Глава IV

Настоятель Белокриницкого монастыря инок Иоиль принял Павла и Геронтия очень радушно, тем больше, что такие гости бывали у него редко. Разумные речи Павла, его примечательная наружность, умение со всеми обходиться – невольно располагали каждого старообрядца в его пользу; притом же Павел и Геронтий не скрывали, что находятся в связях со знаменитыми богачами петербургского и московского старообрядческих обществ. Мы уже говорили, что главной целью их приезда в Белую-Криницу было – приобрести здесь австрийский паспорт для путешествия «… в целый свет, куда только надобность позовет»²¹¹. Пожив немного в монастыре, заручившись расположением настоятеля и братства, они стали хлопотать о паспорте.

Порядок добывания паспортов для беглых раскольников был уже установлен и хорошо известен в Белой-Кринице: для этого нужно было, чтобы главные, почетнейшие лица липованской «громады», в том числе дворник и дьяк, засвидетельствовали в думении, что желающий получить паспорт есть природный их липован и что он имеет надобность съездить туда и туда; думения, за их поручительством, выдавала от себя свидетельство, что это есть дйствительно австрийский подданный; свидетельство думении представлялось в крайзамт (в Черновцах); затем отправлялось в губернию (во Львов), откуда, наконец, и выдавался паспорт.

Павлу и Геронтию нужно было таким образом прежде всего задобрить в свою пользу почетнейших людей белокриницкой липованской «громады». Дворником был тогда тот самый Иван Тихонов, ближайший сосед монастыря, о котором упоминалось выше, дьяком – Киприан Тимофеев, а самым почетным и уважаемым в селении стариком – Иван Григорьев Поляков, или Поляк: он, вместе с дьяком, ворочал всеми делами белокриницкой громады, так что составилась поговорка у липован: «… дьяк да Поляк всему делу голова».

Павел и Геронтий, рекомендованные Иоилем, скоро сошлись с этими главами липованского общества. И на них Павел произвел самое выгодное впечатление: такого разумника им еще не приводилось встречать. Осторожно объяснил им Павел, что вместе со спутником намерен посетить святый град Иерусалим, и Ливанские горы, и Египетскую страну, снискания ради «древлеправославных епископов», якобы во оных странах от лет никонова гонения скрывающихся, и таковому благочестивому подвигу, своим ходатайством пред земными властями, просил их посодействовать.

Почтенные старейшины липован выразили сожаление, что столь разумные «старцы» не хотят пожить в их Белокриницкой обители, которой могли бы принести немалую пользу; однако же содействовать их «подвигу» не отказались, так как Павел и Геронтий, по существующему у липован обычаю, не преминули предложить сим старейшинам приличное угощение. Теперь нужно было, по липованскому же обычаю, Павла и Геронтия зачислить на имя каких-нибудь умерших липован: и вот Павел называется Афанасием, сыном бывшего боташанского купца Василия Федотова, а Геронтий – сыном некоего умершего белокриницкого жителя Левона Белого²¹².

Дворник, дьяк и старик Иван Поляков поручились в думении пред паном мондатором, что эти Федотов и Левонов – их природные липоване, что имеют они намерение сходить во святый град Иерусалим на поклонение гробу Господню, и потому просили пана мандатора дать им свидетельство на получение паспорта сроком на один год. Мандатор, – свой человек, – не затруднился выдать свидетельство, с которым новопроизведенные липоване и поехали в город Черновцы, совсем распростившись с белокриницкою братией, так как прямо из Черновцев намерены были отправиться во Львов и дальнейший путь.

Итак, свои заграничные подвиги ради основания «древлеправославной» старообрядческой иерархии, в силу того правила, что цель оправдывает средства, Павел и Геронтий начали обманом, – первым их шагом здесь было самозванство. На этот раз однако же обман им не удался. Один из белокриницких жителей, молодой липован Дей Парамонов, по вражде ли к старшинам, завладевшим всеми громадскими делами, или недовольный тем, что мало-мальски порядочные калугеры все уходят из их Белокриницкого монастыря, по другим ли каким причинам, сделал в крайзамт донос на Павла с Геронтием, что они совсем не липоване, а беглые из России калугеры.

И вот, когда новонареченные Федотов и Левонов явились к крайскомиссару для предъявления выданного им в думении свидетельства, он объявил, что не верит этому свидетельству, и посоветовал им скорее убираться назад в монастырь, если не желают, чтобы с ними поступили как с беглыми из-за границы, так как в крайзамте получены верные сведения о том, кто они такие. Входить в объяснения и пререкания с паном крайскомиссаром не приходилось; при том же с его стороны и то уже было не малым благодеянием для самозванцев, что отпускал их на свободу.

Крайне огорченные на первых же порах встретившейся неудачей, Павел и Геронтий поехали обратно в Белокриницкий монастырь, где их никак не ожидали. Эта неудача была тем неприятнее, что отняла у них всякую надежду на получение австрийского заграничного паспорта, по крайней мере в скором времени. А между тем отказаться от предположенной поездки они уже теперь никак не хотели. Придумали попытать счастья в Молдавии, – нельзя ли будет при помощи ясских старообрядцев добыть молдавский паспорт. Хлопотать поехал один Геронтий, а Павел остался ждать его в Белокриницком монастыре.

Но эта вторая попытка была еще неудачнее: за Соколинцами, только что Геронтий перешел границу, его арестовали и засадили в тюрьму. Он успел через местных липован известить Павла о своем заключении, Павел страшно перепугался. Нужно было как-нибудь выручить товарища. Сам он ехать не решался, из опасения подвергнуться такой же печальной участи, какая постигла Геронтия, а упросил одного из белокриницких липован похлопотать за узника, снабдив его необходимой на хлопоты суммой.

За приличный выкуп Геронтия отпустили на волю с тем, чтобы ехал туда, откуда приехал. Геронтий был доволен и тем, что мог, по крайней мере, соединиться опять с другом и товарищем. Это приключение случилось на исходе августа.

Положение искателей «древлеправославного» архиерейства, было тогда очень затруднительно. Приступить к главному предприятию, пуститься в предположенное странствие не было никакой возможности за неимением паспортов; о возвращении же в Россию, опять ничего не сделав они и думать не хотели. После многих и долгих размышлений, они решились, наконец, осень и зиму прожить в Белокриницком монастыре, выждать, не изменятся ли обстоятельства, и само время не укажет ли выхода из настоящих затруднений.

Ожидания эти были не напрасны. Осень и зима 1839 года, проведенные Павлом и Геронтием в Белой-Кринице, – время весьма замечательное в истории белокриницкой иерархии: в это время Павел успел совершенно ознакомиться с бытом липован, упрочить свое положение и в монастыре и в обществе белокриницком, – овладеть общим расположением и доверием; тогда же составил он, в главных чертах, и тот план относительно учреждения законно дозволенной и признанной правительством старообрядческой архиерейской кафедры, на осуществление которого положил потом все свои силы и таланты.

План этот основан, главным образом, на знаменитой «привилегии» Иосифа II. Теперь только, из бесед с липованами, Павел узнал о существовании «привилегии»; но, к немалому его удивлению, липоване не могли сообщить ему даже точных известий об ее содержании. Однако же и того, что можно было узнать из разговоров с липованами, было достаточно Павлу, чтобы понять важность и значение этого документа в отношении именно к делу об учреждении старообрядческой архиерейской кафедры.

Нужно было теперь надлежащим образом познакомиться с привилегией, – прочитать ее и, если можно, получить копию. Немалого труда стоило даже узнать, где находится драгоценный документ: так мало в то время липоване им дорожили. По слухам, привилегия хранилась у старика Елезвоя, одного из коренных белокриницких жителей: Павел и Геронтий отправились к Елезвою, запасшись, на всякий случай, карандашом и бумагой. Среди разумной и сладкоречивой беседы, Павел осторожно завел рёчь о «привилегии», расписал, как следует, ее значение и тонко польстил обладателю такой драгоценности. Кончилось тем, что Елезвой вытащил документ из сундука, где хранился он почти совсем забытый, чтобы показать гостям, – и пока происходило рассмотрение, пока Геронтий занимал старика беседами и расспросами, Павел, известный борзописец, успел снять точную копию русского текста этой драгоценной грамоты²¹³.

Он был в восторге от «привилегии». В первом ее пункте, которым предоставлялась липованам и их духовенству полная свобода в отправлении религии, он нашел такое, верховной властью утвержденное постановление, какого нигде и никогда старообрядцы не имели; он сейчас же понял, что на основании этого постановления можно завести у липован старообрядческую иерархию во всей ее полноте, если только умеючи взяться за дело, – что здесь-то, среди липован, может найти себе безопасное, огражденное законом существование древлеправославный» епископ, если будет обращен, здесь он беспрепятственно может поставлять для всего старообрядчества и диаконов, и священников и, в случае надобности, самих даже епископов.

Тогда-то в предприимчивой голове Павла возникла мысль и, по братском совещании с Геронтием, составились начальные планы относительно учреждения законным порядком, с утверждения австрийского правительства, старообрядческой архиерейской кафедры в Белокриницком монастыре. И все это, как он думал и проповедывал, устроилось не случайно: и в существовании и в самом обретении привилегии он видел особенное устроение промысла, якобы неусыпно пекущегося о том великом деле на пользу «древлеправославной» церкви, к совершению которого он – Павел предназначен свыше и должен приступить теперь с неослабным рвением…

Кроме Геронтия, Павел начал посвящать в свои планы некоторых белокриницких «старцев». Тогда уже находился в Белой-Кринице инок Онуфрий. В том же 1839 году он ушел из России «через сухую австрийскую границу», с намерением пробраться из Буковины в Молдавию. В Белую-Криницу он приехал в июле месяце: встреча с Геронтием, и особенно с Павлом, побудила его не спешить отъездом из Белокриницкого монастыря²¹⁴. Инок Павел нашел в Онуфрии одного из самых горячих и преданнейших почитателей: ему-то первому после Геронтия сообщил он о своих планах, внушенных ближайшим знакомством с содержанием «привилегии». Затем осторожно повел речь о них и с настоятелем, иноком Иоилем. Ему Павел дал заметить, что по учреждении архиерейской кафедры он мог бы вскоре же поставлен быть в архимандриты Белокриницкого монастыря, а затём достигнуть и высшей иерархической степени: Павел коснулся этими намеками слабой струны Иоиля и потому легко расположил его в пользу своих планов.

Гораздо больше предстояло труда, чтобы склонить в пользу предприятия липованское общество, – а войти в объяснения с липованами было необходимо, так как без их участия и без согласия с их стороны дело не могло быть и начато. Прежде этого однако же он счел нужным посоветоваться с людьми знающими австрийские законы и делопроизводство, найдут ли они возможным осуществление замышляемого предприятия. Тогда он успел уже завязать в Черновцах знакомство с чиновническим миром, к чему первым поводом послужили неудачные хлопоты о паспорте.

В то время нашелся в крайзамте чиновник, некий пан Атанасевич, который хотя не бескорыстно, но все-таки принял участие в его положении: к этому пану Атанасевичу он и отправился с копией «привилегии», посоветоваться, можно ли на основании этого документа начать дело о дозволении австрийским старообрядцам иметь своего собственного епископа, и если можно, то как дело начать и повести. Атанасевич дал совет начинать и указал для этого обыкновенный способ: от имени липованских обществ подать прошение в крайзамт с точным изложением оснований и условий, на которых липованам желательно иметь епископа.

Никаких причин опасаться отказа он не предвидел. Хотя правительство, как ему было известно, весьма недовольно липованами за их упорное сопротивление введению метрик, о чем существовало неоконченное еще дело; но это обстоятельство, по его мнению, можно было обратить даже в пользу предприятия, если бы только липоване обязались, вслед за учреждением у них архиерейской кафедры, ввести в употребление и столь желаемые правительством метрики.

Инок Павел со своей стороны вполне согласен был с этим замечанием; он находил даже, что между тем и другим делом имеется тесная внутренняя связь, – что при существующих набеглых попах, которые притом меняются так часто, липованам, если бы они даже и хотели этого, неудобно установить правильный порядок в ведении метрических записей, и, напротив, порядок этот весьма легко может быть установлен с учреждением у липован архиерейской кафедры, когда у них явятся постоянные, для них поставленные священники и никакого недостатка в священстве они терпеть уже не будут. Посему он выразил полную готовность соедивить оба эти дела и был вообще очень доволен, что в подкрепление просьбы об епископе можно представить такой важный для правительства аргумент, как соединенное с исполнением этой просьбы введение у липован правильных метрических записей.

В то же время он понимал, что относительно этого последнего пункта придется встретить сильные затруднения со стороны липован, с характером которых успел уже достаточно познакомиться, – и своих опасений не скрыл от «благодетельного чиновника». Тем не менее Павел решился и обещал Атанасевичу переговорить с липованами насчет метрик²¹⁵.

Объяснения с липованами ведены были весьма осторожно и искусно. Павел считал необходимым прежде всего заручиться согласием главных представителей липованского общества, через которых не трудно уже было бы действовать на других. Начались свидания и беседы с Поляком Иваном Кирилычем, с дьяком Киприяном, с дворником Иваном Тихоновым, – и с каждым наедине, и в общих собраниях.

Яркими чертами Павел изображал им повсеместное, всеобщее оскудение священства в старообрядческих обществах и претерпеваемую оными крайнюю и ужасную нужду в исполнении самонужнейших христианских потреб. Никто лучше не мог оценить всю горькую правду этих павловых речей, как его собеседники, столько хлопот и горя испытавшие с беглыми попами. Но в будущем инок Павел сулил им еще больше горя и хлопот: он рассказал, как строго преследуют теперь бегствующих священников в России, откуда собственно и добывали их липоване, и как мало осталось прежних, дозволенных попов в самой даже Москве.

«Теперь предлежит нам, – продолжал Павел, – единое средство спасения – обрести древлеправославного епископа, который неоскудно мог бы снабдевать нас истинным священством, о чем ревнители древлеотеческого благочестия великое имеют попечение; и мы, последнейшие, оных ревностью подвигшиеся, всякий труд и святую душу, аще изволит Господь, положити желаем на приобретение оного вожделенного предмета, ибо, не безызвестно вам, для чего мы и предприняли настоящее наше странствие».

Все это липованские старшины слушали с услаждением и сочувствием. Но когда Павел, разъяснив им точное значение «привилегии», стал излагать свои планы относительно учреждения законным порядком старообрядческой архиерейской кафедры именно у них, в Белокриницком монастыре – на первый раз это дело показалось им и несбыточным, и опасным.

«Сколько, – говорили, – потребуется хлопот, сколько будет всяких вопросов и переспросов от правительстваи А если и выхлопочем епископа, не подчинил бы он нас какому-нибудь рабству? – Бог его знаети Притом же и содержать его потребуются немалые средства, – а мы люди небогатыеи». Возражения эти Павел предвидел, и разрешил без затруднения. Все хлопоты перед правительством он брал на себя и своих ближайших сотрудников. От липованского общества требовалось одно – чтобы заявило перед правительством о крайней нужде и непременном желании иметь своего епископа, и чтобы дало монастырским уполномоченным формальную доверенность на ведение дела об учреждении в Белокриницком монастыре старообрядческой архиерейской кафедры.

«О том же, чтобы древлеправославный епископ, аще обрести такового сподобит Господь, мог учинить какое-либо стеснение сиротствующим ныне в крайнем оскудении священства староверческим обществам, – о том, – говорил Павел, – и помышлять непростительно». Наконец, относительно средств на содержание будущего епископа, он открыл липованам, что на сей предмет имеет несумнительные обещания от первейших по богатству старообрядцев российских: обществу же белокриницкому не только не придется понести по сему случаю какие-либо расходы, но пребывание в Белой-Кринице «епископа всех древлеправославных христиан» еще доставит Белой-Кринице славу и материальные выгоды.

Такого рода беседами инок Павел мало-помалу сумел внушить липованским старейшинам готовность содействовать, чем могут со своей стороны, учреждению в Белой-Кринице «древлеправославного» архиерейства; но как только в своих беседах касался он дела о метриках, каждый раз больше и больше убеждался в невозможности победить закоренелое к ним отвращение липован, так что признал за лучшее до времени не заводить речи об этом предмете, чтобы не повредить главному делу.

Начальству же, через «благодетельных чиновников», он надеялся внушить, что со временем, когда у липован заведется правильное иерархическое устройство, дело о метриках можно будет легко уладить к полному удовольствию правительства.

Когда самые почетные и влиятельные лица липованского общества в Белой-Кринице склонились на убеждения Павла ходатайствовать перед австрийским правительством о дозволении иметь липованам, на основании «высочайшей привилегии», своего собственного епископа, то о прочих «рядовых» липованах нечего было и заботиться: они всегда полагались на мнение старшин. Что будет гораздо лучше, если заведется у них свой епископ, что тогда и в священстве не встретится недостатка, теперь так чувствительного, – это все понимали; а входить в дельнейшие об этом рассуждения считали не своим делом, – на то есть дьяк с калугерами.

Достаточно уверившись, что со стороны липованского общества не будет препятствий, Павел и Геронтий решились начинать дело об епископе. Павел занялся составлением прошения в крайзамт. Сущность прошения он изложил в следующих трех пунктах: уполномоченные от липованских в Буковине обществ, иноки белокриницкого монастыря просят:

1) кесаро-королевское правительство дозволить им, на основании высочайше дарованной в 1783 году привилегии (с которой прилагалась копия), привезти из-за границы своего, независимого от других религий, епископа, для восполнения претерпеваемой липованами крайней и гибельными последствиями грозящей нужды в священстве и для беспрепятственного отправления всех принадлежащих епископскому сану действий;

2) чтобы жительство будущему епископу дозволено было иметь в монастыре, состоящем при селении Белая-Криница;

3) обязуются со своей стороны никаких будущему епископу вспоможений от правительства не просить, а содержать его на полной своей отчетности.

Пригласили липованских старшин обсудить это прошение и затем дать окончательно свое согласие на формальное начинание дела. Ни против содержания, ни против подачи прошения липованские думные люди не сделали никаких возражений; напомнили только, что все хлопоты перед правительством, согласно обещанию, Павел и Геронтий должны принять на себя.

Для окончательной редакции прошения и для перевода на немецкий язык опять нужно было иноку Павлу съездить в Черновцы к Атанасевичу. Тот заметил только, что в прошении непременно следовало, как он и прежде говорил, упомянуть о согласии липован на введение у них метрических записей в том случае, если им дозволено будет иметь своего епископа. Павел с сокрушением сердца объяснил ему, что это, действительно важное «упущение» сделано по крайней нужде, так как предубеждение липован против «метрики», чего он и опасался, оказалось слишком сильно, и самое благоразумие требовало сделать им на первый раз уступку, не вносить в прошение пункт о метриках; но тем не мене он старался уверить Атанасевича, что впоследствии, с учреждением у липован правильного иерархического порядка, непременно введены будут в употребление и метрики, даже просил его, вместе с прочими «благодетельными чиновниками», словесно передать высшему начальству, что податели прошения за это ручаются. Окончательно исправленное прошение было, наконец, подписано Белокриницкого монастыря настоятелем, иноком Иоилем, с прочею братией, и, 14-го (26-го) февраля 1840 года, подано в Буковинский крайзамт²¹⁶.

Итак, Павел и Геронтий, неожиданно оставшись зимовать в Белой-Кринице, также нечаянно напали на мысль о предприятии чрезвычайной важности для всего старообрядческого мира и в течение зимы настолько сами освоились с этой мыслью, настолько и других расположили в ее пользу, что нашли возможность сделать решительный шаг к ее осуществлению. Подав прошение, они, кажется, были уверены, что со стороны правительства отказа не последует, и что, быть может, летом же наступившего 1840 года, снабженные правильными видами, отправятся в давно желаемое путешествие отыскивать «древлеправославного епископа» на приготовленную уже и законно утвержденную кафедру. Но здесь-то именно и встретились затруднения, с которыми пришлось им бороться целых четыре года всевозможными позволенными и непозволенными средствами.

Черновицкий крайзамт не нашел со своей стороны никаких препятствий дать надлежащее движение просьбе белокриницких иноков об учреждении самостоятельной липованской иерархии с епископом во главе. Напротив, черновицкие власти нашли, что пример прочих существующих в Австрии иноверцев и представленная в копии грамота Иосифа II составяют вполне достаточное основание для такой просьбы; а заявление Павла, что липоване, с учреждением у них правильной иерархии, не замедлят ввести в употребление и метрические записи, было принято ими с таким доверием, что ввиду столь важного результата признали нужным поддержать белокриницкую просьбу и своим собственным ходатайством пред высшим правительством.

В таком смысле рёшено было крайзамтом сделать представление губернскому (во Львове) начальству, на рассмотрение которого надлежало препроводить и самую просьбу. Но в просьбе этой имелись пункты, относительно которых крайзамту необходимо было сделать официальное дознание, чтобы иметь возможность, при представлении дела в губернию, дать нужные по оному объяснения:

1) желание иметь своего епископа выражено в прошении от имени всех липован: нужно было удостовериться, действительно ли общества липованские имеют такое желание;

2) для жительства будущему епископу предназначен липованский монастырь, находящийся при селении Белая-Криница: нужно было собрать точные сведения об этом монастыре, когда он устроился и на каких основаниях существует теперь;

3) содержание будущему епископу монастырь обязуется доставлять из собственных средств: нужно было удостовериться, действительно ли имеет монастырь достаточные средства, чтобы мог прилично содержать епископа;

4) необходимо было разведать и о том, можно ли в самом деле положиться на обещание Павла, что метрики беспрепятственно будут приняты липованами, когда они получат правильно устроенную иерархию.

Для собрания точных сведений по всем этим пунктам, крайзамт, на исходе апреля 1840 года, нарочно отправил в Белую-Криницу комиссара Шаловского.

Эта первая «комиссия» по делу об учреждении архиерейской кафедры произвела очень неприятное впечатление на белокриницких липован: их опасение, что начнутся разные хлопоты, спросы и переспросы, начало сбываться так скорои Могло случиться, что, в ожидании новых подобных неприятностей, они теперь и вовсе откажутся от участия в затеях «калугеров».

Для Павла с Геронтием это было очень тревожное время; требовалось все их искусство, чтобы успокоить липован. И сами не мало озабоченные приездом комиссара, они старались однако уверить липован, что эта «комиссия» есть обыкновенная формальность, без которой невозможно обойтись, и что затем уже липованскому обществу нечего опасаться каких-либо новых беспокойств. Между тем они вошли в ближайшие сношения с самим черновицким комиссаром.

Пан Шаловский оказался человеком весьма доступным, и на свое поручение, действительно, смотрел как на дело простой формальности. Можно было надеяться поэтому, что все показания, какие будут ему даны, он примет, не подвергая строгой проверке. По вопросу о желании обществ липованских иметь своего епископа, Шаловский ограничился показанием одних старейшин, которые, по настоянию Павла, не отказались подтвердить перед комиссаром, что просьба об епископе подана с согласия всей липованской громады и что епископа им желательно приобрести.

Относительно средств на содержание будущего епископа настоятель, инок Иоиль, представил комиссару, составленное иноком Павлом, исчисление разных «грунтов» и угодий, якобы принадлежащих монастырю и дающих немалый доход (чего на самом деле вовсе не было), также сделанных якобы монастырю некоторыми лицами (небывалых) денежных вкладов: этим показаниям комиссар удовлетворился вполне и наводить справки не счел нужным.

Гораздо труднее было дать объяснения по двум остальным пунктам. Вопрос о монастыре имел ту весьма щекотливую сторону, что должен быть вызвать из забвения прежние дела, в силу которых монастырь подвергнут двукратному запрещению от правительства. Нет сомнения, что инок Павел, прожив в Белокриницком монастыре около года, успел хорошо познакомиться с его историей и понимал, какой опасностью грозили нынешнему существованию монастыря, а вместе и самому делу об учреждении в нем архиерейской кафедры, эти состоявшиеся в прежнее время правительственные решения.

Устранить столь опасное по своим последствиям затруднение, достигнуть того, чтобы прежние правительственные распоряжения относительно липованского монастыря оставались, как было доселе, в забвении, или, в противном случае, были признаны не основательными и не действительными – это сделалось теперь одной из главных забот инока Павла. В показании пану Шаловскому он старался по возможности избежать всего, что могло бы вести к напоминанию о прежней истории монастыря, и ограничился общим ответом, что монастырь с давних пор существует на грунте, отданном и завещанном в его владение старовером Иларионом Петровичем Коровьи-ножки, в настоящее время имеет столько-то иноков и находится в положении благоустроенном.

Что, же касается вопроса о метриках, то белокриницкие старшины и теперь, в показании Шаловскому, не отступили от своего прежнего решения, т. е. показали, что распоряжение правительства о ведении метрических записей считают нарушением предоставленной им грамотой Иосифа II религиозной свободы. Павел, напротив, дал показание, что ведение метрик не противно ни религии липован, ни «привилегии» Иосифа II, что одно только отсутствие правильно устроенной иерархии было причиной, почему доселе употребление метрик не принято у липован, и что с учреждением архиерейской кафедры, очевидно, устранится главное и единственное к тому препятствие. Это формально данное им показание Павел, однако же, просил комиссара, в видах успокоения липован, сохранить в тайне. Протокол этой первой следственной комиссии по делу об учреждении белокриницкой иерархии подписан был 30 апреля 1840 года²¹⁷.

Заботясь главным образом о соблюдении формальной правильности в делопроизводстве, крайзамт нашел собранные Шаловским показания достаточными, по крайней мере на первый раз, чтобы сделать о поданной липованскими иноками просьбе представление губернскому начальству в смысле благоприятном для просителей. Это представление, вместе с подлинным прошением иноков Белокриницкого монастыря и протоколами Шаловского, было отправлено во Львов 29-го июня.

Но крайзамт не мог не приметить, что в его представлении, а также и в протоколах комиссара, есть пункт весьма слабо разъясненный, – именно пункт о самом Белокриницком монастыре. Не было сомнения, что из губернии потребуют гораздо более полных и точных сведений о том, что это за монастырь, давно ли и на каких основаниях существует: представлялось необходимым поэтому заблаговременно позаботиться о собрании таких сведений и приведении их в надлежащий порядок.

Вообще, для успешного ведения начатого липованскими иноками дела об епископе, в интересах самих просителей, крайзамт находил нужным потребовать от них подробного изложения истории монастыря, его назначения, принятых в нем правил общежития, – всех вообще сведений о внешнем и внутреннем его устройстве. Посредством такого изложения, особенно если будет оно искусно составлено, крайзамт недеялся расположить высшее правительство в пользу монастыря.

Наконец, в видах же содействия успешному окончанию дела об епископе, крайзамт находил полезным, чтобы сделано было точное изложение самого вероучения липован, так как правительство, не имея надлежащих о нем сведений, не делает в этом отношении строгого различия между липованами и австрийскими подданными православной греко-восточной религии, а потому и учреждение особой липованской иерархии может признать ненужным при существовании в австрийских пределах иерархии православной, как и было однажды, когда липованских попов хотели подчинить ведению буковинского епископа и карловицкого митрополита. Вследствие таких соображений, из крайзамта последовало, от 20-го июня²¹⁸, предписание в Белокриницкий монастырь – сделать и представить полное изложение монастырского устава «… с подробным описанием иноческого жития и всех догматов веры староверческой религии»²¹⁹.

Указанные сейчас соображения «благодетельного» для липован черновицкого начальства, без сомнения, были известны иноку Павлу, и он умел оценить их по достоинству. Но, тем не менее, это распоряжение правительства о составлении монастырского устава было новой неприятностью и для него, и для всего монастырского братства, ибо ощутительным образом давало знать, что дело об епископе вовсе не так легко и, главное, не так скоро может быть кончено, как они предполагали. Во всяком случае, предписание начальства необходимо было исполнить.

Само собою разумеется, что все труды по составлению устава возложены были на инока Павла, как единственного человека, который мог исполнить это дело. Составление монастырскаго устава само по себе и не представляло особенной трудности для Павла: он достаточно знаком был с аскетическими творениями святых отцов, раскрывающими дух православного иночества, а внешние правила монашеской жизни, вообще довольно строго соблюдаемые в раскольнических монастырях, были известны ему из опыта и вполне им усвоены.

Но устав, который надлежало ему составить, назначался не для того собственно, чтобы служить руководством для монастырских властей и монастырского братства, быть изложением правил обязательных для непременного исполнения всеми живущими в монастыре; важнейшим его назначением, по требованию обстоятельств, было – служить перед правительством:

1) своего рода апологией липованского монастыря, оправданием его существования;

2) документальным основанием для разъяснения и желаемого решения вопроса об учреждении в монастыре архиерейской старообрядческой кафедры.

Имея в виду именно такое назначение устава, инок Павел считал необходимым:

1) в самом изложении правил иноческого общежития заботиться не столько об их удобоприложимости, сколько о том, чтобы они в своей совокупности могли дать самое выгодное понятие о том учреждении, которое считалось у правительства каким-то странным, непозволительным духовным институтом;

2) тщательно собрать исторические сведения о Белокриницком монастыре и изложить их в таком виде, чтобы законное существование монастыря представлялось не подлежащим сомнению;

3) обстоятельно изложить все основания, на которых должно утверждаться желаемое учреждение архиерейской кафедры в Белокриницком монастыре, – исчислить все права и обязанности будущего епископа и его преемников.

Все это уже делало труд составления устава весьма нелегким: требовалось и терпение и искусство, чтобы составить его как следует. Павел доказал, что в достаточной степени обладал и тем, и другим. Со всем усердием занялся он собиранием материалов для устава, делал выписки из отеческих писаний, пользуясь довольно богатым собранием старопечатных книг, доставшихся монастырю еще от первого настоятеля Симеона²²⁰, расспрашивая старожилов, современников Илариона-Коровьи ножки, о заселении Белой-Криницы, об основании монастыря и постигших его злоключениях, делал, под руководством и при помощи Атанасевича, справки в присутственных местах, выписки из дел и правительственных решений относительно монастыря в Белой-Кринице, совещался со своими ближайшими советниками, читал им написанные части устава и по их указаниям делал поправки, в чем однако же редко представлялась надобность, так как все, что выходило из-под пера инока Павла, для его почитателей было образцом совершенства²²¹. Работа шла успешно и быстро приведена была к концу.

Но когда устав был написан, встретилось новое затруднение: нужно было перевести его на немецкий язык и найти такого переводчика, который мог бы верно передать смысл подлинника. Пан Атанасевич для этого дела не годился: здесь нужен был человек, который, при совершенном знании славянского языка, не только вполне владел бы языком немецким, но имел бы также и близкое знакомство с духовной литературой, с языком собственно богословским, так как устав изобиловал текстами Священного Писания и выписками из отеческих творений, вообще по своему содержанию и изложению имел характер церковно-богословского сочинения. На приискание такого переводчика потрачено было много времени и хлопот.

Наконец, после нескольких неудачных опытов, найден был человек, на которого можно было вполне положиться, именно г. Тарновецкий, служивший консисторским чиновником у буковинского православного епископа, Евгения Гакмана²²². Тарновецкий успешно повел дело, не затруднялся ни славянским, ни немецким текстом. Впрочем, для необходимых объяснений в том случае, если бы славянский текст показался ему неудобовразумительным, инок Павел сам переехал в Черновцы и поселился у него в доме.

Здесь однако же Павел занят был и другим, более серьезным делом. По зрелом размышлении он убедился, что согласно предписанию крайзамта необходимо еще составить изложение самого вероучения липован, так как изложение это действительно могло способствовать успешному окончанию дела об иерархии устранением неправильных понятий о религии липован²²³.

Этим делом и занялся инок Павел, живя у Тарновецкого в Черновцах. Книги нужные для справок он получал из Белой-Криницы; там же делались по его указанию разные справки и выписки из книг, которых не имел он под руками: эти поручения обыкновенно исполнял инок Онуфрий, которому приходилось таким образом несколько раз путешествовать к Павлу в Черновцы²²⁴. Составив изложение старообрядческого вероучения, или, так называемую, Богословию липован, инок Павел присоединил ее к уставу, как особую его часть.

Летом 1841 года все дело приведено было к концу: устав с богословией и другими прибавочными статьями, переведенный по-немецки и вновь пересмотренный, был тщательно переписан на листах большого формата, в два столбца (на одном русский текст, на другом немецкий), и составил целую довольно объемистую книгу²²⁵.

Так как для истории белокриницкой иерархии это замечательное произведение инока Павла имеет особенную важность, то здесь необходимо указать, хотя в общих чертах, его содержание и отличительный характер.

«Устав Белокриницкого староверского общежительного монастыря» разделяется на семь глав, или частей.

В первой главе говорится:

1) о первоначальном монастырском общежительстве;

2) об истинном богопознании;

3) о богорассуждении;

4) о догмате веры;

5) о догмате церкви.

Статья «о монастырском общежительстве» кратко объясняет происхождение и назначение монашества; остальные же четыре статьи посвящены собственно изложению догматического учения старообрядцев или старообрядческом богословии.

Первая из этих четырех статей излагает учение о Боге, Его свойствах и действиях, – учение, в котором старообрядцы не разнятся от православных. Инок Павел, как и следовало ожидать, в своем изложении основался преимущественно на уважаемых старообрядцами древлепечатных книгах; но, увлекаемый своей постоянной наклонностью любомудрствовать, он и здесь высказал некоторые неосторожные суждения, «не согласующие православному учению» и впоследствии самими старообрядцами, несколько отрезвившимися от поклонения его авторитету, признанные за ересь²²⁶.

Так, например, в самых первых словах, которыми начинается статья об истинном богопознании: «Бог есть существо неповинно, яко ни от кого же, ни сам от себе», рассудительнейшие из старообрядцев справедливо находили выражение слишком неосмотрительное, противное свидетельству Спасителя: Отец имать живот в себе (Ин.5:26). Особенно заслуживает внимания, как любомудрствовал Павел о первом дне сотворения мира. «Первее (писал он) простре Бог небо, яко кожу, еже именует Писание небо небес, сущее беззвездное, бесчисленною добротою от божественных лучей сияющо; а земля, и воды, и прочия вещи всего здания тогда были не ино что, как вещество смешенное и погруженное во ужасной тьме и мрачном хаосе. И Дух Божий носился над сим влажным и неустроенным веществом. Не о Святом же Дусе зде Писание глаголет: ибо не сочетается с тварью несозданное; но дух той бяше, по глаголу святого Андрея Цареградского, яже прежде всего от Бога сотворен бысть, существо вечного состава, еже есть вецы».

Таким образом Павел допустил бытие какого-то существа, хотя и созданного, но имеющего вечное существование и участвовавшего в миротворении, которому имя «век» или «вецы»: мысль совершенно противная учению православной веры. «Потом, – продолжает Павел – сотворил Бог свет. Обаче за сотворение света да не возомним первобытную тьму быти искони присносущну, да не тем от нужди последует и Бога глоголати тьмою из начала бывша. Но убо достоит разумевати, яко Бог, сый свет истинный, искони совершен и непременен есть: точию до сотворения дел своих бе в молчании, имея единосущное во уме Слово, Сына Своего, Его же, по глаголу блаженного Андрея Цареградского, в первом изречении: «да будут вецы» нетленно родил, сиречь во исхождении Соприсносущным Духом своим Святым от сердца отрыгнул.»

Здесь, очевидно, инок Павел выразил мысли еретические: рождение Сына и исхождение Духа признал подвременными, совершившимися якобы тогда, когда Бог Отец разрешил молчание, в котором (по учению Павла) пребывал до сотворения дел Своих. Из этих примеров можно видеть, до чего довели инока Павла, в статье «… об истинном богопознании», его учительская самоуверенность и излишнее стремление к любомудрию о предметах неудоборазумеваемых²²⁷.

Статья «о богорассуждении» посвящена решению некоторых возражений или недоумений относительно изложенного в предыдущей статье учения о божеских свойствах и действиях. Такого рода возражения обыкновенно предлагались в схоластических богословиях, и потому в старообрядческом сочинении представляют явление довольно неожиданное. По-видимому, инок Павел имел здесь целью коснуться некоторых мнений, принятых римско-католическими и протестантскими богословами, как, например, о чистилище, о предопределении людей ко спасению, об оправдании одною верою и др.

Особенную важность в первой главе устава имеют две последние статьи: о догмате веры и о догмате церкви, так как здесь содержится изложение и собственно старообрядческого учения. Что такое догмат веры, и что такое догмат церкви? Какое между ними различие? Почему, например, учение о призывании святых, о почитании мощей и икон отнесено к числу догматов веры, а учение о семи таинствах к догматам церкви?

На все это инок Павел не дает объяснения; но цель представленного им разделения догматов очевидна: ему желательно было усвоить догматическое значение тем обрядовым разностям, из-за которых раскольники отделились от церкви, и этим самым оправдать это отделение, так как обрядовые действия, каковы, например, употребление семи просфор на проскомидии, исключительное почитание восьмиконечного креста, двуперстие и пр., отнес он именно к числу церковных догматов.

Изложение догматов веры начинается символом, который приведен, разумеется, по старообрядческому чтению, и затем кратко излагается учение:

1) о Святой Троице и воплощении Сына Божия,

2) о Пресвятой Деве Марии,

3) о призывании святых,

г) о почитании мощей,

д) о чествовании святых икон.

Достойно замечания, что говоря о Богородице инок Павел повторил еще в челобитной Никиты высказанное²²⁸ мнение о непорочном зачатии Девы Марии, и, таким образом, гораздо ранее Пия IX внес это мнение в число «догматов веры». Вот подлинные слова его: «На земли предуготова Бог на вселение единородному Сыну своему Слову одушевленное небо чисто и никоея же скверны причастно, еже есть: сию преблагословенную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, от семене чистого и еще прежде зачатия ее предочищенного и освященного. Тем убо только сия едина, от родов предызбранная и от пророк пронареченная, Содетеля всего мира мати, не только отнюдь первородные скверны бысть непричастна, но даже вся, яко небо чиста, и добра зело пребысть».

Наконец, Павел исчисляет следующие «в неизменном исполнении соблюдаемые» у старообрядцев «догматы древлевосточные соборные апостольские церкви»:

1) «Седмь изящных святых таин церковных». Здесь, говоря о таинстве крещения, довольно обстоятельно излагает он доказательства, почему крещение непременно должно быть совершаемо в три погружения; но прямых замечаний против крещения через обливание он почему-то не нашел нужным приводить здесь и ограничился только следующими словами: «… кроме сего единого трепогружательного крещения никакие инообразные крещения у нас под строгим запрещением отнюдь не приемлются: яко дерзати сме́ющих святое крещение инако действовати или приимати церковные правила из священного сана извержением осуждают».

Говоря о таинстве миропомазания, он приводит вполне все те приглашения, которые по Иосифовскому требнику положено читать при помазании святым миром различных частей тела и отмена которых, как известно, признано было еще первыми расколоучителями за великую погрешность в новоисправленных книгах²²⁹: употреблению этих приглашений в таинстве миропомазания Павел, таким образом, придает догматическую важность.

Относительно таинства евхаристии он сделал замечание, направленное против римских католиков, что «… обое непременно (и тело и кровь Христовы) каждому православному христианину подается во оставление грехов и жизнь вечную: сам бо Христос Спаситель наш всем повеле плоть Его ясти и кровь Его пити». Остальные четыре таинства инок Павел только перечислил.

2) «Древней церкви благолепный чин божественной литургии, устроенной Василием Великим, и Иоанном Златоустом, и святым Григорием папой римским». Здесь инок Павел догматическую важность приписал, между прочим, тому, «… чтобы на святой проскомидии непременно иметь семь просфор, именуемых великие», и чтобы на них печать была непременно круглая «с трисоставным крестом Христовым»: он изложил подробно за кого каждая просфора приносится и какое знаменование имеет «круглое обведение» печати с трисоставным крестом. Здесь же он представил доказательства, что в таинстве евхаристии, вопреки учению западных, должен быть употребляем хлеб квасный, – доказательства, из которых видно достаточное знакомство Павла с вопросом об опресноках.

3) «Непременное содержание креста Христова тричастного или трисоставного, именуемого также и четверочастным». Объяснив значение каждого из этих наименований, но, не обратив внимания на их очевидное противоречие, инок Павел так излагает далее самую сущность якобы «церковного догмата» о трисоставном кресте, и отношение креста тричастного к двучастному (четырехконечному): «Сей трисоставный крест Христов, как в древлегреческой церкви, равно и у нас, яко самосовершитель, присно во всех священнодействиях употребляется (?) и паче всех священных вещей предпочитается, тем и на верх самой главы церкви Христовой поставляется: понеже осенением благословлять его, кроме Бога, отнюдь никто не может, но сам той божественный крест вся осеняет и вся освящает. Двучастного же креста знамение, еже из двух частей составленного, имеет от тричастного велие различие, – тако, яко образ от истины, или паче от образа сень. Понеже двучастный крест есть сыновнего завета начертание²³⁰: яко же древле Моисей крестообразно руце распростре и на мори жезлом образ креста начертав, тогда бо и силы деяшася от него; ныне же от Христова новоблагодатного закона, вся та упразднися: прейде бо сень законная благодати пришедши. Обаче, яко же сень в лице солнца неотлучна есть от сущего: тако и двучастный от тричастного крест, неотлучен есть; но только сей двучастный крест у нас приемлется во употребление на священных одеждах, его же священник прежде осеняет и потом целует»

4) «Двуперстное сложение руки, непременно употребляемое священниками на благословение и христианами на крестное ограждение». Сначала инок Павел со всей обстоятельностью описал, как именно надлежит слагать персты для крестного знамения; потом, как и следовало ожидать, с особенным тщанием изложил доказательства в защиту этого, можно сказать, основного «догмата старообрядческой церкви». Свидетельства Стоглава, Максима Грека, мнимого Феодорита, Мелетия Антиохийского, святых чудотворных икон – все это приведено Павлом с разными замечаниями и объяснениями. Вот как, например, изложил он доказательство от святых чудотворных икон: «Христова благословения вид воистину был образ вселенскому содержанию. Святый бо Лука-евангелист во Евангелии благовествует, что Христос Спаситель, при вознесении на небо, апостолов своими пречистыми руками благословил. И хотя сей святый евангелист прочее тамо не упоминает, ка́ко персты рук своих Христос слагал; обаче сей евангелист, будучи изограф, благословящую десницу у Христа Спасителя, на первой им написанной богородичной иконе, двуперстным сложением ясно изобразив. Таковой образ Христова благословения приняли первые святии Апостоли, а от сих другоприимательне древле-греческие и прочие вселенские первосвятители. И так были по оному святым Лукою написанному образу и множайшии в древлегреческой церкви иконы точно изобразуемы». Разумеется, все изложение «догмата о перстосложении» направлено против троеперстия и именословного сложения руки. «Литеросложное благословение, – по словам Павла, – неудобно к приятию потому, что не может действоваться во вселенском употреблении, идеже литеры других язык не согласуют со сложением перстов». А тремя первыми вкупе сложенными персты, образующими только едино таинство Святыя Троицы, крестное знамение на себе изображати (якобы) сходственно есть ереси Севировой и прочих, которые божество на крест страдавше зле мудрствоваху»; оба же таинства (Св. Троицы и воплощения Бога-Слова) изобразити тремя первыми персты – не вместимо, смешати же – не праведно, да не подражание будет некое ереси Евтихиевой и Диоскоровой, которые двема естествома, Божеству и человечеству, в совокуплении смеситися и во едино естество сотворитися зле проповедаста». Это были два любимые доказательства, которые обыкновенно приводил Павел против православного перстосложения и в первый раз теперь изложил письменно²³¹. В последствии, даже сами старообрядческия власти признали эти доказательства не только неосновательными, но и «злочестивыми»²³².

5) «Истовое на себе знамение честного креста», т. е. посредством возложения двух перстов десные руки на чело, на чрево и на оба рама. Объяснив таинственное значение, придаваемое старообрядцами каждому из этих действий, Павел говорит в заключение: «Сицевым чином крестное знамение истово совершающих ангели Божии свыше зрят и веселятся, понеже сила сего велика есть… Есть же и во отеческих книгах писано о сем: иже аще не по подобию лице свое знаменует, сиречь не истово крестит, гордости ради или лености, и махает семо и овамо, и тому маханию беси радуются.»

6) Такое же истовое и теми же двумя перстами изображение крестного знамения в священническом благословении. Здесь изложен весь существующий у старообрядцев чин благословения».

7) «Ненарушимое соблюдение четырех в году соборных постов, составляющих всего до двадцати одной седмицы».

Изложив все эти «церковные догматы», инок Павел заключает свою богословию, или первую главу устава, следующими словами: «Совокупно рещи, сохраняется у нас неизменно то самое веры догматствование и все церковное чиноположение и богослужение, еже, прежде нежели западная церковь от восточной разделилася, вселенскими соборы утвержденное, святым же и равноапостольным князем Владимиром Киевским в 6496 году от Грек во всей целости принятое, и которое существовало в Росси всеобдержно и неизменяемо даже до перемен церковных книг бывшим Московским патриархом Никоном 7163 года».

Вторая глава содержит статьи:

1) «О первоначальном расположении и перенесении монастыря, и судебном решении на его наследственное имущество»;

2) «О количестве и плодоприношении монастырских грунтов и о прочих приобретаемых доходах;

3) «О содержании монастырских жителей».

Первая из этих статей есть не что иное, как основанная на собранных иноком Павлом рассказах старожилов история первоначального водворения липован в Белой-Кринице (здесь, разумеется, самое видное место занимает, приведенная вполне, пресловутая привилегия Иосифа II), и затем краткая история самого монастыря, существующего в Белой-Кринице. Соответственно цели, какая имелась в виду при составлении этой истории и вообще при составлении устава, инок Павел и здесь, как на допросах комиссара Шаловского, весьма тщательно и искусно обошел все те обстоятельства, которыми совершенно ясно обличалось противозаконное существование Белокриницкого монастыря.

Основание монастыря на урочище Тернавке, и потом перенесение в Белую-Криницу он изложил весьма кратко, и притом как события беспрепятственно и законно совершившиеся: о правительственных распоряжениях 1784 и 1791 годов нет и помину. Зато с канцелярской аккуратностью указаны декреты двух низших судебных инстанций об утверждении завещания, составленного Иларионом Коровьи-ножки в пользу монастыря: эти два документа, указанные с точным обозначением нумеров, очевидно, должны были служить доказательством, что само правительство признало монастырь законно существующим, когда составленное в его пользу завещание не усомнилось утвердить в полной силе.

Здесь инок Павел употребил и еще хитрость, сказав, что Иларионово завещание сделано в пользу монастыря, тогда как оно сделано было на имя «калугеров», с дозволения правительства живших в Белой-Кринице, в Илариновом доме, а не на имя монастыря, который, как «институт», решительно запрещен был правительством.

Статья «о монастырских грунтах и доходах» есть также не что иное, как более обстоятельное изложение сделанного иноком Павлом на этот счет показания комиссару Шаловскому, и, подобно предыдущей, отличается той же ловкостью или, вернее сказать, недобросовестностью, употребление которой инок Павел уже привык теперь считать совершенно позволительным делом, когда речь шла о предмете такой чрезвычайной важности для старообрядчества, как учреждение «древлеправославной иерархии». В поданном крайзамту прошении монастырь обязывался содержать будущего епископа «собственным коштом»: надлежало теперь показать, что монастырь действительно имеет нужные для того средства от своих недвижимых имуществ. И вот инок Павел делает исчисление «монастырских грунтов» и доходов, выдумывая совсем не существующие и без зазрения совести преувеличивая то, что монастырь действительно имел:

1) «Первой монастырский грунт, что с самого начала обседланности, расчищенный собственно иноческими трудами, количеством 40 иохов 579 саж., 11 шу., отдаемый на хлебопашество своим староверам, с которого и получает монастырь от хлебопашцев в продовольствие свое разный хлеб чистым зерном.

2) «Другой грунт количеством 5 иохов, 467 саж., 2 шу., занятый растущими разными фруктовыми деревами, а в средине его между дерев расположен самый монастырь: сей грунт достался в вечность монастырю от покойного старовера Илариона Петровича на поминок души его.

3) «Третий грунт, количеством 4 иох., 43 саж., 9 шу., весь занят также растущими разными фруктовыми деревами, дарованный в вечность монастырю сему по духовному завещанию учиненному, в 3-й день августа 1840 года, девицею Евдокией Ефимовой, по заповеди покойного родителя ее, старовера Ефима Павлова, на поминок души его равно и ее.

4) «Прудов рыбных два: один на речке Тернавки(е) издавна устроенный собственно иноками, а другой по духовному завещанию дарованный вышереченною девицей Ефимовой в вечное монастырю владение».

Грунты, доставшиеся по завещаниям, действительно находились во владении монастыря²³³; что же касается до земли в 40 иохов, «расчищенной иноческими трудами» на урочище Тернавке, то монастырь этой землей не пользовался и не пользуется, хлеба с нее не получал и не получает, да и сами липоване посевов на ней не производят; точно также и «два рыбные пруда», по словам хорошо знающих Белую-Криницу, имеют только подобие прудов и изобилуют вовсе не рыбой. А между тем, вот как Павел описывает дальше «приобретаемую от сих грунтов пользу»:

«Приобретаемый на продовольствие монастырских жителей доход составляется из нижеследующего:

1) С собственного монастырского грунта получаемый монастырем разный хлеб чистым зерном и конопляное семя на продовольствие монастырских жителей достает в годовую препорцию с излишеством.

2) С монастырских значительных фруктовых садов ежегодно за продаваемые фрукты получаемая сумма определяется на покупку одежды, дров и на прочие монастырские потребности.

3) С рыбных двух прудов удовлетворяется монастырь рыбою во всякое время сколько потребно.

4) С огородов собираемая разная зелень приготовляется монастырским жителям для брашна на целый год, а из садовой суши навсегда делается для пития квас.

«Итак, весь таковой доход может ежегодно продовольствовать монастырских жителей своим иждивением до двадцати пяти человек».

Чтобы видеть, много ли правды в этом описании изобилия, господствовавшего будто бы в Белокриницком монастыре, достаточно припомнить, что в то время, когда приехал сюда инок Павел, белокриницкое братство, состоявшее не из 25, а всего из 10 человек, принуждено было для своего пропитания каждую субботу ходить по слободе за сбором милостыни…

Что указанных средств монастыря будто бы с избытком достаточно для продовольствия брали, подтверждением этого назначения служит и следующая затем статья: «О содержании монастырских жителей». Здесь со всем тщанием изображены умеренность и простота, соблюдаемые белокриницкими иноками относительно пищи и одежды – в точности обозначено: какая именно пища и в какое время поставляется на братской трапезе, какое платье и в каком количестве выдается каждому брату, равно как подробно описаны все положенные инокам особые одежды²³⁴.

Вообще относительно платья замечено: «Одежды пышные, как-то шелковые, цветных материй и прочих мягких одеяний, собольих или волчьих тулупов и тем подобных соблазнительных, под строгим запрещением не смеют не только из братии кто, но и сам настоятель носить, хотя бы кто и собственно свой достаток на то имел: да не подручницы бесом будем, по глаголу святых отец, безмерной пышности ради и тщеславия. Обаче и в гнусных одеждах инокам не только на сторону, но и на монастыре ходить не попускается, а наипаче на соборную молитву в церковь Божию должен всяк входить во всякой чистоте и опрятности, в кротости и со всяким благоговением».

С третьей главы начинается изложение собственно монастырского устава, к которому следует, впрочем, присовокупить и рассмотренную сейчас статью «О содержании монастырских жителей». В главе этой говорится:

1) «О времени божественного последования службы», то-есть когда начинается и сколько продолжается каждая из служб, составляющих круг суточного богослужения, также великопостного и праздничного;

2) «О монастырском управлении.

Важна особенно эта последняя статья, которая и составлена поэтому с большим искусством. В видах сохранения на будущее время строгого порядка в монастыре, предназначенном быть епископией старообрядчества, инок Павел со всей точностью определил состав монастырского управления и частные обязанности каждого из должностных лиц. Главное управление по монастырским делам сосредоточено в «духовном совете», который под председательством настоятеля должен состоять «из достойнейших четырех иноков», по соборному избранию в сию должность; «а по усмотрению настоятели и важности дела случаем приглашаются и более из числа достойных иноков, по потребе же бывает и письмоводитель».

Высшие же распоряжения по делам особенной важности производит общебратский собор, где имеет волю подавать голос всякий, от первого и до последнего. «На сем соборе рассматривают все дела, как об учреждении монастырском, так и о том, аще окажется кто не способен в своей должности, казначей или эконом, или в прочих каких должностях, даже хотя бы и сам настоятель; и того собором сменяют и из среды себя достойного на ту должность паки избирают, сами в том и утверждают. Также рассуждают братию, мирян и наказание им полагают». Затем исчисляются следующе права и обязанности настоятеля:

«1) Настоятель, неусыпным оком взирая на весь монастырь, должен братию понуждати (подавая собою пример) к молитве, трудам и прочим благочестивым делам, и утешати братию, елика есть сила, богодухновенными словесы.

2) Яко истинный монастыря хозяин, повелевает вообще всеми по закону свободно, и в случае какого-либо подозрительного за братьями замечания, но и ради сбережения, может с обычною молитвою входить во всякое время в братские кельи и досматривать, нет ли чего тамо иноку неприличного; буде же что обрящет у него неприличное иноку, да сотворит ему исправление духом кротости; аще ли, по втором и третьем исправлении, брат не уцеломудрится, да изведен будет на соборное суждение.

3) Отлучаться из монастыря, аки кокош с гнезда своего, отнюдь не может, разве самой нужной вины, егда, потребован будет в случае какой надобности, касающейся до него именно, к высшему начальству, или по значительному какому делу упрошен будет братией на собор куда ехать… Но дабы монастырь никогда без управления и надзирания настоятельского не оставался, должен есть настоятель свое, хотя и на несколько минут, за ограду монастыря бываемое отсутствие непременно наместнику возвестить и до своего возвращения управление и надзирание монастыря ему препоручить²³⁵.

4) Должен не только одно правило своей обязанности, но и прочих должностных старцев правила, и даже весь монастырский устав твердо знать, а для нужного осведомления, при выборе в какую кого-либо должность, правило его обязанности вычитать и тем его снабдить.

5) Настоятель надзирает, яко полный хозяин монастыря, и казначея, и, егда восхощет, поверяет все казначейство и припасы, и архив, и всю братию должен видеть вечер и заутра, и благословить.»

Дальше со всей подробностью определяются обязанности каждого из монастырских должностных старцев и всех лиц, составляющих братство монастыря, именно: казначея, священноинока, иеродиакона, уставщика церковного, головщика, ризничего, соборного старца, надзирательного за благочинием, письмоводителя, эконома, келаря, инока совершенно постриженного и схимника, наконец трудников и послушников.

Здесь же, в третьей главе, помещены статья «О призрении больных» и статья «О корреспонденции». Последняя особенно любопытна: «В нашем монастырском общежительстве непременно наблюдается, что братия без позволения настоятеля, а настоятель без ведома наместника, никаких писем не пишут и никуда не посылают, но все, как на почту посылаемые, равно и почтой присылаемые письма всегда записываются в почтовую книжку; все же с почты и оказиями получаемые письма и повестки прежде доставляются самому настоятелю, который всякое распечатывает и прочитывает, однако особобратские непременно при хозяине, кому письмо принадлежит, а монастырские и собственно настоятельские при наместнике, и тогда же особобратские письма отдаются по принадлежности хозяину».

Четвертая глава устава имеет надписание: «О запрещениях» и содержит в себе следующие статьи:

1) «О присяге», как действии воспрещенном;

2) о том, чтобы «… никому без благословения ничего не работать и из монастыря не выдавать»;

3) «… за ограду монастыря без благословения настоятеля не выходить»;

4) «… запрещение входа в монастырь отрокам и женскому полу»;

5) «Чрезестественные преступления», к которым отнесены, между прочим, брадобритие, как искони Богом запрещенное и древлегреческим христианским законом (?) вельми возбраненное, также нюхание и курение табака;

6) злословие.

Глава пятая, «Об учреждении к соблюденио особобратских капиталов», содержит несколько правил относительно частной собственности живущих в монастыре. Все, что иноки, живя в монастыре, приобретают своим трудом, поступает в общую монастырскую казну; «… только собственный, не в монастыре приобретенный, но от отечества принесенный, или после присланный капитал, как настоятель, так и вся братия, всякий при своей записке, сверх общемонастырской казны, в особом счете в казнохранилище под сохранение полагают. Буде же кто пожелает на положенный капитал иметь себе расписку, то таковая дается беспрепятственно. Без воли и позволения положителя собственности ни на какие общие потребы из тех особых капиталов ни малейшей части, ни под каким предлогом не должно употреблять; аще ли кто из положителей позволит что в пользу монастыря взять, о том на той же своей записке сам да означит. Прочее же всякому свой капитал, если кто восхощет, в подобно время осмотреть свободно есть. А когда кто-либо от сих положителей собственности волею Божею от жития сего преставится, тогда все то его имущество и капитал, хотя бы он и во инока не был пострижен, во общебратскую казну совершенно причитается и о душе его соборное и достодолжное поминовение сотворяется».

Глава шестая: «О принятии приходящих в монастырское общежительство и об обете иноческом». Изложенные здесь правила относительно приходящих в монастырь отличаются строгостью. Так первое из этих правил гласит: «… аще желающий поступить в наше монастырское общежительство будет человек незнакомый и по расспросе настоятелем не будет иметь надлежащего письменного вида, тогда дается ему в путь укрой хлеба и отпускается из монастыря с миром.» Но правило это назначалось единственно для отклонения всяких подозрений со стороны правительства насчет белокриницкой братии, а вовсе не для практического употребления, и в действительности не только не было никогда применяемо, но и нарушалось постоянно. В другой статье этой главы – «Об иноческих обетах», подробно изложен чин пострижения в иночество и великую схиму.

Наконец, в последней, седьмой главе, говорится «О страннопримстве и гостеприимстве». Она составлена также с очевидным намерением оградить монастырь от справедливого подозрения в укрывательстве приходящих из-за границы беглых раскольников и вместе обеспечить ему возможность оправдания на тот случай, если бы кто-нибудь из таких беглецов действительно оказался в монастыре.

Таково именно назначение первого правила «О странноприимстве»: по долгу христианскому и обычаю монастырскому, всяк из числа наших староверов путешествующий или по случаю в монастырь приходящий, инок или мирянин, удовлетворяется, во-первых, пищею, а потом, аще кто пожелает, упокоевается и ночлегом в общеприемнице, и восставши заутра отходит куда намерен». Понятно, что монастырь, принимая каждого приходящего раскольника, по силе этого правила, в нужном случае всегда мог сказать в свое оправдание, что странник «обнощевал» только в обители и «отошел», или «отходит куда намерен».

Что же касается «инославной религии» странников, то устав предписывает удовлетворять их только пищею, но отнюдь не позволять таковым «ночевать внутри монастыря». Подобные же правила положены и относительно гостеприимства. Но здесь, по требованию обстоятельств, сделаны следующие исключения для знатных посетителей:

«1) если кто случаем от знаменитых лиц прибудет, таковый приемлется особо в настоятельскую келью и, чем Бог послал, гостепримне приветствуется;

2) аще ли пожелает взойти в нашу церковь, то, с ведома настоятеля, кроме службы позволяется ему; аще ли же пожелает смотреть нашего церковного обряда и во время богослужения послушать чтения и пения, то должно бы таковому, с позволения настоятеля, на особо для сего случая возвышенно устроенном месте стоять, яко же бе древле владимировым послам в Цареграде; а по неустроению такового особого места, позволяется, случайности ради желающему стать и внутрь церкви, созади крылоса, откуда бы он мог точию смотреть и слушать, а не молится вкупе».

Затем излагаются правила, которым вообще должны следовать белокриницкие иноки «...относительно случающегося с людьми инославных религий обхождения», – правила, строго воспрещающие им сообщаться с инославными в ястии и питии, наипаче же в молении. Впрочем, и из этих строгих правил, на всякий случай, и именно для тех, кому ради пользы «христианства» придется жить вне монастыря, сделаны изъятия: «… аще кто сообщится с иноверными только в ястии и питии, а не склонением к чужой вере согласовательными словами, то таковому за ересь не вменяется, но точию за грех небрежения причитается. Для того, возвратясь таковый во обитель, да не замедлит по долгу очистить свою совесть христианским смирением и испрошением прощения от Бога и от настоятеля по обычаю».

Здесь и кончается, собственно, так называемый, «устав Белокриницкого монастыря». Но к нему инок Павел присоединил, как необходимое его заключение, хотя вне счета глав, особую статью под заглавием: «Предмет о водворении у нас своего епископа, для необходимо нужного устроения духовных порядков». Статья эта, очевидно, имеет особенную важность. Приводим ее с некоторыми сокращениями.

Здесь, во-первых, изложены, указанные и в поданной крайзамту просьбе, основания, почему буковинским старообрядцам необходимо иметь своего епископа и почему ходатайство об этом приняли на себя иноки Белокриницкого монастыря.

«Необходимо нужно нам присно иметь издавна желаемого нами святителя, который бы, согласно правилам св. Апостол и св. отец, у нас священнодействовал и нам, из числа наших староверов, достойных пресвитеров законно посвящал. Поскольку ныне обдержит нас не одна скудость, что без священства невозможно быть производству иноческого чина и совершению божественной литургии; но еще и другая предстоящая крайность побуждает нас душевными чувствами беспокоиться и до зела болезновать – что наши в целых четырех селениях многочисленные староверы находятся за скудостью священства в крайне бедственном положении: ибо они для совершения случающихся крещений, бракосочетаний и прочих духовных треб часто вынуждены бывают ездить даже в иные владения, за границу; не имущие же на таковое иждивение достатка, терпят великую духовную нужду, так что у них многажды случается: новорожденные младенцы надолго остаются некрещенными, оные же, не дождавшись священнического совершения, печати дара Святого Духа, то есть, без миропомазания, умирают, а пришедшие в совершенный возраст остаются через свою временность безбрачны и нередко, повреждая совесть, теряют естественные чистоты непорочность и обычную богобоязность, умирающие же, старые и младые, лишаются при смерти своей личного священнического присутствия и разрешения грехов, и погребаются тела их в землю от братий своих, сущих простолюдинов. Несть ли это крайнего сожаления достойнои

А хотя наши священники, которых мы из России от единоверных наших обществ с немалыми издержками достаем, здесь у нас и бывают, однако же, как мы своего святителя, коему бы они подчинены были, здесь не имеем, уезжают через короткое время за границу к нашим староверским в Молдавии и за Дунаем живущим обществам: ибо и там крайняя нужда в духовенстве существует… Ныне же занятие священников из России сделалось весьма строже, так что уже староверы приходят в отчаяние. Сие, по истине слезам достойное, присно пред очима нашима предстоящее зрелище напоминает совести нашей, яко к тому и нам одним неправедно покоиться безмолвием (?); а как мы, общие богомольцы, наипаче должны есмы, по заповеди Апостола Павла, друг друга тяготы носити и тем исполнять закон Христов: того ради единственно осмелились мы, по силе всевысочайшей привилегии, еще в марте прошлого 1840 года, подать к гражданскому правительству на предмет сей наше покорнейшее прошение, и твердо надеемся, что сие наше теплейшее желание без препятствия исполнится: понеже всемилостивейшее правительство Австрийской империи не только всем христианским религиям таковые прошения исполняет, но даже и евреям свободное содержание их раввинов не возбраняет».

Не без намерения поставлено здесь на вид больше всего крайнее затруднение претерпеваемое липованами от скудости священства, в отправлении христианских треб – крещения, венчания и погребения: хотя Павел и указывает собственно происходящий отсюда «душевный вред», но, в то же время, очевидна невысказанная им цель – объяснить правительству, что при настоящем положении дела от липован никак нельзя требовать аккуратного ведения записей о родившихся, сочетавшихся браком и умерших, и что оно возможно только с учреждением у липован правильной иерархии.

Затем права и обязанности будущего липованского епископа определяются следующими правилами:

«1) Святителю священнодействовать во всем неизменно по нашему старо-греческому закону и наблюдать в точности весь обычай, у нас содержимый, древнего христианского благочиния, якоже в монастырском уставе изъяснено.

2) Он должен будет для всякого нечаянного случая, как-то: скорой своей смерти, или чего иного непредвидимого, одного из наших достойнейших духовных лиц, с согласия общего собора, в наследство своего святительского престола неотлагательно посвятить, дабы, по дальнему за границей существованию согласного нашей религии святителя²³⁶, в нашем месте древлехристианского исповедания святительский престол многолетно не вдовствовал и дабы тем староверские наши общества толикой, якоже доныне, обдержащей духовной нуждою паки досели не бедствовали. Однако же доколе действительный святитель в жизни существовать будет, до того времени в наследство его посвященный святитель да не дерзнет, по 8-му правилу 1-го вселенского собора, без благословения действительного, ничего святительского совершать²³⁷.

3) Должен составить свой духовный суд из пяти членов, как-то: из своего наследника, двух священноиноков и двух мирских священников, под своим председательством, имея себе и письмоводителя.

4) «Должен из числа достойных и божественное писание добре знающих мирских староверов каждому их обществу потребное число священников на неотлучное при их церквах пребывание поставлять²³⁸. Такожде и монастырю нашему священноиноков и иеродиаконов к очередному седмицами служению следующее число посвящать.

5) Егда же, паче чаяния, за нашим действительным святителем последует какой-либо нетерпимый соблазн (чего Боже хрании), или начнет вводить что противное нашей религии закону: тогда наследник его и прочие духовные члены должны будут вступиться и отнюдь не допускать распространиться церковному раздору. Собравшись же в совет, да рассмотрят дело, как пред престолом Божия правосудия, беспристрастно. И ежели свидетельствование на святителя истиною окажется, тогда, должно будет прежде из совета единому, или двум членам к нему келейно дойти и о тихом прекращении соблазна сынолепно и убедительно ему доложить. Аще ли тем не исправится, то надлежит из совета вторично послать к нему нарочитых двух, или трех членов с писанием. Аще ли же и то безуспешно явится, тогда будет общий собор, который бы ему о том решительное предложение учинил. И если он к исправлению своему согласится, то да приимется терпение; буде же и собору противным отзовется, тогда да учинится соборный приговор с достоверным доказательством. Обаче, как все члены «святительского суда» и «монастырского духовного совета» сами совершенно святителя из сану его извергать не могут²³⁹: то должны они будут такового святителя, по силе учиненного приговора, в присутствии приглашенных из всех здешних староверческих обществ духовных и мирских первостатейных лиц, т. е. полным собором от всего заведывания и совокупного с нами богомоления навсегда устранить, однако же, да будет на том же нашем пропитании²⁴⁰. Если же, паче чаяния, подпадет святитель в преступление гражданского закона, о том ведают сами руководящиеся законом, что и как в таковых случаях поступать с ним подобает.

6) По смерти же действительного святителя, или в случае совершенного удаления его от престола, наследник его имеет право вступить в полное оного действие, с донесением его императорскому величеству, с тем обаче, да и сей в наследство свое прежде всего произведет чинно другого, соборне избранного, во святителя, по тому же образу, как выше означено.

В обязанность будущему епископу поставлено, между прочим, заведение при монастыре училища «для обучения староверческого юношества». Здесь инок Павел высказал свои мысли о потребном для старообрядцев образовании. Юношество староверческое, – писал он, – должно обучаться «… не внутрь монастыря и не иноверными, но нашей религии учителями, не по иным каким, но только по старопечатным нашего закона книгам, или точно с них списанным, читать, и обыкновенно писать, и упражняться в истинном богопознании, а не в звездочетстве, которое оставляем постигать астрономам: ибо староверцы всегда, спокойно наслаждаются дарами природы по чувствам своим и рассудку, не входя ни в какие дальнейшие умствования; довлеет же им навыкать истинного христианства и благочестивого жительства, согласно завещанию Апостола Павла, рекшего: «… да вера ваша не в мудрости человеческой, но в силе Божией будет; в научения же странна и различна не прилагайтеся. (1Кор. Зач. 125. Евр. Зач. 334).

Итак, дабы все староверческие дети воспитываемы были по образу древних христиан в строгих правилах страха Божия сиречь: не только законов и наказаний бояться, от коих иногда могут укрываться и самые злейшие преступники, но страшиться всяких преступлений, и самых даже сокровеннейших, по одному только знаку совести своей, твердо зная, что всевышний Бог все сокровенные, даже как и самые мысли зарождаются, в каждом человеке видит.

Того ради непременно требуют юноши, дабы с самых младых лет первее всего укоренять в сердца их таковые добрые нравы, и притом были бы они справедливейшими в исполнении христианских обязанностей, как-то: в верности и приверженности к своему государю, в повиновении судебным законам и властям²⁴¹, в душевном расположении к духовным отцам, в совершенном послушании к своим родителям», и пр.

Этот параграф об училище внесен был в устав вовсе не потому, чтобы действительно предполагалось устроить школу при Белокриницком монастыре, а единственно затем, чтобы мнимой заботливостью о воспитании верных и преданных правительству граждан заслужить его благосклонность, нужную для главной цели. В тех же видах инок Павел написал следующее верноподданническое заключение устава:

«Итак, да пребудем в мире и тишине, благодарствуя всемогущему Богу и венценосному нашему австрийскому государю царю, успокаивающему наше смирение своим покровительством, аки орел птенцы, под державныма крылома своима и ограждающему нашу религию от всяких опасностей всемилостивейшей привилегией, за что и наша нелестная любовь и преданность к своему предобрейшему царю доказывается еще и тем, что сверх исполнения каждодневных наших к Богу молитв, по апостольскому и святых отец заповеданию, при совершении божественной литургии приносится у нас, в числе седми, именуемых великими, особенная просвира о здравии его величества, всепресвятяйшего, самодержавнейшего нашего государя царя, да преблагий Искупитель рода человеческого соблюдает всемилостивейшего нашего царя в вожделенном здравии на многие лета, яко да и мы под державою величества его прочее в мире и тишине поживем…».

Кроме статьи «О водворении епископа» приложена была к уставу и еще статья «О родословных книгах», или «родословиях». Этим библейским названием инок Павел хотел заменить ненавистное для липованского уха слово «метрики», питая надежду, не удастся ли провести их к липованам под прикрытием нового имени. А в самой статье «О родословных книгах» он доказывал, что употребление оных не противно ни религии, ни церковным уставам, и даже освящено примером самого Спасителя. Но и под этим прикровенным заглавием статья «О метриках» не удержалась в уставе.

Когда совсем уже переписанный устав был прочитан белокриницкому братству и предложен для подписания, настоятель инок Иоиль, совершенно усвоивший себе дух липован, решительно восстал против статьи «О родословных книгах», и тогда только соглашался подписать устав, когда будет исключена из него эта блазнительная статья. Его голос был тем важнее, что находил себе поддержку во мнении всего липованского общества: приходилось поневоле подчиниться ему.

Итак, статья была исключена, и затем, 6-го июня 1841 года, «Устав Белокриницкого общежительного монастыря» подписан быль настоятелем и прочими иноками. Между этими последними тогда уже были распределены разные монастырские должности, исчисленные в третьей главе устава: в звании должностных лиц они и подписались. Так инок Геронтий подписался уставщиком, Онуфрий – ризничим, а сам Павел – письмоводителем; в числе подписавшихся обретается уже и «головщик крылоса инок Алимпий».

Алимпий, после долгого отсутствия, возвратился в Безую-Криницу в мае 1840 года. Он приехал из России, где занимался, между прочим, сбором подаяний для убогой Белокриницкой обители, и действительно привез немалое количество пожертвованных русскими старообрядцами церковных вещей: икон, лампад, подсвечников. На границе, со всеми этими вещами, он попался было в руки дозорщиков; но, благодаря своей безграничной отважности, успел выпутаться из беды и явился в монастырь, ни одной вещицы не оставив во вражеских руках.

Павел и Геронтий не очень обрадовались приезду этого воителя, который вообще не пользовался хорошей репутацией между старообрядцами. Тогда дело об учреждении архиерейской кафедры в Белой-Кринице, как мы видели, было уже в ходу, и Павел с Геронтием опасались именно, как бы Алимпий, по своему задорному и запальчивому характеру, не стал противодействовать этому делу. Но оказалось, что их замыслы о приобретении древлеправославного епископа, о снабжении священством всего старообрядческого мира, несмотря на все стеснения употребляемые российским правительством, принадлежали именно к числу тех, которыми всего скорее способно было увлечься кипучее сердце инока Алимпия: ему нравились именно грандиозность и смелость предприятия; труды и опасности, которые, как он ожидал, придется перенести ради любезного ему старообрядчества в столкновении с разными, может быть высокопоставленными, лицами в странствии по разным местам и краям света, как нельзя больше соответствовали его характеру и только способствовали тому, чтобы он отдался всею душой замыслам «батюшки отца Павла», в которые этот последний постепенно и осторожно посвятил его.

Нет сомнения, что и здесь много значила самая личность инока Павла, влиянию которого не мог не подчиниться даже и Алимпий, вообще мало способный подчиниться чьему бы то ни было влиянию. Итак, Павел и Геронтий приобрели в Алимпии нового сотрудника для осуществления своих планов об учреждении самостоятельной старообрядческой иерархии, – сотрудника, который отдался этому делу всей душой, для него готов был на самые отважные подвиги, и, под руководством такого рассудительного и дальновидного человека, как инок Павел, мог действительно принести ему большую пользу.

В то время, когда шли хлопоты по составлению устава, Алимпий еще не имел случая показать самым делом свою готовность – подвизаться ради снискания древлеправославных епископов, своим вмешательством в составление устава он даже несколько затруднил Павла. Но один поступок, из самых обыкновенных, учиненный им в это время, и притом вовсе не в видах служения делу об епископстве, по случайному сцеплению обстоятельств имел последствия немаловажные для этого именно дела. В качестве благотворителя Белокриницкой обители, обязанной ему отчасти и первоначальным своим устройством и недавним приобретением разных церковных вещей, инок Алимпий не слишком почтительно относился к настоятелю, иноку Иоилю.

Иоиль, как нередко бывает у старообрядческих иноков, имел жену и детей, с которыми при пострижении в иночество должен был навсегда разлучиться, но с которыми однако же не прерывал сношений. Случилось, что жена его приехала в Белую-Криницу; Алимпий, как всему старообрядческому миру известно, не великий блюститель целомудрия, воспылал однако же ревностью по поводу такого нарушения иноческих правил, публично перед всем белокриницким братством явился обличителем Иоиля и требовал, чтобы соблазн немедленно был устранен. Иоиль должен был покориться, – отослал жену обратно в Молдавию; но обиды нанесенной Алимпием он не забыл; да и вообще власть, которую приобрели в монастыре пришлые искатели архиерейства, начала его тревожить: он задумал выпроводить из Белой-Криницы и Алимпия и Павла с братией.

Удобный повод к этому Иоиль нашел в известных ему секретных действиях Павла относительно вопроса о метриках: обнаружением этих действий перед липованами он надеялся легко вооружить против Павла и его сообщников всю липованскую громаду. У него имелись очевидные доказательства: во-первых, статья о родословных книгах, которую Павел внес было в устав и уничтожил только по его настоянию; во-вторых, показание данное Павлом комиссару Шаловскому, равносильное формальному обязательству перед правительством непременно достигнуть, чтобы метрики введены были в употребление у липован.

Иоиль действительно рассказал все это липованской громаде, объяснив притом, что пришлецы помышляют ни больше, ни меньше, как с помощью правительства захватить в свои руки и монастырь, и липованское общество, что за такие козни подобает липованам учинить над ними суд и расправу. И вот, спустя немного времени после того, как подписан был устав, в один праздничный день, после вечерни, Павел и его сотоварищи видят огромную толпу липован, со всего почти селения, вооруженных дрекольем и направляющих свое шествие прямо к монастырским воротам.

Поняв в чем дело, Павел прежде всего позаботился о том, чтобы удержать у себя ключи от монастырской часовни, как символ обладания монастырем: их он отдал одному из иноков и велел ему поскорее скрыться в безопасное место. Между тем толпа вошла в монастырь и вызвала Павла, Геронтия и прочих на суд «за предательство»: потребовали ключи от монастырской часовни, а виновных приговорили к изгнанию. Но ключей не оказалось: а приговоренные к изгнанию не хотели подчиниться решению толпы, не имевшей никакого права распоряжаться в монастыре. Встретив такой неожиданный отпор, липоване не знали что им делать: прибегнуть к насилию они опасались, а уйти ни с чем – не хотелось.

Так как начало́ уже смеркаться, то решили отложить суд до утра, а ночью держать монастырь в осадном положении: вокруг часовни липоване, вооруженные дубинами, составили цепь, в середину которой поместили заарестованных – Павла, Геронтия и Алимпия. Участь сих последних могла бы кончиться весьма неприятно, могли бы разлететься в прах и все замыслы об учреждении в Белой-кринице «древлеправославного епископства», если бы задремавшие липованские ратники не дали возможности Павлу с Алимпием пробраться за составленную ими цепь.

С величайшей осторожностью выйдя за монастырь, они побежали к Гадик-фальву, к мандатору, объявить о случившемся в Белой-Кринице возмущении. Само собою разумеется, что они указали и главного виновника и причину всей смуты: как ревнители интересов правительства, страждущие за дело о метриках, они просили у мандатора законной защиты, обещав ему и вознаграждение за желаемое восстановление тишины и порядка в обители; Мандатор немедленно собрался ехать в Белую-Криницу. Здесь между тем проснувшиеся стражи и все липоване до крайности изумлены были, увидев одного только Геронтия, спокойно сидевшего на своем месте; на вопросы о товарищах он не дал им никакого ответа. Исчезновение Павла с Алимпием и подозрительное спокойствие Геронтия не обещали ничего хорошего. Липоване начали трусить, а когда завидели экипаж пана мандатора, то и окончательно растерялись. Пан мандатор, видя их раскаяние, простил их; главный же виновник возмущения, инок Иоиль, поплатился лишением настоятельства и должен был уехать в Молдавию.

На место Иоиля мандатор предложил белокриницкому братству немедленно избрать нового настоятеля. При этом случае в первый раз принять к руководству новый монастырский устав, хотя не утвержденный еще правительством, но потому, что был уже подписан белокриницкими старцами, имевший для этих последних обязательную силу. На основании той статьи, что «общебратский собор» имеет право сменять настоятеля и «из среды себя достойнейшего на ту должность паки избирать», тогдашний «общебратский собор», по указанию Павла, единогласно избрал в настоятели инока Геронтия²⁴². Эта перемена, случившаяся так неожиданно, но, разумеется, очень желаемая, имела большую важность для учредителей Белокриницкой иерархии: теперь они по праву сделались главными распорядителями в монастыре, предназначаемом в местопребывание будущему епископу, и здесь никто уже не мог препятствовать осуществлению их планов.