Церковная политика византийского императора Исаака II Ангела¹¹⁵

Историк Никита Хониат, рассказывая об отношении византийского императора Исаака II Ангела (1185–1195 и 1203–1204 гг.) к Церкви, свидетельствует, с одной стороны, о произволе, который допускался этим царем в церковных делах,¹¹⁶ а с другой – об уважении его к церковным канонам, о горячей вере в Бога и предстательство святых, о необыкновенной щедрости к храмам, монастырям и благотворительным учреждениям, которые он в изобилии и строил, о любви к монахам.¹¹⁷ Характеристика Никиты вызывает двойственное впечатление относительно церковной деятельности Исаака. Несомненно, историк дает повод говорить о цезаропапизме Исаака, но с другой стороны, в его труде имеются несомненные данные и для отрицания системы цезаропапизма в церковной политике родоначальника византийской династии Ангелов. Ясно, что для правильной оценки вопроса необходимо привлечь в научный оборот и другие исторические памятники, проливающие свет на положение Церкви в Византии в царствование Исаака. Настоящий этюд и имеет эту задачу, причем для ее осуществления привлекаются материалы давно опубликованные, но, насколько известно, еще не обследованные в том специальном отношении, какое определяется нашей задачей.

Прежде всего, от императора Исаака Ангела сохранились две новеллы, характеризующие de jure его отношение к Византийской церкви. Обе новеллы относятся к 1187 г. и касаются – одна избрания архиереев, а другая – пострижения в монашество жен кандидатов на архиерейские кафедры.¹¹⁸ Новеллы весьма любопытны по своему содержанию.

Кто не обличает греха брата своего, говорится в первой из них, тот, по Писанию, оставляет яд в укушенном ядовитой змеей. А с какой целью наше царство предваряет свою речь таким предисловием, это весьма ясно будет видно из последующего, замечает Исаак. И дальше рассказывается, что 7 сентября 1187 г. к царю явился митрополит Кизика Иоанн, сообщил, что в синодальных заседаниях его собратий нарушаются священные и божественные каноны и благочестивые законы, и просил царя позаботиться о сохранении их совместно со святейшим господином и Вселенским патриархом, так как царь, в силу помазания на царство, получил и значение епистимонарха Церкви и имеет возможность исправлять (вместе с патриархом) то, что происходит вопреки церковным канонам. Царство наше, продолжает Исаак, не отвергло почтительную просьбу митрополита и не оставило без исполнения. И вот, через три дня (10 сентября), по воле императора, было созвано заседание синода, при участии святейшего господина и Вселенского патриарха (Никиты II), святейших патриархов Антиохийского и Иерусалимского и присутствовавших в Великом городе (Константинополе) архиереев. Явился на заседание синода и царь, а равно был вызван митрополит Кизический, которому и предложено было вслух этого боголюбезного собрания рассказать и заявить о том, чего он желает. Митрополит опять повторил, без всякой скрытности, то, о чем раньше доложил царю, т. е. что священные и божественные каноны в некоторых случаях пренебрегаются и нарушаются. И вслед за тем он перед всеми заявил, что в тех случаях, когда Церкви (кафедры) пребывают во вдовстве и происходят их замещения, то на имеющие состояться выборы приглашаются не все пребывающие в Великом городе архиереи, и вот, вследствие неприглашения некоторых сослужителей и собратий, избрание (епископов) совершается вопреки канонам. Это, по словам митрополита, и произошло при недавнем избрании некоторых архиереев. Так, во время избрания епископов Клавдиополя и Маронии он, митрополит Кизический, не был удостоен и слова производившими выборы собратиями своими и сослужителями и никем не был приглашен для участия в этом деле, хотя жил в Константинополе и участвовал в судебных заседаниях синода и в других собраниях. Относительно же избрания архиереев для трех других Церквей – Диррахия, Милита и Христианополя митрополиту Иоанну было своевременно сообщено, но он разошелся со своими собратиями в оценке предлагавшихся кандидатов, вследствие чего между ними возник разлад; Иоанн приглашал всех к миру и единомыслию, но его голос не был услышан, и вот избрание новых архиереев произошло без участия его и еще одного архиерея, причем были избраны кандидаты, намеченные другой партией. Такие действия синода, по мнению Иоанна, противоречат канонам. Вслед за тем он прочитал собранию четвертое правило Первого Вселенского собора: «Епископа поставляти прилично всем тоя области епископам. Аще же сие неудобно, или по надлежащей нужде, или по дальности пути, по крайней мере, три во едино место да соберутся, а отсутствующие да изъявят согласие посредством грамат, и тогда совершати рукоположение. Утверждати же таковыя действия в каждой области подобает ея митрополиту». В таком же роде высказывается и 19-е правило Антиохийского собора, причем добавляет: «Аще же вопреки сему определению поступлено будет, да не имеет никакой силы поставление. Но аще поставление совершится по определенному правилу, а некоторые по своей любопрительности воспрекословят, да превозмогает решение множайших».

По выслушании заявления митрополита Кизического, против него выступили с возражениями митрополиты Ефесский, Иконийский и Авидский и сказали, что он несправедливо докладывает, будто не был приглашен для участия в замещении упомянутых кафедр. В частности, митрополит Иконийский сказал, что во время брака двоюродной сестры референдария он встретил в числе приглашенных и митрополита Кизического и уведомил его об имеющем на следующий день состояться избрании на кафедры Клавдиопольскую и Маронийскую; а на выборы архиереев для остальных Церквей было постановлено пригласить его письменно. В доказательство справедливости своего возражения митрополит представил протокол патриаршего нотария Стефана Нарсита, составленный 23 августа недавно исполнившегося четвертого индикта. Он был прочитан и гласил следующее. По приказанию святейшего патриарха и с ведома честнейшего хартофилакса Великой церкви Евстафия Хандрина, он, Стефан Нарсит, чиновник канцелярии хартофилакса (ἐπισκοπειανός) Константин Хиромах и еще Феодор Фиалит и Михаил Хамули отправились 23 августа пригласить митрополита Кизика Иоанна явиться на следующий день в божественный и священный синод и присутствовать на имеющих состояться выборах для вдовствующих Церквей или высказать свое мнение; посланные должны были также заявить Иоанну, что если он не явится, то выборы будут произведены и в отсутствие его, потому что о таких избраниях ему уже сообщалось иным способом – через епископа Константина Хиромаха, и он не захотел исполнить повеления. Посланные пришли в дом Иоанна, находившийся близ Студийского монастыря, и нашли митрополита лежащим, под предлогом болезни, в постели. Они передали ему патриарший приказ и добавили, что выборы будут завтра произведены и без его участия, если он не явится в синод или письменно не изложит свое мнение. На это митрополит ответил: как и в других случаях выборы архиереев производились его собратьями без его участия и голоса, так пусть будет сделано и на предстоящем собрании, потому что он, вследствие сильной болезни, не может явиться в синод и присутствовать на выборах. Посланные много раз предлагали ему хотя бы изложить свое мнение, но он не пожелал и это сделать. По поводу происшедшего и был составлен изложенный акт.

Когда документ был прочитан, возражавшие Кизическому митрополиту архиереи заявили, что они аккуратно приглашали его на все избрания и, таким образом, исполнили по отношению к нему свой долг, но Иоанн сам не пожелал присутствовать на заседаниях синода. Они также добавили, что и по распоряжению хартофилакса посылались обыкновенно (κατὰ τὸ ἔθος) епископианы в тот дом, где жил Кизический митрополит, и по обычаю (κατὰ τὸ σύνηθες) приглашали его для участия в имевших состояться выборах. Но некоторые из посланных донесли сначала патриарху, а потом и архиереям, что не нашли его в келиях близ Студийского монастыря и узнали, что Иоанн живет в каком-то предместье столицы.

Митрополит Кизика с жаром стал опровергать возражения оппонентов и доказывать, что ни митрополит Иконийский, ни чиновники хартофилакии не приглашали его ни на одно из избраний новых архиереев, что в дни избраний и накануне их он находился в столице, что в пригласительной повестке нет его подписи, что, наконец, не только он, но и другие архиереи не получали приглашений на избирательные заседания синода. Все это говорит против его оппонентов и ясно показывает, что они далеки от правды. Присутствовавший в синоде митрополит Кесарийский, первый по каталогу архиерейских кафедр (πρωτὸθρονος), поддержал Кизического митрополита и заявил, что и его, со времени хиротонии, ни разу не приглашали для участия в избрании новых архиереев, хотя за это время и были замещены кафедры Диррахия, Милита и Христианополя; даже и о настоящем заседании синода ему не дали никакого известия, а он, выйдя из дома, встретился с другими архиереями, которые и сообщили ему о заседании. То же самое сказал и митрополит Левкады, добавив, что он сожалеет о том, что его не пригласили для избрания архиереев упомянутых кафедр, так как он не может согласиться с решением синода относительно избранных кандидатов. Митрополит Карийский доложил, что, явившись для избрания упомянутых архиереев, он увидел, что некоторых находившихся в столице архиереев на заседании синода нет, и спросил, известны ли их голоса. Ему ответили, что митрополит Кизический, приглашенный для участия в выборах, прислал с Нарситом свой отказ, что и прежде подобные избрания происходили в его отсутствие и в настоящем деле нет ничего нового. Карийскому митрополиту такое заявление не понравилось, и он предложил перенести избрание на другой день, тем более что не присутствовали и митрополиты Кесарии, Халкидона и Левкады; с ним согласились и митрополиты Мифимнский, Назианзский и Паронаксийский; но противная партия взяла верх, и выборы были произведены. Справедливость заявления Карийского митрополита удостоверили и три названные архиерея.

Таковы были синодальные рассуждения по вопросу об избрании архиереев. На основании их в новелле изложено такое постановление.

«Царство наше, – говорит Исаак, – подвергнув самому тщательному рассмотрению доводы обеих сторон, не желая, чтобы церковные законы, апостольские и синодальные предания и священные каноны теряли силу, и приняв во внимание, что возражавшие митрополиту Кизическому его собратия и сослужители не могли ничего представить в свое оправдание, но действительно произвели выбор архиереев для епархий Югавдиопольской, Маронийской, Диррахийской, Милитской и Христианопольской вопреки определениям священных канонов и древнепреданному обычаю Великой церкви, – на основании всего этого наше царство, при согласном мнении и святейших патриархов, определило, что хиротония и выборы названных архиереев не имеют никакой силы и должны признаваться как не бывшие, в частности и состоявшаяся хиротония епископа Маронийского, в силу 19-го правила Антиохийского собора, которое говорит: «Аще инако, вопреки сему определению поступлено будет, то не имеет никакой силы поставление», – но должны быть произведены новые выборы архиереев для названных епархий. Отныне и впредь наше царство узаконяет, что для участия в избрании новых архиереев обязательно должны приглашаться все находящиеся в Великом городе архиереи, которые или присутствуют лично, или подают свой голос письменно, но не следует пренебрегать серьезными делами (μὴ παίξειν ἐν οὐ παικταῖς). При избрании необходимо отдавать предпочтение, без всякой личной симпатии, тем, кто украшен образованием и безукоризненной жизнью, кто большими трудами для Церкви и продолжительным временем восполнил недостатки образования. И если избрания будут происходить богоугодно, то душе избирателей и избираемых не будет грозить осуждение или опасность».

На синодальном, в присутствии царя, заседании находились митрополиты: Кесарии, Ефеса, Кизика, Сиды, Амасии, Неокесарии, Карии, Лаодикии, Иконии, Силея, Иераполя, Евхаит, Керасунта, Авида, Лариссы, Коринфа, Мифимна, Паронаксии, Приконниса, Ираклии, Левкады, Гареллы и Назианза.¹¹⁹

Вторая новелла, изданная 20 сентября 1187 г. и предписывающая постригать в монашество жен кандидатов архиерейства, имеет такое характерное начало. «Постановление царя, основанное на законе, должно являться небезопасным для поступающих вопреки закону: ибо как неспелый виноград вреден зубам и дым – глазам, так и противозаконность вредна для прибегающих к ней». «Что же имеет в виду такое предисловие моей речи?» – спрашивает царь. И дальше сообщает, что в указанный день состоялось второе, в присутствии царя, заседание синода, на котором находились патриархи – Константинопольский, Антиохийский и Иерусалимский и пребывающие в столице епархиальные архиереи. Явившийся на заседание Кизический митрополит Иоанн выступил с новым докладом такого рода. Некоторые из избранных на митрополии или архиепископии и хиротонисуемых имели до хиротонии жен и, во-первых, сами не отказались от чести посвящения во архиерейство, а во-вторых, жены их (после хиротонии мужей) по-прежнему одевались в мирские одежды, открыто жили в тех же домах, в которых обитали и раньше, не заключались в женских монастырях, не посвящали себя Богу и не принимали монашеской жизни. Все это, по словам митрополита, противоречит священным и божественным канонам. При этом он прочитал 48-е правило VI Вселенского собора, которое гласит: «Жена производимого в епископское достоинство, предварительно разлучася с мужем своим по общему согласию, по рукоположении его во епископа да вступит в монастырь, далеко от обитания сего епископа созданный, и да пользуется содержанием от епископа. Аще же достойно явится, да возведется в достоинство диакониссы».

По прочтении этого канона, продолжает новелла, царство мое, зная о величайших для людей дарах Божиих, происходящих от небесного человеколюбия, зная и о том, что богоданное помазание и достоинство царства и священства проистекают из одного и того же вечного источника, украшают и улучшают человеческую жизнь, а равно ничего не признавая настолько важным, как достоинство иереев, которые став на царском и божественном возвышении, молитвенно простирают к Богу руки за все христолюбивое общество и, как некоторые священные якори, утверждают и власть царскую, – царство мое испытало немалую душевную печаль после того, как узнало, что каноны пренебрегаются и нарушаются, к ущербу для законного порядка нашей Империи.

И вот, по почину и побуждению святейших патриархов, император постановил, что впредь жены кандидатов на архиерейские кафедры безотлагательно должны, еще до хиротонии их, поселяться в женских монастырях, построенных вдали от обитания архиереев, постригаться здесь и канонически проводить монашескую жизнь в том именно монастыре, где каждая из них была пострижена; если же они отказываются добровольно постричься, то мужья их должны лишаться архиерейской кафедры и сана, а взамен их избираются другие лица. И вообще впредь хиротония лиц, состоявших в браке, должна производиться лишь в том случае, если по взаимному письменному согласию и желанию супругов состоится развод и жена примет монашество. При таких условиях хиротонии будут совершаться согласно со священными и божественными канонами, без соблазна и осмотрительно, и священный чин останется вне всякого порицания.

На заседании синода присутствовали митрополиты – Кесарии, Ефеса, Кизика и многие другие.¹²⁰

Предложенные документы имеют важное значение для характеристики церковной политики императора Исаака Ангела. Прежде всего, новеллы по церковным делам были опубликованы императором не по собственной инициативе и не в силу полномочий царской власти, усвояемых себе Исааком, а на основании синодального их рассмотрения и решения, которые, в свою очередь, состоялись по ходатайству одного из членов синода, митрополита Кизического Иоанна, возбудившего вопрос о восстановлении церковных канонов ввиду явного их нарушения. Вызывает лишь недоумение роль современного патриарха Никиты Мунтана, на обязанности которого и лежала охрана церковных канонов, а между тем митрополит Иоанн обратился к покровительству царя... Но разъяснение недоумений заключается в том, что патриарх был весьма стар и недостаточно энергичен в церковном управлении; за «малополезность» в церковных делах он вскоре и был устранен от власти.¹²¹ Слабостью Никиты и нужно объяснить не только сношения Иоанна непосредственно с императором, но отчасти и самое неустройство церковных дел. А с другой стороны, митрополит Иоанн, несомненно, усматривал в прежней церковной политике Исаака достаточные основания для ходатайства перед ним в пользу церковных дел... При всем том, он просил царя позаботиться о соблюдении церковных канонов совместно (συνάμα) со святейшим господином и Вселенским патриархом. И вот, по предложению царя, были созваны два заседания синода специально для рассмотрения возбужденных митрополитом Иоанном вопросов. На обоих заседаниях находились патриархи – Константинопольский, Антиохийский и Иерусалимский, а также царь. Несомненно, председательство в синоде принадлежало патриарху Константинопольскому Никите, наряду с которым сидели – сам Исаак и два других патриарха. Примечательно, что император не принимал никакого участия в прениях: пригласив патриархов и митрополитов в синод, он предоставил им полную свободу в обсуждении церковных дел и не вмешивался в их прения. А между тем рассуждения велись весьма оживленно. Митрополит Иоанн выступил в синоде с целым рядом доказательств относительно нарушения церковных канонов, – ему были сделаны возражения, он опроверг их, увлек в прения и других обиженных архиереев и пр. Процессуальная сторона дела очень любопытна, но для нас важно лишь то, что свобода синодальных рассуждений не была нарушена царем, который, присутствуя на заседаниях, ни разу не подал голоса за или против высказанных членами синода мнений. Ясно, что, по воззрению Исаака, церковные вопросы и должны были решаться только церковной властью как единственно компетентной в них. И постановления, на основании бывших в синоде рассуждений, были сделаны вполне согласно с действующей практикой: на первом заседании царь совещался с патриархами и выслушал их мнения по вопросу об избрании архиереев,¹²² хотя решение ясно определялось и прочитанными на заседании канонами, и общим ходом прений, а на втором заседании и сам почин в каноническом решении вопроса принадлежал именно патриархам.¹²³ Во всяком случае, не может быть и речи о властолюбивых притязаниях Исаака на единоличное, помимо церковной власти, решение церковных дел, на усвоение им прав первосвященника, – напротив, весь ход синодальных прений и способ окончательного решения возбужденных церковных вопросов свидетельствуют, что царь ясно представлял предел своей власти, отчетливо разграничивал полномочия власти духовной и не считал себя вправе вторгаться в область компетенции патриарха или синода, этого боголюбезного собрания (τοῦ φιλοθέου τούτου χοροστασίου). Что же касается выражений в новеллах: «царство мое постановило и решило – ἡ βασιλεία μου διέγνω καὶ ἀπεφήνατο или διωρίσατο», то нужно иметь в виду, что мы имеем дело не с синодальными грамотами, а с гражданскими законами по церковным делам, изданными императором Исааком с целью придать синодальным постановлениям большее значение и силу, сделать их общеобязательными и в государственной сфере, сообщить им достоинство и государственных законоположений. Несомненно, опубликование императором Исааком новелл об избрании архиереев и о пострижении в монашество жен кандидатов в епископство не исключало возможности и необходимости издания соответствующих постановлений и со стороны власти церковной. Иначе сказать, патриархи и синод, после заседаний 10 и 20 сентября 1187 г., опубликовали и свои, специально-церковные постановления по указанным вопросам, или, по крайней мере, занесли в кодекс синодальных протоколов (κωδίκιον τῶν συνοδικῶν παρασημειῶσεων) состоявшиеся решения. В пользу этого говорят убедительные аналогии, показывающие, что византийские императоры издавали те или иные узаконения по церковным делам не по собственной инициативе или решению, а с согласия власти духовной, после предварительного с ней сношения и на основании синодального постановления. Для примера можно указать на хрисовулы императоров Михаила Дуки и Никифора Вотаниата, утверждавшие синодальные постановления патриарха Иоанна Ксифилина о незаконных браках и сватовстве,¹²⁴ на хрисовулы императора Алексея I Комнина о канонических в пользу епископов взносах¹²⁵ и о возвышении епископий на степень митрополий.¹²⁶ Затем, император Андроник Старший в 1318 г. пожаловал во власть митрополита Апро местность Евхаиты и вместе с тем предоставил ему соответствующую честь в церковном отношении – на заседаниях синода, во время патриарших богослужений и т.п.¹²⁷ Но одновременно с царским указом было издано и соответствующее постановление Константинопольского патриаршего синода, утверждавшее авторитетом духовной власти предоставленные митрополиту Апро права.¹²⁸ Параллельные – церковной и гражданской власти – узаконения были изданы и в 1323 г., по поводу возвышения архиепископии Βρύσεως; на степень митрополии.¹²⁹ Не говорим уже о том, что в рассматриваемых новеллах императора Исаака Ангела содержится прямая речь о синодальных заседаниях. Вообще, симфония, или согласие, между императором, патриархом и синодом в распоряжениях по церковным делам было господствующим в Византии взаимоотношением двух властей – гражданской и церковной. В новеллах императора Исаака также содержатся выразительные суждения в пользу господствующей догмы византийского права, о которой достаточно говорят и отмеченные у нас фактические подробности происхождения двух его новелл.

Так, в первой новелле интересно и самое начало, показывающее, каким возвышенным побуждением руководствовался Исаак в опубликовании своего закона: он имел в виду устранить грех, несущий душе брата гибель подобно тому, как яд змеи разрушает организм человека. И вот царь, по приглашению со стороны, после синодальных рассуждений и совещаний с патриархами, издал закон, направленный к сохранению божественных канонов и благочестивых законов. Это дело царя не было случайным и исключительным, а вытекало из его положения как епистимонарха Церкви: само царствование его, предваряемое священным актом помазания, возлагало на Исаака долг исправлять все то, что совершалось вопреки церковным канонам.¹³⁰ Вот центральное разъяснение характера и значения церковной политики византийского василевса, коим руководствовался и Кизический митрополит Иоанн в своем обращении к посредничеству Исаака для упорядочения церковных дел. Необходимо войти в анализ указанной части новеллы.

Прежде всего, какой смысл имеет наименование византийского василевса епистимонархом Церкви (ἐπιστημονάρχης τῆς ἐκκλησίας)? – Термин «епистимонарх» (ἐπιστήμων и ἀρχή) – церковного, монастырского происхождения и содержания. В уставе св. Саввы Освященного читаем: «Во время церковного богослужения правым хором управляет екклесиарх, а левым – епистимонарх».¹³¹ В уставе св. Афанасия Афонского (†1001 г.) содержится и такое постановление: «Должно знать, что существуют (в афонской Лавре) и два епистимонарха, один для каждого хора; они делают братьям напоминания благопристойно стоять на хорах, а сами, после удара в било, побуждают ленивых спешить на собрание (в храм), требуют от замеченных оправдания в неисправности и тех, кои запоздали не вследствие поручения или по необходимой потребности, они, посредством довольно умеренных епитимий, побуждают к бодрствованию».¹³² Более подробно указываются обязанности епистимонарха в уставе иеромонаха Нила, данном в 1210 г. монастырю Богородицы Maxepd на Кипре. Надлежит, сказано здесь, чтобы в монастыре был и епистимонарх, который собирает братьев в храм для присутствования за богослужениями. Когда кандилапт начнет ударять в било, епистимонарх, встав, должен отправиться к келии игумена и каждого из братий и, произнеся обычное – «благослови, отче», должен будить всех ото сна для исполнения полунощного последования. А во время совершения утрени он дважды выходит из храма – после шестопсалмия и шестой песни, осматривает келии братьев и, если найдет спящих по лености или небрежности к исполнению обязанностей, он поднимает их ото сна и приводит в божественный храм. Это же он должен один раз делать во время литургии, вечерни и повечерия, хотя обязан и руководить на левом хоре теми, кои на всяком богослужении полагают начала. Он должен и постоянно наблюдать за братьями, если возможно – в каждый час, когда они сидят вместе, быть может, без благословения, празднословят, не занимаются делом и вообще совершают что-либо неприличное и бесполезное, – обязан братски и с любовью увещевать и исправлять, побуждать идти в свои келии и заниматься молитвой и рукоделием. И это он должен исполнять в течение целого года. Во время же чтений утрени и часов, совершаемых во святую и великую Четыредесятницу, епистимонарх, встав со своей стасидии (ἕδρα) и совершив перед святым престолом три земных поклона, обходит всех братьев и, если найдет спящих, будит их, заставляет сделать среди божественного храма три поклона и по одному поклону каждому хору и убеждает со вниманием слушать чтение.¹³³ В таком же роде определяются обязанности епистимонархиссы в уставе константинопольского монастыря в честь Богородицы Благодатной, данном в 1118 г. императрицей Ириной,¹³⁴ и обязанности епистимонарха в уставе константинопольского Евергетидского монастыря (XI–XII вв.).¹³⁵

Таким образом, епистимонарх принадлежал к числу должностных монастырских лиц, с обязанностью наблюдать за дисциплиной в обители и поведением монахов. Он был ближайшим помощником игумена в исполнении нравственного надзора за монахами, подобно тому как эконом и дохиар помогали игумену в заведовании монастырским хозяйством и казной, а екклесиарх, скевофилакс и другие наблюдали за храмом, богослужением, священной утварью и т. д. Сначала епистимонарх руководил лишь левым монастырским хором (по уставу св. Саввы), а потом, по мере развития монашеской жизни, круг его обязанностей расширялся и он стал во главе монастырских должностных лиц, ведавших нравственным надзором за монахами и водворением дисциплины.¹³⁶ Но все это епистимонарх исполнял по полномочию от настоятеля монастыря, который избирал его на должность, посвящал особым молитвословием,¹³⁷ требовал от него отчета и имел право устранить от исполнения обязанностей, поручив их другому лицу. А с другой стороны, епистимонарх исполнял только то, что приказывал игумен монастыря, подчинялся его воле, всецело руководствовался действовавшим в монастыре уставом и в нем находил и ясно намеченный круг своих обязанностей, и способы их осуществления. С его стороны не допускалось произвола в расширении обязанностей и применений способов действий, – он должен был только напоминать, побуждать, наблюдать, заботиться (ὐπομιμνήσκειν, προτρέπειν, ἐπιτηρεῖν, φροντίζειν). Устав монастыря был высшим критерием деятельности епистимонарха, а игумен – ближайшим его начальником, как подчинялись им и все должностные монастырские лица, и вся вообще обитель.

Мы полагаем, что между епистимонархом монастыря и епистимонархом Церкви была аналогия в характере полномочий и средствах их осуществления. В самом деле, и епистимонарх Церкви – византийский василевс – обязан был, как видно из первой новеллы Исаака Ангела, охранять (τηρεῖν) священные каноны и благочестивые законы, исправлять (διορθοῦν) то, что совершалось вопреки их велениям, не допускать нарушения (μὴ θέλων παραθραύεσθαι) церковных законов, апостольских и синодальных преданий и священных канонов. Все это – каноны, предания и церковные законы – были для епистимонарха Церкви абсолютным законоположением, данным иной властью – церковной, не подлежавшим в своем существе никакому с его стороны изменению, исправлению и т. п. Это высший критерий деятельности, которым епистимонарх и должен руководствоваться в своей церковной политике, это в своем роде устав – τυπικὸν, ὑποτύπωσις, τυπικὴ διάταξις и для византийского василевса. Он обязан был лишь наблюдать, чтобы в церковно-общественной организации все совершалось согласно с церковными канонами, преданиями и установлениями, и исправлять замеченные уклонения от церковных норм. Иначе сказать, василевс-епистимонарх был только попечителем и блюстителем внешнего благосостояния Церкви, стражем и защитником ее учения и канонов. При этом свои обязанности в отношении к церковным делам василевс-епистимонарх исполнял не по личному усмотрению и пониманию нужд Церкви, но совместно со святейшим патриархом, который и разъяснял ему, что и как нужно делать, на каких канонах следует основываться в исправлении происшедших ненормальностей в церковной жизни. Патриарх был как бы игуменом-руководителем для епистимонарха Церкви, который, в свою очередь, являлся его помощником в надзоре за церковной жизнью.

Такое понимание обязанностей епистимонарха Церкви, вытекающее из новелл Исаака Ангела, находит себе подтверждение и оправдание и в других византийских правовых и исторических памятниках. Любопытные данные находятся в новелле императора Мануила Комнина от 1166 г. по поводу брака между родственниками в седьмой степени кровного родства. Святейший патриарх и синод архиереев, говорится здесь, «заботясь о сохранении божественных и священных канонов и соблюдая господствующий в синодальных деяниях по предметам общего характера обычай», решили представить свое определение и постановление и нашему благочестивому царству. Синодальное постановление принципиально высказывалось против брака между упомянутыми родственниками. И вот, продолжает новелла, патриарх и синод, оберегая епистимонаршее право нашего царства (τὸ ἐπιστημοναρχικὸν τῆς ἡμῶν βασιλείας παραφυλαττὅμενοι δίκαιον), представили свой томос (изложение веры) и пожелали узнать, согласно ли постановление с нашим мнением. Император, безусловно, согласился с постановлением церковной власти как вполне соответствующим «божественным законам». Он признал весьма справедливым и то, что патриарх и синод сообщили ему о своем постановлении, так как в Константинополе часто совершались, с ведома и разрешения императора, браки между членами царской фамилии, иностранными царями и принцами (ῥῆγες καὶ πρίγκιπες) и византийскими аристократами, – и для императора Мануила было весьма важно знать, чтобы в городе, который служит венцом и диадемой Империи и является образцом законного благоустройства, не заключались браки, противные канонам и законам. И он признал за синодальным постановлением силу гражданского закона.¹³⁸ Руководствуясь правом епистимонарха Церкви,¹³⁹ и император Михаил Палеолог в 1270 г. обратился к Константинопольскому патриарху Иосифу с ходатайством о даровании высшего церковного достоинства диакону Феодору Скутариоту, возведенному императором в звание дикеофилакса.¹⁴⁰ Представляет интерес и следующий эпизод из царствования Михаила Палеолога. В 1267 г. в Константинополе состоялся собор для суда над патриархом Арсением, известным своей борьбой с императором за нарушение им клятвы относительно законного наследника византийского престола Иоанна Ватаци и ослепление его. На собор были приглашены все пребывавшие в столице архиереи и два патриарха – Александрийский Николай и Антиохийский Евфимий. Председателем собора был (προυκάθητο) император, вместе с ним сидели вельможи и сановники, заседали архиереи, присутствовал весь синклит, а равно находились первенствующие монахи из всех монастырей вместе со своими настоятелями и многие из наиболее известных и именитых граждан. Но патриарх Арсений отказался явиться на собор ввиду явно тенденциозной его цели. По поводу троекратного отказа Арсения участники собора возражали ему, что царь как епистимонарх имеет право участвовать в церковных делах и было бы несправедливо и неблагословно, если бы подобные, весьма важные дела происходили помимо царского надзора.¹⁴¹ Ученый комментатор «Истории» Георгия Пахимера, иезуит Петр Поссин, совершенно справедливо говорит по поводу представленного рассказа,¹⁴² что византийский василевс как епистимонарх Церкви имел лишь долг свидетельства и наблюдения, но не юрисдикции и компетентного решения церковных дел на соборах и в синоде. Царь мог и председательствовать на соборе, – когда византийский патриарший престол пребывал во вдовстве. В качестве свидетелей на соборах присутствовали императоры Константин Великий, Феодосий, Маркиан, – дабы принять соборные постановления к сведению, привести их в согласие с общим ходом государственных дел и объявить в качестве государственных законов. И император Михаил Палеолог, по разъяснению византийских иерархов, участников собора 1267 г., имел право надзора и свидетельства в судебном процессе над патриархом в силу принадлежащих епистимонарху Церкви полномочий. Знаменитый Дюканж, объясняя термин ἐπιστημονάρχης, со ссылкой и на Пахимера, также справедливо понимает обязанности его в смысле защиты, охраны церковного учения и дисциплины. Но отождествление у Дюканжа византийского императора, покровителя и защитника православной догмы и порядка, с английским королем как главой Церкви¹⁴³ неосновательно навеяно цезаропапистическим мнением Болгарского архиепископа Димитрия Хоматина (XIII в.),¹⁴⁴ которое также приводится у знаменитого византиниста. Мнение это, как уже и доказано в русской литературе,¹⁴⁵ было частным, исключительным и тенденциозным и совершенно не соответствовало подлинному назначению византийской императорской власти в ее отношениях к церковным делам. Оно шло вразрез и с императорскими новеллами X–XIV вв., в которых прямо или косвенно определялись или намечались обязанности василевса как епистимонарха Церкви. Так, император Константин Порфирогенит в новелле об убийцах и праве убежища, изданной между 945–959 гг., говорит о возможности для василевса – и соблюдать законы, и охранять прономию Церкви,¹⁴⁶ без всякого ущерба для государства и с пользой для церковной организации; в такой защите привилегий Церкви и заключается обязанность епистимонарха. Император Алексей Комнин в новелле о хартофилаксе так определяет свое отношение к Церкви: «Царство мое, заботясь о церковном благоустройстве, стремясь к охранению порядка во всяком общежитии, а преимущественное попечение обнаруживая относительно водворения порядка в божественных делах, желает и признает угодным, святейший господин, чтобы каждому церковному чину принадлежали издревле дарованные прономии и чтобы доныне господствующий касательно их порядок без изменения оставался и на будущее время» и т.п.¹⁴⁷ Указываются обязанности василевса-епистимонарха и в новелле императора Андроника Старшего от 1304 г. по поводу возвышения митрополита Апро. По мнению царя, они состояли в охранении благосостояния Церкви, в заботе о процветании веры и утверждении дисциплины, в ревности о делах божественных. Епистимонаршее право дано василевсам Богом.¹⁴⁸

Итак, император Исаак Ангел в понимании обязанностей епистимонарха Церкви не стоял изолированно, а примыкал к воззрениям других императоров, выражал общий взгляд на характер и значение церковной политики византийских василевсов. Его воззрение было и господствующим в Византии, так как свои корни имело в действующем государственном законодательстве, идеи которого легли в основу и дополнительных императорских новелл. Господствующий взгляд на василевса как епистимонарха Церкви впервые, по нашему мнению, был выражен законодательным порядком в юридическом памятнике IX в. – «Ἐπαναγωγὴ τοῦ νόμου ὑπό Βασιλείου καὶ Λέοντος καὶ Ἀλεξάνδρου», хотя специального термина ёяшттщоуархл? мы здесь и не встречаем.¹⁴⁹ Он повторен, без всяких почти перемен, в Пространной Эпанагоге конца X в.,¹⁵⁰ в юридическом сборнике Михаила Атталиата (около 1073 г.),¹⁵¹ в Малом Синопсисе Василик (XIII в.),¹⁵² в Алфавитной Синтагме Матфея Властаря (XIV в.).¹⁵³ Синтез суждений этих законодательных памятников о царе как епистимонархе Церкви можно представить в такой редакции. Царь, будучи законодателем, высшим правителем и судьей для подданных государства, по отношению к Церкви является защитником и хранителем (ὑπόκειται ἐκδικεῖν καὶ διατηρεῖν) учения Священного Писания и установленных семью Вселенскими соборами догматов, покровителем и попечителем Православия и благочестия. Правообразующая деятельность царя выражается в гражданских законах и простирается только на государственные отношения. А на область отношений, регулируемых Церковью, законодательная власть василевса не распространяется: в этой области действует патриарх, здесь имеют абсолютное значение каноны, так что все то, что введено законом или обычаем в противность священным правилам, не может служить законодательным образцом и в государственном отношении. Царь, участвуя во внешнем управлении Церкви и в охранении ее учения, не имеет священства и соединенных с этим прав. Напротив, законодательные памятники со всей раздельностью и определенностью устанавливают дуализм власти в Византии – императорской и патриаршей, признают равноправность той и другой власти и одинаковую их необходимость в единой церковно-государственной организации; верховным законодателем, правителем и судьей этой организации они называют Господа Иисуса Христа, а царь и патриарх являются его органами и представителями на земле. – Сопоставляя воззрения Исаака Ангела на епистимонаршее право византийского василевса с принципиальными постановлениями Эпанагоги и других законодательных памятников, нельзя не видеть генетической между ними связи и идейного сходства, свидетельствующих о том, что император принципиально и de jure понимал права и обязанности епистимонарха Церкви так же, как и составители Эпанагоги (в числе их и знаменитый патриарх Фотий,¹⁵⁴ как и другие византийские василевсы).¹⁵⁵

На чем же утверждалось право византийского василевса как епистимонарха Церкви? – Оно усвоялось василевсу прежде всего в силу тесной в Византии связи жизни церковной и гражданской. Византия мыслилась единым церковно-государственным организмом, управляемым jure divino двумя представителями высшей власти – патриархом и царем. Граждане Византийской империи были одновременно и членами Церкви. Живя по уставам и канонам Церкви, они в то же время исполняли и законы государства. Поэтому жизнь личная, семейная, общественная и даже политическая носила в Византии отпечаток религиозных интересов, была проникнута духом Православия, весьма тесно переплеталась с жизнью церковной. Василевс как глава государства и член Церкви вполне естественно являлся и помощником патриарха в надзоре за церковной жизнью, поскольку она соприкасалась с жизнью общественной и государственной, подобно тому как и византийский патриарх принимал весьма деятельное участие в упорядочении общественного строя Империи и даже в политических делах. На такое основание епистимонаршего права указал, например, император Мануил Комнин в новелле 1166 г., запрещающей брак между родственниками в седьмой степени кровного родства: здесь сказано, что патриарх и синод представили свое постановление на утверждение и василевса, исполняя обычай, господствующий в деяниях синода по общим предметам,¹⁵⁶ т. е. по таким, которые, как брачные дела, имеют двоякий характер – естественно-юридический и нравственнорелигиозный, и вследствие этого подлежат компетенции двоякого законодательства – гражданского и церковного. Относительно таких смешанных дел в Византии установился обычай – обсуждать и решать совместным представительством власти церковной и гражданской.

Но была и другая, более существенная причина того, что византийский василевс пользовался полномочиями епистимонарха Церкви. Император Исаак Ангел определенно указал ее в обеих своих новеллах. Это – помазание на царство, дарованное василевсу самим Богом (τὁ τῆς βασιλείας θεόσδοτον χρίσμα) и поставляющее царей наряду с иереями Божиими. Отметим прежде всего, что в божественном полномочии царя на блюстительство в Церкви опять усматривается его аналогия с епистимонархом монастыря, который также приступал к своим обязанностям после совершения над ним церковного последования и благословения. А затем, в новеллах Исаака, помазание на царство не является новым основанием для усвоения византийскому василевсу епистимонаршего права, так как достаточно известно и из других источников.¹⁵⁷ Император Исаак и в этом случае следовал господствующей византийской традиции.

То, что Исаак Ангел говорит во второй новелле о священстве и царстве, представляет большой интерес. И царское помазание, и священническое достоинство, происходящее, по его воззрению, из одного вечного источника – от Бога, оба являются величайшими божественными дарами людям, украшают человеческую жизнь и производят самые совершенные плоды (πιαἶνοντα). Но священство выше и почетнее царства, – иереи предстоят перед Божиим престолом, молятся за весь христианский мир и утверждают своими молитвами и ходатайством перед Богом и самое царство. Насколько священство выше царства, настолько и каноны, которыми священство руководствуется в своей деятельности, выше законов гражданских, устрояющих порядок в Империи. А с другой стороны, нарушение канонов грозит и благополучию Империи, потому что является оскорблением священства, а затем и самого Бога, Который сообщил людям этот величайший для их благосостояния дар. И вот император, узнав о нарушении канонов, испытал немалую душевную скорбь, потому что оскорбление Бога и священства неизбежно должно было отразиться на положении Империи. Как глава государства, покровитель Церкви и блюститель священных канонов, император и выступил на защиту их, при участии и содействии духовной власти.

Здесь император Исаак Ангел раскрывает основной взгляд византийского законодательства на взаимные отношения гражданской и церковной власти в Византии. Примечательно прежде всего то, что Исаак говорит языком известной шестой новеллы императора Юстиниана I, в которой впервые определено законодательным путем отношение государства к Церкви. В новелле Исаака, как и в новелле Юстиниана, признаются две самостоятельные власти – духовная и светская. Обе имеют одинаковое происхождение – от Бога, и обе являются совершенно необходимыми для человеческого общежития. Но, признавая, как и Юстиниан, священство и царство двумя отдельными, самостоятельными и необходимыми властями, Исаак идет и дальше своих предшественников в определении взаимоотношения обеих властей. Он уже не признает священство и царство только равноправными, как делают это Юстиниан, Василий Македонянин (в Эпанагоге), Иоанн Цимисхий,¹⁵⁸ Иоанн Комнин¹⁵⁹ и др., но ставит священство на первом месте, признает духовную власть первенствующей, а церковные каноны – выше гражданских узаконений. В этом следует видеть торжество церковных идей над общественными и политическими принципами Византии, некоторую победу канона над законом и духовной власти над светской. Такая победа совершалась крайне медленно, после вековых влияний Церкви на государство, путем упорного и систематического проведения церковно-религиозных идей в самосознание византийского общества. Известно, что последние века существования Византии были периодом и наивысшего господства духовенства, канона и Церкви.¹⁶⁰ Но для нас важно отметить, что поворот к такому господству наблюдался еще в конце XII в. и выразился в законодательстве Исаака Ангела. Нельзя, конечно, думать, что перемена совершилась без предварительной подготовки. Нет, и в предшествующее время в византийском законодательстве высказывались идеи в духе воззрений Исаака Ангела, но они не выливались в такую определенную и ясную форму, какую находим в новеллах Исаака. Так, император Константин Дука в новелле 1065 г., по поводу возвышения архиерейских кафедр, говорит о превосходстве священства над царством, о неприкосновенности для царской власти священных канонов, нарушение которых грозит дерзкому анафемой.¹⁶¹ В таком же роде ведет речь о церковных канонах и император Никифор Вотаниат в новелле 1080 г. о незаконных браках,¹⁶² равно как и император Алексей Комнин в новеллах об избрании архиереев и клириков (1107 г.)¹⁶³ и о хартофилаксе.¹⁶⁴ А император Мануил Комнин держался в своей политике среднего, или царского, пути (τὴν μέσον βαδιστέον καὶ βασιλικήν) и требовал точного исполнения законов и канонов (ἡ τῶν νόμων καὶ ἡ τῶν κανόνων ἀκρίβεια).¹⁶⁵ В этом заключалась мудрость Мануила как епистимонарха Церкви (ἐπιστημοναρχικὴ σοφία),¹⁶⁶ потому что намеченный им средний путь и привел к торжеству церковных идей над общественно-политическими и к победе канона над законом, о чем ясно засвидетельствовал один из ближайших преемников Мануила по престолу – император Исаак Ангел. Любопытно также отметить, что император Василий Болгаробойца в новелле 988 г. заявил о вреде для него и Империи законоположения императора Никифора Фоки от 964 г., направленного против монастырей, Божиих церквей и благочестивых домов. «С тех пор как это законоположение вошло в силу и до настоящего дня, – писал император, – никакой, даже самомалейшей удачи мы не встретили в нашей жизни, но напротив, не осталось никакого вида несчастья, которого мы не испытали бы. Законоположение сделалось причиной и корнем бедствий, причиной ниспровержения и смятения вселенной, так как было направлено к оскорблению и обиде не только церквей и богоугодных домов, но и самого Бога».¹⁶⁷ И император Алексей Комнин в новелле 1082 г. о неотчуждаемости священных сосудов высказал мысль, что оскорбление Церкви грозит и Империи гневом Божиим.¹⁶⁸ Подобно своим предшественникам по престолу, и Исаак Ангел считал нарушение канонов гибельным для государства.

Вообще, принципиально и de jure император Исаак Ангел в вопросе о взаимных отношениях Церкви и государства держался господствовавшего в Византии воззрения о дуализме власти – гражданской и церковной, о согласном действовании обеих властей, равноправности их и даже первенствующем значении власти духовной сравнительно с царской, соответственно превосходству церковных канонов перед гражданскими законами.

Обращаясь от принципов к фактам, представляется возможным и с этой стороны несколько ослабить силу отрицательного приговора, произнесенного историком Никитой Хониатом о церковной политике императора Исаака II Ангела.¹⁶⁹

В частности, император Исаак горячо сочувствовал церковному единению между армянами и греками и имел по этому поводу сношения с современным армянским католикосом Григорием IV († 1193 г.). Когда Исаак вступил на престол, то католикос Григорий написал ему письмо, в котором принес императору поздравление с императорской короной, просил царской милости для армян, живших в Филиппополе, и выразил желание о соединении церквей Армянской и Византийской. В ответ на это письмо Исаак отправил (1186 г.) католикосу питтакий, представляющий большой исторический интерес. В начале питтакия царь говорит о великом значении христианской любви, которая и побудила католикоса Григория обратиться к нему с письмом на армянском и арабском языках, исполненным мира, расположения и горячего стремления к церковному единению с греками. Царь, со своей стороны, приветствует идею церковного союза и искренно желает, чтобы пропасть, разделяющая греков и армян, исчезла, и оба народа были объединены по духу, совместно прославляли Христа, имели одно и то же учение и в тесном взаимообщении достигали правды и спасения. Общая царя и католикоса радость умножится, если исчезнет разделяющий их народы вероисповедный соблазн и они совместно и единодушно вознесут в храме жертву хвалы Богу. В своей личной жизни Исаак много раз испытал действие промысла Божия. Господь даровал ему, младшему из претендентов, Византийское царство и помог свергнуть тиранию Андроника, покорил ему племена и народы, посылает Свои милости каждый день. Из всего, что теперь имеет, Исаак ничего – ни малое, ни великое – не приписывает себе и своим заслугам, но все относит к Богу, царствующему над его царством и по неизреченному человеколюбию ведущему его от славы к славе. Исаак убежден, что царский венец и императорская слава, избавление от оков, свобода и всякий успех ниспосланы ему всемогущим Творцом, поэтому он часто и взывает вместе с Псалмопевцем: не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу (Пс.113:9).

Что касается церковного единения между греками и армянами, то от него будет великая духовная польза. Разве малоценно благословение матери Церквей, нового Сиона, которая давно желает возвращения в ее лоно уклонившихся от истины чад? – Католикосу нужно только явить сыновнее к ней почтение, и Православная Церковь примет его, как родного сына, преподаст материнское свое благословение и с радостью присоединит в состав своего наследия его духовных чад. И будет тогда торжество на небе, Церковь первородных отпразднует союз и единение на земле, ангелы будут веселиться, и возрадуется Бог мира. А какая предстоит награда католикосу в день откровения? – Успех церковного единения тем более, по мнению царя, возможен, что для этого не требуется больших трудов и усилий. В самом деле, обычаи, не противоречащие соборам отцев и божественным канонам, можно будет сохранить, хотя во избежание соблазна лучше было бы установить единство и в этом отношении. Разве не подаст нечестивым повод для соблазна обычай праздновать Благовещение Пресвятой Богородицы у греков в один день, у армян – в другой? И разногласие во времени празднования Рождества Христова и Богоявления также может вызвать недоумения у людей неустойчивых и колеблющихся. Конечно, со временем можно будет прийти к соглашению по этим второстепенным вопросам, и это будет лучше разномыслия. Если же единство в этом не произойдет, то и не следует малое предпочитать большому и второстепенное существенному и основному. А это последнее касается догматического учения, в котором уже никоим образом не должно быть ни малейшего разномыслия между греками и армянами.

Касаясь догматического учения Армянской церкви, поскольку оно изложено в письме католикоса Григория, император Исаак Ангел извлечениями из творений свв. Григория Богослова, Амвросия Медиоланского, Кирилла Александрийского и Афанасия Александрийского доказывает ложь монофизитства армян и противопоставляет их ереси учение Православной Церкви о соединении двух естеств во Христе. Заканчивая критику армянского заблуждения, император говорит, что лишь кратко изложил вопрос на основании оказавшихся под руками книг. Если же Бог даст ему лично увидеть католикоса, то между ними будет пространная беседа: католикос более ясно изложит свои мысли, а василевс, в свою очередь, разъяснит православную догму, опираясь на Священное Писание.

Католикос уведомил царя, будто архиерей Филиппополя силой, по приказанию василевса, обращает местных армян в другую религию (εἰς ἑτέραν λατρείαν). Царь отвечает, что это не соответствует истине и католикосу сообщены неверные сведения. Хотя в Евангелии и сказано, что царствие небесное силою берется (Мф.11:12), но это не значит, что следует силой привлекать в него; напротив, имеется в виду личное свободное усилие, необходим узкий путь... И в отношении армян применяется не внешнее человеческое принуждение, как полагает католикос, но учение и убеждение, создающие свободное самоопределение, при содействии благодати Божией, как и сказано в Евангелии: никтоже может приити ко Мне, аще не Отец, пославый Мя, привлечет его (Ин.6:44). Да и как можно сказать, что армяне, живущие в Византии, обращаются в иную религию, коль скоро у греков и армян одна вера, как свидетельствует и сам католикос, и ромеи и армяне служат единому Богу и Христу? – Дабы исчез всякий предлог к вероисповедному соблазну между греками и армянами, Исаак предложил католикосу Григорию прибыть из Армении в Византию вместе с армянскими учеными для обсуждения вопроса о церковной унии. Ввиду большой важности этого дела император просил католикоса поспешить, дабы смерть или другое обстоятельство не послужили препятствием к осуществлению его и «оба они не лишились предстоящей награды». «Мы, – писал в заключение Исаак Григорию, – устранили всякое препятствие с твоего пути и уведомили благороднейших султанов Иконии и Египта, чтобы страна твоя охранялась в целости и ты благополучно прибыл со спутниками к нам. С этой целью мы и отправили к тебе нашего вестиарита Константина Амасиана, который хорошо устроит все и вместе с тобой возвратится к нам. И если ты так сделаешь, то будет тебе от нас честь и польза временная, от Бога же вечная».¹⁷⁰

Представленный документ ярко характеризует церковную политику императора Исаака Ангела. Василевс представляется здесь верующим сыном Церкви, горячо преданным ее интересам, готовым в меру своих сил и власти содействовать ее торжеству и величию. Центральный предмет царского питтакия – церковное единение византийцев и армян – справедливо признается делом крупного исторического значения, которое составит эпоху в истории Церкви, покроет славой главных его участников, создаст великое торжество на земле и на небе. Поэтому царь просит католикоса Григория не откладывать этого великого дела, поспешить в Византию для непосредственной беседы с царем и византийскими богословами и возможно скорее закончить предстоящую церковно-историческую миссию. Трогательное впечатление производят заключительные строки питтакия царя, принявшего все меры к тому, чтобы путь католикоса Григория в Византию был благополучен... Так мог писать только истинно православный царь, «святой и равноапостольный», стремящийся к водворению Царства Божия на земле. Примечательно и то, что василевс имел правильный взгляд на условия церковного единения с армянами и отличал главное от второстепенного: не придавая существенного значения разностям в обычаях и обрядах, Исаак центр тяжести церковного союза усматривал в догматическом соглашении, без которого и все дело теряло свой смысл. А живая и горячая вера царя в промысел Божий, его теократические воззрения¹⁷¹ и убежденность в божественном происхождении царской власти¹⁷² свидетельствуют о том, что Исаак и de facto был носителем истинных начал церковного византинизма. К сожалению, горячий призыв василевса к церковному единению не имел успеха: армянский католикос Григорий IV, вместо Православного Востока, обратился к латинскому Западу и вошел в церковные сношения с римским папой Луцием III.¹⁷³

Затем, Исаак Ангел как епистимонарх Церкви покровительственно относился не только к столичным монастырям, о чем свидетельствует и Никита Хониат,¹⁷⁴ но и к провинциальным. Так, он был истинным благодетелем для монастыря св. Павла на горе Латр, близ Милета, утвердил за ним метох Месингуми, которым хотел завладеть один частный собственник (Карантин), и был озабочен приведением этого пришедшего в упадок монастыря в его прежнее цветущее состояние.¹⁷⁵ По просьбе монахов обители Богородицы Махера на острове Кипре, император Исаак утвердил за монастырем хрисовулы на владения, данные императором Мануилом Комнином, подарил сад, принадлежавший к царским владениям в Левкосии, и двенадцать золотых монет (иперпиров).¹⁷⁶ В 1186 г. царь подарил монастырю Богоматери Афинской, построенному монахом Иоанникием в феме Миласы и Меланудия, шесть париков, освободив их от податей.¹⁷⁷ В том же году Исаак своим хрисовулом утвердил за монастырем апостола Иоанна Богослова на Патмосе привилегии, данные ему прежними василевсами, и освободил его морские суда от всех правительственных налогов.¹⁷⁸ Это распоряжение царя было распространено и на новые суда монастыря, приобретенные в 1188 и 1195 гг.¹⁷⁹

Далее, и рассказ Никиты Хониата об Иерусалимском патриархе Досифее, возведенном Исааком на Вселенский престол,¹⁸⁰ представляется возможным дополнить некоторыми новыми данными положительного оттенка. Сохранились три документа от 1191 г., относящиеся к делу патриарха Досифея.¹⁸¹ В одном из них речь идет об удалении этого патриарха с Константинопольского престола и о восстановлении его на кафедре Иерусалимской. Когда Исаак Ангел, при содействии византийских архиереев и даже знаменитого канониста, Антиохийского патриарха Феодора Вальсамона, возвел Досифея на Вселенский престол, то среди византийского духовенства и народа возникло сильное движение против «пришельца чужой Церкви». Царь, создавший своим несправедливым делом церковную смуту, не мог не считаться с общим протестом. И вот у него быстро возникло желание «прекратить соблазн и водворить в святейшей Божией Великой церкви полный мир». Но василевс видел, что сделать это своей властью ему затруднительно и что, вообще, нелегко привести к спокойному концу возникшее церковно-общественное движение. Самым целесообразным выходом из затруднения он признал рассмотрение дела на церковном соборе,.который могуказать и «наилучшую экономию (οἰκονομίαν ἀρίστην)», дабы положить конец соблазну и умиротворить божественный сонм преосвященных архиереев и всю церковную общину. С этой целью император Исаак 3 сентября 1191 г.,¹⁸² спустя несколько дней после возведения Досифея на Вселенский патриарший престол, созвал собор находившихся в столице (τῶν ἐνδημούντων) архиереев, патриарших архонтов и «не немногих по числу» иеродиаконов. Собор состоялся в царском дворце, находившемся в местности св. Захарии, в присутствии самого Исаака, севастократора Иоанна Дуки, некоторых членов императорской фамилии и царских чинов. Открывая собор, император как его председатель (за отсутствием патриарха) обратился к участникам собора с речью. В ней царь заявил, что перемещение патриарха Досифея с кафедры Иерусалимской на Константинопольскую произошло не без надлежащего расследования и не без синодального одобрения, напротив, – были исполнены предварительные церковные формальности, а священный синод произнес свое одобрение и дал согласие на этоперемещение, так что с формальной стороны не может быть основания для удаления Досифея из Константинополя. Тем не менее царь заметил, что некоторые соблазняются по поводу происшедшего замещения Вселенской кафедры. Это неприятно как самому василевсу, так и патриарху Досифею, который, ради блага святейшей Великой церкви, готов пойти на уступки. Ввиду этого царь и спрашивает участников собора, какой иной способ экономии можно будет применить относительно этого патриарха.

В ответ на предложение царя члены собора стали высказывать свои мнения. Митрополит Кесарийский сказал, что Досифей имеет право на каноническое возвращение в прежнюю свою Церковь (Иерусалимскую). Митрополит Ефесский заявил, что он не может противоречить прежнему своему одобрению, согласно 23-му (?) правилу Карфагенского собора. Ираклийский митрополит примкнул к мнению митрополита Ефесского, но добавил, что, быть может, представляется какое-либо обвинение против патриарха Досифея, – в таком случае необходимо рассмотреть его с канонической точки зрения. Сардский митрополит сказал то же самое. Митрополит Халкидонский дал такой ответ: «Так как святой царь, заботясь о прекращении соблазна в Церкви и о соединении в одно общество всех членов и частей о Христе, желает получить наше мнение о том, что предстоит святейшему патриарху кир Досифею в случае его удаления с Константинопольского престола, то отвечаю, что на основании канонов он должен возвратиться на ту кафедру, которую раньше получил и на которую канонически был рукоположен, и должен быть отрешен от кафедры здешней». Митрополит Сидский сказал, что не может противоречить прежнему своему мнению по поводу перемещения Досифея, коль скоро не доказаны возведенные против него обвинения. Тианский митрополит подал такой же голос, а митрополиты Неокесарийский и Назианскии примкнули к мнению митрополита Халкидонского. Паронаксийский митрополит, исходя из мнения архиерея Халкидонского, заявил, что патриарх Досифей должен быть восстановлен в той Церкви, для которой и был хиротонисан. Митрополит Мессинский сказал, что из двух различных канонов, относящихся к делу патриарха Досифея, он отдает предпочтение более снисходительному. Митрополит Апро сделал такое заявление: «Так как державный и святой царь наш, глубина мудрости и разума, стремясь объединить Церковь и разрешить возникший соблазн, спросил меня о патриархе кир Досифее, следует ли его, по удалении с Константинопольского престола, восстановить в той Церкви, для которой он и был хиротонисан, то я, имея в виду каноны, определяющие восстановление перемещенных в их собственных Церквах, утверждаю, что и его следует восстановить». Митрополит Адрианопольский ответил, что он затрудняется сказать что-либо определенное ввиду того, что имеются разные каноны, запрещающие перемещение, но, полагая, что более гуманное есть и более священное, находит возможным восстановить Досифея в звании иерарха той Церкви, для которой он и был хиротонисан. Митрополиты Фрисальский и Лопадийский примкнули к мнению митрополита Халкидонского, Матрахский – к мнению митрополита Апрского, а Гардикийский высказал мнение, аналогичное голосу митрополита Мессинского.

После митрополитов стали подавать свой голос патриаршие архонты, присутствовавшие на соборе. Так, великий эконом заявил, что он разделяет мнение митрополита Халкидонского. Хартофилакс сказал: «Хорошо было бы, если бы соблазн не возникал, но так как он произошел, то державный и святой царь наш, заботясь о соединении Церкви, желает прекратить его, а святейший патриарх, по смыслу канонов, получает право на восстановление в той Церкви, для которой он прежде и канонически был хиротонисан; посему утверждаю, что это Именно и должно произойти». Великий сакелларий присоединился к мнению хартофилакса. Великий скевофилакс сделал такое характерное заявление: «Совсем не наше дело подавать голос в подобных важных вопросах, но – подчиняться собору; а так как, по человеколюбивому снисхождению державнейшего и святого императора нашего, предложен вопрос и мне, то отвечаю, что хорошо было бы не впадать ни в какой соблазн, коль же скоро соблазн случился, то говорю: архиерей должен быть восстановлен в той Церкви, для которой он прежде был назначен». Сакелларий и протэкдик высказались одинаково с хартофилаксом. Протонотарий заявил, что Досифей имеет право возвратиться на прежнюю свою кафедру, как это предписывается божественными канонами. Канстрисий сказал: «Так как перемещение не может быть оправдано основательной причиной, то Досифей, перемещенный из Иерусалима на Константинопольский престол не по собственному стремлению, а ради царской и синодальной экономии, по силе канонов может быть восстановлен на прежней своей кафедре». Логофет ответил, что церковные каноны говорят в пользу восстановления Досифея на Иерусалимском престоле. Ипомниматограф, иеромнимон и рефендарий присоединились к мнению большинства. Заведовавший патриаршим епигонатием (ὁ ἐπὶ τῶν γονάτων) оказался одинакового с хартофилаксом мнения. Блюститель церковного благочиния (ὁ ἐπὶ τῆς ἱερᾶς καταστάσεως), первый и второй архонты Церквей и блюститель порядка в церковных судах (ὁ ἐπὶ τῶν κρίσεων) подали голос за восстановление Досифея на Иерусалимской кафедре. Заведовавший прошениями (ὁ ἐπὶ τῶν δεήσεων) сказал: «Мы не должны высказывать свое мнение, но, получив на это разрешение державного и святого нашего василевса, я говорю, что Досифей должен быть восстановлен в своей прежней Церкви». Дидаскал, припомнив слова апостола – вся испытующе, добрая держите, и хорошо зная, что василевс как богомудрый, богоизбранный и боговенчанный при оценке настоящего дела изберет добрая, заявил, что не находит препятствия для восстановления патриарха Досифея в той Церкви, к которой он прежде принадлежал. Первый архонт монастырей сказал: «Так как державный и святой наш царь, по божественному побуждению, желает прекратить происшедший в церковном обществе соблазн и спросил, какая должна быть экономия относительно святейшего патриарха кир Досифея, то отвечаю, что он должен получить каноническое восстановление в той Церкви, для которой сначала был рукоположен». Третий архонт Церквей заявил: «Если позволительно диаконам подавать свой голос в столь важных делах, то я присоединяюсь к мнению хартофилакса». Архонт монастырей, расположенных по берегам Пропонтиды (ὁ ἄρχων τῶν περατικῶν μοναστηρίων), высказался в таком же роде. Наконец, второй архонт монастырей сказал: «Я не должен подавать голос, но державный и святой царь спрашивает и меня, посему отвечаю, что коль скоро перемещение патриарха Досифея из Иерусалима в Константинополь оправдывается, то, согласно священным канонам, он должен быть восстановлен в прежней Церкви, для которой и был хиротонисан».

Когда архиереи и патриаршие архонты высказали свои мнения о лучшей экономии по отношению к патриарху Досифею, то царь приказал комиту, примикирию Вардареотов, Иоанну Тарани отправиться во Влахернский дворец и, пригласив царского родственника Андроника Роджера, вместе с ним водворить в кафедре Стира¹⁸³ Досифея, восстановленного на Иерусалимском престоле, причем его предшественник Марк должен был удалиться из патриаршей резиденции.¹⁸⁴

Но дело вскоре получило неожиданный оборот. Несмотря на соборное определение о восстановлении Досифея на Иерусалимском престоле, разлад между византийскими архиереями из-за этого дела не прекратился. Да и сам Досифей остался недоволен постановлением Константинопольского собора о возвращении его на Иерусалимскую кафедру, так как и перемещение его на Вселенский престол состоялось с разрешения и одобрения тех же архиереев. Ввиду этого он вынужден был принести каноническое отречение от той и другой кафедры. В своем письменном отказе, датированном 10 сентября 1191 г., Досифей говорит о вступлении своем, по воле державного василевса, на Иерусалимский престол и о перемещении в Константинополь, вызвавшем большие волнения в духовенстве и народе, которые сначала улеглись на короткое время, а потом опять вспыхнули с новой силой, закончившись соборным актом о возвращении его в Иерусалим. Такое отношение показалось Досифею несправедливым и оскорбительным. Вспомнив о том, что он «изначала» возлюбил жизнь одинокую (καθ᾽ ἐαυτοὺς), а с другой стороны, намереваясь прекратить раздор, возникший среди византийских архиереев, из которых одни хотели видеть Досифея на Константинопольском престоле, а другие требовали возвращения его в Иерусалим, желая и на деле доказать, что он не искал ни славы, ни трона, Досифей заявил, что он отказывается от кафедры и в Константинополе, и в Иерусалиме, дабы умиротворить Церковь, будет молиться о скорой победе императора над всеми врагами, о спасении всей Церкви и о мире христианского общества, за исключением тех, кто клеветал на него, будто он, патриарх, не православный: такие пусть не получат прощения ни в настоящем веке, ни в будущем. В заключение патриарх выразил пожелание, чтобы взамен его был избран пастырь, для всех вообще угодный.¹⁸⁵

Преемником Досифея по Константинопольской кафедре был Георгий Ксифилин (1191–1198 гг.), при котором и произошло примирение византийских архиереев, разделившихся на партии из-за дела его предшественника. 13 сентября 1191 г. в присутствии этого патриарха собрались архиереи Кесарии, Ефеса, Ираклии, Халкидона, Сиды, Тиана, Гангр, Неокесарии, Навпакта, Паронаксии, Назианза, Месимврии, Апро, Ираклии, Фирсала и Гардикия, а равно некоторые патриаршие архонты. На обсуждение собора был предложен вопрос, какого мнения архиереи держатся относительно церковно-административной перемены. Все присутствующие заявили, что они желают мира и единомыслия, принимают состоявшееся избрание и без всякого колебания готовы участвовать в предстоящем богослужении нового патриарха Георгия Ксифилина. В этом смысле и был составлен акт.¹⁸⁶ Так закончилось дело патриарха Досифея.

Рассматривая этот факт с точки зрения нашего вопроса, нельзя не найти в нем и положительных данных для оценки церковной политики Исаака Ангела. Прежде всего, с Досифеем царя связывали особые отношения. Досифей был монахом знаменитого Студийского монастыря и, по-видимому, отличался выдающимися нравственно-аскетическими доблестями: известно, что он предсказал Исааку царскую корону.¹⁸⁷ Предсказание сбылось, и это поставило царя в исключительные условия по отношению к Досифею. Чувствуя себя обязанным этому студийскому монаху, царь стал оказывать ему «величайшую честь (πλείστη τιμή)»; вместе с тем Досифей получил большое значение при дворе, где и вообще монахи охотно принимались и были приятными для царя посетителями.¹⁸⁸ При всем том для Досифея, оказавшего исключительную услугу, было, по мнению царя, недостаточно той чести, которая ему воздавалась при дворе предпочтительно перед другими византийскими иноками. И вот, по смерти Иерусалимского патриарха Леонтия, Досифей был избран (1186 г.) его преемником по кафедре. Но Святой город находился в то время во власти латинян, а потом (в 1187 г.) был завоеван египетским султаном Саладином. Иерусалимские патриархи жили в Константинополе и пользовались лишь почетным титулом предстоятелей Сионской церкви. Для Досифея одно почетное звание было, по мнению Исаака, недостаточным. – Во всем указанном не было ничего предосудительного: вполне естественно, что чувства обязательства и благодарности к Досифею, в связи с импонирующим влиянием этого монаха-студита на окружавшую среду, побудили Исаака оказать ему содействие в занятии Иерусалимского престола. Нельзя также и утверждать, что возведение Досифея на Иерусалимский престол совершалось неправильно, так как для такого отрицательного суждения нет бесспорного исторического основания.¹⁸⁹

И далее, в деле возведения Досифея на Вселенскую кафедру вина Исаака была не так велика, как это может представляться с первого взгляда. Исаак хорошо знал, что церковные законы запрещают принимать чужих клириков и епископов. Но из этого затруднения царя вывел знаменитый канонист Феодор Вальсамон, титулярный патриарх Антиохийский, живший также в Византии. Он представил византийскому патриаршему синоду доказательства в пользу перемещения на Вселенский престол патриарха иной Церкви, имея основание полагать, что речь идет о перемещении его, а не Досифея. Таким образом, доля вины в перемещении Досифея из Иерусалима в Византию, несогласном с канонами, должна падать на знаменитого Вальсамона и византийских архиереев, давших слишком распространенное толкование принципу οἰκονομία. Тем не менее, формальные условия перемещения были соблюдены: акт был санкционирован синодом Византийской церкви, а не совершился по абсолютному велению царской власти.

Когда среди духовенства и народа возникло сильное движение против «пришельца чужой Церкви» и в пользу восстановления нарушенных канонов, то император Исаак не уклонился от предъявленных требований и не подавил силой царской власти возникший протест, но пошел навстречу общему желанию и принял меры к возможно правильному выходу из затруднения. Ему хотелось, с одной стороны, соблюсти церковный канон, а с другой – оказать «наилучшую экономию» Досифею. Так как его перемещение на Вселенский престол состоялось в силу формального постановления собора, то, естественно, только собор и мог перерешить дело и найти «наилучшую экономию». Явившись на собор, Исаак Ангел и здесь не допустил фактического цезаропапизма. Он лишь наметил предмет соборного совещания, но сам в рассуждения участников собора не вмешивался. Представляется только необычным присутствие на соборе патриарших архонтов с правом решающего голоса. Но это обусловливалось важностью предмета, отсутствием патриарха-председателя и интенсивностью распространившегося в византийском обществе волнения. Что касается постановления собора, то оно состоялось по руководству канонов более снисходительных и в согласии с византийским принципом οἰκονομία. Таким образом, император Исаак достиг того, чего желал: Досифей был восстановлен на Иерусалимском престоле. Опираясь на соборное решение, василевс имел возможность удержать Досифея на этой кафедре, несмотря на все протесты византийских архиереев. Однако он в дальнейшем обнаружил неожиданную уступку: Досифей, под влиянием продолжавшейся в Византии смуты, отказался и от Иерусалимской кафедры. Царь легко примирился с этим, как он скоро согласился и на избрание византийского патриарха Георгия Ксифилина. Ясно, что в деле патриарха Досифея император Исаак руководствовался совсем не цезаропапистическим принципом и вовсе не проводил в церковную жизнь систему цезаропапизма, которая была совершенно чужда ему. Объяснение этого факта – гораздо проще и естественнее. Кроме чувств благодарности и обязательства за личную услугу со стороны Досифея, объяснение всей его истории следует искать в индивидуальных особенностях Исаака. По своему характеру василевс представлял удивительную смесь крайностей. Одной рукой он уничтожает то, что создавал другой. У него не было последовательности в действиях, согласия между словом и делом. Когда в Византии раздался протест против его креатуры – патриарха Досифея, то Исаак быстро пошел на уступки и готов был совсем отказаться от своего друга, ради которого он раньше не остановился перед нарушением и канонов. Ясно, что здесь проявилась личная моральная неустойчивость, а никак не система цезаропапизма.

Для характеристики церковной политики Исаака Ангела имеют значение и исторические свидетельства, принадлежащие весьма авторитетным византийским иерархам его времени – Евстафию, митрополиту Фессалоникийскому, и Михаилу Акоминату, митрополиту Афинскому. Евстафий произнес в 1187 г. в Филиппополе блестящую речь перед императором по поводу его победы над болгарами. Знаменитый вития, между прочим, засвидетельствовал здесь о православных убеждениях Исаака, его религиозном настроении и жизни по заповедям Божиим. Царь постоянно прилежал закону Божию, целые дни проводил в делах благотворения и милости, воспевал и молился Господу и вообще занимался такими делами, которые только и свойственны наместнику Бога на земле. Даже ночью василевс продолжал служить Господу, – коленопреклоненно молился, пел псалмы Давида, читал священные книги и возносил свой ум и сердце к небу, испрашивая Божией милости для себя и царства. Когда же усталость овладевала царем и сон начинал смежать ему очи, он призывал анагноста и заставлял его вслух читать Священное Писание, а сам мысленно беседовал с Богом и прославлял Святую Троицу. Много раз царь в течение целой ночи бодрствовал в молитве и чтении. Об этом Евстафию сообщили священные лица и придворные чины, имевшие возможность наблюдать интимную жизнь царя. Вообще, трудно было сравняться с Исааком в молитвенном стоянии и коленопреклонениях. И поклоны царя склоняют врагов к его ногам, а его стояния на молитве и добрые дела умилостивляют Бога и, обеспечивая благополучие самого избранника Божия, содействуют славе Империи и счастью его подданных. Оратор закончил свою речь пожеланием царю беспечальной и многолетней жизни.¹⁹⁰ И в других своих произведениях строгий и беспристрастный иерарх говорит об Исааке Ангеле то как об освободителе от тирании и спасителе Империи,¹⁹¹ то как об образце любви и милости,¹⁹² то как о неутомимом администраторе, покровителе Церкви и защитнике народа.¹⁹³

В таком же роде характеризует Исаака и Михаил Акоминат в похвальном слове, произнесенном перед царем в начале 1187 г. в присутствии многочисленных представителей от византийских городов и придворных чинов. Честный и откровенный иерарх отметил благочестие царя, его терпение и настойчивость, человеколюбие, доброту, любовь к Церкви и духовенству, заботы о благополучии монастырей и народа. Василевс, по словам Михаила, был богат всеми достоинствами, которые свойственны автократору, верному носителю полученных от Бога полномочий высшей власти.¹⁹⁴

Наконец, и сам Никита Хониат в речи, произнесенной перед императором Исааком Ангелом после назначения его судьей вила, оценивает личность и дела василевса иначе, чем в своем историческом труде. Он называет его богоподобным и христолюбивейшим, благородным и справедливейшим, преданным попечению о благополучии народа, непрестанно помышляющим о делах, угодных Богу. «В силу этого, – заключил Никита свою речь царю, – да пребывает твой престол вовеки, дни твои да будут как дни неба, и держава твоя пусть сохранится на многие годы».¹⁹⁵ Конечно, речь несвободна от ораторских преувеличений, но она, в связи с другими историческими данными, показывает, что строить научные выводы на основании одного только памятника (в данном случае «Истории» Никиты Хониата) в высшей степени опрометчиво.

Император Исаак II Ангел обыкновенно признается историками – русскими и иностранными – одним из худших василевсов Византии и, в частности, считается убежденным последователем будто бы господствовавшей здесь системы цезаропапизма. Но принципы и факты церковной политики Исаака не позволяют утверждать это с полной научной объективностью. Если и можно говорить о цезаропапизме Исаака, то вовсе не как о системе de jure и de facto, а просто как о частной и обыкновенной в человеческой жизни непоследовательности, зависевшей частью от внешних принудительных условий, частью от личной моральной неустойчивости.