Глава III.

Суд над духовенством в гражданских делах. – Суд приказа Б. Дворца в XVI и XVII веках. – Протесты церковных властей против вмешательства воевод в церковные дела. – Положение Патриаршей области. – Система приказов в Церковном управлении. – Патриаршая область и церковная реформа Уложения. – Реформа Церковного суда по Уложению. – Расширение сферы Монастырского Приказа на практике. – Общая характеристика Монастырского Приказа. Отношение к нему Никона. – Никон о самостоятельной природе церковных полномочий, вытекающих из природы Церкви. – Захват церковных дел царем – источник несчастия для царя. – Понятие о Церкви у Никона и его критика основных принципов – предпосылок Уложения. – Суд не царский, а Божий. – Идеал, которым вдохновлялся Никон в начертании церковного суда по гражданским делам духовенства. – Мнение Никона о природе церковного суда в гражданских делах духовенства. – Никон о суде Церкви в гражданских делах духовенства. – Почему Никон объединяет подсудность духовенства и по духовным делам и по гражданским. – Никон обвиняет царя в пренебрежении к исторической традиции относительно суда по гражданским делам духовных лиц. – Принятие Собором 1667 г. идей Никона о подсудности суду Церкви гражданских дел духовенства и крушение его идей в 1701. – Никон о наказании за восхищение царем церковной юрисдикции. – Другия причины для протеста Никона против захвата церковного суда государством. Ст. 83 и 84 Уложения. – Оценка Никоновского суждения о церковном суде с современной научной точки зрения. – Учение Суворова о церковном суде. – Критика Суворовской точки зрения. – Суд Церкви в церковных делах – Божественное установление. – О суде Церкви над церковными служителями. – Самостоятельность церковного суда по происхождению и по компетенции. – Положение императорских комиссаров на суде, производившемся Вселенскими Соборами. – Природа церковного суда по гражданским делам духовенства; основа его в посредническом суде Епископов. – Различие в отношении Епископов Византийской Церкви к вторжениям в собственно церковный суд и к сокращению церковного суда по гражданским делам духовенства.

Спекуляризационные стремления Московского правительства в отношении к церковной собственности. – Меры Уложения относительно церковных имуществ. – Вообще о секуляризации церковных имуществ и мнение Никона об этом. – Неприкосновенность церковных имуществ по церковным правилам. – Никон о захвате царем церковной собственности и о наказании за это. – Никон о субъекте церковной собственности. – Никон об обязанности материальной помощи Церкви еще в Ветхом Завете. – Никон о наказании за нарушение церковной собственности. – Сон Никона 12 января 1661 г. и напоминание царю о наказании Божием. – Никон о вознаграждении Богом за жертвы, принесенные Его Церкви. О необходимости исполнять обет и клятву. – Точка зрения Никона, с которой он критикует Уложение.

Закон Уложения о судопроизводстве. – Никон о необходимости в общественной жизни дать большее проявление началу церковному. – О сравнении царя с Богом. – Никон о тщете земного величия. О необходимости оцерковления жизни. – Никон о несправедливости законов Уложения, карающих строже людей низшего социального положения. – Никон о статьях Уложения, парализующих пастырское воздействие. – Никон о неправильном принципе Уложения для повышений и понижений наказаний. – О высших принципах, обязательных и для законодателя. – Никон в вопросе применения Кормчей вместо Уложения, о внесении им изменений во второе издание Уложения. О преобразовании действий Уложения. Выделение Патриаршей области из действия Уложения. – Идея Никона – оцерковление государства – противоположность идее, растворяющей Церковь в государстве. – Никон о государственной апостасии и о гибели царства, как её следствии. – Никон об Антихристе, захватившем власть в Церкви. – Апостасия – признак наступления Антихристова царства; она – предмет борьбы для Никона. – Обязанность Первосвятителя в борьбе с апостасией (по Никону). – Никон о грядущей гибели Московского царства. Проклятие за нарушение церковной собственности. – Анафемы Никона за нарушение церковной юрисдикции. – Пальмер о наказаниях Божиих за общественные грехи и об исполнении Никоновских пророчеств. – Смысл клятвы 22 июля 1652 г. в историческом освещении. – Никон о значении праведности для общественной жизни. – Никон о праведности царя и о власти, удерживающей пришествие Антихриста.

Чтобы понять, что отстаивал Никон в вопросе о церковном суде, надо уяснить не только его принципиальную точку зрения, но и ту конкретную историческую действительность, которая была на лицо в его время. В этой исторической действительности нужно возпроизвести прежде всего состояние церковного суда, как оно было выработано в уставах Св. Владимира и Ярослава и как утверждено на Стоглавом Соборе. Тогда ясны будут те коренные изменения и то направление, которое приняло государственное законодательство через введение уложения 1649 года. Попутно с этим важно уяснение того особого положения, которое в государственном законодательстве занимал Патриарх как в отношении своего личного положения, так и в отношении своих прав в области церковного суда. Тогда будет ясно, с чем собственно боролся Никон, защищал ли он только Патриаршия права, как готовы думать те, которые хотят приклеить к нему стремления своеобразного восточного папизма, или же стремления Никона были шире, и защита им Патриарших прав входила только в качестве одного из звеньев в общую систему его представлений о надлежащем отношении государства к Церкви. Развитие церковного законодательства и законодательства о Церкви в России началось на основании законов и юридических начал, уже определенно выработанных и установившихся в Греции и принесенных в Россию оттуда вместе с верой. Русская Церковь не только получила первое бытие от греческой, но и признавала её устройство для себя образцом, подчинялась верховному водительству одного из пастырей, принимая от нея и своего первопрестольного Архиерея и других Архиереев.

Русские православные князья с своей стороны признавали права, присущия Церкви, и давали ей права в том же круге действий, как и цари греческие. Через это суду Церкви подлежали не только дела, принадлежащия по самой природе своей к существу Церкви, как связанные с теми благами и положениями, которыя истекают от нея, но и дела, предоставляемыя ей государством либо в силу исторической традиции, унаследованной от греческих царей, или в силу того, что князья видели в Церкви тот орган, который призван проявлять свое благодетельное влияние и умение в разрешении тех вопросов, до которых не доросла примитивная языческая государственность в России. В силу этого церковному суду в России оказался подчиненным целый комплекс отношений, не только унаследованный от Византии, но еще и увеличенный самостоятельно. Непрерывность в осуществлении Церковью своих прав в течение столетий сливала их в сознании людей в одно целое с теми правами, которыя Церковь имела в силу самого своего существования, как союз особой природы с особыми целями и особыми средствами в их достижении. Суду Церкви оказались подчиненными: 1) все лица духовного звания, не только в области своих служебных отношений, но и вообще в делах гражданских и даже уголовных, за исключением особо квалифицированных, вроде убийства и разбоя, оставленных за государством. 2) Также миряне, по особенному их отношению к Церкви причисляемые к церковным людям, как вдовы, сироты, находящиеся в богадельнях, вплоть до Петра I. Это расширение прав Церкви сделано было русскими князьями из благоговения к вере в виду того, что они видели в ней начало, призванное устроить и гражданское общежитие. 3) Лица, живущия на церковных землях духовного ведомства, и дворовые люди этого ведомства, без всякого особого закона, в силу того общего принципа, что право суда соединялось в то время на Руси с землевладением. Кто владел населенной землей, тот и судил и справлял государственные с нея подати.

Что касается первых, то есть лиц духовного звания (монашествующие и лица белого духовенства, со включением их жен и неотделенных детей), то еще греческое законодательство исходило из повеления, данного Ап. Павлом (1Кор. VI, 1–6) всем христианам по гражданским делам между собой не искать суда у языческого правительства; эта же норма для лиц духовного звания имела особую силу, ибо они призваны служить примером для прочих. Когда христианство сделалось в Римской Империи господствующей религией, то и государственный закон поставил в обязанность духовным судиться в делах между собой у Епископов. Церковные законы на Карфагенских Соборах третьем (397) и четвертом (398) и на IV Всел. Соборе подтверждали этот принцип еще раньше, чем император Маркиан возвел этот принцип в государственный закон через утверждение IV Вселенского Собора. В России этот принцип получил еще расширение в смысле подчинения церковному суду тех лиц, которыя в Греции ему не подчинялись, через учреждение смешанных судов: именно, если дело происходило между духовным и мирянином, то поставлялся общий суд из духовного и светского начальства подсудимых. Если светская власть в Москве и стремилась подчинить духовенство своему суду еще в XV веке, то Митрополиты отстояли для духовенства право судиться перед своим начальством. Судебники Иоанна III и IV почитали этот принцип обязательным законом для всех земель, подвластных Московскому великому князю. Это право, однако, нередко ограничивалось несудимыми грамотами великих князей, которыя освобождали от святительского суда иные монастыри и церкви. В таких случаях настоятель монастыря или священник судили подвластных себе клириков и мирян сами, а сами в свою очередь судились великим князем или его боярином, за исключением, однако, дел о душегубстве или разбое, судившихся всегда светским правительством, и дел духовных, подлежащих всегда Архиерейскому суду (Бывали еще несудимыя грамоты другого рода, когда Архиереи сами освобождали монастыри и церкви от суда своих десятников, предоставляя монастырскому и царскому начальству право суда над подвластными, а жалобы на само начальство принимали сами). Хотя Стоглавый Собор определил уничтожить все несудимыя княжеские грамоты, освобождавшия духовенство от святительского суда, как неканонические, и признал право Архиереев судить духовенство во всех делах гражданских и уголовных, кроме душегубства и разбоя, однако, постановление Собора не исполнялось, и несудимыя грамоты выдавались. Что касается самих Архиереев, то о них Стоглав ничего не говорил, и на них жалобы по-прежнему шли князю или царю, который судил со времени образования приказов в начале XVII века через приказ Большого Дворца.

Этот приказ Б. Дворца был местом, где в особенности скрещивались Церковь и государство. Он ведал все финансовые государственные сборы с церковных вотчин, принимал отчетность в монастырских расходах, ведал описи имуществ, жалованные грамоты и вообще все правительственные действия государства в отношении церковных дел; все государственные постановления по церковным делам шли через этот приказ. Здесь сосредотачивалась и судебно-гражданская власть в делах, подлежащих непосредственному суду государя. Ему подлежали Митрополиты, Архиепископы и Епископы, привиллегированные монастырские власти, настоятели, игумены, прикащики, все вообще обитатели привиллегированных монастырей, монастырские слуги и крестьяне, лица белого духовенства, владевшия вотчинами, соборные протопопы с братией, духовенство монастырских сел, принадлежавших привиллегированных монастырям, – все эти лица подлежали суду приказа Б. Дворца, когда на них подавались жалобы от сторонних светских людей. Многия церковные учреждения добивались того, чтобы им самим давалось право вчинять иск на сторонних людей в этом приказе, тогда как по общему правилу надо было обращаться к суду, которому подсуден ответчик. Многочисленность дел приказа приводила к тому, что он многия дела ведал не сам, а отправлял на место боярина, или поручал дело воеводам; а недостаток точного разграничивания между церковными и государственными делами, и тенденция того времени определять подсудность не по предметам, а по лицам, делали то, что приказ Б. Дворца вмешивался в круг обязанностей церковной власти, т. е. и в дела чисто церковные.

Воеводам поручали не только судить, но и именем царя наблюдать над делами чисто церковными. На практик воеводы стали вмешиваться не только в гражданские дела во владении церковных учреждений, но и в дела церковного управления и суда над духовными лицами.

Горчаков пишет: «Еще чаще сами воеводы без особого дозволения вступались в дела, огражденные от них привиллегиями и церковными канонами. Если они дозволяли себе такое вмешательство в привиллегированных местностях, пользующихся несудимыми грамотами, то они считали уже себя в праве судить и рядить духовных лиц и крестьян церковных вотчин в непривиллегированных местностях помимо епархиального суда и власти. Если их не удерживали царские несудимыя грамоты от вмешательства в дела, от них изъятыя, то требования церковных властей не могли иметь силу против них. Вообще в 16 и особенно в первой половине 17 в. со стороны светских чинов были весьма частыя вторжения в судебные дела, которыя церковными властями и учреждениями признавались изъятыми из их подсудности. Так стремление церковных учреждений к самостоятельности от церковных епархиальных судов и местных государственных привели их к зависимости от светских чинов и в судебно-гражданском отношении, и в церковно-служебном. Представители церковной власти не признавали таких вмешательств каноническими и в своей защите опирались на неподсудность вообще мирским судьям церковно-служебного сословия, признанную Уставом Св. Владимира и Св. Ярослава. Они считали себя въправе отстаивать и суд по чисто церковным делам, и тот гражданский суд, который создался для Церкви в силу прав, дарованных князьями, и в силу владельческих прав Церкви. Они ограждали себя и запрещениями духовным лицам судиться у светских лиц, и литературным путем, публикацией правил «об обидящих Церковь Божию», а также тем, что добивались подтверждения несудимых грамот, по которым они подлежали только непосредственному суду Б. Дворца. В сущности и суд Приказа Большого Дворца, как суд царя, мог почитаться уступкой со стороны Церкви, ибо церковные правила (IV, 9; Карфаг. 15) духовных лиц подвергают суду Епископов, а Епископов суду Митрополита, и для всех устанавливают высший суд – суд Соборный. Дело стало хуже, когда с Уложением такой инстанцией стал уже не непосредственный суд царя, каким в принципе почитался суд Приказа Б. Дворца, а подлинное государственное учреждение, выделенное из состава Приказа Б. Дворца в виде Монастырского Приказа.

Говоря о подсудности духовенства, надо обратить особое внимание на те грамоты, которыми определялось положение Патриаршей области. Михаил Феодорович дал особую несудимую грамоту в 1625 г. Патриарху Филарету. В ней сказано, что по царскому указу до тех пор ведали духовных Патриаршей области судом и управой во всех делах, кроме духовных, в Приказе Б. Дворца. Теперь, вместо того, Патриарху предоставлено право судить духовных своей Патриаршей области во всех делах, кроме смертоубийства, разбоя и воровства, и притом как по жалобам духовных между собой, так и по жалобам на них от мирян; но духовные Патриаршей области должны были искать на посторонних в тех царских приказах, которым подсудны были их ответчики; встречные иски всегда разбирались там, где первоначальный иск. «После смерти Филарета, пишет Неволин в отделе об Управлении Церковном (в 6 т. своих сочинений), до издания Уложения Алексея Михайловича, не давалось Патриаршему престолу новых несудимых грамот, и не подтверждались прежния. Основываясь на смысле Уложения, надо было бы думать, что в этот промежуток духовные Патриаршей области были судимы во всех делах, кроме духовных, в Приказе Б. Дворца. Но из других свидетельств явствует, что и в это время на духовных Патриаршей области суд давался Патриархом и лицами, от него назначенными. Во всяком случае духовные Патриаршей области, не освобожденные от суда Патриарха особыми несудимыми царскими грамотами, в делах между собой подлежали суду Патриарха и лиц, им назначенных. С этого времени Патриаршая область явно начала выделяться из круга прочих епархий: здесь все духовенство, белое и черное, по всем своим делам, духовным и гражданским, оставалось в подчинении Патриарха, тогда как в других епархиях и церковные причты, и особенно монастыри по делам гражданских все больше освобождались через несудимыя грамоты от подсудности своим Архиереям и подчинялись Приказу Б. Дворца (Макарий)». В 1657 году Патриарх Никон исходатайствовал от царя подтверждение грамоты 1625 г., так что подсудность духовенства ею и определялась в Патриаршей области. Это духовенство судил Патриарший разряд – один из Приказов Патриарха.

Приказная организация Патриаршего управления последовала при Патриархе Филарете по образцу государственного управления, придя на смену прежней системе управления через отдельных лиц. По Стоглаву каждый Архиерей, в том числе и Первосвятитель, в управлении своей епархией действовал через своих наместников, старост, десятинников; в управлении имениями через дворецкого, прикащика; при Архиерее было два суда: для духовных дел и для недуховных; в последний входили лица, назначаемыя государем, которыя не могли быть удалены Архиереем. На место этих учреждений являлись Приказы, с 1620 г. дворцовый и казенный, с 1622 г. судный Приказ и с 1628 г. Патриарший разряд. Во дворцовом приказе сосредоточивалось высшее управление и суд над всеми вотчинами и крестьянами Патриаршего дворца, также как и всеми приказными и дворовыми людьми, служившими при Патриаршем дворце или в Патриарших вотчинах, заведывание доходами с вотчин и выполнение государственных повинностей. Казенный приказ ведал Патриаршую казну, сборы пошлин на Патриарха, домовые Патриаршие монастыри, и отчетность в Патриаршей казне. В Патриаршем разряд, называвшемся также судным приказом, ведались все собственно церковные дела в Патриаршей епархии и в качестве высшего управления по делам всех епархий, и дела административного характера; сюда присылались ведомости о поведении лиц, сосланных в монастыри, сюда поступали ведомости о числе денег и даточных людей, отданных на государственную службу. Во всех этих приказах сидели светские чиновники, назначаемые и увольняемые государем. Такое же приказное устройство распространялось и по прочим епархиям.

Исключение Патриаршей области из ведения монастырского приказа выясняется по сличении статей XIII гл. о монастырском приказе со статьей XII гл. о суде Патриарших всяких людей. В статьях о монастырском приказе упоминаются все чины духовные от причетника до Митрополита, но о Патриархе не говорится. Лица же Патриаршей области вместо Монастырского Приказа подчинены в исках на них суду одного Патриарха и его судебным органам. Причины этого исключения указаны в самом Уложении (XII, 1): «потому что при прежних государях и блаженные памяти при великом Государе, царе и великом князе Михаиле Феодоровиче всея Руси ни в которых приказах на них суда не давано, а судили их на Патриаршем дворе, судные дела слушает и указывает Патриарх». Основа этого изъятия – в прежних несудимых грамотах, из которых одна была дана еще при Грозном Митрополиту Афанасию и впоследствие была повторена Годуновым в пользу Патриарха Иова в 1599 г., затем Шуйским Гермогену в 1607 г. и Михаилом Феодоровичем в 1614 г. Статьи Уложения «о суде Патриарших всяких чинов людей» изложены согласно с этими несудимыми грамотами. Под этим выражением «всяких чинов людей» разумеются и люди духовных чинов, жившие в Патриарших вотчинах: архимандриты, игумены, попы, диаконы и проч., ибо эти лица не перечислены в XIII, 2, где перечислены все духовные чины, подведомственные монастырскому приказу; эти же чины перечисляются в несудимых грамотах, на основании коих организован суд Патриарший всяких чинов людей; но, хотя судьями в Патриарших приказах были светские чиновники, однако, приговор исходил от лица самого Патриарха. Не надо, однако, упускать из виду, что Патриаршая область не составляла никогда государства в государстве. Ея подчиненность государству выражалась не только в поставке денег и людей на государственную службу, но также и в способе назначения в нее Патриарших чиновников, зависимых от Государя, и особенно в подчинении ведомству государственного суда дел по разбою и убийству и воровству с насилием. Привиллегированное положение Патриаршей области пережило и Уложение; последнее, в отношении к ней будучи более бережно, чем к другим епархиям, все же затронуло и ее. Так, Уложение отдало в ведение местных государственных властей иски менее 20 рублей на прикащиков и крестьян не только всех церковных учреждений, но и Патриарших, так что Никон только 25/II 1657 г. добился отмены этой подсудности, возстановлением старинной Патриаршей грамоты о неподсудности лиц духовного ведомства государевым наместникам. Эта грамота запрещала наместникам, волостелям и тиунам судить Патриарших людей где бы то ни было и в чем бы то ни было, опричь душегубства, а судит их сам Патриарх или его приказные люди». По Уложению Патриарх, его приказные и дворовые люди, дети боярские, крестьяне, и всяких чинов люди, живущие в епархиальных домовых вотчинах, были изъяты во всех делах из ведомства монастырского приказа и оставлены под судом самого Патриарха (XII, 1). Оно предоставляло судить на Патриаршем дворе людей, живущих в Патриарших домовых вотчинах, но дозволяло только приносить жалобы на неправильное решение Патриаршими приказными людьми государю (Неволин). Уложение не изменило прав Патриарха судить духовных своей области. В конце концов грамота 25/2 1657 г. совершенно возстанавливала прежнее положение Патриаршей области, и, когда Никон писал свои грозы на «проклятую Уложенную книгу», он имел в виду вовсе не личность Патриарха и его права.

Личность самого Патриарха ограждалась и Уложением наравне с государем, и он мог подлежать в гражданских делах только суду царя. Но порядку церковного суда вообще Уложением был нанесен существенный удар, и за эти права выступал Никон. Уложение произвело коренную реформу церковного суда. Оно ввело Монастырский Приказ, учреждение чисто государственное, которому и представило ведать все иски на Митрополитов, Архиепископов, Епископов, их приказных и дворовых людей, на детей боярских и крестьян их, на монастыри на архимандритов, игумнов, строителей, келарей, казначеев, на рядовую братию, на монастырских слуг и крестьян, попов и церковный причт (XIII, 1). Все духовные чины и их люди стали одинаково ответственны перед одним государственным судом, за исключением Патриарха и его области. Прежний Святительский суд совершенно устранялся для гражданских дел, и таким образом прежнее стремление Московских государей, направленное на непосредственное подчинение своей власти всех церковных учреждений, было достигнуто (еще при присоединении уделов Московское правительство стремилось всегда освобождать имевшееся там церковное владение от Святительского суда). Ко времени Уложения подсудность духовных лиц вне Патриаршей области была в таком виде: 1) Архиереи по мирским делам подлежали суду Б. Дворца; 2) они судили свое духовенство а) в делах духовных, в) в делах мирских одно духовное лицо с другим (в мирских делах духовного лица с светским образовывался смешанный суд с начальством последнего), с) в преступлениях гражданских, кроме смертоубийства и воровства с наличным; 3) многие монастыри и церкви жалованными грамотами освобождались от Святительского суда: тогда само начальство монастыря судило подвластных во всех делах, кроме духовных (они всегда у Архиереев) и дел о смертоубийстве, разбое и воровстве, которое ведало местное начальство государственное, а начальство само судилось наравне с Архиереями в Приказе Б. Дворца. С Уложением наступили важные перемены: 1) Прежде Монастырскому Приказу, как отделению Приказа Б. Дворца, подлежали по суду только те монастыри и духовные лица, которыя имели несудимыя грамоты; Уложение упразднило все несудимыя грамоты и подчинило все монастыри и всех духовных, (кроме Патриаршей области) Монастырскому Приказу. 2) До Уложения монастыри и духовные лица судились в Приказе Б. Дворца только в исках на них со стороны лиц других ведомств; теперь же в Монастырском Приказе должны были судиться все духовные лица во всех исках, следовательно и в исках между собой, что было прямым вмешательством гражданской власти в дела Церкви. 3) Прежде Архиереи и настоятели привиллегированных монастырей подлежали в исках на них сторонних лиц непосредственному суду царя, согласно жалованным грамотам, и постепенно стали судиться в Приказе Б. Дворца; теперь же прямо было узаконено, что Митрополиты, Архиепископы и Епископы во всех исках на них должны судиться в Монастырском Приказе, и Церковь в лице своих предстоятелей явно подчинялась суду власти гражданской (Макарий). Хотя Уложение уничтожило несудимыя грамоты, однако, принцип этот не выдерживался, и 6/2 1651 г. Новгородскому Митрополиту Никону была выдана несудимая грамота, на подобие той, которую получил Патриарх Филарет; он получил, в отступление от Уложения «право ведать судом и управой во всяких управных делах, опричь разбойных, татных и убийственных монастыри, архимандритов, игумнов и братью, и соборных церквей протопопов, и попов и диаконов и всех окружных и приходских церквей попов и диаконов, и причетников и монастырских служек и крестьян». Одним из самых существенных нововведений Уложения было изменение принципа подсудности духовенства: раньше была церковно-судебная власть Архиерея по гражданским делам, а теперь создано совершенно независимое от Церкви учреждение – государственный суд над духовенством в виде Монастырского Приказа, т. е. гражданские дела духовенства отняты от Церкви и переданы государству. Раньше же церковные учреждения считали себя независимыми от светской власти и знали над собой в гражданских делах только непосредственный суд Государя.

Однако, оставалась неясность в том, что Уложение не отменило прежних законных оснований гражданской власти духовенства прямым постановлением; лишь косвенно эта власть подрывалась учреждением Монастырского Приказа и отнесением в его компетенцию гражданских дел духовенства. Другим нарушением прежнего принципа было предоставление Монастырскому Приказу разсмотрения исков между духовными, что почиталось вмешательством гражданской власти в церковные дела: до Уложения высшия духовные власти – Митрополиты, Архиепископы, Епископы, привиллегированные архимандриты, игумены и даже прикащики подлежали непосредственному суду Государя, а боярский суд почитался унижением. Теперь они все наравне с своими крестьянами подчинялись Монастырскому Приказу.

Все вообще привиллегированные и непривиллегированные церковные учреждения уравниваются перед Монастырским Приказом. В судопроизводстве введено единство основания с централизацией и упрощенным Иерархическим устройством. Новый принцип подсудности духовенства гражданской судебной власти проведен и в нисших инстанциях: а) Приказные и Дворовые люди Архиереев, монастырские власти и крестьяне призваны по Уложению вчинять иски против посторонних в Приказах с обязанностью отвечать самим в них же в случае встречного иска: так власти епархиальные подчиняются суду других государственных Приказов, кроме монастырского. b) Прикащики и крестьяне монастыря, приказные люди патриаршие и архиерейские в исках меньше 20 рублей подчинены суду воевод. c) Хотя не говорится о суде по маловажным искам на Митрополитов и на высшия церковные власти, но, повидимому, и они подведомствены воеводам. d) В столкновениях лиц подведомственных прежде до Уложения гражданскому суду с лицами других ведомств был суд смешанный, а Уложение его отменило, заменив воеводским судом.

Общий принцип подсудности духовенства гражданской власти был нарушен, как мы видели, в отношении патриаршей области, что являлось напоминанием о прежней самостоятельности Церкви в гражданских делах. Св. Патриарх и его область, как сказано, по всем исковым делам изъяты были от ведомства Монастырского Приказа (XII, 1–2), но лишь по городам, кроме Москвы, в малых исках прикащики и крестьяне Патриарха были подведомствены низшим инстанциям Приказа (XIII, 3).

Обращаясь к фактической стороне дела, исследователь того времени (Проф. Горчаков) констатирует, что на практике Монастырский Приказ далеко не ограничивался юрисдикцией над гражданскими делами духовенства, а пошел в своем вмешательстве в церковные дела далеко за пределы Уложения. Этому содействовала неопределенность круга действий монастырского Приказа, которая присоединилась к той неопределенности объема церковного суда, которая была, в виду отсутствия определенной отмены прежних принципов церковного суда.

Именно по Уложению Монастырский Приказ – исключительно судебное учреждение, но в действительности уже в первый период существования 1649–1667 он – и административное, и финансовое, и полицейское по отношению к чисто церковным учреждениям. Он грамотами предписывал отправление государственных повинностей и платежей в церковных вотчинах и принимал от них отчеты в исполнении грамот. До его учреждения требования о государственных повинностях шли из Приказа Б. Дворца, и Монастырский Приказ унаследовал его права. На этой же исторической преемственности Монастырский Приказ основывал и свои административные и полицейские права по отношению к церковным учреждениям. Через него шли царские грамоты к церковным властям о приписке одних монастырей к другим, о составлении описей и переписных книг церковным имуществам. К нему же шли от надлежащих мест и исполнительные по этим предметам документы. Горчаков приводит два характерных документа, один из времени до Патриарха Никона, другой из времени после того, как Никон ушел в Воскресенский монастырь. В 1650 г. Монастырский Приказ приказывает воеводам наказывать и посылать в монастыри на покаяние лиц, не оказывающих благоговения к Св. Тайнам. А в 1660 г. Монастырский Приказ предписал Новгородским воеводам смотреть, чтобы священники внушали прихожанам ходить в посты на исповедь, составлять списки неходящих на исповедь и присылать в Монастырский Приказ, где присуждались наказания на непричастившихся и на духовных отцов за беззаботность в обращении паствы на путь истины или за сокрытие непричастившихся. Горчаков пишет: «Вероятно, Монастырский Приказ принял от Приказа Б. Дворца все дела, касавшияся церковных властей и учреждений и, пользуясь неопределенностью законов, в круге своей деятельности простирал свою власть, без различия, на всю Русскую Церковь. Во всяком случае на практике происходило смешение разных родов деятельности в отправлениях Приказа, хотя законодательство усваивало ему одне только судебно-гражданские власти без указания на другия его функции, и вообще неопределенность круга его деятельности могла повести Приказ к действиям, несогласным с законами Церкви, и способна была возбудить ревность духовных лиц, готовых охранять неприкосновенность существующих духовно-гражданских прав Церкви; тем более, что в производстве и решении дел судьи Монастырского Приказа всецело призваны были руководствоваться Уложением, его законами, как общими, так и специальными для сего Приказа постановленными (XIII, 1–7). До тех пор Церковь судила по Кормчей, где во второй части находились законы Византийских царей, как бы канонизированные уже Церковью и принятые ею в свой свод. Монастырский Приказ, будучи учреждением чисто государственным, государством основанным, руководящимся государственными законами, и по составу своему весьма скоро оказался составленным из лиц исключительно светских. Есть указания, правда, на то, что сначала в его состав входили и духовные лица, например Чудовский архимандрит и келарь Троицкой Лавры. Об этом упоминает сам Никон, писавший в 1661 году царю: «Уложение, книга хотя и по страсти написана, многонародного ради смущения, но и там постановлено: в Монастырском Приказе от всех чинов сидеть архимандритам, игуменам, протопопам, священникам и честным старцам, но ты все это упразднил, судят и насилуют мирские люди». Первое время сидел в нем и творец Уложения князь Никита Иванович Одоевский. Постепенно духовные чины, присутствовавшие раньше при делах духовенства в Приказе Б. Дворца, перешли оттуда в Монастырский Приказ, но были оттуда вытеснены, чему соответствовала сама логика вещей, в виду намерения создать из Монастырского Приказа независимое государственное учреждение. В соответствии с этим судьи Монастырского Приказа назначались, получали содержание, были ответственны и увольнялись царем без содействия церковной власти. Во всем судопроизводстве этого Приказа сказывалась всепоглощающая власть государства.

Монастырский Приказ оказался судьей в тех делах, которыя Церковь почитала своими, состоял из лиц, назначенных государственной властью, руководился государственными законами и на практике оказался не только судебным для Церкви учреждением, но и правительственным. Все эти явления и вызвали ожесточенную критику Патриарха Никона, который и вступил в управление Церковью лишь после того, как ему обещана была возможность управления Церковью на канонических началах. Сделавшись Патриархом, он неоднократно просил царя уничтожить «проклятую книгу Уложения», но успел только в приостановке действий Монастырского Приказа. Эта приостановка и продолжалась только до тех пор, пока царь поддерживал Никона, а как только он лишился его поддержки, бояре привели в исполнение постановление Уложения о монастырском Приказе со всеми теми расширениями его полномочий, о которых мы говорили, как следствии неопределенности постановления Уложения и исторически унаследованной им практики. В сокровенной исповеди, которую Никон отправил зимой 1665 года Константинопольскому Патриарху Дионисию, определенно об этом говорится. Разсказывая историю своего вступления на Патриаршество, Никон говорит о «том обещании, которое он получил от царя и бояр – соблюдать заповеди Св. Евангелия и канонов Св. Апостолов и Св. Отцев и законы благочестивых греческих царей и повиноваться всему, что он будет возвещать по Божественным заповедям и законам"… «Сначала, продолжает Патриарх, царь был чрезвычайно благочестив и милостив и во всех Божественных законах повиновался всему, что мы говорили, настолько, насколько это и подобает нам, и по милости Божией и с нашего благословения успешно воевал с Литвой. Затем он начал постепенно возноситься и пренебрегать тем, что мы говорили от заповедей Божиих и захватывать дела, подлежащия Епископам, изданием приказов и осуществлением суда в делах Божественной благодати; сам ли собой он решил так действовать, или был склонен к тому дурными людьми, подобно Ровоаму – царю Израильскому, отвергшему совет старейшин».

В своем «Раззорении» Никон сурово порицает царя за захват церковной юрисдикции и церковного управления и выясняет, что она не принадлежит царю, ибо имеет источник в благодати Святого Духа. Это тесно связано в уме Никона с его понятием о Церкви, которая имеет собственные органы для выражения своего правосознания, и воли для управления и суда в делах своей сферы. Но на ряду с этим Никон, не говоря этого прямо, отдает себе отчет в том, что у Церкви помимо своих существенных прав есть права, не присущия ей по существу, но делегированные ей от государства: в этих случаях он ссылается не на благодать Святого Духа, а на историческую традицию, на пример благочестивых царей, выражавших свое почтение к Церкви в отношении к ней. Никон, однако, прежде всего заботится об охране собственных прав Церкви, вытекающих из её существа.

Говоря об Уложении Одоевскому, Никон говорит об этой самостоятельной особой природе церковных законов: «Ты делаешь сатанинское дело, возставая против Церкви. Послушай! Откуда церковные законы? Они свыше и говорят с небеси, а ты не веришь, что эти вещи сказаны от Бога? Они посланы от Бога. Основание стен – блаженные Апостолы, на которых основана Церковь. Стена Церкви – Сам Христос. Зачем же ты подрываешь и хочешь разрушить стену церковную, которая есть Христос? Свет Церкви – Христос. И почему ты, мрак, гасишь его? Но она основана на скале, и врата адовы не одолеют ю. Но откуда истина этого утверждения и пророчества? Как это врата адовы не одолели ю? Потому что Христос с нами. Ибо, если бы Христос не был с нами, как бы Церковь могла побеждать, и Евангелие распространиться по миру? Говорящие против нас Должны дать свидетельство древности своего учения от книг. А не видишь, как вся вселенная отвергает твои лживыя книги… Почему ты ставишь конец царству Христову беззаконным Уложением, так что здесь является вся власть князя мира сего? Но, если другой приходит, то этот другой никто иной, как Антихрист, как свидетельствует и Иоанн и другие: теперь много Антихристовъ… Закон был наш учитель, чтобы вести нас ко Христу (Галатам 3, 2–4)… Апостолов послал никто, как Бог (Д. 1, 8). И Он сказал им (Лук. 24, 44–49) и на них сошел Дух Св. (Д. 2, 1–4). Видел ли ты, как Евангелие пришло к нам? С неба, и как Апостолы сделались мудры, и как Дух Св. сошел на них. И после даров такой великой благодати и принятия Св. Духа Апостолы не переставали свидетельствовать от закона и пророков (Д. 2, 14–18)… Но почему же ты не принимаешь заповеди Божии и Его учеников и Апостолов? Видишь ли, что не своей собственной властью или благочестием делали все Апостолы, – но благодатью Духа Св. свыше» (I, 535–539). И в другом месте Никон говорит об этой благодати Св. Духа, как об источнике церковных полномочий: «Ты говоришь, что Государь поручил Никону надзор за церковными делами. Но это не царь поручил, а благодать Св. Духа, но царь поставил ни во что эту благодать, обезчестил Св. Духа и сделал ее безвластной. Теперь без приказа царя благодать Св. Духа не может действовать, так как Епископы, такова слабость их понимания, пишут теперь: Я посвятил этого человека в архимандриты, игумены благодатью Св. Духа и указом Великого Государя. Они готовы хоронить повешанных за преступления, молиться за детей, в грехе рожденных, все по царскому Приказу. Что может быть ужаснее этого (I, 206)? Не царю или князю этого мира обручена Церковь, строители коей суть Божии Апостолы (через которых ей дано её духовное обручение)». Не от царя церковные полномочия, и Никон пишет: «Ты говоришь, что царь вручил мне, Никону, надзор за церковными делами, но это ложь: ни царь не давал мне никакого авторитета, ни мы не ищем от него какого либо авторитета, зная Божественные каноны: «Всякий, принимающий Церковь от светской власти, низвергается.» И хотя Бог до ныне терпит такое нарушение, и царь, вопреки Божественным правилам, избирает кого хочет и дает приказ их посвящать, но все эти люди не избраны Богом и недостойны. За все это царь отдаст отчет перед Богом. Как он может давать то, чего сам не имеет?» (1, 192). В другом месте Никон говорит: «Надо помнить 39 Апост. правило, 13 Лаод. и VII Вс. Соб. 3 пр. Теперь и Епископы, и архимандриты, и игумены, и священники и низшие клирики посвящаются и назначаются указом царя. 34 Ап. правило запрещает делать что либо внеепархиальное без воли Первосвятителя, но царь сделал Митрополита Крутицкого, стоящего ниже всех Епископов, первым над всеми ними, Архиепископами и Епископами без Собора и без выборов, а 35 Апостольское правило низвергает получившего власть от светских властей» (I, 501). В другом месте: «Ты, вопрошатель, говоришь, что царь поручил Никону надзор над церковными делами; это нечестивая хула, превосходящая гордость Люцифера. Ибо он сказал: я поставлю мой трон на небесах и буду подобно Всевышнему. Он думает иметь здесь власть и над Богом, но мы имеем свою власть от Бога и знаем только Его, как законодателя (I, 189), давшего власть вязать и решать (Иоанн 20, 22; Мф. 18, 18–20). Какую же власть дал мне царь? Эту? Нет. Но он восхитил ее на себя, как свидетельствуют его незаконные деяния. Что он делает? Он властвует над Церковью; обогащается священной собственностью и кормится ею; он хвалится делать так, чтобы все клирики, Митрополиты, Архиепископы, Епископы, священники и все низшее духовенство подчинилось, служило ему, как рабы, платило поголовную подать, служило в войсках; он властвует над ними и высшей юрисдикцией и налогами. Таких привиллегий мы не только не получали от него, но и гнушались их и бежали от них, как от семени дракона; мы гнушались их, как нарушений Антихриста, согласно заповеди Христовой, когда Он указал на эти наши времена (Мф. 24, 4, 5) (I, 189).

Никон видит несчастие для царя в том, что он захватывает церковные дела. «Кому может дать благодать Святого Духа такой человек, который осмелился оскорбить Святого Духа и сделать Его благодать бездейственной, прибавив слова: «И по указу великого государя?» Не написано ли, что избранный светской властью низвергается вместе с поставившим его, но им это не важно. Что больше этого свидетельства? Сам Бог свидетельствует, что такой грех не простится ни в этом, ни в будущем веке. Он, Государь, даже не боится этого, хотя нет ничего ужаснее этого – не быть в состоянии получить прощения ни в этом, ни в будущем веке, но он действует, как если бы он был Верховный Первосвященник, и кого он хочет, того и приказывает посвятить. Увы! Увы! Какое презрение! Какое ужасное осуждение! И кто его освободит от этого? (I, 206).

Никон подходит к понятию Церкви с практической стороны, которая обращена к деятельности человека. Много раз он говорит: «Церковь – не стены и храм, а церковные законы»; также и от людей он требует прежде всего действий, соответствующих этим законам: не слушатели, а исполнители закона спасутся, – часто встречаемая у него цитата. И вступая на патриаршую кафедру, он говорил: «Мы называемся христианами, но мы христиане только по имени.» И, обличая царя, он говорит, «что он не поносит его власти, но обличает направление его деятельности и говорит: мало в царе христианства.» Естественно, что права Церкви, вытекающия из её существа на самостоятельное законодательство, управление и суд были предметом его особой защиты. То, что Уложение не считается с канонами и вводит силой светской власти судопроизводство, несоответственное им, вопреки традиции Византийского светского законодательства и русского, традиции, считавшейся с каноническими постановлениями, а практика жизни идет еще дальше и глубже захватывает res interna Церкви, – и побуждает Никона видеть в этом проявление духа Антихристова. Судоустройство, введенное Уложением, подвергалось критике Никона не только потому, что оно на деле привело к государственному управлению в Церкви, ко вмешательству государства в то, что почиталось res interna Церкви, как назначение на церковные должности и суд государства в церковных делах над духовенством, но вообще потому, что оно выражало во всех своих постановлениях основную тенденцию Уложения поставить Церковь в зависимости от государства во всех её проявлениях. Это было нарушением того начала, которого держались и Византийское и Русское государственные законодательства – признавать правила о подсудности в гражданских делах духовенства суду Церкви. Устав Св. Владимира говорит о Церковном суде: «Если кто нарушит мой устав, будет ли то мой сын или слуга, или кто либо из моего рода или из бояр, и вмешается в церковные дела Митрополита, которыя я дал Митрополиту и Церкви и Епископам во всех городах, согласно канонам, тот будет судим и наказан. Если кто попытается захватить суд церковный, он лишается имени христианина, и все такие да будут прокляты Святыми Отцами» (I, 380). «Кто ты, обращается к князю Одоевскому Никон, что ты осмеливаешься, вопреки Божественным заповедям и канонам, составлять новые законы, подобно Лютеру?» (I, 365). Никон верно подметил, что самостоятельное распоряжение государства в делах церковного устройства есть принцип не православный, а протестантский, и исторически обусловлен у протестантов отсутствием церковной иерархии.» «Князь Никита из канонов Св. Апостолов и Св. Отец ничего не писал, как этот беззаконный кодекс сам свидетельствует. И где в отдельных местах он уверяет, что он сделал оттуда выписки, то он врет, ибо нет таких канонов (которых требует текст); во всей книге нет ни одного правила Св. Апостолов и Св. Отец 7 Всел. Соборов или Поместных, нет и из гражданских законов благочестивых греческих царей и православных русских государей. Но все – новая композиция, чуждая Православию и церковным законам Апостолов и Св. Отцов и гражданским законам греческих царей.

Он сам это свидетельствует в своей лживой композиции в гл. X о суде, называя суд судом царя. Как пишешь ты: «Суд царский»? Суд изначала Божий, а не царский. И цари называются слугами Божиими» (1, 390). А в другом месте (1, 470): «Послушай, нечестивый человек, что Бог говорит о таких лицемерах, как ты: ты нечестивый слуга, из собственных уст твоих буду судить тебя. Ты говоришь, если кто подделает письмо царя, за это предается смерти. Но что делать с тем, кто неистовствует против Бога, отменяет Божественную власть, подобно Люциферу, и переносит порчею писанного документа Божию собственность и Божий суд на имя царя, пиша «Суд царя и т. д.» и безчестит Святых Апостолов и Св. Отцов, наших учителей и законодателей, которые приняли власть от нашего несравненного Царя и Бога Господа Иисуса Христа, Который имеет власть связывать и разрешать на земле и на небе, которые должны судить не только людей, но и ангелов, которые разрушают их власть и честь и ставят их в ничто? Каких мук и какой смерти они не достойны? (По поводу Улож. IV гл., 1, 2, 3). Не научен он от людей, ни людьми, но Самим Богом» (Исх. XIX, I XX, 3) (I, 355). «Установление старого закона в Синае, пример Давида, Соломона и Самого Христа показывает, что суд – Божий. В Исходе XIX, 5 говорится:. Итак, если вы будете слушаться глагола Моего и соблюдать Завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля, а вы будете у Меня царством священников и народом святым; вот слова, которыя ты скажешь Израильтянам». Следовал этому завету и Никон и ставил в пример, как прежнее законодательство в судопроизводстве считалось с канонами, как с Божественным законодательством. «Как ты осмеливаешься подделывать суд, и кто уверен, что твой суд праведен и, что ты не писал по собственному произволу, а по воле Божией» (I, 420). «Покажи, где написано в правилах Св. Апостолов и Св. Отец и в гражданских законах греческих царей или в старых кодексах царей, что боярам, окольничим и людям Совета надлежит судить Патриарха, Митрополитов, Архиепископов и Епископов, архимандритов, игуменов и весь духовный чин» (I, 478).

Никон считал, что сам Патриарх Уложением может быть подвержен суду светскому, раз по 3 ст. XII главы люди патриарших Приказов и принадлежащие Патриарху чины должны быть судимы в том суде, где они сами начали дело, стало быть и Патриарх, начав против кого либо дело в суде, может быть судим там при встречном иске (I, 484).» По 9 IV Всел. Соб. и 15 и 104 Карфаг. Соб. кто прибегает к светскому суду, тот не Епископ, и, если другия лица священнического чина, оставя церковный суд, обращаются к светскому суду, то даже при выигрыше дела подлежат низвержению. И кто, будучи Митрополитом, Архиепископом, Епископом, архимандритом, игуменом, подчиняются в нарушение Божественных канонов суду светскому, не может больше называться по своему сану, ибо канонами низвергнут. И в другом месте (I, 594) Никон пишет: «Где написано, чтобы царь и князья, и бояре и дьяки судили Патриарха, Митрополитов, Архиепископов, Епископов и Архимандритов и прочих клириков? В каких канонах это написано? Скорее написано, что сами они должны быть судимы, а не судить. Что касается суда над Патриархом, то никакие законы об этом не говорят, хотя бы ты всех их прочитал, если только не законы правителей нехристиан и преследователей. И Митрополит не может быть судим по канонам иначе, чем Патриархом с другими Епископами, т. е. по IV Всел. Соб. 9 пр., ни Епископ иначе, чем всеми Епископами провинции, согласно Карфаг. канонов (12 Карф.) и во всяком случае не менее, чем 12-ью; священник 6 Епископами, а дьякон тремя, а клирики одним.» «А ты на каком законе основываешь (пишет он Одоевскому) установление, чтобы в монастырском приказе простые светские люди судили Митрополитов, Архиепископов, Епископов, архимандритов, игумнов, священников, дьяконов и клириков?» (I, 549). Никон требует, чтобы суд над духовенством и в гражданских делах по правилам древней Церкви давался органами самой Церкви.

Этот идеал древней Церкви всегда предносился перед глазами Никона, и последующия исторические наслоения, когда государство присвоило себе часть тех функций, которыя в древнее время, во время составления Апостольских правил и во времена Карфагенских Соборов III и IV веков, осуществлялись самой Церковью, являлись для него наростом, который надлежит, в его глазах, уничтожить. Не видно, чтобы Никон именно гражданский суд над духовенством определенно относил к существу самой Церкви; возможно, что он считал его делегацией государства, ибо он оправдывает его не ссылкой на существо Церкви, а исторической традицией самого государства.

Так в «Раззорении» на стр. 322 он пишет: «Если заповеди Божии и правила Св. Апостолов и Отцов недостаточны для уничтожения вашего незаконного суда (Монастырского Приказа), то мы прибавляем свидетельства от законов и установлений царей. Если бы Никон чувствовал в данном случае, что сами Божественные законы достаточны для защиты гражданского суда над духовенством, он едва ли подкреплял бы ее ссылкой на светские законы. Можно думать, что в самих древних канонах Никон чувствовал различие Божественной неизменной части канонов от той человеческой их части, которая привнесена в них условиями места и времени, и, когда он ссылался на каноны о подсудности духовенства в гражданских делах, он, не чувствуя за этими правилами Божественной санкции, ссылался еще на обычай, на то, что благочестие требует уважения к их постановлениям, освященным давностью.

Так (I, 299) Никон писал: «Следующие Божественным заповедям не должны подчиняться светским судьям, принуждающим отвечать перед ними, но должны помнить Господа, сказавшего (Мф. 10, 17–20): «Остерегайтесь же людей, ибо они будут вас отдавать в судилища, и в синагогах своих будут бить вас. И поведут вас к правителям и царям за Меня для свидетельства перед ними и язычниками. Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как им что сказать; ибо в тот час дано вам будет, что сказать.» А в другом месте (I, 297): «Никон никогда не посылал духовных к суду царя; он не говорит этого и теперь, и не согласен, чтобы так было. Но посланным от царя он сказал: Божественные законы не позволяют царям узурпировать власть над собственностью, посвященной Богу, и судить лиц, Ему посвященных, т. е. клириков. Хотя бы мы были лишены последней одежды, Христос запрещает нам идти на суд царский. Но, если царь привлекает нас к своему суду силой, как сделали евреи с Христом и Его Св. Апостолами, по образу гонителей, то это увидит Всевышний Царь царей, Господь господствующих, Который быстро отмщает за всякую обиду тем, которые совершают несправедливость и насилие.» Никон далее пишет: «Мы говорили, не хуля царя, а порицая его действия; пусть кто хочет служит царю, те и получают от него суд, но нам Христос наш Бог дал закон и Себя Самого поставил примером не повиноваться перед нечестивыми судьями и не привлекать перед ними других (Марк 14, 57–61; Иоан. 18, 19–21; Мф. 26, 59–64). Видишь ли ты, подражатель жидам, как Христос, привлеченный к суду царя неправедными первосвященниками и старейшинами иудейскими, не отвечал и поставил пример для всех верующих в Него? Он отверг их даже, когда они спрашивали Его с заклинанием (Мф. 26, 63). О, нечестивые евреи! Что они слышали? «вы сказали, что это Я», а не прямо: «это Я.»

Сам Бог воздавал возмездие тем, которые поднимались против Божией собственности и наследия и судили неправедным судом, как фараон, Дафан, Авирон, Навуходоносор, нечестиво осудивший Даниила и трех отроков, Иосия, незаконно воскуривший фимиам, Ахав, преследовавший пророка, Ирод, Пилат, первосвященники и все те, кто были нечестивыми судьями Св. Пророков и Апостолов и преследовал и убивал их подобно Максентию, Юлиану и Валенту.

Видишь, вопрошатель и подражатель нечестия евреев: Христос не отвечал евреям, спрашивавшим его, и так же Он сделал, когда Его привели перед правителями (Мф. 27, 11–14; Иоанн 18, 33–38; Иоанн 19, 7–12). Видишь ли, как язычник Пилат был склонен прощать Иисуса. А мы не делали обиды нашему царю и не назывались царями. Как я есмь то, что я есмь, так и он – то, что есть, ибо как они, отвергая Спасителя, кричали: «мы не имеем царя, но только кесаря», так эти кричат: не надо нам Патриарха, достаточно с нас Митрополита Крутицкого» (I, 297). Если в деле по обвинению в вознесении проклятия на царя, Никон защищал неподсудность своего духовенства царю в деле дисциплинарно-церковном, то в деле Сытина и Боборыкина он защищал неподсудность свою царю в гражданском деле. Никон говорил, что Церковь требует отдавать и рубашку, и сам отдал Боборыкину, вместо спора, всю кассовую наличность монастыря, в 10 раз превышавшую ценность самого спорного предмета. Никон так об этом разсказывает (I, 583–601): «Со времени ухода моего до сего дня царь упорствует в гневе своем на Патриарха Никона, за что, не знаю, и верит всяким ложным обвинителям, а добрых людей сослал. Царь не только подчинил себе Епископов, Архимандритов, игумнов, священников, но ищет, чтобы и Патриарх Никон выступил стороной в его суде с Романом Боборыкиным и Иваном Сытиным перед окольничьим Осипом Сукиным и думным дворянином Иваном Баклановским. Никон указал на неправильность этого им: даже Митрополита нельзя судить без Патриарха. Осип Сукин посмотрел в инструкции царя и сказал, что, если Никон не даст ответа по жалобам, то царь решит по своему. Никон ответил, что не боится царя, ибо есть у него свой Царь на небесах. Никон предложил, если надо, убить его, и грудь раскрыл, сказал, что не боится ни смерти, ни потери собственности, а в суд царя не пойдет, ибо это противно Божественным правилам. Никон приказал принести все наличные деньги (ибо Евангелие требует отдать и рубашку), их оказалось 600 руб. Никон сказал: если Никон кого обидел, пусть тот придет и возьмет свой ущерб в страхе Божием, и, если чего не хватит, то он снимет ризы с икон, отдаст и церковные книги, и колокола и скотину» Боборыкин взял эти 600 руб. за 67 четв. по предложению Сукина (цену, превышавшую в 10 раз рыночную).

В другом месте Никон пишет: «Господь говорит: Если кто позовет тебя в суд и отнимет верхнюю одежду (I, 201), то пусть отдаст и нижнюю. Но царь теперь тащит к своему суду и тех, кто не хочет с ним спорить, хотя бы добровольно отдавал свою одежду и свою рубашку. Он судит принудительно тех, суду которых сам подлежит. Он попирает своей властью и не только это, но Епископы, священники и весь духовный чин, которых он не имеет права и сам судить, по его приказу судятся даже боярами, и всеми его нечестивыми судьями и дьяками вопреки Божиих канонов. Ибо каноны устанавливают, что Епископ должен быть судим Митрополитом с Епископами, или по крайней мере 12 епископами. Но царь сам – и нападающий, и обвинитель, и судья, и свидетель, и составитель, и руководитель лжесоборов против своего Патриарха. Вопреки св. канонам он принуждает идти к нему для суда, но он не думает о предостережении Апостола 2Кор. 5, 10 (о будущем суде).»

Какие средства указывает Никон в борьбе против незаконного светского суда, постанавляющего на основании Уложения против духовных лиц? – отказ в повиновении. «Ты пишешь о том, что по X, 142 Улож. подлежит тюрьме на три месяца, кто издерет у посланного к нему царскую грамоту. Но, если кто священного чина, Патриарх, или Митрополит, или Архиепископ, или Епископ или священник до низшего клира привлечется к исполнению незаконного закона, то он должен презреть и незаконного судью, и самый закон, как три отрока, услышавшие царский приказ, не только не согласились терпеть насилие, но презрели приказ. Равно и другие святые мученики, о которых ты читаешь в прологе, как браво они спорили, когда их тащили в суд, и не только не повиновались, но проклинали беззаконие. Так и теперь, если кто ради Св. Евангелия и заповедей Христа и канонов Св. Апостолов стоит твердо, то он не только не будет повиноваться судье, но плюнет на него и проклянет его нечестивый закон» (I, 486).

Если Никон объединяет обе подсудности духовенства и в духовных, и в гражданских делах, то это объясняется тогдашней традицией определять подсудность по лицам, а не по предметам. Подсудные в одном отношении становились подсудными невольно и в другом отношении. Если Уложение на практике привело к захвату государством чисто церковных функций, то учение Никона приводило к сохранению церковных полномочий, которыя были освящены церковным обычаем и признанием гражданских законов на ряду с теми, которые вытекали из самого существа Церкви.

Никон обвиняет царя в нарушении исторической традиции в отношении государственного законодательства о Церкви. Он пишет (I, 201): «Царь не только не исполняет заповедей Божиих, но и пренебрегает прежними законами благочестивых царей и великих князей.» На стр. 217: «Константин Великий под страхом проклятия требовал исполнения привиллегий Церкви. Также и Юстиниановы законы, данные им Церкви в подтверждение её прав, следуют во всем законам Св. Апостолов и Св. Отцов» (Оттуда они и в 42 главе Кормчей II л. 3). На стр. 327–330 Никон цитирует ряд новелл, где утверждается юрисдикция Церкви над всеми чинами духовными. Эти новеллы исходят из сообразования с церковными канонами.

Никон цитирует (I, 330) Устав Св. Владимира, где говорится: «Открыв греческий Номоканон, я нашел в нем предание Св. Апостолов и Св. Отцев, касающееся самой веры, и указы первого христианского императора Константина и всех прежних царей, сделанные в соответствии с Вселенскими Соборами о церковных делах, и касающиеся всего священного чина и десятин. И теперь, что касается этих дел, уголовных или гражданских, то не надлежит судить их князю или боярам или тиунам. Я отдал суд по этим делам Божиим Церквам, Митрополиту и всем Епископам земли русской. И поэтому никто в моем царстве не должен вмешиваться в дела церковных лиц.» По Уставу Ярослава (I, 332) Митрополит и Епископы должны судить все дела, которыя его отец, Великий князь Владимир, согласно канонам, дал им во всех городах и провинциях, где есть христианство. Оба судебника Ивана III и Ивана IV признавали церковную юрисдикцию в прежнем объеме. На Стоглавом Соборе (I, 344) в 53 главе об епископской юрисдикции сделано соборное постановление в соответствии с канонами и постановлениями греческих царей. «Неправильно князьям и боярам или каким либо светским судам безпокоить церковный чин и судить его. Ни один мирянин не может обладать ими, но только великая Соборная Церковь (и её митрополичий собор) и судить по св. канонам. Но из светских людей никто не должен обладать священниками, Митрополитами и монахами. Пусть непосвященные не вторгаются в вещи священные. Но, если покушатся отобрать что либо от Церкви без благословения Епископа в нарушение прав Церкви, таковой никто иной, как святотатец, вор, грабитель Церкви Божией. За это люди, если не покаятся, наследуют разрушение. Так приказал Господь: Воздайте Кесарево Кесарю и Господне Господу. Если кто из потомков, прибавляет Устав Св. Владимира, захватит церковный суд и доходы Церкви и Епископов, то за это подлежит проклятию» (I, 219). Из желания оградить те привиллегии, которыя подверглись нападкам, и те существенные права Церкви, которыя подверглись опасности, Никон в конце Кормчей присоединил «Дарение Константина Великого», которое было палладиумом прав Церкви и в отношении юрисдикции, и в отношении собственности, как образец отношений христианского императора не только к существенным правам Церкви в её собственной сфере, но и в той, где она явно соприкасается с государством (права гражданского суда над духовенством и в вопросе о собственности церковной). Когда Никона упрекали в непоследовательности на деле, то он опровергал это; когда Никону возражали, что у него в приказах судили светские люди, он объяснял, что в принципе всякое дело решалось им, и приказы только докладывали ему. «Ты пишешь: я спрашиваю, осуществлял ли когда Никон суд. Сидел ли он когда на своем судебном месте и выслушивал ли жалобы? Никогда. Он взял светских лиц, которые судили в его приказах и распределяли петиции людям его двора, и они решали правое с неправым и наоборот. Делают ли так праведные судьи? Разве так поступают Патриархи отцы отцов с своими сынами? Ты сказал мне, сидели ли мы когда на своем судебном месте для выслушивания жалоб и отвечаешь: никогда. Но мы постоянно были за судейским столом» (I, 550).

Конфликт из-за учреждения Монастырского Приказа, состоящего из назначенных царем светских людей, с обязанностью принять уже не Кормчую, а Уложение, был началом той апостасии гражданского законодательства, которая лежала в основе конфликта между Никоном, неподдержанным Архиереями, с царем, возстановленным против Никона боярами – родственниками царя (Стрешневы и Мстиславские) и титулованными боярами, импонировавшими в положением в родословной (Кн. Одоевский, кн. Трубецкой). Сама коммиссия, составленная перед Собором 1649 г., состояла из 5 членов; в нее входили князь Никита Иванович Одоевский, князь Феодор Феодорович Волконский, Семен Васильевич Прозоровский и дьяки Гаврила Леонтьев и Феодор Грибоедов. Кн. Волконский за труды по составлению Уложения пожалован был из окольничьих в бояре; что кн. Одоевский был главным вдохновителем главы XIII о Монастырском Приказе, видно из того, что Никон, критикуя Уложение, постоянно обращается к нему.

Идеи Никона о церковном суде были восприняты вскоре после его осуждения, именно через полгода; в июле 1667 г. Собор постановил: «О духовном судии советовахом убо с братом нашим Святейшим кир Иоасафом, Патриархом Московским и всея Руси, и со всем освященным собором быти духовному человеку, сиречь архимандриту с другими искусными мужи в патриарше дому, в духовных делах судити и разсуждати духовные лица, сиречь священнического и монашеского чина, яко да не вовлекают отныне священников и монахов в мирские судилища, ниже да не судят мирские люди освященного и монашеского чина и всякого церковного причта, яко же запрещают св. правила Св. Апостол и Св. Отец Четвертого Вселенского Собора иже в Халкидоне правило 9 и Св. Поместного Собора иже в Карфагене правило 15, и законы благочестивых царей подобне в книге законней Иустиниана царя гл. 58, 74, 8 и царя Мануила Комнена гл. 62 и прочих». Не упомянув о Никоне, Отцы Собора осуществили его теорию о церковном суде, подобно тому, как в учении о царской власти они, в принципе, осуществили его теорию о двух властях государственной и церковной, преимуществующей каждая в своей сфере. Но с падением глашатая этих теорий, некому было остановить поток секуляризационных идей, восторжествовавших окончательно с установлением единоличного правления Петра.

Завершением этой идейной борьбы за положение Церкви было при Петре возстановление Монастырского Приказа в 1701 г., с правами, еще более усиленными в сравнении с его положением в 1649–1677 г.г. в смысле административном, захват управления церковной собственности государством при Петре I, а, после её окончательная конфискация при Екатерине II; а в отношении церковного устройства последовало сведение канонического примата к декоративному положению при Петре I (Патр. Адриан), а затем и реформа церковного устройства, в которой канонический первосвятитель был вовсе выведен из числа живых органов Церкви и заменен государственным коллегиальным учреждением – Синодом, созданным в порядке государственного законодательства. Теория, что вопросы церковного устройства являются объектом государственного законодательства, являла здесь полное применение. Издание Феофаном Прокоповичем катехизиса в протестантском смысле с недоверием к почитанию икон и мощей, захват государством законодательства о церковных делах были лишь завершением того разрушения церковного устройства, которое было начато при Алексее Михайловиче Уложением с практикой, из него вытекающей.

Если и допустить, что Никон, защищая каноны, и преувеличивал объем неприкосновенной их части, опирающейся на Божественное право, которая современным анализом определяется иначе, то он все же отстаивал верный принцип – недопустимость нарушения канонов государственным законодательством и боролся с духом века, который вовсе игнорировал каноны. Его идеи о неподсудности духовенства гражданским судам были приняты Собором 1667 г., постановлением: «Монастырскому Приказу и прочим светским приказам не производит суда над духовенством.» Высочайший указ, 1667 г., приводивший в исполнение постановления Собора 1667 г. гласил: «Божественные законы не повелевают мирским людям возложенным Господеви обладати движимыми и недвижимыми имуществами ниже судити.» Лишь возстановленный при Петре в 1700 г. Монастырский Приказ снова взял в свои руки и суд над духовенством в гражданских делах и полное управление церковной собственностью.

Возставая против судебной реформы Уложения, Никон говорил с одной стороны о противоканонической реформе по её содержанию, а с другой в ней он видел проявление того неуважения к Церкви и её законам в лице представителей, в котором он усматривал зародыш погибели государства, как он писал еще в письме к Зюзину из Крестного монастыря в 1660 году. С передачей суда по гражданским делам духовенства в руки светских властей и с устройством Монастырского Приказа, умалялось социальное значение представителей Церкви, которые отдавались в руки светских властей, служащих делу века сего. Подрывалось также это положение и некоторыми особыми постановлениями Уложения, препятствующими духовенству выполнять свою обличительную роль в обществе, а также его постановлениями о церковной собственности, которыя приводили к обеднению всех церковных учреждений, включая и Патриарха, а через это к понижению общественной роли Церкви в государстве. Никон возстает против установления наказаний за порицания, которыми духовенство призвано клеймить порок. По поводу X, 83 84 Никон пишет (I, 487): если кто либо отказывается слушать Слово Божие и еще разсматривает, как оскорбление, сделанное ему увещание за такое безчестие, сделанное этому непослушному человеку, и он согласно этому беззаконному кодексу требует штраф по определенной шкале, в золоте или серебре, или налагает другия строгости, как наказание, то пусть такой радуется и веселится, ибо велика его награда на небесех. Ибо так, говорит Спаситель, они преследовали пророков, которые были раньше вас. Но ни один волос не погибнет с вашей головы. В вашем терпении стяжете души ваши.»

Если мы поставим вопрос, был ли прав Никон конструировать церковный суд, как основанный на Божественном праве, то мы должны сказать, что русская каноническая наука его бы одобрила, лишь различала бы в составе церковного суда два разных суда. С одной стороны собственно церковный суд в сфере церковной, а с другой – суд Церкви по гражданским делам. Никон мог смешивать эти два вида суда, ибо при разграничении суда по лицам, а не по предметам, как это было в его время, ведавший один суд захватывал и другой. При таком положении ему в его практических целях можно было не различать этих двух видов судов, но они по существу своему различны, ибо один основан на Божественном праве, а другой дарован Церкви государством.

Из русских канонистов последнего времени только один Проф. Суворов держится совершенно особой точки зрения на церковный суд в духе цезарепапизма, т. е. основанием всякого формального суда Церкви считает право Церкви, как может его передать любой частной корпорации. Формальный церковный суд по Суворову – явление позднее, являющееся не прежде того времени, когда государство признало Церковь. Евангелическое же место о суде в Мф. XVIII, 15–18 он почитает лишь, как основу для учения о богоучрежденности таинства покаяния, и это, по его мнению, нельзя переносить в сферу права, формальным положением которого не может подчиняться власть связывать и разрешать. Открытый церковный суд находит, по нему, свое основание в понятии о Церкви, как обществе, ибо в нем отдельные члены поставлены во взаимное отношение к другим членам и к целому организму, и для них не может не существовать определенный порядок. Если этот порядок есть нечто существенно необходимое, без чего не может существовать и Церковь, то не может быть подвергаема сомнению и необходимость возстановления нарушенного порядка путем суда и наказания. Если бы даже в Новом Завете, говорит он, не было ясных показаний на право Церкви карать своих членов, то право наказания для Церкви вытекало бы все равно, в объеме власти, соответствующей её существу и назначению. Но суд самой Церкви, в глазах Суворова, есть лишь суд дисциплинарный, не содержащий в себе ни умаления, ни ограничения государственного суда, так как он разсматривает только такие явления церковной жизни, о которых определения даются только церковным правом или, если и даются светским правом, то Церковь разсматривает их с своей особой точки зрения. Это, если и есть юрисдикция, то лишь в относительном смысле, ибо юрисдикцию в собственном смысле Церковь получает от государства; эта юрисдикция является суммой судебных правомочий, выделенных государством из своей судебной компетенции, и тогда Церковь действует в качестве государственного суда, заменяя его и следовательно умаляя и ограничивая компетенцию государственных судебных органов, так что по некоторым предметам государство совсем не осуществляет своей юрисдикции через свои судебные органы, перенося это осуществление на Церковь, а Церковь, ведая дела, предоставленные ей государством, решает уже их с последствиями для государственной жизни. Означенное учение о том, что церковный суд имеет источником государственную власть, опровергается всеми нашими канонистами.

Дело в том, что учение это возможно при протестантском воззрении на Церковь, как частную корпорацию, подчиненную государству, зависимую от него в самом своем существовании, а не только в отношении покровительства и защиты. Но Церковь, имея своим основателем и главой Христа, как Божественное учреждение, почитает себя вне зависимости от государства; её назначение, как царства не от мира сего, было стать рядом с государством – царством от мира сего, и она достигла этого и никогда не сливалась ни с каким институтом общественного характера, будь то семья или государство, но всегда почитала себя самодовлеющим организмом, имеющим свою задачу, невыполнимую ни для какого другого союза. Поэтому Церковь должна иметь самостоятельную судебную юрисдикцию; так это и было уже в первые три века, когда Церковь и государство были во враждебных отношениях, так было и после того, как государство вынуждено было признать Церковь с её властью в делах церковных.

Наконец, и это самое главное, в Евангелии даны прямыя указания на формальный церковный суд, и основой его указана власть вязать и решить. Таким образом формальный церковный суд не есть продукт исторического развития, а непосредственное божественное установление. Слова Спасителя в Мф. XVIII, 15–19 известны¹⁴¹. Они – классическое доказательство власти Церкви и основа её практического употребления. Со словом «вам» Спаситель обращается к ученикам Своим, которые слушали Его речь, и этим указывает, кто должен пользоваться даруемой властью. Если увещания представителей Церкви отвергаются, то они имеют власть извергать из Церкви, и приговор их будет иметь силу перед престолом Божиим. Речь здесь идет не о тайном грехе, который исповедуется на суде совести, не о внутренних расположениях, а о суде над внешними отношениями внутри Церкви между её членами. Здесь разумеются деяния против брата, говорится о средствах примирения, о свидетелях, о публичном суде перед целым обществом; есть тут истец, и обвинитель, и суд, и приговор и исполнение; установлено и взятое из еврейского права (Второзакония XIX, 15), количество свидетелей. Что основанием формального церковного суда должно считать полномочия вязать и решить (на которое опирается и догматическое учение о таинстве покаяния), то на это указывает, говорит Епископ Иоанн Смоленский, теснейшая связь заключительных слов Спасителя с предыдущими, выраженная внешне через соединительный союз «бо». Право совершать формальный суд нельзя разсматривать отдельно от права совершать таинства покаяния, как особую совершенно самостоятельную функцию, основывающуюся на особом полномочии. Отправление формального суда и совершение таинства покаяния – тесно связанные между собой формы проявления одного и того же полномочия, принадлежащего церковной власти. Древняя Церковь не знала разделения судебных полномочий на forum externum и forum internum; оно появилось лишь в средние века. На языке отцов и древних учителей Церкви выражение «вязать и решить» в таинстве покаяния и «отлучать» (в формальном суде) употреблялись, как синонимы. «Вязать» Церковь всегда понимала в смысле карательной власти.

В отношении к суду над самими церковными служителями право наказания установлено в I Послании Ап. Павла к Тимофею (V, 19–21). Там также определенно говорится о формальном суде Церкви; на лицо и принятие обвинений, и свидетели, и изобличения деяний согрешившего перед всеми. Апостол вручает здесь судебную власть над духовными лицами не собранию пресвитеров, не гражданским правителям, но благовестнику и наместнику Апостола – Тимофею, т. е. Епископу, который и является по Божественному праву законной судебной властью над всеми духовными лицами.

В 1Кор. V, 3–5 изображен суд Апостола над кровосмесником с приговором именем Господа «предать такого во измождение плоти». На этих текстах Епископ Иоанн и устанавливает свое положение, что формальный церковный суд есть непосредственное установление Самого Иисуса Христа, подтвержденное Апостолами, Его продолжателями, и имеет в основе власть вязать и решить.

Самостоятельный по своему происхождению суд, самостоятелен и в своей компетенции. Здесь Церковь имеет такую же самостоятельную юрисдикцию, как государство в своей сфере. В церковных правилах Епископ Иоанн находит три главных разряда преступлений, подлежащих церковному суду: 1) преступления против веры, 2) преступления против Церкви и законов церковного священнодействия: А) в лицах священнослужителей, а) при избрании их: незаконность власти избирающей, незаконность способов избрания – симония, несовершенства избираемых лиц, в) в служении духовных лиц – нарушение церковных уставов, упущение церковных служб и т. д. с) в нравственном поведении клира – лихоимстве, многобрачии, нетрезвости и т. д., В) во всех членах Церкви: самочинные сборища, поругание святых, святотатство, духовное общение с еретиками, принятие запрещенных священнослужителей и пр., 3) преступления против законов церковного управления и правил христианской жизни, как то: нарушение пределов поместного церковного управления, непринятие мирянами поставленных им пастырей и т. д. И в истории в ведение самостоятельного церковного управления, после признания Церкви государством, относились все вопросы о предметах веры, христианской морали и все те церковные права, которыя вызваны к бытию, созданы Церковью, раздаются и принимаются под условиями, указываемыми самой Церковью. Что существует сфера, где право суда принадлежит именно Церкви, а не государству, иллюстрируется фактом церковного суда над высшими представителями государственной власти, которые таким образом не могут никак почитаться источником церковно-судебной власти. Мы разумеем случай отлучения от Церкви Патриархом Арсением императора Михаила Палеолога и обратное принятие его в Церковь после коленопреклонного публичного испрашивания прощения перед всем сонмом Архиереев в Церкви. После признания Церкви Константином Великим, его преемники: Феодосий Великий, Гонорий (412), Валентиниан III (425), Юстиниан (Новеллы 42, 83, 137, 123 и Василики Lib. III, Tit. I) положительно подтвердили с своей стороны, что дела церковного характера должны разсматриваться церковными властями по церковным правилам.

Церковный суд и действовал в своей сфере самостоятельно, как суд общественный, аналогичный государственному, с высшим судебным органом в лице Собора. Если на церковном суде присутствовали императорские комиссары, то они не участвовали в приговорах; они заботились только о соблюдении в точности юридической формы судопроизводства; в результате их присутствие оказывало свое содействие по исполнению приговора Собора государственною властью. Если они высказывали свои мнения, со Собор мог их принять и не принять, как утверждали на IV Вселенском Соборе сами императорские комиссары по делу двух Епископов, оспаривавших одну и ту же кафедру. Фактические нарушения императорами принципа независимости церковного суда объясняются традициями языческой древности, личным религиозным рвением императоров, трудными обстоятельствами церковной жизни, когда сама Церковь разделившаяся на ся вовлекала императоров в свои споры, чтобы с его помощью выиграть дело. Но такие вторжения не соответствовали церковному правосознанию и встречали протесты Епископов.

Иларий Пуатьеский писал Констанцию, покровителю Ариан, просьбу, чтобы его чиновники не касались того, что относится к религии и не присваивали себе права суда над клириками. Так церковное сознание ограждало право Церкви на самостоятельный суд в церковных делах, но оно относилось равнодушно, когда императоры то ограничивали, то расширяли так называемую прикладную юрисдикцию Церкви, т. е. её юрисдикцию в гражданских делах, дарованную ей государством, юрисдикцию, которая выросла из посреднического суда Епископов первых времен на основании I Посл. К Кор. VI, 1–5.

Что эта юрисдикция не имеет основания в Божественном праве, показывает отказ Спасителя (Лук. XII, 13–14) разрешить спор о дележе имущества. Приобретение её возможно при условии надлежащего уполномочения, без которого она не вмешивается, как сказал Спаситель: «Кто поставил Меня судить вас?» Возможно еще обращение спорящих в гражданской тяжбе к посреднику, на что и указал Апостол Павел, упрекая христиан за обращение к языческим судам. В самом языческом мире на ряду с суровым judicium, связанным правом, существовал arbitrum для большей свободы судьи в достижении справедливости; тем паче должен был иметь значение для христиан епископский суд при наличии языческих судов, не испытавших на себе гуманного влияния Христианства. Христианство возводило в данном случае в общее правило римскую идею arbitrum'а. Один из Архиерейских Соборов прямо запретил искать правосудия у еретиков. Естественными посредниками у христиан были Епископы, как люди уже известные через свое избрание, в качестве людей благочестивых, справедливых.

В Апостольских Постановлениях говорится, что Епископы могли поручать это разбирательство не только пресвитерам, но и мирянам, оставляя за собой окончательный приговор. Когда римское государство сделалось христианским, то терялось основание поддерживать епископский суд в гражданских делах, но по своим достоинствам – по простоте производства дела и по нравственным свойствам судей он пользовался большим уважением, и императоры поддерживали его своими законами. Константин Великий законом 321 году предоставил всякому право переносить любое гражданское дело в епископский суд по соглашению с противной стороной, хотя бы оно слушалось в светском суде, а другим законом он дал еще привиллегию епископскому суду разсматривать дело, перенесенное одной из сторон, даже при нежелании другой, во всякой стадии процесса, и решение Епископа подлежало исполнению государственными властями. Суворов и ведет начало собственно Церковного суда с этих законов, но это неправильно, ибо суд церковный посреднический существовал и раньше и по природе не был судом дисциплинарным, а общественным, ибо Церковь Христова не частная корпорация, получающая свои права от государства, а учреждение, установленное самим Иисусом Христом. Но с изданием государственных законов, подтверждающих этот епископский суд, из основанного на добровольном обращении к нему сторон образовался постоянный суд Епископов с недопущением на него апелляции и признанием его исходящим как бы от самого императора. Что природа этого суда отличалась от природы церковного суда по церковным делам, видно из отношений и императоров и Епископов к ним.

Суд в церковных делах признавался императорами, и Епископами защищался от внешних давлений (так Папа Либерий требовал, чтобы суд над Св. Афанасием был вдали от императорского дворца), как основанный на божественном праве, а суд Епископов по гражданским делам ограничивался законами, и к концу IV века, при нежелании одной из сторон ему подчиниться, он не допускался законом. Еще больше затруднил его Валентиниан III, потребовав (425 г.) формального компромисса для обращения к нему. Юстиниан же разрешил его только в тех городах, где нет ординарных судей (86 Нов.), а в 82 Нов. он потребовал заключения формальных условий о штрафе в случае, если одна из сторон обратится после посреднического суда к другому суду. Так свободно законодательствовали императоры о прикладной юрисдикции Церкви, а сами Епископы нередко даже ею тяготились, например Блаженный Августин, ибо видели в ней занятие постороннее для своего епископского сана.

Это учение о самостоятельном церковном суде, основанном на Божественном праве, развитое Епископом Иоанном и Прокошевым, писавшим исследование его канонических теорий, связано со взглядами на Церковь, как на особый организм, имеющий самостоятельное от государства происхождение, – цель и средства к её достижению, и потому оно разделяется теми канонистами, которые понимают и законодательство и управление Церковью, как права, исходящия свыше и осуществляемыя теми её органами, которые имеют на то соответствующия благодатные полномочия. К таковым, как мы видим, принадлежат все русские канонисты, кроме разделяющего цезарепапистский взгляд Профессора Суворова. Никон является прямым их предшественником. Он, как мы указали, не выделял церковного суда по гражданским делам Епископов от церковного суда по церковным делам, но чувствовал, видно, различие, ибо ссылался, доказывая неотъемлемость первого, на уставы Св. Владимира, Ярослава, Стоглава, а не на Божественное право; возможно, что он не слишком ясно сознавал это различие, ибо, говоря вообще об законах Уложения о суде, утверждал, что суд – Божий, а не человеческий; но для его целей – отстоять независимость Церкви – необходимо было отстаивать и тот, и другой суд, ибо они в то время на практике сливались, и чтобы отстоять собственно церковный суд, надо было отстоять и суд по гражданским делам духовенства. Когда Никон противопоставил законам Уложения законы благочестивых греческих и русских царей, признававших за Церковью суд по гражданским делам духовенства, то он боролся против начавшейся общей секуляризации государства, считая ее нечестивым делом. В этом смысле он был прав, ибо он боролся против начавшейся секуляризации, а различение подсудности по предметам, а не по лицам, было достижением более позднего времени и в его время не существовало. Из двух вещей: полной судебной автономии духовенства и полного его порабощения государством он естественно выбирал первую, ибо суд государственных чиновников, при отсутствии правды в суде, совершенно подавлял бы духовенство и делал бы его орудием светских сановников и чиновников, а не служителями Церкви, знающими прежде всего её закон, её волю. Никон, столько заботившийся об улучшении нравов духовенства и о независимой пастырской деятельности служителей Церкви, не мог не озабачиваться изъятием его из подсудности продажных Московских судов, создавших пословицу: с богатым не судись, с сильным не борись. Но что касается собственно церковного суда, то он, подобно современным нам канонистам, основывал его на власти вязать и решать, а не на царском полномочии, и сферу его действий определял не полномочиями государства, а природой самой Церкви, назначенной для спасения людей, и указаниями канонов, которые в его глазах были обязательны для православного государства. Это подтверждается и разсмотрением труда Проф. Заозерского «Церковный суд в первые века христианства». Он признает за церковным судом Божественное полномочие в словах Спасителя Мф. XVШ, 15–18, а также в Деянии V, I-II (Анания и Сапфира) и 1Кор. V, 1–5 (Коринфский кровосмесник), а для суда над духовными лицами в 1Тим. V, 19, 20 и 21; определения пространства епископского суда дано в Тит. 1, 9, 13 и 2, 15 («Церковный суд в первые века христианства» стр. 8–26). Суд же Церкви по гражданским делам имеет основание в 1Кор. VI, 15 (стр. 26–29), где рекомендован Апостолом суд посреднический по соглашению тяжущихся, который не имеет опоры в Божественном праве, ибо Сам Спаситель отказался принять участие в споре о дележе наследства (Лук. XII, 13, 14), сказал: «Кто Меня поставил судить или делить вас». С точки зрения Сына Человеческого, равного в гражданских правах с просившими принять Его обязанность судьи, Спаситель по господствовавшему тогда праву мог бы исполнить просьбу, если бы это посредничество испрашивалось и другой стороной, и было бы это согласие утверждено высшим гражданским авторитетом. Заозерский останавливается на словах Спасителя, устанавливающих и внешний церковный суд: «Аще же не послушает их (два или три свидетеля), повеждь Церкви: аще же Церковь не послушает, будет тебе яко язычник и мытарь. Аминь бо глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси…» Уже само выражение, пишет он (стр. 13), «скажи Церкви» – не дает ли оснований для всей Церкви выделить лишь несколько лиц, которым обвинитель действительно мог бы разъяснить дело, и которыя и сами считали бы себя в праве призвать к своему суду обвиняемого и свидетелей и могли бы сообщить суду над ним характер суда карательного, причем и обвиняемый и свидетели находили бы себя обязанными оказывать в отношении к ним полное повиновение? Св. Златоуст прямо так и объясняет выражение «скажи Церкви», т. е. её предстоятелям. А что эти предстоятели облечены именно такой властью, ясно следует из слов Спасителя: «Аминь бо глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связаны на небеси, и елика разрешите на земли, будут разрешена на небеси,» – которыя стоят непосредственно за словами: «Буди тебе якоже язычник и мытарь». Слова эти указывают, что некоторым членам Церкви (предстоятелям) дано право и вязать, связывать и разрешать, т. е. удалять из Церкви (как Церковь и понимала эти слова). Итак, пишет он (стр. 15), в учении Спасителя мы находим ясные свидетельства того, что a) Церковь необходимо должна производить свой открытый внешний суд по поводу частной жалобы своего члена. Она имеет на то положительные предписания и право от Самого Иисуса Христа, указывающего в церковном суде одно из необходимых средств к сохранению духа любви евангельской в новых людях, составляющих Его Церковь. b) Этот суд отличается ясно от безформенного братского суда основными чертами суда формального внешнего. c) Наконец, в Церкви есть особенные лица, уполномоченные Спасителем исключительным правом и властью производить этот церковный суд над согрешающими членами Церкви».

«Вообще (стр. 18) обновление человеческого рода, для совершения которого пришел на землю Иисус Христос, и которое, как продолжение начатого Им Самим дела, должна производить Церковь, или точнее, которое производит Сам Христос через Свою Церковь, должно было внести и действительно внесло в мир совершенно новое законодательство и, как необходимое средство охранения его неприкосновенности, суд устроенный на его же началах и одного с ним происхождения (Божественного), каковым и является церковный суд. А отсюда прямо вытекает общее положение, что церковному суду подлежат все преступления против этого нового, т. е. христианского и церковного законодательства». Этот суд Церкви не затрагивает суда государства, которое может судить члена Церкви и своим судом, как гражданским, в качестве власти, исходящей от Бога. Обе власти, хотя и одинаковы по источнику с той разницей, что государственная власть, в отличие от церковной, не является властью непосредственно установленной Богом, однако, оне совершенно различны по непосредственному назначению и по своему характеру, и потому каждая в своей сфере может действовать самостоятельно и не стеснять другую. Приговоры Апостолов Петра над Ананием и Сапфирой и Павла над Коринфским кровосмесником являются примерами открытого церковного суда Апостолами; суд этот производился и апостольскими преемниками по наставлениям, касательно формы и способа производства указанным в посланиях Апостола Павла. Что эта власть дана Епископам, указывает 1 Посл. к Тимоф. V, 19–22, а характер церковного суда указан в Тит. I, 9–13, II, 15; где приписывается Епископу увещевать и обличать» – со всякой властью и нещадно, чтобы никто не пренебрегал тебя». Это нещадное начальственное обличение противящихся может выражаться, пишет Заозерский, не в чем ином, как в положительных карательных мерах, ибо простое обличение путем словесного доказательства и убеждения несостоятельности противоречащих может сделать и пресвитер (стр. 26, прим. 1). Результатом исследования Заозерский устанавливает (стр. 31): a) в Церкви существует единая Божественная власть, обнаруживающаяся как положительным образом – в сообщении верующим права на участие в Божественных Дарах: учении и благодатном освящении, так и отрицательным – в лишении этого права. b) Эта власть в обоих её видах есть не земное человеческое полномочие, но божественное, дарованное Церкви в лице её Епископов и исходящее на них вместе с Божественной благодатью при посвящении их в этот сан. Поэтому и церковный суд, как высшее проявление этой власти есть учреждение божественное, и в то же время юридическое, потому что основано на божественном праве. c) Дела, подлежащия этому суду – грехи, глубоко развратившие нравственную природу человека, или нанесшие вред (соблазн) членам Церкви: по этому свойству своему они одинаково подвергаются открытому суду (обличению), кем бы из членов Церкви ни были совершены – пресвитером или мирянином. d) Церковный суд, по внешнему своему значению, есть одно из необходимых, вверенных Епископу, средств для воспитания новых людей к новой жизни, т. е. для осуществления главной задачи Церкви. «Прилежащии добре пресвитеры сугубыя чести да сподобляются, паче же труждающиися в слове и учении… Согрешающих же перед всеми обличай, да и прочии страх имут».

Апостол Павел лишь более точно, определенно, с юридической терминологией развил то (обвинение, предание сатане в измождение плоти), чему основу положил уже Сам Спаситель в Мф. XVIII, 15–18. Позже апостольские правила дополнили недостаточную подробность правил, упомянутых в Посланиях Апостола Павла, записали в существовавшия правила о соборном суде, стоящем над Епископским, указали разряды караемых церковным судом общих преступлений, должностных и установили меры наказания за них. Посреднический суд Епископа по гражданским делам впоследствии, по принятии государством христианства, как государственной религии, обратился в Епископскую юрисдикцию предоставляемую Церкви государством, и через Юстиниановы законы и Кормчую попал и к нам, особенно в отношении к делам духовенства. Основывать ее на Божественном праве нельзя, но утверждать абсолютно, что Никон основывал ее именно на Божественном праве, также, нельзя, ибо он ссылался в этом вопросе по преимуществу на историческую традицию, в силу которой государство в Уставах Св. Владимира Св. Ярослава, в Судебниках и Стоглаве признавало Церковь призванной судить граждан и белое духовенство в гражданских делах, ограждая нарушение этого иммунитета проклятием. Наконец, мы упоминали уже об отсутствии различия в XVII веке подсудности по роду дел, а не по лицам, и перед Никоном стала дилемма – признать компетенцию по всем делам духовенства (и гражданским, и церковным) или за государством, или за Церковью. Мы видели, почему он должен был предпочитать второе.

Никон писал в «Раззорении»: «Первый царь Израильский Саул, неистово напавший на священство, потерял свое царство. Убив священников Божиих он был убит сам своими руками. И после него Давид царствовал в Израиле. И Давид выполнял суд над своим народом, но не над священниками. Снова Божественный Давид, как бы в лице Христа, сказал всем воюющим против Христа: Пс. 2, 1: «Зачем возмущаются народы и племена замышляют тщетное? Возстают цари земли, и вельможи совещаются вместе против Господа, против Помазанника Его. Расторгнем узы и свергнем се себя верви их». Послушай, вопрошатель! Кто это возмущается и замышляет тщетное. Не те ли это теперь вельможи, которые с беззаконными Епископами стоят в Церкви и собрались вместе против Бога и против своего Христа, то есть против Священного Евангелия, которое говорит: «Я говорю вам, что вы свяжете на земли…» А вы говорите: расторгнем с себя узы их и свергнем с себя верви их, т. е. не будем обращать внимания на порицание Патриарха и сбросим с себя его наказы. Против таких псалом продолжает: «Живущий на небесах осклабится, Владыка посмеется над ними (Пс. 2, 5). Поэтому блаженный Давид говорит, как бы увещевая их: Итак, цари, вразумитесь, остерегитесь, судьи земли, служите Господу со страхом и хвалите Его с трепетом. И в другом месте (Пс. 61, 11): Не надейтесь на грабительство и не тщеславтесь хищением, т. е. не отнимайте власть и юрисдикцию священства» (I, 322). Кроме канонических причин для протеста против захвата церковного суда государством, Никон имел еще и другия причины возставать против этого захвата, причины, которыя мешали выполнению Церковью её задач, чисто духовных. Ибо подсудность духовенства светским судьям усиливала социальную зависимость духовенства. Эти же причины духовные заставили Никона возстать против тех статей Уложения (X, 83 и 84), которыя карали духовных лиц за обиды, ими чинимыя, ибо и простое духовное обличение могло самолюбивыми людьми почитаться за обиду, а страх преследования мог парализовать пастырское рвение духовных лиц¹⁴².

Возстает Никон против стремления правительства уменьшить церковную собственность и прекратить возможность её роста. Уложение и здесь нанесло ущерб Церкви в интересах служилых людей. Проф. Загоскин, исследовавший источники Уложения, доказал, что XIII глава Уложения о монастырских людях и 42 статья XVII главы о запрещении приобретать вотчины – возникли по челобитью выборных при обсуждении проекта Уложения на Земском Соборе 1649 года, равно как и глава XI, «Суд о Крестьянах» (последняя по челобитью, поданному до срока, назначенного для сезда выборных).

Секуляризационные стремления Московского правительства в отношении к церковным землям были еще в XV и XVI веках. Эти стремления имели разнородные источники. Нил Сорский и заволжские старцы выдвигали религиозно-нравственную сторону вопроса, находя противоречия между иноческим обетом и действительной жизнью монахов, владеющих собственностью. Общество же светское занималось экономической стороной вопроса, стремясь воспрепятствовать переходу земель из светских и служилых рук в руки духовных учреждений. Ни Иоанн III, ни Василий III не пошли на меры общей секуляризации. Василий III пошел к этому обходным путем посредством подчинения монастырей государственному контролю, где они становились в экономическую зависимость от правительства. Он вмешивался во внутреннее управление монастырей, сам назначал игумнов, давал им наказы, требовал отчетности в употреблении денег; его писцы принимали и сдавали настоятелям монастырей имущество. После наступили и ограничения в самом землевладении. В управление Марии Глинской, в малолетство Грозного, грамота 1535 г. запрещала монастырям покупать и брать в заклад или по душам вотчины земли служилых людей без ведома правительства. Попытка Грозного на секуляризацию разбилась о сопротивление Стоглавого Собора 1551 г., как разбилась попытка его деда о сопротивление Собора 1503 года: «Нельзя взять вещи, отданные Богу в наследие благ вечных по Божественным правилам». Правительство, не имея возможности совершить секуляризацию земель, ограничилось воспрепятствованием увеличения количества церковных земель. Под его влиянием Собор 1573 года, запретил отказывать вотчины многоземельным монастырям, а Собор 1580 г. окончательно отнял у Архиереев и монастырей все способы увеличения вотчин, кроме одного пожалования, которое дозволялось только для монастырей убогих малоземельных и безземельных. Иоанн IV принимал меры к целесообразному употреблению Архиерейских и монастырских доходов вотчин, признававшихся неотъемлемыми и неотчуждаемыми. В 1555 г. он собирал временную подать с них на открытие Казанской кафедры, а другую на утверждение новокрещенных в христианство татар; он увеличил военную подать духовенства, отбывавшуюся поставкой даточных людей и денежными взносами. Однако, ограничения правительства не достигали цели, испаряясь в общем складе народной мысли: в приношениях церквам и монастырям видели непосредственные приношения Самому Богу и Его святым угодникам, и потому на практике не устанавливалось и различия между монастырями, которым можно отказать вотчины и которым нельзя. Обычай отказывать вотчины по душам в пользу всяких монастырей держался во всей силе. Мнение нестяжателей не проникало в народное сознание: Запрещение завещать в пользу монастырей было последним в ряду запрещений разных способов приобретения и не оказалось действительным.

При таких условиях отнимать у монастырей то, что они уже имели, было еще более противно церковному сознанию, ибо надо было отнимать имущество, данное по душе в надежде на вечное спасение. Уложение было радикальнее. Оно выразило непреклонное намерение положить конец дальнейшему приобретению вотчин духовными властями и учреждениями в ст. 42 гл. XVII, где перечисляются все духовные власти и учреждения, к которым относится запрещение, начиная от Патриарха до монастырей, запрещаются почти все тогдашние способы передачи и приобретения имуществ: покупка, заклад, дарение, завещание.

Если Духовный Собор 1580 г. запрещал духовным властям и монастырям только покупать и принимать в заклад вотчины, то Уложение запрещало и принимать их «по душам в вечный поминок никоторыми делы». Запрещено было монастырям принимать вотчины и при пострижении в монахи, а постригавшимся велено было «постригшись, в монастыре вотчин отнюдь не держать». Поместному Приказу приказывается не переводить имений от светских лиц во владение духовных чинов и монастырей. Устанавливается и наказание за нарушение запрета: вотчины, отчужденные в духовное ведомство, отбирать на государя безденежно для раздачи жалующимся. Статья не отменяла только пожалований от царя и, воспрещая отказывать монастырям, не запрещала отказывать властительским чинам: Патриарху, Епископам; только и им вотчины не поступали натурой, а за них вносились деньги по стоимости вотчин наследниками (XVII, 8).

Эта статья не отнимала еще права собственности у духовных властей и монастырей, а только прекращала дальнейшее его расширение, но были другия статьи, которыя произвели уже частичную секуляризацию и в зародыше содержали мысль о повороте в казну церковных имуществ – дело впоследствии в значительной степени двинутое вперед при Петре возстановлением в 1700 г. Монастырского Приказа с полной передачей ему управления ими и законченное при Екатерине II в 1764 г. переводом их в государственную собственность. XIX глава Уложения статья I говорит: «Все слободы на Москве и около Москвы, принадлежавшия Иерархам епископского сана и монастырям со всеми торговыми и ремесленными людьми, кроме кабальных отписа на государя в тягло и службы безсменно и безповоротно…, а у Патриарха, – продолжает Уложение, – слободы на Москве взять совсем опричь тех дворовых людей, которые исстари за прежними Патриархи живали в их патриарших чинех.» Архангельский в сочинении «Соборное Уложение 1649 г. в отношении к Православной Русской Церкви», обращает внимание на то, что была при этом соблюдена справедливость, и за вотчины, отобранием коих нарушалось право собственности духовных властей, приказано было давать земли в других местах из государевых владений. Только один Патриарх принес, пишет он, неизвестно почему наибольшую жертву на пользу государства, ибо XIX гл. ст. 1 говорит: «А у Патриарха слободы взять совсем, опричь старинных его дворовых людей.» Статья эта имела в виду устранить ту невыгоду посадских людей, что жители владычных и монастырских слобод занимались торговлей, откупами и промыслами, не тянув государственного тягла, и тем конкуренцией подрывали торги и промыслы посадских людей, плативших подати и отбывавших службу. Однако, была произведена у Патриарха частичная конфискация имущества без соответствующего вознаграждения, и тем обнаруживался общий дух Уложения, тенденция которого против духовенства сказывалась также и в постановлении о беглых крестьянах, ибо Уложение давало право светским землевладельцам отыскать беглых крестьян у духовных лиц и учреждений, но не обратно (XI, 12).

Проф. Беляев в своей критике сочинения Проф. Горчакова «Монастырский Приказ» отметил то обстоятельство, что уже первое учреждение Монастырского Приказа в 1649 г. отвечало не столько стремлению сделать суд для всех равным и отменить привиллегию духовенства в гражданском суде, как представил это Горчаков, но и скрытому стремлению передать церковные вотчины государству. Вообще при распределении дел не по предметам, а по лицам и учреждениям, как это было в XVII веке во всех приказах, Монастырский Приказ невольно стал не только судебным, но и административным и финансовым и полицейским учреждением. Он стал казенным управлением церковными делами во всем их объеме, хотя Уложение и говорило только об его судебных правах. Традиция и практика завершили недосказанное законом: все относящееся к Церкви, естественно, вместе с подсудностью перешло в его ведение. Правительство вообще стремилось, чтобы земли из службы не выходили; для этого оно частную земельную собственность – вотчины почти сравняло с поместьями в отношении государственной службы к XVIII веку. Это стремление вызвало еще в XVI в. ограничения в приобретении вотчин церковными учреждениями, а потом повело и к постепенной секуляризации монастырских и церковных земель. Случаи секуляризации в Уложении были последствием того же стремления, чтобы земля из служб не выходила. В государственном законодательстве Уложения уже проведена была мысль, что государство может обращать в свою собственность принадлежащия церковным властям и учреждениям поземельные имения.

Это было полным крушением Уставов Св. Владимира и Ярослава, в течение 6 веков определявших общественное положение Церкви, и признававших неприкосновенность этих имуществ. Заветы эти содержались и в Дарении Константина Великого Папе Сильвестру, цитируемом Никоном в своем «Раззорении», как образец отношения православного царя к Церкви. В наше время такую секуляризацию некоторые оправдывают соображениями целесообразности. Так, проф. Павлов в своем историческом очерке секуляризации церковных земель в России пишет: «По определениям канонического права, принятым у нас вместе с христианством, в греческом Номоканоне недвижимыя церковные имущества имеют характер неподвижности не в физическом только, но и в юридическом смысле: как посвященные Богу, они не могут быть ни отъемлемы, ни отчуждаемы. В силу этих определений и духовная Иерархия обязана была блюсти неприкосновенность земных стяжаний Церкви во имя их общего и неизменного назначения – служить благодетельным целям христианской религии…, а по сему, естественно, что перестает служить этим целям, то необходимо теряет внутренний смысл церковного имущества. Оно может сделаться и нецерковным и в юридическом смысле – уже потому, что частные жизненные цели, служащия основанием права церковной собственности, или те или другия имущества не имеют характера необходимости и неизменяемости». Однако, почему же правомочным и надлежащим судьей назначения имуществ Церкви должно быть государство, а не высшие чины церковной Иерархии? Откуда у самого государства право на властное вмешательство в церковные дела и решение их с точки зрения своих интересов? Предпосылкой такого суждения о правах государства является учение об его всемогуществе, с которым и боролся Никон, принципиально выделявший из его компетенции чисто церковные дела и почитавший обязанностью православного царя не нарушать церковных канонов в своем законодательстве. Осуществление секуляризации обезсиливало Церковь в её задачах, и с этой точки зрения слова Никона о гибели царства, не почитающего священства, оказались для нас пророческими. Подрыв общественной мощи Церкви не оказался ли большим злом, чем неправильное в иные эпохи употребление церковной собственности самой Церковью, которое могло бы и пройти? Никон напоминает о законе императора Маврикие: «Если кто ради овладения ли или по взятке причиняет обиду Церкви или захватит вещи, отданные Богу и Его Церкви и что находится под Митрополитами, Архиепископами, Епископами и монастырями, будет ли то доходы или имущества, то пусть он не видит милости Св. Троицы в день судный, но отпадет от христианского имени, как отпал Иуда от 12 Апостолов и да будет проклят всеми Святыми» (1, 348). Также, Устав Св. Владимира предает проклятию потомков, которые захватят суды и доходы Церкви (I, 219).

«Имущества даются Христу, Богоматери и Святым: а не Патриарху, Митрополитам, как свидетельствует Устав Св. Владимира» (I, 546). Никон приводит и церковные правила, ограждающия церковную собственность. Вещи, посвященные Богу и отданные Церкви или монастырю, не отнимаются согласно IV, 24. «Пусть монастырь, основанный с содействием Епископа, останется неприкосновенным и его собственность неотчуждаемой» (1, 117). То же устанавливает и 49 пр. VI Всел. Соб. и 1 пр. Двукр. Соб. и 12 пр. VII Всел. Соб. (I, 118). Они запрещают что либо отнимать или удерживать отнятое у Св. Церквей или монастырей, или превращать их в светские жилища, или обращать их для светских целей, как и Господь предписывает отдавать Божие Богу и Кесарево Кесарю. Об управлении церковной собственности говорит 38 Ап. пр.: «Пусть Епископ полновластно управляет церковной собственностью, но пусть он ничего не дает от нея своим родственникам, разве, что они бедны»; также 41 пр.: «Мы приказываем, чтобы Епископ имел власть управлять церковной собственностью, ибо, если ему вручаются драгоценные души человеческие, то тем более церковная собственность». Также 25 Ант. правило: «Но чтобы царь мог распоряжаться собственностью Церквей и монастырей, этого не написано нигде в канонах. И потому всем, кто надменно начинает возноситься над Св. Церквами и монастырями и над собственностью, им принадлежащей, движимой или недвижимой, тот навлекает за этот грех гнев Божий на себя и на свое царство (1, 120).

Никон цитирует речь Св. Никона одному князю о том, что захватывать церковную собственность есть святотатство. «Хотя ты и не внял части моих советов, данных по твоей же просьбе, я снова пишу: и опасная болезнь напала на тебя, так что ты не далек от смерти; только Бог предохранил тебя, ища твоего покаяния. Теперь она напала не на тебя одного, а на весь твой дом и на всех родных. Так случается с теми, кто действует против слова Божия. Смотри, теперь ты здоров, не греши же только, чтобы чего худшего не случилось с тобой. Я пишу тебе, чтобы ты мог показать плоды своего покаяния, ибо собственность Церкви, монастырей и монахов и их дела – все посвящено Богу, и оно не должно употребляться в иное место, как на бедных, странников, пленных и других подобных и для нужд монастырей и церквей. Я не могу сказать, был ли до этого дня какой либо светский князь, который взял что либо из этих доходов, но, если и был такой, то он осужден Богом, как святотатец» (I, 120). Когда цари жертвовали имущество Церкви, как и царь Алексей Иверскому монастырю, то они писали заклятия в самих грамотах на тех, кто захватит эту собственность: например, в грамоте 6/III 1654 Иверскому монастырю (Palmer I, 269), или 25/IV 1655 (I, 261), (I, 134). «Глосса на Апост. 59 пр. говорит: «Собственность Церкви есть богатство бедных, и надо распределять ее бедным. Но, если обязанность церковных правителей распределять ее другим нуждающимся, то насколько более они обязаны быть милосердными к подчиненным им клирикам и давать им необходимое? Если они этого не делают, они подлежат отлучению». Поэтому и Церковь должна иметь собственность, чтобы уметь удовлетворять нужду и бедных вообще и прежде всего своих клириков.

Вопреки Уложению, запрещавшему Патриарху, Архиереям и другим духовным умножать недвижимыя имения посредством покупки, царь дозволил Никону приобретать вотчины для 3-х монастырей, им основанных, и сам царь им много жаловал. Иверский монастырь получил множество деревень, соляных и рыбных озер. За Крестным монастырем считалось 819 крестьянских дворов; ему было пожаловано 4357 душ крестьян. За Воскресенским монастырем числилось в 1674 году 16287 душ. Эти три монастыря не причислялись к домовым монастырям патриаршей кафедры, а были собственностью Никона. Их вотчины составляли отдельную от патриарших вотчин обширную область. Государь по просьбе Никона приписал к этим монастырям еще 14 монастырей с вотчинами из епархий других Архиереев Тверского и Новгородского, так что они от них перешли в ведение Никона. С этим переходом перешло к Никону и право суда, – пошлины и дани с них (Соб. 1667 г. вернул все приписные монастыри и церкви местным Архиереям и признал Никона виновным, что он вопреки правил ввел царя в заблуждение).

Никон приводит из Ветхого Завета много примеров наказаний за отнятие церковной собственности (1, 275); жертву в пользу Церкви предписывали еще в Ветхом Завете. Никон пишет: «Ты пишешь, что царь дал Никону много привилегий. Какие привилегии? Скажи мне, например, десятины? Оне были установлены Ветхим Законом. Что же царь дал нам? Он отнимает у Церкви собственность, лишает нас наших прав и ссылает подведомственных нам людей (I, 207). Никон говорит об изобилии нечестия в последния времена, когда любовь оскудеет. Чье нечестие (I, 191)? Того, кто вопреки воле Божией захватывает непринадлежащее ему, как государь царь взял под свое господство владения Церкви и всю её собственность. И потому, он ненавидит нас, как прелюбодей законного мужа, против которого он замышляет, и в другом месте Божественные законы не позволяют царям узурпировать власть над собственностью, движимой или недвижимой, посвященной Богу» (I, 297). А в другом месте (I, 225): «Что доброго сделал царь? Разве то, что восхищает на себя преступно духовный чин? Но порядок священства одно, а порядок царства – другое… Ты лжешь, ответотворче, что царь сделал то же, что Константин Великий Папе. Посмотри, что дал Константин Великий Сильвестру и его преемникам. Есть ли малейшее сходство? Никакого. Что царь водил за уздцы лошадь Питирима? На это его добрая воля, он мог посадить кого угодно и водить лошадь» (I, 240). Здесь Никон указывает, что дух надлежащего отношения к Церкви отлетел, сохранена одна только видимость, за которой скрывается своеволие царя.

Никон обращается к Одоевскому и объясняет, что, отстаивая церковное имущество, он отстаивает не права Патриарха, а права Церкви. «Почему ты набрасываешься на слуг Божиих? Патриарх сам, как и остальное духовенство, слуга Божий и слуга Святой Церкви, и он не имеет имущества, но все – и слободы и крестьяне – Божие наследство. Патриархом бывает то один, то другой человек, но Бог есть и будет всегда; Он неизменяем, и Его наследие вечно. Если ты желаешь узнать о Божием наследии, какое самое необходимое употребление было придумано людьми, любившими Бога, то вот оно: Великий государь и великие князья и другие любившие Бога давали собственность Святым Божиим Церквам, согласно святым канонам, для вечного их поминовения, но не Патриарху, Митрополитам Епископам и мирянам, как об этом свидетельствуют и их грамоты. Поистине это правило передано от Бога Самого. В книге чисел III, 6–13 говорится о выделении Левитов для службы Богу; а в Числах XXXV, 18 говорится об отделении имущества Левитам. Видишь ли ты, богоборче Никита, – а ты говоришь о слободах, как принадлежащих Патриарху, Митрополитам и монастырям. И мы все принадлежим Богу. Часть священников – Божья часть и собственность. Зачем же ты, оставляя в стороне большее, спускаешься к нашему смирению и называешь Божью часть нашей собственностью? Это не наша собственность, а Божья. И, как в древности по заповеди Божией народ платил десятину, так и при Новом Законе благочестивый царь, как Константин Великий, а равно Св. Владимир Великий князь и другие после них делали дары Св. Троице, Св. Церквам и всем Святым, а не Патриарху, Митрополитам, Епископам и монастырям, как и написано в их уставах. И эти слободы даны на службу Св. Церквам Божиим вместо левитов, как показывают и правила Св. Апостолов. Апост. прав. 38: «Пусть Епископ полновластно управляет собственностью церковной и ничего не будет из нея для его родных».

Если старый закон и скинии, и храм и жертвоприношения, которыя были тенью грядущих вещей, т. е. Нового Закона и Церкви и христианского священства, были почитаемы с такой великой честью, то сколь более должны почитаться Церкви и священство Нового Закона. Теперь вы это безчестите. И что оно имело малое число слобод для своей службы ранее в Москве и в других городах, вы все это присваиваете для собственного употребления. Кто теперь обслуживает самые необходимыя службы Церкви и Епископу, т. е. охраны и прочее. Как Бог сказал Моисею, как выше сказано? Никто, но только чужие. Слышали ли вы, как сказал Господь, что всякий чужой, близко подошедший, должен быть предан смерти? Чужой означает здесь не чужого Израилю, а всякого, кто не из племени Левита, как Корей, Дафан и Авирон, которых Бог не избрал, и они бежали, и земля поглотила их, Озия приложил руку к жертвеннику, чтобы поддержать его, и Господь поразил его (2Цар. VI, 6, 7).

Так и все те, которые смотрят на Церковь Божию и завидуют ей и говорят, что те слободы были собственностью Патриарха, Митрополитов и монастырей, и мы возьмем их. Они взяли немногое и потеряли гораздо большее, что было их собственное. Они взяли тысячи и потеряли много десятков тысяч через гражданские распри, чуму, войны, разные другия несчастия, которыя невозможно и перечислить» (I, 539–548). Это основной мотив Никона: несоблюдение канонов законодателем влечет за собой несчастие для всего государства. Духовные лица призваны предупреждать об этом и заявлять во всеуслышание, не стесняясь говорить правду и истину и перед лицом царя. Духовные не призваны прибегать к противодействию, а должны поступать так, как поступил священник, когда царь Озия вошел в алтарь воскурить фимиам. Он только предупредил его о недопустимости этого, и, когда царь не послушал, то проказа взошла на его чело. Это было наказание от Бога, Который сказал: «Мне отмщение, Аз воздам».

Никон приводит Лук. XII, 45, 46: «Если раб тот скажет в сердце своем: не скоро приидет Господин мой, и начнет бить слуг и служанок, есть, пить и напиваться; то приидет господин раба того в тот день, в который он не ожидает, и в час, в который он не ожидает, и разсеет его и подвергнет одной участи с неверными», Никон говорит: «Здесь Господь говорит о дурных слугах, т. е. о нечестивых царях, князьях и судьях, которые, приняв свое призвание, судят по собственной воле, подобно тому, как написанное Уложение показывает их беззаконие по писанному: твоими устами буду судить тебя, лукавый раб (Лук. XIX, 23). (I, 386)… Господь сказал (Лк. XIX, 27): «Врагов же Моих, тех, которые не хотели, чтобы Я царствовал над ними, приведите сюда и избейте их передо Мною». Так поступит Господь с теми, которые отвергли Его Божественные законы и Его суд, в день судный, согласно словам Его: отвергающий Мене и не принимающий Слов Моих имеет судью себе: Слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день» (Иоанна 12, 48). Приведя притчу о хозяине виноградника (Мф. 21, 33–41), Никон спрашивает: понимаете ли вы Божественную притчу? Кто этот хозяин? Сам Господь. Кто виноградари – Израильтяне. Кто слуги? Пророки, к ним посланные, из которых они одного били (Иеремия), другого убили. Что сделал им Господь? Он разрушил этих нечестивых людей, т. е. евреев. И где теперь их царство? Все сделалось согласно словам Пророка. Что сделал Господь с Иродом, когда Он отсек голову Предтече, и с Нероном, который приговорил к смерти Апостолов Петра и Павла, и с другими тиранами? Он уничтожил их и отдал виноградник другим. Так после них многие греческие цари и государи других царств, жившие по заповеди и по канонам Св. Апостолов и Св. Отцов, умерли в мире и сделались наследниками небесного царства. А те, – которые нечестиво их нарушали, погибли в своем нечестии, а царства их преданы опустошению (I, 387).

«Не случилось ли всего этого с нами? спрашивает Никон, напоминая жертвы чумы 1654 и 1655 г., гибель от чумы бояр, оставленных царем в Москве во главе с кн. Пронским, и страшные поражения на войне 1659 и 1660 г. Василия Шереметева и князя Ивана Хованского» (I, 338)? Так противопоставлял Никон надвигавшейся секуляризации церковных имуществ и полному засилию государства в распоряжении церковными делами через Уложение – грозную силу Божественных канонов, которые не имеют принудительной санкции для их исполнения, – но за нарушение которых карает Сам Бог, но карает неумолимо и неотвратимо, ибо непослушание им есть непослушание Апостолам и их преемникам, а отвергший их отвергает Сына Божия, а отвергающий Его отвергает и Пославшего Его.

Никон весьма мучительно переживал тот захват церковного управления светской властью, который особенно явно обозначился после его ухода в 1658 г. в Воскресенский монастырь, когда оставленный им местоблюститель патриаршего престола Митрополит Питирим перестал почитать Патриарха Никона, как Патриарха, возносить его имя и сделался слепым орудием царя и бояр. В 1661 году он писал царю свое сокрушение о состоянии церковных дел и о тех тяжелых снах, которые напоминали ему об его обязанности предупредить царя о несчастии, к которому ведет новый путь правительства в церковных делах. Он написал в 1661 г. в декабре царю письмо, в котором сообщал и о своем сновидении, бывшем 12 января 1661 г. Видение это было подробно записано со слов Никона в тот же день властями Воскресенского монастыря.

«1668 году в день недельный Святейший Никон Божьей милостью Патриарх, будучи в своем строении живоносного воскресенья Нового Иерусалима, в день недельный во Святей Церкви с Архимандритом Герасимом и с прочией братией, егда по чину нача чести по первой кафизме той преждереченный Архимандрит Герасим (Святое Евангелие толковое), якоже обычай, и Святейшему Никону Патриарху седшу на своем месте от многого труда, и абие приложися в тонок сон и обретеся в Московской Великой Церкви, идеже риза Господня. И зрит в Церкви велий неизреченный свет, и от страха того неизреченного ужасеся; и во страхе зрит того храма на обе страны и видит из гробов возстающих всех Архиереев и ту сущих от десные страны Киприана и Фотия и Филиппа священномученика, а от левыя страны Иону Митрополита и прочих всех. По сем зрит от алтаря от северных врат пресветла юношу идяща со многими последующими светлеющимися, яко бывает вход со Святым Евангелием, и той пресветлый юноша на руках нося царский венец; и с теми светлеющимися те все Архиереи соединяся пойдоша во святый алтарь отверзенным сущим святым и великим вратам. И той пресветлый юноша царский венец поставляет на престол перед Святым Евангелием. Той же Святейший Никон Патриарх во страхе последуя им обретохся от десные страны престола, и зрит свет такожде неизреченный, и в том свете видит возставша первопрестольного Петра Митрополита великого чудотворца, вкупе и Геннадия и грядуща ко преждереченным Архиереем, онем же уставившим ему с честью дающе первенство. Той же Петр Митрополит став на обычном первом месте у святого престола и через царский венец простре руку на Святое Евангелие и рече Святейшему Никону Патриарху: засвидетельствуем тебе брате, Никоне, сим Священным Евангелием, иди, глаголи царю, чего ради он Святыя Церкви и святыя обители поработил и многия святыя вещи недвижимыя учинил царским своим повелением движимы, и царским державством неудоволился, восхитил на ся архиерейский суд, многия обители многочисленными пенятзми и многочисленными мерами оскудил и оскудити хощет. И Святейший Никон Патриарх во страхе велице отвеща: вы великие первопрестольные Архиереи о сем засвидетельствуйте, аз же смиренный много о сем глаголах и писах царю, и непреклонен к послушанию явися наипаче возъявился, хвалится на мя мученми и изгнанми в заточение. И Петр великий чудотворец отвеща: Ты, брате, в жизни сей, тебе подобает засвидетельствовати и пострадати о сем даже и до крове; аще ли же сего нашего речения не восхощет веровати царь и твоего свидетельства не приимет, и, простер руки со всеми Архиереи на западную страну рек: зри, что по сем будет. И, видя белый свет в велицей Церкви, обратился в неизреченный пламень огня и с шумом громогласным пойде в царские чертоги, и бысть все пламенно видно. И в том велицем страхе он Святейший Никон Патриарх едва в себе пришед и узре вышереченного архимандрита Герасима стояща перед собою, отседающа по чтении по обычаю благословенного прощения, уже и второй кафизме совершающейся. И Святейший Никон Патриарх в том часе исповеда то страшное видение ту сущим с ним бдящим Архимандриту Герасиму и протчей братии всякого чина и возраста. И по отпетии утрени своею десницею сие видение писал и ко благочесгивейшему государю царю послан; и ничтоже вменено и забвению предано даже до днесь. А сие видение его Святейшего Никона Патриарха вскоре збыстся тоя же нощи».

Никон пишет царю, что ему в легком дремании представилось, и заканчивает: «И сия суть тако, аще от Бога или метанием, не вем, Бог весть, обаче так бысть. Если кто подумал, что я от себя вымыслил это, то да сожжет меня тот огонь, который я видел». Так Никон противопоставил государственной теории, стремившейся поставить государственную собственность на место церковной, теорию неприкосновенности церковной собственности.

Обязанность же жертвы и подаяния лежит на каждом, и исполнение её вознаграждается сторицей. Никон пишет (I, 274): «За какую неправедность погиб через потоп первый мир, и за какую добродетель был спасен Ной? Не принесением ли в жертву лучшего и не нуждой ли в покаянии? И он первый принял обет у Бога, когда явилась радуга, в знак того, что не будет больше потопа, и после нашего первого предка Адама, подобно ему, стал родоначальником новой расы. Также отец наш Авраам не своей ли жертвой угодил Богу и принял обетование, когда он принес в жертву своего возлюбленного и единородного сына Богу и не сомневался? И вместо одного сына Бог увеличил его семя, как звезды небесные и как песок морской. Писание Старого Завета гласит: «За великий обет, который дает Богу человек всем, что он имеет от человека до животного, он должен отдать то, что обещано. Ты должен исполнить всякий обет, который дал Богу. Не должен ты отсрачивать уплату, ибо Господь Бог истребует это от тебя, и тебе будет поставлено это в грех. Но соверши то, что исходит из уст твоих, и дай дар, обещанный тобой Богу. Если ты не исполнишь сказанного тобой, то ты вотще употребил имя Божие, и Бог не оставит безнаказанным тех, кто напрасно произнес Его Имя». И слова: «Если ты клянешься Богу, то не ослабни в исполнении, ибо твое желание не неразумно. Что обещал, то и плати» (I, 274). Никон в принципе и против того, чтобы взыскивались налоги с церковной собственности, ибо она посвящена Богу. Но Никон считал Церковь обязанной помогать государю в случае нужды. Иллюстрацией к этому служит случай, упоминаемый в истории Ферапонтова монастыря (Странник, 1898, ноябрь): Во время войны со шведами в 1655 г. по указу царя и Патриарха было велено из хлебных запасов Ферапонтова монастыря отмерить половину ржи и четвертую долю овса и приготовить из них 600 четвертей сухарей да 200 круп и толокна, отправить под Смоленск на монастырских и крестьянских подводах, С большим трудом отправили половину запасов – монастырь жаловался на отсутствие денег в казне и просил освободить его от доставки другой половины, но Патриарх Никон не уважил просьбы этой и приказал доставить в Смоленск и другую половину запасов «летним путем, когда вода вскроется».

Никон также не одобрял в принципе установленного обычая приношения Патриархом подарков царю в некоторые большие праздники (Успение, Вербное Воскресение) после трапезы у Патриарха. (I, 569). «Царь их принимает и отсылает в казну. Скорее следовало бы, чтобы они исходили от царя и его семейства и бояр, чтобы не являлись к Господу с пустыми руками (как требует Писание, Числ. 28, 2; Исх. 22, 29, 30). Но они Божьи заповеди обращают в свою пользу и не приносят даров Богу, но после литургии наедаются за патриаршим столом и берут дары, уходя домой веселые, не сделав добра перед Богом а взявши налог с Божьей собственности. Они говорят: Патриарх благословил тем то и тем то, а Патриарх просто вынужден подобно рабу давать свой оброк, а не благородные люди, зная обычай, обязывающий Патриарха доставить это к празднику, за все берут с него вдвое, втрое к празднику (за серебряную посуду, соболя и пр.). Зачем такие люди ходят в церковь? Оки не только не приносят ничего, но расточают положенное там. Разве это не обида? Обида и не малая Церкви, так как из страха Патриарх не может изменить этого, как если бы это был закон Бога или обет Ему». Никон все законы и обычаи проверяет с точки зрения соответствия их законам церковным и внутреннему смыслу тех отношений, которыя подобают к священству. Он не допускает, чтобы государственный закон или обычай мог в чем либо не соответствовать им, и если это оказывается, он настаивает на его отмене. Именно с этой общей точки зрения он подвергает критике все Уложение и самый способ его составления. В последнем он находит несоответствие между задачей, поставленной составителям его, и её исполнением.

«А указал государь царь то все Уложение собрать и в доклад написать боярам, кн. Никите Ивановичу Одоевскому с товарищами, а он кн. Никита человек прегордый, страха Божия в сердце не имеет и Божественного Писания и правил Св. Апостолов и Св. Отец ниже чтит, ниже разумеет, и жити в них нехощет и живущих в них ненавидит, яко врагов сущих, сам быв враг всякой правды, а товарищи его люди простые и Божественных Писаний не ведущие. А дьяки – ведомые враги Божии и дневные разбойники без всякой боязни в день людей божиих губят». Далее Никон говорит, что государь велел выбрать из всех классов добрых и смышленых людей, чтобы быть соборному Уложению нерушиму, но прибавляет, что «сбор был не по воле, боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинные правды ради. А что по государеву цареву и великого князя всея России указу, бояре князь Никита Иванович Одоевский с товарищами, будто выписав из правил Св. Апостол и Св. Отец и из гражданских законов греческих и из старых судебников прежних великих государей, государю приносили, и то он враг Божий и всякой истины все солгал: из правил Св. Апостол и Св. Отец и благочестивых царей градских законов ничего не выписывал якоже и сама та Уложенная беззаконная книга свидетельствует беззаконие их. А где и написал, будто из правил Св. Апостол и Св. Отец, таковых правил нет и во всей его книге и ни единого апостольского правила, ниже Св. Отцов 7 Вс. Соборов и прочих нет, ни благочестивых греческих царей градских законов что либо, ниже от православных великих государей царей великих князей русских, но все ново твое писание, чюжде православию и Святых Апостолов и Св. Отец церковных законов. Да и сам той свидетельствует о своем ложном списании в 10-й главе о суде: «Повсюду писание (священное) со свидетельствы писанное, а не без свидетельств, а Одоевский самоумне написал Уложенную книгу без всякого свидетельства».

Не только в учреждении Монастырского Приказа и в конфискации части церковной собственности Никон видит это нарушение церковных правил и должного отношения к Церкви и её законодательству, но и в целом ряде других законов Уложения, о которых он и говорит в разных местах своего «Раззорения». Так Никон охранял неприкосновенность Церкви от вторжения чуждых ей принципов в её interna, ибо и суд в гражданских делах духовенства и управление церковной собственностью он относил к делам церковным на основании церковных правил и обычая его времени. Он охранял и существенные неотъемлемыя права Церкви, отвергая право царя на церковное управление и на права церковного законодательства без участия и согласия Собора, возглавляемого Патриархом. Есть еще ряд изданных Уложением законов, которые Никон оспаривал, как нарушение правил, которым должны подчиняться лица духовные и которыя обидны для Церкви, так, например, правила Уложения о присяге и жребии при судопроизводстве.

Но есть также другие законы Уложения, которые не наносят непосредственного ущерба Церкви нарушением или противоречием её правилам, а выявляют собой лишь недостаточное проявление почтения к Церкви, желание секуляризировать общественную жизнь и на место руководства начал церковных поставить в ней начала светские: с ними также борется Никон и видит в них проявление апостасии, предсказанной для последних времен мира.

Что касается судопроизводства, то оно получило в уложении для лиц духовных некоторыя особенности в сравнении с правилами, установленными для других лиц. Особенности эти касались судебных доказательств в виду звания подсудимых. Именно для духовных лиц не допускается присяга (4 ст. XIII глава) и заменяется жребием (так было и раньше); другая особенность в том, что мирские люди в исках своих на духовных могли просить, чтобы челобитчик вместо жребия был допрошен высшим начальством духовного лица – Патриархом ли, Митрополитом ли, Епископом ли по священству или по иноческому обету. Ответчик мог выбирать между жребием и святительским допросом. Святительский допрос, избранный ответчиком с согласия истца, решал дело окончательно. Никон говорит по поводу 4 ст. XIII главы (1, 510, 511, 512): «Где в каких канонах написано, что для священнического чина должен быть жребий вместе целования креста? Хотя мы не знаем законов, устанавливающих, чтобы люди священного чина судимы были перед мирянами, и чтобы на суде был жребий, или чтобы духовные лица целовали крест, мы знаем другие законы, несогласные с твоими нечестивыми законами, устанавливающие, что лица священного чина не должны вовсе быть судимы перед светскими судами, ни целовать креста ради клятвы по правде ли, или по неправде, и что жребий не должен употребляться». Никон негодует, что светское правительство в лице князя Одоевского с товарищами устанавливает правила и суда и судопроизводства для духовенства, и притом не согласно с правилами Церкви. «Из твоих лживых писаний мы признаем, что писано по Слову Господа: «Если другой придет во имя свое, вы его примете.» Смотри, кому сказано: паси стадо Христово, в котором Дух Святой вас поставил Епископами пасти Церковь Господа, которую Он искупил кровью Своей? Но кто тебя поставил пасти стадо Христово? Как говорит Апостол 1Кор. 12, 28, Он поставил иных Апостолами, иных Пророками…. (Еф. 4, 11, 12). Все ли Апостолы? Все ли Пророки? Все ли Учители? (1Кор. 12, 29). Но о тебе пророчество есть: после Меня явятся среди вас жадные волки, не щадящие стада, и из вас возстанут люди, говорящие превратные вещи. Разве ты не превратные вещи пишешь в XIII гл. 6 ст.? Где же нашел ты такое беззаконие, чтобы мирянам судить священный чин, Патриарха, Митрополитов и т. д. Не подобает, чтобы овцы давали закон пастырям, но скорей, чтобы слушали и повиновались им по Писанию: «Слушающий вас Меня слушает» и «Повинуйтесь наставникам вашим"… Никон говорит далее и о нарушениях в современной практике судопроизводства: это принятие свидетельств от Лигарида и от бояр против Никона. «Я покажу тебе нечто из суда против Митрополитов, Архиепископов, священников и дьяконов, что такое лицо, как ты, не должно быть допущено к свидетельству против клириков по какому либо обвинению (Лигарид неправославный и от него свидетельства, как от еретика, неприемлемо по новелле императора Юстиниана). «Далее Никон цитирует 132 Карф. правило. «Обвинитель не должен представлять свидетелей из своего дома. Глосса: свидетельство из своего дома отвергается и царскими законами, ибо 22 гл. тит. 1 в 21 книге Василик говорит: обвинитель не может представить домочадцев в свидетели.

И гл. 25 тит. 1 в 21 книге Василик гласит: «Свидетельство от дома обвинителя отвергается». Под свидетелем собственного дома должно разуметь тех, кто находится под властью кого либо, так что способен действовать по приказанию. Таковые не допускаются к свидетельству за своего начальника, ни против тех, кого они обвиняют. Этим указанием Никон подрывал и ценность показаний против него со стороны бояр-царских слуг.

Никон хотел, чтобы государственное законодательство не только не вступало в противоречие с церковным, но и проникалось его духом. Он ревниво оберегает значение Церкви и её правил в общественной жизни и вступает в полемику с кн. Одоевским по поводу более почтительных его выражений в отношении к царским дням, чем Господним Праздникам. «Как ты осмелился, пишет Никон (I, 391), писать в своей лживой, проклятой компиляции в X гл. 25 ст. «А в воскресный день никого не судити и в приказех не сидети и никаких дел не делати, опричь самых нужных государственных дел. Да суда же не судити и никаких дел в приказех не делати опричь Великих царственных дел. В день Рождества Христова, в день Святого Богоявления и в иные Господние праздники сырной недели на первой неделе великого поста на Страстной неделе, в седмь дней по Пасхе, да в который день приспеет праздник день рождения государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Русии и его благоверной царицы и великие княгини Марии Ильинишны и их благородных чад. А против воскресных дней по вся субботы православных христиан от великие работы и от торговли престати, и ряды затворити за три часа до вечерни. А в воскресный день рядов не отпирати, и ни чем не торговати, опричь сестных товаров и конского корму. А сестные товары и конский корм овес и сено продавати по вся дни и часы невозбранно. А работы никакие в воскресный день никому не работати, да и в господские праздники быти по тому же, как и в Воскресные дни. А в которые дни бывает со кресты ход, и в те дни в рядах ничем не торговати и рядов не отпирати до тех мест, как из ходу со кресты придут в соборную церковь, а потом торговати». Ах ты, беззаконный нечестивец! Как ты не постыдился, не испугался? Ведь, дьявол признавал Его Сыном Божиим и говорил, зачем ты Сын Божий пришел мутить нас раньше времени. Но ты, человек злых страстей, не признаешь Иисуса Христа нашим Богом, но пишешь, как о обыкновенном человеке: «в день воскресенья», «в день рождения Христа»; ведь, есть много Христов (и цари и священники также Христы, т. е. помазанные). Есть ложные Христы, как сказал Христос Своим Апостолам, но Христос наш Бог – Один. Ведь, не отсохли бы твой нечестивый язык или рука, не отсохли бы говорить или писать: «Рождество нашего Господа Бога и Спаса Иисуса Христа?» Или «Святое Богоявление нашего Господа и Спаса Иисуса Христа?» Ты даже не назвал это праздником, а просто днем, но когда говоришь о царе, тогда пишешь: «На какой бы день ни пал праздник рождения государя царя и также о царице и их детях.» Какие это праздники? Какое таинство здесь, разве что одно удовольствие и светская суета? Не довольствуешь сравнивать людей с Богом, ты их даже предпочитаешь Богу. Касательно Божественных таинств, т. е. Рождества нашего Господа и Бога и Спаса Иисуса Христа и Его Святого Богоявления и Его Воскресения, прочти Богослова Григория (Наз.), как в своей первой Гомилии на Пасху он пишет о воскресении нашего Господа и Бога и Спаса Иисуса Христа (I, 392); праздник Рождества Его Божественный Григорий много раз называет таинством, ибо в этих праздниках содержатся таинственные чудеса строительства нашего спасения. Они – тайны, ибо неизвестны неверующим; ибо неправильно говорить неверующим о таинственном значении праздников и, по Божьему Слову, не подобает метать бисера перед свиньями. Посмотри ты, богоборец, какие тайны в праздниках нашего Господа Бога и Спасителя Иисуса Христа, Его Воскресения, Его Рождения и Его Святого Преображения и, что рождение царя, о котором свидетельствовал Давид? И какое соединение света с тьмой, согласно Божественного Апостола, или праведности с нечестием, что ты, пустой претендент на мудрость, предпочитаешь в чести дни рождения царя, царицы и их детей дням таин Христа, т. е. Его Святого Воскресения, Рождения и Богоявления? Ты даже не называл их праздниками в уважение тайны, как называет их Григорий Богослов, но, просто называешь «День Рождества Христова», но когда говоришь о рождении царя, называешь это праздником. Но что это за праздник? Или какая тайна? Слушай внимательно, что мы скажем тебе еще. Эти праздники показывают тайны и представляют первое пришествие во плоти нашего Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, т. е. как Он родился, был крещен, преобразился, как был распят, похоронен, воскрес из мертвых на третий день, и как Он вознесся на небо. Каждый праздник Господень есть культивирование духовной радости, средство достижения для души ясности и красоты; он для духовного украшения и возвеличения Церкви, для неба и земли он есть плод восхождения, переход от низших вещей к высоким и божественным, восхождение от вещей мирских к вещам надмирным и от вещей телесных к вещам духовным, от вещей чувственных к вещам интеллектуальным, от земных к небесным, поэтому мы и соблюдаем их духовно: освящением себя, умерщвлением страстей, миром и совместными собраниями мы угождаем Богу. Проводя время в молитве, псалмопениях, чтениях, мы просим Бога, чтобы нам дано было от Него в изобилии восхождение в то царство небесное, которое вечно и блаженно, где не перестает голос тех, которые блюдут праздники, где невыразимое удовлетворение души и радость безсмертному благу. Ибо духовные праздники суть Божественные торжества, достигающия спасения для наших душ. И они настолько больше светских праздников и торжеств, насколько душа больше тела, а небо больше земли, насколько будущая жизнь выше этой временной, как говорит Божественный Апостол: «И око не видело, и ухо не слышало, и сердцу человека не дано понять, что Бог уготовал любящим Его» (I, 398). Видишь ли ты, какое разстояние между божественными и светскими праздниками, такое же, как между небом и землей». Далее Никон говорит о невозможности праздновать царские дни рождения великим постом, раз св. пост не может быть нарушаем не только царскими днями, но даже воспоминаниями мучеников. «Ты нечестивый составитель, говоришь, что, на какой бы день ни пал праздник рождения государя царя, он должен быть соблюдаем. Но разве ты не знаешь, что день рождения царя падает на великий пост, а также и праздники дней рождения царицы, царевен и государя цесаревича. Но Божественные заповеди не позволяют нарушать великого поста не только для царских дней рождения, но и для воспоминания мучеников. Послушай. Если Епископ, священник или дьякон или чтец в течение 40 дней великого поста не постится и в течение года каждую среду и пятницу, то он низвергается, разве что, для него трудно поститься вследствие какой либо телесной болезни. Такому дается разрешение по силе нужды вкушать мясо и вино. А если светское лицо не постится, то оно отлучается. Если кто из аскетов без телесной необходимости возгордится и освободит себя от поста, наложенного Церковью на общину и на келью, как бы имея уверенность в том, что достигнуто им, то да будет он проклятъ… В течение 40 дней великого поста, кроме суббот и воскресений, нельзя совершать поминовения мучеников или других святых. Нельзя в течение великого поста ни праздновать бракосочетания, ни совершать поминовения умерших, ни какого либо празднования. Так писал и Никита, прозванный Стифат, иеромонах Студийский. Но ты, попиратель всех канонов, как ты решился сравнить в чести великие праздники нашего Господа с царским рождением, между тем, как церковные законы запрещают соблюдать день рождения царя в воскресенье и другие торжественные праздники, постановляя их переносить на какой либо другой день и не соблюдать одновременно в один день».

Что касается стремления сравнить царя с Богом, то Сам Бог отверг такой грех Своим ответом одному из вопрошавших его: «Учитель благий, как мне унаследовать вечную жизнь? и Иисус сказал ему, зачем ты называешь Меня благим. Никто не благ, токмо един Бог». И первосвященник спросил Его: «Ты ли Сын Божий? Он сказал: «вы говорите, что Я… Иисус спросил учеников, за кого они почитают Его, и Симон Петр сказал: Ты – Христос, Сын Бога Живого». Тогда Иисус запретил им говорить кому либо, что Он Сын Бога Живаго… Но перед государем царем многие говорят: Ты, государь, Бог земной, и государь не запрещает так называть себя. Патриарх Никон много раз говорил царю, когда был в Москве и после, чтобы он запретил безумцам на будущее время называть его Богом, но царь молчал и не слушал того, кто говорил такие слова, как царь Давид: наш Бог на небеси. Он не поревновал князьям Апостолам, о которых написано в Деяниях XIV, 11–18, что когда их приняли за богов, то они сказали: О, люди. Что вы делаете? Мы люди со страстями, подобно вам, и благовествуем вам, чтобы вы обратились от сих ложных к Богу живому, Который сотворил небо и землю и море и все, что с ним. Они едва убедили народ не приносить им жертвы и идти домой. Видишь, как они чисты от гордости, и не только не пожелали почестей, но обезпокоились, когда ее им воздали…

Послушай, новый Арий. Что есть царь? Один мудрец сказал: он сегодня – царь; а завтра умирает; а, когда человек умирает, он наследие ползучих животных и червей. Начало гордости – когда человек отходит от Бога, и сердце его отворачивается от Творца, ибо гордость есть начало греха, и имеющий ее изливает мерзость. За это Господь наказует человека ниспосланием на него несчастий"… В назначенный день Ирод, одевшись в царскую одежду, сел на возвышенном месте и говорил к ним; а народ воскликнул: это голос Бога, а не человека. Но вдруг Ангел Господень поразил его за то, что он не воздал славы Богу, и он, быв изеден червями, умер» (Д. XII, 21–23). И божественный Апостол Павел, проповедуя о тех, которые отступают от закона Христа, которых он называл также противниками, говорит: Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет отступление, и не откроется человек греха, сын погибели» (I, 403). Управление и жизнь по законам Церкви для представителя государства есть первый залог благополучия его царства». Почитание, воздаваемое тем или иным праздникам, – показатель того, какими стихиями руководится жизнь, земными или небесными. Никон не ограничился платоническими признаниями истины и ищет её осуществления в нормах жизни. Когда нормы закона впадают в противоречие с теми нормами, которыя диктуются высшим законодателем, он обнаруживает это несоответствие и клеймит такой закон за то, что он не осуществляет в содержании своем своего призвания – быть отражением высшей правды.

Так Никон подвергает критике ст. 27–31, 83, 84, 91 и 92 X-ой главы Уложения за то, что оне бедного человека, не имеющего положения в государстве, карают строже, чем занимающего видное положение, тогда как должно быть наоборот (I, 472–476). Статьи 27, 28, 29 X гл. назначают наказание для боярина, окольничьего и думного человека за безчестие словом Патриарху (выдача головой ему), Митрополиту (400 рублей), Архиепископу (300 рублей), а за безчестие архимандриту, игумену или иному иноческому чину по государеву Указу. ст. 30, X гл. назначает наказание за безчестие словом духовных лиц, последовавшее от других чинов государства, именно от стольников, стряпчих, дворян московских, гостей или дьяков или жильцов, или дворян, или детей боярских, городовых людей, иноземцев и определяет за безчестие Патриарху – битье батогами, за безчестие Митрополиту и другим – заключением в тюрьму на разные сроки. Статья 31 назначает за таковое безчестие духовным лицам для людей гостинной и суконной сотен и черных сотен и слобод тяглых людей, стрельцов, казаков, пушкарей или иных чинов наказания еще более высокие; именно за безчестие Патриарху торговую казнь и тюрьму на месяц, за безчестие Митрополиту битье батогами и тюрьму на четыре дня; за безчестие, нанесенное Архиепископу, Епископу битье батогами и тюрьму на три дня; за безчестие Архимандриту, игумну, архидиакону и Троицы – Сергиевской Лавры и всех монастырей келарам и казначеям и соборным старцам и рядовой братии постановлений правити за безчестие. «Откуда ты, беззаконный человек и составитель нечестивых вещей, учишь, вопреки Божественным заповедям Христа и законам Св. Апостолов и Св. Отцов, воздавать битьем, денежными штрафами в зависимости от социального положения виновного? Неужели не слышало твое невнимательное ухо нашего законодателя и учителя Господа Бога и Спаса Иисуса Христа, Который учил в Мф. V, 20: «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное». Но какая праведность в твоей нечестивой компиляции, устанавливающей, что, если кто безчестит Патриарха, тогда после суда выдается ему головой, другой бьется кнутом, третий плетьми, иный сажается в тюрьму или щтрафуется, как это установлено в твоем безумном и проклятом Уложении» (I, 474).

Ст. 83 и 84 Уложения говорят о безчестии словом, нанесенном со стороны духовных лиц боярам, окольничьим, думным людям, стольникам, стряпчим или дворянам московским или гостям, дьякам, жильцам, дворянам или детям боярским, городовых или иных чинов, и назначают штраф в пользу тех, кто обезчещен, в размере оклада государева жалованья, а гостям и иным чинам по указанным статьям. При чем ст. 84 допускает по отношению к духовным чинам, начиная с архимандрита и ниже, в случае, если им нечем платить, нещадный правеж до тех пор, пока они с истцом учинят сделку или добьют челом. Никон возстает, как мы говорили, против этих статей не только потому, что здесь допускается позорящее наказание от светских духовным, но и потому, что под обиду словом легко можно включить пастырское обличение, которое парализуется таким образом угрозой наказания, ибо может восприниматься, как обида словом. Такие статьи, парализуя пастырское воздействие духовенства, воспринимаются Никоном, как искажение суда.

«Разве это, пишет он (I, 487), не закон дьявола, самого антихриста для того, чтобы никто не осмеливался из страха наказания проповедывать об истине Божьего слова? Ибо упрек для нечестивого все равно, что зерно в ноге, хотя оно не большое, но болезненно. Так для непринимающих слово Божие невыносимо, если кто говорит о праведности Божией: они в этом видят себе оскорбление и упрек.

Далее Никон переходит к X гл. ст. 91 и 92, не касающихся духовенства и устанавливающих наказание за безчестие, нанесенное думным чинам со стороны иных светских чинов, при чем для более высоких чинов назначается штраф и, в случае невозможности его заплатить битье кнутом, а для более низших чинов более высокое наказание – битье кнутом и тюрьма на 2 недели. Никон обращается к Одоевскому (1, 475) и пишет: «Ты не послушал написанного: «не делай различия между могущественным и слабым в суде, ибо суд – Божий». Ты же установил неравные наказания в пользу тебя самого и подобных тебе. Ты не послушал Спасителя, сказавшего: Каким судом судите, таким и будете судимы, и какой мерой мерите, такой и возмерится вам. Ты думаешь, безумец, уклониться от Божьего суда? По истине против делающих такие дела есть Божий суд. Каких великих мук и наказаний ты не заслуживаешь за такое нечестивое учение и беззаконное законодательство? Какие бы бедствия или несчастия ни навлекло в силу этого Уложение на бедных людей, которыя будут осуждены, ты будешь виновен во всем. Это есть исполнение написанного в Псалмах: «Сказал безумец в сердце своем: несть Бог. Они развратились, дошли до гнусности в пороке; нет творящего добро. Бог с небес воззрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумевающий, ищущий Бога. Все уклонились, все растлились; нет творящего добро, нет ни одного. Неужели не вразумятся делающие беззакония, седающие народ Мой, как едят хлеб не призывающие Бога?» (Псалом, 52, 2–5)… Послушай ты, нечестивый представитель беззакония, Божественное учение, которое дает Сам Бог (Мф. 5, 22): «А я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно подлежит суду». Какому? Не твоему беззаконному, но суду Божьему, который не делает различия между лицами и праведен, как учит тому нас Св. Евангелие: «Когда придет Сын Человеческий во славе Своей и вси Св. Ангелы с Ним, тогда сядет Он на престол славы и перед Ним предстанут все народы…» Но суд дается не таким судом, о котором ты пишешь, что решение дается по указу царя» (I, 476).

Что касается законов процессуальных, то русским церковным правом не было выработано до Уложения самостоятельных форм делопроизводства, а формы, перешедшия в Россию из Византии, по словам Архангельского остались в книгах без применения к делам. Так Патриарх Никон, пишет он, напечатал в «Кормчей» «Закон Судебный людям царя Константина» (Кормчая II ч. гл. 46). На Никона очень сердились светские чины за внесение этого устава в действующее законодательство Русской Церкви. Конечно, отдельные правила этого судного устава принимались в соображение на святительских судах по делам церковным. Но в целом составе в церковных приказах Судебный Устав никогда не действовал, оставаясь почти мертвой буквой в книгах.» Скажем более: он и не мог получить в тогдашних церковных судах всецелого применения по той причине, что наши патриаршие и архиерейские приказы были установлены не по Византийским образцам, а по образцу государственных приказов, сложившихся исторически и самобытно. (Так по образцу светских приказов в патриаршем разряде у Митрополита Новгородского и прочих Архиереев были свои пристава с цепями, свои недельщики, свои тюрьмы, в которых содержались не только колодники духовные, но и миряне). Отсюда в силу самой необходимости, с изданием Уложения во всех учреждениях все дела в церковных учреждениях производились по тем статьям, которыя изложены в нем, особенно в X главе о суде. Статьи эти имели полное применение, как в учреждениях гражданского ведомства, так и в духовных. Уложение само обязывало все учреждения русского государства, в том числе и церковные руководствоваться именно его правилами относительно суда. В Уложении XII глава исключительно состоит из правил относительно суда на разных патриарших людей, принадлежавших церковному ведомству и судимых на патриаршем дворе, и разрешает подавать на суд патриарших чиновников апелляции, в случае нарушения ими правил Уложения о суде (Ст. 1–2). Это показывает, что уложение было призвано к применению и в церковных судах. Поэтому критика Никона, направленная на Уложение, касалась с одной стороны защиты духовенства от засилия светской власти, а с другой стороны и вообще направлялась против некоторых принципов государственного законодательства, без отношения к духовенству.

Никон считает, что светский законодатель связан высшими принципами, которые дает Церковь, и которых он не должен преступать: в них норма для самого законодателя, который, оставляя в стороне эти принципы, может легко создать беззаконное законодательство. Так и суд есть по источнику своему суд Божий; он призван стремиться воплощать Божественную правду, а не ту относительную условную, людьми созданную, которая в угоду отдельным классам или чинам, созданным строем той или иной эпохи, потворствует их эгоистическим интересам, нарушая высшие принципы Божественного закона.

С этой точки зрения Никон стремился к тому, чтобы расширить сферу применения церковных законов; как мы видели только что, обиду словом Никон относил к церковному суду: он отдавал предпочтение вообще Кормчей, в состав которой входило во II части Византийское гражданское законодательство Номоканонов, уже одобренное и санкционированное Церковью, как подтверждающее каноны или, по крайней мере, если и дополняющее их, то в их духе, и не противоречащее их основным принципам. За неимением в своем распоряжении первоисточников, которые бы показали полностью все разряды дел, в отношении к которым Никон отстаивал применение законов Кормчей, мы укажем только отдельные случаи, почерпнутые нами в разных исследованиях. Так Архангельский указывает, что в 1657 году жаловалась Никону одна вдова Нижегородского посадского, что поручитель взыскивает с нея кабальные деньги её мужа, а после смерти его не осталось ни дворов, ни движимого имущества. Никон справился с градскими законами, и на основании их запретил производить взыскание с вдовы, если она ничем не владеет, кроме своего приданого и указанной 4-ой части. Вообще дела чисто духовного характера, а иногда и гражданские, подведомственные суду Церкви, разрешались в приказах церковных святительским судом на основании правил Св. Апостол, Соборов и Отцев и вообще на основании Никоновской Кормчей, включая и II часть ея, равно и в таких случаях, для которых не было подходящих законов в Уложении. Никон, отстаивая применение Кормчей, не ограничивался применением её в делах, входивших в компетенцию церковных учреждений, но стремился, чтобы и государственные суды применяли не Уложение, а законодательство, санкционированное Церковью, т. е. Кормчую (Чт. О. И. и Д. Р. 1847 г., III т., стр. 29. Калачев «О значении Кормчей в системе Древне русского права»). «Что в древний период русской истории Кормчая имела значение и силу источника права в судах церковных, и что иногда ею руководилась также светская власть в своих судебных решениях и при их исполнении, это не подлежит никакому сомнению, и уже не раз было замечено многими исследованиями, хотя только мимоходом, неопределенно и почти бездоказательно» (Стр. 1, Калачев). Проф. Загоскин (Записки Казанского университета за 1880 г.), сообщает, что в 1654 г. Никон уговорил царя, чтобы он разослал Указы воеводам судить уголовные дела на основании Кормчей, для чего и были им разосланы выписки из нея. Карамзин обещал напечатать их в своей истории, говоря об этом в одном примечании¹⁴³, но за смертью не успел этого сделать¹⁴⁴. Мало того, Никон добился другой уступки, о которой говорит Загоскин: перепечатания Уложения с некоторыми изменениями, а именно: 1) в X гл. 28 ст. безчестие Епископу приравнено к безчестию Архиепископу и Митрополиту; 2) в X гл. ст. 30, 83 и 91 гости поименованы в отношении безчестия не ниже всех чинов, а наравне с высшими между дьяками и Московскими дворянами; 3) в X гл. ст. 25 прибавлено: «Да в Петров пост во многих городах заговенье в первый понедельник бывает играют, и то искоренить проклятое дело;» 4) исправлена XIV гл. 10 ст. Раньше было написано: «А кто поцелует крест на кривде и тому 30 лет епитимьи, к Церкви не приходить и приноса от них не примати, ни в дом к ним не приходить и молитвы им не давать». По поводу этого в Раззорении (I, 515) Никон писал: «Божеские каноны поручают Епископам и священникам исправлять грешников в их грехах, но кто тебе дал власть над священством и законодательствовать, да из каких канонов ты взял такое постановление?» И, действительно, во втором издании Уложения наказание за ложную клятву положено иное, согласно канонам, чисто исправительного свойства. «А кто крест поцелует на кривде, и тому Василий Великий в 64 своем правиле налагает запрещение на 10 лет; два лета да плачется, три лета да послушает Божественных Писаний; четыре лета да припадает и едино лето да стоит с верными и потом Божественного Причащения причастится». Все исправления, указанные Загоскиным, относятся как раз к тем статьям Уложения, которыя подвергаются критике в Никоновском Раззорении, и тем еще более подтверждают его мысль о существовании второго издания Уложения в исправленном виде.

Не имея возможности добиться от царя уничтожения «Проклятой Уложенной книги», Никон пока был Патриархом стремился приостановить её применение. Жалованная грамота царя самому Патриарху выделяла его уже из компетенции монастырского Приказа, и Никон уже достигал возможности вести в своей области управление и суд в соответствии с канонами. Но его заботы простирались дальше; и не только в смысле ограждения самостоятельного Церковного суда, но и в смысле внесения оцерковления в самое государственное законодательство открытым признанием со стороны государя, что государственные законы не должны противоречить церковным, а, напротив, стремиться проникаться духом Церкви.

Как пример этого достижения оцерковления в отдельной сфере, можно разсматривать суд над убийцами у Византийских Патриархов. Преступник, отдавшийся под покровительство Церкви, должен был каяться публично на суде в особой церемонии и получал эпитимию на продолжительные годы, заключавшуюся в прохождении целой стадии различных ограничений в церковном общении. Эта система оцерковления может противополагаться ультрамонтанской, превращающей Церковь в государство.

Первой ступенью к оцерковлению государства является принцип признания Церкви, как особого союза, и непротиворечия закона канону. Примером его, между прочим, может служить ст. 185 осн. законов, изд. 1906 года, изданная впервые в издании свода законов 1832 года¹⁴⁵.

Объединяя в одно целое Никоновские воззрения на необходимость проникновения государства церковными принципами, мы можем причислить его систему к системе иерократической, по которой государство ставит себе, как отдаленный идеал, никогда не достижимый, превращение в Церковь; эта система противоположна протестантской, растворяющей Церковь в государстве, как было при Петре I. Никон предостерегал государство от самоосвобождения от церковных начал. В Уложении оно уже вступало на этот пусть и переставало принимать во внимание церковные законы, эмансипируясь вообще от церковного влияния в законодательстве. Но, освобождаясь от церковных начал, государство возвращается к естественным началам, которыя противны церковным, как языческие начала христианским; торжество их запечатлевает развитие новейшего государства с культом эгоизма, материализма, с заменой христианства неоязычеством. Государство целиком принимает на себя задачи Церкви, возстанавливая в своем лице идею верховного первосвященства, постепенно подчиняя себе все интересы, в том числе и интересы Церкви. С этим грядущим неоязычеством и вступил в борьбу Никон. Странно видеть в его борьбе проявление гордости и стремление сохранить свое положение. Последнее было бы ему очень просто, стоило бы только отказаться от своей борьбы за церковную самостоятельность и стать послушным орудием царя и бояр, как это сделал его заместитель Митрополит Питирим, бывший в окружении царя на войне и стремившийся свалить Никона в союзе с боярскими, враждебными Никону, элементами. Сам Никон, выходя из последнего заседания суда 12 декабря 1666 г., признавался в своей непримиримости, когда, садясь в сани, говорил: о Никоне! Все сие бысть сего ради, не говори правды, не теряй дружбу, аще бы еси уготовал трапезы драгоценные и с ними вечерял, не бы ти сключишася (Шушерин, 128 стр.).

Но Никон ничем не поступился в борьбе за свою идею и пронес ее через всю свою жизнь, как горячий факел, до гроба. Церковь он понимал, как совокупность руководящих законов жизни, и в её Вселенском законодательстве видел верховные нормы, обязательные для самого государства. Сообразуясь с ними, почитая служителей Церкви, воздавая Церкви, как Богу, свое лучшее достояние, государство получало основание разсчитывать на свое благоденствие и, попирая их, должно было, в его глазах, сознательно идти навстречу своей гибели. Как ревнитель вселенского канона и как русский Патриарх, он предостерегает неоднократно и царя и бояр от того опасного пути, на котором прекращается благословение Божие. Он многократно говорит об апостасии, о грехе, который неумолимо влечет Божью кару, будет ли то грех индивидуальный, или грех общественный, как грех носителя власти в осуществлении им его функций. Эта Божья кара может быть отсрочена, но она неотвратима в конце концов. Эту апостасию государственную Никон видел в Уложенном законодательстве, в несоблюдении царем и боярами клятвы, данной ему 22/VII 1652 года, в попрании его патриарших прав через назначение при его жизни царем независимого от него местоблюстителя, в попрании царем самостоятельного управления и суда Церкви, в неканоническом самочинном принятии царем Лигарида без соответствующих грамот от его Патриарха, Лигарида, бывшего не то католиком, не то запрещенным православным Митрополитом, одним словом эту апостасию он видел в том, что царь-орган государственной власти стал тем, чем был римский император – верховным понтифексом, и в том, что его законодательство перестало видеть для себя границу в церковных канонах и стало служить не Божьей правде, а интересам класса (служилых), и в конце концов в том, что его законного Патриарха Всероссийского осудили нечестивым судом. Впоследствии, в изгнании в Ферапонтовом монастыре Никон говорил, что царству нечего ждать добра, если этого приговора вселенские Патриархи не отменят. Никон напоминает слова Апостола Павла (2Фес. 2, 3, 4): «Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление, и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога…» Видишь ты, составитель лжи (I, 407), что Божественный Апостол предупредил нас о вещах грядущих, но которыя для нас, благодаря вам и вашей преступности, стали настоящими? Разве нет теперь отступления от Священного Евангелия, от преданий Св. Апостолов и Св. Отцов, разве не обнаружился человек греха, сын погибели, который противится и возносится превыше всего называемого Богом, или Святынею?

Он говорит об отступлении, ибо он погубит многих, и что может быть более разрушительно, чем то, что, оставляя Закон Бога и Его заповеди, они предпочли традиции человеческие, эту Уложенную книгу, полную злобы и лукавства? Но кто это, спросят? Сатана? Никоим образом. Это – человек, который взял все дело сатаны и приготовил и образовал других в союзе с собой, таких, как ты, представитель лжи, и твои подобные тебе товарищи. Сидение в храме имеет в виду не Иерусалимский храм, но всюду в Церквах. Сидение это не буквальное сидение во всех Церквах, но обладание властью над всеми Церквами. А Церковь – не каменные стены, но церковные законы и пастыри, против которых ты, апостат, воздымаясь согласно делу Сатаны, дал в Уложении юрисдикцию над Патриархом, Митрополитами, Архиепископами, Епископами и над всем остальным духовенством светским людям, не думая действовать согласно воле Божией. Как Бог сказал однажды: «Отойди от Меня, Сатана, ибо помыслил ты не о вещах Божиих, но о вещах человеческих». И в другом месте Он сказал: «Вы – от отца вашего диавола и похоти его творите». О таких Церквах Христос сказал: «Мой Дом наречется домом молитвы, а вы превратили его в разбойничий вертеп». Как сказал Иеремия (VII, 4): «Не надейтесь на обманчивыя слова: здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень». Что это за храм Божий, который под властью царя и его подчиненных, в котором они делают и устанавливают, что вздумается? Такая Церковь уже не храм Божий, но дом тех, которые властвуют над ней. Ибо, если бы это был храм Божий, то никто из страха перед Богом не осмелился бы захватить его или отнимать что либо у него. А о преследовании Церкви Господь открыл наиболее богословствующему Своему любимому ученику Иоанну» (I, 408).

Никон видел в Апостасии знаки наступления Антихристова царства и грядущую гибель отечества, и он боролся с этим мольбами, протестами, своим удалением с кафедры, отряханием праха от ног своих, анафемой на правонарушителей, грозными пророчествами, своей непреклонной стойкостью в посылаемых на него гонениях, отказом дать царю полное прощение в качестве Патриарха, несмотря на его просьбы о прощении, пока он не возстановит правду по отношению к предстоятелю Церкви Никону.

Обязанность священнослужителя в таких случаях указана священником Азарией в его протесте перед царем Озией (I, 132): «Царь Озия вошел в храм, не повинуясь священнослужителю, воскурить фимиам, говоря: я праведен: – ты праведен, может быть, но оставайся в своих границах. Установленные границы царства такиято, а границы для священства другия, а это последнее больше первого. И Азария священник вошел за ним. Разве я без основания сказал, что священнослужитель выше царя? Ибо он не искал удалить его с почтением, как царя, но как некоего презренного отверженного и неблагодарного раба. И пошел за ним Азария священник и с ним 80 священников Господних, людей отличных, и воспротивился Озия царю и сказал ему: «Не тебе, Озия, кадить Господу; это дело священников сынов Аароновых, посвященных для каждения; выйди из святилища, ибо ты поступил беззаконно, и не будет тебе это в честь у Господа Бога. И разгневался Озия, а в руке у него кадильница для каждения; и, когда разгневался он на священников, проказа явилась на челе его перед лицом священников в доме Господнем, у алтаря кадильного» (2 Парал. 26, 17–19). Видишь ли, как душа священника наполнилась храбростью и мудростью? Он не посмотрел на величие правителя, он не подумал, как трудно удержать душу, упоеную страстью; он не послушал Соломона, говорящего: гнев царя подобен рычанию льва, но он взирал на истинного Царя – Царя небесного; и думал о том суде и награде, которыя грядут; подкрепив себя такими мыслями, он поспешил к нарушителю. Он знал, что гнев царя подобен рычанию льва, но для того, кто решил скорее умереть, чем без протеста потерпеть нарушение священных заповедей, этот лев презреннее самого маленького пса. Нет практически ничего более безвластного, чем человек, нападающий на законы Бога, и с другой стороны нет ничего сильнее человека, борющегося за эти законы. Ибо совершивший грех есть раб греха, хотя бы имел тысячи корон на своей голове, но кто поступает праведно, тот больше самого царя, хотя бы он был последний из всех. Все эти мысли об истинной мудрости были у этого доброго, и благородного священника, когда он вошел в храмъ… Что же священник сказал? «Не подобает тебе воскурять фимиам Господу». Но что сделал Господь, видя, что священник оскорблен и слово священника презрено, и сам священник был безсилен что либо сделать еще? Дело священника – только выразить порицание и показать дерзновение, но не поднимать оружие, не хвататься за щит, не метать копье, но только смело выговаривать. И так как священник выговорил царю, а царь не подчинился, не поднял свое оружие и копье и использовал свою власть, то священник сказал: я сделал свое дело, больше я не могу; защити ты, Господи, священство, попранное ногами; Твои законы нарушены; Твои заповеди преступлены. И что же сделал Господь, любящий человечество? Он тотчас ниспослал проказу на чело царя» (I, 132). В этом приведенном Никоном разсказе –определение и его собственных обязательств по отношению к нарушениям царя, как он их понимал и осуществлял.

Никон несколько раз говорил о гибели Московского государства, когда видел неуважение к правам Церкви или к её Первосвятителю. Такое проклятие последовало от Никона и за неуважение его патриарших прав на патриарший престол.

Когда он в декабре 1664 г. выезжал из Москвы, не допущенный царем к возвращению на престол, он сказал: «Бог разметет вас всех», отрясая прах от ног своих перед лицом всей земли. «Три раза я проклял вас», – писал он царю, когда царь думал получить прощение, не давая публично удовлетворения признанием правды Никона, – «выше Содома и Гоморры». Когда на суде его упрекнули в том, что он пророчествовал, говоря в декабре 1664 г. о комете, которая принесет разрушение Московскому государству, и Митрополит Илларион Рязанский сказал: «Пусть Никон скажет, от какого духа он это узнал?» То Никон перед Патриархами, царем, всем Собором и синклитом сказал: «И в древния времена старого закона бывали такие знамения, и над Москвой также это исполнится. Господь пророчествовал на горе Олив о разрушении Иерусалима, но это исполнилось через 40 лет». Никон и в другое время упоминал о том, как Господь проклял города Хоразин и Вифсаиду и Капернаум выше Содома и Гоморры, и Его проклятие исполнилось, хотя и не тотчас (V, 858). Это проклятие следовало от Никона и за захват церковной собственности 25/VI 1663 г. в Воскресенском монастыре, когда у Никона несправедливо отняли землю, оспариваемую у него Романом Боборыкиным, хотя земля эта была утверждена за Воскресенским монастырем царской грамотой. Несправедливость этого отнятия у Никона доказывается уже тем, что земля эта была возвращена Воскресенскому монастырю по просьбе архимандрита монастыря и братии при царе Феодоре и Патриархе Иоакиме, даже с прибавлением села из имения Боборыкина (IV, 442 пр.). Патриарх Никон отправился тогда в церковь петь молебен Животворящему Кресту и читать молитву и псалмы 68 и 108, которые полагается читать терпящим насилие по правилам Св. Афанасия Александрийского. Под Святым Крестом, перед иконой Богоматери была положена Никоном царская грамота о пожаловании Воскресенскому монастырю земли, оспаривавшейся Боборыкиным, но записанной за Никоном в Поместном Приказе по указу царя. Хотя Никона обвиняли в том, что он проклинал царя, но он оспаривал это, относя проклятие к Боборыкину (IV, 475), затеявшему это дело. Проклятие на всякого возможного нарушителя этой собственности налагала уже сама грамота. Но, замечает Пальмер (IV, 475 стр.), совесть царя и бояр могла сказать им, что эти проклятия не могли быть выражены против Боборыкина, не задевая и их. Ибо что виновнее, частная ли злоба и жадность в человеке, ищущем клочка земли, или их общественная злоба на Никона? Если бы царь действовал теперь на месте Саула, то могли ли заклятья Давида касаться только Эдомита или заклятия Никона касаться только Одоевского, Стрешнева, Боборыкина и их товарищей? Конечно, они должны были поражать и самого преследователя царя, и с тем большей силой, чем менее это имелось в виду Давидом, почитавшим полу Сауловой одежды, или Никоном, пророчествовавшим, не желая того, против царя Алексея».

Пальмер сопоставляет слова псалмов 68 и 108 с тем, что произошло с семьей царя, и видит в этих событиях исполнение гнева Божьего. Слова Псалма 68 говорят: «Излей на них (врагов моих), ярость Твою, и пламень гнева Твоего да обымет их. Жилище их да будет пусто, и в шатрах их да не будет живущихъ… Да изгладятся они из книги живущих и с праведниками да не напишутся». А в Псалме 108: «Отовсюду окружают меня словами ненависти, вооружаются против меня без причины. За любовь мою они враждуют на меня, а я молюсь: воздают мне за добро злом, за любовь мою – ненавистью… Да будут дни его кратки (царь Алексей умер в 1676 г. до исполнения 47 лет) и достоинство его да возьмет другой; дети его да будут сиротами, а жена его вдовой (дети царя Алексея преждевременно остались сиротами и вместе с своей матерью, его второй женой подвергались опасностям и несчастьям после его смерти); да скитаются дети его и нищенствуют и просят хлеба из развалин своих (его сын Петр, оставшись без отцовских забот странствовал у нечестивых иностранцев, моля у них яда, как хлеба, и был странником вдали от Бога и своей страны, ища пищи из опустошенных мест, где не произростало хлеба); да захватит заимодавец все, что есть у него, и чужие да расхитят труды его (его царство обеднело от войн и плоды его ранних побед были захвачены иностранцами, и труд его и его преемников был поглощен немецким басурманством); да не будет сострадающего ему, да не будет милующего сирот его, да будет потомство его на погибель, и да изгладится имя его в следующем роде (не было никого: Матвеев был в изгнании, когда его присутствие было особенно нужно, изгнанный родственниками самого царя Алексея; Феодор умер, как скоро достаточно вырос, чтобы делать добро; Петр был духовно истощен и духовно убит своей собственной полусестрой Софьей и превратился благодаря плохому воспитанию в чудовище, способное только развить следствие грехов своего отца. Право наследственного преемства отошло от потомков Алексея, и наследник был предан смерти своим собственным отцом, сыном Алексея, и во втором поколении его имя в мужском поколении исчезло). Да будет вспомянуто перед Господом беззаконие отцов его (Иоанн III и IV) и грех матери его да не изгладится (Семейство матери его и родственники его Стрешневы). Да будут они всегда во очах Господа и да истребит Он память их на земле (оно исчезло с земли: ни семьи его матери, ни семьи от его первой жены больше не существует)» (IV, 444).

Никон определяет ближе принцип неприкосновенности церковной собственности (I, 134). Если кто не только не оказывает милосердия, но отнимает у других их имения для собственного употребления, то каких наказании не навлекут такие люди? Пр. 59 Св. Апостолов: «Если Епископ или священник не дает в нужде клирику, то да будет отлучен; если упорствует в своем немилосердии, то будет низвергнут, как убийца своего брата». Глосса далее определяет самое назначение собственности Церкви и смысл этого назначения. Собственность церковная называется в Св. Писании богатством бедных, и существует обязанность давать ее бедным. Если обязанность правителей церковных распределять другим нуждающимся, то насколько больше их обязанность быть милосердными к подчиненным им и давать им необходимое?» Вот обоснование, почему Церковь должна иметь имущество. На Святителях лежит долг помощи бедным и обязанность дать средства жизни клирикам – отсюда необходимость церковных имуществ.

Такое же проклятие следовало от Никона и за неуважение прав Церкви в отношении её юрисдикции. 16. 11. 1662 г. в Воскресенском монастыре одна из анафем определялась (IV, 365) тем, «которые пытались нанести обиду священному чину, или захватить в свое ведение церковные дела и права или привлекать к ним Епископов, священников или дьякона или какое либо лицо священного или монашеского чина, или насилием захватывать то, что дано монастырям, и отнимать у них что либо, данное Христу, и умерли не раскаявшись». Другая анафема провозглашалась «тем, которые отрицают, что христианскому священству дана от Бога отдельная и независимая власть учить и управлять Церковью, и которые утверждают, что эта власть или дана всецело светской властью, или, по крайней мере, должна будто бы осуществляться только в соответствии с приказами светской власти и гражданскими законами, а не по священным канонам и правилам Св. Отцов, подтвержденным гражданским законодательством прежних благочестивых и православных греческих царей и русских великих князей, – подвергаются анафеме таковые, как говорящие против Святого Духа и ищущие подчинить благодать Божию духу этого мира». Этой анафемой Никона поражалась самая основа цезарепапизма, а следующими представители церкви, сверх меры подчиняющиеся светской власти с нарушением канонов. Именно, следовала анафема на того, кто оставил или опустил из обычных церковных молитв имя Епископа, Митрополита или Патриарха прежде, чем он обвинен перед компетентным Собором за какое либо преступление, канонически исследован, найден виновным и низложен (разумея местоблюстителя Питирима). Такая же анафема следовала и «тому, кто захватывает управление какой либо Церковью через светскую власть или совершает какой либо церковный акт неканонически из страха или благодаря влиянию светских правителей, или захватывает какой либо престол или митрополию, провинцию или патриархат, не принадлежащий ему, или сам собой, или по приказу светских властей, или совершает неканонический акт не для своей епархии (разумея опять Митрополита Питирима, посвятившего Митрополита Мефодия в Киеве – принадлежавшем тогда в церковном отношении Константинопольскому Патриарху (I, 366).

Обратим внимание, что анафемы Никона относились только к тем мерам правительства, которыя посягали на права Церкви, присущия ей по существу. Анафемы же за отнятие собственности у Церкви произносились тогда, когда собственность Церкви основывалась на грамотах, уже включавших анафему на всякого будущего обидчика, но анафем за светское законодательство, поскольку оно не затрагивало собственных прав Церкви, он не произносил, хотя бы это законодательство и не отвечало идеям Никона об оцерковлении государства.

Мы видим, что все анафемы на своих идейных противников Никон произносил уже после ухода из Москвы, при чем первую из них без малого через 4 года после этого ухода, когда он увидел, что взятый царем курс захвата церковного управления в царские руки окончательно укрепился, несмотря на многократные письма Никона, которыя он писал и в 1659 году (о шествии в неделю Ваий) и в декабре 1661 г. (о захвате церковного управления) и другия. Это были последния его крайния меры, которым предшествовал его уход.

Мы не можем не остановиться на размышлениях Пальмера о наказаниях, посылаемых Богом за общественные грехи, как относительно того, на кого может падать такое наказание, так и в отношении того, что это наказание навлекает на себя, по его мнению, и Россия за её отношение к Церкви. «Наказания за общественные преступления и грехи бывают общественные и личные. Общественное наказание падает на нацию, общество или класс или чин или на само учреждение, иногда скоро, иногда после долгого промежутка, поражая и будущия поколения. Это общественное наказание часто падает, повидимому, на правителя и потомков, которые лично невинны, возможно даже не сознают вину своих предшественников, как бы показывая различие между чисто личными и общественными актами и между личным и общественным вознаграждением и наказанием. Так в Англии вина тех Тюдоров, которые в XVI столетии возставали против Бога и Его Церкви и вовлекли целую нацию своим тираническим насилием в схизму и ересь, была наказана столетием позже в королях другой фамилии, против которых тогда возстал народ, как раньше короли возстали против Бога: они были свергнуты и изгнаны, и один из них даже обезглавлен через последующее развитие той же ереси, которую они сначала навязали народу… Также во Франции честолюбие и гордость, с которой Людовик XIV вел войну и наносил обиды Церкви, и безнравственность регента и Людовика XV были наказаны в ближайшем поколении ужасами атеистической и смертоносной революции, в которой были обезглавлены или умерщвлены с еще большими мучениями невинный и добродетельный Людовик XVI, его королева, его сестра и его сын» (V, 772).

Относительно России Пальмер говорит, что «если мы подумаем только об общественных актах, то, так как все делалось в деле Никона во имя царя, и не боярам, как классу, (хотя на них лежит главная вина в преследовании Никона), а царю была порабощена Церковь, то для короны и надо было ждать главных наказаний. «Если бы ты только боялся Бога», – сказал Никон царю на суде после взрыва гнева на него, во время чтения некоторых мест из его конфиденциального письма к Патриарху Дионисию, «ты бы не поступил со мной так» (V, 902), а после чтения его сказал: «Бог да будет тебе судьей» (V, 704). А в столовой палате дворца, когда Никон выходил с собора, он встал посредине и, обернувшись к царю, отряс прах от ног своих в третий раз (1-ый в 1658 году, 2-ой в 1664 г.) и сказал царю: «Моя кровь и общий грех да будет на твоей голове» (V, 902). Об исполнении этих пророчеств Пальмер уже отмечал, говоря о судьбе детей царя Алексея. Он видит исполнение и предсказаний Никона, сделанных им на суде, о разрушении Москвы, ибо это все исполнилось с уничтожением боярства, как класса, стрельцев, на царствующей династии и на духовенстве, и на пожаре 1812 г., уничтожившем старую столицу, совершившую апостасию (IV Введ. 50 стр.). Любопытны приводимыя Пальмером внешния параллели о сорока годах, о которых говорил Никон для исполнения пророчества о гибели Иерусалима. С Собора 1660 г., когда Собор утвердил восхищение на себя духовной власти царем, совершенное в 1658 г., до смерти последнего Патриарха Адриана в 1700 г., когда царь уничтожил и внешнюю форму канонического примата и взял в свои руки всю церковную собственность, прошло также 40 лет; от смерти Патриарха Никона в 1681 году до создания духовного коллегиума в 1721 году также 40 лет (IV Введ. 50). Но этого мало. Пальмер ждал дальнейшего исполнения пророчества. «Правительства, говорит он, которыя однажды пошли на апостасию, не легко идут обратно; они идут к разрушению (I, Введ. 9). А в IV Введ. 63 стр. Пальмер спрашивает: «Пойдет ли Россия к немецкому материализму и в конце концов утрате самого имени христианства… или произойдет православная реакция? И возможна ли реакция? Хвост не может вести голову, а голова и хребет у России – немецкие. Православная Церковь привязана к немецкому принципу светского верховенства, как хвост к хребту собаки. Хвост должен следовать за головой. Индивиды, хотя бы они сами, или их отцы, согрешили, могут покаяться, но история не знает примера нации, раз отступившей от более высокого религиозного положения к низшему, чтобы она возстановила сама себе своим собственным внутренним усилием покаяние… Но невероятное человеку возможно для Бога».

А в другом месте он говорит (I, Введ. 23): «Когда либерализм сбросит существующий барьер достижением религиозной свободы, когда Русская Церковь будет предоставлена своим собственным рессурсам,… тогда в поисках самозащиты и в особенности против католиков, она откроет, что её действительный борец и представитель был Никон». Это особенно ярко представляется, когда выявляем совершенно противоположные идеи при Петре I: и строй церковный был объявлен делом государственной власти, и возстановлена теория верховного понтифекса, и духовенство было всецело подчинено монастырскому приказу, возстановленному в 1700 году, и церковная собственность была отдана в полное управление государственному учреждению (Монастырскому Приказу), когда государство, отбросивши влияние Церкви, стало свободно устанавливать идеи для руководства жизнью и поощряло издание катехизиса с протестантским направлением (Феофан Прокопович), и когда оно вмешавшись в церковную жизнь, стало определять жизнь в монастырях и подчинять её строй светским утилитарным целям. Все это было увенчано созданием на ряду с прочими государственными коллегиями особой коллегии по духовным делам, члены которой стали избираться представителями государственной власти на срок и приносить присягу царю, как главе Церкви; в конце концов это полугосударственное полуцерковное учреждение подчинено было другим государственным учреждениям, в роде Верховного Тайного Совета, и о той самостоятельности Церкви, которой требовал для нея Никон, исчезало воспоминание, и самое понятие о ней терялось, пока катастрофические события 1917 года не вызвали к жизни неизбежной необходимости для Церкви определить самой свое устройство. Зародыш процесса падения положения Церкви в Русском Государстве, и вместе её обезсиления, был на лицо перед вступлением Никона на патриарший престол. И Никон, клятвой 1652 года, хотел сдержать секуляризационное стремление века. Ему это не удалось, но память об его усилиях должна напоминать нам, как он боролся, и кто были главные виновники падения его, а вместе и постепенной утраты той религиозно-нравственной силы, которой держался царский престол, и с которой неразрывно связывал его Никон, требуя от царя истинного православия, не на словах, а на деле, в его законодательстве, управлении и суде, а Патриарха ставя главной опорой престола, как его наставителя в вере и её оберегателя.

Никон придавал огромное значение праведности в смысле снискания помощи Божией на совершение того, что человеку само по себе непосильно. Он писал (1, 530): «Делающий волю Божию имеет большую ценность, чем 10.000 нарушителей… Какая польза от множества? Разве не знаешь, что действительный народ – святые, а не многие? Выведи на битву миллион людей и одного святого, и посмотришь, кто сделает больше. Иисус Навин пошел на войну и один добился успеха, остальные были лишние; даже такое множество людей, когда оно не делает воли Божией, есть ничто».

Царь, не следующий благочестию, разрушает свой народ, а царь благочестивый, является силой, удерживающей обнаруживание Антихриста. Никон приводит 2 послания к Фессалоникийцам от Павла 2, 6–9: «И ныне вы знаете, что не допускает открыться ему (человеку греха) в свое время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь, и тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего» (I, 404). Вопрос в том, что же именно удерживает обнаружиться человеку греха. Глосса говорит, что – Римская власть, ибо если бы разумелся дух, то не было бы надобности говорить прикровенно, а о Римской власти Апостол говорит прикровенно, чтобы не навлекать ненужных преследований на христиан. Ибо, если бы он заговорил о разрушении Римской Империи, то могли бы подумать, что христиане стремятся к её разрушению. Человек греха явится только тогда, когда разрушится Римская Империя, ибо пока есть страх этой власти, никто ему не подчинится, но, когда она будет разрушена, то наступит анархия, и он будет искать захватить власть Божескую и человеческую. И как раньше погибли империи Мидийская (Ассирийская) от Вавилона, а Вавилон от Персидской, Персидская от Македонской, и Македонская от Римской, так и последняя будет разрушена Антихристом, а он Христом». Это отступление, которое предшествует приходу Антихриста, для Никона на лицо в том законодательстве по человеческой стихии, которое он показал в Уложении, в захвате Церкви светской властью. И, если царь перестает быть стражем и защитником Церкви, то он губит не только лично себя, но и святое царство. Неоднократно Никон пишет в Раззорении о том, что благочестивые цари дают счастье и себе и царству, а нечестивые губят себя и царство; благочестие это определяется не только личным поведением царя, но и его деятельностью в качестве царя, его отношением к Церкви, в признании с его стороны самостоятельности и неприкосновенности для государства её канонов. С точки зрения Никона, охраняя Церковь от захвата государственной властью, он спасает Церковь от захвата, но еще в большей мере само государство. Ибо Церковь Вселенская имеет обетование, что не одолеют ее врата адовы, и захват поместной Церкви не есть еще порабощение всей Церкви, а только части ея; между тем государство может погубить себя совершенно, как это и наблюдается в истории, где одна империя сменяла другую. Как Патриарх, Никон стремился, чтобы Русь, единственное православное царство, бывшее самостоятельным, могла стать центром культуры, просвещения и высшего благочестия, чтобы она явила и ту удерживающую власть, которая препятствует разлитию по всему миру отступничества. Чтобы царство могло выполнить эту задачу, оно само должно противопоставить злу не только механическое сопротивление, но и чистоту Православия и его исповедничества в своем высшем органе-царе, который только при наличии этих условий может стяжать Божию помощь в путях выполнения своей задачи и безконечно далекой цели – оцерковления своего государства.