Сочинения А. Д. Кантемира

Воспитание и образование Кантемира. Первые опыты в новой русской поэзии и художественной литературе принадлежат человеку не русскому по происхождению, хотя и получившему свое образование в России¹⁶⁰. ​Антиох​ Дмитриевич ​Кантемир​ (род. в Константинополе 1708, ум. в Париже 1744 г.) был сын Молдавского ​господаря​, Димитрия ​Кантемира​, ​переселившегося​ в Россию после ​Прутской​ войны в 1711 г.; мать его была гречанка, княгиня Смарагда ​Кантакузена​, из рода греческих императоров. Первым домашним учителем ​Кантемира​ был греческий священник, Анастасий Кондоиди (в последствии Афанасий, епископ Вологодский), учивший его ​языкам​, греческому, латинскому и итальянскому. Преобладанием греческого элемента в семье ​Кантемира​ объясняется то, что ​Кантемир​, будучи только 10 лет, в Московской академии, в присутствии Петра В. произнес на греческом языке похвальное слово ангелу своего отца, св. Дмитрию ​Солунскому​. Русскому языку учил ​Кантемира​ воспитанник московской академии, Иван ​Ильинский​, бывший потом переводчиком при Академии наук. От него ​Кантемир​ усвоил силлабический размер, которым и начал писать свои стихотворения. Под его же, вероятно, влиянием и руководством, ​Кантемир​ составил симфонию на Псалтырь, из-данную в 1727 г.; ​Ильинский​ сам занимался составлением симфонии на четыре Евангелия и Деяния ​апостольские​, напечатанной в 1733 г. После домашнего образования, ​Кантемир​ учился несколько времени в московской академии, а по открытии Академии наук, в академической гимназии, где слушал математику у академика Бернулли, физику у Бюльфингера, философию у ​Гросса​. Главным источником образования для ​Кантемира​ служили произведения греческих и римских писателей, и особенно сочинения любимого его поэта Горация; из наук же всего более ему нравилась бывшая тогда в моде нравственная философия. Вместе с дидактической лирикой Горация, она преимущественно развила и укоренила в нем то дидактическое направление, которое составляет отличительную черту его сочинений.

Служебная деятельность Кантемира. Начало служебной и литературной деятельности ​Кантемира​ относится к царствованию Петра II, когда при дворе возвысилась русская партия, мира во главе которой стояли Долгорукие и ​Голицыны​; но не русский по происхождению и воспитанный хотя в России, но по началам европейского образования, ​Кантемир​ не мог сочувствовать этой партии, тем более, что в случае её торжества, он, как и другие, опасался гонений на реформы и возвращения старых порядков; он стал на сторону новой, или иностранной партии, во главе которой находились ​Остерман​, Феофан ​Прокопович​, ​Татищев​ и др. Сочувствие ​Кантемира​ к этой партии вполне выразилось в его первой сатире «На хулящих учение», которая была написана против врагов реформы и нового образования, и в которой самые ​резкие​ насмешки были направлены против монашества, ​считавшегося​ главным противником реформы, с ясным указанием на главного его представителя и личного врага ​Прокоповича​, Ростовского ​архиеп​. Георгия ​Дашкова​. ​Прокопович​ и вся новая партия приняли сатиру ​Кантемира​ с восторгом; ​Прокопович​ написал ему приветственные стихи, в которых назвал его рогатым пророком:

«Не знаю, кто ты, пророче рогатый;

Знаю, коликой достоин ты славы:

Да почто ж было имя укрывати?

Знать, тебе страшны сильных глупцов нравы.

Плюнь на их грозы, ты блажен трикраты.

Благо, что дал Бог ум тебе толь здравый;

Пусть весь мир будет на тебя гневливый,

Ты и без счастья довольно счастливый»

Подобное же приветствие в латинских стихах написал ​Кантемиру​ другой сторонник реформы, ​Новоспасский​ архимандрит, ​Феофил​ Кролик¹⁶¹. Ободренный их похвалами, ​Кантемир​ стал продолжать писать сатиры, которые сделали имя его популярным в обществе, как защитника наук. Между тем, случилось обстоятельство, которое должно было выдвинуть его вперед и на служебном поприще. При ​восшествии​ на престол Анны ​Иоанновны​, Верховный Совет ​вздумал​ ограничить права её самодержавия; но дворянство подало адрес императрице с просьбою царствовать ​самодержавно​; адрес этот составляли ​Татищев​ и ​Кантемир​. Этим обстоятельством объясняется то, что ​Кантемир​ так скоро возвысился на служебном поприще, что 22 лет был назначен резидентом при посольстве в Англии. Исполняя обязанности резидента в Лондоне, ​Кантемир​ прилежно занимался чтением книг, переводил песни Анакреона, оды и послания Горация, историю ​Иустина​ и др. В 1738 г. ​Кантемир​ был переведен посланником в Париж¹⁶². Здесь он познакомился с знаменитыми в то время французскими учеными и писателями, ​Монтескье​, и перевел его «​Персидские​ письма», ​Мопертюи​, под руководством которого написал книгу об алгебре, и Фонтенелем и перевел его книгу «О множестве миров». При такой любви к ученым и литературным занятиям, ​Кантемир​ мог написать очень много сочинений и сделаться знаменитым русским писателем; но, к сожалению, частые неприятности по службе скоро расстроили его слабое от природы здоровье, и он умер в 1744 г. на 36 г. от роду.

Значение Кантемира в истории новой русской литературы. В истории литературы ​Кантемир​ занял место, как сатирик, положивший своими ​сатирами​ начало новой русской ​поэзии​ и в частности литературе сатирической. Объясняя появление новой русской поэзии в такой форме, какой у других народов заканчивается развитие поэзии, обыкновенно говорят, что такой именно формы требовало тогдашнее состояние русского общества, состояние борьбы невежества с возникавшим просвещением, старой жизни с новою, когда ​прежние​ начала ​жизни совершенно поколебались, а новые еще не выработались, и когда, в следствие этого, явилось безобразное смешение старины и новизны, старых понятий, нравов и обычаев с новыми понятиями, приводившее русское общество к такой беспорядочной жизни, что она, естественно, должна была вызвать против себя самое резкое порицание и осуждение со стороны умных и ​благо​намеренных людей. При таком воззрении, литературная деятельность ​Кантемира​ представляется в тесной связи с ​деятельностью​ писателей петровской эпохи и является с одной стороны её продолжением а с другой –дальнейшим шагом вперед. Задачею литературы петровской эпохи было –опровергать старые понятия и доказывать необходимость разных реформ и европейского образования; эту задачу должны были преследовать и писатели после Петра, потому что и после Петра еще долго существовала оппозиция против реформы и много было противников нового образования и новых порядков; но эта задача должна была разрешаться, или лучше, к ней должны были присоединиться еще новые задачи. Явилась потребность не просто доказывать и защищать необходимость реформ и европейского образования, но еще руководить русское общество при их усвоении, объяснять, в чем должно заключаться новое образование. Большинство русских людей поняли европейское образование чисто внешним образом, как уменье одеваться и жить по европейски, пользоваться всеми удобствами и ​приятностями​ жизни, ​добы​тыми​ европейскою наукою и цивилизацией, нисколько не заботясь об усвоении самой науки и цивилизации. При этом, стараясь сделаться европейцами, стали с презрением относиться ко всему отечественному, перенимая европейские обычаи, бросили все благочестивые русские обычаи, вместо хороших качеств часто ​усваивали​ одни европейские пороки, и наконец, изучая иностранные языки, особенно французский, начали отвыкать от своего родного ​языка​. Такое положение дела не представляло ничего отрадного: вместо прежнего невежества развилось лжепросвещение, вместо одного зла усиливалось другое, еще большее зло. Старая партия, естественно, находила в этом сильнейшее побуждение восставать против реформы вообще. Литература обязана была остановить такое извращение европейского образования; она должна была объяснить русскому обществу, что европейское образование состоит не во внешности, что его нельзя надеть па себя снаружи, как надевали европейский костюм; что если смешным кажется человек, надевший чужое платье, сшитое не по его росту и сложению, то еще смешнее становится русский человек, когда старается влезть в кожу иностранца; что в европейской цивилизации у каждого народа весьма многое образовалось чисто из национальных потребностей, обусловливаемых религиозными верованиями, политическими учреждениями, климатом и другими особенностями страны и её географическим положением, и след. не может быть свойственно русскому народу, ​воспитавшемуся​ при других национальных условиях; что в европейских нравах и обычаях есть много и нехороших сторон, от которых желали бы освободиться и сами европейцы, и которые, следовательно, ​усваивать​ совсем не следует. Литература должна была объяснить, в чем именно заключается настоящее просвещение, что и как из европейского просвещения может быть перенесено на русскую почву и усвоено русскому народу, без уничтожения его национальности, без неестественного и след. совершенно невозможного превращения русского человека в Иностранца. Ясное представление об этих задачах возникло в литературе, разумеется, не вдруг, но развивалось постепенно, в продолжение всего последующего периода. Не мог вполне сознавать их и Кантемир, которому, как не русскому по происхождению, не приходило, вероятно, и на мысль заботиться о сохранении национальных элементов русских при образовании; но ему принадлежит честь, что он первый поднял вопрос об истинном просвещении, хотя в общих чертах, на общечеловеческих началах. В его сатирах, вместе с осмеянием невежества и лжепросвещения, мы находим стремление объяснить, в чем заключается истинное просвещение и какова должна быть жизнь людей образованных.

Содержание и характер сатир Кантемира. Кантемир​ написал 9-​ть​ сатир; 6-​ть​ из них написаны еще до отъезда за границу, остальные три уже за границей. ​Образцом​ сатиры в классической поэзии служила римская и французская сатира; этим ​образцом​ руководствовался и ​Кантемир​. Он называет свои сатиры «топтанием следов» Горация, ​Ювенала​ и ​Буало​ и в своих примечаниях и предисловиях к ​сатирам​ отдельно указывает, что у какого сатирика заимствовано. «Я в сочинении своих сатир, говорит он, наипаче Горацию и ​Буалу​ французу последовал, от которых много занял, к нашим обычаям присвоив». Это значит, что ​Кантемир​ брал у названных​ сатириков сатирические приемы и формы сатир и в заимствованные формы вставлял картины русской жизни; впрочем, вместе с формами, он заимствовал не редко и понятия и правила жизни, предписываемые в ​сатирах​.

Первая сатира «К уму своему» или «На хулящих учение», написана ​Кантемиром​ в 1729 г. по подражанию сатире ​Буало​: А son esprit. В этой сатире ​Буало​, под видом нападений на свой ум, нападает на разных невежд своего времени. Подобно этому и ​Кантемир​ в своей сатире обращается к своему уму и просит его успокоиться и не понуждать к перу его руки, потому что авторство есть самый трудный путь к славе, а потом изображает разных противников науки.

«Уме недозрeлый плод недолгой науки!

Покойся, не понуждай к перу мои руки!

Не писав, летящи дни века проводити

Можно, и славу достать, хоть творцем не слыти.

Ведут к ней не трудные в наш век пути многи,

На которых смелые не запнутся ноги.

Всех неприятнее тот, что босы проклали

Девять сестер. Многи на нем силу потеряли,

Недошед; нужно на нем потеть и томиться,

И в тех трудах всяк тебя, как мору, чужится,

Смеется, гнушается. Кто над столом гнется,

Пяля па книгу глаза, больших не добьется

Палат, ни разцвеченна марморами саду;

Овцу не прибавит он к отцовскому стаду».

После этого обращения к уму, которое составляет предисловие к сатире, выводятся разные противники науки, восстающие против нее под разными предлогами. Первым противником представлен ханжа Критон, вооружающийся против науки под тем предлогом, будто наука вредит религии.

«Расколы и ереси иауки суть дети;

Больше врет, кому далось больше разумети,

Приходит в безбожие, кто над книгой тает.

Критон с четками в руках ворчит и вздыхает,

И просит свята душа с горькими слезами

Смотреть, сколь семя паук вредно между нами:

Дети наши, что пред тем тихи и покорны

Праотческим шли следом к Божией проворны

Службе, с страхом слушая, что сами не знали,

Теперь, к церкви соблазну, Библию честь стали;

Толкуют, всему хотят знать повод, причину,

Мало веры подав священному чину».

Но из тех фактов, на которые далее указывает ​Критон​, видно, что он религию, или веру и благочестие, поставлял, главным образом, в соблюдении внешних обрядов. В лице другого противника науки, ​Сильвана​ представлен скупой дворянин, который не имеет никаких других интересов в жизни, кроме приращения доходов и, не понимая истинного значения науки, восстает против неё потому, что не видит от неё никакой практической пользы.

«Учение, говорит, нам голод наводитъ.

Живали мы преж сего, не зная латыне,

Гораздо обильнее, чем мы живем ныне.

Гораздо больше в невежестве хлеба жали,

Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли.

С ума сошел, кто души силу и пределы

Испытает; кто в поту томится дни целы,

Чтоб строй мира и вещей выведать премену,

Иль причину; глупо он лепит горох в стену.

Приростет ли мн с того день к жизни, ил в ящик

Хотя грош? Могу ль чрез то узнать, что прикащик,

Что дворецкий крадет в год? Как прибавить воду

В мой пруд? Как бочек число с винного заводу?

Трав, болезней знание, голы все то враки;

Глава ль болит? тому врач ищет в рук знаки;

Всему в нас виновна кров, буде ему веру

Дать хочешь. Слабеем ли, кровь тихо чрез меру

Течет; если спешно-жар в теле, ответь смело

Дает, хотя внутрь никто видел живо тело.

А пока в баснях таких время он проводит.

Лучший сок из нашего мешка в его входит».

Третий противник науки, веселый гуляка и кутила Лука жалуется на науку, что она удаляет человека от общества и не позволяет ему наслаждаться жизнью.

Наука содружество людей разрушает.

Люди мы к сообществу Божия тварь стали,

Не в нашу пользу одну смысла дар прияли.

Что же пользы иному, когда я запруся

К чулан; для мертвых друзей живущих лишуся?

Когда все содружество, вся моя ватага

Будет чернило, перо, песок да бумага?

В весельи, в пирах мы жизнь должны провождати;

Н так она не долга, на что коротати»....

В лице четвертого противника. Медора, представлен тип тех людей, которые повяли европейское образование чисто внешним образом и полагали его в модном платье, прическе, в манерах обращения и пр.

Медор тужит, что чресчур бумаги исходит

На письмо, на печать книг, а ему приходит

Что не в чем уж завертеть завитые кудри.

Не сменит на Сенеку он Фунт доброй пудры.

Пред Егором двух денег Виргилий не стоит,

Рексу, не Цицерону похвала достоит».

Представив главных противников науки, Кантемир наконец делает общий взгляд на положение науки в русском обществе, и находит, что она еще далеко не получила в нем настоящего места и значения, что на всех местах, где следует быть науке, вместо науки господствует еще невежество.

«Златой век до нашего не дотянул роду;

Гордость, леность, богатство, мудрость одолело,

Науку невежество местом уж посело.

Под митрой гордится то, в шитом плать ходит,

Судит за красным сукном, смело полки водит.

Наука ободрана, в лоскутах обшита.

Изо всех почти домов с ругательством сбита,

Знаться с нею не хотят, бегут ее дружбы,

Как страдавши на море корабельной службы.

Все кричат: ни какой плод не видим с науки;

Ученых хот голова полна, пусты руки.

Коли кто карты мешать, разных вин вкус знает,

Танцует, на дудочке песни три играет,

Смыслит искусно прибрать в своем плать цветы,

Тому уж и в самые молодые леты,

Всякая высша степень, мзда уж невелика;

Семи мудрецов себя достойным мнит лика».

Вторая сатира «На зависть и гордость дворян злонравных» написана, по словам ​Кантемира​, с тою ​целью​, чтобы «обличить тех дворян, которые, будучи лишены всякого благонравия, одним благородием тщеславятся и сверх того завидуют всякому благополучию других, кои чрез свои труды из низшего в знатное достоинство происходят». Эту зависть возбудила в дворянах петровская табель о рангах, по которой личные достоинства и заслуги были поставлены выше наследственных дворянских титулов и заслуг предков, в следствие чего и люди не дворянского происхождения достигали высших чинов и должностей в государстве. Разговорная форма сатиры между Филаретом (любителем добродетели) и Евгением (благородным, или дворянином) заимствована из 9-й сатиры ​Ювенала​ или 3-й сатиры ​Буало​. Евгений жалуется Филарету, что люди низкого происхождения возвышаются и предпочитаются ему, тогда как предки его были знатны уже в царство Ольги.

«Кто не все еще стер с грубых рук мозоли,

Кто недавно продавал в рядах мешок соли,

Кто глушил нас «сальные», крича, «ясно свечи

Горят»; кто с подовыми горшком истер плечи,

Тот на высоку степень вспрыгнувши блистает¹⁶³;

А благородство мое во мне унывает,

И не сильно принести мн никакой полый.

Знатны уж предки мои были в царство Ольги,

И с тех времен по сих пор в углу не сидели,

Государства лучшими чинами владели.

Разсмотри гербовники, грамот виды разны,

Книгу родословную, записки приказны».

Отвечая на эту жалобу, Филарет говорит, что право па возвышение и награду имеют только труд, заслуга и добродетель, что след. тот, кто не отличается никакими добродетелями, не может и требовать себе никакого почета и награждения, хотя бы он происходил от знаменитых предков.

.... «Грамота, плеснью и червами

Изгрызена, знатных нас детьми есть свидетель,

Благородными явит одна добродетель.

Презрев покой, снес ли ты сам труды военны?

Разогнал ли пред собою враги устрашении?

К безопаству общества расширил ли власти

Нашей рубеж? Суд судя, забыл ли ты страсти?

Облегчил ли тяжкия подати народу?

Приложил ли к царскому что ни есть доходу?

Примером, словом твоим ободрены ль люди

Хоть мало очистить злых нравов темны груди?

. . . . . . . . . .

Мало ж пользует тебя звать хоть сыном царскимъ

Буде в нравах с гнусным ты не разнишься псарским.

Спросись хоть у Нейбуша, таковы ли дрожжи

Любы, как пиво, ему; отречется трожжи.

Знает он, что с пива те славные остатки,

Да плюет на то, когда не как пиво сладки.

Разнится потомком быть предков благородных,

Иль благородным быть»...¹⁶⁴.

Желая как можно нагляднее представить эту разность, Кантемир рисует следующую параллель между трудовою жизнью знаменитых предков и ленивою и распущенною жизнью потомков:

«Иной в войнах претерпел нужду, страх и раны;

Иным в море недруги и валы попраны;

Иной правду весил лих, бегая обиды;

Всех были различные достоинства виды.

Пел петух, встала заря, лучи осветили

Солнца верхи гор; тогда войско выводили

На поле предки твои, а ты под парчею

Углублен мягко в пуху телом и душею,

Троено соплеш, пока дня пробегут две доли,

Зевнул, растворил глаза, выспался до воли,

Тянешься уж час другой, нежишься, сжидая

Пойло, что шлет Индия, иль везут с Китая,

Из постели к зеркалу одним спрыгнешь скоком,

Там уж в попечении и труде глубоком,

Женских достойную плеч завеску на спину

Вскинув, волос с волосом прибирает к чину.

В обед и на ужин частенько двоится

Свеча в глазах, часто пол под тобою вертится,

И обжорство тебе в рот куски управляетъ.

Гнусных тогда полк друзей тебя окружает,

И глодая до костей самых, нрав веселый,

Тщиву душу и в тебе хвалит разум смелый»¹⁶⁵.

Переходя от таких недостойных потомков знаменитых людей к возвысившимся из низкого рода современникам, которые возбудили в Евгении зависть, Филарет говорит:

«Чтож в Дамоне, в Трифоне и Туллие гнусно,

Что, как награждают их, тебе на смерть грустно?

Благонравны те, умны, верность их не мала;

Слава ваша с трудов их нечто восприяла.

Правда, в царство Ольгино предков их не знали,

Думным и наместником их деды не бывали,

И дворянства старостью считаться с тобою

Им нельзя; да что с того? Они ведь собою

Начинают знатный род, как твой род начали

Твои предки, когда Русь Греки крестить стали.

И твой род не все таков был, как потом стался.

Но первый с предков твоих, что дворянин звался.

Иметь отца славою гораздо поуже,

Каков Трифон Туллий был, или и похуже.

Адам дворян не родил, но одно с двух чадо

Его сад копал, другой пас блеюще стадо.

Ноев ковчег с собою спас все себе равных,

Простых земледетелей, нравами лишь славных;

От них мы все сплошь пошли, один поранее,

Оставя дудку, соху; другой попозднее»¹⁶⁶.

Третья сатира «О различии страстей человеческих» написана в форме послания к Феофану ​Прокоповичу​. В ней изображены типы разных страстей и пороков, под вымышленными именами скупца Хризиппа, мота ​Клеарха​, любопытного ​Менандра​, лицемерного богомола ​Гарлаама​, льстеца и угодника вельмож Фоки, самолюбивого и тщеславного ​Гликона​, пьяницы ​Кли​теса, гордеца ​Иркана​, льстеца Трофима, подозрительного и трусливого ​Невия​ и завистливого ​Зоила​. При изображении этих типов ​Кантемир​ подражал греческому писателю, Феофрасту, и французскому, Лабрюйеру, которые, по его словам, «оба показали себя в ясном изображении различных человеческих нравов». Кроме того, в этой сатире есть ​подражание​ Горацию (при изображении скупого) и ​Ювеналу​.

Четвертая сатира составлена по подражанию ​VII​-й сатире ​Буало​. Подобно ​Буало​, ​Кантемир​ в ней обращается «к своей музе» и дает ей обещание не писать больше сатир на злонравных, но, после некоторого размышления, находит, что он не может этого сделать, что кроме сатиры, он не способен ни к какому другому роду сочинений, а к ней чувствует призвание, и, рассуждая таким образом, изображает при этом разные пороки людей.

Пятая сатира «На ​человеческие​ злонравия» имеет форму разговора между Периергом (любопытным) и сатиром. Пан, лесной бог и начальник ​сатиров​, чрез каждые три лета, раcсылает​ по ​нескольку​ из них, во все край света, для наблюдения над нравами и делами людей; по возвращении сатиры рассказывают пану обо всем, что они видели. В сатире представлен один из таких ​сатиров​, который долго жил у раз-​ных​ людей и рассказывает ​Периергу​ о разных страстях, пороках и глупостях человеческих, ​какие​ привелось ему видеть. Между прочим, изображается следующая картина пьяного города.

«Прибыл я в город в день некой знаменитой.

Пришел я к воротам, нашел, что спит, как убитой,

Мужик с ружьем, который, как потом проведал,

Поставлен был вход стеречь; еще не обедал,

Было, народ и солнце полкруга небесна

Не пробегло, а почти уж улица тесна

Была от лежащих тел. При взгляде я первом,

Чаял, что мор у вас был, да не пахнет стервом...

И вижу, что прочие тех не отбегают

Тел люди, и с них самых ины подымают

Руки, ины головы тяжки и румяны;

И слабость ног лишь не даст встат; словом, все пьяны».

Пораженный таким безобразным явлением, сатир спросил одного старца о его причине. Старец ему отвечал: благочестивые предки паши установили, чтобы в ​некоторые​ дни в году люди прекращали свои работы и проводили их в служении Богу и в делах благочестия; но этот устав люди совершенно извратили.

«Точно исполняется одна часть закона:

Всяку работу кинет от вечерня звона

И тот самый, чья жена и малые дети,

Наги уже вместе с ним должны глад терпети.

Впрочем, церковь иль пуста, иль полна однеми,

Кои казаться пришли, иль видеться с теми,

Которых инде нельзя видеть столь свободно.

. . . . . . . . . . .

День весь в безчестных потом злочинствах летает.

Праздность бо взносит в ум то, что век бы не вспало

Нам в трудах, и нудить к злу, как коня в бег жало.

Сегодня один из тех дней свят Николаю,

Для чего весь город пьян от края до краю»¹⁶⁷.

Седьмая сатира «О воспитании» написана в форме послания к князю, Никите Юрьевичу, ​Трубецкому​. Она составляет подражание XIV-й сатире ​Ювенала​. В ней ​Кантемир​ доказывает, что отсутствие воспитания, или дурное воспитание служит причиною развития в детях дурных наклонностей, страстей и пороков, и потому советует обращать на воспитание особенное внимание и излагает для того некоторые правила.

…То одно я знаю,

Что если я добрую, ленив, запускаю

Землю свою – обростет худою травою;

Если прилежно вспашу, довольно покрою

Навозом песчаную, жирнее уж станет,

И довольный плод с нее трудов мой достанет.

Каково б с природы рук сердце нам ни пало

Есть, есть время некое, в коем злу не мало

Склонность уймем, буде всю истребить не можем,

И утвердиться в добре доброму поможем.

Время то суть первые младенчества лета.

Большу часть всего того, что в нас, приписуем

Природе, если хотим исследовать зрело,

Найдем воспитания одного быть дело»¹⁶⁸.

Особенно сильное влияние на детей имеют примеры других, или среда, в которой они воспитываются.

… «Часто дети были бы честнее,

Если б и мать и отец пред младенцем знали

Собой владеть, и язык свой в узде держали.

Полвека во сне, в пирах провождаю;

В сластях всяких поуши себя погружаю;

Одних счастливыми я зову лишь обильных.

. . . . . . . . .

А однакож требую, чтоб сын мой доволен

Был малым, чтоб смирен был и собою волен,

Знал обуздать похоти, и с одними знался

Благонравными, и тем подражать лишь тщался.

По воде тогда мои вотще пишут вилы.

Домашний, показанный часто пример силы

Будет важной, и итти станет сын тропою,

Котору протоптану видит пред собою»¹⁶⁹.

Характер идеала, изображаемого в сатирах Кантемира. Подвергая осмеянию и осуждению разные дурные стороны жизни, разные недостатки, глупости и пороки, ​Кантемир​ в тоже время учил в своих ​сатирах​ и правильной жизни, указывая идеал счастливой жизни и образец нравственной деятельности, приводящей к такой жизни. Идеал счастливой жизни нарисован в ​VI-й сатире «Об истинном блаженстве».

«Тот в сей жизни лишь блажен, кто малым доволен,

В тишине знает прожить, от суетных волен

Мыслей, что мучат других, и топчет надежну

Стезю добродетели к концу неизбежну.

Малый свой дом, на своем построенный поле,

Кое дает нужное умеренной воле,

Не скудный, не лишний корм, и средню забаву,

Где б с другом я мог, по моему нраву

Выбрапным, в лишны часы прогнать скуки время,

Где б, от шуму отдален, прочее все время

Провожать меж мертвыми греки и латины,

Исследуя всех вещей действа и причины,

Учася знать образцом других, что полезно

Что вредно в нравах, что в них гнусно иль любезно;

Желания все мои крайни составляет»¹⁷⁰.

С этим идеалом счастливой жизни тесно связывается и образец нравственной деятельности, изображенный в ​VIII​-й сатире: «На бесстыдную ​нахальчивость​». Для того, чтобы находить ​счастье​ в довольстве малым, надобно во всех своих чувствах, желаниях и действиях соблюдать умеренность, ни в чем не увлекаться в крайности, а строго держаться во всем золотой середины:

«С древле добродетели средину держали

Между двумя крайми, где злы нравы заседали».

«Глупо из младенчества звыкли мы бояться

Нищеты, презрения, и те всего мнятся

Зла горчае; потому бежим мы в другую

Крайность, не зная в вещах меру никакую;

Всяко однакож предел свой дело имеет;

Кто пройдет, кто не дойдет, подобно шалеет.

Грешит пестун Неропов, что тьмы накопляет

Сокровищ с бедством житья, да и тот, что чает

В бочке имя мудреца достать, часто голод

И мраз терпя не умен».

«Можно скудость не терпеть, богатств не имея

Лишних, и в тихом углу покоен седея.

Можно славу получить, хоть бы за собою

Полк людей ты не водил, хоть бы пред тобою

Народ шапки не сымал»¹⁷¹.

Этот идеал заимствован ​Кантемиром​ у Горация. В ​рим​​ской​ жизни во время Горация существовали два противоположные направления – суровое, безотрадное учение стоиков и чувственная, нравственная распущенность эпикурейцев. Недовольный такими крайностями, Гораций вздумал выбрать средину между ними и в своих сочинениях ​проповедовал​ воздерживаться от всяких крайностей и увлечений соблюдать во всем умеренность, спокойствие в настоящем и беззаботность о будущем. Так же поступать советует и ​Кантемир​. С таким несложным и невысоким идеалом, конечно, можно легко и счастливо прожить жизнь; но зато с ним нельзя совершить и ничего высокого и великого; он не даст силы для подвигов самоотвержения и самопожертвования, для борьбы со злом и неправдою, а поведет к совершенному равнодушию во всех делах, не касающихся лично человека, особенно в делах общественных. Действительно, ​Кантемир​, для того, чтобы избежать борьбы, гонений, или неприятностей, и сохранить покой, советует и в выборе между правдой и неправдой держаться также середины, и даже' позволяет быть злым, если без вреда себе нельзя быть добрым.

       «Лучшую дорогу

Избрать, кто правду всегда говорить принялся,

Но и кто правду молчит, виновен не стался,

Буде ложью утаить правду не посмеет:

Счастлив, кто средины той держаться умеет»¹⁷².

«Нельзя добрым быть? будь зол, своим не к изъяну.

Изряднее всякого убегать порока.

Нельзя ль? укрой лишнего от младенча ока»¹⁷³.

В девятой сатире «К солнцу», или «На состояние света сего», ​Кантемир​ изображает невежество и суеверие, ​приведшие​ русский народ к расколу. Он представляет тип раскольника в образе мужика, который «недавно оставил соху, аза в глаза не знает, а врет ​богословские​ речи, ​какие​ пред иконы должно ставить свечи, что в церквах вошло старине противно» и т. д... изображаются те же суеверия, которые описаны уже в первой сатире и на которые нападали еще Феофан ​Прокопович​ ​и другие​ проповедники. Причиною их ​Кантемир​ считает невежество, существующее не в одном простом народе, ново всех сословиях. По этому поводу он глубоко сетует о том, что просвещение, посеянное Петром В., распространяется очень слабо, и наука даже в высших учреждениях существует только на словах, а не наделе. Вот как он изображает одно из таких учреждений (вероятно, Академию наук):

«Вон дивись, как учения заводят заводы.

Строят безмерным коштом тут палаты славны;

Славят, что ученья будут тамо главны.

Тщатся хоть именем умножит к ним чести

(Коли не делом); пишут печатные вести:

«Вот завтра ученья высоки зачнутся,

Вот и учители заморски соберутся.

Пусть как можно всяк скоро о себе радеет,

Кто оных обучаться охоту имеет».

Иной бедный, кто сердцем учиться желает,

Всеми силами к тому скоро поспешает.

А пришед, комплиментов увидит не мало,

Высоких же наук там стени не бывало»¹⁷⁴.

Эта ревность о науке и просвещении, выражающаяся повсюду в ​сатирах​ ​Кантемира​, и сообщила им ту высокую цену, какую они имели в глазах современников. В художественном же отношении они не имеют особенного значения. ​Кантемир​ сам сознавал и высказывал это. Назвав их «топтанием следов» Горация, ​Ювенала​ и ​Буало​, он прибавляет, обращаясь к своей музе:

«Истая Зевсова дочь (Афина) перо их водила;

Тебя чуть ли не с другим кем Память родила.

В них шутки вместе с умом цветут превосходным,

И слова гладко текут, как река, природным

Током, и что в речах кто зрит себе досадно,

Не в досаду себе мнит, что сказано складно.

А в тебе что таково?¹⁷⁵».

Действительно: картины в его ​сатирах​ иногда очень характерны, но нисколько не изящны; выражения весьма метки и сильны, но часто очень грубы и даже неприличны; силлабический стих весьма тяжел и неуклюж. Все эти недостатки, конечно, вполне объясняются как ​новостью​ литературного дела вообще, так и в частности совершенною ​необработанностью​ литературного языка и стиха. В это время Тредьяковский только что поднял вопрос о русском стихосложении, указывая на то, что русскому языку свойствен стих не силлабический а тонический, основанный на ударениях; но он не мог подкрепить своего мнения собственными стихотворениями. ​Кантемир​, впрочем, обратил на него внимание и понял, что определенное ударение должно сообщить стиху более гармонии, и вздумал соединить его с силлабическим размером. Опыт такого соединения он сделал в ​VI​-й сатире, в которой стихи вышли несколько легче. По этому случаю он написал «Письмо к приятелю о сложении стихов русских» (под ​псевдонимом​ Харитона ​Манен​тина), в котором он изложил правила стихосложения, основанного на соединении силлабического размера с ударениями¹⁷⁶.

Кроме сатир, ​Кантемир​ писал и оды (ода на ​восшествие​ на престол Анны ​Иоанновны​, 4 ​философские​ оды: против безбожных, о надежде на Бога, ода на злобного человека и в похвалу наук) и переложения псалмов (36 и 72 ​псал​.) и песни и басни (6-​ть​ басен), эпиграммы и послания, и даже начал писать поэму «​Петриду​»¹⁷⁷ (написана одна первая книга). Но все эти произведения гораздо ниже сатир и не имеют никакого значения. ​Кантемир​ сам чувствовал и откровенно сознавался, что ему «​сродно​ писать лишь сатиры, а в другом роде он неудачлив, что слово у него вязнет в зубах, ​незабавно​, не красно и не сильно», когда он принимается писать похвалы, или что-нибудь другое, но ум его оживляется, когда усмотрит в нравах что-нибудь вредное:

«Чувствую сам, что тогда в своей воде плавлю,

И что чтецов своих зевать не заставлю;

Проворен, весел спешу, как вождь на победу»¹⁷⁸.

Прозаические, оригинальные и переводные, сочинения Кантемира. Гораздо интереснее и важнее некоторые ​прозаические​ сочинения ​Кантемира​, каковы «Письма о природе и человеке», и переводные: «Разговоры Фонтенеля о множестве миров». В первом сочинении изложены ​философские​ и нравственные размышления, к каким приводит человека созерцание и изучение природы. «​Счастье​ человека, говорит ​Кантемир​, состоит в спокойной, уединенной от мира жизни в природе, которая повсюду во всех своих творениях возвещает Бога, и чем выше и совершеннее творение, тем более в его устройстве можно усматривать доказательств премудрости и благости Божией». Он рассматривает землю, воду, воздух, облака, небо со звездами и планетами, разные роды и виды животных и наконец природу человека, его телесные и душевные силы, и во всем видит ясные следы Божества. От чего же, спрашивает он после этого, у некоторых философов являлось сомнение и неверие в Бога?... Отвечая на этот вопрос, он, между прочим, замечает: «Иным препятствуют познавать силу и власть Божества жизни их беспорядки: упиваясь страстями своими, живут помраченные и не могут в творении премудрого творца ​познати​, к чему надобно употребить прилежность, и страсти так людей ослепляют, что не могут видеть света, который ясно их освещает; они ни о чем ином не помышляют, как только о том, что льстит и питает вредные и пагубные страсти; умы их отягощенные не могут к невещественному простираться; все, что они не видят, не чувствуют, не осязают, кажется им не право…. Я сомневаюсь, чтобы прямой был в сердце богоотступник, но только, как по глаголу пророка Давида: ​рече​ безумец в сердце своем несть Бога, статься может, что чрез непрестанные мнения пустые и порочные человек в сердце своем веру искоренить может, но в наказание довольно ему останется в совести угрызения»¹⁷⁹. Письма ​Кантемира​ показывают, что он был человек религиозный и вместе с сочинениями древних философов и поэтов, изучал и сочинения ​отцов​ и учителей церкви, Григория Богослова, ​Августина​ и др. «Разговоры о множестве миров» Фонтенеля, при первом своем появлении во Франции и во всей Европе обратили на себя всеобщее внимание. Излагая новую астрономическую систему, что «земля есть планета, которая вокруг себя самой и около солнца ворочается», они сообщали много новых сведений о мире, еще больше возбуждали новых любопытных вопросов и предложений. Поэтому ​Кантемир​ и вздумал перевести их. «Книжка сия, говорит ​он​, как скоро от господина Фонтенелла издана, почти на все языки переведена и от разных народов с подобным наслаждением и ​жадностию​ читана, к немалой славе сочинителя. В ней он неподражаемым ​искусством​ полезное забавному присовокупил, ​изъясняя​ шутками все, что нужнее к ведению в физике и астрономии, так что всякому, кто с прилежанием читать любит, из неё легко научиться довольной части тех наук»¹⁸⁰. Перевод книги ​Кантемир​ посвятил Петербургской Академии наук «за полученное от её премудрых членов воспитание и наставление». К сожалению, книга не могла быть напечатана. Не только в России, но и во Франции, в этом сочинении находили мнения, ​противоречащие​ свящ. писанию и церковному учению. Таким, между прочим, представлялось мнение, что луна и ​другие​ планеты могут быть также населены какими-нибудь существами, как земля людьми, и что не все в мире создано исключительно для одного человека. «Нужно только разобрать, говорил Фонтенель в Предисловии к своей книге, маленькое заблуждение ума. Когда кто тебе скажет, что месяц населен, ты тотчас представляешь себе жителей тех людьми, нам подобными, и если ты богослов, тотчас наполнишься затруднений. Потомство ​Адамово​ не могло простереться до луны, ни слободы там населить. След. люди, которые в луне, не ​Адамовы​ дети, а в Богословии не малое помешательство, чтоб обретались такие люди, которые бы не от него произошли. Не нужно больше говорить: все возможные затруднения на сие одно сходят, и речи, которые бы нужно употреблять в ​должайшем​ изъяснении, будучи крайнего почтения достойны, не прилично их писать в книге так маловажной, какова сия»¹⁸¹.. «Мы все с природы, замечает он в первом разговоре, сделаны подобны некоему ​афинейскому​ дураку, которой вложил было себе в голову, что все те корабли, которые приставали к ​пирейской​ пристани, были его. Нас подобно дурачество ваше понуждает думать, что вся тварь без изъятия создана для нашего употребления, и когда спросит у наших философов, на что так великое множество звезд неподвижных, из которых часть некая могла бы ​тож​ делать, что теперь все делают, спешно ответствуют, что они служат к увеселению очей наших. На таком мнении основав себя, вздумали себе, что надобно земле быть неподвижной в средней точке всего мира, а другим небесным телесам, которые для неё сделаны, принимать труд ворочаться около её, чтоб светить ей»¹⁸². Кроме того, ​Кан​темир​ перевел 10-​ть​ посланий Горация; некоторые песни ​Ана​​креона​; ​Персидские​ письма ​Монтескье​; Эпиктетово нравоучение; ​Юетинову​ древнюю историю; жизнеописания знаменитых ​полко​водцев​ ​Корнелия​ ​Непота.