Святитель Иоанн Златоуст боголюбезной Олимпиаде

Я знаю благородство твоего ума,

знаю крепость твоей богобоязненной

души, знаю обилие рассудительности,

силу любомудрия...

Блаженна ты и трижды блаженна...

Святитель Иоанн Златоуст.

Письма к Олимпиаде.

Из писем № II и № XVII

Эпистолярное наследие святителя Иоанна Златоуста очень богато. Большая часть писем появилась в годы лишения его Константинопольской кафедры и изгнания из столицы (403–407 гг.). Святитель Иоанн писал к разным лицам: к священнослужителям, диакониссам, инокам и мирянам, два раза обращался с письмами к Римскому епископу Иннокентию [с. 550–558]², а также к епископам, пресвитерам и диаконам, заключенным за благочестие в темницу [c. 563–565; 717, 718]. Но особенно содержательны, полезны и потому ценны семнадцать писем Константинопольского святителя к святой диакониcсе Олимпиаде [c. 549–565]. В них даются глубоко духовные наставления этой дивной диакониссе Константинопольской Церкви, восхваляются ее примерные добродетели, ее целожизненный подвиг во славу Божию и на благо людей. Вместе с тем в них ярко выступает светлая личность самого святителя.

Хотя в них описываются постигшие его бедствия, однако не обнаруживается не только ненависти к врагам и обидчикам, но и признака жалобы. Болезни, страдания, голод и холод, о чем свидетельствует святитель Иоанн Златоуст, нисколько не ослабляют его веры в Промысл Божий и не делают его недостойным священного сана.

«Достохвальная Олимпиада», как именует ее в своем «Лавсаике» Палладий, епископ Еленопольский и защитник святителя Иоанна Златоуста от нападавших на него врагов³, происходила из знатного рода Константинополя – столицы Византийской империи. Отец ее был сенатором, мать – дочерью префекта претории. В юные годы она была обручена с префектом столицы. Святитель Григорий Богослов († 389), приглашенный на брак, попросил извинения, что не может присутствовать на семейном торжестве, и обратился к молодой супруге с «отеческим советом», который сам назвал «добрым подарком»⁴. Святитель Григорий советовал: «Почитай Бога, а потом супруга – глаз твоей жизни, руководителя твоих намерений. Его одного люби, ему одному весели сердце, и тем больше, чем нежнейшую к тебе питает любовь; под узами единодушия сохраняй неразрывную привязанность. Дозволяй себе не такую вольность, на какую вызывает тебя любовь мужа, но какая прилична... Когда муж раздражен, уступи ему, а когда утомлен, помоги нежными словами и добрыми советами... Сколько бы ни была ты раздражена, никогда не укоряй супруга в понесенном ущербе, потому что сам он лучшее для тебя приобретение... Радости и все скорби мужа и для себя почитай общими. Пусть и заботы будут у вас общие, потому что чрез это возрастает дом... Будь высокомудренна, но не высокоумна...»⁵ Замужем была святая Олимпиада всего двадцать месяцев. Овдовев, она решительно отказалась вступить во второй брак, невзирая ни на уговоры, ни на угрозы императора Феодосия Великого, желавшего выдать ее замуж за своего родственника, молодого аристократа. Ее отказ разгневал императора, почему он и приказал префекту столицы секвестровать все ее имения – ограничить пользование ими до тридцатилетнего возраста. Святая Олимпиада приняла это незаконное действие спокойно и, более того, писала императору: «Государь! Ты оказал мне милость, которая достойна не только государя, но и епископа; опекою над имениями освобождена я от многих забот. Для большего счастья моего благоволи повелеть, чтобы роздано было все церквам и нищим. Издавна боюсь я наклонностей суетности, которые при раздаче имений так легко возникают. Временные блага, пожалуй, могли бы отдалить сердце мое от истинных благ, духовных и вечных»⁶. Феодосий понял свою ошибку и велел вернуть святой Олимпиаде ее имения. С этого дня она щедрой рукой творила дела милосердия монастырям, храмам, заключенным в темницах, ссыльным, плененным, всем нуждающимся. Епископ Палладий (упоминавшийся выше) пишет о сем как «духовный и искренний друг ее», как очевидец: «Она раздала все свое, чрезвычайно большое, богатство, и помогала просто всем без различия. Ни город, ни деревня, ни пустыни, ни остров, ни отдаленные страны не были лишены щедрот этой славной девы... рассылала милостыни по всей вселенной»⁷.

Архиепископ Константинопольский Нектарий (предшественник святителя Иоанна Златоуста) возвел святую Олимпиаду в диакониссы... Обязанности диаконисс заключались в заботе о страждущих, несчастных женщинах, обучении их закону Божию, услужении при совершении над ними Святых Таинств... И святая Олимпиада во всем явила пример.

С того времени как святитель Иоанн Златоуст был возведен на Константинопольскую кафедру, святая Олимпиада стала его ближайшим духовным другом, и потому, как только буря бед обрушилась на святителя, враги его восстали и на нее. Ее клеветнически обвиняли в разных преступлениях. Хотя ложность их была и очевидна (например, ее обвиняли в поджоге храма святой Софии, – и это ту, которая построила на свои средства не один храм), ее влачили по судам, причиняли немало страданий, довели до болезни, изгнали, как и святителя Иоанна Златоуста, из Константинополя. В изгнании она и скончалась в 410 г. – вскоре после кончины святителя Иоанна Златоуста († 407), своего великого духовного руководителя... «Какое слово, – сетует и восторгается Константинопольский святитель, – будет у нас достаточно, каковы должны быть рассказы, если кто-нибудь стал бы перечислять твои страдания, начиная с детского возраста до настоящего времени, страдания от домашних, от чужих, от друзей, от врагов, от находящихся в родстве, от тех, кто ни в каких родственных отношениях не стояли, от обладающих могуществом, от людей простых, от начальников, от частных людей, от принадлежащих к клиру? Ведь каждое из этих страданий, если бы кто стал излагать его только само по себе, в состоянии превратить рассказ о нем в целую историю» [с. 578]. «В самом деле, тебя не переставала постоянно осаждать болезнь тела различных видов и свойств, болезнь более тяжелая, чем бесчисленные виды смерти; бесчисленные ругательства, оскорбления и ябеды не переставали устремляться против тебя» [с. 603]⁸.

Святая жизнь Олимпиады была предметом утешения, радости для многих и подражания для ищущих благ вечных. «Жизнь без тщеславия, открытая наружность, нрав искренний, лице без всяких прикрас, изможденное тело, скромный ум, чуждый гордости рассудок, безмятежное сердце, неусыпное бодрствование, безмерная любовь, необъятная благотворительность, бедная одежда, чрезмерное воздержание, мысль, устремленная к Богу, вечные надежды, неизобразимые дела милосердия – вот ее украшение»⁹.

Письма к святой Олимпиаде святителя Иоанна Златоуста убедительно свидетельствуют о том, как была духовно близка и любезна эта диаконисса святителю и как, в свою очередь, глубоко страдала она, переживая невинное изгнание верного служителя Церкви.

Так как на святую Олимпиаду обрушилось множество испытаний, святитель Иоанн Златоуст, хотя и сам подвергался жестоким преследованиям, много и утешает ее. «Чего же ты боишься? – вопрошает святитель. – Ради чего страдаешь, ты, которая научилась презирать даже саму жизнь, если потребует время? Но ты желаешь увидеть конец теснящих тебя несчастий? Будет и это, и будет скоро, при Божием изволении» [с. 631]. К несчастью, ужасному и тяжелому, приносимому недругами, должно относиться с презрением, «уподобляя бранные речи, оскорбления, укоризны, насмешки со стороны врагов и злые замыслы изветшавшей одежде и изъеденной молью шерсти», – все сие состарится, как риза, и будет изъедено, как шерсть молью (Ис. 51, 7–8) [с. 567]. В скорби не следует гоняться «за тенями» человеческой помощи, а должно непрестанно призывать Спасителя – и все бедствия прекратятся в один миг. Если же этого не происходит, то у Бога есть такой обычай: не сразу удалять бедствия, но когда они достигнут наибольшей высоты, когда усилятся, когда враждующие изольют почти всю свою злость [с. 567]. Подвиг страдальца в этих обстоятельствах увеличивается, а чем более велик подвиг, тем больше и венец и блистательнее награда. Да будет тебе это утешением в ожидании [с. 589]. Но великую выгоду от страданий получает лишь тот, кто переносит их благородно и кротко, за все прославляя Бога [с. 600]. При таком отношении к ним Бог «может произвести не только те блага, каких мы ожидаем и надеемся (получить), но и гораздо большие и бесконечно ценнейшие». Библейским примером служат три отрока, брошенные в раскаленную печь (Дан. 3). Естественно, что Бог мог не доводить их до этого искушения, но довел, ибо пожелал доставить им большую выгоду. «Когда все отчаялись в их спасении, тогда-то нежданно и вопреки всякой надежде проявилось чудное дело превосходнейшего Художника-Бога и просияло с превосходной силой. Именно, огонь связывался, а узники разрешались» [с. 567].

Каждое отдельное страдание, переживаемое правильно, приносит большую пользу страдальцу. А если так, «то подумай, – обращается святитель к святой Олимпиаде, – сколь великие награды получишь сама ты, претерпевши все вместе страдания с большим превосходством и притом перенося их постоянно» [с. 603, 604].

«Итак, – обобщает он, – соображая и помышляя о том, как велика польза от скорбной и полной труда жизни, радуйся и веселись, так как ты с юного возраста шла по пути прибыльному и полному бесчисленных венцов и среди беспрерывных и сильных страданий» [с. 603]. «Не смущайся и не тревожься, но пребывай постоянно, благодаря Бога за все, славословь Его, призывай, проси, умоляй, и хотя бы наступили бесчисленные смятения и волнения или происходили пред глазами твоими бури, пусть ничто это не смущает тебя. Господь ведь у нас не сообразуется с затруднительностью обстоятельств, даже если все впадает в состояние крайней гибели, так как Ему возможно поднять упавших, вывести на дорогу заблудших, исправить подпавших соблазну, исполненных бесчисленных грехов освободить от них и сделать праведными, оживотворить лишенных жизни, восстановить с еще большим блеском то, что разрушено до основания и обветшало» [с. 568]. «Пребывай сильной и радостной, достопочтеннейшая и боголюбезнейшая моя госпожа!» [с. 573].

Недобрыми спутниками страданий, усугубляющими их, являются печаль и уныние, поэтому святитель Иоанн Златоуст упоминает и о них.

Печалиться и унывать суетно и бесполезно, гибельно и вредно [с. 577]. «Подлинно, уныние есть тяжкое мучение душ, некоторая неизреченная мука и наказание, горшее всякого наказания и мучения. И в самом деле, оно подобно смертоносному червю, касаясь не только плоти, но и самой души, оно – моль, поедающая не только кости, но и разум, постоянный палач, не ребра рассекающий, но разрушающий даже и силу души, непрерывная ночь, беспросветный мрак, буря, ураган, тайный жар, сожигающий сильнее всякого пламени, война без перемирия, болезнь, затемняющая многое из воспринимаемого зрением» [с. 593–594]. При унынии и печали самая светлая часть дня становится ночью [с. 594]. Уныние затемняет любовь, делает человека пленником – подчиняет себе [с. 597]. Оно тягостнее всех бедствий – «вершина и глава несчастий» [с. 598]. Даже смерть, внушающая многим немалый страх, «много легче уныния» [с. 596].

Чтобы успешнее избавиться от «пагубного уныния», должно уходить от размышлений о нем, обо всем, вызывающем его, и бежать к мысли об имеющем быть страшном дне, «страшном седалище, о Судье неподкупном, о реках огня... о тьме кромешней...» [с. 576]. Искушения попускаются Богом, чтобы и венцы были блистательнее. Но Господь скоро и освобождает от них, чтобы не мучились «продолжительностью причиняемых бедствий»... «Поэтому перестань плакать и мучить себя печалью, – увещает святую диакониссу святитель, – и не смотри только на причиняемые непрерывные и частые несчастья, а смотри и на весьма быстрое освобождение от них и на рождающуюся для тебя отсюда неизреченную награду и воздаяние» [с. 647]. Какое может иметь значение все земное – печали, страдания «от получивших бесчисленные благодеяния», – когда за верное служение Богу и людям ждут на Небе «чистые блага, которых нельзя и выразить словом, которые не имеют конца?!» [с. 647]. Благородство и благодарность в печалях и скорбях – то, что «увенчало Лазаря, это опозорило диавола при состязаниях, какие вел Иов, и явило борца, благодаря такому терпению, более славным. Это прославило его больше и любви к бедным, и презрения имущества, и той внезапной потери детей, и бесчисленных напастей, и совершенно заградило бесстыдные уста того злого демона» [с. 647].

Зачем же унывать из-за земных временных бед и зачем бояться их? Они протекут, как речные потоки. Что такое земное?.. «Все равно – будет ли оно радостно, или печально» [с. 566]. Страшно в жизни лишь одно – грех; все «остальное – басня», будут ли это козни, ненависть, коварство, допросы, «бранные речи и обвинения», лишение имущества, изгнание, война «всей вселенной. Каково бы все это ни было, оно и временно и скоропреходяще, и имеет место в отношении к смертному телу и нисколько не вредит трезвой душе» [с. 566]. «Итак, – убеждает святитель, – я не перестал говорить и не перестану, что печально одно только – грех, все же остальное – пыль и дым. Что, в самом деле, тяжкого обитать в темнице и иметь на себе узы? Почему тяжело терпеть несчастья, когда терпение бедствий делается основанием столь великой награды? А чем тяжело изгнание? Чем тяжело лишение имущества?.. Если ты укажешь на смерть, то скажешь о долге природы, который непременно надо потерпеть... Если укажешь на изгнание, не скажешь ни о чем другом, как о том лишь, что изгоняемый видит (новую) страну и много городов. Если укажешь на лишение имущества, то скажешь о свободе и разрешении от налагаемых им уз» [с. 643–644].

Подчеркивая опасность уныния, святитель снова и снова призывает «делать всё», чтобы отогнать его от души [с. 638], чтобы возвыситься над всеми смятениями и бурями [с. 634]. «Почему, в самом деле, тебя печалит то, что ты была не в силах переселить нас из Кукуза?» Зачем скорбеть из-за того, что ведет к вечной славе?! [с. 638]. «Насколько у нас усиливаются испытания, настолько умножается у нас и утешение, и тем более отрадные надежды имеем мы на будущее» [с. 634].

Однако святителем Иоанном Златоустом не запрещается вообще печаль. Когда же она разрешается и даже повелевается? – «Когда услышишь, что одна из церквей пала, а другая колеблется, третья заливается свирепыми волнами, иная претерпела другие непоправимые бедствия, одна взяла волка вместо пастыря, другая – морского разбойника вместо кормчего, третья – палача вместо врача, то скорби, потому что не должно переносить этого без боли» [с. 574]. Запрещается та печаль, которая переходит должные границы. «Излишняя скорбь не необходима и не безопасна, а, напротив, даже очень пагубна и вредна... Излишняя скорбь действительно дело сатаны» [с. 574].

«Уныние производит болезнь» [с. 612], и наоборот, почвой, на которой может вырасти уныние, являются болезни тела... Поэтому святитель настойчиво призывает переносить их спокойно и терпеливо, напоминая опять-таки о величии наград за сие. «Нет, – говорит он, – ничего равного терпению, проявляющемуся при болезнях» [с. 613]. «Чем больше усиливаются мучения, тем больше увеличиваются и венцы; чем больше обжигают золото, тем чище оно становится» [с. 615]. Это ясно уже из жития святого Апостола Тимофея. Сей святой муж, обошедший вместе со святым Апостолом Павлом вселенную, страдал недугом «непрерывно в течение многих дней, когда тело у него изнемогало в очень сильной степени». И святой Апостол Павел, совершивший множество чудес, «не исцелил его немощи, но оставил его в горниле болезни, чтобы и отсюда для него собралось величайшее богатство дерзновения» [с. 616]. Но это не значит, что заботиться о здоровье тела грешно. «Не пренебрегай заботами о своем теле, – наставляет святитель Иоанн Златоуст святую Олимпиаду, – потому что и это небезопасно. Потому и Павел советует Тимофею тщательно заботиться о себе» [с. 617]. «И твою честность умоляю, и как величайшей милости прошу больше заботиться об излечении болезни твоего тела» [с. 612]. Святитель напоминает святой диакониссе, что он послал ей недавно им написанное «Слово о том, что кто сам себе не вредит, тому никто вредить не может» [с. 475–496]. «Постоянно пробегай его, а когда бываешь здорова, читай и вслух. Это будет для тебя, если захочешь, достаточным лекарством» [с. 618].

Святитель Иоанн Златоуст говорит не только об унынии, печали, но обращает внимание на опасность и других пороков (хотя они и не имели никакого отношения к святой диакониссе) и необходимость борьбы с ними. «И если хочешь ясно понять и это, поразмысли, что такое молодость и цветущая пора юности... когда пробуждается очень сильное пламя природы, когда поднимается большая буря страсти, когда рассудок делается более слабым. Ведь души юношей ограждают себя не очень большим благоразумием и не проявляют большого рвения к добродетели; между тем буря страстей бывает очень тяжкой, а управляющий страстями рассудок слабым» [с. 606]. И здесь нельзя падать, должно выстоять, победить – и повеет «исполненный росы ветер» по Божией благодати и по добродетели благоразумного воина [с. 608]. «Итак, ничто из приключающегося да не смущает вас» [с. 620].

Святитель Иоанн Златоуст именует святую диакониссу Константинополя цветущей «множеством добродетелей», проявившей в них «великое любомудрие» и благодаря им «коснувшейся уже самого свода небес» [с. 577].

Прежде всего святитель восхваляет святую Олимпиаду за мужество в перенесении страданий, скорбей, болезней. Он радуется тому, что святая диаконисса благородно переносит «приключающиеся скорби», называет их – даже болезни тела – «пустяками», спокойно переживает несчастья, не замечает их, «когда они находятся налицо», и, более того, презирает их. Все это «свойственно душе полной сил и изобилующей богатым плодом мужества» [с. 622]. Константинопольский архипастырь отмечает, что именно благодаря мужеству дела святой Олимпиады «становятся блистательнее, величественнее и светлее... являются друг за другом непрерывные венцы». Само мужество чрез несчастья «много возрастает». Такова природа испытаний, что тех, кто их переносит «кротко и благородно», ставит «выше несчастий, выше стрел диавола, и научает презирать злые козни». Деревья, растущие в тени, бывают слабее тех, которые растут на открытом месте и подвергаются разным климатическим переменам. Так же бывает и на корабле. Взошедшие впервые на него беспокоятся, смущаются, а переплывшие много морей и видевшие много бурь чувствуют себя на нем лучше, чем иные на земле [с. 619, 620]. «И удивительно то, что, не выступая на площадь и не бывая в центре города, а сидя в небольшом домике и в спальне, – восхваляет святую Олимпиаду святитель, – ты внушаешь бодрость и укрепляешь готовящихся к борьбе, и когда море так свирепствует и волны так вздымаются, отовсюду показываются скалы, подводные камни, утесы и дикие звери, и все охватывает глубочайшая ночь, ты, как бы в полдень и среди тишины, как будто ветер дует в корму, распустивши паруса терпения, плывешь с большой легкостью, не только не испытывая волнения вследствие этой жестокой бури, а даже и не обрызгиваемая водой; и весьма естественно, потому что таковы кормила добродетели». Святитель восторгается тем, что его духовный друг, несмотря на свирепые житейские волны, плывет по перевернутому «вверх дном» житейскому морю, как будто «с попутным ветром» [с. 623]. Кроме того, святитель не забывает, что святая Олимпиада страдала еще «жесточайшей болезнью» и однако не роняла достоинства, не унижалась при оскорблениях, не превозносилась при почестях и славе. «Между тем, – продолжает святитель, – как это было причиной бесчисленных бедствий для многих, которые, просияв в сане священства и достигши последней старости и глубочайшей седины, упали отсюда и выставлены на общее позорище желающих их осмеивать. А ты, женщина, облеченная в тщедушное тело и перенесшая столько нападений, не только не потерпела ничего подобного, но еще и многим другим попрепятствовала потерпеть то же» [с. 624]. «Постоянно сражаясь с демонами, ты одержала бесчисленные победы, а между тем не получила ни одного удара, напротив, стоишь неуязвимая среди такого роя стрел, и копья, которые бросают в тебя, возвращаются обратно на тех, кто их мечет» [с. 623, 624]. «Ты... поставила трофеи и причинила» множество «печалей свирепому и проклятому демону» [с. 645]. Этой непобедимости святая Олимпиада достигла благодаря тому, что она «за все тягости и горести» всегда благодарила Бога, постоянно прославляла Его, и Господь дал ее «любомудрой душе» духовную силу, мужество, что «выше всякой бури» и «крепче бесчисленных войск, сильнее оружия и надежнее башен и стен» [с. 612, 623, 625]. «Такова мудрость твоего искусства, – восклицает святитель. – Это служит доказательством высочайшего любомудрия» [с. 622, 624].

Святитель радуется великому терпению святой Олимпиады, которое поучительно проявилось и среди житейских бурь, и при болезнях. «Имея постоянного и вместе с тобою живущего палача – эту чрезмерную болезнь, ты терпишь страдания более тяжкие, чем те, когда кого влачат, терзают и мучают палачи, и кто когда терпит самые крайние бедствия». Такую многострадальную в терпеливом несении жизнь, по мысли святителя Иоанна, нельзя назвать праздной [с. 617].

Чтобы еще больше подчеркнуть величие святой Олимпиады в стяжании и этой великой добродетели (терпения), святитель Иоанн Златоуст создает своего рода гимн терпению. «Нет, – пишет он, – ничего равного терпению. Оно в особенности царица добродетелей, основание совершенств, безмятежная пристань, мир во время войн, тишина во время бури, безопасность среди злоумышлений. Оно делает обладающего им крепче адаманта. Ему не в силах повредить ни выдвигаемые оружия, ни построенные в боевом порядке войска, ни подводимые машины, ни стрелы, ни пускаемые копья, ни самое полчище демонов, ни страшные полки супротивных сил, ни сам диавол, выступающий в бой со всем своим войском и хитростью» [с. 631]. Святитель отмечает, что все это хорошо известно святой Олимпиаде.

Терпеливым перенесением всех испытаний святая диаконисса приобрела неприкосновенное сокровище и бесконечное достоинство. Враги же ее «достойны сожаления» [с. 826].

Одобряет святитель Иоанн Златоуст и воздержание своего духовного друга. «Мы говорим, что тот воздержен и тверд, кто, обеспокоиваемый какой-либо страстью, одерживает верх над нею. Тебе же не над чем одерживать верх, потому что ты, с самого начала напавши на плоть, с большою стремительностью потушила ее страсти, не обуздав коня, но связав и повергнув на землю и заставив его лежать неподвижно». Святитель отмечает, что, овладев воздержанием, святая Олимпиада овладела и бесстрастием, а желудок свой приучила вкушать пищи столько, сколько нужно лишь для поддержания жизни [с. 579].

Мудрой называет святитель скромность святой Олимпиады, проявившуюся в простоте ее одежды. «По-видимому эта добродетель меньше остальных; но если бы кто исследовал ее тщательно, то нашел бы, что она очень велика и требует души мудрой, презирающей все житейское и стремящейся к самому Небу». Еще в Ветхом Завете, когда «законы евреев» создавались в «грубой и плотской форме», запрещалась страсть к украшениям. В Новом Завете святой Апостол Павел прямо не советует женщинам носить золотые украшения и дорогие одежды. Святой Апостол знал, «что это опасная и трудноодолимая болезнь души, болезнь, которая служит величайшим доказательством растленного ума и для борьбы с которой нужен ум очень мудрый» [с. 580–581].

В своих письмах к святой Олимпиаде святитель Иоанн Златоуст немало рассуждает о девстве. Может быть, этим подтверждается следующее мнение, выраженное в «Лавсаике»: «Достохвальная Олимпиада... в самом деле ни за кого не вышла замуж. Говорят, что до самой смерти она пребыла непорочной девой»¹⁰.

Девство – «великое дело» и требует «великого труда». Потому Спаситель не возвел его «на степень закона», а предоставил на свободный выбор. Величие девства доказывается уже тем, что ряд ветхозаветных праведников, процветших многими добродетелями, как-то: глава пророков Моисей, приносивший в жертву сына патриарх Авраам, любящий истину праведный Иов – не отважились «приступить к подвигам девства», не пустились «в море девства, боясь несущихся оттуда волн», и предпочли «покой, какой дает брак» [с. 581–584]. «Столь велика трудность девства, – заключает святитель, – так высоки и велики соединенные с ним подвиги и тяжелы труды, и требуют для себя большой твердости духа» [с. 584].

О прочих добродетелях святой Олимпиады – смиренномудрии, любви и других – святитель Иоанн Златоуст не считает возможным говорить, ибо это увело бы его в плавание «по беспредельному морю, а лучше сказать – по морям, пролагая разнообразные пути каждой добродетели, из которых всякий путь рождал бы опять море, и была бы речь или о терпении, или смиренномудрии и милостыне, разнообразно проявляющейся и распространившейся до самых концов вселенной, или о любви, одерживающей верх над бесчисленными страстями, или о безмерном благоразумии, исполненном великой благодати и превосходящем меры природы. А если бы кто желал перечислить порожденные отсюда добродетели, то он стал бы делать то же самое, как если бы кто вздумал считать морские волны» [с. 579–580]. Святитель ограничивается лишь воспоминанием, в общих выражениях, как святая Олимпиада с первого возраста и до последних дней по-евангельски (Мф. 25, 31–46) питала алчущего Христа, напояла жаждущего, принимала странников, одевала нагого, посещала больного, «приходила к связанному», проявляла море любви, достигшее с большой стремительностью «самых границ вселенной» [с. 586]. «Состояние добродетели», – утверждает он, – зависит не от возраста, «а от одной только души и воли» [с. 624].

Сказав свое слово о многих страданиях святой Олимпиады и о ее славных добродетелях, святитель Иоанн Златоуст сопоставляет одно с другим и приводит к заключению, что награды «назначены не только за добродетели, но и за страдания, и вознаграждения очень великие, и за страдания не меньше, чем за добродетели, а скорее иногда даже большие – за страдания» [с. 598].

Как бы обобщая все сказанное в похвалу святой диакониссе, святитель призывает ее и прославляет: «Радуйся и веселись, и находи утеху в твоих добродетелях» [с. 631]. «Помышляй о воздаяниях за свои добродетели, о блестящих наградах, о светлых венцах, о хороводе вместе с девами, о священных обителях, о небесном брачном чертоге, об уделе, общем с Ангелами, о полном дерзновении и общении с Женихом, о том удивительном шествии с факелами, о благах, превосходящих и слово, и ум» [с. 577]. «Блаженна ты и трижды блаженна ради проистекающих отсюда венцов» [с. 649].

В письмах к святой Олимпиаде ярко проявляется и величие духовного облика самого святителя Церкви Христовой.

В самом начале первого же письма святитель Иоанн Златоуст изображает картину печальных событий своей жизни, напоминающих собой волнуемое бурей море. Но «какое бы подобие ни нашел я, – продолжает он, – для настоящих бедствий, слово слабеет пред ними и умолкает» [с. 566]. И что же? Святитель с полным спокойствием предает себя в волю Божию. «Хотя я и вижу все это, я все-таки не отчаиваюсь в надежде на лучшие обстоятельства, памятуя о Том Кормчем всего этого, Который не искусством одерживает верх над бурей, но одним мановением прекращает волнение моря» [с. 566]. «Совершенно спокойно, – сообщает он несколько позднее (в восьмом письме), – подсчитываем наши разнообразные и непрерывные страдания, мучения, злоумышления, находя постоянно удовольствие в воспоминаниях о них» [с. 631].

Много претерпел святитель от злых людей и в Константинополе и, особенно, на своем исповедническом пути от Константинополя через Кукуз до Коман – места кончины. Вот как он описывает этот тернистый путь: «Почти тридцать дней, а то и больше я боролся с жесточайшими лихорадками, и в таком состоянии шел этим длинным и трудным путем, будучи осаждаем и другими тяжкими болезнями, происходившими от желудка» [с. 635]. «Когда я вступил в Кесарию, изможденный, находясь в самой высшей степени развития пламени лихорадки... я добрел до гостиницы, лежащей на самом краю города, и старался найти врачей, и погасить ту печь: это была самая высшая ступень развития трехдневной лихорадки. Сюда присоединялось еще утомление от дороги, усталость, разбитость, отсутствие тех, кто услуживал бы, недостаток необходимых вещей, то, что у нас не было никакого врача, что мы были измучены напряжением, жаром и бодрствованиями, так что я вошел в город почти что мертвецом» [с. 639]. «В продолжение этого длинного и трудного пути вытерпел такого, что в большей части способно было причинить смерть» [с. 617].

Все эти невзгоды святитель Иоанн Златоуст воспринимает не только без ропота, но даже с радостью. «Ежедневно вспоминая об этом, – рассказывает он, – и всегда нося это в мысли, я восхищаюсь от радости и ликую, как имеющий великое сберегаемое сокровище» [с. 642]. Ни суровый климат, ни пустынность места, ни скудость в еде, ни отсутствие помощников, бань, искусных врачей, «ни постоянное пребывание в дыму», ни страх пред нападениями разбойников, ни что-либо подобное – «ничто не победило» его [с. 617]. «Мы, – заявляет он, – здоровы и радостны» [с. 634]. Снова и снова твердит он то же: «Относительно же нас не заботься, потому что мы здоровы и радостны» [с. 635]. Из-за невзгод и «болезни нашего желудка» не обременяй «себя заботами» [с. 612]. Все удивляются, «что при таком немощном и сухощавом теле я переношу такой невыносимый холод, что могу дышать, тогда как люди, привыкшие к зиме, немало страдают от нее» [с. 617]. И еще более вдохновенно и решительно: «Я жил лишь настолько, насколько чувствовал отовсюду окружавшие меня несчастья» [с. 622].

Отмечая скорбями пути и пребывания в изгнании, он и среди страданий, лишений, печалей видит отраду. Хотя кругом лежат «подводные камни и утесы, разражаются вихри и бури, безумная ночь, глубокий мрак, крутизны и скалы», но «мы, плывя чрез такое море, находимся ничуть не в худшем положении, чем качающиеся в гавани» [с. 634]. С особенной теплотой говорит святитель о пребывании в Кукузе. «Здесь, – пишет он, – мы сбросили с себя и остатки всякой болезни и находимся в безукоризнейшем здоровье, равно как освободились от страха пред исаврянами, так как здесь есть много воинов, которые вполне приготовлены к бою с ними; отовсюду к нам в обилии притекают необходимые вещи, так как все принимают нас со всякой любовью» [с. 636]. Зима в Армении была нетрудной, «и нам она не особенно вредит» [с. 612]. Приятно «спокойствие, тишина, полное отсутствие хлопот» [с. 638]. «Дышим чистым воздухом» [с. 634].

Радость святителя увеличивается и от известий о мужестве святой Олимпиады. «Силы души стали у тебя (у святой Олимпиады. – К. С.) крепче вследствие непрерывно следующих друг за другом испытаний, и ты приобрела больше рвения и силы к состязаниям, а отсюда и большое удовольствие... И мы ликуем и радуемся, и от такого твоего мужества получаем величайшее утешение в этом одиночестве» [с. 648].

Короче говоря, все беды, страдания святитель переносит в духовной бодрости и крепости, являя образ покорности воле Божией, – Ему он всецело предает себя, на Него возлагает все свои упования, только от Него и ждет истинной милости. «То, что я постоянно шествую чрез такого рода испытания и что их навлекают на меня те, со стороны кого я никак не ожидал, служит для меня основанием к награде, – в этом мое богатство, здесь истребление моих грехов» [с. 638, 639]. «Может быть, Богу угодно было устроить для меня более длинные пути бегов, чтобы были и более блестящие венцы» [с. 638]. И наконец, святая Олимпиада, а с ней и вся Святая Церковь, слышат глубочайшие по своему смыслу слова святителя: «Слава Богу за все; не перестану всегда повторять этого при всем, что со мной случается» [с. 635].

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ – Awza tw Eew pantwn eneka – этими словами открываются все творения Константинопольского святителя, ими же завершаются все его труды и наставления. В них, как в фокусе, собран духовный облик вселенского учителя, всё его величие. В них и обращение ко всем верующим в ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ.