говоришь, совершил ли царь грех, что он допустил Церковь Божию остаться во вдовстве? Объясни мне, что есть Церковь, и я тебе скажу: если не знаешь, я скажу тебе, что такое Церковь. Господь сказал: «Ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ю».

Но под Церковью Он разумеет не место только, но известное нравственное состояние, не стены Церкви, но церковные законы. Ибо Церковь – не стены и крыша, но вера и жизнь. Каким образом врата адовы не одолеют ю? Потому что Христос с нами. Ибо, конечно, если бы Он не был с нами, Церковь не одолела бы, как удалось ей с распространением Евангелия по всему миру чрез Св. Апостолов – основателей Церкви и сеятелей Слова Евангелия. По истине Апостолы – основание Церкви. Стена города имеет 12 оснований, и на них имена 12 Апостолов Агнца (Апок. 21, 14). Но основание стены, как мы говорили, благословение Апостолов, на которых основана Церковь Христова, которых имена вписаны в наших сердцах. Но великая стена Церкви, которая выше всех и покровительствует находящимся внутри святого города есть Христос и Он – Глава или купол (Еф. 5, 23; Кол. 1, 18). Но кто ты, что говоришь неправильно: «Если царь не делает (не замещает патриаршей кафедры после ухода Никона) этого из некоторых оснований, и путем экономии, по неизвестным нам основаниям, то он грешит не тяжко, т. е. не навлекая смертного греха, но не свободен от меньшего греха простительного, ибо многие соблазнены и приписывают его промедление нерадивости, как если бы он не оказывал делу внимания, а самая де главная забота царя о Церкви, ибо положение царя не может быть прочным, пока не установлено твердо положение Церкви». Но ты, ответотворче, слышал с своим вопрошателем, что есть Церковь, и что есть основание Церкви, и что стены и Глава. Послушай ты, обманщик, законодателя Апостола Павла, законодателя в Церкви, и он перечислит тебе членов Св. Церкви (1Кор. 12, 28–31). «И иных Бог поставил в Церкви во первых Апостолами, во вторых пророками, в третьих учителями… «Почему же царь не назван на первом месте по высоте царской власти? Каждый должен знать свою меру (1Кор. 7, 20–24), и Сам Бог свидетельствует о необходимости брачной одежды для участия в брачном пиру (Мф. 22, 11–13); зачем же ты приводишь в Божественный храм не имеющего брачной одежды?»

Так оспаривал Никон право царя управлять внутри Церкви, что усваивал ему Лигарид; но Никон для права в Церкви требовал благодатных полномочий Епископского сана, как это признает и современная каноническая наука. Это вторжение он признавал за проявление антихристова духа обольщения, духа отступления от Бога; отступление и в том, что Епископы, оставив свое достоинство, поклоняются царю, как владыке над собой в духовных делах, и ищут от него почестей. «Ты, злой вопрошатель, говоришь, что царь облек нас надзором за церковными делами, которыми он сам не владеет, и ты видишь теперь, кто антихристы, что есть дух и что – дух обольщения. Даже теперь много антихристов: т. е. Митрополит Крутицкий и остальные подобные ему. Дети врага – ты и подобные. Дух заблуждения – Митрополит Газский и подобные ему. Послушай Павла во 2Фес. 2, 3 (да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление, и не откроется человек греха, сын погибели) и Матф. 24, 9–12. Из этих слов всякий может понять, что это время характеризуется вещами, подобными тем, которыя происходят теперь.»

Что более нечестиво чем то, что царь судит Епископов, восхищая на себя власть, которая не дана ему Богом? Где теперь послушание Слову Евангелия и соблюдение Его Святых Заповедей? Это – отступление от Бога. Мы видим действие злобы антихриста, его слуги действуют подобно антихристам, т. е. как говорит Св. Иоанн: даже теперь есть много антихристов, т. е. много противников Бога, которые действуют против Его Евангелия и не только просто действуют, но они еще гордятся своим нечестием. И он сядет, говорит он, в Церкви Божией, не в той, которая в Иерусалиме, но всюду его власть будет в Церквах, так свидетельствует Иоанн Богослов, говоря, что Антихрист уже в мире. Но никто его не видел и не слышал чувственно, т. е. светские власти начнут в нарушение Божественных заповедей властвовать над Церковью Божией. Ибо слово «трон» означает иметь церковную власть, а не просто сидение… И он прикажет поклоняться ему не внешне или чувственно, но тем же способом, как теперь Епископы, оставляя свое священническое достоинство и честь, поклоняются царям, как своим владыкам. И просят их обо всем и ищут от них чести» (1, 193). Из последних слов цитаты видно, что Никон не только был сторонником самостоятельности Церкви, но и не одобрял влияния того тлетворного духа придворности, который давал такие отрицательные результаты еще в Византийском белом придворном духовенстве с его духом чрезмерной «экономии», приспособления к обстоятельствам и толкованием канонов, идущим вплоть до их уничтожения, с чем так боролся между прочим Св. Феодор Студит.

В той же цитате Никон упоминает о недопустимости для царя судить Епископов. Об этом он говорит много и подробнее в других местах, и мы приведем это место, где он обосновывает свое положение канонами (1, 302, 303): «Тем, которые хотят быть судимы перед светскими судьями, будучи клириками или какого нибудь чина духовного, Апостол говорит: осмеливается ли кто из вас, имея дело против другого идти на суд перед неправедными, а не перед святыми? Разве не знаете, что святые будут судить мир? Если же вами будет судим мир, то неужели вы недостойны судить маловажные дела?» (1Кор. VI, 1, 2). Видишь ли, ответотворче, что потом они будут судить мир, а ты хочешь, чтобы теперь мир судил их? И как же кто сможет быть судимым теми, кого он сам должен судить? «Если же вами будет судим мир, то неужели вы недостойны судить маловажные дела?» Это, говорит он, приносит вам стыд и несказанное унижение. Не знаете ли вы, что мы будем судить ангелов, не тем ли более дела житейские? (1Кор. VI, 3). Видишь ли ты великое превосходство чести священства? Если Павел говорит, что мы будем судить ангелов, а не только дела этого мира, то как можно для святых принять суд от светских лиц? Поэтому, он говорит (1Кор. VI, 4): «Когда вы имеете житейские тяжбы, поставьте судьями тех, которые, по крайней мире уважаемы в Церкви (1Кор. VI, 5). К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы разсудить между братьями своими? Если нет такого, то лучше оставить дело совсемъ…» По IV Вс. Соб. 9 пр. «если клирик имея тяжбу против другого клирика обратится к светскому суду, то подлежит каноническому наказанию. Клирики, имеющие что либо против Епископа, должны ждать созыва Собора. Если Епископы имеют что либо против Митрополита, они должны уведомить Константинопольского Патриарха». Толкование Кормчей (л. 38): «Клирик, имеющий что либо против другого, не должен обращаться в светский суд, но только к своему Епископу; если, оставляя своего Епископа, он обратится в светский суд, то наказывается по канонам. Равным образом, если клирик, имеющий против своего Епископа, должен идти к Митрополиту этой провинции; и когда все Епископы этой провинции соберутся на Собор к Митрополиту, тогда дело будет разбираться в Соборе перед Митрополитом. Но, если Епископ или клирик имеет спор с Митрополитом, его дело должен судить Патриарх, под которым стоят Епископы и Митрополиты всех провинций этой области. Или он может быть судим Патриархом Константинопольским; но эта власть не дана никому из других Патриархов ни канонами, ни гражданскими законами (т. е. судить Митрополита, подчиненного другому Патриарху), но только Константинопольскому Патриарху».

Означенные ссылки Никона на самостоятельность церковного суда показывают, что он признавал Церковь имеющей не только право самостоятельного законодательства и управления, но и суда, – так же, как считают это и современные канонисты, не следующие цезарепапистской теории. Правда, современная каноническая наука различает суд церковный в чисто церковных делах по Божественному праву от суда церковного делегированного государством, например, в делах гражданского права и уголовного, и от суда Епископского посреднического по гражданским делам, бывшего в первые века Христианства, из которого и родилась подсудность духовенства Церкви в гражданских делах. Однако, и у Никона встречаются выражения, показывающия, что в делах церковного суда он, если не вполне отчетливо, то все же чувствовал различие оснований для подсудности Церкви разных дел: на это указывают некоторыя его ссылки не на Божественные права, а на историческую традицию, в виде указаний на признание подсудности гражданских дел духовенства суду церковных учреждений по уставам Св. Владимира и Ярослава и на Стоглавый Собор, и это несмотря на то, что он прекрасно сознавал, что часть дел, подлежащих Церкви, во всяком случае подлежит по праву Божественному ей, как учреждению, основанному непосредственно Богом. Об основании церковного суда Никон пишет Стрешневу в ответ на Лигаридовскую теорию, будто царь является основой всякого церковного суда. Вот, что говорит ему Никон (1,189–190): «Ты говоришь, что найяснейший и всесчастливейший царь поручил Никону надзор над всеми церковными делами и судами, т. е. что он дал ему все привиллегии, которыя дал Константин Великий Папе ради своего великого уважения к Римскому Папе Сильвестру. Равно де и Никону наш царь дал много письменных привиллегий. Твой вопрос полон сатанинского страха и гордости. Что касается полного благополучия царя, то об этом нет надобности говорить; все это знают; каждый знает, какую выгоду мы получили от царского благополучия; но что касается того, будто царь поручил нам надзор над всеми церковными судами, то это просто богохульство и превосходит гордость Люцифера, ибо он сказал: поставлю трон мой на небеса и буду подобно Всевышнему. А здесь он думал поставить власть даже над Богом. Ты говоришь, что наияснейший государь поручил Никону надзор над церковными судами. Но из вышеписанного ты должен познать, что высочайший авторитет священства не получен от царей, но наоборот через священство цари помазуются на царство. Поэтому ясно, что священство больше царства. Ты говоришь, что Никону царь поручил надзор над церковными судами, но мы не знаем иного законодателя, кроме Христа, Который дал власть связать и решить. Какую же власть дал мне царь? Эту? Нет, но он сам ее восхитил себе, как ты сам свидетельствуешь, и как свидетельствуют его беззаконные деяния. Что он делает? Он вознесся над Церковью, обогащается её собственностью и питается ею; он хвалится делами так, что все клирики, Митрополиты, Архиепископы, Епископы и священники и все низшее духовенство подчиняются, служат ему, как его рабы, платят поголовный налог и служат в его войсках; он властвует над ними судом и налогами. Такие привиллегии мы не только не получали от него, но гнушаемся их и бежим от них, как от семени дракона; мы гнушаемся их, как захватов антихриста, согласно заповеди, данной Христом, когда, указывая на наши настоящия времена, Он сказал ученикам Своим: «Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас; ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «я – Христос», и многих прельстят» (Мф. 24, 5). Также учит и Апостол Павел в Еф. 5, 15; Кол. 4, 5, а в Рим. 12, 1, 2: «И не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная». И дальше Никон обращается к источнику, из которого вытекало одобрение всех мероприятий светского правительства после ухода Никона в Воскресенский монастырь, когда приостановленное на время его деятельности Уложение стало применяться не только по точному его смыслу, но и с превышением власти, чисто светским учреждением, каким был выделенный из Приказа Большого Дворца в самостоятельное учреждение Монастырский Приказ. Этим источником была цезарепапистская теория, глашатаем которой был Паисий Лигарид. «Кто ложные пророки? продолжает Никон (1, 191), Митрополит Газский, который ничего не говорит от Божественного писания. А люди принимают его ложные писания за канонические правила, но он ложный пророк: «И вследствие изобилия нечестия любовь многих охладеет». Какого нечестия? Нечестия того, кто, вопреки воле Божией, присваивает себе непринадлежащее, как государь царь теперь незаконно захватил и подчинил своему господству Церковь и всю её собственность. И потому он возненавидел нас, как и прелюбодей не может любить законного мужа, но всегда замышляет против него. Ты говоришь, что царь Никону вручил надзор за церковными судами. Но что он поручил? Священство? Но он сам его не имеет, И как может дать другим то, чего сам не имеет? Если ты скажешь, что царь дает не самое священство, а благодать священства, то это было бы против благодати Св. Духа и Того, Чьей милостью мы получаем благодать. Но говорящий против Св. Духа не имеет прощения ни здесь, ни в будущей жизни. Кто это говорит? Сам Христос, наш Бог. Но, может, скажут, что царь дает власть связывать и разрешать, но не в его власти дарить это, а во власти одного Христа, ибо Он дал ее Своим ученикам, сказав: Приимите Духа Святого, чьи грехи отпустите, отпустятся им, и чьи грехи удержите, удержатся им. Никон, таким образом, основу церковного суда в чисто церковных делах прямо связывает с властью вязать и разрешать. Кроме того, в XVII веке еще не было определения подсудности по предметам, а было определение подсудности по лицам, через что духовенство подпадало суду Церкви по всем вопросам, а не только по духовным. «Желаешь ли знать истину? Тогда знай, что даже тот, кто отличен диадемой, подчинен власти священника, и связанный им на земле будет связан на небеси. Это – истина, но, если царь связывает кого во времени или убивает, то он даст за это отчет Богу в день судный, ибо Христос учил нас не бояться тех, кто может убить тело, но не может убить души, но мы должны бояться Того, Кто может низвергнуть в адский огонь и душу, и тело. А что касается того, что царь поручил мне надзор над всеми церковными судами, то сказал ты ложь, сказатель нечестивых словес. Царь не давал нам какой либо власти (разумеется духовной), и мы не ищем и не нуждаемся от него получать какую либо власть, зная Божественные каноны, выше писанные: «Всякий получающий Церковь через светскую власть низвергается». И, хотя Бог терпит ныне его правонарушение, и царь, вопреки Божественным правилам, избирает кого хочет на священнические степени и дает приказ посвящать, но все это – не избранники Божии и недостойные. За все это царь отдаст отчет перед Богом. Как может кто либо дать то, чего сам не имеет?»

В этой цитате опять мы видим все ту же основную мысль Никона об особой природе духовной власти, получаемой Епископатом независимо от власти светской, власти чисто духовной, заключающейся в праве вязать и разрешать грехи, власти, которую может проявить простой священник по отношению к царю. Никон говорит о высоте духовной власти священника, а не только Епископа, по сравнению с царской, и особо подчеркивает, что «царь исповедуется перед священником, который, по каноническим правилам, не может принимать исповедь без уполномочия со стороны Епископа» (I, 301). Когда царь посылал с Одоевским в 1663 г. сказать Никону, чтобы он не давал целовать своей руки людям, то Одоевский спросил его: «Ты даешь руку целовать всем по образу царей? Это неправильно.» Никон спросил: «Кто тебе сказал это? Царь или ты от себя?» – «Царь». Никон сказал: «Мы удивляемся, почему царь целует руки священников, посвященных нами, и сам при благословении склоняет голову? Мы удивляемся, почему царь заставляет Епископов и священников целовать свою руку. Это – не епископская и не священническая рука. Хотя государь по чрезмерной гордости думает, что священство меньше царства, но он узнает разницу, когда мы будем перед нелицеприятным судом Иисуса Христа». Никон говорит об отсутствии такой духовной власти у царя и о том, что, признавая высоту власти священников, нельзя отказывать в ней тем, от кого ее получают священники. «Ты и твой ответотворче много говорите, как будто Бог сказал царям и князьям: приймите Духа Святого, кому отпустите грехи, отпустятся им, и кому удержите, удержатся. Но кому это сказано? Его святым ученикам и Апостолам и преемникам их власти – Епископам, но не царям и князьям. Смотрите, что же делает теперь, в нарушение канонов 7 и 43 Карф. Собора, дающих права разрешения грехов только Епископу и запрещающих это священнику без особого разрешения Епископа. Если по обычаю вошла произвольная форма дисциплины, и цари и князья терпят запрещения и связывания от священников, почитая их действительными, то насколько же больше они должны слушать тех, о ком Бог сказал в лице Апостолов: «Слушающий вас, Меня слушает и слушающий Меня слушает Пославшего Меня, а отвергающий вас, отвергает Меня, а отвергающий Меня, отвергает Пославшего Меня» (I, 31). Никон требовал повиновения духовной власти только, как духовной власти в пределах её компетенции, принадлежащей ей в силу Божественного права.

Мы перечислили целый ряд ограничений царской власти, которыя ей ставит Никон, ограничений, которыя вытекают из природы Церкви, и которыя ей ставили Святые Отцы и Учители Церкви тех самых времен, когда Христова Церковь была признана христианскими императорами, как мы видели в историческом очерке об этом предмете, и это вполне соответствует сознанию лучших Византийских императоров, державшихся догмы права, а не льстивых утверждений придворного Византийского духовенства. Никон писал не теоретический трактат, а доказательства правоты своей точки зрения и потому затрагивал преимущественно вопросы, бывшие предметом его борьбы (Издание Уложения с противоканоническими статьями, восхищение царем на себя церковного управления после ухода Никона, суд Монастырского Приказа и т. д.); однако, все эти вопросы им освещены с теоретической точки зрения. Никон подходил к вопросу через изучение того, чего не может касаться царь в церковных делах, ибо самое его сочинение носило оборонительный характер против учения Лигарида о безграничности царской власти, подкрепляемого нередко цитатами из языческих писателей, Гомера и Виргилия. В этом отношении Никону пришлось, при разделении природы церковного законодательства, управлении и суда, выяснить особую природу Церкви и её самостоятельность от государства, как в наше время проф. Бердников и Заозерский полемизировали с совершенно одиноко стоящим в православной канонической науке в вопросе о царской власти в Церкви проф. Суворовым. Принцип же первенства канонов над законами красной нитью проходит через всю Византийскую историю, признан был даже Вальсамоном, и был руководящим принципом в русском законодательстве, возглашенном еще на Стоглавом Соборе в речи Грозного, и ничего нового в этом отношении Никон не возвещал, а только возстанавливал старую, но забытую истину.

Мы перечисляли до сих пор отрицательные обязанности царя относительно Церкви по учению Никона, обязанности не вторгаться в законодательство, управление и суд церковный, основанные на апостольском полномочии. Скажем теперь о положительных обязанностях царя относительно Церкви, и в этом отношении переходной ступенью должен быть вопрос об отношении царя к имущественным правам Церкви, ибо здесь на ряду с положительными обязанностями, есть и отрицательные – не вмешиваться в её управление и не посягать на её неприкосновенность. И здесь Никон противопоставляет царю церковный канон. Он пишет (I, 117–119): «Те вещи, которыя посвящены Богу и даны Церкви или монастырю, не должны отбираться, согласно 24 правилу IV Вселенского Собора: «пусть монастырь, основанный с содействия Епископа, останется неприкосновенным; пусть его собственность будет неотчуждаема, а если кто поступит вопреки, должен быть наказанъ…» То же говорит VI Вселенский Собор пр. 49; 1 пр. двукратного Собора и 12 пр. VII Всел. Соб. Эти св. каноны запрещают что либо отбирать у церквей и монастырей или превращать их в светские жилища, или обращать их на мирские цели; Сам Бог приказывает воздавать Божие Богу и Кесарево Кесарю… Об управлении церковной собственностью говорит 38 кан. Св. Апостолов: «Пусть Епископ управляет с властью церковной собственностью, но пусть оттуда ничего не берет для своих родственников, разве что они бедны; в том же смысле канон 41, а также 25 ант. правило: пусть Епископ имеет власть над церковной собственностью. Но если он не довольствуется брать для собственных необходимых нужд, но затрагивает церковную собственность, жатву с полей и доходы епископской кафедры и присваивает это себе без ведома и согласия своего духовенства, то он призывается к отчету перед Собором провинции за присваивание того, что должно быть отдано бедным». И дальше пишет Никон (I, 120): «Но чтобы царь мог располагать собственностью церкви и монастырей, этого нигде не написано». Никон ссылается далее на Св. Никона, писавшего, что захватывать церковную собственность есть святотатство, за которое Бог посылает несчастие…., ибо собственность церквей и монастырей, как и дела монахов, – вся посвящена Богу и не должна употребляться на иные цели, как на бедных, странников, на пленников и на нужды самых церквей и монастырей, и я не могу назвать светского правителя, который бы брал что либо из доходов церквей, но, если и был, то подлежит Божьему суду, как святотатецъ… Если твое величество поищет Божественного писания, то найдет, что такой человек не только оскорбляет Бога и навлекает великое несчастие, но где бы такие дела ни совершали люди насилием ли, во имя ли партийности или родства, или по иным подобным мотивам, они низвергаются, и могущество, собранное ими из разных источников, обращается в ничто…. Я удивляюсь, как ты можешь просить молитвы у монахов и Церкви, когда ты ничего не делаешь, чтобы заслужить эти молитвы, и не только не даешь им милостыни, но приказываешь их грабить. На словах ты только щедр, но не обнаруживаешь этого в мире. Ибо обнаружение мира имеет формы, состоящия в простом слове, но обнаружение Божественного духа – в деле и в истине…..От взявшего твое не требуй обратно» (Лук. 6, 30). Это предписано не только для монахов, но и для всех христиан (I, 122). Никон признавал реальное значение молитвы и молитву за царя считал обязанностью духовенства, а приношения царя, его материальные жертвы Церкви почитал выражением его собственной благодарности Всевышнему за свое благополучие, но не принимал этих приношений на свой счет. «Мы не преклоняем колена за Царские милости, но молимся только Богу. Какую честь мы принимаем от царя? Что он делает малое пожертвование за прощение его грехов? Но здесь царь не дает, а скорее получает. Не слышал ли ты Божие свидетельство, что приносящий получит во стократ и наследует вечную жизнь. Но если человек не дает то, что он получит, или как наследует вечную жизнь, хотя был царем? То, что даете единому из малых сих, вы даете Мне (Матф. 25, 45). И если царь делает что либо для Бога, тогда почему же вы заставляете царя требовать от нас за это почитания» (I, 238).

«Но мы не должны полагаться только на молитву и оставаться бездеятельными, не удаляясь от зла и не делая усилий в добре; не должны и просто делать добро, не оценивая помощи молитвы. Ибо, великая власть в молитве, которую мы совершаем, лишь бы только сами в то же время делали доброе» (1, 180). Относительно самой церковной собственности Никон писал: «Церковная собственность не наша собственность, а Божия, и, как в древности, согласно Божественной заповеди, люди платили десятину, как император Константин Великий, а у нас Великий Князь Владимир и другие цари делали дары Св. Божиим Церквам, Богу, Спасителю, Божией Матери, но не Патриарху, не Митрополитам, не Епископам или монастырям, как это ими самими свидетельствуется» (I, 546). Никон возстает против конфискации в Уложении пригородных посадов у Патриарха и разсматривает это направление государственной политики, стремящейся к понижению общественного значения Церкви, гибельным в конечном будущем итоге для самого государства. «Если старый закон, скиния, храм и жертвы, которыя были тенью будущих вещей, т. е. Нового Закона, Церкви и Христианского священства получали великие почести, то как же должны почитаться Церкви и священства Нового Завета? Подумай, князь Никита (Одоевский), как вы их безчестите! Какое бы малое количество посадов для их обслуживания ни было раньше в Москве и других городах, вы все это присвоили для своих надобностей. Кто теперь обслуживает необходимейшия нужды Церкви и Епископа, как наказал Бог Моисею? Никто, только посторонние. А не слышал ли ты, что Бог сказал, что всякий посторонний, близко подошедший к священным вещам, будет предан смерти? Под посторонним здесь разумеется не только, кто чужд Израилю из язычников, но всякий не из племени Левиина, как Корей, Дафан и Авирон, которых Бог не избрал, и пламя пожрало нечестивых; и Озия царь положил свою руку на ковчег, чтобы поддержать его, и Бог поразил его, и он умер (2Цар. VI, 6, 7). Так же и те, кто смотрит на Церковь Божию и завидуют ей и говорят, что те посады – собственность Патриарха, Митрополитов, монастырей, и мы их возьмем. Они взяли немного, но потеряли гораздо больше, чем было у них. Они взяли тысячи и потеряли много тысяч через гражданские раздоры, чуму, войны и разные другия несчастия, которых невозможно описать или перечислить точно». А что касается употребления церковной собственности, то Никон свидетельствует, что и он лично для себя ничего не взял, а все посвятил Богу.

Никон пишет (I, 285): «Обвиняй в неблагодарности, ответотворче, того, кто живет, выходя из своих границ и возносится не против меня только, но против Бога и Его закона. Опять ты уносишься в басни и говоришь: «Видя его среди столь многих благодеяний неблагодарным, что вы думаете? Не есть ли такая неблагодарность от чрезмерной злобы и жадности?…» Но кто неблагодарен? Не я, – я ничего не получил от царя, чего бы не заработал, имущества движимого или недвижимого, но за большие труды на службе ему, как Бог знает, и я не расточал с распутными женщинами, но все посвятил Богу, как свидетельствуют факты; и царь в возврат имеет вдвое и втрое и постоянно возвращает, как плоды в этом мире, и не перестанет получает за это и в будущем мире после этой жизни (да будет он долговечен), как показано в притче о зерне горчичном (Мф. 13, 24–43). Видишь ли ты учение Спасителя? Те, которые считались добрым семенем, растут и приносят плоды к жатве, т. е. к окончанию мира. Где же, вновь спрашиваю, моя неблагодарность? Если царь – доброго семени, которое Бог собирает в житницу, то зачем ты заставляешь его менять настроение, делаться плевелом, которое будет гореть в огне, как и ты будешь гореть за твои соблазны? И если царь – сын Церкви, то зачем ты его делаешь сыном вражды? Пусть же царь не раскаивается, чтобы с переменой своего настроения не потерять своего сокровища. Так и Божественный Апостол учит: всякий получит награду по своей работе (I, 285). В этой цитате есть ценное и показательное выражение Никона о службе его царю; под этой службой он разумеет, конечно, не его церковное служение, а помощь государю в государственном правлении, когда он в качестве первого сановника государства, в качестве Патриарха, заменял государя в его отсутствие по случаю войны, с половины мая 1654 г. до февраля 1655 г. и с марта 1655 г. до декабря 1655 г., с половины мая 1656 до января 1657 г., в государственном управлении, боролся с чумой, лично спасал от чумы царское семейство, перевозя его то в Сергиевскую Лавру, то в Калязинский монастырь. Но что касается собственно церковных дел, то здесь Никон многократно отвергает признание полномочий от царя, и, когда говорит, что государь поручил Никону надзор за церковными делами, то он всегда повторяет: «это не царь поручил, а благодать Св. Духа» (I, 206).

Положение для отбирающего собственность у Церкви отягощается тем, что церковная собственность в значительной степени составилась из пожертвований царей и частных лиц, а пожертвования делались на вечные времена с произнесением заклятий на возможных их нарушителей. «Видишь ли ты, злочестивый ответотворче, что сказано издревле о дающих обеты, как ужасно не исполнить обещание. Что стало с Ахавом, когда он взял немного из того, что посвящено Богу, а гнев Божий пал на Израиля. Когда Фараон, царь Египетский, отпустил детей Израиля, а потом снова хотел взять их, он был поглощен в красном море со всею ратью. Амалех хотел сопротивляться Израилю в пустыне и был убит. Шишал, царь Египетский, пошел в Иерусалим взять сокровища храма, и Господь поразил его. Сенахерив, царь Ассирийский, пошел взять св. город и осквернить Св. Сион, и ангел поразил у него 185000 людей». Приведя много других примеров, Никон продолжает: «Господь говорит: если приносишь дар к алтарю и вспомнишь, что имеешь что либо против брата, оставь дар перед алтарем и иди сначала примириться с братомъ… Видишь ли, что, если даже кто либо, находясь в ссоре, принес дар к алтарю, Господь не позволяет его брать обратно, но приказывает оставить его у алтаря до примирения… Знаешь ли, что говорит Златоуст о нарушающих свои обеты: хотя наказание не следует от Бога на них тотчас, но тем большее основание для страха, чем большия муки ждут впереди» (I, 275–280). В вопросе о церковной собственности мы видим иное обоснование их защиты у Никона, чем для права Церкви на управление в чисто церковных делах. Если там основанием неприкосновенности служит у Никона Божественное полномочие, данное Церкви Вселенской, то здесь основанием неприкосновенности является неприкосновенная воля жертвователей предоставить имущество Церкви для церковных целей, основание, хотя и богоугодное, но чисто человеческое, в полном соответствии с истинной природой прав Церкви в том и другом случае.

Никон, защищая каноны, преувеличивал квалификацию церковной собственности, уравнивая в священном значении земли с предметами освященными и священными, а также преувеличивал и объем неприкосновенной для государства части канонического законодательства, ставя под одинаковую санкцию и вторжение в существенные права Церкви, и в её прикладные права; но он боролся с духом века и в пылу борьбы секуляризацию церковных имений подводил под такие же санкции, как и захват чисто церковных функций государственной властью; но он был в то же время и прав в протесте своем, поскольку и то, и другое было проявлением одного и того же светского насилия над Церковью, стремящегося лишить ее собственных источников дохода. Для Никона все эти вопросы сливаются в один общий вопрос об отношении государства к Церкви, и он приводит, как пример должного благочестия, языческого царя Артаксеркса (Ездры VII, 11–26). Артасеркс говорит священнику Ездре: «Все, что повелено Богом Небесным, немедленно должно делаться для Бога Небесного, чтобы не было гнева Его на царство, царя и детей его. И уведомляю вас, что ни на кого из священников или левитов, певцов, привратников и служащих при сем доме Божием не позволяю налагать ни податей, ни налогов, ни пошлин. А ты, Ездра, по премудрости Бога твоего, которая в руке твоей, поставь правителей и судей, которые бы судили весь народ, что за рекой, всех знающих закон Бога твоего, а кто не знает, того учите. А всякого, кто не будет исполнять закон Бога твоего и закон царя, немедленно судите на смерть ли, на изгнание ли, на заключение в тюрьму или штраф. Вот, видишь, вопрошатель, как языческий древний царь, боялся Бога Израиля, какую честь и свободу предоставлял священникам. Не возстанет ли Он в день Судный и не осудит ли тех, кто теперь наносит обиду чести и власти священства?»

Это долг в отношении Церкви, в смысле облегчения и содействия её деятельности, –долг православного царя в Церкви, а не долг его к Патриарху. Никон сильно возмущается на князя Одоевского за то, что он говорит о патриаршей собственности: «Почему же, оставляя Бога, ты оскорбляешь Его слуг? Патриарх, как и остальное духовенство, слуга Божий и слуга Святой Церкви, и он не имеет своих имуществ, но все – и слободы, и крестьяне – Божие наследие. Патриархом бывает то один, то другой человек, но Бог есть и будет всегда, и Он неизменяемъ…» Никон ссылается на выделение левитов на служение Богу (Чис. III, 6–13; VIII, 9–26 и XVШ, 1–9 об обязанности священства и ответственности за небрежность) и говорит: «И мы все принадлежим Богу, и часть священников есть Божия часть и собственность. Зачем же ты оставляешь в стороне большее и спускаешься к меньшему, т. е. к нашему смирению, и называешь Божию часть нашей собственностью? (I. 541–548). Считая монахов людьми, отдавшими себя Богу», Никон считает, что царь из уважения к священству не должен простирать свои права на употребление его на царскую службу. «Монахи – Божии слуги, а царю они только богомольцы, не рабы его, а теперь царь принуждает Епископов и монастыри ко всякой мирской тяжелой работе, даже к военной службе, подобно всем прочим» (I, 178).

Господь дал людям одне и те же заповеди, но теперь царь не только не соблюдает их, но и пренебрегает всеми прежними уставами благочестивых царей и великих князей. Он вовсе не считается даже с дарами, данными ему отцом, в подражание древним благочестивым царям Константину и Юстиниану, но берет людей силой из Патриаршей епархии и от других церквей, Митрополитов, Архиепископов и святых монастырей и посылает их куда хочет, на войну и на другия его службы. Господь заповедует: всякому просящему у тебя, давай и от взявшего твое, не требуй назад (Лук. 6, 30), а царь делает как раз наоборот» (I, 201–202). Когда Никон здесь разумеет употребление на царскую службу людей, прикрепленных к церковным землям, то, поскольку эти люди связаны с землей, они разделяют по понятиям того времени назначение самих земель, предоставляемых Церкви, а потому вопрос сводится к возможности отбирать у Церкви принадлежащее ей для её назначения; равно вопрос о налогах на церковные земли (не на земли духовных лиц) сводился к вопросу об отобрании от Церкви части предназначенного для её целей. Поскольку же он разумеет людей, предоставивших себя служению Богу, как монахов и священников, то можно поставить вопрос, не имеет ли Церковь в силу Божественного права для осуществления своих Божественных полномочий право привлекать на свою службу людей, которых признает соответствующими её требованиям и нужными ей (Мф. 9, 37, 38: тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало; итак, молите господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву свою), а христианское государство не обязано ли, признавая Церковь и её цели, не ставить Церкви препятствия в подборе своих служителей, высокие требования к которым со стороны Церкви отстраняют для государства опасность отвлечения поданных от государственного дела? «А честь, отнесенная к священнослужителям, восходит к Самому Богу».

Никону приходилось объяснять и отстаивать права Церкви от Лигаридовского цезарепапизма, и естественно, что о другой стороне вопроса – о сфере дел присущих собственно царю, он почти не касался, ибо её никто, и он в том числе, и не оспаривал, но что он признавал ее, видно, хотя бы уже из того, что признавал в его сфере, как мы видели, себя слугой царя; в другом месте он говорит, что «царь принял власть от Бога для царствования на земле» (I, 237); он говорит также: «Мы не наносим обиды царю и не называемся царями. Что я есмь, то и есмь; так и он есть то, что есть, хотя некоторые подражают евреям, ибо как те, отвергая Христа своего Спасителя кричали: мы не имеем царя, кроме Цезаря, так эти теперь говорят: не надо нам Патриарха, хорошо де действует и Митрополит Крутицкий» (I, 299). Никон, как предстоятель Церкви, молится за царя и пишет (1, 287): «Если ты не удостоил видеть наши молитвы за царя, которыя мы возносим ежедневно и еженощно в Св. Церкви, то спроси того, кто знает.» При Никоне была даже изменена при переносе Даров молитва за царя в смысле усиления титула царя: – вместо: «да помянет Господь благородие твое», было введено: «благочестивейшего, тишайшего (от западноевропейского слова clementissimus), самодержавнейшего» («Титулы в России» Карповича; приведено по Иконникову: «Новые материалы и труды о Патриархе Никоне», Киев, Унив. Изв. 1888, № 6). «Никто из царей не достиг победы без священных молитв (I, 187). Без них он входит в безмерность и тяжесть царских забот, могущих быть облегченными только молитвой. Вы можете назвать человека царем, но он не способен даже жить спокойно. Его жизнь полна забот и стеснений. Не смотрите на диадэму, но на безпокойство и заботы, которыми мучит его корона, не смотрите на пурпур, но на душу, которая омрачена больше, чем этот пурпур. Не так тяжело корона облегает его голову, как заботы его душу. Не смотрите на множество его вооруженных людей, но на множество его забот и скорбей. Нет комнаты, в которой можно было бы найти столь много великих забот, как в комнате царя. Люди ежедневно ждут смерти перед его лицом, и прежде, чем он сядет обедать, уже пролита кровь… Но не таково небесное царство; когда оно достигнуто, то достигается праведность, мир, любовь, радость (Рим. XIV, 17), Но что касается земного царства, то видим, какими несчастиями оно полно (I, 187).

И власть царя, по Никону, мы видели, получается самостоятельно, независимо от священства, и только благословляется им; «царство дано Богом миру, но в гневе, и оно дается через помазание от священников елеем вещественным, но священство есть прямое помазание от Духа Св., как и наш Господь Иисус Христос был возведен в первосвященники непосредственно от Духа Святого, так и Апостолы. Поэтому, при посвящении в Епископы, посвящающий держит открытое Евангелие над головой посвящаемого» (I, 234, 235). «Царя надо чтить», и Никон приводит текст Апостольский: Бога бойтесь, царя чтите (1Петр. 2, 17) (I, 117), говоря, что Апостол приказал чтить царя, как такового (но не за щедроты Церкви «I, 238). Над царем нет суда человеческого, но есть предостережение от пастырей Церкви и суд Божий:

«Ты говоришь, ответотворче, что так Евреи поносили Самого Бога, Который дал им манну и мясо утром и вечером. Если ты намекаешь на царя, будто я его поношу, тогда скажу тебе: нет, избави Бог, я его не поношу, а порицаю злобу и несправедливость. А что касается того, что евреи поносили Моисея, Божьего слугу и священника и Самого Бога, то следует тебе обратить внимание, что за их великий грех разверзлась земля и поглотила Дафана, и покрыла сборище Авирона, и если бы не долготерпение Божие, то и теперь, когда люди принимают на себя священство подобно Дафану и Авирону, Он приказал бы земле раскрыться и поглотить их безпощадно, или, в случае греховного приношения, огонь охватил бы их и пожрал бы тех грешников без милосердия» (I, 288). И в другом месте Никон опять пишет, что он не злословит царя, а предостерегает от несчастия, которыя обрушатся на царство за нарушение строя церковного. Как ветхозаветный пророк, припоминает Никон о санкции соблюдения царем Его заповедей. Вот, эта замечательная по силе речь, показывающая, что Никон вовсе не властвовать хотел над царем, а как пророк Божий, указывал недопустимость обиды священства и горькие результаты от такой обиды для царства. «Ты, вопрошатель, говоришь, что Никон поносит государя за то, что он установил Монастырский Приказ и посадил в нем мирских людей, и за то, что царь назначает в монастыри архимандритов и игуменов по своему собственному избранию. Никон не поносил и не поносит царя, но не перестает упрекать его за зло. Послушай, как в древнее время чтил Господь священство и как, когда хотели сделать насилие над первым Патриархом Авраамом из за жены его Сарры (для царя Египетского, желавшего взять ее от мужа), Бог поразил за это его язвой, и он отпустил Патриарха со славой и богатством. Также и Авимелеху Бог явился во сне и велел отпустить Сарру. Фараон неправедно хотел держать в рабстве народ Божий и был поражен гневом Божиим. Так и теперь, если кто обидит Божиих первосвященников-Епископов, Бог накажет его с неменьшей строгостью. «И взошел Моисей на гору, а старшинам сказал: оставайтесь здесь, пока мы возвратимся к вам, и вот, Аарон и Ор с вами; кто будет иметь дело, пусть приходит к ним» (Исх. 24, 13, 14). Видишь, вопрошатель, не старейшинам Он вручил суд, а Первосвященнику». И снова Бог сказал (Исх. 28, 29): «И будет носить Аарон имена сынов Израилевых на наперснике судном у сердца своего». Но когда Корей, Дафан и Авирон из племени Рувимова, а не из священнического племени, поднялись против Моисея и Аарона, то Моисей, услышав об этом, пал на лицо свое и сказал Корею и его товарищу: завтра покажет Господь, кто Его и кто свят, чтобы приблизить Его к Себе и кого Он изберет, того и приблизит к Себе (Числ. 16, 5). Они не послушались Моисея и неистовствовали против священства; они взяли кадильники и воскурили фимиам, Земля разверзлась и поглотила их и их дома и всех людей, бывших с Кореем, и их скот. Они и все бывшие с ними пали живыми в пропасть, и земля покрыла их, и они погибли среди собрания. Снова на другой день сыны Израилевы возроптали на Моисея и Аарона, говоря: ты погубил народ Божий. И Бог поразил четырнадцать тысяч семьсот человек, кроме умерших по делу Корееву. Так и теперь, если кто либо не вразумится этими примерами, осмелится судить и господствовать над священством и его собственностью, того и Бог накажет также…» (I, 293, 294). И другое место из пророка Осии приводит Никон, напоминающее, что самое существование (XIII, 4–11) царской власти в воле Божией (I, 295), о чем люди не должны забывать, чтобы не прогневать Бога: «Я Господь твой от самой земли Египетской и другого Бога, кроме Меня, ты не должен знать и иного Спасителя нет, кроме Меня. Я любил тебя в пустыне, в земле засухи. Когда были пажити у них, они сыты были, а когда насыщались, то превозносилось сердце их, и потому они забывали Меня. И Я буду для них, как лев, как скимен буду подстерегать их при дороге. Буду нападать на них, как медведица, лишенная детей, и раздирать вместилище сердца их и поедать их там, как львица; полевые звери будут терзать их. Погубил ты себя, Израиль, ибо только во Мне – опора твоя. Где царь твой теперь? Пусть он спасает тебя во всех городах своих. Где судьи твои, о которых говоришь ты: «дай нам царя и начальников?» И Я дал тебе царя во гневе Моем и отнял в негодовании Моем». Мы писали это не хуля царя (за то, что он царь), а порицали его неподобающия действия (I, 295). Если Израильский народ получил царя во гневе Божием, ибо люди отвергли непосредственное управление Божие через пророков, то Бог может осудить их за забвение Его заповедей в худшее положение и лишить их и царя». Какое же значение придавал Никон царской власти в отношении её обязанностей по соблюдению Божиих заповедей? Огромное, которого нельзя переоценить.

Это – значение власти удерживающей_ Здесь мы должны выяснить, как понимал Никон знамение пришествия Антихриста. Никон показывает Лигариду, что он, Никон, всегда учит от Священного Писания и канонов, а Лигариду, за то, что он, вопреки Божественным канонам, устанавливает начало новому законодательству на соблазн людей, провозглашает анафему (I, 68) от святых канонов. И в ответ на проповедь Лигарида о пришествии Антихриста из Нового Иерусалима, где живет Никон, он говорит, что человек тот непогрешим был бы против истины, который повесил бы жернов на твою шею и бросил бы тебя в пучину морскую, как говорится в Евангелии. Если ты не знаешь, где должен родиться отец твой Антихрист, то мы покажем тебе это на основании Священного Писания, а не как ты, который говорит все от себя и только одну ложь, как и в данном случае. И называя еще раз Лигарида кователем лжи, Никон цитирует места Евангелия и апостольских посланий о признаках появления Антихриста, о мерзости запустения, предсказанной пророком Даниилом на месте, где её не должно быть, и другия места (2Фес. 2, 3–13; 2Петр. 3, 3 и 2,–1; 1Иоан. 3, 8; Лук. 21, 8; 1 Иоан., 4, 1 и 2, 18; Фил. 3, 2; Кол. 2, 8; Быт. 49, 8–10, 16, 17; Иер. 8, 16); приводит выдержки из Мефодия, Епископа Патарского, Св. Ефрема и Св. Андрея об Антихристе, где они говорят, пишет Никон, что Антихрист возсядет в храме Божием; это должно быть не в том Иерусалиме, который в древности был разрушен за грех против Христа, и возстановление которого евреи, воинствующие против Христа, ждут от Антихриста, а действительно, в храме Божием, т. е. во Вселенской Церкви, подавляя ее и присваивая ее себе, выдавая себя за Бога, как говорит Апостол. Но это не будет продолжаться долго». «Этих свидетельств для себя, лжесловесный, достаточно, а мы, наученные Спасителем, будем молиться усердно о том, чтобы мы были пощажены от испытаний вещей, предсказанных о времени пришествия Антихриста, и чтобы не видеть ни его пришествия, ни волнения народа, которое должно ему предшествовать, ни преследования нас вследствие отступления от веры, и чтобы показать свою совесть незапятнанной Христу нашему Богу, искупившему нас Своей Кровью, и, показывая горячность нашей любви к Нему добрыми делами, заслужит вечное счастье» (I, 73). В последних словах о любви к Спасителю выражен основной стимул Никоновской деятельности, которая много объясняет из того в Его деятельности, что иногда совершено ложно толкуется. В другом месте Никон приводит Мф. 24, 7, 8: «Возстанет народ на народ и царство на царство и будут глады и моры и землетрясения по местам. Все это – начало болезней». Видишь, что положено; не все ли это применено к нам?» Никон разумеет современные события: когда Никон писал свое возражение в 1663 г., происходила тяжелая война с Польшей, начавшаяся в 1654 г., в 1662 г. был бунт из-за вздорожания жизни; только что кончилась неудачная война со Швецией (лето 1661 г.), а в 1654 и 1655 г. страшная чума поражала дважды Москву и другия области. «Но слушай дальше, что говорит Христос, верный пророк: «Тогда будут гнать и убивать вас, и вы будете ненавидимы всеми людьми ради Моего имени» (т. е. будут спорить из за Слова Божьего, как мы теперь) «И тогда многие соблазнятся и возненавидят друг друга.» Не исполнилось ли все это в нас? И многие лжепророки возстанут. Кто эти лжепророки? Конечно, Митрополит Газский, ибо он ничего не говорит от Писания, а все от себя. И люди принимают такое Писание за каноническое правило (цезарепапистская теория). «От изобилия нечестия любовь многих охладеет». Какого нечестия? Ясно, нечестия того, кто вопреки воле Божией присваивает непринадлежащее ему, как государь царь незаконно захватил и подчинил себе Церковь и всю её собственность, почему он и ненавидит нас» (1, 193). Никон обращается к боярину Стрешневу и говорит: «О таких людях, как твой составитель ответов, Божественный Апостол, задолго их предвидя, сказал: «Дух же ясно говорит, что в последния времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей» (1Тим. 4, 1, 2), «ибо есть много и непокорных, пустословов и обманщиков, особенно из обрезанных, каковым должно заграждать уста: они развращают целые дома, уча чему не должно из постыдной корысти» (Тит. 1, 10, 11). О ком Апостол говорит? О вас. И кому вы внимаете, как духу обольщения и учениям бесовским через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей? Митрополиту Газскому, который учит из постыдной корысти за изобильные яства и за красивые наряды, за что он и найдет себя в день пира брачного без брачной одежды, как показывают его обманчивые и диавольские ответы» (I, 236, 237). Никон разумеет, что обвинение его со стороны бояр со времени вступления в это дело Лигарида получило идейное подкрепление в теории цезарепапизма, чего до приезда Лигарида в феврале 1662 года не было. На Соборе 1660 г. разбирался только вопрос, насколько виновен Никон, покинув свою кафедру; прямого же обвинения в покушении на державу царскую ему самому до Лигарида не предъявлял никто. Бояре не знали, как избавиться от Никона. На Соборе 1660 г. были крупные разногласия не только о том, подлежит ли Никон удалению на покой или лишению сана, но и о том, компетентен ли суд Архиереев судить своего Патриарха. Хотя одно из проектированных решений Собора было в пользу низвержения, однако, царь, руководивший делом следствия и судебными заседаниями (лично присутствовал только на первом заседании), не решился приводить в исполнение решения Собора. С одной стороны царь не уверен был в компетентности суда Архиереев над Патриархом, а с другой, чувствовал недостаточность самых обвинений в одном уходе с кафедры для осуждения Никона.

Приехавший Лигарид подготовил новыя обвинения. Он составил вопросы, якобы от имени боярина Стрешнева, вопросы о которых ни один боярин никогда раньше и не думал (I, 12), и которые дали бы возможность в ответах представить Никона человеком неправильно посвященным (1-й вопрос), получавшим чрезвычайные царские милости, но в гордости своей зазнавшимся (11-й) (15-й), превышавшим свою Патриаршую власть по отношению к Архиереям, отрекшимся от Патриаршества (Вопр. 5-й), непризнающим соборной власти Архиереев над собой (10-й), возносящимся в светскую сферу (12-й) (16-й), обидчиком по отношению к царю (27-й).

Наряду с этим Лигарид проводил теорию, что царь сам может созывать Соборы (9-й вопрос), что его обязанность озаботиться о прекращении вдовства Церкви (20-й, 21-й), и что церковное управление и суд исходят от царя, как от своего источника (24), что царь может отбирать у Никона данные ему права по церковному управлению (25-й), по своему реорганизовать церковный суд и вручать его кому угодно (26-й).

Естественно, что Никон называл все учение Лигарида ложью, человекоугодничеством (как и Симеон Солунский квалифицировал цезарепапизм). «Кто ты и что твои дела? Не ты ли Антихрист, пришедший к нам? Не оделся ли ты в овечью шкуру, будучи внутри хищным волком, захватывающим простецов? Не твои ли плоды – плоды терновника и чертополоха? Не ты ли худое дерево, дающее худые плоды, о котором Христос сказал: по плодам их познаете. О таких пророчествах говорит Божественный Апостол Петр (2Петр. 2, 13): были и лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси… И многие последуют их разврату и через них путь истинный будет в поношении» (1, 284). А, обращаясь к Одоевскому, говорит: «Кто ты, что вопреки Божественным законам и канонам составляешь новые сатанинские законы, как новый Лютер (I, 365)?» Так как именно составитель Уложения Одоевский проводил в жизни понятие о безграничной власти царя в церковных делах, которой Лигарид через 13 лет придавал теоретическую опору и вдохновение, то его клеймит Никон прозвищем Лютера, предоставившего церковное управление государственной власти. Никон считает долгом возстать против этого и напоминает, что Иоанн Грозный говорил на Стоглавом Соборе Епископам, чтобы они страдали за имя Христа, что, если бояре или царь прикажут что-либо делать не по правилам Святых Отцов, то не слушаться, хотя бы им угрожали смертью (1, 343). «Антихрист прикажет поклоняться себе не внешне или чувственно, но так же, как теперь Епископы, забывая свое достоинство, поклоняются царям, как владыкам, и просят их обо всем, ища от них чести» (I, 293). Здесь Никон разумеет, что Епископы после его ухода подчинились Митрополиту Крутицкому, которому царь поручил самостоятельно (без согласия Никона) управление Церковью. «А, ведь, они обещали при своем поставлении во всем следовать и повиноваться Вселенским Патриархам и нам, их отцу, и Патриархам, имеющим быть на нашем престоле после нас, и не делать ничего под давлением царя, бояр или князей или народной массы, хотя бы им угрожали смертью» (I, 137). В епископской присяге перед поставлением (Акты историч. IV, 8, 9) действительно говорится, «….к сим же исповедую…. не сотвориши ми ничто же по нужде, ни от Царя и Великого Князя, или от бояр или от князей многих, ни от множества народа…» И в другом месте далее: «И на том обещаваюся не ослушати ми ся повеления твоего, Великого Господина, Отца моего Святейшаго…. Патриарха Московского и всея Руси и всего Освященного Собора.» Эта ссылка Никона показывала, что цезарепапистская теория не только не была признана в официальных актах, но и определенно отвергалась в XVII веке ими, являясь лишь злоупотреблением практики. Этот цезарапапистский дух и есть проявление духа Антихристова, охватившего, по Никону, Русскую Церковь; и этим духом заразили бояре царя, вовлекши его в издание Уложения еще до Патриаршества Никона, когда царю было только 20 лет, а Никон еще не был в силе, чтобы протестовать, когда сам Патриарх Иосиф был увлечен по слабости общим течением. В этом укрепил царя своей ученостью низверженный из сана в 1660 г. Газский Митрополит Паисий Лигарид, продавшийся боярам, ехавший в Россию, никем не званный, за наживой, которого царь поставил председателем всего Архиерейского Собора 10 мая 1663 года, разбиравшего вопрос о предании Никона суду, и о способах дальнейшего направления этого дела. Лигарид стал душой всего похода против Никона, и все распоряжения по делу Никона были плодом его беседы с пресветлым синклитом: «Бояре во всем послушны ему были, и что возглаголет яко от уст Божиих послушали его, яко пророка Божия», пишет современник.

Так смотрел на цезарепапизм Никон. Между тем, власть православного царя в его глазах – преграда против зла, царящего в мире, и потому должно предохранить ее от разрушения; а это разрушение может наступить, как наказание за презрение к Церкви, за покушение на её права и положение со стороны цезарепапистских идей; опорой в Православии царю служит Патриарх, как мы заключаем из его разсуждений в соответствующем месте. Никон цитирует 2 Послание к Фессалоникийцам об отступлении, имеющем быть, и об открытии человека греха до пришествия Спасителя. «И ныне вы знаете, что не допускает открыться ему в свое время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2Фес. 2, 6, 7). Никон приводит толкование этого места, обращаясь к боярину Одоевскому. «Надо исследовать, кто удерживающий, и почему Павел говорит об этом неясно. «Что препятствует его появлению? Некоторые говорят, что благодать Св. Духа, другие, что Римская власть. С последними я согласен. Ибо, если бы Павел разумел Св. Духа, то и сказал бы ясно. Если бы он должен был придти, когда оскудеют дары Св. Духа, то они давно уже оскудели. Но, если он говорит о Римской власти, то он имеет основание говорить прикровенно, ибо не хотел навлекать на христиан лишних преследований. Ибо, если бы он говорил о скором ниспровержении Римской власти, то навлек бы со стороны Империи преследование на христиан, как на людей, якобы живущих и работающих на разрушение Империи. Поэтому он не говорит так ясно, хотя и упоминает определенно, что он откроется в свое должное время. Ибо «тайна нечестия уже совершается,» говорит он. Под этим он разумеет Нерона, как образ Антихриста, ибо он желал божественного себе поклонения. Ибо, если до этого времени был уже кто-либо мало отличающийся от Антихриста, и если уже был образ чудовища и тирании в роде такого, какой будет после, он об этом говорил прикровенно не из страха, но чтобы не наталкивать нас на то, чтобы мы без нужды создавали себе врагов. Так он и говорит: «Пока не будет взят удерживающий теперь, то есть, когда Римская власть будет уничтожена, он и придет, то есть, пока есть страх этой власти, никто не захочет ему подчиниться, но когда она будет разрушена, он наведет анархию и будет желать захватить себе всю власть, как человеческую, так и божескую. Ибо, как раньше была разрушена Мидийская Империя Вавилонской, Вавилонская Персидской, Персидская Македонской, а Македонская Римской, так эта последняя будет разрушена Антихристом, а он Христом¹¹¹. Эти вещи передает нам Давид с подробным пояснением. И тогда, говорит Павел, явится тот беззаконник, которого Христос убьет дуновением уст Своих и разрушит блеск его пришествия, даже того, чье пришествие есть дело Сатаны. Он покажет большую власть и ничего истинного. Все эти обманы предсказаны, чтобы те, которые будут жить тогда, не были обмануты, также его ложные чудеса, которыя обманом введут в ложь и в разного рода нечестия погибающихъ… Антихрист придет для разрушения людей и нанесения им вреда, и всякого, не сотрудничающего с ним, он насильно подчинит и изумит всех и, вследствие его приказов, страха людей пред ним, он будет страшен и своей властью, и своей жестокостью, и своими беззаконными приказами. Видишь ли, компилятор лжи, что Божественный Апостол предостерегает нас от вещей в будущем, которыя теперь для нас уже настоящия, благодаря вам и вашей злобе. Разве не наступило теперь отступление от Святого Евангелия и от преданий Св. Апостолов и Св. Отцев? Разве не обнаружился человек, сын погибели, который противопоставит себя и вознесется над всем, что называется Богом или чему поклоняются. Апостол говорит «отступление», ибо он разрушит многих. И что может быть более разрушительно, чем оставить Закон Божий и Его Заповеди, предпочитать предания человеческие, то есть книгу Уложения, полную горечи и коварства. Но кто же это, спросят? Сатана? Никоим образом. Это человек, который принял все дело Сатаны и который приготовил и принял много других в единение с собой, таких, как ты, составители лжи, и свои товарищи, подобные тебе. А что касается сидения в храме Божием, то это не есть буквальное сидение во всех Церквах; а владение властью над Церквами, а Церковь – не каменные стены, а церковные законы и пастыри, против которых ты, отступник, поднялся, делая дело сатаны, и написал в кодексе, чтобы дать юрисдикцию над Патриархом, Митрополитами, Архиепископами, Епископами, и всем духовным чинам светским людям, не имея мысли о Боге» (1, 404–406).

Но, если царская власть – власть удерживающая от зла, то носитель её должен особенно быть свободным от всякого зла, и ему необходима благодатная помощь от того, кто призван быть в государстве живым образом Христа, словом и делом свидетельствующим истину, – от Патриарха.

В предисловии к служебнику, изданному в августе 1655 года по благословению Никона, говорится о царе и Патриархе, как о «богоизбранной сей и премудрой двоице», о «богоизбранной сей сугубице», о «благочестивой сей и богомудрой двоице»¹¹², которая в лице царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона председательствовала на Соборе 1654 года и повелела собрать в Москву древния святыя книги. Обязанность Патриарха – говорить перед царем истину, не стыдясь (I, 607). Но на протяжении всех 615 страниц Английского перевода рукописи Никона нет ни одного слова о требовании для Патриарха каких либо прав в деле государственного управления или требования соразделения власти с царем. Мы видели, что Никон и свое регенство в отсутствие царя характеризировал, как службу царю. Даже по поводу называния его «Великим Государем» Никон недоумевал и писал: «В Вязьме царь просил нас писаться Великим Государем, но нашего согласия мы на то не давали. Но, если он раскаивается в своей воле, а нас порицает, будто мы впервые сами так писали, то Бог его будет судить в день судный по очевидности его собственных писем, в которых этот титул написан. Но какая разница между государем и господином? Ведь, всякий кого угодно может называть государем?» (I, 66).

Когда Никон говорит о правах Патриарха, то говорит только о его правах в недрах Церкви и о праве печалования перед царем; он даже не говорит ни разу о тех правах в государственном управлении, которыя имел в силу давнего обычая высший предстоятель Русской Церкви по участию в Боярской Думе, и о признанном, даже в Уложении, положении Патриарха, как первого государственного сановника, честь которого охраняется наравне с царской (Улож. гл. X, 27, 31). Вообще, перечитав все Никоновы писания, нам ни разу не попадалось встретить претензии Никона на участие в светских делах. Такие поползновения ему приписала враждебная ему боярская партия, которая, тяготясь его влиянием на царя, желала возбудить против него царя, и потому убеждала его, что Никон для того и «дар Константина Великого» поместил в Кормчую, чтобы добиться от царя совершенной независимости, подобно Папе Сильвестру, и что невозможно даже совместное их пребывание в одной столице. Что именно бояре возбуждали царя против Никона, об этом говорят не только все безпристрастные историки, но даже подкупленный боярами Лигарид писал в письме Никону, что «бояре соблазнялись об унижении царского достоинства». А насколько бояре действительно ратовали за царя, видно уже из того, что они в своих вопросах Восточным Патриархам, отправленных с иеродиаконом Мелетием, самой постановкой вопросов обвиняли не только Никона, но и царя. Видно из этого, что они не щадили и царя, когда боялись умаления своего положения. Но для Никона помещение этого дополнения в Кормчей служило лишь нравственным образцом отношения царя к Церкви, отношения юридически добровольного.

Лишь в делах церковного управления Никон требовал послушания от царя; но послушание это он выводил не из прав Патриарха, вытекающего из его государственного положения, а из особой добровольной клятвы царя перед своим вступлением в Патриаршество, которое обновляло и повторяло то обязательство на послушание Церкви, которое царь уже носил в силу обетов крещения, как сын Церкви, и вторично принимал при короновании, как царь. Никон не мог при своих воззрениях на Церковь, как на самостоятельный организм, вступить безоговорочно в управление ею в 1652 году, когда только за три года перед тем при его предшественнике введено было Уложение, исходившее, если не из сознательно других взглядов на Церковь, то во всяком случае осуществлявшее светское засилие над ней в виде вторжения в её управление, нарушавшее вековой обычай. Еще Новгородским Митрополитом он добился от царя неприменения Уложения к его митрополичьей области; теперь он перед вступлением в Патриаршество поставил условием принятия должности каноническое подчинение, которое основывал на словах Спасителя: «Слушающий вас Меня слушает.» Никон сам описывает свое вступление на Патриаршество в интимном письме, которое он отправил Константинопольскому Патриарху Дионисию в декабре 1665 года, и которое было перехвачено царем. Вот, в каких словах Никон выразил свое понимание обязанностей всех христиан к Церкви и к её предстоятелю в речи к царю и боярам: «Благочестивейший царь и Великий князь Алексей Михайлович, самодержец всея России, и вы благочестивые бояре и вы члены Священного Совета, Митрополиты, Архиепископы, Епископы и христианские люди. Вам известно, как сначала пришли в эти страны проповедь Св. Евангелия и канонов Св. Апостолов, семи Вселенских Соборах и девяти Поместных и Св. Отцов и царских законов; именно как мы получили их от благочестивых греческих царей и от Вселенских Патриархов по свидетельству истории. И мы называемся христианами и последователями Божественных пред писаний Евангелия, канонов Св. Апостолов и Св. Отцов и законов благочестивых греческих царей, но, что касается практического исполнения в действительности, то оно весьма недостаточно у нас; хотя наш Господь Иисус Христос говорит: «Почему вы зовете Меня Господи, Господи, и не делаете того, что Я говорю». И в другом месте Он говорит: «Тот, кто имеет и исполняет Мои заповеди, тот любит Меня, а кто не любит Меня, тот не соблюдает и заповедей Моих. …"Не слушатели Слова праведны перед Богом, но исполнители его, ибо блаженны слушавшие Слово Божие и исполняющие его. Поэтому, благочестивый царь, и вы, бояре, и вы, Священный Собор, и вы, христианские люди, если угодно вам, чтобы наше смирение было вашим Патриархом, то вы дайте мне ваше слово, и делайте завет со мной в этой Святой Соборной и Апостольской Церкви перед Господом Богом и Спасителем нашим Иисусом Христом и перед Святыми Ангелами и всеми Святыми и обещайте соблюдать заповеди Святого Евангелия и каноны Святых Апостолов и Св. Отцов и законы греческих царей неизменно и повиноваться нам, как пастырю и начальнику отцу во всем, что я буду возвещать вам по Божественным заповедям и законам, и, если вы это сделаете, то я, видя ваше усердие и вашу молитву, не смогу дальше отказываться от этой великой милости». Затем, благочестивый царь со всеми почтенными боярами и всем освященным собором горячо и ревностно приняли наш ответ и обещали во Святой Соборной и Апостольской Церкви перед Святым Евангелием, перед святыми почитаемыми иконами Христа и Богоматери и других святых неизменно исполнять то, что мы упомянули, и призывали во свидетели нашего Господа Иисуса Христа и нашу Святую Непорочную, Преблагословенную и Славную Матерь Божию и Приснодеву Марию, всех Святых и Св. Евангелие и все святыя чтимыя иконы» (Пальмер, III, 382–384). Из текста клятвы видно, что вся паства призывается Патриархом исполнять законы церковные, ибо и законы греческих царей, о которых здесь говорится, и которые в виде II части Кормчей вошли в состав её при напечатании ея, как при Патриархе Иосифе в 1651 г., так и при Патриархе Никоне в 1653 г., – относятся к Церкви, ею были приняты в качестве церковных законов, т. е. канонизованы. Уложение нарушало эти принципы своим новым церковным судопроизводством, и Никон добился от царя, если не отмены их, то приостановки действия Уложения в этой части, что и соблюдалось, пока в 1657 году боярам не удалось подорвать доверия царя к Никону. После этого бояре стали применять Уложение к церковным делам и даже превышали, как увидим впоследствии, и права, предоставленные Уложением монастырскому Приказу. Само по себе напоминание о каноническом подчинении Патриарху не представляло ничего, выходящего за сферу его прав, и повторялось и после Никона при поставлении Патриарха, как и было при поставлении Патриарха Иоасафа II» (III, 473).

Речь Никона при поставлении характерна в том отношении, что в ней сразу выявился тот ревностный блюститель действительного исполнения канонов, который и в течение всей своей Патриаршей деятельности выполнил девиз: не слушатели, а исполнители закона спасаются. В Возражении на вопросы-ответы Стрешнева-Лигарида нигде не видно, чтобы Никон центром своего внимания ставил права именно Патриарха, но разсуждениями об обязанностях христиан к Церкви и в том числе об обязанностях царя, в силу его особого положения, переполнена его книга.

Также говоря о духовной власти и об её превосходстве над светской, он говорит не столько о Патриархе и царе, сколько об оценке полномочий духовной и светской власти с духовной точки зрения, разсматривая их содержание, т. е. он сравнивает власти духовную и светскую в объективном их смысле, выражаясь языком юридическим, причем, в таком случае под властью священства разумеет даже не собственно патриаршескую власть, а власть всех иерархических степеней, начиная с священнической. Последнее положение, между прочим, иллюстрируется тем, что пишет Никон (I, 127): «Хочешь ли знать, что священство почтеннее и есть высшее достоинство, чем само царство. Не говори мне о пурпуре, короне, золотых одеждах, ибо все это как трава и ниже любого полевого цветка. Ибо, как сказано, всякая слава человеческая, как полевой цветок, хотя бы это было и то, что вы называете императорским пурпуром. Поэтому, не говорите мне об этом. Но, если ты желаешь видеть, какое различие между священником и царем, то исследуй власти, которыя даны каждому, и ты увидишь, что священник поставлен много выше царя. Ибо, хотя трон царя может казаться вам почетнее от драгоценных камней на нем и золота, которым он обложен, однако, он получил власть управлять только земными вещами и не имеет никакой власти дальше этого. Но трон священства – на небесах. Кто говорит вам это? Царь Небесный. «Что свяжете на земле, то будет связано на небесах» (Мф. 18, 18). Какая честь может быть равна этой? Небо принимает начало духовного суда от земли, ибо судящий имеет свою плоть на земле. Бог следует за Своим слугой. Какое решение дает слуга, то утверждается Богом на небеси. И священник стоит между Богом и человеком, как низводящий на нас благодать, вознося от нас мольбы к небесам, примиряя Его, когда Он гневается, с нашей собственной природой и освобождая своей рукой, когда мы Его прогневали. Потому, сами цари помазываются руками священников, но не священники рукой царя, и самая голова царей поставлена Богом под руки Его священников, показывая нам, что священники есть большая власть, чем царь, ибо больший благословляет меньшего.» Дальше Никон показывает наглядно обязательство для царя подчинения церковным законам. «Если бы кто либо громко сказал всенародно, что царь оставил Христа и Бога, то кто бы возрадовался, кроме апостата? Кем же может быть такой человек, как не отступник от Христа, даже если бы это был царь. Ибо Бог одинаково всем сказал: «Слушающий вас Меня слушает, и отвергающий вас отвергает Меня». Кто же может назвать христианином отвергающего Христа? Также, если бы царь стал порицать и безчестить своего духовного отца исповедника, всякий бы стал это порицать и справедливо, если он не сумасшедший» (I, 127–127). «Власть царя – одно, а власть Епископа – другое (I, 242). Священник стоит перед алтарем и своими руками приносит непорочного Агнца (I, 45). Один принуждает, другой утешает; один ведет войну с врагами, а другой с князьями мира сего, тьмы века сего. И потому священство гораздо больше царства» (I, 130). Духовная власть не знает принуждения материального у Никона и опирается на часто цитируемыя им слова Спасителя, сказанные Им Апостолам и их преемникам: «Слушающий вас Меня слушает, и отвергающий вас отвергает Меня.» Помимо внутренних духовных дел, в которых верующий соприкасается с духовной властью в таинствах, есть внешний церковный порядок, который приходит в соприкосновение с порядком государственным, хотя имеет свое происхождение, назначение, свои средства и свою цель, и особую природу.

Никон подвергает разбору соотношения двух властей и разсматривает, подвергая критике, различные теории (I, 250–255). Здесь со всей ясностью выступает теория симфонии в Никоновском понимании, и вполне устанавливается тот факт, что Никон был одинаково далек, как и от цезарепапизма, так и от папского цезаризма. Устанавливая далее добровольное подчинение царской власти Церкви, он тем самым отвергает и теорию косвенной власти предстоятеля Церкви, которым заражается католическая теория с XI веке. Это сближает Никона с пониманием симфонии такими Отцами Церкви, как Св. Иоанн Златоуст и Св. Феодор Студит. Борьба Никона за самостоятельность Церкви во многом напоминает такую же борьбу Св. Феодора Студита во время засилия императоров иконоборцев и делает Никона таким же борцом за возстановление церковно-государственных отношений в святоотеческом их понимании, бывших в лучшия времена Византии, каким он был в борьбе за возстановление греческой редакции богослужебных книг.

Вот эта цитата, которая словами самого Никона раскрывает его учение о соотношении властей и суммирует прежде цитированное нами в разных местах в одно целое учение: «Видишь ли, ответотворче и человекоугодник, что не священство берет свое происхождение от царства (в смысле получения от него освящения), как в другом месте совершенно точно говорит Никон¹¹³ (I, 254), а наоборот, как показывают святыя церковные молитвы и священнодействия и поучения Епископа при короновании? Где же наша вина перед царем и где его оправдание? В молитвах сказано: «Верный страж Святой Церкви», а он ее только ограбил. И старые греческие законы объявляют, что есть два меча власти: духовный и светский, которые Господь Иисус Христос установил для защиты Своего народа в Церкви, в которой Епископ есть духовный, а царь светский. Разсмотрел ли кто нибудь ради объяснения этого, что надо разуметь под этими двумя мечами, т. е. как понимать эти выражения? Если кто не повинуется Епископу, царь того вынуждает к повиновению, равно те, которые отказываются повиноваться царю, вынуждаются к повиновению Епископом, когда в этом настанет нужда.

Но эти мечи двух разных родов власти и юрисдикции – духовной и светской (т. е. власти различного порядка и компетенции их различны). Здесь иной может спросить: если духовное и светское правительство поддерживаются этими двумя мечами, то который из них выше и более достоин внимания? Иные думают, что царь должен быть выше Епископа, и аргументируют так: во-первых, говорят они, царство не произошло от другого источника, а от Господа Бога. Во-вторых, если бы Епископ был выше, чем царь, то тогда из этого следовало бы, что Епископ имел бы инициативу, а царь принимал бы его распоряжения, а этого нет (Напротив, царь временами принимает дар победы (триумф от Церкви), а не наоборот). К этому прибавляют, что царю дан меч для защиты закона, правды, вдов и сирот, чем он и может судить всякого рода дела, что не дано Епископу, ибо мы слышали о Св. Петре, которому сказал Искупитель: вложи меч в ножны, желая показать, что не желает соучастия с властью мира сего. Так аргументирует одна сторона. Против этого возражают, что Епископ выше царя, доказывая это следующим образом. Господь Бог дал верховному первосвященнику оба меча и обладание этим миром и духовным, именно де Господь Иисус Христос сказал Апостолам: «Кого вы свяжете на земле, тот будет связан на небеси», и это Он дал в их лице и всем их викариям и преемникам. Они говорят также, что здесь Епископу дана власть на небеси, которая есть нечто более превосходное, чем власть этого мира. Таким образом, достаточно ясно, что Епископ – высший. Они прибавляют, что временами Епископ вынужден употреблять и светский меч и светскую юрисдикцию, и что он может делать то, что обычно делает царь, ибо он издает норму для православных людей. Далее; они говорят, что Епископ ставит царя и имеет власть связывать его по заповеди Божией. Ибо, если священник, которому царь исповедает свой грех, и которого называет отцом духовным, может связывать, то тем более верховный первосвященник, который имеет власть над теми священниками-исповедниками царя, имеющими власть связывать и разрешать? Царь при помазании на царство обязывается покровительствовать правде и искоренять неправду. Но оставим в стороне этот спор и разрешим его так: в духовных делах, принадлежащих к Славе Божией, Епископ выше царя, ибо там только он может осуществить духовную юрисдикцию, но в делах этого мира выше царь¹¹⁴. Таким образом, обе стороны не противоречат друг другу. Однако, Епископ имеет некоторое отношение к светским делам, как выше указано. Если царь не делает того, что ему подобает делать в повиновении законам Божиим, тогда во власти Епископа наказать или отлучить его, не как царя, но как отступника от Божьего закона» (Тем самым Никон отвергает то учение о прекращении обязанности повиновения подданных, которое на лицо в некоторых средневековых теориях) (I, 250–252).

Далее Никон затрагивает историческое происхождение светских функций Папы и их обоснование по «Дарению Святого Константина Великого», в подлинности которого он не сомневается. Он передает его содержание в коротких словах (в другом месте он целиком его приводит) ровно настолько, чтобы, показав историческое происхождение светских полномочий Церкви, вновь продолжить оценку обеих властей; решительно нигде он не выставляет этого Дарения, как основания для того, чтобы и в России создавать нечто подобное светской папской области. Никон разсматривает этот документ при разсмотрении соображений, приводимых сторонниками превосходства духовной власти над светской, и не мог не затрагивать его, ибо он помогал ему, при смешении духовных и светских полномочий у представителя Церкви, различать происхождение и природу тех и других. Никон оттенил, наконец, добровольность Константинова Дарения и высокое почитание Константином Великим Церкви в виду исцеления, полученного им от Папы, тем самым невольно подчеркивая, что в основе светских прав Папы лежит право государства, а не право церковное (Аутентичность «Дарений» опровергалась перед Папами еще в 15 столетии, но еще в 16 и 17 веке находились защитники его (Hergenrötter, «La chiesa cattolica e to stato cristiano (III, 30); их число все падало после кардинала Барония. Вот, как разсказывает Никон: «Власть и авторитет Христианской Церкви развились во время Константина Великого, который был крещен Папой Св. Сильвестром и одновременно исцелен от своей болезни. Когда он знаком Животворящего Креста победил Максенция и изгнал других гонителей и даровал мир Греческой и Римской империи, то, во исполнение обета, который он дал в своей молитве к Богу, он дал Папе собственный дворец в Риме, именуемый Латеранским, и назвал Папу викарием князей Св. Апостолов Петра и Павла и после возложил на него собственноручно корону и пурпур и остальные царские одежды; в прибавление к ним он Дал ему императорский скипетр и все инсигнии и степени императорского престола, даже его войско было устроено в соответствии с различными должностями. Равным образом, он приказал и отличать священников Св. Христианской Церкви. Равно он почитал и других Епископов по их достоинству. И превыше всего он установил, чтобы тот достойнейший пастырь и его преемники были венчаны той короной, из чистейшего золота, которую он дал Сильвестру с своей головы. Все это он сделал для большей чести Св. Петра. После того этот христианский император в знак своего подчинения взял и повел за узду пешком лошадь, на которой сидел Папа Сильвестр. Он дал ему в дар Рим и отдал ему провинцию с западными областями и перенес свой императорский трон на восток и назвал по своему имени Константинополем» (I, 252). Тут Никон разсказывает этот исторический акт, смешавший в лице Папы функции обеих властей и засвидетельствовавший получение светских полномочий и короны папой от светской власти. Он продолжает: «Если кто скажет, что при разделении двух мечей христианства между двумя лицами, предоставлен светский царю, а духовный Епископату, возникает сомнение о том, который же выше, то мы разберем сначала мнение тех, которые обучены в духовном законе и утверждают, что царская власть должна подчиняться епископской власти. Они говорят так: епископской власти Бог дал ключи царства небесного и дал ей на земле власть вязать и разрешать. Далее епископская власть – духовная, а императорская – этого мира, а сфера небесной власти много превосходнее дел этого мира, т. е. власти светской. Поэтому, ясно де, что царь должен быть менее, чем Епископ, и должен быть ему послушен. Ибо я также говорю, что духовенство есть избранный народ, избранный и помазанный Духом Святым. Если все христиане обязаны повиноваться Епископу, то разве тем более не обязан повиновением тот, кто мечом призывается приводить в повиновение Епископу? Второй аргумент тот, что Епископ имеет власть и авторитет делать то, что относится к царской юрисдикции, т. е. по закону (разумеется предоставление Иерархии светской юрисдикции по светскому закону); он может судить и управлять в обеих сферах, т. е. по законам той или другой власти. Кроме того, царь обязуется излагать свое исповедание перед Епископом, и он, выслушивая его, должен определить, правильно ли верит царь и не подлежит ли анафеме (Это имело громадное значение в Византии в период вырабатывания догмы на Вселенских Соборах и уяснения того, какое учение считать православным). Здесь Никон заканчивает аргументацию сторонников превосходства власти духовной: «Этот вопрос, говорит он, требует подробного обсуждения с двух сторон. Чтобы не входить в слишком долгое обсуждение, разсмотрим, как примирить два противоположных мнения, и предоставим каждому, т. е. Епископу и царю, соответствующий авторитет, и таким образом спор будет закончен.

Всемогущий Бог, создав небо и землю, приказал двум великим светилам – солнцу и луне – в их течении сиять над землей; одним из них – солнцем – Он прообразил епископскую власть, а другим – луной – царскую. Ибо солнце – большее светило, сияет днем, как Епископ, просвещающий душу, но меньшее светило сияет ночью, под которой разумеется тело. Как луна заимствует свой свет от солнца, и в пропорции удаления от него на большее разстояние получает более полное сияние, так царь производит свое освящение, помазание и коронование (а не власть) от Епископа, и, получив это, он имеет свой совершенный свет, т. е. свою освященную власть и авторитет. Совершенно такое же сходство между этими двумя лицами во всяком христианском обществе, как между солнцем и луной в материальном мире. Ибо епископская власть сияет днем, т. е. над душами; а царская в вещах этого мира. И эта власть, которая есть царский меч, должна быть готовой для действия против врагов Православной веры. В этой защите от всякой неправды и насилия нуждается Епископат и все духовенство. Это обязана делать светская власть. Ибо светские нуждаются для освобождения своих душ, а духовные нуждаются в светских для защиты своих тел. И таким образом, в этом ни одна из них не выше другой, но каждая имеет власть от Бога. Было написано выше, что духовенство – избранный народ. Отсюда ты можешь понять также, что в духовных делах таких, как крещение, покаяние и другия церковные таинства, духовные кладут руки на голову и призывают на голову благодать Св. Духа. Когда они ставят царя, они помазуют его в форме креста на плечах. И это указывает на различие между тем, что свойственно этому миру и что духовному. Но когда Епископ коронует царя и освящает его, он тогда действует и делает это в силу своего сана, и в том же акте царь выражает свое добровольное подчинение Епископу. Ибо, даже если бы он не был поставлен или коронован Епископом, он был бы все же царь. Он получает и сохраняет фактически императорское достоинство мечом, но имя царя, то есть освященного христианского или православного царя, он получает через епископское освящение, по отношению к коему (освящению) Епископ есть творец и источник. Надо понять, что закон империи или царства никак не затрагивает закона церковного, ибо в духовных делах воля царя не может стоять выше церковного закона, ни в отношении какого либо дела, принадлежащего Церкви, царь не может делать установлений или действовать с властью контролирующей.

Также надо понимать и о Епископах и о церковных канонах, которые повелевают соблюдать и поддерживать царские законы. Ни один человек не может противодействовать канонам Церкви и законам царства и учению Св. Отцев или что либо возражать против них (когда они оба утверждают одно и то же). Поэтому ты понимаешь, что надо думать о них обоих, именно, что в делах, касающихся освобождения души, Епископ выше царя, и каждый христианин православный обязан повиноваться Епископу, ибо он наш отец в Православной вере, которому вручена забота о Православной Церкви.

Надо понимать, что их власть одна и равная (одна, в случае если обе постановят одно и то же); каждая имеет свой собственный порядок и права, установленные Богом, и каждая должна поддерживать и защищать свой собственный порядок для себя, на свою собственную ответственность. Это предоставлено и духовной власти её Матерью Православной Церковью. Если одна из них нарушает этот строй, ни одна не отвечает перед каким либо обычным судом» (I, 252–255). Столь ясное признание Никоном верховенства царя в светских делах совершенно устраняет установившееся со временем Лигарида обвинение его в папизме, хотя бы только в смысле слишком широкого понимания объема духовной власти. При наличии таких точных определений, которыя мы видим у Никона о самостоятельном происхождении светской власти, о различии в самой сущности власти духовной, нечего прибавлять к тому, что сказано им самим.

Мы не видим никакого противоречия между прежде высказанным мнением Никона о превосходстве духовной власти над светской и только что сделанным им заявлением об их равенстве. Когда Никон говорил о превосходстве, он разумел оценку власти по её содержанию, власти в её объективном смысле, т. е. её функции; а когда Никон говорит об их равенстве, он говорит в одном случае о равной их необходимости друг для друга и для мирового строя, а в другом случае имеет в виду признание равенства их юридического строя, существующего параллельно; последнее юридическое равенство нисколько не исключает, что одна власть добровольно признает над собой высший в духовном смысле порядок, в соответствии с требованием которого преобразует свой собственный порядок, т. е. оцерковляет его. Это – совершенно отлично от католической теории косвенной власти, канонизованной в § 24 Силлабуса.

Не может нас нисколько смущать и употребление тех же метафорических сравнений властей с двумя мечами и с двумя светилами, в которыя в католической доктрине Григория VII-го и Иннокентия III-го вложен другой смысл. У Никона определенно сравнивается с освещением луны солнцем не происхождение царства, а его освящение Епископом; что же касается меча, то у Никона меч светский вынимается для поддержки и защиты в Церкви, но не по её приказанию, а в виде добровольного служения, как нравственный долг перед Церковью с свободным выбором порядка его осуществления, а в смысле Иннокентия III-го Церковь распоряжается сама государственным мечом, обязывая государство к тем или другим мероприятиям, которыя она в лице Папы намечает; в этой системе уже не государство возвышается до Церкви, а Церковь понижается до государства. Что Никон не материализирует и не омирщает Церкви, видно из тех средств, которыя он вкладывает в её руки для защиты своего самостоятельного строя, а затем и из тех санкций, которыми он сопровождает для царя требование соблюдения границ царской власти, соблюдения ею долга перед Церковью и перед Ея Предстоятелем Патриархом.

Относительно мер, которыя священство должно принимать в защиту церковного строя, Никон пишет: «Царь Озия вошел в алтарь Господа воскурить фимиам, вопреки запрету священника, говоря: я праведен. Ты праведен, может быть, но держись в границах, тебе поставленных. Границы, поставленные царству – одне; границы, поставленные священству – другия. Но священство выше царства. И Азария священник пошел за ним и с ним 80 священников. И воспротивился он Озии царю и сказал ему: не тебе, Озия, кадить Господу; это дело священников, сынов Аарона, посвященных на каждение; выйди из святилища, ибо ты поступил беззаконно. И не будет тебе это в честь у Господа Бога. И разгневался Озия, а в руке у него кадильница для каждения; и, когда разгневался он на священников, проказа явилась на челе его перед лицом священников, в доме Господнем, у алтаря кадильного» (2Пар. 26, 17–19).

«Разве я без основания сказал, что священник выше царя? Азария и не думал удалять его с почтением, как царя, но как какого нибудь отверженного презренного раба. Он пошел за ним гневно, как некий верный пес за гадким диким животным, чтобы вытащить его из дома своего хозяина. Видишь ли, как душа священника была исполнена великой храбрости и высокой мудрости? Он не посмотрел на величие правителя, он не думал, как трудно остановить душу, упоенную своей страстью. Он не слушал Соломона, говорящего: «Гнев царя подобен рычанию льва», но смотрел на истинного царя, Царя небес, и, думая о грядущем суде, подкрепил себя такими мыслями и поспешил к оскорбителю. Он хорошо знал, что гнев царя подобен рычанию льва, но для того, кто приготовился скорее умереть, чем оставить без сопротивления нарушение священной заповеди, этот лев был презренен, как самая малая собака. Нет в действительности более безвластного, чем человек, нападающий на Божественные законы, и нет ничего сильнее, чем человек, борящийся за них. Ибо совершающий грех есть раб греха, хотя бы он носил тысячу корон на голове, но делающий праведное дело больше царя самого, хотя бы он был последний из всех. Все эти мысли были у священника, когда он вошел в алтарь. Посмотрим, что он сказал царю, и для нас будет поучительно услышать его упрек царю, и что он ему сказал: «Не свойственно тебе возжигать фимиам перед Господом». Он обратился к нему, называя не по царскому имени или по другому титулу власти, ибо царь уже лишил себя авторитета. Но что сделал Бог, видя, что священник оскорблен, и слово его растоптано, и сам священник ничего не мог сделать более. Дело священника только протестовать и обнаружить смелость, но не поднимать оружия, не хвататься за меч, не махать копьем, не натягивать лук, не стрелять, но только смело протестовать. И когда священник подверг царя порицанию, а царь не подчинился, и поднял свое оружие, прибегнув к своей власти, священник сказал: «Я сделал свое дело, более я ничего не могу. Защити, Боже, священство поруганное, законы оскверненные и повеления Твои нарушенные».

Что же сделал Бог, любящий человечество? Он тотчас ниспослал проказу на чело Озии. Он не сделал за этот грех того, что сделал, когда Дафан и Авирон пожелали разделить священство с Аароном, за что их поглотила разверзнутая земля. Имея возможность наложить достойное наказание, Он этого не сделал. Я говорю это не для упрека царю, но чтобы ты (Лигарид), упоенный гордостью и яростью, мог познать, что священство выше царства. Озия ушел из храма, помеченный, как пример для всех людей. Искавший священство, он потерял и то, что было его» (I, 131, 132). «Если царь, говорит Никон, не делает того, что он обязан делать ради повиновения Божественным законам, то епископ может подвергать его духовному наказанию и отлучению, не как царя, а как отступника от Божественного закона» (I, 252). Никон ссылается на слова Златоуста, когда он запретил виновным в нарушении его наказа не клясться переступать порог храма. «Если кто не повинуется моему закону, говорит Златоуст, тому я запрещаю переступать порог Церкви, хотя бы он был князь, хотя бы он был даже носитель диадемы; или низвергните меня с этого авторитетного места, или пока я остаюсь на нем, не ввергайте в опасность мою душу. Я не осмеливаюсь подниматься на ступени этого престола иначе, как для какого либо духовного успеха. Ибо, если это невозможно, то лучше стоять внизу. Быть пастырем, не принося пользы пасомым, есть самое худое дело, которое может быть» (1, 530). Эта цитата, приводимая Никоном, сопоставленная с словом его 10-го июля 1658 года, в объяснение самим Никоном его ухода с чтением им за той же литургией перед этим 29-й гомилии Златоуста, толкования на послание Апостола Павла к Римлянам, многое объясняет в его уходе в Воскресенский монастырь (IV, 123–128 и V, appendix 1–4). Никон говорит, что царь нарушил клятву, данную при его поставлении, не нарушать самостоятельного управления Церкви, в соответствии с её канонами, т. е. не исполнил клятвы своей быть православным царем, и потому к нему применимо Златоустовское запрещение входить в храм, относящееся ко всем нарушившим клятву. Он приводит и правила Василия Великого о клятвопреступниках, т. е. о тех, кто поклялся во лжи или нарушил клятвенный обет (64 пр. Василия Великого устанавливает для них 10 лет «покаяния») (I, 581). Он приводит и 82-ое его правило, устанавливающее за нарушение клятвы без принуждения два года быть среди плачущих, три года слушать Божие Писание, пять лет быть среди оглашенных (substrati), и два года стоять с верными в общении молитвенном, и только через 12 лет позволяет быть допущенным к Причастию. Видишь, что нарушители клятвы недостойны даже стоять в Церкви и молиться с верными. И это тебя (Лигарида) не безпокоит? Ты послушай Христа, сказавшего: «Слушающий вас, Меня слушаетъ…. и т. д.». Но как ты говоришь, что царь выбирает Патриархов, Митрополитов? он не имеет власти этого делать; к тому же не держит и клятвы своей. Вследствие этого он недостоин даже входить в церковь, но должен проводить всю жизнь в покаянии, и лишь в час смертный может быть допущен к причастию… Златоуст запретил всякому нарушившему клятву… переступать порог церкви, хотя бы то был сам царь» (I, 581). Так, за нарушение заповеди Божией царь по Никону подлежит мерам духовного наказания.

А как быть с его законами и приказами, если они противоречат канонам? Никон отвечает на это, что этим законам нельзя повиноваться. И сам Никон, когда его заставляли в 1663 году 25 июня вести тяжбу с Боборыкиным об уведенной будто бы с Боборыкинской земли его монастырскими крестьянами ржи (перед окольничьим Сукиным и думным дворянином Баклановым), судиться отказался, но отдал всю наличность монастыря, превышающую в 10 раз стоимость спорной ржи. Так же в 1653 г. 18-го июля он предоставил комиссии во главе с кн. Одоевским и Лигаридом, приехавшей в Воскресенский монастырь для следствия по делу, будто он проклял на молебне 26 июня 1663 г. царя, – насильно приводить к допросу подчиненное ему монастырское духовенство, но сам благословения им на дачу ответов не давал. Так описано это дело Гюббенетом в его исследовании о деле Патриарха Никона. Все это происходило потому, что в глазах Никона не могли производить царские судьи суда над Патриархом. Никон писал в «Раззорении»: «Мы писали, не хуля царя, а порицая его действия. Пусть кто хочет служит царю и получает от него суд, но нам Христос дал закон и Себя Самого поставил примером не повиноваться и не отвечать перед нечестивыми судами и не привлекать к нему других (Матфея 26, 59–63; Иоанна 18, 19, 21; Видишь ли ты, подражатель жидов, как Христос и наш Бог, неправильно привлеченный к суду нечестивого царя первосвященниками и старейшинами иудейскими, не отвечал и дал пример для всех верующих в Него? Он даже отверг, когда они спрашивали Его с заклинанием. Мф. 26, 63; Лук. 22, 67–71. Никон никогда не говорил вопреки Божественным правилам и не говорит теперь. Но Никон сказал спрашивавшим его посланным от царя: Божественные законы не позволяют царям узурпировать власть над собственностью движимой или недвижимой, посвященной Богу, ни судить лиц, посвященных, т. е. клириков. Пусть кто хочет принимает суд царя, но, что касается нас, то хотя бы мы лишились последней одежды, Христос запрещает нам идти на суд царя.

Но если царь привлечет нас к своему суду силой, как сделали евреи с Христом и Его Св. Апостолами, то это увидит Всевышний Царь царей, Господь Господствующих, Который отмщает быстро за всякую обиду совершающим несправедливость и насилие, как и издревле Он давал возмездие тем, которые возставали против Божьей собственности и наследия и судили неправедным судом», и Никон напоминает наказания от Бога Саулу, Озии, Ироду, Ахаву… «Видишь ли, вопрошатель и подражатель еврейского нечестия, что Иисус не отвечал евреям, спрашивавшим Его, и также Он сделал, когда Его привели перед Пилатом (Матфея 27, 11–14; Иоанна 18, 33–35, 36, 37, 38). Видишь ли, как язычник Пилат был склонен простить Иисуса, а мы никакой обиды не делали царю и не назывались царями» (1, 296 и 297) Что Никон не вторгался в гражданское управление, мы имеем свидетельство самого царя, сделанное им в 1657 году. Он сказал одному диакону, просившему у царя снять с него наложенное Никоном запрещение; царь сказал: «боюсь Патриарха Никона, а ну как он скажет мне: я не вмешиваюсь в твои дела, царь, зачем же ты вмешиваешься в церковные». Никон писал Константинопольскому Патриарху Дионисию: «Мы великим государем не называлися и в государственные дела не вступалися, а что о неправде кому говорили и бедных от бед избавляли, то мы, Архиереи, на то и поставляемся».

Апостольское правило слушаться Бога, нежели людей, Никон считал своим руководством, потому все то, что он почитал церковным каноном, он ставил выше законов светских и, согласно догме Византийского права о преимуществе канонов над законами, правовой догме, перешедшей и в Россию, он отвергал светское законодательство, которое нарушало канон. С нашей современной юридической точки зрения может казаться покушением на светскую юрисдикцию отказ Патриарха повиноваться в гражданских делах царскому суду, но в XVII веке не было еще подсудности по предметам дел, а только по лицам, и потому духовенство, по Божественному праву подчиненное в духовных делах церковному суду, и в светских почиталось с точки зрения Никона подлежащим его же суду.

Таким образом, этот отказ Никона был не следствием желания оторвать от государства юрисдикцию по гражданским делам, а естественным результатом современного ему понимания объема церковных дел, охватывавшего все дела духовенства, в том числе и гражданские и уголовные, последнее только за исключением убийства и разбоя. В вопросе об имущественных правах видно, что Никон различал благодатные права Церкви, полученные свыше, и права земные, полученные от царей Церковью, как видимым обществом-учреждением. Имущественные права Церкви он признавал полученными в порядке земных отношений, хотя и по заповеди свыше. «Ты говоришь, что царь дал Никону привиллегии, как Константин Великий Папе. Какие? Скажи мне. Десятины»? Но оне установлены еще в Ветхом Завете. Что иное оне, как не древнее установление закона или традиция благочестивых царей? Но что царь дал нам? Отнял у Церкви собственность, и изгнал нас самих, лишив привилегий и всего» (I, 207). «Ты говоришь, что дар можно отобрать от неблагодарного. От кого же царь приказывает отбирать дары, данные Богу в благодарность за Его великие милости? Если они мне даны за мои труды и старания, то почему же царь должен отбирать их в неправедном гневе? И как он будет отбирать то, что дано и посвящено Богу?» (I, 270).

Принцип подсудности церковного духовенства в гражданских делах Церкви соблюдался в России со времен Святого Князя Владимира вплоть до Уложения царя Алексея Михайловича, впервые его нарушившего. Нарушение это произошло с согласия Патриарха Иосифа и руководимого им духовенства и было одним из признаком чрезвычайной слабости этого Патриарха. Нарушение церковных канонов, сделанное Уложением, вызывало требование возстановления прежнего законодательства; вот почему, между прочим, Никон, так отстаивавший канонический строй, и не мог вступить на Патриарший престол, не получив обещания в возстановлении этого строя. Что это делалось не ради какого то властолюбия, то это видно уже из того, что Уложение сравнительно мало затрагивало юрисдикцию самого Патриарха, который обычно получал от царя несудимую грамоту, ставившую всю его патриаршую область в привиллегированное положение. Ее получил Никон еще для Новгородской епархии, когда был туда поставлен Митрополитом. И, конечно, он ни одной минуты не мог сомневаться, что царь даст ее ему и для Патриаршей области, тем более, что эта несудимая грамота для Патриаршей области требовала только обычного подтверждения ея.

Никон неоднократно, как мы видели, писал, что он не хулил царя, а лишь порицал его действия, и делать так он считал себя обязанным по своему положению. Но, что он власть царя ставил на высочайшую степень, видно не только из его признания, что власть царя – власть верховная в гражданских делах; но и из того, что он отводил ей значение власти, удерживающей от зла, господствующего в мире, а чтобы бороться с этим злом, то есть сатаной, недостаточно материального оружия, надо бороться и с крестом в груди, т. е. иметь добродетели, которыя по христианскому учению составляют главное средство в борьбе над преобладанием зла. Среди этих добродетелей есть главная; это – христианское смирение; она – одно из необходимых свойств царя и вообще необходимое средство победы над врагом. На это многократно указывает Никон в разных местах своей книги, и мы их должны привести. Об этом смирении-послушании церковным правилам Никон напоминает указанием на поучение царю, читанное по чину при его короновании царю венчавшим его Иерархом. Там говорится: «Государь и возлюбленный сын во Святом Духе Святой Церкви и нашего смирения, царь и великий князь Алексей Михайлович, самодержец всея Руси, смотри, ты отныне поставлен царем по благодати, данной тебе от Святого и Животворящего Духа наложением рук нашего смирения вместе с Собором духовенства в Святой и Великой Церкви Успения Божией Матери. И ты, государь и сын, Божественно венчанный и православный царь Алексей Михайлович, самодержец всея Руси, имей страх Божий в сердце своем и держи христианскую веру греческого закона чисто и непоколебимо и предохрани свое царство, которое ты принял от Бога чистым и непорочным. Люби справедливость и милость и суди праведным судом. Будь милосерд к послушным подданным. Покажи веру и страх Божий в Святой Соборной Церкви (Успения) и всем Церквам. Воздай ей честь, ибо в ней ты возродился в святом крещении духовным возрождением. И к нашему смирению и ко всем святым богомольцам во Святом Духе покажи твое царское духовное повиновение, согласно словам Св. Евангелия: слушающий вас Меня слушает, и отвергающий вас отвергает Меня. И знай: какую кто честь воздает Епископу, эта честь переходит на Самого Спасителя, от Которого они получат награду во сто крат» (I, 581, 582).

Евангельские слова о послушании апостольском разбросаны по всему сочинению Никона и являются основой, на которой он строит не только загробное, но и земное благополучие. Не говоря о том, что это послушание не выходит за пределы церковной сферы, оно исключает всякий архипастырский произвол. В том самом обете, которого требовал Никон от царя и бояр перед вступлением на Патриаршество, прямо говорится, что обещают слушать все то, что Никон будет говорить согласно церковным правилам. Что Никон вообще не считал Патриарха верховным судьей церковных правил, видно из того уважения, которое он питал к соборному принципу. В вопросе об исправлении церковных книг и обрядов, когда он убедился в необходимости их исправления, он созвал Собор 1654 года, который решил предварительно вопрос о необходимости их исправления, а после этого Никон писал Константинопольскому Патриарху Паисию, испрашивая его мнение об исправлении, и после получения одобрения, предоставил на просмотр и одобрение Собора все исправленные книги. Это обращение к Соборам и к Восточным Патриархам показывало, что Никон не считал себя единовластительным и в Патриаршем сане; письмо 1665 г. к Константинопольскому Патриарху Дионисию показывает, что он считал и всех Патриархов, вместе взятых, связанными канонами в своем высшем суде.

Слова Никона о послушании указывают на тот факт, что правила церковные требуют добровольного повиновения, не имея материального принуждения, но что они обязательны для каждого христианина; без исполнения их христианин есть христианин только на словах; без исполнения их, по Никону, он не может надеяться получить от Бога и земное благополучие. Потому он постоянно ссылается на ветхозаветные примеры благополучия благочестивых царей и несчастий царей нечестивых, постигающих их самих, и царства их. Первое дело царя – заслужить милость Божию, потому праведность – основа его жизни, а праведность неразлучна со смирением пред Церковью. И Никон цитирует Златоуста: «Делающий волю Божию имеет большую ценность, чем 10.000 нарушителей. Поэтому, все в безпорядке, все перевернуто вверх дном; ибо как в театре мы желаем иметь просто множество людей, а не множество надлежаще воспитанное. Какая польза от множества? Разве не знаешь, что действительный народ – святые, а не многие? Выведи на битву миллион людей и одного святого, и посмотрим, кто сделает больше. Иисус Навин пошел на войну, и один добился успеха; остальные были ненужны: даже такое множество людей, когда оно не делает воли Божией, есть и все и ничто» (I, 530). Также, разбирая царские инсигнии, Никон приводит древнюю форму поставления царя, связывая с каждой из инсигний особое нравственное значение, символизирующее соответственные требования к царю. «Есть пять инсигний собственно принадлежащих царю, которыя Патриарх при посвящении ему вручает: первая – корона, которую он возлагает на его голову; форма её подобна корон с некием пучком над головой, имеющим 4 лилии в знак того, что царь должен быть благородным, хорошего образа жизни и богобоязненным, также, что он должен вести по доброму пути свой народ, состоящий из четырех элементов; также он должен быть послушен, милосерд, милостив к добру и не гневен, как лилия среди цветов. На короне есть крест в знак того, что он должен помнить, что он коронован для царствования над людьми, которых искупил Сын Божий на кресте. Вторая из инсигний – знамя с орлом, которое имеет крест на его груди в знак того, что он должен нести крест перед всеми христианами для защиты всех и готов умереть за Православную Церковь, для которой он – щит. Поэтому, Патриарх, помазывая его миром на плечах, читает молитву Богу: «Господи Иисусе Христе, Сын Бога Живого, освяти его – Твоего слугу, чтобы он был непобедимо огражден щитом против всех врагов видимых и невидимых, как Ты Сам через Твою драгоценную кровь освятил нас и избавил нас от власти врага. Третья инсигния – знамя желтое с пурпуровым или багряным краем. Пурпур означает искреннюю любовь, которую царь должен иметь к Богу и к добрым людям. Желтый цвет означает те благодеяния, которыя царь должен показывать людям; он говорит о смерти, которою он должен наказывать дурных людей по закону, ибо желтый цвет означает смерть, как говорят медики. Четвертая инсигния – золотое яблоко или шар, который открывается и закрывается; он наполняется землей, которая означает смерть царя, несмотря на его величие и достоинство. Пятая – золотой скипетр, т. е. золотая милость, которая имеет на конце двойную лилию, т. е. два цветка…., этот знак благоволения означает царскую любовь. По обычаю Епископ должен давать его царю в том же смысле, в каком сам Епископ получает пастырский посох от царя, т. е. ради союзной дружбы, означая этим постоянное должное подчинение царя Епископу, передающему ему, как отец сыну, знак повиновения» (I, 256, 257).

Смысл того подчинения, которое испрашивал Никон для Церкви от царя при вступлении на Патриаршество, заключается в том, чтобы царь через подчинение церковным канонам был царем православным. И уход Никона в Воскресенский монастырь был протестом против того, что царь перестал быть православным, нарушив свой обет и допустив бояр до захвата церковного управления. Это была крайняя мера пастырского воздействия. И в этом акте, как в фокусе, выражается все миросозерцание Никона. Если бы он не ушел, то он явился бы потаковником, соучастником в том положении, с которым он не мог бороться в виду утраты царской поддержки при окружающей его вражде; оставаясь, Никон встал бы в противоречие с собственным понятием о самостоятельности церковной власти и дал бы санкцию её захвату. Именно в тех местах, где Никон говорит о своем уходе, и вскрываются его понятия о царе православном и об обязанности Патриарха блюсти с одной стороны неприкосновенность прав Церкви, а с другой заботиться, чтобы царь в выполнении своих царских функций выполнял неразрывно связанные с ними обязанности охранять Церковь. Так, Никон пишет в письме к Константинопольскому Патриарху Дионисию: «Сначала благочестивый царь был чрезвычайно благ и милостив и во всех Божественных законах повиновался во всем, что мы ему говорили, настолько, насколько это и подобает в отношении к нам, и по милости Божией и с нашего благословения успешно воевал с Литвой. Затем он начал постепенно возноситься и пренебрегать тем, что мы говорили от заповедей Божиих, и захватывать дела, подлежащия Епископам, изданием указов и осуществлением юрисдикции, связанной с Божественной благодатью; сам ли собой он решил так действовать или был склонен к тому дурными людьми, подобно Равоаму, царю Израильскому, отвергшему совет старейшин» (III, 384). Никон говорит в «Раззорении»: «Я не просто свидетельствовал о моем уходе в Св. Церкви перед Богом и Св. Ангелами, как я свидетельствовал и при принятии мною избрания на Патриаршество, происшедшего не по моим льстивым домогательствам, а по мольбе царя и всего Священного Собора. Но как говорится в псалмах: И свидетельствовал я перед царями и не постыдихся, так и мы говорили, не стыдясь в Святой Божией Церкви, свидетельствуя перед Богом, что, если бы великий государь царь не обещал перед Богом и Св. Матерью Божией соблюдать ненарушимо заповеди Св. Евангелия и Св. Апостолов и Св. Отцев, то я не помыслил бы вступить на такую должность. Богу известно, как клялся великий государь… И пока он, великий государь, по возможности (Уложение в статьях, касающихся Церкви, не было отменено, а только отсрочено) держал свое обещание повиноваться Церкви, – мы терпели. Но когда царь перестал соблюдать свое обещание и неправильно вознегодовал против нас, то, помня и наше собственное обещание соблюдать заповеди Божии, сделанное собственноручно при нашем поставлении,… мы, принимая во внимание безпричинный гнев царя и Божию заповедь (Мф. 10, 23), ушли. Выйдя из города, мы выполнили заповедь об отряхании праха с ног своих, жили, оставаясь в пустыне» (I, 21). Никон говорит о тяжести греха клятвопреступления, совершенного царем и подлежащего наказанию церковному, и снова говорит об обещании царя, несколько в иных выражениях иллюстрируя свою мысль. «Государь и бояре все обещали слушать внимательно заповеди Христа и каноны и ничего не замышлять иначе, какой либо уловкой, что либо по преданиям человеческим (цезарепапизм) и по стихиям мира сего. И сначала царь был благочестив и мягок и послушен, и Никон был Патриарх; но, когда царь переменился к худшему в своих отношениях к Св. Церкви и начал пренебрегать св. Божиими заповедями и канонами Св. Апостолов и Св. Отцев и начал не только не слушать Патриарха, но даже говорить ему резкие неподобающия слова (намек на «блядин мужик» в споре о том, как надо совершать обряд водоосвящения по случаю праздника Крещения Господня, как свидетельствует Павел Алеппский, Пальмер II, Предисловие, 57 стр.); тогда Никон засвидетельствовал в той же Церкви перед Господом нашим Иисусом Христом и послал царю собственноручное письмо с объяснением, почему он, Никон, хочет уйти, т. е., чтобы дать место гневу царя. И читал ли он-царь письмо, не знаю, но отослал его Никону обратно. Никон, спустя несколько дней, ушел с подворья Воскресенского монастыря в этот монастырь. И с того времени до сего дня государь упорствует в своем гневе против Патриарха Никона, за что, я не знаю, и верит всяким ложным обвинениям и сослал из-за него множество людей, священников, диаконов и светских, вопреки Божественным заповедям, и взял на себя функции епископского сана и церковной власти вопреки Божественным канонам и в нарушение своей клятвы, данной им трижды, что он не будет иначе мыслить, чем подобает православному царю» (I, 583, 584). «И Никон утверждает, что он всегда говорит на основании Писания и канонов и говорит Лигариду, что «говорящий, подобно ему – Лигариду, от себя говорит ложь, и Господь разсеет кости человекоугодников» (I, 549). Какие же средства существуют для того, чтобы царь оставался православным, и не только лично был бы праведен, но и не совершал бы неправедных актов, как царь?

На него нет суда человеческого, но есть величайшая нравственная сдержка в лице Патриарха, нераздельно ему сопутствующая везде; он – высший предстоятель Церкви, напоминающий ему, когда нужно, о высших целях человеческого существования и о высшей правде, которой выразителем призван быть царь. В этом отношении учению Никона противостояло другое воззрение, нашедшее себе выражение в Уложении в гл. X, 83, 84, стеснившее духовенство в проповеди. Никон по этому поводу писал:. Ты, князь Никита, написал это по совету учителя твоего Антихриста. Разве это не диавольская затея, чтобы никто не осмеливался из страха перед тяжкими наказаниями проповедывать кому нибудь о Слове Божием? Ибо упрек нечестивому человеку есть зерно в его ногах; хотя оно не велико, а больно. Так и непринимающим Слово Божие оскорбительно, если кто говорит о праведности; они видят в этом упрек себе. Для этого дела Господь установил порядок, сначала образумить наедине, потом при свидетелях, а потом поведать Церкви, т. е. главному пастырю Церкви, и он будет увещевать подчиниться заповеди Божией. Если он не послушает этого увещания, тогда не заслуживает порицания тот, кто назовет его Богоотступником и предтечей Антихриста, и врагом Божиим, и хуже, чем язычником и мытарем; того царя ожидают большия мучения, чем людей Содома и Гоморры; они больше чем грешники, на которых упала Силоамская башня. Так сказал Павел волхву Элиме (Д. 13, 9, 10). От дома таких по заповеди Божией мы уходим и отряхаем прах по свидетельству против них, как разсказывает Деяние о Павле (13, 50, 51 и 18, 6): кровь ваша на головах ваших. И если кто теперь, сделавшись глухим к слушанию, отказывается слушать Слово Божие, то его разсматривают, как оскорбителя за такое безчестие (порицание), сделанное такому непослушному и беззаконному человеку; они по этому беззаконному кодексу назначают штраф в серебре или в золоте или угрожают строгостями; но пусть такой (справедливо обличающий) радуется и веселится, ибо велика его награда на небесах. Так говорит Спаситель, они преследовали пророков, бывших до вас. Но ни один волос не погибнет на голове вашей. В вашем терпении стяжете души ваши» (I, 487–489). Никон придавал огромное значение воспитательной задаче духовенства вообще и негодовал на её стеснение.

Никон, по показанию приезжавшего к нему в Воскресенский монастырь в апреле 1659 года думного дворянина Прокофия Елеазарова, говорил: «В прежния времена даже отшельники писали благочестивым греческим царям об исправлении духовных дел, а я член Кафолической и Апостольской Церкви, не отсечен от нея ни за какое преступление; по своей лишь воле я оставил свое стадо, но я не оставлял думать об истине. И в будущем, если я что услышу о каком либо духовном деле, требующем исправления, я не обещаю молчать» (IV, 169). Стояние за правду и за истину Никон почитал обязанностью всякого духовного лица: на Патриархе же эта обязанность, как на Первопредстоятеле Церкви, лежала лишь в особо повышенной степени, но не считалась им исключительной его прерогативой. Царь и Патриарх – благочестивая Двоица, воплощающая в высших степенях два дара, которыми Бог наделил человечество: царство и священство: Лигарид и ополчился на то проявление Патриаршей власти в отношении к царю, в котором может сказываться нравственное воздействие на царя со стороны Патриарха, это право Патриарха на обличение царя.

Мы видели, как со ссылкой на псалом Никон писал: «Я говорил царю истину не стыдяся.» Напротив, Лигарид всякое действие, из которого можно вывести порицание действию царя, готов признать за опозорение царя. В 27 вопросе Стрешнев спрашивает: «Некто осмеливается называть вельможнейшего царя нашего несправедливым, обидчиком и проч., что тому следует учинить по св. правилам?» Лигарид дает ответ: «84 апостольское правило говорит: если кто из духовного чина опозорит царя, то будет низложен, а если мирянин, – да будет проклят» (Гиббенет т. I). Паисий приводил разсуждение Матфея Властаря (XIV в.), в котором, между прочим, сказано: «Если кто найдет позорное письмо, писанное о царе, и не сожжет его, а станет его другим читать, тот по правилам достоин смертной казни, равно как и тот, кто писал позорное письмо на царя.» Никон возражает: «Как выше солгал, так и здесь лжешь. Тот по правде, яко же ты, казни достоин, претворяя пишешь апостольские правила и казни смертные вносишь, в них же таковыя злобы не именовалися. Послушай толкование на вышеозначенное 84 апостольское правило и на Матфея неведомого: Моисеев закон говорит: князю людей твоих да не речеши зла, также верховный Апостол Петр повелевает царя почитать, и великий Апостол Павел поучает молиться за царя и за вся, яже во власти суть (1Тим. 2, 2). Досаждать царю или князю возбраняется всем; обличать же по достоянию не возбраняется. Без правды досаждать правило недопускает, кто же по правде обличает царя или князя, не подлежит наказанию. В царских законах сказано (Василики 3 титул XVI книга глава 13): «Если кто скажет зло на царя, – подлежит наказанию; если же сказавший окажется скудоумец или сказал от неистовствования, таковой де помилован будет (Выдержки из подлинника, приведенного Гиббенетом). Никон отрицает наличность какой либо обиды от него царю и пишет: «Какую обиду понес от нас царь? Покажи, если можешь, только не лги, а мы покажем. Государь говорит, что я не уважал его трона. Но как мы тогда свидетельствовали перед Богом касательно его действий и его несправедливого и неосновательного гнева против нас в Св. Церкви (10 июля 1658), так он никогда не переставал преследовать нас. Ему кажется легкое дело разрешать всякому до крайности злоупотребить злобой и коварством против нас, и от этих никчемных людей мы подвергались бы опасности для жизни, если бы Бог не помог нам в скорбях за Его Святое Имя, согласно Писанию (Лук. 6, 22, 23) (I, 115).

А о молитве Никона за царя, среди многих свидетельств есть, между прочим, одно от 1666 года, когда уже Никон принял много гонений, но еще не был лишен сана. Это его письмо к царю: «Богомолец твой государев, смиренный Никон Патриарх, о вашем государеве душевном спасении и телесном здравии Господа Бога молю со всей братией, и да приложит Господь Бог святому вашему царствию дни на дни и лета ваши для рода и рода» (Из Гиббенета). Затем, Никон прибавляет: «Св. Отцы возбраняют всем обличать, а не Архиереям. Как же ты толкуешь осуждать смертью всех обличающих царя в неправде. Мног уж лик собран у Господа зло пострадавших за обличения неподобных дел царских» (Гиббенет). Вот, эти слова Никона в точном переводе с английского (I, 607): «Приведя вышеназванное толкование, Никон пишет: «Видишь ли составитель лжи, как толкуется канон (Глосса на 84 ап. пр.): «поносить царя запрещено вовсе, но Епископу в нужных случаях обличать царя не запрещено, хотя бы обличение, если оно очень резко, могло бы быть принято обличаемым, как обида. Обличать без справедливости не позволено каноном, как видно, без всякого различия дел, но кто по справедливости обличает царя, не заслуживает наказания.» Но как ты толкуешь канон? Будто всякий, упрекающий царя за его несправедливость, заслуживает наказания. Мног уже лик собрался у Господа зло пострадавших за обличение неподобных дел царских. И они возопиют: доколе, Владыка Святый и Истинный, не осудишь и не воздашь живущим на земле за кровь нашу (Апок. 6, 10)? Смотри, они вопиют не против мертвых, но против живущих на земле. Но каков же Божественный ответ им? Сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут, как и они убиты, пополнят их число» (Ап. 6, 11). И в другом месте написано (Ап. 16, 4–9): «Третий Ангел вылил чашу свою в реки и источники вод; и сделалась кровь, и, услышал я Ангела вод, который говорит: праведен Ты, Господи, Который еси и был и Свят, потому что тако осудил. За то, что они пролили кровь Святых и Пророков, Ты дал им пить кровь: они достойны того. И услышал я другого от жертвенника говорящего: Ей, Господи Боже Вседержитель, истинны и праведны суды Твои. Четвертый ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнем. И жег людей сильный зной; и они хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами; и не вразумились, чтобы воздать Ему хвалу.» И все эти вещи исполнились, ибо от солнца, вследствие зараженного состояния воздухов, люди умирали от свирепой жары; которая принесла чуму, и никто их не мог вылечить человеческими средствами медицины, и они умирали, и оставшиеся не воздавали хвалы Богу, но хулили имя Господне, и таковым прибавятся новые бичи. Но души умерших за свидетельствование Христа и Слово Божие будут царствовать со Христом. Над ними вторая смерть не имеет власти, но они будут священнослужителями Богу и Христу, которых Ты, Боже, удостоиваешь нас быть подражателями. Но что касается нечестия царя, то не грех всякому упрекать его. Написано: «И я говорил о твоих свидетельствах даже перед царями и не постыдился. И Бог говорит (Лук. 21, 12–15): «Прежде же всего того (знамений Антихриста) возложат на вас руки, и будут гнать, предавая вас в синагоги и темницы, и поведут перед царей и правителей за имя Мое. Будет же это вам для свидетельства. Итак, положите себе на сердце не обдумывать заранее, что отвечать. Ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противостоять, ни противоречить все, противящиеся вам.» И в другом месте: «Всякий, исповедающий меня пред людьми, будет признан и Сыном Человеческим.» Какая же это обида царю, если кто проповедует ему справедливость; но царь из гордости не слушает и налагает мучения на свидетелей свидетельствующих правду. Этим царь унижает не обличителя, а отвергает Самого Бога. Ибо сказано: «Слушающий вас Меня слушает, а отвергающий вас отвергает Меня. Он безчестит не только свидетельствующего Слово, но и Того, Кто дал заповеди (I, 608). И Никон говорит о полном безстрашии того, кто защищает дело Божие, приводя письмо Златоуста к Епископу Кирьяку: «Не печалься, брат Кирьяк, когда я, будучи преследуем, убежал из Константинополя, я не заботился вовсе об этом, но сказал себе: если императрица желает меня прогнать, пусть, ибо земля и все концы её – Божии. Если она желает меня распилить на части, пусть пилит. Мы имеем Исаию примером. Если она хочет бросить меня в пучину, я вспомню Иону; если она бросит в яму, я вспомню Даниила, брошенного в пасть льва. Если она хочет побить меня камнями, я вспомню Стефана, первомученика, который так пострадал. Если она желает взять мою собственность, пусть берет: голый я явился из чрева матери, голый и уйду. Я утешен Апостолом, говорящим: Бог не знает лицеприятия; поэтому, если бы я угождал людям, я не был бы слугой Христа. И Давид вооружает меня, говоря: я говорю о твоих свидетельствах перед царями и не постыдился. Многие возстали на меня, но все от зависти.» Видишь ли, вопрошатель, крепость наших Святых и приснопамятных Отцов; как они не только не подчинились юрисдикции царей, но скорей исправляли и отвергали нечестивые суды царей, хотя бы им угрожали за то мукой и смертью? Но этим не могли устрашить их. Они готовы были ради правды скорее умереть, чем принять нечестивый суд. И если заповеди Божии и каноны Св. Апостолов недостаточны для прекращения вашего незаконного суда (Монастырский приказ), то мы прибавим к этому свидетельства от царей» (I, 321, 322).

Здесь Никон ссылается на историческую Византийскую традицию и давность столетий на самой Руси до Уложения, отвергающую суд светских людей над духовенством. Если в цитированных выдержках Никон признает обязанностью всех не исполнять приказов, противоречащих священным правилам Церкви, то обязанность обличать лежит на Епископе и особенно на начальном отце Патриархе. Никон обращает внимание, что 84 Апостольское правило, налагающее наказание за несправедливый упрек царю, говорит о клирике и о мирянине, а об Епископе вообще ничего не говорит. «Иная слава солнцу, иная луне, иная звездам, говорит Апостол, и снова он говорит: Бог поставил в Церкви сначала Апостолов, потом Пророков и учителей. И снова: в теле много членов и члены не имеют одной и той же функции» (I, 605); канон прибавляет: «если обличение делается несправедливо,» как и в Евангелии говорится: всякий гневающийся на брата без причины, находится в опасности суда, и в каноне говорится о двух лицах: о светском и о клирике. Так, с точки зрения Никона 84 Апостольское Правило, ставя ограничение клирикам и мирянам, в праве делать упрек за несправедливость, отвергает, чтобы этот канон ставил ограничение Епископам, по отношению к которым Господь в лице Апостолов дал заповедь: Слушающий вас Меня слушает. Эта заповедь Никоном распространялась лишь на вопросы, подведомственные Церкви, и нигде решительно нельзя найти ни одного намека на то, чтобы он простирал ее на вопросы, Церкви чуждые. Но, правда, самый объем вопросов, подлежащих Церкви, он понимал в смысле своего века: юрисдикцию по гражданским делам духовенства он вносил в сферу Церкви, но тогда и все считали ее сферой Церкви, ибо распределение подсудности дел по существу самих дел, а не по лицам, есть достижение следующего века.

«Ты, лицемер, говоришь, вопреки Божественным заповедям, что чтить или не чтить предоставляется выбору царя? Где это написано? Это – своевольное нововведение, а не от заповеди Божией. Бог Сам почтил Епископов наравне с Собой, говоря: слушающий вас Меня слушает и отвергающий вас отвергает Меня. Ты говоришь, что получающим честь от царя необходимо принимать ее со страхом и осторожностью и заботиться её не потерять. Это правило для светских людей, а не для нас. По отношению же к нам даже носящий диадему находится в обязанности приносить дары и оказывать во всех духовных делах послушание, как сказал Господь: «Слушающий вас Меня слушаетъ… «Но ты, безумный человек, хулишь благодать Божию, данную нам Духом Святым, и хотел бы нас низвести до послушания царям, даже Навуходоносору и его золотому изображению» (1, 238). «Что касается лично его, Никона, то Никон потому только и пошел на Патриаршество что получил обещание от царя и бояр слушаться его во всем и ничего не замышлять иначе каким либо пустым мудрованием по преданиям, человеческим и стихиям мира сего» (цезарепапизм) (I, 583). Никон не допускал и мысли о том, чтобы, в благодарность за дары Церкви от царя, поступаться её правами, которыя она имеет в силу Божественного права. Никон призывал царя к праведному царствованию, т. е. не только к личной праведности, но и к царствованию по правде и к такому отношению к Церкви, которое обезпечивало бы соблюдение прав Церкви, как принадлежащих ей по Божественному праву, так и усвоенных ей прежним гражданским законодательством в течение столетий со времен Св. Владимира. Что Никон различал личные добродетели царя от общественных, вытекает из того, как он относился к прошению испрашиваемому у него царем; он различал прощение царю от прощения, данного человеку. Так известно, что царь Алексей просил у Никона прощение за содеянное с ним неоднократно, между прочим, в последний раз в завещании, перед смертью составленном. Но и раньше в письме 7-го сентября 1667 года Никон писал царю, что «к нему приходил пристав Степан Наумов от царя молить по государеву указу с великим прошением и просить о умирении, и я тебя, великого государя, и все твое семейство царское прощаю. А когда я богомолец ваш, ваши государевы очи увижу и тогда вам, государям, со святым молитвословием наипаче прощу и разрешу, как Святое Евангелие наказует о Господе нашем Иисусе Христе и Деяние Св. Апостолов всюду с возложением рук прощения и цельбы творили. Смиренный Никон, милостью Божией Патриарх засвидетельствую страхом Божиим и подписанием своей руки.» (Письмо приведено у Николаевского). Никон никогда не признавал юридически действительным свое низложение, подписывался Патриархом и заявлял, что действительное и полное прощение царю может быть только тогда, когда он искупит свой общественный грех перед Церковью и вернет невинно заточенного Патриарха. Прощая его, как человек, за все тягости и скорби, безвинно им от царя претерпленные, Никон не прощал его, как Патриарх. Вновь присланный к нему в Ферапонтов монастырь в феврале 1676 г. Феодор Лопухин сообщил ему грамоту царя, которая читалась при погребении царя Алексея Михайловича, где было сказано: «От отца моего духовного великого господина, Святейшего Никона Иерарха и Блаженного Патриарха, аще и не есть ныне на престоле, прощения прошу и разрешения.» Однако, Никон отказал в письменном прощении и сказал, расплакавшись: «Да будет воля Господня. Хоть царь на земле не получил прощения с нами, но мы будем судиться с ним в страшное пришествие Господне (Из «Странника» 1899 г. VI глава, статья О Никоне в заточении).

Никон не мог простить царя, ибо царь, нарушив клятву послушания в церковных делах, захватил церковное управление противоканонически в свои руки, удалив через подкупленных Греческих Иерархов Патриарха Никона и до самой смерти своей раскаяния в этом деле не обнаружил и допустил величайшее унижение её высшего предстоятеля. Отказ Никона в прощении остался на веки протестом против унижения Церкви светской властью. Защищая самостоятельность и каноничность церковного управления собственной жизнью и участью, Никон одновременно заботился о благе государства и писал о судьбе государств, отвергающих Божественные заповеди, и о благополучии тех, которыя блюдут Божественные заповеди. Не грозил Никон царю низложением, не грозил ему прекращением присяги верности подданных, не грозил никогда человеческими наказаниями; «не мстите, Мне отмщение, Аз воздам,» приводил Никон известные слова (I, 105). Но Никон говорил о церковных наказаниях, которым подлежал царь, как и всякий христианин. «Царь не сдержал обета перед Богом, вследствие чего он недостоин даже входить в Церковь, а должен проводить всю жизнь в покаянии и лишь в час смерти может быть допущен к причастию. Ведь, Златоуст запретил человеку, нарушившему клятву, переступать порог Церкви, а ты говоришь, что царь может входить в алтарь причащаться» (I, 580). Как древний пророк, он грозил наказаниями Божиими, за то, что бояре и царь вторгаются в церковное управление и разрушают церковный строй. Он говорил в 1663 году, когда его ложно обвиняли в проклятии царя на молебне, князю Одоевскому и церковным властям, приехавшим в Воскресенский монастырь для следствия: «Я ничего христианского в вас не нахожу и ничего не вижу, кроме правонарушения и тирании; ваши дела тому свидетельствуют, и Господь свидетельствовал, говоря евреям: если бы Я не делал дел, которых никто другой не делает, то вы бы не возстали на Меня. Так и вы: Я не сделал вам никакого зла, но вы готовы сорвать с меня мои одежды и даже изгнать меня и запереть незаконно в келье, когда я не знаю, какой вред нанес я вам» (I, 601).

Никон писал, что «мало христианства в царе. Если бы в нем было настоящее христианство, он послушал бы слов, написанных в Святом Евангелии: «Слушающий вас, Меня слушает» (Лук. X, 16 и Мф. X, 14, 15). А кто возстает против того, кто послан от Бога свидетельствовать Божий суд, тот навлекает на себя суд, горший, чем Содом и Гоморра (I, 144). «Бог не пощадил ангелов, возставших против Бога, создавшего их. Так не пощадит и того, кто поднимается безумно против Бога, и действует не по благодати, данной ему, как царь, возносящийся над Епископами достоинством и издавая приказы» (в церковных делах) (I, 241). О том, что мало христианства в царе, Никон писал так: «Если бы не рука Господня, меня убили бы: Родион Стрешнев и Иосиф Лопухин говорили мне в моей келье, угрожая смертью: если де скажешь еще такое слово, я не стерплю, но я сказал только, что мало христианства в царе» (I, 144). На вопрос, почему ты отрицаешь в царе христианство, Никон сказал: «Хочешь, я покажу тебе написанное мною» (I, 595). Никон разумел написанное им «Раззорение», объясняющее правонарушения царя. Гиббенет доказал ошибочность мнения Соловьева о том, будто Никон говорил: только бы ему дождаться Собора, и он отречет царя от Христианства, у меня де и грамота заготовлена. На самом деле Никон только говорил, что в его письме (Раззорении) доказано, как мало христианства в царе (Здесь, действительно, есть перечисление вин царя (И, 195).

«Пусть никто не удивляется долготерпению Божию, что Он не дает возмездия нечестивцу за его нечестие. Бог взыщет за все в день судный. Слово, которое Я сказал, будет судить вас в день судный. Не удивляйтесь, если нарушитель закона проклинается, и ничего с ним не случается. Господь проклял также Вифсаиду, Хоразин и Капернаум и осудил их на ад, и, однако, огонь не снизошел на них, как на Содом и Гоморру. Также он проклял те города, домы, которые не примут Святых Апостолов, и осудил их даже более Содома и Гоморры, говоря: Я говорю вам, что более сносно будет жителям Содома и Гоморры (Лук. X, 13). Слово его непреложно.» Никон напоминает притчу о виноградаре (Мф. 21, 33–41). «Понимаете ли вы притчу? Кто это некий хозяин – Сам Бог? Кто виноградари? Израильтяне? Кто слуги? Пророки, посланные к ним, из коих они бьют одного, как Иеремию, и убивают другого и побивают камнями. Что сделал с ними Господь? Он разрушил этих нечестивых людей (евреев), и где теперь их царство? Но все исполнилось, как пророчествовали пророки этому злому поколению, о котором говорил Исаия (Ис. 5, 1, 2, 5, 6). Он послал и других слуг, Святых Апостолов и учителей, которых рабочие не послушали, но поступили с ними также. Ирод отсек голову Иоанну Крестителю, а Нерон казнил Апостолов Петра и Павла; другие тираны предавали смерти других. Что сделал Господь с домами их? Он разрушил их и отдал виноградник другим. Также, после них греческие императоры и многие государи других царств, которые жили по заповедям Божиим и блюли каноны Святых Апостолов и Святых Отцев, умерли в мире и сделались наследниками небесного царства. А те, которые их нечестиво нарушали, погибали в нечестии и их царства опустошены? Разве не исполнилось все это с нами»?

И Никон, как великое предостережение, приводит страшную чуму, гибель правителя Москвы, князя Пронского, мор, страшное поражение князя Алексея Трубецкого, Василия Шереметева и Хованского. «Разве это не день Господень полный ярости и гнева?… Разве ад не расширил свои жертвы и не открыл свою пасть?» (I, 387, 388).

У Никона поразительное сходства дела со словом. Все, что он проповедывал, он и воплощал. Когда царь изменил на деле своему клятвенному обету, Никон не подчинился создавшемуся положению, при котором он оставался бы только титулярным Патриархом при засилии монастырского приказа, а ушел и ждал перемены в настроении царя, но, когда он убедился, что царь настолько разгневан, что нарушает устав, церковный непосещением служб, в которых он по священному обычаю принимает участие, и присылает бояр, враждебных Никону, выговаривать ему, не дает удовлетворения обиженному царским боярином Патриаршему слуге, когда Никон убеждается в том, что, при таковом отношении к нему царя, он не в состоянии защитить Церкви, то он всенародно заявляет о царском гневе, признавая свое архипастырское безсилие, и свидетельствует своим удалением совершающуюся неправду (засилие над Церковью). Его уход был высшей мерой протеста, увековеченного историей, как борьба Патриарха с царем, как борьба Церкви с духом века сего, как борьба Нового Иерусалима с Вавилоном и Антихристом, как борьба терпения и любви против насилия и несправедливости.

В учении Никона о церковно-государственных отношениях мы видим сочетание святоотеческого учения о симфонии властей с центральной идеей христианства-смирением. От Златоуста он проникся пониманием сущности духовной власти и сознанием полного её отличия от власти светской и её духовного превосходства. Когда мы читаем Никоновские слова об этом, то перед нами выростает их первоисточник – слово Златоуста о священстве: «священство настолько превосходит царство, насколько дух превосходит тело. Царь управляет телом, а священник первым, поэтому царь преклоняет главу перед Десницею священника. Когда нужно умолить небо о помощи, то царь обращается к священнику, а не священник к царю. Следовательно, власть священника выше царской.»

В том же смысле учил другой учитель Церкви Св. Григорий Богослов в своем 17-м слове. «Закон Христов подчинил вас (владык земных) нашей власти и нашему суду, ибо и мы также владычествуем, и наша власть даже выше вашей. В самом деле, разве дух должен преклоняться перед материей, небесное перед земным?» Когда Никон учил о том, что каждый должен оставаться в своем чину и действовать по той благодати, которую имеет, то перед нами предносится учение Св. Феодора Студита и Иоанна Дамаскина. Последний писал: «Не свойственно благочестивым царям ниспровергать церковные постановления. Не императорам Христос дал власть связывать и разрешать, но Апостолам, преемникам-пастырям и учителям. Не дело императоров устанавливать законы для Церкви. Что говорит Божественный Апостол? И овых убо положил Бог в Церкви первее Апостолов, второе Пророков, третье пастырей и учителей для устроения Церкви (1Кор. 12, 28). Не сказал: императоров.» И опять: Повинуйтесь наставникам вашим и покоряйтесь, тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще» (Евр. XIII, 17), и опять: «Поминайте наставники ваши, иже глаголаше вам слово» (Евр. 13, 7). Не императоры глаголаша нам слово, но Апостолы, Пророки, пастыри и учители ….Бог, заповедав Давиду построить Ему дом, говорит ему: «не созиждиши Мне дому, зане человек крови еси ты» (1 Парал. 28, 3). Воздадите всем должное, воскликнул Апостол Павел; ему же честь – честь, ему же страх – страх (Рим. 13, 7). Дело императоров – государственное благоустройство; церковное же устройство – дело пастырей и учителей.» Когда Никон возставал против права царя писать законы для Церкви и одновременно писал, что в мирских делах высшая власть принадлежит царю, то перед нами предносятся слова того же Иоанна Дамаскина. Господь сказал: «Воздайте Кесарево Кесарю и Божие – Богу.» Мы повинуемся тебе, император, в житейских делах: податях, пошлинах – в чем тебе вверены наши дела; в церковной же области имеем пастырей, глаголавших нам слово и установивших церковное законоположение. Я не признаю императора, тиранически восхищающего священство; я убежден, что не императорскими законами устрояется Церковь, а отеческими преданиями.» Никона никто не удалял от Патриаршества, но он ушел, не желая санкционировать захвата боярами церковного управления подобно тому, как Афанасий Великий предпочитал изгнание уступкам несправедливым требованиям арианствующих императоров. Когда Никон писал о гордости царя, возносящегося над Церковью назначением в ней Архипастырей, то нам припоминается Св. Амвросий, отвергавший зародыш цезарепапизма и отвечавший императору, когда он приказал отобрать у него храм: «Ни мне непозволительно отдавать его, ни тебе, император, принимать; ты не имеешь никакого права вторгаться в частный дом; думаешь ли, что можно отнять дом Божий? Говорят: императору все позволительно, все ему принадлежит; отвечаю: не превозносись, не думай, что имеешь какое либо право на то, что – Божье. Не надмевайся, но, если хочешь дольше царствовать, будь покорен Богу.» И когда под послушанием Богу Никон разумел послушание Его заповедям и правилам Его Церкви, которая заключается не в стенах и кирпичах, а в законах, перед нами предстает слово Златоуста: «Церковью я называю не только место, но и нравы, не стены церковные, но законы Церкви; Церковь не стена и не кровля, но вера и жизнь» (Слова на раз. сл. II, 530). Все учение Никона о церковном законе основано на Златоусте: «Закон для руководства Церковью дан Самим Божественным Основателем» (Бес. на Посл. к Римл.). Все законы, по которым должна управляться Церковь, Златоуст называет Божественными, ниспосланными от Бога, ибо законодатель их – Сам Бог. Апостолы не законодатели в собственном смысле, а вестники воли Божией, устанавливающие лишь то, что повелено Богом. Пастыри Церкви – преемники Апостолов, и разъясняют и развивают в подробностях лишь то, что получили от Апостолов. Эти законы – Божественные в том смысле, что составлены под руководством Св. Духа. Все учение Никона о превосходстве власти священства над властью царской целиком от Златоуста; от него и учение об соотношении властей, от него и учение о границах повиновения царской власти. «Когда ты слышишь: воздайте Кесарево Кесарю и Божье Богу, то разумей под сим только то, что ни мало не вредит благочестию, ибо все противное благочестию не есть уже дань Кесарю, но дань и оброк дьяволу (Беседа на Матфея. III, 204).

Царь у Златоуста, также, подчинен Церкви и может быть ею наказан. «Носящий диадему – не лучше последнего раба, когда он должен быть обличен и наказан» (Слова на разн. сл. 1, 164). Оттуда же и учение о симфонии властей. «Христос ввел свои законы не для ниспровержения общего государственного устройства, а для исправления и улучшения его. Христианин повинуется государственной власти, ибо она – Божий слуга. Разве начальник страшен для ревнующего о добродетели?» (Бес. на Рим. 556–7). Ведь, гражданская власть облегчает подвиги добродетели. И у Златоуста представители гражданской власти, как члены Церкви, призываются совершенно добровольно оказывать содействие Церкви теми средствами, которыя у них в руках. В некоторых чертах своей деятельности обе власти соприкасаются. «Светский начальник – наш сотрудник и помощник; на то он и послан Богом. В двояком отношении он достоин нашего уважения – и как Богом посланный, и как поставленный к одному с нами делу. Божий бо слуга есть, отмститель во гневе злое творящему… Начальник исполняет Божий закон. Какая тебе нужда, если он и сам того не знает. Довольно того, что так учредил Господь. Итак, начальник, наказывает ли он или награждает, Божий есть слуга, ибо защищает добродетель и гонит порок. А кто и страхом и почестями предрасполагает средствами людей, чтобы они способнее были принять Слово Учения, тот справедливо называется Божиим Слугой» (Беседа на Рим. 557–8).

Если таков источник учения Никона, то нет ничего удивительного, что и до него Архипастыри Русской Церкви, начитанные в святоотеческих творениях, учили тому же, и что Никон имел своих предшественников. Мысли о превосходстве священства высказывал у нас и Митрополит Фотий в 15 веке, а в 16 веке Максим Грек («Убо больше есть священство царства земного, кроме бо всякого прекословия меньше от большего благословляется, глаголет Божественный Апостол. Тем же аще изгнашася Божиим судом мирскии царствуют, но духовне царствуяй не отриновен есть руки Божии благодати»). Митрополит Киприан проводил мысль о независимости Епископов от воли великого князя, который не должен ни судить, ни низлагать их. Учение о добровольном повиновении власти церковной есть условие спасения души и требования христианского смирения, которое заключается для православного царя не только в личной добродетели, но и в обязанности дать Церкви возможность проявлять в его царстве свою деятельность. Так как это подчинение не касается дел земного благоустройства, а только сферы церковной, то в этом добровольном подчинении власти церковной нельзя видеть папизма, в котором напрасно упрекает Никона Паисий Лигарид и, пошедшие за ним в своих исследованиях о Никоне, С. М. Соловьев и Каптерев. То подчинение, которого требовал перед вступлением на Патриаршество Никон, было требованием устранения неканонического в его глазах законодательства Уложения о церковных делах и было требованием, которое было включено снова в Послание двух Патриархов к вновь поставленному в феврале 1667 г. Патриарху Иоасафу II после низложения Никона, как было оно и до Никона. Так, грамота 1354 г. о поставлении Митрополита Алексея говорит, что благороднейший великий князь и прочие благородные князья и весь клир и весь христианский народ обязан оказывать ему «всяческое благопокорение и честь во всем, что он будет говорить и внушать на пользу их душам и утверждению благочестивых и православных догматов Церкви Божией, ибо оказываемое ему уважение, почтение и послушание относятся к Самому Богу» (Р. И. Б. VI Прил. № 9 ст. 48).

Так соборная грамота русских Епископов от 1459 года (Р. И. Б. т. VI, № 83) говорит: «Обещание же перед Богом дали перед Святыми Ангелы на своем поставлении своему господину и отцу Ионе, Митрополиту всея Руси, что нам от святыя соборные Московские Св. Богородицы церкви быти неотступным и от нашего господина отца Ионы, Митрополита всея Руси, также быти неотступными и повиноваться ему во всем, и кто по его отшествии к Богу иный Митрополит поставлен будет, по избранию Св. Духа и по св. правилам Св. Апостол и Св. Отец и по повелению господина нашего великого князя Василия Василиевича, русского самодержца, к той соборной церкви Св. Богородицы на Москве….. и от того Митрополита также неотступным быти и споследовати и повиноватися ему во всем во всех духовных делах и церковных и о всяком благочестии быти с ним заедино.» А в грамоте Патриархов к Иоасафу II, между прочим, есть такие слова: «Патриарх есть живой образ Христа, словом и делом показующий истину. Он должен учить всех одинаково, и высоких и низких, будучи кротким в своих поучениях, не как господствующий над духовенством, но как пример своему стаду. Но что касается непокорных, он должен быть способен порицать и обличать их во время и не во время. И ради истины, благочестия и справедливости он должен говорить истину перед царями, не стыдяся, и быть готовым, как добрый пастырь, даже душу свою положить за свое стадо. И вы, сыновья наши во Христе, просвещенные яркими лучами спасительного Православия, досточтимейшие Епископы, бояре и князья, почтенные архимандриты и игумены и весь священный чин и все православные люди воздавайте нашему брату и сослужителю и вашему отцу, великому господину святому Иоасафу, Патриарху Московскому, и т. д. честь, как вашему господину и отцу, и Архипастырю, как вы это воздавали прежним Патриархам, зная, что честь воздаваемая Епископу, воздается Самому Христу, ибо почитание Епископа переходит к Христу.» Приводя далее Мф. 10, 40, 42, она продолжает: «Повинуйтесь ему, будьте послушны, согласно Божественному Апостолу, говорящему в Евр. 13, 7. Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет; чтобы они делали это с радостью, а не воздыхая, ибо это для вас не полезно. Ибо он имеет власть, данную от Христа Его Святым Апостолам вязать и решать… Поэтому, повинуйтесь ему во всем, как бы Самому Христу, согласно евангельскому поучению в словах, сказанных Им ученикам:… «Слушающий вас Меня слушаетъ…, а также отвергающий Меня и не слушающий Моих слов имеет того, кто будет судить его: слово, сказанное Мной, будет судить его в последний день» (Пальмер III, 473 стр.). Palmer замечает: «So said Nicon. But after the tsar had set all an example of disobeying him, to inculcate obedience in these terms, to a successor, substituted by the tsar and the boyars only that, unlike Nicon, he might obey them, in hipocrisy or rather absolute nonsense» (P. III. 473 стр. Note 36).¹¹⁵ (P III. 473 стр. Note 36). Palmer пишет: «So Nicon used to tell them; but after his condemnation it should be rather «he that honours the bishops honours the tsar himself (III, 473, Note 34).¹¹⁶.

Во всех сочинениях Никона мы не видели требования другого послушания Патриарха, как послушания в делах, принадлежащих Церкви, и, притом послушания, требуемого в соответствии с канонами, как он говорил в речи, предшествующей его согласию на Патриаршество, послушания, конечно, не ограничивающегося личным послушанием царя, но простирающегося и на его общественное поведение в отношении к Церкви. С почитанием Церкви Никон связывает благоденствие царства, и это видно из его письма к боярину Зюзину от 3 февраля 1660 г. из Крестного монастыря (IV, 182, 183). Соловьев, цитируя это письмо, привел его, как указал Гюббенет в кратком извлечении. По Соловьеву (XI, 271), там написано: «Когда вера евангельская начала сиять, тогда и Архиерейство почиталось; когда же злоба гордости распространилась, то и Архиерейская честь изменилась.» Но Никон говорит там больше о царствах: «Безвинно Иова Патриарха отставили, а неблагозаконного Ермогена возвели еще ему живу сущу.» Никон указывает на исторические события Греции, России и других государств и говорит: «Так и здесь прежде было по великом князе Владимире, но столько зла потерпели князья в разное время, что нельзя на сей малой хартии исчислить; однако, одного довольно к показанию: безвинно Иова Патриарха отставили, и еще при жизни его неблагозаконного Гермогена возвели, – то сколько зла соделалось. Всему же истинный свидетель Христос; ибо царство на царство падая, не станет то царство, и дом, разделившийся в самом себе не устоит.»

Когда Никон говорит о послушании Церкви, он разумеет только собственную сферу Церкви и никогда не мыслит о правах Патриарха в делах светских. Все то, что он говорит о правах Патриарха в делах светских, сводится к праву печалования. Он писал Константинопольскому Патриарху Дионисию:. «Ниже величания мы восхотехом, ниже великим государем похвалимся собой, ниже в царские дела вступахом, токмо аще о просьбе какой глаголахом, или от беды кого избавихом, и сего ради мы Архиереи бываем» (Каптерев II, 142). Все остальное, что он делал в делах государственных, он делал по службе царю, как оставленный им на время отсутствия государя государственный регент по поручению царя, как мы видели из его собственных слов, когда он говорит о тех дарах, которые он получал от государя за спасение его семьи от мора, за борьбу с чумой, за мужественное подавление Новгородского бунта в бытность Новгородским Митрополитом, за управление государством в его отсутствие и т. д.

В осуществлении права печалования Патриарх соприкасается наиболее близко с царем, ибо в этом праве он является уже не только защитником собственных прав самой Церкви, но и проводником высших нравственных начал в государственной жизни, наиболее непосредственным путем. Разсмотрение этого права печалования и послужит нам переходом к разсмотрению взгляда Никона на Патриаршество. Мы видели значение печалования в Византийском праве, где оно призвано было облегчать задачу государя по добротворению и было путем к проведению высшей справедливости в жизнь государства. Печалование нисколько не стесняло государственную власть при исполнении ею своих обязанностей и государственный закон при преследовании им преступлений. Действие церковной власти при печаловании за опальных соответствовало её назначению – насаждать в мире истинную правду. Ходатайство перед правительством за угнетенных и опальных было известно еще языческому миру в силу закона; там было развито ходатайство ученых перед государями покровителями науки: от обиды и наказаний спасал голос риторов и софистов. Но печалование пастырей – новый высший и неизвестный языческому миру род ходатайства. Не во имя закона гражданского и личных выгод или привязанностей, как адвокаты в римском процессе, не во имя науки и дружбы, как ученые, но во имя Евангелия, во имя закона истины и любви, во имя Самого Бога выступали пастыри Церкви ходатаями за целые города и области, а не только за частных лиц. Только там, где обыкновенное человеческое ходатайство не могло уже иметь места, когда страх земной власти приводил уже в безмолвное отчаяние, и ни откуда не мог возвыситься голос сострадания, тогда выступали пастыри Церкви. Церковь проводила мысль о безпрекословном повиновении государственной власти, признаваемой ею Божиим слугой, никогда не придавала праву печалования характера насильственного и не делала из защиты осужденных ущерба для справедливости. «Признаю равным грехом, писал Василий Великий, и согрешающих оставить без наказания и в наказании преступать меру.» Недостойные печалования не могли иметь защиту пастырей. Василий Великий писал, что он не может избавить от суда человека, не раз уже оскорбившего одну женщину и наказанного за это отмщением от Церкви. Тогда, когда наказание опального превышало меру преступления, выступали на защиту Святители Церкви. При этом виновные в преступлениях, касавшихся вещественных выгод, должны были давать вещественное удовлетворение по закону, так что пастыри Церкви нисколько не нарушали ни выгод общественной жизни, ни законов гражданских. Также, в Русской Церкви духовенство никогда не усвояло себе права под видом печалования, самопроизвольно вмешиваться в дела гражданской власти по отношению к подданным. Печалование особенно было развито в Русской Церкви, по исследованию Янковского, в 16 веке, когда сильно развита была опала при борьбе старых и новых политических порядков. Печаловниками выступали не только отдельные Митрополиты, среди коих прославились в этом отношении Митрополиты Симеон, Варлаам, Даниил, Иоасаф, Макарий, Афанасий, Св. Филипп II, и целые Соборы. Те Святители, которые не прибегали к праву печалования, не пользовались за то уважением и получали прозвище потаковников, когда не выступали на защиту Церкви или попранных интересов слабых. Впрочем, печалование вызывалось иногда и просто особыми обстоятельствами. Так, обвиненного в 1554 г. в государственной измене князя Никиту Семеновича Лобанова Ростовского, в виду общепризнанной его глупости, о которой писал литовскому правительству сам московский правитель («Пожаловал де его царь боярством для отечества, а сам он недороден и на службу не годится, по малоумству говорит, непригожия слова»), Митрополит Макарий отпросил от смертной казни в ссылку на Белоозеро (Ч. И. О. И. и Д. Р. 1876 г. 180 стр., Янковский «О печаловании»).

Никон обосновывал это право печалования на 8 Сардикском правиле, гласящем: «Ради сирот, вдов или других беззащитных людей, терпящих притеснения, пусть Епископ идет к царю и умоляет его всем своим искусством об их защите» (I, 139). Осуществлению этого права печалования служил много и Никон, когда в чине Новоспасского архимандрита (1646–1649) каждую пятницу ходил к государю с представлениями об обиженных. Это же право печалования он осуществил и в бытие свое Новгородским Митрополитом, когда беззаветной храбростью усмирил мятеж и просил затем царя помиловать тех мятежников, которые не были инициаторами мятежа. Это печалование оценил сам царь, написавший ему об этом в таких выражениях: «Избранному и крепкостоятельному пастырю милостивому, кроткому, благоусердому, беззлобивому, наипаче же любовнику и наперстнику Христову и рачителю словесных овец. О, крепкий и страдальче Царя Небесного, о возлюбленный мой любимый, святый Владыка. Пишу тебе светлосияющему в Архиереях, аки солнцу, сияющу по всей вселенной, так и тебе, сияющему по всему нашему государству благими нравы и делы добрыми…» Это стремление к правде и милости, столь возлюбленное русским народом, было особенно живо в Никоне.

Если он говорил про себя, что по крови он русский, а душою грек, то в этом правдой было только то, что его учителями были греки-вселенские учители Церкви, но весь характер его деятельности показывает, что он в свое дело пастырства вкладывал чисто русский порыв и неутомимость, отразившую основную черту русского восприятия Христианства, не как отвлеченную систему догматов, а как религиозно-нравственное правило жизни, а понимание христианской жизни, как жизнедеятельности человека, нравственно возрожденного Христианством. Отсюда и заявление Никона перед вступлением на Патриаршество о том, что, мы называемся христианами, а в действительности не христиане, ибо не исполняем правил церковных.»

Отсюда и подход его к понятию Церкви именно со стороны практической, понимание ея, как системы законов церковных; отсюда и неутомимость в осуществлении права печалования; отсюда и защита нарушенных прав Церкви и протест против их нарушений уходом в Воскресенский монастырь. Разсматривая воззрения Никона на Патриаршество, мы можем расчленить его учение на три отдела: отношение Московского Патриарха 1) к царю, 2) к Архиереям ему подвластным и 3) к Восточным Патриархам. О первом мы уже говорили по неразрывной связи этого вопроса с учением о царской власти.

Но прежде остановимся на том недоумении, которое постигает нас, когда, с легкой руки Паисия Лигарида, вновь повторяется его отношение к Никону в лице ученых нашего времени, например, профессора Каптерева. С его точки зрения Никон сначала практически хотел унизить царскую власть, а потом и теоретически. Мы видели, что Никон только защищал права Церкви, различая между ними благодатные права, от Бога полученные, от прав земных, от государства получаемых. Каптерев, как и Лигарид, исходя из неограниченности царской власти, естественно видит в охране Никоном прав Церкви стремление захватить у царя принадлежащее ему-царю. Поэтому, в этом смысле Каптерев подлежит той же критике, которую развил против Лигарида, а в наше время Бердников и Заозерский против Суворова. Но помимо этого, у Каптерева есть просто неверное понимание Никоновской точки зрения, исходящее из того, что он или не полно цитирует Никона по вопросам, по которым Никон определенно высказался, а иное приписывает Никону просто от себя, не возлагая чрез это на самого Никона никакой ответственности, или же цитирует Никоновых врагов¹¹⁷: Неронова (стр. 145), Александра Епископа Вятского (стр. 151–153), Диакона Феодора (II, 146–159), или Паисия Лигарида (стр. 146) или Стрешнева, боярина Семена Лукъяновича (стр. 148), или те неблагоприятные Никону показания Павла Алеппского, которыя им, как доказал Пальмер сделаны в своем прежнем, составленном в первый приезд дневнике, во второй приезд в Москву во время суда над Никоном под влиянием слухов и людей при дворе, враждебных Никону (Пальмер II, пред. 55); поддьяка Феодора Трофимова расколоучителя (стр. 210 у Каптерева II), боярина Одоевского и Стрешнева, дьяка Алмаза Иванова, как представителя враждебной Никону боярской партии, специально занимавшейся обвинением Никона (стр. 143).

В глазах Каптерева Никон стремился сам завладеть фактическим управлением государства, разсматривая это, как право, присущее Патриарху, в силу превосходства власти Патриарха над властью царской. Таковыя стремления Каптерев приписывал Никону в силу будто бы его теоретических воззрений на царскую власть. Но каковы же теоретические воззрения Никона по Каптереву? Каптерев неоднократно цитирует слова Никона, что «священство более есть царства: священство от Бога есть, от священства же царства помазание,» что «от священства царство произыде и ныне есть» (2, 183). Между тем, он никогда не цитирует другого места из Никоновского «Раззорения» как мы видели, Никон весьма подробно излагает, что царство, как таковое, приобретается независимо совершенно от священства, существует по промыслу Божию, а от священства получает лишь освящение власти, а Епископ – источник освящения власти, а не самой власти. Каптерев пишет на стр. 185: «По представлению Никона, все Христианство, вся Христова Церковь заключается собственно в высокочтимом и всеми, особенно царством, ублажаемом Архиерействе, и по преимуществу в Патриархе: отце и начальнике всех Архиереев, так как Патриарх есть живой и одушевленный образ Христа. Само собой понятно, что так высоко Самим Богом поставленное священство, а тем более глава священства – Патриарх – никак не может быть подчинено царству, а только Богу и Божественным законам.» Но эти слова – выводы Каптерева, а сам Никон, как мы видели, определенно пишет, что «Патриарх подчинен царю в земных делах;» относительно же Церкви Никон пишет в четырех, по крайней мере местах, что Церковь заключается в законах Церковных, решительно не пишет, что она заключается в Архиереях. Почитание архиерейского сана у Никона – лишь одно из проявлений должного почитания к Церкви. Однако Архиереи – преемники Апостолов и служители Божии, а потому честь, воздаваемая им, воздается Самому Богу,» причем сам Никон предостерегает от обожествления и говорит, что здесь нет субстанционального уподобления.

Каптерев неоднократно говорит, что Никон считает Патриарха обязательным контролером всей государственной жизни» (I, 185, 202), между тем, из всех прочитанных произведений Никона, тщательно отыскивая такое суждение Никона, мы нашли только, что Никон отстаивал некоторыя права Церкви (инициативу в поставлении духовных властей, суд над духовенством в духовных делах), как божественное право Церкви, а некоторыя права Церкви (как суд над духовенством в гражданских делах) он, хотя и пытается отстоять указанием на существенность этих прав для Церкви, но, отстаивает их ссылкой уже не на божественное право, а указанием на историческую традицию со времен Юстиниановского законодательства и цитатами из уставов князя Владимира и Ярослава, Судебники Ивана III и Ивана IV и Стоглавого Собора; когда Никон отстаивает неприкосновенность церковной собственности, то ссылается на обязанность православных царей обезпечивать Церковь в её существовании и исполнении ею своих задач на земле, на то, что собственность Церкви есть собственность нищих. Верно то, что Никон отстаивал право Патриарха говорить истину перед лицем Царя не стыдяся, но ни откуда не видно, чтобы он понимал это право шире, чем право отстаивать вообще права Церкви, как исторические, так и божественные, и её древнее право печалования, причем отводил это право не только Патриарху, а и простому иноку, как заявил он в 1663 году Комиссии, приехавшей к нему на следствие в Воскресенский монастырь и готовой не почитать его более, как Патриарха. Именно он сказал, что он не отрекался от Патриаршества, но и независимо от этого оставляет за собой всегда говорить истину, не стыдяся перед лицом царя и терпеть за нее все до смерти включительно. Никон вообще говорил о подчинении законам церковным, а не власти архиерейской, как таковой, безотносительно к тому, что представитель её говорит. На целом ряде страниц Каптерев (II, 129–148) описывает постепенное возвышение Никона сперва через право печалования, потом через прямое участие в государственных делах вплоть до затенения самого государя, которого он затмевал не только фактически, но и юридически присвоением титула великого государя. Но Каптерев нигде не цитирует, что Никон удивлялся тому различию, которое делают между великим господином и великим государем. Митрополит Макарий в VIII т. истории говорит, что Архиепископы и Епископы часто называли Московского Первосвятителя, когда он был еще митрополитом, государем. Титул правителя страны дается на востоке, также греками, Епископам даже в печатной литургии (Пальм. IV, 152 прим. 46). И когда Никон 25 июля 1658 года, через две недели после ухода, писал царю упрек относительно обыска в его палатах, он говорил, что это сделали бояре, чтобы у него не осталось собственноручных писем царя, где он титуловал так Никона. «Я не знаю, откуда это началось титулование, но думаю, что ты сам, великий государь, положил этому начало. Ты сам так писал во время войны в твоих царских (официальных письмах), и так писали тебе в докладах от армии и во всех публичных актах. И это нельзя было исправить. Да будет он уничтожен мой злосчастный и гордый проклятый титул, хотя и не по моей воле он введен. Я верю, что нигде не найдешь признака моего желания и приказа для его употребления, разве что неким подлогом, за который я страдал и еще пострадаю Господа ради от руки лжебратьевъ… Что мы говорили со смирением, то выдается за сказанное с гордостью; что мы говорили ради похвалы, то выдается за сказанное с унижением и бранью. Лживыми словами таких людей твой гнев взращен против меня, будучи направлен, думаю я, не против чего либо иного так сильно, как против этого великого, возвеличившего меня среди рангов и титулов твоего двора, титулованием меня великим государем (значит, сам Никон почитал Патриарха сановником государства, а не над государством возвышающимся главой). Но я никогда не желал и не желаю этого титула, хотя за него подвергаюсь упрекам и унижениям перед всеми людьми без причины. Я думаю, ты сам, великий государь, не забыл, что за литургией они провозглашали меня по моему приказу после пресвятого не великим государем, а великим господином» (IV, 151). Пусть этот последний титул оттенял сановное положение Патриарха Никона в государстве, но он и по закону и по обычаю был первым сановником государства, заменяя, по положению Патриарха в государстве, государя в его отсутствие, при его малолетстве (Митрополит Алексей, Митрополит Даниил), в безгосударственное время (Патриарх Гермоген), занимая всегда первое после государя место в боярской Думе и пользуясь равной с государем охраной чести по Уложению, будучи его духовной половиной. Бытовой титул обращения ничего не прибавлял, кроме почета, а отнятие его ничего не отнимал у Патриарха в его правах, а знаменовало лишь гнев царя. Хотя Никон с горечью возвращается неоднократно к обидам, причиненным Церкви от царя, перечисляя их в подробностях, однако, нигде не чувствуется, чтобы он скорбел по поводу отнятия у него титула «Великого Государя.» Каптерев умалчивает, что всю свою государственную деятельность Никон почитал особо возложенной на него царем службой царю ему в помощь, а об этом говорится не только в «Раззорении», но и в предложениях Никона 14 января 1665 года царю, относительно условия оставления им Московской Патриаршей кафедры (Пальмер IV, 593, 594). На странице 129 Каптерев цитирует Никона, что «в вещах духовных, надлежащих всех, Архиерей великий выше царя, и кииждо человек православный Архиерееви послушанием повинен, понеже он есть отец наш в вере Православной, ему же вверена Православная Церковь;» но далее Никон говорит, что «в делах мирских выше царь,» а Каптерев этих последних слов не приводит. А если помнить эти слова Никона, тогда странно читать у Каптерева (II, 130, 131), что «Никон имел заветную цель сделать в церковной сфере власть Патриарха совершенно независимой от власти светской, поставить Патриарха рядом с царем, как равную, если только не большую, чем царь, величину.» Но Никон нигде не говорит о превосходстве Патриарха над царем в общественном отношении, а считает власть духовную в церковных делах выше светской, духовно расценивая ее по содержанию качественно выше. Равно Каптерев не цитирует приведенного нами места Никона, где он говорит о юридическом равенстве обеих властей в смысле том, что каждая из них распоряжается одинаково самостоятельно в своей сфере. Странно читать о стремлении Никона унизить царство и на его счет возвысить священство, когда Никон признавал полное верховенство царя в мирских делах, и предъявлял требование только на относительную независимость Церкви. Еще более странно читать на странице 181, что «Никон решил подвести после оставления им кафедры теоретически правовую основу под свое великое государствование,» ибо всякое государствование может касаться прав или чести в государстве, а все «Раззорение» посвящено исключительно подведению теоретической правовой основы под права Церкви, как таковой, причем о Патриархе говорится сравнительно немного и отводится в Церкви ему положение, ограничиваемое и Архиерейскими Соборами, и другими Патриархами. На странице 206 и 207 Каптерев пишет, что «конечное осуждение Никона сделалось прямо государственной необходимостью, этого требовали интересы верховной государственной власти, безотносительно к церковной реформаторской деятельности Никона, к тем симпатиям и антипатиям, какие питали к нему те? или другия лица. Если ранее в необыкновенно высоком и властном положении Никона Патриарха не только относительно дел церковных, но и гражданских, могли видеть явление чисто временное и случайное, зависящее единственно от особого расположения государя к Патриарху, причем положение Никона приравнивалось к положению обычного и заурядного временщика, то после появления его ответов на сочинение Паисия Лигарида, дело получало совсем иной вид. Никон употребил в своих ответах все усилия доказать, что то необыкновенно высокое и независимое положение, какое он, будучи Патриархом, занимал относительно светской власти, вовсе не было случайным, зависящим от такого или иного расположения к нему царя, но что оно принадлежало ему, как главе Церкви, по праву, так как священство по самому своему существу, по самой своей природе выше царства, и притом выше настолько, насколько небо выше земли, что всякая попытка со стороны светской власти подчинить себе духовную власть и поставить ее в зависимость от себя, есть явление незаконное и даже преступное, за которое светская власть должна подвергнуться тяжелой ответственности. Таким образом, с возвращением или невозвращением Никона на Патриарший престол тесно связан был принципиальный вопрос об отношении царской власти к Патриаршей.» Каптерев говорит далее, что «возвращенный Никон заявил бы притязания контролировать все действия и распоряжения светского великого государя, и, при случае, налагать на них свое вето, если бы нашел в них что нибудь несогласное с существующими церковными правилами и учреждениями и с гражданскими законами благочестивых греческих царей.» Однако, как мы видели, «Раззорение» представляет из себя только критику цезарепапизма, как теории, отводящей царю неподобающее значение в Церкви, и дает доказательства самостоятельности Церкви в церковных делах; мы видели, что, определяя права Патриарха, Никон вовсе не говорит

об его неподчинении светской власти в мирских делах. Он ставит выше власть духовную царской с духовной точки зрения и не в делах мирских; проблема, выдвинутая Никоном, скорее может быть названа определением понятия православного царя, каковое определяется отношением царя к самой Церкви по её закону; о Патриархе Никон говорит больше в связи с положением Патриарха в Церкви относительно Архиереев и других Патриархов, т. е. об его положении в самой Церкви, а не в государстве. Сам Никон сказал 19 июля 1663 г. Одоевскому, что «у него уже написано, как мало христианства у царя,» разумея свое «Раззорение». Добавим к этому, что, желая возстановления симфонии отношении двух властей, Никон выяснил эту систему отношений с правильной точки зрения. Система параллелизма властей светской и духовной отражается и в Синодике Патриарха Никона – рукописи в бархатном переплете с золотым обрезом и виньетками: там различные степени духовной и светской власти приведены в соответствие между собой. На первом месте идут Патриархи, затем цари, Митрополиты и великие князья; Архиепископы и Епископы, затем князья и т. д. При перечислении прославляемых Русской Церковью Святых, Никон не упоминает Иосифа Волоколамского, с которым Никон был в идейном антагонизме по вопросу о вмешательстве государя в дела Церкви (Др. и Нов. Россия 1880, III, 370).

В конце концов, «Раззорение» Никона не увидело света, его никто не читал из лиц враждебных Никону до суда над ним, и потому оно не могло служить побуждением к его устранению с Патриаршего престола. Никон взял его с собой в сани (Пальмер, т. V, стр. 669), когда вечером 30 ноября 1666 года в последний раз выехал из Воскресенского монастыря в Москву на суд Патриархов. Однако, прочитав все протоколы суда, мы видим, что это сочинение не фигурировало на суде, на него не ссылался ни разу и Никон вследствие, может, хаотичности, непоследовательности и безсистемности обвинений, неоставлявших места обвиняемому для обстоятельных возражений, и предрешенности осуждения. Мало того, что сочинение до сих пор не издано на русском языке и осталось до сих пор в рукописи в Воскресенском монастыре до сего дня и издано лишь Пальмером в 1871 г. на английском языке – оно или не прочитано полностью Каптеревым, или цитировано им с преднамеренной целью представить Никона в свете стремлений будто бы создать национально русский папизм чуть не с соответствующей папской областью. Если читать Никоновские выдержки только по Каптереву и заранее принять совершенно бездоказательно приписанное Каптеревым Никону намерение вознестись до положения высшего в государстве, чем царь (не в духовном смысле), то, пожалуй, и получится нечто аналогичное западноевропейскому папизму с светской властью, но это все очень далеко от действительного Никона. Каптерев рисует дело, как будто все то положение, которое постепенно приобретал Никон в государстве, было плодом заранее им намеченного захвата власти; он не хочет видеть в этом естественного развития влияния Никона, при его одаренности и самоотверженном трудолюбии, как делал это наблюдательный и безпристрастный Павел Алеппский; но, исходя из ошибочного мнения Лигарида о Никоне, как о человеке властном и гордом, он всю его деятельность разсматривает, как сознательный захват. Откуда, как не из Лигарида, эти априорные суждения (Каптерев II, 131) о его гордой, крайне властной деспотичной натуре, его громадном самолюбии и честолюбии, его всегдашней жестокости? Этому суждению можно противопоставить гораздо более верное психологически суждение проф. Стенли по поводу требования Никоном клятвы 22 июля 1652 г.: «В самом требовании мы узнаем тот же открытый, решительный и непреклонный характер. Властолюбие, ищущее неограниченного господства, никогда не предложит таких требований и притом в минуту своего возвышения. Оно постепенно, незаметно посягает на права других. Такое требование может сделать только человек, глубоко сознающий важность предстоящих ему обязанностей и всю силу препятствий на пути к их выполнению… Каким вступил он на кафедру – строгим, решительным и непреклонным, таким через шесть лет он оставил ее» (Приб. к твор. Св. Отцов 1862 г.). Теоретические мнения, приписанные Никону Каптеревым, лучше всего опровергаются самим Никоном, а его действительное отношение к светским делам охарактеризовано самим царем в 1657 г., несмотря на то, что тогда уже наступило охлаждение в отношениях к нему царя, – как полное невмешательство. Именно царь сказал диакону, просившему у царя снять запрещение, наложенное на него Никоном: «Боюсь Патриарха Никона, а ну как отдаст мне посох и скажет: возьми его и паси сам монахов и священников. Я не вмешиваюсь в твое начальствование над генералами и войсками; зачем же ты вмешиваешься в мое начальствование над монахами и священниками» (Palm. II, 529).

Что касается тех смешанных дел, которыя требуют участия и государства и Церкви, то Никон нисколько не избегал решать их совместно с царем. Когда Стрешнев в 15 вопросе обвинил Никона, будто он ограбил Коломенскую кафедру, взяв её монастыри себе, то Никон объяснил, что, вследствие близости Коломенской епархии к Москве, она была закрыта и присоединена к Патриаршей области и перенесена в Вятку и великую Пермь. Епископ Вятский Александр был переведен из Коломны в Вятку и Пермь с согласия царя в 1657 году (Пал. II, 429 на основании Актов исторической комиссии V, 483), где открыта была епархия по её отдаленности и живучести там язычества, причем это сделано с согласия царя. Из Патриаршей области для новой епархии было выделено столько же доходов, сколько доходов имела Коломенская епархия; ровно, сколько крестьянских дворов имела Коломенская епархия, столько и было указом царя отнесено к епархии Вятской и Великопермской, а крестьянские дворы Коломенской епархии были взяты на государя; после государь при освящении церкви в Воскресенском монастыре пожаловал их в Воскресенский монастырь. Сам Никон приводил VI Вселенского Собора 38 правило, устанавливающее, что при постройке новых городов порядок церковных дел следует гражданскому порядку. «Если меня поносят за то, что будто я делал это один, так документы Посольского Приказа свидетельствуют, что я сделал это с согласия царя и с советом Епископов» (I, 90, 91). Никон говорит, что он налагал и наказания совместно с царем. Он приводит 9 правило I-II Собора Св. Апостолов: «Долг Епископов исправлять нарушаемый порядок учением, обличением и церковными наказаниями, не битием и ранами; но если им оказывают сопротивление, то таковые должны быть переданы гражданской власти для наказания.» Видишь ли, ответотворче, указание Св. Отцов. Так делали и мы. По соглашению с царем мы имели своих приставов, которые и налагали наказания, в зависимости от требования случая» (I, 177, 178). То требование самостоятельности и независимости Церкви, о котором взывал Никон, вовсе не носило желания совершенно устранить светскую власть от участия, как мы увидим это не только на примере смешанных дел, где государство равно заинтересовано, но и на примере дел чисто церковных. Следовательно, его протест относился лишь к стремлениям светской власти односторонне решать или оказывать давление на дела, которыя Церковь имела право разсматривать или как смешанные дела, в которых и она равно заинтересована, или как дела, хотя и затрагивающия интерес государства, но по существу прежде всего по природе своей принадлежащия Церкви (Назначение духовных властей – дело по преимуществу церковное, как связанное с преданием благодатных архиерейских даров, но и государственное, поскольку Архиерей втянут своим землевладением и государственными правами – административными, судебными и финансовыми, связанными с землевладением, в государственный строй). Теория симфонии Никоном напечатана в предисловии к Служебнику 1655 году, где написано: «Бог даровал России два великие дара – царя и Патриарха, которыми все строится, как в Церкви, так и в государстве. Должно убо всем, повсюду обитающим, православным народам восхваляти же и прославити Бога, яко избра в начальство и снабдение людем своим сию премудрую двоицу: Великого государя царя Алексея Михайловича и Великого государя Святейшего Никона Патриарха, иже….. праведно и подобно преданные им грады украшают, к сим суд праведен.. храняще, всем всюду сущим под ними тоже творити повелеша… Тем же благословен Бог, в Троице Святей славимый, таковых великих государей в начальство людей своих избравый. Да даст же им государем, по пророку, желание сердец ихъ… Яко да под единым их государским повелением вси, повсюду православнии народи живуще, утешительными песнями славити имут воздвигшего их истинного Бога нашего» (Каптерев II, 127). Симфонией предполагается достижение согласия между представителями власти духовной и светской во всех вопросах, но она не устраняет обязанностей для представителя каждой власти подчиняться другой в сфере этой другой власти.

Мы можем указать и чисто церковные дела, к которым Никон привлекал и царя. Так, 25 апреля 1556 г. Никон собирает с согласия царя Архиерейский Собор в Москве (Pal. II, 423); наконец всю церковно-обрядовую реформу книг и обрядов Никон проводит не только с согласия царя, но и как видно, по исследованию проф. Каптерева, по его преимущественно инициативе, вдохновленной царским духовником протопопом Стефаном Вонифатьевым. Свой уход в Воскресенский монастырь Никон совершил с ведома царя, послав ему из Успенского собора письмо с объявлением причин ухода 10 июля 1558 г., которое было возвращено Никону, но где было сказано, что Никон уходит из за неправедного гнева царя. Также, что касается столь инкриминируемой Никону ссылки Епископа Павла Коломенского, будто бы совершенной одной его властью без участия царя, то Пальмер указывает (III, 421, примечание 82), что, ведь, был запрошен Паисий, Константинопольский Патриарх, в 1654 г. о том, что делать с Епископом Павлом, и он ответил царю и Никону: «Если он упорствует, то низложите его, и вы будете иметь с собой нас и весь Синод с собой.» Сын Патриарха Макария архидиакон Павел, уже после низложения Никона (когда он сделал в дневнике все поправки, направленные против Никона, под влиянием озлобления против Никона при дворе в 1667 г.) повторил, что строгость против Епископа Павла, совершенная царем и Патриархом, была достойна похвал, и что его вечная ссылка была заслужена. И он разсказывает, как сам Патриарх Макарий с каноническим числом 12 Епископов, авторитетом Бога и султана низложил в 1659 г. Эмесского Митрополита.

Означенные примеры показывают, что Никон, в соответствии с теорией симфонии, требовал единства действий обеих властей, но, естественно, каждой власти в её сфере действий отводил определяющее значение. Так, когда Никон ушел в Воскресенский монастырь 10 июля 1658 г. и поручил Митрополиту Питириму его замещать, то одностороннее поручение последнему со стороны царя без согласия Никона управлять Церковью самостоятельно, не упоминая Никона в молитвах и не испрашивая его согласия на церковные акты, а равно и созыв Собора в 1660 г. по инициативе одного царя, было нарушением симфонии и проявлением цезарепапизма, ибо с церковной точки зрения сама Церковная Власть в лице Собора, ею самой созванного, должна была решать дальнейшую судьбу в замещении Московской Патриаршей кафедры; самостоятельного управления Патриархатом царь не имел права никому вручать, равно и превращать представителя Патриарха Никона в самостоятельного Местоблюстителя Патриаршего престола, тем более, что юридическая природа ухода Никона не была еще ни исследована, ни установлена в то время; это не удалось сделать даже Собору Русских Архиереев в 1660 году, и соборное постановление о низвержении Никона с кафедры и из сана и о замещении кафедры не могло быть приведено в исполнение в виду заявленных сомнений в канонической действительности суда над Патриархом без участия других Патриархов и в отсутствие обвиняемого, не приглашенного на суд.

Откладывая пока до дальнейшего центральный факт в жизни Никона, его уход из Москвы 10 июля 1658 г., мы не можем теперь же не обратить внимания на то, какие обстоятельства побудили к этому Никона. В свое время С. М. Соловьев указал на психологические причины этого в виду возмужалости царя, проведшего больше 2-х лет на войне и привыкшего к большей самостоятельности. Основываясь далее на характеристике Никона, изображенного Лигаридом человеком гордым и властолюбивым, он представил этот уход, как протест Никона против лишения его прежнего значения в государстве, оставив без внимания вопрос, каких именно дел касался протест Никона, были ли это дела, государственные, входящия по существу своему в сферу государственной власти, или дела церковные, входящия по существу своему в сферу власти церковной, или дела смешанного характера, подлежащия и той и другой власти. Так как С. М. Соловьев не выяснил различия природы этих дел, а исходил из Лигаридовского воззрения о неограниченности царской власти, то самый протест Никона ему мог представиться, как покушение на чужую сферу власти и как стремление восхитить недолжное, а уход Никона средством давления на царя, который вынужден был бы удовлетворить честолюбие гордого Патриарха. Что касается характеристики Никона, то она взята Соловьевым у Лигарида на веру, а не является плодом самостоятельного исследования его жизни, а, что касается дел, послуживших причиной протеста Патриарха Никона (их надо отличать от ближайших поводов к нему), то все это были дела чисто церковные или такие, которыя по понятиям того времени считались таковыми, как показывают исследования других ученых и показания самого Никона в «Раззорении». Никон неоднократно упоминает там и об этих церковных делах, захваченных царем, именно о захвате государством через монастырский приказ всех дел о духовенстве, включающих суд по всяким делам, и о назначения духовных лиц, и о конфискации посадских слобод, принадлежавших Церкви, по понятиям того времени, не подлежавших отчуждению, как имущество, «Богу данное». Сам Никон говорит об этом захвате церковного управления в общих чертах, обосновывая его самостоятельность или на праве Божественном (назначения), или на праве историческом (пожертвовании имущества, которое великими князьями и царями сопровождалось заклятиями их неприкосновенности). То же мы узнаем о них из других источников. Так, Hermann указывает: («Die Geschichte des Russischen Staates», III т., 672 стр.) на случай отнятия монастырским приказом ставропигиального монастыря, установленного в этом свойстве Никоном, в пользу Епархиального Епископа, и на общий захват этим приказом означенных дел, после наступившего охлаждения царя к Патриарху Никону. Так он пишет: «Die Grossen begegneten ihn ungeschenkt mit der gröbsten Nichtachtung. Einer derselben Streschneff gab seinem Hund den Nam en Nikon. Schon wurden Anordnungen die der Patriarch sonst allein zu treflen pflegte, allmählich wieder vor die Entscheidung des Bojahrenraths gezogen. Nikon hatte das Polozkische Kioster zum Erscheinung Gottes (Богоявление) für exemt erklärt; plötzlich wurde es dem für die dortige Eparchie geweihten Bischof Kallist untergeben¹¹⁸; впрочем, передача Богоявленского монастыря в ведение Епархиального Епископа произошла по указу царя, приведенному у Пальмера от 21 февраля 1659 г., т. е. уже после ухода Никона в Воскресенский монастырь (IV, 162, 163). Auch die Klosterkammer fing wieder an geistliche Personen und ihre Güter vor ihr Geridit zu ziehen, und der Bojarenrat erliess gestützt auf die Uloshenie nach eigenem Ermessen Entsheidungen über die wieder die Verordnungen Iwan IV von der Kirche gemachten Erwerbungen»¹¹⁹. И в другом месте он прибавляет: Wir sehen Nikon diesen Schritt (удаление в Воскресенский монастырь) nicht aus widersetzliсhkeit gegen die weltliche Obrigkeit sondern wegen der ihn wiederfahrenden mit seinem geistlichen Amt und seiner Würde unverträglichen Ehrenkränkung»¹²⁰.

Было еще одно серьезное разногласие между царем и Никоном, начавшееся в половине 1657 г.; оно было связано с вопросом о назначении на Киевскую кафедру Митрополита после смерти Киевского Митрополита Сильвестра Коссова, последовавшей в 1657 г. летом. Никон считал неканоническим назначать его, ибо Киевская Митрополия была подведомственна Константинопольскому Патриарху; царь добился этого назначения лишь в 1661 г. через послушного ему Митрополита Питирима. Никон в 1662 г. публично осудил этот акт для того, чтобы отклонить всякое подозрение на него в участии его в нем, через благословение, которое он дал сначала Питириму на управление Патриархатом на время своего отсутствия из Москвы на положении его викария. Пальмер описывает это дело в IV, 326 стр.: It was an old matter of difference and cause of anger for the tsar against Nicon, dating from the death of the metropolitan of Kieff Silvester Kossoff, in the summer of 1657, that Nicon has resisted the wish of the tsar – urged upon him importunately both verbally and in writing – that he should assume or rather that he should accept from the tsar the right of consecrating a new metropolitan to the chair of Kieff: and he not only declined to do this, but also pointed out how uncanonical and irreligious such an act would be, the see of Kieff being then, with all its suffragan bishops of Little Russia under the Patriarch of C. P. Then it was the tsar who began perhaps for the first time to use unseemly of foul words, and to call Nicon «мужик блядин» или «мужик блядин сын» having also for his minister and adviser in that matter his maternal uncle the boyar Simeon Lucian Streshneff who held the Prikaz for Lithuania.¹²¹.

Не только царь сам настаивал на актах неканонических и, потому отвергнутых Никоном, но со времени прекращения им поддержки Никона бояре ввели в действие Уложение, до того времени лишь приостановленное в действии, и на сцену выступил монастырский приказ, как проводник беззастенчивого цезарепапизма. Монастырский приказ был призван осуществить мысль о подсудности духовенства и подвластных ему лиц в гражданских делах государственной судебной власти, а также ответить на стремление государства привлечь возможно больше земли к службе государству. На деле он оказался не только судебным, но и финансовым и административным учреждением и полицейским по отношению к чисто церковным вопросам. Проф. Горчаков еще указал на то, что Монастырский Приказ при неопределенности Уложения в отношении состава учреждения, судопроизводства и в отношении круга деятельности дошел до вмешательства в чисто церковные дела, но критика в лице проф. Беляева (в XV т. присуждений премии графа Уварова), указала, что упрек Горчакова в неопределенности круга действий напрасен, ибо монастырский приказ имел совершенно одинаковый характер всех приказов того времени. Все они были одновременно и судебными и административными и финансовыми и даже политическими учреждениями относительно лиц и учреждений им подведомственных; такой же характер мы находим в приказах стрелецком, пушкарском, иноземном, аптекарском и других. Все они были казенным управлением тем или другим ведомством во всех делах. Монастырский приказ был казенным управлением над духовенством и лицами, с ним связанными, ту была полная определенность, только не по разрядам дел, а по лицам и учреждениям, подведомственным приказу. Как раньше Церковь и по суду и по администрации, в финансах и в полиции ведалась и управлялась сама собою, так с учреждением монастырского приказа все, относящееся до Церкви, должно было перейти в его ведение. Монастырский приказ был закрыт в 1667 году уже после осуждения Никона на основании идей, высказанных Никоном: «Божественные законы не повелевают мирским людям, возложенными Господеви обладати движимыми и недвижимыми вещами, ниже судити.» Известно, что и раньше и в архиерейской и патриаршей области управляли светские чиновники, но они были помощниками Архиереев и Патриархов и без утверждения последних ничего не могли решать. В учреждении монастырского приказа был изменен самый принцип суда; на место суда церковного по духовным и гражданским делам выступил государственный суд и по гражданским и по духовным делам. При отсутствии различения дел по их предметам и при различении их только по лицам, Никон мог принять только первое положение дилеммы, именно: церковный суд по духовным и гражданским делам; но если первыя он основывал, как мы видели, исключительно на Божественном праве, то для вторых он приводил основания исторически традиционные в виде ссылок на Византийское законодательство, на Устав Св. Владимира, Ярослава и на Стоглав (Очевидно, сам Никон чувствовал неправильность ссылки здесь на Божественное право). Мы привели достаточно доказательств тому, что протест Никона имел в виду отстоять за Церковью именно те права, которыя она имела или по праву Божественному, или во всяком случае по праву многовековой исторической давности в силу того положения, которое Церковь занимала в Русском Государстве по основным актам, определявшим её общественное положение до Уложения, именно Уставы Св. Владимира и Ярослава. Эта многовековая давность сливала в общественном сознании иные прикладные права Церкви (например, право гражд. суда над духовенством) с правами Церкви, принадлежащими ей в силу её природы (установление состава её иерархии и суд по духовным делам).

Если таковы причины ухода Никона, то повод к ним определился в июле месяце 1658 г., когда царь явно показал Никону, что он больше не может разсчитывать на его поддержку, и показал это явным и публичным нарушением того положения, которое обычай отводил Патриарху. В силу интимной близости к царю по сану, Патриарх приглашался всегда на прием у царя именитых гостей, а Патриарх Никон не был приглашен на обед, дававшийся царем в честь, грузинского царевича Теймураза; царь не дал удовлетворения Патриарху в побитии его чиновника, пришедшего 4 июля во дворец, по поручению Патриарха, царским боярином Хитрово, что было порухою чести для самого Патриарха. Этот чиновник (Пальмер IV, 118) назначался царем и Патриархом совместно для свободного доступа к гражданским властям и судьям для получения от них для Церкви и её клиентов справедливости во всяких делах, в которых они могли бы оказаться обиженными; наконец, царь ни 8 июля, ни 10 июля не участвовал в народных богослужениях, что было совершенно недопустимо по понятию того времени и придворным обычаям. Никон увидел в этом отсутствии особое проявление гнева царя, который почитал неправедным, и решил дать ему простор. Он пишет (I, 104) о том, что, когда пред заутреней 10 июля к нему пришли посланные царем стольники князь Юрий Иванович Ромодановский и Афанасий Иванович Матюшин, то он им уже сказал о намерении уйти из Москвы в виду царского гнева; из-за этого гнева царь воздерживается от посещения церкви (от исполнения обязательного для царя ритуала). «Известно всему государству, что вследствие этого гнева на меня царь не ходит в Святую Соборную Церковь, и я уйду из Москвы; надеюсь, что царю будет свободнее без меня» (IV, 120). Затем, Никон перечисляет обиды Церкви, а не личные ему обиды; его упреки в этом и вызывали в царе неправедный гнев; Никон прибавляет, что обо всем этом, уходя из Москве, он свидетельствовал публично в соборе пред небом и землей, и всем народом, и ушел таким образом с ведома царя.»

В дополнение ко всему пришедший от царя к Никону утром 10 июля 1658 года пред утреней князь Юрий Ромодановский сказал Никону, чтобы он не назывался более великим государем и, что царь его более почитать не будет. Все это было свидетельством того, что Никон утрачивал то положение в государстве, которое он занимал в силу своего сана, и не мог более расчитывать на поддержку царя в отстаивании той церковной самостоятельности, которую царь и бояре клятвенно обещали не подрывать 22 июля 1652 г. (а теперь введено в действие Уложение). Когда царь послал после обедни князя Трубецкого просить Никона остаться, то это было, правда, просьба остаться, но, довольствуясь положением, которое давали ему царь и бояре, и управлять Церковью под их властью (Пальмер IV, 136, примечание 24). Никон ушел, и при разсмотрении обстоятельств его ухода видно будет, что он не отрекался от Патриаршества, но ушел от непокорной паствы, поручив 12 июля, при отъезде из Воскресенского подворья в монастырь, управлять после своего ухода в Воскресенский монастырь на правах викария Крутицкому Митрополиту Питириму, обращаясь к нему лишь по важнейшим делам (Пальмер IV, 138 прим. 31).

Царь после ухода Никона, однако, запретил Питириму и поминать Никона, и обращаться к нему.

Послам царским 12 июля 1658 г. Никон сказал: «Я ушел не совсем. Если царское величество преклонится, будет милостивее, отложит свой гнев в сторону, я вернусь в Москву.» Свой уход Никон разсматривал, как исполнение заповеди Спасителя и Апостолов: «Если гонят вас в одном городе, отходите в другой, отряхая прах от ног своих», и оправдывал свое право вернуться в Москву на Патриарший престол, ссылаясь на 17 Сардикское правило (I, 142), гласившее: «Если который Епископ, претерпев насилие, неправедно извержен будет или за свои познания или за исповедание Кафолической Церкви или за то, что защищал истину и избегая опасности, будучи невинен и обвинению подвержен, приидет во иный град: то заблагоразсуждено, да не возбраняется ему пребывати тамо, доколе не возвратится, или возможет обрести избавление от нанесенные ему обиды. Ибо жестоко и весьма тяжко было бы не приимати нам претерпевшего неправедное изгнание: напротив того с особенным благорасположением и дружелюбием должно приимати такового.»

Протест Никона в виде ухода против того положения, в котором была поставлена Церковь, вопреки клятве царя и бояр, есть не проявление его гордости, о которой повторяют со слов Паисия Лигарида, а признак стойкости его убеждений, которыя он не принес в жертву полной возможности для него остаться Патриархом, подчиненным во всем царю и боярам. «Что хуже всего, это, что, вопреки всякой справедливости, синклит царского величества, бояре и всякого рода люди причиняют великие обиды церковному строю, и царская власть не делает разследования, не дает удовлетворения, но когда мы жалуемся на такие вещи, только гневается на нас» (III, 386). «Спустя время сам царь начал не оказывать уважение Божественным заповедям Христа, Святых Апостолов и Святых Отцов, которыя он обязан соблюдать при нашем назначении на Патриаршество, и не дал мне управлять в соответствии с канонами» (I, 13) и (IV, 132). Если бы Никон не ушел, то, вероятно, имя его не возбуждало бы теперь интереса, и он был бы в глазах истории одним из многочисленных святителей потаковников, а не путеводной звездой Православия, напомнившей идеи и непоколебимость Святого Иоанна Златоуста и Святого Феодора Студита. Мы еще вернемся после к характеристике обстоятельств его ухода, а теперь разсмотрим учение об отношении Патриарха к царской власти в государстве.

Никон писал, что он служил государю, в царское ни во что не вмешивался, а если вступался за вдов и сирот, то говорил: «мы, Архиереи на то и поставлены», т. е. свое участие в государственных делах он объяснял своим регенством, а право печалования считал всегда присущим своему сану. Миссия священства по Никону была в том, чтобы быть «светом миру, солью земли, оком слепым, врачем больным, обращающим заблуждающихся и утверждающим стоящих.» Таким по преимуществу должен быть Патриарх. Он – покровитель бедных и неимущих; его обязанность бороться против всякой неправды и злоупотреблений властью. «А что о правде говорили, пишет он Патриарху Дионисию, и бедных от беды избавляли, то мы, Архиереи, на сие и поставлены. Патриарх может правду говорить и обличать за неправду самого царя. Досаждати царю или князю всем возбранено, а не Архиереям, обличати же по достоянию несть возбранено, аще и обличения словеса люта зело… по правде кто обличает несть муки достоин.» Даже больше – глаголать о свиденьях Божиих перед царем не стыдяся – прямая обязанность Патриарха, как это выставил и сам Никон перед вступлением на Патриаршество: «Егда позволит Бог Никону Митрополиту быть на Патриаршестве и Никон Митрополит усмотрит во царе и великом князе порок, который противен Евангельским св. заповедям, или противно что Св. Апостолам и Отеческим правилам и ему, Никону, по писанному во псалмех, не стесняяся говорить о заповедях, церквах Божиихъ… перед царем и перед бояры, а ему, государю, и его государевым боярам слушати во всем.» Царь обязан разсматривать эту деятельность Патриарха, как его долг по сохранению Православия, и не гневаться. Имея право нравственного обличения царя, Патриарх, как таковой, не подлежит суду царя, а лишь суду других Патриархов, и таким образом нравственно всегда свободен от давления светской власти.

Если мы сравним обличение Никона и обличения Св. Филиппа, то увидим, что обличения Св. Филиппа гораздо глубже врезались в государственную жизнь в смысле сферы воздействия. Ведь, Св. Филипп обличал несправедливость и жестокость опричнины – учреждения государственного ради её безнравственных деяний; т. е. он захватывал своей критикой явление, хотя и подлежавшее суду Церкви с нравственной точки зрения, однако, входившее в сферу государства; Никон же, отстаивая права Церкви иметь определяющее значение на состав Иерархии и право суда Церкви над духовенством в духовных делах, защищал лишь право самой Церкви в её forum internum, а поскольку он защищал права Церкви на суд в гражданских делах духовенства, он отстаивал историческую традицию от захвата государством всего суда и управления Церковью, в виду отсутствия в то время разделения компетенции по роду дел, а не по лицам. Никон больше всего посвятил внимания в своем «Раззорении» понятию православного царя. Он не ставит его над Церковью главой, а вводил его в Церковь её членом и обязывал к соблюдению заповедей и правил, как в личной, так и в общественной жизни, а также обязывал к сохранению строя церковного, противостоящего царю, как нечто неприкосновенное, с своими законами, управлением и судом, где царь может иметь влияние, поскольку оно принимается самой Церковью, но где он не может выступать единственно определяющим фактором, как то было во времена языческие и как претендовали иные арианствующие и иконоборствующие императоры, а в новое время бояре, предводительствуемые князем Одоевским, этим, по словам Никона, новым Лютером, бояре, руководимые Лигаридом, дававшим им доводы цезарепапизма из языческих писателей и практики злоупотреблений Византийского двора, этим лицемером, человекоугодником, искавшим лишь наживы, как называл его Никон и как подтвердила историческая критика нашего времени в лице Пирлинга и Пальмера. Отстаивая самостоятельность Церкви, как особого союза от безграничной власти государства, Никон отстаивал и права Патриарха лишь постольку, поскольку захват этот затрагивал и права Патриарха. Цезарепапизм, в лице Лигарида, хотел поразить и право печалования, для которого Никон находил ограждение и основу в 8 и 9 Сард. правиле (I, 140); Лигарид видел в этом обиду для царского сана, а Никон со своей энергией отстаивал это право, со времени лучших эпох Византии бывшее показателем, что перед царем стояла высшая обязанность – усовершенствование справедливости и правды в своем управлении, и что глашатаем правды должен быть тот, кто призван стать выше жизни и быть живым образом Христа, словом и делом изображающим истину.

Строй Московского государства уже воплощал в значительной мере симфонию властей в своих учреждениях; ему лишь наносились первые удары со стороны секуляризационного духа века, выразившиеся в цезарепапистских устремлениях Уложения. Введением монастырского приказа покушались на принцип церковной самостоятельности, и это было тем началом, которое давало толчок расцерковлению государства, признававшего себя вновь высшим принципом, и дало толчок новому потоку идей, которыя, секуляризируя государство, уничтожали и право печалования ( – последний случай печалования был при Петре в 1698 году), и религиозные обряды. Прекратился обряд страшного суда перед великим постом, с прекращением церковного настроения в правящих сферах. Обряд пещного действия, иллюстрировавший ту истину, что над государственной властью стоят высшие законы Божии, прекратился когда восхваление принципа перестало соответствовать действительности (IV, 514, прим. 7); была нарушена неприкосновенность церковной собственности, перешедшей сначала в управление государства, а потом и в его собственность. Обряд в неделю Ваий был оставлен в 1676 году для одного Патриарха и вовсе прекратился после смерти матери царя Наталии Кириловны, последовавшей в 1694 году (Скворцов, Патриарх Адриан. Правосл. собесед. 1912, I); Петр нарушил и огромную культурную работу Церкви по благотворению и образованию, дав последнему слишком светский характер и посягнув даже на самый характер религиозного воспитания через издание неправославных книжек через зависимое от светской власти духовенство. Уложение еще не захватывало лично Патриарха, но, конфискуя его посады, оно вступило на путь уменьшения церковного имущества и обезсиления общественного значения Патриарха; преступив каноны подчинением Церкви государственному принципу, оно расчищало в принципе путь дальнейшему нарушению канонов, в конце которого стояло уже не только устранение лучшего Патриарха через послушных и подкупных Иерархов, вмешательство государства в управление церковной собственности и в составление церковной Иерархии, но и уничтожение самим государством канонического церковного строя через уничтожение Патриаршества. Попутно с превращением церковного управления в государственное, завершившимся созданием Синода из назначенных правительством духовных лиц на известное время, самостоятельно им выбираемых и присягающих в верности крайнему своему судье в лице государя, шло и вытравление церковного элемента из управления государственного, устранение его из высших государственных учреждений. Прекращается участие духовных лиц в Боярской Думе, которая заменяется Сенатом из одних светских лиц. Рядом с самим царем стоявший и интимно по сану с ним связанный Патриарх уже не находится при лице царя, а заменившая его духовная коллегия, как и всякое другое подчиненное государственное учреждение, сносится с царем уже не непосредственно, а через приставленное око государево в лице обер прокурора Св. Синода, в которые ставится «храбрый и смелый офицер.» На место высшей идеи постепенного оцерковления государства, возвышения его через симфонию властей явилась идея подчинения самой Церкви и её положения в обществе тем философским идеям, которыми в данное время увлекаются представители государственной власти. Это было уже расцерковлением государства и ввержением его в пучину стихий мира сего.

Это было то, против чего предостерегал Никон перед вступлением на Патриаршество, когда он оберегал управление церковное от подчинения его светской власти и через то оберегал для Церкви возможность оставаться самостоятельным светочем миру, нерастворимым в стихиях мира сего; через это Никон оберегал не меньше и самую светскую власть, ибо в Церкви она находила непререкаемый смысл своей деятельности, связывающей ее с вечностью, и союзную охранительницу от учений, могущих подтачивать существование самого государства. Выясняя понятия православного царя и значение Патриарха при нем, подчеркивая неоднократно значение Премудрой Божественной Двоицы, Никон, как бы заранее протестовал против низведения Церкви на степень подчиненного государственного учреждения и её идеалов на степень обычных человеческих мнений, которым государственная власть может следовать, но может и не следовать без опасности для самой себя. Церковь в глазах Никона – не государственное и не национальное учреждение, а кафолическое, вмещающее в себе всю истину, и призванное вести человечество через град земной к граду небесному средствами особыми, Ей одной свойственными, в которых Она самостоятельна от человеческих стихий, в том числе и от государства. И люди, поглощенные этими стихиями, его не понимали. Эту борьбу с засилием плоти над духом мы видим постоянно в деятельности Никона. Не забудем, что только около 40 лет прошло от времени воцарения Михаила Феодоровича до вступления Никона на Патриаршество, что войны внешния, междуусобные и иностранные оккупации с потоком чужеродных идей ослабили церковную жизнь, а Никон с этой практической жизненной стороны и подходил к Церкви. Он многократно, мы видели, писал, что «Церковь не стены и храм, а церковные законы и жизнь по вере.» Об этом он говорил и перед вступлением на Патриаршество: «Мы называемся христианами, но христиане мы только на словах.» И в июле 1663 года Одоевскому он говорил, что в царе мало христианского,» ибо царь допускает, чтобы церковное управление устраивалось через неканоническое вмешательство его власти в дела, подлежащия ведению носителей иных даров благодати.

Ту же борьбу мы видим у Никона и в целом ряде других его проявлений, но эта борьба истолковывалась его врагами всегда иначе. Так, Никон сделал прибавление к Кормчей в виде дарения Константинова. Там приведено сказание об исцелении, совершенном Папой Сильвестром с Константином Великим, и о принесении последним за это в благодарность Папе западных стран и о предоставлении разных привиллегий духовенству в государстве. Это было со стороны Никона выставлением нравственного примера, необходимого в виду падения общественного значения духовенства, загнанного, через подчинение на местах государственным чиновникам, в зависимость от людей еще более низкого уровня, а на верхах поставленного в зависимость от своеволия бояр. Это было со стороны Никона напоминанием о должном положении Церкви. Но из этого помещения «Дарения» в Кормчей бояре, во время отсутствия Патриарха Никона, делали средство остановить примирительные попытки царя с Патриархом запугиванием, что будто бы, если Никон вернется, то царю ничего не останется, как оставить Никону Москву, как Константин Великий оставил Рим Папе Сильвестру (IV, 60 прим. 36). Так Никон посоветовал царю привезти мощи Св. Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву, и в этом усмотрели унижение царя, тогда как Никон в действительности не унижать царя хотел, а искупить общественный грех, который лежал на царстве за неправедное гонение Св. Филиппа предшественником царем, и за который надо было испросить прощение. В соответствии с этим была редактирована Никоном и речь царя перед гробом Св. Филиппа, которую Никон читал в Соловецком монастыре перед взятием оттуда мощей Святого. Там говорилось прежде всего о желании царя, чтобы «Св. Филипп, находясь в Москве, присоединил свои молитвы, чтобы вера Христова пребывала неподвижной и стадо паствы оставалось ненаветным от гибельных волков; и мы крепки не своей силой и многооружным воинством, но святыми вашими молитвами.» Из этих слов Никона можно видеть желание его найти духовную опору против все того же секуляризационного стремления века. Далее грамота продолжает: «Второе молю тебя и желаю пришествия твоего сюда, чтобы разрешить согрешение прадеда нашего царя и вел. кн. Иоанна, совершенное против тебя неразсудно завистью и несдержанной яростью. Хотя я и не повинен в досаждении тебе, но гроб прадеда постоянно убеждает меня, приводит в жалость и мучит мою совесть, что от изгнания тебя до настоящего времени ты вдали от своей святительской паствы. Потому преклоняю сан свой царский за согрешившего против тебя, да отпустишь ему согрешение своим к нам пришествием, да уничтожится поношение, которое лежит на нем за твое изгнание; пусть все уверятся, что ты примирился с ним. Умоляю тебя и честь моего царства преклоняю пред честными твоими мощами, повергаю к молению всю мою власть, приди и прости оскорбившего тебя напрасно; он раскаялся тогда в содеянном грехе, и за его покаяние и за наше прошение приди к нам. Оправдались на тебе Евангельские слова, за которыя ты пострадал, что «всякое царство разделившееся на ся не станет;» теперь и у нас нет прекословящих тебе; нет ныне в твоей пастве никакого разделения, но все единомысленно просим и молим тебя приди с миром во, свояси, и свои тебя примут с любовию.» В этом послании поистине свидетельствуется христианское смирение, а не унижение царской власти, стремление поднять ее на ту нравственную высоту, которая не боится самообличения, а в раскаянии видит средство очищения. Но как прегрешение было публичное, так и очищение должно было быть публичное, и как за общественные грехи наказание поражает общество, так и публичным покаянием можно было, по Никону, освободить себя от общественных последствий общественного греха. Известно, что в то время (это был март 1652 г., еще до Никонова Патриаршества) царь был благочестиво настроен и сам еще стремился бороться с тем антицерковным духом, который проник, после смутного времени и засилия иностранцев, в Москву в боярскую среду и выражал свое пренебрежение к уставам церковным и благочинию церковного строя. Столкновение этих двух настроений произошло и во время путешествия Никона в Соловецкий монастырь за мощами Св. Филиппа. Непрерывные богослужения, келейные правила, строгие посты, благотворительность, как показал исследователь этого путешествия профессор Николаевский, были неизменными спутниками Никона. В его свите некоторые бояре этим тяготились, и вот двое из них Отяев и Лобанов Ростовский жаловались на строгость Никона царю. Инцидент этот запечатлен и в истории Митрополита Макария, и у профессора Николаевского. Царь писал Никону: «Ведомо нам учинилось, что многие дворяне и всякие служилые люди, которые посланы с вами, в Великий пост не постились и не с благочинием едут. И тебе бы, богомольцу нашему, заставить их в Петров и Господний пост говеть, а которые учнут ослушаться, тебе по правилам Св. Отцов запрещать и разрешать, зане от Бога на тебе та власть положена, и на всякое благочиние приводить.» А князю Хованскому царь писал: «А тебе боярину нашему от всякого дурна их унимать и велеть ехать с благочинием, а не смехом; зане же и к нам, земному царю, едут со страхом и трепетом, а то кольми паче подобает ехать к такому великому святителю со страхом и трепетом» (Еще у Сол. X, 180). А бояре жаловались, что никогда такого позора не было, царь де выдал их Митрополиту.

Идея оцерковления государства и борьба с начинавшимся его расцерковлением – были основными стимулами деятельности Никона в вопросе о церковно-государственных отношениях. Это было стремление к возстановлению в жизни теории симфонии, которой был нанесен вскоре после него решительный удар, чисто светским построениям этих отношений при Петре I, в духе протестантском или неоязыческом, когда и государство фактически явилось единственным судьей не только внешне церковных, но и внутренне церковных отношений. Интересно сопоставить учение Никона о соотношении царской власти с церковной, с учениями католических и протестантских писателей, чтобы почувствовать эту разницу. Ссылка Никона на теорию двух мечей ничего не говорит, ибо как говорит Janet: le passage equivoque pouvait être interprété dans l'un et l'autre sens, comme la plupart des textes cités dans cette question» (Histoire de la science politique I, 338).¹²²

Как был далек Никон от учений, выраженных у католических писателей, о соотношении властей духовной и светской, могут показать отдельные примеры. Никон признавал, что светская власть управляется независимо от духовной и последнею лишь освящается, а католический писатель XII века Hugue de Saint Victor школы Св. Бернарда, не пошедший за святоотеческим направлением Св. Бернарда, признавал право за духовной властью устанавливать и смещать светскую власть. Из превосходства духовной жизни над светской и души над телом Никон не выводил светской власти Церкви и тем меньше приписывал последней установление самой светской власти, а Hugue de Saint Victor писал: «Autant la vie spirituelle est superiéure à la vie terrestre et l'esprit au corps, autant la puissance spirituelle l'emporte sur la temporelle en force et en dignité. Car la puissance spirituelle est chargée d'instituer la puissance temporelle afin: qúelle puisse exister: ut sit, et de la juger, si elle n'est pas bonne (Paul Janet ib. 338)¹²³.

Никон никогда не усматривал в акте коронования акт суверенитета, а лишь акт благословения и освящения, как он сам говорит, тогда как Hugue de Saint Victor признавал и то и другое, говоря: «Et sanctificans per benedictionem et formans per institutionem»¹²⁴.

Точно также, Никон не покушался на принцип неприкосновенности царской власти, как это делал Фома Бекет (Фома Кентерберийский). Никон уходил от нарушения церковных законов, но не прибегал к демагогическим приемам, которые слышатся в письме Фомы Бекета к Папе Александру III, основателю Ломбардской Лиги и противнику Фридриха I, с упреками за его умеренность и медлительность в действиях против врагов. «Prends courage, o pére, et sois fort, nous sommes plus nombreux qúeux. Le Seigneur a écrasé le marteau des impies, Fréderic; et il écrasera de meme tous ceux qui ne viendront point a résipiscence et ne feront pas la paix avec l'Eglise de Dieu. Enfin nous attendons votre jugement ou plutôt le jugement de celui qui ôte la vie aux princes et délivre le pauvre du puissant» (Ib. 1, 341)¹²⁵

В католической литературе соединение идей теократических с демократическими доходило до разрешения тираноубийства, теории, оставленной после Цицерона, с одной стороны, и до прославления первосвященнического деспотизма в светской сфере с другой стороны в лице Иоанна Саллюсберийского (XII век); позже оно встречается у писателей, защищавших политику Лиги в XVI веке [Boucher (De justa abdicatione)]. У Иоанна Саллюсберийского светская власть сведена на роль послушного палача; она держит меч, но получает его из рук Церкви, держит для нея и осуществляет от её имени функцию, которой она сама не хочет пачкаться. Иоанн Саллюсберийский пишет: «Le prince recoit le glaive temporel des mainss de l'Eglise; car elle meme ne peut tenir le glaive du sang. Cependant elle le possede et elle s'en sert par les mains du prince à qui elle a accordé la puissance de punir le corps se réservant l'autopité dans les choses spirituelles. Le prince est done le ministre du prêtre, exerant à sa place une des fonctions de la sainte autorité mais qui parait indigne des mains du prêtre»¹²⁶.

Что общего между идеей государства, послушного палача Церкви, и идеей государства, добровольно признающего перед Церковью обязательства, как перед союзом, преследующим высшия цели, и идей государства, призванного к оцерковлению. Насколько в одном случае государственная власть унижена, настолько во втором она приобщается к высшему назначению.

То же различие в пользовании Никоном и католическими писателями «Дарением Константина», внесенным в декрет Грациана – знаменитый труд канонического права XII века, в глоссы которого проникли теократические доктрины. Если Никон в Дарении Константина видит назидание царю, как надо относиться к Церкви, её собственности и суду, то католические комментаторы и здесь стараются приписать Дарению особое понимание власти церковной, которое вовсе не вытекает из текста, но которое приводит к слиянию двух властей и светской и духовной в лице Папы, как викария Христа (Ib. I, 349). Как это происходит и у Фомы Аквинского в лице Папы, qui occupe à la fois le sommet des deux puissances. Ce dernier trait semble ramasser dans la pesonne de souverain pontife la totalité du pouvoir spirituel et temporel (I, 389) (I, 389)¹²⁷.

У других глоссаторов из идеи Дарения Папе империи выводилось право Папы ею располагать и, отняв у греков, передать германцам, сначала Карлу Великому, а потом Оттону Великому, но через это сама империя представлялась продуктом папской власти (Ib. I, 350).

Точно также, Никон даже не ставил вопроса о возможности аннулировать присягу царю, как делал это Папа Иннокентий III, ставивший через это Папу судьей действительности присяги, т. е. юридически выше императора (I, 351). У него всякая власть исходит от Папы. Католическая литература в XI-XII в. для господства Церкви и понижения ценности земной власти подчеркивала то человеческое, что было у светской власти: насилия, страсти, несправедливость, узурпацию, которыя были при зарождении власти государственной. Она выступала покровительницей народов против царей и сводила светское право к согласию народа под надзором Церкви; в католических монастырях в средние века и зародилась теория народного суверенитета и право сопротивления злоупотреблениям гражданской власти. Она оспаривала Божественное право королей на их светскую власть и приписывала себе право устанавливать и низлагать их. Несколько смягченно выражена эта теория у Фомы Аквинского, как следствие отлучения от Церкви: как только король отступал от веры, подвергался отлучению, его подданные ipso facto освобождаются от повиновения и присяге верности (Ib. I, 389); выдвигаемый здесь принцип народного суверенитета ограничивается властью Церкви; это – демократия, увенчиваемая теократией.

Также далек был Никон и от учения кардинала Беллармина XVII века о косвенной власти Папы. Беллармин, не допуская непосредственной действительной власти Папы над подданными христианских королей, давал право косвенного вмешательства в светские дела, когда этого требует духовный интерес. Папа у него не имеет того права над королями, которое имеет над Епископами: он не может их низлагать по своей воле. Но если это необходимо для спасения душ, то Папа может отнять королевство у одного короля и передать его другому. Папа не издает законов в разных государствах, но, если какой закон необходим для спасения душ, то он может его издать, как может и отменить тот, который противен Церкви. Папа не имеет прямой юрисдикции над подданными христианских правителей, но, если требует интерес спасения душ, то может их судить в последней инстанции. Это и было то, чего хотели Григорий VII и Иннокентий III.

Мы видели, что Никон отстаивал право Церкви только на суд в церковных делах, а в гражданских только для духовенства; отстаивая существенные права Церкви и установленную веками юрисдикцию Церкви, Никон в остальном полагался на нравственное её влияние и никогда не требовал для нея политического господства в смысле смещения непокорного Церкви царя (Теория Беллармина опровергалась и в католической среде: между прочим Шотландский Епископ Бёркли утверждает, что Папа, не имея прямой власти, не имеет и косвенной) (Janet. II, 80–82). Насколько противоположно католическому пониманию всегдашнее почитание царской власти, как таковой, у Никона во время самых тяжких преследований! Он не только признавал Божественное происхождение и неприкосновенность царской власти, но последней мерой сопротивления считал неповиновение светскому закону, нарушающему церковный закон, удаление и предупреждение царю, что, разрушая Церковь, он разрушает государство. В нашу задачу не входит перечисление всех учений католических писателей на протяжении веков относительно тех способов разсуждения, которыми принижается светская власть в отношении к духовной, но важно было показать, что всем этим способам совершенно чуждо учение Никона уже в силу одного того, что он, ставя выше власть духовную светской по её назначению, цели и средствам действия в духовном отношении, одинаково считает и светскую власть непосредственно от Бога исходящей в порядке Его Промысла, и обе власти считает равными в юридическом смысле, каждую в своей сфере. Если искать на западе сходных учений с учением Никона, то надо искать их в среде писателей, оставшихся верными святоотеческой традиции, из которых последним Janet считает Св. Бернарда с его великим словом протеста против омирщения духовенства: «Lequel vurt le mieux, писал Св. Бернард, et vous paraît plus digne, de remettre les péchés, ou de diviser les heritages? Ces soins infimes et matériels ont pour juges les rois et les princes de la terre. Pourquoi envahir le territoire d'autrui? Pourquoi étendre vos faux dans la moisson du voisin?» (Janet 1, 336)¹²⁸. Не напоминают ли последния слова свидетельство царя Алексея Михайловича о Никоне в 1657 году диакону, просившему у царя снять с него запрещение, наложенное Никоном: «А ну как Патриарх Никон скажет мне: я не вмешиваюсь в светские дела, зачем же ты вмешиваешься в духовные, отдаст мне посох и скажет: возьми и паси священников и монахов.»

Требуя независимости для власти церковной, Никон допускал, как орудие, отлучение, но, вопреки католическим писателям, ничего не говорил о возможности низложения и с отлучением не связывал юридических последствий в сфере государства. Первый акт является актом духовным, второй актом светской власти и поэтому не вытекает из первого. Никон остался на святоотеческой точке зрения – повиноваться Богу более, нежели людям, точке зрения, не позволявшей прибегать к светскому орудию. Но ультрамонтанские писатели перешагнули границу, отделяющую духовную власть от светской, хотя и они не считали, что отлучение ipso facto влечет за собой низложение, но считали, что за отлучением должен следовать акт: освобождение подданных от присяги на верность, как и делали Папы в средние века. Этот последний акт был уже вмешательством в светские дела, которого ни Никон, ни Православная Восточная Церковь вообще не считают актом допустимым для представителя власти духовной, по крайней мер в отношении к власти, являющейся Божиим слугой (Римл. XIII, 4, 5).

Одним словом, Никон не давал Церкви власти политической; её власть он признавал только в строе церковных отношений. Никон признавал за царем власть самостоятельную, по происхождению и назначению, не отрицал, что и государство имеет касательство с управлением душ, как вооруженна защита справедливости, ибо ниоткуда не видно, чтобы он видел в нем только грубую силу – палача. Однако, Церковь касается этого управления душами со специальной точки зрения: их спасения, и Никон призывает государство приобщиться к этой цели и никогда не забывать ни в своем законодательстве, ни в своем управлении, что эта высшая цель жизни не может быть игнорирована православно христианским государством. Никон строго различал два порядка: светский и духовный, как они и различаются в теории симфонии, и в этом отношении он совершенно далек не только от католической доктрины, в лице ультрамонтанских писателей, смешивающей обе власти в личности Папы, но и от писателей протестантских.

Писатели протестантские не только отстаивают светскую власть от захвата духовной, но дают ей часть и этой духовной власти. Лютер определенно считал различие духовной и светской власти чисто искусственным. Вот, как он выражал эту мысль (P. Janet II, 9):¹²⁹ «Tous les chrétiens sont de l'ordre spintuel et ne différent que par la diversité des fonctions: les fonctions du ponvoir civil sont de punir les méchants et de récompense, les boné. Il doit done exercer ses fonctions dans toute la chrétienté sans en excepter le pape, les éveques, les prêtres ect. S'il suffisait pour arrêter le pouvioir et l'empêcher d'exercer ses fonctions de lui epposer qúil est au-dessous de celui de confesseurs et en général de l'ordre écclésiastique, il faudrait empêcher également les cordonniers, les tailleurs, les charpentiers, les paysans ect de fournir des habits, des souliers, ou meme à boire et à manger et enfin de payer fermage aux écclesiastiques.» Поэтому, Лютер считал, что, если Папа компрометирует Христианство, имеющий власть обязан, в качестве верного члена тела, позаботиться, чтобы собрался Собор, ибо светская власть должна осуществлять свою власть, данную ей от Бога всюду, где она сочтет это полезным и необходимым. Такое мнение Лютера было последствием отвержения им духовной Иерархии, функции которой переносятся им на власть светскую. Точно также, Меланхтон в сферу светской власти вводит все внешние акты, к какому бы порядку они ни относились (Ib. 11, 15). «La foi, dit on, n'est pas en notre pouvoir. Mais ce n'est pas la foi, mais l'hérésie, c'est à dire la profession d'un dogme déterminé qui est en notre pouvoir comme tous les actes extérieurs. On dit que la puissance civile ne domine que sur les corps et non sur l'ame. Mais cette puissance est la gardienne de toute la loi, quant aux actes extérieurs, par conséquemment quant à ceux qui ont rapport au culte de Dien. C'est une erreur de croire qúil áappartient pas au prince de savoir ce que chacun professe sur na réligion» (lb. 11, 15, 16) (Ib. 11, 15, 16)¹³⁰. То же смешение духовного и светского в смысле, обратном католической средневековой теории, и у Кальвина; здесь то же предоставление государству светского и духовного, как и у других представителей протестантизма. У него правитель не только покровитель человеческой справедливости, но и защитник и отмститель за Бога по своему собственному разумению. Читая эти учения, невольно припоминаешь церковную реформу Петра с подразумеваемым ею учением о всемогуществе государственной власти в сфере церковного правопорядка. Напротив, Никон знал церковный правопорядок, отличный от государства, основанный, как на последнем своем фундаменте, на Святом Писании и Святом Предании, правопорядок, который поддерживался и развивался в истории на этой незыблемой базе Соборами Вселенскими и Поместными, действующими в силу соответствующей благодати Святого Духа учения, священнодействия и управления, данной в лице Апостолов им и их преемникам-Епископам.

Если мы зададим вопрос, как современная каноническая наука разрешает вопрос о субъекте церковного управления и признает ли она правым Никона в его утверждении, что царь не является правителем Церкви, что управление Церковью принадлежит Епископам, то ответ будет в пользу Никона, как это мы видели в I томе частью уже при сопоставлении учения проф. Суворова и другими русскими канонистами. В правоте Никона убеждает нас не только анализ церковных полномочий и факт трехвекового существования самостоятельной организации Церкви до признания её государством, но и дальнейшее правосознание независимо от исторических злоупотреблений, находящих свое объяснение, но не колеблющих основной идеи о наличии в Церкви самостоятельных субъектов правообразования, управления и суда.

Основной принцип церковного устройства с объявлением христианства государственной религией не поколебался. Константин Великий не посягнул на независимость церковной власти и назвал себя Епископом внешних дел не в том смысле, что он поднялся над всеми Епископами, а указал лишь на свои государственные полномочия, в силу которых он, как император, считал себя обязанным содействовать зависящими от него средствами к достижению её целей.

Указанным изречением, говорит Курганов, Константин хотел показать, что Епископам принадлежит право и они обязаны решать вопросы вероучения, таинств, обрядов, Иерархии и принципов управления Церковью, вообще всего того, что вытекает из начала христианской религии, определяется словом Божиим, понимаемым по разуму Церкви, и имеет внутреннее отношение к вере, а император в противоположность этому обязан принимать определение от Церкви, как данное, и заботиться о лучшем приложении его к жизни между подданными. Такой смысл давал изречениям Константина его жизнеописатель Евсевий, и так понимаемые они будут гармонировать со всей его деятельностью по делам Церкви. Константин Великий и не думал затрагивать права Епископов по внутреннему управлению; таково было понимание дела и у преемников Константина на престоле, без законодательного определения; Юстиниан же признал в самом законе две равноправные власти Церковную и светскую и необходимость их совместного действия. И эти принципы приняты и Эпанагогой в IX веке, и отдельными императорами (Константином Дукой в XI веке, Иоанном Комненом в XII веке и в Синтагме Властаря XIV века, бывшей практическим руководством к познанию церковных правил и гражданских законов по церковным делам). Но Византийские императоры стремились фактически расширить свою власть в церковном управлении, особенно в позднейшее время империи в деле избрания Патриархов и их низложении и возведения епископий на степень архиепископий и митрополий; однако, стремления эти сдерживались представителями церковной власти. Были случаи, что некоторые императоры не проводили различия между Богом и царем, вроде Исаака Ангела и Михаила Палеолога. Но всегда оставался в законе принцип существования двух властей, обладающих особыми полномочиями, каждая в своей сфере, и признание, что управление Церкви должно находиться в руках церковной власти.

Факты этого вмешательства имеют свои психологические и исторические причины в пережитках языческой древности, когда во времена Августа император был одновременно верховным первосвященником Pontifex maximus. Бердников говорит о нем (Госуд. положение религии 313–333): «Языческий император имел верховный надзор над всей религией и обрядами, был представителем всего национального предания; он заботился о возстановлении запущенных храмов, принимал меры к поддержанию культа, к сохранению его в чистоте, к пресечению уклонений от него, запрещая грубые культы в провинциях, делая распоряжения об умилостивлении богов, изрекая судебные приговоры, делал перемены в уставе отправления богослужений, учреждал новые праздники, вводил чествование новых богов с назначением особых жрецов для них, отменял культы прежних бывших богов, освобождал частных лиц от религиозных обязательств перед богами, был цензором по изданию книг религиозного содержания.» Император стоял выше всех законов и человеческих и божеских; он был обожествлен; в его лице римляне обоготворяли всемогущее государство. Такие традиции при многих деспотических наклонностях и приводили к вмешательству в церковные дела.

Курганов объясняет эти вмешательства таким же образом. Он пишет в «Устройстве Управления Церкви Королевства Греческого» (15 стр.): «Когда христианство при Константине Великом одержало победу над язычеством и было признано государством, естественно, идеи языческого римского понтифекса должны были столкнуться с идеями христианской свободы, возвещенной Апостолами и уже достаточно укоренившейся в Церкви в первые три века её существования. Христианские императоры формально удерживали титул Pontifex Maximus до Грациана. Он первый отказался от этого звания и от поднесенной ему Сенатом одежды, соединенной с этим званием. Но, отказавшись от языческого титула, императоры, как бывшие прежде Грациана, так и после него, редко отказывались от самой власти Великого Первосвященника; их неуместные вмешательства, которыми так богата история Церкви, основывались на этой власти.»

Такие вмешательства не могут почитаться законными de jure уже потому, что тогда будет непонятным, как же величайшие императоры Константин, Юстиниан и Комнены не понимали своих прав, что определенно признавали самостоятельность церковной власти? Даже Исаак Ангел, не ставивший границ своей власти, проводил в законах мысль о равноправности двух властей после изучения 48 пр. Трулльского Собора. Епископы своими протестами также свидетельствовали, что по их сознанию государственная власть, если и могла вмешиваться в церковные дела, то в строго определенных границах, без нарушения прав другой самостоятельной власти – церковной. Симеон Солунский считал, что только льстецы могут оправдывать явное нарушение правил со стороны некоторых императоров. Догмой же действовавшего законодательства все таки была идея симфонии между церковными правилами и императорскими постановлениями. Профессор Остроумов высказывается в том же смысле: «Теория великого первосвященника была только теорией, придуманной для оправдания незаконных неканонических вторжений светской власти в церковную сферу.» Курганов пишет: «В Византийском законодательстве приняты и развиты, с Константина Великого и кончая последними императорами из дома Палеологов, следующия главные положения, определяющия отношения государства к Церкви: 1) признание двух властей церковной и светской и их равноправное положение в государстве и 2) их взаимное согласие в области действования на подданных.» В другом месте (Ib. 92 стр.) он говорит: «Историю составляют не нарушения закона, как исключение из общего правила, а идея и дух, проникающие общество и управляющие его действиями.» Лебедев пишет в «Очерках по Истории Византийской Церкви XI-XV веков» на стр. 209–210: «Отношения, в какие ставились Византийские императоры к Церкви, обыкновенно называются цезарепапизмом на языке западных писателей. Это значит, что указанные писатели на ходят в положении Византийской Восточной Церкви самыя ненормальные отношения между государством и Церковью, при которых императоры выражают себя, как полновластные главы и владыки Церкви, при которых, иначе сказать, они являются царями и первосвященниками. Представления эти о Византийском отношении государства и Церкви частью несправедливы, частью справедливы. Они несправедливы, когда хотят видеть в подобных отношениях какую то систему, будто бы принятую и утвердившуюся, как закон, в Византийской империи, но они справедливы, если с этими представлениями соединяется лишь мысль о том, что в. Византии нормальное весьма часто переходило в ненормальное, что императоры в религиозных делах брали на себя больше, чем сколько требовало блого Церкви и польза ея, и что забывалось истинное понятие об императоре, как члене Церкви, подчиненном голосу пастырей в вопросах религиозных.»

Никон боролся против государственного всемогущества и также ссылался против него на каноны; он отвергал историческое решение вопроса о правах царя на основании фактических злоупотреблений, каковыми он почитал и вторгшийся в русскую жизнь еще в XVI веке обычай смещения и назначения правителей Церкви. Он ссылался на Св. Отцов Церкви, особенно на слова Иоанна Дамаскина и Феодора Студита: «Одних поставили в Церкви Апостолами, других Пророками…», а сказано ли о царях, чтобы им были даны благодатные дары для управления в Церкви? Нет – только о благодатных дарах на управление государством.» В русской литературе Никон был предшественником цитированных канонистов и протестовал против идеи государственного всемогущества, выявлявшегося в теории обожествления императора в языческом Риме. Поскольку новое государство является с такой же теорией неограниченного всемогущества, будет ли это у Гоббса, у Руссо, или у современных социалистов, протест Никона обращен и к ним.

Совершенно также Никон протестовал против права царя законодательствовать в церковных делах, созывать своею властью Соборы, активно участвовать в их постановлениях и утверждать для Церкви их постановления. Его суждения о Соборе 1660 г. и об Уложении достаточно ясно устанавливают его точку зрения, и надо согласиться, что современные русские канонисты, все, кроме Суворова, разъясняют его точку зрения, основанную на том, что Церковь есть учреждение особого рода, в котором законодательствует Дух Святый через апостольских преемников. Совершенно особняком стоит приведенная нами в главе о симфонии властей теория проф. Суворова, утверждающая за монархом значение правообразующего фактора в церковных делах, как источника права. Суворов, как мы видели, основывает свою точку зрения на том, что 1) императоры созывали Соборы, 2) санкционировали решения их и 3) сами издавали законы по церковным делам. Точка зрения Суворова опровергнута по всем трем пунктам. Мы уже говорили об этом в третьей главе I части в отделе о симфонии, здесь только несколько дополним приведенную аргументацию против Суворовской теории.

Н. А. Заозерский писал (в сочинении «Об источниках Церковного права в III-V веке по Р. X.»). Положение: «Императоры созывали Епископов на Вселенский Собор», может иметь двоякий смысл: или тот, что только императорам принадлежит власть созывать Вселенские Соборы, так что без императора Церковь не имеет внутренней возможности к составлению Вселенского Собора, или же тот, что, покровительствуя Церкви и внимая просьбам высших и ревностнейших её Иерархов, императоры своим государственным авторитетом, оказывали очень важную помощь и содействие в столь важном церковном деле, как созвание Вселенского Собора. Разность весьма значительная. Ибо в последнем случае государственный авторитет является лишь привходящим элементом, в логическом отношении случайным или несущественным признаком в понятии Вселенского Собора.» Еще Никон указывал в своем «Раззорении», что, созывая Соборы, императоры действовали по просьбе представителей Церкви, а не по своему усмотрению, и таким образом созыв вытекал из потребностей Церкви, признаваемых её представителями, так что, не было бы содействия государственной власти, потребность была бы удовлетворена иным способом по внешности.

Еп. Иоанн Смоленский подробно развил это положение и указал на эти различные способы выявления церковного сознания, различая в созыве Собора два разных момента. «К самому созванию Собора относится духовное, всегда неизменно действующее право Церкви – право самостоятельно действовать общим и соединенным голосом своих пастырей во всех делах, в целом её касающихся, особенно в деле веры (Мф. XVIII, 17–20; Деян. XV, 25–28; III, 1; IV, 19; VII, 6). Это право действовало и до Вселенских Соборов: 1) во взаимных сношениях Церквей и пастырей их по вопросам, требовавшим общего их голоса, 2) в общем и согласном решении этих вопросов, особенно со стороны важнейших Церквей Востока и Запада, которым следовали и прочия Православные Церкви; 3) в обращении общего голоса Церкви через её представителей к православным царям, как блюстителям блага Церкви, с изъяснением её потребностей и с прошением о содействии ей. Действительное созвание Вселенского Собора было уже только следствием этого общего голоса Церкви и только выражением её сознания и намерений. Поэтому то, хотя бы Вселенский Собор по обстоятельствам на самом деле и не состоялся, Вселенский голос Церкви должным и законным порядком выраженный всегда мог самостоятельно действовать и действовал постоянно.» Прокошев, основываясь на этом, развивает мысль и говорит, что факт созыва Собора императором не превращает его из церковного учреждения в императорское, ибо он – лишь акт содействия со стороны императора Вселенской Церкви. Призывные грамоты императоров на имя Митрополитов имеют тон приглашения, а не требования, и угроза за неявку, иногда встречающаяся, есть лишь угроза судом Божиим нерадивому пастырю, и история не знает случая, чтобы император наказывал Епископа за неявку. Самое участие императоров на Соборах и их уполномоченных ограничивалось наблюдением за соблюдением порядка соборных разсуждений. Проф. Курганов, признавая роль императоров на Вселенских Соборах вспомогательной, и их право понимал, как право делать предложения Собору, но не право властного предписания по существу (Устройство Управления Церкви в Церкви Королевства Греческого 1871 г., 21 стр.).

Также Барсов (О Всел. Соборах. Хр. Чт. 1869 г. II, 807) говорит: «Общия отношения власти государственной к авторитету Церкви на Соборах были те же самыя, какие обыкновенно бывают между лицом, предлагающим свое мнение на утверждение, и лицом, узаконяющим это мнение своими правами и согласием.» То же по существу говорит и Заозерский: «Если для более ясного и наглядного отношения христианских императоров к Вселенским Соборам может послужить какая либо аналогия, то наиболее близкой может быть указано покровительственное отношение правительства к наукам и искусствам. Правитель – меценат, и культурное правительство доставляет защиту, гарантию и покровительство учебным и художественным учреждениям с целью предоставления им возможности спокойно и с наибольшими успехами развивать свою деятельность. Так и верные императоры на Вселенских Соборах действовали всеми силами государственной власти для того, чтобы Церковь, представленная на Вселенских Соборах Епископами, могла вполне свободно, спокойно, без препятствий и безопасно решать свои религиозные задачи, для разрешения которых классическое государство со времен Константина Великого сознавало себя не компетентным.»

II. Второе основание теории проф. Суворова в том, что императоры санкционировали соборные постановления, но в действительности все определения Соборов и по вопросам веры и по вопросам церковной дисциплины были обязательны для христиан вне зависимости, от того, будут ли они утверждены императором или нет, и притом имели обязательную силу для самих императоров. Эта мысль выражена в ряде новелл императора Юстиниана: «Мы почитаем церковные правила, как государственные законы (VI Нов.); церковные каноны почитались столь же священными, как догматы веры (VI Нов. с. 1 § 8), а вероопределения Вселенских Соборов почитались, как само слово Божие. Это почтение к постановлениям Собора Бердников объясняет рядом обстоятельств: 1) как христиане, императоры считали долгом служить делу веры и Церкви, средствами, какие они имели в своем распоряжении. Они считали, что изданием благоприятных для Церкви законов по предметам веры и Церковной дисциплины, они приносят богу жертву в той форме, какая вытекает из их общественного положения. 2) Лучшим залогом успеха в государственных делах считалось благоволение Божие, которое надо было снискать; 3) сами Отцы Соборов, просили об утверждении, чтобы их постановления, получив от императора утверждение, силу государственного закона, были обезпечены от всякого нарушения и протеста. Обязанность внутренняя, нравственная, существующая и без императорского утверждения, через последнее становилась и внешней, материальной; соборные определения через это становились обязательными в сфере государственной, их постановления обязывали уже не только верующих, но и государственных чиновников, и всех членов государства. Нарушение постановления, утвержденного императором, каралось также и уголовным законом, а не только Церковью. Это утверждение придавало церковному закону силу в государственном союзе, но не делало императора главным фактором церковного правообразования, как говорит Суворов.

III. Третьим основанием для Суворовской теории является факт издания императором законов по церковным делам, причем, по Суворову, для церковного законодательства императоров не было границ в смысле изъятий известных предметов или вопросов из их законодательной компетенции (Курс I, 234); против этого мнения самым решительным образом возстал профессор Бердников. Церковь Христова ограничила императора в делах веры и благочестия (Государ. положение религии в Рим. Виз. империи 493–497). Принцип Quod principi placuit legis habet vigorem ограничивается; он не имеет значения для Богооткровенной религии. Право государства по отношению к Церкви не идет дальше определения внешних отношений; государственные законы могут определять государственное положение Церкви, её материальные средства и положение клира в государстве, как государственного сословия, но не вмешиваться во внутренния дела Церкви. Сам Юстиниан, кодифицировавший юридическую мудрость Римского народа за прошлые века, создавший, по словам Суворова, в области Церкви неисчерпаемое законодательство (I, 234), который является завершителем и выразителем идей своих предшественников и примером для преемников, разъясняет, что императоры, издавая законы по вопросам веры, придавали церковным вероопределениям силу и значение государственных законов. Курганов говорит, что император вовсе не выступал законодателем в Церкви: «Правильнее сказать, что он государство старался подчинить законам церковным или иначе церковное законоположение, как уже данное, ввести в законоположение государственное, сделать его обязательным для всех членов государства путем законодательным.» Что касается внутренней церковной дисциплины, то она сделалась предметом законодательства императоров только со времени новелл Юстиниана из соображений, вышеуказанных нами в цитате Бердникова, именно для снискания благоволения Божия в Церкви ради их забот о Церкви и выполнения своей обязанности попечения о всех подданных и их потребностях, прежде всего религиозных. Но императоры, стоявшие на законной почве, отклоняли от себя возможность видоизменять каноны и вообще порядок церковный, установленный Апостолами, Соборами и Святыми Отцами. Издать закон по делам церковным не согласный с церковным учением и правилами, по их понятиям, значило оскорбить Самого Бога.

Относясь к церковным правилам, как к святыне, они считали своей задачей исполнять и в государственной сфере то, что законодательствует Церковь в своей области. И в сборниках государственных законов по церковным делам проводилась мысль, что государственные законы должны быть согласны с церковными правилами. Так «Collectio 87 cspitularum» озаглавлена: «Различные постановления Юстиниана из сборника новелл, изданных после Кодекса, которыя прежде всего согласны с Божественными и священными канонами»; последним сообщалось государственное значение и сила IV Вселенский Собор постановил, что все императорские законы, противоречащие канонам, не имеют силы (Деян. Всел. Соб. IV, 83, 84 стр.): «Против канонов никакой устав не будет иметь силы; пусть каноны Отцов преобладают.» Если бы государственная власть потребовала исполнения законов, противоречащего церковным правилам, то в этом случае представители церковной власти должны поступать, как в первые три века. Они должны все переносить за приверженность к церковным уставам, спокойно дожидаясь лучшего времени, когда светское правительство будет способно внимать голосу Церкви, и относиться с почтением к её уставам. Действительно, история, отмечая факты издания императорами законов, несогласных с церковными правилами, указывает и на ту борьбу, которую вели представители Церкви, защищая церковные правила, как неприкосновенную святыню. Каждый закон, каждое требование государственной власти, несогласное с церковными правилами, встречало протесты Епископов и готовность перетерпеть даже смерть за защиту канонов. Законы государственные, не согласные с церковными правилами, ими отвергались в сфере церковной. Так поступал Епископ Епианд, говоривший императору Анастасию: «Оставь Церковь, которую Христос искупил Своею Кровью… Довольствуйся своим собственным достоинством, тем, что ты император и не наказывай предстоятелей Церкви» (Курганов ib. 262 стр.).

Феодор Студит говорит иконоборцу Льву Исавру: «Император, внемли тому, что Апостол Павел говорит тебе о церковном благочинии, и узнав, что царю не следует ставить себя самого судьей и решителем в этих делах, последуй и сам апостольским правилам. Апостол говорит: положи Бог в Церкви первее Апостолов, второе Пророков, третье учителей (1Кор. XII, 28); вот те, которые устраивают и исследуют дела веры по воле Божией, а не цари; ибо Св. Апостол не упомянул, что царь распоряжается делами Церкви» и еще: «Тебе, государь, вверено общество гражданское и военное, о нем ты и заботься, а Церковь предоставь пастырям и учителям; если же ты не сделаешь того, то знай, что своей цели никогда не достигнешь, потому что, если бы и сам ангел с неба стал вещать нам учение, противное православной вере, то мы и ему не вняли бы – тем более мы не будем слушать тебя.» То же говорил Никон царю в «Раззорении» относительно издания Уложением противоканонических законов. Епископы и ревностные в вере монахи провозглашали обязательность канонов и для императоров в их личной жизни. Феодор Студит обличал императора Константина Копронима за незаконный развод с его женой, Патриарх Николай Мистик обличал императора Льва VI за четвертый брак. Патриарх Феодосий воспротивился Андронику Комнену, желавшему бракосочетания двух лиц, находившихся в близком родстве, и историк Никита Хониат говорит: «Патриарха не поколебало ни величие Андроника, ни угрозы с его стороны. Он был непоколебим, как скала, около которой вечно вздымаются огромные волны, и бушует море, разбивая волны в пену и пренебрегая ревом шумящего моря.» Он же говорит: «Только смиренные из Патриархов, недалекие по уму и необразованные, уступали желанию императоров, как законным постановлениям; будучи невеждами в Слове, они неспособны на смелое слово и преклоняются пред императорскими распоряжениями.» Нередко последующие императоры уничтожали противоканонические постановления предшественников, сознавая верховенство канона. Курганов утверждает, что Византийские императоры никогда не оспаривали, что церковные каноны имеют преимущества перед государственными канонами. Этого не отвергали даже такие изменники Православия, как Михаил VIII Палеолог. Так, вопреки Суворову, разъяснение фактов самой истории показывает, что император никогда не признавался верховным субъектом церковного правообразования, ибо этим субъектом была церковная власть, получившая на то полномочия от Божественного Основателя Церкви. Это то, что постоянно утверждал в «Раззорении» Никон. В отношении к царской власти он на словах и на деле следовал Феодору Студиту, борясь, подобно ему, с духом иконоборческим, который выражался и в легком отношении к канонам, и в преувеличении прав гражданской власти в церковной сфере, с тем духом, которого представителем в русском законодательстве о Церкви явился Петр I, но который начался ранее, вскоре после смутного времени, после общей разрухи и иноземного влияния той эпохи. Это и был тот дух, который Никон именовал антихристовым. Он вел к расцерковлению государства и к искажению симфонии властей. Уже не Церковь является при его господстве высшим руководящим мерилом для государства, а иные учения, которыя устраняют Церковь от её верховного в духовном отношении руководительства жизни и приводят к возрождению языческого государства, находящего опору в самом себе. Выиграло ли от этого государство, показывает история первой четверти XX века с его кризисом государственной власти. Цезарепапистские построения лишали само государство того высшего оправдания и смысла, которое оно находило в симфонии с Церковью, и, подавляя Церковь в её жизненных проявлениях, разрушали этим самую прочную основу самого государства. Провозглашая идею царя православного, лишенного полномочий Pontifex maximus, Никон работал над упрочением царской власти, а не над её разрушением. Напоминая о Церкви, как о самодовлеющем организме, нарушать жизнь коего невозможно без вреда для самого нарушителя, Никон в её законах ставил преграды государственному всемогуществу и сохранил то реальное понятие о Поместной Церкви, как особом союзе-учреждении с собственными органами законодательства и управления, которое в XVIII веке постепенно утрачивалось.

В недавнее время (1908 г.) явилась попытка обосновать права императора Православной Церкви через особую теорию рецепции, заимствованной из протестантской науки (Зом). В некоторых главах своей книги (Восточные Патриархи в период Вселенских Соборов) проф. Гидулянов пишет о власти рецепции, которая принадлежала в Церкви миру, сначала в лице общинного собрания народа, затем верующими большей общины, где происходили Соборы (II и III века) и затем в лице императора и благородного Сената, «свидетельствовавших на Вселенских Соборах своим согласием, что решение Епископов есть действительно воля Божия, которой надо безпрекословно повиноваться, или, что одно и то же, сообщали соборному определению церковную рецепцию» (Стр. 715). Также в другом месте он пишет (Ib. 432): «Мысль о принадлежности церковной власти во всей полноте только священникам чужда востоку. Центр тяжести церковной власти здесь всегда лежал в мире, в общине, которой принадлежала рецепция. Отсюда уже, с обращением Константина Великого в христианство, к императору, как представителю мира всей Церкви переходит высшая церковно-правительственная власть.» Также на стр. 444 говорится: «Вера императора – это правило для Церкви. Император был представителем мира Церкви, от которого зависела рецепция.» Если присоединить к этому, что под внутренними делами Церкви проф. Гидулянов (Ib. 463) разумеет только священнодействия (potestas ordinis), которыя только и принадлежат исключительно Епископам, а внешния дела – юрисдикция – дела управления в широком смысле, то действительно император по этой теории окажется всемогущим управителем Церкви. Так и пишет проф. Гидулянов. «С обращением императоров в христианство к ним, как представителям мира Церкви, переходит власть в отношении рецепции, власть судить о законности действий, таким образом высшая церковная власть. Отсюда император делается как бы главой Церкви» (Ib. стр. 463).

Против этого надо вспомнить все святоотеческие возражения цезарепапистам. В своем учении Гидулянов совершенно игнорирует природу Церкви Православной, которая имеет свою организацию под невидимым главенством Христа и управляется пастырями в силу полномочий, данных Христом Апостолам и их преемникам, – это сфера её действий определяется по полномочиям, вверенным им Христом, в виде учения, священнодействий и управления. Лишь протестантизм, утративший понятие о церковной Иерархии, нуждается для управления Церковью в привлечении органа государственного союза и во вручении ему всех прав управления Церковью, суживая понятия внутренних дел Церкви до священнодействия: впрочем и там это направление, забывающее внутреннюю природу Церкви, не получило общепризнанного авторитета, и искра самобытной духовной жизни, тлеющая после реформационного разрушения, дает жизнь понятиям о самобытности Евангелической Церкви, в известной мере независимой от государства, в учениях Рихтера и Каля (См. Берников: Основ. полож. церк. пр. прав. Церкви, стр. 51–61). Протестантские церковные общества не знают такой части церковного правопорядка, которую бы они получили от Бога, как необходимую, и у них поэтому всякое правообразование является деятельностью чисто человеческой. Церковное право у них выявляется в тех же формах, как и право государственное, и сама церковная власть стала отраслью государственной власти, а Церковь превратилась в государственное учреждение. Учение об отсутствии правительственных полномочий у церковной власти из протестантизма перешло и в православную каноническую науку, но самый источник её изобличает неправильность этого перенесения. Церковь Православная остается особым нравственным жизнепорядком, имеющим призвание создавать свои нормы по своему собственному духу, через свои органы, получающие на то соответствующие дары. Мирской элемент в ней никогда не имел решающего значения; его значение не шло далее совещательного, как это подробно было иллюстрировано огромным большинством членов Предсоборного Присутствия 1906 года (См. протоколы), составив communis opinio patrumet doctorum. Миряне могли содействовать проведению в жизнь церковных постановлений, но не юридически их создавать. Утверждение императорами постановлений Вселенских Соборов придавало им юридическую силу не в Церкви, а в империи