Глава II. Учение Никона о Патриаршестве. (Его учение по его сочинениям и по его жизни).

Источник понятий Никона о Патриаршестве и наших представлений о Никоновском понятии. – О каноническом положении Московского Патриарха среди других Патриархов. – Никон о правах Константинопольского Патриарха. – Патриархи связаны канонами в суде своем. – Об особых привилегиях Константинопольского Патриарха и об Эпанагоге – их источнике. – Неправильность Никоновского толкования IV, 9 и 17. – Мечты Никона о будущем положении Московского Патриарха. – Арсений Суханов о Патриаршестве. – Антагонизм русских и греков в деле учреждения Патриаршества в Москве. – Сравнение воззрений Никона и Арсения Суханова. – Церковнообрядовая реформа Никона. – Источник неправильных обвинений Никона в стремлении незаконно изменить свое место среди Патриархов. – Никон и идея III Рима. – Отношение Никона к Римскому папизму. – Католическая идея папства и святоотеческое учение о самостоятельности Церкви. – Пальмер об идее самостоятельности Церкви и о порабощении Церкви в России. – Присяга Епископов Патриарху. – О двойной хиротонии Московских Патриархов. – Централизация Церковного управления в Московском государстве. – Учреждение Патриаршества в Москве, как завершение централизации церковной власти. – Поучение Патриарха Епископу при поставлении. – Причины централизации церковного управления и отсутствие для Патриарха самостоятельной опоры. – Никон оспаривает приписываемое ему Лигаридом самопревозношение над Епископами. – О подчиненности Архиерея Патриарху (отзыв Собора 1665). – Ответы Никона на разные упреки ему. – О пожизненности Патриаршего сана. – Никон о своем уходе в Воскресенский монастырь. О клятве Епископов в повиновении Патриарху и о клятвопреступлении русских Епископов. – Анафема 1662 г. Митрополиту Питириму, блюстителю Патриаршего Престола. – Анафема 1662 г. отрицающим особую природу духовной власти. – Отношение Никона к Церковным Соборам. – О суде над Патриархом. – Никон склоняется к теории пентархии. – Об уходе Никона в Воскресенский монастырь. – Никон возвышает власть Патриарха над отдельными Архиереями, но не над Собором. – О Соборах. – О Соборе 1666 года. – Правила церковные о созыве Соборов и нарушение их в 1660 г. – Никон о Соборе 1660 г. и о признании его Патриархом после ухода. – Никон об отсутствии своего отречения от кафедры. – Церковные правила о созыве Соборов. – Никон о деятельности Собора 1660 г. – Никон о неправильном понимании Собором 1660 г. природы его ухода, и о неправильном применении канонов к нему. – Никон о природе своего ухода. – Причины непризнания Никоном канонической силы за Собором 1660 г. – Архиерейская теория отношений Патриарха и Архиереев. – Докладная записка царю Вятского Епископа Александра, как представителя этой Архиерейской теории. – Никон не сторонник Патриаршего единовластия в Церковных делах. – Никон о каноническом и неканоническом объединении Епископов. – Голубинский о Соборах, созванных Никоном. – Никон о составе Патриарших прав в Церкви. – Никон о совершении шествия в неделю Ваий Патриархом и другими Архиереями. – Никон о своем каноническом положении после ухода в Воскресенский монастырь. – Никон не допускает поставления нового Патриарха без своего участия. – Разногласия на Соборе 1660 г. о Никоне, и мнение Епифания Славинецкого. – Мнение Иерусалимского Патриарха Нектария об уходе Никона. – Уход Никона правительством сознательно истолковывается иначе, чем это было в действительности. – Протест Епифания Славинецкого против лишения Никона Епископского сана. – Постановление Собора 14 Августа 1660 г. и мнение архимандрита Игнатия. – Никон не отрекался ни от священства, ни от кафедры. – Смысл ухода Никона. – Приезд Никона в Москву в 1662 году и показания старца Аарона. – Приезд Никона в 1664 году. – Отстранение в январе 1665 г. от местоблюстительства Митрополита Ионы за принятие благословения от Никона. – Переговоры Никона с Собором об условиях отречения от кафедры в январе 1665 года. – Проект контръпредложений Никону на Соборе 1666 г. в феврале. Противоречие их с Архиерейскими взглядами на положение Никона в декабре 1666 года. – Контръпредложение Собора Никону весной 1666 г. есть признание, что Никон не отрекался от кафедры. – Насилие, совершенное судом 1666 г. над Патриархом Никоном, подрывает значение самого Патриаршества. Компетенцию по изменению церковного устройства имеет только власть церковная. Сознание этого в 1589 году. – Развитие церковной Иерархии по Никону. – Теория Феофана Прокоповича о царе – носителе церковной власти. Противоположность Никону. – Пр. Апостолид о правах Государственной власти в Церкви. Утрата канонического сознания государственной властью при Петре I и возстановление его на Соборе 1917 года.

Если вопрос о царской власти Никон исследовал целиком в том «Раззорении», которое имело в виду опровергать цезарепапистское учение Лигарида, выявленное последним в «Вопросах-ответах», то его учение о Патриаршестве приходится исследовать не только по этому «Раззорению», но и по его собственной деятельности, ибо Никон сам был Патриархом и являл собой человека, у которого слово с делом не расходились между собой. К нему всецело могут быть отнесены слова, поставленные эпиграфом одним русским ученым к своим сочинениям о Франциске Ассисском: «Plus exemplo quam verbo.» Те слова, которыя Никон сказал перед согласием на вступление на Патриаршество, что «все мы именуемся христианами, а христианского в нас мало, ибо не блюдем заповедей Божиих. Я буду для вас Патриархом, если вы обещаетесь их соблюдать,» – основание его программы, которую он, как Патриарх, осуществлял прямолинейно без компромиссов. В них объяснение его отношений к царской власти, к Уложению, к Церковному Суду, к Церковной собственности, в них же и объяснение той строгости к духовенству, которой известен был Никон. Его реформа Церковных обрядов и книг – выполнение тех заветов о руководстве Вселенской Церковью, которыя он вычитал в грамоте Восточных Патриархов об учреждении Патриаршества в России. Самый уход его с Патриаршей кафедры в Воскресенский монастырь, столь искаженный показаниями на суде 1660 года, и запечатленный в таковом виде исторической литературой (Лигаридом и далее Соловьевым и Каптеревым) есть деяние, обнаруживающее его понятия о действительном архипастырстве в свете тех объяснений, которыя мы читаем в его «Раззорении», и тех попыток вернуться на кафедру, которыя он предпринял не только в 1664 г., но, как доказал Гюббенет, и в декабре 1662 года. Его переговоры в начале 1665 года с Собором Архиереев об условиях отречения его от кафедры Патриаршего престола проливают дальнейший свет на его понятия о Патриаршестве. Но в «Раззорении» мы почерпаем указание на основной источник Никоновых понятий о Патриаршестве: там он цитирует определение понятия Патриарха по Эпанагоге. Там же он высказывается о том каноническом положении, которое занимает Московский Патриарх среди других Патриархов; там же он объясняет положение Патриарха в отношении Архиереев, входящих в состав его Патриархата; там выясняются, как мы видели, и права его в отношении к царю, как обязанность говорить и стоять за истину и содействовать осуществлению правды в жизни в форме печалования. Вся деятельность Никона служит подтверждением на деле и иллюстрацией высказанных им в разное время взглядов на Патриаршество и являет собой живой, нерукотворный памятник воплощения определенной идеи в жизни отдельного человека. О том, что такое Патриарх, Никон пишет в своем «Раззорении» (I п. Эпанагоги): «Патриарх есть живой образ Христа (1, 64): Патриарх есть живой и одушевленный образ Христа, делами и словами в себе самом наглядно выражающий истину (2 п. Эпанагоги). Задачей Патриарха должно быть: сохранение в благочестии и святости тех, кого он принял от Бога (т. е. верных Церкви), а затем по силе своей и всех еретиков обращение в Православие и единение Церковное; кроме того, изумляя светлым блестящим и чудным деланием, Патриарх должен стремиться сделать и самих неверных подражателями вере и их, видящих дела его, насколько от него зависит, воспитать служителями Всесвятой и Единосущной Троицы (3 п. Эпанагоги). Конечная цель Патриарха – спасение вверенных ему душ, жизнь во Христе и для мира быть распятым (4 п. Эпанагоги). Свойство Патриарха быть учительным, без всякого стеснения держать себя одинаково и с высокопоставленными и с бедными; быть кротким ко всем, внимающим его учению, быть обличительным к неубеждающимся; за истину в защиту догматов, за соблюдение правды и благочестия говорить, не стесняясь, перед царями (8 п.) Так как гражданское общежитие составляется подобно человеческому организму из разных частей и членов, то важнейшия его части – император и Патриарх; посему единомыслие и согласие во всем власти императорской и архиерейской есть мир и благополучие подданных в духовном и материальном отношениях.» Эти статьи морального, а не юридического характера начертывают идеал нравственной личности Патриарха, его задачи, которыя должны проникать его деятельность. Перед автором прежде всего завет Христа Апостолам и их преемникам: «Образ дах вам, да, якоже Аз сотворих вам, и вы творите» (Иоан. 13, 15). Если обязанность каждого Епископа в отношении паствы – подражать Христу, то тем более это должен Патриарх первый между ними и больший по своим административным правам. Свое высокое призвание Патриарх призван осуществлять не какими либо особыми духовными полномочиями, каких не имел бы и всякий другой Епископ, но именно обычным для каждого Епископа служением: подвигом учительства, кротостью, твердостью и мужеством в исполнении веры и стоянии за правду и истину. Одна обязанность, хотя и не составляет исключительной привилегии Патриарха, но к нему относится по преимуществу, это – обязанность говорить истину перед царями. Эта преимущественность Патриарха обусловливается не только его высоким положением в Церкви, но и той непосредственной близостью к императору, которая существовала и Византии и в Московском государственном строе.

Вопрос о положении Московского Патриарха среди других Никон разрешал в строгом соответствии с канонами, установившими принципы Церковного устройства. Говоря о Константинопольском Патриархе, он напоминает 6 Вселенский Собор 36 пр. «Епископ Константинопольский да будет иметь привилегии после Епископа Римского, а за ним Епископы Александрийский и Антиохийский и затем Епископ Иерусалимский». Далее Никон приводит то толкование этого канона, по которому союз «после», разумеется в порядке не чести, но времени. Это известное Аристиновское толкование, по которому Константинопольский Патриарх получает равные права с Римским Патриархом в силу того, что он – Епископ города, почтенного присутствием царя и синклита, но получает их лишь позже (I, 20). Также в современном греческом Пидалионе есть заметка, что это «после» означает только указание на время, но не указывает на низший ранг, как ошибочно де думал Зонара, ибо иначе мы имели бы пять различных степеней подчинения для пяти Патриархов (Pal. I, 52 стр. Прим.). Напомнив историю учреждения Патриаршества в России, об известном споре между Александрийским Патриархом Мелетием Пигасом с Константинопольским Патриархом Иеремией об утверждении Патриаршества в России, и спор о ранге Московского Патриарха среди других Патриархов, который происходил между московским правительством и Восточными Патриархами и разрешился окончательно на Константинопольском Соборе 1593 года в пользу предоставления Московскому Патриарху пятого места, Никон обращается к Лигариду: «Ты говоришь: слава и честь Рима перешли на Москву. Откуда ты это взял? Покажи мне. Ты видел, что говорят Деяния Отцов Константинопольского Собора (1593). Что там сказано об этом? Патриарх Московский будучи сравнен в чести с Иерусалимским, должен поминаться в диптихах после Иерусалимского. И мы счастливы оставаться при таком правиле и утверждении и не преступать меры и правила Св. Отцов, т. е. Святейших Вселенских Патриархов» (I, 54 стр.). Также в другом месте (I, 77): «Смотри, ответотворче, в Хризовуле Св. Вселенских Патриархов, подписанном руками и засвидетельствованном печатями 82 лиц, о чести Московских Патриархов, о месте их кафедры и их равенстве чести.» Никон выше авторитета Московского Патриарха ставит общий авторитет всех Патриархов, которыми учреждена и власть самого Московского престола. Приведя текст присяги, даваемой каждым Епископом в повиновении Патриарху, послушании обязательном, при каком бы то ни было давлении со стороны царя или бояр, или множества народа, как то говорит самый текст присяги, Никон говорит: «Видишь, Епископы приняли это обязательство перед Богом и Его Святыми Апостолами и Его Святыми Ангелами в присутствии царя и всего его синклита и при множестве народа. А что они сделали во исполнение этого? Ничего. Во всем они преступили клятву. Они обещали следовать Вселенским Патриархам. Вселенские Патриархи учредили в Москве Патриарший престол согласно (34) Апостольскому правилу и правилам Св. Отцов и постановили, чтобы все Епископы почитали Патриарха своим главой и без его согласия ничего не творили» (I, 138). Так источник учреждения Патриаршества для Никона не в царской власти, не в постановлении Поместного Собора Епископов, а в решении Восточных Патриархов.

Среди них он признает Константинопольского не только первым по рангу, но и с правами, несколько высшими в сравнении с другими Патриархами. Так ему одному он усваивает право судить Епископов другого Патриаршего диэцеза; он в этих целях приводит 9-ое правило IV Вселенского Собора и толкование к нему, которое оканчивается так: «Если Епископ или клирик имеет какое дело против Митрополита, его дело должно быть судимо или перед Экзархом диэцеза, т. е. Патриархом, которому подведомственны Митрополиты этих провинций, или Патриархом Константинопольским.» Эта власть судить Митрополита, подчиненного другому Патриарху, не дана никому из других Патриархов ни канонами, ни гражданскими законами, кроме одного Патриарха Константинопольского. Нигде там также нельзя найти о том, чтобы Патриарх мог быть судим своими Епископами, разве только в твоих нечестивых устах» (I, 61). Никон никогда не считал положение Московского Патриарха первым среди других Патриархов, но правда то, что другие Патриархи, когда Никон был в силе и славе, говорили такие слова, которыя возвеличивали его положение среди других Патриархов. Так сын Антиохийского Патриарха Макария в своем дневнике, относящемся к 1655–1656 годам, записывает, что его отец приблизился раз к царскому величеству (II, 272) и сказал: «We are four oecumenical patriarchs and the dress of us all is alike. By our consent and permission, this our brother has been made patriarch of Moscow in the place of the Pope of Rome; and one mark of the Pope is, that he is distinguished from us by his whole dress. If it please Your Majesty, I should wish your Patriarch to wear like us this cap¹³¹ (Титул Вселенского был принят Константинопольским Патриархом около 600 года при Патриархе Маврикии, но Папа Григорий I протестовал против такой гордыни и назвал себя тогда servus servorum Dei).

Отводя Московскому Патриарху установленное ему на Константинопольском Соборе 1593 г. пятое место, Никон среди предстоятелей независимых Церквей выделяет вообще только пять Патриархов, несмотря на то, что в его время были три Церкви, не подчиненные ни одному из Патриархов, т. е. автокефальные. Это были, по словам Лигарида (III, 33), – Первоиерархи Охридский, Кипрский и Грузинский. В этом отношении Никон сходился с своими противниками. Так Лигарид пишет в своей «Истории Суда»: «Since the Roman patriarch – I know not how – had been cut off from the rest, there was need of some other patriarch to be created in his stead, to fill up the mystical number of those (five prophetical cities or) five heads which were to be found speaking the language of Cannaan. So here there was appropriately introduced the patriarch of Russia, preserving unchanged the order of the rest: and the five patriarchal Churches may be compared to the five senses or to the five mental energies…»¹³²

Судя по тому, что Никон во всех своих сочинениях ни разу не ссылается на представителей других непатриарших Церквей, а всегда приводит только Восточных Патриархов; судя по тому, что он и в своем Воскресенском храме в чаянии будущих Соборов в России построил только пять мест для Патриархов, можно думать, что голосам Патриарших Церквей он придавал авторитет преимущественный в делах, затрагивающих всю Церковь. Это – отголосок старой теории пентархии, которая известна еще во времена Феодора Студита, но она у Никона, однако, рельефно нигде не формулирована. Представитель автокефальной Церкви, принимая сан Патриарха, как бы призывался не ограничиваться делами своей Церкви, а выступать в делах общецерковных с голосом особо авторитетным, где его голос имел преимущественное значение. На это значение Патриарха несколько позже указывал и Иерусалимский Патриарх Досифей [Каптерев. Сношения Иерусалимского Патриарха Досифея с Русским правительством (Чт. О. Л. Д. пр. 1891, III, 55 стр.)]. Патриарх Досифей Иерусалимский писал Московскому Патриарху Адриану в 1700 г. о положении дел в святых местах и просил его ходатайствовать перед царем. Он пишет ему: «Патриархи, как преемники Святых Апостолов, должны иметь особое попечение о всех Церквах. Они имеют попечение не только о своих Церквах, но и о других, где в том представляется надобность. Сие же яко братская твоя любовь несть уже Митрополит Московский, да объемлются во единой епархии твоей попечения твоя и труды твоя, но еси благодатью Христовой Патриарх сый и сопричисленный и спочитаемый со прочими Святейшими Патриархи, и имевши свойственно сиречь попечение всех Святых Церквей и наипаче Святыя всех Церквей матере в ней же явился Бог плотью, и от оные яко источника присно текущего напоил весь мир и тамо имать быти общий суд ко оправданию избранных, ко осуждению погибших и также, яже нерадети несть лепо, ниже праведно. Яко аще о чести и исправлении матере Церкви нерадиши Божественнейший, како хощеши показати ревность и свойственная Патриаршеству твоему достоинству?»

Ставя себя на каноническое пятое место в ряду Патриархов, Никон особое значение придавал Патриарху Константинопольскому. Мы приводили его цитаты из толкования на 9 пр. IV Всел. Соб.; мы можем указать и на дела жизни, подтверждающия такое отношение Никона к Константинопольскому Патриарху. Так, до начала Церковно обрядовой реформы Никон не только созвал Собор Русских Архиереев в 1654 году, чтобы решить вопрос о необходимости исправления книг и обрядов, но запрашивает мнение Константинопольского Патриарха по этому вопросу и, получив от него подробное разъяснение об обрядах, усваивает его точку зрения, столь расходившуюся с точкой зрения раскольников. В то время, когда Аввакум заявлял о готовности умереть за одну букву в русских Богослужебных книгах, что и оправдал в последствии, Никон принимает поучение от Константинопольского Патриарха и получает от него более просвещенный взгляд на обряды. Вот что писал Патриарх Паисий Константинопольский: «Ты жалуешься сильно на несогласия в кое каких порядках, существующих в поместных Церквах, ты думаешь, не вредят ли эти различные порядки нашей вере. В ответ на это мы хвалим мысль; поскольку кто боится впасть в малыя погрешности, тот предохраняет себя от великих; но исправляем опасение… Если случится, что какая нибудь Церковь будет отличаться от другой какими либо порядками не важными и не существенными для веры, а незначительными, каково, например, время совершения литургии, или вопрос о том, какими перстами должен благословлять священник, то это не должно производить никакого разделения, если только сохранится одна и та же вера. Это потому, что Церковь наша не с самого начала получила тот устав чинопоследований, который содержит в настоящее время, а мало по малу, как говорит Св. Епифаний Кипрский… Не следует нам и теперь думать, будто извращается наша вера, если кто имеет чинопоследование, несколько отличающееся от другого в вещах не существенных: лишь бы соглашался в важных и главных с Кафолической Церковью. А для того, чтобы знали, какие это важные и существенные члены нашей веры, о которых мы говорим, наш Синод составил одну книгу под заглавием: «Православное исповедание веры Кафолической и Апостольской Церкви Восточной.» Скрепивши эту книгу, подписали все Архиереи сего округа и все клирики вместе с тогдашним Первопрестольником Синода, блаженной памяти Кир Парфением старшим. Равным образом и остальные три Патриарха, приезжая по временам в Константинополь и здесь читая, тоже скрепили ее своими подписями…, и, если вы нуждаетесь в этой книге, и она действительно нужна вам для того, чтобы все пять Патриархий были единомысленны, пришлем вам одну копию с нея.» Вот источник, где Никон научился тому отношению к обряду, которое он обнаружил в 1657 г. в ответе на вопрос Ивана Неронова, по каким служебникам служить, по старым или новым. «По каким хочешь, по таким и служи: обои хороши», – сказал Никон, когда Неронов примирился с Церковью и оставил свой протест против нововведений Никона, узнав, что их одобряют Вселенские Патриархи. Особое почитание Константинопольского Патриарха выразилось со стороны Никона в том, что он запрашивал его, несмотря на то, что за несколько лет перед этим Иерусалимский Патриарх Паисий был уже в Москве и именно он побудил к реформе обрядов царя Алексея и его духовника Стефана Вонифатьева, к которым присоединился и Никон. Позже, когда Никона звали на суд приехавших Патриархов Александрийского и Антиохийского, он заявил, что пойдет на суд лишь в том случае, если они имеют полномочия от Константинопольского Патриарха; о том же он заявлял на суде: «Не будет де он отвечать, пока не представят Патриархи этих полномочий.» А Александрийскому Патриарху во время суда он сказал: «Широк де ты здесь, а каков будешь, когда придется отвечать перед Константинопольским Патриархом.»

К нему же опять обращается Никон в декабре 1665 года с особым посланием, где ему по братски объясняет историю своего вступления на Патриаршество, причины ухода с престола, гонения на него со стороны царя и просит разобрать это дело в соответствии с канонами Церкви. Последнее обстоятельство согласования решения с канонами Церкви Никон почитает обязательным и для всех Патриархов вместе взятых. Они – хотя и верховные судьи в Церкви, однако, связаны канонами, стоящими выше их. Так он заканчивает письмо Патриарху Дионисию такими словами: «Что же касается суда, то есть способа, каким должен быть допрашиваем и судим Патриарх, сколькими Патриархами, Митрополитами и Епископами, то Ваше Высокопреосвященство знает само. Даже Митрополит законно не может быть судим по канонам без Патриарха: насколько же менее законно судить Патриарха без Собора Вселенских Патриархов? Касательно этого дела мы просим Ваше Священство судить нас и царское величество по справедливости, как должно быть, как и вы сами будете судимы во второе пришествие Господне Бога и Спаса Иисуса Христа. Судите обо всем по правде. Мы сами не стремимся быть снова Патриархом Москвы, но только, чтобы мы не навлекли опасности на себя за действия против воли Божией. Но если в этом деле последует какое либо несправедливое решение с Вашей стороны, наш Господь Иисус Христос взыщет за это с вас в день судный по правде.» Никон признает, что нет суда высшего над судом Патриархов, но и этот суд связан нормами церковного закона. Нет ничего удивительного, что Никон выделял среди Патриархов по авторитету Патриарха Константинопольского. Ведь, источником его суждения была Эпанагога, проникнутая возвеличением власти Константинопольского Патриарха и возвышающая его над прочими Патриархами.

Никон сам цитирует (I, 64) 9 п. Эпанагоги по М. Властарю: «Константинопольский престол, императорской властью украшенный, провозглашен первым в соборных определениях, последуя коим Божественные (т. е. императорские) законы повелевают возносить на его разсмотрение и суд судебные дела, возникающия в прочих (Патриарших) престолах.» Далее Никон указывает на особую привилегию Константинопольского престола учреждать Ставропигии в других Патриархатах, где до сих пор не было храмов (10 п. Эпанагоги по М. В.), «О всех Митрополиях и Епископиях, монастырях и церквах промышление и попечение, а также и суд, осуждение и оправдание подлежат собственному их Патриарху. А первоседальнику Константинопольскому позволительно давать ставропигии и в местностях иных престолов, именно в которых не устроенно храмов, и не это только, но и наблюдать за возникающими там несогласиями и исправлять их и полагать конец судебным делам. Также точно и относительно покаяния и разрешения от грехов и ересей один только он поставлен посредником и судьей в силу 11 п. Эпаногоги.» Цитаты эти сделаны Никоном по Эпанагоге, в редакции ея, вошедшей в Синтагму Матвея Властыря. Проф. Заозерский (Б. В. 1905, 10–12), исследовавший параллельно текст Эпанагоги и её редакцию в Синтагме, показал этим сличением, что у Матвея Властыря опущены 5, 6 и 7 статьи Эпанагоги и иначе редактирована 11-я. В статье 5 и 6 Эпанагога усвояла только одному Патриарху право интерпретировать церковные каноны и соборные Деяния. Между тем Патриарх вовсе не являлся никогда единоличным органом, даже и при Патриаршей системе управления; Патриарх выступал как исполнительный правительственный орган по отношению к Соборам и сам в своей текущей правительственной деятельности был и в Византии связан постоянным Синодом. Между тем, Эпанагога об этих органах ничего не говорила в отношении права толкований канонов. Статья 5 гласила: «Канонизованное древними и Святыми Отцами определенное и Святыми Соборами изложенное должен толковать только Патриарх.» Статья 6: «Что древними Отцами на Соборах или в епархиях поставлено и благоустроено частно или вообще – о том должен судить и определять Патриарх.» Опущение этих статей Матвеем Властырем, а затем и Никоном имеет существенное значение, умаляя власть Патриарха перед Собором, на которого естественно и возлагается такое право толкования, как на высший орган. Статья 11 Эпанагоги в редакции Матвея Властыря усвояет одному Патриарху право решать вопросы покаянной дисциплины, связывать и разрешать от грехов и ересей. В подлиннике же указывается лишь, что Патриарх пастырствует в своей епархии, как всякий Епископ. Там говорилось: «Патриарху надлежит попечение о всех духовных делах, но он может возлагать оное и на других, кому заблагоразсудится поручить, так что и относительно покаяния и разрешения от грехов и ересей сам и один поставлен быть определителем и судьей, а также и тот, кого он определит (на это).» Так редакция Матвея Властыря централизовала карательную власть Патриарха. Но Никон считал, ссылаясь на Евхологий, что эту potestas clavium имеет каждый Епископ, но он может предоставить ее и священникам (I, 301). Русская практика, по которой каждый священник является eo ipso у себя в приходе и духовником прихожан, с точки зрения Эпанагоги – нарушение канона, и Никон усвоил и в этом точку зрения Евхология, определенно заявляя в одном месте «Раззорения», что такая практика есть злоупотребление, ибо potestas clavium принадлежит Епископу, а священнику только по поручению Епископа. В этом отношении Никон, хотя и цитировал 11 статью Эпанагоги по Матвею Властырю, однако усваивал по Евхологию эту potestas clavium не одному Патриарху, а и Епископам. Но Никон восприял 9 и 10 ст. Эпанагоги, выделяющую Константинопольского Патриарха среди других Патриархов.¹³³

Между тем усвоение Эпанагогой Константинопольскому Патриарху права ставропигии в других Патриархатах и верховной судебной власти в них возводит в закон лишь фактическое положение дел, сложившееся вопреки канонам под влиянием исторических обстоятельств. Сам Вальсамон, ревностный защитник привилегий Константинопольского Патриарха, говорит, что никому из Патриархов не дозволяется посылать свои ставропигии в области другого Патриарха, и допускает их для Патриарха только в пределах его области. Каждое административное или судебное вторжение одного Патриарха в область другого есть нарушение одного из принципов церковного устройства, а именно того, что «дела каждой области должен благоучреждать Собор той области» (II Вселенский Собор 2). В предупреждение этих вторжений II Вселенский Собор и ввел разделение на диэцезы с предупреждением, чтобы Епископы одного диэцеза не переходили в другой. Это подтверждено на III Вселенском Соборе 8 правилом и на IV Вселенском Соборе 28 правилом. На этих канонах основана самостоятельность поместных Церквей. На вторжение Иерарха такой Церкви в другую правила смотрят, как на надмение власти мирские.» Никакой Собор не предоставлял Константинопольскому престолу похищать эту свободу. Эту же идею самостоятельности каждой поместной Церкви высказал и Карфагенский Собор Папе Целестину по поводу его вторжения в судебные дела Карфагенской Церкви: «Разумно и праведно признал Никейский Собор, что, какие бы ни возникли дела, они должны оканчиваться на своих местахъ… Разве есть кто либо, кто поверит, будто Бог единому токмо некоему вдохнул правоту суда, а безчисленным архиереям, сошедшимся на Собор, откажет в оном.»

Правило 9 IV Вселенского Собора, предоставляющее клирику обращаться с жалобой на Митрополита или к своему Патриарху или к Константинопольскому, современные историки и канонисты (Лебедев, Павлов) толкуют в смысле права этих клириков обращаться к Константинопольскому Патриарху, но не в смысле права самого Константинопольского Патриарха привлекать к своему суду любое дело из чужого Патриархата. Гидулянов пишет («Восточные Патриархи», 469): «Дело решенное, например, Митрополитом Антиохийского Патриархата, направлялось или к Патриарху Антиохийскому или к Константинопольскому, но приговор, как того, так и другого был окончательным и безаппеляционным. Таким образом Константинопольский Патриарх не был призван переделывать решения других Патриархов.» Канонист же Зонара пишет в своем толковании (На IV, 17): «Царьградский Патриарх поставляется судьей не над всеми Митрополитами, а только над теми, которые ему подчинены, ибо он не может потребовать на свой суд Митрополитов Сирии или Палестины, и Финикии или Египта против их воли; но Митрополиты Сирии подлежат суду Антиохийского Патриарха, Палестинские – суду Патриарха Иерусалимского, а Египетские должны судиться перед Патриархом Александрийским, от которых они получают хиротонию и которым именно они и подчинены.» Равным образом 9 пр. IV Вселенского Собора говорит: «Аще же на Митрополита области (Греческой епархии) Епископ или клирик имеет неудовольствие, да обращаются к экзарху великой области (по гречески стоит «диэцеза») или к престолу царствующего Константинополя и перед ним да судятся.» Профессор Троицкий (Ц. В. 1924, № 23, 24, стр. 9) обращает внимание на то, что Восточные паписты понимали «экзарха диэцеза» в смысле не только Митрополита, но и Патриарха, так что у них оказывалось, что Царьградский Патриарх может судить и Митрополитов других патриархатов. Однако, слово «диэцез» имело определенное значение высшей административной единицы империи. А так как церковное деление сообразовалось с государственным, то и Церковь не знала единиц высших, чем диэцезы, как о том свидетельствует и 2 пр. II Вселенского Собора. Эти диэцезы были сначала автокефальными, и суд диэцезальных Митрополитов или Экзархов был судом последней инстанции. Позднее из ряда диэцезов выделилось пять Патриархатов, вследствие чего остальные диэцезы стали постепенно терять свои автокефальные права и превращаться в простыя митрополии (Понт, Азия и Фракие) 9 пр. IV Вселенского Собора лишь фиксировало один из переходных моментов этого исторического процесса. Ибо Митрополиты диэцеза не лишаются прав высшей судебной инстанции, но делается шаг к такой отмене через разрешение подчиненным им клирикам непосредственно обращаться к Патриархам. Такой же шаг к умалению прав диэцезальных Митрополитов и в 28 правиле IV Вселенского Собора, ибо теперь Митрополиты Понта, Азии и Фракии впредь должны поставляться уже не своими Епископами, а Константинопольским Патриархом.» Таким образом, заключает профессор Троицкий, во всех этих правилах 9, 17 и 28 IV Вселенского Собора говорится не о правах Патриарха одной Церкви над Епископами другой автокефальной Церкви, что было бы contradictio in adjecta, а о правах Патриархов в отношении подчиненных им епископов их же Патриархатов.» В том же смысле проф. Гидулянов (Восточные Патриархи, стр. 742): «Канон 28 признал фактически существовавшее со времен Златоуста полновластное распоряжение Константинопольских Епископов в Фракии, Понте и Азии.» На стр. 728 он пишет: «Константинопольский Патриарх, как видно из XVI заседания Халкидонского Собора не только ставил там Митрополитов, но и был высшей судебной и аппеляционной инстанцией для всех дел, превышающих компетенцию Митрополитов и их Соборов.»¹³⁴ В статье 9 и 10 Эпанагоги сказался, говорит проф. Заозерский не столько точный канонист, сколько политический деятель Византии, хотевший создать крепкую православную монархию. Его уму предпосылалась не столько Церковь Христова, как чисто нравственный союз верующих во Христа, вмещающий в себя членов всех наций, сословий, званий, проникающий народы и государства и преследующий свою исключительную цель – возрождения нравственной личности по Евангелию; нет ему предносилась крепкая православная греческая монархия. Его идеал – мир и благополучие подданных, духовное и телесное, а не нравственное царство Христа. В этой монархии главные органы – император и Патриарх. Однако этот идеал политический не затемнил духовно-нравственного характера патриаршего сана: ведь, все полномочия Патриарха или чисто духовного свойства или не выходят за сферу церковную; у него нет никаких атрибутов светского свойства, нет и права принуждения материального. Но автор в распределении иерархических прав между пятью Патриархами принес в жертву четырех из них Константинопольскому, который оказался, благодаря близости к императору, в привилегированном перед своими братьями положении. 9 статья Эпанагоги ставила на I место Константинопольского Патриарха, что было канонической неправильностью, ибо еще Константинопольский Собор в Св. Софии, под председательством Фотия ясно признавал первое место за Римским престолом, как это было установлено еще в 131 новелле Юстиниана, гласившей: «Постановляем согласно с определением Св. Соборов, чтобы Св. Папа древнего Рима был первым из всех Иереев, имел преимущество чести перед всеми прочими.» Фотий следовал Аристину и толковал первенство Константинопольского престола после Римского, в вышеупомянутом 36 пр. VI Вселенского Собора, выраженное через союз «после», в смысле времени, а не чести (в смысле порядка чести толковал его Зонара, т. е. в смысле придания меньшей чести). Подобно Аристину толковал его и Никон, как мы видели. Права Константинопольского Патриарха, усвояемыя ему в статье 10 Эпанагоги, дают ему права ставропигий во всех Патриархатах, право надзора в них и исправление и окончательного суда. Это делало Константинопольского Патриарха, по крайней мере, в церковном отношении, равным Папе для всей Византии. Никон подверг канонической критике эти положения процитированной им Эпанагоги с точки зрения согласованности её определений с постановлениями Вселенских Соборов. Надо думать, что он не видел или не заметил этой несогласованности, ибо в противном случае он указал бы на нее; ведь, он неоднократно заявлял, что высшим авторитетом для него является постановление семи Вселенских Соборов и поставленных в один ряд с ними на VI Вселенском Соборе (пр. 2) Поместных Соборов. Выслушав суждения Никона о Константинопольском Патриархе, мы должны признать, что de lege lata он признавал не только первенство Константинопольского Патриарха в порядке Патриарших кафедр, но и признавал некоторыя особенные права этого Патриарха, являвшияся историческим наслоением к каноническому его положению в результате централизирующего положения его кафедры в столице империи. Другое дело – de lege ferenda.

Вполне возможно допустить, что неутомимой деятельностью в сане Патриарха, стремлением очистить Русскую Церковь в её обрядах и книгах в свете современных Никону воззрений неутомимостью своего личного примера, стремлением внести образование и строгую дисциплину в духовенстве, своим желанием сделать из Москвы столицу Православия, где собраны были бы достижения всех наук, была бы библиотека не только церковных, но и светских книг, училища и типографии для всего востока, своей постройкой красивейших храмов (в монастыре Воскресенском и Иверском), устроением ученых братств, – быть может всем этим он, стремясь возвысить общецерковное значение Русской Церкви до того высокого уровня, на котором уже находился её предстоятель при единственном тогда православном царе, он хотел приготовить ей в будущем то положение, которое давало бы основание пересмотреть формально и общецерковное положение её первосвятителя. Принцип согласования церковного устройства с гражданским, который проводился в Восточной Церкви в её жизни и формально был установлен в 17 пр. IV Всел. Соб.¹³⁵ мог напоминать Никону о возможности возвысить ранг Московского Патриарха и, быть может, он лелеял мечту, что каноническое положение Московского Патриарха в будущем будет пересмотрено Высшей Церковной властью, что первое место в будущем среди пяти патриарших тронов в Воскресенском храме будет принадлежать Московскому Патриарху, но ни откуда, ни из одного его заявления не видно, что он усваивал это место для Московского Патриарха его времени. Надежды его могли иметь почву уже в той мотивировке канонов II и IV Всел. Соб., которые выдвигали Константинопольского Патриарха, именно, как Епископа Нового Рима; следовательно с утратой политического положения своих городов, Патриархи могли в будущем утратить и свое первенство чести. Авторитет соборных канонов, определивших место Московскому Патриарху, был для Никона до такого пересмотра непоколебим. В этом отношении он совершенно расходился с консервативной церковной партией, представители коей создали раскол. Интересно сопоставить с суждением Никона о каноническом положении Московского Патриарха суждения человека, хотя и непримкнувшего к расколу, но верно выражавшего мнение консервативной церковной партии, сложившееся в Москве после Флорентийской Унии, именно современника Никона Арсения Суханова.

Последний трижды ездил на восток, первый раз в 1646 году по поручению царя для изучения на месте обрядов Восточной Церкви, второй раз по поручению Никона в 1654 году для собирания книг по восточным монастырям и третий раз в 1657 году по его же поручению для получения модели с храма при Гробе Господнем в Иерусалиме. В первую же поездку он вел прения о вере с греками и в них излил свои суждения о русском и греческом благочестии и о каноническом положении Патриархов. Для Суханова важны не соборные постановления, а факты, что там в России православный царь, который устроил у себя вместо Папы Патриарха и может обойтись без установленных Соборами 4-х Патриархов. Арсений изложил взгляд свой на значение для Русской Церкви голоса 4 современных Патриархов по делам церковным. «Могут на Москве и 4-х Патриархов откинуть, якоже и Папу, если они неправославными будутъ… То, ведь, вам, грекам не мочно ничего делать без 4-х Патриархов своих, потому что в Цариграде был царь благочестивый един под солнцем, и он учинил 4-х Патриархов, де Папу в первых, и те Патриархи были в одном царствии под единым царем, и на Собор собирались Патриархи по его царскому изволению. А ныне вместо того царя на Москве Государь царь Благочестивый, во всей подсолнечной един царь благочестивый и царство христианское у нас Бог прославил, и государь царь устроил у себя вместо Папы Патриарха на царствующем граде Москве, а вместо ваших 4-х Патриархов – 4-х Митрополитов и ему мощно без 4-х Патриархов ваших править Закон Божий.» В заключение прений Арсений заявил грекам: «Что у вас де было доброго, то все в Москву перешло, – все ваше начало к нам перешло». Когда греки попросили Арсения точно определить, что именно от них перешло к русским, Арсений заявил: «Был у вас царь благочестивый, а теперь нет, и в то место воздвиг Господь Бог на Москве царя благочестивого. На II Вселенском Соборе постановлено иметь Константинопольскому Патриарху честь равную с Римским, но нет у вас как и чем величаться Патриарху, якоже и Римскому Бискупу; Константинопольские Патриархи теперь не могут проявить даже самых обыкновенных патриарших действий, устроить по городу крестный ход, на голове крест носить, на церквах иметь кресты, звонить в колокола, ездить на осляти, так что честью они не могут теперь сравняться не только с Римским, но невозможно им и против Епископа Московского «величаться». Поэтому у нас на Москве Патриарх вместо Константинопольского не токмо якож вторым по Римскому величаться, но якоже и первый Епископ Римский; – сиречь якоже древний Папа благочестивый, церковной утварью украшенный, занеже и клобук белый первого Папы Сильвестра на себе носит.., У вас было монастырей много и иноков без числа, а ныне токмо след знать – и церкви ваша многия басурманы завладели и починили на мечети, и христиане многие побасурманились. И мощей святых у вас было много, и вы их разносили по землям, и ныне у вас нет, а у нас стало много, да на нашей земли многих Бог прославил родников своих, мощи их нетленны лежат, и чудеса творят, и Риза Спасителя нашего Бога Христа у нас же…»

Эта же точка зрения господствует и в сказании о введении в России Патриаршества, составленном Патриархом Филаретом, где говорится о Восточных Патриархах: «Вся попрана бысть руками злочестивых турок, и якоже ничтоже от сих во благое зрится, но вся безчествуема и поношаема, Богу тако изволиша, в наказание наше дотолика, яко тамо сущим Патриархам и прочим святителем наречением святительства токмо именоватися, власти же едва на всяко лишенем; наша же страна, якоже зрите, благодатью Божией в многорасширение приходит, наипаче же благочестива наша вера, яже на основании Апостол и пророк утверждена, возрастает и множится; и сего ради хощу, аще Богу угодно будет и писания Божественная не прорекают, яко да в царствующем граде Москве устроится превысочайший престол Патриарший…» Это сказание показывает, что на Русь было перенесено из Византии не только царское достоинство, но и Патриаршее. По мнению русских, на Востоке Патриархи существуют только более по имени, нежели по действительной власти и чести, которыми владеют турки, так что настоящим действительным Патриархом в полном смысле этого слова, может быть назван только Московский, который и сделался Патриархом именно потому, что без него другого настоящего действительного Патриарха более бы не было. Эти воззрения русских на своего Патриарха, как на единственного действительного Патриарха, обладающего всей полнотой власти и чести патриаршей, и на Патриархов Восточных, как только на титулярных, и высказал Арсений Суханов, торжественно заявив об этом перед лицом Иерусалимского Патриарха и других Греческих Иерархов. В своем прении о вере с греками Суханов прямо и открыто заявлял и доказывал грекам, что Московский Патриарх единственный действительный Патриарх, ибо имеет под собой Митрополитов, Архиепископов, Епископов, а Александрийский, говорит Суханов, над кем будет Патриарх? Только всего у него две церкви во всей епархии, а не имеет под собой ни единого Митрополита и Архиепископа и Епископа – над кем же он будет Патриарх? Да и Константинопольский Патриарх, живя под игом неверных, не может пользоваться всей полнотой своей власти, не может во всей полноте и безпрепятственно исполнять все свои патриаршия обязанности.»

Уже в деле учреждения Патриаршества, – пишет Каптерев («Характер отношении России к православному Востоку», стр. 58): ясно обрисовывается характер отношений между Греческой и Русской Церковью. Эти отношения не искренни и не сердечны. Каждая из сторон имеет о себе самое высокое представление и пренебрежительно смотрит на другую, каждая желает господствовать, главенствовать, преобладать. Русские в своих притязаниях опираются на современное процветание своей Церкви и могущество своего Патриарха; греки на традиции, на свое историческое право, на соборные постановления. У тех и у других видную роль играет самолюбие и самомнение, которое у них выражает чрезмерную притязательность, желание возвысить себя на счет унижения другой; у других – враждебное отношение к сопернику, нежелание поступиться в пользу его чем бы то ни было из своего прежнего привилегированного и господствующего положения. Благодаря счастливо сложившимся обстоятельствам, русские успевают сделать из учреждения у себя Патриаршества уже совершившийся факт и, как таковой, предъявляют его Собору Восточных Иерархов, чтобы придать ему необходимую каноническую санкцию. Греки напротив смотрят на учреждение Московского Патриаршества, как на унижение Греческой Церкви, как на дело русской хитрости и насилия над их Патриархом, но вынуждены обстоятельствами помириться с совершившимся фактом, и, скрепя сердце, признать и торжественно утвердить его законность. Но признав законность учреждения на Руси Патриарха, они на двух Соборах назначают Московскому Патриарху последнее место в ряду других четырех Патриархов греков, несмотря на усиленные хлопоты, старания, подарки с целью поставить своего Патриарха по крайней мере выше Иерусалимского и Антиохийского. Официально русское правительство должно было примириться с назначением Московскому Патриарху последнего места, но в существе дела такое решение оно считало несправедливым, несогласным с истинным достоинством и честью Русской Церкви, даже обидным для нея и унизительным. Поэтому, несмотря на соборное определение, оно продолжало считать своего Патриарха не только высшим других, но единственным действительным Патриархом, обладающим всей полнотой власти и чести Патриарха, противоположно Патриархам Восточным, Патриархам более по имени, чем по действительным правам и чести. Глухой антагонизм, скрытая борьба между греками и русскими из за преобладания и главенства в православном мире невольно чувствуется во всем деле учреждения Московского Патриаршества.»

Разница между Арсением Сухановым и Никоном во взглядах на значение Патриаршества слишком ощутительна. 1) Для Никона каноническое положение Патриарха определяется соборными правилами, а для Арсения Суханова только высотой благочестия, субъективно им определяемой, 2) для Никона органом, определяющим это положение, является только церковная власть, а для Арсения Суханова – царь, 3) для Арсения Суханова Московский Патриарх есть единственный действительный Патриарх, ибо имеет под собой Митрополитов, Епископов, а для Никона это первенство Московского Патриарха в лучшем случае – desiderata, которыя надо еще заслужить перед вселенской соборной властью, 4) с одной стороны национальное самомнение, разрушающее вселенскость Церкви поставлением своего царя на положение этого вселенского судьи, а с другой – смирение перед универсальностью Церкви, не замыкающейся в Церковь национальную. Нельзя впрочем забывать и того, что Арсений Суханов мог выступать, как свободный литератор, а Патриарх Никон был ответственный деятель; поэтому для него каноны и соборные правила ставили преграду, которой первый не имел в такой степени. Арсений Суханов явился выразителем того недовольства в русском обществе, которое возникло еще во время споров с Греческой Церковью об иерархической степени Московского Патриарха, непосредственно вслед за учреждением Патриаршества, и в основании своем имело то презрительное отношение, недоверие к грекам, которое развилось на Руси особенно с половины XV века после того, как Греческий Патриарх и Греческий император приняли в политических видах на Флорентийском Соборе в 1439 году унию с Западной Церковью. Политическая гибель Византии и нравственные качества духовных греческих лиц, наезжавших в Россию за милостыней в XVI и XVII веках, а также необыкновенная продажность при поставлении Митрополитов в Константинополе – в конец дискредитировали и религиозный, и политический, и нравственный авторитет греков в глазах русских. На место этого церковного авторитета постепенно явилось преклонение перед достижениями Руси, где теперь – единственный православный царь, где будто бы находится и высшее церковное достижение и критерий правды и истины в делах самой веры. Ради питания этой мысли появилось сказание о белом клобуке и выдвигалось сказание о пребывании в Киеве Апостола Андрея Первозванного. И непосредственное апостольское происхождение русского христианства и законность преемства белого головного украшения на первосвятителе, якобы переданного самим Римским Папой в знак передачи первенства в Церкви, призваны были питать русскую мысль и усыплять ее в сознании достигнутого. Иначе смотрел на это Никон. Нигде он не приводит этих сказаний, критическим умом он исследует, что доброго есть на востоке, и учится там у Константинопольского Патриарха пониманию обрядов, в Афонских монастырях берет древния богослужебные книги для проверки своих, а в Иерусалиме – заказывает модель с знаменитого храма при Гробе Господнем, чтобы построить такой и в своем Воскресенском монастыре. Никон не любуется достигнутым, не преклоняется перед ним, не канонизирует порядков только за то, что они русские, как делает Аввакум и его сподвижники, а учится и переделывает. Если он ошибается, он сознается в своих ошибках и сам говорит о том, что он непрерывно учится. Он учится у Иерусалимского Патриарха Паисия, когда тот в 1649 г. приезжает в Москву и указывает на различие обрядов у русских и греков, учится у Антиохийского Патриарха Макария, которого, по словам Павла Алеппского просить указывать во время Богослужения все недостатки в его богослужении и сообщать ему о греческих богослужениях обычаях, когда тот пребывал в Москве почти целых два года (1654 по май 1656), сам работает в патриаршем архиве и находит грамоту об учреждении Патриаршества в России и, прочитав в ней завет о единении с Греческой Церковью, получает в этом новый импульс и обоснование церковных обрядов и реформ. Там в греческих богослужебных книгах он ищет образца (таков был официальный мотив реформ) для реформы русских богослужебных книг, как в святоотеческих учениях он искал реформы церковно-государственных отношений, тоже утративших свой нормальный с церковной точки зрения вид, начиная с половины XV века под влиянием исторических событий (Флорентийской Унии и падения Византии), как утратили свое согласие с греческими книгами русские богослужебные книги. Высшим критерием для реформы ему служили всегда не факты действительности, не установившияся события, а каноны Церкви. Если он и не поместил 7 пункт цитированной Эпанагоги в свое «Раззорение», где говорилось о хранении древних канонов и устанавлялся основной принцип православного церковного права-верности преданию и канонам древней Церкви, то это делалось только потому, что он знал Эпанагогу в редакции Матвея Властыря. Этот пункт гласил: «Древнейшие каноны сохраняют свою силу и при позднейших точно также, как и прежния Деяния и распоряжения распространяются и на позднейшия и удерживают свою силу при подобных, само собой разумеется, лицах и предметах.» В этом же смысле Никон проверял каноническую ценность каждого церковно-юридического Института, шло ли дело о правах царя в церковных делах или о границах этого права, или о правах Церкви на самостоятельное управление, или о принципе церковного устройства, или о правах священника на исповедь прихожан. Это был принцип обратный тому, который усвоили себе представители раскольнической партии, исходившей из канонизации русских церковных порядков и обычаев, как они сложились к половине XVII века. Как в деле церковных обрядов и книг, они канонизировали состояние русских обрядов и книг, как оно составилось в половине XVII века, так в области церковно-государственных отношений они канонизировали порядок отношений, составившийся с половины XV и в XVI веке, когда государство взяло верх над Церковью, когда все высшие церковные чины оказались подданными великого князя и царя и, будучи ставлены уже не в Царьграде, а в Москве, попали в зависимость от государственной власти. Этот перевес государова был следствием выдающейся роли представителей государственной власти в охране отечественного Православия и нашел литературное выражение в трудах Иосифа Волоколамского, применившего начала библейского теократизма на русской почве, Митрополита Даниила и Митрополита Макария, усвоявшего ведению царской власти всю полноту проявления человеческой жизни: дела Божеские и человеческие. Задачи государственной власти слились с задачами Церкви, государственная власть, по словам Грозного, имела главной задачей воспитание подданных. Государство стремилось поглотить и то, что принадлежало Церкви. Это было нарушением симфонии и захватом государственной властью церковной компетенции. Усваивая себе в ту эпоху церковные задачи, как их понимала Церковь, государство, однако, уже возносилось над ней. Ведь, если первыя поставления Митрополитов совершены были над избранниками Собора, подсказанными великим князем, но Митрополит Зосима и поставлен и избран был великим князем, Митрополит Варлаам (1511 г.), Даниил (1522 г.) и Митрополит Филипп (1566 г.) даже просто были назначены великим князем без всякого избрания Архиереями. Такое положение принципиально было недопустимо с канонической точки зрения, хотя фактически могло не ощущаться болезненно, пока носители государственной власти определяли свое отношение к Церкви по существу дела в духе церковном. Однако, уже после суда над Никоном два русских Архиерея спохватились, что принципиальное допущение верховенства государства над Церковью опасно, если будущий русский государь будет настроен не церковно, и поняли, что дело, предпринятое Никоном в ограждение от захвата государством церковной компетенции, имеет коренное значение для судьбы Русской Церкви. Никон понял это раньше их, еще до вступления на кафедру Патриарха. Никон научился этому не у современных ему греков, а у Святых Отцов Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина и Феодора Студита. Современные ему греки из своекорыстных расчетов напротив поддерживали идею верховенства царя в церковных делах ради своих выгод, подделываясь под взгляды русской государственной власти.

В нашу задачу не входит изучение церковно-обрядовой реформы Никона, но смысл её необходимо нам понимать для выяснения с одной стороны изменения взгляда Никона на отношение к греческому элементу вообще, а с другой стороны для оценки силы его волевого и умственного подвига в его деятельности. Дело в том, что ко времени Никона образовалось между нашими предками и греками различие в обрядах и обычаях церковных, а также и в книгах. «Различия эти, говорит проф. Голубинский («К нашей полемике со старообрядцами» Б. В. 1892), не представляли ничего существенного и важного, что бы касалось веры или составляло нарушение положительных установлений Вселенской Церкви (За одним исключением, прибавка в 8 главе Символа Веры, которая представляла не прибавку в собственном смысле, а соединение в одно место двух разных переводов одного слова kÚrioj). Существование разностей в обрядах и Богослужении у частных Поместных Церквей допускалось в соответствии с преданием, выраженным Святым Папой Григорием Двоесловом в словах: «in una fide nihil officit Ecclesiae consuetudo diversa» (при единстве веры Церкви не вредит различный обычай). Константинопольский Патриарх Паисий писал Никону: «Ако случится и некоей Церкви разнствовати от другия в неких чинах не нужных и существенных веры, но малых, яко же есть время литургии (о чем спрашивал Никон) и подобных, сие ни единое разлучение творит, токмо егда сохранится такожде вера непреложно, ибо не взят Церковь наша изначала образ сей последования, еже держит ныне, но по малу» и затем, указав на разности богослужения в древнее время и на производившияся разделения, заключает: «не подобает убо ниже непщевати яко развращается вера наша Православная, аще един творит последование свое мало различное от другого в вещех, еже не суть существительные сиречь составы веры, токмо да согласят в нужных и свойственных с соборной Церковью.» Но в России укоренился твердо другой взгляд на обряд, приравнивавший его по значению к догмату, с допущением лишь одной формы выражения, поэтому разность с греками возбуждала вопрос, которая сторона православная. При правильном взгляде на обряд исправление не было безусловно необходимым. Рознь с греками в обряде в действительности не мешала быть обеим сторонам православными, но при Московском взгляде на обряд, изменение обряда было ересью, удаление которой было обязанностью Архипастыря. Рознь эта произошла оттого, что, с введением книгопечатания, у греков было введено одно единообразие в книгах, которого до этого не было при рукописном способе записей обрядов и служб, а у нас другое. Получилось это оттого, что у нас составилось по невежеству ошибочное мнение в XV веке об отступлении современных греков от Православия древних греков, и потому о ненужности следовать за ними, несмотря на то, что на Руси было всегдашнее желание быть в согласии с греками, не только относительно веры, но и относительно обрядов и Богослужения. Пожелание это не оспаривалось и старообрядцами, только они считали истинно православными одних древних греков, а позднейших считали отступниками. Заподозрив Православие греков не на основании каких либо данных действительности, а чисто априорно, предки наши перестали считаться с новыми греческими книгами и обычаями. На Стоглавом Соборе греков не считали обязательным примером, их совершенно игнорировали. Максим Грек вызвал на себя опалу за то именно, что он открыл важные погрешности против греческих книг и через то как бы посягал на веру русских, что они – хранители неповрежденной чистоты Православия древних греков. Когда у нас введено было книгопечатание, то справщики (они же и редакторы) встретили затруднения в приготовлении подлинников для печати, ибо в рукописях было разнообразие. Они, однако, не обратились к печатным греческим книгам, ибо не верили греческим новым книгам. Переписывая книги с одних списков, они дополняли и поправляли копии свои по другим спискам; они не привносили от себя, а брали из тех же греческих книг по своему усмотрению, и при этой выборке получалось разрознение с греческими печатными книгами, ибо с последними вовсе не считались. Таким образом различие в обрядах являлось вследствие нашего нежелания следовать за изменениями греков, якобы потому, что они уже не православны. Последнее мнение имело причиной наше собственное невежество относительно Православия греков. Русские ссылались на Флорентийскую Унию, которая однако не была принята греческим народом, ссылались на власть султана, который, как мусульманин, не мог иметь никакого влияния на вероучение греков. Никон приступил к реформе потому, что изменил свой взгляд на позднейших греков. Он стал проводить наши обряды в соответствии с ними, когда убедился, что Православие у них не нарушено.» Профессор Голубинский говорит, что предисловие к Служебнику 1655 г., где говорится об исправлении книг по древним рукописям греческим и славянским нельзя понимать буквально, а в особом смысле, именно, что рукописи эти свидетельствуют, что древность осталась в печатных греческих книгах, а у нас погрешительные новшества. Он доказывает это и дальнейшим пояснением Предисловия к Служебнику, что исправление сделано через избрание истинного от греческих и славянских рукописей. Собор 1666 года определенно говорит, что это исправление было по печатным греческим книгам. Исправление же по рукописям было абсолютно невозможно. По замечанию Белокурова, справщики при Никоне и не могли исправлять по древним рукописям, ибо из 498 рукописей, привезенных Арсением Сухановым только 7 (3 Евхологии, 3 устава и 1 часослов) были Богослужебного содержания (делопроизводство о Сильвестре Медведеве. «Хр. Чтение», 1885, № 11–12). Все разнообразие обычаев, бывшее до книгопечатания у греков, перешло из греческих книг в славянские; древния рукописи не были согласны между собой, трудно было найти две одинаковыя; причина Никоновской реформы в том, что была признана ошибочность мнения об отступничестве греков от Православия. В этой перемене отношения Никона, разделявшего сначала общерусское отношение к грекам, выработанное с XV века, проявилась огромная критическая способность и сила ума для признания основательности доводов и смелость, не смущающаяся перед необходимостью бороться с общим предубеждением. Переубедил Никона и пример Петра Могилы, совершившего исправление в Малороссии по греческим книгам, – также Патриарх Паисий Иерусалимский, приезжавший в Москву (27. 1. 1649 – 10. VI. 1649); в особенности большое значение в перемене воззрений на греков сыграл Епифаний Славинецкий, который приехал в Москву 12 июля 1649 года. Думать, что греки заражены латинством, было странно, когда Константинопольские ученые в своей борьбе с Унией ссылались на чистоту Греческого Православия. Однако, идти против мнения, установившегося в течение 2 веков, было актом мужества. Никон не один убедился в ошибочности прежнего русского мнения о поврежденности Греческого Православия: с ним вместе и царь, и царский духовник Стефан Вонифатьев, тот самый Вонифатьев, который собрал вокруг себя круг ревнителей благочестия еще при предшественнике Никона, Патриархе Иосифе, стремившихся к порядку в службе, к введению единогласия, к улучшению нравов духовенства; стремились они к этому наперекор Патриарху Иосифу, вступили с ним, опираясь на царя, из за этого во вражду, так что Патриарх Иосиф думал, что его хотят сменить и собирался сам уйти. Среди членов этого кружка был и Никон и разделял их грекофобские мнения в отношении Православия. Стремление к церковнообрядовой реформе явилось, однако, прежде всего не у Никона, а у царя и Вонифатьева; проф. Голубинский подчеркивает то обстоятельство, что Епифаний Славинецкий, наиболее содействовавший перемене о греках и утвердивший это мнение, приехал в Москву 12 июля 1649 г., когда Никон был в Новгороде и в Москву приехал не раньше зимы 1649–1650 года. Первый, окончательно расположенный в пользу греков был Стефан Вонифатьев. А Вонифатьев, о перемене взглядов которого в пользу греков члены кружка не знали, был кандидатом их в патриархи, но тот решительно отказался и выдвинул Никона. Никон вступил на Патриаршество уже с измененным взглядом на греков и именно, может быть в виду этого, и был выдвинут Вонифатьевым. Епифаний доказал, что новшества у нас, а не у греков, но говорить об этом явно не допускало Московское самолюбие, и в Предисловии к Служебнику дело представлено так, будто Никон сам увидел в деяниях Собора 1593 г. указания на необходимость согласования с обрядами и чинами Греческой Церкви. Во всяком случае, хотя инициатива реформы исходила не от Никона, он взялся ее проводить; это стоило ему разрыва с членами кружка, его выдвинувшего, но оставшегося при прежнем мнении о греках. Это положение еще осложнило реформу Никона, ибо члены кружка – протоиереи были люди влиятельные, и к идейному разногласию теперь прибавились личные обиды, вызванные тем, что Никон перестал с ними считаться и советываться. Это идейное разногласие, происшедшее от различия во взглядах на современных греков, не сразу перешло в открытый раскол, т. е. в формальное отделение от Церкви целого общества, но сразу ухудшило отношения к Никону среди членов кружка, ставших его открытыми врагами. Это обстоятельство особенно оттеняет силу воли Никона, делавшего дело чрезвычайного значения при московских взглядах на церковный обряд. Подобно этой церковнообрядовой реформе, первая инициатива которой исходила не от Никона, и которая его не занимала с 1657 г. настолько, что он, может быть, изменил и самый взгляд на обряд и допустил различия форм обряда в самом Успенском соборе, лишь бы выражаемая ими мысль была православна (разрыв с Нероновым и разрешение служить по обоим служебникам) – Никон подверг критике сложившияся церковно-государственные отношения в свете святоотеческого учения и, кто знает, не сумел ли бы он провести и этой реформы, если бы не лишился поддержки царя, повернувшегося в сторону боярской партии, враждебной Никону. Если бы царь понял, что Никон, как Патриарх, был лучшей его поддержкой против бояр, то вместе с сим он явил бы силу Грозного царя, озаренную первосвятительской благодатью при сочетании необычайной силы воли с критическим умом, лишенным предразсудков, и патриотизма, не языческого, а просвещенного Церковью.

Никон не вступил в коллизию с греками из за места Московского Патриарха среди других Патриархов и не противодействовал греческой традиции разсматривать Московского Патриарха на последнем месте среди Патриархов. Эта традиция греческая установилась еще со времен введения Патриаршества на Руси, когда по этому делу был большой спор между греками и русским правительствами. Русское правительство в переговорах с Восточными Патриархами добивалось третьего места, но Собор в Константинополе в 1593 г., руководимый Александрийским Патриархом Мелетием Пигасом, не охотно утвердил даже самое установление в России Патриаршества и категорически отказался признать третье место за Московским Патриархом в ряду других Патриархов. Основная мысль, положенная русскими в дело установления Патриаршества, не нашла себе полного осуществления при его введении. Московское правительство хотело возвышением сана русского Первосвятителя украсить и возвысить русское царство и придать ему значение древнего грекоримского христианского царства. Для полноты учреждения царства необходим был при царе и Патриарх. Русскому первосвятителю недоставало титула, равняющего его с другими первосвятителями Восточных Церквей, тогда как по реальному значению в церковном управлении он уже успел развить свою власть: выбор Епископов зависел от него, его голос имел преимущественное значение на Московских Соборах, и он считался Главой Русской Церкви. С введением Патриаршества предполагалось также дать твердый оплот в русском царстве для поддержки Православия на Востоке: сюда в Россию обращались за милостыней Восточные Первосвятители, сюда же обращались они с мольбой об освобождении своих Церквей от рук неверных. Несоответствие титула реальному значению русского Первосвятителя в своей Церкви и среди представителей Восточных Церквей, носивших высший титул, но имевших меньшее значение в жизни Церкви – было достаточным и церковным основанием для возвышения Московского Первосвятителя в сане, если даже не останавливаться на том соображении, что этот Первосвятитель должен был восполнить полноту русского царства, единственного православного царства во Вселенной. Но греки относились ревниво к положению своего Первосвятителя, и это сказалось с самого начала введения Патриаршества, когда сопровождавший Константинопольского Патриарха Иеремию в Москву в 1589 году Монемвасийский Митрополит Иерофей (Шпаков. Учреждение Патриаршества в России, стр. 288–290) всячески его отговаривал от этого дела; сказалось это и в протесте Мелетия Пигаса против единоличного устройства этого дела и в нежелании дать Патриарху третье место; сказалось это и в готовности Патриархов осудить Никона без настоящего изучения его дела по указанию Паисия Лигарида, заведомо известного им по своей преступности и лживости, ибо они осуждали в его лице действительную силу, могущую возвысить Русскую Церковь. Патриархи, осудившие Никона в своем письме к Константинопольскому Патриарху, докладывая об его деле, высказывали откровенно надежды на получение прежней свободы с унижением Московского Патриарха и на получение богатой милостыни от Московского правительства за совершение угодного ему дела.

Приставленный к восточным двум Патриархам, приехавшим в Москву в ноябре 1666 г., Митрополит Паисий Лигарид знал, чем возбудить в них ненависть к Никону, и в своей записке, составленной им для освещения этого дела, писал совершенно лживо: «Он (Никон) дерзнул поставить свой трон выше других, стал поражать благодетелей своих и терзать, подобно ехидне, родную мать свою – Церковь. Но Тот, Кто смиряет надменных, развеял, как паутину, его замысл именоваться Патриархом и Папой (?), нарушая должное почтение к истинному Папе и Патриарху Александрийскому, которому принадлежит это титло искони и поныне канонически… И Иерусалимского Патриарха оскорбил он, наименовав себя Патриархом Нового Иерусалима, ибо он безстыдно и невежественно назвал Новую обитель свою Новым Иерусалимом, забывая, что Софроний разделяет Иерусалим на древний христоубийственный и Новый – пораждающий благочестие. Никон хотел подчинить себе и Антиохийский престол (?), где впервые послышалось название христиан, старался обманчивой подписью (?) быть третьепрестольным. Он обидел Вселенский трон захватом престола Киевского сего первопрестольного града, желая, чтобы его поминали так: Божией милостью Никон, Архиепископ Московский и вся Великие и Малыя России Патриарх. Он придумал, что, так как Александрия вследствие обстоятельств опустела и не служит более жилищем Патриарху, и Антиохия тоже распалась, то Патриархи Александрийский и Антиохийский незаконно именуются Патриархами. Таким образом, он по иудейски прикрепил власть к месту, но благодать Святого Духа не ограничивается местом, но всюду свободно расширяется.» Все это – такой вздор, который и не фигурировал даже среди обвинений, представленных самому Никону на суде и очевидно был предназначен представить Никона Патриархам, как их личного врага, для возбуждения их против него: все это делалось Паисием, который по просьбе самих Патриархов был представлен Патриархам для осведомления о Никоновском деле, тайно наедине; и Лигаридом самим это описано в 12 главе 2-ой части его сочинения, напечатанного полностью Пальмером в III, 158.

Мы видели в «Раззорении» действительное суждение Никона о степени Московского Патриарха, и, сколько бы он ни делал для возвышения её своими трудами, он никогда не сходил со строго канонической точки зрения, что это дело подлежит решению Вселенской церковной власти всех Патриархов Востока, а потому не может быть перерешено властью царя, как то мечтал Арсений Суханов в своем гипертрофированном понимании царской власти, унаследованном от XVI века, когда совокупность исторических обстоятельств оживила и перенесла на Русь Византийское цезарепапистское представление о царской власти, стоящей над Церковью, представлении особенно сильном не в Византии золотого века Вселенских Соборов, а в Византии эпохи упадка и империи, и святоотеческой мысли. Здесь, в вопросе о степени Московского Патриарха, Никон стал на той же точке зрения независимого от светской власти общецерковного законодательства, которая красной нитью проходит через все его суждения.

Никон восприял мысль о Москве – III Риме, понимая это, как задание для осуществления, а не как уже нечто исполненное. И он пометил в Кормчей известие об учреждении Патриаршества в России, составленное при Патриархе Филарете, где мысль о III Риме выражена совершенно явственно в устах Константинопольского Патриарха Иеремии, говорящего царю Феодору Иоанновичу: «По истине в тебе, благочестивый царь, пребывает Дух Святый и от Бога такая мысль будет приведена в дело… Ибо древний Рим пал Аполлинариевой ересью, а II Рим, Константинополь, находится в обладании внуков Агарянских, безбожных турок; твое же великое Российское царство, III Рим, превзошло всех благочестием, и все благочестивыя царства собрались в твое единое, и ты один под небесами именуешься христианским царем во всей Вселенной у всех христиан и по Божественному Промыслу, по милости Пречистыя Богородицы и по молитвам новых чудотворцев Российского царства, Алексия и Ионы, и по твоему царскому прошению у Бога, твоим царским советом сие превеликое дело исполнится.

Профессор Николаевский говорит, что в тех случаях, когда приходилось касаться истории учреждения Патриаршества в России, определения его прав Восточными Патриархами, русские всегда стремились обставить это определение такими объяснениями, которыя должны были примирить его с решимостью Московского правительства удержать III степень для Русского Патриарха и не умалить его перец Патриархами Востока. Именно он указывает на 1) Патриарха Иова, который в своем житии царя Феодора Иоанновича говорит, что Иеремия нарек его IV Патриархом в церковной Иерархии, но при этом косвенно дается понять, что четвертая степень, за отпадением Римского Папы, есть собственно третья степень, 2) в летописях Патриаршество русское прямо выставляется, как замена Папы древнего Рима, 3) в историческом известии об учреждении Патриаршества в России, хотя и говорится о предоставлении Московскому Патриарху места после Иерусалимского, однако прибавляется, что сие сделано «не Российского ради патриаршего престолоумаления яко новопоставлену, но почесть воздающе Иерусалимскому Патриарху ради страстей Христовых.»

Особенно распространено было в хрониках XVII века такое толкование места русского Патриарха в общей пятерице патриарших прав: «Восточные Патриархи грамотами своими укрепиша и вси согласно утвердиша, да будет Московский Патриарх вместо Ветхоримского пятый Патриарх и да имеет достоинство и честь с прочими православными Патриархи на вся веки. Се же по смотрению Божию бысть, да по Христе Главе Церкви изображается аки пять чувства содержимыя наипаче во главе пять Патриархов, им же проображает древнейшего языка греческое слово, знаменующее главу «kapai» внемже К сказует Константинопольского, А – Александрийского, Р – Российского, вместо Римского, А – Антиохийского и I – Иерусалимского» (Из статьи проф. Николаевского об иерархической степени Московского Патриарха»). Мы видели, что к тому же циклу относится и освященное авторитетом Никона, через помещение им в Кормчую, известие об утверждении Патриаршества в России, где проповедуется мысль о Москве – III Риме. Мы видели, однако, что Никон в своем «Раззорении» ставит Московского Патриарха на 5 место и возстает против идеи заместительства древнего Рима. Это кажущееся противоречие мы готовы примирить именно тем, что Никон разумел под III Римом задание, поставленное Москве, быть хранительницей и средоточием истинного Православия, а не Православия, преломленного исторической средой и условиями XVI века, где русский обряд церковный занял равное место с догматом веры с утратой того различия между вещами главными и второстепенными, о которых напоминал

Никону Патриарх Константинопольский Паисий в своей грамоте 1655 года. Как высшую инстанцию законодательной власти в Церкви Никон знает Вселенский Собор, затем Поместный Собор, а для суда над Патриархом суд всех Патриархов. Все эти органы выше каждого отдельного Патриарха, и потому говорить о стремлении Никона к созданию какой то единоличной теократии, в которой единолично Патриарх будто бы должен быть верховной властью и стоять выше царя, уже по тому одному неуместно, что Патриарх нигде у него не мыслится стоящим над Собором, напротив, сам имеет над собой разные виды органов высшей церковной власти. Мы не говорим уже о том, что Никон, ограждая самостоятельность церковной власти в церковных делах, никогда не ставит ее над властью светской в делах мирских.

В порядке изложения взглядов Никона на отношение Московского Патриарха к другим Патриархам, остается сказать несколько слов об отношении Никона к папской власти. Казалось бы, излишне об этом и говорить. Никон в 1653 году присоединил к Кормчей статью «О Римском отпадении». Эта статья свидетельствовала о выходе Римского Папы из состава пятерицы Патриархов и оставляла место для Московского Патриарха в этой пятерице. Никон в 1656 году разбивал иконы латинского письма, предупреждал в 1663 году царя о том, что Лигарид католик, в 1666 году считал всю Русскую Церковь прираженной к католичеству за молитвенное общение и принятие рукоположений от Лигарида-католика. Но около его имени, по недоразумению, сложилась молва о будто бы внесении им идей папизма в строй Русской Церкви. Что же могло послужить поводом для этого? И что говорит об этом сам Никон? Когда 28 июля 1663 года у Никона в Воскресенском монастыре были Паисий Лигарид и князь Одоевский по делу о доносе, будто Никон проклял на молебне самого царя, то Лигарид во время допроса сказал Никону: «Ты мне присылал выдержки из канонов (речь идет о 3, 4, 5 правилах Сардикского Собора, дающих право Римскому Епископу пересматривать решения других Епископов. Эти правила касаются отношений Епископов к Папе Римскому, как Патриарху Запада), а в них есть упоминание о папской юрисдикции. Такое упоминание есть в канонах потому, что Папы были тогда православные, а после они отпали. И ты не прибавил, что в последствии их юрисдикция перешла к Вселенским Патриархам?» – «Что же, сказал Никон, я папину суду не принадлежу, но почему Папу не почитать за то, что у него доброго? Там мощи Свв. Апостолов Петра и Павла, и он служит у их гробниц». – «Но ты знаешь, что мы проклинаем Папу на Соборах?», возразил Паисий. «Знаю, сказал Никон, что Папа сделал много худого, а какая правда, что на меня клеветнические письма принимают, а моего оправдания не слушают (Гиббенет II гл. XIV). Самое большее, Никон мог высказывать в этих словах простое желание обратиться к Собору высшему, чем простой поместный, видя неправедное на себя гонение, и в основание своего права приводил 3–5 прав. Сардикского Собора, имея в виду не самого Римского Папу, а лишь свое право на обращение к высшему суду. Лигарид в своем сочинении (Р. III, 70, 71) вступает в полемику с Никоном, как будто тот действительно признавал верховенство Папы и предполагал аппелировать к Папе. Он поучает Никона, что тот должен исследовать деяния Карфаг. Собора, в течение 12 лет выяснявших этот вопрос в сношениях с Римским Папой Целестином, и указывает, что Собор Сардикский был поместный, что привилегии исследовать решения других должно отнести mutatis mutandis к Патриарху Константинопольскому, что наконец Сардикский Собор, будучи поместным только, нарушил правило первого Собора Вселенского, который каждому диэцезу предоставляет заботиться о ненарушении своих прав и свободы. Он далее указывает, что напрасно Никон выставляет везде Папскую Церковь, когда русские крещены от Византийских Патриархов, что сам Рим почтен не ради Апостолов Петра и Павла, а ради столичного своего положения, иначе надобно еще больше почитать Ефес ради любимого ученика Иисуса Христа Иоанна и самый Иерусалим, откуда, как из корня своего, вышел Епископат.» Однако, вся тирада Лигарида расчитана, как и все его сочинение (оно составлено непосредственно после низвержения Никона из сана) не на безпристрастное изложение хода дел, а чтобы утвердить Московское правительство и прежде всего царя Алексея в сознании своей правоты, которого царь Алексей не имел до гроба. Насколько нелепо приписывать было Никону тенденцию обращения к Папе, видно из того, что не только таких обвинений ему не предъявляли на суде, но даже сам то Никон судился между прочим за то, что на суде обвинял и царя и всю русскую Церковь приразившейся к латинству за принятие в свою среду католика Паисия Лигарида. Palmer пишет по поводу этого обвинения в католицизме Никона Лигаридом (I, стр. 21): «Paisius of Gaza had already in 1663 spread a report that Nicon had appealed to the Pope, Nicon having really said ironically that so far as Paisius was concerned, one might appeal to his old master the Pope who could tell something about his antecedents»¹³⁶.

Также бояре внушали царю, когда Никон был Патриархом, что ему ничего не остается, как или низвергнуть Никона, или уступить ему Москву, как уступил Константин Великий Рим Папе Сильвестру. Бояре использовали тот факт, что Никон поместил «Дарение Константина Великого» в Кормчую (которое в глазах Никона являлось нравственным примером для царя для определения отношений его к Церкви), как средство убедить царя, что Никон хочет захватить царскую власть в государстве, подобно тому, как на Западе Папа присвоил себе светскую власть. Нелепыя сведения о католичестве или о папизме Никона опровергаются не только его сочинениями, но и всей его деятельностью. Пальмер говорит, что «это равносильно утверждению, что Сократ не грек, а еврей.» Не надо забывать, что в католическом учении Папа не является только первым Патриархом, а единственным преемником князя апостольского и его особых полномочий, в силу чего он является самым основанием Церкви, как говорит Phillips («Du droit ecclésiastique» II, 225) «Ce n'est ÍEglise qui confére l'infallibilité au Pape; c'est elle qui la reçoit de lui, car l'Eglise repose sur le Pape comme sur son fondement et non le Pape sur l'Eglise».¹³⁷

Вот, основная грань между Православием и Католичеством, но к ней даже не приближался Никон. Однако, ложная версия о симпатиях Никона к Католицизму имела некоторый успех при жизни Никона. Так польские посланники в 1667 году писали в своем докладе правительству своему, что Патриархи приезжали в Москву для суда над Никоном, и что они осудили его за благоприятное отношение к Римской Церкви. Иезуиты также распространяли известие, что он примирился с Римской Церковью и умер католиком. Слух этот поддерживался еще существовавшим проектом Симеона Полоцкого при царе Феодоре извлечь Никона из ссылки на далеком севере и поставить его Папой над 4 русскими Патриархами. Все это, по проекту Полоцкого, должен был сделать царь Феодор, у которого он был воспитателем, но Никон ничего об этом проекте не знал и, когда жил в Кирилловском монастыре, то не имел ни чернила, ни бумаги, ни общения с внешним миром, как показано в исследовании профессора Николаевского, специально исследовавшего жизнь Никона в заключении в Ферапонтовом и Кирилловском монастырях с 1666 года до 1681 года. Этот проект обусловливался враждой Полоцкого к Патриарху Иоакиму. Никон совершенно непричастен к этим приписываниям ему католических идей, и его иронические слова Лигариду всего меньше дают основания приписывать их ему. Самая ссылка на 4 Сардикское правило не означает приемлемости суда Папы; по отпадении Папы его применяли для мотивировки юрисдикции следующего за ним по рангу Патриарха, т. е. Константинопольского. Таковая ссылка на 3, 4, 5 Сардикские правила, дозволявшая Епископам аппелировать на местный Собор Папе, была в выписке Никона, посланной им Лигариду 22 июля 1663 года, когда тот приезжал на следствие; Никону Лигарид ставил упрек, что он в выписе не написал, что после отпадения Папы суд перешел к Константинопольскому Патриарху. Митрополит Макарий разсказывает со слов Лигаридовой «Истории Собора», что об этом было обсуждение на Соборе с царем, что Лигарид докладывал о том, что русские приняли христианство из Византии, «и для всех стало очевидным, что Никон не может обращаться к суду Папы.» Лигарид вообще говорил об этом инциденте так, как будто русские не знали о своем крещении от греков, а Никон действительно хотел обращаться к суду Папы. Но Гюббенет правильно замечает, что «если бы это было так, то не было бы оставлено без внимания на суде; соборная Дума собирала сведения о всех винах Никона, и в таком случае решимость его идти под суд Папы была бы поставлена виной, но этого нигде в документах не видно, да и вообще не вероятно, чтобы Никон изменил своему благочестию, отдаваясь на суд Папы.» Гюббенет говорит: почему сказал Никон «отдаюсь на суд Папы» не знаем, этого документа нет. Возможно, что он указывал, что будет аппелировать к Константинопольскому Патриарху, относя правила Сардикского Собора, говорящия о Папе, к нему. Между тем этот слух, пущенный Лигаридом, о приверженности Никона к Папе в католической среде, с которой Лигарид имел общение в Москве, и запечатленный Лигаридом в своем собственном сочинении, положил начало тому искаженному понятию о Никоне, которое перешло в русскую науку. Сочинение Лигарида было одним из первоначальных источников, исходившим от современника и участника дела Никона. Но сначала не была исследована нравственная физиономия составителя этого сочинения, о котором Пальмер, после исследования дела по другим источникам, предупреждает, что ему решительно ни в чем верить нельзя, ни о словах, ни о фактах, не проверив этого из других источников (III, 172 прим. 27). А проверка эта заставила Пальмера испещрить все сочинение Лигарида, переведенное им с греческого языка на английский, заметками о разных фактических несообразностях. Укажем для характеристики сочинения Лигарида, что там умолчано о подложности его полномочий, что все речи, влагаемыя им в уста царя и бояр, испещрены ссылками на греческих и римских классиков, с которыми ни царь, ни бояре не были знакомы, там умолчано и о всех тех мерах, которыя Московское правительство принимало для достижения нужного ему исхода дела Никона. Лигарид ничего не пишет об арестах свидетелей, благоприятствовавших Никону, о способах освещения дела перед приехавшими Патриархами, о пресечении им возможности в пути от Астрахани до Москвы иметь встречи с кем либо из лиц, не имеющих полномочий от правительства, ничего не писал Лигарид о мнении Иерусалимского Патриарха Нектария в пользу Никона, ничего не писал и о всей той искусственности, с которой было обставлено получение ответов Патриархов на вопросы Московского правительства по его же наущению и под его руководством, как будто все дело имело свое естественное течение без вторжения злой воли, преднамеренности и явной тенденциозности. Сочинение это интересно, как панегирик цезарепапизму, основанный не только на исторических фактах злоупотреблений Византийских императоров, но и на учении языческих римских и греческих писателей, и тем ясно вскрывающий и оголяющий истинный источник этого учения. Однако, католическое освещение, приданное облику Никона, перешло в потомство, и отпрыском его является и то общее суждение, которое высказал С. М. Соловьев в XI т. Истории России: «Ничего так не сердило Никона, как утверждение Стрешнева, что царь поручил ему надзор над церковными делами и дал ему много привилегий. В ответ на это он высказал свой взгляд на отношение царской и патриаршей власти, взгляд, который не соответствует традициям Восточной Церкви, как оне утвердились в русской истории.» В это суждение надо внести поправку, что взгляд Никона не соответствует не традициям Восточной Церкви, а тем отступлениям, которыя ввел в святоотеческое церковное учение о соотношении властей цезарепапизм, проявлявший себя время от времени в Византийской Церкви и проявившийся себя и в Русской Церкви от половины XV века до половины XVII. Никон не принимал утверждения Страшнева, ибо источник церковного закона он не мог видеть в царской власти, а видел его в благодати Святого Духа, сказывающегося на церковных Соборах, как тому учила Церковь в лице своих Соборов и Святых Отцов. Упрек в папизме, в смысле ли одобрения папизма на Западе, или в смысле насаждения его в России, не может относиться к Никону.

Папизм в католичестве явление сложное и включает в себе целый ряд элементов. Сюда входит и учение верховенства Папы над Собором, как оно установлено на Ватиканском Соборе, вопреки определению Констанцкого Собора XV века, и учение о косвенной власти Папы в мирских делах, как оно утверждено в Силлабусе (§ 24) под угрозой анафемы (Среди заблуждений Силлабус в § 24 упоминает следующее: L'Eglise n'a pas le droit d'employer la force; elle n'a aucun pouvoir temporel ou indirect» (Debidour, Histoire des rapports de l'Eglise et de l'Etat de France, стр. 729).¹³⁸ Сюда входит и учение о светской власти Папы в пределах бывшего папского государства; и учение об его непогрешимости в делах веры и нравов ex cathedra, как предпосылка правильного церковного устройства, является учение о независимости от светской власти высшей церковной власти в церковных делах, но об этой независимости от светской власти в церковных делах учила впервые не Римско-Католическая Церковь после своего разрыва с другими Поместными Церквами, а Святые Отцы и Соборы, издававшие свои постановления по указанию Духа Святого по принципу: «Изволися Духу Святому и нам.» Этой независимости учили Апостолы, говорившие, что надо повиноваться Богу более нежели людям, и Тот, Кто сказал: «Аз созижду Церковь Мою и врата адовы не одолеют ю.» Вот, единственно этот элемент принципиальной независимости церковной власти от светской в чисто церковных делах, отстоявший себя на Западе лучше, чем в Московской Руси XVII века до Никона, и мог только привлекать Никона и выразиться в его словах: «а Папу за доброе отчего не почитать?» Но это почитание Папы было не за специфически католическое, привнесенное историческими условиями развития Западной Церкви со времен Папы Льва Великого, а за сохранение той христианской истины, что Церковь есть организм самодовлеющий с особыми целями и средствами, с своим законодательством, управлением и судом, не могущий быть подчиненным союзу чисто земному, каковым является государство. Но это учение не специфически католическое, а учение и восточных и западных Отцов Церкви – и Иоанна Златоуста, и Иоанна Дамаскина, Блаженного Августина и Амвросия Медиоланского, и Папы Святого Григория Двоеслова.

Относительно Католичества Никона Пальмер пишет (I, 23 стр.): «Когда либерализм сбросит существующия преграды и получит религиозную свободу, когда Русская Церковь будет предоставлена собственным рессурсам, подвергнется нападению католиков и раскольников, тогда в поисках прежде всего самозащиты и в особенности против католиков, она сможет открыть, что истинный борец за нее и представитель её был Никон. Таким образом, возстанавливая канонический примат (Патриаршество) и возвращаясь к почтенному соблюдению канонов в духе Никона, она сможет возстановить его в полноте его мечтаний и вместе с ним продолжать сооружение того великого здания, над постройкой которого он по его свидетельству и с его терпением безсознательно работал; дом с центральной залой, такой просторной и блестящей, что Никон, смотря на нее, не знал, что это было, был поражен удивлением и изумлением. [Это намек на сон, который видел Никон в ссылке. Никон действительно разсказывал, в один из дней поста своей братии: Представилось мне, будто я нахожусь в каком то обширном великолепно устроенном здании. Сюда приходит ко мне протопоп большого Московского Успенского Собора Михаил и просит у меня благословения на освящение одной церкви. Я вздумал провести его по всем комнатам этого здания. Вот мы прошли с ним две-три комнаты, из которых одна другой лучше и прекрасней, наконец вступили в самую лучшую и остановились изумленные и пораженные её великолепием. Когда мы удивлялись её великолепию, вдруг явился перед нами светлый и благообразный юноша и спрашивает: чему удивляетесь? – Как не удивляться такому великолепию, отвечал я. Так знаешь ли, что это за здание? – говорил Никон, – это здание сооружено и украшено твоим терпением, и прибавил: но постарайся скончать свое течение, а ныне говорю тебе, что ты вкусишь своего хлеба.» После этого юноша стал невидим"]. Возможно представить такие перемены в мире, которыя могут повернуть политику даже русского правительства к вере и благочестию». Под нечестием Пальмер разумеет то порабощение Церкви государством, которое введено Петром и привело православную Россию к тому, что она в управлении церковном следует немецкому образцу. «Православная религия привязана к немецкому принципу светского верховенства, как хвост к хребту собаки» (Пальмер IV Введ. 63). Обратим внимание на то обстоятельство, что связанность одного Патриарха с другим и через то их реальное участие в делах Вселенской Церкви, которого хотел Никон, само по себе уже дает опору для самостоятельности в церковных делах. Эта самостоятельность на Западе должна была достигаться устройством независимого папского государства и в действительности не достигалась благодаря вовлечению Папы, как светского государя, в общую политику; эта самостоятельность на Руси до XV века достигалась тем, что её первосвятитель не был подданным великого князя Московского и зависел от Константинопольского Патриарха, в свою очередь тоже никак не подчиненного Московскому государю. Своим напоминанием о высшей общецерковной власти в виде Вселенских Соборов и общих решений всех Патриархов, Никон указывал на тот оплот, который реально мог быть противопоставлен решениям власти светской, как орган иного порядка, и служить выявлению воли не человеческой, а Божественной.

Об этом источнике забывали те, которые выставляли Московского Патриарха, как единственно действительного Патриарха при православном царе, и реально всю полноту власти и государственной и церковной вмещали в одного царя, через то воскрешая древнюю дохристианскую идею Верховного понтифекса. Неприкосновенно и Московское Патриаршество, ибо оно установлено Вселенскими Патриархами в соответствии с 34 апостольским правилом, неприкосновенно и их постановление о том, чтобы, в соответствии с этим правилом, Патриарха все Епископы считали своим главой (1, 138). Гарантией неприкосновенности Никон почитал сознание высшим органом государственной власти обязанности почитать каноны Церкви. За их нарушение государство подвергается от Бога несчастьям. В письме к Зюзину, писанном Никоном из Крестного монастыря в феврале 1660 г. он изложил свою точку зрения на последствие непочитания архиерейского чина государями иллюстрацией исторических событий в России: «Добро Архиерейство во всезаконии и чести своей, однако надобно попечаловаться о всенародном последнем событии от первых времен поразумев: когда вера Евангельская начала святися и Архиерейство честию по царствам благочестивым любопочитатися, тогда и тии паче неблагочестивых почтошася; когда же злоба гордости распространилась и архиерейская честь изменилась. Увы! Тогда и начало царств ниспадеся.» Никон, указывая на исторические события Греции, России и других государств, пишет: «Так и здесь прежде было по Великом Князе Владимире; но сколько зла потерпели князья в разное время, что нельзя на сей малой хартии исчислить; однако, одного довольно к показанию: безвинно Иова Патриарха отставили и еще при жизни его, неблагозаконно Ермогена возвели, – то сколько зла сделалось; всему же истинный свидетель Христос; ибо царство на царство падая, не станет то царство, и дом разделившийся в самом себе не устоит.»

Каноны Церкви не гарантированы в своем исполнении никакой материальной силой, но они – выражение воли Божественного Духа, а «Бог есть Бог отмщения и впасть в руки Бога живого есть самая ужасная из всех вещей» (1, 161). Это отмщение за неуважение Божественного строя Церкви может ощутить ряд поколений, ибо сказал Бог народу своему в Ветхом Завете: «Господь Бог твой – ревнивый Бог, посещающий за нечестие отцов детей даже до третьего и четвертого поколения» (V, 853).

Как разсматривал Никон отношения Патриарха к Архиереям, и соответствовало ли его мнение тому status, который он застал? В чем заключались права Патриарха по отношению к Архиереям и их обязанности в отношении к нему? Как Никон относился к соборному управлению в Церкви? Кто в праве, по его мнению, судить Архиереев и кто Патриарха? Вот ряд вопросов, которые возникают, когда мы хотим выяснить общий вопрос о том, что такое был Патриарх в отношении к Архиереям. Никона больно затрагивали эти вопросы, ибо в своей борьбе за возстановление иного положения Церкви в Московском государстве, он не был поддержан никем из них, несмотря на то, что к идеям его Архиереи не остались безучастны, и два его личных врага, Митрополит Илларион Рязанский и Митрополит Павел Крутицкий, которым была поручена подготовка его дела к соборному суду над Никоном, в январе 1667 г., опирались на его идеи, когда возбудился пересмотр, ради более точного определения, вопроса о соотношении властей царской и патриаршей, вопроса, по их мнению, невыясненного в патриарших свитках, привезенных другом Лигарида, архидиаконом Мелетием и греком Стефаном из Константинополя в мае 1664 года.

Архиереи все приняли сторону бояр в конфликте с Никоном и заслужили горький упрек Никона в человекоугодничестве и нарушении присяги, данной Патриарху при своем посвящении. Он пишет в своем «Раззорении»: «Митрополиты и архиепископы обещали во всем повиноваться Вселенским Патриархам, а затем и нам, своему отцу и тем Святейшим Патриархам, которые будут после нас; обещались ничего не делать по принуждению царя и великого князя или синклита бояр и князей и всенародного множества людей, хотя бы угрожали мне смертью, или приказывали мне служить или совершать какой либо епископский акт в другой митрополичьей провинции, кроме моей собственной, или к какой либо другой епархии, кроме той, которая дана мне моим духовным отцом. А если я удалюсь в другую епархию, в какую бы то ни было область, я не буду действовать церковно без приказа моего отца (местного Патриарха, Митрополита). Далее обещаюсь в том, что, когда буду позван моим отцом и Священным Собором, я приду на Собор без малейшего противоречия. Далее обещаюсь и в том, что, хотя бы князья или бояре, или множество народа искали принудить меня, я буду в послушании моему отцу и всего Священного Собора и Патриархов, которые могут быть после. Далее обещаюсь также, что не приму какого либо другого Патриарха, кроме Патриарха Святой Восточной Церкви греческого закона согласно Божественных и Св. Апостольских правил и 7 Вселенских Соборов. Если же я что либо сделаю из вышеупомянутого, без приказа и без письма моего отца и нарушу в каком либо пункте что либо из вышеизложенного, то да буду низвергнут с своей должности ipso facto тотчас.

Приведя эту епископскую присягу, Никон говорит, что несмотря на то, что Патриархи, в соответствии с Апостольским правилом, постановили быть в Москве Патриарху, которого все Епископы должны почитать, как главу, и не делать ничего, выходящего за пределы епархии без его согласия, они преступили свою клятву. Они собрались (1660 г.) вместе, не исследовав дела о нашем уходе, и составили Собор во исполнение царского приглашения, вопреки канонам Св. Апостолов, Св. Отец 7 Вселенских Соборов, как о том свидетельствует их нечестивое деяние, ибо там ничего не приведено из канонов Св. Апостолов и Св. Отцев, но скомпилировано из других источников вопреки VII Вселенского Собора 1 пр. И потому все они повинны перед канонами Св. Апостолов, Св. Отцев, перед установлением Св. Патриархов и перед своим обязательством. Нигде в канонах нельзя найти постановления, чтобы Митрополиты могли судить даже Митрополита, а могут судить только Епископа, и тогда их должно быть не менее 12 Епископов. Но они совершили своим собранием новый род беззаконий и составили приговор против своего Патриарха. А в их обязательствах еще написано, что они ничего не должны совершать епископского или служить вне своей епархии, хотя бы их принуждали царь, бояре, и множество народа. Все это хорошо известно самому царю, всем князьям и боярам, ибо это обязательство обычно в присутствии царя и всего синклита. Сам царь, соблюдая приличия, не мог посылать им такой грамоты. 11 Антиохийское правило говорит: «Если Епископ, священник и диакон сам собою без разрешения Митрополита провинции пойдет к Патриарху, то он будет отлучен и нивергнут.» А 12 Антиохийское правило: «Клирику, недовольному решением Собора, разрешается просить о созыв большего Собора, но лишает его всякого снисхождения и права аппеляции, если он будет безпокоить царя своей жалобой.» Из этой длинной цитаты видно, что Никон не допускал вмешательства светской власти в отношения Епископов к Патриарху и видел в последнем для них отца-главу, по отношению к которому они связаны обязанностью послушания. От него они получают свое рукоположение, перед ним принимают обязательство являться по его вызову на Собор; он для них необходимый посредник для обращения к государю, без него они не могут делать ничего, выходящего за пределы своей епархии. Но и сам Патриарх связан по отношению к Епископам: без их согласия он тоже не может ничего предпринять, выходящего за пределы своей епархии. Он не может и судить их: для этого надо иметь в составе суда 12 епископов; он не совершает и епископских действий в чужой епархии; но он отец отцов, необходимый посредник при передаче им благодати Св. Духа и имеет право надзора за ними. Он имеет право учительных посланий не только к пастве своей Патриаршей епархии (один образец этих посланий мы видели в одной из библиотек в Европе: это обращение Патриарха Иосифа в качестве верховного учителя), но и ко всему народу. Одним словом, помимо обычной своей епархии, наравне со всеми Архиереями, Патриарх имеет особыя задачи в круге, возвышающемся над всеми другими Архиереями (как бы в другом этаже), где на нем лежит по отношению к Архиереям общее руководство, а по отношению к царю особая обязанность и право по достижению согласования церковной и государственной деятельности в вопросах их соприкосновения, как то мы видели из Эпанагоги, цитированной Никоном.

Над Патриархом в то время совершалась при вступлении на престол не только интронизация – хиротесия, которая не знаменует собой предоставления особой иерархической степени, а дает лишь особое благословение для прохождения служения, но и вторичная хиротония, как бы в знак сугубой благодати, призываемой на него. Все русские Патриархи того времени получали двойную епископскую хиротонию, иногда даже тройную, как, например Патриарх Иов, который вторую получил при вступлении на должность Московского Митрополита, а третью при поставлении в Патриархи. Положение Патриарха возвышалось над Архиереями не только потому, что его архипастырство распространялось на всю Поместную Церковь, но и из того обстоятельства, что инициатива всех церковных дел исходила от него, от него получала направление, и все они были лучше известны ему, как постоянному участнику всех коллегиальных решений, тогда как Архиереи вызывались на Собор лишь на известный промежуток времени, в известной очереди или просто без очереди, если по делам оказывались в Москве. Особенно возвышалось положение Патриарха потому, что он был при царе. Ему лучше было известно, на какое содействие может разсчитывать Церковь со стороны гражданского правительства; он был представителем интересов Церкви перед царем, а перед Архиереями являлся не только в качестве их отца, руководителя, но и высшего государственного сановника-участника Боярской Думы и при известных обстоятельствах опекуном царских детей, а иногда и регентом государства.

Необходимо обратить внимание на то, что апостольские правила, устанавливая обязанность подчинения одному из Архиереев всех остальных, не стесняли дальнейшего развития этих отношений ни в отношении границ Поместной Церкви, ни в отношении подробностей централизации церковной власти. То и другое устанавливалось уже Отцами Церкви, на Соборах в зависимости от исторических условий. Как известно, в некоторых Поместных Церквах историческое развитие привело к созданию Патриархов над Митрополичьими провинциями, состоявшими из нескольких епархий, а в некоторых Поместных Церквах, как например в Александрийской, таких промежуточных инстанций между Епископом и Патриархом не образовалось. В частности относительно России надо сказать, что у нас образовалась сильная централизация с самого начала введения Христианства, и она пережила и Никона. Проф. Николаевский, один из лучших исследозателей высшего церковного управления XVII века в России, объясняет это явление из целого комплекса причин. Эта система была принята из Византии, где она выражалась в строгом подчинении низших степеней Иерархии высшим, Епископов – Митрополитам, Митрополитов Патриархам и в возвышении Константинопольского Патриарха над другими Патриархами. Другой чертой Византийского устройства было согласование церковного устройства с гражданским и действование подле власти светской. Те же черты повторились в России, причем самое развитие иерархического строя шло сверху. Митропопиты селились подле великих князей и отправляли Епископов туда же, куда отправляли князей на уделы великие князья. С возвышением соответствующих княжеств росло и значение Митрополитов и Епископов. Иерархи поддрживали власть князей и сами опирались на нее. Вместе с централизацией светской власти росла и централизация духовная. Пример централизации подавали и Константинопольские Патриархи. Они в управлении Русской Церковью не стеснялись даже канонами, изложенными в Номоканоне, ставили Митрополитов в России не только без согласия русского духовенства и князей, но и вопреки им; подобно им Митрополиты на Руси ставили Епископов, не спрашивая духовенства и князей. Киевский Митрополит на первых порах выступал единоличным судьей Епископов и удалял их с кафедр без суда, что было совершенно противоканонично. Соборы на древней Руси почти не собирались. Киевские Митрополиты весьма не дружелюбно смотрели на установившиеся в Ростове и Новгороде обычаи избрания на епископские кафедры лиц при участии местного веча. Но в XVI веке были уже сломлены такие порядки, и централизация Церковной Власти закончилась и вылилась окончательно в определенные формы, начало которым положено было много раньше. Митрополит получает все более сильное влияние на выбор Епископов; его лицо все более возвышается над Епископами уже через самую близость к великому князю, и через его высокое общественное положение, которое выросло вместе с ростом великокняжеской власти. Уже Митрополит Алексий заявлял себя Митрополитом всея Руси, что «он всем христианам обретающимся на Русской земле пастух и учитель, что владыки всей русской земли находятся под его властью и в его воле». В это время Епископы все чаще начинают назначаться из Москвы и поставляться по избранию и благословению Митрополита по совету освященного Собора и по повелению великого князя.

В половине XV века даже в демократическом Новгороде окончательно утверждается порядок замещения Епископских кафедр с устранением от участия в епископском избрании мвстного клира и мирян: все дело решает авторитетный Собор при Митрополите, его воля и влияние великого князя. В своих исповеданиях Епископ принимает обязательство во всем повиноваться Митрополиту, наблюдать его пошлины в своей епархии, являться к нему на соборы и для суда по первому зову. Епископы величают Митрополита отцом, а он их сыновьями. Когда полоцкий Епископ назвал Митрополита Иону своим братом, тот ему написал: «Посуди сам, пристало ли бы нам, Митрополиту, писаться братом Св. Патриарху? Да не будет. Но он волен, хотя и не обязан, писать так нам, своим сынам, когда пожелает. Равно и мы можем писать к вам так, но не вы, наши дети, к нам, разве только увлечетесь гордостью и будете без ума». На Соборе 1564 года Иоанн Грозный стремился возвысить сан Московского Митрополита в виду возвышения собственного сана. Царь заявляет, что Митрополит глава всем Архиепископам и Епископам, что его высокопрестольной степени перед Архиепископами и Епископами почести еще нет». Собор определил новыя высшия отличия Митрополита: белый клобук с привесками и херувимом и употребление печати красного воска с изображением Божией Матери и Предвечного Младенца. Митрополит считался «высшим духовным отцом, пастырем и учителем, главой Епископов, под властью и в воле которого «всея Русские Земли владыки суть»; он с половины XV века независим фактически от Константипопольского Патриарха.

Патриаршество явилось естественным завершением этого внутреннего роста значения Митрополита, находящегося при великом князе, ставшем ныне царем, подобно тому, как оно отразило и повышение значения Русской Церкви среди других поместных Церквей. После падения Константинополя восточные Патриархи уже теряют свой начальственный взгляд на Русскую Церковь и шлют сюда не приказы, а просьбы о милостыни. Русского царя они называют вторым Константином, единым православным царем, самодержцем христианского мира, своим государем, просят его быть ктитором Церкви Иерусалимской и Александрийской. Митрополитов русских титулуют всесвященнейшими, а реальное значение последних было выше значения восточных Патриархов в покоренных турками землях. Все это – и рост внутренней централизации Первосвятителя, и рост значения возглавляемой им Церкви среди других Церквей, и отношения светской власти к Иерархии – привело к возвышению Всероссийского Митрополита в сан Всероссийского Патриарха.

Естественно, отношения его к Архиереям не могли упроститься, а напротив разстояние между ними скорее еще увеличилось. Епископ не брат, а сын Патриарху. И это запечатлевается в той молитве поучения, которую читает Патриарх над новопоставленным Епископом (оно приведено в Актах Историч. IV т. на 12 стр. и относится ко времени царя Алексея Михайловича).. Благоволением Бога Отца Вседержителя и споспешением Единородного Сына Его Господа Бога нашего Спаса Иисуса Христа и содействием Пресвятого и Животворящего Духа и по совету и по повелению благородного, Богом венчанного, благочестивого и христолюбивого Государя нашего и Великого Князя, всея Руси самодержца и по данной нам благодати от Пресвятого и Животворящего Духа, и о Святом Дусе сыновом нашего смирения Российского государства, и по избрании Преосвященных Митрополитов и Архиепископов и Епископов и всего освященного Собора, по Святым Божественным правилам избрали есмы тебе… и благословили и поставили на Престол во Святую Соборную Апостольскую Церковь… И ты бы о Святом Духе сыну и сослужебник нашего смирения… молю Господа Бога… и великих Чудотворцев Петра, Алексея, Ион и всех Святых: о вселенском устроении, о мире и тишине и о многолетнем здравии Государя… и блюди убо о Святом Духе и о Христе, возлюбленный сыну нашего смирения, в каковый и коликий подвиг вшел еси. Се тебе великий Корабль Христос Бог поручил есть люди наставляти и правити и ко спасению привести и неверных в православную христианскую веру обращати: да не обленишися никогда же, да не уныеши, да не впадеши в гордостные стремнины, да не возносишися и да не отягтишися великим попечением величествия… буди же сыну учеников истинный Спасов и подражатель Св. Апостолам».

При наличии канонического подчинения другия условия способствовали централизации. Вследствие огромных размеров епархии невозможно было собирать требуемых канонами ежегодных соборов. И установился обычай, чтобы Епископ давал письменное согласие на все то, что Митрополит может сделать с советом ближайших Епископов, лишь бы это не было противно вере и канонам. Это делало правительство более монархическим, чем оно должно было быть по духу канонов. Эти же условия устраняли возможность взаимных бесед и общих действий, и Митрополит Московский, потеряв опору против светской власти в Константинопольском Патриархе, не получал ее и в своих Епископах. Близость и непрерывное сотрудничество с царем возносила Патриарха над Епископами, но и ставила одновременно в зависимость от царя. Пока он в согласии с царем, он был всемогущ; когда он терял эту опору, он уже нигде ее получать не мог. Получилось, однако, неправильное с канонической точки зрения положение, что Первоиерарх Церкви оказался силен не той силой, которую он имеет, как предстоятель союза особого, с самодовлеющими целями и средствами, а поддержкой силы представителя власти союза иного – государственного. Права Церкви подвергались опасности в том отношении, что защита её прав, при недостатке общности совета и действий Епископов с Патриархом, возлагалась самой жизнью только на него одного. Пока был на патриаршем престоле предшественник Никона, слабый Иоасаф или Иосиф, царь мог делать что угодно в церковном управлении под прикрытием канонического примата, и тот дуализм властей, который верно отвечает различию самой природы власти государственной и церковной, настолько стушевывался, что, не вникая в эту природу, можно было считать царя единственным источником обеих властей. И выбор Епископов, архимандритов, игуменов, и создание новой епархии и повышение ранга епархии, и основание нового монастыря – все сделать мог фактически царь один, ибо Патриарх не мог отстаивать своей точки зрения, не имея своей собственной опоры. Так при слабом Патриархе Иосифе царь или, вернее, боярство, при его молодости, сумело провести Уложение через Земский Собор, где в числе прочих чинов государства был и чин духовный во главе с Патриархом. Уложение внесло коренную ломку в строй церковно-государственных отношений, подчиняя все духовенство светскому суду и отнимая часть церковной собственности. Централизация настолько проникла уже церковное управление, что при согласии Патриарха на реформу никто из духовных не мог ей противиться, и даже архимандрит Никон, будущий Патриарх, подписался, как он говорил потом на суде, «поневоле». Эта централизация напоминает Александрийскую централизацию, при которой Епископы Александрийские отказывались высказаться на Вселенском Соборе, пока не приедет Патриарх и не скажет своего мнения. Эта централизация власти привела к тому, что Никон, не желая принимать патриаршества при противоканонических действиях светской власти, думал создать эту опору в клятве царя и бояр 22-го июля 1652 года. Дух века, который однако, и при сохранении внешних форм религиозности, давал себя знать в стремлении понизить общественное положение Церкви через секуляризацию церковной собственности и через политическое подчинение всего духовенства государственной власти, не мог быть остановлен этой клятвой.

Пальмер пишет (IV, 32 стр. Введ.) «Если бы Никон имел поддержку добродетельного и просвещенного епископата, он был бы непобедим, но поздно было создавать соответствующий епископат, когда борьбу нельзя было отсрачивать: Уложение уже действовало. Он мог вести борьбу с боярством, пока царь держался обетов своих, но не тогда, когда он уступил своеволию и страстям бояр. Церковь управлялась царем и Патриархом совместно, а исторические условия отняли у Патриарха возможность иметь свою собственную опору, соответствующую природе его канонического положения».

Никон горько жаловался на отсутствие опоры в Епископах; но его нельзя упрекать за будто бы неканоническое превозношение себя, как Патриарха, над ними, как это сделал Лигарид в вопросах-ответах. Никон сам защищал себя от этих наветов (1, 61–63): «Ты говоришь, вопрошатель, что я никогда не называл Епископов братьями, но считаю-де их много ниже себя, ибо они мною посвящены. Но ты, лицемер, говоришь ложно, что я их не называл вообще братьями. Доказательство тому литургия, в которой после приношения в жертву Святых Даров, Епископ говорит сослужителям: «Помяните меня, мои братья и сослужители». И если в самых существенных актах я признавал их братьями, то как же ты говоришь, что я их считал значительно ниже себя? В другом месте я покажу тебе, что голова должна почитаться выше членов. Ты говоришь «ибо они посвящены мною. Это верно, что они мною посвящены, но теперь нет на них благодати, ибо 13, 14 и 15 правила I–II Собора в Церкви Св. Апостолов низвергают клирика за отвержение своего канонического начальства. Никон здесь разумеет то обстоятельство, что Митрополит Питирим, оставленный Никоном местоблюстителем престола за себя, по приказу царя, вскоре после ухода Никона в Воскресенский монастырь прекратил возношение имени Патриарха Никона без всякого канонического права на то и прекратил, разумеется, это возношение всюду, тогда как Никон находился в Воскресенском монастыре, куда он ушел от злых людей, от царского гнева, но не перестал быть канонически Патриархом; он в это время даже еще не был предан и первому суду над ним, который был в феврале 1660 года.

Далее Никон обращается к Лигариду: и ты говоришь: «Иисус, будучи Богочеловеком, сказал святым женщинам: не бойтесь, идите и скажите братьям Моим. Если те, кого Никон посвятил в Епископы, ему не братья, то что же? Сыновья? Этого не может быть, ибо миряне – сыновья, а он – отец над всеми». Но, ведь, всякий Епископ одинаково их отец, согласно Слову Бога, Который сказал, как ты говоришь: идите и скажите Моим братьям. Но таким образом одинаково можно доказать, что по Божьему Слову и заповеди никому нельзя называться учителем. «Но вы не называйтесь учителями сказал Он, ибо Один у вас Учитель – Христос, а вы – братья». Господь сказал: «Не называйте никого отцом на земле, ибо Один у вас Отец, иже на небесех». Почему же ты говоришь, что я не отец моим детям, а Епископы – отцы своим сыновьям, когда Бог запрещает называть кого либо отцом на земле и приказывает называть Отцом мне Отца Небесного? Ты говоришь: Епископы – отцы для всех мирян. Но почему же главный Епископ называется Патриарх, если не потому, что этот сан – начало для всех отцов и великих и малых? А имя Епископа по своей этимологии, что иное значит, как не надзиратель, а не отец и не начало отцов?» Никон указывает, что пр. 13, 14 и 15 I–II Соб. для каждого из рангов иерархии делают особый канон – 13-й для Епископа, 14-й для митрополита и 15-й для Патриархов, согласно их чести и степени… И какое право ты имеешь влагать в учение Евангелия, Апостольских канонов и Св. Отцов правило о неуважении к старшинству, вещь до сих пор неслыханную? Послушай слова Апостола Павла Тимофею (1Тим. V, 1): «Старца не укоряй, но увещевай как отца; младших как братьев». Почему же Апостол делал различие между старым и юным?

Вся искусственность обвинений Лигарида видна из того, что такое отношение к Патриарху было не измышлением Никона, а правосознанием всех Иерархов. Это видно уже из того, что, когда в декабре 1664 г. и в январе 1665 г. происходили переговоры между Никоном и Архиерейским Собором об условии оставления им Московского Патриаршего престола (IV, 626), то это признание подчиненности отдельного Архиерея по отношению к Патриарху было выражено в 5 пункте постановлений самим Собором. Никон писал в 5 пункте своих условий, что, когда он будет приходить в Москву, он ничего не будет делать противного Божественным канонам и без указа великого Государя, без согласия своего брата и сослужителя Св. Патриарха Московского и Всея России. Св. Синод ответил, что Св. Патриарх Никон, экс-Патриарх Московский, не должен будет называть правящего Св. Патриарха Московского и всей России своим сослужителем, но должен считать его и именовать своим Архипастырем, первосвятителем и главой и подчиняться ему во всем; без его воли и благословения ни в Москве, ни в другом месте где либо он ничего не должен делать что либо противное Божественным канонам, ничего не делать и по ним без его согласия и приказа; но должен делать все по указу великого государя и с благословения Св. Патриарха Московского и всея России, как и другие Епископы делают также с его благословения.

Никона обвиняли в том, что он унижал Епископов в личном обхождении с ними. На это Никон говорил, «что они – все братья, но есть и некоторое различие», приводил при этом слова Апостола: «Иная слава солнцу, иная – луне, иная – звездам, ибо и звезда от звезды разнствует во славе». Поэтому он в обиходе патриарший сан не сводил до полного равенства с Епископами (IV, 189). Епископы, привыкшие к такому равенству при слабых предшественниках Никона, ждали того же от Никона и, обманувшись в ожиданиях, стали доказывать, что он не почитал их братьями. Можно думать, что, признавая Епископов братьями во Христе Патриарху, как он и называл их за литургией, Никон различал, однако, в Патриархе еще церковный сан и государственного сановника; в государственном строе Патриарх еще более выделялся перед Епископами своей близостью к царю, как главе государства, и как первый государственный сановник, превыше всех бояр – первое лицо в государстве после царя (Уголовный закон охранял его честь наравне с царем).

Стрешнев и Лигарид сделали еще Никону упрек в том, что он при возведении на Патриаршество был рукоположен во второй раз и потому подлежит низвержению в силу 68 Ап. правила, которое низвергает вместе с посвящающим и посвящаемого за второе посвящение, если только в первый раз возложенная рука не была еретической.

Никон добавляет, что глосса поясняет, что Епископ или клирик в данном случае низвергается, если он презрел свое первое посвящение, а он своего посвящения в Патриархи вовсе не искал и не желал, а что действительно при переводе Епископа на высшую кафедру не следует переосвящать наложением рук. Однако, это сделано не по презрению к первому посвящению и не его в том вина, но таков был обычай, засвидетельствованный Вселенскими Патриархами. Патриарх Иеремия Константинопольский посвящал Митрополита Иова в Патриархи в третий раз, ибо тот первый раз был посвящен в Епископы Коломенские, а второй в Митрополиты Московские, Патриарх Гермоген был сначала посвящен в Митрополиты Рязанские, а потом во второй раз в Патриархи, также Митрополит Ростовский, по свидетельству Патриарха Феофана Иерусалимского, получивший второе возложение рук при посвящении в Патриархи. Так это свидетельствуется и в Кормчей. Также Псковский Архиепископ Иоасаф, так же сделали со мной не по моему желанию, а по желанию возложивших на меня рук, следовательно, надо низложить прежде всего Патриарха Иеремию Константинопольского за введение правила, а также и Патриарха Феофана, а потом всех тех, кого они посвятили и окрестили. Такие обвинения против Никона очень характерны: все они производят такое впечатление, что их искусственно отыскивают, а при внимательном разсмотрении Никон оказывался не при чем. Относительно канонических обвинений дело стоит так же, как уже оно стоит относительно его личных обвинений, сыпавшихся с старообрядческой стороны и опровергнутых с большой подробностью Н. И. Субботиным в статье в «Прибавлениях к Творениям Св. Отцев (Т. XIX за 1860 г.).

До какого же срока связаны Архиереи послушанием своему Патриарху? Никон разбирает этот вопрос (I, 136) и утверждает, что Константинопольский Собор, утвердивший патриаршество в России, разрешает возводить в Патриархи другого лишь после смерти первого, а 16 правило I–II Собора в Церкви Св. Апостолов никому ни под каким предлогом не позволяет посвящаться на кафедру, Епископ которой жив. Отвергая наличность самого факта своего отречения от Патриаршего престола 10 июля 1658 г., не признавая канонической силы заочного суда подчиненных ему Епископов, Никон никогда не признавал, чтобы поставленный им заместитель на время его ухода мог прекращать поминовение его имени и управлять патриархатом без всякого сношения с ним и действовать, как настоящий Патриарх, и чтобы вообще какой либо новый Патриарх был поставлен без всякого его участия. «Я жив, говорит он, и благодать Св. Духа со мной. Как могут поставить Патриарха без меня?» Он, как Первосвятитель, ставил Епископов и поставленных без него после его ухода он не признавал каноническими Епископами. Это право ставить Епископов, в силу соборного акта об учреждении патриаршества, принадлежало только Патриарху: Епископам принадлежало лишь участие в избрании Епископов.

Уйдя от царского гнева, вернее, от вмешательства в церковное управление и обид бояр и нарушений клятвы царем и боярами, Никон оправдывал свой уход Евангельскими заповедями Христа Апостолам: «Если будут гнать вас в одном городе, отряхайте прах от ног своих и идите в другой». Он считал себя в праве вернуться на кафедру, когда найдет возможным, ссылаясь на 17 Сардик. правило гласящее: «Если Епископ низложен без основания, насилием или вопреки разуму, как если бы за исповедание Православной веры, или за отстаивание справедливости и принужден терпеть несправедливость, то он, как верный и безупречный пастырь, может жить в другом городе, сколько окажется необходимым, пока он не будет в состоянии вернуться и получить удовлетворение за нанесенную ему обиду» (IV, 336). Но я не уходил в другую Епархию, к другому стаду, как мы могли уйти, не подвергаясь за это порицанию, согласно этому канону в течение всего этого времени, но я жил среди своего стада в своей Московской епархии». Никон обвиняет Епископов в клятвопреступлении и в особенности Митрополита Питирима, своего заместителя, викария царя и орудие светского господства, как он его называет (IV, 340). Никон приводит присягу, даваемую каждым Епископом при своем поставлении, и говорит: «В каждом пункте они ее нарушили. a) Они обещали, говорит он, следовать Вселенским Патриархам. Вселенские Патриархи постановили, чтобы быть в Москве патриаршеству согласно канонам Св. Апостолов и Св. Отцев (34 Ап., 9 Ант.), и они установили, чтобы Епископы почитали Московского Патриарха, как своего главу, и без его согласия ничего не делали (разумеется чего либо чрезвычайного, выходящего из обычного круга епархиальных дел). Но они презрели это учреждение, не разспросив нас о причинах нашего ухода, собрались и составили Собор во исполнение приглашения, исходившего только от одного царя, вопреки канонам, как свидетельствуют их нечестивыя деяния. И потому они повинны перед канонами Вселенских Патриархов и своей клятвой. b) Они обещали повиноваться канонам, но нигде в канонах не написано, чтобы Епископы могли судить Митрополита, а тем более Патриарха. Митрополит может быть судим только своим Патриархом или Константинопольским, а они вынесли приговор против своего Патриарха (Соб. 1660). c) В обязательстве написано, что они ничего не будут делать по принуждению царя, бояр или князей и множества народа, хотя бы им угрожали смертью, не будут служить, ни епископски действовать в чужой епархии. Все это известно царю и боярам, ибо эта присяга произносится при царе и его синклите. И сам царь не мог, соблюдая приличия, созывать их грамотами на Собор без Патриарха. По 11, 12 Ант. пр., 8, 9 Сард., 104 и 106 Карф. клирик или Епископ, идущий к царю, помимо своего Митрополита, подлежит низвержению. Также и тот из них, кто ищет царского суда, отклоняя суд церковный. Царь же, хотя он должен был стыдиться этого, разослал Епископам призывные грамоты не только без содействия их Патриарха, но даже сделал это в целях сделать из них орудие для своего светского суда в своем собственном деле, против их духовного отца, и они, вопреки своему обету и канонам, пошли на послушание царю (без Патриарха) и стали орудиями его воли. d) В то время как запрещено 16 пр. I–II Соб. и другими канонами кому бы то ни было захватывать кафедру Епископа, который жив, царь при моей жизни приказал моему викарному Епископу – Крутицкому Митрополиту управлять Патриархией, как своему церковному викарию, как если бы она была вакантна, без всякого доклада Патриарху, без возношения его имени (вопреки 13, 14 и 15 пр. I–II Соб.); получая приказ от самого царя, как если бы царь был верховный епископ и источник церковной юрисдикции, – этот Собор дважды и трижды нарушал каноны и свою собственную епископскую клятву оправданием и утверждением такого порядка, и все это по приказу царя. e) Не довольствуются подчинением царскому указу, изданному без участия Патриарха, приказывавшему Митрополиту Крутицкому управлять Патриархией по указу царя, они следуют за боярами, которые просят и побуждают царя положить конец и установить порядок созданием нового Патриарха; они изъявили готовность быть орудиями для выполнения этого, – в то время как всякое избрание Епископа, совершенное светской властью, ничтожно (по 30 Ап. пр., 13 Лаод. и VII, 13) и всякий, получающий в Церкви власть или кафедру через светскую власть, низвергается. f) Русские Епископы в силу благословения великих Патриархов и своего церковного установления, создавшего патриаршество Московское, имеют власть только после смерти своего Патриарха ставить нового. И 16 пр. I–II Собора говорит о всех Епископах: «Ни под каким предлогом никто не может захватывать кафедры, Епископ которой еще жив». А я, как видите, жив. Тот человек погиб для вечной жизни, благодаря которому я вынужден был уйти. Повинуясь царю и боярам, они повинны перед канонами и своей торжественной клятвой. И на них исполнилось Писание, говорящее: «Он не возлюбил благословения, и благословение ушло от него» (108 Псал. или 109). Они не возлюбили апостольского благословения духовного начальника, но предпочли следовать инициативе и приказам светской власти. Они навлекли на себя все анафемы Соборов и отцов и их собственные заклятия против них самих за их собственное клятвопреступление; они окутались в проклятие, как человек окутывается плащем, и оно вольется подобно воде в их внутренности и в их кости подобно маслу. И если даже князь Апостолов Петр говорил не из протеста, но только по недостатку веры: Пощади Себя, Господи, да будет далеко от тебя такое унижение и страдание, – то Божественный ответ был: Отойди от Меня, сатана, ибо ты восхотел не Божеского, а человеческого. Так будет сказано о тех Епископах, которые ныне покинули нас и предали, которые восхотели не Божеских вещей, а человеческих, которые боялись, где не было места для страха, и побежали туда», куда привел их гнойный запах этого мира: грех душ их Бог взыщет с царя… А что касается Митрополита Крутицкого, которого царь и бояре и лжесобор ныне сделали викарием, орудием и представителем их узурпированного верховенства в Церкви, то он подлежит низвержению и анафеме в виду II Вс. Соб. 2 пр. и VII Вс. Соб. 1 пр. А по 10, 11, 12, Ап. пр. молящийся с отлученным или низложенным сам отлучается и низлагается, и по II Вс. Соб. 2 Прав. все священники и диаконы посвященные такими, почитаются непосвященными и крещенные таковыми – некрещенными (14, 15 и 16 Ап. пр.), и их нельзя называть христианами. Равно все Митрополиты, Архиепископы и Епископы и миряне, кто бы они ни были, за общение с ним по св. канонам, низвергаются и отлучаются. И если он посвящает кого либо по приказу царя в Епископы, Архимандриты или игумены, то таковые и не избраны и не посвящены от Бога. Таким образом, не один, но многие Соборы Св. Апостолов и Св. Отцев низвергают и предают анафеме этого проклятого человека – Митрополита Крутицкого, который по истине для Русской Церкви – мерзость запустения. И мы, следуя им, говорим: Есть и пусть будет так, как постановили Св. Отцы Вселенских Соборов; кого они анафематствуют, того и мы также анафематствуем; и, кого они низвергли, того и мы низвергаем, и кого они отлучают, того и мы отлучаем, и кого они подвергают наказанию, того и мы. Это не только против нас и Св. Церкви возстает этот беззаконный человек, но против Самого Бога и всего множества Святых. И пусть никто не удивляется долготерпению Божьему, что Он еще не возстал на него Своим возмездием за его нечестие. Бог воздаст за всякую обиду в день судный. Это слово непреложно и, хотя возможно, что в этом мире не придет быстро вслед за проклятием воздаяние, однако тогда оно исполнится в более страшном и вечном наказании. Таким образом, если я теперь отвергаю беззаконного нарушителя Заповедей Божиих, и он не послушает меня, то не останется безнаказанным. За одно вторжение священника или диакона или за совершение одного церковного акта в чужой епархии каноны абсолютно низвергают нарушителя и вместе с ним тех, кого он посвятил. Но насколько же больше подлежит наказанию тот, кто совершил много актов этого рода? Ибо о таких Бог сказал: «Если твоя рука или твоя нога соблазняют тебя, то отсеки ее и брось, ибо лучше для тебя с одной рукой или одной ногой войти в вечную жизнь, чем, имея две руки и две ноги, быть сброшенным в тьму, где червь не умирает и огонь не угасает. И если такой член не отсечь, то необходимо все тело будет брошено в мрак» (IV, 337–342).

У Никона не осталось слово неисполненным, и 16 февраля 1662 г. в храм Воскресенского монастыря среди многочисленных вечных памятей и анафем одна из последних гласила: «Питириму, который, без благословения своего духовного отца, олицетворял в вербное воскресение в течение последних трех лет Патриарха всея России и даже Самого Христа и совершал таким образом духовное прелюбодеяние, который, будучи викарным Епископом, отделился от своего Патриарха и неканонически исключил его имя из молитв, который захватил власть над Церквами чужой епархии по приказу лишь светской власти и посвятил клирика не своей епархии в епископы по титулу местности чужой епархии и не лежащей в пределах Московского патриархата, и сделал это без Собора по приказу лишь светской власти и синклита, который тем же актом захватил провинцию Вселенского Константинопольского престола, от которого ныне зависит митрополичья Киевская кафедра, и это также по приказу одной светской власти, и после того, как его духовный отец, Патриарх Московский, несколько раз отказывался нарушать каноны, совершением этого или подобного акта, и послал по приказу светской власти Епископа с именем местоблюстителя Киевской кафедры, Митрополит который был еще жив, и местоблюстителем не во имя Патриарха, которому она подчинена, а во имя той же светской власти, благодаря которой он сам действует – (IV, 366, 367) – АНАФЕМА».

Одновременно среди многих анафем последовало и несколько других, связанных с разсматриваемой нами. Одна из них гласила:

«Тем, которые отрицают, что христианскому священству дана от Бога отдельная и независимая власть учить и управлять Церковью, и которые говорят, что её власть дана вполне властью светской или, по крайней мере, должна осуществляться только по указаниям светской власти и гражданских законов, а не по священным канонам и правилам Св. Отцов, подтвержденных даже светским законодательством прежних благочестивых и православных греческих царей и русских великих князей, – как говорящим против Святого Духа и ищущим подчинить Духа Божия духу этого мира – АНАФЕМА».            

«Тем, которые прежде, чем Епископ или Митрополит, или Патриарх был обвинен перед компетентным судом за какое либо преступление, канонически испытан и найден виновным и низвергнут, отверглись от него или опустили его имя из обычных церковных молитв – АНАФЕМА.»

«Тому, кто захватывает управление какой либо Церковью через светскую власть или совершает какой либо церковный акт неканонический из страха или под влиянием светских правителей, или посвящает Епископа сам собой, или по приказу светских правителей, или захватывает какую либо кафедру или митрополичью провинцию или патриархат, непринадлежащий ему или сам собой, или по приказу светских властей, или совершает какой либо акт неканонический для чужой епархии (IV, 366) АНАФЕМА.»

Во всех этих анафемах клеймится цезарепапизм, как вмешательство светских правителей, в чисто церковную сферу, нарушение канонического строя управления, и охраняется та сфера действия, которая и по существу своему по принципу принадлежит именно Церкви, та сфера, в которой она, если и входит в обсуждение с государством, то во всяком случае решающий голос оставляет за собой. Здесь охраняется учение о независимом источнике церковной власти, охраняется строй иерархического порядка подчинения, принцип уважения сферы действия других Церквей, принцип независимости власти церковной от власти светской, все – такие начала, которыя были провозглашены Соборами и Святыми Отцами.

Мы видели, что историческая действительность привела в России к сильной централизации церковного управления, к возвышению Патриарха над Епископами, но эта централизация не доходила до упразднения соборного принципа. Никон не только не подавил соборного принципа, но дал ему расцвести. Мы видели, что он, в строгом соответствии с ним, учил, что Епископа могут судить не меньше 12 Епископов, а для церковнообрядовой реформы он сначала созвал Собор 1654 г. для разрешения вопроса о том, нужно ли исправление книг и обрядов, в 1665 году он собрал Собор для разсмотрения произведенных исправлений, а в 1656 г. вновь собрал Собор, на котором вновь подтверждались различные постановления и утверждались исправления.

Его отказ признать каноническим суд Епископов над своим Патриархом имеет свое основание в том, что, хотя Патриарх и равен Епископу по благодати священства, однако, он занимает в Церкви Вселенской высшее положение: он высший предстоятель Поместной Церкви, и притом предстоятель, имеющий преимущественное право голоса во Вселенской Церкви. Недаром создалась даже теория пентархии, которая помещала высшую власть в сонм пяти Патриархов. О пятиглавой власти в Церкви писал и Феодор Студит по поводу компетенции императоров в церковных делах: «Ныне царствующий император говорит, что он не будет судьей в споре. Ни мы, ни достославные наши Архиереи не допустим этого, как незаконного и чуждого. Это и справедливо… Ибо здесь речь не о мирских и плотских делах, судить о которых имеет власть император и местный суд, но о Божественных и небесных догматах, что вверено не иному кому либо, а тем, кому сказал Сам Бог Слово: «Еже аще свяжете на земли, будет связано на небеси, а еже аще разрешите на земли будет разрешено на небеси». Кто же те, кому это вверено? Апостолы и их преемники. Кто же эти преемники? Римский ныне Первопрестольный, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский. Это пятиглавая власть Церкви. Им принадлежит суд о Божественных догматах. Феодор Студит пишет: если Патриарх считает Патриарха Никифора уклонившимся от истины, то пусть обе стороны пошлют в Рим (как требуют судьи), ибо таково правило: «Если уклоняется один из Патриархов, то должно принять исправление от равных ему, как говорит Божественный Дионисий». А принцип суда равных по положению с подсудимым – древний принцип римского права, нашедший принятие и в Церкви: Ne quis non senatore de Romano senatore judicaret. Св. Амвросий писал императору Валентиниану II: «Блаженной памяти отец твой не только устно высказал, но и законом утвердил, что в делах веры должен судить тот, кто должностью равен и правами не отличается от подсудимого». Так дело обстоит о суде над Патриархом по взглядам Никона, и надо сказать, что эта точка зрения усвоена и действующей русской церковной Конституцией, ибо ст. 10 определения Св. Собора от 8 Декабря 1917 г. гласит: «Самое предание суду Патриарха и суд над ним совершаются Всероссийским Собором Епископов с приглашением по возможности других Патриархов и представителей Автокефальных Церквей». Здесь, хотя уже нет отголоска теории пентархии и привлечены главы Автокефальных Церквей, не носящие патриаршего титула, однако, приглашение всех их подчеркивает уже не поместное, а вселенское значение патриаршего сана.

Никон пишет: «Патриарх во образ Христа, городские Епископы во образ 12 Апостолов, а сельские Епископы во образ 70 Апостолов;» однако, это обстоятельство не вносит различия по существу между Патриархом и Епископами, ибо Епископ для своей Епархии также действует во образе Христа, и лишь, поскольку Епископы являются перед лицом Патриарха, постольку там они уже перестают быть во образ Христа. Это сравнение употребил и Лигарид (III, 7): «Епископ во образе Христа, когда он в своей епархии, но не тогда, когда они собираются вокруг своего главы Патриарха, которому они подчинены. И Митрополит, посвященный Патриархом, есть как бы сын посвятившему его». Так сам Лигарид, упрекавший Никона в том, что он обращается с Епископами скорее как с сыновьями, определил эти отношения по образу сыновства, а не братства.

У Никона строй Церковный в разных иерархических степенях представляет такое же благочиние и порядок, которое существует между различными органами тела.

«Человеческое изображение Творец и Владыко всего создавый главу яко порядку и всех уд преизящнейшую на высоком и благообразном месте тела водрузи и 5 чувствами украси: зрением всех лучшим, слышанием, обонянием, вкусом и осязанием; меньшие же уды – руки, нижае причины и по сих вся уды даже до ног «устрои». Правителя же сих, ум, души совершение, постави правити и устрояти телесное смешение. От него же сведущии и мудрии вину приемше, положиша и в общем человеческого естества состоянии чины различные вельможных начальников, князей и прочих достольных достоинств, да благочинно человеческая деются, а не неправильно. Идеже бо начало ту и благочиние, а безначалие есть вина несогласия и разрушения. Томужде всячески и благочинием и красотой подобаше, убо быти и в церковном благолепии, яко сущем и мирского причту лучшем и наипаче подобает имети благочинное и краснейшее управление». Если все в церковном порядке должно быть стройно и согласно, то и иерархическая лестница разных степеней должна завершаться в одной личности – Патриархе, на которого, как на главу, возлагаются прерогативы чести и власти, «якоже в единем телеси уди мнози, уди же не вси тожде имут делати; но глава и очи честнейшие есть».

Мы видим, что у Никона Патриарх является верховным начальным Епископом, избираемым Епископами и пожизненно несменяемым; лишь смерть или суд могут лишить его кафедры, как и всякого Епископа. «Нелепо прежде смерти иному быть Архиерею на живое место». Он возвышается над ними, ибо он входит в число Патриархов, которым принадлежит пятиглавая власть в Церкви.

На это указывает и помещение в начале Кормчей статьи о Римском отпадении, в которой говорится, что Святые Отцы преемники Апостолов пожелали, чтобы в Риме вместо двух князей Апостолов Петра и Павла был Папа Римский и за ним четыре Восточных Патриарха в образ четырех Евангелистов (I, 653). Выше Патриархов только полный, Вселенский Собор, который является лишь чрезвычайным органом власти. Все права, которыя принадлежат Епископу, принадлежат не в меньшей мере и Патриарху. Если Епископ несменяем, то несменяем и Патриарх, иначе как по суду. Патриарх может отречься от осуществления своих прав по патриаршеству, но не может быть устранен никем без канонического суда всех Патриархов. «Если Патриархи имеют полномочия от Константинопольского и Иерусалимского, то я буду отвечать», – сказал Никон на первом же заседании суда 1 декабря 1666 г., а, когда усумнился в их наличии, отказался отвечать.

Но как примирить учение Никона о несменяемости Патриарха с его уходом с кафедры, продолжавшемся 8 ½ лет? Ведь, есть каноническое правило, запрещающее Епископу отсутствовать в своей Епархии более 6 месяцев, и как квалифицировать канонически этот уход? Как понять его? Мы совершенно несогласны с обычным суждением об этом уходе, как проявлении гордости Никона вследствие частной обиды его царем (неудовлетворение за побитие царским окольничьим посланного Никоном) и проявлении его самовластия в государстве. Мы разсматриваем его уход, как средство архипастырского воздействия на царя, с целью понудить его прекратить противоканоническое отношение к церковному строю, созданному церковными законами, укрепленными всеми его предшественниками. Этот уход по своей природе понят большинством исследователей, как отречение от патриаршего престола, чуть ли даже не от епископского сана. Между тем, новыя данные, на которыя обратили внимание Гюббенет, проф. Николаевский и Пальмер заставляют признать, что природа этого ухода была совершенно иная. Еще Гюббенет установил, что Никон пытался вернуться на Патриарший престол не только в декабре 1664 года, но еще и другой раз, раньше в декабре 1662 года; о том, что происходило 10 июня 1658 года в Успенском соборе после литургии, до сих пор судили по сведениям и показаниям, данным на суде 1660 г., а исследования Николаевского и Пальмера показали, что этим свидетельским показаниям, нарочито подобранным, верить нельзя, как вражеским и тенденциозным; открыты и переговоры Никона с Собором Русских Архиереев в январе 1665 г., из которых видно, что сам Собор не считал Никона отрекшимся, ибо входил с ним в обсуждение об условиях предстоящего отречения. Все эти события и высказанные Никоном суждения проливают новый свет на взгляд Никона на патриаршество и на средства борьбы за осуществление канонической правды. Уход Никона является центральным фактом его патриаршества и требует особого разсмотрения. Эта борьба ставит Никона по силе характера наравне с великими Папами Григорием VII, Иннокентием III, но только по силе характера, а идеалы и средства борьбы совершенно различные. Никон никогда не стремился господствовать в государстве, никогда не смешивал государственных функций, возлагаемых на Патриарха царем, с его церковными функциями; во всех его словах и сочинениях ни разу не встречается ни малейшего не только желания, но и намека на желание осуществить господство в светской сфере. Он только ограждал ту церковную компетенцию, которую считал присущей Церкви в силу её существа, от властного вмешательства государственных органов и в этом идеи его могут сравниться с идеями Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина, Феодора Студита, Григория Богослова, Амвросия Медиоланского и других Св. Отцов Церкви. Когда Никон говорил, что, хотя он русский, а по вере грек, то в отношению к его учению о патриаршестве это положение требует поправки, что он в учении следовал не современным ему грекам – цезарепапистам, а греческим Святым Отцам золотой эпохи. В отношении к патриаршей должности Никон хотел создать именно ту устойчивость, которой грекам не удавалось создать в Византии, и которая была ею совершенно утрачена у них во времена турецкого владычества¹³⁹. Никон усвоил себе идеал Патриарха, который прежде всего Божий слуга, имеющий свои права в Церкви не от царя, а от закона церковного и полагающий назначение свое в осуществлении той истины и правды, которая исходили от того высшего царя, которого знает Патриарх, Царя Небесного. Но Патриарх – не царь, и светских полномочий, как таковой, не имеет; например, государственное регентство дается и отбирается царем. Церковные же полномочия Патриарх имеет от Вселенских законов Церкви. Никон и охранял только те полномочия, основы для которых он находил во вселенских канонах, а равно и те, которыя подтверждены царями в духе этих канонов из усердия к их выполнению (I, 299). «И мы не наносим обиды царю и не называемся царями. Как я есмь, что есмь, так и царь есть то, что есть, хотя иные подражают евреям, ибо как они, отвергая Христа, нашего Спасителя, кричали: «мы имеем только одного царя – Цезаря»; так и они кричат: «митрополит Крутицкий делает также хорошо». Когда царь делает земельные пожертвования на церковь и монастыри, Никон не склоняется перед этими щедротами (I, 238), ибо «царь получает за это награду от Бога во стократ». И за это Никон не считает нужным особо почитать царя, но он почитает его, как власть, установленную Промыслом Божиим для наказания злых и награждения добрых, т. е. власть выполняющую свое назначение. Неоднократно говорил Никон про титул великого государя: «Мы не сами его приняли и не вмешивались в государственные дела» (из письма к Константинопольскому Патриарху Дионисию). Патриарх выше всякого постороннего влияния: «Мы иного законоположника не знаем кроме Христа, Иже даде Святым Своим ученикам власть вязать и решить. Мы, говорит Никон, не своей властью вяжем, но Божией благодатью, данной нам от Пресвятого и Животворящего Духа. Кто сие глаголет? Сам Небесный Царь. Что есть свидетельство большее? Мы от Бога есмы». Послушание есть выше жертвы, и Никон ставит его в главу Церковного здания, цитируя слова Спасителя: «Иже вас послушает, послушает Меня, а слушающий Меня, слушает Пославшего Меня, а отвергающий вас отвергает Меня, а отвергающий Меня отвергает Пославшего Меня».

Когда Осип Сукин, присланный к Никону, заявил, что, если Никон не будет отвечать по делу, то государь даст решение согласно показаний Боборыкина и Сытина и пришлет стрельцев для его исполнения, то Патриарх Никон сказал, что «не боится угроз царя, ибо Никон имеет своего Царя Господа Иисуса Христа, Который сказал: не бойтесь убивающих тело, но не могущих убить души, но бойтесь того, кто, убивши тело, имеет власть ввергнуть в ад (I, 584). Патриарх – слуга Божий, слуга Св. Церкви; он не имеет и своих имуществ; все слободы, крестьяне – все Божие наследство. Патриархом может быть то один человек, то другой, но Бог есть и будет всегда; Он неизменяем и Его наследие вечно» (I, 541).

Ставя власть патриарха в чисто церковных делах, законодательство по коим принадлежит церковной власти по благодати Святого Духа, совершенно независимо по источнику от светской власти; поднимая патриарха над архиереями, если и не по степени священства, то, по крайней мере, по степени общих административных полномочий для поместной Церкви, где без него никто не может получить рукоположение, и вознося патриарха через участие в высшей пятиглавой власти Церкви (пяти патриархов), – Никон, однако, не делал патриарха единоличным законодателем и управителем в поместной Церкви. Он признавал принцип соборного решения церковных дел и это показал на деле, когда созывал Соборы 1654, 1655 и 1666 г. для церковнообрядовых реформ. Кроме того, при русских патриархах для обычных дел, превышающих единоличную компетенцию первосвятителя (например, для суда над архиереями) был Собор из прилучившихся в Москве архиереев, которые периодически, хотя и не в систематическом порядке, вплоть до второй половины XVII века, вызывались в Москву. Порядок вызова установлен только во второй половине XVII в.

Эти Соборы бывали и при Никоне, как обычное до него создавшееся явление, и они не вызывают особого какого либо интереса в смысле изучения отношений Никона к соборной власти. Но это отношение можно выяснить на отношении Никона к чрезвычайному Собору в феврале 1660 г., ибо он был подвергнут Никоном всесторонней критике. В это время Никон был уже полтора года жителем Воскресенского монастыря; мало того, он осенью 1659 года уехал на север в Иверский и Крестный монастыри, получивши предварительно на то разрешение царя, в бытность свою в Москве в августе 1659 года. Собор этот созван был царем, без соглашения с патриархом, для суда над ним, без его приглашения, после того, как в августе 1659 г. царь лично принимал Никона в присутствии синклита, как патриарха, вместе со всей семьей, принимая от него благословение Никона допросили через стольника Пушкина, посланного к нему в Крестный монастырь во время самого суда, не проверив допрос свидетелей относительно его ухода его собственными личными показаниями. Этот суд, хотя и не приведенный в исполнение, послужил однако основой, от которой исходил окончательный суд Восточных патриархов в декабре 1666 г., ибо этот суд 1660 г. установил факт отречения Никона и составил два мнения, из которых ни одно не было приведено в исполнение в силу неутверждения царем. Одно низвергало Никона из патриаршества, лишало его всякого епископского достоинства, запрещало отныне ему надевать епископские одежды и совершать епископские акты (IV, 244). Другое мнение Епифания Славинецкого гласило, что отказ от кафедры вовсе не влечет низвержения из священства. Хотя он и соглашался, что можно избрать другого патриарха, но лишать Никона епископского сана считал недопустимым и отказался от первого мнения в виду того, что был введен в заблуждение неправильно цитированным 16 пр. Двукратного Собора. Полоцкий архимандрит Игнатий заявил, что осудить патриарха нельзя без Константинопольского и других Восточных патриархов; весь материал суда с допросами свидетелей послужил одним из оснований для решения дела в 1656 г. Уже не было повторено того допроса свидетелей, да многих из них уже не было и в живых. Таким образом, суд 1660 г. хотя для личного status патриарха Никона сам по себе не имел никакого юридического значения, и с Никоном и после, в 1665 г., велись и впоследствие переговоры, как с патриархом, и на суд 1666 года вызывали его, как патриарха, однако зафиксированные на Соборе 1660 г. свидетельства об уходе патриарха Никона уже не просматривались вновь, хотя сам Никон заявил на суде 3 декабря 1666 года, что показания об его отречении от патриаршества лживы («это на меня затеяли»), а современные исследования порядка допроса свидетелей и способа его, и качеств свидетелей, в смысле их заинтересованности, вполне подтвердили отзывы самого Никона. В этих суждениях Никона можно видеть и его понимание соборного принципа управления вообще, т. е. об условиях канонической действительности Церковных Соборов вообще, и в частности 6 нормах судопроизводства в церковном процессе. Общий экстракт его суждений, приведенных Пальмером в IV томе (226–336 стр.), мы и представим. Псал. II, 1–3:

«Зачем возмущаются народы и племена, замышляют тщетное? Возстают цари земные, и вельможи совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его: расторгнем узы их и свергнем с себя верви их». Кто же это возмущается и замышляет тщетное? Не те ли князья и бояре, которые с беззаконными Епископами окружают царя и собираются вместе против Бога и против Христа? Т. е. против Евангелия, которое говорит: Истинно говорю вам: кого свяжете на земле, будет связан на небеси, и кого разрешите на земле, будет разрешен на небеси». А также: «Идите и крестите все народы, уча их соблюдать все, что Я приказал вам, и вот, Я с вами во все дни до скончания века». И опять: «Где двое или трое соберутся во Мое, там Аз есмь посреди них». Но они теперь говорят: расторгнем узы и сбросим с себя иго их, т. е. не будем внимать канонам и порицаниям патриарха, и сбросим с себя его наставления. Соберемся неканонически, как раньше, не во имя Христа, а во имя царя. Мы те, которые имеют право сказать: кто наш господин? Против таких псалмов говорит: «Живый на небесах осклабится, Владыка посмеется над ними (Псал. 2, 4). «Как можно говорить, что главная забота царя – управление Церковью? Разве царь – глава Церкви? Нет, глава Церкви – Христос; царь не глава и не может быть главой Церкви, но один из её членов. Вследствие этого он не может ничего делать в Церкви, даже относящегося к должности простого чтеца или клирика. А если теперь, вопреки воле Божией, царь действует силой, совершает насилия над церквами, отнимает права и собственность их и судит Епископов, архимандритов и весь священный духовный чин, он будет за это судим словом Христа, которое будет судить в день судный. Где слова Христа, что царь должен иметь власть над Церковью? Христос сказал: Вся власть дана Мне на небеси и на земли». И в другом месте он говорит: «Кого вы свяжете на земли, тот будет связан на небеси». Но кому дана такая власть? «Святым Апостолам и за ними их преемникам Епископам, а не царям. Царю вручены дела мирские, а мне дела небесные, царю вручены тела, а священнику души». Далее следуют цитированные нами определения различия царской и священнической власти… «Пусть всякий живет в своем чине и не нарушает установлений, которыя от Бога.

«Но, не уважая всех этих Божественных предписаний, как он делал раньше, и не уважая прежних установлений царей и великих князей и примера своего отца и гневаясь на нас без причины только за то, что мы твердо стоим за каноны, царь стал сначала против нас гонителем, а потом обвинителем, свидетелем судьей в своем деле, приказал сехаться и собрал лжесобор и провел решение против патриарха через подчиненных ему Епископов. Но ныне нет таких канонов, чтобы цари могли созывать Соборы и в особенности для того, чтобы проводить там свои дела. Если верно, что в древности Соборы созывались благочестивыми царями, то это делалось путем просьбы (к царской власти) и ходатайства, а не властным велением, которое теперь практикуется (Точку зрения Никона разделяет и теперь большинство канонистов: Епископ Иоанн Смоленский, Курганов, Прокошев, Бердников, Лапин, Барсов и др., вопреки Суворову и Каптереву). Никон оспаривал цезарепапистскую точку зрения царя и бояр, вдохновляемую Паисием Лигаридом. Сам Паисий Лигарид в своей History доказывает свою точку зрения цезарепапизма (III, 135–140): «Императоры де сами созывали Соборы, председательствовали на них и утверждали своей подписью», но Лигарид не вникает в юридическую природу и значение этих актов. Этот вопрос, по его словам, разбирался в Москве после приезда двух патриархов в Москву до суда над Никоном, следовательно, в ноябре 1666 г., где Лигарид и проводил свою теорию.

Исходя из требований канонов, где об участии царя в Соборах нигде не говорится, а участие их там надо понимать в смысле внешнего содействия, а не интегрального участия на равных правах с Епископами, Никон говорит, что, «если кто созывает Епископов неканонически, то такие Соборы не истинные Соборы, но лжесоборы, соборища или синагоги. Ибо Господь сказал: «Где двое или трое соберутся во имя Мое (а не во имя светской власти), там Я – среди них». Это касается собрания, которое недавно было в Москве, которое царь созвал, – ибо мы не хотели быть патриархом под его властью, – чтобы отмстить нам за наше отшествие и решать по его указаниям, то его считаем абсолютно ни во что; это такой же Собор, который был против Василия Великого по приказу правителя, против Григория Богослова, по приказу Валента, против Иоанна Златоуста по приказу царицы Евдокии, и против нашего митрополита Филиппа по приказу царя Ивана. Поистине, из за царского гнева стало невозможно нам жить, разве что подчиниться и стать слугами его воли и воли бояри, вопреки закону Божиему и канонам. Царь говорит: он ушел по своей воле сам собой. Но, ведь, и все святые, уходившие от злобы их врагов и скрывавшиеся, начиная от Самого Христа, уходили по собственной воле. Мы жили после нашего отшествия в нашем Воскресенском монастыре более года, и царь не спрашивал все это время о вакантности патриаршего престола, ибо хорошо знал о причине нашего ухода. И когда мы снова были в Москве (август 1659 г.) и личную беседу имели с ним, он ни слова об этом не говорил, не сделал даже намека на наше отшествие, но принял нас, как еслибы мы продолжали жить в Москве так, как обычно было принимать патриарха, посадил нас на место, соответствующее патриарху; это известно всем присутствовавшим. И царь, и царица, и царевич, и царевна, все приняли от нас благословение, также и все бояре. Никто не упрекал нас за это. Спустя один год и два месяца мы, ради забот о материальном поддержании, отправились из Воскресенского в наш Иверский монастырь и оттуда в Крестный и там жили год. И когда мы там жили, спустя полтора года после нашего отшествия царь поставил единоличным своим приказом созвать духовных сановников и русских и греческих, проживавших в Москве. И он объяснял им наше отшествие по своему, как ему вздумалось, а об обстоятельствах, действительно с ним связанных, он умолчал совершенно. Но он озаботился, чтобы некоторыя ложные показания были записаны со слов некоторых людей, живших во дворце, и от некоторых из духовенства и, побуждая одних милостями и щедротами, а других страхом, он вынудил их всех назвать это мое свидетельство добровольным отречением от кафедры.

Ибо с многими угрозами они воздействовали на них и вынудили показывать так, как велел царь. И он отправил в патриаршую Крестовую палату собрание этих показаний, приготовленных по его вкусу. Не написано, кто спрашивал каждого свидетеля, но надо полагать, что сам царь или кто либо из бояр за него их спрашивал и руководил допросом. Не написано, в исполнение какого канона Святых Апостолов и Святых Отцов так было сделано. Всем Епископам, архимандритам и игуменам он раздавал свои царские подарки, чтобы побудить их подписать против меня собственноручно, чтобы нам не быть более патриархом (т. е., чтобы считать нас как бы уже низложенным). И они подчинились царской воле, согласно его указу, не проявив никакой заботы допросить противную сторону, и не пригласив меня явиться, и не испросив от меня объяснения ответа, они составили обо мне решение совершенно неправильное. Они все подписались собственноручно против меня, вопреки преданиям Святых Отцов, и в особенности вопреки 16 пр. I–II Соб., которое они и приводили против меня. Все это известно всему царству.

Но, если мы посмотрим в каноны относительно созыва Соборов, то в 37 Ап. пр. постановляется, что Епископы должны время от времени собираться ради церковных дел по вопросам учения и решения сомнительных и трудных дел. Это правило постановляет, чтобы Епископы сами собирались, но не устанавливает, чтобы царь их собирал. Одинаково и Первый Вс. Соб. 5 пр.; 2 (20) Ант.; 39 Лаод.; 30 (18) Карф.; VI, 8 и VII Вс. Соб. 6. Во всех одинаково говорится, что Епископы собираются. И об этих Соборах, которые составляются канонически по правилам 37 Ап. и 16 и 20 Ант., далее сказал, что незаконно никому составлять этот Собор без Епископа, занимающего митрополичью кафедру. И 39 Лаод. правило повелевает Епископам собираться в том месте, которое определит митрополит. И 19 пр. Халк. говорит, что Епископы должны собираться в месте, указанном митрополитом, а не царем. Также и 95 Карфаг. правило: «Когда окажется нужда в собрании общего Собора, все Епископы должны посылать послания тому, кто занимает первую кафедру, и какое бы место он ни избрал для их Собора, они должны собираться там». 6 правило VII Вс. Соб. говорит, что все Епископы, игнорирующие требования своего митрополита, подвергаются церковным наказаниям, и Тит. 8 гл. 8 Новелл Юстиниана: «Митрополиты должны собираться к патриархам, а епископы к их митрополитам». В постановлении Константинопольского Собора 1593 года об учреждении патриаршества в России постановлено, по предложению Александрийского патриарха Мелетия Пигаса, всем Собором, что кафедра Московская должна отныне почитаться патриаршей кафедрой, ибо город почтен быть столицей государства, что он имеет преимущества перед всеми епископами, митрополитами и епископами всей Православной Кафолической Церкви, и что он должен быть главой этой провинции Московской, всея России и соседних стран, – и быть признана таковой в соответствии с 34 Ап. Правилом.

«А что касается того Собора, который недавно был в Москве, то его можно назвать не только иудейской синагогой, но и диавольской, так как он был созван не по канонам, а по единоличному приказу царя, и затем во все время соборной процедуры Епископы действовали только по приказу царя, делая все по его воле. Это было все там написано в деяниях самого Собора и засвидетельствовано подписями его членов с призыванием во свидетельство Евангелия, как там написано собственными словами». Никон делает далее ссылки на деяния Собора и показывает порядок обсуждения на нем дела, подтверждающий его слова о вмешательстве царя и руководство им всего Собора через боярина Петра Михайловича Салтыкова.

Никон разбирает каноны, которые были собраны на соборе для решения, и показывает неправильное их применение. «Все они имеют в виду уход с кафедры епископа, а не патриарха, а 9 правило IV Вселенского собора не позволяет даже митрополиту судить другого митрополита, но таковой подлежит суду своего патриарха или патриарха Константинопольского» Также устанавливают и 57 и 58 главы кодекса Новелл. Но они в своем приложении выписали каноны и постановления гражданских законов, относящиеся только к епископу, а никак не к патриарху. Простой епископ по 12 Карф. не может быть судим без вызова на суд; затем необходимо, чтобы обвинение против епископа было доказано компетентными свидетелями, и только после этого он может быть осужден и наказан, как того заслуживает доказанное против него преступление. Так даже простой епископ не может быть судим без троекратного вызова. Епископы подлежат суду патриарха как и все митрополиты. (9 пр. IV Вс. соб.). Но о патриархе нигде не сказано, чтобы он мог судиться своими епископами. Об участии же в этом суде Лигарида Никон говорит особо. В одном месте Никон обращается к нему: «Кто тебя поставил судить на место Бога и осуждать патриарха? И откуда ты? И по какому закону ты становишься над нами судьей и говоришь: так не поступали патриархи с сынами своими. Но как ты можешь, не будучи отцом отцов, ставить законы для отца отцов? Каноны святых отцов не позволяют никому судить решение патриарха, не только они не позволяют всякому пришлому иноземцу, но даже и всем епископам» (I, 520). И как иначе можно назвать такое собрание, как не соборище, когда они наперекор всем канонам, имеющим в виду простого епископа, пытались осудить меня и не спросили меня ни относительно моего отшествия, ни вызвали меня к суду, как епископа, согласно 74 Ап. пр.

Пр. 16, I–II Соб. гласит: «Если какой либо епископ оставит свою епархию и живет в некоем другом месте более 6 месяцев, не в силу царского вызова и не в послушание патриарху, и не в силу болезни и невозможности передвижения, то он по общему согласию лишается своего епископского ранга и власти». Но мое отшествие было иного порядка. Как Христос Сам уходил от злобы Ирода и Евреев, тайно укрываясь и открыто уходя от них, как уходили Апостолы – Павел из Дамаска, Петр из тюрьмы, как после них уходили и другие, как Божественный Григорий и Афанасий Великий уходили от преследования тиранов, так сделали и мы. Скорее те самые епископы, которые так неудачно применяли к нам 16 пр. I–II Соб., чтобы осудить одинаково с нами и Самого Христа и Его Апостолов, в силу того же самого канона, как можно видеть, достойны низвержения, ибо, сойдясь на Собор по единоличному вызову царя, они оставались в Москве вне своих епархий больше шести месяцев, хотя долг их был – не слушаться царя и не собираться на Собор без нашего согласия и позволения. Но они, почти все посвященные мною, могут быть подведены под 13, 14 и 15 пр. того же Собора: «Если священник или епископ или митрополит осмеливаются отделиться от единения с святейшим патриархом и не будут возносить его имени, согласно правилам, в святых таинствах, прежде решения законного Собора и прочтения акта об его осуждении, подлежит и низвержению, и такого собор лишает священнической чести». Они должны были разсмотреть 17 Сард. правило, IV Вс. Соб. 33 пр. А мы не уходили в другую епархию, как могли сделать без всякого порицания, согласно этого канона –в течение всего этого времени, но оставались в своей Московской епархии, среди своей паствы».

Так, сводя все во едино, Никон отвергал действительность соборного суда над ним в силу ряда причин: 1) Собор созван без согласия патриарха, одним царем, 2) он действовал не свободно, а под давлением царя, 3) Никон не был вызван на Собор, 4) свидетели бояре не могли считаться заслуживающими доверия, ибо они подчинены царю, 5) противная сторона (Никон) вовсе не была выслушана, 6) природа ухода Никона намеренно искажена, 7) каноны, говорящие об оставлении епархии епископом, ничего не говорят о патриархе, 8) патриарх не подлежит суду своих епископов, 9) епископы нарушили свою присягу ничего не делать без согласия патриарха, а они собирались по единоличному приказу царя. Что касается разсмотрения дел на Соборе 1660 г., то, разсматривая его заседания, исследователь его, Каптерев, вполне подтвердил влияние царя на ход дела и даже поставил этот Собор в пример того, какое действительно подавляющее влияние имел на соборах царь (Каптерев: Царь и Московские Церковные Соборы XVI и XVII в. Б. В. 1906, III, 636–656). Царь созвал Собор. До Собора царь назначил комиссию под руководством боярина П. М. Салтыкова для испрошения инструкций; царь призывал к себе архиереев, поучал их и призывал составить выписки из правил церковных а, когда выписка их его не удовлетворила, то он приказал ее дополнить; царь руководил таким образом прениями, выбирал и лиц для ведения протоколов Собора; царь пополнил Состав Собора тремя греческими архиереями, готовыми поддерживать точку зрения царя, как после 1662 г. ее поддерживал Лигарид; Соборные деяния записывались секретарем и утверждались царем, но царь собственноручно туда вносил поправки, а в конце концов царь и вовсе не утвердил и не привел в исполнение постановления Собора, хотя по его распоряжению все архиереи его подписали. Эта критика, написанная современным нам исследователем, недоброжелателем Никона, вполне подтверждает правильность критики этого Собора Никоном.

Царь утверждал протоколы и следующего Собора и выкидывал оттуда то, что ему не нравилось. Так на Соборе 1667 г. выкинуты все прения о власти царской и патриаршей, происходившие 14, 15, 17 янв. 1667 г., ибо там были представлены неопровержимыя свидетельства против цезарепапистского понимания безграничности полномочий царской власти. Вопрос то только в том, канонично ли все это, и Никон доказал противоканоничность царского вмешательства в соборную деятельность, как в письме к Зюзину в феврале 1660 года он говорил о противоканоничности другого явления, которым была больна русская Церковь в 16 веке и в начале 17-го, разумеем произвольную смену патриархов. Каптерев сам иллюстрировал эти факты и указал на ряд смещений патриархов и назначений их светской властью, как прикрытых содействием Собора, так и неприкрытых, явных.

Умер Годунов, и патриарх с Освященным Собором присягнул Феодору. Феодор был убит, и Лжедимитрий провозглашен царем. Толпа, преданная ему, свергла патриарха Иова, вытащив его из собора во время литургии, и Лжедимитрий поставил патриархом греческого епископа Игнатия (чтобы он, действуя по греческим правилам, не перекрещивал Марию Мнишек при переводе в православие). Когда убили Лжедимитрия, Шуйский низложил патриарха Игнатия и поставил Гермогена; когда Шуйского низложили, боярская партия низвергла Гермогена и опять возстановила патриарха Игнатия, а затем, когда Игнатий бежал в Литву, то кафедра оставалась без патриарха до Филарета, ставшего патриархом только в 1619 году; после Филарета, проявившего огромную энергию и в Церкви и в государстве, последующие патриархи Иоасаф и Иосиф были по существу ставленниками царя и личностями совершенно безцветными (Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, II, 59–61).

Однако, упомянутые Каптеревым факты относятся в большинстве своем ко времени революционных насилий, а что касается фактов давления царя, то надо учитывать, что царское участие в избрании патриарха допустимо, в виде назначения в патриархи одного из трех лиц, выбранных Собором, поскольку ради согласования деятельности Церкви и государства важно, чтобы патриарх и царь могли действовать согласно, особенно потому, что патриарх – не только высшее церковное лицо, но и связан с государством рядом отношений, хотя бы по землевладению, дававшему ряд публичных прав в государственной жизни. Однако, давление, идущее до лишения Архиереев возможности свободно избирать кандидатов в Патриархи, уже неправомерно, ибо Церковь должна свободно определять состав своих служителей.

Эти факты Каптерев приводил в доказательство того, что светская власть была органом высшей и государственной, и церковной власти, что подобно тому, как она проводила государственные законы через Боярскую Думу и Земские Соборы, так проводила и церковные законы через Церковные Соборы. Однако, против него можно сказать то, что факт не есть еще право, а может быть и нарушением права, что установление того, что правомерно, в данном случае надо определить проникновением в природу актов; если это акты, относящиеся к тому, что является по существу церковной компетенцией, как обстоит дело в данном случае, то и совершать эти акты призваны только те органы, которые получили на то преемственную благодать от Апостолов, т. е. Епископы.

Как в учении о границах государственной власти Никону пришлось столкнуться с цезарепапистской теорией, проводимой боярами ради своевластия и стремления освободить царя от влияния Никона, теорией, возведенной Лигаридом в сознательную систему, так в другом отношении, именно в понимании положения Патриарха среди Архиереев, Никону пришлось столкнуться с другой теорией, которую можем мы назвать Архиерейской, ибо представители её были русские Архиереи, тяготившиеся властью над ними Патриарха. Лигарид не придерживался этой теории, ибо тогда он не мог бы рекомендовать Московскому правительству в 1663 году, как выход из тупика, в который попало дело Никона, обращение к суду над Патриархом Никоном Восточных Патриархов; ему незачем тогда бы выделять среди них Константинопольского Патриарха и добиваться через друга своего архидиакона Мелетия полномочий для себя от Константинопольского Патриарха, для выступления в качестве его Экзарха, хотя бы подложных. Он ограничился упреками по отношению к Никону, что будто он не почитает Епископов братьями, упрек, который Никон опроверг в своем «Раззорении». Эту теорию представляли те Архиереи, которые считали, что они в праве Патриарха Никона судить сами; признавая принцип Римского, а потом и церковного права, что судьи не могут быть ниже рангом подсудимого, они почитали себя не ниже Патриарха; для них он был не член пятиглавой власти Вселенской Церкви, а только один из Архиереев Поместной Церкви, занимающий кафедру столичного города. Зачаток воззрения мы видим еще ранее Никона в лице Митрополита Киприана, о котором разсказывает Каптерев, как о представителе теории свободных Архиереев. «Так Митрополит Новгородский Киприан (1627–1633) (Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, II, 214, 222–223) был представителем тех епархиальных Архиереев, которые тяготились своей зависимостью от Патриарха, желая придать своему епархиальному управлению автономный характер, независящий от вмешательства в епархиальные дела Патриарха, желали провести в церковной жизни тот принцип, что Патриарх не есть глава Архиереев, не высшее и начальственное над ними лицо, а только первый между равными, и что потому каждый епархиальный Архиерей есть такой же самостоятельный и независимый управитель в своей епархии, как и Патриарх в своей области, – высшей инстанцией как для Патриарха, так и для всякого епархиального Архиерея, может быть и есть только Собор».

Эта Архиерейская теория, направленная против подчинения Архиереев Патриарху, в общем противится постановлениям Вселенских Соборов, которыми устанавливается принцип зависимости одних Епископов от других; мы имеем в виду 4 Прав. I Вс. Соб. и 9 пр. Антиохийского. Если способ ограничения власти Епископов – дело истории и подлежит изменениям, то принцип ограничения Епископской власти исходит от учения и практики. Апостолов. Распределение церковного общества по диэцезам, т. е. распределение власти и взаимных отношений Епископов было делом обстоятельств, на самый принцип подчинения установлен практикой самих Апостолов по праву Божественному, ибо Апостолы ставили Епископов (1 Тим.) и определяли полномочия (34 Ап. Пр.), и взаимоотношения, основываясь на указаниях Божественного Основателя. Об этом свидетельствует и Тертуллиан (Phillips. Le Droit eccles. II, 2): «D'apres le témoignage des apotres eux-mêmes les institutions qúils ont données à l'Eglise ils ne les ont point ètables sous l'inspiration de leur volontè personnelle; ils n'ont fait que transmettre fidèlement au peuple la règle de l'organisation qui leur avait été tracée par Jesus Christ» (По свидетельству самих Апостолов, учреждения установленные ими в Церкви, установлены не по их личной воле; они только верно передали народу организационные начала, начертанные Иисусом Христом). Поэтому Апостольское предание явилось связующим звеном между преданием, идущим от Божественного Основателя, и последующим преданием Церкви и настолько связано с первым, что даже Отцы Церкви с трудом отличают, что относится к Божественному преданию и что к Апостольскому Преданию (Phil. III, 399). Что касается предания Церкви, то предписания Церкви имеют всегда, хотя бы посредственную связь с Божественным законом, ибо Церковь руководится Св. Духом; церковное устройство было дело апостольское по регламентации, но в последующем применении на созданной основе – делом исторических обстоятельств. Архиереи неправильно отвергали свое подчинение Патриарху, и этим только выразили то настроение, которое повторялось и позже, и было характеризовано Проф. Троицким на Предсоборном Присутствии 1906 г., как стремление всякого Архиерея делать из себя Папу. Между тем, не должна забываться та истина, что Епископская власть не есть власть индивидуальная, оторванная от власти других Епископов, а напротив, тесно с ней связанная; она существует, как часть власти всего Епископата, как нераздельного целого, по словам Св. Киприана: Unus est Episcopatus cuius a singulis in splidum pars tenetur.

Проведению Архиерейской теории в жизнь способствовало и постоянное властное вмешательство представителя светской власти в церковные дела, которое приучило Архиереев во всем полагаться на светскую власть и видеть в ней опору для своего положения, главного инициатора и руководителя и решителя всех церковных вопросов. Они готовы были видеть в царе то, что до половины XV века был для них Митрополит. Это тем более было легко, что церковное и государственное перемешивалось в жизни до безконечности, и нелегко было определить иногда, где начинается одно и кончается другое. Это положение создавало возможность для Архиереев прибегать к содействию царской власти против Патриарха, и такое стремление опираться на царя обнаружилось у Архиереев, когда Патриархом оказалась такая сильная личность, как Никон, которого Архиереи считали тираном, невыносимым для них. Вятский Епископ Александр, бывший личным врагом Никона за перевод его из близкой к столице Коломенской Епархии в дальнюю Вятку, от лица всех Архиереев подавал царю докладную записку, где и развивал теорию об отношении Архиереев к Патриарху, сопровождающуюся указаниями якобы на несоответствующее отношение Никона к Архиереям. Он писал, что Никон при поставлении на Патриаршество «обещался церковный мир соблюдати и следовать во всем Святым Апостолам и Святым Вселенским Соборам и обещал им во страхе Божием боголюбивым нравом братии своей о Святом Духе сослужебника всем Преосвященным Митрополитам, Архиепископам и Епископам Патриаршества его Российского царствия, любовь духовную имети и яко братию тех почитати и сице любити, якоже Владыка наш Господь Иисус Христос возлюби Святые Свои ученики и Апостолы… И потолице обещании странно за рабы Святительский чин вмени и толико ругался, – яко сошедшимся Архиереям к сенным дверям крестовыя палаты, на переднем крыльце часа два или три сидети, и ни единому он даде слово рещи пред собою, ниже мольбы тех послушав о исправлении церковных вещей, но странно поработи тех и люте нападал на братию свою и страдати многих устрои и умиленне плакати». В другой раз опять тот же Епископ Александр обращается от имени Архиереев к государю с просьбой: «Аще обрящем благодать перед тобой великим Государем, не презри мольбы твоих государевых Богомольцев: да возмется нечестивый сей (Никон) от среды нашей, да Божий праведный гнев не постигнет и в правду постраждем, не пекущеся о благих». А, чтобы оградить на будущее время Архиереев от Патриаршего самовластия, он старается внушить царю, что «первый Епископ не начальник Епископам, ни крайний Святитель, но Епископ первого седалища наречется рекше царствующего многонародного града: Святительский бо сан един есть и та же на всех благодать. Не наречется сей убо совершен или несовершен Святитель, вси Епископы и благодать Святого Святого Духа равно приемше». Архиерейская теория, однако, забывала, что, даже при равенстве благодати священства, каждый отдельный Архиерей ниже в административном отношении Патриарха уже потому, что каноны Первосвятителю дают право надзора над Архиереями и созыва Соборов, ставят его посредником при общении со светской властью и, помимо всего этого, и, главное, – это то, что Патриарх, сам ответственный перед Собором за состояние Церкви, им избранный для руководства в управлении всей Церковью, сам по себе через это носит часть Соборного авторитета. Последнее обстоятельство отмечает и современная Русская Церковная Конституция, дающая Патриарху право проводить разные церковные мероприятия, в которых Патриарх связан содействием Синода и Высшего Церковного Управления, вопреки голосованию этих состоящих при нем учреждений, под своей ответственностью перед очередным Собором (Ст. 20 Определения Московского Собора о Священном Синоде и Высшем Церковном Совете от 7/12 1917 г.). Эта статья весьма усиливает власть Патриарха, ставя авторитет его выше не только авторитета отдельных Архиереев, но и целого ряда их, входящих в Священный Синод и Высший Церковный Совет по избранию от Собора.

В указанных Каптеревым свободных Архиереях можно признавать противников Никона в отношении учения о взаимных отношениях Патриарха и Архиереев, но в отношении учения об отношении властей светской и духовной пути отдельных сторонников Архиерейской теории могли расходиться: Митрополит Киприан мог быть ближе к Никоновскому пониманию этих соотношений, а Епископ Вятский ближе к цезарепапистскому.

Отвергая равенство административного положения в Церкви Архиереев с Патриархом, Никон, однако, не был сторонником единовластительства Патриарха в Поместной Церкви. Не говоря о том, что он считал в делах, касающихся всей Церкви, Патриарха связанным другими Патриархами, хорошо он помнил постановление 34 Ап. правила: «Но и первый Архиерей ничего да не предпринимает без согласия с остальными»¹⁴⁰. 1) Так, между прочим, напрасно обвиняли Никона (а вместе и самого царя) в неканоническом учреждении монастырей без совещания с Собором, ибо для каноничности учреждения монастыря каноны требуют только согласия и благословения Епископа. 2) Что касается упрека в несозыве Никоном Собора для совещания об уходе с кафедры из-за гнева царского, то, ведь, ему созывать Собор просто было невозможно; требовать согласия на это самого царя нелепо, ибо из-за гнева царя как раз и уходил Никон, не желая становиться послушным орудием его новой политики относительно Церкви; однако, Никон возвращался в 1662 г. и в 1664 г. в Москву лишь в виду того, что по доходившим до него сведениям царь переменился в отношении к нему. 3) Свое уважение к Соборам он доказал на деле, созывая их для чрезвычайных дел в 1654, 1655 и 1656 годах. 4) Его обвинили в том, что он сослал без суда Епископа Павла Коломенского за противодействие в исправлении книг на Соборе 1654 г., но характерно то, что говорил об этом сам Никон, и что он сделал в действительности. Документов об этом деле до нас не дошло, а потому о нем приходится составить впечатление по косвенным данным. Прежде всего, когда Никона обвиняли в этом на суде, что будто он это сделал единолично, то он это оспаривал и сказал в подтверждение своих слов, что дело это можно видеть на Патриаршем дворе, но никто его не отыскивал, ибо приговор над Никоном был предрешен, и оно никого не интересовало.

Затем 3 июня 1655 года, по разсказу Павла Алеппского (11, 498), Никон посвящал нового Епископа на Коломенскую епархию в то время, как её Епископ был жив, и Павел не порицает этого акта и не говорит, чтобы Патриарх Макарий разубеждал Никона, хотя Никон, по словам, Павла Алеппского, всегда просил Патриарха Макария указывать все его ошибки. Сам Павел Алеппский указывает на случай происшедшего разногласия между названными Патриархами, именно, когда Патриарх Макарий отговаривал Никона от совершения только единократного водоосвящения в праздник Крещения Господня в январе 1656 г. (Никон воду освящал только накануне). Надо думать, что, если бы была налицо такая большая каноническая неправильность, как единоличный суд над Епископом, то Павел бы об этом сообщил; вероятно, он бы внес это обстоятельство в число обвинений Никона, когда в 1667 году исправлял свой дневник (появившийся на свет не ранее 1670 г., но составленный во время первого пребывания в Москве в 1654–1656 г.), под влиянием атмосферы, враждебной Никону и побудившей его сделать другия видоизменения во вред памяти Никона и в противоречие его первым непосредственным впечатлениям (II введ. 55, 56 стр.). Тот же Павел Алеппский сообщает, что ссылка Епископа Коломенского была совершена и Патриархом и царем совместно (Ib. 77, 78, 170), а не Патриархом единолично, и что он это вполне заслужил (11, 510). Епископ Павел был сослан после Собора 1654 года за отказ подписать соборное постановление об исправлении книг. Кроме того в 1654 г. Никон писал свои 26 вопросов (11, 522) Константинопольскому Патриарху Паисию, спрашивая его мнение относительно реформы книг, с указанием на сопротивление, которое он встретил, и Патриарх Паисий ему ответил подробно. Письмо его было получено в 1655 году; Собор его подтвердил и подписал и постановил напечатать, что и было сделано в издании в октябре 1656 г. Скрижали (11, 522). В самом письме Патриарха Паисия (II, 410) имеется два ответа относительно Павла, Епископа Коломенского, и протопопа Ивана Неронова по поводу их отказа подписать постановление Собора, бывшего весной 1654 г.: «Об Епископе Коломенском и протопопе Иване Неронове пишете, что они с вами не согласны, но держатся за свои книги, свою литургию и свой знак креста, что они даже унижают наши Патриаршия молитвы и Литургию и хотят навязать свои собственные нововведения и тайно переделанные молитвы, как исправления. На эти обвинения мы ответим, что это признак ересей и расколов, и кто так утверждает или верит этим утверждениям, тот чужд Православию. Или пусть они непритворно согласятся и примут то, чего держится и чему учит Православная Церковь, или в противном случае после первого и второго извещения в случае их упорства и отказа исправиться, пусть они будут низвергнуты, т. е. вы низложите и отлучите их отсечением их от стада Христова, чтобы они не питали отравленной пищей. И делая так, вы будете иметь за одно с собой и нас, и наш Собор». Эти последния слова показывают, что Никон вовсе не действовал единолично, и, если не дошло до нас определенных точных данных о том, что Никон действовал с согласия своих Архиереев, шедших за ним полностью в деле церковных реформ (кроме Епископа Павла и одно время Епископа Александра Вятского), то остались точные указания, что он имел на то одобрение Собора Константинопольской Церкви и Патриарха, которого Никон почитал особо, и как первого в ряду Патриархов, в других Церквах, и как Предстоятеля Церкви, бывшей раньше для русской Церкви матерью. Никон поступил даже мягче, чем советывал Константинопольский Патриарх, ибо он не отлучил Епископа Павла от Церкви, а самая ссылка могла скорее исходить от царя, а не от Никона, ибо Каптерев доказал, что инициатива церковных реформ исходила вовсе не от Никона, а от царя и Стефана Вонифатьева, его духовника. Никон на суде заявил, что он не помнит, по каким канонам он низложил Епископа Павла, и в этом случае мог действовать в силу худых обычаев времени. Но, говоря, что на Патриаршем дворе есть дело Епископа Павла, Никон мог намекать на участие в этом деле не его одного, а и царя. Патриарх Паисий писал о Епископе Павле и царю, и Никону. Об этом наказании Павла Коломенского обстоятельно писал Павел Алеппский, говоря, что строгость Патриарха и царя заслуживает похвалы, и что вечная ссылка Павлом заслужена. И сам он разсказывает, что и Патриарх Макарий без канонического числа 12 Епископов в 1659 г. низложил и лишил сана Эмесского Митрополита Афанасия властью Бога и султана (III, 420 пр.). На сем Соборе присутствовало только 7 Епископов (II, 383 и 384).

Обратим внимание на другой упрек Никону, разсеиваемый этой грамотой: Патриарх Паисий в своей соборной грамоте Никону величал его Патриархом Московским всея Великие и Малыя России (II, 480): стало быть, и этот титул не был самочинно воспринят Никоном без одобрения со стороны Константинопольского Патриарха. Так в случае с Павлом Коломенским нет никаких доказательств неканонического отношения Никона к Архиереям, а в других известных нам случаях он сурово обличал их за их неканонические деяния. 5) Таковой случай был по поводу принятия ими Лигарида без соответствующих отпускных канонических грамот от его канонического начальства, по поводу слепого послушания царю и непослушания Патриарху, вопреки клятве, данной каждым при поставлении и по поводу принятия ими посвящения и поставления помимо живого Патриарха. 6) В случае с Архиепископом Иосифом Астраханским Никон указал и на внутренний двигатель, побудивший Архиереев не идти за Патриархом. Так он сказал ему, когда тот приехал к нему в Воскресенский монастырь в числе членов следственной комиссии в июле 1663 года: «И ты бедный туда же. А помнишь ли твое обещание? говорил, что и царя слушать не станешь? Что? Видно тебе дали что-нибудь бедному?» Когда Никон заявил посланным, что царь собирает против него подкупной Собор, Патриарху сказали, что он лжесвидетелями именует властей (Архиереев) Московского государства, а Никон сказал: «Кому книжным учением и правила говорить, а они де и грамоте не умеют». Ему сказали: «Один ли он в Московском государстве грамоте умеет?» И Патриарх сказал: «Хотя де и есть немногие, а Питирим Митрополит и того не знает, почему он человек». Об умственном уровне современных ему Архиереев вообще Никон был невысокого мнения. Так в письме к Зюзину про Псковского Епископа писал: «Писание твое дошло к нам, и мы чли и Псковского Епископа чел же, и чудить тому нечего: и стар и глуп».

Никон обращается к Лигариду («1, 149): «Ты осмеливаешься учительным тоном писать русским Епископам: почему же вы не озаботитесь об избрании и поставлении Патриарха? Вы пренебрегаете Патриаршим Престолом? Покажи же, списатель лжесловесный, на каких канонах основано это учение, и покажи не от твоего нечестивого измышления… Ты пишешь как учитель, имеющий власть, но покажи, где в канонах написано, что Епископ, оставивший свою епархию, как ты, и перешедший в другую епархию, мог навязывать закон другим Епископам, не говоря уже о том, если его учение противно канонамъ… Мы покажем тебе, почему в действительности спустился развернутый свиток, о котором говорит пророк Захария, в V гл. 14. «И опять поднял я глаза мои и увидел: вот развернутый свиток: и сказал мне Ангел: что ты видишь? Я ответил: вижу развернутый свиток; длина его 20 локтей, а ширина его 10 локтей. Тогда он сказал мне: это проклятие, исходящее на лицо всей земли; ибо всякий, кто крадет, будет истреблен, как значится на одной стороне, и всякий клянущийся ложно истреблен будет, как значится на другой стороне. Я навел оное, изрек Господь, и оно придет на дом татя и клянущегося Моим именем ложно и, пребывая в доме его, истребит его и древо его и камня его». Видишь ли ты, на кого спустился этот свиток? Это – проклятие, сказал пророк, которое нисходит на лицо всей земли, ибо всякий, кто крадет, будет наказан им до смерти. Я навел оные, говорит Господь, на дом татя. Но кто этот тать? Не ты ли, лживый человек, пришедший в России украсть её благочестие, вкравшись через ограду канонов? Сам Господь сказал: Истинно говорю вам: всякий, входящий в стадо не через дверь, то же, что вор и разбойник. Что же иное ты, как не вор? Какой дверью вошел ты в стадо? И что делаешь там?.. (Еще Иоанна X, 7, 9, 10). Вор и разбойник тот, кто обманывает простых людей своими гибельными и безразсудными ответами… А кто тот, кто клянется ложно Именем Божиим? Заметил ли, что выше написано? Как 18 Карфагенское правило постановляет, чтобы каждый Епископ при своем избрании заявил свое исповедание Св. Символа, перечислил все церковные законы перед своим посвящающим и торжественно обязался их все соблюдать? Но ты и все русские Митрополиты и Архиепископы ни во что поставили свою клятву, и потому исполнилось написанное в Псалме 53, 36: «Бог с небес воззрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумевающий, ищущий Бога. Все уклонились; все растлились: нет творящего добро, нег ни одного. Неужели не вразумятся делающие беззаконие, седающие передо Мной, как едят хлеб, не призывающие Бога? Там вострепетали они от страха, где нет страха (т. е. побоялись противоречить царю и боярам), и Бог разсеет кости человекоугодников. Ты посрамишь их, потому что Бог отверг их». В дома таких людей, как эти, которые ложно клянутся именем Божиим, войдет этот свиток серп и останется в домах их, пока не истребит их. Многие из них уже погибли. Ты говоришь: что столь хорошо и любезно, как братьям, пребывать в единстве. Нет ничего иного столь почтенного, как взаимное согласие и единение в братии любви. Но почему же вы, Епископы, не носите тяготы друг друга, не помогаете совместно один другому соборным деянием?» Почему ты не доканчиваешь эту цитату «и так исполните закон Христа?» (Гал. VI, 2) Прибавка эта показывает, что Никон ценил не всякий мир, не всякое объединение, а только во имя Христа. Если бы Архиереи объединились в повиновении канонам, т. е. законодательству, исходящему от Св. Духа, он признал бы это объединение, но объединение во имя послушания царю в церковных делах, вдохновленного цезарепапистскими превратными толкованиями Паисия Лигарида, не имевшего к тому же канонических полномочий от своего Патриарха, и бывшего не православным и просто преступником, как это было известно Никону от поссорившегося с Лигаридом диакона Агафангела, и архимандрита Афонского Феофана, – Никон никогда не признавал и такое сборище называл иудейской синагогой. Не признавал Никон и посвящений, сделанных без его благословения. Когда 19 дек. 1664 г. ночью при возвращении Патриарха Никона из Москвы в Воскресенский монастырь, его догнали посланные от царя вернуть посох Чудотворца Петра, который Никон увез с собой, он не соглашался отдать им этот жезл Митрополиту Павлу Крутицкому, и сказал ему, что признает его за священника, а не за Митрополита, и не знает даже, кто его посвятил. Это было сделано незадолго по приказу царя Паисием Лигаридом (IV, 549). Жезл этот Никон отослал с Воскресенским архимандритом. Также и Митрополита Крутицкого Питирима Никон не признавал Новгородским Митрополитом, ибо он туда был переведен (IV, 555) Собором Епископов, возглавляемым Лигаридом. Но Никон не игнорировал Соборного принципа, и сам проводил свою реформу с Соборного одобрения и под соборным надзором.

Собор 1654 г. одобрил предприятие по исправлению книг; Собор 1655 г. разсмотрел и одобрил исправление важнейшей книги – Служебника. Собор 1656 г. продолжал исправление и установил ряд реформ, между прочим запретил перекрещивание католиков. «Недопустимо думать, пишет Голубинский (К нашей полемике со старообрядцами, Бог. Вест., 1892), что Соборы только прикрывали своеволие Никона. На Соборе 1654 г. был и царь, кроме якобы деспотического Никона; если Павлу Коломенскому не мешали высказаться против, то не были заграждены уста и другим; деспотизм Никона на Павле проявил себя только после этого Собора и проявился именно потому, что все были решительно против Павла. Нельзя думать о несогласии Архиереев и потому, что, если бы они были противны реформе, то после удаления Никона (через 4 года после приступа к исправлению книг) они воспользовались бы свободой; однако, только один Вятский Епископ Александр питал временное предубеждение против его исправления. Затем на Соборе 1666 г. единодушный голос Епископов свидетельствовал, что Никоновское исправление было делом всех представителей Русской Церкви, кроме одного, следовательно, это было делом всей Церкви». Одновременно он констатирует что проведение дела исправления книг и обрядов было возможно только для человека с очень сильным характером. «Недостатки его характера не были причиной, произведшей раскол. Но положительной стороне его характера мы обязаны, что им было предпринято дело, возможное только для человека с сильным характером. Возникновение раскола – один из печальнейших исторических случаев, что в массах людей, когда приходится отказываться от заблуждений, находятся отдельные люди, которые выступают защитниками заблуждений, являя из себя закоренелых поборников старины».

Никон не уклонялся от Соборного разсмотрения и в делах менее серьезных, чем исправление книг и обрядов, именно дело об открытии новых епархий разсматривал на Соборе в октябре 1657 г., на котором участвовали и царь и бояре; предложено было открыть три новых епархии на окраинах: в Белгороде Митрополию, в Смоленске Архиепископскую епархию, в Вятке – Епископскую. Решено было перевести в Белгород Митрополита Крутицкого Питирима, в Смоленск – Суздальского Архиепископа Филарета, в Вятку Епископа Коломенского Александра.

Скажем теперь еще о Никоновских суждениях о Патриаршем сане, которыя пришлось ему выявить в связи с своим отшествием, о титулах, прибавленных к титулам Патриарха Московского и всея России во время Патриаршества Никона, и об условиях, которыя Никон выставил для избрания нового Патриарха.

Никон различал в Патриаршестве власть священнодействий от власти административной, различал также права Патриарха на управление от условий их осуществления; он допускал положение, что Патриарх, облеченный правами, может отказываться при известных условиях от осуществления своих прав, сохраняя за собой не только название Патриарха, но и не теряя права на возобновление осуществления своих прав, допуская также, что Патриарх может отречься и от осуществления своих прав, и от самых прав, но оставляя титул Патриарха за собой и почетное положение в Иерархии. В первом положении Патриарха, не осуществлявшего своих прав по управлению, Никон был в Воскресенском монастыре в период 1658–1666 г.г., когда он ушел из Москвы и считал себя в праве вернуться на кафедру при наличии известных обстоятельств. О втором, т. е. о положении Патриарха, отрекшегося от самых прав на управление, он вел переговоры с Русским Архиерейским Собором в январе 1665 г. и именно к возстановлению этого положения стремился и тогда, когда, находясь в ссылке в Ферапонтовом и Кирилловском монастыре, просил тщетно царя о возвращении в его любимый Воскресенский монастырь.

Что Никон отличал права священнодействия от административных прав, связанных с Патриаршим саном, видно из того, как он отнесся к совершению Митрополитом Питиримом шествия в Неделю Ваий. Когда Никон узнал о том, что его совершил 27 марта 1659 г. Митрополит Питирим, согласно обычаю для Патриархов; он увидел в этом посягательство на свои права Патриарха, ибо Митрополит Питирим был оставлен им в качестве своего Местоблюстителя, и Патриарха не было на Патриаршей кафедре. Павел Алеппский разсказывает, с каким трепетом сам Никон в 1655 году, в его бытность в Москве, относился к этой церемонии, и как предлагал даже совершить эту церемонию Антиохийскому Патриарху Макарию, как старшему его по рангу, но тот отказался и предпочел быть зрителем (II, 179, 360). В 1659 г. Никон не мог благословить Митрополита Питирима, как не носящего сана Патриарха, совершать эту церемонию. Он по этому поводу отправил 30 марта 1659 г. письмо царю (IV, 165, 166), в котором писал: «Я умоляю Ваше Священное Царство выслушать мое письмо, то что и совесть моя абсолютно вынудила меня написать, и об этом никто не знает. Сегодня дошел до нас слух из многих источников – некоторое время он казался невероятным по несообразности дела; однако я убедился, что, как бы ни было это незаконно и нечестиво, это действительно произошло, что некое лицо осмелилось незаконно и нечестиво запятнать духовным прелюбодеянием Престол Патриарха всея Руси и совершить церемонию в Вербное Воскресение. Мы не знаем, верно ли, что это произошло с согласия твоего благородия. Но, если это было по твоей воле, тогда – даже мудрые могут забыться. Мы пишем не ради себя, не ища возвращения как пес на свою блевотину (под блевотиной Никон разумел такое Архипастырство, при котором Архипастыря не слушается его паства) к чести и власти, но желая только защитить права Престола, поставленные ни во что… Об этом самочинном деянии мы долго размышляли, как мог быть совершен акт столь смелый и противный Божественным канонам, для которого в Божественных Книгах нельзя найти прецедента. Я не знаю, правильно ли нечто подобное делалось низшими Епископами в некоторых городах, например в Новгороде и Казани. Мы полагали, что это скорее противоречит Св. Писанию, ибо оно не оправдывает, чтобы священник совершал какой-либо акт, принадлежащий Епископу, такой как посвящение… ведь об этом в Евангелии нигде не сказано, чтобы Христос сказал Апостолам: Я дал вам пример. Делайте так. Не подобает, чтобы слуги делали то, что принадлежит их хозяину Владыке… Как можно восхвалять, если раб начинает делать подобающее царю? Не только он недостоин чести, но вместо жизни заслуживает смерть, тот, кто совершил это деяние, не получив на то благословения и не быв уполномочен на то никакой грамотой и не имея никакого обычая в оправдание своего поступка. Если другие Епископы делают это в своих епархиях, я не знаю, правильно ли так делать или, скорее неправильно; пусть это решает тот, кто более нас понимающ и учен. Однако, они не заслуживают порицания и могут быть извинены, даже если они неправы, ибо они следуют старому обычаю. Я удивляюсь, как твое благородие мог позволить так безчестить Священный Престол Патриарха без всякого акта освященного Собора». Никон выражает сомнение, может ли Митр. Питирим совершать вообще Епископские акты после такого акта духовного прелюбодеяния. Но, прибавляет: «Если это произошло по твоей воле, великий государь, то да простит Бог содеянное. Но на будущее ради Бога воздержись судить и решать в делах, тебе не принадлежащих». Несмотря на это письмо Митрополит Крутицкий Питирим совершал эти церемонии и в 1660 г. 15 апр. и в 1661 г. 7 апр. (IV, 325). Только в 1662 г. Митрополит Питирим подвергся за это анафеме Никона с указанием и других причин для нея.

Своим протестом против совершения Митрополитом Питиримом процессии в Неделю Ваий Никон показал, что права Местоблюстителя Патриаршего Престола не распространяются на литургические права Патриарха, а только на административные. Он писал, что, когда он сам совершал церемонию в Неделю Ваий, то ему – Патриарху было страшно изображать лицо Христа, а теперь совершал простой Митрополит одной из последних по рангу епархий, без согласия Патриарха. Равно протестовал Никон, когда узнал, что Митрополит Питирим во время богослужения становится на Патриаршее место.

Разсмотрим, как понимал сам Никон свое Патриаршее каноническое положение после ухода. В апреле 1659 г. он заявил думному дворянину, приезжавшему к нему в Воскресенский монастырь, что, что касается именований Патриарха, то он никогда не отказывался от этого имени, только не хотел называться больше Московским Патриархом, оставив престол по своей воле, и в этом смысле заявлял великому государю, через боярина князя Алексея Никитича Трубецкого и окольничьего Родиона Матвеевича Стрешнева; Никон говорил, что он – Патриарх, но возвращаться на Патриарший Престол не имеет намерения и готов дать благословение на поставление нового Патриарха (IV, 168). Пальмер указывает, что Никон и до ухода и после ухода часто подписывался «Милостью Божией Патриарх» без всяких прибавлений; после своего ухода он никогда не подписывался «Патриарх Московский и всея России». В июле 1663 г. приезжавшия власти в Воскресенский монастырь по их докладу (19/VII, 1663) имели разговор с Никоном; они упрекали, что Никон противится приказам великого государя и всему освященному Собору и действует по своей воле. А Патриарх сказал: «Какой там у вас Собор, и кто приказал вам прикладывать руки?» Власти сказали, что Собор составился по приказу царя вследствие безумия Никона: и с ним-де Никон не имеет ничего общего, ибо он оставил свое достоинство и Патриаршество. Никон сказал, что он не оставлял Патриаршего достоинства. Они уличали его собственноручным его письмом к царю после ухода с кафедры, и в письме написано, что «он не хочет возвращаться, как пес на свою блевотину, и подписался «бывший Патриарх». После этого власти сказали, что он не может называться Патриархом, а Никон сказал: «Да, для царя я уже не Патриарх» (IV, 483).

Вопрос о создавшемся каноническом положении вследствие ухода Никона особенно остро встал, когда Собор 1660 г. (постановления его не признаны Никоном и не были осуществлены) установил факт, что Никон добровольно оставил престол; резолюция 27 февраля определяла, что надо избрать нового Патриарха на место Никона. Отправили к Никону в Крестный монастырь стольника Пушкина получить от него согласие на избрание нового Патриарха. Не было, конечно, искреннего желания вести свободные миролюбивые переговоры с Никоном об этом, но хотели лишь получить его согласие на избрание, чтобы быть свободными и в выборе лица; это видно уже из того, что самое решение избрать другого Патриарха состоялось, не ожидая ответа от Никона, подобно тому, как не было искреннего желания, когда просили Никона благословить Митрополита Крутицкого управлять Церковью, ибо тотчас же заставили его управлять независимо от Патриарха в полном подчинении царскому правительству, как если бы престол был совершенно вакантен. Резолюция 27 февраля 1660 г. еще не утверждала, что Никон потерял Епископский сан и даже священный, или что он был абсолютно низвергнут и запрещен в священнослужении.

6 марта стольник Матвей Пушкин сделал доклад на Соборе о своем посещении Никона в Крестном монастыре. Пушкин докладывал, (IV, 235, 236), что он с своей стороны представил Никону, что его звали вернуться на престол неоднократно через боярина Трубецкого (в Церкви 10/VII 1658 и 12/VII, в Воскресенском монастыре), но что Никон отказался вернуться, а дал благословение царю избрать другого Патриарха и что то же Никон говорил после думному дворянину Прокопию Елеазарову и дьяку Алмазу Иванову, посланным к нему. Но Никон сказал, что Трубецкой не звал его обратно на престол в Воскресенском монастыре, а в Москве говорил нечто об этом, т. е. приглашал его просто оставаться, довольствуясь тем положением, которое предоставляют Патриарху царь и бояре, т. е. управлять таким образом Церковью под их верховенством, вопреки тому, что обещано было Никону клятвенно при вступлении его на Патриаршество (т. е. предоставить управлять ему Церковью по канонам). То же Никон передал Пушкину, что он готов дать благословение царю, и при этом благословил двумя руками, ибо невозможно, чтобы верный подданный мог сделать иначе, чем благословить своего царя. Но что касается такого дела, как избрание нового Патриарха без его собственного участия, то на это он не хочет давать своего благословения». Раньше Никон, не желая возвращаться на Патриаршеский престол, говорил, что он дает благословение на избрание нового Патриарха; теперь же, когда дело дошло до более подробных переговоров об условиях этого избрания, Никон естественно развил эти условия более обстоятельно в соответствии с своим пониманием Патриаршего сана (Поэтому обвинения его в непоследовательности и самопротиворечии напрасно, как делают это Соловьев и Каптерев). «Кто же без него может поставить нового Патриарха и возложить на него митру? Ибо митра дана ему Вселенскими Патриархами. Невозможно Митрополиту надевать митру на голову нового Патриарха, когда он – Патриарх еще жив и имеет на себе благодать Духа Святого. Он де действительно оставил свою кафедру, но не имел никакой мысли оставлять Епископский сан. Что касается этого, то великому государю известно, что он взял с собой, уходя, Патриарший саккос и омофор и употребляет их до сего дня при служении литургии, при приобщении Тела и Крови Господних и при молении за них великих государей… Епископы подписали клятвенное обязательство подчиниться ему и анафематствовали в своем обязательстве Григория Цамвлака за то, что он при жизни Митрополита узурпировал первенствующую кафедру. Те же Епископы клялись не желать другого Патриарха; как же можно без его участия поставить нового Патриарха». Передавая письмо для государя, Никон сказал Пушкину, что иначе он не может поступить, что, если Великому Государю угодно, то он готов придти по приказу царя и поставить нового Патриарха, который будет избран, а для себя Никон просил не отбирать у него основанных им трех монастырей (IV, 2, 3, 6). В письме же царю Никон писал: «Если выяснено, как Патриарх может быть избран правильно и благочестиво, то пусть будет призвано наше смирение дружественным и почтительным образом. Это дело, как дело религиозное, подлежит обсуждению Соборному и благочестивому (т. е. с молитвой); пусть выборы будут сделаны, и кого Божественная благодать изберет в Патриархи, тот пусть получит наше благословение, как требует правило Церкви. Ибо, как мы приняли благодать от Св. Апостолов, передавая ее один другому, и как мы сами были посвящены правильно в тот же ранг и приняли Божественную благодать, так, приняв, мы можем и давать ее. И как от одного светильника зажигается другой, так от имеющих благодать она переходит к избранному через наложение рук и не причиняет никакого уменьшения в передающем, как свеча, от которой зажигаются многия свечи, не терпит ничего в своем свете. И так на вновь избранного Епископа низойдет Божественная благодать и все Епископы будут разрешены от уз клятвы, которую они давали при своем избрании в Епископы в Святой Соборной Церкви перед благочестивейшим царем и Патриархом и всем освященным Собором и царским синклитом и всем народом, на которой они собственноручно подписались, каждый из них согласно обычаю, установленному Церковью».

Собор в решении 27/11 1660 г. постановил, что Никон более не Патриарх, что Епископы не должны более целовать его руки и давать титул Патриарха, и что за нарушение этого они подлежат наказанию. Главное же было в том, что было установлено достоверно и окончательно отречение Никона. Разногласие было относительно сохранения Епископского сана: некоторые утверждали, что он должен быть удален с престола с правом служить в сане Епископа, а другие вместе с боярами отвергали это право за Никоном и требовали лишения священнического сана. Греческие Епископы отвергали, чтобы после окончательного отречения от престола Никон оставил за собой Епископский сан, но царь был смущен прецедентом послания III Вс. Соб. к Памфилийцам об Епископе Евстафии, который не был лишен сана за оставление кафедры и получил от Собора прощение и разрешение священствовать, а иные русские Епископы расположены были, низлагая Никона с престола, разрешить Никону служить и даже посвящать клириков, но только в своих монастырях. Руководимый правительством Собор 1660 года не вникал в причины ухода Никона, и самого его не допрашивал об этом, а обсуждал только самый факт оставления кафедры; установив, на основании представленных ему царем свидетельских показаний, решение, что Никон оставил кафедру, окончательно и довольно, Собор перешел к вопросам, что делать Никоном и с кафедрой Патриарха. В виду того, что деяния Собора не были приведены в исполнение, и все дело Никона оказалось в тупике, при отсутствии уверенности в законности Собора судить Патриарха, из тупика его призван был вывести руководимый Лигаридом другой Собор 29 декабря 1662 года, решивший послать к Константинопольскому Патриарху за решением этого дела.

Среди членов Собора 1660 г. выдавался своей ученостью Епифаний Славинецкий, и ему были предложены вопросы: 1) возможно ли без Соборного низложения Никона ставить нового Патриарха, 2) возможно ли возстановить Никона после его отречения от кафедры, 3) низложить Никона и поставить другого Патриарха при жизни Никона, не совершая неправильности, 4) если Никона низлагать, то низлагать ли его только с Патриаршего престола или и из Епископского сана. Епифаний Славинецкий обратил внимание на большую трудность вопроса, ибо корабль Русской Церкви оказался без управления, когда рулевой есть, и невеста Христова странно овдовела, в то время как жених её (Патриарх) жив, и мы оставлены сиротами, когда имеем отца. Вещь новая и странная, ибо Св. Никон не смертью, но добровольным уходом поставил нас перед этими трудностями. Его уход неполный, как видно из его поведения, так как он совершает Епископские акты, которых бы он не решился совершать, ибо совесть ему это запретила бы, если бы он действительно оставил престол. Он не отказывался письменно от кафедры, но только устно сказал, что не будет Московским Патриархом. Но время покажет, почему он так поступил, от смирения ли, или хотел пробудить совесть людей и привести их к сознанию своего долга и скорее склонить к смирению тех, которые ему противились и огорчали его, или по какой другой причине. Но теперь надо решить вопрос, должно ли Никона возстановить на его кафедре, или необходимо, оставив его в стороне, избрать другого. Епифаний Славинецкий обещает ответить по совести, не желая никого оскорблять и прося заранее прощения, если кому его ответ неприятен. Он ставит вопросы так: «1) Возможно ли, не низлагая Никона, ставить другого? 2) Возможно ли после его отказа от кафедры звать его на нее опять? 3) Возможно ли низложить Никона и при его жизни, не совершая неправильности, поставить другого на кафедре, 4) если Никона низлагать, должно изучить, надо ли его удалить только от Патриаршей кафедры или одновременно лишить Епископства». По первому пункту мое суждение таково: если Никон не низложен сначала Соборно, то другого ставить нельзя. Иные скажут: он сам себя низложил и отказался от своей кафедры. На это я скажу, что он отказался только на словах, чтобы неповинующихся ему побудить повиноваться, но не на деле, ибо он не дал письменного отречения и не сделал этого на Соборе. Кроме того, он ушел в Епископской мантии и до сего дня совершает Епископские акты. Но предположите, что он отрекся не только на словах, но и на деле, что не было бы согласно с правилами Церкви. Ибо согласно Св. Кириллу Архиепископу Александрийскому, хотя бы отречение было несомненное, однако, если достоин, должен служить, а, если недостоин, то не позволено отрекаться, но должно исследовать, уличать и низложить. Но без уличения он не может быть лишен кафедры. Поэтому отречение Никона ничтожно, и, если он не имеет канонической вины (недостоинство), то может служить; но, если он имеет каноническую вину, он должен Соборно быть судим и после установления вины быть низложен. Тому нас учит 16 правило Двукратного Собора, говорящее: «Пусть никто ни при каких обстоятельствах не захватывает кафедры, Епископ которой жив, ибо преступление должно быть сначала доказано и затем после низложения может быть поставлен другой». Итак, мне кажется, невозможно избирать другого пока жив Никон. Хотя бы Никон и отрекся, он может быть снова возстановлен, согласно Св. Кириллу, который говорит: если он достоин, пусть служит. Это – ответ и на второй вопрос. Некоторые скажут: он не хотел быть приемлем ни для кого, поэтому его не должно возстанавливать. На это я отвечу: доктор не должен льстить воле своего пациента, но призван делать то, что он знает по правилам своего искусства, чтобы быть полезным. Так и пастырь должен делать то, чтобы мы могли спастись. Для чего нибудь он имеет пастырский посох! Отец, любящий своих детей, не щадит розог, и послушный в сознании долга сын может сказать с царственным пророком: «Твой прут и твой посох подкрепили меня». И Павел, сосуд избранный, говорит: «Если вы переносите исправление, тогда вы – сыны». Поэтому я думал, что Св. Никон часто читал, что случилось с Первосвященником Старого Завета за неисправление своих сыновей, заботливо остерегался, чтобы нечто подобное не пришлось испытывать ему самому. И если Никона не всем легко было переносить, то он за это не заслуживает низложения, но скорее с сыновней покорностью и любовию мы должны просить его исправить себя в нашем образе действия. 3) Но, что касается суда над ним, то кто из нас может это делать? И как? Ведь, по IV Вс. Соб. 9 пр., если Епископ имеет что-либо против Митрополита, пусть об этом сообщит Константинопольскому Патриарху, который имеет право судить даже Епископов других Патриархов. Но здесь дело идет о лице высшем, чем какой-либо Митрополит, о Патриархе Всея России, отце отцов, пастыре пастырей. Но какой сын может судить своего отца? Или какая овца может судить своего пастыря? По моему это совершенно невозможно. Единственно, что можно, так это передать дело Константинопольскому Патриарху. И, таким образом, в этих словах ответ и на третий вопрос, что по канонам мы некомпетентны судить Никона и низлагать его, ни, следовательно, ставить другого на кафедру, когда он жив. Но так как не только каноны Св. Отцев, но и прецеденты, не получившие порицания на Соборах, для нас – зеркало, смотреть в которое мы можем, чтобы определить свое поведение, то мы имеем прецеденты оставления кафедры их Патриархом и избрания и назначения других на кафедру при жизни Епископов, оставивших свои кафедры. Так оставил свою кафедру Св. Григорий Патриарх, и другой был поставлен на его место; Евстафий оставил свой престол, и другой был назначен. Эти поставления новых Епископов не были осуждены Вселенскими Соборами, ни другие подобные случаи. Поэтому, согласно этим прецедентам, в данном случае, после оставления кафедры Св. Никоном в Соборе перед лицом досточтимых Епископов и почтеннейших архимандритов в присутствии многочисленного духовенства и перед православным народом, возможно, говорю я, при жизни Никона поставить другого на кафедру. Только, как Григорий после оставления кафедры не был лишен Епископского достоинства, и как Евстафию не было запрещено удерживать честь и звание Епископа, так и Никона не должно лишать Епископской чести и звания, хотя бы он был без кафедры, так, думается мне, должно быть угодно Богу, не позоряще для оставившего свою кафедру, для нас без греха и для всех удовлетворительно. Если бы Никон, будучи оставлен в чести, вздумал причинить каким-либо актом смуту, он бы сразу заслужил таким деянием лишения Епископской чести и звания». Записка Епифания Славинецкого кончается испрашиванием прощения, если он в чем ошибся, и вручением всего «высочайшему усмотрению его славнейшего царского величества и Святому Собору Епископов». Этот документ памятен не только своим совпадением со взглядами Никона на высоту Патриаршего сана, носитель которого не может быть судим своими Епископами, но и тем, что Епифаний Славинецкий, современник Никона, указал на неисследованность природы ухода Никона, а равно и на то, что каноны и прецеденты не требуют непременного лишения Епископского звания за отречение от кафедры. Но в воззрениях Епифания то различие с Никоном, что Никон никогда не поверг бы своего мнения в чисто церковном вопросе на высшее усмотрение царского величества.

Впоследствии Иерусалимский Патриарх Нектарий в 1664 г. 20 янв. писал царю о необходимости просто пригласить Никона обратно, несмотря на то, что всю информацию о деле Никона он получал только от врагов Никона – от иеродиакона Мелетия, друга Лигарида; указал он также на условия действительного отречения от кафедры и также не связывал с этим актом необходимости лишать сана. Сообщая о получении грамоты от царя, Патриарх Нектарий писал: «В сей грамоте мы не нашли ни причины удаления Св. Патриарха вашего кѵр Никона, сослужителя и брата нашего о Христе нашего смирения, ни другой какой вины против него, кроме пятилетнего его отсутствия. Мы слышали от иеродиакона Мелетия который, как говорят, слышал сие из уст Вашего Величества, показывая нам некоторое письмецо, данное ему вместо памятника, заклинающее его Богом, дабы он сказал все, что знает о кѵр Никоне и его противников. Что касается до тех противников, то, по сказанию его, немногия и недостаточные внимания приводят они причины против Никона». Нектарий считает, что «объявить решительного мнения он не может, ибо по церковным правилам недопустимо произносить приговоры над Патриархом по свидетельству одного человека и притом низшего сана. Самым важным Нектарий почитает отбытие Никона, а не то, что он произнес отречение перед Церковью от Патриаршего престола по причине непокорного народа. «Нам кажется, пишет он, что вы мирным образом можете успокоить это дело и снова однажды или дважды пригласить кѵр Никона, чтобы он возвратился на свой престол, показав ему статью положения для достаточного соблюдения. И ежели он окажется сперва преступившим оные, а потом раскается, и даст обещание соблюдать, то достоин прощения, ибо часто случалось весьма много такового и еще важнейшего в Церкви, и все исправлено для мира и тишины. И так, просим мы Святейшее Ваше Величество, чтобы вы не преклоняли слуха своего к советам мужей завистливых, любящих мятежи и возмущения, а наипаче, если таковые будут из духовного сана… Несогласия и возмущения в Церкви страшнее всякой войны, ибо раздирают нетленную одежду Христову, которую не разделили и жестокосердые воины во время страдания Христова; разодрать же одежду Христову есть явный знак погибели души, за которую умер Христосъ… Первое достояние есть мир: мир бо, глаголал Снизшедший на всякую смерть, оставляю вам, мир Мой даю вам. Или не знаете, что самопроизвольно отметающий первое наследие лишается и усыновления и уже не обретает отца во Христе; ибо не имеющий мира как возможет быть чадом Христовым? И так помысли о сем, миролюбивый государь, последуй кротости Давида, восприими ревность по вере Православной и постарайся со тщанием паки возвести Патриарха вашего на престол его, дабы во время священного твоего царствования не было положено злого и гибельного начала сменять православных и правомыслящих о догматах веры Патриархов ваших. Сие есть начало разрушения Церкви нашей в Константинополе; оно послужило и доныне служит источником многих зол и сделало нас посрамленными перед Западной Церковью. Опасайтесь и вы, чтобы необычайное у вас не обратилось в гибельную привычку. Если Никон говорит, что он не отрекался от престола, но от непокорных, то ясно, что он обличает непокорность народа. И так, покажите к нему достодолжное повиновение, как к строителю благодати, повиновение, не обыкновенное в Церквах Божиих, но каковое предписывают Божественные законы. Отречение же его, которое, как говорят, он сделал в Церкви, может быть принято снисходительнее, для соблюдения тишины, тем более, что он Кѵр Никон, как мы сказали, отрекся от непокорного народа, а не от престола». Очевидно, писавший в 1664 г. Патриарх Нектарий понимал иначе природу ухода Никона, чем Собор 1660 г.; он не усматривал в действии Никона отречения от престола и решения Собора 1660 г. не почитал канонически действительными. Далее он пишет вообще об отречении, и условиях его действительности: «Бывший по взятии Константинополя тамошний блаженной памяти Патриарх Геннадий говорит в одном своем письме к монахам Синайской горы, которого мы и подлинник там видели и копию с оного имеем, что отречение Архиерея недействительно, если не будет принято и утверждено Патриархом. Подобно сему и отречение Митрополита и Патриарха. Во время нашего Патриаршества в св. городе Иерусалиме подведомственный нам Митрополит Дорофей многократно просил отставления от своей епархии; но как он муж добродетельный, сильный делом и словом в утверждении тамошних христиан, то мы не согласились на его отречение; когда же наконец он после многих прошений поднес нам письменное отречение, на место его возведен уже был Ираклийский Митрополит Неофит; после же сего некоторые из первостепенных Митрополитов, узнавши о том, сехались из своих епархий в Константинополь и, недовольны будучи отречением Кирилла, уничтожили оное и, успокоив Неофита по согласию его церковным содержанием, снова возвели на престол Кирилла и сие сделали не по особенной какой дружбе к нему, и не по вражде к Неофиту, но потому, что Кирилл опытнее в управлении Церквами. Итак, священный венценосец, последуй правилу премудрого Геннадия, который говорит, что неутвержденное отречение недействительно; ибо, ежели мы подробно будем исследовать, то найдем много других древних примеров, согласных правилу сего Патриарха, который по требованию султана Магомета, взявшего Константинополь, предоставив ему письменно премудрыя богословские положения веры христианской, приобрел у него великое уважение, вашего же Патриарха дело совсем в другом положении, ибо он не подал ни письменного отрицания своему Собору, ни ваше священное Величество равно, как и весь народ, не принимали отречения. Неоспоримым сему доказательством служит то, что ваше священное Величество до ныне приглашаете его возвратиться. И так из всех обстоятельств явствует, что его отречение недействительно и состоит только в его словах, и должно вам, как я прежде сказал, снова призвать его. С сим вместе пишу я и к нему, братски увещевая его, что ему неприлично было оставить столицу и жить вне оной. Ежели соизволит ваше священное Величество, то перешлите к нему помянутое послание…» Патриарх Нектарий пишет, что он не может приехать по причинам, о которых скажет посланный Севаст Димитриев (политическим), и заканчивает письмо так: «Предлагаем вашему Величеству и то, что, если Кѵр Никон по вторичному приглашению не согласится возвратиться на свой престол, то извольте поступить по правилам положения, что будет совершенно правосудно, ибо неприлично столичному городу быть без духовного пастыря. Итак непременно должно его возвратить или другого возвести на его место; однако гораздо лучше вашему Величеству возвратить его по вышеуказанным причинам. Господь же Вседержитель, Податель мира и тишины, да сохранит державу Богодарованного Твоего царствия в долговременное наследие священнейшего и державнейшего рода твоего». Лета 1664 г. марта 20 дня». Грамота эта помещена в Русском Архиве за 1873 год. Однако, не только Никона не приглашали возвращаться, а старались доказать, что он ушел не от непокорной паствы, а от престола; мало того, что будто он отрекался с произнесением клятвы на себя в случае возвращения, что Никон категорически всегда отвергал, и что утверждали из всех свидетелей его ухода только его заклятые враги Митрополит Питирим и вторившие ему после его показания священник Феодор Терентьев и Хутынский архимандрит Тихон (Николаевский. Обстоятельства и причины удаления Патриарха Никона с престола. Хр. Чт. 1883, I).

Собор 1660 г. решил, что Никон окончательно отрекся от престола, на основании этих последних показаний, а Никон никогда этого не признавал; самое решение Собора 1660 г., устанавливавшее отречение Никона, настолько не было воспринято умами, что Собор в январе 1665 г. снова вступил в переговоры с Никоном об условиях его отречения от престола.

Суждения Епифания Славинецкого и Патриарха Нектария интересны потому, что дают справку не только каноническую, но и историческую относительно того, как трактовались Соборами случаи отречения от кафедр. Что Никоновского возвращения ни царь, ни правительство не желали и лишь хотели истолковать его уход, как отречение, вытекает уже из того, что Никон дважды предполагал вернуться не только в декабре 1664 г., как это известно из судебного дела над Местоблюстителем Патриаршего престола Митрополитом Ионой за принятие им благословения от Никона по приезде его в Успенский Собор во время утрени 19 декабря 1664 г., но, как доказал Гюббенет, еще и в 1662 году 27 декабря. Эти попытки Никона показывают, что он не отрекался от престола, но считал возможным управлять Патриархатом только при соблюдении данной ему царем и боярами клятвы; когда он имел некоторыя основания думать, что, вернувшись, он сможет управлять Церковью канонически, – в виду предполагавшихся, хотя и ошибочно, им перемен в отношениях царя к нему, – а не по указке царя и бояр, тогда он предпринимал попытки занять вновь Патриарший престол. Однако, обе его попытки показали, что в Москве думали не о каноническом разрешении вопроса об его уходе, а об его принудительном удалении во что бы то ни стало. Выше цитированное письмо Патриарха Нектария к царю не только не было показано Никону, но даже не было доставлено и то письмо, которое было прислано ему лично Патриархом Нектарием; оно было уничтожено царем (IV, 502, Прим.); даже посланный Патриарха Нектария Севастьян Димитриев был арестован и не допущен до Никона. Патриарх Нектарий ошибался, что царь продолжал желать возвращения Никона на престол; ему лично могло быть неизвестным, что царь отклонил первую попытку Никона в декабре 1662 года вернуться, вторая же попытка в декабре 1664 года случилась позже времени отправления письма Патриарха Нектария, но исход её также свидетельствовал, что в Москве хотели другого Патриарха и искали только создать подобие канонической правды при лишении Никона Патриаршего престола и священного сана. Услужливые греки, привлеченные царем на Собор 1660 г., соглашались на то, что Никона надо лишить и сана со ссылкой на 16 пр. Двукратн. Собора, где, по их словам, говорилось: «абсурдно для отрекающегося Епископа удерживать право на священство». Собор между 10 и 21 мая 1660 г. решил, что Никон должен быть низложен и быть лишен не только Епископского сана, но и священства.

Епифаний Славинецкий, сначала введенный в заблуждение вышеупомянутой цитатой из 16 пр. Двукратного Собора, присоединился к постановлению об избрании нового Патриарха и низложении Никона но, узнав о том, что таких слов нет в 16 пр. Двукратн. Собора, взял обратно свое согласие на низложение Никона в виду его неканоничности и несправедливости и заявил о своем раскаянии особой докладной запиской, мотивируя свой поступок, что он не осмелился противоречить Собору, веря цитате (IV, 257). Он соглашался на избрание нового Патриарха, но, писал он, «я не осмеливаюсь писать о низвержении из сана бывшего Патриарха Никона, ибо не нашел такого канона, который низвергает и лишает священства Епископа, оставляющего свою кафедру, но не отказывающего от священства».

В другой, более подробной записке, лучше мотивированной, Епифаний Славинецкий подробно это мотивировал, приведя не только исторические примеры оставления кафедры без лишения священства (Св. Григорий Богослов, Епископ Феодул Маврикийский и Епископ Евстафий), но и анализом прав Епископа. «Епископство (надзор) одно дело, а Первосвященство – другое. Каждый Епископ – Первосвященник, но не каждый Первосвященник – Епископ. Архиепископ и Митрополит – Первосвященник, но он не Епископ, ибо он Митрополит. Патриарх есть Первосвященник, но он не Епископ, ибо он Патриарх, ибо одно дело Епископство (в смысле административных прав), а другое – Первосвященство. Во-вторых, Епископская (административная) власть различается по степеням. Власть Епископа – меньшая, ибо ей подчинены только священники; власть Архиепископская больше, также власть Митрополита, ибо им не только священники, но и Епископы подчинены. Больше всех власть Патриарха, ибо ей подчинены не только священник и Епископ, но и Митрополиты. Но власть Первосвященника неделима. Ибо все Первосвященники равны в отношении их Первосвященства. Ибо Епископ есть такой же Первосвященник, как Архиепископ, и Архиепископ такой же, как Митрополит, и Митрополит такой же, как Патриарх. Здесь на лицо двойная функция: одна состоит в том, чтобы обличать, отделять от общения, низлагать и питать стадо, ему вверенное, а другая функция – совершать богослужения, посвящать диаконов, священников; последнее Епископ совершает как Первосвященник. Ибо Епископство – одно дело, а Первосвященство – другое; Первосвященник может оставить Епископство и свои административные функции и удерживать Первосвященство и совершать относящияся к Первосвященству функции» (IV, 268). Самая записка Славинецкого датирована им 26 мая 1660 г. (в IV, 281 все постановление написано полностью).

16 августа того же года тот же Собор принял другое постановление о поставлении другого Патриарха, не лишая Никона Епископского сана, но и это постановление не было приведено в исполнение. Ведь, и Славинецкий и другой ученый – архимандрит Борисоглебский и игумен Богоявленского монастыря в Полоцке Игнатий заявил о некомпетентности Епископов судить своего Патриарха без совета Константинопольского Патриарха и других Вселенских Патриархов (мнение Игнатия – IV, 245–250). И Сардик. Правило 17 говорит, что, «если Епископ несправедливо притесняется, хотя бы он был вне своей епархии до прекращения гонения, он должен быть принят обратно» (I, 595).

Греческие Архиереи подали записку, в которой объясняли, как надо относиться к оставлению кафедры Архиереем, и приложили два приговора, более строгий с лишением не только кафедры, но и священства, и более мягкий с лишением только кафедры. Гюббенет отмечает, что не одно возражение Епифания Славинецкого остановило царя в исполнение приговора. Греческие Архиереи, хотя и согласились с постановлением Московского Собора о низложении Никона, но в своих правилах, представленных на Собор, и в особом объяснении, поданном царю, Собору и синклиту, предоставляли власти оказать снисхождение; они говорили, что Никон в отречении своем, хотя и погрешил, как человек, но в догматах веры он благочестивейший и в соблюдении Апостольских и Отеческих Преданий Восточной Церкви был большой ревнитель; они указали на пример Евстафия Памфилийского, которому третий Вселенский Собор оказал в подобной вине снисхождение (дозволил священнодействовать), и на этом основании предлагали оказать и Никону снисхождение. Все эти обстоятельства и могли иметь влияние на царя; по всей вероятности, все это было причиной, что царь остался при прежней нерешимости, и постановление Собора не было приведено в исполнение (Гюббенет I, Конец IV главы).

Сам Никон неоднократно утверждал, что он не отрекался ни от священства, ни от престола. В июле 1663 года Никон говорил приехавшему в Воскресенский монастырь на следствие о Никоновских проклятиях на молебне Николаю Ивановичу Одоевскому и через него всем боярам. Одоевский говорил ему: «Ты сам писал «бывший Патриарх», поэтому ясно, что ты оставил Патриаршество». Никон сказал: «Патриаршества и Епископства я не оставлял, но ушел от вашей злобы, давая место гневу. Почему ты не называл меня «бывшим» с самого начала. Ты сам видел, как (август 1659) мы были во время неожиданного набега татар на Москву, и как мы были по обычному приняты царским величеством, как и раньше, так как он знал, что ничего нет в нашем уходе заслуживавшего порицания. И царь и царица и царевна и царевичи и все бояре приняли от нас благословение, никто не упрекал нас» (IV, 168). Когда в 1660 г. Никон говорил посланному к нему стольнику Пушкину, что не могут ставить без него нового Патриарха, он также исходил из мысли, что ни Первосвященство, ни кафедра им не оставлены; в селе Чернове 19 декабря 1664 года, когда после его непринятия в Москве у него хотели отобрать взятый им посох Чудотворца Петра, он его не хотел отдать и сказал, что «его некому по правилам передать; оставил он Патриарший престол на время вследствие насилий против него от посторонних (церковному управлению) людей и вследствие неких обид» (IV, 549); так и на суде в заседании 5 декабря 1666 г. он говорил, «Я не отрекался, а отошел по Святому Писанию: «Где не приемлют вас, отыйдите»; я и отошел, а про отречение свидетели говорят ложь». А в другой раз в заседании Патриархи его спросили: «Разве ты не отрекался?» Никон сказал: «Отрекался в особом моем смысле, подобно Мартирию Антиохийскому, который, когда паства стала ему непослушна, отказался оставаться их пастырем»; тем не менее, так как он сделал это устно, то его заявление не сделало кафедры вакантной (V, 683). На суде Никон несколько раз заявлял, что не имеет больше желания возвращаться на кафедру, и прибавлял, что он не один, который подвергается неправильному гонению, то же сделали и с Иоанном Златоустом и, повернувшись к царю, сказал: «Когда были бунты в Москве, ты сам признавался, что среди бояр гнездилась эта несправедливость, и я, будучи огорчен, что ты попускаешь этой несправедливости, отошел от твоего гнева» (V, 715). О возможности еще более раннего ухода Никона говорил Родион Стрешнев на суде в заседании 5 декабря, свидетельствуя, что будто Никон говорил, что он давал обеты не оставаться больше 3 лет; Пальмер прибавляет, что в 1655 г. Никон чувствовал, что царь не хочет поддерживать его против бояр, и искал ухода с кафедры (V, 715). Что касается канонической стороны вопроса, то Никон сам указал, что природа его ухода не подходит под 16 пр. Двукратн. Собора. «Он уходил не в другую епархию, а оставался в своей и следовательно не нарушал прав другого Епископа в его епархии. Он к тому же не Епископ, а Патриарх, и оставался в пределах своей епархии». Если вникать в смысл 16 пр. Двукратн. Соб., то оно установило определенные ограничения для отсутствия Епископа из епархии, хотя бы и по важному делу, в 6 месяцев, но это постановление сделано отчасти ради охраны прав других Епископов, а с другой стороны 11 Сард. правило указывает еще другую причину этого ограничения: на охрану от огорчения вверенного Епископу народа в случае его долгого отсутствия и на возможность возникновения в его епархии многих смятений и неустройств» (Троицкий, Церк. Ведом. 1924 № 14–15).

Никон же уходил из-за гнева царского и за практической безполезностью борьбы с боярством против захвата им церковного управления, при отсутствии поддержки со стороны царя, и невозможности получить таковую поддержку от Епископата. Он ушел, ибо его управление становилось при таких условиях той «блевотиной», как он выражался, на которую возвращается пес, о чем не преминул упомянуть в суде 5 декабря дьяк Алмаз Иванов (V, 715), желая напрасно этим показать, что будто Никон в этих словах выражал отречение от кафедры. Никон и уходил с тем, чтобы побудить царя обратить внимание, что такое положение получилось в результате несоблюдения царем клятвы предоставить управление Церкви Никону по канонам церковным, а не по уложению 1649 года; следовательно, самый уход совершен им не из-за небрежения к пастве, а, напротив, вследствие самой ревностной заботливости о ней. Одновременно его уход был и уходом от всех людей, которые роняли его авторитет и препятствовали каноническому управлению Церковью. Поэтому Никон и говорит, что он уходил так, как уходили Апостолы из того города, где их не принимали.

Поучение Никона после литургии 10 июля 1658 г. гласило: «Свидетельствую перед Богом, перед Св. Богородицей и всеми святыми, если бы великий государь царь не обещался непреложно хранить Святое «Евангелие и Заповеди Св. Апостол и Отец, то я не помыслил бы принять такой сан; но великий государь дал обещание здесь в храме перед Господом Богом, перед святым чудотворным образом Пресвятой Богородицы и перед всеми святыми, перед всем Освященным Собором, перед своим царским синклитом и всеми людьми, и поколику царское величество пребывал в обещании, повинуясь Св. Церкви, мы терпели; теперь же, когда великий государь изменил своему обещанию и на меня гнев положил неправильно, якоже весть Господь, оставляю я место сие и отхожу отсюда, дая место гневу» (По Гюбб. из I гл. I т.). Никон дважды думал об осуществлении своего возвращения на кафедру, но оба раза его не пустили.

Помимо того пришествия в Москву, которое было в августе 1659 г. по случаю тяжелых военных известий о возможности вторжения в Москву татар, Никон, как доказал Гюббенет, выехал в Москву 27 декабря 1662 года. В это время он еще пользовался свободой передвижения, которой был лишен только в июле 1663 года; его ограничение в общении с внешним миром заключалось до тех пор в том, что к нему в Воскресенский монастырь никого без разрешения правительства не пускали; Гюббенет доказал, что Соловьев смешал в один приезд 1664 г. два разных приезда Никона в Москву – в 1662 и 1664 г. Первый из них состоялся после решения царя созвать Собор Вселенских Патриархов и послать с грамотами к ним на восток иеродиакона Мелетия, по инициативе глубоко преданного Никону Воскресенского монастырского старца Аарона, не побоявшегося сказать царю на допросе в том же 1662 году правду о причине углубляющейся ссоры между ним и Никоном и поплатившегося за это ссылкой в Соловецкий монастырь. Этот старец привез письмо от Никона царю, которое имело целью остановить уже решенную царем посылку Мелетия к восточным Патриархам, в виду плохих известий о Мелетии, бывших у Никона. Никон одновременно напоминает царю о причине своего ухода, о канонической своей правоте, о бывшем на него Соборе и о готовности быть судимым по канонам. Никон писал царю: «Ведомо мне учинилось, что ты, великий государь, изволил писать ко Вселенским Патриархам о Соборе, нашего ради отшествия, с черным диаконом Мелетием греком. И если есть истина с правдой, во истину не отметаемся и хвалим твое изволение, как Божественное, если Патриархи восхотят сами быть и суды произвести по Божественным заповедям евангельским и по канонам Св. Апостол и Св. Отец. Ей, не отметаемся, но молим твое благородие, с кротостью и долготерпением послушать, это малое наше извещение. Ведь, твое благородие и сам, знает, что наше отхождение было вследствие гнева; этому свидетель Бог, Св. Церковь и все люди, что я страхом Божиим свидетельствовал в то время и небу и земле: услыши небо и внуши земля! Итак, по заповеди Божией от гнева твоего изыдох по писанному: дадите бо, рече, место гневу. А что твое благородие изволил созвать по нашем отшествии на суд Митрополитов, Епископов и архимандритов, то это сделано против заповеди Божией, так как нигде нет такого закона или правила, чтобы своего Патриарха судили свои Епископы, в особенности же от него рукоположенные и в его отсутствие, ибо не подобает никого осуждать прежде, чем будет известно доподлинно о вине осужденного, хотя бы и много было оговаривающих. «Приводя суд Пилата над Христом, Никон продолжает: «Зри, христианнейший царь, даже и иудеи в такой лютой зависти ничего не сделали против закона, без свидетельства и заочно, хотя и все сделали неправедно и из зависти; потому Христос и сказал Пилату: Предавый Мя тебе болий грех понесет; так и здесь: смутивый твое благородие болий грех понесет. Если созванный по твоему государеву указу Собор по составленному им определению, список, которого мы имеем, хочет осудить меня только за одно отхождение, то уже подобает и Самого Христа низвергнуть, так как Он много раз отходил зависти ради иудейской, и Св. Предтечу, и Св. Апостолов и Пророков, всех Святых и Св. Евангелия, и все священные книги, из которых мало нечто на память твоему благородию выпишем, что следует удаляться от наветующих». Затем Никон выписывает из Евангелия о бегстве Христа в Египет и другие случаи, когда уходил Христос, о бегстве Апостолов из Деяний и указывает на Соборное правило: «если Епископ за исповедание веры, или как поборник истины, сопротивляясь властям нетворящим истины, из своего города быв изгнан, в другой город придет, не возбранится ему там пребывать, пока обрести возможет и пременения бывшего на нем досаждения». Далее Никон говорит: «в то время как твое благородие с нами в добром согласии и любви были, мы писали тебе великому государю, что ненависти ради людской невозможно предстательствовать в Святой Великой Церкви – каков был тогда твой великого государя ответ? Письмо это хранится в тайном месте одной церкви и о том никто не знает кроме нас самих. Ты же смотри, благочестивейший государь, чтобы не было чего тебе от таковых твоих грамот, или не будет ли в суд перед Богом и созываемым тобой Вселенским Собором, разсмотри все это; я уже писал об этом к твоему благородию, не как высоты сана взыскуя, желаю, чтобы, Св. Церковь без смущения была, и тебе бы великому государю перед Господом Богом не вменился грех, не боясь Великого Собора, но не давая святому царствию зазора, так как между двумя или тремя станет всяк глагол, а наипаче во множестве. Везде Епископы наши обвиняют нас одним правилом Двукратного Собора (16 пр.) которое не о нас писано; а как о них предложится множество правил, от которых никому нельзя будет избыть, тогда я думаю, ни один Архиерей или пресвитер не останется достойный, но все сами постыдятся и осудятся от св. правил. Еще не внял и твое благородие, что Архиереи по избрании исповедали св. символ и обещали св. каноны хранить непреложно… Когда придет время, тогда, как нетопырь усмотрит свое деяние смущающий твое преблаженство Крутицкий Митрополит с Иваном Нероновым и прочими советниками которые о нас говорят, что словом клялся не быть Патриархом, а их клятвы мы имеем за их руками… Слышали мы, что твое благородие изволил послать со своими царскими грамотами Мелетия; согласно Карфаг. Собора по 8 пр. можно ли такому вверять такое важное дело, а он – злой человек, на все руки подписывается и печати подделывает, а здесь такое дело за ним было – чаять оно есть в Патриаршем приказе – и известно Арсению Греку и другим, которых он знает; есть у тебя великого государя своих много помимо такого воришки». Никон стремился остановить посылку Мелетия, и этим письмом, если бы оно было принято во внимание, была бы предотвращена и история подделки полномочий от Константинопольского Патриарха Паисию Лигариду и вся искусственная процедура нечестивого суда, с рядом подтасовок канонов, обманов, подкупов, бросившая тень не на невинного исповедника, а на тех, кто совершал эту комедию для получения желательного для себя результата – окончательного удаления Никона от власти. Письмо кончалось так: «Тем же молим твою кротость принять малое сие наше написание, как Божественное, и прочитать с великим прилежанием, и Бог мира устроит святое твое царство мирно и безгрешно, да и мы богомольцы ваши поживем во всяком благополучии и тишине"… Аарон привез письмо в Москву, хлопотал там, чтобы Никон приехал в Москву и виделся бы с царем, и он послал нарочного с письмом к Никону: «Царское де величество пятый год не может дождаться тебя, Святейший Патриарх». Аарон 27 декабря явился к царскому духовнику, подал письмо от Никона и сказал ему: «Патриарх приехал в Черново, чтобы царь позволил ему приехать в Москву помолиться Пресвятой Богородице и где государь велит ему очи свои видеть». Царь ответил духовнику: «Скажи посланному – видеться мне с Патриархом на Москве непригоже да и не для чего, а как приедут Вселенские Патриархи, тогда если Богу будет угодно увидимся, а кроме того пошли в Черново к Патриарху окольничьего с поручением отклонить приезд Никона в Москву». Но Никон уже разехался с посланным и прибыл в Москву в Воскресенское подворье и послал доложить царю. Царь разгневался и сказал: «Патриарху не видеть моих очей до приезда Вселенских Патриархов». Извещенный об этом Никон в тот же день уехал в Воскресенский монастырь.

Вернувшись в монастырь, Никон написал письмо царю с мольбой о справедливости и о прощении в своих винах: «Богомолец ваш, государь, смиренный Никон Патриарх Господа Бога молю о вашем государевом душевном спасении и о телесном здравии и о еже на супостата о победе и о одолении, да даст Господь в мире сем царствование мирно и безмятежно якоже Давиду Кроткому и Соломону Премудрому и Константину Православнейшему и Владимиру Приснопамятному, крестившему русскую землю, и да приложит ти Господь Бог лета на лета и дни на дни до дня рода и рода». Уведомив царя о получении денег за соляные варницы у Воскресенского монастыря, Никон продолжает: «А что я писал к тебе, великому Государю, второе мое писание и прошение, чтобы мне помолиться Пресвятой Богородице и Св. Образу Ея приклониться и пресветлое лицо твое великого Государя видеть, и престолу славы царствия поклониться – в том погрешил; безмерно и непрощенно согрешил перед тобой, великим Государем; знаю, что мытари и лихоимцы, которые хотят тебя видеть – видят; один только я, более всех грешнейший перед тобой, недостоин тебя видеть. Молю тебя, великий государь, если я в чем согрешил беззаконно, от всего сердца, оставь Господа ради, да Господь Бог оставит твои согрешения. Хотя ты и царь земной, но и ты просишь от Царя, царствующего над царями, Господа Бога прощение. Более сего не могу к милости тебя, великий государь, умолить, если сим не умолишься». На это письмо ответа не последовало, как вообще не было ни одного письма от царя к Никону после оставления им Патриаршего Престола. Что касается, устного ответа, то о таковом ничего неизвестно, был ли он, по исследованию Гюббенета. Письмо же Никона являет собой величайшее смирение, он просит у царя прощения за то, что ехал к нему, ошибочно думая, что гнев царя на него умалился. Никон в 1662 году ехал на личный разговор с царем, отнесся к его отказу принять его, как его подданный, но иначе он отнесся к такому отказу, когда в 1664 г. Никон приезжал, как Патриарх, в Успенский Собор, возвращаясь на престол.

Интересно отметить показания старца Аарона после приезда Никона в Москву в 1662 году. Преданность свою Никону старец Аарон доказал безпристрастным ответом на личном допросе царя, вскрывавшем наличие у Никона многих сторонников, преследуемых царем, и об отсутствии вражды у Никона к царю личного характера. «Изволил ты, великий государь, спросить меня, убогого богомольца твоего о том: кто ездит из твоего дому государева к господину нашему Св. Никону Патриарху, и важивал ли я, убогий, письма от сестры твоей? И я тебе государю вестно чиню: ездил я к Москве и важивал письма к духовнику Дионисию давно и от него духовника важивал же, а чьи – того он мне не сказывал; а женщин езживало много, только не всех именами знаем, и мы такое дело, Государь, в великое не ставим – кто ни приедет, в правилах Св. Апостолов и Отцов того не написано в вину, а я работал Божией Церкви и питаемся от господина нашего Св. Никона Патриарха и того ради нам нельзя его было не слушать. А что ты, великий Государь, молвил, что от тех ездов стала меж вами великая смута и деется и до ныне, то я, убогий и последний твой царский богомолец разумею, что Божий есть се гнев за всемирные грехи; ничто не бывает без воли Божией, а не от тех ездоков и писем. А что изволишь, Государь, иметь больше всяких людей и прещением мукой претить; тогда больше будет вражды между вами – великими столпы. Ведаешь и ты сам, великий Государь, что пишет в Св. Евангелии Господь наш Иисус Христос: «Якоже хощете да творят вам человеци, и вы творите им такожде;» что себе не хочешь и иным не твори. Хочешь ли ты, чтобы кто сильнее тебя взял у тебя лучших рабов и стал бы им муками грозить, чтобы они сказали тайну Твою? Или бы иной раб твой убежав к врагу твоему, поведал бы тайну Твою, каково бы тебе мнилось на сильного того и на раба твоего"… Аарон говорил в данном случае о преследовании царем людей за поездки их к Никону. В заключение он говорит: «Еще мало тебе, великий Государь, сотвори милость Бога ради и святых Его Заповедей со Св. Никоном Патриархом и с нами узниками, учини мир во Святой Церкви, чтобы не быть и впредь претыканию о сем, и он тебе, великому Государю, не гонитель, но богомолец и ныне готов и умереть».

Другая попытка была сделана Никоном в декабре 1664 г., после чего он отряхнул прах от ног своих, уезжая из Москвы, и отказался окончательно от мысли стать опять правящим Патриархом. Обращает на себя внимание тот факт, что в обоих случаях и в 1662 г., и 1664 г. Никон поехал в Москву, получив, хотя бы и оказавшееся потом ложным, сведение от своих друзей о том, что царь его ждет. Так как опора царя была необходимым условием для него возможности реально противодействовать неканоническому вторжению бояр в церковное управление, то с надеждой опять иметь эту опору в царе, он и мог строить планы на возвращение на престол. Эти два появления в Москве, в особенности последнее, когда он приехал в Успенский Собор и встал на Патриаршее место, особенно рельефно обнаруживают, что Никон не оставлял Патриаршества в смысле окончательного оставления кафедры а только ушел от непокорного народа. Если бы он совсем оставил кафедру, то не могло бы быть ни возвращения на престол, ни той сцены в Черневе 19 декабря 1664 года с посохом Чудотворца Петра, когда Патриарх не хотел его возвращать, как принадлежащего ему по праву.

В 1664 году Никон имел особое основание полагать, что царь настроен к нему хорошо. Если на первый раз его хотел свести с царем преданный Никону старец Аарон, то во второй раз попытка свести их, в полной уверенности, что личное свидание поможет новому соглашению царя с Никоном, исходила от боярина Никиты Алексеевича Зюзина, вполне преданного Никону, бывшего Путивльским воеводой и получившего боярский чин при содействии Никона. С большим трудом, неоднократными присылками писем к Никону ему удалось убедить Никона в том, что царь хочет его возвращения. В воздействии на Никона помогло ему то обстоятельство, что за несколько дней до писем Зюзина царь очень хорошо принял в Савином монастыре Воскресенского архимандрита и обнаружил в разговоре с ним расположение к Никону и отсутствие на него гнева. Наконец Зюзин обставил это дело так, что Никон мог поверить. Зюзин был ему безусловно предан и сообщал о том, что боярин Афанасий Лаврентьевич Ордин Нащокин человек тоже к нему расположенный, и сокрушавшийся о ссоре его с царем, а также Матвеев полковник сообщили Зюзину, что они знают от царя об отсутствии у него гнева на Никона. Мало того, Зюзин сообщал со слов якобы Нащокина и Матвеева, будто царь им на заутрени 7 декабря в церкви Евдокии передавал о своем разговоре с Воскресенским архимандритом, присылке которого царь был де весьма рад. Сообщал им царь, что, когда Григорий Неронов приезжал в Хорошево в Николин день с поносными речами на Патриарха, он де ничему не поверил. Наш совет и наше обещание, будто говорил им царь, Господь Один знает, и душою своей от Патриарха не отступал, да ради духовенства и синклита, по нашему царскому обычаю мне Патриарха звать нельзя; а хотя он ко мне о своем пришествии и отписывает, но ко мне нельзя ему о том писать: я знаю его нрав; он не удержится и в сердцах на властей и на бояр скажет, что я ему велел придти или на письмо мое откажет, и мне это будет в стыд, в совете нашем будет препона, и мне все поставят то в непостоянство. Но, хотя я пришлю в церковь спросить, отведя подозрение и скрывая совет, то, чтобы говорил: по воле своей для церковных потреб отезжал и опять пришел; кто мне возбранит, кто в Церкви указчикъ… Царь де говорил, что я свидетелем поставлю Бога, что ему ни в чем противник не буду. И о том душевно советую, и так много времени прошло, что мы не сходилися, врагу лишь на радость да неприятелям нашим, которые не хотят того видеть, чтобы нам в совете быть, что я вполне знаю. Только бы Патриарх пришел в Соборную церковь к 19 декабря в заутреню перед памятью Чудотворца Петра, а он Чудотворец нам и посредник в любви нашей и всех врагов наших отпрянет. Да сказал бы и то, что пришел для того, чтобы вместе с нами кровь христианскую умирить и то его слово надобно во всенародное множество, и любо им, конечно, будет, и все за то ему рады и послушны будут, а мы в помощь для него и заступление… А ты де Афанасий моим словом прикажи Никите обо всем этом отписать к приятелю моему Патриарху, втайне, чтобы пришел к тому дню без всякого опасения, а приход его нужен к тому дню, чтобы с ним посоветываться о твоем посольстве и поставить условия к мирным переговорам с поляками, чтобы пожаловал, не покинул нас одних; я во всем этом упование имею на Бога и на его одного молитвы, любовь и совет духовный. Паки молю его, чтобы не опасался того, что не пишу своей рукой о его приходе, потому что то его дело и отшествие и пришествие, сам бы изволил довершить, никто ему не возбранит, с Святительского престола я его не отсылал и ныне не возбраняю придти. Паки о том сугубо пишу, чтобы все сомнение оставил и пришел бы не мешкав, в тишине и любви, мир и благословение неся с собой, и все рады будутъ… А враги наши посрамятся, в мешкотном его неприходе ничего у нас доброго не учинилось, кроме вражды и мятежа… Если же сего последнего он приятель мой не изволит послушать, и в том я поставлю свидетелем Бога, что моего прошения было много и прежде сего, Царь де сообщает, что он уже просил Никона о возвращении, намекая на события 10 и 12 июля 1658 г., и что после он не мог больше просить его; знаю, что он учинил это от большой ревности и усердства, а ныне это последнее прошение». Передавая такие слова царя, будто бы сказанные им Нащокину, Зюзин затем от него, Матвеева, и от себя пишет Никону, что время благоприятное для примирения с царем, что, если он теперь не вернется, то добра не будет, и невозможно будет больше и писать ему без воли царской. С своей стороны они подтверждают план прихода Никона в церковь и о посылке этого письма через иподиакона Никиту, с просьбой письмо возвратить. Письмо это не могло не произвести впечатления на Никона. Единственная причина, по которой он не считал возможным вернуться на престол, гнев царский, делающий невозможным для него канонически управлять Церковью, отпадала. Ему сообщалось, что царь ему противиться не будет, что, уйдя с престола, Никон должен и докончить это дело, т. е. вернуться, раз больше царь не противится ему и показывает теперь любовь ему, прося его вернуться. Письмо очень правдоподобно рисовало положение царя, не могущего лично обращаться к Никону из-за возможности посрамления в случае неудачи с приглашением Никона. Никон был в большом недоумении. Он не верил, что так переменилась обстановка при царе в его пользу, и дважды возвращал письма Зюзину, но после третьего наконец согласился, письма не вернул и обещал прибыть. Решение это и факт состоявшегося приезда Никона очень важны, ибо подтверждают самым делом многократные заявления Никона о том, что он не отрекался от престола, а только от непокорной паствы, под которой разумелись первый сын Церкви – царь и окружавшие его бояре. Прежде, чем ехать в Москву, Никон пережил большия сомнения и бури душевные, проистекавшия с одной стороны от недоверия к перемене царя, а с другой из таких сообщений Зюзина, которыя ставили его в положение не желающего возвращаться тогда, когда причина его отсутствия отпала – прекратился гнев царя. Сообщение от Зюзина совпало с усиленными размышлениями Никона о состоянии Патриаршего престола, которыя начались еще с начала Рождественского поста 1664 года. Никон начал молиться в уединении, чтобы найти выход из тупика, в который зашло церковное дело. Вот, как передает сам Никон о том, что его окончательно побудило поехать в Москву. «Слыша смятение и молву большую о Патриаршем престоле, удалился я 14 ноября в пустыню, вне монастыря, на молитву и пост, дабы известил Господь чему подобает быть; молился долго со слезами и не было мне откровения. Декабря от 13 дня уязвихом перед Господом Богом молитву к молитве и слезы к слезам и бдение к бдению, и пост к посту, и постихомся даже до 17 дня; начал поститься со вторника и постился до субботы, ничего не ел, даже и воды не пил, но хлеб заменил молитвою и питье слезами, не ложился спать, а только, утомясь, садился на час в сутки; но трудился и молился со слезами, доколе известит мне Господь Бог, что подобает сделать и что угодно Его святой воле. От многого труда сел я в церкви на своем месте и, так как все четыре ночи и три дня я не отходил ко сну, то несколько воздремал и вижу, что я нахожусь в Соборной церкви; из живых никого в ней не было, а были прежде почившие святители и священники в священных одеждах, ставшие по сторонам, где гробницы Митрополитов и Патриархов; один из них муж святолепен и сединою украшенный обходил Святителей, подносил им хартии и киноварницу с киноварем, и все они подписывали. Я же со страхом приступив к носившему хартию, спросил его: «что это вы подписываете? если по правде, покажи мне». Он показал, и я увидел, что истинно то, и спросил его: подпишишься ли ты? – Я подписался уже и показал мне написанное о себе. Я посмотрел со вниманием и нашел: истинно написано на двух с пол. строках: «Смиренный Иона Божию милостью Митрополит тако страхом Божием подписую». Я же, прияв дерзновение, пошел к месту и хотел взойти но нашел Святителя стоящего на месте в Архиерейском облачении и ужаснулся. Он же мне сказал: «Ужасайся, брате, яко така воля Божия есть, взыди на стол свой и паси словесные христовы овцы, которыя тебе Господь поручил. И тотчас был невидимый, я уже утвердився изыдох. Стоящий Святитель – мне кажется – был Петр Чудотворец».

Это видение описывалось в письме Никона к царю, которое и было передано им ему тотчас по приезде в Успенский Собор. Никон действительно поступил так, как ему советывал Зюзин, и ночью приехал в Москву, прямо в Успенский Собор, прошел на Патриаршее место, приложившись к иконам, и растерявшееся духовенство во главе с Местоблюстителем Патриаршего престола Ионой, преемником Митрополита Питирима с лета 1664 г., подошло к нему под благословение.

Во дворце, по описанию Лигарида, произошел страшный переполох; собраны были наскоро духовные власти, где Лигарид подал голос потребовать у Никона отчета, почему он так дерзновенно посягнул на Патриарший престол, и сказать ему, чтобы он ждал решения от Вселенских Патриархов. Царь велел идти в Собор Митрополиту Сарскому Павлу, боярам князю Одоевскому, Ю. А. Долгорукому, окольничему Родиону Матвеевичу Стрешневу и думному дьяку Алмазу Иванову и говорить Никону: оставил ты Патриарший престол самовольно, обещая впредь не быть в Патриархах, и сехал в монастырь, чтобы там жить, о чем и ко Вселенским Патриархам написано, а теперь для чего в Москву приехал и в Соборную церковь вошел без ведома великого Государя и Освященного Собора?» Никон ответил им: «Сошел я никем не гоним и пришел на свой престол никем не зовом для того, чтобы великий Государь кровь утолил и мир учинил; от суда Вселенских Патриархов я не бегаю, а пришел по явлению», и передал письмо царю, где описано бывшее ему явление. Без разрешения царя письма у него не взяли, но, получив разрешение, взяли письмо и от имени царя велели ехать обратно. Никон отдал письмо и сказал: «Буде великому Государю приезд мой в Москву не надобен, то я поеду обратно в монастырь, но до тех пор пока не получу ответа от великого Государя из Соборной церкви не пойду». Письмо понесли царю и читали объяснение Никона.

Никон писал, что причину отхождения своего он исполнил, что помыслял, то сделал, а теперь пришел видеть пресветлое лицо царя и поклониться престолу царства его; пришел он в кротости и смирении и принес с собою мир, который подал Господь ученикам и Апостолам и по них действующим в Св. Церкви Архиереям, сказав: мир Мой оставлю вам, мир Мой даю вам. Им же Господь заповедал: в онь же град или дом входите первее глаголите: мир дому сему, и аще убо будет ту сын мира, почиет мир на нем. Но, если и больше сего, пишет Никон, восхощет твое царское величество слышать и научиться, то не отречемся сказать: хощеши ли Самого Христа принять? Мы твоему благородию покажем, как Господь свидетельствует: принимающий вас Меня принимает и слушающий вас Меня слушает. Что твое благородие изволит, то и сделает, или во имя Господне прими нас и дому отверзи двери да мзда твоя по всему не отменит по писаному. Это я написал твоему царскому величеству не от себя как от Бога перед Богом о Христе говорю. Царь выслушал и приказал Митрополиту Павлу вновь идти к Никону и сказать, что его письмо доложено, и чтобы он шел в монастырь. Когда кончилась утреня, Никон приложился к иконам, взял посох Петра Митрополита и направился к выходу. Бояре требовали оставить посох, но Никон сказал: «отнимите силой», и вышел. Садясь в сани, Никон отряс прах от ног своих и сказал евангельские слова: «Идеже аще не приемлют вас, исходяще из града того, и прах прилипший к ногам вашим отрясите». Провожать Никона по приказу царя отправились Д. А. Долгорукий и Артамон Матвеев. Матвеев сказал: «Мы этот прах подметем». –«Разметет вас, сказал Никон, указывая на комету, сия метла, явившаяся на небеси, хвостатая звезда». По поводу этого приезда Никона возникли судебные разбирательства с одной стороны относительно Зюзина и лиц, передававших его письма Никону, а с другой стороны относительно Местоблюстителя Митрополита Ионы, принявшего благословение от Никона. Уловка Зюзина после его сознания и допроса Нащокина и Матвеева, совершенно ничего не передававших Зюзину от царя, выяснилась, и он был сослан в Казань с конфискацией имущества (V, 558) после того, как боярский приговор о смертной казни для него не был утвержден царем по ходатайству родных царя; священник Сысой сослан в Соловецкий монастырь. Арестованный иподиакон Никита умер от страха и был погребен самим Никоном, как мученик, с крестным ходом и похоронен подле того места, которое завещал Никон для своей могилы (IV, 526).

Митрополит Иона, оправдавшийся своей растерянностью от приезда Никона и доказавший свою непричастность к приезду Никона, был отставлен от Местоблюстительства Патриаршего престола. Царь разсылал циркуляр от 20/3 1665 всем Епископам о постановлении Соборном, о Митрополите Ионе, где сказано, что все Епископы запрошены были о том, может ли оставаться Местоблюстителем Митрополит Иона, который без ведома нас, великого Государя, и без совета с бывшими в Москве собратьями пошел под благословение к бывшему Патриарху Никону. «И ты богомолец и другие Митрополиты и Архиепископы писали своим собратьям и дали свои мнения, что Митрополит Иона, не ожидая решения Вселенских Патриархов (но законы отлучают и низвергают всякого, кто, не ожидая соборного решения, отклонит общение с своим духовным начальником), вошел в общение с бывшим Патриархом Никоном, и за это великое небрежение, согласно канонам Святых Отцов (в действительности, согласно воле царя, который своей волей заменяет все каноны, и согласно приговора благочестивых бояр, которые исправляют и руководят даже самим царем) не должен быть Местоблюстителем Церкви. Мы, великий Государь, советовав со Священным Собором, постановили, что названный Митрополит Иона должен оставаться в своей Ростовской епархии и, чтобы на его место был Местоблюстителем Митрополит Павел. Таким образом, прибавляет Пальмер (IV, 574), царь, посоветовав со Священным Собором, сменял одного викария и назначал другого, совершенно также, как, посоветовав с боярами, он обыкновенно сменял и назначал гражданских чиновников.

Никону таким образом пришлось убедиться, что его паства в лице её первых членов, царя и бояр, окончательно его оставила, и тогда он сделал в январе; 1665 г. доклад об условиях отречения им от Патриаршего престола, который разсматривался Собором русских Епископов в феврале 1666 г. Когда после первого ухода в июле 1658 г. он предлагал отречение и свое содействие в поставлении нового Патриарха с условием обращения с ним самим не как с преступником, а как с Патриархом, так и теперь, после окончательного его оставления паствой в декабре 1664 г., он возобновил свой план, убеждая царя не привлекать греческих Патриархов в Москву. Но, как и в 1660 г., Никон не получил никакого ответа на свои письменные предложения, как об этом сообщает сам Никон в своем письме к Константинопольскому Патриарху Дионисию; об этих предложениях стало известно только потому, что Синод весной 1666 года их изучал и составлял свой проект (IV, 600). Еще настигнутый в Чернове 19 дек. 1664 г. ночью для отобрания у него Патриаршего жезла, Никон просил Митрополита Павла передать царю: «Он де знает о посылке царя к Вселенским Патриархам для суда об уходе и о поставлении другого Патриарха, и он просит царя не посылать за ними, ибо он сам, как и раньше обещал, так и теперь обещает не возвращаться на кафедру и предоставляет Священному Собору с содействием царя поставить на его место Патриарха. Сам он обещает не вмешиваться в Патриаршия дела после поставления нового Патриарха с тем, чтобы ему предоставили жить в его монастырях, самостоятельно им управляемых, не под властью нового Патриарха, а как брат ему. Жезл свой он отправляет со своим архимандритом Герасимом. Одновременно Никон передал, после Митрополичьих требований, и письма Зюзина с объяснением своего пришествия. Однако, от Никона хотели получить письменное изложение этих заявлений, может быть, для того, чтобы потом истолковать их, как отречение.

14 января 1665 г. к нему прибыли, в качестве посланных от царя, архимандрит Чудова монастыря Иоаким и Дементий Башмаков. Никон вручил им условия своего отречения на письме, датированном 14 января 1665 года. Там он обещает жить в одном из основанных им монастырей или приписанных к ним; заявляет, что в управлении ими будет руководствоваться заповедями Св. Евангелия, правилами Св. Апостолов, Святых Отцов семи Вселенских и других Поместных Соборов и другими Священными Книгами, принятыми Святой Апостольской Церковью, равно и изданными в дополнение к ним царскими законами, принятыми ею. Руководствами будут служить исправленные по совету с Восточными Патриархами книги: служебник, требник и прочия св. книги, исправленные по старым греческим книгам, «и иметь мне любовь и единение со Вселенскими Патриархами во всем неотменно. Когда случится мне надобность придти в Москву поклониться образу Пресвятой Богородицы и лицо великого Государя видеть и благословение подать и престолу царства его поклониться, то чтобы мне не возбранять, а мне без указа великого Государя и без совета брата нашего Св. Патриарха Московского против Божественных законов ничего не делать». Никон желает утверждения со стороны царя всех грамот на земли, пожалованные царем его монастырям. Из священных Архиерейских одежд выдать сколько укажет царь, ибо старыя износились. Из церковных доходов выдать ему в милостыню по усмотрению царя. Никон обещает в духовные и иные дела нового Патриарха, Митрополитов, Епископов и монастырей, приходских церквей не вступаться и не посылать никого, а только хочет для себя права посвящать в свои монастыри архимандритов, игуменов сам, пока он жив. По кончине своей Никон просит царя, синклит и Собор его обители отписать в книги к царствующему граду Москве, к епархии, а не к Патриаршему дому нашего брата и сослужителя Московского Патриарха (IV, 592), ибо все оне основаны его благословением из излишков доходов царствующего града Москвы, по соглашению с царем, а не благословением Митрополитов и Епископов (Это желание Никона показывает, насколько нелепо было обвинять его в создании какого-то папского государства в виде особо разросшейся Патриаршей области). Никон отстаивает, согласно с канонами и царскими законами, право для своих духовных лиц ни в каких делах не привлекаться к светским судам, и разсматривать их по канонам и царским законам, помещенным в Номоканоне. Он выговаривает право для монастырей быть занесенными в реестр в соответствии с их удельным весом и архимандритам их быть приглашаемыми на Соборы, которые будут по благословению Патриарха и по указу царя. Сам он не будет писаться Патриархом Московским и всея Руси, но так: «Смиренный Никон, милостию Божиею Патриарх» по обычаю Константинопольских Патриархов, оставивших свои престолы. Имя его считать в ряду Московских Патриархов без изменения, не препятствовать благочестивым людям к нему приходить и выпустить на свободу и простить всех арестованных за сочувствие Никону. Никон обещает простить всех Архиереев, неправильно его осудивших, и бояр, злословивших и клеветавших нас, Симеона Стрешнева, Романа Боборыкина, и Ивана Сытина, если они покаются. Никон оставляет за собой право приходить на Соборы безпрепятственно и сидеть подле правящего Патриарха выше Митрополитов, Архиереев и Епископов. Никон говорит: «что я по отшествии из Патриаршества в огорчении и великой кручине, жалуясь Господу Богу на царское величество, на синклит и на Священный Собор, суд Божий износил – о том мне молить Бога, да милостивый Господь будет мне и по данной нам Архиереям благодати святым молитвословием разрешить (IV, 589–599).

Однако, Никон прибавлял, что, если что либо будет сделано относительно поставления Патриарха вопреки Божественным канонам и постановлениям и узам любви, властью этого мира, тогда избранный таким образом не должен называться Патриархом, но будет прелюбодей и разбойник и тогда вместо мира придет мечь Божий и разделение согласно Божественному Слову»: «Не думайте, что Я принес мир на землю; я не принес мир, но меч. Ибо Я пришел поставить сына против отца…» А в другом месте Писание говорит: «Всякое царство разделившееся приводится к опустошению и всякий град или дом, разделившийся на ся не устоит». Сравнение кафедры Епископа с женой есть явление укоренившееся в Церкви, и Никоновское уподобление показывает только, что он относил и к первому Епископу, начальному отцу, ту привилегию, которая была достоянием каждого епархиального Архиерея, относил эту нерасторжимость союза без согласия жены, не только к Патриарху, как Епископу определенной епархии, но и к Патриарху, как начальному Епископу, пастырю пастырей.

Проф. Троицкий пишет: «Каноны указывают на существование теснейших и неразрывных уз, связывающих Епископа с его епархией. Эти узы отцы Церкви прямо уподобляют по их неразрывности брачным узам, почему неимеющую Епископа епархию и называют вдовствующей (IV, 25). Уже начиная с IV века мы встречаем толкование слов Апостола «единые жены муж» в применении к Епископу в том смысле, что под женой Епископа следует разуметь его епархию, менять которую он не может ни в каком случае. На западе о таком толковании упоминает Блаженный Иероним, на востоке Блаженный Феофилакт Болгарский. Это искусственное толкование слов Апостола показывает однако, как смотрела древняя Церковь на отношения Епископа к епархии. С другой стороны в древних церковных памятниках незаконное занятие Епископом чужой кафедры часто называется прелюбодеянием. Так Собор 336 г. обвинил Константинопольского Епископа Анфима, что он «прелюбодейно посягнул на Епископскую кафедру этого города вопреки церковным канонам; также называл Евстафий прелюбодеянием его поступок с Церковью, имеющей уже своего жениха. Никита Пафлагон сообщает о Соборе 869 г., что отцы Собора низложили Фотия и отлучили, «как за прелюбодеяние», за занятие Константинопольской кафедры при жизни Патриарха Игнатия».

Никон и в данном случае охранял церковный строй, ограждая свой Патриарший сан от безчиния. Строй этот, запечатленный святыми канонами, он считал неприкосновенным не только для светской власти, но и для носителей высшего духовного сана, когда эти носители призваны в судебном порядке применять каноны. И в другом случае Никон подчеркивал эту связанность церковных властей канонами и связь между благоденствием государства и почитанием канонов Церкви. Так он писал еще в декабре 1664 г.: «Мы не отклоняем Собора, но хвалим такое намерение (созвать Собор) как благочестивое, если Патриархи сами хотят сюда прибыть и судить согласно заповедям Евангелия, канонам Св. Апостол и Св. Отецъ…» Но одновременно какое то предчувствие Никона, основанное вероятно на том, что он знал о том, кто руководители обвинений против него – преступники и продажные Лигарид и Мелетий, – заставляло Никона писать царю в том же письме: «Я пишу не из желания Патриаршей кафедры; мое желание, чтобы Св. Церковь пребывала без смуты, и чтобы ты не навлек греха в очах Божиих; я пишу не из боязни для себя Великого Собора, но не желая, чтобы на твое святое царство было навлечено несчастье». Никон и позже, когда подкупной Собор лишил его сана и принудил к ссылке после целого ряда своих неправосудных действий, не признавал его постановления и несколько раз засвидетельствовал об этом: в ссылке своей надписью на кресте, поставленном им самим на им же сооруженном каменном острове среди озера около Ферапонтова монастыря, где сказано: «Смиренный Никон Патриарх, заточенный за Слово Божие и за Св. Церковь». Также он заявлял в ссылке: «Если нечестивый приговор Вселенских Патриархов не будет отменен, добра ждать нечего (для царства)». Наконец, он всегда подписывался Патриархом и в письмах к царю из ссылки, ибо ему ясно было, что суд над ним происходил не по канонам, а был целым рядом правонарушений; на некоторыя из них он указал и в суде. Это был не суд, а расправа сильной властью стороны над своим идейным противником, которого было предрешено осудить и заточить с сохранением внешних форм суда.

У Пальмера (IV, 624–651) приведен проект Соборного постановления в ответ на предложение Никона, составленный весной 1666 г. и представляющий полную неустойчивость воззрений у Архиереев русских относительно положения Патриарха Никона после его ухода. Прежде всего Собор всюду титулует его Св. Патриархом и признает, что Никон в будущем должен титуловаться, как он предлагает: «Смиренный Никон Божиею милостью Патриарх». Он разрешает ему приходить на Собор, созываемый Патриархом, и иметь место подле него выше всех Митрополитов и Архиепископов (IV, 636 и 637). Что касается того, что Никон готов был простить Архиереев за суд над ними, если покаются, то Собор сказал, что не в чем каяться, ибо Св. Патриарх Никон, очевидно, неправильно осведомлен, некоторые же люди ему налгали на Собор и смутили его. Он предполагает, что Собор 1660 г. вынес решение против него, но это не так (IV, 594), (а между прочим после низвержения Никона оба Восточные Патриарха писали, что они только утвердили то, что совершенно канонически (?) постановил Собор Русских Архиереев 1660 г.). Далее в Соборном проекте говорится, что Архиереев созвал царь в виду вдовства Церкви, что они разсматривали показания свидетелей об уходе Никона и приняли к сведению, что Патриарх Никон ушел с кафедры своей волей, отрекся от Патриаршества и объявил, что больше не будет Патриархом, а после писался царю «бывшим Патриархом». Поэтому, они решили избрать нового Патриарха, как и раньше поступала в таких случаях Церковь, но что Св. Патриарх Никон не был судим Собором, ни осужден, ни удален, ни приговорен к изгнанию, ни к извержению из сана. Если Патриарх Никон писал, что его Епископы судили незаконно, то это по ложной осведомленности». Странно читать такие заявления Собора, когда через полгода от тех же Архиереев посыпались яростные нападки на Никона и требования его низвергнуть из сана. Очевидно, в феврале 1666 года Архиереи еще не были уверены, какой оборот примет суд Восточных Патриархов. Архиерейский Собор в феврале 1666 г. пошел навстречу Никоновским желаниям, но не соглашался только, чтобы Никоновские монастыри были изъяты из-под юрисдикции нового Патриарха (IV, 630), как того хотел Никон; они требовали, чтобы Никон подчинился ему, как и всякий Епископ, и без его воли и благословения ничего не предпринимал, ибо по 8 пр. I Вселенского Собора не может быть двух Епископов в одном городе. «Так как Никон обещает не вмешиваться в духовные дела царства и обещает соблюдать каноны, которые запрещают посвящать клириков в чужих епархиях и делать какие либо Епископские акты без разрешения местного Епископа, то мы и требуем, чтобы Никон не осуществлял юрисдикции в монастырях без согласия Св. Патриарха, или Митрополита, или Архиепископа или Епископа в каких бы то ни было духовных делах, но он должен обращаться к Епископу той епархии, которой принадлежит соответствующий монастырь, и с его согласия может делать разрешенные ему акты, но без этого разрешения ни в каком случае. Власть духовная и юрисдикция, в силу 4 пр. IV Вс. Соб.; I Двукр. и 85 Карф., над монастырями предоставляется соответствующим Епископам, а не Никону, которому однако дается внешняя власть над владениями в смысле хозяйственного управления ими, но не в духовных делах (IV, 633). Права посвящать игумнов и архимандритов в своих монастырях предоставлялись на усмотрение правящего Патриарха и соответствующих Епископов, в зависимости от нахождения монастыря, ибо 13 Ант. пр. запрещает Епископу посвящать в чужой епархии. О неподсудности духовных лиц светским судам Собор приравнивал духовенство Никоновских монастырей ко всем прочим монастырям. Также, все монастыри после смерти Никона Собор хочет передать епархиям по месту нахождения монастырей. Так Никон, по предложению русских Архиереев, не лишался бы священства, а жил бы в своих монастырях и хозяйничал на положении правящего архимандрита, однако, с правом совершать действия, свойственные Епископскому сану посвящения духовных лиц с разрешения соответствующего епархиального начальства. Относительно избрания нового Патриарха Собор писал, что новый Патриарх будет избран по старому обычаю; именно, изберет Собор с содействием царя, и что Патриарх по обычаю должен быть посвящен своими Епископами с благословения Константинопольского Патриарха, а светские власти не избирали Патриархов и теперь избирать не будут. Нового Патриарха Св. Патриарх Никон должен будет поминать на первом месте и приказывать об этом в своих монастырях и почитать его главным пастырем и начальником. Если Патриарх Никон не будет ему повиноваться, то новый Патриарх может судить Патриарха Никона по канонам, ибо не может быть двух равных Патриархов. Но этому проекту не суждено было осуществиться, и сам Никон ничего не знал об его существовании: ни он, ни кто другой о судьбе проекта ничего не сообщает.

Таково было мнение русских Епископов относительно будущего положения Никона, представленное ими в ответ на предъявленные им царем предложения Никона. Оно принимало отречение Никона от Патриаршего престола, но не лишало, как видим, Никона Епископского сана, ограничивало его административные права по управлению монастырями канонической зависимостью от соответствующей епархиальной власти, и подчиняло его общей власти Патриарха. Это контр-предложение было победой утверждения Никона, что Собор 1660 г. канонически не действителен, что уход его не был отречением от Патриаршего престола, что он не подлежит за него наказанию, ибо уход был актом Архипастырства, а не наказуемым деянием, что Епископы не могут судить своего Патриарха; а, судя по общему тону контр-предложений, Собор и не находил ничего, за что судить Никона, и давал ему почетное положение с сохранением титула Патриарха, озаботившись, лишь предотвращением возможности двоевластия.

Такое решение вопроса соответствовало бы достоинству Патриаршего сана и устранило бы от Русской Церкви то посрамление, в которое ее ввергли греки, руководимые Паисием Лигаридом, и бояре через участие в приговоре 5 декабря 1666 г., направленном на унижение величайшего Русского Патриарха и на достоинство Московского Патриаршего престола. Идее самостоятельного в церковных делах Патриарха нанесен был непоправимый урон. Оставалось по внешности учреждение из которого была вынута душа, и Патриарх стал простым викарием царя. Раз представитель Высшей Церковной Власти был сведен на роль подсобного орудия царя, то надо только ждать того времени, когда бы царь решил, что орудие власти может быть устроено и другое, более гибкое и удобное для воздействия. Тогда явились и теоретики, ставшие по протестантской указке объяснять, что внешнее устройство Церкви не есть по существу даже дело церковной власти, а дело светской. Все Никоновское воззрение является решительным протестом против такого понимания, которое проложило дорогу Петровской реформе и коренному изменению положения Церкви в русском государстве, с утратой канонических основ управления вплоть до возстановления Московского Патриаршества в 1917 году. Воззрению на Патриаршество, как на учреждение, существующее в силу акта церковной власти, соответствовало и первое учреждение Патриаршества в России в 1589 году, и его возстановление собственными церковными силами без всякого содействия государства в 1917 г. Когда шла речь о введении Патриаршества в 1589 г. Архиереи на Соборе сказали царю, когда была поставлена на обсуждение мысль о введении Патриаршества: «Аще восхощет благочестивая ти держава, да возвестится о сем писанием Вселенским 4 Патриархам и сим комуждо со своими Митрополиты и Епископы советовавшим и писанием между собой согласившими, Богу помогающу, удобь таковое начинание к совершению прийти возможет; понеже благочестивая ти держава и мы все имеем сих, яко столб благочестию… Но и паче же сего ради, да не возмнитца, о благочестивый царю, инем языком, наипаче же пишущим на святую веру латынам и прочим еретикам, яко в царствующем граде Москве Патриарший престол устроился токмо единою ти царской властью». На это летопись замечает: «Благочестивый царь, сие слышав не тяжко внят о сем, аще и по власти можаше высочайший престол Патриарший устроить, яко царь и самодержец; но обаче изволи повинутися воле Божией и Святительскому Совету; наипаче же по всему явился, яко сын и послушник Святыя Церкви». Видно, что и во времена полного правительственного смешения церковного и государственного мысль о принципиальной самостоятельности церковного управления не умирала в Московском государстве. Но Никон впервые на Руси Московской ее так выпукло выделил и обосновал.

В соответствии с своей теорией царской власти, не входящей у него интегральной частью в состав власти церковной, а являющейся органом другого союза и выступающей по отношению к Церкви лишь в качестве власти предлагающей, Никон дал свое понимание развития Иерархии чисто церковное, путем, при котором политические причины могут быть определяющим фактором, однако решающей инстанцией является всегда власть церковная. Чтобы показать это, он говорит о развитии Иерархии, начиная со дня Сошествия Святого Духа на Апостолов, об их расхождении по разным странам и о дальнейшем продолжении их деятельности через посвящение ими Епископов.

Он говорит между прочим (I, 229) о поставлении Апостолом Петром Св. Марка в Александрии, Апостолом Андреем Ап. Стахия, упоминаемого Ап. Павлом в послании к Римлянам, первым Византийским Епископом, признает достоверным известие о путешествии Св. Апостола Андрея Первозванного в Киев, где он будто бы воздвигнул Животворящий Крест и после благословил Великий Новгород. «Благодатью Духа Святого, пишет Никон, были установлены приматства или первыя кафедры пяти глав Иерархии, именно Рима, Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима, как члены одного тела, чтобы в согласии поддерживать единую веру под единой главой нашего Спасителя Иисуса Христа. И первоначально высшим был Папа Римский, и, когда Папа умер, тогда советом и избранием четырех Вселенских Патриархов другой был назначен на Апостольскую кафедру. Равным образом, когда кто либо из четырех Патриархов умирал, тогда советом Папы Римского и избранием трех Патриархов поставлялся четвертый. Но когда Папа Римский впал в ересь, он был исключен из общения четырех Патриархов и от обычного поминовения, и после него первенство перешло к Патриарху Константинопольскому» (1, 230). Говоря об учреждении Патриаршества в России, Никон оттеняет участие в этом церковных органов власти. Он говорит о путешествии Патриарха Константинопольского Иеремии в Москву, о том, что он предложил учредить Патриаршество в России в виду размеров и благоденствия русского царства; о том, что Митрополит Иов был избран Вселенским Патриархом Иеремией и греческими Епископами и всеми русскими Епископами по совету царя и наречен и посвящен благодатью Святого Духа (I, 231). Никон разсказывает (I, 232) о том, как Иерусалимский Патриарх Феофан в 1619 году вместе с Митрополитами, Архиепископами и Епископами избрали Патриарха Филарета, блаженной памяти и не без свидетельства (т. е. оправдывая то, что они делали). Они нашли в архиве грамоту Патриарха Иеремии и остальных Вселенских Патриархов об учреждении в России Патриаршества. Так они посвятили Патриарха Филарета благодатью Святого Духа, а не по простому желанию царя, как свидетельствуют священные документы. Если бы Патриархи были избираемы только царем, то это не осталось бы не упомянутым в грамоте Иеремии, писанной совместно с другими Патриархами, и в грамоте Патриарха Феофана. Но они не только сказали о посвящении Патриарха благодатью Святого Духа, но Патриарх Феофан оставил наказ царю Михалу Феодоровичу: «Благодатью, данной от Святого Духа, мы наказываем ему, чтобы он хранил и осуществлял к вновь назначенному Патриарху Филарету Никитичу, Божией милостью Патриарху Москвы и всея Руси, любовь, милость, щедрость и превыше всего, должен иметь к нему повиновение в духовных делах и подчинение в вещах телесных (ибо Михаил Феодорович был ему сын), и всегда его почитать, как своего главу, любящего пастыря и отца, радеющего об его спасении». К тому же послушанию в духовных делах Патриарху призывает в поучении Феофан и бояр, к послушанию ему, как отцу и учителю, согласно Божией заповеди: Слушающий вас Меня слушает (Лук. X, 16). И в конце концов свою историю происхождения Иерархии Никон заканчивает так: «Видишь ли, нечестивый вопрошатель, как священство имеет свое начало от Бога, а не от людей и не от человека, и старое и новозаветное священство, а никоим образом не от царей, как ты думаешь» (1, 234). Для нас важна не историческая точность воспроизведения Никоном развития духовной Иерархии, а принцип, положенный им в основу её развития, непризнающий за властью светской в этом деле определяющего значения.

И, чтобы запечатлеть в действующем церковном праве учение о самостоятельной природе Высшей Иерархии Никон внес в кодекс Церковного права – Кормчую соответствующия три дополнения в её начале: 1) о том, почему четыре Патриарха исключили Римского Папу из Божественной Восточной Церкви, из обычного повиновения и из союза любви и перестали искать у него своего утверждения (также о принятии Патриаршего титула сербскими и болгарскими Митрополитами). Здесь говорилось, что после смерти Апостолов Божественно вдохновенные Отцы – их преемники установили, чтобы вместо двух князей Апостолов Петра и Павла занимал Апостольскую кафедру Папа Римский, а за Папами Римскими четыре Патриарха вместо четырех Евангелистов имели первенство в главных городах: Константинополе, Александрии, Антиохии и Иерусалиме, имея согласие, как части одного учреждения. Так высшим братом был Папа Римский, и потому, что Рим был первой столицей и потому, что Папа был вместо двух князей Апостолов – Петра и Павла. 2) Об обращении и крещении Руси, как по Божественному промыслу русские получили христианскую веру и её священство от Константинопольской Церкви, и 3) о поставлении Патриарха Филарета. Последнее имело значение по нахождению в нем определения об отношении царской власти к духовной в духовных делах. Приложенная в конце Кормчей статья о Римском отпадении заканчивала утверждение церковного строя, поскольку в пентархии пяти Патриархов место отпавшего Римского Папы призывался занять Патриарх Московский.

Теории Никона о самостоятельном росте Церковной Иерархии, определяемом церковными законами, так живо подтверждаемом на наших глазах возстановлением Московского Патриаршества без всякого содействия государственной власти, при Петре Феофаном Прокоповичем была противопоставлена другая теория в соответствии с цезарепапистской теорией Царя-Первосвященника в статье. 1721 г. «Розыск исторический коих ради вин и в яковом разуме были и нарицалися императоры Римские, как языческие так и христианские, понтифексами или Архиереями многобожественного закона; а в законе христианском христианские государи могут ли нарещися Епископы и Архиереи, и в каком разуме?»

Цитатами из древних языческих писателей Овидия, Цицерона, Тацита, Плиния, Тита Ливия и Плутарха Феофан доказывает, что Римский император носил название понтифекса ради 4 вин, 1) что он ни от кого не был судим в делах управления своего, что 2) понтифекс великий един только был, не имея другого себе равного, 3) что мог и должен был наблюдать на начинания как Сенатские, так и всенародные, не суть ли противны благочестию, 4) что был в том чину непременно до кончины живота своего. Сии прерогативы или преимущества весьма нужные и полезные были к самовластительству императорскому. В начале самодержавство Римских императоров могло бы начиная их быти от Сената и от народа принято, но и высший понтифекс мог бы нетрудно приискать будто благословную вину намерению императорскому противную и делу, от императора намеренному, пресечение положить. И тако власть императорская была бы аки связана. Того ради первии Римскии Кесари, желая весьма свободную монархию иметь, а насилием получать того не дерзая, изрядным умыслом присовокупили к себе сан понтифекса великого». Эта тирада есть стремление оправдать восхищение де факто на себя Петром I власти на изменение церковного устройства. Далее, чтобы оправдать церковные преобразования Петра, Феофан ближе подходит к определению объема власти государя, и оказывается, что он имеет всю Епископскую и Архиерейскую власть, только без права совершать богослужения. Сказав, что христианские императоры первое время продолжали называться понтифексами для упрочения своей власти, Феофан переходит ко второму поставленному им вопросу, могут ли называться христианские государи Архиереями и в каком смысле. «Могут называться не только Епископами, но Епископами Епископов, отвечает Феофан, ибо власть высочайшая есть «надсмотритель совершенный, крайний верховный и вседействительный», т. е. имеющий силу и повеление и крайнего суда и наказания над всеми себе поданными сынами и властьми, как мирскими, так и духовными. Государи могут называться и Архиереями, но только в том общем смысле, в каком Св. Писание называет всякого христианина иереем, но нельзя их называть Архиереями в специальном церковном смысле, потому что отправлять самим церковную службу им не подобает» (Морозов, Ф. Прокопович, как писатель, гл. VI, т. 210 Ж. М. Н. Пр.). Очевидно, что разъяснение вопроса о правах на титул Епископа и Архиерея касается вопроса о принадлежности Государю церковной власти и направлено на доказательство прав Государя на управление церковными делами, в которых он не может только совершать богослужения.

Как более поздний отголосок этих воззрений на значение светской власти в создании церковного устройства и более близкий к нам, мы встречаем теорию, получившего образование в Германии, Апостолида Афинского проф., издавшего в 1843 г. брошюру «Опыт теории о Патриаршей власти и об отношении церковной власти к гражданской»: «имя Патриарха, говорит он, означает не высшую степень священства, но только особенное достоинство церковного устройства, установленное Вселенскими Соборами и утвержденное верховной гражданской властью. Последняя для пользы Церкви и Государства иногда и отменяла ее, как это, например, сделал Петр Великий, учредивший на место Патриарха Синод, управляющий Церковью, под верховным надзором гражданского правительства. Кроме того, Патриарх, как Епископ, равен всем остальным Епископам и перед прочими Епископами и Митрополитами своего диэцеза имеет только первенство чести с правом рукополагать их» (Курганов, Устройство Управления Церкви Королевства Греческого, 117 стр.). Такая точка зрения с признанием права отмены светской властью Патриаршества возможна только при воззрении на светскую власть, как на верховный источник всякой власти и была впоследствии оставлена самим Апостолидом (Курганов, Устройство Управления в Церкви Королевства Греческого, стр. 117–119); при Никоновском же признании за властью Церкви власти особой природы, имеющей самостоятельный орган власти, всякая перемена в церковном устройстве должна исходить от инициативы церковных органов, определяться причинами церковными и соответствовать неизменному православному принципу верности преданию, нормы которого стоят над нормами Поместной Церкви и ею не отменяемы. Как незыблемая основа церковного устройства стоят перед нами следующия положения: 1) Основание Иерархического устройства церковного управления положено самими Апостолами, 2) дальнейшее его развитие и каноны, определяющие строй Церкви, система местных независимых Церквей постановлены отцами Церкви в духе Апостольских правил, сообразно историческим образцам; 3) каноны, определяющие основной строй церковного управления, его сущность и характер, постановлены отцами Церкви независимо от гражданской власти; и независимо от нея они создали Патриарха, как центр церковного единства и руководства в недрах Поместной Церкви. Это понятие о Церкви, как о самостоятельном организме, было подорвано реформой Петра I. Церковь призвана охранять свой строй от всякого покушения даже и от гражданской власти. Эти канонические истины были забыты при Петре I, но пример его оказался заразительным; еще в половине 19 века, при выработке устава управления Греческой Церкви в 1833 году его идеи нашли себе применение через влияние иеромонаха Фармакида, открытого поклонника протестантизма в построении церковно-государственных отношений. Он совершенно обнажал основную предпосылку Петровской церковной реформы и приводил эту реформу, как доказательство, что русский император есть вместе с тем и великий Первосвященник. Фармакид говорит, суммируя все исторические случаи вмешательства императоров во внутреннее церковное управление и не подвергая их канонической оценке, что христианские императоры сохранили за собой звание языческих Римских великих Первосвященников и проявляли над Церковью такую же власть, какую их языческие предшественники имели над современным им обществомъ… «Чем были бы для Церкви Византийские императоры от Константина Великого до XII века, то же самое со времени Петра Великого составляют для Русской Церкви императоры, и великие Первосвященники, хотя и не носят этого звания» (Курганов, ibid., 112 стр.). Такое восхищение на себя церковной власти представителями власти царской можно назвать несчастьем для Церкви и косвенно для государства, ибо такая подневольность Церкви отнимает должное вдохновение и дерзновение у предстоятелей Церкви и обезсиливает самую силу Церкви в её воздействии на общество. Это именно и случилось в России, как об этом сказал Митрополит Антоний в 1906 г. в Предсоборном Присутствии: «В Высшем Церковном Управлении главное условие церковного творчества, от него исходит учение Церкви, имущественное содержание церковных учреждений; Епископы не столько начинатели церковных дел, сколько исполнители предписаний высшей власти. В правильности этого учреждения, в его согласии с волей Божией, выраженной в святых канонах главное условие спасительной деятельности Церкви. Извращение Высшего Управления Церкви, особенно в централизованной Русской Церкви, есть растление всей церковной жизни. Никакие Патриархи не могут утвердить и авторитетность учреждения неведомого Православию и придуманного для растления Православия». От этого несчастья цезарепапизма, властно вторгшегося в жизнь Церкви и переделывающего ее, и предостерегал Русскую Церковь Никон, жизнью своей запечатлевший борьбу с вкрадывавшимся в Церковь его времени духом века сего.

И надпись, сделанная им собственноручно на кресте, поставленном им в ссылке на острове среди одного озера у Ферапонтова монастыря, верно определила его значение в истории Русской Церкви: «Смиренный Никон Патриарх, заточенный за слово Божие и за Святую Церковь».