Глава IV. Об уходе Никона в Воскресенский монастырь 10 июля 1658 года.

Уход Никона из Москвы в 1658 г. – церковный факт его деятельности. – С. М. Соловьев об уходе Никона. – Критика Соловьевского изображения ухода Патриарха Никона из Москвы и его объяснения этого события. – Фактическая сторона ухода Патриарха Никона изложена Соловьевым не верно. О свидетельских показаниях 1660 г. – О природе ухода Никона из Москвы в 1658 г. – Прощальная речь Никона в Успенском соборе 10 июля 1658 г. – Толкование речи Никона Пальмером. – Поучение Златоуста, читанное Никоном 10 июля 1658 г., как ключ к пониманию отдельных выражений его речи и его объяснений с боярами, присланными в собор. – Никон не отрекался от патриаршества. – Дополнительная характеристика свидетельских показаний на Соборе 1660 г. – Уход Никона – протест против нарушения царем клятвы и мера архипастырского воздействия. – Ответ Никона Лигариду на обвинение его в гордости по поводу его ухода. – Центральная идея Никона – борьба с секуляризационным духом времени во всех его проявлениях. – Никон о грехе, как причине всех несчастий; в частности о клятвопреступлении. Никон о наказаниях уже ниспосланных Богом. – Неизбежность Никоновского ухода. – Стремление опорочить Никона в сочинении Лигарида и влияние его сочинений на мнение Соловьева и Каптерева о Никоне и в частности об уходе Никона в 1658 г. – Разъяснение мнимых противоречий в показаниях Никона о своем уходе, находимых профессором Каптеревым. Суждения Каптерева базируются на опороченных показаниях врагов Никона. – Показания личных врагов Никона: Александра Епископа Вятского, Ивана Неронова и Лигарида о характере Никона, восприняты Каптеревым, как истинное объяснение. – Личные отношения к Никону со стороны Епископа Александра, Ивана Неронова. Невозможность принимать их свидетельства о Никоне. – О невозможности принимать свидетельства Лигарида о Никоне, в виду стремления Лигарида построить свою карьеру на обвинении Никона. – О вопросе Каптерева, оставил ли Никон патриаршество, или это было притворство. О мнимых противоречиях в заявлениях Никона. – Каптерев игнорирует важное каноническое правонарушение: царь поручает Митрополиту Питириму управлять патриархией, не обращаясь к Никону и не поминая его, как Патриарха. – Причины изменений в тоне Никона – каноническое правонарушение – поставление Митрополита Питирима на самостоятельное управление Церковью, независимо от него. – Произвольность предположений Каптерева об изменении настроения Никона относительно природы оставления престола. Объяснение перемен Никона – в окружающих его событиях. – Как Никон смотрел на возможность своего возвращения на патриарший престол в Москву. – Взгляды Каптерева на «отречение Никона. – Средства, которыми отстаивал Никон свое каноническое миросозерцание.

Ответственной перед Богом задачей Патриарха является ограждать царя от уклонений с праведного пути, и Никон ничего не пощадил, чтобы по мере сил удержать царя на этом пути. Он берет с него клятву перед вступлением на патриаршество, что царь предоставит ему управлять Церковью самостоятельно и канонически и не приведет в исполнение государственное законодательство, противоречащее церковным канонам. Когда царь клятву перестал исполнять и Никоновские увещания перестали действовать на него, Никон покинул патриарший престол и ушел в Воскресенский монастырь. Его уход является с нашей точки зрения актом исповедничества и центральным фактом его жизни и деятельности. Если бы Никон не ушел, а остался управлять кафедрой в новых условиях, когда царь оказался под влиянием боярской партии и предоставил ей вмешательство в церковное управление, то Никон был бы не одной из центральных личностей в истории России, отстаивавших осуществление своей идеи, а одним из многих придворных слуг, потакавших светской власти, имена которых никому не интересны.

С. М. Соловьев (XI, 249) так описывает расхождение Никона с царем и его уход. «Никона обвиняют враги новшеств в длинной жалобе царю (которую приводит Соловьев) в том, что он не отстранил тех тяжких для духовенства обычаев, какие ввел его предшественник по своему корыстолюбию; но главное положительное обвинение Никона состоит в том, что он уничтожил прежнюю общительность между верховным святителем и подчиненным ему духовенством преимущественно белым. Патриарх окружил себя не оступным величием, возлюбил «стоять высоко, ездить широко». «Я под клятвою вселенских Патриархов быть не хочу», говорил однажды Неронов Никону: да какая тебе честь, Владыка Святый, что всякому ты страшен и друг другу грозя говорят: знаете ли кто он, зверь ли лютый, лев или медведь или волк? Дивлюсь: государевы – царевы власти уже не слыхать, от тебя всем страх, и твои посланники пуще царских всем страшны, никто с ними не смеет говорить; затвержено у них: знаете ли Патриарха? Не знаю, какой образ или звание ты принял?» Но и подле царя было много людей, которые твердили ему, что царской власти уже не слыхать, что посланий патриарших боятся больше, чем царских, что великий Государь Патриарх не довольствуется и равенством власти с великим государем Царем, но стремится превысить его; вступается во всякие царственные дела и в гражданские суды, памятки указные в приказы от себя посылает, дела всякие без повеления государева из приказов берет, многих людей обижает, вотчины отнимает, людей и крестьян беглых принимает. Когда Алексей Михайлович окончательно поверил этим внушениям, неизвестно; очень может быть, что и сам он не умел в точности определить этой печальной для него минуты, когда последняя, может быть ничтожная капля упала в сосуд и переполнила его. Любовь и нелюбие подкрадываются незаметно и овладевают душой; человек уверен, что он все еще любит или что все еще хладнокровен, пока, наконец, какое нибудь ничтожное обстоятельство не вскроет состояния души, давно уже приготовленного. По природе своей и по прежним отношениям к Патриарху, царь не мог решиться на прямое объяснение, на прямой расчет с Никоном: он был слишком мягок для этого и предпочел бегство. Он стал удаляться от Патриарха. Никон заметил это и также по природе своей и по положению, к которому привык, не мог идти на прямое объяснение с царем (?) и вперед сдерживался в своем поведении. Холодность и удаление царя прежде всего раздражили Никона, привыкшего к противному; он считал себя обиженным (?) и не хотел снизойти до того, чтобы искать объяснения и кроткими средствами уничтожить нелюбие в самом начале. По этим побуждениям Никон также удалился (?) и тем давал врагам своим полную свободу действовать, все более и более вооружать против него государя. Как скоро вельможи, враждебные Патриарху, уверились, что их сторона взяла верх, то не замедлили дать почувствовать врагу свое торжество» (В примечании Соловьев пишет: «следующее изложение Никоновских дел составлено по подлинным актам, хранящимся в государственном архиве между столбцами Приказа Тайных Дел; часть актов хранится в Синодальной Библиотеке, некоторые напечатаны в Собрании Государственных грамот и договоров. В синодальной же библиотеке находится изложение Никонова дела, составленное Паисием Лигаридом, любопытное по некоторым живым подробностям).

«Летом 1658 г. был обед во дворце по случаю приезда в Москву Грузинского царевича Теймураза; окольничий Богдан Матвеевич Хитрово очищал путь царевичу; он это делал по известному обычаю, наделяя палочными ударами тех, кто слишком высовывался из толпы; случилось, что попал ему под палку дворянин патриарший: «Не дерзай Богдан Матвеич, закричал дворянин: «ведь, я не просто сюда пришел, а с делом». «Ты кто такой?» спросил окольничий. «Патриарший человек, с делом посланный», отвечал дворянин. «Незваный», закричал Хитрово и с этими словами ударил его в другой раз по лбу. Дворянин побежал к Патриарху, и тот своей рукой написал к царю, прося разыскать дело и наказать Хитрово. Алексей Михайлович отвечал также собственноручной запиской, что велит сыскать дело, и сам повидается с Патриархом. Но свидания не было. Наступило 8 июля, праздник Казанской Богородицы, крестный ход; царь не был в Казанском Соборе ни на одной службе; через день, 10 числа, был также большой праздник в Москве, установленный с недавних времен, праздник Ризы Господней, принесенной из Персии при царе Михаиле; перед обедней явились к Патриарху князь Юрий Ромодановский с приказанием от царя, чтобы не дожидались его к обедне в Успенском соборе. Но к этому приказанию Ромодановский прибавил еще другое: «Царское величество на тебя гневен, сказал он, ты пишешься великим государем, а у нас один великий государь царь». – Называюсь я великим государем не сам собой, отвечал Никон, так восхотел и повелел его царское величество; свидетельствуют грамоты, писанные его рукой. – «Царское величество, продолжал Ромодановский, чтил тебя, как отца и пастыря, но ты этого не понял; теперь царское величество велел мне сказать, чтобы ты впредь не писался и не назывался великим государем, и почитать тебя вперед не будут». Разговор этим кончился. Никон отправился в собор служить обедню и после причастия велел ключарю поставить по сторожу, чтобы не выпускать людей из церкви: поучение будет. Пропели: «Буди Имя Господне», народ столпился около амвона слушать поучение и услыхал странные слова: «Ленив я был вас учить», говорил Патриарх: «Не стало меня на это, от лени я окоростовел, и вы, видя мое к вам неучение, окоростовели от меня. От сего времени я вам более не Патриарх; если же помыслю быть Патриархом, то буду анафема. Как ходил я с царевичем Алексеем Алексеевичем в Калязин монастырь, в то время на Москве многие люди к лобному месту собирались и называли меня иконоборцем, потому что многия иконы я отбирал и сжигал, и за то хотели меня убить. Но я отбирал иконы латинские писанные по образцу, какой вывез немец из своей земли. Вот, каким образам надобно верить и поклоняться (при этом указал на образ Спаса в иконостасе); а я не иконоборец. И после того называли меня еретиком, новыя де книги завел. И все это делается ради моих грехов, а вы, в окаменении сердец своих, хотели меня каменьем побить: но Христос нас один раз кровью искупил, а меня вам каменьем побить – и мне никого кровью своей не избавить, и чем вам каменьем меня побить и еретиком называть, так лучше с сего времени я не буду вам Патриарх». Кончил и стал разоблачаться; послышались всхлипывания, голоса: «кому ты сирот нас оставляешь?» – «Кого вам Бог даст и Пресвятая Богородица изволит», отвечал Никон. Принесли мешок с простым монашеским платьем; но тут толпа двинулась и отняла мешок. Никон пошел в ризницу и написал письмо к царю: «Отхожу ради твоего гнева, исполняя писание: дадите место гневу, и паки: егда изженут вас от сего града, бежите в ин град и еже аще не приимут вас, грядуще отрясите прах от ног ваших». В ризнице Никон надел мантию с источниками и клобук черный, посох Петра Митрополита поставил на святительское место, взял простую палку и пошел было из собора, но народ бросился к дверям и не пустил его, выпустил только Крутицкого Митрополита Питирима, который пошел во дворец сказать царю, что делается в соборе. Алексей Михайлович сильно встревожился: «Точно сплю с открытыми глазами и все это вижу во сне», сказал и отправил в собор самого сановитого боярина, князя Ал. Ник. Трубецкого. Много переменилось с тех пор, как в 1654 г. тот же самый Трубецкой перед отправлением в поход с благоговением принимал благословение Никона, бывшего во всей силе и славе. И теперь Трубецкой начал тем, что подошел под благословение к Патриарху, но получил в ответ: «Прошло мое благословение, недостоин я быть в Патриархах». «Какое твое недостоинство? Что ты сделал»? – спрашивал простодушно Трубецкой. «Если тебе надобно, то я стану тебе каяться», отвечал Никон. Трубецкой еще более смутился: «это не мое дело, не кайся, скажи только, зачем престол оставляешь? Живи, не оставляй престола. Великий государь наш тебя жалует и рад тебе». – «Поднеси это государю, сказал Никон, подавая Трубецкому письмо: попроси Царское величество, чтобы пожаловал мне келью». Трубецкой отправился во дворец; Никон в сильном волнении то садился на нижней ступени патриаршего места, то вставал и подходил к дверям, но народ с плачем не пускал его; наконец и сам Никон заплакал. Все ждали, что царь явится, последует объяснение и примирение между ними; но вместо царя опять вошел Трубецкой. И отдавая Никону письмо его назад, говорил именем Царским, чтобы он Патриаршества не оставлял, а келий на патриаршем дворе много. – «Уж я слова своего не переменю, отвечал Никон, да и давно у меня обещание, чтобы Патриархом не быть». Поклонившись боярину, Патриарх вышел из церкви, но, когда хотел сесть в карету, то народ бросился на нее и выпряг лошадей; Никон пошел пешком через Кремль к Спасским воротам, но народ забежал вперед и запер ворота; Никон сел в одном из углублений (в печуре); тут явились посланные из дворца и заставили отворить ворота; Никон встал и опять пошел через Красную площадь на Ильинку, на подворье построенного им Воскресенского монастыря (Нового Иерусалима), благословил плачущий народ, отпустил его и через несколько времени сам отправился в Воскресенский монастырь (Соловьев XI, 253) (Здесь мы имеем дело с двумя несходными свидетельствами, с письмом Никона к Патриархам, где он описывает свой уход, и с показаниями лиц, находившихся в соборе 10 июля; но так как Шушера, пристрастный к Никону, гораздо более сходится с последними, чем с Никоном, то мы и следуем показаниям. Г. Субботин, который верит более письму, говорит: «Кажется, впрочем он еще думал, что его дело не проиграно, что царь, одумавшись, помирится с ним, не допустит оставить его Патриаршество, тем более, что, по его словам, «Царское величество прислал ему сказать, чтобы, не видясь с ним, не отходил». В этих ожиданиях Никон около трех дней прожил на подворье». Но время проходило, а от царя не было никаких вестей. Никон увидал, что ждать ему больше нечего и решил уехать из Москвы. Около 3 дней! 10 июля была сцена в Успенском соборе, а 12-го Трубецкой и Попухин уже вели переговоры с Никоном в Воскресенском монастыре. Вот, куда ведут попытки верить Никону) (Ib. XI, 399). На 3-й день, 12 июля туда поехали к нему кн. Ал. Ник. Трубецкой и дьяк Ларион Лопухин. «Для чего ты, Св. Патриарх», спрашивал Трубецкой, поехал из Москвы скорым обычаем, не доложа великому государю и не подав ему благословения, и, если бы великому государю было известно, то он велел бы тебя проводить с честью. Ты бы, продолжал боярин, подал великому государю, государыне Царице и детям по благословению; благословил бы и того, кому изволит Бог быть на твоем месте Патриархом, а пока Патриарху нету, благословил бы ведать Церковь Крутицкому Митрополиту». – «Чтобы государь, государыня царица и дети их пожаловали меня, простили, отвечал Никон, а я им свое благословение и прощение посылаю, и кто будет Патриархом, того благословляю, бью челом, чтобы Церковь не вдовствовала и безпастырна не была, а Церковью ведать благословляю Крутицкому Митрополиту; а что поехал я вскоре, не известив великого государя, и в том перед ним виноват; испугался я, что постигла меня болезнь и чтобы мне в Патриархах не умереть; а вперед я в Патриархах быть не хочу, а если захочу, то проклят буду, анафема». Соловьев говорит далее, что Никон, повидимому, совершенно успокоился, приняв твердое решение не возвращаться на патриаршество и, задавшись исключительно заботами о Воскресенском монастыре, смиренно простил умиравшего боярина Морозова. Но скоро де тон писем изменился. Соловьев дает такое объяснение. «Раздраженный окончательно речами Ромодановского, Никон решил поразить царя и народ своим удалением; впечатление было произведено сильное, но все не такое, какого мог ожидать Никон; царь не пришел для объяснения с ним в Успенский собор, не умолял его остаться, не просил торжественно прощения; сцена, происходившая при избрании Никона на Патриаршество, не повторилась. Но за то и речи Ромодановского не повторились; посланные царя относились к Никону с уважением, царь присылал с теплыми словами, напоминавшими прежния отношения. Эти присылки и медленность царя относительно избрания нового Патриарха испугали врагов Никона: они видели, как царь волнуется тяжелыми сомнениями – хорошо ли поступили с Никоном, действительно ли он виновен? И вот враги Патриарха стараются убедить Алексея Михайловича, что бывший Патриарх действительно виновен. Сам царь дал знать Никону об опасности, послав сказать ему, что только он да еще Юрий (Долгорукий?) добры до него. Скоро после этого Никон узнает, что враги под ним подъискиваются, хотят показать его неправость, его грехи, его недостоинство, показать, что Патриарх Никон старается внушить, будто удалился вследствие гонения неправедного, не стерпел неправды царской и грехов народных, но что ему следовало оставить Патриаршество по своему недостоинству. Никон увидал перед собой ту бездну, к которой привел его поступок 10 июля, возврата не было, и вот поднимается искушение: человек, привыкший стоять на первом плане, привыкший, чтобы все и все к нему относились, все перед ним преклонялись, оставлен, забыт. Мало того, отдан на жертву врагам, которые позорят его. Человек, привыкший к обширной и видной деятельности, принужден ограничиться мелкими заботами о постройке монастыря. Явились и другия искушения; привыкши к роскоши, изобилии во всем, Никон сильно чувствовал отсутствие этой роскоши, этого изъятия в Воскресенском монастыре. Все это начало волновать, раздражать натуру, столь способную волноваться и раздраженную; нравственного величия, христианского духа Никону недоставало для преодоления искушения, и вот он ищет средств, как бы удержаться в выгодном положении и относительно чести, и относительно средств к жизни, выставляет такие права свои, которыя могли казаться незаконными и опасными даже не врагам его. Раздражение, борьба и соблазн усиливаются. Патриарху дали знать, что пересматривали его бумаги, что всяких чинов людям запрещено ездить к нему в Воскресенский монастырь (XI, 255).

«Никон писал царю по поводу обыска: слышим, что все это делается для того, чтобы отобрать твои грамоты, в которых ты писал нас великим государем, не по нашей воле, а по своему изволению; не знаю, откуда взялось это название? Но думаю, что от тебя: ты писал так во всех своих грамотах, и тебе так писано в отписках из всех полков, во всяких делах, и невозможно это исправить. Да истребится злое мое и горделивое проклятое название, хотя я и не по своей воле получил его; надеюсь на Господа, что нигде не найдется моего хотения и веления на это, разве ложно сочинят; ради этих ложных сочинений я много пострадал и страдаю Господа ради от лжебратии: что сказано мною со смирением, то передано гордо; что сказано благохвально, то передано хульно, и такими ложными словами возвеличен твой гнев на меня; истязуют от меня то, чего не хотел, не искал – называться великим государем, перед всеми людьми укорен и поруган понапрасну; думаю и ты помнишь, что и в святой литургии слыхал по нашему указу кликали великим господином, а не великим государемъ… Молю, перестань Господа ради понапрасну гневаться; я больше всех людей оболган тобой, поношен и укорен неправдою (XI, 257). В 1659 году певчий дьяк Иван Тверитинов и Савва Семенов допрашивались за посещение Патриарха вопреки указу… (XI, 297). Когда приехал в Воскресенский монастырь дьяк Дементий Башмаков, Никон ему сказал, что его забывают, не считают Патриархом. «Между властями много моих ставленников, они обязаны меня почитать, они давали мне письмо за своими руками, что будут меня почитать и слушаться. Я оставил святительский престол своей волей. Московским не зовусь и никогда зваться не буду, но Патриаршества не оставлял и благодать Святого Духа от меня не отнята» (XI, 258). Эти притязания Никона смутили царя, должны были смутить многих, даже и не врагов Никона: теперь нельзя было приступить к избранию нового Патриарха, не решивши вопроса, в каком отношении будет находиться новый Патриарх к старому? Притязания Никона явно показывали, что он хочет сохранить первенствующее положение. Крутицкий Митрополит, который вследствие его удаления принял управление делами Патриаршества, счел себя в праве заменить Патриарха и в известной церемонии в Вербное Воскресенье, когда Патриарх ездил на осляти, представляя Христа, вступающего в Иерусалим. Никон, узнавши об этом, написал такое письмо государю: «Некто дерзнул седалище Великого Архиерея всея Руси облюбодействовать в неделю Ваий, деяние действовать. Я пишу это не сам собой, и не желая возвращения к любоначалию и к власти, как пес к своей блевотине. Если хотите избрать Патриарха благозаконно, праведно и Божественно, да призовется наше смирение с благоволением честно. Да начнется избрание соборно, да сотворится благочестиво, как дело божественное; и кого божественная благодать изберет на великое архиерейство, того мы благословим и передадим божественную благодать, как сами ее приняли; как от света возсиевает свет, так и от содержащего божественную благодать приидет он на новоизбранного через рукоположение, и в первом не умалится, как свеча, зажигая многия другия свечи, не умаляется в своем свете» (XI, 259). Когда у Никона были 1 апреля 1659 г. от царя думный дворянин Прокофий Елеазаров и думный дьяк Алмаз Иванов и говорили, что он отказался от Патриаршества и потому ему не следует вмешиваться в церковные дела, это Никон опять повторил, что он святительский престол оставил своей волей, никем не гоним, имени Патриарха не отрицал, только не хочет называться Московским, о возвращении на патриарший престол и в мыслях у него нет. Когда же Елеазаров продолжал, чтобы он больше о церковных делах великому государю не писал, ибо оставил Патриаршество, то Никон сказал: «В прежних давних летах благочестивые цари греческие об исправлении духовных дел и пустынников возвещали; я своей волей оставил паству, а попечения об истине не оставил, и вперед об исправлении духовных дел молчать не стану» (XI, 260).

В этом разсказе Соловьева, несмотря на то, что его мнение о Никоновском уходе стало господствующим, много неверного, и источники его ошибок, после исследования ухода Никона Гюббенетом, Николаевским и Пальмером, совершенно обнаружены. Если фактическая сторона события изложена не верно, то для объяснений фактов сделано худшее, приведено совершенно априорно составленное мнение, основанное на показаниях Никоновских врагов. Сам Соловьев указал на свои источники: это были официальные акты Собора 1660 г. и история осуждения Патриарха Никона» Паисия Лигарида. Соловьев поверил относительно обстоятельств ухода Никона свидетельским показаниям в том виде, как они даны были на Соборе в 1660 году, а относительно характеристики Никона следовал Лигариду. Достаточно вспомнить о том освещении, в котором становится перед нами личность Лигарида после исследований Пирлинга, Каптерева, Пальмера, чтобы понять всю тенденциозность сочинения Лигарида, расчитанного на грубую лесть Московскому правительству, Лигарида, добившегося осуждения Никона ради возвеличения собственного своего положения при дворе. Посвящая обстоятельствам ухода Никона в своей истории всего около 2 страниц (III, 41–43), Лигарид не приводит даже речи Никона 10 июля 1658 г. после обедни перед уходом, а просто пишет: «And so after that his stale and rotten and tong harangue he attempted of his own will to divest himself of his patriarchal power imprecating on himself the greatest curses, if he should ever again return to his chair, or take the title of patriarch, or allow himself to be called patriarch by others.»¹⁴⁶ «И, говоря так, Никон поступал по своим словам. Ибо, снимая свои епископские одежды одну за другой, он беря каждую говорил: «я более не Патриарх», так что он сам себя низложил». Затем, говоря об удивлении царя при известии о происшедшем в соборе, Лигарид говорит, что царь послал первого боярина Ал. Ник. Трубецкого во главе других послов, чтобы попытаться установить доброе согласие с Никоном, с просьбой вернуться на Патриаршество и не налагать позора на Церковь и на государство, не делать из них объекта насмешки со стороны всей поднебесной из-за единственного мотива своей страсти. Но Никон вознесся еще более, возгордясь, потерял себя и, ни во что ставя посылку этого боярина и не обнаруживая никакого уважения или добрых чувств, отверг дружбу, ожидая, повидимому, что могущественный царь после присылки других придет сам умолять его. Царь бы и сделал это, пишет Лигарид, если бы мог думать, что этим достигнет цели. Но зная неумолимое и непоколебимое упорство Никона, что он надмился до высшей точки гордости, он допустил ему на время уйти в надежде исцелить впоследствии преждевременную скорбь Никона. После этого посылалось не мало посольств, посредников, просьб, писем, но все ни к чему; единственный результат был тот, что он стал возноситься перед ними и, обращаясь с ними все более и более гордо сражаясь и неистовствуя против них, он вознес высоко свою выю, подобно горячей и неукротимой лошади, заявляя, что он не хотел Патриаршества, в то время как в действительности он алкал его подобно оленю». Вот, источник, откуда явилось мнение о неимоверной гордости Никона, мнение, которое призвано было у Соловьева, а вслед за ним у Каптерева, освещать и самый уход Никона и все позднейшие переговоры его с царем, которые мы цитировали, при чем основой всей последующей деятельности Никона от 1658 г. до его осуждения являлось будто бы намерение его захватить опять патриарший престол. Для Соловьева явилось загадкой первоначальное заявление Никона послам царя о готовности допустить другого Патриарха и его благословение Митрополиту Питириму на местоблюстительство, и затем последующия заявления в апреле и мае 1659 г. о том, что благодать Святого Духа с ним, с Никоном, что он от Патриаршества не отрекался и только не называет себя больше Патриархом Московским. Соловьев полагает, что Никон увидел, что ему возврата в Патриархи нет, и в нем поднялись де искушения власти и роскоши, к которым он де привык и потому он стал придумывать свои права и отрицать факт своего отречения от Патриаршества. Причем сам Соловьев доверяет показанию Митрополита Питирима и исходит из того факта, что Никон сказал на себя проклятие, если помыслит быть Патриархом. Мы же не видим никакого противоречия между словами Никона в июле 1658 г. князю Трубецкому о готовности допустить другого Патриарха и о благословении на местоблюстительство Митрополиту Питириму с одной стороны, и его заявлением в апреле 1659 г. Прокофию Елеазарову и дъяку Алмазу Иванову о порицании им Митрополита Питирима за действо в неделю Ваий и напоминанием о том, что он Патриарх, с другой стороны. Для объяснения этого не нужно привлекать Лигаридовские бездоказательные утверждения о гордости Никона и о якобы стремлении Никона придумать способы попасть снова на патриарший престол. Дело в том, что в июле 1658 года Никон дал благословение Питириму на местоблюстительство, но это местоблюстительство при жизни самого Патриарха предполагало, что Питирим будет поминать Никона, как Патриарха, и будет признавать его авторитет по прежнему, ибо Никон, как увидим, лишь оставил на время осуществление своих патриарших прав, удаляясь из Москвы ради непокорного народа, а не отрекался от престола. Он мог заявлять и о принципиальной готовности допустить другого Патриарха, не входя еще в переговоры об условиях посвящения другого Патриарха. Соловьев и Каптерев упускают из вида один чрезвычайно важный момент: что обстоятельства круто переменились, и весь канонический статус сделался другим, когда Митрополит Питирим по приказу царя перестал поминать Патриарха Никона и, сделавшись слугой царя, перестал вообще считаться с Никоном, как будто его, как Патриарха, вовсе и не существовало. Это было со стороны Питирима захватом патриаршего престола через светскую власть и несоблюдением канонической присяги, даваемой Архиереями в послушании Патриарху при своем посвящении. А когда Митрополит Питирим совершил действие шествия на осляти – то это было совершением священнодействия, которое в глазах Никона мог совершать только Патриарх; а местоблюститель Патриарха не имеет права занимать положение самого Патриарха при священнодействии, что признавал и сам Питирим, говоривший в свое оправдание на суде в декабре 1666 г. о том, что он никогда не становился на патриаршее место. Итак, произошло каноническое прелюбодеяние – захват через светскую власть патриаршего престола. Никон и напомнил о своих правах, как Патриарха. Когда зашла речь о замещении престола другим Патриархом, и Собор 1660 г. послал к Никону просить его дать на это благословение, Никон в этом отказал и сказал, что такое действие, как избрание и постановление другого Патриарха, без его участия недопустимо. Приведенное Соловьевым письмо об этом Никона к царю, как доказал Гюббенет, Соловьевым ошибочно отнесено к моменту посещения его Башмаковым в мае 1659 г., а на самом деле относится к марту 1660 г., когда Собор просил у Никона благословения на избрание нового Патриарха; Никон был осведомлен своими друзьями, что его подвергли заочному, следовательно неканоническому суду, ибо его туда и не приглашали, и, если бы он дал такое разрешение, он был бы повинен перед Церковью в небрежении к обереганию прав своего сана.

Далее Соловьев исходит из предположения об отречении Никона от престола и о его собственном заклятии на возвращение его на престол, основываясь на свидетельских показаниях 1660 г. об обстоятельствах ухода Никона. Проф. Николаевский однако доказал, что эти свидетельские показания весьма подозрительны и требуют проверки; не все так происходило, как сообщали свидетели через полтора года после ухода Никона, на Соборе, специально стремившемся доказать добровольный уход Никона, не вызванный будто бы ничем со стороны правительства и царя. Оказывается, что вышеописанная сцена ухода у Соловьева слишком неполна, при чем в ней умолчано все происшедшее, объяснявшее действительные причины ухода. В ней умолчано самое главное: поучение Никона после прочтенной беседы Златоуста и его определенное всенародное заявление о причинах его ухода; Никону приписывается по ложному показанию Питирима заклятие не возвращаться, которого не было в ней, со слов Трубецкого сообщается о разговоре Никона с ним в Успенском соборе, когда Трубецкой после обедни был послан царем к Никону, при чем опять умолчано самое главное – заявление Никона о причине его ухода. Свидетельские показания всех лиц потребовали проверки, как в отношении того, когда Никон говорил поучение, и что он говорил по поводу своего ухода; исследования проф. Николаевского подтвердили истину слов Никона на суде, что он не отрекался, не клялся больше Патриархом не быть, и что Митрополит Питирим просто налгал, приписывая Никону слова о клятве не быть Патриархом, которых он не говорил в действительности.

Гюббенет дополнил цитируемую Соловьевым часть поучения такими многозначительными словами, которыя и являются центральной частью поучения: «Свидетельствую перед Богом, перед Святой Богородицей и всеми Святыми, если бы Великий Государь Царь не обещался непременно хранить Святое Евангелие и заповеди Святых Апостолов и Святых Отцов, то я и не помыслил бы принять таковой сан; но великий государь дал обещание здесь в храме перед Господом Богом, перед Святым чудотворным образом Пресвятой Богородицы и перед всеми Святыми, перед всем Священным Собором, перед своим царским синклитом и всеми людьми, и поскольку Царское Величество пребывал в своем обещании, повинуясь Св. Церкви, мы терпели, теперь же, когда великий государь изменил своему обещанию и на меня гнев положил неправедно, яко же весть Господь, оставляю я место сие и град сей и отхожу отсюда, дая место гневу». Здесь совершенно ясно указана причина ухода Никона – измена царя своей клятве – не мешать каноническому управлению Церковью. Гнев царя делал Никона безсильным в борьбе с боярством, захватившим церковное управление, а проявление царского гнева в виде неприхода в Церковь на церемонии, на которых он участвовал по своему царскому чину, показывало Никону, что он лишается этой поддержки, особенно, когда этот неприход был объяснен посланным от царя Ромодановским, сообщившим о гневе царя будто за то, что Никон титулуется Великим Государем. Никон заявил, что этот титул дан царем, как показывают царские грамоты. Одно было ясно, что Никон мог не уходить, только подчиняясь новым условиям патриаршествования – при отсутствии царской поддержки против бояр, и при допущении такого вмешательства светской власти в церковное управление, при устранении которого он только и соглашался в 1652 г. – быть Патриархом. У Соловьева пропущена главная часть разговора Никона с Трубецким в соборе 10.VII 1658 г.; именно Соловьев говорит (XI, 252), что Трубецкой сказал Никону; «Живи, не оставляй престола. Великий Государь наш рад тебе и жалует тебя» и переходит прямо к просьбе Никона передать царю письмо. Но при этом пропустил нечто, что более пространно разсказано проф. Николаевским. Никон сказал: «Даю место гневу Царского Величества, что бояре церковного синклита и всякие люди без правды творят многия обиды церковному чину, а царское величество не дает на них сыску и управы; а о чем мы пожалимся, и он гневается на нас». Боярам эта речь не могла нравиться; они тотчас вступились за свою честь и стали обвинять Патриарха перед народом: «ты сам назвался Великим Государем, вступаешься во многия государственные дела; и тебе бы впредь великим не называться и в государственые дела не вступаться». Никон сказал: «Самовольно мы так не назывались и в государственные дела не вступались, а что кому говорили о неправде и бедных от напасти избавляли, так мы архиереи на то и поставляемся. После этого Никон передал письмо царю, где было написано: «Се вижу на мя гнев твой умножен без правды и того ради; и соборов святых в святых Церквах лишаешись; аз же пришлец есмь на земли; се ныне, понимая заповедь Божию, даю место гневу, отхожу от места и града сего, и ты имаши ответ перед Господом Богом о всем дати». Это письмо Никона было послано еще во время литургии с дьяком Иовом и было возращено ему обратно. Царь не принял письма и тогда, когда его передал ему Трубецкой. Соловьев показывает об уходе Никона по версии Трубецкого, Митрополита Питирима, но эта версия не сходится с показанием самого Никона, сделанным в письме к царю, также во всенародном заявлении 10.VII 1658 г. и после много раз в письмах к царю и на суде. Объяснение этому укрывательству письма дает Проф. Николаевский: «Это открытое заявление Никона о царском на него гневе более всего не нравилось правительству. Из-за этого и письмо к царю не было принято последним; из-за этого и церковные власти в своих сказках старались обходить это показание Патриарха и оставили в них явные пробелы. Для правительства и бояр нужно было показать, что Никон удалился добровольно своей волей, и без всякой видимой причины, без всякого повода со стороны государя. Поэтому, князь Трубецкой в своей сказке не дает подробного сообщения о своих переговорах с Патриархом в соборе, не ставит всех, сделанных им вопросов Патриарху, о которых церковные власти говорят единогласно в своих сказках, переставляет порядок своих вопросов, переделывает ответы на них Патриарха, неверно сообщает, будто бы Патриарх говорил, что Патриаршество оставляет собой, а не от чьего либо и не от какого гонения, и государева де гневу никакого на него не было. Такое показание Трубецкого, данное им 15.II 1660 г., весьма стеснило других лиц при допросах; в сказках лиц, допрашиваемых после 15.II, нет уже не только подробных показаний, но и простых упоминаний о присылке князя Трубецкого в собор и переговорах его с Патриархом. Только в одной сказке Хутынского архимандрита Тихона говорится о двукратной присылке князя Трубецкого в собор, но архимандрит Тихон отказался сообщить о том, что говорилось князем Патриарху, «а что говорил и те речи он боярин князь Алексей Никитич в своей сказке написал». Значит, содержание сказки Трубецкого, данной в Москве, через 2 недели было уже хорошо известно архимандриту в Новгороде, и Тихон мог свободно на нее ссылаться. Если так обстояло дело с показаниями относительно объяснения с Никоном князя Трубецкого, который умолчал о том, что неприятно было правительству, то также дело обстояло и относительно самой речи Никона, в которую было внесено через полтора года то, чего Никон не говорил, и что из присутствовавшего сонма духовных лиц утверждал только Митрополит Питирим и священник Феодор Третьяков и Хутынский архимандрит Тихон, тогда как в сослужении с Никоном в этот день был еще Сербский Митрополит Михаил, Архиепископ Тверской Иоасаф, пять архимандритов, три игумена, три протопопа (Успенского, Архангельского и Сретенского соб.), три священника Успенского собора, два соборных дьякона, четыре иподьякона. Сам Никон писал об этом так Патриарху Дионисию: «Питирим по указу Царского Величества собирал о нас множицею соборы и свидетельствовал о нас ложно, что будто мы, отходя из Москвы, проклинали, что нам впредь не быть Патриархом, а мы, отходя, того проклинали, кто после нас ин будет Патриархом, покаместь мы живы есмы». В пятом вопросе – ответе (С. Л.) Никон отрицал и другия слова, приписываемыя ему при отречении». «Будто аз говорил недостоин я быть и впредь Патриархомъ… аз егда отходя от Москвы, говорил не тако, яко же ты глаголиши. Я свидетельствовал перед Богом царский неправедный гнев на меня, и, дая место гневу, свидетельствовал, а не клятвою клялся». В самих свидетельских показаниях явствует разноголосица.

«17 февраля, передает Проф. Николаевский акты собора, слушали сказок. В сказке преосвященного Питирима Митрополита Сарского и Подольского написано: как Никон Патриарх оставлял Патриаршество и в те поры говорил: анафема де буду аще буду Патриарх; а Михаила Митрополита в сказке тово не написано, что Патриарх себя анафема писал. И Михаил Митрополит сказал, того де я подлинно не слыхал. Тверской Архиепископ Иоасаф в сказке написал: говорил де Патриарх с клятвою не быти ему Патриархом; а, как клялся, того не написал. И преосвященный собор допрашивал, а Архиерей Иоасаф сказал: не помнит; тогда же говорил де так: аще возвращуся, и я де аки пес на свою блевотину, а анафемы не помнит. Разбирая сказки других лиц, собор заявляет, что в них анафемы и клятвы Патриарха Никона не написано; лица, давшия такие сказки, снова допрашиваются на соборе, и снова заявляют, что этой клятвы не слыхали… Показание попа Феодора записано в нерешительном тоне: «Да и то де ему помнится, что он (Никон) промолвил и ту речь: «аще де вменюсь вам быти Патриарх, да буду анафема». Показания архимандрита Тихона, явно пристрастного, относятся уже к марту месяцу, когда было известно направление правительственных намерений, передает так слова Никона: «Я впредь не пастырь и не учитель вам ей, ей; отселе да не буду Патриарх, сказал с заклинанием"… Разсказ о клятвенном отречении Никона от престола вошел в сборник соборных определений и послужил одним из главных оснований для обвинения Никона и опирается, главным образом, на Митрополита Питирима и не подтверждается показаниями большинства других лиц». Большинство показаний утверждало, что сказано было: отселе не буду вам Патриархом». Многия показания приводили слова в такой редакции: «Не буду зваться Патриархом Московским». Все эти обстоятельства чрезвычайно важны для понимания природы ухода Патриарха Никона, хотел ли он оставить Патриарший Престол и сан Патриарха, или только престол, и если последнее, то навсегда ли, или только на время.

Из обвинений самого Никона и его последующих за уходом действий мы полагаем, что он от престола и не отрекался, а ушел из-за непокорного народа, и потому ушел не навсегда, а вплоть до того времени, когда представилась бы возможность управлять Церковью на канонических основаниях; этим и объясняются думы Никона в 1662 и 1664 г. о том, не надо ли возвратиться, судя по доходившим до него слухам о настроении царя. Что это именно было так, что Никон разсматривал свой уход, как меру архипастырского воздействия, имеющую заставить царя и бояр опомниться и вспомнить о клятве, удостоверяют как слова Никона, сказанные в разных сочинениях в разное время о том центральном значении, которое он придавал клятве вообще и данной ему в июле 1652 г. в особенности, а также и содержание его речи в июле 1658 г. при уходе. Он читал печатное поучение из беседы Св. Иоанна Златоуста, беседу 29-ю и нравоучение этой беседы об учителях церковных, о том, каков должен быть пастырь и учитель. Эта беседа содержит толкование послания к Римлянам XV, 14–23. Так как правительство при отобрании показаний интересовалось только отречением Никона, то свидетельские показания вообще и не касались содержания ея. Если бы правительство стремилось выяснить действительные намерения Никона, то оно исследовало бы не только то, из чего можно было бы сделать заранее намеченный вывод, но всю совокупность обстоятельств и истинные намерения Никона. Никон и писал поэтому, что «на соборе 1660 г. все делали по царскому указу, как он хотел, допрашиваемых лиц многими пытками стращали, велели сказываться, как ему Государю годно; и всем архиереям своего государства царь жалованье давал для того, чтобы на меня подписались к его годности; все ему Государю годное собрав, написа сказки готовыя, посла на собор и овых своей милостью жаловал, иных же страхом, всех и своему государеву хотению принуди (Вопр. 9, 17, 19). Истинные же намерения Никона надо вывести из действительных его слов и действительных сопутствующих им его действий. Сам Никон в 17 возражении пишет, что мысль об уходе явилась ему накануне 9 июля, когда к нему прислан был Ромодановский в ответ на посылку Никоном царю перед всенощной священника с установленным по церемониалу приглашением царя к утреннему богослужению. Это было уже второе приглашение царю, ибо первое было перед вечерней, во время которой Никон совершал вынос Ковчега со святой ризой и отслужил молебен без царя в виду его отказа придти. На второе приглашение царь и ответил посылкой Ромодановского, который заявил, что «царское величество на Никона гневен, от того к заутрени не велел ждать себя и к литургии». Затем Ромодановский объяснил причины гнева царя, именно за то, что Никон называется «Великий Государь», и заявил от имени царя, что почитать его не будет. Никон увидел, что гнев царя выявляется уже в нарушении исконных обычаев, следовательно, клеветы боярские имеют силу, и он тут же заявил Ромодановскому для передачи царю: «и то говорено, что от немилосердия его государева иду из Москвы вон, и пусть ему государю просторнее без меня, а то на меня гневается, в церковь не ходит» (17 Возр.). Никон так был смущен, что послал ожидавшим его в Крестовой Палате церковным властям заявил, что не будет Патриаршего выхода, так что всенощная прошла без него. Никон решил оставить престол и заявить о причинах народу после литургии на другой день; приближенным он сказал об этом намерении тотчас по уходе Ромодановского, и они его уговаривали не уходить, особенно боярин Зюзин; Никон поколебался сначала, но потом сказал «иду де». Утром он заявил поддьяку о своем предстоящем уходе, послал купить клюку, простую палку, приготовить монашеское платье и простую телегу ехать после службы. Самую службу Никон решил обставить весьма торжественно, велел принести посох Митрополита Петра, велел певчим дьякам быть в лучших стихарях, заявив им, что провожают его последний раз. После торжественного входа в Успенский собор Никон послал за саккосом Митрополита Петра и омофором для облачения, которое задержалось из-за поисков. Церковь была переполнена. По причащении Никон сел перед престолом и послал письмо царю. Проф. Николаевский делает предположение, что Никон, повторяя в письме сказанное им на словах Ромодановскому о желании уйти из Москвы, мог хотеть удостовериться в истине слов Ромодановского о гневе царя, также непосредственно узнать, как будет царь реагировать на его уход, будет ли просить его остаться или нет, т. е., вспомнит ли о своей клятве и о своих обязанностях к Церкви. Но царь вернул письмо.

Тогда Никон решил объяснить свой уход всенародно. Никон мог думать о воздействии на царя примером своего смирения и уходом предотвратить общественное смущение от уклонения царя от участия в общественном богослужении и от проявления его гнева еще в более резких формах. Во всяком случае прощальная его речь, когда он весь был проникнут мыслью о предстоящем уходе, наилучше вскрывает состояние его духа, его мысли, и именно из нея надо делать выводы о том, что такое был его уход. Возстанавливать эту речь полностью нет возможности, но главные мысли вытекают из того слова Златоуста, чтение которого предшествовало Никоновскому объяснению. (Проф. Каптерев ее совершенно игнорирует). В этом слове говорилось о той любви, которую пастырь должен иметь к своему стаду. Эта любовь есть непременное условие пастырства, и образец её дали Апостолы Петр, Павел, Моисей, Давид. Потому и Петру Иисус Христос сказал: если любишь Меня, паси овцы Моя. И Моисея Бог поставил вождем народа после того, как он показал усердие к своим единоплеменникам, и Давид взошел на царство, прежде показав любовь к своим соотечественникам. Бог более всего укоряет иудейских учителей за недостаток любви, говоря: оле, пастыри Израилевы, еда пасут пастыри самих себя, не овец ли пасут пастыри? Но они поступили иначе: се млеко ядите, говорит Бог и волною одеваетеся, и тучное заколаете, а овец Моих не пасете (Иезек. XXXIV, 3). И Христос – образ совершеннейшего пастыря, говорит: пастырь добрый душу свою полагает за овцы (Иоанн. 10, 11). Так поступал и Давид особенно тогда, когда страшный гнев угрожал истреблением целому народу. Видя общую гибель, он восклицал; аз есмь согрешаяй, аз есмь пастырь зло сотворивый, а сии овцы что сотвориша? (2Цар. 24, 17). Потому и при выборе наказания он избрал не голод, не преследования от неприятелей, но смерть, посылаемую от Бога, в той надежде, что она пощадит других, а прежде всех поразит его самого. Когда же этого не случилось, он плакал, и говорил «да будет на мне рука Твоя, а если это недостаточно, и на дому отца моего. Ибо аз есмь пастырь согрешивый. Он говорил как бы так: если бы и они согрешили, я подлежал бы наказанию за то, что не исправлял их; когда же грех был собственно мой, то по всей справедливости мне должно подвергнуться наказанию. И, желая увеличить вину свою, Давид именует себя пастырем. Так он и оставил гнев, так и умолил Бога отменить определение. Таково исповедание праведника: праведный себе сам оглагольник в первословии: такова попечительность и сострадательность совершеннейшего пастыря… Начальнику должно скорбеть более о чужих, чем о собственных несчастьяхъ… Сколько тяжелых трудов приносят пастухи овец, заботясь о безсловесныхъ… А если столько забот бывает о безсловесных, то какое извинение будем иметь мы, когда нам вверены разумные души, а мы спим глубоким сном. Можно ли тут думать об отдыхе? Можно ли искать покоя? На против для этих овец не должно ли идти повсюду и подвергать себя тысяче смертей. Или вы не знаете цены этого стада? Не для него ли твой Владыка совершил безчисленные деяния и пролил Свою кровь? А ты ищешь покоя? Что же может быть хуже таких пастырей? Разве ты не понимаешь, что и Христово стадо окружено волками, которые злей и свирепей Ливийских? Неужели ты не представляешь себе, какую душу должно иметь тому, кто принимает на себя начальство в Церкви?.. Пусть слышат это не одни пастыри, но и овцы, чтобы сделать пастырей более усердными и побудить их к большей ревности, оказывая им всякое послушание и повиновение и ничего другого. Так заповедал Апостол Павел, говоря: «повинуйтесь наставникам вашим и покоряйтесь, тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотящи"… Ведь мученик однажды за Христа умер, а пастырь, если он таков, каким должен быть, тысячекратно умирает за стадо, он каждый день может умирать… Попечение о стаде Божием является преимущественным признаком любви к Самому Христу, так как для этого нужна мужественная душа. Но это сказано мною о совершенных пастырях, не о мне самом и подобных нам, но о пастыре, если есть такой, в роде Павла, Петра или Моисея. И так будем им подражать, как начальствующие, так и подчиненные». Вот в сокращении слово, прочитанное Никоном.

В одну из самых ответственных и тревожных минут жизни душе Никона предносился идеал пастыря, берущего на себя вину и грех своей паствы. «Даже если бы Никон ничего больше не прибавил, пишет Пальмер (V стр. I, 2), к этим словам, которыя он читал, проливая слезы, то взятыя вместе с обстоятельствами времени их произнесения, они говорят об их применении Никоном. Никон наравне с Иоанном Златоустом, и даже более, отверг бы всякую мысль о применении к себе того описания доброго истинного пастыря, которое он читал, и которое применялось к таким пастырям, как Павел, Петр и Моисей. Но как бы мало их смирение ни претендовало на это, ясно, что и Златоуст и Никон имели сами немалую долю той же любви к стаду, тогоже усердия, на котором они настаивали. Поэтому и Никон, если бы какая смертная чума угрожала его стаду, будет ли это буквальная чума, как в 1654 г. и в 1655 г., или та гораздо худшая нравственная чума несправедливости и безнравственности, народного суеверия или антихристианского государственного верховенства в Церкви, –он был готов, подобно Аврааму и Моисею, подобно Давиду и Самуилу, вступиться за народ и подвергнуться самому опасности, и принести скорее себя в жертву, чем видеть его в грехе или страдании. (Так он поступил в Новгороде в 1650 г.). И не только это, но даже когда они согрешили и заслужили наказание, уже ниспосланное или надвигающееся, он хотел прежде всего обвинить себя самого, принимая на себя их грех, как свой собственный (в этом смысле он и носил вокруг своего тела тяжелыя вереги со времени оставления кафедры до самой смерти. Эти вереги висят над его гробницей под Голгофой в Воскресенском), ибо он во время или достаточно не исправил их и теперь стремился претерпеть наказание вместо них. Он оплакивал, из любви к царю, его духовную апостасию и возстание, как Самуил оплакивал Саула, или как Давид оплакивал смерть своего вероломного сына Авессалома, и желал даже умереть за него; из преданности к народу желал сам, подобно Ионе, быть выброшенным с корабля, если только сможет прекратиться от этого буря и экипаж корабля спастись.

Собственная речь Никона не дошла до нас, но отдельные фразы, выражения, которыя приводились в свидетельских показаниях, в сопоставлении друг с другом и с поучением Златоуста проливают свет на отдельные мысли Никона и изобличают пристрастие его врагов в выхватывании из контекста его речи отдельных мест, которыя без этого контекста получить могут значение, нужное врагам Никона. Так после Златоустовского поучения вполне понятны, как акт самобичевания, слова Никона о том, что он сам грешен, неспособный пастырь, недостойный и священства, что готов идти в уединение и каяться, так и его слова о том, что «я больше вам не пастырь» (это выражение могло быть перетолковано в клятву или проклятие), «Отныне я уже не Московский Патриарх». Слова Никона Трубецкому о своем недостоинстве и покаянии понятны не в отрывке, а именно в свете прочитанного поучения, где добрый пастырь сам себя винит в грехах народа; объясняются и другия показания, где Никон обвиняет себя в том, что он не исправил нуждавшихся в исправлении, т. е. прежде всего царя и окружавших его бояр. Когда Никона на соборе упрекали, что он сказал: «Я более не буду Патриархом, а если захочу быть, то да буду анафема», то Никон возражал: «Я этого не говорил. Я говорил: из-за недостоинства своего ухожу. Что Никон открыто говорил о неправедном царском на него гневе, и что это было причиной его ухода – дать место гневу, об этом свидетельские показания не говорят; об этом утверждал сам Никон, но косвенно это подтверждается словами Лигарида, который, будучи орудием бояр, является наилучшим свидетелем, когда он подтверждает Никона. Он пишет, что «Никон после литургии стоял среди Церкви и начал изрыгать публично безумные слова, которыя он обязан был не произносить, если бы возможно было для него молчать. Он показал полное невнимание к стиху: «Сдержи свой гнев, чтобы не потерять свою голову». Эти слова Лигарида указывают на распрю Никона с царем и боярами, и на слова, против них сказанные, т. е. на неподчинение ему. Когда Трубецкой приписывал Никону слова, что на него не было от царя гнева, то он просто лгал. В духе Никоновских врагов приписываются Никону слова: «Я пил молоко, волною одевался и тучное закалывал, а овец не пас»; но источник этих слов ясен: они не были Никоновским признанием против себя, но были прочитаны им в их оригинале, как цитата из пророка Иезекииля, но были приняты за его слова о себе. Говорить ему это о себе было просто безсмыслицей; ибо его личная жизнь была жизнью аскета, и он любил эту жизнь. Любовь к внешнему благолепию церковных церемоний – ради религии; какие бы земли или деньги ни становились его собственностью, он ничего не тратил на мирские вещи, а все отдавал Богу, как и сам говорил.

Никон сам никогда не говорил об отречении от патриаршества, а только об уходе. Он отрицал даже, чтобы когда либо произносил слово «отречение или отказ», и он всегда, по признанию самих его врагов, всегда твердо и энергично отрицал, чтобы он заявлял с «клятвой или без клятвы» о том, что никогда не вернется назад. Слова же: «я более вам не пастырь», «я более не Московский Патриарх» могли быть обращены против него его врагами в смысле ином, чем он сам их говорил и понимал, и который они имеют в своем контексте. Патриарх Нектарий Иерусалимский так и понимал, что Никон ушел от непокорного народа, несмотря на получение информации об уходе Никона только от Никоновских же врагов. Когда самого Никона спрашивали: «разве ты не отрекался?» Он отвечал: «Отрекался в моем особом смысле». Когда настаивали, что он подписывался царю: «бывший Патриарх», то он отвечал: «Пусть для царя я и тогда, как теперь, не Патриарх». Если вопрошатели кричали: «и для нас также ты не Патриарх», то это восклицание только доказывает, что они примкнули к царю и боярам и соединились в клике в ответ на Никоновское отрицание: «Он отказался. Ловим его на слове; слишком поздно ему поворачивать обратно». Так Пальмер доказывает, что никакого Никоновского отречения не было, а было только удаление от активного управления епархией. Это толкование вполне уясняет все последующее поведение Никона: и его возмущение, что Митрополит Питирим захватил по царскому указу управление церковью, и позднейшия попытки Никона вернуться на кафедру при слухе о перемене в умонастроении царя, и его переговоры об условиях отречения от кафедры в январе 1665 г., и его появление на суде 1666 в преднесении креста, как перед Патриархом. Мало того, самый Собор 1660 г., созванный в отсутствие Никона для суда об его уходе с целью доказать наличность безпричинного оставления им кафедры и низложить его с кафедры и из сана, является по существу не судом, стремящимся уяснить правду, а одной из многочисленных попыток отделаться от Никона. В 1658 г. вырвали отдельные слова из речи, чтобы приписать ему отречение, в 1659 г. хотели сослать его в Калязинский монастырь, в 1660 г. пытались отравить его через монаха Феодосия, в 1661–1663 обвинить его в убийстве служащего Ивана Сытина и самочинном захвате Боборыкинской земли и предать суду, в 1665 году хотели добиться от него письменного отречения от престола и, при безуспешности этих попыток, наконец – составили пародию на суд Вселенских Патриархов, искусственно обставленную для заранее намеченного исхода (История всех этих попыток за время 1658–1666 г.г. нам дает сочинение Гюббенета).

Для характеристики вообще свидетельств об уходе Никона, собранных перед Собором 1660 года, являются интересными показания о том, когда он ушел, до отпуста ли литургии или по совершении отпуста, а также заявления, подхваченные Лигаридом о снимании Никоном одежды. На последнее сам Никон ответил, что после литургии все разоблачаются, а ушел он, взяв епископские одежды.

Что же касается того, в какой момент он стал снимать епископские одежды, то проф. Николаевский исследовал показания, и вот его заключения. О том, что Никон ушел «не отпустя обедни» показали первыми Митрополит Питирим и Архиепископ Иоасаф. Сербский Митрополит Михаил 14 февраля показал, что Патриарх чел поучение после литургии и после отпуста. На Соборе Митрополит Михаил, когда ему указали на несходство с показанием Митрополита Питирима, смягчил свое показание «того де он подлинно не упомнит», в Собор же был внесен заключительный доклад, что в сказке Митрополита Михаила написано подобно той же Митрополита Питирима сказке. Три архимандрита прямо сказали, что Патриарх чел поучение и разоблачался после литургии, а один прибавил, что Патриарх после письма совершил отпуст и чел поучение народу и, прочтя поучение, начал с себя платье скидывать. Когда архимандритам на Соборе указали на противоречия с Митрополитом Питиримом, они сослались на запамятование. Митрополиту Питириму вторил только Хутынский архимандрит Тихон, показывавший уже в марте под влиянием правительственного взгляда. В сказках 14 февраля протопопов не говорится об уходе без отпуста, а только на Соборе. После 17 февраля, когда мнения членов Собора стали известными, большинство все же показало, что он ушел после полного окончания службы. Так показания Митрополита Питирима остались главным основанием для обвинения Никона в уходе из собора до окончания службы, хотя не подтвердились целой массой других показаний, показания же, данные после 17 февраля, под влиянием правительственного мнения, или противоречат первоначальным показаниям тех же лиц или сопровождаются сомнением относительно памяти.

Все это вместе взятое и приводит к мнению о недоказанности и несправедливости мнения об уходе Никона без отпуста, особенно, если принять во внимание: что 1) служба 10 июля была особенно торжественная, и после литургии Риза Господня подлежала отнесению в прежнее место. Если бы Никон не исполнил этого по чину, то его непременно бы обвинили в нарушении этого обряда, но об этом никто не говорил. 2) Никон был слишком строг в исполнении чина и не мог не сделать отпуста. Если бы он забыл, ему бы напомнили тут же. 3) Многие свидетели говорили, что они не слыхали речи и отречения, ибо разоблачались в алтаре, а, раз они сами разоблачались, значит служба уже кончилась. Вот эта совершенная доказанность факта, противоположного показаниям Митрополита Питирима – показания которого играли главную роль, является характерным для всего способа собирания и оценки свидетельских показаний и опорачивает и всю основательность суждения Собора 1660 г. о факте ухода Никона.

Обвиняют Никона в уходе. Можно поставить другой вопрос: мог ли Никон не уйти? Он про себя говорил, что и он давал при поставлении клятвенное обещание соблюдать каноны; когда же преграда, сдерживавшая боярское своеволие в виде поддержки царя, пала, и клятва царя перестала соблюдаться, что мог сделать Никон? Или своим участием санкционировать нарушение канонов, которым ознаменовался новый курс правительства, когда бояре сумели поссорить царя с Никоном, или протестовать на весь мир. Если мы посмотрим, какое значение придавал Никон клятве и её соблюдению, то мы увидим, что он и не мог сделать иначе, как протестовать и уклониться от участия в правонарушении. Вопрос о нарушении царем клятвы имеет центральное значение в уходе Никона; длительный гнев царя, выразившийся наконец в непосещении службы, был лишь второй причиной, которая показывала, что Никон лишен возможности повернуть царя на прежний путь – соблюдение канонов в смысле по крайней мере непроведения постановлений Уложения, противных канонов, в жизнь. При гневе царя, что можно было ждать дальше от бояр, которые держали в руках государственное управление во всех областях жизни, в том числе и в той, которая соприкасалась с Церковью, особенно от Монастырского Приказа, во главе которого был Одоевский, главный автор Уложения, принадлежавший к тем слоям боярства, которые навлекли на себя хищением казны и неправосудием злобу народа, разграбившего его дом в бунт 1648 г. Царь был примером для бояр, и, если он не переменится, то Никону нечего было ждать улучшений в отношении к Церкви и её предстоятелю Патриарху, а напоминания о клятве были безрезультатны (I, 289). «Царь сам не уважает своего обета, и все люди, смотря на его пример, делают также, как Бог свидетельствует (Мф. X, 24): ученик не выше учителя и слуга не выше господина своего».

Никон пишет в «Раззорении» (I, 104): «Я ушел не без ведома царя; царь знал, что я уходил из за его гнева против меня, начавшегося без благословенной причины. Я сказал князю Ромадановскому и Ив. Матюшину, что я ухожу от гнева царя. Царь гневался на меня и не приходил в церковь. Было много сделано обид: Царь начал не соблюдать Божественные заповеди Христа и Св. Апостолов, которыя он клялся соблюдать при нашем поставлении на патриаршество. Но он царь, в нарушение канонов, отнял церковный суд и приказал, чтобы мы сами и Епископы, и весь священный чин судились людьми его судов (Монастырский Приказ), как делается это на виду у всех. И о всем этом мы свидетельствовали здесь перед всеми в Церкви. Итак, я не уходил без оповещения. Но другие по принуждению царя назвали мое свидетельствование «отречением». А в другом месте (I, 583): «Царь и бояре обещали внимательно слушать и повиноваться заповедям Христа и канонам Апостолов и Отцов и ничего не замышлять пустой хитростью по преданиям человеческим и по стихиям этого мира. И сначала царь был добр и послушен, и Никон был Патриархом. Но, когда царь изменился к худшему и начал презирать заповеди Божии и каноны и начал не только не слушать Патриарха Никона, но даже говорить ему неподобающия резкие слова, тогда Патриарх Никон, свидетельствуя в той же Церкви, послал с ключарем письмо, собственноручно написанное, и объяснил почему уходит, т. е., чтобы дать место царскому гневу. А он государь, читал ли, нет ли, письмо, но прислал его обратно, и Патриарх Никон, прождав несколько дней в Воскресенском подворье, ушел в монастырь». И еще (I, 21): «Я скажу тебе, Симеон, и всем желающим слышать, что я не просто свидетельствовал перед Богом и Его Святыми Ангелами о моем удалении, как свидетельствовал о моем вступлении в патриаршество, принятое не через слова, а через великую мольбу Царского Величества и всего священного Собора, но, как говорится в псалмах, я говорил о Твоих свидетельствах перед царем царями и не постыдился, так и мы говорили, не стыдясь в Святой Церкви, свидетельствуя перед Богом и Матерью Божией и Святыми Ангелами и всеми Его Святыми что, если бы Великий Государь царь не обещал перед Богом и Матерью Божиею соблюдать заповеди Святого Евангелия, Святых Апостолов и Святых Отцов, то я бы не помыслил принять такой сан. Но Бог ведает, как великий государь царь дал свой обет в Св. Церкви перед Господом Богом и всечестным и животворящим образом всесвятейшей Пречистой и Преблагословенной Девой Матерью Божией и Приснодевой Марией и перед Св. Ангелами и перед всеми Святыми и перед освященным Собором и перед его царским синклитом и перед всем народом. И пока он, Великий Государь царь, сколько мог, держался своего обета, повинуясь Св. Церкви, мы хранили терпение. Но, когда он нарушил свой обет окончательно и стал на нас неправедно гневаться, как Господу Богу известно, тогда мы, помня свое собственное обещание соблюдать заповеди Божии, данное при поставлении в Патриархи собственноручной подписью, 10.VII 1658 г. войдя в Св. Церковь в годовщину принесения в Москву святой Ризы нашего Господа Бога и Спасителя Иисуса Христа, и окончив Св. литургию засвидетельствовали перед Богомъ… безпричинный гнев царя и ушли, помня Божественные заповеди (Мф. 10, 22): «Когда же будут вас гнать в одном городе, бегите в другой, ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий». И выйдя из города, помня заповеди Божии: «Когда не принимают вас и не слушают вас, уходите из дома того, стряхайте прах от ног своих», мы отряхали прах от ног своих и поселились в пустыне. Он обвиняет меня, что я поступил вопреки воле Божией не по благословной причине. Где же здесь отречение?»

Если в наш материалистический век многим непонятно, что Никон мог употребить такую меру архипастырского воздействия из-за нарушения клятвы, то мы, чтобы лучше понять значение нарушения клятвы в глазах верующего христианства, напомним то значение клятвы, которое с нею связывалось не только в мире христианском, но и в мире религиозном языческом. Об этом упоминает Philips (De droit éccles II, 270) со ссылкой на памятник древней Исландской литературы Edda: «Le serment faisait done aussi chez les paiens un caractère essentiellement religieux et la conviction profondément gravée dans leurs coeurs de la saintété, de son inviolabilité est une nouvelle preuve de la conscience à demi éclairée que le paganisme avait de la sublime et redoutable grandeur de la Divinité. Ouand la foi du serment cesse d'être gardée dans une nation, c'est un symptome infaillible de son entière dissolution morale; aussi ÍEdda signale-t-elle la violation du serment comme le héraut qui annonce l'incendie du monde, la ruine du monde par le feu»¹⁴⁷.

Никон сам ответил и на обвинение Лигарида в гордости (1, 281): «Ты, ответотворче, говоришь, что Бог поставил одних Апостолами, иных Пророками; Он не дал всех даров одному, чтобы человек не возгордился и не исключил себя от Его благодати. Посмотри же, лицемер, уставы Апостола, как он перечисляет отдельные дары и как он говорит: «в каком чине человек призван, в том пусть и живет». Как же царь, оставляя свой царский образец, захватывает священство? Ты сам цитируешь пророка Иезекииля 28, 17–19: «От красоты твоей возгордилось сердце твое, и ты во зло употребил ум свой по тщеславию твоему; за то повергну тебя на землю и выставлю тебя перед царями на позорище… Ты обратишься в ничтожество, и не будет тебя во веки». Но как можешь ты применять это к нам, когда мы ушли от зла согласно Божией заповеди и всех Святых. Посмотри же, человекоугодниче, чье сердце надмилось? Разве не у того, кто присвоил себе священство и власть чужую, подобно другому Озии? Если ты говоришь о нашем уходе, я готов перестрадать ради Христа всякое зло, но по закону, как Апостол пишет, или как говорит о Св. Василии Великом Божественный Григорий: В отношении преследования есть руководство Св. Василия, чтобы мы уходили от преследования, а не становились на путь страдания, но скрывались бы, когда нас ищут, и осторожным поведением щадили преследователя, чтобы он не увеличил своего греха преследования. Но когда пришло время, мы должны смело вступать в борьбу. И он говорит, что предоставить себя убивать есть знак гордости и надменности, но, когда пришло время страдать, то нежелание бороться за Христов закон есть признак неразумия». И через три страницы (I, 284) Никон продолжает: «Посмотри, кто же горд, я ли, следующий Божественной заповеди Мф. X, 14? Когда уходили от злобы Христос и Апостолы, это тоже была гордость? Обвиняли уже тогда и Христа и Апостолов и Святых, а не только меня. Обвиняй уж лучше того, кто преступает свои границы и возносится не против нас только, но против Бога и Его законов». И Никон сравнивает стремление царя обвинить его в уходе без причины с Каином, когда он из зависти совершил убийство и вопрошенный Богом, где его брат Авель, ответил: Не знаю, разве я сторож брату моему? Так и теперь царь и вельможа говорят: «Он сам оставил кафедру, никем не гоним» (I, 271).

Никон говорит, что царь (I, 583) захватил функции епископского сана и церковной власти вопреки Божественным законам и нарушил собственную клятву, данную при посвящении в цари и при поступлении Никона на Патриаршество, что он не будет иначе действовать, чем подобает православному царю. Вот центральная идея в отношении царя. Царь должен, как царь, своей деятельностью не вторгаться во внутреннюю сферу Церкви, не издавать государственных законов, противных канонам и призван оцерковлять государственное законодательство, приближая его по возможности к духу Церкви. Клятва царя касалась соблюдения канонов Церкви, и нарушение клятвы влечет наказание. Никон, как предстоятель Церкви, считал себя в праве советовать царю заботиться об оцерковлении государственных законов, но что касается охраны самих церковных законов в недрах самой Церкви от государственного засилия, то он считал себя призванным отстаивать их уже не советом, а всей силой церковного авторитета и напоминать о клятве, данной царем и боярами предоставить Патриарху управление Церкви по канонам, и о последствиях её неисполения. Эту защиту Никон предпринимал по своему первосвятительству, возбуждая вопрос не о борьбе против светской власти, которой он не касался в её существе, а о границах повиновения ей, согласно словам апостола Петра (Д. V. 29): «Должно повиноваться Богу более, нежели человекам». Борьба Никона была не с государством, как таковым, а с направлением, охватившим правящия сферы и клавшим, через Уложение основание секуляризации государственного законодательства. Он этот дух века хотел остановить клятвой, а потом уходом.

Никон говорит в одних местах о клятвопреступниках с точки зрения церковных наказаний, а в других с более широкой точки зрения, что клятвопреступление царя, как грех, вообще лишает самое царство благополучия, и эта идея греха в Никоновском миросозерцании играет центральное значение, и именно с этой точки зрения он объясняет и оценивает события государственной жизни.

Вот что он пишет о самом клятвопреступлении (I, 581): «о клятвопреступниках, т. е. о тех, кто поклялся во лжи или нарушив клятву, 64 пр. Василия Великого устанавливает 10 лет покаяния. Если человек без всякого принуждения нарушает клятву, то он должен быть среди плачущих два года, три года слушать Божественное Писание, пять лет быть среди substrati (оглашенных), и потом два года стоять с верными и общаться в молитве, а к причастию допускается только через 12 лет. Видишь ли, что нарушители клятвы недостойны даже стоять в Церкви и молиться с верными? Это тебя не безпокоит? Послушай Христа: «Слушающий вас Меня слушает». А 83 пр. Василия Великого говорит: «кто отверг Христа, тот должен всю жизнь проводить в покаянии. «А Глосса на правило: «кто отверг Христа, должен плакать, как кающийся, всю жизнь, но в час смерти может быть допущен к причастию». Но как ты говоришь: царь выбирает Патриарха, Митрополитов, архимандритов? Он не имеет власти этого делать и ни в чем не сдержал клятвы, данной им Богу. Вследствие этого он не достоин даже ходить в Церковь, но должен проводить всю жизнь в покаянии и только в час смерти может быть допущен к причастию… Златоуст запретил всякому, нарушившему клятву, или только ложно покаявшемуся перед крестом, переступать порог Церкви, хотя бы это был сам царь. Но царь нарушил клятву трижды им данную» (при крещении, при поставлении в цари, перед вступлением Никона в Патриаршество). Никон говорит далее о тех наказаниях, которыя ниспосылаются от Бога за нарушение клятвы и цитирует Златоуста. «Вспомни, что получил Анания за ложь. Но если такое ужасное наказание получил только солгавший, то что должны получать клятвопреступники? Если та женщина, которая сказала да столько то навлекла такое великое наказание и не избежала его, то подумайте, какого мучения заслуживают те, которые целуют крест ради клятвы и нарушает свою клятву. Ибо, если нас не постигает наказание, то не будем успокаиваться, ибо это к большему несчастию. Что думаете вы? Как много было со времени Анании и Сапфиры, которые осмелились сделать то же, но не понесли такого наказания? И как это, скажут, они не перетерпели его? Это не потому, что им прощен их грех, но потому, что им предстоит нечто худшее. Поэтому те, которые часто грешат и не наказываются, еще больше должны бояться; их наказание возрастает через его отсрочку и через долготерпение Божие… Многие клялись и нарушали клятву и, если избегали наказания, не будем успокаиваться, ибо их ждет скрежет зубовный. Возможно, что еще здесь на земле они не избежат наказания, хотя и не тотчас, но наказание их будет еще строже. Подумай об истории Соломона, об истории Иеровоама, Ахава и о других царях, нарушителях клятвы. Хотя они и не тотчас получали наказание и муки по своим грехам, однако, в конце концов они были наказаны еще ужаснее. Почему это так? Бог дает некоторое время, чтобы ты мог очиститься, но, когда ты упорствуешь, Он посылает тебе наказание. Вы видите, как наказаны лжецы. Можете отсюда заключить, как пострадают те, которые клялись и нарушили клятву. Нарушающий клятву не может быть спасен. Один акт клятвопреступления достаточен низвести на нас полную гибель». Так учил Златоуст (I, 532).

Никон писал царю в январе 1663 года (IV, 415): «Вспомни о твоем обещании, данном в Св. Церкви при нашем избрании перед Богом, Св. Богоматерью и всеми Его Святыми, как ты поклялся нам перед всем освященным Собором и твоим синклитом, что ты не будешь вмешиваться в священные дела вопреки Св. Божиим заповедям, канонам Св. Апостолов и Св. Отцев, как ты делаешь это теперь и совершаешь деяния великой несправедливости к нам и слушаешь злых клеветников – врагов Божиих и принимаешь их клятвы за правду и вовлекаешь в грех людей всяких чинов через разговоры, происходящие в Крестовой Палате. Пощадит ли тебя Бог? Ты обещал быть для нас, бедных клириков, покровителем и отмстителем за всякую неправду так, чтобы даже скорее умереть, чем оставить заповедь Его без защиты. И ты не сдержал своего слова. Может статься, что ты изведаешь Божьего гнева раньше времени, ибо много уже есть, которые воюют против тебя. Умоляю тебя, перестань от гнева, внимай словам, относящимся к тебе: «И будет суд безпощадный для того, кто не показал милосердия».

Та же мысль и в другом месте (I, 387). «Что сделал Господь с преступными царями (Иродом, Нероном)? Он только уничтожил этих нечестивых людей и отдал виноградник другим. Так и потом многие греческие цари и цари других царств, жившие по Божественным заповедям и державшиеся св. канонов, преданных Святыми Апостолами и Св. Отцами, умерли и сделались наследниками небесного царства. А те, которые нечестиво нарушали закон, погибли в своей неправедности, и царства их были опустошены». И далее, с силой древнего пророка Никон переходит к своему времени и пишет: «Разве все это не совершилось с нами, по писанному (Второзак. 32, 34, 35, 41, 42): «Не сокрыто ли что у Меня? Не напечатано ли в хранилищах Моих? У Меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них. Когда изострю сверкающий меч Мой и рука Моя приимет суд, то отомщу врагам Моим и ненавидящим Меня воздам; упою стрелы Мои кровью и меч Мой насытится кровью. Тогда вы увидите, что Я Господь, и что нет иного кроме Меня. «Не исполнилось все это и над нами? Разве не было чумы в великом граде Москве и в других городах свирепых и неизлечимых болезней (намек на чуму 1654 и 1655 г.г.)? Разве не было поражено сердце царево, когда в Москве была чума, а царица с царевичами и царевнами не знала куда бежать? Не были ли князья ввергнуты в гибель, как Михаил Пронский с товарищами, умершие во время чумы в Москве (в сентябре 1654 г.), и не ослабела ли рука кн. Алексея Трубецкого с его товарищами, кн. Симеона Пожарского и кн. Львова и других? И что случилось с другими воеводами, как Василий Шереметев и кн. Иван Хованский, сколь много погибло!» (Никон имел в виду поражение Трубецкого под Конотопом 28.VI. 1659 г. от Выговского, Хованского под Слонимом 18.VI. 1660 г. от Чарнецкого (Соловьев XI, 98); поражение Шереметьева на Волыни и сдачу его 23.X. 1660 г. в плен (Сол. XI, 105). Эти поражения 1659 и 1660 г.г. лишили всех плодов победы 1654 и 1655 г.г., когда русские войска взяли было уже всю Белоруссию на севере и сражались уже в Галиции на юге… «разве это не был день Господень, полный ярости и гнева? Разве не опустошил Господь Москву и другие города? Разве не послал Он погибель на грешников? Разве ад не расширил свою пасть? Разве не поглотил он знаменитых и мужественных мужей, богатых и бедных такое множество людей, число коих Господь Один ведает? Разве не были все они оставлены псам и свиньям, хищным птицам и диким зверям на пожрание? Кто оплакал их и похоронил? Никто. Разве Бог не предал их погибели по всем царствам земли, так что слышат от всех, что приходят к нам из тех стран, что нет дома в странах неверных, где не было бы христианина раба, т. е. пленника (Шереметев сдался с 100.000 армией в плен татарам).

И все исполнилось против тех, которые говорили: завладеем Святилищем Божиим, чтобы было оно нашим наследием, согласно писаному (Псал. 82, 12–19): «Поступи с ними, с князьями их, как с Оривом и Зивом, и со всеми вождями их, как с Завеем и Салганом, которые говорили: возьмем себе во владение селения Божии». Боже мой! Да будут они, как пыль в вихре, как солома перед ветром. Как огонь сжигает лес, и как пламя опаляет горы, так погони их бурею Твоею и вихрем Твоим приведи их в смятение; исполни лицо их безчестием, чтобы взыскали имя Твое, Господи. Да постыдятся и смутятся на веки, да посрамятся и погибнут и да познают кто Ты, Которого одно имя – Господь Всевышний над всею землею». А пс. 69, 26–29: «Жилище их да будет пусто, и в шатрах их да не будет живущих, ибо кого Ты поразил, они еще преследуют и страдания уязвленных Тобою разглашаютъ… Да изгладятся они из книги живых и с праведниками да не напишутся». Приведя и другия места из Св. Писания, угрожающия наказаниями за грехи людей, Никон заключает: «Так угрожает Божественное Писание тем, которые упорствуют в делании зла» (I, 388, 389).

Никон не мог по своим убеждениям становиться соучастником в том положении, которое он считал неканоническим; пока оно оставалось в силе, он и не пытался возвращаться на управление патриаршим престолом; без содействия царя он не имел другой реальной силы для опоры, ибо в Архиереях видел только угодничество правительству; когда упрекают Никона за слова, что, если бы он возвратился, то возвратился бы аки пес на свою блевотину, то надо помнить, что под блевотиной он и разумел создавшееся в действительности положение вещей, неприемлемое канонически. Слова его и означали, что при таких условиях он не может быть Патриархом, и впредь до изменения их он не вернется. А на изменение он мог разсчитывать, только поскольку царь держал бы свое клятвенное обещание. Но в подлинный смысл слов Никона его враги не вникали. Они ловили его на словах, выхваченных из контекста, зафиксировали их и на основании этого постановляли свои суждения.

В другом месте мы скажем подробнее о мотивах, побуждавших боярство опорачивать Никона и после его ссылки. А сейчас обратим внимание, что стремление опорочить Никона вызвало к жизни и «Историю Суда над ним», написанную в 1667 году Лигаридом, искавшим первого места в Русской Церкви, и потому нуждавшегося в дальнейшей поддержке бояр и царя. Его суждения отразились и на суждениях о Никоне Соловьева и пошедшего за ним Каптерева. Их сближает всех троих то учение, против которого боролся Никон – тот цезарепапизм, который почему то считается заветом Русской Истории, но который по существу есть лишь языческое наследие древнего Рима, которое прорывалось к жизни в Византии, и в России тогда, когда задачи оцерковления жизни забывались, и первое место в государстве – царь – само захлестывалось стихиями мира сего. Напротив, мы покажем, что симпатии народа лежали всегда к Никону, и именно его идеи надо признать соответствующими русской народной стихии, той стихии, которая творила Русь Святую. На показаниях врагов Никона по строено и суждение об его уходе исследователем Никона проф. Каптеревым, хотя и признающим несправедливость неправедного суда над Никоном на основании существующих документов, однако, расценивающим его уход, не как архипастырское воздействие, а как средство возстановить свое положение великого государя, которое будто бы было мечтою Никона и проявлением его непомерной гордости. Вот суждения об этой гордости, которыя являются исходным пунктом у Каптерева для суждения о всех Никоновских действиях, и есть свидетельство только его врагов, а не результат независимого психологического исследования Никоновской деятельности. В виду этих показаний Каптерев и судьбу Никона объясняет в значительной степени его личным характером, а не совершенно тупым, забравшим силу еще в молодости царя Алексея боярством, погруженным в родовую спесь и местнические счеты. В значительной степени это самое боярство и установило ходячее мнение о Никоне, как о гордом властолюбивом Иерархе, искавшем только мирских почестей. Именно через показание его представителей и получились обвинения Никона в противоречиях при объяснениях его ухода; этих противоречий у Никона не было, но так как время от времени после его ухода появлялись боярские или их слуг показания о Никоне, то, они, будучи принимаемы за действительные слова Никона, и создавали впечатление противоречий самого Никона.

Так Каптерев, описывая речь Никона в Соборе 10.VII. 1658 г., приводит слова Никона о своем патриаршем недостоинстве и заявления, что он впредь Патриархом не будет, но умалчивает о том, что Никон заявлял о царском гневе, о котором «свидетельствовал перед небом и землей и о неисполнении царем клятвы»; приводит далее разговор Трубецкого (I, 397) с Никоном в соборе и вкладывает ему в уста заявление: «Оставил де Патриаршество я собою, а не от чьего и не от какого гонения, государева де гнева мне никакого не бывало». Но это показано только князем Трубецким и веры не заслуживает, как доказано проф. Николаевским, ибо об этом царском гневе Никон только что написал царю в письме, которое писал перед причастием в тот же день и после того неоднократно писал и в письмах, и в показаниях, и в Раззорении. Князь Трубецкой в показании 15 февраля 1660 г. нарочно утаил о заявлении Никона о царском гневе, ибо правительству надо было во что бы то ни стало доказать своеволие и безпричинность Никоновского ухода. Заявление об анафеме Никоном в случае возвращения на кафедру принимается Каптеревым, как факт (I, 398), но это показание – кн. Трубецкого и Митрополита Питирима, и почти всеми остальными показаниями не подтверждается. Каптерев упрекает Никона, что он различно объясняет свой уход, что в письме к царю в декабре 1661 г. он говорит об обиде от царя, выразившейся в неудовлетворении его за побитие посланного, князя Мещерского, а в июле 1662 г. Лигариду пишет, что причиной оставления было то, что царь стал гневаться на Никона, удаляться от него, перестал ходить к его церковным службам, что царь восхитил суд и все церковное управление на себя и ему быть стало не у чего. Каптерев поясняет от себя, что Никон понял, что причиной нельзя выставлять неудовлетворенность за обиду Мещерского, чтобы не показаться мелочным и вздорным человеком, но нам кажется, что здесь никакого противоречия нет, ибо неудовлетворение за обиду со стороны царя и было проявлением его безпричинного гнева, и Никон, объясняя царю свой уход, говорил только об этом, ибо остальное царю было известно и так, а письмо Лигариду в июле 1662 г. было первое обращение к нему со стороны Никона, высказывавшее всю историю отношений с царем человеку, только что прибывшему в Россию, и потому оно было пространнее. Также Каптерев находит, что совершенно новая причина указана в послании Никона к Константинопольскому Патриарху Дионисию в декабре 1665 года (Каптерев I, 400): «Кроме неправедного гнева царского на него (Никона) указывает новую причину оставления им патриаршей кафедры: что будто бы царский синклит, бояре и весь народ не берегут церковный чин и творят многия беззакония», и когда он, как Архипастырь, указывал царю на это прискорбное обстоятельство, царское величество управы не дает и даже стал гневаться за это на Никона». Здесь опять никакого противоречия нет. Пояснение это в действительности не другое, а только более глубокое: указывается не только на гнев царя, но и на ту атмосферу окружающей царя среды, которая породила гнев на строгого Архипастыря; более глубокое разъяснение вызывалось и тем, что оно было сделано спустя еще несколько лет, когда Никон причины гнева царского еще более проанализировал, – и тем, что он писал тому, кого считал судьей последней инстанции над собой, перед назначенным уже судом на него. Каптерев указывает, что в возражении на пятый вопрос в Раззорении Никон еще откровеннее заявляет, что ушел из-за нарушения клятвы царем повиноваться Святой Церкви (I, 401), но об этом Никон заявил и в речи в соборе 10.VII 1658 г., и в письме к Константинопольскому Патриарху, и заявление о клятве тесно связано с другими заявлениями о выявленном непослушании и вторжении царя в церковную сферу, ибо последния были нарушением самой этой клятвы. Каптерев усматривает заявление еще новых причин в «Раззорении», когда в ответе на 17 вопросов (I, 402) Никон говорит об обидах Вселенской Церкви и неисполнении царем правил Святых Отец в том, что он отнял церковный суд и велел судить священный чин своим людям. Но это все та же причина – несоблюдение клятвы, при котором Никон лишается возможности управлять Церковью по каноническим правилам.

Далее Каптерев указывает, что в письме к царю 21 декабря 1671 г. Никон будто бы совершенно иначе представил дело ухода: «Я, ведая свою худость и недостаток ума, много раз тебе бил челом, что меня на такое великое дело не станет, но твой глагол превозмог. По прошествии трех лет бил я челом отпустить меня в монастырь, но ты оставил меня еще на три года. По прошествии других трех лет опять тебе бил челом об отпуске и ты милостивого твоего указа не учинил. Я, видя, что мне челобитием от тебя не отбыть, начал тебе досаждать, раздражать тебя и с патриаршего стола сошел в Воскресенский монастырь». Здесь опять нет новой причины, а все та же старая, но говорится о разных обстоятельствах её проявления. Никон, не желая управлять на тех основах, на которых ставилась Церковь по Уложению, не добился его отмены, но добился только приостановки, а когда стал лишаться поддержки царя с его возвращением в 1656 г. в Москву, то вынужден был ставить вопрос ребром: или бояре должны уступить ему и не вторгаться в церковное управление, или он уйдет; но из этого письма нельзя вывести, как делает Каптерев, «будто Никон, желая во что бы то ни стало оставить патриаршую кафедру и уйти в монастырь, стал нарочно поступать так, своим поведением в конец раздражить царя, вывести его из терпения и тем заставить забыть Никона» (I, 404). Такое объяснение, конечно, неприемлемо должно бы быть и для Каптерева при его стремлении доказать, что Никон стремился только к великому государствованию, питая свое честолюбие; мы полагаем, что письмо это не имеет того смысла, который вкладывает в него Каптерев, а только иллюстрирует характер Никоновской борьбы, ведшей к тому, что Никон все более и более стал сомневаться в возможности управлять Церковью на условиях, приемлемых для его понятий, и стал, по его выражению, досаждать царю просьбой отпустить его, ибо оставаться Патриархом при наличии вторжения бояр в церковное управление, при третировании патриаршего сана, он все равно не мог, особенно, когда отпала последняя поддержка-царь, который начал гневаться: ему оставалось воздействовать уходом. Но Каптерева не удовлетворяют никакие Никоновские объяснения, в которых, однако, нет никакого противоречия и которыя выявляют разное время, разные стороны одной и той же причины, с которой боролся Никон. Это – грех, как преступление против прямой заповеди Божией, когда он выражается в нарушении клятвы, и грех, как преступление против Церкви, когда он выражается во вторжении в её управление без соответствующих даров благодати. Различались эти стороны в зависимости и от того, с кем Никон объяснялся: Константинопольскому Патриарху надо было объяснить подробно, а царь и сам знал причины ухода Никона.

Каптерева удовлетворяют некоторыя объяснения современников врагов Никона: «Современники дело ухода Никона объясняли гораздо проще, пишет он (I, 404). Вятский Епископ Александр, например, пишет государю: многим мнится, благочестивый государь, яко сего ради кручинен был Никон, что на пир не зван. Не сего ли ради и дерзостно послал стряпчего своего безобразно в царскую твою палату, через волю твою государеву, где ему и быть не годится?» В другом месте тот же Епископ замечает: «Никон ум погубя, оставил престол и никем гоним, гордости ради и гнева оставил власть, многа богатства взем, отъиде». Вот это обвинение в гордости, за неимением других, опровергнутых при жизни Никона, осталось для объяснения потомству; его приводил и цитируемый Соловьевым Неронов, его приводил и Лигарид – передавший свое мнение Соловьеву и Каптереву. На это обвинение в гордости Лигариду отвечал в «Раззорении», как мы уже цитировали, сам Никон (I, 281): «Не ты ли цитировал из Иезекииля гл. XXVIII, 17; «от красоты твоей возгордилось сердце твое, и ты во зло употребил ум свой по тщеславию твоему; за то повергну тебя на землю и выставлю тебя перед царями на позорище: как же можешь ты приложить это к нам, ибо мы удаляемся от зла, согласно заповеди Божией и Его светоча? Посмотри, человекоугодник, чье сердце надмилось? Не у того ли, кто присвоил себе чужое наследие и власть, как другой Озия? Если ты говоришь о нашем уходе, то я готов страдать ради Христа, как и теперь страдаю, но страдать согласно закону, как пишет Апостол или Св. Григорий Богослов и Св. Василий Великий. В отношении преследования есть прямое указание Св. Василия Великого, чтобы мы бежали от преследования и не подвергали себя страданию, но укрывались, когда нас ищут, и осторожным поведением щадили гонителя, чтобы он, преследуя до крови, не увеличивал греха своего гонения. Но, когда пришло время, и мы захвачены, то смело должны бороться. И он говорит, что принести себя в жертву на убиение есть признак гордости и надмения, когда же пришло время пострадать, то уже отступать и не желать бороться за Божии законы есть знак не мученичества, а небрежения».

Но кто были Епископ Александр Вятский, протопоп Иван Неронов и Лигарид? Личные враги Никона, и потому суждение их явно пристрастно. Епископ Вятский Александр был посвящен в Коломенские Епископы 3 июля 1655 г. и в декабре 1657 г. был переведен Собором в Вятку, епархию открытую в октябре 1657 года вместо Коломенской, которая была присоединена тем же Собором к патриаршей области (Николаевский, «Патриаршая область и русские епархии в XVIII веке» Хр. Чт. 1888, I). Он был крайне недоволен этим переводом и долго туда не ехал. В 1659 и 1660 г. он исполнял поручения Митрополита Питирима по следствию, следовавшему по доносу попа Никиты на Суздальского Архиепископа Стефана. Он содействовал расколу и в 1663 г. составил петицию против Никона и покаялся только в 1666 г. Дело об открытии Вятской епархии Собор 1667 г. признал вполне законным, но было постановлено возстановить и закрытую Коломенскую епархию. От Епископа Александра безпристрастного суждения о Никоне ждать нельзя.

Что касается Ивана Неронова, то он был в числе закоренелых врагов Никона, был им сослан в Спасокаменный монастырь 4 августа 1653 г. Неронов, пишет о нем проф. Знаменский (Пр. соб. 1869, I), был одним из первых между людьми, которыя стремились подорвать значение Никона посредством обвинений в превышении своей власти и презрении власти царской. Убежав из ссылки в 1656 г., и потом спрятавшись под покровительством царя, Неронов помирился с Церковью, узнав, что не один Никон уже, а Восточные Патриархи одобрили реформу. Никон снял положенное на Неронова проклятие, отнесся благосклонно к его раскаянию, разрешил служить ему по старым служебникам ибо «обои хороши, все де равно по коим хочешь, по тем и служи». Но Неронов не унимался против Никона; в 1658 г. он опять говорил царю, указывая на Никона в алтарь: «смутил он всю русскую землю и твою царскую власть попрал, и уже твоей власти не слыхать; от него всем страх». Царь смутился и отошел на свое место. Когда в 1664 г. Зюзин и Ордын Нащокин возымели надежду примирить царя с Никоном, Неронов нарочно приходил к царю поддержать его раздражение против Никона. Об этом разсказал сам царь Нащокину: «Вот и теперь на Николин день приезжал ко мне чернец Григорий Неронов (он постригся в монахи 25 декабря 1656 г.) с поносными словами всякими на Патриарха, что и слушать нечего, и я тому ничему не поверил, а положил то все на волю Божию». Он всегда оставался в симпатиях к расколу, и Собор 1667 г. говорил о нем, что он «пребыть в истине не постоянен яко же трость, ибо паки и паки поколебался». Он был противником исправления обрядов по греческому образцу и не мог простить перемены в Никоне, когда он стал на путь проведения реформ, и оставил прежния совещания с членами их кружка – ревнителями веры. Он ему говорил первого июля 1653 г. «прежде сего совет ты имел с протопопом Стефаном и на дом ты к нему часто приезжал и любезно о всяком деле беседовал, когда ты был в игуменах, архимандритах и Митрополитах. А которые богомольцы посланы бывали государем к Иосифу Патриарху, что ему поставити овых в Митрополиты и в Архиепископы и Епископы, и ты с государевым духовником Стефаном был в совете и не прекословил нигде и на поставление их не говорил: анаксиос; тогда у тебя все непорочны были, а ныне у тебя те же люди недостойны стали. И протопоп Стефан за это тебе враг стал, а друзей его раззоряешь, протопопов и попов с женами и детьми разлучаешь. Доселе ты друг нам был, а ныне на нас возстал». У Неронова к личной вражде на Никона присоединилась и идейная. Он не мог простить исправления русских книг по греческим и в 1657 г. говорил: да ты же, Святитель, иноземцев законоположения хвалишь и обычаи их приемлешь, а мы прежде сего у тебя же слыхали, много раз ты говаривал нам, гречане де и малоросы потеряли веру и крепость де и добрых нравов нету у них, покой де и чести их прельстили, и своим де чревам работают, и постоянства в них не объявилось, и благочестия ни мало, а ныне у тебя они и святые люди и законоучители».

Никон же был человек ума подвижного и вечно стремился учиться и исправлять свои ошибки. Он просил их указывать и Макарию Патриарху при богослужении. Он сам про себя писал, что готов вечно учиться. Очевидно от человека столь закоренелой вражды и личной, и идейной, как Неронов, всю жизнь боровшегося с Никоном и от него пострадавшего, безпристрастного отзыва ждать также нельзя. Ради ненависти к Никону Неронов почитал даже грека Лигарида. Никон признавал, что увлечение его греческим было причиной непримиримой вражды к нему со стороны противников его церковной реформы. «От всех уничтожен бех, и кроме истины и сего ради многажды хотеша нас убити…, зане держим вся и наипаче греческие законы и догматы» (Из послания к п. Дионисию). А Аввакум еще более ярко выражал вражду к греческому. Он писал царю: «Вздохни ка по старому, как при Стефане (духовнике) бывало и рцы по русскому языку: Господи, помилуй мя грешного. А кириэлеисон оставь; так эллины говорят, плюнь на них. Ты, ведь, Михайлушка, русак, а не грек. Говори своим природным языком, а не уничижай его и в Церкви и в дому и в пословицах. Любит нас Бог не меньше греков; предал нам грамоту нашим языком Кириллом Святым и братом его. Чего же еще нам хочется лучше того? Разве языка ангельскаго…. да нет, ныне не дадут до общего воскресения». Известно, что Никон любил не только греческие одежды, но и исполнение литургии по-гречески. Ругательства Аввакума по адресу Никона не могут, конечно, служить основой для понимания Никона.

О безпристрастии Лигарида к Никону не стоит и говорить, ибо он из дела осуждения Никона делал себе карьеру и со времени своего приезда весной 1662 г. до весны 1667 г., когда подвел итог этой борьбы в своей «Истории», нераздельно принадлежал делу охуления Никона. Об обстоятельствах ухода Никона Лигарид на заседании соборном 29 декабря 1662 года, на котором он занимал первое место, и которое разбирало вопрос о направлении дела Никона, объявил, что из всех свидетельских показаний сильнее всех показание князя Трубецкого, ныне покойного, что Патриарха Никона надо почесть отрекшимся самовольно; соборные деяния 1660 г. напрасно говорят о народном прошении к Никону, во время его отшествия, не уходить. Он сильно побуждал царя в письме 18 мая 1662 г. к скорейшему разсмотрению Никоновского дела, в виду де соблазна от слухов, будто Никон бежал от грозившей опасности тайного убийства. Лигарид с самого начала, не вникая в дело, принял сторону бояр, как более выгодную, ибо и приехал он в Москву для материальной выгоды. Его история начинается с памфлета на личность Никона. Его свидетельство не может иметь никакого значения для суждения о Никоне, как свидетельство главного представителя и наемного адвоката стороны, поставившей своей целью уничтожить Никона.

Вот характеристика Никона Лигаридом, положенная в основу и Соловьевского и Каптеревского суждения: «Никон до Патриаршества скрывал свой истинный характер и казался добродушным, аскетом, любителем учения греков, и по проповедям напоминал Божественного Григория. Но, когда он достиг своей цели, то сбросил маску и показал свое действительное лицо человека каменного, интригана, честолюбивого, мстительного, гордого, безчеловечного насильника, незаботливого о стаде, любящего роскошь, удовольствия, домагавшегося царских титулов (III, 38). Эта характеристика и легла в основу для разъяснения всех Никоновских поступков, которые получают совершенно иное освещение, если к ним не подходить с предвзятым мнением о Никоне, а исходить из того, что он был прежде всего аскет и ревнитель исполнения церковных правил и в частной, и в общественной жизни.

Каптерев задает вопрос по поводу оставления Никоном Патриаршества: «Действительно ли Никон совсем хотел оставить Патриаршество, или это было только притворством с его стороны, разсчитанным только на то, чтобы побудить этим царя преклониться перед Патриархом и признать его своим опекуном» («Патриарх Никон», 408). Самый вопрос в такой постановке предполагает, что Никон хотел вообще навязать свое регенство царю. Но этого ни откуда не видно: ни разу Никон нигде ни в его слове, дошедшем до нас, ни в писаниях, никогда не сказал о желании управлять государством. Каптерев усматривает противоречие в том, что 10 июля 1658 года и вскоре после Никон делал заявления, из которых можно предположить, что он окончательно оставил Патриаршество и о возвращении не думал. Каптерев опять ссылается на показания Трубецкого, что Никон налагал на себя анафему, если похочет быть Патриархомъ… В письме царю в июле 1658 г. Никон называет себя бывшим Патриархом. Он дает благословение Крутицкому Митрополиту Питириму быть местоблюстителем до избрания Патриарха, а потом благословляет избрать и Патриарха. Каптерев и заключает, что Никон окончательно отказался от Патриаршества и в первое время вовсе не думал возвращаться на Патриаршество, но царь де этим не воспользовался, а потом и Никон с своей стороны стал колебаться в своем решении окончательно оставить Патриаршество, стал уже уверять в том, что он от Патриаршества не отказывался и даже стал заявлять претензии вновь занять Патриаршую кафедру.

«В марте 1659 г., пишет Каптерев (Op. cit. I, 410) Никон обратился с посланием к государю, в котором протестовал против совершения Митрополитом Питиримом шествия на осляти. Очевидно де Никон не хотел уже оставаться спокойным зрителем тогдашних событий, а решил вмешиваться в церковные дела, мотивируя свое вмешательство ревностью и сохранением церковных порядков». Далее на стр. 411 происходит уже чистая работа воображения Каптерева. «Вмешательство Никона в церковные дела показывало, пишет он, что Никон уже стал тяготиться своим уединением, своей полной отрешенностью от общественных дел, что его снова потянуло к публичной общественной деятельности, и он уже не мог более оставаться спокойным. Его особенно угнетало то обстоятельство, что он совсем удален от царского двора, где так недавно был первым лицом, пользующимся особым исключительным положением и почетом. В его воображении невольно воскресали былые роскошные приемы и обеды, которых он был лишен».

Все эти предположения, может быть, и естественны, если исходить из предположения об эгоистической честолюбивой природе Никона, как окрашивали его враги, но эти предположения совершенно излишни, если вникнуть в то, что произошло после 10 июля 1658 г. до 4 марта 1659 г. в общецерковном положении: тогда понятна будет и перемена в объяснении Никона. Никон писал Константинопольскому Патриарху Дионисию о том, что, когда он ушел в Воскресенский монастырь, то через два дня были присланы из тех же бояр, которые говорили с ним 10 июля и спрашивали: почему я ушел без приказа от царского величества из Москвы? Я ответил, что ушел не на большое разстояние; если царское величество изменится к большей милости и отложит в сторону свой гнев, я снова вернусь. После этого не было никакого сообщения по этому делу от царского величества, никакого упоминания о моем возвращении на кафедру, но был отдан приказ (царем и синклитом), чтобы временно управлял Патриаршеством Митрополит Крутицкий Питирим. После ухода нашего царское величество запретил людям всех чинов приходить ко мне и слушать меня. Он также запретил давать мне из патриаршей резиденции то, что мне могло бы понадобиться. Если царское величество узнавал, что кто либо приходил ко мне, то такое лицо строго пытали и посылали в отдаленные места. Так он терроризовал всех, царское величество приказал, чтобы весь Патриархат во всех делах управлялся бы Митрополитом Крутицким и запретил нас спрашивать или обращаться к нам, и приказал, чтобы к нему самому обращались во всех епископских и духовных делах» (III, 387–388).

Дело в том, что Никон сам благословил еще 12 июля быть Митрополиту Крутицкому быть Местоблюстителем, но, говорит Михайловский, призвав к себе на подворье Митрополита Питирима, 10–12 июля, Никон сказал ему, что он уходит на время в Воскресенский монастырь и поручил ему до его возвращения в качестве викарного управлять Патриаршеством, а в делах большего значения обращаться к нему (IV, 138). Некоторое время Питирим и действовал в силу Никоновского благословения и позволения. Имя Никона стало упоминаться в богослужениях, а потом было опущено. В некоторых случаях имя и авторитет Никона употреблялись царем или Монастырским Приказом, чтобы переделать решения, принятыя Никоном лично и никогда самим Никоном неизмененные. Никон был недоволен и говорил: «Тех людей, которых мы властью, данной от Духа Святого связали, царь разрешает, почитая наше связывание ни во что». Царь, например, 17 августа 1658 г. послал грамоту в Кирилловский монастырь архимандриту Авраамию о прощении Никоном посланных туда двух иеродиаконов, и царь приказывает, в силу прощения Никона, их освободить и держать на свободе в монастыре до дальнейшего царского указа. А 21 февраля 1659 г. царь в грамоте Полоцкому Епископу Каллисту, которым от Никона получена юрисдикция в 1656 г. и обязанность подчиняться только ему в духовных делах, аннулировал древнюю привиллегию возстановленную Никоном в марте 1658 г. Богоявленскому монастырю в Полоцке, и приказал ему подчиняться не Патриарху, а местному Епископу. Указ царя Богоявленскому монастырю гласил: «Мы приказываем, чтобы юрисдикцию над тобой и твоим монастырем осуществлял Епископ Полоцкий и Витебский Каллист, и чтобы вы ему во всем повиновались». Для цезарепапистской точки зрения Каптерева не произошло ничего особенного. Царь для него, как единственный источник всякой власти, распоряжается и в Церкви. Сегодня он поручил управление Церкви Никону, завтра Питириму – мало разницы. Но с церковной точки зрения, на которой стоял Никон, произошла целая катастрофа. Патриарх в его глазах не царский чиновник, а носитель власти иного порядка и иного источника. Произошла подмена авторитета, восхищение на себя царем духовной власти. Никон Патриарх ушел, благодать Духа Святого с ним, он временно поручает на правах викария управлять Митрополиту Питириму, а Митрополит Питирим, по приказу царя, к нему не обращается, его имени не поминает за Богослужением, а царь сам распоряжается в чисто церковных делах, т. е. самовольно фактически устраняет Никона от Патриаршества.

Естественно, что при таком попрании патриарших прав, тон Никона изменяется, изменилась природа его положения, неправильно в Москве понятая. Он и говорит 17 мая 1659 г. приехавшему к нему по поручению царя дьяку Дементию Башмакову, что «он, Никон, хотя и оставил Патриаршество по своей воле и Московским не зовется и николи зваться не будет, но Патриаршества не оставлял и благодать остается при нем» (I, 410). Противоречия с его словами в июле 1658 г. никакого нет. Тогда Никон, констатируя невозможность для него управлять Патриаршеством, уходит, считая, что он для царя бывший Патриарх, ибо тот его не ставит ни во что; он не думает в данное время о возможности вернуться и готов допустить другого Патриарха. Весной, 1660 г., когда из Москвы попросят его приступить к делу и дать благословение на поставление другого Патриарха, он соглашается, но уже входит в дальнейшия подробности, в виду наличия дела, объясняет, что он сам должен принять в этом участие; и ставить Патриарха, – вопрос, до которого еще не доходило дело в июле 1658 г. Однако, еще раньше 1660 года обнаруживается, что в Москве, удовольствовавшись уходом Никона, решили, что царь в праве делать, что угодно или сам, или через Митрополита Питирима. Никона своевольно перестали считать Патриархом, и поминать его имя, тогда, как с его уходом в Воскресенский монастырь его каноническое положение не могло само собой измениться без всякого суда или без выяснения дела с ним. Тогда тон Никона и стал тоном протеста, ибо нельзя же так просто и самовольно не считаться с ним – Патриархом, как будто его нет в живых.

В глазах Никона произошло каноническое безчиние, на которое он и реагировал, и вовсе для уяснения его протеста нет надобности прибегать к предположению Каптерева о том, что Никон стал тяготиться уединением, что его угнетало воспоминание о прошлых роскошных обедах и приемах, вызывавшее в нем томление. Вся жизнь и аскетизм Никона, его необыкновенная энергия и постоянная занятость и в Воскресенском монастыре исключают такое предположение. Ведь, он и там только изменяет свои занятия, но всегда поглощен делом: он строит храм, сам таскает кирпичи, дарит в 1661 г. в Воскресенский монастырь летопись русскую, доведенную им до 1630 г., очевидно, дополнившую под его руководством одну из прежних летописей, строжайше исполняет монастырские уставы, а на посты удаляется в уединение в каменную башню, построенную в скиту рядом с монастырем. Все умонастроение его никак не дает повода думать о похотях удовольствия: слишком трезвен был он всегда. Такие предположения слишком произвольны и приурочены к слишком плотскому и обыденному человеку. Если бы Каптерев оставил свою цезарепапистскую точку зрения и вник бы в Никоновскую, тогда и строить предположений этих не нужно было бы. Изменение в словах Никона произошло вследствие того, что ему пришлось реагировать на новыя явления. Уйдя с кафедры, он мог ожидать, какое действие это произведет. Если царь одумается, он вернется, как сделал под влиянием хотя бы и неверных сообщений об изменении настроения царя в 1662 и 1664 годах; если нет, войдет в переговоры о способах замещения себя преемником, как и было в 1665 году, но случилось выявление канонического нигилизма: Патриарх уехал из Москвы, и стали действовать именем царя, как будто царские полномочия включают в себе патриаршия. Если так могли думать в Москве, то для Никона это было совершенно отвратно. Каптерев пишет (I, 412), что «Не во имя блага Церкви и пасомых Никон уничиженно молит царя о прощении, а ради того, чтобы опять наслаждаться вместе с другими обильной царской трапезой и близостью к царю. Очевидно, продолжает он, так писать мог Никон, не как Архипастырь и Патриарх русской Церкви, а как царедворец, которому близки и дороги только интересы, тесно связанные с близостью к царскому двору». Никон же был огорчен напрасным гневом царя и писал ему (июль 1659): «Самого тебя молю, перестань Господа ради туне гневаться; солнце, речеся, во гневе вашем да не зайдетъ… Аз же ныне паче всех человек оболган тебе, Великому Государю, поношен и укорен неправедно: сего ради молю, претворися Господа ради и не дай мне грешному немилосердия». Эти слова показывают, как тяжко пришлось Никону, и тем более повышают ценность его неумолимого отстаивания канонической правды, как она представлялась ему. Он и страдал больше всего за эту безкомпромиссность: так было и в его удалении в Воскресенский монастырь, так будет и в ссылке его в Ферапонтов монастырь. Как христианин, он просит у царя прощение за огорчения, но, как Патриарх, неумолимо отстаивает права Церкви, и будучи в ссылке в Ферапонтовом монастыре, испытает не раз отягощение своей участи, за отказ простить царя настоящим письменным прощением, пока он не возстановит всю правду в его деле, хотя бы и без возстановления на Патриаршестве, от которого Никон тогда уже совершенно отказался.

Мы думаем, что Никон ушел, чтобы воздействовать на царя, побудить его изменить свое отношение к Церкви и к нему, как её Первосвятителю, что без этого изменения со стороны царя он и не думал возвращаться; вопрос возвращения таким образом зависел не от Никона, а от царя. Когда у Никона явилась надежда на изменение царя, он и предпринял возвращение. Когда увидал, что надежда напрасна, то в январе 1665 г. приступил к переговорам с Собором об условиях отречения, и Собор, понимая; что отречения еще не было, составил контр-предложение, а в начале 1666 г. Собор снова обсуждал, как быть по канонам с Никоном в виду его ухода; все дело остановилось при известии, что приедут для суда Восточные Патриархи. Если мы будем исходить при оценке Никоновских действий в период 1658–1666 г.г. с его точки зрения на церковную власть, на Патриаршество, на свой уход с кафедры, то в действиях Никона за этот период будем видеть лишь сообразование их с обстоятельствами и событиями, при неизменности его точки зрения и его канонических воззрений. Если же собственную Никоновскую точку зрения оставим в стороне, а также не будем останавливаться на событиях церковной жизни, вызывавших в Никоне то или иное реагирование на них, в виду отсутствия отречения его от Патриаршества, тогда мы можем натолкнуться на непонятности и непоследовательности, для объяснения которых надо будет придумать объяснения, исходящия из произвольных представлений о Никоне, со слов поносивших его устно и письменно его врагов и при жизни его, и после смерти.

Каптерев пришел к заключению, что отречение Никона от Патриаршества в действительности имело только демонстративный характер, а не было настоящим серьезным отречением (I, 430). Этим демонстративным актом Никон хотел только с блеском возстановить свои прежния пошатнувшияся отношения к царю, хотел заставить последнего во всем подчиняться ему – Никону, иметь его главным советником и руководителем во всей его царской деятельности. Никон был убежден, что он так необходим царю, что тот никогда не решится с ним разстаться и отказаться от его услуг». Мы согласны, что отречения не было не только демонстративного, но вовсе никакого. О нем заговорил Никон только в январе 1665 г. после его непринятия в Москве 19 декабря 1664 г. Намерение Никона стать главным советником царя в государственных делах трудно предположить для июля 1658 года, ибо безсоветие началось уже с 1657 г., когда царь уже ругал Никона неподобными словами, ссорился с ним несколько раз из-за намерения присоединить Малоросию в церковном отношении без Константинопольского Патриарха, стал попускать бояр до вмешательства в церковное управление, наконец выливал публично свой гнев через нарушение чина участия в церковных праздниках, неприглашением Патриарха на торжества, на которыя Патриарх по положению своему приглашался, своим отсутствием и присылкой боярина с выражением немилости. Царь уже давно избегал Никона, не желая его содействия. Неужели можно было иметь надежду все это исправить и возстановить положение царского советника через угрозу ухода, который был просто желателен и для царя, и для всех бояр, забравших в руки царя и окружавших его? Стремление Никона возстановить свое положение царского советника в государственных делах через уход мы никак не можем предполагать, но стремление возстановить свой архипастырский авторитет в церковных делах, без которого такой энергичный человек, как Никон, считал безполезным и принципиально недопустимым свое пребывание в Патриархах, действительно усматриваем. К этому побуждает нас и самый предмет прощальной его речи в Успенском соборе 10.VII. 1658 г., и выбранное слово Златоуста о том, каков должен быть пастырь: К сожалению, Каптерев разсматривал уход Никона только по показаниям князя Трубецкого и Митрополита Питирима, веря им во всем, вместо того, чтобы постараться воспроизвести, по возможности, что читал и что говорил от себя Никон 10.VII. 1658 г., как это сделал Пальмер и Николаевский на основании многих других показаний. Никон ушел, а бояре обрадовались и целой системой интриг довели дело не только до низложения его, но до лишения сана и ссылки.

Свое церковное миросозерцание Никон отстаивал по пророчески обличениями, угрозами Божьего гнева и несчастиями лично для виновников цезарепапистского засилия и несчастиями для самого государства, и запечатлел его удалением от активного управления кафедрой и анафемами.

Что касается официальных анафем Никона, то оне касались непосредственно конкретного нарушения существенных прав Церкви, принадлежащих Церкви в силу её природы, или дарованных ей государством с заклятием. Но Никон не произносил анафем прежде, чем совершенно явственно не определилось определенное явление и то после многократных безрезультатных протестов. Анафема на Митрополита Питирима была произнесена за облюбодействование патриаршего престола и за вторжение в сферу Константинопольского Патриарха назначением Митрополита Мефодия, почти через 4 года после ухода, после многократных предупреждений царю. Анафема на Симеона Лукьяновича Стрешнева была произнесена за кощунственное научение им пса, названного им «Никоном», благословлять обеими лапами, «по образу Христа при Вознесении», как писал Никон в письме царю в начале 1662 г. (IV. 410). Это письмо было последнее перед анафемой, произнесенной на Стрешнева 16 февраля 1662 г. Никон писал об ответственности царя за поддержку Стрешнева: «Если ты, знай об этом, терпишь такого нечестивого насмешника, не наказывая его, то гнев Божий низойдет на тебя и скоро. А мы готовы ради Христа не только терпеть оскорбления и унижения, но и умереть» (IV, 411). А Константинопольскому Патриарху Дионисию Никон писал, что «мы, услышав о таком нечестии, анафематствовали Стрешнева, но царь приказал ему не считаться с этим отлучением и почитал его по прежнему».

В отстаивании своего миросозерцания Никон прибегал исключительно к средствам, которыя находятся в распоряжении Церкви, и ею дозволены. Это не были средства, допускавшияся Западной Церковью в средние века в виде освобождения подданных от присяги, низложения с престола и прочия, являющия собой властное вмешательство в светскую сферу.

Мы должны в дальнейшем уяснить: 1) почему у Никона было столько врагов, и кто они были по своему положению и умонастроению, 2) отчего царь перестал его поддерживать в возможности канонически управлять Церковью; 3) из за чего у них произошла так называемая ссора, по каким вопросам явился повод к их разногласию, 4) как конфликт царя с Никоном отразился на дальнейшем развитии государственной (царской) власти в России и её правовой концепции. Так как эти вопросы непосредственно связаны и со сферой государственной, то предварительно надо уяснить то положение, которое занимал Московский Патриарх в государственном строе Московского государства по своему сану вообще, а в частности Патр. Никон, как государственный регент, назначенный государем в качестве такового, на время его отсутствия из столицы, в виду начавшейся в начале 1654 года войны с Польшей. Царь уехал на войну 18 мая 1654 г., вернулся в Москву в январе 1655 г., снова уехал 11 марта 1655 г., вернулся 10 декабря 1655 г., а 15 мая 1655 г. уехал на войну со Швецией, вернувшись в Москву окончательно в самом конце 1656 года. Т. е. царь отсутствовал с небольшими перерывами целых 2 ½ года из столицы, когда во главе государства был им поставлен Никон.

Разрешению этих вопросов посвящена III часть.

Конец II-ой части.

Борьба Никона с политическим староверством, уклонявшимся в сторону цезарепапизма. – Сравнение царства с священством. – Источник царской власти и её освящения. Духовная и светская власть независимы друг от друга. – Кому вверена Церковь? – О церковных законах. – Об участии царя в церковном управлении. О правах царя по отношению к соборам церковным. О соборе 1660 г. – Об участии царя в церковном управлении. О повышении ранга Епископской кафедры. – Царь – образец послушания церковным законам для народа. Церковный закон неприкосновенен для государства Апостасии. – О Церкви: её самостоятельность. – Для управления в Церкви необходимы Епископские полномочия, а не царские. – Действие Антихриста: властительство над Церковью светской власти. – Царь некомпетентен в деле суда над Епископами-клириками. – Положительные обязанности царя к Церкви. Обязанности царя к церковной собственности. – Никон о своей службе царю. – Никон различает обязанность царя в Церкви от его обязанностей к Патриарху. – Никон о сфере светских дел. О тяжести царского служения. – Власть царская получается независимо от священства, но им благословляется. – Где санкции для соблюдения царем заповедей Божиих. – Царская власть и знамение пришествия Антихриста. – Лигарид выдвигает новыя обвинения против Никона. – Никон о лжепророках-цезарепапистах. – О власти удерживающей. – Цезарепапизм – от духа Антихриста. – Помощь Патриарха Царю – быть царем православным. – О природе послушания царя Патриарху. Клятва 1652 г. – О превосходстве священства над царством. – Критика Никоном разных теорий о соотношении духовной и светской власти. Его теория. – Никон о «Дарении Св. Константина Великого». – Каждая власть происходит от Бога; ни одна не выше другой. – В церковных делах церковный закон и Епископ выше Царя. – Каждая власть имеет свой порядок и права от Бога и должна их защищать. – Юридическое равенство властей, духовное превосходство власти духовной. – Никон о мерах самозащиты Церкви. Заявление протеста и духовные наказания. – Не должно повиноваться закону, противоречащему канону. – Возмездие за нарушение прав Церкви от Бога. – Никон и сам отказывается исполнять государственный закон, противоречащий церковному. – Духовное оружие царя в борьбе со злом – христианские добродетели: смирение – прежде всего. – Праведность царя – основа прочности царской власти. – Смысл ухода Никона в Воскресенский монастырь в 1658 г. – Патриарх – нравственная сдержка для царя. – Лигарид и Никон о праве обличения царя. – Об обязанностях царя к Церкви и её представителям. – Значение отказа Никона в прощении Царю Алексею Михайловичу, как царю. – Никон обвиняет Царя Алексея Михайловича в том, что он перестал поступать, как подобает православному Царю. – О времени Божиего наказания за нечестие. – Никон указывает на современные несчастия, как на Божия наказания и предостережения. – Уход Никона как мера протеста. – Источник Никоновой теории соотношения властей: Св. Отцы – Предшественники Никона (в России) в учении о превосходстве священства. – Юридическая природа участия Никона в государственных делах. – Чисто русское восприятие христианства Никоном. – Мнение Каптерева о Никоне в отношении учения о царской власти. – Никон в делах смешанного характера, т. е. касающихся и Церкви и государства. – Никон прибегает к содействию царя и в чисто церковных делах. – Теория симфонии властей (духовной и светской). Никон обеим властям отводит доминирующее значение каждой в своей сфере. – Нарушение симфоний в 1658 и 1660 г.г. – О причинах ухода Никона. Мнение Соловьева, Пальмера, Горчакова и Беляева. – О поводе к уходу Никона в Воскресенский Монастырь. – Никон о своем уходе в Воскресенский Монастырь. – Царь и право Патриарха на обличение. – Сравнение обличений Св. Филиппа и Никона. – Нарушение симфонии в строе московского государства введением Уложения и расцерковление государства. – Смысл борьбы Никона в свете последующих мер против Церкви. – Различные меры Никона к поддержанию церковного направления в правительстве и обиходе. – Сравнение учения Никона с католическими писателями о соотношении властей. – Сравнение учения Никона с протестантскими писателями. – Учение Никона о субъекте церковного управления перед судом русской канонической науки. – Учение Никона о субъекте церковного законодательства перед судом русской канонической науки. Стр. .

Источник понятий Никона о Патриаршестве и наших представлений о Никоновском понятии. – О каноническом положении Московского Патриарха среди других Патриархов. – Никон о правах Константинопольского Патриарха. – Патриархи связаны канонами в суде своем. – Об особых привилегиях Константинопольского Патриарха и об Эпанагоге – их источнике. – Неправильность Никоновского толкования IV, 9 и 17. – Мечты Никона о будущем положении Московского Патриарха. – Арсений Суханов о Патриаршестве. – Антагонизм русских и греков в деле учреждения Патриаршества в Москве. – Сравнение воззрений Никона и Арсения Суханова. – Церковно – обрядовая реформа Никона. – Источник неправильных обвинений Никона в стремлении незаконно изменить свое место среди Патриархов. – Никон и идея III Рима. – Отношение Никона к Римскому папизму. – Католическая идея папства и святоотеческое учение о самостоятельности Церкви. – Пальмер об идее самостоятельности Церкви и о порабощении Церкви в России. – Присяга Епископов Патриарху. – О двойной хиротонии Московских Патриархов. – Централизация Церковного управления в Московском государстве. – Учреждение Патриаршества в Москве, как завершение централизации церковной власти. – Поучение Патриарха Епископу при поставлении. – Причины централизации церковного управления и отсутствие для Патриарха самостоятельной опоры. – Никон оспаривает приписываемое ему Лигаридом самопревозношение над Епископами. – О подчиненности Архиерея Патриарху (отзыв Собора 1665). – Ответы Никона на разные упреки ему. – О пожизненности Патриаршего сана. – Никон о своем уходе в Воскресенский монастырь. О клятве Епископов в повиновении Патриарху и о клятвопреступлении русских Епископов. – Анафема 1662 г. Митрополиту Питириму, блюстителю Патриаршего Престола. – Анафема 1662 г. отрицающим особую природу духовной власти. – Отношение Никона к Церковным Соборам. – О суде над Патриархом. – Никон склоняется к теории пентархии. – Об уходе Никона в Воскресенский монастырь. – Никон возвышает власть Патриарха над отдельными Архиереями, но не над Собором. О Соборах – О Соборе 1666 года. – Правила церковные о созыве Соборов и нарушение их в 1660 г. – Никон о Соборе 1660 г. и о признании его Патриархом после ухода. – Никон об отсутствии своего отречения от кафедры. – Церковные правила о созыве Соборов. – Никон о деятельности Собора 1660 г. – Никон о неправильном понимании Собором 1660 года природы его ухода, и о неправильном применении канонов к нему. – Никон о природе своего ухода. – Причины непризнания Никоном канонической силы за Собором 1660 года. – Архиерейская теория отношений Патриарха и Архиереев. – Докладная записка царю Вятского Епископа Александра, как представителя этой Архиерейской теории. – Никон не сторонник Патриаршего единовластия в Церковных делах. – Никон о каноническом и неканоническом объединении Епископов. – Голубинский о Соборах, созванных Никоном. – Никон о составе Патриарших прав в Церкви. – Никон о совершении шествия в неделю Ваий Патриархом и другими Архиереями. – Никон о своем каноническом положении после ухода в Воскресенский монастырь. – Никон не допускает поставления нового Патриарха без своего участия. – Разногласия на Соборе 1660 г. о Никоне, и мнение Епифания Славинецкого. – Мнение Иерусалимского Патриарха Нектария об уходе Никона. – Уход Никона правительством сознательно истолковывается иначе, чем это было в действительности. – Протест Епифания Славинецкого против лишения Никона Епископского сана. – Постановление Собора 14 августа 1660 года и мнение архимандрита Игнатия. – Никон не отрекался ни от священства, ни от кафедры. – Смысл ухода Никона. – Приезд Никона в Москву в 1662 году и показания старца Аарона. – Приезд Никона в 1664 году. – Отстранение в январе 1665 года от местоблюстительства Митрополита Ионы за принятие им благословения от Никона. – Переговоры Никона с Собором об условиях отречения от кафедры в январе 1665 года – Проект контръпредложений Никону на Соборе 1666 года в феврале. Противоречие их с Архиерейскими взглядами на положение Никона в декабре 1666 года. – Контр-предложение Собора Никону весной 1666 г. есть признание, что Никон не отрекался от кафедры. – Насилие, совершенное судом 1666 г. над Патриархом Никоном, подрывает значение самого Патриаршества. Компетенцию по изменению церковного устройства имеет только власть церковная. Сознание этого в 1589 году. – Развитие церковной Иерархии по Никону. – Теория Феофана Прокоповича о царе – носителе церковной власти. Противоположность Никону. – Пр. Апостолид о правах Государственной власти в Церкви. Утрата канонического сознания государственной властью при Петре I и возстановление его на Соборе 1917 г.

Суд над духовенством в гражданских делах. – Суд приказа Б. Дворца в XVI и XVII веках – Протесты церковных властей против вмешательства воевод в церковные дела. – Положение Патриаршей области. – Система приказов в Церковном управлении. – Патриаршая область и церковная реформа Уложения. – Реформа Церковного суда по Уложению. – Расширение сферы Монастырского Приказа на практике. – Общая характеристика Монастырского Приказа. Отношение к нему Никона. – Никон о самостоятельной природе церковных полномочий, вытекающих из природы Церкви. – Захват церковных дел царем – источник несчастия для царя. – Понятие о Церкви у Никона и его критика основных принципов – предпосылок Уложения. – Суд не царский, а Божий. – Идеал, которым вдохновлялся Никон в начертании церковного суда по гражданским делам духовенства. – Мнение Никона о природе церковного суда в гражданских делах духовенства. – Никон о суде Церкви в гражданских делах духовенства. – Почему Никон объединяет подсудность духовенства и по духовным делам и по гражданским. – Никон обвиняет царя в пренебрежении к исторической традиции относительно суда по гражданским делам духовных лиц. Принятие Собором 1667 г. идей Никона о подсудности суду Церкви гражданских дел духовенства и крушение его идей в 1701. – Никон о наказании за восхищение царем церковной юрисдикции. – Другия причины для протеста Никона против захвата церковного суда государством. Ст. 83 и 84 Уложения. – Оценка Никоновского суждения о церковном суде с современной научной точки зрения. – Учение Суворова о церковном суде. – Критика Суворовской точки зрения. – Суд Церкви в церковных делах – Божественное установление. – О суде Церкви над церковными служителями. – Самостоятельность церковного суда по происхождению и по компетенции – Положение императорских комиссаров на суде, производившемся Вселенскими Соборами. – Природа церковного суда по гражданским делам духовенства; основа его в посредническом суде Епископов. – Различие в отношении Епископов Византийской Церкви к вторжениям в собственно церковный суд и к сокращению церковного суда по гражданским делам духовенства.

Секуляризационные стремления Московского правительства в отношении к церковной собственности. – Меры Уложения относительно церковных имуществ. – Вообще о секуляризации церковных имуществ и мнение Никона об этом. – Неприкосновенность церковных имуществ по церковным правилам. – Никон о захвате царем церковной собственности и о наказании за это. – Никон о субъекте церковной собственности. – Никон об обязанности материальной помощи Церкви еще в Ветхом Завете. – Никон о наказании за нарушение церковной собственности. – Сон Никона 12 января 1661 г. и напоминание царю о наказании Божием. – Никон о вознаграждении Богом за жертвы, принесенные Его Церкви. О необходимости исполнять обет и клятву. – Точка зрения Никона, с которой он критикует Уложение.

Закон Уложения о судопроизводстве. – Никон о необходимости в общественной жизни дать большее проявление началу церковному. – О сравнении Царя с Богом. – Никон о тщете земного величия. О необходимости оцерковления жизни. – Никон о несправедливости законов Уложения, карающих строже людей низшего социального положения. – Никон о статьях Уложения, парализующих пастырское воздействие. – Никон о неправильном принципе Уложения для повышений и понижений наказаний. – О высших принципах, обязательных и для законодателя. – Никон в вопросе применения Кормчей вместо Уложения, о внесении им изменений во второе издание Уложения. О преобразовании действий Уложения. Выделение Патриаршей области из действий Уложения. – Идея Никона – оцерковление государства – противоположность идее, растворяющей Церковь в государстве. – Никон о государственной апостасии и о гибели царства, как её следствии. – Никон об Антихристе, захватившем власть в Церкви. – Апостасия – признак наступления Антихристова царства; она – предмет борьбы для Никона. – Обязанность Первосвятителя в борьбе с апостасией (по Никону). – Никон о грядущей гибели Московского царства. Проклятие за нарушение церковной собственности. – Анафемы Никона за нарушение церковной юрисдикции. – Пальмер о наказаниях Божиих за общественные грехи и об исполнении Никоновских пророчеств. – Смысл клятвы 22 июля 1652 г. в историческом освещении. – Никон о значении праведности для общественной жизни. – Никон о праведности царя и о власти, удерживающей пришествие Антихриста.

Уход Никона из Москвы в 1658 г. – центральный факт его деятельности. – С. М. Соловьев об уходе Никона. – Критика Соловьевского изображения ухода Патриарха Никона из Москвы и его объяснения этого события. – Фактическая сторона ухода Патриарха Никона изложена Соловьевым не верно. О свидетельских показаниях 1660 г. – О природе ухода Никона из Москвы в 1658 г. – Прощальная речь Никона в Успенском соборе 10 июля 1658 г. – Толкование речи Никона Пальмером. – Поучение Златоуста, читанное Никоном 10 июля 1658 г., как ключ к пониманию отдельных выражений его речи и его объяснений с боярами, присланными в собор. – Никон не отрекался от патриаршества. – Дополнительная характеристика свидетельских показаний на Соборе 1660 г. – Уход Никона – протест против нарушения царем клятвы и мера архипастырского воздействия. – Ответ Никона Лигариду на обвинение его в гордости по поводу его ухода. – Центральная идея Никона – борьба с секуляризационным духом времени во всех его проявлениях. – Никон о грехе, как причине всех несчастий; в частности о клятвопреступлении. Никон о наказаниях уже ниспосланных Богом. – Неизбежность Никоновского ухода. – Стремление опорочить Никона в сочинении Лигарида и влияние его сочинений на мнение Соловьева и Каптерева о Никоне и в частности об уходе Никона в 1658 г. – Разъяснение мнимых противоречий в показаниях Никона о своем уходе, находимых профессором Каптеревым. Суждения Каптерева базируются на опороченных показаниях врагов Никона. – Показания личных врагов Никона: Александра Епископа Вятского, Ивана Неронова и Лигарида о характере Никона восприняты Каптеревым, как истинное объяснение. – Личные отношения к Никону со стороны Епископа Александра, Ивана Неронова, Невозможность принимать их свидетельства о Никоне. – О невозможности принимать свидетельства Лигарида о Никоне, в виду стремления Лигарида построить свою карьеру на обвинении Никона. – О вопросе Каптерева, оставил ли Никон патриаршество, или это было притворство. О мнимых противоречиях в заявлениях Никона. – Каптерев игнорирует важное каноническое правонарушение: царь поручает Митрополиту Питириму управлять патриархией, не обращаясь к Никону и не поминая его, как Патриарха. – Причины изменений в тоне Никона – каноническое правонарушение – поставление Митрополита Питирима на самостоятельное управление Церковью независимо от него. – Произвольность предположений Каптерева об изменении настроения Никона относительно природы оставления престола. Объяснение перемен Никона – в окружающих его событиях. – Как Никон смотрел на возможность своего возвращения на патриарший престол в Москву. – Взгляды Каптерева на «отречение» Никона. – Средства, которыми отстаивал Никон свое каноническое миросозерцание. Стр.

М. В. Зызыкин,

Профессор Варшавского Университета.

Патриарх Никон.

Его государственные и канонические идеи.

«Церковь – не стены каменные, а каноны и пастыри духовные…»

Из «Раззорения» Никона.

Глава I. Положение Патриарха в Московском Государственном строе.

Глава II. Боярство и Никон. Приготовление к суду над Никоном.

Глава III. Суд. Ссылка. Прочия меры преследования от бояр.

Глава IV. Народ и Никон.

Глава V. Церковные реформы Петра I.

Глава VI. Отзывы о Никоне.

Варшава. Синодальная типография. 1931

Опоздавшее по обстоятельствам, от автора независящим, печатание III части труда, составляющей неразрывную часть моей диссертации, совпадает с событиями в истории Христианской Церкви, воскресающими память о Патриархе Никоне уже в новой связи идей.

Поскольку в 1917 году с его памятью неразрывно связано такое событие в истории Русской Православной Церкви, как возстановление Патриаршества, постольку в 1937 году имя его выплывает в истории всей Православной Церкви и даже Церкви Вселенской – в том понимании этого термина, который объединил все Христианские Церкви на Оксфордской Конференции. Столь ярко выдвинутая Никоном в свое время идея симфонии, как верховного руководящего принципа, определяющего задание Церкви по христианизации всех социальных отношений, выявилась вновь, как требование церковного сознания, с видоизменениями, приспособленными к новым историческим условиям в подготовительных к конференции работах, прежде всего, у авторов православных, как социальное выражение Догмата Богочеловечества (в сборнике «Kirche, Staat ut Mensch»). То же по существу учение, вытекающее из признания первенства духовных целей и видоизмененное, особенно в методах применения, в зависимости от различного понимания природы Церкви и Государства в разных исповеданиях, мы находим и у немецких протестантских ученых («Kirche, Volk und Staat»), и у авторов американских кальвинистских (W. A. Brown. «Church and State in the Contemporary America»), у шведских лютеранских (Ehrenström. «Christian Faith and the Modern State»), У англиканских (Oldham. «The church and its function in society»), у голландских кальвинистов (Visser't Hooft. «The Church and the Churches») и пр. О ней же вспоминает в результате работ Конференции и доклад одной из её секций: «All spheres of life were to be organised as an harmonious system under the domination of Christian Standarts and the supernatural guidance of the Church» (Все сферы жизни должны были организоваться в одну гармоническую систему по указанию христианских идей под сверхприродным руководством Церкви).

В свое время для Католической Церкви принцип симфонии был провозглашен в энциклике «Immortale Dei» Папой Львом XIII-м, хотя он связан там с иными оттенками в понимании духовной и светской власти. Таким образом, принцип симфонии, при всех своих видоизменениях, выдвигается на степень общехристианского церковного правосознания, углубление и определение которого потребовалось в видах нового исторического события – появления противоборствующих Церкви философских секуляризованных и даже богоборческих мировоззрений, поддерживаемых силою государственной власти.

Борьба Никона с церковным провинциализмом – обособлением от других частей Православной Церкви нашла повторение в требовании Афинского Богословского Конгресса 1936 года создания особого всеправославного органа, контролирующего и координирующего сознание и деятельность отдельных Поместных Церквей. А в бельгийском журнале «Irénikon» (июньский номер 1937 г.) в рецензии на мой II-й том рецензент, неизвестный мне и подписавший только свои инициалы, справедливо обнаруживает идейную общность между Никоновским построением церковно – государственных отношений и предстоявшей постановкой их в Оксфорде, выводя этим Никона на арену всемирно-историческую. Такое же универсальное социологическое значение придает рецензент и проблеме, поставленной Никоном, о значении Церкви для жизни самого Государства, обнаруженном в русской социальной катастрофе XX века, которая никак не может быть вложена в рамки национальной истории отдельного Государства и имеет такое же всемирноисторическое значение, которое принадлежит большевизму с его динамизмом, хотящим охватить всю вселенную, выявляя себя, как антицерковь, противопоставленную Церкви Христовой на всем земном шаре, стремящую превзойти ее в силе своего прозелитизма.

Признание такогоже церковного, вненационального значения Патриарха Никона видно и у английских историков Церкви (Palmer'а и др.), и в рецензиях на мои первые два тома, написанных в Orientalia Christiana за 1932 и 1936 г. профессором канонического права в Страсбургском Университете Herman'ом.

17 декабря 1937 года.

Варшава.