Часть 2. Духовные сомнения

– Мы с Вами все время говорим о достаточно сложном духовном пути, о той внутренней работе, которая, быть может, даже не всем под силу. Но возьмем протестантов: почему у них все так просто, легко и радостно? Их не тяготит понятие греха, они не поднимаются по крутым ступеням духовного восхождения. Они знают одно: Бог любит их, и этого им вполне достаточно, чтобы чувствовать себя счастливыми. Для них сама вера в Бога – уже залог спасения. И я, кажется, понимаю, почему люди к ним тянутся: им просто хочется быть любимыми и при этом не платить за это чувство столь высокую цену...

– Да, но возникает вопрос: а на чем они основываются, когда говорят, что достигли спасения? Если на Священном Писании, то в нем нет свидетельств того, что они правы. Наоборот, там есть много свидетельств того, что они глубоко ошибаются. Господь в Евангелии прямо говорит Своим ученикам, что любовь к Нему заключается в исполнении Его заповедей³¹. Если протестанты утверждают, что человеку достаточно почувствовать, что он верит в Господа и любит Его, и это значит, что он уже спасен, то все-таки надо обратиться к Евангелию и посмотреть: каковы критерии любви к Богу? А они все в тех же заповедях, без исполнения которых нет любви. И когда человек начинает учиться исполнять заповеди, он видит, как это трудно.

– Насколько я знаю, протестанты как раз трепетно относятся к заповедям: не пьют, не курят, женам-мужьям не изменяют, у них существует культ семьи, семейных ценностей, и вообще они строгие моралисты. Кроме того, в Евангелии же сказано, что Господь любит всех, даже самого последнего грешника. Так есть ли смысл все усложнять? Не лучше ли просто расслабиться и жить в свое удовольствие?

– Расслабиться, конечно, можно, но Господь сказал: «Входите тесными вратами»³², потому что очень многие предпочитают широкие врата, ведущие в погибель. Евангелие предупреждает, что многие в последний момент захотят найти узкие врата, но уже не найдут их, потому что всю жизни шли широкими³³. Поэтому в Евангелии мы не находим оснований для уверенности в том, что все спасутся, как бы они ни жили.

– Возможно и так, но Вам не кажется, что протестанты в целом живут все-таки более полноценной жизнью? Это счастливые, уверенные в себе люди, которые и других могут сделать счастливыми. А тот, кто вечно срывается с каких-то крутых ступеней восхождения и озабочен этим на грани мазохизма, тот ближним способен разве что досаждать...

– Скажите, кому досаждал мытарь, стоявший в уголке храма, плакавший и просивший: «Боже! будь милостив ко мне грешнику»³⁴? Конечно, мытари были нелюбимы в народе израильском, потому что они взимали лишнее, разоряли людей. И очевидно, что этот мытарь тоже разорял, обирая. Но так же очевидно, что, плача в храме и называя себя в этот момент худшим из людей и взывая о милости к себе, он, выйдя, сделался более милостив к тем, кто просил о милости его. Разве не об этом же говорит пример еще одного мытаря, столь похожего на упомянутого здесь,– пример Закхея, который, когда вошел Господь в его дом, пообещал: «Господи! Половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо»³⁵.

Счастливые люди часто не замечают чужой боли, а плачущие видят и чужие слезы. Человеку, который на исповеди плачет и называет себя последним грешником, просто несвойственно обижать, притеснять, причинять зло. Я вижу в храме огромное количество людей, которых никто не понуждает помогать друг другу, но они помогают и принимают друг в друге участие не потому, что им это подсказал настоятель храма или священник, у которого они исповедуются, а потому, что помогать и нести добро для них естественно. И именно внутри Церкви таких примеров гораздо больше, чем за ее пределами,– это факт.

Люди, которые говорят, что человек, ведущий напряженную духовную борьбу, не может быть счастлив, не знают законов духовной жизни: того, кто искренне, от сердца кается и стремится преодолеть свою порочность, свой грех, Господь утешает и дает ему ту радость, которой человек готов поделиться с другими. Человек не может поделиться той радостью, которая у него рождается оттого, что он сел в тот же пресловутый «мерседес». Да и как делиться? Не отпилить же кусок от своего «мерседеса», чтобы кому-то отдать...

– А зачем пилить? Может, он возьмет да и подвезет кого-нибудь, вот вам и радость...

– Нет, он не подвезет. Он будет отгорожен тонированными стеклами своего «мерседеса» от всего окружающего мира. И никого никуда он не подвезет. А если и подвезет, то это будет совсем другая история. Та же радость, которую человек обретает в храме, дает возможность делиться ею: человек именно в Церкви стяжевает тот душевный мир, ту, хотя бы малую благодать Святого Духа, которой он может делиться с другими.

– Но можно делиться, наверное, не только благодатью, можно делиться позитивным настроем, успешностью, благополучием...

– У нас есть масса богатых людей в стране, людей преуспевающих. Они внушают кому-то надежду на то, что и мы станем такими же богатыми и преуспевающими? Внушают чувство радости от того, что они таковы, с кем-то этой радостью делятся?

Я видел в своей жизни массу успешных и удачливых людей, уверенных в себе. Ни с кем они ничем не делились, потому что и успешность, и удачливость их чаще всего построены на эгоизме. В обществе, в котором мы живем, человек может преуспеть в мирских делах, по большому счету, только будучи эгоистом.

– А это не очередной стереотип?

– Нет, это не стереотип. Среди людей, с которыми я общался в своей мирской журналистской жизни, были представители высших эшелонов власти – без натяжек и преувеличений. Кто-то из них уже взошел было на свой олимп и затем скатился с него, кто-то достиг вершин, если не в области политики, то в плане материальном. Но я не видел среди них ни одного по-настоящему счастливого человека, тем более жаждущего чем-то с кем-то поделиться. Это был всегда комок нервов, переживаний, страхов и ожесточения, а вовсе не счастья и радости. И это всегда так, и по-другому не бывает. Чем выше карабкается человек, тем большее напряжение он испытывает.

В бизнесе, как и в политике, жизнь ведь тоже очень жесткая и жестокая. И тут все основано на том, что «Боливар двоих не увезет». Если говорить о науке, она, может быть, носит более нейтральный характер. Но и в науке преуспевают, за редким исключением, не столько гении, сколько люди, которые находят возможность пробиться в жизни, кого-то куда-то задвинув. И многие одаренные, талантливые ученые являются всего лишь «материалом», на котором вырастают деятели, гораздо менее одаренные, с научной точки зрения, но гораздо более одаренные административно. Поэтому то, о чем Вы говорите, очень голословно, а реальность – она такова.

Конечно, человек, который перенес в жизни много скорбей, не обязательно будет добрым и отзывчивым. Он вполне может ожесточиться, озлобиться на весь мир. Все зависит от его сердца. Но в целом благополучие располагает человека о многих вещах забывать. Благополучие расслабляет – скорби держат в напряжении. Господь говорит, что мы должны поступать с другими так, как хотели бы, чтобы поступали с нами³⁶. Но если мы не знали боли и скорбей, как мы поймем другого человека, который переживает скорбь и чувствует боль?

Вы, кстати, замечали, что дети, которые в детстве не болели, очень сильно отличаются от детей, много болевших? – У последних было больше времени подумать и что-то осмыслить: страдая, они быстрее взрослели.

– О чем может думать ребенок, болея?

О самых разных вещах. Например, о том, почему он сейчас не может делать то, что мог еще вчера, что его отличает от детей, которые играют за окном.

– Но ребенок не найдет ответа на этот вопрос...

– Ему будет трудно найти, но он будет искать. А ребенок, который не болел и ничего не переживал в детстве, даже не будет об этом задумываться. Он будет просто жить и радоваться жизни.

– Мы говорим с Вами о болезнях, о смысле страданий, и у кого-то может сложиться впечатление, что страдание в Православии – это то, чего невозможно избежать. Мне кажется, что людей это может испугать и от веры оттолкнуть: несчастным быть никому ведь не хочется...

– Я не соглашусь с тем, что страдание – неотъемлемый атрибут жизни верующего человека. Страдание, к сожалению, неотъемлемый атрибут жизни любого человека. Если мы говорим о том, что большинство людей в храм приводит какая-то беда, жизненные невзгоды, болезни, трудности, с которыми сталкивается человек и которые он не может преодолеть самостоятельно, то это само по себе уже свидетельствует о том, что страдание преследует и человека, еще не находящегося в Церкви. Чтобы в этом убедиться, достаточно просто открыть дверь и выйти на улицу, где навстречу нам спешат люди, лица которых озабочены, либо напряжены, либо хмуры, а вот улыбку встретишь редко: каждого по-своему гнетут не плохие погодные условия – не мелочи жизни, а серьезные житейские проблемы, проблемы душевные...

Лишь в Православии страдание становится не трагедией человека, а тем, что способствует его преображению, внутреннему изменению, росту, потому что если человек неверующий не понимает, в чем смысл тех страданий, которые ему все равно приходится переживать, и изнемогает под их тяжестью, то человек верующий, уже пришедший ко Христу, понимает и, более того, извлекает из них для себя великую душевную и духовную пользу. Человек неверующий, страдая, либо ожесточается, либо впадает в уныние, «ломается», как принято говорить. Человек верующий, страдая, укрепляется духом, смиряется перед обстоятельствами и учится благодарить за посланное испытание Бога и порою именно вследствие этого избавляется от страданий или же страданиями исцеляется от каких-то своих внутренних, душевных болезней.

– Вы говорите – «учится благодарить». Благодарность предполагает, что человек хотя бы частично преодолел причиненное страданием ожесточение или уныние. Тем не менее, когда приходишь с улицы в храм, очень часто видишь хмурые лица молящихся в нем людей. И это становится еще одним подтверждением «страшного» тезиса: раз православный – значит, должен страдать! Как могло случиться, что улыбка в Православии стала табу? Разве весть о воскресшем Спасителе нужно обязательно нести с убитым выражением лица?

– Хмурые лица в храме – это опять-таки очень голословное утверждение. Я очень часто вижу, как я уже сказал, хмурые лица на улице и при этом вижу лица, озаренные внутренним светом, радостные во время богослужения в храме. Часто, выходя после службы из храма, я вижу людей, которые только что в храме молились, а теперь общаются друг с другом,– и, поверьте, ничего хмурого, скорбного в их лицах нет.

Другое дело, как вообще этот стереотип рождается. Человек, еще нецерковный, входит в храм с улицы обычно для того, чтобы либо написать записку, либо поставить свечу, либо просто задать насущный вопрос. Он видит, что в храме происходит что-то очень важное. И это очень важное – служба. Естественно, что во время службы люди собираются внутренне, сосредотачиваются, иначе очень трудно будет молиться: ум постоянно отбегает, мысли рассеиваются. Человек собирается, и вот эта собранность и воспринимается человеком, с улицы пришедшим, как хмурость, неприветливость. Если мы видим перед собой спортсмена во время тренировки, то можем заметить, что он тоже редко улыбается. Почему? Да потому, что старается собрать воедино все свои физические и душевные силы. И поэтому в такой момент ему трудно улыбаться. То же самое можно сказать о любом человеке, поглощенном делом, неважно, кто это будет – грузчик, рабочий, человек интеллектуального труда: когда он трудится, то, как правило, бывает сосредоточенным. И когда приходит кто-то посторонний, ему кажется, что он видит перед собой человека очень хмурого, безрадостного, неразговорчивого, а он просто занят.

И, конечно, улыбка в Православии не является табу. Скорее, наоборот. Мне приходилось видеть людей, которых, безусловно, надо было бы отнести к праведникам. Это покойный архимандрит Иоанн (Крестьянкин)³⁷, покойный протоиерей Николай Гурьянов³⁸ и ныне тяжело больной архимандрит Кирилл (Павлов)³⁹. И все эти три человека и на моих глазах, и на глазах многих других людей и улыбались, и шутили, и могли весело, заразительно смеяться. Но смех бывает разным. Если это смех как выражение радости, он, как говорят психологи, продлевает жизнь и действительно увеселяет и исцеляет душу. Но если это смех, при котором человек себя совершенно забывает, предавшись веселью бессмысленному и необузданному, то потом, навеселившись, он, как правило, чувствует глубокое внутреннее опустошение, раздражение. И это не продлевает жизнь – это ее укорачивает.

– А как отличить эти два вида смеха?

– Господь говорит, что все надо познавать по плодам – по тому, какое действие это производит на нашу душу. Есть ведь и слезы, которые душу исцеляют, омывают и делают ее сильнее, здоровее; и есть слезы, которые, наоборот, разрушают человека. Опять-таки нужно смотреть на то, что происходит с нашей душой.

– Плакать тоже надо уметь правильно?

– Да, конечно. В том числе и в церкви.

– И в жизни тоже?

– Правильный плач рождается от ощущения покаяния, от ощущения виновности человека пред Богом, он бывает растворен надеждой на милость Божию. И стоит только человеку с таким внутренним устроением заплакать, как тут же он чувствует, что Господь его милует. Потому этот плач и исцеляет его душу. А плач без надежды, плач обиды, плач досады, плач, вызванный злостью, конечно же, разрушает человека.

– Многим кажется, что православные намеренно культивируют в себе чувство вины, отсюда постоянный плач...

– А зачем его культивировать? Мы действительно пред Богом бесконечно виноваты, мы виноваты перед людьми, которые нас окружают. Об этом говорят не только святые отцы – об этом говорят люди, глубоко знающие природу человека. Как, например, Достоевский, который в «Братьях Карамазовых» говорил о том, что каждый «пред всеми людьми за всех и за вся виноват» и каждый перед каждым в ответе. Дело в том, что все, что мы делаем, обязательно сказывается не только на наших близких, но и на всех, кто нас окружает. Скажем так, некий удельный вес добра и зла в мире – это не абстрактные величины, а совершенно реальные. И умножая в этом мире зло, мы обязательно причиняем какую-то боль тем людям, которые, может быть, даже с нами незнакомы. Это на самом деле так, это не абстракция.

Как правило, человек светский, нецерковный, говоря о грехах, задается вопросом: «Я не убиваю, не краду, никому не причиняю зла. Что худого я делаю?». Но помимо вины человека пред Богом, давшим людям свой закон, есть еще и вина перед человечеством. Об этом тоже редко кто задумывается. Поэтому, если возвращаться к тому, культивирует ли православный человек в себе чувство вины,– нет, не культивирует. Есть такая святоотеческая заповедь, она по-разному у разных святых отцов выражена, но суть ее заключается в одном – в необходимости познания самого себя. Преподобный Исаак Сирин⁴⁰. Экзегет – толкователь библейских текстов.) говорит даже о том, что человек, познавший самого себя, выше того, кто видит Ангелов, потому что зреть Ангелов не необходимо, а познать себя – это то, что человеку нужно в первую очередь. Когда человек начинает себя узнавать – а это, безусловно, невозможно без помощи Божией, – то он начинает видеть, насколько на самом деле он плох.

– Невеселая вырисовывается перспектива... И как человеку начать себя узнавать?

– Есть опять-таки у святых отцов часто употребляемое ими сравнение, которое говорит о том, что если мы смотримся постоянно в зеркало, то начинаем видеть мельчайшие черты нашего лица. А если мы в зеркало не заглядываем, то самих себя не видим и не знаем. Так же и человек, который редко заглядывает в свое сердце, даже не представляет, что там происходит. А человек, который всматривается в свою душу, узнает, какая она. Большинство из нас постоянно обращены вовне и смотрят на то, что делают другие люди. Но чем больше мы оцениваем других людей, чем больше судим о них, тем больше теряем способность трезво, серьезно и глубоко оценивать самих себя и судить о самих себе. А стоит человеку перейти к самоуглублению, на время оставить суд в отношении других людей, как он начинает видеть, что в нем таится. Безусловно, каждый из нас первозданно, по идеальному о нас замыслу Божию, не просто хорош, а очень хорош, как говорится в Книге Бытия: когда Господь сотворил этот мир, в том числе и человека, то сказал, что все это «весьма хорошо»⁴¹. Но в нынешнем своем состоянии мы все-таки совершенно другие.

И, кстати, именно в этом заключается отличие христианства, а конкретно Православия, от любой другой религии,– в том, что христианство не только дает определенную систему ценностей, в соответствии с которой человеку должно устраивать свою жизнь, чтобы ее можно было назвать правильной, богоугодной, но, исследуя глубокие изменения, происшедшие с человеком и человечеством с момента грехопадения Адама и Евы, христианство объясняет природу нашей испорченности – природу зла, в котором лежит весь мир и которое отравляет нас. Христианство же указывает единственный способ исцеления от этой испорченности – жизнь во Христе.

– Но мало кому хочется верить в свою испорченность и заниматься самобичеванием. Может быть, поэтому люди предпочитают не задаваться этими сложными вопросами и живут по накатанной...

– На самом деле, некие начатки, основы христианства можно обнаружить, как это ни парадоксально, в самых, казалось бы, далеких от христианства областях. Возьмем бизнес. Вот предприятие, которое терпит убытки. Но и руководство предприятия, и сотрудники очень не хотят признаться себе в том, что они что-то делают не так. Только если на это предприятие приглашается антикризисный менеджер, первое, что он делает,– это выявляет недостатки в работе коллектива и руководства предприятия, и лишь после этого он может вытянуть предприятие из той бездны, в которую оно скатилось, причем, чем больше недостатков он сможет выявить, тем больше оснований надеяться на то, что фирму удастся спасти. Но если недостатки заключаются не в деятельности руководства или коллектива, а просто в неблагоприятной ситуации,– скажем, в регионе, в городе, где предприятие находится,– тогда будет гораздо труднее что-то поправить.

Поэтому святые отцы и говорили о том, что человек, который всегда при всех обстоятельствах укоряет самого себя, обязательно будет в духовном отношении успешен, если вообще здесь применимо слово «успешен». Почему? Мы чаще всего ничего не можем сделать с нашими ближними – ни перевоспитать, ни изменить их: они свободные люди и живут так, как они хотят. Но мы можем измениться сами. И если человек вглядывается в себя и начинает что-то в себе менять, он действительно может улучшить свою жизнь – и духовную, и душевную, и просто дела житейские. Если же он склонен вину возложить на окружающих или на обстоятельства, то обрекает себя на полную безнадежность, потому что и окружающие, и обстоятельства могут и не изменяться к лучшему, а будут то чуть лучше, то чуть хуже. Христианство – это единственное, что сообщает человеку внутреннюю стабильность и постоянство.

– Хотите сказать, что христианство – это своего рода «антикризисный менеджер»?

– В каком-то смысле так оно и есть. Во всяком случае, на языке современных людей, которые привыкли такими понятиями оперировать, можно было бы сказать и так. Вот только назвать «антикризисным менеджером» Христа я бы никогда не решился.

– А что, образ действительно яркий. Почему же не решились бы?

– Потому, что на самом деле нет такого образа и такого сравнения, которое могло бы быть здесь уместным. Менеджер – тот, кого присылают, кого назначают. А назвать Бога, пришедшего в мир для того, чтобы спасти каждого человека, менеджером – наверное, сродни кощунству.

Опять-таки, когда нам порой задают вопрос: «Если христианство истинно, почему оно не исцелило и не изменило мир совершенно и окончательно?»,– можно обратиться к тому же удачному примеру с антикризисным менеджером. Да, его пригласили на какое-то предприятие; да, он провел анализ ситуации, предложил необходимые рекомендации, но руководство предприятия и его коллектив вольны эти рекомендации выполнять или же не выполнять. И в зависимости от того, насколько они их выполняют или не выполняют, предприятие либо выкарабкивается из экономического кризиса, либо погибает.

– То есть все зависит от людей?

– Все зависит от людей, да. Поэтому мы находим в христианстве, внутри самой Церкви, и удивительных святых, показавших, чем или кем может быть или стать человек в идеале, и в то же время каких-то совершенно отчаянных грешников, которые и в Церкви не смогли жить достойно, потому что это люди и им ничто человеческое не чуждо.

– Одна из примет нашего времени – обилие «духовных услуг» и духовных учений самого разного характера. Когда Церковь говорит об опасности хождения к экстрасенсам, многие усматривают в этом банальную конкуренцию в борьбе за души людей, попытку перетянуть их на свою «поляну», то есть воспринимают и экстрасенсов, и Церковь как равновеликих участников некоего рынка услуг, вынужденных бороться за «клиентов» путем давления на «конкурентов»...

– Ну, во-первых, что касается «перетягивания на свою поляну», то тут, наверное, нужно ясно понимать, что те, кого мы «перетягиваем»,– это люди, за которых мы берем на себя большую ответственность. Совершенно очевидно, что выбор «пойти к экстрасенсу или пойти в храм» могут делать лишь люди с серьезными проблемами; когда они приходят в храм, они приходят именно с этими проблемами. И ими надо заниматься, им надо помогать и вместе с ними нести то бремя, которое прежде они несли сами, одни. Поэтому говорить о каком-то корыстном приобретении смысла нет. Кроме того, те же самые люди, которые ходят к экстрасенсам, точно так же, «параллельно» приходят и в храм, порою по совету тех же экстрасенсов покупают в церквях свечи, иконы, книги, пишут записки о здравии и упокоении. И если кто-то считает, что церковная жизнь – это «бизнес», можно на это ответить так: хождение людей к экстрасенсам ему отнюдь не мешает, иногда даже способствует.

Но вместе с тем каждый священник многократно сталкивался с теми же искателями «счастья» у экстрасенсов, только не в момент их выбора между Церковью и экстрасенсом, а уже после того, как этот выбор был сделан в пользу экстрасенса: священник видит, что с ними происходит спустя какое-то время. Самые распространенные, банальные случаи: человек обратился к экстрасенсу с язвой, а спустя какое-то время пришел в храм с раком желудка. Человек, который пришел к экстрасенсу, потому что у него что-то не ладилось в жизни, в семье, приходит в храм, когда его супруг покончил с собой или ребенок стал наркоманом. Люди сами прослеживают связь событий, они сами понимают, что та самая точка, с которой в их жизни все начало рушиться,– вот этот поход к экстрасенсу.

– Но почему? Что за фатальная точка такая?

– Ничто не берется из пустоты, из ниоткуда. Если человек обладает какими-то способностями, то должен быть источник этих способностей. И совершенно очевидно, что он не в самом человеке заключается. Иначе каждый человек этими способностями обладал бы. Очевидно, что это источник внешний. И мы убеждены в том, что есть два таких источника: во-первых, Божественная благодать, а во-вторых, страшная диавольская энергия. Божественная благодать стяжевается соответствующей тому жизнью – чистой, праведной, святой, на протяжении которой человек постепенно очищает себя от страстей, и Дух Святой может обитать и действовать в его сердце и через него врачевать других людей. Но мы видим массу «целителей», которые такой праведной, святой жизнью отнюдь не живут и между тем творят какие-то «чудеса». И у нас есть все основания говорить о том, что в данном случае источником этих «чудес» является не благодать Божия, которая не может вселиться в нечистое сердце, а диавольская разрушительная сила.

Дело в том, что и в Писании говорится о том, что сатана порой преображается в Ангела⁴², и не может обычный человек зачастую отличить одного от другого. Потому иногда даже некоторые подвижники, когда им являлся диавол в образе Ангела, падали и поклонялись ему. А порой диавол являлся им даже в образе Христа. И здесь, в случае с экстрасенсами, происходит нечто подобное. Видимость исцелений, видимость помощи – затем вдруг страшное крушение всей жизни, потому что человек по собственной воле эту враждебную силу в свою жизнь впустил, и дальше эта сила в его жизни уже творит то, что она хочет. И нет другого спасения, нет другой возможности от этой силы защититься, кроме как прибегнуть к Богу с покаянием.

– А каким образом сам целитель впускает в себя эту силу? Вот он просыпается наутро и понимает, что у него открылись какие-то способности и он может помогать людям. И что он должен с этими способностями делать – отказаться от них?

– Безусловно, отказаться, потому что даже многие святые воспринимали данную им для исцеления людей Божественную благодать как искушение. И просили, чтобы Господь отнял дар чудотворения, потому что понимали, как легко этим прельститься, как легко пасть. Сколько есть примеров, когда подвижники, совершавшие дивные исцеления и чудеса, возгордившись, падали. И некоторые погибали, а некоторые потом восставали через долгое и мучительное покаяние. Что уж говорить о человеке, который не внимает настолько себе, который не сделал для себя жизнь по заповедям евангельским – законом, главным и преобладающим над всем прочим. Конечно, опасность эта очень и очень велика.

– Когда речь заходит на эту тему, я вспоминаю момент, когда в нашей стране стали массово появляться экстрасенсы. Они возникли, словно из ниоткуда, сразу после распада Советского Союза, в 90-е годы. Я жила тогда в маленьком городе на Украине и помню, как раз за разом узнавала, что, условно говоря, мой сосед дядя Вася, который ничем особо раньше не выделялся, вдруг обнаружил в себе экстрасенсорные способности. И другой знакомый, дядя Петя, тоже. Таких знакомых вдруг оказалось много, и все они предлагали свои услуги. Было в этом что-то странное, чему не хотелось доверять. Возникал вопрос: почему эти люди обнаружили себя именно в этот период и где они были раньше?

– Когда государство, общество переживает период нестабильности, его всегда бывает легко куда-то увлечь, и в такие периоды действуют как некие внешние видимые враждебные обществу и государству силы, так и силы невидимые, духовные, враждебные не только обществу и государству, но и каждому человеку в отдельности. И поэтому для диавола это всегда время особенно удачного, легкого уловления человеческих душ в бездну погибели. Это – с одной стороны; с другой стороны, возникает как бы цепная реакция, когда вдруг начинают объявляться люди, испытавшие, скажем так, «духовное озарение» и вступившие в связь с потусторонним миром, провоцируя и у других прельщенных соблазн открыть и в себе подобные «способности», которые, кстати, хорошо оплачиваются...

– Ничего себе провокация... И как же это происходит?

– Дело в том, что человек в обычном своем состоянии не особенно способен к восприятию мира духовного. Но есть некоторые внешние причины, которые могут изменить эту данность. Например, если человек заболевает и истончается его телесное естество, то зачастую в этом состоянии он становится способным к какому-то общению с миром духов. Бывает это и в то время, когда человек испытывает какое-то нервное напряжение и возбуждение. Но к общению с миром каких духов человек при этом оказывается способным? Конечно, не к общению с миром Ангелов светлых, потому что он сам еще темен от своих грехов, а именно с миром падших ангелов, миром демонским, ибо они, благодаря страстности и греховности человека, очень легко находят доступ к нему и очень легко с его душой управляются. Вот и получается, что один человек по какой-то причине этот темный «опасный» дар в себе открыл и соблазнился, а другой человек пережил какое-то потрясение, и оно открыло доступ к его душе опять-таки для действия злой силы. Ну и конечно, в такие смутные периоды жизни всегда появляется огромное количество шарлатанов, более или менее искусных, обладающих определенным опытом общения с людьми, способностью манипулировать человеческим сознанием, что позволяет обманщику играть роль экстрасенса и выдавать себя за «целителя-чудотворца». Это все на самом деле не так уж сложно, потому что идут к экстрасенсу чаще всего люди либо больные, либо очень несчастные, отчаявшиеся и на их расшатанную психику очень легко влиять.

– Вы говорите, что у экстрасенсорных способностей есть обязательно некий источник, находящийся вовне, но вот сами экстрасенсы считают, что источник этот – в них самих, говорят о скрытых возможностях человеческого мозга и биополя, до конца не познанных и не раскрытых. Эти термины придают явлению наукообразность, туманную и недоказуемую, но тем не менее вызывающую доверие у людей, верящих в способности человека и научный прогресс...

– Пусть хоть кто-нибудь из них в таком случае попробует внятно объяснить, каким образом в каждом человеке раскрыть эти способности. Если никто этого объяснить не может и если эти люди могут только лишь являть себя как некий исключительный пример раскрытия подобных способностей, то очевидно, что такие исключения не могут служить основанием для какого-то правила и не могут свидетельствовать о наличии сверхспособностей у каждого человека. Вот Вы видели в себе такие способности? Из ста человек, с которыми Вы общаетесь, у скольких эти способности раскрыты?

– По поводу способностей, видела ли я их в себе, мой ответ Вам, быть может, покажется странным, но – да, видела. В детстве у нас была такая игра, что-то вроде спиритического сеанса: мы брали в руки карандаши, соединяли их специальным образом и задавали вопросы «инопланетянам», на которых тогда все были помешаны. И ответ приходил: карандаши начинали двигаться, как бы смешно это ни звучало. Мы не знали, что это за сила, откуда она, но явно видели ее действие. Поэтому есть ощущение, что развить в себе пресловутые «способности» может каждый, было бы желание...

– А вот теперь, если Вы это на собственном опыте почувствовали, скажите мне, каков путь к развитию в себе этих способностей. Попытайтесь это объяснить.

– Объяснить трудно. Мне кажется, нужно прежде всего захотеть их обрести, сформировать в себе это намерение, и каким-то образом на него придет отклик.

– От кого?

– В детстве мы не знали.

– Вы говорите о периоде детства... А Вам в то время никогда не говорили родители: «Леночка, когда ты выходишь на улицу, к тебе подходит какой-нибудь незнакомый дядя и дает тебе конфету, не бери у него!»? Говорили что-то подобное? Вот это очень важный принцип: не брать того, что нам дают, не понимая, кто нам дает. Есть богатейший аскетический опыт Православной Церкви. Если мы к нему обратимся, то увидим, что все, о чем Вы сейчас говорите, переживали сотни, тысячи и даже десятки тысяч подвижников, да и просто людей, старавшихся жить внимательной внутренней жизнью. Я имею в виду, переживали такого рода искушения и соблазны. И требовалась огромная трезвость, огромное усилие воли для того, чтобы не позволить себе принять то, что нам подсовывает враг, выдавая это за Божественную благодать.

– Но как простому несчастному экстрасенсу во всем этом разобраться? Как отличить, что от Бога, а что нет?

Господь в Священном Писании дает все необходимые ответы на эти вопросы, и они становятся еще более понятными при ознакомлении с Преданием Православной Церкви, то есть житиями и творениями святых отцов, подвижников. И если человек захочет разобраться, это будет не так уж сложно, потому что святые отцы очень много писали о действии прелести, а наши экстрасенсы и колдуны, маги и целители, безусловно, именно в этом состоянии прелести, то есть чудовищного самообмана, обольщения, и находятся. И о том, каким образом эта прелесть заползает в сердце человека, овладевает им, очень много написано – и у преподобного Иоанна Лествичника, и у преподобного Макария Египетского⁴³, и у более близкого к нам по времени святителя Игнатия (Брянчанинова)⁴⁴. Наверное, каждому, как Вы говорите, «несчастному экстрасенсу» стоило бы с тем же святителем Игнатием ознакомиться. И, может быть, кто-то из них смог бы отказаться от тех «даров», которые предлагает ему враг.

– Вот Вы говорите: «то, что человеку предлагает враг»... У некоторых людей – в частности, атеистов – складывается впечатление, что у верующих не все в порядке с головой и что у них на почве длительных постов и молитв происходят галлюцинации. Многие могут смириться с идеей Бога, но постоянные разговоры о бесах, которые пристально следят за людьми, ведя их к погибели, кажутся чем-то сродни мании преследования. Вспоминается чекистская поговорка: «Если у вас нет паранойи, это еще не значит, что за вами не следят». И в самом деле, почему бесы, если допустить, что они есть, так сосредоточены на том, чтобы людям насолить? Им что, заняться больше нечем? Откуда взялась эта маниакальная идея «врага»? Почему он все время присутствует в сознании православного человека?

– А в чем здесь маниакальность?

– В том, что причины всех негативных действий и явлений человек приписывает некоему абстрактному врагу. Вот, в частности, мы беседуем об экстрасенсах, какие есть основания утверждать, что в них действует именно враг?

– Господь говорит в Евангелии, что каждое дерево познается по его плодам⁴⁵. И вместе с тем Господь указывает на то, что самый главный плод, который должен человек принести в жизни,– это плод покаяния⁴⁶. А экстрасенс – это человек, который встает между человеческой душой и Богом, лишая ее возможности покаяния. Понимаете, когда в нашей жизни что-то происходит – болезнь, несчастье, какая-то беда, просто неприятности,– это всегда повод для того, чтобы обратиться внутрь себя, подумать, что в нашей жизни послужило причиной этих несчастий, бед, болезней. И если человек пытливым и честным взором вглядится в свою жизнь и в свое сердце, то он обязательно увидит те поступки и те грехи, которые лишили его Божественной помощи и привели в такое бедственное состояние. Но зачем утруждать себя каким-то покаянием, когда можно просто пойти к экстрасенсу и купить у него его коварную «скорую помощь», как правило, на очень недолгое время? Конечно, может быть, видимость пользы от визита порадует человека; может быть, и не произойдут в его жизни никакие видимые глобально-негативные события, но... человек пройдет мимо Бога, и в душе его будет неумолимо совершаться скрытая разрушительная работа тем самым врагом, чью услугу он предпочел вместо помощи Божией, потому что если Бог хочет каждого приходящего к Нему спасти, то диавол хочет каждого пользующегося его услугами погубить...

Если мы основываемся на Священном Писании, то ясно видим первую беду, первое несчастье, которое вошло в жизнь человечества. Это обман, который произошел по наущению диавола. За что диавол возненавидел человека? За то, что он, некогда светлый Ангел, небожитель, был низвергнут с небес за свои непомерные гордыню и зависть, а человек, существо, рожденное на земле, получил возможность восхождения на небеса, то есть возненавидел из зависти; зависть – самое низменное, подлое чувство, когда кому-то плохо из-за того, что другому хорошо; чувство, которое, в общем-то, самому человеку изначально было чуждо и которым он обременился, попав в зависимость от сатаны.

– А какие основания есть для того, чтобы относиться к этому эпизоду и вообще к существованию бесов как к реальности, а не как к разновидности мифа?

– Мы находим основания в Книге Бытия, в Книге Иова, во многих других книгах Священного Писания. Об этом же говорит неоднократно в Евангелии Господь, и если Евангелие является основанием нашей веры, то было бы очень странно ему не верить. Кроме того, опять-таки есть такая вещь как духовный опыт подвижников благочестия. Если люди склонны верить экстрасенсам, чьи объяснения самых разных из них очень путаны, туманны и сильно расходятся между собой, не больше ли оснований верить святым отцам, которые были удивительно согласны в своих поучениях? Почему не отнестись к ним серьезно, почему не изучить их? Когда человек приступает к изучению аскетики, он вдруг обнаруживает, насколько верны и насколько точны их наблюдения и бесценен их опыт для работы человека над собой. Скажем, человек, который прочитал «Лествицу» преподобного Иоанна, игумена горы Синайской, вдруг начинает понимать в себе то, что он не понимал прежде, что не могли объяснить ему книги современных психологов, ибо есть нечто, не укладывающееся в их искусственные схемы и ими необъясняемое.

– Хорошо, допустим, враг существует и наделяет человека сверхспособностями с тем, чтобы манипулировать им, а через него манипулировать другими людьми, отвлекая их от Бога. Но каким образом это происходит? Как некий абстрактный падший дух может наделить чем-то живого человека, как может влиять на его сознание?

– Диаволу и любому демону присуща определенная энергия, которую он может сообщать человеку, если человек выражает готовность эту энергию принять и ею воспользоваться. Скажем, есть такая вещь, как гипноз. Любого ли человека можно загипнотизировать? Даже самый сильный гипнотизер скажет вам, что нет, потому что есть люди, которые гипнозу не поддаются. Кто не поддается гипнозу? – Тот, кто не поддается чужому влиянию. Самостоятельный, сильный человек, который не впускает в себя чужую волю, не отдается ей. А человек со сломленной волей, как правило, бывает очень хорошим медиумом. И с тем, о чем мы говорим, здесь очень много общего. Вторжение в подсознание не проходит для человека безболезненно и бесследно. Господь не отнимает у человека свободы, а гипнотизер отнимает, как отнимает у человека свободу и диавол.

– Сейчас очень популярна телепередача «Битва экстрасенсов». Когда я пару раз ее посмотрела, у меня было ощущение, что я сходила на прием к экстрасенсу...

– По сути, так оно и есть.

– А как возникает это ощущение? Казалось бы, человек просто сидит на диване, смотрит в экран телевизора, не столько даже из потребности, скорее из любопытства...

– Понимаете, человек такое существо: он на что смотрит, тому постепенно делается подобен. Почему так важна в жизни христианина молитва? Потому, что когда человек молится, он как бы впитывает в себя, воспринимает те свойства, которые принадлежат Богу: способность быть милосердным, смирение, кротость. Обо всем этом говорит в Евангелии Господь как о Своих свойствах⁴⁷. И когда человек всматривается со вниманием и интересом в то, о чем говорите Вы, он это тоже впитывает, вбирает в себя. И это не может обойтись без последствий, потому что опять-таки нет каких-то нейтральных сил – все подлежит выбору: что выбираем – доброе или злое; с кем мы – с Господом или со врагом Его: «Кто не со Мною, тот против Меня»⁴⁸ предупреждал Спаситель.

– Боюсь, что все, о чем Вы сейчас говорите, многие воспримут как некую детскую страшилку. Помните, в детстве были истории про черную-черную комнату или красное пианино...

Вы знаете, я убежден в том, о чем говорю, но не смею требовать ни от кого принимать это как истину: каждый идет путем какого-то поиска в жизни, более или менее осознанного. И каждый на этом пути приобретает какой-то опыт. Любой человек может проверить опытным путем то, о чем мы с Вами говорим. И каждый сделает сам свои выводы. Понимаете, ведь, в сущности, для некоторых людей не является аксиомой даже то, что не надо биться о стену головой, и некоторые люди бьются. Но, как правило, родители в детстве говорят им, что этого делать не надо, точно так же, как не надо вставлять какую-нибудь заколку двумя концами в розетку и смотреть, что из этого получится. Обо всем этом родители предупреждают, но каждый ребенок имеет свое право прислушаться и воздержаться или ослушаться и попытаться. Что из этого получается – уже другой вопрос.

– Вы как-то говорили, что интересовались восточной философией и что-то Вас не устроило в ней, что-то разочаровало – что именно?

– Ее тупиковость. В христианстве главное – это не столько учение, заповеди, те таинства, которые человеку открываются. Главное – это Сам Господь, Его личность. А в восточной философии нет Божественной личности, нет той любви, на которую хотелось бы откликнуться, как нет ее больше нигде: нигде больше она не находится и не обретается.

– И что было после того, как Вы это поняли? Вы пришли в Церковь?

– Если обращаться опять-таки к истории моей жизни, то со мной произошла такая парадоксальная вещь. Я, как и многие современные молодые люди, имел различные духовные искания в жизни: это были и занятия восточными единоборствами, и связанное с этим увлечение восточной философией и иными дисциплинами, с ней сопряженными. Но в какой-то момент своей жизни я начал понимать, что мне нужно нечто большее. Этот поиск привел меня тогда не в Церковь, а к одной немолодой женщине, которую можно назвать, если следовать точной терминологии, тем самым экстрасенсом и которая, как ни странно, и направила меня в храм. В моем случае получилось так, что эта женщина, посоветовав мне исповедоваться и причаститься, как-то нечаянно – а вернее, промыслительно – подтолкнула меня к началу сознательной церковной жизни. Мне было тогда 16–17 лет, и это был достаточно тяжелый период в моей жизни: мой близкий товарищ покончил жизнь самоубийством, и для многих моих друзей и для меня самого это явилось очень тяжелым потрясением. Были и какие-то другие непростые жизненные обстоятельства – вот, в сущности, почему и попал я к этой женщине. Придя в храм, исповедавшись и причастившись, я вновь пришел к ней, но уже не за помощью, а чтобы попытаться объяснить ей, что она заблуждается и что ей нужно оставить то, чем она занимается; что, безусловно, привело к конфликту, и наши отношения испортились, хотя, как ни странно, и она ко мне сохранила доброе расположение вплоть до самой своей смерти, и я ей всегда был благодарен за то, что она меня вот таким образом к Богу подтолкнула. Каждого человека Господь приводит к Себе чем-то совершенно неожиданным, своим, неповторимым для других людей, причем любые средства и способы, могущие послужить ко спасению человека, для Господа хороши: будь то рыба, как в случае с апостолом Петром; будь то хлеб, которым мытарь, по имени Петр, а впоследствии святой Божий, в гневе запустил в назойливого нищего⁴⁹... Это может быть кто угодно и что угодно – то, посредством чего Господь призывает к Себе человека.

– А как Вы, человек, на тот момент еще мало, судя по всему, церковный, так быстро поняли, что Вам нужно остаться в Церкви?

– Мне никто и ничего в Церкви на тот момент не объяснял, я просто почувствовал, что это то место, где мне нужно находиться. Я не мог этого никаким образом ни объяснить, ни выразить: я просто это ощущал, потому что там, в Церкви, я пережил ту Встречу, ради которой человек все оставляет и в Церковь приходит.

– Но если в православном храме человеку действительно дается так много, почему некоторые люди, даже после столь щедрого аванса, увлекаются чем-то иным? Почему не остаются?

– Потому, что кто-то порой сознательно хочет жить без Бога, чтобы иметь свои законы, оправдывающие комфортную жизнь здесь, на земле, и обещающие жизнь райскую за пределами этого мира, но притом не подвергающие его внешнему суду, в данном случае суду любви. Это очень удобно, очень привольно. И если говорить о той философии, с которой знакомился я, то есть о буддизме, то желание оказаться по ту сторону добра и зла, потерять всякую способность и страдать, и сострадать, и чувствовать – это, безусловно, признак философии мертвящей, убивающей человека, лишающей его способности любить, в то время как наш идеал – человек живой, то есть человек чувствующий, страдающий, сопереживающий, способный любить, а буддизм в конечном итоге все это отрицает. Совершенство в буддизме, то есть достижение нирваны,– это и есть преодоление всего того, чем мы, православные, так дорожим. В нирване никакого следа любви не остается. И если смотреть на буддизм до конца глубоко, то он оказывается религией очень противоречивой. Странная вещь: Будда – это тот, кто достиг нирваны, то есть оказался в этом, с нашей точки зрения, небытии. Но бодхисатва – это Будда, который, достигнув этого состояния, решил вернуться к людям и заботиться о них. Ну как можно решить вернуться к людям и заботиться о них, когда ты уже достиг полного бесчувствия ко всему? Вот это противоречие, мне кажется, буддизм разрешить не может.

– В период моего увлечения суфизмом⁵⁰ был забавный случай. В Москве собиралась некая тусовка, и в ней участвовал один человек, которого я не знала, но который, по всей видимости, считал себя великим посвященным. Узнав, что я из Саратова, он очень обрадовался, подошел и попросил передать привет одному знакомому. Я сказала, что с удовольствием передам, и деликатно попросила уточнить: а от кого именно? И тут случилось страшное: он то бледнел, то зеленел, наконец побагровел от злости и едва не убил меня взглядом: то, что его кто-то не знает, показалось ему невыносимым оскорблением. А мне было чудно, что взрослый человек, увлекающийся духовными практиками, ведет себя как ребенок...

– Это Вы вспомнили очень к месту, потому что это хорошая иллюстрация к тому, что именуют состоянием прельщенности. Если посмотреть на подобные же примеры, которые приводит святитель Игнатий (Брянчанинов), можно вспомнить такой случай. Преподобный Лев Оптинский⁵¹, одним из учеников которого тогда был сам святитель Игнатий, проезжал через какую-то обитель. А там жил некий, как считали, старец, который постоянно что-то прорекал, и эти предсказания сбывались. И когда преподобный Лев с ним поговорил, то этот человек ему сказал: «Ты знаешь, вот у меня взяли руку, и она лежит в таком-то монастыре, братия к ней там прикладываются, как к святыне, и я это на расстоянии чувствую». По-моему, он даже сам себе эту руку отрезал. Но дело не в этом, а в том, что когда преподобный Лев вышел, он сказал: «Смотрите, как бы с ним чего не случилось, с этим прозорливцем». И действительно, этот человек потом повесился.

Другой подобный несчастный жил в Оптиной пустыни и однажды ночью пришел к скитоначальнику, преподобному Антонию⁵², и сказал, что ему явился Иоанн Предтеча и приказал зарезать его и кого-то еще из числа братии. Преподобный Антоний, будучи очень находчивым человеком, спросил, взял ли тот нож для этой благородной цели, на что несчастный ответил, что ножа он не взял. Старец Антоний отправил его за ножом, и пока злоумышленник за ним ходил, его успели как-то обезвредить. Поверьте, что, помимо этих примеров, можно было бы привести немало подобного из нашей повседневной реальной церковной жизни. Каждый из таких прельщенных людей, когда с ними начинаешь о чем-то спорить и пытаешься их вразумить, приходит примерно в то самое состояние, на которое Вы указали, когда рассказывали о том своем собеседнике, имя которого не знали. Начинается то же самое шипение, человек бледнеет, зеленеет, испытывая приступ жестокой злобы. Зачастую это как раз те люди, которые до прихода в Церковь успели очень многое перепробовать и, придя в храм, не смогли понять принципиальной разницы между христианством и различными «практиками». Таких прельщенных, несчастных, совершенно больных людей приходилось видеть достаточно много. И далеко не всем уже можно было помочь, потому что помочь можно человеку, когда он готов смириться, а в основе этих состояний всегда лежит гордость сердца и, что еще страшнее, гордость ума.

– Сейчас модная тема – психологи. Многие мои знакомые ходят к психологам, считают это признаком продвинутости и чуть ли не единственным способом решить многие внутренние проблемы. Они уверены: не обратись они в нужный момент к специалисту, их жизнь сегодня была бы совершенно иной... Наверное, их можно понять: к кому еще обращаться человеку, живущему в бурном потоке повседневности и собственных переживаний, как не к психологу? У кого искать помощи? А нужен ли психоаналитик человеку, который ходит на исповедь, причащается, живет церковной жизнью? Может ли он ему чем-то помочь или это вещи взаимоисключающие?

– А человеку, по большому счету, вообще не нужен психолог.

– Вы это на основании опыта говорите?

– На основании, в том числе, и своего опыта. Когда-то в юности я обращался к психологам, несколько раз; причем был у хороших психологов, но никто из них мне не помог абсолютно ничем. Единственная польза, которая была получена от этих походов, заключалась в том, что я предельно ясно понял: мне никто не сможет помочь, кроме меня самого. И пока я сам не начну что-то менять в своей жизни, никто за меня этого не сделает.

– Почему тогда, на Ваш взгляд, люди так нуждаются в психологах, почему они так популярны сегодня?

– Обычно ведь бывает как: человек приходит к психологу и начинает излагать ему те проблемы, которые у него есть. Собственно говоря, огромная часть работы классического специалиста такого плана заключается в том, что он выслушивает своего пациента – весь тот бессвязный подчас поток сознания, который из него так и хлещет. Теперь подумайте: кто еще сегодня все это согласится слушать? – Человек одинок...

– Ну почему? – У него есть родители, друзья, они могут выслушать, подсказать...

– Поймите, то, как человек говорит с психоаналитиком и как говорит с друзьями,– это две совершенно разные вещи. Я могу сказать вам это как священник, ибо то, что человек говорит священнику, он ни одному другому человеку не скажет, и не потому даже, что стесняется, а потому, что другие люди этого не выдержат. Поверьте, когда с Вами общаются Ваши друзья, есть некие сдерживающие барьеры, в том числе барьер способности Вашего восприятия. Если на Вас обрушить все то, что находится в сознании человека, поверьте, порой для Вас это будет просто стресс. Поэтому люди идут к психологу, чтобы все это вылить на него. И затем психолог начинает человека учить, как с этими проблемами справиться.

– Вы тоже пытались обрушить на специалиста «поток сознания»?

– В моем случае это было несколько иначе: я просто задавал психологам те вопросы, на которые у меня не было ответов. И могу сказать, что всякий раз наше общение заходило в тупик – не с моей стороны, а со стороны психолога, потому что, видимо, ответы на эти вопросы лежали где-то за пределами области его компетенции. Меня интересовало, например, зачем человек живет и какой смысл в жизни, если она заканчивается. Этот вопрос меня беспокоил с детства. И ни один психолог мне на него не смог ответить, и не удивительно: удовлетворительного ответа на этот вопрос, кроме веры в Бога, кроме Евангелия, человеку никто и ничто не может дать. Более того, последнее общение с психологом носило довольно странный характер. Я прошел массу тестов, и специалист, с которым я общался, говорит: «Да я вообще не вижу у вас ни одной проблемы». Я говорю: «У меня вот эта проблема, меня это занимает». Она отвечает: «Я у Вас не вижу никаких отклонений или патологий и не понимаю, о чем Вы беспокоитесь. Вы очень целеустремленный человек. У Вас достаточно высокий коэффициент способности достигать поставленные цели. Вот это говорит о Вашем душевном здоровье, вот это...». – «Да я не говорю о нездоровье... Я говорю о самом важном вопросе, в который все упирается. И только в нем причина моего беспокойства по отношению к этой жизни, а в остальном все хорошо».

– Но люди приходят к психологам и с более приземленными, прикладными вопросами, нежели поиски смысла жизни. Например, человек не может найти работу. Он начинает думать, что что-то с ним не в порядке, ищет какие-то психологические барьеры, которые мешают ее найти. Или человек пытается найти спутника жизни. И тоже у него ничего не получается. И он, как человек, который критически к себе относится, думает: «Может быть, причина во мне? Может, мне нужно что-то поменять, начать как-то по-другому относиться к миру?». И он идет с этим вопросом к психологу.

– А Вы считаете, это вопросы, на которые не может ответить человеку священник?

– Я думаю, что священник ответит в плоскости веры, а психолог, вероятнее всего, заговорит о каких-то психологических моделях поведения, детских комплексах и способах борьбы с ними, о родительском влиянии и далее в том же духе. И вряд ли будет учитывать при этом, верит ли его пациент в Бога, соблюдает ли заповеди и как он вообще живет, то есть ответ будет в любом случае разным.

– Почему? Когда ко мне приходит на исповедь человек нервный, издерганный, постоянно обижающийся на всех и говорит, что он не может устроиться на работу, поверьте, мне есть что ему сказать. Когда такой же человек говорит о том, что не ладится личная жизнь, я тоже могу указать на лежащие на поверхности причины неустройства в его личной жизни. И это любой добросовестный священник, который постоянно общается с людьми, может сделать. Я не хочу сказать, что это так всегда, но тем не менее священник это знает, если он человек хотя бы с минимальным здравым смыслом, потому что сам пастырский опыт, да и его личный этому учат.

– Однако причины неустройства личной жизни или каких-то систематических неудач могут лежать и на более глубоком уровне, чем просто раздражительность или еще какие-то внешние проявления. Есть ведь еще подсознание, и тут без профессионального психолога явно не обойтись. Разве нет?

– Безусловно, сто процентов того, что с нами происходит, обусловлено нашим детством. Но психолог в данном случае может довести человека только до определенного этапа выздоровления, а дальше он окажется бессилен. Почему? Представьте, вот маленькое деревце, которое пробивается из-под земли. Оно тоненькое, очень нежное. Если на его пути встречается какой-то камешек или палочка, то ствол этого деревца искривляется. И потом, что с ним ни делай, он останется искривленным. И пусть ствол дерева будет крепким, сильным, разветвленным, но внизу место искривления будет очень ослаблять его. То же самое происходит с каждым из нас. Все травмы, которые получила душа человека в детстве, обязательно сказываются в будущем. И все мы в детстве получаем эти травмы, потому что среда вокруг нас несовершенна. В чем-то ошибаются и наши родители, какими бы замечательными людьми они ни были. И все это неминуемо обуславливает наши собственные ошибки уже в зрелом возрасте. Поэтому, наверное, психолог прав, когда начинает искать корни неблагополучия в раннем детстве. Но что получается дальше? Вот психоаналитик изучил жизнь своего пациента, записал кучу кассет, на которые человек ему наговаривал все то, что есть у него на душе. Может быть, у него даже есть запись того, что человек говорил в состоянии гипноза, и из глубин подсознания у него что-то такое особенное вырывалось. И специалист наконец выясняет для себя что-то в жизни этого человека, что обусловило существующий надлом и явилось причиной нынешнего состояния. Это вносит определенную ясность, но, понимаете, ствол дерева уже искривился. Да, человек может пересилить себя и в какой-то степени или какое-то время жить по-другому. Но в руках психолога нет той силы, которая может этот надлом в нем вылечить, совершенно его уврачевать. Человеческими усилиями этого не достигнешь. Только лишь в Церкви, только лишь в таинстве Исповеди это понемногу начинает происходить. И человек может вдруг увидеть, что он совершенно меняется – так, как не мог об этом даже мечтать.

– Значит, толк от психолога все-таки есть, просто человеку не надо останавливаться на этом этапе и нужно идти дальше?

– Лучше человеку и начинать с храма, потому что психолог может увести далеко в сторону. Нередко такой специалист просто создает для человека систему подпорок и костылей, которые помогают ему существовать, но не жить. И человек, опираясь на эти костыли, может проковылять всю свою жизнь, но до Бога так и не дойти.

Мне как-то попался в Интернете сайт, посвященный психологии. Там была статья о том, от чего умерли известные психологи. Если посмотреть на то, как многие психологи жили и как они умирали, то можно увидеть, что это были люди с абсолютно нерешенными проблемами. Многие умирали от рака или сердечных заболеваний. А почему? Я думаю, потому, что перед ними постепенно открывалась такая бездна, в которую, не повреждаясь, без благодати Божией заглянуть просто невозможно: она поглощает и уничтожает человека. Мы с Вами, анализируя, можем разложить сознание друг друга на какие-то составляющие и с известной долей точности установить, что является основными побуждающими мотивами наших действий. И тому из нас, кто будет рассудочнее и бесчувственнее, это будет сделать проще. Но поймем ли мы друг друга таким образом? Нет, не поймем, потому что в каждом человеке есть нечто большее, чем сумма его действий, побуждений, мотивов и прочее: есть его бессмертная душа, которую невозможно свести только лишь к этому. И я воспринимаю человека непосредственно, живо, трепетно и предпочитаю в него вглядеться и вчувствоваться, нежели его анализировать и препарировать.

Вы знаете, почему мы людей зачастую прощаем, когда, кажется, простить невозможно, и принимаем не только по-христиански, а просто по-человечески? – Мы знаем, что человек совершил что-то такое неприглядное, нехорошее, но наше сердце подсказывает, что его надо принять и простить потому что в его душе еще живет, теплится отблеск Божией, отсвет богоподобия. Каким прибором, какой системой измерения мы улавливаем в его сердце это живое? никаким. Только своим собственным сердцем. И понимание гораздо больше, совершеннее, чем понимание души человека с точки зрения психологии.

– В поисках сердечного или какого-то мистического внимания люди чаще идут к уже упомянутым нами экстрасенсам...

– В этом есть желание, так же как и при походе к психологу, кому-то делегировать полномочия по исправлению собственной жизни. А никто нашу жизнь, кроме нас и вместо нас, не исправит. А вот когда человек идет к священнику, тот не решает за него его проблемы. Он указывает ему на его ошибки и на пути их преодоления. А что дальше будет делать человек – это уже его дело.

– Но психолог тоже не решает за человека, он указывает какую-то определенную траекторию поведения, а человек уже сам думает, использовать ее или нет.

– А как же гипноз? Разве это не вторжение во внутренний, сокровенный мир человеческой личности? Кроме того, именно психологии присущ, если брать терминологию Эрика Берна, уровень общения «взрослый – ребенок». А священник с человеком не общается как взрослый с ребенком, он с ним может общаться только как взрослый со взрослым, как равный с равным, если речь идет об общении полноценном, доверительном. Да, бывают случаи, когда священнику приходится становиться «взрослым» для «ребенка», когда ему нужно кого-то успокоить, утешить, погладить по голове. Но это не та ситуация, когда священник может человеку подсказать путь его жизни, исправления, путь спасения. Это какие-то крайние ситуации.

– А почему психологу нужно обязательно становиться «взрослым»? Почему он не может на равных разговаривать?

– А потому, что он учит; потому, что если бы они были на равных, человек не пришел бы к психологу. Он бы до всего того, до чего доводит психолог, дошел бы сам посредством здравого смысла. Если, например, человек раз за разом вылетает с работы, наверное, нужно остановиться и проанализировать; а почему это со мной все время происходит? Может ли быть так, что ко мне все несправедливы – ко мне несправедлив мир, ко мне несправедлива жизнь? Или причина в том, что я что-то не то делаю? Может быть, я плохо работаю; может, я прихожу с какой-то претензией по отношению ко всем людям, которые на этой работе есть, создаю напряжение, мешающее им работать? И если это действительно так, то что-то, наверное, надо исправить.

– Но у меня, к примеру, есть подруга, которая оказалась в тяжелой жизненной ситуации. Ей психоаналитик помог справиться с определенной психологической зависимостью и изменить жизнь к лучшему...

– Понимаете, мы говорим о разных вещах. Господь спросил Петра и прочих апостолов: «Не хотите ли и вы отойти?» – так как многие отошли. И Петр сказал на это: «Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни»⁵³. Он не сказал: «Ты даешь нам то и то, Ты накормил нас, Ты помогаешь решать наши бесконечные проблемы». Он сказал: «Ты имеешь глаголы вечной жизни», то есть корень всего – это мысль о вечной жизни. И мы идем на исповедь потому, что думаем о вечной жизни, хотя изначально так было не всегда. Изначально человек зачастую приходит в храм, ничего не понимая; просто потому, что ему плохо. Но спустя какое-то время исповедь начинает восприниматься именно как примирение с Богом, необходимое не только в земной жизни, но и в вечности.

А поход к психологу... Да, может быть, в какой-то конкретной ситуации от какой-то конкретной зависимости занятия с психологом могут избавить. Но разве мы получим прощение наших грехов при визите к психологу? Разве мы благодаря этому общению приблизимся к Богу, разве мы можем быть благонадежны насчет своей участи в вечности благодаря общению с психологом? В какой-то степени я допускаю, что психолог некоторую пользу человеку может принести, но только в том случае, если человек на психологе не застрянет. Человеку, который оказался в океане, попалось бревно. Оно поможет ему продержаться на плаву какое-то время, но до берега оно его не донесет: нужен корабль. Да, может быть, бревно поможет ему дождаться корабля, который его спасет. Но если при виде корабля человек будет по-прежнему цепляться за бревно и предоставит кораблю идти своим путем, то он просто погибнет. Человеку нужен «корабль», чтобы не утонуть в океане жизни; ему нужен ключ, открывающий ему тайны жизни, ключ к науке жизни, который у него всегда под рукой, чтобы он, человек, не зависел от наличия психолога или иных, торгующих рецептами и снадобиями для достижения счастья. И ключ этот есть: он дан человечеству Господом в Евангелии как закон жизни, объясняющий ее смысл.

– Да, но на Западе походы к психологу давно в порядке вещей, а у нас люди стесняются: что в этом хорошего? Разве это не нормальная ситуация, когда человек решает свои проблемы, пусть и не глобальные, частные, с помощью специалиста?

– А это нормальная ситуация, когда нация становится нацией фастфуда и «нацией прозака»⁵⁴? Вы пока без прозака обходитесь?

– Без кого?

– Ну вот, Вы даже не знаете, что это такое, а любой американец знает. Это один из известнейших антидепрессантов.

– У нас люди не ходят к психологам, тем не менее в новостной ленте на нашем сайте мы каждый день читаем о новом случае самоубийства, и порой не об одном...

– А Вы думаете, что, если бы Вы жили в Америке, Вы бы не читали каждый день о новых случаях суицида? Если говорить об Америке, Европе, сколько там не только самоубийств, но и непредсказуемых, необъяснимых, на первый взгляд, массовых убийств! Почему вдруг человек выходит на улицу и расстреливает из автомата огромное количество людей?

– Я бы тоже хотела знать, почему... Может, это крайняя степень выражения комплексов?

– Это такое общее многозначное слово – «комплексы»... Да, человек может с этими комплексами справиться. Но все то, что в нем комплекс наломал за время его жизни, он не выправит в себе. А благодать Божия может сделать так, что человек об этом просто забудет. Понимаете? Как сказано в каноне преподобного Андрея Критского: «Бог идеже хощет, побеждается естества чин»⁵⁵. Психолог же этого сделать не сможет. Помимо всего прочего, есть Промысл Божий, на существование которого психолог тоже не может указать. И порой бывает так, что причина наших неудач не в том, что мы к чему-то не способны, что мы какие-то не такие. Зачем-то Господь нас испытывает, если чего-то нам не дает. И нужно всего лишь навсего терпение и доверие Богу. А что здесь скажет психолог? Терпение чего? Доверие кому? Случаю? Обстоятельствам? Но это все несерьезно звучит. Священник же может дать совершенно иной ответ. В идеале священник и должен быть тем самым «психологом», который, укрепляем благодатью Божией, сошедшей на него в таинстве Священства, когда к нему обращается человек за помощью, рассматривает все его проблемы и тяготы в свете евангельского учения. Психологом не в том смысле, что он читал все, что написано по психологии и что может принести человеку пользу; психологом – значит знатоком человеческой души. Но целью его должно быть не успокоить человека, не помочь принять себя таким, каков он есть, и на этом успокоиться и обрести временный мир с самим собой, а измениться и приблизиться к Богу.