Россия в Святой Земле. Документы и материалы : В 2-х тт. Том I

Том II →

Содержание

Стегний П. В. О российском консульском представительстве в Святой Земле

Лисовой Н. Н. Русское духовное присутствие в Святой Земле в XIX – начале XX в.

Предпосылки и предыстория российского присутствия в Святой Земле

Возникновение РДМ в Иерусалиме. («Проект Нессельроде»)

Придворные партии, МИД и РОПИТ («Проект Мансурова»)

Русская Палестина: «Проект Антонина»

Православное Палестинское Общество («Проект В. Н. Хитрово»)

Судьбы российского наследия на Ближнем Востоке в XX веке. («Проект И. В. Сталина»)

Некоторые итоги

Стегний П. В. О российском консульском представительстве в Святой Земле

Выход в свет документального сборника «Россия в Святой Земле» – это не только попытка вернуть нашему обществу архивные материалы, доступ к которым в течение длительного времени – по крайней мере, полутора веков – был крайне затруднён. Составители сборника видят свой духовный долг в том, чтобы обратиться в год 2000-летия христианства к теме, которая вновь обретает свою изначальную значимость для России, страны многонациональной и многоконфессиональной, но по истории своей, духовным истокам преимущественно православной.

Связи России со Святой Землёй восходят – согласно письменным источникам – к ХI–ХII в., когда Палестину посетили «первопаломники» русские игумены Варлаам и Даниил. В Иерусалиме Даниил застал короля Балдуина, брата одного из предводителей первого Крестового похода герцога Готфрида Бульонского. С Даниила, «Русской земли игумена», началась знаменитая русская паломническая литература.

И тем не менее «хождение» Даниила – веха условная. О паломничествах русских людей в «Еросалим» сохранились упоминания в былинах. Ещё знаменитый новгородец Василий Буслаев посетил Иерусалим «ко Христову гробу приложитися, в Иордань-реке купатися».

Среди великого множества русских паломников в Палестину мы различаем лица «гостя» Василия, купцов Василия Позднякова и Трифона Коробейникова, чьи хождения переписывались современниками, расходились по монастырям, включались в календари и хронографы. Они и их многочисленные последователи добирались до Палестины, выражаясь словами игумена Даниила, «понужаемы мыслею своею, нетерпением своим». Они и проложили те тропы, по которым впоследствии прошли десятки и сотни тысяч паломников и путешественников, среди которых были и такие выдающиеся русские люди, как Арсений Суханов, посетивший в 1651–1653 гг. Иерусалим, Каир и Синай, и видный русский просветитель, славный «пешеходец» Василий Григорович-Барский, чьё «Путешествие к Святым местам, в Европе, Азии и Африке находящимся, предпринятое в 1723 г. и оконченное в 1747 г.», вошло в классику мировой паломнической литературы.

Особенно расширилось русское паломничество к Святым местам Востока в ХVII–ХVIII вв., хотя сопряжено оно было с немалыми трудностями и риском. Например, синайский архимандрит Мелетий был убит, возвращаясь в монастырь святой Екатерины из Москвы, где его с почётом принимал царь Фёдор Иоаннович. О нападениях разбойников на паломнические караваны много писал Григорович-Барский.

Правовую защиту русские паломники получили только после подписания в 1774 г. русско-турецкого мирного договора в Кючук-Кайнарджи, статьи 7 и 8 которого предусматривали необходимость оказания турецким правительствам покровительства и защиты русским паломникам в Палестине.

В соответствии со статьёй 11 Кючук-Кайнарджийского договора Россия получила право назначать своих «консюлей» в Османской империи «во всех тех местах, где они признаны будут надобными». Это право было подтверждено русско-турецким торговым договором, заключённым в 1783 г. (статья 52). Вскоре после этого указом Екатерины II была учреждена целая сеть российских консульств на территории Османской империи. В частности, в конце 1784 г. было создано «генеральное консульство в Сайде и прочих местах Сирии», во главе которого был поставлен «тосканский уроженец» Карл Ферриери. Из подробной инструкции, которой Коллегия иностранных дел снабдила Ферриери, видно, что ему поручалось кроме содействия развитию торговли России со странами Леванта, изъяснять «коликое участие принимает её величество в угнетениях, приключаемых там христианам, и сколь усердно желает, чтобы жребий их был облегчён и чтоб каждый из них мог беспрепятственно, исповедуя веру праотцов своих, пользоваться свободой, безопасностью и всякими пристойными выгодами» (АВП РИ, ф. Сношения России с Турцией, д. 1461). Русское Генконсульство в Сайде функционировало в 1785–1798 гг., исключая период русско-турецкой войны 1787–1791 гг.

Не менее важным для обеспечения защиты российских интересов был указ Екатерины II от 15 мая 1785 г. об определении вице-консулом в Бейрут «для пользы службы нашей и пособия торговли» капитана Реджиса Коронелла. Однако Коронеллу было не суждено стать первым российским вице-консулом в Бейруте. Осенью 1786 г. он прибыл на остров Хиос, где задержался на некоторое время, а в мае 1787 г. российский посланник в Константинополе Я. И. Булгаков проинформировал его о назначении консулом в Акку вместо Бейрута. Тем не менее в конце XVIII века в Османской империи были открыты российские консульства в Дамаске, Александрии, Каире, а в начале XIX века – в Алеппо, Яффе, Хайфе, Латакии и др.

Вторично вопрос об открытии российского консульства в Бейруте был поставлен в июне 1839 г. российским посланником в Константинополе А. П. Бутеневым. По рекомендации руководства МИД он поручил консулу в Яффе K. M. Базили изучить вопрос о возможности и целесообразности перевода российского консульства из Яффы в Бейрут. В донесении от 8 сентября 1839 г. Базили, прекрасно знавший Ближний Восток (он родился в греческой семье в Константинополе в 1809 г.), убедительно доказал преимущество размещения российского консульства в Бейруте по сравнению с Яффой. Среди аргументов, использованных Базили, не последнее место занимали доводы в пользу оказания помощи Антиохийскому патриарху, подвергавшемуся нападкам как со стороны католиков, так и небольшой, но влиятельной группы греков-униатов, создававших немало проблем для отправления патриархом своих функций. Остро ставил Базили и проблемы обеспечения безопасности российских паломников, направлявшихся в Иерусалим.

В октябре 1839 г. российский посланник в Константинополе А. П. Бутенев и генеральный консул в Египте А. И. Медем (Бейрутский округ находился в его ведении) поддержали проект Базили о перенесении российского консульства из Яффы в Бейрут. Консульство в Яффе было преобразовано в агентство с основной задачей содействовать паломникам, прибывающим из России.

В Бейрут K. M. Базили прибыл 20 ноября 1839 г. Генеральным консулом России в Сирии и Палестине он (в 1844 г. статус консульства в Бейруте был повышен до генерального) оставался до 1853 г., то есть до начала Крымской войны.

K. M. Базили оставил значительный след в российском присутствии на Ближнем Востоке. Блестящий знаток региона, свободно владевший арабским и турецким языками, он способствовал укреплению позиций России, ослабленных после подписания лондонских конвенций 1840 и 1847 гг. При нём с целью ознакомления с состоянием политической и церковной жизни в Сирии и Палестине Святую Землю посетил известный религиозный писатель А. Н. Муравьёв (1838 г.), а в 1843 г. – архимандрит Порфирий (Успенский), настойчиво рекомендовавший правительству открыть в Иерусалиме духовную миссию в интересах русских паломников. В 1847 г. император Николай I утвердил доклад министра иностранных дел К. В. Нессельроде об учреждении в Иерусалиме Русской духовной миссии (РДМ), деятельность которой оказалась весьма плодотворной.

Начавшаяся в 1854 г. Крымская война на время прервала общение России с Палестиной. Российское генконсульство в Бейруте возобновило свою работу только в 1856 г., а РДМ – в 1858 г.

По окончании войны связи России с Палестиной по духовной линии значительно оживились. Если до 1820 г. Святую Землю ежегодно посещало до 200 русских паломников, то в 1857 г. в Палестине побывало уже около 500, а в следующем, 1858 г., – до 800 паломников. С тех пор число их стабильно увеличивалось, составив за период 1865–1899 гг. 75 596 человек. Только на Пасху 1912 г. в Иерусалиме побывало около 6 тысяч российских паломников.

Доставкой паломников занималось созданное в 1856 г. Общество пароходства и торговли (РОПИТ), осуществлявшее рейсы от Одессы до Яффы и обратно. В Иерусалиме было открыто агентство РОПИТа. Однако это не решало проблему, ощущалась необходимость в российском консульстве.

19 апреля 1858 г. министр иностранных дел А. М. Горчаков представил императору Александру II доклад, в котором предлагалось поручить исполнение должности консула в Иерусалиме агенту РОПИТа

В. И. Доргобужинову (АВП РИ, ф. Петербургский главный архив, 1–1, оп. 781, д. 34, л. 63–63 об.) 13–14 декабря 1858 г. Александр II утвердил предложение Горчакова об устройстве российского консульства в Иерусалиме и его штате. На первых порах он состоял из двух единиц – консула и секретаря (Там же, л. 162–164).

В инструкции В. И. Доргобужинову, утверждённой 9 августа 1858 г. посланником в Константинополе А. П. Бутеневым, ему вменялось в обязанность осуществлять надзор за русскими паломниками, оказывать им необходимое содействие, а также поддерживать прямые сношения с турецкими властями и консулами других иностранных держав. Существенно, что в связи с консульской практикой, существовавшей в Иерусалиме, вновь созданному российскому консульству давалось право решать возникающие практические вопросы самому, по соглашению с главой Русской духовной миссии, а в случае необходимости обращаться непосредственно к посланнику, находившемуся в Константинополе. Таким образом с самого начала консульство в Иерусалиме было выведено из-под подчинения российскому консульству в Бейруте.

О значении консульства в Иерусалиме можно судить хотя бы по тому, что начиная с 1879 г. оно возглавлялось генеральными консулами, а во второй половине 1891 г. уровень самого консульства был повышен до генерального. Генконсульство России в Иерусалиме просуществовало до начала Первой мировой войны.

В стенах иерусалимского консульства служило немало выдающихся дипломатов, однако особое место среди них занимает А. Г. Яковлев, управлявший генконсульством в 1894–1897 гг., а в 1897–1907 гг. занимавший пост генконсула. Широко образованный востоковед, начавший службу драгоманом константинопольского посольства, А. Г. Яковлев сумел благодаря своему профессионализму высоко поставить авторитет российского генконсульства, наладить уважительное взаимодействие с Русской духовной миссией. Результатом его деятельности остались обширные и исключительно точные инвентаризационные ведомости обширной русской земельной собственности в Святой Земле.

История российского дипломатического и консульского представительства на Ближнем Востоке освещается в документах, опубликованных в первом томе сборника «Россия в Святой Земле». Подробные экспликации, подготовленные H. H. Лисовым, даются в начале каждого раздела. Кроме того, в первом томе публикуются документальные материалы о паломничествах членов императорской семьи в Святую Землю, о создании и деятельности Палестинского комитета (1859–1864 гг.) и Палестинской комиссии при Азиатском департаменте МИД (1864–1889 гг.), деятельности Императорского православного палестинского общества (1882–1918 гг.). Заключает том сводный каталог русской недвижимости в Святой Земле и список русских школ, действовавших в Палестине в канун Первой мировой войны.

Второй том публикации целиком посвящён документам и материалам Русской духовной миссии в Иерусалиме. Особо выделены никогда ранее не публиковавшиеся работы В. Н. Хитрово «Русская духовная миссия в Иерусалиме», A. A. Дмитриевского «Очерк жизни и деятельности архимандрита Леонида (Кавелина)», дневники архимандрита Антонина (Капустина) за 1866–1881 гг. Завершают второй том статьи H. H. Лисового «Храмы Русской Палестины» и Т. В. Носенко «Конфликт вокруг Святых мест в Иерусалиме и политика России».

Сборник подготовлен на базе материалов Архива внешней политики Российской Империи (АВП РИ), ставшего волей обстоятельств держателем наиболее крупных и интересных архивных фондов по истории русского духовного и политического присутствия на Ближнем Востоке.

Наиболее существенные для темы русско-палестинских связей массивы материалов содержатся в фондах так называемого Греческого стола (ф. 142, оп. 497), Турецкого стола (ф. 149, оп. 502), Азиатского департамента (ф. 154, оп. 710, 727, 728, 666), С.-Петербургского Главархива (ф. 161, 173 описи) и др.

В фонде Греческого стола (получившего своё название в соответствии с тематикой российских политических и церковных связей с греческим православным Востоком) отложились как материалы, характеризующие контакты с Константинопольским (Вселенским), Антиохийским, Александрийским и Иерусалимским Патриархатами, так и непосредственно связанные с деятельностью русских учреждений в Святой Земле: генерального консульства, Русской духовной миссии в Иерусалиме, Императорского православного палестинского общества. Здесь хранятся документы, отражающие многолетнюю историю материальной поддержки восточных патриархатов со стороны российского правительства и Святейшего Синода (в том числе материалы об имениях в пределах Российской Империи – в Бессарабии и Закавказье, обеспечивавших львиную долю финансового бюджета Иерусалимского Патриархата). В делах Греческого стола находим также документы об учреждении Палестинского комитета (1859 г.; д. 2275; высочайше утверждённые журналы комитета, д. 2413 и др.), документы Палестинской комиссии при Азиатском департаменте МИД (д. 2274), об осуществлённых названными учреждениями постройках в Иерусалиме (отчётность главного строителя, д. 2402 и др.). Интересны и сведения об «августейших» паломничествах в Святую Землю великих князей Николая Николаевича-старшего (1872 г., д. 2354), Сергея Александровича с супругой, Елизаветой Фёдоровной (1888 г., д. 2340).

В составе Турецкого стола находятся документы как общего, руководственного характера («Консульский устав на Востоке», оп. 502 а, д. 859–860), так и относящиеся к конкретным направлениям русской дипломатической и культурно-просветительской работы (например, целая серия дел о православных училищах на Востоке, д. 3589–3612; и о пожертвованиях в их пользу российских граждан, д. 3613–3695). Отдельные, как в старину говорили, «картоны» составляют дела о материальной помощи Александрийским (д. 3804–3884) и Антиохийским (д. 3815–3876) патриархам, а также знаменитому Синайскому монастырю св. Екатерины (д. 3932–3936).

Поскольку Сирия и Палестина входили до 1918 г. в состав Османской империи, непосредственное руководство деятельностью российских учреждений в Святой Земле осуществлялось посольством в Константинополе (ф. 180, оп. 517/1, 517/2). Для раннего периода становления русского присутствия в регионе наиболее важны материалы переписки вице-канцлера К. В. Нессельроде с российской миссией в Константинополе (д. 25–221), а также переписка посланника В. П. Титова с основателем и первым начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандритом Порфирием Успенским (д. 3606–3611). Особенно хочется отметить важность документов, относящихся к жизни и деятельности архимандрита (впоследствии епископа) Порфирия. Его переписка с В. П. Титовым (как, впрочем, и подавляющее большинство названных выше документальных комплексов), никогда не только не публиковалась, но и, как ни странно, не использовалась в работах по истории Русской Церкви.

Важнейшие сведения содержат также документы российского генконсульства в Бейруте (ф. 208, оп. 819, 680 ед. хранения), в том числе материалы личных архивов бейрутских консулов. Бейрутские материалы представляют в ряде случаев особый интерес для истории русского присутствия в Святой Земле, поскольку по непонятным причинам в архивах МИД не отложились отдельным фондом документы иерусалимского генконсульства. Целый ряд дел бейрутского генконсульства связан с русским дипломатическим представительством в Кайфе (совр. Хайфа, д. 146–156), а также с деятельностью ИППО (д. 273–296 и др.).

Особый интерес для исследователей представляет так называемый фонд РИППО (ф. 337/1, оп. 765 и 337/2, оп. 873/1–13). За неточным названием (речь идёт об Императорском православном палестинском обществе – ИППО, Российским палестинском обществом – РПО – оно стало называться лишь в советское время) скрывается уникальный, неисчерпаемый источник по истории практически всех этапов реального российского присутствия в регионе. Здесь находятся, среди прочего, доклады председателей общества великого князя Сергея Александровича (до 1905 г.) и великой княгини Елизаветы Фёдоровны (после 1905 г.), журналы Совета ИППО с момента основания в 1882 г. по 1918 г. (оп. 873/3, 176 ед. хранения), личные дела членов общества (оп. 873/4, 2959 ед. хранения).

Чрезвычайную ценность имеют актуальные во многом и сегодня документы о русской недвижимости в Святой Земле (оп. 873/1, оп. 873/8–9, оп. 873/12). На материалах фонда прослеживаются в предлагаемом сборнике архитектурно-строительные проекты ИППО, составившие целую эпоху в истории Русской Палестины: строительство в 1886–1889 гг. Сергиевского подворья в Иерусалиме (оп. 783/1, д. 18–24), в 1885–1888 гг. церкви Марии Магдалины в Гефсимании (д. 492–494), Александровского подворья с церковью св. Александра Невского (д. 495–496), Николаевского подворья в Иерусалиме (1900–1906 гг.; д. 268–272) и Сергиевского в Назарете (д. 274–275) и др.

В связи с постепенной концентрацией всех нитей управления русским делом в регионе в руках Палестинского общества, в его фондах отложились и важнейшие материалы, связанные с работой Русской духовной миссии в Иерусалиме (прежде всего, д. 588–592) и наиболее выдающихся его начальников (Порфирия Успенского, Антонина Капустина, Леонида Сенцова). Впервые в нашем сборнике публикуются такие основополагающие для истории Русской Палестины документы, как завещание архимандрита Антонина и акт об учреждении им вакуфа Русской духовной миссии.

В работе над сборником принимали участие сотрудники Историко-документального департамента МИД России Платонова З. И., Барсуков С. А., Кушпель В. Л., Бородина Н. В., Глушкова O.A.

У истоков замысла книги стоял Виктор Викторович Посувалюк, много сделавший в последние годы для развития связей России со Святой Землёй. Его светлой памяти авторы и составители сборника посвящают свой труд.

Директор историко-документального департамента МИД России

П. Стегний.

Лисовой Н. Н. Русское духовное присутствие в Святой Земле в XIX – начале XX в.

Иерусалим и Святая Земля занимают особое, исключительное место в структуре библейского космоса, а значит, и в сакральной географии всего христианского человечества.

Обращаясь к истории Ближнего Востока, мы сразу сталкиваемся с необходимостью анализа различных историко-культурных и историко-дипломатических напластований, отложившихся, подобно геологическим периодам, на этом древнем стыке вер и культур. Многие народы на протяжении многовековой истории старались оставить и умножить свой вклад в духовную и материальную сокровищницу Святой Земли, утвердить в «центре мира» более или менее явственные знаки своего политического и культурного присутствия. К византийским, арабским, сельджукским, крестоносным и прочим пластам присоединяется со временем всё более значительный пласт русских православных влияний.

«Русской Палестиной» по праву называется уникальный феномен, который состоит материально из сложной инфраструктуры русских храмов, монастырей, земельных участков и подворий, собранных и созданных во второй половине XIX – начале XX веков на русские деньги, трудом и энергией деятелей российского государства, Церкви и культуры. Наш долг сегодня – сохранить и укрепить этот важнейший островок отечественной духовности и культуры в мире, способный служить лучшей «визитной карточкой» новой России в мировом сообществе.

При этом приходится констатировать, исследование российского присутствия в Святой Земле и на Ближнем Востоке не заняло до сих пор подобающего места в отечественной исторической науке. В историографии вопроса мы имеем лишь немногие публикации, в основном дореволюционные, то есть в значительной степени устаревшие, и преимущественно церковных авторов. Сложность изучения вопроса в трудах светских (особенно советских) историков связана с тем, что анализ политического российского присутствия в регионе в данном случае принципиально не может осуществляться без учёта всей совокупности церковно-исторических реалий. И, напротив, недостатком многих церковно-исторических работ, как прежних, так и современных, является недоучёт или невозможность учёта в рамках конфессионального обсуждения проблематики, связанной с трудным и противоречивым взаимодействием церковных и государственных структур императорской России (Святейшего Синода и МИД, дипломатии и коммерции, имперской политики и духовного просветительства).

Огромная источниковая база российско-ближневосточных отношений, в том числе церковно-дипломатических, опирающихся на глубокую историческую традицию связей Русской Православной Церкви и православных патриархатов Востока, ещё ждёт своего исследователя. Последующий анализ русского присутствия в Святой Земле построен на привлечении крайне мало или вовсе неиспользованных документов Архива внешней политики Российской Империи (АВП РИ), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) и других хранилищ. Наиболее существенный массив материалов содержится в Архиве внешней политики: документы так называемого Греческого стола (ф. 142, оп. 497), связанные с деятельностью генерального консульства и Русской духовной миссии в Иерусалиме, Императорского православного палестинского общества, Антиохийского и других восточных патриархатов; Турецкого стола (ф. 149, Оп. 502), включающего документы Константинопольского посольства, Бейрутского генконсульства, Яффского вице-консульства. Особый интерес представляет так называемый фонд РИППО (ф. 337/1, оп. 765 и 337/2, оп. 873), содержащий наиболее полные материалы по истории Палестинского комитета (1859–1864), Палестинской комиссии при Азиатском департаменте МИД (1864–1889) и, разумеется, Императорского православного палестинского общества (1882–1918). Одно лишь аналитическое описание корпуса относящихся к теме источников потребовало бы нескольких томов. Комплекс документов, впервые публикуемых нами в настоящем издании, может стать в этом смысле источниковедческим прологом, началом новой документальной серии.

Предпосылки и предыстория российского присутствия в Святой Земле

Возникновению Русской духовной миссии в Иерусалиме в середине прошлого столетия, а следовательно, начальному этапу планомерного утверждения российских церковных и дипломатических структур в Святой Земле, предшествовала многовековая история теснейших и глубочайших русско-палестинских религиозных и духовно-культурных связей.

Вскоре после крещения Руси (первым русским митрополитом, возглавившим Русскую Церковь в 988 г., был, напомним, святой Михаил Сирин, т. е. сириец) одно из первых посольств, согласно Никоновской летописи, было направлено князем Владимиром в Иерусалим. Столетием позже, сразу после освобождения Святой Земли крестоносцами, мы встречаем здесь игумена Даниила, который со своей иноческой дружиной исходил в 1106–1107 гг. Палестину, затеплил лампаду у Гроба Господня «от имени всех князей русских» и первым из наших соотечественников описал в своём замечательном «Хождении», среди прочих виденных чудес и достопримечательностей, таинство схождения Благодатного Огня в Великую субботу¹.

Необходимо подчеркнуть, что с самого начала отношения строились таким образом, что русские православные люди не только черпали полной мерой благодатные впечатления и молитвенное вдохновение Святой Земли, не только воспринимали и осваивали богословский, литургический и аскетический опыт обителей и храмов Палестины, но и щедрой рукой помогали каждой из древних церквей.

Со времени «великих Иванов» – Третьего и Грозного – в Москву, что ни год, являются за «милостыней» посольства из Иерусалима, Антиохии, Александрии, с Синая и Афона. Учреждение русского патриаршества в 1589 г. поддерживалось древними патриархатами Востока также и с практической целью – обрести мощного союзника и поддержку православию на Востоке в лице развивающегося Московского государства. Сразу после Смутного времени, в 1619 г., приезжает в Москву Патриарх Иерусалимский Феофан, чтобы участвовать в поставлении Патриарха Московского и всея Руси Филарета, а на обратном пути, в Киеве, он способствует восстановлению церковной иерархии для православного населения Украины, оставшегося без духовного руководства после Брестской унии, навязанной католиками народу Западной Руси в 1596 г. Решающая роль принадлежит иерархам Иерусалимской Церкви в реформе Патриарха Никона, как и в последующей истории русской церковной книжности².

XVIII век с его рационалистическим характером привносит момент упорядочения в древние церковно-политические связи. Говорят, Пётр Великий одно время хотел вообще ни много ни мало «перенести» Гроб Господень в Россию³. В 1725 г. в смете Святейшего Синода появляются «отдельной строкой» так называемые палестинские штаты. Серия русско-турецких войн заставляет Порту признать за Россией право быть гарантом православного населения Османской империи.

Как сказано в одной из статей Кючук-Кайнарджийского мирного договора от 10 июля 1774 г., «Блистательная Порта обещает твёрдую защиту христианскому закону и церквам оного» (статья 7). Восстанавливаются и полузабытые паломнические маршруты. «Как духовным, так и светским Российской Империи подданным да позволяется свободно посещать святой град Иерусалим и другие места, посещения достойные» (там же, статья 8)⁴.

Ближний Восток занимал серьёзное место во внешнеполитических планах императрицы Екатерины II, справедливо считавшей себя наследницей и продолжательницей дела Петра Великого. Это стало ясно уже со времени первой средиземноморской экспедиции российского флота под командованием А. Г. Орлова. Но и до русско-турецкой войны 1768–1774 гг. идея освободительного движения на христианский Восток носилась в воздухе. Сохранился рассказ о том, как фельдмаршал Б. К. Миних, почитаемый императрицей как хранитель петровских традиций, однажды на торжестве тезоименитства цесаревича Павла Петровича высказал имениннику пожелание: «Я желаю, чтобы, когда великий князь достигнет семнадцатилетнего возраста, я мог бы поздравить его генералиссимусом российских войск и проводить в Константинополь, слушать там обедню в храме Святой Софии. Может быть, назовут это химерою. Но я могу на это сказать только то, что Великий Пётр с 1695 г., когда в первый раз осаждал Азов, и вплоть до своей кончины не выпускал из вида своего любимого намерения – завоевать Константинополь, изгнать турок и татар и на их месте восстановить христианскую Греческую Империю»⁵.

В конце 1770-х – начале 1780 гг. императрица формулирует свой так называемый Греческий проект уже и на собственно дипломатическом уровне. Первым шагом стало наречение родившегося 27 апреля 1779 г. второго внука Екатерины II византийским императорским именем Константин. В честь рождения великого князя была отчеканена специальная монета с изображением Софийского собора в Константинополе и Чёрного моря со звездой над ним⁶. Проект обычно рассматривается в литературе в рамках балканской политики Екатерины. Основные его документы («Мемориал по делам политическим» A. A. Безбородко, будущего канцлера, сентябрь 1780 г.; письмо Екатерины II австрийскому императору Иосифу II от 10 сентября 1782 г.) говорят о «совершенном истреблении Турции и восстановлении древней Греческой Империи в пользу младшего великого князя»⁷. В письме Иосифу II императрица высказывала уверенность, что «его императорское величество не откажется помочь мне в восстановлении греческой монархии на развалинах павшего варварского правления, ныне здесь господствующего, при взятии мною на себя обязательства поддерживать независимость этой восстановленной монархии от моей»⁸.

Кайзер в письмах от 13 ноября 1782 г. и от 11 января 1783 г. высказал принципиальное согласие с Греческим проектом, оговорив прежде всего собственные геополитические интересы и подчеркнув политическую сложность осуществления замысла. На этом переписка по данной теме иссякла. И в литературе встречаются суждения, будто «иссяк» и сам проект. Это не совсем точно. Во-первых, время от времени рецидивы «царьградской темы» всплывали в придворном окружении и позже. Так, в 1787 г., во время триумфальной поездки Екатерины, в сопровождении австрийского кайзера, в Новороссию и Крым, августейшие путешественники в Херсоне проехали под аркой с многозначительной греческой надписью: «Дорога в Константинополь». Суворову было поручено «на всякий случай» прикинуть план константинопольской операции. Во-вторых, «проект» с самого начала выходил за рамки узко понимаемой «балканской политики», представляя собой, если можно так сказать (по аналогии с европейскими войнами за «испанское», «баварское» и всякое иное наследство), неосуществлённую «войну за византийское наследство». Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ведь и с точки зрения филологической, если присмотреться к контексту употребления термина «греческий» в бумагах Екатерины, станет ясно, что Project Grecque можно также сопоставлять с её самообозначением Chef de l’Eglise Grecque («Глава Церкви Греческой»). Понятно, что Екатерина считала себя главой не «Греческой» (то есть Элладской) Церкви. Для неё слово «греческая» было синонимом слова «православная». Именно в этом смысле императрица пишет Вольтеру 3 марта 1771 г.: «Как добрый католик, скажите своим единоверцам, что Греческая Церковь при Екатерине II не желает зла ни Церкви Латинской, ни какой-либо другой. Греческая Церковь только обороняется»⁹.

Аналогично, и в терминах «Греческого проекта» речь шла в широком смысле о новой концепции русской внешней политики на Православном Востоке – как сказали бы дипломаты сегодня, о направлении «Петербург-Константинополь-Иерусалим». Поэт Г. Р. Державин в оде «На взятие Измаила» (1790) был, быть может, ближе к правильному пониманию сокровенных замыслов восточной политики Императрицы, когда призывал её

Отмстить крестовые походы,

Очистить Иордански воды,

Священный Гроб освободить,

Афинам возвратить Афину,

Константинополь – Константину

И мир Афету водворить.

Так что возникновение первого русского консульства на Ближнем Востоке (в Бейруте, в 1785 г.) следует рассматривать в одном ряду с другими внешнеполитическими мероприятиями российского правительства (открытие консульств и вице-консульств в городах и портах Османской империи).

Император Александр I продолжил в известном смысле «мистику» восточной политики своей бабки. 14 сентября 1815 г. в Ахене был заключён, как известно, Священный Союз между монархами России, Австрии и Пруссии – специально в день Воздвижения Креста Господня. Император хотел как бы сказать, что интересы христианских монархий «скрещиваются» в центре мира – у Креста Господня, в Иерусалиме.

В официальных донесениях русского посла в Константинополе, барона Строганова Александр I именуется «августейшим покровителем» Восточной Церкви¹⁰. По его инициативе в конце 1819 г. на Ближний Восток был направлен статский советник Д. В. Дашков, в то время второй советник императорского посольства в Константинополе. Ему было дано поручение обследовать наше консульство и, посетив под видом простого путешественника Иерусалим, собрать там «обстоятельнейшие сведения, в коих посланник (имеется в виду барон Строганов) имеет надобность, дабы вместе с французским послом в Константинополе приступить к окончательному распоряжению по делу о Святом Гробе Господнем». К Дашкову был прикомандирован художник A. B. Воробьёв, академик живописи, который должен был отправиться также в качестве частного лица и снять под величайшим секретом план храма Воскресения.

Возникновение РДМ в Иерусалиме. («Проект Нессельроде»)

В то время, как известно, русское внешнеполитическое ведомство уже возглавлял К. В. Нессельроде, назначенный на этот пост Александром I в 1816 г. Дашков прибыл в Яффу в августе 1820 г. и выполнил возложенное на него поручение. Есть сведения, что художник Воробьёв позже получил за свою часть задания орден святой Анны.

40-е гг. XIX столетия стали решающими для формирования современной системы русско-палестинских церковных связей. В этот период всё настойчивее обращают свои взоры к Иерусалиму и Ближнему Востоку великие державы Запада, маскируя нередко политические намерения религиозными интересами. В 1841 г. в Иерусалим назначается англиканский епископ из Лондона, в 1846-м – «латинский патриарх» из Рима. В аналогичном положении находилась Сирия, где Антиохийская Православная Церковь также подвергается в рассматриваемый период натиску католических и протестантских проповедников.

Очевидно, восточные патриархи для успешного противостояния инославной пропаганде и прямой униатской опасности остро нуждались в поддержке православной России. При этом проблема русского присутствия на Востоке была из разряда сугубо деликатных. Нужно было не только противостоять в дипломатическом и культурном соперничестве европейским державам, не только подтверждать постоянно словом и делом перед турецкими властями отсутствие с русской стороны каких-либо империалистических поползновений, но и строго блюсти церковно-каноническую норму отношений с древними патриархатами. Любой неосторожный, хотя и вполне доброжелательный по намерениям жест легко мог быть истолкован обидчивыми греками как вмешательство в дела иной автокефальной церкви.

При этом, подчеркнём, Россия никогда не рассматривала Палестину или Сирию как плацдарм колониальной агрессии, предмет каких-либо военно-политических амбиций. Никакая ухищрённая аргументация послов Римского Престола, Германской империи, других держав, – а мы знаем со времён великого князя Ивана III немало таких дипломатических попыток, – ни разу не смогла завлечь Московское княжество, как затем и Московское царство, и Российскую Империю, на путь «крестоносных» или иных геополитических авантюр.

Последняя подобная попытка (предложение прусского короля об установлении «протектората пяти держав» – Англии, Франции, Пруссии, Австрии и России – над Святой Землёй, с размещением в Иерусалиме соответствующих, как мы бы их теперь назвали, «сил быстрого реагирования») была решительно отвергнута в 1841 г. русским правительством (ноты МИД от 20 и 25 февраля и 12 марта 1841 г.).

1 марта 1841 г. обер-прокурор Святейшего Синода граф H. A. Протасов в докладе императору Николаю I писал: «Преосвященный Воронежский (архиепископ Антоний (Смирницкий). – H. Л.) уведомляет, что приходящие по возвращении из Иерусалима поклонники Гроба Господня все вообще, с чувством соболезнования, повествуют о бедственном положении, в каком находится сия святыня, и вместе о затруднениях, с какими сопряжено пребывание в Иерусалиме соотечественников наших, не имеющих там никакого постоянного пристанища»¹¹. Преосвященный предлагал учредить в Иерусалиме для русских паломников странноприимный дом, используя для этого «ныне почти стоящий впусте» Крестный монастырь¹², где пребывал бы «православный архимандрит из россиян с двумя или тремя монашествующими» для отправления славянского богослужения для паломников. «Кроме богослужения, архимандрит мог бы быть употребляем для передачи приношений, доставляемых из России в пользу Гроба Господня, которые могли бы быть обращаемы и в пособие приходящим туда российским поклонникам».

К появлению доклада был, разумеется, причастен неслучайно упомянутый в нём известный синодальный деятель и духовный писатель А. Н. Муравьёв, совершивший первое своё путешествие в Святую Землю в 1830 г. Его книга «Путешествие ко Святым местам», вышедшая первым изданием два года спустя и выдержавшая в последующие 15 лет пять изданий, оказала большое влияние на формирование в русском обществе живого заинтересованного отношения к судьбам Святой Земли¹³.

13 июня 1842 г., т. е. почти через полтора года после записки Протасова, вице-канцлер граф К. В. Нессельроде представляет императору программу крайне осторожных по характеру российских церковно-дипломатических мероприятий. В Иерусалим, по предложению главы российского внешнеполитического ведомства, должен быть направлен архимандрит (для сравнения: Англиканская Церковь, как мы видели, посылает туда епископа, а Католическая «патриарха»), который, по инструкции, даже не является официальным представителем, а едет как частное лицо и к тому же инкогнито.

По обычному порядку доклад Нессельроде с царской резолюцией был переписан и направлен в Святейший Синод «для зависящего, в чём следует, исполнения». 26 июня Синод «признал полезным возложить исполнение означенного высочайше одобренного предположения на находящегося при миссии нашей в Вене архимандрита Порфирия Успенского».

Большой удачей надо признать, что для этой цели был избран архимандрит (впоследствии епископ) Порфирий (Успенский) – не только «по довольному им знанию греческого языка и по опытности в обращении с заграничными единоверцами нашими», как представлял Синод, но и как человек особой духовной широты, выдающийся византинист и востоковед, историк и археолог, книголюб и бессребреник¹⁴.

На первый раз он провёл в Иерусалиме около восьми месяцев – достаточно, чтобы разобраться в местных делах, войти в доверие к Святогробскому братству, в ведении которого находятся, как известно, не только Храм Гроба Господня, но и все епархии и монастыри Палестины. Подробный отчёт был представлен архимандритом 6 января 1845 г. по субординации константинопольскому послу – Порфирий был в двойном подчинении: МИДа и Синода.

Главным в его отчёте был вывод о насущности создания в Иерусалиме духовной миссии как постоянного представительства Русской Церкви при патриархатах Востока. После ещё двух лет дипломатических формальностей и министерских проволочек доклад об учреждении миссии, представленный императору по-прежнему не Синодом, а всё тем же Нессельроде, был утверждён резолюцией Николая I от 11 (23) февраля 1847 г. Эту дату Церковь и отмечала в 1997 г. как день рождения миссии¹⁵.

Граф H.A. Протасов, как и в прошлый раз, направил копию записки с царской резолюцией: «Быть по сему» членам Синода для исполнения. 31 июля 1847 г. последовал указ Святейшего Синода на имя митрополита Санкт-Петербургского Антония (Рафальского), в ведении которого находились по положению зарубежные миссии и церкви. Данный указ впервые, кажется, называет основываемое учреждение «Российской духовной миссией в Иерусалиме»¹⁶.

Для турецких властей, впрочем, это по-прежнему никакая не «миссия», а «архимандрит, находящийся в Иерусалиме не в качестве русского настоятеля, но в качестве поклонника, снабжённого дозволением и формальной рекомендацией от русского духовного начальства»¹⁷.

В феврале 1848 г. первый состав миссии – архимандрит Порфирий в качестве начальника и иеромонах Феофан (Говоров) (в будущем великий богослов, причтённый к лику святых Русской Церкви) в качестве его помощника с несколькими послушниками прибыл в Иерусалим.

Православие в Палестине, особенно арабская православная паства, составлявшая дискриминируемое греками большинство в Патриархате, нуждалось в серьёзной материальной и моральной поддержке. При содействии Порфирия Патриарх Кирилл открывает греческо-арабское училище при Крестном монастыре и назначает начальника русской миссии эфором (попечителем) всех патриарших учебных заведений¹⁸. Была создана также типография для издания книг для православных арабов¹⁹.

Придворные партии, МИД и РОПИТ («Проект Мансурова»)

Деятельность первого состава РДМ продолжалась до начала Крымской войны. Мало кто, кроме историков дипломатии, знает сегодня, с чего, собственно, начался конфликт. В 1852 г. турецкие власти в угоду и под нажимом французской дипломатии передали католикам принадлежавшие православным ключи от храма Рождества Христова в Вифлееме. Из-за этих-то «ключей к Вифлеему» и разразился общеевропейский военно-политический кризис, который некоторые из историков склонны даже называть «первой мировой войной». Разумеется, конфликт имел глубокие политические и экономические причины. Но ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов и духовного, церковно-политического аспекта. В. Н. Хитрово, умный и проницательный историк русской политики в регионе, один из создателей Православного палестинского общества, не без основания с горечью скажет впоследствии, что «развалины нашего многострадального Севастополя были ответом на вопрос: кому владеть ключами Вифлеемского храма»²⁰. Или, иначе говоря, были платой России за интересы православия на Ближнем Востоке.

Военные и политические результаты кампании, заставившие правительство Александра II приступить к осуществлению обширной и серьёзнейшей программы реформ в социально-экономической и духовной жизни России, не могли не коснуться и положения дел в Палестине. Теперь в Петербурге куда глубже осознали значение Святой Земли в общем контексте Восточного вопроса, который не случайно писался в русской дипломатической традиции с большой буквы. В Иерусалиме в 1858 г. создаётся отдельное российское консульство (с 1891 г. генеральное), притом, что ранее всеми русскими делами по Сирии и Палестине ведал консул в Бейруте, в Петербурге в 1856 г. РОПИТ (Российское общество пароходства и торговли) – для организации постоянных паломнических рейсов из Одессы в Яффу, а в 1859 г. – специальный Палестинский комитет, председателем которого назначается брат государя великий князь Константин Николаевич. Тем самым статусу комитета придавался экстраординарный, надправительственный характер.

Этому предшествовало посещение Иерусалима великим князем с супругой и малолетним сыном в апреле-мае 1859 г. – первое паломничество в Святую Землю членов императорского дома. Любопытно отметить, что и великому князю Константину пришлось буквально «прорываться» в Святую Землю сквозь неоднократные запреты и отказы, как всегда, не в меру осторожного российского МИД²¹. Собственно с этого момента – с весны 1859 г. – открывается подлинная летопись присутствия России в Палестине. Великий князь осмотрел и одобрил приобретённую к тому времени в Иерусалиме первую русскую земельную собственность: так называемое Русское место возле Храма Гроба Господня (нынешнее Александровское подворье) и большой участок к северо-западу от Старого Города, который арабы и сейчас называют «Москобия».

На этой территории и разместилась Русская духовная миссия. Здесь возникнут со временем подворья, составившие ядро российских иерусалимских недвижимостей – Елизаветинское (для мужчин-паломников) и Мариинское (для женщин), позже также Николаевское (1906 г.). Здание миссии принадлежит Русской Церкви по сей день (правда, теперь большую часть его «арендует» Мировой суд Израиля). Решено было также поднять иерархический статус миссии, сделав её начальником духовное лицо в архиерейском сане. Им стал в 1857 г. Кирилл Наумов (1823–1866 гг.), епископ Мелитопольский, доктор богословия²².

К сожалению, ни сотрудники российского консульства в Иерусалиме, ни влиятельные члены Святогробского братства не были готовы к правильному и спокойному восприятию изменившегося статуса начальника миссии. В результате непреодолимых трений, зависти и подозрений епископ Кирилл после шести лет успешной работы был отозван из Иерусалима. Ему на смену назначается образованный и энергичный архимандрит Леонид (Кавелин), питомец знаменитой Оптиной пу́стыни, в прошлом – гвардейский офицер, в будущем – известный церковный историк и археограф, автор множества учёных публикаций, в том числе одного из лучших в прошлом столетии путеводителей по Иерусалиму²³. Но принципиальность, последовательность и независимость, даже резкость характера вскоре делают и его persona non grata – сначала в кругу русского консула, а затем, в результате интриг и происков, и в глазах святогробских греков. В 1865 г. в Святой Град прибыл (сначала в качестве и. о.) четвёртый и, пожалуй, наиболее известный из начальников РДМ – архимандрит Антонин (Капустин).

Прежде чем перейти к характеристике этого выдающегося деятеля РДМ, скажем несколько слов о причинах тех сложностей и ненормальностей в жизни миссии, которые привели к указанным выше конфликтам и нестроениям. Дело в том, что, по справедливому мнению историков, работа миссии с самого начала оказалась затруднена системой «двойного подчинения», о которой говорилось выше в связи с первой палестинской командировкой Порфирия Успенского.

Политика России на Ближнем Востоке, как, вероятно, всякая «православная политика», сопряжена была с неразрешимым, видимо, в реальной истории парадоксом. Практически с самого начала, со времён Владимира Красного Солнышка и игумена Даниила, русское присутствие в Святой Земле осуществлялось как преимущественно и прежде всего державная, государственная инициатива. Так было во времена крестоносцев, так было при Иване III и Иване Грозном, так было при Екатерине II.

Мы нарочно подробно остановились выше на обстоятельствах и специфике самого процесса учреждения РДМ в Иерусалиме. Анализ документов заставляет признать неоспоримый факт: и в данном случае инициатива исходила из государственных, державных структур – прежде всего внешнеполитического ведомства. Не странно ли, что выразителем русской всенародной православной заботы о святыне Гроба Господня и о российских естественных духовных и геополитических интересах в регионе был вообще не русский и не православный человек, а лютеранин Карл Васильевич Нессельроде. Ни в коем случае не хочу и не могу присоединиться к тем, кто с лёгкой руки полемистов прошлого столетия пытается представить эту фигуру как однозначно отрицательную, чуть ли не антирусского «агента влияния». Дело совсем не в этом. Российский МИД, будучи закономерным орудием внешней политики Империи, даже в условиях его возглавления людьми не русскими и не православными, доблестно осуществлял защиту наших национальных и духовно конфессиональных интересов на Ближнем Востоке, как и в других регионах. В этом и проявлялись сила и обаяние России – наследницы Византии²⁴. Более того, не случайно Палестинский комитет, о котором мы говорили, возглавлял великий князь Константин Николаевич – не только потому, что был он верующим человеком, почитателем Святых мест, но и потому, что был в должности генерал-адмирала главой Военно-Морского ведомства. Именно при Морском министерстве служили и молодые энергичные порученцы великого князя – упомянутый «Мансур-паша» и будущий основатель Православного палестинского общества В. Н. Хитрово. «Партия Мраморного дворца», как называли в канун реформ круг соратников Константина Николаевича, включала наиболее образованных и дальновидных людей Империи. Интересы России и православия в мире были для них неразрывными и приоритетными.

Но беда состояла в том, что и духовная жизнь, и внутренняя и внешняя деятельность Русской Церкви были скованы и нередко изуродованы вполне не каноничной системой отношений Церкви и государства, мертвящей нормой регламента, подчинявшего духовное светскому, все стороны религиозной жизни – государственной, вплоть до полицейской, опеке. История Русской духовной миссии в Иерусалиме является в этом смысле почти уникальным опытом борьбы наиболее выдающихся русских церковных деятелей на Востоке с «системой», как говорил архимандрит Антонин. Как вся Церковь находилась в подчинении у бюрократического аппарата православной империи, так и миссия была в глазах некоторых чиновников российского МИД на Ближнем Востоке вполне бесправным и едва ли нужным придатком светских дипломатических структур.

Судьба епископа Кирилла сложилась, как известно, трагически. Он был без суда и следствия смещён со своей должности и отправлен в Казань настоятелем одного из монастырей – практически в ссылку. При этом, не зная за собой никакой вины, Кирилл не согласился с решением Синода, основанным на клевете и недобросовестной подтасовке фактов. История Кирилла Наумова в XIX столетии сопоставима, по сути, с историей Арсения Мацеевича столетием раньше.

Как писал историк Палестинского общества A. A. Дмитриевский, «первые наши деятели на Ближнем Востоке – преосвященные Порфирий и Кирилл – если и не достигли тех положительных и осязательных результатов, какие от них вправе было ожидать Отечество, имея в виду их таланты и характеры, то всё же благодарные преемники их, мы уверены, всегда помянут их добрым словом признательности и не забудут, что эти деятели сошли со сцены не по своей вине»²⁵.

Аналогично конфликт с консульством привёл к удалению из Иерусалима талантливого и многообещавшего архимандрита Леонида (Кавелина)²⁶. К счастью, благодаря уверенности в его правоте и прямой поддержке со стороны Филарета (Дроздова), архимандрит Леонид в отличие от своего предшественника не стал трагической жертвой в столкновении со светскими властями.

Зерно будущей конфликтной ситуации было заложено ещё и тем, что полное и практически бесконтрольное заведование строительством русских храмов и странноприимных домов в Иерусалиме было возложено в 1859 г., в обход и миссии, и Синода, на вполне светский по характеру Палестинский комитет.

В результате на фоне постоянной, большей частью молчаливой, но не менее упорной борьбы со светским засилием в церковных делах, Русская духовная миссия должна была также противостоять нараставшей в российском обществе тенденции коммерциализации. Б. П. Мансуров так прямо и говорил: «Интересы нашего правительства на Востоке совпадают с выгодами РОПИТ, и сие последнее может служить лучшим и вернейшим орудием для исполнения того, что требуют достоинство и польза Русской Церкви». Для этого, по мнению автора, «человека молодого, исполненного ума, быстрых соображений и осторожности»²⁷, обществу необходимо «создать новые источники для приобретения денежных средств на обеспечение наших церковных дел в Палестине». А затем, вопреки планам вице-канцлера Нессельроде, «привести наше вмешательство на Востоке в такую неполитическую форму, которая обезоружила бы наших противников», и «отбросить пока помышления о политической и религиозной пропаганде по отношению к чужим»²⁸.

Не особенно рассчитывая на государственную казну и Святейший Синод и пообещав от Общества пароходства и торговли всего лишь «около 20 тысяч в год», Мансуров легко и уверенно находит практически неисчерпаемый источник необходимых средств – в «массе доброхотных даяний». Иными словами, речь снова шла об эксплуатации народного религиозного чувства. Мансуров планировал найти деньги для своего проекта в тех добровольных копейках, которые принесёт простой народ в ежегодный «палестинский сбор».

При этом, утверждал Мансуров, «весь вопрос упростится, если придать ему спекулятивный коммерческий характер». Деньги должны были поступать, по его плану, в распоряжение людей «лично ловких», с неизбежной долей «личного произвола», и пользующихся при этом «полным неограниченным доверием во всех подробностях финансового дела»²⁹. «Спекулятивный характер» должен был распространяться и, собственно, на проблемы паломничества, ибо общество «извлекает из оных денежную выгоду и принуждено не пренебрегать оными».

РОПИТ готов был взять на себя даже часть расходов на необходимого в Иерусалиме консула. Но с одним условием: чтобы иерусалимский консул соединял в своём лице «звание консула с званием главного агента общества – с тем, чтобы покровительство дипломации сделать действительнее для себя».

В деле управления паломническим приютом также «должно участвовать и РОПИТ, как для придания приюту менее политического и более коммерческого характера, так и потому, что оно (РОПИТ) будет участвовать в значительной мере в содержании и построении здания».

Иными словами, «проект Мансурова» строился на следующем разграничении функций: «политическое покровительство и помощь будет относиться к обязанностям консула, попечение о нравственности и религиозной деятельности поклонников должна лежать на ответственности духовной миссии, наконец, заботливость о материальных нуждах и благосостоянии паломников ложится на Духовную миссию совместно с агенцией РОПИТ, ибо в этой стороне дела заключается его собственная выгода».

Если для нас, современников нового «крутого» витка капитализации России, все ещё не стали привычными соблазны и скандалы, порождаемые сращиванием госаппарата с банковским и теневым капиталом, то для епископа Кирилла (Наумова) и архимандрита Леонида (Кавелина) деятельность выше поименованного РОПИТа, с которым материально были связаны и сановные лица Петербурга, и более мелкие чиновники, представлялась, естественно, нравственно несовместимой с высокими принципами и целями русского духовного присутствия в Иерусалиме и Святой Земле.

Русская Палестина: «Проект Антонина»

Имя архимандрита Антонина (1817–1894) входит в бесспорный золотой фонд русской истории XIX века. Именно ему, подвижнику-одиночке, не оценённому современниками и лишь теперь во всём своём скромном величии предстающему перед потомками, мы обязаны в первую очередь тем уникальным историческим наследием, которое называется Русской Палестиной и является главным итогом полуторавековой работы России в Святой Земле.

Сын священника из глухой уральской деревни, типичный русский самородок, Андрей Иванович Капустин получил образование сначала в Пермской и Екатеринославской семинариях, затем – в Киевской духовной академии. Позже преподавал в ней уже в качестве профессора. 7 ноября 1845 г. принял монашество с именем Антонин. Был последовательно настоятелем русских посольских храмов в Афинах (с 1850 г.) и Константинополе (с 1860 г.). Афины стали для него «бесплатной, долговременной и самой приятной школой изучения христианских древностей», Константинополь – отличной дипломатической школой³⁰.

Зов Палестины с юности звучал в его сердце. Ещё в семинарские годы, пишет о себе сам Антонин, «когда он думал о Киеве, как о счастье другого мира, ему казалось, что за Печерской картиной (т. е. за идеалом иноческой жизни в Киево-Печерском монастыре. – Н. Л.) скрывается другая – далее её, лучше, таинственней, – что Киев есть только перепутье в Иерусалим – в рай»³¹.

Он вступил посланцем Русской Церкви в город своей юношеской мечты 11 сентября 1865 г., чтобы уйти из него в вечную жизнь 28 лет спустя, 24 марта 1894 г.

Достойный представитель русского учёного монашества, на всех этапах своего служения Антонин много и плодотворно занимался научными изысканиями по церковной археологии, археографии и византинистике. Подобно своим замечательным предшественникам по работе в Миссии – Порфирию Успенскому, Феофану Затворнику, Леониду Кавелину – отец Антонин оставил значительное творческое наследие: библиография его опубликованных трудов занимает 17 страниц убористого печатного текста³². Он был одним из первых исследователей греческих и славянских рукописей Иерусалима, Афона и Синая. Собранная им коллекция древних манускриптов (ныне в библиотеке Российской Академии наук в Петербурге) включает как греческие и славянские, так и арабские рукописи.

Обосновавшись в Иерусалиме, он всего себя безраздельно посвятил служению интересам России в Святой Земле. Если начало русской земельной собственности в Иерусалиме было положено и одобрено российским правительством, то продолжение и расширение её целиком было личной инициативой отца Антонина. Знаток конкретной библейской археологии, он начал переговоры с главами арабских семей, во владении которых находилась преемственно недвижимость, связанная с местами новозаветных и ветхозаветных событий, священных для православных верующих. Дело по приобретению отдельных участков он вёл постепенно, экономно и терпеливо.

Один из первых участков – на горе Елеон, где ныне, буквально в сотне шагов от места Вознесения Господня, находится русский Спасо-Вознесенский женский монастырь, – был куплен в 1868 г. в условиях острой конкуренции с кармелитским католическим монастырём Pater Noster. Причём в отличие от вельможных французских покупателей (основательницей монастыря была личная приятельница Наполеона III герцогиня ля Тур д’Овернь), за русским монахом не было ни государственной поддержки, ни больших денег. Весь годовой бюджет миссии составлял около 14,5 тыс. рублей (включая содержание храмов и подворий, оклады сотрудников, материальную помощь паломникам и православным арабам).

Почти одновременно были начаты переговоры о покупке земли в Горнем (по-арабски Айн-Карем). На месте встречи Богородицы и Елизаветы, рядом с францисканским монастырём Magnificat, где находилось уже небольшое русское владение, приобретённое Б. П. Мансуровым, и вокруг него, Антонину удалось купить значительный участок земли, на котором расположен ныне русский Горненский женский монастырь³³. Основная спонсорская помощь для приобретения земли в Горнем была ему оказана бывшим российским министром путей сообщения П. П. Мельниковым, организовавшим в Петербурге специальный комитет по сбору пожертвований. Ещё ранее были приобретены участки в Хевроне – с библейским «Дубом Мамврийским», под которым Авраам встречал Троицу в виде трех ангелов (Быт.18:1–2), в Яффе – на месте дома и гробницы праведной Тавифы (Деян.9:36–41), позже – Иерихоне и многих других местах. Участки покупались на имя драгомана (переводчика) миссии турецкого подданного Якова Егоровича Халеби. И уже тот оформлял дарственную на имя своего начальника. Так сложился знаменитый «вакуф архимандрита Антонина» в Святой Земле, завещанный им в 1894 г. Святейшему Синоду, то есть Русской Православной Церкви. К началу XX века совокупность приобретённых им земельных участков оценивалась в миллион тогдашних русских рублей³⁴.

Из числа последующих начальников Русской духовной миссии верным продолжателем дела Антонина должен быть признан архимандрит Леонид (Сенцов) († 1918). Среди его приобретений и строительных инициатив (он пробыл в Иерусалиме с 1903 г. до 1914 г.) особо отмечают большой и красивый храм Святых Праотцев в Хевроне, участок и храм святого пророка Илии на горе Кармил в Хайфе и «Магдальский сад» на Тивериадском озере, где уже в наше время, в 1962 г., был построен храм во имя святой Марии Магдалины³⁵.

Православное Палестинское Общество («Проект В. Н. Хитрово»)

Вторым по значению деятелем, которому мы всего более обязаны укреплением и утверждением российского присутствия в Святой Земле и на Ближнем Востоке, необходимо признать основателя и фактического руководителя Императорского православного палестинского общества В. Н. Хитрово.

В. Н. Хитрово родился 5 июля 1834 г. Получив блестящее образование в Александровском лицее, он поступил на службу в Государственный контроль, затем – в Комиссариатский департамент Морского министерства. Позже служил в министерстве финансов, занимался устройством в России первых ссудо-сберегательных товариществ и руководил ими в течение 20 лет.

Но подлинное своё призвание он обрёл в Палестинском обществе – в работе по изучению Святой Земли, просвещению православных арабов Палестины. При этом В. Н. Хитрово предпочитал оставаться скромным тружеником, не делая из своей ответственной патриотической работы источника доходов или наград и почестей.

Глубокий интерес к Святой Земле проявился в деятельности В. Н. Хитрово задолго до основания общества. Летом 1871 г. была совершена им первая – ещё полутуристическая-полупаломническая – поездка в Палестину. Увиденное во время этого путешествия: и тяжёлое, беспомощное положение русских паломников, и безотрадное состояние православного арабского населения Иерусалимского Патриархата – произвели на вполне благополучного петербургского чиновника столь сильное впечатление, что весь духовный мир его изменился, вся дальнейшая жизнь его была посвящена делу «укрепления позиции Православия на Ближнем Востоке». После того первого путешествия он ещё шесть раз посетил Святую Землю, сблизился с архимандритом Антонином Капустиным, в котором нашёл – во многих, хотя не во всех вопросах – единомышленника и соратника. Конкретный опыт и неустанный труд Антонина по созиданию Русской Палестины стали образцом и примером для В. Н. Хитрово на все последующие годы³⁶.

Успеху его проекта на рубеже 80–90-х годов способствовало множество обстоятельств, как объективного, так и субъективного характера. Здесь прежде всего следует назвать подъём православнопатриотического сознания в русском обществе, связанный с освободительной русско-турецкой войной 1877–1878 гг., когда русские войска едва не дошли до Константинополя. Восточный вопрос и русское дело на Востоке приобрели совершенно новый, победоноснонаступательный ракурс.

Среди субъективных, но не менее важных факторов следует отметить назначение обер-прокурором Святейшего Синода в 1880 г. государственно и православно мыслящего К. П. Победоносцева и паломничество 21–31 мая 1881 г. в Святую Землю братьев вступившего на престол Александра III великих князей Сергея и Павла Александровичей.

Последний факт имел принципиальное династическое значение. В своё время император Александр II сказал первому председателю Палестинского комитета, статс-секретарю Оболенскому: «Это для меня вопрос сердца». Этому сердечному отношению к Святой Земле и русскому присутствию в ней император оставался верен всю жизнь и завещал его своим преемникам Александру III и Николаю II. Важное значение придавала заботе о русских паломниках и императрица Мария Александровна, память о которой достойно увековечена её сыновьями в церкви Марии Магдалины в Гефсимании (1885–1888).

Устав Православного палестинского общества был высочайше утверждён 8 мая 1882 г., а 21 мая во дворце великого князя Николая Николаевича-Старшего, в присутствии членов императорской фамилии, русского и греческого духовенства, учёных и дипломатов, после молебна в домовой церкви, состоялось его торжественное открытие. День был выбран не случайно. В этот день Церковь празднует память святых Константина и Елены. Императрица Елена, мать Константина, много сделала для христианского возрождения Иерусалима и Палестины. Ей принадлежит честь первых археологических раскопок в Иерусалиме, обретение Голгофы и Креста Господня. На Руси с «Оленина дня» (21 мая) традиционно начинался летний строительный сезон.

К этой же дате было приурочено, как отмечалось выше, первое паломничество Сергея Александровича с братом и племянником, великим князем Константином Константиновичем (впоследствии известным поэтом, печатавшимся под инициалами «K. P.») в Святую Землю в 1881 году. Именно великий князь Сергей и стал в 1882 г., с подачи В. Н. Хитрово, учредителем и первым председателем Православного палестинского общества (звания императорского оно было удостоено чуть позже, в 1889 г.).

Общество призвано было, согласно уставу, осуществлять три основных функции:

– организация и обустройство русских паломников в Палестине (их проходило к 1914 г. через подворья и гостиницы ИППО ежегодно до 10 тыс. человек);

– помощь и поддержка православию на Ближнем Востоке путём благотворительной и просветительной работы среди местного арабского населения. Общество содержало к 1914 г. 113 школ, училищ, учительских семинарий в Палестине, Сирии, Ливане. В подходе к этой задаче общество выступало наследником и продолжателем религиозно-просветительных начинаний РДМ: вспомним о первых училищах и типографиях, основанных в Иерусалиме ещё архимандритом Порфирием; вспомним и бет-джальскую школу для девочек, основанную архимандритом Антонином в 1866 г. и переданную им 20 лет спустя в ведение ИППО (в 1888 г. школа была преобразована в женскую учительскую семинарию);

– научно-исследовательская и издательская работа по изучению исторических судеб и современного положения Палестины и всего ближневосточного региона, библейской филологии и археологии, организации научных экспедиций и раскопок, пропаганде знаний о Святой Земле в российском обществе. В канун Октябрьской революции в целях расширения объёма научных изысканий и придания им целенаправленного системного характера планировалось создание в Иерусалиме по окончании Первой мировой войны Русского археологического института, подобного тому, который успешно функционировал в начале века в Константинополе³⁷.

Общество на всём протяжении своей истории пользовалось августейшим, а значит и непосредственным государственным вниманием и поддержкой. Во главе его стояли преемственно упомянутый выше великий князь Сергей Александрович (с момента основания общества до 1905 г.), а после его гибели – вдова покойного великая княгиня Елизавета Фёдоровна, ныне причисленная к лику святых Русской Православной Церкви.

Это обеспечивало высокий статус и активное как государственное, так и частное финансирование ИППО. Достаточно сказать, что если в день торжественного открытия общества 21 мая 1882 г., по воспоминанию В. Н. Хитрово, «касса его не только была пуста, но в ней числился даже дефицит в 50 рублей», то в 1907 г. император Николай II в высочайшем рескрипте на имя Председателя общества великой княгини Елизаветы Фёдоровны подвёл впечатляющий итог первых 25 лет его работы. «Ныне, обладая в Палестине владениями ценностью почти в 2 миллиона рублей, ИППО имеет 8 подворий, где находят приют до 10 тысяч паломников, больницу, 6 лечебниц для приходящих больных и 101 учебное заведение с 10 400 учащихся; за 25 лет им выпущено в свет 347 изданий по палестиноведению³⁸.

С 1893 г. во многих епархиях Русской Православной Церкви начали открываться отделы Палестинского общества.

Большое место занимала в жизни епархиальных отделов забота о подготовке и проведении вербных сборов – главного источника финансирования Палестинского общества. По подсчётам секретаря ИППО, упомянутого уже выше В. Н. Хитрово, доходы общества имели следующую структуру. «В каждом рубле прихода: членских взносов – 13 коп., пожертвований – 70 коп. (в том числе в вербный сбор), проценты с ценных бумаг – 4 коп., от продажи изданий – 1 коп., от паломников – 12 коп.»³⁹. Очевидно, что действительно русское дело в Палестине осуществлялось прежде всего самоотверженной помощью простых верующих людей. Соответственно, структура расходов ИППО (в процентах, или, как говорил В. Н. Хитрово, «в каждом рубле расхода») выглядела следующим образом: «на поддержание православия (т. е. на содержание русских школ и больниц в Сирии и Палестине. – Н. Л.) – 32 коп., на пособие паломникам (на содержание русских подворий в Иерусалиме, Иерихоне и др. – Н. Л.) – 35 коп., на учёные издания и исследования – 8 коп., на сбор пожертвований – 9 коп., на общие расходы – 16 коп.»⁴⁰. Иными словами, основные расходы общества сводились, согласно подсчётам В. Н. Хитрово, «к 1 паломнику и 1 ученику: каждый паломник обошёлся в 1899/1900 году в 16 р. 18 коп., за исключением полученных с каждого 3 р. 80 коп. – 12 р. 38 коп. Каждый ученик русских арабских школ – в 23 р. 21 коп.».

Смета на первый год XX столетия (1901/1902) была высочайше утверждена в 400 тыс. руб. не считая единовременных расходов на строительство⁴¹.

Просветительная работа ИППО доныне памятна среди арабской интеллигенции не только Палестины, но и Сирии, и Ливана. Пять народных школ было устроено в Бейруте при содействии замечательного русского педагога М. А. Черкасовой. В 1895 г. Патриарх Антиохийский Спиридон обратился в ИППО с просьбой принять в своё ведение женскую школу в Дамаске и несколько мужских училищ, а затем постепенно общество распространило свою просветительную деятельность практически по всей Сирии. Общее число учившихся в школах ИППО арабских детей простиралось до 11 тысяч человек. В отличие от французских или английских школ, в которых преподавание велось (и ныне ведётся) исключительно на европейских языках, в школах и учительских семинариях ИППО преподавание осуществлялось на арабском. Разумеется, в них учили также и русскому языку и литературе. Как пишет британский исследователь Дерек Хопвуд, «то, что школа была русской и в ней преподавался русский язык, создавало ей определённую репутацию и атмосферу. Знание русского языка было предметом гордости»⁴². Но при этом приобщение к русской классике, с её признанными, воспитанными на Пушкине и Достоевском, «всечеловечностью» и «всеотзывчивостью», не сужало, а расширяло ментальность и духовный кругозор учащихся, облегчало им выход в пространство мировой культуры⁴³.

Судьбы российского наследия на Ближнем Востоке в XX веке. («Проект И. В. Сталина»)

Первая мировая война, а затем 1917 год радикально изменили ситуацию. Связи России с Палестиной надолго были прерваны. Русская духовная миссия с её многочисленными участками, храмами и монастырями, равно как и школы, больницы и подворья в Святой Земле, принадлежавшие Императорскому православному палестинскому обществу, были оставлены без какой-либо поддержки. В каноническом отношении миссия, оторванная от Московского Патриаршего Центра, оказалась в подчинении Русской Православной Церкви за рубежом, много сделавшей в последующие десятилетия для сохранения русского православного достояния в Иерусалиме. Земли, здания и имущество, принадлежавшие как ИППО, так и РДМ, попали с 1918 г. в распоряжение английских колониальных властей, осуществлявших узаконенный с 1922 г. так называемый мандат Лиги Наций на Палестину. Именно английские власти ввели в практику принудительное «арендное» использование русской собственности, традиционного религиозного «вакуфа», – часто без санкции законных владельцев, – в целях светских и коммерческих⁴⁴.

Впрочем, несправедливо было бы сказать, что новая, советская Россия отказалась от своего ближневосточного наследия. При всей сложности обстановки, в условиях жёсткой идеологической борьбы и Гражданской войны, в Петрограде сохранилось Палестинское общество, правда, растерявшее постепенно прежние эпитеты «императорское» и даже «православное». Теперь это было Российское палестинское общество в составе Академии наук. Как только советское государство было признано европейскими странами, возобновились и попытки защиты российских интересов и имущественных прав в Палестине. 18 мая 1923 г. представитель РСФСР в Лондоне Л. Б. Красин направил министру иностранных дел Великобритании маркизу Керзону ноту, в которой говорилось: «Российское правительство заявляет, что все земли, гостиницы, больницы, школы и другие здания, как и вообще всё другое движимое или недвижимое имущество Палестинского общества в Иерусалиме, Назарете, Кайфе, Бейруте и в других местах Палестины и Сирии, или вообще где бы оно ни находилось (имеется в виду Свято-Николаевское подворье ИППО в Бари, в Италии. – Н. Л.), составляет собственность Российского государства. Российское правительство одновременно подтверждает свои аналогичные права на имущество бывшей Русской духовной миссии, которое находилось в ведении бывшего Святейшего Синода и которое, в силу этого и согласно декрету от 23 января 1918 г. об отделении Церкви от государства, перешло в собственность Российского государства. Наконец, Российское правительство констатирует то же самое в отношении движимого и недвижимого имущества бывшего Министерства иностранных дел в Палестине и Сирии (здания консульств и т. д.)»⁴⁵.

Нота Л. Б. Красина, как и последующие (в 1925 г.) переговоры полпреда Раковского в Лондоне, не возымели действия. В 1940-е гг., когда СССР и Великобритания выступали союзниками по антигитлеровской коалиции, ситуация, казалось бы, должна была измениться. Ещё до окончания войны, 5 марта 1945 г. посол СССР в Лондоне вручил ноту британскому правительству с напоминанием о значительном числе недвижимостей, принадлежавших в Палестине Российской Империи (включая как консульскую собственность, так и церковную, и принадлежавшую ИППО), и требованием дать указание британскому Верховному Комиссару Палестины «о передаче в возможно короткий срок всего имущества, равно как и доходов, полученных от его эксплуатации, в ведение советской дипломатической миссии в Египте»⁴⁶. К ноте был приложен «Список русского имущества в Палестине», включавший 35 объектов собственности. Одновременно в Наркомате иностранных дел обсуждался вопрос о необходимости открытия советского консульства в Палестине⁴⁷.

Несмотря на неоднократное напоминание и на ноту от 17 сентября 1945 г., англичане, в преддверии приближавшейся уже холодной войны, затягивали вопрос до самого окончания Мандата.

Тогда вновь были задействованы апробированные каналы церковной дипломатии. 10 апреля 1945 г. новый Патриарх Московский и всея Руси Алексий I встречался с главой государства И. В. Сталиным. В мае 1945 г. он отправляется в паломничество в Святую Землю. Битву за Берлин продолжает церковно-дипломатическая «битва за Иерусалим».

Более того. В 1946 г. в отчёте Совета по делам Русской Православной Церкви говорится о «новых мероприятиях, имеющих принципиальное политическое значение». Полковник Г. Г. Карпов, возглавляющий Совет, как заправский богослов (разумеется, под диктовку Сталина) формулирует: «Как известно, РПЦ, получившая самостоятельность (автокефальность) в 1448 г., занимает среди всех Автокефальных Православных Церквей мира лишь пятое место. Между тем её удельный вес в православном мире и возросший в последнее время (за годы войны. – Н. Л.) авторитет дают основание к тому, чтобы она заняла первое место. Разрешённое ещё ранее правительством и намечаемое Патриархом Алексием на сентябрь 1947 г. Предсоборное совещание в Москве глав или их представителей всех Автокефальных Православных Церквей и преследует в качестве основной цели подготовку созыва в 1948 г. (500-летия самостоятельности РПЦ) не собиравшегося уже несколько веков Вселенского Собора для решения вопроса о присвоении Московской Патриархии титула Вселенской»⁴⁸.

С точки зрения исторической и церковно-канонической, «проект Сталина» представляется чистой утопией, лишённой будущего. Но, как ни странно, уходящей корнями в почти византийское прошлое. Идея перенесения Вселенской Патриархии в Москву принадлежит самим вселенским патриархам. Первым высказал её Патриарх Константинопольский Иеремия II, предложив себя (в 1588 г.) в патриархи московские и всея Руси. В 1915 г. вопрос вновь встал в повестку дня: присоединение Константинополя казалось делом решённым. Наиболее радикальную модель послевоенного устройства предложил тогда небезызвестный архиепископ Антоний (Храповицкий): Царьград оставить грекам, осуществив мечту Екатерины II о воссоздании Греческой Византийской империи, а Палестину и Сирию присоединить к России⁴⁹.

Но ни Иерусалим, ни Царьград, ни тем более временные союзники России по коалиции ни в 1915 г., ни в 1945 г. не желали подобного исхода. И когда в июле 1948 г. Всеправославное Совещание в Москве состоялось, западная дипломатия приняла свои меры, чтобы ни Константинопольский, ни Александрийский, ни Иерусалимский Патриархи не приехали в Москву⁵⁰.

Создание 14 мая 1948 г. Государства Израиль внесло свои коррективы. 20 мая 1948 г. был назначен «уполномоченный по делам русского имущества на территории Израиля» И. Л. Рабинович, который, по его словам, с самого начала «делал всё возможное для передачи его Советскому Союзу»⁵¹. Сразу после обмена посланниками российской стороной были приняты меры по возрождению деятельности Русской духовной миссии в Иерусалиме. В письме заместителя министра иностранных дел СССР В. А. Зорина на имя председателя Комитета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР Г. Г. Карпова от 10 сентября 1948 г. указывалось: «Учитывая сложившуюся в Иерусалиме обстановку, посланник т. Ершов внёс следующее предложение: 1. Назначить и в ближайшее время прислать начальника Русской духовной миссии от Московской Патриархии, а также представителя Русского палестинского общества, выдав им соответствующие правовые полномочия и доверенности для принятия и управления имуществом. <...> 2. В целях сохранения оставшихся архивов Духовной миссии и Палестинского общества от возможного уничтожения или расхищения передать все документы на хранение в Англо-Палестинский банк или вывезти их под охраной еврейских властей в Тель-Авив на хранение в нашей миссии. МИД СССР с предложениями т. Ершова согласен. Прошу вас принять необходимые меры...»⁵².

14 октября 1948 г. И. В. Сталин подписал распоряжение Совета Министров СССР «дать согласие Московской Патриархии на выезд из СССР в Государство Израиль для постоянной работы архимандрита Леонида (Лобачёва Ильи Христофоровича) в качестве начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме и Елховского Владимира Евгеньевича в качестве священника миссии»⁵³. 30 ноября назначенные члены миссии были уже в Иерусалиме. В одном из первых сообщений архимандрит Леонид рассказал, что «церковь и здания в Иерусалиме, не говоря уже о других местах, находятся в запущенном состоянии и нуждаются в ремонте, который необходимо сделать также и для поднятия авторитета Духовной миссии и престижа Русской Церкви в Палестине. Доходы, получаемые от арендаторов, являются незначительными, так как главная часть имущества в Иерусалиме принадлежит Палестинскому обществу, и поэтому они не будут покрывать расходов миссии. С получением имущества Палестинского общества положение изменится, будут покрываться не только расходы обеих организаций, но и значительные суммы поступят в доходы государства»⁵⁴.

После того, как завершилась первая изральско-арабская война, демаркационная линия между территориями Израиля и Иордании (по условиям перемирия) обозначила различное «пространство судьбы» для русских храмов и монастырей на западе и востоке страны. Храмы и участки, оказавшиеся на территории Государства Израиль, были возвращены в собственность советского правительства⁵⁵.

Что касается храмов, монастырей и участков, оставшихся в 1948 г. на территориях, отошедших к Иордании, они сохранили подчинение Русской Православной Церкви за рубежом – status quo, не изменившийся и после «шестидневной» войны 1967 г.

Современная деятельность РДМ в Иерусалиме, напряжённая и плодотворная, могла бы стать темой отдельного исследования. К юбилею 2000-летия христианства миссия, возглавляемая ныне архимандритом Феодосием (Васневым), приняла на себя огромный труд по реставрации входящих в её состав храмов и подворий, строительству новых гостиниц для неуклонно возрастающего потока паломников.

Появились и новые возможности возвращения России её исконного достояния. Несколько лет назад Правительству РФ был возвращён большой участок, принадлежавший ИППО в Иерихоне и оформленный на имя председателя общества великого князя Сергея Александровича. В 1997 г. по решению администрации Палестинской Автономии Святейшему Патриарху Алексию II во время визита в Святую Землю по случаю 150-летия Русской духовной миссии был подарен в качестве жеста доброй воли участок Аль-Атн в Вифлееме. А месяц спустя, в июле 1997 г., пришло известие, что Русской Православной Церкви возвращён Хевронский участок со знаменитым Мамврийским Дубом, приобретённый когда-то архимандритом Антонином и находившийся до последнего времени в ведении Зарубежной Церкви. Наконец, в январе 2000 г. сообщалось о передаче Московскому Патриархату ещё одного «антониновского» участка в упоминавшемся уже Иерихоне.

Палестинское общество тоже знало в XX столетии периоды упадка и возрождения. Возобновление его работы в начале 1950-х гг. было связано с изменением ситуации на Ближнем Востоке. Тогда был принят новый устав общества, восстановлен выпуск «Палестинского сборника» – одного из авторитетнейших востоковедческих изданий.

На рубеже 1980–1990-х гг., когда пришли в общество нынешние его председатель О. Г. Пересыпкин и учёный секретарь В. А. Савушкин, всестороннее обновление общественной жизни страны позволило добиться восстановления основных направлений уставной деятельности общества. В январе 1990 г. был организован большой международный научный симпозиум «Россия и Палестина: культурно-религиозные связи и контакты в прошлом, настоящем и будущем», в котором приняли участие учёные из арабских стран, Израиля, Англии, США, ФРГ и Канады⁵⁶. Осенью того же года члены общества впервые смогли осуществить паломническую поездку в Святую Землю для участия в «Иерусалимском форуме: представители трёх религий за мир на Ближнем Востоке».

22 мая 1992 г. Президиум Верховного Совета Российской Федерации принял постановление восстановить историческое имя Императорского православного палестинского общества и рекомендовал правительству принять необходимые меры по практическому восстановлению и возвращению ИППО его имущества и прав. В соответствии с принятым в 1992 г. новым уставом, максимально приближенным к первоначальному, 1882 г., в ИППО восстановлен институт почётного членства. Комитет почётных членов возглавляет Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.

За минувшие годы общество смогло организовать несколько десятков паломнических поездок в Святую Землю, провести совместно с Отделом внешних церковных сношений ряд научных конференций, в том числе посвящённых 100-летию со дня кончины Антонина Капустина (1994), 150-летию Русской духовной миссии в Иерусалиме (1997) – в Москве, Баламанде (Ливан), Назарете (Израиль)⁵⁷. Готовится к выходу 100-й юбилейных выпуск «Православного палестинского сборника». Активно работают отделения ИППО в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Ярославле, а также в республиках СНГ – в Одессе и Кишинёве.

Некоторые итоги

Главный итог полуторавековой работы России в Святой Земле – создание и сохранение Русской Палестины. Объём статьи не позволяет осветить, хотя бы в основных чертах, историю храмостроительной деятельности РДМ в Святой Земле⁵⁸.

Но, быть может, всего важнее тот, не учитываемый никакими цифрами, духовный вклад, который связан с хождением в Святую Землю десятков тысяч русских православных паломников. Их поток неизменно возрастал в течение всего XIX – начала XX веков. Если при архимандрите Порфирии, в первые годы существования миссии, в Палестине бывало в год по три-четыре сотни русских, то в 1914 г., в последний мирный год перед Первой Мировой войной и революцией, их было в Иерусалиме только на Пасху около 6 тысяч человек.

Историки доныне дивятся этому небывалой в истории массовости и интенсивности опыту «диалога культур» и «народной дипломатии». Посланцы великой Северной Империи, «Хаджи-Москов-Кодс», как называли их на Востоке, смиренно обучались преодолению этнической, конфессиональной и «автокефальной» исключительности, воспитывали в себе, как любил говорить архимандрит Антонин, «терпимость, столь нужную тому, кто решился принести на Гроб Господень дань и своей признательной души вместе с тысячами других, подобных ему пришельцев, часто не похожих на него ничем, кроме одного образа человеческого и имени христианского»⁵⁹.

Не забудем и о том, что наследие Русской Палестины – это целая «библиотека» трудов и исследований церковно-исторического, библейско-филологического, археологического и византологического характера, выполненных в разные годы начальниками и сотрудниками РДМ, учёными ИППО. Достаточно упомянуть о многостороннем научном наследии епископа Порфирия, о замечательных археологических открытиях архимандрита Антонина⁶⁰.

Мы должны назвать здесь также и историко-литературные работы, связанные с публикацией таких выдающихся серий, как «Палестинский патерик» (вып. 1–22; под ред. профессора И. В. Помяловского и ак. В. В. Латышева), «Православные праздники в Святой Земле» A. A. Дмитриевского, а также практически все древнерусские «хождения» в Святую Землю, изданные в разные годы в «Православных палестинских сборниках».

Трудно и ответственно пытаться формулировать какие-либо «заключительные» выводы о современном значении и перспективах развития Русской Палестины на пороге III тысячелетия христианства. Отметим лишь два аспекта.

Сохранение и преемство традиций и основных направлений деятельности Русской духовной миссии и Императорского православного палестинского общества – несмотря на смену правительств и режимов, при царе, при советской власти, при демократической России, с одной стороны, и равным образом при турках, при англичанах, при Государстве Израиль, с другой, – невольно заставляет задуматься, в чём сила подобного преемства. Кому-то может показаться странным, но восстановление Русской духовной миссии в Святой Земле как учреждения Московской Патриархии в 1948 г., как и её основание в 1847 г. державной волей Николая Первого, вновь было делом государственной политики. В более широком контексте частью той же государственной политики были и первый визит Святейшего Патриарха Алексия (Симанского) в Святую Землю в победном мае 1945 г., и попытка Москвы на Совещании глав и представителей Автокефальных Православных Церквей в июле 1948 г., по случаю 500-летия русской автокефалии, вновь собрать православный Восток, «как птица собирает птенцов под крыло своё».

Означает ли это возрождение – в новых исторических условиях, в новой социальной реальности – прежнего «константинопольско-иерусалимского» вектора русской духовной геополитики? Именно духовной – не «имперской», и не империалистической. Во всяком случае, даже если этого не сознавали руководители советской внешней политики, речь по-прежнему шла о присутствии в «центре мира», в Иерусалиме, Русской Церкви, а через неё православной России (даже если не помнящей, в статистическом большинстве своих грешных чад, что она православная).

Иными словами, «константинопольско-иерусалимская» составляющая российской внешней политики и в 1948, и в 1998 г. является по характеру своему почти исключительно духовной, идеалистической, бескорыстной, жертвенной. Святая Земля по-прежнему незримо, но властно «ориентирует» – и стабилизирует – позицию России в «безумном мире» экономических, политических, националистических интересов, глобальных перестроек и локальных войн.

Новые грани обрёл и «канонический эксперимент». Русская Палестина не по своей воле оказалась в течение всего почти XX столетия поделённой между так называемыми Белой (заграничной) и Красной (московской) юрисдикциями внутри самой Русской Православной Церкви. Верим, что «тяжкий млат, дробя стекло, куёт булат», что исторические испытания увенчаются на рубеже нового тысячелетия воссоединением «белых», «красных» и прочих островков единой Русской Палестины.

H. H. Лисовой.