Беспоповщина

Беспоповщина, отрасль раскола старообрядства, точнее – одна из двух его отраслей. Раскол старообрядства разделяется собственно на две главнейшие отрасли, на поповщину и беспоповщину. То и другое название происходит от слова «поп» и, в частности, название «беспоповщина» указывает на то, что эта половина раскола не имеет священства. Почему раскол разделился на поповщину и беспоповщину, на это были особые причины. Отделившись от церкви греко-российской, раскол оказался совсем вне церкви. А между тем, причину своего отделения от греко-российской церкви он и поставлял именно в том, чтобы идти под знаменем защиты церкви, т. е. церкви вселенской. Отсюда главнейшая задача раскола заключалась в том, чтобы дать своей общине вид и устройство этой последней. Такой вид и такое устройство раскольническая община получила бы лишь в том случае, если бы она имела, между прочим, полноту церковной иерархии. Но раскол не имел этой полноты, потому что в нем не было первого чина церковной иерархии – епископа. Выходя из этого факта – с одной стороны, и из убеждения, что в мире царствует антихрист – с другой, раскол пришел к мысли об истреблении священства антихристом. Отсутствие в расколе епископского чина служило видимым признаком этого истребления. А так как проповедь о воцарении в мире антихриста была современна появлению самого раскола, то и мысль о бессвященнословном состоянии бродила в расколе с самого его начала. Однако эту мысль приняла только одна часть раскола, другая же отвергла ее, на том простом основании, что она, т. е. мысль о прекращении священства во времена антихриста, есть ложная мысль, да и убеждение в наступлении царства антихриста разделяли далеко не все последователи раскола. Христово священство пребудет вечно, так что и антихрист не возможет истребить его. Признавая это и видя, что в расколе преемственность хиротонии пресеклась по отсутствию епископа, раскол решился принимать попов так называемого нового ставления, т. е. от греко-российской церкви. Правда, странно называть истинной ту церковь, которая вынуждена окормляться бегствующим от еретической церкви священством, и беспоповцы могли указать на это с особенной победоносностью, но противники их хранили убеждение, что истинные епископы, расколу единомысленные, есть где-нибудь в мире, существуют, хотя и неведомо где, потому что должны существовать, и что ими-то и возглавляется община поповцев, точнее – беглопоповцев. Таким образом, в то время, как одни из раскольников пришли к решению, что можно создавать свое спасение и помимо лиц иерархических, другие остановились на мысли о бегствующем от церкви священстве. Первые положили обязательным перекрещивать приходящих от церкви в раскол, вторые, наоборот, были вынуждены признать такое учение неправильным. Ведь если принята хиротония, то, по правилам, приято и крещение, и наоборот, если отвергнуть крещение, то необходимо отвергнуть и хиротонию. Все это произошло еще в XVII веке. Различие в вышеуказанном смысле мы видим во всех тогдашних центрах раскола, – в Москве, в Поморье, в Новгороде, в Стародубье, на Дону, на Керженце и в Сибири, Правда, местные колебания тогда еще продолжались, так что поповщина еще перекрещивала и не хотела принимать попов нового ставления, равно, и беспоповщина еще имела иногда попов, но конец этих колебаний был уже близок и дальше начала XVIII века, действительно, не пошел. С этого времени и внешняя история поповщины и беспоповщины идет уже вполне обособленно. Обратимся сначала к беспоповщине и сделаем общую ее характеристику и исторический очерк отдельных ее толков.

Беспоповщинское отрицание иерархии требует особого замечания. Выражаясь принятыми терминами, беспоповцы отрицают церковную иерархию не в принципе, а лишь по факту. Священство, как учреждение божественное, есть существенный признак церкви и должно быть в ней, но его ныне нет. «Аще и опасаемся архиереев, аще и удаляемся рукотворенных церквей, обаче не гордости ради и кичения, ниже за преобидение каковое, но ради нововнесенных преданий, ради новин, от Никона положенных, ради новых учений», – так еще в двадцатых годах XVIII века беспоповцы оправдывались в своем удалении от пастырей греко-российской церкви, так оправдываются они и теперь. Очевидно, значение церковной иерархии беспоповцами нимало в принципе не умаляется, и этим они строго отличаются от западных протестантов, которые смотрят на иерархические степени в церкви, как на учреждение человеческое, а не божественное. Правда, отыскивая ответ на вопрос о том, чем могут оправдаться в неимении священства, беспоповцы иногда обращаются и к протестантскому доводу, что всякий христианин есть священник и что, если священству обещана непреложность до скончания века, то вечно пребудет это духовное священство, а не таинственное; тем не менее и здесь беспоповец далеко отстоит от протестанта, потому что эта мысль у него не на протестантской основе покоится, а является вынужденной безысходностью положения; да и оправдываются беспоповцы охотнее не этой ссылкой, потому что она крайне произвольна, – а вышеупомянутой ссылкой на антихриста, будто бы долженствующего окончательно истребить священство и действительно будто бы уже истребившего последнее. Вообще беспоповщинская доктрина есть вполне своеобразная доктрина и покоится она, как уже было сказано, на учении об антихристе. В этом учении беспоповщина находит основание для своего взгляда на православную церковь⁶, в нем же коренятся и все вообще начала самой беспоповщины. Так как в беспоповщине нет священства, то нет у беспоповцев и таинств. Беспоповцы разделяют таинства, по их важности для спасения, на «нужно-потребные» и просто «потребные»; к числу первых относят крещение, покаяние и причащение; остальные четыре, по мнению беспоповцев, в церкви, по нужде, могут и не быть. Крещение и исповедь беспоповцы предоставляют совершать мирянину, но в отношении таинства евхаристии сделать этого не решаются. Они учат о духовном причащении. «У нас причастия св. таин, говорят беспоповцы: и нет, и есть, – нет видимого, но есть невидимое, именно желание причастия св. таин». Очевидно, в обществе беспоповцев нет полноты таинств, – не только нет таинств священства, миропомазания, елеосвящения, брака, в чем беспоповцы и сами сознаются, но нет также – ни таинства покаяния, потому что их «старчая» исповедь, совершаемая по примеру исповеди скитской, имеющей значение нравственное, смысл совета на подвиги духовной жизни, не имеет значения таинственного, не дает разрешения грехов, – ни таинства причащения, потому что невозможно и представить, чтобы тела и крови Христовых, предметов вещественных, можно причащаться как-то духовно, невидимо, одним только «огнепальным желанием». Беспоповщина существует лишь при одной тайне – крещения, и то незаконно совершаемой, потому что, хотя по нужде и можно совершать крещение мирянину, но исключение нельзя возводить в закон, как это сделали беспоповцы. Отправление «служб» церковных и разных «треб» в беспоповщине принадлежит тем же лицам, коим вверено там совершение крещения и исповеди. Оно имеет тот своеобразный характер, что число служб и способ совершения их ограничены условием отсутствия священника и диакона. Оказывается, что охранители «старых, дониконовской печати, книг должны были закрыть последние еще в Выговской пустыни и очень рано был написан подробный «устав поморской службы церковной и келейной». Впоследствии в беспоповщине немало появилось новосочиненных «чинов». Таковы «чин нехиротонисанных для отправления крещения и покаяния, – чин очищения жены родившей отроча, – чин благословения в неделю ваий, – чин всем богослужениям непосвященных мужей и жен», и несколько других «чинов». Известен также: «чин для поставления пастырей словесных овец». Значение этого чина определяется тем, что, хотя беспоповцы имеют наставниками и распорядителями в собраниях при богослужении мирян, однако право на управление и отправление служб имеет не каждый, а лишь тот, кто получил на то благословение от наставника. Благословение это совершается на собрании, при большом стечении народа, или, по случаю нужды и потребности, при нескольких лицах, чрез положение семипоклонного начала, с чтением кратких молитв и славословий, и имеет значение поставления на священную степень. Получивший благословение называется уже «благословенным отцом», а не просто «отцом». Ряд «благословенных отцов», по мнению беспоповцов, имеет преемственность, так как будто бы еще Павел, епископ Коломенский, «нерукоположенным дал благословение на строение душеспасительных таин», хотя Павел Коломенский скончался в то время, когда в среде противников патриарха Никона еще не могло быть и речи об иерархии.

Из учения об антихристе вытекают отношения беспоповцев к церкви и государству. Их отношения к православной церкви, требуя полного разрыва с нею, являются вообще очень строгими. Всех, приходящих к ним от «греко-российской» церкви, большая часть беспоповцев принимает не иначе, как чрез повторение крещения. Перекрещивание бывает и в том случае, если присоединяется к беспоповщине кто-либо из поповцев и беспоповцев-неперекрещенцев, на том основании, что те и другие принимают в свои согласия сынов православной церкви вторым или третьим чином. Отчужденность религиозная ведет беспоповцев к обособленности в гражданском отношении. Беспоповцы в принципе признают необходимость царской власти, монархического начала, и чужды демократических стремлений, но на деле к власти существующей они относятся враждебно и повинуются ей не «за совесть», а только «за страх», уступая силе. Причиной этого служит именно то, что власть не только «последует», но и покровительствует «господствующей» церкви, той церкви, где по мнению беспоповцев, царствует антихрист. Вследствие этого беспоповцы, за выделением некоторых согласий, исключают богомоление за царя из общей службы, из тропарей и кондаков. В тропаре кресту они читают: «победы православным христианам», то есть, им, беспоповцам, «на сопротивные даруй», сиречь «на никонианы». И так везде, где в книгах богослужебных положено молиться о царе и победе его на врага. Вопрос о гражданском благоустройстве затрагивается беспоповщиной и иным образом. Дело в том, что в беспоповщине некому совершить таинство брака. В принципе все беспоповцы не отрицают необходимости брака, как таинства, но на деле, за неимением законных совершителей сей тайны, ее не имеют; кроме приемлющих так называемый бессвященнословный брак, беспоповцы обязывают проводить жизнь безбрачную, девственную; если некоторые из них и вступают, вопреки требованиям толка, в супружеские союзы, то лишь на сроки, с намерением прекратить их, как греховные. Вследствие этого в общинах бракоборных беспоповцев семьи нет и нередко царит разврат. В общественном отношении это весьма важно, ибо без семьи, как без корня, не может произрастать и гражданское благоустройство.

Беспоповщина разделяется на несколько отдельных толков. Главнейшие следующие: поморский, федосеевский, филипповский, странников, приемлющих браки, нетовцев.

1. Поморский толк получил свое название по месту происхождения – в Поморье. Первые последователи его жили в Выговской пустыни. Она находилась на реке Выг при впадении в нее речки Сосновки, и была основана в 1694 г. В 1706 году была устроена на реке Лексе, верстах в двадцати от Выговского мужского общежития, женская обитель. Своей организацией поморская община главным образом была обязана братьям Денисовым: Андрею и Семену, которые имели весьма большое значение и для раскола вообще. Природа наделила их довольно представительной наружностью и редкими душевными дарованиями: Андрей особенно мог похвалиться ораторским искусством, а Семен – памятью, в остроте же смысла они не уступали друг другу. Они владели начитанностью в богослужебных книгах, святоотеческих творениях, разных сборниках, были знакомы с «грамматикою, риторикою, пиитикою», благодаря частым поездкам по России приобрели много житейской опытности, хитрости, изворотливости, – и все это обратили на пользу раскола, стараясь всячески отстоять его существование.

Жизнь поморских раскольников сложилась на монастырских началах. В состав общежительства входили два монастыря: Выговский Богоявленский, в котором жили иноки и бельцы, и Лексинский Крестный, в котором жили замужние и девы. Оба монастыря со вне и внутри были хорошо обстроены. В каждом из них была часовня с колокольней, десятки келий, причем иная представляла из себя целый корпус, больница для престарелых и убогих, гостиница для приезжающих, скотный двор, литейная, чеботная, прачечная. Оба общежительства состояли в подчинении «церковному собору». В состав этого собора входили старцы-духовники, эклисиарх, келарь, казначей и староста с выборными от скитов. Собрание происходило в особой «соборной келии» под председательством настоятелей или, за их отсутствием, эклисиарха. Спорные дела здесь решались по большинству голосов; при равенстве голосов следовали той стороне, к которой относились «старейшие». Все важные дела общежитий и скитов – строительные, экономические, торговые, административные, религиозные и нравственные – подлежали ведению этого собора. Власть его была очень широка, он мог делать постановления относительно членов собора и решать дела, касавшиеся самих настоятелей. Когда оказывалось, что какое-нибудь чиноположение не соблюдается, собор требовал от пустынножителей собственноручной подписки к выполнению его. По отношению к частным лицам собор действовал строже: виновного требовали на собор чрез десятского, иногда приводили под караулом, присуждали к временному отлучению от общества, публичному покаянию, заключению в смирительную келию, к сидению на цепи, к телесному наказанию. Уголовных преступников навсегда отлучали из общины и выгоняли из скитов. Большая часть дел, подлежавших суду, решалась, разумеется, по воле и указаниям Андрея. Устав Выгорецкого общежительства предъявлял насельникам строгие правила – богомоление, которое было соборное и келейное, пост, девственное житие, трудоделание, так что никто не должен был оставаться без дела, нестяжание, в силу которого всякий, поступающий в общежительство, должен был отдать свое имение в общую пользу, равно и все то, что будет приобретено им потом, и послушание старшим. Иной вопрос – как выполнялись эти требования. То, что можно было выставить напоказ, выполнялось более аккуратно. Так, каждый день здесь служили вечерню, утреню, часы, молебен, в праздники всенощное бдение, большую повечерницу, а в праздники двунадесятые, кроме того, чин возвышения панагии, причем ввиду присутствия посторонних, моление продолжалось семь и восемь часов. С ударом колокола, по два в ряд шли в часовню и становились на своих местах: «юные, иже от мира приходили», бельцы с надзирателями за каждым пятком, «старцы и схимники», одетые в старинное монашеское платье, с лестовками и костылями в руках. Во время молений все должны были стоять чинно, не смеясь, не разговаривая, не оглядываясь по сторонам, известным образом держать руки, ноги, глаза, в определенное время класть поклоны: малые, великие, средние. Гораздо слабее было с тем, что не подлежало наблюдению посторонних глаз, так что вообще дисциплина Выголексинского «монастыря», порядок и строгая жизнь, заводимые здесь настоятелями, не могли иметь той прочности и твердости, как в монастырях, имеющих законное происхождение, и примеры нарушения коренных правил общежития подавали сами настоятели.

Внешнее положение Выговской пустыни при Денисовых достигло цветущего состояния. Скотоводство и землепашество на Выге, Лексе и особенно на Чаженге; лето-зимние морские промыслы на Груманте на Новой земле и в других местах; заводы кирпичный, кожевенный, лесопильный, пристань на Пигматке, куда приезжали старые и новоманерные суда; торговля предметами местной промышленности – льном, звериными шкурами, маслом, рыбой, торговля, которая велась с Петербургом, Москвой, Нижним, Рыбинском, Казанью, Архангельском и другими значительными внутренними городами России; далее – сборы с разных «христолюбцев» и особенно купцов, сборы, за которыми ездили с письменными воззваниями в руках, и от которых не была свободна даже отдаленная Сибирь, доставлявшая не только медь и железо, но и золото «слитками»; громадные вклады на помин души за чтение «неумолкаемой»; подаяния богомольцев, массами стекавшихся сюда в храмовые праздники, а также на праздник «ивановский», что бывал на Лексе 24 июня, когда совершалось перекрещивание взрослых и крещение младенцев; наконец, выручка от продажи мнимо-евхаристических даров, будто бы принесенных сюда одним соловецким выходцем – вот те источники, из которых почерпались средства на содержание и обеспечение пустыни. Располагая таким материальным богатством, состоя под управлением таких лиц, как Денисовы, пользуясь, наконец, некоторое время особыми привилегиями, предоставленными ей со стороны высшей гражданской власти, Выгорецкая киновия была не только центром тогдашней беспоповщины, но и опорой всего раскола. В этом отношении она сделала очень и очень многое. Отсюда, с Выга, разъезжали, под видом купцов и промышленников, особые миссионеры, сюда, на Выг, было собрано из разных библиотек и ризниц, частью за деньги, частью обманом и кражей, множество старинных книг, нередко драгоценных, скрепленных подписью древних благочестивых князей и архипастырей, так что образовалась богатая библиотека, множество старинных евангелий, крестов, икон, также древних, что, впрочем, не мешало выговцам варварски истреблять в этих памятниках то, что не служило на пользу раскола, здесь, на Выге, составлялись раскольничьи синодики, сочинялись службы умершим защитникам раскола, а также рассказы о чудесах от мнимых выгорецких мощей, были написаны для утверждения и прославления раскола такие сочинения, каких прежде он не имел – полемические, исторические, нравоучительные и др., – тут же, в Выговской пустыни, были заведены школы: а) грамоты, в которой, впрочем, давались уроки и риторические, и из которой выходили витиеватые писатели, б) писцов для списывания раскольнических книг, в) певцов для снабжения ими раскольнических часовен, г) иконописцев для приготовления икон в раскольническом духе.

Получив такую организацию при Денисовых, Выголексинское общежитие и после них процветало очень долго – в течении всей второй половины XVIII столетия и первой четверти прошедшего, будучи поддерживаемо особенно теми связями, какие существовали у выговцев с Петербургом, – когда раскольников даже по смерти и погребении в Петербурге свободно перевозили для нового погребения на Выг или Лексу, когда раскольники свободно являлись во дворец на поклон, когда губернаторы, заезжая на Лексу, чинно выстаивали вечерни, часы и молебны, когда на Выге и Лексе воздвигались все новые и новые здания, строились новые часовни и колокольни, вешались большие колокола, когда общежительство продолжило располагать такими громадными средствами, что еще в 1835 году доход его простирался до 200,000 рублей, а число насельников – до 3,000 душ обоего пола. Только уже со второй трети царствования Николая I положение Выгореции стало изменяться, а в пятидесятых годах XIX столетия последовало закрытие монастырей; Данилов и Лекса были обращены в селения государственных крестьян, с открытием в каждом православного прихода, часовни и моленные частью были закрыты, частью переданы в ведение епархиального начальства. Сила, значение и богатство выголексинских общежитий обратились в предание.

Исторические обстоятельства Выговской пустыни видимо отразились и на самом учении поморцев. Некоторые пункты беспоповщинского учения пришлось поморцам изменить, – и прежде всего учение о немолении за царей. В 1738 году колодник Круглый, долгое время живший в Выговской пустыни, донес на выговцев, что они не молятся за предержащую власть. Обвинение было очень важное. Составлена была чрезвычайная комиссии, в которую от Сената был назначен асессор Квашнин – Самарин, а от Синода Кирилловский архимандрит Вавила. Тайная канцелярия от себя вручила им секретную инструкцию, а для караула и рассылок при производстве следствий откомандирован был отряд солдат. Выговцы перепугались. Созвали собор. Приходилось выбирать одно из двух – или принять моление за царей, или пожертвовать существованием выговских общежитий и скитов. Избрали первое: определили – в тропарях и кондаках, и в стихах, как где напечатано в книгах, императорское величество поминать везде, и, написав тропарь «Спаси Господи», положили в часовнях. В этом сказалось влияние «лучших» выговцев, особенно Семена Денисова. Впоследствии в защиту моления за царя на Выге писались пространные сочинения. Однако большинство усматривало в таких советах больше практической сообразительности, чем непреложной истины. Были даже случаи, когда (1836 г.) снова приходилось «принуждать» выговцев к молению за царя. В настоящее время поморцев, приемлющих моление за царя, и особенно тех из них, которые отвергают брак, прочие старообрядцы называют «тропарщиками». Тропарщики, кроме Поморья, живут в Саратовской губернии и в самом Саратове. Пример подобного же практического разрешения вопроса представлен поморцами еще в учении о браке. На первых порах, после основания Выговского монастыря, обитатели выговских пустынь, по возможности, хранили целомудрие и даже других беспоповцев убеждали к безбрачной жизни. Но с течением времени нецеломудренная жизнь стала почти обычным явлением в скитах и общежитиях поморских. Разврат, так сказать, бил в глаза и потому приходилось с ним считаться. Понимая, что положить этому конец можно только допущением брака, шестидесятилетний поморец Вышатин отправился в Палестину искать православной хиротонии, но, после долгого странствования там, в 1732 году скончался, не достигнув цели. Между тем, явился другой обличитель мнимого безбрачия беспоповцев – молодой стародубский беспоповец Иван Алексеев, который стал учить, что раскольники могут венчаться в церкви великороссийской. Свои мысли он проводил сначала устно, а потом изложил в обширном сочинении «О тайне брака» (1762 г.). Следствием этого было появление в беспоповщине так называемых новоженов – последователей Алексеева, вступивших в браки с благословения православной церкви, но по обрядам до-никоновской церковной практики. И вот, поморские наставники, не признавая новоженство законным, тем не менее, ввиду нравственных целей, довольно терпеливо относились к новоженам: налагая на них эпитимии, они, однако, не отлучали их от своего общества, приглашали на общую трапезу, хотя и сажали при этом за особый стол, оставляли их жить единодомовно, смотря на плоды этого сквозь пальцы, а у новоженов вне-монастырских свободно даже крестили детей. Мало этого, поморцы нашли возможным снисходительно относиться к другого рода новоженам – вступившим в брачное сожительство без церковного благословения и венчания, по

одному взаимному согласию жениха и невесты, – опять, очевидно, из практических расчетов, ибо и после этого поморцы оставались при убеждении, что истинным браком можно признавать только благословенный священником. В настоящее время существуют так называемые «полубрачные даниловцы»⁷. Мысль о необходимости безбрачия они думают осуществить тем, что всем дают совет проводить безбрачное житие; если же кто женится без священнического венчания, тот сам за себя будет отвечать и... только пред Богом, общество же к такому лицу относится снисходительно. Полубрачные живут в губерниях: Архангельской, Олонецкой, Ярославской, Костромской, а также в Петербурге.

2. – В конце XVII века один из новогородских беспоповцев, по имени Феодосий Васильев, бывший дьячок Крестецкого Яма, ушел с семейством своим за польский рубеж, в Невельский уезд, чтобы основать здесь раскольническое общество. Хотя появление отдельной общины само по себе не вело к образованию особого толка, тем не менее кончилось оно ничем иным, как именно разделением беспоповщины. Первоначальная история федосеевщины не богата фактами. Чрез несколько лет Феодосий перешел в Великолуцкий уезд и скоро умер (ум. 1711 г.). После этого, на пространстве первой половины XVIII века, история встречает федосеевцев проживающими в разных местах – по лесам, мызам, городам, в том числе и в самой древней столице – Москве, которой, с возникновением там Преображенского кладбища, суждено было сделаться сосредоточием всего федосеевского раскола.

Московское Преображенское кладбище основано в 1771 году по случаю свирепствовавшей тогда в Москве страшной чумы. Жители древней столицы, пораженные общим бедствием, кидали свои дома, имущества, и толпами бежали в соседние города и села. Хорошо было устроить карантины, ибо бежавшие легко могли разнести чуму по окрестностям. Этим обстоятельством воспользовались федосеевцы, точнее: купец Ковылин. Вызвавшись устроить карантин на собственное иждивение, они выпросили у правительства для этого землю близ Преображенской заставы. Поставили заставу, построили наскоро несколько шалашей и стали задерживать всех, кто выходил из Москвы. Все федосеевцы, жившие в Москве, были собраны сюда для служения больным. Последним доставляли хорошую пищу и уход; умирающих напутствовали исповедью; мертвых отпевали и хоронили на кладбище с честью. Народ, умиравший от голода и язвы и видевший, как фурманы в дегтярных рубашках, пьяные и буйные, ездили по улицам, железными крюками собирали мертвых, на отвратительных телегах свозили их на кладбища и зарывали их в общих могилах без всяких церковных обрядов, прославлял попечение «благодетелей» и толпами стекался к ним. Ковылин встречал каждого и каждому внушал, что бедствия посланы в наказание за «никонианскую» веру. Чаны, нарочно для того приготовленные, беспрестанно наполнялись водой для перекрещивания желающих и нежелающих. В Москве осталось много опустелых домов, в том числе и принадлежавшие перекрещенным в федосеевство. Сто лошадей Ковылина употреблены были на перевозку выморочного имущества. Иконы, бархат, парчи, наличные деньги – все свозилось в кладовые Ковылина. Из церкви св. Анастасии, что на Неглинной, обманом был взят целый древний иконостас. Касса кладбища оказалась настолько богатой, что на постройку новых зданий свободно можно было употребить до 200,000 руб. Были воздвигнуты два отделения: одно для мужчин, другое для женщин. То и другое обнесены каменной стеной с башнями по углам. В первом семь корпусов, один каменный с трапезными отделениями и шесть деревянных, а посредине площади – молельня. Во втором пять корпусов каменных, с назначением одного для малолетних, и при каждом отдельная молельня. Кладовые, амбары, погреба, кухни – завершали благоустройство.

Заботясь об устройстве помещения для своих последователей, Ковылин дал общине и внутреннюю организацию. Назвав общежитие монастырем, он назначил всем живущим в приютах кладбища особую одежду: мужчинам кафтаны, отороченные черным снурком, с тремя складками на лифе, застегивавшиеся восемью пуговицами, и сапоги, непременно на каблуках; женщинам – черные плисовые повязки, того же цвета платки и китайчатые сарафаны. В определенное время, по сигналу, все собирались в часовню, где отправлялись вечерня, утреня, часы, а также панихиды, и затем все в порядке и с пением шли в трапезу в предшествии очередного, который нес икону; там, по прочтении наставником молитвы Господней, все делали обычное число земных поклонов и садились за стол; во время обеда слышался голос читавшего «житие»; прислужники разносили пищу, всегда постную. В качестве устава были введены «правила», привезенные с Ветки. Роль главного настоятеля, с общего желания, исполнял Ковылин.

В 1808 году Ковылин, желая упрочить существование Преображенского кладбища и на будущее время, составил «правила», которые от лица «Московских старообрядцев» поверг на Высочайшее утверждение. По поводу сего, 15 мая 1809 года, состоялся Именной Высочайший указ императора Александра I Московскому военному генерал-губернатору, где «заведению» федосеевцев присвоено название «Преображенского богадельного дома», с предоставлением ему всех тех прав, коими пользуются подобные частные благотворительные заведения, под зависимостью законов и местного начальства, в империи. Узнав о таких привилегиях, выхлопотанных Ковылиным, выборные от иногородних федосеевских общин поспешили явиться в Москву благодарить его за такие подвиги «по христианству». Ковылин воспользовался этим: он взял с них обещание, чтобы наставники во всех федосеевских общинах в России были поставляемы не иначе, как с утверждения настоятеля и попечителей Преображенского кладбища, от которых и должны получать грамоты на это звание. Таким образом, в зависимость от кладбища стали федосеевские общины в губерниях: Ярославской, Тверской, Новогородской, Лифляндской, Нижегородской, Саратовской. Казанской, Симбирской, а также на Дону и Кубани. На самом Преображенском число насельников возросло из 500 до 1,500, а число прихожан – из 3,000 до 10,000.

В 1877 году министерством внутренних дел был составлен и утвержден особый устав для Преображенского кладбища, по которому заведывание им вверено попечительному совету заведений общественного призрения, а ближайшее управление – особому комитету из шести членов и попечителя, председательствующего в нем, избираемых прихожанами кладбища из своей среды. За передачей мужского двора «богадельного дома» единоверцам (1866 г.), в распоряжении федосеевцев остался бывший женский двор. Здесь в настоящее время; в шести каменных двухэтажных зданиях, занимаемых призреваемыми из беспоповцев, имеется и шесть молелень, а среди двора – каменная «соборная», устроенная наподобие православного храма, с главами и колоколами; для совершения служб имеется до 180 певцов и певиц, живущих вне стен кладбища на готовых квартирах и пользующихся доходами; для заболевающих из числа призреваемых есть две больницы, в которых, сверх того, и приходящим больным из окрестных жителей оказывается медицинская помощь советами и лекарством. Основной капитал «богадельного дома» простирается до 120,000 рублей, а годовой бюджет – до 40,000 рублей. В Москве есть еще скиты, числом до 10. Они являются как бы отделениями главного федосеевского «учреждения». В них совершается перекрещивание православных, неудобное в стенах кладбища. «Отцы», имеющиеся при каждом ските, ежедневно отправляют службы, экономы ведают хозяйственными делами. В скитах есть свои прихожане из богатых купцов, живут же по преимуществу девицы, и больше молодые. Официально скиты значатся или фабриками, или ремесленными заведениями, или частными домами, а потому и живущие в них прописываются – то как ремесленницы, то – как фабричные, то – просто жильцами.

Среди других беспоповщинских согласий федосеевщина выделяется особенно в пункте беспоповщинского учения о всеобщем безбрачии. Известно, что еще собрание новгородских беспоповцев 1694 года, при участии Феодосия Васильева, определив для всех безбрачие, не признало законным ни староженство, ни новоженство. Затем на «соборе» 1751 года, происходившем в Польше, постановив за чадородие отлучать на известные сроки староженов, федосеевцы о новоженах рассудили: не жить с новоженами в одной храмине, не сообщаться в ядении, не мыться в бане, не славить в их домах Христа, не принимать их, без развода, на покаяние, хотя бы при опасной болезни, не крестить их детей – «здравых» совсем, а больных – без обещания родителей разойтись. Наконец, Московский Федосеевский собор 1883 года, подтвердив прежние федосеевские правила об обязательном для всех безбрачии и назвав принимающих бессвященнословные браки «еретиками» (ст. 16), даже тех «новоженившихся», которые «признают свое сожитие незаконным», признал подлежащими отлучению от своего общества, оставив им одну надежду на спасение – предсмертную исповедь (ст. 13). Не нужно добавлять, что федосеевское учение о всеобщем безбрачии в нравственном отношении весьма вредно. Последствием его является разврат в самых разнообразных видах. Он дал знать о себе очень рано и с течением времени усиливался. При Ковылине гнусные явления разврата были возведены в нравственно извинительный поступок. Ковылин так рассуждал: «мы в крайней нужде находимся, нужда же всех средств. какие ведут к точному исполнению всего в законе, исполнять не обязана». Поэтому, наказывая лиц, публично опозорившихся, Ковылин утешал тех, которые умели прятать концы. Без греха нет покаяния, – говорил он, – без покаяния нет спасения. В раю много будет грешников, но ни одного еретика. Ныне брака нет, и брачующиеся в никонианских храмах – прелюбодеи, еретики. Живя как бы по закону, они не чувствуют угрызении совести за свой грех и не каются, тогда как падший по немощи естества необходимо сознает свою вину и приносит в ней раскаяние. Поэтому не возбраняется утолять похоть. Тайно содеянное тайно и судится». Этим «диавольским» рассуждением нравственная обязательность телесной чистоты была заменена учением о возможности нравственной распущенности. И вот на Преображенском происходили мерзости, о которых срамно и глаголати. В приютах кладбища явилось и выросло целое поколение «воспитанников Ильи Алексеевича». Ученики Ковылина просто хвастались своим «сквернодеянием»: при целых собраниях, с поразительною беззастенчивостью, они говорили: «лучше ныне сто блудниц иметь, нежели брачитися». Точно также рассуждают федосеевские наставники и в настоящее время – и о женатых, и о разврате. Поэтому и жизнь современных федосеевцев «не только крайне развратна, но даже скотоподобна». Мало этого, где блуд, там детоубийство. Детоубийство в федосеевстве – факт, давно известный правительству. Хотя оно совершается не систематически, но в виду учения о безбрачии легко оправдывается таким рассуждением. «Пусть родят, да в царство небесное пускают»! – «А как это в царство небесное пустить»? – «Пусть крестят, да утопят: младенец и будет мученик».

В заключение – о согласиях, отделившихся от федосеевства:

а) Титловщина. По учению Феодосия Васильева, надпись на кресте должна состоять из слов: I. Н. Ц. I. Между тем поморцы признавали титлу: Ц. С. I. X. С. Б. Спором об этом и началась вражда между ними и Феодосием. Однако, по смерти Феодосия, последователи его стали склоняться на сторону поморцев и в 1791 году, на соборе, происходившем на Преображенском, настояли на определении: «титлу I. Н. Ц. I.», как «недревнюю», оставить, несогласных же на таковую перемену – «отлучить». Оставшиеся верными учению основателя федосеевства получили название «титловцев». Титловщина существует в губерниях: Новгородской и Петербургской.

б) Аристовщина. В начале XIX-го столетия многие из петербургских федосеевцев настолько уклонились от требований безбрачия, что как сами вели брачную жизнь – то по одному согласию, то с венчанием в православном храме, так и детей своих убеждали вступать в брак, хотя бы даже с православной половиной, а наставники таким потворствовали – тем, что крестили у них новорожденных. Созванный по этому поводу в Петербурге в 1809 году собор федосеевцев не имел возможности строго отнестись к таким лицам, чтобы не лишить согласие многих его членов, и позволил крестить детей новоженов, без развода супругов, если последние не «мирщат». Часть петербургских федосеевцев, во главе с купцом Аристовым, не согласилась на такие послабления и образовала особое «аристово согласие», которое до сороковых годов имело молельню на углу Казачьего переулка и Гороховой. Теперь оно немногочисленно, но последователи его продолжают жить замкнуто.

в) Рижские. Рига издавна занимала первое, после Москвы и Петербурга, место в ряду остальных городов империи по благоустройству находившейся в ней федосеевской общины. Издавна также рижские федосеевцы были жаркими проповедниками всеобщего безбрачия и в то же время вели жизнь крайне развратную. Своих мнимых жен, которых нередко брали даже из лиц, принадлежавших к православию, католичеству, лютеранству, меняли очень часто, даже с прижитыми детьми, и брошенные матери «таскались по улицам», предавались разврату, увлекая к тому своих дочерей, дети же мужского пола поступали в число «карманщиков». Вследствие этого в тридцатых годах прошедшего столетия Высочайшими повелениями о рижских раскольниках указано употреблять против раскольников, «кои ведут развратную жизнь», «полицейские меры», а их незаконно рожденных детей «крестить в православной вере» и, затем, по достижении возраста, детей мужеского пола «зачислять в военные кантонисты, а женского – пристраивать по распоряжению приказа общественного призрения». Чтобы избежать такой «беды», хитрые федосеевцы, применяясь к действующим распоряжениям власти, постарались придать своим сожитиям вид законности. И вот явился обычай сводить браки в молельне, при посредстве своих наставников, – с пением избранных из чина венчания псалмов, чтением апостола и евангелия. Наставник благословляет брачных, говоря: «Бог благословит», а по окончании церемонии читает из Требника поучение, где сказано: «оженился, не согрешил еси».

г) Польские. Федосеевцев, живущих в губерниях: Ковенской, Сувалкской и Виленской, Московские федосеевцы приемлют в общение чрез исполнение шестинедельного поста – за то, что те приемлют новоженов на исповедь, да и до общения с собой в молении и пищи не допускают лишь до тех пор, пока у новоженов родятся дети. Такой же чиноприем Московские федосеевцы допускают и по отношению к федосеевцам рижским и петербургским.

3. Новое разделение с поморцами, после Феодосия учинил некто Филипп. В мире он назывался Фотием и служил в стрелецком полку, откуда, во время сражения под Нарвой, бежал. Найдя приют в Выговской пустыни, он некоторое время стоял в числе рядовой «братии», а затем на него были возложены обязанности «духовного отца». По смерти Викулина, между Филиппом и Семеном Денисовым произошла распря – из-за того, что Филипп желал, чтобы Семен разделял с ним власть настоятеля. И, хотя «собор», решив дело в пользу Семена (1737 г.), заставил споривших примириться, однако в душе они остались врагами. И вот, когда вследствие доноса Круглого выговцы, по настоянию Семена, вынуждены были «написать тропарь», Филипп протестовал против этого. Как только запели тропарь, Филипп бросил кадило на пол и, с криком: «пала вера христианская», выбежал из часовни. Оставив «монастырь», Филипп перешел в надеждин скит и с год жил в овине, а затем, видя, что ему есть единомышленные, облюбовал место «за мхами», на реке Умбе, и построил там келью. Посланные его ходили по волостям и суземку и обличали «ересь» выговцев; народ прибывал на Умбу и число келий здесь быстро умножалось. Видя такой успех, выговцы решились оказать противодействие. И ласками и угрозами они пытались возвратить Филиппа в общежитие: сам настоятель не только писал увещания к Филиппу, но и лично навещал его, – и все напрасно. Тогда выговцы навели воинскую команду на скит Филиппа. Последнего предупредили. – «Давно готовы», ответил Филипп вестнику и, собрав братию в часовню, стал готовить всех к смерти. И как только послышался стук солдат в запертые двери, филипповцы, учинив наскоро прощальный плач, «подпустили огня» и все, числом до 70, сгорели (1743 г.). Выговцы разграбили кельи филипповцев, но не могли извести всех своих противников. Во главе филипповцев стал «самострига» Терентий. На него выговляне навели солдат и заставили сжечься (1747 г.), – с 98 лицами обоего пола. Новый вожак, старик Матфей, успел еще собрать около себя десятки последователей, и в 1750 году также добровольно погиб с ними в пламени. С тех пор самоубийство, в разных видах, считается у филипповцев средством цело соблюсти веру, применительно ко взгляду более ранних учителей раскола, и случаев повторения его известно весьма много, особенно из прежней истории этого толка. В других главнейших пунктах своего учения филипповцы держится строгих в духе федосеевства определений, но исполнять их стараются строже, равно и к «внешним» относятся фанатичнее. От раскольников других толков они получили за это название «крепких христиан». Впрочем, в последнее время и «крепость» филипповцев под давлением жизненных условий стала ослабевать: некоторые из них перестали чуждаться модной одежды, староженов за чадородие стали наказывать только эпитимией; известны случаи, хотя пока единичные, даже новоженства филипповцев. В настоящее время филипповство держится, кроме Архангельской и Олонецкой губернии, в селе Кимре, Тверской губернии, некогда влиятельном центре, – Угличе, в двадцатых годах служившем местом для филипповских соборов, – Москве, где – еще около 1790 года была построена моленная и при ней помещение для призреваемых, – и в Петербурге.

4. В смысле отрицания некоторых гражданских требований и житейских обычаев филипповцы не довели выводов до конца. Они не разрывают всех связей с обществом: живут в его среде, несут общественные обязанности, платят подушное. В свое время они записывались иногда в двойной оклад; если же и избегали записи, то лицемерно выдавали себя за православных. Такая неопределенность и непоследовательность, естественно, должна была вызвать протест. Во второй половине XVIII века недовольные этого рода сгруппировались около пустынника Василия Степанова, по мирскому занятию пастуха. Они немало нашли вин за раскольниками разных согласий и особенно возмущались записью их в раскольнические списки. Подобного же рода протест во второй половине XVIII века был высказан и другими личностями, и даже повел к образованию доселе существующих «согласий»: аароновщины и странников.

Аароновщина существует в Архангельской губернии. Название свое она получила по прозванию одного мещанина Андрея Жукова (ум. 1798 г.), который прозывался Аароновым. Он безусловно отвергал записи в раскольнические списки, называя их отречением от имени христианина, признанием себя нечестивым, и в противовес «нечестивым» основал «согласие благочестивых», но отречения от жизни в обществе и он не требовал. Зато гораздо резче, и притом с широким приложением к жизни, учение странников или бегунов.

Основателем бегунства был некто Евфимий, родом из Переяславля, живший некоторое время в Москве в среде филипповцев и, потом, военный дезертир. Живя в древней столице, он мог ознакомиться, что даже «крепкие христиане» не заслуживали такого наименования, по крайней мере, за их двоедушие по отношению к православию и православному правительству, вследствие чего пришел к мысли о необходимости бороться с таким, с точки зрения истого беспоповца, злом. И вот, для начала, Евфимий послал «Московским старцам» – филипцовцам 39 вопросов, прося филипповцев дать ему на них ответы. Ответа, разумеется, не было дано, и это побудило дерзкого вопрошателя тем настойчивее стремиться к исполнению задуманного плана. Факты беспоповщинского лицемерия возникали на каждом шагу. Кто-либо из православных скажет раскольнику: «ты раскольник, в церковь не ходишь, таин не принимаешь», – и тот, не желая навлечь на себя неприятности, не только отрицается от этого на словах, но и действительно идет в церковь и причащается. Если федосеевец или филипповец опасно заболевал, то призывали к нему православного духовника, и, хотя вслед за последним, обыкновенно, являлся к больному «староверческий креститель», но он делал свое дело тайно, чтобы «исправленного» считали за сына великороссийской церкви. В случае праздника раскольники должны были принимать приходских священников у себя на дому, с поклоном оделяя их хлебом, пирогами, житом, деньгами. Когда раскольнику требовалось куда-либо поехать, приходилось обращаться к священнику за свидетельством о бытии на исповеди, чтобы получить паспорт, – когда раскольник умирал, его погребали в могиле, вырытой с «благословения» того же священника. Все это и подобное вынуждены были делать незаписные раскольники. Раскольники же записные – те прямо отвергались Христа, ибо открыто состоят под властью антихриста, по мнению Евфимия. Исходной точкой такого взгляда на раскольников всех толков, которым они приравнивались к «никонианам», для Евфимия служило беспоповщинское учение о воцарении антихриста. Только он своеобразно вытолковывал антихриста. Он повторил старую раскольническую мысль о императоре Петре I, как антихристе, подыскав к ней как можно более мнимых доказательств, и указал чувственного антихриста в лице царствующих особ, как преемников Петра и исполнителей воли его. «Апокалипсичный зверь, писал Евфимий, есть царская власть, икона его – власть гражданская, тело его – власть духовная». В практическом выводе это означало, что остался один для «верующих» путь ко спасению – «не пространный, еже о доме, о жене, о чадах, о торгах, о стяжаниях попечение имети», а «тесный и прискорбный, еже не имети ни града, ни села, ни дома» Нужно вступить в брань с антихристом. Но как же вести ее? Так как открыто бороться нельзя, то «достоит таитися и бегати», по выражению Евфимия, чтобы чрез это порвать все связи с обществом, чтобы уклониться от всех гражданских повинностей – видимых знаков власти антихристовой: записи в ревизии, платежа податей, военной службы, паспортов, присяги. И всякий, желающий вступить на сей путь брани с антихристом, путь странствования не только по городам и весям, но и по лесам и пустыням, кто бы он ни был, православный или раскольник, непременно должен принять новое крещение.

Решение Евфимием вопроса в указанном смысле состоялось, вероятно, не без влияния со стороны некоего «странника» Иоанна. Кто был Иоанн и откуда, неизвестно, но известно то, что «случайный знакомец» Евфимия был для него влиятельным «советником». Между прочим, он дал и тот совет Евфимию, чтобы он сам себя крестил, что Евфимий и исполнил в 1772 году. В пошехонских лесах, в одном из раскольнических скитов, Евфимий обрел себе первого последователя в лице некоего Павла Васильева, а в деревне Малышевой, Ярославского уезда – странноприимца Петра Федорова, да еще человек шесть учеников и учениц из разных мест. Первые успехи, однако, оказались вместе и последними.

Число перекрещенных Евфимием пока тем и ограничилось. Скрываясь сначала в лесах галических, потом в окрестностях Ярославля, Евфимий занимался иконописанием, перепиской книг, а также сочинительством. Он был вообще большой любитель книг. Умер Евфимий в 1792 году. По смерти Евфимия в роли наставницы выступила его спутница Ирина Федорова, крестьянка из Тверской губернии. Конечно, она не могла заменить Евфимия, как и никто другой, однако учение Евфимия продолжало распространяться, и именно благодаря сочинениям основателя бегунства, из которых наибольшее уважение в среде странников получил так называемый «Цветник десятословный», содержащий обличение «вин» и «пороков» старообрядцев. Ирина перешла в село Сопелки, что на правом берегу Волги, в 15 верстах от Ярославля, при ручье Великоречке, село, которое с тех пор стало играть роль столицы бегунства и по имени которого самый толк иначе называется «сопелковским». Последователями Ирины в Сопелках явились крестьяне: Петр Крайнев и Яков Яковлев. Между ними завязался первый в истории толка спор о том, при каких условиях может быть совершен прием в согласие? Яковлев, рассуждая строго в духе учения основателя странничества, сначала утверждал, что только тот может, считаться членом бегунского общества, кто действительно будет скрываться, Крайнев же, поддерживаемый Ириной, находил возможным принимать в общество и тех, кто дает обет выйти в странство, хотя и будет оставаться дома. На это чрез несколько лет согласился и Яковлев. С тех пор в согласие бегунов стало входить много лиц «жиловых».

В первой четверти настоящего столетия в среде бегунов возник новый спор – по вопросу о деньгах: можно ли их брать страннику? – Некий Иван Петров, из Костромской губернии, решил вопрос в отрицательном смысле, на том основании, что на деньгах находится государственный герб, и, чтобы отделиться от несогласных с ним, крестил сам себя. Шла молва о воздержной жизни нового проповедника, и это склонило многих на его сторону. Сначала Иван скитался в окрестностях Ярославля, затем жил в пошехонских лесах, наконец, перешел к Вологде. Последователи Евфимия, не согласившиеся с Петровым, делали попытки к умиротворению возникшего «раскола», но Петров до конца своей жизни (ум. 1860 г.) остался при своем мнении. Толк «безденежников» в настоящее время незначителен.

В шестидесятых годах истекшего столетия произошло новое разделение в бегунстве, именно по милости наставника Никиты Семенова (ум. 1893 г.). Сочинитель «Малого образа ересей» – личность знаменитая, и как влиятельнейший авторитет в среде последователей основателя бегунства, и как ярый пропагандист его учения, ездивший с своей проповедью не только по лесам пошехонским и вологодским, но и по многим городам, не исключая и древней столицы – Москвы. В конце 1854 года Никита был взят полицией, сослан в Соловки, но успел оттуда бежать и более 30 лет после того был самым видным бегунским наставником. Для своей общины Никита написал устав (в 84 «статьях»), но многие не приняли «статей» Никиты и произошло разделение. Строгих приверженцев Семенова называют «статейниками» или «иерархитами», противников его – противостатейниками.

В то же время возник между странниками вопрос о браке. Первыми проповедниками брачной в странстве жизни были Мирон Васильев из Пошехонского уезда и Николай Касаткин – из Череповецкого. В семидесятых годах их мысль нашла себе усердного защитника в лице крестьянина Новгородской губернии Михаила Кондратьева. Брачить стали под условием взаимного обета и при пении молебна.

Лжеучение странников нашло себе любезный приют во многих местах, не исключая и северной нашей столицы. Предельными пунктами неведомого царства бегунов называют

Каргополь и Вологду – на севере, и Томск – на востоке; срединными, более известными местами бегунства служат губернии Ярославская, Костромская, частью Тверская, Новгородская и Владимирская, около г. Шуи, Нижегородская – в Семеновском уезде; далее на восток Казань, с уездами Казанским и Царевококшайским, и частью Самара; еще далее: Сарапульский и Яранский уезды Вятской губернии, пределы Перми, Оханска, Тагила и Тюмени. В Шуйском, Яранском и Оханском уездах живут преимущественно противостатейники, в Каргопольском – брачные, в Томских лесах скрываются и безденежники. Столицей статейников служит Ярославль, столицей противостатейников – Томск.

По наибольшей распространенности и особенной влиятельности наставников первое место, в ряду вышеназванных четырех бегунских общин, занимает община статейников. В самое последнее время, благодаря присоединению к православию одной последовательницы этой общины, бывшей там уставщицей и миссионершей, в литературе сообщены новые сведения о внутреннем устройстве толка статейников и бытовой его стороне. По «статьям» Никиты Семенова, управление в его общине представляется в таком виде: во главе стоит управляющий, как бы некий патриарх, для областей или больших городов существуют старшие, вроде епископов, в небольших общинах управляют настоятели, вроде пресвитера. Власть главного наставника может подлежать контролю только общего собора; он имеет при себе двух советников; пишет он очень редко, из опасения быть выслеженным полицией, а также и выезжает только по особо важным делам, напр., для суда; встречают его в высшей степени торжественно, с пением, со свечами в руках и пр. Около областного наставника имеется тоже два советника; из этих трех правителей области первый есть собственно правитель и распорядитель, второй – креститель, третий – духовник; духовник, по нужде, может быть и крестителем, но креститель ни в каком случае духовником быть не может; в случае нужды, исповедуют старшие в келье, в том числе и женщины, и не только женщин, но и мужчин. Каждая область должна иметь не менее ста бегунов без всякого вида; всех областей теперь насчитывается восемь; над областными наставниками поставлен благочинный, подчиненный непосредственно только главному управляющему. Кроме того, в каждой области имеется эконом с двумя помощниками, на котором лежат дела хозяйственные, – игумены и игуменьи, которых, обыкновенно, зовут «крестными» и из которых один или одна, так называемые «старшие», на соборных молениях исполняют обязанности уставщика или уставщицы, – и, наконец, иконописцы, непременно из перекрещенных, никогда из отступников; жизнь их должна отличаться особой строгостью, почему к ним приставляют отдельного дядьку-старика, или старуху; должны также часто исповедоваться. Таковы администрация у статейников и их должностные лица. Что касается рядовых бегунов, то их вообще можно разделить на перекрещенных, и неперекрещенных, иначе – жиловых и крыющихся. Жиловые, пока они не перекрещены, имеют узаконенные виды на жительство и потому живут открыто; перекрещенные же, по условию, непременно суть беспаспортные и потому вынуждены жить под укрывательством жиловых. В свою очередь, жиловые составляют несколько степеней, так что есть испытуемые, затем есть испытуемые второй степени, и наконец сюда же относятся так называемые «отступники». Всякий, заявивший желание присоединиться к бегунству, оставляется на испытании в течение трех лет; он допускается на соборные и частные моления, но стоит не молясь; он знает всех трех наставников общины и получает от них наставления, но не знает, где они живут; он – благотворитель, но куда идут его пожертвования, ему не говорят. Если, затем, в указанный срок испытуемый заслужит доверие, то его знакомят с устройством общества, с местом, где живут бегуны и их наставники, и поручают ему какое-нибудь дело, напр. устроение пристанодержательств, содержание адресов и передачу писем, распределение странников по кельям. Третий вид «жиловых», т. е. в мире живущих бегунов, составляют отступники; отступником считается только уже крещенный, и отступничество бывает вольное и невольное, т. е. вынужденное полицией; вина отступника заключается в том, что он объявляет свое. имя и звание. Кроме того по паспортам, хотя большей частью уже просроченным, живут еще «оглашаемые», т. е. готовящиеся к крещению; они проживают в «кельях» и несут известное послушание; это – уже прошедшие испытание и принимающие крещение при обыкновенных условиях, т. е. не экстренно.

Вот в чем состоит приготовление к крещению и как совершается самое крещение: «оглашаемый» в течение сорока дней постится, не ходит в баню и кладет ежедневно тысячу поклонов; это так называемый «приглас» и когда он кончится – новоприсоединенный, если он не малолетний, приводится на «собор» для избрания крестного или крестной; самое крещение совершается в проточной воде, чаще же в кадке, на дворе или в сарае; предварительно погружения крещаемого перевязывают по талии полотенцем, чтобы креститель мог держать концы последнего в левой руке, когда правую будет возлагать на голову крещаемого; в течение семи дней новокрещенный остается в особой келии, или в моленной, а на восьмой день, после молебна дневному святому, имя которого дано новокрещенному, крестный, или крестная переодевают последнего из крещального белого одеяния в черное, как бы выражая тем идею пострижения в монашество; настоятель говорит при этом речи новокрещенному и его восприемникам. После этого бегун становится «истинным христианином». Обыкновенно требуется, чтобы всякий жиловой, по обращении в секту, прожил без крещения не менее шести лет, но конечно – за исключением случаев опасной болезни, когда крещение совершается уже и без всяких приготовлений. Умерших, всех без исключения, бегуны хоронят секретно, в местах для других неизвестных, иногда в огородах, вблизи овинов, даже на пашнях, но большею частью в лесу; покойника завертывают в рогожу, гроба же не полагается; зарывают в землю не глубоко, чтобы антихристова земля не слишком давила покойника, и притом голову несколько выше, чем ноги, чтобы легче было подняться, когда настанет день страшного суда; делается это дело ночью.

Членам своего толка бегуны ведут счисление; перекрещенных наставники счисляют при посредстве свидетельств о крещении, а не принявших крещения – при посредстве особых записей; эти документы отсылаются в Ярославль и имеют печать с изображением голубя, у бегунов служащего гербом. Счет и известность ведется и самым кельям, в которых живут бегуны. Кельями называются не отдельные комнаты, а несколько комнат в одном доме, или два-три домика на одном дворе. В ближайших комнатах обыкновенно помещается сам домохозяин с семьей, как «жиловой», т. е. имеющий законный вид на жительство; в более отдаленных помещениях проживают приготовляемые к крещению, а еще далее и поближе к «тайникам» скрываются уже перекрещенные. «Тайники» – это особые помещения для «крыющихся», на случай полицейских осмотров. Тайники бывают в виде ям под лестницами, чуланами, иногда за стеной, или под двойной крышей; в тайники ведут замаскированные дверки – то за посудницей, помещенной против русской печки, то под «голбцом», т. е. под особой пристройкой для взлезания на эту печь, то под кроватью, приставленной к стене; бывают приспособления в стойлах для домашнего скота, с выходами на крышу, а у людей богатых устраивается пружинное кресло, которое, если кто сядет на него, опускается вниз, в подполье, но может и не опускаться, благодаря особому крючку; тайник одного дома соединяется с тайником другого, третьего, и так далее, а тайник последнего дома выходит куда-нибудь в сад, перелесок, на большую дорогу. Каждая келья имеет свое внутреннее устройство, свое хозяйство, свой домашний обиход. Кроме игумена или игуменьи здесь есть причетник или причетница, клирошане и клирошанки, послушники и послушницы, привратники и привратницы, иногда особый пекарь. Каждый день в келье совершается обычная дневная служба в особой комнате; на большие праздники сходятся из всех келий на «соборные» моления; молятся отдельно мужчины и отдельно женщины. «Истинным христианам» пищу готовят по монастырскому уставу – молочное, рыбное и овощи, оглашаемым – холодное и только по субботам и праздникам горячую похлебку, остальные могут есть и мясное. Жизнь в келье идет однообразно и скучно; посещают келью только свои духовные лица – духовник и креститель, для духовных бесед; родные и знакомые допускаются в женскую келью только на глазах «крестной»; выход из келий разрешается только с провожатой; в мужских кельях молодые парни достигают иногда 18–20 летнего возраста, ни разу не увидевши ни одной женщины. При такой закрытой жизни у насельников келий естественно зарождается скука, желание другой обстановки и стремление посмотреть мир, а это и есть побуждение к тому, чтобы побольше странствовать и почаще переезжать с одного места на другое. Дети появляются в кельях не раньше 5-летнего возраста, а до этого воспитываются на стороне в подходящих семьях. Характерною чертою бегунского келейного воспитания служит то, чтобы с малых лет приучить ребенка к презрению всего внешнего, мирского, и расположить его сердце к любезной пустыне; это достигается соответственными ужасающими или умилительными рассказами, особенно из прологов; затем, детей приучают к неуклонному исполнению уставов и безусловному послушанию; таким образом дети по целым ночам выстаивают богослужения, иногда подолгу постятся, за проступок берут в руки лестовку и кладут указанное число поклонов. Детей не бранят, но и ласки они не видят; сверстников по возрасту не полагается и в этом смысле дитя остается одно, как скитник или скитница; вследствие этого у детей развивается замкнутость. Кроме обучения славянскому чтению и полууставному письму детей знакомят с порядками богослужения, с крюковым пением, с монастырским уставом, а далее, более способных, с историей общей и русской – до патриарха Никона, хотя и не полностью, а в отрывках. Высшей же наукою у бегунов служит так называемое «беседословие», т. е. искусство беседовать и пропагандировать бегунское учение. Учитель «беседословия» поставляется главой статейников и живет где-то в пределах Ярославля. Областные наставники посылают к нему на выучку ежегодно по одному мальчику и по одной девочке, из наиболее способных. Учат год, или два, а после того отправляют еще к разным «миссионерам» для практики. Обучение состоит в том, что прежде всего читаются и запоминаются известные места из Пролога; затем коротко останавливаются на чтении и изъяснении Евангелия и гораздо дольше – Апокалипсиса, Ипполитова слова и слова Ефрема Сирина, причем изъясняют все, конечно, применительно к своему бегунскому положению; наконец, ставятся вопросы, или возражения против течения православной церкви, учитель показывает, как решить вопрос или поддержать возражение, а ученики все это записывают и заучивают на память. Как беседовать с простым православным народом, как – с последователями других раскольнических толков, как держать себя на публичных беседах с православными миссионерами, – на все это бегунская миссионерская наука и практика дает свои ответы и наставления. Дети «жиловых» бегунов, посылаемые для обучения, содержатся на средства своих родителей, все же прочие живущие в кельях – на средства общества. Эти средства получаются частью от кружечных подаяний при соборных молениях, частью от пожертвований новообращающихся в секту и по духовному завещанию; часть этих доходов поступает в главную кассу, из которой, в свою очередь, делаются выдачи, если известная областная община в каком-либо случае не обойдется на свои средства.

Бегунство есть последний, крайний вывод из начал беспоповщины по отношению к общественному и государственному строю, – крайний в логически последовательном порядке. И поскольку все прочие беспоповщинские толки являются нарушителями этой последовательности, доктринально ли, или практически, в жизни, – бегунство своим существованием убивает всю остальную беспоповщину. Но и само оно оказывается совершенно неприложимым к жизни и тем самым подрывает основы и своего существования. Прежде всего, допущение в бегунство так называемых «жиловых» есть коренное нарушение доктрины основателя бегунства. Вдруг, по-видимому без всякой причины, возникает в среде последователей Евфимия вопрос, который последним решен со всею ясностью и даже положен был им в основу всего протеста, и не только возникает, но и решается в положительном смысле, прямо вопреки основному требованию основателя бегунства. Но дело в том, что так решить этот вопрос побуждали практические соображения. Постоянное бродяжничество, разрывая связь между членами толка, грозило его существованию, а также, привлекая людей бедных, бездомных, преступников, отнимало возможность привлечения в согласие людей богатых, привыкших к оседлости, которые могли бы материальным образом поддерживать его существование. И вот явились «жиловые христиане», чтобы составить для бегунства твердый оплот, крепкие подпорки, образовать собою цепь звеньев, которые бы связывали бегунов в одно целое. Состоя членами общества под условием обета странства, они устраивают при своих домах или в наемных квартирах «пристанодержательства», чтобы укрывать действительных странников; здесь же, в их домах, существуют моленные и собираются соборы; чрез руки жиловых идет бегунская переписка. Правда, с точки зрения Евфимия, это те же «за попами укрывающиеся» лицемеры, из-за которых он разгромил всю беспоповщину; но ведь только благодаря этим лицемерам могут существовать все бегунские учреждения; даже и восполнение бегунского царства членами происходит отсюда, так как своего потомства бегуны, как иноки, иметь не могут. Подобным образом, применительно к основному бегунскому принципу, нельзя бегунам брать денег, как действительно и утверждают безденежники; но так как без денег жить нельзя, то большинство бегунов стоит не на стороне безденежников; кроме того, и сами безденежники, хотя денег в руки не берут, однако пользуются ими, прося своих странноприимцев принимать денежную милостыню; таким образом выходит, что одни не видят, точнее – не хотят видеть печать антихриста там и в том, где и в чем она должна быть и есть, по их же вере; другие эту печать ясно видят, но не страшатся принимать ее, потому что желают послужить «спасению» своих ближних; третьи, т. е. эти последние страшатся этой печати и бегают от нее, как и подобает христианину страшиться и бегать, но без страха смотрят на то, что другие, ради их, запечатлеваются антихристовой печатью, видя в этом дело даже богоугодное. Далее, существенным признаком бегуна должно быть, по идее странничества, его беспаспортность; бегун есть неведомый миру «раб Христов», мирское его имя и звание должно быть никому не известно; по вторичном, «истинном» крещении он отрекается от него, как и от места своей родины. Отсюда у бегунов есть паспорта особого рода, в которых значится, что они, бегуны, «из града Вышнего, из стану Пустынного, из деревни Нечкина, а отпустил их странствовать Великий Господин – Бог, а прописан паспорт в полиции Полной, иметь разум духовный», или, по новейшей редакции, «дан паспорт из града Бога Вышнего, из Сионской полиции, из Голгофского квартала, дан на один век, а явлен в части святых и в книгу животну под номером будущего века записан». Но жизнь показала, что с такими паспортами не всегда уйдешь далеко и пространствуешь долго; и вот бегуны пред уходом в странствование, некоторые даже после крещения, стали запасаться действительными паспортами, выправляя их, конечно, на свое действительное имя, хоть и всем известное, но, по мнению бегуна, ему, как принявшему при крещении другое имя, чужое. Наконец, не нужно добавлять, что в системе бегунского учения совсем не мог иметь места и вопрос о браке, разрешенный здесь некоторыми, однако же, в положительном смысле. Если к сказанному мы прибавим, во-первых, то, что «жиловые» бегуны, состоящие членами общества под условием обета странства, часто выполняют этот обет лишь пред самою смертью и притом только тем, что выходят в «тайник» нередко даже в том же доме, где и дотоле жили, – и во-вторых, что вышедшие в странство заменяют последнее жизнью в сокрытии от «внешних» по кельям, только время от времени переходя с одного места на другое, да и не всегда переходя пешком, а большей частью быстро переезжая на пароходах и по железным дорогам, в антихристовом царстве существующим, – то ясно увидим, как мало осталось в бегунстве от того, что возвестила изначальная странническая доктрина.

Тем не менее в отношении вреда для государства и общества, не говоря уже о церкви, бегунство не изменилось сравнительно с тем, каким было сто и более лет тому назад, да, по-видимому, стало и еще вреднее. Бродяжничество, укрывательство, уклонение от государственных повинностей, уход в леса на вольную смерть, отчуждение детей от родителей, погребение умерших едва не на поверхности земли и притом вблизи жилищ, не исключая даже дворов: вот более вредные деяния бегунов, вызываемые их отчуждением от русского государства и общества. Кроме того, бегунская летопись переполнена самыми возмутительными и грязными фактами разврата, соединенного с кровосмешением, грубыми изнасилованиями и зверскими истязаниями, хотя все странники, по идее, суть иноки и их строгие уставы особенно тяжело карают, очевидно – только на бумаге, за грехи против седьмой заповеди. В народе держится еще молва о существовании у бегунов так называемой «красной смерти», состоящей в том, что бегуна, заболевшего к смерти, убивают посредством удушения красною подушкою, с которой убийца, в красной рубахе, выходит из подполья; некоторые исследователи правдоподобность такой молвы выводят из того, что хотят видеть в «красной смерти» искупительную жертву, конечно – применительно к воззрению бегуна, к которой последний прибегает с той целью, чтобы загладить свой пожизненный грех уклонений от требований своей веры; другие видят в «красной смерти» смерть радостную, вожделенную, происходящую неведомо от антихристова мира; но объяснения эти получат силу, разумеется, лишь в том случае, если судебными следствиями по подобного рода делам будет установлен самый факт «красной смерти», т. е., что душительство у бегунов действительно практикуется, а это пока еще не установлено и не доказано, так что данный вопрос остается открытым.

5. Согласие приемлющих браки возникло в Москве. В семидесятых годах XVIII столетия там проживал мещанин Василий Емельянов, принадлежащий к поморскому согласию. Это был человек умный и практический, пользовавшийся большим уважением среди беспоповцев. Он одинаково не мирился ни с федосеевским развратом, ни с тем, что некоторые раскольники венчались в православной церкви. Под влиянием этих обстоятельств он пришел к мысли решить вопрос о браке в ином направлении. Он стал проповедовать, что «брак честен», и что, за неимением лиц иерархических, в беспоповщине возможен брак «бессвященнословный». Затем, осуществляя свое учение на деле, сам стал брачить желающих. Что же такое бессвященнословный брак? Брак, заключаемый мирянином, по представлению Емельянова, совсем не то же, что брак «гражданский». Хотя Емельянов и утверждал, что пресвитерское венчание есть только «благолепное украшение, случайно устроенное», однако признал необходимым заменить его и действительно заменил пением молебна Спасителю и Богоматери. «Мы приемлем брак за таинство, самим Богом установленное на вечные времена к созиданию быта семейного и строя государственного», – говорят позднейшие последователи Емельянова. Только в нем пресвитерское венчание заменено, по необходимости, венчанием мирянина. В этом и заключалась вся новость учения Емельянова, новость, как очевидно было для самих раскольников, настолько большая, что Выгореция потребовала Емельянова на суд. Там его заставили дать подписку (1792 г.), что впредь не будет защищать бессвященнословных браков. И, однако ж, возвратившись в Москву, Емельянов по-прежнему стал венчать всех, кто обращался к нему за этим. Впрочем, спор с выговцами не доходил до запальчивой вражды между противниками. Иное дело – борьба с федосеевцами. Она не прекратилась до последних дней, в первое же время, когда во главе федосеевцев стоял упрямый Ковылин, а на стороне брачников находились такие хорошо владевшие пером лица, как Скачков и Заяцевский, отличалась и наибольшей горячностью, и обилием содержания, и была замечательна по своим последствиям. Тут спорившие стороны договорились до таких истин, которые убивают всю беспоповщину; каждая из сторон сильно обличала другую, но не могла защитить самое себя: федосеевцы не могли опровергнуть той истины, что брак будет существовать до скончания века, в свою очередь защитники бессвященнословного брака не могли указать примера того, чтобы когда-нибудь в христианской церкви таинство брака совершал мирянин. Впрочем, преимущество осталось все-таки на стороне брачников, учение которых с тех пор и утвердилось.

Москва, в которой было положено начало согласию брачников, долгое время оставалась главным его центром. Василий Емельянов основал здесь Покровскую часовню, которая называлась также Мониной, по фамилии купца Монина. В ней-то и совершались бессвященнословные браки, – сначала Емельяновым, потом Скачковым. Последний составил особый «канон на обряд бракосовершения» и завел при молельне так называемую «брачную книгу», в которую вносились имена вступивших в брак Московских и иногородних старообрядцев. Наиболее благоприятным периодом в истории Покровской часовни нужно считать царствование Александра I, если выкинуть несчастный 1812 год; в 1826 году число прихожан часовни простиралось до 6,000, а призреваемых при ней – до 200 человек. 31 декабря 1836 года последовало Высочайшее поведение – дом, в котором помещалась часовня, и землю, на которой стоял дом, отдать, по уничтожении молельни, наследникам Монина, что в следующем году и было исполнено. В северной столице – Петербурге заключение бессвященнословных браков в царствование Александра I и Николая I происходило в поморской часовне на Малой Охте, а главным проповедником необходимости брачной жизни был Павел Любопытный; он написал много сочинений в защиту брака, вел устные беседы с бракоборцами и составил «чины обручения и венчания», по которым сам сочетовал браком желавших. В настоящее время согласие брачников имеет успех не везде одинаковый; напр., в Москве оно подавляется силой и богатством федосеевцев; напротив, в низовьях Волги само увеличивается на счет обращающихся из федосеевства. Чин совершения бессвященнословного брака теперь не везде одинаков: одни поют вышеупомянутый «канон», другие – молебен, положенный на 1-е августа, третьи – венчаются по подобию рижских федосеевцев. Особенность в учении брачников составляет еще то, что они молятся за царя.

6. В ряду беспоповщинских толков есть немало таких, которые расходятся с описанной беспоповщиной в одном из существенных признаков. Все вышеозначенные согласия держались и держатся тех основных убеждений, что за неимением священства, возможно и неосвященному лицу отправлять церковное богослужение, а также совершать некоторые таинства. Но это многим из беспоповцев же кажется святотатством, восхищением прав, несвойственных мирянину. «Восхищающие недарованная им, приводят они слова Кормчей, раздражают Бога, якоже сынове Кореови и Озиа царь». В результате, при этом приходится остаться совершенно без таинств, без общественной молитвы. И действительно, явилось в расколе убеждение, что теперь не может быть спасительных тайн, не может быть и общественного богослужения: благодать взята на небо. По этому отрицательному признаку держащиеся такого взгляда беспоповцы именуются «нетовцами» Однако, возможно ли для нетовца спасение? «Возможно, отвечают нетовцы, только как возможно – это один Спас знает: необходимо уповать на его милость и молиться». По этому положительному признаку нетовцев называют «спасовыми» или «по спасовой милости».

«Нетовское» направление зародилось очень рано, еще в XVII веке, и первоначально старообрядческий толк такого направления назывался «козминщиной», по имени основателя «мужика» Козмы. С течением времени нетовщина подразделилась на отдельные отрасли. Исходной точкой в данном случае послужил вопрос о крещении. Вера христианская непременным условием спасения поставляет прежде всего – «рождение водою и духом». Отвергнуть таинство крещения значило для нетовцев навлечь на себя нарекание в том, можно ли им даже именоваться христианами. И вот, чтобы не отказаться от своего основного учения о невозможности мирянину действовать священная, нетовцы в решении трудного вопроса избрали своеобразный, и притом не все один и тот же, путь.

Одни из них признали возможным совершать таинство крещения в православной церкви. Они толкуют так: «хотя и еретик крестит, да поп, в ризах, а не простой мужик». Однако же, когда младенца понесут для крещения в церковь, в это время старики и старухи нетовцев раздают нищим приготовленные блины, прося их молиться, чтобы Бог довершил крещение и вменил его в святое. И за совершением брака нетовцы тоже обращаются в православную церковь, опять не усвояя венчанию силы таинства, так как признают православную церковь еретическою. Таких спасовцев называют последователями «глухой нетовщины», так как открытыми, записными раскольниками они не бывают, а также потому, что исповедь совершают пред иконой, вычитывая скитское покаяние, а не пред своими стариками, и вечерни, утрени, часов по уставу не поют.

Другие решили вопрос о крещении в том смысле, что можно крестить лишь самому себя. И действительно, первые проповедники учения, зайдя в воду, сами крестили себя. Самокрещение практиковалось также и после них. Применительно к мысли о самокрещении и крещальная формула произносилась с изменением: «крещаюсь аз раб Божий». Отсюда название последователей согласия «самокрещенцами». Теперь случаев самокрещения почти не бывает. Так как младенцы сами себя крестить не могут, то, обыкновенно, крестит их повивальная бабка. Отсюда согласие называется также «бабушкиным».

Мысль о самокрещении первоначально возникла в голове какого-то «мужика» Романа, – не позже первой четверти XVIII века. Новатор упустил из внимания, что своим самокрещением он произведет перерыв в преемственности крещения в расколе. И действительно, опираясь на слова блаж. Феофилакта, что «христианству не будет конца», прочие беспоповцы называют самокрещенцев еретиками, хотя, в то же время, и сами не могут оправдаться пред ними в неимении полноты церковных таинств. Вероятно, этот недостаток в учении самокрещенцев и является причиной того, что толк имеет лишь небольшое число последователей, сгруппировавшихся главным образом в среднем Поволжье.

Впрочем, самокрещенство имеет несколько отраслей. Первую из них составляют «дырники». Отличие их заключается в учении об иконах. Не отрицая иконопочитания в принципе, они не поклоняются ни старым иконам, потому что считают их оскверненными от еретиков, ни новым, потому что, без священства, иконы некому освятить. Очевидно, в основе этого учения лежит нетовская мысль о том, что благодать отлетела на небо. И именно такое частное приложение этой мысли сделано было очень рано. В первой половине XVIII века были такие раскольники, которые поклонялись только на восток. Так поступают теперь и дырники. Обыкновенно, они делают в восточной стороне избы небольшую дыру, и когда нужно, вынув затычку дыры, молятся в нее непосредственно на восток. Отсюда самое название – «дырники». Последователи толка существуют в разных местностях, но в самом незначительном количестве.

Незначительна и другая отрасль самокрещенства – толк «средников», получивших такое название от того, что в среду празднуют первый день Пасхи и вообще среду считают за воскресение, а воскресение, по их счету четверг, проводят как будни. Основанием для этого служит то, принимаемое старообрядцами всех сословий, мнение, что Христос Спаситель родился в 5500 году, а не в 5508. По причине этой разности на 8 лет, средники, например, в 1895 году праздновали Пасху не 2-го апреля, как православные, а 5-го апреля, – в число, которое падало на первый день Пасхи 8-ю годами ранее, т. е. в 1887 году и которое в 1895 году приходилось в среду пасхальной седмицы. В 1893 году православные праздновали Пасху 28 марта, а средники – 24 марта, т. е. в среду на страстной неделе, потому что назад тому 8 лет, в 1885 году, православные праздновали Пасху 24 марта. Таким образом, когда мы празднуем Пасху ранее средников, то их Пасха падает на среду нашей пасхальной седмицы, а когда мы празднуем Пасху позже, то средники празднуют ее в среду нашей страстной седмицы, – и во всяком случае, счет дням недели у них ведется с среды. Средники существуют в губерниях: Астраханской, Саратовской и Тамбовской.

Так как самокрещенство произвело перерыв в преемственности крещения, а обращение последователей глухой нетовщины за крещением в церковь православную для беспоповцев по меньшей мере странно, то в нетовщине явились новые уклонения от ее начала. Отчасти они обнаружились в так называемой «рябиновщине». Толк появился, вероятно, во второй половине XVIII века. Название – «рябиновщина» указывает только на внешний признак. Последователи толка имеют в домах кресты – без изображения на них Спасителя, на том основании, что Он с креста был снят – исключительно сделанные из рябины, потому что в Писании, по их мнению, названием певга обозначается именно это дерево. В первоначальном своем виде рябиновщина являлась отраслью самокрещенства, с тем видоизменением, что своих детей рябиновцы крестили сами, без всяких бабушек. Очевидно, что при такой практике рябиновцы должны были согласиться на беспоповщинскую мысль, что и мирянин может действовать священная. И действительно, в недавнее время эта мысль сказалась, по крайней мере в том, что рябиновцы ввели чтение некоторых молитв при крещении, назначили духовников, которые, в отличие от поморских, являются только свидетелями при исповеди, и, наконец – совсем не по-нетовски – стали строить моленные и отправлять в них богослужение.

Более резкий поворот к общебеспоповщинской практике, с тем добавлением, какое оно получило у брачников, сделан в согласии «новоспасовом». Оно образовалось в сороковых годах текущего столетия, по почину одного из главных наставников нетовщины, симбирского мещанина Светова. Отличительным учением новоспасовцев служит то, что они позволяют мирянину совершать крещение и брак, а также имеют «стариковскую исповедь». Таким образом, у них есть свои наставники или «попы», как называют их в народе. «Попы» совершают и общественное богослужение: вечерню, утреню, часы они отправляют по Уставу, с пением, отчего и согласие иначе известно под именем «поющей нетовщины».

В Васильсурском и Макарьевском уездах Нижегородской губернии есть еще одна отрасль спасова согласия – в виде «некрещенных старообрядцев». Их можно назвать строгими нетовцами. Они не признают возможным ни того, чтобы крещение совершал мирянин, ни того, чтобы обращаться за таинством к православному священнику, и ввиду этого оставляют своих детей совсем без крещения, говоря, что «можно, по нужде, спастись одним упованием на Спасову милость».

Имея в виду слова Златоуста: «иже второе себе крещаяй, паки Христа распинает», нетовцы не перекрещивают приходящих к ним от православной церкви, несмотря на все свое отвращение к последней, и принимают их одни – именно часть поющей нетовщины – чрез отрицание ересей, как положено в Потребнике, отчего и известны под именем «отрицанцев», другие – именно нетовщина глухая и другая часть поющей – чрез семипоклонное начало, отчего и называются «подначальниками».

Беспоповцы «по кресту», как называют себя рябиновцы, существуют в Казанской епархии, – последователи нетовщины поющей – в Казанской, Костромской, Владимирской и Нижегородской, – а глухой, кроме двух последних епархий, еще вниз по Волге, до Астрахани.

7. В безпоповщинских толках, как в перекрещенских, так и в неперекрещенских, существует такое множество мелких сект, что все и описать трудно. Есть, например, так называемые «мелхиседеки». Сознавая, что без причастия тела и крови Христовых спастись невозможно, и, в то же время, не имея священных лиц для совершения этого таинства, мелхиседеки так рассуждают: «Мелхиседек, царь Салимский, встретивший Авраама, не был поставлен во священники, и однако приносил Богу хлеб и вино в жертву; и мы имеем это мелхиседеково, не имеющей хиротонии, священство, потому и мы можем укругом хлеба причащаться». И действительно причащаются: вечером положат пред иконами хлеб, поставят в чашечке вина или воды, и потом молятся, кто как умеет – по Уставу, по Псалтири, по листовке, после чего тот хлеб и вино принимаются, яко сущее тело и кровь Христовы. Мелхиседеки живут в Москве и в некоторых других местностях, в малом количестве. Существуют еще разделения из-за спора о молитве Иисусовой: одни говорят, что, произнося в ней слова «Сыне Божий», надобно, при крестном знамении, полагать руку на правом плече, а другие говорят – на левом. Этих последних называют «левшаками» или «левяками». Жаркие споры происходят между «левяками» о том, как при совершении крестного знамени с Иисусовой молитвой нести руку от правого плеча до левого. По утверждению одних, нести руку нужно над носом; по мнению других – мимо рта. Те и другие опираются на Библию. Первые указывают на библейский рассказ о Навуходоносоре. Навуходоносор, мечтавший выше неба взыти, – это человек с дурным носом, человек самонадеянный, думающий спастись помимо молитвы Иисусовой; для осуждения сей самонадеянности, для отвержения «Навуходоносора», нужно освящать молитвой Иисусовой свой нос. Вторые вспоминают библейское повествование о всемирном потопе: эта аллегория, говорят они, научает, что человек пребывающий вне ковчега, человек, не имеющий спасительных «бортов» Иисусовых, неминуемо погибает, для напоминания о сих бортах и нужно при молитве Иисусовой нести руку мимо рта. Тех, которые при словах «Сыне Божий» кладут руку на правое плечо, при положении же перстов на левое плечо произносят слова «помилуй нас», левяки, между прочим, укоряют в том, что они не освящают именем Божиим всех концов креста. В свою очередь, эти последние говорят о «левяках», что они, налагая руку на левое плечо со словами «Сыне Божий», прописывают тем Сыну Божию седение не одесную Отца, а ошую, и умаляют Его равночестие. Таким образом, и в настоящее время справедливо характеризовать раскол так, как характеризовали его в XVIII веке, – что в расколе «что ни мужик – то вера, что ни баба – то толк». Поистине, плача достойно положение сих овец без пастырей!..

Источники и пособия для истории беспоповщины перечислены в указателе

Ф. Сахарова， Литература истории и обличения Русского Раскола (вып. 1, 2 и 3) и

в нашей «Истории русского раскола старообрядчества» (изд. 2-е, Спб. 1895). Кроме

того, в настоящем очерке мы воспользовались статьей проф. Л . И. Ивановского, О внутреннем устройстве секты бегунов («Миссионер. Обозр.» 1900, кн. 3–9 ). Разбор вероучения беспоповцев см. под словами «Церковь» и «Таинства».

П. Смирнов