КАК МОГУТ ДЕМОНЫ, ПРЕДЛАГАЯ ПО ВИДИМОМУ ДОБРОЕ, УЛАВЛИВАТЬ НАС В СВОИ СЕТИ
Хотя самые прекрасные дела могут не приносить душе никакой пользы и даже вредить ей, но и без внешних дел, без понуждения себя к душеполезным подвигам и трудам никак нельзя, и внутренняя жизнь без этих дел быть не может. Необходимо нащупать, отыскать ту священную и таинственную связь между внешним и внутренним, когда то и другое будут дополнять и подкреплять друг друга, и это тоже приобретается через опыт, через молитву, дается ищущему и просящему благодатью Божией. Для того чтобы наши дела достигали главной цели, т.е. исправляли, врачевали нашего внутреннего человека, а не были бы бессмысленным ударением по воздуху (1Кор. 9:26), необходимо внимательно следить за каждым движением сердца, стараться всегда заметить – какой помысел и чувство возникли в душе и склонили нас к тому или иному поступку, слову, желанию, и исходя уже из этого судить о том, что полезно и что вредно. Если так внимать себе, то откроется, что не всякое поведение, похвальное по наружности, действительно хорошо и что иногда невзрачное, простое, не имеющее никакой привлекательности извне жительство на самом деле весьма душеполезно.
Под видом полезных дел и добрых намерений часто скрывается что-либо очень опасное и вредное. Царь Соломон говорит в притчах: Есть пути, которые кажутся человеку прямыми, но конец их – путь к смерти (Притч. 16:25), и царь Давид в псалмах: На пути сем, по немуже хождах, скрыта сеть мне (Пс. 141:4), т. е. «на пути, которым я ходил, они скрытно поставили сети для меня». «Они» – это бесы, которые чаще всего стараются улавливать нас, предлагая что-либо с виду очень полезное, светлое и героическое. И гораздо чаще христиане падают, обольщенные чрез ложные добродетели, чем соблазненные явными грехами, к тому же и выйти из этого обольщения много труднее, чем подняться из явного падения в какой-либо грех, так как здесь не всегда виден и сам вред.
Как много такого рода примеров – разных тончайших ухищрений и злодейств диавольских встречаем в повествованиях святых отцов, в житиях. Как часто, почти каждодневно и ежечасно, такие лукавые советы и подшептывания диавольские пытаются увлечь в сторону каждого христианина, уклонить его на неверный путь. Демоны легко входят в беседу с нашим умом, при этом скрывают себя, а свои советы выдают как самую обычную нашу собственную мысль, поэтому мы часто подвержены опасности принять такую какую-нибудь яркую и приукрашенную мысль, порыв души, воспламенение чувства за что-либо истинное, за спасительное и благодатное озарение. Нас бесы обычно пытаются обмануть лукавыми помыслами и ложными чувствами, подвижников же, отшельников и тех из мирян, кто берет на себя особенные подвиги, также и тех, кто, не имея подвигов, однако, имеет о себе высокое мнение, демоны часто обольщают ложными видениями и откровениями, являясь им или в виде светлых ангелов, или в виде людей. Но в общем-то и те и другие козни одного характера и зацепкой своей в душе человека имеют его тайную, глубинную уверенность в своей праведности, чувство своего достоинства.
Для того чтобы иметь особую осторожность и трезвость к разного рода «светлым» и ярким явлениям внутри и вовне нас, приведем здесь некоторые весьма поучительные повести из писаний отцов, раскрывающие многообразие, хитросплетенность и коварство бесовских обольщений.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что «демоны стараются ввести человека в общение с собой и в подчинение себе не всегда явно греховными помышлениями; они внушают первоначально действия, не имеющие в себе по видимому ничего предосудительного, часто по видимому добрые, а потом уже, получив влияние и власть над человеком, ввергают его в беззакония, которые, таким образом, суть последствия первоначального последования внушениям демонов. Это показывает, как тесен и прискорбен мысленный путь, с каким трезвением должно шествовать по нему» [11, с. 472, ст. 117].
Один старец поведал такую историю: один юноша, упросив отца своего, чтобы он отпустил его, вступил в монастырь, в котором стал усиленно подвизаться, даже удивляя настоятеля своей строгой жизнью. Затем в скором времени стал проситься в пустыню на отшельническую жизнь. Добившись наконец разрешения, отправился в пустыню и поселился в одном месте, которое Господь ему указал чудным образом. Там он вселился и стал подвизаться и так прожил в отшельничестве шесть лет, никого не видя. И вот однажды приходит к нему диавол в виде старца, аввы; лицо у него было страшное. Брат, увидевши его, испугался, пал лицом на землю и стал молиться, потом встал. Диавол сказал: помолимся, брат, еще. Они помолились, и, когда кончили молитву, диавол спросил его: сколько времени живешь ты здесь? Он отвечал: шесть лет. Диавол сказал: ты сосед мой, а я только четыре дня тому назад узнал, что ты живешь здесь. Моя келия недалеко отсюда; одиннадцать лет я не выходил из нее – вышел только сегодня, узнав, что ты живешь по соседству. При таком известии я подумал: схожу к этому человеку Божию и побеседую с ним о пользе душ наших. Скажу ему и то, что отшельничество наше не приносит нам никакой пользы, так как мы не причащаемся святых Тела и Крови Христовых; что я боюсь, чтобы нам не сделаться чуждыми Христу, если мы удалимся от этого таинства. Да будет тебе известно, брат, что в трех милях отсюда есть монастырь, имеющий пресвитера: сходим туда в воскресный день, причастимся Телу и Крови Христовым и возвратимся в наши келии. Совет понравился брату. Когда наступил воскресный день, диавол опять пришел и они отправились вместе в тот монастырь, вошли в церковь, встали на молитву. По окончании молитвы брат не нашел того, кто его привел, стал искать его, спрашивать у братьев, где тот авва, который вошел с ним в церковь? Они отвечали: мы не видали никого, видели только тебя одного. Тогда брат понял, что то был демон, и сказал сам себе: смотри, с какой хитростью диавол извлек меня из келии моей! Но что до этого, я пришел для доброго дела; причащусь Тела и Крови Христовых и возвращусь в келию мою. Брат причастился, потом был принужден разделить трапезу с братьями монастыря и наконец возвратился в келию свою.
И вот проходит время, и опять приходит к нему диавол, теперь уже в образе мирского молодого человека, начал осматривать его с головы до ног и говорить: это он самый! Потом снова стал осматривать его. Брат спросил его: с чего ты так смотришь на меня? Он отвечал: думаю, что ты не узнаешь меня. Впрочем, как и узнать после столь продолжительного времени! Я – сосед отца твоего, сын такого-то. Как же! Твой отец не так-то ли называется? А имя матери твоей не такое ли было? Сестра твоя так-то называлась; твое прежнее имя было такое. Матерь и сестра твоя умерли уже более трех лет тому назад, а отец умер только что ныне и сделал тебя наследником своим, говоря: кому мне оставить имущество мое, как не сыну моему, мужу святому, который оставил мир и проводит отшельническую жизнь ради Бога. Ему предоставляю все блага мои. Потом просил нас найти сына его и известить, чтобы ты пришел и принял имущество и раздал нищим за свою душу и за его. Многие искали тебя и не нашли, а я, пришедши сюда по делам своим, узнал о тебе. Не медли! поди продай все и исполни волю отца твоего. Брат отвечал: мне не следует возвращаться в мир. Диавол сказал: если не пойдешь, имущество пропадет, а ты дашь ответ пред Богом. Что говорю тебе худого, когда говорю: поди и раздай имение нищим и сиротам, как благой распорядитель, чтобы блудницы и развратные люди не расхитили оставленного бедным?.. – И так, такими речами обольстив брата, диавол возвратил его в мир; он проводил его до города и тут оставил. Монах хотел войти в дом отца своего так, как уже умершего, и вот! сам отец его выходит к нему навстречу. Увидев его, отец не узнал и строго спросил его: ты – кто? Монах смутился и не мог отвечать ничего. Начал отец его допрашивать, тогда монах в смущении сказал: я сын твой. Отец возразил на это: по какой причине ты возвратился сюда? Монах постыдился объяснить истинную причину своего возвращения, но сказал: любовь к тебе заставила возвратиться меня, потому что я очень жалел о тебе. Он остался в отцовском доме; по прошествии некоторого времени впал в любодеяние и подвергся тяжкому наказанию от отца своего. Несчастный! он не обратился к покаянию, но остался в мире [11, с. 453–456, ст. 9].
Комментируя эту повесть, святитель Игнатий указывает на то, что главной причиной падения монаха было преждевременное и самовольное вступление его в отшельничество, для которого он не созрел. Также замечает, что диавол на отшельников часто действует явно, а на живущих в общежитии – обычно помыслами, но действие это в сущности одно и то же. Чтоб погубить человека, диавол употребляет часто самые благовидные предлоги, живописует обильное добро и пользу, а ввергает в тяжкие грехи и пагубу.
Насколько же враг лукав и предусмотрителен! Выход отшельника в первый раз как будто не имел в себе ничего бедственного, даже закончился, казалось бы, обильной пользой. Но вред был в том, что у души была отнята спасительная осторожность, показана ей безвредность выходов. Так часто диавол свою жертву, выводя на погибельный путь, долго может подготовлять, скрывая от нее всякий вред, и рисовать многие достоинства этого пути, пока наконец не улучит время, уже непоправимо повредить потерявшему осторожность христианину.
Епископ Игнатий напоминает искушение, постигшее преподобного Петра Афонского. И этот отец был хитро искушаем злым демоном, который предстал пред ним в виде его родственника и красноречиво уговаривал его оставить безмолвие и идти в родную страну спасать там погибающих соотечественников. Святой Петр отверг эту лесть и посрамил диавола. Святитель Игнатий говорит: «Святые могли отражать нападения врага единственно по милости Божией, содействием благодати Божией, живущей в святых и просвещающей их: как выдержать эти нападения при одной слепой самонадеянности, при решительном скудоумии, при самомнении, которое всегда льстит себе и обманывает себя? Как выдержать эти нападения, находясь по внутреннему человеку во мраке духовном, в плену и порабощении у диавола? – Нелишним будет заметить, что правда плотского мудрования, проповедуемая духами, тождественна с правдой, проповедуемой враждебным Богу миром, противоположна правде евангельской» [11, с. 458].
Он же приводит и другой случай демонского искушения: демоны, принимая вид ангелов, являлись одному брату, будили его, показывали ему свет и звали к Божественной службе. Но тот, испросив совет у старца, посрамил бесов и не послушался их, хотя они как будто предлагали благое. Тогда бесы стали клеветать на того старца, открывшего брату их козни. Они говорили брату: старец твой лицемер, он имел деньги и не дал взаймы одному брату, сказав, что у него их нет. Брат и это с утра пораньше пересказал старцу. Старец сказал: что у меня были деньги – правда, а брату, просившему у меня взаем, не дал, зная, что причиню вред душе его, если дам. Я признал за лучшее нарушить одну заповедь, чтобы не впасть в нарушение десяти. Из этого могло произойти большое смущение, причиной которого были бы эти деньги. А ты не слушай демонов, которые хотят обольстить тебя...
«Никак не должно увлекаться добродетелями, которые предлагаются демонами, – комментирует этот рассказ владыка Игнатий, – как бы эти добродетели не были возвышенны и блестящи. Все, предлагаемое демонами, должно отвергать, без всяких исключений. Произвольное повиновение демонам, хотя бы оно совершилось по их приглашению и настоянию, подчиняет человека демонам, лишает человека духовной свободы, соделывает его орудием их. Великое бедствие – поработиться демонам и сделаться орудием их! Бедствие, объемлющее мир и не понимаемое миром» [11, с. 466–467, ст. 110].
Интересные и весьма поучительные случаи описывает один святогорец, монах, живший на Афоне в девятнадцатом веке, посещавший многие достопримечательные места на Святой Горе и описавший свои впечатления в письмах к своим друзьям в России.
Когда автор писем направлялся с одним монахом Святой Горы в келию того монаха, то, проходя по пути мимо исполинской скалы, возвышавшейся над пропастью, тот поведал такую историю, связанную с этим местом. До последней турецкой войны спасался здесь грек, который был из знатного рода, но, отказавшись от всех прав своих на славу и почести света, он избрал пустынную жизнь. Нужно полагать, что в подвигах он был чрезвычайно силен, иначе не раздразнил бы беса. Тогда как все попытки в мысленной брани с пустынником остались для беса напрасными, он нашел в нем слабую сторону и его собственное сердце и разум употребил орудиями к его дивному падению. Бес вскружил голову пустынника мыслями о высоте его подвигов, убедил его разум представлением разнообразия и строгости и множества их и таким образом мало-помалу, со временем, довел несчастного до такого заблуждения, что он стал желать таинственных видений и очевидных опытов проявления духовного мира. Когда таким образом укоренилась в нем глубоко гордость и самомнение, демон стал действовать решительно! Он начал являться пустыннику в виде ангела и беседовать с ним. Несчастный до того верил словам ангельским и собственной своей мысли, что начал желать служения Церкви в архиерейском сане, которого, по словам ангела, он давно достоин и к которому предназначен Самим Господом. Значение родных его в свете слишком занимало его воображение, и слава их имени щекотала мысль забывшегося подвижника. Недоставало только случая, который бы мог его вызвать из пустыни в мир... Но у беса за этим дело не станет. Однажды, когда пустынник был слишком занят высоким своим предназначением в будущем и, придумывая средства к достижению своей цели, погрузился в глубокую задумчивость, вдруг кто-то брякнул крылечным кольцом. Пустынник вздрогнул, перекрестился и, нашептывая молитву, подошел к двери:
– Кто там? – спросил он.
– Такие-то, – отозвались из-за двери, – мы с твоей родины, принесли тебе от родных твоих поклон и еще кое-что. Мы с важным к тебе поручением; позволь войти к тебе и переговорить с тобой, святой отец.
Пустынник отпер дверь, и два незнакомца почтительно приветствовали его.
– Прошу пожаловать, – скромно произнес пустынник, отворяя дверь.
Незнакомцы вошли. Хозяин усадил своих гостей на циновочный диван, и сам сел против них. Наконец пустынник спросил о цели их посещения, незнакомцы стали говорить:
– Вот что мы должны сказать тебе, святой отец: ты знаешь, как мы страдаем в подданстве Порты, как угнетены мы, наши семейства, наша вера и самая наша Церковь... Ты, конечно, это сам знаешь...
– Да, так, – с чувством проговорил пустынник, – что ж из этого?
– Ты знаешь, верно, и то, – продолжал тот же незнакомец, – что война у турок с Россией кончилась миром, чрезвычайно для нас выгодным, теперь нам дана возможность и свобода жить по-христиански... Но вот беда: у нас, на твоей родине, нет епископа. А без епископа может ли быть Церковь, в силах ли мы управляться сами собой? Кто отразит от нас хищничество турок? Между тем мы знаем твоих родных, знаем и тебя, и твою жизнь; а потому прости нас, что мы тебя, без твоего согласия, выпросили себе в епископа. Вот на это и турецкий фирман, а при нем и патриаршая грамота. – Незнакомцы вынули бумаги и передали их пустыннику.
– Помилуйте! – возразил пустынник, смиренно потупив глаза, а между тем готовый прыгать от радости. – Мне ли принять жезл пастырского правления, когда я и сам собой не в силах владеть? Мне ли взять на себя бремя апостольского служения, когда я чувствую мои собственные немощи и множество грехов? Нет, чада, отрекаюсь от того, что выше сил моих! К тому же – моя пустыня мне рай, я дал обет пред Богом – умереть здесь...
– Как хочешь думай о себе, святой отец, – отвечали незнакомцы, – а глас народа – глас Божий: воля правительства – воля Божия! Ты знаешь, что общественная польза предпочтительнее нашей собственной. А фирман на что? Нет, отец, не отрекайся!.. Церковь тебя зовет. Если ничто тебя не трогает – ни бедствия народа, ни семейные наши горести, – так ужели и нужда Церкви для тебя ничего не значит?
– Когда так, – отвечал наконец пустынник, по некотором размышлении, – согласен.
– Итак, отец, поторопись! – заметили гости. – Чем скорее отправимся, тем лучше: невдалеке отсюда, на дороге, нас ждут мулы и провожатые.
Пока пустынник собирался, что-то укладывал в мешок свой, незнакомцы не переставали торопить его. Наконец они начали подниматься этой тропинкой на самую высоту скалы: тяжелая грусть и смутное предчувствие теснили грудь подвижника; он тосковал о разлуке со своей пустынью. Когда они поднялись туда, на самый высший пункт скалы, несчастный не хотел уйти, не посмотревши еще раз на низменные красоты своей строгой пустыни; все трое они стояли на скале; под ногами их лежала пропасть... Пустынник был так неосторожен, что при беседе с незнакомцами подошел с ними на самый отвесный край скалы. И тут сильный толчок в спину сбросил его, как вихрем сорванный с дерева осенний листок, в бездну, со скалы раздался свист, и сатанинский хохот разнесся над пустыней.
Несчастный не убился до смерти. Бог дал ему время покаяния и, послал к нему инока из соседней келлии. Низверженный был весь изломан, сам череп его разбит, кровь ручьями текла из ран, однако ж он имел довольно времени и силы рассказать подробности своей жизни и искушения, просил у знавших его отшельников поминовения и молитв и на руках плачущего инока испустил дух. После ужасного искушения он не более трех часов был жив.
Святогорец, услышав этот страшный случай, стоя на той самой скале, удивлялся больше тому, что, падая с такой высоты, тот несчастный монах еще оставался жив. «Верно, он имел добродетели, ради которых не оставил его Господь умереть без покаяния», – заключает автор писем эту повесть [8,ч. 2, письмо 11].
Опять: из писем святогорца видно, что демоны далеко не всегда боятся и наших молитв, но даже могут поощрять многие наши неправильные молитвенные старания.
«Демон не столько силен, сколько хитр и многосторонен в искушениях», – говорит афонец и приводит такую историю. Жил у них в монастыре один русский старец, он имел сердечное влечение к молитве, но не разумел достоинства и важности послушания, и вот он стал уклоняться от общих монастырских послушаний и уходить в лес для молитвы. Помысел все чаще и чаще твердил ему, что молитва – это свойство ангельского духа и пища души, а работы – потребность житейская, мирская и суетная; так он все более и более уклонялся в самочиние, пока не стали у него появляться мысли о высоте своего подвига и жизни. Наконец ему стал являться светлый ангел и благословлять его молитвенный подвиг. Самыми убедительными доводами он превозносил молитву и принижал братское послушание. Неизвестно, чем бы кончилось дело, но на поведение брата обратил внимание один старец из греков. Он подробно расспросил брата и испугался за него, услышав о его видениях. Тогда он сделал ему строгое наставление, он говорил такие слова: «Тебя погубит демон, он сведет тебя с ума за твои самовольные молитвенные подвиги, твоя молитва вменяется тебе в грех и доставляет демону свободный к тебе доступ. Тебе является сатана, а не ангел. Испытай это, если хочешь: не уходи в лес, работай с братьями, келейный канон же исполняй в келии твоей, а когда «ангел» этот явится пред тобой – то ты не обращай на него никакого внимания и строго держись твоей молитвы...» – и еще многое в таком же духе сказал старец, так что тот русский монах серьезно испугался и послушался. Он так и сделал – поработав с братьями, пошел молиться в свою келию. И точно – «ангел» опять является, но старец – никакого внимания к нему, даже не смотрит на него. И «светлый ангел» взбесился – вместо прекрасного и молниезрачного юноши вдруг очутился гадкий эфиоп со сверкающими, как огнь, глазами и пустился скакать перед молящимся братом. Напрасно тот крестился и учащал поклоны, надеясь отогнать демона, – тот не уходил и не давал совершать канон. Наконец брат в негодовании со всей силы хлестнул беса четками, а тот своей лапой ударил монаха по уху и исчез как дым. С той поры несчастный брат оглох и поныне, повествует святогорец, тем ухом ничего не слышит.
Вслед за этим рассказом автор писем замечает, что искушения монахов в пустыне еще более опасные и вследствие того на Афоне принято за правило у каждого из отходящих на безмолвие в пустыню: решительно не принимать никаких видений и смиренным сознанием своего недостоинства и греховности отревать явления духовного мира, какие бы то ни было. Далее он приводит такие случаи.
Пустынник высокой жизни и редких подвигов однажды тихо нашептывал молитву в своей келлии вечером. Вдруг разлился пред ним ослепительный свет и юноша ангельской красоты предстал пред пустынником. Принявши себе за правило – чуждаться чувственных явлений, какого бы рода они ни были, пустынник спокойно оставался на своем месте и, нашептывая молитву, не обращал внимания на привидение. Между тем юноша не исчезал. Это удивило пустынника потому более, что ни креста, ни молитвы не боялся явившийся.
– Кто ты? – строго спросил его наконец пустынник.
– Я твой ангел-хранитель, – кротко отвечал явившийся.
– За чем же ты сюда? – спросил пустынник.
– Мне приказано от Господа Бога, – сказал тот, – посетить тебя в моем настоящем виде: и я пришел к тебе.
– Я не нуждаюсь в этом, – заметил пустынник, встал и начал молиться.
Ангел не исчезал и, казалось, сам молился с молившимся старцем. Пустынник не понимал, что за странное явление. Если это демон, рассуждал он сам в себе, крест и молитва, конечно, сокрушили бы его и уничтожили призрак.
– Чем ты уверишь меня, – спросил по некотором раздумье пустынник явившегося, – что ты действительно ангел Божий?
– Чем угодно, – отвечал тот. – Ты знаешь, – продолжал ангел, – что демоны боятся силы крестной и знамения креста: но я не боюсь. Я поклоняюсь Богу, поклоняюсь, как видишь, и кресту... – Тут ангел перекрестился и в умилительном благоговении пал пред изображением креста Христова. Пустынник поколебался.
– Чего еще требуешь от меня? – спросил его ангел, поднявшись от земли. – Ты видишь, что я не только не боюсь креста, но и поклоняюсь ему: значит, я ангел-хранитель твой.
– Может быть, – спокойно сказал пустынник, но все-таки ты мне не нужен в твоем чувственном виде: у нас ангелы-хранители невидимы!
– Так ты еще не веришь мне? – снова спросил ангел пустынника.
– Никогда и не поверю, – решительно отвечал старец. – С Богом отойди от меня, кто бы ты ни был, хоть бы самый архангел; мне нет нужды в твоем видимом присутствии. Ты меня отвлекаешь от молитвы, а это одно уже доказывает, что ты не ангел.
– Напрасно! – возразил тот. – Я не уйду от тебя, потому что мне повелено оставаться при тебе.
– Твоя воля, – хладнокровно сказал пустынник, – без спросу и приказания духовника я тебя знать не хочу, – уйди от меня! Ты не нужен мне в этом виде. – И пустынник встал на молитву, а между тем ангел сделался невидим, обещаясь в следующую ночь опять явиться таким же образом.
Когда рассвело, пустынник пришел к своему духовнику и рассказал ему о видении. Духовник задумался: поклоняться кресту, знаменаться крестом и не бояться молитвы – это свойство не демонских действий. Впрочем, духовник запретил пустыннику и говорить, и заниматься видением, если оно повторится, а знать только молитву и не обращать внимания на проявление духовного мира. Так пустынник и поступил.
Между тем для разрешения своих недоумений касательно пустынникова видения духовник отнесся к одному из старцев, известному здесь на Афоне опытами созерцательной жизни, даром рассуждения и строгой наблюдательности за прилогами демона, и просил его советов: «Что делать пустыннику при подобных явлениях?»
– Ничего, – отвечал тот, – знать только себя и Бога.
– Что ж ты думаешь о поклонении кресту явившегося юноши: действительно ли он ангел? – спросил духовник старца.
– Может быть, – отвечал тот, – но всего вернее, что это демон...
– А знамение креста, которого не боится юноша? а лобзание креста? – возразил духовник. – Что об этом скажешь?
– То же, что и о самом видении, – отвечал старец. Потом по некотором размышлении он продолжал:
– Ты знаешь и, конечно, согласен, что, чем выше наш путь к Богу, тем опаснее и многоразличнее наша брань с сатаной; чтоб показать в нас Свою силу и обличить с тем вместе немощь сатаны, Бог иногда попускает ему действовать и ратовать на нас так, как только он сам, лукавый, хочет и может. Вследствие вот такого попущения Божия самый крест для беса может быть не страшен, не страшно и все то, что в других случаях для него грозно и убийственно, как Божий гнев.
– Что ж остается делать пустыннику, если будет повторяться видение? – спросил духовник старца. – Может быть, и действительно является ему ангел?
– Хотя бы явившийся принял вид и Самого Христа, – сказал старец, – что ж за беда? По вознесении Господа для нас полезнее вера в Него, нежели видение. Одно здесь требуется: не обращать внимания на явление, а заниматься своим делом, то есть молитвой. Пусть является и ангел: что ж за беда? Мы имеем дело и молитвенные отношения к Богу, к нашему Владыке и Господу; а ангел не более как раб Его и служитель... Посуди же: хорошо ли прервать беседу с Господом и заняться Его слугой? Если и действительно является твоему пустыннику ангел Божий – не принимать его!.. Ангел никогда не оскорбится нашей невнимательностью к нему во время молитвы, потому что он знает Божественную важность наших отношений молитвенных к Богу и не только никогда нас не будет отвлекать от них, но, напротив того, более еще возбуждать должен к точному и постоянному исполнению их. А если ангел огорчается нашим хладнокровием к его присутствию и препятствует нашим молитвенным беседам с Богом, такой ангел, хоть бы и сам был весь в крестах, а не только лобызал крест, – не принимай его: он противник!.. Итак, мой совет один и тот же: не только принимать, но не должно даже и желать чувственных проявлений духовного мира: потому что нам нет в них ни нужды, ни пользы, а опасностей бездна. В нашей мысленной брани мы всего лучше видим действия сил, противоположных между собой: мы знаем в ней, каков сатана в своем бесстыдстве и скверных помыслах, и ясно видим, как светлы, чисты и непорочны ангелы в проявлении мирных и спокойных мыслей, которые наводятся ими на наше сердце, в то самое время как сатана обуревает нас всевозможными нечистотами кичливых, корыстных и блудных мечтаний, неистовством гнева и проч. и проч. Чего же еще более? К чему чувственное явление ангела или сатаны, когда мы слишком хорошо знаем их и без этого?
Чтобы убедить тебя в справедливости слов моих, – продолжал старец, – то есть что не должно принимать явлений, потому что они опасны, послушай, что я скажу тебе про моего соседа–пустынника. Ему в ночное время, когда он только становился на молитву, казалось, что крест, висевший в переднем углу келии, вдруг загорается ослепительным светом, ярче солнца. Сияние этой славы креста так действовало на сердце молившегося, что он бывал вне себя от радости. Когда сосед открылся мне в этом, я с первого раза приписал подобное явление демонской игре; впрочем, мне захотелось проверить опытом видение. Для этого, собственно, я отправился на ночь к моему соседу. Когда смеркалось, мы расселись по углам келии. «Послушай, брат, – сказал я хозяину, – по моему недостоинству, я думаю, для меня невидим будет свет, который исходит от твоего креста, поэтому, когда ты заметишь по обыкновению это чудо, скажи мне». Хозяин проговорил: «хорошо», и мы молча начали перебирать четки в глубокой тьме пустынного вечера. Не прошло и часа, как мой хозяин торжествующим голосом воскликнул: «Отче! свет исходит от креста; я не могу даже смотреть на него... Радость моего сердца неизъяснима... Я вне себя от восхищения духа этим видением, от теплоты Божественного света!» – «Перекрестись!» – прошептал я ему. «Не могу, отче, – возопил он, – радость до того меня обессилила, что нет мочи руки поднять!» – «Несчастный!» – горько произнес я и, бросившись к нему, окрестил его. «Несчастный, – повторил я, – до чего ты довел себя твоим безрассудством, твоей гордостью! Продолжается ли еще свет, или уже нет его?» – спросил я потом соседа. «Ничего нет, – отвечал тот, – теперь темно по-прежнему». Видишь, что бывает с нашим братом, – заметил старец духовнику...
Когда духовник передавал мне беседу его со старцем, говорит автор писем, слова последнего я принял с полным убеждением, приводя себе на память святого Никиту, киевского затворника (житие его 31 января). И этого отшельника предостерегали от искушений сатаны: значит, можно полагать, наверное, что и Никита требовал от явившегося ангела знамения креста, и самая молитва, при том непрестанная, которой занимался бес на виду у затворника, должна была по необходимости сопровождаться в известных местах крестом и поклонением пред образом, без которого, конечно, не мог быть св. Никита. Не будь этих признаков в молитве ангела, затворник мог бы тотчас догадаться и узнать под светлым видением действие ангела тьмы. Значит, бывают искушения такого рода, где Бог попускает сатане действовать так, что ни молитва, ни крест не производят на него страха и смятения. Конечно, это уже непроницаемые судьбы нашего Бога. Одно можно только из этого заключить: что все, что ни делает с нами Господь, что ни попускает сатане, – все для того, чтобы мы, проходя различные степени искушений, самым опытом оправдали справедливость Его слов: Сила Моя в немощи совершается (2Кор. 12:9) [8, ч. 2, письмо 3].
Со старцем Иларионом Грузином был такой случай (этот отец подвизался на Афоне в девятнадцатом веке), когда он жил в полном затворе в башне, никого не принимал и никуда не выходил, то бесы вели против него сильнейшую брань. Как-то в окно к старцу старались залезть некоторые паломники, чтобы взять у него благословение, но старец скрылся от них. Демоны же воспользовались случившимся для своих целей и повели свою осаду. Один раз они в виде паломников залезли в окно и бросились к старцу, стали говорить, что вынуждены были прибегнуть к такой мере, потому что он никого не пускает, а им весьма желательно видеть его как своего соотечественника. Ради него якобы они приехали из столь далекой страны посоветоваться о разных делах. Приняв их за действительных паломников, он вступил с ними в разговор, а это демонам только и было нужно. Они завязали длинную беседу о бедствии своего народа и Церкви, а в заключение сильно надругались над старцем, так избив его, что он пролежал безгласен два месяца [15, с. 56].
Таким сильным искушениям, часто с длящимися долго тяжкими последствиями, подвергаются не только монахи и отшельники, проводящие уединенную жизнь, но и христиане в миру, когда они не по разуму принимают на себя высокие подвиги. Этими своими усилиями они раздражают демонов, но так как подвиги их неправильны, не производят главного, т.е., смиряя тело, не смиряют душу, а незаметно воцаряют в ней сильнейшую гордыню и самомнение, то и благодать Божия не хранит таких делателей, а попускает им ради их же вразумления быть обольщаемыми и осмеиваемыми бесами, дабы чрез это смирить их.
Епископ Игнатий описывает такой современный ему случай: ходил в Александро-Невскую лавру к отцу Иоанникию за духовными наставлениями некий солдат (в то время и сам будущий владыка обращался к этому наставнику за духовным советом), звали его Павел, он был из недавно обратившихся от раскола, был прежде даже наставником у раскольников, грамотный. Лицо Павла сияло радостью. Но он по возгоревшемуся в нем сильнейшему усердию предался неумеренному и несообразному с его устроением телесному подвигу, имея о душевном подвиге недостаточное понятие.
Однажды ночью Павел стоял на молитве. Внезапно около икон явился солнцеобразный свет и посреди света сияющий белизной голубь. От голубя раздался глас: «Прими меня: я – Святой Дух – пришел соделать тебя моей обителью». Павел выразил радостное согласие. Голубь взошел в него чрез уста, и Павел, изможденный постом и бдением, внезапно ощутил в себе сильнейшую блудную страсть: он кинул молитву, побежал в блудилище. Голодная его страсть сделала насыщение страстью ненасыщаемым. Все блудилища и все доступные для него блудницы сделались его постоянным притоном. Наконец он опомнился. Обольщение свое бесовским явлением и осквернение последствиями прелести изложил в письме к иеросхимонаху Леониду. В письме проявлялось прежнее высокое духовное состояние падшего. Самому епископу Игнатию довелось читать это письмо.
«Должно заметить, – говорит владыка Игнатий, – что падший дух, желая овладеть Христовым подвижником, не действует властительски, но ищет привлечь согласие человека на предлагаемую прелесть, и по получении согласия овладевает изъявившим согласие... а Святой Дух самовластно, как Бог, приходит в то время, как смирившийся и уничиживший себя человек отнюдь не чает пришествия Его. Внезапно изменяет ум, изменяет сердце. Действием Своим объемлет всю волю и все способности человека, не имеющего возможности размышлять о совершающемся в нем действии» [9, т. 5, с. 49–50].
А вот случай, который произошел совсем недавно, его поведал один инок. Эта трагическая история приключилась с его родным братом, с которым они оба не так давно обратились к вере, начали посещать храм, стали вместе совершать паломничества по святым местам, бывать в монастырях. Братья занялись и чтением святых отцов, и Иисусовой молитвой. Но, видимо, брат инока в этих упражнениях уклонился от правильного пути и впал в самомнение, оттого и случилось следующее: однажды, когда он был один в доме и занимался молитвой, явился пред ним отвратительный бес и стал мешать молитве, брат не устрашился, но смело вступил с бесом в беседу. Он стал увещевать беса покаяться, стал говорить ему о неизреченном милосердии Божием, что даже его Бог может помиловать, если он – бес – покается. И что-то еще наказывал бесу в таком же духе. Бес выслушивал как будто внимательно, потом серьезно задумался и, наконец, принял вид кающегося, стал молиться, стенать, стал преклоняться пред иконой, в общем всем видом выражал глубокое сокрушение, раскаяние в содеянном зле и выказывал себя жаждущим скорейшего помилования. Брат завороженно следил за его действиями (видимо, внутренне ликуя). И вот действительно, через некоторое время на беса как бы сходит какое-то светлое облако, как бы свет, как бы благодать, и он на глазах торжествующего юноши превращается в светлого ангела. И вот этот ангел начинает горячо благодарить брата, кланяться ему в ноги; называет его своим спасителем: благодаря его слову он спасен, он опять святой ангел, и, наконец, он должен отблагодарить брата; бывший бес предлагает быть его всегдашним верным хранителем, войти в него и всегда его хранить и помогать своей возрожденной ангельской силой. Брат в неописуемом восторге, сам вне себя от счастья, соглашается. Ангел входит, и... – брат начинает бесноваться, кричать, ругаться страшными словами, крушить иконы, выбрасывать их в окно, вытворять другие ужасные вещи. Теперь он находится в психиатрической больнице. Иногда он живет и дома с родными, но, когда болезнь усиливается, его приходится отвозить в лечебницу, так как поступки его тогда отвратительны. Но когда ему бывает получше, он немного может молиться. Брат его – инок – по многим монастырям разослал просьбу молиться о его несчастном брате.
А вот примеры того, как истинное смирение легко избегает подобных сетей.
Некоторому брату явился диавол, преобразившись в ангела света, и сказал ему: «Я – архангел Гавриил, послан к тебе». Монах на это отвечал: «Смотри! не к кому ли другому ты послан? потому что я недостоин того, чтобы посылались ко мне ангелы». Диавол тотчас исчез. Старцы говорили: «Если и поистине явится к тебе ангел, не прими его легковерно, но смирись, говоря: я, живя во грехах, недостоин видеть ангелов» [11, с. 480, ст. 134].
Поведали о другом старце, что он безмолвствовал в келии своей, претерпевая искушения бесовские. Ему очевидно являлись бесы, но он презирал их. Диавол, видя, что он побежден старцем, явился ему и сказал: «Я – Христос!» – старец закрыл глаза. Диавол повторил ему: «Я – Христос, зачем ты закрыл глаза?» Старец отвечал: «Я не желаю видеть Христа здесь, но в будущей жизни». После этого диавол уже не являлся [11, с. 481, ст. 135].
Нужно заметить, что явление действительно святых ангелов от Бога бывает только тем смиренным и кротким христианам, которые уже находятся вне опасности возгордиться, впасть в самомнение и через это повредиться.
Однажды, когда св. Макарий Великий сидел в келлии своей, – предстал ему ангел, посланный от Бога, и сказал: «Макарий! не бойся нападения невидимых врагов, потому что наш благий Владыка не отступит от тебя и не престанет поддерживать тебя, мужайся, укрепляйся, храбро побеждай начала и власти противные: но деланием твоим не превозносись, чтоб Божественная помощь не оставила тебя, чтоб ты не пал падением дивным». Блаженный Макарий отвечал, обливаясь слезами: «Чем превозноситься мне, когда душа моя, подобно развратной блуднице, питается смрадом нечистых помышлений, приносимых бесами». – В такое глубокое смирение, говорит святитель Игнатий, приведен был преподобный глубоким самовоззрением, которое доставлено было ему его умным деланием. В себе он увидел падение человека и его общение с демонами [11, с. 284,ст. 8].
«Невозможно человеку, – пишет святитель Игнатий, – находящемуся еще в области плотского мудрования, не получившему духовного воззрения на падшее человеческое естество, не давать некоторой цены делам своим и не признавать за собой некоторого достоинства, сколько бы такой человек ни произносил смиренных слов и как бы ни казался смиренным по наружности. Истинное смирение не свойственно плотскому мудрованию и невозможно для него: смирение есть принадлежность духовного разума. Говорит преподобный Марк Подвижник: «Те, которые не вменили себя должниками всякой заповеди Христовой, чтут закон Божий телесно, не разумея ни того, что говорят, ни того, на чем основываются: потому и мнят исполнить его делами». Из слов преподобного отца явствует, что признающий за собой какое-либо доброе дело находится в состоянии самообольщения. Это состояние самообольщения служит основанием бесовской прелести: падший ангел в ложном, гордом понятии христианина находит пристанище, к этому понятию удобно прививает свое обольщение, а посредством обольщения подчиняет человека своей власти, ввергает его в так называемую бесовскую прелесть. Из вышеприведенных опытов видно, что ни один из прельстившихся не признал себя недостойным видения ангелов, следовательно, признавал в себе некоторое достоинство. Иначе и не может судить о себе плотской и душевный человек».
Итак, не всякому доброму, как нам кажется, в нас движению или порыву можно доверяться, но надо точно различать добро истинно христианское, евангельское, от добра ложного, душевредного, удаляющего от Бога.