Сочинения Татищева
Биографические сведения о Татищеве136. Василий Никитич Татищев (род. 1685, ум. 1750 г.) представляет собою тип людей нового образования, воспитавшихся под непосредственным руководством Петра В. Он учился сначала в инженерном и артиллерийском училище, находившемся под заведыванием Брюса, который и имел решительное влияние как на его образование, так в последствии и на его ученую деятельность. Из инженерного училища, Татищев, вместе с другими, был отправлен Петром для изучения горного дела в Европу, где он обогатил себя самыми разнообразными сведениями. По возвращении из Европы, он служил прежде всего в артиллерии, участвовал во взятии Нарвы, в Полтавской битве и Прутской кампании, потом служил на горных заводах в Оренбурге и Екатеринбурге. Во время службы Татищева на заводах Петру донесено было, что он берет взятки; Петр вызвал его в Петербург. Татищев сознался, что он берет взятки, но только тогда, когда уже решит дело, и берет как благодарность за сделанное дело, и говорил, что вооружаться против этой благодарности вредно, потому что тогда в судьях уничтожится побуждение посвящать делам больше времени сверх узаконенного и произойдет медленность в решении дел. Эта откровенность хотя и спасла Татищева от наказания, однако же не понравилась Петру, и он удалил его от должности и отправил в Швецию по горным делам, откуда он возвратился уже после смерти Петра. Во время восшествия на престол Анны Иоанновны Татищев составил вместе с Кантемиром известную записку о форме правления. Потом до 1746 г. он был губернатором в Астрахани. Последние годы жизни Татищев провел в своем имении Болдине (около Москвы), находясь под судом, которому его подвергли его враги. Здесь он и скончался в июле 1750 г., на другой день после получения указа от императрицы о том, что он по суду признан невинным и награжден орденом св. Александра Невского.
Труды Татищева по географии и истории России. Воспитанник Петра В., который постоянно заставлял всех учиться и трудиться, Татищев, не смотря на свою службу, всю жизнь занимался науками, находя в них источник освежения от службы и укрепления и утешения во всех тяжелых обстоятельствах жизни. Он собрал весьма значительную по тому времени библиотеку (до 1,000 книг), которая состояла из самых новых книг по части философии, политики и истории. Но любимыми предметами его занятий были «география и история России», которыми оп начал заниматься по указанию Брюса. Он усердно собирал рукописи исторического содержания, народные песни и поверия, старинные ландкарты; во время своих путешествий по России он рылся в архивах разных городов, покупал рукописи на площадях, вообще пользовался всяким случаем для приобретения материалов для русской географии и истории. Татищев представил в Академию наук проект или «предложение о составлении истории и географии российской®, состоящее из 198 вопросов и заключавшее в себе обширную программу для многих исследований. Академия разослала проект ко всем областным правителям и канцеляриям, с приказанием собирать и доставлять географические и исторические материалы. Когда материалы были собраны, Татищев начал составлять географию и лексикон географический. География его имела такое заглавие: «Введение к историческому и географическому описанию великороссийской империи, часть первая: как древнее, так и нынешнее состояние того великого государства и обитающих в нем народов®. В 1-й главе говорилось о имени сего великого государства и о древнем оного разделении; во 2-й-о границах всероссийской империи по её нынешнему состоянию; в 3-й – о великости империи; в 4-й-о водах; в 5-й-о знатнейших горах; в 6-й – о внутренностях земли; в 7-й – о растении и плодах земных; в 8-й-о животных; в 9-й-о жителях империи; в 10-й – о силе воинской; в 11-й – о доходах государственных; в 12-й-о заводах, фабриках и мануфактурах; в 13-й – о академиях и училищах; в 14-й – о правлении духовном и политическом, о разделении епархиальном и губернском. Все эти предметы' были изложены кратко; только, говоря о Сибири, Татищев пустился в некоторые подробности137. Но попытка написать русскую географию по такой обширной программе была преждевременна; дело оказалось очень трудным, и Татищев, отказавшись от него, вздумал пока составить «Лексикон российский, исторический, географический, политический и гражданский». В том лексиконе, в алфавитном порядке, были собраны и объяснены слова, взятые из государственного, административного и общественного быта России, имена и названия исторические, географические, этнографические, из области археологии и художеств. Лексикон доведен был до буквы л.138.
История Российская Татищева. Труды Татищева по истории состояли, главным образом, также в собирании исторических материалов. Выше замечено, что Петр В., в бытность в Кенигсберге в 1716 г. приказал для себя списать Радзивиловский список летописи, а потом, спустя шесть лет, велел всем епархиям и монастырям посылать в синод имеющиеся у них летописи и хронографы для снятия с них списков. Петр беседовал иногда и с Татищевым о русской истории, а отправляясь в персидский поход, брал у него один из летописных списков. Татищев, находясь в Сибири, продолжал собирать летописи и собрал 11 списков разных летописей, несколько хронографов, царственных летописцев, старинных четь-миней и прологов. Из летописей и других источников Татищев сделал свод и снабдил его критическими примечаниями. Этот труд и составляет «Историю российскую» Татищева. Она состоит из 5-ти частей. Первые три части изданы Миллером в 1768–1774 г.; четвертая в 1784 г.; пятая помещена в Чтен. общ. Ист. и древн. год 3, № 4. Впрочем, полный свод летописей в ней доведен только до нашествия татар, а с этого времени и оканчивая царствованием Феодора Алексеевича представлен только материал для продолжения свода.– Первым русским летописцем Татищев признавал не Нестора, а новгородского архиепископа, Иоакима Корсунянина (ум. в 1030 г.). К такому мнению привело его, между прочим, открытие одного отрывка из Иоакимовской летописи в рукописи XVIII в139. Поместив этот отрывок в первой книге своей истории (глав. 4), он говорит: «сия мнится совершенно древнего писателя более, нежели Нестор, сведущего, а наипаче как в греческом языке, так и в истории искусного, хотя нечто необыкновенное по тому времени внесено». Екатерина II взяла этот отрывок из Иоакимовской летописи в свои «Записки касательно российской истории», и основываясь на нем, написала две драмы: «Историческое представление из жизни Рюрика» и «Начальное управление Олега»; в науке же исторической в последствии был возбужден вопрос об Иоакимовской летописи и о значении найденного из неё отрывка. Самое обстоятельное исследование по этому вопросу сделано г. Лавровским, который разделяет отрывок на две части. В первой части, по его мнению, помещены баснословные известия, взятые из польских и чешских писателей; вторую часть составляют правдоподобные известия о начале христианства в России; о крещении Аскольда, о занятии Олегом Киева, о борьбе языческой партии с христианами при Олеге и Святославе, о влиянии Болгар на распространение христианства и христианского просвещения в России, о крещении Новгородцев140. Свод Татищева весьма важен, потому что в нем собраны известия из разных летописей, между прочим, из таких, списки которых в настоящее время уже не существуют. В критических примечаниях помещены указания, откуда заимствованы известия, и критика этих известий, сведения о народах, населявших древнюю Россию, объяснения многих древних слов, каковы напр. дан, рота, скора, перевесище, тризна и проч. Но особенно интересны для нас в примечаниях философские, исторические и политические воззрения самого Татищева. Татищев воспитался преимущественно под влиянием протестантских писателей. Он ссылается в своих сочинениях на сочинения Гоббеса (Левиафан), Бейля (критический словарь), Томазиуса (нравоучение), Фонтенеля (об оракулах), Пуффепдорфа (о должностях человека и гражданина) и др. От этих писателей он усвоил отрицательный взгляд па церковь и духовенство, и, прилагая его к русской церкви и русскому духовенству в древнем периоде, смотрел с особенным недоверием на исторические известия, сообщаемые духовными писателями, и совершенно неправильно понимал некоторые явления в древне-русской жизни. Так, объясняя известие о посольстве князя Владимира в соседние страны для испытания разных вер, он замечает: «Если сказать, что посылал токмо членов церковных и убранство смотреть, то сие весьма не прилично, ибо видением веры истинной показать не можно, и вера не в чинах и убранствах, как подлость разумеет, но в сущем признании истины недоведомых состоит»141. Рассказывая об образовании в древнем периоде, он обвиняет русское духовенство в том, будто оно намеренно оставляло народ в невежестве: «в Руссии, говорит он, науки не токмо читать и писать, но языков греческого от самого приятия веры Христовой, а потом и латинский язык введены и многие училища устроены были; но нашествием татар как власть государей умалплася, а духовных возрасла, тогда сим, для приобретения больших доходов и власти, полезнее явилось народ в темноте неведения и суемудрия содержать; для того все учение в училищах и в церквах пресекли и оставили»142. Митр. Макарий, по мнению Татищева, в Степенную книгу, «от скудости знания в древности, или от лицемерства неколико недоказательных обстоятельств внес». Говоря о Никоновском списке летописи, он прибавляет: «видится особливо Никон, сам перечерня, велел переписать, понеже все те обстоятельства, что к уничтожению власти духовной в других находятся, в нем выкинуты, или переменены и новым порядком вписаны»143. В следствие, конечно, такого отрицательного направления, История Татищева долго оставалась неизданною. Между современниками Татищев слыл за вольнодумца; сохранился даже рассказ о том, что Петр В. раз побил Татищева за то, что он говорил слишком вольно о предметах церковных, относя оные к вымыслам корыстолюбивого духовенства, при чем касался он в ироническом тоне и некоторых мест свящ. Писания144. По политическим убеждениям Татищев был монархист; по крайней мере для России монархическую форму правления он считал самою необходимою. Это прежде всего выразилось в том, что он в 1730 г., когда верховники хотели ограничить правление Анны Иоанновны, составил и подал вместе с другими просьбу к ней о принятии самодержавного правления. В 45-й главе первой книги своей истории, указывая на различие между монархией, аристократией а демократией, он говорит: «Не возможно сказать, которое бы правительство было лучше и всякому сообществу полезнейшее; но нужно взирать на состояния и обстоятельства каждого сообщества, яко на положение земель, пространство области и состояния народа. В единственных градах и малых областях полития, или демократия удобно пользу и спокойность сохранить может; в величайших, но от нападений не весьма опасных, яко окружены морем и непроходными горами, особливо где народ науками довольно просвещен, аристократия довольно способною быть может, как нам Англия и Швеция видимые примеры представляют; великия же области, открытые границы, а наипаче где народ учением и разумом не просвещен и более за страх, нежели от собственного благонравия в должности содержится, тамо оба первые не годятся, но нужна быть монархия, как я в 1730 г. Верховному Совету обстоятельно представил, и нам достаточные приклады прежде бывших сильных греческих, римской и других республик, доказывают, что они дотоле сильны и славны были, доколе своих границ не распространили»145... Кроме «Истории российской», Татищев составил еще примечания к «Русской правде», примечания и дополнения к «Судебнику», которые также, как и История российская, были доданы Миллером.
Разговор о пользе паук и училищ. Но всего полнее идеи и идеалы Татищева выразились в двух его сочинениях: в «Разговоре двух приятелей о пользе наук и училищ» и «в Духовной*, или духовном Завещании сыну, Евграфу Васильевичу. В Разговоре146 выражен новый взгляд на науку и образование, развившийся в Татищеве под влиянием иностранных учителей. После предварительного рассуждения о необходимости учения для человека в каждом возрасте, оканчивающегося русской пословицей: «Век живи, век учись», и после краткого обзора умственного развития человечества в разные периоды (до изобретения письменности, до начала христианства, до изобретения книгопечатания, решаются два существенных возражения против науки и образования. Одно возражение представлено от лица духовенства. Возражатель говорит, что он от многих духовных и богобоязненных людей слышал, что «науки человеку вредительны и пагубны суть». Автор на это отвечает: «что Господь наш, Иисус Христос, и его ученики и апостолы и по них святые отцы против премудрости и философии говорили, оное нам довольно известно, но надобно разуметь, о какой философии они говорят, а не просто за слова хвататься.. И к познанию Бога и к пользе человека нужная философия не грешна; только отвращающая от Бога вредительна и губительна... Философию изучали апостолы и. ученики... Запрещающие оную учить суть или самые невежды, не ведущие, в чем истинная философия состоит, или злоковарные некоторые церковнослужители и для утверждения их богопротивной власти и приобретения богатств вымыслами, чтоб народ был не ученый и ни о коей истине рассуждать имущий, но слепо бы и раболепно их рассказам и повелениям верили, наиболее же всех архиепископы римские в том себя показали и большой труд к приведению и содержанию народов в темноте и суеверии прилагали, для которого не постыдились, притиву точных слов Христовых, иже письмо святое, в котором мы уповаем живот вечный приобрести, не токмо читать, по испытывать т. е. толковать повелел, папы оное читать запретили и еще тяжчае того толковали, яко бы читающие оное в уме повреждались. Указав, как сильна была власть папы и как ей покорялись императоры, Татищев продолжает «да и у нас патриархи такую же власть над государи искать не оставили, как-то Никон с великим вредом государства начал было, за которое судом духовным чипа лишен и в заточение сослан».... На возражение, что чтение Библии может подать повод к ересям, он говорит: «такая мысль перешла от католиков», и при этом снова останавливается на том, что папы желали сохранить свящ. Писание и богослужение на латинском языке, ведая, что оному не токмо великих государей, но и шляхетские дети за трудность обучаться не охотно будут, и потому письма святого и закона Божьего и их коварств познавать не возмогут, о чем многие иноязычные, яко германе, славяне и прочие спорили, но по силе их (пап) к тому не допущены». Другое возражение против науки и образования представлено от лица людей светских. «Слышу, говорит автор, что светские люди, в гражданстве искусные, толкуют, якобы в государстве, чем народ простее, тем покорнее и к правлению способнее и от бунтов и мятежей безопаснее, и для того науки распространять за полезное не почитают». Отвечая на это возражение, Татищев приписывает все подобные мнения людям нерассудным или «махиавелическими плевелы насеянного сердца», благорассудный же политик всегда сущею истиною утвердить может, что науки государству более пользы, чем буйство и невежество, принести могут... И всякий человек ищет умных помощников, яко реку друзей и советников, понеже на умного друга может надеяться, что он в недознании совет и помощь подаст, служитель же умный все повеленное и желаемое с лучшим рассуждением и успехом, нежели глупый, совершит, а в случае и совет или помощь подать способен... На оного махиавелиста, говорит Татищев в заключение, кратче скажу: «если бы ему, по его состоянию, всех служителей, лакеев, конюхов, поваров и дровосеков-всех определили дураков; в дворецкие, конюшие и в деревни прикащиковбеграмотных, то бы он узнал, какой порядок и польза в его доме явится; я же рад и крестьян иметь умных и ученых». – Опровергнув возражения против науки и образования, Татищев указывает, какие науки нужно изучать. Все науки, по его представлению, разделяются «на душевные (богословие) и телесные (философия)». Между ними по качеству различаются: 1) «науки нужные»: домоводство, врачевство, закон Божий, уменье владеть оружием, логика, богословие; 2) «полезные»: письмо, грамматика, красноречие или витийство, изучение иностранных языков, гистория, генеалогия, география, ботаника, анатомия, физика, химия; 3) «щегольские»: стихотворство (поэзия), музыка (по-русски скоморошество), танцование (плясание), волтежирование, знаменование (живопись); 4) «любопытные»: астрология, физиономика, хиромантия, алхимия и 5) «вредные»: гадания и волшебства разного рода. Для изучения иностранных языков Татищев находит нужным отправлять детей заграницу, потому что дома в России нельзя найти хороших учителей. «Многие, говорит он, за недостатком искусства, принимают учителей, к научению весьма неспособных, и случается, что поваров, лакеев, или весьма мало умеющих грамоте, за учителей языка французского, или немецкого, или каких-либо непотребных волочат, для научения благонравию и политике, принимают и потом за положенные деньги вред вместо пользы покупают». Наконец, Татищев делает критический обзор училищ, существовавших в то время в России, Академии наук, Кадетского корпуса, народных училищ, академий московской и киевской, показывая, на сколько они могут удовлетворять потребностям образования. Сказав об ученых занятиях членов Академии, он замечает, что другой обязанности, на них возложенной, «учить младость0, они выполнять не могут: 1) богословия, или закона Божия им учить не определено для того, что учителя, или профессора суть не нашего закона, 2) закона гражданского от них также научиться не можем; потому что они, за незнанием нашего языка, всех наших законов знать и о них рассуждать не могут; 3) понеже им надобно таких обучать, которые бы нисшия науки знали..., а понеже оных нисших училищ довольно не учреждено, то в оной (академии) учиться еще некому; и хотя семинариум и гимназии при оной устроены, но оное недостаточно, ибо из всего государства младенцев свозить, а наипаче шляхетских малолетних, есть невозможно и вредительно0. Учение в московской академии Татищев находит совершенно недостаточным: 1) латинский язык, говорит он, идет у них не хорошо, нет ни грамматики, ни лексикона; классических авторов (Цицерона, Ливия и других) они не читают и потому в философии мало успевают; 2) риторика их такова, что они «более вралями, чем риторами именоваться могут», и некоторые не знают даже правописания, 3)философы их не только в лекарские но и в аптекарские ученики не годятся, физика их состоит из одних имен.... об истории, географии, врачевстве понятия не имеют. Итак в сем училище не только шляхетству, но и подлому научиться нечему, паче, что в оной более подлости, то шляхетству и учиться не безвредно1 . Киевскую академию он также считал не лучше московской. Такой, совершенно несправедливый, отзыв о духовных училищах, очевидно, есть следствие того же предубежденного взгляда Татищева на духовенство и духовное образование, на который мы уже указали выше. Он развился в Татищеве под влиянием протестантских воззрений на католическое духовенство, по которым духовенство обыкновенно представляется пропитанным суеверием и враждою к просвещению, и которые он несправедливо перенес на русское духовенство и русское духовное образование.
Духовная Татищева. В «Духовной»147 Татищева изложены идеалы жизни и службы, сложившиеся в нем с одной стороны путем воспитания и образования па европейской пауке и литературе, а с другой–на основании опытов его собственной служебной деятельности. В них, следовательно, есть много характерных черт, как лично самого Татищева, так и его времени. В Духовной прежде всего Татищев говорит о религиозном воспитании, советуя сыну своему поучаться в законе Божием день и ночь даже до старости читать письмо святое т. е. свящ. Писание и катихизис, книги учителей церковных, особенно Златоуста, Василия В., Григория ИИазианзена, Афанасия В. и Феофилакта Болгарского, а также и новые книги: «толкование десяти заповедей и блаженств евангельских, которое за катихизис, а малая букварь, или юности честное зерцало за лучшее нравоучение служить могут». После ознакомления с учением православным, нужно познакомиться и с учением католиков, протестантов и кальвинистов, потому что в обществе часто приходится встречаться с такими людьми, и не трудно быть обманутым; особенно остерегаться должно папистов. Впрочем, вступать в прения с иноверцами он вообще не советует, чтобы «у людей злого мнения о себе не подать, а от нерассудных можно и потерпеть». Из светских наук он советует учиться арифметике, геометрии, артиллерии, фортификации и другим частям математики, немецкому языку, истории и географии, гражданским и воинским законам, читать уложение, сухопутный и морской уставы и новые указы.
После наставлений о воспитании и образовании, в Духовной излагаются правила для руководства в жизни семейной и общественной. Первый шаг в семейной жизни составляет женитьба. Противоположно Посошкову, который, «во избежание греха», советует жениться раньше, Татищев не одобряет ранней женитьбы. «От ранней женитьбы, говорит он, страдают науки и служба, а иногда и здоровье; для того, лучшия лета для брака от 30 лет почитают». Так как о взаимных чувствах никто лучше судить не может, как вступающие в брак, то справедливо на власть родителей и воспитателей узда законом наложена, чтобы силою против воли к браку не принуждали. Но так как любовь часто помрачает наш ум, то в таком важном деле нужно обращаться за советом к людям искусным, а наипаче к падежным родственникам и свойственникам. Выбирать жену за одну красоту лица не следует; известно, что в краснейшем яблоке наиболее черви, а при лепоте женщин продерзости находятся, для того оное бывает не безопасно. Но не нужно брать и жену безобразную, а также ни слишком молодую, пи слишком старую. И для того, посредственная красота и равность лет, или жена не менее десятью летами моложе к сожитию есть лучше». Что касается до богатства и знатности, то брак между равными по состоянию и происхождению всего лучше; главнейшее в жене – доброе состояние, разум и здравие». Отношение мужа к жене Татищев определяет следующим наставлением: «Имей и то в памяти, что жена тебе не раба, но товарищ, помощница и во всем другом должна быть нелицемерным; так и тебе с ней должно быть; в воспитании детей обще с нею приложат; в твердом состоянии дом в правление её поручить, а затем и самому не леностно смотреть. Однакож храниться надлежит, чтоб тебе у жены не быть под властью; сие для мужа очень стыдно и чрез то можешь у всех о себе худое мнение подать и слабость своего ума изъявить. Сих примеров ныне весьма уже довольно видим»148.
Излагая правила общественной и служебной деятельности, Татищев прежде всего внушает своему сыну верность государю и государству, прилежание к общей пользе, повиновение властям. «С хвалящими вольности других государств, – говорит он, – и ищущими власть монарха уменьшить, никогда не согласуйся: понеже оное государству крайнюю беду нанести может, о чем тебе гистории нашего государства ясные приклады (примеры) показать могут, как то некоторые и пред немногими леты безумно начинали (разумеются замыслы верховников, хотевших ограничить самодержавие, при воцарении Анны Иоанновны). Основное правило, которому должно было следовать па службе, Татищев выражает следующим образом: «ни от какой услуги, куда бы тебя ни определили, не отрицайся, и пи на что сам не называйся, если хочешь быть в благополучии... И когда я оное сохранял совершенно, и в тягчайших трудностях благополучие видел; а когда чего прилежно искал, или отрекался, всегда о том сожалел, равно же и над другими слышал»149. В частности же на службе Татищев предписывает соблюдать строгое правосудие во всяком деле и не увлекаться собственными интересами. «Не предай немощного в руки сильному; никогда себе не воображай, что ты за то пострадает; ведай, что без воли Божией никто тебе вреда сделать не может, равно и от гнева его нигде ничем укрыться не можешь». Советуя быть внимательным ко всякому челобитчику и терпеливо выслушивать бедного, он прибавляет: «у меня никогда, хотя бы на постели лежал, двери не затворялись, чему ты сам свидетелем был, и ни о ком холопи не докладывали, но всякой сам себе докладчик был, и хотя многократно и в неудобные времена прилаживали, по я не оскорблялся; ибо часто то случалось, что многим в краткости (в скорости) нужно было помощь подать и великий вред отвратить.... Весьма хранись предстателей и советников твоих, чтобы тебя лестно в напасть неправосудия не привели, как мне то часто случалось видеть, что жена, сродники, холопи, блюдолизы, вверившиеся приятели по карточной игре и псовой охоте и другими разными вымышленными способами много судейскими душами торговали.... Но паче всего хранися секретарей и подьячих, подчиненных тебе; их советы хотя слушай, но не всегда оные тотчас исполняй, дабы тебе их слова не были законом».
Все время жизни Татищев советует распределять таким образом: молодые годы посвящать службе военной, зрелый возраст мужества – службе гражданской, а последнее время жизни в старости – жить в деревне и заниматься имением, если оно есть. Поэтому, в последней части своей Духовной он поместил такие наставления, которые могут служить руководством при управлении поместьями и крестьянами. Спустя два года, к этим наставлениям он присоединил еще «краткие экономические, до деревни следующие, записки». В этих записках есть много таких наставлений, которые походят на советы и проекты Посошкова в его книге «о скудости и богатстве». Между ними особенно замечательны наставления о религиозно-нравственном воспитании и образовании крестьян. «Старайся иметь, говорит он, попа ученого, который бы своим еженедельным поучением и предикою к совершенной добродетели крестьян твоих довести мог... награди его безбедным пропитанием, деньгами, а не пашнею, для того, чтоб от него навозом не пахло. Голодный, хотя б и патриарх был, кусок хлеба возьмет; за деньги он лучше будет при- лежать к церкви, нежели к своей земле, пашне и сенокосу, что и сану их совсем не прилично, и чрез то надлежащее почтение теряют»150. В экономических записках он говорит: «Наивящший пункт учить (крестьян) грамоте и писать, чрез что познает закон и страх Божий, хотя тем может назваться истинным человеком, и различить себя от скота». Другие наставления о крестьянах направлены к тому, чтобы села и деревни помещика были снабжены банями, богадельнями, аптекарями и лекарями. Относительно доходов, собираемых с имений, Татищев советует быть справедливым и умеренным. «Конец желаниям нашим ненасытным в свете, говорит он в Записках, главный пункт деньги: не тот богат, кто их имеет много и еще желает; и не тот убог, кто их имеет мало, мало же скорбит о том и не желает; а богат, славен и честен тот, кто может по пропорции своего состония без долгу век жить и честь свою тем хранить и быть судьбою довольным, роскоши презирать, скупость в дом не пускать. Советую всякому жителю сего света оставлять от годового своего дохода по крайней мере пятую часть денег для нечаанных прикиючениев». «Впрочем, заключает он свою Духовную, старайся, чтобы ты никогда, никому и ничем не был должен»151.
Таковы идеалы Татищева. Они, очевидно, во многих отношениях, отличны от идеалов допетровского периода, выраженных в Домострое Сильвестра, и от идеалов Посошкова, в Завещании отеческом. Они выросли на другой почве, основаны на других началах и направлены к другим целям. Наставления Домостроя основаны частью на церковном учении, частью на преданиях предков и издавна установившихся обычаях. Наставления Посошкова во многом сходны с наставлениями Сильвестра, основаны на тех же началах и направлены к нравственным целям. Правила же Татищева не только не вытекают из преданий и древних уставов, но часто идут против устава и обычая и основаны частью на личном рассуждении, частью на началах нового образования, и направлены к разумной и полезной деятельности.
Стихотворные и литературные произведения в Петровскую эпоху. При Петре В. не могла образоваться новая поэзия; прославлению его дел и вообще изображению событий реформы, вместе с проповедью, служила еще старая силлабическая поэзия. По случаю взятия Азова и возвращения Петра в Москву в 1697 г. братья Лихуды составили «похвальное слово». Известен также, «Триумф о благополучнейшем и преславном вечном мире Петра В. с Свейскою короною». Думный дьяк Андрей Виниус, по случаю взятия Азова, написал поздравительные стихи Лефорту и Шеину. Полтавская битва прославляется в сочинении: «Политиколепная апотеозис российского Геркулеса, Петра I», где объясняется значение триумфиальных врат, воздвигнутых в честь Петра московской академией. Окончание Шведской войны Ништадтским миром было воспето Ширяевым в кантате. Монах Иоанн Кременецкий в честь Меньшикова написал сочинение: «Лаврея, или венец бессмертные славы». Сохранилось еще стихотворение Валдайского попа Михаила, под названием: «Предисловие во приветство царскому величеству, врученное 1718 г. марта 19 дня»...
«Что где прославляется яко мудрость.
Ничто ино равно тем быть возмогает,
Точно едина любовь та достизает;
Ибо вся добродетели в той содержатся,
Ей же и мудрость и храбрость присно общатся» и проч.
Под стихами подпись: «Вашего царского величества всенижайший раб, всепедостойнейший пастушок Михаил валдайский землемещуся». Указывая на эту подпись, Пекарский прибавляет: Это был не один из духовных, который именовал себя пастушком; в письмах к Петру В. Стефан Яворский часто подписывался: Стефан, пастушок Рязанский152.
Театральные представления до Петра В. делались только в школах и при дворе; при Петре они из царского дворца (Верха) были перенесены на красную площадь в особо устроенный «комидийный дом». В 1702 г. в Москву прибыл из Данцига Иоганн Куншт с своей труппой странствующих актеров. Представления должны были происходить на русском языке; для этого переводились разные пьесы с иностранных языков. В тоже время давались и школьные духовные драмы, трагедии и комедии. В этих духовных драмах, при изображении духовных предметов, вставлялись также сцены, изображавшие современные события. В пьесе: «Страшное изображение второго пришествия Господня» было представлено, как «Самолюбие и Гордыня», олицетворяющие польский сейм, возмущают против польского короля Августа его подданных, за то, что он хотел соединиться с Петром В. против Карла XII, и как Фортуна вручает Марсу Роксоланскому т. е. Петру В. знамения победы. В пьесе префекта московской академии, Иосифа Туробойского изображается: «Преславное торжество освободителя Ливонии и присоединение к России Ингерманландии и Ливонии. В пьесе: «Божие уничижителей гордых уничижение» представлены, победа над Шведами при Полтаве, измена и бегство Мазепы153. В 1701 г. в Москве «благородными великороссийскими младенцами», учениками славяно-греческо-латинской Академии, была представлена комедия, под заглавием: «Ужасная измена сластолюбового жития, с прискорбным и нищетным, в евангельском пиролюбце и Лазаре изображенная»154.
Но самым характерным произведением в области драматической литературы петровской эпохи была, разумеется, «Трагедокомедия Владимир» Феофана Прокоповича. Прокопович написал ее еще в то время, когда был преподавателем поэзии в киевской академии в 1705 г.155 По форме она принадлежит к тем же школьным драмам, которые мы сейчас указали, но отличается от них большею свободою от тех схоластических правил, которым они подчинялись. Трагедокомедий она называется потому, что в ней к серьезному трагическому элементу присоединяется элемент комический; «трагедокомедий, говорит Прокопович, есть смешанный род драматической поэзии из трагедии и комедии т. е. такой, в котором смешное и забавное смешивается с серьезным и трогательным и лица незначительные с знаменитыми». Правда, и в школьной драме употреблялись так называемые интермедии, или интерлюдии т. е. шуточные пьесы, но они не принадлежали к самой драме, а только вставлялись между её действиями, между тем как комический элемент в трагедокомедий Прокоповича распространен по всей пьесе и составляет её существенную часть. Вся трагедия состоит из пяти актов, с прибавлением прологов, эпилогов и хора к каждому акту. Содержание её составляет принятие Христианской веры князем Владимиром; действующие лица: князь Владимир, греческий философ, проповедник, объясняющий ему христианский закон, три языческих жреца: Жеривол, Курояд и Пияр, Дух Ярополка, погибающий от зависти к брату и служащий в пьесе орудием адских сил, действующих против Владимира; военачальники Владимира, Мечислав и Храбрый, помогающие Владимиру сокрушить язычество. Исторических элементов в трагедии мало, и вообще вся историческая обстановка не богата; все внимание обращено на внутреннюю борьбу князя Владимира, при его обращении в христианство, с тремя врагами – миром, плотью и дьяволом. После пролога, составляющего предисловие к трагедокомедий, в 1-м действии изображается, как ад, узнав, что князь Владимир хочет водворить в Киеве Христианскую веру, высылает на землю Дух Ярополка, чтобы он возвестил представителю адских сил в Киеве, волхву Жериволу, о предстоящих бедствиях. Жеривол, впрочем, и сам уже заметил, что Владимир в последнее время охладел к языческим жертвам, что богам его предстоит голодная смерть. Во 2-м действии Жеривол в праздник Перуна, отправляется в лес, зовет на помощь своих богов, заклинает самый ад, и вот являются к нему представители тех темных сил, с которыми Владимир должен вести борьбу – бес мира, бес плоти и бес хулы, или противств Божия». Все они своими речами стараются отклонить Владимира от мысли о Христианской вере. В 3-м акте изображаются разные препятствия намерению Владимира. Владимир, однако, чувствует в себе перемену. Пораженный проповедью греческого философа, он испытывает какой-то страх; языческие жертвы ему кажутся мерзкими; он обращается за советом к своим детям. Глеб советует князю просить у греческого философа подробного объяснения христианского закона; в то же время является Жеривол, и вот но желанию князя, между христианским проповедником и языческим жрецом происходит прение о вере. В 4-м акте изображается внутренняя борьба Владимира, в форме разных его недоумений, возбужденных в нем разными возражениями со стороны мира, плоти и диавола; но твердый разум Владимира побеждает все препятствия, и он решается «яве Христа исповести». Действие оканчивается хором, в котором решившемуся Владимиру представляется его прежняя жизнь, со всеми её суетами и прелестями. В 5-м действии изображается падение язычества. Владимир запретил по всем городам жертвы и велел сокрушать идолов; разбитые кумиры сделались игрушками для детей; жрецы умирают с голоду; военачальники Владимира, Мечислав и Храбрый заставляют их собственными руками сокрушать идолов. Наконец, на сцене является вестник, с посланием Владимира, извещающим, что князь восприял истинный закон Христов. Трагедия оканчивается хором апостола Андрея Первозванного с ангелами, в котором говорится, что как царь Соломон устроил храм в Иерусалиме, по предписанию царя и пророка Давида, так и князь Владимир устроил здание православной церкви в стране русской, по пророчеству апостола Андрея, сказавшего: «зде воссияти имать слава Божия». Во второй половине хора, по обычаю того времени, помещен панегирик знаменитым современникам, духовным и светским, и особенно гетману Мазепе, который был патроном киевской академии. –Трагедокомедия Прокоповича выше других современных драматических пьес в этом роде; она представляет попытку к настоящей драме, в которой изображается борьба Владимира, как героя, как просветителя русского народа, своим крещением положившего начало его религиозному, умственному и нравственному образованию, и изображается не в разговорах только, как изображаются герои в других пьесах этого времени, но и в самых действиях. К отличительным свойствам трагедии принадлежат та свобода мысли, яркость красок, смелость и резкость слова, которые выражались и во всей последующей литературной деятельности Прокоповича. Эти свойства и ясные намеки на современные пороки и недостатки, при изображении древнего времени, и делали ее особенно интересною для современников. К таким местам в трагедии, между прочим, надобно отнести изображения в комическом виде языческих жрецов, Жеривола, Курояда и Пияра; в них несомненно, с осмеянием языческих жрецов, Прокопович хотел указать на пороки и недостатки современного духовенства. Жеривол совершенно предан служению плоти; он всецело сокрушает безмерных волов; ему хотелось бы, чтобы беспрестанно были праздники; другие жрецы, Курояд и Пияр не привыкли покупать себе пищу; все у них было даровое; Курояд с ужасом разсказывает Пияру, что он ходил на село «курей куповати, а когда сие бяше?». Указанные пьесы комедии и трагедо-комедии составлялись людьми учеными; в них выразились взгляды и суждения передовых людей новаго образования. Рядом с ними существовали еще «Интерлюдии, или междувброшенныя забавныя игралищаи, которыя были написаны также книжными людьми, но стоявшими близко к народу, и знавшими народные воззрения на современные события. По форме своей, интерлюдии представляют ряд забавных, часто грубых, сцен, не связанных ничем в одно целое, написанных иногда силлабическими виршами, а иногда прозой. Они интересны потому, что изображают тогдашнее настроение народа, или той части народа, которая была недовольна многими реформами, казавшимися ей нарушением правил веры и древних обычаев. В одной интерлюдии изображается раскольник, который жалуется на то, что народ ныне совсем испортился, что вместо долгополого платья христиане стали носить кафтан и круглый картуз, стали брить бороды, а на голову надевать парики, подобно немцам, что пришли, очевидно, последние времена, когда должен явиться антихрист.
«Как-то нын люди умели глубоко!
Как-то жить в мире несносно и жестоко!
Последние бо времена, видим, что приспели;
Бо и некоторые от наших старцев антихриста зрели.
Подобаше ему приити на землю, когда нашу старую веру попрали
Никонщики проклятые, свою же некую нову, не знаему откуду взяли.
И не токмо веру нашу стару, святу и Богом устроенну,
Стоглавьем Макарьевским крепко утвержденну,
Попрали, но и платье долгое уж пременили,
Еже апостоли святые и пророки носили.
Русские ныне ходят в коротком платье, як кургузы,
На главах же своих носят круглые картузы.
И тое они откуду веяли, ей недоумеваем,
И сказать о том истинно не знаем.
Что закон и правила святых отец возбраняют:
Свои брады наголо железом обривают.
Человецы ходят, як обезьяны:
Вместо главных волос носят пару ни, будто немцы поганы».
Эти жалобы были следствием указов Петра, изданных в 1705 г. о ношении иностранной одежды и бритье бород и усов. В другой интерлюдии изображается дьячок, жалующийся на то, что начальство приказывает отдавать детей на ученье в семинарии.
«Лучше мне теперь умереть,
Нежели на это смотреть,
Как моих детей отнимают
И в семинарию на муку отбирают.
Пожалуй, батюшко, умилосердись над намии
Напиши, пожалуй, что они, еще не годны летами.
Все мои знакомцы и вся моя родня! сберитесь сюда,
Посмотряте, какая на меня пришла беда:
Детей моих от меня отнимают
И в проклятую семинарию на муку отбирают.
О мои детушки сердечные!
Не на ученье вас берут, но на мученье бесконечное.
Лучше вам не родиться на сей свет, а хотя и родиться,
Того ж часа киселиом задавиться и в вод утопиться.
О мои милые детушки
И белые лебедушки!
Лучше б вас своими руками в землю закопал,
Нежели в семинарию на муку отдал»156.
И эти жалобы также вызваны были указами Петра 1708 и 1710 г., когда детей духовных предписано было отдавать на ученье в греческие и латинские школы, и тех, которые не хотели учиться, не позволено было ставить ни в попы, ни в дьяконы, а отдавать в солдаты. Кроме того, в интерлюдиях изображаются разные сметные сцены, которые направлены против взяточничества, воровства, мошенничества, и в которых действующими представляются подьячие, цыгане, литвин, грек, лекарь, маркитант, барышник и т. п. Сцены эти не отличаются изяществом и рассчитаны на простой необразованный вкус; комизм их заключается главным образом в разных извращениях русского языка, каким он может подвергаться в устах невежественных инородцев.
К повествовательным произведениям петровской эпохи относятся: «история о российском матросе, Василии Кориотском, и прекрасной королевне, Ираклии, Флоренской земли» и «История о славном храбром Александре, кавалере российском». В первой повести изображается' судьба одного российского матроса. Василий Кориотский был сын бедного дворянина. Выпросив благословение у отца, он отправился поискать счастья в Петербург и записался в морской флот в матросы. По время плавания на одном корабле в Голландию, оп был выброшен бурою на берег и попал на остров разбойников. Здесь, в плену у разбойников, он встретил прекрасную королевну Флоренской земли, Ираклию, влюбился и вздумал освободить ее. Повесть рассказывает, как матрос Василий, сделавшийся против воли атаманом разбойников, после разных приключений, женился на Ираклии и наконец сам сделался королем Флоренским. На основании некоторых признаков, повесть можно считать оригинальным произведением петровской эпохи, начала XVIII в. В ней говорится об отправке русских матросов за море в Голландию, для наук арифметических и разных языков, как о современном факте. Дух и колорит повести так же принадлежат новому времени. В повестях старой литературы говорилось больше о лукавстве, коварстве и других пороках женщины, чем о добрых её качествах; в повести о Василии Кориотском, его возлюбленная королевна Ираклия представляется образцом добродетельной женщины, и вообще взаимные отношения героя и героини изображаются в идеальном романтическом свете: они клянутся друг другу в вечной верности; если судьба разлучит их, ни тот ни другая не должны ни с кем вступать в супружество157. К тому же, вероятно, времени относится и «История о славном храбром Александре, кавалере российском. Подобно матросу Василию Кориотскому, кавалер Александр послан был также в чужие края, для приобретения полезных сведений; но в городе Лилле, во Франции, его пленила красота одной девицы. Приключения кавалера Александра с этой девицей, и другие любовные приключения, а также похождения друга его, Владимира, составляют содержание повести158. – К переводным произведениям петровской эпохи относятся рассказы о Совесдрале и разные переводные любовные рыцарские романы, которые, по свидетельству современников, весьма нравились тогдашним читателям159.
* * *
Исследования о Татищеве: Н. А. Попова. В. Н. Татищев и его время. Москва 1861 г.; С. Соловьева: Русские историки ХVIII в. Архив историко-юридических сведений... Н. Калачова т. 2; История России т XX; П. Пекарского: Новые известия о Татищеве. Зап. Акад. Н. т. IV, приложение; К. Н. Бестужева-Рюмина: В. Н. Татищев, администратор начала ХVIII в. Древн и нов. Россия 1875 г. том 1 и 2. Ученые и литературные труды В. Н. Татищева. II. А. Попова. Журн М. Н. Пр. 1886; июнь. Двухсотлетие поминки по В. Н. Татищеве. К. Н. Бестужева-Рюмина. Известия Спб-го Слав благотв. общества 1886: 4–5 В. Н. Татищев. Истор. Вести. 1886; апрель.
Он был напечатан в 1793.
Этот отрывок, найденный в рукописи XVIII в., был доставлен Татищеву архимандритом Бизюкова монастыря (в Дорогобужском уезде) Мелхиседеком Борщовым.
Исследование г. Лавровского об Иакимовской летописи в Учен Зап. II отд. Акад. Наук кн. II, вып. 1.
Татищев и его время, стр. 473.
Там же, стр. 514–515
Там же, стр. 473–475.
Между прочим, Татищев нападал на книгу Соломона: Песнь песней, что заставило Прокоповича написать «Рассуждение о книге Соломона, яко она есть не человеческою волею, но Духа Св. вдохновением написана от Соломона» (1730).
Татищев и его время, стр. 482–483.
Рукопись «Разговора» находится в Публичной библиотеке. Содержание его изложено в Исследовании К. II. Бестужева Рюмина. Древн. и Нов. Россия 1875 г. том 1 и 2 Приведенные ниже места заимствованы из этого исследования.
Духовная тайного советника и астраханского губернатора В. Н. Татищева, сыну его Евграфу Васильевичу. Спб. 1773 Новое издание Духовной Татищева А. Н. Островского. Казань 1884.
Там же, стр. 217.
Там же стр. 226–227.
Там же, стр. 227; 230–233. В одном из списков «Духовной» в конце помещено еще «Предсмертное Увещание» Татищева своему сыну, Евграфу Васильевичу. Оно издано А. А. Дмитриевым в Журн. М. И. Проев. 1886; апрель. Слог «Увещания», по замечанию издателя, и мысли, выраженные в нем, не оставляют сомнения в принадлежности его Татищеву. Эти мысли не содержат в себе ничего нового и особенного, а составляют повторение тех наставлений, какие изложены в «Духовной» и других сочинениях Татищева.
Наука и литер. 1. 368–370.
Мистерии и старинный театр в России. П. Пекарского Совр 1857 № № 1 и 2; Наука и литература в России при Петре В. (глав. XIV). Русские интермедии первой половины ХVIII в. Тихонравова в Летоп русск. литер, т. 111. Хроника русского театра Носова с новыми разысканиями о первой эпохе русского театра. Е. В. Барсова. Изд. общ. ист. и древ. Москва 1884.
Она напечатана И. Л. Шляпкиным в Памяти, древней письменности 1882 г.
Полное заглавие трагедокомедий такое: «Владимир, славенороссийских стран князь и повелитель, от неверия тьмы в свет евангельский преведенный Духом святым от Рождества Христова 988 г., ныне же от православной академии могилеанской киевской, на позор российскому роду, от благородных россbйских сынов, добре зде воспитуемых, действием, еже от пиит нарицается трагедокомедий, лета Господня 1705, июля 3 дня показанний». Трагедия до сих пор не напечатана. Мы пользовались превосходной статьей Н. С. Тихонравова в Журн. М. Н. Проев. 1879, май, где подробно изложено ее содержание и сделан самый обстоятельный разбор».
Летописи русск. литер, т. 11, стр. 37; 48–49.
Неизвестная повесть петровского времени Л Н. Майкова. Спб. 1880 г.
Повесть эта вполне еще не издана. Содержание ее, с приведением небольших выписок, изложено М. И Сухомлиновым в Библ, для чтении 1858, №12; сравн. также в статье Н. И. Петрова, о влиянии западноевропейской литературы на древнерусскую, в Труд. Киев. академии 1872 г. №8
Обзор переводной повествовательной литературы, разных романов, повестей и сказок в XVII–ХVIII в. сделан А. Н. Цыпиным в статье: «Допетровское предание в ХVIII в.» Вестниц Европы 1886; июль.