Начало новой поэзии и художественной литературы
Происхождение и характер ложно-классического направления в европейских литературах. По той мере, как русские люди знакомились с европейским образованием, по той мере появлялись переводы произведений европейских литератур; за переводами следовали их переделки, а потом и подражания, и таким образом, по образцу европейских литератур, стала формироваться новая русская литература. К сожалению, во всех европейских литературах в это время господствовало ложное направление. Познакомившись с произведениями греческой и римской литератур, западные европейские народы начали рабски подражать им и при этом подражании до того увлеклись, что стали отказываться от своей национальности, презирать свои народные предания, народную поэзию и даже свой родной язык. Конечно, произведения классических литератур были изящны по формам и чрезвычайно богаты по содержанию; но, чтобы правильно воспользоваться ими, нужно было надлежащим образом понять их, уяснить их отличительные свойства, логически и последовательно развившиеся из начал и форм древней греческой и римской жизни. Существенная причина, почему поэтические произведения в Греции имели такое сильное образовательное влияние на народ, заключается в том, что они были глубоко национальны. Содержание греческого эпоса составляли народные предания о Троянской войне; в одах Пиндара изображались народные олимпийские, немейские и истмийские игры греков, и воспевались герои, одержавшие те или другие победы на этих играх; в трагедиях Эсхила, Софокла и Еврипида выводились боги и богини греческой мифологии, герои и героини народной героической легенды. Отсюда естественно следовал такой вывод, что и европейским поэтам, для того, чтобы их произведения имели такое же значение и влияние на народ, нужно заимствовать содержание для них также из народной истории и народной жизни. Между тем, оставив в пренебрежении средневековые народные предания, они начали копировать произведения греческой и римской литературы. Совершенно справедливо, что в этих литературах было много общечеловеческих образовательных элементов; но эти элементы нужно было выделить из элементов временных и национальных, и определить, что может быть предметом подражания и что не может. Европейские поэты это также опустили из внимания и начали подражать всему без разбора. У греков поэзия весьма тесно была соединена с музыкой, и очень естественно, что Гомер начал свою Илиаду словами: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына»; очень естественно, что оды Пиндара и других лириков назывались «воспеванием» героев и знаменитых событий, а многие и начинались также словом: «пою»; это были действительные идеи т. е. песни Европейские поэты писали свои стихотворения вовсе не для пения, а для чтения; не смотря на то, подражая греческим поэтам также свои поэмы и оды называли воспеванием героев и героических событий. Собираясь восхвалить или воспеть какое-нибудь событие, или какого-нибудь героя, греческие певцы-поэты обращались к Аполлону и музам, которых считали виновниками поэтического одушевления; европейские поэты, как христиане, конечно, не верили ни в Аполлона, ни в муз, но, не смотря на то, постоянно делали воззвания к ним в своих произведениях. По учению греческой мифологии, разные боги и богини населяли всю природу и управляли всем миром, и потому в произведениях греческих поэтов они являются часто главными действующими лицами. По учению христианскому, все в мире находится под управлением Божественного Промысла; не смотря на то, европейские поэты, подобно греческим поэтам, в своих произведениях также представляют греческих богов и богинь в числе действующих лиц. Чудесное мифическое, составляющее существенный элемент греческого эпоса, было следствием греческих религиозных верований, и очень естественно было, что в Илиаде и Одиссее действующими лицами постоянно являются разные боги и богини; но уже совершенно не естественно было, что те же самые боги и богини являлись в поэмах христианских – в «Луизиаде» Камоэнса, «Освобожденном Иерусалиме» Торквато Тассо, «Потерянном рае» Мильтона и «Генриаде» Вольтера. Подобным образом, и другие свойства греческой поэзии развились в тесной связи с греческой жизнью. Лирический беспорядок, встречающийся в одах Пиндара, совершенно объясняется разнообразием тех предметов, о которых приводилось говорить Пиндару при прославлении героев, одержавших те или другие победы на играх; но уже совершенно не объяснимым становится то, что этот беспорядок, составляющий скорее недостаток, чем достоинство Пиндаровой оды, был признан европейскими поэтами одним из существенных элементов оды. Правила о так называемых «трех единствах» – времени, места и действия, бывшие основными законами классической драмы, образовались из характера театральных греческих представлений, которые происходили на одном месте, с одной обстановкой, и не допускали частой перемены декораций, изображая соприкосновенные с главным действием события, совершающиеся в разные времена и в разных местах, не посредством сцен, или действий, а посредством рассказов вестников. Эти правила сделались непреложными законами и для новой европейской драмы. В подражание рассказам классических вестников в ней явились рассказы «наперсников и наперсниц» и длинные разговоры с ними героев и героинь. Таким образом, многие свойства греческой поэзии, имевшие местный и национальный характер, были призваны основными и существенными чертами всякой поэзии вообще; национальные формы греческого эпоса, лирики и драмы –единственно возможными формами, так что, если у какого-нибудь народа являются эпос, лирика и драма, то они должны быть именно такими, какими были у греков. По формам греческой и отчасти римской поэзии составилась и теория классической поэзии: по поэмам Гомера и Виргилия – теория эпической поэмы; основным свойством её был признан чудесный элемент, который заимствовался из греческой мифологии и героической легенды; по одам Пиндара и Горация – теория оды, неизменными частями которой считались приступ, предложение, изложение, парение, или лирический беспорядок и заключение: по трагедиям Эсхила, Софокла и Эврипида –теория драмы и трагедии, существенным пунктом которой были правила о трех единствах. Но те приемы и формы, которые совершенно уместны были в греческой поэзии, как выродившиеся из греческих верований, греческой народной жизни, совершенно не уместны были в европейской христианской поэзии, развившейся из новых христианских начал, и должны были сообщить ей ложный характер. Между тем, подражание не ограничивалось одними формами. Вместе с формами, из греческой и римской поэзии часто заимствовалось и содержание. Сюжеты для драм и. и трагедий европейские поэты весьма часто брали из греческой и римской мифологии и героической легенды, из греческой и римской истории, а иногда и просто переделывали классические драмы. При этом неизбежно, к античным воззрениям примешивались черты нового христианского миросозерцания и новых европейских нравов и обычаев. Древние, греческие и римские, герои в новой классической драме не только являлись в костюмах европейских, но и говорили новым европейским слогом и выражали новые мысли и чувствования. В других родах, эпическом и лирическом, заимствования из классической поэзии делались реже; но и в поэме и оде, сюжеты, взятые из национальной истории, и в комедии и сатире явления из современной жизни обрабатывались также по формам классическим; национальным героям в Освобожденном Иерусалиме Тасса, в Потерянном рае Мильтона, в Генриаде Вольтера придавали характеры Агамемнона, Энея, Ахиллеса, Гектора и других героев Илиады и Одиссеи; герои в одах изображались по идеалам Горация; в сатирах и комедиях также часто встречаются греко-римские воззрения При таком направлении, в том и другом случае, и классические сюжеты и национальные получали одинаково ложное освещение. Все это сообщало новой поэзии ложный характер. Классическая по формам и часто по сюжетам, она является не согласною с классическою жизнью древних народов, и потому совершенно справедливо названа «ложно-классической».
Такое ложноклассическое направление в европейских литературах начало развиваться еще с эпохи Возрождения наук. Подражание древним литературам, естественно, должно было явиться прежде всего в Италии, где связь с древним образованием никогда совсем и не прерывалась. Из Италии оно перешло во Францию и в ней особенно утвердилось. Здесь, на основании ложно понятых греческих и римских образцов и пиитики Аристотеля, составилась та теория «ложного классицизма», которая так долго господствовала во всех европейских литературах. Первыми писателями в этом направлении, давшими первые образцы новой классической поэзии, были в области эпической поэзии Ронсар (1524–1585), написавший поэму Франсиаду, в драматической поэзии – Жодель (1532–1573), положивший начало классической драме своей трагедией Клеопатра, в лирической –Франсуа Малерб (1556–1628), давший образцы подражательной французской лирики. Но высшего развития это направление достигло в XVII в., при Людовике XIV, когда Корнель (1606–1684), Расин (1639–1699) и Мольер (1622–1673) во всем свете особенно прославили французскую драму, а Буало (1637–1711) изложил правила классической теории в своей «L’Art po6tique», сделавшейся законодательным кодексом для всех европейских литератур. Такое быстрое развитие классической поэзии во Франции зависело, между прочим, и от политического состояния этого государства. Желая окончательно подавить феодализм и утвердить господство монархического начала, французские короли вздумали воспользоваться пробудившимся тогда стремлением к изучению классических литератур, чтобы оторвать французское общество от средневековых феодальных преданий и направить к совершенно другим интересам античного мира. Они приняли под свое покровительство изучение древних литератур, поощряли ученых и поэтов, подражавших древним поэтам. Но, поступив под покровительство двора, поэзия неизбежно сама должна была сделаться придворною, и, изменив свой характер, получила придворный колорит. Чтобы поэтические произведения могли быть достойны внимания двора, поэты должны были выводить в них только высокие лица, богов, героев, царей, полководцев. Выведенные лица должны были вести себя, рассуждать и говорить, сообразно с установившимися при дворе приличиями, сообразно с придворным этикетом, придворными правилами и обычаями. Отсюда развился тот педантический пуризм, по которому древних классических героев нужно было облагораживать; древние классические произведения вычищать и переделывать, исключая из них все, что представлялось грубым и неприличным с точки зрения придворной. Наконец, чтобы заслужить внимание двора, поэты стали прибегать к придворным средствам-к раболепству и лести. Отсюда развился в поэзии тот хвалебный и раболепный тон, который составляет одну из отличительных черт особенно классической поэмы и оды.
Внесение ложно-классического направления в Русскую Литературу. Россия с классическим образованием и литературой начала знакомиться еще до реформы Петра. В киевской и московской академиях уже преподавались риторика и пиитика, составленные по классическим руководствам Аристотеля, Цицерона и Квинтиллиана, изучались греческие и латинские поэты, ораторы и историки, сочинялись разного рода речи и писались стихотворения (Симеоном Полоцким, Сильвестром Медведевым и др.)- Но так как образование в этих академиях было направлено к религиозным целям и потому имело характер религиозно-церковный, то из форм классической литературы были приняты и усвоены преимущественно те, которые всего более подходили к общему складу образования и могли содействовать религиозно-церковным целям. Поэтому, в эпической поэзии вошли в употребление поэмы разного рода, в лирической – духовные оды, псалмы и канты, в драматической – духовные драмы или мистерии. Из других родов литературы особенно развилось духовное красноречие, в форме проповеди. С половины XVII в., как указано выше, начали появляться произведения литератур европейских, как-то Римские деяния, рыцарские повести о Мелюзине, о Петре-Златых ключах и Бове Королевиче, жарты и фацеции; но они переходили к нам не прямо, а чрез Польшу и в польских переводах и переделках. Настоящее знакомство с европейскими литературами началось после реформы Петра, когда образование получило новое направление и новый характер. Первыми писателями, которые начали знакомить русскую литературу с господствовавшим в европейских литературах классическим направлением, были Кантемир и Тредьяковский; но окончательное утверждение его в русской литературе принадлежит Ломоносову и Сумарокову, которые представили лучшие по тому времени образцы в разных литературных формах этого направления.
Так начала развиваться новая русская поэзия и литература. Настоящее самостоятельное значение она получила, впрочем, не скоро. Она долго не отделялась от ученой или умственной деятельности вообще и составляла к ней придаток и украшение. Правительство смотрело на поэзию, как на декорум, необходимый при придворных и других торжественных праздниках, но случаю побед, дней рождений, тезоименитств, бракосочетаний. Придворные сановники, богатые и знатные люди, смотрели на нее, как на предмет приятных развлечений в свободное от дел государственных время. Сами поэты и литераторы долго не придавали ей надлежащего значения. Кантемир «В Письме к приятелю», которое он приложил, в виде предисловия, к своим стихотворениям, замечает, что, вступая в новую должность (посланника), он не имел времени «к такому делу (т. е. поэзии), к которому только в лишние часы прилежать дозволено». Сам Ломоносов допускал значение поэзии только в форме оды и эпопеи, для прославления великих людей и знаменитых событий, и почти никакого значения не придавал драматическому роду, Сумарокова за сочинение драм и комедий называл комедиантом, и вообще смеялся над его литературными занятиями, называя его стихотворные произведения «бедным рифмичеством». Державин, восхваляя импер. Екатерину за покровительство поэзии и поэтам, говорил ей:
«Поэзия тебе любезна,
Приятна, сладостна, полезна,
Как летом вкусный лимонад.»
Даже Фон-Визин в своей «Челобитной к Российской Минерве от русских писателей», выражает тот же взгляд на литературу, по которому она считалась не трудом важным и полезным, а «приятным развлечением в часы досуга», свободные от службы, как главного дела в жизни, и потому просит «Российскую Минерву» допустить русских писателей па государственную службу, как людей, желающих приносить пользу своему отечеству. Сообразно с такими воззрениями на поэзию и литературу, и самим поэтам и литераторам не отдавали должного значения. Им приказывали, давали на срок, как каким-нибудь ремесленникам, написать стихи на какой-нибудь торжественный случай, на иллюминацию по поводу какого-нибудь праздника. Импер. Елизавета назначала Ломоносову и Тредьяковскому сочинять даже трагедии для придворного театра. Личность самих поэтов так не высоко стояла в обществе, что их могли оскорблять не только бранными словами, но и действием. Известно, что вельможа Волынский несколько раз бил палкой Тредьяковского зато, что он не вдруг явился на его требование сочинить шуточные стихи, по случаю шутовской свадьбы в Ледяном доме. При таком положении литературы и писателей, очень понятно стремление поэтов искать себе защитников и покровителей–меценатов Без защиты и покровительства Разумовского, Шувалова, Воронцова, Панина, Орловых, Потемкина и самой импер. Екатерины II не могли бы так свободно писать ни Ломоносов, ни Державин, ни Фон-Визин. Такой взгляд на поэзию и поэтов перешел к нам также из европейских литератур и особенно из французской литературы. Во французскую же литературу он перешел из римской литературы. Подражая классическим литературам, французы брали во многом за образец не греческую, а римскую литературу, и усвоили римские литературные нравы, какие господствовали в Риме в эпоху Августа. В Риме же, как известно, поэзия совсем не имела того высокого первенствующего значения, каким она, вместе с философией и наукой, пользовалась в Греции. Философия в Греции преподавалась публично, на городских площадях или в портиках; в Риме же она, как и всякая наука, находила приют в загородных виллах богатых и знатных людей, подобных Меценату, Азиннию Поллиону и др. Драмы и комедии в Греции сначала представлялись на открытых местах, а потом в огромных театрах; у Римлян, напротив, строились огромные цирки для конских ристаний, травли зверей и боя гладиаторов; драмы же и комедии представлялись на театрах гораздо реже, а большею частью читались также в домах знатных людей, любителей поэзии, на домашних собраниях. Поэтов, ораторов и ученых людей в Греции награждал народ, раздавая лавровые венки после театральных представлений, или на общественных играх, олимпийских, немейских, истмийских; в Риме же ученые, поэты и писатели находили одобрение и награду у меценатов–любителей и покровителей науки и литературы. На занятия наукой и литературой в Риме смотрели как на приятное и благородное развлечение в часы досуга от дел частных и общественных. Это занятие и называлось notium» и противополагалось «negotium». К цели отдыха и развлечения, при занятиях литературных, прибавлялась только одна серьезная цель–примешивать, по возможности, к приятному полезное. «Omnetulit punctum», говорил Гораций в послании De Arte pofitica, qui miscuit utile dulci. А это «utile» в поэзии было наставление, посредством осмеяния разных пороков и недостатков в жизни и посредством изложения при этом нравственных правил, употреблявшееся в дидактических посланиях и особенно в сатире, о которой, поэтому, и говорилось, что она «ridendo castigat mores». На основании этого воззрения развилось в римской литературе дидактическое направление, перешедшее из неё в европейскую классическую литературу, а потом и в нашу литературу. Дидактизм составляет одну из отличительных черт и в нашей литературе, во время господства в ней ложно-классического направления, от начала её до Карамзина.
Что касается, наконец, значения ложно-классического направления, то внесение его в русскую литературу, как известно, считается большим несчастьем, потому что оно с самого начала поставило ее на ложный путь и, утвердив в ней рабскую подражательность иностранным литературам, на долго задержало её национальное развитие. В следствие этого, в эпоху художественной эстетической критики, весь период этой подражательной литературы находили недостойным серьезного внимания и изучения. Но, ложноклассическое направление, по самому историческому ходу развития европейских государств, как мы видели, сделалось необходимою ступенью в их развитии, которую миновать было совершенно невозможно и для России, стремившейся усвоить просвещение: этим направлением проникнуты были все литературы, с которыми она должна была познакомиться. Правда, в произведениях европейских литератур, которые подражали древним литературам, было, как указано выше, весьма много недостатков; но, при этих недостатках, в них в тоже время было много и общечеловеческих образовательных элементов, добытых как древнеклассическим образованием, так и новою европейскою наукою. Россия непременно должна была усвоить эти образовательные элементы, хотя они заключались в несовершенных подражательных формах. С другой стороны, как в произведениях ложноклассических европейских литератур, в рассказах, взятых из греческой мифологии, или греческой легенды, ясно просвечивали современные европейские нравы, и классические герои и героини высказывали современные европейские идеи и стремления, так и в подражательных произведениях русской литературы первого периода, при заимствованных формах, а часто и содержании, нельзя не видеть русского духа и характера. Начиная с сатир Кантемира, в чужие формы вставляются картины русских нравов, и чем далее идет развитие литературы, тем более и более является в ней народных элементов. Наконец, в этой же подражательной русской литературе развивается и протест против подражательности всему иностранному и особенно французскому и возбуждение к самостоятельному и национальному развитию. Все это сообщает нашей новой литературе первого периода чрезвычайно важное историческое значение. При изучении её мы можем проследить весь путь развития русского образования со времени реформы, на новых европейских началах, от первых его шагов до того времени, когда оно приобретает более твердую и более самостоятельную почву.