Ориген как проповедник¹

Хотя в беседах Оригена, так же как и в комментариях, содержится изъяснение св. Писания; но есть различие между тем и другим родом сочинений: в комментариях преобладает характер ученый, а беседы писаны собственно для назидания народа. На это различие указывает сам Ориген, в VII беседе на книгу Левит: «служение, которое мы исполняем в эту минуту, имеет предметом не столько толкование Писания, сколько назидание верующих: это однакоже не помешает внимательному слушателю находить в наших словах верный путь к уразумению священного текста». Как бы то ни было, впрочем, но эти беседы составляют истинное сокровище церковного красноречия; потому что по ним мы можем судить о форме и тоне евангельской проповеди в III веке.

Ориген был удивительно способен к проповедническому служению. Ясный выговор, богатое воображение, симпатичный и проникающий прямо в сердце голос, благочестивая ревность, − все соединилось в этом муже для того, чтобы его беседы имели прелесть и интерес. Таким образом не трудно объяснить то живое впечатление, которое он производил на слушателей. Будучи мирянином, Ориген не проповедовал в Александрии; по крайней мере известно, что епископ Димитрий не позволял Оригену восходить на кафедру, даже в то время, когда он был уже в сане пресвитера. Менее скрупулезные, чем Димитрий, епископы Палестины предоставляли Оригену право проповедовать слово Божие, для назидания народа; но ужасная буря поднялась по случаю предоставления ему этой чести. Не смотря однакоже на все гонения, Ориген до конца своей жизни не переставал служить делу проповеди. Где он ни жил, в Кесарии ли, или в Иерусалиме, или в другом месте, епископы всегда обращались к нему с просьбою – изъяснить Писание для назидания народа; и Ориген исполнял их просьбу с величайшею готовностью и величайшим искусством. В III беседе на Левит, произнесенной после 245 года, Ориген говорит о своем проповедовании, как о таком деле, которым он уже давно занимается. И в самом деле, в это время прошло 20 лет с тех пор, как он начал проповедовать. Впрочем, по свидетельству Евсевия² , он только в 60-х годах своей жизни позволил скорописцам собрать свои слова и беседы. Такая скромность была причиною потери большей части его бесед. Он не всегда записывал проповеди, но по большей части говорил их без приготовления; да это иначе и не могло быть, потому что он, по свидетельству Памфила, говорил проповеди почти каждый день. 186 бесед, оставшихся от него, могут дать нам только самое неполное понятие об его ораторской деятельности. По словам Иеронима, в его время, т. е. в V веке, известно было более 1000 бесед Оригена, след. говорено было Оригеном еще большее число³.

Церков. Проповедь, как известно, имела две формы: слово и беседу. В Александрии, и вообще на всем востоке, в наибольшем употреблении был гомилетический образ проповедования, как менее искусственный, и след. более доступный пониманию народа. В то время, точно так же как и теперь, чтение отрывка из священных книг составляло часть богослужения; и этому обычаю христиане, по свидетельству Оригена, приписывали апостольское происхождение⁴. По прочтении Писания, оратор изъяснял предстоящим священные слова, слышанние ими это собственно и называлось «беседой». Оглашенные присутствовали во храме во время проповеди вместе с верующими, и имели право стоять до конца оной. В VII беседе на евангелиста Луку Ориген прямо обращается к ним, когда говорит: «кто вас соединил с церковью, оглашенные? Кто расположил вас оставить ваши домы для того, чтобы придти в это собрание? Не мы проникали в ваши жилища, дабы звать вас, но всемогущий Отец, который невидимою силою возбудил эту ревность в вашей душе»… Что касается продолжительности беседы, то она необходимо должна была разнообразиться, смотря по длине или важности библейского отрывка, который служил темою проповеди. Если такие беседы у Оригена (как например первая на книгу Царств), которые могли быть произнесены не менее как в час; но произнесение большей части бесед требовало получасового времени. Вообще надобно сказать, что длинные проповеди не очень нравились народу; и это заставляло Оригена сокращать беседы и делать пропуски: так например он не решился объяснить всей песни Девворы, потому что, как говорит он, те, кои приходят в церковь, любят краткие беседы⁵. Словом, он иногда ограничивается собранием некоторых цветов на поле Писания вместо того, чтобы сделать совершенную жатву. – Есть в беседах Оригена указание и на то, что они произносились не только с ведома епископа, но и по его распоряжению. «Епископ, говорит он в XIII беседе на Иезекиля, повелевает нам изъяснять слова касательно царя тирского; он желает также, чтобы мы сказали что-либо о Фараоне царе египетском».

Эти данные имеют живой интерес для церковного красноречия; потому что беседы Оригена представляют самое древнее известие о церковной проповеди, какое можно найти в христианской литературе. Они переносят нас в сердце III-го века, которого религиозная и нравственная жизнь отображается здесь с разными частностями, относящимися к благочестию и дисциплине. Отсюда мы узнаем, что в древности проповедовали во все воскресные и праздничные дни, а также в среду и пяток, потому что эти дни, по древнему преданию, почитались днями поста. Кроме того из творений Оригена можно заключать, что по крайней мере «ему» приходилось говорить проповеди почти каждый день; ибо в XIII бесед на книгу Числ он припоминает слова, сказанные на всенощном бдении. В XI беседе на книгу Бытия он делает выговор тем из своих слушателей, которые не иначе приходят в церковь, как только в дни праздничные, пренебрегая таким образом более частым слушанием слова Божия − Весьма живое и сильное впечатление производили на верующих эти частые беседы, как это можно видеть из следующей красноречивой тирады проповедника:

«Не должны ли мы печалиться и скорбеть, видя, что вы не приходите слушать слово Божие, что вы проводите в церкви едва дни праздничные, и притом не столько из желания внимать священному слову, сколько привлекаемые торжественностью, и под предлогом доставить себе нечто в роде публичного отдыха? Послушайте, что говорит Господь: «мера пшеницы должна быть разделяема каждому во время». Где же и когда я найду время, которое вам прилично? Самую большую часть вашего времени, − я должен бы сказать: почти все ваше время, − вы проводите на местах публичных, в занятиях мирских, или посвящаете на торговлю. Одни – на своем поле, другие ведут свой процесс; что касается слова Божия, то никто об нем не заботится, ил по крайней мере мало таких, которые находят удовольствие в том, чтобы придти сюда для слушания проповеди. Но для чего жаловаться на занятия, в которые вы погружены? Для чего жаловаться на отсутствующих? Хотя вы и присутствуете в церкви, но не более их внимательны; рабы привычки, вы отвращаетесь от слушания слова Божия и объяснения священного текста. Я боюсь, чтобы Спаситель не обратился также и к вам с этими словами пророка: «они обращают хребет, вместо того чтобы предстать Мне лицом». Что же буду делать я, который должен возвещать вам слово Божие? Вам читаются таинственные слова; надобно снять с них покров аллегории, и проникнуть глубже. Но какое средство преподать перлы священного слова глухим, закрывающим уши»⁶?

Эта картина не очень была лестна для слушателей, к которым обращался Ориген; и трудно представить, чтобы христиане, истинно ревностные к частому посещению богослужения, могли навлечь на себя столь жесткий упрек. Говоря немного далее о тех, которые по нерадению не хотят принимать участи в собрании верующих и присутствовать при проповеди, оратор восклицает: «скажите мне вы, которые приходите в церковь только в дни праздничные, разве другие дни не так же дни Господни? Предоставьте иудеям обычай замечать только некоторые редкие торжества. Христиане каждый день вкушают плоть агнца, так сказать – плоть слова Божия.., каждый день вы приглашаетесь приблизиться к источнику, дабы, подобно Ревекке, почерпать из него воду слова Божия». Эти слова ясно дают знать, что Ориген проповедывал во все дни, по крайней мере в тот период времени, когда он изъяснял книгу Бытия в собрании верующих. Это наконец указывает на известный порядок в его беседах, которые представляют истинный курс изъяснений священного Писания, предлагаемый народу. Неутомимый оратор избирал темою своих наставлений книгу ветхого или нового завета, и не преставал объяснять ее до тех пор, пока не проходил от начала до конца. Кажется даже, что Ориген не имел обычая прерывать курс своих бесед в дни великих торжеств, когда он мог иметь предмет, по-видимому, более близкий к обстоятельствам. Мы можем заключать об этом из V беседы на Исаию, которую он произносил среди великог стечения народа, в день великой пятницы. Эта метода представляла многие выгоды; потому что посвящала в тайны священного Писания тех, кои часто и прилежно слушали слово Божие при богослужении; и след. можно пожалеть, если она редко употребляется нашими проповедниками.

Посмотрим теперь, какому плану следовал Ориген в своих беседах. Так как каждое место св. Писания могло содержать в себе различные предметы, то недостаток единства в беседах долженствовал быть почти неизбежным. Оратор развивал догматические и нравственные истины, по мере того как священный текст представлял ему случай. Возьмем например. 1– ю беседу на книгу Царств, где говорится о рождении Самуила. Она была произнесена в Иерусалиме, потому что заключает в себе ясный намек на епископа этого города. Ничего нет лучше, как вступление ее, где Ориген извиняется, что не имеет тех качеств, какие верные Иерусалима привыкли уважать в своем архипастыре. – Сравнив церковь с полем, где растут деревья, из которых одни производят сладкие плоды, а другие горькие, несмотря на то, что каждое доставляет с вое удовольствие и свою пользу, проповедник обращается к слушателям с следующим предостережением:

«Не ищите в нас того, что вы имеете в папе Александре. Мы сознаем, что он превосходит нас своею благостью и своею кротостью; я не один прославляю эти качества; все вы знаете об них из опыта, все об них свидетельствуете. Но в наших плодах, мы сознаем это, есть известная горечь, или, лучше сказать, они кажутся таковыми; ибо выговор, как бы ни был горек, может сделаться сладким, если следствием его будет желанная перемена».

Дабы оправдать этот суровый тон своих проповедей, Ориген ссылается на пример Спасителя, который, называя одних блаженными, не опускал говорить другим: «горе вам, преступающим заповеди»! Св. Павел так же не всегда употреблял один и то же язык: он вооружался рождием, когда кротость не представляла желанного результата. Потом духовный оратор проводить параллель между своей манерой проповедания и манерой епископа иерусалимского, который без сомнения, присутствовал при его проповеди.

« Я сказал вам об этом в начале, ибо знаю, что вы привыкли к сладкому и приятному слову вашего отца, тогда как растения нашей плантации несколько горьки на вкус. Но я надеюсь, что вы их обратите в спасительное средство. Между лекарствами есть и сладкие, но те, кои посильнее, бывают часто горьки; не смотря на то все имеют свое относительное достоинство, когда принимаются мерою и вовремя».

После этого приступа, внушенного обстоятельствами, Ориген кратко рассказывает начало первой книги Царств. Прервав вдруг это повествование, он непосредственно пускается в аллегорическое изъяснение, дабы найти под простой и нагой буквой целый ряд нравственных наставлений. «И бысть человек от Армаоема. Почему сказано: «человек»? спрашивает утонченный толкователь. Потому что слово Божие разумеет не всех нас, рабов греха, а одного праведника. Мы постоянно переходим от скорби к радости, от беспокойства к спокойствию, от забот о наших духовных интересах к исканию богатств и славы. Диск луны не так изменчив как наше сердце, предающееся бесчисленным страстям в нем действующим. Один праведник всегда тот же; он участвует в божественной неизменяемости; в нем одна мысль, одно чувство, одна воля: кратко – совершенное единство как в его лице так и в его жизни». Конечно, это идея прекрасная, хотя текст очень мало благопритствовал развитию оной. Проповедник и продолжает в этом тоне. «И бысть человек от горы Ефремли. Итак праведник не из долины, не из какого либо другого низменного места, но нисходит с горы, с высот, где присутствует Бог. Высоты, с которых нисходит праведник, богаты плодами. Праведник, о котором говорит Писание, называется «Элкана», а элкана значит «владение Божие». Действительно, человек, который не разделяется с самим собою, который постоянен в единстве добра, этот человек есть владение Божие, а не демонов. Писание прибавляет, это Элкана имел двух жен, Анну и Оенеллу. Но не будем останавливаться на поверхности текста. Онелла значит «обращение», а Анна – «благодать». Кто хочет сделаться владением Божиим, тот должен соединить этих двух супруг, и достигнуть обращения к добру посредством благодати. Плодами этого двойного духовного брака будут дела правды и святости».

Из того, что мы сказали, вы видите уже, каким путем Ориген имел обыкновение следовать в своих беседах. Без всякого наперед обдуманного плана, и не принуждая себя к какому-либо строго определенному разделению, он изъяснял св. Писание стих за стихом, стараясь извлечь из него все, что предположил извлечь, будет ли то смысл буквальный, или смысл мистический. Часто он прерывает себя, и просит слушателей соединить свои молитвы с его молитвами, для того чтобы ему возможно было достигнуть уразумения какого-либо трудного места. И, что особенно замечательно, он всегда старался обратить внимание слушателей на их собственное состояние нравственное. Вот почему у него так часто встречаются апострофы, которые прямо обращены ко всему собранию, и которые в то время давали его беседам более жизни и энергии. Без этого непосредственного общения оратора с слушателями, беседа часто была бы похожа на простой комментарий библейского текста. Что касается заключений, т. е. тех слов, коими Ориген оканчивает свои беседы, то они довольно поспешны; они ограничиваются обыкновенно молитвой, или кратким нравственным приложением. Так напр. IX беседу на книгу Бытия проповедник заключает следующими словами:

«Потомство Авраама наконец займет владения своих противников. Но к чему послужит то, что семя Авраама, или Христос, покорил вражеские области, если мой град не имеет участия в Его наследии? Если жилище моей души, которая есть град великого царя, не исполняются ни Его законы ни Его постановления? К чему послужит то, что Христос победил весь мир и овладел укреплениями своих врагов, если не побеждены Его враги в молей душе, если не разрушен закон моих членов, который противится закону ума моего и делает меня рабом греха? Постараемся же доставить Христу победу над Его врагами в нашем теле и нашей душе, дабы, после победы над этими врагами, Он овладел градом нашей души. Тогда мы разделим с Ним славу сияющую как звезды неба; тогда и мы получим благословение Авраама через Христа нашего Спасителя, которому честь и слава во веки веков, аминь».

Эта формула заканчивает почти все беседы Оригена; если она иногда опускается, то это для того, чтобы поставить на место ее другую подобную.

После описания внешних форм проповедания; постараемся проникнуть в дух его. – Ориген рассматривает христианство как самое сильное и глубокое начало жизни, которое должно развиваться во всей деятельности человека, возвышать оную и усовершать. Он при всяком удобном случае напоминает ученикам евангелия о святости их звания, и в своих беседах ведет постоянную войну со всем тем, что может омрачить чистоту души, созданной по образу Божию и воссозданной Христом. Касаясь этого предмета, он иногда выражается очень строго, даже сурово. Но подобная суровость языка не имеет ничего странного в человеке, которому его строгие нравы давали полное право обличать пороки своих современников. Враги Оригена хотели видеть колкость и злобу в некоторых его выражениях, где он сильно восстает против корыстолюбия и честолюбия епископов своего времени; но на самом деле здесь нет ничего, кроме чувствований благочестивого пастыря, который смотрел на духовную власть как на служение, если можно так выразиться, а не как на светское владычество⁷. В XI беседе на Иеремию он не побоялся высказать эту мысль пред народом, по случаю изъяснения текста: cleri euorum non proderunt eis; и хотя он не принимает слов пророка в буквальном смысле, но урок, который он берет отсюда, нисколько не теряет своей справедливости:

«Эти слова могут быть полезны как вам так и нам, если мы внимательно размыслим о том что написано. Они полезны нам, которые приставлены к вам в этом сане, столь желанном для многих. Итак знайте, что клир не спасается сам собою, что есть священники, которые погибают, как есть и мирские, которые достигнут блаженства. Есть в клире люди, кои живут вовсе не для того чтобы приносить пользу ближним и сделать честь своему званию; некоторые толкователи по праву приложили к ним приведенные слова пророка. Служить не значит заседать в собрании священников; но значит вести жизнь сообразно с своим званием, по заповедям Спасителя. Наказание возрастает с властью, если можно так выразиться. От меня гораздо более потребуется чем от диакона, а от диакона более чем от мирянина; что же сказать о том, кто занял верх церковной власти»?

Вот как Ориген понимал обязанность в различных условиях жизни! Не удивительно, что он мог позволить себе требовать от других того, что сам исполнял на деле. Все его беседы свидетельствуют об этом глубоком христианском чувстве, которое показывает, до какой степени евангелие проникло в его душу. Целью всех его бесед, можно сказать, служит внутренний человек, которого он старается образовать своими наставлениями, и при том так, чтобы внутренне единение верующего с Богом всегда было непоколебимым основанием нравственной деятельности. Для него внешняя и законная праведность не имеет большой цены, если она не происходит извнутри, если она не есть выражение души, приближающейся к Богу посредством любви. Вот почему он так часто прилагает к отношениям верующего ко Христу эти образы супруга и супруги, − образы, которые могут показаться рационализму очень мистическими, но на самом деле удивительно представляют то, что есть самого глубокого и деликатного в христианской психологии. Язык оратора принимает очаровательные краски каждый раз, когда идет дело об образе Божием, который мы носим в себе, и которого черты должны отражаться в нас во всей своей красоте. Нельзя не поцитовать этих страниц, которых нравственный колорит так гармонирует с самыми высокими инстинктами души человеческой.

«Вы должны сделать блистающим в своей душе образ Божий. Это есть образ, о котором Бог-Отец говорит своему Сыну: «сотворим человека по образу нашему и подобию». Сын Божий есть живописец этого образа; и если образ принадлежит такой великой кисти, то хотя может быть потемнен нашими грехами, но не может быть изглажен. Хотя мы покрыты прахом земли, но образ Божий существует в нас. Когда пожелание ослепляет вас, вы сообщаете этому образу земной вид; вы присовокупляете к нему другой в ту минуту, когда алчное желание золота свирепствует в вас; потом третий, когда предаетесь кровожадной ревности мщения. Гордость, нечестие, все роды злобы суть также различные цвета, которые вы собираете для того, чтобы нарисовать земной образ, совершенно не-похожий на образ Божий. Вот почему мы должны молить Того, кто говорит нам чрез пророка: «вот Я рассею ваши неправды как облака, и ваши грехи как туман». После того как вы изгладите эти краски, которые коварство разлило в вашей душе, воссияет в вас образ созданный Богом»⁸.

Вместе с этой первой метафорой, живое воображение Оригена внушает ему другую, не менее поразительную. «Каждый из нас», говорит он, «пишет в своей душе, и Бог также пишет в ней. Мы своей собственной рукой пишем расписку наших грехов, тогда как писание Христа напечатлевается на плотяных скрижалях нашего сердца не чернилом; но Духом живого Бога. Тот список, который содержал в себе итог наших долгов, спаситель раздрал на кресте; воды крещения изгладили оный. Перестаньте же писать новые списки, не возобновляйте того, что разрушено; ограничьтесь письмом Бога, писанием Духа Святого». – Ориген отличается этими сравнениями, столь способными занять ум слушателя и рельефно преподать ему урок нравственный. Природа и общество представляют ему каждую минуту образы, которыми этот оратор умел удивительно пользоваться. Оттого его проповеди имеют форму в высшей степени популярную, хотя оратор развивает в них самые высокие истины религии. Даже когда он предлагает предметы более трудные для уразумения, то и в этом случае умеет быть популярным, определяя весьма искусно и в то же время просто отношения, которые могут существовать между порядком чувственным и порядком духовным. Если он хочет показать, что есть грехи, излечение которых может быть достигнуто только после продолжительного покаяния, то он ищет в расстройстве тела человеческого примера для объяснения этой мысли.

«Когда тело получает рану, когда в нем повреждается кость, или нервы разрываются, − то достаточно одного часа, одной минуты, для того чтобы все это случилось. Но напротив – как медленно выздоровление! Какой тогда бывает ряд болезней и страданий! Иногда опухоли образуются на месте раны, и все тело находится в болезненном состоянии. Предположим теперь, что та же рана, тот же излом возобновились, и на том же самом месте: какая будет мука во все продолжение лечения! Допустим даже, что больной может быть восстановлен, что его тело получит опять прежнюю крепость и красоту, несмотря на операции. – Перейдем теперь к телу души. Каждый раз когда душа грешит, она получает рану; ибо грехи суть также стрелы и мечи, которые ранят. Вот почему апостол увещевает нас вооружаться щитом веры, против которого бессильны все стрелы лукавого! Итак вы видите, что грехи суть стрелы лукавого, направленные против души. Душа не только подвергается действию этих стрел, но для нее также существует перелом ноги; ибо враг расставляет сети и старается в них запутать душу. Заключайте отсюда, что необходимо нужно время для излечения подобных ран. О, если бы мы могли видеть, как наш внутренний человек получает язвы чрез каждый грех, и в каком месте он разможжен дурными беседами! Разве вы не читали этих слов: «они говорят, что мечи ранят; но не так ранят как язык»? Итак душа уязвлена языком, уязвлена мыслями и дурными желаниями; она разбита и расстроена делами греха. Если бы мы могли видеть все эти вещи и чувствовать мучения души так уязвленной, − тогда верно мы противились бы греху до самой смерти! Но одержимые демоном, или те, которых ум помрачен, не имеют сознания о своих ранах; потому что они лишены естественного чувства. Алчное желание мирских радостей и опьянение, с которым предаемся порокам, препятствуют нам понимать то, что грех производит разрушительного в нашей душе. Итак справедливо, что время покаяния продолжается по мере болезни, которую надобно лечить, для того чтобы заботы и средства соответствовали важности наших ран»⁹.

Это сравнение состояния тела с состоянием духа есть одно из тех сравнений, которые очень часто повторяются под пером Оригена. Притом же мы должны сознаться, что он часто повторяет одно и тоже, и что те же самые идеи, те же самые образы очень часто воспроизводятся в его беседах. Впрочем иначе и не могло быть с человеком, который столько сказал и столько написал. Его враги не переставали порицать в нем то, что Евстафий антиохийский и Епифаний кипрский называли «болтовней без меры». Ософиль александрийский присоединяется к ним, называя Оригена «сеятелем слов». Это суждение имеет след явного преувеличения. Ориген никаким образом не заслуживает этих исполненных ненависти отзывов. Он никогда не говорил для пустого удовольствия говорить, и каждое из его сочинений имеет истинную цену. То правда, что краткость и сжатость не были принадлежностью Оригена; но за то речь его была обильна и ясна. Замечают темноту в некоторых частях его творений; но причина темноты заключается в самом учении, котрое он излагает, а не в выборе выражений, которые всегда просты и удобопонятны. То правда, что Ориген часто разводит свою мысль, представляя ее в различных формах; но он это делает для того, чтобы быть более понятным, чтоб исчерпать свой предмет до малейших подробностей; − а в таком случае неизбежно было многословие. Гуэ приписывает это многословие страсти Оригена учить других; но я хочу лучше видеть здесь действие благочестивой ревности, которая не умеет ограничиваться известными пределами. Человек, который имел нужду в семи писцах для записывания своих идей, не мог иметь довольно времени для соединения этих идей в какие либо краткие формулы.

Заключим обзор бесед Оригена замечанием об их тоне – смиренном и благочестивом. Да, Ориген, столь смелый в своих философских сочинениях, удивительно скромен и даже робок пред тайнами свящ. Писания. Он постоянно обращается к Богу с молитвою, когда хочет объяснить какой-либо трудный для уразумения текст, − и с неба ждет просвещения своего ума и сердца. Это обращение к Богу, излагаемое в виде молитвы, не могло не иметь могло живого действия на дух слушателей. Мы приведем для примера только одну из этих кратких молитв, имевших особенную прелесть в устах Оригена. Изъяснив мистический смысл предметов, которые служили для украшения ветхозаветной скинии, он прерывает беседу, дабы возвести к Иисусу Христу этот голос сердца: «Сотвори, Спасителю Иисусе, чтобы я удостоился быть чем либо из того, что может способствовать украшению твоей скинии! Я желал бы, если бы это было возможно, чтоб Ты нашел во мне это золото, которым можно покрыть ковчег и из которого можно сделать светильник. При недостатке золота, я желал бы иметь хотя не много серебра, пригодного на устроение колонн с их основаниями. Если и этого нет, то удостой меня быть хотя частью той меди, из которой вылиты были животные, служившие для украшения храма»¹⁰!

К.С.