Комитеты духовно-цензурные
Комитеты духовно-цензурные возникли в России на рубеже ХVIIІ и XIX столетий. При учреждении Св. Синода, ему было вверено наблюдение за чистотой богословских писем, богослужебных и других церковных книг. «Аще кто о чем богословское письмо сочинит, – говорить Духовный Регламент, – и тое б не печатать, но первее презентовать в коллегиум, а коллегиуму рассмотреть должно, нет ли какового в том письме погрешения, учению православному противного». Ведению Синода тогда же были подчинены существовавшие в то время типографии. Преемники Петра В., сверх обязанности Синода «содержать в добром порядке и благочестии духовных, также типографии» и заботиться о напечатании книг, которые бы согласны были с церковными преданиями, подчеркивали иногда долг Синода, как верховного блюстителя веры и нравственности, иметь надзор вообще за литературой.
Но такое расширение сферы надзора и увеличение числа книг, требующих «апробации», довольно скоро начали тяготить членов Синода, а это побудило их в средине ХVIII века ходатайствовать перед Высочайшей властью об учреждении особой «переводческой конторы с искусными и вероятия достойными цензорами».
Во всеподданнейшем докладе 1756 г. было признано необходимым «учредить при Синоде переводческую контору, в которую бы для переводу книг, каковые Синодом определены будут, определить особливых переводчиков и к свидетельству переводов, тако же и упомянутых в Духовном Регламенте богословских писем, если таковые от кого объявлены будут, – искусных и вероятия достойных цензоров, за свидетельством которых оные и печати предавать». Высочайшего утверждения этот доклад не получил.
В царствование Екатерины II цензурные полномочия были официально предоставлены Синодальной конторе, московскому и петербургскому митрополитам, а фактически – духовным особам из Академий, или избранным «ученым и просвещенным архимандритам», подписи которых можно, напр., видеть на многих изданиях Новикова. Именным указом 16 сентября 1796 года, уничтожавшим почти все частные типографии, учреждены смешанные цензурные комитеты. В каждом из них, – наряду с двумя светскими цензорами, – должна была находиться и уполномоченная Синодом духовная особа. А спустя два года был извлечен из архива и проект 1756 года, когда по типу переводческой конторы была учреждена Московская духовная цензура. Согласно положению о ней «учреждаемая в Москве духовная цензура» находится в непосредственном ведении Св. Синода, состоит из председателя и трех членов, известных по своим познаниям в словесных науках и языках; избираются они из монашествующего или белого духовенства, по рассмотрению и утверждению Св. Синода. Предметом деятельности цензуры служат свидетельствование, рассмотрение и исправление как переводов, касающихся Церкви и церковного учения, так и вообще – сочинений, издаваемых «соборным» и не соборным духовенством. Обязанность духовной цензуры состоит не в том лишь, чтобы, – по примеру гражданской, – делать простое одобрение или неодобрение сочинения к печатанию («поскольку таковыя упражнения не суть важны»), но в том, чтобы делать им «рецензию, или строгое пересматривание и исправление». Все сочинения, одобренные цензурой, как не заключающая в себе, по ее мнению, ничего противного закону Божию, правилам государственным, благонравию и литературе, надлежит издавать в печать с дозволения Синода, исключительно в типографиях, ведомству его принадлежащих. Но вскоре выяснились, неудобства нового порядка, ибо для московской духовной цензуры ненормальными оказались ее отношения с одной стороны к гражданской цензуре и типографиям, а с другой – к Синоду и местной епархиальной власти. Светская цензура упорно отстаивала мысль, что «Богословие, катехизис, проповедь и толкование догматов» исчерпывают весь объем духовной цензуры. Авторы, стараясь избежать невыгодных условий печатания в синодальной типографии, уклонялись и от духовной цензуры. Сношения в каждом отдельном случае с Синодом вызывали крайнее замедление; притом, ввиду этих сношений, утрачивался и смысл цензорского рассмотрения. Наконец, митр. Платон ревниво смотрел на водворение цензуры в московских пределах, где дотоле он был полномочным цензором и ослаблял ее значение. По всему этому, в первое десятилетие существования цензуры чрез нее проходило ежегодно не более 12–15 сочинений, а затем приток сочинений еще более сократился за учреждением духовных цензурных комитетов при академиях.
Ввиду отсталости и неопределенности положения московской цензуры церковная власть решила поставить дело цензурного надзора в тесную связь с академиями. Это соответствовало и принципам первого устава светской цензуры, утвержденного в 1804 г.
В 1808 г. в «Начертании правил о образовании духовных училищ» были намечены основные начала духовно-цеизурных комитетов при духовых академиях. На них возлагалась обязанность предварительного просмотра «классических», т.е. учебных, книг и сверх того было кратко и неопределенно замечено: «Никакое духовное сочинение не может издано быть в округе Академии без утверждения цензурного комитета». Тогда же при Петербургской Академии был учрежден и цензурный комитет. Академическая цензура, с 1814 года уже два комитета: Петербургский и Московский – была непосредственно подчинена Комиссии духовных училищ, тогда как московская цензура по-прежнему зависела по преимуществу от Синода. На практике Комитет при Петербургской Академии все более серьезный произведения передавал в московскую цензуру, ссылаясь на свою некомпетентность. Тогдашний обер-прокурор Синода кн. Голицын предложил Синоду дать точное определение того, «какие духовные сочинения подлежать рассмотрению цензурных комитетов и какие под наблюдением Св. Синода церковною цензурою имеют быть рассматриваемы и одобряемы», и вместе с тем ставил вопрос: «нужно ли, – за учреждением при каждой духовной Академии цензурных комитетов, составляемых из особ духовного звания, – иметь еще особую духовную цензуру в Москве»?
Синод ответил на этот вопрос отрицательно и тогда же (27 октября 1818 г.) в принципе решил закрыть московскую цензуру, присоединить все предназначаемая ей упражнения к обязанностям комитетов и выработать для них, – при посредстве конференции Петербургской Академии, – подробный устав. Можно думать, что дело это было бы скоро окончено, если бы не возникший в декабре того же года инцидент с пропуском цензором [1813–1819 гг.] Петербургского комитета Иннокентием [Смирновым, †10 октября 1819 г., епископом Пензенским] направленной против покровительствуемых Голицыным мистиков книжки Е. Станевича «Беседа на гробе младенца». Ей суждено было сделаться поводом к обнаружению подлинных отношений между представителями мистицизма и православия. От Высочайшего имени Иннокентию был объявлен выговор и вместе с тем выражена «надежда, что Комиссия духовных училищ примет меры, чтобы подобные сочинения, стремящиеся истреблять дух внутреннего учения христианского, никаким образом не могли выходить из цензур, находящихся в ее ведомстве». Но именно это откровенное выражение министром своих целей и побудило противников «слепотствующего министра» сознательнее, чем прежде, обратить внимание на редакцию статей цензурно-комитетского устава в строго церковном духе. В такой обработке устав, после «чтения» в синоде в марте 1820 г., остался без движения на целых десять лет и был утвержден лишь в 1828 году (22 апреля).
Со времени утверждения устава духовной цензуры и последовавшего одновременно с этим упразднения московской цензуры (в течение последних десяти лет остававшейся при одном лишь члене), начинается более широкая деятельность духовно-цензурных комитетов, главным образом Петербургского и Московского.
Первый, по самому своему положению вблизи центральных учреждений, должен был нередко исполнять непосредственные поручения Синода и фактически пользовался особенным влиянием сравнительно с комитетами провинциальными. Зато в той же степени его члены сильнее других должны были испытывать и давления свыше в виде, напр., непосредственных выговоров об.-прокурора Н. А. Пратасова или директора его канцелярии К. Ст. Сербиновича [† 18 февраля 1874 г.], так что авторы справедливо признавали петербургскую цензуру более холодной, подозрительной. Сверх того, как довольно характерную черту Петербургского комитета, следует отметить частую смену его членов. Так, за первую четверть века его существования с 1828 г. в нем перебывало не менее 25 членов, которые были еще обременены сторонними занятиями. Более заметными членами комитета в Николаевское царствование были: архим. Иннокентий Борисов [1827–1830 г., †26 мая 1857 г. архиеп. Херсонским в Одессе], которому было сделано три официальных замечания за его «невнимательное» отношение к своим обязанностям, в чем синодальные члены склонны были видеть влияние неологизма; архим. Платон Городецкий [1832–1838 г., †1 октября 1891 г. митроп. Киевским], прежде всего отмечавший в рукописях места «неблагоприятные гражданскому правительству»; архим. Макарий Зимин [1831–1837 г., †в 70-х годах XIX ст. в Желтиковом монастыре], поплатившийся удалением в Тверь за пропуcк «Библейской истории» свящ. Красноцветова; архим. Иоасаф (Покровский; 1839–1841 и 1843–1844 г.), успешно проводивший в цензуру взгляды тогдашних охранителей православия, которые везде подозревали опасную цель «основать веру на разумном убеждении, или что то же, поставить на ее место разум» (см. Всеподд. доклад обер-прокурора св. Синода от 7 марта 1842 г. по делу о «противозаконном налитографировании ветхозаветных книг»); профессор Университета – прот. А. И. Райковский [29 октября 1860 г.], в котором Иннокентий (Борисов) не без основания находил vitium haeresificationis; прот. А. И. Окунев, в течение девяти лет состоявший членом комитета, разрешивший к печати несколько капитальных произведений, но в то же время предубежденный против всего «проникнутого духом неологизма и рационализма, так много свойственном реформации»; прот. Т. Ф. Никольский [16 июля 1848 г.], по личному авторскому опыту, не сочувствовавший строгости цензуры и внимательный к просьбам сочинителей, – тем не менее, по обязанностям цензора, производивший изъятия даже в переписке с друзьями Гоголя, за ее «конфузные для церкви и духовенства выражения»; наконец, Иоанн Соколов [† 17 марта 1869 г. епископом Смоленским], известный канонист и «либеральный» в конце 50-х годов публицист.
Духовный цензурный Комитет при Московской Академии находился в теснейшей зависимости от своего «епархиального архиерея» – митр. Филарета. Бросая уже в 60 годы по одному поводу взгляд на деятельность Московского комитета, он свидетельствовал: «Сорок лет имея в виду цензурный комитет, состоявший при Московской Духовной Академии…, помню один только случай, что, по допущению его, напечатаны были стихи, которые мною найдены неодобрительными. По моему мнению, цензурный комитет Московской Духовной Академии, в сравнении с некоторыми другими, потому благополучнее сохранял себя от погрешностей, что члены его менее полагались на свою мудрость, менее любили действовать независимо, более старались поверять каждый свои суждения взаимными совещаниями, а в особенных случаях и сношениями с начальством, иногда официальными, иногда просто доверенными, неофициальными».
Постоянная бдительность митр. Филарета воспитывала в членах комитета привычку с особенным вниманием рассматривать поступавшие к ним сочинения и исправлять их недостатки «в мыслях и самых выражениях». Таковы особенно были два ветерана комитета: проф. Ф. А. Голубинский (1826–1852 г.) и прот. П. С. Делицын (1836–1863 г.), также Филарет (Гумилевский; 1833–1836 г.) и Агапит (Введенский; 1834–1841 г.).
Что касается духовно-цензурных Комитетов при Киевской (с 1819 г.) и Казанской (с 1845 г.) Духовных Академиях, то и в проекте устава они были признаны предназначенными для рассматривания мелких сочинений от лиц «собственно из училищного ведомства» (§ 3), – и на практике остались в таком положении, несмотря на все представления заинтересованных лиц. Последнее по преимуществу относится к Киевскому Комитету.
Особенно настойчиво стремились к расширению его компетенции митр. Евгений Болховитинов [† 23 февраля 1837 г.], Иннокентий (Борисов) и прот. И. М. Скворцов. Однако, даже в те моменты, когда этот вопрос был весьма близок к разрешению в благоприятном смысле, он каждый раз снимался с очереди. Основная причина отказов заключалась, – помимо материальных соображений (на неполноправные комитеты жалованье не было положено), – в той опасливой точке зрения, на которой стоял, напр., митр. Филарет Московский. В просьбах киевлян было усмотрели желание «открыть в Киеве Порто-Франко цензуры». Только в 1857 г. (5 января) Киевский Духовно-Цензурный Комитет был наделен теми же правами, как и другие два комитета, но и то лишь в отношении «сочинений, представляемых лицами, подведомственными Киевской Духовной Академии».
Наконец, «предполагаемый к открытию» (слова устава дух. цензуры) Казанский Комитет, учрежденный фактически лишь в 1845 году, менее всех других комитетов принимал участие в деле надзора за духовной литературой. «В первое время после открытия комитета, – пишет проф. П. В. Знаменский, – у него целые десять лет не было почти никакого дела»… Оживилась деятельность его лишь с 1855 г., когда явилась возможность основать собственный журнал. Впрочем, за помещение проповедей арх. Иоанна и лекций Щапова, комитет и журнал в 1859 году постиг сильный удар. Указом Св. Синода цензура оригинальных статей журнала была переведена в московский комитет. Лишь во второй половине 1860 года деятельность комитета снова вошла в свою обычную колею (Знаменский, История Казанской Духовной Академии, вып. I, стр. 300–304).
Пятидесятые годы были эпохой высшего сосредоточения духовно-цензурного надзора в комитетах, возглавляемых учрежденным 4 апреля 1851 г. при Св.Cиноде секретным комитетом для наблюдения за действиями духовной цензуры». В последующее время, в связи с общим оживлением литературы, обнаружилось стремление к децентрализации духовно-цензурного надзора.
Прежде всего, стала утрачиваться связь комитетов с академическими округами. В 1857 г. обособился от Академии Петербургский комитет, а с 1869 г. юридически и остальные комитеты. С началом 60-х годов цензорские полномочия стали довольно щедро раздаваться учреждениям и особым лицам по епархиям (к концу 60-х годов число таких особых цензоров простиралось уже до 30). Тогда же были предоставлены права собственной цензуры, по отношению к изданиям на местных наречиях, миссионерским учреждениям (Обществу восстановления православного христианства на Кавказе – в 1863 г.; Совету казанского Братства св. Гурия – в 1868 ; Алтайской духовной миссии – в 1874 г.).
Положением Присутствия по делам православная духовенства, Высочайше утвержденным 16 апреля 1869 г., духовенству было предоставлено: а) печатать с разрешения местной цензуры, под наблюдением епархиального архиерея, все вообще свои сочинения духовно-православного содержания, за исключением тех, которые, по уставу цензурному, не могут быть выпущены в свет без разрешения Св. Синода, и б) составлять и издавать, с разрешения той же цензуры, брошюры, заключающие в себе выписки из писаний св. отцов, молитвы и песнопения богослужебных книг и литографические священные изображения (2 Полн. Собр. Зак. XLІV, 46.974, § VIIІ). Положением же 1867 г. о духовно-учебном комитете при Св. Синоде были закреплены за ним особые права по рассмотрению учебников, руководств и периодических изданий для духовно-учебных заведений, вопреки уставу духовно-цензурных комитетов.
Наконец, учрежденная 14–16 янв. 1870 г. при Св. Синоде «Комиссия для пересмотра действующих ныне постановлений о духовной цензуре» под председательством архиеп. Макария (Булгакова) пришла к заключению о необходимости «соединить духовную цензуру со светской в одну общую цензуру», с введением в состав цензурных комитетов и главного управления по делам печати «лиц специально богословского образования, имеющих высшие ученые степени». От предварительной цензуры предполагалось освободить все духовно-периодические издания и оригинальные сочинения объемом не менее 10 печатных листов. – Синодальное рассмотрение проектировалось оставить для собственно церковных изданий. Синод в принципе выразил согласие на осуществление этого проекта. Но, по Высочайшему повелению от 21 декабря 1870 г., проект этот было передан на рассмотрение учрежденной 2 ноября 1869 г. комиссии ст.-секретаря Урусова и, – как все работы этой комиссии относительно реформ гражданской цензуры, дальнейшего движения не получил (см. секр. дело Канц. об.-прок. Св. Син. 1858 г., № 223).
Неопределенное положение комитетов, естественно, не располагало их членов к ревностному исполнению устава. И уже в 1865 г., признавая, что «список статей, вышедших за последние годы с одобрения духовной цензуры, по недостаточному ее вниманию к форме их и содержанию, вышел бы довольно длинный», и «что слабое исполнение духовною цензурою существенных ее обязанностей… влечет за собою… весьма важные для высшая духовного управления затруднения», Св. Синод издал «строгое подтверждение о том, чтобы комитеты и цензора не допускали в рукописях ничего противного существенным требованиям духовной цензуры и установленным для нее правилам» (29 июля).
В дальнейший же тридцатипятилетний период (с 1870 по 1905 г.) из подобных подтверждений (по частным поводам) статей устава слагается существенная часть истории цензурных комитетов. Замеченные недостатки в церковных изображениях; неточность в святцах и календарях; сомнения относительно вновь обнародованных сказаний о чудесных явлениях; «неправые мнения и ошибочные заключения, могущие быть использованными расколоучителями»; пропуск отрывков из святоотеческих сочинений, истолковываемых штундистами в духе своего вероучения; введение в обращение открытых писем и т. д. вызывали новые и новые указы в разъяснения по духовной цензуре (1884, 1892, 1893, 1903, 1898, 1892, 1900 г.г.).
Именными Высочайшими указами от 24 ноября 1905 г. и 26 апреля 1906 г. предварительная цензура, как общая, так и духовная, выходящих в Империи неповременных изданий, а также выходящих в городах Империи изданий повременных, равно как помещенных в тех и других изданиях или выпускаемых отдельными листами эстампов, рисунков и других изображений, отменена (Свод Законов, т. XIV, по прод. 1906 г., ст. 2 прим. 3).
Предметом ведения духовно-цензурных комитетов остался тот круг сочинений, который издавна был определен ст. 281–282 Уст. о дух. цензуре, как сочинений по преимуществу церковных и требующих синодального рассмотрения. Это: «1) вновь назначаемые к печатанию сочинения, к церковному служению относящиеся; 2) жизнеописания святых, в первый раз издаваемые; 3) сочинения и переводы, содержание изъяснения целых книг Свящ. Писания; 4) сочинения и переводы, содержащие изложение догматов православно-кафолической веры и правил христианской деятельности; 5) сочинения и переводы, относящиеся к церковному управлению» и «книги, предназначенные к классическому по духовным предметам употреблению в светских училищах». Сверх того, по разъяснительному определению Св. Синода от 8 марта – 22 апреля 1908 г., «духовно-цензурные учреждения не должны отказывать в рассмотрении сочинений, добровольно представляемых авторами или издателями, ищущими одобрения своих трудов духовными властями, в видах большей авторитетности их в глазах публики».
Тем же синодальным определением было указано, что «все распоряжения Св. Синода, касающиеся разрешения к печатанию книг, означенных в 281–282 ст. Уст. о цензуре, сохраняют свою силу и поныне, и при нарушении их предварительное одобрение духовно- цензурных учреждений не должно быть допускаемо».
Таким образом, взамен устаревших и отмененных статей закона, цензурные комитеты в настоящее время должны содержать, как руководственное начало, механически составленный перечень – часто не менее устаревших – распоряжений, имеющих «ведомственный характер». [Существуют еще особые цензурные учреждения (напр., при Казанской Дух. Академии, по разных епархиальным городам) и отдельные цензора, каковы, напр., ректора при всех Духовных Академиях, Спб. прот. Ф. Н. Орнатский для изданий Спб. Общества религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви, ординарный проф. Спб. Дух. Академии Н. Б. Глубоковский (по указу Св. Синода от 14 октября 1904 г. за № 10.130) для редактируемой им «Богословской Энциклопедии», а равно относящихся к ней рисунков и чертежей.]
Ал. Котович.