Об источниках сверхъестественного откровения

Одним из источников сверхъестественного Откровения является Священное Писание. Под Священным Писанием разумеется собрание книг Ветхого и Нового Завета, написанных по вдохновению от Духа Святого пророками и апостолами и канонизованных Церковью. – Вопрос о том, что нужно разуметь под боговдохновенностью Библии, уясняется из разбора двух противоположных воззрений. Так называемая механическая или, иначе, вербальная теория считает священных писателей бессознательными орудиями Святого Духа, Который как бы диктовал им писания, сообщая не только содержание последних, но и словесную форму их. По этому воззрению в Библии богодухновенно все – склад и порядок мыслей, слог, даже подстрочные и надстрочные знаки, а человеческое участие совсем отсутствует в ней.

Такое представление о боговдохновенности несогласно с природой человека и противоречит цели Откровения. Человек – существо свободное, и он не страдательно воспринимает Божественное Откровение, а относится к нему сознательно. Если бы Откровение было сообщено человеку с подавлением его свободы, то оно потеряло бы свою жизненную силу и благотворное значение для человека. По закону нашей природы мы не можем усвоить того, что произошло без нашего участия, нашего нравственного посредства. И Откровение, данное человеку без его участия, , не могло бы произвести оживляющего влияния на него и таким образом оказалось бы бесцельным, ненужным. – Ни откуда не видно, что священные писатели во время вдохновения впадали в бессознательное состояние и без всякаго разумения повторяли слова и речи Св. Духа, переживая состояние, подобное языческому экстазу. Правда, иногда рука Божия на вдохновенном была крепка (Ис. 8:11); пророки чувствовали, что сила Духа Божия влечет их к себе, что внутри горящий огонь проникает их до костей и невольно вынуждает их говорить народу угрозы (Иер. 20:7, 9). А у пророка Даниила «от видения повернулись внутренности, не стало силы, дыхание замерло» (10:16, 17). Но все это указывает только на сильное приражение Духа Божия, не исключавшее, однако, в человеке сознательности; и при этом пророки не были орудиями чисто страдательными. Пророк Иеремия, покаряясь влечениям Божиим, различает между ними и своими влечениями. Пророка Даниила поражает смысл великаго видения, которое производит на него потрясающее действие, но он ясно сознавал это видение, когда оно открылось пред его глазами. Прор. Иезекииль падает на лице свое, пораженный видением, но затем встает на ноги, чтобы внимать голосу Иеговы (2:1–2). Ни один из пророков, описывая свое вдохновенное состояние, нигде не говорит о самозабвении, о потере личного чувства и разума. Самостоятельное и свободное отношение к воздействию Св. Духа ясно выражают и апостолы, утверждая свое соборное определение словами: «изволися Духу Святому и нам» (Деян. 15:28). – На священных книгах отражаются личные особенности богодухновенного писателя: склад его ума, степень образования, способ изложения. Очевидно, дух человеческий во время вдохновения не подавлялся Духом Божественным, а, напротив, свободнее раскрывался со всеми своими индивидуальными особенностями.

Иной, противоположный разобранному, взгляд на богодухновенность проводят рационалистические теории в протестантстве. Эти теории усматривают действие Духа Святого в момент вдохновения не в сообщении мыслей, или внушении чего-нибудь, превышающего ум писателей, но лишь в содействии ему и предохранении его от заблуждений в предметах Божественного Откровения. По этому воззрению богодухновенным является далеко не вся Библия, а общее содержание ее, или существенные истины веры. Постепенно суживая объем богодухновенного в Библии, некоторые рационалисты совсем отказывают Библии в богодухновенном содержании, понимая богодухновенность в смысле особого подъема и напряжения естественного религиозного чувства и сознания на подобие поэтического вдохновения.

Ясно, что эта теория ведет к отрицанию Божественного происхождения Библии, чем становится в прямое противоречие с богословским понятием о сверхъестественном Откровении. Есть, правда, и верная мысль в разбираемом воззрении, поскольку богодухновенным в Библии признается то, что имеет отношение к домостроительству нашего спасения во Христе. Значение Свящ. Писания, по его же собственным словам, состоит в том, что оно «может умудрить нас во спасение... да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (2Тим. 3:15–17). Значит, Библия целью своей имеет откровение путей Царства Божия и на земле, сообщение о путях Божиих для нашего спасения, а никак не сообщение сведений по истории, естествознанию, географии, почему возможны здесь погрешности, противоречия, неточности. Но эта, сама по себе верная, мысль протестантского богословия теряет свою цену, поскольку, за отрицанием Церкви, протестантство не дает точного критерия (мерила) для определения того, что должно считать в Библии собственно Божественным Откровением, и что составляет личное произведение священных писателей.

Исходным пунктом для положительного определения богодухновенности служат слова ап. Павла в посл., к Евреям: «Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне» (1:1–2). Способ словесного Откровении Бога людям апостол уподобляет самооткровению Его в Сыне Своем. В чем же тут аналогия? Бог открыл словесно Себя людям чрез Сына тем, что Его Сын стал человеком, не переставая быть Богом, и что поэтому, уча людей о Боге, Он говорил им не как человек, а как Богочеловек. И в лице пророка, при полной сохранности всех его сил и способностей, Дух Божий настолько проникал сознание его, и это сознание настолько возвышалось и приближалось к мыслям Духа Божия, что они представляли собою внутреннее духовное единство. Вследствие этого пророк ясно сознавал, что он мыслит не сам собою, а под наитием Духа Св., и хотя высказывает свойственным ему языком и под доступными ему образами, однако с сознанием, что он высказывает не свои личные слова, а Божии. Богодухновенность, таким образом, была гармоническим сочетанием и внутренним взаимодействием двух начал – Божественного и человеческого, причем первое не только не уничтожало последнего, а, напротив, возвышало и просветляло его даже до прозрения новых Божественных истин. С этой точки зрения мы можем назвать богодухновенными лишь священных писателей – пророков и апостолов, получавших откровения о новых истинах, но не отцов Церкви, которые только разъясняли, при помощи Св. Духа, данные истины; к последним приложимо название богопросвещенных, богоносных и пр.

Выходя из данного определения богодухновенности, можно ответить на вопрос, что богодухновенно в Библии. Все Писание богодухновенно со стороны своего содержания и слововыражения, но не в смысле механической теории – до полного уничтожения человеческой производительности. Так, с несомненностью человеческая самодеятельность проявилась в содержании евангелия Луки, когда он, по собственному заявлению, при написании его должен был выполнить все обязанности историка: собрать исторический материал, проверить его по первоисточникам, избрать из него то, что соответствовало поставленной им цели (Лк. 1:1–4). Работа личного сознания богодухновенного писателя набрасывала человеческий оттенок на божественные мысли. – Богодухновенно Писание и по форме, поскольку характер и содержание мыслей необходимо отражаются на слововыражении их. «Дух Божий, разъясняет преосв. Феофан, внушал определенные истины: они вызывали определенные понятия, а понятия привлекали определенные слова». Но это нужно допускать по стольку, поскольку психологически невозможно разрывать мысль и слово.

Таким образом богодухновенность служит; внутренним залогом достоверности Священного Писания, в силу чего оно является в собственном смысле Словом Божиим. Но и независимо от богодухновенности Священное Писание представляет собой достоверный источник Божественного Откровения по неоспоримым внешним основаниям. «В отношении к каноническим писаниям, – говорит Тертуллиан, – нужно следовать авторитету церквей вселенских, между которыми подлинно были те, которые имели апостольские престолы и удостоились получить послания». Строго-историческое предание, несомненная преемственность от апостолов – вот что обусловливало внесение в канон священных книг. К концу II в. Священное Писание, почти во всем настоящем его объеме, считалось подлинным для всех обязательным источником истины. Это подтверждается многими сборниками священных книг, из которых пользуются особенным уважением отрицательной критики древнесирский перевод Пешито и Мураториев канон.

Как ни высоко достоинство Священного Писания, оно, однакож, не может служить единственным источником познания Богооткровенной истины. Если для образования человека вообще нужны, кроме книги, живое слово учителя и живая образующая среда, то для религиозного образования в особенности необходимо то же самое. Как дитя учится мыслить, говорить и действовать только под влиянием живого слова и живых лиц, от которых получает вместе с тем и книги для пособия и руководства, – так и всякий человек может учиться Божественным истинам только в живом обществе, принимая от него самую книгу Откровения Божия и под его же руководством учась понимать ее. Это общество есть Церковь, живое слово ее – предание. Под преданием в тесном смысле слова разумеется преемственная передача во вселенской Церкви из поколения в поколение верующих незаписанного в канонических книгах слова Божия. В таком смысле предание называется Священным и является источником Божественного Откровения наравне с священным Писанием. Под преданием в широком смысле слова или церковным нужно разуметь сохранение и преемственную передачу из поколения в поколение истинного и полного разумения духа и смысла Священного Писания. Такое предание не может быть источником Божественного Откровения, но оно есть руководство к пользованию Божественным Откровением.

Важность и необходимость предания в том и другом его виде неоспорима. Свящ. Писание, полное по духу, не полно и не могло быть полным по букве. Для этого достаточно сослаться на известные слова евангелиста Иоанна: «многое и другое сотворил Иисус; но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин. 21:23). Значит, если бы Священное предание не восполняло Писания, то многие вопросы веры (почитание святых, икон, молитва за умерших) не могли бы получить совершенно удовлетворительного решения. – Кроме того предание раскрывает смысл Писания, выясняет истину, заключенную в Свящ. Писании. Первые еретики перетолковывали апостольские писания, а то и совсем искажали их. Защитники православного кафолического учения должны были противопоставлять еретическому перетолковыванию различных мест Свящ. Писания правильный экзегесис их. Для сообщения Своему толкованию характера непререкаемости церковные апологеты должны были указывать какое-нибудь внешнее основание. Таковым и был авторитет «живою слова», принятого по устному преданию от апостолов. На него ссылается очень часто Ириней в своем известном произведении «Против ересей», Тертуллиан и др. «Если бы возник спор, говорит Ириней, о каком-нибудь важном вопросе, то не надлежало ли бы обратиться к древнейшим церквам, в которых обращались апостолы, и от них получить, что есть достоверного и ясного относительно настоящего вопроса? Что если бы не оставили нам писаний? Не должно ли было следовать порядку предания, преданного тем, кому они вверили церковь?» Ориген также говорил, что «той только истине должно веровать, которая ни в чем не отступает от церковного и апостольского предания». – Современному апологету также часто приходится встречаться с произвольным перетолкованием Свящ. Писания со стороны непризванных учителей. Единственно, что может противопоставить им он, это авторитет предания. И православный апологет может с полной безопасностью ссылаться на него. При всем уважении древнейших учителей к устным преданиям, оно не доходило у них до слепого, непроверенного восприятия их. Представителями древней Церкви в отношении к преданию был введен строгий критический элемент, было поставлено и твердо выдерживаемо формулированное позднее Викентием Лиринским (V в.) руководственное правило: считать за истинное предание, qued semper. quod ubique et ab omuibus creditum est. Таким образом предание, записанное у отцев и учителей Церкви, в символах частных церквей, постановлениях соборов и т. п., носит на себе характер всеобдержности и апостольской первоначальности. Поэтому признаком истинности Священного предания служит единодушное согласие всех отцов и учителей Церкви в учении о предметах Божественного Откровения или христианской веры. «Что у многих, говорить Тертуллиан, обретается единым, то не измышленно, а предано». «Ничего иного не одобряем, кроме одобренного Церковью» (Ориген). У отдельных отцов Церкви могут встречаться несогласия и разноречия по тем или другим вопросам веры, но на это нужно смотреть, как на частное мнение каждого из них, а не как на выражение веросознания и предания вселенской Церкви. Римская церковь понимает consensus patrum не в смысле всеобщего согласия всех отцов Церкви, а согласия отцов только известной эпохи, древней или новой безразлично. При таком ограничении, конечно, легко обосновать на согласии отцов всякое учение, так как у отцов известной эпохи можно найти согласие в таком частном мнении, которое является господствующим в данную эпоху, хотя это нисколько не доказывает, чтобы данное мнение вытекало из вселенского сознания Церкви. Так произошли все новые римские догматы (filioque, о непорочном зачатии Пресв., Девы, главенстве папы). Но индивидуальные мнения отцов, хотя бы целой эпохи, не имеют общеобязательного авторитета. Когда отцы в известных пунктах вероучения отступают от вселенского предания, они теряют свое значение. Блаж. Августин, Тертуллиан и др. представляют ясный пример этого.

Протестантство совсем отвергает Свящ. предание в качестве самостоятельного и равноправного с Свящ. Писанием источника Откровения. Но отвержение Свящ. предания, разрыв с веросознанием и духом вселенской Церкви явились очевидными причинами всякого рода колебаний и поражающих крайностей в направлении протестантской догматики, рационалистического и субъективного понимания Священного Писания. Несомненно логичный, но столь же несомненно печальный вывод из такого положения протестантства сделал известный ученый историк и не менее благочестивый Неандер: «вы еще верите в возможность объективной религии, мы давно перешли за эту черту и знаем, что нет другой религии, кроме субъективной». Незавидный прогресс! – прибавим мы. Конечно, одинаково неразумно было бы утверждать, что не может быть другого внешнего мира, кроме субъективного.

Для полного постижения Богооткровенной истины недостаточно обладать лишь источниками ее, но необходима живая среда, которая носила бы в себе и хранила эту истину. Понимать какое-нибудь жизненное учение вне связи с тем обществом, которое живет им, вообще невозможно. Даже чтобы понять, напр., русские песни или древние былины, необходимо войти в русскую жизнь, в русский быт. Только самая жизнь народа, самый народный характер могут выяснить сущность народных преданий и идеалов. Такою жизненною средою для постижения Откровения является Церковь. Понятна связь Церкви с Священным преданием. Последнее есть выражение непрерывного от Апостолов соборного веросознания или самосознания Церкви. Но не так очевидна связь Церкви с другим источником Откровения – Священным Писанием. По-видимому, Свящ. Писание может существовать и помимо Церкви, как сам по себе авторитетный документ, идущий от апостольских времен. И однако Свящ. Писание получает свое значение исключительно от Церкви, потому что одна Церковь знает и помнит его происхождение. Без канона Библии не существует, а вне Церкви нет канона. В самом деле: почему та или другая книга, признаваемая каноническою, не есть в действительности апокрифическая и наоборот? Пусть, например, евангелия подлинны, то есть в действительности происходят от тех лиц, именами которых они надписываются. Разве это ручается за достоверность всего, в них написанного? Разве подлинный автор-очевидец всегда безусловно достоверен в своих сообщениях? И наоборот, пусть евангелия неподлинны. Разве это дает право заключать, что в них содержатся недостоверные известия? Разве писатель не очевидец, при известных условиях, не имеет возможности узнать и признать истину даже точнее и ближе самого очевидца? Вся сила, в данном случае, лежит в Церкви. Церковь в известных писаниях видит совершенное выражение ее исконных верований и потому заносит эти книги в канон. Отсюда разорвать связь с Церковию значит разорвать связь, соединяющую христиан с Свящ. писанием. В Церкви, в ее соборном самосознании мы имеем объективный критерий для обоснования и удостоверения нашей веры, истинности содержимого нами Откровения. Восточные патриархи в послании к папе Пию IX торжественно заявили, что «непогрешимость почиет единственно во вселенской Церкви, объединенной взаимною любовию, и что неизменяемость догмата, равно как и чистота обряда вверены охране не одной иерархии, но всего народа церковного, который есть тело Христово». Церковь есть не просто общество, собрание верующих, а живой организм, тело, все члены которого находятся в постоянном, тесном единении друг с другом и Главой – Христом. Отсюда Церковь является вселенскою не в количественном и пространственном отношениях, но именно по целокупности своей жизни, собранности, единству и тожеству своего самосознания. Церковь в каждый отдельный момент своего исторического существования верует так же, как она веровала всегда и прежде. Поэтому Церковь с полным правом всегда присвояет себе название «Апостольской». Внешним выражением соборности Церкви являются вселенские соборы. Пусть на вселенских соборах присутствовали почти одни высшие иерархи. Это не было посягательством иерархии на право мирян участвовать в делах веры и церковного благочиния и присвоением исключительно себе непогрешимости. Такое устранение мирян произошло естественным путем: на собор должны были являться не выборные от церковных общин, не депутаты, а представители церквей. Но ни мирянин, ни диакон и даже пресвитер не могут с таким правом представлять на соборе свою церковь, как епископ, ангел церкви, по выражению Апокалипсиса. Не с мнением своим являлся на собор епископ, а с исповеданием своей церкви, как это хорошо выражено св. Киприаном: «епископ в церкви, а церковь в епископе» (о единстве Церкви). Когда же епископ изменял этому исповеданию, «церковный народ» отделялся от него, как это было, напр., в годы торжества ариан, или в Церкви русской при митрополите Исидоре, принявшем унию. – Деятельность вселенских соборов была вообще охранительная. Но новые истины на них провозглашались, но обнаруживалось тожество учения различных церквей между собою и с учением предшествующих времен, слагалось общее определение, свободное от местных особенностей. Новыми в этих определениях могли быть только некоторые выражения (Богородица, единосущный и т. п.), но не мысли, заключенные в этих выражениях. Целью Церкви на соборах было «сделать более громким верование в то, что прежде проповедуемо было более тихо; с большею заботливостью сделать почитаемым то, что было уже неоспоримым предметом почитания» (Викентий Лиринский).

Итак, соборность Церкви, как наивысшее свидетельство непогрешимости церковного самосознания, находит свое обнаружение на вселенских соборах. Поэтому полная верность определениям вселенских соборов и неизменное сохранение их вероучения служат залогом истинности Церкви в каждый отдельный момент ее исторического существования. Римский католицизм первый виновен в том, что поставил независимость личного или областного мнения выше вселенского единоверия. Папизм признает Церковь и предание лишь в теории, в отвлечении, а на деле папа обладает непогрешимым веросознанием. Новейшие, стоящие в противоречии с преданием и соборным веросознанием Церкви, догматы непогрешимости папы и непорочного зачатия Пресвятой Девы служат доказательством этого. – Как протест против веры в непогрешимого папу, реформация только перенесла эту веру с одного лица на всех верующих христиан, точнее на каждую отдельную единицу, поскольку каждый может изъяснять Священное Писание по личному разумению. Разница тут не существенная или качественная, а количественная. Но то и другое исповедание – римско-католическое и протестантское – оторвались от соборного единения с Церковью. Вот почему на Западе возникает и широким потоком разливается схоластическое богословие, отвлеченный аргумент. Вот почему прямое следствие на Западе – рационализм.

Из сопоставления признаков, входящих в понятие Церкви (соборность, историческая непрерывность, тожество в учении и самосознании), мы с полным правом можем заключить, что единою истинною Церковью является церковь православная. И если сверхъестественное Откровение представляет собою единую непреложную истину, то и храниться она может только в единой истинной церкви – православно-восточной.