§7. Пребывание в Вышенской пустыни (1866–1894 гг.)

Се удалихся бегая, и водворихся в пустыни. Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури, (Псал. 54, 8. 9).

Пустынным непрестанное Божественное желание бывает, мира сущим суетнаго кроме. Антифон воскр. 1 гласа.

«У внимательнаго монаха скоро зреет внутреннее тяготние к Богу, ради решительнейшаго самопожертвования и отрешения от всего, ради большей возможности пребывать в себе и ради многопитания духом молитвы. Посему внимательный скоро восходит здесь к безмолвию, уединению ума и отходит на покой». Преосв. Феофан, Путь ко спасению.

Когда в 1841 году, вскоре по пострижении в монашество, инок Феофан, вместе с другими новопостриженными иноками-студентами³¹¹, в Киево-Печерской Лавре представлялся святителю Филарету митрополиту Киевскому, то последний, как сам бывший глубокоопытным в подвижнической жизни, обратился ко всем новопостриженным инокам-студентам со следующими словами наставления: «Храните больше всего чистоту души и тела: это должно быть вашим главным отличием от прочих людей; если сохраните вашу чистоту, Господь Иисус Христос вселится в вашем сердце, и тогда вам больше ничего не нужно, ничто не повредит вам, ничто не обременит вас. Для сего будьте трезвы, воздерживайтесь не только от хмельных напитков, но и от многоядения, во всем наблюдайте умеренность. Предайте себя в волю Божию, совершенно предайте. Не думайте о возвышениях, не позволяйте мечтам входить в голову; не оскорбляйтесь, если возвышают человека, по вашему мнению, недостойнаго. Будьте там, где поставят; будьте довольны тем, что дадут. Верьте, что добраго монаха Бог никогда не оставит, это невозможно, невозможно! Молитесь как можно чаще, всегда молитесь, если можно, имейте Господа Бога в сердце и на устах, и – Он будет с вами всегда»³¹². Из рассмотренного доселе периода жизни преосв. Феофана мы видели, как строго, усердно и искренно относился к этому наставлению он исполнением его на всех путях жизни своей, также, как и к согласному с ним, хотя и более краткому, завету отца Парфения. Но не все пути жизни, на которые доселе ставила его рука Провидения, представляли удобства к совершенному, всестороннему исполнение этого наставления, особенно же в отношении к молитве, к которой так тяготела душа и самого преосв. Феофана. Невозможно было всегда, непрестанно молиться архипастырю, обремененному множеством дел епархиального управления, находившемуся на поприще служения архиерейского в одной из обшпрнейших епархий, какою была напр. епархия Владимирская. Не возможно было также всегда соблюсти и того спокойного, возвышенного настроения духа, которое подобало для того, чтобы Господь вселился и обитал в нем, чтобы исполнены были такие правила подвижнического жития в иночестве, как: «непрестанно молись, пребывай в безмолвии, если хочешь сохранить сердце свое отрешенным от всех вещей»³¹³), или «бегай шума мирского, люби безмолвие, восприими кротость и терпение», и проч.³¹⁴. Так, например, даже открыто, во время богослужения архиерейского, случались иногда обстоятельства, требовавшие от преосв. Феофана не столько мирно-любовного, сколько властного слова укора и вразумления. Мы имеем в виду случай, бывший в неделю православия в 1865 году во время служения преосв. Феофана на кафедре Владимирской, когда пред совершением литургии, уже по выходе преосв. Феофана на средину храма с духовенством для совершения положенного в сей день обряда Торжества Православия в соборе, при множестве народа, поднялся сильный шум и крик, так что даже полиция не могла ничего сделать для восстановления порядка, и уже сам преосвященный должен был прибегнуть к слову увещания, чтобы остановить и поддержать этот порядок³¹⁵ а в следующую (2-ю) неделю поста, во время служения в том же соборе, обратиться к народу с такими словами проповеди: шум бывший здесь в прошлое воскресенье, подает мне повод напомнить вам о благоговейном стоянии в храме Божием. Некого ради хочу сказать об этом слово-другое, чтоб обличить кого, потому что из тех, кто виноват, может быть никого нет ныне здесь с нами, – а если и есть кто, давно верно осудил сам себя и обличил. – Но того ради, чтоб не пропустить этого случая без замечания и не навесть кого-либо на мысль, что это ничего. – Как ничего?! Положите, что вошел бы сюда тогда какой-нибудь невер, или раскольник, или лютеранин и католик. Что по думал бы он об нас? И так это-то православные, сказал бы он в себе! Так это-то церковь православная! – Собрались они сюда все – большие и малые, и светские и духовные, – православие свое торжествуют, а какой тут безпорядок! – Что же это у них за вера? – Подумав так, соблазнился бы, – и после уж не говори ему о святой вере нашей православной. – И выходит, что в день Торжества Православия, мы посрамили православие и мать свою Св. Церковь православную. И оправдаться нечем. – Что нас было много, это не оправдание. Ведь это когда на рынке много собирается народу, неизбежно быть шуму и говору. А в церкви – чем больше людей, тем невозмутимее должна быть тишина и глубже молчание»³¹⁶, и проч. Все это и подобное побудило преосв. Феофана, как мы видели, после немногих лет служения в должности епархиального архиерея, удалиться на покой от дел такового служения. Многие истинные любители и подвижники иноческой жизни из епархиальных преосвященных искренно вожделевали такого покоя, но не многие достигали его. Даже такой многодеятельный святитель, как митрополит Московский Филарет, не раз, особенно в минуты нарушения душевного покоя, взывал: кто даст ми криле яко голубине? и полещу и почию (Псал. 54, 7), именно в этом смысле желания пустынного уединения³¹⁷, Но его сильный теоретический и практический ум, его долговременная административная опытность и глубокая мудрость были слишком нужны России, чтобы ему легко было достигнуть этого покоя. Святитель же Феофан, высоко аскетическое настроение которого и решительное нерасположение к занятиям мирскими делами слишком хорошо были известны, без труда получил увольнение от дел епархиального управления согласно его прошению, и по прибытии в Вышенскую пустынь, мог с чувством душевного покоя воскликнуть: се удалихся бегая, и еодворихся в пустыни. Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури.

Еще в бытность свою епископом Тамбовским преосвященный Феофан облюбовал, как мы замечали, Вышенскую пустынь и не раз тогда и после говорил, что нет ничего лучше, нет ничего, краше этой пустыни. И действительно, как внутреннее благоустройство этой обители, так и самое географическое положение ее не оставляли желать ничего лучшего для такого, с одной стороны, любителя и опытного знатока иноческой, и пустынной и общежительной, жизни, а с другой глубокого знатока и ценителя природы внешней, каким был преосвящ. Феофан. Эта пустынь находится верстах в 25-ти от уездного города Шацка, Тамбовской губернии и расположена, если обратиться к ней по направлению пути от Шацка, на правом берегу реки Выши, впадающей в реку Цну. На этой последней реке, на полпути от Шацка, находится большое село Конобеево, за которым, если, опять скажем, направляться из Шацка в пустынь, на 5 верст, идет сосновый лес, а за ним, как от Шацка до Конобеева, опять поле версты на 4, и отсюда открывается прекрасный вид на пустынь, расположенную также в сосновом бору, из которого она выделяется своими колокольнями и золотыми главами Церквей. До 1625 года Вышенская пустынь находилась на 8 верст выше на той же реке, а в означенном году перенесена на настоящее место вследствие насилий, которые обитель претерпевала от Мордвы. И на новом месте обитель долгое время находилась в бедственном положении по бедности и другим причинам, пока не благоустроил ее уже в нынешнем столетии назначенный в нее из Саровской пустыни игуменом Тихон, прослуживший в качестве настоятеля пустыни целых 44 года и скончавшийся 7 июня 1844 года; после него и в том же духе управлял обителью игумен Герасим, скончавшийся 16 февраля 1862 года, а после о. Герасима и доселе состоит попечительным начальником ее, сперва в сане игумена, а потом в сане архимандрита ставленник преосв. Феофана отец Аркадий. При игумене Тихоне, кроме многостороннего благоустройства, внешнего и внутреннего, которое он дал пустыни, процветанию последней, по устроению Божию, много способствовало одно исключительное обстоятельство, именно прославление чудесами иконы Казанской Божией Матери, принесенной в дар обители монахиней Московского монастыря Миронией, вывезшей ее вместе с другим имуществом своим из Москвы, подвергшейся разорению от французов в 1812 году, и в пределах Тамбовской губернии чудесно спасенной от смерти предстательством Царицы Небесной.³¹⁸ С тех пор икона эта стала быть в особенном почитании не только местном, но и общем. Ежегодно она обносится по городам и селениям Тамбовской губернии для поклонения, подобно тому, как Иверская икона в Москве, Корейская в Курской губернии и другие в других местах православной России. Особенно в тяжкие холерные, голодные и другие годы с верой принимаемая жителями, она не раз спасала г. Тамбов и разные места Тамбовской губернии, благодатной силой и предстательством Царицы Небесной, от бедствий. В Тамбове св. икона обычно встречаема бывает самим преосвященным Тамбовским и местными властями гражданскими, не говоря о массах простых православных. С другой стороны и в самую Вышенскую пустынь, для поклонения ей, ежегодно стекается масса богомольцев из разных мест Российской Империи, что также, конечно, способствует улучшению положения обители в материальном отношении, ее внешнему благолепию. Но дороже всего то, что обитель Вышенская, и в долгие годы бедственного своего с внешней стороны положения, и в немногие годы своего внешнего благосостояния строго хранила и доселе хранит пустынные иноческие уставы и обычаи свои, завещанные ей первыми подвижниками и твердо поддержанные и даже усиленные игуменом Тихоном, питомцем также образцовой в этом отношении Саровской пустыни. Устав этот – в строгом и собственном смысле общежительный, причем все доходы идут в общую монастырскую казну, а монахам дается все потребное: кельи, трапеза, одежда и проч., но денег на руки не дается; зато в обилии даются им книги священные и святоотеческих творений, с которыми монах может проводить свободное от службы время. Порядок жизни иноков пустыни и богослужений, в ней совершаемых, таков: в 8 ч. утра утреня, совершаемая по уставу обители студийской, вся, без пропусков, также и литургия, с воспеванием всех стихов псалмов 102 («Благослови душе моя Господа») 145 («Хвали душе моя Господа»), следующих за великою эктениею, равно и всех антифонов, при помощи канонарха. После поздней литургии следует трапеза, состоящая из немногих (двух-трех) и простых блюд, причем читается житие святого дня. За трапезою следует кратковременный отдых, а в 4 ч. пополудни вечерня, за которою, кроме обшеположенных песнопений и молитв, совершаются особые молитвословия устава и правила монашеского, состояния из канонов Спасителю, Божией Матери и Ангелу Хранителю, с земными поклонами, на которых должны быть все монахи, не обязанные особыми послушаниями³¹⁹. Пустынная жизнь обители и порядки ее сохраняются доселе, не смотря на некоторые, привзошедшие впоследствии, не вполне благоприятные строгому уединению условия, как напр. заселение близлежащих местностей крестьянами, стечение богомольцев и людей пришлых, в числе коих бывают, конечно, люди и далеко не расположенные уважать строгие иноческие уставы и порядки, и под. Но все это, по милости Божией, не нарушало и не нарушает общего строя жизни обители.

Эту-то обитель и избрал местом покоя своего святитель Феофан. Быв уволен от управления Владимирской епархией 17 июня 1866 года, он назначен был управляющим Вышенской пустыней в качестве настоятеля ее. Но его душа жаждала возможно полного уединения, к которому он стремился, если мы припомним, с юных лет, а между тем настоятельство сопряжено было со многими заботами, несродными с этим его стремлением, каковы: хозяйственная часть, наблюдение за внешним течением и порядками жизни обители и т.п. Поэтому в сентябре того же 1866 года преосв. Феофан просил Св. Синод уволить его от управления обителью и исходатайствовать ему пенсию, но вместе с тем «предоставить ему право служить, когда пожелает, оставить за ним какое-либо влияние на монастырские власти, без вмешательства в дела монастырского управления и занимаемый им флигель оставить за ним с тем, чтобы обитель как приспособила этот флигель к помещению его, поправляла что каждогодно потребуется и отопляла, так и помогала ему, преосвященному, в добывании нужного к трапезе или даже и доставляла всю трапезу». Св. Синод, определением от 19–28 сентября 1866 года, согласно этому прошению, постановил: 1) уволить преосвященного епископа Феофана от управления Вышенской пустынею; 2) предоставить ему право служения, когда пожелает, 3) подчинить ему по церковно-служебной части братию Вышенской пустыни так, чтобы они совершали с ним церковные службы по его назначению; 4) представить в его распоряжение занимаемый им флигель, обязав пустынь приспособить, ремонтировать, отоплять оный и исполнять желание епископа относительно трапезы и 5) назначить ему пенсию в 1000 рублей со дня увольнения на покой от управления Владимирской епархией (т.е. с 17 июня 1866 г.)³²⁰. Флигель, о котором здесь упоминается, находится на южной стороне, близ ограды монастырской. Он небольшой, в два этажа, по семи окон в каждом по фасаду; преосвященный занимал верхний этаж, деревянный, а в нижнем, каменном, помещается монастырская просфорня и две братские кельи³²¹ (а раньше здесь помещалась прислуга преосвященного), в средине второго этажа находится небольшой балкон; келейник преосв. Феофана, Евлампий, помещался также в верхнем этаже. В этом-то скромном, и с 1866 года доселе почти не изменившемся с наружной и внутренней стороны помещении провел святитель Феофан целых 28 лет, довольствуясь самым малым во всех отношениях со стороны телесной жизни, но, зато год от году все более и более совершенствуясь и возвышаясь в жизни духовной. Обстановка его жизни и помещения была самая простая, чуждая не только роскоши, но даже и обыкновенных удобств. Стены деревянные, без обоев, несколько потемневшие от времени. Мебель и прочее все простое и ветхое: шкаф с угольником из простого дерева, комод, стол простой, складной аналой, железная кровать складная, диван из березового дерева с жестяными сиденьями и все прочее – простое и дешевое и как по началу было сделано, так и осталось до кончины святителя. Некоторые вещи из обстановки самодельные; ибо, как мы отчасти знаем и как увидим из дальнейшего, преосв. Феофан занимался и разного рода рукоделиями³²². На Вышу преосв. Феофан прибыл с племянником своим, не раз упомянутым А.Г. Говоровым и по началу, в качестве настоятеля, поместился с ним в настоятельских покоях, но затем, когда отделан был для него помянутый выше флигель, он переселился туда. Желая полного уединения, преосв. Феофан вскоре же по переселении на Вышу устроил этого племянника, бывшего еще юношей, у одной из почитательниц своих в Москве, помянутой раньше, княгини П.С. Лукомской, причем также способствовал поступлению его для образования в Московскую семинарию в 1867 году, по переведении из Владимирской семинарии, где, по отбытии преосв. Феофана из Владимира, ему уже не представлялось удобств учиться³²³. Воспитавшийся и доселе неотлучно бывший при нем, этот племянник его, впрочем, и после того приезжал к нему на Вышу в вакационное время ежегодно; бывали там у преосвященного и другие сродники его, и он всех с любовью принимал. Равным образом и в уединении, оставаясь в обители, он по временам торжественно служил на первых порах в Казанском соборе, или стоял в церкви среди братии обители; принимал к себе посетителей, беседовал с приходящими, выходил из кельи открыто на прогулку и под. В 1871 году мы видим его совершавшим даже освящение храма на Екатерининском заводе Е.Д. Нарышкина, причем преосв. Феофан произнес превосходное слово о значении храма вообще и, в частности, новосозданного храма³²⁴. Но вот с 1871 года он задумал предаться полному затвору, и племяннику своему не велел более приезжать к нему³²⁵. Даже для совершения богослужения он устроил себе малую церквицу в описанном выше флигеле, отделив для сего часть наибольшей из комнат, – гостиной, и там совершал все службы церковные один, без сослужащих, причем самый алтарь, вместо иконостаса, отделен был от остальной части церкви простой занавеской из дешевой материи, и в самые кельи свои, кроме келейника (и то, впрочем, без зова со стороны святителя-затворника к нему не появлявшегося), духовника и настоятеля обители, являвшихся к нему по временам, никого не принимал³²⁶. Так после пасхальных дней 1872 года и до последних минут жизни своей, т.е. целых 22 года преосв. Феофан провел в полном затворе. И только в 1878–1879 годах болезнь глаз побудила его, или лучше, вынудила на время покинуть свою келью в затворе с целью выезда, для совета с врачами, сперва (в 1878 г.) Тамбовскими, а потом (в 1879 г.) Московскими. В этом смысле он еще от 24 апреля 1879 года писал своему племяннику А.Г. Говорову о себе: «В Тамбов ездил не лечиться, а узнать, что в глазу. Нашли катаракту. Ей надо зреть с год, и потом снять ее операциею. Тогда уж в Москву надо»³²⁷). Усиленные и долговременные занятия чтением и писанием, при нещадении своего здоровья вообще, произвели эту болезнь глазную, о которой ранее того, именно от марта того же 1879 года, преосв. Феофан тому же А.Г. Говорову писал: «Я писал В. Т-не, чтобы разведала о глазе. Не стала бы она ужасаться. Тут ничего нет ужасного и скорбного. Просто, ослабел глаз. Чай ведь уж и годы³²⁸. И катаракт, если он это на глазу, не есть вещь необычная. Его можно и не снимать. Прокоротаю век и с одним глазом³²⁹. И затем от 29 марта: «я уже писал тебе, что у меня правый глаз стал слабеть. Опасаясь пропустить время для излечения начинающейся болезни, я ездил в Тамбов. Там определили, что зачался катаракт. Ему надо созреть – год-другой; потом операция снимет нарост». Насчет глаза я совершенно успокоился. Буду ждать и поменьше утруждать глаза³³⁰. Предположенный приезд в Москву состоялся в последней половине августа того же 1879 года. Находившийся при страдавшем болезнью глаза преосв. Феофане за это время безотлучно племянник его А.Г. Говоров сообщает, что по приезде в Москву «Преосвященный остановился в доме Афонскаго монастыря на Большой Полянке и строго приказал мне никому не говорить о своем пребывании в Москве. В это время он посетил в Москве только одного митрополита Макария, своего бывшего товарища. Зато в сопровождении меня, афонскаго монаха о. Владимира и своего келейнаго монаха Евлампия, ходил пешком в Кремль на поклонение св. мощам и Московским святителям»³³¹. Вернувшись из Москвы (где катаракт, как не созревший еще, так и не был снят, по совету известного глазного врача, доктора Крюкова) снова в любимое уединение свое на Вышу, святитель Феофан продолжал свою затворническую жизнь, пробыв в полном затворе до самой кончины своей в 1894 году и все это время поддерживая с живыми людьми, кроме раньше упомянутых трех лиц (духовника, настоятеля обители и келейника), сношения только письменные. Как прежде, так и теперь, в полном затворе, его безграничная любовь простиралась на всех, и на сродников и на сторонних, и письма его во множестве из Выши направлялись в разные стороны обширной России, простираясь нередко и за пределы последней. В них он об одних выражает отеческую заботу, других наставляет, вразумляет, иным отвечает на те или другие, главным образом духовного характера, вопросы, тех утешает в скорбях, иных предостерегает от увлечения разного рода заблуждениями, перед иными раскрывает те или другие истины умозрительные или практические деятельные, истины веры или жизни христианской, и т.д. Если бы собрать все, часто очень пространные, письма преосв. Феофана к родным и разным сторонним лицам, писанные за одно время пребывания его на покое в Вышенской пустыни и доходящие до последних дней его жизни, то даже и независимо от напечатанных доселе,³³² из них составился бы не один том довольно большого объема, а несколько томов такого же объема!. И, прежде всего, преосв. Феофан, и находясь в пустынном уединении, не оставлял своими отеческими попечениями своих сродников по плоти, со многими из них переписывался и вообще всячески о них заботился. «Владыка, – пишет один из таких сродников его, также получавший письма от преосв. Феофана, – всегда интересовался судьбою своих родных, особенное участие принимал в важных случаях их жизни, и какая нужна помощь – оказывал в ту же пору – деньгами ли, советом ли, или ходатайством. Все это делал старательно и чрезвычайно спешно, и до тех пор не успокоивался, пока не успевал как-нибудь помочь. Если сам не мог сделать что-нибудь, то просил других, имеющих возможность.³³³ Вообще преосв. Феофан желал знать положение всех родных; если с кем непосредственно не списывался, то стороною от других узнавал, даже расспрашивал. Благоприятную материальную обстановку для них, как живущих в мире, считал необходимою для того, чтобы жизненный их путь не был стропотен; и потому сам старался устроить оную. Но тут же давал знать» чтобы они не забывали единого на потребу, – спасение души, которое должно над всем господствовать. – Если же начинал с кем переписку, то сам редко отставал, по нужным случаям охотно и скоро отвечал сторонним, особенно своим духовным детям.³³⁴ Хотя некоторое понятие о переписке его с родными и сторонними можно составить уже по тому, что доселе напечатано из этой переписки, напр. в Душеполезном Чтении и в Писъмах к разным лицам о разных предметах веры и жизни. Так, например, ищет спасения одна особа женского пола и прося наставления о сем у преосв. Феофана, пишет ему письмо. Преосв. Феофан отвечает ей: «Пишете: говорила с духовным своим отцем и сказывала ему о себе разное. Он прямо мне сказал, что я горда и тщеславна. Я ему ответила, – что я совсем не горда, но терпеть не могу приниженности и угодничества. – Отпели прекрасно. Вы не давайте себя им в обиду, чтоб знали, что за вас голою рукою нельзя хватать. Вишь выдумал называть как, да еще в глаза? – Теперь и я вам приговорю: на что же лучше доказательства, что вы горды, как отповедь ваша? Она не плод смирения. И зачем вам поперечить такому приговору? Если он не идет к вам, беды от этого нет; а если идет, вы же отклоняете его, то от этого немало беды; потому что, не признавая за собою худа, не будете стараться исправить его, и оно засядет у вас навсегда», и т.д.³³⁵ Или вот еще письмо: «Вас занял вопрос о вечности мучений. Доброе дело! Но стали вы об этом рассуждать и набрались недоумений, не умея решить которые, начали колебаться и в самой вере в этот догмат. Вам думается, что коль скоро есть недоумения против какого-либо догмата веры, то ему и верить нечего, потому что иначе вера будет будто неразумною, а слепою, – будет не вера, а суеверие. По этой причине у вас в голове собрался большой шум. Не желая в чем-либо погрешить против веры, вы ищите вразумления. – С удовольствием готов исполнить ваше желание, – и как у вас вся путаница произошла от того, что боясь обличения в слепой вере, вы взялись за разсуждение умовое, которое и завело вас в накрывший вас туман: то сначала и скажу вам слово-другое о вере слепой и неслепой, и о том, в какой степени надо доверять своему уму в предметах веры». И далее святитель-уединенник рассуждает сперва о сей вере, а затем и о вечности мучений, как одном из предметов веры.³³⁶ Или вот еще одному лицу преосв. Феофан подает утешение: «Пишешь: «я нахожусь в несчастном положении, и считаю себя близким к погибели. Я имел не большое состояние; но в настоящее время ничего не имею, даже дневной пищи, и – семейство мое терпит нужду и изнурение. Мне думается, что Господь нас оставил не слушает наших молитв и прошений. И невольно приходит на мысль, что Свящ. Писание как будто нас обманывает. По слабости человеческой боюсь, как бы не принять смерть насильственную. Буду ли я виновен в моей крови? Потому что я раньше прошу у Господа, чтобы Он не погубил души моей. – Сам я готов бы еще терпеть, но семейство мое страждущее отбивает всякое терпение. Жена и дети малолетние из-за меня негоднаго страдают. Пусть бы Создатель меня одного наказал, а их от страдания избавил. – За что страдаю? – Догадываюсь, что, за грехи. По торговым оборотам были неправды – крупныя», – которыя и перечисляешь. – «Или, может быть, я не умею найти своего таланта? – И не знаю, как устроиться. Думаю пойти куда в услужение…, хоть сам имел слуг», – Я нарочно прописываю почти все твое письмо; потому что в нем сам ты отчасти уже намекаешь на то, откуда тебе следует заимствовать утешение и воодушевление к терпению и чем хотя сколько-нибудь помочь беде. Ангел-хранитель подсказывает это тебе, но видно, что и враг не дремлет, а покушается то омрачить твой ум неправыми помышлениями, то ввергнуть в отчаяние. Почему первое мое тебе слово: перейди сознанием на добрую сторону, и ея держись, отгоняя не добрыя навеяния вражии. – Было, говоришь, состояние, а теперь ничего нет, даже хлеба насущнаго. – Кто может сказать, что это не горестно? – Крайне горестно. Но помяни Иова, – воодушевись. Ты, конечно, не столько потерял, сколько он. Тем легче тебе усвоить то, что он говорил и чувствовал: Господь даде, Господь отъят. Якоже Господеви изволися, тако и бысть. Возстанови же и укрепи убеждние веры, что все бывающее бывает по изволению Господа, и покорись Его решению. – Положил Господь дать тебе не большое состояние и дал. Ты пользовался им до времени и жил в довольстве. Теперь Он определил взять от тебя данное и оставить ни при чем. Прими и это решение, как принимал первое, – благопокорливо: Господь Владыка всего. Как хочет, так и распоряжается всем. Говори же в сердце своем: так изволися Господеви! Буди благословенно имя Его! – В отношении к имуществу мы у Господа – приставники, а Он – хозяин. Одного к одному приставляете, другого к другому, и переменяете приставников, как находит лучшим. Был ты приставлен к немногому, а теперь отставлен. Потери немного. Может быть, Владыка всего приставит тебя к другому чему Иов и все потерял, и сам стал ни к чему не гож, а все не падал духом. Ты же еще на ногах и здоров, а растерялся и руки опустил. Скорее тебе следует думать, что Владыка отставил тебя от этого приставничества только на время, чтобы дать другое, нежели, что Он совсем бросил тебя. Потерпи немного, – и опять получишь что-либо. – Легко, скажешь, говорить, потерпи: но как терпеть-то?! Есть надо, а нечего. С голоду умрем. – Ну, это ты немного увеличиваешь свою беду. Когда общий голод, тогда конечно умирают с голоду; а когда кругом все в довольстве, как умереть с голоду? – Проси. Никто не откажет в куске хлеба и в другом, без чего жить нельзя. – Стыдно? – Что делать? Смирись, когда смирил тебя Господь Смирением расположишь другим еще к большему состраданию. И кое-как устроишься. А там Господь пошлет и лучшее что. – Ты говоришь, что готов бы пойти в услуги. И прекрасно. Иди, не стыдись. А если и жена может тоже сделать, еще лучше. Ни одного положения нет низкого. Низко одно – быть неисправным и в чем-либо не верным. И водовоз и дровосек – почтенны, и пользуются в самом деле почетом, когда, как следует, работают. – Вот у тебя обезпечение небольшое будет. А при этом терпеть уже не совсем будет несносно. Покажите уменье служить, заслужите доверие, – получите большия поручения, и большее будете иметь обезпечение. А там, может быть, соберетесь на столько, что сможете начать опять прежния свои дела. А ты руки опустил и голову повесил, и твердишь – «Господь нас оставил, Господь нас не слушает». – Господь никогда не оставляет, а только дает разныя положения и состояния и переменяет их для иных. Если бы Господь тебя оставил, то тебя уже не было бы и на свете.³³⁷ О том, будто лучше покончить с собою, я и говорить не буду. Нелепость этого сама собою очевидна. Конечно, ты веруешь в будущую жизнь. Разсуди же! – Ты сам себя произвольно в здравом уме лишишь жизни, – и совершишь смертный грех, с которым перейдешь и в другую жизнь, не покаявшись: ибо когда тут каяться? – Почему прямо и будешь осужден в ад. Какое же это будет поправление своего положения? Убьешь себя, чтоб избыть от беды, – и за то попадешь в безмерно большую беду, вечную, неизменную. Пока тут бедствуешь, можешь питать надежду на том свете за это лучшей сподобиться участи; а на том свете уж не будет такой надежды. Попадешь в ад, там и останешься. – Вот какую внушает тебе враг поправку положения твоего горького! – А если будешь благодушно терпеть, то и здесь, может быть, поправишься, и на том свете милость встретишь. Больше не имею что сказать тебе. – Благодушествуй же и терпи, помня слово Господа, что претерпевший до конца спасен будет».³³⁸ – Следя зорко, даже из затвора, за современной жизнью и мыслью, особенно с церковной стороны, святитель Феофан со всей ревностью сильного борца православия восстает на защиту последнего при первом появлении какого бы то ни было лжеучения, противного духу православия, предостерегая православных всячески от увлечения лжеучениями и давая первым в руки орудие для борьбы с последними. Так известен ряд убедительнейших писем преосв. Феофана, направленных против пашковцев и основательно опровергавших заблуждения сих последних³³⁹. Не щадит он и других, под разными видами появлявшихся, в значительной части и доселе существующих, заблуждений. В начале 1883 года, на письмо одного из племянников, в коем последний просил у него между прочим тем для сочинений, преосв. Феофан отвечал ему следующими словами: «Просите тем. Темы легче решать, чем задавать. – И я той мысли, что всего лучше писать о том, что падет на сердце: ибо там настоящий источник говорения. – Если со вне нужен толчек; то вот он: нас съедает протестантщина, – Пашковство, штунда... и под.³⁴⁰ – все оттуда. Так берите разные пункты мудрований сих, – и бейте их без милости. – Писали вы о том, что есть истина, – и нашли, что она есть только в учении Христовом. Идите далее,-и решайте, где учение Христово. Решите так: в слове Божием, понимаемом по учению устно преданному Апостолами и хранимому св. православною церковью, – с дополнениями из сего последняго (предания) и того, чего нет в слове Божием.. – Этим положите камень – в основу борьбы с протестантами. Затем можете колотить их очень успешно во всем. – Читайте больше св. отцев и их изучайте, – особенно первых веков (3–4). Там дух Апостольский. Запасшись сим, вы можете смело выходить на бой со всеми. Ведь и у нас много суемудров, которых тоже надо бить. – Как станете заниматься учью неопустительно то сама учь натрапит вас на то, чем паче заняться и что написать».³⁴¹

До посвящения себя полному затвору, т.е. до 1872 года преосв. Феофан жил в Вышенской пустыни как рядовой инок, исполняя все иноческие уставы и порядки: ходил ко всем службам Божиим, в великие праздники и воскресные дни сам служил соборне, с архимандритом и братию, литургию, был в полном послушании у настоятеля обители, и т.д., во всем представляя собой высокий образец для подражания. Когда он совершал богослужение сам, то своим благоговением вселял глубокое благоговение и в сослужащих и в присутствующих при богослужении. «Едва ли кто из нас, иноков Вышенских, – говорит по воспоминанию о преосв. Феофане один из них, – когда-либо слышал во св. алтаре какое стороннее слово из уст святителя Феофана, кроме последования богослужебного. И поучений он не говорил, но самое служение его пред црестолом Божиим было живым поучением для всех. Бывало среди верующаго простаго народа только и слышны сердечные вздохи умиления и возгласы: Господи, помилуй!»³⁴² Равным образом и когда он не священнодействовал сам, а лишь посещал богослужение в храмах обители Вышенской, то, по свидетельству того же инока, «стоял благоговейно, тихо, не озираясь никуда, бодренно, как воин пред царем, так и он пред Христом Царем небесным, очи свои закрывал, ради собранности ума и сердца в молитве; случалось, после литургии, подносивший владыке антидор стоял пред ним минуту-две, и погруженный в молитву богомолец открывал очи и брал поднесенное»³⁴³. – Но если до 1872 года жизнь святителя Феофана более или менее видна была для всех, или, по крайней мере, для многих, то со времени посвящения им себя полному затвору эта жизнь сделалась по преимуществу сокровенною, не видимою для людей, а ведомою одному лишь Богу. Даже на прогулку, для пользования свежим воздухом, преосв. Феофан, за годы полнаго затвора, выходил (на балкон при флигеле своем) или выезжал (преимущественно в лес, близь Вышенской пустыни) так, что его никто не мог видеть при этом. Однако и о жизни святителя в полном затворе, частью по некоторым сообщениям его же самого, частью по свидетельству лиц вышеупомянутых, изредка имевших доступ к нему, частью, наконец, по тому, что открылось в его кельях по кончине его, можно передать некоторые сведения, притом именно с внешней стороны ее, о которой у нас теперь собственно речь, а не с духовной, о которой мы будем говорить потом. Мы помним, что в 1872 году устроилась в кельях святителя в том флигеле который он занимал, церквица, малый храм во имя Богоявления Господня. В этой-то церквице с тех пор святитель Феофан и совершал богослужение или вычитывал, что нужно, в урочные часы, один, наедине с Богом. Там-то он, в первые десять лет полного затвора каждый воскресный и праздничный день, а в последние одиннадцать лет ежедневно, в урочное время, обыкновенно порану, совершал и Божественную литургию, также один, «в сослужении святых ангелов», по выражению упомянутого Вышенского инока, для чего обыкновенно келейник святителя Евлампий с вечера накануне литургии заготовлял все нужное для совершения ее: просфоры, церковное вино и проч., сам же святитель облачался в самое простое и легкое архиерейское облачение (имея, например, митру вышитую мягкую, складную). На вопрос одного из имевших доступ к святителю в его затворе, как он служит литургию, святитель отвечал: «служу по служебнику молча, а иногда и запою». Но когда другой почитатель-инок, имевший доступ к нему, выразил желание присутствовать при совершении им келейного богослужения, чтобы приобщиться из святительских его рук, то святитель-затворник отклонил исполнение этого желания³⁴⁴. В церквице святителя, имевшей самое простое устройство, в алтаре, близ жертвенника, на стене найден был, по кончине святителя, привешенным мешочек, весь наполненный записочками разных лиц к преосвященному с просьбами помянуть в своих молитвах у престола Божия имена их и сродников их. Уже это одно показывало, что молитва святителя-затворника была не об одном лишь своем личном спасении, но и о людях.

Рядом с келейной церквицей преосв. Феофана был его рабочий кабинет. Здесь святитель, не сокращая, когда можно и нужно было, молитвенного подвига своего, особенно же умной молитвы, обыкновенно и по преимуществу занимался другими упражнениями, тесно связанными с его затворнической жизнью и вытекавшими из идеала таковой жизни. А в чем именно состояли эти упражнения, о том свидетельствуют с одной стороны, многочисленные писания, вышедшие из под пера святителя-затворника за время с 1866 года и до года кончины его, а с другой – разного рода рукоделия его, которыми он разнообразил свои умственные, духовные занятия. О писаниях его мы еще будем вести речь. Теперь же мы обратим внимание лишь на ту сторону дела в этом отношении, которая опять касается более внешнего, нежели внутреннего в сих писаниях. Мы говорили выше о письмах святителя Феофана; чтобы понять обширность его переписки, достаточно сказать, что он получал ежедневно от 20 до 40 писем от разных лиц (в новый 1894 год он напр. получил 40 писем): и от собратий по архиерейству, и от вельмож, и от духовных, и от светских, и от простого звания людей, и от сродников, и от многих других, имевших до него какую-либо нужду, и он всем спешил как можно скорее ответить, соответственно потребности каждого, причем иногда имело место и простое вложение денежной помощи. Пред праздниками Рождества Христова и Пасхи, получив пенсию, он почти всю ее рассылал по почте разным бедным и родным, оставляя себе лишь немногое на необходимые потребы. Конвертов по 10-ти и более за раз денежных сдаваемо было на почту от имени преосв. Феофана. А другим он рассылал безмездно книжки свои, также соответственно потребности. Святитель-затворник сам первый был строгим исполнителем правила, которое предлагал другим к исполнению, а именно, «не говори требующему помощи: приди завтра; сделай для него сейчас, что можешь. И просить себя долго не заставляй: это похоже на торг»³⁴⁵. И он спешил с помощью, вещественной ли то или духовной, ко всякому нуждающемуся. Но уже и письма преосв. Феофана, как имеющие в виду постоянно лишь единое на потребу, часто представляют собой целые трактаты ученого или популярного характера. А многие писания преосвященного и прямо имели такой характер. В пособие своему замечательному уму и памяти в этом отношении преосв. Феофан обладал обширной келейной библиотекой, которую постоянно и приумножал, выписывая русские и иностранные книги и на это по преимуществу расходуя остававшиеся от рассылки нуждающимся деньги из своей не большой пенсии. По кончине его, в его келье, оказалось большое собрате книг разного содержания³⁴⁶: исторического (всемирная история Шлоссера, история России Соловьева и др.), философского (сочинения философов: Гегеля, Фихте, Якоби, Ульрици и др.), естественнонаучного справочные (курсы физики Любимова, Писарева и др.) (напр. Энциклопедический словарь, богословская энциклопедия на французском языке в 150 томах и др.) и т.д. И все они, или, по большей своей части, самым наружным своим видом, показывали, что не лежали в кельях святителя-затворника без употребления, а были – одни в более или менее частом, другие в постоянном почти употреблении, многие из них имеют на своих полях и в тексте замечания святителя, нередко пространные, писанные карандашом. Ибо, как говорит сам почивший, «и книги с человеческими мудростями могут питать дух. Это те, которые в природе и в истории указывают нам следы премудрости, благости, правды и многопопечительного о нас промышления Божия... Бог открывает Себя в природе и истории так же, как и в слове Своем. И они суть книги Божии для тех, кто умеет читать»³⁴⁷. Не удивительно также, поэтому, что в кельях почившего святителя-затворника оказались и учебные пособия, относящиеся не к одним лишь духовным, но и к светским наукам: телескоп, два микроскопа, анатомический атлас, шесть атласов географии и истории общей, церковной и библейской. Мы уже знаем его стремление к изучению естественных наук ради духовных целей. «Хорошо уяснить себе, – писал он, – строение растений, животных, особенно человека, и законы жизни, в них проявляющейся – великая во всем этом премудрость Божия! Неизследимая»...³⁴⁸ Но, как само собой понятно, у преосв. Феофана, как человека истинно духовного, более всего было книг духовного содержания: издания Библии, Симфонии, толкования на Библию, творения св. отцов и учителей церкви вселенской (св. Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Исаака Сирина, аскетические писания, целое издание Миня: Patrologiae cursus completus и др.) и русской (св. Нила Сарского, Димитрия Ростовского, Тихона Задонского и др.), богослужебные книги, Четьи-Минеи, прологи и т.д., почти все духовные журналы, и проч.³⁴⁹. Ибо «от чего многие, – писал он, – не разумеют бесед о духовных вещах? По причине отолстения сердца (Матф. 13, 15). Когда сердце полно пристрастия к земным вещам, тогда оно ботеет, как сказано, уты, утолсте, расшире. В этом виде оно, как тяжелая гиря, долу влечет и приковывает к земле всю душу и с ея умом. Тогда, вращаясь все к кругу низких предметов, и оно становится иизкомыслящим и не может воспарять горе, как обремененная пищею птица. Вращаясь же, не видит горняго, и весь склад его противен ему... То совсем безвестная для него страна. В сумме своих понятий и опытов не имеет он ничего, к чему бы мог применить тамошнее, чтоб узреть его хоть зерцалом в гадании. От того ни сам разсуждать о том не берется, ни других разсуждающих слушать охоты не имеет, и книг, в которых пишется о том, в руки не возьмет. Не от того ли у многих вы встретите иногда не один журнал светский, а духовного ни одного, ни одной духовной книги, даже Евангелия?»³⁵⁰ Напротив, святитель Феофан, как имевший и сердце обдагодатствованное и утонченное к восприятию Божественного, и ум высокопаривший над всем низким, земным, и в светских книгах, имевшихся у него на ряду с несравненно большим числом духовных книг, видел «книги Божии» и «умел читать» в них то, что служило к славе Божией.

Кроме писания, преосв. Феофан в своем затворе занимался еще, как мы заметили, разного рода рукоделиями. «Нельзя все духовным заниматься, – писал он сам: – надо какое-либо нехлопотливое рукоделие иметь. Только браться за него надо, когда душа утомлена, и ни читать, ни думать, ни Богу молиться не способна».³⁵¹ В виду этого, равно как и в виду, с одной стороны, наставлений, а с другой, – примеров св. отцов-подвижников, святитель-затворник занимался живописью, резьбой, токарным, столярным, переплетным и другими мастерствами и во многих из этих занятий преуспевал изрядно. В келье святителя, по кончине его найдены были два ящика с инструментами, токарными, столярными, переплетными, палитра для красок и кистти, фотографический аппарат, станок для выпиливания из дерева, верстак, токарные станки³⁵². «Без дела не должно быть ни минуты», писал неоднократно святитель.³⁵³ Иначе «будет грешная праздность».³⁵⁴ «Бог дал нам деятельные силы, которые и требуют упражнения. У всякаго потому есть свои дела и занятия. Они требуют внимания, но с другой стороны нравственное преспеяние, важнейшее всего другаго, требует, чтоб внимание всегда было в Боге. Как согласить то и другое? Надо все дела и занятия делать, как дела Божии, Богом на нас наложенные, и посвящать их Богу. Тогда, делая их, не будем упускать из внимания Бога: ибо при сем неизбежна забота, как бы все делаемое сделать благоугодно Богу»³⁵⁵. Так и сам поступал святитель-затворник, даже в рукоделиях. Все плоды этих его занятий «посвящены Богу». Так в отношении к живописи мы уже видели раньше мимоходом иконы его работы, подаренные им племяннику А.Г. Говорову. Из других икон и картин, найденных в кельях почившего святителя, также многие его собственной работы, каковы: Распятие, Воскресение Христово, Снятие со Креста, Спаситель в терновом венце – на полотне, Образ Спасителя во весь рост, Божией Матери во весь рост – на дсках, Богоявление – на полотне, Образ святителя Тихона Задонского во весь рост, немного не оконченный, иконы св. Митрофана Воронежского³⁵⁶ и др. Есть и портреты, напр. Серафима Саровского... К двум предметам особенно часто возвращалось художественное творчество почившего: к изображению святителя Тихона Задонского и Богоявления. Такого же характера и другие произведения, дела рук святителя-затворника, как напр. деревянная резная панагия, с деревянной цепью, деревянный резной крест для ношения на груди и т.п.³⁵⁷. Мы сами имели случай видеть экземпляр переплетенной им самим книжки собственного сочинения его – Толкование послания к Галатам (Москва, 1875). Переплет коленкоровый коричневого цвета; на передней стороне крышки его вытиснен крест, а на задней – чаша. Работа не только приличная, но и изящная на вид³⁵⁸), хотя сам преосв. Феофан, смиренный всегда и во всем, и о таких, как и других, рукоделиях своих всегда отзывался скромно. Посылая напр., в 1876 году, через племянника своего А.Г. Говорова, сродникам его по жене книжки, он пишет ему: «переплесть у нас некому. Я и сам переплетчик, да уж очень плохой, не гож для Москвы».³⁵⁹ В другой раз, посылая ему иные вещи своей же работы, пишет (от 5 сентября 1873 года): «Насилу успел я кое-что сработать – и посылаю. Тебе подчасник и большая книгоразрезка; прочее все твоей супруге: подчасник, маленькая книгоразрезка, этажерка на рабочий ей стол для разных вещиц при работе, подсвешник со свечею горящею – есть игольник: свечу повернуть – она снимется. А подсвечничек с черным пьедесталом – обоим вам в моленный угол. Потяни за шпильку, – и выйдет. На шпильку втыкать маленькие свечки. Все вещицы со склейками. Клей разсохнется, – и вещь разорится. Тогда распусти клею – и опять вставь, и вещь исправится. Чашечки подчасников вертятся на винте. Если разслабнут, отодрать бархотку, и винт подвинтить. Если винтик развертит дырку, надо купить винтик немного потолще, и винтить. Крылья, что в большой книгоразрезке, – вялы и могут сломаться. Поосторожней. Но если сломается, – распустить клею и приклеить, нисколько не подстригая разлома, а как есть. – Икону пришлю чрез неделю или две. Пусть высохнет хорошенько».³⁶⁰ Так мог говорить только близко знакомый с делом того или другого искусства или ремесла и при том изведавший на опыте те или другие случайности и требования дела. С другой стороны, из этих немногих случаев можно видеть, как одухотворяемы были у преосв. Феофана и занятия рукоделием, как из его рук выходили не чувственность лишь тешащие произведения искусства или ремесла, а как бы «дела Божии» все – произведения, более служащие единому на потребу, т.е. спасению, нежели даже невинным, по-видимому, удобством житейским. Не даром он и едва не всякое письмо свое, даже по обыкновенным, обыденным вопросам (как напр. в переписке с родными), заключает словами: «Спасайтесь!» «Милость Божия буди с вами!» и под.

Так среди молитвенных подвигов, в церквице и келье совершаемых, среди разного рода умственных занятий и рукоделий у святителя-затворника подлинно не проходило ни минуты без дела. А затем уже не много времени оставалось на удовлетворение телесных нужд сна и бодрствования. Такой великий подвижник духа, каким был святитель Феофан, не нежил своего тела продолжительным сном, роскошными и многими яствами и проч.; напротив, он умерщвлял его всячески, по заповеди св. отцов-подвижников, которую сам же, в русском переводе, предложил ревнующим о своем спасении. «Должно нам смирять и истощать тело свое воздержанием, а не поблажать ему сластьми, чтоб удостоиться Царства небеснаго».³⁶¹ Незатейлив был порядок обыденной жизни святителя-затворника, хотя и строго наблюдаем был. Обыкновенно, с вечера, как замечено было раньше, келейник Евлампий заготовлял владыке церковное вино и просфоры, равно как и облачение для служения литургии. По окончании литургии, святитель легким стуком давал знать келейнику о времени утреннего чая. После чая владыка занимался умственными работами, плодами которых были его многочисленные писания и письма. В час дня был у него обед, за которым в последние годы святитель в скоромные дни вкушал только по одному яйцу и по стакану молока. В четыре часа по полудни подаваем был чай, а ужина совсем не было». В постные дни, конечно, еще более усиливалось телесное воздержание святителя-подвижника, которого питали и укрепляли только духовные занятия и молитвенные подвиги.

Что побудило святителя Феофана предаться полному затвору после немногих лет обычного пребывания на покое в Вышенской пустыни? – Без сомнения, главным побуждением к тому служило искреннее, сознательное, выработанное долговременным опытом жизни в иноческом чине, желание полного, совершенного отрешения от мира и всего что в мире. Ободряющими же к тому для него, как епископа, примерами могли служить такие высокие примеры, как – из истории церкви вселенской – пример св. Исаака Сирина, а из истории церкви Русской – пример столько чтимого преосв. Феофаном святителя Тихона Задонского.³⁶² На эти примеры, если мы припомним, и указываемо было преосв. Феофану и другим, бывшим с ним при прощании его с Владимирской паствой, в прощальной речи одного из пастырей этой паствы. Не даром однако сам святитель Феофан, оставивший епархиальное служение на 52-м году возраста и после долговременного искуса в иноческой жизни, не сразу по удалении на покой посвятил себя полному затвору, а лишь через шесть лет после удаления в Вышенскую пустынь. Он глубоко сознавал высоту подвига затвора полного и потому как других иноков предостерегал от поспешности в исполнении желания предаваться полному затвору, так и сам не спешил им. «Хотелось бы, говоришь, в затвор, – писал он в одно время. – Раненько, да и нужды нет. Один же живешь. Когда-когда кто зайдет. А что в церкви бываешь, это не разбивает твоего одиночества, а утверждает, или дает тебе силу и дома проводить время молитвенно. По временам можно день-другой не выходить, все с Богом стараясь быть. Но это у тебя и само собою бывает. Так нечего загадывать о затворе. Когда молитва твоя до того укрепится, что все будет держать тебя в сердце пред Богом, тогда у тебя и без затвора будет затвор. Ибо затвор что есть? То, когда ум, заключившись в сердце, стоит пред Богом в благоговенстве, и выходит из сердца если чем-либо заняться другим не хочет. Этого затвора ищи, а о том не хлопочи. Можно и при затворенных дверях по миру шататься, или целый мир напустить в свою комнату».³⁶³ В другом случае приводит из области жизни иноческой печальный пример поспешности в исполнении желания предаться затвору.³⁶⁴ В нем самом стремление к полному затвору было, как мы сказали, искреннее, сознательное, выработанное долговременным опытом жизни в иноческом чине. Мы помним еще в 1847 году не вольно вырвавшееся у него желание сидеть только в Церкви, т.е. стало быть перед Богом и пред рукоположением в сан епископский он не скрывал своего затаенного желания получить место, где бы он «свободно мог предаться занятиям по сердцу». И на различных поприщах его общественного служения жизнь его была по истине хождением пред Богом. «Надо добиться того, чтоб непрестанно ходить пред Богом, со страхом и благоговеинством. – Ибо Он везде есть и во всем своем величии», – писал преосв. Феофан³⁶⁵ и в своей собственной жизни подлинно постоянно добивался этого, памятуя наставление великого подвижника иноческой жизни святителя Филарета, митрополита Киевского, данное ему вместе с другими молодыми учеными иноками по пострижении их в монашество и нами выше приведенное. Но не довольствуясь тем, что представляло ему для сего служение общественное с его разного рода отвлечениями от всецелого посвящения себя на служение Богу, на искание единого на потребу, он сперва удалился добровольно от дел общественного служения и водворился в пустыни, чая Бога спасающаго его от молодушия и от бури, а затем, когда увидел, что, при общежительных условиях иноческой жизни в пустыни Вышенской, все же многое препятствовало ему всецело предаваться Богу и уединенно беседовать с Ним единым, перешел к полному затвору. Правда, бывали минуты, когда и он сам допускал и другие внушали ему мысль о возвращении к общественному служению в звании епархиального архиерея, в виду полноты сил душевных и телесных, которыми он еще обладал. Но скоро мысль о высокой цели пустынножительства, – о том, что и в пустынном уединении он несет особого рода службу церкви, побеждала всякую мысль о возвращении в мир. Срав. для сего его письма от 4 января 1875 года в Воскресном чтении за 1894 г. №31–32 стр. 513 и др. «Потому св. отцы наши, – писал он сам со слов св. подвижников востока христианского, – вселялись в пустынях, горах и пропастях земных, лаврах, монастырях, келиях, затворах, столпах, чтоб, упразднясь от всего друтаго, чрез совершенное терпение, послушание и отсечение воли своей очиститься от страстей и укрепиться в добродетели в общежительных обителях или в уединении и совершенном отшельничестве воспитать добрые нравы и чувства, посредством трезвения, соблюдая ум неразвлекаеним нечистыми помыслами, – в надежде или тем, или другим способом обрести Бога, ради котораго поднимали все труды и подвиги, как телесные, так и душевные».³⁶⁶ И как бы продолжая это в приложении к себе самому, в другом месте от лица тех же подвижников говорит: «При том я провожу дни в пустыне, таком месте, где благоволил Господь пребывать в пустыне был дуб Мамврийский, у котораго Бог явился Аврааму; в пустыне небошественная лествица видена была Иаковым; в пустыне Израиль получил закон и потом уже вошел в землю обетованную, в пустыне Моисей видел Бога; водворяясь в пустыне, Илия благоугодил Богу, в пустыне Иоанн приготовлен был на проповедь покаяния; на Елеон, вне града, удалился Господь молиться, научая и нас уединенной молитве; в пустыне – тесный и прискорбный путь, вводящий в живот; в пустынях, в горах, вертепах и пропастях земных скитались пророки и праведники, и весь сонм пустыннолюбивых отцов просиял святостью на земле и славою на небе. В пустыне стремлюсь и я сделаться достойным благ, обетованных мученикам и праведникам, да не ложно могу сказать, за словеса устен Твоих аз сохраних пути жестоки (Псал. 16, 4) Вне града распятый за нас Господь и крестною смертью оживотворивший нас да подаст и мне терпение понести крест пустыни и терпением да привлечет к Себе. К Нему стремлюсь, Его ищу и Отца Его и Всесвятаго Духа, да обращусь верным рабом Его в день воздаяния всем».³⁶⁷ Заключая же эту речь снова в виде наставления, преосв. Феофан говорит: «Возгревая в себе такия помышления, ты тщательно и усердно совершишь начатое течение, даже до смерти подвизаясь за истину и отревая терпеливо всякое злое помышление, по слову Апостола, который говорит: блюдите, братие, да не когда будет в некоем от вас сердце лукаво, исполнено неверия во еже отступити от Бога жива. Но утешайте себе на всяк день, дóндеже, днесь, нарицается (Евр. 3, 12. 13), словом – днесь означая все время нашей жизни. Жительствуя так, брат, ты сам себя спасешь, и нас обрадуешь, и Бога прославишь. Ему слава и держава во веки веков. Аминь»³⁶⁸. Так во истину и жительствовал в пустыне Вышенской святитель-затворник во все многолетнее время своего в ней пребывания, молясь не только о себе, но и о других, трудясь в области духовной письменности уже прямо не ради себя, а ради ближних и достигши того, о чем торжественно и велегласно поет святая церковь по отношению к пустынникам: Пустынным непрестанное Божественное желание бывает, мира сущим суетнаго кроме.

В чем именно состояли пустынные подвиги святителя, его внутренняя жизнь, хождение пред Богом, об этом у нас будет речь далее.