Борьба за сохранение Русской Духовной Миссии 1878–1880

Иерусалим 1878 г.

Подлинник

Русская Духовная Миссия в Иерусалиме, имевшая при открытии своем после Крымской войны начальником епископа, состоит ныне из архимандрита – начальника Миссии, двух иеромонахов и одного иеродиакона. При Миссии полагается хор певчих, число коих не всегда бывает одинаково, и в последнее время было их пять человек, а прежде шесть. При Миссии состоит также драгоман из местных арабов и имеется некоторое число служителей, необходимых как для церкви, так и самой Миссии.

Миссия содержится на средства, отпускаемые Св. Синодом, ежегодно золотою монетой, в количестве 14650 рублей, присылаемых при посредстве министерства иностранных дел в Иерусалимское консульство по полугодиям, векселями на Лондон, в 1129 <фунтов> 5 <шеллингов> за каждое полугодие, причем рубль считается в 37 пенсов. Векселя эти передаются консульством начальнику Миссии, который сам уже уплачивает содержание подведомственных ему лиц.

Открывая Духовную Миссию в Иерусалиме, правительство наше имело в виду возложить на Миссию, кроме духовного представительства, и другую, без сомнения, более важную и существенную обязанность – обязанность духовного назидания приходящих в Палестину русских поклонников.

Поручение Миссии духовного представительства заключалось, конечно, в желании иметь в Иерусалиме представителя Русской Церкви, подражая при том, по всей вероятности, другим христианским исповеданиям, имеющим в Святом Граде своих патриархов и епископов; затем, так как Духовная Миссия была учреждена еще до открытия императорского консульства и было тогда только вице-консульство в Яффе, подведомственное генеральному консульству в Бейруте, то Миссия несла на себе, кроме забот собственно духовных, также и заботы о всех нуждах русских богомольцев и оказывала им, по возможности, защиту и покровительство. Таким образом, имея при том же во главе духовное лицо с высоким саном епископа, Миссия становилась в то же время как бы представительницей всех вообще интересов русского народа в Палестине.

Желание придать Миссии значение духовного представительства было, кажется мне, вполне неосновательным, потому что если разные христианские исповедания имеют своих высших духовных пастырей в Иерусалиме, то эти иерархи вовсе не являются представителями какой-нибудь отдельной, национальной Церкви, а представителями какого-либо одного исповедания; нам же, имеющим уже в Иерусалиме признаваемого нами Патриарха православного греко-восточного исповедания, вовсе не представлялась надобность иметь своего собственного иерарха, с представительным характером, и мы, полагаю я, назначением русского епископа с таким именно характером вносили в Церковь столь противное ее учению начало народностей.

Весьма естественно, что такое положение начальника Русской Духовной Миссии не могло не послужить к разным более или менее основательным недоразумениям по отношению к Иерусалимскому Патриаршему престолу; с учреждением же императорского консульства в Иерусалиме прежнее значение русского епископа неминуемо должно было умалиться, так что, по вызове из Палестины преосвященного Кирилла, найдено было более целесообразным не назначать начальником Миссии епископа, а посылать на этот пост архимандритов, как это и продолжается до настоящего времени.

Изменение, сделанное относительно лица, начальствующего Миссиею, не имело, однако, последствием своим какую бы то ни было перемену по отношению к самой Духовной Миссии, которая, с учреждением консульства, хотя и потеряла значение свое, но, между тем, продолжала и продолжает считаться особым учреждением, непосредственно подчиненным Св. Синоду.

Таким образом, выходит, что мы имеем в Иерусалиме два русских, совершенно друг от друга независимых, учреждения: одно – императорское консульство, признаваемое единственным представителем русских интересов в Палестине, и другое – Русскую Духовную Миссию, действующую совершенно самостоятельно и обращающуюся к содействию консульства только тогда, когда бывает признаваемо ею необходимым; но и при этом, равно как и при других обстоятельствах, является поползновение Миссии выставить полнейшую независимость свою от консульства.

Не говоря уже о том, что как характер начальника Миссии, так равно и характер консула может способствовать, в большей или меньшей степени, к возникновению разных недоразумений и препирательств, не могущих, конечно, иметь хорошего влияния на положение наше в Палестине, но даже и без того, настоящий порядок вещей, сам по себе, является вполне ненормальным и требующим надлежащего изменения и установления на других, более прочных, началах.

Название Миссии, данное нашему духовному учреждению в Иерусалиме, заставляет, конечно, многих предполагать, что одна из главных обязанностей членов этого учреждения должна заключаться, собственно, в миссионерской деятельности. На самом деле, как известно, этого не существует; да если бы даже и было такое именно назначение Иерусалимской Духовной Миссии, то это было бы далеко не в наших интересах в Святой Земле.

Местное население Палестины состоит, в значительном большинстве, из арабов-мусульман, от обращения коих в православие мы решительно ничего не выиграем, а возбудим, напротив, одно только неудовольствие этого населения, с которым были мы всегда в самых лучших отношениях, сохранение коих, полагаю я, гораздо для нас полезнее, нежели ни к чему не ведущий прозелитизм.

Что же касается собственно арабов-православных, то обязанность охранять их от разных иноверных пропаганд лежит, конечно, на Иерусалимской Патриархии, и если между этими арабами и бывают случаи отступления от веры, то причина этому заключается, с одной стороны, в нерадении самой Патриархии, а с другой, и гораздо в большей степени, в той легкости характера, с какой православные арабы Палестины из-за пустых интересов или просто из-за упрямства готовы менять религию.

При том уменьи и при той ловкости, какими отличаются духовенство протестантское и особенно католическое, располагающие, кроме того, и денежными средствами, наша Духовная Миссия не может никоим образом противодействовать иноверным пропагандам среди православного населения Палестины. Доказательством сказанного ясно служит то, что, несмотря на нескольколетнее присутствие Духовной Миссии нашей в Иерусалиме, немало православных арабских семейств отложилось от православия; Миссия же наша не была в силах препятствовать этому.

Но если даже допустить, что наши миссионеры имеют возможность противодействовать иноверным пропагандам, то такое вмешательство Миссии в духовные дела чужой епархии может вызвать, полагаю я, нарекания со стороны Иерусалимского Патриаршего Престола и может послужить к возникновению, для нас, конечно, нежелательных, натянутостей и несогласий с Патриархатом, с которым, по моему мнению, полезнее нам поддерживать дружеские отношения, нежели вступать в препирательства по проблемам, не имеющим особенно важного значения для православия.

Люди со столь изменчивым и столь корыстным характером, какими являются немалое число православных арабов в Палестине, не могут, думаю я, быть верными и полезными сынами Церкви, и я полагаю, что отступничество нескольких таких арабов от веры своей не может никоим образом изменить положения святых мест и Православной Церкви Иерусалима, охрана коих и должна составлять, по моему мнению, предмет главной нашей заботы и всей деятельности нашей в Палестине, а никак не пустые хлопоты об удержании в православии личностей, для которых денежные выгоды несравненно выше всякой веры.

Я далек от мысли предоставить православных арабов Палестины на произвол судьбы, но мы можем быть действительно полезными этому населению только тогда, когда будем действовать в деле просвещения его в согласии с Патриархатом, стараясь, конечно, удерживать этот последний от разных эллинских тенденций его, но никак не придавая деятельности нашей значения какой-либо пропаганды.

Из изложенного мною явствует, что миссионерская деятельность Духовной Миссии не существует совершенно, и существование ее не должно быть допущено по причинам, мною высказанным; так что в настоящее время видимый круг занятий как членов Миссии, так и ее начальника ограничивается отправлением богослужения в праздники и определенные дни недели, сношениями с некоторыми из русских поклонников и перепискою с некоторыми бывшими в Палестине богомольцами и другими благотворителями в России. Эти лица присылают нашим миссионерам разного рода пожертвования, которыми получающие и распоряжаются, конечно, согласно воле жертвователей. Кроме того, настоящим начальником Миссии, архимандритом Антонином, сделаны в последние годы многие земельные приобретения в Палестине, на которых возведены разного рода постройки, и управление этими владениями составляет одну из главных забот начальника Духовной Миссии.

Владение нами участками земли в некоторых частях Палестины далеко не лишнее, особенно, конечно, в местностях, имеющих важное историческое значение; но думаю я, что вряд ли следовало нам приобретать всю ту недвижимую собственность, которою владеет ныне Духовная Миссия, да, притом же, полагаю я, что такого рода владения, приобретенные на русские деньги, могли быть управляемы несколько иначе против настоящего и должны бы служить для пользы именно всех русских, без исключения, а не представлять, весьма часто, как бы какие-то вотчины, составляющие доходную статью для немногих избранных.

Не входя здесь в подробное объяснение как насчет владений этих, так равно и насчет того, насколько может быть благотворна деятельность Миссии по отношению к духовному назиданию русских паломников, при настоящем устройстве своем и направлении, я скажу только, что ненормальное положение Русской Духовной Миссии в Иерусалиме было замечено многими посетившими святые места, и, насколько известно мне, существовало уже предположение о крайне необходимом переустройстве этого духовного учреждения.

Содержание русского духовенства в Иерусалиме для духовных нужд наших поклонников (<здесь и далее подчеркнуто автором письма>) вполне необходимо, но, по моему убеждению, никоим образом не должно оно быть при той обстановке, как в настоящее время.

Существование Духовной Миссии как особого учреждения, не приносящего решительно никакой пользы, а служащего только к разным неприятностям, должно быть прекращено, и следует быть учреждена должность «настоятеля русской церкви в Иерусалиме», с определенным числом причта, подобно тому, как имеются настоятели других русских заграничных церквей.

При учреждении должности настоятеля представляется вопрос, удобно ли назначать на эту должность лиц из монашествующего духовенства и иметь тогда и весь причт из монашествующих, или назначать лиц из белого духовенства?

Принимая во внимание, что на всем Востоке сан архимандрита, как в глазах духовенства, так и народа, имеет гораздо большее значение, нежели сан протоиерея; что в Иерусалиме русскому архимандриту будет оказываемо всегда больше почета среди многочисленных архимандритов Иерусалимского Престола, нежели протоиерею; что наш архимандрит будет всегда иметь, как и ныне, первенство при совместном отправлении богослужения с греческим духовенством, тогда как если бы настоятелем церкви был протоиерей, то могли бы возникнуть, уже по одному этому предмету, пререкания и недоразумения с греками; притом же, так как содержание белого духовенства было бы сопряжено с большими расходами, и само помещение, назначенное для духовенства, приспособлено именно для лиц монашествующих, то я полагал бы, вследствие всех вышеприведенных выводов, более полезным и выгодным сохранить за нашим духовенством в Иерусалиме монашеский характер, но непременно со строгим соблюдением всех тех условий, о которых будет сказано ниже.

Таким образом, штат русского духовенства в Иерусалиме должен быть, по моему мнению, следующий:

Настоятель, помощник его и диакон должны быть непременно выбираемы и назначаемы из монашествующих в России; причетники могут быть выбираемы самим настоятелем, по его усмотрению, или из иноков монастырей России, или русских иноков Афонской Горы; служители при церкви могут быть, как и ныне, или из мирян, или иноков, смотря по усмотрению настоятеля; сумма, определенная на содержание церкви, поступает в полное распоряжение настоятеля, который обязан производить из этой суммы все расходы как на освещение церквей, так и на внутреннее украшение их и ремонт утвари и ризницы, а равно и на наем необходимых при церкви служителей, число коих не должно, однако, быть менее двух человек.

Определенная ныне сумма в 1200 р. на содержание церкви назначена только для собора и домовой церкви в Иерусалиме; в случае же постройки новых храмов будет назначена другая необходимая на их содержание сумма.

Что касается певческого хора, то для полного хорового пения следовало бы, конечно, иметь не менее восьми голосов, но так как содержание такого хора обойдется довольно дорого и превзойдет сумму, отпускаемую уже ныне на содержание духовенства и причта, то, полагаю я, был бы достаточным хор из четырех голосов, на который потребовалась бы сумма в 5100 р. с таким распределением:

Остальная, до определенных на певческий хор 5700 р., сумма в 600 р. должна быть употребляема по усмотрению настоятеля на нужды хора и на обучение пению детей из местных православных жителей, если только, конечно, признано будет это необходимым и полезным для нашего хора.

Хор следует непременно составлять в России и выбирать для него лиц по усмотрению Св. Синода, но никоим образом не должен быть допускаем прием в число певчих приходящих в Иерусалим на поклонение русских или русских монахов и вышедших из монашества с Афонской Горы, как это делалось и делается в настоящее время.

Хор может быть составлен из мирян, но было бы желательнее иметь певчими монашествующих из России, и тогда, может быть, было бы возможным несколько увеличить число певчих, так как на содержание иноков потребовалось бы менее, нежели на содержание семейных мирян. Во всяком случае необходимо, чтобы хор был составлен из вполне достойных и знающих лиц.

Не говоря уже о настоятеле-архимандрите, который должен быть лицом, вполне образованным и вполне соответствующим своему высокому положению – духовного наставника и руководителя русских поклонников, крайне необходимо, чтобы и помощником настоятеля было такое лицо, которое могло бы оказывать ему действительную помощь и содействие, и на эту должность, равно как и на должность диакона, непременно следует назначать монашествующих из России, а не поступать так, как делается до сих пор, когда назначаются, по усмотрению начальника Миссии, на должности иеромонахов и иеродиакона даже, можно сказать, полуграмотные иноки, способные только отправлять богослужение, но которые не в состоянии обратиться к народу со словом назидания. Весьма естественно, что при таком составе Миссии в русской церкви Иерусалима идет только обычная служба, а о поучениях и наставлениях, столь необходимых нашим паломникам, никто из настоящих миссионеров, не исключая и самого начальника, никогда и не помышляет.

Кроме того, так как в числе поклонниц наших зачастую встречаются личности, пользующиеся незавидною репутациею, то следует, чтобы русское духовенство, присылаемое в Иерусалим, было вполне безукоризненного поведения, и чтобы оно могло служить примером и греческому духовенству, отличающемуся иногда предосудительным образом жизни.

В этом отношении было бы, может быть, удобнее иметь белое духовенство, которое легче могло бы избегнуть тех нареканий, иногда, может быть, и пристрастных, которым подвергается наша Духовная Миссия в настоящем своем монашеском составе и которых могут не избегнуть и те иноки, присылаемые на будущее время из России, если только позволят они себе сделать какое-либо уклонение от иноческих обычаев и дадут поводы к каким-нибудь, может случиться, даже и неосновательным, подозрениям.

Положение русского духовенства в Иерусалиме, среди многочисленного духовенства как греческого, так и разных христианских исповеданий, весьма видное и довольно трудное, так что выбор должен быть делаем с особенною тщательностью как относительно нравственных качеств избираемых лиц, так, не в меньшей степени, и относительно их образования, чтобы они стояли в этом отношении нисколько не ниже тех членов греческого духовенства Иерусалимского Патриаршего Престола, которые получили должное образование, равно как и не ниже образованного духовенства католического и других иноверных исповеданий.

Настоятель русской церкви в Иерусалиме, помощник его и диакон определяются и увольняются от должностей своих Св. Синодом, по сношению обер-прокурора с министерством иностранных дел; назначение же других определенных по штату лиц зависит, согласно с правилами, от Синода или настоятеля.

Настоятель и весь подведомственный ему причет состоят, в иерархическом управлении, в ведении Св. Синода и С.-Петербургского епархиального начальства; во всех же прочих отношениях подчиняются заведованию министерства иностранных дел, состоя под непосредственным покровительством и наблюдением императорского консула в Иерусалиме как ближайшего русского начальства, и подчиняются вообще существующим постановлениям о русских православных церквах за границей и их причтах.

Содержание настоятеля и всего причта назначается от Св. Синода и пересылается в Иерусалим при посредстве министерства иностранных дел.

Как настоятель, так и весь причет имеют помещение, назначенное им в зданиях, принадлежащих Палестинской Комиссии в Иерусалиме, и обязаны вполне подчиняться правилам, существующим относительно управления русскими странноприимными заведениями в Палестине.

Соборный храм Святой Троицы, домовая церковь царицы Александры, со всею утварью и ризницею, равно как и те храмы, которые могут быть построены на других владениях Палестинской Комиссией в Святой Земле, состоят в заведовании настоятеля, который обязан заботиться о внутреннем украшении, порядке, чистоте и ремонте их; остальной же ремонт производится Палестинской Комиссией по существующим на сей предмет правилам.

Библиотека, называемая ныне библиотекою Миссии, присоединяется к называемой ныне Консульской и составляет одну «Русскую библиотеку», помещающуюся в верхнем этаже помещения духовенства. Ключи от этой библиотеки будут у консула и настоятеля, который, пользуясь сам книгами, имеет право выдавать под свою ответственность и всем подведомственным ему лицам; выдача же книг кому-либо из не принадлежащих к церкви может быть производима только с ведома консула.

Все получаемые русским духовенством и причтом суммы и другие пожертвования от разных жертвователей как на пользу русских владений в Палестине, так и вообще для святых мест и каких бы то ни было благотворительных целей, не могут быть употребляемы без ведома консула, а потому подчиненные настоятелю лица обязаны передавать ему все получаемые ими пожертвования; настоятель же как оные, так и те, которые получает сам, должен представлять в консульство, которое делает зависящие от него распоряжения о доставлении жертвований по назначению и препровождает надлежащие расписки настоятелю, обязанному озаботиться доставлением их жертвователям.

Всякий сбор в церквах, находящихся на владениях Палестинской Комиссии, какого бы рода он ни был и на какие бы предметы ни предназначался, строго воспрещается, равно как и сборы за исповедь и погребение; сборы же за заказные обедни, проскомидию, молебны и другие требы поступают в распоряжение настоятеля и разделяются между ним и остальными служащими.

Что касается владений и движимости их, состоящих ныне в исключительном управлении Миссии, то, с закрытием Миссии, все эти владения и вся движимость их поступают в полную собственность Палестинской Комиссии и подлежат заведованию на основании общих правил управления русскими странноприимными заведениями и владениями их в Палестине.

АВП РИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 2566, л. 21–33 об.

С.-Петербург 30 января 1879 г.

Черновик⁵⁰¹

По Высочайшему Его Императорского Величества повелению Палестинская Комиссия рассмотрела сведения, доставленные от посла, князя Лобанова-Ростовского, о возникших в Иерусалиме между начальником Духовной Миссии и консулом пререканиях.

Комиссии предстояло выразить свое мнение преимущественно по заявленному послом предположению заменить Духовную Миссию церковным настоятельством наподобие прочих настоятельств, существующих при посольствах и миссиях.

Прежде всего, Комиссия не могла не обратить внимание на то, что ей не в первый раз приходится встречаться с теми прискорбными явлениями, которые изложены в письме посла, и с теми соображениями, которые привели князя Лобанова-Ростовского к убеждению в необходимости изменить условия существования Духовной Миссии в Иерусалиме.

Миссия эта учреждена была в 1857 году⁵⁰², вскоре по возобновлении наших сношений с Турцией после войны 1853–1856 годов. В то время, когда она учреждалась – не существовало в Иерусалиме ни русского консульства, ни обширных русских странноприимных заведений.

Ввиду того, что вновь учрежденная Духовная Миссия являлась в Иерусалиме в качестве единственного русского органа и что возложение непосредственного попечения о русских поклонниках на органы русской власти признано было первостепенною необходимостью, – Духовная Миссия получила в 1857 году несколько обширную инструкцию, а для обеспечения Миссии возможности исполнять предназначенную ей деятельность за нею, по требованию русского правительства, был признан со стороны Порты характер официального учреждения, без придания, однако, сему характеру политического или дипломатического значения.

С развитием сношений наших с Востоком, с значительным увеличением числа поклонников, притекающих ко Святому Граду из России, и отчасти по инициативе самого первого начальника Духовной Миссии пр<еосвященного> епископа <Кирилла> Мелитопольского⁵⁰³, министерство иностранных дел уже в 1858 году приобрело убеждение в необходимости учреждения в Иерусалиме самостоятельного императорского консульства.

Русские дела во Святом Граде весьма скоро получили такое развитие и значение, что уже к 1863 году все местные обстоятельства совершенно изменились, и при назначении второго начальника Духовной Миссии архимандрита Леонида министерство иностранных дел снабдило его новою, значительно измененною инструкцией, в которой, между прочим, было указано начальнику Миссии, что в тех случаях, когда он «будет нуждаться в каких-либо распоряжениях местных властей, ему следует обращаться с просьбою о том в наше консульство».

Круг действий Духовной Миссии в этой инструкции 1863 года очерчен был следующими обязанностями: отправление богослужения, удовлетворение духовных нужд наших подданных и православных всех народностей, поддержание дружественных сношений с местным духовенством, передача по принадлежности присылаемых из России пожертвований и содействие нашему консульству в тех случаях, когда оно обратится к посредству Миссии.

Такое определение круга деятельности Миссии вполне согласовалось с теми личными начертаниями, которые Его Императорскому Величеству благоугодно было дать бывшему и существовавшему до 1864 года Палестинскому Комитету.

Инструкция эта сохраняет свою силу и действие и по настоящее время.

С 1864 года и поныне, в течение 15 лет, Палестинская Комиссия постоянно встречалась с непрекращающимся рядом более или менее значительных несогласий, споров и пререканий между Духовною Миссиею и консулами.

Общий характер этих несогласий был постоянно один и тот же: настойчивое стремление Духовной Миссии (подчинить себе консульство или) образовать для себя положение совершенно отдельное и самостоятельное и стремление консулов преобразовать Миссию в настоятельство.

Стремление последнего рода стало проявляться более и более, и в формах часто весьма неудобных, в особенности с тех пор, когда нынешнему начальнику Миссии архимандриту Антонину удалось приобрести (на суммы, ему лично вверенные от частных лиц) различные недвижимости в некоторых местах Палестины.

Эти недвижимости, купленные без посредства русского консульства, следовательно, без ответственного участия нашего правительства, составляют доныне такого рода собственность, характер которой остается в законном отношении совершенно неопределенным.

Палестинская Комиссия не может не присоединиться вполне к мнению, выраженному послом князем Лобановым-Ростовским, о том, что истинная причина столкновений, происходивших в течение длинного периода времени между начальником Миссии и рядом консулов, независимо от различия личных характеров сих последних, – лежит не столько в вопросах личных, сколько в том, что официальное положение Духовной Миссии уже не соответствует тем условиям, при которых она была учреждена.

Никакого не может быть сомнения в том, что название Духовной «Миссии» вовсе не соответствует тому делу, которое возложено на это учреждение.

Слово миссия может означать или понятие о миссионерстве, или понятие о политическом или церковном представительстве. Учреждение Миссии не имеет в виду ни того, ни другого в силу таких соображений, которые связаны с единством нашей Церкви с Православною Восточною и с присутствием в Иерусалиме Православного Патриаршего Престола, не требующего отдельного и исключительного пред собою представительства Русской Церкви.

Никакого нет сомнения и в том, что все то, что очерчено в инструкции 1863 года, может с таким же успехом и с такою же пользою быть исполнено настоятельством, как и учреждением, носящим название Миссии.

Если предполагаемое нашим послом настоятельство будет находиться под началом архимандрита и состоять из приличествующего числа монашествующих членов, то такое преобразование действительно касалось бы только названия самого учреждения.

Между тем, полное согласие между именем и делом всегда составляет важное и существенное условие успеха и правильности.

Очень понятно, что, унаследовав титул начальника Духовной Миссии от предместников, имевших в другое время и при других условиях более самостоятельное положение, архимандрит Антонин мог унаследовать и прежние воззрения его предместников, и те увлечения самолюбия и властолюбия, которые так сродны характерам деятельным и горячим.

Точно так же несомненно, что преемник арх<имандрита> Антонина, являясь в Иерусалим с титулом настоятеля, невольно и естественно внесет в свою деятельность более спокойное и смиренное направление, а от этого не может не выиграть самое дело.

С точки зрения обеспечения духовных потребностей поклонников и надобностей богослужения в соборном храме Святой Троицы и церкви святой мученицы царицы Александры, Палестинская Комиссия сочла <своей> обязанностью выразить, что, по ее мнению, от замены Духовной Миссии настоятельством, при сохранении ныне действующего штата Миссии по числу служащих лиц, не может последовать никаких затруднений или неблагоприятных результатов.

Озабочиваясь спокойным и правильным ходом дел, вверенных ей по заведованию русскими странноприимными заведениями, и зная по 15-летнему опыту, сколько дела эти страдали и страдают от постоянно повторяющихся несогласий и пререканий между начальниками Духовной Миссии и консулами, усматривая из данных настоящего времени, что, как признает посол, князь Лобанов-Ростовский, несогласия между архимандритом Антонином и консулом достигли до размеров нетерпимых и до невозможности сохранить их одновременно на их местах, Палестинская Комиссия заявила, что по ее крайнему разумению было бы необходимо и полезно, не принимая в настоящую минуту коренной меры, предоставить министерству иностранных дел войти в сношения с обер-прокурором Св. Синода по предмету осуществления мысли князя Лобанова-Ростовского о преобразовании Иерусалимской Духовной Миссии в настоятельство, а между тем вызвать из Иерусалима в Санкт-Петербург и архимандрита Антонина, и консула Иларионова для разъяснения всех бывших между ними пререканий и несогласий.

Таким образом избегнуто было бы неудобство гласного, пред Святым Градом и турецким правительством, признания виновности одного архимандрита Антонина, на каковую виновность определительно указывает наш посол⁵⁰⁴.

Одновременный вызов консула Иларионова в глазах Комиссии вполне оправдывается тем, что в среде ее уже давно был возбужден со стороны министерства иностранных дел вопрос о великой пользе воспользоваться первым удобным случаем для преобразования иерусалимского консульства в генеральное консульство, для чего не потребовалось бы никакого нового из казны расхода. Такое иерархическое возвышение консульства в Иерусалиме принесло бы большую пользу для всего дела, вверенного Палестинской Комиссии, и значительно облегчило бы, в смысле охраны самолюбия, будущие отношения нового архимандрита–настоятеля к консулу, если на учреждение настоятельства последует в свое время Высочайшее соизволение Его Императорского Величества.

АВП РИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 2566, л. 48–51 об.

С.-Петербург 31 января 1879 г.

Подлинник

Милостивый государь Александр Александрович,

При всем желании я не успел кончить проекта доклада к 9 часам. Извините.

Посылаю проект на Ваше усмотрение. Переделывайте, сколько хотите, если я не вполне угадал мысли Н.К. Гирса и Вашей.

Зайду к Вам в 9 завтра утром. На всякий случай замечу, что я не знаю, в той ли форме прямого обращения к Е<го> И<мператорскому> В<еличеству> Николай Карлович желает поднесть доклад.

Можно и изменить форму – выражаться везде, что Комиссия выразила то-то и положила доложить Его Имп<ераторскому> Вел<ичеству> то-то⁵⁰⁵.

В таком случае доклад может быть и не подписан членами Комиссии. Николай Карлович может доложить государю в виде записки результат – меморию того, что у нас положено. Тогда достаточно, чтобы Николай Карлович и Николай Павлович <Шишкин> одобрили проект, мною писанный, – и тогда я могу уехать в четверг спокойно, и все может быть написано и доложено без меня.

Завтра Вы разрешите мои вопросы. Пока усердно кланяюсь и прошу Вас верить душевному моему уважению и искренней преданности.

Б. Мансуров

Приписки на полях:

<1> NB. Переписку о испрошении для Духовной Миссии фирмана в 1857/1858 г.⁵⁰⁶ необходимо найти и вывести для Вас на справку (то есть не в докладе), ибо в последней переписке с кн<язем> Лобановым арх<имандрит> Антонин прямо ссылается на этот фирман; см. письмо а<рхимандрита> Антонина к кн<язю> Лобанову от 23 дек<абря> 1878, № 54, – лист 48 об. Знак NB красн<ым> карандаш<ом>.

<2> NB. Как кстати нашли инструкцию 1863 г.!⁵⁰⁷ Она в силе и ныне все разрешает, и прямо нарушена арх<имандритом> Антонином, – даже формально нарушена.

АВП РИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 2566, л. 52.

С.-Петербург без даты и подписи (после 13 марта 1879 г.)

Отпуск

Вопрос о преобразовании Духовной Миссии в настоятельство давно уже стоял на очереди вследствие частых несогласий, возникавших между Имп<ераторским> к<онсульст>вом и нач<альником> Дух<овной> Миссии архимандритом Антонином. Несогласия эти, принимая с течением времени все более и более острый характер, дошли наконец до того, что превратились в открытые столкновения, явив печальное зрелище двух враждующих между собою учреждений, призванных служить одному и тому же делу.

Столкновения эти особенно ярко выступили в деле покупки, делаемой арх<имандритом> Антонином в Палестине, недвижимостей, на суммы, присылавшиеся ему из России от частных лиц. Приобретение земель поставило Духовную Миссию в ненормальное положение относительно к<онсульст>ва. Будучи обязано охранять материальные интересы наши в Палестине, оно тем не менее поставлено было в невозможность подчинить своему наблюдению те земельные приобретения, которые делались Миссиею и которые оставались в непосредственном заведовании начальника ее.

Общий же характер столкновений был постоянно один и тот же: настойчивое стремление Миссии образовать для себя положение совершенно отдельное и самостоятельное, и стремление к<онсульст>ва достигнуть того, чтобы Миссия не стесняла бы деятельности его, как светского учреждения.

Весьма естественно, что подобное ненормальное положение вещей в Св<ятой> Земле, нарушая, с одной стороны, благочиние и спокойствие в среде наших соотечественников-поклонников и нанося, с другой, положительный вред русским интересам, не могло не обратить внимания М<инистерст>ва и<ностранных> д<ел>.

Посол наш в Константинополе, которому хорошо известны обстоятельства возникших столкновений между консулом Иларионовым и архимандритом Антонином, заявил о невозможности совместного пребывания их в Иерусалиме; причем определительно указал на виновность арх<имандри>та Антонина.

Ввиду этого Палестинская Комиссия, согласно с мнением, выраженным князем Лобановым, пришла к убеждению, что настоящее положение Духовной Миссии нашей не соответствует уже тем условиям, при которых она была учреждена, и что для правильного течения дела было бы удобнее расширить и усилить влияние к<онсульст>ва, ограничив круг деятельности Миссии сферою исключительно духовных интересов. Для этого Комиссия полагала бы необходимым возвести нашего к<онсу>ла в личное звание генер<ального> к<онсу>ла и преобразовать Миссию в настоятельство при к<онсульст>ве, войдя предварительно в соглашение по сему вопросу с обер-прокурором Св. Синода.

Это постановление удостоилось Высочайшего одобрения в 13 день марта сего года, и посему уже сделано сношение с об<ер>-прок<урором> Св. Синода, от которого ожидается ответ.

АВП РИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 2566, л. 16–17 об.

С.-Петербург 16 апреля 1879 г.

Подлинник

Николай Карлович.

Посылаю Вам письмо ко мне графа Е. В. Путятина и письмо, и записку архимандрита Никодима⁵⁰⁹ и усерднейше прошу прочесть эти бумаги с полным вниманием и сочувствием к преуспеянию Единой Православной Церкви в Палестине, независимо от разных национальностей, исповедующих нашу святую веру. Я не позволяю себе указывать ни на какие определенные меры, но горячо желаю, чтоб наши действия были проникнуты любовью к православным заведениям в стране иноверной и заботливостью о их благоустроении.

Пребываю к Вам искренно доброжелательным Константин.

АВП РИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 2566, л. 63.

С.-Петербург 10 мая 1879 г.

Подлинник

От 15 минувшего февраля за № 580 Ваше Высокопревосходительство изволили препроводить ко мне подлинное отношение посла нашего в Константинополе от 11 января сего года о несогласиях, возникших между начальником Духовной Миссии нашей в Иерусалиме, архимандритом Антонином, и тамошним консулом нашим коллежским советником Иларионовым, а также последовавшее по поводу сих несогласий заключение состоящей при Азиатском департаменте Палестинской Комиссии⁵¹⁰, которая нашла, что настоящее положение Духовной Миссии нашей не соответствует уже тем условиям, при которых она была учреждена, и что для правильного течения дел наших в Иерусалиме удобнее было бы расширить и усилить влияние нашего консульства, возведя консула в личное звание генерального консула и преобразовав Духовную Миссию в настоятельство при консульстве.

Святейший Синод, которому предложена была сообщенная при означенном отношении Вашем переписка, подробно рассмотрев оную, с своей стороны, признал, что неопределенность отношений Иерусалимской нашей Духовной Миссии к тамошнему консульству могла породить недоразумения между этими двумя учреждениями и что прекращение этих недоразумений и устранение их на будущее время безотлагательно необходимо. Не имея данных не признать предлагаемых для сего Палестинскою Комиссиею мер целесообразными, к осуществлению их Святейший Синод не встречает препятствий, с тем, однако, чтобы при этом не были опущены из вида нужды Русской Церкви и многочисленных наших поклонников Гроба Господня, к нему притекающих или делающих на оный пожертвования.

По мнению Святейшего Синода, Миссия, и в случае переименования оной в настоятельство при генеральном консульстве, должна по-прежнему быть достойным, и по внешности, представителем Русской Церкви у Святого Гроба и исполнять все те обязанности по отношению к Церкви и к нашим поклонникам, которые она ныне несет, согласно инструкции, ей преподанной; необходимо также, чтобы Миссия по-прежнему заведовала устроенными ею в разных местностях Святой Земли богоугодными заведениями, как сооруженными на частные для сей цели пожертвования, передававшиеся жертвователями в непосредственное распоряжение начальника Миссии⁵¹¹. Для исполнения же Миссиею всех изложенных обязанностей и по переименовании оной в настоятельство при генеральном консульстве, по мнению Святейшего Синода, следует оставить Миссию и на будущее время в настоящем ее составе и сохранить все получаемое ею ныне штатное содержание по 14650 р. в год звонкою монетою, причем Святейший Синод с своей стороны не встречает препятствия к перечислению в финансовую смету министерства иностранных дел 7325 р., назначенных к ежегодному отпуску из казны по § 6 ст. 4 финансовой сметы Синода. Что же касается остальной штатной суммы на содержание Миссии (7325 р.), которая в настоящее время была покрываема из специальных средств духовного ведомства, а равно издержек по переводу штатной суммы (14650 р.) в Иерусалим звонкою монетою, то с обращением Миссии в настоятельство при генеральном консульстве расход этот должен быть принят на счет министерства иностранных дел, с испрошением на то, установленным порядком, дополнительного кредита к финансовой его смете.

На основании вышеизложенных соображений, Святейший Синод предоставил мне сообщить Вашему Высокопревосходительству:

1. что со стороны его не встречается препятствий как к переименованию нашей Иерусалимской Духовной Миссии в настоятельство при генеральном консульстве, но с сохранением настоящего ее состава и всего получаемого ею по штату содержания, так и к перечислению из § 6 ст. 4 финансовой сметы Святейшего Синода в смету министерства иностранных дел 7325 р. в год, ныне отпускаемых из казны на Миссию, с тем, чтобы остальная половина штатной суммы (7325 р.) и все расходы по переводу штатного содержания (14650 р.) звонкой монетой были отнесены на счет министерства иностранных дел, и

2. что о вызове из Иерусалима в С.-Петербург архимандрита Антонина для объяснений по делам службы будет сделано в свое время соответственное распоряжение по получении от министерства иностранных дел отзыва на изложенное в предыдущем пункте сего определения.

Исполняя сим означенное поручение Святейшего Синода и возвращая доставленные при отношении Вашего Высокопревосходительства за № 580 бумаги, имею честь покорнейше просить Вас, милостивый государь, о последующем почтить меня уведомлением.

Обер-прокурор Святейшего Синода граф Д. Толстой

Директор Ненарокомов⁵¹²

АВП РИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 2566, л. 72–75.

Иерусалим 6 июня 1879 г.

Подлинник

Сверху помета карандашом: «Мне отзыв кажется не совсем убедительным. А Вам как?»

Ваше Высокопревосходительство.

С живейшим чувством удовольствия имел честь получить досточтимое письмо Вашего Высокопревосходительства от 4 марта сего года. Оно в значительной степени успокоило меня и всех принадлежащих к составу Иерусалимской Духовной Миссии. В начале истекшего марта месяца мы здесь встревожены были известиями из Петербурга, что государем императором утверждено и подписано определение министерства иностранных дел о закрытии Миссии и что дело передано в Св. Синод к надлежащему исполнению. Из письма Вашего Высокопревосходительства как бы можно вывесть, что дело не дошло до такого безвозвратно-ухудшенного положения. Дай Бог, чтоб было так.

Между тем дорогие и желанные строки руки Вашего Превосходительства наводят меня на тяжелые мысли. Можно ли представить, чтобы я осмелился в лице Вашем делать императорскому министерству ложные изложения? Я служил ему верой и правдой 15 лет и многократно имел счастье видеть с его стороны свидетельства его высокого благоволения к себе за мою искреннюю и полную преданности службу. Не потерял же я рассудок, чтобы решился отплатить ему наконец непризнательностью, и в такой грубой форме, делая пред ним преднамеренно ложные заверения! Ваше Высокопревосходительство, на основании сообщаемой Вам князем Лобановым переписки, убедились, что я неправ был, защищая дело драгомана Миссии (Я. Халеби). Под «перепиской», конечно, надобно разуметь донесения в Константинопольское посольство г. Иларионова. Но есть и другая переписка в посольстве, состоящая из моих донесений Его Сиятельству, А.Б. Лобанову, по тому же предмету. Окажите высокую справедливость и относительно меня – истинную благосклонность, вытребуйте из Константинопольского посольства мои донесения в оное от 25 ноября 1878 г. № 44 и от 22 декабря того же года №№ 53 и 54 с приложенными к ним копиями документов, а равно, и прошение Халеби к г. послу, посланное, если не ошибаюсь, еще в июле месяце того же года.

Из этой переписки Ваше Высокопревосходительство изволите усмотреть настоящий, не фиктивный характер дела. В настоящее время мне достаточно сказать, что зачинщиком и движителем (ничтожной важности) дела был вовсе не паша местный, не город, а исключительно наш консул, не имеющий никакого права ни на пядь земли за стенами наших заведений, и что никакого «городского» места и нет, и не было за воротами нашими, так как там идет проста я улица, котора я по законам должна быть не уже 8 аршин, в действительности же имеет (от стены наших заведений до постройки Халеби) 10 аршин. Тут был один неосмысленный каприз г. Иларионова, и – ничего более. Благоволите, еще раз прошу, поверить мне.

Подчиняюсь безусловно всякому относительно взаимных сношений консульства и Миссии мероприятию, соглашенному между императорским министерством и Святейшим Синодом, вполне будучи уверен, что оно не будет односторонне и не послужит к окончательному упадку значения Миссии в крае и, в частности, – в наших собственных заведениях здесь. Но позволяю себе думать, что составившееся в Константинопольском посольстве и, как можно заключать, в самом министерстве иностранных дел убеждение о глубоком разладе здесь двух ведомств и о необходимости радикальных мер к устранению его не в меру преувеличено. Я умел ужиться с тремя консулами (Карцовым, Кожевниковым, Юзефовичем) в течение 11 лет. Это ли не задаток возможности в будущем быть в добрых отношениях Миссии с консульством? Что же требуется для сего? Внимание, справедливость и равномерная благорасположенность к нам начальствующих над нами, и искренность, уступливость и отсутствие всякого ревнования – нас самих.

Присно молю Господа о здравии и благопоспешестве в делах Вашего Высокопревосходительства, с глубочайшим почтением и истинною преданностию и неизгладимою признательностию имею честь быть

Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Архимандрит Антонин

АВПРИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 2566, л. 80–81.

С.-Петербург 1 июля 1879 г.

Подлинник⁵¹⁴

Ваше Императорское Величество

Всемилостивейшая Государыня

Возвратясь от поклонения святыням палестинским, осмеливаюсь надеяться, что некоторые обстоятельства, при мне там случившиеся, удостоятся милостивого внимания Вашего Величества, и от Вашего воззрения будет зависеть дать им направление к духовному благоустройству в этом крае.

По указанию в Бозе почившего государя императора Николая Павловича была послана в Иерусалим Духовная Миссия, с целью большего общения с Православною Греческою Церковью и частью для сохранения доступности к святыням, ревностно охраняемым и нередко присвояемым разными государствами в пользу своих подданных. Греки, по своему положению, неизбежно подчиняются турецким властям и с каждым годом более и более теряют вес в распрях, происходящих между ними и другими исповеданиями, сильно поддерживаемыми дипломациею своих правительств. Сверх того, будучи проникнуты в высшей степени духом честолюбия о своей национальности, они далеко отодвигают на задний план веру, столько веков связывавшую их с другими племенами, и ныне сильно притесняют арабов и их духовенство, чем дают возможность другим исповеданиям легко обращать их в иноверие.

Во время моего пребывания в Иерусалиме пронесся слух об отозвании оттуда нашей Духовной Миссии и о замене ее одним священником с причетником для служения в огромном благолепном храме, воздвигнутом внутри Русских Приютов. Если слух этот имеет какую-либо достоверность, такая прискорбная перемена подействует весьма неблагоприятно на русских, посещающих святые места, которые обыкновенно после поклонения святыням главного храма Воскресения всегда находят в здешней обители благоустроенное и понятное для них богослужение и по непривычному для нашего слуха пению в греческих церквах не могут принимать в нем живого участия. К этому, хотя не главному, неудобству нельзя не присоединить многих других, неизбежно возникающих при удалении теперешней Миссии из Иерусалима.

Мне отчасти известно, что требование означенной перемены возникло настоянием посольства и некоторых министерств, опасающихся происходящих иногда столкновений, большею частью незначительных и легко отстраняемых дипломациею, к сожалению, мало принимающею во внимание важность религиозных вопросов, рассматриваемых с духовной точки зрения.

Замена другим лицом нынешнего начальника Миссии архимандрита Антонина, пользующегося, по моему наблюдению, уважением Патриарха и даже высших мусульманских духовных лиц, чему я был свидетелем при осмотре местностей Соломонова храма, равно как его полное знание греческого, отчасти арабского и многих европейских языков, а более всего его ревностная любовь к преследуемому им делу, делает выбор другого лица равных достоинств весьма трудным. По своим нравственным качествам он успел заслужить всеобщее уважение внутри России, и отозвание его подействует разрушительно на окончательное устройство поклоннических приютов в важных пунктах Палестины.

Его заботами, при содействии щедрых приношений богатыми лицами в России, приобретены местности и построены капитальные здания, иные оконченные, другие еще требующие достроек, в следующих главных местах:

1) На горе Елеонской, поблизости мечети, означающей самое место Вознесения Господня, неподалеку от латинского женского монастыря, недавно устроенного княгинею de la Tour d’Auvergne⁵¹⁵, выстроен поместительный дом и выведены стены церкви на основаниях бывшей там прежней церкви, с большим местом для разведения фруктового сада.

2) В селении Бет-Джале архимандритом открыта школа для 60 и до 100 арабских девочек, устроенная и содержимая на средства, жалуемые Вашим Величеством, и успешно противодействующая другой женской школе, там устроенной католиками.

3) В Горнем Граде, на месте дома свв. Захарии и Елисаветы, ознаменованном посещением Божией Матери, приобретено значительное место с хорошим домом и другими постройками и с предположением иметь в нем небольшую церковь у стены, прикасающейся вышеупомянутому дому. В этой местности, постоянно посещаемой русскими поклонниками, до сих пор одни католики имели францисканский монастырь, и недавно устроена там женская арабская школа, старанием обращенного в католицизм известного еврея Ратисбона⁵¹⁶.

4) В Иерихоне построен обширный дом для приюта поклонников, отсюда посещающих Иордан, Мертвое море, возникающие из развалин монастыри Предтечи и св. Герасима, Сорокадневную гору Искушения с Елисеевым источником у ее подошвы.

5) В близости Хеврона куплено значительное пространство земли с виноградниками. Внутри его находится весьма ветхий Мамврийский Дуб, при котором, по существующему преданию, происходило посещение Авраама тремя Ангелами.

6) В Яффе приобретен большой сад и выстроен дом для поклонников, прибывающих морем для следования в Иерусалим, на месте воскрешения апостолом Петром вдовицы Тавифы. В скором времени эта собственность будет в состоянии поддерживаться собственными доходами от продажи апельсинов, составляющих главную отпускную торговлю Яффы⁵¹⁷.

Кроме упомянутых мест, куплены другие, менее важные, но все имеющие историческое значение, в окрестностях Иерусалима. Эти приобретения и устройства сделаны архимандритом Антонином без пособий из высылаемых правительством денег к святым местам, а единственно на жертвуемые из России собственно ему деньги, которые с его отбытием не будут более получаться, так что не окажется никаких средств ни поддерживать, ни достраивать окончательно начатые предприятия.

Отсюда является вопрос, что же делать по удалении нынешней Миссии из Иерусалима со всеми этими постройками, дать ли им рушиться или передать в другие руки, то есть грекам, которые недавно закрыли единственную существовавшую в Патриархате духовную семинарию, равно как и народные арабские школы и больницы, отзываясь неимением на это денег.

Все упомянутые причины побуждают меня, объехавшего упомянутые места, обратиться с убедительнейшею просьбою к Вашему Величеству в видах покровительства пожертвований, сделанных русскими лицами в пользу поклонников, Вашим высоким настоянием предупредить отозвание архимандрита Антонина с теперешнею Миссиею из Святой Земли. Вместе с тем подчинить ему, уже 30 лет трудящемуся в теперешней и других подобных миссиях на Востоке, все относящееся до сношений с греческим духовенством и до всего, касающегося устройств внутри Русских Приютов, как было определено при первоначальном отправлении Миссии с епископом Кириллом.

Затем, тамошнему консульству предоставить одни сношения с турецкими местными властями и полицейский надзор за пребывающими поклонниками. Таким образом, Русская Духовная Миссия, следуя определенным ей прежним обязанностям, будет выведена на тот же самый путь, по которому следуют в Иерусалиме все христианские правительства, поручая все духовное – духовным лицам, и нисколько тем не подвергая урону своих дипломатических сношений в этом крае. Если по каким-либо видам признается неудобным оставить теперешнюю Духовную Миссию в Иерусалиме, и в особенности если не будет выведен начальник Миссии из не свойственного ему нынешнего положения, то следствием такого рода распоряжений будет неминуемый переход большими массами арабского населения в католицизм и протестантство, действующих, как тот, так и другое, чрез учреждение даровых учебных заведений, в подрыв нашему влиянию, приобретаемому единственно чрез религию на всем Востоке. Вполне отстранить упомянутый печальный исход нелегко, но деятельностью нынешнего начальника Миссии он может быть значительно приостановлен и с помощью Божиею и более ослаблен, если только будут своевременно приняты надлежащие меры. Нам следует действовать теми же орудиями, какие употребляют наши политические противники, именно устройством возможного числа народных школ в религиозном духе. Денежные на то средства могут поступать из завещанных в пользу Святого Гроба имений Бессарабской губернии, доходы с которых удерживаются правительством только до разрешения вопроса о их употреблении.

При сем представляя переданные мне для поднесения Вашему Величеству труды воспитанниц покровительствуемой Вами женской арабской школы в Бет-Джале с некоторыми предметами резного иерусалимского искусства, имею счастье быть с глубочайшим высокопочитанием и искреннею признательностью за милости, оказанные моему семейству,

Вашего Императорского Величества всепокорнейший верноподданный

граф Евфимий Путятин

АВП РИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 2566, л. 86–88 об.

С.-Петербург 3 ноября 1879 г.

Подлинник

Многоуважаемый Николай Карлович,

Позвольте мне обратить внимание Вашего Превосходительства на важное дело, решение коего зависит в настоящую минуту от министерства иностранных дел, – на дело о Русской Миссии в Иерусалиме.

Без сомнения, и Вы разделяете тот взгляд, что русское влияние на Востоке зависит преимущественно от духовной нашей связи по вере с местными населениями и что посему дело здравой политики – дорожить всем тем, что способствует к укреплению этой связи, и избегать всего того, что может ослабить ее.

Русская Миссия в Иерусалиме, бесспорно, способствует к укреплению этой связи – своею обстановкою, достоинством и полнотою богослужения, призрением поклонников, устройством благотворительных заведений и школ для местного арабского населения и т<ому> под<обное>. Это особенно важно ввиду усилившейся в тех местах католической и протестантской пропаганды, стремящейся всеми способами отвлечь туземное население от Восточной Церкви и от России.

Слышу, что в министерстве иностранных дел возникло предположение уничтожить Миссию в Иерусалиме, заменив ее священником и причтом в сокращенном составе и поставив ее в отношение, вполне подчиненное русскому консульству.

Принимая к сердцу это дело и желая удостовериться в истине, я заходил в министерство и получил от г. Мельникова подробные по этому делу сведения.

По моему мнению, все это дело возникло из личной распри между архим<андритом> Антонином и консулом Иларионовым. Ни того, ни другого я лично не знаю, хотя деятельность и характер архимандрита более или менее известны мне по статьям и письмам, появлявшимся в печати, и по рассказам достоверных лиц, бывших на месте. Вот почему во мне рождается опасение: не придается ли ныне, в соображениях министерства, слишком большое значение этому чисто личному (здесь и далее подчеркнуто К.П. Победоносцевым. – Н.Л) отношению и не закрывается ли тем гораздо более важное общее значение Миссии как учреждения? Это было бы опасно для пользы дела, и, может быть, в результате могло бы вызвать последствия, невыгодные для русского интереса.

Никак не оправдываю действий Антонина. Он, очевидно, был в желчном и раздраженном состоянии и вышел из пределов законных своих аттрибуций. Но, с другой стороны, очевидно, что и Иларионов не был в нормальном состоянии. Приехав из Салоник в совершенно болезненном настроении, под влиянием тамошней катастрофы, он неспокойно отнесся к делу и впал тоже в желчное расположение. В таком настроении человек не может обладать тем личным авторитетом достоинства и спокойствия, который в подобных случаях необходим. Он попал в Иерусалиме в среду, преисполненную мелких интриг и склочек, и, может быть, раздражившись сразу против архимандрита, слишком охотно слушал все рассказы местных его недоброжелателей. В числе их, как я знаю по частным сведениям, проживает там лицо весьма двусмысленное и похожее на проходимца-интригана – некто Чернышев⁵¹⁸, вздорный человек, бывший спирит; не бывши князем, он выдает себя за князя, не быв монахом, называется монахом и ходит в монашеском платье, и поставил себе цель приобресть влияние на невежественных поклонников и выжить Антонина, которого по духу интриги терпеть не может – сюда, в Россию, присылает он корреспонденции, наполненные клеветою и сплетнями. Этот человек, как злой дух, был главным разжигателем больного уже Иларионова против Антонина и довел дело до того, что архимандрит вышел из себя в своих поступках и бумагах. Очевидно, что с формальной точки зрения он был кругом неправ, и что князь Лобанов, не имея возможности разбирать всю подкладку дела, не мог взглянуть на дело иначе.

Но, если разобрать дело хладнокровно, то нельзя не принять в соображение следующего.

1. Когда заболит палец, надо лечить его, а не рубить его вовсе. Арх<имандрит> Антонин не прав, но и он был в болезненном настроении, которое можно вылечить. Сам он должен будет признать вину свою. Заменить его в Иерусалиме будет трудно. При всех недостатках, у него незаменимые качества. Он умен, энергичен, провел на Востоке около 30 лет, в Иерусалиме, кажется, около 15 лет, знает место и людей, прирос к Иерусалиму и никуда из него не хочет. На Востоке важно в особенности охранение приобретенного уже и утвердившегося влияния личности. И еще скажу: каково бы ни было значение официального дипломатического представительства, духовным представителем России на Востоке, в местном населении, считается de facto и призвано к тому духовное лицо. Это, по моему убеждению, факт, с которым необходимо считаться и которым надобно пользоваться.

2. Вспомним, где происходит действие всей истории. Иерусалим – в известном смысле – хуже русского уездного города. Это яма или, лучше сказать, узкий колодезь. Посадите на дно этого колодца двух совершеннейших людей, и если они просидят так долго там, оба станут больные и кругозор их сузится до невозможности. Весь воздух пресытится миазмами мелких интересов и жалких сплетен. Вот в каком состоянии, конечно, находятся оба – и Антонин, и консул. Таким состоянием неудобно мерить и обсуждать вопрос об учреждении. Говорят, что Иларионов оставляет Иерусалим. Не благоразумнее ли всего было бы, прежде чем изменять учреждение, вызвать Антонина сюда, на свежий воздух, на котором он не был уже 15 лет (страшно сказать – 15 лет в Иерусалиме!), и, без сомнения, он вернется отсюда обновленный человек.

3. Наконец – и главное. Лобанов оставляет Константинополь. Едет туда, говорят, Сабуров⁵¹⁹. Не благоразумнее ли всего было бы, по этому случаю, приостановить здесь решение дела, предоставить новому послу рассмотреть и обсудить его. Вопрос, по мнению моему, так важен, что некоторое замедление в окончательном решении и в такой среде может послужить лишь в пользу дела.

Простите, многоуважаемый Николай Карлович, что я утомил Ваше внимание длинным письмом своим, в чем да извинит меня горячее мое усердие к интересам Русской Церкви и русского влияния на Востоке.

Душевно уважающий и преданный

К. Победоносцев

АВП РИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 2566, л. 102–104.

Иерусалим 2 декабря 1879 г.

Копия

Ваше Превосходительство,

достопочтеннейший Борис Павлович,

милостивый государь.

Вновь назначенный медиком в здешний госпиталь наш г<осподин> Решетилов⁵²⁰, прибывши сюда, утешил меня совершенно неожиданно засвидетельствованием почтения мне от Вашего Превосходительства.

Около 30 лет уже имея дело с дипломатами⁵²¹, я естественно принял ласковые слова Ваши за вылощенную фразу, но серьезный собеседник поспешил заметить, что Ваше Превосходительство – человек настолько честный и искренний (здесь и далее подчеркнуто автором письма. – Н.Л.), что в словах его надобно видеть их прямой и собственный смысл. Это простое замечание составило предмет размышлений моих на все последующие дни – до того, что я решился, наконец, исполнить долг признательности и письменно изъявить Вашему Превосходительству свою благодарность за благосклонное внимание ко мне с Вашей стороны, на которое я давно потерял всякую надежду. Не обременитесь выслушать и необходимое объяснение на последние слова мои.

Благоволите припомнить, Ваше Превосходительство, как Вы, в бытность свою в Афинах в 1859 г., любезно почтили меня знакомством Вашим⁵²². Вы тогда одушевлены были патриотической мыслью показать Россию на единоверном Востоке такою, какою она стоит быть видима и разумеема всеми. То, что Вы намеревались делать в Сирии и особенно в Палестине, надеюсь, видели выполненным в центре эллинского мира – в Афинах, при малом усердии и немногом умении Вашего нижайшего слуги. Чтобы выставить пред лицом самомечтательных греков с такою блестящею обстановкою нашу Русь, боголюбивую и глубоко верующую, как это Вы видели, посещая нашу афинскую посольскую церковь, требовался, по странному стечению обстоятельств, трудный и смелый подвиг с моей стороны, о котором не место здесь распространяться⁵²³. В министерстве иностранных дел, уповаю, осталась благая память обо мне из той эпохи моей жизни и службы. Не сомневаюсь, что и Ваше Превосходительство разделяли тогда доброе обо мне мнение людей, следящих за делами нашими на Востоке. Не думаю, чтобы дальнейшая служба моя в Константинополе в чем-нибудь могла изменить мою репутацию.

Итак, когда в 1865 г. мне выпал жребий стать во главе нашей Духовной Миссии в Иерусалиме, я, зная Ваше близкое отношение к ней, не мог довольно нарадоваться тому обстоятельству, что между нами есть же род знакомства и, смел бы сказать, взаимного сочувствия. Между тем, вот идет уже 15-й год моего пребывания в Иерусалиме и, по силам, управления Миссиею. Благоволите проследить вниманием Вашим все это время. Был ли хотя один момент в нем, в который бы я мог польстить себя мыслью, что Ваше Превосходительство не позабыли меня, цените меня по-прежнему и отдаете мне справедливость в моих, неизменно тех же самых, стремлениях и усилиях отстоять, закрепить и, насколько могу, прославить имя России в тесном кружке моей деятельности в Святой Земле?

Как же во все эти трудные и большею частью скорбные для меня годы смотрела на службу мою здесь Палестинская Комиссия? Простите за правду, – недоброжелательно. Этот взгляд ее с моей личности переносился, конечно, и на всю Миссию, а затем он же передавался и в министерство иностранных дел, и, что всего прискорбнее для меня, – в самый Святейший Синод. Во все время, как П.Н. Стремоухов⁵²⁴ заправлял делами Азиатского департамента и Палестинской Комиссии, я с каждым днем мог ожидать закрытия ни в чем не повинного учреждения, над которым начальствовал. Напрасно бы я стал доискиваться, в чем моя вина и отчего я, целые 15 лет служивший в разных посольствах и при многих посланниках с репутацией человека, не неспособного к делу, в Иерусалиме оказался вдруг чуть не «камнем соблазна» и во всяком случае – не драгоценным камнем, а булыжником, которым может помыкать всякий консул. Раз только один из деловых здесь людей проговорился, сказав, в поучение мне, что ни он, ни другой кто не виноват тут в положении дел, что тут действует не личность та или другая, а система.

Об этой фатальной системе я слышал, когда еще состоял при Константинопольском посольстве, и – сознаюсь в своей слабости – отправляясь сюда, на новую должность, задавался иллюзивной мыслью – разбить убивающую общее дело наше систему, а именно – своим прямым, искренним и как бы дружеским отношением к лицам и вещам добиться упразднения пагубного деления людей на своих и чужих. И в самом деле, я как будто именно годился для этой задачи, столько лет, чужой по званию, бывши своим в министерстве иностранных дел по службе. Что же мешало успеху? Еще раз простите. По общему говору, ничто, кроме Вашей личной антипатии к Миссии.

Приехав сюда (1865 г.), я застал тут уже твердо образовавшееся убеждение, что не только не возобновится порядок вещей 1858 г.⁵²⁵, не восстановится епископское достоинство в лице начальника Миссии (столько напугавшее и турок, и греков, и западные пропаганды), но что и самое существование в Иерусалиме Духовной Миссии стало проблемой. Бывший же патриарх латинский Валерга, смеясь и потирая руки, признавался, что он не на шутку призадумался, когда узнал о назначении преосвященного Кирилла Мелитопольского в Иерусалим, но что его скоро успокоили известием из Петербурга, что весь этот новый fracas (фр. ‘треск, шумиха’) московитский кончится смехом.

Осмотревшись на месте и убедившись, что дело действительно макиавеллистически ведется к этому жалкому концу, я, чтобы не столкнуться ни с кем ни на политическом (<По сведениям, не подлежащим сомнению, в Азиатском департаменте составилось мнение, что я добиваюсь (или присваиваю себе) политического значения в Палестине Духовной Миссии. Что сказать, чтобы не обидеть лиц, когда-то любимых. Видно, не у одного страха глаза велики. – примеч. архимандрита Антонина>), ни на церковно-каноническом, ни даже на миссионерском (если же то угодно) поприще, ограничился одним чисто поклонническим значением своей Миссии и нашел способ, путем территориальных приобретений и устройством в разных местах русских приютов, поставить ее и крепче, и весче и, пожалуй, даже блестяще, чем когда бы то ни было в другое время в Палестине. Могла простить мне это «система»? Я не дитя, чтобы поверить этому.

Но обращаюсь к Вам, превосходительнейший Борис Павлович, – «человеку честному и искреннему», – в чем погрешил я пред Отечеством, Царем, Богом, что стал приобретать в собственность России то, что еще осталось, Божиим Провидением, в Святой Земле ценного, не захваченного католиками, протестантами, армянами, жидами? Ведь во всякой другой земле христианской подобного ревнителя на крайность осыпали бы похвалами. А у нас я, прослуживший обществу русскому и Церкви Русской на теперешнем месте своем верой и правдой 14 лет, и со мною человек, стоящий не только хвалы, но блестящей награды, которого умом, тактом, смелостию и неподкупною честностью – не говорю уже о беззаветной преданности России – достигнуты мною такие невероятные результаты, – смиренный драгоман Миссии⁵²⁶, не только не оценены, но подвергаемся ожесточенному преследованию со стороны своего консула (<См. консульскую статью в газете «Восток» от 31 октября сего <1879> года. – примеч. архимандрита Антонина. – Русским консулом в Иерусалиме был в это время Н.А. Иларионов.>).

Теперь я вынуждаюсь говорить перед Вашим Превосходительством о том, что всего чувствительнее наболело у меня на сердце. В течение службы моей здесь я пережил трех консулов⁵²⁷, и, как Вам небезызвестно, сумел держать мир между двумя ведомствами, считавшийся в 1865 г. почти уже совершенно невозможным⁵²⁸, и в то же время успел сделать то, что, могу сказать, и во сне не снилось ни одному из консулов; кажется, всего бы естественнее ожидать после сего справедливого заключения, что, значит, и я, и Миссия делаем свое дело хорошо и приносим пользу.

Но вот в 1878 г. приезжает в Петербург совершенный новичок в наших палестинских делах, прослуживший в Иерусалиме на консульском посту «без году месяц», некто г-н Иларионов, требует экстраординарных собраний Палестинской Комиссии и представляет ей проект обращения Духовной Миссии нашей в Иерусалиме в настоятельство, иначе говоря, в придворную Его Высокоблагородия церковь, в видах якобы экономии и упрощения администрации поклоннического дела.

В то же время, как меня своевременно извещают, редкостный человек распускает под рукою в столице обо мне и обо всей Миссии самые неблаговидные слухи, очевидно, надеясь добиться того, что себе наметил, если не мытьем, то катаньем, по пословице. И что же? Безвестных заслуг и способностей человек делается в глазах Палестинской Комиссии авторитетом, и Ваше Превосходительство, вместе с другими членами, соглашаетесь немедленно в принципе на закрытие Иерусалимской Духовной Миссии как излишней!

Никому не приходит на мысль в деле весьма значительной важности снестись предварительно с волей–неволей специалистом его, и если не другим, то Вам хорошо известным по Афинам, нижайшим слугой Вашим, имеющим даже общей опытности по меньшей мере столько же, сколько и автор преобразовательных проектов (<Я начал свою службу в 1844 г. (с 1843 г. – Н.Л) с академической профессуры, когда г-н Иларионов, с позволения сказать, еще не родился. – примеч. архимандрита Антонина>), удостоившийся такой незаслуженной благосклонности в Комиссии, и потребовать от него изложения о предмете своих соображений!

Как охарактеризовать поучительный факт этот? Конечно, именем «системы своих и чужих». Ободренный таким вниманием к себе властных лиц, г-н Иларионов с первого же дня возвращения сюда из Греции Миссии⁵²⁹ стал относиться ко мне с таким пренебрежением, какого я не встречал и тени ни в Афинах, ни в Константинополе от посланников. «Не дам, не позволю, помещу, выведу» и прочие выражения вовсе не свойственного ему самовластия, в связи с оскорбительными его отзывами о моей жизни и деятельности, вынудили меня, ввиду возможного напрасного и общему делу нашему неполезного раздражения обоюдного, объявить ему, что личные сношения между нами я считал бы излишними. Однако же, не желая действительного раздора, я тогда же донес о случившемся Палестинской Комиссии (20 июля 1878 г., № 26), указывая на один из самовластных поступков его и прося ее о восстановлении прав своих и внушении г-ну консулу держаться в отношении Миссии statu quo. Сделай она (Комиссия. – Н.Л.) это, я не сомневаюсь, мир немедленно восстановился бы в заведениях наших. К сожалению, она оставила дело без внимания.

Другой – вопиющей несправедливости и обиды – поступок г-на Иларионова, – позорное вымогательство у паши⁵³⁰ приказа сломать постройку драгомана Миссии, иерусалимского жителя и православного христианина, такое горькое и отчаявающее впечатление произведший на местное население, также обжалован был мною в наше константинопольское посольство, но также оставлен был без внимания. Удивительно ли, что человек совершенно зазнался после сего? В упоении самовластия он употребил старую процедуру манифестации против Миссии – тесный союз с Греческою Патриархиею, где того только и ждут, чтобы неудовольствия между русскими росли и ширились, и чтобы охотникам можно было наловить в мутной воде рыбу. В настоящее время он служит прямым органом ее тенденций – избыть всякого контроля в распоряжении доходами святогробских имений в Бессарабии. Строго судя, против этого, конечно, ничего нельзя сказать, не зная взгляда на дело нашего правительства. Но в избытке неблагорасположения к Миссии г. консул вовлек в свой круг мыслей и членов Святогробского братства, пользуясь слабостями известных личностей вроде архимандрита Епифания, прославившегося недавно – «казначея православной (!) Патриархии Иерусалимской», считающегося близким родственником покойного митрополита Петрского Мелетия⁵³¹ и всеми силами домогающегося стать новым «Святым Петром» для русских поклонников, по примеру своего дяди. Человеку, как уверяет иерусалимский корреспондент константинопольской газеты «Неологос», обещали (кто? – очевидно) архиерейство с тем, чтобы он писал дифирамбы г-ну Иларионову как умиротворителю, благодетелю и проч. и, насколько может, оттеснял Миссию от поклоннического дела, занимаясь сам духовничеством между поклонницами, так как в бытность свою при покойном А.С. Норове в Петербурге научился блистать по- русски. Поскольку же оказалось, что почтенный отец и одного периода не может правильно написать на нашем языке, он согласился только подписываться своим именем под составляемыми в кабинете консульском статьями, при посредстве третьей фатальной личности, некоего вагабонда (фр. vagabond ‘бродяга, проходимец’.) Чернышова, прослывшего тут за «князя русского», пользующегося якобы безграничным влиянием в Петербурге. Между ним и отцом Епифанием существует двоякого рода солидарность – денежная и духовная. Мнимый князь оделся тут послушником и называет отца архимандрита своим старцем и духовным отцом. Кто кого из них водит за нос, это, конечно, не замедлит выясниться. Уже есть месяца два или три, как странная эта трехчленная компания открыла свою деятельность. Ряд приторно-самохвальных статей, в виде корреспонденций из Иерусалима, появился в московской газете «Восток»⁵³², подписанных сперва начальными буквами, в которых можно было угадывать имена и архимандрита Епифания Матеоса (под этим именем грек-иезуит был известен в Петербурге в свое время), и монаха (?) Афанасия (т. е. Чернышова). Наконец, под наиболее резкой корреспонденцией подписался и прямо всем титулом о. Епифаний. Статьи эти, без сомнения, известны Вашему Превосходительству. Бестактность составителей их дошла до того, что мнимый Епифаний не усомнился русское консульство назвать «нашим» в последней из них. Русской Миссии здешней доставалось более или менее в каждой из них. В особенности же начальник ее подвергся бешеным нападкам в появившейся за полным подписом <статье> о. Епифания. По поводу возбужденных ею здесь толков о. Епифаний вынужден был признаваться направо и налево, что он не причастен делу и что имя его подписано под статьею его против его воли (кем? – не говорится).

Патриарх Иерофей⁵³³ (проживающий теперь в Константинополе) не замедлил сделать нагоняй своему архимандриту за его вмешательство не в свое дело. Отселе нельзя было более рассчитывать, чтобы он дал напрокат еще раз свое имя. Его решился заменить потому сам Чернышов. За его подписью таким образом и появилась последняя корреспонденция в «Востоке» из Иерусалима от 31 октября сего года. Это есть бесстыдный пасквиль прямо и лично на меня, а через меня и на всю Миссию. Что он весь писан г. Иларионовым, в этом я не имею ни малейшего сомнения. Чернышов, по своему французскому воспитанию и образованию, не владеет хорошо нашим письменным языком, да и содержание статьи обнаруживает в авторе ее ту самую личность, которая пускала во все стороны в Петербурге разные инсинуации недоброго свойства на мой счет. Подтвердилось все это не в меру раздражительным тоном ответа мне г. консула от 29 числа истекшего ноября месяца на мое требование, в качестве официального здесь лица, защищенного своим положением от обид первого встречного, удалить из заведений наших поклонника Чернышова в предотвращение каких-нибудь дальнейших неприятностей. Отказ мне на это г. Иларионова сопровождался таким множеством не идущих к делу разглагольствований его о самом себе, что, очевидное дело, из-за Чернышова вступает тут он сам⁵³⁴.

Разлад между людьми, служащими одному и тому же делу, – явление, конечно, прискорбное, но, вообще говоря, нередкое у нас и до тех пор, пока не выходит из своих четырех стен, терпимое, но если при первом случае враждующая личность соединяется с чужими против своего, жертвуя интересами своего общего с ним положения и ни во что ставя честь носимого ими совокупно имени, то поведение ее неизвинительно. А, если еще повод к разладу подан ею самою и последствия от него вполне сознаются ею, то я бы желал, чтобы Ваше Превосходительство сами решили, чего она заслуживает. Я, конечно, не менее г-на Иларионова сочувствую единоверцам своим грекам вообще и, в частности, здешней Патриархии, но не выдам им в припадке озлобления своего сослуживца, еще менее – общего у меня с ним дела. Между тем, чернышовы-иларионовы, видимо, направляют дело к тому, чтобы отдать по-прежнему русских поклонников в руки греков, чему помехою стоит Миссия. Оттого и неизбежно закрыть ее. Ужели у нас кто-нибудь сочувствует такой отсталой мысли? Недавно я посетил одного из архиереев Патриархии, узнав, что он болен. Причиною недуга оказался непомерный труд владыки – исповедь целой сотни наших поклонниц. Не видите ли, как дело переходит в руки греков?

В упомянутой статье досточтимый о. Епифаний уже прямо титулуется «духовником (русских) поклонников на Голгофе». – Если бы это написал грек или простоумный поклонник наш, можно бы простить ему, но ведь так макиавеллирует наш собственный русский консул! Кто-нибудь, пожалуй, в отместку возьмет и напечатает такое, например, вчерашней даты известие: «Старшина заиорданского города Карака, вместе со своим священником, ища защиты от бедуинов, прибыли с жалобами в Иерусалим и обратились к английскому консулу – “защитнику Православия в Палестине”».

Кстати скажу: если бы у нас знали, в каком упадке находится политическое влияние России в Палестине! Положительно ничего не значит, тогда как французское влияние, несмотря на республику в Париже, можно назвать царствующим в Святой Земле. И это – после такой славной, победоносной недавней расправы нашей с Турцией!

Г. Иларионов, помню, сам мне говорил (до войны, конечно) – что иерусалимские коллеги его обзывают туркопоклонником. Не характеристично ли это? Да и независимо от его личного низкопоклонства перед всяким фантомом силы, что может сделать один консул, вставленный в тесные рамки своего консульского положения? Его, при случае, попытку развернуться во всю мерку носимого им имени сейчас же обратит в ничто или собор коллег его, или местный паша во имя их и просто во имя консульского статута.

Многократно я и говорил, и писал, кому находил уместным, что усилить свое влияние на Востоке, в частности в Палестине, мы можем только посредством миссий, коих границы до того эластичны (как видим из примеров католических миссий), что вопросы всякого рода, в том числе и из высшей политики, могут целиком войти в них. При умении повести дело, тому же консульству (а особенно посольству) можно сделать из Миссии проводник каких угодно политических идей и целей. – Что же мы в ответ на это делаем? Добиваемся закрыть одну и единственную свою на Востоке Миссию! Можно ли подыскать какое-нибудь разумное объяснение такому факту?

Есть объяснение, это – экономия, говорят, – основание, ввиду финансового положения России, весьма достаточное к тому, чтобы отказаться от занесенной из Европы моды на заграничные миссии. Да не на консульства ли скорее мы переняли у Европы моду? Но пусть они существуют и процветают. Мы им не мешаем. Зачем нам мешает существовать тот или другой консул – прожектер, страдающий недостатком близорукости? Кто высказал г-ну Иларионову, например, что поклоннические приюты наши в Иерусалиме суть консульство его, чуть ли не поместье? Никто как его близорукость. Кто ему подсказал, что высокое правительство погладит исправного мальчика по головке за сбережение двух-трех рублей, не истраченных им на покупку хорошей книжки?

Оставляя аллегории, я позволю себе заметить, что самый добросовестный экономический проект г-на Иларионова был бы – отказ его от 2.000 руб. золотом, получаемых им из кружечного копеечного сбора по всей России за непрошенные труды свои по управлению поклонническими приютами здешними. Разве мало ему и без того 5 тыс. руб. золотом жалованья за его всякие – и действительные и воображаемые – труды⁵³⁵? Да сверх жалованья человек пользуется еще небывалым в консульском быту преимуществом – иметь казенную квартиру, и какую квартиру! В 18–20 комнат на одного, и то холостого человека! Не слишком ли, так сказать, жирно уже? Мало того. Драгоман консульский – и тот, несмотря на свою некоронную службу, пользуется казенною квартирою и тоже – целым отдельным домом⁵³⁶.

А между тем великодушно и достохвально проектированные когда-то народные бани в заведениях наших никем и не вспоминаются более, и самое здание, выстроенное для них, вошло в состав консульских палат! Где тот златочет, который бы сказал снова: «И это сносно? И это стерпимо?» На «копеечные» две тысячи можно отлично содержать бани, натапливая их по крайней мере всякий раз, как прибывают (обыкновенно целою партией) вновь из Яффы преутружденные и загрязненные наши поклонники⁵³⁷.

Еще минувшею осенью г-ну Иларионову предлагаемо было консульское в Багдаде место с 8000 р. жалованья. Здесь тогда пронеслась молва, что он отказался от места, находя вознаграждение себе недостаточным и требуя 10 т<ысяч>. Неоцененный чиновник отрицает это и говорит, что от места он не отказывался и что если министерство не утвердит его проектов, он, конечно, оставит Иерусалим. Ваше Превосходительство! Ужели мы дождемся такого благополучия?

Вознося к Господу мольбу о Вашем здравии и благопоспешестве в делах, с глубочайшим почтением и таковою же преданностью имею честь быть и проч.

Печ. по писарской копии из библиотеки ИППО (шифр И.П.П.О. Б. IV. № 856. 20 ненумерованных страниц). Частично опубликовано: Никодим (Ротов), архимандрит. История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Серпухов, 1997. С. 218–223, 243. По этой публикации письмо было напечатано в первом издании сборника «Россия в Святой Земле» (т. 2, М., 2000. с. 6267). См. также отпуск письма (автограф Антонина): Архив РДМ, п. 7, д. 128, письма на 10 л.

Иерусалим без даты.

Помета: Получено в СПб. 22 декабря 1879 г.

Подлинник

Appendix.

Обстоятельство, не относящееся ко мне, но все же затрагивающее здесь общую честь нашу, полезно, чтоб было известно Вашему Превосходительству.

На днях вновь определенный в здешнее консульство наше секретарем А.Г. Яковлев⁵³⁸ выходит из заведений наших на квартиру. До сих пор он помещался в одном из номеров так называемого «Дворянского приюта», находящегося в нижнем этаже дома Миссии, с возможным приливом в течение наступившей зимы немалочисленных поклонников благородного звания, естественно, открывалась надобность в занимаемой г. секретарем комнате. Оттого, при первом намеке на то со стороны г. консула, он стал искать себе квартиры вне заведений наших, поражающих всякого своею обширностью. Я предлагал г. Яковлеву временно поместиться в верхнем этаже дома Миссии, в так называемом «запасном номере», где его пребывание, как человека бессемейного, не нарушало бы существующих правил, но, поскольку и этот номер тоже входит в категорию поклоннических, то он отказался от моего предложения. Г. консул, с своей стороны, указал ему для жилища одну из комнат на заднем дворе по соседству с сортирами, в консульском доме (план, буква А), но она оказалась совершенно не соответствующею предположенному назначению, и отличный молодой человек вынуждается таким образом нанимать себе дом и входить во многие легко устранимые расходы, а главное – ежедневно делать, м<ожет> б<ыть>, не один раз, неприятную прогулку по камням версты на полторы расстоянием, и еще главнее, подавать тем повод к напрасным толкам в городе, к сожалению, весьма падком на сплетни.

Жаль такого, совершенно ненужного, положения вещей. В консульском доме можно отыскать весьма приличное помещение для секретаря, не стесняя нисколько консула (особенно в настоящее время – одинокого человека). Для него как бы именно сделана комната, находящаяся vis-a-vis с канцелярией, известная под именем «красной» и служащая вторым кабинетом (!) Его Высокоблагородия. Г. Яковлев, по всему видно, не смеет заговорить о ней консулу, а последнему не с руки представляется догадаться о том самому. Что дело обращается в предмет пересудов, это, по обыкновению, не занимает его нисколько. По мнению моему, как легко можете заключить, совершенно нейтральному в данном случае, не остается ничего сделать, как только прислать приказ из Палестинской Комиссии сухому формалисту отвесть под помещение секретаря комнату vis-a-vis с канцелярией.

Полагаю, что выражение подобного желания Комиссии частным образом в виде, напр<имер>, письма (даже Вашего Превосходительства) к г. Иларионову не заставит его поступиться от затеять целую «историю» (sic). Наконец, если бы почему-нибудь оказалось все-таки неудобным помещение секретаря под одной кровлей с консулом, первому может быть отведен под квартиру дом, занимаемый теперь консульским драгоманом. Справедливее секретарю, прямому чиновнику Министерства, занимать его, нежели вольнослужащему арабу, имеющему, кроме того, поблизости Русских Построек собственные свои три дома <М.О. Шейх-Ашири>.

Прошу снисхождения к смелости, с которою обращаюсь к Вам по предмету, требуемому простою справедливостию. Кому, как не Вам, заботиться о том, чтобы все здесь шло благообразно и по чину, как учит апостол. Г. Яковлев ничего не ведает, и даже не гадает о том, что изложено мною Вашему Превосходительству.

ГА РФ, ф. 990, оп. 2, д. 353.

С.-Петербург 16 января 1880 г.

...В среду 9-го, когда я явился к нему (Б.П. Мансурову)⁵³⁹, он начал с того, что ему кажется, что по палестинскому вопросу теперь поднялась волна, что этой волной следует воспользоваться, что он полагает после моего доклада⁵⁴⁰ также сказать несколько слов, а именно: что делать? А поэтому он желал бы знать, что я скажу, чтобы со мной не расходиться.

Я ему отвечал, что у меня в докладе ни слова не говорится о том, что делать, что говорить мне это в публичном заседании неловко, и что затем я, в сущности, не могу понять, для чего ему входить на трибуну и говорить: что делать? Практического результата от этого не вижу.

Тогда он мне категорически поставил вопрос: чего я желаю? Трех вещей, отвечал я: во-1-ых, оставление нашей Духовной Миссии пока в том положении, как она находилась в настоящее время, а в будущем возвращение, может быть, к предположениям 1858 года; 2-ое, точное и ясное разграничение светской и Духовной Миссии и предоставление этой последней, если не официального, то официозного представительства Православной Руси перед или у Иерусалимского Патриархата, и 3-е, образование частного Палестинского Общества, которое могло бы поддерживать интерес в России к Святой Земле, помогать поклонникам нашим и, наконец, вести антипропаганду против латинян и протестантов.

Три часа кряду мы с ним говорили по этому поводу. Его доводы заключались в следующем. Я постараюсь их изложить Вам подробно, чтобы Вы, зная, что он думает и на чем стоит, соответственно с этим вели бы свой разговор с ним⁵⁴¹.

«Опыт 20 лет доказал невозможность существования Духовной Миссии: не было ни одного попа, который бы относился к делу с любовью. Тотчас рождался, при назначении в Иерусалим, вопрос о жалованье и о крестах. Кирилл до того изолгался, что поставил уже тогда невозможность существования Миссии, как она была задумана. Что касается архимандрита Антонина, вот первое письмо, которое я получил от него в течение 15 лет (тут он вынул Ваше последнее письмо и передал мне)⁵⁴². В 1864 г. я был в немилости, он не удостоил меня ни одним словом, а теперь пишет. Возьмите и прочитайте. Чего Вы боитесь? Мы не называем ее Миссией, а ведь остается то же. Чтобы не обижать ее, возводим консула в генеральные, назначаем Кожевникова, и сам архимандрит Антонин очень этому рад. (Вообще Кожевников, кажется, пользуется особенной милостью Мансурова.) Да и к чему возвращаться? Это дело решенное и подписанное. Иларионов молод и не умел вести себя: чем скорее его отзовут, тем лучше. Что касается до Общества, то что Вы сделаете без денег, а деньги откуда возьмете? На сборы надежда плоха. Ну, положим, соберете деньги – что Вы с ними будете делать? Школы заводить? Да кто Вам разрешит? Турецкое правительство? Нет. И греческая Патриархия? Поверьте мне: одно, что можем делать для православия, это поддерживать Иерусалимский Патриархат, а его поддерживать и привязать можно только деньгами. Разрешите мне только, и я сейчас найду Вам ежегодных 60 тысяч. Зная, что они от нас получают деньги, они будут работать вместе с нами. Что такое арабский вопрос? Сегодня они (арабы) православные, завтра католики, послезавтра опять православные. Нам нужно держаться Патриархии. До тех пор, пока она будет существовать, будет существовать православие и наше влияние». Досюда речь и мысли Мансурова.

<...> Теперь, глубокоуважаемый о. архимандрит, дело не у нас в Питере, а у вас, если действительно Мансуров едет к вам. Его взгляд, насколько я сумел объяснить, я Вам написал выше. На Иларионова он сердит. Что касается до Вас, то, извините меня за откровенность, если Вы ему покадите, то он помирится. Сознаюсь, что тяжело, да дело стоит.

Мне кажется, – и представляю на Ваше благоусмотрение мое суждение, – что при этих обстоятельствах самое главное сохранить название Миссии и не допустить переименования в настоятельство. Я это говорю потому, что раз название сохранено, со временем можно будет опять вернуться к вопросу о правах и обязанностях, уничтожится же имя, восстановить его ох как трудно. Поэтому я бы напирал только на это, доказывая, насколько такое переименование повлияет на латинян и протестантов, и к тому же это было <бы> сознаться ему самому в ошибке, сделанной им 20 лет <назад>. Следует ему втолковать, что дело не в имени, а в инструкции, определяющей права и обязанности начальника Миссии, что эта инструкция секрет, а поэтому никому неизвестна, как только лицам близким. Что в этой инструкции? Вы заранее отказываетесь от всех прав и обязанностей, но стоите по вышеприведенным причинам за название.

Повторяю, что инструкцию, которой придется подчиниться, можно будет всегда переменить, иное дело имя, название. Думаю, что за перемену названия он особенно стоять едва ли будет, он побаивается Императрицы и в особенности Цесаревича, участие которого он чует, хотя подробности не знает, не знает, как далеко этот последний пойдет и насколько заинтересован. Если Вы согласитесь со мной и это удастся, я не отчаиваюсь еще в будущем, наоборот, думаю даже, что его пребывание будет полезно, потому что полагаю, что Вы будете избавлены от Иларионова.

Печ. по: Хитрово В.Н. Собрание сочинений и писем. Т. 3. Из эпистолярного наследия. М.-СПб, 2012. С. 126–129.

Иерусалим 10 февраля 1880 г.

Копия

Есть уже более года, как императорским министерством иностранных дел возбужден вопрос о закрытии Иерусалимской Духовной Миссии или обращении ее в настоятельство, т. е. как бы приходскую поклонническую церковь, состоящую при иерусалимском консульстве, как есть русские церкви при разных посольствах. Никакою необходимостью не вызываемая, мера эта может подвергаться пререканиям по следующим соображениям:

§ 1. Вообще, при изменении одного существующего порядка на другой, новый, предполагаются и указываются побудительные к тому причины. Министерство ин[остранных] дел отзывается в настоящем случае, насколько нам стало известным, бессодержательным положением: «переименование Миссии в настоятельство вызывается самым существом дела». В чем самое «дело» и какое «существо» его, не объясняется. На подобное голословное утверждение можно, потому, ограничиться простым замечанием, что при вторичном водворении Миссии в Иерусалиме в 1857 г. ни дело, ни существо не препятствовали правительству дать своему иерусалимскому учреждению имя и значение Миссии (<В архиве Духовной Миссии есть немало официальных бумаг 1861 г., поступивших из Министерства] и[ностранных] дел, в коих Духовная Миссия названа Императорскою. – примеч. о. Антонина>). Императорское министерство присовокупляет, что 20-ти летний опыт убедил в невозможности существования в Иерусалиме Духовной Миссии. Но легко заметить на это, что самое 20-летнее существование ее уже говорит за отрицательную (отрицаемую. – Н.Л.) возможность ее существования. Вообще, нельзя не заметить, что поднятый министерством и[ностранных] д[ел] вопрос если имеет себе причину, то она не высказывается, и, след[овательно], отстраняется возможность обследовать ее. Уместно пожелать, чтобы императорское министерство формулировало ясно и точно побуждения, вследствие коих представляется необходимым изменение порядка духовных дел наших в Иерусалиме, и чтобы побуждения эти благосклонно сообщены были предварительно начальнику Миссии для сведения и соображения, как лицу, во всяком случае, знающему дело, если, по заинтересованности его в нем, его прямое участие в обсуждении вопроса и может представляться неуместным.

§ 2. По всей видимости, вызывающим на перемену поводом послужило ходячее мнение внутри и вне министерства и по преимуществу в Палестинской Комиссии, что между двумя не подчиненными друг другу ведомствами, водворенными в наших иерусалимских заведениях, не может быть надлежащего мира, к какому заключению давали случай неоднократные столкновения Миссии с консульством в лице – преимущественно – их начальников. Столкновений этих отрицать нельзя, хотя большею частью смотрели на них преувеличенно, но чем они каждый раз вызывались, это подлежит еще исследованию. Легко представить, что суждение о них делалось односторонним ввиду того, что сведения о них доставлялись только одной из заинтересованных сторон (так как Миссии рекомендовано было относиться по начальству через надлежащее консульство (<Отношение Пал<естинской> Комиссии в Миссию от 4 ноября 1869 г. № 88. – примеч. о. Антонина>), чем она, естественно, не считала удобным воспользоваться). Что упомянутые столкновения могли вытекать из личного характера того или другого консула или начальника Миссии, это более чем вероятно. Но в таком случае нет законного повода к заключению, что существование одного ведомства при другом невозможно. Период всякого такого столкновения, конечно, ограничивался непродолжительным сроком и относился к преходящей причине, отчего по своему значению ни в какое сравнение с периодом нестолкновений идти не может. Другое дело, если к столкновениям ведет общее положение вещей – невыясненное, неразграниченное, неустойчивое, предоставленное произволу всякого, кто почему-либо недоволен им, и т. под.

Может быть, всего этого некоторая доля есть в нашем иерусалимском деле – очень сложном и для нас еще новом, от центральной власти удаленном и судимом часто только по поклонническим слухам и рассказам. Но в таком случае ясно, что вопрос должен обнимать собою не одну Миссию, а и консульство в равной степени подсудности, ибо неизвестно, на какой стороне более представляется поводов к усложнению общего положения. Вместо закрытия или преобразования Миссии не требовалось ли бы лучше одно тщательное и, конечно, беспристрастное исследование поводов к столкновению и – в духе миролюбия и справедливости – разграничение круга ведомства двух учреждений? Всего далее последнее должно быть от мысли преобладания одного над другим, ибо, предположивши такой случай, легко может выйти, что поклоннический приют наш обратится весь или в монастырь, или в канцелярию. Первое утопия, второе nonsens.

§ 3. Фактическим возражением против невозможности существования в Иерусалиме Русской Духовной Миссии служит вековая практика иноверных там учреждений подобного же рода и значения. Так называемая «Кустодия Св[ятой] Земли», существующая в Св[ятом] Граде уже столько столетий и распространившая свою духовную деятельность на всю Сирию и Египет – что, как не указание нам, как ведутся и должны вестись дела, подобные нашему! Она вся состоит из членов ордена миноритов⁵⁴³. Испания, Италия, Австрия, Франция... находят такой порядок вещей если не наилучшим, то весьма пригодным к месту и оттого неприкосновенным. Если австрийское правительство и устроило в последнее время свой отдельный поклоннический «Госпиц» в Иерусалиме⁵⁴⁴, то все же ввело в него систему Кустодии, поручивши заведование им духовному лицу. Попытка Франции учредить свой госпиц при церкви св[ятой] Анны в Иерусалиме опять-таки следует тому же образцу⁵⁴⁵. Армянский, коптский, абиссинский и сирианский поклоннические приюты прямо зовутся монастырями, состоя в заведовании архиереев, из монашествующих лиц. Даже протестантские учреждения иерусалимские имеют во главе своей духовное лицо – епископа.

Мы, русские, как известно, водворились здесь тоже под знаменем монашества и именно в общепринятой форме и обстановке Духовной Миссии и в краткий, сравнительно, промежуток времени успели приобрести в крае значение, выдвинувшее нас почти наряду с Кустодией, Армянской и даже Греческой Патриархией. При начальнике нашей Миссии покойном епископе Кирилле она служила некоторого рода центром духовной деятельности для трех Патриархатов: Иерусалимского, Антиохийского и Александрийского, в то же время ведя свое внутреннее поклонническое дело со всем желанным успехом. Значит, та система, которой она до сих пор следовала, идя по безопасной, веками проложенной дороге, не может быть предметом пререканий, и скорее не в ней, а в нашем русском «новшестве», т. е. в желании вести дело почти чисто духовного характера гражданскими чиновниками (консульством), надобно искать причины неудач или неуспехов наших, если только таковые действительно есть и бросаются в глаза.

§ 4. На чем основывается мысль, что неподчиненное положение Иерусалимской Д[уховной] Миссии нашей мешает тамошнему делу нашему? Ни на чем, или, если необходимо высказаться вполне, – на одностороннем, чтоб не сказать – совсем близоруком, – понимании сего дела. Мы смотрели на него гораздо шире и важнее – соответственнее своему значению в христианском мире, пока не додумались до узкой и короткой мысли – ради удобства вверить управление своими учреждениями при Гробе Господнем консулу. Под влиянием этих «легких» консульских взглядов и понятий за 20 лет и успело составиться убеждение (смеем назвать его не только частным, но почти – личным), что Миссия не то служит помехой, не то есть излишня, бесполезна, наконец – прямо невозможна! А, помимо сего ограниченного и заинтересованного суждения о ней, какою она представляется a priori и de facto?

а. Один из членов политического Символа веры нашей есть наше «влияние на Востоке». Крымская война уверила весь мир, что для поддержания его мы готовы на всякого рода жертвы. Но, с другой стороны, она же убедила нас самих, что рутинный способ – путем дипломатических изворотов – поддержки сего влияния далеко не всегда приводит к своей цели и при случае может сделаться весьма рискованным. Вещь в существе весьма простая. И посольства наши, и консульства, и агентства связаны по необходимости известными формами и формулами, из которых не могут выйти, не возбудив соревнования, состязания, подвидов и прямого протеста однородных с ними учреждений других государств. Памятное «Кандийское движение» последних годов, полагать надобно, убедило нас в этой истине до очевидности. А было другое, еще более печальное, движение сирийское 1860 г.⁵⁴⁶ Оно показало всем и каждому, что когда есть у державы (Франции), помимо дипломатических, еще религиозные пути в том или другом углу Востока, то она является там главным действующим лицом. Не нужно и доказывать, каким пригодным орудием в искусных руках посольства, напр[имер], или, общее, правительства может сделаться, ничтожная сама по себе, хотя та же Иерусалимская Миссия с ее эластическими границами, разнородным содержанием и духовными правами (указываемыми положением других, иноверных, миссий), которые ловкая дипломация сумеет представить священными и неприкосновенными. Какое консульство может оказать в случае нужды подобную услугу?

б. Какою деятельностью заявила себя наша Духовная Миссия, пользуясь своим независимым положением в Палестине? Из многих выберем три всем известные случая. В 1859–60 гг. начальник Миссии, воспользовавшись случайным неудовольствием сирийско-египетских греко-униатов на Римскую Курию (по поводу календаря), успел сделать то, что 10000 их поискали возвратиться в лоно Православия. Славно начатое дело, правда, кончилось ничтожным результатом, но вина в том падает на целый ряд обстоятельств, не зависевших от воли отличного деятеля (епископа Кирилла (Наумова). – Н.Л.).

В 1861–62 гг. вдруг, совсем неожиданно, устроилось в Иерусалиме дело, представлявшееся дипломатам безысходным, неразрешимым и немыслимым. Личным соглашением начальника нашей Миссии <епископа Кирилла> и тогдашнего французского консула в Иерусалиме (де Баррера⁵⁴⁷) устроилось дело перестройки большого купола над Гробом Господним, грозившего ежеминутным и неминуемым падением. Умный человек предложил, чтобы поправка святилища шла лично от двух государей, русского и французского, с нерушимым сохранением всего прочего in statu quo, и дело началось к радости всех христолюбцев и увенчалось желанным успехом! Отчего бы не придумать было подобной комбинации иерусалимскому консулу или другому кому?⁵⁴⁸

В 1868 г. начальник Миссии, помимо всех местных властей Иерусалима, втайне от всех соперничествующих религиозных общин места и без ведома своего собственного консульства, приобрел законным документом в собственность России пресловутый Дуб Мамврийский (chene d’Abraham < фр. ‘дуб Авраама’>) – святыню, приводящую в восторг русского человека (<И заслужил тем выговор от посольства, неудовольствие от министерства и гнев от Святейшего Синода. – примеч. о. Антонина>). Что помогло всем этим успехам? Решительно и исключительно – независимое положение Миссии, давшее начальникам ее возможность действовать свободно, по их широкому усмотрению и смелому решению. Ужели после сего еще не видны выгоды (скажем не обинуясь – дорогие услуги), оказанные Миссиею русскому обществу и правительству? И как назвать после сего интенцию закрыть ее?

§ 5. За неимением более веских доказательств излишества или бесполезности Миссии, ей ставится в вину ее имя, не оправдываемое будто бы ею на деле. Кого она обратила, спрашивается, обращает или хотя может когда-нибудь обратить в Православие, как это делают, например, наши сибирские миссии? Но не игра ли в слова такой упрек ей? Она есть missio, – то, что послано с тою или другою целью в то или другое место. Вот и вся ее задача, налагаемая на нее ее именем. Разве нет у нас дипломатических миссий (Mission, а не Legation) в Риме, в Афинах и пр. Кого они обращают в Православие? И кто приурочил к миссионерской деятельности непременно и исключительно обращение из неверия в веру и из неправоверия в Православие? Рутина и скудоумие. В Сирии и Палестине, не обращая никого ни во что, можно быть не только миссионером, но и прямо апостолом. Там предстоит задача не только охранить человека от совращения, но и побороть совратителя, уничтожить все его дело. Там нужна (и не одна) миссия – антипропаганда. Такою наша Иерусалимская Миссия и была, по кр[айней] мере – считалась боящимися за свое неправое дело пропагандистами папства и протестантства. В печатных органах того и другого «дела Св[ятой] Земли» не редкость встретить самые озлобленные выходки против водворения нас, русских, вообще в Палестине и, в частности, против действий нашей Миссии. Значит, люди сознают, что перед ними стоит сила, которая если и весьма слабо обнаруживает себя, все же грозит при случае большею опасностью. Игнорировать такое, неслучайно образовавшееся, значение нашей Миссии может или невнимание к делу, или прямое недоброжелательство. Один слух и одна мысль о том, что есть на Востоке Русская Миссия, дают знать охотникам до афер с человеческою совестью, что за ними наблюдают и что та или другая проделка их может быть известна вдруг всему свету. Если мы не лицемерим, называя себя защитниками и покровителями Православия, то должны радоваться такому обстоятельству, а не помышлять о том, как бы отстранить и последнюю преграду разрушительным действиям пропаганд, упраздняя свою Миссию. Конечно, следовало бы поддержать и развивать ее миссионерство именно в этом смысле, но мы уже не гоняемся за тем, чего негде взять.

§ 6. Быть антипропагандой папства и протестантства в Св[ятой] Земле составляет только половину задачи нашей Иерусалимской Д[уховной] Миссии. Умаляющееся и систематически истребляемое Православие в Палестине составляет предмет заботы России не в том только отношении, что ему и нам предстоит борьба с иноверными врагами, а и в том, что следует поднять руку на своих единоверцев. После оглушительных событий в пределах Турции, коих мы были недавними участниками⁵⁴⁹, ужели есть еще в России кто-нибудь, кому бы не было известно, что заправляющая доселе всеми делами Православной Церкви в Турции власть находится в руках народности, представляющей собой повсюду меньшинство православного населения, деспотически относящейся к подчиненному ей большинству, не сочувствующей ему в его лучших стремлениях и живейших чаяниях, противодействующей им per fas и nefas (<лат. ‘правдами и неправдами’>), и что всего несообразнее, мечтающей его, так сказать, переродить, сделать одно с собою⁵⁵⁰.

Если, не в осуждение, конечно, а в засвидетельствование факта, мы прибавим еще, что вся эта заправляющая церковным делом <греческая> интеллигенция сама весьма мало образована, застряла в отживших взглядах, понятиях и правилах, и что всего прискорбнее – за малыми исключениями, вся помешана на торговле и наживе, то громадное зло, которое она в состоянии причинить православному делу, откроется во всей своей наготе.

Не иною она может быть и в Палестине. Вместо славянской тут страждет арабская народность, поставленная еще несравненно в худшее и, как говорится, совершенно безвыходное положение. Славян много, у них была своя история, им сочувствует великая единоплеменная держава. У православных арабов Сирии, Палестины и Египта что есть, или хотя в отдаленном будущем предвидится похожее на то? А между тем, они составляют весь контингент Православия в крае, и на них вся надежда первохристианской земли, столь дорогой сердцу русскому! Вся высшая иерархия ее исключительно состоит из греков, коим не только не дорого процветание их паствы, а напротив, в своих лжепатриотических целях, дорого и необходимо именно противное тому, т. е. приведение народа в такое отчаянное положение, чтобы он ринулся в объятия пропаганд и оставил, так[им] обр[азом], греков единственными представителями и распорядителями всего, что есть православного в Св[ятой] Земле. Кто может помешать этому макиавеллизму бесконтрольной иерархии? Никто, кроме Миссии. Иерусалимское консульство наше уже не в первый раз стоит совершенно на стороне греков, находя и проще, и легче, и якобы законнее поддерживать их и намеренно игнорируя их ненормальное положение среди единоверного, но не единоплеменного им населения. Ужели и на одну минуту можно допустить, что так же смотрит на дело и вся отечественная Церковь наша и что того именно желает христолюбивое правительство наше?

Духовная Миссия наша уже одним своим присутствием в Палестине представляет тот (не официальный, конечно, тем не менее реальный) контроль над действиями и интенциями Патриархии, который один может сдерживать ее в ее односторонних стремлениях. Нелегко ей (Миссии) лавировать в этом опасном плавании, но тем больше ее заслуга, и тем нужнее она сама. Местное население привыкло смотреть на нашу Миссию как на якорь спасения своего в будущем. Доколе видит и слышит ее оно, все еще на что-то лучшее надеется, и, под обаянием этой надежды, не кидается сразу в расставленные ему повсюду сети. У нас привыкли голословно обзывать арабов людьми nullius fidei (лат. ‘без всякой веры’.) (именно так, как Европа обзывает их духовных вождей греков) и затем отказывать им во всяком сочувствии. Справедливость и чувство христианское требовали бы прежде вникнуть в их нравственно-умственно-бедственное положение, сложившееся в течение 6–7 веков, начиная с развращающего влияния крестовых походов, и, вместо презрения к ним, поставить своею задачей поднять их нравственный характер и сделать из них, при участии, м[ожет] б[ыть], даже принудительном, – их вождей духовных, людей честных, твердых и благонадежных. Для знающего все обстоятельства края подобное дело немыслимо без посредства третьего, стороннего, свободного и властного учреждения, каковым именно и представляется наша Духовная Миссия в глазах народа, несмотря ни на что, считающаяся официальным органом Русской Церкви.

§ 7. Не неуместен в суждении об Иерусалимской Духовной Миссии и довод a honesto (лат. ‘от достоинства’). Давние живописные выражения народного самосознания русского, вроде: «спустя рукава», «очертя голову», «куда ветер, туда и ум», и проч., довольно хорошо выражающие ту историческую характеристику жизни нашей, которую можно передать одним словом: бестактность или еще типичнее безалаберность, невольно припоминаются, когда рассуждаешь о судьбе Иерусалимской Миссии нашей. Мы как будто играли в течение минувших 20 лет, только забывали при этом, что игра наша совершалась в виду всего света. Иерусалим – такое место, где средоточатся интересы всего мира и куда обращено потому всеобщее внимание и, как естественно предположить, в частности – завистливое внимание к тому, что там делаем мы, русские, пришедшие последними, но намеревающиеся быть первыми.

Что же мы там делаем? Водворяем сперва своего епископа, окруживши его честью, блеском и всякою лепотою, облекши его в доверие, власть и силу, снабдивши наконец значительными средствами. Проходит около 5 лет, и того же духовного сановника своего мы с позором выгоняем из святого места, шумим, тревожимся, гневаемся и упраздняем самое место его, при рукоплесканиях всего недоброжелательного нам мира. Какая крайность была в подобном всенародном самобичевании? Никакой. Поступили ль бы так когда-нибудь католики не только в Иерусалиме, но в самом глухом месте земного шара? Вероятно, нет. А нам нипочем было уничтожить самое ценное и досточтимое, что только даровано человечеству христианством, – святительский сан. Если почему-нибудь избранное на слишком открытый и яркий пост лицо оказалось не удовлетворяющим правительственным видам, ужели нельзя было втихомолку заменить его другим! Но мы видели (§ 4. б), что епископ Кирилл Мелитопольский был из тех, которые прославили, а не позорили имя русское и достоинство Православной Церкви, и выходит, что, оскорбляя, смещая, заточая его, мы потешались!

Заменили потом епископа архимандритом, полагая, что поправили (ничем не испорченное) дело, и думая, что вся суть замеченного нами неустройства исходила из покроя священной одежды и что фелонь лучше послужит нашему палестинскому делу, чем саккос. Не прошло и двух лет, как и архимандрит оказался тоже не удовлетворяющим никому не ведомому идеалу мыслей наших. Меньше, чем через 10 лет по водворении в Иерусалиме русского архиерея в Министерстве ин[остранных] дел уже в ходу была мысль ограничиться нам при Гробе Господнем простым священником и Миссию обратить в приходскую церковь, как бы домовую нашего иерусалимского консула...

Вся эта быстрая деградация палестинского дела нашего приводила в восторг врагов наших, а нас нимало не смущала, или смущала, но разве только тем, что все же требовалось для Иерусалима какое-нибудь духовное лицо, а нельзя было обойтись одним гражданским чиновником – с помощью местного святогробского духовенства. Из уважения ли к нынешнему начальнику Миссии или по другому чему, дело ее так нерешенным оставалось до наших дней, когда, воспользовавшись пригодным к задуманному перевороту органом, консулом Иларионовым, Палестинская Комиссия повела дело официально, домогаясь Высочайшей санкции на закрытие Миссии и нисколько не думая о том, что она сама, вызванная к бытию производившимися в Иерусалиме постройками, уже более 15 лет не имеет своего raison d’etre (фр. ‘смысл существования’). Чтобы рельефнее выставить деградационный ход дела Миссии, мы выразимся известными лаконическими словами, получившими типический характер. «Попробовали архиерея, – не удалось. Попытались с архимандритами – не клеится. Спробуем “простого попа”»⁵⁵¹. Но не все ли это равно, как если бы кто, для взятия крепости, послал сперва полковника, потом майора, наконец – простого офицера? Наше чинословие, в своих крайностных проявлениях, есть именно то, что можно назвать игрою и что совсем не славно выставлять на вид всего света, занимаясь таким серьезным делом, как наше представительство при Гробе Господнем.

Заканчиваем свои соображения седмеричным числом. И одного из §§ достаточно, чтобы остановиться перед безвременным и ничем серьезным не вызываемым проектом закрытия или преобразования Иерусалимской Духовной Миссии. Заметим еще, что, намеренно или бессознательно, при водворении ее в Св[ятой] Земле превосходно (<Известный французский ориенталист C. Ganneau, в письме своем к начальнику Миссии (т. е. к автору документа. – Н.Л), назвал его: admirablement pose (фр. ‘прекрасно поставленный’). Нам ли, своим и присным, искать abolir (фр. ‘уничтожать’) то, что стоит admirer (фр. ‘восхищать’)? – примеч. о. Антонина>) комбинирована была ее многосторонняя задача. Прикрываясь именем поклоннической и не раздражая тем ни своих, ни чужих – в крае, где все готово вспыхнуть при малейшем прикосновении, она отлично может служить каким угодно правительственным целям, чем и санкцируется ей jus existendi (лат. ‘право на существование’).

Библиотека ИППО. Шифр: И.П.П.О. H. VII. № 505. 16 ненумер. стр. Записка опубликована: Бутова Р.Б. Записка архимандрита Антонина (Капустина) по делу Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1880) //Православный Палестинский сборник. М.; СПб., 2008. Вып. 106. С. 101–112.

Иерусалим 23 ноября 1880 г.

Публикация

Милостивый государь Константин Петрович!

Завтра покидаю Святой Град, а через два дня – Святую Землю. Пятинедельное пребывание здесь перешло в область прошедшего⁵⁵². Нового увижу и услышу здесь уже немного, и потому, исполняя данное Вашему Превосходительству мною обещание, считаю своей обязанностью сообщить Вам хотя в кратких словах об общем впечатлении, вынесенном мною о том, что среди других многочисленных вопросов можно назвать Иерусалимским вопросом.

После ожесточенной борьбы, которую вел бывший наш консул Иларионов с нашей Духовной. Миссией, я нашел здесь относительный мир, холодно вежливое отношение обоих наших представителей, но без всякого истинного сочувствия друг к другу. Видно, оба друг друга боятся, друг другу не доверяют, и если не начинают открытой борьбы, то лишь из боязни, что такая борьба будет стоить начинающему места, за которое оба стоят крепко.

Из разговоров с нынешним нашим консулом В.Ф. Кожевниковым я вынес убеждение, что ни на какое соглашение иное, как полное подчинение консульству всего, что есть русского в Иерусалиме, он лично не пойдет. Консул все, а начальник Духовной Миссии – не более как священник консульской церкви, вот мнение Кожевникова и, к сожалению, он в этом случае не более как отголосок министерства иностранных дел, Палестинской Комиссии и, в особенности, Б.П. Мансурова.

Из разговоров с о. архимандритом Антонином я убедился в том, что 15-летняя борьба отняла у него всякую надежду, в особенности теперь, после смерти покойной государыни императрицы <Марии Александровны>, постоянно к нему благоволившей⁵⁵³, видеть Духовную Миссию, поставленную в независимое положение. Единственное его в настоящее время желание, как он не раз мне высказывал, обеспечить ежегодно существование его построек и приютов, им лично построенных, на что ему необходимо до 1500 р. в год, и чтоб ему отделили на Русских Постройках в Иерусалиме небольшой участок земли, где бы он мог для себя лично развести садик. Затем главное, до болезненности развитое у него в настоящее время чувство боязни, что его могут отозвать и не дать ему умереть в той земле, с которой он сроднился почти 20-летним пребыванием. «Каждая попытка для независимости Духовной Миссии едва ли в настоящее время пройдет, а меня отзовут, лучше поэтому ее не предпринимать», – говорил он мне неоднократно.

Таким образом, если удовлетворить более чем скромным желаниям о. архимандрита Антонина, можно подумать, что полнейший мир между обоими нашими представителями в Иерусалиме будет установлен, но, вникая глубже, следует сознаться, что этот мир более кажущийся, лежащий в настоящее время главнейшее в боязни потерять свое место. Без этой боязни при малейшем поводе (вражда) возгорелась <бы> с новой силой, так как причина ее лежит в ненормальности и невозможном положении, созданном для обоих наших представителей в Иерусалиме.

Чем более знакомишься с историей учреждения обеих наших Миссий⁵⁵⁴, тем более убеждаешься, что они были произведения совершенно случайные, вытекшие не из преследования какой-либо определенной цели. Внимание обращалось Европой в 40-х годах на Сирию и Палестину, звучное назначение протестантского епископства и Латинского Патриархата в Иерусалиме имели последствием назначение и нашей Духовной Миссии. Но сами назначавшие ее едва ли относились серьезно к ней, ибо нельзя же, если не отнестись к этому делу иначе как канцелярски, серьезно предполагать, что один архимандрит с двумя монахами без денежных средств и без всякой поддержки в состоянии преобразовать греческое духовенство и возвысить оное в собственных глазах, привлечь к православию и утвердить в оном местные туземные элементы, как того требовала данная Миссии инструкция, да к тому же в пределах трех патриархатов, простирающихся от верховьев Нила до Арарата. Конечно, преосвященный Порфирий, начальник нашей первой Миссии, не в состоянии был ничего исполнить.

После Восточной войны внимание на Палестину обратил едва ли не Н.А. Новосельский⁵⁵⁵, создававший тогда Русское Общество Пароходства и Торговли. На этот раз и прежде всего решено было воссоздать существовавшую до войны Духовную Миссию, но в несколько более блестящей обстановке и при прежней неисполнимой инструкции. Что бы в действительности сделал преосвященный Кирилл Мелитопольский, неизвестно. Но при самом почти появлении его в Святую Землю, он столкнулся с Б.П. Мансуровым, посланным в Палестину с весьма скромным поручением составить путеводитель для русских поклонников. Б.П. весьма справедливо заметил, что прежде, чем писать путеводитель, нужно устроить по крайней мере новый приют. Исходя из этого, он предположил весьма обширные действия – покупка земель, постройка домов и т. п. Предположения его удостоились одобрения, и когда пришлось их приводить в исполнение, невольно возбудился вопрос, кто же будет всем этим распоряжаться, начальник ли Духовной Миссии, или Б.П. Учреждением Палестинской Комиссии (Палестинского Комитета. – Н.Л.) в Петербурге и консульства в Иерусалиме Б.П. осилил, а преосвященный Кирилл своей неосторожной жизнью дал в руки своих противников сильное оружие.

С отозванием Кирилла наша Духовная Миссия de jure была закрыта⁵⁵⁶, ни один из последующих начальников Миссии – ни архимандрит Леонид, ни архимандрит Антонин не несли его обязанностей, не пользовались его правами, мало-помалу как Палестинский Комитет превращался в <Палестинскую Комиссию> – отделение Азиатского департамента. Так вся власть в Иерусалиме перешла в руки консула. Само духовное ведомство не отстаивало Духовной Миссии и беспрекословно исполняло все требования министерства иностранных дел.

Но если de jure Духовная Миссия перестала существовать, то de facto она продолжала жить. Как часто у нас случается, не доставало храбрости ясно и окончательно рассечь узел. Твердя постоянно, что начальник Духовной Миссии есть не более как настоятель церкви при странноприимных домах русских, находящихся в полной зависимости от консула, она на этот пост назначала архимандритов, людей заслуженных, настоятелей посольских церквей в Афинах и Константинополе, которых, конечно, не в наказание посылали под начальство второстепенного консульства. К тому же сохранили название начальника Духовной Миссии.

Одновременно, ни министерство иностранных дел, ни наши консулы не хотят усвоить себе, что Иерусалим не Марсель и не Данциг, ни даже Бейрут или Каир и что привычки и замашки консулов этих последних городов нельзя переносить в Святой Град⁵⁵⁷. С другой стороны, начальник Духовной Миссии оставлен без средств, без всякой поддержки и поставлен в такое зависимое положение, что все свои рапорты принужден присылать не иначе, как через консула.

Все это произвело путаницу в отношениях и было причиной той борьбы, которая к крайнему соблазну православных и злорадству иноверных длится в Иерусалиме почти 20 лет.

При таком ненормальном положении дел, где каждая безделица становится предлогом к трению, вздувается в вопрос, понятно, что мир будет лишь временным между нашими обоими представителями, и я думаю, что был в праве назвать его не более как временным перемирием, вызванным обоюдной боязнью за свои места.

Между тем такая бесполезная трата энергии и сил нигде не представляется столь вредной, как в Святой земле, где соединенных единодушных усилий едва достаточно, чтоб поддерживать наше погибающее в оной влияние.

На Ближнем Востоке наше коммерческое влияние не в состоянии бороться с английским, наше политическое – сильно подорвано Берлинским конгрессом, доказавшим, что Россия без позволения Европы действовать не может. Неужели нам самим наложить на себя руки и отказаться от последнего, религиозного влияния.

В докладе моем⁵⁵⁸ я подробно изложил угрожающее положение, занятое латинством и протестантством, возвращаться к ним не стану, но не могу не указать на безотрадное, и если быть плохим христианином, то скорее можно было бы сказать отчаянное положение Иерусалимского патриархата.

Низложение покойного <Патриарха Иерусалимского> Кирилла имело растлевающее влияние на Святогробское братство⁵⁵⁹. До этого патриарх был действительным пастырем, назначавшим даже себе преемника. Низложение Кирилла указало братству на возможность делать и разделывать патриархов и посредством слабых патриархов заведовать всеми делами. Отсюда каждый послушник мечтает о патриаршем месте, я уже не говорю об архиереях и архимандритах, каждый интригует в свою голову, и так как для интриг необходимы деньги, то каждый позволенными и непозволенными путями старается их нажить, и главным средством для этого служат наши поклонники. Сама же патриархия в долгу как в шелку. Все братство состоит из пришлых архипелагских греков, для которых интересы местной паствы не существуют, мало того, отделаться от нее, стоящей ему столько забот и денег, составляет одну из излюбленных им мечт. Разыгрывать роль Армянского патриархата, т. е. хранителя святынь как источника дохода без паствы, составляет их цель, не раз ими высказываемую. Ко всему этому во всем братстве, зараженном крайним панэллинизмом, нет ни одного достойного члена, с которым можно было бы серьезно сговориться. Иерусалимский патриархат должно вести на твердой узде, в противном случае последнее наше влияние здесь будет потеряно. Им приходится управлять из Петербурга, если не хочешь видеть полнейшего разложения священнейшего из патриарших престолов.

Положение местного православного населения не менее отчаянное, об нем положительно никто не заботится. Школ их я не видел по простой причине – их нет, то, что мне показывали под этим видом, не более как выставка, сделанная для меня лично, в чем лично можно было убедиться при самом поверхностном наблюдении. Что же касается до церквей, то убожество их нельзя описать, нужно видеть, чтобы его понять. Мне пришлось слышать уже не жалобы, а последние вопли умирающего, сердце обливалось кровью, что православная Россия, единственная, к которой они протягивают руки, не хочет их знать, дабы не подымать какой-то арабский вопрос. Патриархия ссылается на конфискованные бессарабские имения, чтоб объяснить свою беспомощность. Это чистые выдумки, возвратите имения, патриархия их продаст, разделит между членами братства и ничего не сделает для православного населения. А рядом с ним латинские школы, церкви, протестантские госпитали. Что же мудреного, если много через два-три года мы потеряем последних наших прирожденных союзников, и патриархия достигнет своей цели – престол без паствы.

Переходя к нашим поклонникам, я должен сознаться, что благие начинания и предположения 1858 г., к сожалению, далеко не приведены в исполнение. Русские постройки в Иерусалиме, выстроенные на 800 поклонников, конечно, недостаточны при теперешних 1800. Постройки эти производят на меня впечатление великолепного заложенного дома, довести который до крыши не было охоты. Эксплуатация же поклонников, уничтожение которой и было главной целью в 1858 г., практикуется в широких размерах.

Наконец, не менее забот возбуждают купленные архимандритом Антонином земли, стоившие ему стольких неприятностей и хлопот. Их в настоящее время более 6 и некоторые из них замечательны по своей обширности, как например, в Горней. Обвинять его в этих покупках едва ли возможно, когда видишь, как латиняне и протестанты наперерыв приобретают собственности в Святой земле. Но одна покупка земель не имела бы еще значения, если бы наравне с ней не шло бы на них возведение зданий. В то время как на собственности, находящейся в заведовании Палестинского Комитета (Комиссии. – Н.Л.), пустыри, существовавшие 22 года тому назад, остались пустырями, на землях, находящихся в распоряжении архимандрита, мы видим 6 больших приютов, где останавливаются и отдыхают русские поклонники, и 2 строящиеся церкви. Все эти постройки имеют еще то, что поддерживают русское влияние. Но все эти приюты, постройки, сады, приобретенные на частные средства и содержимые на них уже 10 лет, не имеют обеспеченной будущности. Это-то и составляет главнейшую заботу о. архимандрита.

Из этого краткого перечня Ваше превосходительство усмотрите, сколько интересов имеет Россия в Святой земле, и чтоб окончить мое и без того уже длинное письмо, мне остается коснуться еще насколько возможно и желательно разделение круга обязанностей между обоими нашими представителями в Иерусалиме.

Отвечать на этот вопрос, как я ныне еще убедился, крайне трудно, в особенности мне, врагу паллиативных мер. Разделить обязанности так, чтобы между обоими представителями не возбуждалось никакого трения, тоже невозможно, а затем явится постоянно борьба за командование. Одним словом, повторится история последних лет.

Для меня более чем когда-либо теперь, после пребывания в Иерусалиме, ясно, что лишь мероприятия 1858 г. были целесообразны, т. е. духовная миссия с архиереем во главе как представительница Русского Синода при Иерусалимском патриархате, заведованию миссии или, вернее, архиерея, подлежат все русские заведения в пределах патриархата на правах, как заведовают подобными учреждениями в России лавры и монастыри, на миссию же возлагается нравственная и моральная забота о наших поклонниках и поддержание православия в местном населении там, где патриархат окажется бессильным.

Что же касается до консула, только не генерального, так как в нем никакой надобности не представляется, то я также не вижу никакой крайней необходимости уничтожать его в Иерусалиме, он останется для всех сношений с пашей, иностранными консулами и на случай надобности с полицейской властью над поклонниками.

При таком положении дел полагаю, что можно будет ожидать благоприятных результатов, но с условием в течение нескольких лет, пока она не привьется, поддерживать в Петербурге этот порядок вещей и при некотором увеличении нынешних средств миссии.

Но, предлагая эту программу, сознаю сам, Ваше Превосходительство, что осуществление ее в этом виде и прямым путем встретит почти непреодолимые препятствия даже для Вас со стороны Министерства иностранных дел, Палестинского Комитета (Комиссии. – Н.Л.) и нашего посольства в Константинополе. На преодоление же этих препятствий может быть потрачена вся сила, которая необходима, чтоб двинуть наше дело в святой земле вперед.

Думая об этом много, я пришел к убеждению в возможности достигнуть этих результатов без большой борьбы.

Мне кажется, что в ответ на назначение генерального консула в Иерусалиме духовное ведомство могло бы по собственной инициативе возвести начальника духовной миссии в сан епископа, как это было сделано для начальника Японской Миссии⁵⁶⁰, там, конечно, с другой целью, а здесь в воздаяние его <о. Антонина. – Н.Л.> 15-летних трудов. Этим, бесспорно, был бы сделан существенный шаг вперед.

Затем устройство частного Палестинского Общества с целью улучшения быта наших поклонников и поддержания православия при высоком покровительстве государя цесаревича или государыни цесаревны дало бы возможность без тяжелой ломки мало-помалу перейти к начертанной мною выше программе.

Но в письме всего не выскажешь, я боюсь, что и без того я злоупотребил Вашим дозволением, но, покидая Святую Землю, я считал своей святой обязанностью высказать перед Вами ее печали, Вами, в руках которого сделать многое для погибающего в ней православия.

По приезде позволю себе лично представиться Вам, чтоб в случае желания Вашего сообщить те подробности, которые были бы неуместны в письме.

С чувством глубочайшего уважения и совершенной преданности имею честь быть, милостивый государь, Вашим покорным слугой

В. Хитрово.

ОР РНБ, ф. 253, д. 82, л. 1–9. Печ. по: Хитрово В.Н. Собрание сочинений и писем. Т. 3. Из эпистолярного наследия. М.-СПб., 2012. С. 19–27.

С.-Петербург 15 февраля 1881 г.

Публикация

Мы выехали из Москвы в первых числах октября через Киев, Царьград, Александрию и Яффу и молились уже 22 октября у Гроба Господня. Переезд, несмотря на позднее время, совершили морем так благополучно, что все время мы могли весьма покойно не только читать, но и писать в каюте, а это не мало сказать...

По примеру прежних поклонников, когда поднялись на последнюю гору, я все приготовлял жену и рассказывал, что вот сейчас увидим Русские Постройки, стены Иерусалима, а за ними купол храма Гроба Господня. Вот поднялись, сошли из экипажа, и я своим глазам не верил: я не мог отыскать ни того, ни другого, ни третьего. Какие-то незнакомые мне здания тянулись налево и направо. Впоследствии все объяснилось. Версты на три за Яффскими воротами, где прежде были пустыри и кое-где сады, теперь целое предместье с широкими улицами и со сплошным рядом домов. Большинство принадлежит евреям, эмиграция которых в Святой Град принимает громадные размеры. То же почти, что перед Яффскими воротами, видишь перед Дамасскими. Между ними, Гробницей царей и Русскими Постройками тоже почти сплошная масса зданий. Ни одни из ворот Иерусалима теперь более не запираются ни на ночь, ни по пятницам. Самый храм Гроба Господня открыт с рассвета до 10 часов дня и с 2 до сумерек.

Не в одном Иерусалиме такие перемены. Окрестности тоже расселяются. На Елеонской горе большие и католические, и наши русские постройки. В Вифлеем едем почти между сплошными рядами каменных заборов. Пробыв неделю в Иерусалиме, поехали мы уж по-старому на лошадях через Бейтин, Наблус, Самарию, Назарет, Фавор в Тивериаду. Отсюда через Кафр-Кенну, Сефуриэ (Сепфорис) в Кайфу и Кармель. С Кармеля берегом моря до Кесарии, отсюда свернули в Лидду, и из Лидды древним римским путем через Кубейбэ и Неби-Самвиль в Иерусалим. Весь путь этот занял 16 дней. Все время была отличная погода, а в Тивериаде в начале ноября доходило даже до 24° ночью. Отдохнув немного в Иерусалиме, мы еще съездили в Горнюю, Бейт-Джалу и Вифлеем. Этим окончились наши разъезды по окрестностям. На Иордан, в лавру Св. Саввы и в Хеврон мы не поехали, погода портилась, а мне хотелось еще повидать и Иерусалим и наговориться с живущими в нем.

Патриархию я нашел в очень невзрачном виде. Если бы она не составляла часть Церкви, то я бы спросил: что говорить много о мертвом, разлагающемся трупе? Патриарх <Иерофей> сам по себе добрый человек и – более ничего, но кто его окружает, – а я их видел довольно – ниже всякой критики, я не говорю в умственном, но в нравственном отношении. Забота Патриархии о местном православном населении сводится к нулю, и положение сего последнего более чем безотрадное. Не мне его описывать вам. Вы его видели лучше и ближе меня. Одно, что я могу прибавить, что оно значительно ухудшилось против того, что было при Вас⁵⁶¹. Школ ни одной, а про храмы лучше не говорить. Единственная забота как бы забрать побольше денег для интриг, а цель этих интриг – добиться патриаршества, а строя козни друг против друга, оказывается, никто не добьется своей цели.

Здесь меня все расспрашивали про Никодима московского⁵⁶². Он был здесь (в Петербурге. – Н.Л.) пред праздниками и вскружил головы всем, начиная с наследника⁵⁶³. Сомневаваюсь, чтобы и он достиг патриаршества: его в Иерусалиме ненавидят, в Турции в нем видят русского человека, а я, наконец, нахожу, что непригоден он, потому что Россию хорошо знает, а значит, и подобающего страха к ней иметь не может. Да это дело будущего, хотя, как кажется, и не особенно далекого. Против нынешнего Патриарха <Иерофея>⁵⁶⁴ ведется на месте сильная интрига, которая разыграется, как только возвратят им доходы с бессарабских имений, что, мне кажется, не замедлит... В таком положении оставил я Иерусалим.

На Русских Постройках я нашел относительную тишину. Оба наши представителя <архимандрит Антонин и консул Кожевников> друг друга боятся и соблюдают все формальности, предписываемые вежливостью, но в душе, внутри сердца, не имеют друг к другу никакого доверия и живут отдельным жизнями. Кожевников – идеал мелочного человека, никогда не в состоянии различать важного от мелочного: вопрос Патриархии или местных православных и сплетня смотрительницы какого-либо приюта для него имеют одинаковую важность, в особенности когда затронуто его самолюбие. Далее стен Русских Построек он не видит. Но это выкупается, по крайней мере, человеческим отношением к нашим поклонникам, и за это спасибо; хотя следует сознаться, что и это делается как-то неумело, по-генеральски.

О. архимандрита <Антонина> я нашел сильно постаревшим, и его уходили крутые горки. 16-летняя борьба и его утомила. Ему, кажется, хочется одного: чтоб его оставили умереть спокойно на месте, что, думаю, судя по его болезненному состоянию, не долго заставит себя ждать. Он занят теперь исключительно почти своими приютами. И, действительно, следует отдать справедливость, сделал с ними чудеса. Окончить их он никогда не кончит, и так застанет его смерть, но очень желательно, чтоб он окончательно устроил свои приюты в Горней и на Елеонской горе.

Что касается до наших построек, то затеяли широко и, как всегда бывает, к сожалению, у нас, на этом остановились. Теперь сидят и выдумывают: нельзя ли здесь сэкономить, нельзя ли там не израсходовать. Вообще я приехал грустный из Иерусалима; грустно потому, что видишь, как это все разваливается и никому до этого дела нет, а рядом подымаются, даже не одна, а десятки иноверных построек.

Печ. с сокращениями по изд.: Хитрово В.Н. Собрание сочинений и писем. Т. 3. Из эпистолярного наследия. М.-СПб, 2012. С. 149–154.

С.-Петербург Без даты (начало 1881 г.)

Копия⁵⁶⁵

В вопросе о нашей Иерусалимской Духовной Миссии следует различать то, что в настоящее время возможно для нее сделать, и то, чем желательно, чтоб она была.

После отзывов таких компетентных в этом вопросе судей, как архимандриты Антонин и Леонид, после постановления Святейшего Синода, я едва осмеливаюсь сказать свое слово относительно того, что возможно в настоящее время сделать для нашей Духовной Миссии в Иерусалиме. Лишь исполняя приказание Вашего Превосходительства, позволяю себе заметить, что, по моему крайнему разумению, постановление Святейшего Синода 17 декабря 1880 г. действительно несколько улучшит положение начальника нашей Духовной Миссии. По крайней мере, в доме ее он будет отныне хозяином, а для достижения этого казалось бы целесообразным и сумму на ремонт дома отпускать в его непосредственное распоряжение, так как в противном случае можно относительно расходов на ремонт ожидать тех же неудобств, на которые указывал о. архимандрит Леонид, от несвоевременной выдачи топлива или выдачи его негодного к употреблению. К этому позволю присовокупить только не раз высказываемое о. архимандритом Антонином желание, чтоб рядом с домом Духовной Миссии был из обширного двора Русских Построек выделен незначительный участок, где бы он мог развести хотя небольшой сад исключительно для членов Миссии. Устройство подобного сада, не потребуя никаких денежных затрат, оказывается между тем крайне необходимым даже в гигиеническом отношении, и едва ли Палестинская Комиссия будет иметь что-либо против этого.

Кроме того, для большой точности определения взаимных отношений консульства и Духовной Миссии в п. 8 ст. 1 предполагаемых Министерством иностранных дел дополнительных указаний к инструкции начальника Духовной Миссии, по которым воспрещается начальнику Духовной Миссии сноситься помимо консульства по каким-либо делам с местными турецкими властями, а во всех случаях, где встретится в этом надобность, ему предписывается обращаться к консулу, как единственному представителю нашему пред местной властью, мне казалось бы необходимым последние два слова разъяснить следующим: «местной светской властью».

Наконец, считаю своей обязанностью обратить внимание Вашего Превосходительства еще на одно обстоятельство, уже указанное о. архимандритом Леонидом. Неучастие начальника Духовной Миссии в заведовании странноприимными домами ставит его иной раз в весьма тяжелое положение. На один из подобных случаев указывал о. архимандрит Леонид. Кроме того, все наши поклонники являются на Русские Постройки привыкшими к порядкам наших лаврских и монастырских гостиниц, где с каждой своей жалобой и нуждой они обращаются к наместнику или игумену, так же поступают они в Иерусалиме. Ответу начальника Духовной Миссии, что он ничего сделать не может, они не верят или принимают за нежелание исполнить их просьбу. Отсюда целый ряд пререканий, который не может не отразиться на нравственном влиянии нашей Миссии. Мне кажется, что мера, предлагаемая о. архимандритом Леонидом, может до известной степени отстранить это неудобство.

Переходя затем к земельным участкам, приобретенным в Святой Земле начальником нашей Духовной Миссии на пожертвования частных лиц, опасение потери их для России, как видно из письма о. архимандрита Антонина, ныне отчасти устранено, но не могу не сознаться, что приведение владения ими в более законную форму было бы крайне желательно. Опасения о. архимандрита Антонина относительно передачи их русскому правительству, к сожалению, оправдываемые действительностью, происходят, во-1-х, из боязни, чтоб приобретенные им участки не подверглись той же участи, как земельные участки, некогда приобретенные Палестинской Комиссией, которые и теперь, по прошествии 23 лет, остаются такими же пустырями, как были, и между ними даже место, прилегающее к храму Воскресения⁵⁶⁶; а во-2-х, не раз высказываемое самими консулами непонимание важности этих приобретений и желание продать эти участки, чтобы выручить для казны лишний десяток тысяч рублей⁵⁶⁷.

Не менее возбуждает в о. архимандрите Антонине опасение и то обстоятельство, что при переходе их русскому правительству он не будет иметь права распоряжаться в них, производить постройки и переделки иначе, как испрашивая разрешения с длинной процедурой составления смет и отчетов. Если бы можно было устранить эти опасения, то я убежден, что о. архимандрит не встретит никакого препятствия, чтобы оформить владение земельными участками. Поэтому предложение о. архимандрита Леонида кажется мне удовлетворяющим обе стороны, но в крайнем случае, если бы опасения о. архимандрита Антонина не были рассеяны предлагаемыми мерами, то в виду заслуг его в приобретении и в особенности устройстве их, мне казалось бы вполне достаточным ограничиться простым его удостоверением, на чьи деньги участки эти приобретены, и что они составляют неотъемлемую собственность нашей Иерусалимской Духовной Миссии. К этому последнему предложению побуждает меня еще и высказанное в письме о. архимандрита Антонина мнение об известной пользе некоторой туманности действительного землевладельца и которое я, несколько знакомый с местными порядками, не могу не разделять.

В заключение позволю себе передать просьбу о. архимандрита Антонина относительно ежегодного отпуска ему из сумм Палестинской Комиссии 1500 р[ублей] золотом на содержание его странноприимных домов. Просьба эта тем более справедливая, что этими домами, возведенными на частные средства, без какого-либо пособия со стороны правительства, пользуются исключительно наши богомольцы, как я имел случай лично убедиться. В Иерихоне, у Дуба Мамврийского, в Горней, где поклонникам приходилось останавливаться на чистом поле или за относительно дорогую цену отыскивать себе помещение, они имеют ныне приют, за который ничего не платят, а в нынешнем году могут молиться в созидаемых там церквах.

Сумма эта, 1500 р[ублей] золотом, могла бы быть легко отыскана, не потребовав никакого увеличения сметы Палестинской Комиссии. В настоящее время та же почти цифра расходуется на наем помещения и содержание наших странноприимных домов в Яффе и Рамле. Ни тот, ни другой нашими поклонниками не посещаются. В Яффе все поклонники останавливаются в греческом монастыре, а в Рамле, благодаря теперешнему сообщению с Иерусалимом в экипажах, прежней остановки уже не делают. От закрытия этих двух домов осталась бы свободной ежегодная сумма, которую можно было бы передать в распоряжение о. архимандрита Антонина.

Если бы все вышеизложенное было бы достигнуто и закреплено по крайней мере на несколько лет, то вопрос, что желательно для нашей Иерусалимской Духовной Миссии, требовал бы лишь отвлеченного ответа, на стороне которого из двух наших представителей в Иерусалиме должна находиться сила тяготения.

Иерусалимские дела и история пережитого нашей Миссией в 35 лет ее существования ясно доказывают, что сомнения в этом деле быть не может и что сила тяготения должна находиться в нашей Духовной Миссии. До полного же признания этого, какие бы меры ни придумывались, какие бы инструкции ни давались, рознь между нашим консульством и Духовной Миссией к вящему соблазну православных и к злорадству иноверных существовать будет, а от такта, даже от расположения духа которого-либо из двух наших представителей будет лишь зависеть более или менее острый характер ее.

Перечислить все наши иерусалимские дела крайне трудно. Все они обуславливаются нашими там интересами.

Бесспорно, самым главным нашим интересом в Святом Граде есть сношение нашего Святейшего Синода с Иерусалимским Патриархатом, поддержание братского с ним единения, точное знакомство с его положением, знание, что в оном делается и на что можем рассчитывать в случае надобности.

Не менее важный для нас интерес, чтоб Православие не умалялось среди местного населения и чтоб это последнее не подчинялось иноверной пропаганде. При этом нельзя не сознаться, что поддержание православной паствы всецело должно бы было лежать на Патриархате. К сожалению, в этом отношении, как мною неоднократно было уже высказываемо, интересы Патриархата диаметрально противоположны нашим. Туземная паства бедна и кроме расходов не приносит ничего Патриархату. Поэтому чем меньше будет эта паства, тем выгоднее будет Патриархату, для которого представляется идеалом Армянский Иерусалимский Патриархат, существующий без постоянной паствы. Кроме того, Православный Патриархат, состоя исключительно из греков, с опасением смотрит на Россию. Конечно, он не опасается замены его русскими, но возможность Патриарха из туземцев его пугает, и чтобы отделаться от этого последнего кошмара, он готов был бы собственными руками передать всю паству в руки иноверных миссионеров. Наоборот, для России сохранение каждого православного есть сохранение лишнего союзника. Поддержание же Православия в Святой Земле возможно лишь поднятием туземного духовенства и устройством православных школ.

Наконец, третий наш интерес составляют наши поклонники, число которых доходит до 2/т[ысяч] в год, и в том числе ¾ женщин. Забота наша в этом отношении должна касаться духовно-нравственного их положения, как то: благолепия нашего богослужения, вождения поклонников по святым местам, предупреждения соблазнов и, наконец, бесед и толкований с ними, а также материального их положения: доставления им удобного помещения, обеспечения их проезда и защиты их от притеснений и нападений.

Это перечисление наших иерусалимских дел ясно указывает, что все они чисто духовные. Столкновения с местной светской властью или с представителями иностранных держав могут возникать лишь из духовных вопросов, за исключением столкновений наших с туземцами или иностранцами, что, насколько мне известно, случается крайне редко. К этому следует присовокупить, что неизбежно знание для нашего представителя в Иерусалиме постановлений и истории Церкви, отношений нашего Синода к единоверным Патриархатам, наконец, знание греческого языка по меньшей мере как своего родного. Все это вместе взятое указывает, что полезным представителем нашим в Иерусалиме может лишь быть духовное лицо и первенствующее значение должна иметь наша Духовная Миссия.

Выработанное будто бы 35-летней историей мнение о непригодности нашей Духовной Миссии далеко нельзя признавать справедливым.

В 1846 г.⁵⁶⁸ учреждена была в Иерусалиме Духовная наша Миссия, и никто не находил необходимым тогда назначения там консульства, хотя Англия, Пруссия, Франция и Сардиния имели там уже своих представителей. По данной ей инструкции она должна была представлять в Иерусалиме образец нашего благолепного богослужения, преобразовать греческое духовенство, возвысить оное в собственных его глазах и в глазах православной паствы, наконец, привлечь к Православию и утвердить в оном местные народные элементы. И исполнения этой блестящей задачи требовали от двух русских монахов, живущих на хлебах у греков, снабженных весьма скудными средствами и в заключение оставленных без всякой поддержки. Если затем наша Духовная Миссия ничего не сделала, следует извинить ее в том.

Когда после Крымской войны внимание было вновь обращено на Святую Землю, представительство наше в ней признано было полезным поручить опять не консулу, хотя кроме вышеприведенных представителей иностранных держав были там в то время еще консула: австрийский, испанский и северо-американский. В конце 1857 г. была вновь назначена в Иерусалим Русская Духовная Миссия, на этот раз с внешней обстановкой, достойной России. Миссия была, как известно, составлена из преосвященного Кирилла, двух иеромонахов, иеродиакона и 6 певчих. По инструкции, ей данной, на нее возлагалось: не смотреть более на Церковь в Сирии и Палестине сквозь греческую призму, а заботиться о настоящих интересах России, удерживать арабов в Православии и не допускать их к переходу в латинскую веру, примирять враждующих арабов и греков, а также все враждебные между собой в Иерусалиме исповедания, иметь нравственное наблюдение за русскими поклонниками, заботиться о торжественном благолепии русского богослужения и, наконец, следовать примеру западных исповеданий в учреждении богоугодных заведений и в раздаче милостыни местной пастве⁵⁶⁹. Все это письменно возлагалось на Духовную Миссию, состоявшую из 4 монахов, единственные средства которой составляли 14650 р[ублей], отпускаемые ежегодно на ее содержание. Причем, вероятно, для более успешного исполнения возложенной на нее задачи, поле деятельности ее было распространено на два соседние Патриархата, т. е. от верховьев Евфрата до верховьев Нила.

Сделала ли что-либо наша Духовная Миссия по этой инструкции, нам неизвестно. Но к этому почти времени относится перемена во взглядах на наше представительство в Иерусалиме, зависевшая, как увидите, от случайных обстоятельств. Почти одновременно с Миссией в 1858 г.⁵⁷⁰ образован был Палестинский Комитет, как независимое высшее учреждение под председательством великого князя Константина Николаевича. Преосвященный Кирилл разошелся во взглядах с Комитетом, и этому последнему понадобился на месте агент для возводимых там Русских Построек. Назначать частного агента было неудобно, и потому ему было дано звание консула. С этого почти времени начались те пререкания и препирательства, которые продолжаются до настоящего времени. С отозванием Преосвященного Кирилла совпадает и перемена в значении Палестинского Комитета, который за отъездом великого князя Константина Николаевича⁵⁷¹ был, так сказать, причислен к Министерству иностранных дел⁵⁷². Понятно, что оно больше доверяло своим агентам – консулам в спорах их с Духовной Миссией, старалось оградить своих чиновников и нашло полезным силу тяготения перенести с Духовной Миссии на консульство. От этого целый ряд последовательных мер, который едва в прошлом не окончился низведением так громко учрежденной в 1857 году Русской Духовной Миссии в Иерусалиме на степень домового священника при нашем консуле, и если это не удалось, то лишь случайно, благодаря заступничеству умирающей тогда покойной государыни императрицы⁵⁷³.

Таким образом, смею думать, что история нашей Духовной Миссии не представляет данных для признания ее непригодности, а вышеприведенное перечисление наших иерусалимских дел указывает, на чьей стороне, консула или начальника Духовной Миссии, должна быть сила тяготения.

Затем на вопрос, что желательно для русских интересов в Иерусалиме, отвечу: восстановление Русской Духовной Миссии в том виде, как она была предположена в 1858 году, конечно, с инструкцией, составленной с большим знанием местных условий.

Возможно ли это желательное? Отвечать трудно, хотя считаю долгом заметить, что иной раз изменить имя труднее, чем изменить дело. Начальник Духовной Миссии, а значит и самая Миссия, существуют – это уже важный шаг, затем уничтожение Палестинской Комиссии, как учреждения, не достигающего ныне своей цели, при случае может оказаться весьма нетрудным⁵⁷⁴, а наконец, и самое главное – благосклонное сочувствие Святейшего Синода к нашей Иерусалимской Духовной Миссии, и желательное может оказаться возможным.

Архив РДМ, п. 71, д. 1297. 6 л.