Миссионерские заметки

Епископ Николай

29 сентября/11 октября 1892. Вторник.

Симооса. Кадзуса. Хитаци.

Отправились мы с о. Фаддеем Осозава посетить Церкви, ему подведомые в Симооса, Кадзуса, Хитаци. Первою на пути была Церковь в Тега. От Токио до Тега 11 ри; думали мы прибыть часа в три-четыре, чтобы отслужить вечерню, а потом вечером еще иметь собрание. Но, начиная с полпути, от Мапудо, такая дрянная дорога, хуже которой и быть не может; мою тележку наполовину тащили по четыре человека, оставляя о. Фаддея, чтобы потом бежать назад и вытаскивать из грязи точно так же его. Вся эти дни были дожди, сегодня также, в дождь мы и отправились; это и сделало дорогу, саму по себе дрянную, совсем уже не возможною. Прибыли в Тегу насилу в шесть часов. На нехорошей дороге мученье везущим, но, мне кажется, еще тяжелее нравственное мученье едущим, а что поделаешь! Выйти – значит испортить обувь до того, что нужно потом бросить ее, – сапоги одни, не брать же с собою их воз.

Христиане встретили за милю от Церкви и немало помогли возчикам, ставши по двое сзади тележки. Деревня Тега – рассеянное селение, так что когда мы въехали в нее, то было еще до церковного дома не меньше 1 ри. Домов в ней 500; внизу, в лощине, рисовое поле, часто затопленное водой из реки; на взгорье – поля с пшеницей, картофелем и подобным. Теперь уже началась уборка риса.

По метрике христиан в Тега 126, из них 12 умерло, 18 ныне в других местах, 15 охладело; 81 – налицо. Но из них на службу по субботам собирается не больше 20, по воскресеньям – 14–15. Гиюу – 4; лучший из них Симон, самый первый здешний христианин, благочестивый и радетельный к Церкви старик.

Бывают и христианские собрания: два раза в месяц. По воскресеньям, после службы читают Священное Писание или Жития Святых и говорят о церковных делах. Женщины также имеют собрание – раз в месяц; но для них просто катехизатор толкует что-нибудь из учения; после того они угощаются тем, что попринесли из домов; здесь же жертвуют на Церковь.

В Тега есть отдельный церковный дом; лет тринадцать тому назад христиане устроили его. Купили за 55 ен готовый японский дом и перенесли его на кусок земли в 95 цубо, отданный одним христианином Михаилом Иватате под Церковь – на такое время, на какое нужно будет именно для сей цели, о чем им дан Церкви и документ. Все вообще устройство церковного дома стало христианам до 200 ен.

Катехизатора здесь прежде Церковь содержала наполовину сама, давала в месяц 5 ен; но два года назад отказалась под предлогом наводнения, причинившего неурожай; ныне также наводнение было, говорят. Больше, мне кажется, отказались содержать потому, что катехизаторы здесь в последнее время были плохие.

Нынешний катехизатор, один на все здешние окрестные Церкви, Иоанн Акаси, живет в Киороси; в Тега же бывает два раза в месяц, чтобы отправить с христианами воскресную службу и опять уйти; новых слушателей у него здесь ни одного, да и какие же могут быть при таком редком посещении!

Жертвуют христиане в Тега ежемесячно до 1 ены 20 сен на свои церковные расходы и 1 ену на содержание священника.

Христианских домов в Тега 8, в Фузе 2, в Сомеи 2, Катаяма 2 – все эти селения составляют одну церковную группу, ибо очень близки одно к другому (Чё 20 и под.).

По прибытии в церковный дом отслужили вечерню, было и слово. Пели очень плохо; советовал потом я вызвать из Токио учителя пения на месяц-два; говорили, что в первом месяце будет время учиться пению, теперь же заняты полевыми работами.

После службы по метрике исследована была Церковь. Кроме здешней метрики, здесь оказалась еще метрика из Оомори, взятая оттуда за ненадобностью там, ибо там 24 христианина, и из них ни у одного не сохранилось ни искры христианинства! Печальное явление! Значит – не знающих еще учения и нисколько не проникнувшихся им крестили. Впрочем, там есть и такие, как Афонасий Миясима, когда-то служивший катехизатором (перешедший в православие из протестантства). С Оомори подряд в селении Каменари два христианина, и те охладели, в Идзумимура – один, – тоже. Не знаю, как поднять хоть несколько из этих упавших, а нужно – помоги, Бог! – В той же метрике значатся и крестившиеся из Фуса 3 человека (еще один из Фуса значится крещеным в метрике Тега) и крестившиеся из Киороси 8 человек.

30 сентября/12 октября 1892. Среда.

Тега.

Утром была обедница и панихида; последнюю пели совсем плохо, и порядка ее ни Акаси, никто другой не знает. Поучение. Испытание детей, самое неудачное: на все вызовы ни один ребенок не вышел и не прочитал молитвы. Поучение о необходимости воспитывать детей в благочестии.

В начале одиннадцатого часа отправились посещать христиан. Все христиане здесь очень зажиточные; все земледельцы; имеют отличные домы. И все признаки довольства налицо: у всех лошади стоят в [?] стойлах (ибо в этих местах работают исключительно лошадьми – быков нигде нет), куры, утки, надворные строения, вышестенные дворы. Только в Катаяма один дом, говорят, беден; в нем мы не были, хозяин в отлучке на заработке, хозяйка тоже-де занята работой, да и не благочестива (рейтан). До обеда обозрели все 8 домов в Тага и один в Катаяма. Обедали в доме Михаила, богатого крестьянина, но у которого, к сожалению, есть дочь семи лет, от рождения немогущая стать на ноги. У Михаила приготовлено было помещение для меня, которым я, однако, не мог воспользоваться, ибо вчера ночью идти к нему по грязи неудобно было, сегодня же весь день вне дома. – Симон – староста церковный – также отлично живет; он – потомок Кароо князя, крепость которого стояла почти на том же месте, где теперь дом Симона; но князь этот завоеван и крепость его разрушена еще до Нобунага; следы валов крепости видны и теперь. У Симона садик и за ним холм, покрытый отличным лесом, среди которого виднеется огромное кеяки.

После обеда, во втором часу, отправились на лодке по Тоненума и занятым водою прибрежным полям в Сомеи, деревеньке в шесть домов, лежащей на том же берегу, где и Тега; 20 чё, говорили, до Сомеи, но по воде ехали часа полтора. В Сомеи живет Сонобе – христианин, зажиточный и довольно образованный, сестра которого замужем за Давидом Онума, бывшим христианином; другой христианин, тоже Сонобе по фамилии, – и этот усердный христианин и небедный обыватель.

В 10 чё от Сомеи есть деревня Иван, в которой проповедывал бывший катехизатор Николай Ито. Особенность этой деревни, имеющей 30 домов, всего та, что там много вина пьют, так что по округе «иван-заке» в пословицу вошло – о пьяном. Еще по соседству с Сомеи деревня Васиноя; там есть большой богач Дайторо, раза два слушавший учение наше, но ныне являющий себя усердным приверженцем нициренебу, ибо его посетила, с целью утверждения в сей секте, монахиня Муракумо, Великая княжна родом (кажется, Фусима дома), у которой умер жених, после чего она, как не могущая уже выйти замуж, постриглась в монахини и ныне весьма усердно разъезжает по Японии и проповедует буддизм; ее сопровождают 2–3 бонзы; лет ей двадцать с лишком. Еще в Васиноя есть домов двадцать секты «Тоокиу» (сетома мия), народившейся, кажется, всего только в начале нынешнего царствования. Особенность ее та, что сектанты – не сердятся и не возражают: говори, что хочешь, он наружно со всем соглашается. Ничем нельзя его возмутить и вывести из себя; есть еще какое-то тайное учение у них; много людей высших фамилий, говорят, принадлежат к этой секте; и много в Токио; в этих местах также немало последователей.

Из Сомеи на лодке отправились в Фуза, деревню из 100 почти домов, лежащую по другую сторону от Тега (направо по тому же берегу, тогда как Сомеи налево). Пошел дождь; шли на лодке до сумерек, хотя от Тега до Фузе тоже считают 20 чё; пришлось далеко объезжать тони, отгороженные ныне для ловли сетью диких уток; охота на них начинается в октябре и продолжается до марта; развешивают сети над водою – вверх, и лодки прячутся в тростнике; когда становится темно, утки прилетают стаями и садятся на озеро, но, спускаясь, падают в сети; их берут живыми; и – так много, что, например, в Фузе, где каждый дом ставит сети, каждый дом в ночь добывает от двух до двадцати уток. Уток держат живыми, пока нужно вести в Токио на рынок, тогда их убивают и везут. С древности это один из доходных промыслов здешних деревень. Ловят еще уток на веревку, намазанную клеем моци, где бывают утки с апреля по октябрь, когда их здесь почти совсем не видно, здесь мне сказать не могли, – отлетают же они на юг Японии или совсем на другие острова.

Много также идет на рынок Токио отсюда угрей из озера – угри здешние в Токио славятся.

В Фузе два христианские дома – два брата Михаила, старший Авраам и младший Павел, – оба, по-видимому, такие же усердные христиане, как Михаил, и оба богатые. Пред домом Авраама мне указали по обе стороны входа две кучки земли – это приветствие мне, и приветствие, как объяснил о. Фаддей, высшего сорта: тогда самым уважаемым лицам делается оно, как Микадо, князьям; и обычай этот – древний; мне в первый раз пришлось встретится с ним.

Из Фузе, несмотря на очень грязную дорогу, вернулись в церковный дом берегом, ибо водой проплутали бы в темноте много. – В восемь часов началась всенощная; пред нею я объяснил значение завтрашнего праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Христиан собралось полна комната. Всенощную пели и читали довольно хорошо. – После сказано было житие Святого Романа Сладкопевца. Затем учреждены два собрания – мужское и женское; избраны коогися, определены воскресные дни и часы, и все прочее. Дай Бог, чтобы хорошо начались и с пользой продолжались.

Сложилось у меня крепко на душе следующее: на первый, второй и третий месяцы года, когда земледельцам совершенно свободно слушать учение, присылать сюда катехизатора, заимствуя оного на это время из другого места; одного катехизатора для: Тега с Катаяма, Сомеи, Васиноя, Иван и Фузе – совершенно достаточно, ибо все эти селения скучены; но этот катехизатор в то время именно только здесь и должен служить.

Свободно еще земледельцам в седьмом и восьмом месяцах; но тогда, как говорит Акаси, могли бы помогать старшие семинаристы, увольняемые на каникулы. И это хорошая мысль.

1/13 октября 1892. Четверг.

Тега. Фуса. Киороси.

Утром, в половине восьмого, в Тега начали служить обедницу; христиан собралось тоже много. Кончили в восемь, но проповеди нельзя было сказать, ибо с восьми часов назначена была проповедь для язычников. Отправились для нее в дом Михаила, где назначено было собрание. По обычаю, медленно собирались. Так что пришлось начать не раньше половины десятого часа. Собралось человек 40, – народ все серьезный; было и начальство деревни. Сначала говорил Акаси, катехизатор, и преплохо, совестно было слушать это бессвязное, неумное, повторяющееся плетение. Я сказал обычную начальную язычникам, продолжавшуюся с десяти до двенадцати часов. Слушали весьма усердно, никто не вышел до окончания – видно, что почва здесь совсем готова для сеяния Слова Божия.

После обеда отправились дальше, верхом на грузовых седлах, ибо на лодке чрез Теганума, по причине сильного ветра, никак нельзя было переправиться на тот берег по направлению к Киороси. Прямым путем, чрез озеро, было бы 2 ри до Киороси, окольным, чрез Оомори, около 5 ри, – и притом езда на лошадях шагом, по грязнейшей, топкой дороге, в сильный ветер и по временам дождь, взяла все время до сумерек. Спустившись от Оомори, заехали в Фуса. до которого было не больше полри; посетили три дома здешних христиан; у всех нашли иконы на местах, – детей, насколько их можно было испытать, знающими хоть краткие молитвословия, дома – зажиточными; наконец, – христианское радушие и усердие. Но здесь, в Фуса, объяснилось совсем постороннее следующее неприятное обстоятельство. Катехизатор Акаси, без совета со мной и без моего ведома, письмом из Тега назначил сегодня в три часа после обеда в Киороси проповедь для язычников; оные и собрались в большом количестве и, прождав несколько часов, разошлись по домам, – разумеется, не с хорошими речами о нашей аккуратности. Итак, на катехизатора и священника никак нельзя положиться при объездах в распределении времени, а нужно самому следить за всем и распоряжаться. Я объяснил Акаси и о. Фаддею, что «я путешествую прежде всего для христиан; везде мне нужно прежде всего видеться с ними, молиться с ними, говорить с ними, дать им должные наставления, посетить их дома, вполне узнать состояние Церкви, – и потом уже, если удобно, сказать слово и язычникам, для которых от моего слова, впрочем, я и не вижу большой пользы, ибо одна проповедь немного может объяснить, долго же останавливаться для язычников я не имею возможности; но для проповеди язычникам должны быть выбраны самые удобные, по местным обстоятельствам, часы, точно указаны они, оповещено о проповеди возможно широко в городе, и в назначенный час пунктуально проповедник должен быть на месте и говорить проповедь, много ли, мало ли собралось язычников. Такой же обман, как нынешний, собравшихся слушателей – роняет нас безмерно в глазах язычников.

Поспешили из Фуса в Киороси. до которого всего 10 чё от Фуса. Христиане ждали, но видны были еще и некоторые язычники, особенно из Оомори, дождавшиеся нашего приезда. Итак, вместо того, чтобы помолиться с христианами и поговорить с ними, нужно было назначить проповедь для язычников, чтобы тем хоть несколько поправить сегодняшний пробел.

Назначили в половине восьмого часа, и, несмотря на такой короткий срок для оповещения – всего час, с половины седьмого собралось слушателей все-таки очень много, почти полный дом, хоть и небольшой. Ровно в восемь часов о. Фаддей начал говорить свою проповедь, продолжавшуюся минут двадцать; говорит он хорошо, довольно умно. Потом я сказал – тоже обычную начальную язычникам; продолжалась до половины одиннадцатого. Слушали усердно, – дай Бог, чтобы было хоть и несколько пользы!

Из пришедших на проповедь из Оомори был, между прочим, Тамура – Ной, отец умершего семинариста, совсем потерявший веру – вот уже несколько лет; пред проповедью я имел время поговорить и с ним – кажется, оживился он несколько, затеплилась искра христианского чувства; просил я его завтра собрать к себе в дом и прочих охладевших или ушедших в протестантство бывших наших христиан в Оомори – я приеду повидаться и поговорить с ними. А их всего по метрике числится 24 человека; быть может, Господь даст, хоть нескольких из них оживить; тогда бы возникла опять совсем завядшая Церковь в Оомори. Обещался Ной исполнить мою просьбу, но почему-то с видимой неохотой. Посмотрим, что будет; но преимущественно для Оомори я завтра целый день останусь здесь, иначе следовало бы уехать завтра утром, в десятом часу, на пароходе в Канаици; кстати, завтра вечером скажу еще проповедь для язычников в Фуса, где христиане обещались собрать слушателей.

Остановились в Киороси в нанятом на сей случай доме, ибо квартира катехизатора, говорит он, грязна; увидим ее завтра.

2/14 октября 1892. Пятница.

Киороси. Оомори. Фуса.

Утром, с восьми часов, отслужена обедница, к которой собрались почти все здешние христиане и пришло двое из Фуса. Пели бывшие ученики Семинарии – Иоанн Тоба и Петр Като – очень правильно; катехизатор Иоанн Акаси, помогая им, только мешал. Во время проповеди пришли из Оомори четверо охладевших: Ной Томура и с ним Афонасий Миясима, бывший катехизатор, Петр Хиракава, торговец рисом, Иона Сиина, писарь в Правлении, перешедший в протестантство.

Кончив проповедь, я говорил с ними, и положено отныне учредить в Оомори «Кенкиуквай» для повторения вероучения и для сравнения православия с протестантством, – двукратно в неделю: во вторник и пятницу, вечером, с семи часов; катехизатор Акаси будет приходить в Оомори, и будут они под его руководством читать Догматику; там же, где православное учение будет отличаться от протестантского, читать сравнительное богословие и разбирать, на чьей стороне истина. Обещал я сегодня же написать в Токио, чтобы выслали потребные для того книги. Эти четверо обещали приводить на собрание и других охладевших христиан; я внушал им приводить и язычников, ибо это будет основательное изучение веры с самого начала. Дай Бог им исполнить положенное и воскреснуть для жизни во Христе!

После полдня мы посетили здешних христиан: 1. Старуху Дарью Есиока; сын ее заведует здешней почтой и телеграфом. Дом – очень богатый и самый древний в Киороси, с него началось население здесь; старуха вчера, при самом моем приезде, приветствовала меня ящиком конфет, но прийти сама не могла по болезни ног; видимо благочестивая, желающая внушить христианство своим детям, внукам и правнукам, – которых всех у нее много; ей семьдесят лет, но еще свежая умом и речью; иконка Спасителя у нее маленькая; помолилась мы все перед нею; потом я обещал ей выписать из Токио, из Миссии, книг, а здесь из квартиры прислать икону Богоматери – побольше (что и исполнено; книги выписаны ей: Доотоку-но кангами, Тенкокуно мицисирубе, Кейкенно Ноди и Молитвенник; здесь послал ей, кроме икон, – внешний и внутренний виды храма). 2. Дом Андрея Сина, старый христианский дом, тот самый, в котором я пятнадцать лет тому назад держал проповедь к язычникам; из этого дома – семинарист Иоанн Тоба; дом – зажиточный, торгует железными изделиями. 3. Иоанна Миязаки, того самого, который несколько лет тому назад был в Катехизаторской школе и выключен за неспособностью; человек он, между тем, очень благочестивый; у него жена и трое детей; торгует курями; беден. 4. Совсем бедный дом слесаря Петра, женатого на глухонемой и имеющего двух девочек, тоже глухонемых; но трогательно смотреть на это мирное и благочестивое семейство; Петр истинно богобоязненный человек, жену свою любит и бережет, дети от него не отходят; и жена совсем счастлива; добрая улыбка не сходит с ее лица. О. Фаддей говорил, что недавно Петр прочитал в «Православном Вестнике» об одном бедном, которому просилась помощь, принес ему, о. Фаддею, больше 1 ены для отсылки сему бедному; «Да как же ты накопил, будучи сам бедным?» – спросил о. Фаддей. – «А я даю по несколько рин жене, жена передает их детям, дети же опускают в кружку, – так и накопилось», – отвечает Петр.

Во втором часу отправились в Оомори посетить книжника Павла Сиина, совсем забывшего о своем христианстве, по слухам. На деле оказалось хуже слухов. Принял очень сухо и гордо; я думал было заговорить с ним о христианстве – куда! Понес такую ахинею, что уши вянут! И в буддизме-де Бог, и во всякой другой вере тот же, что в христианстве, Бог; Праотцов Адама и Еву отвергает, потоп тоже; о солнце и луне понес такую дичь, что о. Фаддей рассмеялся, несмотря на все свое старание быть вежливым, и заметил: «Да, ныне уж никто так не говорит»; хуже всего то, что с ним говорить нельзя, только нужно слушать его – не дает говорить; лишь рот откроешь, на полслове перебивает и несет свои химеры. Но жаль мне стало его, – и он тоже крещен; итак, предложил я ему переселиться на время в Токио, дал бы я ему место в Семинарии учить китайщине, а он бы тем временем, живя среди христиан, обновился бы душой, быть может; кстати мог бы заниматься и исправлением японского языка в переводах. Старику (54 года, но седой, растолстевший и обрюзгший) понравилась эта мысль, не его обновления, конечно, а учительства в Токио, и он обещался подумать. Живет он очень богато: пребольшущие дом и сад и много земли; старший сын его врачом, младший учится в гимназии. Хвалился своим толкованием на Конфуция; «Отчего ж не напечатаешь?» – спрашиваю. – «Денег нет», – говорит.

Идя от старого книжника, зашли в Оомори же к молодому, некоему Павлу Миясима, тридцати четырех лет; и этот тоже гордец не малый; прийти ко мне и не подумал; даже и встретил в грязном домашнем платье и без радушия, хотя в волнении почему-то, выражавшемся в дрожании пальцев и голоса. Он когда-то хотел поступить в Катехизаторскую школу, да опоздал и потому послан был мною в Коодзимаци в школу о. Ниицума, но там он пробыл с месяц и вернулся домой – «науки-де для него недостаточны там»; учился затем три года в протестантской школе, хотя протестантство, по его словам, не принял; географию, историю и подобную школьную мудрость, говорят, произошел. Мелькнула у меня мысль попытаться сделать из него катехизатора ныне или, по крайней мере – оживить его душу притоком христианских понятий. «А не желаете ли ныне в Катехизаторскую школу?» – спрашиваю. Прямо обрадовался предложению и тотчас согласился отправиться в Оосака, в первый класс школы, с каникул нынешнего года заведенной там. «Да думайте хорошенько и тогда скажите свое решение». – «Нечего думать, – я готов». – «По крайней мере, до завтрашнего утра подумайте и завтра скажите – я между тем приготовлю письма для вас в Оосака к о. Оно и к учителю Павлу Морита» – говорю. – «А нельзя ли сегодня вечером получить от вас эти письма?» – спрашивает. Что значит такое быстрое и радостное решение? Быть может, это и Зов Божий человеку. Человек он, по-видимому, во всех частях годный для службы Богу; только гордость следует ему исправить; быть может, изучая богословие, и исправится, при помощи Божией. Во всяком случае, для души его полезно побыть в религиозной атмосфере.

Дальше в Оомори зашли в дом Ноя Тамура; языческая божница прямо бросается в глаза. А икону Церковную, стоявшую у него, сдал в Киороси, как ненужную, теперь, слава Богу, оживляется; обещался и жену обратить в христианство; жена здесь же была, ласковая и добрая. – Потом зазвал к себе в дом Петр Хиракава; говорит: «У меня есть одиннадцатилетняя дочь; очень она любит вероучение, постоянно ходит в протестантскую Церковь, хотя еще не крещена; хочет посмотреть на вас, зайдите ко мне». Зашли. Премилая и умная девчонка; в школе, в своем классе между множеством мальчиков и девочек первою идет. Отец, очевидно, за тем и завел, мол, чтобы попросить принять ее в миссийское духовное училище; я предложил ему поместить – если на полном своем содержании, то с правом ему потом взять ее из школы и распорядиться ее судьбою во своему желанью, если на половинном (2 ены), или ниже того, то с условием совсем отдать ее в распоряжение Церкви. Отец и дочь, и даже бабушка, со слезами рассказывавшая об ее успехах в школе, и которой, конечно, будет очень тяжело расстаться с нею, обрадовались предложению и сознались, что они об этом именно хотели просить. Я обещался написать письмо начальнице Анне Кванно, чтобы приняла девочку, когда отец привезет ее, условившись с ним насчет содержания ее.

Из Оомори отправились в Фуса, где в шесть часов назначена была вечерня, в семь же должна была начаться проповедь для язычников. Пришли еще в пять, потому, пользуясь досугом, написали мы письма в Миссию: Сергию Нумабе, чтобы выслал указанные в письме книги в Церковь Киороси для сей Церкви и для «кенкиуквай» в Оомори, также, чтобы выслал книги Дарье Есиока – старухе; другое – Анне Кванно, чтобы приняла вышеозначенную девочку Хиракава в школу. В шесть часов начата была вечерня, после которой сказано поучение. Христиане предложили обед и по спешном исполнении сего обряда пошли в дом другого христианина, где собрались слушать проповедь. В семь часов о. Фаддей начал свое предварительное слово; без четверти в восемь я начал – обычное начальное язычникам поучение; в начале одиннадцатого оно было кончено; собралось слушать человек 70; к концу осталось язычников около 30, но зато это были слушавшие серьезно, видимо, пришедшие не поглядеть только, а и послушать.

Потом христианам было сказано о необходимости для поддержания христианского одушевления завести «симбокквай», так как в Киороси всего четыре дома, а в Фуса три, то отдельно в том и другом месте собрания не могут состояться, по малочисленности христиан; поэтому решили соединить эти две Церкви для собраний в одну, ибо расстояние между обоими городами всего 10 чё; так вышло взрослых мужчин 12, женщин 8 – значит, те и другие могут вести отдельные симбокквай с своими кооги. Внушено было, чтобы кооги готовили со всем усердием тщанием, из Священной Истории, Житий Святых и Священного Писания. Тут же мужчины избрали для себя воскресенье, назначили час и выбрали трех коогися и кандзи. Женщин было всего три; они обещались посоветоваться с прочими христианками и тоже немедленно завести свой симбокквай.

В двенадцать часов ночи отправились из Фуса пешком в Киороси в сопровождении христиан, приходивших отсюда на вечерню и проповедь.

3/15 октября 1892. Суббота.

Канаици.

Утром написаны были письма: к о. Оно и Павлу Морита в Оосака, вчера обещанные для Павла Миясима, и к Сергию Нумабе в Миссию о высылке в Церковь Фуса книг, потребных для приготовления кооги на симбокквай.

В девятом часу отправились на пароходе вдоль по Тонегава в Канаици. Прибыли в полдень. Почти все христиане дождались на берегу, да и мало их, и совсем странная здесь Церковь; монастырской общиной ее можно бы назвать по виду. По метрике здесь 26 крещеных; из них 11 ныне в других местах, 4 померло, 3 охладело, остаются 8; с отцом же немой жены Петра Оосава, крещенных в Тега – 9; в числе их только 1 женщина; прочие все старые или пожилые мужчины; детей – ни одной души. Чтобы всем вместе помолиться, долго мы ждали двоих, живущих за рекой и за которыми отправился посланец; исследовали в это время Церковь по метрике, напились чаю, потом пошли посетить христиан. Домов здесь 4, кроме дома Иоанна Фукуда, в котором мы остановились. Всего три: 1) высокого, разгильдяем высматривающего мужика Павла Макураи (но, говорят, любящего ссориться); живет со своей старухой Марьей в беднейшей и грязнейшей лачужке; а главный дом сдал сыну, и там ни единого христианина; 2) табакокрошителя Луки; человек восемь застали у него работников и работниц, складывающих и крошащих посредством машины табак. – «Где же икона?» – спрашиваю. «А разве нужна?» – переспрашивает. – «Как же не нужна? Она должна висеть на стене. Зачем ты ее спрятал?» – «Да, чтобы крысы не съели, стекло разбилось». – И начинает искать по ящикам; долго рылся, – я терпеливо стоял и ждал, потом обратился рассматривать его заведение, – он все рылся, но уже ворча на ребят, будто бы виноватых в похищении и истреблении иконы; «Так ты и не молишься?» – Спрашиваю. – «Нет, молюсь», – «Утром и вечером?» – «Утром и вечером», – говорит и, видимо, лжет. Посоветовал я ему, наконец, бросить искание иконы – должно быть, несуществующей, и, не благословив его, ушел из дома; 3) рыботорговца старика Марка; этот привел в свой дом – огромный и богатый, но прямо пред входом – большая божница идолов. – «Где же икона?» – «А она у меня в лавке, где я торгую рыбой, – здесь же жена и все в семье язычники». Таковы-то здешние христиане! Один старик Иоанн Фукуда с своим сыном Матфеем утешают; Иоанн особенно истинно богобоязненный человек, спасенная душа – мир душевный так и светится у него на лице. Привели на кладбище. Зачем? А вот зачем: там, между языческими памятниками, стоят два креста; один из них какой-то язычник вытащил и спрятал год тому назад, но на днях крест появился на своем месте; догадываются христиане, что язычник возвратил крест, заслышав о моем приезде, убоясь жалобы и исследования; так они просили побыть на виду у всех на кладбище для острастки неизвестному недоброжелателю христианства.

Вернувшись в дом Иоанна Фукуда, где молитвенная комната, мы начали службу, не дожидаясь более отсутствующих. Отслужили обедницу, потом литию за здешних умерших. Пели о. Фаддей и катехизатор Акаси, иногда я помогал им, когда можно было подладиться. После службы сказана проповедь – сначала христианам: объяснены первые три прошения молитвы Господней, с подобающими нравственными приложениями. Потом, так как полный дом набрался язычников, речь обращена была к ним, – и сказано, в сокращении, обычное начальное слово язычникам. В заключение обещано, что катехизатор непременно будет присылаем сюда на первый, второй и третий месяцы года, когда земледельцам совершенно свободно учение слушать – так чтобы тогда слушали и спасали свои души.

В четыре часа кончено было поучение, и мы, не имея больше здесь церковного дела, собрались следовать дальше, в Кидзука, 3 ри от Канаици; хотели было ехать на тележках, но христиане благоразумно посоветовали дождаться семи часов и отправиться на пароходе до Адзики, от которого в 10 чё Кидзука, ибо-де дорога сухим путем может оказаться во многих местах испорченною бывшим наводнением. Вместе с тем христиане предложили обед, простой, деревенский, но принятый нами с большой благодарностью, ибо мы сильно проголодались; отдарили за него одной еной, которую, в свою очередь, и христиане приняли с видимым удовольствием. Молитвенная комната – совсем бедная, но маленький матрац для сиденья мне – великолепный; меня это заинтересовало, и я спросил – откуда эта роскошь? С своей светлой улыбкой старик Фукуда объяснил, что он пожертвовал на этот предмет свое бывшее парадное платье (камисиме). Я посоветовал ему, по крайней мере, беречь фасон только для епископского употребления, ибо архиерейская подушка тоже в некотором роде уважаемая вещь церковная.

В восьмом часу мы отправились на пароходе вверх по Тонегава и в девять прибыли в Адзики, прошедши 10 чё от места высадки до гостиницы Такемура в городке Адзики. В которой и остановились на ночлег. Нас троих сопровождает из Киороси, по усердию к Церкви, Петр Оосава, что женат на глухонемой. Он родом из здешних мест и хорошо знает всех здешних (в Канаици, Кидзука и прочих) христиан и здешние церковные обстоятельства. Из Канаици родом катехизатор Николай Сакураи, у которого здесь дом и земля.

4/16 октября 1892. Воскресенье.

Кидзука. Накане.

Утром отправились в Кидзука, 10 чё от Адзики. Кидзука состоит из 50 домов; христианских домов два. В них христиан 11. Мы заехали в дом зажиточного крестьянина Тимофея, у которого жена Антония и дети, не знающие молитв; в доме, впрочем, и молитвенника нет. Не застали хозяина и его старшего сына-подростка дома. «Где?» – «Пошли перепелок ловить». Самое дело в воскресенье. Из другого дома пришла старуха с ребенком; и мы стали служить краткий молебен, во время которого подошел и Тимофей с сыном; человек он, видимо, хороший, и христианин недурной; жена – тоже; дал им наставление – молиться самим и учить молитве детей. Затем мы поспешили в Накане, где предложили совершить воскресную службу. От Кидзука до Накане 2 ри; ехали в тележках; только изредка приходилось вставать, где дорога невыносима дурна, размытая наводнением прошедшего месяца; дорога идет сначала по берегу реки, потом мимо обвалившегося вала, затем среди полей. Приостановились около дома Моисея Иван, старшего брата катехизатора Иоанна Иван. Отсюда в одном чё дом Матфея Като, отца катехизатора Игнатия Като, куда мы и направлялись, ибо там молитвенная комната для христиан Накане и окрестностей. Прибыли в десять часов, но начали службу в первом часу, ибо дождались прибытия христиан из деревни Цунода, 20 чё от Накане. Все христиане, собравшись, ждали меня вчера до поздней ночи: так-то нужно быть осторожным при оповещении времени прибытия; ни за что ни про что мучатся бедные христиане из-за своего же усердия.

В ожидании сбора христиан исследовали Церковь по метрике, из которой, впрочем, здесь только выписка, подлинная же метрика в Фунао.

Христиан в Накане 18, в четырех домах; кроме того, умерло 4 и один охладел; да одна ушла от мужа и вышла за язычника. Всех домов в Накане 120. К Накане принадлежат селения: Хангивара. 3 чё от Накане; там один дом христианский с тремя христианами; домов в Хангивара до ста; Касагами с 130 домами, в 5 чё от Накане; там всего два христианина, и те охладели; Цунода с 20-ю домами, из которых 4 христианских, и в них 16 христиан, из которых один охладел; от Цунода до Накане 20 чё по дороге в Фунао. Итак, всех христиан в этой Церкви 36, из которых 14 мужчин, 11 женщин и 11 детей. Все эти четыре деревни ныне соединены в одно селение, под названием Хонгомура.

Гию здесь два: Матфей Като из Накане и Кирилл Бада из Цунода. Христиане по воскресеньям сбираются к Като на молитву, но при ходит всего 10 человек, не больше; в субботу же совсем не имеют общественной молитвы.

Христиане Накане до сих пор жертвовали на содержание священника и катехизатора по 38 сен в месяц, христиане Цинода 25 сен – всего от всех здесь 63 сен; но заготовили прошение мне и ныне подали, чрез о. Фаддея, не брать с них этих денег, ибо они в нынешнем году пострадали от наводнения. Отвращение меня взяло и говорить о сем; я сказал: «Пусть не заботятся – такая ничтожная помощь их не нужна Миссии». Дом Като, прямо видно – богатейший, большие поля со всем обилием плодов земных, да не внизу только, где они действительно пострадали от воды, а на верху, на возвышении; как после, при посещении христиан, оказалось, другие здесь и в Хангивара также зажиточные, особенно Павел Като, учитель, от которого бежала жена; беднейший из них один, но и у того мы нашли перед домом огромные скирды риса. И при всем том просят простить им 38 сен! Что за грошовики! И скоро ли христианские чувства пробьют эту толстую кору языческого своекорыстия! Обидно за них.

В час началась обедница; после нее поучение, перешедшее в наставление непременно завести здесь для оживления христианского усердия, мужское и женское симбокквай, со своими кооги, и рассказано, как вести его.

В четыре часа отправились посетить христиан здесь и в Хангивара. В шесть часов была вечерня с поучением пользоваться особенно святыми таинствами Покаяния и Причащения для воспитания души для Царствия Небесного. С семи часов началась проповедь для язычников, которых было человек 20; говорили о. Фаддей и я, – кончили в десять часов.

5" 17 октября 1892. Понедельник.

Цунода. Соофуке. Фунао.

Утром верхом на грузовых лошадях (для меня, впрочем, нашлось у Като ездовое седло) отправились из Накане, ибо ночью шел дождь и предположенное вчера путешествие пешком не могло состояться, – тележек же здесь нет.

В Цунода посетили христиан; два брата Вата, Кирилл и Мефодий, живут богато, особенно первый; другие два дома бедноваты, но не бедны. Сопровождаемый Кириллом по деревне я спросил: «Здесь было наводнение?» – «Нет», – говорит; значит, прошение – простить кёокиу 25 сен с христиан Цунода по причине наводнения лживо. После, при объяснении в доме Мефодия, оказалось, что Матфей Като включил в прошение христиан Цунода без их ведома и согласия. Тот поступок Като очень неблаговидный. Стали сетовать еще христиане, когда мы сидели в доме Мефодия, что Матфей Като никем не любим – совсем неприветливый, ни к кому не ласковый; «Например, – говорил Кирилл, – вчера спозаранку пришел к нему в дом Томии, некто из этой деревни (из Рокуга, 1 ри от Цунода, катехизатор Симеон Томии, у которого там жива мать), хороший между язычниками, читающий Священное Писание, уже совсем близкий к христианству (двоюродный брат Симеона Томии); пришел послушать проповедь; принес в подарок Като полотенце, – и хоть бы слова привета от Като было, ни чашки чаю, ни чашки воды даже, – так и просидел все время до проповеди, и, конечно, другой раз к Като не придет, поэтому и молитвенная комната в его доме некстати, – люди стесняются ходить и на молитву». Я убеждал снисходительно относиться к недостаткам Като, а смотреть на его доброе, которого у него не мало: он – первый по времени из здешних христиан; его сын служит катехизатором, и служит хорошо; если-де смотреть только на дурное в человеке, то и нас всех также нельзя терпеть, как Като, и так далее.

В одном ри от Цунода Софуке (80 домов). Здесь также посетили христиан, три дома: 1) отца катехизатора Ивана Иван – Авраама, торгующего здесь; у него старуха жена и дочь десяти лет, просящаяся в женскую школу; 2) некоего Фомы Иваса, обедневшего, кажется, по лености, но прежде, говорят, богатого землевладельца; 3) Петра Катори, здешнего богача и очень уважаемого в окрестности земледельца. Этот Петр крещен мною пятнадцать лет тому назад; но потом ослабел в вере, хотя совсем ее не потерял, ибо икона стоит на своем месте в его кабинете; даже совсем вышел из Церкви (дакквайсита): объявил и даже написал здешним христианам, что он больше не принадлежит к их обществу. Принял он меня холодно, но мало-помалу разогрелся; я совсем забыл, что он крещен мною, – и он на первый раз ко мне не признался, но разговорились, и я припомнил, как крестил его в Мацузаки, как был потом у него. Оказалось, что он вышел из Церкви просто по нежеланию быть в обществе людей с неодобрительным поведением, каковы некоторые из здешних христиан. Я предложил ему постараться основать в Софуке церковную общину самостоятельную. Обещал прислать катехизатора на месяцы, свободные для земледельцев от работы, даже того самого, который был здесь пятнадцать лет назад, Спиридона Оосима. Он известит меня, если решится на это; во всяком случае, обещался он с этого времени воспрянуть духом; не знаю, на сколько Господь поможет ему в этом; горд он, к сожалению – это видимо; но в тоже время и добра в нем много, и христианское чувство не погасло; не погасло же, значит, если стоя пятнадцать лет один, в среде несимпатичных ему людей, не сделался окончательно ренегатом. О. Фаддей будет отныне больше заботиться о нем.

К полдню прибыли в Фунао. 10 чё от Софуке. Старик Моисей Тоба и несколько других христиан встретили за деревней. Здесь настоящий маленький храмик и около него дом, также очень маленький, для церковника, которым служит ныне Павел Такахаси, живущий здесь с женой Софьей, – отец бывшего катехизатора Григория и учительницы Надежды Такахаси. В ожидании сбора христиан, рассмотрели метрику, которая здесь одна для Фунао, Мацузаки, Тадарада, Софуке, Цуноде, Накане, Касуками, Кадзики, Фуса. Всех записанных в ней крещенных 174. Мы сосчитали только принадлежавших к Фунао, Мацузаки и Тадарада: оказалось 78 душ налицо; кроме того, умерло 26; охладевшим сказался всего один. Значит Церковь здесь, сравнительно с многими другими, и большая, и хорошая. Сицудзи здесь четыре: Николай Судзуки, Симеон Тосима, Давид Тосима и Яков Хиракава. К богослужению собираются мало: в субботу человек 10, в воскресенье человек 15. Читает службы Павел Такахаси; человека четыре поют; учились они у Надежды Такахаси, бывшей здесь у отца на каникулах, – Есть собрание женщин; именно во второе и четвертое воскресенье месяца человек десять женщин после службы остаются в Церкви и говорят о церковных делах.

Жертвуют мужчины в месяц 72 сен, то есть, как объяснял Такахаси, обещали жертвовать, что, однако, плохо осуществляется; женщин 9 положили давать по 2 сен в месяц, что значит, составляет 18 сен, коли все дадут. Бывают и экстренные пожертвования. Так, в нынешнем году сложились все здешние и окрестные Церкви, до Киороси включительно, и купили японской парчи на гробный покров, который с подкладкой и кистями стал 20 ен. Его берут по Церквам, где есть покойник, и немедленно возвращают сюда на хранение. При покрове показали мне два длинных знамени, одно с белым крестом, другое с красным; их несут пред гробом. Вот и новый обычай, совсем самородный в Церкви; я уж посоветовал кстати делать крупные надписи на знаменах текстов из Священного Писания, как: «Блажени умирающие о Господе», и подобные.

Церковной земли здесь 300 цубо; куплена она от Авраама Тосима за 10 ен, то есть он почти всю стоимость земли пожертвовал. На нее христиане перенесли купленный домик, который, вместе с переноской, вошел в 70 ен. (И говорят, что здесь поступил нечестно Николай Судзуки; домик куплен именно от него, и преплохой); в нем христиане прежде собирались на молитву. Потом куплен и перенесен сюда дом, составляющий нынешнюю Церковь; обошлась эта постройка в 100 ен.

Около трех часов сказали, наконец, что христиане собрались, и мы начали служить вечерню; пели совсем плохо – человек пять мужчин. Проповедь; убеждение завести мужское и женское симбокквай с своими кооги; рассказано как вести его. Охотно согласились мужчины и женщины. Испытание детей в знании молитв; трое прочитали «Отче наш»; другие оказались незнающими. Сказано поучение родителям об обязанности их воспитывать детей для Неба, в чем им помогать даны Ангелы, которые, если родители не будут учить детей молитвам и страху Божию, станут обвинять их пред Отцом Небесным.

С пяти часов назначена была, еще до нашего приезда, проповедь для язычников. К половине седьмого человек 15–20 язычников собралось. О. Фаддей, потом я сказали обычные начальные поучения язычникам. К десяти часам проповедь кончилась, к одиннадцати разошлись и христиане. От беспрерывного многочасового говоренья у меня горло устало страшно.

6/18 октября 1892. Вторник.

Фунао.

Спал я в Церкви, ибо больше негде; впрочем, Церковь неосвященная; да и подобие Церкви составляет только нечто вроде иконостасной перегородки, без икон, кроме Евангелистов.

Обедница и панихида назначены были с семи часов, человек 30 с детьми христиан собралось к восьми. Отслужили, потом было длинное поучение: объясненье первого, второго и третьего прошения молитвы Господней с приложениями к местным христианам и обстоятельствам. Перейдено – к симбокквай и предложено здесь же избрать людей для кооги, утвердить часы собраний и прочее, что все и сделано. Потом сказано поучение о помиловании усопших и объяснено значение кутьи – Сицудзи представили мне охладевшего в вере Сабина, который, однако, теперь оживился и просит иконы, ибо он после крещения не получил ее, и крестика вместо потерянного им. Даны, равно как и другим, затерявшим свои крестики.

Сегодня мы предполагали посетить дома христиан и к вечеру отправиться на лодке в Сакура. Но дождь рубит беспрерывно целый день; теперь вот уже половина второго часа пополудни, а никуда нельзя выйти, – дождь рубит, – утонешь в грязи. В третьем часу дождь несколько стих, и мы отправились посетить христиан в Фунао и Тадарада, оставив Мацузаки на завтра. Ибо эта деревня у озера, по которому нам плыть в Сакура, посетили сначала в Фунао пять домов, потом в Тадарада четыре, потом опять в Фунао два, ибо Фунао разбросано на довольно большом пространстве, и Тадарада ближе к церковному дому, чем большая часть Фунао. Сначала посещенные пять домов все – незажиточные, но и не бедствуют. В Тадарада два дома очень богатые: Давида Тосима (которого покойный отец – Авраам, пожертвовал землю под Церковь) и одного молодого человека, которого отец и все в доме еще язычники, и у которого поэтому иконы в доме не оказалось – не волен повесить, тогда как буцудан – великолепный; попросил, впрочем, ныне у меня икону; еще один дом зажиточный; только самый старый христианин Симеон Тосима бедно и очень грязно живет, «потому что ленив», говорят. Остальные два дома в Фунао, оба Тоба, один старика Моисея, quasi ученого, – зажиточный, другой Александра – первейший по богатству здесь. Этот Александр Тоба крещен мною в Токио, пятнадцать лет тому назад; я потом был у него – принятый во втором этаже надворного строения. Он совсем охладел к вере, и до сих пор не заявлял себя христианином; Благодать Божия, однако, хранила и у него икону, как у Петра Катори (с которым они вдвоем – первые люди по округе по богатству и почету). Ныне он оживился. Вчера пришел в Церковь, участвовал в молитве, слушал все поучения и проповедь к язычникам, зазывал стоявших вне Церкви язычников войти; он здесь окружной староста (сончё); его пример может привлекать к слушанию веры других, если он, так как вчера, открыто будет заявлять себя верующим, что он обещался делать отныне. К сожалению, у него отец есть, в 67-летний старик, нехотящий приникнуть ухом к христианству, вероятно, потому, что держит наложницу, которую – знает – что должен бросить, если сделается христианином. У Александра Тоба приемышем Иоанн Тоба, родом из Киороси, но должен быть до времени только, ибо у него родился свой сын; приемыш учился в Семинарии и вышел при недавнем беспорядке в оной; а юноша добрый – жаль, что вышел. У Александра Тоба иконы не оказалось. Ибо после крещения не было такой, какой он хотел – Спасителя с державой; после же он охладел и не позаботился приобрести. Ныне я дал ему икону Спасителя и советовал выписать из России – в серебряном окладе, соответствующую его богатому дому.

При посещении христиан меня таскали в тележке, ибо иначе к завтрему сапог не стало бы; на всю округу здесь всего одна тележка и оказалась, потому о. Фаддею и катехизатору пришлось месить глубокую грязь пешком, что в гета, впрочем, почти нипочем. Во время нашего путешествия дождь, наконец, стих. К сумеркам вернулись домой; я сильно прозяб и потому с удовольствием напился чаю. В восьмом часу пришли несколько христиан и малость язычников. Отслужили вечерню, причем Павел Такахаси читал, и плохо, какой-то прерывающийся голос у него, притом же, по-видимому, малограмотен. После службы я рассказал историю Товита в назидание, как Господь хранит чрез Своих Ангелов людей благочестивых. Потом о. Фаддей говорил поучение оставшимся двум язычникам (прочие язычницы, пришедшие с детьми за плечами разбрелись до окончания моего рассказа). О. Фаддей говорит поучения хорошо; слово его – живо и умно, подобиями и примерами умеет пользоваться. Когда все разошлись, мы втроем и Павел Такахаси остались в Церкви, и учли Павел Такахаси и катехизатор Акаси жаловаться на Николая Судзуки, что он никогда не ходит в Церковь, жаден до прибыли и прочее, – на других тоже, находят, что здесь, кроме некоторых, совсем нет хороших христиан; очень уж Такахаси рисует все мрачными красками, кажется; я убежден смотреть любовно, снисходительно к недостаткам, ибо и достоинства – хоть бы у того же Судзуки есть, – он первый по времени здесь христианин и немало сделал для Церкви, по крайней мере, прежде, если не теперь; теперь он, действительно, сделался плох, по-видимому, тоже просил не брать кёокиу с сей Церкви, 70 сен, – и это его дело, другие приложили печати по его настоянию.

Акаси – катехизатору, положили мы заботиться о приобретении новых христиан в Киороси, Фуса и Оомори, ибо там он останавливается подолгу; в других же Церквах пусть имеет заботу только о христианах; и пусть посещает другие Церкви по два раза в месяц, по крайней мере первые два месяца отныне, чтобы завести назначенный по Церквам симбокквай: в первое посещение пусть укажет, что готовить для кооги, во второе – пусть посмотрит, приготовили ли, и поможет приготовить, если нужно. Когда собрания заведутся и установятся, тогда он может посещать христиан по разу в месяц, чтобы иметь больше времени говорить катехизации новым слушателям в Киороси, Фуса и Оомори (каковые три места, по близости, составляют одно). На путешествия ему будет даваться помощь от Миссии.

О. Фаддею я сильно внушал не принимать таких прошений с отказом от кёокиу, какие ныне подали Като в Накане и Судзуки здесь (они, впрочем, отослали эти прошения в Миссию, и о. Фаддей оттуда захватил их).

Он должен в таких случаях говорить наедине с человеком, пристыдить его (мол, мне стыдно и доложить Епископу такую просьбу, он – иностранец, и что подумает о нас, грошовиках!) и прочее.

В один час мы легли спать, и холодно же было ночью! В драповом подряснике под драповой рясой нельзя было согреться – в первый раз в нынешнем году так холодно.

7" 19 октября 1892. Среда.

Мацузаки. Сакура.

Утром, простившись с несколькими собравшимися христианами Фунао, отправились в Манузаки: посетили семь домов; ни одного дома нет бедного; а Фурукава – купец, Деяма (у которого развешаны были по комнате писанные приветствия мне), Ханасима, сосед Николая Судзуки, вместе с ним самый старый христианин в Мацузаки, очень зажиточный, Николай же Судзуки и совсем богатый. У всех есть иконы и молитвословы. Пока достигли дома Николая Судзуки, последнего из посещенных, был почти полдень, так что кстати Николай Судзуки предложил обед.

Он оказал мне расписание христиан этой Церкви – по два дома – на помощь дому, где есть покойник; первая пара уже исполнила свою очередь у недавно умершего; в первый раз вижу здесь такое заведение, и оно очень целесообразно. С холма у дома Судзуки мы осмотрели окрестности, пообедали и, простившись с катехизатором Акаси, которого приход здесь окончился, и остальными христианами этой Церкви, отправились на лодке по озеру Инба в Сакура, 3 ри от Мацузаки, с о. Фаддеем вдвоем; лодочники были христиане. В четвертом часу прибыли в Сакура и остановились в гостинице Кадзусая, Цубои – фамилия хозяина, жена которого и дочь – христианки; жена Дарья пятидесяти лет, дочь, забывшая свое имя, но по словам матери – Ольга; обе давние христианки, лет пятнадцать тому назад крестившиеся, но совсем забывшие веру, имеющие в доме икону, только случайно доставшуюся им от недавно умершего здесь христианина – портного Судзуки, и ту не употребляющие, христианского чувства, однако, последнюю искру не потерявшие. Насчитывают они целый десяток катехизаторов, приходивших в Сакура на проповедь, от Спиридона Оосима до нынешнего Иоанна Катаока включительно; и вот плод всей этой когорты – они сами, сын Дарьи, ныне где-то в другом месте живущий. Полицейский Петр Ямада, тоже пятнадцать лет тому назад крестившийся (тот самый, которого католики чуть не совратили и для поддержания которого в борьбе с ними отправлялся в Сакура Петр Кавано из Токио четырнадцать лет тому назад) и вышеозначенный умерший портной.

Есть еще христиане в Эбара. 20 чё от Сакура (100 домов населения). Катаока там проповедывал, и ныне 5 христиан там в пяти домах, все – молодые люди, работающие сапоги на стоящих здесь солдат. Пока мы говорили с Дарьей о Сакура, пришли двое из них, Сергий и Павел, как видно, прямо из мастерской, с руками в смоле и саже; люди показались мне порядочными, тем более, что все они из сизоку. Принесли они здешнюю метрику; в ней записано крещенных в Эбара 9, из них 2 – дети катехизатора Катаока, 2 теперь в Токио. У них в Эбара есть маленькая икона, и они, по их словам, собираются вместе молиться. Сегодня трое из них заняты то того, что не могли прийти видеться со мной; двое пришедшие также поспешили уйти, сказав, что должны идти к своему делу. Пришел Петр Ямада, тоже на короткое время, ибо оставил свое дело в полиции, к которому должен поспешить вернуться. Снова посетовали на доселешнюю неуспешность проповеди в Сакура, и предложил я следующее Петру: так как он родом здешний, то знает множество здешних сизоку, а здесь их много, ибо была резиденция князя в 11 май коку; пусть же он найдет одного или двух между ними, от 20 до 40 лет, с хорошим поведением, незапятнанным именем и способных еще учиться; пусть предложит им в перспективе катехизаторскую службу; но так как в Катехизаторскую школу можно поступить только христианину и с наклонностию к проповедничеству, то пусть Петр избранного им пошлет в Токио; здесь сей будет помещен у какого-нибудь катехизатора и научится христианству; если он, узнав веру, не почувствует сердечного желания принять ее, то пусть с тем и вернется в Сакура; если же крестится, то будет помещен в Катехизаторскую школу и чрез два года выпущен будет катехизатором именно в Сакура. Эта мысль мне пришла потому, что Петр Ямада сказал, что здесь трудно пришлому войти в близкие отношения с людьми – очень неохотно завязывают знакомство и дружбу. – Сказал я Петру, что если избранный им будет, то он может получать на пищу от меня, пока будет изучать веру. Ямада обещался поискать, и, если найдет, известит меня о том.

В 2 1/2 ри от Сакура, в Инбагоори, – селение (из 120 домов) Нанае. Там теперь Павел Ниицума, недавно лишенный сана и монашества за блуд. Прибывши в Сакура, мы тотчас отправили посланца туда с зовом Ниццума сюда, сегодня вечером или завтра рано утром. Он ответил, что сейчас придет с одним или двумя из братии. В десятом часу вечера и пришел, видимо, очень обрадованный свиданием; я тоже был рад видеть его и утешить, так как, мне казалось, он должен немало страдать в душе. Я, однако, ошибся; какого-нибудь горя и следа в его лице не было. Я обратился к нему с следующими словами, после первого приветствия: – Брат Павел, ты взял ношу не по силам, упал под ней; встань, возьми другую по силам и иди бодро к Царствию Небесному: прими Таинства Покаяния и Причащения, потом перевенчайся с Марией Изава и живите себе с Богом, – Я этого исполнить не могу, жениться я не намерен, – Отвечает, и лицо его сделалось совсем нехорошее, то ожесточенное лицо, которое я видел у него, когда убеждал признаться в грехе, или очистить себя от подозрения, толкуя с ним много раз в Миссии. – Но как же ты будешь жить? Ведь ты виноват в блуде с нею и прижитии ребенка! – Молчит, с лицом совсем уже злым, – Или ты не виноват? В таком случае, зачем же ты не доказал свою невиновность? – Я принял ваше решение о лишении меня сана; чего же больше? Хотя решение это состоялось без меня, – Но ты был зван три раза; и не только три; твоим друзьям я постоянно твердил еще, чтобы звали тебя в Токио; ты не послушал никаких убеждений; решение и состоялось в твое отсутствие, как по Закону делается, когда обвиняемый упорно отказывается явиться. И какие ты отговорки представлял! Будто я тебя хочу заключить здесь под арест в комнате, как будто ты не знаешь, что по духовному суду это невозможно! Или еще лучше: будто я хочу послать тебя в Россию в заключение там под арест. Как можно выдумывать такие нелепости! – Я их не выдумывал, мне писали из Токио. – Возвращаюсь к главному: зачем не хочешь жениться на Марье, чтобы покрыть грех? – Затем, что я обещался не жениться, и не нарушу своего обещания. – Так опять спрашиваю: не виноват ли в грехе? Сто раз я тебя спрашивал, и вечно ты молчишь на этот вопрос, – теперь тоже уклоняешься от прямого ответа: виноват, или нет? – Скажу одно: я не имею отношения к тому ребенку. Ребенок этот взят Марьей на воспитание, это не ее, – Так отчего же она тогда не явилась в Токио, чтобы одним появлением своим доказать, что совсем не беременна и не скрылась, чтобы родить? Я убеждал тогда тебя, чтобы вызвал ее. – Я писал ей, но она не захотела приехать, больна была. – Это дело такое важное для всей Церкви, что и больная должна была приехать, хоть бы в носилках. – Теперь я больше ничего не скажу на ваши вопросы, а чрез три года вы узнаете все, – тогда все объяснится. – Ты уже говорил об этих трех годах, но почему же не теперь? Не думаешь ли ты принять напрасное поношение для душеспасения, и потому не открываешь своей невиновности? Но ты мог бы это делать, будучи частным лицом; в качестве же священнослужителя ты не имеешь права – вместе с собою позорить всю Церковь в глазах не христианства только, и наших, и инославных, но и язычников, – Во всяком случае, теперь я больше ничего не скажу и жениться не стану. – Напрасно было и приходить сюда с таким расположением духа, и я ошибся, позвав тебя; думал утешить, а ты тот же ожесточенный, который мучил меня в Токио, и, страдая из-за которого, я ночи не спал. Вернись к себе и обратись ко мне тогда, когда душа твоя размягчится и почувствуешь нужду в покаянии. Ты всегда найдешь во мне любящего тебя по-прежнему.

С сими словами я хотел распрощаться с ним, но симпатия к нему взяла верх, и я, сняв с души неприятное расположение, обратился с вопросом о его теперешнем житье-бытье. И он тотчас же переменился; лицо сделалось добрым и приятным; с радостью, почти с восторгом, он начал рассказывать про свое нынешнее дело. На деньги Марии Изава, 1000 ен, он купил земли больше 33 тысяч цубо, и теперь строит на ней школу для мальчиков и девочек. В школе будут учителями бывшие с ним в Коодзимаци Осатаги, Давид Огава и еще кто-то, учительницами Марья Изава, две другие девицы оттуда же, из Коодзимаци, ныне живущие там. Разводит также на земле тутовицу, чтобы производить шелк, делает огороды для овощей; работает сам и все с ним. Умеет он привязывать людей к себе; должно быть, не верят в то, что он виноват, все живущие с ним и подчиняющиеся ему точно рабы. Христианство также проповедует он там; своего хозяина Такеда, у которого ныне квартирует, обратил в православие, а он уже почти был убежден принять протестантство. – Когда сто человек будет приготовлено к крещению, тогда позову Епископа крестить; кстати, и освятить наше место и школу.

Я ответил, что при нынешнем его двусмысленном положении относительно Марьи, не могу исполнить его просьбу; священника же пришлю. Убеждал его продолжать проповедь, хотя это будет его частным делом, но не зарывать в землю Богом данного ему таланта – красноречия и знания вероучения. Говорит он, что в продолжении трех лет устроит школу и все, что он предположил, сдаст (должно быть Марии, которой деньги) и отправится сам проповедывать. Я ничего не сказал ему на это, ибо в душе сильно сомневаюсь, чтобы его школа и все его предприятие три года продержалось.

При нашем с ним разговоре присутствовал о. Фаддей. Приведенные же им с собою Иоанн Оохаси и Давид Огава дожидались в дальней комнате и не слышали разговора. Простившись, наконец, с Ниццума задушевно и дружески, я благословил присланных им в комнату ко мне Оохаси и Огава. – Что за странный этот человек! Отчего не сознается или не открывает свою невиновность? О. Фаддей думает, что гордость мешает ему. Мне кажется, что скорее желание иметь даровых работников и работниц, ибо теперешние окружающие его, вероятно, освободились бы от очарования и оставили бы его, если бы убедились несомненно из его собственного признания, что он виноват, хотя и теперь его виновность доказана слишком явно, но только не для слепых, быть может, каковы очарованные им нынешние рабы и рабыни его.

8/20 октября 1892. Четверг.

Циба. Тоогане.

Утром совершили утреннюю молитву вместе с Дарьей и Ольгой, как вчера и вечернюю; потом Дарья и пришедший Петр Ямада рассказали, между прочим, про неодобрительное поведение здешнего катехизатора Иоанна Катаока: занимает деньги у всех, ленится проповедывать, выпивает при случае лишнего; недавно, в ожидании меня, жил четыре дня у Кадзусая, ел и пил – пил лишнее, угощал приходивших из Эбара христиан, а пришлось к расплате: «Заплачу, мол, в конце месяца»; с тем и ушел.

В девять часов отправившись из Сакура, к полудню прибыли в Циба. 5 ри от Сакура. В Циба тоже проповедовали несколько наших катехизаторов по временам, и по метрике здесь значится 15 крещеных, из которых двое умерли, один в тюрьме за растрату казенных денег, один был в тюрьме за подлог – теперь неизвестно где, прочие тоже все в разброде; двое всего, кажется, ныне в Циба, но и тех нельзя отыскать, только один из крещенных в Циба налицо – это сам нынешний катехизатор здешних мест, вышереченный Иоанн Катаока. Живут в Циба христиане, пришедшие из других мест, три семейства: 1) Давид Онума, бывший катехизатор, ныне письмоводитель при губернаторе, с женой и четырьмя детьми; 2) христианин из Такасаки, обучающий здесь шелководству, с женой и ребенком и 3) христианин из Токио, служащий в тюрьме, с женой; служит еще врачом в тюрьме племянник Онума, учившийся некоторое время в Семинарии.

Остановившись в гостинице, по прибытии в Циба, мы послали известие Давиду Онума, и он тотчас прибыл, видимо обрадованный свиданием.

Поговорили мы, в тоже время пообедали и отправились с о. Фадеем дальше, ибо не было причины останавливаться дольше, за несуществованием местной Церкви.

В сумерки прибыли в Тоогане. остановились в гостинице и послали за катехизатором Иоанном Катаока. Он пришел с женой и грудным ребенком, который у него третий из детей. Рассказ о Церкви не занял много времени; всего здесь два христианина: слепец, крещенный в Токио, и перешедший из католичества в Кабусато. Потом, есть слушатели здесь, в Тоогане, и в окрестных деревнях, по словам Катаока, человек 13 (а по недавнему письму его о. Фаддею 26). Проповедывал здесь прежде Петр Дзикен, недавно в Токио ушедший без спроса с катехизаторства и из города, по огорчению от истории с Павлом Ниццума; Катаока говорит, что он оставил здесь по себе недобрую память, что будто к нему ныне сбежала дочь хозяина, у которого он квартировал. Впрочем, Катаока не совсем можно доверять. Он же сейчас плел, будто гостиница Кадзусая в Сакура – дом нехорошей репутации, что-то вроде публичного, между тем как мы сами с о. Фаддеем только что из него и не заметили никаких признаков сего, равно как и от других слышали хорошие отзывы о нем. Сказавши Иоанну Катаока, чтобы он завтра утром к восьми часам собрал в молитвенную комнату двух христиан и тех из слушателей, которых можно, я простился с ним в десятом часу вечера. – Дождь все идет; дороги скверные; холодно и всегда пасмурно, что очень портит путешествие.

9/21 октября 1892. Пятница.

Тоогане. Кабусато.

В восемь часов утра отправились в квартиру катехизатора Катаока, где молитвенная комната и где должны были к этому времени прийти оба христианина здешней Церкви: слепец Исаак и Гавриил, что из католиков. Живет Катаока на самом конце города, или лучше за городом, а город Тоогане – длиной в 1 ри, значит, к нему слушателям добраться очень неудобно, особенно в дурную погоду; живет в школе, то есть занимает крошечный домишко около самой школьной комнаты – значит, для катехизаций в удобные часы совсем неудобно. Нашли мы еще одного слушателя там. Отслужили литию; стал я говорить поучение двум братьям и слушателю и скоро же свел его на поучение катехизатору. С второго месяца живет здесь Катаока, и ни одного крещения! Значит, ленится, а также разбрасывается: завел, по его словам, катехизации в разных деревнях на разных расстояниях, до двух ри включительно, и, конечно, говорит везде и всем понемножку и редко; оттого никто ничего не воспринимает и не принимает – нет и приготовленных к крещению. Сам же говорит, что слушатели есть, сегодня пред всеми тоже насчитал 13; если слушатели есть, а крещений нет – катехизатор сам себя обвиняет – значит, он или ленив, или не умеет распоряжаться; у Катаока, как видно, и то и другое. Строго я наказал ему: отныне далеко от Тоогане катехизаций не заводить, сосредоточить свои силы и время катехизаций последовательно и часто, по крайней мере, в два дня раз одним и тем же слушателям, если каждый день нельзя для них. О. Фаддею наказал наблюсти, чтобы это было исполнено. Но едва ли выйдет прок из Катаока: беспутный он, кажется, неисправимо. Трое ребятишек его сновали и кричали все время тут же; катехизатору нужно иметь комнату для семейства, отдельную от молельни, и там держать своих детей во время проповеди; оттого и даются катехизаторам квартирные особо; но с такими, как Катаока, что поделаешь!

В девять часов мы с о. Фаддеем отправились дальше, в Кабусато, 8 ри от Тоогане. Дорога была очень грязная до Мацуо, на полпути, где мы заметили очень хорошую и новую протестантскую молельню. От Мацуо до Асахимура дорога прекраснейшая, даже в дождливое время, и по временам едешь, точно в аллее – длинной-длинной. От Асахимура до Кабусато дорога по полям, скорее – тропинка, избитая и узкая, едва доступная для дзинрикися. В два часа добрались, наконец, до Кабусато. Филипп Узава, здешний катехизатор, не оказался дома – отправился в Оота, 3 ри, встречать меня. Застали у него небольшую школу; вывеска «сингакуся» (духовная школа); учит разным школьным наукам и к ним прибавляет Закон Божий. Сегодня вместо него учил в школе Стефан Исидзука, бывший катехизатор, выключенный по негодности, ныне здесь изучающий красильное мастерство (родом из Цицибу). – Хотели было, на досуге, познакомиться с Церковью по метрике, но Исидзука оказался незнающим здешних крещенных; и потому мы от нечего делать занимаемся ныне чаепитием, оно и кстати – с холодного до костей пробравшего ветра.

По метрике в Кабусато 19 христиан; из них умерло 2, в других местах 2; 15 на месте, в 7 домах. Прежде же заведения здесь метрики, в Оота крестились из здешней Церкви 10, из семи домов; итого здесь ныне 25 христиан в 14 домах. Катехизатор Филипп Узава – здешний богатый земледелец; у него в доме отец и мать еще язычники, жена и четверо детей – христиане. В его школе; сингакуся, больше двадцати мальчиков, из которых двое – христиане – его дети, прочие – дети соседей язычников. Подряд с домом Филиппа – дом его младшего брата Александра. Ито, бывший катехизатор, с женой и ребенком, – также тамошний земледелец. Взят он был с катехизаторства и помещен для довершения образования в Катехизаторскую школу в Иоодзимаци, потому что проповедь его все время была бесплодна, и малоспособным он к ней казался, потом выключен и из школы за малоуспешность. В Тега, однако, говорили, что он совсем не так негоден, как казалось: в деревне Иван почти совсем приготовил слушателей к крещению, и там жалели, что его взяли от них. И думается мне, опять бы вернуть его в школу, немножко прибавить ему ясности знания и пустить на проповедь в деревню; не могут уживаться в деревнях из дворянства проповедники – груба и слишком проста жизнь, не по ним; благочестивый же Николай Ито, да вот Филипп Узава – мужички- отлично идут к этой жизни. И в других местах по деревням нужно присмотреть способных людей и пригласить в Катехизаторскую школу для приготовления из них деревенских проповедников.

Христиане Кабусато собираются на молитву в субботу, с восьми часов вечера, бывает человек 10; в воскресенье, с девяти часов утра, – бывают все, по словам Узава, если нет спешных полевых работ.

Гиюу здесь 4: Александр Узава, Макарий Огава и Марк и Лука Ооги.

Бывают здесь симбокквай – мужское и женское, по разу в месяц, если очень недосужно по работам. На мужском собрании бывает человек 20, происходит в воскресенье, после общей молитвы. «Что делают на нем?» – спросил я, – «Едят, пьют вино, говорят о церковных делах, Филипп говорит учение, и другие, кто может, говорят», – отвечали мне простодушно. Вино, пьют, конечно, не в изобилии, а как приправу к трапезе. На женском собрании, бывающем тоже в воскресенье, Филипп говорит поучение. «На чей счет трапезуют?» – «Филипп Узава дает полосу на своем поле в общую пользу; ее обрабатывают сообща, и снимаемый с нее рис, мешка два в год, и служит для сего». – Жертвуют здесь и деньгами; именно: на священника в месяц христиане дают 20 сен, и Филипп Узава 30 сен, всего 50 сен (небогато с таких богатых, как Филипп, мужиков!).

Филипп Узава – человек богатый, по всем признакам искренно благочестивый и радетельный для Церкви, и, несмотря на то, берет содержание от Миссии, слыша постоянные убеждения Миссии японским христианам – поскорей ставить Церковь в материальном отношении на свои ноги. У нас бы такой человек не только сам бы содержался на проповеди, но и содержал бы других, а здесь молотом нельзя прошибить какую-то закоренелую эгоистичность у самых лучших людей! И между тем бонзы Монтосиу сотни тысяч собирают с своих прихожан – там не скупятся. Что это? Скоро ли христианство хоть искру своего действия окажет, видимую искру (незримых душевных движений мы судить не можем)? Печально это!

Местность эта теперь носит название Сукамура: к ней принадлежат четыре деревни, имеющие свои азана: Кабусато, Такамура, Ёкосука и Коося – все лежащие подряд, на пространстве 1 ри – радиуса и на 3 ри кругом. (Это соединение селений в волости – новое распределение, началось, кажется, с 1889 года).

В сумерки сыскался домой Филипп Узава, в восемь часов начали вечерню; поют очень плохо – зря не обращая внимания на ноты, которых не знают. Поучение, перешедшее в наставление завести симбокквай со своими кооги, как в других Церквах, – и рассказано, как вести его. Мужчины тотчас согласились. Женщин всего четыре здесь, но есть две оглашенные, поэтому предложено и женщинам завести свое симбокквай; представлено в примере симбокквай христианок в Нанаебама, около Хакодате, где только 6 взрослых христианок, безграмотных, и, однако же, у них собрания производятся и кооги с помощью катехизатора отлично приготовляются.

10/22 октября 1892. Суббота.

Кабусато.

Утром, с девяти часов, должна была начаться обедница; началась в десять; очень уж в деревнях неаккуратные насчет времени. Пели обедницу и панихиду, так плохо и дико, что совсем расстроили всякое молитвенное расположение. Положительно, нужно воспитать больше учителей пения для рассылки их по провинциальным Церквам. По окончании службы было поучение о необходимости воспитания и поддержания в душе христианской ревности; потом – о помиловании умерших. Черта бесцеремонности в деревнях – зевание во весь рот прямо пред тобой не мало смущает во время речи.

Потом было чтение адресов – от христиан и от учеников духовной школы. Затем пошли в школу, и я проэкзаменовал учеников по Закону Божию: знают на память молитвы и язычники, но читают [?] их, разумеется, механически; читают и несколько объясняют начальное христианское учение (сёдзицуноква) и Православное Исповедание; отвечают на вопросы – в пределах Символа веры по сим книжкам. Что ж, и это хорошо! Хорошо, что человек завел христианскую школу и приручил к ней языческих детей. Дал детям полторы ены на пряники и отправился обедать, ибо был уже час пополудни, но тут потерпел неудачу: поусердствовали и оставили голодным; зарезали курицу, но мясо нельзя было разжевать, целую ри ходили в даль, чтобы купить пуговичного рака, но мясо его подали сырым; велел я дать теплой воды, положил в нее сахару и, прихлебывая сладкой водицы к рису, пообедал, что-то вроде кутьи, – обед вышел хоть куда.

В два часа началась проповедь для язычников; собралось всех с христианами человек 70, и из язычников, как говорил Узава, пришел все народ порядочный. Говорил сначала бывший катехизатор Стефан Исидзука – очень порядочно – о необходимости религии, потом о. Фаддей – о необходимости познать Отца Небесного. Я сказал обычную начальную язычникам. Кончилась проповедь около пяти часов, и под конец ее я чуть не задохся от дыму, нашедшего из кухни; все время проповеди дым глаза ел, в конце же сделался просто невыносимым, но для слушателей, как видно, он был просто не заметен, и признака не было, чтобы он кого-либо обеспокоил, – настоящая здесь деревня! Дай Бог только, чтобы чад душевный благодатию Божиею сдуло с их душ!

Не все, впрочем, здесь малообразованные крестьяне; есть между нашими христианами некто Сократ Хираяма, имеющий дом и землю в 2 ри от Кабусато, и ныне пришедший сюда по случаю моего приезда; это – бывший чиновник Момбусё, человек очень образованный и ученый по-китайски; он также имеет школу, в которой 70 учеников.

Филипп Узава был одним из самых усердных приверженцев бывшего иеромонаха Павла Ниицума. Чрез него Ниицума нашел и сторговал свою землю в Нанае, еще в седьмом месяце, в восьмом же купил ее. Такеда, у которого куплена земля, хороший знакомый Узава. Узава подарил домик Павлу Ниицума, домик этот превезен на купленную землю. Узава доставил ему рабочих обрабатывать землю; один из них и теперь там работает, получая пищу и 5 сен в день. Все это Узава делал, когда был убежден, что сим служит Церкви, ибо Ниицума представляется все хлопочущим об интересах Церкви: завести-де самостоятельную, по содержанию себя средствами, Церковь и школу; сам он имел в виду – заведывать школой в Нанае и в то же время служить по-прежнему в Коодзимаци. Но и тогда Филиппу Узава не все нравилось в Ниицума; так, купив землю за 700 ен, он записал ее купленною за 1000; часто Узава бывал в Нане, чтобы помогать Ниицума, и им, Филиппом, распоряжалась более Марья Изава, чем Ниицума. Получив официальное известие, что Ниицума лишен сана, Филипп тотчас отправился к Ниицума и нашел его вместе с Марьей; стал говорить Марье, что она не должна быть около Ниицума, если неправда, что они виновны; Марья сильно покраснела и промолчала, Ниицума же не изменился в лице: «Чрез два-три года-де все объяснится – не беспокойтесь ныне и не думайте дурно». Но Филипп, убедившись окончательно, что, служа Павлу Ниицума, он служит не Церкви, а ему лично, вернувшись домой, написал ему, что он вперед отказывается ему служить.

Задумал Ниицума купить землю еще в четвертом месяце, в то время, когда жившие у него ученики уличили его в дурных отношениях к Марье и когда школа переведена была от него в Миссию. Тогда он, между прочим, советовался с Николаем Ито, также бывшим его задушевным приверженцем, где бы купить землю: недалеко от Токио, или в Цицибу, или в Симооса? Ито, думая, что Ниицума монастырь хочет основать, посоветовал ему, разумеется, ближе к своей родне, в Симооса, где потом и облюбована земля.

Печальная, истинно плачевная учесть этой личности – Павла Ниицума: был он когда-то лучшим учеником в Катехизаторской школе, потом лучшим из катехизаторов, потом лучшим из священнослужителей. Я мнил его сосудом благодати Божией; он был исцелен когда-то чудесно от болезни его же собственной молитвой и явлением ему Богоматери во сне. Лучшие надежды Японской Церкви покоились на нем. И Мария Изава много лет была образцовой девицей и служительницей дела Божия: образовала и поддерживала отличный хор певчих, заведывала школой, уча в ней сама всем наукам и рукодельям. И вот дьявол искусил их – его это дело, конечно; сблизились до греха, и ныне путаются в сетях вражьих и залезают в грехах все глубже. Хотя бы уже признались, покаялись, обвенчались и жили бы честными частными людьми, но и вида нет покаяния – скрывают и хотят чего-то еще дальше. Господи, обрати их!

С восьми часов вечера была всенощная, потом проповедь на второе и третье прошение молитвы Господней, с приложением в третьем, что должно посвящать себя и все дела свои Богу.

Молитвенный домик в Кобусато – дело усердия к Богу Филиппа Узава и двух-трех самых первых по времени здесь христиан; но уж очень мал и беден; нынешнее число христиан, собравшихся здесь, едва может поместиться, и ни аналойчика, ни столика; Узава все время службы служит сам себе аналоем, с руками полными книг; не оттого ли и употребления церковных книг совсем не знает.

Христианские дома здесь, к сожаленью, не пришлось посетить, ибо рассеяны на немалое пространство, день же весь был занят здесь, в доме Узава, церковными делами.

(Смотри продолжение в книге 3-й сего формата)