4. Рай. А. Исследование текста

В русском переводе священного текста о рае читаем: "И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал» (Быт. 2:8).

Далее говорится: «И взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (ст. 15).

Прежде всего, как понимать слово насадил? Мы уже приводили слова Оригена: «Кто настолько глуп, чтобы понимать, будто Бог, подобно человеку-земледельцу, Сам копал огород» – в буквальном смысле, и отмечали, что во всем этом повествовании кроется некая тайна. И уже одно это слово насадил дает нам ключ, чтобы сразу отнестись к этому тексту не как простому повествованию, а как к таинственному рассказу, изложенному на символическом языке.

Рассмотрим следующие три слова: рай, в Едеме, на востоке – сначала по отдельности, а затем в общем контексте.

Слово ган пишется в масоретском тексте двумя буквами: гимель и нун. Оно означает буквально некое обособленное, может быть огороженное, насажденное место, сад или огород, место, служащее для какой-то определенной цели и предназначенное для блага человека. Отсюда ясно, что рай – сад Едемский – насажден Творцом специально для человека, чтобы он мог жить там в блаженстве и благородном труде, не как иждивенец, а как хозяин, возделывая и храня его. Этим указывается программа жизни человека как активной деятельности и в общении с Богом, даровавшим человеку жизнь и благополучные условия жизни.

Это место особое, лучшее по сравнению с окружающей местностью и, тем самым, дорогое для человека и необходимое ему. Этимологически слово ган связано с глаголом ганан – покрывать, защищать – и означает укрытое, защищенное место. Семьдесят Толковников посчитали возможным перевести ган через парадисос, что может означать прекрасный сад, в котором уготовано для человека обиталище, исполненное прохлады и благоухания. Так же перевел и бл. Иероним. Очень хорошо поступили переводчики на славянский, поставив здесь слово рай, что созвучно со словом радость и означает прежде всего не архитектурный комплекс (парадиз) и не плодовый сад (помариум), а говорит о радостном месте, где человеку легко и отрадно.

Основной смысл этого слова – нега, довольство, услада, сладость, роскошь. Оно по звучанию и по смыслу сходно с греческим словом идони. (Об этом есть указание в известном исследовании Вигуру).

Все авторитетные переводы – Семидесяти Толковников, «Вульгата», известного французского ученого востоковеда и гебраиста Антуана Саси – понимают еврейское слово Эден в его прямом смысле – чисто психологическом (но не в географическом), как прилагательное, поясняющее, что представляет собой рай. Отсюда и сами падежи в 15, 23 и 24 стихах 3 главы применяются родительные или винительные.

С непроизносимой на конце слова буквой ге, указывающей на то, что слово кончается гласным звуком и стоящей показателем женского рода в глагольной форме, мы видим это слово в тексте Книги Бытия, где Сарра говорит: «Мне ли, когда я состарилась, иметь сие утешение (от рождения сына)?» (Быт. 18:12). У Семидесяти Эден (Быт. 2:15; 3:23–24) переводится не как название местности, а как прилагательное к слову Ган: Трифис (от трифи – нега, блаженство). В славянском; переводе: «И взя Господь Бог человека, его же созда, и введе его в рай сладости». То же и в «Вульгате» – in paradiso voluptalis (наслаждения), и у Саси – paradis de delices. Это подтверждает духовное, а не географическое значение слова Эден.

В значении прилагательного, в смысле прекрасного, Эден стоит у пророков: у Иезекииля в пророчестве о царе Тирском (28:13) и о царе Египетском (31:9). У пророка Иоиля (2:3). У пророка Исайи в утешительной главе (51:3), когда он говорит, что пустыня станет прекрасной, как сад.

В славянском переводе с Семидесяти, тексты из книги пророка Иезекииля, где упоминаются райские деревья: В сладости рая Божия (28:13) и Древеса райская сладости Божия (31, 9), у пророка Иоиля: Якоже рай сладости земля (2:3).

У Антуана Саси соответственно: dans les delices du paradis de Deiu (Иез. 28:13) и le jarden de Deiu (31:9). A y Иоиля: in paradis de delices. У Лютера соответственно: Lustgarten (Иез. 28:13) и lustige Baume (31:9). A y Иоиля: wie ein Lustgarten.

Итак, все авторитетные переводчики понимали слово Едем и Едемский не в географическом, а в символическом смысле.

Мик-кедем в русской Библии переведено на востоке. Мин – это предлог, имеющий значение от или из. Поэтому буквальный перевод был бы от востока. Перед согласными этот предлог меняет свой вид и принимает форму мик.

Кедем имеет несколько значений: 1) местоположения, 2) времени, 3) обстоятельства и 4) отношений. Все эти оттенки значений определяются различными глагольными формами – пассивом и активом и т. д., но все они происходят от одного корня и при общей архаичной форме языка зависят прежде всего от контекста речи. В данном тексте – рай в Едеме на востоке – ган, Эден, кедем – значение последнего слова, стоящего как дополнительное, зависит от того, как мы будем понимать ган и Эден.

Семьдесят переводят мик-кедем: «κατά άνατολάς» – на востоках, что уже звучит неопределенно, но все же, как нечто изначальное. «Вульгата» переводит a principio, то есть в начале, ставя здесь слово, с которого начинается и Книга Бытия, и Евангелие от Иоанна. Но в обоих случаях выражение в начале имеет уже явно онтологический, а не географический смысл. Тем самым «Вульгата» как бы говорит, что рай был изначален для человека, и это сближает «Септуагинту» с переводом блаженного Иеронима.

Лютер делал свой немецкий перевод не с «Септуагинты» и не с «Вульгаты», а прямо с существующего еврейского, но поставил геген Морген. Морген может означать не только восток, но и утро, то есть начало дня. И только русские переводчики, вслед за масоретами, понимали мик-кедем явно в географическом смысле.

Истинное значение этих трех слов раскрывается лишь в Новом Завете, но из сказанного очевидно, что с момента сотворения человека должна начаться история человечества, предначертанная Богом. Блаженство общения с Богом должно всегда быть a principio, то есть изначальным и постоянным состоянием его духовной жизни.

«И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла» (Быт. 2:9). «… И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:16–17)

Как понять этот текст? В буквальном смысле, что на земле росли два особых дерева, обладавших таинствеными свойствами, или символически?

Если понимать текст об этих деревьях в буквальном, «ботаническом» смысле, как о растениях, то прежде всего возникает вопрос: что сталось с ними после изгнания прародителей из рая? Погибли они или все еще растут, затерявшись в каких-то лесах, выросших на месте рая? Неужели древо жизни так и растет где-то в глуши, преодолев время и став долговечнее американских секвой? Или оно, по общим законам природы, состарилось, одряхлело и в конце концов засохло и превратилось в прах? Но ведь не может засохнуть и умереть древо жизни! Высыхает и отмирает только то, чему не предназначено войти в вечную жизнь (Ин. 15:1–6).

Древо познания добра и зла также нельзя понимать только как натуральное дерево, наделенное смертоносными свойствами. Бог говорит человеку: «От дерева познания добра и зла, Не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (Быт. 2:17). Но когда прародители, несмотря на предостережение, вкусили плоды от этого смертоносного дерева, то не умерли, а продолжали еще очень долго жить (Адам жил еще 930 лет). Следовательно, слова Бога о смерти в тот же день после вкушения запретного плода, и о самом дереве, заключающем в себе нечто смертоносное, уже невозможно понимать в буквальном смысле. За этими словами Бога кроется некая тайна. Таинственным представляется нам и то, что Бог говорит: не просто умрешь, а смертию умрешь. Зачем такое удвоение смерти?

Параллельными для объяснения смысла текста о двух деревьях служат слова Бога, сказанные уже после грехопадения человека: «Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» (Быт. 3:22). Все это требует разъяснения.

В этом тексте мы впервые слышим слово заповедал. Вопрос о том, как понимать заповедь Бога, довольно сложен для рационального разъяснения и, вместе с тем, вполне доступен для интуитивного познания, хотя слово заповедь мы применяем в совершенно новом, более высоком смысле.

Впервые голос Бога, обращенный к человеку, прозвучал, когда человеку было дано благословение плодиться и размножаться и населять Землю. Это благословение было дано и прочим существам, населяющим Землю. Теперь же человек слышит уже нечто иное, обращенное только к нему, – ему дается заповедь, которую, как видно из текста, можно выполнить или не выполнить, но при этом невыполнение ее грозит смертью. Тем самым древо познания добра и зла противопоставляется древу жизни. Тем самым в сознании человека, одновременно с инстинктивным желанием жить, входит еще и возможность выбора между добром и злом.

Заповедь дается в такой форме, что человек должен понять ее смысл сам и добровольно ее исполнить. Перед человеком ставится условие, которое, судя по обращению к нему, он может и не исполнить. Это уже предполагает возможность свободного решения, то есть, по сути, указывает на наличие у человека свободы.

Животное-хищник нападает на свою добычу инстинктивно, не для того, чтобы причинить ей какое-либо зло. Оно просто выполняет ту программу, которая заложена в его существе. То, что ему не требуется для жизни, оно не тронет.

В отличие от животного, человек с первых дней своего существования понимает, что причиняет другому существу добро или зло, что не следует делать другому человеку того, что плохо для него самого.

Мы понимаем библейское повествование о первых людях как метаисторию всего человечества. Следовательно, заповедь дана человечеству изначально, еще до того, как был заключен завет с особо избранными людьми, как Ной и Авраам. Заповедь была дана раньше Закона, заключенного до полноты времен лишь с одним богоизбранным народом в отличие от других, которым Бог попустил ходить своими путями (Деян. 14:16). Она изначальна для всех. Поэтому Апостолы и говорили, что если язычники, то есть люди, не знающие еще ни Завета, ни Закона, совершают добро, то это равносильно знанию Закона.

Этот голос Божий обычно называют совестью. А сущность ее заключается в том, чтобы не причинять другим того, чего человек не желает себе. Это тот минимум, без которого для человека невозможно войти в вечную жизнь. Этот минимум, как начальная ступень к евангельскому благовестию, был установлен и на Апостольском соборе, чтобы через выполнение его человек мог услышать Евангелие (Деян. 15:29).

Что такое совесть, каждый человек понимает хорошо. Посмотрим, как в современной антропологии понимается слово совесть. В Философском словаре читаем: «Совесть – категория этики, характеризующая способность личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя их выполнения и производить самоанализ совершенных поступков; одно из выражений нравственного самосознания личности» (Фил. энц. Словарь. 1989 г.).

Читая эти строки, хочется спросить: а где же критерий нравственности или безнравственности того или иного поступка? Такого критерия атеистическая антропология не дает. Не упоминаются понятия добро и зло, а также то, что понятие совесть всегда связано с различением добра и зла.

Христианская религия учит, что помимо прирожденного каждому человеку естественного откровения – голоса совести как голоса Бога в его душе – от Бога было дано еще особое, так называемое, сверхъестественное откровение для одного избранника, которым, согласно Священному преданию, был Моисей. Сверхъестественность его в том, что нам неведомо, как один человек мог бы самостоятельно познать великие тайны не только происхождения всего мироздания, но и тайны души человека. Но об этом мы уже говорили в самом начале нашего исследования библейского текста. Сейчас же, прервав наши размышления, мы вынуждены снова вернуться к этому сверхъестественному Откровению, ибо нам предстоит читать текст, в котором говорится о прямой речи Бога, обращенной к человеку. Божий избранник пишет об этом, излагая услышанное, как прямую речь Бога, обращенную к человеку. Мы знаем, что голос Бога в форме, именуемой нами совестью, и доселе звучит в душе каждого человека, если только он не утратил способности слышать его.

Таково необходимое вступление перед тем, как мы приступим к чтению текста о том, что Бог дает человеку Заповедь. Голос Бога, дающего Заповедь, должен всегда звучать в душе человека.

Теперь немного подробнее о самой библейской терминологии. Бог запрещает человеку вкушать от древа познания добра и зла. Следовательно, мы должны уяснить себе, как понимать эти символы – вкусить и познать.

Вкусить на древнем языке, как, впрочем, и на современном русском, далеко не всегда означает только принятие пищи. Иногда оно может иметь и другое значение, например, испытать что-либо. То же самое мы находим и в библейских'текстах. В Книге Иова говорится, что человек иногда умирает, не вкусив добра, то есть не будучи счастливым (Иов 21:25). В Псалмах: «Вкусите, и увидите, как благ Господь!» (Пс. 33:9). В книге Притчей: «Будут они вкушать от плодм путей своих» (1:31; также 18, 21 и 23, 6). У пророка Исайи: «Будете вкушать блага земли (1:19), послушайте... и вкушайте благо» (55:2). В Евангелии от Иоанна: «Кто соблюдет слово Мое, тот не вкусит смерти вовек» (8:52). В том же смысле выдержана и вся речь Иисуса Христа о вкушении хлеба небесного, о вкушении Его Плоти и Крови в 6-ой главе Евангелия от Иоанна. То же слышим и в поучениях святого апостола Павла: «Христу предстояло вкусить смерть за всех» (Евр. 2:9).

Не сразу понятно для нас и слово познание. Нам оно привычно как термин гносеологический. Существует в науке даже особая теория познания, в основном построенная в духе Канта и Гегеля.

В древнееврейском языке слово познать имеет другой смысл – не гносеологический, а, так сказать, органический.

Первый пример: «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина» (Быт. 4:1).

Не совсем понятно, почему греки перевели этот текст в тех словах, которые европейцы привыкли понимать в смысле только гносеологическом. Возможно, потому, что хотели сохранить ту форму речи, свойственную еврейскому мышлению и языку. Попробуем уяснить себе эту древнюю логику. В половом соитии два организма становятся чем-то единым. Это уже одна плоть. Следовательно, еврейское познать означает некое органическое слияние двух в одно. Другими словами, познать означает восприятие в себя другого объекта, другого естества, которое до этого было совершенно обособлено, как бы находилось вне познающего субъекта.

Однако слово познать может иметь и возвышенное значение, но так же в смысле некоего органического единения.

На Тайной Вечере Господь говорит: «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин. 17:3).

Здесь Господь имеет ввиду некое органическое единение человека – образа Божия – со своим Прообразом, о чем говорит и только что сказанная Им притча о Нем, как о животворящей Лозе и об учениках, как о ее живых ветвях (Ин. 15).

Об этом же единении говорят и заключительные слова Его Первосвященнической молитвы: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино... Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены во едино» (Ин. 17:21–23).

На языке Церкви богопознание означает отнюдь не теоретическое богословствование, а именно органическое единение с Богом в лице Христа-Богочеловека. Это единение таинственно. Поэтому слова вкусить от дерева познания добра и зла означает воспринять в свою душу смешение добра и зла, то есть жить так, чтобы и добро и зло можно было осуществлять по мере надобности, подобно тому, как змея меняет позы своего гибкого тела. Эту форму, как увидим далее, и предложил змий душе человека.

Только так поняв особенности древнееврейского мышления и языка и переведя смысл слов вкусить и познать на наш язык, мы сможем уяснить, что кроется за этими двумя словами в Заповеди Бога, в чем заключалась тайна запрещения вкушения от дерева познания добра и зла. Человеку, сотворенному по образу и подобию Божию, предназначено вкушать только от дерева жизни, то есть вкушать – воспринимать в свою душу ту программу, которую Творец предлагал ему свободно и добровольно осуществить в своей жизни на Земле, будучи образом и подобием Бога небесного.

Что касается упомянутого нами текста из Евангелия от Иоанна, написанного не на еврейском, а на древнегреческом языке, то надо полагать, что Господь, говоря с учениками на родном и для них, и для Него языке, несомненно употребил то слово, которое было им понятно. Святой Апостол Иоанн писал свое Евангелие по-гречески, так как предназначал его не для иудеев, а для вступающих в Церковь эллинов. И поэтому в его тексте можно найти многое, что для евреев звучало как парадокс. Христианская церковь понимает богопознание, как органическое единение человека с Богом.

Мы забежали немного вперед, но об этом необходимо было сказать именно сейчас, так как иначе древние слова, имеющие к тому же не буквальный смысл, остались бы не совсем понятными.

Таким образом, запрещение вкусить от древа познания добра и зла и последовавшую за тем угрозу – смертию умрешь – следует понимать не рационалистически, то есть в точном смысле этих слов, означающих физическую смерть, а как Заповедь Божию – не допускать смешения добра и зла в своей душе. Ибо, в противном случае, искажается образ Божий в человеке, так как в Боге нет никакого зла. Итак, сущность запрещения, как и сущность искушения, выражалась отнюдь не в гносеологическом познании, то есть рациональном различении добра и зла, а в том, что человек, сотворенный по образу и подобию Божию, не должен вкушать, то есть воспринимать в душу свою зло наравне с добром.

Мы особо подчеркиваем это потому, что Заповедь Бога часто рассматривают только, как требование об исполнении послушания, а грех – только как нарушение воли Бога. При этом оставляется в стороне сущность Заповеди и то, что следует за нарушением ее. А следует ни больше, ни меньше, как нарушение замысла Божия о человеке, что неминуемо предопределяет уже не только наказание за ослушание, но и естественное следствие – смерть, и смерть – что опять-таки самое главное – не телесную, а вечную.

Повторяем еще раз: вечная смерть – не как наказание, а как естественное следствие нарушения Заповеди. В Заповеди, данной первым людям, нет еще слова любовь, а заповедуется только добро, ибо первый человек не был еще способен любить, но отличить зло от добра уже мог.

Впоследствии это основополагающее слово – заповедал – звучит и в других текстах Библии. Так Моисей в предсмертном завещании предлагает народу: «Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло. [Если будешь слушать заповеди Господа Бога твоего,] которые заповедую тебе сегодня, любить Господа Бога твоего, ходить по [всем] путям Его и исполнять заповеди Его и постановления Его и законы Его, то будешь жить и размножишься, и благословит тебя Господь Бог твой на земле... Если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать... то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете... Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое, любил Господа Бога твоего, слушал глас Его и прилеплялся к Нему...» (Втор. 30:15–20).

При сличении текста о двух деревьях с этими словами Моисея во Второзаконии становится ясно, что и там, и здесь речь идет об одном и том же: человеку предложено две возможности – указан путь жизни, и дано предостережение о пути к смерти.

Аналогичная антитеза предлагается в Книге пророка Исайи: «Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уст а Господни говорят» (Ис. 1:19–20). Древний человек, читая Книгу Бытия и Второзаконие и сличая с тем, что говорил Исаия, понимал, что ему дана возможность выполнить волю Творца или не выполнить и, что за невыполнение заповеди, ему грозит смерть. Возможно, он не понимал до конца, чем различается смысл слов умрешь и смертью умрешь. Для него, еще не просвещенного Евангелием, оба выражения могли быть однозначны.

Выражение смертью умрешь мы находим и у пророка Иезекииля, предостерегающего от имени Божия грешников: «Когда Я скажу праведнику, что он будет жив, а он понадеется на свою праведность и сделает неправду, – то все праведные дела его не помянутся, и он умрет от неправды своей, какую сделал. А когда скажу беззаконнику: «ты смертью умрешь», и он обратится от грехов своих и будет творить суд и правду... то он будет жив, не умрет» (Иез. 33:13–15). И мы, читая Книгу Бытия и прочие священные книги и соединяя их содержание воедино, понимаем, что в тексте о двух растущих в раю деревьях действительно раскрывается тайна природы и жизни души человека.

Понимать эти два дерева, как обычные натуральные деревья, хотя бы и наделенные какими-то особенными свойствами, совершенно невозможно. Ясно, что здесь в символической форме дается Откровение о двухпутях – о пути к жизни и пути к смерти. Эта тема о двух путях пронизывает все книги Священного Писания: Ветхого и Нового Заветов.

Ветхозаветный язык и символичен, и краток, но ясен для любого, хотя бы и жестокосердного человека, которому еще не доступно учение о благодати возвещенное Иисусом Христом. Четко и ясно в душе человека звучат грозные слова предостережения: смертью умрешь.

Может быть не ясно, почему в древнем тексте, когда говорится о создании человека, сказано, что Бог вдунул в лицо его дыхание жизней, ибо слово жизнь стоит во множественном числе. Удвоение жизни связывается воедино с удвоением смерти³⁶. Если бы и в том, и в другом месте речь шла просто о жизни и об обычной смерти, то это удвоение было бы не нужно. Но смысл этих текстов раскрывается лишь в Новом Завете, во всем учении Господа о вечной жизни, а «по букве» и в Апокалипсисе Иоанна Богослова, где уже текстуально говорится о смерти второй (Откр. 20:6, 14).

Необходимо учесть, что Откровение о возможности вечной жизни дается в древнее время в меру мировоззренческого кругозора древнего человека. Ветхозаветный человек смутно представлял себе загробную жизнь. Вспомним сетования Иакова и Иова. Они хорошо уяснили себе земную жизнь и только ее считали действительной. Вспомним молитву царя Езекии: «Не преисподняя славит Тебя, не смерть восхваляет Тебя, не нисшедшие в могилу уповают на истину Твою. Живой, только живой прославит Тебя...» (Ис. 38:18, 19). Значение символа древа жизни в Книге Бытия еще глубоко скрыто до полноты времен. А пока в Книге Бытия говорится лишь о том, что человек, питаясь плодами от древа жизни мог бы жить вечно, а вкусив от древа познания добра и зла – смертью умрет. Полностью содержание этого символа пока не раскрывается. Но ясно одно – человек, за свое преступление против заповеди, смертью умрет – умрет и телесно и духовно, лишится возможности войти в Вечную жизнь.

И когда человек будет изгнан из рая, то рай останется и не будет уничтожен. И древо жизни останется и после изгнания человека. И оно будет само жить вечно, ибо оно есть символ нескончаемой жизни в духовном Царстве славы. Человечество не изгнано из рая навечно, а лишь до полноты времен, когда Бог, по любви Своей к падшему человеку, Сам пошлет Сына Своего Единородного, чтобы возродить в человеке потускневший от греха образ Божий, дабы он стал таким, как замыслил его Бог при его сотворении.

В русском переводе читаем: «Из Едема вытекала река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки» (Быт. 2:10). Отсюда можно заключить, во-первых, что рай и Едем – не одна и та же местность. Едем должен быть больше рая. Во-вторых, истоки этой «первореки» должны находиться где-то в горной местности, чтобы оттуда сразу разделяться на четыре истока (рашим). В-третьих, эта перворека должна быть очень полноводной, чтобы дать начало четырем рекам.

Обычно реки лишь в конце своих течений начинают разделяться на, так называемые, дельты – Нил, Ганг, Волга. Перворека же разделяется у истока.

Реки, которые в своих истоках бывают полноводны, берут начало из какого-либо водохранилища: Ангара вытекает из Байкала, водные ресурсы которого чрезвычайно велики. Нева, по длине, небольшая река, всего 74 километра, но она берет воду из Ладожского озера, водные ресурсы которого в одиннадцать раз превосходят годовой расход Невы.

Могла ли выходящая из Едема перворека иметь такие громадные водные ресурсы, чтобы разделиться уже у истока? Судя по той местности, которую мы знаем сейчас, таких ресурсов не было. И что это за четыре реки? Где они теперь? Известны только две – Тигр и Евфрат.

Поскольку Фисона и Тихона в наличии нет, будем говорить о том, что имеем. О Тигре, который в тексту имеет другое название – Хиддекель, говорится как-то противоречиво. В нашем переводе читаем: имя третьей реки – Хиддекель [Тигр]: она протекает пред Ассириею (Быт. 2:14). В подлиннике стоит кидмат. Стоящая в конце слова буква тав означает, что слово кедем связано с последующим словом. Но о значении слова кедем мы уже говорили, исследуя его смысл в сочетании: Рай в Едеме на востоке. Оно может означать и прежде, и перед, и против.

В нашем переводе стоит перед Ассириею. Мы знаем, что Хиддекель, он же Тигр, берет свое начало в горах Армянского восточного Тавра (на территории современной Турции) и протекает на западе по отношению к Ассирии. Следовательно, кедем нельзя здесь понимать в смысле восток.

Это было понятно и древним переводчикам. Семьдесят пишут против. В «Вульгате» – контра. Лютер пишет фор, то есть перед. В Венском издании Библии на русском языке для евреев – перед. В русском переводе также пред.

В таком случае возникает вопрос: откуда был брошен взгляд на местность? Понятнее было бы, если бы было написано вдоль Ассирии. Однако никто из знатоков древнееврейского языка и сами евреи такого перевода не дают.

Четвертая река Евфрат. Истоки Евфрата лежат к северу от нынешнего Эрзрума (Турция), севернее озера Ван. В подлиннике, однако, стоит не Евфрат, а Гу фрат, то есть тот самый Фрат, который всем известен. В некоторых местах Писания он именуется просто рекою, очевидно, за его величину (он гораздо больше Тигра). Но все же подлинное название реки – Фрат. Возможно, Семьдесят вставили префикс ев для благозвучия, ибо по-гречески это означает благо. Однако мы не можем пренебрегать подлинным названием этой реки, ибо оно дано ввиду ее особых свойств: полнота.

Все эти реки упоминаются в Книге Иисуса, сына Сирахова, но вместе с Иорданом, как обозначение премудрости, явно не в географическом значении. Так что нам об этом при поисках рек можно было бы и не упоминать.

Итак, общего истока четырех рек, начало которым было положено сразу же оттуда или после (мишам) выхода первореки из Едема, мы не нашли. Наоборот, Тигр и Евфрат, вытекая из разных местностей в своих устьях, сливаются в одно течение. Фисона и Тихона мы и вовсе не нашли. Итак, реки ничего не говорят нам о том, где могла находиться территория рая. Теперь перейдем к тем землям, о которых говорится в связи с реками.

«Имя одной реки Фисон: она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс» (Быт. 2:11, 12).

Что нам известно о земле с таким именем? Надо искать какую-то страну, которая, может быть, стала именоваться по-иному, но настолько известна своими сокровищами, что Моисей через них характеризует всю страну.

Что нам известно о богатых сокровищами странах? Во второй книге Паралипоменон сказано, что золото привозили царю Соломону цари Аравийские (2Пар. 9:14). Корабли Соломона ходили и в Фарсис (нынешний Тартес возле Гибралтара), то есть выходили за пределы Средиземного моря и привозили золото и серебро, слоновую кость и обезьян и павлинов (2Пар. 9:21).

Самой богатой сокровищами в древности считалась загадочная земля Офир. «Но страна эта – говорится в книге – лежала где-то за морями» (2Пар. 8:18; 9:10). Загадочный Офир обычно отождествлялся у ряда толкователей с Индией, водные пути к которой, впоследствии, тщательно искали все европейские мореплаватели.

Но Индия, в позднейших книгах Библии, именуется Годду (Есф. 1:1). Она противопоставляется земле Куш (Эфиопия), как противоположная граница громадного царства Артаксеркса во времена персидского владычества. А нам надо искать земли Куш и Хавила, которые обтекают реки, вытекающие из одного источника. Следовательно, Хавила – это не Индия и не та Хавила, которая лежала на дороге в Египет. Она остается неопознанной страной.

Сама форма повествования наводит на мысль, что автор имел ввиду страну какую-то загадочную и далекую, известную только по рассказам своими сокровищами.

Такой стиль напоминает обычные сказания о далеких и легендарных странах. Так, например, собеседник Иова Софар говорит о реках, текущих медом и молоком (Иов 20:17). В Пятикнижии неоднократно употребляется выражение земля, где течет молоко и мед, как эпитет обетованной земли Ханаанской (Исх. 3:8, 17; 13:5; Лев. 20:24; Чис. 13:28; Втор. 6:3; 26:9, 15; 31:20; Нав. 5:6). Это же определение употребляется голодающими в пустыне евреями и для Египта, как страны, где они досыта питались (Чис. 16:13).

У разных народов существуют легенды о сказочных богатствах неведомых земель. Так, у европейцев, после открытия Нового Света сложилась легенда об Эльдорадо, то есть земле золота, скрытой в глубинах Южной Америки. Может быть, писатель и в данном случае говорит о стране, омываемой Фисоном, как о стране счастья? Но в каком смысле?

«Имя второй реки Гихон [Геон]: она обтекает всю землю Куш» (Быт. 2:13).

Слово Куш означает черный, темный. Семьдесят переводят Куш, как Эфиопию. И, этим самым, уже разрушают понятие рая, как единой целостной территории. То же самое и в «Вульгате», и во французском переводе Саси, и в Лейпцигском издании. Лютер переводит: Моренлянд. Поэтому название Куш могло происходить от населявших землю кушитов, потомков упоминаемого в Библии Куша (или Хуша), сына Хама и внука Ноя. «Сыны Хама: Хуш, Мицраим, Фут и Ханаан. Сыны Хуша: Сева, Хавила, Савта...» (Быт. 10:6, 7).

Можно предположить, что ранее кушиты жили в Междуречье и дали имя земле, на которой они жили, а потом переселились в Африку. Но тогда непонятно, почему Моисей в те времена, когда писал Книгу Бытия, говорит о земле Куш в Месопотамии, зная хорошо, что земли с таким названием там уже нет и что землей Куш, в его время, назывались только земли, лежащие в Африке? Здесь опять какая-то загадка.

Однако Куш, всегда относимое к Африке и живущим там чернокожим, было настолько убедительно для ряда толкователей, что весьма многие из них под Тихоном разумели Нил.

Этого мнения до сих пор держались и иудейские толковники. Так, в известном библейском словаре еврейского языка Штейнберга, которым мы пользуемся в нашей работе, Тихон определяется именно как Нил (Штейнберг, с. 87), хотя Нил в Книге пророка Иеремии (2:8) именуется Шихор (темный). Но ведь Нил не может истекать из «первореки»! Значит, мы не можем установить, где находится земля Куш.

Здесь возникает вопрос не только о том, кем был написан этот текст о реках и землях, но и о том, когда он был написан? Дело в том, что такая местность, как земля Хавила, полная месторождений золота и драгоценных камней, не могла быть неизвестна всем окружающим Месопотамию народам. Именно здесь, неподалеку от истоков Тигра и Евфрата, проходили пути из Дамаска в Ассиро-Вавилонию. Где-то здесь находился и древний Харран. Страна, изобилующая золотом и драгоценными камнями, должна была быть известна всем древним народам и всем древним авторам, но никакого упоминания о Хавиле и реке Фисоне нигде нет.

Всем древним народам, в том числе и ученым иудеям, было известно, что земля Куш находится в Африке. Если предположить, что текст был написан в такое древнее время, когда кушиты до их предполагаемого переселения в Африку еще жили в Месопотамии, то в таком случае он мог быть написан до Моисея. Моисей, живя в молодости в Египте и будучи там велик и научен всей мудрости египетской (Исх. 11:3; Деян. 7:22), не мог бы писать, что земля Куш лежит в Месопотамии и что там же находится земля Хавила. Вместе с тем, при таком варианте отпадает всякое влияние на библейский текст вавилонской мифологии, что усиленно навязывают некоторые критики. Если предположить, что текст о реках и землях Хавила и Куш был написан после Моисея, в эпоху Царств, то почему же там ни словом не упоминается о богатой золотом стране Хавила? Наоборот, золото ко двору Соломона привозили на кораблях из какой-то далекой и неизвестной нам страны Офир (3Цар. 9:28; 10, 11 ; 1Пар. 29:4; 2Пар. 8:18). Об офирском золоте упоминается и в других книгах – у Иова (22:24; 28, 16), в Псалмах (44:10), у Исаии (13:12). Точно так же привозили на кораблях золото и ко двору царя Иосафата (3Цар. 22:48). Если бы золотые рудники были в районе рек Тигра и Евфрата, то золото не возили бы из-за морей и, во всяком случае, страна с именем Хавила, как хотя бы ранее богатая золотом, непременно упоминалась бы. Но о ней нет ни слова. Упоминаются только люди с именами Офир и Хавил (Быт. 10:29). Кстати сказать, это служит лучшим доказательством, что этот текст не мог быть написан во времена около вавилонского плена.

Итак, мы не нашли на географической карте Древнего мира рек и земель, упоминаемых в Книге Бытия. Следовательно, рай не есть территория, а под всем этим повествованием скрывается некая тайна.

Конечно, можно предположить, что в подлиннике, писанном рукою древнего автора, затем много переписывавшемся и претерпевшем много приключений, переведенном с круглого алфавита на квадратный, может быть, стояли другие слова, по своему начертанию очень сходные с теми, которые стоят в тексте сейчас, но имевшие иной смысл.

Многие буквы квадратного шрифта очень сходны между собой, потому в тексте имеется ряд несоответствий и оных ошибок, которые могли произойти только в результате переписки текста в течение многих столетий и вследствие непонимания переписчиками смысла сказанного и терминов исторической действительности.

Переписчики могли допустить ошибки и, когда встречались непонятные им слова, они заменяли их на понятные и хорошо знакомые, тем более, если буквы, которыми они были написаны, были чрезвычайно похожи.

При отсутствии гласных, как в круглом, так и в квадратном алфавитах, многое приходилось читать по установленной традиции и по установленной, заученной тональности. Но эта традиция и тональность были утрачены во время правления царей Ахаза и Манассии, когда на десятилетия храм был превращен в языческое капище, а книга Закона была замурована в стене храма и даже о существовании ее было забыто не только народом, но и уцелевшими священниками.

Смысл сказанного в ней был настолько непонятен, что пришлось идти за его толкованием к пророчице Олдаме (4Цар. 22:14). Звуковое произношение сходных по начертанию слов, от которого зависел их смысл, могло быть не только нарушено, но и потеряно.

Возможно, смысл одинаково написанных слов, в которых отсутствовали гласные, восстанавливался людьми, не знакомыми ни с традицией чтения, ни с произношением, ни даже с догматической традицией.

Люди, пришедшие, во время плена, на смену древним хранителям закона Моисеева, были практиками и рационалистами по складу ума. Именно таким и был, реставратор религии Моисеевой, священник Ездра. Это могло привести к тому, что в священном тексте, вместо подлинных, были поставлены слова, знакомые всем. Например, названия рек – Тигр (Хиддекель) и Евфрат и названия земель – Куш и Хавила, о которых было известно, что они все-таки существуют.

Надо учесть психологию людей не только древнего времени, но и позднейшей эпохи. Ведь даже во времена расцвета Византийской империи, во времена святого Иоанна Златоуста (IV век) народ спрашивал, где же эти реки и земли? На это отвечали, что из Едема, как сказано, вытекала одна река, а потом она под землей растекалась на четыре реки и выбивалась наружу³⁷. И эти четыре реки были знакомы всем – Тигр, Евфрат, Нил и Дунай.

Такое объяснение тогда могло удовлетворять всех. Но может ли оно удовлетворить нас теперь?

Весьма возможно и то, что, поставленные переписчиками слова, происходили от одного корня с теми, которые стояли в тексте, и потому не вносили чего-либо совершенно чуждого и противоречивого.

Вообще, нельзя исходить из какого-либо одного предположения и строить на этом предположении что-либо твердое. Мы можем высказывать разные предположения, но, ни в коем случае, не можем утверждать, что священный текст был испорчен, причем именно там, где говорится о реках и землях. Мы только стоим перед загадкой и еще не знаем, как разгадать ее. О том, что могло быть сокрыто под буквами древнего текста, мы будем говорить потом. А сейчас должны отметить только то, что хорошо известно всем знакомым с наукой о языке: не только в древнееврейском, но и во многих европейских языках глагольные инфинитивы могут быть однозначны с именами существительными. В нашем примере слово нагар – река может означать и разные глаголы: расходиться, распространяться, рождаться, израсходоваться, высвобождаться, так что слово нагар не обязательно понимать только в значении река.

Это позволяет нам высказать предположение, что в Книге Бытия говорится не о реальных реках и землях, а о чем-то ином, смысл, чего только, сокрыт под географическими названиями для облегчения восприятия современниками и последующими поколениями, и что, на самом же деле, эти названия служили обозначениями каких-то духовных реальностей.

Обо всем этом будем говорить в разделе о понимании древнего текста в свете Нового Завета.

«Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел [их] я человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым...» (Быт. 2:19, 20).

Поражает, что Бог Сам приводит всех тварей к человеку. Знаменательно и то, что Он хочет видеть, как человек назовет их, дабы как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. Это очень похоже на то, как любящий отец учит сына познавать мир. Наречение имени предполагает познание человеком свойств живых существ, ибо наречение имени на библейском языке означает познание сущности. В данном кратком отрывке мы видим благословение Бога человеку познавать природу и нарекать имена всем ее частностям. Особенность древнееврейского мышления и языка в том, что нарекание имени означает не только познание нарекаемого, но и возможность власти над ним. Общий смысл в этом тот, что человеку дается власть и познавать окружающую его природу, и разумно властвовать над нею.

Все это повествование уже совершенно невозможно понимать в буквальном смысле, иначе возникнут вопросы, как могли быть приведены на берега Тигра и Евфрата и северный медведь, и южноамериканские обезьяны, и австралийские сумчатые, и обитатели морских глубин, и все незримые невооруженным глазом малые твари. Такое понимание было возможным только в древнем мире, и оно было необходимо и оправдано уровнем человеческого сознания того времени.

Автор книги Бытия понимает границы возможностей символа, иначе он сказал бы, что Бог привел к человеку все творения, все деревья, которым ему также пришлось дать название, и все камни, и все явления. Но это было бы чрезвычайно грубо и в стиле, допустимом только в языческой мифологии. Автор говорит, что Бог приводит только ту тварь, которая действительно могла бы прийти, но каждый должен понимать, что здесь речь идет не только о животных, но и обо всем живом мире, окружающем человека.

В этом тексте мыслится вся природа. Вся она, в лице своих наивысших форм –животных, приводится Творцом к человеку. Все живое должно окружать человека и жить с ним. И человек должен жить с ним не в борьбе, а во взаимосвязи. Бог желает видеть не борьбу, а содружество, хочет Сам, как сказано в тексте, видеть это содружество. В этом тексте особенно подчеркивается разумная природа человека, его способность познавать весь окружающий мир и особенно окружающую его жизнь во всем ее многообразии.