Происхождение Корана и обнародование его

По верованию мусульман, Коран есть истинное слово Божие, предвечно написанное на небесной скрижали, тщательно сохраняющейся на небе⁶³, под престолом Аллаха и известной под именем «Умму-ль-китаб»⁶⁴. Ангелы охраняют эту скрижаль со всех сторон, чтобы демоны не проникли в тайны ее содержания. Эта скрижаль так же длинна, как расстояние неба от земли, и так же широка, как расстояние между востоком и западом. По мнению некоторых мусульманских ученых, скрижаль была первым творением божественного всемогущества и сделана из драгоценного камня ослепительной белизны.

С самого верхнего (седьмого) неба архангел Гавриил низводил в сознание Мухаммеда содержание Корана по частям, по мере надобности, в течение 23-летней проповеднической деятельности Мухаммеда в Мекке и Медине. Первое откровение Мухаммеду было в 27-ю ночь месяца Рамазана, известную под именем «Ночи определений»⁶⁵, т. е. 31 июля – 1 августа 612 г.

Учение о том, что подлинник Корана хранится на небе, было высказано Мухаммедом по следующему случаю: меккские язычники не хотели верить, что Коран ниспослан от Бога, и думали, что учение, проповедуемое Мухаммедом, измышлено им самим⁶⁶ и требовали или явного ниспослания Корана с неба⁶⁷, или явления ангела⁶⁸ в подтверждение заявления Мухаммеда, о таком недоверии язычников-арабов и иудеев к словам проповедника Корана сохранились ясные указания в тексте Корана: «Неверующие говорят: о если бы Коран был ниспослан ему в полном составе! – Так, чтобы укрепить твое сердце, Мы разделили его на отделы. Как скоро они задают какой-нибудь вопрос. Мы тогда же даем тебе истину и наилучшие толкования» (гл. 25, ст. 34 и сл.). Мухаммед ответил также от имени Божия: «Мы разделили Коран на отделы, чтобы ты читал его людям с расстановками: для того Мы ниспослали его разновременными откровениями» (гл. 17, ст. 107). И еще: «Да, каждый из них пожелает, чтобы ему были даны развернутые свитки… – Нет, этого не будет. Они не боятся будущей жизни» (гл. 74, ст. 52–53). «Коран – на свитках досточтимых, высоких, чистых, начертанных руками писцов сановитых, праведных» (гл. 80, ст. 13–15). «Истинно, Коран есть наставление; кто захочет, тот получает наставление от него; не получают от него наставления тогда только, когда захочет Бог: Бог – виновник благочестия. Он – виновник прощения» (гл. 74, ст. 54–55).

Мысль о том, что учение Корана изложено на скрижали, хранимой на небе, повторено еще в гл. 85, ст. 21–22. Но неверующие возражали: «О, если бы Коран был ниспослан ему в полном составе одновременно?» (Гл. 25, ст. 34).

Жители Мекки возражали и против того, что Коран ниспослан Мухаммеду на понятном для всех местном языке... Но Мухаммед от имени Божия отвечал на это возражение: «Если бы Мы изложили его на иностранном языке, они непременно сказали бы: о, если бы его знамения были изложены ясно! Иностранная речь тоже ли, что и арабская? Скажи: для верующих Коран – руководство и врачевство, а у неверующих в ушах глухота: Коран для них непроглядная темнота: они подобны тем, которым кричат из отдаленного места... (Гл. 41, ст. 44–45).

Противниками Мухаммеда было, по-видимому, распространено мнение, что свитки Моисея не были подлинны и что ему были сообщены Богом на скрижалях только десять заповедей, а не весь Закон (гл. 32, ст. 23–25). И хотя Мухаммеду было открыто, что Тора не была письменно сообщена Моисею, он уже не мог взять обратно свое утверждение о том; но так как его противники оставались при своем требовании, то Мухаммед надумал им лучший ответ: «Неверные из знающих писание и из многобожников не разделялись в вере, пока не пришла к ним «очевидность» – посланник от Бога, читающий чистые свитки, в которых праведные писания. Те, которым было дано писание, разделились только после того, как пришла к ним очевидность» (гл. 98, ст. 1–3 и сл.).

Мухаммед, вследствие неполной осведомленности своей в вопросах религии, особенно когда нужно было касаться и других религий (еврейской и христианской) высказывал нередко ошибочных мнений, от которых должен был потом отказываться, или изменял обнародованные уже постановления. Такими разноречиями в своих откровениях он колебал веру своих слушателей в истинность проповедуемой им религии: поэтому слушатели его проповедей высказывали желание получить такое откровение, которое не подвергалось бы никакому изменению. В 32-й главе Корана он начинает с заверения слушателей в том, что относительно откровения его не должно быть сомнения, что оно исходит от Господа миров: «Скажут ли они, что он сам выдумал его? Нет, Коран – истина, исходящая от Господа»... (ст. 2). И затем он прибегает к угрозам Божиим наказанием за сомнение и неверие арабов. А в 6-й главе (ст. 7) он говорил: «Если бы Мы ниспослали тебе писание даже в харатейном списке и неверные осязали бы его своими руками, то и тогда сказали бы: это – очевидное волшебство! О если бы к нему был ниспослан ангел? Но если бы Мы ниспослали ангела, то это кончилось бы для них» (наказанием). Мухаммед ясно сознавал затруднительность своего положения и опасался, что ему не поверят, и потому некоторое время отказывался убеждать своих слушателей в невозможности и неосновательности их претензий; но соображая, что надо же чем-нибудь урезонить их, он торжественно объявил им: «Клянусь сим ясным писанием: Мы ниспослали его в одну благословенную ночь, во время которой раздаются все мудрые повеления, по повелению, от Нас исходящему, в знамение милосердия Господа твоего... Но они, при своем сомнении, находятся в обольщении... Потому жди того дня, в который небо произведет ясно видимый дым, – он покроет сих людей, и – это будет мучительная казнь» (гл. 44, ст. 1–10).

Эту же мысль Мухаммед повторил в гл. 97-й: «Мы ниспослали его в ночь определений... Ночь определений лучше тысячи месяцев: во время ее ангелы и Дух, по изволению Господа их, нисходят со всеми повелениями Его. Она мирна до появления зари».

Следует заметить, говорит Шпренгер, что это откровение и предшествующий отрывок (80:12–15), а также первоначальное требование язычников относительно реального свитка⁶⁹ имеют одну и ту же рифму и написаны в одном стиле, причем в гл. 80-й женский род внезапно переходит в мужской, чем она приведена в согласие с 74:54.

Таляби говорит, что «Ночь определений» соответствовали Вербному Воскресению христиан, о ней упоминается еще один раз в Коране (гл. 2, ст. 181–183), где сказано, что она падает на месяц Рамазан. Самый день месяца, когда был ниспослан Коран, мусульманские толковники не могут определить с точностью, но Вербное Воскресение совпадало с месяцем Рамазаном в 621, 622 и 623 годах. Таким образом Коран должен был открыт Мухаммеду в один из таких трех годов для сличения.

Предание поясняет, что Арх. Гавриил ежегодно приносил с неба Коран и показывал его Мухаммеду, а последний сличал свои откровения с небесным оригиналом. Ибн-Исхак полагает, что Мухаммед получил первое откровение и читал небесную книгу в месяце Рамазане и что Арх. Гавриил, являвшийся арабскому пророку в пещере горы Хира, имел в руках книгу, обернутую в золотую ткань. Очевидно, основанием для такого предания служило занесенное в Коран первое обращение ангела к Мухаммеду: «Читай!» (гл. 96, ст. 1). Возможно, что видение Мухаммедом ангела сопровождалось и видением «книги» (свитка).

Но неверующие возражатели Мухаммеда не только требовали, чтобы ангел доставил ему книгу при дневном свете, но указывали и на то, что он получает откровение частями, постепенно и сам выступает с откровениями не в полном их объеме. Вполне возможно, говорит Шпренгер, что уже в 614–615 г. Мухаммед стремился удовлетворить этому требованию и только позднее стал защищать целесообразность постепенного обнародования частичных откровений. При помощи своего ментора, он в это время был усердно занят поэтической обработкой легенды о пророках и, чтобы не встретить в трудностях формы препятствий на пути, неожиданно сделал изменения в своем стихе. Прежде его стих был краток, язык благозвучен и рифма изыскана, а после стихи удлинялись, выражения становились прозаичными, и рифма обыкновенно оканчивалась на «ун», т. е. имела столь простую рифму, что ее можно было употреблять в разговоре. Словом, Мухаммед не давал себе труда, как раньше, старательно обрабатывать откровение... Если такое предположение сколько-нибудь основательно, то слова Божии в Коране: «Мы дали тебе семь повторяемых стихов и великое чтение» (гл. 15, ст. 87) выражают удовлетворение по поводу получения стольких откровений в очень короткий период.

Чтобы показать, как рано образовались существующие о Коране сказания, Шпренгер исследовал предание о том, что ежегодно, в месяц Рамазан, Арх. Гавриил повторял Коран с Мухаммедом и прочитывал его весь таким образок, у Бохари записано предание от имени Ибн-Аббаса: «Пророк всегда был благонастроен, но более всего – в месяц Рамазан, так как ангел Гавриил имел обыкновение посещать его каждую ночь в продолжение этого месяца до конца, чтобы пророк прочитывал ему Коран для сличения (с небесным подлинником). В другом предании, от имени Абу-Хорайры, Бохари передает так: «Коран ежегодно преподносился пророку один раз для сличения, а в год смерти пророка это было сделано два раза, пророк имел обыкновение посвящать ежегодно десять дней духовному созерцанию, а в год смерти предавался созерцательному подвигу в течение двадцати дней.

В этих двух преданиях, идущих от разных сподвижников Мухаммеда. Шпренгер видит древность несомненную, но не верит самой древности и скептически спрашивает: кто ее сочинил?

От имени же Айши (любимой жены Мухаммеда) у того же Бохари записано такое предание: «Фатима (дочь Мухаммеда) встретилась однажды на одной дороге с пророком. Он приветствовал ее, усадил подле себя и доверил ей какую-то тайну. Когда она выслушала, то заплакала. Тогда пророк рассказал ей другую тайну, и она после того обрадовалась и улыбалась. До смерти пророка она никому не рассказывала об этой тайне, а после смерти его передала слова пророка, сказанные ей: «Гавриил – говорил он – сличал со мною Коран один раз в год, но в этом году он сличал со мною Коран дважды, я заключаю из этого, что близок мой конец и ты будешь первым лицом из моей семьи, которое последует за мною в рай»... Услышав эти слова, я заплакала, но пророк прибавил тогда: «Разве ты не довольна, что будешь царицей над женщинами в раю и над правоверными женами?... Тогда я засмеялась», сказала Айша.

Шпренгер рассуждает по этому случаю, что это предание было известно в 58 или 59 г. гиджры и что оно было придумано в год смерти Айши (57-й год гиджры). Но если в 57–58 году понадобилось такое предание, то значит, что среди ученых того времени существовало сомнение относительно неизменности Корана, так как было известно, что пророк многие откровения впоследствии изменял или даже уничтожал. Не напрасно поэтому было сказано в Коране (13:39): «Бог, что захочет, то уничтожает (в Коране), или утверждает: у Него находится первоначально написанный свиток Писания (Мать книги).

Подобные же требования, кроме меккских язычников, предъявляли Мухаммеду и иудеи. «Они говорили: Бог ни одному человеку никогда не ниспосылал ничего свыше. Скажи, кто ниспослал Писание, которое принес Моисей для просвещения и руководства людям, которое вы пишите на хартиях; которое показываете, а многое скрываете; которым научены вы тому, чего прежде не знали ни вы, ни отцы ваши? Скажи: Бог, и после того оставь их в этом омуте, в котором купаться им любо»⁷⁰. В объяснение этого стиха, в мусульманском предании говорится, что один иудей, по имени Малик, пришел в Мекку поспорить с пророком. Пророк сказал ему: «заклинаю тебя Богом, который дал Моисею Закон, скажи мне: не написано-ли в Законе (Тора), что некоторые раввины разжиреют». Малик, который был плотного телосложения, рассердился и сказал: «Бог ничего не открывал человеку». Когда Иудеи услышали слова Малика, то порицали его и говорили: «как? разве Бог не открыл Моисею Тора? Как можешь говорить это?» Он ответил: «Мухаммед рассердил меня, и я в гневе сказал эти слова». Тогда, иудеи сказали: «если ты в гневе говоришь такие вещи, то ты не достоин раввинского звания», и низложили его, а на его место поставили другого раввина. Ибн-Аббас говорит о том же следующее: иудеи спросили пророка: ниспослал ли Бог тебе книгу с неба? Он ответил: да. – Они сказали: Бог не ниспосылал никакой книги с неба (Он только вдохновляет пророков)». – Этот спор Мухаммеда с иудеями, даже в том виде, в каком он представлен в предании, показывает, что иудеи особенно восставали против учения и о божественном происхождении Корана и очень сильно и метко возражали Мухаммеду.

Когда-же Мухаммед не мог отвечать на хитрые вопросы своих противников, тогда он сослался на то, что Бог попускает ему нечто забывать из откровений, и что вследствие забвения, он не может дать прямой ответ на предлагаемые ему вопросы⁷¹. В утешение себя он говорил: «Господи! Народ мой считает сей Коран пустословием. Так, каждому пророку Мы (Бог) ставили врагов нечестивых: но Господь твой достаточный для них вождь и помощник. Неверующие говорят: о если бы Коран был ниспослан ему в одном полном составе! Ну, так, для того, чтобы укрепить твое сердце, – мы разделили его на отделы»⁷².

Иногда же Мухаммед, не находя в своей голове ответа противникам, говорил, что Бог потому не творит чуда, что арабы – невежды, что чудеса не образумили бы их, что ангелы могли бы быть ниспосланы на землю, если бы на земле жили ангелы, но это было бы гибельно для людей. Бог совершил бы и чудо, если бы арабы уверовали в Коран.⁷³

Отстаивая пред неверующими арабами учение о божественном происхождении Корана, от вечности написанном на небесной скрижали. Мухаммед дал повод ближайшим поколениям спорить о предвечной реальности Корана. Мухаммед ясно и определенно утверждал, что Коран, ниспосланный ему Богом, есть вечная копия небесной скрижали, на которой письменною тростью писали слова Божии небесные писцы (как сказано выше). Последователи Мухаммеда, под влиянием еретических учений, доводили свои правоверные взгляды до абсурда. Именно Ханбалиты⁷⁴ утверждали, что слово Божие (Коран) вечно и состоит из членораздельных звуков, которые зависят от сущности Творца. Некоторые же из них, в своем фанатическом ослеплении, доказывали, что вечно не только слово Божие, написанное в Коране, но вечны даже обложка и футляр, в котором заключен свиток Корана. Такое крайнее мнение разделял даже Шахристани⁷⁵.

Против столь грубого взгляда на Коран восстали так называемые «Мутазилиты», а Ашариты держались среднего взгляда. Ашари, при своих природных дарованиях, был философски-образованным мыслителем, находился долгое время под влиянием Мутазилитов и потому не мог не заметить грубого реализма и явных несообразностей правоверных мусульман, сторонников древнего взгляда на Коран и его свойства. Он выработал другой, более отвечавший здравому смыслу взгляд на Коран, как на следствие Божественного вдохновения, и что выражения, в каких изложено учение Корана, представляют собою только внешнюю оболочку вечного слова Божия, но сама эта оболочка отнюдь не вечна, а сотворима. «Фразы и слова, которые Бог ниспосылал пророкам чрез ангела, служили лишь внешним выражениям Его вечного слова. Эта внешняя оболочка несомненно сотворена; вечно же то, что оно заключает в себе. Разница между чтением и тем, что мы читаем, между произношением и произносимым – тоже самое, что и между воспоминанием и воспоминаемым, то есть: воспоминание сотворено, а воспоминаемое вечно⁷⁶. Таким образом, вечным и реальным, по мнению Ашаритов, нужно считать один только смысл Корана, а выражающие его слова служат лишь внешним или материальном вместилищем вечного глагола Божия. Согласно Аристотелевой философии, Ашариты признавали Коран «божественным атрибутом» и потому имеющим божественное происхождение, но Мутазилиты оспаривали это и доказывали «сотворенность Корана» и следов. отрицали его божественное происхождение. Учение Мутазилитов, при всей его еретичности, пользовалось вниманием в мусульманском мире, особенно при Калифе Мерване (744–750 гг. по р. Хр.). Достойно замечания, что Мутазилиты, на основании чисто рассудочных (схематических) соображений, считали догмат о божественности Корана непримиримым с учением самого же Корана и единстве Божием, а современные Мухаммеду арабы без всяких философских рассуждений отрицали ту же божественность Корана⁷⁷. Однако логике ума не всегда соответствует настроение сердца: либеральный Халиф Аль-Мамун (в 827 г. по Р. Хр.) издал даже официальный указ, запрещавший исповедовать установившийся правоверный взгляд на Коран, как на вечное, несотворенное слово Божие, и строгими мерами поддерживал более логическое учение Мутазилитов, но ничто не помогло заглушить в сердце искренних мусульман их чрезмерное, доходящее до неразумных представлений, благоговение к Корану, как к слову Божию. Ибн-Ханбаль и Ибн-Нух были сосланы в отдаленную Византийскую колонию, и Коран по-прежнему остается для староверов-мусульман несотворенным словом Божиим, к которому даже прикосновение нечистыми руками не допускается и осуждается истинными правоверными. Современные же прогрессисты ведут двойную игру: не веря сами в Коран, как в слово Божие, они тем не менее хотят найти в Коране для простодушных подтверждение или, по крайней мере, не противоречие своим прогрессивным взглядам, ничего общего с учением Корана не имеющим.

Не так смотрит на происхождение Корана современная наука. Один из авторитетных современных ориенталистов по этому поводу говорит, что ни в одной литературе нельзя найти такого процесса составления книги, который бы мог дать достаточное представление о редакции Корана. Это – не книга, написанная последовательно; не определенный текст, мало по малу доходивший до определенности в чтении; не редакция наставлений учителя, составленная по воспоминаниям его учеников... – Это сборник проповедей и, пожалуй, ежедневных приказаний Мухаммеда, носящих на себе отпечаток места, где они появились, и следы обстоятельств, вызвавших их (Шпренгер).

Автором Корана был сам Мухаммед. Он родился в Аравии⁷⁸, когда язычество, сабеизм, парсизм, иудейство и христианство имели в ней своих представителей⁷⁹. Все эти верования постепенно смешивались и древне-языческая святыня арабов, Кааба превратилась в пантеон. В Каабе были собраны идолы арабских племен, изображения некоторых патриархов еврейского народа и Девы Марии с божественным Младенцем. Арабы веровали в единого Бога (Аллаха) и почитали Его творцом небес и земли, творцом человека, правителем и промыслителем мира, подающим людям все потребное для жизни. Но при таком представлении о Боге, согласном с еврейским и христианским учением, некоторые арабы веровали, что у Бога есть дети, существа женского пола, которых они называли дочерями Аллаха. Это так называемые гении (джинн), которых поэтому арабы признавали достойными поклонения; они думали, что гении приближают людей к Богу и ходатайствуют за них перед Богом. Вместе с гениями, арабы признавали и бытие ангелов, но опять считали некоторых из них существами «женского» пола. В Коране сохранились имена восьми божеств; аль-Лата, аль-Узза, аль-Маната, Вадд, Суваг. Ягус, Ягук и Наср. Некоторые из этих божеств имели видимые изображения (идолы), которые были разрушены в первые годы ислама.

Нравы современных Мухаммеду арабов были также не высоки: они допускали кровосмешение, к женщине не всегда относились скромно, дочерей вообще не любили и убивали их тотчас по рождении, зарывая живыми в землю. Кроме того, среди арабов того времени были крайние неверы-материалисты, думавшие, что мир сотворен без цели, по пустому; что люди сотворены для шутки, как игрушка; не верили в загробную жизнь, в воскресение мертвых и в последний суд и считали это учение мечтою, вымыслом⁸⁰.

При всем этом религиозные распри самые разнообразные и заблуждения, несообразные со здравым смыслом, наполняли Аравию и заставляли рассуждающих и религиозных людей задумываться над этим. Арабское язычество, бессильное само устоять твердо при таких обстоятельствах, не могло служить связующим началом разрозненных политически арабских племен. Словом, все требовало всестороннего преобразования жизни арабов, и в это-то время выступил, в качестве религиозного проповедника, Мухаммед поучавший арабов оставить языческие заблуждения и обратиться к вере праотца Авраама – к вере в единого Бога.

Мухаммед был внук Абду-ль-Мутталиба, сын Абдаллы и Амины⁸¹. Он женился на купчихе-вдове Хажидже⁸², по торговым делам которой предпринимал несколько путешествий по Аравии. Нервный, болезненно-впечатлительный, религиозный, наслушавшийся во время своих торговых путешествий, разных религиозных сказаний, он стал задумываться над состоянием своего отечества и удалялся на гору Хира для беспрепятственного занятия своими думами. Поста способствовал развитию в нем нервности. В 612-м году, на 40 году жизни, летом, в месяц Рамазан, Мухаммед объявил себя посланником Божиим, назначенным восстановить веру Аврааму в Аравии, и с тех пор до смерти своей (632 г.), под влиянием обстоятельств своей жизни, обращался к своим соотечественникам с разными увещаниями, сначала исключительно религиозного характера, вступал в религиозные споры со своими противниками, а затем, в Медине, куда он должен был в 622 г. бежать, спасая свою жизнь от врагов, выступил уже в роли основателя теократического государства и, соответственно этому, постоянно объявлял своим последователям религиозные постановления касающиеся разных сторон жизни и деятельности своих последователей.

В Медине совершенно изменилось положение Мухаммеда: в Мекке он боролся почти исключительно с грубым язычеством; в Медине против него восстали иудеи и христиане. В Мекке он терпел унижение и преследования, а в Медине, против своего ожидания, стал главою сильной религиозно-политической общины. В Мекке он преимущественно указывал на Аллаха, как на верховного владыку и судию всех тварей, и на проявляющуюся везде и во всем премудрость Божию; в Медине он на первом плане ставил свою личность, постоянно твердил о вере в посланника Божия и о повиновении ему. В Мекке он, полный болезненного сочувствия к заблуждающимся, призывал к вере людей и даже джиннов, во имя самой их природы, созданной для служения Богу⁸³; образовавшаяся около него обширная партия верующих в Медине как бы заслонила собою от него остальное человечество; он обращает свои речи исключительно к верующим, и, кажется, только опасная сила и влияние многочисленных иудеев и христиан, или вообще «народа писаний», вынуждали его на внимательность и воззвания к ним. В Мекке окружали его немногие верующие, по внутреннему расположению, искренно подчинившиеся силе его слова; в Медине большею частью обращались к исламу из боязни грубой физической силы и присоединялись к его партии лицемерно; да и сам он стал далеко уже не тем пламенным энтузиастом, который, чувствуя высоту и силу своей идеи, беспощадно поражал безотчетные и грубые мнения окружающих его; здесь он значительно понижается к уровню воззрений толпы, с которою имеет дело. Отсюда вместо сильных, исполненных поэтического одушевления обличений против суеверных мекканцев, в мединских главах Корана мы находим сухую, натянутую, иногда бессильно злобную полемику против иудейства и христианства. Как глава и повелитель вверившихся ему людей, Мухаммед в Медине, предпочтительно пред поучениями чисто нравственными, излагает до утомительных подробностей обрядовую сторону своей религии, издает постановления гражданские, определяет отношения верующих к самому себе и между собою и, горьким личным своим опытом дознавши недостаточность одной силы слова для внешней безопасности, извлекает меч на защиту себя и своих, удовлетворяя тем и глубокому в арабе чувству мести. Сама речь его из свежей и живой переходит в вялую и бездушную прозу; мысли излагаются сухо, а на конце стихов, для рифмы, к делу и не к делу, повторяются слова: «Бог всесилен и премудр»; «Бог всеведущ»; «Бог всемогущ»; «но вы этого не разумеете», или: «Неужели вы не вразумитесь» и т. п. Вообще, в положительной сфере правителя и законодателя, Мухаммед является уже не в прежнем своем виде. В его словах сердце мало принимает участия: видна рассчитанная работа холодного рассудка; горячее чувство уступает место холодным, бездушным софизмам. Поэтическое чувство вновь загорается почти только в тех случаях, когда он выступает со словами обличения против лицемеров. В Мекке смеялись над Мухаммедом, что он долго не выдумывает новых глав Корана, но он терпеливо ждал минут одушевления и восхищения (экстаза); в Медине он не задумывается над обнародованием новых откровений: по поводу самых мелких обстоятельств, даже личных домашних сцен в заведенном им гареме, он выдает от имени Бога пригодные к случаю распоряжения; советы и внушения других он нисколько не затрудняется выдавать за божественные откровения. Словом, это уже не смиренный грешник, наравне с другими смертными, нуждающийся в неослабной помощи Божией, но – самоуверенный, самовластный владыка. В Медине, между добрыми сторонами его характера, весьма заметно выступают и слабости его арабской натуры⁸⁴.

Таким образом, в течение 23 лет, Мухаммед объявил своим последователям много разнообразных проповедей, решений и распоряжений, которые у всех его последователей были постоянно в сознании, а у некоторых сохранялись в памяти в тех же выражениях, в каких были произносимы им самим⁸⁵.

Но когда Мухаммед умер, закончились откровения для муслимов, как замечает Шпренгер. Это значит, что смерть Мухаммеда была заключительным моментом в истории происхождения Корана⁸⁶. Смерть Мухаммеда была для мухаммедан смертью не простого человека, хотя и человека со властью, но смертью «пророка», который один имел право издавать под именем «божественных» откровений разные повеления, запрещения, рассказы, нравоучительные примеры и т. д. Один Мухаммед мог с каждым днем пополнять содержание Корана новым материалом, и потому Коран, не смотря на свой законодательный характер, не мог вместить в себе позднейших предписаний преемников Мухаммеда: халифов Абу-Бекра, Омара, Османа, Алия, потому что эти лица не пользовались авторитетом посланников Божиих, каким, по преимуществу, считал себя Мухаммед⁸⁷. Поэтому-то смерть Мухаммеда – была для мусульман в одно и тоже время смертью пророка и смертью автора Корана. После этой невознаградимой для его последователей потери, законодательная их книга не могла уже более увеличиваться в своем объеме и неизбежно должна была заключиться в тех пределах, в каких застигла ее смерть Мухаммеда.

Смерть Мухаммеда последовала не совсем своевременно, на 63-м году жизни, Мухаммед, учивший о себе, как о простом смертном, жил, действовал и наконец умер, как умирают все люди. Умирая, он едва ли знал, что смерть делает к нему последний и окончательный приступ. Упоминание Мухаммеда о своей смерти не было пророчеством в собственном смысле. Указывая на неизбежность своей смерти, Мухаммед говорил о себе тоже, что на его месте сказал бы каждый из нас⁸⁸, подтверждая свое человеческое происхождение, вследствие которого и ему необходимо было, подобно другим людям умереть: но «когда» умереть – этого Мухаммед отнюдь не знал и не сделал никаких распоряжений ни относительно своей власти, ни относительно порядка наследования ему, хотя ни та, ни другой не были утверждены в жизни и в сознании его последователей.

Тем и доказывается больше всего несвоевременность Мухаммедовой смерти, что она лишила его последователей возможности получать новые предписания с именем божественных откровений, в которых арабы продолжали нуждаться. Новоучрежденное теократическое государство Мухаммеда, постепенно возрастая в своем внешнем могуществе, постоянно создавало новые общественные и государственные потребности. Интересы победителей сталкивались с интересами побежденных, и потребность в высшем внешнем авторитете была теперь всего более ощутительна. А таким именно авторитетом мог быть только закон Мухаммеда, освященный именем божественной книги. На этот-то закон внимание мухаммеданских правителей и было устремлено по смерти Мухаммеда.

При жизни Мухаммеда, его последователям не было особенной нужды заботиться о Коране. Каждый случай в их религиозной и общественной жизни, каждое недоумение и сомнение какого бы рода они ни были, могли тотчас же разрешаться живым словом самого пророка. Когда же не стало Мухаммеда, пророческий авторитет его всецело был перенесен на Коран: живое слово пророка, говорившего по внушению Аллаха, по необходимости, должно было замениться писанным словом – книгою. Но такой книги не было тогда в руках последователей Мухаммеда. Вейль, Нольдеке и Шренгер, согласно с мусульманами, утверждают, что при жизни Мухаммеда отдельные части Корана не были собраны в одну книгу. Шпренгер говорит, что ни сам Мухаммед не имел в виду оставить после себя цельной книги, ни писцы его, которые записывали для памяти произносимые им проповеди, не думали об этом; писцы заботились только о том, чтобы сохранить в памяти поучения и распоряжения своего вероучителя и смотрели на свои записи, как на временные памятные заметки⁸⁹. Нольдеке также замечает⁹⁰, что при жизни Мухаммеда отрывки Корана не были собраны в одно целое, и считает предание о собрании Корана еще при жизни Мухаммеда не заслуживающим никакого внимания. По его словам, Убай-бен-Кагб, Мугад-бен-Ябиль, Зяйд-бен-Тсабит и Абу-Зяйд-Аль-ансари при жизни Мухаммеда знали наизусть большую часть Корана, что и было записано ими для памяти, для себя.

Справедливость такого предположения ясна сама собою: если бы Коран действительно был собран еще при жизни Мухаммеда, то не было бы побуждений заботиться о собирании его при халифах Абу-Бекре и Османе. К тому же предположению приводит и господствующее среди мусульман мнение, что первый труд собирания разрозненных отрывков Корана принадлежал Абу-Бекру, или же – Омару, в правление Абу-Бекра.