Избрание патриархов в Византии с середины IX до середины XV века (843–1453 гг.)

Исторический очерк⁹³

Избрание патриарха в Византии представляло собой очень сложный исторический процесс, содержавший целую группу отдельных действий церковного и отчасти гражданского характера и иногда продолжавшийся довольно долгое время. Расчленить этот богатый содержанием исторический акт на его составные элементы и проследить ход каждого действия в отдельности – по руководству немногих источников описательного характера и при ярком свете многочисленных фактов истории Византии IX-XV вв., нарисовать вообще цельную и полную историческую картину всего избирательного процесса, от приготовлений к выборам и до окончательного водворения избранного и посвященного иерарха на патриаршем престоле, – такая научная задача является весьма интересной и важной.

Приготовления к избранию патриарха. – Указание кандидатов патриаршества. – Участие в этом деле иерархов, василевса, монахов, клира и народа; исторические примеры. – Оценка моральных качеств кандидатов патриаршества общим голосом Византийской церкви; исторические иллюстрации. – Продолжительность вдовства Великой Христовой Церкви. – Правовой и исторический τύπος патриарха Византийской церкви и примеры фактического его применения в отношении к намеченным кандидатам патриаршей власти. – Статистические данные относительно среды, из которой намечались кандидаты патриаршества и избирались патриархи. – Монашество патриархов. – Патриархи из среды белого духовенства и мирян. – Патриаршество и сословность в Византии.

Процесс избрания Византийского патриарха начинался особым предварительным актом, состоявшим в указании возможных кандидатов патриаршества и в общей оценке их достоинств и качеств применительно к господствовавшему в Византии образцу (τύπος). Когда Византийский патриарший престол оказывался вакантным, то приходило в движение почти все византийское общество. Вопрос о будущем предстоятеле и первоиерархе Великой Христовой Церкви волновал почти всех. В его предварительном обсуждении принимали участие прежде всего митрополиты, состоявшие членами патриаршего Константинопольского синода и временно находившиеся в столице Византии, которые, со своей стороны, и намечали возможных кандидатов для замещения патриаршей кафедры. Историк Никифор Григора рассказывает, что по смерти патриарха Мануила II (1255 г.) «начались рассуждения и речи, кому принять кормило патриаршества»; указывали на многих, как на людей достойных, одни – на того, другие – на другого; чаще же всего слышалось имя монаха Никифора Влеммида, известного своей мудростью и добродетелью, а когда он отказался, отдали предпочтение перед другими монаху Арсению. По замечанию историка, в этих предварительных рассуждениях и приготовлениях участвовали главным образом архиереи, входившие в состав патриаршего синода и временно проживавшие в Византии.⁹⁴ Другой историк, Георгий Пахимер, передает, что после первого удаления с кафедры патриарха Арсения (в 1260 г.) архиереи долго рассуждали о том, кому вверить оставленную Церковь, – рассуждали, по крайней мере, высшие, от которых зависели и прочие, и наконец все остановились на Ефесском митрополите Никифоре.⁹⁵ А когда патриарх Никифор скончался, то император Михаил Палеолог, заботясь об избрании пастыря для осиротевшей Церкви, предложил на предварительное обсуждение находившихся в столице архиереев вопрос о замещении вакантной патриаршей кафедры. Пахимер рассказывает, что иерархи долго совещались об этом, причем одни намечали одного кандидата, иные – другого.⁹⁶ То же самое было и перед первым избранием Афанасия на патриаршество в 1289 г.⁹⁷ А после его отречения от престола в 1293 г. горячо обсуждался вопрос о достойном предстоятеле Церкви, причем архиереи, собравшись для решения этого важного вопроса, вели речь и о митрополите первой Юстинианы Геннадии как одном из кандидатов патриаршества.⁹⁸ Вообще, непосредственное участие архиереев, членов синода и временно пребывавших в Константинополе, в предварительном обсуждении вопроса об избрании нового патриарха и в предварительном наименовании кандидатов было естественным и обычным в Византии явлением.

Затем, весьма большое участие в предварительном акте избрания патриарха принимал византийский василевс. Роль царя в этом деле также была вполне естественной. Дело в том, что взаимные отношения Церкви и государства в Византии покоились на принципе симфонии (συμφωνία), в силу которого Церковь и государство составляли один сложный и нераздельный организм, причем государство было материей, или телом, а Церковь – формой, или душой. Каждая организация, составляя самостоятельное целое, находилась в живом и тесном общении с другой, восполняла ее в тех или иных сторонах деятельности и оказывала свойственное ей влияние и помощь. При этом государство как начало материальное оказывало Церкви внешнее покровительство, создавало благоприятные внешние условия для ее жизни и развития, обеспечивало своей защитой внутренний рост церковных установлений. В свою очередь Церковь освящала гражданские учреждения и формы жизни, содействовала государству выполнять свое назначение по руководству и при свете церковного учения, помогала ему усовершить правду закона по велению канона церковного и по духу любви христианской. Что касается положения представителей власти в той и другой организации, то через все гражданское и церковное законодательство Византии проходит следующее характерное его определение, получившее точное свое выражение в замечательном памятнике церковного права XIV в., Синтагме Матфея Властаря: «Величайшими и необходимейшими частями государства (πολιτεία), состоящего, подобно человеческому организму, из частей и членов, являются царь и патриарх, посему мир подданных и счастье по душе и телу зависят от единомыслия и согласия (συμφωνία) во всем власти царской и архиерейской (патриаршей)».⁹⁹ В силу указанного значения в политии византийский василевс занял определенное положение и в отношении к Церкви. Говоря кратко, он был – по византийской терминологии – епистимонархом Церкви, ее экдиком и дефенсором, т. е. попечителем, покровителем и защитником. Такое отношение к Церкви, естественно, обязывало царя принимать деятельное участие в избрании патриарха, который был не только «общим отцом всех», но и имел громадное влияние на государственную жизнь и, в свою очередь, участвовал в избрании византийских василевсов. Участие царя в этом акте, как и всякая его деятельность в отношении к Церкви, должно было проходить в единомыслии с властью духовной и покоиться на принципе традиционной симфонии, которой характеризовалась и вся сложная система взаимоотношения Церкви и государства в Византии. А как в отдельных случаях выражалась эта симфония и каковы были частные ее применения в акте избрания патриархов, – это будет видно из дальнейших исторических справок и иллюстраций.

Что же касается предварительного акта избрания, то участие в нем василевса было очень велико. Подобно иерархам, и царь заботился о том, чтобы патриарший престол был вверен достойному претенденту. Совместно с ними он искал соответствующих кандидатов и обсуждал личные их достоинства, иногда сам указывал новых претендентов власти и вообще обнаруживал живое и деятельное отношение к более удачному решению патриаршего вопроса. И история свидетельствует, что ни к одному избранию патриархов в течение IX- XV вв. византийские императоры не отнеслись индифферентно, – напротив, в каждом отдельном случае проявляли больший или меньший почин, оказывали Церкви то или иное содействие, помогали ей без особых затруднений приступить к сложной и важной проблеме. Так, в самом начале нашей эпохи избрание патриарха Мефодия (843 г.) совершилось при содействии благочестивой царицы Феодоры, которая не менее иерархов была заинтересована в том, чтобы на патриаршем престоле восседал защитник иконопочитания. И вот, по словам биографа Мефодия, стали искать достойного ('εζητεΐτο άξιος) заместителя патриаршего престола после удаления злого иконоборца Иоанна Грамматика.¹⁰⁰ В этом «искании», несомненно, участвовала и царица Феодора.¹⁰¹ Затем, о горячем содействии Церкви со стороны императора Михаила III и кесаря Варды в избрании Фотия говорит и сам знаменитый патриарх, почти в течение двух месяцев (октябрь-декабрь 857 г.) отклонявший от себя честь высокого избрания и лишь уступивший властному велению царя.¹⁰² Патриарх Евфимий также при содействии императора Льва Философа был намечен (907 г.) кандидатом на патриарший престол.¹⁰³ Далее, Пахимер свидетельствует, что перед вторичным избранием патриарха Арсения Авториана (1261 г.) император Михаил Палеолог проявлял большую попечительность о Церкви, лишенной пастыря, и справедливо полагал, что без патриарха не только Церковь не может управляться, но и весь государственный организм по необходимости должен хромать (χωλεύειν).¹⁰⁴ Перед избранием Исидора (1347 г.) много заботился о более успешном замещении патриаршего престола император Иоанн Кантакузин, который вместе с архиереями искал кандидатов патриаршества и наметил достойнейшего из них – афонского подвижника Савву; однако Савва отказался, и избрание было сосредоточено на Исидоре.¹⁰⁵ Вообще, факт живого и деятельного участия византийских императоров в предварительном указании кандидатов патриаршества не подлежит никакому сомнению. Но было бы несправедливо оценивать этот факт в смысле вмешательства василевсов в церковное дело или посягательства на права Церкви. От этого василевсов предохранял тот принцип симфонии, который характеризовал систему взаимоотношений Церкви и государства в Византии. Здесь роль царя вытекала из полного к нему доверия Церкви, которое утверждалось на его праве епистимонарха, экдика, дефенсора Церкви. Говоря словами Симеона Солунского, благочестивый царь лишь помогал и служил Церкви, содействовал ее миру, прилагал свои старания к тому, чтобы права Церкви были соблюдены, а дела ее проходили без раздоров и беспорядка.¹⁰⁶ С этой принципиальной точки зрения и следует взвешивать многочисленные факты «искания» царями достойных кандидатов патриаршества и совместной с архиереями предварительной оценки их личных преимуществ.

Далее, избрание византийских патриархов не обходилось и без участия монахов. Иноки имели громадное влияние на церковно-общественную жизнь в средневековой Византии и сильно импонировали общественному мнению во всех важнейших событиях ее внутренней истории. В частности, избрание патриарха, представителя и «главы» Церкви, руководителя церковно-общественной жизни в империи весьма тесно соприкасалось с их задачами общественного служения, ближайшим образом затрагивало идеалы всегда существовавшей в Византии монашеской партии и тем или иным образом отражалось на ходе и направлении ее церковной политики. Поэтому вопрос о кандидатах на патриаршество весьма живо интересовал монахов, вызывал среди них чувство соревнования, втягивал в предвыборную борьбу и давал повод фактически проявить великую моральную силу, которая им принадлежала. Громадным авторитетом и значением монахов и можно объяснить то, что большинство византийских патриархов нашей эпохи вышло именно из монастырей и скитов, которые были, можно сказать, рассадниками высшего духовенства Византийской церкви. Что касается исторических фактов, то для примера можно отметить, что в начале нашей эпохи именно монахи выдвинули из своей среды таких известных патриархов, как Мефодий, Игнатий, Антоний II Кавлей.¹⁰⁷ Евфимий I также был кандидатом монашеской партии и занял престол при горячем сочувствии и содействии иноков.¹⁰⁸ В конце XIII и в начале XIV в. монашеская партия арсенитов принимала весьма живое и деятельное участие в возведении и низведении патриархов и усиленно выставляла кандидатуру лучших своих представителей. Наибольшего значения в деле избрания византийских патриархов монахи достигли в XIV в., когда целый ряд выдающихся представителей Церкви вышел из монашеских обителей Афона (Исаия, Исидор, Каллист I, Филофей и др.). О любопытном эпизоде из этого времени рассказывает историк Кантакузин. После удаления с патриаршей кафедры Иоанна Калеки (1347 г.) возникли горячие речи о будущем предстоятеле Церкви. Очень многие, преимущественно монахи, никого другого не считали более достойным престола, как известного Фессалоникийского архиепископа Григория Паламу, который не только отличался добродетелью, философской жизнью, точным пониманием догматов и опытностью, но и был мужем свободного, независимого характера и смело говорил против самого царя, когда видел нарушение справедливости и блага Церкви. Между архиереями и представителями монахов был, по словам историка, большой спор по этому делу. Монахи, испытавшие в период недавних исихастских споров заключение в тюрьмах и изгнания, надеялись, что патриарший престол будет им наградой за тяжелые невзгоды. А когда кандидатура Григория Паламы встретила оппозицию со стороны архиереев, то монахи стали указывать и других лиц из своей среды, достойных патриаршего престола. Наконец избиратели остановились на монахе Исидоре.¹⁰⁹

Многочисленные патриаршие чины (девять пентад) и столичное духовенство, члены царского синклита и придворные оффикии, византийское образованное общество и простой народ также более или менее живо интересовались делом избрания нового патриарха и принимали то или иное участие в предварительном указании кандидатов. Это было для них делом естественным как в силу громадного значения патриарха в церковно-общественной жизни средневековой Византии, так и вследствие искренней религиозности византийцев и горячей их преданности церковным началам. В качестве исторического освещения этой стороны вопроса могут служить такие факты. Патриарх Фотий в посланиях к Римскому папе Николаю и к Антиохийскому патриарху свидетельствует, что он занял патриарший престол и по настойчивому воздействию клира и иереев.¹¹⁰ О патриархе Константине Лихуде известно, что он занял престол по выбору не только митрополитов, но и клира и народа.¹¹¹ В таком же роде произошло избрание и патриарха Иоанна Ксифилина.¹¹² Затем, из обстоятельств избрания в 1143 г. патриарха Михаила II известно, что оно состоялось не без участия родственников императора Мануила Комнина, сенаторов и служителей алтаря.¹¹³ А когда в 1267 г. зашла речь об избрании преемника патриарху Герману III, то император Михаил Палеолог рассуждал об этом и с иереями.¹¹⁴ Далее, из недавно опубликованного письма афинского священника Михаила Калофрена к патриарху Митрофану II (4 мая 1440–1 августа 1443 г.) можно видеть, с каким горячим сочувствием афинский кинот отнесся к факту его вступления на Византийскую патриаршую кафедру.¹¹⁵ Наиболее отчетливо роль клира, народных представителей (οι πρώτοι του λαοΰ) и простого народа выступает в акте избрания патриарха Геннадия Схолария в 1453 г., когда эти элементы греческого общества принимали, наряду с архиереями, и активное участие в наименовании и самом избрании нового патриарха.¹¹⁶ Но этот факт уже выходит за пределы нашей эпохи, произошел при иных внешних условиях в положении Константинопольской церкви и должен оцениваться по другому критерию. Что же касается византийской практики, то по поводу отмеченных у некоторых историков фактов участия клира и народа в избрании патриархов должно сказать, что эти свидетельства являются изолированными в ряду весьма многочисленных рассказов без всякого упоминания о клире и народе, представляются совершенно неопределенными по своему содержанию и не подтверждаются такими авторитетными писателями по нашему вопросу, как Георгий Кодин и архиепископ Фессалоникийский Симеон. Примечательно и то, что памятники гражданского права Византии – Эпанагога, Василики и Прохирон Распространенный, говоря об избрании епископов клириками и представителями города (οι πρώτοι της πόλεως),¹¹⁷ ничего подобного не сообщают относительно патриарха. Ясно, что практика избрания патриархов была иная, сравнительно с поставлением епископов, а отмеченные в некоторых византийских источниках факты участия клира и мирян в этом избрании имели особый смысл. Это участие, несомненно, не имело активного характера и проявлялось в том, что клирики и миряне были лишь выразителями настроения своей среды и мнения общества и, не участвуя непосредственно ни в голосовании, ни в каких-либо избирательных собраниях, ограничивались только общим указанием достойных кандидатов для патриаршества и наименованием их – по голосу народа – в первый период избирательного процесса, когда только еще намечались кандидаты и происходила предварительная оценка их достоинств по суду всей Церкви. В византийскую эпоху и речи быть не могло о какой-либо делегации со стороны клира или народа для участи в избрании патриарха, так как идея делегации была чужда византийскому церковному сознанию, не оправдывалась каноническими основаниями и не мирилась с характером патриаршей власти. Напротив, здесь господствовала идея невмешательства мирского начала в церковные дела, и в частности в избрание патриархов. Константинопольский собор 869–870 гг. одним из своих правил (22) постановил, чтобы императоры и светские начальники не участвовали в избрании патриарха, так как это дело принадлежит собору епископов; находясь на соборе, светские начальники должны сидеть молча и ожидать, когда состоится избрание, а принимать то или иное участие в нем они могут только по приглашению Церкви; кто из светских начальников станет противодействовать общему и согласному решению собора, тот подвергается отлучению, пока не обнаружит раскаяния и послушания.¹¹⁸ Если таково было отношение Церкви к императорам и гражданским властям, то тем более не могло допускаться в избрание патриарха вмешательство народа. Да и в каком порядке и соответствии с общей численностью мирян в Константинопольской церкви могло бы выражаться делегированное участие их представителей в этом сложном и продолжительном акте? Во всяком случае, исторические памятники хранят по этому вопросу абсолютное молчание. Еще можно было бы допустить некоторую активность в избирательном патриаршем процессе со стороны местной константинопольской паствы, для которой патриарх был и епархиальным архиепископом. Но и здесь нет данных для определенных суждений и выводов. Возможно утверждать только то, что как низший клир Византийской церкви, так и миряне обнаруживали более или менее живой интерес к церковному делу, как только на очередь ставился вопрос об избрании нового патриарха. Благочестивый и набожный византийский народ, по личному почину и настроению, без притязаний на авторитет, помимо всякой делегации и формальных полномочий, по влечению своего верующего сердца, называл таких лиц, которых он желал видеть во главе Церкви, как ее представителей и первоиерархов. Так как обыкновенно назывались выдающиеся современные подвижники, ученые, церковные деятели, то нередко бывало, что голос народа, мнение клира и общества совпадали с желаниями иерархов, царя и монахов. На эту симпатию народа и клира, на этот общественный голос и указывают те немногие исторические свидетельства, которые говорят об избрании патриархов при участии и клира с народом.

Вообще, в предварительном акте избирательного процесса, когда отыскивались и указывались достойные кандидаты патриаршества, принимали то или иное участие почти все члены Византийской церкви, во главе с иерархами и василевсом. Всякий раз как византийский патриарший престол оказывался вакантным, в движение приходили все церковные элементы, поскольку они были связаны с предстоятелем Церкви или были заинтересованы в замещении престола одним из представителей той или другой церковной организации. Ведь этот предварительный акт, несмотря на первичное свое значение в сложном процессе избрания патриарха, в сущности был весьма важен и нередко предрешал результат выборов. Общественное мнение, сложившееся в этот предварительный период в пользу того или иного кандидата, нередко склоняло на его сторону и ближайших вершителей избирательного акта – архиереев и царя или, по крайней мере, заставляло строже относиться к другим претендентам патриаршей власти и увеличивать срок предварительной оценки (κρίσις) их качеств и достоинств. Эту сторону вопроса можно пояснить такими историческими данными. При избрании преемника патриарху Михаилу Кирулларию († 1058 г.) происходила, по словам Михаила Пселла, оценка (κρίσις) достоинств намеченных кандидатов. Она коснулась между прочим первого министра Византии и протовестиария Константина Лихуда, имя которого как претендента патриаршей власти было названо не только императором Исааком Комнином и архиереями, но и клиром и народом. Наравне с остальными кандидатами «критика» была распространена и на Лихуда. «Но подобно тому, как все звери, – говорит панигирист Лихуда, – уступают в силе льву, а все птицы не равняются по своей породе орлу, и ни один из зверей лесных не может состязаться с этим благородным животным, ни все птицы не могут соперничать с орлом, так и у него (Лихуда) при сопоставлении со всеми не нашлось ни одного равного противника, но превосходство его получило перевес во всем, перед всеми и во всех отношениях».¹¹⁹ Однако при всех достоинствах Константина Лихуда и при поддержке его со стороны митрополитов, клира и народа вдовство Церкви продолжалось не менее двух месяцев. Такая же оценка была применена и при выборе преемника Лихуду из числа нескольких кандидатов,¹²⁰ причем на основании произведенного сравнения предпочтение было отдано монаху с горы Олимп Иоанну Ксифилину.¹²¹ И в этом случае избирательный период со всеми предварительными формальностями, связанными с оценкой претендентов, продолжался целых пять месяцев.¹²² По смерти Ксифилина (1075 г.), когда возник вопрос об его преемнике, претендентами на патриарший престол были члены синклита, служители Церкви и другие византийцы, известные и знаменитые своими знаниями и делами, но выше всех их по своим достоинствам был признан иерусалимский монах Косьма, которому и вверено было кормило высшего церковного управления.¹²³ По смерти патриарха Мануила II (1255 г.) в течение нескольких месяцев «искали» достойного кандидата для замещения патриаршего престола.¹²⁴

Разумеется, в продолжительный период оценки и сравнения кандидатов патриаршества, когда в акте принимали участие царь и придворные лица, синод и митрополиты, монахи, клир и народ, когда, значит, встречались и переплетались интересы различных партий и развивались влияния разных общественных элементов, возможны были и бывали колебания в пользу то одного, то другого претендента, обнаруживались признаки обычной предвыборной борьбы, допускались иногда обыкновенные человеческие средства для достижения намеченной цели. Так, историк Пахимер рассказывает, что после удаления с престола патриарха Иосифа (1275 г.) Церковь стала искать будущего предстоятеля, причем предварительной оценке подвергались ('ενεκρίνοντο) выдающиеся из монахов и остальных священных лиц. Голос (ή ψήφος) Церкви больше всего склонялся в пользу проживавшего в Константинополе Антиохийского патриарха Феодосия Принкипа, благородного по происхождению и добродетельного по жизни мужа, подвижника Черной горы, бывшего архимандрита столичного царского монастыря Вседержителя. Так было во время предварительного указания кандидатов, но затем в мнении архиереев и царя первенствующее место занял хартофилакс и великий скевофилакс, знаменитый Иоанн Векк.¹²⁵ На обозреваемую сторону вопроса проливает некоторый свет и завещание патриарха Исидора (1350 г.). Перед Богом и людьми патриарх здесь свидетельствует, что когда стали искать лицо, достойное украсить вселенский патриарший престол, то был призван он и – послушался этого приглашения, исходившего от Церкви, но прежде он нимало не стремился к патриаршеству, не убеждал тех или других ходатаев подать за него голос, не просил архонтов, не льстил ни царю, ни архиереям и вообще не предпринимал с целью занять престол ничего – ни большого, ни малого, как видит это всеведущий Господь.¹²⁶ Значит, mutatis mutandis, бывали факты и обратного к указанному делу отношения. Так, историки очень неодобрительно относятся к патриарху Феофилакту (933–956 гг.), сыну императора Романа Лакапина, неканонически занявшему патриарший престол и своими деяниями вызвавшему общее осуждение.¹²⁷ Никита Хониат с порицанием говорит о патриархе Василии II Каматире (1183–1187 гг.), который сам добивался патриаршества и достиг его лишь путем соглашения с царем Андроником Комнином, письменно обещав делать все, что царю будет угодно.¹²⁸

Но такие факты были исключительными. Нормальный же и обычный порядок предварительного указания и оценки кандидатов патриаршества определялся участием в этом деле со стороны всей Церкви, которой и принадлежало право искать (ζητεΐν) и судить (κρίνειν) новых претендентов патриаршей власти. Такая именно точка зрения на патриаршие выборы была присуща и византийскому самосознанию. Когда патриарх Иосиф отказался от престола (1275 г.), то, по словам Пахимера, Церковь стала искать будущего предстоятеля (της ᾿εκκλησίας ζητούσης τον προστησόμενον).¹²⁹ По низложении патриарха Иоанна XIV Калеки (1347 г.), общая для всех верных Церковь искала общего покровителя – патриарха (της κοινής των πιστών ᾿εκκλησίας τον κοινόν προστάτην ᾿ επιζητούσης).¹³⁰ Но, разумеется, нельзя думать, что все и каждый занимались «исканием» достойного кандидата, а с другой стороны, несправедливо предполагать, что в этом деле была какая-либо определенная, заранее выработанная организация. Нет, от лица Церкви здесь действовали архиереи, царь, выдающиеся члены клира и монашества, а народ выражал свой общий голос устами наиболее преданных Церкви и благочестивых лиц, которые имели возможность входить в непосредственные сношения с предстоятелями Церкви и ее епистимонархом.

Ввиду того что избрание патриарха было весьма важным фактом в церковной жизни Византии и отражало в себе стремления, задачи и интересы и отдельных исторических деятелей, и целых организаций, этот акт затягивался иногда на очень продолжительное время и служил поводом к соревнованию между участниками этого сложного и крупного дела. Долго продолжался именно тот подготовительный период, когда намечались и указывались лица, достойные занять патриарший престол, и происходила оценка (κρίσις) их качеств. Так, по смерти патриарха Николая Мистика († 15 мая 925 г.) преемник ему, патриарх Стефан, был избран лишь в августе этого года;¹³¹ патриарх Трифон был избран только в декабре 928 г., тогда как его предшественник Стефан скончался 15 июля этого года,¹³² патриарх Полиевкт занял (956 г.) престол после его вдовства в течение 35 дней¹³³ и т. д. Бывали периоды и более продолжительного вдовства Церкви, когда избрание патриарха по тем или другим мотивам отсрочивалось на неопределенное время. Из нашей эпохи можно указать следующие периоды междупатриаршества. После вынужденного удаления с престола патриарха Трифона (в августе 931 г.) император Роман Лакапин захотел сделать патриархом своего сына Феофилакта, патриаршего диакона и синкелла. Но Феофилакт был еще молод, поэтому необходимо было отложить на некоторое время и его хиротонию. К тому же, среди высшего духовенства Византии возникло недовольство по поводу незаконного намерения царя. Явилась необходимость даже обратиться к покровительству Римского папы и искать у него санкции для необычного в Византии примера замещения патриаршего престола. Папа Иоанн XI прислал в Византию своих местоблюстителей (τοποτηρηταί), которые и представили соборный «томос» (τόμος συνοδικός) относительно хиротонии Феофилакта. По указанным обстоятельствам вдовство Византийской церкви продолжалось один год и пять месяцев (с августа 931 по февраль 933 г.¹³⁴). Затем, по смерти патриарха Антония III Студита (980 г.) византийский патриарший престол оставался вакантным четыре с половиной года (980–984 гг.) вследствие внутренних междоусобий в Империи и печальных политических обстоятельств.¹³⁵ Второе продолжительное междупатриаршество падает на 1240–1244 гг., когда никейский император Иоанн III Дука Ватац, желая возвести на патриарший престол достойного и угодного ему мужа, не мог легко и скоро найти такого кандидата, да, по словам историка Акрополита, и не был способен с успехом и быстро исполнить это важное дело; поэтому протекло продолжительное время, а руководителя у духовного стада не было.¹³⁶ Необходимо при этом иметь в виду, что в Константинополе тогда господствовали латиняне и Византийская церковь вместе с государством переживала трудное и тяжелое время. Далее, византийская патриаршая кафедра больше года оставалась вакантной между низложением патриарха Нифонта (1315 г.) и избранием Иоанна XIII Глики (в середине 1316г.), более двух лет вдовствовала после смерти Герасима I († 19 апреля 1321 г.) и перед избранием Исайи (в октябре 1323 г.). Наконец, около трех лет «священно-святая церковь Константинопольская – ή ιεροαγία της Κωνσταντινουπόλεως εκκλησία» – оставалась без первоиерарха накануне падения Византии, между 1450 и 1453 гг., – когда отказался от власти патриарх Афанасий II и был избран первый в турецкую эпоху истории Церкви патриарх Геннадий Схоларий.¹³⁷

Намечая кандидатов для патриаршества и оценивая их достоинства, Византийская церковь руководствовалась определенным образцом (τύπος), черты которого и предносились сознанию ее членов всякий раз, как на общее обсуждение ставился вопрос о новом византийском патриархе. Этот τύπος, или идеал, Византийского патриарха весьма рельефно был начертан и в правовых памятниках Византии, и в общецерковном самосознании, и в реальных фактах жизни и истории. Эпанагога императора Василия Македонянина (IX в.),¹³⁸ Распространенная Эпанагога (XI в.),¹³⁹ Синопсис Малый (XII в.),¹⁴⁰ Синтагма Матфея Властаря¹⁴¹ – все эти правовые памятники Византии, имевшие значение и действующего закона, в аналогичных чертах живописуют τύπος первоиерарха Великой Христовой Церкви. Патриарх, по их изображению, есть живой и одушевленный образ Христа, в словах и делах выражающий истину. Задачей патриарха является сохранение в благочестии и нравственной строгости тех, кого он принял от Бога, обращение к Православию и единению с Церковью по возможности всех еретиков и раскольников и привлечение неверных в число подражателей веры посредством деятельности выдающейся, удивительной, замечательной. Конечное назначение патриарха состоит в сохранении вверенных ему душ, в жизни во Христе, сораспинании миру. Свойства патриарха – быть учительным, безусловно одинаково относиться ко всем, к лицам как высокого, так и низкого положения, быть кротким в отправлении правосудия и обличительным относительно неповинующихся, без страха возвышать голос в защиту истины и догматов даже перед лицом царя. Далее, Византийский патриарх мыслился общим духовным отцом (κοινός πνευματικός πατήρ), поставленным свыше, от Бога (άνωθεν, άπό Θεοΰ).¹⁴² Он заботится о спасении христиан всей вселенной (απανταχού της γης) и молится за всех Богу.¹⁴³ Он носит образ Бога (φέρει τύπος Θεοΰ) на земле, Который и поставил его покровителем христиан всей вселенной (προστάτης των απανταχού της οικουμένης χριστιανών), защитником и попечителем их душ, посему все должны его чтить и любить, оказывать ему повиновение и послушание, относиться к нему, как к отцу.¹⁴⁴ Патриарх есть корифей и началовождь (κορυφαίος και αρχηγός) всякого блага, главный пастырь Божий (άρχιποιμήν Θεού), путеводитель (οδηγός) ко всякому совершенству, ходатай (μεσίτης) к Богу, вселенский учитель (καθολικός διδάσκαλος) христиан в делах веры и нравственности;¹⁴⁵ он имеет на земле божественные права (δίκαια του Θεοΰ),¹⁴⁶ является духовным господином (δεσπότης πνευματικός) для христиан всей вселенной,¹⁴⁷ защитником (εκδικητής) божественных законов и канонов,¹⁴⁸ дефенсором (δεφένσωρ) Господним.¹⁴⁹ Глава Церкви есть Христос, но патриарх является Его наместником на земле¹⁵⁰ и помазанником (χριστός) и до известной степени «главой», или предстоятелем, Церкви, но, конечно, без папистических притязаний на фактическое преобладание в Церкви,¹⁵¹ так как по отношению к остальным иерархам он признавал себя и фактически был только братом – равным по отношению к остальным восточным патриархам и старшим, или первым (πρώτος αδελφός),¹⁵² для архиереев Византийской церкви.

Нарисованный идеальный образ (τύπος) патриарха, несомненно, жил в сознании византийской иерархии и общества IX-XV вв. и имел реальное свое выражение в лице отдельных предстоятелей Церкви византийской. Этот τύπος предносился Церкви и всякий раз, когда на очереди стоял вопрос об избрании нового патриарха, и служил руководящим критерием в оценке кандидатов патриаршества. О фактическом значении типа свидетельствуют и отдельные примеры его реализации в применении к намеченным предстоятелям Церкви. Так, по рассказу биографа патриарха Мефодия, после удаления Иоанна Грамматика отыскивался достойный претендент для утверждения на патриаршем троне, украшенный деланием и созерцанием (πράξει και θεωρία) дел человеческих, испытанный многоопытностью в делах божественных, сильный – по Божественному Писанию – словом и делом. И вот, были представлены (προβεβλημένων) многие великие и святые мужи, но только один был предпочтен на основании предварительной оценки его достоинств (προκρίνεται) – победоносный Мефодий, превосходивший всех аскетизмом, знанием Писаний, красноречием, терпением в трудах, правильностью размышления, обходительностью и весьма приятной беседой.¹⁵³ По смерти Мефодия для предстоятельства (εις προστασίαν) в Церкви предлагались многие лица, но все, после предварительной оценки, были признаны несоответствовавшими назначению, один – по одной, иные – по другой причине. По воле Божественного Духа, содействием и избранием (συνεργία και ψήφω) архиереев Божиих, божественной иерархии был удостоен Игнатий, преподобнейший пресвитер, преисполненный всякой справедливости, добродетели и благочестия, подвижник святой жизни, пользовавшийся всеобщим уважением за кротость, учительность и преданность ортодоксии.¹⁵⁴ В таком же роде характеризуется и Антоний II Кавлей, праведный муж, воспитанный в добродетелях, жилище милосердия, источник добра.¹⁵⁵ Далее, при избрании Василия Скамандрина (970 г.) было указано на то, что этот претендент патриаршей власти, отличаясь высокими аскетическими доблестями, превосходит всех в исполнении дел божественных и испытан в познании дел человеческих.¹⁵⁶ А патриарх Антоний Студит до занятия кафедры проводил, по свидетельству историков, апостольскую жизнь, все, что имел, раздавал бедным, обогащался знанием божественным и человеческим и с готовностью учил тех, кто приходил к нему для назидания, без всякого лицеприятия относился к людям знатным и богатым, был и по жизни, и по разуму мужем ангельским и божественным.¹⁵⁷ Об Иоанне Ксифилине, занявшем престол в 1064 г., историки сообщают, что это был муж мудрый и достигший высшей степени знания, весьма опытный в делах добродетели, большой любитель монашеской жизни, которую он самоотверженно проходил на иноческой горе Олимпе, преуспевая в нравственном совершенстве и страхе Божием. Посему, когда возник вопрос об избрании преемника патриарху Константину III, то из многих кандидатов, подвергшихся предварительной оценке применительно к τύπος᾿у (πολλών ᾿ανερευνηθέντων), ни один, кроме него, не оказался достойным столь высокой степени. И на патриаршем престоле он был светильником Великой Церкви (λαμπτηρ της μεγάλης εκκλησίας).¹⁵⁸ Определенный τύπος предносился сознанию и отцов Ефесского собора 1216 г., который, рассуждая, под председательством митрополита Николая, о кандидатах для замещения вакантного в Никее патриаршего престола, постановил, что будущий первоиерарх Церкви должен быть украшен разумом, безукоризненной жизнью и деятельностью, воспитан в церковных законах и вообще опытен и во всем образован. При таких качествах кандидата на патриарший престол среди архиереев, замечает собор, воцарится единомыслие и прославятся Отец и Сын со Святым Духом.¹⁵⁹ Современный император Феодор I Ласкарис вполне согласился с воззрением собора на качества кандидата патриаршества, как и свидетельствует факт избрания патриарха Мануила, названного «философом», точного исполнителя канонов и законов.¹⁶⁰ Затем, намечая преемника патриарху Арсению (1260 г.), архиереи в числе качеств будущего иерарха отметили и его обязанность «исследовать и исправлять» церковные дела,¹⁶¹ – как бы имея в виду одну из глав титула Эпанагоги о патриархе. Они действительно и нашли такого кандидата – в лице Ефесского митрополита Никифора, мужа благоговейного, украшенного добродетелью и знаниями, отличавшегося ревностью в защите Церкви и ее законов, если им грозило нарушение.¹⁶² А вот как историк Пахимер характеризует Адрианопольского епископа Германа, которого византийские архиереи признали в 1267 г. способным для «величайшего предстоятельства» в Церкви. Это был муж характера независимого, горячо любил истину и отличался ученостью, хорошо знал все то, что содействует добродетели и пригодно для управления, высоко ценил людей красноречивых и ученых, был истинно гуманный человек и одинаково относился ко всем.¹⁶³ Так как Герман ближе, чем другие кандидаты патриаршества, подходил к традиционному τύπος᾿γ, то архиереи и предпочли его остальным кандидатам (προκριθείς των άλλων).¹⁶⁴ Вполне соответствовал традиционному τύπος᾿у патриарха и галисийский подвижник Иосиф, муж духовный и добрый, простой и благонравный, искренно расположенный к монашеской жизни со всеми подвигами и молитвами, ей свойственными, преуспевавший во всякой человеческой добродетели. Ему и был предложен патриарший престол, пребывавший во вдовстве после удаления патриарха Германа III в 1267 г.¹⁶⁵ Характерными чертами τύπος᾿а рисуется у историков нравственный облик и будущих патриархов – Григория II Кипрского,¹⁶⁶ Иоанна XII Созопольского,¹⁶⁷ Афанасия I,¹⁶⁸ Иоанна XIII Глики¹⁶⁹ и мн. др. Таким образом, исторические свидетельства подтверждают жизненность патриаршего τύπος' a и реальное его применение к отдельным претендентам первостоятельства в церкви Византийской.

Из какой среды намечались кандидаты патриаршества, а потом избирались патриархи? Ответом на этот вопрос могут служить следующие статистические данные, касающиеся византийских патриархов от середины IX до середины XV в. (843–1453 гг.). В течение этого периода византийский престол занимали семьдесят пять патриархов. Из них сорок шесть до вступления на патриарший престол принадлежали к братству того или другого византийского монастыря или были настоятелями обителей.¹⁷⁰ Затем, девятнадцать лиц до занятия патриаршего трона или входили в состав патриарших чинов и клира Св. Софии, или принадлежали к придворному духовенству.¹⁷¹ Шесть патриархов достигли первостоятельства в Церкви путем перемещения в Константинополь из других епархий, где они раньше занимали митрополичьи кафедры.¹⁷² Наконец, четыре патриарха были избраны на вселенский престол непосредственно из мирского звания.¹⁷³

Представленные статистические данные ясно показывают, что византийские патриархи избирались преимущественно из монашеской среды. Настроение относительно монахов как кандидатов патриаршества оставалось твердым в продолжение всей нашей эпохи и особенно крепко к концу ее. При этом кандидатами патриаршества намечались иеромонахи и даже простые монахи, иногда игумены монастырей – столичных и, особенно, афонских. Бесспорно, и в среде епархиальных архиереев Византийской церкви IX-XV вв. было немало достойнейших лиц,¹⁷⁴ однако же на патриарший престол избирались большей частью простые монахи или иеромонахи, иногда в звании игуменов, из состава же высшей современной иерархии лишь немногие восходили на высоту патриаршества. Любопытно отметить эту особенность византийской практики, характерную в том отношении, что и епархиальные архиереи средневековой Византии выходили преимущественно из монастырей – Афона, Олимпа, Кимина, Гана и других крупных очагов византийского монашества.¹⁷⁵ Возможно даже допустить, что из тех шести митрополитов нашей эпохи, которые заняли патриарший престол путем перемещения с епархиальных кафедр, некоторые вышли из монашеской среды. То же самое можно сказать и о некоторых из патриарших архонтов и членов клира Св. Софии, избранных потом на патриаршую кафедру. Таким образом, в IX-XV вв. монахи были первыми и главными кандидатами на византийский патриарший престол. Разумеется, этот исторический факт имеет свою причину. Она заключается прежде всего в том, что преимущественно среди иноков находились в нашу эпоху такие лица, которые по своим моральным качествам более всего соответствовали традиционному τύπος᾿у Византийского патриарха. Это вполне и подтверждается историей византийского монашества IX-XV вв., которая весьма богата фактами и примерами истинно аскетической жизни монахов, их искреннего и сознательного стремления к осуществлению монашеских принципов, высокого нравственного совершенства, святого подвижничества.¹⁷⁶ А с другой стороны, и патриархи, вышедшие из монастырей, в большинстве ознаменовали себя на престоле выдающейся архипастырской деятельностью и вполне оправдали свое высокое, исключительное назначение. Затем, при оценке рассматриваемого факта необходимо иметь в виду и общее значение монашества в средневековой Византии. Это значение было громадно и простиралось на все стороны церковно-общественной жизни византийцев и даже на гражданско-политический строй в Империи. Монашество составляло один из существенных элементов в содержании византинизма как культурно-исторической системы, а идеалы его нравственного совершенства очень близко граничили с мировоззрением мирского общества. Поэтому в средневековую эпоху почти вся Византия была покрыта монастырями и наполнена монахами, так что представлялась всецело монашеским царством. В этом царстве иноки признавались первыми гражданами, окружены были всеобщим уважением и любовью, находили себе почет и радушную встречу в царском дворце и в палатах патриарха, в домах сановников и в хижинах париков-крестьян. Для византийского общества монахи служили реальным примером высокой нравственной жизни, являлись его учителями в достижении нравственного совершенства, обличителями его пороков и заблуждений, защитниками теснимых и угнетаемых, покровителями бедных, миссионерами среди уклонившихся от чистоты Веры Православной и от точного исполнения церковных канонов и законов, просветителями народа в школах и храмах, щедрыми благотворителями, опытными целителями моральных недугов, как духовные отцы народа. Наконец, византийские монахи служили Церкви и обществу и в качестве высших иерархических лиц. Они именно в средневековую эпоху являлись первыми и главными кандидатами на кафедры епископов, митрополитов и патриархов. Господство монахов в составе высшей византийской иерархии получило начало со времени великого аскета и пламенного борца за веру и Церковь св. Феодора Студита, который и в своих письменных трудах, и в своей деятельности дал удивительный образец цельного и стройного аскетического мировоззрения и его реального осуществления, а также на долгое время обеспечил торжество монашеских идей в церковно-общественной жизни Византии.¹⁷⁷ Феодор Студит прочно организовал и ту церковную партию, которая своим лозунгом провозгласила акривию догматов и канонов и вступила в борьбу со светской властью за свободу и независимость Церкви. Партия эта состояла почти исключительно из монахов и постепенно приобрела громадное влияние на ход и направление церковно-общественной жизни в Византии. Главным орудием руководящего значения монахов в церковной политике и служил патриарший вселенский престол, на который они старались возводить своих сторонников, чтобы получить возможность проводить в церковную жизнь свои идеи и принципы и первенствовать в управлении Церковью. Со времени Феодора Студита монашеская партия медленно, но уверенно шла к этой цели. Борьба византийских церковных партий при патриархах Тарасии и Никифоре, Фотии и Игнатии, Николае Мистике и Евфимии, Арсении и Иосифе, наконец, в эпоху исихастских споров (XIV в.) происходила не только из-за теоретических воззрений и принципов, но имела и живой практический интерес, отражала в себе чисто реальные задачи партий: монашеская партия, признавая себя наиболее способной оградить свободу и независимость Церкви от вторжения светской власти, а сторонников иной партии – менее компетентными в защите догматической и канонической акривии от мирских нарушений, и вела из-за иерархических прав Церкви упорную борьбу с белым духовенством и с представителями «мирского вещества» в византийской иерархии, т. е. с теми лицами, которые до занятия патриаршей кафедры принадлежали к мирянам и занимали различные государственные должности.

В этом принципиальном соревновании двух партий можно отметить и частные исторические эпизоды, проливающие свет на общий его ходи отдельные колебания в течение нашей эпохи. В самом начале ее византийский патриарший престол находился в распоряжении монашеской партии, под воздействием которой и были избраны такие выдающиеся патриархи-аскеты, как Мефодий и Игнатий. Но преемник Игнатия – Фотий происходил из «мирского вещества», так как до избрания занимал, в звании мирянина, государственную должность протоасикрита. Однако и этот блестящий государственный деятель с юношеского возраста, как сам утверждает, полюбил монашескую жизнь и стремился к ней,¹⁷⁸ а когда согласился занять патриарший престол, то, предварительно проходя иерархические степени, прежде всего постригся в монашество, приняв, конечно, малую схиму (μικρόν σχήμα).¹⁷⁹ Этот факт нужно признать очень важным, тем более что в течение нашей эпохи он неоднократно имел аналогичное повторение. Так, Григорий Кипрский, избранный на патриарший престол (1283 г.) в звании придворного протапостолария, прежде всего был пострижен Козильским епископом в монашество, с переменой мирского имени (Георгий), и потом посвящен из анагноста в диакона.¹⁸⁰ Равным образом Иоанн Глика, состоявший до патриаршества логофетом дрома, после избрания, «конечно, стремился, из-за благоговения к трону, облечься в монашеский образ», но был царем отклонен от этого намерения вследствие серьезной его болезни.¹⁸¹ И Геннадий Схоларий, бывший до избрания на престол мирянином, предварительно проходя все священные степени, принял монашество, с переменой своего мирского имени (Георгий).¹⁸² Вообще, в практике Византийской церкви господствовал почти обязательный для кандидатов епископства обычай – принимать монашество накануне хиротонии, как об этом свидетельствуют Вальсамон,¹⁸³ Георгий Пахимер¹⁸⁴ и Симеон Солунский.¹⁸⁵

Стремление к монашеству было так велико, что епископы, как из безбрачных лиц белого духовенства, так и принявшие до хиротонии малую иноческую схиму (μικρόν σχήμα), облекались потом – первые в схиму малую, а вторые – в схиму великую (μέγα σχήμα), причем желали сохранить за собою епископские кафедры. Ввиду того что малый образ есть залог образа совершенного и является подвигом покаяния, послушания и ученичества духовного, а не учительства и начальствования, и ввиду полной несовместимости обязанностей архиерейства с подвигами великосхимничества Константинопольский собор 879 г., бывший в храме Св. Софии, 2-м своим правилом запретил архиереям из белого духовенства нисходить в монашеский малый образ, нимало, впрочем, не коснувшись этим запрещением господствовавшего в средневековой Византии обычая принимать монашество прежде епископства, а архиереям из монахов не разрешил облекаться в великую схиму, – в противном же случае те и другие должны лишаться архиерейского достоинства.¹⁸⁶ Это правило имело силу и относительно патриархов. Пахимер рассказывает, что незадолго до смерти патриарха Никифора II (1261 г.), бывшего до патриаршества протоиереем Большого Византийского дворца, а потом митрополитом Ефесским, один из ревностных подвижников, по имени Феодосии, стал его уговаривать облечься в монашеские одежды (έπενδυθήναι τα μοναχών), но он не только не принял совета, но и с неудовольствием выслушал это напоминание, так как хотел умереть архиереем (ώς τεθνηξείων άρχιερεύς).¹⁸⁷ Но патриарх Георгий II Ксифилин, бывший до патриаршества диаконом и великим скевофилаксом, отказавшись в 1199 г. от престола, был пострижен (άπεκάρη) в столичном монастыре Фриганон, который он сам построил.¹⁸⁸ Равным образом Герман II, бывший до патриаршества монахом обители св. Георгия Паневморфа, перед смертью принял (1240 г.) великую схиму и назван Георгием.¹⁸⁹ И Иоанн XII Созопольский, отрекшись в 1303 г. от патриаршества, стал подписываться – «Ιωάννης μοναχός» или "ό άββάς Ιωάννης».¹⁹⁰ Но, с другой стороны, и для кандидатов патриаршества имел силу господствовавший в Византии обычай почти обязательного для архиереев облечения в малый иноческий образ до епископской хиротонии, как это и видно из примеров Фотия, Георгия Кипрского и других и доказывается подавляющей численностью патриархов из монахов в течение IX-XVвв. Имеются по этому вопросу и специальные данные. В рекомендательном послании (συστατική ᾿επιστολή), которое рассылалось только что хиротонисанным патриархом Константинополя к предстоятелям всех автокефальных Церквей Востока и образец (τύπος) которого сохранился, новый патриарх, указывая на свою прежнюю жизнь, отмечал и происшедшую с ним перемену, выразившуюся в принятии монашества (είτα μεταβολή τρόπου και του μοναδικού πολιτεύματος ᾿αντιποίησις).¹⁹¹ И в чине избрания патриарха, находящемся в Лаврском (на Афоне) евхологии XV в., кандидат патриаршества представляется или иеромонахом, или митрополитом, как это видно из таких выражений чина о будущем патриархе: «Если (после обряда πρόβλησις᾿a) был час литургии, то (архиереи) литургисуют или хиротонисуют его, если он – иеромонах; а если он – митрополит, то литургисует со всеми архиереями и церковными архонтами».¹⁹² Ясно, что в общецерковном сознании средневековой Византии патриаршество весьма тесно связывалось с монашеством. И история свидетельствует о первенствующем значении монашества в замещении вселенского патриаршего престола в течение всего нашего периода, причем торжество монахов постепенно крепло и развивалось. Насколько сильна была монашеская иерархическая тенденция в конце XIII в., показывает двукратное патриаршество Афанасия I, сурового аскета, не допускавшего никаких уступок белому духовенству и мирскому элементу, не желавшего делать никаких уклонений от подвижнических принципов. Идеалы монашества Афанасий стремился перенести и в область церковно-административных отношений и действовал в этом направлении в высшей степени последовательно и строго. Известна его попытка заместить административные при патриархии должности исключительно монахами и подчинить клириков Великой Церкви монастырскому уставу.¹⁹³ А в XIV в. константинопольский патриарший престол сделался почти исключительным достоянием питомцев монашеского Афона, которые, одержав во время исихастских споров победу над патриархом (из белого духовенства) Иоанном XIV Калекой и его единомышленником – придворным ученым Никифором Григорой, создали настоящий триумф монашеских идей в области церковно-общественной жизни Византии и надолго обеспечили свои права на первенство в церковном управлении. Лишь в самом конце нашей эпохи, когда церковные дела вследствие политических причин пришли в упадок, на патриарший престол избирались кандидаты независимо от установившейся традиции, по побуждениям унионального свойства. Но в период и полного торжества, и некоторого принижения монашеских идей в Византии избрание монахов на патриарший престол было актом свободным, согласовалось с традиционным τύπος᾿οм патриарха и личными достоинствами каждого кандидата. На патриарший престол избирались лучшие из монахов, которые указывались голосом синода и царя, духовенства, монашества и народа. Борьба, происходившая между историческими партиями в Византии, не имела абсолютного значения, – перевес в ней падал то на одну сторону, то на другую, и каждая партия потом выдвигала на патриарший престол лучшего из своей среды.

Вторую по численности группу составляют патриархи (19), которые до занятия престола принадлежали к чинам патриаршего двора, клиру Великой Церкви (Св. Софии) и к придворному духовенству. Это были большей частью диаконы, входившие в состав девяти пентад патриарших чинов и исполнявшие обязанности то эконома, хартафилакса и скевофилакса, то сакеллария, иеромнимона, протосинкелла и синкелла. Среди них были и два протопресвитера Большого царского дворца и один пресвитер. В своем большинстве эта группа патриархов вышла из состава белого духовенства – безбрачного и брачного. Так, Мануил II (1244–1255), бывший придворным протопресвитером и отличавшийся благочестием и святою жизнью, состоял в браке, но после избрания на патриаршество, конечно, оставил свою жену.¹⁹⁴ Последнее было предусмотрено как церковными канонами (48-е пр. VI Всел. собора), так и гражданскими постановлениями. Известна новелла императора Исаака II Ангела от 20 сентября 1187 г., которой было постановлено, что жены кандидатов на архиерейские (а равно и патриаршую) кафедры еще до хиротонии их должны оставлять своих мужей, принимать пострижение в монастырях вдали от их епархий и неотлучно проводить здесь жизнь по иноческому уставу, в противном же случае не может состояться и хиротония новоизбранного епископа, митрополита, патриарха.¹⁹⁵ И патриарх Иоанн XIV Калека был женат и имел детей (о τοις του βίου πράγμασι συνισχημένος και γυναικί και τέκνοις συνοικών), и это обстоятельство при избрании его было представлено монашеской партией в качестве препятствия, но устранено вмешательством великого доместика Иоанна Кантакузина.¹⁹⁶ В отличие от патриархов-монахов (πατριάρχαι μοναχοί), патриархи этой группы именовались κοσμικοί, так как и по жизни, и по воззрениям больше соприкасались с «миром», чем первые. Они и до патриаршества вращались среди титулованной и должностной чиновной иерархии – патриаршей или придворной, имели доступ к царскому двору, находились в дружеских и даже родственных отношениях с императорскими фамилиями (Стефан I, Феофилакт), были в постоянном общении с миром. И по своим принципиальным воззрениям патриархи этой группы отличались от партии монашеской. Они держались принципа οικονομία (в отличие от 'ακρίβεια), допускали снисходительность и послабления в практическом применении церковных законов и канонов, искали покровительства и поддержки у церковной власти, когда признавали это полезным для Церкви, не считали иноческий аскетизм необходимым и исключительным условием морального совершенства и т. д.¹⁹⁷

К группе πατρίαρχαι κοσμικοί относились по своим воззрениям и немногие патриархи из мирян (4). В Византийской церкви, руководствовавшейся при избрании патриархов традиционным τύπος᾿οΜ, не было каких-либо особых определений касательно кандидатов из мирян, которые и намечались, и оценивались наравне со всеми остальными кандидатами, но лишь требовалось, чтобы посвящение их совершалось в течение определенного канонами и практикой времени. Любопытные сведения сообщаются Григорой о патриархе Иоанне Глике (1315–1320). На патриарший трон, пишет историк, возводится Иоанн Глика, бывший тогда логофетом дрома, имевший жену, сыновей и дочерей. Это был человек мудрый, всех превосходивший рассудительностью, глубиной и основательностью познаний, чистотой жизни; патриарший престол был достойной наградой этому ученейшему и добродетельному мужу. После избрания жена Глики немедленно приняла монашество. Ее примеру хотел последовать и Иоанн, но царь Андроник Старший удержал его. «Незадолго перед этим по членам его разлились какие-то злокачественные соки, вследствие чего он в определенные периоды года весьма тяжко страдал, и ему, по совету врачей, необходимо было пользоваться мясом; поэтому ему и не разрешено было принять монашескую схиму».¹⁹⁸ Так Иоанн Глика и остался «белым», или «мирским», патриархом. Выдающимися моральными доблестями отличались и остальные патриархи из мирян – Фотий, Сисиний – магистр и знаменитый врач и Константин Лихуд.

Патриархи из бывших епархиальных архиереев (6) не ознаменовали своей деятельности выдающимися и характерными особенностями. Они примыкали или к «зилотам», или «к политикам», в зависимости от монашеской или мирской среды, из которой взошли на патриарший трон.

В заключение уместно добавить, что при избрании патриархов в Византии не обращалось внимания на происхождение (γένος) кандидатов патриаршества, так как иерархическое служение не соединялось здесь с каким-либо определенным сословием, а предоставлялось достойным, какого бы рода они ни были (33-е пр. VI Всел. собора).¹⁹⁹ И патриархи нашей эпохи по своему происхождению принадлежали к различным классам общества, до царского рода включительно. Так, патриарх Игнатий был сыном византийского императора Михаила Рангаве (811–813), Стефан I – сыном императора Василия Македонянина и братом царя Льва VI Мудрого, Феофилакт – сыном императора Романа Лакапина, Фотий был государственным секретарем и находился в родстве с императором Михаилом III, Константин Лихуд был первым министром, Иоанн Глика – министром государственной почты и путей сообщения. Мефодий был сыном «знаменитых и богатых родителей» в Сиракузах,²⁰⁰ Афанасий родился в Адрианополе от родителей Георгия и Евфросинии, «живших в достатке и благочестии»,²⁰¹ отец патриарха Исидора был священником в Фессалонике,²⁰² «мудрейший и святейший» Герман II (с 1222 г.) был сыном рыбака²⁰³ и т. д. Значит, от бедной хижины рыбака и до царского дворца – всюду Византийская церковь искала и находила достойнейших для замещения патриаршего вселенского престола кандидатов.

Первый акт избирательного процесса – избрание собором митрополитов, посредством голосования (ψήφος, ψηφοφορία), трех кандидатов патриаршества. – Почему собор для избрания патриарха созывался царем. – Численный состав собора de jure. – Исторические свидетельства о применении соборного начала в акте избрания патриархов. – Экскурс в область летописно-исторических данных по вопросу о соборном избрании византийских патриархов и о составе соборов de facto. – Царское повеление о созвании собора и его смысл. – Место заседания соборов для избрания патриархов. – Иерархический состав соборов. – Председательство на соборе. – Молитвословие перед заседанием собора. – Τάξις архиереев на соборе и место хартофилакса. – Свободное избрание собором трех кандидатов патриаршества и исторические иллюстрации к этому церковному обычаю. – Порядок подачи голосов на соборе. – Протокол соборного деяния. – Представление соборного протокола василевсу.

Но вот подготовительный к избранию нового патриарха период приходил к концу. В продолжение этого периода царь и архиереи, монахи и клир, синклит и народ – все занимались обсуждением, со своей точки зрения, вопроса о кандидатах патриаршества и о личных их достоинствах. Иногда слишком долго тянулся и слишком бурно проходил этот предварительный акт сложного и важного дела. Но во все это время никто из архиереев не должен, по словам Симеона, архиепископа Солунского, совсем входить в Великую Церковь, чтобы не прослыть самовольным искателем патриаршей кафедры.²⁰⁴ Вообще, искательство патриаршего престола резко порицалось и осуждалось в Византии и даже в случае успеха не избавляло честолюбивого претендента от открытого протеста со стороны духовенства и народа. Известен такой исторический факт. В 1191 г. византийский престол занял бывший Иерусалимский патриарх Досифей, хитро расположивший в свою пользу легкомысленного императора Исаака II Ангела. Но «пришлому покорителю чужой Церкви» лишь несколько дней удалось восседать на вселенском престоле. Против него восстали архиереи, клирики и народ, стали устраивать тайные собрания, шуметь и общим голосом требовали его удаления. Боясь, чтобы народ не произвел мятежа, Досифей, которого все ненавидели как «искателя чужих кафедр» и человека крайне самолюбивого, вынужден был расстаться с пышностью вселенского престола, хотя Исаак Ангел и пытался его поддержать.²⁰⁵

Вслед за тем наступал первый акт избирательного процесса, в котором принимали участие только архиереи и царь. Этот акт состоял в избрании собором митрополитов, посредством подачи голосов (ψήφος, ψηφοφορία), трех кандидатов патриаршества. Гранью между этим актом и предварительным обсуждением интересовавшего всех вопроса о патриархе служило созвание царем Священного Собора (ιερά σύνοδος) для избрания патриарха, который, как и всякий епископ, должен был, по требованию канонов (4-е пр. I Всел. собора, 19-е пр. Антиох. собора), поставляться собором. Возникает вопрос, почему собор созывался именно василевсом. Объяснение этого факта заключается в значении византийского василевса в государстве и в характере его отношения к Церкви. Ведь василевс, равно и патриарх, были в Византии «величайшими и необходимейшими частями (единой) политии», благополучие которой, как и всего населения, зависело от их единомыслия и симфонии во всех отношениях (ένπασιν). И вот, когда не было патриарха, занимавшего в политии аналогичное с царем положение, равновесие во всех функциях политии, мир подданных и счастье в физическом и моральном отношении (κατά ψυχήν και σώμα) обусловливались помощью и покровительством царя, его защитой интересов Церкви, входившей в состав вверенной его управлению политии, подобно тому как патриарх был одним из главных деятелей в акте избрания и возведения на престол василевсов. Эта юридическая сторона вопроса, находящая свое оправдание в правовых кодексах средневековой Византии,²⁰⁶ подтверждается свидетельством и замечательного византийского богослова-литургиста Симеона, архиепископа Солунского. «Царь как экдик Церкви, – пишет он, – издревле имеет от божественных отцов полномочие собирать для этого Священный Собор архиереев».²⁰⁷ «И это есть древний обычай, – продолжает Симеон, – чтобы архиереи не собирались сами по себе, дабы не произошли какие-либо разделения и не было беспорядков».²⁰⁸ Таким образом, василевс выступал перед архиереями со своим повелением об избрании патриарха в силу того, что он был экдиком Церкви, т. е. ее защитником и ходатаем, на обязанности которого лежало охранять внешнее благосостояние Церкви от всяких посторонних вторжений. Это полномочие не было восхищено царем силой собственной власти, но было вверено ему издревле святыми отцами, т. е. самою же Церковью. И история свидетельствует, что византийские цари созывали даже Вселенские соборы. Однако достоинство Церкви и ее свобода нисколько от этого не страдали, потому что цари выражали здесь свою заботу о Церкви, действовали в согласии (συμφωνία) с церковной властью и в пределах тех полномочий, какие им вверялись божественными отцами на основании церковных законов и канонов. То же самое полномочие царя выражалось и в его повелении архиереям устроить собор для избрания патриарха. Царь в этом случае только служил Церкви и содействовал архиереям в исполнении их обязанности. Наконец, участие царя необходимо было и для мира Церкви и обеспечения внешних удобств в совершении выборов, так как в противном случае могли возникнуть беспорядки и разделения чисто формального свойства. Надлежало одному лицу взять на себя почин в деле и руководство в процессуальном отношении, чтобы затем избрание патриарха совершилось по установленному типику. В турецкую эпоху истории Константинопольской церкви почин и внешнее руководство в акте избрания патриарха были предоставлены т. наз. местоблюстителю (τοποτηρητής) вакантного патриаршего престола, который и избирался синодом немедленно после того, как наступало вдовство Великой Христовой Церкви. Но в византийскую эпоху институт местоблюстительства патриаршего престола, в смысле избрания одного лица для председательства в синоде и управления Церковью в период междупатриаршества, не был известен, – хотя в отношении епархиальных кафедр местоблюстительство и практиковалось.²⁰⁹ Разумеется, синод Константинопольской церкви продолжал свою деятельность и во время вдовства престола, но, во-первых, председательство на его заседаниях не было соединено с какой-либо определенной митрополичьей кафедрой, тем более что и состав членов синода в разное время был неодинаков, поэтому и первенство чести, дававшее привилегию председательства, в одной сессии его занятий принадлежало одному митрополиту, в другой – иному (Кесарийскому, Ефесскому, Ираклийскому и т. д.), а во-вторых, когда патриарший престол был вакантным, то синод сам по себе не мог решить никакого важного дела, а производить только предварительное расследование дел, окончательное решение и исполнение которых предоставлялись уже будущему патриарху.²¹⁰ Таким образом, отсутствие местоблюстительства и порядок временного в синоде председательства в период вдовства Церкви также оправдывали смысл императорского повеления архиереям устроить собор для избрания патриарха. Этот акт представлялся для византийцев настолько естественным и понятным, что писатель XIV в. Георгий Кодин, передающий очень ценные сведения о порядке избрания византийского патриарха, даже не упоминает о распоряжении царя относительно собора, а прямо говорит, что архиереи, находившиеся (έπιδημοϋντες) в Константинополе, собирались (συνάγονται) для производства выборов.²¹¹

Что касается состава собора, то каноническим числом (κανονικός ᾿ αριθμός)²¹² его членов признавалось двенадцать. Впрочем, Кодин ограничивает его состав двенадцатью членами лишь условно, – если в данное время в Константинополе не окажется большего количества архиереев, – в противном же случае приглашаются архиереи и сверх этого числа. Для образования собора в составе двенадцати человек в Константинополе, по сообщению Кодина, приглашаются архиереи ближайших Церквей. Если же случится, что наличное число архиереев, находящихся в Константинополе и приглашенных из соседних епархий, не достигает двенадцати, то по необходимости (έξ ᾿ανάγκης) на соборе должны восседать только те архиереи, которые в данное время пребывают в столице.²¹³ Симеон Солунский не указывает определенного числа архиереев – членов Священного Собора, избирающего патриарха, но добавляет, что царь своими указами (δια προσταγμάτων) приглашает в столицу архиереев ближайших епархий для участия в этом соборе. Собор составляют и те архиереи, которые прежде оказались в великом городе, и те, которые вновь сюда собрались извне и которым возможно было прибыть, но только требуется, чтобы все эти архиереи были канонические и пользовались присущими епископскому сану правами.²¹⁴ Третий главный источник по нашему вопросу – Придворный Устав (с именем) Константина Багрянородного – совсем не упоминает о составе собора, избирающего патриарха, но глухо сообщает, что по смерти патриарха царь объявляет (δηλοΐ) боголюбезнейшим митрополитам о предстоящем избрании.²¹⁵

Обращаясь к историческим свидетельствам, находим в них прямые и ясные указания относительно применения соборного начала в акте избрания византийских патриархов. Так, при участии соборов были указаны и избраны следующие патриархи: Мефодий,²¹⁶ Игнатий,²¹⁷ Фотий,²¹⁸ Антоний II Кавлей,²¹⁹ Николай Мистик,²²⁰ Евфимий,²²¹ Василий I,²²² Михаил Кирулларий,²²³ Константин III Лихуд,²²⁴ Иоанн VIII Ксифилин,²²⁵ Михаил И,²²⁶ Досифей,²²⁷ Максим II,²²⁸ Арсений,²²⁹ Никифор II,²³⁰ Герман III,²³¹ Иоанн XI Векк,²³² Григорий II Кипрский,²³³ Афанасий I,²³⁴ Иоанн XII Созопольский,²³⁵ Исайя,²³⁶ Исидор,²³⁷ Каллист I,²³⁸ Филофей,²³⁹ Антоний IV,²⁴⁰Макарий,²⁴¹Нил,²⁴²КаллистII,²⁴³Матфей 1,²⁴⁴Митрофан И,²⁴⁵ Григорий III,²⁴⁶ Афанасий II²⁴⁷ и т. д.

Несомненно, соборное начало применялось при избрании и остальных византийских патриархов нашей эпохи, – хотя в исторических источниках это не всегда отмечается, так как и вообще по вопросу о ходе патриарших выборов как летописцы и хронографы, так и византийские историки сообщают скудные сведения, ограничиваясь часто самыми общими и краткими выражениями, отмечают лишь одну из сторон продолжительного и сложного избирательного процесса, на которую писатель, по тем или иным основаниям, преимущественно и обратил свое внимание. Вот немногие из исторических свидетельств указанного рода. По смерти Николая Мистика, говорит один историк, «патриархом поставляется (πατριάρχης καθίσταται) Стефан, митрополит Амасии, бывший евнухом».²⁴⁸ Другой историк выражается также очень кратко: «Митрополит Амасии Стефан был переведен (μετήνεκτο) на престол Константинополя».²⁴⁹Третий пишет: «По смерти Николая Стефан из Амасии, добродетельный евнух, священный жрец (θύτης), занял предстоятельство нового Рима (Τώμηςνέαςεϊληφε την προεδρίαν).²⁵⁰ Относительно преемника Стефана, патриарха Трифона, историки говорят несколько иначе. «В декабре месяце, в 14-й день, – пишут одни из них, – приводят (άγουσι) Трифона, монаха, подвизавшегося на Опсикии, засвидетельствованного в благочестии и святости, и хиротонисуют патриархом (χειροτονουπατριάρχην)».²⁵¹ Другие историки также отмечают акт хиротонии Трифона: «Был хиротонисан (έχειροτονήθη)"²⁵² или «хиротонисуется (χειροτονείται) монах Трифон».²⁵³ Третий говорит: «Архиереем города Константина был объявлен (δέδεικτο) Трифон, благочестивый монах и старец».²⁵⁴ Об избрании Полиевкта Кедрин говорит так: «Вместо Феофилакта патриархом хиротонисуется монах Полиевкт, уроженец и воспитанник Константинополя» и пр.²⁵⁵ Другие историки указывают вообще на избрание Полиевкта, употребляя общие выражения – προχειρίζεται,²⁵⁶ προεχειρίσθη,²⁵⁷ άντικατέστη.²⁵⁸ В таком же роде ведется речь и о патриархах – Василии Скамандрине,²⁵⁹ Антонии III Студите,²⁶⁰ Николае Хрисоверге,²⁶¹ Сисинии,²⁶² Сергии II,²⁶³ Евстафии,²⁶⁴ Евстратии,²⁶⁵ Николае Грамматике,²⁶⁶ Иоанне IX,²⁶⁷ Льве,²⁶⁸ Косьме II,²⁶⁹ Феодоте,²⁷⁰ Иоанне X Каматире,²⁷¹ Михаиле IV Авториане,²⁷² Феодоре II Иринике,²⁷³ Мануиле I,²⁷⁴ Мефодии II²⁷⁵ и мн. др.²⁷⁶

Таким образом, византийские хронографы и историки, руководствуясь своими личными воззрениями и задачами своих трудов, упоминают об избрании многих патриархов как бы мимоходом, оттеняя в большом и сложном избирательном процессе то одну, то другую сторону, именно – акт соборного избрания, хиротонии, объявления, царского возведения, интронизации. Лишь в немногих случаях, и притом в позднейшее время (XIII-XIV вв.), историки более подробно излагают почти весь ход выборов, освещая своими повествованиями и краткие заметки прежних писателей, которые не признавали нужным распространяться о факте, для всех известном и понятном. Центральная его сторона заключалась именно в применении соборного начала, в избрании патриарха на соборе архиереев. О соборах как органе избрания византийских патриархов говорят и все те исторические источники, которые более или менее подробно излагают процессуальную сторону выборов. Поэтому умолчание о соборах других источников и лаконические выражения хронографов о смене патриархов не должны иметь значение логической отрицательной инстанции, так как то и другое обусловливается общим характером или частными задачами византийских летописей и хронографий, а вовсе не является свидетельством против применения в данное время соборной формы патриарших выборов. Любопытно отметить, что об одном и том же патриархе, поскольку дело касается соборного избрания, в разных источниках можно встретить и неодинаковые сообщения: тогда как более достоверный писатель говорит о соборном производстве избирательного акта, его подражатель или даже более или менее самостоятельный автор ограничиваются традиционным кратким замечанием. Так, в житии патриарха Евфимия ясно говорится, что он принял кормило Церкви на основании соборного единодушного решения (συνοδική ομόνοια),²⁷⁷ а между тем другие источники о соборе совсем не упоминают, а сообщают или о хиротонии Евфимия, или вообще о его возведении на престол.²⁷⁸ Равным образом, из надгробного слова Пселла в честь патриарха Иоанна Ксифилина ясно видно, что его избрание на престол состоялось после соборного рассмотрения дела,²⁷⁹ а между тем ни Скилица, ни Зонара, ни Ефремий о соборе не упоминают, а говорят вообще о возведении Иоанна на вселенский престол.²⁸⁰ То же самое можно сказать и относительно патриарха Арсения Авториана: Григора говорит об избрании его на соборе архиереев,²⁸¹ а Пахимер о соборе не упоминает²⁸² А с другой стороны, известен факт возмущения архиереев против патриарха на том основании, что последний был избран «не общим голосом архиереев, а царским повелением» (ού ψήφω αρχιερέων, άλλα προστάξει του βασιλέως ­ ού ψήφω κοινή προχειρισθεις, αλλ᾿ εξουσία βασιλική). Это случилось с патриархом Алексием в 1037 г., когда, по интригам Иоанна Орфанотрофа, первого министра при дворе императора Михаила IV Пафлагона, митрополиты Димитрий Кизикский и Антоний Никомидийский, митрополиты Сиды и Анкиры и другие хотели низложить патриарха, предварительно обвинив его в неканоническом способе вступления на престол. Обвинение построено было на том, что Алексий занял престол (1025 г.) по воле императора Василия Болгаробойцы, без предварительного общего голоса архиереев, который признавался безусловно необходимым по требованию канонов.²⁸³ Указывая на то, что практически иногда допускались уклонения от нормы, отмеченный факт, с другой стороны, удостоверяет, что в общецерковном сознании такие уклонения оценивались в подлинном их значении и осуждались. Таким образом, и каноны, и регламентация обычая в правовых памятниках, и исторические данные свидетельствуют в пользу соборного начала как единственного законного способа избрания патриархов в средневековой Византии.

Что касается численного состава соборов, избиравших патриархов, то прямых исторических указаний на это имеется очень мало, так как от византийской эпохи не сохранились соборные протоколы относительно патриарших выборов. Но известно, что нормальным и согласным с точными каноническими преданиями числом членов на таком соборе признавалось двенадцать.²⁸⁴ Такое число членов и было, например, на соборе, избравшем в 1390 г. патриарха Макария.²⁸⁵ При избрании же патриарха Филофея (1364 г.) собор состоял из тридцати архиереев.²⁸⁶ Фактический состав собора и колебался между двумя этими цифрами (12–30), так как на собор приглашались все ´πιδημοϋντες архиереи. А известно, что в Константинополе почти всегда было обилие таких архиереев, проживавших здесь или по делам своих кафедр, или в ожидании служебной промоции, или вследствие опустошения их епархий многочисленными врагами Империи и т. п. Наиболее строгие из патриархов (например, Афанасий I) даже принимали меры против наплыва провинциальных архиереев в столицу и энергично изгоняли их отсюда.²⁸⁷ Поэтому в членах для собора с целью избрания патриархов всегда было изобилие, а вовсе не недостаток. А с другой стороны, известна новелла императора Исаака II Ангела от 1187 г., которой было узаконено, чтобы для участия в соборе при избрании новых архиереев обязательно приглашались все находящиеся в данное время в Константинополе архиереи, причем они или лично присутствуют на соборе, или письменно подают свой голос.²⁸⁸ Коль скоро для избрания архиереев на собор приглашались все в данное время пребывавшие в Византии иерархи, то тем более, надо полагать, эта царская новелла исполнялась во время избрания патриарха.

Собор для избрания патриарха приступал к своему делу, по древнему обычаю, не сам по себе, а созывался особым указом (πρόσταγμα) императора. По объяснению Симеона Солунского, это делалось по мотивам формального свойства – во избежание каких-либо разделений и беспорядков.²⁸⁹ Сохранился и текст царского повеления о таком соборе,²⁹⁰ относящийся, впрочем, к позднейшему времени, именно к XIV в.²⁹¹ хотя и в предшествующее время царское повеление оповещалось, несомненно, в аналогичной форме. «Преосвященные митрополиты и всечестные, находящиеся и временно пребывающие²⁹² в богохранимом, богопрославленном и боговозвеличенном Константинополе, – говорилось в этом повелении, – желание и определение царства моего состоят в том, чтобы вы произвели выборы Вселенского патриарха. Итак, собравшись в назначенном месте и призвав благодать Всесвятого Духа, подайте о патриархе голоса, согласно издавна господствующему относительно этого церковному чину и обычаю, и о том, что вы сделаете и постановите в собрании после совместного, при помощи Божией, обсуждения, доложите и сообщите моему царству, дабы и оно, насколько рассудить, определило об этом то, что и ему покажется подходящим и соответствующим. Сделайте это заботливо и немедленно, как определяет и объявляет вам мое царство настоящим повелением».²⁹³

Относительно представленной царской грамоты следует сказать, что она в общих и главных чертах намечала порядок избрания патриарха. Необходимо прежде всего отметить, что царь как экдик и епистимонарх Церкви исходным пунктом предстоящего избрания указывал свое желание и определение (θέλησις και ορισμός). Но царская воля вовсе не имела абсолютного в данном случае значения, потому что дальше в грамоте избрание патриарха ставится в прямую зависимость от митрополитов: ποιήσητε ψήφους περί πατριάρχου οικουμενικού. Значит, василевс и в самом акте заявления своей воли и определения относительно избрания патриарха остается перед митрополитами лишь формальным инициатором дела, помощником и сотрудником собора. Производство же голосования, от которого и зависит выбор, принадлежит, по смыслу царской грамоты, одним только митрополитам. Митрополиты именно должны собраться в определенном месте, призвать Духа Святого и подать свои голоса в пользу того или другого кандидата, руководствуясь древним церковным чином и обычаем (κατά την άνωθεν έπικρατήσασαν εις τοΰτο έκκλησιαστικήν τάξιν τε και συνήθειαν). Последнее указание на руководящее значение древнего порядка и обычая, получивших начало в Церкви и развившихся под влиянием потребностей церковной жизни, также является весьма важным. Оно свидетельствует о том, что в акте избрания патриарха, поскольку он служит нуждам и потребностям Церкви, выражает волю высшей церковной власти и отражает благодатное воздействие Святого Духа, – все принадлежит только Церкви и ее иерархам. Сюда, в эту таинственную сторону избирательного процесса, происходящую в глубине св. храма, под благодатной сенью алтаря и воздействием Духа Святого, царская власть не проникает, здесь она некомпетентна и даже неуместна. Только Церковь, в лице своих высших служителей, обсуждает вместе с Богом (συνδιάσκεψις υμών σύν Θεώ) настоящие свои нужды и, водимая Духом Святым, подает голос в пользу тех или других избранников. Но затем дело собора оканчивается, и о результатах своего избрания он сообщает царю как экдику и епистимонарху Церкви. Так как и патриарх, наравне с царем, есть величайшая и необходимейшая часть политии, то, в силу симфонии между ними, и василевсу надлежало высказать свое суждение об избрании и предложить вниманию собора то, что ему, царю, казалось подходящим и уместным (και αύτη–ή βασιλεία–διορίσηται περί τούτου όσον αν διακρινη και φανη αύτη προσήκον τε και άρμόδιον). Наконец, выборы, по мысли василевса, должны производиться с надлежащей заботливостью и в самом непродолжительном времени (συντόμως). Последнее выражение ясно показывает, что царское повеление издавалось уже тогда, когда все предварительные к избранию патриарха действия были окончены и надлежало совершить самый акт выборов сначала кандидатов, а потом – патриарха.

Затем, о рассматриваемом царском повелении в Придворном Уставе Константина Багрянородного лишь кратко замечается, что василевс по смерти патриарха объявляет (δηλοΐ) боголюбезнейшим митрополитам избрать голосованием трех (кандидатов), которые и им самим представляются достойными для патриаршества (οι και αύτοΐς δόξουσιν είναι άξιοι εις πατριάρχην).²⁹⁴ Для автора-императора, подробно описывающего все функции царской власти во время различных официальных церемоний и ревниво охраняющего и сравнительно второстепенные ее привилегии, представляется весьма характерным указание на право митрополитов, членов собора, избирать таких лиц, которых они сами признают достойными занимать патриаршую кафедру. Значит, по суждению Константина Порфирогенита, абсолютизм царской власти не имел места в первичном моменте избирательного процесса, когда митрополиты, применительно к традиционному τύπος᾿γ, высказывали свои мнения о достоинстве кандидатов патриаршества.

В силу царского указа, архиереи должны были составить свой собор «в обычном месте – έν τω είθισμένω τόπω».²⁹⁵ Кодин называет его вообще местом для подачи голоса – ψη ηφορεΐον,²⁹⁶ а Симеон Солунский поясняет, что собор созывался «в одном священном месте – έν ίερω τόπω ένί».²⁹⁷ Это священное место в различные периоды нашей эпохи приурочивалось к различным храмам Византии. Из Устава Константина Багрянородного видно, что митрополиты собирались в «катихумениях Святейшей Великой Церкви»,²⁹⁸ т. е. в правой, или южной, верхней галерее константинопольского храма Св. Софии, которая отличалась обширностью помещения и примыкала к патриаршим палатам, а также к царскому и патриаршему мутаторию, где во время богослужений иногда находились царь и патриарх.²⁹⁹ Практика устраивать избирательный собор в Св. Софии существовала до завоевания Константинополя латинянами в 1204 г. После того как столица греческой Империи была перенесена в Никею, местом избирательного собора служил большей частью знаменитый храм Св. Софии, в котором происходил и VII Вселенский собор.³⁰⁰ Когда же византийцы вновь водворились в Константинополе (1261 г.), то избрание патриархов собором происходило во Влахернском храме, близ которого во Влахернском дворце потом поселились и императоры.³⁰¹ В этом именно храме состоялось в 1267 г. избрание патриарха Германа III.³⁰² В последние же времена существования Византии местом для избрания патриарха служил храм Свв. апостолов, как сообщает Симеон Солунский.³⁰³ Этот храм был самым обширным после Софии и богатым из всех храмов Константинополя;³⁰⁴ к тому же Влахернский храм в 1434 г. сгорел;³⁰⁵ наконец, ради благодати апостольской, как отмечает Симеон Солунский, и служения апостольского, коим облекался патриарх, его избрание происходило именно в храме Свв. апостолов, где кругом были расположены изображения апостолов, подобно тому как и в месте избрания епископов изображены апостолы, приемлющие Духа свыше.³⁰⁶ Вообще, со второй половины XIII в. собор для избрания патриархов не созывался в «великом храме патриархии», т. е. Св. Софии, так как не было предстоятеля этого храма – патриарха, без разрешения которого нельзя было и проникнуть в него.

Итак, в определенный день в одном из храмов Византии созывался собор для избрания патриарха. Этот собор состоял исключительно из архиереев, каждый из которых имел право подать свой голос в пользу того или другого кандидата. Из патриарших чинов, которые обыкновенно присутствовали на византийских соборах, только один хартофилакс допускался на собор для избрания патриарха, а остальные патриаршие чины, равно клирики, монахи и народ не имели доступа в место заседания собора. Даже византийский василевс-автократор не присутствовал на этом соборе, чтобы не стеснять свободы его избирательных действий. Таким именно мотивом Кантакузин объяснил свое отношение к собору, избравшему в 1347 г. патриарха Исидора.³⁰⁷ Что касается хартофилакса, то присутствие его на соборе обусловливалось характером его обязанностей при дворе патриарха. Хартофилакс был патриаршим канцлером и вел от имени патриарха деловые бумаги и официальную переписку, был помощником патриарха по разным делам его юрисдикции, а в его отсутствие занимал даже председательское место на судебных заседаниях патриаршего синода.³⁰⁸ В частности, на соборе, избиравшем патриарха, хартофилакс был как бы его местоблюстителем (τοποτηρητής), предлагал присутствовавшим на соборе архиереям, в известной последовательности, высказать свои мнения о кандидатах патриаршества и записывал их голоса, но сам своего голоса не подавал; наконец, после избрания трех кандидатов хартофилакс, вместе с избранными членами собора, сообщал их имена императору.³⁰⁹

Когда в священное место, назначенное для заседания собора, являлись по меньшей мере двенадцать архиереев, а в исключительных случаях даже и меньше этого,³¹⁰ то по установившейся практике председательство на соборе предоставлялось первому из них (πρώτος άρχιερεύς). Это первенство обусловливалось не прерогативами власти или какими-либо внецерковными преимуществами, а было связано с определенными кафедрами Византийской церкви. Во Вселенской патриархии существовал синтагматион, или каталог, архиерейских кафедр, в котором каждой епархии и ее предстоятелю было отведено свое место, обозначавшееся в зависимости от древности и важности той или иной епархии, от ее близости к столице или отдаленности соответствующим цифровым знаком. Этот каталог неоднократно изменялся вместе с ростом и развитием Византийской церкви и в зависимости от сокращения ее внешних границ, но в разные эпохи первые места занимали следующие епархии: Кесарии Каппадокийской, Ефеса, Ираклии, Анкиры, Кизика и т. д.³¹¹ Первенствующий из митрополитов этих кафедр, если присутствовал на соборе, и был тем πρώτος άρχιερεύς, который исполнял обязанности его председателя. Обыкновенно председательство на соборе вверялось «первотронному» (πρωτόθρονος)³¹² митрополиту Кесарии Каппадокийской, который занимал первое место в синтагматионе византийских кафедр, а в случае его отсутствия – митрополиту Ефеса как второтронному, потом митрополиту Ираклии и т. д.

Заседание избирательного собора открывалось молитвой. Предварительно перед иконами апостолов зажигались три свечи «во славу и образ Святой Троицы и (в знамение того), что от Нее нам (подается) всякое просвещение и в особенности это – совершеннейшее».³¹³ Затем «первый архиерей» надевал епитрахиль, изображающую, по объяснению Симеона Солунского, вышнюю благодать,³¹⁴ воскурял фимиам перед иконами в знамение ниспослания благодати и вместе со всеми присутствующими совершал пение и молитву.³¹⁵ Что касается молитвословия, то оно состояло в призывании Духа Святого и было заимствовано преимущественно из богослужения в день Пятидесятницы. В частности, после начального возгласа первого митрополита архиереи пели Царю небесный и трисвятую ангельскую песнь, потом молитву Господню Отче наш и остальные приличествующие таинству песнопения: Благословен ecu Христе Боже наш – в честь апостолов, которых Христос избрал и через которых в Духе Святом уловил вселенную, и еще – Яко посреди учеников Твоих пришел ecu Спасе, чтобы и с ними был Христос, а также – Молитвами, Господи, всех святых и Богородицы, дабы достигнуть при их помощи божественного мира Христова и, как святые были согласны и объединены во Христе, так и им с миром и согласно произвести избрание патриарха и подать священные голоса.³¹⁶ Затем «первый архиерей» произносил ектенью вместе с поминовением. Симеон Солунский, по руководству которого здесь излагается порядок избрания патриарха, ничего не говорит о том, кто именно поминался на ектеньи во время описываемого чина.³¹⁷ Но по аналогии с его чином избрания епископа можно судить, что первый митрополит поминал царей как экдиков Церкви, божественное священство и братство архиереев как равночестных по благодати, сотрудников и соепископов.³¹⁸ Богослужение завершалось «отпустом» первого архиерея – Иже в видении огценных язык, причем он молился о своих собратьях, дабы и на них снизошла божественная милость. Симеон Солунский и добавляет, что архиереи давали друг другу прощение по заповеди, повелевающей молиться друг за друга.³¹⁹ Этим и заканчивалось молитвословие перед избранием патриарха.

Вслед за тем архиереи садились по чину (κατά τάξιν χάθηνται). Этот чин определялся синтагматионом, или каталогом, византийских епархий, в зависимости от распорядка и последовательности которых каждый из членов собора и занимал свое место. Симеон Солунский, описывая избрание епископа, говорит, что участвовавшие в этом акте архиереи садились не на тронах, а на некоторых малых седалищах или стульях (ούκ έπι θρόνων, αλλ᾿ έπι σκιμπόδων τινών μικρών).³²⁰ Но при избрании патриарха, происходившем в величественных и богатейших храмах Византии, в устройстве и убранстве которых была предусмотрена и эта потребность церковной жизни, митрополиты, члены собора, восседали, надо полагать, на приличествующих всей обстановке собрания тронах, которые и расставлялись полукругом (εκατέρωθεν), с троном «первого архиерея» в центре. Вместе с архиереями на соборе присутствовал (συμπαρόντος) и патриарший хартофилакс. Является вопрос: какое место он занимал? Дело в том, что при избрании епископов хартофилакс, заменявший отсутствующего «первого», или «великого», архиерея-архиепископа, занимал место не только среди архиереев, участников избирательного собора, но даже и выше их.³²¹ Однако по поводу такого первосидения хартофилакса следует сказать, что оно имело силу по уполномочию правящего патриарха и вследствие предоставления хартофилаксу права быть патриаршим местоблюстителем (τοποτηρητής).³²² Что же касается избрания патриарха, то указанные основания для привилегии хартофилакса во время этого процесса уже теряют свою силу, так как нет фактического источника – в лице патриарха – для облечения хартофилакса прономией первосидения. А затем совершенно верно, что хартофилакс, в силу новеллы (XLII) императора Алексея I Комнина, имел прономию сидеть выше архиереев (προκαθήσθαι αυτόν των αρχιερέων),³²³ но это право не имело абсолютного значения. В новелле Алексея прямо сказано, что хартофилакс сидит выше архиереев только в тех случаях, «когда им следует собраться по какой-либо нужде и совместно заседать в одном и том же месте до прибытия патриарха в святилище», или в священное место заседания синода.³²⁴ А знаменитый канонист Феодор Вальсамон, говоря о праве хартофилакса Святейшей Великой Церкви первосидеть среди не только иереев, но и архиереев – в силу новеллы императора Алексея, разъясняет, что этим правом он пользуется только в собраниях или заседаниях вне синода или собора (έν ταΐς έξω της συνόδου συνάξεσιν).³²⁵ В специальном трактате о хартофилаксе Вальсамон добавляет, что хартофилакс сидит выше митрополитов во время замещения вдовствующих Святейших Церквей (епархиальных кафедр) и в общих собраниях, происходящих вне патриаршей кафедры или вне патриархии.³²⁶ Таким образом, ясно, что на соборе митрополитов, созываемом для избрания патриарха, притом – иногда в пределах патриархии, хартофилакс не имел ни юридического, ни фактического полномочия сидеть выше митрополитов – членов собора. Ведь он не был и членом этого собора, так как не подавал наряду с архиереями своего голоса (ού μην συμψηφίζεται) о кандидатах патриаршества, а только присутствовал здесь (συμπάρεισι) в качестве секретаря собора.³²⁷ Фактическим же председателем собора был первый по чину синтагматиона архиерей Византийской церкви, присутствовавший в данное время в Константинополе.

Когда члены собора занимали по чину свои места, они, по предложению «первого» архиерея, приступали к наименованию кандидатов патриаршества. По издавна существовавшей в Византии практике, собору надлежало наметить трех кандидатов. В нашу эпоху эта практика оставалась во всей силе и вполне оправдывается формально-правовыми источниками вопроса. И Константин Багрянородный,³²⁸ и Кодин,³²⁹ и Симеон Солунский³³⁰ – все категорически говорят о трех лицах, которых предстояло избрать собору в качестве кандидатов патриаршества. Это был, по выражению Симеона Солунского, обычай – έθος, совершавшийся во славу и образ Троицы (εις δόξαν της Τριάδος και τύπον).³³¹ Примечательно и то, что наши источники говорят вообще о лицах (πρόσωπα) как кандидатах патриаршества, не указывая ни чина их, ни звания. Значит, члены собора не были ограничены в своих действиях какими-либо внешними или формальными прерогативами кандидатов первостоятельства в Церкви, а избирали их вполне свободно, руководствуясь соображениями принципиального свойства. Эти мотивы находили свое основание в том τύπος е патриарха, который был традиционным в Византии идеалом и был начертан в юридических и исторических ее памятниках, а равно жил в реальных фактах церковной действительности. Отношение членов собора к τύπος᾿γ было с моральной стороны вполне свободным, поскольку им надлежало отдавать предпочтение не степеням и чинам, но добродетели и достойнейшему.³³² С такой точки зрения, вполне соответствуют исторической действительности и ясные указания наших формальных источников о личном почине членов собора, об их собственном мнении и одобрении кандидатов патриаршества в пределах личной воли, руководимой Духом Святым. Константин Багрянородный говорит, что митрополиты намечают голосованием трех, которые им представляются достойными патриаршества.³³³ По сообщению Георгия Кодина, на соборе избираются три лица, которых Бог внушит митрополитам.³³⁴ Симеон Солунский на весь акт избрания патриарха взирает как на проявление Божественной воли, выражающееся в голосе членов собора. Наконец, и в кратком царском указе (πρόσταγμα) об избрании патриарха выразительно говорится о свободном голосовании, которое митрополиты должны были произвести на основании личного, при помощи Божией и содействии Святого Духа, рассмотрения и оценки этого дела.³³⁵ Вообще, формально-правовые источники свидетельствуют о том, что члены собора, приступая к избранию патриарха для Византийской церкви, должны были признавать за собой право свободного выбора кандидатов, применительно к господствовавшему в Византии τύπος᾿у, по силе собственного разумения этого идеала и под водительством благодатной помощи Духа Святого.

Фактически свобода выбора выражалась прежде всего в свободном обсуждении достоинств намечаемых кандидатов патриаршества. Это дело – в каждом частном случае выборов – не было совершенно новым, так как с момента фактического вдовства Византийской церкви вопрос о будущем предстоятеле поступал на обсуждение всего византийского общества и интересовал иерархов не менее, чем клириков, монахов, мирян. Но то был суд частный и необязательный по своим результатам, а на соборе оценка получала официальное значение, совершалась по уполномочию Церкви и василевса, была актом воли Божией, являлась указанием Божественного жребия. И история свидетельствует, что на соборах, действительно, предварительно намечались три кандидата путем свободного обсуждения их достоинств. Так, Георгий Пахимер рассказывает, что после удаления с кафедры Григория Кипрского (1289 г.) начались общие рассуждения о будущем патриархе. Когда состоялся собор, то присутствовавшие здесь архиереи голосованием наметили по обыкновению трех кандидатов.³³⁶ Первым из них был Геннадий, который незадолго до этого был избран епископом первой Юстинианы и принял это избрание, но временно проживал в Константинополе, вторым – Иаков, муж простой по нраву и исполненный благочестия, которому было вверено предстоятельство на Афоне,³³⁷ и третьим был Афанасий, который проводил жизнь в горах Гана, происходил из местности близ Адрианополя и был известен и царю Андронику Старшему.³³⁸ Характерным нужно признать замечание историка Пахимера о том, что избрание трех кандидатов было делом обычая. Значит, в нем заключалась господствующая практика и тот церковный чин и порядок (εκκλησιαστική τάξις τε και συνήθεια), о которых говорится в традиционной редакции царского повеления митрополитам об избрании Вселенского патриарха,³³⁹ – хотя в исторических источниках этот всем известный обычай и отмечается редко и как бы мимоходом. Он указывается, в частности, и в истории Иоанна Кантакузина по поводу избрания патриарха Филофея в 1354 г. Царь предоставил архиереям древнюю свободу (τήν άρχαίαν ᾿ελευθερίαν) в избрании патриарха, которая в том и состояла, что они должны были, при помощи Божией, наметить трех кандидатов и об именах их доложить царю, который, по обычаю (ώσπερ έθος), и имел право избрать из трех одного. И он повелел им собраться в том месте, в каком признают нужным, и произвести избрание патриарха по древнему способу (τον άρχαΐον τρόπον). И архиереи собрались на собор и, призвав божественную благодать Духа, избрали трех – Филофея, архиерея Ираклийского; Макария, епископа Филадельфийского, и Николая Кавасилу, бывшего еще частным человеком-мирянином (ιδιώτης).³⁴⁰ Таким образом, избрание на соборе трех кандидатов было не только древним способом и господствующим обычаем, но и выражением присущей собору изначальной церковной свободы, руководимой благодатным воздействием Святого Духа. Практика этого рода была настолько устойчива и принудительна, что собор иногда должен был чисто формальным образом исполнять господствующий древний обычай. Так, при избрании Иоанна Векка в 1275 г. архиереи, собравшись вместе в божественном и великом храме, избрали одного и того же (Векка) и в первый раз, и во второй, и в третий.³⁴¹ Вообще, исторические данные говорят в пользу фактического исполнения предписания византийских правовых памятников о предварительном и свободном избрании на соборе трех кандидатов, хотя этот обычай иногда осуществлялся только формальным способом. Дело в том, что при избрании как патриарха, так и епископов признавался наиболее правильным такой ход совещаний, который приводил членов к единодушному решению в пользу определенных кандидатов: в согласии и единомыслии и проявлялось воздействие Духа Святого. «Если все архиереи согласятся, – говорит Симеон Солунский, – то это есть всецело дело Духа, если же произойдет некоторое разногласие, то хотя это и не есть добро по существу, но ввиду того что оно возникло вследствие расследования и оценки, то и опять есть благо (относительное), потому что исследующие (достоинства кандидатов) суть люди», решение же в этом случае производилось большинством голосов.³⁴²

Три кандидата намечались на соборе путем предварительного обсуждения их достоинств, а затем производилось открытое голосование. Симеон Солунский дает основание утверждать, что голоса отбирались и записывались хартофилаксом. По его описанию, при избрании епископа хартофилакс «сидел и спрашивал епископов по порядку (κάθηται και έρωτα κατά τάξιν τους επισκόπους), но сам не подавал голоса вместе с ними».³⁴³ В другом месте Симеон пишет: «Хартофилакс просил каждого из архиереев по порядку, начиная с первого, сказать свое мнение» и – «имя того лица, которое признавалось достойным иерархии, записывал на хартии, для этого приготовленной».³⁴⁴ По аналогии можно заключить, что и при избрании патриарха хартофилакс как блюститель права церковного и секретарь собора, когда оканчивались совещания, просил членов собора подать свой голос в пользу того или другого кандидата. Он отбирал голоса по порядку (κατά τάξιν), который определялся de jure синтагматионом, a de facto – размещением архиереев на соборе. Примечательно и то, что голосование начиналось с первого из архиереев (από του πρώτου των αρχιερέων), а не с последнего или самого низшего по чину. После опроса архиереев определялся результат голосования, иначе сказать – производился подсчет голосов. Тот из кандидатов, который получал большинство голосов, заносился на хартию в состав традиционного числа трех лиц. Византийские источники не оставляют нас в неведении и по вопросу о большинстве голосов. Да превозмогает мнение большего числа избирающих (κρατείτω ή των πλειόνων ψήφος), – говорит 6-е правило I Вселенского собора (ср.: 19-е правило Антиохийского собора). Византийская практика и руководствовалась этим каноном. Симеон Солунский, подробно описывающий чины избрания епископа и патриарха, прямо говорит, что в случае разногласия голос большинства, согласно канонам, получает верх.³⁴⁵ А Никита Хониат сообщает о факте, свидетельствующем в пользу жизненного значения этого правила: при избрании патриарха Михаила II (1143 г.), рассказывает он, победил голос большинства и даже почти всех.³⁴⁶ Даже более того: в византийской практике, несомненно, были факты, когда голоса избирающих делились поровну, и поэтому возникал вопрос о значении голоса председателя (προεστώς) или первого архиерея. На это указывает толкование Феодора Вальсамона на 6-е правило I Вселенского собора, где знаменитый канонист разрешает представленное ему недоумение по поводу равенства голосов при избрании.³⁴⁷ В церковной практике это недоумение решалось при помощи новеллы византийского императора Мануила Комнина от 1166 (6674) г., в которой речь идет собственно о гражданских судах. «Если не все (судьи), – говорится здесь, – будут согласны, но некоторые станут разногласить с большинством или голоса разделятся поровну, в таком случае перевес имеют те, с которыми согласен председатель суда».³⁴⁸ Но ввиду того что указанная практика получила свое начало и главное применение в делах гражданского порядка и по самой своей природе не подходила к явлениям церковной жизни, она не была официально одобрена церковной властью и не регламентирована в церковно-правовых памятниках Византии. Да и вообще, решение церковно-религиозных дел большинством голосов применялось здесь исключительно по требованию крайней практической необходимости, так как всякое разделение – «не добро – ούκ αγαθόν», по выражению Симеона Солунского, особенно – на соборах, где правильность и согласное решение дел обусловливаются водительством Святого Духа.

Когда голосование оканчивалось, тохартофилакс, предварительно записавший голоса, производил их подсчет и составлял протокол (υπόμνημα) соборного деяния. Необходимым при этом условием было внесение в протокол трех кандидатов патриаршества в том именно порядке, в каком они и были намечены на соборе. Эту сторону соборного акта отмечает Симеон Солунский в отношении избрания епископа, но, несомненно, и протокол патриарших выборов составлялся применительно к этому образцу. «Избранные большинством или всеми и намеченные голосованием три – во славу и образ Троицы – благочестивых мужа записывались так, как и были избраны, т. е. первый кандидат поставлялся на первом месте, какой бы степени он ни был, избранный вторым записывался после избранного первым (а потом третий), как и произошло при помощи благодати, потому что здесь не следует предпочитать степени и чины, но добродетель и более достойного. Ведь и голосование происходит о способных к известному делу, но (не имеет в виду) достигшего высшей степени, хотя бы и не отличающегося добродетелью, поэтому часто иереи предпочитаются епископам, благочестивые монахи или даже миряне – епископам и иереям. Значит, справедливо, чтобы тот, кто избран первым, и (в протоколе) поставлялся первым».³⁴⁹ В действительности так и было, т. е. избранные кандидаты патриаршества записывались в той последовательности, в которой и были намечены, как об этом свидетельствуют исторические факты избрания Афанасия I и Филофея I, когда в одном случае кандидатами были: епископ Юстинианы Геннадий – первым кандидатом, афонский прот Иаков – вторым и ганский подвижник Афанасий – третьим,³⁵⁰ а в другом кандидаты были размещены в такой последовательности: епископы Филофей и Макарий и мирянин Николай Кавасила.³⁵¹ Затем, сохранился и образец протокола об избрании патриарха, относящийся, впрочем, к турецкой эпохе в истории Константинопольской церкви, но, несомненно, выражающий и византийскую традицию. «Ни одно из дел, – говорится здесь, – не может существовать независимо (δίχα) от власти, ибо власть есть корень и источник всего. А так как вселенский и высочайший престол константинопольский остался без власти и пастыря (ибо состоявший здесь архиереем кир такой-то переселился ко Господу), то мы, оказавшиеся (в столице) архиереи, собрались в патриархии, во всечестном храме Великомученика Георгия Победоносца, и, произведя каноническое голосование (ψήφους κανονικώς) для избрания лица, имеющего занимать этот священнейший и высочайший константинопольский престол, первым поставили (έθέμεθα) кир... вторым – кир... и третьим – кир... Посему в доказательство и для верности имена их записаны и занесены в этот священный кодекс святейшего и апостольского этого престола в лето... от явления Бога и Спасителя нашего, в месяце...».³⁵² Известны из турецкой эпохи и частные протоколы, относящиеся к избранию того или другого патриарха и также поименовывающие первого, второго и третьего кандидатов, причем в конце протокола добавляется, кого именно из трех кандидатов собор избрал достойным и наиболее способным для предстоятельства в Церкви.³⁵³ В византийскую же эпоху последнего добавления в протоколе не было, так как окончательное избрание одного из трех кандидатов принадлежало василевсу.

Когда протокол соборного деяния был составлен и подписан, то митрополиты, по сообщению Константина Порфирогенита, в свою очередь извещали царя о том, что его повеление исполнено.³⁵⁴ Царь приказывал им явиться в Большой дворец (παλάτιον). И вот архиереи являлись сюда, становились перед лицом царя (ενώπιον του βασιλέως) и передавали ему тот письменный документ, который они составили на основании голосования намеченных кандидатов патриаршества.³⁵⁵ Кодин несколько иначе описывает этот передаточный момент. Протокол с именами кандидатов представляли царю не сами архиереи, которых василевс и не призывал к себе после предварительного с их стороны извещения, но приносили его во дворец избранные или почтенные из архонтов Церкви.³⁵⁶ Иначе сказать, постановление собора представлялось во дворец патриаршими архонтами первой пентады, в состав которой кроме хартофилакса входили: великий эконом, великий сакелларий, великий скевофилакс, сакеллий и протоэкдик. Эти именно церковные архонты, по сообщению того же Кодина, заседали (κάθηνται) в божественном и Св. синоде архиерея-патриарха,³⁵⁷ хотя и не в качестве его членов, – они же, в том или другом составе для каждого отдельного случая, являлись и во дворец для представления царю постановления собора относительно кандидатов патриаршества. Наконец, Симеон Солунский, описывая практику своего времени, говорит, что результаты соборного голосования сообщались царю хартофилаксом и двумя архиереями.³⁵⁸ Таким образом, можно установить, что, по господствовавшей в Византии практике, протокол соборного постановления о кандидатах патриаршества приносился царю во дворец избранными депутатами собора, в числе преимущественно трех лиц, – или принадлежащих к составу собора архиереев, или хартофилакса совместно с архиереями и патриаршими архонтами первой пентады. Из исторических иллюстраций к этой частности избирательного порядка (τάξις) можно указать на следующие факты. Перед избранием патриарха Максима (1215 г.) архиереи и архонты патриархии решили письменно выразить свое мнение относительно достойного кандидата.³⁵⁹ Внешним для этого побуждением служило отсутствие византийского императора Феодора Ласкариса, выбывшего из Никеи для участия в походе против франков, но факт соответствовал и господствовавшему обычаю избирательного процесса и вовсе не был исключением, как иногда допускается.³⁶⁰ И при избрании патриарха Филофея (1354 г.) собор также письменно сообщил императору Иоанну Кантакузину об именах трех кандидатов.³⁶¹

Второй акт избирательного процесса – выбор (εκλογή) царем одного из трех намеченных собором кандидатов патриаршества. – Описание этого акта в Придворном Уставе Константина Порфирогенита и смысл его. – Георгий Кодин и Симеон Солунский – об участии царя в выборе патриарха. – Исторические факты содействия царей соборам в избрании патриархов – Евфимия, Полиевкта, Василия Скамандрина, Антония III Студита, Михаила Кируллария, Константина Лихуда, Иоанна Ксифилина, Косьмы, Арсения, Германа III, Иоанна Векка, Григория Кипрского, Афанасия, Иоанна Созопольского, Исидора, Филофея и др. – Злоупотребления при избрании патриархов со стороны императоров – Романа Лакапина, Василия II Болгаробойцы, Исаака II Ангела, Иоанна III Ватаца, Андроника Старшего, Андроника Младшего и Иоанна Кантакузина. – Общее суждение об участии византийских царей в выборе патриархов.

После этого наступал второй акт сложного избирательного процесса, состоявший в выборе (εκλογή) царем одного из трех кандидатов патриаршества, указанных в представленном ему соборном протоколе. Форма участия василевса в этом акте неодинаково описывается в различных византийских источниках, причем памятники исторические то совпадают с источниками правового содержания и значения, то представляют уклонение от них в тех или других подробностях чина.

«Василеве, – рассказывает Константин Багрянородный, – или соглашается с избранием собора и останавливается своим выбором на кандидате, которого ему самому угодно избрать, или же не соглашается, когда в числе кандидатов нет угодного ему лица, и говорит прибывшим к нему от собора депутатам: „Я желаю, чтобы был такой-то – εγώ τον ό δείνα θέλω γενέσθαι». Когда митрополиты соглашались на это и уступали царскому повелению и суду по правде (κρίσει κατά το δίκαιον), если, конечно, (предложенный царем кандидат) был достоин (ει άρα άξιος εϊη) патриаршества, то был метастасимон (γίνεται μεταστάσιμον), т. е. придворным чинам объявлялось о месте и времени собрания во дворе для присутствования в обряде царского поставления (πρόβλησις) нового патриарха».³⁶² Ввиду того что предложенное извлечение из Придворного Устава Константина Багрянородного неправильно комментируется как русскими, так и иностранными учеными,³⁶³ является необходимость войти в детальный его анализ. Прежде всего, нельзя ставить византийскому василевсу в вину то, что он имел право соглашаться или не соглашаться с постановлением собора относительно кандидатов патриаршества. Ведь он был экдиком и епистимонархом Византийской церкви и на его обязанности лежало попечение о наилучших условиях ее существования в Империи, которое в наибольшей своей части зависело от личности и достоинств всякого нового патриарха, а с другой стороны, патриарх по делам Церкви находился в постоянных и живых сношениях с василевсом, принимал участие в гражданско-политической жизни, имел громадное влияние на общественное настроение, был для народа образом Христа, отцом, учителем и руководителем. Значит, интересы и Церкви, и государства требовали, чтобы между царем и патриархом было согласие и единомыслие. Поэтому и выбор царем из трех лиц одного, ему наиболее угодного, был делом нормальным, поскольку это обусловливалось благом Церкви и не противоречило праву собора свободно указывать достойных кандидатов. И действительно, Симеон Солунский гарантирует правильность взаимоотношений в этом акте царя и собора тем, что василевс, во-первых, получил благодатную харизму, во-вторых, унаследовал право избрания издревле – от святых отцов, и в-третьих, он выбирал уже из числа тех кандидатов, которых собор признал достойными патриаршества. Итак, царь, если находил в числе кандидатов, избранных и одобренных собором, такого, который и ему был угоден, то он его и избирал из числа трех, если же такого лица не было, то он, по аналогичным основаниям, имел право и не соглашаться с избранием собора. Столкновения последнего рода фактически происходили весьма редко, так как в период приготовления к избранию патриарха, продолжавшийся иногда Довольно долго, члены синода и василевс приходили к определенному соглашению относительно угодных им кандидатов и, во имя блага церковного, обязаны были не считаться со своими личными симпатиями и антипатиями. Но Придворный Устав предусматривает возможность коллизии и на этот случай, фактический или проблематический, указывает и выход из столкновения. Если царь не находил в числе кандидатов, намеченных собором, такого, которого ему желательно было иметь соправителем «политии», то он прямо и заявлял: «έγώ τον ό δείνα θέλω γενέσθαι». Что это значит? Полагают, что здесь речь идет прямо о патриархах и царь выражает желание, чтобы такой-то (о δείνα) был патриархом. Но отмеченное понимание не соответствует смыслу текста, и заключение о патриархе является преждевременным. Ведь избрание пока касается кандидатов патриаршества и весь процесс вращается в пределах лишь оценки и одобрения именно кандидатов. Об угодном для себя кандидате патриаршества говорит и царь в приведенной из Придворного Устава формуле. Возможно и даже в известной степени необходимо заключать, что кандидат, вновь указанный собору василевсом по предварительной аудиенции, становился потом и патриархом, но мы утверждаем, что ответ царя – έγώ τον ό δείνα θέλω γενέσθαι – не заключал в себе абсолютного царского приказания о патриархе, лишавшего собор всякой свободы и связывавшего его деятельность одним определенным именем. Такое понимание, во-первых, не вытекает из текста, так как в формуле нет упоминания о патриархе (γενέσθαι πατριάρχην), а речь по контексту идет лишь о кандидатах, и, во-вторых, совсем несогласно со смыслом дальнейшего описания патриаршего избирательного акта. Ведь дальше автор Придворного Устава рассказывает об отношении митрополитов к заявлению царской воли. Что же? Разве митрополиты, члены собора, услышав от царя – έγώ τον ό δείνα θέλω γενέσθαι, кланялись василевсу в знак безусловного послушания и безмолвно удалялись? Совсем нет. Не надо забывать, что собор не являлся во дворец в полном своем составе, а посылал к царю только своих уполномоченных, которые, разумеется, не имели права от имени собора немедленно выразить перед царем свое согласие на внесение в соборный свиток угодного ему кандидата, а обязаны были сообщить об ответе царя всему собору. Не следует думать, будто этот период избирательного процесса совершался весьма быстро и без всяких дальнейших обсуждений со стороны членов собора: это и фактически невозможно, особенно во время возникновения коллизий разного рода, и не оправдывается текстом Придворного Устава. Обращаясь к последнему, находим здесь характерные оттенки греческой речи, указывающие на то, что воля царя вовсе не была абсолютным приказом для собора и не связывала его свободы тесными и нерасторжимыми узами пресловутого византийского цезарепапизма. Писатель говорит прежде всего о согласии митрополитов на сделанное царем условие (των μητροπολιτών επί τούτω συγκαταθεμένων), предполагая, конечно, и иное с их стороны отношение к царской воле, до полного несогласия включительно. Затем, допуская уступку митрополитов царскому повелению (καΐ τη βασιλική προστάξει... ύπεικόντων), автор Придворного Устава обусловливает ее двумя мотивами: во-первых – царским судом по правде (κρίσις κατά το δίκαιον) и во-вторых – оценкой со стороны собора достоинств нового кандидата (ει άρα άξιος εϊη). Оба эти условия вносят существенное содержание в рассматриваемый акт избирательного процесса. Суд по правде был одной из характерных особенностей церковно-общественной жизни в Византии и являлся выражением господствовавшей культурной системы византинизма. Его теоретические предпосылки ясно сформулированы в различных памятниках византийского права, именно в титуле о законе и правде (περί νόμου και δικαιοσύνης). Эпанагога, Василики, Синопсис Василик, Прохирон Распространенный, Синтагма Матфея Властаря – все говорят о правде как высшем законе жизни. По общему их определению, правда есть твердая и постоянная воля (βούλησις), воздающая каждому свойственное ему право (δίκαιον). Свойства правды – честно жить, не вредить другому, каждому воздавать свое. Мудрость правды состоит в познании дел божеских и человеческих, справедливого (το δίκαιον) и несправедливого.³⁶⁴ Правдой должны были руководствоваться в своих действиях все люди, особенно же василевс,³⁶⁵ в частности – в своей оценке угодного ему кандидата патриаршества. Значит, его суд должен был совершаться по мотивам наивысшей справедливости, применительно к действительным качествам претендентов патриаршей кафедры, независимо от всяких личных притязаний и домогательств, во имя подлинного разумения божественного и человеческого и при свете ясного понимания требований правды. При всем том, это была лишь одна сторона акта, а другая зависела от согласия и уступки царю со стороны митрополитов. Как бы высок ни был царский суд, но митрополитам принадлежало право оценивать его, констатировать в глубине своей архиерейской совести степень его соответствия закону божественной правды и, в зависимости от этого, уступать царю или не уступать. Автор Придворного Устава весьма определенно говорит, что митрополиты уступали царскому повелению и суду по правде лишь в том случае, если указанный царем кандидат был достоин патриаршества. Значит, им принадлежало реальное право вновь обсуждать вопрос о кандидатах, сопоставлять их личные качества применительно к традиционному τύπος᾿у и заключать отсюда к достоинству царского кандидата или к недостоинству. Поэтому естественно предполагать, что в случае несогласия царя остановить свой выбор на одном из намеченных на соборе кандидатов, митрополиты вновь обсуждали вопрос и приходили к тому или другому решению, применительно к заявлению царской воли и на основании самостоятельной оценки качеств нового кандидата. А все это представляет роль василевса совершенно вне рамок цезарепапизма.

В аналогичном значении определяет роль василевса и Георгий Кодин, который вообще очень кратко описывает второй акт избирательного процесса и вовсе не упоминает о формуле царского ответа, дающей некоторым ученым повод видеть в деле избрания патриарха проявление византийского цезарепапизма. В действительности же последнего совсем здесь не было. Новое доказательство нашего заключения и представляет Кодин, так описывающий отношение василевса к избранным синодом кандидатам. «Царь, – пишет он, – выбирает из них того, кого Бог внушит на мысль ему (δν αν ό Θεός έμβατεύσει εις γνώσιν αύτοΰ)».³⁶⁶ Таким образом, выбор одного из трех кандидатов признается актом Божественной воли, выражающейся через василевса как помазанника Божия. Здесь, по воззрению Кодина, нет места какому-либо властному притязанию человеческому или обыкновенному разумению и расчету, – но действует Божественная благодать, внушающая василевсу произвести наилучший выбор. С точки зрения Кодина, формула, приводимая в Придворном Уставе, не имеет смысла, как и повторение или пересмотр избирательного акта. Как собор действует под водительством Духа Святого, так и в царском выборе проявляется Божественная воля. Уместно добавить, что формула, которой Придворный Устав предполагал возвеличить авторитет и возвысить достоинство царской власти, не была устойчива в историческом отношении и в XIV в. уже не признавалась существенной принадлежностью избирательного ритуала. Это вовсе не означает того, что в отношении царя к патриаршеству произошел к XIV в. перелом с уклоном от цезарепапизма, но свидетельствует лишь об устойчивости византинизма, так как известная нам система симфонии имела реальное свое осуществление и в акте избрания патриарха. Как и в других пунктах правового и фактического соприкосновения между государством и Церковью, так и в акте избрания патриарха царь действовал в согласии с общецерковным сознанием, проявлявшемся на соборе, и был не властелином с церковными правами, которому была позволительна роль верховного распорядителя и вершителя дел Церковно-религиозных, а лишь сотрудником и помощником собора, поскольку избрание патриарха имело громадное значение и для государства.

С наибольшей отчетливостью указанное значение василевса определил Симеон Солунский. «Ему, как помазанному царю, – говорит этот писатель, – издревле отцами предоставлен выбор (одного) из трех, потому что они (предварительно уже) избраны собором и все трое признаны достойными (патриаршества)».³⁶⁷ «Царь, – говорит Симеон в другом месте, – содействует собору в его деяниях как помазанник Господень, сделавшийся дефенсором (защитником) и слугой Церкви, так как он во время помазания дал обещание и в этом».³⁶⁸ Таким образом, de jure не может быть и речи о произволе царя в акте избрания патриарха и о посягательстве его на права и свободу собора.

Обратимся к историческим фактам. Не подлежит сомнению, что история знает немало примеров правильного со стороны василевсов пользования той привилегией, которая была дарована им древними отцами и состояла в выборе одного из трех кандидатов, представленных им собором. Все раньше отмеченные факты избрания патриархов на соборах подтверждают и участие в этом василевсов в значении, которое наиболее отчетливо определено Симеоном Солунским. Для примера укажем прежде всего на обстоятельства избрания патриарха Евфимия в 907 г. Когда Николай Мистик отказался от престола, то император Лев Философ предложил митрополитам разыскать и указать лицо, достойное архиерейства. Все они как бы по соглашению (ώς έκ συνθήματος) желали видеть на патриаршем престоле великого константинопольского подвижника Евфимия. «Мы не можем, – говорили архиереи царю, – найти в настоящее время никого лучше Евфимия, которого и твое царство прекрасно знает как мужа наиболее из всех безукоризненного и освященного, отличающегося великими достоинствами». Царь ответил митрополитам: «Я радуюсь за этого мужа как духовного и святого, но и боюсь, потому что он часто противодействовал мне. Но да будет воля Божия».³⁶⁹ По избранию собора и при содействии императора Льва Евфимий и занял патриарший престол.³⁷⁰

При содействии собору со стороны Константина Порфирогенита был избран и патриарх Полиевкт. Это был подвижник, отличавшийся аскетической жизнью, которой он посвятил себя с юных лет (έξ απαλών ονύχων), прославившийся во всякой добродетели и правом учении. Многими он признавался и назывался вторым Иоанном Златоустом, и не только назывался, добавляет историк, но и действительно был подобен ему. Добродетельный Константин, увидев этого мужа, – после того как собор указал его в числе кандидатов патриаршества, – радовался и был весьма доволен тем, что встретил столь великого мужа в дни своего царствования.³⁷¹ Разумеется, царь остановил свой выбор именно на этом представленном митрополитами кандидате. Без нарушения прав собора был избран, при участии императора Иоанна Цимисхия, и патриарх Василий Скамандрин. Историк Лев Диакон рассказывает об этом следующее. Когда скончался патриарх Полиевкт, у императора Иоанна явилась забота (σπουδή) о том, чтобы возвести на иерархический престол мужа, превосходящего большинство добродетелями и достоинствами. И вот он пригласил в царский дворец иерархов и синклит и сказал им следующее: «Я знаю единую власть, самую высшую и первую, которая привела из небытия в бытие систему видимого и невидимого мира. А в этой жизни и в земной юдоли я признаю две власти – священство и царство, одной из которых Творец вверил попечение о душах, а другой дал управление телом, дабы не хромала даже и одна их часть, но сохранилась целой и невредимой. Теперь, когда управлявший Церковью патриарх исполнил свой земной долг, а деяния его предстоят перед нелицеприятным оком Творца, необходимо возвести на божественное служение того, кто имеет превосходство перед всеми и больше других испытан в познании дел человеческих. А сам я рекомендую возвести на божественный трон мужа, бесспорную опытность которого давно знаю; пусть не скрывается в неизвестности и не проводит жизнь в уединении человек, прославившийся разнообразными преимуществами, получивший от Бога благодатный дар прозорливости: он, во славу Божию, предсказал мне многое из будущего, что в свое время и исполнилось». Царь сказал и вывел на середину анахорета Василия, который от лет юных избрал монашескую жизнь и совершил многие аскетические подвиги на вершинах Олимпа. Его он и предложил избрать на патриарший престол.³⁷² Ученые Gfrorer и Schlumberger готовы видеть в факте избрания Василия Скамандрина проявление всемогущей воли византийского василевса, приказавшего собору архиереев возвести на патриарший престол того, кого он сам хотел видеть предстоятелем Византийской церкви.³⁷³ Но в действительности было не так. Иоанн Цимисхий при избрании Василия Скамандрина воспользовался тем правом, которое признавал за царем и Придворный Устав и которое состояло в указании собору угодного ему кандидата. Царь и представил собору такого кандидата в лице Василия. Но это нисколько не обязывало собор без рассуждений подчиниться воле Цимисхия. Ведь Василий был предложен ему только в качестве кандидата, затем он был мало известен собору, а чин избрания патриарха обязывал митрополитов расследовать, действительно ли предложенный царем кандидат достоин патриаршества (ει άρα άξιος εϊη). И несомненно, собор занимался оценкой личных качеств Василия. Если он потом и согласился возвести Василия на патриарший престол, то, конечно, потому, что признал выбор царя вполне удачным. Таким образом, избрание Василия произошло нормальным порядком. Царь оказал собору содействие своим предложением угодного ему кандидата, собор одобрил его и изъявил согласие на избрание. Проявления всемогущей царской воли не могло здесь быть уже потому, что Василий Скамандрин был выдающимся по своим личным качествам аскетом, а на патриаршем престоле вполне оправдал доброе о нем мнение царя и собора.³⁷⁴ Затем, о цезарепапизме Иоанна Цимисхия можно было бы говорить, вслед за Гфрёрером и Шлюмберже, лишь в том случае, если бы предложенный им кандидат не удовлетворял требованиям τύπος᾿а, прилагавшегося к кандидатам византийского патриаршества. Но этого опять не видно из характеристики Василия у историков.³⁷⁵ Значит, согласие царя и собора имело место и в акте избрания Василия Скамандрина. И другой патриарх из времени царствования Цимисхия, Антоний III Студит, занял вселенский престол при общем согласии царя и архиереев, так как был выдающимся в нравственном отношении подвижником.³⁷⁶

А вот как произошло избрание Михаила Кируллария (1043 г.). «По смерти патриарха Алексия, – рассказывает Михаил Пселл, – храм Св. Софии, это небо на земле (о περί γήν ουρανός), был лишен светильника своего и остался без солнечных лучей. И вот во время предварительного наименования кандидатов одному казался достойным престола один кандидат, другие склонялись своими мнениями в пользу иных лиц, руководствуясь в их оценке то добродетелью, то чувством родства или дружбы. Но император Константин Мономах желал видеть на патриаршем престоле Михаила Кируллария. Того же мнения держались и архиереи, хотя сам Кирулларий отклонял от себя высокую честь. На соборе, состоявшемся для избрания кандидатов, был назван в их числе и Кирулларий. Кандидаты были представлены на воззрение Константина Мономаха, который, пользуясь своим правом, и выбрал Кируллария».³⁷⁷ Константин Лихуд был избран (1059 г.) также в силу предпочтения, которое оказал ему император Исаак Комнин перед другими кандидатами, предложенными собором митрополитов.³⁷⁸ Аналогичные сведения известны и относительно Иоанна Ксифилина, занявшего престол (1064 г.) после выбора со стороны императора Константина Дуки,³⁷⁹ и патриарха Космы (1075 г.), весьма добродетельного мужа, пользовавшегося уважением царя Михаила Дуки.³⁸⁰ А о патриархе Арсении (1255 г.) историк Никифор Григора пишет следующее: «Итак, он посвящается и хиротонисуется в сан патриарха, по общему решению архиереев и царя (Михаила Палеолога), который весьма одобрил и по обычаю утвердил этот архиерейский выбор».³⁸¹ Любопытно здесь отметить, что утверждение царем одного из трех представляемых собором кандидатов, с точки зрения историка, было явлением обыкновенным. Значит, протест царя по поводу деяний собора, отклонение его кандидатов и рекомендация взамен их своего претендента были, по мнению Григоры, исключением или отступлением от господствовавшего обычая. Далее, когда собор архиереев избрал (1267 г.) на патриарший престол, в числе кандидатов, и Адрианопольского митрополита Германа, то царь Михаил Палеолог согласился с ним и остановил свой выбор именно на этом кандидате.³⁸² Иоанн Векк также был избран (1275 г.) по единодушному решению собора и царя Михаила.³⁸³ При избрании патриарха Григория II Кипрского (1283 г.) царь Андроник Старший шел «средним», или царским, путем,³⁸⁴ который состоял в том, что Григорий был указан собором в числе кандидатов патриаршества, а император утвердил его.³⁸⁵ Избрание Афанасия I (1289 г.) сопровождалось такими обстоятельствами. Собор архиереев, по обыкновению, представил царю трех кандидатов – епископа первой Юстинианы Геннадия, афонского прота Иакова и ганского подвижника Афанасия. Ввиду того что Геннадий был назван первым кандидатом, император Андроник Старший, прислушиваясь к голосу собора, его именно и хотел утвердить патриархом Византии. Но Геннадий категорически отказался от патриаршего престола. Царю предстояло сделать выбор из двух остальных кандидатов. При оценке этих лиц царь, по сообщению историка, испытал некоторое колебание и наконец наклон его расположения от второго кандидата перешел к третьему – Афанасию.³⁸⁶ Преемник Афанасия, патриарх Иоанн Созопольский, был избран на престол (1294 г.) не только по единодушному решению собора, но и при совершенном одобрении императора Андроника, который, по свидетельству историка, принял, что и естественно, выбор архиереев.³⁸⁷ Впрочем в этом случае архиереи при указании кандидатов имели в виду и волю царя, с которой они и должны были потом считаться.³⁸⁸ Однако не следует думать, что эта воля была в их представлении всемогущей или имела абсолютное значение. Речь идет не о деспотизме или произволе царя, с одной стороны, и не о пассивности или безличии членов собора – с другой, но о единодушном, согласном и основанном на доверии действии представителей власти церковной и гражданской, о гармоническом их союзе и благожелательном взаимоотношении для блага церковного и общественного. То же самое наблюдалось и при избрании Исидора (1347 г.). Император Иоанн Кантакузин, избегая новых осложнений в церковной жизни, которая проходила в борьбе паламитов с варлаамитами, решил со своей стороны ничего не предпринимать для замещения вакантной патриаршей кафедры, но всецело предоставил дело архиереям. Последние устроили собор, на котором большинство склонилось на сторону Исидора, мужа прекрасного по своим нравам и справедливого, вполне расположенного к прохождению жизни святой, весьма совершенного по уму и вполне испытанного в точном соблюдении догматов. Исидор, как получивший большинство голосов, естественно, был в числе кандидатов поименован на первом месте. Царь, когда ему представили протокол собора, тотчас утвердил выбор (о βασιλεύς αύτίκα έπεψήφιζε την έκλογήν).³⁸⁹ С такой определенностью значение василевса выступает и в факте избрания патриарха Филофея (1354 г.). Когда собор наметил трех кандидатов – митрополитов Филофея и Макария и мирянина Николая Кавасилу и письменно представил их императору Иоанну Контакузину, то «царь предпочел остальным Филофея»,³⁹⁰ который вслед за тем и был возведен на патриарший престол.

Таким образом, история подтверждает участие византийских василевсов в избрании патриархов применительно к господствовавшему в Византии чину. Василевсы содействовали собору в этом важном акте, причем их помощь состояла в том, что они, в силу дарованного им древними отцами права, выбирали из трех кандидатов, указанных собором, одного для фактического замещения вакантного патриаршего престола. Собор предварительно оценивал кандидатов патриаршества и всех их признавал достойными кафедры, но так как надлежало возвести на престол одного из трех, то василевсам как помазанникам Божиим и экдикам Церкви и представлялся выбор такого кандидата, который наиболее соответствовал современным потребностям политии. Однако этот выбор совершался уже post hoc и нимало не стеснял деятельности собора, так как основывался на взаимном доверии. Значит, василевсы и de facto применяли свое право в согласии и единомыслии с Церковью и соборами иерархов.

Но в интересах исторической правды необходимо отметить, что византийские цари иногда неправильно пользовались принадлежавшей им привилегией выбора одного из трех кандидатов патриаршества, нарушали право соборов свободно указывать претендентов церковной власти и посягали на независимость Церкви в избрании угодных ей и нужных в данное время первоиерархов. Вот некоторые из фактов такого значения. В 928 г. на патриарший престол был избран монах Трифон, «засвидетельствованный в благочестии и святости».³⁹¹ Личные достоинства Трифона дают повод полагать, что его избрание состоялось нормальным порядком, т. е. он был представлен собором в числе трех кандидатов на утверждение императору Роману Лаканину, а последний остановил свой выбор именно на нем. Но относительно этого патриарха у историков сообщаются необычные сведения. Тогда как патриархи избирались в Византии пожизненно (εφ᾿ δρω της ζωής), Трифон, по их свидетельству, был возведен на время (έπι χρόνω ρητω), а именно на тот срок, пока не достигнет законного возраста сын Романа Феофилакт, которого царь намеревался сделать патриархом Константинополя,³⁹² причем Трифон, по свидетельству Зонары, дал и обещание по миновании определенного времени добровольно уступить Феофилакту патриарший престол.³⁹³ Последнее сообщение является сомнительным, так как Трифон, причисленный Церковью к лику святых вскоре после своей кончины в 933 г.,³⁹⁴ по нравственному своему состоянию едва ли был склонен на какие-либо условные соглашения около святейшего патриаршего престола. Да и последующие обстоятельства дают основание утверждать, что он не был посвящен во все тайны своего назначения на патриарший престол и был далек от мысли лишь временно управлять кормилом Церкви, применительно к честолюбивым замыслам Романа Лакапина, стремившегося сосредоточить во власти своей фамилии и царство, и священство. На пути к последней цели стояло несовершеннолетие его младшего сына Феофилакта, предназначенного царем к патриаршеству. Еще в 924 г. патриарх Николай Мистик принял Феофилакта в состав своего клира и сделал его иподиаконом-синкеллом.³⁹⁵ Но скончался патриарх Николай (925 г.), за ним – и преемник его Стефан († 928 г.), а Феофилакт все еще был юношей (μειράκιον).³⁹⁶ При таких условиях Роман Лакапин не затруднился временно заместить патриарший престол, дабы при первой возможности вверить предстоятельство в Церкви своему сыну Феофилакту. Прошли три года со времени избрания Трифона, и царь стал домогаться низложения его. Однако Трифон не имел за собой никакой вины и в ответ на домогательства и происки царя стал требовать формального над собой суда, с предъявлением справедливых к нему обвинений и законной их оценки, а пока обеими руками держался за предстоятельствс в Церкви (όλαις χερσι της άρχιεροσύνης άντείχετο). Но законных причин на низложение патриарха не было, поэтому царь прибег к хитрости. На помощь ему пришел Кесарийский митрополит Феофан, льстивый и коварный человек, имевший в народе прозвище χοιρινός. Он явился к Трифону и держал перед ним такую речь: «Велико, владыка, нападение на тебя со стороны царя, который ищет причин для низложения тебя с престола, но при всех усилиях не находит. Да и как обвинение может коснуться невинного? Однако сторонники твоего низложения предъявляют к тебе еще одно обвинение. Именно они утверждают, что ты совсем не умеешь писать. Если бы мы могли это отвергнуть, то все злоумышляющие против тебя окажутся в положении волка, напрасно разинувшего пасть. И вот тебе мой совет: в присутствии всего Синода напиши на чистой хартии свое имя и титул и отправь царю, чтобы он убедился в противном и, лишившись этой последней надежды, отказался от дальнейших замыслов против тебя». Совет показался Трифону полезным. Тотчас был созван синод, и Трифон в его присутствии сказал следующее: «Божественные сослужители! Желающие несправедливо низвести меня с престола употребили много усилий к тому, чтобы найти благословную причину для изгнания меня, но не нашли. Наконец, они предъявили ко мне последнее обвинение и говорят, что я неграмотный (αγράμματος). И вот теперь, на виду у всех вас, я начертываю эти письмена, дабы клеветники, увидев и ознакомившись с ними, отказались от несправедливого ко мне обвинения». Патриарх сказал и, взяв чистую хартию, на виду у всех написал так: «Трифон, милостию Божией архиепископ Константинополя, нового Рима, и Вселенский патриарх». Написав, он через «первотронного» (митрополита Кесарии) отправил хартию царю. Последний, получив в свои руки эту подпись патриарха, сверху приспособил (προσανυφάνας) другую чистую хартию и написал на ней отречение, будто бы Трифон, являясь недостойным, добровольно удаляется с патриаршей кафедры. Когда это отречение было представлено собору, Трифон удаляется из Церкви, горько жалуясь на обман и упрекая первотронного. Спустя год и пять месяцев патриархом был хиротонисан Феофилакт, сын царя.³⁹⁷ По свидетельству историков, новому патриарху было только шестнадцать лет от роду и он был послушным орудием своего отца. К чести византийских иерархов нужно сказать, что они протестовали по поводу избрания Феофилакта патриархом, а собор и совсем, надо полагать, уклонился от производства акта избрания. Но зато верным союзником Романа Лакапина явился Римский папа Иоанн XI (931–936), к которому царь и обратился за помощью в затруднительном положении. Некоторые из византийских историков свидетельствуют, что в Византию из Рима прибыли местоблюстители папы, которые и привезли с собой синодальный томос, повелевающий произвести хиротонию Феофилакта; эти местоблюстители и утвердили его на патриаршем троне.³⁹⁸

Факт насильственного низложения Трифона с патриаршего престола и возведение при помощи папских легатов на этот престол царского сына Феофилакта нужно признать грубым злоупотреблением со стороны императора Романа Лакапина в области присущего царям участия в избрании патриархов и произвольным нарушением свободы Церкви в этом важном деле. Здесь проявились никак не содействие собору и вовсе не доверие к Церкви со стороны ее экдика и епистимонарха, а самый злой и несправедливый цезарепапизм. В чем же кроется причина такого беспримерного вмешательства царя в дела Византийской церкви? Корень его заключается в честолюбии и властолюбии Романа Лакапина (920–944). Известно, что Роман, пользуясь несовершеннолетием Константина Порфирогенита, законного наследника престола из славной в Византии Македонской династии, сумел захватить в свои руки высшую власть в Империи, сделал соправителями своих сыновей, женил потом Константина на своей дочери и, фактически устранив его от управления, мечтал и совсем заменить на престоле Македонскую династию фамилией Лакапинов. Одним из путей к полному торжеству этого замысла был захват и патриаршего престола, так как патриарх Византийский имел громадное влияние на утверждение той или другой царствующей династии. Клирик Феофилакт, младший сын царя, и должен был оказать необходимую услугу всему роду Лакапинов в деле существенного для их фамилии значения. Роман смело пошел к осуществлению своего плана, грубо попирая права всех других. Напрасно его друг, монах Сергий, увещевал честолюбивого претендента и напоминал ему о Боге: он не остановился даже перед низложением совершенно невинного патриарха Трифона и возведением на патриарший престол недостойного своего сына Феофилакта.³⁹⁹ Поступок царя относительно Трифона не заслуживает ни малейшего оправдания. Недостойно действовал и «первотронный» Кесарийский митрополит Феофан, добровольно взявший на себя роль предателя по отношению к первоиерарху Византийской церкви. Не на высоте положения оказался и патриарший синод, который, зная обстоятельства низложения Трифона, не обнаружил должной твердости, не стал на защиту своего «первого брата» и даже не заявил протеста по поводу незаконных действий царя. По крайней мере, историки свидетельствуют лишь о пассивной роли собора, хотя сам Трифон признавал виновниками своего низложения царя и Кесарийского митрополита. Можно предполагать, что Роман, не пренебрегавший никакими средствами в осуществлении своего плана, склонил архиереев на свою сторону то подарками и милостями, то угрозами и наказаниями. Но когда поставлен был на обсуждение собора вопрос об избрании на византийский престол несовершеннолетнего царского сына Феофилакта, митрополиты категорически отказались от участия в этом деле: примирившись voles-nolens с насильственным устранением от власти Трифона, они, когда вполне поняли замыслы Романа, заявили по поводу его действий решительный протест и не хотели участвовать в явно незаконном деле царя. Однако Роман не остановился перед этим противодействием и, минуя Византийскую церковь, обратился за помощью к Римскому папе Иоанну XI. В 933 г., спустя год и пять месяцев после низложения Трифона, в Византию прибыли местоблюстители римского папы и привезли с собой соборный томос относительно хиротонии Феофилакта. Вообще, поступок Романа, с явно цезарепапистическим характером, встретил в Византии открытое порицание. Не только Церковь осудила его – в акте канонизации Трифона и путем протеста византийских архиереев против избрания Феофилакта, так что царь должен был просить помощи и санкции со стороны Рима, но и византийские историки, представители общественной мысли и настроения, отрицательно отнеслись к действиям Романа. Кедрин и Лев Грамматик прямо говорят, что Феофилакт неканонически ('ακανονίστως) захватил кормило Церкви.⁴⁰⁰ Да и патриаршество его изображается историками в мрачных тонах.⁴⁰¹ Что касается Романа Лакапина, то его грандиозный план захватить в свои руки и царство, и священство в Византии также не удался. Судьба зло посмеялась над честолюбивым временщиком и узурпатором. Старший его сын Христофор, объявленный (921 г.) соправителем, внезапно умер, а два других сына – Стефан и Константин, недовольные разделением царской власти со своим отцом, 16 декабря 944 г. заключили его в тюрьму, а потом отвезли на остров Прот и здесь насильственно постригли в одном из монастырей, где он и скончался в 948 г., «лишенный трона, как Кронос Зевсом». Такая же участь постигла и самих этих царевичей. Константин Багрянородный, опасаясь возмущения с их стороны, приказал их схватить и насильственно постричь в монахи.⁴⁰² Наконец, и Феофилакт после недостойного патриаршества несчастно окончил жизнь. Впрочем, он до конца жизни разделял честолюбивые замыслы отца. Когда Роман был заключен в монастырь на острове Прот, то Феофилакт, в сообществе некоторых единомышленников, составил план освобождения его и возвращения в царский дворец. Но план был своевременно раскрыт, а его инициаторы наказаны, кроме самого Феофилакта.⁴⁰³ Значит, патриарх был верным союзником своего отца-царя в захвате в пользу династии Лакапинов и царства, и священства. Но план не удался, и в этом византийские историки склонны видеть Божественное возмездие отцу и сыну за посягательство на свободу Церкви и нарушение установленных святыми отцами прав василевсов в деле избрания византийских патриархов.

Далее, патриарх Алексий занял престол (1025 г.) по воле императора Василия II Болгаробойцы. Незадолго до смерти этого царя († 15 ноября 1025 г.) скончался Вселенский патриарх Евстафий. Собор иерархов не успел еще приступить к формальному избранию патриарха, так как император Василий заболел и не издал необходимого в этих случаях царского приказа о созвании собора. Между тем царя во время его болезни посетил игумен знаменитого Студийского монастыря Алексий, принесший к одру больного и честную главу Иоанна Предтечи. Царь, почитавший Алексия за выдающиеся нравственные доблести, выразил свое желание относительно избрания его на патриарший престол.⁴⁰⁴ Воля умиравшего василевса была исполнена, по-видимому, без соблюдения чина избрания на епископском соборе. Однако на этой почве впоследствии возник конфликт между патриархом и некоторыми митрополитами. По интриге орфанотрофа Иоанна, желавшего занять патриарший престол, несколько архиереев, ему сочувствовавших, предъявили (1037 г.) к Алексию обвинение в том, что он сделался патриархом неканонически – без соборного решения архиереев и по воле василевса. Патриарх Алексий, по рассказу историка, вместе с оставшейся ему верной частью Церкви послал своим противникам заявления такого рода: «Поскольку, как вы говорите, я вступил на престол неканонически ('ακανονίστως), т. е. не по избранию архиереев, но по повелению царя Василия, то пусть будут низложены те митрополиты, которых я хиротонисал в течение 11 с половиной лет моего управления Церковью, пусть будут анафематствованы три царя, которых я венчал, и тогда я оставлю престол желающему (его занять)». Архиереи, получив это известие и проникшись стыдом и страхом, замолчали, а Иоанн подавил свое стремление завладеть патриаршим престолом.⁴⁰⁵ По поводу рассказанного факта нужно опять сказать, что хотя вступление Алексия на патриарший престол и состоялось по воле царя, но сознание его неканоничности было присуще византийскому обществу. Так, этот факт понимался орфанотрофом Иоанном и его единомышленниками, в таком же роде он представлялся и византийским историкам. В объяснение же факта следует сказать, что избрание Алексия совершилось в день смерти императора Василия Болгаробойцы. Собор архиереев не опротестовал вмешательства царя, быть может, потому, что видел в назначении Алексия последнюю, посмертную волю могущественного и любимого василевса, проявившуюся к тому же в отношении к достойному претенденту патриаршей власти. Но мысль о неканоничности этого назначения все-таки жила в глубине общецерковного сознания и наконец проявилась в описанной уже форме на двенадцатом году патриаршества Алексия. Значит, идея назначения патриархов по царскому повелению, без предварительного избрания трех кандидатов на соборе архиереев, была чужда подлинному церковному самосознанию византийцев.

Далее, историк Никита Хониат резко осуждает церковную политику византийского императора Исаака II Ангела (1185–1195 и 1203–1204),⁴⁰⁶ вина которого состояла между прочим и в том, что он низводил и возводил патриархов на престол по своему усмотрению. Так, в 1187 г. царь лишил (παραλύει) престола патриарха Василия II Каматира и взамен его возвел (προβαλόμενος άντ᾿ αύτοΰ) Никиту II, но в 1190 г. низверг (άπεσφενδόνησε) с высоты престола и этого патриарха и поставил (προχειρίζεται) монаха Леонтия, которого опять низложил (καταστρέψεται) в 1191 г. и хитростью возвел на престол бывшего Иерусалимского патриарха Досифея; когда же архиереи, духовенство и народ заявили протест против «пришельца чужой Церкви», то Исаак отказался от своей креатуры, а патриархом был поставлен (προχειρίζεται) Георгий II Ксифилин.⁴⁰⁷ Ввиду указанных действий Исаака Ангела он обыкновенно признается одним из худших василевсов Византии и, в частности, считается убежденным последователем будто бы господствовавшей здесь системы цезарепапизма. Но по поводу такого приговора следует сказать, что принципы и факты церковной политики Исаака не позволяют утверждать это с полной научной объективностью. Если и можно говорить о цезарепапизме Исаака Ангела, то вовсе не как о системе de jure и de facto, а просто как о частной и обыкновенной в человеческой жизни непоследовательности, зависевшей частью от внешних принудительных условий, частью от личной моральной неустойчивости царя. Исаак по своему характеру представлял удивительную смесь крайностей. Беспорядочный и непостоянный, он одной рукой уничтожал то, что создавал другой. У него не было последовательности в действиях, согласия между словом и делом.⁴⁰⁸ В частности, низложение и возведение Исааком патриархов было результатом преимущественно свойственного царю непостоянства и беспорядочности. К тому же произвол царя проявлялся главным образом в низложении патриархов, как это и видно из ясных и категорических выражений Никиты Хониата (παραλύει, άπεσφενδόνησε, καταστρέφεται). Что же касается избрания патриархов, о котором и ведется наша специальная речь, то относящиеся к этому вопросу выражения историка (προβαλόμενος, προχερίζεται) не дают бесспорного основания утверждать, будто патриархи занимали престол исключительно по царскому повелению и без всякого участия собора архиереев, так как эти термины указывают лишь на особый обряд царского поставления патриарха, составлявший один из актов сложного процесса избрания византийских патриархов. А обстоятельства избрания и низложения патриарха Досифея даже говорят в пользу участия здесь и собора.⁴⁰⁹ Словом, если Исаак Ангел назначал византийских патриархов по своему усмотрению, помимо собора архиереев, то это было злоупотреблением в области его отношений к Церкви, выражением его личного произвола, а никак не господствовавшей в Византии системы цезарепапизма, и как явление неканоническое и несогласное с обычной практикой осуждалось и Церковью, и византийским обществом.

Историк Георгий Акрополит не без порицания относится к императору Иоанну III Ватацу (1222–1254), который после смерти патриарха Мефодия II (1240 г.) долго не принимал мер к замещению никейского патриаршего престола, так что Церковь в течение четырех лет (1240–1244) пребывала во вдовстве. «Церковь оставалась без архиерея, – пишет этот историк. – Царь Иоанн, будучи неопытным (μη πρόχειρος) в делах подобного рода, не мог легко и скоро найти достойного или, лучше сказать, нравящегося ему (человека). Ведь императоры (οι κρατούντες) среди таких лиц одобряют преимущественно тех, которые нравятся им, дабы им не иметь каких-либо противников своей воле (τοις βουλήμασι). Итак, прошло уже немало времени, а руководителя для паствы все еще не было».⁴¹⁰ Наконец в 1244 г. на патриарший престол был избран Мануил II, благочестивый муж, проводивший праведную, святую жизнь.⁴¹¹

Нет нужды оправдывать императора Иоанна III Ватаца, так как по его именно вине Церковь в течение четырех лет пребывала во вдовстве. Некоторым извинением для него может служить свойственная ему неторопливость в делах подобного рода, а главным образом – тяжелые политические условия, в которых находилась Никейская империя во время владычества латинян в Константинополе, и постоянные войны с болгарами и латинянами. Тем не менее Акрополит не представляет ни одного факта в доказательство того, что патриархи никейские избирались только по воле этого царя, помимо деятельности соборов, а с другой стороны, все четыре патриарха, занимавшие престол в его время (Мануил I, Герман II, Мефодий II и Мануил II), были достойными первоиерархами.⁴¹² Что же касается общего суждения Акрополита об отношении василевсов к кандидатам патриаршества, то в нем не так много зазорного, как это представляется на первый взгляд.⁴¹³ Акрополит говорит, что властители склонны одобрять в числе кандидатов патриаршества преимущественно таких лиц, которые им нравятся. Но ведь это так естественно при тесных взаимных сношениях царя и патриарха в Византии, при постоянном их общении и частых встречах. Византийский царь был экдиком и епистимонархом Церкви, а патриарх, в свою очередь, имел громадное влияние на общественно-политическую жизнь в государстве. Симфонии между Церковью и государством наносился большой ущерб, коль скоро царь не имел расположения к личности патриарха или патриарх не ценил царя и не имел к нему доверия. Значит, если цари выбирали на патриарший престол только нравящихся и приятных им лиц, то большой вины в одном этом не было, – коль скоро претенденты патриаршего престола в то же время и соответствовали по своим моральным качествам традиционному τuπoc'у Византийского патриарха. Иное дело – лесть и угодливость патриархов царям: это заслуживает всецелого порицания. Но любопытно здесь отметить, что и сам Акрополит очень одобрительно отзывается в своей «Летописи» почти о всех патриархах, о которых здесь упоминает (кроме Максима),⁴¹⁴ и, в частности, о Мануиле II,⁴¹⁵ который занял престол после четырехлетнего вдовства Церкви. А с другой стороны, о царе Иоанне Ватаца историк говорит, что он 33 года царствовал честно и благородно (καλώς τε και άγαθώς).⁴¹⁶ Таким образом, «Летопись» Акрополита не представляет фактического подтверждения его риторического отзыва о господствовавшем будто бы у византийских царей обыкновении посаждать на патриаршем престоле только лиц, потворствовавших их желаниям.

Впрочем, Акрополит еще раз возвращается в своей «Летописи» к вопросу об отношении василевсов к кандидатам патриаршей власти в Византии. Речь идет уже об императоре Феодоре II Ласкарисе (1254–1258). Церковь лишилась патриарха, так как Мануил скончался незадолго до смерти царя Иоанна, а посему надлежало прежде всего избрать патриарха. И вот стали искать человека, достойного этого престола. Мнение большинства (ή δόξα τοις πολλοίς) остановилось на Никифоре Влеммиде, учителе начал философии и догматов, с юности избравшем монашескую жизнь, знаменитом по своему уму и добродетели, хотя зависть некоторых лиц, преимущественно знатного происхождения, не только не считала примечательными дела его добродетели, но и приписывала ему некоторые пороки. Он дружески был расположен к императору Феодору и, в свою очередь, пользовался любовью с его стороны, так как царь считал его своим учителем в области слобесных наук, знанием которых он очень гордился. Влеммид же, видя настроение (το ήθος) царя, нерешительно относился к делу. Кроме того, и сам царь очень мягко просил его, а лучше сказать, у него было желание, чтобы Влеммид не принимал на себя предстоятельства. Ведь императоры (οι κρατούντες) желают, чтобы патриархи были более смиренными и скромными по уму и легко уступали их желаниям, как приказаниям. А к этому преимущественно склонны люди более необразованные, не могущие руководствоваться доводами рассудка, – тогда как люди (противоположного рода) оказываются устойчивыми в убеждениях и противятся распоряжениям императоров. И вот царь Феодор, сделав по этой причине небольшой опыт относительно Влеммида, обратился к другим. И так как ему не понравились уже многие, то он, узнав, что близ озера Аполлониады⁴¹⁷ живет монах по имени Арсений, имеющий познания в немногих науках (ибо он прошел только грамматическое образование) и не носящий никакого священного сана, весьма быстро посылает к нему лиц, которые должны были привести его. И он прибыл. И так как царь спешил со своим отъездом из Никеи, то тотчас приказал архиереям (προσταχτεί άρχιερεϋσι) хиротонисать его патриархом. Они так и сделали, в течение одной недели⁴¹⁸ посвятив его в сан диакона, иерея и патриарха.⁴¹⁹

Итак, по суждению Акрополита, и император Феодор Ласкарис принадлежал к числу тех византийских василевсов, которые при избрании патриархов преследовали свои личные выгоды, а никак не благо Церкви. Желая иметь в лице патриарха сторонника своих желаний, а не противника, Феодор предпочел мудрому, просвещенному и энергичному Никифору Влеммиду малоизвестного и необразованного монаха Арсения. Но по поводу суждения Акрополита о том, будто бы вообще византийские василевсы предпочитали видеть на патриаршем престоле людей смиренных, ограниченных, необразованных и неустойчивых по характеру и убеждениям, нужно сказать, что оно опять является совершенно недоказанным в его «Истории». Выше было уже показано, что такая оценка совсем неприложима ни к императору Иоанну Дуке Ватацу, ни к патриархам его времени. A priori отзыв историка нельзя относить и к императору Феодору II Ласкарису – по той простой причине, что избрание патриарха Арсения в 1255 г. было единственным актом этого рода во все его царствование, и было бы совершенно нелогично на основании одной предпосылки делать заключение общего характера и распространять его вообще на василевсов. К тому же Акрополит тенденциозно характеризует в своем труде императора Феодора Ласкариса, так как имел личные с ним столкновения.⁴²⁰ Более беспристрастную и правильную оценку личности и церковной политики этого императора дал в своей «Истории» Георгий Пахимер, который вообще очень его хвалит.⁴²¹ Наконец, имеются данные полагать, что Акрополит не вполне правильно изложил обстоятельства избрания на византийский патриарший престол знаменитого Никифора Влеммида. По этому предмету любопытные сведения содержатся прежде всего в автобиографии самого Влеммида.⁴²² Прошло немного времени, рассказывает здесь Влеммид, как царь (Иоанн Ватац) и патриарх (Мануил И) как бы по соглашению переселяются в надземный мир. Первому тотчас же наследует преемник, а относительно преемства второму царь (Феодор) дает распоряжение архиереям произвести избрание. И вот архиереи, собравшись свыше 40 (по смерти царя они раньше были созваны в Никею по случаю обновления царства), все без всякого разделения и колебания, как бы единой мыслью и устами, избрали для пастыроначальства прежде всего только Влеммида. Спрошенные, по обычаю избрания, о втором и третьем кандидате, они назвали одного и того же и первым, и вторым, и третьим, именно Влеммида, и никого другого. Царь Феодор настаивал на скорейшей хиротонии избранного, имея в виду, с одной стороны, совершение своего помазания на царство, а с другой – предстоявший ему отъезд из Никеи. Никифор же сдерживал горячность царя, опасаясь неблагоприятных последствий от его юношеской неопытности и быстрого, непреклонного образа действий. Царь «обещал ему и почести, и славу, и все, что имеет значение для человека, о почтении же и славе Бога речи никакой не было». Для Никифора, всю жизнь свою посвятившего Богу и ревновавшего о славе Божественной, легкомысленное к этому отношение царя было явлением крайне безотрадным. И он решил предоставить дело на суд знамения Божественного: если царь, в своих убеждениях Влеммиду принять патриаршество, будет мотивировать это необходимостью высшего порядка и скажет, что Влеммиду «должно принять на себя бремя иерархии ради Божественной славы», то он согласится на избрание, покорится Богу и примет на себя все опасности патриаршего служения, в противном же случае откажется от хиротонии. Об этом Влеммид горячо молился целую ночь, а на следующий день отправился во дворец. Вместе с царем и двумя его приближенными он вошел во внутренние покои, а сонм архиереев (ό των αρχιερέων σύλλογος) в ожидании хиротонии Влеммида расположился в соседнем здании. Царь сказал Влеммиду следующее: «Ты знаешь, что весь собор архиереев только тебя одного избрал патриархом (σέ μόνον έπελέξατο πατριάρχην πασά των αρχιερέων ή σύνοδος); это избрание с радостью приняли клир, монахи, народ и войско, которые предпочитают тебя всякому другому (кандидату). А насколько я желаю, чтобы ты был патриархом, об этом и говорить не нужно. Ты сам это знаешь, об этом свидетельствуют и дела мои. И вот я опять обещаю оказывать тебе столь великую и разнообразную честь, какую никто из царей никогда не воздавал ни одному патриарху. Какая же причина твоего несогласия и что оно значит?» Сказав это, царь поклонился до земли (προσέπιπτεν έως ιχνών) и опять просил его не откладывать хиротонии, дабы и самому без промедления принять помазание на царство. В ответе на речь царя Влеммид сказал: «Если бы я услышал о чести Божией, то дал бы благоприятный ответ; а теперь что я могу сказать и как ответить, коль скоро не ищу своей чести, так как честь человеческая и преходяща, и бесполезна». Царь на это сказал: «Теперь ты не ищи почтения Богу». Такими словами царя Влеммид был поражен в самое сердце и, взволнованный, резко сказал царю: «Мне не искать чести Божественной? Да какой же чести и искать мне, самому негодному из всех? Какое слово осужден я услышать за множество моих беззаконий! Гром и молния, почему вы медлите? Почему не подниметесь и не разрушите все как можно скорее? Испепелите, если возможно, того, кто осужден слышать такую речь! Пусть рассядется земля и скроет в своих недрах того, кто не разгневается на такую речь! Господи, если я от всей своей силы не ищу Твоей чести, то немедленно уничтожь меня с земли. Изгладь меня из книги живых и вместе спасаемых, если я не стану заботиться о чести Твоей. О несчастье, очевидцем которого я сделался. Услышь, небо, и внемли, земля, – я отказываюсь от предстоятельства и отклоняю от себя вину в таком богохульстве. И если бы мне даже грозили изгнание, голод, истязания, отсечение членов и насильственная смерть, я не приму пастыреначальства». Услышав возбужденную речь Влеммида, царь пришел в оцепенение и остался безгласен. Влеммид же оставил его и удалился в свой монастырь, лишив царя всякой надежды на вручение ему кормила церковной власти. Тем не менее царь не отказался от своего намерения, сделал и еще попытку привлечь Влеммида, но был опять отвергнут.⁴²³ После этого он обратил внимание на Арсения. «Не испросив ни у кого согласия, без голосования, без избрания, по одному только своему приказанию, он в три дня производит Арсения, совершенно непосвященного, в патриарха: царское повеление оказалось выше законов, канонов, церковных обычаев».⁴²⁴

Сопоставляя рассказ Влеммида об отношении к нему императора Феодора Ласкариса и избрании его на престол с соответствующим повествованием Акрополита, можно заметить немало между ними разностей. Так, Влеммид, по его собственному рассказу, пользовался громадным уважением и расположением царя, который искренне желал видеть его на патриаршем престоле и весьма усиленно просил принять на себя предстоятельство в Церкви. О какой-либо хитрости царя по отношению к этому действительно мудрому и святому человеку, о его фальши и дипломатических с ним переговорах по поводу патриаршества и речи быть не может, так как царь имел дело с единогласно избранным на соборе претендентом высшей церковной власти, прекрасно известным и самому василевсу как его ученику своими выдающимися достоинствами, пользовавшимся громадным влиянием почти на все византийское общество. Умоляя Влеммида принять возможно скорее хиротонию в сан патриарха, Феодор Ласкарис меньше всего мог рассчитывать в будущем на уступчивость и снисходительность Влеммида к его желаниям. И не это последнее он и имел в виду накануне своего коронования и предстоящего военного похода, а заботился лишь о возможно быстром замещении вакантного патриаршего престола. В своих беседах и отношениях к Влеммиду он был настолько искренен, что позволил себе, по молодости и неопытности, прямо в лицо сказать ему дерзкую фразу против искания чести Божией. Нельзя думать, что это был верно рассчитанный прием с целью вызвать у Влеммида отказ от патриаршества. Смущение и ужас, вызванные последующей речью Влеммида, показывают, что царь не желал вызвать конфликта. К тому же он и после просил Влеммида взять отказ обратно. Значит, царь, по юношеской неопытности и быстрому, непреклонному образу действий, как говорит Влеммид, позволил себе крайне бестактный по отношению к нему поступок, последствия которого и для него самого оказались неожиданными. Такое объяснение конфликта с Влеммидом более естественно, чем тенденционное его освещение у историка Акрополита.

Затем, сохранился любопытный о нашем предмете рассказ современного писателя Феодора Скутариота.⁴²⁵ Мнение некоторых, и особенно царя, рассказывает он об избрании патриарха, остановилось на Никифоре Влеммиде. Это был великий в мудрости человек, философом слыл и назывался, состоял и учителем царя в философии. Но большинству не нравилось его избрание, особенно же собранию архиереев.⁴²⁶ Царь был в затруднительном положении (ήδημόνει), так как все не соглашались относительно какого-либо лица, но одни предпочитали одного, иные – другого и подавали друг другу противоречивые советы. Посему царь сказал им (архиереям): «Если бы нам можно было бросить жребий, то мы таким образом скоро узнали бы угодное Богу, но так как это невозможно, то нам следует с верой и надеждой на Бога сделать то, что позволительно; итак, откроем с благоговением книгу Св. Евангелий по поводу каждого из называемых сих мужей и кто нам таким путем будет указан, тот пусть и будет как бы богоизбранным». Это всем понравилось, и после молитвы к Богу с сокрушенным сердцем решение было признано прекрасным. И вот священная книга была открыта на имя философа Влеммида, но лист оказался вовсе без письмен, и поэтому (названный кандидат) был устранен (ήμέλητο). То же самое было сделано и по отношению ко второму – это был Никифор, предстоятель архиерейства (άρχιερατικώς προϊστάμενος) в Ефесе, – и в книге оказалось слово не приносят, а в связи с ним стояло слово подавляются с союзом и (Лк. VIII, 14). Наконец, книга была открыта на имя третьего кандидата, так как и второй, подобно первому, был устранен на основании написанного. Но так как книга открылась на словах осля и жребия (Мф. XXI, 7), то не был одобрен и третий кандидат – игумен Сосандрского монастыря Иоанникий Кидонянин. Вследствие этого грусть и уныние овладели всеми и самим царем Феодором, который и спросил присутствующих: «Кто из вас знает другого? Пусть назовет нам». И кто-то упомянул об Арсении Авториане. Тогда, с более сокрушенным сердцем и с Божественным призыванием, пожелали и относительно его узнать по книге угодное Богу. Открыв опять книгу Евангелий, находят слова Сам и ученики Его (Иоан. И, 12), и после этого все прославили Бога и, не видев Арсения, объявили его власть и назвали пастырем от Бога и учителем. Этот Арсений был родом из известной византийской фамилии, подвизался сначала в монастыре на острове Оксии, был здесь и игуменом, а потом, презрев все, заключился в обитель у озера Аполлониады и всецело посвятил себя Богу. Когда Арсений отказывался от настоятельства на острове Оксии, то современный патриарх Мануил II, желая отклонить его от этого намерения, сказал: «Патриаршества ищешь?» Царь Феодор, узнав, что Арсений живет на одном из островов Аполлониадского озера, сведущ в науках (он прошел грамматическое образование и изучил общие науки [τα έγκύκλια μαθήματα], так что понимал все, что читал, и не затруднялся в грамматических тонкостях), с юности избрал монашескую жизнь и засвидетельствован многими в своих добродетелях, послал за ним, а когда он прибыл в Никею, то царь, спешивший с отъездом, вошел в сношения с сонмом архиереев и, увидев, что они были согласны, повелевает скорее хиротонисать его патриархом.⁴²⁷ Они так и сделали, в течение одной недели посвятив его в сан диакона и патриарха.⁴²⁸

Таким образом, и по свидетельству Скутариота, император Феодор Ласкарис желал видеть на патриаршем престоле именно Влеммида, но встретил в своем желании противодействие, главным образом со стороны архиереев, которые могли быть недовольны Влеммидом за его крайний ригоризм. Тем не менее Феодор Ласкарис прибег к необычному при избрании патриархов средству – гаданию при помощи Евангелия,⁴²⁹ дабы в этом указании найти опору для своего выбора. Примечательно, что обряд был выполнен после искренней молитвы к Богу, в сознании великой его важности, как неизбежный выход из затруднительного положения (μετά της προς Θεόν δεήσεως έν συντετριμμένη καρδία), причем в избрании того или иного кандидата усматривалось Божественное указание (θεοπρόβλητος). В акте такого избрания не было произвола со стороны царя, так как по обыкновению были названы три лица, которые последовательно и подвергались оценке при помощи гадания по Евангелию. Однако предзнаменования были неблагоприятны для всех трех кандидатов. Тогда сокрушение и уныние овладели и архиереями, и царем, так как патриарха надлежало избрать как можно скорее. Наименование кем-то из присутствующих монаха Арсения и гадание по Евангелию решили выбор в пользу этого претендента. Значит, почин в его избрании принадлежал вовсе не Феодору Ласкарису. Царь совсем не знал Арсения и руководствовался в своем расположении к нему свидетельством других лиц, именно архиереев, которые, по рассказу Скутариота, и наметили его кандидатуру, а после добрых предзнаменований поспешили назвать пастырем и учителем, дарованным им от Бога, хотя многие и совсем его не видели. И в акте хиротонии Арсения со стороны царя не было допущено никакого произвола. Феодор Скутариот прямо говорит, что царь имел по этому делу совещания с архиереями и получил от них согласие. Таким образом, Акрополит не прав и в этом отношении.

Тенденциозность Акрополита доказывается и «Историей» Никифора Григоры, у которого об избрании Арсения рассказывается таким образом. «Патриарший престол, – пишет Григора, – сиротствовал тогда без руководителя. И вот представлялись доводы и рассуждения относительно могущего принять кормило патриаршества. Указывались многие из лиц известных, одними – одни, иными – другие. На устах всех больше остальных было имя знаменитого по мудрости и добродетели Никифора Влеммида, который в то время проводил жизнь в своей мирной обители и предавался суровому аскетическому подвигу. Когда же он не признал (избрания), то остальным кандидатам был предпочтен монах Арсений,⁴³⁰ который проходил тогда тесный аскетический путь в одном аскитирии в окрестностях Аполлонрады, – муж, знаменитый своей добродетелью, простой по нравудно не умевший выпутываться из многочисленных затруднений в области логического знания. Итак, он посвящается и хиротонисуется в сан патриарха по общему решению архиереев, причем царь «весьма одобрил и, по обыкновению, утвердил это архиерейское избрание»⁴³¹ Таким образом, Григора ясно показывает, что Арсений выступил в числе кандидатов патриаршества лишь после того, как Влеммид отказался; затем его избрание состоялось обычным порядком, т. е. о нем было суждение на соборе архиереев, причем общим их мнением он был предпочтен другим кандидатам, а царь согласился с мнением собора и утвердил его избрание. Значит, рассказ Влеммида об избрании Арсения требует существенного ограничения. Что же касается моральных качеств Арсения, то и в этом отношении Григора и Феодор Скутариот оказались вполне достоверными свидетелями. Как показывает выдающаяся церковно-общественная деятельность Арсения,⁴³² император Феодор Ласкарис совершенно ошибся в его оценке, так как Арсений заявил себя горячим и стойким защитником прав Церкви от притязаний царской власти. В этом факте заключается новое доказательство тенденциозности отзыва Акрополита о цезарепапистической политике современных византийских императоров.⁴³³

Затем, историк Никифор Григора также бросает упрек византийским василевсам за произвол и властолюбивые притязания в деле избрания патриархов. Рассказав об избрании патриарха Герасима (1320 г.), человека почтенного по возрасту, но простого и необразованного, историк заключает: «Цари на такие начальственные должности выбирают столь простых людей по той причине, чтобы они легко подчинялись их приказаниям, как рабы (καθάπερ άνδράποδα), и не помышляли ни о чем им противном».⁴³⁴ Замечание Григоры относится прежде всего к императору Андронику Старшему. Бесспорно, оно имеет фактическое для себя основание. Кроме избрания Герасима, оказавшегося недостойным своего высокого назначения,⁴³⁵ этот василевс был повинен и в избрании Нифонта (1311 г.),⁴³⁶ также мало соответствовавшего τύπος᾿у Византийского патриарха, а равно Исайи I (1323 г.),⁴³⁷ но, с другой стороны, известно, что патриархи Григорий Кипрский, Афанасий, Иоанн Созопольский и Иоанн Глика, управление которых Церковью падает на время Андроника Старшего, были избраны нормальным порядком, при участии соборов, без всякого нарушения царем свободы Церкви и прав высшей церковной власти. А затем, сознание уклонения данного факта от господствовавшего в Византии права было настолько непосредственно в обществе, что все случаи ненормального избрания патриархов так или иначе отмечены современниками и опротестованы. Так, возведение царем на патриарший престол Исаии состоялось, по свидетельству Григоры, вопреки мнению многих возводивших на претендента власти серьезные обвинения.⁴³⁸ Сам историк видит в этом акте нарушение Божественной правды путем вторжения человеческого произвола в дело церковное и святое, поэтому Бог и наказал царя через посредство несправедливо избранного им патриарха, который впоследствии лишил его власти, склонившись на сторону внука царя, Андроника Младшего.⁴³⁹

Далее, Андроник Младший также позволил себе нарушить право Церкви свободно избирать своего предстоятеля. «По смерти Исаии, – говорит Григора, – царь поставил (κατέστησεν) преемником патриаршего престола Иоанна из города Апро, состоявшего тогда иереем царского клира».⁴⁴⁰ Более подробно рассказывает об этом факте Иоанн Кантакузин. «Так как церковь Византийская, – пишет он, – вдовствовала без архиерея (патриарх Исайя незадолго перед тем скончался), то было признано необходимым посадить (έγκαθιδρύσαι) кого-либо на патриарший престол. И вот когда уже было продолжительное об этом рассуждение и различные лица предлагали (προβαλλομένων) различных кандидатов, великий доместик Иоанн Кантакузин стал советовать царю Андронику Младшему объявить (άποδεΐξαι) патриархом пресвитера Иоанна родом из города Апро, состоявшего в придворном клире, в состав которого он был назначен по ходатайству и рекомендации Кантакузина, и пользовавшегося расположением самого царя. Царь одобрил совет Кантакузина и сказал, что следует предпринять все необходимое, если только возможно исполнить это дело. Когда же об этом сообщили архиереям, то они тотчас, как бы по соглашению, все отвергли предложение и даже слышать не хотели о нем. Василеве же, видя, что они сильно противятся, предоставил заботы об этом великому доместику. Он, нисколько не медля, собрал в храме Божественных апостолов Христа собрание из архиереев (έκκλησίαν συνήθροιζεν έκ των αρχιερέων) и, обратившись к ним с речью, старался убедить их, что следует согласиться на избрание (ψηφίζεσθαι) пресвитера Иоанна патриархом. Они же возражали, что это ни справедливо, ни полезно Церкви Божией. Когда с той и другой стороны было сказано много слов, все наконец оказались несогласными между собой, причем архиереи остались при мнении, что никоим образом невозможно, чтобы на высочайший престол учительства взошел тот, кто занимался житейскими делами и жил с женой и детьми, а великий доместик настаивал, что коль скоро Иоанн откажется от всего, то не будет никакого препятствия для его избрания, тем более что в остальных отношениях он способен и пригоден к делу. Великий доместик распустил собрание и предложил каждому отправиться домой для отдыха после немалого труда, так как предполагалось и опять собраться для переговоров о деле. Все архиереи разошлись по домам, а великий доместик, явившись к царю, рассказал, что он говорил с целью убедить архиереев и какие возражения от них слышал; в заключение он добавил, что состоялось соглашение устроить и второе по этому поводу собрание. Спустя десять дней он повелел опять собраться в том же храме, и, когда все собрались, он уже больше не пытался убедить архиереев, как раньше (потому что знал, что не убедить), но думал преимущественно о том, как бы хитростью склонить их к соглашению. И вот Кантакузин стал говорить, что, и по его мнению, не должно убеждать их относительно возведения пресвитера Иоанна на патриарший престол, тем более что он не желает ничего делать против их мнения или принуждать их к чему-либо нежелательному и недобровольному. Быть может, справедливо будет рассудить о назначении Иоанна предстоятелем другой Церкви. Конечно, для этого не будет никакого препятствия, коль скоро не будет представлено ни одного обвинения относительно его священства. Архиереи, ничего не подозревая относительно будущего, не понимая и того, что они будут пойманы в собственные сети, сами с удовольствием приняли эти речи, полагая, что они победили, и с готовностью подали голоса в пользу избрания Иоанна иерархом Фессалоники. А когда все пришли в своих мнениях к одному решению, Кантакузин велел и письменно подтвердить общее постановление. Они тотчас написали постановление. Взявши хартию в руки, великий доместик сказал архиереям: „Это прекрасно и совершилось так, как и следовало, и поэтому я сам приношу вам за это большую благодарность. Желаю только спросить вас о следующем. Царь может спросить: если архиереи, после многих рассуждений, признали справедливым избрать пресвитера Иоанна архиереем и не оказалось никакой причины, могущей послужить препятствием для этого, но все совместно и общим голосом решили, что он достоин этого священного служения, то почему вместо этого он, при моем желании (έμοΰ βουλομένου), не может быть возведен на патриарший престол? Если царь спросит об этом, то что мы скажем ему и какое благовидное оправдание можем представить, – научите меня сами». Архиереи ответили: „Мы произвели голосование только относительно того, чтобы признать Иоанна предстоятелем какой-либо иной Церкви, но патриархом ему никак нельзя быть». На это великий доместик сказал: „К этой речи нужно присоединить и какое-либо доказательство. Если патриарх получает свыше от Подателя даров другую какую-либо благодать или силу, которую нельзя получить и остальным иерархам, то ваша речь имеет некоторое основание; если же этого нет и все епископы – большого и малого города – в равной степени получают часть благодатного дара, а почести и значение престолов архиерейских зависят от царя и ему позволительно и епископа малого города, признанного достойным (άξιον κριθέντα), возвести в высшее достоинство, то зачем нам, много потрудившимся, составлять столь неопределенные и бездоказательные оправдания и без основания представлять их царю? Посему не нужно противоречить, но, не подав и малейшего повода к разногласиям, следует решить то, что согласно с мнением царя и что недалеко отстоит от справедливости и благоразумия. О себе я не говорю, хотя от вас зависит и некоторая моя благодарность». Когда он сказал это, архиереи поняли, что они были уловлены собственными сетями и что уничтожить решение нельзя. Они, как обманутые, смотрели друг на друга, тем не менее и против своей воли избрали (άκοντες έπεψηφίζοντο) Иоанна патриархом, причем великий доместик предварительно много беседовал с каждым в отдельности и со всеми вместе и убеждал – одних тем, что они давно уже любезны ему, а других тем, что и они сами могут рассчитывать в будущем на расположение его как стоящего во главе дел. И вот таким образом Иоанн, при большом старании великого доместика (никто другой не стал бы хлопотать, если бы его не было), избран был патриархом и спустя немного хиротонисан».⁴⁴¹

По поводу описанного факта нужно сказать, что ответственность за избрание патриарха Иоанна Калеки падает не столько на слабого и бесхарактерного императора Андроника Младшего, сколько на властолюбивого и претенциозного «великого доместика» Иоанна Кантакузина. Составив хитрый план – завладеть царским престолом, Кантакузин не пренебрегал никакими средствами к тому, чтобы подготовить себе путь к этому престолу. Прекрасно понимая громадное значение патриарха в акте провозглашения василевса, он и постарался обеспечить себя в этом отношении путем возведения на патриарший престол угодного ему кандидата. И по справедливости нужно сказать, что Кантакузин самым бесцеремонным образом обманул византийских архиереев и грубо попрал свободу и права Церкви, добившись от собора вынужденного признания Иоанна патриархом. Что касается архиереев, то они помимо своего желания оказались жертвой насилия и произвола, хотя в течение всего избирательного процесса и оказывали всемогущему великому доместику свое посильное противодействие, стремясь направить дело по традиционному пути. Так, предварительно избрания.патриарха были рассуждения о кандидатах, которых и было указано несколько – применительно к господствовавшему τύπος᾿γ« затем были устроены два заседания собора, на одном из которых архиереи заявили горячий протест относительно Иоанна Калеки, а на втором – volens-nolens согласились подать за него свои избирательные голоса и т. д. При всем том воздействие Кантакузина на собор и послабление Андроника Младшего в отношении к этому честолюбцу выразились в такой реальной форме, что и речи быть не может о правильности избрания патриарха Иоанна Калеки. Значит, историк Григора имел основание высказать неодобрительный отзыв о церковной политике некоторых василевсов.

Но, с другой стороны, необходимо сказать, что в царствование Иоанна Кантакузина избрание патриархов совершалось вполне правильно – путем соборного решения и императорского утверждения. Кантакузин пишет в своей «Истории», что перед избранием патриарха Исидора в 1347 г. он решил ничего не предпринимать со своей стороны, но предоставил избрание будущего предстоятеля архиереям. Последние в своем большинстве (οι πλείους) пришли к общему соглашению и избрали Исидора, мужа прекрасного по жизни и кроткого, вполне соответствовавшего требованиям священства и весьма испытанного в познаниях и в точном соблюдении догматов. И царь тотчас согласился на избрание (έπεψήφιζε την εκλογήν), а спустя немного Исидор был и хиротонисан.⁴⁴² Вполне согласно с рассказом Кантакузина об избрании Исидора говорится в завещании патриарха, а равно в житии.⁴⁴³ Далее, и избрание Кал-листа Ϊ, преемника Исидора, произошло нормальным порядком. Правда, некоторые архиереи были сначала недовольны этим кандидатом, которого указал царь, и предлагали своих претендентов, но потом все согласились с предложением Кантакузина, и Каллист на соборе был предпочтен остальным кандидатам (των άλλων προκριθείς).⁴⁴⁴ Наконец, и Филофей был избран собором по древнему обычаю, а царь утвердил его из числа трех лиц, свободно намеченных архиереями.⁴⁴⁵

Таким образом, в истории византийских патриархов были факты неправильного их избрания на престол, зависевшие от произвола и насилия византийских царей, которые по мотивам субъективного и династического свойства производили давление на собор архиереев и различными способами склоняли их избрать предстоятелями Церкви лиц, угодных василевсам, но не соответствующих нуждам и потребностям церковной жизни данного времени. Но все такие факты были исключением в отношении к нормальному τάξις᾿у избрания патриархов и на основе их нельзя делать заключений принципиального свойства. Как явления исключительного порядка, случайные и уклонявшиеся от господствовавшего и традиционного типа избирательного процесса, такие факты признавались ненормальными, осуждались современниками и служили всякий раз реальным мотивом для восстановления в византийской церковной жизни симфонии взаимоотношений государства и Церкви, поскольку она касалась избрания патриархов, дабы на будущее время руководствоваться в этом деле древним и традиционным чином.

Третий акт избирательного процесса – малое извещение (μικρόν μήνυμα). – Значение этого акта. – Малое извещение по описанию Кодина и Симеона Солунского. – Исторические примеры малого извещения патриархов – Евфимия, Михаила Кируллария, Иоанна Ксифилина, Афанасия, Иоанна Созопольского и др. – Четвертый акт избирательного процесса – великое извещение, или наречение (μέγα μήνυμα). – Церковный характер этого акта. – Великое наречение патриарха в описании Симеона Солунского. – Исторические иллюстрации: великое наречение патриархов – Германа III, Григория II Кипрского, Афанасия, Филофея и др.

После избрания василевсом одного из трех представленных ему собором кандидатов происходил новый акт избирательного процесса, который назывался малым извещением, или наречением (μικρόν μήνυμα), и состоял – кратко говоря – в оповещении этого кандидата об окончательном избрании его на патриарший престол. Этот акт, помимо своего естественного и нормального значения, обусловливался и специальным мотивом. Дело в том, что в силу громадного назначения патриаршества, его важности в общем строе церковно-общественной жизни Византии и трудности прохождения этого служения некоторые из намеченных и избранных кандидатов иногда отказывались от высокой чести избрания и этим ставили и собор, и царя в затруднительное положение. Известен факт отказа от патриаршества Никифора Влеммида, происшедший перед его хиротонией. Равным образом при избрании преемника патриарху Григорию в 1289 г. первым кандидатом был указан нареченный епископ первой Юстинианы Геннадий, который и был выбран царем. Геннадию было объявлено об этом, но он решительно отказался от патриаршества, несмотря на продолжительные просьбы и принуждения. Царь должен был делать выбор из двух остальных представленных синодом кандидатов – прота Иакова и монаха Исидора.⁴⁴⁶ И Симеон Солунский утверждает, что кандидаты патриаршества, зная величие предстоящего им подвига и благоговея перед ним, иногда отказывались от избрания.⁴⁴⁷ Ввиду таких фактов и собору, и царю предстояла необходимость заблаговременно заручиться полным согласием избранного кандидата, дабы избирательный акт был до известной степени законченным. Малое извещение и шло навстречу этой потребности, составляя дальнейшее продолжение описываемого сложного процесса.

Несомненно, малое извещение существовало и в самом начале нашей эпохи, хотя в Придворном Уставе о нем не упоминается, и, конечно, по той причине, что скромному обряду простого оповещения нового претендента патриаршей власти не нашлось места среди пышных и торжественных церемоний величественного придворного быта. Но Кодин сообщает о нем достаточные сведения. «Потом от царя, – говорит он, – посылаются архонты, которых он назначит, (а вместе) и архонты церковные (сообщившие ему имена кандидатов), которые и приносят указанному голосованием и избранному решение как от Церкви, так и от царя. И если он примет это решение, то – и хорошо, если же нет, то (посланные) отправляются к другому, а если и этот не (согласится), то – к остальному; если же равно и третий (не примет извещения), тогда опять бывает голосование, конечно, по иному основанию, а после принятия избранным (извещения), царь совершает акт его возведения (на престол – προβάλλεται)».⁴⁴⁸ Представленное краткое извлечение из труда Кодина Куропалата намечает целую картину из области избирательного процесса. По свидетельству писателя, малое извещение совершалось через посредство уполномоченных архонтов, гражданских и церковных. Последними были те почетные архонты, которые по делегации от собора представляли императору имена избранных кандидатов патриаршества и обыкновенно принадлежали к первой пентаде патриарших чинов. Что касается царских архонтов, то, конечно, и они занимали высшие места в придворной чиновной иерархии. По аналогии с чином торжественного возведения патриарха на престол (πρόβλησις), происходившим во дворце и в присутствии василевса, можно заключать, что это были – препозит, архонты кувуклия и т. п. Примечательно, что уполномоченные архонты приносили избранному извещение не от одного царя, который непосредственно и посылал их, но από της εκκλησίας τε και του βασιλέως – от Церкви и василевса, причем писатель на первом месте поставил авторитет Церкви, а на втором – участие василевса. Значит, в деле церковного порядка, каким было избрание патриарха, первенствовала Православная Церковь, выражавшая свой голос через собор иерархов, а царь, как поясняет Симеон Солунский, только служил Церкви и содействовал собору, являясь – как помазанник Господень – дефенсором и слугой Церкви, на что он получил полномочие в церковном акте помазания на царство.⁴⁴⁹ Далее, делегация сообщала малое объявление сперва первому из кандидатов, которого указал собор и избрал василевс, но если он отказывался от патриаршества, то она была уполномочена обратиться ко второму и к третьему претендентам. Таким образом, хотя царь и выбирал одного из трех представленных кандидатов, но это не значило, что два остальных кандидата менее достойны патриаршества, чем первый: в случае отказа одного малое объявление с одинаковой силой и значением представлялось теми же депутатами второму и третьему кандидатам. И из обстоятельств избрания, например, патриарха Афанасия видно, что он хотя и занимал в соборном протоколе третье место, но в силу и ему сделанного малого объявления занял потом патриарший престол.⁴⁵⁰ Наконец, если и третий из кандидатов приносил отречение от патриаршества, тогда происходили вторичные выборы, которые уже исходили из другого основания (εξ άλλης αρχής), т. е. собор уже не имел в виду раньше намеченных и отказавшихся кандидатов, а указывал новых, приняв во внимание мотивы отказа первых и их причины в личных условиях или в современном строе церковной жизни. Фактически таких случаев было весьма мало, так как продолжительный предварительный момент, отражавший в себе голос и Церкви, и царя, и народа, обыкновенно обеспечивал собору верную и целесообразную деятельность. Впрочем, Феодор Скутариот сообщает о факте, когда все три кандидата патриаршества – Никифор Влеммид, Ефесский митрополит Никифор и Сосандрский игумен Иоанникий – последовательно отказались от избрания и уступили патриарший престол новому кандидату – монаху Арсению.⁴⁵¹

Наконец, Симеон Солунский передает, что малое объявление новоизбранному патриарху большей частью ('επι πλέον) совершалось самим царем, которому ввиду важности дела (δια το μέγα του έργου) и возможных отказов кандидатов приходилось не столько объявлять (διαμηνύειν) об избрании, сколько посредством личного своего обращения и оказанной претенденту чести склонять к принятию избрания.⁴⁵²

Исторические факты вполне и подтверждают свидетельство Симеона Солунского о малом извещении. Вот, например, в каком роде происходило это объявление патриарху Евфимию (907 г.). Когда собор митрополитов как бы по соглашению остановил свой выбор на Евфимии и царь одобрил его, надлежало оповестить об этом будущего патриарха. Император сказал митрополитам: «Отправляйтесь в монастырь Евфимия в местности Псамафии рассказать ему о деле, умоляйте его и настойчиво просите и от моего имени (έξ ημών); когда-то я сделал ему намек относительно этого, но он ответил, что неспособен к этому званию. Лишь только вы получите от него согласие (πληροφορίαν), на следующий день вместе (с ним) как можно скорее поспешите ко мне». И вот митрополиты отправились в монастырь Псамафии, и когда сказали Евфимию о деле, он ответил: «Господа мои и владыки, простите меня, ничтожного, недостойного такого великого и высокого положения, оставьте меня внимать самому себе и тем, которые здесь мною назидаются, поставьте во главе себя того из вас самих, кого признаете способным». Они же возразили: «Это, святой отец, невозможно, но мы признаем – после Бога – тебя именно нашим пастырем и архиереем. Когда ты станешь во главе Церкви, то не будет ни спора, ни разделения, ни борьбы, но будет для общего блага одно стадо под управлением одного пастыря». Расспросив митрополитов об отречении патриарха Николая Мистика, Евфимий не дал им никакого определенного ответа и удалился в келлию, в которой он безмолвствовал. На следующий день царь, увидев их печальными, сказал: «Не говорил ли я вам заранее, что он (Евфимий) не склонится на это? Что вы о нем думаете?» Митрополиты ответили: «Если царство твое не отправится, чтобы убедить его охотно принять и согласиться (на избрание), то скоро и мы отступим от Церкви, ибо мы никогда не видели мужа с таким острым умом и столь кротким характером. А прелесть и приятность его ровной и спокойной беседы кто может описать? Но зачем нам много говорить об этом муже? Его всем и больше всех следует просить (принять избрание)». Услышав это, император Лев Философ на следующий день морем отправился к Евфимию и то увещевал отца, призывал, умолял и побуждал, то со страшными клятвами в храме Свв. апостолов уверял его, что если он не примет архиерейства, но отвергнет его, то ему, царю, не останется никакой надежды на спасение, он впадет в бездну отчаяния, бесстрашно станет совершать всякое зло и лукавство, дойдет и до ереси, и Господь Бог взыщет от рук Евфимия душу его и тех, кои вместе с царем погибнут. Это царь говорил то с гневом, то со слезами. Отец, видя его душевную тревогу, сказал: «Оставь, царь, – тебе это не приличествует; если желаешь, выслушай меня терпеливо». Царь ответил: «Говори, отец, что хочешь». Евфимий указал царю на то, что Николай Мистик еще не принес канонического отречения от престола, поэтому нельзя избирать ему преемника. Тогда Лев представил старцу собственноручно написанный Николаем документ, удостоверяющий его отречение, а равно дал ему обязательство в том, что он обратится к Риму и восточным патриархам по делу о своем четвертом браке. Только на этих условиях Евфимий согласился принять избрание его собором на патриарший престол. В ответ на это царь сказал: «И я, отец, так думаю, хочу и стремлюсь, – только ты не отказывайся от Церкви». Условившись на этом, Лев с полной надеждой на Бога и в радости возвратился во дворец. Спустя несколько дней он опять прибыл к Евфимию, в сопровождении папских и патриарших местоблюстителей и апокрисиариев, и снова просил его принять соборное избрание на патриарший престол. «Итак, склоненный, а лучше сказать, насильственно покоренный просьбами царя и увещаниями архиереев, а также и местоблюстителей, особенно римских, которые принуждали его и часто говорили: „Господин (δόμνε) Евфимий, послушай нас, – помоги Церкви», он по Божественному решению (ψήφω) и соборному единодушию принял кормило Церкви».⁴⁵³ Таким образом, малое объявление патриарху Евфимию состояло в усиленной просьбе со стороны архиереев, царя и патриарших местоблюстителей принять избрание на вселенский престол и является хорошей иллюстрацией к характеристике этой части избирательного процесса у Симеона Солунского. Далее, сохранились сведения о малом объявлении и Михаилу Кирулларию, для которого избрание на патриарший престол было также неожиданным. Император Константин Мономах, согласившийся на его избрание собором, первый и сообщил ему эту весть, пригласив Михаила во дворец. Пораженный известием, Кирулларий, по словам Пселла, стал отказываться от престола, ссылаясь на то, что он не подготовлен к такому высокому служению. Но император настаивал на исполнении соборного решения, и Кирулларий наконец должен был уступить воле архиереев и василевса.⁴⁵⁴ И патриарх Иоанн Ксифилин согласился принять избрание лишь после того, как император Константин Дука непосредственно склонил его к этому решению.⁴⁵⁵ А когда избирали преемника Григорию II (1289 г.), то царь из трех предложенных собором кандидатов выбрал нареченного епископа Юстинианы Геннадия. По обыкновению, ему было сделано предварительное извещение (διαμηνυθέντος), но он, несмотря на просьбы и принуждения, не покорился ни собору, ни царю. Вслед за тем выбор императора Андроника Старшего пал на ганского монаха Афанасия. Когда его известили об этом, то и он не тотчас принял избрание, считая себя недостойным высокой чести патриаршества. Только уступая требованию царя и собора, он наконец принял призвание, причем выразил свое желание – ходить по улицам пешком, носить грубую одежду и обувь и проводить простую жизнь. Эти условия будущего патриарха были приняты, так как всем были известны его высокие аскетические подвиги.⁴⁵⁶ И преемник Афанасия, патриарх Иоанн Созопольский (1294 г.), после царского выбора был обычным порядком извещен об этом и тотчас согласился на избрание.⁴⁵⁷

С особенной отчетливостью акт малого наречения выступает в процессе избрания патриархов после падения Византии. Так, когда собор избрал патриархом Геннадия Схолария (1453 г.), то немедленно было совершено и малое ему извещение об этом (έδωκαν αύτοϋ το μικρόν μήνυμα δια να τον έκάμουν πατριάρχην), но Геннадий сперва и слышать не хотел о патриаршестве, прямо заявив, что не хочет быть патриархом. Тогда архиереи, клирики и народ неотступно стали просить Геннадия принять патриаршество, и он наконец согласился.⁴⁵⁸ Малое объявление как наследие византийской избирательной практики совершалось и во время избрания патриархов Иоасафа I (1464 г.),⁴⁵⁹ Марка II,⁴⁶⁰ Симеона,⁴⁶¹ Дионисия и др.⁴⁶² Наконец, в пользу фактического существования малого извещения в чине избрания византийских патриархов может косвенно свидетельствовать и аналогичная византийская практика при избрании епископов, в чине которого малое извещение являлось одной из составных частей, хотя совершалось, конечно, иначе.⁴⁶³

Дальнейшую существенную и необходимую часть описываемого избирательного процесса составляло великое извещение (μέγα μήνυμα), или наречение. Тогда как извещение малое не было регламентировано строго определенными предписаниями, носило характер до известной степени частный, совершалось преимущественно в том месте, где избранный кандидат оказывался в момент выборов (в монастыре, где он жил, в его келлии, во дворце, куда он приглашался царем, и т. д.), и различными лицами (архонтами духовными и светскими, митрополитами и даже самим царем), – извещение великое происходило в храме, совершалось по определенному богослужебному чину и составляло особый церковный обряд. По объяснению Симеона Солунского, извещение в собственном смысле, или наречение, есть начало залогов и взаимных обязательств, в силу которых избранный на патриарший престол становился как бы женихом Церкви и давал перед Богом, ангелами и всеми людьми поручительство в том, что будет заботиться о ней и в полноте осуществлять принятое на себя предстоятельство.⁴⁶⁴ Об акте великого извещения патриарха ничего не говорят ни Придворный византийский Устав, в котором и не могло быть места этому церковному обряду, ни Кодин Куропалат.⁴⁶⁵ Но его хорошо описывает Симеон Солунский, а дополнением к этому главному источнику может служить лаврский (на Афоне) евхологий XV в. (№ 31). В этих памятниках чин великого извещения, или наречения, патриарха излагается следующим образом.

Великое наречение совершалось непосредственно после малого, если избранный кандидат уже имел священный сан. Если же он был простым монахом или мирянином, то предварительно рукополагался в иерея,⁴⁶⁶ а затем назначался определенный день для великого наречения. Симеон Солунский не указывает, в каком именно храме совершалось наречение, но ввиду того что избрание патриарха в последние века существования Византии происходило в храме Свв. апостолов, а великий храм патриархии (Св. Софии) во время вдовства Церкви был закрыт для церковных торжеств,⁴⁶⁷ можно полагать, что и великое наречение совершалось преимущественно в великолепном храме Свв. впостолов. Сюда на торжество собирались архиереи, иереи, архимандриты, игумены, клир и весьма много народа (πλείστος λαός), так как «проручествовался» (προχειρίζεται) общий для всех отец. В торжестве участвовали и все церковные архонты во главе с великим хартофилаксом, причем все они имели в руках светильники в знак божественной радости о Церкви, сочетаемой священному мужу, и о нем как чистом женихе, и в знамение божественного просвещения, исходящего и на них.⁴⁶⁸ Наконец, здесь, по делегации от царя, присутствовали гражданские архонты – сенаторы и сановники, которые и представляли лицо василевса.⁴⁶⁹ Обряд наречения начинался молитвословием, которое совершал новоизбранный патриарх, имевший на себе епитрахиль «ради вышней благодати» и фелонь «в знак светлости и чистоты».⁴⁷⁰ После возгласа Благословен Бог наш читались Трисвятое, Отче наш и все остальные молитвы, приличные времени, т. е. Царю небесный, тропарь и кондак Пятидесятницы, сугубая ектенья и пр., так как совершалось дело Божественное и предначинал его Бог, а молитва освящала это дело и возносила к Нему.⁴⁷¹ После отпуста происходил самый акт великого наречения. Новоизбранный патриарх, имея на себе епитрахиль и фелонь, занимал место в священных вратах алтаря, а перед ним посредине храма становился великий хартофилакс вместе с двумя почтеннейшими сановниками, представлявшими лицо царя. Вслед за тем хартофилакс громко возглашал такую формулу наречения: «Державный и святой наш господин и царь и божественный, священный и великий собор приглашают святыню твою на высочайший престол патриархии Константинополя». Новоизбранный патриарх отвечал на это таким образом: «Благодарю великого самодержца и царя (и священный собор) и подчиняюсь (их) божественному и поклоняемому определению».⁴⁷² В чине лаврского (на Афоне) евхология XV в. сделано к этому ответу и следующее добавление: «Если (новоизбранный патриарх) есть человек ученый (λόγιος), то он говорит и больше этого (και πλείονα)».⁴⁷³ Иначе сказать, новоизбранный патриарх произносил при великом извещении речь, как это было и при наречении епископа. По своему содержанию речь патриарха могла касаться собора и императора как непосредственных участников его избрания, присутствовавших иерархов, молитвами и содействием которых он надеялся исполнить вверенное ему дело, предстоящего народа, перед лицом которого он выражал согласие быть пастырем Церкви и пасти ее «хорошо и как Богу угодно», и вообще – намечать пути будущей первосвятительской деятельности.⁴⁷⁴ Когда патриарх перед лицом Бога и народа примет Святую Церковь, тогда все архиереи подходят к нему и воздают поклонение (προσκύνηση), равно – и клирики, и миряне, получая от него и благословение, потому что он есть жених Церкви.⁴⁷⁵

Итак, великое извещение, или наречение, было во всем своем составе чином церковным, совершалось в храме, по особому литургическому уставу, сопровождалось обычными атрибутами церковно-религиозных обрядов и т. д. Как величественное и весьма важное церковное торжество великое наречение собирало в храме не только высшее византийское духовенство и архонтов девяти патриарших пентад, но и низший рядовой клир, игуменов и монахов столичных монастырей и, наконец, светских архонтов и весьма много народа. Значит, в храме собиралась в лице своих представителей вся Византийская церковь. И это понятно: нарекался патриарх, первоиерарх этой Церкви, общий для всех отец, имевший громадное значение в церковно-общественной жизни Византии. В частности, в храме во время совершения обряда великого наречения в громадном числе присутствовал и византийский народ. Но как в период предварительного наименования кандидатов патриаршества, так и во время наречения народ не выражал активно своей воли, не пользовался правом заявлять свой протест по поводу выборов, – напротив, являлся вполне послушным Церкви, соглашался с избранием собора и волей василевса, безмолвно подчинялся авторитету духовной власти и вместе с иерархами, клириками и монахами лишь разделял общецерковную радость по поводу обручения Византийской церкви, как невесты, новому жениху – патриарху, вселенскому отцу и началовождю. Вообще, о какой-либо активной и самостоятельной роли народа в избрании патриархов в средневековую византийскую эпоху и речи быть не может.⁴⁷⁶ Далее, все присутствовавшие на наречении архонты, как патриаршие, так и царские, держали в руках светильники, потому что первые имели радость приветствовать своего ближайшего духовного началовождя, а вторые, представляя лицо василевса, принимали и некоторое ближайшее участие в наречении. Примечательно и то, что в церковном акте, коим было наречение, первенствующее значение принадлежало церковному архонту – великому хартофилаксу, который от лица царя и синода произносил пригласительную формулу великого извещения. По поводу этой формулы и вообще относительно участия василевса и его представителей – архонтов в великом наречении вполне обстоятельные объяснения дает Симеон Солунский. «Царь, – говорит он, – содействует собору в его деяниях как помазанник Господень, сделавшийся дефенсором и слугой Церкви, так как он во время помазания дал обещание и относительно этого».⁴⁷⁷ Формула наречения свидетельствует, что не царь сам по себе нарекает, но вместе с собором извещает о деяниях собора и только помогает ему. Симеон написал даже целую главу «против утверждающих, будто бы царь поставляет патриарха». «Так называемые новаторы, – передает он, – говорят неправду (φλυαροΰσι), когда, проникнутые чувством ненависти (φθόνω), утверждают, что царь поставляет патриарха. Отнюдь не царь, но здесь действует собор, а царь, будучи благочестивым, только помогает со своей стороны, не в силу лишь того, что он есть экдик и василевс, получивший помазание от Церкви, но и потому, что своим содействием и помощью он оказывает любовь к Церкви и сохраняет прочными церковные постановления, так как среди православных, для мира Церкви, и это должно соблюдаться».⁴⁷⁸ Комментария к этому объяснению Симеона Солунского не требуется. Можно лишь требовать, чтобы византологи непременно имели его в виду, когда ведут речь об отношении византийских василевсов к Православной Церкви.

Исторические источники, в свою очередь, представляют некоторые данные относительно фактического совершения великого извещения, или наречения, патриархов как особого церковного обряда, составлявшего часть сложного избирательного процесса. Так, Пахимер, рассказывая об избрании патриарха Германа III (1267 г.), сообщает, что с решением собора согласился царь, который, в свою очередь, просил (κατηντιβόλει) этого мужа принять избрание (малое извещение) и сам в течение нескольких дней приходил с архиереями, членами собора, и всеми средствами побуждал и просил не откладывать действий призвания (τα της κλήσεως); и действительно, будучи призван (προσκληθείς ­­ великое извещение, в формуле которого царь и собор προσκαλούνται патриарха), Герман изъявил согласие занять патриарший престол.⁴⁷⁹ Далее, акт избрания патриарха Григория II Кипрского (1283 г.) заключал в себе не только τάς φήφους, т. е. голосование архиереев на соборе и выбор царем Андроником Старшим одного из трех кандидатов, но и необходимые свидетельства – και τάς μαρτυρίας όφειλούσας,⁴⁸⁰ под которыми нужно понимать преимущественно обряд великого наречения, когда Церковь в лице своих представителей – архиереев, архонтов, духовных и светских, архимандритов, игуменов, клириков, монахов и громадного числа народа, присутствовавших в храме на торжестве, действительно свидетельствовала о правоспособности патриарха в деле вверяемого ему предстоятельства, а сам патриарх свидетельствовал о своем обручении с Церковью. И новоизбранный патриарх Афанасий I, склонившись на просьбы царя Андроника Старшего и собора (малое извещение), принял потом и призвание (τηνπρόσκλησιν), т. е. великое наречение.⁴⁸¹ Его преемник, патриарх Иоанн XII Созопольский (1294 г.), также был призван на престол извещениями (προσκληθείς μηνύμασι),⁴⁸² иначе сказать, – получил малое и великое наречение. Несомненно, патриарх Филофей, избранный (1354 г.) на патриарший престол с точным соблюдением древнего чина, также имел и малое, и великое извещение, как это следует заключать из общего свидетельства Кантакузина об исполнении при избрании всего того, что в этом отношении было узаконено (πάντων, όσα νενόμισται, τετελεσμένων).⁴⁸³ Насколько ясно и отчетливо византийская церковная практика различала два извещения патриархов, – об этом может свидетельствовать и порядок их избрания в церкви Константинопольской в самом начале турецкого периода ее истории, когда в этой Церкви еще продолжали жить формы церковного византинизма и почти во всей полноте соблюдались церковные обряды византийского происхождения. Так, при избрании первого патриарха турецкой эпохи Геннадия Схолария было исполнено сперва малое извещение, а потом великое – μέγα μήνυμα, при совершении которого присутствовали архиереи, клирики и народ.⁴⁸⁴ Великое наречение принимали и ближайшие его преемники по патриаршеству – Иоасаф, Марк II, Симеон, Дионисий, Максим⁴⁸⁵ и др. Достойно замечания, что великое наречение совершалось после вечернего богослужения (μετά τον έσπερινόν),⁴⁸⁶ а формулу приглашения произносил преимущественно великий хартофилакс.⁴⁸⁷ По-прежнему чин наречения носил церковный характер, как это и видно из интересного описания обряда, совершенного в 1572 г. при избрании патриарха Иеремии II Траноса. «В час вечернего богослужения, – говорится в этом описании, – совершили по чину благословение, а потом торжественно и гармонично пропели вечерню в присутствии преосвященных митрополитов, боголюбезных епископов, честнейших клириков, благороднейших архонтов города и Галаты и всего христоименного народа. И все стояли, держа в руках свечи. По окончании вечерни честнейший великий эконом Великой Церкви, иерей кир Анастасий, как первый из клириков, стал посредине Великой Церкви (храма Богородицы Паммакаристы) и громким голосом произнес великое извещение избранному кандидату, митрополиту Лариссы Иеремии, который находился во вратах святого алтаря и имел на себе патриаршую мантию, епитрахиль и омофор, причем сказал ему: „Божественный и священный собор преосвященных митрополитов, боголюбезнейших епископов, честнейших клириков, благороднейших архонтов и всего христоименного народа приглашают святыню твою с престола святейшей митрополии Лариссы на высочайший и великий патриарший престол святейшей Великой Христовой Церкви». Тогда патриарх воздал по чину благодарение и потом принял патриарший жезл. И архиереи – один за другим по чину – подошли и поцеловали его руку. И он благословил их».⁴⁸⁸ В значении исключительно церковного чина великое наречение сохранилось на православном греческом Востоке и во все последующее время, а равно перешло и в практику церкви Русской, когда здесь было учреждено патриаршество.⁴⁸⁹

Пятый акт избирательного процесса – придворный обряд возведения (πρόβλησις) царем новоизбранного патриарха. – Описание этого обряда в Придворном Уставе Константина Багрянородного, у Георгия Кодина, Симеона Солунского, Георгия Франдзия и в Лаврском (на Афоне) евхологии XV в. (№ 31). – Смысл πρόβλησιςa и церковный в нем элемент: комментарий Симеона Солунского. – Исторические иллюстрации.

После великого наречения совершался дальнейший акт сложного процесса избрания византийских патриархов, который назывался πρόβλησις. Этот акт состоял в производстве, или возведении, царем патриарха в его новое высокое звание. Тогда как μέγα μήνυμα было обрядом церковным и заключалось как бы в обручении новоизбранного патриарха Церкви, πρόβλησις было придворной церемонией, гражданским обычаем, одной из традиционных парадных форм пышного и сложного византийского Придворного Устава. В состав этого Устава πρόβλησις патриарха привзошло не в силу каких-либо цезаропапистических тенденций византийских василевсов, а по мотивам подлинного, чистого византинизма и, в частности, обусловливалось тесным гармоническим союзом Церкви и государства в Византии и государственным значением патриаршей власти. Подобно тому как Церковь освящала власть василевсов своими молитвами и благословениями, сообщала им авторитет наместников Бога на земле, придавала их жизни и деятельности религиозный характер, утверждала на моральных началах политическую жизнь Империи, принимала – в лице патриархов – участие в государственных делах и т. п., соответственно и государство оказывало Церкви свое покровительство и защиту, признавало ее законы общеобязательными в государственном смысле, ограждало права Церкви и ее установлений, наделяло представителей Церкви широкими административно-судебными полномочиями государственного характера. В частности, Византийский патриарх имел громадное влияние на замещение императорского престола, ограждал права законного престолонаследия, являлся опекуном малолетних правителей и их руководителем в государственной политике, пользовался правом печалования перед василевсом за несчастных и осужденных и даже правом суда над убийцами, следил за деятельностью государственных установлений и гражданских чиновников и имел право входить по поводу замеченных недостатков в сношения с василевсом и т.д.⁴⁹⁰ Таким образом, единомыслие и согласие (όμοφροσύνη και συμφωνία) василевса и патриарха представлялись делом существенной необходимости. С этой точки зрения, официальное – в присутствии всех придворных чинов и применительно к действующему церемониалу – признание василевсом новоизбранного патриарха как предстоятеля Церкви, не только – в известном смысле – равного ему, но и во многих отношениях пользующегося особыми преимуществами, признание его в правах общественного деятеля с исключительными полномочиями государственного характера было явлением естественным и нормальным. Но, разумеется, πρόβλησις патриарха никоим образом нельзя отождествлять с возведением деспота, севастократора, кесаря и других придворных чинов, наряду с производством которых оно описывается в византийских источниках,⁴⁹¹ так как все гражданские чины, возводившиеся в свое звание василевсом, во власти последнего и находили свой исключительный источник, от нее проистекали в своем происхождении и полномочиях и зависели в ограничении или прекращении функций. Между тем πρόβλησις патриарха было лишь другой стороной сложного избирательного процесса: избранный собором при содействии царя, патриарх в акте великого наречения признавался в своем звании от лица всей Церкви, а в πρόβλησις᾿ε официально выражал свое согласие с Церковью и царь, поскольку патриарх являлся и государственным деятелем. Значит, πρόβλησις нисколько не касалось духовной власти патриарха и не влияло на права его юрисдикции по церковным делам, а было только гражданским придворным обрядом, в котором царь выражал свое «единомыслие и согласие со священством», как и он сам нуждался в его помощи для мира подданных и счастья во всех отношениях.⁴⁹²

Придворный обряд возведения царем патриарха в течение IX-XV вв. подвергался изменениям в зависимости от различных исторических условий и в начале этого периода совершался иначе, чем в конце его. В Придворном Уставе Константина Порфирогенита содержатся такие о нем сведения. Обряд совершался в большой тронной зале царского дворца, называвшейся Магнавра, после предварительного официального извещения о назначенном месте собрания придворных чинов (γίνεται μεταστάσιμον). В заранее определенный день в Магнавру являлись: весь царский синклит, все митрополиты, все церковные (патриаршие) архонты, пресвитеры и остальные иереи. В собрании находился и новоизбранный патриарх. Царь, одетый в скарамангий⁴⁹³ и плащ с золотой каймой, выходил из внутренних покоев, становился перед собранием и говорил синклиту и митрополитам: «Божественная благодать и наше от нее царство производит (προβάλλεται) сего благоговейнейшего в патриарха Константинополя», причем указывал на присутствовавшего здесь виновника торжества. Все обыкновенно одобряли выбор царя, выражали ему свои пожелания (έπεύχονται) и говорили и иное, что хотели. Потом царь подводил патриарха к препозиту, архонтам кувуклия и силенциариям.⁴⁹⁴ Препозит и один силенциарий брали патриарха под руки и в сопровождении церковных чинов вели его в патриаршие палаты, которые примыкали к катихумениям правой, или южной, стороны Св. Софии и находились в непосредственной к ним близости.⁴⁹⁵ Тем временем царь оставлял собрание и возвращался в свои покои. Этим акт великого наречения и заканчивался.⁴⁹⁶ В ином роде обряд возведения (πρόβλησις) описан у Кодина Куропалата (XIV в.). В одном из триклинов Большого царского дворца, в самом начале его (εις την αρχήν), устраивалось деревянное возвышение и покрывалось материей пурпурового цвета. На возвышении ставился царский золотой трон, довольно высокий, так что к нему вели четыре или пять ступеней.⁴⁹⁷ Триклин разделялся златоткаными занавесями, которые и скрывали царский трон от взора присутствовавших.⁴⁹⁸ Царь выходил из своих покоев в короне и полном облачении и садился на троне, а все архонты в парадных одеждах и со знаками своего достоинства (μετά των παρασήμων) стояли в той части триклина, которая занавесями была отделена от царского трона. В то же время в третьей части триклина, идущей от стены до царского места, ставился другой трон светло-голубого цвета (ήεράνεος) и покрывался златотканым покрывалом; новоизбранный патриарх входил сюда и садился на троне. Потом завесы, разделявшие триклин, поднимались, и одновременно вставали со своих тронов царь и избранный патриарх; все присутствовавшие в этот момент приветствовали их многолетиями (πολυχρονίζουσι). После этого наиболее почетный и уважаемый из архонтов, взяв новоизбранного патриарха за руку, подводил его к возвышению, на котором стоял царский трон. Кодин поясняет, что эту церемонию исполнял именно один из архонтов или должностных придворных лиц, а никак не деспот, севастократор, кесарь или кто-либо другой из византийских придворных чинов, которые даже и не присутствовали на торжестве, так как им неудобно было стоять, в то время как патриарх сидел, а с другой стороны, им нельзя было сидеть, когда происходило славословие (ευφημία) в честь василевса, состоявшее в многолетии с хвалебными эпитетами. По этой причине патриарха и подводил к царскому трону кто-либо из архонтов. Возле царя, у завесы, находился патриарший жезл (δικανίκιον). И вот, в то время как новоизбранный патриарх останавливался у возвышения, где у трона стоял и василевс,⁴⁹⁹ последний, взяв патриарший жезл из рук одного из благородных лиц, еще не носящих скиадия,⁵⁰⁰ громким голосом говорил так: «Святая Троица через царство, от Нее дарованное нам, производит (προβάλλεται) тебя в архиепископа Константинополя, нового Рима, и вселенского патриарха». И все тотчас провозглашают многолетие. Потом патриарх, поднявшись на возвышение, берет жезл из руки царя и, благословив его, тотчас сходит. А затем тот и другой восседают на свои троны, и опять бывает славословие царей и патриарха. После славословия завеса закрывается, и царь удаляется в свои покои, а патриарх верхом на коне отправляется в Св. Софию, причем конь его до головы бывает покрыт попоной из белой материи. Патриарха сопровождают и архонты в своих парадных украшениях. Следует при этом знать, добавляет Кодин, что новоизбранный патриарх, отправляясь во дворец на торжество его πρόβλησις᾿a шел пешком и по внешнему двору Большого царского дворца, а после торжества – только по внутреннему двору. Его конь и в первом случае был покрыт тоже белой попоной. Прибыв во Св. Софию после наречения, патриарх в своих палатах, прилегавших к храму, устраивал трапезу (εύωχεΐται) для архиереев и архонтов Церкви или патриарших чинов, которой торжество и заканчивалось.⁵⁰¹

Дополнительные данные об обряде возведения патриарха сообщаются в византийских источниках XV в. Так, Симеон Солунский свидетельствует, что царь, прежде чем увидит прибывшего на церемонию во дворец нареченного патриарха, в знак своего расположения посылал ему мантию с источниками и церковный энколпий, который служит как бы залогом веры и который он (царь) хранит как слуга и страж Церкви.⁵⁰² Мантию с источниками, означавшими благодать учительства и разнообразие высших дарований, изливаемых на всех чрез носящего эту одежду,⁵⁰³ нареченный патриарх и надевал для участия в церемонии возведения,⁵⁰⁴ так как в византийскую эпоху мантия с источниками не составляла принадлежности епископского сана.⁵⁰⁵ Что касается церковного энколпия, то нареченный патриарх возлагал его на себя лишь в том случае, если уже имел епископский сан.⁵⁰⁶ Далее, жезл, который вручался царем нареченному патриарху как символ пастырской власти,⁵⁰⁷ был из золота, украшен драгоценными камнями и жемчугом⁵⁰⁸ и вообще представлял большую ценность (ή ράβδος τιμιωτέρα). Историк Георгий Франдзий сообщает и новые подробности относительно вручения жезла. Василеве, по его рассказу, садился на царский трон (επί δίφρου), а все члены синклита стояли прямо (ορθοί) и с непокрытыми головами. Великий протоиерей (πρωτοπαπάς) дворца возглашал – Благословен Бог наш, потом и малую ектинью, а великий доместик пел – Иде же бо царя пришествие и т. д. Лампадарий с другого хора пел Слава и ныне, потом – Царю небесный и пр. По окончании тропаря царь вставал, имея в правой руке жезл, а нареченный (υποψήφιος) патриарх, имея с одной стороны митрополита Кесарийского, а с другой – Ираклийского, направлялся к царскому трону, делал всем три поклона, потом подходил к царю и перед ним совершал надлежащее поклонение (προσήκουσανπροσκύνησιν). Царь, подняв немного жезл, говорил: «Святая Троица, даровавшая мне царство, производит (προχειρίζεται) тебя в патриарха нового Рима». Патриарх принимал жезл, хоры певчих трижды пели «Εις πολλά έτη δέσποτα», и потом наступал конец торжества.⁵⁰⁹ Симеон Солунский добавляет, что царь, вручив нареченному патриарху собственной рукой священный жезл, приближался к нему и склонял перед ним голову, а потом, сняв, по обыкновению, с себя корону, принимал благословение и целовал руку патриарха.⁵¹⁰ Но у Симеона не приведена формула возведения царем патриарха. В лаврском же евхологии XV в. (№ 31) она читается так: «Святая Троица, даровавшая мне власть царства, производит (προχειρίζεται) святыню твою в патриарха Константинополя». И здесь также добавляется, что царь, передав патриарху жезл, целовал его руку, равно и все остальные (οι λοιποί), присутствовавшие на торжестве.⁵¹¹ По окончании торжества патриарх, сопровождаемый всем синклитом, шел из царского дворца в преднесении дивамвулов⁵¹² и, найдя приготовленного для него коня, возвращался на нем в патриархию. Этот конь был наилучшим из принадлежащих царю, имел на себе богато украшенное царское седло и чепрак и был покрыт белой с золотыми украшениями попоной. Во время возвращения патриарха в честь его раздавались приветствия и славословия (εύφημούμενος).⁵¹³ Симеон Солунский замечает, что коня, на котором ехал патриарх, вел под уздцы придворный комит (шталмейстер) вместо самого царя. В процессии принимал участие, не только весь синклит, но и сын царя, который также ехал на коне.⁵¹⁴ В противоположность Кодину, который говорит, что нареченный патриарх по возвращении из дворца устраивал пир для сопровождавших его архонтов, лаврский евхологий сообщает, что патриарх возвращался в Св. Софию и, «если был час литургии, то совершают ее и хиротонисуют новоизбранного, если он – иеромонах; а если он – митрополит, то только литургисует вместе со всеми архиереями и церковными чинами, так как существует одна хиротония для митрополита, епископа и патриарха».⁵¹⁵ В последнем случае, т. е. когда новоизбранный патриарх уже имеет епископский сан, он, по сообщению Симеона Солунского, возвратившись в Св. Софию, совершал особое чинопоследование. «После возведения, – пишет Симеон, – патриарх отправляется в церковь; войдя в храм и в святой алтарь, он надевает епитрахиль и омофор. Взяв потом кадильницу и благословив фимиам, он кадит вокруг святого престола и горнего места, как данного ему, и опять кругом престола, а после целует Св. Евангелие и престол, как Христа и Церковь, которую он принял; передав кадильницу диакону, он принимает каждение от него. И когда наступит время, он благословляет Бога, удостоившего его столь великих благ: приняв Церковь, он и должен начинать с молитвы, так как молитва есть единение со Христом, Которому принадлежит Церковь. Затем, когда бывает совершена молитва Трисвятого, диакон на амвоне возглашает ектинью и поминает царей и самого патриарха. Патриарх же, сказав молитву с усердным прошением за себя самого, возглашал Яко милостив, делал отпуст и, благословив, уходил при пении: »Εις πολλά έτη« – в знамение продолжительности его архиерейства.⁵¹⁶

Итак, обряд возведения патриарха царем имеет свою историю. В X в. он состоял лишь в церемонии придворного производства, с произношением царем специальной формулы. Чин отличался сравнительной несложностью, хотя и происходил с истинно византийской пышностью. Царь сам подводил нареченного патриарха к высшим придворным чинам, которые в сопровождении церковных архонтов торжественно и отводили его в патриархию. Обряд XIV в., описанный Кодином, отличался большей торжественностью и сложностью. Нареченный патриарх приезжал во дворец на богато украшенном коне, подаренном ему царем, восседал во время торжества на особом троне, в честь его раздавались многолетия и славословия от лица присутствующих, причем употреблялась (троекратно) формула – «Святейшему и Вселенскому патриарху о δείνα – многая лета», с присоединением хвалебных эпитетов.⁵¹⁷ Но самой характерной особенностью обряда этого времени было вручение царем жезла патриарху с произнесением традиционной формулы. Дело в том, что в начале нашей эпохи жезл вручался Византийскому патриарху Ираклийским митрополитом, которому всегда принадлежало и право хиротонисать его, а потом обряд вручения жезла был перенесен из храма в царский дворец и вошел в состав придворной церемонии πρόβλησις᾿a, совершаемой василевсом. Такая практика сохранилась до конца существования Византии и даже пережила ее. Является вопрос, когда именно в состав патриаршего πρόβλησις᾿a привзошла эта церемония и какой смысл она имела? Обращаясь к историческим источникам, мы самое первое и раннее об этом известие находим у историка Никифора Григоры, который, описывая избрание патриарха Григория II Кипрского (1283 г.), говорит и следующее: «После выборов и необходимых свидетельств (Григорий) был возведен (προεβλήθη) царем (Андроником Старшим) и, по установившемуся с давнего времени обычаю (κατά το πάλαι κράτησαν έθος), получил с царского трона от руки царя пастырский жезл».⁵¹⁸ Другое известие находим у историка Георгия Пахимера, который, сообщая об избрании патриарха Иоанна XII Созопольского (1294 г.), пишет: «По обыкновению (ώς εϊθιστο) он, получив от царя пастырский жезл, был почтен и дивамвулом (διβαμβούλφ)».⁵¹⁹ Таким образом, по мнению этих историков, вручение царем жезла патриарху было в их время обычаем, издавна получившим свое начало. Неопределенность выражения Григоры и отсутствие других исторических сведений лишают возможности с точностью определить terminus a quo этого обычая. Однако, имея в виду, что обряд вручения жезла совсем не упоминается в πρόβλησις᾿e по описанию Придворного Устава, окончательное редактирование которого относится к первой четверти XI в., а с другой стороны, относя «давность (το πάλαι)» Григоры minimum на сто лет назад, можно полагать, что этот обряд вошел в византийскую практику в XII в. Близкая его аналогия с западной инвеститурой приводит к мысли, что в Византию этот обычай был перенесен с Запада в эпоху крестовых походов, когда римские папы вели из-за инвеституры страстную и упорную борьбу с государями Западной Европы. Возможно и предположить, что византийские василевсы усвоили этот обычай по антагонизму к римским папам, властолюбивые притязания которых по отношению к греческому Востоку сохраняли полную свою силу и реальность в течение и XII в. Но, допуская в византийском πρόβλησις᾿a репродукцию западного образца, необходимо вместе с тем и признать, что на новой почве старый обряд получил совершенно своеобразное применение и свой особый смысл. Прежде всего заслуживают внимания традиционные формулы πρόβλησις^, с произношением которых византийские василевсы вручали патриархам жезл. При небольшом различии в редакционном отношении все формулы являются тождественными по своему содержанию, которое весьма ясно свидетельствует, что василевсы возводили патриархов не силой своей императорской власти и не по усмотрению своего царства, но по внушению Божественной благодати, от которой проистекает и самое царство (Придворный Устав), а лучше – по вдохновению и руководству Пресвятой Троицы, Которая даровала им царство (Кодин, Франдзий) и царскую власть (Евхологий XV в.). Значит, василевс как помазанник Божий и наместник Бога на земле в акте πρόβλησις᾿a патриарха служил лишь орудием Божественного промышления и органом Божественной благодати, проявлял свою личную инициативу и выражал принадлежавшую ему власть лишь постольку, поскольку он получил на это полномочия от Пресвятой Троицы. Поэтому василевс только производил – προβάλλεται (Придворный Устав, Кодин) патриарха в его звание, или определял посредством вручения (προχειρίζεται) жезла (Франдзий, Евхологий), поскольку патриарх был и государственным сановником. По воззрению василевса, представший перед ним патриарх был благоговейнейшим – ευλαβέστατος (Придворный Устав), являлся в его глазах святителем (άγιωσύνη – Евхологий). Наконец, следует отметить и различие в заключительных словах формул, которые говорят или о «патриархе Константинополя» (Придворный Устав, Евхологий), или об «архиепископе Константинополя, нового Рима, и Вселенском патриархе» (Кодин), или, наконец, о «патриархе нового Рима» (Франдзий). Но делать отсюда какие-либо выводы не представляется оснований. Затем, вручение царем жезла патриарху предварялось, по сообщению Франдзия, особым молитвословием, во время которого нареченный патриарх стоял в мантии с источниками, которую предварительно получал в дар от царя, и в церковном энколпии того же происхождения, если был в епископском сане (Симеон Солунский); к царю нареченного патриарха подводили – «первотронный» митрополит Кесарийский и митрополит Ираклийский, от которого в древности зависела в каноническом отношении византийская епископия, – причем будущий патриарх совершал перед всеми три метании (Франдзий): все это указывает на то, что обряд πρόβλησις᾿a постепенно стал терять значение исключительно гражданской церемонии и мало-помалу приобретал церковный характер. О церковно-религиозном значении этого обряда свидетельствует и то, что царь, вручив патриарху жезл, снимал с себя корону, принимал от него благословение и целовал руку, а за царем то же самое делали и все присутствовавшие на торжестве. Наконец, и заключительный акт этого обряда стал в XV в. совершаться в храме Св. Софии, где патриарх совершал благодарственное молебствие (Симеон Солунский). Что касается вообще права вручения жезла (ή ράβδος, το δικανίκιον – намек на судебные права патриарха, на власть вязать и решать), то в византийскую эпоху оно принадлежало и императору как защитнику Церкви и покровителю, который широко и пользовался этим правом, раздавая жезлы не только епископам, но и архимандритам, игуменам больших монастырей, протосинкеллам и другим должностным лицам.⁵²⁰ В этом праве василевса и в фактическом его осуществлении не было ничего похожего на западно-европейскую инвеституру.⁵²¹ Какой именно смысл имел в Византии весь обряд πρόβλησις᾿a патриарха царем и вручения ему жезла, – это прекрасно объяснил знаменитый византийский экзегет Симеон Солунский. «После наречения и прежде хиротонии или интронизации, – пишет он, – бывает некоторое особое действие, которое называется »πρόβλησις«. Это есть исповедание царя собственными устами и почтение к Церкви (в доказательство того), что он любит избранного ею, назначенного и согласившегося пасти Церковь и что во Святой Троице, даровавшей ему царство, и сам он почитает его архиепископом Константинополя, нового Рима, и Вселенским патриархом. Конечно, совсем не он поставляет его, ничего и не дает ему, но лишь соглашается и подчиняется факту. А что действительно царь не дает, но скорее – получает и является как бы слугой (υπηρέτης) в делах Церкви, видно из того, что он, вручив нареченному собственной рукой священный жезл, подходит и склоняет перед ним голову и, по обыкновению, открыв ее, принимает благословение и целует руку нареченного. Далее, что царь сам ничего не дает, но своим действием только выражает любовь к делам Церкви и исполняет их, – это еще очевиднее из того, что πρόβλησις бывает и в том случае, если нареченный патриарх есть архиерей и не имеет нужды ни в каком архиерейском действии для своей хиротонии. И все это происходит по той причине, что царь чтит Церковь, но не господствует над ней. Как слуга и страж Церкви царь и дарит нареченному патриарху мантию с источниками и церковный энколпий. Посему же своей рукой, ради чести и большей преданности, он дает ему и жезл как более почетный дар и символ пастырской власти и всем показывает, что и он чтит того пастыря, которого избрал Бог. А чтобы засвидетельствовать это яснее, он повелевает убрать различными украшениями коня, на которого и садится нареченный патриарх. И вот царский комит, взамен самого царя, держит под уздцы коня, на котором патриарх и едет через весь царский двор и по главной улице до самой патриархии. А если есть у царя сын, то и он сопровождает на коне, а равно весь синклит. Значит, так называемый πρόβλησις совершается ради чести Церкви, а эта честь относится и ко Христу».⁵²²

Таким образом, с точки зрения Симеона Солунского, не имеет смысла и фактического оправдания то воззрение, будто бы византийский патриарх получал власть из рук царя.⁵²³ По другому объяснению этого византийского литургиста-экзегета, такое воззрение является легкомысленным новшеством, внушенным завистью и злобой.⁵²⁴ Нельзя согласиться и с оценкой πρόβλησις᾿a у Кодина, который считает его равным первому, или малому, архиерейскому запечатлению (πρώτη ή μικρά σφραγίς),⁵²⁵ – так как между этими двумя актами (церковным обрядом и гражданской церемонией) существовало принципиальное различие. К тому же, если верить историку Георгию Франдзию, в последние времена существования Византии πρόβλησις совершался после хиротонии новоизбранного патриарха,⁵²⁶ а в такой последовательности этот обряд как предварительное запечатление или извещение терял свой raison d'etre. И относительно Геннадия Схолария, первого патриарха турецкой эпохи, с достоверностью можно сказать, что вручение ему султаном Магометом II жезла, по подражанию византийским василевсам, состоялось уже после хиротонии этого патриарха.⁵²⁷

Обращаясь к историческим источникам, мы находим здесь немало фактических свидетельств в пользу совершения πρόβλησις᾿a в течение всей нашей эпохи. Об этом именно обряде говорят византийские историки всякий раз, когда об избрании того или другого патриарха употребляют выражения – προεβλήθη, προβάλλεται, εγχειρίζεται, προχειρίζεται, προκεχείριστο, προεχειρίσθη и т. п., указывая ими или на акт возведения и производства, или на вручение жезла. Такие именно термины встречаются у историков относительно патриархов – Полиевкта, Василия Скамандрина, Антония III Студита, Николая Хрисоверга, Сисиния и мн. др.⁵²⁸ Затем, о патриархе Германе III (1267 г.) сообщается, что он был объявлен (επικηρύσσεται) патриархом в день Святого Духа, по состоявшемуся предварительно общему об этом извещению.⁵²⁹ Его преемника Иосифа царь Михаил Палеолог возвел (προβάλλεται) в патриарха 28 декабря 1267 г.⁵³⁰ Иоанн Векк тем же царем был возведен (προβέβληται) 26 мая 1275 г., в праздник святых никейских отцов.⁵³¹ И патриарх Григорий II Кипрский занял престол после совершения обряда производства (προεβλήθη), со вручением ему Андроником Старшим жезла (1283 г.).⁵³² Возведение патриарха Афанасия I было совершено (14 окт. 1289 г.) императором Андроником II в триклине Юстиниановом – по установившемуся чину и как должно, с большой пышностью (μεγαλοπρεπώς). Но, вопреки обычаю, этот строгий аскет после церемонии отправился в храм Св. Софии пешком (πεζή), отказавшись сесть на богато убранного царского коня, и этим привел всех в изумление.⁵³³ В описании возведения Иоанна Созопольского (1294 г.) историком отмечаются происходившие на торжестве славословия в честь патриарха (εύφημουμένου του προβληθέντος),⁵³⁴ которые предписывались и церемониалом. И Филофей занял патриарший престол (1354 г.) по совершении царского производства (πατριάρχης άπεδείκνυτο).⁵³⁵ Любопытно отметить и факт пожалования жезла патриарху Геннадию султаном Магометом II. Предварительно султан осведомился у клириков, что обыкновенно делали для новоизбранных патриархов ромейские василевсы. И вот в один день Геннадий был приглашен во дворец на обед и для беседы с султаном, который и принял его с великой честью, много разговаривал с ним и обещал дать всякого рода привилегии. Когда же для патриарха наступило время уходить из дворца, то султан, встав, дал ему в дар (δέδωκεν αύτω δώρον) серебряный вызолоченный жезл большой ценности, а также – денег, причем сказал: «Патриаршествуй в счастии и пользуйся расположением нашим во всем, чего желаешь, имея все прономии, как и предшествующие патриархи; возьми храм Свв. апостолов для твоей резиденции». Потом, сойдя с патриархом во двор, султан посадил его на приготовленного коня и приказал, чтобы все архонты царского двора сопровождали его до патриархии. Геннадий на коне и отправился к храму Свв. апостолов, причем одни из архонтов следовали впереди его, другие же – позади.⁵³⁶ Таким образом, Геннадий Схоларий имел у Магомета II обыкновенную аудиенцию, которую никак нельзя отождествлять с византийским обрядом πρόβλησις᾿a. Эта аудиенция состоялась после хиротонии Геннадия – жезл был дан ему в качестве царского дара по простому подражанию византийской практике и, конечно, без произнесения традиционной византийской формулы.⁵³⁷ Насколько неустойчива была и такая случайная форма старого обряда, видно из того, что преемники Геннадия – патриархи Исидор, Иоасаф и Марк уже не получали от султана жезла и в качестве подарка, а о патриархе Нифонте II (1486 г.) положительно известно, что пастырский жезл был ему вручен митрополитом Ираклийским,⁵³⁸ которому это право принадлежало и в древности. Вновь восстановленная практика в точности соблюдалась и в последующее время.

Шестой акт избирательного процесса – хиротония нареченного Вселенского патриарха. – Теория и практика в Византии относительно времени совершения патриаршей хиротонии; исторические иллюстрации и оценка вопроса патриархом Фотием. – Свидетельство духовника о нареченном патриархе перед его хиротонией. – Привилегия Ираклийского митрополита в акте хиротонии Вселенских патриархов; исторические примеры. – Торжественный царский выход в храм Св. Софии в день патриаршей хиротонии – по описанию Придворного Устава. – Чин хиротонии византийского патриарха в описании Симеона Солунского; текст исповедания веры патриарха.

Если избранный на византийский патриарший престол уже имел сан епископа, то после обряда царского возведения (πρόβλησις) он нуждался только в интронизации (ένθρονισμός), чтобы окончательно – по праву и фактически – занять Вселенский престол. Если же он еще не был посвящен в епископский сан, то сначала принимал хиротонию в епископа, а потом интронизацию, так как престол принадлежит только епископу, который и обладает в полноте (πλουτεΐ) силой Христовой.⁵³⁹ Таким образом, следующей составной частью процесса избрания византийских патриархов была хиротония (ή χειροτονία). В задачу настоящего исторического очерка не может входить подробный обзор литургической стороны чина хиротонии патриарха, заслуживающей специального исследования, – и мы коснемся этого вопроса лишь в такой мере, какая определяется характером нашей работы.

Если избранный на патриарший престол был мирянином или простым монахом, то ему надлежало последовательно пройти все степени священства. В этом отношении византийская практика руководствовалась церковными правилами – 80-е апостольское правило, 2-е правило I Вселенского собора, 10-е Сард, и 3-е Лаод. соборов, синтез которых составляет 17-е правило Двукратного собора 861 г. Этим правилом собор определил, чтобы впредь никто из мирян или монахов не был вдруг (άθρόον) возводим в достоинство епископства, но чтобы каждый предварительно был испытан в церковных степенях и потом принимал епископскую хиротонию; ибо если до настоящего времени некоторые из монахов или мирян, по требованию необходимости, и были весьма скоро (παραυτίκα) удостоены епископской чести, просияли добродетелью и возвысили находившуюся под их управлением Церковь, однако собор никоим образом не мог признать законом Церкви то, что происходило редко, и определил, чтобы отныне и впредь этому уже не быть, но правильно рукополагаемый должен проходить через все степени священства, исполняя в каждом чине узаконенное время.⁵⁴⁰ Представленное правило и имеет в виду прежде всего хиротонию патриархов, так как ближайшим образом вызвано фактом поставления на патриарший престол святейшего Фотия. Известно, что Фотий был избран на патриаршество в звании мирянина-протоасикрита как «прославленный в благочестии и многом знании». Извещенный о состоявшемся избрании на соборе 26 ноября 857 г., Фотий в течение трех недель отклонял от себя эту честь и наконец, уступая «единодушию и просьбе всей Константинопольской церкви», принял избрание. И вот 20 декабря 857 г. он был пострижен в монахи, 21 декабря посвящен в анагноста (чтеца), 22 – в иподиакона, или аколуфа, 23 – в диакона, 24 – в сан пресвитера и наконец 25 декабря, в субботу, в праздник Рождества Христова, был хиротонисан в епископа и возведен на патриарший престол (ένθρονισμός).⁵⁴¹ Когда между Константинополем и Римом произошло церковное столкновение, то в вину Фотию было поставлено и то, что он занял патриарший престол прямо из мирян, без предварительного приготовления к епископскому достоинству. Стремясь к церковному миру и к прекращению соблазнов, Фотий на Соборе 861 г., которым сам руководил, и предложил узаконить правило о том, чтобы миряне и простые монахи возводились в епископское, а равно и патриаршее достоинство после предварительного прохождения всех степеней священства и пребывания в каждой из них в течение положенного законом времени. А это время 25-м правилом Халкидонского собора определено в отношении к епископству в три месяца – «разве неизбежная нужда заставит продлить время».⁵⁴² Представленные правила и имели руководящее значение для Византийской церкви нашей эпохи, как и видно из Номоканона патриарха Фотия⁵⁴³ и Синтагмы Матфея Властаря.⁵⁴⁴

Но практика хиротонии патриархов то совпадала с этим принципом, то по обстоятельствам времени и фактическим потребностям Церкви отклонялась от него. Вот немногие исторические иллюстрации к этой стороне вопроса. Патриарх Стефан скончался 15 июля 928 г., а его преемник монах Трифон было хиротонисан лишь в декабре (14) того же года.⁵⁴⁵ Патриарх Феофилакт умер 27 февраля 956 г., а инок Полиевкт, занявший потом престол, был хиротонисан 3 апреля того же года.⁵⁴⁶По смерти Полиевкта († 16 января 970 г.) его преемник по престолу монах Василий Скамандрин был хиротонисан в патриарха 13 февраля, в неделю Православия.⁵⁴⁷ Михаил Кирулларий занял патриарший престол в день Благовещения – 25 марта 1043 г., тогда как его предшественник патриарх Алексий умер 20 февраля того же года.⁵⁴⁸ Хиротония Иоанна Ксифилина состоялась 1 января 1064 г., хотя его предшественник патриарх Константин Лихуд скончался в конце июля или в начале августа 1063 г.⁵⁴⁹ О патриархе Арсении Авториане известно, что он в одну неделю (вероятно, в декабре 1255 г.) был рукоположен в сан диакона, пресвитера и епископа и интронизован на патриаршем престоле, так как император Феодор Ласкарис спешил принять коронование от нового патриарха, а потом выступить в поход против беспокойных болгар.⁵⁵⁰ Но впоследствии Арсению было поставлено в вину, что хиротония его состоялась не по канонам (μη κατά κανόνας), так как он непрерывно (συνεχώς), без всякого промежутка, даже в один день, прошел все степени священства и таким образом был возведен на первый чин иерархии,⁵⁵¹ и на этом было построено одно из его обвинений, приведших к его низложению. Патриарх Иосиф был возведен царем 28 декабря 1267 г., а хиротония его состоялась первого (в новомесячие – έν νουμηνία) января 1268 г.⁵⁵² Иоанн Векк был произведен в патриархи 26 мая 1275 г., а в следующее воскресенье, 2 мая, в день Святого Духа, принял дары Духа и делается архиереем.⁵⁵³ О Григории Кипрском, избранном (1283 г.) на патриарший престол в мирском состоянии, историки сообщают, что вследствие волновавшего Византийскую церковь арсенианского движения он был хиротонисан с большими предосторожностями. В заброшен ной небольшой церкви при монастыре Иоанна Предтечи Козильский епископ постриг его в монахи и посвятил из чтеца в диакона; в тот же день император Андроник Старший в торжественной церемонии во дворце совершил его πρόβλησις. После этого обряда Григорий, уже получивший патриаршие права, стал заниматься делами и управлением в пределах своей власти, не совершая лишь того, что требовало посвящения. Спустя немного (βραχύ το μεταξύ) Григорий был рукоположен во священника, а в Вербное воскресенье, 11 апреля, состоялась его хиротония в патриарха.⁵⁵⁴ Хиротония Афанасия I состоялась немного после (μικρόν δ᾿ΰστερον) придворного обряда возведения, совершенного 14 октября 1289 г.⁵⁵⁵ Афанасий отказался от престола 16 октября 1293 г., а его преемник по кафедре Иоанн Созопольский принял хиротонию 1 января следующего года.⁵⁵⁶ Иоанн XIII Глика принял хиротонию и интронизацию через год после смерти своего предшественника патриарха Нифонта († 1314 г.),⁵⁵⁷ Исидор хиротонисан вскоре после своего избрания (1347 г.)⁵⁵⁸ и т. д.

Таким образом, хиротония византийских патриархов в практическом отношении отличалась разнообразием: наряду с фактами строгого согласия с канонами, предписывавшими рукополагать епископов, равно и патриархов, после предварительного и постепенного прохождения всех чинов священства, до трехмесячного срока для епископства включительно, известны и такие исторические случаи, когда все степени проходились кандидатом патриаршества в одну неделю. Уместно здесь добавить, что по вопросу о времени совершения хиротонии патриархов нет никаких указаний ни у Кодина, ни у Симеона Солунского. В Придворном Уставе только сказано, что хиротония совершается в праздничный или воскресный день.⁵⁵⁹ Вальсамон в толковании на 17-е правило Двукратного собора замечает, что по необходимости (έξ ανάγκης) рукоположение в каждую степень должно совершаться через семь дней, и неписанный церковный обычай уже принял это, допуская такие рукоположения для всех степеней.⁵⁶⁰ Но в позднейшее время и этот обычай в отношении к патриаршеству изменился. В Лаврском евхологии XV в. прямо сказано, что хиротония патриарха производится и в день возведения его царем, если после церемонии остается время для совершения литургии;⁵⁶¹ а так как πρόβλησις не приурочивался к какому-либо определенному сроку, то в связи с этим обрядом иногда допускались уклонения не только от канонов, но и от «неписанного церковного обычая», господствовавшего во времена Вальсамона. Впрочем, нужно сказать, что факты быстрого и «внезапного» посвящения византийских патриархов были вообще исключительными и обусловливались необходимостью и неотложными потребностями времени. Известно громадное значение патриархов, без которых не только нарушалось правильное течение церковной жизни, но и приостанавливались некоторые функции государственного строя в силу тесного общения патриархии с царским дворцом; а в тех случаях, когда страдали интересы государства, василевсы спешили возможно скорее закончить весь процесс избрания патриархов, чтобы создать вполне благоприятные условия для жизни Империи. При всем том византийскому церковному самосознанию, как показывает история патриарха Арсения, не была чужда идея о неканоничности тех рукоположений, которые совершались очень быстро, без необходимых промежуточных сроков для каждого чина. Наконец, заслуживает внимания воззрение патриарха Фотия по данному вопросу, раскрытое им в «апологетическом послании» римскому папе Николаю I от 861 г. «Милосердие и человеколюбие, – писал Фотий о своем избрании на патриарший престол, – следует оказывать тем, кто подвергся насилию, а никак не упреки и презрение. Ведь и я подвергся насилию, да еще какому, – об этом знает Бог, Которому известно все сокровенное. Меня задержали против воли и подвергли заключению, как преступника, меня стерегли и охраняли, избрали при сопротивлении, хиротонисали, в то время как я плакал, сокрушался и убивался от горя. Это знают все, потому что совершилось открыто. Как же нужно поступать с тем, кто потерпел много страданий? Нападать, поражать и поносить, или – жалеть их и утешать, насколько возможно? Я потерял мирную жизнь и приятное спокойствие, я потерял славу и лишился чистого и приятного общения с друзьями и учениками... Поэтому я скорблю, проливаю потоки слез, объят мрачным облаком печали». Далее Фотий изображает тяжесть патриаршего служения, доставляющего много волнений, беспокойств и неприятностей, и опять говорит о вынужденном занятии патриаршего престола. Вместо утешения и сочувствия он получает лишь обиды. «Говорят мне: нарушены каноны, потому что ты из мирского состояния возведен на высоту архиерейства. Но кто нарушитель? – Тот ли, кто воспользовался насилием, или тот, кто невольно подвергся ему? Нужно было, говорят, сопротивляться. Но до какого времени? И я противился выше меры. А если бы я предвидел, что будет воздвигнута буря злых страстей, я стал бы противиться и до самой смерти... Теперь же скажу, что как избрали меня против желания, так и ныне я занимаю престол против своей воли». Что касается архиерейства, то, по суждению Фотия, не внешность, а нравственность должна свидетельствовать о том, достоин ли кандидат этого сана, причем оценивать его моральные качества следует до хиротонии и независимо от нее. Патриархи Тарасий, Никофор и Нектарий блистали высотой своей моральной жизни и до хиротонии.⁵⁶² Представленное извлечение из послания патриарха Фотия важно в том отношении, что может иметь приложение, кроме самого писателя, и к другим византийским патриархам, хиротония которых была совершена без строгого соблюдения канонов (οικονομικώς). И они, подобно Фотию, не искали патриаршества, уклонялись от высокой чести избрания и, быть может, против своей воли вынуждались принимать хиротонию. Так было, например, с Евфимием, Иоанном Ксифилином, Арсением... Значит, не в осуждение им нужно ставить это невольное уклонение от канонов, а в современных исторических обстоятельствах следует находить объяснение каждого факта в отдельности, подобно тому как патриарх Фотий в своем замечательном послании к папе Николаю представил глубокомысленную апологию своего избрания, которое, однако, в объяснении и папы, и новейших католических ученых (аббат Яжер, Гергенрётер) получает совершенно превратное и тенденциозное освещение.

Посвящение нового патриарха из среды простых монахов или мирян предварялось «свидетельством» о нем со стороны духовника. Так как, по сообщению Симеона Солунского, новоизбранный патриарх в священном уже сане должен был принимать великое наречение, то, значит, за некоторое время до этого акта указанное каноническое требование и исполнялось. Сохранились «свидетельства (αί μαρτυρίαι) о святейшем господине, преподобнейшем в монахах кир Каллисте» II Ксанфопуле, данные 16 мая 1397 г. Эти свидетельства изложены в такой форме, «† Дионисий, иеромонах и духовный отец, свидетельствую, что преподобнейший в монахах кир Каллист, духовником коего состою с самого начала (его монашеской жизни), достоин, по благодати Христа, всякого священства (ίερωσύνης). † Ma-карий, иеромонах и духовный отец, свидетельствую, что преподобнейший в монахах кир Каллист достоин всякого священства, † Наименьший в иеромонахах Иоасаф свидетельствую и подписался». В последнем роде документ засвидетельствовали и иеромонахи – Митрофан, Макарий (второй), Феофан и Макарий (третий).⁵⁶³ Подобные свидетельства представлялись и другими претендентами патриаршей власти, не имевшими священного сана.

Хиротония византийских патриархов происходила в храме Св. Софии.⁵⁶⁴ В эпоху латинского господства в Константинополе этот чин совершался, вероятно, в никейском храме Св. Софии, в котором заседали отцы VII Вселенского собора.⁵⁶⁵

Хиротония совершалась митрополитами (не менее трех), во главе с иерархом Ираклийским. Привилегия хиротонисать Византийского патриарха издревле принадлежала Ираклийскому митрополиту. Объяснение этого факта заключается в том, что город Византии до Константина Великого был в церковном отношении подчинен Ираклийскому епископу. «Византии, – говорит Зонара в толковании на 3-е правило II Вселенского собора, – хотя и был городом древним и имел самостоятельное управление, но при римском императоре Александре Севере (222–235) город в течение трех лет осаждался римлянами и наконец был взят по недостатку необходимого у жителей; стены его были разрушены, политические права отняты, и город подчинен Ираклии, а вместе с тем и хиротония византийского епископа перешла к Ираклийскому иерарху».⁵⁶⁶ «Константин Великий, – говорит Григора, – создавший из Византия новый и величайший Рим, не пожелал уничтожить эту древнюю царскую прономию, но еще более закрепил ее из уважения к давности и к императору Северу, издавшему об этом закон после завоевания Византия и подчинения ее ираклийцам во Фракии».⁵⁶⁷ Таким же образом указанная привилегия объясняется Матфеем Властарем⁵⁶⁸ и Симеоном Солунским.⁵⁶⁹

Историческая прономия Ираклийского митрополита – хиротонисать Вселенского патриарха сохранялась за ним непрерывно (διηνεκώς) во всю византийскую эпоху. Она имела всю силу неизменной церковной традиции и в IX-XV вв. Насколько устойчива была эта традиция в своем практическом осуществлении, показывает прежде всего факт хиротонии патриарха Григория II Кипрского. Во время его избрания ираклийская кафедра была вакантна. Надлежало предварительно заместить ее, чтобы новый Ираклийский митрополит, по древнему обычаю, рукоположил Григория в сан патриарха. Между тем Византийская церковь раздиралась в то время борьбой двух церковных партий, получивших свое начало от патриархов Арсения и Иосифа. Интересы церковного мира требовали, чтобы замещение вакантной ираклийской кафедры было совершено с большой предусмотрительностью. И вот, когда Козильский епископ посвятил Григория в сан диакона, а потом состоялось и царское его возведение, он, пользуясь правами патриарха, нарек в Ираклийского митрополита своего духовника Германа, а Козильский епископ вместе с другими архиереями совершил в храме св. Ирины его хиротонию. Этот Герман в сослужении епископов Козильского и Деврского 11 апреля 1283 года хиротонисал в храме Св. Софии и самого патриарха Григория.⁵⁷⁰ Затем, об устойчивости указанной традиции свидетельствует и то, что в византийских источниках отмечено немало таких случаев, когда хиротония патриархов по тем или другим поводам была совершена не Ираклийским митрополитом, которому принадлежало это давнее право, а другими иерархами Византийской церкви. Так, патриарх Фотий был хиротонисан Сиракузским архиепископом Григорием в сослужении, вероятно, епископов Апамийского Евлампия и Гортинского Василия.⁵⁷¹ Патриарх Стефан I принял хиротонию (886 г.) от «первотронного» Кесарийского митрополита Феофана с остальными архиереями,⁵⁷² так как незадолго до его хиротонии Ираклийский митрополит скончался (Вальсамон).⁵⁷³ И Полиевкта хиротонисал 3 апреля 956 г. Кесарийский митрополит Василий, потому что император Константин Порфирогенит, имевший столкновение с ираклийским «проедром» Никифором, не позволил ему совершить эту хиротонию. Так как вмешательством царя был нарушен церковный обычай (έθος), то в Византии возникло на первых порах порицание не только Константина и исполнителя его воли митрополита Василия, но и самого Полиевкта как «принявшего эту неканоническую (άκανόνιστον) хиротонию». Но высокая нравственность нового патриарха, его исключительная мудрость и нестяжательность скоро заставили византийцев примириться с фактом.⁵⁷⁴ Патриарх Леонтий, современник императора Исаака Ангела, также получил хиротонию (1190 г.) от Кесарийского митрополита Димитрия, так как Ираклийский митрополит незадолго перед этим скончался (Вальсамон).⁵⁷⁵ О патриархе Иосифе I известно, что он во избежание всякого соблазна отказался принять хиротонию от Ираклийского митрополита Пинака, так как последний был рукоположен патриархом Германом III, принимавшим участие в известном арсенианском движении. Тогда император Михаил Палеолог придумал такую хитрость (σοφόν τι ποιών): в день хиротонии Иосифа (1 января 1268 г.) он пригласил Пинака за большую плату (ύπό πολλω μισθω) совершить литургию во дворце, а для хиротонии патриарха избирается нейтральное лицо – Митилинский митрополит Григорий.⁵⁷⁶ Наконец, патриарх Афанасий II (1459 г.) принял хиротонию от митрополитов – Митрофана Кизикского, Макария Никомидийского и Неофита Никейского.⁵⁷⁷

В XV в., перед завоеванием Византии турками, митрополит Ираклийский стал принимать участие и в придворной церемонии πρόβλησι–qa патриарха, причем вместе с «первотронным» Кесарийским митрополитом подводил его под руки к василевсу перед моментом вручения жезла.⁵⁷⁸ А свое традиционное право – хиротонисать Константинопольского патриарха он сохранил за собой и после падения Византии. О первом патриархе турецкой эпохи Геннадии Схоларии известно, что его хиротонисал митрополит Ираклийский вместе со многими другими архиереями в храме Свв. апостолов.⁵⁷⁹ Он же рукополагал и патриархов – Исидора,⁵⁸⁰ Иоасафа,⁵⁸¹ Симеона⁵⁸² и т. д. Наконец, за Ираклийским митрополитом утвердилось право вручать патриарху жезл.⁵⁸³

Хиротония патриархов происходила в Византии весьма торжественно. По византийскому церемониалу, регламентированному в Придворном Уставе, византийский василевс в день хиротонии совершал в храм Св. Софии выход (πρόκενσον) – большой или средний, в зависимости от праздника, в который церемония происходила.⁵⁸⁴ В назначенный день в Большой дворец собирались в своих парадных одеждах все придворные чины. Когда для предстоящего выхода все было готово, царь в скарамангии выходил из внутренних покоев в Золотую палату, облачался здесь в обшитый золотом плащ и в сопровождении препозитов и членов кувуклия направлялся через Магнавру и Диаватики прямо в правые катихумении храма Св. Софии. По обыкновению царь совершал здесь троекратное со свечами Богу поклонение, переоблачался в парадную одежду дивитисий и садился. Когда царю докладывали, что все для предстоящего богослужения готово, он облекался в белую хламиду и по витой деревянной лестнице, где его встречали магистры и патриции, спускался в нарфикс храма. Здесь царя встречал нареченный патриарх вместе со всем церковным клиром. Он держал в руках крест, между тем как архидиакон нес Евангелие, а диаконы имели кадила и светильники, – так как царь обыкновенно вступал в нарфикс во время совершения малого входа. Царь прикладывался к кресту и Евангелию, затем он и патриарх кланялись друг другу и взаимно приветствовали, патриарх кадил царя, который после обычных приветствий целовался с патриархом и, взяв его за правую руку, шел с ним через нарфикс к царским вратам, ведущим в храм. Здесь нареченный патриарх читал входную молитву, а царь со свечами в руке совершал троекратное поклонение перед царскими вратами. Затем царь опять прикладывался к кресту и Евангелию и, взяв патриарха за правую руку, проходил посреди храма на солею и принимал участие в совершении малого входа. После малого входа «боголюбезнейшие» митрополиты начинали совершать честную хиротонию, во время которой христолюбивый царь находился в алтаре и, несколько отступив от престола, стоял у одной из западных серебряных колонн кивория. По окончании хиротонии царь, пройдя по правой стороне алтаря и мимо горного места, направлялся в евктирий, или молельню, помещавшуюся возле алтаря, – где было водружено серебряное Распятие. Царь, держа свечи, совершал перед ним троекратное поклонение и благодарил Бога за дарование нового патриарха. Затем он подходил к патриарху и приносил ему поздравление по поводу совершения хиротонии. Если хиротония происходила в великий Господний праздник или в какой-либо высокоторжественный день, в который Придворным Уставом предписывалось совершать большой царский выход в Св. Софию, то царь после поздравления патриарха уходил в митаторий и оставался в храме до конца литургии – принимал участие в великом входе, совершал выход для причащения Св. Тайн и т. д., а по окончании богослужения он прощался с патриархом, раздавал апокомвий, сам получал от патриарха «евлогии» и, наконец, обычным путем возвращался во дворец. Если же хиротония была назначена на такой день, когда Уставом предписывалось совершать средний выход, или царю надлежало присутствовать за богослужением в другом византийском храме, тогда, конечно, выход отличался меньшей торжественностью, а затем царь, отправившись после поздравления патриарха в митаторий, вскоре уходил отсюда по витой лестнице, находившейся у св. кладезя, в катихумении и, прослушав там Евангелие, возвращался во дворец тем же путем, которым и пришел.⁵⁸⁵ Так именно поступили цари Константин VII и Роман I Лакапин с сыновьями в день хиротонии Феофилакта, боголюбезнейшего синкелла и сына Романа, совершенной в 933 г. на Сретение, когда императоры обыкновенно присутствовали за богослужением во Влахернском храме: прослушав в катихумениях Евангелие, они через Диаватики возвратились во дворец.⁵⁸⁶

Что касается чина хиротонии патриарха, то, не входя в исследование его генезиса, постепенного нарастания и изменений в течение нашей эпохи, представим лишь описание этого чина в творении Симеона Солунского «Περί των ίερών χειροτονιών», чтобы увидеть, как он совершался в конце нашего периода. «Так как и патриарх есть епископ, – пишет Симеон, – то и к нему имеет отношение то, что сказано о хиротонии епископа».⁵⁸⁷ Но, с другой стороны, писатель говорит «о чине (τάξις) патриархов, архиепископов и епископов». Хотя и одна благодать епископства и сила, а также чин от Бога, первого и единого Отца и Епископа, но и оно имеет и отчества, и сыновства, и различные дарования благодати, как и каждый чин, поскольку и Божество есть Отец и Сын и Дух Святый. И в Троице – одна природа, но единая причина есть Отец, Которому во всем уступают Сын и Дух, и единая есть воля их, и единое движение и сила. От Троицы же происходит всякое благочиние (ευταξία) и в горнем, и дольнем мире. Посему и каждый из вышних чинов имеет в себе самом и первый, и средний, и последний чин; и среди них существуют учители учителей и отцы отцов.⁵⁸⁸ В своем ответе на вопрос Гавриила Пентапольского о различии между патриархом, митрополитом и епископом Симеон говорит, что по благодати и действию архиерейства патриарх не имеет никакого различия от митрополита и митрополит от епископа. Одно и то же совершает и может каждый. Но по значению престола, по власти и основаниям подчиненности, по заботе о всех пребывающих под его властью патриарх есть отец всех и глава, рукополагающий митрополитов и архиепископов и судящий их со Св. синодом, обязанный заботиться о всех ему подчиненных. Патриарх и судится Великим собором (ύπο της μεγάλης συνόδου). Поистине это существует согласно божественному порядку и небесному установлению.⁵⁸⁹ На этом основании Симеон особо и говорит о хиротонии патриарха, которая, по его описанию, происходила таким образом.

Нареченный патриарх, войдя в святейший алтарь, поклоняется перед священным престолом и целует его; находясь затем у ступеней божественного сопрестолия, поклоняется к востоку трижды. И облачается в архиерейские одежды, причем церковные служители – диаконы, взяв сначала от него благословение и облачившись в священные одежды, как ангелы, прислуживают ему. Архиереи же стоят только в мантиях. Итак, надев все архиерейские одежды: стихарь с источниками в знак чистоты и учительства, епитрахиль – в знамение высшей благодати, пояс и епигонатий (палицу) – в знак целомудрия, силы над смертью и победы, поручи и саккос – в ознаменование Божественной силы и неповрежденности от страсти, нареченный патриарх не надевает только омофора, так как он составляет отличие епископа. Затем, остановившись в саккосе и показав этим, что он еще не епископ, нареченный патриарх, окруженный стоящими архиереями и клириками, исполняет требование канона: перед лицом всех он произносит свое исповедание, являя веру правую, как чистый дар обручения. Для каждого нареченного патриарха, еще не имеющего епископского сана, исповедание веры, произносимое перед Церковью, является необходимым предварением хиротонии, причем он возглашает его внутри алтаря как поставленный в Духе начальником и отцом всех пребывающих в алтаре. Патриарх произносил такое же исповедание, какое возглашали и все нарекаемые архиереи, без упоминания лишь слов о подчинении патриарху, так как рукополагавший и сам избран патриархом и должен подчиняться только канонам, соблюдать которые он и дает обещание.⁵⁹⁰

Сохранился и текст исповедания веры новоизбранных патриархов Византийских – Антония IV (1389 г.) и Каллиста II (1397 г.). Редакция того и другого исповедания тождественна и в русском переводе может быть изложена в такой форме: «Верую во единого Бога Отца Вседержателя и пр. Кроме того, принимаю семь святых и Вселенских соборов, которые были созваны для охранения Православных догматов, исповедую признавать и сохранять постановленные ими каноны и священные распоряжения, которые были определены святыми нашими отцами в различные времена и лета, принимаю вместе с ними всех, кого они принимают, и отвергаю всех, кого они отвергают. Еще исповедую сохранять и церковный мир и никаким образом не мыслить в течение всей жизни противное постановлениям отцов (αύταΐς ­ διατάξεσι), обещаюсь в страхе Божием с боголюбезным настроением управлять вверенной мне паствой, соблюдая себя чистым от всякого лукавого подозрения, насколько у меня есть сила. Еще утверждаю – никогда не держаться отвергнутых догматических воззрений бывшего никейского (митрополита) Евстратия, так как они чужды правой веры, отринуты Церковью и преданы анафеме.⁵⁹¹ Анафематствую и учения и пустословия бывшего протоэкдика и магистра риторов Михаила, Никифора Василаки и Сотириха, называемого Пантевгена, нареченного (патриарха) Божия града великой Антиохии, – о приношении и жертве честного Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа, ежедневно совершаемой священнодействующими, так как (эти учения) осуждены и отвергнуты Святой Божьей Церковью.⁵⁹² Еще принимаю и исповедую преданное святыми отцами относительно изречения Господа в Св. Евангелии – Отец мой болий Мене есть и разъясненное посредством благочестивого томоса, изданного треблаженным царем кир Мануилом Комнином, а именно – Господь наш и Бог Иисус Христос сказал это изречение по отношению к Своей созданной и описуемой природе, которой Он и страдал, причем (это изречение) не содержит мысли относительно обособленного и отдельного от Божества (существования плоти), согласно (еретическому), но пустому пониманию, разделению, и не может относиться или пониматься применительно к целому составу естества; подвергаю анафеме и тех, которые говорят, что Господь сказал это изречение только относительно пределов истощания (τα της κενώσεως μέτρα), и тех, которые применяют его к одному только истощанию, иначе – вследствие одного только истощания ради восприятия плоти, но не относительно плоти, которую Он принял.⁵⁹³ Принимаю и толкования об этом святых отцов. С радостью принимаю священные соборы, состоявшиеся в этом великом городе (Константинополе) в знаменитом храме Святой Премудрости Божией и в богохранимом царском дворце против Варлаама Калабрийского, а потом против разделявшего его мудрствования и старавшегося хитростью защитить их Акиндина и единомышленных с ними, которые общую и божественную благодать Отца и Сына и Святого Духа и свет будущего века, коим и праведники воссияют, как солнце, как и показал Христос, воссияв на горе, и вообще всю силу и действие (энергию) триипостасного Божества и всякое, каково бы ни было, отличительное свойство Божественного естества признают созданным, злочестиво разделяют единое Божество на созданное и несозданное и всех тех, кои благочестиво почитают несозданным оный божественный свет и всякую божественную силу и действие (энергию), – так как из присущих Богу свойств по естеству ни одно не может быть новым, – безумно называют двоебожниками и многобожниками, как именуют нас и иудеи, савеллиане и ариане. Но мы отвергаем от себя тех и других как безбожников и многобожников и совершенно изгоняем, если не раскаются, из общества благочестивых, как и (поступила) святая Христова кафолическая и апостольская Церковь через посредство изданных священных томосов, – веруя в единое триипостасное и всемогущее Божество, никоим образом не лишающееся единства и простоты по причине Своих сил или ипостасей.⁵⁹⁴ Еще утверждаю, что я ничего не дал за избрание меня для этой Святейшей Великой Божией Церкви и не обещался кому-либо предоставить за это что-нибудь и не дам, но принимаю апостольские и отеческие об этом предания, а также и новеллу – в точном ее смысле – треблаженного и знаменитого нашего царя кир Андроника Палеолога, составленную по поводу этого священного деяния и утвержденную Святою Божией Церковью, и обещаюсь сохранить ее без всякой укоризны.⁵⁹⁵ Для верности это подписано нашей рукой в месяце январе (мае), индикта XII (V), 6897 (6905) г. – † Антоний иеромонах, милостью Божией нареченный (архиепископ) Константинополя, нового Рима, и Вселенский патриарх, подписался.⁵⁹⁶ – † Каллист иеромонах, милостию Божией нареченный (архиепископ) Константинополя, нового Рима, и Вселенский патриарх».⁵⁹⁷

Когда будет прочитано исповедание с собственноручной надписью и подписью патриарха, архиереи кланяются ему в знак повиновения, потому что он сделался женихом Великой Церкви. И получив от него благословение, они отходят на обычные места вне алтаря и облачаются во все архиерейские одежды. После того как и пресвитеры в свою очередь получат благословение, а второй из иереев совершит, по обычаю, проскомидию, начинается литургия. И когда бывает первый (малый) вход, диаконы и иереи, пройдя через храм и совершив молитву входа, по обыкновению входят в алтарь попарно. Архиереи же по приглашению и под руководством хартофилакса и его помощников входят в алтарь не посередине, а с правой стороны, попарно кланяются еще нареченному патриарху и становятся по чину. Когда совершится раздача свеч и возжены будут многие огни в свидетельство божественного просвещения, присутствия Духа и озарения, в знак величайшего о сем торжества и радости на небе и на земле, избранного берут с той и другой стороны два первые архиерея, а прочие следуют за ними, все же клирики идут впереди. И при торжественном пении Святии мученица бывает по обыкновению троекратное величественное шествие (χορεία) вокруг божественного престола в знак небесного веселия о торжестве, причем все, равно и рукоположенный, совершают поклонение у святой трапезы как престола Божия. Вслед за тем архиерей Ираклийский, если он присутствует, совершает хиротонию патриарха, если же Ираклийского нет, то хиротонию совершает другой, первый из остальных, архиерей вместе с прочими. Итак, поднявшись на подножие у престола, Ираклийский митрополит или же первый из остальных присутствующих архиереев прежде всего по обычаю трижды запечатлевает его, полагая начало хиротонии, причем все архиереи содействуют ему и соприкасаются к хиротонисуемому и друг другу, показывая этим, что все они согласны (на рукоположение), так как и совместно избрали хиротонисуемого, и вместе рукополагают его в Духе Святом. Потом посвящаемый, склонив колена, полагает на божественный престол чело и голову, на которую хиротонисующий возлагает руку, а остальные архиереи также соприкасаются. И хиротонисующий читает слова на свитке (τα του πτεροΰ) с призыванием Духа – Божественная благодать. После этого он совершает второе запечатление во время пения Господи помилуй. Потом, когда рукополагаемый примет открытое Евангелие на голову и шею свою, лричем и рука рукополагающего лежит на нем, читается первая молитва, по окончании которой второй архиерей произносит прошения (ектенью). Затем хиротонисующий опять читает и вторую молитву. Запечатлев в третий раз – во образ Троицы и в знак совершения хиротонии, потому что единая Троица делает совершенным, – он берет Евангелие, полагает его на престол и поднимает рукоположенного как превознесенного благодатию. И взяв омофор и запечатлев, возлагает на рукоположенного, возглашая – άξιος (ибо Распятый соделал его достойным). Это торжественно поется трижды в алтаре и вне его, так как все согласны с этим, радуются и подтверждают действие благодати. И потом хиротонисавший, совершив свое дело, сходит с подножия, а на него восходит хиротонисанный патриарх, как и посвященный епископ, и первый из всех. После сего бывает целование. Ради соблюдения чина оно совершается иначе, чем после хиротонии епископов. Патриарх полагает свою руку на святом престоле, и сам рукоположивший его, как подчиненный, подходит и, поцеловав святой престол, целует и руку рукоположенного им как патриарха, и щеку или уста; все прочие архиереи по порядку делают то же самое. Наконец патриарх и все архиереи, опять облобызав святой престол как источник благодати и гроб Христов, восходят вверх на сопрестолие как на небо и на священные ступени, знаменуя вышние чины. Этим хиротония патриарха и заканчивалась.⁵⁹⁸

Седьмой акт избирательного процесса – интронизация патриарха. –

Время совершения этого церковного обряда по свидетельству исторических источников – Значение интронизации по объяснению Симеона Солунского. – Чин интронизации в его описании. – Восьмой и завершающий акт избирательного процесса – братское общение новоизбранного византийского патриарха с предстоятелями других Православных Церквей Востока. – Исторические примеры такого общения.

Следующим актом в процессе избирания византийского патриарха был церковный обряд интронизации (ένθρονισμός), или посаждения его на престол. Этот обряд, несомненно, входил в состав избирательного процесса от начала до конца нашей эпохи. О нем именно говорят византийские писатели, когда кратко замечают, что тот или другой патриарх «был возведен», «посаждается» или «занял архиерейский трон» Византии, – оттеняя этим свидетельством почти заключительное действие сложных патриарших выборов. В таком именно роде говорят: Зонара – о патриархе Василии Скамандрине (άντεσείχθη εις τον άρχιερατικόν θρόνον της βασιλευούσης)⁵⁹⁹, Ефремий – о Николае Хрисоверге (άνήχθη εις τονπερίπυστον θρόνον), Сисинии (κατέσχε θρόνον), Сергии II (περλαμβάνει θρόνον)⁶⁰⁰, Евстафии (εγκαθίσταται θρόνω)⁶⁰¹, Евстратии (έγκατέστη τω πανυψήλω θρόνω) и Иоанне IX (ανάγεται προς θρόνον)⁶⁰², Кедрин – о Михаиле Кирулларии (ανάγεται εις τον θρόνον)⁶⁰³, Никита Хониат и Ефремий – об Иоанне X Каматире (ειληφε θρόνον,⁶⁰⁴ εγκαθίσταται θρόνφ),⁶⁰⁵ Акрополит – о Феодоре Иринике (ένίδρυται θρόνω), Максиме и Михаиле IVАвториане (ανάγεται θρόνον)⁶⁰⁶, Пахимер – о Германе III⁶⁰⁷, и т. д, Из кратких заметок и случайно брошенных историками выражений об интронизации патриархов можно, однако, видеть, что этот церковный обряд совершался немедленно после хиротонии новоизбранного предстоятеля Византийской церкви, если он до момента избрания не имел епископского сана, или же в ближайший воскресный или праздничный день после πρόβλησις᾿a, если патриарх избирался из епископов. Так, о монахе Василии Скамандрине Лев Диакон рассказывает, что он 13 февраля 970 г. в неделю Православия принял хризму архиерейства и «объявляется Вселенским патриархом (και οικουμενικός πατριάρχης ανακηρύττεται)"⁶⁰⁸. Несомненно, под этим объявлением, совершенным в день хиротонии и вслед за нею, нужно разуметь именно интронизацию, состоявшую в торжественном провозглашении Вселенским патриархом вновь хиротонисанного иерарха и в посаждении его на престол в присутствии находившихся в храме царя, сановников, архиереев, клириков и многочисленного народа. Интронизация и патриархов Алексия и Михаила Кируллария состоялась в дни их хиротонии, причем император Василий Болгаробойца, лежавший на смертном одре и не имевший возможности присутствовать на интронизации первого патриарха (15 декабря 1025 г.), отправил на торжество в качестве своего представителя первого министра протонотария Иоанна,⁶⁰⁹ а интронизация Кируллария была совершена в день Благовещения 25 марта 1043 г.⁶¹⁰ О патриархе Германе III, избранном на вселенский престол в звании Адрианопольского митрополита, Пахимер сообщает, что в день придворного обряда провозглашения он, «совершив вместе с архиереями литургию, воссел на священном троне (τω ίερω έφινάζει θρόνω) и предстоятельствовал среди прочих иерархов»⁶¹¹.

Как именно происходила интронизация византийских патриархов и какое значение она имела, обстоятельно сообщается Симеоном Солунским. В воскресный день в присутствии царей, архонтов и почти всего народа патриархом при участии всех архиереев, клира и священников города торжественно совершалась литургия в храме Св. Софии. Необходимо, поясняет Симеон, чтобы все присутствовали во время интронизации своего пастыря и увидели его на кафедре, как самого Господа нашего Иисуса Христа, Сына Бога живого, получили от него благословение главным образом тогда – в самом начале (καταρχάς) его служения, приняли от него мир со святейшего трона и его же со своей стороны провозгласили ему. Ведь это есть мир Спасителя нашего, превосходящий всякий ум, наследие наше, приятное приветствие, вечное чаяние, дабы нам быть едино с Ним и с Отцом Его и Духом, как Он молился. Этот мир соединяет нас с Богом и ангелами, дарует нам блага и в настоящей жизни, и в будущей. Для мира Иисуса нет и никакого предела, – его Он, идя на страдание, оставил нам в наследие и по воскресении прежде всего изрек, даровал и насадил в нас. Желая услышать от иерарха этот божественный мир, древние ревнители веры и истинные христиане, понимая, что значит приветствие мира, как при жизни священных архиереев просили их воссесть на трон и изречь им мир, так и после кончины с великой ревностью стремились увидеть на троне мертвых своих пастырей, веруя, что и таким путем они могут достигнуть божественного мира⁶¹². Посему, когда патриарх воссядет на троне, то все подчиненные ему лица, священные и миряне, должны внимательно взирать на него, как на Христа, сидящего на небе. И когда диакон скажет: Вонмем, патриарх должен громко возгласить: Мир всем или Мир вам, а все, преклонив головы, должны отвечать: И духови твоему. Это и есть единение и мир со Христом и святыми Его⁶¹³.

Итак, в назначенный воскресный день, когда все соберутся в великий храм Премудрости Божией, приходит сюда патриарх, облачается в архиерейские одежды с саккосом и начинает литургию, а митрополиты, поклонившись ему по обычаю, облачаются в священные одежды в назначенном месте и обыкновенно призываются во время малого входа. После же входа многолетствование (ή φήμη) бывает на сопрестолии⁶¹⁴, как и при хиротонии архиерея. После Трисвятого и молитвы бывает раздавание свечей и возжигается много огней в знамение благодати Духа, вновь проявляющейся через священное возведение на божественный патриарший престол в иерархе для домостроительства и управления кафолической Церкви. Ибо должно верить, что благодать изобильнее обитает в нем, дабы укрепить его на большее – в пользу всех Церквей – боговдохновенное дело и служение, так как каждому по соответствию со служением подается большее просвещение, благодать и сила (Рим. XII, 6). И патриарх, хотя есть епископ, соответственно служению своему получает большую благодать и преимущественно во время возведения в свое достоинство. И вот, когда свечи бывают возжены и все стоят на своих местах по чину, патриарх интронизуется двумя первыми архиереями, причем они берут его (под руки) с обеих сторон, посаждают на божественном троне и возглашают: άξιος. Это трижды поется всеми священнослужителями внутри алтаря, где происходила интронизация, а вне алтаря άξιος трижды пелось псалтами и клириками. И во второй раз они снова поднимают его и посаждают, возглашая: άξιος. И опять это трижды поется внутри и вне алтаря. И также в третий раз он интронизуется ими, и άξιος трижды возглашается и поется священнослужителями внутри алтаря и псалтами – вне. И тогда бывает многолетие (φήμη), которое есть священное торжество Христа, победившего крестом и смертью, воскресшего плотью и вознесшегося, привлекшего мир к вере в Него. Сия есть победа, победившая мир, вера наша, – говорит возлюбленный ученик Христа (1 Иоан. V, 4). Вера через архиереев Христа подчинила Ему царство, прежде его гнавшее. Посему прославляются цари благочестивые, но не неверные и иномыслящие. И им возглашается «многая лета» в знамение того, чтобы они пребывали всегда, так как и царствию Христову не будет конца. Вместе с царством величается и архиерейство, потому что архиерейство подчинило царство Христу, устрояет царство христиан и как архиерейство Христово будет существовать вечно. Ты ecu священник во век, по чину Мелхиседекову (Евр. V, 6), но не по закону. Посему, когда диакон возгласит: Премудростию вонмем, а патриарх скажет: Мир всем, то к этому всем надлежит быть внимательными и должно заботиться, чтобы архиереи и иереи встали и со своей стороны возгласили: И духови твоему, а потом сели, и чтобы народ таким же образом принял мир и воскликнул: И духови твоему. Ведь это есть у нас наследие и дар Спасителя, последняя его молитва – да будем едино с Ним и первое слово по воскресении – мир вам. Поэтому так торжественно и бывает посаждение патриарха на сопрестолии, чтобы он, воссев, как Спаситель на небесах, даровал оттуда и возглашал всем мир; оттуда, как бы с небесного престола, он и благословляет трикирием, подавая благодать Троицы и озарение через Спасителя.⁶¹⁵ После обряда интронизации, славословия царей и нового патриарха литургия продолжается обычным порядком. Ираклийский митрополит, которому принадлежит право хиротонии патриарха, принимает благословение от него и преподает мир, после чего читается апостол. Вслед за тем сам патриарх преподает мир, и читается Божественное Евангелие. Патриарх по обычаю продолжает и дальнейшее совершение литургии.⁶¹⁶

Что касается интронизации патриарха, избранного на престол не в епископском сане, то во времена Симеона Солунского она производилась в день его хиротонии, по окончании этого чина, после того как патриарх и архиереи, совершив лобзание, восходили на сопрестолие и на священные ступени.⁶¹⁷ Обряд и в этом случае происходил в описанном уже порядке, причем церковное торжество опять разделялось и народом, который в ответ на благовестие нового патриарха о мире также возглашал мир и вступал в духовное единение со своим архипастырем. Любопытно отметить, что патриархи иногда обращались к присутствовавшим в храме с речью, соответствовавшей своим содержанием церковному моменту. Так, патриарх Мефодий после интронизации произнес «всему народу Церкви увещание, или речь», в которой отметил грядущее торжество Православия над иконоборческой ересью и призывал всех к точному соблюдению правой веры.⁶¹⁸ Патриарх Фотий в день своей хиротонии и интронизации (25 декабря 857 г.) также благовествовал народу мир в особом слове, произнесенном за богослужением в храме Св. Софии.⁶¹⁹

Византийский обряд интронизации патриарха сохранился в практике церкви Константинопольской и после падения Византии. Так, о патриархе Иоасафе I (1464 г.) в одном историческом источнике сказано следующее: «Хиротонисал его митрополит Ираклий, – и как только он был рукоположен, воссел на высочайший патриарший трон».⁶²⁰ О патриархе Симеоне (1472 г.) известно, что после хиротонии, полученной им от Ираклийского митрополита, его возвели (τον ανέβασαν) на высочайший патриарший трон.⁶²¹ А его преемнику, бывшему митрополиту Филиппопольскому Дионисию, сделали малое извещение и великое – после вечерни, спустя же некоторое время посадили его (έκάθισαν αυτόν) на высочайшем патриаршем великом троне⁶²² и т. д.⁶²³

После интронизации совершался последний и заключительный акт сложного процесса избрания византийского патриарха, состоявший в братском его общении с предстоятелями других православных автокефальных Церквей Востока. Это общение вытекало из вселенского характера единой святой апостольской и кафолической Церкви Христовой, объединяющей в своем составе повсюду и всех верующих во всей вселенной и многие исторически образовавшиеся автокефальные Церкви, которые, составляя отдельные и до известной степени самостоятельные организации, в то же время входят во всеобщий союз единой Церкви Вселенской как составные ее члены. Нормой, охраняющей внутреннее и внешнее единство Вселенской Церкви, служат: единство исповедания веры, таинств и Главы, взаимное признание и общение, которое, в частности, и выражается во взаимных братских сношениях предстоятелей автокефальных Церквей. Вступление новоизбранного предстоятеля местной независимой Церкви в установленное издревле вселенское общение с другими предстоятелями независимых Церквей сохраняло принятую им в управлении Церковь в союзе с прочими автокефальными Церквами и упрочивало его положение в местной Церкви и в отношении к предстоятелям иных Церквей. Древний церковный обычай братского общения в полноте осуществлялся и византийскими патриархами нашей эпохи. Средством для этого служили грамоты или послания, называвшиеся ένθρονιστικαί έπιστολαι или συλλαβαι, συστατικάi έπιστολαι и ένθρονιστικά γράμματα, так как они рассылались уже после хиротонии и утверждения на троне предстоятеля Церкви, во свидетельство его веры и Православия. Каждый из патриархов, вступив на вселенский престол, считал своим долгом обратиться с такими посланиями к предстоятелям всех Православных Церквей, преимущественно же Рима (до разделения Церквей), Александрии, Антиохии и Иерусалима. Сохранился даже образчик συστατικής ᾿ επιστολής, рассылавшегося Константинопольским патриархом после его хиротонии. «Господствует церковное узаконение (θέσπισμα), – сказано здесь, – в силу которого только что вступившие на патриарший престол Константинополя, облеченные иерархической властью и получившие в управление народ Господень посылают изложение православных догматов патриархам, прежде посвященным в пастырское достоинство, как некоторым исследователям и ценителям применительно к своему критерию (το δοκίμιον) веры, чтобы потом союз благочестия сиял ярче и единение в Боге совершалось теснее. Повинуясь обычаю отцов, мы начертали это рекомендательное послание, содержащее краткое сведение о нашей жизни и изложение нашего догматического учения... У нас были благочестивые предки, родители – единомыслящие с ними; наше наследие – учение Православия; любви к преходящему мы не получили; а занятие наше – тихая жизнь, приобретение знаний, подражание добродетельным; потом перемена настроения и принятие монашеского жития; это – к характеристике нашей жизни». Дальше кратко излагается учение веры с анализом догматических определений семи Вселенских соборов. «Таково мое исповедание веры, – сказано в заключение послания. – Начертав его в письменах, как на скрижали, мы послали вам, чтобы это свидетельство нашего благочестия, оказавшись для вас известным, еще более связало нас в единстве и сделало общниками в вере и в любви, удалив всякий повод соблазна и камень преткновения. Соединяющий разделенное да будет и пастырем, и сопастырем, и ведущим в обитель Духа. Сообщи об этом и своему Св. синоду, а тебя синод со мною приветствует о Господе».⁶²⁴

Обращаясь к фактам истории, находим и здесь данные относительно известительных посланий от имени отдельных патриархов, причем каждое из них носит черты индивидуальности и современных церковных обстоятельств. Так, патриарх Фотий после первого вступления на престол отправил 'ενθρονιστικήν έπιστολήν Римскому папе Николаю и предстоятелям восточных престолов. Послание к Римскому папе носит такое надписание: «Во всем святейшему, священнейшему брату и сослужителю Николаю, папе древнего Рима, Фотий, епископ Константинополя, нового Рима». В этом знаменитом послании Фотий прежде всего говорит о величии и важности архиерейского служения, которое доступно лишь бесплотным херувимам, а не слабым людям. И всякий раз как Фотий помышляет о том, что и на него возложено это великое служение, он проникается скорбью и унынием: ему прежде и на мысль не приходило принять на себя долг архиерейства, но под воздействием просьб он не захотел скрывать данный ему от Бога талант. Лишь только с престола удалился его предшественник, почетные из клира, собор (το άθροισμα) епископов и митрополитов, а больше всего благочестивый и христолюбивый царь властно (κραταιώς) побуждали его занять престол. Фотий отказывался и даже плакал, но ему заявили, что он и против воли своей должен принять на себя бремя управления. Фотий пишет об этом папе с той целью, чтобы при посредстве его молитв успешно управлять вверенной паствой и рассеять облегающее его уныние. А затем, общение, наилучшее из всех, есть общение в вере (ή κοινωνία της πίστεως), которое служит залогом и истинной любви. С целью установить с папой чистый и неразрывный союз (καθαρόν και άδιάσπαστον δεσμόν), привлечь к себе его молитвы и раскрыть свое к папе расположение (διάθεσιν) Фотий кратко изложил в послании свое исповедание веры. В заключение послания Фотий писал: «Таково мое исповедание веры и всего к ней относящегося, и в этом – упование не только для меня, но и для всех заботящихся о благочестии и имеющих божественную любовь к чистой и подлинной славе христиан. Представив Вашей Святости свое письменное исповедание веры, рассказав и как бы на доске начертав наше состояние, мы опять просим ваших молитв, чтобы Бог милостиво и благосклонно взирал на нас во всем, что мы делаем и совершили, дабы нам замечать всякий корень соблазна и камень преткновения, препятствующий церковному благочинию (ευταξία), хорошо пасти подчиненных, дабы множеством грехов наших не порвать их совершенствование в добре. Да будет мне даровано учить их должному и словом, и делом, а им – в послушании и благополучно достигать спасения, в неразрывном общении с Главой всех – Христом, по Его человеколюбию и благости».⁶²⁵ Таким образом, изложенное послание было выражением традиционного церковного общения между предстоятелями престолов византийского и римского и было написано отчасти по господствовавшему в церковной практике типу 'ενθρονιστικών ᾿ επιστολών. Но, как известно, Римский папа Николай оценил его совершенно превратно и без всякого действительного основания увидел в этом обычном извещении о вступлении на престол серьезный предлог для вмешательства во внутренние дела Византийской церкви и к реальному проявлению своих властолюбивых притязаний. Насколько неправ был папа Николай, это лучше всего видно из сохранившегося аналогичного послания ('ενθρονιστική επιστολή) Фотия к антиохийскому патриаршему престолу, где также сообщается о восшествии его на трон, рассказываются обстоятельства избрания, излагается исповедание веры, а в заключение испрашиваются молитвы о благополучном управлении кормилом Церкви.⁶²⁶

Из других известительных посланий можно отметить патриаршие питтакии Иоанна XIII Глики (1315 г.) к современным патриархам – Антиохийскому,⁶²⁷ Александрийскому (Григорию)⁶²⁸ и Иерусалимскому.⁶²⁹ Все грамоты этого патриарха по своему содержанию представляют как бы комментарий на слова Псалмопевца – Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1), говорят о необходимости и пользе братского единения и общения (αδελφική ομιλία και κοινωνία) между предстоятелями Церквей не только в отношении мнений, правых догматов и учений, но по возможности и в смысле непосредственных сношений и личных бесед в столице Византии, удостоверяют их духовное единомыслие на основе православной веры и любви Христовой, при братском их равенстве и взаимном расположении, свидетельствуют в пользу систематического осуществления на православном Востоке того древнего обычая (έθος) и даже закона (νόμος), в силу которого каждый новый предстоятель Византийской церкви обязан был входить в братское общение со всеми остальными. И патриарх Исаия в известительном послании к современному Александрийскому патриарху Григорию (1324 г.) говорит о своем к нему расположении, о взаимной духовной любви и братском согласии, в силу господствующего между предстоятелями Церквей канонического обычая и предания посылать друг другу свиток (λίβελλος) с исповеданием веры, выражает свое желание совместно литургисать с патриархом Александрийским в знак теснейшего между ними духовного единения.⁶³⁰ В подобных сношениях был и патриарх Филофей(1361 г.) с Антиохийским патриархом Пахомием.⁶³¹ Вообще, в Византийской церкви IX-XV вв. фактически господствовал древний канонический обычай, по которому каждый новозбранный патриарх после обряда интронизации и на первых порах своей архипастырской деятельности входил в братское общение с предстоятелями иных Церквей посредством особого питтакия.⁶³²

Таким же обычным актом фактического вступления каждого нового византийского патриарха в отправление своего служения было и оповещение окружного послания к своей пастве. Для примера опять можно указать на знаменитого патриарха Фотия, который по вступлении в первый раз на престол неоднократно благовествовал своей пастве о мире, входя посредством своих бесед в непосредственное общение с пасомыми, свидетельствуя им свое правоверие и преподавая уроки христианской жизни.⁶³³ Такая практика существовала и в турецкую эпоху истории Константинопольской церкви и сохранилась до нашего времени.

Вступив в духовное общение с предстоятелями иных православных автокефальных Церквей и обратившись с пастырским посланием к своей пастве, новый византийский патриарх этими актами завершал все формальности сложного избирательного процесса и вслед за тем всецело уже посвящал себя многогранной патриаршей деятельности. Он являлся общим для всех отцом, учителем и руководителем в жизни, существенно влиял на ход и направление церковного положения Византии, принимал участие почти во всем многообразном течении византийского общественного и политического быта и вообще крупным и видным деятелем выступал на арену византийской истории, суду которой каждый из Вселенских патриархов и подлежал...

Так совершалось в средневековой Византии избрание Вселенских патриархов.⁶³⁴ Представляя сложный и важный исторический процесс, заключавший в себе целую группу отдельных действий, которые совершались в период времени от фактического вдовства Византийской церкви до окончательного водворения на ее трон нового предстоятеля, избрание и в своем начале, и в продолжении, и в своем завершительном результате мыслилось в Византии делом благоволения и милости всеблагого и милосердного Бога, признавалось выражением Его великого совета и воли и домостроительством неизреченной Его мудрости.⁶³⁵