Книга 2. История славянских церквей в XIX веке

Экзарх Болгарский Иосиф

Кафедральный собор св. Краля в Софии

Бедственная судьба болгар накануне XIX в. – Продолжение народных страданий и в XIX в. – «Жития и страдания» епископа врачанского Софрония. – Фанариотское иго и эллинизм в Болгарии. – Церковная зависимость болгар от Константинопольского патриарха. – Усилия греков эллинизовать болгар. Успехи эллинизма в первой четверти XIX в. – Греческие епископы, притеснения ими болгарской паствы и болгарского духовенства, невнимание к религиозно-нравственным нуждам паствы и печальные последствия всего этого.

Печально завершался для болгар XVIII в. Народ давно уже лишён был политической и церковной независимости. У него не было ни народно-политического центра, ни своей национальной церкви. Это была несчастная райя, изнемогавшая под двойным игом.

Политически болгарам приходилось разделять бедственную судьбу народов, страдавших под владычеством Турции. К концу XVIII в. Турецкая империя находилась в анархии. Могущество султанов давно отошло в область преданий. Паши и визири ни во что не ставили волю падишаха и бунтовались. (Чего) могла себе ждать христианская райя? Болгарам жилось особенно тяжело. Несмотря на свою близость к правительственному центру, болгарские области (Болгария, Фракия и Македония) больше других страдали от безурядицы и по своим географическими условиям были особенно удобны для всякого рода грабителей, опустошавших империю. И доныне памятны болгарам опустошения кирджалиев (грабители в пустынях). Много лет их шайки, состоявшие из турок, албанцев, греков и др., наводили ужас на болгарские сёла и даже города. Кирджалии безнаказанно грабили, жгли и скрывались в горах. Правительство было занято борьбой с непокорным виддинским пашой Пасваноглу, который овладел почти всей западной Болгарией и давал у себя пристанище кирджалиям и всяким другим головорезам, беспощадно разорявшим и грабившим болгарское население.

Среди таких смут, при зареве сожигаемых кирджалиями болгарских сёл, среди стонов народа, истязуемого турецкими властями не менее, чем и разбойниками, начался XIX век. Предпринятые в новом столетии турецким правительством административные реформы не принесли особенного облегчения болгарам. Им приходилось страдать если не от кирджалиев, то от сменивших их делибашиев. Делибашии должны были защищать сёла от грабителей, но и сами были не лучше. Разоряли народ всякими поборами, включительно до «зубного права» за то, что плохой болгарский хлеб портил им зубы. Приходилось болгарам немало страдать и во время турецких войн, особенно с Россией. Продолжались злоупотребления и насилия со стороны турецкой администрации.

...Султанское правительство не могло обеспечить мира и благоденствия даже для «правоверных» своих подданных... ⁶⁷

Что только ни испытывали болгары в эту смутную эпоху, со всей живостью дают видеть автобиографические «житие и страдания грешного Софрония», епископа врачанскаго (1739–1815 гг.)⁶⁸. Жизнь этого единственного, может быть, в своё время епископа-болгарина живая картина страданий всего болгарского народа. Рано осиротевший и много выстрадавший по милости своих алчных родственников, Стойко Владиславов (мирское имя еп. Софрония) успел изучить славянский и греческий язык и за деньги был рукоположен в священники родного г. Котла. Свящ. Стойко был не как другие священники: учил в школе и проповедовал в церкви. За то немало страдал от зависти других невежественных священников. По наветам их не раз подвергался запрещению, однажды – за то, что лечился у знахарки.

... Чего же... ⁶⁹

Много терпел Стойко от турок. Не раз подвергался побоям и заключению. Спасая себе жизнь, он ушёл в анхиальскую епархию. Местный архиерей дал о. Стойко приход. Но и тут Стойко едва-едва не был повешен одним татарином за то, что обвенчал с христианином девицу, которая нравилась татарину. После этого овдовевший Стойко удалился в один из терновских монастырей, принял имя Софрония и там, в 1814 г., получил от терновского митрополита рукоположение в епископа врачанского. Опустошаемая кирджалиями и гайдуками врачанская епархия не привлекала к себе искателей архиерейства и Софронию она немало принесла горя. Спасаясь от кирджалиев, он должен был бегать из города в город, из села в село, скрываться в турецких домах, зябнуть и голодать в лесу, в горах, пока не удалось бежать в Букарешт. Там Софроний и умер (1815 г.), трудясь над изданием книг для своего народа. Им были изданы в переводе на новоболгарский язык «Слова за празднични и недельни дни», написана автобиография и др. книги. В последней Софроний писал: «Моя епархия была опустошена, сёла исчезли, кирджалии и пазвановы гайдуки их сожгли; народ был рассеян по Валахии и др. странам»⁷⁰. В письме же, которым Софроний в 1808 г. уполномочивал своего поверенного болгарина Замбина ходатайствовать пред Русским правительством в принятии Болгарии в подданство, прибавляется, что турки в своём неистовстве «желают под разными предлогами истребить святыню Божиих храмов, чтобы христианская религия пришла в забвение»⁷¹.

Как все это отражалось на церковной жизни болгар, представить не трудно. Рыльский духовник в г. Виддине Кирилл писал (1782 г.) своему монастырскому начальству, что в целом виддинском округе в то время было не больше 15–20 священников, и что он (Кирилл) не мог в течение года обойти своих сёл и городов и отпеть умерших и окрестить родившихся. Многие годами оставались без крещения, равно как многие умирали и совсем некрещёными и по смерти оставались не отпетыми. Бывали сёла, где люди не запомнили, чтобы к ним являлся священник⁷². Но этим бедствия болгар ещё не исчерпывались.

Если тяжело было для болгар политическое рабство, то не легче было и то духовное иго, которому подверглись болгары вместе с утратой своей политической независимости, когда терновский болгарский патриархат был уничтожен и его епархии вошли в состав цареградской патриархии. Во второй половине XVIII в. та же участь постигла и болгарскую охридскую архиепископию, остававшуюся независимой. Таким образом, все болгары оказались под властью константинопольской патриархии. Греческая духовная власть не думала о сохранении болгарской народности. Напротив, греки поставили себе задачей, путём духовного господства над болгарами, лишить последних национального сознания и ассимилировать с собой.

Проводниками эллинизма явились греческие архиереи. Патриархия рассылала своих епископов по всем большим и даже малым болгарским городам. Болгары лишь в исключительных случаях могли добиться архиерейства, да и то болгары-эллинизованные. Вслед за епископами во многих местах среди болгар появились и греческие священники, особенно монахи. Посылались в Болгарию и греческие учителя. Эллинизаторы принялись за уничтожение всего, что могло говорить болгарину об его национальной особенности. Болгарам внушалось, что говорить и учиться по-болгарски срам и бессмыслица, что молиться и совершать богослужение на славянском языке грех и даже ересь⁷³. В храмах стирались славянские надписи и заменялись греческими. Истреблялись славянские книги и рукописи. Их бросали в воду, топили ими печи или просто жгли. И что же? После многолетних и непрерывных усилий греческая епархия почти достигла своей цели. К началу XIX в. в болгарских городах не было ни одной церкви, где богослужение совершалось бы на славянском языке. Горожане стыдились своей народности и не пользовались своим языком. Лишь по деревням и сёлам удержался болгарский язык. Только в сельских и некоторых монастырских церквах богослужение совершалось по-славянски. Но зло шло дальше. Греческое духовенство совсем не заботилось о христианском просвещении и духовном спасении своей паствы. Оно мало способно было к этому даже в лице самих епископов.

Вследствие введённой турками в систему продажи патриарших и епископских мест, епархии доставались тем, кто давал больше денег, и потому были почти исключительным достоянием богатых греков из Фанаря. Особенно много требовалось от лиц, домогавшихся епархий в Болгарии. «За некогда бывший патриаршеский, а ныне... в экзархийский обращённый Тернов град, за его епархию больше всего наддают и платить обещают, и дарят всех драгоценными подарками»⁷⁴. Добившись епархии, епископы спешили вознаградить себя за понесённые издержки. Собирая в пользу патриарха и свою собственную всевозможные налоги, епископы ничего не делали без денег. Каждый обряд церковный, всякое таинство совершались только на вес золота. Епископы продавали священнические места, обогащались от бракоразводных дел и творили всякого рода беззакония без зазрения совести. Болгарское население ничем не могло защититься против бесчисленных и незаконных поборов. Непокорным грозила церковная анафема и турецкий суд. Не менее страдали от греческих архиереев и болгарские священники. Малограмотные и бедные священники отличались от крестьян лишь камилавкой и бородой. Покупая приходы у епископов, они находились в полной власти последних. Обращение епископов со священниками было самое недостойное. Епископы били священников в алтаре, заставляли священников работать в своих дворах, на конюшне, в садах⁷⁵. Притесняя болгар материально, греческие архиереи не давали пастве ничего и в духовном отношении. Они не заботились о том, чтобы питать своё стадо словом Божиим, чтобы утешать и услаждать его благолепием священнослужения. Часто сами архиереи бывали причиной соблазна для паствы, совершая священнослужение без всякого благоговения и произнося среди молитв и песнопений ругательства и неприличные слова. Не зная болгарского языка, епископы не только не поучали народа на его языке, но и другим возбраняли это, употребляя все средства к замещению родного языка в церквах и училищах непонятным греческим языком⁷⁶.

Какая же могла быть религиозно-нравственная жизнь народа под опекой таких епископов и под руководством малограмотных священников? Редко кто знал молитвы. Суеверия беспрепятственно царили и распространялись. Люди годами не бывали в церквах и не причащались. Церквей было мало. Часто не бывало и священников. Своими притеснениями греческое духовенство многих само отталкивало от православия и вынуждало одних переходить в мусульманство, других бросаться в объятия католиков или позднее – протестантов. Лишённый политической и церковной независимости, болгарский народ всё более и более утрачивал своё национальное сознание, забывал своё прошлое и был забыт почти всеми, даже единоплеменными народами.

Русский монастырь на Шипке в Болгарии

Начало болгарского возрождения. – Народные будители. – Школьно-просветительное движение. – Начало недовольства греческими архиереями. – Греко-болгарская распря. – Реформы турецкого правительства, давшие болгарам возможность заявить о своих народно-церковных правах. – Борцы за церковную независимость: Неофит Бозвели в Иларион Макариопольский. – Жалобы на греческих архиереев пред патриархом и турецким правительством. – Открытый разрыв болгар с патриархом. – Попытки к примирению болгар с патриархией. – Учреждение болгарской экзархии. – Избрание первого экзарха в «схизма».

Всеми забытые и по городам совсем эллинизованные, болгары всё же остались верны своей народности в массе простого, сельского населения, и то благодаря, главным образом, своему низшему духовенству и своим монастырям, особенно Рыльскому, Зографскому и Хилендарскому, оставшимся недоступными греческому влиянию. Из монастырей же вышли первые будители народного самосознания. Ещё в 1762 г. хилендарский монах Паисий (род. около 1720 г. в самоковской епархии) написал «Историю славяно-болгарску о народах и о царех и о святых болгарских». Паисиева история заставила многих болгар вспомнить о лучшем своём прошлом и сознательно отнестись к печальной современности, под фанариотским игом. О. Паисий обошёл со своей книжкой всю Болгарию, давая читать и списывать свою историю, пока греческое духовенство не заставило Паисия прекратить такие путешествия, когда он пришёл в г. Котел (1765 г.) Здесь о. Паисий встретил священника Стойко Владиславова. Последний не только переписал Паисиеву историю, но оказался продолжателем Паисиева патриотического дела. Двадцать лет учительствовал Стойко в родном городе и в то же время, как священник, а после и как епископ, до конца своей многострадальной жизни трудился над возрождением народа, поучая его на родном языке и обогатив его первыми болгарскими книгами.

Тому же народно-просветительному делу служили и те многочисленные рыльские, зографские и хилендарские монахи, которые в качестве таксидиотов, духовников, были рассеяны по разным болгарским городам. Они шли и читали в церквах на славянском языке, нередко открывали в своих подворьях школы. Эти школы и школы при церквах под руководством священников, называвшиеся обыкновенно кельями, были хранителями славяно-болгарской грамотности, давали народу хотя и малограмотных, но преданных народным интересам пастырей и учителей, и не позволяли простому народу утратить национальное чувство.

Со второй четверти XIX ст., под влиянием национально-освободительных движений в соседних Сербии и Греции, под впечатлением новых победных успехов русского оружия, особенно в 1828–1829 гг., а также под воздействием новых исторических исследований относительно древних судеб болгарского народа, особенно исследования угро-русса Ю. Венелина (1802–1839 гг.) «Древние и нынешние Болгары», многие из эллинизованных болгар перестают выдавать себя потомками Перикла, не стыдятся называться болгарами и даже проникаются мыслью о возрождении своего забитого народа.

Но как добиться этого? Как освободить народ от тяготевшего на нём двойного ига? «Через просвещение, воспитание, училища»! Твердили ещё о. Паисий, Софроний и ряд других горячих патриотов⁷⁷. И, действительно, усердием очнувшихся состоятельных болгар, особенно торговцев, живших за границей, при участии духовенства, начинают устраиваться школы, печатаются болгарские учебные и поучительные книги. На место келий, не дававших ничего больше элементарной грамотности, и к тому же не избежавших во многих местах эллинизации, являются училища, в которых на болгарском языке преподавались св. история, катехизис, славянская грамматика и география. В истории этого школьно-просветительного движения особенно важным моментом было основание училища в г. Габрове (1885 г.). Это училище по новейшей (взаимноучительной) системе устроилось по инициативе и при содействии габровского уроженца, В.Е. Априлова, проживавшего в Одессе и раньше бывшего совершенным грекоманом. Примеру Габрова последовали другие города и в какое-нибудь десятилетие (1835–1845 гг.), явилось больше полусотни болгарских училищ новой системы. И Габровское училище, и многие другие устроились при участии известного в своё время учителя – рыльского монаха Неофита († 1880 г.). Учителями в большинстве училищ по-прежнему тоже являлись монахи.

Устроив школы, в которых учились не на греческом, а на болгарском языке, болгары естественно пришли к мысли слышать родственный язык и в богослужении, иметь собственное духовенство, а не пришлое, греческое. Само греческое духовенство своим невниманием к нуждам времени, и местами открытым противодействием народному пробуждению подготовляло вопрос о церковной эмансипации. Видя, как греческие архиереи гонят болгарский язык, преследуют болгарских учителей и не допускают славянского богослужения, поддерживают эллинизм с помощью турецких властей, болгары не могли остаться слепы к недавним примерам своих православных собратий и соседей в Греции, отложившихся от патриархии, и в Сербии, изгнавших совсем греческое духовенство. Упорное невнимание константинопольской патриархии к справедливым жалобам на недостойных епископов лишь сильней давало болгарам чувствовать всю тяжесть духовного ига и более и более ускоряло возникновение несчастной греко-болгарской распри, или греко-болгарского вопроса.

С пробуждением народного сознания, у болгар более и более созревало желание иметь собственное духовенство. Однако это желание не вдруг могло быть заявлено, в виде положительных просьб пред правительством. Турки всегда смотрели на болгар не как на отдельную, народность, а как на часть тех райев, которые имеют главой константинопольского патриарха. Поэтому желание освободиться от патриаршей власти могло показаться туркам проявлением духа непокорства и мятежа, что, конечно, повлекло бы за собой новые бедствия для болгар⁷⁸. Только с изданием в 1839 г. гюльхинского гаттишерифа, обещавшего лучшее будущее для всех народностей Турции, болгары получили возможность безбоязненно обращаться с жалобами на жестоких и недостойных архиереев не только к патриарху, но к самому султану с его правительством, и даже открыто просить себе архиереев своей народности. Однако последнего нельзя было добиться без борьбы с греками и патриархией. «Греческое золото и интриги держав, из которых каждая преследовала свои цели, препятствовали болгарам освободиться мирным путём от фанаритского давления»⁷⁹. Борьба болгар за народно-церковную независимость продолжалась целых тридцать лет. Она велась то спокойно, ограничиваясь жалобами пред патриархией и Портой, то бурно, сопровождаясь народными волнениями, когда греческим епископам приходилось бросать свои епархии и бегством спасаться от раздражённой паствы.

Руководители болгар, зная, что устройство независимой болгарской церкви будет иметь своим последствием не только дальнейшее пробуждение народа, но также даст официальное существование болгарской народности, с надеждой на политическую для неё свободу в будущем, вложили в борьбу за народо-церковные права всю свою энергию. Первым борцом против фанариотского клира явился смелый и непреклонный архимандрит хилендарский Неофит Бозвели, родом из г. Котла († 1849 г.). Целых двадцать лет странствовал Неофит по Болгарии, распространяя болгарские книги собственного издания (слав. грамматику, детоводство). Он открыто говорил народу о необходимости иметь своих болгарских архиереев и учил своих сонародников жаловаться правительству на греческие злоупотребления⁸⁰. Позже Неофит перебрался в Константинополь (1887 г.) и здесь продолжал свою проповедь о необходимости народной епархии между многочисленными в столице болгарами. За это Неофит был сослан на о. Халки. Впрочем, вскоре был освобождён, по ходатайству константинопольских болгар, и явился даже кандидатом на терновский митрополичий престол. Но патриарх не согласился послать в Болгарию столь опасного человека, добился даже заточения Неофита на Афон, а в Терново назначил грека Панарета⁸¹.

Недостойное поведение митр. Панарета послужило поводом для первого открытого заявления недовольства греческими архиереями и требования архиереев – из болгар. В 1840 г. жители терновской епархии, будучи не в состоянии терпеть поборов и насилий митр. Панарета, отправили в Константинополь уполномоченных с просьбой об удалении его. Деяния Панарета были известны и самому правительству. Оно заставило патриарха удалить митрополита.

К этому времени возвратившийся из афонского заточения Неофит Бозвели посоветовал терновским уполномоченным просить себе архиерея – болгарина. Остановив свой выбор на самом Неофите, терновцы просили патриархию рукоположить его. Турецкое правительство ничего не имело против Неофита, и патриарх показывал вид, что не противится этому избранию, но в то же время подкупом постарался склонить терновских уполномоченных принять на епархию грека, по имени тоже Неофита. В виде уступки и Неофит Бозвели был послан в Терново в качестве протосингела при митрополите, но не мог угодить последнему и за то был сослан им на Афон. Освободившись через три года и от этого заточения, Неофит снова является в Константинополе агитатором в пользу болгарского народного духовенства, – на этот раз в сообществе с другим хилендарцем – о. Иларионом Стояновичем.

Иларион, родом из г. Елены, Терновского округа (1810–1875 гг.), после обучения в местных школах, постригся в Хилендарском монастыре и продолжал своё образование на о. Андросе, в Афинах и цареградской «великой школе». Иларион был членом «андросского общества», образовавшегося около 1835–1838 гг. из болгарских учеников греческого философа Каири. Составленное по образцу греческих этерий, «андросское общество», под влиянием Каири, ярого отрицателя христианства, но непоколебимого греческого патриота, готовило из своих членов борцов против эллинизма в Болгарии. То, что Каири проповедовал о возвеличении Эллады, они приспособили к возрождению Болгарии. Греческая школа, по их собственным словам, научила их остерегаться греческого и почитать, и любить своё⁸².

Из Греции отправившись в Константинополь, Иларион в 1841–1844 гг. учился в константинопольской патриаршей школе, но и здесь не поддался соблазнам эллинизма. Напротив, сблизившись с агитировавшим среди константинопольских болгар Неофитом Бозвели, он выступил смелым проповедником церковной независимости болгар. Образовавшаяся в Константинополе болгарская община уполномочила Неофита и Илариона быть её представителями пред патриархией и правительством по церковным делам, и те в июле 1845 г. подали Порте два прошения. В одном просили о разрешении построить в столице болгарскую церковь; в другом, между прочим, испрашивались для болгарских епархий архиереи болгары. За это патриарх приказал арестовать Неофита и Илариона и сослал их в Хилендарский монастырь. Илариону удалось избавиться от тяжёлого заточения в 1849 г. по ходатайству А.Н. Муравьева, бывшего на Афоне с В. К. Константином Николаевичем. Неофит же окончил жизнь в холодной и сырой башне монастыря 28 июля 1849 г., немного не дожив до устройства проектированной им болгарской церкви в Фанаре, которая была освящена 3 октября 1849 г. и сделалась центром болгарского народно-церковного движения. Патриархия разрешила и даже содействовала постройке этой церкви, дозволив в ней служить по-славянски и проповедовать на болгарском языке. По просьбе болгар патриарх назначил к ней особого епископа, каковым с 1858 г. был Иларион Стоянович с титулом: еп. макариольский. Но дальше этого в своих уступках болгарам патриарх не думал идти, несмотря даже на то, что само правительство настаивало на ограничении архиерейских злоупотреблений в болгарских епархиях. Поэтому недовольство болгар всё усиливалось. И вот во всех городах Болгарии начинается отчаянная борьба из-за равноправности славянского языка с греческим в богослужении. К половине 50 гг. противодействие эллинизму стало проявляться и в таких местностях, где болгары жили смешанно с греками. Только крымская война на некоторое время заставила болгар как будто успокоиться, но только для того, чтобы потом, по изданию много обещавшего гатти-гумаюна (1856 г.), выступить с ещё более решительными требованиями.

Уже в 1857 г. цареградские болгары просят правительство о полном уравнении с греками в церковных правах. Эти требования болгар были переданы на рассмотрение великого народного собора при патриархии, созванного в 1858 г. для устройства церковных дел, согласно гатти-гумаюну. Собор состоял из синодальных архиереев и светских представителей от епархий. Болгарских представителей на соборе было только четверо (из Софии, Виддина, Филиппополя и Тернова). И из тех трое вскоре отказались от участия в соборе, когда последний не удостоил рассмотреть их просьбу, чтобы в болгарские епархии посылались лишь угодные пастве архиереи, знающие болгарский язык. Оставшийся представитель (из Тернова) продолжал заявлять собору о требованиях своего народа и устно, и письменно. Но его заявления не встретили поддержки даже и среди светских членов собора, недовольных порядками патриаршего управления. Ничего не сделав для болгар, собрание 16 февраля 1860 г. закончилось речью Каратеодори, презрительно отвергавшего всякие домогательства болгар относительно церковно-народных прав.

Такая неудача толкнула многих болгар в объятия римско-католической пропаганды, которая ещё раньше раскинула свои сети и теперь сумела воспользоваться моментом особенного недовольства болгар, увлекая многих к унии с римской церковью. Многие делались униатами с хитро внушённой им надеждой, что всё это вынудит патриархию на уступки, каких иначе трудно добиться. С другой стороны, та же неудача и страх пред унией с римским католицизмом, а также новые бестактности патриархии, остававшейся глухой к народным заявлениям из разных болгарских епархий о даровании болгарских архиереев, – всё это толкало болгар к разрыву с патриархией, на что и решились многие из них, оставив поминовение патриаршего имени при богослужении.

8 апреля 1860 г., в день Светлого Христова Воскресения, в константинопольской болгарской церкви служил еп. макариопольский Иларион. Когда пред чтением апостола диакону надлежало произнести многолетие вселенскому патриарху, собравшиеся во множестве болгары, по предварительному уговору, не позволили сделать этого и настояли, чтобы было произнесено многолетие султану. Также и после освящения св. даров народ шумными криками заставил еп. Илариона вместо патриарха помянуть «всякое епископство православных». После этого еп. Иларион несколько раз служил без обычного разрешения от патриарха. Весть об исключении патриаршего имени из богослужения распространилась по всей Болгарии. Народ почти всюду требовал, чтобы отменено было поминовение греческих митрополитов при богослужении, и во многих местах начали поминать Илариона, как священноначальника всей Болгарии.

Патриархия была поражена поступком Илариона. Патриарх Кирилл (1855–1860 гг.) требовал от Порты наказание непокорного епископа и, чувствуя себя бессильным справиться с наступившими затруднениями, подал прошение об отставке. На его место был избран п. Иоаким II (1860–1863 гг.). Первой заботой последнего было успокоить волновавшихся болгар. Но патриарху не удалось добиться от болгар раскаяния, и, когда стало известно, что к еп. Илариону примкнули митрополиты – бывший велесский Авксентий, болгарин, родом из Самокова († 1865 г.), и филиппопольский – грек Паисий († 1872 г.), был созван в патриархии большой собор (24 февраля 1861 г.). Собор низложил Илариона, Авксентия и находившегося в своей епархии Паисия и осудили всех трёх на заточение. Порта не замедлила, по требованию патриарха, отправить осуждённых архиереев в ссылку, надеясь, что за этим последуют выгодные для турецкого правительства смущения и разделения среди болгар. Предполагалось, что многие теперь ещё охотней примут унию. Уния ещё в декабре 1860 г. была формально объявлена. Болгарские униаты получили себе от папы архиепископа. Архиепископом всех болгаро-униатов 8 апреля 1861 г. был поставлен бывший раньше гайдуком, совсем невежественный игумен Иосиф Сокольский. Правда Иосиф вскоре раскаялся и бежал в русское константинопольское посольство, которое не замедлило отправить его в Россию, где Иосиф и кончил свою жизнь († 1881 г. в Киеве). Болгаро-греческой смутой думали воспользоваться и американские миссионеры (методисты), развившие к этому времени деятельность между болгарами и доныне имеющие свои станции в Константинополе, Самокове, Филиппополе, Битоде и др. Но все эти враждебные православию надежды не оправдались. Ссылка архиереев не обескуражила болгар. Борьба приобретала новые силы и новых приверженцев. Требования болгар становились определённой и шире. Правительство принуждено было обратить больше внимания на движение и серьёзней заняться болгарскими требованиями. Со своей стороны, и патриархи, – один за другим сменявшиеся на вселенском престоле, вынуждались предпринимать попытки за попытками к полюбовному соглашению с болгарами. Ещё патр. Иоаким II тотчас после собора, осудившего болгарских епископов, обратился к болгарам с окружным посланием, в котором обещали в чисто-болгарские епархии посылать архиереями болгар или же лиц, знающих болгарский язык, – в болгарских училищах дать предпочтение болгарскому языку и в болгарских церквах допустить славянское богослужение.

Во исполнение обещаний патриарх вскоре же назначил в болгарские епархии нескольких архиереев болгарской народности (Анфима – в Шумлу, Панаретa – в Филиппополь и др.). Но болгары недовольны были уступками патриарха. В болгарских епархиях не хотели принимать и епископов-болгар до окончательного решения вопроса о церковных правах болгарского народа.

Вскоре в Цареград явились болгарские уполномоченные от всех болгарских епархий и представили правительству свой собственный проект (в 8 пунктах) церковно-народного устройства под юрисдикцией патриарха. Болгары желали а) участвовать в избрании патриарха наравне с греками, б) иметь в патриаршем синоде шесть своих архиереев, в) иметь свой народный совет из 6 архиереев и 6 мирян, который ведал бы все народные дела, не касающиеся религии, г) иметь одного болгарского архиерея с выборным мирянином постоянными представителями пред султанским правительством, д) участвовать в избрании своих епархиальных архиереев, которым должно быть назначено определённое жалованье и т. д. Назначенная Портой смешанная греко-болгарская комиссия долго (18 июля 1862 г. – 5 февр. 1863 г.) работала над вопросом о примирении на основе «8 пунктов», но ни к чему не пришла. Тогда болгарские уполномоченные, ввиду известий о новых жестокостях греческих епископов, предъявили более решительные требования относительно церковной независимости. Не уступавший им патриарх Иоаким II, бывший не по нраву и грекам, принуждён был выйти в отставку. Избранный на его место п. Софроний (1863–1866 гг.), побуждаемый денежными затруднениями патриархии и бурными беспорядками в некоторых болгарских епархиях при сборе патриаршеской дани, созвал собор из находившихся в Константинополе архиереев и почётнейших мирян (21 февр. 1864 г.). Собор, в котором болгар было лишь три архиерея и одно светское лицо, после долгого рассмотрения в комиссии известных «8 пунктов» отверг их, дав болгарам лишь самые неопределённые обещания относительно участия в избрании патриарха и епископов и в синодальных заседаниях.

Узнав от правительства решение собора, болгары подвергли их резким опровержениям. В то же время правительство, чтобы успокоить болгар и подлить масла в огонь, разрешило возвратиться из ссылки Илариону и Авксентию (в сент. 1864 г.). Прибывшие в Константинополь, вопреки протестам патриарха, болгарские архиереи поселились в пригородном селении Ортакей. Ортакей отселе сделался местопребыванием высшего болгарского духовенства. Взаимная неприязнь греков и болгар после этого дошла до того, что митр. Авксентий даже пред смертью (1 февр. 1865 г.) отказался принять посланное ему от патриарха разрешение от соборного осуждения. Напрасно разные комиссии трудились над составлением примирительных проектов. Напрасно патриарх Софроний ещё раз созывал собор при патриархии. Ему пришлось передать своему преемнику болгарский вопрос, нисколько не подвинув его вперёд. Ясно стало лишь то, что «соглашение болгар и греков на совместно равномерном участии в управлении церковью, на основании принципа народности, невозможно, и что единственно верным средством к прекращению распри может служить лишь совершенное отделение болгар от греков на каких бы то ни было началах... На этот новый путь по отношению к болгарам и вступил вселенский п. Григорий VI» (1866–1871 гг.)⁸³

Новый патриарх вскоре же подал правительству проект, которым предполагалось образовать особый церковный округ из епархий, которым будут признаны болгарскими, под управлением патриаршего экзарха. Но и этот наиболее удачный проект никого не удовлетворил. Болгары боялись, чтобы неопределённые границы экзархата не оказались уже этнографической болгарской территорией. Грекам казалось, что проект патриарха обещает болгарам слишком много. Турецкое правительство опасалось, чтобы создание церковного экзархата не внушило болгарам мысли о политической автономии. Видя свои выгоды во взаимных раздорах православных, Порта некоторое время совсем было перестала обращать внимание на новые и новые церковные домогательства болгар. Только напуганное революционными движениями в Болгарии (1866 г.) и по настоянию русского посла генерала Игнатьева, турецкое правительство, доселе всё время само разжигавшее греко-болгарскую распрю, отказывается как будто от своей двойственной игры и само относится к патриарху с двумя проектами решения греко-болгарского вопроса, предлагая принять один из них, или же выработать собственный. И тем, и другим проектом с разницей в частностях, предлагалось образование особого церковного округа из всех болгар, без территориальных границ. Потому патриархия не приняла ни того, ни другого проекта, признала их антиканоническими и даже антидогматическими. Для решения затянувшейся распри патриарх просил у Порты разрешения созвать в Константинополе вселенский собор и, не дожидаясь правительственного ответа, разослал в конце 1868 г. пригласительные письма представителям всех православных автокефальных церквей. Получились ответы, большей частью неблагоприятные для болгар. Только сербский митрополит настаивал на мирном решении вопроса в пользу болгар и русский Св. Синод, высказавшись против созвания собора, отвечал, что во власти патриарха сделать все уступки болгарам и даже предоставить им полную церковную независимость.

Порта, со своей стороны, не желая, чтобы в Константинополе состоялся вселенский собор, внушала под рукой болгарам, что не прочь дать им фирман об учреждении независимой церкви, лишь только болгарские епископы соберутся в Константинополе. Тогда болгарские представители в Константинополе вызвали сюда из епархий митрополитов – виддинскаго Анфима, софийского Дорофея и ловчанскаого Илариона, уже прекративших поминовение патриаршего имени при богослужении. Прибыв в столицу, названные митрополиты, вместе с проживавшим в Константинополе митрополитом филиппольским Панаретом, подали патриарху записку, в которой, разъяснив, что положение дел в Болгарии невыносимо, что народ давно уже не принимает греческих епископов и что вследствие этого церкви лишены священников, заявляли, что отказываются признавать патриарха своим начальником, и возвращаются в древнюю автокефальную церковь болгар. Тогда же болгарские епископы, вместе со светскими представителями из болгарских епархий, обратились к Порте с просьбой об издании фирмана.

В 1369 г. правительство поручило нескольким комиссиям, одной после другой, составление новых мирных соглашений, и ввиду крайнего возбуждения болгар, наконец решило отказаться от своей политики отсрочек. 27 февраля 1870 г. султаном был подписан и 28-го обнародован фирман, которым учреждался независимый болгарский экзархат. В состав экзархата должны были войти все чисто болгарские епархии и те из смешанных, жители которых большинством двух третей заявят о своём желании быть под управлением болгарского экзарха. Фирман, предписывая экзарху поминать вселенского патриарха, сноситься с ним по недоуменным делам веры, обращаться к патриархии за св. миром, в то же время устранил всякое вмешательство патриарха в экзархийские дела. Вскоре за изданием фирмана Порта разрешила болгарам составить из духовных и светских лиц «временный совет» для ведения народно-церковных дел и для составления устава экзархийского управления. Устав был составлен. Собравшиеся в феврале 1871 г. в Константинополе представители из болгарских епархий, рассмотрев и одобрив устав, представили его на утверждение правительству и просили о разрешении избрать экзарха.

Как же отнеслась ко всему этому вселенская патриархия? Зная, как неустойчивы решения турецкого правительства, патриархия не хотела принимать фирмана, хлопотала об его уничтожении, входила вновь в переговоры с болгарами и успела на два года затормозить осуществление фирмана. Патриарх Григорий VI ни за что не хотел принять фирмана и отказался от престола. Его престарелый преемник Анфим VI (1871–1873 гг.) готов был пойти на уступки, чтоб только покончить раздор. Со своей стороны и болгарские представители не уклонялись от мирных переговоров. Временный болгарский совет отправил депутацию, с Иларионом макариопольским во главе, приветствовать нового патриарха. Анфим VI любезно принял депутацию и сам посетил болгарских архиереев в Ортакей. Патриарх соглашался на признание независимой болгарской церкви, лишь бы болгары отказались от фирмана. В патриархии путём совещаний с болгарскими представителями готовился соответствующий мирный проект об учреждении болгарской архиепископии, которая обнимала бы все болгарские епархии. Совсем неожиданный конец этой примирительной попытке был положен необдуманным поступком некоторых болгарских представителей. Наиболее крайние из последних, не желая отказаться от фирмана и в уверенности, что фирманом вопрос о церковной независимости болгар решён окончательно, явились с толпой народа в Ортакей и принудили Илариона макариопольского, Илариона ловчанского и Панарета филиппольского служить, не добившись патриаршеского разрешения, литургию 6 января 1872 г. в болгарской церкви. Патриарх был раздражён поступком болгар и в тот же день отнёсся к Порте с прошением закрыть временный болгарский совет и удалить из столицы болгарских архиереев, отказываясь от всяких мирных переговоров с болгарами. Вскоре же собравшиеся в патриархии собор архиереев объявил Илариона ловчанского и Панарета низложенными, а Илариона макариопольского отлучил от церкви. Патриарх, действительно, не хотел входить ни в какие мирные сношения с болгарами, не смотря на то, что умеренные из болгарских представителей приносили ему извинение за совершенное 6 января. По требованию патриарха, Порта удалила болгарских архиереев в Никомидию (21 января 1872 г.) и закрыла болгарскую церковь. Тогда болгары толпой собрались в Фанере, покрыли церковь чёрным полотном и подали правительству прошение о возвращении архиереев и приведение в исполнение фирмана. Ввиду не прекращавшегося волнения болгар великий визирь три раза пытался склонить патриарха к принятию фирмана. Не получая согласия, визирь возвратил болгарских архиереев из ссылки (30 января) и разрешил болгарам (10 февраля 1372 г.) приступить к избранию экзарха 11 февраля. Был избран в экзархи еп. ловчанский Иларион, низложенный патриархией. Ввиду последнего обстоятельства, а также сознавая свою старческую слабость и неподготовленность к высокому положению, Иларион через пять дней сам отказался от избрания. Тогда был избран даровитый, образованный и красноречивый митрополит виддиский Анфим.

Высокопреосвященный Анфим (1816–1888 гг.), родом из фракийского г. Кырк-клиссе, учился сначала в местных греческих школах, после в халкинском училище и одесской семинарии и окончил Московскую духовную академию. Вернувшись в Константинополь, Анфим некоторое время служил иеромонахом при русском посольстве, потом был преподавателем церковной истории и русского языка в халкинском училище. Назначенный в 1861 г. епископом преславским (в Шумлу) и не принятый паствой, жил в Константинополе и исполнял разные ответственные поручения патриархии, не раз посылавшей его умиротворять болгар, в разных местах от недовольства греческим духовенством принимавших унию. С 1365 г. Анфим был ректором в халкинском училище, в 1868 г. был назначен митрополитом в Виддине. Холодно встреченный виддинцами, Анфим увидал всю невозможность противостоять народному движению и с 6 декабря 1868 г. перестал поминать имя патриарха при богослужении.

Прибыв из Виддина в Константинополь и представившись султану, экзарх Анфим три раза просил патриарха позволения явиться к нему и разрешения служить в болгарской церкви. Патриарх отказал, требуя, чтобы Анфим принес письменное раскаяние, отказался от титула – экзарх и вместо фирмана принял новый мирный проект, по которому болгарам уступалось меньше епархий и экзархату давалось имя «Эмосский». Тогда экзарх объявил недействительным низложение и отлучение болгарских архиереев, 11 мая 1872 г. совершил, в сослужении их, торжественную литургию в болгарской церкви. На литургии, после Евангелия, был прочитан акт, которым болгарская церковь объявлялась независимой. За это патриаршеский синод объявил экзарха Анфима лишённым священства, м. Илариона ловчанского и Панарета – отлучёнными от церкви, а еп. Илариона макариопольского «повинным геенне огненной и вечной анафеме». Не довольствуясь этим, патриарх созвал в Константинополе поместный собор, с участием прочих патриархов и представителей автокефальных греческих церквей.

Когда приглашённые иерархи прибыли, константинопольские греки употребили все усилия, чтобы добиться от них осуждения болгар. Иерусалимский п. Кирилл II, бывший против осуждения болгар, подвергался оскорблениям от уличной греческой толпы и не хотел до конца собора оставаться в Константинополе. 16 сентября 1872 г. собор провозгласил болгарских архиереев и принимающих их схизматиками за этнофилетизм, или привнесение в церковь племенных делений.

Греки рассчитывали, что «схизма» напугает болгар и заставит их отказаться от своих осуждённых архиереев. Но, оказалось, схизма лишь сильнее закрепила обособление болгар от патриархии.

Митрополит Климент Терновский (Воспитанник Киевской дух. академии, † 12 июля 1901 г.)

Упорядочение экзархийских дел. – Окружные письма экзархии к народу и автокефальным православным церквам. – Отношения между экзархией и патриархией. – Новые примирительные попытки и неуспех их. – Начало «болгарских ужасов» и церковно-народная деятельность экзарха Анфима. Низложение и заточение его. – Освобождение Болгарии. – Затруднительное положение болгарской экзархии, вследствие политического разъединения болгарских областей. – Экзарх Иосиф I и его церковно-устроительная деятельность. – Отношения к церкви болгарского княжеского правительства. Стеснения церкви и преследование епископов при Стамбулове. – Страдания митр. Климента. – Перемена в отношениях правительства к церковной власти с падением Стамбулова. – Состояние церковных дел в княжестве к концу XIX в. – Расстройство экзархийских дел после освободительной войны в Турции. Национальная борьба македонских христиан. – Постепенное упорядочение экзархийского управления в Турции. – Бедствия турецких болгар в конце XIX в.

С 11 мая 1872 г. Анфим начинает действовать совершенно самостоятельно. Он рукоположил митрополита для самоковской епархии Досифея и назначил Илариона макариопольского митрополитом в Терново. Вскоре же рукоположены были митрополиты для епархий нишавской († Виктор), преславской (Симеон) и доростоло-червенской (Григорий, † 1898). Хотя в патриархии эти епархии не считались овдовевшими, экзарх получил от Порты бераты для болгарских архиереев. Провозглашение схизмы заставило экзарха обратиться ко всем болгарским епархиям с окружным посланием. Послание внушало болгарскому народу не смущаться схизмой и строго блюсти православную веру. По тому же случаю экзархия отнеслась с посланием ко всем автокефальным церквам. Излагая историю греко-болгарской распри, экзарх уверял, что болгарский народ не желает отделяться от православной церкви.

Патриарх, видя, что «схизма» для Болгарии была пустым звуком, чтобы сделать действительным решение константинопольского собора, осудившего болгар, требовал от турецкого правительства, чтобы оно называло болгар схизматиками и в этом смысле изменило фирман, чтобы болгарскому духовенству определена была особая одежда в отличие от православного духовенства, и т. д. Грекам казалось, что все это поведёт к смущениям и разделениям в болгарском народе и многих удержит в руках патриархии. Порта готова была исполнить требования патриарха. Но экзарх решительно воспротивился. Вследствие кровавых по местам столкновений между греками и болгарами, Порта продолжала настаивать, чтобы экзарх или согласился на изменение фирмана, что сделало бы его совсем независимым от православного патриарха и дало бы возможность послать всюду, где только живут болгары, экзархийских епископов и священников, или же вошёл в непосредственное соглашение с патриархом, для окончательного улаживания вопроса. Но отовсюду из Болгарии шли протесты против изменений в фирмане. Болгарская печать внушала экзарху твёрдо держаться фирмана. Зато Порта с трудом выдавала бораты болгарским архиереям, да и то не во все епархии. Во многих епархиях, с преобладающим болгарским населением, оставались ещё греческие епископы. Правительство не удаляло их, а народ не хотел их знать. Нужды болгарского населения побудили экзарха в ноябре 1873 г. назначить без согласия Порты архиереев в адрианопольскую и солунскую епархии. Но патриархия заявила протест и Порта потребовала, чтобы болгарские архиереи были отозваны. Посланный в Адрианополь митр. Дорфей возвратился в Константинополь, назначенный же в Кукуш (Солунской области) еп. Нил воспротивился и со своей епархией принял унию. С другой стороны, Порта не исполняла всех настояний и патриарха и не давала бератов для всех архиереев, которых патриархия продолжала назначать в болгарские епархии.

Происходившие в это время часто перемены визирей и министров давали греко-болгарскому делу то благоприятное, то неблагоприятное для болгар направление. Так, при великом визире Решид-паше, болгарам удалось образовать при экзархии синод и составить смешанный экзархийский совет для ведения недуховных дел экзархии. Тогда же экзарх получил бераты для болгарских митрополитов – охридского и скопского. Но, выдавши болгарским митрополитам бераты, правительство оставило на месте и греческих архиереев. Потому назначение болгарских архиереев не могло не вызвать протеста со стороны, вступившего к этому времени вновь на патриарший престол Иокима II (1873–1878 гг.).

Патриарх Иоким II видел, что не вернуть всего случившегося, и потому искренно желал примириться с экзархом, но только «на условиях, не задевающих определения великого собора 1872 г.». Экзарх Анфим со своей стороны искал примирения и готов был ежегодно уплачивать патриарху сумму за те епархии, которые войдут в состав экзархата. К сожалению, ежедневные мелкие распри отдельных лиц портили общее примирительное настроение и мешали ему развиться и прийти к осязательному результату⁸⁴. Успехи экзархии во время опроса жителей в смешанных епархиях также препятствовали течению мирных переговоров, хотя экзарх соглашался даже удалиться из Константинополя, восстановить поминовение патриаршего имени, а в вопросе – о разграничении епархий подчиняться решениям Порты и смешанной комиссии, лишь бы остались без изменения его права над епархиями, указанными в фирмане. Дело без всякого успеха тянулось до 1876 г., когда наставшие для болгар тяжёлые времена отвлекли внимание в другую сторону.

Начавшиеся после герцеговинского восстания волнения болгар в Северной Болгарии и во Фракии послужили поводом для неслыханных ещё турецких жестокостей. Болгария озарилась заревом пожаров. Всюду потекли потоки крови. Черкесы и башибузуки преследовали болгар и убивали, как зайцев. Поголовно избивались жители не только сёл, но и целых городов. Во время этих ужасов особенно тяжело приходилось болгарскому духовенству, стоявшему всегда во главе народных дел. Многие из болгарских священников поплатились жизнью. Их вешали, распинали на крестах. Многие томились и умирали в мрачных турецких тюрьмах. Болгарские архиереи были удаляемы из епархий или же подкупом могли только задобрить своё местное турецкое начальство, смотревшее на них, как на опасных соглядатаев. Всех труднее оказалось положение болгарского экзарха, вследствие внутренних нестроений в экзархии и ввиду неприязненности и подозрительности правительства. Экзарх безбоязненно ходатайствовал за болгар, оказавшихся жертвами турецкого фанатизма. Ни благие обещания, ни угрозы не могли отклонить доблестного пастыря от патриотического служения народу, стремившемуся к политической свободе⁸⁵. Армяно-католический патриарх Хассун предупреждал экзарха быть осторожней, чтобы не подвергнуться участи патриарха Григория V. «Дай Бог, чтобы слова ваши были истиной, – отвечал экзарх, – потому что, когда повесили п. Григория, создалось свободное греческое королевство, и, если бы и меня повесили, могло бы создаться свободное болгарское царство». Когда в 1886 г. собралась в Константинополе конференция европейских представителей, экзарх представил ей мемуар о мерах к улучшению положения болгар. В то же время он отказался подписать приготовленный некоторыми болгарами благодарственный адрес султану и не присутствовал на собрании у великого визиря, которое должно было отвергнуть проектированные для Турецкой империи реформы.

Порта готова была низложить экзарха. Того же добивались и некоторые из болгар, враждебно относившихся к экзарху, который всегда был наклонен к полюбовному соглашению с патриархией. Болгарские недоброжелатели экзарха старались возмутить против него архиереев и народ, не стеснялись даже писать в газетах, что экзарх – русское орудие и может быть виновником гибели болгар. Сообщая правительству обо всех патриотических действиях экзарха, противники его добились того, что, по их просьбе, Порта приказала экзархийскому синоду низложить блаж. Анфима и сослала его после в Малую Азию. Только по окончании русско-турецкой войны, благодаря ходатайству В. К. Николая Николаевича, высокопреосв. Анфим был возвращён из ссылки и отправился в свою виддинскую епархию. Впоследствии высокопр. Анфим принимал участие в учредительных собраниях народившегося болгарского княжества, ездил в Россию во главе благодарственной депутации и до конца жизни (1888 г), принимал участие в устроении церковных болгарских дел при новых политических условиях народа.

19 февраля 1879 г. пробил час освобождения Болгарии и был подписан с.-стефанский русско-турецкий мирный договор. По этому договору, должно было образоваться самоуправляющееся княжество «целокупной» Болгарии. Но берлинский конгресс европейских дипломатов рассеял мечты болгар о великой Болгарии и разделил болгарские области на три части. Были образованы болгарское княжество, или собств. Болгария, и автономная область Турецкой империи под именем Восточной Румелии, а Македония с частью Фракии (Адрианопольский вилайет) остались под властью Турции. При этом нишская и пиротская епархии были присоединены к Сербии и вошли в состав сербской церкви.

Объединяющим центром всех трёх частей болгарской этнографической территории в духовном отношении осталась болгарская экзархия, с её главой экзархом, каковым с 22 апреля 1877 г. является избранный на место Анфима I блаженный Иосиф. Блаж. Иосиф родился в 1840 г., в г. Калофере, где получил и первоначальное образование. После учился в константинопольском французском училище (в Бебеке) и завершил образование в Париже, где прошёл курс филологических и юридических наук. По возвращении в Константинополь, был некоторое время турецким чиновником, затем получил должность главного секретаря при болгарском синоде и смешанном экзархийском совете. Принявши монашество (1872 г.), сделался экзархийским протосинкелом, потом управлял виддинской епархией, а в феврале 1876 г. был рукоположен в митрополиты ловчанской епархии, где и оставался до избрания в экзархи. Блаж. Иосифу пришлось занять экзархийский престол в трудные минуты русско-турецкой войны, когда турецкое правительство всего менее могло быть расположено к болгарскому церковному делу. Тотчас же по окончании войны экзарх вынужден был переселиться из Константинополя в Филиппополь. Порта и слышать не хотела о существовании болгарской экзархии. Экзарху приходилось оставаться в Восточной Румелии, хотя интересы оставшихся под властью Турции болгар и вынуждали его спешить в Константинополь. Только обеспечив свои церковные права органическим уставом Восточной Румелии, в качестве её экзарха, бл. Иосиф получил возможность вернуться в Константинополь, чтобы действовать в пользу экзархийской церкви. Положение последней в Турции после освободительной войны оказалось очень печально. У турецких болгар не осталось ни одного епископа. Митрополиты скопский, охридский и велесский ещё до войны были вынуждены покинуть свои епархии, после удалились в княжество и не могли уже возвратиться к своей пастве. Болгары предоставлены были власти местной греческой иерархии. Их одолевали католические и протестантские миссионеры. В то же время выселившиеся из Болгарии турки всячески пользовались беззащитностью болгар. При всём этом экзарх лишён был возможности помочь своей пастве. «Многие и сложные причины парализовали усилия экзарха подвинуть церковный вопрос в Македонии»⁸⁶. Экзарху удалось лишь заручиться личным благоволением султана и через то до известной степени парализовать враждебные экзархии домогательства, направив все усилия к развитию школьного дела среди турецких болгар.

Связанный пока в своей деятельности по отношению к епархиям в Турции, экзарх принимал деятельное участие в церковном устройстве освободившихся болгарских областей. После периода опустошительной войны и при новых политических условиях народа, ощущалось множество церковных нужд, возникало много неотложных вопросов. Ещё оккупационное русское управление должно было озаботиться о поправке и восстановлении разрушенных и ограбленных храмов в Болгарии и Румелии, о средствах к улучшению материального и образовательного состояния духовенства. Но с обнародованием берлинского трактата, запутавшего внешние отношения болгарской церкви, пришлось отложить устройство церковных дел до выяснения неопределённости в положении болгарской церкви. Тогда за устройство болгарской церкви, применительно к новым условиям жизни народа, взялось само болгарское духовенство.

В княжестве Болгарии и восточной Румелии это упорядочение церковных дел велось отдельно, пока эти области не соединились 6 сентября 1885 г. В восточной Румелии устройство церковных дел на основе выработанного для области «органического устава» и в соответствии с первоначальным экзархийским уставом велось при ближайшем участии экзарха в то время, как он жил в Филиппополе. Блаж. Иосиф старался привести в порядок расстроенные войной церковные дела, особенно много содействовал улучшению быта духовенства, насколько это оказалось возможным при исключительных политических условиях в области, не желавшей мириться со своим зависимым положением. Местная епархиальная власть старалась уничтожить самовольные переходы священников с прихода на приход, определить их права и должности в отношении прихожан (окружное письмо филиппопольского митрополита, от 12 марта 1879 г.)⁸⁷ и руководила духовенство своими пастырскими посланиями⁸⁸.

По-видимому, проще было упорядочить церковные дела в Болгарском княжестве, поставленном в лучшие сравнительно условия с другими болгарскими областями. Болгарское духовенство, столь много послужившее делу народного возрождения, вначале как будто встретило благодарную оценку своим трудам, и было приглашено принять ближайшее участие в государственно-организационных работах. Так, когда собралось в Тернове (с 10 февр. 1879 г.) первое великое народное собрание для выработки органического устава в княжестве, председателем был провозглашён бывший экзарх Анфим. Он же председательствовал в собрании, избравшем первого болгарского князя Александра Баттенберга.

Призванное к участию в государственной жизни княжества в лице своих высших представителей, которые по конституции имели право заседать в народном собрании, болгарское духовенство могло ожидать полного внимания к церкви и своим нуждам со стороны княжеского правительства. Но на деле попытки духовной власти к устройству церковных дел и здесь встретили не малые затруднения. Правительство вскоре же обнаружило незаконное стремление вмешиваться в неподведомственные ему дела церкви и даже давать им неблагоприятное для церкви направление. Ещё в первом собрании в Тернове одержавшая верх в вопросе о церкви либеральная партия готова была внести в конституцию такие основоположения о свободе совести и печати, что духовные и умеренные члены собрания лишь демонстративным своим удалением принудили изменить решение⁸⁹.

Получившая с 1879 г. в свои руки управление либеральная партия, с Цанковым и Каравеловым во главе, не скрывала своего нерасположения к церкви и решила наложить свою руку на церковное управление в княжестве. Потому то болгарское правительство не желало, чтобы болгарский экзарх находился в Софии или Филиппополе из опасения, что он будет влиять на церковный дела, которыми почти бесконтрольно руководили министры⁹⁰. Первое столкновение между болгарским правительством и экзархом случилось в 1879 г., когда болгарское правительство подняло вопрос пред Портой о правах самоковского и кюстендильского митрополитов на части их епархий, по берлинскому трактату отошедшие к Турции. Не добившись ничего непосредственно, болгарское правительство настаивало, чтобы экзарх возбудил вопрос. Но экзарх не нашёл благовременным выступить пред Портой с подобным вопросом. Отсюда начавшееся недовольство на экзарха перешло в явную враждебность и выразилось в конце 1880 г. целым рядом мер, направленных к явному «умалению прав высшего болгарского духовенства». Правительство добилось от народного собрания уменьшения содержания архиереям. Последним трудно стало поддерживать себя с приличием. Экзарху вместо 200.000 фр. было ассигновано лишь 50 т., из коих в действительности экзарх получил 30 т.

Унижая и обессиливая так высшее духовенство, то же правительство, по партийным соображениям, обещало увеличить содержание низшему духовенству. Ту же цель – унижение и ослабление высшей духовной власти – имело в виду правительство, когда предстояло ему утвердить выработанный духовной властью устав церковного управления в княжестве. Проект устава был подвергнут таким изменениям, что духовная власть должна была заявить протест. Тогда правительство (Д. Цанков) без ведома духовной власти выработало «временные правила духовного управления» и разослало их епископам для приведения в действие. Только, после отказа экзарха и епископов принять «правила», министерство передало свой проект правил на рассмотрение епископского собора, причём проявило такую неуступчивость, что ничего не было достигнуто по урегулированию церковных отношений, пока, наконец, в 1883 г., в правление консервативного министерства рус. генерала Соболева и при управлении министерством дух. дел К. Стоилова, не был издан «экзархийский устав, приспособленный к княжеству».

Дальнейшая политическая жизнь в княжестве, полная волнений и тревог, мало благоприятствовала благоустройству церковных дел, за которое взялся болгарский синод. В 1885 г. совершилось соединение Восточной Румелии с княжеством, что повлекло братоубийственную войну болгар с сербами. Война окончилась успешно для болгарского княжества, но сопровождалась внутри его движением различных партий, которое привело к низложению и удалению из Болгарии первого болгарского князя. Следовавшая затем внутренняя политическая неурядица, приведшая к политическому разрыву между Россией и Болгарией, выдвинула на сцену таких людей, как Стамбулов с компанией «палочников» составивших временное управление до избрания нового князя. 7 июля 1887 г. был избран в князья католический принц Фердинанд Кобургский. Сделавшийся министром-президентом Стамбулов захватил в свои руки всю власть и от имени князя, не признанного великими державами и всем ему обязанного, делал, что хотел. Тяжело пришлось тогда болгарскому духовенству, особенно высшим его представителям. Жестокий временщик, опасаясь всего больше противодействия своей противной народному духу политике со стороны духовенства, относился к последнему со всей нетерпимостью и враждебностью. Духовенство всячески стеснялось в своей деятельности. Правительство вмешивалось в чисто духовные дела. Оно препятствовало получению богослужебных книг из России и затевало сделать собственное издание, с исключением имён Русского Императорского Дома. Правительство препятствовало открытию старозагорской епархии (1883 г.), самовольно разоряло церкви в столице, при планировании города, и не хотело обеспечить материально приходского духовенства, лишило духовенство избирательных прав. Действия стамбуловского правительства оскорбляли самые св. чувства болгарского народа, сопровождались гонениями представителей церкви. Так, правительство без сношения с экзархом в 1887 г. решило удалить из Софии экзархийского делегата, митрополита терновского Климента, как человека враждебного князю. Когда же преосвященный Климент без разрешения экзарха не хотел подчиниться незаконному требованию правительства, последнее не стеснялось делать ему угрозы через своих «палочников». В следующий 1888 г. целый болгарский синод, противившийся введению в церквах прошений за князя, оскорблявшего православие многими своими действиями, и не уступавший другим правительственным требованиям, был разогнан силой. Синодальные члены (митрополит Климент, Симеон и Константин) с жандармами ночью были высланы из Софии. После этого правительство не давало иерархам болгарской церкви совместно высказываться по самым насущным вопросам церковно-общественной жизни. Синод не собирался в Софии до 1894 г. Такими оскорблениями и насилиями правительство пыталось отнять у православного духовенства возможность противодействовать его разбойническому режиму. С той же целью оно усердно покровительствовало всевозможным врагам православия и церкви (католицизму, атеизму и др.). Экзарх лишён был всякого влияния на ход церковных дел в княжестве. Правительство посягнуло даже на вероисповедные основоположения конституции, решив, в интересах династии кн. Фердинанда, думавшего жениться на католической принцессе, изменить § 38 конституции о вере наследника престола. Экзарх при первых же слухах об этой стамбуловской затее заявил протест и в изданном к болгарскому духовенству воззвании призывал его противиться задуманному оскорблению народной веры. Большинство митрополитов стало на сторону экзарха и столь же решительно восстало против незаконных действий Стамбулова, за что наиболее решительный из них митрополит терновский Климент жестоко поплатился.

Высокопреосвященный Климент, родом из Шумлы (1841 г.), получил образование в одесской семинарии и Киевской академии. Постригшись в монахи в 1873 г., был викарием доростолочервенского митрополита, ректором петропавловской семинарии и некоторое время министром просвещения. После удаления кн. Александра, высокопреосвященный Климент, уже в сане митрополита терновского (с 1884 г.) был несколько дней министром-президентом революционного управления. Был экзархийским делегатом при княжеском правительстве и членом синода. Высокопреосвященный Климент не безызвестный в Болгарии писатель-беллетрист, а также известен как блестящий оратор и духовный писатель. Правительство кн. Фердинанда давно искоса посматривало на доблестного сторонника единения с Россией, каким всегда являлся высокопреосвященный Климент, не признавший законным водворение кн. Фердинанда в Болгарии и отказывавшийся от поминовения князя за богослужением. За это пр. Климент не раз подвергался гонению от Стамбулова и лично, и вместе с другими архиереями. Этого было мало Стамбулову. Он решился совсем отделаться от пламенного ревнителя народно-церковных интересов. 14 февраля 1893 г., в день Православия, по случаю дня рождения князя, должно было совершиться, по приказу Стамбулова, во всех храмах торжественное богослужение. Служивший в терновской митрополичьей церкви преосвященный Климент после богослужения произнёс проповедь. Ни словом не обмолвившись в проповеди о князе, архипастырь говорил о неблагодарности болгар по отношению к России и, по случаю дня Православия и ввиду готовившегося покушения на православную веру народа при пересмотре конституции, призывал народ искать опоры в церкви и не отдавать себя в жертву врагам. Вскоре же, по подстрекательству префекта, митрополит подвергся в своём доме нападению пьяной толпы и, после разных оскорблений и побоев, связанный был брошен в телегу и с ругательствами отправлен в находящейся близ Тернова Петропавловский монастырь⁹¹. Несмотря на протесты экзарха и митрополитов против такого возмутительного насилия, митрополит Климент был подвергнут суду, осуждён и заключён в Петропавловском монастыре, где терпел всевозможные истязания. В жаркие летние дни келью заключённого натапливали до того, что не было сил дышать. Несчастному мученику стража не давала спокойно заснуть. Из Петропавловского монастыря «заточник» тайно был переправлен в более глухой и малообитаемый Гложенский монастырь, где «чрезмерная влага убивает все живые существа, которые там поселяются»⁹². От экзарха требовали, чтобы в Терново был назначен новый митрополит. Но блаженный Иосиф отвечал протестом против нарушения церковных правил в деле Климента, не раз протестовал против чинимых над ним жестокостей, и ещё раньше обратился с резким протестом, когда «при полном унижении господствующей в княжестве религии», первый сын кн. Фердинанда был крещён в римско-католическую веру. Стамбуловское правительство за это угрожало экзарху отставкой, участью Климента и отказывало экзархии в выдаче денежного содержания⁹³. Наконец, диктаторство Стамбулова, столь тяжёлое для всего народа, стало обременительно и для кн. Фердинанда. «Уже с начала 1894 г. начались благоприятные предвестия для болгарского религиозного и народного самосознания»⁹⁴. 18 мая 1894 г. Стамбулов получив отставку и всем вздохнулось свободней. Митрополит Климент тотчас же был освобождён. Положение церковных дел стало изменяться к лучшему. Церковная власть не встречает уже таких препятствий к устройству своих дел на основании «экзархийского устава», который был вновь пересмотрен и получил утверждение от князя в 1895 г.

Князь Фердинанд, не находя возможными дольше противиться православным чувствам народа и для примирения с духовной властью болгарской церкви, решил присоединить 2 февраля 1896 г. наследного княжича Бориса к православной церкви. В присутствии чрезвычайного представителя Государя Императора, над княжичем было совершено таинство миропомазания блаженным экзархом Иосифом, при участии всех болгарских митрополитов княжества. Это послужило началом более нормальных отношений между болгарской церковью и правительством кн. Фердинанда, вскоре получившего признание от европейских держав. Высшая церковная власть, пользуясь такими положением дел, последние годы со всем усердием трудилась над церковным благоустройством в княжестве, занимаясь упорядочением монастырей, распространением духовного просвещения, насколько это возможно при тех условиях, в какие духовная власть поставлена законами княжества, при общем индифферентизме к делам церкви правительственных лиц, и при тех скудных средствах, какие правительство, при экономическом кризисе в стране, предоставляло в распоряжение духовной власти.

Что касается церковной жизни у болгар, оставшихся под властью Турции, то положение последних, несмотря на обещанные берлинским трактатом реформы, почти не изменилось к лучшему. После образования свободного болгарского княжества, турецкое правительство, как уже известно, не скрывало своего нерасположения к своим болгарским подданным и к их национально-церковным учреждениям. Не успев отстранить экзарха из Константинополя, турецкое правительство старалось ослабить и парализовать влияние болгарской экзархии в Македонии и в турецкой Фракии, дав свободу действия враждебным ей силам, каковыми теперь являются не одни греки, но и сербы со своими национальными претензиями на македонские епархии. Пользуясь слабостью экзархии, греки снова начинают преследование болгарского языка и славянского богослужения. Воздвигаются гонения на всех более или менее передовых и развитых болгар. Обвинение в революционных замыслах было самым простым и действительным в этом случае средством. Между тем болгары были лишены своих епископов, являющихся в Турции единственными законными представителями христиан. Болгарские епископы, оставив свои епархии ещё до войны, не могли возвратиться к своей пастве, которая, теперь, если не подчинялась местной греческой епархии, подвергалась всевозможным стеснениям и делалась добычей инославных миссионеров. Только патриотическая ревность македонских и фракийских болгар и усиленная школьно-просветительная деятельность экзархии, пользовавшейся поддержкой из княжества, не дали турецким болгарам вновь отречься от народных идеалов и двигали понемногу впереди болгарское народно-церковное дело. Влияние экзархии стало заметно возрастать к половине 80-х годов. Экзарх получил даже разрешение отправить двух епископов в Македонию. Уже заготовлены были бераты для охридского и скопского митрополитов. Митрополиты готовы были отправиться в свои епархии. Но в это самое время случилось соединение Восточной Румелии с княжеством, раздражившее турок. Правительство задержало издание бератов на целых пять лет. Митрополиты вынуждены были оставаться в Константинополе и управлять епархиями через наместников. Только в августе 1890 г., по настоянию болгарского правительства, Порта выдала помянутые бераты охридскому и скопскому митрополитам, прибытие которых к пастве дало последней возможность смелее заявлять свои тяготения к экзархии и решительнее сопротивляться искушениям католических и протестантских (американских) миссионеров.

Последовавшие особенно смутные времена стамбуловского режима в княжестве, обострившие отношения между болгарским правительством и экзархией, изменили положение последней к худшему. Порта снова начинает оттеснять экзархию и поднимает жестокую борьбу против автономных прав экзархии над болгарскими училищами⁹⁵. Многие из болгарских училищ в Македонии были закрыты.

Только вмешательство болгарского правительства, после падения Стамбулова, помогло экзархии. В 1894 г. последняя даже добилась от Порты разрешения послать митрополитов в велевсскую и неврокопскую епархии. Этим открывалась для экзархии возможность расширить свою церковно-религиозную и народно- просветительную деятельность. Вместе с этим расширение экзархийских пределов столь сильно оживило православное сознание болгар, что в лоно экзархийской церкви вернулась целая болгаро-униатская (кукушкая) епархия, вместе со своим епископом Лазарем Младеновым⁹⁶, впрочем, присоединившимся к экзархии лишь временно. Увлёкший кукушан в унию и проживавши в Константинополе униатский архиепископ Нил тоже примирился с экзархией (1895 г.) и переселился в княжество.

После греко-турецкой войны, во время которой Болгарское княжество держало нейтралитет, болгарская экзархия (в конце 1897 г.) получила от Порты ещё три берата для епископов – битольского (пелагонийского), струмицкого и дебрского, каковые вскоре и были рукоположены и отправлены в епархии. С умножением числа болгарских епископов болгарская церковь в Турции крепнет и развивается, привлекая к себе всех болгар с пробудившимся народным сознанием. Сёла и деревни с православным болгарским населением постепенно переходит в ведомство экзархии, по исполнении требуемых законом формальностей⁹⁷. Вместе с тем приводятся в больший порядок церковные дела в болгарских епархиях, согласно первоначальному экзархийскому уставу, и открывается возможность для более успешного религиозно-нравственного просвещения народа. В 1898–1899 учебном году под ведомством экзархии состояло 858 начальных училищ с 44.988 учащимися, низших и средних 80 училищ с 3.413 учащимися⁹⁸.

К сожалению, столь очевидные успехи экзархийской церкви и олицетворяемой ею болгарской народности в Турции показались туркам слишком опасными. При собственном бессилии турецкое правительство ищет себе подпоры в раздорах подчинённого населения и с этой целью, по-прежнему, старается противопоставить усиливающимся болгарам всё то, что может быть для них враждебного. Порта не стесняется даже подвергать болгар открытым преследованиям, в уверенности, что болгарское правительство, занятое партийной борьбой и экономическим кризисом в княжестве, не в силах прийти на помощь притесняемым собратьям.

По новейшим данным, султанское правительство относится к экзархии враждебно. Никакого внимания не обращается на законные требования болгарской церкви. Порта открыто вооружает против неё жесточайших её врагов и открыто их поддерживает. Положение болгарских церковных властей в турецких провинциях отчаянное. На болгарских архиереев делаются покушения, а турецкое правительство оставляет без наказания заговорщиков. Струмицкому митрополиту до сих пор не позволено построить себе церковь в епархиальном городе. Епископы не смеют объезжать епархии. Архиерейским наместникам не дают заседать в меджлисах. Священников без суда и без вины ссылают в заточение⁹⁹ подвергают преследованиям, грабят и прямо убивают. Болгарские учителя почти объявлены врагами отечества, и редкий из них не побывал в тюрьме, если не откупился взяткой. Сплошь и рядом сообщается об изнасиловании турками болгарских женщин, похищении девиц и насильственном обращении их в мусульманство¹⁰⁰. Об убийствах, грабежах и говорить нечего.

Желая ослабить болгарский элемент в своих европейских владениях, турецкое правительство пользуется национальной борьбой греков, сербов и валахов с болгарами и в ущерб последним под разными предлогами закрывает болгарские церкви или же передаёт их искусственно созданным ничтожным общинам патриархистов, сербов и униатов. Десятки болгарских сёл остаются без церквей¹⁰¹.

Таким образом, при всех усилиях экзархийской власти, вследствие враждебной болгарским интересам турецкой политики, положение экзархийской церкви в пределах Турецкой империи к самому концу XIX в. оставляло желать многого.

Палата Св. Синода в Софии

Духовное управление. – Пределы болгарской экзархийской церкви. – Высшее управление её – синод. – Экзарх и митрополиты. – Епархиальное управление в княжестве. – Приходы и приходское духовенство. – Содержание болгарского духовенства в Турции. – Духовное управление в болгарских епархиях в Турции. – Духовное просвещение. – Скудость духовно-просветительных средств у болгарского народа до основания экзархии. – Просветительные заслуги монастырей. – Умножение просветительных средств. – Появление духовных училищ. – Недостаток просвещённых пастырей, отсутствие церковной проповеди и скудость духовной литературы. – Деятельность священнических братств. – Религиозно-нравственное состояние болгарского народа под турецким игом. – Перемена к худшему со времени освобождения Болгарии. – Причины религиозно-нравственного упадка и его проявление. – Состояние монашества.

Пользующаяся самоуправлением, под именем экзархии, православная болгарская церковь, кроме епархий в Болгарском княжестве, включает в себя и несколько болгарских епархий в Турции, поимённо или обще указанных в фирмане 1870 г.

Болгарский священный синод. Слева направо: Симеон Варнейский и преславский, Досифей Самоковский, Константин Врачанский

Всех епархий в княжестве одиннадцать: софийская, филиппопольская или пловдивская, терновская, доростолочервенская (рушуцкая), преславо-варненская, виддинская, врачанская, сливенская, самоковская, ловчанская и старозагорская.

В пределах Турции к экзархии причисляются епархии: велесская, скопская, неврокопская, струмицкая, охридская, пелагонийская, дебрская, имеющие своих митрополитов, и адрианопольская (в адрианопольском вилайете), управляемая наместником. Кроме того, экзархия имеет подведомственные себе общины в епархиях мелникской, полянинской (с гор. Кукушем и Дойраном), леринской, костурской, воденской, берской, солунской, серской и драмской.

Верховное управление всей болгарской церковью принадлежит синоду митрополитов с экзархом во главе. Экзарх – высший представитель церкви с исполнительной властью. Он избирается пожизненно из болгарских митрополитов. Избрание производится особым собором, на котором в экзархию являются все болгарские архиереи и светские представители от болгарских епархий, по два из каждой, и столько же от цареградской болгарской общины. Из предложенных епархиальными архиереями кандидатов собор большинством голосов избирает двух-трёх достойнейших, имена которых сообщаются для одобрения турецкому правительству. Из числа одобренных тайным голосованием собор избирает одного в экзархи. Избранный представляется султану и в то же время его избрание оповещается от болгарского князя указом. Избранный в экзархи митрополит сохраняет за собой свою епархию. Нынешний экзарх – митрополит ловчанский. Экзарх – председатель синода, который состоит из четырёх митрополитов, избираемых на четырёхлетий срок епархиальными архиереями путём письменного гласоподавания. В отсутствие экзарха председательствует назначаемый им один из членов синода. Последнее и является обычным, так как болгарский синод постоянно заседает в Софии и лишь в особых случаях (для избрания и хиротонии епископов и т. п.) собирается в резиденции экзарха, обыкновенно пребывающего в Ортакеи, близ Константинополя. Четыре митрополита составляют присутствие св. синода, два раза собирающегося в году на заседания в Софии, и заведуют всеми церковными делами (в княжестве, главным образом).

Председательствующим в болгарском синоде в последнее время состоит самоковский митрополит Досифей, а членами митрополиты: преславо-варненский Симеон, врачанский Константин и софийский Парфений.

Высокопреосв. Досифей (род. в 1837 г.) – старейший по рукоположению и первый из митрополитов, рукоположенных в экзархии. Первоначальное образование высокопреосвященный получил в родном г. Софии, и продолжал в Халкинском училище. Приняв монашество (1862 г.) и возвышаясь постепенно в духовных чинах, в сане архимандрита достиг звания главного секретаря при патриаршем синоде в Константинополе. К этому времени обострившийся болгаро-греческий вопрос ставил арх. Досифея в затруднительное положение по отношению к своему народу. Потому 1 мая 1872 г. он добровольно оставил свою должность, перешёл в ведомство экзархии и вскоре же получили рукоположение в епископа самоковского. Со времени освобождения Болгарии высокопреосв. Досифей несколько раз бывал членом синода и не однажды председательствующим в нём, каковым состоит и доселе. Высокопреосв. Досифей известен добротой к бедным, отличается доступностью и простотой в обращении со своим духовенством и со всеми.

Высокопреосвящ. Симеон, родом из г. Бургаса – хиландарский постриженник, окончил халкинское училище и тоже один из первых болгарских архиереев, получивших рукоположение не от патриархии.

Высокопр. Константин, родом из г. Калофера, учился в Константинополе (в Бебеке), после – в Риме. В 1887 г. рукоположен епископом в г. Братцу, где раньше был управляющим в сане архимандрита.

Высокопр. Парфений избран в члены синода в самом конце 1900 г. на место высокопр. Климента, отказавшегося от звания синодального члена по причине тяжёлой болезни. Высокопреосв. Парфений родом из с. Вайсала, в андрианопольском вилайете, учился в адрианопольском греческом училище и продолжал образование в иерусалимской Крестово-монастырской школе. Первые священные степени прошёл в епархии адрианопольского греческого митрополита, от экзарха Анфима получил рукоположение в епископский сан и был викарием в Виддине. Впоследствии был ректором петропавловской семинарии. На софийскую кафедру избран в 1892 г.

Епархиальные архиереи, пользующиеся титулом митрополитов, избираются из одобренных св. синодом кандидатов. Избрание происходит в епархиальном городе и производится представителями местного духовенства и народа. Избираются два кандидата, из которых св. синод утверждает одного. Митрополит, рукоположенный на епархию в княжестве, утверждается княжеским указом, а в Турции получает берат от султана, и рекомендуется епархии синодальным посланием. Перемещения архиереев с кафедры на кафедру не допускаются.

Для церковно-административного и судебного управления, при каждом митрополите, под его председательством или протосингела, бывает епархиальный духовный совет. В состав его входят четверо из приходских священников, по выбору от духовенства на четырёхлетний срок.

Парфений, митрополит софийский (в Болгарии)

Митрополит Мефодий Старозагорский (Воспитанник СПб. Духовной Академии)

Епархии княжества в церковно-административном отношении делятся на наместничества (60), которые управляются архиерейскими наместниками, живущими в более значительных городах епархий. Наместник митрополита в епархиальном городе – протосингел.

В княжестве к 1897 г. было 2.123 прихода. В сельских приходах бывает по 150–250 дворов, в городских – по 200–300. Кандидаты в священники должны быть не моложе 25 лет и иметь свидетельство об окончании духовного училища. При недостатке подготовленных кандидатов допускаются и окончившие три класса какого-либо светского училища после того, как выдержат особый священнический экзамен. Приходского священника избирает собрание из духовных, если в приходе не один священник, и более видных прихожан, под руководством архиерейского наместника.

На содержание экзархии и св. синода болгарское правительство ежегодно вносит в экзархийское казначейство сумму соответственно количеству православных семейств в княжестве, считая по 40 сантимов с семейства, или брачной пары. По бюджету 1900 г. эта сумма определялась в 245.964 лева или франка. Епархиальные архиереи в княжестве получают содержание из государственного казначейства по смете. В 1900 г. им выдавалось, соответственно двум разрядам епархии, от 7.476 до 9.800 левов в год. Приходское духовенство поддерживается доходами от требоисправления (по определённой таксе: за крещение один лев, венчание 12 л., литургию 3 л. и т. д.) и получает добавочное вознаграждение от казны (с 1891 г.). По уставу 1895 г., приходские священники (без дух. образования) получают вознаграждения в сёлах 480 л. в год, в уездных городах – 600 л., в окружных – 720 л. Соответственно этому окончившие духовное училище получали 720, 960 и 1.080 левов. Из добавочного вознаграждения делается немало удержаний (на пенсию, за дух. офиц. издания и т. п.), а с 1899 г. оно подверглось общему для всех служащих в княжестве процентному уменьшению. Поэтому, духовенство, и без того не богато поставленное, весь 1899 г. оглашало своими слёзными заявлениями страницы сочувствующих ему изданий, но напрасно.

Описанное устройство церковного управления в княжестве определяется экзархийским уставом, приспособленным к княжеству (1895 г.).

В болгарских епархиях Турции действующим законом является первоначальный «устав управления болгарской экзархии» (1871 г.), хотя он и не утверждён османским правительством. Потому в церковно-административном строе этих епархий есть особенности. Особенности эти происходят и от того ещё, что некоторые из болгарских по преобладающему населению епархий по сие время остаются без архиереев (мелникская, полянинская, воденская, адрианопольская и др.) Болгарские епархии в Турции находятся под ближайшим ведением проживающего в Константинополе экзарха, лишь изредка выезжающего в Болгарское княжество. Духовные дела и турецких болгар подлежат верховному ведению синода. Последний иногда и составляется под личным председательством экзарха с прибытием из Софии синодальных членов. Иногда же возникающие в жизни турецких болгар вопросы передаются на рассмотрение синода в Софии. Смешанного совета для ведения недуховных дел экзархии, со времени освобождения Болгарии уже не существует. Эти дела ведаются экзархом и экзархийским протосингелом. Для заведывания же учебным делом турецких болгар, всецело находящимся в ведении экзархии, при последней находится училищный совет. Под председательством экзарха и при участии экзархйского протосингела совет составляется из четырёх светских членов.

При каждом епархиальном болгарском митрополите в Турции, под его председательством, находится епархиальный смешанный совет (из 3 духовных и 5–7 светских членов по избранию). Епархиальному совету принадлежат суд и управление епархиальными делами, открытие и управление училищ, назначение учителей в епархии и т. п. В делах чисто духовных светские члены совета не принимают участия. Епархии (в Турции) делятся на казы (уезды) и нахии (волости). И в тех и других церковно-административные дела ведаются смешанными советами, под председательством архиерейских наместников.

В тех болгарских епархиях, где болгары не имеют ещё своих епископов, их место заступают председатели общин. Председатели избираются общинами из духовных лиц и утверждаются экзархией. Там, где не оказывается подходящих духовных лиц, председатели назначаются от экзархии¹⁰².

Высшее болгарское духовенство в Турции содержится на счёт той суммы, какая в экзархию вносится болгарским правительством. Архиереи получают по 10.008 франков, сам экзарх – до 20 тысяч франков. Низшее духовенство получает содержание от населения. Население же поддерживает свои училища. Лишь бедным общинам приходит на помощь экзархия.

Недавно возродившаяся болгарская церковь в области духовного просвещения ничего не наследовала от печального прошлого своего народа. У болгар не существовало никаких специальных рассадников духовного просвещения. Не только в первые десятилетия минувшего столетия, когда существовали лишь келийные училища, но и в позднейшие времена, выучившей «Отче наш» и «Верую» и немного разбиравший по-славянски являлся достойным кандидатом священства. Умножившиеся с 30-х годов городские училища давали больше учителей, чем священников. Народу приходилось избирать себе пастырей из своей же среды, лишь немного грамотных. Лучшие кандидаты священства подготовлялись в монастырях, где знакомились с богослужебным чином и церковными книгами. При некоторых монастырях ради этого существовали особые школы. В Рыльском монастыре с начала века не переставало поддерживаться училище, кроме тех моментов, когда сам монастырь обращался в пепелище. В училище подготовлялись те духовники-проповедники, которых из монастыря «посылали по всея Болгарии во еже утверждати православные в благочестии», как говорится в прошении, поданном рыльскими монахами русскому Св. Синоду в 1851 г.¹⁰³. Монастырь думал обзавестись полной семинарией и с этой целью обращался к русскому правительству с ходатайством о помощи на устройство училища, «чтобы образовалися в нём (монастырские) воспитанницы и некоторое число определённое от юношества единородных болгар к проповеди слова Божия и подкреплению православия»¹⁰⁴.

По недостаточности собранных в России средств и вследствие других неблагоприятных обстоятельств устроить семинарии не удалось. Но монастырь не переставал поддерживать училища. Основавшаяся экзархийская церковь имела не одного рыльского воспитанника в рядах своих передовых борцов и в случае нужды могла найти в монастыре достойных кандидатов даже в епископский сан. Такую же просветительную службу, по мере своих средств, несли и другие монастыри. Выходившие из монастырей монахи служили учителями по городам и сёлам; занимались составлением, переводом и изданием духовных книг. Некоторые с давних пор пытались дать народу Св. Писание в переводе на родной язык (монах Серафим (1828 г.), иер. Неофит Рылский (1840) и иером. Павел (1852).

Но, понятно, как всего этого было недостаточно для дела просвещения среди болгарского народа. Немногим лишь удавалось попасть в духовно-учебные заведения заграницей, да и те, возвратившись домой, предпочитали быть учителями, а не священнослужителями. Только с основанием экзархии и с получением собственного высшего духовенства открывалась возможность к более широкому насаждению духовного просвещения в народе. Этому могли отчасти служить умножившиеся под ведомством экзархии общеобразовательные училища, возникавшие по городам читальни, а также явившиеся кой-где просветительно-благотворительные общества. Но что всего важнее – явились специально духовные школы. В 1874 г. открылось духовное училище, с семинарской программой, в Рыльском монастыре. В том же году ревностный поборник болгарской церковной независимости, терновский митр. Иларион († 1875 г.), для подготовления церковнослужителей, открыл семинарию в Петропавловском монастыре, близ Тернова. Только по причине смутных времён и начавшейся войны оба училища должны были вскоре закрыться. Та же участь постигла и открывшееся было в 1876 г. духовное училище в Самокове. С освобождением Болгарии просветительная деятельность болгарской церкви должна была получить больше благоприятных условий. Уже в 1878 г. вновь открываются Петропавловская семинария и Самоковское училище. Впервые собравшийся в Софии болгарский синод (1881 г.) решил увеличить число духовных школ до трёх. Возобновилось и Рыльское училище. Открылось в 1884 г. духовное училище в г. Прилепе (в Македонии).

К сожалению, все эти училища не принесли той пользы болгарской церкви и делу духовнаго просвещения, какую можно было бы ожидать. Петропавловская семинария и Самоковское училище находились в ведении министерства просвещения и, при известном уже нам нерасположении болгарского правительства к церкви, подвергались всевозможным превратностям, не могли получить необходимого благоустройства, иногда совсем закрывались. Если учащимся и удавалось пройти полный курс, они спешили на более обеспеченную службу в новоустроившемся княжестве, становились чиновниками, учителями, но не священниками. Старейшая Петропавловская семинария, с пятилетиям курсом, просуществовала лишь до 1886 г. Закрыв её будто бы по экономическим соображениям, правительство открыло трёхклассное училище при Терновской гимназии, которое продержалось до 1894–1895 гг. Трёхклассное духовное училище в Самокове, просуществовав до 1880 г., закрылось и вновь было открыто лишь в 1883 г. Вскоре в программу училища было внесено изучение философских предметов. Училище превратилось в четырёхклассное, а затем и в пятиклассную семинарию. В таком виде оставалось до 1891 г., когда опять сделано было трёхклассным. Имелось в виду в кратчайший период приготовить больше кандидатов священства. Но ожидания не оправдались. Кончавшие и семинарию, и трёхклассное училище не шли в духовное звание. Лишь в 1894 г., после многих настояний, болгарскому синоду удалось получить в свои руки заведывание духовными училищами. Оставшееся единственным к этому времени Самоковское училище подверглось преобразованиям. При нём устроился пансион. Ученикам присвоена священническая форма. Получающие правительственные стипендии обязывались подпиской к принятию священного сана. В 1896–97 гг. училище сделалось четырёхклассным «богословским» училищем. В нём введена новая программа. В училище изучаются почти все предметы, что и в русских семинариях, кроме языков. Кроме того, отведено много места педагогике и естественноисторическим предметам. Четырёхлетий курс не достаточен совсем для успешного прохождения такого множества предметов. К тому же нужды современной болгарской жизни требуют, чтобы училище давало более образованных богословски людей. Потому преобразование училища в полную семинарию насущный вопрос времени. Самоковское училище оставалось и остаётся единственным в княжестве. Рыльское училище в последние годы, под ведением синода, было преобразовано в трёхклассное, но вскоре же закрылось по неимению в монастыре свободных средств.

В болгарских епархиях Турции нужды духовного просвещения обслуживаются цареградской семинарией. Существовавшее раньше училище в Прилепе потом было перенесено в Адрианополь, а в 1892–1893 гг. оно преобразовалось в шестиклассную семинарию в Константинополе. Семинария находится в ведении и под ближайшим попечением экзарха. Семинария помещается в настоящее время в собственном благоустроенном здании (в предместье Шишли). Ученики живут в общежитии и носят священническую форму. Семинария не многолюдна.

Двух духовно-учебных заведений для целого болгарского народа, после стольких лет духовного и политического рабства и застоя, конечно, недостаточно¹⁰⁵. Болгарское духовенство до последнего времени не отличалось просвещённостью. Лишь между архиереями и среди монашествующих лиц встречаются более образованные люди – часто воспитанники старой греческой школы, чаще – учившиеся в русских духовно-учебных заведениях. Низшее же духовенство, особенно сельское в западной Болгарии, остаётся на весьма низкой степени образования. Даже в таких городах, как столица София, или Самокове, где находится богословское училище, большинство священников без специального духовного образования. Удивительно ли после этого, что христианское просвещение в массе болгарского народа мало подвигается, и болгарская церковная иерархия оказывается часто беспомощной, когда в среде народа проповедуют миссионеры католические и особенно протестантские. Отсутствие церковной проповеди для последних является особенно сильным орудием в нападках на православие и православное духовенство.

Богословское училище в Самокове, в Болгарии

Духовная болгарская литература скудна. На болгарском языке мало появлялось и появляется книг с духовным содержанием. Большей частью это только учебные пособия и учебники. Лишь в последнее время св. синодом было издано нисколько более капитальных книг («Апологетика» Лютардта и др.) и предпринят перевод Библии с русского языка. Необходимость перевода Св. Писания на болгарский язык давно уже не могла не ощущаться. При новейшем формировании болгарского языка он всё более и более уклоняется от церковно-славянского языка. Последний почти совсем не изучается в болгарских училищах и потому мало понятен даже для самих священников, особенно если они не проходили духовной школы. К тому же в народе усердно распространяется дешёвое протестантское издание болгарской Библии, что служит одним из средств протестантской пропаганды.

Периодическая духовная литература, в своей истории, начинающейся почти одновременно с основанием экзархии, насчитывает немало названий духовно-общественных газет и религиозно-нравственных журналов: журналы – «Слава» (1871–1872), «Правда» (1879–1880), «Христианско братско Слово» (1879), «Духовен Прочит» (1881–1882), «Православен Проповедник» (с 1898 г.), «Блгарски Церковен преглед» (1895–1899), «Вера и Разум» (1895–1898), «Христианска Зора» (1897), «Духовна Беседа» (1899), «Добрий Пастирь» (1896–1899), «Христиански Учитель» (1898–1899), «Христиански книжки» и «Христианско Знаме» (с 1900 г.), и церковно-общественные газеты: «Селении» (1879–1888), «Защита» (1888), «Советник» (с 1888 г.), «Новини» или в настоящее время «Вести» (орган экзархии – с 1890 г.), «Црковен Вестник» – орган св. синода (с 1900 г.).

Но из всех этих изданий до конца века уцелело очень немного («Советник», «Вести», «Православен Проповедник» и позднейшие). Издания мало распространяются, мало читаются и не дают издателям средств для продолжения их. И по содержанию своему большинство изданий не стояло высоко, пробавляясь переводными статьями, мало касаясь явлений внутренней жизни.

При всём этом, как ни бедна была болгарская церковь средствами для духовного просвещения народа, со всех сторон обуреваемого врагами церкви и веры – в виде латинских и протестантских миссионеров и новейших проповедников атеизма и социализма, болгарское духовенство не забывало своего пастырского долга. Чувствуя всю свою пастырскую отсталость¹⁰⁶ и беспомощное в лице многих отдельных своих представителей, болгарское духовенство с давних пор старалось помочь себе сплочением своих разрозненных сил, по национальному девизу: «съединенисто прави силата». Ещё в 1879 г. в Софии основалось священническое братство «Св. Иоанн Рыльский», с целью содействовать образованию местного духовенства, улучшению церковного благочиния и распространению религиозных знаний в народе¹⁰⁷. Польза от подобных обществ была очевидна. Потому они начали возникать между духовенством и в других городах, и это возникновение всё новых и новых священнических братств продолжается до последнего времени. В самом конце минувшего столетия братствам предстала нелёгкая работа вооружиться против похода, поднятого учителями и поддержанного частью прессы, против религиозного воспитания в школе. Близость опасности и бесцеремонность врагов народной веры вызвала к бытию несколько новых священнических братств, выступивших на защиту исконных народных преданий. Таким образом, болгарское духовенство, при всех невзгодах своего материального и духовного состояния, печётся о религиозно-нравственном развитии своей паствы, а нужда в таком воспитании и развитии – вопиющая.

Благочестие без глубокой восторженности, но строгое, и необыкновенная преданность церкви отличали болгар в старое время. Веками лежавший на народе политический гнёт способствовал тому, что все духовные силы народа, не имея простора в ином, сосредоточивались в области церковно-религиозной. Утешения, который народ почерпал в своей вере, гонимой исламом, сделали православие неотделимым от национальной идеи народа. Но вместе с этим турецкое иго, осложнявшееся духовным господством греков, задерживая народ на низкой ступени образования, не могло не вредить религиозно-нравственному развитию народа. Болгары были религиозны, но слишком много давали места в своей жизни разным суевериям. Строгость нравов в народе доходила до высшей степени, но двойное рабство немало вносило деморализации, разобщая туркофильствовавших обыкновенно представителей народа, или чорбаджий, от самого народа.

Образование самостоятельной болгарской церкви и последовавшее вскоре политическое освобождение части болгарского народа, по-видимому, должны были принести новые благоприятные условия для развития религиозно-нравственной жизни. К сожалению, в действительности оказалось совсем иное. Наблюдается очевидный и всё более и более усиливающейся религиозно-нравственный упадок в народе. «Во время рабства, – говорит газета «Советник» (1896, № 34), – хотя мы и находились под владычеством иноверных государей, хотя они... и были заклятыми врагами нашей веры и народности, наш народ был строгим исповедником веры и защитником своей национальности. Церкви были полны богомольцами, строго соблюдались посты и все другие установления православной церкви. После освобождения, тот благоуханный ветерок, который принёс нам церковную и политическую свободу, по несчастным обстоятельствам, изменил своё направление и перешёл в резкий северо-западный ветер... Вместо того, чтобы заботиться о своей вере и народности, вместо того, чтобы упражняться в делах, укрепляющих нравственные идеи народа, вместо того, чтобы поучать простодушный народ в добре и истине, вместо того, чтобы преподать ему божественное учение, которое есть столп и утверждение истины, правды и честности и пр., и пр. ... мы начали проповедовать ему такие учения, которые не только не укрепляют нравственности народа, напротив служат к развращению тех добрых начал, которые ещё находятся у нас»¹⁰⁸.

Откуда же всё это зло? Продолжительная борьба с греческим духовенством, при воздействии католических и особенно протестантских внушений не могла не расшатать во многих уважения к самому церковно-иерархическому принципу. Но, что было хуже, освободившийся болгарский народ, со своей незрелой национальной церковью, вскоре же оказался в руках людей, которые были совсем равнодушны к церкви или же враждебны ей, – людей, проникнутых идеями, возникшими при совсем иных условиях и потому противными народному духу. Эти идеи насаждались через свободную печать и оказались особенно опасными и разрушительными для вековых народных верований, когда под официальным нередко покровительством, через школы, стали овладевать молодым поколением.

Быстро народившиеся многочисленные и разнообразные школы, руководимые молодыми наставниками, при полном отсутствии дисциплины, мало давали подраставшей молодёжи того, что всего ближе относилось к народной жизни, быту, языку и вере. Особенно последней отдавалось мало внимания. «Закон Божий» в школах был в полном пренебрежении. Он считается второстепенным предметом. Преподавание его поручалось людям, которые не имели о нём понятия, и даже таким, которые известны были по своей враждебности к церкви и по не сочувствию православной вере¹⁰⁹. Даже в начальных училищах иные учителя, после изложения свящ. исторических рассказов, не стеснялись говорить детям: «эти вещи изучаются, потому что в программе есть; но всё это бабьи сказки: не верьте им!» В гимназиях эти разрушительные семена вкоренялись ещё больше. Отсюда выносилось сомнение в самых основных христианских истинах, неуважение к церковным уставам и благочестивым старым обычаям¹¹⁰. Из гимназий, по народному суду, выходили настоящее «безбожники». В педагогических училищах вероучение и нравственное воспитание будущих учителей тоже в совершенном пренебрежении¹¹¹. В высшем училище (в Софии), при трёх факультетах, богословия нигде не читается, хотя кончающие бывают учителями и по Закону Божию. А какой вообще дух религиозный в этом высшем рассаднике знаний, можно судить по случаю, описанному в журнале «Христиански учитель». Один юноша, получивший в семье христианское настроение, однажды рассуждая с профессором, привёл в доказательство факт из Библии. Профессор посмотрел на него с глубоким сожалением и сказал: «вы и до сих пор ещё верите этому»? «Одно это слово, говорит юноша, как ножом отрезало от моей жизни всё моё прошлое, когда я жил под благотворным влиянием веры»¹¹².

Недаром газета «Съветникъ» с отчаянием говорит: «Наше учебное дело в таком состоянии, что мы сами отворачиваемся от него и шлём своих детей в разные пропагандистические училища, лишь бы только их предохранить от того „развращения“, о каковом развращении само министерство просвещения вынуждено говорить в своих циркулярах»¹¹³.

Не трудно после всего этого представить все печальные результаты от таких влияний для веры и нравственности в целом народе. Благочестие, религиозность оставляется лишь в удел простому народу, Народная масса, по-видимому, ещё остаётся христианской и даже по-прежнему отдаёт дань множеству суеверий: строго соблюдает «мышиные», «волчьи» праздники и т. п. Но уже и простой народ, даже по сёлам, затрагивается «цивилизацией». Он уже не так строго соблюдает посты, ленится ходить в церковь, предпочитает по праздникам проводить время в корчмах в пьянстве и политических разговорах. Не только горожане, но и крестьяне не приступают к исповеди и причащению¹¹⁴. Правда, исповедь у болгар вообще не в обычае, особенно для женщин. Читается лишь разрешительная молитва. «Нет уже той приязни между народом и духовенством, которой отличались первые годы по освобождении»¹¹⁵. Среди обитателей городов указанные религиозно-нравственные недостатки встречаются чаще и проявляются сильней. Храмы уже не находят щедрых жертвователей, не блистают благолепием и даже по большим праздникам не переполняются богомольцами. Большая редкость встретить в храмах докторов, офицеров, чиновников, если только это не официальный день¹¹⁶.

Ослабевая в вере, народ падает и нравственно. «Куда ни посмотрит человек, – говорит „Советник“, подводя итоги 1899 г., – и в общественной, и в частной жизни, всюду увидит ужасные вещи, всюду увидит безумную деморализацию»¹¹⁷. «Народ утратил свои христианские добродетели и свои добродетельные национальные качества. Народ разделён на партии. Брат восстаёт на брата, сын – против отца»¹¹⁸. Злобная вражда, насилия, убийства – обычное проявление партизанства. В партийной печати поражает её непристойный язык и полная беспринципность. Совесть, убеждения продаются за власть, за службу, за деньги¹¹⁹. Даже строгие когда-то семейные нравы начинают колебаться. Статистика разводов – неопровержимое тому доказательство.

Религиозно-нравственный упадок народа наглядно сказывается в оскудении монашества и запустении монастырей. Совсем нет желающих принимать монашество. Даже в Рыльском монастыре, где бывало до 400 монахов, теперь всего 87. Другие обители, во множестве рассеянные по Балканам, приходят совсем в запустение¹²⁰. Монастыри ещё недавно пользовались почтением в народе. Ещё не так давно в Рыльский монастырь стекались богомольцы со всех краёв Болгарии. Теперь и из ближайших мест мало кто идёт поклониться св. угоднику Иоанну. Вместо богомольцев в монастыри отправляются туристы, дачники. У учителей, офицеров, чиновников в обычае проводить летний сезон в монастырях. Само княжеское семейство, при жизни княгини, проводило обыкновенно лето в Рыльском монастыре. Всё это не могло не влечь за собой нарушения монастырских обычаев и не расстраивать порядка монастырской жизни. Лишь немногие монастыри, особенно в Терновской епархии, являются вполне благоустроенными (напр., Преображенский)¹²¹.

Впрочем, как ни широко разливается зло деморализации и безрелигиозности в современном болгарском обществе, однако уже ясное сознание этого зла многими, искание выхода из современного печального состояния, всё это – при известном здравом смысле целого болгарского народа и его упорной преданности вековым преданиям в массе – даёт возможность надеяться, что этот народ после некоторого блуждания, сумеет выбраться на более здоровый жизненный путь, если опять всецело отдаст себя в руководство своих веками испытанных путеводителей – Православной веры и церкви, с её преданным народным интересам духовенством.

Митрофан, Митрополит Черногорский

Монастырь и митрополичий дом в Цетинье

Падение сербского царства. – Чёрная Гора как последнее убежище сербства. – Сосредоточение власти в руках митрополита. – Геройская борьба за веру и свободу. – Владыка Пётр I и его значение для Черногории. – Последующие владыки XIX века. – Отделение светской власти от духовной. – Князь Николай и последняя освободительная борьба. – Церковно-религиозное состояние Черногории. – Митрополит Митрофан и его деятельность. – Опасность со стороны латинской пропаганды. – Надежды на будущее.

Когда всеразрушительная волна турецкого нашествия, разрушив Византию, хлынула на народы Балканского полуострова, то самым сильным и цветущим царством было царство сербское. Достаточно сказать, что правитель его Стефан Душан именовался (в 1347 г.) императором сербским, греческим и болгарским. Но на злополучном Косовом поле (1389 г.) это цветущее царство пало жертвой измены, и сербский народ подчинился общей горькой доле балканских народов, на целые века подпав под тяжкое турецкое иго. В числе сербских земель было цветущее княжество Зета¹²². Это имя взято от реки, протекающей к югу от горной цитадели, к Скутарийскому озеру. Княжество вмещало в себя нынешнюю черногорскую территорию вместе с приморской полосою (впоследствии отнятой у неё завистливой политикой) и с роскошными долинами, которыми окружена голая, изломанная область негостеприимной Чёрной Горы. Всё кругом уступало и падало: одна Зета крепко стояла под властью княжеской фамилии Балхидов. Наконец в 1478 году взят был Скутари – на южной стороне, а в 1488 году – на северной стороне покорены предки доныне храброго населения Герцеговины. Тяжко враги стеснили отовсюду Черногорию: Иван Черноевич, тогдашний герой земли Черногорской обратился к Венеции с просьбой о помощи, которой он сам не раз служил ей, – и получил отказ. Тогда, вместе с ним весь народ его, в 1484 году, покинул тучные поля, на которых прожил он целые 700 лет и, укрывшись на голых скалах, между ущелий и пропастей, стал тут на оборону двух драгоценных благ, выше коих нет ничего для человека: веры своей и свободы. Это была горсть беззаветно храбрых людей, которые, образовав братство, связали себя основным законом. Закон этот состоял в том, что во время войны с турками никто из сынов Чёрной Горы не может сойти с поля без приказания начальника, что беглец навсегда лишается чести и изгоняется из земли своей. Его одевают в женское платье, дают ему в руки прялку, и бабы прялками выгоняют его вон из святилища свободы. И вот с тех самых пор, более четырёхсот лет, весь народ соблюдал и соблюдает во всей нерушимой силе завет этого знаменательного дня, среди непрерывных испытаний, среди таких опасностей, таких нужд, таких подвигов, каким трудно найти что-либо подобное в летописях Европы, может быть – и в летописях всего человечества. Центром этого братства сделался построенный Иваном монастырь в Цетинье, которое и сделалось главным городом страны.

Конечно, нельзя было ожидать, чтобы в целой массе народа или племени сохранялась одинаково та сверхчеловеческая энергия, которая требовалась положением. От времени до времени являлись слабые, и отпадали от братства. Случалось, что иные говорили Ивану такие же речи, с какими обращались к Моисею израильтяне: зачем ты и выводил нас из Египта, когда привёл в такое проклятое место? Иван умер в 1490 г.; место его занял старший сын его Георгий, которого жена, венецианка родом, уговорила в 1499 году уйти в другое место, в Венецию. Случилось и хуже того: младший брат его Стефан ушёл с целой партией в Константинополь и предложил Баязету Второму предать ему страну свою. От них потребовали – принять магометанство, и они потурчились. Они соединились с турками и пошли вместе с ними завоёвывать Черногорию. Георгий встретил их и разбил наголову, но положение всё-таки было невыносимо, и Георгий порешил окончательно оставить Черногорию.

Оставляя её, – что произошло около 1516 года, – Георгий передал верховную власть митрополиту. Верховное управление народом с того времени сосредоточилось в руках церковной власти, и это церковное правление продолжалось целых 336 лет. Новейший путешественник, став на Коринфском утёсе и окидывая взглядом, через залив, высоты афинского Акрополя, – с изумлением и гордостью припоминает, что было время, когда эти крошечные государства, пространством не больше иного прихода в новом мире, производили потрясение в мире своими делами и оставили их всему потомству на поучение. Мужеством и неустрашимостью в борьбе Черногория поспорит с героями Фермопил и Марафона, может быть ещё и превзойдёт их: силы и средства у неё были гораздо менее, чём у тех, а враг – несравненно страшнее и мужественнее. В совете её председали церковные владыки (длинный ряд – около двадцати в три столетия), подобно Моисею, Иисусу Навину, Гедеону или сыну Иессееву, воспитанные в святилище, – и впереди всех сами вели народ в битву. Многие из них были замечательные правители. Особенно выказали себя владыки из рода Негошей, утвердившегося во власти с 1687 года. Власть в своём роде единственная: так мало приносила она удобства для жизни, и так была отягчена заботами и ответственностью, что в вольном воздухе гор никто не гнался за нею, и никому не было поводов злоупотреблять ею.

Война у черногорцев с турками была постоянная, без перерыва и замирения, и вся история этой борьбы представляет изумительную картину геройских подвигов горсти христиан с огромными полчищами неверных за веру и свободу. Турки усиливались установить верховную власть свою требованием и взысканием хараджа, т. е. подати, взимаемой натурой за военную службу, и иногда случалось, что они успевали на открытых окраинах земли вымогать обложение. Но и тут не прекращалась борьба. Однажды – рассказывается в одной былине – сборщик стал ругаться при сборе, что слишком мала мера. Плательщик той же мерой раскроил ему череп: «вот-де тебе черногорская мера»! Самые поразительные сцены из истории всех других стран, можно сказать, бледнеют в сравнении с чертами жизни черногорского народа, конечно, в критические эпохи, – которые то и дело повторяются в его истории. Порта то и дело двигала целые орды для завоевания непокорных черногорцев, но эти орды постоянно разбивались о неприступные скалы и железные груди сынов Чёрной Горы. Так, в 1712 году при владыке Даниле 50.000 турок перешли через Зету между Спужем и Подгорицею; по иным, армия доходила до 100.000, между тем как всё население Черногории считалась не более 40.000 жителей с жёнами и детьми. Данило напал на турецкий лагерь перед рассветом, 29 июня, со своей армией, которая, состоя из трёх отрядов, никак не превышала 12.000. Потеряв 318 своих, он побил, по крайней мере, 20.000 у турок. Сколько вообще известно, изо всех войн новейшего времени, только в черногорских войнах постоянно встречается такая несоразмерная пропорция убитых турок в сравнении с нападавшими героями. Велика слава швейцарцев в боях за свободу с бургонскими войсками; но разве можно сравнить её с подвигами храбрых дружин черногорских, предводимых своими епископами? Вот, как народ высказывается в одной старой песне: «Сераскир пишет Даниле: присылай мне жалкую дань свою и трёх лучших вояков своих в заложники. Не пришлёшь – я разорю огнём и мечом всю землю от Мореи до Солёного моря, и изловлю тебя живьём и замучаю страшными муками. Прочёл владыка письмо и горько-горько заплакал. Собрал он старшин из каждой общины в Цетинье. Иные заговорили: заплати им дань; но другие сказали: пошли им наши камни вместо дани... И решили – биться всем до последнего человека. Поклялись единодушно, что не будет другой дани туркам кроме града пуль из черногорских ружей». После этого трое черногорцев подкрадываются ночью к турецкому лагерю и проходят весь лагерь между кучами спящих. Вуко, один из троих, говорит товарищам: идите назад, а я останусь здесь служить нашему делу. Они вернулись в Цетинье и говорят: турок такое множество, что, когда бы нас троих истолочь в соль, недостало бы соли им на ужин. Но, чтоб не страшилась дружина, они спешат прибавить, что огромное турецкое полчище – все одни калеки. И вот, народ слушает обедню, принимает благословение от своего владыки и отправляется в бой – на победу, либо на смерть. Вуко, между тем, убедил неприятелей остановиться на роздых на реке Влодань, уверив их, что до самого Цетинья не будет больше воды. Тут, перед рассветом, разбудили их градом пуль черногорцы. Три дня преследовали они и побивали бегущих турок, – и вот какой речью оканчивает певец свою поэму: «О, братья мои сербы, и все вы, у кого бьётся в груди свободное сердце, – радуйтесь! Не погибнет во веки старинная наша свобода, покуда мы стоим и держим маленькую свою Черногорию». Ещё накануне XIX века (в 1800 г.) весь черногорский народ имеет в себе не более 55 тысяч душ, но это был народ горцев, которые не переставали отстаивать свободу против турецких полчищ, пока сила великого русского народа не сокрушила грозного дотоле могущества вековых поработителей народов Балканского полуострова.

К великому счастью, черногорского народа, Промысл подал ему накануне XIX века одного из его славнейших владык-правителей. В 1782 году вступил на престол владыка Пётр I, которому соотечественники его, по чувству благоговения к его памяти, присвоили название Петра Святого. Это был красивый мужчина, лет около 50-ти, замечательного ума, и отличался необыкновенным достоинством и благородством в обращении. Положительный и юридический авторитет его в стране был незначителен; но сила нравственной его власти была безгранична. В качестве епископа, правителя, законодателя и военачальника, он благополучно провёл страну свою через 48 лет почти непрерывной борьбы. До него, а отчасти и после него, правление в Черногории было вполне патриархальное. Глава государства был сам и первосвященником, и судьёй, и военачальником; он же стоял во главе собрания, составленного не из представителей, но из всего народа, и постановления этого собрания считались для народа обязательными, как закон. Этот так называемый «сбор» собирался под открытым небом; когда на нём поднимался шум, то для водворения порядка звонили в колокол на соседней колокольне. Здесь в 1796 году в первый раз обнародовано было владыкой Уложение для Черногории, которая до тех пор управлялась только устным авторитетом и преданием. В 1798 г. он назначил правильно распределённых судей, а в 1803 издал дополнение к кодексу. С 19 столетия Черногория вообще начинает усиленно стремиться к просвещению: дело – крайне необходимое для народа, коего вся жизнь в течение десяти поколений состояла не в ином чём, как в постоянной борьбе на жизнь и на смерть со свирепым турком. Со времён Петра I не слышно стало уже ничего о харадже. Постоянно занятый борьбой со свирепым врагом, он не имел возможности много заниматься церковными делами. Однако, несмотря на постоянные войны и тяжёлое положение страны, владыка всё же заботился не только о примирении раздоров и несогласий, часто возникавших среди духовенства, но также о поведении и благочинии последнего и о добросовестном исполнении и им пастырских обязанностей. Так он запретил духовенству некоторые неприличные его сану обычаи, как: ношение ружья за поясом, бритье бороды и многое др.

В одном из своих писем к с.-петербургскому митрополиту Серафиму (1826 г.) Пётр I писал о переводе на сербский язык Нового Завета, имея в виду распространить его в народе с целью его просвещения в духе христианском. При его жизни и русский Св. Синод признал автокефальность церкви в Черногории. Пётр I умер 18 октября 1830 года и был похоронен в цетиньском монастыре Благовещения, где его тело оставалось до 1884 года, когда последовало открытие его нетленных мощей при его преемнике Петре II. В 1895 г. по благословению нынешнего митрополита Черногории Митрофана в московской синодальной типографии была напечатана служба св. Петру I, составленная блаженной памяти митрополитом Сербии Михаилом. Память о нём сделалась навсегда лучшим достоянием народа и современники его – старики любили рассказывать о нём иностранцам. «Между нами, – ещё недавно любили рассказывать черногорцы, – есть ещё люди, которые жили под правлением Петра Святого, слышали речь его и видели, как он жил. Пятьдесят лет он нами правил; бился за нас в бой, вёл переговоры и ходил перед нами в чистоте и простоте душевной каждый Божий день. Он дал нам хорошие законы и положил конец беспорядочному состоянию страны. Он расширил пределы наши и оттеснил от них врага. Даже на смертном одре он держал речь к старшинам нашим, и эта речь и после смерти его держит нас в мире между собой. Пока был он жив, мы клялись его именем».

Петру Первому наследовал племянник его Радотомово, 17 лет от роду, под именем Петра II. Он принял вместе с престолом церковное облачение, и в 1833 году, будучи не старше 20 лет, получил епископскую хиротонию в Петербурге, в Казанском соборе (6 августа 1833 г.), в присутствии самого Императора Николая I. Очевидец писал о нём, что он был ростом 6 футов 8 дюймов, и при том сложен совершенно пропорционально. Стрелок был такой искусный, что прошибал на лету подброшенный лимон. Едва минуло ему 19 лет, как уже поднялась на него буря турецкого нашествия от Скутари: поднялась из-за того, что он отказался принять от Порты берат и тем признать вассальное к ней отношение. Турецкий авангард в несколько тысяч был разбит черногорским отрядом в 800 чел., во главе коего пал в бой храбрый поп Радовити: этим делом и докончилось турецкое нашествие. Новый владыка, продолжая дело Петра Святого, принялся строго и неуклонно бороться с внутренними неурядицами и с остатками диких обычаев страны. В расправе его заметны любопытные черты нравов: так, например, убийцу положено было расстреливать, а вора подвергать позорной казни, виселице. Но при расстреливании встречалось немалое затруднение: в Черногории укоренился страшный обычай кровной мести; обычай этот обязывал кровных родственников убитого – к мести тому, кто убил его. Тогда придумали расстреливать преступников целым отрядом, чтобы нельзя было опознать одного кого-нибудь за убийцу. Итак, главной задачей этого княжения было внутреннее преобразование, имевшее также вид боевого дела. Однако деятельность владыки не ограничивалась этим одним. При нём совершено было, между прочим, одно из тех невероятных дел, какие возможны только в Черногории. В 1835 году десять человек захватили врасплох старинную крепость Жабляк, некогда столицу Зеты, держали её за собой целых три дня против 3.000 турок, и наконец, вынуждены были сдать уже по приказу владыки, который желал избежать войны с турками. Почти все его военные дела оканчивались победой. Этот великан был человек образованный и даровитый: он прошёл курс наук в С.-Петербурге. Его прозвали: «Владыка-герой, правитель и поэт»: по своим стихотворениям он занимает весьма видное место в славянской литературе. Вот в каких чертах изображают его: «Он являлся – то военачальником, с мечом в руке, во главе своих дружин, подавая собой живой пример всякой воинской доблести, то священником и проповедником, с крестом в руке, приводил к смягчению дикие нравы своих соотечественников; то, в виде неумолимого судьи, приказывал при себе казнить преступников; то, в качестве неподкупного князя-правителя, оберегал свою независимость от всяких льстивых внушений».

Пётр II был последним правителем, совмещавшим в своём лице власть духовную с государственной. Преемником Петра II был избран в 1861 г. его племянник Даниил Петрович, который, не желая принимать монашеского сана, получил от народного веча согласие на отделение государственной власти от церковной.

Князь Даниил I предоставил церковную власть митрополиту, а бракоразводные дела и духовные тяжбы передал в руки сената. Митрополитом князь Даниил назначил Никанора Ивановича, который был посвящён во епископа в С.-Петербурге в 1858 году. Так пресёкся, наконец, род владык черногорских: они исполнили своё призвание и совершили для свободы, как и для веры, великое дело, которому едва найдётся что-либо равное в политической истории всего мира. Им были неведомы все соблазны и наслаждения власти. Ценой власти, равно как и освящением её, служили для них одни только тягости и опасности. Доблестные подвиги их, простота их жизни, исполненной самоотвержения и неустрашимости, стяжали им высокую честь и славу в летописях человечества и положили твёрдое основание, на котором зиждутся судьбы черногорского народа.

Данило в краткое правление своё не изменил преданиям своих предшественников митрополитов. Он завершил великое дело утверждения внутреннего порядка и издал в 1855 году уложение, сохранившее силу и действие до 1876 года. В войне с Омер-пашой (1852–1853 гг.) черногорцы ещё раз вполне оправдали военную славу страны своей, под руководством чудных предводителей, против врага, далеко превосходившего их, как и всегда бывало, и числом, и оружием. Во время Крымской войны Данило выдержал формальный нейтралитет, хотя это стоило ему междоусобной войны и едва не повело за собой отделения Берды от Старой Черногории. В мае 1858 года брат его Мирко в Грабове оживил своей победой старые предания военной черногорской славы. Без всякой артиллерии, с помощью жалкого орудия, черногорцы набросились с гор на турецкую артиллерию и истребили её. Грабовская победа возбудила сильное волнение между турецкими райями. Но великие европейские державы поспешили на помощь Порте, в защиту громадной империи от крошечного государства, составляющего одно пятнышко на карте Турции. Черногория должна была покориться приговору дипломатии. Комиссия, заседавшая в Константинополе, предоставила ей воспользоваться установлением определительной границы, и в 1859 году допустила представителя Черногории, несмотря на протест Али-паши, к участию в совещаниях. В 1857 году на Парижском конгрессе державы постановили, что Черногория может воспользоваться небольшим приращением территории и получить доступ к морю, под условием признать окончательно верховую власть Порты; от этого она отказалась решительно, хотя князь и готов был согласиться. В августе 1860 года князь Данило был убит на набережной в Каттаро. Подобно своим предшественникам, Данило жил и умер героем. Тело его отвезено было в Черногорию и поставлено в церкви. В течение нескольких недель церковь по целым дням и ночам наполнялась народом, мужчинами, женщинами, детьми: воины, закалённые в бой, рыдали над телом, как дети.

Князь Черногорский Николай (во время последней войны за свободу)

Даниле наследовал племянник его Николай, нынешний князь Черногории. Ему не было ещё 19 лет, когда он вступил в княжение. При самом вступлении он предположил себе две твёрдые цели: первое – продолжать неуклонно дело просвещения в народе; второе – освободить родные сербские земли от тяготеющего над ними рабства. Вскоре по вступлении его Черногория, неохотно и после долгого сопротивления, вовлечена была в войну с Турцией. Война была тяжёлая, но черногорцы опять доблестно вышли из затруднения и во время последней русско-турецкой войны вновь выступили передовыми бойцами за свободу славянства. И с того времени Черногория ещё более стала любимицей всех славянских народов, а её доблестный князь был и навсегда остался «лучшим другом России».

Когда после смерти Данилы I митрополит Никанор оставил свою кафедру, то князь Николай I назначил митрополитом Илариона Рогановича, посвящённого во епископа в Петрограде в 1863 году. При нём монахи стали получать жалование, а монастырские доходы были определены на просветительные цели. При нём же для кандидатов на священство в Цетинье была открыта богословская школа.

Во время правления князей – Данила I и Николая I Черногория приобрела область Берда и пограничные герцеговинские племена, поэтому в 1878 г. была открыта новая епархия «рашко-захумская» с кафедрой в монастыре «Остроге», куда епископом был назначен Виссарион Любиша. Когда, в 1882 году, умер Иларион Роганович, князь Николай I назначил Виссариона митрополитом черногорским и бердским. Митрополит Виссарион пытался открыть в Черногории консисторию по образцу зарской – в Далмации, но это ему не удалось. Преосвященный Виссарион не долго правил своей митрополией: в 1884 г. он умер и преемником ему был назначен архимандрит монастыря Морачи Митрофан Бан, посвящённый во епископа в Петрограде в 1885 году.

Такова в кратких чертах церковно-политическая история Черногории. Хотя в настоящее время митрополит черногорский не совмещает уже в своих руках гражданской власти, однако и теперь владыка имеет громадное значение в стране: ни одно важное государственное дело не решается без его ведома и совета, и народ истинно и глубоко уважает этого сановника. Он представляет собой самого почтенного, беспристрастного сановника, самого любвеобильного отца черногорского народа. Не получая содержания от правительства, черногорский владыка живёт на церковные доходы, получаемые с аренды земель цетиньского и острогского монастырей. Этими же доходами обеспечивается совершение богослужения во всех церквях княжества. Но как недостаточно это обеспечение, показывает крайняя бедность черногорских церквей. Очевидец, не более 25 лет тому назад, так описывал цетиньскую соборную церковь: «соборная церковь величиной с большую комнату; поэтому в ней помещаются только князь, княгиня, несколько сенаторов и иностранцев; княжеская гвардия стоит в дверях, а народ толпится вокруг церкви и до него долетают только отрывочные звуки богослужения. Икон в церкви очень мало, но зато по стенам, на плащанице и на мощах владыки Петра I много ружей, револьверов и ятаганов». Далее описание самого богослужения: «митрополит в старенькой потёртой ризе стоял на войлочном коврике, священники служили в лаптях и револьверы торчали у них из-под облачения». Из такого состояния столичной соборной церкви можно составить себе понятие о простых деревенских церквах, которые едва отличаются от простых убогих жилищ самих героев-черногорцев, в вековой борьбе за своё существование и за православную веру не имевших возможности заботиться об обогащении и себя и украшении своих церквей. В столичной церкви, впрочем, находится достаточно богатых украшений, пожертвованных великодушием всегда благорасположенных к Черногории российских императоров и благочестием православных славян, особенно москвичей.

Низшее духовенство, число которого доходит до 400, выходит из простого народа и мало отличается от него. По образованию оно стоит не много выше простого народа, и всё знание его ограничивается чтением церковно-славянских книг и совершением богослужения. По внешности священники отличаются от мирян более по бороде, чем по священнической одежде, которую они часто не носят. Вне своих обязанностей они имеют обыкновение носить черногорский костюм с оружием у пояса. История этого народа сложилась так, что меч сделался необходимой принадлежностью и тех, вся сила которых должна заключаться в кресте. По праздничным дням в Цетинье ещё недавно было можно видеть гуляющего по улицам столицы, украшенного воинскими орденами священника, с длинной белокурой бородой, одетого в чёрную рясу с ниспадающим красным поясом. Это Стево Капицин, протоиерей столицы. Сколько раз во время войны с турками он бросался с кинжалом в одной руке и знаменем в другой в передние ряды воинов, указывая им путь на врагов! Такие подвиги в Черногории ценятся выше всего – без различия звания, возраста и пола. Такие подвиги, совершаемые под влиянием живого религиозно-патриотического одушевления, составляют силу духовенства, заимствующую из преданий прошлого обаяние, которое в продолжении нескольких столетий окружало особу воинственных иереев Чёрной Горы.

Монастырская жизнь, имеющая главной задачей своей спокойное религиозное созерцание, естественно не могла развиться широко в Черногории, постоянно находившейся в отчаянной борьбе за своё существование. Поэтому существующие там несколько старинных монастырей почти совсем необитаемы, так что и богослужение в них совершается простыми священниками. Из монастырей более других замечательны Цетиньский Острогский. Цетиньский монастырь первоначально (в 1484 г.) был построен Иваном Чёрным, но после двукратного разрушения вновь выстроен князем Данилой, который расположил его на более возвышенном месте и сделал из него нечто вроде крепости, долженствовавшей служить оплотом против нашествия турок. Наружный вид его чрезвычайно живописен; он представляет два монастыря: один внизу, у подошвы горы, а другой повыше; его полукруглые, ничем не украшенные своды покоятся на невысоких и тонких устоях; все его постройки и даже церковь отличаются простой первобытной архитектурой; четырёхугольная башня, возвышающаяся над монастырём, похожа скорее на многоэтажный голубятник, чем на колокольню. К самому монастырю прилегает здание более современной постройки; подвальный этаж этого здания служит тюрьмой, исключительно для женщин; первый этаж занят элементарными школами, во втором же находятся скромные квартиры владыки и архимандрита. На противоположном конце монастыря находится большое пространство, усеянное ульями. На это жужжащее семейство направлены все заботы епископа, которые, впрочем, вознаграждаются довольно значительным ежегодным доходом. Обладая богатой утварью, подарком русских царей, маленькая церковь, вмещающая едва только полтораста человек, не представляла бы ничего замечательного, если бы она не была хранилищем бренных останков трёх замечательнейших мужей Черногории. По обеим сторонам входа помещаются гробницы князя Данила и его брата Мирко-Петровича, отца теперешнего князя Николая. Третья гробница или, вернее сказать, рака покоит в себе мощи владыки Петра II, которого черногорцы уже полстолетия чтут святым; в большие праздничные дни его мощи открываются и на поклонение им собираются черногорцы со всего княжества. Но ещё более поклонников собирается в Острогский монастырь, находящийся на полдня пути от недавно построенного городка Данилограда. До этого монастыря сначала приходится ехать в течение двух часов по равнине до берегов реки Зеты, которую переезжают вброд или в лодках, и затем вступают в мрачные горы, среди которых расположен монастырь, состоящей из двух отделений. Нижний монастырь заключает в себе обширный караван-сарай (постоялый двор на востоке), предназначенный для богомольцев, небольшую церковь и разные службы. В двадцати минутах ходьбы от нижнего построен верхний монастырь в самом пустынном месте гор, в глубине обширной пещеры, над которой возвышается громадная отвесная скала. Здесь в 1857 г. Мирко-Петрович, отец князя Николая, с четырнадцатью человеками выдержал настоящую осаду турецких войск. Здесь же находятся мощи св. Василия, на поклонение которым стекаются богомольцы из пограничных с Черногорией австрийских и турецких провинций, как-то: Албании, Боснии, Герцеговины, Далмации и из мест ещё более отдалённых, а также из всех черногорских областей. Накануне Троицына дня все постоялые дворы монастыря наполняются богомольцами, ставятся палатки, а многие располагаются и под открытым небом. Купцы из Скутари и Подгорицы открывают наскоро сделанные лавки, выставляя лучшие произведения Албании: узорчатое оружие, вышитые платья и разного рода шёлковые материи. Каждый поклонник считает своим долгом принести святому своё приношение: кто побогаче – жертвует серебро или какую-нибудь фамильную драгоценность, кто победнее – какую-нибудь хозяйственную принадлежность или что-нибудь из платья. По окончании праздника все эти предметы продаются албанским купцам с аукциона, и вырученная сумма, доходящая до ста пятидесяти талари (около 200 руб.), вместе с тремя или четырьмя тысячами флоринов – приношение богомольцев – опускается в сокровищницу св. Василия. Когда князь не присутствует на празднике лично, то его представляет или президент сената или кто-нибудь из членов княжеской фамилии. Но личное присутствие князя придаёт этому стечению народа особенное оживление и блеск, и оно получает громадное политическое значение, распространяя посредством поклонников политическое влияние Черногории и на соседние турецкие и австрийские провинции с славянско-христианским населением. Вот почему турецкие власти очень недоброжелательно относятся к путешествию православных славян, проживающих в их провинциях, в Черногорию на поклонение мощам. Острогский монастырь, владея большими пространствами пахотной земли и лесами, получает с них значительный доход, который в настоящее время, благодаря разумному управлению, доходит до шести тысяч рублей, идущих на церковные потребности всего княжества.

В нижнем Острогском монастыре помещается главное учебное заведение Черногории – семинария. Эта семинария основана в шестидесятых годах, после путешествия князя Николая в Россию, на пожертвованный русским государем капитал, и помещалась сначала в строении старого владычного дворца в Цетинье. Замечательный богослов и литератор Милан Костич, три года бывший ректором семинарии, успел поставить семинарию на значительную высоту. В 1878 году она была переведена в Острогский монастырь, где находится и в настоящее время. Здесь в полнейшем уединении молодые черногорцы получают смешанное образование, в состав которого входят: богословие, грамматика, история и те из предметов, в которых семинаристы окажут слабые познания при своём вступлении в семинарию. Молодые люди, выходящие отсюда, предназначаются или к духовному званию, или к учительству.

До владыки Петра II в Черногории не было никаких следов народного просвещения. Этот владыка, учёный и вместе с тем поэт, первый основал две небольшие школы, существовавшие, впрочем, недолго. Позднее его преемник Данило устроил в своём собственном дворце небольшую коллегию, где он сам руководил занятиями нескольких молодых людей, принадлежащих к лучшим семействам. Народное просвещение значительно подвинулось вперёд при князе Николае, особенно благодаря трудам и замечательной настойчивости Милана Костича, ректора семинарии. В три года ему удалось образовать до сорока учителей, превосходивших по своим познаниям всех своих предшественников, и распространить в Черногории неоценимые дары просвещения, которого она дотоле была лишена совершенно. В настоящее время в Черногории нет ни одного значительного села, которое бы не имело своей школы, где мальчики и девочки с поразительной лёгкостью, свойственной этому даровитому народу, приобретают знания, которые теперь составляют настоятельную потребность населения. Надо было извернуться, чтобы включить в государственные расходы содержание этих новых должностных лиц, которым желали доставить действительные выгоды. Мудрыми распоряжениями удалось, наконец, определить им жалованье в 120 талари (около 150 р.). Сумма немалая в стране, где сенаторы довольствуются годичным жалованьем в 200 р. Судя по теперешним успехам народного просвещения, скоро в Черногории вовсе не будет безграмотных среди молодёжи. При этом нельзя не упомянуть об основанном в Черногории женском институте, состоящем под высоким покровительством, Ея Императорского Величества русской Государыни Императрицы и под надзором княгини черногорской Милены. Это полезное учреждение, называемое черногорцами «Богословием», было основано после пребывания князя Николая в Петербурге. Цель института – доставить образование дочерям лучших семейств княжества, которого они до того времени были совершенно лишены, и приготовить их целесообразным воспитанием к назначению, которое достанется им среди возрождающегося народа.

Обучение в черногорских школах происходит на местном сербском наречии, причём в семинарии уделяется значительная доля изучения древнему церковно-славянскому языку. Черногорцы не должны забывать, что у них появились первые богослужебные славянские книги, следовательно, первые памятники письменности, в которых употреблена так называемая кирилловская азбука. Георгию Черновичу, сыну Ивана Чёрного, вступившего на престол в 1490 г., принадлежит честь основания первой, известной, славянской типографии. Здесь издавались первые богослужебные книги, которые отсюда распространялись по всей России, и сразу оживили и возвысили книжное дело в Черногории. Но уже в 1591 г. от типографии оставались одни печальные развалины, свидетели разрушительного неистовства турок. Не ранее как при владыке Петре II опять была заведена типография, но и этой типографии не суждено было долго существовать: при князе Даниле черногорцы, стеснённые турками и, не имея пуль, принуждены были воспользоваться шрифтом, употребив его на выделку пуль для военных действий. Только в новейшее время в Цетение вновь восстановлена была типография, в которой печатается еженедельная газета «Глас Черногорца», а богослужебные книги доставляются из Белграда.

Что касается религиозного состояния собственно простого народа, то он, запертый железным кольцом ислама в своих неприступных горах, сохранил те же привычки и религиозные обычаи, которые унаследовал от своих дедов и прадедов, прибавив к ним, кроме того, множество своих религиозных примет, обетов, естественно вызывавшихся условиями непрерывной боевой жизни среди враждебного ислама. Поэтому в народе множество поверий, примет, религиозных обетов всякого рода, проходящих через всю жизнь черногорца. Священники и монахи, при своём громадном влиянии на народ, могли бы способствовать очищению религиозности народа; но, к сожалению, их ничтожное образование не даёт им средства для этого. Но, несмотря на множество суеверий, черногорец свято хранит и церковные обычаи православной церкви. Так, вставая, ложась спать, перед обедом и после него, он так же, как и русский человек, непременно крестится и произносит коротенькую молитву. Из описания главнейших годовых праздников можно видеть, как свято чтут черногорцы различные священные вещи и связанные с ними предания.

Филипп Радичевич, придворный протодиакон и секретарь Черногорской митрополии

Так как в православных странах вообще есть обыкновение со дня Рождества поздравлять друг друга с новым годом и делать взаимно подарки, то вследствие этого в Черногории так же, как и в России, оба праздника перемешиваются или, вернее, соединяются целым рядом празднеств. В день Богоявления совершается освящение домов. В Цетиньи, по окончании обедни, владыка с большим торжеством отправляется во дворец, чтобы окропить каждую комнату святой водой: низшее духовенство исполняет то же в остальных домах столицы и сбирает при этом добровольные приношения. Продолжительный пост, столь строго и свято соблюдаемый, что черногорцу кажется простительнее убить врага, чем поесть мяса в запрещённое время, естественно подготовляет его к вящему веселью на праздник Пасхи. Во всю Страстную неделю продолжается самое усиленное умерщвление плоти. В древности, в продолжение этой недели, назначались перемирия между двумя враждующими племенами и не приводилась в исполнение самая ожесточённая родовая месть. Наконец, на заре из глубины иконостаса раздаётся пение священников, возвещающее о воскресении Христа, и это событие принимается всеми присутствующими как самая радостная весть. Начинаются, как и в день Рождества, братские объятия в знак мира, дружбы и общей радости. Затем садятся за разговление, которое бывает более или менее обильно даже и в самых бедных семействах.

В каждом доме есть свой святой – покровитель, день которого празднуется с необыкновенным торжеством. За обед, на который приглашаются все родственники и друзья, сами хозяева и члены их семейства не должны садиться ни под каким видом. Они, напротив, обязаны все время прислуживать своим гостям, а сами обедают уже после всех. Только в доме князя нарушается этот обычай, да и тут гостям прислуживает первое в семействе лицо после князя. Среди стола, по обычаю, ставятся большой ржаной хлеб и на нём горит освящённая свеча, причём строго запрещается что-либо зажигать на ней. В древности, может быть, и теперь в каких-нибудь отдалённых деревнях, день святого, покровителя семейства, праздновался несколько иначе. Накануне вечера младший сын семейства от имени отца отправлялся приглашать на праздник его друзей и знакомых. Подойдя к двери, он обыкновенно говорил: «дай Бог вам царствия небесного! Мой отец вам кланяется и приглашает вас прийти к нему сегодня вечером выпить стакан вина. Мы будем беседовать, чтобы скорее шло время, и не спрячем того, что принесёт святой покровитель старейшине» (глава дома). Друзья без дальних разговоров отправлялись в путь и, придя в дом, здоровались с хозяином, говоря: «Доброго вечера! поздравляем с праздником; дай тебе Бог в здоровья и веселья праздновать его многие годы!» Затем начинали пить, есть, веселиться, и певцы с восторгом начинали петь свои поэтические песни про юнаков удалых, чтоб не один десяток голов турецких порубили в кровавой сече. Торжество было полное.

Черногорцы чрезвычайно любят религиозные процессии, в которых принимают участие как мужчины, так и женщины. Процессии эти (крестные ходы) устраиваются или для поклонения мощам, или для освящения жатвы и воды, или по обету. Мужчины при этом несут образа святых и усердно, хотя и не особенно стройно, поют разные молитвы¹²³.

Нынешний владыка-митрополит Митрофан неустанно заботится о духовном просвещении своего народа, как и об упорядочении вообще его церковно-религиозного состояния. Одной из мудрых церковных мер его было установление определённого жалованья духовенству (с 1900 года), чем положен был конец печальным пререканиям между пастырями и паствой по поводу добровольной платы за требы. Одна эта мера свидетельствует о высоком административном таланте владыки, всей душей преданного духовному благу своего народа. Хорошо зная русский язык, владыка в то же время немало занимается литературой и особенно переводами русских богословских сочинений на сербско-черногорский язык. Деятельным сотрудником его является почтенный придворный протодиакон Филипп Радичевич – весьма даровитый писатель-поэт: сочинения его высоко ценятся в Черногории, вся история и жизнь в которой служит неисчерпаемой темой для всякого рода поэтических произведений. Известно, что и доблестный князь её не только – мудрый правитель и храбрый воин, но и славный поэт, творения которого пользуются большей известностью во всем славянском мире.

До последней русско-турецкой войны единственной религией Черногории было православие, – в полном смысле – едино стадо и един пастырь. Но после этой войны ей досталась часть турецкой территории, населённой сербами-католиками. Хотя всё число этих инославных сербов, совращённых Римом, не превосходило 6.000 душ, которым притом был естественный исход из-затруднения – возвратиться в лоно своей древней матери православной церкви, однако иезуитско-австрийская дипломатия не преминула воспользоваться этим обстоятельством для того, чтобы вбить клин иезуитской политики в тело искони православного народа. Рим, поддерживаемый Австрией, добился заключения с Черногорией конкордата (1886 г.), по которому в Антивари была учреждена римско-католическая епископия, с правом верховного надзора над всеми черногорскими римско-католиками в религиозном отношении. Истинные друзья Черногории предостерегали её от этого шага, зная из истории, что значат эти конкордаты. И опасения оправдались. Водворившись в недоступном дотоле для чёрных воронов «орлином гнезде», иезуиты повели усиленную пропаганду своих церковно-политических идей и – косвенным результатом этого было опечалившее весь православно-славянский мир событие – переход в римскую церковь княжны Елены, которая пожертвовала своей православной верой, чтобы сделаться королевой итальянской...

Но конечно – это было лишь лёгкое облачко на светлом фоне славной истории Черногории, и можно быть уверенным, что здравый смысл черногорского народа не допустит дальнейших успехов иезуитской пропаганды, и черногорская церковь, под мудрым предстоятельством её владыки, будет крепнуть и процветать на благо славянского народа, так много крови пролившего за «Крст. Часни» и свою православную веру.

Белград (вид с Дуная)

Судьба сербской церкви по разрушении Сербского царства. – Господство фанариотов. – Первый митрополит из сербов. – Автономия сербской церкви. – Церковь и государство в Сербии. – Митроп. Михаил и его борьба за права церкви. – Изгнанничество митр. Михаила, возвращение на кафедру и последующая его деятельность. – Общее состояние церковно-религиозной жизни в Сербии.

Иннокентий, нынешний митрополит Сербский

Когда в 1889 г. Сербское царство пало после битвы с турками на Косовом поле, то Сербия ещё не сразу потеряла свою политическую независимость, продолжавшуюся до 1459 г. Церковная же независимость совсем не была тронута турками, так что сербское печьское патриаршество, утверждённое цареградским патриархом в 1375 г., продолжало и далее существовать, хотя права патриарха часто нарушались победителями. Однако после того, как сербские печьские патриархи: Арсений Черноевич III в 1690 г. и Арсений IV Иованнович в 1737 г., вследствие тяжёлого турецкого ига с одной стороны и заманчивого предложения австрийского императора Леопольда I с другой, переселились из Сербии с частью народа в Венгрию, положение сербской печьской патриархии окончательно пошатнулось, и султан Мустафа III по решению цареградского синода и патриарха Самуила окончательно присоединил её к патриархии цареградской в 1766 г. Вследствие этого сербской церковью в турецких владениях начали править греческие архиереи. Последние были часто без всякого богословского образования, совершали богослужение в сербских церквах на греческом языке и стремились навязать таковой и низшему духовенству, выходившему из сербов. Но, именно благодаря низшему духовенству, греческий язык был вытеснен из сербской церкви, так как оно совершало богослужение в это время уже на русско-славянском языке. Во время управления сербской церковью греческих архиереев духовное просвещение сильно упало, так как последние, сами будучи людьми мало просвещёнными, не могли заботиться и о просвещении сербского духовенства и вообще управляли церковью с полным произволом.

Иго турецкое было слишком тягостно для сербов, и они нередко поднимали восстания против своих притеснителей. Во время этих восстаний архиереи-греки нередко становились на сторону турецкого правительства, и это было причиной того, что народ сербский не любил своих архиереев и всеми силами старался свергнуть с себя зависимость от цареградской патриархии¹²⁴. Поэтому, когда в 1815 г. князю Милошу I-му Обреновичу удалось освободить Сербию от ненавистного турецкого ига, первым его делом было послать в Царьград депутацию с поручением просить у патриарха и Порты автономии для сербской церкви. Но цареградский патриарх не спешил удовлетворить просьбу сербского правительства и сербской церкви, и только благодаря энергичному требованию русского императора Николая I, сербы получили политическую внутреннюю автономию и церковную полунезависимость, которая была объявлена хатти-шерифом султана Махмуд-хана в 1830 г.¹²⁵. В 1832 г. было заключено между Сербией и цареградской патриархией соглашение, по которому: 1) как митрополит, так и епископы выбираются самостоятельно из сербского духовенства; 2) выбранный народом, духовенством и князем митрополит посвящается в Сербии, и все архиереи должны подчиняться этому митрополиту; 3) сербские епископы, выбранные князем и митрополитом, посвящаются без предварительного донесения об этом патриарху; 4) за каждый выбор митрополита посылается 800 дукатов в подарок патриарху; 5) имущество архиереев и митрополита, остающееся после их смерти, переходит во владение государства; 6) ни митрополит, ни епископы не имеют права делать долги ни на счёт сербского народа, ни на счёт патриархии; 7) митрополит не может быть свергнут с митрополичьей кафедры без законного разрешения цареградского патриарха и сербского князя, равно как ни епископы – без воли митрополита и князя; 8) митрополит должен в церкви поминать цареградского патриарха, а митрополита – все епископы в Сербии¹²⁶.

Мелетий, первый из сербов митрополит сербский (после греков фанариотов)

Первым митрополитом из сербов был избран Мелетий Павлович – архимандрит монастыря Вратевшницы. Мелетий был человек без высшего богословского образования, но выдвинулся своими заслугами в деле освобождения Сербии и был известен своей строгой набожностью, вследствие чего и пользовался любовью князя и народа. Ему недолго суждено было править сербской церковью; в 1833 г. он умер, оставив церковь в её прежнем неупорядоченном состоянии. В виду того, что сербская церковь крайне нуждалась в преобразовании административной и судебной власти, в духовном просвещении и образованном духовенстве, – князь Милош, после смерти митрополита Мелетия, обратился к тогдашнему просвещённому сербскому митрополиту Карловицкому (в Австро-Венгрии) Стефану Стратимировичу с просьбой – указать образованного и достойного человека, способного занять митрополичью кафедру в Белграде.

Митрополит Стратимирович указал князю на своего секретаря Павла Иованновича, серба из Срема, получившего богословское и философское образование. Павел Иованнович согласился на предложение князя Милоша и, приняв в монашестве имя Петра, был 6 декабря 1832 г. рукоположен цареградским патриархом Григорием в архиепископа белградского и митрополита сербского.

Митрополит Пётр нашёл сербскую церковь в весьма печальном положении, и ему пришлось много потрудиться, чтобы упорядочить церковные дела. И действительно, он предпринял целый ряд мер к улучшению церковных дел: ввёл строгую дисциплину среди духовенства, завёл книги для занесения в них крещаемых, браком сочетавшихся и умерших; он же основал епархиальные духовные суды и «Великий Духовный Суд» в Белграде, при местной митрополии; заботился о правильном разделении доходов приходского духовенства и исходатайствовал из казны жалованье митрополиту в 25.000 франков, а епископам по 12.000 франков в год, равно как выхлопотал жалованье и всем чиновникам в духовных судах. Видя полное отсутствие образования среди духовенства, митрополит Пётр обратил большое внимание на учреждение школ; так, в 1886 г. он открыл в Белграде богословскую школу («Богословию») для подготовки в ней как белого, так и монашествующего духовенства и назначил в ней учителями сербов из Австрии, как более просвещённых. Для большего процветания школы им же были приглашены впоследствии и двое русских преподавателей. Для высшего богословского образования и для приготовления на богословские кафедры он посылал воспитанников своей школы в Россию в высшие духовно-учебные заведения.

Вследствие династической политики в Сербии (в княжение Александра Карагеоргиевича) митрополит Пётр в начале 1859 г. оставил свою митрополичью кафедру и вернулся обратно в Австро-Венгрию, в Карловцы, где был избран в епископа горне-карловицкой (карлштадской) епархии.

После неудавшейся попытки вновь занять белградскую кафедру он умер в 1864 г. в Карловцах, куда приехал на заседания церковно-народного собрания¹²⁷.

Высокопр. Михаил, в Бозе почивший митрополит

После отречения митрополита Петра в Белграде был созван собор 25 июля 1859 г. для выбора нового митрополита, и собор избрал шабацкого епископа и администратора митрополии Михаила. Этот выбор был утверждён князем Милошем и цареградским патриархом Кириллом, который прислал митрополиту Михаилу своё благословение и грамоту. Михаил – в мире Милос Иованнович – в числе прочих молодых людей был послан митрополитом Петром в Россию для получения высшего богословского образования. Ещё будучи студентом Киевской духовной академии, он принял пострижение, а по окончании курса был в Киево-Печерской лавре торжественно посвящён во иеромонахи тогдашним митрополитом киевским Филаретом. Вернувшись после этого в Сербию, он некоторое время был профессором белградской «Богословии», а в октябре 1854 г. уже был приглашён занять шабацкую епископскую кафедру, имея всего 28 лет от роду. По вступлении на митрополичью кафедру, митр. Михаил энергично принялся за благоустройство своей церкви: он отделил церковную администрацию от церковного судопроизводства; вследствие его же настоятельных требований был выработан «закон о церковных властях православной веры», обнародованный 30 сентября 1862 г. Но так как этот закон не во всём отвечал каноническим правилам, то митрополит Михаил протестовал против него. Главный недостаток этого закона заключался в том, что епархиальные епископы не признавались председателями епархиальных судов, а также, что архиепископский собор, наивысшая церковная власть в Сербии, оставался без прав администрации, причём власть в действительности находилась в руках министра церковных дел. Вследствие протеста со стороны митрополита Михаила, князь Милош приказал правительству исправить этот закон, что до некоторой степени и было сделано. Хотя Сербия и пользовалась самостоятельностью как политической, так и церковной, но эта самостоятельность была не полная. Между тем назрело время для полного освобождения. В 1876 г. Сербия с братской помощью русского народа порешила окончательно сбросить турецкое иго, и в 1878 г. по Берлинскому трактату была признана независимым княжеством. Получив политическую независимость, сербское правительство и сербская церковь естественно не могли уже довольствоваться и половинной церковной автономией, вследствие чего уже в следующем 1879 г. правительство возбудило перед царьградской патриархией вопрос о церковной независимости¹²⁸. Переговоры с царьградским патриархом по этому предмету начал вести министр иностранных дел Ристич и впоследствии митрополит Михаил. Несмотря на интриги австрийского посланника в Царьграде¹²⁹, патриарх Иоаким III вместе со св. синодом в октябре месяце 1879 г. выдал грамоту, по которой признавал православную церковь в Сербии автокефальной. Однако чтобы сербская церковь при своей независимости сохранила единство как с цареградской церковью, так и с остальными православными церквами, она должна была на основании этой же грамоты: 1) поминать в диптихах вселенского патриарха царьградского; 2) брать св. миро из Царьграда; 3) новоизбранный митрополит сербский при вступлении в должность обязан извещать об этом патриарха царьградского и другие автокефальные православные церкви, и, наконец, 4) во всех трудных и сомнительных делах митрополит должен сноситься с другими православными церквами. Как видно, все эти условия со стороны царьградской патриархии служат явными показателями принадлежности сербской церкви к единой, святой, кафолической, восточной церкви, но никоим образом не налагают и тени зависимости на эту церковь.

Но получив полную автономию от вселенской патриархии, сербская церковь должна была вынести сильную борьбу со своим же собственным правительством, которое старалось отнять у неё права, принадлежащие ей по канонам, утверждённым вселенской церковью. Отношения между правительством и церковью со времени её независимости определялись конституцией 1869 г. и церковным законом 1862 г. По конституции 1869 г. господствующей религией в Сербии признаётся восточная православная, причём всякий прозелитизм в ущерб ей воспрещается (§ 31). К православной вере должен принадлежать князь и его наследники (§ 19). По церковному закону 1862 г. гражданская власть должна содействовать духовенству в искоренении суеверий, расследовать дела о беспорядках, происшедших во время богослужения, и наказывать виновных (§§ 38:39). При исследовании злоупотреблений в церковном хозяйстве обязан присутствовать также чиновник от полиции (§ 43). В бракоразводных делах полицейская власть приводит к окружному протоиерею и в епархиальную консисторию ту из сторон, которая сама не явилась на вызов церковного суда (§§ 133:137). Полицейская власть обязана объявлять в нужных случаях распоряжения церковных властей (§§ 112:192). – Как видно из этих законов, отношения между церковью и правительством определялись не полно и слишком обще, так что последние зависели от разных случайностей, как-то: от религиозных убеждений правительственных лиц, от политических обстоятельств и т. п. Жизнь королевства (с 1882 г.) Сербии кроме того зависела и зависит с одной стороны от направления лиц, стоящих во главе министерства, с другой от их отношений к Австрии и России, так как интересы Сербии во многом связаны с этими двумя государствами. С Австрией соединяет Сербию географическое и экономическое положение, с Россией – племенное родство и православная вера. Сербия всегда находилась в дружбе то с тем, то с другим из этих государств и смотря по тому, с кем она находилась в дружественных отношениях, так или иначе складывалось и направление всей её жизни. Во время дружбы с Россией правительство всегда гораздо больше заботилось об интересах церкви и относилось с уважением к её требованиям и законам. По справедливому замечанию новейшего исследователя, «дружба с Россией не может ограничиваться одной лишь политической стороной: она неизбежно влияет и на церковные события, на положение в стране местной церкви и духовенства». С другой стороны, как только усиливалось влияние Австрии, так и дела церкви ухудшались; так, во время правления страной напредняцкой партии, приверженной Австрии, со всей силой давали о себе знать в Сербии влияние запада и религиозный индифферентизм последнего, а римская пропаганда, пользуясь этим, добилась даже построения в Нише первой римско-католической церкви. Лучшим доказательством религиозного индифферентизма и полного игнорирования церковных канонов со стороны правительства служит закон о таксах, изданный в 1881 г. В силу этого закона каждое посвящение в священный сан, пострижение в монахи, разрешение епископа на вступление в брак и пр. были обложены определённым денежным налогом в пользу казны. При этом не только не были спрошены мнения митрополита и епископов относительно этого закона, но они даже не были уведомлены о нём, а узнали уже только после того, как закон был напечатан в официальном органе правительства.

Изданием этого закона правительство, как выразился митрополит Михаил, вступило на путь, который унижает церковь и умаляет почтение к правилам, её устрояющим и существующим целые века. Владыка вместе с архиерейским собором энергично восстал против издания этого антиканонического закона и ни под каким видом не соглашался принять его¹³⁰. В письме к министру народного просвещения и духовных дел г. Ст. Новаковичу (от 12 мая 1881 г.) митрополит, между прочим, писал: «Закон о таксах изумил нас как вообще его принятием, так и в особенности отличающею его вообще несправедливостью, необдуманностью и противоречьем, в каком он находится с духом святой церкви и её постановлениями. Несправедливо, что государство делает распоряжения относительно церкви, не входя предварительно в соглашение с церковными властями... Обложение духовных должностей налогами составляет нарушение внутренней независимой церковной жизни. Каким образом государство может требовать налога за должность, которую даёт не оно, и требовать от должностного лица, которого не оно назначает? С одинаковым правом можно бы требовать таких налогов от общественных и частных слуг, чего, однако, не делается по закону. Сверх того, церковь не может допустить уплаты таких налогов, потому что она узаконила бы грех симонии. Затем, значительность налога чрезмерна. Монах не мог бы уплачивать 250 франков. Кто посвящает свою жизнь Богу, неужели должен ещё платить за это дань государству?.. Белое духовенство обложено не менее высоко. По всему этому до́лжно прийти к убеждению, что составители закона о налоге не знали основных положений православной церкви и христианства, что они не руководились христианским сердцем и тем благоговением, которое мы должны чувствовать к церкви, в лоне которой мы родились и воспитались. Сербское духовенство обоих видов не заслужило такой награды за свою оказанную народу услугу. Я нахожу, – заключил владыка своё письмо к министру, – что этот закон (о таксах) вреден, а всё, что может причинить вред православной вере в Сербии, запрещается 31 статьёй конституции. Поэтому, вследствие данной пред Богом и церковью присяги, мы считаем себя обязанными протестовать против упомянутого закона». И действительно, митрополит вместе со своим синодом решительно протестовал против нового закона, находя его «в противоречии с канонами святой православной церкви» и требуя или его отмены, или «соответственного с канонами изменения». Но грубая сила австрофильствующих напредняков не останавливалась пред средствами для своей бесчестной борьбы. 18 октября 1881 г., в силу княжеского декрета, митрополит был удалён от управления делами митрополии; мало того, у него произвели обыск и отобрали частную его переписку, а временным администратором митрополии назначен был неготинский епископ Моисей. Против княжеского декрета митрополит опять (от 20 окт.) протестовал. Он писал, между прочим: «Отставление меня от должности архиепископа белградского и митрополита сербского и последовавшее в то же время назначение управляющим церковными делами Моисея, епископа неготинского, есть вопиющее правонарушение по отношению как к сербской конституции, так и православной церкви. Православная церковь признаётся конституцией государственной церковью княжества (тогда Сербия была ещё княжеством, став королевством только в 1882 г.), а последняя, в силу основных законов православной церкви, подведомственна исключительно патриарху константинопольскому (хотя с 1879 г. сербская церковь получила полную автокефалию). Достоинство епископского сана и принесённая мною публично торжественная присяга – охранять святость веры и права церкви – вменяют мне в обязанность, как главе сербской церкви, не оставлять своей резиденции, а распоряжение светской власти, лишающее меня сана и назначающее на моё место епископа Моисея, предать анафеме, как акт насилия, направленный против существующих церковных законов». Далее, митрополит указывал на право суда над ним представителей всех автокефальных церквей, к которым он и «апеллировал». «И лишить меня сана, – писал митрополит, – могут только синоды православной церкви, а отнюдь не совет министров, не имеющий права принимать какие бы то ни было решения по церковным делам. Как сербский гражданин и человек, прослуживший государству двадцать восемь лет, я ссылаюсь сверх того на ст. 26 сербской конституции, по которой никто не может быть осуждён без суда и не выслушав направленного против него обвинения, дабы иметь возможность защищаться. Между тем никакого обвинения против меня не было предъявлено, и я не был предан компетентному суду. Поступок вашего министерства есть самое вопиющее нарушение законов, вследствие чего и указ лишён всякой силы. Отказываясь подчиниться распоряжению об обложении лиц духовного звания особым налогом, я исполнил только свой долг и свою обязанность»... Недаром, после этого, один московский церковный вития в слове, сказанном в день тезоименитства владыки-митрополита (8 ноября), приравнял подвиг его «к подвигу патриарха всероссийского Гермогена и митрополита московского св. Филиппа, кровью своей запечатлевших преданность православной вере в борьбе с грубым насилием светской власти».

Несмотря на все указываемые в этом протесте неправильности касательно отстранения митрополита от должности, грубая сила, однако, временно добилась своего торжества. Митрополит удалился в свой домик на Врачаре (в предместье Белграда) и находился там почти два года как бы под арестом, окружённый правительственными шпионами и полицией. Наконец, на страстной неделе в 1883 г., 11 апреля, он вынужден был, к величайшему сожалению своих многочисленных почитателей в Сербии выехать из отечества, и отправился тогда к святым местам православного востока, по подобию своего отдалённого предшественника на сербской архиепископской кафедре св. Саввы. На пути он остановился в Царьграде, где торжественно и братски был встречен вселенским патриархом Иоакимом III. Затем он отправился в Иерусалим и другие св. места Палестины; после посетил святую Афонскую гору, откуда, возвратившись чрез Царьград в Варну и Рущук, в 1884 году прибыл в Россию, где и оставался до 1889 года то в Киеве, то в Москве на своём подворье, то в других городах, посещая не один раз и Петербург. Во время своего последнего пребывания в России владыка ближе познакомился с нею, завязал с нею ещё более тесные связи, которые он начал на школьной скамье, продолжал в своей оживлённой переписке с бывшими своими наставниками, товарищами по школе, друзьями, знакомыми и даже с лицами, власть имущими, связи, которые он скрепил личным посещением России в 1869 г., когда он приезжал на юбилей своей родной Киевской академии (был избран тогда же почётным её членом) и когда он посетил Петербург, будучи избран в то время, между прочим, почётным членом столичного университета.

Только после отречения короля Милана от престола в пользу своего сына Александра, митрополит Михаил, в 1889 году, под давлением сербских народных желаний, был приглашён опять занять свою митрополичью кафедру. Временно занимавший эту кафедру митр. Феодосий Мраович добровольно отказался от кафедры, и тогда (29 мая) митр. Михаил торжественно вступил в свой кафедральный город, заняв снова свою митрополичью кафедру, на которой и оставался до последних минут своей жизни, до времени блаженной своей кончины. Год возвращения митр. Михаила в Сербию был юбилейным годом для сербов: сербы вспоминали тогда 500-летие со времени несчастной для них Косовской битвы (1389 г.), положившей начало быстрому падению древней сербской самостоятельности, и тогда же они поспешили отпраздновать миропомазание своего юного короля Александра. Обряд миропомазания совершал восстановленный на своей кафедре митр. Михаил. С тех пор он непрерывно продолжал свою неутомимую деятельность во благо вверенной ему церкви и на пользу народного дела с той неизменной ревностью и с тем же христианским самоотвержением, какие отличали его и ранее. Известно, что до своего изгнания из Сербии он прилагал все свои силы и знания для полного церковного благоустройства в своём отечестве (при нём был издан закон о церковных властях в Сербии от 1862 г., остававшийся в силе с некоторыми изменениями и дополнениями до издания нового закона в 1890 г. – после возвращения митрополита в Сербию, и много других распоряжений, касающихся благоустройства церковного), принимал не только живейшее, но и главнейшее участие в достопамятных событиях, предшествовавших русско-турецкой войне, в 1876–7 гг., благословив, например, освободительные подвиги русских добровольцев, своих соплеменников сербов и пр., рассылая воззвания о помощи боснякам и герцеговинцам и пр., собирая пожертвования на нужды военного времени; далее исходатайствовал в патриархии полную автокефалию сербской церкви в 1879 г. и мн. др. И после своего возвращения в Сербию в 1889 году он также не щадил своих сил для продолжения великого и плодотворного своего служения. Правда, не легко было ему разобраться в том хаосе, который оставил ему в делах церкви предшественник его Феодосий Мраович. Но митр. Михаил, однако, со свойственной ему архипастырской ревностью, с редким самоотвержением взялся за дело внутреннего благоустройства церкви. По возвращении его и при его участии издан был (в 1890 г.) новый закон о церковных властях, действующий и доселе, приведены в порядок другие церковные дела, учреждены были многие благотворительные фонды для оказания помощи духовной литературе, вдовам и сиротам духовенства и др., замещены архиерейские кафедры достойными кандидатами, приходское духовенство начало проявлять оживлённую пастырскую деятельность, учредив «священническое братство», которое не безуспешно действует в духовно-просветительном отношении и теперь, девятый год издавая, например, свой журнал (ежем.) «Весник српске цркве», и пр. Со своей стороны, и монашествующее духовенство в это время составило своё братство, не безуспешно также преследующее цели внешнего и внутреннего благоустройства монастырской жизни. Наконец, и новейшие успехи сербского церковно-школьного дела в Турции (в Старой Сербии и Македонии) значительно обязаны нравственной энергии митрополита Михаила, который делал соответствующие представления в греческую константинопольскую патриархию на счёт приобретённых уже теперь некоторых уступок. Из многих других забот митр. Михаила о нуждах вверенной ему церкви нельзя не упомянуть и о его близком участии в делах, касающихся подъёма духовного образования сербского духовенства. С этой целью он направлял молодых людей для получения богословского образования в Россию и даже иногда в православные греческие школы (на о. Халки и в Афины); заботился и о реформе своей белградской «Богословии», которая по закону от 11 января 1896 г. получает теперь новое лучшее устройство. В кратком очерке трудно исчислить все плоды неутомимой деятельности славного сербского владыки. Можно только вообще заметить, что не было и нет ни одной стороны в сфере церковных и народных интересов страны, где бы ни было видно доброго, отзывчивого, горячего участия владыки-митрополита. За это и привязана была к нему его признательная паства, окружая его всегда искренней, неподдельной любовью и самым высоким уважением. Но авторитет его был велик и за пределами непосредственно его паствы. Он представлял собой нравственный центр для целого православного сербства, которое видело в нём наиболее типичного своего представителя. Он производил обаяние силой своего нравственного авторитета во всем славянском и во всём православном мире и, в особенности, в православной России, что, между прочим, ясно выразилось, например, в юбилейных торжествах митрополита в 1879 году (25-летие его архиерейства) и в 1894 году (40-летие его архипастырского служения)¹³¹.

Среди кипучей церковно-административной своей деятельности высокопреосвященнейший митрополит Михаил находил досуг заниматься и литературой. Ему принадлежит около 50 отдельных разных изданий и самостоятельных сочинений, не считая многочисленных его журнальных статей, грамот, посланий, многочисленной корреспонденции к разным лицам, учреждениям и пр.¹³².

За свои неусыпные труды и подвиги митр. Михаил удостоен был в разное время многочисленных и самых разнообразных отличий. Так, например, он имел все высшие ордена сербские, получил несколько высших орденских отличий русских (орден св. Анны I ст., св. Владимира II ст., св. Александра Невского), высший черногорский орден Даниила I ст. и мн. др.; был избран в почётные члены многочисленных благотворительных и просветительных обществ, учёных учреждений и обществ (был – между прочим – почётным членом всех русских духовных академий, в том числе и С.-Петербургской с 1879 г., нескольких русских университетов и др.). А насколько он имел влияния даже на инославном западе – показывает,например, случай избрания митр. Михаила в 1862 году в председателя общества (в Париже) для освобождения африканских рабов. В 1895 г. сербский архиерейский собор, давая своему первосвятителю-митрополиту отличие в виде белого клобука с бриллиантовым крестом (по подобию отличия русских митрополитов) «за многоценные, многотрудные и плодотворные его дела», начинал свою грамоту (от 14 октября) следующими словами: «Силою веры стяжал еси вышнее любомудрие и трудом вся приобрел еси». А в юбилейный 1894 год многие епископы и духовенство приветствовали его, между прочим, словами: «Таков подобаше нам Архиерей».

Неустанные труды и пережитые огорчения подорвали здоровье митроп. Михаила и 5 февраля 1898 г. он скончался. Кончину его оплакал не только горячо любивший его сербский народ, но и весь православный мир, особенно православная Россия, так сердечно любимая им и так возлюбившая его. Выражая чисто русская чувства, проф. Пальмов писал в его некрологе: «Не стало этого великого православного святителя, пользовавшегося большим нравственным авторитетом на всём православном востоке и в частности у нас в России, не стало великого печальника сербского народного горя, не стало непоколебимого друга России и пламенного ревнителя славянского единения под покровительством великой, мощной православной России, идеалы которой блаженно-почивший владыка усвоил своим истинным православным разумением и своей воистину широкой, мягкой и доброй славянской душой. Мир блаженно-почившему митр. Михаилу, вечная ему память и вечная слава его великим подвигам, которые составляли весь смысл его праведной жизни и неутомимой деятельности».

На кафедру сербского митрополита собором был избран (15 февр. 1898 г.) епископ нишский Иннокентий, который и ныне управляет сербской церковью, продолжая дело своего славного предшественника по внешнему и внутреннему благоустроению вверенной его попечению церкви.

В настоящее время православная церковь в Сербии имеет пять епархий: а) Белградскую с кафедрой в Белграде; б) Жичскую с кафедрой в Кралеве; в) Нишскую с каеедрой в Нише г) Тимочкую с кафедрой в Заичаре и Шабацкую с кафедрой в Шабаце. Высшая церковная власть в Сербии – «Архиерейский собор», состоящий из епархиальных архиереев с митрополитом во главе. Каждая епархия имеет свой духовный суд, а «велики духовни суд» для всех епархий находится при митрополии в Белграде.

В церковном богослужении в Сербии употребляются книги, главным образом, печатанные в России, так как книги сербской редакции уже почти целый век как вышли из употребления.

Духовенство сербское не получает жалования из казны, а содержится от добровольных и обязательных приношений прихожан. Количество обязательных приношений определено законом. Так как сербское духовенство принимало большое участие в освобождении своей страны от турецкого ига, то по приобретении Сербией независимости, оно также получило права принимать участие в политической жизни своего отечества, и священники пользуются правом быть депутатами в народной скупщине.

Весьма важную роль в исторической жизни сербов всегда играли монастыри: они были культурными центрами, из которых исходили лучи просвещения и распространялись среди сербского народа. В монастырях воспитывались будущие князья и вожди сербского народа, и вообще вся сербская интеллигенция. Ещё большее значение монастыри приобрели после падения сербского царства (1889 г.), когда они остались единственными рассадниками просвещения и хранителями заветов старины. С открытием специальных школ монастыри начали мало-помалу утрачивать своё просветительное значение и в XIX веке им осталась только религиозно-нравственная миссия, от исполнения которой зависит их будущее. В настоящее время православная церковь в Сербии имеет 51 монастырь, и историк Дучич справедливо говорит, что «ни один христианский народ в Европе не имеет столько монастырей и церквей пропорционально к своей численности, сколько имеют их сербы»¹³³. Материальное положение монастырей теперь очень тяжёлое, так как у них отняты приходы, которые им прежде принадлежали и приносили значительные доходы, и, кроме этого, они обложены непосильным государственным налогом¹³⁴.

Православный сербский народ, вполне сознавая, каким сокровищем для него всегда была православная вера, давшая ему возможность пережить тягчайшие годины исторической жизни и вновь достигнуть свободы, крепко держится своей матери-церкви и мужественно отражает все попытки инославной пропаганды. Однако влияние запада сказалось отчасти и на нём. Около восьмидесятых годов, под влиянием протестантской пропаганды, в Сербии начала распространяться так называемая, назаренская секта. Символических книг назарены не имеют, учение же их состоит в том, что они не признают св. таинств, отвергают национальность и военную службу, считая последнюю делом дьявольским, не признают авторитета государственных властей, отказываются от присяги, восстают против всякого образования, считая его излишним и продуктом книжничества и фарисейства. Отрицая священное предание, они чтут, как источник вероучения, одно священное писание и только знание его признают потребным для человека. Они не посещают церквей, а для своих молитвенных собраний сходятся в частных домах, где со своим старшиной поют песни религиозного содержания. Песни эти с мадьярского языка на сербский перевёл известный сербский поэт Змай Иованович. Ввиду значительного распространения в Сербии этой секты, нишская консистория в 1889 году издала духовенству распоряжение обратить особенное внимание на протестантов, продающих в Сербии книги Священного Писания и пользующихся этим случаем для распространения назаренства¹³⁵. Но вообще секта не имеет большого успеха и с усилением духовно-просветительной деятельности духовенства потеряет всякую почву в глубоко преданном своей церкви народе.

Сербская церковь не ограничивается одной Сербией. Ветви её раскинулись и на Австрию, и отчасти остались под властью Турции, как Старая Сербия и Македония. Минуя эти две последние области, как почти не имеющие никакого церковно-исторического движения, обратимся к краткому обзору сербских церквей в пределах Австро-Венгрии.

Георгий Бранкович, архиепископ карловецкий, патриарх австрийских сербов

Карловцы, резиденция Карловицкого патриарха

Тяжесть турецкого ига и переселения сербов в соседние страны. – Заманчивые обещания австрийского правительства. – Основание сербской митрополии в Венгрии. – Митроп. Стефан Стратимирович и его заботы о благоустроении церкви. – Попытки австрийского правительства ввести унию среди сербов. – Неудача этих попыток. – Внутренние движения среди сербов под влиянием западной культуры. – Образование духовенства, монастыри, богослужебные книги. – Судьбы православно-сербской церкви в Дальмации, Боснии и Герцеговине.

Турецкое иго было так тяжко для свободолюбивых сербов, что они не могли сносить его и часто восставали против своих притеснителей, которые конечно мстили им, проливая потоки христианской крови. Тогда многие, не видя другого исхода из невыносимого положения, оставляли родные поля, ища себе убежища в соседних странах, особенно за Дунаем в Австро-Венгрии. Такие переселения нередко принимали массовый характер, и например, в 1481 году переселилось туда до 50.000 сербов. Австрийское правительство, надеясь получить в лице сербов храбрых охранителей своих границ от турок, уже угрожавших и ей самой, с радостью принимало их и даже приманивало их разными обещаниями и льготами. Когда в 1690 г. переселилось в Австрию под водительством патриарха Арсения III до 87 тысяч сербских семейств, то австрийское правительство, расселив их вдоль своей юго-восточной границы, пожаловало им особую грамоту с изложением многих льгот и привилегий. Грамота Леопольда I давала сербам: 1) право выбора архиепископа, признающегося духовным главой сербов и независимого от другой духовной власти; 2) сербскому архиепископу над всеми сербами давало не только духовную, но и светскую власть; 3) сербское население получает самостоятельное управление; 4) сербским переселенцам обещано возвратить их на прежние места жительства, как только Австрии удастся освободить оные от турок; 5) по смерти серба-мирянина, не оставившего после себя наследников, имущество его должно поступать в собственность архиепископа и местной приходской церкви, а в случае смерти архиепископа и епископов их имущества поступают в собственность архиепископии; 6) архиепископ разрешает постройки сербских православных церквей и назначает духовенство по всем подведомственным ему епархиям; 7) сербское православное духовенство не подлежит юрисдикции никакой светской власти, за исключением императора; архиепископ же имеет право присуждать к наказанию за проступки лиц подведомственного ему духовенства; 8) сербское православное духовенство освобождается от всяких податей; 9) недвижимые имущества, принадлежащие церкви, признаны навсегда собственностью православных церквей, монастырей или епархиальных архиереев; 10) предоставляется полная свобода отправлять богослужение по обрядам и правилам греко-восточной церкви. Так как Австрии не удалось освободить прежние места жительства сербов от турок, то они так и остались в своём новом отечестве, куда в 1737 году ещё переселился печьский патриарх Арсений IV Иованович Шакабета с частью народа и духовенства¹³⁶. Ещё в 1710 г. во время митрополита Софрония Подгорочанина сербская православная церковь в Австро-Венгрии получила от печьского патриарха Калиника самостоятельность, но всё же сохраняла духовную зависимость от печьской патриархии до 1766 г., когда последняя сама лишилась самостоятельности и должна была подчиниться константинопольской патриархии¹³⁷.

Привилегии, данные сербам Леопольдом I, как видно, были весьма широки и неоднократно подтверждались австрийскими императорами и в последующие времена. Насколько, однако, всё это было призрачно, видно из того, что сербы скоро стали жаловаться на разные притеснения, и на сербском конгрессе в Темшиваре, созванном с разрешения австрийского императора Леопольда II, в 1790 году, они просили правительство между прочим, чтоб 1) им дозволено было пользоваться старым Юлианским календарём; 2) свободно выбирать архиепископа и строить церкви; 3) чтобы епископы могли свободно обозревать свои епархии; 4) чтобы православное приходское духовенство вполне уравнено было в правах гражданских с римско-католическим приходским духовенством¹³⁸. На этом же соборе 29 октября 1790 года карловицким митрополитом был избран Стефан Стратимирович епископ будимский, который управлял карловицкой митрополией в течение сорока шести лет. Митрополит Стратимирович был одним из образованнейших сербов своего времени. Он основал при митрополичьем дворе в Карловцах библиотеку, которую наполнил ценными научными сочинениями того времени, не только богословскими, но и по другим отраслям науки. В 1791 он открыл в Карловцах гимназию, а в 1794 г. богословскую школу (богословия). В 1797 г. он устроил на свои личные средства «алумнеум» (благодяние), существующий и ныне, для бедных учеников, получающих там даровой стол. Митрополит Стратимирович пользовался большим уважением не только со стороны австрийских сербов, но также и сербов, живущих за Дунаем, в теперешнем королевстве – Сербии. Поэтому во время восстания последних, австрийское правительство склоняло его убедить задунайских сербов к признанию над собой покровительства Австрии. Но митрополит думал иначе. В июне 1804 года он передал в Будапешт русскому протоиерею Андрею Самборскому, состоявшему там при великой княгине Александре Павловне, супруге венгерского палатина Иосифа, план восстановления нового славяно-сербского государства. Хотя план митрополита Стратимировича остался без исполнения, однако благодаря его именно влиянию задунайские сербы отвергли покровительство Австрии¹³⁹.

В это время австрийским императором был Франц I. Несмотря на своё индифферентное отношение к религии, он, тем не менее, заодно с иезуитами действовал в пользу унии против православной веры, которая всегда служила духовной связью между австрийскими сербами и православной Россией, чего особенно побаивались австрийские императоры, так как в критическую минуту сербы всегда могли изменить интересам Австрии. Кроме того, и Рим через иезуитов сильно влиял на австрийских императоров. В XVIII веке австрийское правительство в интересах унии нередко прибегало даже к разным насилиям, а император Франц I с этой же целью придумал новое средство: в октябре 1814 г. он собственноручно написал митрополиту Стратимировичу письмо, в котором предлагал ему, как главе местной православной церкви, в интересах большего сближения народов австрийской империи, оставить Юлианский календарь и принять Григорианский, употребляемый римско-католической церковью. Митрополит Стратимирович в своём ответном письме, ссылаясь на постановления вселенских соборов, доказал императору полную невозможность для православного сербского населения принять Григорианский календарь. Встретив отказ со стороны митрополита, правительство приостановило на некоторое время свои замыслы; но в двадцатых годах оно опять возобновило деятельную пропаганду в пользу унии в горне-карловацкой (карлштадской) епархии в Хорватии, где имело некоторый успех. Действуя разными приманками, оно совратило нескольких бесприходных священников, как Николай Гатеша и др. Местный униатский епископ Станич обещал Николаю Гатеше, в случае принятия им унии, предоставить ему хороший приход, воспитание детей на казённый счёт, пенсию и проч. Находясь в тяжёлом материальном положении, Гатеша согласился на предложение и 18 ноября 1819 г. подал епископу Станичу заявление, что согласен принять унию, после чего епископ прислал ему униатский катехизис для ознакомления с униатским учением. Возвратившись домой и изучив униатский катехизис, Николай Гатеша начал склонять многих своих друзей к принятию унии. Между прочим, ему удалось уговорить священника в Тржите Петра Главаша, который также принял унию, от которой скоро, впрочем, отказался.

6 июня 1820 года священник Николай Гатеша служил обедню уже в римско-католической церкви в Тржите. Узнав об этом, народ страшно возмутился и начал угрожать ему убийством; но так как это ни к чему не привело, то 9 июня народ привёл в исполнение свою угрозу. Уже спустя некоторое время после убийства Николая Гатеши, епископом горне-карловацким Моисеем Миоковичем было получено от военной власти («Генерал-команды») известие о том, что император Франц I повелел: «если священник Николай Гатеша примет унию, назначаю ему годичное жалование в 200 гульденов; также пусть управляет приходом в Тржите, если греко-католический епископ Станич найдет его к тому способным».

Так кончилась попытка провести унию в Тржите; хотя попытки возобновлялись и после, но оставались без успеха. Особенное внимание обращал митрополит Стратимирович на сербские монастыри, которым придавал большое значение: «Сербские монастыри и монахи, говаривал он, это – столп сербской церкви». Этот замечательный иерарх карловицкой митрополии, принёсший много пользы сербской церкви и сербскому народу, умер 23 сентября 1836 г.

В 1848 году мадьяры подняли восстание против Австрии с намерением основать своё вполне самостоятельное государство, управляемое своим же народным королём. Австрии, которую тогда спас русский император Николай I, с воодушевлением пришли на помощь и сербы, питавшие глубокую ненависть к мадьярам за их всегдашние притеснения, особенно усилившиеся за последнее время. Особенно сербы были недовольны тем, что в Венгрии мадьяры не хотели признавать другой народности и языка кроме мадьярского. 1 мая 1848 года собралась в Карловцах сербская народная скупщина, в которой принимали участие и сербы из Сербии, под председательством митрополита Иосифа Раячича. Скупщина выбрала из своей среды «народный одбор» (комитет), с целью руководить восстанием. На этой же скупщине сербы провозгласили себя политически свободным народом, живущим под державой австрийских императоров, и потребовали, чтобы провинции: Сремь, Бачка, Банат и Военная Граница, населённые сербами, вошли в состав особой правительственной территории под названием «Српска воjводина». При этом воеводой был избран Стефан Шупликац, а митрополит Иосиф Раячич провозглашён патриархом¹⁴⁰. Император Франц Иосиф I, в это время вступивший на престол после отречения своего дяди импер. Фердинанда, зная заслуги сербов перед австрийским престолом и крайне нуждаясь в их помощи, признал и утвердил сербское воеводство и патриархию. Впоследствии, когда миновала опасность и когда мадьяры признали австрийского императора своим королём, тот же император Франц Иосиф I в 1860 году упразднил сербское воеводство и оставил только карловицкому митрополиту пустой титул патриарха. Вот чем отплатило австрийское правительство сербам за заслуги, оказанные ему ими.

Между тем церкви и имущества их настолько пострадали во время этой смуты, что патриарх Иосиф Раячич принуждён был обратиться к русскому императору Николаю I с просьбой о материальной помощи для своего народа, каковая и была оказана великодушным императором. Рядом с материальным оскудением обнаружился и нравственный упадок, который особенно сказался в 60-х годах. Под растлевающим влиянием западноевропейского либерализма, среди австрийских сербов началось брожение, которое шло прямо против православной церкви и освящённых ею устоев жизни. Выразителем этого направления выступило «Общество сербской молодёжи» («Омладински покрст»). Сначала оно ограничивалось областью литературы, но впоследствии приняло политический характер и, перестав быть обществом, обратилось в сильную партию, во главе которой встал Светозар Милетич. Хотя эта партия имела и некоторые свои хорошие стороны, однако её деятельность печально отозвалась на церковной жизни австро-венгерских сербов. Став на слишком радикальную дорогу и введением выборного начала предоставив народу, ещё не подготовленному к либеральным учреждениям, слишком большое влияние на дела церкви и духовенства, она тем самым подрывала всякий авторитет и совершенно деморализовала народ. И действительно, на церковно-народном конгрессе при патриархе Маширевиче уже обнаружился сильный раздор между иерархией и народной партией, который впоследствии принимал все большие размеры и принес много несчастий и зла сербской церкви. Около этого же времени и под теми же влияниями между австро-венгерскими сербами начала распространяться назаренская секта, которая уже имела своих приверженцев между мадьярами. Главной причиной распространения назаренства между австро-венгерскими сербами служат церковные неурядицы в широком смысле этого слова с одной стороны, с другой – искусно проводимая протестантская пропаганда. В настоящее время между сербами насчитывается около пяти тысяч назарен.

Наконец немало смуты в церковно-религиозную жизнь внесло стремление принадлежавших к карловицкой патриархии румын. Когда они в 1864 году добились отделения от этой патриархии и получили самостоятельную митрополию с кафедрой в Сабине (Германштадте), то это не только ослабило карловицкую патриархию, но и повело к сильной национальной розни между сербами и румынами и к бесконечным распрям и спорам при разделе церковных имуществ. Утверждая такое разделение, австрийское правительство логично следовало своему правилу: divide et impaer!

Положение дел после этого становилось всё более печальным, тем более что на престол патриарший стали проникать лица, более угождающие правительству, чем служащие своему народу. Поэтому при выборах то и дело происходила борьба между народом и правительством, причём народ избирал одного кандидата, а правительство старалось навязать другого, в чём нередко и успевало. Так, в июне 1874 г. церковно-народный собор в Карловцах выбрал патриархом будимского епископа Арсения Стойковича, одного из просвящённейших архиереев своего времени, но правительство не утвердило этого выбора. На новых выборах, назначенных правительством 19 июля того же года, карловицким патриархом был избран румынский митрополит Прокопий Ивачкович (по происхождению серб) и 26 июля утверждён императором Францем Иосифом I. Несмотря на то, что патриарх Ивачкович был правительственным кандидатом, само правительство в 1879 году предложило ему, против его воли, выйти в отставку и назначило администратором митрополии бачского епископа Германа Анджелича. В январе 1882 года созванный в Карловцах церковно-народный собор вторично избрал патриархом будимского епископа Арсения Стойковича, но правительство и на этот раз отказалось утвердить его. Тогда собор избрал патриархом горне-карловацкого епископа Феофана Живковича, известного своим умом и проповедническими способностями. Правительство, однако, не утвердило и этого выбора, а назначило патриархом бачского епископа Германа Анджелича, бывшего тогда администратором. Понятно, что навязанный правительством патриарх не мог быть любезен народу, и между иерархией и народом вспыхнула ожесточённая борьба. Эта борьба, вина в которой одинаково падает как на иерархию, так и на народ, весьма вредно отразилась на положении церкви. К сожалению, эти враждебные отношения не прекратились и до сих пор, лишая австро-венгерских сербов возможности обеспечить свои права и упорядочить свою церковную автономию. Патриарх Герман Анджелич был образованным человеком, но свои личные интересы ставил выше всего, даже выше церковных канонов, о чём свидетельствует с одной стороны тот факт, что он занял патриаршую кафедру помимо воли народа, с другой – что незаконно посвятил в митрополита Сербии Феодосия Мраовича, после того как незаконно был свергнут митрополит Михаил. Им же был издан циркуляр, возбраняющей празднование дня, посвящённого памяти св. первоучителей славянских Кирилла и Мефодия.

Одной из важных заслуг патриарха Германа Анджелича было то, что он вместе со своим братом протоиереем Стефаном построил на свои средства в Карловцах прекрасное здание для сербской гимназии и богословской школы. Патриарх Герман умер 26 ноября 1888 года. После его смерти администратором патриархии правительство назначило бачского епископа Василиана Петровича, а в апреле 1890 году церковно-народный конгресс избрал патриархом темишварского епископа Георгия Бранковича, который и ныне управляет карловицкой митрополией-патриархией.

Пользуясь неупорядоченным и фактически бесправным положением сербского народа в Австрии, среди него неустанно работает римская пропаганда, то навязывая ему унию, то вполне совращая в латинство, и, хотя успехи остаются доселе весьма слабыми, однако эта пропаганда разъедает здоровый духовный организм православного народа. Кроме того, сильный удар православной сербской церкви в Венгрии в последнее время (1894 г.) правительство нанесло введением церковно-политических реформ, как-то: гражданского брака, свободы вероисповедания и равноправности евреев. Такими нововведениями совершенно подрывалось значение церкви и как бы узаконялось полное безверие. Несмотря на энергичный протест со стороны сербских православных епископов во главе с патриархом Георгием Бранковичем (как членом парламента), эти законы были приняты большинством голосов мадьярского парламента. При проведении этих церковных реформ мадьярское правительство руководилось принципом мадьяризации всех народностей, живущих в Венгрии, надеясь таким путём приобрести преобладающее влияние на их жизнь. Но со стороны народа начался естественный протест, и, несмотря на все усилия римско-католической пропаганды, началось по местам движение к возвращению в православие. Так около полутора тысячи сербов римско-католического вероисповедания в селе Сантове бачского округа в Венгрии, возмущённых грубыми мерами мадьяризации, перешли в православную веру в 1899 году. Эти принявшие православие сербы – «шокцы» до половины XVIII века были православными, но затем под давлением римско-католической пропаганды приняли латинскую веру. В новейшее время, когда мадьяры захотели ввести в их церкви богослужение на мадьярском языке, они отказались от латинства и торжественно приняли прадедовскую православную веру.

Вследствие тяжёлых условий, в которых находилась православная сербская церковь в карловицкой митрополии в XIX веке, богословская наука развивалась весьма слабо, так что за всё это время не было ни одного выдающегося богослова или богословского сочинения. Для богословского образования сербского духовенства в карловицкой митрополии существовали до последнего времени четыре богословских училища: в Карловцах, в Вршце, Пакраце и Плашкоме. Эти училища были крайне неудовлетворительны, и, по решению церковно-народного конгресса и утверждению императора от 10 августа 1868 года, были совершенно закрыты, за исключением одного карловицкого, открытого ещё в 1794 г. митрополитом Стефаном Стратимировичем. Это богословское училище (богословиjа) долго стояло на очень низкой степени, так как преемники митрополита Стратимировича слишком мало заботились о нём. Положение дела значительно улучшилось в последнее время, и теперешняя «богословиjа», благодаря заботам нынешнего патриарха Георгия Бранковича, на собственные средства построившего семинарию, с успехом исполняет своё назначение для приготовления кандидатов на священство. В «богословии» преподаются только богословские предметы и языки: еврейский, греческий, церковно-славянский и, как необязательный, русский язык с 1893 года. В «богословии» поступают окончившие курс классической гимназии с аттестатом зрелости, а для высшего богословского образования отправляются в Россию, в духовные академии, и в черновецкий университет. При «богословии» есть и своя библиотека, но пока крайне небогатая.

Как сербы королевства Сербии, так и сербы карловицкой митрополии весьма богаты монастырями: в одной карловицкой митрополии насчитывается двадцать семь монастырей. Несмотря на то, что почти все монастыри этой митрополии обладают большими материальными средствами, их польза для православного сербского народа, как материальная, так и религиозно-нравственная, крайне ничтожна. Ещё митрополит Стефан Станкович в своём послании от 9 января 1837 года говорил, что монахи в монастырях сремских (большинство монастырей находится в Среме на Фрушкой горе) живут недостойным образом. Нельзя не согласиться с Березиным, который говорит: «никто не станет отвергать, что монашество в его чистом и светлом образе способно представлять собой высокое и замечательное явление; никто не станет отвергать и того, что монастыри, правильно устроенные и поставленные на истинных началах, могут иметь большое и благодетельное влияние на народ, который обыкновенно собирается туда толпами и массами, ища духовного утешения, нравственного отдыха и успокоения души. К сожалению, сербское монашество и сербские монастыри в их современном виде и положении являются нередко отступающими от той цели, к какой должны стремиться, не соответствующими своему назначению и потому представляющими явление ненормальное и грустное»¹⁴¹. Наиболее замечательны из монастырей Крушедол, Гргетек и Ново-Хопово в ирижском уезде, сремского комитата. В Новом Хопове хранятся мощи св. Феодора Тирона, а в Крушедоле – частица мощей св. матери Ангелины. Недалеко от Нового Хопова лежит монастырь Старо-Хопово, о котором имеются сведения с 1502 года. В румском уезде того же Сремского комитата находится монастырь Врдник, иначе называемый Раваница; в нём покоятся мощи св. князя сербского Лазаря, погибшего на Косовом поле. В этом же уезде лежит и монастырь Язак, в котором хранятся мощи сербского царя св. Уроша. В часовом расстоянии от Язка расположился монастырь Бешеново с частицами мощей св в. Кирика и Улиты. Недалеко от Бешенова находится монастырь Шишатовац, в котором хранятся мощи сербского деспота св. Стефана Штильяновича. К наиболее богатым монастырям на Фрушской горе принадлежат Беочин, Крушедол и Гргетек.

Что касается богослужебных книг, то, несмотря на старания австрийского правительства вытеснить из церковного употребления у сербов богослужебные книги, получаемые из России, последние и до сих пор больше всего встречаются в церковном употреблении. В 1852 году в Вене была созвана особая комиссия, состоящая из нескольких православных сербских епископов и архимандритов под председательством императорского комиссара, с целью изыскания мер, как вывести из употребления в австрийских православных сербских церквях и монастырях богослужебные книги, печатаемые в России, и найти средства к замене их другими. Комиссар предложил, чтобы все православные монастыри и церкви, в которых находятся русские богослужебные книги, выслали их в комиссию, которая взамен их выдаст им книги, напечатанные в Вене. На это предложение комиссара архимандрит Никанор Груич (впоследствии епископ пакрацкий) сказал: «богослужебные книги, где бы они ни были напечатаны, составляют такое же имущество церкви, как и все предметы, ей принадлежащие; поэтому если возможно признать законным такое истребование богослужебных книг от православных монастырей и церквей, то нельзя уже наперёд обеспечить неприкосновенность и остальной церковной собственности». Комиссия разошлась, не придя ни к каким результатам. В 1859 году министерство народного и духовных дел в Вене разослало по епархиям циркуляр, в котором предлагались на продажу богослужебные книги, напечатанные в Вене, по самым удешевлённым ценам, но и этот циркуляр не изменил положения дел¹⁴². Ещё и теперь мадьярское правительство то и дело восстаёт против выписывания богослужебных книг из России, но все попытки приостановить это пока остаются бесплодными.

Карловицкая митрополия-патриархия состоит из семи епархий: Карловицкой (архидиоцеза) с кафедрой в Карловцах; горне-карловацкой (Карлштадской) – с кафедрой в Плашкоме (Хорватия); Пакрацкой с кафедрой в Пакраце (Славония); будимской с кафедрой в Будиме; Темишварской с кафедрой в Темишваре; вршацкой с кафедрой во Вршце и бачской с кафедрой в Новом Саде. Каждая епархия имеет свою: а) консисторию, б) «административни одбор» и в) «школски одбор», председателем которых всегда состоит епископ. Для целой же митрополии существует в Карловцах: а) «народни школски митрополитски црквени савет», б) «саборски одбор» и в) «народна школски савет» – все под председательством патриарха. Вопросы догматически-канонического характера решает св. синод, состоящий из епархиальных архиереев под председательством патриарха, он же выбирает и епископов. Митрополита-патриарха выбирает церковно-народный конгресс, которому принадлежит и право решения других церковно-общественных, школьных и экономических вопросов. Председателем конгресса состоит патриарх. На церковно-народном конгрессе всегда присутствует королевский комиссар, а с 1872 года – также и на заседаниях св. синода.

Сербская церковно-народная автономия признана IX статей венгерского закона 1868 года, но её далеко не всегда уважает мадьярское правительство.

Важные отрасли православно-сербской церкви составляют Далмация и Босния с Герцеговиной, краткий очерк исторической судьбы которых мы и представим теперь.

Далмация, переселения сербов в которую начались уже давно, но получили массовый характер после разрушения сербского царства турками, несколько раз переходила от Австрии к Италии и Франции и обратно, пока окончательно (в 1814 г.) не утверждена была за Австрией. Если в Венгрии правительство всячески старалось совратить сербов в унию, то в Далмации, лежащей между такими ревностно-католическими странами как Австрия и Италия, это желание превратилось в настойчивую политику, особенно у Франца I, который находил себе охотного пособника в лице православного епископа Бенедикта Кралевича. Действуя прямо, правительство могло возбудить народные страсти и вызвать восстание; поэтому, чтобы отвести глаза православных сербов от главной своей цели, австрийский министр внутренних дел граф Саврау порешил устроить в одном из городов Далмации для образования местного православного духовенства семинарию, открытия которой далматинские сербы ждали с большим нетерпением. После долгой тайной переписки между австрийским правительством и епископом Бенедиктом Кралевичем в новооткрытую семинарию в г. Шебеник в качестве учителей были приглашены униатские священники из Галиции, которые и прибыли в начале 1820 г. Их было четверо, а именно: Алексей Ступницкий – ректор и профессора: Яков Чистинский и Яков Геровский, преподававшее богословские науки и латинский язык и Василий Терлецкий, преподававший немецкий язык. Изучение последнего было обязательно для всех, богословские же науки преподавались в этой семинарии на латинском языке. Между тем протосинкел Кирилл Цветкович, близко стоявший к епископу Кралевичу, узнав о тайной переписке его с австрийским правительством относительно унии, известил далматинских патриотов о тайных замыслах Кралевича, и они дружно выступили на защиту православия, отвергли власть Кралевича и добились удаления униатских преподавателей из их семинарии. Однако это не смутило Кралевича, и он продолжал так беззастенчиво ратовать в пользу унии, что вызвало страшное негодование и даже составился заговор на его жизнь. Кралевич имел обыкновение ежедневно кататься в своём экипаже по окрестностям города Шибеника. Заговорщики и решили воспользоваться этим случаем для исполнения своего плана, и выжидали экипаж епископа. Неизвестно, однако, по каким причинам, в день, назначенный для убийства Кралевич не отправился на свою обычную прогулку, и вместо самого епископа были убиты выехавшие кататься в его экипаже – ректор семинарии Ступницкий, его помощник – униатский священник и плац-майор г. Шибеника (1822 году). Этот случай навёл на епископа Кралевича такой страх, что он бежал в Задар, откуда австрийское правительство перевело его к Виченцу и наконец в Венецию, назначив ему ежегодную пенсию в 3.000 гульденов. В начале 40-х годов два белокриницких инока Павел и Алимпий, в поисках архиерея для русских раскольников, до своего знакомства с митрополитом босно-capаевским Амвросием, предлагали Кралевичу занять старообрядческую кафедру, но последний не принял предложение белокриницких раскольников. Епископ Кралевич умер в Венеции 1 февраля 1826 года. В последние годы своей жизни он глубоко скорбел о своих действиях и многое из своего имущества, особенно же из своей библиотеки завещал разным православным церквям и духовным училищам. А в своём завещании он писал: «Я умираю, веруя в пресвятые и неизменяемые догматы святой моей соборной, апостольской, православно-восточной церкви, которые получили своё начало через непрерывный ряд веков от св. апостолов, передавших нам учение Господа нашего Иисуса Христа, и от святых отцов, подтвердивших их своими канонами на семи вселенских соборах и воспретивших под страхом тяжкого проклятия всякое прибавление к ней. Верую твёрдо и признаю истинным всё, что содержит в себе символ, исповедуемый и признаваемый православной восточной церковью»¹⁴³.

Преосв. Никодим Милаш, (в Далмации)

После бегства епископа Кралевича распространители унии лишились своего главного вожака: униатские священники-преподаватели семинарии уехали обратно в Галицию, семинария закрылась и вместе с тем униатская пропаганда прекратила на время свои действия. Австрийское правительство, возмущённое поступком далматинских сербов, подвергла аресту самых влиятельных и популярных лиц Далмации. В числе арестованных был уважаемый патриот и поборник православия протосинкел Кирилл Цветкович, которого заключили на четыре года в задрскую тюрьму, а затем приговорили его на двадцать лет в каторжные работы. Но и по возвращении из каторги этот мученик не получил желанной свободы, так как остальные 14 лет своей жизни провёл в заключении в монастыре Бездине (в Ванате), где и умер в 1830 г. Вся дальнейшая история сербов в Далмации складывается из борьбы их за веру с австрийским правительством, которое не переставало так или иначе навязывать им унию. К счастью, сербы нередко находили себе добрых пастырей, которые стойко хранили вверенный им залог. Таковы были епископы Иосиф Раячич (с 1829 г.) и Пантелеймон Живкович (с 1835 г.), немало заботившиеся о просвещении духовенства и благоустроении церковных дел. В 1843 г. кафедра была перенесена в Задар, куда переведена была и «богословия». Как первый задарский епископ Иерофей Мутибратич, так и его преемник (особенно Стефан Кнежевич, и боковоторский Герасим Петранович) значительно подняли богословскую школу и церковное благоустройство. При них многие униаты вновь возвратились в православие. В настоящее время Далмация нашла себе именитого пастыря в лице своего епископа Никодима Милаша. Магистр Киевской духовной академии, преосв. Никодим широко известен своими учёными сочинениями по церковной истории и каноническому праву, и не раз выступал со своими литературными трудами даже в русских духовных журналах (напр., «Странник»). В уважение к его ценным учёным трудам С.-Петербургская духовная академия избрала его своим почётным членом и вообще в его лице православно-славянская наука имеет деятеля, имя которого высоко ценится не только во всём славянском мире, но и за пределами его.

Что касается сербских областей Боснии и Герцеговины, то судьба их в XIX веке была в высшей степени печальна. Находясь под турецким владычеством, эти области несли двойное иго – турецкое и фанариотское, и оно было так невыносимо, что там именно (собственно, в Герцеговине) вспыхнуло (в 1876 г.) то восстание, которое повело к последней освободительной русско-турецкой войне. Но если для других балканских стран, как Болгария и Сербия, эта война была действительно освободительной, то для Боснии и Герцеговины она была лишь переходом от невыносимого турецко-фанариотского ига под не менее тягостное иго австрийское. По берлинскому договору 1878 г. эти области отданы были во временную оккупацию Австрии; но вот уже прошло более 20 лет с того времени, и временная оккупация превратилась, по-видимому, в вечную. Австрийское правительство хозяйничает в этих областях как в завоёванных, принимает все меры к ослаблению православно-славянского элемента, поощряет римскую пропаганду, подрывает местное церковное самоуправление, выдвигает на кафедры нужных ему кандидатов и вообще всячески угнетает православных сербов, точно мстя им за герцеговинское восстание 1876 г., поведшее к освобождению славянских народов Балканского полуострова. Лучшие архипастыри народа, как Савва Косанович, принуждены были удалиться (1885 г.) и уступить место другим – избранникам Австрии. Напрасно босно-герцеговинцы подавали жалобные меморандумы и австрийскому императору, и иностранным державам: жалобы их оставались гласом вопиющего в пустыне, и они горьким опытом познали, насколько австрийское иго даже тяжелее турецкого, потому что последнее тяготило лишь тело, а первое угрожает подавить самую душу. В своей тяжкой доле им остаётся одно: молиться Богу об избавлении от этого египетского ига и уповать на братскую Россию, которая одна только своим властным голосом может облегчить их горькое положение.

Мостар (главный город Герцеговины)

Нямецкая лавра в Румынии

Неудача Прутского похода Петра Великого и её историческое значение для Румынии. – Месть турок и отдание Румынии во власть греков-фанариотов. – Характеристика фанариотского режима и его значение для последующей истории румынского народа. – Два периода в истории румынской церкви XIX века.

В одной из многочисленных галерей знаменитой румынской Нямецкой лавры рядом со старой и совершенно выцветшей картой Российской империи, заключающей в себя и Дунайские княжества, висит тоже значительно полинявшая от времени картина, которая обращает на себя невольное внимание всякого «мусафира»¹⁴⁴ гостеприимной Нямецкой лавры. Содержание этой картины высоко драматично. Она изображает бесчеловечную казнь через обезглавливание валахского князя Бракована и его трёх ни в чём не повинных малолетних сыновей, совершённую в Константинополе (15 авг. 1714 г.), в присутствии самого султана и громадной толпы турок, алчно упивающихся этим кровавым зрелищем, которое, очевидно, доставляет им величайшее наслаждение. Эта полная ужаса казнь одного из лучших князей Валахии и трёх прекрасных юношей-сыновей его явилась следствием несчастного Прутского похода Петра Великого (1711 г.), для которого вышеозначенная карта, по всей вероятности, служила руководством в войне. Как известно, этот крестовый поход¹⁴⁵ православного царя против неверных турок на защиту попираемой исламом православной веры, поход, задуманный в союзе с молдавским и валахским господарями, был настолько неудачен, что сам Пётр чуть было не погиб, и только Екатерине I Россия обязана освобождением великого героя русской истории от позорного плена. Прутский поход и его неудача является самым выдающимся событием всей румынской истории, из которого логически вытекали явления и факты всей дальнейшей истории румын до настоящего времени. Крайне печальную эпоху составила в истории румынского народа неудача Прутского похода. Она глубоко поразила его, как истинно национальное горе. Ведь он всегда смотрел на русского царя, как на главу всей православной церкви и на единственного своего покровителя и защитника, которому свыше, Самим Господом Богом, указано – прийти и избавить его от вековечного врага, его жестокого тирана – турка. Прутский поход Петра Великого в глазах румынского народа, в глазах даже мало терпевших от турок бояр¹⁴⁶ был осуществлением давнишних чаяний румынского народа. Народ неподдельно ликовал, когда Пётр Великий с императрицей и со своей свитой вступил в Яссы. Это был поистине светлый праздник для румынского народа. «Во всех церквах, – пишет один из современных румынских историков, – и монастырях звонили во все колокола, народ с восторгом встречал императора-христианина, как своего избавителя от иноплеменного ига язычников». И вдруг – все эти надежды рушились, заменившись бедствием Прутского похода.

Много уже прошло времени от этого печального и ужасного по своим последствиям для румын похода, много и воды утекло с тех пор, много других событий, по-видимому, гораздо большей важности, произошло потом в Румынии, но несчастный поход Петра Великого, послуживший началом неисчислимых бед для народа румынского, до сих пор памятен для него. И в настоящее время среди простого народа в большом ходу историческая поговорка. «Slut la Prut» т. е. «худо на Пруте», – говорит и теперь румынский простолюдин всякий раз, когда с ними случается какая-либо беда. После печальной неудачи Петра Великого на Пруте турки, оставшись победителями, уже не церемонились со своей непокорной и совершенно беззащитной райей и начали чисто азиатскую расправу с румынами. Первым и непосредственным после Прутского похода выражением их азиатской ярости была та ужасная казнь князя Бранкована и его трёх сыновей, которую так ярко изобразила вышеуказанная картина в Нямецкой лавре¹⁴⁷. Но этим дело не ограничилось, и турецкие политики порешили совершенно покончить с румынским народом, подорвав в нём всякое национальное самосознание. С этой целью они всецело отдали его во власть так называемых греков-фанариотов.

В Стамбуле, в той части его, которая известна под именем Фанара, проживал особый класс греков, находившихся в презрении даже у своих собственных соотечественников. Грубой лестью и унижением перед турками, готовностью, ради личных выгод, продать не только своего единоплеменника, но и отца родного, они снискали у своих грубых завоевателей большое внимание и доверие к себе. Этим-то фанариотам турки и отдали на откуп за большую цену Дунайские княжества, начав назначать из них князей в оба княжества – в Молдавию с 1711, а в Валахию с 1716 г. Решительно все румынские историки единогласно сходятся в том, что правление фанариотов, продолжавшееся более столетия, составляет самый печальный период в румынской истории. И действительно, если принять во внимание тот низкий уровень нравственности, которым фанариоты стяжали себе печальную историческую известность, и то обстоятельство, что они не были связаны с румынами национальным единством, вследствие чего, естественно, питали чувство известного греческого презрения к румынам, как не-грекам; если затем иметь в виду, что турки поставили их в княжества с целью угнетать и подавлять румынскую народность, в чем завоеватели не забывали их поощрять, то будет совершенно понятна картина того бедственного состояния, до которого греки-фанариоты довели несчастный румынский народ в течение своего довольно продолжительного владычества.

Нельзя сказать, чтобы правление князей-фанариотов было особенно жестоким. Напротив, князья-фанариоты в этом отношении были значительно гуманнее многих князей национальных, являвших собой поистине классические образцы жестокости. Но эти жестокости имели случайный характер и мало затрагивали общее состояние народа. Между тем князья-фанариоты систематически и сознательно преследовали две главных цели: 1) полное ограбление народа и окончательное обеднение его и 2) проведение идеи эллинизма в Румынии.

Дабы иметь понятие о том, каким путём шло ограбление румынского народа при князьях фанариотах, приведём некоторые факты. Князь Николай Маврокордато († 1730 г.) во время войны с немцами сам ограбил свои же монастыри Козию и Арджес (в Валахии), а туркам донёс, что эти монастыри он отнял от немцев; тот же князь инкогнито, переодетый священником, заходил в лавки, придирался к мерам, чтобы иметь основание ограбить лавочника; велел своим чиновникам обойти города и сёла и на богатых граждан надевать боярские кафтаны, дабы за честь носить боярское одеяние взять с них потребную для себя сумму денег. Другой князь из фанариотов Алексей Мурузи (1793–1796 гг.) во время страшного голода, бывшего в Валахии в его правление, пользовался этим народным бедствием для собственного обогащения. Он скупал по дешёвой цене – по 7 левов¹⁴⁸ – в разных местах пшеницу и продавал её по 40 левов пекарям, обязав последних покупать муку только у него; точно также и монастыри¹⁴⁹ он обязывал покупать муку только у него и по той же дорогой цене. «И этот князь, – пишет Ксенопол, через 3 года¹⁵⁰ возвратился в Фанар с несметными богатствами, выжатыми из слёз и крови народа». Это экстраординарные приёмы ограбления народа; обычными же служили разного рода налоги, в придумывании которых князья-фанариоты были очень искусны. Так, кроме уже существовавших налогов, фанариоты ввели ещё следующие: вакарит (подать с волов и лошадей), погонарит (подать с виноградников), поклон (подарок князю при вступлении его в должность), ойерит (подать с овец), винерит (подать с вина), присакарит (подать с пчёл) и проч. Для сбора с народа этих и многочисленных других налогов назначались на один год особые исправники по два на уезд. Назначаемые за деньги центральным правительственным учреждением при князе, так называемым диваном, состоявшим главными образом из греков, эти исправники в своих действиях были совершенно бесконтрольны и являлись грубыми грабителями народа, не боявшимися наказания за свои беззаконные поступки, к которым были поощряемы свыше.

Митрополит Иосиф Георгиян, примат Румынский

Таким образом, в гражданском управлении в Дунайских княжествах водворился грубый личный произвол. Князь, покупая у турок за громадную сумму денег княжеский титул, приезжал в Румынию с целью, во-первых, выручить заплаченные им великому визиру за княжество деньги (чаще всего занятые под большие проценты у евреев или у фанариотов) и во-вторых, – накопить как можно больше денег для себя. «Являясь на господарство, – скажем словами известного исследователя фанариотского периода Заллони, – князь-фанариот, подобно ястребу, готовому напасть на свою жертву, окружал себя самым низким разбором фанариотской челяди, которая, как голодная саранча, налетала на княжества вслед за новым назначением, и эта саранча – княжеский двор – с жадностью истребляла всё, грабя несчастный народ, не знавший, откуда ждать ему помощи».

Такая чисто восточная откупная система управления довела румынский народ до крайней степени обеднения; вместе с тем убивалось в нём и национальное самосознание. Пособником князьям-фанариотам в деле подавления национального самосознания румынского народа было крайнее умственное невежество последнего. Не в интересах иностранных правителей, приезжавших в Румынию только затем, чтобы нажить побольше червонцев, было заботиться об умственном развитии народа, который нужно было только стричь, как овец, при чём, конечно, желательно было, чтобы эти овцы были безгласны. Ещё печальнее, что и самую религию фанариоты старались обратить в оружие порабощения себе румын. Пользуясь общностью религии и полнотой своей власти над румынами, греки-фанариоты, потеряв своё царство на берегах Босфора, задумали создать греческое царство на берегах Дуная. Отсюда началась самая беззастенчивая эллинизация румынских княжеств путём греческой религии и греческих школ. Сначала эллинизировано было румынское дворянство. Так как князья-фанариоты, появляясь в румынских княжествах в сопровождении целой стаи голодных соотечественников, тоже фанариотов, все высшие государственные должности раздавали этим последним, то и румынские бояре, не желая утрачивать своего значения в княжествах, должны были превратиться в греков, во всём им подражая, чтобы таким путём получить хоть какую-либо долю участия в управлении страной. Поэтому среди них румынский язык уступает место греческому, который делается языком двора, администрации и школы, служа признаком «благородства». Румынское дворянство до такой степени огречилось, что в середине XVIII столетия сами бояре румынские просили господаря фанариота – воспретить доступ к государственным должностям тем боярским сыновьям, которые не умеют читать и говорить по-гречески. Подражая во всём грекам-фанариотам, румынские бояре в конце концов обратились по отношению к народу румынскому в таких же бесчеловечных грабителей, как и чистые фанариоты, от которых усвоили восточную распущенность и алчные аппетиты. Для них были учреждены греческие высшие и низшие школы, из которых наибольшей известностью пользовалась греческая академия в Яссах: в ней преподавание по всем предметам высшего курса велось на греческом языке.

Что касается церкви, то и её постарались эллинизировать греки-фанариоты. «В то время, – пишет Ксенопол, – румынская церковь была огречена, в особенности в Валахии, где митрополичьи и епископские кафедры большей частью занимаемы были греками». Предоставление должности митрополита в Молдавии и Валахии грекам было большим несчастием для Дунайских княжеств, ибо наносило страшный удар национальности румын. Дабы понять это, нужно знать, чем были в княжествах митрополиты. Значение митрополита в стране было громадно: он был не только носителем известной церковной власти, но и пользовался также большими политическими правами. Это был верховный представитель народа, его истинный национальный князь, выразитель его интересов, с личностью которого тесно связывалась национальная, так сказать, целость и самобытность румынского народа. Князья румынские почти во всё время турецкого владычества были случайным элементом в стране, так как назначались на княжеские места лишь на короткий срок (на три года), а главное эти князья были только представителями откупной системы турок, являясь, в большинстве, в роли палачей и обирателей народа. Совершенно иное положение занимал митрополит. Председательствуя в высшем румынском учреждении – диване, советник господаря и бояр, которые без митрополита не предпринимали никакого важного дела, митрополит являлся истинным верховным народным представителем, охранителем исконных прав румынского народа, центром, к которому стягивался и вокруг которого объединялся весь румынский народ. Поэтому он один говорил от имени страны, – и к голосу митрополита, как главы государства, прислушивались решительно все – и князь, и бояре, и народ; к нему же турецкие султаны адресовали свои фирманы, относящиеся к румынской стране. В виду такого важного значения митрополита в стране в митрополию являлись обыкновенно главнокомандующие той державы, которая хотела занять страну; туда же, в митрополию, в тяжёлые годины исторической жизни стекался и народ, ища себе там защиты. Понятно, какой страшный удар румынской народности наносился назначением митрополитов из греков. Но из греков также назначались и епископы, которые совершали богослужение на греческом языке; так было во всех епископских городах. Правда, оставалось румынским низшее духовенство, но оно коснело в полном невежестве и потому не могло оказывать просветительного влияния на народ. При князьях и митрополитах из греков образование низшего духовенства упало ещё более, потому что от будущих пастырей теперь требовалась лишь одна грамотность, т. е. умение читать и писать, да знание церковных служб. Это обстоятельство делало их механическими исполнителями треб. Притом и общественное положение их было крайне низко. Наравне с крестьянами, они исполняли все государственные повинности, вносили в казну налоги и проч. Что касается исполнения этими чужестранными митрополитами и епископами своего пастырского служения, то оно, как и следовало ожидать, не было высокого достоинства. Митрополит-грек, получив от князя-фанариота за более или менее значительную сумму денег своё звание, немедленно же по назначении своём приступал к возмещению расходов, не стесняясь никакой симонией: он раздавал протопопские места тем, кто давал больше, не справляясь о нравственных качествах назначаемых. Протопопы назначались на свои места только на один год, и в системе откупа, царившего как в гражданском, так и в церковном управлении, играли совершенно такую же роль, как исправники. Исполняя обязанности духовных администраторов¹⁵¹, протопопы имели право взимать со священников и народа деньги под названием сбора за протопопский посох в размере, никакой таксой, конечно, не ограниченном. В священники митрополит и епископы-фанариоты назначали решительно всякого, кто только мог заплатить за это назначение; отсюда громадное количество священников безместных, вроде наших крестцовых попов, голодных, ничем не обеспеченных, которые бродили по стране, не будучи привязаны к определённому месту – приходу, ища себе случайного пропитания и вконец роняя и без того упавшее в глазах народа звание священника.

Монашеская жизнь в эту пору всеобщей распущенности в среде вообще всего духовенства была также в страшном упадке. Этому способствовали те богатства, которые время и благоприятные обстоятельства отдали в распоряжение монастырей. Религиозная ревность набожных князей и бояр доброго старого до-фанариотского времени воздвигла то изобилие монастырей, которыми маленькая Румыния могла бы похвалиться перед великой Россией. Эта же набожность и обеспечила все монастыри, наделив их земельными угодьями и деньгами; то же святое чувство побуждало многих князей и бояр румынских «преклонить»¹⁵² весьма многие монастыри Гробу Господню, а также другим наиболее известным святыням и обителям Востока. С наступлением правления фанариотов в Румынию налетела масса греков-монахов и набросилась на румынские монастыри, чтобы поживиться накопленными богатствами. В особенности безотрадно было положение «преклонённых» монастырей, где игумены-греки были полными хозяевами. Там, утопая в чисто восточной неге и роскоши, среди всех соблазнов мира, греки монахи совсем не по-ангельски пользовались своим ангельским чином.

Все это самым печальным образом отразилось на румынском народе. Турки сами по себе никогда не причинили бы столько вреда румынам, сколько нанесли им князья-фанариоты, действовавшие в союзе с фанариотским духовенством. Они не только обездолили материально румынский народ, но помрачили его душу, уничтожили в нём сознание национальности и даже человеческого достоинства. И этот живой, отзывчивый на всё доброе, глубоко верующий православный христианский народ доведён был до состояния печальной тупости и косности, которая впоследствии сделалась удобной нивой для насаждения врагами православия и национальности плевел западной культуры. Правда, народ продолжал оставаться набожным, но эта набожность лишена была инициативы, жизни и отличалась механичностью. Вторым последствием фанариотского режима было извращение румынской интеллигенции. Когда в Румынию проникли веяния запада, и интеллигенция «обевропеилась», то она сразу встала во враждебные отношения к православию, носителем которого были фанариоты: ненависть к фанариотам была перенесена на ни в чём неповинное православие, которое трактовалось не иначе, как «фанариотской культурой», «мёртвым учреждением», губящим народ, исключающим возможность прогресса и обрекающим на постепенное умирание. А какую память оставили по себе греки и греческое духовенство для Румынии, показывает жалоба румынских бояр св. синоду на митрополита грека Игнатия при экзархе молдовалахском Гаврииле, в то время, когда для румын сделался возможным протест против фанариотов; интересны и ответы этих бояр, когда, по поводу жалобы, происходило разбирательство дела. На вопрос, в чём полагают они причину бедности своего отечества, один из бояр (Вакареско) ответил: «Греки – причина бедности нашего отечества, ибо они ни пашут, ни сеют, а только жнут; занимая должности, они имеют в виду только личные интересы»... И все допрашиваемые бояре отвечали согласно в смысле обвинения греков, как главных виновников бедственного состояния своего отечества.

Изложенная характеристика фанариотского режима в Румынии представляет собой необходимое введение к истории румынской церкви в XIX веке; без такой характеристики последняя была бы непонятной, потому что вся последующая история составляет реакцию против фанариотского периода, и из этой реакции объясняются все важнейшие церковно-общественные явления в этой стране.

Приступая теперь к изложению важнейших событий церковной истории Румынии в XIX веке, мы должны прежде всего заметить, что эта история имеет своего «Петра Великого», как румыны любят называть князя Александра Кузу, замечательного политического и церковного реформатора. Правление этого реформатора делит румынскую церковную историю минувшего столетия на два периода. Первый период, до князя Кузы, характеризуется тем, что, под влиянием России, ослабившей иго турецкое и фанариотское, выходят наружу нестроения, произведённые в церковной и политической жизни румын фанариотами и рассеивается понемногу тот мрак, среди которого хозяйничали фанариоты. Это, так сказать, сумрачная пора румынской церковной истории; принимаются также и меры русским правительством к уврачеванию зол, причинённых предшествовавшим периодом. Во втором периоде началась реакция против так называемой «фанариотской культуры», характеризуемая ненавистью как к православию, так и к России, реакция бурная, ниспровергающая всё, что греками-фанариотами создавалось более чем в столетие. Православию, в котором румынские националисты усмотрели своего врага, был нанесён страшный удар, предполагалась замена его другой религией, и в княжение Кузы готовили полное уничтожение его, но внезапное падение последнего и протесты некоторых неустрашимых приснопамятных представителей церкви спасли православие в Румынии, хотя оно продолжает оставаться в опасности, ибо с падением Кузы далеко не умерла в Румынии та стоглавая гидра румынских националистов, которые, дурно поняв исторические и бытовые интересы Румынии, свирепо ополчились против православия. Римская и протестантская пропаганда искусно пользуется нанесённым православию ударом и свивает себе в Румынии прочные гнёзда. С другой стороны, в особенности в самое последнее время становится всё заметнее спасительная работа ревнителей православия, и последние годы второй половины минувшего столетия характеризуются постепенным восстановлением прав попранного православия, а вместе и оживлением церковно-религиозной жизни в стране.

Общий вид Букурешта

Освободительная миссия России и надежды румын на неё, как на единственный якорь спасения. – Славные деятели в истории румынской церкви. – Деятельность митр. Вениамина Костаки и экзарха Гавриила. – Преобразования митр. Гавриила. – Вопрос о преклонённых монастырях. – Деятельность инока Геронтия. – Отношение Румынии к России. – Борьба двух начал. – Начало тлетворного влияния западной культуры. – Упадок церковно-религиозной жизни.

Разрешение так называемого Восточного вопроса, вместе со стремлением русских освободить страждущих единоверцев своих от турецкого ига, повело к войнам русско-турецким, сопровождавшимся славными победами русского оружия на протяжении конца XVIII и начала XIX веков при Кугуле, Измаиле, Рымнике и др. Начавшиеся в 1768 году, эти войны, ареной которых обыкновенно служили Молдавия и Валахия, оказывали сильное влияние на княжества в смысле возбуждения надежд на более светлое будущее. Гром блестящих побед русских войск над турками стал снова выводить румын из того оцепенения, в которое поверг их Прутский поход; мрак турецкого и фанариотского ига стал несколько разбиваться, и румыны конца XVIII и начала XIX века снова увидали тот свет с севера, который и раньше в продолжение всей их многострадальной истории всегда служил путеводной звездой спасения, в них снова пробудилась надежда на верховного вождя всего православного мира – русского царя, и снова начала приходить в действие та замечательная и глубоко интересная для нас центростремительная сила тяготения к последнему православному Риму, которая ярко проходит через историю всех православных Балканских народов. Каждый русский поход против турок вызывал сильное возбуждение среди румын, и целые толпы бесстрашно приставали к победоносным полкам Православной России, которая снова, как в эпоху Прутского похода, во имя Спасителя и христианства, шла защищать родное и дорогое для себя православие и несла уже несомненную победу и свободу порабощённым народам Балканского полуострова. Уже первая турецкая война екатерининского царствования закончилась в 1774 г. благоприятным для румын кучук-кайнарджийским договором: в силу его всем румынам, действовавшим во время войны против Порты, объявлялась амнистия; подтверждалась свобода христианского вероисповедания и право румын на свободный выезд из страны; конфискованные земли возвращались; господарям Молдавии и Валахии разрешено было содержать в Константинополе своих поверенных православного исповедания. Россия получила право заступничества за княжества при столкновениях их с турецкими властями. Вторая освободительная война России с Турцией (1787–1791 г.) закончилась ясским трактатом 1791 года, которым подтверждались по отношению к Дунайским княжествам условия кучук-кайнарджийского мира, предоставлялась румынам двухлетняя льгота относительно податей. В 1802 году срок правления господарей увеличен был до семи лет. Но Румынские княжества желали полного освобождения от турецкого и фанариотского ига, и осуществление своих заветных идеалов румыны видели в окончательном, на правах подданства, присоединении их к России, где они мечтали, наравне с другими подданными великой православной державы, наслаждаться миром и благополучием под скипетром самодержавного русского православного царя.

Искренним и бесстрашным выразителем, этих стремлений начала XIX столетия является знаменитый молдавский митрополит Вениамин Костаки, которого, по всей справедливости, можно считать самым замечательным из всех молдавских митрополитов. Вениамин Костаки дважды был митрополитом – с 1803 во 1808 г. и с 1812 по 1842 г. Его значение в истории молдавской церкви уже давно получило надлежащую оценку. Как в государственных делах Молдавия имела действительно великого Стефана (князя, известного в истории под именем Стефана Великого), так и в церковных делах имела великого митрополита Вениамина. Как природный румын, истинный друг своего народа, Вениамин Костаки всегда являлся славным выразителем лучших его стремлений, чем и определялись отношения его к России. Когда началась новая русско-турецкая война (1806–1812), и русские войска вступили в Молдавию, то импер. Александру I был подан следующий адрес (от 27 июня 1807 г.), подписанный в Яссах митрополитом Вениамином и 20 знатнейшими боярами: «Истреби несносное правление (турецкое), дышащее угнетением бедному сему народу (молдаванам), присоедини правление земли сей к богохранимой державе твоей... Да будет одно стадо и один пастырь, и тогда да именуем: сей есть златый век состояния нашего. Cие-то есть от всея души общее народа сего моление». Тем прискорбнее было святителю и его народу, когда дальнейшее освободительное движение русских вдруг закончилось слободзейским перемирием, и русские войска отступили за Днестр. Вот что писал по этому поводу м. Вениамин в письме к генералу Апраксину: «С самых древних времён, насколько мы знаем из истории, единственная надежда земель Молдавии и Валахии была на Государя всей России... Каждый житель, видя русские войска, воодушевлялся и благословлял свою судьбу, ибо полагал, что как он, так и его церковь будут избавлены на дальнейшее время от прежнего гнёта... Слух, что русские войска покидают сии княжества, открыл в груди каждого из нас глубокую рану, всякий испуган этим известием и потерял всякую надежду». Повторяя просьбу о принятии княжеств в подданство русское, он писал: «Наша просьба не вытекает из пустой фантазии, но мотивируется глубокими чувствами. Она заключается в следующем: поддержка Его Императорского Величества есть истинный путь счастья сих стран; истинное же счастье сих земель заключается в принятии и присоединении их к Империи, под тенью которой счастливо проводят жизнь народы на протяжении большей части земного шара. Вся страна готова пасть к ногам Его Императорского Величества; вера и народ вопиют о спасении, без которого ни вера, ни честь, ни самая жизнь наша не безопасна» и т. д. И устами митр. Вениамина говорил не лично митрополит, а весь народ, который, действительно, пришёл в ужас от того, что русские войска отступили назад, не освободив их от турок, что повторяется Прутская неудача со всеми ужасными последствиями её для народа. К счастью для румын, слободзейское перемирие было прервано, и освободительная война, к величайшей их радости, продолжилась.

Вениамин Костаки представляет собой весьма отрадное явление в истории румынской церкви первой половины ХГХ века. Будучи, в сане митрополита, по весьма счастливой и редкой случайности природным румыном, он энергично противодействовал пагубному влиянию фанариотов на народ. С этой целью он, между прочим, учредил в 1804 году духовную чисто-румынскую семинарию в монастыре Сокола в 5 вёрстах от г. Ясс¹⁵³, часто говорил проповеди и издал много книг догматического и религиозно-нравственного содержания на румынском языке. Его церковные и гражданские реформы имели своею целью поднять умственный и нравственный уровень румын. Понятно, что подобная деятельность знаменитого митрополита не могла нравиться фанариотам, и с их стороны не замедлили выступить направленные против него всевозможные интриги и лукавые наветы. В 1806 году, когда во время войны России с Турцией, Румыния была занята русскими, на него посыпались доносы и жалобы, будто бы он, окружив себя молодыми и неопытными в церковных делах людьми, производит много беспорядков и замешательств как в церковном, так и политическом управлении. Хотя русское правительство, зная митрополита Вениамина с наилучшей стороны, как человека, оказавшего великие заслуги молдавской церкви, не обращало внимания на изветы и клеветы бояр-фанариотов, но сам митрополит счёл за лучшее удалиться на покой, так как хотел предать дело борьбы с фанариотством более свежим силам. Тогда, не видя другой возможности умиротворить румынскую церковь, русское правительство порешило соединить её с русской под главенством Св. Синода. Выбор его пал на бывшего митрополита киевского Гавриила Банулеску-Бодони, находившегося на покое в Дубоссарах (херс. губ.). В 1808 г. 27 марта последовал указ импер. Александра I, повелевающий Гавриилу «именоваться паки членом Св. Синода и оного экзархом в Молдавии, Валахии и Бессарабии». Подчинение всей молдовалахской церкви Всероссийскому Синоду и назначение в экзархи её митрополита Гавриила является актом весьма мудрой и глубоко продуманной политики России по отношению к Молдавии и Валахии, столько зол, как мы видели претерпевших от фанариотских князей, бояр и духовенства. Во-первых, княжества освобождались от константинопольской патриархии, находившейся в то время в руках фанариотов; во-вторых, румынам давался умный и энергичный церковный управитель в лице Гавриила. Выбор экзарха был как нельзя боле удачен и вполне соответствовал потребностям церкви в тогдашних Дунайских княжествах. И история должна отметить плодотворную деятельность Гавриила Банулеску в уврачевании духовных ран румынской церкви¹⁵⁴.

Первым делом экзарха Гавриила было ознакомиться с состоянием вверенной ему громадной церковной области; с этой целью, вскоре по прибытии в Яссы, экзарх предпринял продолжительную поездку сначала по Молдавии, а потом по Валахии. Отчёт о своей архипастырской поездке м. Гавриил сообщил Св. Синоду. Эти сообщения высокообразованного экзарха представляют собой в высшей степени ценный церковно-исторической материал, знакомящей нас с состоянием молдовалахского экзархата в первую половину минувшего столетия. Преосв. Гавриил нашёл, что церковные обычаи и обряды в княжествах одинаковы с обрядами греческой восточной церкви. Исключением был обычай, по которому протопопы или священники, получив от архиерея антиминс, с благословения его сами освящали церкви тем же обрядом, как и архиереи. Так как это отступление от практики греко-восточной церкви митр. Гавриил находил неправильным, то он перевёл из большого русского требника чин освящения церквей архимандритами, протопопами или священниками и, напечатав его, разослал архиереям обоих княжеств, вменив последним в обязанность впредь поступать согласно с присланным чином освящения церквей. Экзарх отменил также ещё один древний обычай в княжествах, по которому белое духовенство вносило на содержание епархиальных архиереев по 7 левов в год; сверх сего, по распоряжению князей, около 6 левов на так называемый княжеские греческие школы, где обучались дети светского звания.

Ознакомление экзарха с вверенной ему церковной областью обнаружило крайне печальную картину её состояния. Архиереи никогда не посещали своих епархии, которыми управляли через протопопов; многие архиереи даже и не жили в своих епархиях, а пребывали по старости лет, ради жизненных удобств или по иным каким-либо причинам в Букуреште (напр., епископ рымникский Нектарий, Иосиф Арджеский и др.). Епархиальные дела производились по большей части словесно и решались единолично архиереем или тем, кому он приказывал, а вместо законов служили некоторые, переведённые с греческого языка, правила наподобие «Кормчей» книги. Вследствие этого епархии были в полном расстройстве: в некоторых церквах даже на престолах и в самых дарохранительницах найдена неопрятность, а в бузеуской епископии, в церкви архиерейского дома, святые Дары оказались истлевшими; в других церквах между св. Дарами найдены насекомые; мира не было, порядка и благолепия в церквах было весьма мало, и духовенство, в особенности в Валахии, где в полном смысле слова господствовали греки, так было необразованно, что, по словам Гавриила, устава церковного священники не разумели и божественной литургии многие порядочно совершать не умели; метрических книг при церквах не велось, приходо-расходных также, за священниками не было никакого надзора; обязаны были надзирать за ними протопопы, которые получали эту должность за деньги и брали на откуп церкви. Но простой народ оставался религиозным и глубоко преданным православной церкви, что удостоверялось обилием приходских церквей, которые устраивались крестьянскими общинами, а равно невероятно большим количеством, далеко превышавших надобность в них, приходских попов: в селениях с 50 дворами нередко оказывалось по 3–4 священника¹⁵⁵. Все указанные нестроения в церковной жизни Дунайских княжеств в полной силе царили особенно в Валахии, где влияние князей-фанариотов и фанариотского духовенства было гораздо сильнее, чем в пограничной с Россией Молдавии. Печальная картина церковного и религиозного состояния вверенной Гавриилу области возбудила в энергичном и ревностном экзархе пламенное желание привести в надлежащий порядок молдовалахский экзархат, и «образ преобразования был взять им от российского духовенства» (проф. Ербичану). Прежде всего экзарх обратил внимание на укоренившееся веками в княжествах зло, состоявшее в чрезмерном размножении духовенства. Такое размножение лиц духовного звания в Румынии стояло в зависимости от характера и особенностей церковноприходской жизни в ней. Приходы в Румынии учреждались и учреждаются по типу так называемого общинного, а не административного, как у нас, устройства. Приходы устраивались общинами крестьян, братствами¹⁵⁶, а иногда частными лицами, собственниками-землевладельцами в их имениях. Храм, как место общественного богослужения, был средоточием для этой общины и служил школой религии и нравственности. В деле открытия приходов и выбора священника, а также числа их прихожане были полными хозяевами. А так как на счёт содержания священники в то время были очень невзыскательны, для прихожан же было лучше, чем священников больше, так как епископы не только не ограничивали числа рукополагаемых ими священников, а напротив, желали даже этого увеличения в своих собственных интересах (ибо от рукополагаемых получали плату), то будет совершенно понятно появление в Румынии чрезмерного множества священно- и церковнослужителей. К тому же, как жаловались некоторые селения, (в Валахии) был уничтожен древний весьма полезный обычай, в силу которого ни один священно- и церковнослужитель без одобрения селения и без прямой надобности не был определяем в причт церковный. Пользуясь этим, многие из обывателей, ради уклонения от земских податей и повинностей принимали духовное звание без всякого уведомления гражданского начальства. Дошло до того, что в незначительном селении и Амарешты-де-Сусе было до 25 попов. Зло это так укоренилось, что о полном искоренении его и не мечтал экзарх Гавриил, но попытки, по крайней мере, к ослаблению этого зла были приняты самые решительный. С этой целью экзарх разослал циркулярно всем епископам румынским распоряжение о том, чтобы 1) без нужды не рукополагать ни священников, ни диаконов; 2) рукополагаемый должен представить архиерею свидетельство от сельского старшины и протопопа о том, что он свободен от податей, благонравен и что жители желают его рукоположения, имея действительную нужду в священнике; 3) за необеспеченностью священников разрешалось некоторым сельским церквам иметь двух священников, из которых один отправлялся на заработки, а другой должен оставаться в приходе для совершения треб: если же в селе две церкви, то при каждой из них должен быть только один священник; 4) городские большие приходы могут иметь двух священников, а приходы, в которых не более 100 семейств, – должны иметь не более одного священника; 5) священник или диакон перемещается к другой церкви лишь по уважительной причине и не иначе как с письменного на то разрешения архиерея; 6) как бы ни был велик приход, он не должен иметь более одного диакона. Для заведывания духовенством всего экзархата была учреждена в Яссах так называемая «экзаршая дикастерия»; кроме того в Яссах же была учреждена «митрополичья консистория», преобразованная из существовавшего при митрополите Вениамине духовного судилища, а равно как и епископские консистории в каждой епископии, по образцу существующих консисторий в России. Сверх сего, были назначены благочинные, для руководства которым м. Гавриил перевёл с русского на молдавский язык «благочинническую инструкцию». В этих консисториях должны были находиться списки всех приходов в епархии, священников и диаконов, а равно как и регистры, в которых имелись сведения обо всех рукоположенных лицах; лишних священников, сверх положенных в регистре, архиерей не должен был рукополагать. Напечатаны были священнические грамоты и разосланы всем архиереям; в них были обозначены уезд, стан, село и церковь, где они служат: все священники отныне были снабжены такими священническими грамотами; если же они оказывались в других приходах, а не в тех, в которых значились по грамоте, то подвергались взысканию со стороны духовных и светских властей. В священно- и церковнослужители рукополагались преимущественно лица духовного звания и только в случаях нужды – из податного сословия и то с письменного разрешения дивана. Так было положено начало штатам с определённым числом священно- и церковнослужителей. Понятно, что при этом оказалось много сверхштатных священников и диаконов; эти последние были признаны в своих должностях, им были выданы грамоты, и они приписаны к известным приходам в качестве сверхштатных священников: причём экзарх сделал распоряжение, чтобы новых не рукополагать до тех пор, пока все эти безместные священники не будут размещены в качестве штатных. За исполнением всех этих правил должны были тщательно следить как сами епархиальные архиереи, так и протопопы и благочинные. Эти меры проводились митроп. Гавриилом при помощи светской русской власти, которая, видя крайнее расстройство в церковных делах страны, охотно шло навстречу благим начинаниям экзарха. «Такие мероприятия, – пишет проф. Ербичану, – имели хорошие последствия, ибо сократили число духовенства».

К числу величайших заслуг митрополита Гавриила в деле устроения им церкви относится: 1) введение, по установленной форме, метрических книг для записи родившихся, умерших и браком сочетавшихся, чего в княжествах дотоле не было, откуда происходит страшный беспорядок, как в церковной, так и в гражданской жизни Румынии, и 2) требование от лиц духовного сана известного образовательного ценза, которым должны обладать все, стремящиеся к священству. Дотоле священники умели только читать, писать да кое-как совершать богослужение. Во всей Молдо-Валахии была одна только семинария, учреждённая митр. Вениамином в Соколе, в которой обучали на молдавском языке чтению и пению, уставу, риторике, логике и «Дамаскинскому богословию». У м. Гавриила было намерение обратить эту духовную школу в полную семинарию, по образцу русских семинарий и с преподаванием в ней русского языка; точно такие же семинарии предполагалось устроить и в других местах. Так как в Румынии не находилось настолько образованных лиц, которые могли бы руководить образованием молдавского и валахского юношества, то м. Гавриил обратился к России, откуда он и выписал одесского протоиерея Петра Куницкого (в качестве ректора Сокольской семинарии) Исидора Гербановского, Ивана Нестеровича и других.

Но требуя от духовенства образовательного ценза, исполнительности и вообще добросовестного отношения к своему пастырскому делу, митр. Гавриил старался всеми силами и имевшимися в его распоряжении средствами об улучшении положения духовенства, о поднятии его авторитета, внушая всем относиться к духовенству с подобающим уважением. Положение духовенства в княжествах в описываемую эпоху было весьма тягостно, вследствие известной уже нам «откупной системы» управления. Оно было обложено земскими повинностями, угнетаемо откупщиками-монополистами, произволом бояр и земских чиновников, взимавших со священно- и церковнослужителей десятины с их посевов и других произведений наравне с крестьянами. Во время оккупации русскими войсками княжеств, политическое устройство последних оставалось в прежнем виде; ими управляли по-прежнему князья и диваны, находившиеся лишь под слабым надзором русских сенаторов и под предлогом собирания податей на содержание русской армии бессовестно обиравшие народ. Налоги взыскивались с неслыханными жестокостями, и так как ввиду нужд военного времени и духовенство было привлечено к отбыванию всех повинностей, то доходило до того, что исправники хватали даже священников в облачениях во время совершения ими божественной литургии и посылали с военными обозами, причём нещадно били как их самих, так и жён и детей их. «Всякий день, писал экзарху митрополит валахский Досифей, в моём доме ничего иного не вижу, кроме ран, ломаных рук и ног, разбитых голов». Экзарх энергично выступил на защиту своего духовенства, и об этих жестокостях доведено было до сведения импер. Александра I, который в рескрипте на имя сенатора Красно-Милашевича писал: «Дошло до моего сведения, что белое духовенство в Молдавии, а наипаче в Валахии, непомерно отягощаемое земскими повинностями, употребляется иногда на работу наравне с простым народом; случалось в Валахии, что иных священников во время службы извлекали из церкви для свозки сена и провианта для армии, принуждая к исполнению сего тяжёлым наказанием. Я повелеваю вам принять деятельнейшие меры к пресечению таковых злоупотреблений и вообще к восстановлению должного уважения к сану духовному, желая, чтобы церковь находила во власти, вас вверенной, особенное покровительство и защиту. Между тем как духовенство обоих княжеств из доброй воли пожертвовало в 1810 г. значительную сумму¹⁵⁷ в пособие на продовольствие армии, – что было принято мной с отличным благоволением, за 1811 и настоящий 1812 годы последовало уже формальное требование контрибуции от духовенства. Я желаю знать, на каком основании произошло сие требование, сколько собрано с молдавского и валахского духовенства денег за оба года, и куда именно обращена в расход сумма сия». Наконец для утверждения доброго порядка во всех управлениях дано было повеление, чтобы светское правительство ни под каким видом не вмешивалось в дела духовные, но всегда бы сносилось, в чем будет нужно, с преосвященным экзархом, и чтобы, во всяком случае, светская власть по требованию духовной, в делах до сей последней относящихся, немедленно оказывала своё содействие.

Митрополит Гавриил, экзарх Молдовалахский

Реформы экзарха Гавриила, направленные на пользу церкви и отечества, встретили сильный отпор со стороны греков-фанариотов, как бояр, так и высшего духовенства, особенно валахских митрополитов – сначала Досифея, а потом Игнатия – греков родом. Митр. Досифей игнорировал распоряжения экзарха Гавриила, не доставлял требуемых ведомостей о монастырях, скитах, начальствующих в них, священно- и церковнослужителях валахской митрополии, не учредил консисторий, несмотря на распоряжение экзарха, а присланного экзархом по делу об учреждении консистории протопопа Георгия Родостата не принял, сказав, что ему консистории не нужно, и протопопа тоже не нужно, так как у него есть свои люди, продолжал через титулярных (т. е. викарных) епископов поставлять священников ради корысти, чем размножил их так, что число их простиралось до 7 тысяч, причём большая часть их не умела даже читать; в Валахии не поминали Государя и Высочайшей Фамилии. Словом, митр. Досифей был ярым противником всех благодетельных реформ экзарха и отстаивал прежние, выгодные для фанариотов порядки. Такими же противниками экзарха Гавриила были и бояре-фанариоты, которые, естественно, желали возвратиться под Оттоманское правление, ибо под Российской державой им нельзя было так нагло грабить народ и обогащаться на его счёт. Составился даже заговор греков-фанариотов, имевший целью ниспровержение порядков, заведённых митр. Гавриилом, причём душой этого заговора был митр. Досифей. Экзарх должен был принять решительные меры против заговорщиков. Вследствие донесения Св. Синоду, митр. Досифей был уволен от занимаемой им должности, а на его место назначен, к сожалению, весьма неудачно, тоже грек – Игнатий. Назначение его в митрополиты Валахии было большой ошибкой самого митр. Гавриила, который, при назначении его, полагал, что хотя Игнатий родом грек, но «человек умный и Всероссийскому Двору с наилучшей стороны известный и что он не иначе будет управлять и распоряжаться делами, как по предписаниям и руководству Св. Правит. Синода». М. Игнатий не оправдал ни высокого доверия к нему русского правительства, ни надежд Гавриила. Вместо того, чтобы заниматься делами церкви и пастырского служения, он предпочёл этому политические интриги и личное обогащение, причём усердным пособником ему в последнем был его секретарь, тоже грек Мостра, который вполне поддерживал известную откупную фанариотскую систему управления. Вследствие донесения экзарха Гавриила, и Игнатий, подобно митр. Досифею, был отрешён от должности митрополита Валахии с назначением ему места жительства в Крыму.

В истории церкви Молдавии и Валахии имеет важное значение вопрос о так называемых «преклонённых» монастырях. Долгое время этот вопрос волновал умы в Румынии, возбуждая страсти; даже и в настоящее время он считается не окончательно решённым, вследствие до сих пор не прекращающихся притязаний на них греков¹⁵⁸.

Всякий путешествующий по Румынии даже в настоящее время поражается обилием находящихся в ней монастырей. Все они воздвигнуты были благочестием румынского народа и его князей¹⁵⁹. Благочестивые строители князья и богатые бояре обеспечивали монастыри землёй так щедро, что с течением времени почти треть территории княжеств составляла недвижимое имущество монастырей, бывших в то время единственными хранителями умственного и нравственного достояния народа. Относясь с полным доверием к грекам, как своим просветителям и учителям, благочестивые князья и бояре – строители монастырей в целях наилучшего сохранения уставов и вообще веры¹⁶⁰ отдавали свои монастыри под надзор и охрану какого-либо греческого монастыря, славившегося строгим исполнением церковных уставов и служившего оплотом веры, дабы румынский монастырь, следуя во всём примеру образцового греческого монастыря и имея в последнем правило веры и обрядов, ни на одну йоту не уклонялся от них. Эта отдача местного монастыря под надзор греческого, в целях наилучшего сохранения церковных уставов и веры, вообще называлась в Румынии «преклонением» и состояло, судя по грамотам князей и бояр, преклонявших свои монастыри греческим, – в следующем. Преклонённые монастыри по-прежнему должны были управляться местными, т. е. румынскими, игуменами, по законам страны; доходы с монастырских имений должны поступать на содержание обителей, школ, основанных при них, и на дела общественной благотворительности, и только остаток от расходов должен быть отчисляем в пользу того греческого монастыря, которому был преклонён местный монастырь. Таким образом, под «преклонением» отнюдь нельзя разуметь предоставления греческому монастырю права собственности над местным. Это, очевидно, было только духовное главенство греческого монастыря, имевшее целью сохранение чистоты и целости православной веры, которой в то время нередко грозила серьёзная опасность от разных врагов. За этот надзор греческий монастырь получал излишки от монастырских доходов, остававшиеся за покрытием всех расходов на собственные нужды монастыря и на дела благотворительности. Но «с тех пор, – говорится в указе молдавского князя XVII века Матвея Басараба, – как в княжествах стали появляться в качестве князей и митрополитов люди, нам чуждые не по святой вере, а по племени, языку и дурным привычкам, т. е. греки, которые, поправ все наши древние обычаи и учреждения, довели наше отечество до окончательного разорения, они не постеснялись нарушить монастырские права и, стремясь захватить монастыри в свою собственность, стали распоряжаться ими, как полные хозяева». До появления в Румынии фанариотов – князей и митрополитов, такие стремления находили отпор в князьях и даже в греческих патриархах (Парфений и Феофан). Но после неудачного Прутского похода русских, когда княжества отданы были во власть фанариотов, преклонённые монастыри Молдавии и Валахии попали в безотчётное распоряжение восточных обителей, которые стали посылать туда своих поверенных – монахов, а иногда и простых мирян в рясах; пользуясь поддержкой князей-фанариотов и митрополита, игуменствующие в преклонённых монастырях греки окончательно вытесняют местных игуменов, причём путём уничтожения документов об основании монастырей и разными другими незаконными способами доказывали свои права на полное владение ими.

Злоупотребления фанариотских игуменов были так велики, что за права местных монастырей вступались иногда даже князья-фанариоты (И. Маврокордато и А. Ипсиланти). Так греки вполне захватили преклонённые монастыри в свои руки, образовав из них государство в государстве, в котором царил страшный произвол и наглое обирание их¹⁶¹. С этими самозваными игуменами преклоненных монастырей и с наглыми расхитителями собственности румынских княжеств митр. Гавриил вступил в продолжительную и ожесточённую борьбу. Местные монастыри были подчинены ведению архиереев, в епархиях которых они находились, а преклонённые, как ставропигиальные, экзарх принял в особое своё непосредственное ведение. Затем экзарх Гавриил разослал в эти монастыри шнуровые книги для записи расходов и доходов, потребовав, чтобы за отсылкой в места, которым монастыри были посвящены, положенной ежегодно суммы, прочие доходы употреблялись на содержание братии, на школы и богоугодные заведения. Игумены греческие, конечно, остались очень недовольны действиями Гавриила и стали жаловаться на него в Синод и патриарху, от которого исходатайствовали так называемую сингелию, узаконившую полную самостоятельность игуменствующих греков от местной иерархии. Но это только ещё больше возбуждало энергию в ревностном поборнике церковной правды, который задался целью с корнем вырвать зло, тормозившее церковно-религиозную жизнь страны. Чтобы избавиться от власти румынского экзарха, греческие монахи не постеснялись даже объявить себя подданными французского императора. Но вся эта борьба кончилась всё-таки полной победой экзарха Гавриила. Все главари заговора (Паисий, Анфим, Григорий и др.) понесли должную кару и сосланы были в разные русские монастыри.

К сожалению, наступившая война с Наполеоном I положила конец плодотворной деятельности знаменитейшего молдовалахского экзарха. Время управления молдовалахским экзархатом Гавриилом Бакулеску вообще составляет замечательнейшую эпоху в истории румынской церкви. Опираясь на сильную и могущественную власть русского царя и Св. Синода и любя своё стадо, как истинный Христов пастырь, великий знаток истории румынского народа, её законов, основанных на характере этого народа, экзарх Гавриил силой своего гения и пастырской любви к румынскому народу произвёл благодетельные реформы по всем отраслям церковной жизни Румынии. И м. Гавриил мог быть предтечей славных времён, которых так естественно было ожидать после его неусыпных и плодотворных трудов. К величайшему сожалению, эти лучшие времена не наступили: русская оккупация по Букурештскому миру 16 декабря 1812 года окончилась, и несчастная Румыния опять возвратилась под турецкое и фанариотское иго. Букурештский трактат подтвердит лишь условия кучук-кайкарджийского мира, касавшиеся Дунайских княжеств. «После отъезда м. Гавриила снова стали входить в силу старые обычаи: снова отправлялись за Дунай за рукоположением, снова симония вступила в свои права, снова „воздыхатели“ по священству толпами потянулись в города к епископам и, по истечении короткого времени, посредством протекции, искательства, денежного подкупа при сдаче испытания в знании катехизиса, получали права на рукоположение»¹⁶². Но хотя плодотворная деятельность м. Гавриила на пользу церкви силой печальных обстоятельств была прекращена, однако она не прошла бесследно в истории румынской церкви. Гавриил дал последующим владыкам образец управителя, равно как указал цели и единственно законное направление, по которому должна идти церковная жизнь в Румынии.

Из митрополитов, продолжавших в первой половине XIX в. работать на почве, расчищенной трудами Гавриила, замечательны два: известный уже нам предшественник по митрополичьей кафедре в Яссах Вениамин Костяки, который, после удаления Гавриила, вторично был призван пасти молдавскую церковь в высоком звании митрополита молдавского, и Григорий IV митрополит Валахии (1823–1833 гг.). Управляя молдавской церковью с 1812 по 1842 г., Вениамин за образец в устроении вверенной ему церкви брал Гавриила. Желая упрочить связь с православной Россией – освободительницей Румынии, Вениамин посылал туда молодых румын для получения высшего богословского образования¹⁶³. Заботясь о благолепии храмов и богослужения он, на месте тесной и невзрачной церкви в Яссах, начал сооружение величественного Сретенского собора. Другим замечательным святителем был Григорий IV, приняв пострижение от знаменитого игумена Нямецкой Лавры XVII в., «родимца» полтавской губернии, Паисия Величковского. Так как богословская литература на румынском языке была в его время очень скудна, то, сознавая важность обогащения её, Григорий, ещё задолго до своего назначения в митрополиты, совместно с таким же высокопросвещенным, как и он сам, иноком Геронтием, усердно переводил в Нямце и Букуреште с греческого и славянского языков и печатал многочисленные сочинения. Славянский язык Григорий изучил в славянской обители – Нямецкой лавре, у многочисленных учеников Паисия Величковского, с которыми имел самые живые и непрестанные сношения. Таким образом, м. Григорий перевёл совместно с Геронтием на румынский язык следующие сочинения: Григория Богослова (слова), Никифора Феотона (кириакодромии) Душеполезную книгу, Поучение к духовнику, соч. И. Постника, Толкование на евангелие, соч. Феофилакта, экзарха болгарского, Откровение православной веры И. Дамаскина, Толкование антифонов, Краткое изложение божественных догматов. Последние два сочинения переведены совокупными трудами трёх достославных мужей румынской церкви половины минувшего столетия во время совместного пребывания их в Нямецкой лавре – Вениамина, Григория и Геронтия. Первый был там в период от 1808 по 1812 г., когда, оставив митрополичий престол, удалился от дел, дабы вместе с Григорием и Геронтием в уединении работать для просвещения своей родины в духе той культуры, которая завещана Румынии Византией и которую, как истинные патриоты своего отечества, они считали единственно спасающей и единственно способной удовлетворять потребностям православно-румынского народа. Замечательной чертой указанных деятелей было то, что они в проведении этой православно-восточной культуры, как и вообще все истинные просветители румын, черпали свои силы и знания в соседней православной России. Все трое были учениками и друзьями Паисия (Величковского). Здесь мы встречаемся с интересным вопросом об отношении Румынии к России. Если в прежние времена Румыния оказывала немалое просветительное влияние на Россию и дала ей одного из славнейших её просветителей и богословов в лице знаменитого Петра Могилы, митрополита киевского, то с наступлением для Румынии тяжёлых времён турецкого ига отношения изменились, и Румыния, разорённая и задавленная, стала обращаться к России, ища у неё помощи не только материальной, но и духовной. Отсюда зависимость румынской культуры, в лице её наиболее ярких представителей, от России, отсюда и сознательное тяготение к ней, как к источнику света.

После Вениамина и Григория положение церковно-религиозных дел в Румынии опять ухудшилось. Хотя фанариотов уже не стало, но остался их тлетворный дух, противодействовавший всем добрым начинаниям. Правда, Дунайские княжества снова (со времени Андрианопольского трактата 1829 года) подпали под политическое влияние России и в княжества, в качестве наместника, был назначен умный и справедливый администратор Киселёв, который даровал румынам «органически статут», упорядочивший политическую жизнь Румынии, но в церкви не было второго Гавриила, а напор враждебных сил с запада был слишком велик, чтобы ему могли противодействовать уже престарелые Вениамин и Григорий, и в Румынии вновь стали водворяться беспорядки. Симония в 40-х и 50-х годах господствовала во всей силе¹⁶⁴.

В таком печальном состоянии застал румынскую церковь князь Куза, который своими преобразованиями составил новую эпоху как в политической, так и церковной истории Румынии.

Кафедральный собор в Букуреште

Отголосок греческого восстания в Румынии. – Низвержение фанариотского ига. – Движение к национальному возрождению румынского народа. – Пагубное влияние западной культуры. – Стремление Румынии к отчуждению от православного востока. – Князь А. Куза и его церковные реформы. – Секуляризация церк. имуществ и подчинение церкви государству. – Явное сочувствие правительств латинству и протестантизму. – Печальные плоды радикальных реформ, противных церковно-народному духу.

Когда, в 1821 году, вспыхнуло великое восстание греков против турецкого ига, оно в том же году отразилось и в Дунайских княжествах, где также произошла революция, поднятая греками-фанариотами против турок. Но при этом и обнаружилась вся ненависть румын к грекам, потому что они не только не соединились против общего врага, как на то рассчитывал вождь румынских гетеристов Александр Ипсиланти, а, напротив, в подавлении греческого восстания оказали прямое содействие туркам. В начале 1822 года в Константинополь отправлена была депутация от молдаван и валахских бояр с просьбой о восстановлении права избрания туземных господарей. Просьба была удовлетворена; избранными оказались Иван Стурдза для Молдавии и Григорий Гика для Валахии, оба на 7 лет. Так окончилось господство фанариотов в Дунайских княжествах. 1821 год¹⁶⁵ в румынской истории составляет целую эпоху, потому что с этого времени Молдавия и Валахия фактически освободились от ига фанариотов, и дух румынского народа воспрянул с небывалой дотоле силой. Началось сильное просветительное движение в чисто национальном духе. Немедленно же было обращено внимание на народное образование; обучение в школах, отныне румынских, поведено в строго румынском духе. Точно также стали изгонять греческий язык из богослужения. Воспитанники ясской школы при монастыре Трёх святителей, под влиянием национальной идеи, потребовали у игумена, чтобы службу он совершал на румынском языке. Когда игумен отказал в этом, то произошла даже драка между воспитанниками школы и слугами игумена. Народ принял сторону воспитанников, так что, в конце концов, для улаживания дела понадобилось вмешательство графа Киселёва, стоявшего во главе временного русского правительства (во время 2-й оккупации в 1822–1834 гг.). Киселёв распорядился, чтобы, по крайней мере, часть службы была совершаема на румынском языке. Русское временное правительство вообще очень сочувственно относилось к просветительному национальному стремлению румын. Кроме существовавших доселе школ (Ясской и Букушештской св. Саввы), основаны были и другие высшие народные школы. Основан был румынский театр, где теперь открыто издевались над греками-фанариотами; стал издаваться целый ряд газет и журналов, дан был сильный толчок развитию торгового движения, одним из важнейших центров которого стал Галац. Все эти успехи стояли в зависимости от забот русского правительства, влияние которого в форме политического протектората, с уменьшением влияния Порты на дела княжества, было громадно в последних¹⁶⁶.

Но, не ограничиваясь образованием у себя на родине, масса румынской молодёжи устремлялась для завершения образования заграницу – в Вену, Париж, Рим, где стала знакомиться с западной цивилизацией, и действие этой цивилизации на умы румынской молодёжи было тем сильнее, что предшествующий период фанариотский представлял собой, как мы видели, безотрадную картину духовного мрака и материальной нищеты. К несчастью, знакомство с западом и увлечение им было роковым для румынской молодёжи, как и для Румынии вообще. При крайней неподготовленности румын к восприятию плодов европейской цивилизации, оно отравило им самую душу и, сдвинув их с почвы старых исторических преданий, направило их на путь рабского подражания чуждому для них по вере и преданиям – инославному западу. Румыны открыли, что они потомки древних римлян, «осколок запада», судьбой заброшенный на восток, от которого теперь они хотели во что бы то ни стало отделаться, возвратиться к своему естественному центру. Особенно прекрасен был в глазах румынской молодёжи тогдашний идеал всех романских народов да и всей Европы – французский народ; отсюда особенно сильное увлечение всем французским, французскими модами, книгами, манерами, языком и проч. По возвращении из заграницы, получившие там высшее образование румыны заняли в своём отечестве высшие и привилегированные места в администрации, суде и школе и сообщили своё увлечение западом румынам, разлив яд западничества по всей стране, за исключением простого сельского крестьянства, которое, правда, продолжало оставаться в невежестве, но и в преданности своей матери-церкви. Результатом этого увлечения западными идеями (в связи с предшествовавшим фанариотским гнетом) было то опасное направление, от которого и доныне не освободилась Румыния. Это почти фанатическая ненависть «интеллигенции» к православию, получившему отныне название «фанариотской культуры». И теперь Румыния, может быть, единственная страна в мире, где историческая религия, воспитавшая столько поколений и оказавшая, несомненно, громадные услуги румынской национальности, которую она не раз спасала от порабощения и турок и запада, стала предметом просто болезненной ненависти и яростных гонений. И это происходило не от индифферентизма религиозного и не от безбожия; румыны готовы были иметь какую угодно религию западную – протестантскую или латинскую, только не православие, которое-де затемнило их «латинский ум», вследствие чего и развитие их, как народа латинской расы, было чуждо их внутренней природе. Такое отношение их к православию, вместе с увлечением западом, составляет господствующую черту дальнейшей истории румынской церкви.

Это враждебное отношение к православию не преминуло отразиться и на отношении румынской интеллигенции к России. Просвещённые «западом» румыны возненавидели свою освободительницу от турецкого ига, так как она, временно управляя Румынией совместно с турками, являлась в их глазах представительницей ненавистной фанариотской культуры, тем более что она естественно в лице своих администраторов старалась сдерживать эти неразумные порывы. К этому присоединилось ещё подозрение у крайних националистов, что Россия питает тайное намерение окончательно поглотить Румынию и превратить её в свою губернию, совершенно упуская из виду, что, сама Россия заботилась об основании у них народных школ, театра, дала Румынии органический статут 1831 г., составленный в смысле сохранения румынской народности¹⁶⁷. В 1848 году вспыхнувшая в Валахии революция составляла лишь дальнейшее развитие народнического движения 1821 года: как в то время было свергнуто иго фанариотов, так в 1848 году думали избавиться от опеки русских, чтобы затем свободно заняться развитием румынской народности, на началах западноевропейской цивилизации. Временное революционное правительство, во главе с митрополитом валашским Нифонтом, объявило безусловную свободу книгопечатания и эмансипацию евреев, обсуждало меры к уничтожению зависимости некоторых румынских монастырей, «преклонённых» восточным обителям. В 1853 году, когда русские войска перешли через Прут и приблизились к Дунаю, румынские княжества предложили Турции занять их и сформировать народное войско с целью противодействовать России. Когда же в 1856 году, по Парижскому трактату, русский протекторат над княжествами был совершенно отменен, ненавистнические чувства Румынии по отношению к православию, к своей освободительнице России и к славянству вообще достигли наивысшей степени напряжения, и привели к весьма печальным последствиям, совершенно извратив течение румынской жизни. Отмена русского протектората над княжествами была с восторгом приветствуема националистической партией возрождения Румынии, которая, по мнению националистов, освободилась от исторического тормоза, препятствующего свободному, на началах присущего ей романских особенностей, развитию. Совместно с нею ликовал и папско-протестанский запад: их полку прибыло; с другой стороны, включением румынских княжеств в сферу влияния запада (через провозглашение общеевропейского протектората над княжествами) ослаблялась Россия, наносился удар православию, а кроме того освобождённая от протектората России Румыния составила буфер между Турцией и Россией. Дальнейший ход событий в княжествах оправдал расчёты запада (главным образом Франции времён Наполеона III)¹⁶⁸: произошло соединение княжеств Валахии и Молдавии в одно государство под именем «Румынии» (11–28 декабря 1861 года князь Куза официально объявил о соединении княжеств), состоялось избрание в князи соединённой Румынии полковника А. Кузы, завзятого националиста и униониста, враждебно настроенного к России и всецело преданного Франции. Всё это было делом рук папско-протестантского запада, в трогательном согласии настойчиво работавшего во вред православию и России. Рассуждая по поводу объединения княжеств, главный выразитель западной политики лондонский «Таймс» писал: главное «дело состоит в том, чтобы царь не распространил свою область за теперешние границы; отсюда, если учреждение молдавалахского государства положит предел распространения России, то наша цель достигнута». Затем «Таймс» выражал надежду, что вместе с независимостью в румынском княжестве наступит ещё ослабление религиозных уз, связывающих его с Россией. А канцлер английского казначейства лорд Россель в своей речи 4 мая 1858 года, по поводу соединения Дунайских княжеств в одно государство, говорит между прочим: «лучший отпор России можно найти в силе свободных людей в этих странах; я хотел бы, чтобы ко дню смерти „больного человека“ были готовы свободные государства, к которыми бы тяготели обломки турецких владений». Выходя из таких рассуждений, западная дипломатия, заправлявшая политическими делами Румынии, дала последней самую крайнюю конституцию, приняв за образец правительственный строй Франции, покоившийся на принципах революции 1789 года. Это была конституция с весьма широко понятой свободы личности, со свободой обучения, печати, свободой совести и богослужения, без различия вероисповеданий. Для внешнего приличия среди исповеданий православная вера объявлена была якобы господствующей; на самом же деле православие оказалось только терпимой религией большинства. Вся эта конституция по своим принципам была противна православию. По ней источником власти в Румынии становился сам румынский народ, выражающий свою волю через князя и национальное представительство. И эта конституция скоро дала себя знать, наложив печать разнузданности и полной беспринципности на дальнейшие события церковной жизни в Румынии и как в зеркале отразив все нравственные недостатки румын, которые, только что освободившись от турецкого и главным образом фанариотского ига и почувствовав себя вполне свободными, в упоении лукаво предоставленной им свободой, всячески злоупотребляли ею и забыли об истинных началах своей истории.

Наиболее ярким представителем и показателем того, как сильна была реакция против пережитого румынами фанариотского периода, а равно и увлечение всем западно-европейским был первый князь Румынии Александр Куза. Человек несомненно даровитый, получивший европейское образование (в Германии – в Потсдаме и Мюнхене), демократ и унионист революционного пошиба, пострадавший от преследования ненавистных румынским националистам русских властей (был арестован, но бежал через Вену в Константинополь), А. Куза пришёлся очень по душе верховодившей тогда националистической партии демократов-унионистов, которые и провели его кандидатуру.

Князя Александра Кузу румыны любя называют Петром Великим за те реформы, которые он произвёл в Румынии; но тот вред, который он причинил стране преследованием церкви православной, а, следовательно, и государству, его открытое издевательство над религией и покровительство западным исповедованиям в ущерб народной религии, полагают существенное различие между созидательным гением русской истории и злым разрушителем исконных основ румынской истории, её реформатором Кузой. Даже лучший румынский историк Ксенопол указывает на это различие между двумя государями, когда рассказывает о религиозном характере прутского похода Петра Великого. Для Александра Кузы такой подвиг был совершенно немыслим: в продолжение всего своего княжения он был беспощадным гонителем худо понятого им православия; вполне разделяя мнение румынских националистов, он видел в нём только тормоз для свободного развития румынского народа. Наступил самый печальный период в истории румынской церкви, к краткой характеристике которого мы и приступим.

Лишь только был устранён русский протекторат, обуздывавший румынских националистов, последние подняли целый поход против православия, как «фанариотской культуры»: фанариоты сделались предметом осмеяния даже на театральной сцене, такому же осмеянию стали подвергаться монахи и монашество вообще, заговорили о полном уничтожении монашества; против епископов и монахов старались вооружить и белое духовенство. О монахах даже в парламенте говорили, что они должны удалиться в пустыни и там молиться за грешный человеческий род. С целью ограничения и ослабления монашества, были изданы церковные правила, по которым в монахи могли поступать только 60-летние старики и 40-летние женщины, а моложе этого возраста могли поступать только калеки. Среди белого духовенства образовался даже заговор против монахов и епископов. Возникли две газеты, поставившие своей целью поносить епископов, монашество и весь строй православной церкви. Но захватившие в свои руки власть румынские либералы пошли ещё дальше: они стали вообще отвергать религию, необходимость духовенства и пр. «Зачем-де развивать в народе суеверия и укреплять средневековые предрассудки, пусть разум вступает в свои права! Долой попов, этих поборников тьмы, шарлатанов, обдирателей народа! да здравствует разум»! При таком отношении интеллигенции к православию и духовенству, Александру Кузе не трудно было «реформировать» румынскую церковь по своему собственному усмотрению. Прежде всего, церковь лишена была монастырских и вообще церковных имуществ. В Румынии было два типа монастырей: туземные и посвящённые или преклонённые греческим обителям Св. Земли. Уже в первые дни своего княжения А. Куза имел смелость объявить духовенству, явившемуся к нему с поздравлением, что он конфискует имущества, принадлежащие иностранному духовенству. Но не на одни только преклонённые монастыри задумал наложить руку А. Куза: той же участи подверглись туземные монастыри, и раньше всего в Молдавии. Словесно объявив предварительно митрополиту молдавскому Софронию Миклеску (1851–1862 гг.), что по воле правительства собственность монастырей поступает в ведение департамента, румынские заправилы, с министром Михаилом Когальничано во главе, устранив законно поставленных игуменов и расставив внутри и снаружи у ворот монастырей полицейские караулы, описали всё движимое и недвижимое имущество монастырей в казну, объявив недвижимое имущество (землю и лес) собственностью государства, а движимое (скот, экипажи), а также и дома, подлежащими продаже с аукциона¹⁶⁹. Содержание ограбленных таким образом монастырей правительство взяло на себя; с этой целью объявило торги для желающих взять подряд на продовольствие монастырей. Точно так же было поступлено с монастырями в Валахии; кроме того, 30 монастырей были закрыты совсем и имущества их были отобраны. Той же участи подверглись преклонённые монастыри; с последними, правда, было гораздо больше хлопот, потому что за эти монастыри вступились патриархи, Россия и другие державы, но подобно Крыловскому коту А. Куза, не смотря на все угрозы и крики дипломатии (часто впрочем притворные), «слушал да ел», преспокойно захватывая и преклонённые монастыри, тем более, что находил для себя сильную поддержку в своих подданных, которые, глубоко возненавидев фанариотов и фанариотскую культуру, лишь радовались, глядя на мирные подвиги своего князя. Это расхищение со стороны правительства Кузы богатейших монастырей и вообще церковных имуществ нанесло страшный удар благосостоянию румынской церкви, и оно было тем более печально, что монастыри Румынии были центрами благотворения и просвещения в стране. Нямецкая, например, лавра, основанная в XIV веке одним монахом славянином, содержала большую богадельню для престарелых, дом для умалишённых, духовную семинарию, типографию и множество сельских школ: теперь всё это было разорено, дома проданы в частную собственность, или обращены в тюрьмы, а деньги, вырученные от продажи, расхищены заправилами этого грабительского набега на обители. Богатейшая в своё время Нямецкая лавра, игравшая весьма важную роль в истории румынской церкви теперь имеет жалкий вид, служба совершается только в одной церкви, монахи (большинство престарелые) ходят босые и оборванные, ибо содержат их крайне ничтожно. От правительства монахи получают 200 франков в год, причём 150 франков удерживается за продовольствие их весьма дурной и скудной пищей. Здания много лет не ремонтируются и во многих местах образовались глубокие трещины: единственная в Нямецком монастыре церковь, где совершается богослужение, совершенно пустует во время службы, хотя весной, летом и осенью лавру посещает множество богомольцев, которых Нямецкая лавра, в силу особого соглашения с правительством, обязана бесплатно кормить и содержать в течение трёх дней. Обедневшие монахи, вследствие почти полного отсутствия доходов, находят себе заработок в продаже крестиков, в приготовлении точёных вещиц из дерева, в оказании разных услуг богомольцам и проч. Описанные порядки существуют и в других монастырях; причём те монастыри, где нет арфундарика ещё беднее, а некоторые из незакрытых ещё монастырей представляют собой совершенные руины.

Второй важной церковной реформой князя А. Кузы было провозглашение независимости (автокефальности) румынской православной церкви и преобразование её по-особому антиканоническому образцу. Напрасно констант. патриарх Софроний на соборе протестовал против самоуправства румынского правительства. Посланный в Букурешт с соборным определением архим. Клеовул был принят враждебно и по обвинению в составлении заговора против правительства был выслан под конвоем в г. Журжево, на Дунае, по Константинопольской дороге. Когда Клеовул возвратился в Константинополь, патриарх снова созвал собор, на котором решено было обратиться за советом к другим православными церквам, в том числе и к России; было составлено официальное послание к русскому Св. Синоду. Дабы оправдать себя перед общественным мнением Европы, Куза распорядился написать в иностранные газеты корреспонденции, в которых доказывалось, что главной причиной несогласия константинопольского патриарха на дарование автокефальности румынской церкви служит опасением материальных убытков, какие понесёт казна патриархии. Ответ на послание патриарха также был напечатан в иностранных газетах; словом, Куза каждый раз старался доводить до сведения общественного мнения Западной Европы, ибо в её поддержке и враждебном отношении к России заключался весь секрет успеха смелых подвигов князя. И только узнав о том, что патриарх обратился к греческой и российской церкви, Куза обещал вступить в переговоры с патриархом; но подстрекаемый западными державами (главным образом Францией) не исполнил и этого обещания. Тогда патриарх Софроний в третий раз созвал собор, на котором постановлено было написать новое послание румынскому князю с опровержением его ответа и приглашением возвратиться к законному порядку. Когда в России было получено послание патриарха константинопольского, то составление ответа Св. Синод поручил Филарету московскому. Митр. Филарет указал законный путь к приобретению церковной самостоятельности: просить благословения и согласия константинопольского патриарха и прочих православных церквей. Куза не согласился на это и продолжал свою своевольную церковную политику. Управление православной румынской церковью было вверено «генеральному» синоду, совершенно зависимому от светской власти; в число членов синода вошли: 1) все румынские епископы, 2) по три депутата от каждой епархии из священников или мирян, избираемых на 3 года. Председательствует в синоде митрополит валахский, получивший название примата Румынского, но он председатель в этом синоде от имени господаря, а не в силу своего сана. Синод собирается один раз в два года. Право созывать синод, предлагать вопросы, принимать участие в синодальных распоряжениях, представлять решения на утверждение князя и приводить их в исполнение – принадлежит министру исповеданий. Если кто-либо из членов синода предложит свой вопрос, то министр исповеданий имеет право закрыть синод. Если представляется настоятельная нужда в созвании чрезвычайного заседания синода, то епископы обязаны обратиться с просьбой о том к министру исповеданий, от воли которого зависит согласиться или не согласиться на просьбу. В делах, касающихся веры и духовных предметов вообще, синоду принадлежит законодательная и административная власть, но он не имеет права наблюдать за преподаванием наук в семинариях; точно так же не имеет права вмешиваться в вопросы о веротерпимости и свободы совести, в которых только гражданская власть хочет считать себя наиболее компетентной. В румынской церкви не может быть введено никакого другого языка, кроме румынского. Заключения синода получают силу закона через утверждение князя. Епархиальные синоды собираются под председательством епископа; они состоят из трёх членов, избираемых через два синода в третий, и из ректоров семинарий; на них лежит обязанность исполнения законов, изданных по духовному ведомству. В 1865 г. эти реформы были дополнены новым законом: митрополиты и епархиальные епископы Румынии назначаются князем, по предложению министра исповеданий. Митрополиты и епископы за духовные преступления судятся синодом, а за другие проступки – кассационным судом. А чтобы раз навсегда покончить со старым строем, особой статьёй постановлено: «все прежние законы несогласные с настоящими узаконениями, отменяются».

Всецело подчинив таким образом церковь своей юрисдикции, князь Куза и тогдашние заправилы румынские – националисты имели намерение пойти дальше. Унизив, разорив, подчинив церковь своему строгому надзору, как учреждение неблагонамеренное, они вознамерились вместо «фанариотской культуры» дать Румынии другую западно-европейскую веру. Князю Кузе в его стремлении к неограниченному самовластию в делах веры больше было по душе протестантство, между тем, как другим возродителям румынской нации, желавшим примкнуть всецело к романским народам, – римский католицизм представлялся наиболее соответствующим народным идеалам «потомков древних римлян». Министр-президент М. Когальничано в национальном собрании 1857 г. предложил этому собранию принять р.-католицизм на том основании, что «православие служит единственным препятствием благоденствию румын». Вводился григорианский календарь во всеобщее употребление, и гражданский брак делался обязательным, между тем церковный предоставлялся усмотрению брачующихся (так и в настоящее, время). Ватикан конечно не преминул воспользоваться наступившими благоприятными для него временами и начал свою пропаганду в Румынии. В Яссах подле самой церкви Трёх святителей уже красовался латинский собор; 25 октября 1864 г. было постановлено учредить римско-католическую семинарию для детей румын-католиков, да кстати и для всех, кто желал бы отдать туда своих детей, ибо в Румынии провозглашена была полная свобода религии. Правительство Кузы вознамерилось затем ввести органы и даже filioque. Словом, православию угрожала серьёзная опасность. Несколько позадержал успехи латинства сам папа, который протестовал против подчинения римско-католической семинарии министру исповеданий, а равно и против назначения на церковные должности министром вероисповедания. Безгранично властолюбивому Кузе больше нравилось протестантство; но, не желая по этому вопросу расходиться со своими бывшими единомышленниками-националистами, а равно вызвать раздражение в народе, в котором резкие реформы его производили уже волнения, Куза осторожно покровительствовал протестантским идеям запада, действуя в данном случае через свою жену Елену. Протестантским сектам запада была дана полная свобода, наравне с православием; даже оказывалось им поощрение, направленное, видимо, к их усилению и распространению среди православного румынского населения. 13 марта 1863 года происходило торжество закладки новой реформатской церкви в Букуреште для венгров, находящихся под покровительством Австрии; в торжестве приняли участие австрийский консул – католик, пастор реформатский, как представитель общины, лютеранские пастор и диакон и член англиканской миссионерской общины. Словом, вся западная Европа собралась здесь, дабы торжественно справить праздник своей победы в исконно-православной стране, которую отторгали от православного Востока. От румынского правительства с пышностью прибыла православная румынская княгиня Елена. Все эти лица приняли самое деятельное участие в реформатском торжестве: одни читали молитвы, другие произносили проповеди и речи и т. п. Австрийский консул, как хозяин торжества, любезно предоставил право положить первый камень княгине Елене, которая при этом произнесла следующие слова: «Я чувствую себя счастливой, что приглашена к закладке новой реформатской церкви. С сердечной радостью усматриваю я, что число христианских учреждений, приносящих страждущим утешение и душевный бальзам в земле румынской увеличивается. Аминь, аминь, аминь». Упомянутые представители протестантских общин, конечно, не могли не видеть в этих словах, обращённых к ним с высоты престола, не только широкой религиозной терпимости по отношению ко всем вероисповеданиям, но и призыва к ним беспрепятственно действовать на православной ниве, что православие в стране было сковано по рукам и ногам реформами князя Кузы. В том же году отстроена и увеличена была и лютеранская церковь, для которой верховный покровитель лютеран прусский король Вильгельм прислал по этому поводу драгоценную Библию для алтаря и подарок в 1.000 талеров на устройство, перевозку и установку нового органа.

Как же отнеслось румынское духовенство ко всем работам партии националистов с Кузой во главе и к другим врачам православия? К прискорбию, до́лжно заметить, что западническое движение, охватившее всю румынскую интеллигенцию, не осталось чуждым и духовенству. В деле объединения двух княжеств в одно целое и вообще в работах либеральной националистической партии духовенство принимало самое живое участие. Председателями временных диванов, на которых шли широковещательные речи о соединении княжеств и обсуждались другие вопросы либерального свойства, состояли митрополит молдавский и валахский. В избирательных собраниях, на которых А. Куза был незаконно выбран в господари Молдавии, а потом Валахии, председательствовали митрополиты. Правда, молдавский митрополит (Софроний) заявил протест против выборов (хотя и бесполезно), но валахский не сделал и этого, а беспрекословно шёл по течению. Даже такие преданные православию епископы, как братья Филарет и Неофит Скрибаны, принимали живое участие в этом движении. Конечно, они не предвидели тех ужасных последствий, какие произошли отсюда для православия и даже для национальности румынской. Румынское духовенство вообще грешило и грешит увлечением политическими делами, страстью к партийности, стремлением играть роль в партиях, следуя тому или иному направлению в политике. Против этого недостатка румынского духовенства наиболее выдающиеся святители румынской церкви последней четверти минувшего столетия (как Сильвестр хушский и Иосиф митроп. молдавский) принимали меры, объясняя духовенству, что не его дело заниматься политическими делами. Но, вообще говоря, это увлечение духовенства политикой, составляющее истинное несчастие православной Румынии, до сих пор царит в Румынии. И до тех пор православие в ней будет попираемо врагами, пока духовенство не освободится от этого своего несчастного увлечения политикой. История румынской церкви знает случаи, что такому пагубному увлечению поддавались в Румынии даже выдающееся светлые умы, вроде незабвенной памяти епископа Мелхиседека, который, будучи в сане архимандрита и состоя в 1857 году депутатом от духовенства в заседании по соединению княжеств в одно целое, – а в 1861 году получив портфель министра исповеданий и просвещения, немало содействовал либеральной партии, хотя и горько впоследствии раскаивался в этом. И если это допускали светила румынской церкви, просвящённейшие и умнейшие святители румынские, то про других, менее разумных и более горячих членов румынского духовенства в эпоху всеобщего увлечения рационалистическими веяньями и говорить нечего. Эти последние уже прямо позволяли себе откровенное и даже наглое издевательство не только над обрядами, но и над догматами православия.

Вообще церковные реформы князя Кузы, подчинив всецело клир румынской церкви светской власти, весьма пагубно отразились на нравственном состоянии его. На кафедры светской властью назначались лица недостойные, причём министр исповеданий руководился в выборе кандидата на епископскую кафедру лишь денежными расчётами: кафедра отдавалась тому, кто больше давал денег. Это обстоятельство развило симонию до ужасающих размеров, и на этой почве было очень много скандальных случаев, о которых нелеть есть глаголати...

Арджеский собор в Румынии

Славяне поборники православия. – Софроний молдавский. – Филарет Скрибан и его деятельность на пользу румынской церкви. – Результаты борьбы. – Падение А. Кузы и вступление на румынский престол римского католика в лице Карла румынского. – Новые опасности и новые поборники православия. – Мелхиседек романский и Сильверст хушский. – Торжество православия. – Каноническая связь румынской церкви с другими церквями востока и особенно с русской церковью.

Как ни мрачна история румынской церкви этого печального периода, на фоне её, однако, выступает немало светлых личностей. Промысл Божий воздвиг из среды самих же румын великих мужей которые, подобно Давиду вооружившись пращой веры и правды, выступили против Голиафа-Кузы на защиту попранной религии отцов; борьба была продолжительна и тяжела, но, в конце концов, они вышли победителями, и имена их золотыми буквами должны быть начертаны на скрижалях истории не одной только румынской церкви, но и всего православного востока.

Вот имена этих незабвенных борцов и исторических деятелей на православной ниве многострадальной церкви румынской: митрополит Софроний, епископы Филарет и Неофит Скрибаны, а позже преосвящ. Мельхиседек, епископ романский, преосв. Сильвестр, епископ хушский, Иосиф, митр. молдавский, и Афанасий, епископ рымнико-новосеваринский. К краткому изложению деятельности этих ревнителей православия мы и приступим теперь.

Когда церковные имущества расхищались, монастыри подвергались ограблению, бесстрашным противником этого насилия явился митр. молдавский Софроний. Достойнейший на молдавской кафедре святитель происходил из древнего боярского рода и по своему направлению принадлежал к славной плеяде приснопамятных владык румынских, его предшественников, каковы были Гавриил Банулеску, Вениамин Костаки и Григорий IV валахcкий. Воспитанник Нямецкой лавры, получивший там своё пострижение от митр. Вениамина, ученик последнего, блестяще одарённый от природы, Софроний во всей своей деятельности и жизни являлся пастырем, глубоко преданным православию; он доказал своей проповеднической деятельностью и административными распоряжениями на пользу церкви и наконец запечатлел праведной мученической кончиной от рук нечестивых приспешников князя Кузы. Когда вполне обнаружились замыслы этого князя, Софроний мужественно выступил против них и искал поддержки в правосл. России. Он отправил к кишинёвскому архиепископу Антонию, как ближайшему духовно-административному лицу православной державы, записку о гонениях на церковь молдавскую, чинимых княжеским правительством, умоляя преосвящ. Антония ходатайствовать пред Государем Императором о защите церкви и духовенства молдавского против угнетений и преследований. Правительство Кузы посмотрело на протесты митр. Софрония, как на сопротивление княжеской власти и присудило его к ссылке. Вместе с ним подвергся той же участи и настоятель Нямецкой лавры Герасим. Напрасно константинопольский патриарх Софроний, как верховный пастырь молдовалашской церкви, протестовал против подобных насилий румынского правительства: оно продолжало настойчиво идти своим пагубным путём и мстило за протесты новыми гонениями. И трудно сказать, чем бы всё это кончилось, если бы из среды иерархов румынской церкви не выступили и другие самоотверженные борцы за православие, которым, наконец, удалось отстоять древне-историческую святыню и даже дать несколько иное направление общественному мнению – именно к пробуждению в румынском народе здравого исторического самосознания как народа православного и только в православии имеющего гарантию своей национальной самобытности.

Иосиф, митрополит Молдавский и Сочавский

Во главе этих славных поборников православия стоит великий святитель румынской земли Филарет Скрибан-Попеску (т. е. попович), епископ ставропольский (номинальный). Этому герою-великану, спасителю румынской, православной церкви от угрожавшей ей страшной опасности даже самая краткая история церкви румынской должна уделить почётное место, ибо всем, что в настоящее время есть хорошего в румынской церковной жизни, она обязана Филарету Скрибану. Оценивая его значение, проф. Конст. Ербичану, говорит: «Если в настоящее время Румыния имеет своего защитника, своего апологета христианства, то это – он; если кто-либо у нас хвалится знанием христианства, то этим всецело обязан ему; если теперь ещё кое-где видны светильники в румынской церкви, то это его дети; если, наконец, существует ещё христианская жизнь между нами, то мы должны всецело быть благодарными за это Филарету». И эта характеристика нисколько не преувеличена. Действительно, появление Филарета Скрибана (равно как и брата его Неофита, который был ревностным помощником ему) на исторической арене того времени, когда православию угрожала весьма серьёзная опасность, есть событие величайшей церковно-исторической важности. С неё начинается в истории румынской церкви поворот к лучшему.

Филарет Скрибан, епископ Ставропольский

Неофит Скрибан, епископ Эдесский

Филарет (в мире Василий) родился в 1811 году в местечке Бурдужени, что на границе Австрии, и своё первоначальное образование получил в доме родителей и у монахов греков, в Фёдоровском монастыре. Затем он отправился в Яссы, где блистательно окончил курс Ясской академии, причём, как выдающейся по успехам студент её, он был оставлен в ней в качестве профессора географии и французского языка. Серьёзный, вдумчивый, глубокий знаток румынской истории и румынского народа, в изучении которых помогли ему его поистине гениальные способности, частые поездки по Румынии и обращение с простым румынским народом, Филарет Скрибан в большей, нежели кто-либо другой, степени понимал смысл, цели и идеалы народные, чем и для чего билось и теперь бьётся сердце народа, и к чему стремится его душа. Он понимал, что одна лишь православная вера составляет душу румынского народа, одухотворяет его, что вне православия он – труп, бездушная игрушка в руках врагов его, ибо вместе с гибелью православия должна погибнуть и румынская народность. Поэтому он все свои богатые силы посвятил на защиту православия. Справедливо полагая, что православие во всей своей силе и красоте сохранилось в России, он, уже, будучи профессором Ясской академии, покидает кафедру и в качестве простого студента поступает в Киевскую духовную академию, основанную его соотечественником Петром Могилой. Всего только два года пробыл Филарет Скрибан в Киевской академии, но и этого времени было совершенно достаточно для даровитого Скрябина, чтобы, изучив русский язык, в то же время с блестящим успехом пройти полный курс академии и получить степень магистра богословия. В Киевской академии окончательно окрепли его идеалы православия и его связи с православной Россией, что он прекрасно выразил в своей речи, произнесённой при окончании академии, курса в присутствии митрополита Филарета (Киевского). «Я здесь чужеземец, – говорил он между прочим, – мой род, моё отечество далеко отселе, и язык у нас иной. Но здесь, в этой колыбели веры и просвещения величайшей в мире монархии, я принят как свой, и может быть более чем свой. Два года провёл я здесь под твоим отеческим покровительством, под руководством добрых наставников, в приязни от всех меня окружающих, и эти два года почитаю лучшими в своей жизни... Если возвращусь на мою родину, и моё отечество спросит меня, познал ли ты истинную мудрость и благочестие христианское? Я скажу ему: не только познал, но и видел их... Если похваляющейся всезнанием европеец войдёт со мной в состязание, я скажу ему, что может быть он и всё знает, но он не видал православной церкви в древней чистоте её и благолепии. Как вожделенно будет и для целого моего отечества, когда принесу ему плоды христианского просвещения из того самого Вертограда, который насаждал один из сынов его, столь известный ревностью по вере православной». В Киеве же сразу по окончании академии Василий Скрибан с согласия митрополита Вениамина Костаки был пострижен в монахи с именем Филарета. Но прежде, чем отправиться на свою родину, он отправился в Москву и там в течение 2 месяцев жил у самого митроп. Филарета московского. Беседы с этим великим святителем, по словам Филарета Скрибана, имели на него весьма благотворное влияние и ещё больше укрепили его в тех добрых началах, которые легли впоследствии в основание его самоотверженной деятельности на пользу церкви и отечества. Филарет Скрибан произвёл на Филарета московского весьма приятное впечатление. Прощаясь со Скрибаном, московский святитель подарил ему дорогую панагию – в знак того славного архиерейства, которое с великой честью и пользою для церкви в последствии проходил Филарет Скрибан. Посетив на короткое время Петербург – памятник величия и внешнего блеска России, произведший на молодого Скрибана впечатление силы и политического могущества России, он уехал на родину, где с распростёртыми объятьями был принят маститым Вениамином Костаки, который вскоре последовательно рукоположил его во иеродиакона, иеромонаха и возвёл в сан архимандрита с назначением его ректором Сокольской семинарии. С этих пор и начинается плодотворная деятельность Филарета Скрибана. В должности ректора Филарет Скрибан состоял 20 лет, сначала в сане архимандрита, а с 1852 г. в сане епископа ставропольского. Вскоре же по вступлении его в должность ректора Сокольской семинарии, он приступил к коренному её преобразованию: преобразовал её в 8-классную полную семинарию; обогатил семинарскую библиотеку множеством книг самого разнообразного содержания, особенно же богословского, на разных языках, а главным образом на славяно-русском; основал при семинарии типографию для перепечатывания старых необходимых книг и напечатания новых; поощряя профессоров семинарии к написанию сочинений богословского содержания. По его предложению, профессора семинарии должны были проповедовать в разных церквах города Ясс во все воскресные и праздничные дни; учеников он сам упражнял в составлении хороших проповедей, приучая их к декламации; точно так же обращено было внимание и на церковное пение. Будучи более 20 лет ректором Ясской семинарии, Ф. Скрибан положил начало возрождению духовного просвещения в Румынии, создав таким образом противовес тем «возродителям румынской народности», которые уже слишком далеко зашли в своей деятельности, подрывая истинно-национальные и религиозные основы народа. Лучших учеников семинарии он поощрял принимать монашеский чин, при чём, ставя в образец русскую церковь с её великими святителями, постригаемым он давал имена русских архипастырей¹⁷⁰. За его учёность и высокосодержательные проповеди, производив неотразимо глубокое впечатление на слушателей, ему дали наименование «профессора профессоров». И результаты его неусыпной деятельности в качестве ректора семинарии оказались блестящими: в каком городе, в каком селе, в каком уголке Румынии нет учеников его, которые из его преподавания не извлекли бы полезных уроков на всю жизнь! «О, если бы, – восклицает профессор Ербочану в заключение характеристики Филарета Скрибана, – побольше было таких самоотверженных и всецело преданных делу учителей в Румынии, тогда общество наше значительно подвинулось бы в истинном просвещении, тогда светлое будущее Румынии было бы обеспечено»! Выдающиеся способности Филарета Скрибана были замечены князем Кузой, который пожелал привлечь его на свою сторону, предложив ему кафедру митрополита молдавского, а брату его, Неофиту Скрябину, – кафедру митрополита валахского; но оба они отказались принять назначение от «нечестивого» Кузы, считая такое получение духовной должности от светского правителя неканоничным. Вместо этого он прямо вступил в борьбу с правительством Кузы. Рассказывают, что, когда были конфискованы церковные и монастырские имущества в казну, Филарет Скрибан (тогда ещё пламенно юный) в торжественном заседании синода, в присутствии самого князя Кузы, в епископском облачении произнёс проклятие на него, на всё его семейство и на весь род его. Кроме того, когда были объявлены церковные реформы князя Кузы, Филарет Скрибан порешил без приглашений отправиться в Букурешт, дабы там противодействовать этим реформам; но, на дороге был остановлен жандармами и под конвоем возвращён в Яссы. Тогда он подал протест консулам держав-поручительниц и на имя созванного «генерального» синода, жалуясь на самоуправство господаря и совершенные им церковные нововведения. В прошениях, поданных на имя русского консула, Филарет просил у русского правительства заступничества за румынскую церковь, предлагая ему принять, ради спасения православия, самые решительные меры по отношению к правительству Кузы: епископов, поставленных светской властью, лишить сана, как незаконных, изгнать князя Кузу из Румынии и предать его, как виновника зла, проклятию. В полемических сочинениях, написанных за это время¹⁷¹, братья Скрибаны доказывали, что суду православной церкви подлежат все члены её – клирики и миряне, что клирики могут судить мирян, как пастыри овец, а не наоборот; синод должен состоять только из епископов, а не из пресвитеров и диаконов, тем более не из мирян. Что же касается прогресса, которым румынские возродители так гордятся и которому подчинили и церковь, то этот прогресс – понятие условное, и только то истинно прогрессивно, что вполне согласно с учением православной церкви. Много неприятностей претерпел Филарет Скрибан за эти мысли от румынских возродителей-рационалистов, которые кричали, что для них, как для потомков древних римлян, статуя Траяна дороже, чем крест Христов; Скрибанов они величали отсталыми, заржавелыми. Но правда, наконец, восторжествовала. Победа после семилетней упорной борьбы оказалась на стороне Скрибанов. Закон 1865 года, направленный против канонических учреждений церкви, был отменен и заменён законом 1872 года, редактированным братьями Скрибанами.

Этот период ожесточённой борьбы Скрибанов сначала с правительством Кузы, а потом (с 1866 года) Карла, известен в истории румынской церкви под именем борьбы за канонический строй церкви. Филарет Скрибан, явившийся таким образом мужественным защитником церкви, умер в 1878 году в большой бедности и похоронен в м. Бурдужени, на своей родине, в основанной им самим и им же обеспеченной церкви св. Троицы. Когда в 1884 г. в этой же церкви, в общем могильном склепе хоронили и брата его Неофита, достойного сподвижника его славных дел, то тело Филарета Скрибана оказалось совершенно нетленным, о чём совершавший погребение епископ галацкий Иеремия Дырцу донёс митрополиту молдавскому.

Результаты борьбы двух Скрибанов за православие были весьма благотворны. Они вновь пробудили в обществе интерес к православию, и само общество в лице лучших своих, к сожалению, весьма немногочисленных¹⁷² стало на страже его. Все церковные новшества Кузы рушились: filioque не было введено в символ веры, в церкви по-прежнему остался юлианский календарь, органы не заменили собой пения в румынских православных церквах и проч., а главное – был радикально изменён закон 1865 года, за который горой стояла сильная в Румынии рационалистическая партия. По закону 1872 года было отменено прежде всего название синода епископов «генеральным» как заимствованное из протестантского церковного устройства; синод отныне состоит только из епископов, именно из двух митрополитов, всех епархиальных епископов (6) и 8 титулярных или викарных епископов. Далее закон 1872 года совершенно устраняет как противную канонам, мысль о всевластии государства в делах церковных, в силу которой светская власть может полноправно распоряжаться в делах церковных, издавать законы, какие ей вздумается, назначать начальствующих духовных лиц и отрешать их от должности, как простых чиновников. В этом новом законе министру исповеданий, которого закон 1865 года признавал главой церкви, предоставлен только совещательный голос в заседаниях членов св. синода, а также право представлять на усмотрение князя постановления синода; по новому закону восстановлены архиерейские консистории, упразднённые князем Кузой, с подчинением их власти епархиального архиерея. Восстановлено также право архиереев назначать настоятелей приходских церквей и заведовать духовными школами; устранено вмешательство светской власти во внутреннюю жизнь монастырей. Хотя закон 1872 года имел и недостатки по сравнению с вполне законным каноническим строем церкви, вроде, например, того, что епископ, избирается не синодом, а особым «собранием избирателей», в котором, кроме епископов, участвуют все депутаты палаты, за исключением инославных, но нельзя не видеть, что по сравнению с законом 1865 года новый закон – этот исторический памятник деятельности братьев Скрибанов – представлял громадный шаг вперёд в смысле улучшения церковного быта во всех отношениях.

В ночь с 10 на 11 февраля 1866 года в Букуреште произошло событие очень большой важности. Тогда осуществлён был заговор против деспотического князя Кузы, который своим мотовством, развратом и деспотизмом довёл государство до края гибели: заговорщики пробрались ночью в его спальню, и с наведёнными на него револьверами принудили его подписать «добровольный» акт своего отречения от румынского престола. Падение Кузы, естественно, вызвало радость в среде православных сынов Румынии, но интригующей против России Запад, предоставив престол румынский Кузе, не преминул послать в Румынию другого своего ставленника римско-католика Карла, который со своей стороны осторожно, но систематически стал служить римской пропаганде в Румынии: вследствие этого не замедляли, конечно, нахлынуть иезуиты, которые, пользуясь покровительством князя, много причинили и причиняют зла Румынии, стараясь во что бы то ни стало привести её к подножью «непогрешимого»...

В 1885 году румынской церкви была дарована полная независимость от греческой патриархии с правом мироварения у себя, и это обстоятельство скорее было неблагоприятным для Румынской церкви, так как она после провозглашения автокефальности оказалась в отчуждении от других церквей. Правительство не преминуло воспользоваться этим для порабощения церкви государству. В 1885 году был издан новый церковный закон, крайне стесняющий румынскую православную церковь. Этот закон запрещает членам св. синода участвовать в каких-либо собраниях или обществах для рассуждения о церковных делах, кроме св. синода; запрещает им также путешествовать заграницу без разрешения правительства. Цель этих запрещений вполне ясна: первым пунктом имеется в виду воспрепятствовать учреждение религиозно-просветительных обществ для поддержания православия, а вторым изолировать от всяких сношений с епископами других православных церквей с целью совместной и единодушной борьбы за православие. Эта противоцерковная тенденция нашла себе ещё более яркое выражение в законе от 1893 г., который и доселе лежит в основе управления румынской церкви. Понятно, что уже заражённая ядом западного неверия румынская интеллигенция вполне сочувствовала противоцерковным замыслам правительства. Либеральная печать не стесняется никакими выходками против православной святыни. Догмат воплощения, крест, Пресвятая Богородица стали фигурировать в печати, как сюжеты для шуток, острот и издевательств. Протесты и даже мольбы православных архиереев, обращённые к правительству о воспрещении газетам – поносить священные предметы веры и оскорблять убеждения целого народа – ни к чему не вели. Министры злорадно ссылались в таких случаях, в своё оправданье, на статью закона румынской конституции о свободе печати, да ехидно указывали на отсутствие в самом православии надлежащих воспитательских приёмов по отношению к пасомым, в силу которых для последних представлялось бы нравственно невозможным издевательство над предметами священного почитания. Этот же рационализм проник в школу, где преподавали учителя-атеисты, и крайне развратил румынское юношество. По словам преосв. Мелхиседека, в школах стали учить вместо Закона Божия дарвинизму в его крайних выводах, что-де человек произошёл от обезьяны, и имеет одинаковую со всеми животными участь; отвергают существование Бога и бессмертие души, говорит, что все душевные отправления ограничиваются мозгом, и что та часть мозга, которая до этого времени служила хранилищем религии, должна быть подвергнута атрофии через удаление всего того, что напоминает религию и суеверие. Как вольнодумна и умственно разнузданна стала учащаяся молодёжь в Румынии, показывают следующие факты. В 1881 году студенты ясского университета на второй неделе великого поста порешили уничтожить все иконы, находящиеся в помещение университета; сделав это безбожное дело, они большой толпой направились к соседней церкви, где сорвали несколько образов и выбросили их из церкви. Буяны удалились только тогда, когда на защиту святыни собрался народ, угрожая по-своему расправиться с нечестивцами. В том же году на первой неделе великого поста воспитанники ясской гимназии заявили священнику, что они не будут исповедоваться, так как не веруют в Бога. Священник донёс об этом митрополиту, который для увещания учеников послал своего протосинкелла. Результатом увещания было раскаяние учеников и заявление, что они отказались от исповеди по наущению своих учителей...

Ещё печальнее, что этот же противоцерковный дух проник отчасти и в духовенство, породив такое ненормальное явление, как «протестантствующие епископы». Особенно отличился в этом отношении епископ Каллистрат Орляну (воспитанник афинского университета), который совершал крещение через обливание и отвергал монашество в принципе, будучи рационалистом в полном смысле слова; монашество он считал учреждением варварским и противоестественным: «подобно тому, – рассуждал православный румынский архиепископ, – как греческие слова не могут быть без ударений, а рыба без воды, так и мужчина не может обойтись и жить без женщины; защитники монашества – люди – де несомненно допотопные, дикие и лишённые здравого смысла»! Этот епископ – протеже и орудие светской власти, желавшей окончательно уронить и уничтожить православие в Румынии, является печальным, но совершенно естественным плодом всей предшествующей противоцерковной политики в Румынии. Всецело проникнутый крайним протестантским рационализмом, он даже и не скрывает своих взглядов и без стеснения проповедует их повсюду. В 1883 году 15 июня Калистрат отказался подписать синодальное послание, направленное против протестантизма и франкмасонов; мало того, он стал публично ругать членов синода, и когда последние лишили его права присутствовать в заседании, то он вместе с министрами Когальничано и Мырзеску – явными врагами и жестокими гонителями православия – привлекли св. синод к суду высшей кассационной палаты. К счастью для православной церкви в Румынии, кассационная палата признала себя не вправе вмешиваться в церковные дела¹⁷³. Неудивительно, что при наличности таких странных «архиереев» в Румынии, открылся широкий простор для всякой инославной пропаганды, которая беззастенчиво работает там и теперь.

К счастью для румынского народа, у него и доселе нет недостатка, в доблестных пастырях, которые строго блюдут вверенный им залог православной веры. Таковы были особенно (недавно почившие) замечательные иерархи – Мелхиседек романский и Сильверст хушский. Преосв. Мельхиседек – ученик преосв. Филарета Скрибана, посланный им в Киев для получения высшего духовного образования. Он так же, как и Филарет Скрибан основательно знакомился с Россией, где черпал свои силы для борьбы с врагами православия; был в Москве, в Троице-Сергиевской лавре; потом отправился в Петербург. Будучи там, он представлялся митрополиту Исидору, который с большим интересом расспрашивал его о Румынии. По приезду в Румынию Мельхиседек одно время отдал дань националистическому движению страны, но увидев, к чему ведут Румынию её quasi-националисты, горько оплакал своё увлечение и навсегда сделался, подобно Филарету Скрибану, ревностным защитником православия. В защите православия он действовал главными образом, как даровитый публицист и учёный¹⁷⁴. Из апологетических его трудов наиболее замечательны: «Папизм в Румынии и настоящее состояние румынских церквей», «Протестантизм в Румынии и сопредельных странах», «Нынешнее состояние церкви и духовенства в королевстве Румынии»; против франкмасонов он написал энциклику в 1883 г. и мн. др. Во всех этих сочинениях проглядывает глубокое понимание современных нужд румынской церкви. С грустью смотрел он на работу румынских националистов, стремящихся окончательно порвать связь со славянством и Россией через изгнание славянских слов из румынского языка. Поэтому, умирая (1892 г.), преосв. Мельхиседек часть своих сбережений (в сумме 200 т. франков, вложенных на хранение в русский госуд. банк) завещал¹⁷⁵ на стипендию в 1.000 фр. для одного румына, получающего образование в Киевской дух. академии, с условием, чтобы этот студент-румын жил в общежитии¹⁷⁶. Заботясь о просвещении румынского клира и народа, преосв. Мельхиседек основал просветительное общество под назвавшем «Православное румынское общество», имеющее своею целью 1) перевод и распространение православных духовных сочинений, специально назначенных для сельского духовенства, детей, женщин и народа; 2) отправление молодых людей, готовящихся к духовному званию, в семинарии и духовные академии других православных стран; 3) учреждение воспитательных заведений в духе православия для юношества и особенно для девиц (правительство однако запретило это общество). Преосв. Мелхиседек был почётным членом Киевской и С.-Петербургской духовных академий, Общества любителей духовного просвещения в Москве и вообще пользовался известностью и в России.

Мельхиседек, епископ романский

Другим мужественным защитником православия среди широко распространённого в современной Румынии неверия, посягающего на целость православия, быль преосв. Сильвестр, еп. хушский, почётный член С.-Петербургской духовной академии, к величайшему горю румынской церкви недавно (25 ноября 1900 г.) скончавшийся. Ученик Филарета Скрибана, воспитанник Киевской духовной академии, куда он отправился по совету Филарета Скрибана, преосв. Сильвестр сначала подвизался на поприще педагогической деятельности, а с 1886 года в звании самостоятельного епископа хушского. В продолжительный срок (1873–1886 г.) высшего руководительства педагогическим делом в духовных семинариях – рассадниках духовного просвещения – преосв. Сильвестр воспитал не одно поколение будущих пастырей церкви и общественных деятелей. Подобно своему великому учителю Ф. Скрибану, он неустанно и мужественно ратовал за права церкви, старался подготовить достойных пастырей и вообще упрочить положение церкви. Будучи превосходным проповедником-оратором, он возвышал голос в защиту православия везде, где только представлялся случай: в церкви (в его епархии проповеди везде были обязательны), в сенате, в школе, в обществе. В этих постоянных проповедях и речах он развивал главным образом мысли: что 1) каждый священник является наилучшим учителем народа, поэтому устранение священников от обязанности учительства есть великое недоразумение; и если, священник почему-либо не может быть учителем по всем предметам, то, во всяком случае, необходимо, чтобы он был блюстителем народной школы, следил за направлением в ней и непременно преподавал Закон Божий; 2) преосв. Сильвестр настаивал на необходимости полного материального обеспечения духовенства. Его речи в сенате, увлекательные и убедительные, почти всегда приводили к хорошим результатам.

В последние годы своей жизни преосв. Сильвестр, в виду страшно усилившейся латинской пропаганды, рассылал окружные грамоты к пастве, убеждая её крепко стоять за православие.

Сильвестр, епископ Хушский

Наконец, таким же смелым, энергичным поборником православия, защитником её канонических установлений и взаимообщения с другими православными церквами является нынешний митрополит молдавский Иосиф, маститый старец, имеющей уже 81 год от роду. 6 июля 1900 г. в Яссах торжественно отпразднован был 25-летний юбилей служения его в сане митрополита. Вся Румыния приняла участие в этом редкостном юбилее: одни – личным участием, другие – присылкой депутаций и телеграмм; заслуживает внимания то радостное обстоятельство, что и святейший синод всероссийский приветствовал достойнейшего владыку молдавского с 25-летним юбилеем архипастырского служения в сане митрополита. И это чествование было достойной наградой маститому владыке-митрополиту за его борьбу с латинской пропагандой и неустанную деятельность по благоустроению румынской церкви и возвышению церковно-религиозной жизни в стране¹⁷⁷.

Несмотря на все старания крайних националистов совершенно изолировать румынскую церковь от общения с единоверными церквами православного востока, она неизменно сохраняла и сохраняет это общение.

Самостоятельность или автокефальность дана ей Константинопольской церковью на условиях – хранить неизменно православные догматы и предания и поддерживать с другими поместными церквами каноническое единение, выражающееся в общении молитв и таинств и взаимных сношениях в потребных случаях, например, при вступлении на кафедру предстоятеля румынской церкви, при возникновении вопросов, подлежащих совместному с другими церквами обсуждению. Князь Куза, как известно, совсем изолировал румынскую церковь от общения с прочими автокефальными церквами. Даже в законе 1872 года общение румынской церкви с другими автокефальными церквами ограничено только единством в догматах веры. Но румынская православная церковь пошла дальше этого одностороннего и неправильного закона, оставаясь верной тому каноническому порядку, который рекомендован ей Константинопольской церковью, при даровании ей автокефальности. Нынешний примат румынской церкви митрополит Иосиф Георгиян, по назначении его приматом румынской церкви, не преминул известить об этом российский Св. Синод. Точно также представители румынской церкви на боннской конференции в 1875 году, епископы Мелхиседек и Геннадий, просили свой св. синод – войти в сношения с представителями остальных православных церквей по вопросу о соединении церквей. Такое каноническое общение поддерживается и по изданию закона 1898 года. Когда после назначения С.-Петербургского митрополита Антония первоприсутствующим членом Св. Синода румынская церковь была уведомлена об этом, то в ответ на это извещение была получена на имя высокопреосвященнейшего митрополита Антония следующая грамота от 16 декабря 1900 г., подписанная приматом румынской церкви Иосифом: «На послание Вашего Высокопреосвященства от 2 октября текущего года имею честь уведомить Вас, что я с живой о Господе радостью получил сообщённое мне известие о том, что благодать и милость Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа и повелением Его Величества, могущественнейшего Императора Всероссийского, благоверного Государя Николая Александровича, Вы облечены высоким званием высшего руководителя в управлении святой православной Всероссийской церковью, с титулом первенствующего члена Св. Синода... Почтительнейше и с особенным уважением приветствуя назначение Вашего Высокопреосвященства на вышеуказанный высокий пост, я обнимаю Вас с братским во Христе святым целованием и, преклонив с умилением колена, возношу усерднейшие молитвы к Невидимому Главе нашей святой Церкви, да ниспошлёт Вашему Высокопреосвященству преобильно силы и здравия, дабы святую Российскую церковь во всех делах благоуспешно направлять к брегу спасения о Господе. Неизменно пребывая купно со всеми пастыреначальниками святой церкви Господа и Спасителя нашего И. Христа на страже целости её, учения молю Милосердного Бога, да умножит Он лета живота Вашего Высокопреосвященства и да сохранит Вась целым, честным, здравым, право правящим слово истины. Вместе с тем благоволите и моё смирение иметь всегда в Ваших святых молитвах».

В этом сердечном молитвенном взаимообщении румынской церкви с русской и другими церквами православного востока – главный залог её дальнейшего преуспеяния.

Церковь в Розанове, в Румынии