Очерки из истории христианского храма. Вып.1

Предлагаемая книга есть сборник отдельных статей, помещенных в Православном Собеседнике разных годов. Статьи эти, хотя имеют между собою связь, но писаны в разное время, часто с большими промежутками, и потому, естественно, не отличаются полным однообразием в изложении. Многое, особенно в первых статьях, могло бы быть дополнено новыми фактами и соображениями и изложено гораздо обстоятельнее. Однако в виду бедности русской церковно-археологической литературы можно, кажется, надеяться, что издание нашего труда и в настоящем его виде не будет излишним и бесполезным.

Христианская церковная архитектура принадлежит к числу таких предметов, исследованием которых богословы почти вовсе не занимаются: между тем внимательное изучение этого предмета могло бы привести ко многим выводам для них по меньшей мере очень любопытным. Если сравнить между собою произведения религиозной архитектуры различных времен и народов, то легко видеть, что все эти произведения делятся на разные, довольно резко отличающиеся друг от друга, группы. Каждая группа имеет свои особенности, смотря по тому, какому народу она принадлежит, или к какому времени относится: индийская пагода – не то, что иудейская скиния или храм, грекоримский храм – не то, что храм христианский, или мухаммеданская мечеть. Некоторые из этих особенностей легко объясняются особенностями национального вкуса, большею или меньшею развитостью культуры и художественной техники, разными географическими, климатическими и историческими условиями и т. п., но далеко не все. Многие из них, иногда наиболее важные и резкие, стоят в очевидной зависимости от особенностей религиозных воззрений того народа, которому принадлежит известный род зданий. Характер и существование многих архитектурных форм почти единственно условливается характером тех идей, выразителями которых они являются. Факт этот настолько важен, что заслуживает полного внимания. Он показывает, что архитектура не есть только искусство, но вместе с тем форма религиозного культа, что произведения архитектуры могут быть изучаемы не с одной только художественной точки зрения, но и с точки зрения чисто религиозной. К сожалению большинство ученых в своих исследованиях о религиозном зодчестве постоянно упускают из виду эту внутреннюю, идеальную его сторону, что часто бывает причиною односторонних и ложных суждений относительно достоинства и значения различных архитектурных форм и особенно относительно их происхождения.

Из истории архитектуры видно, что никакие формы не переходят от одного народа к другому, от служения одному культу на служение другому культу так легко, как формы архитектурные: языческие храмы нередко превращались в христианские, христианские храмы в мухаммеданские мечети и т. п., причем здания не терпели особенно существенных изменений и переделок. Такая легкость перехода архитектурных форм от служения одной религии на служение другой иногда может быть объяснена просто случайною необходимостью, неразборчивостью вкуса, поверхностностью взгляда на архитектуру исключительно с точки зрения красоты и удобства, но чаще всего и главным образом особенными свойствами архитектуры, как внешней формы, в которую облекаются известные идеи. Архитектура выражает свои идеи в математических пропорциях и соотношениях линий. По свойству своего материала она может служить выразительницей главным образом только идей самых простых и общих, частности и тонкие различия религиозных понятий для нея мало доступны. Поэтому архитектура более, чем всякое другое искусство, есть искусство так сказать, обще-религиозное; поэтому ее произведения часто бывают равно приличны разным, даже очень отличным друг от друга, религиям и безопасно могут быть употребляемы как одной религией, так и другой. Однако безопасность эта не безусловная и имеет границы. Идеальная сторона в произведениях религиозной архитектуры, не смотря на указанное свойство этого искусства, часто имеет более широкое развитие, чем как можно бы было ожидать, принимая во внимание это свойство. Хотя архитектурные формы удобны главным образом только для выражения более или менее общих религиозных идей, хотя многие из этих форм и действительно служат выражением таких именно идей, однако в религиозном зодчестве каждого исповедующего известную религию народа есть много и таких форм, которые имеют частное значение и служат для выражения идей особенных, свойственных исключительно той или иной религии. Перенос подобного рода архитектурных форм из одной религии в другую может ли быть назван невинным и вполне безопасным для чистоты мировоззрения заимствующей религии? Форма и идея в художественных произведениях так тесно соединены между собою, что их трудно разделить. Вместе с формами могут быть перенесены и идеи, ими выражаемые, а эти идеи могут вовсе не гармонировать с системой вероучения и характером заимствующей религии. Внесенные в эту систему они могут исказить ее дух и содержание.

В приложении к христианскому зодчеству соображения эти должны иметь полную силу. Христианство явилось в мир, как религия новая и совершеннейшая. Оно принесло новые идеи, которые должны были преобразовать человечество самым коренным образом. Новые идеи требовали форм для своего обнаружения и притом форм, по-видимому совершенно новых. Однако из истории известно, что христианство с самых первых пор своего существования иногда довольно терпимо относилось и к старым формам, не, только иудейским, но и языческим; а из сравнения новых христианских форм с формами старыми легко усмотреть в некоторых частях большое сходство между ними, особенно в области форм архитектурных. Как объяснить существование подобных форм в христианской архитектуре, заимствованы они или выработаны христианством самобытно? Если заимствованы, то как далеко простиралось заимствование? Заимствованные формы служили ли только условной внешней оболочкой для новых идей, или же были чем-нибудь более? Не были ли заимствованы вместе с формами и идеи? Новое христианское миросозерцание не потерпело ли в своей чистоте от приражения к нему старых и чуждых ему форм, подобно тому, как оно терпело иногда от приражения к нему разных языческих представлений, не замутился ли чистый источник христианского учения? Словом, что такое христианское зодчество, самобытное это явление, или нет, в каком отношении оно стоит к современному ему зодчеству классическому?

Этот вопрос одним из самых первых представляется вниманию при исследовании памятников древней христианской архитектуры. У нас он почти вовсе еще не был затронут. Тем не менее он имеет уже свою историю, хотя наука серьезно заниматься им стала сравнительно с очень недавнего времени. До половины почти настоящего века вопроса этого касались очень редко, потому главным образом, что не было известно почти никаких ценных фактов, на которых можно бы было обосновать правильное, не допускающее споров, решение. Нужно было объяснить характеристические особенности факта, а между тем о многих из этих особенностей не было никаких сведений, о других же существовали сведения сбивчивые, запутанные и иногда превратные. Именно: нужно было объяснить, почему произведения первоначальной христианской архитектуры имели такой, а не иной вид, между тем почти неизвестно было, какой именно вид имели эти произведения. Сведения о том, какой вид и какое устройство имели христианские храмы в первые века до образования оригинально-христианского архитектурного стиля можно почерпать или из письменных описаний, или из рассмотрения вещественных памятников, но оба эти источника почти до конца прошлого столетия были или не надежны или вовсе недоступны для пользования ими. Письменные свидетельства и описания, иногда слишком отрывочные, иногда сбивчивые и запутанные, при отсутствии здравой археологической критики, могли быть толкуемы различно. Что же касается вещественных памятников, то они мало были известны. Были известны правда римские базилики и некоторые другие западные храмы IV и V веков, но на их свидетельство вполне полагаться было нельзя без предварительного тщательного их обследования, так как они в продолжение своего долгого существования терпели многие, иногда довольно значительные изменения даже в основном своем плане. Нужно было сначала восстановить эти памятники в их первоначальном виде, но этот труд едва под силу и современной, довольно уже развитой и зрелой археологической науке. Неудивительно поэтому, что в прежнее время писатели, касавшиеся указанного вопроса касались его большею частью только мимоходом и поверхностно и если пытались решить его, то решали его apriori, сообразно с своими личными и вероисповедными симпатиями. В последнее время условия для правильной постановки и решения этого вопроса сделались гораздо благоприятнее. Старые, уже известные, памятники тщательно исследуются и описываются; употребляются все средства, какими только располагает современная наука, для того, чтобы восстановить, по возможности безошибочно и точно, первоначальные планы древних зданий, не только западных, но и восточных, которые до последнего времени западным ученым почти вовсе не были известны и не брались ими в расчет при рассуждениях о древней христианской архитектуре; наконец постоянно открываются новые памятники, замечательные по своей глубокой древности, по своей форме и значению. Археологические исследования относительно памятников древней христианской архитектуры сделали возможным довольно ясное представление о тех характеристических особенностях этой архитектуры, которые требуют объяснения и в правильном объяснении которых заключается правильное решение вопроса об их происхождении, равно как и о происхождении христианской архитектуры вообще и об отношении ее к современной ей архитектуре классической. Кроме того те же археологические исследования о вещественных памятниках прояснили многие темные места в письменных свидетельствах и описаниях и таким образом устранили многие превратные толкования их и основанные на этих толкованиях ложные мнения касательно устройства древне-христианских храмов. Древние описания и свидетельства сделались понятнее, получили значение очень ценного и доступного источника при исследовании состояния древней христианской архитектуры. Вследствие всего этого вопрос о происхождении христианской архитектуры в последнее время начали ставить и решать более научно и основательно; многие ложные мнения относительно этого предмета уже рассеяны, многие разногласия устранены. Прежде описания самого состояния древней христианской архитектуры мы изложим здесь кратко историю этого вопроса, так как в ней можно найти немаловажные указания по крайней мере на ту точку зрения, с которой следует смотреть на древне-христианские архитектурные памятники.

Мы сказали уже, что вопрос этот сравнительно новый, что наука стала серьезно заниматься им сравнительно с недавнего времени, именно с первой половины настоящего столетия; однако он существовал еще задолго до этого времени; существовал и ответ на него, всеми принятый и признанный за несомненно верный. Ответом служило мнение, что христианская архитектура по происхождению своему не оригинальна, что христианские храмы произошли, частью путем передачи, частью путем подражания, из языческих греко-римских зданий, назначавшихся для суда и торговли и называвшихся базиликами, что древнейшие христианские храмы были ни чем иным, как или настоящими языческими базиликами, обращенными в христианское употребление, или же хотя и новыми зданиями, но построенными по точному образцу первых. Первые, хотя и недовольно ясные следы этого мнения некоторые¹ находят у одного древнего западного писателя Исидора испанского, жившего в VII веке. В своем обширном энциклопедическом сочинении² Исидор, объясняя слово – базилика, говорит: «базиликами прежде назывались обиталища царей, откуда они и получили имя, ибо βασιλιΰς значит царь, а базилики – обиталища царей. Ныне же базиликами называются только храмы Божии, ибо в них совершаются поклонение и жертва царю всех Богу». Тоже толкование слова – базилика, спустя уже довольно долгое время после Исидора, в XIII ст. повторил другой западный писатель Викентий Бове³. Но из текста приведенного толкования едва ли можно строго выводить, чтобы писатели, поддерживавшие его, имели при этом в виду утверждать генетическую связь между языческими базиликами и христианскими храмами. Из самого уже толкования видно, что для этого у них было одно только основание – сходство имени; но не видно, чтобы они языческие базилики считали зданиями похожими на христианские храмы по техническому устройству, не видно даже, чтобы они имели сколько-нибудь ясное понятие об этих зданиях и их назначении, а между тем, чтобы производить от них христианские храмы нужно было иметь в виду не одно сходство их имен, но кроме того по крайней мере еще сходство их устройства. Вообще указанные толкователи очевидно не имели у себя никаких данных для того, чтобы даже поднимать вопрос о происхождении христианских базилик, а не только для того, чтобы высказывать о нем какое-нибудь решающее мнение и, если они могут быть упомянуты здесь, то только потому, что последующие приверженцы мнения о не оригинальности христианской архитектуры не-редко ссылались на них, как на своих предшественников. – В первый раз мнение о происхождении христианских храмов от римских базилик вы- сказано было с определенностью итальянским ученым Леоном Баптистом Алберти во второй половине XV века⁴. В это время в Италии начала уже сильно развиваться любовь к изучению классической древности и вследствие того явилась возможность, по крайней мере для людей, занимавшихся древностями, иметь довольно точные и наглядные понятия о разных древних зданиях и предметах. Альберти первый сделал возможно обстоятельное по тому времени изложение архитектурного дела у древних и описание различных древних зданий, между прочим и базилик. По его описанию древняя языческая базилика оказалась почти совершенно сходною с христианской. Это сходство устройства тех и других зданий с одной стороны, а с другой сходство их наименований и навело его на мысль о происхождении христианских базилик и вообще христианских храмов от языческих базилик. Несколько разысканных им у древних авторов свидетельств о действительном переходе языческих базилик в христианское богослужебное употребление утвердили его в этом мнении. Мнение Альберти обосновано было очень слабо, потому что описание языческих базилик было неточно, и неверно, а исторические свидетельства относительно перехода языческих базилик в христианское употребление очень темны и сомнительны; однако оно было принято без поверки всеми учеными, даже гораздо более Альберти знакомыми с древностями и оставалось общепринятым почти до последнего времени как у историков искусства, так и у археологов-литургистов. В пример из писателей настоящего столетия можно указать на очень знаменитые в общей и особенно христианской археологии имена Августа, Бунзена, Каста, Любке, Отте, Фергюссона и многих других: все они в вопросе о происхождении христианской архитектуры принимали почти без всяких изменений старую теорию Альберти.

Движение в этом вопросе началось с сороковых годов настоящего столетия. Известный немецкий историк искусства Куглер и итальянский ученый Канина⁵ первые сделали попытку решить его иначе. Заметив сходство в расположении, древних христианских храмов с расположением и устройством языческих, так называемых гипетральных храмов, они высказали мнение, что если основываться на сходстве, то гораздо удобнее производить христианский храм от этих зданий. Мнение это высказано было правда мимоходом, довольно нерешительно и не было, развито обстоятельно, но оно сразу бросило тень на правильность прежнего решения и, хотя не только не устраняло, но еще новым образом подтверждало прежнее общее положение относительно не оригинальности христианской архитектуры, но в тоже время вызывало на критику и поверку. Первый опыт обстоятельной и научной критики вопроса о происхождении христианской архитектуры сделан был Цестерманом в его книге о базиликах, вышедшей в 1847 году⁶. Цестерман выступил решительным противником старой теории и защитником полной оригинальности христианской архитектуры. Главным образом он писал против наиболее распространенного и старого мнения о происхождении христианских храмов от языческих базилик, но не оставил без ответа и нового, производящего христианские храмы от храмов языческих. – Мы изложим здесь с возможной краткостью содержание его сочинения и по преимуществу тех его частей, которые специально направлены к опровержению старой теории. Так как эта теория основывалась главным образом на предполагаемом сходстве древних христианских храмов с языческими базиликами, то ему нужно было прежде всего со всевозможной точностью восстановить подлинный вид тех и других зданий. Для того, чтобы точно описать устройство христианских базилик автору не предстояло слишком много трудностей, так как многие очень древние образцы подобного рода зданий, хотя и не в первоначальной целости, сохранились до настоящего времени и довольно уже обстоятельно исследованы. Но для того, чтобы представить точное описание подлинного вида греко-римских общественных базилик, нужно было преодолеть множество трудностей, проистекавших от разноречивости и не-определенности письменных известий и недостатка вещественных памятников. Нельзя сказать, чтобы он совершенно победил эти трудности, однако то, что он сделал в этом отношении бесспорно имеет великую ценность. Он извлек из классических писателей множество самых разнообразных указаний относительно исследуемого им предмета и тщательно рассмотрел все бывшие известными в его время остатки вещественных памятников. Тщательное исследование привело его к заключению, что существовавшие до сих пор представления о происхождении, употреблении и устройстве древних базилик далеко не отличаются верностью и далеко не вполне согласны с указаниями вещественных памятников и древних письменных известий. Не останавливаясь на частностях и подробностях его исследования, занимающих две трети его сочинения (первые две книги), мы обратим внимание только на то, что прямо относится к вопросу. Со времен Альберти большинство ученых под базиликой разумели довольно обширных размеров здание, в основании имеющее план продолговатого четырехугольника и назначенное для производства суда и разных торговых сделок. Внутренность этого, здания двумя рядами колонн делилась на три продолговатые пространства, из коих среднее обыкновенно было втрое шире и почти вдвое выше каждого из боковых. Это среднее пространство, кровля которого возвышалась над кровлей боковых посредством надставки на нижние ряды колонн новых рядов, несколько меньшего размера, в конце замыкалось полукруглою пристройкой или абсидом, где ставилась трибуна. Между задней стеною с пристроенным к ней абсидом и крайними колоннами среднего пространства находился так называемый транзент или поперечный корабль (transversa ambulatio), который в соединении со средним пространством давал главному внутреннему помещению базилики форму буквы Т. Абсид и транзент некоторые из ученых, наприм., Бунзен⁷ и Платнер⁸ считали необходимою и существенной принадлежностью всякой базилики. Цестерман объявил, что такое представление о древней римской базилике неверно, что абсида в базиликах римских вовсе не было, по крайней мере он не был необходимой принадлежностью их, что никакого транзента в них тоже не было. Вообще базилика по описанию Цестермана и базилика по описанию Альберти сходны между собою только в том, что обе имеют план продолговатого четырехугольника, что внутри их есть колонны, поддерживавшие кровлю, что среднее пространство значительно выше боковых; в остальном они значительно разнятся между собою. В Цестермановой базилике колонны расположены не двумя только продольными рядами, параллельно длинным бокам здания, а четырьмя, из которых два ряда идут параллельно продольным стенам, а другие два параллельно коротким, так что среднее пространство представляется совершенно замкнутым посредством колонн со всех четырех боков и окруженным как бы коридором, образуемым пространством между колоннами и стенами; ни абсида, ни транзента в этой базилике нет; входов в нее несколько, с разных сторон. – Что касается до древнейших христианских базилик, то, по мнению Цестермана, они по форме своей довольно разнообразны, но сходны между собою в том, что состоят из трех неизменных частей: входного портика, открытого двора, окруженного портиком с бассейном воды по средине и из храма, или базилики в собственном смысле – закрытого здания с продолговатым планом и с колоннами внутри, делившими его на три и более кораблей. Если сравнивать древние христианские базилики с языческими общественными, то, по замечанию Цестермана, оказывается «что между обоими родами базилик действительно есть некоторое сходство, но сходство не в тех частях, в которых обыкновенно его находят и при том не такого рода, чтобы на основании его считать один род, происшедшим из другого»⁹. Сходство ограничивается только тем, что и в тех и в других есть обширное, удобное для многолюдных собраний среднее пространство, есть портики, есть кровля и т. п.; во всем же остальном они очень различны, именно в христианских базиликах есть следующие части, которых нет в римских: открытый двор с притвором, бассейн воды посреди этого двора (cantharus), поперечный корабль и абсид. Таким образом из сравнения формы тех и других зданий нельзя выводить, что христианские здания строены по образцу языческих, потому что в первых есть много таких и притом существенных частей, которых нет в последних. – Второе доказательство происхождения христианских базилик от языческих состояло в сходстве или лучше тожестве их имени, этимология и происхождение которого довольно темны. Полагали обыкновенно, что это имя есть ничто иное, как греческое βασιλέως οιϰος и перешло к римлянам от греков вместе с самыми зданиями, носившими это имя. Цестерман не соглашается с этим. У афинян, действительно было одно здание, которое называлось βασιλέαως στοά, потому что было местом заседания афинских архаитов, называвшихся василевсами, но по устройству своему это здание очень мало имело общего с римскими базиликами и если эти последние происхождением своим обязаны какому-нибудь иностранному образцу, то образцу иному. Само слово: basilica, если и греческого происхождения, то переход его из греческого языка в латинский не имеет никакого отношения к истории архитектуры. Оно было известно римлянам с очень давнего времени, можно полагать, даже тогда, когда они не знали еще базилик, но известно было не в качестве существительного, а в качестве прилагательного или наречия; basilicus, а, um, basilice было равнозначительно со словами: magnificus, egregius. В подтверждение Цестерман приводит много примеров из древних римских писателей, особенно из Плавта. Когда это слово прилагалось к зданию, то первоначально оно указывало не на тот или иной род его устройства, а главным образом только на особенное великолепие этого устройства и поэтому прилагалось не к одним только базиликам в собственном смысле, но и ко многим другим зданиям, имевшим иное устройство и назначение. У римлян назывались так, наприм., портики, назначенные для гулянья, здания, в которых продавали вино и даже некоторые комнаты в богатых частных домах. Впрочем слово это рано уже получило значение именно зданий, имеющих известно архитектурное расположение и устройство. В таком значении оно употреблялось уже в самом начале первого века, как это видно из сочинения Витрувия об архитектуре. В христианское словоупотребление это название вошло уже довольно поздно, не ранее IV в., когда христиане получили возможность строить действительно великолепные храмы. Из памятников не видно впрочем, чтобы христиане, называя свои церкви базиликами, называли их так потому, что находили их совершенно сходными по устройству с базиликами языческими. Константин великий, первый употребивший это название в приложении к христианскому храму, прилагал его не ко всему храму, а только к одной его части. То обстоятельство, что отцы церкви, главным образом западные, употребляют название – базилика большей частью с дополнениями и определениями, указывает также на то, что они строго различали свои храмы от базилик языческих. Впрочем Цестерман соглашается с тем, что название базилика произошло действительно от некоторого сходства в устройстве христианских храмов и языческих базилик, а не от того, что базилики были домами царей, как объяснял Исидор, но при этом справедливо замечает, что от происхождения имени нельзя строго логически заключать к происхождению предмета, который называется этим именем. – Что касается исторических свидетельств относительно того, что со времени торжества церкви языческие базилики будто бы нередко превращались в христианские храмы, то таких свидетельств вовсе нет: у древних писателей не повествуется, чтобы общественные базилики превращаемы были в церковные христианские, тогда как часто говорится о пре- вращениях в христианские храмы храмов языческих. Те свидетельства, на которые ссылаются защитники старого мнения или недостоверны, или имеют совсем иной смысл. Ссылаются, наприм., на одно место в похвальной речи Авзония императору Грациану, где говорится: basilica olim negotiis plena, nunc votis pro tuae salutae susceptis». Цестерман доказывает, что под словами: votis pro tuae salutae нельзя разуметь отправления христианского богослужения, но удобнее всего разуметь или поздравительные восклицания, или так называемые tabulae votinae – дощечки с написанными на них благожеланиями цезарю, так как древние имели обыкновение выражать свою верноподданническую преданность посредством выставки в базиликах и других публичных местах подобных дощечек. Ссылаются далее на то, что будто римская церковь Марии великой есть нечто иное, как древняя языческая базилика Sisinini, о которой упоминает Аммиан Марцеллин, и что таковой же была базилика Альбанская у озера Фано. Цестерман, опровергая это, говорит, что церковь Марии великой есть действительно та самая базилика Сисинини, о которой упоминает Аммиан Марцеллин, но что она строена христианами и никогда не была в языческом употреблении, по крайней мере из свидетельства Марцеллина этого не видно¹⁰. Церковь же Альбанская действительно строена язычниками, но по иcследованиям ученых (напр. Каста), произведенным на месте, оказывается, что она прежде была не базиликою, а периптеральным храмом. – На втором мнении, производящем древние христианские храмы от языческих гипетральных храмов, автор останавливается сравнительно очень мало и не дает его полного опровержения. Он признает, что между древними христианскими храмами и храмами греко-римскими вообще и в частности гипетральными действительно есть сходство, даже большее, чем какое можно найти между ними и базиликами, но опять далеко неполное и далеко не такое, на основании которого можно бы было утверждать, что христиане при постройке своих храмов брали за образец храмы языческие. Христиане не только не имели побуждений подражать в этом случае язычникам, а напротив имели множество причин уклоняться от такого подражания. Если же они давали своим храмам такой, а не иной вид, то на это они имели свои очень сильные основания, вытекавшие из чисто христианских потребностей, «из самой природы христианской дисциплины». В этом легко может убедиться всякий, сравнив требования христианской дисциплины, выработанные еще в первые века, с действительным расположением и устройством древних христианских храмов. Известно, наприм., что верующие делились на три разряда, клириков, верных и оглашенных; для каждого из этих разрядов нужно было особенное место в храме и отсюда вытекала необходимость деления храма на три части – самая характеристическая особенность плана древних церквей, и т. п. Общий вывод из своих исследований и рассуждений Цестерман делает тот, что древние христиане при постройке своих храмов не имели в виду никаких языческих образцов, ни базилик, ни храмов, но принимали во внимание единственно потребности своего культа, что древне-христианские храмы по происхождению своему суть продукт христианских потребностей, произведение христианского духа.

Выводы Цестермана относительно происхождения христианского зодчества были совершенной новостью. Они обратили особенное внимание ученых на этот предмет и вызвали довольно значительную и оживленную полемику. Одни вполне согласились с этими выводами, другие положительно отвергли их и выступили в защиту старого мнения, третьи наконец согласились с ними только отчасти и для решения вопроса предложили свои собственные соображения. Главным и самым сильным, хотя первоначально и единственным сторонником, Цестермана явился богослов католик Крейзер¹¹, который в своем большом сочинении о церковном зодчестве, изданном в 1851 г., отнесся к мысли об оригинальности христианской архитектуры с полным сочувствием и старался с особенной подробностью развить то положение, что особенности христианского зодчества стоят в полной зависимости от особенностей христианской церковной дисциплины и даже от особенностей христианского учения и отнюдь не могут быть объясняемы подражанием формам языческой архитектуры.

Противником Цестермана и защитником стараго мнения о происхождении христианских храмов от языческих базилик явился некто доктор философии Антон Мессмер¹², в сочинении своем о происхождении, развитии и значении базилики в христианском зодчестве (1854 г.). Сочинение это впрочем мало имеет научных достоинств, и замечательно только по тому особенному способу, который употребляет автор для защиты старого мнения. Мессмер почти ничего не прибавляет к старым доказательствам. Мало того, повторяя эти старые доказательства, он иногда странным образом игнорирует те замечания, которые делает Цестерман относительно их несостоятельности, хотя несомненно, что сочинение писано в опровержение мнения и критики Цестермана. Но все это объясняется тем, что главное и сильнейшее опровержение нового мнения Мессмер, как доктор философии, находил не в фактических основаниях, а в философско-эстетической теории, которую он излагает в начале своего сочинения и кладет в основу всего своего исследования о происхождении христианских базилик. По этой теории вся история искусства состоит из непрерывного и последовательного ряда фазисов развития, причем каждый новый фазис служит как бы необходимым последствием предыдущего. Весь исторический процесс развития в области искусства состоит в том, что каждое последующее поколение развивает формы, наследованные от предшествовавшего. Известное поколение, стоящее на известной ступени духовного развития вырабатывает известные формы искусства; следующее поколение, более развитое, наследует целиком эти готовые формы, но вкладывает в них новое, более высокое содержание, новые, более чистые идеи, под влиянием которых старые формы мало по малу видоизменяются и совершенствуются; следующее поколение делает тоже самое и так далее, пока человечество не достигнет в области искусства своей цели и конца, т. е. примирения единства с разнообразием, свободы и единства всех индивидуальностей. С этой точки зрения христианство должно было целиком наследовать все старые формы искусства, выработанные греко-римским язычеством; первоначальное христианское искусство должно было оставаться некоторое время чисто языческим по форме и только впоследствии мало по малу видоизмениться сообразно с требованиями своего нового, более высокого содержания. Этот процесс перехода старых языческих форм в христианское употребление и их постепенной переработки в новые совершался в первые века во всех отраслях искусства, и в архитектуре. Поэтому древние христианские базилики и вообще храмы первоначально были ничем иным, как базиликами языческими, превращенными в христианское употребление, или построенными по точному образцу последних и потом уже под влиянием христианских потребностей постепенно приобрели некоторые особенности и превратились в новую форму. В подтверждение этого своего положения Мессмер обращает внимание а) на имя христианских базилик b) на их форму и с) на названия отдельных частей их. Имя христианской базилики есть заимствованное христианами имя римского здания и обозначает собою тоже самое понятие, какое обозначалось им и у римлян. Тожество обоих имен очевидно указывает на тожество предметов ими обозначаемых. Это тожество предметов еще сильнее подтверждается тожеством их формы. Что христианские базилики и базилики языческие совершенно сходны между собою по форме в этом автор не сомневается. Он перечисляет десять следующих черт совершенного сходства: 1) Как христианские, так и языческие базилики имеют план продолговатого четырехугольника; 2) четырехугольник этот параллельно идущими (2-мя или 4-мя) рядами колонн делится на корабли (3 или 5): 3) четырехугольные это пространство окружено стенами; 4) стена со стороны противоположной входу заканчивается полукруглой нишей; 5) колонны в христианских базиликах не только устрояемы были по античным образцам, но и прямо переносимы были из древних зданий; 6) колонны соединялись между собою архитравами или архивольтами 7) Средний корабль выше боковых; 8) стены среднего корабля покоятся на балках; 9) кровля, как в христианских, так и в языческих базиликах, двускатная; 10) как христианские, так и языческие базилики имели входной портик. Из одного уже этого перечня видно, каковы эти черты сходства, подобранные как будто единственно для счета: все они почти принадлежат к числу таких, которых никто не отвергал и не считал существенными. Исключение может быть сделано только разве для второй и четвертой, касающихся расположения колонн и существования абсида. Указав на сходство христианских и языческих базилик в расположении колонн, Мессмер однако ни словом не упоминает о заслуживающем полного внимания мнении об этом предмете Цестермана, но за тο довольно пространно полемизирует с ним относительно абсида. В противоположность Цестерману он утверждает, что абсид был необходимой принадлежностью базилик римских. В доказательство он указывает на некоторые, правда позднейшие памятники, где такой абсид действительно существовал, наприм., в базилике Константина, а главным образом выставляет то соображение, что такой абсид в языческих базиликах должен был существовать. Базилики назначались для производства суда; если же они имели такое назначение, то в них должен был существовать трибунал; если же в них существовал трибунал, то он должен был существовать в форме полукруглой экзедры или абсида. Третье доказательство того, что христианская базилика произошла, от римской, Мессмер видит в названиях отдельных частей ее. В христианской базилике важнейшей частью была полукруглая ниша с седалищем епископа, перед которым стоял алтарь. Эта пристройка у христианских писателей называется абсидом. Это название употреблялось и у язычников – римлян и греков в том же значении полукруглой ниши. В этом, по мнению Мессмера, заключается «ясное доказательство того, что христианское здание развилось из римского», что христианская базилика произошла от римской. Название трибунала, употреблявшееся иногда на западе есть тоже название языческое – новое доказательство «фактического происхождения христианской базилики от римской». Для полного подтверждения своего положения Мессмеру недоставало только исторических свидетельств относительно действительного перехода языческих базилик в христианское употребление. В заключение он приводит и эти известные уже нам, опровергнутые Цестерманом, свидетельства Авзония и Аммиана Марцеллина, последнее без всякой оговорки, первое же с насмешливым и пренебрежительным разбором критики на него Цестермана. Ко всему этому присовокупляет он еще не относящийся к делу отрывок из письма Григория великого к Августину, римскому миссионеру в Англии, в котором говорится о том, чтобы языческие капища не были разрушаемы, но, по освящении св. водою, обращаемы христианские храмы. – Таким образом вся защита, представленная сторонниками старого мнения, основана почти всецело на предвзятой теории и составлена с полным пренебрежением к противоречащим ей фактам. Хотя подобный метод объяснения фактов посредством предварительно придуманной теории и не может быть охуждаем безусловно, так как он, хотя и случайно, приводит иногда к хорошим результатам, но им должно пользоваться осторожно и строго. В данном случае он приложен не вполне добросовестно и не вполне удачно. Теория довольно известная и распространенная искажена применительно к той мысли, которую автор старался доказать, причем допущено смешение понятий о материале и форме в искусстве и не сделано надлежащего разграничения между формами общими, безразличными и, так сказать, технически-необходимыми и формами преходящими, такими, которые слишком тесно связаны с вызывающими условиями и неизбежно погибают по миновании этих условий. От этого и произошло то, что автор видит доказательство несамостоятельности христианской архитектуры даже в том факте, что в христианские храмы иногда переносились античные колонны из развалившихся, или разрушенных языческих зданий: не доставало еще, чтобы он указал на то, что христиане брали для своих построек и камни из языческих развалин, или из тех же каменоломен, из которых брали их и язычники. Но если и признать теорию Мессмера справедливой, и тогда она в данном случае оказывается мало доказательной, потому что приложение ее сделано неудачно. Если по теории необходимо было, чтобы христианство в своей храмовой архитектуре целиком наследовало формы, выработанные в предшествовавшее время язычниками, то не естественнее ли было бы ему наследовать формы именно храмовой же архитектуры, а не судебной? Выходя из указанной теории и принимая во внимание то обстоятельство, что фактов действительного превращения языческих храмов в христианские история представляет немало, так что одним из них (письмом Григория вел.) сам Мессмер пользуется, как косвенным доказательством своей мысли за неимением прямых, – последовательнее было, прийти к предположению, что христианские храмы произошли от языческих.

Это последнее предположение другой немецкий ученый Вильгельм Вейнгэртнер усиливается возвести на степень несомненной истины и им старается объяснить происхождение христианского церковного зодчества. В сочинении своем¹³ о происхождении и развитии христианского зодчества он совершенно соглашается со всем тем, что говорит Цестерман, об отношении христианских базилик к языческим и утверждает согласно с ним, что языческая базилика никогда не была образцом, для христианской. Имея в виду Мессмера, он снова пересматривает доказательства Цестермана, значительно усиливает их и прибавляет к ним далее новые. – Вопрос о происхождении христианских базилик для Мессмера, как и для других западных ученых, равносилен был вопросу о происхождении христианского церковного зодчества вообще; большая часть западных ученых, в том числе и Мессмер, смотрели на базилику, как на исключительную и единственную форму древнего Христианского храма, из которой развились в последствии все другие формы и которую христиане усвоили себе преимущественно перед другими потому, что она представляла самое удобное помещение для их многолюдных богослужебных собраний. Вейнгэртнер пользуется этим неосновательным обобщением, чтобы изобрести новое доказательство в опровержение мнения о происхождении христианских храмов от языческих базилик. Он замечает, что если христиане заботились об обширности помещения для своих собраний, то им целесообразнее было бы воспользоваться амфитеатрами и цирками. Если они считали базилики самыми удобными зданиями для совершения в них богослужения, то почему они не все храмы свои строили по их образцу. Многие храмы еще при Константине строились по иному плану: были храмы круглые, многоугольные и иных форм. Чем же руководились в этом случае христиане? Уже одно это разнообразие планов древних церквей показывает, что христиане отнюдь не считали базилику самой удобной формой и единственно-достойным подражания образцом при устройстве своих храмов. Они имели в виду очевидно не базилику, а другой образец, а именно: греко-римские храмы, которые, подобно древним христианским церквам, строились по разнообразным планам и имели различную форму: были продолговатые храмы, были и круглые. Этому положению своему Вейнгэртнер, придает величайшее значение и старается развить его как можно подробнее и доступнее: «Я желаю только одного, говорит он, чтобы предмет сделать столь же ясным для других, сколько он ясен для меня и чтобы со мной не повторилось то, что случилось с Колумбом¹⁴». Ход его мыслей таков. Первоначально местами богослужебных собраний христиан были: Иерусалимский храм, синагоги и частные дома. После разрушения храма и рассеяния иудеев христиане должны были озаботиться постройкой своих храмов, но гонения воспрепятствовали им. Они по необходимости должны были делать богослужебные собрания в частных домах. Однако этот порядок вещей был только временный. У гонимых христиан, хотя не было публичных храмов, но у них был идеал храма, вынесенный ими из Иерусалима. Существование этого идеала проявлялось в том, что они в своих частных домах выбирали для совершения богослужения те помещения, которые расположением своим напоминали Иерусалимский храм. С течением времени этот идеал начал стушевываться и когда христиане получили возможность строить свои храмы в их представлении храм Иерусалимский уже не отличался почти от храмов греко-римских, с которыми в главных чертах он действительно был сходен. Поэтому неудивительно, что христиане эти греко-римские храмы, как сходные с иудейским, взяли себе за образец при постройке своих церквей; Впрочем мысль, что христианские храмы произошли от современных им языческих представляется и без того самою естественною и подтверждается историей. У всех народов, как видно из истории, было самым обыкновенным явлением, что архитектура господствующей религии имела влияние на архитектуру религий зарождающихся и новых, или вообще не имеющих господствующего положения. Иудеи, подпав владычеству римлян, перестроили свой храм в греко-римском стиле. Христиане, не смотря на свое особенное нерасположение к мухаммеданам, изгнав их из Испании, не задумываясь, обратили Кордовскую мечеть в христианский собор. Мухаммедане, завоевав Константинополь, обратили в мечети многие христианские церкви. В новейшее время то же делают протестанты с католическими храмами. Говорят, что древние христиане презирали и ненавидели языческие храмы до того, что не представляется никакой возможности, что-бы они решились сделать какое-либо употребление из этих зданий или их формы. Ненависть эта действительно существовала, но она была только временной и далеко не повсеместной. На востоке она была довольно сильна, так что там языческие храмы иногда, вместо того чтобы обращать в христианские, разрушали. Но подобные случаи все-таки были довольно редки и притом могут быть объяснены и иначе. Храмы эти разрушали или по необходимости, как наприм., при Константине были разрушены храмы Юпитера и Венеры, построенные Адрианом на местах страдания и Воскресения Господа, или же потому, что храмы эти были посвящены в высшей степени безнравственному и соблазнительному культу. На западе же и вовсе не существовало никакого отвращения к языческим храмам. Григорий великий писал Августину в Англию, чтобы он не разрушал языческие храмы, а превращал их в христианские. Вообще история представляет множество примеров превращения языческих храмов в христианские. Многие из них в этом виде существуют и до сих пор. Вейнгэртнер перечисляет таких Церквей довольно много, хотя далеко не все. Этот факт действительного превращения языческих храмов в христианские служит, по его мнению, самым сильным опровержением другого возражения против доказываемой им мысли, возражения, состоящего в том, что христиане будто бы потому не могли пользоваться для своего богослужения языческими храмами, что эти последние были неудобны для того, именно: они были слишком тесны и темны. Если христиане превращали языческие храмы в свои, то очевидно они не видели этих неудобств, которые и в самом деле не столько действительные, сколько воображаемые. Многие языческие храмы были действительно темны, но не все, – были и светлые; храмы круглые, в роде Пантеона, и храмы гипетральные были обильно снабжены светом сверху. Что же касается до тесноты, то некоторые из языческих храмов были гораздо вместительнее очень многих христианских. Так храм Деметры в Элевзине вмещал в себе более 6000 человек, а по Страбону, так много, как театр. Если сравнить размеры сохранившихся в остатках огромных храмов языческих с христианскими, то преимущество во многих случаях останется за первыми. Так наприм., базилика креста в Иерусалиме имела 69 футов ширины и 100 ф. длины, а храм Юпитера Олимпийского в Агригенте 178 ф. шир. и 359 дл.; базилика св. Петра в Риме 195 ф. шир. и 362 дл., а храм Дианы в Ефесе 220 шир. и 425 дл. До сих пор все доказательства Вейнгэртнера основаны были на действительном факте превращения языческих храмов в христианские. Факт этот он считает неопровержимым доказательством того, что христианская архитектура произошла из языческой, забывая, что это факт исключительный, что превращение языческих храмов в христианские начали совершаться уже в позднейшее сравнительно время, когда христианская архитектура уже существовала и что при этом языческие храмы терпели значительные изменения. Далее он переходит к сомнительному и слишком обобщенному положению о влиянии греко-римского культа на культ христианский и на нем старается построить новое доказательство в пользу своих предположений. Сначала он усиливается доказать это общее положение в той надежде, что, если будет доказано оно, то заключающееся в нем частное о влиянии устройства языческих храмов на устройство христианских будет ясно само собою. Доказательства его заключаются в перечислении некоторых христианских обрядовых действий и обычаев, имеющих некоторое сходство с языческими и следовательно, по его мнению, заимствованных христианами из языческого культа. Так употребление освященной воды перед входом в храм, и доселе сохраняющееся в католической церкви, имеет свой первообраз в подобном же обычае язычников. Почитание местных святых есть прямое наследие языческого почитания местных героев. Обетные приношения, вечные лампады, восковые свечи перед алтарем, курение фимиама суть обычаи, перешедшие в христианское богослужение из греко-римского. Процессии, или крестные ходы, праздник освящения храма, обычай украшать церкви цветами, инструментальная музыка в католической церкви – все это заимствовано из греко-римского культа. Употребление образов и статуй в церквах, столь противное постановлениям иудейства, служит яснейшим доказательством влияния языческого культа, на христианский. Священнические одежды, sacra publica и sacra occulta, и даже учреждение агап или вечерей любви имеют свое начало в греко-римском культе. «Все эти факты, взятые в совокупности – заключает Вейнгэртнер свое перечисление – доказывают, что влияние культа греко-римского язычества на культ выросшего в его недрах христианства было очень значительно и что нет ничего несообразного и исторически невозможного в том, что и места, посвященные этому культу произошли от языческих¹⁵. Это влияние греко-римской храмовой архитектуры на христианскую особенно сильным и заметным сделалось, со времени торжества церкви при Константине великом. До этого времени христианские церкви назывались: προευϰτήριον, ϰυριαϰόν. dominicum, οίϰος εϰϰλησίας, или просто εϰϰλησία: с этого времени их стали называть: ναός и templum; с этого времени стало особенно распространяться у христиан понятие о храме, как о надгробном памятнике, понятие аналогичное с греко-римским: явились надгробные храмы, сходные с подобными языческими по своей форме, именно круглые, как наприм., над гробом Констанции, дочери Константина; на внутреннем и внешнем устройстве христианских храмов, которые качали строить христиане с этого времени в сильнейшей степени отразилось влияние греко-римской храмовой архитектуры. Сличение устройства христианских храмов с языческими, с целью показать их полное сходство, автор начинает с так называемой ориентации или обычая обращать храмы алтарем в ту или другую сторону и находит, что в этом отношении христиане вполне согласовались с языческой практикой. Как у язычников храмы обращались передней своей частью иногда на восток, иногда на запад, а иногда и на юг, так и у христиан иногда на восток, иногда на запад, как напр., церковь Назария и Кельсия в Равенне. Во внутреннем расположении частей христианские храмы также имеют полное сходство с языческими. Языческие храмы имели вокруг себя огороженное пространство – περιβολος: по свидетельству Евсевия церковь, построенная в Тире епископом Павлином, тоже была окружена таким пространством. Языческие храмы имели перед собою открытый двор (atrium) с бассейном воды по средине (cantharus, fons, piscina); такой же двор существовал и в древних церквах, наприм., в церкви св. Петра в Риме. Далее, сам храм у язычников состоял из трех частей: предхрамия (προναος), самого храма (ναος) и целлы; – тоже самое находит автор и в христианских храмах, благоразумно умалчивая о чертах различия, наприм., о том, что кроме целлы. позади ее, в языческих храмах было еще пространство, называвшееся: όπιςόδομος, а за ним еще задний портик, что средний корабль в храмах (разумеется гипетральных, с которыми только и возможно сравнение христианского храма) не имел часто никакой крыши и т. п. – Замеченное сходство между языческими и христианскими храмами и свои соображения о возможности заимствований христианами у язычников Вейнгэртнер считает достаточным основанием для вывода, что христианские храмы произошли от языческих. – Если внимательно вникнуть в его рассуждения, то нетрудно приметить, что все его доказательства висят на одном, давно уже признанном несостоятельным, заключении от возможности к действительности. Христианские храмы имеют сходство с языческими гипетральными храмами: как объяснить это сходство, намеренное оно, или случайное? Автору нужно было доказать, что это сходство намеренное, что христиане строили свои храмы по образцу языческих. Но доказать этого прямо никак нельзя, потому что нет ни одного свидетельства в подтверждение того, что христиане старались подражать язычникам в устройстве своих храмов. Есть напротив множество свидетельств, из которых видно, что христиане 1) неблагоприятно смотрели на языческий культ, и всячески старались избегать таких обычаев, которые имели бы сходство с языческими, что 2) они и не имели никакой нужды подражать язычникам в этом случае: христианский культ имел свои особенности, которыми прежде всего и должно было определяться устройство мест богослужения, план которых ко времени Константина великого и действительно был уже вполне выработан. Правда, автор довольно остроумно устраняет первое возражение, основанное на известном отвращении христиан к языческим обычаям, но второго возражения он нигде даже и не касается. Если бы он сумел устранить это последнее, тогда его заключение имело бы еще некоторую силу: оно было бы заключением не от возможности заимствования к действительности его, а от необходимости. Но чтобы христиане необходимо должны были подражать в устройстве своих храмов язычникам – это очевидно нелепо.

Не смотря однако на свою слабость, выводы Вейнгэртнера были приняты и другими учеными, особенно в той части их, которая касается происхождения христианских храмов плана круглого, многоугольного и вообще не продолговатого, а концентрического. В этом отношении достойно упоминания здесь еще сочинение Рана: о происхождении и развитии христианских круглых и купольных построек¹⁶. Рассуждая о происхождении круглых христианских церквей, автор не преминул войти в теоретические соображения, причем в значительной степени пользуется мыслями Вейнгэртнера, Куглера и Кваста¹⁷. Выходя из той мысли, что у древних христиан с появлением мучеников понятия гроба и храма почти отождествились, он старается все круглые и вообще с концентрическим планом церкви произвести из греко-римских надгробных памятников. Он думает, что по подражанию языческим надгробным памятникам строены не только действительные надгробные церкви, в роде церкви над гробом Констанции или церкви над гробом Галлы-Плациды в Равенне, но и баптистерии. Для того, чтобы приурочить баптистерии к надгробным памятникам, автор обращается к христианскому учению о крещении, как погребении ветхого человека и находит очень естественным желание христиан строить баптистерии на подобие надгробных памятников. Мало того, Ран от тех же надгробных памятников старается произвести даже крестообразный план церквей. По его мнению христиане избирали этот план для своих церквей не столько по символическим основаниям, сколько потому, что ветви креста представляли лучшее удобство для помещения гробниц, а среднее пространство для совершения богослужебных обрядов. Так что, если Константин построил в Константинополе церковь во имя апостолов по крестообразному плану, то не потому, что имел в виду христианский символ, как этого можно бы было ожидать от императора, крестом победившего, помещавшего крест на своих знаменах и статуях, а потому, что назначал этот храм для своего погребения. – Так далеко завела перечисленных ученых страсть строить свои объяснения на аналогиях и сближениях, хотя и не привела их к желаемой цели. Все их сближения, отличаясь иногда значительным остроумием, очень мало однако помогают решению вопроса, и мнение, высказанное Цестерманом, остается все-таки более вероятным.

Переходим теперь к последнему сочинению, касающемуся разбираемого нами вопроса и написанному с претензией сказать последнее слово, именно к сочинению Оскара Мотеса: Базиличная форма у христиан первых столетий, ее первообразы и развитие¹⁸. Сочинение это, подобно сочинению Цестермана, касается правда происхождения одной только базиличной фор- мы, но факты, собранные здесь, имеют полную силу и относительно других форм, а выводы, которые обусловлены этими фактами действительно могут иметь значение последнего слова. Автор начинает с того, что объявляет всех почти своих предшественников не довольно компетентными для того, чтобы решать вопрос о происхождении христианской базилики. Все они, говорит он, люди очень ученые и в трудах своих собрали много ценных научных фактов, но они – не техники-архитекторы, и, кроме того, приступали к делу большей частью с предвзятыми мнениями, с излюбленными идеями и полемическими целями. Поэтому мнения их сильно страдают односторонностью. Мотес, как ученый и вместе с тем техник-архитектор, обещается, оставляя в стороне полемику, пролить новый свет на предмет с точки зрения архитектора-техника¹⁹. Собрав в начале своего сочинения все важнейшие свидетельства о местах христианского богослужения в века гонений (главным образом на основании сочинения Крейзера), о их внешнем и внутреннем устройстве и потом свидетельства об употреблении названия базилики как у язычников, так и у христиан, автор главнейшее свое внимание; обращает на возможно точное определение формы древних христианских базилик, начиная с половины III и до конца VI столетия. Он перечисляет и поочередно описывает более пятидесяти базилик, частью сохранившихся в целости или остатках, частью же известных по древним описаниям. В результате его исследований оказывается, что, как из рассмотрения вещественных памятников, так и из сохранившихся описаний весьма мало можно извлечь таких черт, которые бы можно было приписать христианским базиликам как черты существенные и безусловно необходимые. Четырехугольный, продолговатый план, разделение внутренности посредством колонн или столбов на корабли, возвышенный средний корабль, замкнутый в конце абсидом – вот все, что может считаться необходимой и существенной принадлежностью всех христианских базилик. Прочие же части, как наприм., нарфикс, атриум, пропилеи и т. п. не могут считаться необходимостью: они встречаются во всех христианских базиликах, но редко все вместе, иногда не достает двора, иногда притвора, иногда поперечного корабля и т. д. Это-то последнее обстоятельство и устраняет между прочим возможность отождествлять древние христианские базилики с языческими зданиями того же имени и производить первые от последних. Древние христианские храмы в большинстве случаев суть здания вновь построенные христианами с специальной целью для отправления в них богослужения. Те же из них, которые первоначально были в языческом употреблении не были зданиями какого-либо одного, строго определенного типа: между ними были и храмы и термы и частные дома. По всему видно, что древние христиане, когда вынуждаемы были превращать в церковь какое-либо старое здание, мало обращали внимания на то, какого рода было это здание, лишь бы оно давало хотя некоторые удобства для отправления в нем христианского богослужения и по своему устройству не представляло непреодолимых препятствий для приноравливания его к известному назначению. Все это показывает, что древние христиане при постройке своих храмов вообще и базилик в частности не имели в виду никакого определенного образца, который бы копировали с рабской точностью. Они конечно не могли отрешиться совершенно от преданий древнего искусства, от тех технических приемов, которые выработала древность в области архитектуры, но это не мешало им быть оригинальными. Древняя архитектура давала им только материал, из которого они производили нечто совершенно особенное; из нее они брали частные, отдельные элементы и комбинировали их по своему, сообразно со своими целями. Если обратиться к истории искусства и пересмотреть все памятники как дохристианской, так и современной появлению христианства архитектуры, то оказывается, что базиличная форма построек есть одна из самых древних и распространенных. У всех культурных народов, имеющих свою архитектуру, встречается множество зданий с самым разнообразным назначением, построенных по базиличному плану. Мотес указывает множество подобных зданий, сходных в основном плане с христианскими базиликами, избирая только важнейшие. Храмы египтян наприм., имели базиличную форму. Дворцы ассирийские и персидские имели такое же устройство. В Ост-Индии пещерные храмы и так называемые вигары и особенно храмы в Карли и Эллоре – почти настоящие базилики. У финикиян, сирийцев, у древних мексиканцев, равно как у китайцев и японцев базиличная форма постоянно употреблялась как для храмовых, так и для других построек. Из еврейских зданий такую форму имели: храм Соломона, дворец Соломона, второй храм Зоровавеля и Неемии, третий храм отстроенный Иродом и залы или портики, окружавшие этот храм. У греков до римского завоевания базиличная форма была принята не только для храмов, наприм., Посейдона в Пестуме, Зевса олимпийского и мн. др., но и для зданий, имевших совершенно иное назначение, служивших, наприм., для производства суда и торговли. У римлян эта форма получила еще более широкое применение: она имела место даже при устройстве частных римских домов, в которых некоторые комнаты устраивались по образцу общественных базилик. Из всего этого видно, что базиличная форма, характеризуемая продолговатым планом с разделением внутренности на корабли посредством колонн, не есть исключительное достояние греко-римской цивилизации или частнее греко-римского языческого культа, а есть общая, безразличная архитектурная форма, существование коей вполне обусловливается свойствами архитектурной техники, и что если христиане имели ее в виду при постройке своих храмов, то именно как такую форму. Таким образом, если основываться на сходстве в основном плане, то христианские храмы можно производить от какого угодно из перечисленных зданий, если же иметь в виду полное сходство и в частностях, то ни одно из них нельзя считать первообразом христианского храма. Очевидно, что сходство не может дать никаких оснований для суждения об оригинальности, или не оригинальности христианской архитектуры и особенно для произнесения приговора в последнем смысле. Вообще Мотес заметно становится на сторону Цестермана. Не отрицая некоторой зависимости христианского зодчества от зодчества дохристианского в техническом отношении и некоторой идеальной зависимости от иудейства, с которым христианство согласно было в том, что проповедовало поклонение тому же единому Богу, он однако главнейшим образующим и формирующим началом при появлении христианских храмов считает специальные особенности христианского культа. Этими особенностями главным образом обусловливалось появление форм христианской архитектуры.

Все эти, изложенные нами, споры, иногда мелочные, о предметах, по-видимому маловажных, принесли однако немаловажную пользу науке. Не одна только более разумная постановка вопроса была их результатом. Находясь в самой тесной связи с новыми открытиями и исследованиями в области вещественных древне-христианских памятников, они пролили новый свет на состояние христианского зодчества в древнейший период существования христианской церкви и дали возможность представить это состояние в более ясном, полном и точном виде, так что историки древне-христианского искусства должны были почти совершенно переработать те отделы в своих историях, которые посвящены были древне-христианскому искусству и в частности архитектуре. В пример можно указать на Шнаазе. Во втором издании третьего тома своей огромной истории образовательных искусств он, при содействии упомянутого выше цюрихского профессора Рана, совершенно переработал статью о древней христианской архитектуре, о христианских базиликах, катакомбах и др., на основании новых изысканий, при чем не усомнился поставить свою переработку в параллель с теми, которые должны были производиться в учебниках по истории древнего искусства после открытия ниневийских памятников²⁰. Немаловажен и теоретический результат. Тщательное иcследование фактов, относящихся к эпохе происхождения и первого существования христианского зодчества, показало, что это зодчество не есть безразличная форма, могущая служить выразительницею каких угодно идей и христианских и языческих, но есть форма христианская, имеющая ближайшее отношение к духу христианства, есть прямое произведение этого духа. Архитектурные памятники столь же красноречиво свидетельствуют о глубине и всеобъемлемости преобразующей силы христианства, как и все другие. Этот результат едва ли можно упускать из виду при изучении состояния христианского зодчества в различные периоды его существования.

О существовании произведений христианской архитектуры, как искусства в собственном смысле, в первые три века христианской эры почти не может быть и речи. Архитектура есть искусство самое открытое и требующее для своего процветания и существования очень много таких условий, каких не могло заключать в себе состояние юной христианской общины в то время. Нужны долгие, счастливые и спокойные времена, нужны большие материальные средства, чтобы надлежащим образом и беспрепятственно осуществить в монументальных архитектурных формах религиозно-художественные идеалы, а христиане в первые три века представляли из себя общество гонимое, немногочисленное и далеко небогатое. Но если нельзя говорить о монументальности и художественности произведений христианской архитектуры в указанное время, то это не значит, что христианская архитектура до IV века не имеет никакой истории и никаких памятников, не значит, что у христиан до этого времени не было никаких особых мест для богослужебных собраний, что до этого времени христианский культ вовсе не имел архитектурных форм, хотя бы только простых и зачаточных.

Если у христиан в первые три века не было монументальных храмов, то несомненно у них были особые места для богослужебных собраний с самого того времени, как только они начали обособляться в отдельную религиозную общину и образовали из себя церковь: существование подобных мест вызывалось необходимостью. Как только новая религиозная община получила после смерти и воскресения своего Основателя действительное бытие и жизнь, она тотчас же должна была обнаружить эту жизнь во внешних формах. Религия без проявления во внешних формах есть для человека нечто неполное, не-совершенное, не есть настоящая религия. Всякая религия уже по самому существу дела, потому, что она есть факт, имеющий самое тесное отношение к жизни человека, есть самое жизненное отправление человеческого духа, должна проявляться вовне, во внешнем культе, в богослужении, а всякое богослужение естественно требует особых, назначенных для того и приноровленных к тому мест. Так было во всех естественных религиях; так было в религии откровенной ветхозаветной; тоже должно было случиться и с откровенной христианской религией. Новая христианская община должна была обнаружить свою внутреннюю религиозную жизнь во внешнем богослужении. Вместе с богослужением должны были явиться и особые места для него, имевшие хотя не-которые возможные приноровления к его потребностям, должны были явиться некоторые архитектурные формы, по крайней мере те, существование которых вызывалось необходимостью, самым существом нового христианского культа.

Эту естественную необходимость в религии внешних форм вообще и архитектурных в частности И. Христос не только не отверг, а напротив подтвердил своим учением и примером, причем указал даже в главных чертах и те начала, с которыми должны были сообразоваться верующие при образовании этих форм. Он не определил, подобно Моисею, подробно архитектурных форм нового культа, равно как не определил и многих других внешних форм, которые, не имея важности сами по себе, приобретают значение только от духа и мысли, ими выражаемых, но все Его учение об этом, все Его действия, имевшие какое-либо отношение к этому предмету, ясно показывают, что Он придавал религиозной внешности то именно значение, какое она должна иметь. Проповедуя новое поклонение Отцу духом и истиною (Ин. 4:23, 24; ср. Мф. 15:8, 9; 7:21; 6:5–8) и осуждая шумную и лицемерную фарисейскую молитву, Он вместе с тем ясно узаконил молитву для своих последователей не только, как акт внутреннего, духовного поклонения Богу, но и как внешнее религиозное действие. Он дал своим ученикам довольно подробные наставления относительно молитвы, научил их словам молитвы (Мф. 6:5–13; Лк. 11:2–4) и, что особенно важно, заповедал им молитву общественную, указав на особенную ее силу и важность (Мф. 18:19, 20). Сам Он нередко проводил целые ночи в молитве (Лк. 6:12; Мф. 14:23), причем молился с возведенными к небу очами, коленопреклоненный, или падши на лице свое (Лк. 21:41,45; Ин. 17:1; Мф. 26:39). Что касается до места молитвы, то Он не одобрял исключительного предпочтения какого-нибудь одного определенного места перед всеми другими, как это было у иудеев и самарян. О христианском поклонении Богу Он говорил, как о таком, которое должно совершаться не в Иерусалиме только, и не на той только горе, где совершали свое богослужение самаряне, но и в других местах (Ин. 4:21). Но Он не был в этом отношении совершенно безразличен. Правда, Он говорил свои поучения, совершал свои чудесные действия, не ограничиваясь ни местом, ни временем, принимая во внимание единственно нужды погибших детей дома Израилева, Он учил и исцелял в храме (Ин. 7: 28), в синагогах (Лк. 4:15. 44; Ин. 18:20; Мк. 6:2), в частных домах, на улицах, на горе, на море и проч. (Мк. 4:1; Мф. 13:2; 5:1–2; Лк. 5:3; 13:21; Мк. 2:4.15): но это не были действия чисто богослужебные. Для молитвы Он старался избирать особые, удобные для того, места. Он молился обыкновенно или где-нибудь в уединении, наприм., на горе (Лк. 7:2; Мф. 14:23), или же в храме. По Его учению место, назначенное для молитвы должно быть ни чем иным, как таким именно местом, местом святым и свободным от всякаго иного, несовместного с молитвой, употребления. Он возмутился обычаем иудеев дозволять в храме торжище и изгнал отсюда всех торгующих и покупающих, сказав при этом: дом Мой домом молитвы наречется, а вы сделали его вертепом разбойников (Мф. 21:12–13; Мк. 11:15; Лк. 19:46). Сверх того перед страданиями своими Он совершил с учениками своими вечерю, установил таинство евхаристии и заповедал постоянно совершать его в свое воспоминание. Это таинство должно было сделаться средоточием и самым важным актом христианского богослужения и сообщить этому богослужению, как нечто существенное и необходимое, характер общественности. Самое тесное общение верующих со Христом и между собою, обусловливаемое совершением этого таинства и в свою очередь обусловливающее необходимость собрания верующих в одно место, особенная важность и святость этого таинства , вызывают неотложную нужду в удобных и особых местах для его совершения. И сам Спаситель для совершения его тоже избрал особое и наиболее удобное место: горницу большую, устланную, готовую (Мк. 14:15). – Таким образом из евангельского повествования о жизни и учении И. Христа ясно, что по мысли Его новая религия, не смотря на свою духовность, должна была иметь внешнее обнаружение в обрядовом богослужении, что это богослужение, как проявление религии любви, общего братства, долженствовало быть общественным, и что, как поэтому, т. е. вследствие своей общественности, так уже и потому, что оно – богослужение – действие религиозное, святое, должно быть совершаемо в особых, назначенных для того и приноровленных к тому, местах. Все это делало необходимыми особые места для христианского богослужения и при том такие, которые бы были приноровлены для богослужения общественного, совершаемого при участии довольно многочисленного общества, делало необходимыми особые архитектурные формы для проявления новой религиозной идеи, для служения потребностям нового культа. Поэтому, как только первые верующие во Христа обособились в отдельное религиозное общество, у них вместе с тем явились и особые места для религиозных собраний. Такими местами первоначально были не особые, нарочито устроенные для того, здания, а наиболее удобные помещения в частных домах.

Уже тотчас после воскресения Спасителя ученики Его имели особое место для собраний в Иерусалиме, куда они, устрашенные недавними происшествиями, собирались для того, чтобы вместе возлежать на вечери, размышлять о случившемся, воспоминать о своем учителе и молиться. Это был обыкновенный жилой дом, представлявший по всей вероятности какие-нибудь существенные или случайные удобства для тайных собраний учеников Распятого. В этом доме ученики чувствовали себя более безопасными, чем в другом месте, и приходили сюда, как бы в свой собственный дом, к себе или к своим (Ин. 20: 10). Они хорошо знали этот дом и, когда нужно было, могли находить его без всяких затруднений. В этом-то доме по всей вероятности Мария Магдалина искала Петра и Иоанна для того, чтобы излить перед ними свою скорбь о похищении тела Иисусова (Ин. 20:2) и потом для того, чтобы возвестить ученикам, что видела Господа (20:18). В этом же доме в тот же первый день недели вечером собрались ученики и заперли двери из опасения иудеев (20:19). Два ученика, шедшие в Еммаус знали, в каком месте собрались прочие ученики. Для того, чтобы сообщить им о явлении Иисуса на дороге, они прямо отправились туда и нашли вместе 11 апостолов и бывших с ними (Лк. 24:33). Здесь-тο затем и явился одиннадцати воскресший Господь. Через 8 дней ученики опять собрались в этом доме и Иисус опять явился им здесь, когда двери были заперты (Ин. 20:26). После вознесения Иисуса Христа ученики Его должны были не отлучаться из Иерусалима и ждать обещанного от Отца Духа (Деян. 1:4). Собрания учеников в это время, до сошествия на них Св. Духа, должны были иметь некоторый особенный религиозный характер и однако эти собрания опять происходили в доме и по всей вероятности в том же, в каком они происходили и до этого времени, по крайней мере из повествования св. Луки не видно, чтобы место собрания избрано было новое. По возвращении в Иерусалим с горы Елеонской, по свидетельству Луки, они прямо без всяких колебаний взошли в горницу, где и пребывали... все... единодушно.... в молитве и молении с некоторыми женами и Мариею, матерью Иисуса и с братьями Его (Деян. 1:12–14). Здесь по предложению Петра вместо Иуды избран был в звание апостола Матфий; здесь ученики встретили наступление пятидесятницы и были все единодушно вместе, когда внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра и наполнил весь дом, где они находились, и когда на них почил Дух Святый в виде огненных языков (Деян. 2:1–4). Вдохновенная проповедь, произнесенная при этом случае апостолом Петром, произвела на собравшийся во множестве народ глубокое и плодотворное впечатление: три тысячи человек охотно приняли слово Евангелия и крестились. Таким образом христианская община вдруг увеличилась очень значительно, и потом, благодаря проповеди и чудесам апостолов, начала увеличиваться быстро еще более. Религиозные отправления этой юной общины были самые живые и деятельные: верующие постоянно пребывали в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах (Деян, 2:42), все верующие были вместе и имели все общее (ст. 44). Для таких деятельных и живых отправлений довольно многочисленной и постоянно увеличивавшейся общины нужны были соответствующие удобные внешние условия. Для постоянного пребывания вместе в общении и молитвах нужны были общественные собрания, а для собраний удобные места. Такие места действительно и были. Это были главным образом и даже исключительно удобные помещения в частных домах. То обстоятельство, что в книге Деяний упоминаются так же и другие места собраний верующих, не опровергает этого положения. Так как первоначальная христианская община состояла исключительно почти из обращенных в христианство иудеев, не отделилась еще окончательно от иудейства, соблюдала точно обрядовые иудейские постановления, то места собраний у нее были часто те же самые, что и у иудеев, именно: верующие часто собирались в иерусалимском храме. По свидетельству Луки, возвратившись в Иерусалим по вознесении Господа, ученики пребывали всегда в храме, прославляя и благословляя Бога (Лк. 24:53). По сошествии Св. Духа они точно также каждый день единодушно пребывали в храме (Деян. 11:46), особенно в известные часы молитвы, наприм., девятый (Деян. 3:1); здесь они молились, совершали исцеления и предлагали народу свое благовестие о Христе (Деян. 5:20. 42). Иногда для тех же целей апостолы и первые верующие употребляли ту храмовую пристройку, которая известна была под именем притвора Соломонова (στοα Σολωμοντος); здесь апостолы учили народ (Деян. 3:11–26); здесь все верующие иногда единодушно пребывали (Деян. 5:12). Иногда же, особенно для проповеди, апостолы пользовались еврейскими синагогами и молитвенными домами (Деян. 13:14–44; 14:1; 17:1, 2; 10–17; 16:16; 18:4,19, 26; 19:8). Но такой порядок вещей продолжался недолго и был явлением только временным. Он мог иметь место в недрах христианства только до тех пор, пока еще не вполне выяснились для иудеев отличия новой христианской религии от закона Моисеева и пока иудеи составляли большинство последователей этой новой религии. Когда в недра христианской церкви вошли язычники, не имевшие таких побуждений держаться обрядовых постановлений закона Моисеева, какие имели иудеи, когда иудеи нехристиане воздвигли гонение на христиан, тогда этот порядок сам собою должен был прекратиться, тем более, что христианское богослужение имело такие особенности, которые делали совершенно невозможным отправление его вместе с иудеями. Вследствие этого последнего обстоятельства даже в то время, когда первые верующие могли еще пользоваться местами иудейских богослужебных собраний, они пользовались ими или для миссионерских целей, для проповеди, или для таких богослужебных действий, которые у них были более или менее общи с иудеями, напр., для молитвы, но для совершения своего особого, богослужебного священнодействия, для преломления хлеба, они собирались в особое место в особый удобный для этого частный дом (Деян. 2:46; 5:42)²¹. В этот-то дом, к своим (πρός τούς ιδίσυς), апостолы Петр и Иоанн, по освобождении от уз, которым они подверглись было за исцеление хромого, отправились возвестить, елика к ним архиереи и старцы реша (Деян. 4:23). Здесь застали они собрание многих верующих, которые, выслушав рассказ апостолов, единодушно возвысили голос к Богу: и по молитве их поколебалось место, где они были собраны и исполнились все Духа Святого (Деян. 4:31). В другой раз, когда Петр, освобожденный ангелом из темницы и от рук Ирода, прежде всего пожелал успокоить христианскую общину, то он опять прямо отправился в этот хорошо знакомый ему дом, где верующие обыкновенно собирались. Осмотревшись, он пришел к дому Марии, матери Иоанна, называемого Марком, где многие собрались и молились (Деян. 12:12). Таким образом на основании этого последнего места можно определить даже и то, кому принадлежал тот дом, в котором обыкновенно собирались первые христиане для молитвы и преломления хлеба. Это был дом Марии, матери Иоанна – Марка. Хотя на основании всех приведенных свидетельств нельзя утверждать, что этот дом был единственным местом богослужебных собраний первых христиан, особенно с тех пор, как число верующих быстро увеличилось, но кажется можно с большой вероятностью полагать, что дом Марии был первым и особенно любимым местом подобных собраний и что апостолы предпочитали его не потому только, что он принадлежал ревностной последовательнице Христа, – так как таких людей между первыми христианами было много, и у них было все общее, – но и потому главным образом, что он представлял особые удобства и был приноровлен к христианскому богослужению. По преданию этот дом был местом богослужения долгое время и после апостолов. По свидетельству Иеронима он цел был еще в его время, был обращен в церковь и назывался трапезою. Во время своего путешествия по Палестине с знатной римлянкой Павлою Иероним осматривал его, но к сожалению не описал подробно его внутреннего расположения; он говорит только, что этот дом был двух-этажный²².

Таким образом местами богослужебных собраний первых верующих были особые назначенные и приноравленные к тому дома. Так было в Иерусалиме; так же было и в других местах, где основывались вследствие проповеди апостолов христианские общины. В Антиохии, Павел и Варнава целый год собирались в церкви (εγ τη εϰϰλησία) и учили не малое число людей (Деян. 11:26). Здесь в первый раз верующие стали называться, христианами; здесь же по-видимому в первый раз стали слово: εϰϰλησία безразлично прилагать как к собранию, так и к месту собрания. Так как в Антиохии большинство уверовавших были эллины (Деян. 11:20–23), то всего вероятнее, что местом церковных собраний здесь служил частный и удобный для этого дом. В Троаде во время пребывания там апостола Павла верующие в первый день недели для преломления хлеба собрались в доме, в освещенной горнице третьего этажа этого дома (Деян. 20:7–9). Уже из того, что дом этот был трех-этажный видно, что он был вместительный и удобный и принадлежал какому-нибудь состоятельному христианину, может быть тому Карпу, у которого Павел оставил фелонь и книги кожаные, о доставлении которых он писал Тимофею (2Тим. 4:13). Такие люди, отличавшиеся особенной благотворительностью, преданностью интересам христианства и отдававшие свои дома для церковно-богослужебных собраний, были и в других городах, слышавших апостольскую проповедь. Апостолы за это отличали их от других верующих, как таких, которые посвятили себя на служение святым. Апостол Павел завещает верующим быть почтительными к таким людям (1Кор. 16:15–16) и приветствует их в своих посланиях особо, равно и от них посылает приветствия. В послании к римлянам, писанном из Коринфа, он посылает римским христианам приветствие от Гайя, называя его при этом странноприимцем своим и всей церкви²³. Очевидно, что ап. Павел жил в доме Гайя и что здесь же собирались верующие для богослужения и слушания поучений апостола. В послании к коринфянам он посылает приветствие от Акилы и Дрискиллы с домашней их церковью²⁴. В послании к колоссянам, посылая приветствие братьям в Лаодикии, он тут же приветствует некоего Нимфана и домашнюю его церковь²⁵. В послании к Филимону, богатому колосскому гражданину, он приветствует и общину, собиравшуюся в его доме, его домашнюю церковь²⁶. Что в этом последнем приветствии находится ясное указание на дом, служивший местом богослужебных собраний, это, кроме способа слововыражения, подтверждается еще и преданием. Иероним говорит, что этот Филимон отдал свой удобный дом для общественного богослужения, по убеждению епископа Архипа, которого Павел в этом же послании называет своим споспешником²⁷. По указанию приветствий апостола Павла особенно много таких благотворительных людей и домов, отданных ими для общественных богослужебных собраний, было в Риме. В послании К римлянам (гл. 16) он приветствует Акилу и Прискиллу, находившихся в то время в Риме, с домашней их церковью²⁸ и многих других, именно: верных из дома Аристовулова, домашних Наркисса, тех, которые в Господе, Асинкрита, Флегона, Ерма, Патрова, Ермия и других с ними братьев, Филолога и Юлию, Нерея и сестру его и Олимпана и всех с ними святых. Хотя образ выражения апостола в этих последних приветствиях не так ясен, как в вышеуказанных, но он однако таков, что дает довольно твердые основания²⁹ заключать, что под теми другими, которых апостол, не перечисляя поименно приветствует вместе с поименованными лицами, должно разуметь тех, которые собирались в домах этих поименованных лиц для богослужения, что названные по имени лица стояли во главе известного, круга верующих, собиравшихся для богослужения в их домах. – Вообще из посланий апостольских довольно ясно видно 1) что у первых христиан при жизни апостолов не было иных мест для богослужебных собраний, для молитв, поучений и преломления хлеба, кроме частных обыкновенных домов, но что однако 2) не все дома, принадлежавшие христианам, употреблялись ими для этой цели, а только некоторые удобные, особо для того назначенные и приноравленные, как бы пожертвованные хозяевами церкви для подобных собраний. Дома эти, как имевшие особое святое назначение, ясно отличались от обыкновенных жилых домов и назывались в некоторых местах особым именем, по преимуществу именем церквей. Апостол Павел в первом послании своем к коринфянам ясно и несомненно свидетельствует об этом отличии. Упрекая христиан в невоздержности, какую они дозволяли себе на вечерях любви, он говорит: слышу, что когда вы собираетесь в церковь (εν τη εϰϰλησία)….. вы собираетесь так, что это не значит вкушать вечерю Господню... Разве у вас нет домов (οϰιάς), чтобы есть и пить? Или пренебрегаете церковь Божию... Собираясь на вечерю друг друга ждите. А если кто голоден, пусть ест дома (εν οιϰῳ). Ниже в том же послании, говоря о дарах духовных, он заповедует: жены ваши в церквах (εν ταΐς εϰϰλησίαις) да молчат... Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают дома (εν οίϰῳ) у мужей своих (1Кор. 12:18–34; 14:34–35). Это сопоставление дома и церкви едва ли можно понимать иначе, как в том смысле, что этим сопоставлением указывается на отличие домов, назначавшихся для общественного христианского богослужения, домов, церкви, или просто церквей от других домов, не имевших такого назначения, указывается на особенную святость их, обусловленную святостью тех священнодействий, которые в них совершались и на особенную, случайную, или преднамеренную приноровленность их к богослужению. В такие то дома, по словам Златоуста³⁰, превращенные в церкви, апостол Иоанн, по всей вероятности и запрещает принимать еретиков, людей отлученных от церкви, проповедующих не то учение, какое проповедовали апостолы и потому не имевших права участвовать в православном богослужении, находиться в общении с церковью посредством таинств³¹.

Употребление частных домов для богослужебных собраний при жизни апостолов очевидно условливалось особыми обстоятельствами, в которых находилась юная, еще немногочисленная и гонимая христианская община. Эти обстоятельства и по смерти апостолов долго оставались неизменными, а иногда во время гонений становились даже еще более стеснительными и неблагоприятными для появления богослужебных мест, как особых, совершенно отличных от частных домов, зданий, для развития церковного зодчества в собственном смысле. Христианская церковь еще долгое время после апостолов оставалась обществом бедным, гонимым, запрещенным и не имевшим права собственности. Естественно поэтому, что та практика относительно мест богослужебных собраний, которая существовала в христианской церкви при апостолах, продолжала существовать в полной силе и после них в то неблагоприятное для христианства время, которое в истории церкви известно под именем периода гонений. Ясно сознавая, что, как говорит Климент Римский, «должно в порядке совершать все, что Господь повелел совершать», веруя, что Господь «Сам определил высочайшим своим изволением, где и через кого должны быть совершаемы священные действия³²», христиане и в это время, не смотря на все опасности, собирались для совершения своего богослужения в особые, назначенные для того места, но эти места не походили на места богослужения язычников. Тогда как для язычников местами отправления их богослужения служили великолепные, бывшие на виду у всех, здания, христиане собирались в местах тайных³³, известных и доступных главным образом только им и прежде всего в приноровленных к тому помещениях частных домов. Правда подробных указаний на их существование и устройство мы не имеем, однако и тех отрывочных известий, какие существуют ныне об этом предмете, достаточно для того, чтобы подлинность указанного факта стояла выше всякаго сомнения. Так в посланиях св. Игнатия Богоносца встречаются приветствия, по форме совершенно сходные с теми, какие находятся в посланиях ап. Павла. В послании к Смирнянам он приветствует «дом Тавии³⁴», в послании к Поликарпу – «жену Епитропа со всем ее домом³⁵». Если справедливо, что в приветствиях Павла подобный способ выражения содержит в себе указание на богослужебные собрания в домах приветствуемых лиц, то без сомнения тоже указание должно видеть и в приветствиях Игнатия, послания которого так близки по духу и форме к посланиям апостольским и который так часто и так настойчиво разъяснял верующим необходимость общественных собраний для совершения евхаристии. Гораздо более ясные указания на этот предмет можно найти в разных других древних известиях, особенно в деяниях мучеников и святых. Так есть известие, что в Риме во II в. при папе Пие I освящены были для богослужебного употребления дом сенатора Пуденса, сына Дрискиллы, в котором вскоре потом устроена была и крещальня³⁶ и дом одной благочестивой римлянки по имени Евпрепии³⁷. Около того же времени местами богослужебных собраний в Риме служили дома Мартина Тимиотина, св. Цецилии, Люцины; в Туре – дома Бриккия и Евстохия³⁸. Такой порядок вещей продолжал существовать до самого конца III в. и даже позднее, когда христиане получили уже некоторую возможность строить особенные общественные дома собраний. Из актов Эмерита и Сатурнина – мучеников III в. видно наприм., что в домах этих мучеников собиралась христианская община для совершения евхаристии³⁹. По свидетельству Оптата около того же времени в Риме, во время беспорядков, произведенных еретиками, местом христианских богослужебных собраний был между прочим дом Фавсты Латеранской⁴⁰. При Диоклетиане во время гонения местами богослужебных собраний были дома Каризия, Октавия Феликса и др.⁴¹. Даже после того, как церковь восторжествовала при Константине великом, обычай совершать богослужение в частных домах возобновлялся иногда по нужде, иногда же без нужды, что часто было причиною злоупотреблений, состоявших в том, что некоторые вопреки духу христианского культа уклонялись от общественных богослужебных собраний и делали для богослужения частные собрания в своих домах. Для пресечения этого злоупотребления в IV в. уже потребовались соборные определения. Собор Лаодикийский (364 г.) определил: «не подобает епископам или пресвитерам совершати приношение в домах⁴²».

Вообще, что первые христиане для совершения своего богослужения собирались в частные дома, в этом не может быть сомнения, равно как и в том, что для такого употребления избирались такие дома, которые отличались некоторыми особенными удобствами. В чем же состояли эти удобства? Каково было внутреннее расположение и устройство тех домовых помещений, которые христиане считали наиболее удобными для совершения своего богослужения и в которых они действительно совершали это богослужение. Без сомнения, если они выбирали для своих собраний особые удобные для того дома, то и комнату в этих домах выбирали особую, тоже наиболее удобную. Какую же именно? Возможно точное решение этого, по-видимому мелочного вопроса, имеет ту важность, что может дать указание на вид и характер тех первичных, простейших архитектурных элементов, которые легли в основу последующего развития христианского строительного искусства. Если христиане выбирали для богослужения то, а не иное помещение в доме и если делали в этом помещении некоторые приноровления, то в этом случае они без сомнения руководились особенными потребностями своего культа и в их выборе хотя отчасти должна была выразиться уже самостоятельная, чисто христианская архитектоническая идея. К сожалению об этом предмете можно рассуждать главным образом только на основании отрывочных, кратких и косвенных известий. В Деяниях апостольских место богослужебных собраний первенствующих христиан обозначается словом: υπερώον (εν ύπερωω, εις ύηερώον Деян. 1:13; 9:37–39). Слово это очевидно довольно неопределенно. Оно указывает только на то, что помещение, в котором собирались первенствующие христиане для богослужения, находилось не в нижнем этаже, но в одном из верхних. Было ли это помещение настоящей комнатой, или же это была только огороженная кровля дома, остается не ясным. Еврейские дома строились таким образом, что всякий, даже и одноэтажный, дом мог иметь свой ύπερωον. Они снабжались плоской кровлею, которая составляла как бы особый этаж и была любимым местопребыванием обитателей дома. Кровля эта или обносилась только перилами, или в некоторых своих частях покрывалась по образцу египетских домов⁴³. Если основываться на одном только общем значении слова: ύπερωον, то можно бы место богослужебных собраний первых христиан полагать и в этом открытом, или полузакрытом помещении. Но это будет не верно. Евангельское повествование о страхе иудейском, о затворенных дверях, о пребывании учеников внутри дома ев. Ин. 20:19, 26), ясно убеждает нас, что комната, в которой находились ученики, была совершенно закрытая и находилась во внутренности дома, в настоящем жилом этаже. Хотя евреи в большинстве случаев строили одноэтажные дома, но у них были и многоэтажные. Первыми такими домами в Палестине были царские дворцы, которые строились по образцу финикийских. В последствии подобные же дома стали строить богатые вельможи и граждане. Можно предполагать с большой вероятностью, что в первом веке в Иерусалиме таких домов было много. Население здесь было очень густо и дома, естественно, должны были разрастаться в высоту. Нижние этажи назначались для лавок и кладовых, а верхние для жилья. В каком-нибудь из таких жилых этажей и можно предполагать комнату, в которой собирались первенствующие христиане. Что касается до подробностей внутреннего расположения и устройства этой комнаты, то об этом можно сделать несколько очень вероятных соображений на основании известий о ее назначении и вместимости. В книге Деяний и в посланиях ап. Павла места богослужебных собраний первых христиан обозначаются еще иногда словом: οιϰος (Деян. 2:2. 46; Рим. 16:5 и др.). В слове этом, по мнению некоторых ученых, можно находить ясное указание на комнату, имевшую свое определенное назначение и, соответствующее этому назначению, особенное устройство. Так Мотес, основываясь на свидетельстве римского архитектора Витрувия, думает, что под словом: οιϰος должно разуметь не вообще дом, а известную определенную комнату в доме, именно: обширную, праздничную столовую залу, находившуюся во внутренности дома, на востоке в верхнем этаже⁴⁴. Если самое толкование слова можно считать натянутым, то вывод из него тем не менее остается справедливым. Что первые верующие обыкновенно собирались в той комнате дома, которая имела назначение быть празднично; столовой – это не может подлежать сомнению. По свидетельству Марка и Луки (Mк. 16:14; Лк. 24:42) комната, в которой собрались одиннадцать учеников по воскресении Господа и в которой явился им воскресший Христос, была столовой. Христос застал учеников возлежащими (αναϰειημένόις), спросил их о пище и они дали ему рыбы и сот меда. При том же для преломления хлеба и для совершения вечерей любви первенствующим христианам очень естественно было собираться в той именно комнате домов, которая предназначалась для вечерей и многолюдных собраний и была обширнее других комнат. Насколько обширны были подобные комнаты и следовательно каково было их техническое устройство, можно судить по количеству людей, которое могло в них помещаться. В книге Деяний (1:15) представляются собранными вместе 120 человек. В Евангелии Луки (24:33) рассказывается, как Христос явился одиннадцати и бывшим с ними. Если снести это место с 1Кор. 15:6, то оказывается, что он явился в это время более, чем 500 братьям вдруг. После сошествия св. Духа на апостолов число верующих вдруг увеличилось до 3000 человек и однако они все пребывали единодушно вместе (Деян. 2:46–47). На основании всех этих мест мы можем принять за достоверное, что комната, в которой первые верующие совершали свои богослужебные собрания, могла вместить в себе более 1000 человек и стало быть была очень обширна. По уверению архитектора – археолога Мотеса⁴⁵ «при тогдашнем состоянии архитектурной техники такие большие помещения можно было покрывать не иначе, как при помощи промежуточных поддержек, или колонн, расположенных рядами и таким образом деливших комнату на несколько кораблей», обыкновенно на три, средний и два боковых. Так как эти помещения назначались главным образом для вечерей, то конечно здесь была необходимая для того мебель, стол и седалища. Сверх того для совершения богослужения в этих помещениях делались может быть некоторые приноровления, устраивались места для епископов и пресвитеров, для чтения писания, для верующих и т. п. Таким образом первые верующие в Иерусалиме обыкновенно собирались для богослужения в большой столовой зале, находившейся в верхнем этаже дома и по внутреннему своему расположению и устройству очень похожей на те здания, которые христиане стали строить впоследствии и которые известны под именем базилик.

Так было в Иерусалиме и других городах востока, где преобладал смешанный восточно-римский стиль архитектуры, наприм., в Троаде (Деян. 20:7–9). Так ли это было в тех местах, где господствовала исключительно греко-римская архитектура? В римских домах первого века христианской эры по подражанию восточным домам тоже устраивались иногда на кровле полу-закрытые помещения, или солярии, которые в Риме назывались: meniana по имени Мения цензора и архитектора, который первый начал их строить⁴⁶, но эти солярии едва-ли употреблялись для христианских богослужебных собраний. По общему убеждению ученых для этого служили другие помещения, именно те, которые обозначались словом: oecus. К этому убеждению они приходят главным образом по рассмотрении устройства и внутреннего расположения греко-римских домов первого христианского века, сравнительного удобства для христианского богослужения различных помещений этих домов. Внутреннее расположение греко-римских домов описано довольно подробно Витрувием, римским архитектором времен Августа, написавшим десять книг об архитектуре⁴⁷. Эти описания Витрувия, вследствие отсутствия планов и трудности архитектурной терминологии, долгое время были очень мало понятны и сделались важным пояснительным и дополняющим источником только с тех пор, как начали откапывать сохранившиеся остатки настоящих римских домов под лавою в Помпеи, а потом под землею в Риме и в других местах. Особенно важны для составления точного понятия об устройстве греко-римских домов памятники Помпейские, как по сравнительной своей не поврежденности, так и по другим причинам. По свидетельству очевидцев «все дома в Помпеи представляют один и тот же характер снаружи и одинаковое распределение комнат внутри, различаясь между собой только величиной и незначительными частностями, сообразными со вкусом и средствами хозяина. Можно подумать, что Помпейцы строились по единообразному плану, предписанному наперед и раз навсегда городским начальством⁴⁸». Это однообразие плана, почти совершенно притом согласное с описаниями Витрувия, и служит причиной того, что в настоящее время Помпейские дома считаются как бы типами греко-римских домов первой эпохи христианства. Особенно типическим считается устройство одного из лучших открытых в Помпеи домов, так называемого дома Эдила Пансы. Современные писатели, когда говорят об устройстве римских домов указанного времени, обыкновенно имеют в виду план этого дома. На основании указаний Помпейских памятников и Витрувия внутреннее расположение римских домов можно представить приблизительно в следующем виде. Весь дом обыкновенно делился на две, расположенные одна позади другой, половины: переднюю, публичную, ближайшую к улице, и заднюю, хозяйскую. Средину передней половины занимало сравнительно довольно обширное, в большинстве случаев полуоткрытое, пространство, двор (atrium), куда входили прямо с улицы через небольшой коридор (prothyrum). Пространство это редко покрывалось все; большей частью только по бокам, причем в средине пола против верхнего отверстия в крыше (compluviam) устраивались углубления для дождевой воды (impluvium). Ко двору примыкали со всех сторон небольшие отдельные комнатки, имевшие различное назначение. Полагают, что большая часть этих комнат устраивалась для помещения прислуги. Самая обширная комната здесь примыкала к задней стороне двора и устраивалась прямо против входа с улицы. Это был tablinum – официальная приемная, где хозяин принимал посетителей по делам. Непосредственно за этой передней половиной дома следовала задняя, хозяйская, более обширная, но имевшая такое же устройство. Средину ее занимал опять atrium или двор такого же устройства, как и в передней половине, но только более обширный и украшенный. Среди него так же, как и там был бассейн воды (piscina); по сторонам он обносился колоннадой, отчего и назывался чаще всего перистилем. Колоннада поддерживала кровлю, которая покрывала перистиль со всех сторон, оставляя открытым только среднее пространство над бассейном. По бокам перистиля устраивались различные, небольших размеров, комнаты: alae, cubiculae, exedrae, triclinia и др., а на задней стороне его, прямо против tablinum устраивался oecus – самая большая⁴⁹ комната в доме. Этот oecus назначался главным образом для пиршеств, был праздничной столовою залою и местом приема знакомых людей. По внутреннему техническому устройству своему экусы в различных домах были различные. Впрочем различие между ними не было существенным и зависело от большей или меньшей обширности их и от происходившей вследствие этого разницы в способах покрытия. У древних писателей упоминаются: oecus tetrastylus, oecus corinthius и oecus egyptiacus. Экус тетрастильный имел сравнительно небольшие размеры и потому во внутренности его помещались только четыре колонны, которые поддерживали его крышу. Отсюда он и получил свое название. Экус коринфский был обширнее. В нем крыша поддерживалась неопределенным количеством колонн, которые расположены были вдоль его двумя рядами и таким образом делили его на три части. В экусе египетском, по описанию Витрувия, было так-же два ряда колонн, деливших все помещение на три части, или на три корабля. Число колонн в нем было также неопределенное, как и в коринфском экусе. Но в нем была одна очень важная особенность. Особенность эта состояла в том, что средний корабль был выше боковых. На колонны клался архитрав⁵⁰, а на архитрав по направлению к окружающим стенам клались балки и на них крыша боковых кораблей. Эта крыша представляла собой как бы балкон или открытый коридор вокруг среднего корабля. Для покрытия среднего корабля на архитрав нижних колонн ставились еще другие меньшего размера (именно, меньшие на четвертую часть) колонны и на них уже балки, поддерживавшие крышу. Эти верхние колонны соединялись между собой стеною. В стенах между колоннами устраивались окна, так что все помещение освещалось сверху. Эта описанная особенность, т. е. возвышенный средний корабль, по замечанию Витрувия, делала египетский экус похожим более на базилику, чем на экус коринфский⁵¹.

Описанный род помещений греко-римских домов – экусы в соединении с перистилями – представляются самыми удобными местами для тайных богослужебных собраний древних христиан. Очень достаточные по своей вместимости и для довольно большой общины, они находились вдали от улицы, в задней половине дома и легко могли быт приноровлены к потребностям христианского богослужения. Перистиль, к которому примыкал экус, мог служить для помещения оглашенных; бассейн, находившийся среди перистиля, мог служить для крещения оглашенных; самый же экус – для верных. Недоставало только абсида⁵² и вообще особого помещения для алтаря, но такое помещение очевидно могло быть устроено в глубине экуса без особых затруднений. Вообще, что касается удобств для христианского богослужения, то хотя устройство экусов было и не вполне одинаковое и хотя поэтому не все они в равной мере удобны были для христианских собраний, тем не менее все они в сравнении с другими комнатами римских домов были помещениями для указанной цели наиболее удобными. Особенно таковыми были базиликообразные экусы египетские, которые устраивались в домах людей богатых.

В некоторых римских домах, именно в домах знатнейших граждан и в царских дворцах устраивались еще более удобные для христианских собраний помещения. Витрувий⁵³ и другие древние писатели свидетельствуют, что в некоторых римских домах устраивались настоящие базилики с колоннами, возвышенной трибуной и другими принадлежностями. Такие базилики были наприм., во дворце Домициана и в Гордиановской вилле на дороге Пренестинской. О базиликах в этой последней вилле упоминает жизнеописатель Гордианов Юлий Капитолин. Он говорит о существовании здесь трех обширных базилик, из которых в каждой было по 100 колонн (basilicae centenariae tres)⁵⁴. О существовании базилики во дворце Домициана говорит Плутарх⁵⁵, свидетельство которого в последнее время совершенно подтвердилось раскопками в Риме на холме палатинском, где стояли дворцы цезарей⁵⁶. Из плана Домицианова дворца, реставрированного на основании этих раскопок, видно, что здесь рядом с обширным tablinum действительно существовала базилика с абсидом, возвышенною трибуною и с колоннами, делившими ее на три корабля. Из того же плана видно, что эта базилика была не единственным и не самым обширным подобного рода помещением во дворце. Находящаяся рядом с базиликой приемная зала императора (tablinum) была еще обширнее ее и также снабжена была абсидом, где помещался трон. За огромным перистилем (3000 кв. метров) следовал также огромных размеров oecus, или триклиний – зала назначенная для пиров. В глубине этой залы с колоннами, расположенными сходно с тем, как они располагались в коринфских вкусах, находился несколько возвышенный полукруглый абсид. Во дворце Августа, который окончательно отстроен был тоже Домицианом, судя по плану, также было несколько обширных базиликообразных помещений и обширный коринфский, а может быть и египетский экус.

Были ли подобные великолепные помещения местом богослужебных собраний первенствующих христиан утверждать трудно, хотя это и не совсем не-вероятно. Достоверно известно, что у многих знатных римских граждан были дома по своему великолепию и поместительности мало уступавшие цезарским дворцам и что в эпоху гонений многие знатные и богатые римляне исповедовали христианство. Впрочем во всяком случае план первоначальных христианских домовых церквей представляется в довольно определенном виде. Церковь в частном греко-римском доме представляла собою обширную продолговатую комнату, разделенную на три корабля рядами колонн, иногда с возвышенным средним кораблем, а иногда может быть даже и с абсидом. Перед входом в эту комнату был обширный перистиль, или полуоткрытый двор, обнесенный колоннадою и с бассейном воды по средине.

Приноровляя помещения своих частных домов к совершению в них богослужения, первенствующие христиане могли проявлять свои собственные, оригинальные архитектонические идеи еще очень неясно. Здесь они были стеснены тем, что помещения, которые нужно было приноравливать, были уже готовы и могли быть изменяемы только в самых несущественных частях и во внутреннем убранстве. Большую самостоятельность они могли проявить там, где им приводилось устраивать места для своего богослужения вновь. Такие места они могли устраивать уже по оригинально-христианскому плану. Случаев поступать таким образом для древних христиан представлялось не мало, и они действительно во II и III веках не раз делали опыты самостоятельной архитектурной обработки мест своего богослужения. Первые опыты в этом роде производили они, строя церкви на своих кладбищах или в так называемых усыпальницах, вырытых под землею. Усыпальницы (ϰοιμητήριον) эти, кроме своего прямого назначения, быть местами погребения, имели еще и другое, именно были местами совершения богослужения. Это богослужебное свое назначение они получили частью вследствие того, что во время гонений представляли сравнительно безопасное убежище, частью же и главным образом потому, что в них хранились священные останки мучеников. Обычай праздновать день смерти мучеников и совершать в этот день богослужение при гробах их, обычай, явившийся одновременно с появлением мучеников, естествен- но приводил к тому, что погребальные пещеры должны были превращаться в храмы. Во II веке обычай этот был уже общеизвестен в церкви. Так смирнские христиане около 168 г. в послании о мученичестве своего епископа св. Поликарпа писали⁵⁷, что они «собрали кости его – сокровище драгоценнее дорогих камней и чище золота – и положили их где следовало», что они «туда, т. е. к гробнице мученика, как только можно будет, станут собираться с веселием и радостью и будут праздновать день его мученического рождении, как в память уже совершивших свой подвиг, так в поучение и утверждение будущих подвижников». В III веке, язычники уже, хорошо знали, что обычай христиан собираться для совершения богослужения при гробах мучеников, в усыпальницах тесно, связан с самыми коренными началами их богослужебной практики. Когда они хотели особенно сильно повредить христианам, то устремлялись, на их усыпальницы, разоряли их, захватывали и умерщвляли собравшихся там христиан. По свидетельству Тертуллиана⁵⁸ подобный случай был в Африке еще в самом начале III века, около 202. г., когда в первый раз языческой чернью нарушена была неприкосновенность, гробниц вопреки древним римским обычаям и праву. С половины III в. некоторые римские императоры начали издавать указы, воспрещавшие христианам собираться в усыпальницах, надеясь, что таким запрещением они уничтожают одно из главнейших отправлений христианского культа, если не весь культ во всей его целости. Первый из таких указов был издан императором Валерианом в 257 г. и, хотя действовал недолго, казался для христиан особенно тяжелым и неудобоисполнимым. Заключавшееся в нем запрещение⁵⁹ действительно касалось такого пункта, который самым тесным образом связан с существенными основами, христианского учения и практики. Поэтому христиане уклонялись от исполнения его, не смотря на то, что подвергались за это строгому преследованию. В Риме папа Сикст II во время Валерианова гонения быль схвачен вместе со своими диаконами в усыпальнице Претекстата и умерщвлен «потому что презрел повеление Валериана⁶⁰». Эдикт Валериана вскоре был отменен преемником его Галлиеном в 260 г., но и по отмене его христианские собрания в усыпальницах не были уже безопасны от вторжения язычников и иногда кончались трагически. Так Григорий Турский⁶¹ рассказывает, что в Риме в правление Нумериана (282–5 г.) христиане, собравшиеся в большом количестве для совершения богослужения в одной из своих усыпальниц, расположенной на дороге Саларийской, были засыпаны в ней землей и погребены живые. При Диоклетиане во время гонения и после, при его преемниках, когда снова изданы были запретительные эдикты, подобные Валерианову, христианские богослужебные собрания в усыпальницах не прекращались, не смотря на все опасности. Последняя попытка прекратить эти собрания сделана была Максимином в 312 г., но конечно тоже безуспешно⁶². Никакие запрещения, никакие опасности не могли удержать христиан от совершения такого действия, которое, будучи их обязанностью и составляя правило христианского богопочтения, в тоже время доставляло им великое утешение в тяжелую эпоху гонений. Эти собрания продолжались и после умиротворения церкви и сообщили христианскому богослужению многие, существующие и до сих пор, очень важные особенности.

Давая таким образом своим усыпальницам или кладбищам, кроме их прямого назначения, еще иное, богослужебное назначение, избирая их местом для совершения своего богослужения, христиане естественно должны были позаботиться о приноравлении их к такому назначению, об устройстве в них церквей или таких помещений, в которых бы удобно было совершать богослужение. В чем состоят эти приноравления, какое устройство имели эти вырытые христианами под землей, рядов с могилами, церкви, – это всего яснее и подробнее можно узнать из рассмотрения самих памятников. Вырытые под землей усыпальницы, или катакомбы⁶³, где христиане хоронили тела своих умерших собратий и куда часто собирались для совершения богослужения, сохранились и до сих пор во многих местах, где процветало христианство в первые века. В этих катакомбах и до сих пор еще целы комнаты, более или менее обширные, устроенные христианами для богослужебных собраний. Из устройства и внутреннего расположения этих комнат ясно можно видеть, каков был архитектонический идеал первых христиан, каких архитектурных форм искали они для осуществления своих богослужебных потребностей. Важнейший из памятников подобного рода находится в Риме⁶⁴, который со всех сторон окружен рядом катакомб, представляющих собой настоящий лабиринт подземных галерей и комнат, наполненных телами умерших христиан и различными произведениями первоначального христианского искусства. По своей громадности и значению памятник этот не имеет себе равного. Громадность его изумительна. Принимая во внимание с одной стороны глубину и обширность того слоя земли и той местности, в которой вырыты катакомбы, а с другой – их обыкновенные размеры, вычисляют приблизительно, что галереи, их, вытянутые в одну линию, представили бы более 860 верст длины⁶⁵. Что касается до древности их, то из 42 катакомб, окружающих Рим, только 5 вырыты после торжества христианской религии, т. е. после Константина; остальные же 37 получили свое начало в первые три века, некоторые еще во времена апостолов и заключают в себе тела христиан-современников Флавиев и Трояна, наприм., усыпальницы: Ватиканская, св. Прискиллы, св. Домициллы и др. Понятно, какую важность должны иметь свидетельства памятника столь древнего и притом вполне христианского⁶⁶, такого, на котором христианские религиозные идеи могли отражаться с полной непринужденностью.

Римские катакомбы вырыты в вулканическом слое римской почвы, иногда на очень значительной глубине. Они состоят главным образом из сети взаимно пересекающих друг друга галерей и вырыты обыкновенно в несколько этажей, которые соединяются между собой посредством лестниц, или колодцев. Верхние этажи находятся почти всегда на глубине 7 или 8 метров, средние, обыкновенно более обширные и правильные, на глубине от 10 до 15 метров, а самые нижние, не очень обширные, на глубине 18, 20 и даже, хотя очень редко, 25 метров. Галереи катакомб правильны, длинны и узки. В некоторых местах они так суживаются, что два человека с трудом могут разойтись в них, не становясь друг к другу боком. Вышиной они иногда немного превышают человеческий рост, но часто в три или четыре раза выше. Потолки их обыкновенно плоски, иногда несколько сводисты. Галереи эти часто тянутся на очень значительное пространство и находятся в непосредственной связи с многочисленными подземными комнатами более или менее обширных размеров. Впрочем главное назначение их состоит не в том, чтобы соединять между собою различные комнаты, а в том, чтобы служить помещением для тел умерших. Боковые стены галерей наполнены сверху до низу гробницами, которые имеют вид продолговатых четырехугольных углублений и расположены горизонтально, одно поверх другого, на подобие полок в шкафе. Иногда таким образом вырывалось одно над другим до двенадцати углублений. Углубления эти, называющиеся loci или loculi, имеют различные размеры и очевидно приноровлены к длине и количеству тел, в них помещенных. По всей вероятности каждое из них вырубалось по мере надобности. Каждое locus или loculus обыкновенно назначалось для одного тела. Но некоторые имели и более обширные размеры, так что в них можно было поместить два, три и даже четыре тела. Такие loculi назывались: bisomus, trisomus, quadrisomus. Иногда, хотя очень редко, встречаются даже такие гробницы, в которых положены рядом до 15 тел, впрочем заботливо друг от друга отделенных. Внешние отверстия гробниц заделывались мраморными плитами с надписями, или просто черепицами, которые вставлялись в вырубленные для этого пазы и тщательно замазывались цементом. Таким образом предотвращалось заражение окружающего воздуха гниением трупов и получалась возможность проводить вблизи гробниц очень продолжительное время. Этому помогали еще так называемые люминарии (luminaria) или трубы, идущие из внутренности катакомб на поверхность земли. Через них проникал под землю свежий воздух и даже свет. Главным образом они устраивались в комнатах, назначенных для собраний, но влияние их простиралось и на галереи.

Комнат в подземных кладбищах очень много. Только в одной восьмой части катакомб Агнии их насчитывают до 60. Размеры и формы их очень разнообразны. Большей частью они квадратные, но есть так же много круглых, полукруглых, многоугольных и т. д. Одни из них и большая часть очень невелики и называются кубикулами (cubiculae). Другие же имеют большие размеры и называются криптами (cryptae). Кубикулы первоначально были семейными склепами, принадлежали различным частным лицам, устроивших их для себя и своих семейств, а потом перешли в общее пользование. Главное и почти исключительное назначение их всегда состояло в том, чтобы служить местом погребения. В стенах их, как и в стенах галерей, находятся многочисленные loсule, заключающие в себе тела умерших. Но в них кроме того помещаются постоянно гробницы иного устройства, редко встречаемые в галереях и носящие название: arcosolium⁶⁷. При устройстве таких гробниц сначала на некотором раcстоянии от пола делалось горизонтальное углубление, подобное loculus, но по форме своей большей частью полукруглое, аркообразное; потом в нем выкапывалось другое вертикально по направлению к полу в низ. Это последнее углубление, более или менее значительное и служило гробницей для тел погребаемых, одного или нескольких, и закрывалось сверху плитой горизонтально. Боковое же отверстие оставалось в большинстве случаев открытым и таким образом в нем под аркой образовалась полукруглая ниша, удобная для совершения евхаристии. Престолом могла служить плита, прикрывавшая гробницу, или же другая плита, положенная поверх первой. Такие плиты из мрамора с кольцами по углам, ввинченными для удобства переноски, часто, встречается в катакомбах. Гробниц описанного устройства очень много в катакомбах. В некоторых кубикулах. их встречается по нескольку, но не все, они служили алтарями. И вообще описанные комнаты или кубикулы едва ли когда были местами совершения евхаристии. Для этого они были неудобны по своим слишком малым размерам. Однако есть между ними и такие, которые назначались очевидно для совершения в них, если не литургии, то других менее сложных священнодействий, наприм. крещения. Кубикулы, назначенные для совершения крещения, и приноравленные к тому, встречаются в подземных усыпальницах довольно часто. Замечательнейшая находится в катакомбе Понтиана и состоит из небольшой четырехугольной комнаты, назначение которой видно из того, что в середине ее есть углубление для воды, очевидно служившее купелью, а на одной из стен фреска, изображающая крещение Спасителя. Подобные же кубикулы, приноравленные к совершению в них крещения существуют в катакомбах Каллиста, Дрискиллы, Претекстата и др. Водоемы в этих крещальнях наполнялись водой или из колодцев, находившихся около них, как в усыпальнице Претекстата, или даже из естественных источников, как в усыпальнице Александра.

Более удобств для совершения общественного богослужения и именно литургии представляют те из подземных комнат, которые называются криптами. Крипты часто заключали в себе гробницы мучеников и устраивались уже не частными лицами, а церковью. Они имеют размеры, более обширные, чем кубикулы и состоят часто, из двух или нескольких соединенных кубикул. Своей высотой они занимают иногда несколько этажей катакомбных галерей, и могут вмещать в себе до 80 человек. Формы их довольно разнообразны. Чаще всего они представляют собой четырехугольник иногда же какую-нибудь, другую, даже неправильную фигуру⁶⁸. Внутренность их часто обильно украшена фресками изображающими различные христианские сюжеты, разными архитектурными орнаментами и мрамором. Алтарем, или престолом в них обыкновенно служила гробница – аркосолиум, или саркофаг мученика, приставленный, к стене. Иногда же престол устраивался особо, почти по средине крипты перед особой нишей, где помещалось кресло епископа. Таких крипт, приноровленных к совершению богослужения, в римских катакомбах очень много. Многие из них по происхождению своему относятся ко второму веку. Таковы наприм., крипты св. Цецилии и папская в катакомбах Каллиста, многие крипты в катакомбах Претекстата, Агний и в других.

Самыми драгоценными памятниками подземной христианской архитектуры бесспорно должны почитаться те из крипт, которые обширнее всех других и которые в собственном смысле могут быть названы подземными церквами, или базиликами, как некоторые⁶⁹ действительно их и называют. Таких церквей очень немного известно. В Риме самая замечательная из них открыта в 1842 г. в катакомбах Агнии и по уверению археологов довольно подробно иcследовавших и описавших ее, выкопана была в конце вторjго или в начале третьего века. Она представляет собой продолговатое четырехугольное помещение 46 футов длины и около 8 ширины, состоящее из пяти обыкновенных квадратных кубикул, которые расположены в прямой линии по обе стороны катакомбной галереи и соединены между собою так, что образуют как бы две целые комнаты, выходящие в общий коридор широкими отверстиями. Комнаты эти приходятся как раз одна против другой и представляют собой два отделения одной церкви, разделенные только узким коридором. В первом большем отделении, обнимающем собою три первоначальные кубикулы, находится presbyterium – алтарь. Линия, отделяющая его от остального пространства церкви намечена полуколоннами, приставленными к стенам между которыми могли быть и решетки – transsennae, подобные тем, остатки которых встречаются в других подземных церквах⁷⁰. В задней стороне алтаря устроена полукруглая ниша и в ней кресло епископа, а вдоль боковых стен его тянутся каменные скамьи – места для пресвитеров. Престол находился в средине алтаря, впереди епископского седалища, а не у стены, так как удобной для того гробницы – аркосолиум здесь не было. Остальное пространство назначено было для народа: переднее – для мужчин, а заднее, находящееся по другую сторону галереи, – для женщин. Последнему приписывается такое назначение на основании известного правила древней христианской дисциплины отделять мужчин от женщин в местах богослужебных собраний. В переднем отделении, в боковых стенах, сохранились еще две ниши, одна полукруглая, другая – прямоугольная. Западные археологи полагают, что это – места для статуй. В заднем отделении сохранились остатки мраморного пола, но других украшений не сохранилось. С боку этой церкви, по обеим сторонам той же галереи есть еще две соединенные между собой комнаты с аркосолиями. Полагают, что здесь мог быть притвор для оглашенных. Вообще все расположение этой церкви почти совершенно сходно⁷¹ с расположением тех церквей которые христиане стали строить впоследствии, за исключением разве притвора для оглашенных, в устройстве которого по-видимому есть разность. В ней есть все те части, которые составляют необходимую принадлежность христианского храма: алтарь в передней части с престолом и местами для совершителей богослужения и сравнительно обширнейшее пространство для народа, хотя еще без частнейших подразделений.

Церкви, подобные находящейся в катакомбах св. Агнессы существуют и в некоторых других катакомбах, но они частью очень мало известны, частью же не сохранились в своем первоначальном виде. Такова подземная церковь св. Яннурия в неапольских катакомбах, которые после римских – самые замечательные из доселе открытых. По происхождению своему они столь же древни, как и римские, но архитектурными своими формами значительно отличаются от последних. Галереи их не так правильны, как галереи римских катакомб и рыты без строгой системы, но они значительно шире и выше, так что по ним во многих местах можно ездить в карете. Комнаты в них тоже обширнее. Эта обширность подземных галерей и комнат в неапольских катакомбах объясняется частью тем, что почва, в которой они вырыты гораздо тверже римской, так что можно были выкапывать обширные помещения, не опасаясь, что потолок обрушится, частью же тем, что гонения почти не касались Неаполя и христиане этого города не были принуждены скрывать свои усыпальницы и соблюдать экономию места при выкапывании их. Церковь, находящаяся в неапольских катакомбах, тоже обширнее римской только что описанной, но по расположению совершенно сходна с ней. Она представляет собой продолговатый четырехугольник в 66 ф. длины и около 17 ширины. В передней части ее находится алтарь или пресвитериум такого же устройства, как и в римской церкви. Престол находится по средине алтаря; сзади его ниша и в ней – седалище епископа. От остального пространства церкви алтарь отделен здесь явственнее двумя массивными столбами, которые поставлены симметрично в отдалении от стен почти по средине разделительной линии и образуют как бы дверь. Самый корабль церкви или часть, назначенная для народа не разделяется на две половины галереей, как в Риме, и составляет сплошное пространство. В передней части боковых стен корабля, вблизи разделительной линии между ним и алтарем, устроены одна против другой две прямоугольные ниши, так что образуется некоторое подобие поперечного корабля, или транзепта. В правой боковой стене алтаря тоже есть две ниши и в них помещены гробницы. Дверь в церковь находится в стене, противоположной алтарю и имеет полукруглый верх. Другая дверь сбоку ведет в смежную залу, которая размерами своими превосходит самую церковь, а по происхождению древнее ее. Находясь в ближайшей связи с церковью, она могла служить притвором для оглашенных. Внутренность церкви украшена фресками довольно позднего происхождения, приблизительно VII века, но сама церковь по всей вероятности выкопана гораздо прежде: хотя и после упомянутой нами смежной залы, которая носит на себе следы самой глубокой древности, но едва ли позднее Диоклетианова гонения, когда пострадал св. Яннуарий, погребенный в ней и сообщивший ей свое имя. Ученые, исследовавшие эту церковь, наприм., Беллерман, представляют довольно сильные основания для предположения, что эта церковь была местом собраний верующих еще в Ш веке⁷².

Столь же, если не более замечательные памятники подземной христианской архитектуры встречаются на одной из отдаленнейших окраин древней римской империи, в древней Каппадокии. Христианство насаждено было здесь ап. Павлом и привилось очень успешно. В первые века оно находилось здесь в цветущем состоянии. Города Кесария, Нисса, Назианз были центрами, откуда свет христианского учения распространялся по окрестностям. Но не столько в городах процветала христианская жизнь, сколько в ущельях гор, которыми наполнена Каппадокия и где христиане искали уединения и безопасности частью от гонений, частью от шума и суеты городской жизни. Здесь еще в первые три века, во времена гонений обитало многочисленное христианское население, посвятившее себя исключительно религиозным подвигам. Вдали от всяких посторонних влияний, чуждые почти всякаго соприкосновения с языческой культурой, поселившиеся здесь христиане могли выражать свои идеалы совершенно самостоятельно, как в жизни, так и в искусстве. Рядом с естественными гротами они вырыли множество искусственных подземных переходов и пещер, которые служили им частью жилищами, частью местами погребения, частью же церквами. Эти подземные пещеры сохранились до сих пор и носят на себе еще ясные следы своего христианского происхождения и назначения. Многие ученые путешественники, видевшие эти пещеры, наприм., Гамильтон, Барт и Тессье, согласно возводят их происхождение к древнейшему периоду христианской церкви, ко временам гонений. Для нас здесь особенное значение имеют те из каппадокийских пещер, которые очевидно были церквами и имели назначение мест совершения богослужения. Тессье⁷³ дает довольно подробное описание одной из таких церквей, находящейся в окрестностях Кесарии, в горах Арге или, по имени находящегося там монастыря, Сюрп-Харабед. Церковь эта имеет самое простое устройство, почти совершенно сходное с устройством вышеописанных. Вход в нее сбоку, как в римской церкви и со внешней стороны обделан довольно искусно в виде портика из трех аркад на двух колоннах дорийского ордена. Портик этот представляет собой как бы внешний притвор, продолговатый и узкий, простирающийся вдоль боковой стены церкви. На обоих коротких, сторонах его, правой и левой, находятся небольшие квадратные комнатки в 10 или 12 футов длины, служившие вероятно для жилья. В длинной же боковой стене, общей у портика с церковью, устроены окно и входная дверь. Внутренность церкви имеет вид продолговатой комнаты, разделенной на две части: алтарь и место для народа, или корабль. Алтарь, находящийся в глубине церкви несколько уже корабля и имеет здесь полукруглую форму, что составляет некоторое отличие этой церкви в сравнении с церквами римской и неапольской, где это пространство имеет углы и ту же ширину, как и корабль. Престол находится в средине алтаря и сделан из той же скалы, в которой высечена и сама церковь. Потолок церкви имеет вид свода, а боковые стены ее украшены пилястрами довольно грубой отделки, по два на каждой стороне. Стенной живописи здесь не найдено. Свет проникает сюда через окно и дверь, выходящие в притвор. В противоположной боковой стене прямо против входной двери есть другая дверь которая ведет в другую церковь, расположенную рядом с первой и параллельно ей. Церковь эта имеет точно такое же устройство, как и первая с той только разницей, что она значительно менее первой и совершенно темная, так что богослужение в ней могло совершаться только при свечах. Воздух освежался в ней через отверстие, сделанное в потолке и проведенное к самой верхушке скалы или горы. «Очень возможно – говорит Тессье – что эта церковь назначена была для сокрытия священных предметов и даже преследуемых христиан: если привалить к двери ее плиту, то нельзя было и подозревать существование тут какой либо церкви⁷⁴».

Устройство описанных церквей так просто и несложно, что невольно вызывает представление о первых временах христианства, о разных препятствиях, затруднявших вполне свободное проявление религиозной жизни христиан того времени, о их не вполне сложившемся богослужении и т. п. Однако устройство это таково, что с достаточной ясностью указывает на существование определенного, сложившегося идеала и ясного сознания особенных потребностей христианского богослужения, которые имели в вицу и с которыми сообразовались устроители этих церквей, располагая их таким, а не иным образом, давая им ту, а не иную архитектурную обработку. В описанных храмах совершенно ясно различаются две главнейшие и существеннейшие части христианского храма: алтарь для священнослужителей и среднее пространство для народа. Третьей части храма – притвора для оглашенных, по-видимому, нет, но, кажется, только по-видимому. На самом деле он только иначе устроен: не входит в состав самих церквей, а находится вблизи их отдельно. Залы, смежные с описанными подземными церквами в Риме и Неаполе, могли служить удобным помещением для оглашенных в тех случаях, вероятно не частых, когда допускали их к общественному богослужению в этих церквах. Такое устройство притвора легко объясняется особенными свойствами и требованиями архитектурной техники при устройстве каких бы то ни было подземных помещений. Под землею, особенно в такой почве, в какой находятся римские катакомбы, возможно выкапывать только сравнительно небольшие и тесные церкви. Увеличивать их устройством непосредственно соединенных с ними притворов было опасно и даже невозможно. Той же причиной объясняется отсутствие здесь деления внутренности на корабли посредством колонн. Такое деление возможно только в более или менее обширных церквах. Здесь же колонны совершенно загромоздили бы и без того довольно тесное пространство.

Впрочем едва ли все подземные церкви того времени имели такое простое устройство. Кажется, что в некоторых местах устраивали иногда и более обширные и архитектурно обработанные церкви. Гюбшь⁷⁵ сообщает план одной подземной церкви в римской Кампании близ Сутри, из которого видно, что и под землей христиане умели устраивать церкви с более развитым устройством. Внутренность церкви представляет собой продолговатый четырехугольник, разделенный на три части: алтарь с прямоугольной нишей для престола и седалища епископа, среднее пространство и притвор. Главная особенность заключается в устройстве среднего пространства. Оно разделено здесь двумя продольными рядами колонн на три корабля. Средний корабль шире боковых и отделяется от них кроме колонн еще невысокими брустверами. Боковые корабли, по мнению Гюбша, назначены были для женщин. Притвор не имеет внутри колонн, но составляет как бы продолжение корабля и непосредственно к нему примыкает. Гюбшь ставит эту церковь на ряду с подземными церквами катакомб и относит ее к до-константиновскому времени⁷⁶. Однако пример, представляемый этой церковью, все-таки пока единственный. Вообще же говоря, при устройстве храмов под землеq христиане хотя имели возможность быть вполне самостоятельными, но в самом материале встречали значительные, почти непреодолимые препятствия для полного осуществления своего архитектонического идеала, для выполнения такого плана, который бы вполне и во всех подробностях соответствовал потребностям христианского богослужения. Здесь они не могли удовлетворить, наприм., одной из главнейших потребностей христианского богослужения, потребности дать участие в богослужении возможно большему количеству людей.

Вполне выработанный храм мог явиться только на открытом месте. Его можно было выстроить только при помощи обыкновенных, выработанных в области архитектурной техники приемов. Но устраивали ли первые христиане храмы указанного рода и по указанному способу? Здесь для них могли встретиться тоже довольно значительные затруднения, частью со стороны их внешнего стесненного положения, частью же со стороны самой архитектурной техники, которая до сих пор вырабатывалась применительно к потребностям другого рода. История показывает однако, что затруднения хотя и действительно были, но удачно преодолевались христианами, что христиане еще в эпоху гонений пытались приложить к устройству мест своего богослужения обыкновенные приемы архитектурной техники, что они начали строить храмы на открытых местах, как только получили к тому хотя некоторую возможность и приобрели право иметь общественную собственность. Когда именно получили они это право, с точностью определить нельзя, но во всяком случае не позднее конца II века и пользовались им первоначально как collegia funeratricia наравне с другими подобными коллегиями⁷⁷, существовавшими у римлян. Сообразно с римскими законами христиане, соединившись в одну или несколько коллегий, могли иметь землю, выкапывать на ней погребальные пещеры и воздвигать здания для оправления в них погребального культа. На местах погребения язычников было множество подобных зданий, которые носили различные названия: scholae, triclinia и т. п. Некоторые из этих зданий приноравливались к совершению в них религиозных обрядов и к помещению довольно значительного общества. Подобные же здания строили и христиане на местах своего погребения и называли их иногда такими же именами, но чаще именем: memoria или cella memoriae. Первоначально здания эти устраивались, как и катакомбы, по преимуществу частными лицами, а потом, особенно над теми усыпальницами, в которых почивали тела мучеников, главным образом уже на общие средства. Такие постройки христиане на местах своего погребения начали возводить уже в очень раннее время. Так построение мемории над гробами апостолов Петра и Павла древнее римское предание, передаваемое в Liber pontificalis, усвояет одному из первых епископов Рима Анаклету⁷⁸. Особенно много строили христиане подобных зданий в конце II и в начале III в., когда христианские кладбища перешли в заведывание церкви. Та же Liber pontificalis сообщает, что папа Фабиан (ок. 238 г.) «приказал строить в усыпальницах многочисленные здания» (fabricas), под которыми конечно должно разуметь здания на поверхности земли, служившие частью местами богослужебных собраний, частью же помещениями для стражей⁷⁹. Развалины многих из подобных зданий, иногда первой христианской древности, сохранились в Риме и до сих пор. Такова, наприм., постройка, откопанная Росси над катакомбой Домициллы, одной из самых древних катакомб римских. Постройка эта сложена из туфа совершенно на поверхности земли. Средину ее занимает преддверие или вестибул, фасад которого обделан очень затейливо и богато. Вестибул этот составляет древнейшую часть постройки. По сторонам его, с права и с лева находятся помещения, пристроенные к нему, судя по кладке, несколько позднее, но раньше Константина. Левое состоит из нескольких небольших комнат, из которых ближайшая несколько обширнее остальных и содержит в себе резервуар для воды с фонтаном. Кругом вдоль стен ее устроены в виде уступа скамьи для сиденья, а в самых стенах небольшие ниши для сосудов. Помещение с правой стороны состоит из одной большой залы с сиденьями вокруг стен, очевидно рассчитанной на многочисленное собрание. Это – в собственном смысле schola или triclinium, где во II и III столетиях христиане на правах членов погребальной коллегии может быть не раз собирались для совершения своего богослужения и братских трапез⁸⁰. Развалины подобных зданий встречаются в Риме в немалом числе и над другими катакомбами, наприм., над катакомбами Претекстата и Каллиста. Большая часть этих зданий имеют в основе план более или менее продолговатого четырехугольника, но со своеобразной обделкой. Три стороны этого четырехугольника, передняя и обе боковые обделаны в форму полукругов или абсидов, в которых можно поставить по саркофагу: от такой обделки внутренний план здания получает фигуру креста с короткими и закругленными концами. Таков план одного из зданий указанного рода, развалины которого найдены над усыпальницей Каллиста⁸¹. В средине III века подобные надгробные часовни христиане строили не только в Риме, но и в провинциях. Это впрочем подтверждается пока одной только надписью, которая найдена в городе Cesarea в Африке и которая гласит, что некто Евелпий, служитель слова – cultor verbi – пожертвовал святой церкви (ecclesiae sanctae) землю для погребения вместе с построенным на ней зданием–целлою⁸². Вероятно со временем найдутся и остатки самых зданий.

Кроме небольших надгробных часовень в роде описанных христиане с III в. строили уже и настоящие церкви не на кладбищах, а на других местах и при этом по-видимому пользовались уже не тем правом, которое у них было общее с погребальными коллегиями, а тем, которое они должны были иметь, как последователи особой религии и на основании которого строили в Риме и в других местах свои храмы последователи всех других религий. Хотя неизвестно, чтобы это право когда-либо подтверждено было за христианами каким-нибудь официальным законоположением, однако несомненно, что в спокойные, иногда довольно продолжительные периоды они пользовались им беспрепятственно, иногда с ведома и даже как бы под покровительством гражданской власти. Лампридий рассказывает один случай об Александре Севере, из которого видно, что этот император, поместивший И. Христа в число домашних своих богов, явно признавал за христианами право строить храмы на открытых местах. В его царствование (223 – 232) однажды христиане захотели выстроить себе церковь на земле общественной, никем не занятой. Но эту землю начали у них оспаривать popinarii, т. е. содержатели народных трактиров. Тяжба эта перенесена была на раcсмотрение императора Александра Севера, который решил дело в пользу христиан. При этом он писал, что «предпочитает видеть на этом месте поклонение Богу каким бы то ни было образом, чем отдать его попинариям⁸³». Случай, рассказанный Лампридием, есть первый, из которого видно, что христиане в III в. строили церкви на открытых местах и что языческое правительство не ставило им к тому никаких препятствий. Но едва ли это есть вообще первый случай построения христианской церкви на открытом месте. Тертуллиан несколько ранее в сочинении своем против валентиниан говорил: «дом нашего голубя прост, всегда на возвышенном и открытом месте и обращен к свету⁸⁴». Здесь очевидно идет речь об особом здании, построенном на открытом месте специально для христианского богослужения, так как для того, чтобы здание всегда было обращено к востоку и стояло на возвышенном месте нужно, чтобы оно было выстроено вновь. На основании этого свидетельства можно утверждать, что открытые храмы христиане строили в промежутках между гонениями еще задолго до Константина великого, уже в самом начале III в. и даже во втором. Особенно начали умножаться такие храмы с половины третьего века в тот довольно длинный промежуток времени, который прошел от Галлиена, возвратившего христианам конфискованные его предшественником Валерианом «места богослужения» (τόποι τών ϑρησϰευσιμων)⁸⁵, до Диоклетиана, повелевшего повсюду разрушать христианские церкви до основания. В Риме, по свидетельству Оптата Милевитанского, еще до времени Диоклетиана было более 40 базилик⁸⁶. Свидетельство Он- тата, писавшего уже во второй половине IV века (ок. 370 г.) страдает правда некоторой неточностью и преувеличением: так, напр., к нем христианские церкви третьего века называются базиликами, тогда как они в то время не назывались таким образом и по простоте своего устройства и бедности украшений резко отличались от тех зданий, которые носят это имя. Это были просто дома церкви, дома молитвы простой и незатейливой архитектуры. Но указание числа церквей в нем нисколько не преувеличено и совершенно согласуется с другими достоверными и современными, хотя и косвенными указаниями на этот предмет. В половине III в. римский епископ Корнелий в послании своем в обличение Новата, сохраненном у Евсевия⁸⁷, писал, что при нем в Риме было 46 пресвитеров и что это факт общеизвестный. Соответственно такому количеству пресвитеров и количество молитвенных домов в Риме для отправления богослужения было конечно, если не точно, то приблизительно такое же. Одни из таких домов, не более половины, находились над усыпальницами, другие же построены были в самом городе и были открытыми церквами. Относительно существования христианских открытых церквей в других городах римской империи тоже есть некоторые, хотя отрывочные и краткие, но вполне достоверные известия. Известно, наприм., из свидетельства св. Григория Нисского, что в Неокесарии Каппадокийской в III в. построена была церковь Григорием чудотворцем. Церковь эта заложена была Григорием «на самом видном месте города». Во время случившегося в Неокесарии в начале IV в. «сильнейшего землетрясения, когда почти все до основания погибло, когда все здания, как частные, так и общественные разрушились и обратились в развалины, – один этот храм остался целым и невредимым⁸⁸». Была церковь в Никомидии, разрушенная по приказанию Диоклетиана во время воздвигнутого им гонения. По свидетельству Лактанция церковь эта тоже «построена была на возвышении», на открытом месте в виду императорского дворца и «была довольно высока⁸⁹». Далее, была церковь в Тире, разрушенная во время того же Диоклетианова гонения и восстановленная в лучшем виде при Константине епископом тирским Павлином⁹⁰. Без, сомнения такие церкви были и в других городах, в не малом количестве и у всех на виду. Это достаточно ясно видно уже из того, что Диоклетианово гонение началось прямо с разрушения церквей. «Повсюду разосланы были царские грамоты, которыми предписывалось церкви разрушать до основания». И церкви эти действительно были разрушены «с сверху» до низу – до самых оснований⁹¹». Мера эта казалась христианам особенно жестокой. Евсевий рассказывает о ней с особенным сожалением, подбирая выражения из пророчеств Иеремии и псалмов: „погрузи Господь вся красная израиля и раззори вся твердыни его., осквернил на земле чрез разрушение церквей святыню его и т. д.⁹²». Отсюда можно уже заключать, что у христиан во время Диоклетианова гонения было много церквей, что построение их стоило немалого труда и издержек и что церкви эти были довольно велики, прочны и украшены.

Что касается до вещественных остатков христианских открытых церквей до константиновского времени, то такие остатки существуют еще и в наше время. Как на такие остатки ученые указывают на многие развалины, рассеянные особенно по северной Африке и Сирии. К сожалению остатки эти в большинстве своем довольно сомнительного свойства. Одни из них сомнительны по времени своего происхождения, другие по своему назначению и все очень мало исследованы и существуют в самом заброшенном виде. Так многие⁹³ указывают, как на древнейший памятник этого рода, на остатки так называемой базилики Репарта в Алжирии, в Орлеансвилле, древнем Castellum tangitanum. Это продолговатое, четырехугольное здание в 80 футов длины и 50 ширины, 4-мя рядами столбов разделенное на пять кораблей. На полу алтаря найдена была надпись, указывающая на 252 год, как на год основания здания. Однако оказалось, что год этот поставлен по так называемой мавританской эре и соответствует 326 г. христианской эры и что следовательно здание это основано было уже при Константине великом. Другое подобное здание тоже в Алжирии в Джемиляхе по-видимому относится к до константиновскому периоду, но ничем почти нельзя доказать, что это была христианская церковь⁹⁴. Впрочем есть и такие памятники, относительно которых менее сомнений. Таково наприм., в нынешнем Тифацеде в Алжирии (древн. Typaesa) существующее в развалинах здание; ученые согласно относят его к концу III в. и приписывают ему христианское назначение. Здание это построено было на возвышенном и открытом месте и имеет фигуру продолговатого четырехугольника в 86 футов длины и 46 ширины. Внутренность его четырьмя рядами частью колонн, частью столбов делится на пять кораблей. К передней стороне его пристроена алтарная ниша⁹⁵. К тому же времени относят остатки здания к Деир-абу-Фанехе в Египте. Внутренность его делится здесь только на три корабля, из которых средний заканчивается полукруглой нишей. Поперечного корабля здесь, как и в Тифацедском здании, нет. Внешнего притвора также нет, а есть только внутренний, или нарфикс⁹⁶. Много подобных зданий найдено было в центральной Сирии Мельхиором Вогюэ. Некоторые из них он относит к до константиновскому времени. Такова, наприм., похожая на предыдущую, трехнефная базилика в Шоккуа, по уверению его, построенная в III, или даже, ранее, во II веке⁹⁷.

Все перечисленные памятники, хотя небесспорные и плохо сохранившиеся, могут однако служить важным пособием дня описания внутреннего устройства и внешнего вида христианских церквей до константиновского времени. Указания их на этот предмет, в общем согласные с краткими письменными известиями, во многом дополняют эти последние и многое в них проясняют. По письменным известиям здание христианского храма возводилось на возвышенном и открытом месте⁹⁸. Оно было «продолговато, обращено к востоку, с притворами по обеим сторонам к востоку, подобно кораблю⁹⁹». Внутренность его разделялась на несколько частей соответственно делению верующих на различные классы. Первой частью был алтарь (ϑυτιαςηριον). Здесь ставился престол епископа, а по обеим сторонам его седалища пресвитеров. Во второй части (εις το ετερον μερος) храма помещались миряне, отдельно мужчины и отдельно женщины. Третью часть составлял притвор где внутри врат храма (εοωϑες τής πύλης τοΰ ѵαου, ενδοϑι τής πύλης έν τῳ νσρϑηϰι) стояли оглашенные и кающиеся¹⁰⁰. Все это совершенно подтверждается и вещественными памятниками, которые согласно с письменными известиями, также имеют возвышенное положение, продолговатый план и деление на три части. Но памятники эти сверх того еще заключают в себе некоторые важные указания на техническое устройство и расчленение внутренности, на общий характер их внешней и внутренней архитектурной обработки. Площадь, занимаемая ими, обыкновенно довольно длинна и широка, так что для покрытия ее нужны были про-межуточные поддержки, или колонны, которые и действительно стоят здесь двумя или четырьмя рядами. От этого происходило то, что вся внутренность рядами колонн делилась на три или на пять продольных пространств, из которых среднее гораздо шире боковых. На основании такого устройства можно предполагать уже с полной вероятностью, что как внутреннее расположение, так и внешний вид этих зданий приближают их к тому роду построек, который может быть охарактеризован названием базиличного. Остатки лестниц, сохранившиеся в некоторых из этих зданий показывают, что над боковыми кораблями в них были галереи, где могли помещаться женщины, что следовательно средний корабль, по крайней мере внутри, был выше боковых и что вообще всё здание было высоко. То обстоятельство, что промежуточные подставки состояли только частью из колонн, более же из простых грубо обделанных столбов, указывает на простоту и бедность обделки. Что обделка этих зданий и внутренняя и внешняя была проста это совершенно естественно и подтверждается письменными свидетельствами. Простота эта условливалась стесненным положением христиан и сравнительной их бедностью. Что касается расположения внутренности этих зданий, то она была уже совершенно выработана применительно к христианским потребностям, так что когда со времени торжества церкви для христиан открылась полная возможность строить великолепные храмы, они уже знали, как их строить и как располагать.

Вообще в довольно длинный промежуток времени от начала христианской церкви до торжества ее при Константине христиане успели сделать уже много опытов в деле выработки архитектурных форм для своего культа, так что по миновании этого времени уже не особенно нуждались в каких бы то ни было заимствованиях и переносах и вовсе не имели нужды в образцах для выработки внутреннего плана. Архитектура у них уже существовала, хотя еще толь- ко в зачаточных формах, и ей предстояло самое широкое развитие.

По миновании гонений, христианство вступило в новые отношения, заняло новое положение, вполне благоприятное для развития и процветания искусств вообще и архитектуры в частности, для появления монументальных и в собственном смысле художественных построек. Христианская архитектура теперь могла сделаться искусством в полном смысле, этого слова. С этого времени христиане получили возможность при построении своих храмов свободно распоряжаться не только частными своими, теперь более богатыми средствами, но и средствами государственной казны громадной римской империи, помощью гражданской власти и искусством самых лучших художников. Такое положение христианство заняло сначала в западной половине империи, а потом в восточной. Забота о возобновлении в лучшем виде разрушенных во время предшествовавших гонений церквей и о построении новых была одной из первых забот Константина по переходе его на сторону христиан. Уже в самых ранних его эдиктах в пользу христианства говорилось об этом со всей ясностью. Христианам предоставлялось этими эдиктами право не только снова вступить во владение отобранными у них во время гонений имуществами, возобновлять старые храмы и строить новые, но и обращаться за средствами и помощью к гражданской власти. Правителям провинций особенными указами приказано было оказывать христианам в деле построения церквей всевозможное содействие. Евсевию Памфилу, епископу кесарийскому, сам Константин особым письмом давал знать об этих распоряжениях и просил, чтобы он, как предстоятель многих церквей и других, известных ему местных предстоятелей – епископов, пресвитеров и диаконов побудил усерднее заняться созиданием церквей, или исправляя, какие сохранились, или распространяя их, или по требованию нужды строить новые, чтобы он – далее – в чем встретится надобность, того для себя, а чрез себя и для прочих испрашивал от правителей и областного начальства: «ибо им – писал император – предписано со всем усердием исполнять все, что будет сказано твоим преподобием¹⁰¹». Такая богожелательность правительства после недавних жестоких гонений чрезвычайно обрадовала христиан и они ревностно занялись возобновлением своих храмов. «И то была – пишет Евсевий – какая то божественная радость, когда увидели, что места незадолго перед тем опустошенные нечестием тиранов, как бы после продолжительной и смертоносной язвы, снова оживают, что храмы, начиная с основания до высоты недосягаемой, опять воздвигаются и получают гораздо лучший вид, нежели прежние, разрушенные¹⁰²». Дело возобновления церквей, благодаря ревности епископов, пошло быстро вперед и вскоре, по словам того же историка¹⁰³, «по городам начались праздники обновления и освящения вновь построенных храмов», при чем совершаемо было торжественное богослужение и произносимы были многие восторженные и хвалебные речи собравшимися епископами. Евсевий довольно подробно описывает один из таких праздников, именно праздник освящения Храма в Тире, где он сам присутствовал и произносил речь. Храм этот был воздвигнут тирским епископом Павлином, при участии всего народа, вскоре после издания Миланского эдикта и едва ли не прежде всех других, очень многочисленных храмов, частью восстановленных, частью вновь построенных в царствование Константина.

Особенно много выстроено было церквей после того, как Константин сделался единодержавным властителем как западной, так и восточной римской империи. Многие из этих церквей были великолепны и служили не только местами богослужения для христиан, но и украшением лучших городов империи, могли соперничать по своему изяществу и художественности с произведениями столь высоко ценимого классического искусства. Прежде всего было обращено внимание на Иерусалим и его окрестности, где находились места, освященные важнейшими событиями ветхозаветной и новозаветной истории, но забытые и даже поруганные. На месте страданий и погребения Спасителя построен был великолепный храм, для украшения которого Константин не жалел никаких издержек, так как желал, чтобы этот «храм был великолепнее всех храмов, где либо существующих», и чтобы «другие при нем здания были превосходнее самых превосходных по городам строений¹⁰⁴». Вместе с тем построены были и изобильно украшены храмы в Вифлееме, на горе Елеонской и у дуба Мамврийского¹⁰⁵. В Константинополе, новой столице империи строительная деятельность Константина имела также очень значительное приложение. «Желая отличить соименный себе город – говорит Евсевий – он украсил его весьма многими молельнями, великолепными храмами и величественными зданиями, которые построил частью в предместьях, частью в самой крепости, и, этим почтив память мучеников, вместе посвятил Богу их и самый город¹⁰⁶». В Риме около этого времени воздвигнуты были тоже многие великолепные храмы, каковы наприм., базилики Петра, Иоанна Латеранскаго и другие. В других наиболее значительных городах римской империй было тоже самое. Евсевий упоминает наприм., о церкви, построенной Константином в Илиополисе Финикийском¹⁰⁷, о церкви «огромнейшей и великолепнейшей» в Никомидии¹⁰⁸ и о церкви в Антиохии, по обширности и красоте единственной в своем роде¹⁰⁹.

По смерти Константина построение церквей во всей римской империи продолжалось столь же беспрепятственно, как и при его жизни, так как положение христианской религии, занятое ею в государстве со времен Константина, осталось неизменным, равно как и отношение христианских императоров к этому делу. По словам Созомена, «сыновья Константина не менее своего отца заботились о церкви, особенно же заботились – одни из молитвенных домов, пострадавшие от времени возобновлять, а другие великолепно воздвигать с самого основания¹¹⁰». Только царствование Юлиана по-видимому должно бы было неблагоприятно отозваться на христианском зодчестве, но это царствование было непродолжительно, так что не успело еще возъиметь вредного влияния в этом отношении. Начав гонение на христиан, Юлиан не успел еще дойти до того, чтобы отважиться на разрушение христианских храмов и запретить строить новые. Впрочем церковные историки о построении храмов при ближайших преемниках Константина сообщают сравнительно мало сведений, так что можно бы подумать, что строительная деятельность христиан в этот промежуток времени несколько ослабела. По всей вероятности так было и на самом деле: ослабление это действительно существовало, но оно было незначительное и временное и зависело не от недостатка ревности со стороны верующих и поощрения со стороны правительства, а главным образом от того, что в царствование Константина церквей настроено было так много, что в построении новых не было уже такой настоятельной нужды, как прежде. Что же касается до последующих преемников Константина, в течение V и VI вв., то некоторые из них прославились в этом отношении не менее, чем Константин, наприм., Феодосий великий и особенно Юстиниан. Вообще со времени торжества христианской веры при Константине и его преемниках в указанный промежуток времени в области христианской архитектуры началась самая оживленная деятельность, которая направлена была к выработке вполне художественного и в тоже время оригинального архитектурного типа. По всей римской империи и по другим местам, вне ее, где существовало в то время христианство, настроено было множество церквей, из которых весьма многие и в настоящее время хорошо известны, частью по письменным известиям, частью по сохранившимся в целом или остатках памятникам. На основании этих письменных и монументальных данных можно уже с достаточной ясностью представить себе характеристические особенности произведений христианского зодчества той эпохи.

Итак, что это были за произведения? Какой характер они имели особенно в сравнении с произведениями современного им зодчества классического? Прежде всего замечательно в этом отношении то, что все почти христианские храмы того времени выстроены были самими христианами вновь по оригинальным христианским планам, под надзором церковных властей. Заняв господствующее положение в государстве, христиане получили полную возможность захватывать в свои руки готовые уже здания языческие и употреблять их для своих целей, однако история показывает, что они всеми мерами остерегались пользоваться этой возможностью. Таких храмов, которые первоначально были зданиями языческими и имели иное какое либо нехристианское назначение, а потом превращены, или переделаны в христианские церкви, в то время было чрезвычайно мало и притом они стали являться сравнительно уже в позднее время. Многие ученые, выходя из предвзятой мысли о неоригинальности первоначальной христианской архитектуры, явившейся будто бы первоначально в форме различных языческих зданий, отнятых у язычников и превращенных в церкви, старались отыскать всеми силами как можно более фактов превращения языческих зданий в христианские храмы, но усилия их не увенчались успехом. Такие факты впрочем существуют, во они так малочисленны и совершались в такой исключительной обстановке, что из них нельзя извлечь никакого веского доказательства в пользу упомянутой предвзятой мысли.– Прежде чем рассматривать оригинальные произведения христианского зодчества указанной эпохи мы обратим внимание и на эти факты превращения языческих зданий в христианские церкви и постараемся определить их подлинное значение.

Языческие здания, превращенные в церкви. Между языческими зданиями той эпохи было множество таких, которые если не прямо, то по переделки мог- ли удобно служить местами христианских богослужебных собраний. Таковы были многочисленные базилики, термы и наконец храмы. Но все эти здания очевидно имели определенное назначение, были нужны для различных более или менее существенных отправлений общественной и религиозной жизни того времени и следовательно могли быть отчуждены в пользу христиан только с уничтожением этих отправлений или, по крайней мере, со значительным нарушением их правильности и порядка. Отсюда уже можно понять, что превращение указанных языческих зданий в христианские церкви должно было представлять для первых христиан особенные трудности и потому уже одному могло случаться очень редко.

Начнем с базилик. Существование их обусловливалось особыми формами гражданской и общественной жизни древних римлян, которые проводили большую часть своего времени на форумах, имели открытое судопроизводство и т. п. Со времени торжества христианства формы эти не изменились и не могли измениться, а остались те же самые, так как христианство не имело притязания производить реформы в этой области и не считало такие реформы нужными. Таким образом условия существования особых зданий, назначенных для производства суда и других публичных дел остались во всей своей силе, а следовательно и базилики оказывались по прежнему нужными. Уничтожать их или обращать для другого назначения значило производить беспорядок в государственной жизни, что вовсе не совместно было с духом христианства. Неудивительно поэтому, что христиане не касались базилик, хотя и имели к тому возможность, неудивительно, что церковные историки не упоминают ни об одном случае превращения языческой базилики в церковь. Известен правда один пример такого превращения, относящийся впрочем к позднему времени и довольно сомнительного качества, именно: в 470 г. в Риме папой Симплицием была превращена в церковь базилика Лициния, называвшаяся также базиликой Константина¹¹¹. Но здание это, хотя и называется базиликой, едва ли имело то назначение, какое имели другие здания, носившие это название: не даром эта базилика называлась также, и еще чаще, храмом мира (templum pacis). Остатки ее сохранились до сих пор и устройство ее довольно известно. По своему устройству эта базилика значительно отличалась от других. Она была трехнефная и разделялась на три нефа не колоннами, как обыкновенно, а четырьмя огромными столбами, поставленными по два на каждой стороне. Огромный средний корабль или неф в одиннадцать сажен ширины покрыт был смело размахнутым крестовым сводом и заканчивался выступающим абсидом. К среднему кораблю примыкали боковые семисаженной ширины, меньшей высоты, чем средний и крытые коробовым сводом. В боковой стороне правого корабля устроен был также выступающий наружу абсид. Историки искусства¹¹² согласно признают этот памятник представителем одного «их тех последних моментов в развитии римской архитектуры, который сбрасывает с себя оковы законов античных форм и указывает на дальнейшее развитие, вскоре воспоследовавшее». Другие подобное факты превращения языческих базилик в христианские церкви еще более сомнительного свойства. Указания на некоторые из ныне существующих храмов, будто бы бывшие прежде языческими базиликами, все оказываются неосновательными. Таковы наприм., указания на церкви Марии великой и св. Андрея in Barbara в Риме и на базилику Альбанскую у озера Фано. Цестерман в своем исследовании о базиликах¹¹³ очень основательно доказал, что эти церкви никогда не были языческими базиликами. Того же мнения и другие ученые, напр., Кваст и Росси¹¹⁴, исследовавшие эти здания на месте. Вообще превращение базилик в христианские храмы представляется делом почти невероятным и, если случалось когда либо, то без сомнения в более позднее время и при том очень редко. Этим и объясняется между прочим то обстоятельство, что остатки этих зданий в настоящее время очень редки, что даже устройство их во всей точности и подробности неизвестно, не смотря на то, что в древности эти здания были очень многочисленны. Превратившись в церкви, эти здания были бы заботливо сохранены христианами. Тексье, говоря об Ульпианской базилике в Риме, делает вполне справедливое замечание, что «если бы христиане обратили ее в церковь, то она существовала бы еще и до сих пор¹¹⁵».

Другой род языческих зданий, представлявших удобства для христианских богослужебных собраний, составляют термы – огромные здания с множеством разнообразных помещений, назначенных для купанья и разных увеселений. Но случаи обращения этих зданий в христианские церкви тоже были очень редки. Ныне еще существуют некоторые церкви, особенно в Риме, о которых известно, что помещение, занимаемое ими, принадлежало прежде термам. Таковы наприм.¹¹⁶, церкви Сильвестра, Мартина, Прасседы в термах Новата, церковь Фелицитаты в термах Тита и др. Но таких церквей очень немного и большинство их при том довольно уже позднего происхождения. Так церковь Фелицитаты устроена уже в VI столетии. О термах Новата есть правда известие, что они уже со второго века сделались местом собрания христиан и именно: превращение их в церковь, или лучше устройство в них церкви, приписывают некоторые папе Пию I ок. 170 г.¹¹⁷. Но если это известие и достоверно, то случай превращения, засвидетельствованный им, представляется слишком неясным и исключительным уже по тому одному, что совершился в такое раннее время. Вообще же говоря, термы совершенно так же, как и базилики, не могли быть обращаемы в церкви без нарушения интересов общественного благосостояния и установившихся порядков, так как имели своим назначением удовлетворение общих потребностей греко-римского общества и были равно нужны как язычникам, так и христианам.

Иная судьба должна была по-видимому постигнуть те языческие здания, которые имели чисто религиозное назначение – языческие храмы. Чем более распространялось христианство, тем более падало язычество; храмы языческие с увеличением успехов христианства пустели и оказывались ненужными, а так как устройство их представляло довольно значительные, удобства для христианских собраний, то они легко могли быть обращаемы в христианские церкви. Однако история показывает, что христиане не часто и не охотно пользовались этими удобными случаями без больших хлопот и издержек приобретать места для своих богослужебных собраний посредством приноровления к тому языческих храмов и что они предпочитали строить новые церкви иногда на тех самых местах, на которых стояли и языческие храмы и из тех же материалов. Царствование Константина и его ближайших преемников до Феодосия не представляет ни одного, хоть сколько-нибудь ясно засвидетельствованного, примера превращения языческого храма в христианский. В это время последователи языческой религии были еще слишком сильны и многочисленны и храмы были для них нужны. Отнимать у них эти храмы насильственно было и не в духе христианства и не совсем безопасно. С другой стороны и отвращение христиан к языческим капищам было также еще слишком сильно, так что и те из языческих храмов, которые почему либо, теряли свое назначение, не переходили однако в пользование христиан: они или разрушались, или стояли пустыми. Так, по свидетельству Евсевия, при Константине и по его повелению разрушены были: храм Венеры на одной из высот Ливана – «капище не достойное солнечного света¹¹⁸», храм Эскулапа в Егине¹¹⁹, храм Венеры в Илиополисе¹²⁰ и др. Те же из языческих храмов, в которых не совершалось ничего особенно соблазнительного, оставались неприкосновенными и не разрушались, даже когда почему либо пустели и становились не нужными. В этом последнем случае, как при Константине, так и при его преемниках почти до половины пятого века, законом предписывалось языческие храмы запирать и сохранять в целости, особенно те из них, которые, как произведения искусства, могли служить украшением городов. Закон этот настойчиво и неоднократно был, подтверждаем¹²¹ правительством римской империи того времени. На практике впрочем он не всегда точно исполнялся. Уступая своему и общему желанию христиан искоренить язычество как можно скорее, императоры иногда, хотя сравнительно довольно редко и не без колебаний, допускали более или менее значительные уклонения от этого закона. Так наприм., когда при Аркадии и Гонории в 399 г. епископы, собравшиеся на карфагенский собор, стали просить, чтобы «храмы, которые, будучи построены на полях и в местах пустынных, не служат украшением, были непременно разрушены¹²²», то в ответ на эту просьбу сначала, был подтвержден, прежний закон, а уютом дозволено было разрушить, «без шума, и волнения» деревенские капища в Ливанской Финикии и храмы, построенные в частных владениях¹²³. Что же касается до передачи языческих храмов во владение христиан и превращения их в христианские церкви, то это случалось, хотя и с довольно раннего времени, уже при ближайших преемниках Константина, но тоже очень редко и как исключение. Так, по свидетельству Созомена, уже при сыновьях Константина некоторые из языческих храмов отданы были «в пользу церквей, нуждавшихся в местах и материалах»¹²⁴. В этом случае языческие храмы очевидно не прямо превращались в христианские, но предварительно разрушались и потом восстанавливались совершенно в новом виде; вообще переходили во владение христиан не в качестве зданий, вполне годных для совершения в них христианского богослужения, а только в качестве материала, который можно было употребить для постройки нового здания. Первый, ясно засвидетельствованный историей пример действительного превращения языческого храма в христианский относится к царствованию Феодосия великого. Созомен рассказывает, что около 391 года «александрийский епископ обратил в церковь находившийся в Александрии храм Диониса, по просьбе получив его в дар от царя¹²⁵». Следствием этого было возмущение язычников в Александрии, причем они, запершись в храме Сераписа и делая оттуда вылазки, захватывали христиан и предавали их мучениям. Возмущение это, вскоре усмиренное, вызвало особый рескрипт императора, которым повелевалось «находившиеся в Александрии языческие храмы разрушить, так как они были причиной народного возмущения. При этом сильно пострадал! и храм Сераписа, перешедший потом во владение христиан и тоже перестроенный в церковь. Таким образом хотя дело это кончилось торжеством христиан, однако из хода его видно, что в конце IV в. при Феодосии великом, как превращение языческих храмов в христианские, так и разрушение их было делом не обычным и не безопасным, так как могло вызвать народное возмущение. Тот же историк Созомен рассказывает далее, что язычники и в других местах, в Палестине, Аравии, Сирии защищали от христиан свои храмы смело и вооруженной рукою. После Феодосия великого случаи превращения языческих храмов в христианские делаются более обыкновенными. Евагрий¹²⁶ упоминает о превращении в церковь св. Игнатия храма в Антиохии, известного под именем: τυχάιον; но из его рассказа не видно уже, чтобы при этом происходили волнения в среде язычников. Вскоре подобные превращения были наконец и узаконены. При Феодосии младшем в 426 г. издано было постановление – последнее в римском законодательстве, относящееся к храмам исчезавшего язычества – чтобы языческие храмы, оставшиеся еще целыми, были очищаемы «помещением знамения досточтимой христианской религии¹²⁷» и таким образом обращаемы в церкви. С этих пор рассматриваемые нами превращения сделались более частыми. Церковные историки упоминают правда об этих превращениях только мимоходом и очень редко; но как многочисленны они были можно судить по множеству до настоящего времени сохранившихся в более или менее целом виде зданий из рассмотрения которых видно, что они сначала были языческими храмами, а потом превращены были в христианские церкви. Большая часть этих первоначально языческих зданий получили свое новое назначение уже в конце VI в. и даже в более позднее время, но есть между ними довольно и таких, которые приноровлены были к христианскому богослужению в начале VI и даже в V в., т. е. в течение второй половины разбираемого нами периода.

Таким образом христиане в рассматриваемый нами период действительно устраивали иногда места своего богослужения в некоторых языческих зданиях, особенно в храмах. Но они делали это не часто и не охотно, предпочитая строить свои храмы вновь, хотя бы и из старого материала. Очевидно они не находили эти здания вполне годными для удовлетворения своих богослужебных потребностей и имели свои собственные, ясно уже сознанные и выработанные, архитектурные идеалы. Эти идеалы они умели довольно ясно высказывать даже в этих случаях, т. е. когда брали для своего богослужения уже готовые здания. Каким образом они это делали и в чем проявляли при этом свою оригинальность, можно и ныне наблюдать в сохранившихся монументах. Из рассмотрения этих монументов видно, что старые языческие здания, при превращении в христианские церкви, принимали совершенно новый характер, хотя следы их прежнего назначения и не вполне уничтожались. В этом последнем отношении христиане по-видимому были даже очень мало взыскательны. Они оставляли наприм., нетронутыми надписи и даже украшения с фигурами, не боясь соблазна от них и даже может быть смотря на них, как на трофеи победы христианства над язычеством. Так в Греции нередко встречаются церкви, стены которых покрыты барельефами и языческими надписями, «очищенными», как говорит закон Феодосия младшего, начертанием знака креста и присоединением к ним новых надписей христианского содержания в роде наприм., следующей: «сборище демонов сделалось домом Божиим, спасительный свет сияет там, где царствовала тьма¹²⁸». Сами здания храмов тоже сохранялись по возможности в большей неприкосновенности. Но при всем том и со стороны своего внутреннего расположения и со стороны своей внешности они оставались уже далеко не в первоначальном виде. Стараясь приноровить их к своему богослужению, христиане допускали значительные переделки и перестройки, в которых сказывались уже чисто христианские потребности. Подробно описать, в чем именно состояли эти приноровления и перестройки, едва ли возможно, так как они были слишком разнообразны. Главным образом они состояли в расширении первоначального здания и в пристройке абсида. Укажем здесь только некоторые, наиболее характеристические, случаи, руководясь описаниями, сделанными известным исследователем христианских древностей Тексье. Таков наприм., случай превращения в христианскую церковь храма Венеры в Афродизии. Храм этот был периптеральный октостиль, т. е. будучи окружен колоннами со всех сторон, со стороны фасада имел восемь колонн. «Христиане – говорит Тексье – произвели замечательное изменение целла была сломана совершенно; колонны постикума¹²⁹, которых было восемь, взяты были со своих мест и перемещены в ряды колонн боковых, которых стало таким образом по 19 с каждой стороны. Этот обширный портик ионического ордена обнесен был потом стенами, причем между этой новой оградой и колоннами остался широкий промежуток и таким образом образовался один главный неф и два боковых. К задней стороне пристроен был полукруглый абсид, который существует еще и ныне. Постикум древнего храма превращен был в нарфикс, где стояли новообращенные. Словом вся физиономия греческого монумента была видоизменена и произошла обширная базилика, может быть одна из первых посвященных культу. Все портики перибола, служивший прежде местопребыванием жрецов, были сохранены так, что город не потерял монумента, который был одним из образцовых; не позаботились даже снять дощечки с именем Афродиты, и мы можем еще любоваться благородным распорядком храма греческого и в тоже время видеть любопытную метаморфозу, которой подвергся он в руках христиан»¹³⁰. Другой замечательный случай приноровления языческого храма к христианскому богослужению представляет собой, по указанию Тексье¹³¹, храм Августа в Анкире – периптер коринфского ордена построенный лучшими художниками века Августа. Приноровление совершено было здесь иначе, чем в Афродизии, но также с очень значительными переделками. Здесь были уничтожены внешние портики и оставлена одна целла. Но так как целла оказывалась недостаточной для совершения христианских церемоний, то боковые , стены ее были продолжены, а поперечные, отделяющие, святилище от постикума и опистодома, выломаны. Таким образом здание стало длиннее и вместительнее. Стену опистодома заменил впоследствии иконостас. Двери храма сохранены были старые со всеми своими орнаментами. Наконец пронаос превращен был в нарфикс. Для освещения внутренности здания сделаны были три окна, которые сохранились и до ныне. – Подобных примеров приноровления языческих храмов к христианскому богослужению можно было бы привести и еще очень много, но и указанных достаточно, чтобы видеть, как в высшей степени самостоятельно относились древние христиане к произведениям древней классической архитектуры, когда приходилось им, посвящать их на служение своему новому культу. Вообще перенос языческих архитектурных форм на христианскую почву посредством приноровления языческих зданий к христианскому богослужению не мог иметь решающего и исключительного влияния на выработку христианских архитектурных типов. При Превращении в христианские церкви языческие храмы переделывались применительно к готовым уже и выработанным самими христианами идеалам. При том же как ни много было у древних христиан храмов, переделанных из языческих зданий, количество их сравнительно с численностью храмов оригинально христианских все-таки было незначительно.

Храмы оригинально-христианские. Из множества храмов, построенных Христианами в период времени от Константина до Юстиниана, сохранились до настоящего времени сравнительно очень немногие. В большем количестве и в большей целости сохранились они на западе, в различных городах, особенно в тех конечно, в которых христианство в древности особенно процветало. Таков прежде всего Рим, древняя столица римской империи, где христианство существовало с самых времен апостольских и где религиозная жизнь западных народов с самой глубокой древности находила как бы свое средоточие. В этом городе и до сих пор еще существует не малое количество образцов первоначального христианского зодчества, хотя уже не в первоначальном, но еще в довольно близком к первоначальному виде¹³². После Рима важнейшими по обилию и сохранности древних памятников городами на западе могут считаться Милан и Равенна¹³³. Оба эти города некоторое время (Милане с III, а Равенна с V в.) имели важное политическое значение, были резиденциями императоров и правительства. В это время они были украшены многими замечательными храмами, из которых некоторые и до сих пор целы и удивляют своим изяществом и оригинальностью. Довольно замечательные памятники можно встретить и в некоторых других древних городах запада. На востоке, вследствие несчастных политических обстоятельств, которые продолжаются отчасти и до сих пор, памятники древнего христианского зодчества сохранились в меньшем количестве и в меньшей целости. Только очень немногие из городов древней восточной империи сохранили, хотя отчасти, свои древние памятники. Как на редкое исключение, можно указать между прочим на древнюю Фессалонику. Благодаря счастливым случайностям, в этом городе и до, сих, пор сохранились некоторые древние, христианские храмы почти в первоначальной целости. Одни из ник превращены в мечети, другие же исполняют еще свое древнее назначение; есть между ними даже такие, которые по происхождению своему относятся к очень раннему времени, именно к IV в. Что касается до тех великолепных храмов, которые были. построены еще во времена Константина в Константинополе, Иерусалиме, Антиохии, Никомидии и в других важнейших городах востока, то они в настоящее время или вовсе не существуют, или существуют, в остатках самых незначительных и скудных. Впрочем, как ни много пострадали от времени памятники христианского зодчества этого периода, как ни скудны сравнительно дошедшие до нас остатки этого зодчества, они однако представляют собою, подлинные следы религиозной жизни христиан древнего, во всех отношениях важного и любопытного, периода и дают материал для исследования не только очень важный, но и довольно обильный. В соединении с довольно многочисленными известиями древней христианской письменности, эти остатки дают достаточное количество данных для составления надлежащих выводов относительно значения и характера строительной деятельности христиан в указанное нами время.

Все памятники христианского зодчества того времени, известные в настоящее время, частью по вещественным остаткам, частью по письменным известиям¹³⁴, могут быть распределяемы на классы различным образом, или сообразно с хронологическими и топографическими данными, или сообразно с особенностями эстетическими и техническими. Самым распространенным представляется деление их на два класса: на класс памятников западно-христианских и класс памятников восточно-христианских. Это деление употребляется во многих историях образовательных искусств вообще и архитектуры в частности и во многих археологических сочинениях¹³⁵, причем памятникам западного зодчества придается название произведений латинского или западного стиля, а памятникам восточным – название произведений стиля восточного или византийского. В приложении к памятникам более позднего времени, приблизительно с половины VI или начала VII в., когда христианское зодчество почти вполне уже определилось в своих особенностях, когда его восточная отрасль обособилась уже настолько, что явилась, представительницей совершенно особого и нового архитектурного стиля, византийского, деление это представляется самым лучшим. Но оно не особенно удобно в приложении к памятникам архитектуры доюстиниановского времени, так как в это время различие между восточным и западным направлением в области христианской архитектуры еще не обозначилось надлежащим образом. В это время христиане, как на востоке, так и на западе при постройке своих храмов еще не находились под влиянием какой-либо определенной системы и не следовали еще какому-либо одному строго выработанному и определенному образцу. Для своего архитектурного идеала они в то время не имели еще вполне определенных и вполне соответствующих ему форм, и потому первоначально разнообразными способами примеривали к нему различные формы, частью вновь изобретенные частью старые, выработанные предыдущей историей искусства античного и восточного. При этом старые формы они то видоизменяли сообразно с новыми требованиями, то вводили в новые комбинации друг с другом и с формами, совершенно новыми и. оригинальными. Вообще, они делали как бы опыты в разнообразных, направлениях и с неравной удачей. Вследствие этого христианские архитектурные произведения того времени отличаются очень значительным разнообразием и в общих планах, и в подробностях. Разнообразие это имеет место почти в одинаковой степени, как на востоке, так и на западе. Произведения со всеми теми особенностями, которые свойственны так называемому латинскому стилю, встречаются на востоке почти также часто, как и на западе; и наоборот произведения с особенностями восточного или византийского стиля находятся и на западе. Поэтому основательнее и удобнее будет не полагать резкого различия между восточными и западными произведениями христианского зодчества в указанную эпоху, а делить их сообразно с особенностями их технического устройства. Особенности эти в подробностях представляют тоже очень значительное разнообразие, так что если иметь в виду только более или менее важные из них, то и тогда деление может выйти очень дробное¹³⁶. Но есть между ними и такие, которые касаются сторон наиболее общих и на которых можно основать деление очень несложное и простое. Именно, если принять во внимание только одни общие планы зданий, то все эти здания можно подвести к очень немногим общим родам. На основании главнейших особенностей плана, их можно разделить 1)на здания продолговатые, с планом продолговатого четырехугольника, базиликообразные, или базилики, и 2) на здания с планом центрическим, имеющие вид круга, многоугольника, или другой подходящей к кругу фигуры. К этим двум родам могут быть подведены почти все известные памятники древнего христианского зодчества, за исключением сравнительно немногих, в которых замечается соединение планов продолговатого и центрического и которые поэтому могут образовать особый третий род древне-христианских зданий. Этому делению на три рода мы и будем следовать.

Самый многочисленный класс древне-христианских храмов составляют храмы, имеющие план продолговатого четырехугольника и известные под именем базилик.

Что касается до этого названия, то история его, как названия христианских храмов, довольно темна. Особые названия для обозначения храмов явились у христиан вместе с появлением самих храмов и вообще особых мест богослужения. Названия эти очень многочисленны и разнообразны. Наиболее употребительными и древними из них могут считаться:^: εϰϰλησία, προσευϰτηριον, ϰυριαϰον, μαρτυριον, domus Dei, domus ecclesiae, dominicum и др¹³⁷. Название: basilica есть одно из более поздних и менее употребительных. Правда, что прежде, чем явиться у христиан, оно с давних пор (по крайней мере со II в. до Р. Хр.) существовало у язычников римлян, как техническое имя для обозначения особого и известного рода зданий. Но в христианское употребление оно перешло сравнительно уже в позднее время, значительно позднее появления у христиан тех зданий, которым оно должна быть усвояемо, и никогда не было общеупотребительным. В первые три века отцы церкви и другие писатели церковные, говоря о местах богослужения древних христиан, не употребляют этого названия, хотя места эти уже и имели такое устройство, что могли носить его. Только с IV века некоторые христианские писатели для обозначения храмов наряду, с другими названиями начали употреблять и название: basilica. Едва ли не в первый раз¹³⁸ название это встречается в некоторых письмах Константина великого, наприм., в письме его к Макарию епископу иерусалимскому о построении храма· на местах страданий и воскресения Спасителя. В этом письме название: βασίλιϰη употреблено два рада, впрочем, как видно из контекста, в приложении не ко всему храму, а только к части его, той именно, которая представляет собою длинный, стенами окруженный, закрытый четырехугольник¹³⁹. Затем название это у восточных отцов и учителей вовсе не встречается. Златоуст, Григорий Нисский,Афанасий Александрийский и другие восточные писатели IV и последующих веков в своих сочинениях бесчисленное количество раз упоминают о храмах, но не называют их базиликами¹⁴⁰. Название это встречается главным образом у отцов и писателей западной церкви, начиная с IV в. у Иеронима, Августина, Григория великого, Павла ноланского и других¹⁴¹. Но и на западе оно не вдруг вошло в употребление; по крайней мере в IV в. оно по-видимому не было еще там общеизвестным. Так один западный путешественник, ходивший на поклонение святым местам в Иерусалим около 333 г. и известный ныне под именем Бордосского пилигрима, упомянув в описании своего путешествия о строившемся в то время на местах страданий и воскресения Спасителя храме, называет этот храм базиликой, но как бы опасаясь, что название это будет, непонятно читателям, поясняет его другим более известным названием: dominicum¹⁴². Таким образом название: basilica есть название позднейшее и почти исключительно латинское. Что касается до того, почему западные писатели с IV в. начали усвоять христианским храмам это новое название, тогда как были в употреблении многие другие, более древние, всем известные, понятные и не менее выразительные, решить довольно, трудно. Во всяком случае впрочем нельзя думать, чтобы это произошло вследствие того только, что с этого времени христианские храмы приобрели особенное сходство с языческими базиликами, что христиане с этого времени начали превращать римские базилики в свои храмы и вообще брать их за образец при устройстве мест своего богослужения. Между устройством очень значительной части древне-христианских храмов и устройством римских базилик действительно было большое сходство, но сходство это явилось не в V и не в IV в., а ранее. Христианские храмы III в. имели такое же устройство, однако не назывались базиликами. Что касается превращения римских базилик в христианские храмы, то факт этот, насколько он касается базилик общественных, не находит подтверждения в истории; превращение же частных, домашних базилик в храмы, случалось преимущественно в первые три века, когда церкви базиликами не назывались, а впоследствии случалось очень редко. Притом же, если бы западные писатели, употребляя указанное название, имели в виду только зависимость своих храмов от римских базилик; то они называли бы так только те из своих храмов, которые по устройству своему действительно были сходны с римскими базиликами. Но на деле мы этого не видим. Правда в сочинениях древних западных писателей IV, V и VI вв., когда упоминаются базилики, то разумеются очень часто храмы, действительно, имевшие базиликообразное устройство, но далеко не всегда В тех же сочинениях не мало можно найти и таких мест, где название, это прилагается не к известным каким- либо, имевшим базиликообразное устройство храмам, а к храмам вообще, какого бы устройства они не были¹⁴³. Можно найти даже и такие места, где название это прилагается к храмам, которые по своему устройству заведомо не имеют ничего общего с базиликами. Так напр., древние римские церкви Петра и Марцеллина и св. Стефана, имевшие круглую форму у некоторых древних западных писателей называются базиликами¹⁴⁴. Такое безразличнее употребление западными церковными писателями названия базилика ясно указывает на то, что они придавали этому названию не частное значение здания, имеющего известное техническое устройство, а другое более общее значение, именно то, которое дается самим словом: базилика. Базилика означает дом царя. Это значение конечно главным образом и имели в виду церковные писатели, употреблявшие, указанное название, разумея под царем – Царя всех, Бога. В этом случае толкование Исидора испанского, по которому «божественные храмы называются базиликами потому, что в них приносятся жертвы и поклонение Царю всех – Богу¹⁴⁵», имеет важное значение. Толкование это относится правда уже к VII в., но полная приложимость его и к более древнему времени несомненна, так как оно совершенно согласно со взглядом древних христиан на храм, как на дом Божий. Замечательно, что Евсевий, приведший в своем сочинении: О жизни Константина, упомянутое выше письмо Константина к Макарию, где употреблено название: Βασιλιϰη, сам вслед за тем употребляет это название уже в видоизмененной форме βασίλειος οιϰος¹⁴⁶. Почти несомненно, что он делает это с целью указать на подлинное церковное значение названия и под царем разумеет не Константина, а иного Царя высшего. Такое намерение вполне прилично Евсевию, так как в другом месте о названиях христианских храмов он рассуждает следующим образом: «Спаситель наш вдруг по всей земле воздвиг победные трофеи, снова украсил вселенную святыми храмами (ναοΐς) и достоуважаемыми молитвенными домами (προσευϰτηρίων); по городам и селам, по деревням и пустыням варваров святилища и места общественных собраний посвящены Царю, Богу и Владыке всяческих, отчего по Владыке же удостоились и названия, т. е. получили имя не от людей, а от самого всех Господа (Κυρίου) и названы Господними (Κυριαϰων)¹⁴⁷». Вообще может считаться несомненным, что название: базилика, хотя есть название старое римское, но перенесено в христианское употребление с новым христианским значением и усвоено было древними христианами главным образом не потому, что указывает на особенности технического устройства христианских храмов, а по символическим основаниям, потому, что оно удачно выражает особенности их назначения. Впрочем в археологической науке название это с давних уже пор означает не вообще храм, а только храм, имеющий известное устройство, сходное с устройством древних римских базилик.

Устройство древне-христианских базилик в общих чертах очень просто и несложно, но в подробностях представляет значительное разнообразие. Между сохранившимися и известными памятниками едва ли можно найти и два таких, которые бы были совершенно сходны между собой во всех подробностях своего устройства. Общим для всех неизменным остается только план продолговатого четырехугольника, представляющий собою внешнее очертание того пространства земли, которое служит основанием для здания. Но разнообразие является уже в самом делении этого четырехугольника на части, откуда происходит разнообразие в распределении внутренности здания и большая или меньшая полнота плана. Одни базилики делятся на большее количество частей другие – на меньшее. Те из них, которые отличаются наибольшей полнотой плаца имеют следующее устройство: Все здание, имеющее в основании фигуру значительно удлиненного четырехугольника, делится прежде всего на две главные части: открытую – атриум базилики, или двор и закрытую – базилику или, храм в собственном смысле. Первая часть или атриум в сравнении со второй, была обыкновенно несколько меньших, но различных размеров. Иногда эта часть имела длину несколько большую своей широты и подобно второй представляла собой фигуру, продолговатого четырехугольника; иногда длина ее была равна широте и она изображала собой квадрат; иногда же длина эта была менее широты. В этом последнем случае двор опять имел фигуру продолговатого четырехугольника, но примыкающего к закрытому зданию не короткой, а длинной своей стороной. Этот двор или атриум, примыкая одной своей стороной к закрытому зданию базилики, со всех прочих сторон окружался стеною. Входная сторона этой стены, или ограды со вне обделывалась более или менее обширным портиком, который носил название пропилей и некоторыми считается за особую часть базилики. Внутри двор со всех четырех сторон обносился крытыми портиками на столбах или колоннах. Но средняя часть двора оставалась открытой и здесь помещался бассейн с водой для омовения верующих, носивший у церковных писателей различные названия: cantharus, labrum, nympheum, phiala и др. Тот из портиков двора, который примыкал к самой базилике назывался нарфиксом, или притвором внешним. Отсюда был ход во внутренность закрытого здания, или базилики в собственном смысле, обыкновенно посредством трёх дверей, из которых средняя была более боковых и называлась: οραιαι πυλαι, portae pulchrae, или regiae. Этот нарфикс, равно как и двор, назначались для низших разрядов верующих, именно для некоторых степеней кающихся и оглашенных. – Вторая, закрытая часть здания, при устройстве по наиболее полному плану, расчленялась внутри на три рода пространств, на несколько продольных, поперечное и прибавочное в форме полукруглого выступа. Прежде всего здание делилось на несколько продольных пространств, или кораблей, – на три или на пять, двумя или четырьмя рядами колонн, смотря по обширности здания. Таким образом происходило три или пять продолговатых и параллельно друг к другу расположенных зал, из которых средняя была всегда почти выше и вдвое шире каждой из боковых. Пространство, занимаемое этой залой внизу ограничивалось колоннами, а вверху стенами, которые утверждались на этих колоннах и на которых в свою очередь утверждались балки, составлявшие потолок и поддерживавшие кровлю. В этих верхних стенах обыкновенно· устраивались окна, которые освещали всю главную часть здания сверху. Боковые залы всегда были ниже средней, но различной высоты, смотря потому, были они двухъярусные, или одноярусные. Двухъярусными боковыми залами снабжались базилики главным образом только на востоке, где верхние помещения над этими залами назначаемы были для женщин и назывались гинеконитами. Кроме этих продольных пространств в базиликах с полным планом было еще пространство поперечное – поперечный корабль или транзепт. Транзепт этот располагался различно. Большей частью он помещался там, где оканчивались уже продольные залы и примыкал к их концам со стороны, противоположной входу, так что средняя зала в соединении с транзептом представляла фигуру буквы т. Иногда же транзепт пересекал продольные залы в верхней их части, так что в соединении со средней залой образовал фигуру латинского креста с коротким верхним концом †. Случалось, что он пересекал продольные залы и в средине, так что происходила фигура креста, похожего на византийский, но очень редко. Высотой и широтой своей транзепт равнялся средней зале, но длина его была различна: большей частью она была равна широте здания, но иногда была и несколько больше, так что концы транзепта выступали наружу из общего плана здания и иногда закруглялись. Дальнейшую и самую священную часть базилики составлял, абсид – помещение для алтаря. Абсид имел большей частью полукруглую форму и устраивался в задней, лежащей прочив, входа, стене здания более или менее обширным и вследствие того более или менее заметном снаружи выступом. Вход в абсид образовался огромной аркой, которая называлась триумфальной. Иногда он устраивался и так, что вовсе не был заметен снаружи, но редко. По обеим, сторонам главного выступа, располагавшегося прямо против среднего корабля базилики, устраивались еще два, боковые, носившие общее название пастофорий; но в частности одно из них называлось: diaconicum и назначалось для хранения священных, сосудов и ризницы, а другое называлось: prothesis, oblationarium или secretarium. Таково расположение базилик, план которых отличается наибольшей полнотой.

Но план этот свойствен далеко не всем древним базиликам. Так строились только наиболее обширные и великолепные базилики, рассчитанные на помещение огромного собрания верующих. Большая же часть древних базилик построены по менее, развитому плану и заключают в себе меньшее количество составных частей. Неполнота плана этих базилик заключается главным образом в отсутствии или транзепта, или двора, или того и другого вместе, или даже и абсида. Впрочем, что касается абсида, то отсутствие его встречается_: чрезвычайно редко и притом бывает большей частью только кажущееся, т. е. он не выдается только наружу, но существует внутри здания. Вообще эту часть можно считать существенной, неизменно входящей в состав каждой базилики. Отсутствие двора также довольно редко бывает совершенно полное, особенно в древнейших базиликах, где существование его обусловливалось необходимостью дать помещение низшим разрядам кающихся и оглашенных. Если во многих сохранившихся до настоящего времени древних базиликах, нет двора, то это часто может быть объяснено тем, что двор был, но уничтожен впоследствии с ослаблением дисциплины относительно кающихся. Тем не менее базилики без дворов были и в древности. В этих случаях большей частью бывало так, что часть двора в виде более или менее обширного внешнего полуоткрытого притвора все-таки оставалась. Что касается, транзепта, то в древних базиликах он отсутствует довольно часто. Таким образом, принимая во внимание большую или меньшую полноту плана древних базилик, между ними можно наметить следующие, наиболее выдающиеся роды; а) базилики с абсидом, транзептом и двором, b) базилики с двором, но без транзепта, с) базилики с транзептом, но без двора, с одним притвором и d) базилики без транзепта и двора. Все эти роды в христианской древности встречаются почти одинаково часто и едва ли можно утверждать, как это делали некоторые¹⁴⁸, что простейший из них есть древнейший, а чем сложнее род, тем он позднее. По крайней мере самый полный план свойствен и самым древним базиликам Константиновского времени. По этому плану построены напр., базилика Петра в Риме, базилика Вифлеемская и другие.

Что касайся дальнейших особенностей в устройстве древне-христианских базилик, их средних и верхних членов, то здесь также оказывается множество разностей, но разности эти уже менее значительны и не такого свойства, чтобы на основании их можно было различать какие-либо особые роды и виды. Средние члены, т. е. те, которыми пространство, охваченное планом, ограничивается с боков, которыми определяется высота здания и поддерживается кровля, в базиликах, также как и в классических зданиях состояли из стен и колонн. Стены древне-христианских базилик обыкновенно сложены из туфа по классическим способам, но были довольно тонки, особенно те, которые ограничивали верхнюю часть широкого среднего корабля и были утверждены на колоннах. Однообразная плоскость их расчленялась, кроме дверей, еще значительным количеством окон, которые, большей частью имели продолговатую форму и устраивались, как в нижних стенах, так и особенно в верхних для освещения среднего обширного корабля, т. е. главной части базилики. Оконные отверстия заполнялись решетками, сделанными из равных материалов, иногда вырезанными из мрамора. Колонны употреблялись для устройства портиков двора и для расчленения внутренности базилики на корабли, для чего они ставились вдоль здания двумя, или четырьмя рядами. Колонны эти были частью совершенно классические, взятые из разрушенных классических зданий, частью сделанные по их образцу и только особенным образом орнаментированные. Расстановка их также была иногда чисто классическая, т. е. они расставлялись тесно с небольшими промежутками и соединялись между собой архитравами, или горизонтальными балками; иногда же и большей частью расстановка их была иная, в классической архитектуре встречающееся чрезвычайно редко и притом в позднее время. Расстановка эта состояла в том, что колонны ставились на значительных расстояниях друг от друга и соединялись вверху не архитравами, а архивольтами, то есть дугами, или арками. Иногда вместо колонн употреблялись довольно массивные столбы и тогда промежутки между ними бывали еще более.– Верхний член, или кровля базилик имеет однообразное устройство почти во всех зданиях этого рода. Кровля эта – деревянная, двускатная с трехъугольным фронтоном на переднем и заднем фасе и иногда с металлической обшивкой. Внутренняя сторона ее состояла иногда из деревянного, различным образом украшенного потолка, наложенного на деревянные балки, иногда же из одних балок, ничем не прикрытых, в промежутки которых можно было видеть стропила крыши. Каменное сводчатое покрытие для среднего корабля по своей тяжести было невозможно и потому встречается иногда только над боковыми кораблями, более уз- кими и низкими, а также над абсидом, который крылся каменным полукуполом очень часто. Вообще каменное покрытие не свойственно древне-христианским базиликам.

Отношение древне-христианских базилик к классическим образцам. Из этого общего описания устройства древне-христианских базилик довольно ясно уже можно, видеть, что здания эти не представляли собой чего-либо совершенно нового и оригинального в общей массе архитектурных произведений того времени. Образцы зданий, имеющих план более или менее удлиненного четырехугольника, расчлененного внутри рядами колонн на большее или меньшее количество продольных пространств, можно указать не только в архитектуре классических народов и особенно римлян, но и у всех восточных культурных народов, у индийцев, египтян, ассириян, персов, финикиян, сирийцев, иудеев¹⁴⁹. Такой план имели большая часть храмов этих народов и многие помещения во дворцах их государей. Остатки зданий подобного рода сохранились во многих местах и до настоящего времени. Между христианскими базиликами и этими зданиями очевидно очень много общего, однако о генетической связи между ними не может быть и речи. Совершенно невероятно, чтобы древние христиане, жившие почти исключительно в пределах римской империи, при постройке своих храмов могли подражать архитектуре народов отдаленных, или отживших. Если они нуждались в образцах, то образцы эти были ближе перед их глазами – это греко-римские храмы и базилики. К этим зданиям христианские базилики действительно имеют довольно близкое отношение, но отношение это все-таки далеко не так тесно, как некоторые думают. Существование между ними отношения генетического и того, какое бывает между копией и оригиналом, едва ли можно доказать. Уже в первые три века места богослужебных собраний христиан имели базиликообразное устройство, были ли это помещения в частных домах и в подземных криптах катакомб, или особые, выстроенные для этой цели, здания на открытых местах. Между тем в то время христиане особенно остерегались подражать язычникам в чем бы то ни было, даже в самых незначительных вещах. Свои храмы они не хотели даже называть теми именами (templum, ναός), которые в языках греческом и римском существовали для обозначения этого рода зданий и которые язычники прилагали к своим храмам¹⁵⁰. С IV в. христиане в этом отношении стали менее разборчивы. Они не только усвоили эти названия, но по временам начали пользоваться и самими зданиями и вообще услугами классического искусства. Получив возможность строить свободно самые великолепные храмы, они начали из готовой сокровищницы классического искусства черпать полными руками. Однако ж заимствование их отсюда никогда не простирались далее отдельных и безразличных форм. При сравнении древне-христианских базилик с языческими зданиями подобного рода оказывается между ними довольно глубокое различие, оказывается что христианские здания имеют свои очень значительные особенности, обусловленные особенностями христианского культа. Не говоря уже о разных мелких подробностях устройства, орнаментации и т. п. даже в плане и в общих приемах его выполнения ясно выступает новый христианский дух. Размеры древне-христианских базилик, всегда очень значительные, возвышенный средний корабль, замкнутый полукругом, широкая расстановка колонн и подоб. – все это указывает на новые потребности, на новые архитектурные начала, которые не были известны строителям классических зданий. Здесь очевидно преследуется задача создать обширное покрытое пространство, где бы могла поместиться значительная по численности община и молиться единодушно, обращаясь к одному общему центру – алтарю; поэтому колонны расставлены здесь широко и боковые корабли не представляются совершенно отдельными помещениями, а только как бы дополнительными; стоящие в них верные также полно могут участвовать в богослужении, как и те, которые стоят в среднем корабле. Вообще древне-христианские базилики представляют собой в области архитектурных произведений явление в высшей степени оригинальное и новое, явление высшего порядка, хотя с чисто художественной точки зрения они часто и не имеют высоких достоинств. Такое суждение высказывают все лучшие знатоки искусства и его истории. Приведем здесь некоторые рассуждения об этом предмете одного из них, Шназе¹⁵¹. По его мнению, древне-христианские базилики в своем устройстве представляют много черт самых разнородных, почти противоречивых. Пространственные отношения имеют в них редкое величие; широта и высота среднего корабля в них часто так же значительна, как в самых обширных и великолепных залах терм и дворцов; но огромные размеры поражают здесь гораздо более, чем там, потому что здесь соединены они со смелостью конструкции, чего в зданиях подобного рода до сих пор не было. Римское искусство величием и солидностью своих произведений в довольно значительной степени обязано богатому употреблению материала; стены римских зданий имеют толщину более, чем достаточную; их потолки и своды покоятся на массивных столбах. Здесь напротив, целое, не смотря на свои значительные размеры, носит на себе характер высшей легкости, простоты и скромности в исполнении, которое часто доходит до небрежности и бедности. Стены христианских зданий тонки, большей частью выведены легко из туфа; колонны взяты из древних зданий языческого времени большей или меньшей красоты. В древних монументах, строители которых имели под руками обильный запас античных фрагментов, в употреблении колонн господствует еще стремление к единству. Но позднее колонны редко бывают все одинаковы, напротив, они часто – из различного материала, с канелюрами и без канелюр и даже различных размеров. В последнем случае для того, чтобы дать колоннам необходимое равенство, наставляли капители, стволы высоких колонн укорачивали, или зарывали в землю, не обращая внимание на отношение толстоты, низкие колонны ставили на более высокий базис. Сводчатое покрытие при слабости стен было почти невозможно; поэтому здания покрывались балками, промежутки между которыми заполнялись богато раззолоченными досками. Впрочем в боковых кораблях уже в раннее время, а позднее и в главном корабле этого украшения не было и остов крыши оставался без прикрытия. Средний корабль всегда возвышался над боковыми и вначале был обильно освещен большими окнами, которые заполнялись прорезными мраморными плитами; позднее начали предпочитать слабое освещение посредством окон меньших размеров. Значительная широта этого среднего корабля была его постоянным свойством: он всегда более, чем вдвое был шире боковых. Но соразмерность в других отношениях выполнялась небрежно: промежуточные пространства между колоннами, даже широта обеих боковых кораблей часто были не одинаковы. Величие пространственных отношений, смелость, с которой довольно значительных размеров стены утверждены на тонких и широко расставленных колоннах, кровля распростертая над широким кораблем – все это показывает мастерство, и знание дела в архитекторах, указывает на шаг вперед, на порыв, который мог быть внушен или могущественным воодушевлением христианской общины, или, если угодно, столь же могучей и всецело направленной в известную сторону строительной деятельностью. Небрежность исполнения частью объясняется уже поспешностью постройки, которая зависела от нетерпения настоятелей и от заботы о бережливости, которая при столь огромной и внезапно явившейся потребности была необходима, не смотря на готовность к пожертвованиям общины и не смотря на пособия со стороны ее высоких покровителей. К этому присоединялось еще действие начавшегося уже и быстро усиливавшегося упадка, недостаток глубокого интереса к красоте и аккуратности исполнения, привычка к быстрому и мимолетному успеху. Сама техника кладки стен, которая при Константине еще производилась с большей тщательностью, вскоре упала. Притуплению художественного смысла очень много способствовало употребление фрагментов от древних зданий, пример чего можно видеть уже в триумфальной арке Константина. Вследствие этого обстоятельства начали отвыкать от мысли о совершенном органическом единстве и терять вкус к изобретению; привычку пользоваться готовыми украшениями стали возводить в правило.... Вообще архитектонического чувства образования деталей древне-христианскому стилю не достает в высшей степени, но за то форма целого здесь тем значительнее и богаче. Главная характеристическая черта заключается здесь в распорядке трех или пяти значительно протяженных и расположенных параллельно один возле другого кораблей. Такое расчленение внутренности совершено ново: античному искусству оно не было известно. Греческие храмы продолговатой формы внутри образовали или ряд колоннадного двора, или тесную, незначительную залу. В римских зданиях внутренность важнее, но она имеет или однообразную форму круга, как в Пантеоне, или, как в храмах с длинным кораблем и нишей, раздроблена на особые и совершенно отдельные части, исключавшие мысль о единстве целого. Тоже было и в базиликах. Члены греческой архитектуры со своей пластической полнотой всегда имеют в себе нечто изолирующее, обособляющее; у римских мастеров в своей постановке они сохраняли тот же характер. Они рассчитаны были на то, чтобы отделить пространство от окружающей природы со вне; поэтому когда они являлись внутри здания, они разрушали единство, которое здесь требовалось. Христианское зодчество избегло этого, благодаря своей простоте и, если угодно, бедности. Ряды колонн, расставленные широко в продольном направлении, указывают на движение вперед, к одной цели, одинаковое для всех частей здания. Средний корабль, значительно превосходящий боковые и широтою и высотою, особенно усиливает впечатление единства; он господствует над остальными частями здания; боковые корабли являются как бы в зависимости от него и имеют значение только в связи с ним. Взаимная связь всех частей здания здесь необыкновенно ясна и жизненна. Вообще «если рассматривать – говорит Шназе – христианские базилики привычным глазом архитектора-художника, то в них не только можно заметить недостаток богатых и ласкающих деталей, но легко можно открыть также нечто бессвязное, противоречивое и необработанное. Но тем не менее действие целого в них в высшей степени благотворное, возвышающее и успокаивающее, и не может быть сомнения, что этому очень много способствует величавая простота, с которой здесь обнаруживаются основные черты христианской архитектоники. Мы чувствуем здесь то начало, продолжение которого проходит через все дальнейшие столетия; мы видим здесь ясной и понятной ту простую основную форму, которую позднейшие христианские храмы представляют нам в богатейших формациях… Подлинно, что эта форма не есть факт художественного переноса (или заимствования), но непосредственное проявление потребностей. Духовность и общественность богослужения требовали большого заключенного пространства; принятое обособление полов и состояний делало необходимым, чтобы внутренность здания делилась на несколько кораблей и чтобы был пространный санктуарий для алтаря; чтение св. писания обусловливало собой ясное освещение. Здесь, как всегда, культ намечал основную архитектоническую форму. Это была такая же простая формула, как колоннада для греческой архитектуры, но она, как и эта последняя, сделалась плодотворным ядром для дальнейшего развития. Таким образом строители этих базилик совершили действительно великое художественное дело, но оно не было сознаваемо ни ими самими, ни их современниками и не может быть приписано никому в отдельности; оно вытекло из общего духа христианской общины. Это – особенность архитектуры, что ее высшие, основные мысли открываются, или изобретаются не отдельными личностями, что являются они не во времена блестящего художественного развития, но рождаются незаметно и скромно, как бы в темноте¹⁵²».

Обзор памятников. Обратимся теперь к самым памятникам древне-христианской архитектуры указанного рода, известным в настоящее время. Сначала рассмотрим западные монументы, так как в данном случае они гораздо важнее восточных, как потому, что их более сохранилось до настоящего времени, так и потому, что в науке им придается особенно высокое значение. Считается почти общепризнанным положение, что храмы типа базилик свойственны главным образом западной архитектуре, которая и представляет лучшие образцы этого типа.

Древнейшими и лучшими на западе должны считаться базилики римские, из которых многие построены были еще при Константине великом и отличаются особенною обширностью и великолепием. Первое место между ними по справедливости занимает базилика св. Петра. Она построена была по просьбе папы Сильвестра в 330 г. и существовала в первоначальном виде до половины XV в. Около этого времени возникло опасение, что старая базилика грозит уже падением. Вследствие этого папа Николай V (1447–1455) приступил к перестройке ее. Но одной перестройки оказалось недостаточно, и вскоре, в начале XVI в. при папе Юлие II известный художник Браманте приступил к постройке совершенно нового храма на месте старого. Постройка эта длилась очень долго и совершенно окончена была только уже к концу XVIII столетия. Новый храм по характеру своему уже совершенно отличается от старого; он считается образцом явившегося в ХѴ1 в. стиля, известного под именем стиля возрождения. Но что касается размеров, то старая Константиновская базилика немногим уступает новому храму, громадность которого поразительна и для настоящего времени. По крайней мере широта древнего храма принята была и для нового, как совершенно достаточная. Таким образом древняя базилика св. Петра, построенная Константином великим, не сохранилась до нашего времени. Устройство ее однако хорошо известно, благодаря сохранившимся от начала XVI в. рисункам и описаниям архитектора Альфарани. На основании этих рисунков и описаний хорошо можно представить план и внутренность древней базилики; о внешности же ее можно судить по другим сохранившимся зданиям этого рода. План этой базилики принадлежал к числу наиболее полных и выработанных. Продолговатый четырехугольник в 360 футов длины и 150 широты был расчленен внутри рядами колонн на пять продольных пространств, или кораблей, из коих средний был значительно шире и выше боковых. К этим продольным пространствам с западной стороны, так как базилика обращена, была алтарем к западу, примыкал транзепт, или поперечный корабль, своей широтой и высотой почти равный большому среднему кораблю, длиной же несколько превосходящий общую широту здания, так что концы его выставлялись значительно наружу из общего плана здания. Средняя часть стены поперечного корабля выдавалась во вне обширным полукругом, который образовал собой абсид, расположенный таким образом прямо против широкого среднего нефа. Это пространство было покрыто полу-купольным сводом, а вход в него образовала огромная триумфальная арка, опиравшаяся на два колоссальных пилястра. Пространство, занимаемое абсидом и часть транзепта, непосредственно к нему примыкавшая, отделялись от остального храма решеткой, украшенной золотом и серебром, колонны которой небольшой величины были витые: это был так называемый хор, или санктуарий. Здесь почти под самой триумфальной аркой находилась гробница апостола Петра на некотором возвышении, так что к ней входили по ступеням; далее, за ней стоял главный престол под серебряным балдахином; за престолом в глубине полукруглого пространства находилась папская кафедра, а по обеим сторонам ее шли полукругом седалища для священников. Два ряда колонн, по 23 в каждом, ограничивавшие средний неф или корабль с боков и поддерживавшие его возвышенные стены, были коринфского ордена из гранита и мрамора, взятые из различных античных памятников. Вверху колонны эти стянуты были прямыми архитравами, попавшими сюда также из античных зданий. Фриз, находившийся выше и украшенный медальонами, имел плоские дуги, чтобы сделать легче тяжесть. Карниз, покрывавший дуги, выдавался далеко вперед и представлял как бы соединенные балконы. Стены, возвышавшиеся далее, над антаблементом колонн, прорезаны были окнами. Кровля, как среднего, так и боковых кораблей, была деревянная. Плафон ее, или потолок, состоял из позолоченных досок, наложенных на открытые балки. Какова была эта кровля со внешней стороны неизвестно; известно только, что в VII в. она уже не годилась и папа Гонорий заменил ее новой, приказав употребить для этого дорогие медные черепицы, снятые с храма Венеры и Рома. Колонны, поддерживавшие кровлю боковых кораблей, тоже были античные, но соединены вверху были архивольтами, а для увеличения высоты поставлены были на особые постаменты. Атриум, или двор, примыкавший к базилике с восточной стороны и почти равнявшийся ей по величине, имел в средине водоем и был окружен со всех сторон портиками, крытыми навесами, внутри двора опиравшимися на колонны, перетянутые архивольтами, а со вне на стены, окружавшие двор. К главному зданию пристроено было еще в древнее время несколько небольших второстепенных церквей, наприм. Спасителя, св. Петрониллы, Андрея и др.¹⁵³

Кроме базилики св. Петра в Риме есть еще две пятинефные базилики, тоже очень древние по своему происхождению: базилика Латеранская и базилика св. Павла вне стен. Латеранская базилика относится к числу построенных Константином и считается одной из главнейших на западе вообще и в Риме в частности. У древних и средневековых западных писателей она называлась матерью церквей христианских: omnium urbis et orbis ecclesiarum mater et caput. Она древнее базилики Петра и построена в стенах Латеранского дворца на целийском холме. Дворец этот первоначально был частной собственностью, именно принадлежал некоему Фавсту Латерану, казненному Нероном, но по- том сделался достоянием императорского дома. Максимиан, соправитель Диоклетиана подарил его своей дочери Фавсте, супруге Константина, который устроил в нем базилику и пожертвовал ее церкви. Освящение этой базилики совершено было папой Сильвестром в 324 г. По имени основателя базилика эта называлась сначала: basilica Constantiniana, но когда в VI в. к ней пристроен был монастырь во имя Иоанна Предтечи, то она получила имя: san Giovanni in Laterano. Размерами своими эта базилика уступает базилике Петра, и план ее менее сложен. Это базилика пятинефная с поперечным кораблем и абсидом, но без двора. Особенность ее архитектуры и устройства состоит в том, что к переднему фасаду ее пристроен на подобие поперечного корабля двухэтажный портик, образованный посредством поставленных одних на другие аркад, или колонн, перетянутых архивольтами. Нижняя часть этого портика представляет собой внешний притвор, а верхняя служит для того, чтобы римские епископы могли выходить сюда для преподания благословения народу. Внутри здания так же, как и вне, колонны расставлены широко и соединены посредством архивольтов. Впрочем здание это существует в настоящее время вероятно уже в значительно измененном виде, так как много раз было исправляемо и переделываемо¹⁵⁴.

Базилика св. Павла, сгоревшая в 1823 г., но потом восстановленная в прежнем виде, не уступала базилике Петра ни размерами, ни великолепием. Она построена была также при Константине великом, но вскоре в конце IV в. перестроена была совершенно вновь. По плану она почти совершенно сходна с базиликой Петра: она пятинефная с транзептом, абсидом и двором. Но в конструкции ее более смелости. Стены среднего корабля опирались в ней на широко расставленные и соединенные архивольтами колонны и поднимались затем на 28 метров – высоты невероятной при подобной конструкции. Не смотря на это, такое, можно сказать воздушное здание вытерпело два жестоких землетрясения в XI и XIV ст. Поперечный корабль или транзепт здесь так же, как и в базилике Петра, одинаковой высоты со средним и несколько длин- нее общей широты здания. Пол в нем поднят на 5 ступеней и таким образом гробница апостола, находящаяся здесь, помещалась высоко и видна была всем предстоящим¹⁵⁵.

При Константине же получили свое начало римские базилики: 1) св. Креста иерусалимского (s. Сгосе in Gerusalemme) и 2) св. Пуденцианы (santa Pudentiana). Базилика св. Креста устроена была импер. Константином по желанию его матери Елены в стенах древнего императорского дворца Sessorium, который был местом жительства Гелиогабала, Александра Севера и наконец св. Елены. Поэтому она называется также по имени дворца: basilica Sessoriana и по имени Елены: basilica Heleniana. Базилика эта существует вероятно уже в значительно измененном виде: она много раз была возобновляема, а в XIV в. была совершенно заброшена и едва не обратилась в развалины. Она трехнефная, в 110 ф. длины и 69 широты, с абсидом, не выдающимся наружу, с транзептом и двором. Особенность ее архитектуры, свойственная ей только одной, состоит в том, что средний корабль не возвышается над боковыми со внешней стороны и освещается окнами из боковых кораблей. Боковые корабли двухъярусные, но и в общем внутри имеют высоту несколько меньшую сравнительно с высотой среднего корабля¹⁵⁶. Базилика св. Пуденцианы, считающееся одной из древнейших римских базилик, построенная на месте, где стоял по преданию дом римского сенатора Пуда, о котором св. апостол Павел упоминает во втором своем послании к Тимофею (4:21). Она трехнефная, с абсидом, но без транзепта и двора¹⁵⁷. Ко временам Константина должно также отнести происхождение базилик: св. Лаврентия вне стен (s. Lorenzo fuori le mura)¹⁵⁸, св. Алексея (s. Alessio)¹⁵⁹, св. Марии in Transtevere¹⁶⁰, по преданию построенной на том самом месте, из-за которого, при Александре Севере была тяжба между христианами и попинариями, и некоторых других¹⁶¹.

К IV веку, но уже ко времени после смерти Константина, относится происхождение базилики св. Марии великой (s. Maria maggiore), одной из самых лучших в Риме. По римскому сказанию она построена была около 352 г. римским патрицием Иоанном, вследствие особого видения, при папе Либерии (352 – 366), который благословил начало постройки и потом освятил ее. Вследствие этого она называется также базиликой Либериевой (basil. Liberiana). В первой половине V в. она была перестроена. Базилика эта – трехнефная, с абсидом, узким транзептом и притвором, но без двора. Это – самая большая из трехнефных базилик. Особенно величественный вид придают ей ряды колонн из белого мрамора с ионическими капителями и аттическими базами. Колонны эти соединены между собой по старому античному способу прямыми архитравами¹⁶².

Из базилик V в. замечательна базилика св. Сабины, на авентинском холме потому, между прочим, что представляет собой единственную древнюю римскую базилику, сохранившую по крайней мере первоначальную внутренность. Из мозаики над главным входом в нее видно, что она построена была при папе Целестине I (422–432). Базилика эта тоже трехнефная. Колонны в количестве 24, расчленяющие ее внутренность, расставлены широко и перетянуты архивольтами. Все они из паросского мрамора с желобчатыми стержнями, коринфскими капителями и аттическими базами, и первоначально принадлежали по всей вероятности какому-нибудь античному зданию. Потолок в этой базилике до сих пор еще сохранился древний, деревянный из тщательно обделанных балок и стропил. Кроме главного абсида есть еще другой в правом боковом корабле на конце его, а на левой стороне находится боковой хор. Престол стоит не у стены абсида, а в центре его полукруга и даже несколько выступает из этого полукруга¹⁶³. Кроме этой базилики от V в. и позднее в Риме сохранилось много и других. Можно указать: san Lorenzo in lucina 440 г. san Petro in vincoli, или basilica Eudoxiana 440–62, santa Agata alla suburra 460, Santa Bibiana 480, santa Anastasia 490, santa Prisca 499, ss. Cosma e Damian 526–30, s. Martino ai monti, s. Marko, s. Agnessa fuori le mura¹⁶⁴. В главных чертах все эти базилики имеют одно и тоже устройство: они трехнефные, с возвышенным средним кораблем, с абсидом, с транзептом, или без него и т. п.

В других западных городах сохранилось гораздо менее древних базилик, но и они также заслуживают внимания. Так в Равенне нынешняя церковь santa Agata по первоначальной своей постройке относящаяся к 417 г., есть трехнефная базилика с абсидом, обращенным на восток, но без поперечного корабля, без двора с одним только притвором. Впрочем базилика эта сохранилась далеко уже не в первоначальном виде¹⁶⁵. Столь же почти древние по своему происхождению и такой же план имеют равеннские базилики san Francesco и sаn Giovanni evangelista. Обе они построены между 425 и 430 годами. Первая – трехнефная базилика с тремя абсидами к востоку; вторая – тоже трехнефная с одним абсидом; обе – с притворами¹⁶⁶. К более позднему времени относятся в Равенне базилики: св. Аполлинария in classe и san Theodoro прежде бывшая арианской – обе трехнефные и первая из них считается одним из лучших образцов¹⁶⁷. Затем можно указать на кафедрал в. Марсели, по первоначальному происхождению своему относящийся к IV в.¹⁶⁸, но базилику san Giacomo на Риальто в Венеции, построенную, в начале VI в.¹⁶⁹. Кроме того замечательны некоторые такие из западных базилик, которые не сохранились до настоящего времени и известны только по описаниям. Таковы две трехнефные базилики, описанные Григорием турским¹⁷⁰ и базилика Феликса, описанная Павлином ноланским¹⁷¹. Вообще, в западном церковном зодчестве храмы типа базилик столь многочисленны в сравнении с храмами других типов, что действительно представляются родом почти преобладающим.

На востоке в указанный период времени храмы базиликообразного устройства, также были распространены более, чем другие роды храмов. Многие из восточных храмов этого рода и размерами, и великолепием, и значением, не только, не уступали самым лучшим из западных, но и превосходили их в некоторых отношениях. К сожалению восточные базилики очень много пострадали от времени и в настоящее время сравнительно мало известны.

Из древних восточных базилик, построенных в IV в. до настоящего времени сохранилась только одна, хотя конечно в измененном уже несколько виде. Это – базилика в Вифлееме над пещерой Рождества Христова. По плану своему это в высшей степени стройное здание, сходное с римскими большими базиликами Петра и Павла. Базилика эта – пятинефная с закрытым притвором и большим колоннадным двором, с транзептом и абсидом. Главнейшие особенности ее устройства заключаются в форме ее транзепта и абсида. Транзепт здесь – одинаковой высоты и широты со средним продольным кораблем, имеет закругленные концы, выступающие наружу в форме абсидов и не прислонен к передним концам продольных нефов, как в базиликах Петра и Павла, а пересекает их в верхней их части так, что пятинефное деление продолжается несколько и за транзептом. Что касается абсида, или алтарной части, то она устроена таким образом, что сначала сделан не глубокий, но симметричный, прямоугольный выступ в ширину трех средних кораблей, взятых вместе, а потом в задней стене этого выступа сделан новый, полукруглый прямо против среднего корабля в широту его. Таким образом широкий средний корабль, если брать в расчет пространство за транзептом, есть самый длинный, два ближайшие к нему боковые корабля – короче, крайние же два дальнейшие боковые корабля – еще короче. Корабли в этой базилике отделяются друг от друга четырьмя рядами прекрасных, мраморных, монолитных колонн коринфского ордена по 12 в ряду. Верхние стены среднего и поперечного кораблей прорезаны окнами, которые доставляют сверху обильный свет. Потолок деревянный, составлен из огромных открытых балок кедрового и кипарисного дерева с вершин Ливана. Храм этот был неоднократно обновляем, но при этом едва ли терпел существенные изменения. Некоторые думают правда, что полукруглые выступы среднего и поперечного кораблей пристроены после, при Юстиниане, но без достаточных оснований¹⁷². Изменения потерпел этот храм не от пристроек, а от сокращений. Так, древнего двора ныне уже нет, существуют только жалкие остатки его, хотя в древности он был; мраморная облицовка стен и пола в настоящее время тоже почти не существует: она снята была султаном Мухаммедом для обделки Омаровой мечети. Но главная перемена состоит в том, что транзепт с абсидом, приходящиеся над самой пещерой, отделены от остального пространства базилики стеной, так что присутствующие при богослужении в этом главном пространстве помещаться не могут. Это пространство теперь находится как бы вне церкви и исправляет назначение двора¹⁷³.

Из других восточных базилик времен Константина, главным образом благодаря описаниям Евсевия, ныне довольно хорошо известны еще две. Это – базилика Тирская и базилика гроба Господня в Иерусалиме. Тирская базилика построена была еще в самом начале царствования Константина великого около 311 г. епископом тирским Павлином на месте другой базилики, еще более древней, разрушенной во время Диоклетианова гонения. Новая базилика, по словам Евсевия¹⁷⁴, была значительно обширнее прежней и имела перивол или двор, окруженный стеною. На восточной стороне этого двора устроен был великолепный входной портик, или пропилеи, через которые видна была, внутренность здания даже для стоящих вне его. Двор этот внутри со всех сторон был окружен портиками, крытыми сверху, на колоннах, промежутки между которыми были заполнены деревянными приличной высоты решетками. Средина двора оставалась открытою и здесь помещены были «символы очищения» (ϰαϑαρσίων συμβόλα), или бассейн, вмещавший в себе воду для омовения входящих в храм. Вход в самый храм, или базилику, открывался посредством дверей на восточной стороне ее и входного портика, или притвора, который вероятно, в тоже время был и портиком двора. Дверей было три вряд, вероятно по числу внутренних зал, или кораблей базилики. Средняя из этих дверей была шире и выше боковых и особенно изящно украшена медными изваяниями и резьбой. С обоих боков базилики также устроены были входы со входными портиками, или пропилеями. Внутри, базилика состояла из двух боковых зал и средней, которая была выше боковых и освещалась сверху посредством окон, проделанных в верхних стенах ее и заполненных тонкими, деревянными резными решетками. Потолок был деревянный из ливанских кедров, пол – из драгоценного мрамора. Выл ли абсид и транзепт, из описания Евсевия ясно не видно. На западной оконечности храма было пространство, отгороженное деревянной, украшенной искусной резьбой решеткой, где стояли возвышенные престолы предстоятелей и седалища пресвитеров, а в средине святое святых, или жертвенник. Мотес полагает, что это отгороженное пространство с седалищами для священнодействующих и жертвенником, или престолом по средине, было не что иное как абсид, т. е. имело форму выступающего полукруга, и находит оправдание для своего мнения в самом тексте описания Евсевия¹⁷⁵. Существование транзепта также можно предполагать с вероятностью. По описанию Евсевия в боках здания были устроены обширные помещения (εξέδρας ϰαι οιϰες μεγιστες), имевшие сообщение с средней залой (μεσον οιϰον) и назначавшейся для людей, имевших нужду в очищении и омовении водою и Духом. Что это были за помещения, какое место занимали он в общей системе постройки?.. Цестерман¹⁷⁶, реставрируя план тирской базилики, располагает эти экзедры по бокам здания во всю длину его, параллельно боковым кораблям, так что онb имеют вид сплошных пристроек к внешним стенам базилики. Мотес и Гюбш¹⁷⁷ напротив, вводят их в непосредственную связь с средним кораблем базилики и полагают, что эти экзедры суть не что иное, как концы поперечного корабля или транзепта, выдававшиеся наружу и что следовательно в тирской базилике был транзепт. Предположение это очень вероятное; не совсем только мирится с тем указанием Евсевия, по которому упомянутые экзедры должны были служить помещением для ожидающих крещения. Так как транзепт есть ближайшая к алтарю часть, то едва ли здесь могло быть отведено помещение для оглашенных. Но затруднение это может быть устранено, если предположить, что транзепт не примыкал здесь непосредственно к абсиду, а пересекал продольные корабли в верхней их части, как в Вифлеемской базилике, или даже в средней части. Вообще вероятнее всего, что тирская базилика имела устройство сходное с тем, какое имели и другие, современные ей христианские здания этого рода, как напр. базилика Петра в Риме, базилика Вифлеемская и другие. Неизвестно, долго ли она существовала и можно ли еще в настоящее время отыскать какие-либо ее остатки. В Тире существуют развалины базилики, но средневековой постройки¹⁷⁸.

Базилика гроба Господня в Иерусалиме была едва ли не самым замечательным храмом из построенных при Константине не только на востоке, но и во всем христианстве, и потому стоит особенного внимания. Она построена была по приказанию Константина великого над местами страданий и воскресения Спасителя. Строение ее продолжалось около 10 лет и производилось с особой тщательностью. В 335 г. она была освящена, но в первоначальном своем виде существовала менее трех столетий. В 614 г. она была совершенно разрушена Хозроем царем персидским и потом никогда уже не была восстановляема в том виде, в каком существовала до этого разрушения. После нашествия Хозроя над гробом Господним были возведены новые постройки иноком Модестом, впоследствии патриархом иерусалимским при пособии сестры императора Маврикия, бывшей женою Хозроя, но постройки эти имели уже иной вид. Сооружения Модеста в свою очередь совершенно разрушены были халифом Гакемом в 1010 г. и снова возобновлены в 1039 г. императором Константином Мономахом. В 1130 г. здания над гробом Господним и Голгофою были вновь совершенно перестроены крестоносцами. Наконец в последний раз храм гроба Господня перестроен был после пожара 1808 г. Вследствие всего этого, ныне существующий храм гроба Господня не имеет уже никакого сходства с тем зданием, которое построено было Константином великим. Настоящий храм есть постройка различных стилей и времен, преимущественно средневековая с новейшими реставрациями. Из рассмотрения ее едва ли можно вывести какие-либо ценные указания на устройство Константиновой базилики. Сведения об устройстве этой последней заключаются главным образом в описании, которое оставил Евсевий, а также в некоторых других древних известиях, вследствие чего реставрировать это устройство ныне довольно затруднительно. По описанию Евсевия – это была базилика, но с некоторыми особенностями, обусловленными тем, что во внутренности ее должны были заключаться главнейшие христианские святыни Иерусалима, расположением которых должно было обусловливаться и ее расположение. Этими святынями были: а) место воскресения или пещера св. Гроба, б) место распятия Христа или Голгофа и в) место обретения креста – древняя цистерна, находившаяся тут же по близости. Места эти находились за чертой древнего города, на западной стороне его, в недалеком расстоянии от западной городской стены и расположены были таким образом, что самое крайнее положение на запад занимала пещера Гроба, затем ближе к городу, на расстоянии 40 шагов к юго-востоку от пещеры, находилась Голгофа; еще далее на восток находилось место обретения креста. Вообще все эти места находились в весьма недалеком расстоянии друг от друга и расположены были почти на одной линии, простирающейся от запада к востоку, так что заключить их в одном здании было весьма возможно. Евсевий следующим образом описывает устройство здания¹⁷⁹: «Наперед, как главу всего (παντός ωσπερ τινα ϰεφαλην) царь украсил священную пещеру – божественную гробницу, у которой светоносный ангел некогда возвестил всем о возрождении, дарованном через Спасителя. Эту то пещеру, как бы главу всего (ώσανεί τον παντός ϰεφαλήν), христолюбивая щедрота царя наперед одела отличными колоннами и многочисленными украшениями». – О форме этой постройки здесь ничего не говорится. Далее: «из пещеры есть выход на обширную площадь под открытым небом (εις ϰαϑαρόν αιϑριον). Эта площадь выстлана блестящим камнем и с трех сторон обведена длинными непрерывными портиками. К той стороне пещеры, которая обращена на восток примыкает базилика (ο βασίλειος συνήπτο νεώς) – здание чрезвычайное, высоты неизмеримой, широты и длины необыкновенной. Внутренняя сторона ее одета разноцветными мраморами, а наружный вид стен, блистающий полированными и один с другим сплоенными камнями, представлялся делом чрезвычайно красивым и нисколько не уступает мрамору. Что же касается до кровли, то внешняя сторона ее над сводами для защиты от зимних дождей покрыта свинцом, а внутренняя, украшенная глубокой резьбой, распростираясь подобно великому морю над всей базиликой (ϰαϑ όλου τοv βασιλειον οιϰου) взаимно связанными дугами и везде блистая золотом, озаряет весь храм будто лучами света. По обеим сторонам во всю длину храма тянутся два ряда двойных, верхнего и нижнего портиков¹⁸⁰, плафоны которых также испещрены золотом. Передние ряды (επί προσώπον του οίϰου) поддерживаются величественными колоннами а задние столбами (υπο πεσσοις), покрытыми снаружи многочисленными украшениями. Трое ворот, обращенных к солнечному восходу весьма хорошо устроены для принятия множества поклонников во внутренность храма. Против этих ворот стоит главный предмет всего полукруг (τо ϰεφαλάιον του παντός ήμισφαΐριον) расположенный на самом краю базилики (επ αϰρου του βασιλείον). Он по числу 12 апостолов Спасителя увенчан был 12 колоннами, вершины которых украшены великими, вылитыми из серебра вазами – прекрасным приношением Богу от самого царя. Затем перед входом в храм расположена открытая часть здания (αΐϑρίον); здесь есть первый двор, окруженный портиками и после всего ворота; за воротами же на самой уже площади превосходно устроенное предвратие (προπυλαία), которое мимоходящим представляет поразительный вид внутренности храма. Построив храм – заключает Евсевий – как живое свидетельство (μαρτυριον) спасительного воскресения, император снабдил его богатой царской утварью и весь украсил невыразимо изящными сокровищами многочисленных приношений, как-то золотом, серебром, драгоценными камнями, вставленными в различные материалы».. Это описание довольно ясно во второй своей части, но в первой, где описывается собственно пещера и ее украшения есть много непонятного. Поэтому ученые, старавшиеся восстановить план этой базилики на основании одного только этого описания, постоянно впадали в ошибки и разноречия. Так Цестерман¹⁸¹ реставрирует план Константиновой базилики след. образом: все здание представляется у него длинным четырехугольником, состоящим из соединения различных дворов и за-крытых помещений и имеющим на западной стороне абсид. Начиная с восточной стороны, части здания располагаются в следующем порядке: за пропилеями следует двор, обнесенный с двух боковых сторон портиками; затем пещера, или здание, построенное над ней – четырехугольник, обведенный внутри двойными портиками на колоннах; затем следует снова двор, обнесенный портиками с трех сторон, восточной, южной и северной; далее к западу от этого двора следует сама базилика с полукруглым абсидом на западной стороне, разделенная внутри рядами столбов и колонн на пять кораблей. Таким образом, по этой реставрации, главная часть здания – базилика расположена не на восточной, а на западной стороне пещеры, не над Голгофой и Гробом, а на другом месте; здание над Гробом представляется совершенно особым и отделено от базилики двором, а Голгофа и место обретения креста оказываются вовсе вне здания, что совершенно невероятно. Другой ученый, Гюбш, реставрирует постройку Константина иначе, но тоже неверно, представляя здание Гроба и базилику двумя совершенно отдельными зданиями. По его реставрации за пропилеями и двором следует не здание Гроба, как у Цестермана, а базилика – такая же, как у Цестермана, – пятинефная с абсидом. За базиликой далее к западу следует еще двор, который представляет здесь ту площадь, обнесенную с трех сторон портиками, о которой упоминает Евсевий в начале своего описания. Затем уже еще далее на запад помещается здание Гроба – круглая ротонда с двумя концентрическими рядами колонн. Оба упомянутые ученые при воспроизведении плана Константиновского здания очевидно имели в виду одно только описание Евсевия и на основании некоторых неопределенных указаний этого описания считали базилику и здание над пещерою воскресения двумя отдельными зданиями. Указания Евсевия действительно возбуждают недоумения и оставляют неясным, заключала ли базилика в своей внутренности пещеру Гроба, или над этой пещерой воздвигнуто было особое здание, отделенное от базилики двором. Однако это не более, как неясность. Недоумение, возбуждаемое ею, легко может быть устранено при помощи других известий об этом предмете. Такие известия, хотя и довольно краткие, к счастью существуют и принадлежат современникам Константиновской базилики, а именно Кириллу иерусалимскому¹⁸² и двум западным пилигримам, из коих один, известный под именем Бордосского был в Иерусалиме около 333 г., когда базилика была еще не вполне отстроена¹⁸³, а другой, Антонин плессанский¹⁸⁴, видел базилику Гроба не задолго до ее разрушения Хозроем. По единогласному свидетельству этих очевидцев пещера Гроба и Голгофа находились во внутренности базилики, а место обретения креста в атриуме и след., Анастасис или памятник воскресения не составлял особого здания, а составлял как бы часть, или лучше, принадлежность базилики. Описание Евсевия в сущности не противоречит этим свидетельствам. Если в начале этого описания говорится о пещере, как о чем-то отдельном и прежде всего украшенном, то это не значит, что украшение состояло в сооружении особого здания, отдельного от базилики. Пещера была выделена из окружающего ее грунта и обделана в форму круглой часовни или памятника с колоннами и другими украшениями¹⁸⁵. Об этом-то украшении пещеры и говорит Евсевий. Обделанная и украшенная таким образом она действительно составляла как бы особое здание, но здание таких небольших размеров, что очень удобно могло поместиться во внутренности базилики, как это можно видеть и в настоящее время. Главнейший повод к недоумению подает упоминание Евсевия об обширной площади под открытым небом, окруженной с трех сторон портиками, куда был выход из пещеры. Но под этой площадью с полной уверенностью можно разуметь тот полукруг – ημισφεριον, который замыкал собою базилику с западной стороны и который Евсевий называет главным предметом всего – ϰεφάλαιον τού παντος, т. е. почти тем же самым именем, которое в начале описания он усвояет пещере (тоυ παντος ϰεφαλήν). Этот полукруг, в центре которого стоял памятник воскресения – Анастасис, или пещера, обделанная в форму здания, действительно мог быть окружен с трех сторон непрерывным т. е. полукруглым, простиравшимся параллельно стенам, портиком согласно с описанием Евсевия. Что касается до выражения: ϰαϑαρόν αιϑριον, то, хотя оно и не ясно, но все-таки не заключает в себе противоречия развиваемому положению. Это выражение, или указывает на особенную обширность пространства, занимаемого полукругом, сравнительно с малой вместительностью пещеры, так что выйти из пещеры в обнимающий ее полукруг значило выйти на свежий воздух, или же указывает на особенное устройство верхней части этого полукруга. Очень вероятно, что этот полукруг освещался большим отверстием вверху, как это принято было в классических зданиях кругло-купольного типа, наприм., в римском пантеоне¹⁸⁶. Если таким образом считать доказанным, что в описании Евсевия говорится об одном здании, а не о двух, то план этого здания окажется очень ясным. Это тот же план, который свойствен и другим большим и знаменитым базиликам времен Константина – Вифлеемской, римским Петра и Павла. В этих последних базиликах также были памятники, помещенные приблизительно таким же образом, как и в базилике Гроба, только имевшие иной вид. Таким образом, если реставрировать план древней базилики Гроба, на основании высказанных соображений, то он будет следующий: все направление здания идет от востока к западу; вход в него на восточной стороне открывался пропилеями или входным портиком; далее следовал продолговатый четырехугольный двор, обнесенный портиками, где находилось и место обретения креста; затем следовала пятинефная базилика, замкнутая с западной стороны обширным полукругом, в центре которого стоял памятник воскресения; поперечного корабля по-видимому не было; боковые корабли были двухъярусные, а потолком служил, может быть, каменный коробовый свод. Эта реставрация находит себе оправдание и в раскопках. Граф Вогюэ в конце 50-х годов настоящего столетия открыл в местности, принадлежащей русскому посольству и прилегающей к нынешнему храму воскресения, остатки пропилей Константиновой базилики, на том самом месте, где они должны быть по реставрированному на указанных основаниях плану¹⁸⁷.

Кроме этих трёх базилик, устройство которых более или менее известно, в Иерусалиме и его окрестностях, равно как и во многих других городах и областях восточной империи, было в IV веке много и других храмов, от которых остались в большинстве случаев одни только имена, но которые также вероятно имели базиликообразное устройство. Таковы упоминаемые Евсевием храмы: у дуба Мамврийского, в Никомидии, в Илиополисе, в Константинополе и мн. др. Тоже должно сказать и о храмах более позднего времени. Церковные историки Сократ, Созомен, Феодорит, Евагрий и другие церковные писатели очень часто упоминают о храмах, о их построении, украшении и т. п., но очень редко указывают на их форму. Так как они не употребляли названия: базилика, то по одним упоминаниям трудно сказать что-нибудь определенное об устройстве упоминаемых ими храмов. В некоторые подробности они входили большей частью только в тех случаях, когда упоминаемые ими храмы имели какие-либо значительные особенности в плане, или в чем другом¹⁸⁸, и это дает некоторое право думать, что те храмы, которые упоминаются без указания на какие бы то ни было особенности, имели базиликообразное устройство. Такое устройство храмов вообще было самым обыкновенным на востоке не только в IV в. но и в V и VI вв., как это можно довольно ясно видеть уже из того, что между существующими на востоке памятниками и остатками древней церковной архитектуры, на долю храмов типа базилик приходится большее количество.

Из древних восточных базилик V в. ныне довольно хорошо известны две, сохранившиеся в Фессалоники, базилика Димитрия Солунского и другая, известная ныне под названием: Эски-Джума, т. е. старая пятница, или как у греков: св. Парасковия. Базилика св. Димитрия построена была в самом начале V в. (412–413) и до сих пор существует приблизительно в том же виде, не смотря на то, что много раз страдала то от пожаров (584 г.), то от неприятельских нашествий, наприм., норманнов (1185 г.) и особенно турок (1397 и 1430), которые неоднократно превращали ее в мечеть. Базилика эта пятинефная с полукруглым абсидом, с поперечным кораблем, внутренним притвором и двором. Двор квадратной формы и имеет в средине колодезь, обнесенный кругом аркадою, утвержденною на 8 колоннах; Из этого двора в древности был ход прямо в базилику через притвор, но теперь ход этот заложен и устроен новый в южной стороне притвора, к которому здесь примыкают два небольшие дворика, тоже вероятно позднейшего происхождения. Притвор тянется через всю широту церкви, отделяясь от нее стеною. Северный конец его обделан в форму небольшой квадратной комнаты, крытой парусным сводом. Здесь стоит гроб св. Димитрия, простой кирпичный, без всяких украшений. Из притвора в саму базилику ведут три двери; из них средняя больше боковых и ведет в средний корабль, а по бокам ее меньшие ведут в боковые корабли. Высокий средний корабль образуется здесь колоннами, соединенными архивольтами и стоящими в два яруса. Колонны нижнего яруса – видоизмененные коринфские, а верхние ионические. Над боковыми, (ближайшими к среднему) кораблями и притвором устроены галереи, или гинекониты, а потому колонны верхнего яруса имеют между со-бой перегородки с монограммами и крестами. Пол и стены выложены мрамором. Кровля деревянная, двускатная. Потолок самой простой конструкции из дубовых стропил и балок, совершенно открытых. Главное пространство базилики освещается сверху рядами полукруглых окон в стенах среднего корабля. Алтарь, обращенный к востоку, освещен пятью большими окнами. Главная особенность плана этой базилики состоит в устройстве поперечного корабля или транзепта. Концы этого пространства представляют собой как бы особые помещения; они отделены от остального пространства колоннами; пол в них приподнят на одну ступень; высота их одинакова со средним кораблем. Тексье называет эти отделения атриумами, но каково их назначение точно неизвестно. Может быть одно служило диакоником, а другое жертвенником, а может быть – это помещения, однородные с теми, о которых говорится в Евсевиевом описании Тирской базилики и которые служили там помещением для ожидающих крещения¹⁸⁹.

Столь же древним и замечательным памятником представляется другая Солунская базилика – нынешняя мечеть Эски-Джума. Она построена тоже в V в., но ученые долгое время считали ее античным храмом. Передний фасад здания представляет собой большую, гладкую, белую стену без окон, с одной только дверью. Дверь эта ведет в поперечную галерею, крытую навесом и заключающую в себе древний колодезь. Галерея эта заменяет собой двор и есть не что иное, как внешний притвор. Отсюда ход в другой, параллельный первому, притвор внутренний, который прежде отделялся от самого храма только четырьмя колоннами, соединенными мраморной перегородкой; теперь колонны заложены стеной, в которой устроена дверь. Кроме этой двери во внутренность церкви ведет еще другая дверь на южной стороне, сбоку, где есть и входной портик древней постройки. Внутренность базилики двумя рядами в два яруса поставленных колонн делится на три корабля. Нижние колонны смешанного ордена христианской обделки, а верхние ионического. Все ряды колонн, и верхние и нижние, стянуты архивольтами и образуют аркады. Над боковыми кораблями прежде были гинекониты. Потолок с открытыми балками. Средний корабль на восточной стороне против входа оканчивается полу- круглым выступом, образующим алтарь с тремя окнами. Боковых отделений по сторонам алтаря нет. В конце левого бокового корабля есть также небольшой полукруглый выступ, назначавшийся, как полагают, для хранения сосудов¹⁹⁰.

Затем к числу более или менее сохранившихся и известных памятников восточной архитектуры базиличного типа следует отнести церковь Иоанна Студита в Студийском монастыре в Константинополе, построенную в 463 г. Это – обыкновенная трехнефная базилика с абсидом, притвором, но без транзепта¹⁹¹. Много базилик выстроено было на востоке при Юстиниане, но они имеют уже большей частью новую конструкцию, за немногими исключениями. Как на подобное исключение можно указать на базилику в Синайском монастыре¹⁹².

Особенный и очень замечательный класс памятников того же рода составляют довольно многочисленные остатки древне-христианских базилик в Северной Африке и в Сирии, сделавшиеся известными сравнительно в недавнее время, благодаря исследованиям различных ученых путешественников. В Северной Африке, именно: в Алжире, в оазисах Ливийской пустыни, в Нубии и Египте, таких памятников насчитывается около 15. Более известны: базилика Репарта в Орлеансвилле в Алжирии, три базилики в Апполонии в Киренаике, базилики – в Аннуне около г. Константины, в Ель-Гайце на оазисе Ливийской пустыни, в Ибриме и Густуме в Нубии, в Фостате в старом Каире, в монастыре Бу-тануда в Египте и некоторые другие¹⁹³. Все они очень древни: большей частью относятся к V и VI вв. а некоторые даже к IV, как наприм, базилика Репарта, базилики в Фостате и Ель-Гайце¹⁹⁴. В сравнении с базиликами других местностей они имеют некоторые особенности. Большей частью они пятинефные, хотя бы и не отличались большими размерами. Отчасти может быть вследствие этого, в них отношение широты к длине несколько иное, чем какое принято в западных базиликах: они слишком широки сравнительно с длиною; план их приближается к фигуре квадрата. Колонны чаще всего коринфского ордена, но также часто употребляются простые столбы. Боковые корабли всегда двухъярусные. Абсид внутри полукруглый, но редко выдается наружу, а когда выдается, то имеет вид четырехугольной пристройки, весьма мало вытекающей из общего плана здания¹⁹⁵. – Не менее замечательны остатки древних базилик, открытые графом Вогюэ в Сирии в окрестностях Дамаска и Алепо; они также относятся к VI, V и даже IV вв. Вогюэ в своем сочинении Syrie centrale дает описание и рисунки следующих¹⁹⁶: базилики в Татхе IV или V в., базилики в монастыре Шакка V в., базилик в Кенауте и Сонейдехе – тоже V в., нескольких базилик в Кербет-Гассе, из коих одна IV в., базилик в Ель-Бора, Бетурсе, Муджелейе, Гассе, Руейхе, Деир-Сете, Бакузе, Коканайе, Кальб-Лузе, Турманиме и Бейо – большей частью VI в. Планы всех этих базилик очень просты и однообразны, но также имеют некоторые особенности, обусловленные конечно местными традициями. Базилики эти более сходны с западными, чем африканские. Они – трехнефные, почти всегда с полукруглым абсидом, который служит алтарем, и с двумя отделениями по бокам его для диаконика и жертвенника. Абсид иногда выдается наружу, но чаще не выдается. Транзептов нет; дворы тоже встречаются редко; их заменяют притворы; боковые корабли двухъярусные.

Таким образом, на востоке план базиликообразный был также очень употребителен при устройстве храмов, и притом с древнего времени обрабатывался с замечательной свободой. Поэтому восточные базилики представляют большое разнообразие в устройстве и иногда значительные отличия от западных. Отличия эти касаются впрочем более частностей, не имеющих существенного значения, чем общих и существенных черт. Довольно трудно указать в восточных базиликах какую-либо такую особенность, которая была бы свойственна исключительно им и которой они существенным образом отличались бы от базилик западных. Находят обыкновенно одну только подобную особенность – это гинекониты или верхние ярусы над боковыми кораблями. В западных базиликах их обыкновенно не бывает: можно указать только одно или два исключения; в восточных же они встречаются очень часто. Полагают, что это условливалось тем, что на востоке строго наблюдалось разграничение полов во время богослужения. Что касается до других особенностей, касающихся наприм., устройства алтарной части, то особенности эти встречаются только в африканских и сирийских памятниках, равно, как иногда и в западных, и составляют не столько особенность, сколько недостаток, признак простоты и даже бедности.

Второй разряд древне-христианских храмов составляют храмы, имеющие план круга, полигона или квадрата, вообще план центрический. Храмы этого рода у древних христиан существовали в значительно меньшем количестве, чем базилики, но тоже были очень обыкновенны и появились у них с очень раннего времени. Они, как и базилики, не были совершенно новым и исключительно христианским изобретением, хотя христианство резко запечатлело их своим особым характером. План, лежащий в их основании, принадлежит к числу самых общих архитектурных планов, как и план продолговатый, базиликообразный, и известен всем народам, имеющим архитектуру.

Постройки, исполненные на основе этого плана, представляют собой самый древнейший вид архитектурных произведений. Даже у народов, находящихся на самой первой ступени художественного развития, встречается уже обычай увековечивать память о славных подвигах своих вождей и других лиц, ставя над их могилами некоторого рода монументальные сооружения, известные под именем курганов или тумулюсов. Это самая первобытная форма круглых и башнеобразных построек, встречающаяся во всех странах земного шара. Народы, обладающие более развитой культурой, пользуются этой формой для тех же целей, но стараются обделывать ее по правилам архитектурного искусства правильно и симметрично. Таким образом явилось множество истинно-художественных и монументальных произведений, каковы пирамиды, мавзолеи с обширными помещениями внутри, храмы и т. п., особенно с тех пор, как изобретено было сводчатое и купольное покрытие. В архитектуре греко-римской, или классической, с которой христианская приходила в ближайшее соприкосновение, здания этого рода были очень распространены, особенно в эпоху появления и формирования христианских архитектурных типов. Римские архитекторы применяли центрический план не только к устройству надгробных памятников, но и к устройству некоторых помещений в термах и даже к устройству храмов. В надгробных памятниках план этот представлял собою не что иное, как первобытный курган, tumulus, обделанный более или менее искусно в правильную и красивую форму. Как на образцы подобного рода памятников можно указать особенно на огромные и великолепные мавзолеи императоров Августа, Адриана и Септимия Севера. Первый из этих памятников Страбон описывает, как колоссальный курган на мраморном основании, обсаженный деревьями и увенчанный статуей императора. Сохранившиеся до сих пор остатки фундамента этого здания показывают, что оно занимало круглую площадь, имевшую 220 футов в поперечнике. Мавзолей Адриана еще больших размеров, но такой же формы и ныне еще существует под именем замка св. Ангела. Довольно замечательно применение центрического плана к храмам, хотя сравнительно редкое и свойственное почти исключительно римскому искусству. Витрувий различает у римлян два рода круглых храмов: моноптерос где простой круг свободно стоящих колонн покрыт куполом и перинтерос, где куполом накрывалась круглая закрытая целла, окруженная со всех сторон колоннадной галереей. Памятников первого рода не сохранилось, но некоторые из них известны по изображениям на монетах, наприм., храм Марса-Ультора в римском капитолие. Из храмов, второго рода некоторые известны и по вещественным остаткам, как наприм., два храма Весты в Риме и Тиволи и восьмиугольный периптер в Сполатро, известный под именем храма Юпитера. Можно указать еще третий род, образцом которого служит Пантеон – простая ротонда или круглая целла, накрытая куполом и не имеющая вокруг обходного портика. Здание Пантеона, в VII в. еще превращенное в христианскую церковь, считается одним из самых замечательных особенно по своему купольному покрытию, которое применено здесь в таких размерах, какие более не встречаются в классической архитектуре. Купол имеет около 40 метров в диаметре; отверстие, устроенное в средине его для освещения здания имеет около 9 метров или 4 саж. в диаметре; стены, на которых лежит купол и которые составляют окружность здания, необыкновенно толсты (6 метров) и внутри прорезаны восемью нишами, круглыми и прямоугольными попеременно; одна из них служит для входа, перед которым стоит прямоугольный довольно длинный портик. – Едва ли не чаще, чем к храмам римляне применяли центрический план к устройству некоторых помещений в термах. Залы, имевшие круглое основание и крытые сводом, были здесь очень обыкновенны; в них помещались бассейны для купанья. Несколько подобных зал, или в остатках, или в целом виде, сохранились и до настоящего времени, наприм., в термах Каракаллы и Диоклетиана. Круглая зала Диоклитиановских терм ныне известна под именем церкви s. Bernandin dei Termini. Так называемый ныне храм Минервы medica по мнению некоторых, есть не что иное, как центральная зала терм. Пантеон, по мнению некоторых, также составлял часть терм Агриппы.

Все вообще здания с центрическим планом имеют значение главным образом монументальное. Они всегда рассчитаны не столько на то, чтобы дать в своей внутренности обширное и удобное помещение для каких бы то ни было целей, сколько на то, чтобы производить впечатление своим внешним видом. Это главным образом памятники, монументы. Поэтому у всех народов большая часть этого рода зданий и действительно суть надгробные памятники. Попытки римлян дать круглую форму другого рода зданиям в основе своей исходят из того же стремления к монументальности, из желания сообщить этим зданиям характер памятников. Известно, что у греков и римлян, равно как и у других народов храмы очень часто строились на могилах тех героев, которым они были посвящены¹⁹⁷, а в императорскую эпоху храмы нередко строились в честь умерших императоров. Очень вероятно поэтому, что давая круглую форму некоторым из своих храмов, римляне руководились очень распространенным у них взглядом на храм, как на надгробный памятник и вообще, как на монумент. Помещения в термах конечно не могли иметь значения подобного рода, но и здесь главным двигателем также была общая идея монументальности. Термы у римлян всегда были зданиями, устроившимися с особенным великолепием и тщательностью, были не только термами, но и монументами, украшавшими город и увековечивавшими память своих строителей. Вообще главным побуждением к обработке центрического плана в римской архитектуре, равно как и в других, служило стремление к монументальности, к созданию памятников, которые бы поражали своим величием.

Это общечеловеческое стремление в высокой степени свойственно было и древним христианам. Известно, что они с самого раннего времени старались строить свои храмы над гробами мучеников, на местах, ознаменованных их подвигами или другими какими либо священными событиями. В IV в. было уже всеобщим правилом, чтобы все храмы освящались положением в них мученических мощей¹⁹⁸. Вообще с самого раннего времени христиане смотрели на свои храмы не только, как на места богослужебных собраний, но и как на памятники торжества и победы своей веры, как на монументы, свидетельствовавшие о подвигах их мучеников и часто называли их поэтому мартирионами (свидетельствами) мемориями (памятниками), победными трофеями¹⁹⁹ и т. п. Естественно, что, при таком взгляде на храмы, христиане постоянно имели очень сильное стремление украсить их как можно великолепнее, придать им вид возможно более величественный и характер возможно более монументальный. Так как базилики по внешности своей мало представляли данных для монументального развития и даже при самых громадных размерах не могли иметь особенно величественного вида, то христиане не вполне удовлетворялись ими, хотя имели в них здания самые удобные для богослужения. Они пытались ввести в употребление и другой род зданий, приноровить к устройству своих храмов и другой план, центрический, усвоявшийся в то время почти исключительно зданиям, имевшим назначение быть памятниками. Здания, построенные по этому плану, действительно особенно способны принимать монументальный характер; но зато они очень мало представляют удобств для христианского богослужения. Пространство круглой формы не может быть заключено в здании слишком обширном и не может быть расчленено особенно удобным образом. По крайней мере это невозможно было для строительной техники того времени. Вследствие этого, древние христиане при всем желании сообщить своим храмам монументальный характер посредством применения к их устройству центрического плана, не могли делать этого часто. Круглую форму особенно на первых порах у них редко имели настоящие храмы, имевшие назначение быть местами собрания для большого количества верующих, а большей частью или надгробные церкви, служившие местами погребения или баптистерии, в которых совершалось только крещение²⁰⁰.

Что касается устройства храмов этого рода, то в этом отношении они представляют очень много и разнообразия и оригинальности и в большинстве случаев очень значительно отличаются от тех образцов, какие можно находить в классической архитектуре. Здесь при обработке плана центрического древние христиане выказали едва ли не более оригинальности и самостоятельности, чем при обработке плана базиликообразного. Только о некоторых, очень немногих христианских храмах указанного рода, можно сказать с уверенностью, что они действительно очень тесно примыкают к классическим образцам; большинство же их представляет собой явление совершенно оригинальное.

Принимая во внимание внешнюю форму этих храмов и особенности их внутреннего устройства, можно разделить их на несколько видов. По внешнему своему очертанию они суть или а) ротонды, т. е. круглые здания или b) полигоны, т. е. восьмиугольники, десятиугольники и т. п., или с) очень редко квадраты. Но различие во внешнем очертании здесь не особенно важно. Более важным и существенным представляется различие в устройстве внутренности центрических храмов, в расчленении пространства, ими занимаемого. Рассматриваемые с этой стороны, они могут быть разделены на два вида, довольно резко отличающиеся друг от друга: 1) на здания простейшей конструкции, ротонды и полигоны простые (simples), не имеющие никакого расчленения внутренности посредством колонн и 2) на здания с более сложной конструкцией, ротонды и полигоны кольцеобразные (annulaires), в которых есть среднее пространство, отделенное от боковых и возвышающееся над ними, как в базиликах.

Центрические храмы первого рода бывают и круглые и многоугольные и квадратные. В последнем случае очертание внутренности их обыкновенно не соответствует очертанию внешности: имея со вне форму квадрата, внутри они обыкновенно имеют форму круга. Храмы эти большей частью очень незначительных размеров и всегда почти каменные с каменным же покрытием в форме купола. Купол опирается здесь прямо на стены, которые поэтому имеют необыкновенную толщину. Во внутренности нет никакого расчленения, кроме расчленения посредством ниш, прямоугольных, или полукруглых, устроенных в необыкновенно толстых стенах. Освещение производится большей частью сверху через отверстие в вершине купола, как это делалось в классических зданиях, наприм., в Пантеоне. Вообще храмы эти по своей конструкции очень близко подходят к классическим образцам, к круглым залам терм и к римскому Пантеону. Но храмов этого рода чрезвычайно мало как на западе, так и на востоке.

К числу таких храмов на западе нужно отнести во-первых круглую церковь Марцеллина и Петра на дороге Лавинианской в трех милях от Рима, давно уже впрочем несуществующую в первоначальном своем виде. Церковь эта построена была Константином великим и должна была служить усыпальницей Елены и ее надгробным памятником. Таким памятником она действительно и была и в ней стоял порфировый саркофаг Елены. Во внутренности ее не было колонн и следовательно никакого расчленения пространства. Прямо на стены положен был полукруглый купол, покрывавший разом все пространство церкви. В стенах было восемь ниш, на половину полукруглых, на половину прямоугольных, расположенных симметрично. Одна из них заключала в себе входную дверь, к которой со вне приделан был портик²⁰¹. Подобное же устройство имели две небольшие круглые часовни, пристроенные к древней базилике св. Петра, именно церкви Петрониллы и Андрея²⁰². Такие же пристроенные часовни, или маленькие церкви, но только восьмиугольной формы, есть в Милане при церкви san Lorenzo. Они известны под именами: Сикста, Акилины и Ипполита²⁰³. Впрочем из восьмиугольных зданий этого рода особенно замечательна церковь san Giovanni in fonte во Флоренции IV или V в., прежде бывшая баптистерием. По внешности и вообще по своей конструкции она очень похожа на Пантеон. Вверху купола есть отверстие, как и там²⁰⁴. Далее, несколько зданий подобного же рода есть в Равенне. Это во-первых баптистерий при древней Урсианской базилике, построенный около 400 г. и возобновленный между 426–430 г. и ныне существующий, под именем: san Giovanni in fonte. Баптистерий этот есть центрическое здание без расчленения внутренности. В основании он имеет фигуру квадрата с закругленными углами, корпус же его восьмиугольный; вверху он округляется при помощи парусов и оканчивается плоским куполом; освещается окнами в верхней части стен. Две из сторон восьмиугольника, соответствующие двум закругленным концам основного четырехугольника, имеют ниши, выступающие полукругом и служащие алтарями²⁰⁵. – Другой равеннский баптистерий, построенный несколько позднее арианами, имел точно такую же форму, но в VI в. был увеличен пристройками и обращен в православную церковь. Ныне он известен под именем santa Maria in Cosmedin²⁰⁶. Но особенно замечателен из христианских центрических зданий в Равенне мавзолей Теодорика, называемый также la Rotonda и santa Maria rotonda. Мавзолей этот построен над могилою Теодорика и был некоторое время церковью. Своим внешним видом он напоминает многие римские гробницы. Это круглое, или вернее, десятигранное двухэтажное здание. Нижний этаж, около шести сажен в диаметре, ныне почти весь в земле и представляет собою внутри крестообразный склеп, освещенный небольшими отверстиями, проделанными в концах креста. Второй этаж имеет меньший диаметр, так что вокруг него образуется обход около аршина ширины, но форма его тоже десятигранная; только на стороне, противоположной входу, сделана маленькая четырехугольная пристройка, как бы нечто в роде абсида. Вверху десятигранная форма превращается в круглую и оканчивается плоским куполом, составляющим одно из чудес древнего зодчества. Купол этот, более 10 метров в диаметре и около 27000 пудов весу, вырублен из одного цельного куска камня. Внутри этот второй этаж десятигранный так же, как и снаружи. Он освещен рядом окон, помещенных под самым куполом. Небольшой престол стоит в нише против входа²⁰⁷. – Что касается центрических храмов квадратной формы, то из западных памятников в пример можно указать в той же Равенне на капеллу во дворце архиепископа, сохранившуюся от V в. Это четырехугольник, обделанный внутри крестообразно прямоугольными нишами и накрытый куполом. Ниша для алтаря несколько глубже других²⁰⁸.

На востоке памятников указанного рода была кажется более, чем на западе. И в настоящее, время там существует еще один очень замечательный храм, по своей конструкции очень близко подходящий к Пантеону. Это церковь св. Георгия в Солуни. Оригинальный вид этого храма, совершенно похожего на античные толюсы, каковы Пантеон, или храм Портумны в Остии, послужил поводом к тому, что большинство ученых на него смотрели, как на действительный античный храм и думали, что он был посвящен первоначально языческим божествам – кабирам, а после торжества христианской религии был превращен в христианскую церковь посредством пристройки абсида и помещения в куполе мозаичных христианских изображений. Но один из новейших исследователей – Тексье доказал противное. Основываясь с одной стороны на однохарактерности постройки, а с другой на кирпичных клеймах с крестами и буквами: N и А (ника) а также на том, что изображения святых в куполе не представляют ни одного лица, которое бы жило позднее времен Константина, он кажется совершенно основательно относит этот храм к IV в. ко времени Константина великого. План этого храма представляет собою круг 33 аршин в диаметре, обнесенный стеною необыкновенной толщины в 9 аршин. Внутри в стене проделаны на равных расстояниях, как бы по углам восьмиугольника, восемь ниш, или экзедр, прямоугольных, крытых сводами. Одна из этих экзедр, обращенная к востоку, обширнее других и далеко выступает наружу за самую стену здания, где подпирается контрфорсами. Эта экзедра, освещенная пятью окнами, составляет алтарь церкви. Две двери, одна против алтаря с запада, другая направо от него с юга, ведут во внутренность церкви. Окна двоякой формы и расположены двумя рядами: одни полукруглые небольшие на подобие слуховых составляют верхний ряд и приходятся над экзедрами, другие большие прямоугольные помещаются ниже первых в промежутках меледу экзедрами. Над верхним рядом окон начинает сгибаться полукруглая линия купола, который снаружи несколько замаскирован стенами, поднимающимися выше его основания. Наружный вид здания не представляет никаких украшений. Верхний карниз имеет вид простого пояса, на котором лежат края черепичной кровли, имеющей форму щита или зонта. Внутренность купола в этом храме украшена замечательными мозаическими изображениями святых. – Храм св. Георгия есть единственный из этого рода храмов, сохранившихся на востоке от древнейшего периода²⁰⁹. Но без, сомнения там были и другие такие же. Есть еще храм, имеющий вид простой ротонды без колонн с пристроенным абсидом, в Антифеле, но он мало известен²¹⁰. – Из октогонов подобного же устройства между восточными памятниками также очень немногие известны. Можно указать только на несколько, небольших часовен, пристроенных к большим церквам, как это мы видели в Риме и Милане. Таковы две восьмиугольные часовни при церкви в Кассабе в Ликии²¹¹. Довольно распространены были на востоке из центрических храмов указанного устройства ротонды и полигоны, снаружи имеющие вид квадрата. Самым замечательным из этого рода зданий может считаться кафедральная церковь в Босре в Гуаране (в Сирии). Надпись, сохранившаяся на входной двери, показывает, что она построена была при архиепископе Юлиане в честь мучеников Сергия, Вакха и Леона, по нынешнему летосчислению в. 505 г. при императоре Анастасие. Со внешней стороны это квадрат удлиненный пристройкой трех продолговатых с закругленными концами помещений для алтаря, диаконика и предложения. Внутренность храма имеет форму круга, который к углам внешнего четырехугольника расширен четырьмя большими полукруглыми нишами. Стены возвышались здесь очень высоко, причем квадратный корпус вверху принимал круглую форму барабана, на котором утвержден был купол, как полагают, деревянный. Для освещения служили окна, устроенные в верхних стенах, или в барабане²¹². Другое, входное с этим зданием есть в Калат-Семане, тоже в Сирии и тоже может быть отнесено к началу VI в. Внутри это восьмиугольник, расширенный со всех сторон нишами, а со вне квадрат. Одна из ниш, в стороне противоположной входу, имеет большие размеры и очевидно назначалась для алтаря, другие две ниши по обеим бокам ее имеют тоже полукруглую форму, но меньшие размеры; остальные же ниши прямоугольные; три из них служат для входа, потому что в них устроены двери. Здание это вероятно было баптистерием при большой базилике, стоявшей тут же рядом. Оно довольно высоко и в верхней своей части украшено колоннами²¹³.

Все перечисленные здания по своему устройству действительно довольно близко примыкают к классическим ротондам и построены были очевидно по классическим способам. Здесь те же толстые стены, образующие однообразное круглое пространство и поддерживающие купол, – те же ниши, симметрично расположенные в необыкновенно толстых стенах и т. п. Но не смотря на это, и сюда христианские строители, сообразно с христианскими потребностями, сумели ввести оригинальные мотивы расширением и удлинившем одной из ниш для алтаря, устройством освещения посредством окон в стенах и т. п., не говоря уже о мелких особенностях орнаментации²¹⁴.

Второй род христианских храмов центрического плана составляют здания, имеющие форму круга, или полигона с подвышенным средним пространством и с обходом вокруг него. Это ротонды, и полигоны кольцеобразные. В них внутренность расчленена способом, подобным тому, какой употреблялся в базиликах. В круге, ограниченном внешней стеной, помещался круг меньшего диаметра, образованный колоннами, которые расставлялись большей частью широко и соединялись друг с другом архивольтами. На них ставился обыкновенно другой ярус колонн, или же стена, на которой утверждалась кровля. Таким образом происходило обширное помещение значительной высоты и круглой формы, составлявшее главную, господствующую часть здания, и по устройству своему и по значению имевшее чрезвычайное сходство со средним кораблем базилик. Помещение это, занимавшее центр здания, крылось обыкновенно куполом, который здесь таким образом покрывал не все здание, а только главную часть его и утверждался не на нижних капитальных стенах, составлявших самый корпус здания, как это бывало в классических ротондах, а на колоннах, стоявших внутри или на стене, поддерживаемой этими колоннами. Что касается до другой части внутренности этих зданий, остававшейся за выделением возвышенного среднего помещения, то она составляла обход вокруг этого центрального помещения, соответствующий по своему значению боковым кораблям базилик. Обход этот имел меньшую высоту, хотя часто был и двухъярусный. Покрывался он деревянной кровлей, а иногда и коробовым сводом. Вообще конструкция этих зданий была совершенно оригинальная, новая и классическому искусству неизвестная.

Древнейшим из сохранившихся и простейшим памятником этого рода считается надгробный памятник Констанции дочери Константина великого, ныне церковь s. Constanze в Риме. Впрочем по первоначальному назначению своему здание это есть крещальня. Здесь получили крещение дочь Константина вел. Констанция и сестра его – тоже Констанция. Первая Констанция была потом и погребена в этом здании, которое таким образом сделалось надгробным памятником. Потом в XIII в. она была обращена уже в церковь. Церковь эта небольших размеров и имеет следующий план. В кругу, образуемом внешней стеной, помещен другой круг меньшего диаметра, ограниченный колоннами и представляющий собой главное центральное помещение храма. Колонны, числом 24, расположены группами попарно и каждая группа соединена с другою архивольтом. На антаблемент колонн опирается возвышенный купол, покрывающий центр здания. Пространство между колоннами и внешнею стеною представляет собою обход, меньшей высоты сравнительно с центром. Обход этот крыт коробовым сводом, который одною стороною опирается на стены, а другою на колонны. Стена прорезана симметрично нишами, полукруглыми и прямоугольными, из которых задняя против входа и две боковых имеют сравнительно с другими большие размеры. Ко входной стороне приставлен боком продолговатый и узкий с закругленными концами портик. Что конструкция этого здания представляет собою нечто совершенно оригинальное сравнительно с классическими образцами, это можно видеть с первого взгляда²¹⁵. Куглер говорит, что «эта постройка принадлежит к числу замечательнейших по своей будущности нововведений в архитектонической комбинации. Это уже нечто вовсе не античное и даже лишенное всякого смысла по отношению к условиям античности; но тем не менее это такая композиция, которая производит эффектную ритмику замкнутого пространства и способна при ином начале формации развиться в новую жизнь и притом в жизнь высшего порядка²¹⁶».

Другое подобное здание в Риме имеет план восьмиугольника. Это церковь s. Giovanni in fonte, или баптистерий Константина при Латеранской базилике. Происхождение его почти столь же древне, как и самой базилики, но настоящий свой вид он получил уже после многих перестроек. Впрочем первоначальный план его при этом не терпел изменений. Внутренность здесь разделена также на центральное возвышенное пространство и боковой обход, довольно широкий. Центральное пространство ограничено восемью колоннами, которые соединены между собою прямыми архитравами и имеют над собой еще новый ряд колонн, которые поддерживают кровлю. Боковое пространство или обход ниже среднего и крыто коробовым сводом. Ко входной стороне пристроен такой же портик, как и в церкви св. Констанции²¹⁷.

Несколько подобных небольших храмов сохранилось на западе и в других городах. Так в Ноцере в окрестностях Неаполя есть храм – s. Maria maggiore, относящийся по происхождению своему к IV в., а по устройству своему совершенно сходный с церковью Констанции. В нем внутреннее центральное пространство также ограничено колоннами, поставленными попарно. Колонны поддерживают возвышенный купол²¹⁸. В Марсели сохранился древний баптистерий, тоже с подвышенным восьмиугольным средним пространством, снаружи имеющий вид шестиугольника²¹⁹.

Но кроме этих храмов, имеющих небольшие размеры и конструкцию сравнительно очень простую, осталось от древнего периода еще несколько очень замечательных больших храмов центрического же плана и конструкции очень сложной. Внутренность в них расчленена с замечательным разнообразием, причем обнаруживается стремление соединить в одно несколько однородных центрических планов. Такова во-первых церковь св. Стефана (s. Stephano rotondo) в Риме на Целийском холме, построенная при папе Симплицие 468–483 г. В общем она походит на церковь св. Констанции, но только гораздо обширнее ее. Внутренность ее состоит из возвышенного среднего пространства и менее высокого двойного обхода. Такое расположение достигнуто постановкой в круге, ограниченном стеною, двух рядов колонн, образующих также круги, заключенные один в другом. Внутренний из этих кругов меньшего диаметра из 22 колонн поддерживает возвышенные стены среднего пространства и купол, а другой большого диаметра из 36 колонн разделяет пространство между центром и внешними стенами на два кольцеобразных обхода из которых крайний разделен колоннами, поставленными по направлению радиусов круга на восемь частей. Из них четыре, приходящиеся одна против другой, имеют в стене, к которой примыкают, полукруглые выступы. Это расположение указывает на стремление архитектора соединить круглый план с крестообразным. И действительно, план этой церкви имеет сходство с крестом, нарисованным в кругу²²⁰.

Особенно оригинален несомненно центрический план церкви св. Лаврентия в Милане. Происхождение этой Церкви относится к концу IV или к началу Ѵ в. С тех пор она терпела много перестроек и исправлений, но, не смотря на то, план ее ясен, так как не был изменяем; даже подробности ее первоначального устройства могут быть легко восстановлены, благодаря многим полным ее описаниям, оставшимся от прошлого времени. По внешнему, очертанию план этого храма представляет собою неправильную центрическую фигуру – нечто в роде квадрата, стороны которого обделаны широкими полукругами, выдающимися наружу со всех сторон за исключением той, в которой устроен вход. Здесь углы четырехугольника при позднейшей перестройке продолжены вровень с выступом. Внутренность церкви состоит из двух пространств: среднего, возвышенного и накрытого куполом, и бокового менее высокого, хотя и двух- ярусного обхода. Среднее пространство имеет форму восьмиугольника, несколько удлиненного и обделанного довольно своеобразно с четырех сторон выдающимися и симметрично расположенными полукругами. Восьмиугольник этот ограничен восемью большими столбами, которые соединены арками и поддерживают возвышенный купол на барабане с окнами, освещающими церковь. К западной стороне пристроен притвор. Таким образом конструкция этой церкви совершенно оригинальна. Высотою своею она равна Пантеону, но широтою превосходит его, и не смотря на это, купол в ней поддерживается легко и смело сравнительно легкими подпорами²²¹.

Не менее замечателен и оригинален храм св. Виталия в Равенне, хотя план его т не столь сложен и замысловат. Храм св. Виталия восьмиугольный и состоит, как и другие подобные храмы, из двух частей: из среднего возвышенного пространства, покрытого куполом и восьмискатной кровлей и из обхода, поясообразно окружающего это пространство и покрытого отдельной кровлей. Обход этот ниже среднего пространства, но настолько высок, что имеет два света и разделен на два яруса; средняя же часть возвышается над ним еще на один ряд окон. Эта средняя часть имеет также, как и весь храм, фигуру восьмиугольника, вверху переходящего в круг, и освещена сверху весьма большими окнами. Восемь огромных столбов, поставленных по углам восьмиугольника, соединены дугами и образуют арки, на которых утверждена верхняя круглая стена и лежащий на ней легкий и красивый купол. Внизу все стороны этого внутреннего восьмиугольника расширены полукругами, которые ограничены колоннами, стоящими по две между столбами, за исключением восточной стороны. Здесь промежуток между столбами, ничем не заполнен и совершенно свободен, так как далее следует алтарь, занимающий прилежащую часть, об-хода и затем значительно выдающийся наружу фигурою, имеющею вид половины шестиугольника. По бокам этого полигонального абсида пристроены две круглые капеллы с прямоугольными абсидами. Сo стороны противоположной алтарю пристроен портик, длинный, с закругленными концами, похожий на тот, который находится при церквах св. Констанции и св. Лаврентия. Но здесь он приставлен к зданию не правильно и не симметрично, не к стороне, а к од- ному из углов ее и таким образом косо относительно главной оси здания. В промежутках, образовавшихся вследствие этого между храмом и портиком, стояли две круглые башни. Из них одна ныне уже не существует и на месте ее выстроена позже колокольня, а другая уцелела и до сих пор до половины своей прежней высоты. – И из этого краткого описания видно, что устройство этой церкви в сущности не представляет значительных особенностей сравнительно наприм., с церковью св. Констанции, или Латеранским баптистерием, которые имеют только гораздо меньшие размеры. Однако она считается чрезвычайно важным и замечательным по смелости и новости своей конструкции памятником. Она действительно замечательна особенно по сравнительной громадности размеров, в которых применена здесь система покрытия куполом и сводами и по усовершенствованиям этой системы с технической стороны, вследствие чего она производит величественное впечатление как своей внешностью, так и внутренностью. Церковь эта была начата постройкой в 526 г. епископом Экклезием, а освящена в 547 г. епископом Максимианом. Таким образом происхождение ее относится уже к такому времени, сравнительно позднему, когда в Равенне царило византийское влияние и когда византийское искусство почти определилось в своих особенностях. Однако она не есть произведение в собственном смысле византийского стиля. План ее, несомненно центрический, обработан таким способом, какой практиковался у христиан еще при Константине²²².

На востоке древнее христианское зодчество несомненно было очень богато произведениями подобного рода; но к сожалению в настоящее время произведения эти очень мало известны. Из круглых церквей указанной конструкции в настоящее время более других известны по остаткам и описаниям только следующие: 1) церковь в Иераполисе в Малой Азии²²³; она имеет план круга с восьмиугольником по середине и без выдающегося абсида; купол, покрывающий среднее пространство, поддерживается восемью столбами; 2) церковь в Дербе в Малой же Азии²²⁴ – имеет план круга, со внешней стороны 14-ти-гранного, с выдающимся абсидом; среднее пространство, накрытое куполом, имеет форму восьмиугольника и ограничено четырьмя большими и четырьмя меньшими столбами; 3) церковь Михаила на Анапле в Константинополе²²⁵. По описанию Прокопия она имела форму круга с выдающимся абсидом и кроме того с портиком вокруг всего здания. – По всей вероятности подобного же устройства было здание, построенное Константином на горе Елеонской, на месте вознесения Христа²²⁶.

Из октогонов указанной конструкции, существовавших на востоке, в настоящее время известно также очень не многие только по описаниям. Таков храм в Антиохии, постройка которого начата была при Константине, а окончена при преемнике его Констанции. По словам Евсевия храм этот по обширности своей и красоте был единственным в своем роде. Он был очень высок; обнесен был извне широкою оградою и имел план восьмиугольника. Вокруг он обстроен был многими зданиями и портиками; внутри украшен был обильно золотом и другими драгоценными металлами. Алтарь был обращен на запад по обычаю Антиохийской церкви. Купол, покрывавший среднюю часть, возвышался высоко и, будучи прорезан окнами, позволял свету проникать во внутренность церкви со всех сторон. Боковой обход был двухъярусный²²⁷. В этой церкви говорил свои поучения Златоуст, и она послужила образцом для многих других подобных церквей, между прочим вероятно и для церкви св. Виталия в Равенне. По образцу ее еще в IV в. построен был храм св. Григорием, отцом св. Григория Назианзена. В похвальном слове своему отцу св. Григорий говорит, что величиною этот последний храм превосходил многие, а красотою все другие и описывает его довольно подробно следующим образом: «имея вид равностороннего восьмиугольника над прекрасными столбами и крыльцами подъемлет он вверх свои своды с изображениями на них, не уступающими самой природе, а сверху всиявает небом и озаряет взоры обильными источниками света, как истинная его обитель; со всех сторон окружен он переходами, выдающимися под равными углами, сделанными из блестящего вещества и заключающими внутри себя большое пространство. Сияя изяществом дверей и преддверий, приглашает он издали приходящих. Не говорю уже о внешнем украшении, о красоте четырехугольных камней, неприметно между собою соединенных, из которых одни, в основаниях и надглавиях, украшающих углы, мраморные, а другие добыты здесь, но ни в чем не уступают чужеземным. Не говорю о различных видом и цветом, выдающихся и вдавшихся поясах от основания до вершины, которые ограничивая взор, подавляют собою зрителя. Но как могло бы слово – заключает св. Григорий – в столь короткое время изобразить произведение, которое требовало большого, времени, многих трудов и искусства²²⁸». При всей неясности и неопределенности терминологии этого описания, из него однако легко понять, что речь идёт об восьмиугольном храме указанного нами рода. Это центрическое здание с подвышенным средним пространством и боковым обходом, крытое куполом.

Кроме октогонов были на востоке и эксагоны такого же устройства. Замечательны два такие памятника: баптистерий в Деир-Сете в Сирии²²⁹ равносторонний правильный шестиугольник с шестью колоннами, ограничивающими подвышенное среднее пространство – и церковь в Муджелейе²³⁰ тоже в Сирии – шестиугольник неправильный, имеющий вид квадрата, у которого два верхние угла симметрично срезаны. Такую же форму имеет и среднее пространство, ограниченное шестью колоннами. Та часть обхода, опоясывающего это среднее пространство, которая идет по незакругленной стороне квадрата, несколько расширена и разделена на три отделения, из которых среднее обделано в полукруглую форму и служит алтарем.

Что касается до квадратных церквей с подвышенным средним пространством круглой или восьмиугольной формы, то они с трудом уже могут быть причислены к разряду зданий чисто центрического плана: – так радикально переработан в них основной характер конструкции. Если вообще выделение и подвышение среднего пространства в центрических зданиях указывает на стремление применить к этим зданиям конструкцию, составляющую одну из отличительных особенностей базилик, то выделение такого пространства в четырехугольном плане указывает уже на старание соединить два разнородные плана, центрический и базиликообразный, в одном здании, отчего является конструкция особого свойства и совершенно оригинальная. Вообще церкви этого рода очень замечательны, но их известно очень немного, и притом из довольно позднего времени. Такова церковь в Есре в Сирии, построенная в 510 г. Со внешней стороны это квадрат, одна из сторон которого выдается для образования абсида. Внутренность же ее обделана в форму восьмиугольника, стороны которого, соответствующие углам квадрата расширены полукруглыми нишами. Среднее возвышенное пространство также имеет форму восьмиугольника и покрыто конусообразным куполом, утвержденным на 8 стол- бах²³¹. Еще замечательнее церковь Сергия и Вакха в Константинополе, построенная Юстинианом. Это тоже квадрат с абсидом. Внутренность также имеет форму квадрата, но с закругленными углами. Среднее же возвышенное пространство, накрытое куполом имеет вид восьмиугольника, по углам которого стоят столбы, поддерживающие купол. Между столбами стоят колонны, как в храме св. Виталия в Равенне, которая и вообще имеет большое сходство с храмом Сергия и Вакха²³².

Оба рассмотренные нами плана, и базиликообразный и центрический, суть планы самые простые и общеупотребительные, в главных своих чертах свойственные архитектурному искусству всех народов. Христиане применяли к устройству своих храмов оба эти плана и обрабатывали их очень разнообразно, но вполне самобытно и оригинально. Отдавая заметное предпочтение первому из них за его удобства, они не пренебрегали и вторым; но ни тот, ни другой не казался им вполне удовлетворительным. Оба они имели для христиан и свои достоинства и свои недостатки. Если план базиликообразный в применении своем к устройству христианского храма представлял собою незаменимое удобство – расчленить внутренность здания так, что являлось расположение, вполне соответствовавшее потребностям христианского богослужения, то внешность здания, построенного по этому плану, представляла мало данных к монументальному развитию. Наоборот, внешность зданий центрического, плана имела вполне монументальный характер, но внутренность их мало давала удобств для распорядка, соответствовавшего потребностям христианского богослужения, чем и объясняется то обстоятельство, что здания этого рода в древности чаще не имели богослужебного назначения, а были или крещальнями, или надгробными памятниками. Все усилия применить эти здания к общественному богослужению и расчленить внутренность их вполне удобно для этой цели не могли увенчаться полным успехом. Даже такие здания, как Виталий равеннский, не дают в своей внутренности расположения, которое по своему удобству могло бы сравниться с расположением базилик, гораздо менее обширных, чем эта церковь. Поэтому у христиан еще в древности существовало сильное стремление отыскать такую архитектурную форму, которая бы соединяла в себе удобства того и другого плана и примиряла их противоречивые свойства в новой архитектурной комбинации. Правда, стремление это в то время уже не было совершенно новым в области архитектуры, но с пересадкой этого искусства на почву христианства оно сделалось особенно сильным и плодотворным. Стремление это в значительной степени было свойственно еще римскому искусству, которое, усвоив себе формы греческой архитектуры, старалось примирить их с формами восточными, основной характер которых нравился вкусу римлян. Греческие здания, как известно, отличаются главным образом своею стройностью, богатым и симметричным расчленением своих частей, но не имеют той поражающей громадности и монументальной массивности, которые свойственны многим самым лучшим восточным зданиям. Римлянам, как народу, уважавшему всякого рода силу и величие, естественно нравился этот характер массивности и величавости восточных монументов. Этот характер они старались поэтому сообщить и произведениям своей архитектуры, не уничтожая однако же в них той стройности и соразмерности, которая перешла к ним из греческого искусства. Отсюда явились у римлян переносы на классическую почву восточных форм, проявившиеся отчасти в сооружении зданий, подобных мавзолеям, отчасти в попытках применить к колоннадным классическим зданиям сводчатое и купольное покрытие. Однако примирить колоссальность восточных монументов со стройностью и строгою соразмерностью античных греческих оказывалось довольно трудно. Поэтому сделанные в этом направлении римлянами попытки неудачны и не могли быть удачны, так как вытекали не из действительной потребности, а из временного вкуса. Главнейшие произведения их архитектуры, т. е. здания, назначенные для потребностей культа, или храмы, не принадлежали к числу таких, при сооружении которых являлась бы необходимость в громадных размерах и в изобретении такой формы, которая поражала бы своею громадностью, не теряя изящества и соразмерности. Для римского храма не нужно было много пространства. Более поводов к изобретению подобной формы представляли базилики и термы, но это были здания далеко менее важные, чем храмы, и монументальность их формы не оправдывалась бы их назначением; поэтому постройка и этих зданий не вызывала к особенному старанию и изобретательности в указанном направлении. – Гораздо более побуждений и поводов к изобретению такой формы имели христиане. Их храмы назначались для многолюдных собраний, следов., должны были обнимать по возможности обширнейшее пространство, представляющее все удобства для помещения не мертвых идолов, а живых людей. С другой стороны эти храмы имели высокое назначение, были домами Божиими, местами особенного присутствия Божия и в тоже время памятниками, свидетельствовавшими о могуществе веры, следов., они должны были по своему изяществу и стройности быть достойными вместилищами божества и в тоже время быть настоящими монументами. Все это должно было способствовать к тому, чтобы христиане особенно позаботились об изобретении такой формы, которая бы обширность громадность и вместительность соединяла с монументальным и стройным видом. Словом, почва христианского культа представляется самою удобной для примирения двух указанных архитектурных начал. Примирение это вызывалось христианскими потребностями. Этим и объясняется то, что христиане не довольствовались применением к устройству своих храмов двух простейших указанных нами планов, как бы находя их односторонними, и с ранних пор стремились к изобретению такой формы, которая соединяла бы в себе достоинства той и другой и была чужда их недостатков. Это стремление очень заметно уже в том, что они очень оригинальным способом обрабатывали внутреннее расположение своих церквей, имевших центрический план. Насколько возможно было они старались применить здесь ту конструкцию, которая свойственна была их базиликам, выделяя среднее возвышенное пространство и сопровождающие его боковые увеличивая среднее пространство глубоким выступом для алтаря и т. п. Не довольствуясь этим, они в сущности очень простой план центрического здания осложняли разнообразным образом, вводя его в комбинацию с другими однородными ему планами: простой круг соединяли наприм., с крестом, как в церкви s. Stephano rotondo, или с полигоном и т. п. Но самым ярким образом проявляется указанное стремление в попытках скомбинировать два рассмотренные нами разнородные плана в один. Попытки эти явились очень рано еще в IV в. и свойственны главным образом восточной архитектуре. Сначала они были довольно неудачны; результатом их однако же было появление таких архитектурных произведений, из которых многие могут считаться прямыми предвестниками совершенно нового архитектурного стиля – византийского.

Произведения эти двух родов, по внешнему виду очень отличных друг от друга: одни имеют крестообразный план, другие же план базиликообразный, с выделенным в средине обширным пространством центрической формы.

Первый род зданий указанной конструкции представляет собою комбинацию двух планов почти совершенно механическую. Комбинация эта достигалась такою постановкой нескольких базиликообразных длинных зданий, что они образовали крест с равными и длинными концами. В точке их соединения образовалось довольно значительное пространство, центральное, которое и получало конструкцию, свойственную центрическим зданиям; оно обрабатывалось в фигуру круга или полигона посредством столбов и арок. Сравнительно с остальными частями здания оно было выше и большей частью покрывалось куполом, смотря по тому, какое имело назначение. Остальные части здания, или каждый из четырех концов креста, имели базиликообразное устройство. Таким образом происходила форма в одной своей части центрическая, в других базиликообразная, в целом же совершенно отличная от той и другой. Крестообразный план, который так любили христиане и который они часто применяли к расчленению внутренности, как базилик, так иногда и центрических зданий, здесь выступает совершенно самостоятельно не только во внутреннем расположении, но и во внешнем виде зданий.

В настоящее время древне-христианских зданий указанной конструкции известно очень не много. Но в древности они, кажется, были довольно распространены по преимуществу на востоке, где и вообще христианская архитектура обнаруживала в то время более жизненности и стремлений к разнообразию и оригинальности. Большая часть известных ныне, главным образом по описаниям, памятников этого рода относится к IV в.

Так известно, что крестообразную форму имел памятник или храм над колодезем, при котором Спаситель разговаривал с Самарянкою в нынешнем Наплузе. О существовании этого храма в IV и V в. свидетельствуют Иероним, Антонин Плессанский²³³ и другие древние христианские писатели и путешественники. Храм этот по преданию построен был св. Еленой и имел вид креста с довольно длинными и узкими концами. В центре креста был колодезь, а четыре длинные совершенно равные концы креста не были разделены на корабли²³⁴ и были не столько залами сколько коридорами, приводившими со всех сторон к центру, где был колодезь и алтарь. Впрочем внутреннее расположение и подробности устройства этого здания едва ли с точностью могут быть восстановлены. В настоящее время от этого памятника, разрушенного в давнее уже время, осталось только несколько колонн, разбросанных кругом колодца, который тоже заброшен уже с XVII в.²³⁵.

К памятникам этого же рода следует отнести другой также малоизвестный храм, именно храм в честь апостолов, построенный Константином великим в Константинополе и впоследствии перестроенный Юстинианом. По свидетельству Григория Назианзена²³⁶ храм этот имел крестообразный план. Евсевий говорит об этом храме, как об одном из самых замечательных и описывает его довольно подробно, хотя и не ясно. Храм этот имел назначение быть местом погребения Константина. Над центром его возвышался очень значительной высоты купол, внутри позолоченный, а со вне обведенный сделанным из золота и меди барельефом. Все здание крыто было медью, густо позолоченною. Стены его сверху до низу были обложены разноцветными блестящими камнями. «Вокруг храма простирался весьма обширный двор, открытый для чистого воздуха; по четырем его сторонам тянулись портики и замыкали площадь, окружавшую храм; за портиками занимали пространство царские дворцы, бани, гостиницы и многие другие помещения, приспособленные к удобству блюстителей этого места». Двенадцать саркофагов «как бы двенадцать священных памятников в честь и славу лика апостолов» поставлены были в этом храме, и посреди их тринадцатый, предназначенный для успокоения тела Константина²³⁷. В этом саркофаге Константин и действительно после смерти своей был положен²³⁸. Остатков от этого храма никаких не сохранилось. Он стоял неподалеку от нынешней мечети Мухаммедиэ, которая отчасти и построена из ее материала.

Третий храм с крестообразным планом известен по подробному описанию Григория Нисского, который был его строителем. Это описание Григория, заключающееся в его письме к Амфилохию, очень за мечательно по своей ясности и вообще очень важно, так как на основании его очень легко восстановить планы древних крестообразных храмов, ныне уже несуществующих. Поэтому мы приводим его здесь почти целиком. Сказав сначала о своем намерении построить храм в честь мучеников и высказав уверенность в возможности благополучного выполнения этого предприятия, св. Григорий просит Амфилохия выслать ему мастеров в таком количестве, какое для этого нужно, и затем пишет: «А чтобы твоему совершенству для соображения было известно, в каких размерах задумано все это здание, я попытаюсь письменными словами объяснить тебе всю постройку. Вид этого здания представляет крест составленный, как обыкновенно, из четырех со всех сторон зданий. Смыкаясь между собою, эти здании посредством связей держат друг друга, как видим везде при крестообразной форме построек. В этом кресте вставлен круг, разделенный восемью углами. Эту восьмиугольную фигуру я назвал кругом по ее округлому очертанию, так как каждые две стороны этого восьмиугольника, противолежащие друг другу, посредством сводов соединяют этот круг с прилежащими с четырех сторон зданиями. Другие же четыре стороны восьмиугольника, которые лежат между четырехугольными зданиями не будут простираться непрерывно до зданий, но каждую из этих сторон будет облегать полукруг, заканчивающийся сверху сводом в виде раковины. Таким образом составится всего восемь сводов, посредством которых и четырехугольники, противолежащие друг другу и самые полукружия соединятся между собою по средине. В средине же между угловыми столбами будет поставлено, равное им число колонн для украшения и прочности. Они также будут поддерживать своды над ними, устроенные так же, как и внутренние. Вверху над этими восемью сводами соответственно лежащим над ними окнам будет возвышаться на четыре локтя восьмиугольная постройка. Верх над нею должен быть конусообразный в виде крыши, суживающейся, начиная с основания, и заканчивающейся остроконечием. Внизу размер каждого из четырехугольных отделений в ширину 8 локтей, в длину в полтора раза более, в высоту сколько потребует соразмерность с шириною. Туже меру будут иметь и полукружия. Подобным же образом в 8 локтей определяется и промежуток между столбами. Сколько покажет очертание циркуля, установленного на средине одной из сторон, как бы в центре и проходящего до ее края, столько же будут в широту. А высоту укажет также соразмерность с широтою. Толщина же стены по всему протяжению здания будет три фута, измеряя расстояние из внутри. – Это я – продолжает св. Григорий – со тщанием написал твоей благости с тою целью, чтобы по толщине стен и по промежуточным расстояниям ты с точностью определил, какая будет общая мера числа локтей. Поэтому, если пожелаешь, при благом руководстве благодати божией, в этом деле тебе легко будет понять все и будет возможно через точное вычисление узнать общую денежную стоимость всех материалов, так чтобы ни больше ни меньше, чем сколько потребно, ты прислал нам мастеров. В этом случае я бы желал убедить тебя особенно озаботиться о том, чтобы из них были такие, которые бы знали устройство фундамента на сводах. Ибо мне известно, что выстроенное так здание прочнее, чем то, которое утверждается на столбах. Недостаток же леса наводит нас на такую мысль: покрыть все здание черепицею, так как в этих местах нет материала годного для кровель. Да поверит же не лживая душа твоя, что 30 здешних мастеров соглашались построить квадратное здание по златнице в день с придачею, разумеется, к златнице и условленной пищи. У нас же нет другого каменного материала, кроме кирпича из обожженной глины, только это вещество и будет употреблено на постройку и еще случайно попадающиеся камни, так что нет никакой нужды тратить время на обработку лицевой стороны камней для приличного соединения их друг с другом. – Относительно опытности в искусстве и умеренности цен я узнал, что здешние лучше тех, которые приходили сюда торговаться по случаю нашего дела. А труд каменотесов нужен не только для 8 колонн, которые надлежит украсить и привести в лучший вид, но требуется такой же труд для оснований колонн, имеющих вид жертвенника и для капителей, которые должно обделать в коринфском стиле. Вход будет из мраморных камней, обделанных с приличными украшениями. Над входом помещаются ниши с какими-нибудь по выступу карниза выполненными рисунками, как это обыкновенно бывает. Для всего этого материал очевидно будет нами приготовлен, но форму этому материалу даст искусство. К тому же во внешней галерее (в перистиле) будет не менее 40 колонн, и это вообще подлежит обработке каменотесов²³⁹». Далее следуют подробности об условиях найма. Описание это едва ли не самое замечательное по своей точности из дошедших до нас от древности. Из него ясно виден план храма и главнейшие особенности его конструкций. Конструкция эта очень затейлива и оригинальна: крестообразный план выступает здесь совершенно самостоятельно; центральное пространство здесь обработано с таким совершенством, какое и в позднейшие времена на западе встречается не часто. Между тем на востоке, по замечанию Григория, уже в IV в. такие здания были обыкновенны. Не известно впрочем был ли действительно построен этот храм и если построен, то кому был посвящен. В других обоих сочинениях св. Григорий упоминает о храме в честь Феодора Тирона²⁴⁰, в котором находилась гробница этого святого и который был украшен живописью и мозаикой, и о храме в честь 40 мучеников²⁴¹. Был ли проектированный им храм – какой-нибудь из этих или другой – неизвестно.

Четвертое здание, такого же плана на востоке, есть церковь св. Симеона столпника в Калат-Семане в Сирии, в шести часах от Алепо. Церковь эта построена была вскоре после смерти св. Симеона (459 г.) в конце V или в начале VI в. и в настоящее время хорошо известна, частью по описанию Евагрия, который видел ее около 560 г., частью по существующим и в настоящее время довольно значительным развалинам ее, которые описаны Вогюэ. Евагрий описывает храм этот следующим образом: «храм построен так, что имеет вид креста и с четырех сторон украшен портиками, к которым примыкают красиво сложенные из полированного камня колонны, очень высоко возносящиеся своими вершинами. По средине – открытый двор, отделанный с величайшим искусством – и там-то стоит сорокалоктевой столб, на котором тот воплощенный ангел на земли проводил жизнь небесную. На верху каждого из упомянутых портиков есть отверстия, то ко двору, то к другим портикам и называемые иногда окнами²⁴²». Описание это вполне подтверждается и разъясняется, сохранившимися остатками. Центром здания служит восьмиугольник 100 футов в диаметре, ограниченный восемью столбами, соединенными огромными арками. В середине его находятся остатки того столба, на котором стоял Симеон и вокруг которого, по свидетельству Евагрия, окрестные поселяне, исключительно мужчины (женщин туда не пускали), со своими вьючными животными устраивали торжественные ходы. Верх этого восьмиугольника был открытый. К четырем противолежащим сторонам его примыкают четыре продолговатых базиликообразных здания, представляющих собой концы четырехконечного креста. Другие же четыре стороны восьмиугольника, приходящиеся в промежутках между этими зданиями расширены выступами, имеющими вид трапеций. Все четыре продолговатые здания имеют вполне базиликообразное устройство, суть трехнефные базилики с подвышенным средним кораблем, с колоннами, надлежащим образом поставленными. Одна из этих базилик, составляющая восточный конец креста, несколько длиннее остальных, имеет около 140 футов длины и снабжена тремя абсидами. Эта часть была местом совершения богослужения. Три остальные базиликообразные помещения, составляющие северный, южный и западный концы креста имеют также деление на три нефа, но не имеют абсидов и длину имеют меньшую (90 футов при 80 широты). Эти помещения служили собственно входными галереями. Таким образом в Калат-Семанском здании только один из концов креста служил церковью; все же остальные части и даже центр здания представляются частями внешними по отношению к церкви в собственном смысле и заменяют собою двор и входные портики²⁴³.

На западе крестообразный план был также хорошо известен, но он обрабатывался там почти исключительно в пределах плана базиликообразного, а иногда и центрического; самостоятельно же он выступает там очень редко. Впрочем можно указать несколько памятников, сходных с описанными, имеющих только гораздо меньшие размеры. Такова наприм., церковь s. Nasaro grande в Милане, построенная в конце IV в. в 382 г. св. Амвросием, вероятно по образцу храма свв. апостолов в Константинополе. Первоначально она и называлась храмом свв. апостолов, но потом название ее было изменено. Здесь центр здания имеет фигуру четырехугольника, ограниченного четырьмя столбами, которые соединены арками и поддерживают купол, круглый и не очень высокий. Концы креста не имеют деления на нефы, так как здание очень не обширно. Три из них верхние имеют равную длину и закругленные концы; нижний же несколько длиннее. Все они крыты сводами. Главное помещение церкви составляет продольный корабль, занимающий собой верхний и нижний концы креста; боковые же концы этого креста, хотя находятся в прямой связи с главным кораблем, но в тоже время занимают положение довольно изолированное. Ныне они составляют в церкви отдельные приделы со своими особыми алтарями²⁴⁴. – Еще проще другой памятник, тоже имеющий крестообразный вид, как внутри, так и извне. Это церковь Назария и Кельсия в Равенне V в., построенная Галлой-Плацидией и бывшая местом ее погребения. План церкви – латинский крест небольшого размера – около 6 сажен в одну сторону и 5 в другую. Высота ее тоже незначительная и только самая средина, в основе имеющая вид четырёхугольника, поднимается довольно высоко и покрыта полушарным куполом. От купола в четыре конца расходятся полукруглые своды. Небольшие окна под основанием купола и в концах креста дают не яркое, но мягкое освещение внутренности, которая богато украшена мозаикой. Так как церковь эта не велика, то и здесь деления на корабли нет²⁴⁵. Такое же устройство имела вероятно и церковь св. Креста в Равенне²⁴⁶, построенная тою же Галлой-Плацидией и ныне существующая в совершенно уже измененном виде, а также церковь св. Мартина в Туре²⁴⁷ и некоторые другие.

Все перечисленные и вообще крестообразные здания очевидно по своей конструкции значительно отличаются как от базилик, так и от центрических зданий²⁴⁸, хотя в некоторых своих частях имеют сходство и с теми и с другими. Здесь соединены оба плана, но соединены довольно искусственным и механическим образом, вследствие чего произошла форма, хотя и новая, но довольно неудовлетворительная, как со стороны удобства, так и со стороны технически-художественной. Во внутреннем расположении храмов этого рода нет полного единства и органической связности между частями, так что некоторые из этих частей представляются совершенно лишними и для богослужебных целей неудобными. Особенно ясно можно видеть всю искусственность и механичность этого рода комбинации центрического плана с базиликообразным в тех крестообразных храмах, которые отличаются обширными размерами, наприм., в Калат-Семанском. Если бы все пространство, очерченное планом, в этих храмах обратить в одно закрытое помещение, то некоторые части его, именно боковые ветви креста, оказались бы совершенно лишними: стоящие здесь верующие не могли бы деятельно участвовать в богослужении, не могли бы ничего ни видеть, ни слышать из богослужения. Даже в таких небольших храмах, каков храм Назария в Милане боковые концы креста оказываются лишними. Вообще храмы крестообразной формы, в древне-христианском зодчестве далеко не имели высоких достоинств, рассматривать ли их со стороны художественно-технической, или со стороны литургических удобств. Существование их у древних христиан условливалось не столько их годностью, сколько стремлением к монументальности и символическими основаниями.

Второй разряд храмов, происшедших вследствие стремления соединить в одно планы базиликообразный и центрический, составляют базилики, к покрытию среднего пространства которых применен купол. Здесь внутренность храма представляет все выгоды базиличного распорядка, но среднее пространство в нем обработано по образцу центрических зданий. От этого, как внутренность, так равно и вся внешность храма, получает особенно величественный характер, при чем единство частей здания остается не нарушенным. Вообще планы центрический и базиликообразный соединены, здесь более органическим образом; задача соединения этих планов, или, как выражается Куглер²⁴⁹, «сочетания долевого эффекта базилик с сосредоточивающею силою купола» разрешается здесь более удовлетворительно, почти тем самым способом, применение которого составляет одну из специфических особенностей византийского стиля зодчества. Поэтому здесь можно уже усматривать начало нового стиля архитектуры; храмы указанного устройства можно назвать уже первыми, ранними произведениями этого стиля, хотя они и не имеют еще всех его особенностей и представляют собою еще только наиболее удачный опыт, обещающий новое развитие.

Впрочем храмов указанного рода известно очень мало. Притом они относятся сравнительно уже к позднему времени и свойственны более восточной архитектуре. Из западных древне-христианских памятников этого рода можно указать только на два: церковь s. Agostino del crocifisso в Сполетто, происхождение которой Гюбш относит в очень раннему времени, к началу IV в., и церковь Гервасия и Протасия, в Милане которая построена была во второй половине IV в. (474–597) и ныне называется церковью св. Амвросия. Первая из них – трехнефная базилика с транзептом и полукруглым абсидом, который не выдается наружу. Купол здесь устроен над средней частью транзепта – тою, которая примыкает с одной стороны к среднему кораблю, а с другой к абсиду. Он утвержден на столбах и колоннах, имеет незначительную высоту и внизу восьмигранную форму²⁵⁰. Церковь св. Амвросия – тоже трехнефная базилика. Купол утвержден на четырех столбах, образующих арки и поставленных по углам четырехугольника, составляющего часть среднего корабля, который весь покрыт сводом. Внизу купол также восьмиугольный, как и в предыдущей церкви²⁵¹. – В обеих этих зданиях купол занимает слишком незначительное место; он покрывает собою очень ограниченное пространство храма и в общей системе покрытия представляется скорее лишней затейливостью, чем ее органической частью.

В восточных памятниках применение купола к базиличному распорядку более осмысленно. Но памятников этих также немного. Известно несколько таких церквей, относящихся ко времени доюстиниановскому и исследованных Тексье. Это: – церковь св. Николая в Мирах Ликийских, церковь св. Климента в Анкире и церковь в Кассабе. Церковь в Мирах Ликийских – та самая, в которой почивали мощи этого святителя до перенесения их в Бар в Италию в XI в., у древних писателей называлась Сионом и была построена в V в. при императоре Феодосие II. По устройству своему она очень близко подходит к юстиниановским постройкам и именно к тому их роду, представителем которого служит Софийский храм в Константинополе. По мнению Тексье это образец целого ряда памятников, по характеру своему более свойственных юстиниановской эпохе, хотя происхождение их относится и к более раннему времени. Церковь эта имеет план продолговатого четырехугольника, расчлененного на три продольных пространства, оканчивающихся на западной стороне тремя полукруглыми выступами. К восточной стороне ее примыкают обширные притворы, имеющие почти вдвое большую широту, чем самый корпус церкви. Средний корабль отделен от боковых четырьмя массивными столбами и четырьмя колоннами, поставленными по две между столбами. Столбы поддерживают купол, который накрывает таким образом самую средину главного корабля. Купол этот не очень высок и устроен на парусах. Остальные части среднего корабля, примыкающие к куполу спереди и сзади, покрыты коробовым сводом. Древняя алтарная преграда из четырех колонн воздвигнута по линии купола над большой алтарной аркой; за нею стоят еще четыре колонны, расположенные квадратом, как те, которые обыкновенно поддерживают киворий или надпрестольную сень. Здесь-то покоились в склепе, или крипте мощи св. Николая и над ними возвышался серебряный киворий. Церковь эта построена из кирпичей. Главные ее части освещаются посредством 12 окон, устроенных в куполе²⁵². Церковь в Кассабе в Малой Азии также внутри разделена на три нефа и есть трехнефная базилика с тремя абсидами и притвором. Купол здесь также – над центром главного корабля и поддерживается четырьмя столбами, между которыми поставлено по две колонны. К обоим бокам здания пристроены отдельные круглые с восьмиугольною внутренностью часовни²⁵³. Церковь св. Климента в Анкире – совершенно такого же устройства с разностями очень незначительными, касающимися разных несущественных подробностей²⁵⁴.

В перечисленных зданиях применение купола к покрытию базиликообразно-расчлененного пространства сообщает им существенно новый и вполне оригинальный характер. В главном они имеют уже то самое устройство, какое свойственно храму св. Софии в Константинополе. Этот последний храм, с построения которого (532–537) начинается новый период в истории христианского зодчества, есть тоже базилика, но в соединении с куполом получившая совершенно новый вид и характер. План этого храма представляет собою несколько удлиненный четырехугольник в 250 футов длины и 235 – широты, разделенный на три корабля колоннами и четырьмя огромными столбами поддерживающими купол, который имеет 107 футов в диаметре и органически связан с остальным покрытием посредством парусов, сводов и полукуполов. Все части этого здания имеют полную соразмерность. Здесь христианское искусство «сумело соединить по-видимому неудобосоединимые вещи: массивность и громадность с легкостью и изяществом²⁵⁵».

Так христиане постепенно достигли в области зодчества полной самостоятельности и изобрели форму вполне оригинальную и новую. Приняв первоначально для своих храмов простой план продолговатого четырехугольника, они создали на его основе простое и стройное здание, вполне приноровленное к потребностям общественного богослужения – христианскую базилику. Но недовольствуясь величавою простотою базилик и стремясь к созданию вполне монументальных произведений, они начали потом обрабатывать для целей своего культа также и здания круглокупольного типа, не смотря на их неудобства. Чтобы устранить эти неудобства они начали применять к ним конструкцию базилик и обнаружили стремление соединить обе формы, и базиличную и центрическую, в одну для образования новой. Стремление это увенчалось успехом и явился новый стиль зодчества, известный под именем византийского.

Из обозрения общих свойств памятников древне-христианского зодчества видно, что как в изобретении планов, так и в общих приемах их выполнения древние христиане, не отрешаясь совершенно от классических преданий, от употребления выработанных историей и сделавшихся, так сказать, обязательными общих технических приемов, строго однако наблюдали интересы своего культа, постоянно соображаясь с его потребностями и особенностями, и умели очень явственно обнаруживать свои особые оригинальные идеи даже в самых неподатливых формах. Тоже самое еще лучше можно видеть и в подробностях устройства древне-христианских храмов, их расположения и убранства. Здесь духовная сторона христианства могла отразиться еще явственнее, так как формы здесь гораздо податливее и удобнее для этого, а приемы обработки допускают более разнообразия и свободы; здесь более места для изобретений вполне свободных и самостоятельных; здесь христиане, давая то или иное расположение своим храмам, так или иначе украшая их извне и внутри, часто могли уже исключительно руководиться своими собственными идеалами и потребностями своего богослужения. Но и здесь связь с классическими преданиями не была и не могла быть совершенно порвана, так как и здесь самобытное изобретение часто стояло в прямой зависимости, от особенностей художественной техники и вращалось в сфере общерелигиозных идей.

Расположение христианских храмов в древности не представляло каких либо выдающихся особенностей в сравнении с тем расположением, какое они имеют ныне. Расположение это было самым естественным и вполне сообразным с потребностями общественного христианского богослужения, которое для всех классов верующих было средством общения с Богом и между собою. Три главные части храма соответствовали трем классам верующим и располагались последовательно одна за другою, сообразно с достоинствами тех классов, для которых известная часть назначалась. Двор и притворы, назначавшиеся для низших классов верующих, кающихся и оглашенных, занимали собою вход и ближайший ко входу конец здания. Далее следовала средняя часть, где помещались верные, мужи и жены. Другой конец здания, противоположный входу, составлял главную, священнейшую по назначению, часть храма, где был алтарь – место назначенное для высшего класса верующих – священнослужителей и для совершения бескровной жертвы.

Ориентация древне-христианских храмов. Но кроме этой последовательности в расположении частей храма, в древности, как и ныне, наблюдалось, чтобы части эти располагались одна за другою в известном определенном и как бы узаконенном направлении от одной стороны света к другой, большей частью от запада к востоку. Это – так называемая ориентация храмов (orientation, Orientirung, Ostung), которая в настоящее время, особенно в православной церкви, имеет вид обычая вполне однообразного, имеющего как бы силу закона, и состоит в том, что храмы, если нет каких либо непреодолимых препятствий, неизменно обращаются на восток. Обычай этот по своему происхождению относится к первым векам существования христианства и принадлежит к числу обрядов, так сказать общерелигиозных, так как встречается в том или ином виде во всех культах. Он стоит в самой тесной связи с обрядом обращения при молитве лицом в известную определенную сторону, который также свойствен в большей или меньшей мере всем религиям и обусловливается с одной стороны – особенно в своих видоизменениях – различными религиозными представлениями о божестве и его отношениях к человеку, с другой известным общечеловеческим и невольным стремлением, по которому всякий человек, обращаясь с просьбою к какому либо другому человеку, обращается лицом к этому именно человеку, а обращаясь с молитвою к Богу, естественно обращается к тому месту, где предполагает Его особенное присутствие и где ощущает Его особенную близость к себе. Вследствие этого ориентация древне -христианских храмов необходимо должна быть рассматриваема в связи с обрядами ориентации вообще, существовавшими в других культах, особенно в культе классических народов, с которым обрядовая практика древних христиан нередко приходила в довольно близкое соприкосновение.

В языческих религиях обряд ориентации храмов, равно как и ориентации при молитве по-видимому не мог иметь строгой определенности и единообразия. Язычники, как известно, боготворили природу в самых разнообразных ее проявлениях. Они населяли богами и небо, и море, и горы, и реки; их боги были олицетворением стихий и различных свойств природы, равно как разных отвлеченных понятий и даже страстей. Каждый бог имел свои свойства, свою сферу деятельности, равно как свое особое местопребывание. Поэтому каждый бог имел свой особый культ, сообразный с его особенностями и свойствами, состоящий из обрядов, приноровленных к этим особенностям. «Свойствами божества – говорит Вейс о греках – обусловливались как формула молитвы, так и телодвижения, которыми ее сопровождали. Молясь олимпийским божествам, нужно было поднять обе руки к верху, загнув их слегка назад и повернув ладонями к небу; при молитве Нептуну руки простирали вперед, а молитву под-земным божествам сопровождали ударами ноги в землю²⁵⁶». Такое же разнообразие в обрядах поклонения, обусловленное свойствами божеств, существовало и во всех других языческих религиях. При всем том однако существовали также и некоторые преобладающие обычаи, некоторые более определенные правила как относительно ориентации при молитве, так и особенно относительно ориентации мест богослужения. Это зависело от того, что во всех почти языческих религиях, кроме богов второстепенных, были также боги верховные, был также свой Олимп, имевший известное местопребывание, куда все боги сходились, как к центру. Так древние этруски представляли местопребывание своих богов на севере и поэтому при постройке своих храмов наблюдали линию от се- вера к югу²⁵⁷. Но особенно употребителен был обычай, даже в языческих культах, наблюдать при постройке храмов другую линию, именно линию от запада к востоку. Причина этого заключалась в том, что почти всем языческим культам с незапамятной древности в большей или меньшей мере свойственно было поклонение солнцу, как верховному началу жизни, света и тепла, вследствие чего в религиозных верованиях всех почти народов глубоко укоренилось понятие о востоке, как стране особенно священной, где указанное верховное божество света обитает и откуда является, чтобы излить свои благодеяния на землю. В некоторых древних языческих культах поклонение солнцу занимало даже главнейшее, почти исключительное и средоточное место, – и там то ориентация на восток особенно строго соблюдалась, как при молитве, так и при по- стройке храмов. Такова была религия древних мексиканцев и перуанцев. У обоих этих народов солнце считалось верховным божеством: отсюда особенное распространение у них поклонения на восток и особенное почитание этой страны света, почитание, отразившееся не только в богослужебных обрядах, но и в обычаях общественной и частной жизни. Так у перуанцев даже относительно постройки деревень существовало правило строить их на покатостях, обращенных на восток, чтобы обитатели их могли видеть и приветствовать свое национальное божество при самом его восходе. Что касается храмов, то и мексиканцы и перуанцы располагали их одинаково по линии, соединяющей восток и запад, но различным образом. Мексиканцы обращали свои храмы святилищем на восток, а дверями на запад, причем очевидно имели в виду дать возможность молящимся стоять в храме с лицом, обращенным на восток. Перуанцы, наоборот, святилище строили на запад, а двери на восток: причина этого заключалась в том, что в перуанских храмах было изображение солнца в виде металлического диска, к которому обращались молящиеся и которое ставилось на западной стороне храма так, чтобы лучи восходящего солнца через восточные двери ударяли в этот диск и, отражаясь, сообщали ему блеск²⁵⁸. В старом свете представление о востоке, как о стране, служащей местопребыванием божества света, и соединенное с ним употребление указанного обычая также было очень распространено даже в таких религиях, где поклонение солнцу далеко не было исключительным и заслонялось поклонением многочисленным другим, второстепенным божествам. Так поклонение на восток, представление о востоке как о стране, имеющей особые преимущества, хорошо было известно грекам и римлянам и очень ясно отражалось у них в разных богослужебных обрядах. Это представление об особом значении востока лежало в основе ориентации храмов как у греков, так и у римлян, хотя ориентация эта была у них и не одинакова. У греков более был распространен обычай обращать к востоку передние фасады или входы храмов. Так расположены все знаменитейшие из греческих храмов, наприм., храм Тезея, Парфенон и др. Основания для такой ориентации, с одной стороны, заключались, по всей вероятности, в том, что греки, как народ высоко развитый в художественном отношении, смотрели на свои храмы прежде всего, как на произведения искусства и потому естественно придавали особое значение передним фасадам, лицевой, наиболее украшенной, стороне храмов, – с другой стороны – в некоторых особенностях их культа, в их особом взгляде на назначение храмов. Так как эти храмы имели главнейшим своим назначением быть помещениями для идолов, то естественно и расположение их было направлено к тому, чтобы доставить этим обитателям храмов возможность и как бы особое преимущество смотреть через отворенные двери на восток – лучшую страну света. Кажется, что это именно объясняет Лукиан, когда говорит о наслаждении, которое испытывают боги, смотря на прекрасного, вечно желанного гостя, приветствуя его восход и упиваясь светом через отворенные двери²⁵⁹. Римляне наоборот при постройке храмов заботились более о том, чтобы доставить возможность смотреть на восток молящимся и потому обращали на восток не передний фасад храмов, а задний. На этот счет у них существовали даже определенные правила, которые обстоятельно изложены у Витрувия в его сочинении «об архитектуре». По этим правилам римский храм, в случае свободы выбора и за отсутствием каких бы то ни было препятствий, должен был устрояться таким образом, чтобы помещенная в нем статуя божества обращена была на запад; лицом к молящимся, а молящиеся, приносящие жертвы, или обеты, имели бы перед глазами и восток неба и храм, или статую, помещенную в храме²⁶⁰.

Евреи в отношении ориентации храмов стояли в несколько исключительном положении сравнительно с другими древними народами. У них был один только храм, построенный по образцу скиний, которая в свою очередь устроена была по образцу, показанному самим Богом Моисею на горе Синайской (Исх. 25:9). Храм этот, как и скиния; был обращен святилищем на запад, а передним фасадом или входом на восток, так же, как греческие храмы. Что касается оснований для такой ориентации, то в Библии они не указаны. Во всяком случае основания эти были иные, чем у греков. Евреям едва ли могло быть свойственно даже то соображение, по которому передняя часть здания, как лицевая, с архитектурной точки зрения имеет преимущество перед другими частями и потому должна быть, обращаема к лучшей стране света, так как они, особенно в обрядах своего культа, не давали востоку никакого особого преимущества. Относительно страны, куда следует обращаться при молитве, у евреев существовал обычай весьма определенный, но не имевший никакой связи с почитанием востока и вытекавший последовательно из их религиозных представлений о Боге и Его отношениях к избранному народу. Евреи исповедовали Бога единого, премирного и вездесущего Духа, отрешенного от мира и ничем не изобразимого; но образно представляли Его Богом небесным, для Которого небеса престол, а земля подножие ног. При таком представлении о Боге не могло быть и речи о какой либо стране света, как месте Его обитания и о преимущественном обращении туда с молитвою. Единственный подобный обряд относительно молитвы, который можно было вывести из такого представления – это обряд, или лучше жест обращения очей, лица и рук к небу, который и действительно соблюдался евреями при молитве (Пс. 140:2. 122:1). Но рядом с учением о вездесущии Божием у евреев было еще учение об особенно близких отношениях к ним Бога, Который, называл их своим избранным народом, руководил их особенным образом и как бы жил среди них (Исх. 25:8). Скиния была для евреев символом невидимого пребывания среди них и откровения славы Иеговы²⁶¹; это было место особого пребывания Бога (Исх. 29:42–45); к этому месту естественно и должны были евреи обращаться лицом при молитве. Они и действительно, по свидетельству псалмопевца, при молитве воздвигали руки свои к святилищу (133:1). Во время плена вавилонского пророк Даниил обыкновенно, молился, обратясь к окну, которое обращено было к той стране, где был храм (Дан. 6:10). Поклонение на восток было известно евреям, но они смотрели на него, как на обряд языческий, что ясно видно из видения Иезекииля. «И ввел меня – говорит пророк – во внутренний двор дома Господня, и вот у дверей храма Господня, между притвором и жертвенником, около 25 мужей стоят спинами своими к храму Господню, а лицами своими на восток и кланяются на восток солнцу. И сказал мне: видишь ли сын человеческий? Мало ли дому Иудину, чтобы делать такие мерзости, какие они делают здесь?» (Иез. 8:16,17). Отсюда можно с вероятностью предполагать, что у иудеев обращение храма святилищем на запад имело значение отрицания поклонения солнцу, что Моисей, заповедуя, по повелению Божию, ставить скинию входом к востоку, хотел таким образом лишить евреев всякой возможности совершать, хотя бы даже только видимо, поклонение солнцу, что так свойственно было многим язычникам.

Но не смотря на то, что в ветхозаветном культе, основанном на откровении, этот обычай, обращения на восток не был принят и даже считался как бы предосудительным, у христиан он получил самое обширное употребление с древнейшего времени. Правда ни в св. писании Нового Завета, ни в писаниях мужей апостольских не упоминается об этом обычае, но тем не менее очень вероятно, что он существовал в церкви уже и при апостолах; таково по крайней мере предание церкви, ясно выраженное многими древними отцами и учителями. Так еще в III в. Ориген писал, что обычай этот принят церковью от великого Первосвященника, т. е. Христа и его сынов, т. е. апостолов²⁶². В IV в. св. Василий великий причислял этот обычай к числу тех, которые христианская церковь прияла «от апостольского предания по преемству в тайне²⁶³. Очень вероятно, что указанный обычай обязан своим происхождением тем символическим представлениям о солнце и востоке, которые нередко встречаются в св. писании. В новозаветных книгах Христос называется напр. светом мира (Ин. 8:12), востоком свыше (Лк. 1:78) и т. п. Отсюда естественно должно было явиться у христиан особенное уважение к востоку, как к символическому образу Христа, а затем и обряд обращения на восток при молитве. Несомненно одно, что во II веке обряд этот был уже принят христианами и притом употреблялся так часто и открыто, что замечен был даже язычниками, от которых христиане тщательно скрывались. Заметив частое употребление христианами этого обряда, язычники начали было думать, что христиане обожают солнце. Тертуллиан находит уже нужным опровергать это ложное мнение язычников, как клевету, «другие же, говорит он в своей апологии, с большей вероятностью и благоразумием полагают, что солнце есть наш Бог. В таком случае следовало бы нас причислить к персам, хотя мы и не покланяемся подобно им, образу солнца на наших щитах. Основанием сему предположению вероятно служит то, что мы обращаемся к востоку, когда молимся. Но не тоже ли самое по большей части и вы делаете, обращаясь также к востоку, под тем предлогом, что обожаете небо²⁶⁴». Столь же ясные указания на существование у первых христиан разбираемого обычая можно найти и у многих других древних отцов и писателей церковных, у Климента александрийского, Афанасия великого, Кирилла иерусалимского, Иоанна Златоуста и других. Вообще, начиная по крайней мере с конца II в., церковная письменность представляет непрерывный ряд ясных свидетельств, как об употреблении этого обычая в церкви, так и особенно о его внутреннем смысле и значении²⁶⁵. Из этих свидетельств видно, что древние христиане, обращаясь лицом на восток при молитве, руководились с одной стороны тем соображением, что восток по общечеловеческому представлению есть лучшая страна света, что так как при молитве нужно же обращать лицо в какую либо сторону, то лучше обращать его на восток, с другой стороны тем, что восток вызывал в них разные священные воспоминания, которые способны были особенно настраивать дух на молитву. При обращении на восток, у христиан являлось представление о всей полноте домостроительства Божия о спасении человека – представление о начальном факте этого домостроительства, о блаженной жизни первых людей в раю, о их падении и изгнании из рая, затем – представление об искуплении и восстановлении человека крестной смертью Христа и самом Искупителе Христе, Который есть свет мира, солнце правды, – вообще, обращение на восток было как бы исповеданием самого средоточного христианского учения об искуплении. Отсюда ясно уже можно видеть, как глубоко и существенно отличен христианский обряд обращения к востоку от подобных же обрядов языческих, не смотря на сходство в форме. Язычники, обращаясь при молитве на восток думали, что таким образом обращаются лицом к божеству, которое обитает на востоке; они соединяли с востоком представление о местопребывании божества. Христианам же такое представление о востоке было совершенно чуждо; восток для них был только символом, напоминающим им о важнейших истинах их веры и о совершителе этой веры, И. Христе.

Если восток для древних христиан был только символом, напоминавшим о Христе и совершенном Им деле искупления, то отсюда уже можно отчасти заключать, что обряд обращения при молитве на восток, хотя был у них чрезвычайно распространен и, так сказать, канонизован общим голосом учителей церкви, но не был и не мог быть обрядом исключительным, с одной стороны потому, что у них были в употреблении и другие символы, напоминавшие о Христе столь же ясно, наприм., различные изображения Христа, а с другой потому, что христиане с древнейшего времени обращались с молитвою не к одному Христу, но и к святым. Известно из истории, что в церкви уже с самых первых веков ее существования, явилось почитание мучеников и святых и их останков, и что вместе с этим явился обычай молиться им, как предстателям и молитвенникам перед Богом; святых изображали на иконах; им составляемы были многочисленные молитвы и песнопения. Естественно, что когда верующие обращались с молитвою к святым, то восток для них, хотя и сохранял свои преимущества, но уже в меньшей мере. В этом случае они могли также обращаться или к иконе святого, или к тому месту, где покоились останки его, в какой бы стране света они ни находились. Последнего рода практика действительно существовала в церкви с древнейшего времени, как можно заключать об этом из тех свидетельств относительно призывания святых, почитания мощей и икон, которые сохранились от древности. В катакомбах саркофаги мучеников служили престолами и составляли тот пункт, к которому естественно должны были обращаться лицом присутствовавшие при богослужении. В базиликах IV в., построенных большей частью над гробами мучеников и святых, гробы эти также занимали место престолов или полагались под престолами. С такой же глубокой древности существовало в церкви и поклонение иконам. «Принимаю – писал св. Василий великий к Юлиану отступнику – и св. пророков, апостолов и мучеников и призываю их в предстательство перед Богом... И изображения их на иконах почитаю и покланяюсь им, так как они преданы св. апостолами, а не возбранены ими и изображаются во всех церквах наших²⁶⁶». А так как поклонение необходимо предполагает обращение лицом к предмету покланяемому, то отсюда уже с полной основательностью можно вывести, что у древних христиан, кроме весьма распространенного обычая обращаться при молитве к востоку, существовал еще обычай обращаться лицом к иконам и другим почитаемым предметам, которые, возбуждая в молящихся священные воспоминания и благочестивые мысли, давали молитве известное направление и напряженность и которые могли находиться в какой бы то ни было стране света. Оба эти обычая в большинстве случаев могли быть совмещаемы, но могли существовать и каждый отдельно с равной законностью, так как и тот и другой существовали в силу одного и того же общего принципа, который требовал, чтобы молящийся был обращен к символу, напоминающему о Божестве, к предмету особенно священному и напоминающему о том же.

Так как ориентация при молитве и ориентация храмов всегда необходимо стоят в самой тесной связи друг с другом, то из сказанного легко уже вывести, в чем состояла сущность древне-христианской практики относительно последнего предмета, какому общему правилу следовали христиане, при ориентации своих храмов. Сообразно с указанными, обычаями и требованиями относительно ориентации при молитве и храмы у них должны были располагаться так, чтобы молящиеся в них имели перед глазами и восток, как символ Христа, и алтарь. устроенный над останками мученика или святого. Так как эти останки, равно как и другие святыни, – разные священные изображения и символы, вызывали в христианах такое же почитание, как и восток И даже большее, но были большей частью удобоподвижны, то оба требования всегда почти легко было совместить, расположив храм так, чтобы алтарь, с положенными в нем священными останками, занимал восточную часть его. Препятствия к такой ориентации со стороны положения останков встречались чрезвычайно редко. Вследствие этого, ориентация храмов, состоящая в обращении их к востоку, алтарем, с самого раннего времени сделалась у христиан общим правилом, так что всякое иное расположение было исключением. Несомненно, по крайней мере, что такова была практика христиан относительно ориентации храмов в V в. и что в то время указанное правило было общепризнанным в церкви. Церковный историк Сократ, в первой половине V в., указывает на обратное положение, алтарем к западу, церкви в Антиохии сирской, как на исключение и местную особенность²⁶⁷. Тоже самое подтверждается и свидетельством памятников, так как все почти, сохранившиеся от того времени храмы, как на востоке, так и на западе, обращены алтарем на восток. Таковы из восточных: две базилики в Солуни, св. Димитрия и старая Пятница²⁶⁸, константинопольский храм св. И. Студита; – из западных: базилики: – св. Сабины и св. Петра в оковах в Риме, св. Агафии, св. Франциска, св. И. Евангелиста в Равенне²⁶⁹, и мн. др.

Что касается более раннего периода обнимающего собою первые четыре века, то относительно существования указанного общего, правила и в это время есть некоторые сомнения, которые, хотя легко устранимы, но вызывают на более подробное исследование. В первые два века, когда местами богослужебных собраний христиан были частные дома, правило это естественно не могло быть соблюдаемо, так как положение алтаря условливалось здесь совершенно случайным обстоятельством – расположением внутренности дома, построенного для удобства жилья, и если случалось, и может быть часто, что алтарь и здесь занимал восточную часть помещение, назначенного для совершения богослужения, большей частью это была простая случайность. Но как скоро, с половины III в. церкви начали строиться и на открытых местах, явилась возможность давать им ориентацию по указанному правилу. Судя πо письменным свидетельствам, правило это и действительно было соблюдаемо даже во времена стесненного положения церкви, во времена гонений. Это довольно ясно можно видеть из известных слов Тертуллиана: «дом нашего голубя прост, всегда на возвышенном месте и обращен к свету: образ Св. Духа любит восток – образ Христа». Хотя вследствие образности выражения место это не чуждо некоторой темноты, однако понимать его иначе, т. е. не в смысле свидетельства об ориентации храмов алтарем на восток, едва ли возможно. Храм должен быть обращен к свету, т. е. к востоку, потому что восток есть образ Христа; далее, он должен быть обращен к востоку именно алтарем, т. е. той частью, где находится евхаристический голубь, обыкновенно висевший над престолом и изображавший собою Св. Духа. Еще яснее об указанном способе ориентации свидетельствуют Постановления апостольские. «Прежде всего – говорится там – здание да будет продолговато, обращено на восток, с пастофориями по обеим сторонам к востоку, подобное кораблю. Что здесь идет речь об обращении на восток алтаря, в этом не может быть сомнения, так как упоминается о таковом же положении пастофорий, или помещений, находящихся по бокам алтаря. Оба приведенные свидетельства имеют общий характер и потому особенно важны: в них говорится не о частных случаях, не о каких либо известных определенных церквах, а об общем обычае, о том, что должно было быть, о существовании одного общего правила, которое требовало ориентации храмов алтарем на восток. Существование этого правила уже в III и IV веках станет ещё более несомненным, если присоединить сюда ещё, во первых, свидетельство бесспорно существовавшего в то время обычая, по которому молящиеся должны были обращаться лицом к востоку и которым ориентация храмов алтарем на восток необходимо требовалась, а во вторых, свидетельство церковной практики относительно этого предмета позднейшего времени, которая не объяснима без предположения оснований для себя в более раннем периоде. Было бы совершенно не понятно, почему в V веке вдруг начали строить храмы алтарем на восток, если это было вопреки общему преданию и обычаю. Но особенно важно здесь свидетельство памятников. К сожалению в настоящее время свидетельством этим нельзя еще воспользоваться вполне частью вследствие совершенно случайного обстоятельства, именно вследствие того, что древнейшие памятники доселе еще не обследованы надлежащим образом, так что о большей их части, наприм., о памятниках египетских, нубийских, сирийских, неизвестно, какую они имели ориентацию, – ученые, описывавшие их, не придавая большого значения ориентации, большей частью забывали упоминать о ней, – частью вследствие того, что памятники, известные по своей ориентации, дают показания противоречивые, что возбуждает значительные сомнения и недоумения. Между этими последними памятниками есть правда такие, которые ориентированы алтарем на восток по указанному выше правилу, именно: базилика в Вифлееме²⁷⁰, церковь св. Георгия в Солуни²⁷¹, базилики св. Павла и св. Лаврентия в Риме²⁷², базилика в Трире²⁷³, но гораздо более таких, которые имеют совершенно обратную ориентацию – входом на восток, а алтарем на запад. По свидетельству Евсевия²⁷⁴ такую ориентацию имели построенные при Константине великом базилики в Тире и в Иерусалиме над гробом Господним; такую же ориентацию имеют очень многие римские базилики IV века именно базилики²⁷⁵: св. Петра, Латеранская, св. Марии in Transtevere, s. Crisogono in Transtevere, базалика Проба и др.

Это-то обстоятельство главным образом и подало повод некоторым из западных ученых (Вейнгэртнер, и Мотес) доказывать, что древние христиане –по крайней мере до 420 г.– при ориентации своих храмов, руководствовались правилом совершенно обратным тому, которое усвоено было ими впоследствии. Мотес говорит, что «ориентация по направлению от востока к западу, или яснее расположение алтаря на западной стороне храмов, существовала в древности не только как исключение, но как правило». В доказательство он прежде всего ссылается на тот факт, что будто бы «почти все базилики, ориентация которых нам известна, за исключением только одного собора трирского, о котором достоверно неизвестно, был ли он когда базиликой, до времени около 420 г., имеют ориентацию на запад²⁷⁶». Но факт этот и очевидно сильно преувеличен и слишком обобщен: доказательства можно найти у того же автора. В таблице, которую он составил в оправдание своих выводов, за время от 250 г. до 410 перечислено 30 памятников; из них более половины – 16 помечены неизвестными по своей ориентации, один с ориентацией на север или юг, один – на юго-восток (собор в Трире), один – на юго-запад, и только 11 – с ориентацией на запад; но нужно заметить, что в числе этих одиннадцати поименованы некоторые такие, которые имеют на самом деле ориентацию алтарем на восток, именно базилика вифлеемская и римские базилики св. Павла и Лаврентия, и что кроме того в числе известных по ориентации памятников некоторые вовсе не поименованы, наприм., церковь св. Георгия в Солуни. Если принять это во внимание, то ясно становится, что факты, положенные Мотесом в основание своего мнения, далеко не заключают в себе всего того, что содержится в сделанном из них выводе. Впрочем, если бы факты эти и нельзя было назвать преувеличенными и тогда делать из них заключение о существовании у древних христиан правила, требовавшего ориентации храмов алтарем на запад, было бы по меньшей мере поспешно, с одной стороны потому, что большая часть памятников еще вовсе не известна по своей ориентации, с другой в виду многих доказательств противного, особенно письменных, которым Мотес придает по-видимому меньшее значение, чем какое они имеют: или вовсе опускает их, или говорит о них только слегка, как бы мимоходом, стараясь только набросить на подлинный смысл их некоторую тень сомнения посредством разных толкований, более странных, чем основательных. Из всех этих свидетельств единственное, благоприятствующее несколько его мнению, есть свидетельство Павла епископа ноланского, который сказав, что фасад построенной им базилики обращен был не на восток, замечает, что это было вопреки обычаю «более употребительному». Но и это свидетельство в соединении со всеми другими благоприятными фактами очевидно может привести только к тому заключению, что в IV в. на западе обычай обращать храмы на восток входом, а не алтарем действительно был обычаем весьма употребительным, а ни как не к тому, что он был общим для всей церкви и существовал, как общеобязательное правило.

Но хотя мнение Мотеса, как основанное с одной стороны на преувеличении фактов благоприятных, а с другой на совершенном игнорировании и сокрытии фактов неблагоприятных, оказывается таким образом ошибочным, однако оно замечательно уже по тому одному, что резко выдвигает на вид бесспорно существующее, но не объясненное еще надлежащим образом, противоречие между свидетельством очень значительного количества важных вещественных памятников и показаниями вполне достоверных письменных известий, побуждая таким образом к объяснению этого противоречия и даже давая довольно надежную к тому нить. Тот факт, что значительное количество христианских, особенно западных храмов IV в., ориентированы алтарем на запад. Очевидно имеет не маловажное значение и заслуживает полного внимания. Факт этот был известен и прежде, но не вполне: археологи упоминали о нём большей частью мимоходом, как, о случайном исключении. В последнее время начали являться попытки объяснить его смысл и происхождение. Крейзер обращает серьезное внимание на тот факт, что древняя базилика св. Петра в Риме имела ориентацию алтарем не на восток, а на запад и старается подыскать для него символическое основание. Для объяснения ориентации этой церкви, которая по всей вероятности служила образцом для многих других западных церквей, он указывает на соответствие между направлением ее от востока к западу и направлением проповеднической деятельности апостола Петра, который пронес, слово Евангелия, язычникам, начиная от востока и Палестины до крайнего, запада, сообразно с пророчеством Малахии (Мал.1:11). Тоже самое он находит и в Антиохии, где также была кафедра св. Петра и где храм, по свидетельству Сократа, также был обращен алтарем на запад, т. е., к Италии и Риму, чем сверх того символизируется единение церквей Антиохии и Рима²⁷⁷. Но как ни остроумны эти объяснения, они однако не могут иметь научного, значения, так как основаны единственно на собственных соображениях автора и ничем более не подтверждаются. Более основательное объяснение, ориентаций на запад можно извлечь из сближения ее с ориентацией древне-греческих храмов. Такое сближение делает Вейнгэртнер, находя здесь простой перенос древне-греческого обычая в христианскую практику. Есть правда факты, которые говорят по-видимому противное: так известно, что, ориентация на запад свойственна, была также храму иерусалимскому, и что она употреблялась у христиан в такое время, когда язычникам римской империи была более известна ориентация на восток, следовательно как бы вопреки языческому обычаю; тем не менее указанное сближение, должно быть принято, хотя с ограничениями, и признано верным, по крайней мере, в том отношении, что христианская ориентация на запад, имеет более сходства с древне-греческою, чем с древне-еврейскою ориентацией, что древние христиане обращали иногда свои храмы дверями на восток, руководясь теми же общими основаниями, какими руководились и греки, т. е. давали особое преимущество переднему, фасаду. Несомненно, что по своему внутреннему значению важнейшая часть христианского храма есть алтарь, но если рассматривать храм с его внешней, художественной стороны, толь ко как здание, тогда важнейшей частью представляется передний фронт его, который и украшается особенно тщательно. Такой взгляд на особенное значение переднего фасада зданий свойствен искусству всех народов, но особенно он свойствен был, как мы видели уже, искусству греческому. Вследствие этого по греческому словоупотреблению храмы обращенные святилищем к западу, считались имеющими ориентацию на восток. Так Иосиф Флавий, человек, получивший греческое образование, говорит об иерусалимском храме, что он обращен на восток, разумея. передний фасад его, так как известно, что святилище этого храма, находилось на западной стороне его. Древне-христианское искусство очевидно также не было чуждо этого взгляда древне-греческих художников на особенное значение переднего фасада зданий, что достаточно ясно видно, уже из того, что христиане всегда особенно тщательно украшали фасады своих храмов; следы этого древне-греческого взгляда можно находить также и в сочинениях некоторых древних христианских писателей. Так Климент александрийский, объяснив символическое значение востока и обряда обращения на восток при молитве, непосредственно затем говорит, что храмы древних поэтому обращаемы были к западу, очевидно имея в виду, по древне-греческому словоупотреблению, их передний фасад; Ориген еще яснее при объяснении символического значения востока говорит об обращении к востоку дверей утверждая таким образом существование отношения и связи между особыми преимущества ми востока и особым значением переднего фасада зданий. Этот же художественный взгляд на значение переднего фасада отражался иногда и на ориентации древне-христианских храмов, когда храмы обращались к востоку не алтарем, а входом. По крайней мере едва ли можно сомневаться в том, что строители древне-христианских базилик обращая их к востоку фронтом, имели в виду не иное что, как также особые символические преимущества востока. Это ясно можно видеть из упомянутого выше свидетельства св. Павла ноланского (Prospectus basiliсae non orientem speсtet); равным образом и из того, что Евсевий при описании тирской и иерусалимской базилик, тщательно отмечает тот факт, что врата в первой приходились прямо против лучей восходящего солнца, обращая на это как бы особое внимание. Правило требовало, что бы храм был обращен к востоку своей важнейшей частью, но древние архитекторы, воспитанные в классических преданиях понимали его очевидно иначе. Смотря на храм только с художественной стороны, они считали важнейшей частью его передний фасад. Таким образом ориентация на запад в сущности есть также ориентация на восток, только иначе выраженная. С этой точки зрения Мотес прав, утверждая, что она существовала у древних христиан не как исключение, а как правило: она действительно существовала в силу того же общего правила, требовавшего ориентации храмов на восток, только иначе понятого. Таким образом существование у древних христиан этого правила фактом обращения многих древних храмов алтарем не на восток, а на запад, не только не отвергается, а еще более подтверждается.

Впрочем ориентация на запад в некоторых случаях допускает и иное объяснение. Очень вероятно, что иногда эта ориентация употреблялась единственно вследствие необходимости, в следствии того, что для ориентации на восток встречались какие-либо непреодолимые препятствия, особенно в тех случаях, когда принцип особенного уважения к востоку встречался с имевшим не меньшее, а даже большее, значение принципом уважения к вещественным святыням и когда их невозможно было совместить. Кажется, что в этих случаях обыкновенно оставляли в стороне общий обычай, и отдавали преимущество священным реликвиям. Такой случай можно с достоверностью предполагать при постройке иерусалимской базилики св. Гроба, где нужно было здание расположить так, чтобы пещера воскресения занимала место главное к абсиду, и чтобы другие, находящиеся тут св. места – Голгофа и место обретения Креста – не оказались вне базилики. Может быть тоже самое, при тщательном исследовании, можно бы было указать и других древних храмах, имеющих неправильную ориентацию. По крайней мере, известный исследователь римских древностей де-Росси приходит к выводам, очень благоприятным для доказательства высказанной мысли. «Лишь только – говорит он²⁷⁸ – мир сделался достоянием церкви, как над гробницами многих славных мучеников воздвигнуты были более или менее обширные и великолепные базилики. Система которой обыкновенно следовали при устройстве этих базилик, состояла в том, чтобы каким бы то ни было образом поместить их над гробом мученика. Это соблюдалось чрезвычайно строго. Базилика устраивалась на уровне гробницы или несколько, выше ее; абсид и алтарь находились прямо над погребальною криптою. Но так как все почти гробницы находились под землей, иногда на очень значительной глубине, то для того, чтобы уравнять землю для константиновских базилик, нужно было срывать отлогости холмов до первого и даже до второго подземного этажа (катакомб). Можно поэтому судить о разрушении, которое таким образом терпели галереи подземных усыпальниц и первоначальные монументы всех родов от земли, которою их нужно было завалить для того, чтобы устроить базилики: св. Петра в Ватикане; св. Лаврентия вне стен, св. Агнессы и св. Александра». При таком непреодолимом стремлении устраивать алтари непременно над гробами мучеников, естественно иногда, хотя довольно редко, ориентация храмов совсем отступала от общепринятого правила. Некоторые церкви обращены были алтарём даже и не на запад, а на север, или на юг. Крейзер говорит²⁷⁹, что в Риме можно найти церкви с самой разнообразной ориентацией во все стороны света. Для объяснения такой неправильной ориентации, какова на юг или север, трудно придумать что либо иное, кроме необходимости, разных непреодолимых препятствий и неудобств, и особенно желания дать возможность молящимся быть обращенными лицом к мощам мученика. Очень важное и определённое указание на это находится в цитованном уже выше письме св. Павлина ноланского, где говорится, что построенная им базилика имела направление не на восток, а к памятнику св. Феликса (sed ad domini mei beati Felicis basilicam pertinent, memoriam ejus adspiciens)²⁸⁰. Впрочем примеров такой ориентации между древними памятниками указать можно очень немного. Кроме базилики, описанной Павлином поланским, имеют ориентацию на юг только две церкви V в. – Назарий и Кельсий в Равенне²⁸¹ и Стефан Малый в Риме²⁸²

Вообще же самой преобладающей формой ориентации всегда была ориентации на восток, сообразно с древнейшим и общепринятым христианским обычаем обращаться лицом к востоку при молитве: ориентация на запад была только видоизменением ея. Это было общее правило, сообразно с которым и располагались все части христианского храма. К подробному рассмотрению каждой из этих частей мы теперь и перейдем.

Важнейшая по своему назначению часть христианского храма, обозначаемая у нас почти исключительно словом: алтарь²⁸³, в древности носила различные названия, из коих одни указывали на ее высокое назначение и особенную важность, каковы: αγιων αγιον²⁸⁴, ιερατειον²⁸⁵, ϑυσιαστηριον²⁸⁶, sanetuarium, sacrarium²⁸⁷, другие же – на некоторые особенности ее устройства, каковы: βημα, suggestum. tribunal, altar.

Эти последние названия, все довольно ясно указывают на то, что эта часть, заключавшая в себе алтарь в древности, как и ныне, сравнительно с другими частями храма, имела возвышенное положение, что вполне подтверждается и вещественными памятниками. Все сохранившиеся от древности храмы в этом отношении отличаются друг от друга только тем, что в одних алтарная часть имеет более возвышенное положение, в других – менее, сообразно с большей или меньшей их обширностью и с требованиями симметрии. В храмах небольших алтарь поднимается над общем уровнем пола не очень высоко, иногда на одну только ступень; в храмах же обширных, особенно в тех, под алтарем которых устраивались так называемые конфессии (confession) или склепы для помещения гробов мучеников, часть эта возвышается очень значительно, на пять или более ступеней. Иногда впрочем пространство занимаемое алтарем, и вовсе не имело возвышенного положения; но это случалось очень редко, только в самых тесных храмах, где алтарь мог быть совершенно ясно виден всем, даже и не имея возвышенного положения. Таковы некоторые храмы, устроенные в века гонений под землею в римских катакомбах, например, храм в усыпальнице св. Агнессы. Едва ли впрочем это не было только исключением, обусловленным теснотой и бедностью. Весьма вероятно, что не только в IV в., но и в более раннее время, возвышенное положение алтаря было одной из существенных и неизменных особенностей его устройства, так как происходило не вследствие каких-либо технических и художественных мотивов, а вследствие других, более внутренних и постоянных причин. Очевидно, оно обуславливалось главным образом свойствами христианского богослужения, в котором должны были участвовать более или менее деятельно все присутствующие в храме верующие и вытекавшею отсюда необходимостью доставить верующим возможность и удобство яснее видеть все, что совершается и слышать, что произносится священно-служителями. Как следствие такой необходимости, возвышенное положение алтаря могло существовать даже в первом и во втором веках, в церквах домашних в виде эстрады, не только временной, устраиваемой и уничтожаемой по мере надобности, перед началом и по окончании богослужения²⁸⁸, но и постоянной, потому что помещения в частных домах, назначавшихся для богослужения, уже во времена апостолов считались священными и едва ли без особенной нужды по окончании службы превращались опять в жилые и обыкновенные. Будучи постоянными местами богослужебных собраний верующих; эти помещения, или домашние церкви, могли иметь постоянные к тому приноровления; алтарное возвышение могло быть в них не временным только, но и постоянным. В некоторых случаях вероятно не было и нужды в нарочитом устроении возвышенной эстрады для алтаря. Есть достаточные основания полагать, что в некоторых, более обширных и великолепных домашних базиликах и экусах, служивших для первых христиан местами богослужебных собраний, такие возвышенные эстрады и без того существовали и имели устройство подобное тому, какое и в настоящее время можно видеть в остатках базилики и триклинии Налатинского дворца в Риме.

Равным образом еще до IV в; могла существовать в христианских храмах и алтарная преграда. Свидетельство Дионисия александрийского²⁸⁹, по которому древние христиане для приобщения подходили прямо к престолу, не препятствует принять это положение, так как алтарная преграда не может быть мыслима, как нечто совершенно непроницаемое: в ней без сомнения как ныне, так и всегда были дверцы, которые могли затворяться и отворяться, смотря по надобности. Причины, обусловливавшие существование алтарной преграды, столь же внутренни и постоянны, как и те, коими обусловливается возвышенное положение алтаря: это с одной стороны взгляд на алтарь, как на место особенно священное сравнительно с другими частями храма, доступное только для священнослужителей, – взгляд особенно распространившийся с IV в., но существовавший и ранее²⁹⁰, – а с другой стороны простая необходимость оградить алтарь от напора народа в случае очень многолюдного собрания, отчего могло произойти неблагочиние и даже невозможность для священнослужителей совершать священные действия. Причины эти должны были иметь полную силу и в первые три века. Поэтому очень вероятно, что алтарные преграды устраивались даже в домашних и подземных церквах, где неудобство тесноты могло быть еще чувствительнее, чем в открытых церквах. Существование таких преград в подземных церквах отчасти подтверждается даже и вещественными памятниками. Исследования, произведенные в римских катакомбах, показали, что во многих криптах, заключавших в себе мощи какого-либо мученика, то место, где стоял саркофаг, служивший престолом, отгораживалось резной решеткой. В пример можно указать на папскую крипту катакомб св. Каллиста и некоторые крипты катакомб Прискиллы и св. Елены. Довольно значительные остатки таких решеток, вырезанных из мрамора по очень изящному рисунку сохранились до настоящего времени. По указанию де-Росси между ними есть одна очень древняя, с надписью от конца III в.²⁹¹.

Что касается существования алтарной преграды в христианских храмах, начиная с IV в., то оно не может подлежать ни малейшему сомнению, так как совершенно подтверждается многочисленными и вполне достоверными письменными, свидетельствами. Вопрос здесь может состоять только в том, какую форму имели алтарные преграды в то время. Форма эта была очень проста, не сложна и довольно однообразна. Она условливалась назначением алтарной преграды, которое состояло не в том только, чтобы закрывать алтарь от взоров молящихся, а в том главным образом, чтобы воспрепятствовать доступ туда лицам, не участвующим в совершении священнодействий. Евсевий определенно говорит, что Павлин, епископ тирский устроил алтарную преграду в построенном им храме для того, «чтобы святилище не для всех было доступно». Для такой цели совершенно было достаточно невысоких и прозрачных решеток; такие решетки и действительно входили в состав алтарной преграды едва ли не всех древних церквей, почему древние писатели и обозначают почти постоянно эти преграды названиями: διϰτύα, ϰαγϰελλοι, ϰίϰλιδες, cancelli и т. п. Решетки, составляющие алтарную преграду, сравнительно были невысоки: большей частью они доходили только до локтя человеку, так что на них можно было опираться руками²⁹², или по грудь, отчего вероятно они и назывались иногда: δτυϑεα, pectoralia. Устраивались эти решетки очень изящно из равных материалов. Упоминаемая, напр., у Евсевия алтарная преграда церкви тирской имела вид «сетей из дерева, украшенных тончайшей и искуснейшей работой, приводившей в изумление зрителей». В других храмах решетки были металлические, иногда очень драгоценные. Так решетка, пожертвованная Константином великим в базилику св. Лаврентия в Риме была из чистейшего серебра и весила 1000 фунтов²⁹³. Очень часто упоминаются решетки медные²⁹⁴. Кроме того алтарные преграды устраивались иногда и из камня или мрамора²⁹⁵. При этом они вероятно или имели вид также решетки, более или менее плотной, подобной тем, какие находят в катакомбах, или представляли собою стенку из плит, плотную и непроницаемую, но не высокую и потому не скрывавшую алтарь от взоров верующих.

Что касается дальнейших подробностей устройства алтарной преграды, то определить их весьма трудно, так как древнейшие памятники этого рода не сохранились или вследствие малой прочности материала, или вследствие его драгоценности. Можно впрочем сделать относительно этого предмета не-сколько предположений весьма вероятных, основанных частью на сущности дела и некоторых отрывочных письменных свидетельствах, частью на аналогии с сохранившимися памятниками позднейшего времени. Преграды эти, по всей вероятности, не были сплошными и непрерывными, а состояли из нескольких звеньев, – конечно одинаковой меры, как требует симметрия, – утвержденных между не определенным количеством столбиков, или колонок, которые расставлялись также симметрично. Некоторые промежутки между этими столбиками оставались вовсе незаполненными для образования входов, или дверей в алтарь. Таких дверей, чаще всего было три, что обусловливалось и симметрией и символическими основаниями. Три двери было наприм. в алтарной преграде базилики св. Феликса, описанной Павлином, епископом ноланским²⁹⁶. Высота промежуточных колонок не всегда была одинакова с высотою решеток: иногда эти колонки имели сравнительно с решетками очень значительную высоту и поддерживали вверху более или менее легкий антаблемент, что часто нужно было для лучшего утверждения церковной завесы.

Завеса эта составляла столь же существенную часть алтарной преграды, как и решетки. Так как решетки не закрывали алтаря, а только преграждали туда доступ непосвященным, а между тем по требованию чина литургии нужно было иногда и закрывать его, то для этой цели и,: служила, завеса. Свидетельства древних писателей о церковных завесах очень многочисленны, но большей частью не ясны. В них говорится большей частью о завесах церковных вообще, а так как известно, что в древних храмах завесы имели довольно разнообразное назначение: они привешивались наприм., к столбам кивория, а иногда заменяли собою даже внешние двери; то и трудно на оснований упомянутых известий делать какие-либо выводы относительно завесы, входившей в состав алтарной преграды. Есть впрочем и такие свидетельства, которые несомненно относятся именно к этого рода завесе. Таково особенно свидетельство Златоуста. «Когда (после выхода кающихся), говорит Златоуст, износится жертва и в жертву предлагается Христос – это божественное овча, когда слышишь: помолимся все вместе; когда видишь; что поднимаются обе половины завес (αλϰομεωα τα αμφιϑυρα), то представляй себе тогда, что разверзаются небеса, и свыше нисходят ангелы. Как никому из непросвещенных нельзя бывает здесь присутствовать; так равно нельзя присутствовать и нечистым, хотя бы и просвещенным²⁹⁷». Здесь очевидно говорится о завесе алтарной преграды, а не о завесе кивория, как предполагают некоторые²⁹⁸. Название: αμφιϑυρα никак не может быть приложено к завесам кивория: оно указывает ясно на ближайшее отношение завесы к дверям, под которыми также нельзя разуметь здесь иных дверей, кроме дверей алтаря. Столь же ясно свидетельство Феодорита, который рассказывает, что св. Василий великий ввел императора Валента внутрь божественной завесы, где находилась его епископская кафедра. Из этих не-многих, но ясных свидетельств, очевидно, что алтарные завесы в церквах IV и V веков уже несомненно существовали, составляя необходимую составную часть алтарной преграды наравне с решетками, вследствие чего некоторые писатели, как наприм., Феодорит, называют алтарь безразлично, то местом внутри священных завес, то местом внутри решеток²⁹⁹. Некоторые думают даже, что завесы составляли всегда даже более существенную часть алтарной преграды, чем решетки и следовательно древнее этих последних и ссылаются в подтверждение на то, что «по крайней мере впоследствии в тех церквах, где по каким либо местным условиям не было преграды, или она была слишком незначительна, никогда не забывали завесы³⁰⁰». Есть однако же и противные свидетельства. Так Кирилл скифопольский, писатель около половины VI в., в житии Евфимия дает понять, что в его время алтарных завес иногда не было³⁰¹. Действительно, судя по устройству алтаря в некоторых древних западных церквах, где престол ставился на самой границе алтарного возвышения, над конфессией, и покрывался обширным киворием, можно думать, что завесы алтарной преграды заменялись завесами кивория. Но такие случаи были без сомнения редки, как редко было и указанное устройство алтаря. Вез сомнения, чаще всего алтарная преграда состояла и из решеток и из завес, от способа соединения которых зависела та или иная форма целого.

Соединение завес с нижним барьером преграды, или соответственное цели прикрепление их, могло происходить различным образом. Иногда эти за весы прикреплялись неподвижно к верху большой арки, которой заканчивался средний неф базилик, конечно, если эта арка составляла границу алтаря, и откидывались на обе стороны посредством подъема обоих половин. Так было наприм., в базилике св. Павла в Риме³⁰². В других случаях, особенно там, где алтарь занимал часть среднего нефа, завесы прикреплялись к особой перекладине, по которой они ходили в обе стороны посредством колец. Перекладина эта, называвшаяся: trabes. υπερϑυρα ϰοσμητης, по-русски тябло, иногда была довольно широка и массивна, обивалась драгоценными материалами и служила не малым украшением алтаря. Так, по известию Анастасия библиотекаря, папа Ормизда, около 514 г., устроив такую перекладину для базилики св. Петра, покрыл ее серебряной обшивкой весом в 1400 фунтов³⁰³. Такие предъалтариые перекладины утверждались вверху, прямо над решетками или стенками преграды, на железных шестах, вставлявшихся в угловые столбики этой преграды. В некоторых древних церквах, наприм., в церкви св. Климента в Риме и св. Георгия in velabro и доселе заметны щели, куда вставлялись эти шесты, в угловых столбиках. Но чаще всего, кажется, упомянутые перекладины, особенно если они были очень длины и тяжелы, утверждались на нескольких довольно высоких колоннах, поставленных взамен низких столбиков, и таким образом составляли как бы их архитрав. В этом случае нижний барьер и верхнее тябло с прикрепленной к нему завесой соединялись между собой органически в одно целое; алтарная преграда являлась здесь в виде стройной колоннады с легким антаблементам. Эта форма преграды, более сложная и красивая, чем другие, по всей вероятности особенно употребительна была в церквах богатых и обширных. Судя по описанию Павла Силенциария такой именно формы была алтарная преграда в храме св. Софии в Константинополе. «Не только стены, говорит этот автор, которые отделяют таинственных мужей (священников) от многочисленного хора (певцов) художник обложил досками из чистого серебра, но и самые столпы числом 12, сполна обложил серебром, которое издает яркие далеко сияющие лучи; на верхах столбов трудолюбивая рука (художников) при помощи резца иссекла в порядке эллиптической формы надглавники.... Среди них начертано изображение пречистого Бога, который бессеменно принял образ смертного человека; в других местах изображено резцом воинство крылатых ангелов, смиренно преклоняющих выи. На средних досках священной загородки, которая отделяет священных пресвитеров, резец начертал одну многоценную букву, которая означает вместе имя царицы и царя; подобным образом в средине на кругловидной выпуклой доске начертан образ креста на поклонение молящихся; вся преграда открывает священникам доступ (в алтарь) посредством троих дверей, ибо на каждой стороне трудолюбивая рука (художника) прорубила малые двери³⁰⁴». Описание это, составленное византийским ритором-поэтом, вследствие допущенных в нем риторических прикрас и темного словоупотребления очевидно, довольно не ясно, но по внимательном рассмотрении его не трудно убедиться, что в нем идет речь об упомянутой нами последней форме преграды: в ном упоминается о стенках священной преграды, обложенных серебром и украшенных монограммами имен царя и царицы, о 12 колоннах, тоже обложенных серебром с капителями, украшенными скульптурными изображениями И. Христа и ангелов и о верхней наддверной доске космитесе украшенной изображением креста, и хотя не сказано, как все это было соединено, но, вникнув в сущность дела и приняв во внимание требования симметрии, не трудно догадаться, что колонны были расставлены симметрично на равных промежутках³⁰⁵, что доски с монограммами царских имен служили к заполнению нижней части этих промежутков, за исключением трех, оставленных для дверей, что наконец вверху над колоннами в средине была доска с изображением креста. – Эта богато украшенная преграда не дошла до нас, равно как не дошли и другие, не только более; ранние, но и современные ей памятники этого рода. Но о внешнем виде их можно судить не только по приведенному описанию Павла Силенциария, но и по памятникам, правда позднейшим, но происшедшим несомненно от древнейших образцов. Преграды указанной формы до настоящего еще времени сохранились в разных местах, очень отдаленных друг от друга, в Италии, Греции, Грузии, Армении, Крыму. Из итальянских памятников указывают, как на особенно замечательные в этом роде, на преграду базилики в Торчелло³⁰⁶ и преграду в церкви св. Марка в Венеции. О последней многие полагают, что она устроена совершенно по образцу Софийской³⁰⁷. Из греческих памятников особенно замечательною представляется преграда в церкви Никодима в Афинах³⁰⁸. В древних кавказских церквах подобного рода преграды встречаются очень часто, наприм., в церквах: на горе Армази³⁰⁹, в монастыре Мцхеты³¹⁰, в сионской церкви в Атенской долине³¹¹, в церкви старой Шуамты и др.³¹². Все эти кавказские памятники очень древни и имеют между прочим ту особенность, что колонны вверху соединены в них не прямым архитравом, а арками, что, по всей вероятности, свойственно было и преграде св. Софии. На конец очень замечательный образчик преграды той же формы указывают в Крыму в одной подземной церкви Тапекермена. Вследствие особенных условий устройства этого храма под землею, алтарь в нем помещается в одном из углов и потому окружен преградою с двух сторон. Преграда состоит ив колонн, доходящих до потолка, и низкой между ними стенки из каменных плит с византийскими крестами, которая прерывается для образования дверей только в одном месте. Особенно замечательною представляется эта преграда потому, что, по мнению некоторых, относится еще к IV в.³¹³ Такая повсеместная распространенность преград описанной формы указывает с одной стороны на их особенную целесообразность, а с другой на какой-то очень древний и общеизвестный образец. Для некоторых из сохранившихся преград таким образцом вероятно служила преграда св. Софии, но не для всех. Самая преграда Софийской церкви едва ли была первою, имевшею указанное устройство: по всей вероятности и она устроена была по образцу более древнему. Существование такого образца кроме сделанных уже соображений подтверждается, и еще некоторыми очень древними памятниками христианской живописи, заключающими в себе изображения древне-христианских алтарей. Таковы особенно мозаики в церкви св. Георгия в Солуни, начало которых многие возводят даже к IV в.³¹⁴ Здесь очень явственно можно различить алтарные преграды, состоящие из колонн с решетками между ними и с более или менее сложным антаблементом на верху: можно видеть здесь также и завесы алтаря. 12 колонн, из которых состояла преграда в храме св. Софии, невольно напоминают другие 12 колонн, которыми увенчан был полукруг или алтарная часть базилики Гроба Господня, построенной Константином в Иерусалиме. Евсевий упоминает об этих 12 символических колоннах очень, кратко и потому обыкновенно затрудняются определить, какое было их назначение. Между тем едва ли возможно относительно их предположить что либо иное, кроме того, что они составляли главнейшую часть алтарной преграды. Если же так, то алтарная преграда в храме Гроба Господня несомненно имела указанную колоннадную форму; между колоннами внизу была решетка³¹⁵, а над капителями их вверху необходимо уже должен был помещаться архитрав³¹⁶, на котором против каждой колонны и стояли упоминаемые Евсевием серебряные вазы, пожертвованные в дар Богу Константином³¹⁷. Вообще, более чем вероятно, что колоннадная форма преграды была в употреблении в христианских храмах с IV в. наравне с другими более простыми формами. Не смотря на свою значительную сложность, преграда этой формы не закрывала алтаря совершенно и не препятствовала народу, когда было можно, видеть совершающих тайнодействия священников и те знаменательные предметы, для которых он служил вместилищем. Такими предметами были особенно: кафедра епископа и престол, или алтарь в собственном и теснейшем смысле.

Кафедра епископа с расположенными по бокам ее седалищами пресвитеров всегда составляла одну из существенных и непременных принадлежностей алтаря христианских храмов. Она была «образом престола, на котором воссел Господь, победив мир и вознесшись плотью³¹⁸» и большей частью называлась троном (ϑρόνος); на ней восседал во время богослужения епископ, изображая собою Христа и обращаясь к верующим с словами учения и благословения. Поэтому древние христиане при устройстве алтаря своих храмов обращали боль-шее внимание на форму, постановку и украшения этой кафедры.

Первоначальная форма епископских кафедр естественно определялась формою античных седалищ, входивших в состав меблировки тех помещений в частных домах, которые служили местами богослужения древних христиан. Роль епископской, кафедры первоначально могло исправлять здесь кресло главы дома, которое обыкновенно «отличалось особой конструкцией: оно было настоящим креслом: со спинкой и ручками и настолько высокое что на него садились с помощью скамейки, которая поэтому составляла его необходимую принадлежность³¹⁹». Для пресвитеров же могли служит обыкновенные седалища, которые у греков и римлян были очень разнообразны и по материалу и по устройству. Они были деревянные, каменные, бронзовые; станок их делался то о четырех ножках, то ящиком, или цилиндром, то складной на козлах. Затем в качестве епископских кафедр могли быть употребляемы разные почетные или должностные кресла, каковы курульские и так называемые sella gestatoria. Последнего рода кресла вошли в особенное употребление у римских сенаторов при императоре Клавдие и считались особенно почетными. К бокам их привинчивались железные кольца, в которые можно было вставлять рычаги и таким образом переносить их вместе с сидящим на них лицом. По преданию римской церкви одно из таких кресел, бывшее в употреблении при богослужении христиан еще в первом веке, существует и до сих пор – это так называемая кафедра св. Петра, чествуемая в Риме, как одна из священнейших реликвий. Кафедра эта в настоящее время помещается в абсиде храма св. Петра над престолом «придела кафедры» под богатым бронзовым балдахином, имеющим также вид кафедры и поддерживаемым бронзовыми же статуями четырех святителей: Афанасия великого, И. Златоуста, Амвросия медиоланского и Августина. Так как памятник этот в течение двух столетий, – с 1667 г., когда сделан был бронзовый чехол, – совершенно был не доступен для исследования, то о нем долгое время даже западные ученые имели самые смутные понятия. Только в 1867 г. по случаю празднования восемнадцатого столетия со дня мученичества апостолов Петра и Павла, кафедра эта была открыта для общего чествования и таким образом явилась возможность исследовать ее, что и исполнял известный римский археолог Росси. Оказалось, что кресло это деревянное, довольно богато украшенное и массивное sella gestatoria с четырьмя, прикрепленными к бокам его кольцами. Остов его, состоящий из четырех массивных ножек, соединенных горизонтальными перекладинами, сделан из желтоватого дуба. Ножки, первоначально имевшие четырехугольную форму, ныне закруглены, изменившись от времени и от того, что множество частиц дерева отколото от них благочестивыми поклонниками. Промежутки между ножками заполнены дощечками из дерева акации темного цвета. Из того же дерева сделана вся внутренность седалища и его сцинка, состоящая из четырех правильных аркад с трехъугольным над ними фронтоном. Лицевые стороны спинки и нижнего ящика покрыты дощечками из слоновой кости с различными вырезанными на них изображениями. Дощечки, покрывающие лицевую сторону нижней части, – очень древнего происхождения и относятся вероятно к I в., на них изображены сцены мифологического содержания и именно подвиги Геркулеса; некоторые из них вставлены сюда вверх нонами – знак, что они сделались украшением кафедры сравнительно в позднее время, когда язычество было уже совершенно мертво и когда христиане не боялись давать священное употребление разным остаткам древнего искусства. На одной из пластинок, украшающих спинку кафедры, изображен император со скипетром в правой руке и с пиаром в левой, в короне, с усами; но без бороды. Росси полагает, что это Карл великий, или один из его преемников. По обе стороны фигуры, императора изображены ангелы, из коих один держит корону, а другой пальму. На других пластинках изображены фантастические фигуры животных, центавров и людей в стиле эпохи Карла великого. Очевидно в эту эпоху кафедра была реставрирована и украшена, а происхождение ее относится ко времени более древнему. Сличив форму ее с различными письменными о ней известиями, Росси приходит к такому заключению, что и «археология и история соглашаются признать вероятным, что седалище, сохраняемое в храме св. Петра в Риме есть подлинное седалище св. Петра», хотя первоначальный вид ого и изменен несколько средневековыми украшениями. Некоторые думают, что понятие о первоначальном виде этой кафедры может дать одна из древних мозаик св. Иоанна латеранского, где представлен сидящим на ней папа Сильвестр.

Впрочем форма описанной кафедры очевидно имеет случайный и исключительный характер: она отнюдь не была общеупотребительною и распространенною; по крайней мере других памятников этого рода вовсе неизвестно. Более общий характер имеет форма других кафедр, сохранившихся от первых веков, частью в изображениях на разных памятниках первоначального христианского искусства частью в настоящем своем виде в римских катакомбах, а также в других усыпальницах, вне Рима, наприм., в Чиузе в Тоскане³²⁰. В римских катакомбах кафедры эти встречаются очень часто. Большей частью они вырубались в глубине абсида подземных церквей из той же самой почвы как и церкви. Вследствие этого они были неподвижны и не могли быть переносимы с места на место³²¹. Так в подземной церкви усыпальницы св. Агнессы и до сих пор сохранилась вырубленная в той же почве, как и церковь, кафедра в форме кресла с округленною спинкой и боковыми барьерами или ручками³²². В другой комнате той же усыпальницы, где по-видимому также совершалось богослужение, устроены две таких кафедры. Некоторые думают, что одна из них назначалась для приходящих епископов³²³. Все подземные кафедры имеют самую простую форму каменного кресла со спинкой и ручками без всяких украшений. Естественно, что в века гонений форма эта была самою обыкновенною

и распространенною. Такой формы кафедры нередко встречаются и в древних изображениях на надгробных камнях и особенно на донышках древних стеклянных сосудов. Так Перре указывает один надгробный камень, на котором довольно грубо вырезано изображение епископа или священника, сидящего на одном из таких седалищ самой простой и первоначальной формы; епископ протягивает руку к женщине и овце, которые стоят перед ним; женщина без сомнения есть сокращенное и как бы символическое представление паствы или слушателей, а овца есть как бы символическая подпись к этой последней фигуре³²⁴. Из изображений подобного рода на стеклянных сосудах можно указать на три, изданные Гаруччи; на двух из них представлены какие то лица, вероятно епископы или священники, в положении учащих сидящие на кафедрах, имеющих туже простую и первоначальную форму³²⁵; третье изображение представляет форму кафедры несколько более сложную: кафедра эта довольно высокая с подножием (suppendaneum); на ней восседает Христос; по обеим сторонам Его сидят восемь мучеников на кафедрах более простой формы с круглыми спинками без всякаго возвышения³²⁶. Наконец очень замечательный образчик древней епископской кафедры представляет один из памятников древней христианской скульптуры – это известная статуя Ипполита, найденная в 1551 г. близ базилики св. Лаврентия вне стен в Риме и относимая к III в. Кафедра, на которой сидит св. Ипполит, мраморная с небольшим подножием и круглой невысокой спинкой; боковые стенки ее сравнительно очень широки и в верхнем загибе украшены изображением фантастических или, как думают, собачьих голов, бывших символом бодрствования и верности; со вне на одной из этих боковых стенок написан известный пасхальный канон Ипполита³²⁷.

По миновании гонений формы епископских кафедр значительно о разнообразились. Иногда кафедры эти были так же просты, как и в первые века, но большей частью они были украшены самым разнообразным образом. В римских и других западных церквах сохранилось до настоящего времени довольно значительное количество древних епископских кафедр эпохи первых христианских императоров. Некоторые из них имеют античное происхождение и перенесены были в базилики из терм, где удобных для христианского употребления седалищ было очень много; таковы кафедры в базиликах св. Климента, св. Марии in cosmeddin и в других³²⁸; другие же – происхождения чисто христианского. Многие из них считаются особенно замечательными потому, что ими пользовались какие либо знаменитые папы и другие епископы. Таковы кафедры в церквах: св.. Григория in monte caeliis, св. Стефана круглой, св. Агнессы вне стен³²⁹, свв. Нерея и Ахилла, замечательные тем, что сидя на них говорил свои беседы св. Григорий великий; на спинке кафедры последней из упомянутых церквей награвирована и сама беседа (ХХVIII), произнесенная им здесь³³⁰. В Милане показывают кафедру, с которой говорил свои поучения св. Амвросий³³¹. Как эти, так и все другие епископские кафедры помещались обыкновенно в самой глубине абсида базилик так, чтобы сидящие на них епископы обращены были лицом прямо к народу³³². Сравнительно с расположенными по обеим сторонам их седалищами пресвитеров они имели обыкновенно возвышенное положение³³³, поднимаясь над уровнем пола на одну ступень, а иногда и значительно более. В живописи, украшающей Arcosolium в одной из комнат усыпальницы св. Ермы изображена кафедра, возвышающаяся на пять ступеней, не считая платформы, на которой она поставлена; на ней восседает епископ, совершающий рукоположение³³⁴. Кафедра базилики в Переццо в Истрии (VI в.) возвышается тоже на пять ступеней, а скамьи для пресвитеров расположены гораздо ниже по обе ее стороны и состоят из двух рядов, возвышающихся один над другим в виде амфитеатра³³⁵. Такие возвышенные на не-сколько ступеней кафедры назывались в древности cathedrae gradatae³³⁶, и были в употреблении уже в IV в. и даже ранее, в конце III в., но кажется, считались некоторого рода роскошью, а иногда даже предосудительным излишеством. Так отцы антиохийского собора резко порицали Павла самосатского за то между прочим, что он «не как ученик Христов» устроил для себя возвышение и высокий трон³³⁷. Позднее Сульпиций Север (420) особенно восхвалял св. Мартина за то, что он по смирению отказывался садиться на такие кафедры, когда председательствовал в собрании верных³³⁸. Впрочем такой неодобрительный взгляд на устройство кафедр с несколькими ступенями очевидно был вызван только допущенною в этом отношении крайностью, так как само по себе возвышенное положение епископской кафедры не могло подвергаться ни малейшему осуждению: оно обусловливалось литургическими потребностями и глубокими символическими основаниями. С одной стороны такое возвышенное положение необходимо было для того, чтобы епископ удобнее мог проповедовать, – так как в древности кафедры эти служили также и для проповеди³³⁹. – С другой стороны оно нужно было для более ясного отличения епископской кафедры от других седалищ и для того, чтобы лучше обозначить высокое символическое значение председательства епископа при совершении богослужения.

Этой последней целью обусловливались главным образом и заботы древних христиан об украшении епископских кафедр. Для такого украшения служили прежде всего различные более или менее драгоценные материи, из которых делались завесы для кафедр, покрывала и подушки. Такие «покрытые кафедры» catherae velatae, как называет их Августин³⁴⁰, в древности были очень распространены. Изображения их очень часто встречаются на памятниках древне-христианского искусства, в разных мозаиках, живописях и скульптурах. Так на фрагменте одного древнего мрамора, найденного в усыпальнице свв. Марцеллина и Петра, вырезана кафедра очень простой формы, поставленная в углублении, которое драпировано завесою, украшенною бахромой и с боков приподнятою³⁴¹. Мозаика в равеннском баптистерие, построенном в 451 г. изображает кафедру, покрытую какой-то дорогой материей и подушкою³⁴². В римских мозаиках IV–VI в. такие кафедры встречаются очень часто³⁴³. Но особенную ценность имеют украшения, состоящие из разных символических и других изображений. Боковые стенки, или ручки епископских кафедр очень часто украшались скульптурными изображениями головы льва³⁴⁴, или собаки³⁴⁵, чем намекалось на мужество, бодрствование и верность – существенные свойства епископа. На древней епископской кафедре в церкви св. Марии in Transtevere обе боковые ручки поддерживаются крылатыми грифонами, при которых изображены также головы львов и козлиные рога³⁴⁶. На спинках кафедр изображен был голубь – символ Св. Духа, вдохновляющего проповедника. Такой голубь с нимбом изображен на спинке кафедры, вырезанной на упомянутом уже мраморе, найденном в усыпальнице свв. Петра и Марцеллина. С таким голубем «вдохновителем» (in spiratrix) очень часто изображался на кафедрах св. Григорий великий³⁴⁷. Многие древние кафедры сверх того украшены были различными сложными иконографическими сюжетами и представляются в этом отношении даже замечательными памятниками. Такова наприм., епископская кафедра Максиминиана в церкви св. Виталия в Равенне, освященной торжественно этим епископом в 547 г. Кафедра эта украшена многими небольшими плитками из слоновой кости, покрытыми разными изображениями. На нижней лицевой стороне ее представлены пять фигур: И. Христос и четыре евангелиста. И. Христос в священнической одежде стоит в средине, правою рукою благословляет, а в левой держит диск, на котором изображен агнец. На широких бордюрах вверху и внизу изображены львы, павлины и другие символические фигуры. На боках кафедры изображена история Иосифа, а на спинке – различные события из евангельской истории³⁴⁸.

Но самой важной, необходимой и существенной принадлежностью святилища в христианском храме всегда был престол, или, как называли его в древности: священная божественная трапеза³⁴⁹, седалище тела и крови Христа³⁵⁰, жертвенник, или алтарь в собственном и теснейшем смысле.

Алтари составляли необходимую принадлежность храмов всегда у всех народов, имевших понятие о жертве. Они существовали в греческих и римских храмах, равно как и в храме иудейском. Но христианский алтарь имеет от них существенные отличия, обусловленные многими весьма важными особенностями христианского богослужения и христианским учением об евхаристии. Алтари языческие и иудейские служили для принесения на них жертв, как простого дара Богу со стороны человека с целью благодарения или умилостивления, что было актом чисто латревическим. Жертвы были большей частью кровавые; они закалывались и сжигались. Поэтому алтари языческие и иудейские были исключительно только жертвенниками и имели своим первоначальным и основным типом очаг. Они устраивались из камня или подобного огнеупорного материала в виде сплошного и массивного возвышения, круглой или четырехугольной формы, с площадкой на верху сравнительно небольших размеров. Алтарь христианский имеет значение более высокое и обширное. Он есть не только жертвенник, но и трапеза, питающая верующих бессмертною пищей, и престол, на котором восседает сам Христос, и гроб или вместилище останков тех святых, души которых находятся под алтарем в небесном Иерусалиме (Апок. 6:9). Так же, как и все другие алтари, алтарь христианский служит для принесения на нем жертвы; но жертва эта – иного рода, бескровная, имеющая вид хлеба и вина, которые вкушают верующие. Жертва эта не есть жертва простая, а искупительная и таинственная, есть акт сакраментальный. Хлеб и вино пресуществляются здесь в истинное тело и в истинную кровь Христа; вкушающие от них приобщаются тела и крови Христовой и получают залог жизни вечной, входят в теснейшее единение со Христом, а через Него и друг с другом и со всеми членами Eго тела. Это есть таинственный акт общения (ϰοινονια) со Христом всех членов церкви, следовательно не только живых, стремящихся достигнуть вечного царства, но и достигших уже его и прославленных, святых, умерших за слово Божие и за свидетельство, которое они имели (Апок. 6:9). Такое высокое значение акта, совершаемого на христианском алтаре или престоле, естественно отразилось и на устройстве этого последнего, хотя и не вдруг со всей полнотой.

Первыми христианскими алтарями несомненно были простые столы, из дерева или другого материала, подобные тому, на котором совершил преломление хлеба сам Спаситель, и имели вид или обыкновенного стола с ножками, или простой доски, которая могла быть утверждаема на какой угодно подставке. По преданию, сохраняемому в римской церкви, некоторые из служивших алтарями столов, вероятно последнего рода, существуют и до сих пор. Таков стол, вделанный в алтарь базилики св. Иоанна латеранского. Это обыкновенная деревянная доска в 12 футов длины, 6 – ширины и 1 дюйм толщины; на ней по преданию совершал евхаристию св. апостол Петр³⁵¹. Остатки другого подобного же стола, на котором совершал евхаристию также апостол Петр, показывают в базилике св. Пуденцианы³⁵². Доски эти, как и другие подобные, когда совершалась на них евхаристия, конечно утверждаемы были на ножках или подставках, но не неподвижно; они могли быть снимаемы с этих подставок и переносимы на другие, что в века гонений представляло для верующих особенное удобство. Размеры алтарей подобного рода иногда вероятно были очень небольшие, так что священники могли незаметно для язычников проносить их в места заключения мучеников³⁵³ и вообще носить их с собою, когда вынуждаемы были совершать евхаристию, по свидетельству Дионисия александрийского³⁵⁴, в полях, в пустынях, на кораблях, в гостиницах и т. п. Что касается алтарей в форме стола с неподвижными ножками, то они конечно еще древнее. При первоначальном христианском богослужении в домах назначение алтарей выполняли конечно те столы, которые составляли необходимую принадлежность столовых комнат, экусов и триклиниев. Столы эти были обыкновенно четырехугольные, но были в употреблении и круглые³⁵⁵. И те и другие для совершения евхаристии могли служить с равным удобством. В настоящее время известны две очень древние, именно II в., фрески в усыпальнице св. Каллиста в Риме с символическим изображением евхаристии³⁵⁶. На одной из них представлены семь корзин с хлебами и среди них стол, на котором лежит рыба и два хлеба; на другой изображен стол с хлебами и около него две фигуры, мужская и женская; мужчина по-видимому благословляет хлебы и представляет собою священника, совершающего евхаристию, а женщина с воздетыми руками изображает церковь, или народ, присутствующий при совершении таинства. В обеих живописях столы очевидно служат алтарями; они – небольших размеров, круглой формы на трех ножках. Из рассмотрения этих памятников можно вывести по крайней мере то заключение, что в первые века четырехугольная форма не была еще неизменным и необходимым свойством христианского алтаря, что не только четырехугольные столы, но и круглые исполняли это назначение³⁵⁷. – Вообще же очевидно, что древнейшая форма алтаря есть форма стола, какого бы то ни было вида. Это есть его первоначальный и основной тип.

Христианский алтарь удерживал этот тип постоянно при всех последующих видоизменениях и осложнениях в своем устройстве. Важнейшее из этих видоизменений или осложнений состоит в соединении стола с гробом и есть не что иное, как обнаружение идеи общения со святыми. Идея эта современна появлению алтаря и евхаристии, так как вытекает из самой сущности христианского культа и внушена верующим самим Христом и апостолами, но не могла обнаружиться ранее того, как явился материал для такого обнаружения, ранее появления мучеников, почитания их памяти и останков. Все это случилось впрочем в очень раннее время. Почитание мучеников и их останков современно появлению самых первых из них. Во II в. обычай собираться в ознаменование единения с ними на гробах их для совершения евхаристии был уже общеизвестен. В самом начале II в. антиохийские христиане по поводу мученичества св. Игнатия (106 г.) сообщали другим церквам, что они «заметили день и час (его мученической кончины) для того, чтобы собираясь во время его мученичества иметь общение с доблестным страдальцем Христовым³⁵⁸». Несколько позднее (ок. 168 г.) смирнские христиане в послании о мученичестве своего епископа Поликарпа определеннее писали, что они будут собираться для празднования его памяти в том месте, где положены были его кости³⁵⁹. Празднование это состояло главным образом в совершении евхаристии. В Риме подобные собрания на гробах мучеников с целью совершения евхаристии были обычны с самого древнего времени³⁶⁰. В римских катакомбах и до сих пор можно видеть приноровления, сделанные древними христианами для этой цели. Собрания эти происходили в тех комнатах, в которых погребены были мученики. Алтарями здесь, как показывают памятники, большей частью служили самые гробницы мучеников, имевшие форму arcosolium, но форма стола при этом не уничтожалась. Когда нужно было совершать евхаристию, гробница мученика покрывалась обыкновенно доской, которая и служила алтарем в собственном смысле и называлась mensa; гробница же служила таким образом как бы только подставкой. В катакомбах существуют до сих пор такие доски из мрамора с массивными бронзовыми кольцами, при помощи которых их можно было переносить с одной гробницы на другую³⁶¹. О такой именно доске говорит Пруденций по поводу алтаря над телом св. Викентия: «эта доска (mensa), раздаятельница таинств, положена, как верный страж мученика. Она хранит в своей гробнице кости в чаянии вечного судии и в тоже время питает жителей берегов Тибра святою пищей³⁶²». В большей части подземных комнат таких гробниц, служивших алтарями, было по нескольку и они занимали положение в стенах или около стен. Но в некоторых более обширных подземных храмах были также и обыкновенные алтари, поставленные отдельно от стен, между кафедрой епископа и местом, назначенным для народа. Один из таких алтарей указывают в усыпальнице св. Прискиллы, другой – в усыпальнице свв. Маркеллина и Петра. Росси открыл такой алтарь в папской крипте катакомб Каллиста. Алтарь этот имеет вид стола и состоит из мраморной доски, утвержденной на четырех столбиках³⁶³. Алтари эти по-видимому не заключали в себе мощей мучеников, но эти последние покоились кругом в стенах во множестве гробниц.

Таким образом в первые три века христианский алтарь имел форму весьма уже определенную и очевидно совершенно отличную от формы алтарей языческих. Это-то отличие и имели в виду некоторые древние христианские апологеты, когда оставляли без опровержения упрек язычников, полагавших, что христиане не имеют никаких алтарей³⁶⁴. Этим же отличием объясняется и то обстоятельство, что языческие алтари никогда не были превращаемы в христианские. Указывают правда на несколько примеров в доказательство противного, но примеры эти очень сомнительного свойства. Так Бароний упоминает об одном письме св. Мартиана, ученика апостолов, писанном к жителям г. Бордо в то время, когда в этом городе низвергались алтари ложных богов. В этом письме повелевается сохранить один из языческих алтарей, именно тот, который посвящен Богу неведомому – Deo ignoto – и посвятить его истинному Богу в честь св. первомученика Стефана³⁶⁵. Затем – в Неаполе существует с незапамятных времен предание, что церковь san Pietro ad aram построена на том месте, где в древности стоял языческий алтарь, посвященный Аполлону, на котором св. апостол Петр будто бы совершил евхаристию, когда прибыл сюда из Антиохии вместе со св. Марком³⁶⁶. Оба эти известия, если и считать их вполне достоверными, очевидно не заключают в себе прочных данных для каких бы то ни было выводов. В последнем из них идет речь о случае совершенно особенном и исключительном, а в первом не ясно, был ли превращен языческий алтарь в христианский без всяких изменений, или же при этом он по- терпел какие-нибудь изменения в своем устройстве и послужил для христианского алтаря только материалом. Вероятнее последнее. В Риме в разных древних церквах и до настоящего времени сохранились алтари, для устройства которых алтари языческие употреблены, как материал и именно из них сделаны подставки для христианских алтарей или верхних их досок. Так под алтарем церкви св. Михаила в Ватикане помещен древний языческий алтарь Кибеллы, как подставка или база. Другой алтарь той же богини, распиленный на части, служит для поддержки двух алтарей в церкви св. Николая de cesarini³⁶⁷. Что подставки под указанными алтарями действительно составляли алтарь Кибеллы, это видно из оставшихся на них надписей и скульптурных изображений. Такую же роль подставки выполнял вероятно и алтарь Аполлона в Неаполе, когда совершил на нем евхаристию св. ап. Петр, – и алтарь в Бордо.

С IV в. христианский алтарь или престол естественно принял более определенную и однообразную форму. Мощи мучеников и вообще святых³⁶⁸ сделались с этого времени уже необходимою и узаконенною его принадлежностью. По предписанию карфагенского собора местные епископы должны были по возможности разрушать «повсюду на полях и в вертоградах поставленные якобы в память мучеников алтари, при которых не оказывается положенным никакого тела или части мощей мученических³⁶⁹». Поэт Пруденций писал об одном из таких алтарях своего времени: «алтарь дает святым костям подобающий им покой, ибо помещенные под святою трапезою они получают дуновение небесного дара, который нисходит на них». Вследствие этого, по словам того же Пруденция, христиане имели возможность «чтить в одно и тоже время и кости и алтарь, который их покрывает³⁷⁰». Когда в Милане построена была базилика Гервасия и Протасия, то народ непременно требовал от св. Амвросия, чтобы он освятил ее положением св. мощей, что и было исполнено, – так что Амвросий об алтаре этой базилики мог сказать: «сей (И. Христос) на алтаре, – который за всех пострадал, а те (мученики) под алтарем, – которые искуплены Его кровью³⁷¹». Таким образом отсюда видно, что и в открытых церквах с IV в. под алтарем обыкновенно помещались св. мощи. Так как помещение для мощей устроилось различным образом, то от этого происходило некоторое разнообразие если не в форме, то в постановке алтаря. Во многих древних базиликах помещением для мощей служили настоящие подземные склепы или крипты, над которыми они были построены. Базилики эти обыкновенно располагались так, что крипта с гробницею мученика приходилась как раз под алтарем или святилищем, занимающим крайнюю часть среднего нефа с абсидом; престол помещался здесь прямо над гробницею, стоящею в крипте. Крипты эти назывались конфессиями ; сходы в них устраивались большей частью из боковых нефов; в среднем же нефе вблизи престола, а иногда и в самом престоле, устраивалось отверстие (fenestra, cataracta, jugullum), заполненное решеткой (transenna), через которую можно было видеть гробницу, не сходя в склеп. Такие конфессии существуют и доныне во многих древних базиликах Рима, наприм. в базиликах св. Петра, св. Лаврентия вне стен, св. Приска, св. Сильвестра и др.³⁷². Но такие, так сказать естественные, помещения для мощей могли существовать только в таких храмах, которые построены были над самыми могилами мучеников, и притом только в том случае, когда могилы эти bмели вид подземных комнат или склепов. Там же, где подобных склепов не было, помещения для мощей устраивались искусственно и различным образом. Иногда они обделывались в туже форму склепов. Для этого служило то пустое пространство, которое происходило от приподнятия пола святилища над полом остальных частей храма и составляло разность между уровнем того и другого. Средняя часть этого пространства обделывалась. сводами и получала вид склепа, где помещаема была рака с мощами. В передней своей стороне это склепообразное помещение отгораживалось сквозной решеткой, которая приходилась таким образом как раз в том месте, где обыкновенно устраивается средний вход на алтарное возвышение. Вследствие этого здесь, в средине, ступеней уже не было и они оставались только с боков. Престол ставился в этих случаях прямо над склепом так, что решетка склепа служила как бы продолжением передней стороны, престола³⁷³. Этого рода искусственные склепы носили тоже название как и естественные, т. е. confessio, martyrium. Образцы таких конфессий существуют и до сих пор в некоторых древних, базиликах на западе, наприм., Нерея и Ахилла в Риме, св. Георгия in Velabro и в др.³⁷⁴. Но чаще всего мощи помещаемы были в самом престоле, или в его верхней доске, или в подставке, поддерживавшей среднюю часть этой доски, для чего в этих частях престола делались небольшие углубления. Это, очевидно, самый простой и удобный способ помещения мощей. С течением времени, с тех пор, как с умножением храмов явилась надобность раздроблять мощи даже на мельчайшие частицы, он сделался способом наиболее распространенным и даже почти исключительным. При употреблении его постановка престола не терпела уже никакого изменения.

Что касается формы, то в этом отношении христианские престолы сохраняли неизменно свой основной тип. Со времени торжества церкви они постоянно имели вид четырехугольного стола или доски, утвержденной на одной или нескольких подставках различного вида. Многие из них имели только одну подставку, которая помещалась в средине, имела вид небольшой колонки с углублением вверху для мощей и называлась: calamus, а иногда: columella. Таков престол, находящийся в крипте ев. Цецилии в Риме, вероятно IV в. и другой, вероятно V в., найденный в Окрестностях Ориоля в департаменте Буш-де-Рон во Франции³⁷⁵. В других случаях, более частых, верхняя доска престолов утверждалась по четырем углам на четырех колонках, изображавших четырех евангелистов. Образцы этого рода престолов V в. можно видеть в изображениях на мозаиках – наприм., церкви св. Иоанна in fonte в Равенне (451 г.)³⁷⁶. Кроме того, между древними памятниками встречаются престолы, подпираемые пятью колонками, из которых четыре поддерживают углы доски, а пятая помещается в средине и имеет небольшую впадину для мощей. Таков престол, найденный в недавнее время в Авиньоне и, как полагают, устроенный св. Агриколой. Такой же престол, взятый из аббатства св. Виктора и, судя по орнаментам, относящийся по крайней мере к V в. сохраняется в Марсельском музее. Но особенно замечательным считается престол такого же устройства в крипте св. Марты в Тарасконе, относимый к глубокой древности. Престол этот состоит из доски с углублением для мощей и из пяти колонок. Сделан он весь из цельного куска травертина³⁷⁷. Все перечисленные престолы имеют форму сравнительно легкую, но в древности были употребительны также и более массивные престолы, в которых подставками служили не колонны, а массивные доски. Престолы эти состояли или из трех досок, или из пяти, при чем в первом случае служили подставками только две доски, а во втором – четыре. Престолы первого рода назывались иногда арками (агса). Примером может служить престол в церкви св. Стефана в Болонье, посвященный св. Виталию и, как видно из надписи, относящийся к 382 г.³⁷⁸. Замечательным образцом второго рода массивных престолов может служить престол в церкви свв. Назария и Кельсия в Равенне (440 г.). Здесь верхняя доска утверждена на четырех других досках, подставленных вертикально под каждую из сторон первой. Лицевые стороны этих подставок представляют очень удобную, площадь для скульптурных украшений, которые и действительно покрывают три из них, переднюю и две боковые³⁷⁹.

Материалом для устройства престолов в древности служили разные вещества, иногда и драгоценные. Наиболее распространенными были дерево и камень. Об употреблении деревянных престолов очень ясно в IV в. свидетельствует Оптат³⁸⁰. Затем, у Афанасия великого³⁸¹ и бл. Августина³⁸² есть также известия, из которых с полным правом можно вывести заключение, что в IV и V вв; престолы из дерева были в употреблении в Африке и Египте. Более прочным и дорогим материалом был камень или мрамор. Об употреблении в церкви с глубокой древности каменных или мраморных престолов свидетельствуют как вещественные памятники, в довольно значительном количестве сохранившиеся от IV, V и VI вв., так и письменные свидетельства многих древних отцов, наприм., Григория Нисского³⁸³, Августина³⁸⁴ и др. На западе существовало даже мнение, что камень есть материал исключительно годный для устройства престолов. Есть известие, что будто еще при Константине великом папа Сильвестр издал постановление, которым запрещалось употреблять для устройства престолов какой либо иной материал; кроме камня³⁸⁵. Известие это правда считается учеными подложным, но этим еще не опровергается тот факт, что указанное мнение существовало на западе, хотя может быть и не повсеместно, с очень древнего времени. В начале VI в. один из по- местных западных соборов, эпаонский (509 г.), выразил это мнение очень явственно в формальном определении освящать только такие престолы, которые Сделаны из камня³⁸⁶.

С IV в. для устройства престолов в храмах богатых и великолепных начали употреблять также и драгоценные металлы, серебро и золото. Так в древнем перечне пожертвований Константина великого разным римским храмам, упомянуты: алтарь из золота и серебра с драгоценными каменьями для базилики св. Петра, семь серебряных престолов для базилики Латеранской, один для базилики Сессорианской (Креста иерусалимского) и один для церкви свв. Маркеллина и Петра³⁸⁷. В жизней описаниях древних пап у Анастасия библиотекаря нередки упоминания и о других подобных же престолах³⁸⁸. По свидетельству Павла ноланского в базилике Гроба Господня в Иерусалиме были золотые алтари, сооруженные св. Еленою³⁸⁹. По свидетельству Созомена золотой престол устроен был Пульхерией, дочерью Аркадия и сестрою Феодосия для одной из константинопольских церквей³⁹⁰. Едва ли впрочем эти серебряные и золотые престолы были цельные из одного металла: вероятнее всего, что они только сплошь покрыты были серебряными и золотыми пластинками; остов же их был каменный, деревянный, или из иного какого менее дорогого метал- ла. По крайней мере известно, что даже беспримерный по своему великолепию престол св. Софии в Константинополе не был слит из цельного золота, хо- тя древние писатели – наприм. Созомен и Павел Силенциарий и называют его просто золотым³⁹¹. Образцы подобного рода обложенных металлами престолов сохранились и до сих пор. Таков наприм., престол в церкви св. Амвросия в Милане³⁹². Металлы, серебро и золото, служили таким образом не столько материалом для устройства престолов, сколько их украшением.

Об украшении престолов древние христиане естественно прилагали еще более заботливости, чем об украшении кафедр или других каких либо храмовых принадлежностей. Украшения эти первоначально были иногда очень просты и безыскусственны. Так в древности престолы очень часто украшаемы были натуральными цветами, и этот трогательный обычай пастырями IV и V в. был усердно поощряем³⁹³. Более замечательны украшения престолов посредством разных священных изображений, различным образом исполненных. Изображения эти встречаются на многих очень древних престолах и имеют значение не только по своему изяществу но и по содержанию. Так на переднем ребре верхней довольно толстой доски упомянутого уже нами ориольского престола V в. изображены: в средине в круглом щитке монограмма Христа с алфою и омегою, а с обеих сторон щитка по шести голубей – это символическое изображение Христа и двенадцати апостолов. На передней стороне престола церкви Назария и Кельсия в Равенне Ѵ-го же века изображен крест, а по сторонам его два агнца, над которыми висят венки. На передней стороне престола IV в. в церкви св. Стефана в Болонье изображен также крест, а по бокам его два павлина – символы бессмертия³⁹⁴. Другие престолы, особенно металлические, были украшаемы изображениями и еще более сложными. При изображениях часто помещаемы были и надписи, указывавшие на время и обстоятельства происхождения престола и т. п. Так императрица Пульхерия приказала на передней стороне подаренного ею в одну из константинопольских церквей престола вырезать свое имя; на упомянутом выше болонском престоле вырезаны год и имя мученика св. Виталия, которому первоначально был посвящен этот престол. Иногда впрочем на престолах не было никаких изображений, а одни только надписи. Такие престолы назывались иногда: altaria inscripta или litterata. Кроме изображений и надписей к не малому украшению престолов служили различные покровы, св. вещи, сосуды и другие принадлежности христианского богослужения и храмов. Особенно распространенным украшением были покровы из разных драгоценных материй; об употреблении их свидетельствуют весьма многие древние отцы и писатели церковные; трудно только определить точное их назначение и количество. Оптат говорит, как о факте общеизвестном, о том, что престолы покрывались «льняным покровом, так что при совершении таинств можно было касаться только покрова, а не самого дерева³⁹⁵», или вообще вещества, из которого престол был сделан. Эти льняные покровы по всей вероятности не что иное, как тот синдон, соответствующий нашему илитону, который, по свидетельству Исидора Пелусиота, распростираем был на престоле «для принесения божественных даров» и означал плащаницу, которою Иосиф Аримафейский обвил тело Христово при погребении³⁹⁶. Кроме этой льняной одежды престолы имели и другие покрывала, более драгоценные и украшенные. Феодорит рассказывает о Константине великом, что он в церковь Гроба Господня в Иерусалиме пожертвовал царские покрывала (βασιλιϰαίς τε παραπετάσμασι) для престола³⁹⁷. Златоуст упоминает о златотканых и шелковых одеждах престола, при чем дает понять, что в его время заботливость христиан о подобного рода украшениях престола была очень велика³⁹⁸. Очень вероятно, что эти богатые покрывала, иногда украшаемы были также и различными священными изображениями: по крайней мере в позднейшее время такие изображения на одеждах престола встречаются нередко³⁹⁹.

Но особенно выдающимся украшением престола был киворий (ϰυβώριον, ciborium) – балдахин, или сень над престолом, придающая ему величественный и монументальный вид. Но сведения о происхождении, первоначальном назначении и внешнем виде этого украшения очень скудны. Древнейший киворий, известный нам по довольно подробному описанию; есть киворий, устроенный Юстинианом в храме св. Софии. Описание этого кивория находится в известной поэме о храме св. Софии Павла Силенциария. «Вверху над золотым престолом – говорится здесь – стремится в высь величавая башня (πυργος), покоящаяся на двойном ряду (на четырех парах) арок, и залитая сверкающим серебром; ее поддерживают серебряные столбы, на верхушки коих опираются серебряные подножия двойного ряда арок. Над арками возвышается башня в виде конуса, но не вполне походящая на конус, ибо край у основания ее не представляет правильной окружности круга, а напротив, восьмистороннее основание, от которого уже идет вверх конус, постепенно утончаясь. Обложен он восьмью серебряными плитами, представляющими в соединении своем длинно-вытянутую броню. Каждая плита тянется вверх треугольником, следуя собственному направлению, пока все треугольники не сойдутся вместе в крайнюю вершину конуса, где рукою художника поставлено изображение потира. Украшением из листьев окружены загнутые вниз края потира. В средине над ним стоит небесный шар, сверкая в серебряном сиянии, а над шаром высится сияя святой крест. Да будет нам он спасением! Над арками кругом, под нижним краем конуса тянется венок колючего терния, испуская вверх прямые лучи подобно струям душистых плодов дикой лесной груши, и торчащие над краем. Внизу, там, где соединенные друг с другом стороны конуса примыкают к краю, видны искусной работы чаши из литого серебра; в каждой из них стоит по подсвечнику с поддельными свечами, служащими лишь для украшения, но не для освещения храма⁴⁰⁰». В этом описании очевидно идет речь о таком киворие, равный которому по великолепию и изяществу едва ли существовал в каком либо другом храме. Впрочем другие кивории, хотя были не так великолепны, но в общем имели такое же устройство. Они состояли большей частью из четырех, а иногда и более, колонн, соединенных вверху или арками, или прямыми архитравами, и поддерживающих кровлю или двускатную или куполообразную; между колоннами привешивались завесы⁴⁰¹. Известия о кивориях такого устройства нередко встречаются в книге Анастасия библиотекаря, но известия эти относятся ко времени еще более позднему, чем описание Павла Силенциария. Самое раннее из них относится ко времени папы Григория великого (590–604), который устроил киворий на четырех колонках из чистого серебра в базилике св. Петра⁴⁰². Что касается самых кивориев, то памятники этого рода, сохранившиеся до нашего времени, относятся ко времени еще более позднему, хотя, по общему мнению, и имеют подлинно древнюю форму. Таковы наприм. кивории в церквах св. Климента в Риме, св. Георгия in Velabro и др. по всей вероятности X в.⁴⁰³. Но все это не значит впрочем, что кивории вообще имеют, очень позднее происхождение и что киворий св. Софии был первым произведением этого рода. Правда, что в сочинениях отцов и учителей церкви ранее этого времени (VI в.) не встречается ясных указаний⁴⁰⁴ на существование этой замечательной принадлежности христианского алтаря, но зато очень ясные, хотя и немногие, указания на это существуют в некоторых очень древних изображениях. Такова мозаика в Равенне, исполненная в 465 г. при экзархе Неоне⁴⁰⁵ и особенно другая мозаика в храме св. Георгия в Фессалонике IV в.⁴⁰⁶. На обеих этих мозаиках есть изображения, престолов с кивориями обыкновенного устройства на четырех колоннах; на последней – верх кивория круглый, куполообразный а между колоннами повешена завеса. На основании этих памятников можно с достоверностью полагать, что кивории существовали в христианских храмах в V и даже в VI в., хотя по всей вероятности устраивались в то время далеко не так часто, как впоследствии. Формою своею они очевидно походили намемории или надгробные памятники, которые еще у некоторых древнихнародов обделывались именно таким образом⁴⁰⁷. Очевидно, что ипроисхождением своим они обязаны желанию древних христиан сделать престол как можно более похожим на надгробный памятник и таким образом как можно яснее выразить ту мысль, что престол есть гроб, – место, на которое полагается тело Христа. По крайней мере древние толкователи богослужения, наприм. Софроний и Герман ясно говорят, что престол христианский изображает собою святой гроб Христов и что киворий ставится над ним для того, чтобы «служить сокращенным, изображением и распятия и погребения и воскресения Христова⁴⁰⁸». Очень вероятно поэтому, что первообразом христианских кивориев служил тот монумент, который воздвигнут был Константином великим над гробом Господним и с которым был по-видимому очень сходен киворий св. Софии в Константинополе, описанный Павлом Силенциарием.

Кроме этих больших кивориев были в древне-христианских храмах еще кивории малые, которым более прилично это название⁴⁰⁹, которые чаще назывались перистериями (περιστεριον), башнями (turris) и (у нас в России) сионами. Кивории эти относятся уже собственно к разряду литургических сосудов и составляют один из древнейших их видов, наравне с другими подобными сосудами, служившими для помещения освященных даров и имевшими вид голубя, к которым башня всегда имела самое ближайшее отношение, служа как бы необходимым их дополнением. Происхождение этих сосудов самое древнее. О голубе упоминает еще Тертуллиан⁴¹⁰. В IV и V вв. известия об этом сосуде встречаются у очень многих церковных писателей⁴¹¹: у Златоуста, Амфилохия в жизни Василия великого, Седулия, Павла ноланского и других. О башне с IV в. также упоминается очень часто и притом постоянно вместе с голубем. Так, в перечне даров Константина базилике Петра в Риме упомянута уже «башня с голубем из чистого золота с драгоценными камнями⁴¹². По свидетельству Анастасия библиотекаря папа св. Иннокентий (402–407) пожертвовал в одну из римских церквей «башню серебряную с голубем⁴¹³»: папа св. Иларий (461–468) пожертвовал в Латеранский баптистерий «башню серебряную с золотым голубем⁴¹⁴». Св. Перпетуй, епископ турский (V в.), завещал священнику Амалярию «перистерий и голубя серебряных⁴¹⁵». Из этих свидетельств довольно ясно уже видно, что башни эти, равно как и голуби, делались из разных драгоценных материалов, из золота, серебра, золоченой меди, и служили таким образом для престола не малым украшением. Они по всей вероятности имели неодинаковые размеры и форму. Иногда башни эти были довольно значительной величины и по форме сходны были с обыкновенными большими кивориями, т. е. состояли из четырех колонок с пустыми промежутками между ними и с кровлей над ними. Голубь с заключающимися в нем освященными дарами привешивался внутри башни, которая тогда и называлась преимущественно перистерием. Иногда же и гораздо чаще башни были очень не велики и имели вид закрытого башнеобразного сосуда с конусообразною крышкою; в этом случае голубь помещался на крышке и терял уже вероятно свое самостоятельное значение, т. е. дары помещались уже не в нем, а во внутренности самой башни. Изображения сосудов этой последней формы встречаются на некоторых очень древних памятниках. Так на одном древнем саркофаге, опубликованном Боттари, при ногах молящейся женщины помещен сосуд, очень похожий на башню, на закругленной вершине которого помещен голубь⁴¹⁶. Сосуды конической формы с голубем на крышке можно видеть также на одной из мозаик VI в. в церкви св. Аполлинария в Равенне⁴¹⁷. Что башни этого рода заключали в себе освященные дары – это довольно ясно видно из слов Григория турского, который, намекая на существование в его время особого обряда перенесения и поставления башни на престоле, говорит: «и берет диакон башню, которая заключает в себе тайну тела Господня⁴¹⁸». Существованием, по крайней мере в некоторых местных церквах, наприм., в Галликанской⁴¹⁹, этого особого обряда поставления башни, содержащей в себе св. тайны, на престол, – подтверждается отчасти уже и то, что башни эти обыкновенно не висели над престолом, а стояли на нем. Впрочем некоторые, как наприм., Мартиньи, думают, что они иногда и подвешивались. Мартиньи в доказательство ссылается с одной стороны на то, что в некоторых древних римских базиликах и до настоящего времени под куполами кивориев сохранились кольца, к которым очевидно на цепочках подвешивались в прежнее время сосуды с освященными дарами, а с другой на то, что один из ученых прошлого века Мартен свидетельствует, что в его время и действительно к этим кольцам привешены были серебряные башни⁴²⁰. Но если это и справедливо, то не следует ли здесь видеть скорее отступление, чем древний обычай? Самая форма башни указывает очень ясно на то, что назначение ее стоять, а не висеть. Кольца, сохранившиеся в кивориях базилик св. Климента, св. Агнессы, св. Лаврентия и др. действительно указывают на то, что к ним подвешивали сосуды с освященными дарами, но сосуды эти в древности едва ли имели форму башен: всего вероятнее, что они имели иную форму и именно форму голубя без башни. Что сосуды, имевшие форму голубя, имели и самостоятельное значение без башни, в этом нельзя сомневаться, так как они у древних писателей нередко упоминаются как именно такие, не связанные необходимо с башнею, сосуды⁴²¹, и так как в ризницах многих древних западных церквей такие голуби, очевидно назначенные для подвешения, сохранились и до сих пор. Таков наприм. голубь, внутри золоченный, а снаружи эмалированный, который показывают в церкви Назария в Милане⁴²²; таков голубь из золоченной меди, виденный Мобильоном в одном из итальянских монастырей⁴²³. Поэтому правдоподобнее представлять все это таким образом, что в древности сосуд, заключавший в себе освященные дары, большей частью имел вид голубя и подвешивался под сводом кивория; если же почему либо он не подвешивался здесь – потому ли, что такого кивория не было, или по другой какой причине – то подвешивался в перистерие или малом киворие, или же принимал вид башни с голубем на крышке и ставился на престоле.

Что касается до разных других священных вещей, которые будучи полагаемы на престоле составляли его украшение, то сведения о них, сообщаемые древними авторами, – самые отрывочны. Из них впрочем все-таки можно выводить с достаточной вероятностью, что по крайней мере с IV в. на престолах полагаемы были те же вещи, что и ныне – это крест, евангелие и евхаристические сосуды.

Что крест был с глубокой древности изображаем на престолах – в этом не может быть сомнения, так как до настоящего времени сохранились престолы с такими изображениями даже от IV в., каков наприм., упомянутый нами престол болонский. Тоже самое можно подтвердить общими соображениями об особенном распространении у древних христиан изображения креста с IV в. на гробницах и даже разных предметах домашнего обихода, а также письменными свидетельствами отцов. Златоуст в одной из своих бесед говорит наприм., относительно креста, что он встречается всюду: на святой трапезе..., на одеждах, на оружии, на сосудах серебряных и золотых... на стенах домов..., на книгах и т. дал.⁴²⁴. Павел Ноланский свидетельствует, что лицевая сторона престола в базилике св. Феликса украшена была крестом⁴²⁵. Но кроме изображений креста на престоле, сделанных красками, или вырезанных рельефно, в IV уже веке могли быть и такие кресты, которые ставились или полагались на престоле. Кресты этого рода во времена Константина несомненно существовали: один из них, назначенный для постановки над гробницею св. Павла, которая была также и престолом, в базилике имени этого апостола в Риме, упоминается в книге о пожертвованиях Константина; крест этот был золотой⁴²⁶. К этому роду крестов относились очевидно во-первых крест, лежавший на престоле храма св. Михаила и, по раcсказу Созомена, явившийся во сне некоему Пробиану, придворному врачу⁴²⁷, и во вторых крест, присланный в Константинополь вместе с другими вещами Хозроем царем Персидским с тем, чтобы он был поставлен на престоле⁴²⁸. На западе в VI в. начал входить в употребление обычай ставить крест вместо голубя на вершине сосудов, заключавших в себе освященные дары. Обычай этот был узаконен даже одним из западных поместных соборов, вторым Туронским 564 г.⁴²⁹.

О положении Евангелия на престоле очень ясно свидетельствуют Евсевий и Златоуст. Первый из них рассказывает о мученике Марине, пострадавшем в III в. при Галлиене, что после допроса он приведен был епископом Феоктеном в церковь для произнесения клятвы и поставлен был перед самым алтарем, причем епископ показал ему на книгу божественных Евангелий⁴³⁰, которая та- ким образом лежала на самом престоле. Тоже подтверждается и словами Златоуста, которые сказаны им по поводу такого же обряда клятвы. «Я содрогаюсь, говорит он, когда вижу, что кто-нибудь подходит к этой трапезе, полагает на нее руки, прикасается к Евангелию и клянется⁴³¹». Евангелие, лежащее на престоле, было без сомнения символом Христа, но в тоже время оно могло много способствовать и украшению престола: известно, что в древности, как и ныне? книга эта и со внешней стороны отделывалась изящным и роскошным образом – золотом, серебром, слоновой костью и т. п.

Не малым украшением св. трапезы могли служить также и евхаристические сосуды: потиры и дискосы, которые необходимо должны были находиться на престоле во время совершения евхаристии, но иногда находились здесь вероятно и прежде и после ее совершения. Сосуды эти, как имевшие особенно высокое назначение, уже в века гонений делались иногда из драгоценных материалов⁴³², или по крайней мере из стекла, украшались разными священными изображениями⁴³³ и вообще были утварью очень красивою. С IV же века золото сделалось как бы обычным материалом для устройства евхаристических сосудов. Златоуст неоднократно упоминает о чашах золотых, убранных драгоценными камнями, о сосудам золотых, наполняющих св. трапезу и видимых всему народу. В своих беседах он иногда указывает на них с целю поучения. «Не видишь ли, как ясно блистают сосуды, говорит он в одном месте, и как чисто вымыты? Души же наши должны быть еще чище⁴³⁴».

Кроме кафедры епископа и престола с различными его принадлежностями, к убранству алтаря относятся также разного рода светильники⁴³⁵, которые ставились около престола, кадильницы, разные другие священные сосуды и стол предложения. Впрочем предметы эти второстепенной важности и не всегда помещались в том возвышенном и огражденном пространстве, где был престол и кафедра. Часто, особенно в больших церквах, некоторые из них, наприм. стол предложения, должны были помещаться в особых отделениях по бокам алтаря.

Эти побочные отделения алтаря находились в ближайшей связи с ним и почти так же мало доступны были народу, как и алтарь. Древние писатели упоминают о них очень часто, но придают им разные названия и большей частью сбивчиво определяют их назначение. В Постановлениях апостольских они называются пастофориями и одно из них определяется, как место, куда диаконы должны вносить остатки после причащения⁴³⁶. Павел Ноланский отделения эти называет секретарями. По описанию его они помещались в небольших полукруглых выступах, находившихся внутри абсида по бокам среднего большого выступа. Одно из них служило для, принятия приношений, а другое для совершения благодарственных молитв⁴³⁷. Собор карфагенский обозначает эти отделения названиями: sacrariun и gazophylacion⁴³⁸. Собор Лаодикийский упоминает об одном из таких отделений, служившем для помещения, сосудов и называет его диакоником⁴³⁹. Иногда, отделения эти имели очень значительные размеры, так что в них могли происходить соборы⁴⁴⁰. В больших и богатых церквах особенную обширностью отличалось то отделение, в котором заключался диаконик. Отделение это состояло иногда из нескольких частей – двух или трех. Первая из них, называлась: salutatorium – здесь клирики собирались перед началом богослужения, – вторая: mutatorium, diaconicum или vestiarium – здесь клирики одевались в священные одежды, – третья: scevopnylacium – хранилище церковной утвари и драгоценностей⁴⁴¹. Но вообще в древности относительно этих отделений не было еще общепризнанных и определенных правил; в одних церквах они были, в других нет; в одних имели такое положение, в других другое. Самые точные сведения об этих отделениях можно извлечь из рассмотрения самых памятников. Памятники эти показывают, что действительно отделения эти в древности, как и ныне, не были чем-то необходимым, но существовали только в более обширных храмах, или в таких, в которых конструкция алтарей часто давала возможность дать им удобное место. Устройство той стороны зданий, где располагался алтарь, было различно: или во первых сторона эта вовсе не имела для алтаря особой полукруглой пристройки, т. е. абсида, или имела один абсид, или имела три таких абсида. В первом случае алтарь должен был занимать крайнюю часть среднего корабля; при этом соответствующие части боковых нефов сами собою оказывались местами неудобными для стояния верующих и как бы излишними и в тоже время по своей ближайшей связи с алтарем местами самыми удобными для указанного выше назначения. Описанная конструкция была таким образом самою удобною для существования побочных отделений алтаря. Примером могут служить: базилика св. Лаврентия в Риме, многие сирийские и египетские базилики. Во втором случае, когда средний неф заканчивался одним абсидом, удобного места для указанных отделений не оказывалось: алтарь помещался в абсиде, который по своей форме неудобен для деления на части. И действительно в таких храмах особых отделений по бокам алтаря нет; стол предложения и помещения для церковных сосудов должны были находиться тут же в алтаре, как наприм., в базилике св. Климента в Риме. Впрочем так было в очень редких случаях, только тогда, когда престол стоял в средине абсида и весь алтарь ограничивался только абсидом. Но иногда алтарь вследствие малых размеров абсида, или вследствие других причин, захватывал собою не только абсид, где помещалась только кафедра епископа, но и транзепт, если он существовал, или часть среднего нефа, если не было транзепта. В этом случае концы транзепта, или концы боковых нефов, соседние с алтарем, оказывались очень удобными для устройства в них предложения и диаконика. Примерами могут служить: базилики Марии великой в Риме. Гервасия и Протасия в Милане и др. Но самая удобная конструкция алтарной части для помещения предложения и диаконика, и очевидно рассчитанная на это удобство, есть та, по которой устраиваются три абсида рядом равные, или боковые поменьше, как указано в описании Павла ноланского. Такая конструкция свойственна очень многим древним церквам, каковы наприм. св. Сабины и св. Петра в оковах в Риме, Аполлинария и Виталия в Равенне и мн. др.

Средняя часть храма – έυϰτηριον τε λαε⁴⁴² navis ecclesiae, – назначалась для стояния народа и для совершения тех священных действий; в которых народ может принимать более деятельное участие, чем то, какое для него возможно в совершении возношения тела и крови Господних, таковы: – общие молитвы, пение, чтение писаний. Поэтому здесь были места не только для разных классов верующих, но и для клириков, заправлявших пением, чтением и общими молитвами.

Место для клириков, называвшееся иногда хором⁴⁴³, обыкновенно находилось в верхней части среднего нефа и имело особое устройство, соответствовавшее его назначению, и особые приноровления для лучшего отправления указанных священных действий, особенно для чтения. Впрочем полной определенности и однообразия здесь не было. Большая или меньшая обширность хора, более или менее явственное отделение его от остального пространства, более или менее богатое и удобное его убранство – все это естественно обусловливалось большей или меньшей обширностью и богатством храма, таким или иным его устройством и т. п. а иногда, может быть, и местными обычаями, или усмотрением предстоятелей. В небольших храмах, каковы напр. храмы катакомб, особого хора вовсе не существовало, так как для устройства его не доставало места. Но в открытых базиликах, особенно IV и последующих веков хор составлял довольно обычное явление и имел иногда очень обширные размеры. Он занимал иногда весь транзепт в базиликах, или, если транзепта не было, значительную часть среднего нефа и, так же как алтарь, отделялся от остального пространства храма решетками или невысокими стенками. Здесь внутри загородки устраивались особые возвышения для совершения на них различных священных действий, как то: солея или приалтарное возвышение для преподания отсюда евхаристии верующим и амвоны для чтения евангелий, посланий апостольских и богослужебных книг. В пример подобного устройства хора можно привести хор в базилике св. Климента в Риме. Здесь невысокою мраморною стенкой отгорожена для хора почти вся верхняя половина среднего нефа. Пол в этом отгороженном пространстве возвышается на одну ступень и украшен половой мозаикой, исполненной по александрийскому способу (opus alexandrinum); на южной стороне налево от главного входа устроен амвон для чтения Евангелия, а на северной – другой с двумя пюпитрами, из коих один – повыше – обращен к алтарю и назначен для чтения посланий апостольских, а другой – пониже – обращен к народу и назначен для чтения богослужебных книг; солеи здесь нет, может быть потому, что пол хора и без того возвышен. Впрочем в западных храмах солея и вообще встречается не часто. Западные археологи считают этот хор одним из замечательнейших памятников и по древности и по значению: на него указывают обыкновенно как на образец самого обычного и распространенного устройства хора в древне-христианских храмах. Однако же взгляд этот страдает по меньшей мере преувеличением, хотя описанный хор и действительно имеет довольно древнее происхождение. Самая базилика св. Климента⁴⁴⁴ где он находится, получила свое начало правда уже только в начале XII века (при папе Пасхалии II 1099–1118); но из рассмотрения остатков древней базилики того же имени, которая существовала с IV в. и почти до конца XI (1084 г.) и на месте которой построена ныне существующая, оказывается, что новая базилика с совершенною точностью воспроизводит устройство древней. Что касается хора, то он значительно древнее ныне существующего храма и целиком перенесен сюда из древней базилики; при этом только в расположении амвонов допущено, как думают, по небрежности реставраторов, некоторое отступление от древних обычаев, именно амвон для Евангелия поставлен там, где бы должен быть амвон для посланий и наоборот. Самые амвоны по происхождению своему, если не современны основанию древней базилики, то очень близки к тому. Но мраморные стенки, окружающие хор и составляющие главнейшую его особенность относятся сравнительно к позднему времени, именно к IX в., так как на них вместе с другими орнаментами вырезаны монограммы папы Иоанна VIII (872–882). И хотя полагают, что папа Иоанн устроил упомянутые стенки вместо других древнейших, но этого ничем прямо доказать нельзя. Поэтому остается сомнительным, получил ли хор базилики св. Климента свой настоящий вид в IX в. или значительно ранее. Впрочем памятник этот не будет иметь того значения, какое ему приписывают, даже и в том случае, если считать вполне доказанным последнее, так как он есть памятник в своем роде единственный; других подобных и столь же древних, не сохранилось, по крайней мере они не известны; письменных свидетельств о таком именно устройстве хора в древних базиликах тоже не существует. Поэтому вернее будет думать, что хотя хоры описанного рода действительно существовали в древних храмах, но далеко не были явлением самым обычным и распространенным. Это тем более вероятно, что при ближайшем рассмотрении описанное устройство хора представляется не вполне целесообразным: здесь для клириков отгораживается слишком много места, и народ более чем нужно удаляется от алтаря, доступ к которому становится возможным только через хор. Более целесообразными по своему устройству и потому вероятно более распространенными были хоры меньших размеров. Указание на такой хор можно находить у Григория турского⁴⁴⁵, который, описывая амвон одной древней базилики, говорит, что вокруг этого амвона была ограда, состоящая из решеток с колоннами; внутри этой ограды могли помещаться только восемь человек. Впрочем так как за исключением Григория турского, о решетках вокруг амвона древние писатели не упоминают, то вероятно чаще всего таких решеток вовсе не было; чтецы и певцы стояли частью на самом амвоне, частью на возвышении вокруг амвона. Но если, таким образом, хор в смысле огражденного решетками места перед алтарем, не был необходимою принадлежностью древних храмов, то те возвышения, которые при существовании ограды обыкновенно находились внутри ее, именно: солея и особенно амвоны, должны были в том или ином виде непременно существовать в каждом храме.

Впрочем, что касается первого из них, т. е. солеи, то о существовании ее в древних храмах нет почти никаких прямых свидетельств, но это вероятно потому, что солея долгое время не считалась каким либо особым возвышением и не имела своего особого имени. Возвышение это действительно не есть особенное, а есть тоже алтарное возвышение, или часть его, открытая для народа и остающаяся вне алтарной преграды. Где была алтарная преграда, там почти всегда при постановке ее оставалась от алтарного возвышения часть, более или менее соответствовавшая нашей солее, так как преграда эта вследствие одних уже простых эстетических соображений никогда почти не ставилась на самой границе этого возвышения, а всегда почти на некотором расстоянии от нее. Исключения можно встречать только в некоторых западных храмах и именно в тех, где прямо под престолом помещена конфессия. В этих случаях солея могла бы закрывать конфессию. Поэтому назначение ее исполняли: или возвышенный пол прилегающего хора или ступени боковых входов в алтарь. Но в восточных храмах солея постоянно существовала с глубокой древности. Существование ее обусловлено тем обстоятельством, что евхаристия обыкновенно преподавалась народу с возвышенного места, а так как алтарь не был доступен для народа, то возвышение это должно было находиться вне алтаря. Вероятно это самое, находящееся вне алтаря и служащее для преподания народу евхаристии, место или солею разумеет блаженный Иероним, когда в своем сочинении против Люцифериан говорит о епископах, что они преподают народу евхаристию с возвышенного места⁴⁴⁶. Место это было длинно, но довольно узко и потому в большинстве случаев едва ли и могло иметь какое-либо иное назначение, кроме указанного. Софроний уподобляет его огненной реке, отделяющей грешников от праведников⁴⁴⁷. Впрочем, по свидетельству Созомена⁴⁴⁸, со времен Амвросия Медиоланского на этом именно месте перед решетками святилища (προ τών δρυφάϰτων τε ίερατειε) в некоторых храмах начали устраивать место для императоров и высших сановников. Место это постоянно устроилось на северной мужской стороне, так как сторона эта всегда имела некоторые преимущества, перед южной, как правая, по отношению к востоку. Вследствие этого приалтарное возвышение должно было расшириться или все или только в северной своей части. Так, как возвышениям, на которых ставились императорские троны и вообще устраивались места для императоров и высших сановников, издавна еще у римлян усвоено было название: solium, то отсюда по всей вероятности и для приалтарного возвышения в храмах мало-по-малу принято было название: солея⁴⁴⁹.

Другое возвышение, называвшееся возвышением чтецов или амвоном, – βημα των αναγνωστωων⁴⁵⁰, αμωνβ⁴⁵¹ – составляло более важную и более неизбежную принадлежность средней части храмов, чем первое. Оно несомненно существовало всегда в храмах не только в IV и в последующие века, но и ранее. В Постановлениях апостольских говорится, что чтец для чтения книг св. писания должен был восходить на возвышение⁴⁵². Св. Киприан также представляет чтеца стоящим на возвышении в виду всего народа⁴⁵³. С IV в. в некоторых храмах начали устраивать даже по два амвона, как например в базиликах св. Климента и св. Лаврентия; но это случалось вероятно не часто. Большей частью в каждом храме существовал только один амвон. Положение амвонов очевидно должно было обусловливаться их назначением. Они назначены были для чтения Евангелия, посланий апостольских и богослужебных книг, для возглашения диптихов и т. п. Поэтому, чтобы голос диаконов и чтецов, восходивших на них, был по возможности слышен всем присутствовавшим в храме, амвоны обыкновенно устраивались ближе к народу совершенно отдельно от солеи, по сторонам среднего нефа, один справа, другой слева, когда их было два, или с одной какой либо стороны, по преимуществу с правой, и даже в самой средине нефа, когда был только один амвон. Такое положение амвонов делало их особенно удобными для произнесения поучений и епископы иногда, вместо того, чтобы проповедовать со своей епископской кафедры, помещавшейся в алтаре, выходили для этого на амвон, где для этого поставлялось вероятно особое седалище. Так Златоуст, по свидетельству Созомена, для произнесения проповедей «входил в средину толпы и садился на возвышении чтецов⁴⁵⁴». По словам Сократа он, чтобы произнести свое знаменитое слово на Евтропия, также «сел на амвоне, куда восходил и прежде для проповедания, чтобы лучше быть слышимым⁴⁵⁵».

В отношении устройства и украшений амвоны первоначально без сомнения были очень просты. Вероятно они состояли из простого более или менее значительного возвышения, или платформы, иногда огороженной решеткой, где помещались канонические или посвященные чтецы и певцы и ставился подвижной аналогий или пюпитр для книг. В первые века, равно как и впоследствии в бедных церквах, все это делалось из простых материалов без особенных украшений. Но с IV в., особенно в храмах обширных и богатых устройство амвонов осложнилось. Их начали делать из дорогих материалов наподобие массивных кафедр с приспособлениями для чтения. Иногда они получали вид как бы некоторого рода зданий, высеченных из одного огромного куска мрамора, украшались скульптурами, мозаикой и т. п. вообще получали характер настоящих произведений искусства, способных вызвать удивление в зрителях. Об одном из таких амвонов, сравнительно еще простого устройства, находившемся в одной древней базилике, посвященной имени священномученика Киприана, дает довольно ясное понятие Григорий турский. По его словам амвон этот, или как он сам называет его аналогий, назначенный для чтения и пения, имел удивительное устройство: он высечен был из одного цельного куска мрамора и состоял из возвышения, на которое нужно было восходить четырьмя ступенями и которое было огорожено решеткой утвержденною между колонн, и из пюпитра для книг. Григорий считает амвон этот столь замечательным, что при устройстве его предполагает особенную помощь священномученика Киприана⁴⁵⁶.

Но еще более ясное понятие об амвонах можно получить из раcсмотрения, хотя немногих, но очень важных и замечательных памятников. Самым древним и самым замечательным из них по справедливости должен считаться амвон cолунский, который в настоящее время существует только в остатках. Остатки эти впрочем довольно значительны, так что на основании их можно без особенных затруднений воcстановить его подлинный и первоначальный вид. Они состоят из двух больших кусков мрамора и хранятся ныне при двух разных солунских церквах: один при церкви св. Георгия, а другой – при церкви св. Пантелеимона. Если сложить эти куски вместе, то образуется почти целый амвон, имеющий вид полукруглого башнеобразного здания. Верхняя часть его очень повреждена, но по соображении с широтою и с расположением оставшихся украшений нужно полагать, что высота амвона была около 5½ метров. Закругленною стороною он был вероятно обращен к народу, а заднею прямою – к алтарю. Отсюда, с задней стороны, во внутренность амвона вдается довольно обширная продолговатая площадка, служащая подножием для двух лестниц, которые с двух сторон, справа и слева, ведут на верхнюю платформу. Платформа эта имеет размеры небольшие, но достаточные для помещения на ней чтеца или проповедника. Каждая из лестниц, ведущих на нее состоит из шести ступеней очень крупных. Лицевые стороны амвона в изобилии покрыты скульптурными украшениями, расположенными в несколько рядов и имеющими большую важность как в иконографическом, так и в художественном отношений. Самый важный и замечательный – нижний ряд украшений. Он занимает около двух третей высоты ныне существующего монумента и разделен девятью колоннами, соединенными вверху архивольтами, на восемь отделений или аркад, которые расположены вокруг всего амвона: шесть по закругленной стороне и два по задней прямой стороне. В каждом из этих отделений помещены изваянные человеческие фигуры, одна или две: в одном из них помещена св. Дева с Младенцем, в других трех – волхвы; остальные фигуры трудно определить вследствие сильных повреждений; различают впрочем между ними еще пастуха. Можно признать за достоверное – одно, что нижний главный пояс украшений содержит в себе сцены из истории поклонения волхвов – сюжет, свойственный по преимуществу про взведениям древнейшего христианского искусства. Второй, пояс украшений, обнимающий собой промежутки между архивольтами, соединяющими колонны нижнего пояса, состоит из изображений птиц, вид которых трудно определить; де-Росси полагает, что это – орлы. Третий, верхний пояс, наполовину разрушенный, довольно широк и состоит из прямоугольной плоскости, покрытой изображениями ветвей и грифонов и окруженной довольно широким двойным бордюром из акантовых листьев и других орнаментов. Французский ученый Байэ, подробно исследовавший этот монумент⁴⁵⁷, находит, что стиль всех его украшений очень сходен со стилем скульптур арки Константина великого и других памятников той же эпохи. Отсюда он делает заключение, что солунский амвон был сделан в ту эпоху, когда еще свежи были предания артистов, украшавших арку Константина, что он едва ли мог произойти позднее конца IV в., так как и стиль и содержание находящихся на нем изображений ясно указывают на это именно время, очевидно от нас очень отдаленное. Но есть возможность отнести этот монумент к еще более глубокой древности. По известию Тексье⁴⁵⁸ греки называют описанный амвон кафедрою св. ап. Павла и утверждают, что с высоты его Павел проповедовал евангелие жителям Фессалоники. Западные ученые, имея в виду, главным образом украшения амвона, которые действительно едва ли могли явиться на нем ранее IV в., не придают этому преданию никакого значения, но едва ли справедливо, так как нет ничего невероятного в предположении, что упомянутые украшения явились значительное время спустя после появления самого амвона и что амвон существовал долгое время в несовершенно обделанном виде, без украшений.

Более позднего происхождения, но тоже очень важные, памятники церковной утвари этого рода сохранились в некоторых древних западных базиликах. Как на особенно замечательные указывают на амвоны римских базилик св. Климента, св. Лаврентия вне стен, св. Марии in Cosmeddin, св. Панкратия, на амвоны в некоторых равеннских базиликах и другие. Ленуар различает между ними два рода⁴⁵⁹. Одни состоят из возвышенной платформы с пюпитром для книг, окруженной со всех сторон невысокою стенкой, или решеткой, за исключением небольшого промежутка для входа с одной только стороны. Это–те амвоны, которые по преимуществу назывались аналогиями и лекториями (analogius, lectorium). Они сходны с описанным у Григория турского и существовали по преимуществу в таких храмах, где для чтения Евангелия устраивался особый амвон. Такие амвоны есть например, в базиликах св. Климента и св. Лаврентия⁴⁶⁰. Но без сомнения такого устройства амвоны могли существовать и там, где для Евангелия не было особого амвона, так как они равно удобны были для всякого чтения и отличались только сравнительною своею простотой. Другого рода амвоны имеют более монументальный характер и назначены главным образом для чтения Евангелия. Они состоят из платформы более возвышенной, чем в амвонах первого рода. С передней и с задней стороны платформа эта обыкновенно бывает отгорожена довольно высокими стенками, к верху большей частью суженными, а снаружи украшенными разными изображениями; боковые же стороны ее всегда оставлялись открытыми и заняты были лестницами, ведущими на верхнюю площадку, где устраивался пюпитр для книг, а иногда и седалище. Одну из очень важных по-видимому принадлежностей амвонов этого рода составляли подсвечники в виде витой колоны⁴⁶¹, которые ставились рядом с ними и назначались для так называемой пасхальной свечи, а вместе с тем вероятно заменяли иногда те свечи, которые по древ- нему обычаю должны были держать ипподиаконы или аколиты перед диаконом, когда он читал Евангелие. Некоторые из этих, назначенных для Евангелия, амвонов имели еще более сложное устройство. По внешнему виду своему они сходны были с Солунским амвоном и кроме того над ними устраивался еще балдахин на подобие напрестольной сени или кивория. Таков например, амвон в храме св. Марка в Венеции, по мнению некоторых, тот самый, который увезен был латинянами из храма св. Софии в Константинополе. Вообще же амвоны этого рода походили большей частью на нынешние кафедры для чтения, тогда как первые походили более на наши клиросы. В числе сохранившихся от древности амвонов есть образцы и того и другого рода. Некоторые из них по всей вероятности очень древни, как можно судить но некоторым особенностям в их орнаментации.. Так на одном из амвонов в базилике св. Лаврентия в Риме заметны остатки языческих изображений – признак глубокой древности. В Равенне существуют два амвона V в., у крашенные довольно грубыми скульптурными изображениями разных символов, между прочим и рыб⁴⁶².

Амвоны, если пространство перед ними и между ними не было отгорожено для хора, как в базилике Климента, занимали сравнительно немного места. Все остальное пространство как среднего, так в боковых кораблей, назначено было для народа, который должен был размещаться здесь в порядке сообразно с тем делением на классы, которое в древней церкви усвоено было лицам, имевшим право присутствовать при богослужении, т. е. впереди должны были стоять верные, находившиеся в полном общении с церковью; позади них – так называемые купностоящие (συνισταμενοι, consistentes) или кающиеся четвертого класса; затем оглашенные и кающиеся третьего класса – припадающие (υποπιπτοντες, substrati); при этом мужчины должны были стоять особо, а женщины – особо. От разделения на классы в устройстве средней части храма не происходило никаких осложнений, но от разделения на полы являлись здесь некоторые особенности. Первоначально впрочем это последнее разделение не соблюдалось строго: во времена апостолов, по словам Златоуста, в богослужебных собраниях «вместе находились мужчины и женщины», не отделяясь друг от друга какими-либо преградами. Но вскоре это разделение начало входить в общее употребление и затем сделалось как бы правилом церковной дисциплины. В Постановлениях апостольских ясно упоминается не только об особых местах для женщин, но и об особых входах. «Женщины – говорится там – должны занимать место отдельно.... Привратники пусть стоит при входах в отделение мужчин, охраняя входы, а диаконисы при входах женщин». В IV в. обычай разделения полов при богослужении был по-видимому уже всеобщим в церкви; О нем многократно упоминают как восточные; так и западные отцы. Ему подчинились все верующие, начиная с императорского семейства. По свидетельству Сократа императрица Елена, наприм., «молилась стоя в ряду жен» (ϰαι συνευχεσϑαι εν των γυνεϰων παγματι).Во времена Златоуста женские места, отделялись от мест мужских даже чем то в роде деревянных перегородок. «Надлежало бы – говорит Златоуст в одном из своих поучений, обращаясь к своим слушателям – иметь вам внутреннюю стену, которая отделяла бы вас от женщин. Но так как вы не хотите этого, то отцы за нужное почли отделить вас по крайней мере этими деревянными досками. Но я слышал от старцев, что в древнее время не было и таких стен; ибо во Христе Иисусе несть мужеский пол или женский, и во время апостолов вместе находились мужчины и женщины». Каковы именно были эти стены или перегородки, отделявшие мужчин от женщин, насколько они скрывали один пол от другого, неизвестно. Но едва ли это были глухие и высокие стены; по всей вероятности они состояли из барьеров или решеток, подобных тем, какими отгораживались алтарь и хор, более или менее высоких и плотных, смотря по тому, в какой части храма находились места для женщин. В восточных храмах, где над боковыми кораблями очень часто устраивались галереи, женские места, или гинекониты, были на этих галереях. Отсюда, по словам Григория Назианзена, «женщины и девы преклоняли свой благочинный слух⁴⁶³». В храме св. Софии в Константинополе, по свидетельству Евагрия, здесь становилась «и царица, присутствуя во дни праздников при совершении таинств⁴⁶⁴». Здесь плотные и довольно высокие барьеры были совершенно необходимы не только для закрытия и отделения, но и еще более для безопасности. Барьеры эти в некоторых древних восточных базиликах сохранились и до сих пор, наприм., в базилике св. Димитрия в Солуни. Здесь они имеют форму плотных стенок из белого мрамора с разными украшениями. Иногда кроме этих барьеров галереи закрывались вероятно еще завесами, так что стоя на них можно было не столько видеть богослужение, сколько слышать. Поэтому на востоке места для женщин – гинекониты (γυναίϰωνίτολ) и назывались довольно часто еще катехуменами (ϰατηχεμενα). На западе галереи над боковыми кораблями базилик устраивались весьма редко, и места для женщин всегда почти были внизу, в левом боковом корабле, так как правый занимали мужчины. Некоторые думают, что поэтому именно правый корабль в западных базиликах делался иногда шире левого. Что же касается перегородок, то, хотя по общему мнению обычай отделять мужчин от женщин при богослужении на западе соблюдался менее строго, чем на востоке, однако же перегородки эти существовали и в западных храмах, вероятно между колоннами женского корабля. Амвросий Медиоланский ясно говорит о месте для дев, отгороженном досками. «Не должна ли ты была вспомнить – говорит он, обращаясь к падшей деве – о том досками отгороженном месте, на котором ты стояла в церкви, куда благородные и благочестивые матроны поспешно стекались и просили твоего целования, хотя были гораздо лучше и святее тебя»? Это отгороженное для женщин место называлось на западе: matroneum и существовало в западных храмах очень долгое время. Иногда оно нанимало здесь положение даже совершенно отдельное, именно, позади абсида, но при этом и самое расположение храмов имело совершенно исключительный характер. Впрочем археологам известно пока только два примера такого расположения. Так в маленькой церкви свв. Козьмы и Дамиана на форуме в Риме позади абсида устроено было довольно большое помещение, откуда посредством трех больших окон открывался вид на алтарь и кафедру епископа. Такое же помещение было в базилике Ливерианской, или св. Марии ad praesepe после перестройки ее папою Сикстом III до новой перестройки при папе Пасхалии в IX в. По общему мнению помещения эти, устроенные позади абсида, назначались для женщин.

Что касается церковной утвари, которая составляла бы, так сказать, специальную принадлежность как отделения для женщин, так и отделения для мужчин и вообще всего того пространства, в котором должен был находиться молящийся народ, то из всех многочисленных родов ее за исключением амвона, о котором мы уже говорили и который есть собственно принадлежность хора, можно указать только на разные виды ламп и канделябров, которые были необходимы здесь для освещения храма во время ночного богослужения. Канделябры эти относились большей частью к разряду многосвечников, называемых коронами и поликадилами, и частью подвешивались под потолком или сводом храма, частью утверждались на подставках. У Анастасия библиотекаря в жизнеописаниях разных пап перечисляется огромное, количество очень драгоценной утвари этого рода, пожертвованной ими в разные римские и другие западные церкви.

Кроме того в нынешних западных храмах пространство, занимаемое народом, наполняют скамьи, которые у многих западных археологов⁴⁶⁵ рассматриваются, как церковная утварь и необходимая храмовая мебель. Но в древности мебель эта вовсе не имела такого значения и даже вероятно существовала в храмах далеко нечасто. Правда обычай сидеть в церкви во время отправления некоторых богослужебных действий, а также, в ожиданий богослужения и по окончании его, существовал с самой глубокой древности, но далеко не был всеобщим. В Постановлениях апостольских верующие перед началом богослужения представляются сидящими. «В другой части храма – говорится там – пусть сидят (ϰαϑεξσϑωσαν) миряне. Младшие пусть сидят (ϰαϑεξσϑωσαν) особо, если есть место; если же нет, пусть стоят (στηϰετωσαν) на ногах, а старшие по летам пусть сидят в порядке; дети должны быть стоя при своих отцах и матерях. Наблюдать за местами должен диакон, чтобы каждый из входящих шел на свое место, и не садился у входа⁴⁶⁶». Тертуллиан говорит об обычае садиться после молитвы, но сильно не одобряет его, как и вообще обычай сидеть в храме. «По окончании молитвы – говорит он – иные имеют обыкновение садиться. Не вижу никакого основания.... Если так поступают язычники, присаживаясь после молитвы перед своими статуэтками, то нам уже потому предосудительно это, что таков обряд в служении идолам. К тому же в этом видна и непочтительность, что должны бы были понять и сами язычники, если бы они о чем-нибудь рассуждали. Если непочтительно сесть при том, или против того, кого мы особенно почитаем и уважаем; тем более крайне противно благочестию так поступать перед лицом Бога живого, когда еще стоит ангел молитвы, как будто бы мы хотели сделать Богу упрек, что молитва нас уто- мила⁴⁶⁷». Что касается сидения во время самого богослужения, то оно вероятно также дозволялось в некоторые моменты его, но трудно определить, в какие именно. В апостольских Постановлениях отмечаются только те моменты, когда народ должен непременно стоять: это – чтение писания, молитвы по выходе оглашенных и возношение жертвы евхаристической. В православном богослужении сохранились некоторые намеки на богослужебные действия, при совершении коих можно было сидеть, наприм., в названиях: кафизма, седален; но происхождение этих названий относится уже сравнительно к позднему времени, когда богослужение значительно осложнилось и, особенно в монастырях, приняло такие размеры, что сделалось утомительным для людей не слишком крепких. Вообще как ни ясны приведенные древние свидетельства о сидении, из них не видно, чтобы сидение это было правилом христианской дисциплины. В той же главе Постановлений апостольских, где так ясно говорится о сидении, говорится также вообще, что «в церкви должно стоять со вниманием, трезвенно и бодрственно».

Во всяком случае впрочем, если можно было сидеть в храме, то должна была существовать там и нужная для этого мебель. Она конечно и существовала, но о ней нигде не упоминается, ни у древних отцов, ни в древних перечнях церковной утвари; вещественных остатков этой мебели также не сохранилось; а потому о самом существовании ее мы можем догадываться только из вышеприведенных свидетельств. Это значит, что в древности мебель эта не считалась церковною, что она имела случайный характер, обыкновенную, ничем незамечательную форму и не составляла необходимой принадлежности храмов, – вообще была таким предметом, на который при описании храмов и их утвари не обращали никакого внимания. В некоторых довольно древних восточных церквах, наприм., св. Димитрия в Смирне, в кафедральной церкви Патраса, в одной из церквей Корфу и в др. сохранились и доныне расположенные по стенам скамьи, разделенные довольно высокими барьерами на особые сидения, но они очевидно относятся ко временам сравнительно поздним. Притом их очень немного сравнительно с тем количеством людей, которое могло поместиться в указанных церквах, и очевидно они назначены были только для немощных. Такие же скамьи сохранились в некоторых западных⁴⁶⁸ и русских монастырских церквах.

Среднее отделение – ναός – в древнейших христианских храмах, особенно в базиликах, довольно часто обнимало собою всю закрытую часть здания и заканчивалось внешнею стеною со входными дверями. Двери эти всегда считались очень важною принадлежностью здания христианского храма и потому делались обыкновенно из прочных, твердых, иногда дорогих материалов наприм., из металлов и мрамора, украшались очень тщательно, иногда роскошно и часто имели истинно монументальный вид. Они устраивались обыкновенно по нескольку в ряд, по три, или по пяти, сообразно с количеством кораблей, на которые делилась базилика внутри. При этом средняя дверь всегда была шире и выше боковых и более других украшалась. Так в Тирской базилике, описанной у Евсевия, было трое дверей. «Средняя из них имела больший объем и в высоту и в широту и преимущественно перед последними была украшена медными на железном основании изваяниями и резьбой; другие же две присоединены были к ней, как телохранители к царице⁴⁶⁹». Вероятно поэтому главным образом средняя дверь в храм и отличалась особыми названиями, указывающими на ее преимущества: она называлась напр., часто вратами царскими и красными (βασιλιϰαι, ωοαιαι πυλαι, portae spesiosae, regiae)⁴⁷⁰. В некоторых западных базиликах и до сих пор сохранились двери от очень отдаленной древности. Таковы двери в базиликах св. Лаврентия и Георгия in Velabro⁴⁷¹, украшенные мраморной мозаикой и вероятно перенесенные сюда из языческих зданий, а особенно двери базилики св. Сабины, вероятно V в., покрытые очень замечательными и в художественном и в иконографическом отношении барельефами⁴⁷².

Кроме дверей при главном входе, в храм подвешивались очень часто еще завесы, служившие впрочем не столько для закрытия входа, сколько для его украшения. Об этих преддверных завесах упоминают многие древние церковные писатели, наприм., Епифаний, Иерониму, Павел ноланский и др. Кроме того, существование их подтверждается также и вещественными памятниками. По свидетельству Павла ноланского завесы эти были или совершенно белые или же украшены были различными фигурами, в числе коих были вероятно иногда и иконографические сюжеты. Епифаний упоминает о завесе, виденной им в дверях одного храма, на которой представлено было изображение «как бы Христа, или какого-либо святого». Каким образом подвешивались при входе в храм завесы и какой вид получал от этого вход, довольно наглядно показывают некоторые сохранившиеся от древности изображения. Таковы особенно барельефы на одном саркофаге IV в., представляющие в перспективе древне-христианскую базилику и крещальню. Завесы эти состояли или из одного куска материи или из нескольких, чаще всего из двух, и прикреплялись вверху посредством колец. При входах в некоторые древние базилики Рима, наприм., св. Лаврентия, св. Марии in Cosmeddin и св. Георгия in Velabro, такие кольца, железные или бронзовые, сохранились и до сих пор. Когда нужно было, завесы эти поднимались или подбирались к одному боку двери или к обеим, смотря потому, из одного куска материи состояли, или из двух. Для поднятия завес в древней западной церкви существовали даже особые приставники или церковные служители⁴⁷³.

Третья часть храма – притвор, προναός – составляла собственно уже как бы только дополнение к храму. Поэтому некоторые древние писатели, когда имеют в виду храм в тесном смысле, о притворе, как особой его части, даже вовсе не упоминают⁴⁷⁴. От храма в собственном смысле притвор отделялся стеною и дверями, однако же не всегда: иногда он начинался и внутри врат или дверей храма. Вообще устройство и расположение притвора древнехристианских храмов было довольно разнообразно. Он состоял иногда из одного только продолговатого, закрытого или открытого портика, называвшегося нарфиксом (ναρϑηξ)⁴⁷⁵, иногда из двух или нескольких таких нарфиксов, иногда, кроме того, еще из двора (atrium, ανλη); но обыкновенно различают в нем два главных отделения – притвор внутренний и притвор внешний – существование и положение которых до известной степени обусловливалось требованиями древней христианской дисциплины.

Притвор или нарфикс внутренний (εσωναρρϑηξ) назначен был для стояния в нем второго класса кающихся, так называемых слушающих (audientes, αϰροώμενοί) и других лиц, которым дозволено было присутствовать при богослужении для слушания писаний и поучений⁴⁷⁶. Этим его назначением естественно должно было условливаться его устройство и положение в храме. Он должен был находиться внутри дверей храма и от средней его части не дол- жен был отделяться плотною стеною с запертыми дверями. В противном случае здесь не были бы слышны ни чтение писания, ни проповедь; между тем стоящие здесь кающиеся имели право слышать и то и другое. Из древних правил относительно публичного покаяния такое устройство внутреннего притвора вытекает с очевидною необходимостью. В 12 правиле св. Григория чудотворца говорится: «слушание бывает внутри врат, в нарфиксе (ενδοϑι τής πυλης εν τῳ νάρϑηϰι), где грешник должен стоят до моления об оглашенных и тогда исходити». В правилах св. Василия великого слушающим предписывается в известное время исходить из храма, но самое место стояния их не обозначается особым именем⁴⁷⁷. В литургии Постановлений апостолских диакон обращается к слушающим, так же, как и к оглашенным, с возгласом, означающим приглашение выходить из храма⁴⁷⁸. Если бы внутренний притвор или нарфикс был отделен от средней части храма плотною стеною с запирающимися дверями, тогда это исхождение из храма слушающих наравне с припадающими, которые несомненно стояли внутри храма, едва ли могло бы иметь место: достаточно было запереть двери. О плачущих, которые должны были стоять «вне врат молитвенного храма» или вне дверей, т. е. во внешнем притворе и просить входящих верующих молиться за них, нигде не говорится, что они должны выходить из занимаемого ими места, или отходить от дверей. Между тем, что касается этих дверей, то несомненно: в стороне, противоположной алтарю в большинстве случаев было несколько дверей, три или пять, но они устраивались в ряд в одной и той же стене; другой стены с дверями, параллельной первой, не было, так что нельзя было находиться в одно и тоже время внутри дверей и вне храма⁴⁷⁹. Не говоря уже о вещественных памятниках, где такое расположение встречается почтя постоянно – это довольно ясно видно также и из древних описаний храмов, наприм., из описания Тирской базилики у Евсевия⁴⁸⁰. Евсевий в своем описании говорит об этих дверях довольно подробно, но из его описания ясно, что других дверей в той же стороне храма не было и следовательно притвор или нарфикс, в котором должны были стоять слушающие, находился за этими дверями внутри стен храма и другими дверями от храма не отделялся.

Таким образом внутренний нарфикс, находясь внутри стен и дверей храма, составлял иногда как бы особое отделение его средней части, так как с этою последнею находился в большей связи, чем с притвором внешним. Такое расположение и доселе можно видеть в некоторых базиликах IV и V вв. в Риме и других местах. В пример можно указать⁴⁸¹ на базилики св. Агнесы, св. Лаврентия, св. Климента (в ее первоначальном виде) в Риме, св. Димитрия и Эски-Джума в Фессалонике, Рождества в Вифлееме. Правда в некоторых из этих храмов между нарфиксом и среднею частью ныне стоят уже плотные стены, наприм., в остатках древней базилики Климента в Риме, в базилике Вифлеемской, в базилике Эски-Джума в Фессалонике; но эти стены возведены уже в позднейшее время, когда дисциплина публичного покаяния значительно ослабела и притом отчасти по соображениям техническим, или по необходимости для поддержания верхних стен среднего нефа. Позднейшее добавление здесь легко заметить и первоначальное расположение остается ясным. Расположение это имеет некоторые особенности, вследствие которых перечисленные базилики, более чем другие, представляются близкими к классическим базиликам и именно к тому роду их, представительницей коего служит известная базилика, открытая в Помпее. Здесь ряды колонн, разделяющие внутренность на нефы, прекращаются на некотором расстоянии от внешней входной стены, так что между нефами и этой стеною образуется некоторое пространство продолговатой формы, находящееся к главному нефу почти в таком же отношении, как и нефы боковые. Это и есть внутренний притвор, или нарфикс – место слушающих. Нарфикс этот был такой же высоты, как и боковые нефы и если над этими последними были хоры или верхние галереи, то такие же галере были и над ним⁴⁸². От средней части храма он отделялся большей частью только колоннами, которые ставились в ближайших ко входу отверстиях нефов и служили сколько для заполнения этих отверстий, столько же для поддержания потолка нарфикса и верхней фасадной стены среднего нефа. Промежутки между колоннами за исключением некоторых, образовавших входы, вероятно заполнялись иногда решетками⁴⁸³, но дверей в собственном смысле, которые могли бы запираться, здесь не было. Нужно заметить впрочем, что гораздо чаще встречаются притворы указанного устройства в базиликах со сводчатым покрытием и в других храмах более тяжелой конструкции⁴⁸⁴, преимуществеyно восточных, и особенно в тех из них, к покрытию которых приспособлен купол. Здесь присутствие, более строго образованного и притом имевшего центрическую форму главного пространства необходимо вызывало образование побочных сопровождающих пространств не с боков только, но со всех сторон, в том числе и со входной стороны. Между средней частью храма, накрытою куполом и входною стеною здесь всегда остается промежуточное пространство, имеющее продолговатую форму и такое же устройство, как и боковые нефы. С этими последними указанное продолговатое пространство или нарфикс большей частью имеет непосредственную связь и составляет вместе с ними как бы один непрерывный обход вокруг центра храма. От центра же или средней части он отделяется, но так же мало, как и в базиликах, хотя разделительные члены здесь и тяжелее, чем там. В позднейших византийских храмах это промежуточное пространство между центром храма и входом в него начало иногда принимать более обширные размеры и утрачивать свою характеристическую форму и название⁴⁸⁵.

Что касается простых столповых базилик, то такое расположение встречается в них сравнительно очень редко, так как конструкция этого рода зданий мало благоприятствовала образованию дополнительного пространства внутри них, при входе. В большей части древних базилик, наприм., римских, мы внутри стен не видим никакого особого места для слушающих, или нарфикса; ряды колонн, расчленяющих внутренность здания на корабли, идут непрерывно до самой наружной передней стены, не оставляя никакого промежуточного продолговатого пространства между кораблями и этой стеною. На этом основании некоторые западные археологи, как наприм., Мартиньи⁴⁸⁶, полагают, что внутренний нарaикс был не внутри, а вне стен храма, что этим именем назывался открытый портик, примыкающий к передней стене или дверям здания, а именем внешнего нарфикса обозначался пропилей, или портик, прислоненный к фасаду двора и что таким образом внешний и внутренний нарфиксы отделялись друг от друга двором. Хотя действительно в храмах, имеющих двор, портик, примыкающий к дверям, сравнительно с пропилеем, может быть назван портиком или нарфиксом внутренним, но от этого он очевидно не приобретает свойств и удобств настоящего внутреннего нарфикса, так как все таки остается вне дверей храма: слушать отсюда писание и проповедь едва ли возможно даже при отворенных дверях особенно в таких огромных базиликах, какова наприм., базилика св. Петра в Риме. Что же касается храмов, не имевших двора, то там упомянутый портик даже условно не мог носить названия: внутренний, равно как не мог служить и местом слушающих, так как в противном случае негде было бы стоять плачущим. Принимая во внимание эти обстоятельства, равно как вытекавшую из потребностей христианской дисциплины необходимость тесной и непосредственной связи внутреннего нарфикса со средней частью храма, гораздо основательнее будет допустить в некоторых храмах совершенное отсутствие этого нарфикса, как особого отгороженного места, имеющего известную форму, чем выносить его за стены храма. Говоря строго, в таком особом отгороженном месте для слушающих внутри храма и не представлялось настоятельной необходимости, так как они должны же были выходить из храма перед началом литургии верных; до этого же времени они могли стоять и в храме у дверей его. Вообще относительно внутреннего притвора в древне-христианских храмах, его существования и формы, можно принять за достоверное: 1) что он был местом для слушающих и потому находился внутри дверей и стен храма, отделяясь от средней его части только самыми легкими преградами, имел продолговатую форму и потому назывался иногда нарфиксом и 2) что такие притворы существовали не во всех храмах; иногда и даже довольно часто для слушающих внутри храма не было никакого особого от- гороженного места; поэтому вероятно Василий великий, хотя полагает место слушающих внутри храма, однако же не называет его нарфиксом.

Но если внутренний притвор в древних храмах иногда вовсе не существовал, то притвор внешний⁴⁸⁷ существовал всегда в более или менее сложном виде. Иногда он состоял из нескольких портиков и обширного двора, иногда же имел очень простой вид и очень скромные размеры, а именно: иногда весь этот притвор состоял из одного только продолговатого портика, прислоненного ко входной стене здания и называемого также нарфиксом. Портик этот или нарфикс большей частью был открытый, т. е. передняя сторона его состояла из ряда одних только колонн, поддерживавших кровлю. Но были также нарфиксы более или менее закрытые: иногда промежутки между колоннами, за исключением некоторых, заполнялись невысокими барьерами или решетками⁴⁸⁸, иногда же вместо колонн возводилась плотная стена, расчлененная только несколькими аркообразными входами и кроме того еще окнами⁴⁸⁹. Здесь должны были стоять кающиеся первого класса – плачущие, здесь же стояли обыкновенно перед началом и в конце богослужения для испрошения милостыни нищие, которых поэтому Златоуст называет псами, стрегущими царские чертоги, т. е. храмы⁴⁹⁰. Впрочем непременное существование этих нарфиксов обусловливалось вероятно не одними только требованиями христианской дисциплины, но отчасти также и техническими, архитектурно-художественными соображениями: без них здание храма и в художественном отношении было бы не полно⁴⁹¹. Поэтому так как во всех почти храмах, кроме входов с передней стороны, были еще входы с боков, то и к этим боковым входам также пристраивались портики продолговатой формы или нарфиксы, равно как и ко входу во двор, если двор существовал. Таким образом при каждом храме могло быть по нескольку внешних нарфиксов. Так в храме св. Софии в Константинополе еще древние писатели и сами строители насчитывали до четырех внешних нарфиксов⁴⁹², которые Юстиниан сравнивал с четырьмя реками, вытекавшими из рая⁴⁹³. Впрочем по преимуществу название нарфикса усвоилось здесь всегда портику, прислоненному к главной входной стене здания храма. В отличие от нарфикса внутреннего его называют определеннее нарфиксом внешним (εξωναρϑηξ).

Кроме этого портика или нарфикса в составе внешнего притвора древне-христианских храмов входил еще двор (atrium, αυλη). Двор не составлял впрочем необходимой принадлежности всякого храма и по-видимому не имел особенного вполне определенного назначения; большей частью он был только как бы дополнением внешнего нарфикса. По крайней мере по назначению своему он не отличался от этого последнего: в нем могли стоять кающиеся последнего класса–плачущие⁴⁹⁴, имевшие право стоять и в нарфиксе; двор и нарфикc могли таким образом заменять друг друга. Вообще дворы устраивались при храмах вероятно не столько вследствие действительной потребности, вытекавшей из особенностей христианского богослужения, сколько по символическим и техническим соображениям, чтобы придать, наприм., более художественной законченности зданию, и всегда составляли некоторого рода роскошь. Поэтому в первые три века, когда христиане заботились только о необходимом, дворы при их храмах едва ли могли существовать. При храмах, устроенных в частных домах или экусах, было правда, помещение почти совершенно сходное с двором и носившее тоже название – это atrium или перистиль, обыкновенно имевший место перед входом в экус, но этот перистиль входил в систему конструкции самых домов И не известно, насколько необходимым и полезным считали его христиане для своих богослужебных собраний. Что же касается открытых храмов, то до IV в. едва ли могло быть здесь что- либо подобное⁴⁹⁵. Зато в IV и V вв. двор при базиликах устраивался так часто, что трудно указать пример, где бы его не было. Впоследствии впрочем дворы эти почти везде были уничтожены, так что в настоящее время, наоборот, трудно указать храм, который бы сохранял при себе двор. Можно указать сравнительно на немногие только примеры. Таковы базилики св. Лаврентия и Климента в Риме, Гервасия и Протасия в Милане, св. Димитрия в Фессалонике и некоторые другие, при которых дворы существуют и до сих пор. Некоторые из этих дворов очень древнего происхождения и хотя не раз вероятно были реставрированы, но при этом едва ли терпели какие-либо существенные изменения и потому могут служить наглядным и достоверным объяснением устройства этой части храмов в древности. Впрочем устройство древних церковных дворов хорошо известно и без того по древним очень подробным их описаниям особенно у Евсевия и Павла ноланского. Дворы эти имели обыкновенно довольно обширные размеры, четырехугольную, квадратную или продолговатую⁴⁹⁶ форму и внутри со всех четырех сторон обносились портиками, из коих один, соприкасающийся с фасадом церкви был в тоже время и нарфиксом. По словам Евсевия епископ Павлин, строитель Тирской базилики «между храмом и вратами ограды, оставив весьма большое место, украсил его со всех сторон вокруг четырьмя портиками и дал ему вид четырехугольника, поддерживаемого везде колоннами. В промежутках же между колоннами устроил деревянные приличной высоты решетки, а пространство между портиками оставил открытым, чтобы видно было небо и проходил свежий, освещенный солнечными лучами воздух. Здесь против храма дал он место символам очищения, т. е. ископал источники, которые вступающим внутрь священной ограды доставляют в изобилии воду для омовения⁴⁹⁷». Такой же двор с портиками, решетками и фонтаном был и в базилике св. Феликса, описанной Павлом ноланским. По словам этого писателя во дворе базилики св. Феликса «позволено было всем прохаживаться под портиками и в случае усталости опираться на решетки, которые простирались между колоннами, и смотреть на игру воды⁴⁹⁸» в фонтане, находившемся среди двора.

Фонтаны были почти необходимою принадлежностью всякаго двора и вообще внешнего притвора базилик: когда не было двора их помещали в нарфиксах. О них упоминают очень многие древние писатели, называя их различными именами, указывающими или на их форму, или на украшения и назначение – cantharus, φιάλη, λεοντατιοω и др.⁴⁹⁹. Они делались из разных ценных материалов, всего чаще из мрамора и украшались иногда самым великолепным образом металлами, мозаикой и т. п. Форма их была довольно разнообразна и иногда очень изящна. Фонтаны наиболее простой, древней и распространенной формы состояли из довольно высокого мраморного столбика с небольшим мраморным же сосудом на верху – cantharus-ом, из внутренности которого била вода. Наглядное понятие о фонтанах этой формы дает мозаика в храме св. Виталия в Равенне, где изображена императрица Феодора, жена Юстиниана, входящею в храм в сопровождении придворных и где видно также и изображение фонтана во дворе этого храма⁵⁰⁰. Но иногда фонтаны эти имели более сложное устройство и состояли из больших ваз, украшенных изваяниями разных животных, наприм., львов, которые должны были извергать воду. Иногда они окружаемы были решетками и колоннами, которые поддерживали кровлю и образовали вокруг них небольшой портик в форме круглой беседки или башни. По свидетельству Павла ноланского таков был фонтан, устроенный им во дворе базилики св. Феликса в Ноле⁵⁰¹ и фонтан во дворе базилики св. Петра в Риме⁵⁰². Портик над этим последним состоял из четырех колонн и круглой кровли; впоследствии вместо четырех поставлено, было здесь восемь мраморных богато украшенных колонн, а кровля снабжена была медной обшивкой⁵⁰³. Такие фонтаны с колоннами и большей частью с восемью сохранились а и до сих пор в разных местах. Так один из новых, французских ученых Мецьер, описывая одну очень; древнюю церковь в монастыре св. Димитрия: на горе Осса в древней Магнезии, указывает во дворе ее и до сих пор сохранившийся фонтан – cantharus, украшенный красивыми колоннами⁵⁰⁴. В базилике св. Димитрия в Фессалонике также цел еще фонтан в виде большой вазы из белого, мрамора, окруженный восемью колоннами⁵⁰⁵. Такие же фонтаны, но позднейшего происхождения, имеющие форму круглых зданий: на колоннах существуют в некоторых афонских монастырях⁵⁰⁶. Иногда фонтаны эти имели довольно значительные размеры так что могли бы служить и для крещения, но едва ли когда исполняли такое назначение.

Существование их условливалось очень распространенным у древних христиан обычаем омывать лице и руки перед входом в храм. Обычай этот вошел у них в употребление с очень раннего времени и находился по-видимому в связи с подобным же обычаем окропления или омовения перед молитвою, существовавшим в дохристианских культах, в классических⁵⁰⁷, восточных равно как и в еврейском. Во времена Тертуллиана некоторые христиане придавали соблюдению этого обычая даже слишком большое значение, возводя его на степень как бы неизменного правила богослужебной дисциплины. Тертуллиан сильно вооружается против этого и в свою очередь впадает в крайность, отнимая у указанного обряда почти всякую символическую ценность и даже сближая его с омовением рук Пилата. «Где тут смысл – говорит он – приступать к молитве с руками умытыми, а с душою грязною, когда и для чистоты самых рук необходима духовная чистота, чтобы они были чисты от обмана, от убийства, от волхвования, от идолопоклонства и других пятен.... Я тщательно исследовал – говорит он далее – и доискивался основания этого обычая и нашел, что он напоминает предательство Господа, но мы Господу служим, а не предаем его. Мы должны бы даже избегать подражания предателю, разве тогда только обмывать руки, когда бы после каких либо случаев соприкосновения с мирским совесть находила их замаранными. Всегда достаточно чисты руки, которые раз со всем телом, мы омыли во Христе⁵⁰⁸». Впрочем такое строгое воззрение встречается только у Тертуллиана. В IV в. многие отцы и учители церкви весьма ясно говорят об умовении рук, как об обычае общепринятом в церкви и многознаменательном⁵⁰⁹. Златоуст наприм., упоминает о нем неоднократно, частью находя в нем символическое указание на обязанность каждого христианина очищать свою душу, частью считая его необходимым в виду святости евхаристии, к которой нужно было прикасаться руками во время приобщения. «Скажи, дерзнул ли бы ты –говорит он в одном месте – с неомытыми руками приступить к жертве? Не думаю. Напротив, ты скорее решишься вовсе не приступать, чем приступать с нечистыми руками⁵¹⁰». Вообще обычай этот в древности держался главным образом вероятно потому, что верующие в то время должны были принимать евхаристический хлеб прямо в руки. Когда же введена была для приобщения лжица, то обычай омовения рук начал менее строго соблюдаться и остался обязательным только для священнослужителей. Вместе с тем и фонтаны во дворах храмов начали реже устрояться и мало-по-малу вовсе вышли из употребления, вместе с дворами.

Так как дворы эти с портиками и фонтанами с давнего времени уже не употребляются, то на них можно, так. обр., смотреть, как на некоторого рода особенность в устройстве храмов древне-христианских. Но эта особенность – не единственная. Одну из важнейших составляют еще так называемые баптистерии или крещальни.

Крещальни имели очень важное значение и занимали весьма видное место в общем расположении древне-христианских храмов, хотя и не составляли неизбежной принадлежности каждого из них. Первоначально их даже вовсе не было: крестили всюду, где находили к тому возможность. Диакон Филипп крестил евнуха царицы Кандакии в первом попавшемся источнике (Деян. 8:38). Ап. Павел также в первом встретившемся источнике крестил женщину, по имени Лидию, торговавшую пурпуром. Иустин мученик⁵¹¹ и Тертуллиан свидетельствуют, что и в их время крещение в реках и источниках было обычным явлением. Тертуллиан говорит, что в Риме крестили в Тибре и что крещение, полученное в этой реке ничем не отличается от того, которое получается в Иордане⁵¹². Кроме рек и источников служили для той же цели и другие удобные к тому места. Так по древнему римскому преданию апостолы Петр и Павел, находясь в Мамертинской тюрьме крестили своих стражей Процесса и Мартиниана в колодце, который там и до сих пор показывают⁵¹³. В последующие времена случалось тоже самое, и христианская дисциплина в этом отношении никогда не предписывала никаких стеснительных правил. Однако же и в то время должна была сознаваться нужда в особых помещениях для крещения, так как неудобства от отсутствия таких помещений очевидны сами собою и должны были давать себя чувствовать особенно во времена гонений. Поэтому наряду с крещением в реках и в подобных случайных местах с глубокой древности существовало также крещение и в особо устроенных для того при церквах, или вообще вблизи мест, назначенных для богослужения, крещальнях. Так по очень древнему преданию, сохранённому в Liber pontificalis, еще во второй половине II в. папа Пий I (168–170), освятив по просьбе св. Пракседы церковь в термах Новата (или в доме Новата, находившемся на развалинах терм), здесь же внутри устроил и крещальный источник, в котором многих крестил⁵¹⁴. Затем, когда христиане начали совершать евхаристию на гробах мучеников в катакомбах, там же стали устраивать и крещальни. Некоторые из этих крещален сохранились и до сих пор, напр., в усыпальницах Ватиканской, Острианской, Прискиллы, Каллиста, Александра, Понтиена. Самою замечательною считается крещальня в усыпальнице Понтиена. Здесь совершал крещение пана св. Стефан (257–260) во время гонения Валерианова⁵¹⁵. Крещальня эта украшена живописями, из которых главная представляет крещение Спасителя в Иордане. Здесь же можно видеть изображение креста, у которого концы поперечной перекладины украшены сверху двумя зажженными канделябрами, а снизу буквами: а и ω, подвешенными на колечках; подножие этого креста погружено в сосуд с водою для того конечно, чтобы показать, что вода получает свойство очищать грехи силою креста. Живописи эти позднейшего сравнительно происхождения – и это показывает, что крещальня Понтиена исполняла свое назначение и позднее века гонений, как и некоторые другие крещальни катакомб. Наприм., в крещальне катакомбы Острианской по римскому преданию папа Ливерий крестил в разное время более 4000 человек. Хотя при этом папе в Риме были уже и открытые крещальни, но так как совершение евхаристии при гробах мучеников в это время еще не прекратилось, то не прекратилось и совершение крещения в подземных крещальнях.

При Константине великом , когда начали во множестве строить новые и великолепные храмы и восстановлять в лучшем виде старые, разрушенные во время предшествовавшего гонения, вместе с тем стали устроят при этих храмах и особые места для крещения.. В Тирской базилике – сколько известно первом из храмов построенных при Константине были устроены особые места «для людей, имеющих нужду в очищении и омовении водою и Святым Духом». Это были «весьма искусно устроенные притворы или просторные комнаты», находившиеся в связи с боковыми стенами храма и соединявшиеся входами с средней его частью⁵¹⁶. Если здесь идет речь о крещальнях – что едва ли может подлежать сомнению – и притом двух, вероятно мужской и женской, то крещальни эти очевидно находились в самой базилике, в ее боковых притворах, а может быть и в боковых кораблях. По крайней мере, устраивать крещальни в каком-либо из боковых кораблей базилик было в обычае на востоке и в очень раннее время. Примером может служить базилика Вифлеемская, где крещальная кадь устроена в одном из боковых кораблей⁵¹⁷.

Но чаще всего с IV в. помещения для крещения устраивались в особых зданиях в самом близком расстоянии от храмов, большею частью против главного входа в самой тесной связи с внешним притвором, так что для того, чтобы из храма попасть в баптистерий, нужно было перейти только через небольшую открытую площадку или двор, или даже только через внешний портик. Этим давалось как бы понять, что крещение есть дверь, вводящая в церковь Божию – мысль, которую древние отцы и учители церкви развивали очень часто. Несколько примеров такого расположения можно видеть и до сих пор в некоторых местах на западе и на востоке. Так при базилике в Торчелло баптистерий стоит прямо против дверей церковных и отделяется от церкви только внешним портиком⁵¹⁸. Иногда баптистерий помещались и сбоку базилик, но также в ближайшем раcстоянии от них⁵¹⁹. Поэтому впоследствии многие из этих зданий без труда присоединены были к самым храмам и вошли даже в состав их внутренности⁵²⁰. Но большая часть древних крещален и до сих пор существуют в качестве отдельных зданий, хотя уже утратили свое первоначальное назначение. В некоторых из них еще в древности начали ставить особые алтари большей частью с реликвиями св. Иоанна Предтечи и исключительно посвященные его имени⁵²¹. Такие крещальни поэтому и назывались чаще всего крещальными церквами (ecclesiae baptismales), церквами св. И. Крестителя или св. Иоанна на источнике (ecclesiae s. J. Baptistae, s. Joanni in fonte). Впоследствии все они превращены были в настоящие церкви, равно как и другие, которые в древности не имели алтарей. В настоящее время большая часть из них также известны под именем церквей св. Иоанна на источнике, но есть между ними и такие, которые посвящены другим святым. Самыми древними и замечательными считаются два баптистерия в Риме, один при Латеранской базилике – S. Giovanni in fonte – единственный баптистерий, и до сих пор сохранивший все принаровления для крещения⁵²² – и другой при базилике св. Агнесы – ныне церковь св. Констанции.

План древних крещален всегда был центрический, круглый или многоугольный, всего чаще восьмиугольный⁵²³. Так, круглую форму имеют крещальни в Пизе и Пистойе, восьмиугольную – крещальни Латеранская, Миланская, Флорентийская, Веронская и др. Встречаются иногда крещальни шестиугольные, наприм. в Сьене, Парме, Аквилее, в Деир-Сете (в Сирии). Крещальня в Варе в Пюилье, относящаяся к IV в. – снаружи круглая, а внутри восьмигранная. – В общем это всегда здания башнеобразные. Со внешней стороны относительно всей совокупности храма они должны были производить эффект, похожий на тот, который в настоящее время производится башнями, назначенными для колоколов, или колокольнями. Каков был этот эффект, можно судить отчасти по указанному нами выше изображений на одном древнем саркофаге Латеранского музея; где представлена базилика. И около нее баптистерий в форме круглой башни, на вершине которой водружен labarum. Башнеобразная форма выступает здесь совершенно явственно и производит своеобразное впечатление. Так как башни начали строить при церквах уже тогда, когда крещальни, как особые здания стали выходить из употребления, то и представляется вероятным, что они явились как бы заменою крещален, и что эти последние служили для них как бы первообразом.

Иногда здания крещален были довольно обширны и назывались великими⁵²⁴. В некоторых из них могли происходить даже соборы. Указания на это можно находить в актах вселенского халкидонского собора⁵²⁵ и одного из поместных константинопольских⁵²⁶, а также и в том обстоятельстве, что в некоторых крещальнях встречаются символические изображения соборов. Такова мозаика в церкви св. Иоанна на источнике в Равенне – бывшем баптистерии: на ней изображены две епископские кафедры и посредине стол с раскрытым евангелием⁵²⁷. Внутри крещальни эти состояли иногда из нескольких отделений. Так Кирилл иерусалимский в своей крещальне различает: προαυλιον οίϰον – притвор, где приступающие ко крещению отрицались сатаны, и внутреннее помещение – εσωτερον οιϰоѵ, где они крестились через погружение⁵²⁸. Кроме того крещальни делились иногда внутри на отделения мужское и женское⁵²⁹, но не всегда: иногда мужчины и женщины крестились в одном бассейне, конечно не в одно время. Обширность крещален условливалась с одной стороны тем, что оглашенные всегда должны были значительное время ждать крещения и креститься массами в известные назначенные для того времена, частью же тем, что крещение всегда совершалось через погружение и потому самая купель крещения должна была, иметь, значительные размеры и требовать обширного помещения.

Купель или крещальная кадь – piscina, ϰολυμβηρα – помещалась обыкновенно в центре здания крещален и была устроена из мрамора или подобного материала с различными украшениями. Купель эта обильно снабжалась водою через особые водопроводы и уставлялась в углублении пола так, что, края ее приходились почти вровень с полом. Поэтому в нее нужно было нисходить, а из нее восходить, для чего в каждой купели устроялось по символическим основаниям семь ступеней: три справа служили для схождения, а три слева – для восхождения; в средине между входом и восходом была, площадка для священника и восприемника – это была седьмая ступень⁵³⁰. Форма купелей была большей частью круглая или восьмиугольная, но иногда устроялись купели и необыкновенных форм, именно: иногда им давали наприм., вид креста⁵³¹. Снаружи крещальная купель окружалась иногда невысоким барьером и колоннами, поддерживавшими более или менее cложный эпистиль без кровли. В средине купели ставился обыкновенно более или менее высокий столбик с урною на верху или с изваянием какого-либо животного, агнца или оленя, извергающих воду, наполняющую купель. Иногда же изваяние, извергающее воду, помещалось сбоку купели, а урна служила для курений. Вверху над купелью привешивался голубь, золотой или серебряный, бывший символом Святого Духа и заключавший в себе или освященный елей для оглашенных, или святое миро для крещаемых. Все эти изваяния оленей, агнцев, голубя и другие помимо своего символического значения имели большую цену и как украшения, так как выполняемы были постоянно из дорогих материалов и очень искусно. Как иногда великолепны были украшения крещальных купелей, можно судить по древнему описанию купели Латеранского баптистерия, украшенной Константином великим. Бассейн здесь высечен был из порфира и покрыт был серебряными листами в 3008 фунтов весом. В средине купели стояли порфировые колонны, поддерживавшие золотой сосуд в 52 ф. весом, который назначен был для курений и в котором во время пасхи сжигалось до 20 ф. благовоний. Сбоку бассейна стоял агнец из чистого золота в 30 ф. весом, извергающий воду. По правую сторону агнца стояла статуя Спасителя из чистого серебра в 5 футов высоты и 170 фунтов весу, а по левую сторону – статуя И. Крестителя, серебряная же и такой же высоты. В руках Иоанна была дощечка с надписью: ecce agnus Dei, ecce qui tollit peccatum mundi. Кроме того здесь были изваяния семи оленей пьющим воду, из серебра, каждый в 80 фунтов весу и золотая кадильница, украшенная 42 драгоценными камнями и весившая 10 фунтов⁵³². В последствии купель эта стараниями разных пап украшена была ещё более. Так Сикст III (432–440) поставил вокруг не порфировые колонны с эпистилем и украсил их надписями⁵³³. Иларий (461–467) – поставил трех серебряных оленей, извергающих воду и подвесил золотого голубя⁵³⁴. Если не столь великолепные, то подобные же украшения существовали и в других крещальнях.

Описанного рода крещальни, хотя были и отдельными, самостоятельными зданиями и имели место вне храма в собственном смысле, но они существенно отличались от всех других церковных пристроек или экзедр, которые в древности иногда строились около церквей в значительном количестве под разными названиями, наприм., secretarium, diaconicum magnum, bibliotheca и т. п. Все эти последнего рода здания не имели большей частью никакого отношения к богослужению и служили для разных потребностей священнослужителей и прихода. Крещальни же имели такую же тесную связь с богослужением, как и самые храмы, так как в них совершалось первое христианское таинство, которое составляло в древности не только одну из наиболее существенных, но и наиболее развитых составных частей общественного богослужения, один из тех центров, вокруг которых развивалась величественная система христианского культа. Другим таким центром была евхаристия, с которою крещение имеет теснейшую связь, так как участие в евхаристии вполне обусловлено им и возможно для человека только после того, как через крещение он делается членом царства Христова. Эта связь в древности особенно ясно чувствовалась и выступала на вид. У древних отцов церкви, наприм., Иустина мученика, Дионисия ареопагита, Кирилла иерусалимского и др. описание обрядов крещения постоянно помещается перед списанием обрядов евхаристии и в непосредственной с ним связи. Отсюда и тесное отношение крещален к общему составу храмов, вследствие чего крещальни, хотя существовали не во всех храмах, а большей частью только, в храмах епископских, всегда однако же считались одною из существенных составных частей христианского храма вообще. Тот храм, где не было, крещальни, считался как бы не полным по своему устройству, и христианские строители, когда желали чтобы ничего не недоставало построенным ими церквам, обыкновенно присоединяли к ним и баптистерии⁵³⁵. Вообще, же существование крещален в качестве отдельных зданий вытекало не столько из сущности, дела, сколько из случайных обстоятельств времени. Такие крещальни нужны были в то время, когда крестились большей частью взрослые после длинного приготовления и большими массами. По миновании этого времени нужда в отдельных, и обширных крещальнях значительно ослабела и потому крещальные купели уже. в VI в. стали пере- носиться в нарфикс, а потом и во внутренность храмов⁵³⁶.

Все перечисленные нами составные части христианского храма имели, таким образом, каждая свое особое устройство и свое особое убранство, сообразное со своим назначением. Каждая из них была принаровлена к помещению известного класса верующих и к совершению известных священных действий и составляла как бы нечто особое и целое. Но при всей своей особенности все они находились в самой тесной органической связи друг с другом и с целым. Они разделялись между собою более или менее заметным образом, но это разделение, сообразно с духом христианского культа, указывало более на порядок и дисциплину, чем на что-либо другое и не могло служить препятствием для соединения, когда нужно было, всех верующих в общей и единогласной молитве. Алтарь отделялся решеткой, но в тоже время устроялся так, что его можно было видеть со всех пунктов храма; средняя часть храма отделялась от притвора, но не настолько, чтобы стоящие здесь не могли слушать писаний; даже стоящие за дверьми во внешнем притворе, в известное время, когда двери еще не были заперты, могли видеть и слышать отчасти, что происходит в храме. Вообще в христианском храме все направлено было к тому, чтобы множество народа могло с удобством участвовать в общем богослужении и, расположившись в порядке, могло видеть и слышать все происходящее в храме. Это свойство христианского храма ясно выступает на вид в известном прекрасном описании христианского храма, заключающемся в стихотворении Григория Назианзена: Сон о храме св. Анастасии. «Мне представлялось – говорит здесь св. Григорий – что я сижу на высоком троне. По обе стороны ниже меня сидели пресвитеры – вожди стада почтенные возрастом; в пресветлых одеждах предстояли диаконы, как образы ангельской светозарности. Из народа же одни, как пчелы, жались к решетке, и каждый усиливался подойти ближе; другие теснились в священных преддвериях, равно поспешая и слухом и ногами, а иных препровождали еще к слушанию слов моих пестрые торжища и звучащие под ногами улицы. Чистые девы вместе с благородными женами с верхних галерей преклоняли благочинный слух⁵³⁷». В самом деле христианский храм, наполненный народом, который слушает поучение епископа, сидящего в глубине абсида на высокой кафедре и окруженного пресвитерами и диаконами – должен был представлять величественное зрелище, ни с чем не сравнимое и достойное поэтического описания; ни один культ, кроме христианского не мог представить ничего подобного. Зрелище это как на христиан, так и на язычников, без сомнения производило глубокое впечатление. Это впечатление должно было усиливаться еще более от той обстановки, частью иконографической, частью чисто декоративной, при которой каждый, даже мелкий архитектурный член здания становился как бы одушевленным. Описанием этой обстановки мы займемся впоследствии.