Глава III

Еще при царе Алексее Михайловиче, особенно же в правление царевны Софьи и при Петре I, раскольники, уходившие за границу от преследований русского правительства, проложили себе путь в Молдавское господарство и мало-помалу расселились там по разным городам и местечкам. Яссы, столица Молдавии, сделалась центральным местом их жительства, и отсюда почти непрерывной цепью тянутся в большем или меньшем количестве обитаемые раскольниками селения вплоть до Галиции, а от Галиции, с небольшими перерывами, на северо-востоке до самой Ветки. По соседству с Галицией молдавские раскольники жили в город Сучаве в нескольких близлежащих селениях.

Когда в 1777 году, на основании мирного трактата между Австрией и Турцией часть округа сучавского вошла в состав области, известной под именем Буковины, и включена была в границы австрийских владений, тогда в число этих владений поступили и некоторые молдавские селения, обитаемые отчасти раскольниками. Главным из них было селение Миттока-Драгомирна, принадлежавшее Драгомирнскому монастырю и более известное у раскольников под именем Соколинцев. Жившие здесь немногочисленные раскольнические семейства и были первые, явившиеся в австрийских владениях русские раскольники¹⁴¹.

Таким образом первое появление раскольников в Австрии, и именно в Буковине, где только и находятся их поселения, современно самому присоединению этой области в австрийским владениям.

В Молдавии всем вообще раскольникам присвоено издавна название липован¹⁴²: это есть, как надобно полагать, испорченное название филиппон, принадлежавшее собственно раскольникам филиппова согласия, которые, может быть, прежде других старообрядцев пришли из России в Молдавию¹⁴³. Под тем же названием липован стали известны и в Австрии бывшие молдавские старообрядцы с самых первых лет, как поступили под власть австрийского правительства.

Молдавские липоване, несмотря на это название, все почти принадлежали к ветковскому согласию и находились в сношениях с Веткой: первые приобретенные Австрией липоване держались также беглопоповства; они имели даже своего священника¹⁴⁴.

Положение этих первых липованских семейств в Австрии было сначала незавидно: они не только не имели каких-либо особенных прав и преимуществ в сравнении с прочими жителями Буковины, но даже стеснены были в свободном отправлении богослужения и церковных треб по своему обряду, так что находившийся у них беглый священник принужден был уйти назад в Молдавию¹⁴⁵.

Но с 1783 года, благодаря счастливому случаю, в положении австрийских липован последовала решительная перемена к лучшему, и само число раскольников в Буковине увеличилось в значительной степени. Вот как описывают этот достопамятный для них случай сами буковинские старообрядцы по сохранившимся у них устным преданиям. Однажды несколько старообрядцев из числа живущих при устьях Дуная в, так называемой, Добрудже, занимаясь ловлей рыбы, увидели, что какого-то, на их взгляд странно одетого, но, как могли они приметить, благородного господина преследуют разбойники и совсем почти настигли. Рыболовы бросились к нему на помощь и успели его спасти. Тогда этот господин предложил им просить какой угодно награды за оказанную ему услугу. Старообрядцы отвечали, что никакой награды не желают, что освободив его, они только исполнили долг христианского закона.

После новых напрасных убеждений принять какое-нибудь вознаграждение, странно одетый господин сказал им, что он из города Вены, чиновник австрийского императора, и что если они ничего не хотят принять от него лично, то не пожелают ли, по крайней мере, о чем-нибудь попросить самого императора, пред которым он готов за них ходатайствовать. Из этих слов, да и по самому его «обхождению», рыболовы поняли, что это, должно быть, «чиновник высокого сана», и потому его покровительство, при случае, может быть очень полезно; они ответили, что о предложении его скажут своим обществам. Высокосановный чиновник дал им записку с означением своего имени и наставлением, как поступить, если представится в нем надобность. Затем, поблагодарив их еще раз, отправился в свой путь¹⁴⁶.

Быть может в этом рассказе частные обстоятельства события переданы не совсем верно; но сам факт, что придунайские раскольники оказали важную услугу одному из приближенных лиц австрийского императора и что в благодарность за такую услугу им была обещана сильная протекция, – этот факт не подлежит сомнению, как видно из дальнейших событий, подтверждаемых достоверными официальными известиями.

Предложение австрийского сановника добруджинские рыболовы не преминули сообщить своим односельчанам, как только возвратились с рыбной ловли, а те, по сказанию липовенского повествователя, «немедленно» собрались на совет и «… единодушно заключили: просить от его величества, австрийского императора, всемилостивейшее благоволение на свободное в австрийских пределах пребывание, с наблюдением в точности древлегреческого христианского закона и совершенной вольности своему духовенству». В таком смысле составили «всепокорнейшее прошение», выбрали из своей среды «… двух изрядных депутатов, именно Александра Алексеева и Никифора Иларионова», и послали их «… с тем всепокорнейшим прошением в столицу Вену». Здесь, «… по неложному обещанию и сильному ходатайству оного великого чиновника», все было сделано согласно их желанию¹⁴⁷. 9-го октября 1783 года собственноручно подписана императором Иосифом II и вручена им грамота следующего содержания:

«Мы, Иосиф второй, Божиею милостью избранный император римский и пр. Так как в наш столичный город Вену пришли от живущих при Черном море староверческих обществ (altgläubigen Gemeinden) два депутата, по имени Александр Алексеев и Никифор Иларионов, и по поручению сих обществ обратились к нам с просьбою, чтобы им позволено было переселиться в наши земли с их семействами и имуществом: то мы, находясь в уверенности, что помянутые общества, по прибытии на будущие места их жительства в наших землях, во всем (in allen Stücken) будут поступать так же, как и прочие наши верные подданные, посредством настоящей утвержденной нами грамоты (Patents) даем вышеозначенным депутатам и через них имеющим переселиться обществам следующее уверение:

1) Дозволяем мы совершенно свободное отправление религиозных действий (freie Religions-Exercitium) им, всем их детям и потомкам (Kinderskindern), вместе с их духовенством.

2) Оставляем мы их и их детей совершенно свободными от всяких сборов и податей в продолжение 20 лет со времени их поселения.

3) Предоставляем мы им освобождение от военной службы (Militaerstande).

4) По истечении 20 лет мы им назначим подати, соответственно их имуществам и какие платят прочие наши подданные одинакового с ними состояния»¹⁴⁸.

По смыслу этой императорской грамоты, изложенные в ней права и привилегии принадлежали собственно тем обществам живших при Черном море старообрядцев, от которых были присланы в Вену депутаты. При Черном море, или, точнее, на месте впадения Дуная в Черное море, в так называемой Добрудже, и тогда уже были поселения казаков-раскольников из дружины Некрасова, известных под именем некрасовцев, или игнат-казаков. Можно бы поэтому предполагать, что и депутаты, ездившие в Вену, принадлежали к некрасовским обществам.

Но, с другой стороны, представляется невероятным, чтобы некрасовцы, положение которых под властью султана было хорошо обеспечено, решились искать счастья в новом переселении под господство немецкого государя: в Турции они пользовались также совершенной свободой в исповедании своей «старой веры», кроме того еще своим собственным казацким судом и многими другими правами; а хлопотать о полном освобождении от военной службы было даже не в характере некрасовцев, которые и в договоре с турецким правительством условием со своей стороны поставили – во время войны снаряжать из молодых людей казацкое войско на службу султан, – да и вообще австрийские липоване в своем характере представляют мало родственного с добруджинскими раскольниками.

Есть, наконец, некоторые положительные данные утверждать, что придунайские старообрядческие общества, хлопотавшие о переселении в австрийскую империю, были не из числа некрасовских. Одним из депутатов, ездивших в Вену, назван в императорской грамоте Никифор Иларионов; а во главе переселившихся потом в Буковину дунайских старообрядцев, их предводителем и старшиною (Aeltester der Lippowaner) официально признан был Иларион Петрович (Petrowitz). Но Иларион Петрович, по прозванию «Коровьи-ножки», и Никифор Иларионов – личности не безызвестные в истории раскола: они признаются основателями, так называемой, секты чернобольцев.

По существующим, очень скудным, впрочем, известиям об этой секте¹⁴⁹, стародубские жители Иларион Петров и Никифор Иларионов (ветковский выходец) отделились от старообрядцев (слобожан), которых заподозрили в ереси и развращении нравов, за их близкие сношения с православными, установившиеся после второй ветковской «выгонки», когда в Стародубье переселились главные представители ветковского согласия; сами же проповедывали учение, носившее беспоповский отпечаток, – так, между прочим, они отвергали молитву за царей по той форме, какая разослана была от правительства в стародубские слободы, не дозволяли поступления в военную службу и вообще отправления каких бы то ни было государственных должностей, воспрещали принимать присягу и иметь паспорта, проповедывали близкое наступление кончины мира и т. п.; беглопоповства, в сущности, они не отвергали; но к самим беглым попам, со времени падения Ветки и заподозренного ими развращения слобод, относились с крайним пренебрежением и смотрели на них подозрительно.

Сохранилось предание, что сам Иларион-Коровьи-ножки присвоил себе какую-то высшую духовную власть, так что некоторые почитали его за епископа¹⁵⁰. Отделившись от слобожан, Иларион Петров и Никифор Иларионов со своими учениками ушли из Стародубья за тогдашнюю польскую границу, в местечко Черноболь, принадлежавшее пану Хаткевичу: здесь они устроили часовню и монастырь. Это было около 1775 года¹⁵¹.

В Черноболе им пришлось пожить недолго, и вероятно из страха перед русским правительством, распоряжавшимся тогда судьбами Польши, они переселились во владения турецкого султана, к устьям Дуная, где основали общество, отдельное от некрасовцев¹⁵². Из этого общества и были те рыболовы, которым удалось спасти от погибели австрийского сановника, и ему-то собственно предоставлены были грамотой Иосифа II указанные выше права и преимущества¹⁵³.

Но прежде нежели придунайские чернобольцы успели воспользоваться этими правами, они, во всем их объеме, распространены были на тех, живших близ Сучавы старообрядцев, которые с 1777 года состояли уже в австрийском подданстве, а равно и на всех липован, которые пожелали бы перейти из-за молдавской границы под владычество Австрии. Надобно полагать, что депутаты чернобольцев, проезжая в Вену, не преминули посетить сучавских раскольников, не только как своих одноверцев¹⁵⁴, но и с той целью, чтобы получить от них нужные сведения об австрийском правительстве, его отношениях к старообрядцам, о местах, где можно будет поселиться в случае успеха их просьбы.

На возвратном пути, с драгоценною грамотой в руках, они имели тем больше побуждений заехать к сучавским раскольникам, близко заинтересованным их делом, чтобы сообщить о счастливом его исходе. Тогда эти последние, опираясь на данные теперь придунайским старообрядцам привилегии, немедленно обратились к правительству с просьбою, чтобы эти привилегии были и им предоставлены, потому что они держатся одного закона с получившими привилегии; причем поставили правительству на вид, что распространение изложенных в высочайшей грамоте: прав и преимуществ на всех живущих в Австрии старообрядцев будет иметь влияние и на соседних молдавских липован, побудить их также искать австрийского подданства.

Правительство не нашло никаких препятствий к удовлетворению этой просьбы, тем более, что умножение народонаселения посредством новых выходцев из Молдавии вполне согласовалось с его желаниями. Не прошло и месяца, со времени получения депутатами придунайских старообрядцев императорской грамоты, как последовало «от всевысочайших мест» распоряжение: объявить сучавским липованам, что им также предоставляется право иметь одного попа «их нации», для беспрепятственного и свободного «… в целом буковинском дистрикте совершения их обыкновенных божественных служб», а также право пользоваться «увольнением от воинского стану». 31-го октября 1783 года, из черновицкого областного правления, через буковинского крайскомиссара, была им выдана грамота о даровании этих прав, с объяснением, что грамота сия дается им в свидетельство и удостоверение действительного приобретения ими упомянутых прав и «… к убеждению их за границею живущих единоверцев, что и им даны будут, в случае их переселения, такие же выгоды и преимущества»¹⁵⁵.

Относительно дозволенного священника правительство предоставляло липованам свободу: возвратить ли из Молдавии прежде бывшего у них попа, или вызвать откуда-нибудь другого (von auswärls kommen zu lassen), или даже вновь поставить кого-либо из своей нации в попы (einen Poppen von ihrer Nation bestellen). Об этом состоялось 26-го ноября того же года высочайшее распоряжение. Предоставляя липованам, между прочим, право поставить в попы кого-либо из своей среды, высочайший «президиум» полагал уже довольно ясно, что не имеет надлежащего понятия о липованской религии и иерархии; еще яснее выразилось это незнание в другом, тогда же последовавшем распоряжении, именно чтобы дозволенный липованам поп, «… как и прочие попы той области, подлежал ве́дению буковинского епископа и карловицкого митрополита»¹⁵⁶.

Подчиняя липованских попов ведению высших представителей православной иерархии в австрийских владениях наравне с прочими попами, правительство, очевидно, смешивало их с духовенством православным, и самих липован не отличало по религии от русинов, молдовалахов и других австрийских подданных православного исповедания. 15-го января 1784 года, из черновицкого областного управления это «высочайшее президальное предписание» получено было сучавским директором Шторром и от него в копии сообщено липованам, которые тогда вошли уже в сношения со своими молдавскими одноверцами по делу об их переселении в Австрию, ради предоставленных старообрядцам от австрийского правительства «выгод и преимуществ».

Понятно, с каким изумлением принято было липованами это распоряжение о подчинении православным архиереям их попа, которого им дозволено иметь «… для беспрепятственного и свободного совершения их обыкновенных божественных служб». Они объявили сучавскому директору, что на основании прежде полученной ими удостоверительной грамоты не могли и помыслить, чтобы попы их должны были состоять в зависимости от буковинского епископа и карловицкого митрополита, что допустить такое подчинение они никак не могут, и что никто из молдавских липован, при таком стеснении их духовенства, перейти на жительство в Австрию не решится.

Это сказано было так прямо и решительно, что сучавский директор, «в устранение всяких со стороны липован подозрений», признал за лучшее взять обратно встревожившее их предписание «высочайшего президиума» и не настаивать на точном его исполнении. В объяснении этого отступления своего от распоряжения высшей власти, он писал черновицкому областному начальнику, что так необходимо было поступить, дабы не воспрепятствовать переселению «заграничных липованских фамилий», о чем буковинские липоване «… обязались стараться не щадя трудов»¹⁵⁷.

Между тем начались и переселения старообрядцев. В течение зимы 1783 года из Молдавии пришло семь липованских семейств; а с Черного моря переселилось десять семейств, и, кроме того, пять иноков (Kaluger) и трое «бурлаков или холостых молодцев» (Purlaken oder ledige Bursche)¹⁵⁸. Эти переселенцы с Черного моря, наравне с молдавскими, тогда же получили название липован, сделавшееся с этого времени общим для всех старообрядцев в Австрии.

Молдавские выходцы немедленно избрали себе места для поселения, – именно: шесть семейств поселились в «Митку-Дрогомирнском» (zu Mittoka-Dragomirna) и одно в Климоуцах. Селение Миттока-Дрогомирна, или Соколинцы, получившее еще название Липовани, потому, конечно, избрано ими предпочтительно перед всеми другими, что здесь уже имели жительство их одноверцы.

Не так скоро избрали себе место для постоянного жительства прибывшие с Черного моря раскольники. Под руководством самого Илариона Петровича, своего «старейшины», эти переселенцы, состоявшие, как сказано выше, из десяти семейств, явились первоначально в сучавский же округ, и именно в самый город Сучаву. Местный директор немедленно распорядился, чтоб они, до тех пор пока выберут место для заведения нового, отдельного селения, разместились на жительство по окрестным деревням. Но старообрядцы объявили, что к приисканию места для жительства они могут приступить не ранее весны, когда прибудут к ним еще несколько семейств, которые должны принять участие в этом общем их деле; зиму же просили дозволения прожить в городе, так как здесь, живя все в одном месте, могут найти себе пропитание гораздо легче, нежели разместившись по деревням, что и был им дозволено.

Итак, первую зиму, по приезде из Турции они прожили в городе Сучаве. При наступлении весны, директор Шторр не преминул напомнить им о скорейшем приискании мест для постоянного жительства; но старообрядцы не желали спешить, – они ответили, что дожидаются игумена, который должен прибыть в самом непродолжительном времени, и когда он приедет, немедленно займутся приисканием места, удобного для поселения.

Совет и благословение игумена, быть может, они считали действительно необходимыми в столь важном для них деле, как выбор места для оседлой жизни, где предполагалось притом основать и монастырь. Но так как игумен все еще медлил прибытием, а правительство не прекращало настаивать на скорейшем выводе старообрядцев из Сучавы, то в исходе апреля 1784 года они решились, наконец, приступить к осмотру удобных для их поселения мест.

Их внимание обращено было главным образом на две местности – принадлежавшее Драгомирнскому монастырю урочище Корчешти и урочище Варница, принадлежавшее монастырю Путне (Puttna). Директор Шторр донес об этом, для зависящих распоряжений, администрации буковинской области, извещая вместе и о том, что игумен ожидается липованами со дня на день, что он уже выслал им разные церковные принадлежности, сам же был задержан турецким правительством, которое очень недовольно переселением липован и от которого он мог только откупиться деньгами; по прибытии игумена, директор надеялся получить и сообщить администрации точные сведения о числе семейств, которые еще намерены перейти в Буковину¹⁵⁹.

Буковинское областное начальство, как видно, очень заинтересованное переселением липован, приняло эти известия с большим участием: в ответ на донесение сучавского директора, ему немедленно было послано предписание «… всячески способствовать» (allen nöthigen Vorschub zu leisten) липованам в приискании удобного места для поселения, имея, впрочем, ввиду, как бы липоване не избрали таких земель, которые заселены уже другими императорскими подданными и этим последним необходимы.

Что касается упомянутых в донесении местностей, Корчешти и Варницы, то черновицкая администрация не находила со своей стороны никаких препятствий передать во владение липованам деревню Корчешти, если она пригодна, (anständig) для них, даже «… невзирая на посессию», т. е., не смотря на то, что Драгомирнский монастырь, которому принадлежало это место, сдал его во владение одному посессору; относительно же Варницы администрация не находила возможности сделать определенное решение, за неимением от сучавского директората точных известий, на каком именно хуторе эта местность находится, и есть ли там жители (за что и сделано замечание директору): в последнем случае администрация находила неудобным отдавать Варницу во владение липован¹⁶⁰.

Липованские соглядатаи однако же отдавали предпочтение именно урочищу Варница, находившемуся в соседстве с селением Климоуцы (в версте расстояния). Варница представляла действительно весьма привольное и удобное для поселения место, расположенное неподалеку от городов Радоуца и Серета¹⁶¹, в обширной долине, среди предгорий Карпат, удобной для хлебопашества и садоводства; отличительную принадлежность Варницы составлял обильный источник, или ключ, вода которого, вследствие особенностей почвы¹⁶², имела белый цвет, отчего и само это урочище получило название Фонтина-Альба (Fontina-Alba), или, на местном наречии, Белая-Криница.

Так как по справке оказалось, что это урочище не занято никем из буковинских жителей, то и последовало распоряжение правительства – отдать его во владение липованам. Сюда в непродолжительном времени переселились все прибывшие с Иларионом Петровым от Черного моря раскольнические семейства. Таким образом в урочище Варница, составлявшем, как и Мяттока-Драгомирна, собственность одного из православных монастырей, образовалось раскольническое селение Бело-Криница¹⁶³.

В Белой-Кринице, при поселившихся здесь липованских семействах, приютились на первое время и прибывшие с этими семействами иноки. Когда же, наконец, явился давно ожидаемый игумен Симеон, тогда они стали хлопотать об устроении монастыря. Игумен начал дело законным порядком. На освоении императорской грамоты, предоставляющей липованам и их духовенству полную свободу религии, он подал, куда следовало, от имени всех липован, просьбу о дозволении построить монастырь для липованских иноков и, вероятно, о предоставлении в их собственность нужной для монастыря земли.

Вопреки ожиданиям игумена и всех липован эта просьба их потерпела совершенную неудачу. Не задолго перед этим последовало распоряжение императора Иосифа II об уничтожении существовавших в Австрии монастырей: устроение нового, который не имел к тому же ни благотворительного, воспитательного назначения было поэтому совершенно не согласно с видами правительства, и на просьбу игумена дан был ответ, что монастырь, какой желательно устроить липованам, имели бы характер «странного духовного института, чуждого всяких житейских упражнений, назначенного только для созерцательной жизни», и что права на учреждение такого странного института высочайшая грамота вовсе не дает липованам.

Дело доходило до высших инстанций, и наконец двумя определениями «надворного военного суда» (Hofkriegsraths), от 9-го июня и 10-го июля 1784 года, в просьбе об устроении монастыря липованам решительно отказано¹⁶⁴. Для липован это решения дела было сколько прискорбно, столько и неожиданно. Со своей точки зрения они совершенно справедливо находили противоречие в распоряжениях правительства, которое дозволило их инокам свободно переселяться в Австрию, и в то же время не дозволяет им устроить монастырь, как будто инокам можно жить, не имея монастыря. Они пожалели теперь даже о том, зачем обращались к правительству за особым дозволением на построение монастыря, когда могли бы это сделать, на основании высочайше дарованных им привилегий, и без сношения с правительством.

Но так как дело было уже испорчено, то решили поправить его тем хорошо знакомым для старообрядцев способом, к какому обыкновенно прибегают они при подобных случаях в Российской империи, именно, решили построить небольшой монастырь, или скито́к, тайным образом, без ведома правительства, хотя и под защитой ближайших местных чиновников, на благосклонность которых имели основание рассчитывать. Неподалеку от селения Белой-Криницы, в урочище Тернавка, на поляне, окруженной большим буковым лесом, поставили обширную деревянную избу, в один этаж, разделенную на несколько помещений, где находились часовня, и трапеза, и монашеские кельи.

Здесь и поселился игумен Симеон со своим братством, состоявшим всего из пяти иноков¹⁶⁵. В 1788 году он лично явился в крайзамт ходатайствовать, чтобы дозволено было еще двум «калугерам» переселиться из Молдавии в Буковину: крайзамт, на основании прежних примеров, беспрепятственно дал это позволение, в той конечно уверенности, что новые переселенцы будут жить на общем со всеми липованами положении¹⁶⁶. Вместо двух, на этот раз пришли из-за границы семь иноков и, разумеется, поселились не в Белой-Кринице, а в обители игумена Симеона, у которого, таким образом, собралось братии двенадцать человек¹⁶⁷.

Около пяти лет скито́к Симеона существовал довольно спокойно; местное начальство, которому был он известен, беспокоить липованских калугеров не находило ни пользы, ни надобности¹⁶⁸. Но в 1791 году о тайно построенном липованском монастыре случайным образом дошло до сведения высшего правительства, и его существованию положен был конец.

Уединенное среди леса местоположение монастырского дома имело ту невыгоду, что делало его беззащитным от грабителей, которые действительно нападали на монастырь неоднократно. Одно из таких нападений кончилось даже смертоубийством. Это прискорбное для липован событие случилось ночью с 28-го на 29-е июня 1791 года¹⁶⁹. В радоуцкую директорию липоване подали объявление о случившемся, и просили защиты от грабителей. Директория донесла об этом крайзамту, который, со своей стороны, сделал строгое предписание о разыскании грабителей, об учреждении и правильном содержании ночной стражи в селении, вообще о принятии необходимых мер к предупреждению на будущее время подобных несчастных случаев. Но в то же время крайзамт возбудил вопрос и о самом липованском монастыре: от директории востребована была справка, что это за монастырь и когда он основался. Радоуцский директор Бейнер, привлеченный таким образом к некоторой ответственности за существование монастыря, и быть может именно желая отстранить от себя всякое подозрение в потворстве липованам по этому делу, дал ответ крайне неблагоприятный для липованских иноков.

Вот как описал он, после наведенных справок, и самый монастырь, и быт монахов в своем объяснении крайзамту, от 31-го июля: «Как только липоване поселились на Варнице, тогда же они построили себе в лесу, в некотором отдалении от села, дом, разделенный на две половины, – в одной половине моленная или церковь, в другой – жилое помещение для особого рода духовных лиц, которые у них называются иноками (die sie Kalugier nennen). Здесь живут вместе, общежительно, пять иноков, а еще двое имеют жительство в селении, каждый в своей отдельной хате (Chaluppé)¹⁷⁰. Одеваются они по-мужицки (bäuerisch) и от прочих липован отличаются только небольшой черной мантией на плечах (Schultermantel). Никаким определенным доходом не пользуются, а получают пропитание, как и прочие сельские жители, от полевых работ и еще от доброхотного подаяния мирян. На исправление духовных треб, крещений, венчания и пр., не имеют никакого права: их обязанность состоит единственно в том, чтобы строго держаться принятых у липован благочестивых обычаев и молиться.

Сколько можно было узнать, липоване поставляют за долг религии иметь в своем обществе такого рода духовных, чтобы могли оказывать им христианскую благотворительность. Принимая от них милостыню, эти духовные лица за них молятся, и липоване веруют, что это дает им очищение от грехов. Такие и иные еще нелепости (Аlbernheiten) этот народ признает за основание и долг своей религии…».

Назвав построение монастыря современным самому поселению липован на урочище Варница и далее с большею еще определенностью заявив, что монастырь существует именно с 1786 года, этой пятилетней его давностью начальник радоуцкой директории старался доказать, что он нимало не ответственен за существование монастыря, оказавшегося теперь неизвестным высшему правительству: «… так как, – писал он, – это общество особого рода духовных, под именем монастыря, существует при Варнице уже с 1786 года, то невозможно было и предположить, чтобы высоко-кесарскому крайзамту не было известно об этом, и чтобы липоване могли без дозволения от правительства учредить подобное духовное общество».

Таким образом радоуцкий директор или не знал, или нашел благоразумным умолчать о последовавшем в 1784 году распоряжении «надворного военного суда», которым учреждение иноческого общежития было решительно воспрещено липованам. Наконец, как бы желая показать свою особенную ревность к искоренению всяких беспорядков, он выражал мнение, что учреждение такого рода, как липованский монастырь и религиозное общество подобное тому, какое составляют липованские иноки, ни в каком случае не могут быть терпимы более, – он именно предлагал принять против них следующие меры:

1) приказать обществу липован, чтобы молитвенный дом, или церковь на теперешнем, удаленном от селения месте, в лесу, сломали и перенесли в самое селение;

2) духовное, иноческое братство упразднить и отныне дозволить им содержать при церкви одно только духовное лицо, которое было бы уполномочено исполнять, согласно требованиям их религии, все обязанности приходского священника, ибо, при таком малом обществе, и одного духовного лица вполне достаточно для попечения о душах (zur Seelsorge);

3) если духовные лица, известные у них под именем иноков, пожелают оставаться в селении Варница, это может быть дозволено им только под тем условием, если они, как и прочие сельские жители, построят себе дома, заведут хозяйство, станут исполнять наравне с другими общественные повинности и совершенно откажутся от всех действий и внешних отличий, принадлежащих духовенству; в противном случае, если бы они не захотели на все это согласиться, не останется иного средства к уничтожению этого особого рода духовного общества, как выслать их обратно за границу¹⁷¹.

На основании этого донесения радоуцкой директории, крайзамт сделал представление во Львов, губернскому начальству. Достойно замечания, что крайзамт, изложив те самые сведения о липованском монастыре и липованских иноках, какие сообщены были радоуцкой директорией, не преминул однако же заметить, что об устроении монастыря липоване ходатайствовали пред правительством, как только переселились в Австрию, и что в этой просьбе тогда им было отказано.

В своем мнении относительно того, как поступить со случайно открытым в лесу, близ селения Белой-Криницы, липованским монастырем и монашеским братством, крайзамт также не вполне соглашался с мнением директории: находя, со своей стороны, существование монастыря ни в каком случае недозволительным, он предлагал однако же менее строгие меры в отношении к липованским инокам, и основание к такому их смягчению находил в самом же донесении радоуцкого директора, – именно в том его замечании, что липоване, держась разных нелепых мнений насчет своих иноков (verschiedene Albernbeiten um diesem Mönchen), считают долгом религии иметь их (machen sich zur Religionspflicht diese Art).

Принимая во внимание такие отношения липован к своим инокам, крайзамт выражал опасение, как бы упразднение самого звания иноческого не возбудило волнения между этими, исполненными всяких религиозных предрассудков людьми (unter diesen sehr vorurtheiligen Religionisten), и как бы они со временем не вздумали даже уйти опять за границу, чего правительство в своих собственных интересах никак не желало.

Потому крайзамт, в своем представлении губернскому начальству, предлагал ограничиться тем, чтобы найденный в лесу монастырь уничтожить, а иноков, не воспрещая строго самого их существования у липован, перевести на жительство в Белую-Криницу, с тем однако же, чтобы здесь они построили себе дома, каждый отдельно, и, как все прочие жители, занимались сельским хозяйством, платя равные с другими общественны повинности¹⁷².

В «губернии» это мнение крайзамта было принято, и 9-го августа 1791 года последовало распоряжение привести его в исполнение¹⁷³. В силу этого распоряжения крайзамт предписал радоуцкой директории: «… дальнейшее существование тайно построенного в лесу монастырька (Klosterchens) воспретить и перенести его в самое селение; сюда же переселить и монахов, с тем, чтобы они жили каждый сам по себе, в отдельных домах, и, занимаясь сельским хозяйством одинаково с прочими жителями, несли повинности соответственно их состоянию¹⁷⁴.

Итак, секретно построенный в лесу липованский Бело-криницкий монастырь существовал не более пяти лет: по распоряжению правительства он был уничтожен, как незаконное учреждение. По поводу этого распоряжения, насколько оно касалось самого монастыря, подвергшегося запрещению, липоване не имели побуждений слишком много сетовать, так как опыт показал, что место, на котором они устроили монастырь, представляло существенные неудобства для мирной иноческой жизни; притом же монастырское строение, как общественную собственность, не дозволено было перенести в Белую-Криницу.

Но решение правительства по настоящему делу было для них весьма неблагоприятно в своем общем значении, как официальное и во второй уже раз издаваемое запрещение – иметь свой, надлежащим образом устроенный монастырь с иноческим общежитием, – как постановление, отрицающее у липован самое право завести такого рода религиозное учреждение. Посл этого, казалось, нечего было и помышлять им о новом устроении монастыря и монастырского общежития; но отказаться от того, что они считали, по справедливому замечанию радоуцкого директора «… долгом своей религии», белокриницким липованам не хотелось, – и они сделали новую попытку устроить монастырь, опять секретным образом, но уже в самом селении, воспользовавшись для этого даже изданным теперь распоряжением правительства об уничтожении найденного в лесу монастыря, – именно то, что дозволено было перенести в Белую-Криницу монастырское строение и самим инокам иметь жительство в селении.

Здесь главным деятелем является опять Иларион Петрович Коровьи-ножки. Как бы принимая на себя ответственность за дальнейшее существование монастыря, он отвел для него место на своем собственном участке земли¹⁷⁵. Монастырское строение со всеми его принадлежностями он перенес из тернавецкого леса и поставил в некотором уединении сзади своего дома, среди разведенного им большого сада, а к своему дому, выходившему на улицу, сделал пристройку собственно для жительства иноков. Сюда и перешли они вместе с игуменом Симеоном; впрочем жили некоторые и в саду, в старом монастырском строении, куда обыкновенно все собирались на молитву.

Таким образом по форме предписание правительства было исполнено, – монастырский дом с часовнею перенесен в селение, а иноки поместились жить наряду со всеми липованами; но вместе достигнуто было и то, что монастырь и иноческое общество, вопреки тому же распоряжению, продолжали существовать. При жизни Илариона, под его попечением, монастырь существовал на новом месте около 27 лет¹⁷⁶; умирая, он завещал и землю и все свое недвижимое имущество в собственность инокам, – и это завещание, спустя три года после его смерти, было признано ближайшими местными властями в полной его силе¹⁷⁷. Таким образом, несмотря на прямое и двукратное запрещение от высшего правительства, липоване успели устроить монастырь среди самого селения Белой-Криницы и даже отчасти обеспечить его существование.

После опасного приключения с монастырем, нарушившего несколько спокойствие липован в первое десятилетие по водворении их в Белой-Кринице, они продолжали устраивать свой хозяйственный, общественный и семейный быт на новом месте поселения, при новых, весьма выгодных условиях жизни, предоставленных им австрийским правительством. При своей природной склонности к земледелию, при трудолюбии и навыке к разным хозяйственным занятиям и промыслам, они успели в непродолжительное время так хорошо устроиться, что Белая-Криница (равно как и другие занятые липованами местности) представляла уже большое, цветущее и красивое селение. Примечательнейшую особенность Белой-Криницы и прочих липованских селений в Австрии (как и всех вообще старообрядческих деревень и домов за границей) составлял их чисто русский характер, ярко отражавший себя в каждой подробности внешнего и внутреннего быта липован, начиная с домов и одежды, языка и обычаев¹⁷⁸.

Среди коренных жителей Буковины, среди руснацких, молдаванских и прочих селений, липоване, с их Белой-Криницей, Климоуцами, Соколинцами, представляют совершенно самобытное явление, как бы целиком перенесенное из Руси, и притом из древней Руси: «… в них, по выражению ученого имевшего случай наблюдать липован, народность русская со всеми мельчайшими подробностями и оттенками, как будто окаменела и пребывает в такой целости и чистоте, какую в настоящее время не везде сыщешь и в самой России»¹⁷⁹. Как чистейшие представители старорусской народности, во всем отличной от культуры немецкой, липоване представляли особенно любопытное явление для австрийского правительства и вообще для немцев.

Император Франц в 1816 году, при свидании с Александром I в Черновцах, не преминул даже обратить на них внимание русского царя. Несколько белокриницких, также климоуцких и соколинских жителей разного возраста были представлены императору Александру, который, по сохранившемуся у липован преданию, с любопытством расспрашивал их о жизни буковинских старообрядцев, благодарил за неизменную верность русской национальности и оделил щедрыми подарками¹⁸⁰. Тогда был еще жив достигший глубокой старости сам предводитель липован – Иларион Петрович, и находился, конечно, во главе представлявшейся русскому царю депутации.

Вскоре посл этого император Франц, весьма, довольный, что мог показать своему гостю такую интересную достопримечательность, как чистокровные русские люди в австрийском подданстве; наградить в память этого события старика Илариона золотою медалью. Из Вены медаль выслана была начальнику буковинской области, Плятцеру, который чрез кучурмарскую думению нарочно вызвал Илариона, вместе с несколькими другими членами липованского общества, в Черновцы для получения высочайше дарованной награды. Здесь, 6-го сентября 1816 года, Плятцер вручил Илариону медаль¹⁸¹ и грамоту, в которой сказано было, что эта награда пожалована старейшине липован в память посещения Буковины императором и в знак императорской милости к нему за покорность правительству и за то, что «… в звании начальника над другими липованами верно начальствует»¹⁸².

К тому времени, когда у австрийских липован началось дело об учреждении архиерейской кафедры, именно спустя около шестидесяти лет по приходу в Буковину первых липованских семейств, население Белой-Криницы, также Климоуц и Соколинцев, естественным путем нарождения, особенно же посредством принятия новых выходцев, привлекаемых привилегированным положением австрийских раскольников, достигло весьма значительной цифры. По конскрипции 1843 года, в Белой-Кринице считалось уже 94 дома, и в них 108 липованских семей, а всех жителей обоего пола около 600 душ; население Климоуц было еще значительнее, – здесь числилось домов 131, семейств 156, а всех жителей обоего пола – более 800 душ; в Соколинцах считалось 63 липованских дома, и в них 350 душ жителей обоего пола¹⁸³.

В этом общем числе жителей каждого из трех липованских селений, пришельцы, бежавшие из России, составляли весьма значительный процент. Иногда приходили они целыми семьями, а чаще поодиночке, и преимущественно мужчины. Большей частью это были беглые солдаты и вообще разные подозрительные лица, подлежавшие суду, или наказанию по законам; но бывали и такие между ними, которых приводила за границу действительно ревность по «старой вере», гонимой, как они говорили, русским правительством. В числе этих беглецов являлись нередко и православные, которые, разумеется, делались потом раскольниками поповского или беспоповского согласия, смотря потому, в каком липованском обществе найдут себе пристанище – у поповцев, или у беспоповцев. Беглецов липоване вообще принимали охотно, так как видели в них своих «единоверных христиан», а отчасти и потому, что получали от них немалую выгоду, приобретая новые рабочие руки, которыми пользовались до тех пор, пока пришельцы не заводились собственным хозяйством¹⁸⁴.

Правительству, при, так называемых, конскрипциях, этих беглецов выдавали обыкновенно за природных липован, если только нельзя было укрыть их от конскрипции, – называли «непотами» (племянниками), какими-нибудь круглыми сиротами, оставшимися после родных; самым же употребительным в этих случаях способом служило зачисление их на место умерших липован: уловка, которой не могло не знать местное начальство, на которую однако же оно смотрело сквозь пальцы. Дело это облегчалось еще и установившимся порядком сношений ближайшего гражданского начальства (мандаториата) с липованскими обществами.

Общества избирали из своей среды одно лицо в звание «дворника»; мандатор утверждал избранного и вручал ему, как символ власти, общественную печать и трость: через этого «дворника» мандатор и вел обыкновенно все сношения по делам липован, так что его свидетельства, подкрепленного свидетельством одного или двух липованских стариков, было достаточно для удостоверения в принадлежности известного лица или семьи к числу природных буковинских липован.

Но принимая беглых раскольников в сожительство с собою и полное обладание всеми принадлежащими им привилегиями, липоване все-таки не смешивали себя с этими беглецами, а иногда, по крайней мере на словах, давали им понять, что они не по закону, а только по милости пользуются правами природных липован. Причиною, которая держала коренных липован в некотором отдалении от пришлых, было то, что эти последние вообще не отличались хорошей нравственностью; тогда как природные липоване довольно строго соблюдают добрые нравы предков¹⁸⁵.

В Белой-Кринице семейства беглых раскольников селились даже большей частью отдельно от коренных белокриницких жителей, – там есть даже особая улица, заселенная беглыми, которая и зовется «Бежнаркой», или «Быжнаревкой»¹⁸⁶. В тридцатых годах, когда относительно раскольников у нас приняты были строгие меры, число беглых в липованских селениях особенно увеличилось. И так как первоначально занятое липованами количество земли в Белой-Кринице и Климоуцах было незначительно¹⁸⁷, а правительство, несмотря на возраставшее население, в новом наделе земли решительно отказывало, то пришлось позаботиться о поселении новых выходцев где-нибудь на наемных землях. Белокриницкие и климоуцкие липоване поручились за них, как за природных липован, и, под именем белокриницких и климоуцких выходцев, эти бежавшие преимущественно из Польши и Бессарабии раскольники, в 1837 году, наняли по контракту на 20 лет землю у думении Бергомет где и основали особый поселок, называющийся Мехидра, у самого селения Бергомет на Серете¹⁸⁸.

Из природных липован переселился в Мехидру один только белокриницкий житель – Барабаш, который для большего удобства и вел все это дело от своего имени: в последствии однако же он возвратился в Белую-Криницу. В 10 верстах от Мехидры, на земле того же владельца, спустя несколько времени образовалось таким же образом еще небольшое селение Лукавец. В Мехидре, по той же конскрипции 1843 года, считалось 36 старообрядческих семейств, состоявших из 160 душ обоего пола¹⁸⁹. Таким образом, по официальным известиям, в начале сороковых годов во всех липованских селениях Буковины считалось до 350 семейств и в них до 2.000 душ обоего пола¹⁹⁰.

Все вообще липоване были тогда народ довольно зажиточный, – не особенно богатый, но зато ни в чем де нуждавшийся. Главным их занятием было хлебопашество и садоводство. Кроме пшеницы и гречихи, в немалом количестве они сеяли на своих и наемных полях лен и коноплю, из которых приготовляли на собственных заводах масло, составлявшее предмет довольно значительной, торговли. Для полевых работ и домашнего употребления имели достаточно рогатого скота и лошадей. Садоводство, при благоприятных условиях почвы и климата, составляло также одно из главных занятий, – фруктами липоване производили торговлю в Радоуцахь, Серете и других местах Буковины. Но по недостатку земли, увеличения которой липоване тщетно просили у правительства, сельское хозяйство не могло у них достигнуть того развития, какого надлежало ожидать при склонности липован к труду этого рода, и многие за недостатком земли должны были посвятить себя занятию разными ремеслами, особенно плотничеством и землекопством¹⁹¹. Все это давало липованам достаточные средства для жизни, тем более что правительство не отменило ни одной из данных им привилегий: на повинности и подати липованам приходилось уделять самую ничтожную сумму¹⁹².

Подобно всем вообще старообрядцам, липоване жертвовали часть своих прибытков на церковные потребы, на устройство общественного богослужения по надлежащему чину. В то время, о котором мы говорим, в Белой-Кринице существовала уже деревянная, довольно просторная церковь во имя Бесребреников Космы и Дамиана, устроенная около 1833 года.

Освящал ее беглый иеромонах Ириней¹⁹³; антиминс же был для нее приобретен у одного бродяги-инока, промышлявшего продажей раскольникам подобного рода священных предметов, разумеется, фальшивых, своего собственного приготовления (таких промышленников существовало тогда немалое количество между раскольниками): антиминс, купленный для белокриницкой церкви, был также фальшивый, в чем сознался впоследствии сам продавец церковному ктитору, который во избежание соблазна хранил уже об этом подлоге глубокое молчание все время, пока существовала деревянная церковь¹⁹⁴. Она стояла в самой средине селения у того места, где находится знаменитый колодезь, или «белая-криница», дающая название селению. Белокриницкая церковь третья по времени из всех существующих за границей старообрядческих церквей¹⁹⁵. Она считалась общей приходской церковью и для прочих липованских селений в Буковине, которые однако же имели и свои собственные часовни, куда собирался народ для общественной молитвы. В Климоуцах кроме того существовала беспоповская часовня, так как селение это, одно из всех липованских селений в Австрии, наполовину состояло из беспоповцев.

Точных сведений о том, когда беспоповцы здесь поселились, не имеется; но по сохранившемуся у них преданию, предки их пришли сюда из нынешней Бессарабской области еще прежде того времени, как переселились в Буковину придунайские старообрядцы. Несколько беспоповских семейств именно жили в руснацком селении Комаровке, между местечком Староженец и нынешним селением Лукавец: эти семейства и перешли потом на жительство в Климоуцы, когда здесь начали селиться получившие привилегию раскольники поповского согласия, к чему без сомнения побудило их желание наравне с последними воспользоваться дарованными от императора Иосифа правами, которые действительно и были им предоставлены¹⁹⁶.

Несмотря на то, что климоуцкие раскольники беспоповского и поповского согласия жили в ближайшем соседстве и постоянных взаимных сношениях, те и другие «твердо держались своих особенностей в вероучении; в то же время однако особенной религиозной нетерпимости и розни между ними не примечалось, напротив, те и другие не считали за грех взаимное общение в молитве и даже безразлично ходили в беспоповскую и поповскую часовни, равно как не считали недозволительным заводить, между собою родственные связи посредством браков.

При браках только принято было, чтобы невеста переходила в то согласие, к которому принадлежит жених, хотя случалось и так, что жена (особенно взятая из поповщинского семейства), по предварительному условию с мужем, оставалась в своем прежнем согласии. Браки и служили одним из самых главных средств к поддержанию взаимной близости между уковинскими поповцами и климоуцкими беспоповцами. У этих последних утвердился даже, игде в беспоповских обществах не встречаемый, странный обычай – совершать браки осредством венчания, для каковой цели они обманным образом залучали к себе наезжавших в елую-криницу беглых попов, или сами ездили к беглым попам в Молдавию¹⁹⁷.

Вообще между буковинскими липованами поповского и беспоповского согласия, несмотря на существенные различия в вероучении, установились с самого начала их совместного жительства в Буковине мирные отношения и, сохранялись постоянно до самого учреждения белокриницкой митрополии, – беспоповцы, как ниже увидим, оказали даже некоторые услуги учредителям митрополии¹⁹⁸.

Имея церковь и часовни, пользуясь полной свободой в отправлении богослужения, белокриницкие и прочих селений липоване испытывали затруднение только в приобретении священников для исправления необходимых церковных треб, – и затруднение это представлялось не со стороны правительства, которое никогда не нарушало данной липованам привилегии – иметь своего попа, а со стороны самих беглых попов, коих они приобретали обыкновенно из России, и приобретение которых уже по этому самому представляло много неудобного.

Притом же у липован сохранилось отчасти старое чернобольское подозрение относительно беглых попов. Что касается самого Илариона, основателя чернобольской секты, то он до конца жизни сохранил это подозрение и умер в той уверенности, что современное ему беглопоповство не имеет «благодати древле-бегствовавших иереов»¹⁹⁹; того же убеждения держались его ученики и друзья²⁰⁰. Потомки их, не отвергавшие, как и те не отвергали, самого учения о беглопоповстве, принуждены были в крайних случаях прибегать и в существовавшим беглым попам; но наследованного против них предубеждения не оставляли. Беглые попы, к которым приходилось им обращаться, своим поведением нимало не содействовали прекращению этих подозрений.

Поэтому, если являлись в липованских селениях беглые священники, то обыкновенно жили не долго: или сами уходили от липован, или прогоняли их липоване²⁰¹. Вообще же эти последние обращались к беглым попам только ради крайней нужды, для исправления треб, которых простолюдину совершать не подобает; а для отправления служб церковных, для общественного богослужения прибегали к ним редко: здесь гораздо больше значения имели у липован, так называемые, «дьяки» или церковные настоятели. Дьяк был лицо почетное в липованском обществе, а по делам церковным – главный авторитет.

В то время, когда начались хлопоты об учреждении архиерейской кафедры, настоятелем при белокриницкой церкви был давний белокриницкий житель, но уроженец молдавский, Киприан Тимофеев, человек недалекого ума и не сведущий в Писании, но имевший, как выражаются старообрядцы, довольно твердую грамоту, хорошо знакомый с церковным уставом и, что в липованах большое достоинство, человек трезвой жизни; только замечалась в нем и тогда уже наклонность к любостяжанию, – иногда он позволял себе принудительные поборы за исправление церковных треб.

Однажды его даже лишили за это дьяконской должности: в дьяки был выбран сын белокриницкого почтенного старика Ивана Тихонова. Но так как при новом дьяке дело пошло не совсем удачно, к тому же старый дьяк унес с собою церковные книги, то, главным образом по настоянию женской половины липованского общества, Киприан был восстановлен в дьяконской должности. Первоначально он вступил в эту должность еще при жизни Илариона Коровьи-ножки; он принимал деятельное участие и в самом построении белокриницкой приходской церкви²⁰².

Австрийское правительство, как мы уже заметили, в своих действиях относительно липован не нарушало данных им грамотою Иосифа II привилегий, и никаких поводов жаловаться на правительство липоване не имели. Единственным исключением было изложенное выше дело об уничтожении монастыря, принятое ими за нарушение их привилегий. Но в начале тридцатых годов возникло новое дело, которое липоване опять, без всякого основания, старались представить посягательством на их законные права, нарушением «высочайшей привилегии», как называют они обыкновенно самую грамоту Иосифа II.

По смыслу существовавшего у чернобольцев учения, которым возбранялось, между прочим, принимать присягу и вообще вступать в какие-нибудь обязательства перед правительством, и ведение метрических записей о родившихся, вступивших в браки и умерших, как правительственная мера к получению точных сведений о движении народонаселения, почиталось у липован делом противным их религии. Поэтому, в силу предоставленной им религиозной свободы, они почли себя с самого водворения в Буковине не обязанными к ведению метрик. Здесь, конечно, они имели в виду и то, чтобы обеспечить себе возможность беспрепятственного принятия в свои общества, под именем природных липован, всех приходящих раскольников, – отнять у правительства ближайшее средство контролировать их в том отношении, по официальным записям определять кто природный липован, кто пришлый из-за границы.

В первое время, когда число липован было незначительно и когда правительство заботилось о привлечения их в Австрию разными льготами, не было обращаемо внимание на это их уклонение от общепринятого в империи порядка. Но впоследствии, когда липованские селения стали многолюдны и когда оказалось, что, благодаря именно отсутствию правильных записей, по которым можно было бы в точности определять действительное их население, к липованам приходят во множестве из разных мест раскольники крайне сомнительной репутации, правительство нашло нужным потребовать, чтобы, по примеру всех прочих австрийских подданных, липоване вели точные записи о родившихся, вступивших в браки и умерших. Исполнить это требование липоване отказались, и именно на том основании, что якобы оно противоречит дарованной им «высочайшей привилегией» религиозной свободы.

Им было объяснено, что «провождение книг, в которых записываются все рожденные, венчанные и умершие, есть не более как политический закон, который с религией и службой Божией ничего общего не имеет, а служит к тому только, чтобы получать верные известия о числе народа и иметь возможность делать необходимые для правительства справки». Липоване не вразумлялись. Дело восходило на рассмотрение областнаго управления Галиции, откуда последовало, 14-го августа 1833 года, распоряжение: обязать липован к непременному учреждению и правильному ведению метрик.

Не смотря ни на что, липоване твердо держались своего первоначального решения. По сему случаю назначена была в липованские селения следственная комиссия: 11-го декабря того же 1833 года комиссар Вагнер составил протокол произведенного им следствия и препроводил по принадлежности²⁰³. В то время, когда начались хлопоты об учреждении архиерейской кафедры в Белой-Кринице, дело о метриках еще не было кончено и, как далее увидим, было поставлено даже в тесную связь с самым делом об учреждении кафедры.

Белокриницкий монастырь по смерти своего благодетеля – Илариона Петровича Коровьи-ножки продолжал беспрепятственно существовать на предоставленной ему, по духовному завещанию Илариона, усадьбе. Усадьба давала монастырю некоторое материальное обеспечение²⁰⁴; но, главным образом, как и прежде, он существовал на подаяния от липован, которые были, впрочем, весьма не значительны: каждую субботу кто-либо из иноков отправлялся по селению за сбором милостыни на недельное прокормление братства. Число братства было всегда ничтожно, редко более десяти человек.

Обыкновенно это был пришлый из-за границы народ, а из природных липован – и это достойно примечания, – в монахи не поступал почти никто; притом же и пришлые монахи редко оставались здесь на постоянное жительство. Состав белокриницкого братства поэтому постоянно изменялся, хотя иноки носили большею частью одни и те же имена, переходившие как бы по наследству от одного к другому. Вообще Белокриницкий монастырь был не что иное, как временный приют для беглых раскольнических монахов. Жили они обыкновенно в иларионовом доме, а также и в старом монастырском строении, перенесенном из Тернавицкого леса, которое служило вместе и монастырским молитвенным домом.

Около 1830 года в устройстве монастыря последовала некоторая перемена. В это время из числа живших в Белой-Кринице беглых раскольнических «старцев» резко выделялись два молодые инока – Паисий и Алимпий. Паисий, происхождение которого в точности неизвестно, был старше Алимпа и раньше его поселился в Белой-Кринице: здесь, в иларионовом доме, жил он несколько лет; здесь же, в Белокриницком монастыре, пострижен был и в иночество. Умный, и тогда уже довольно начитанный, бойкий на словах, деятельный и предприимчивый, он приобрел влияние среди липован и при их содействии занялся приведением монастыря в более приличный для обители вид: в глубине сада, близ старого монастырского строения, поставили новую небольшую часовню, с колокольней, а вокруг нее вновь построили несколько хаток (мазанок), назначенных под монашеские кельи.

Таким образом монастырь сделался более удаленным от селения и получил обыкновенный вид всех раскольнических монастырей²⁰⁵. Вскоре после этого в Белую-Криницу пришел и инок Алимпий²⁰⁶. Он был родом из полтавской губернии, мещанин посада Крылова, Афанасий Зверев²⁰⁷; иночество принял в Серковском монастыре: отсюда, потом и бежал за границу. Это быль весьма ловкий, в высшей степени отважный и смелый человек, горячо преданный расколу. Он сошелся с Паисием, – вместе с ним жил, вместе пускался в разные странствия и весьма сочувствовал его заботам об устройстве Белокриницкого монастыря²⁰⁸.

Но так как Паисия, по собственным словам его, здесь «… отяготили мирские соблазны», то он из монастыря удалился «в пустыньку», на пасеку приятеля своего Ивана Тихонова, который жил по соседству с монастырем²⁰⁹, а в 1833 году Паисий навсегда ушел из Белой-Криницы²¹⁰. Ушел потом и Алимпий, но, как увидим, не навсегда.

Всего пять лет прошло по отъезде Паисия, как в Белокриницкий монастырь явились Павел и Геронтий. Тогда, всего братства в монастыре было человек десять – иноков и бельцов; настоятельствовал незадолго перед тем явившийся из Молдавии инок Иоиль, подобно всем белокриницким старцам, беглый из России (тульский уроженец): он был человек не старых еще лет, не без способности к управлению и довольно честолюбивый, но не отличавшийся дальновидностью и нимало не сведущий в Писании, зато вполне преданный липованским понятиям о религии.

Приезд Павла и Геронтия был событием великой важности для Белокриницкого монастыря: под их руководством начинаются там дела, о каких не могли и помыслить в простоте своей белокриницкие старцы, и спустя каких-нибудь пять-шесть лет ничтожный, никому почти неизвестный липованский монастырь получает важное значение для всего старообрядческого мира, приобретает известность в истории.