К истории изучения греческого языка и его словесности в Московской Духовной Академии

(Наиболее выдающиеся труды и труженики в области изучения этого предмета.)

Восемьдесят лет тому назад в тех самых стенах, в которых теперь помещается Московская Духовная Академия, доживала свой последний учебный год 70 лет находившаяся здесь Троицкая Лаврская Семинария, а в Москве, в Заиконоспасском монастыре, что на Никольской улице, доживала также свой последний учебный год 130 лет существовавшая Славяно-греко-латинская Академия вместо которой, на месте Троицкой Лаврской семинарии, и открыта была в 1814 году наша теперешняя Академия. От обоих этих, отживавших свой век, учебных заведений, своих предшественниц, Московская Духовная Академия многое унаследовала (личный состав преподавателей и учащихся, библиотеку и т. д.). Унаследовала от них она, между прочим, и любовь к занятиям в области греческого языка и его словесности, бывшим в них весьма плодотворными. В то время, когда светские учебные заведения в нашем отечестве не имели и тени знакомства с греческим языком, как предметом преподавания в них, в то время, когда у нас не существовало еще ни университетов, ни гимназий, предшественница нашей Академии Московская Славяно-греко-латинская Академия, имевшая первыми насадителями науки в ней греков братьев Лихудов, не только деятельно трудилась над изучением греческого языка и его словесности, но уже и обнаруживала эту деятельность составлением и изданием учебных руководства и пособий по сему предмету, переводов с греческого и других трудов в том же роде литературы. Имена самих Лихудов, оставивших не мало учебных руководств, писанных на греческом языке, – Варлаама Лящевского, греческая грамматика которого выдержала несколько изданий,¹ – Моисея Гумилевского, много работавшего над переводами творений св. Отцов с греческого ² и других тружеников этой Академии останутся незабвенными в области изучения нашего предмета. Много потрудилась в той же области и Троицкая Лаврская семинария, в которой особенно сильным двигателем этого изучения был сам митрополит Московский Платон, († 1812), долгое время (с 1761 г.) стоявший во главе этой семинарии, то как ректор ее, а то как священно-архимандрит Сергиевой Лавры и очень любивший это учебное заведение. Будучи, вследствие одной случайности ³, по его собственному признанию, «самоучкой» (αυτοδίδακτός) в греческом языке, хорошо изучив этот язык теоретически и практически ⁴, и полюбив его, он ту же любовь к нему поселял, возгревал и в питомцах, тружениках Троицкой Лаврской Семинарии, которая тем особенно и преимуществовала пред всеми другими семинариями своего времени, что мало-помалу сравнялась с академиями по курсу предметов и по изучению греческого языка в числе этих предметов ⁵. Вместе с тем и в отношении к Московской Славяно-греко-латинской Академии митрополит Платон в годы юности своей был учеником, а после, в качестве Московского архипастыря, директором ее. Дабы изучение греческого языка и в Академии и в семинарии было не одно лишь теоретическое, но и практическое, митрополит Платон, как сам, в свою бытность учеником Академии, так и воспитанников того и другого учебного заведения заставлял посещать Московский Никольский греческий монастырь и участвовать там чтением и пением во храме (по-гречески), приглашал природных греков для обучения в них греческому языку, оказывал всякое покровительство грекам, желавшим учиться в подведомых ему духовно-учебных заведениях ⁶, имея в виду пользоваться и их взаимными услугами для разговоров на греческом языке с учениками русского происхождения, ввел в этих заведениях обучение не только древнегреческому, но и новогреческому (ἁπλᾴ) языку, и т. д. Большим подспорьем ему в этом отношении был Высочайший указ 27 августа 1784 года, коим относительно предметов преподавания в духовных семинариях предписывалось между прочим следующее: «из числа языков греческий предпочтительнее другим в оных преподаваем быть долженствует, как в рассуждении, что книги священный и учителей православной нашей Греко-российской церкви на нем писаны, так и потому, что знание сего языка многим другим наукам пособствует; почему Синод наш подтверждая кому следует о надлежащем того исполнении, обязан будет впредь, по истечении трехлетнего времени, наблюдать за правило, чтоб на убылые места, от избрания его зависящие, представляемы были преимущественно такие, кои в греческом языке совершенное приобрели знание. И во исполнение сего Правительствующий Синод приказали: о надлежащем по тому именному Ее Императорского Величества Высочайшему указу исполнении в Московскую Святейшего Синода Контору, к Синодальным членам и ко всем Епархиальным преосвященным Архиереям и в ставропигиальные Лавры и монастыри послать указы с таковым подтверждением, что ежели где в семинариях вышеупомянутых греческих классов доныне не учреждено, то оные неотменно завесть по получении сих указов в самоскорейшем времени, и по силе оного именного указа для просвещения общественного и особливо духовного чина, греческому языку обучать с тем, чтобы учившиеся приобрели знание не только читать, но писать, говорить и переводить совершенно, для чего и учителей к тому достойных и знающих определить, и когда где оные учредятся, тогда из каждого место Святейшему Синоду дать знать репортами, а потом о учениках какой где будет успех, со изъяснением чему обучились и обучаются, а при том и о самих учителях, и о монастырских настоятелях не об одном том, что они греческому языку обучались, но совершенно ль кто во всем вышеозначенном имеет знание или нет, в присылаемых из епархий в Св. Синод о учителях и семинаристах и о качестве монастырских настоятелей ведомостях показывать именно без всякого упущения, дабы из того прилежность и старшие или упущение о каждом месте Св. Синоду всегда усматривать было можно»⁷. Этот указ подтвержден и усилен был указом 1798 года⁸. В силу и побуждений со стороны митрополита Платона и этих указов, изучение греческого языка и его словесности в Троицкой Лаврской семинарии поставлено было на прочных основаниях⁹. Плодами же такого изучения были в ней труды, подобные тем, какими ознаменовала себя и Московская Славяно-греко-латинская Академия. Особенно много потрудившимися на этом поприще были следующие лица: скончавшийся в 1815 году в сане архиепископа Псковского Мефодий (Смирнов), питомец Троицкой Лаврской семинарии, до окончания в ней курса переведенный в Московскую Славяно-греко-латинскую Академию нарочито с целью практического ознакомления с греческим языком в греческом Никольском монастыре, а по окончании курса в Академии учитель греческого и еврейского языков, префект и ректор той же Лаврской семинарии, который составил правила и словарь простогреческого языка (изд. в Москве 1783 и 1795 гг.), перевел с греческого избранные места из св. Иустина Философа и письмо св. Василия Великого о пустынножительстве (Москва, 1783); затем, – Иаков Димитриевич Никольский, скончавшийся в 1839 году в сане протопресвитера Большого Успенского собора в Москве, переведший с греческого «Добротолюбие» и Никифора Феотоки «Толкование воскресных Апостолов» (в 2-х томах. Москва, 1820 и 1839), издавший начальные правила греческого языка, участвовавший в издании греческой Библии (Москва, 1821) и исполнявший разного рода поручения начальства по части перевода с греческого, и др.

Предания Московской Славяно-греко-латинской Академии Троицкой Лаврской семинарии были весьма сильны и живы при открытии Московской Духовной Академии в 1814 году и широким потоком влились в последнюю, так что лишь как бы сторонним дополнением к ним были в ней предания С.-Петербургской Духовной Академии, воспринятый от некоторых начальствующих и наставников из питомцев этой Академии, где впрочем занятия греческим языком шли также успешно, особенно по преобразовании ее в 1809 году ¹⁰. Но по началу, занятая своим всесторонним благоустройством и, так сказать, самовоспитанием на новых началах, Московская Духовная Академия не могла много отдавать времени на занятия греческим языком. Самые даже классные занятия этим предметом, по началу, вследствие того, что в Академии поступили некоторые воспитанники из таких семинарий, в которых греческий язык или вовсе не преподавался или преподаваем был слабо, не отличались полным успехом. Поэтому ревизовавший Академию в 1815 году ректор С.-Петербургской Духовной Академии архимандрит Филарет, что впоследствии митрополит Московский, в своем донесении Комиссии духовных училищ писал: «класс языков не в том еще состоянии, в каком должен быть в Академии. Сие от того, что учившиеся и не учившиеся при образовании Академии рядом вошли в оный. Те, которые учились прежде, оказались ныне достойно Академии: а иные медлят еще в начатках»¹¹. И в 1818 году тот же ревизора, бывший тогда в сане епископа Ревельского, греческом есть отлично успешные, но есть и малосведущие в самых начатках языка»¹². Классные занятия состояли почти совершенно в том же, в чем они состояли и в начале XIX столетия в Троицкой Лаврской семинарии, когда в ней учителем греческого языка была тот же Филарета, в мире Василий Михайлович Дроздов, т. е. в чтении, разборе и переводе преимущественно творений св. Отцов и учителей церкви греческой: Климента Александрийского, св. Григория Богослова, Исидора Пелусиота¹³ и др. Полной успешности изучения греческого языка в Академии препятствовала и частая смена преподавателей этого предмета в Академии. Так первый наставник по греческому языку кандидата I курса С.-Петербургской Духовной Академии Григ. Кир. Огиевский, только что было хорошо поставивший дело, начав его с открытия Академии в 1814 году, в 1819 году перешел в Киевскую Академию; затем иеромонах Амфилохия (Тумский) преподавал греческий язык лишь два года с 1818 по 1820 год; Петр (в монашестве Евлампий) Пятницкий († 1862) с 1820 по 1824 год; Петр Матвеевич Терновский († 1874) с 1822 по 1826 год и т. д. Сравнительно дольше других преподавали этот предмет бакалавры Петр Козм. Славолюбов († 1848), именно с 1834 по 1844 г., Василий Сергеевич Соколов († 1862), с 1834 по 1842 г. и Александр Феодорович (в монашестве Алексий) Лавров-Платонов († 1890) с 1862 по 1870 г. Только бывший ректор Академии протоиерей Сергий Константинович Смирнов († 1889) Целых 40 лет (с 1844 и по 1884 г.) преподавал греческий язык в ней ¹⁴. От того-то еще в 1820 году тот же ревизор Филарет, в то время архиепископ Тверской, доносил Комиссии духовных училищ об Академии Московской: класс языка греческого требует новых усилий для его усовершенствования. Учащий ¹⁵, по – видимому, не далеко упредил учащихся, хотя, может быть, сие произошло главнейшим образом от нечаянного выбытия прежнего профессора сей кафедры»¹⁶. – Далее, кроме того, что и самый греческий язык, как предмет академического курса, считался тогда в числе второстепенных, маловажных учебных предметов (чем и объясняется между прочим сейчас указанная частая смена наставников греческого языке в Академии¹⁷, самые обстоятельства времени по началу направляли внимание Академии главным образом на другие предметы, что также отвлекало ее от сосредоточения занятий на греческом языке. В то время в Петербурге, под смотрением Св. Синода, совершался перевода Св. Писания на русский язык, и когда дело дошло до разделения переводного труда между академиями, то на долю Московской Духовной Академии достались те книги Св. Писания Ветхого Завета, перевод которых требовала более знакомства с еврейским, нежели с греческим языком. Именно это были книги: Исход и Второзаконие. Но едва только Академия прошла период «собственного своего воспитания», совершавшегося «с благословением Божиим», в течение первых шести лет своего существования и с «седьмым годом» начала свое «совершеннолетие», выражаясь словами не раз упомянутого ревизора ее, святителя Филарета¹⁸; едва только укрепилась своими духовными силами, получив и внешнее для себя подобающее благоустройство, едва только исполнила первый особые поручения, ей данные от высшего начальства, в роде упомянутых переводных и других трудов, как положение дела совершенно изменилось. Частью по поручению начальства, частью же по собственному почину, Академия предприняла труды, стяжавшие ей почетное имя среди ученых учреждений, и между прочим труды, прямо требовавшие основательного изучения и знания греческого языка. Таковы, кроме рассмотрения разного рода учебных руководств и пособий по этому предмету¹⁹, составление греческо-русского лексикона²⁰, представление мнений о лучшей постановке дела преподавания греческого языка в духовно-учебных заведениях²¹, переводы с греческого, и т. д. Мы в настоящий раз остановим наше внимание собственно на переводах с греческого и притом главным образом на переводах святоотеческих творений, как на деле, в котором труды Московской Духовной Академии являются особенно великими и плодотворными.

Еще в начале 1822 года архиепископ (с 1826 г. митрополит) Московский Филарет, в исполнение требования Комиссии духовных училищ, основанного на указе Св. Синода от 10 января 1821 года «об усилении в народе учения православного чрез епархиальное духовенство» и «чрез посредство учащих в духовных училищах», подать в означенную Комиссию мнение, в 7-м пункте которого писал между прочимы «дозволить иногда, вместо толкования Священного Писания, произносить беседы Св. Отец, которые для того, по приличию, избирать и переводить на общевразумительное русское наречие» ²². Это мнение, в последних своих выражениях находившееся в полном согласии с получавшей тогда осуществление на деле мыслью о переводе Священного Писания на русское наречие, возымело силу закона; но более или менее крупных плодов от такой меры не произошло, особенно вследствие некоторых обстоятельств конца царствования Государя Императора Александра Павловича и начала царствования Государя Императора Николая Павловича, несколько задержавших правильное течение дел между прочим и в этом направлении. Однако и в то время, преимущественно в С.-Петербургской Духовной Академии, мера эта имела свою долю действия²³. Но вот в 1828 г. сам святитель Филарет, уже как архипастырь, которому подчинена была Московская Духовная Академии, по обозрении сей последней, дал такое предложение Академическому Правлению, которое не только поддерживало, но и усиливало его же мнение, высказанное в 1822 году. Именно в 10 пункте этого предложения Московский Архипастырь писал: «Греческого класса низшее отделение переводило на испытании стихи Св. Григория Богослова, высшее прозу Св. Григория Нисского: и сие дало низшему отделению вид большей успешности пред высшим. Хорошо было бы классу языка, кроме словесного испытания, представлять к концу курса какой-нибудь, хотя небольшой, готовый перевод, сделанный в продолжение курса, хотя впрочем это не обязанность»²⁴. Это предложение, не смотря на ограничение его обязательности последними словами, возымело полную силу действия, и уже с 1830 года значительное число переводных трудов было представлено на благорассмотрение митрополита Филарета; из них некоторые были одобрены святителем и напечатаны²⁵. Но без всякого сомнения еще более важным и плодотворным оказалось дело, предпринятое Московской Духовной Академией 50 лет тому назад и до ныне продолжаемое. Разумеем последовательное и непрерывное, периодически появлявшееся издание творений Св. Отцов в русском переводе (с греческого) ²⁶ с прибавлениями духовного содержания, что все в совокупности имело вид журнала, академического органа печати. Самая история этого дела, посему, и между прочими в виду исполнившегося ныне 50-ти летия академического издания творений Св. Отцов, заслуживает более пристального к себе внимания.

В 1840 году один из питомцев, Московской Духовной Академии VII курса (выпуска 1830 года), архимандрит Никодим (Казанцев), скончавшийся в 1874 году на покое в сане епископа Енисейского, в исполнение поручения обер-прокурора Св. Синода графа Н. А. Протасова, составил проект издания перевода Св. Отцов. Обер-прокурор же дал ему такое поручение потому, что от директора Духовно-учебного управления А. И. Карасевского знал мысли этого архимандрита о том, что «только с того времени, как русские богословы будут читать святых Отцов на русском языке, можно ожидать, что они будут самостоятельные и зрелые богословы и не будут зависеть от латинских, немецких, французских и английских богословов и богословий». Проект этот не был одобрен тогда в том его виде, в каком он быль представлен начальству. Но составитель его после приписала к своему о нем воспоминанию: «скажу однако: после сего моего проекта, чрез два года, и в самом деле начали переводить в Московской Духовной Академии Григория Богослова, а в С.-Петербургской Академии историков – Евсевия, Сократа, Созомена, а потом Иоанна Златоуста» ^27. Из этого как будто можно заключать, что архимандриту Никодиму и принадлежит первая мысль об издании Творений Св. Отцов в русском переводе, начатом Московской Духовной Академией с 1843 года. Но, с одной стороны, не безызвестно, что С.-Петербургская Духовная Академия еще с 1821 года начала издавать «Христианское чтение» и в нем переводы святоотеческих творений, часть которых принадлежала и труженикам Московской Духовной Академии, доколе последняя не стала издавать свой журнале «Творения Св. Отцов»; а с другой – теперь, кажется, более уже не может подлежать сомнению, что почин в деле, о котором у нас идет речь, принадлежит товарищу означенного архимандрита Никодима по академическому курсу, ректору Московской Духовной Академии, архимандриту Филарету (Гумилевскому), скончавшемуся в г. в сане архиепископа Черниговского. Еще в бытность свою инспектором Академии (в 1833–35 годах.), когда ректором последней быль архимандрит Поликарп, он лелеял мысль о таком издании и еще в начале 1835 года представил митрополиту Филарету свой проекте этого издания. Впрочем мысль об издании святоотеческих творений в русском переводе тогда еще не вполне созрела в его уме, и проект его остался пока безе осуществления не только в 1835 году, но и в ближайшие последующие годы, когда составитель проекта быль уже ректором Академии. При своем проект 1835 года, имевшем в виду бессрочное издание святоотеческих творений, архимандрит Филарете представил митрополиту Филарету и некоторые опыты переводов, между прочим и свой переводе «Лимонаря». Митрополит. Филарет от 28 мая 1835 года писал архимандриту Филарету: «При сем возвратится перевод, есть ли Лимонаря, то луга, а не сада²⁸. Переводе в некоторых местах не кажется удовлетворительным. На что, например, анахорет, когда есть отшельник?²⁹ И текст Патерика лучше сего. Желателен перевод Патерика»³⁰. И от 16 октября того же 1835 года писал тому же архимандриту Филарету: «Не успеваю собраться вполне написать вам о проекте издания. Посылаю статьи мной пересмотренные. Две мне показались годными: сие на них означено. Один знающий, с которыми я советовался, согласился с моим мнение; но прибавил, что одну из них надобно почти снова перевести по несовершенству перевода. Они удивились и тому, что статьи представлены в такой переписке, которую трудно прочитать. Это правда, что некоторых мест я и в очки не разбираю. Заключение то, что дело не созрело для исполнения в 1836 году, а надежнее продолжать готовиться к 1837 году. О прочих материалах буду писать впредь»³¹. Но и к 1837 году дело также еще не было готово. В ноябре сего 1837 года митрополит Филарет писал к соименному себе ректору все тому же архимандриту Филарету: «Хорошие переводы святых отцов печатать дело хорошее, и я буду сему рад. Но желал бы знать, что вы хотите печатать» ³². За тем от 9 апреля 1838 года: «Печатать переводы святых Отцов дело весьма хорошее, полезное и достойное всякого поощрения. Но искрошить каждого святого отца на части, потоми смешать всех, и такими образом печатать, – не знаю, похвалите ли ото и вы, хотя таков почти ваш проект. В издании пародическом срочном это оправдывается журнальной поспешностью и потребностью разнообразия для журнала: но вы предпринимаете издание не срочное; потому оно меньше терпит смеси, а больше требует порядка. Например, в самом начале вы хотите напечатать два слова Григория Богослова о богословии. Где же прочие три? Чем оправдать можно расторжение сих слов, очевидно имеющих общее единство и составляющих небольшое целое? Если бы захотели издать в новом переводе всего св. Григория: очень хорошо! Если пять слов, о богословии, и это хорошо. А два? Не понимаю, как пришла такая мысль. – И то не в порядке, что мы беремся делать произвольное, не исполнив должного. Вам поручен, от Св. Синода перевод, помнится, толкования на св. Евангелиста Матфея. И дело такое хорошее, что без приказания можно было бы охотно за пего приняться. Но сделано ли оно хотя по приказанию? Помнится, еще нет³³. – Письма св. Василия Великого хорошо бы перевести все. Дело не огромное, удоборазделимое по частям, для многих нужное, для всякого полезное, и если перевод будет хорош, книга сия может получить обширный ход. Всего не выскажешь, что приходит мне на мысль при чтении вашего оглавления к будущим книгам. Думаю, надобно договаривать о сем на месте. Или докажите мне превосходство вашего плана, или начертайте другой»³⁴. И в 1839 году от 15 июня ему же писал: «Возвращаю вам некоторые переводы у меня залежавшиеся. Переводы св. Писания не удовлетворительны. Переводы из богословского словаря порядочны: но некоторые статьи местами слабы, а некоторые и не стоило труда переводить. Посылаю к вам еще много переведенных слов св. Григория Богослова. Посмотрите. Не будет ли охотников совершить и довершить сию работу, чтобы издать новый перевод. Перевод некоторых слов помещенный в Христианском Чтении помог бы также отчасти сему делу»³⁵. Окончательно порешен вопрос об 9 * * академическом повременном издании уже в 1810 году, все при том же ректоре архимандрите Филарете. Определением Св. Синода от 17 мая / 31 декабря сего 1840 года, вследствие ходатайства митрополита Московского, основанного на представлении Правления Московской Духовной Академии, и предложения обер-прокурора Св. Синода графа Протасова, разрешено сей Академии издавать журнал с переводами святоотеческих творений и с прибавлениями духовного содержания, для чего образовать при ней редакционный комитет из четырех членов академической корпорации под председательством ректора Академии. Согласно этому определению обер-прокурор Св. Синода, чрез Духовно-учебное управление, от 19 февраля следующего 1841 года дал такое предписание академическому Правлению: «Один из главных и существенных предметов знания для духовных воспитанников, как будущих служителей церкви, должны составлять, после св. Писания, творения св. Отцов. Между тем, опыт показывает, что они не довольно бывают ознакомлены с сим предметом, частью по недостаточным сведениям в тех языках. на коих писали св. Отцы, частью по несовершенству переводов их творений на наш отечественный язык, которыми хотя и богата православная наша Церковь, но язык сих переводов уже обветшал, так что они, оставаясь неоцененным сокровищем для любителей древнего наречия, не могут удовлетворять новых читателей, ищущих вместе с глубокими созерцаниями и приятного изложения. Посему представляется необходимою потребностью как для всех православных, так в особенности для лиц, посвящающих себя служению Церкви, новый и при том последовательный перевод св. Отцов на язык общеупотребительный, который бы вместе соответствовал важности предметов, содержащихся в их писаниях. – Святейший Синод, сознавая вполне сию потребность, в течении последних 20 лет, сделал уже многие распоряжения относительно преложения вновь на отечественный язык отеческих писаний. В следствие сих распоряжений, некоторые из них уже переведены окончательно, именно: Огласительные поучения св. Кирилла Иерусалимского. Толкования Св. Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея, на послание к Римлянам и на послание к Титу, книга св. Дионисия Ареопагита о небесной иерархии ³⁶ и некоторый нравственные сочинения св. Василия Великого; другие же переводятся по особым назначениям в духовных академиях и семинариях, как-то: Изложение веры православной св. Иоанна Дамаскина и толкования св. Иоанна Златоуста на послания от Иоанна, прочие послания Ап. Павла и Деяния Апостольские ³⁷. К сим же распоряжениям должно отнести и издаваемое при здешней ³⁸ духовной Академии с 1821 года Христианское Чтение, которое заключает в себе переводы многих восточных Отцов, как первых трех, так и последующих столетий. Затем весьма много еще остается творений св. Отцов, требующих нового перевода. – Духовно-учебное управление, озабочиваясь успешнейшим ходом сего дела, для соблюдения непрерывной последовательности в оном, признало полезнейшими труды по переводу св. Отцов возложить на духовные академии и на первый раз, на Московскую, потому, что две другие уже заняты периодическими изданиями ³⁹ на следующих основаниях: 1) Академии, избрав для перевода и издания какого-либо св. Отца, непрерывно продолжать перевод всех, или, по крайней мере, важнейших и, по настоящему времени, нужнейших его творений и не прежде как по окончании оных, приступать к переводу другого св. Отца. 2) Для скорейшего удовлетворения существенной потребности в отеческих писаниях, начать означенный перевод с главнейших Отцов, как-то: Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста. 3) Рассмотрение новых переводов поручить или существующим цензурным, или особым комитетам, при каждой Академии, составив последние из двух членов, известных по их знаниям и способностям, под председательством ректора Академии и возложив на них всю ответственность в отношении к чистоте и верности перевода. 4) Чрез каждые три или четыре месяца приготовлять непременно одну книгу перевода, которая бы составляла не менее 10 печатных листов в четвертую долю листа, и которая могла бы быть напечатана к определенному сроку. При чем наблюдать, чтобы печатание производилось на лучшей белой бумаге и со всей исправностью. 5) Для привлечения читателей разнообразием предметов, дозволить в каждой книге быть прибавлению, в котором бы помещались краткие сочинения богословского, нравственного и духовно-исторического содержания, с строгим впрочем выбором» ⁴⁰. В силу и исполнение этого предписания, Академическое Правление, во-первых, 19 июня того же 1841 года представило в Св. Синод, чрез Духовно-учебное управление, пространное мнение по рассматриваемому делу, определявшее подробности сего последнего, а когда это мнение было утверждено Св. Синодом от августа 1841 года, то, во-вторых, приступило к самому осуществлению мысли об издании Творений св. Отцов в русском переводе с прибавлениями духовного содержания и образовало состав редакционного комитета для Творений и Прибавлений из следующих, наиболее сочувствовавших делу и способных к нему, лиц: инспектора, архимандрита Евсевия, профессоров: Ф. А. Голубинского, П. С. Делицына и А. В. Горского, под председательством ректора, архимандрита Филарета. Этот комитет приступил за тем уже и к заготовлению материалов для повременного академического издания, как в ноябре означенного 1841 года ректор, архимандрит Филарет был вызван в Петербург и вскоре рукоположен во епископа Рижского. Тогда вместо его ректором Академии и председателем редакционного комитета был назначен архимандрит Евсевий (Орлинский), скончавшийся в 1883 году в сане архиепископа Могилевского.⁴¹ Генваря 14-го дня 1842 года редакционный комитет представил митрополиту Филарету « на Архипастырское благорассмотрение» переводы слов святого Григория Богослова для первой книжки издания, «поверив их с подлинником» (который при сем и приложен был «и исправив также статьи, назначаемые для прибавлений к оной книжке по приложенной программе» ⁴². При этом комитет считал нужным между прочим объяснить митрополиту, что «представляемые слова святого Григория Богослова расположены в порядке издания Бенедиктинского или Клемансета». Митрополит Филарет, бывший в то время в Петербурге, от 8 февраля того же 1842 года, дал следующую многознаменательную резолюцию на этом представлении: «Благоволят сотрудники дела внимательно и благодушно выслушать, что скажется, и есть ли иное не по желанию, не охлаждаться к делу, а укрепляться и изощрять внимание к побуждению затруднений, да будет дело полезно и достойно Академии, 1) Житие св. Григория составлено так, что с достоинством может предшествовать изданию его писаний⁴³. 2) Перевод одного слова⁴⁴ и несколько другого, я исправил и отдаю на суд Комитета, к лучшему ли сие сделано. Есть ли Комитет сие признает: то ему надобно будет признать и то, что весь перевод требует пересмотра. Но Комитет легко рассудит и то, что мне нельзя иметь времени произвести пересмотр всего перевода. Следственно надобно переводчикам и редакторам усилить внимание. Не думаю, чтобы годилось заставить св. Григория говорить: воловий и овчий пастух; блистательный Бог. и пр. 3) Вероятно, переводчики встречали места особенно затруднительный и сомнительные. Такие следовало бы именно указать, чтобы я мог ими заняться. Ибо как не попять, что мне нельзя сесть и поверять строку со строкой перевода и подлинника от первой до последней? 4) Трех слов⁴⁵ для первой книжки мало⁴⁶. 5) Не странно ли в жизнеописании ссылаться на латинское издание и писать: оr. 4, оr. 8, когда вы делаете русское издание, и. есть ли Бог дарует, будете иметь читателей, которые латинского издания не знают? 6) О мерах к сохранению благонравия. Нет ли тут галлицизма? – Что немец пишет, смотря на немецкое воспитание: можно ли то всегда буквально переписывать, не оглядываясь на Русское воспитание, и на то, которое у вас пред глазами? –– Дитя у вас делает преступления: и вы наказываете дитятю: наказывайте дитя; но пощадите грамматику. Вот часть объяснений, почему я предлагаю некоторый перемены и исключения в тексте: впрочем статья может идти в дело с пользой ⁴⁷. 7) Оценка благ ⁴⁸ и пр. Заглавие длинное и не довольно вразумительное. И на что оно? Разве на то, чтобы под ним написать столь же тяжелую страницу, и потом писать отдельные статьи со своими заглавиями и подвергнуться необходимости употреблять в издании скучную отметку: продолжение будет впредь? По моему мнению, лучше бросить общее заглавие и введение; и печатать статьи каждую под своим заглавием. Они имеют свою целость и занимательность. – В особых моих на сии статьи замечаниях Комитет, надеюсь, усмотрит, что ему надлежит усилить внимание, чтобы текст представлялся в чистоте и приличии ⁴⁹. 8) Внимания требует, думаю, и то, какое объявление издано будет, когда приступлено будет к изданию» ⁵⁰. Эта пространная, обстоятельная, самых мелких подробностей дела касавшаяся резолюции мудрого и проницательного Архипастыря, как само собой понятно, задала редакционному комитету новой работы над заготовленным материалом так много, что нечего было и думать о начале выпуска издания в свет в 1842 году. Пересмотр заготовленных материалов продлился до осени 1842 г. и при этом комитет, встретив новые недоразумения, имевшие значение и для дальнейшего материала, обращался, чрез своего председателя, ректора Академии, за разрешением их к тому же святителю Московскому. Святитель, на одно из таких» обращений, еще из Петербурга писал к ректору (архимандриту Евсевию) следующее: «Соглашаюсь с вами, отец ректор, в том, что в издании вашем не надобно без особенной нужды делать указания на иностранных чуждого исповедании писателей. Спрашиваете, не изменять ли, или не опускать ли некоторые места в переводе св. Григория Богослова. Нельзя отвечать, не видя ниже примера. Вообще же ни опускать, ни изменять не должно. Есть ли же встретится выражение, которое имеет неблаговидный смысл: надобно найти в нем существенную мысль св. Отца, которая должна быть чиста, и по ней устроить перевод, верный, есть ли не букве, то идее св. Отца. Есть ли у бывшей у меня части перевода есть места сего рода, вам надлежало указать, и я занялся бы ими, когда не могу заняться всеми» ⁵¹. Таким образом и согласно таким указаниям, в дальнейшем действовании своем комитет, препровождая к митрополиту Филарету части перевода и прибавлений, заготовленные к издании, обыкновенно вместе c тем препровождал к нему и обозначенный на особом листе наиболее затруднительные и сомнительные места в переводу, при чем и в самой рукописи перевода отмечал их особыми знаками с указанием и на соответствующие места подлинника по изданию, вышепоименованному ⁵². Для первой книжки журнала таким образом все вновь пересмотрено , окончено в рукописи и представлено было митрополиту в октябре 1842 года, при чем приложен был и проект объявления о предпринятом издании и содержала первой книжки его. Митрополит Филарет, в свою очередь, все это снова и весьма внимательно просмотрел, исправил что нужно и так как редакционный комитет в тоже время испрашивал у него дозволения начать выпуск издания в свет с началом 1843 года, то от 29 ноября того же 1842 года дал такую резолюцию на представлении о сем комитета: «Бог благословить благое начинание благим успехом. – Соглашаюсь на представленное, и есть ли в составе прибавлений для первой книжки рассужено будет сделать некоторое изменение, и на сие соглашаюсь» ⁵³. Вместе с тем он еще из Петербурга в апреле прислать свою проповедь на Благовещение к ректору с предложением «есть ли поправится, напечатать» в предполагаемом академическом «издании» ⁵⁴. Проповедь эта, конечно, вошла в состав содержания первой книжки издания. И вообще митрополит Филарет был одним из самых деятельных сотрудников издания академического, помещая в нем свои проповеди ⁵⁵. Но так как, по его епархиальным и другим занятиям и по значительному отдалению Сергиева посада, где находится Академия, от Москвы, было неудобно и невозможно с точностью следить за всеми подробностями академического издания, то он, благословив начало его и поставив его, так сказать, на ноги, дав руководственные указания для дальнейшего движения дела издания, уже от 4 декабря 1842 г. писал ректору Академии архимандриту Евсевию: «Простите, что задержал я материал предприемлемого издания. Сперва отложил, чтобы найти удобное время просмотреть пристальнее: но такое время не являлось, и я не приметил, что промедлил долго. Получив напоминание ваше, я тотчас кончил сие дело. Мне хотелось посмотреть за началом изданья, чтобы в начале не встретилось в нем чего прекословного. За дальнейшим ходом издания смотреть мне невозможно; и я делал бы вам остановки. Посему надобно прекратить представление ко мне материалов. Разве о чем особенно захотите спросить меня: тогда присылайте что нужно будет без официальных форм, и я буду стараться ответствовать, немедленно».⁵⁶ Таким образом порядок наблюдения за академическим изданием несколько видоизменился; но из множества данных и сношений Московского Архипастыря с академическим начальством, и другими лицами мы видим, что он и в дальнейшее время зорко следил за этим изданием, напоминая, когда считал нужным, о бдительности, осторожности и внимательности, замечал промахи, исправляя ошибки, направляя дело по наилучшему пути и обращаясь со своим веским словом к Академии не только тогда, когда редакционный комитет, по его же предложению, обращался к нему за разрешением своих, каких бы то ни было недоразумений, но и тогда, когда комитет и не ожидал его замечаний, не подозревая ничего недоуменного или неправильного в ходе издания. Вместе с тем святитель Филарет по истине отечески относился к интересам издания, всячески способствуя распространенно и доброй славе его, радуясь его успеху, поддерживая, ободряя и поощряя издателей и т. д. Так, например, когда уже в ближайшие к началу дела годы доход от издания стал значительно превышать расход на него и когда оно успело заслужить одобрение в похвалу с разных сторон. Св. Синод счел благовременным, чрез Московского Архипастыря, «издателем Творений святых Отцов церкви в русском переводτ объявить» свое «благословение за успешный ход сего повременного издания», а избыток денежных доходов разрешить к употреблению на вознаграждение издателей и сотрудников. Получив указ о сем из Св. Синода чрез Духовно-учебное управление и препровождая его в Академию, святитель Филарет, оставляя в стороне, как менее важное, материальное вознаграждение трудившихся в деле издания и имея в виду преимущественно важнейшее в этом указе, от 28 февраля написал такую резолюцию на сем последнем: «С утешением объявляю благословенно Святейшего Синода, и с желанием, чтобы ободренные благоволением Святейшего Синода благодушно и ревностно, как начато, продолжали дело» ⁵⁷ – Так с благословения святителя Филарета начатое дело издания продолжалось и впредь, с прежним успехом: и только не задолго до кончины святителя (19 ноября 1867 г.), когда возникло множество других, духовных и светских, повременных изданий, материальный успех его поколебался, так что издание на некоторое время то замирало, а то снова возникало, пока с 1880 г. Академия не стала продолжать его уже безостановочно доселе, несколько изменив по началу программу, а с 1892 г. и самое наименование издания, но за то неизменной почти оставив важнейшую для нас в настоящем!» случае переводную часть.

В деле перевода святоотеческих творений, как уже видно было отчасти и из вышеизложенного и как еще более открывается из различных дел архивов академических ⁵⁸ и других данных, трудились многие члены академической братии; далеко не безучастным к нему оставался и сам главный начальника Академии митрополит Филарет. И так как, с одной стороны, самое важное в этом отношении, многолетнее трудовое дело Академии начавшееся с 1843 г. издайте Творений св. Отцов в русскому переводе в значительной мере опиралось на предшествовавшие переводные труды и между прочим на труды старейших членов самой же академической братии, а с другой, многие из прежних деятелей на этом поприще вошли в состав тружеников начавшегося с 1843 года дела: то обозрение трудов и очерк деятельности самых тружеников по переводу святоотеческих творений с греческого мы считаем справедливым начать с самого открытия Московской Духовной Академии, при чем, ради сокращения обзора, преимущественное внимание будем останавливать только на главнейших деятелях, тружениках.

На первом плане при этом выступает пред нами величавая личность и многосторонняя, неустанная деятельность митрополита Московского Филарета, более полустолетия имевшего ближайшее отношение к Московской Духовной Академии вообще и к переводному делу её в частности, Митрополит Филарет является как бы звеном, связывавшим Московскую Духовную Академию с одной из ее предшественниц, Троицкой Лаврской Семинарией. Воспитанник этой семинарии и питомец митрополита Платона, который любил его как сына и которого он любил как отца, Филарет, в мире Василий Михайлович Дроздов, еще в 1802 году, когда был учеником семинарии, писал греческое поздравление митрополиту Платону на день его Ангела (18 ноября), в стихах ⁵⁹ и затем другое таковое же поздравление к празднику Рождества Христова ⁶⁰. Затем в 1803 году, по окончании семинарского курса, при определении на место учителя греческого и еврейского языков в той же семинарии, он был испытан в знании греческого языка посредством вопросов на греческом самим митрополитом Платоном ⁶¹, и его знание найдено было вполне удовлетворительным, так что по истечении означенного 1803 г. он, как учитель, получил в семинарской ведомости такой о себе отзыв ближайшего своего начальства: «по-гречески переводить, писать и говорить может совершенно» ⁶²; и затем во всю бытность свою учителем греческого языка (1803–1806 гг.) в семинарии он пользовался наилучшим о себе мнением всех, как обладавший широким и глубоким знанием своего предмета, умением вести дело и настойчивостью в труде, о чем свидетельствуют отчасти и сохранившимся до нас в рукописях его ежемесячный донесения начальству по своему классу ⁶³. В числе писаний, который он прочитывал, разбирал грамматически и объяснял в классе на греческом языке, особенным вниманием и любовью его пользовались творения св. Григория Богослова, так что некоторым из них он знал даже на память в их подлинном греческом тексте. «Письмо Григория Богослова, – писал он почти чрез 60 лет после того, именно в 1862 году, имея в виду письмо св. Григория Богослова о бедственном положении своем и церкви, – у меня в памяти с тех пор, как я в первые годы нынешнего столетия, будучи учителем греческого языка, разбирал оное в классе. Потом покойная игуменья Бородинская ⁶⁴ нашла перевод оного в книге Никона Черные Горы, списала (по какому побуждению, знает она), послала ко мне, и оно лежит у меня до ныне в аналое, на котором пишу» ⁶⁵. Не удивительно, поэтому, что он именно и в особенности споспешествовал тому, чтобы и в 1843 году Московская Духовная Академия начала последовательное издание творений св. Отцов в русском переводе с творений св. Григория Богослова ⁶⁶. И уже на закате дней своих, в предпоследний год своей жизни, будучи 84-летним старцем, размышляя о былом и грядущем, земном и загробном» ⁶⁷, он вспомнил одно из стихотворений св. Григория Богослова, именно Παρακλητικόν («Песнь увещательную»), началом которого служат слова: Ἐγγὺς ἀγὼν βιότοιο; вспомнил он это стихотворение по случаю известия о кончине преосвященного Филарета, архиепископа Черниговского († 9 августа 1866 г.), как о том свидетельствует покойный о. протоиереи А. В. Горский, – и решился сделать опыт русского перевода его также стихотворным размером, для чего 21 августа того же года поручил А. В. Горскому списать греческий текст этого стихотворения, ⁶⁸ и по исполнении поручения изложил слова перевода в известных выражениях:

« Близок последний труд жизни: плавание злое кончаю», и проч.⁶⁹

Перевод замечательно близкий к подлиннику. Но и других много опытов перевода с греческого представил святитель Филарет в течение долгой жизни своей, всюду и сам наблюдая и другим внушая наблюдать при этом, прежде всего, точность и верность перевода подлиннику, затем ясность речи перевода и наконец чистоту её. Так еще в 1812 году, по просьбе известного любителя наук и искусств А. Н. Оленина († 1843), он перевел с греческого один отрывок из «Политики» философа Платона ⁷⁰. в 1830 годах участвовал в переводе книги Правил св. Апостол, соборов и св. отец ⁷¹, перевод Акафист Божией Матери ⁷² и другие отрывки из богослужебных книг ⁷³, сличая с греческим подлинником и существовавшее переводы ⁷⁴, и отдавая греческому подлиннику всегда первенствующее значение ⁷⁵ и т. д. Зная основательно древнегреческий язык и его словесность, митрополит Филарет обнаруживал во многих случаях и в самых разнообразных видах это знание, кроме сейчас указанных опытов перевода: то на экзаменах, то в критических отзывах и замечаниях на различные переводы и сочинения, то даже в письмах и т. д. Так, например, в 1860 году июня 10 он был в нашей Академии на экзамене по церковной археологии и когда зашла речь об экзархе, причем, отвечавший на экзамене студент сказал, что экзарх – значит состояний вне других властей, а прямо подчиненный патриарху, то митрополит спросил: нельзя ли так объяснить: шестивластник? Когда студент остановился ответом, то митрополит заметил: а какое придыхание стоить в этом слове на ἐξ и указал, что здесь стоить легкое, следовательно эта частица есть предлог, а не числительное, на котором стоит тяжелое придыхание⁷⁶. В другом случае, именно в 1850 г., имея в виду одно место письма известного церковного писателя А. Н. Муравьева, святитель Филарет писал ему: «Ваши слова о посвящении книги я готов встретить Гомеровским удивлением: ποίον έπος φὐγεν ἔρχος ὀδόντων!⁷⁷. Посвятить книгу – это языческое слово. Не делайте никого кумиром»⁷⁸. Или, разбирая письма того же Л. Н. Муравьева об Афоне и встретив название: трагос, т. е. козлиная кожа, на которой были написаны правила Афонские, он шутливо заметил в своем письме к нему от 13 сент. того же 1850 года: "Трагос в некоторых правилах не очень благоуханен. И, кажется, не было бы потери для читателей, если бы некоторые были пропущены» ⁷⁹. Замечаний святителя на переводы святоотеческих творений мы еще будем иметь случай коснуться. Но митрополит Филарет знал не только древнегреческий, а и новогреческий язык, предпочитая в последнем высокий, а не простонародный стиль речи и изложения письменного, более близкий к древнегреческому, нежели простонародный. хорошо понимал красоты греческого языка, и т. д. Так. покойный преосв. Никодим епископ Енисейский, в своих воспоминаниях о митрополите Филарете за 1841 год, но случаю представления владыке Филарету своего перевода греческого письма архиепископа Фаворского (после патриарха Антиохийского) Иерофея († 1885), говорить: «Любовался владыка произношением греческой речи сего преосвященного Иерофея в Синоде: «Приятнейшее произношение, величественное, сладостное, лучше всякой музыки» ⁸⁰. И сам владыка Филарет в 1850 году писал к А. Н. Муравьеву от 26 октября: «Вчера был у меня и сегодня будет посланник Греческой церкви архимандрит Мисаил ⁸¹. Он витийствует на греческом так явственно, что я легко его понимаю, не как иных греков» ⁸². Вообще, выражаясь словами лиц, сведущих в деле, святитель Филарет, «лучший воспитанник старой истинно-классической духовной школы, был знаток языков древних: еврейского, греческого, латинского, на котором и изъяснялся свободно и изящно, был в постоянной переписке с иерархами и монастырями Востока» ⁸³ и проч. Не удивительно, поэтому, что сам хорошо и основательно зная языки древние классические, на себе испытав благие плоды классической школы, он крепко стоял за эту школу и как основу новейшего общего образования, прямо говорил, что «языки классические имеют значительную силу образующую» ⁸⁴, по духовным училищам считал нужным «усилить обучение языкам латинскому и греческому» ⁸⁵ и когда в 1860 году студенты Московской Духовной Академии, следуя веяниям времени, вздумали было, пренебрегая прямыми и ближайшими своими обязанностями, взять на себя обязанности произвольные, – открыть воскресную школу для мещанских детей Сергиевского посада, то митрополит Филарет изъяснил им, «что в сем нет настоятельной нужды для студентов; что это могут делать приходские священник и диакон; что студент, ревностный к своей существенной обязанности, имеет с избытком много своего дела для своего времени; что, вместо обучены детей русской азбуке, некоторые из них более имеют нужды употребить свободное время для усиления своего знания латинской и греческой словесности» ⁸⁶. Поэтому же, когда в 1860 годах происходила ожесточенная борьба между классицизмом и реализмом и последний имел за себя больше сторонников и поборников, нежели первый, когда зараза реализма стала проникать и в духовно-учебные заведения, еще стоявшие на почве классицизма в силу действовавших тогда уставов 1814 года, редактированных также Филаретом, и когда, потому, один из ревизоров по Смоленской духовной семинарии в 1863 году доносил Св. Синоду, сначала, что «по классам, языков необходимы коренные преобразования в методах преподавания», а потом, в противоречие себе, что «никакими изменениями в преподавании не может быть искоренено предубеждение о ненадобности знания языков»: то митрополит Филарет, в своем мнении на записку этого ревизора, писал: «на что же и преобразование, есть ли им ничего нельзя достигнуть? Дело в том, чтобы сделать уроки в языках привлекательными, и убедить в пользе обучения языкам. Для сего в преподавателе нужна не одна грамматика преподаваемого языка, но филология, археология, история, сравнительное языкознание. Надобно побуждать наставников приобретать и употреблять познания сего рода. Мудрости сей не трудно искать. Она в книгах. Прилежный наставник, не в долгое время, может сделаться хорошим и занимательным. Надобно наставнику быть изобретательным. Например, взять на преподаваемом языке занимательную и полезную для учеников книгу, раздать перевести по участкам, и в классе обсуживать и исправлять перевод. Польза возбудит охоту: охота поведет к успеху. Нужно также, чтобы начальное обучение древним языкам в низших училищах было основательно, и чтобы тем облегчалось дальнейшее в семинарии». ⁸⁷ Отсюда, видно, что святитель Филарет отнюдь не придерживался рутины, не стоял упорно за старину, охуждая все новое, как многие о нем думали, и между прочим в отношении к изучению греческого языка и словесности, которое в нынешнее столетие, благодаря открытиям в области языкознания, особенно быстрыми шагами подвинулось вперед, не только приветствовал и поощрял новые приёмы изучения и преподавания его, но и предлагал обращаться к помощи сравнительного языкознания в видах успешности того и другого иначе сказать, приветствовал, поощрял и предлагал внимание изучающих наш предмет последнее, можно сказать, слово науки этого предмета.

Но мы несколько уклонились от ближайшего предмета нашего слова. Просим прощения ее; ибо уже в 1815 году он приезжал из Петербурга, ревизовать ее; а, затем был ревизором её в 1818 и 1820 годах; потом с 1821 года стал в еще более тесную с ней связь, как архипастырь Московский, притом не желавший, чтобы что-либо, хотя сколько-нибудь важное в жизни её, проходило мимо его внимания и взора. То он особенно и не долюбливал в ректоре архимандрите Поликарпе (1824–1835), что отец Поликарп часто, не спросясь его, действовали по Академии, как полный хозяин или независимый начальник её, и в этом именно смысле его преемнику, раньше упомянутому архимандриту Филарету Гумилевскому от 19 февраля 1836 года писал: «Приучайтесь к понятию о точности в делах, которая произвольных мудрований не допускает без опасности быть виновату... Напоминаю вам, что не раз, вероятно, и при вас напоминал предшественнику, – не презирать правила устава, которое велит решения по делам важнейшим не приводить в в неполноте без ведома архиерея. А какие дела важнейшие? Для гордого и невнимательного нет ни одного; а скромно мыслящий узнает их» ⁸⁸. Таким-то образом и греческий язык с его словесностью, не смотря на второстепенное положение его между другими, главнейшими, предметами академического курса, не ускользал от проницательного взора митрополита Филарета во все течение первых 50-ти лет существования Академии и направляем был по пути наилучшему и к целям, достойным звания сей Академии, дабы он приносил и плоды, достойные этого звания и не унижавшие, а напротив возвышавшие ее по сравнению как с её предшественницами, – Московской Славяно-греко-латинской Академией и Троицкой Лаврской семинарией, так и с современными ей самой, соответствующими высшими учебными заведениями нашего отечества. А таковыми плодами между прочим и были переводы святоотеческих творений с греческого на современный русский язык.

В силу известного нам предложения митрополита Филарета Правлению Московской Духовной Академии от 8 июля 1828 года много оказалось в ней тружеников на поприще перевода святоотеческих творений, как мы уже и замечали раньше мимоходом. Так, например, известный в свое время Московский протоиерей, законоучитель светских учебных заведений первопрестольной столицы и составитель Священной Истории и других учебных книг по закону Божию, Михаил Григорьевич Богданов († 1861) в бытность свою бакалавром греческого языка в нашей Академии (в 1828–1832 гг.), представил в русском переводе из творений св. Иустина Философа вторую апологию и Изложение веры о православном исповедании. из св. Григория Нисского – о сотворении человека и две беседы на слова: сотворим человека, а также 20 бесед св. Иоанна Златоуста. Тогда же были представлены митрополиту перевод ответов патриарха Иеремии на главы Лугсбуртскаго исповедания ⁸⁹ и переводы некоторых других отрывков из святоотеческих творений. Сам митрополит Филарет в предложении своем академической Конференции от 12 июля 1830 г., в пункте 10-м, писал: «Сказанное в вышеупомянутом предложении о представлении переводов начинает приносить плод. Переводов с греческого представлено не мало, и в числе их есть достойные внимания... Есть ли другие занятия не позволят мне сделать особого распоряжения о представленных мне переводах: то о. ректору ⁹⁰ надобно будет вникнуть, которые из них могут быть представлены для напечатания, и которые могут быть сохранены до усовершения, или до соединения подобными, поколику не составляют целого. Остается желать, чтобы и по сему предмету усилено было внимание, особенно руководителя высшего класса за классом низшим. Например: переведена беседа святого Златоуста о новости праздника Рождества Христова и о выведении времени сего события из первосвященства Захарии. Беседа сия может быть прочитана и употреблена в пособие археологического соображения: но для представления ее в переводе трудно поставить правильную цель» ⁹¹. Согласно этому новому распоряжению, о. ректором вновь представлены были митрополиту Филарету некоторые переводы святоотеческих творений. До нас сохранились некоторые рукописный тетради таких переводов с резолюциями на них митрополита, относящимися к 1832 году. Такова, ближе всего. объемистая тетрадь, заключающая в себе переводе двух книг св. Григория Нисского «о Псалмах», писанный рукой разных лиц (напр. Филарета Гумилёвского, А. В. Горского и др.). Над оглавлением этой тетради читаем следующую резолюцию митрополита Филарета: «Июля 11, 1832. Перевод не пересмотрен. Вместо: сороковый, писано сорокатый; – водобоязнь названа водяной болезнью. И неужто не знает переводчик, что больные водяной не боятся глядеть на воду? – Книга не из числа тех, кои преимущественно нужно переводить в целом» ⁹². Напротив, на

другой, гораздо меньшей, нежели эта, по объему, тетради, заключающей в себе перевод творения того же св. отца, Григория Нисского, «О жизни законодателя Моисея», от 24 июля того же 1832 года митрополит Филарет написал такую резолюцию: «Сие с пользой может быть напечатано, есть ли еще поверить перевод. Например, Финеес не палач ⁹³, и θυμοειδές (так, думаю, в подлиннике, которого не имею пред собой) не сила чувствования, но сила раздражительная» ⁹⁴. Таким образом многие из переводных трудов Московской Духовной Академии посланы п некоторые напечатаны были, за неимением своего органа печати, в Христианском Чтении, каковы: из творений св. Григория Нисского, кроме книг о Псалмах и о жизни законодателя Моисея, о молитве Господней ⁹⁵; из св. Иоанна Златоуста беседы о покаянии ⁹⁶ и о судьбе и промысле Божием, о молитве ⁹⁷ и другие ⁹⁸; из творений св. Афанасия Великого, изложение веры, беседа на слова: вся Мне предана суть ⁹⁹, два слова о воплощении ¹⁰⁰, одно против ариан ¹⁰¹, другое – против Аполлинария, книга против язычников и пять разговоров о св. Троице, 15 писем св. Василия Великого ¹⁰², 366 писем св. Исидора Пелусиота. ¹⁰³ – Другой бакалавр греческого языка в Московской же Духовной Академии Александр Иродионович Сергиевский (1826–1831), скончавшийся в 1834 году священником церкви св. Адриана и Наталии в Москве, по доброй воле своей, сделал перевод с новогреческого одной книги под заглавием: «Христианские размышления и душеполезные наставления», и перевод его, найденный хорошим, митрополит Филарет сам отослал в 1832 г. в Московский духовно-цензурный комитет (при Московской Духовной Академии) для одобрения к напечатанию ¹⁰⁴ Бакалавр греческого же языка (с 1832 по 1834 г.) Стефан Тимофеевич Протопопов, скончавшийся в 1880 г. в сане Московского протоиерея, по выходе из Академии (в 1838 г.), по поручению начальства, занимался переводом с греческого сочинения Досифея патриарха Иерусалимского: «История патриархов Иерусалимских». ¹⁰⁵ – Бакалавры того же предмета Петр Козмич Славолюбов (1834–1844), скончавшийся в 1848 году в сане священника. Московской церкви Черниговских чудотворцев и Василий Сергеевич Соколов (1834–1842), скончавшийся в 1862 г. также в сане Московского священника, по поручению Св. Синода, данному Академии в 1835 году, перевели вновь книгу св. Дионисия Ареопагита «о небесной иерархии», окончив этот труд в 1836 году. ¹⁰⁶ Когда тот переводный труд был представлен митрополиту Филарету, то владыка, внимательно просмотрев его и выписав два выражения из перевода, сделал такое замечание: «кто же будет поддерживать единство русского наречия со славенским, есть ли не духовные училища? На славенском наречии Библия: идти прочь от сего наречия значит идти прочь от удобовразумительности Библии. Впрочем представить от меня перевод Св. Синоду». ¹⁰⁷ Перевод был представлен и по определению Св. Синода напечатан отдельным изданием в Москве, в 1839 г. А в 1838 г. митрополит Филарет, по обозрении Академии, в своем донесении Св. Синоду, об этих обоих бакалаврах сделал такой отзыв: «Кроме классических упражнений, занимались исправлением переводов мест избранных из сочинений св. Афанасия, Ефрема Сирина, Антиоха и некоторых древних жизнеописаний». ¹⁰⁸

Кроме этих, уже само, так сказать, специальностью своего предмета призванных к трудам рассматриваемого рода и имевших достойного преемника себе в лице скончавшегося в 1889 году бывшего ректора Академии отца протоиерея С. К. Смирнова ¹⁰⁹, было много и других тружеников в той же области, теми или иными побуждениями и обстоятельствами вызванных на занятия переводами святоотеческих творений, хотя греческий язык, как предмет академического преподавания, или вовсе не принадлежал к кругу их обязанностей, или был для них предметом преподавания лишь побочным и временным. Таковы, например, ректоры Академии: архимандрит Филарет Гумилевский, переведший «Луг духовный» Иоанна Мосха, изданный в 1848 и 1853 годах (в Москве) и участвовавший в переводе святоотеческих творений, издание которых началось с 1813 г. ¹¹⁰; – архимандрит Евсевий Орлинский, которому принадлежат «Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов» (Москва, 1845) ¹¹¹ и «Палладия епископа Еленопольского «Лавсаик»» (СПБ. 1850), и который также участвовал в переводных и редакционных по переводу трудах Академии с 1843 г. начатых изданием ¹¹²; ― протоиерей А. В. Горский также участвовавший и в переводных и редакционных по переводу святоотеческих творений трудах Академии ¹¹³; инспектор архимандрит Евлампий, профессоры: протоиерей О. А. Голубинский, И. И. Доброхотов и бакалавр иеромонах Платон (Казанский), участвовавшие в переводе бесед св. Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея ¹¹⁴, и мн. др. Но еще более в этом отношении потрудились: бывший с 1824 по 1835 год ректором Академии архимандрит Поликарп и особенно профессор математики протоиерей Петр Спиридонович Делицын.

Архимандрит Поликарп, в мире Петр Посланников, уроженец Тверской епархии, был магистром I курса С.-Петербургской Духовной Академии и следовательно учеником митрополита Филарета. По окончании курса академического он назначен был инспектором С.-Петербургской духовной семинарии в 1814 году и в декабре того же года был пострижен в монашество. В 1817 году возведен в сане архимандрита, а в 1819 г. определен ректором той же С.-Петербургской семинарии; в 1822 году, при содействии митрополита Филарета, удостоен степени доктора богословия ¹¹⁵. Будучи ректором семинарии, он был и членом цензурного комитета ¹¹⁶. Затем 4 ноября 1824 года Комиссия духовных училищ, без предварительного сношения с Московским архипастырем Филаретом, назначила архимандрита Поликарпа ректором Московской Духовной Академии, в каковой должности о. Поликарп прибыл 11 лет, пока в конце 1835 г. не был уволен той же Комиссией духовных училищ. Каков он был как ректор и как человек, как относился к нему с этой стороны митрополит Московский Филарет и т. д., об этом мы считаем теперь неблаговременным говорит ¹¹⁷. Скажем только, что митрополит Филарет, не сам избиравший его в ректоры своей Академии, не всегда благосклонно относился к нему за некоторые «неисправности» его по должности ректора ¹¹⁸ и за «встречавшиеся с ним помощи» ¹¹⁹ как с человеком, хотя ценил его истинные, высокие достоинства вообще и долго щадил его как человека умного и доброго, искренно религиозного, выразив любвеобильную о нем заботливость и по увольнении его из Академии ¹²⁰. Этим характером отношений обусловливается и взгляд митрополита Филарета на учено-литературную деятельность архимандрита Поликарпа ¹²¹. А между тем эта деятельность стяжала сему последнему почетное звание члена Императорской Российской Академии. Из учено-литературных трудов его известны: 1) Латинская Хрестоматия, служившая некоторое время учебным пособием в духовно-учебных заведениях и выдержавшая два издания (Москва, 1827 и 1835 гг.); 2) Беседы и слова (Москва, 1835 г.) и 3) Переводы с греческого языка на русский (Москва, 1835). Нас всего более занимает последний труд. Он представляет собой книгу в 173 страницы, в 8-ю долю листа, и заключает в себе следующие статьи: а) Св. священномученика Поликарпа, епископа Смирнского, послание к Филиппийцам (стр. 1–8); б) Окружное послание Смирнской церкви о мученичестве св. Поликарпа; в) Шесть слов и бесед св. Иоанна Златоуста и г) Слово св. Григория Богослова на святую Пасху. При представлении этого своего труда в Московский духовно-цензурный комитет, состоявший при Московской Духовной Академии, о. архимандрит Поликарп. бывший тогда (в марте 1834 г.) ректором Академии, в прошении своем о рассмотрении этих своих переводных статей цензурным комитетом, писал, что они переведены ими «с греческого языка на русский в бытность его еще ректором С.-Петербургской духовной семинарии» ¹²². И действительно, оказывается, что все эти статьи, за исключением беседы св. Иоанна Златоуста против тех, которые, оставив церковь, побежали на конские ристания и зрелища, уже были напечатаны в Христианском Чтении за 1821 и 1822 годы. По этому и в заголовке изданья их в 1835 году мы читаем, что эти переводы... вновь пересмотренные и неправленые Из сличения же их в этом издании с текстом их же, напечатанным в «Христианском Чтении», видно, что исправления в новом издании сделаны лишь весьма незначительные. По этому же, без сомнения, и рассматривавший их член Московского духовно-цензурного комитета, профессор протоиерей Феодор Александрович Голубинский в марте же означенного 1834 года представили, о них такого содержания краткий отзыв: «Перевод верен: язык совершенно правилен; слога чист и свободен. Нет никакого сомнения одобрить сию рукопись к напечатанию» ¹²³. А митрополит Филарет, когда дело об издании проповедей и переводов о. Поликарпа шло уже к осуществление чрез Московскую Синодальную типографию, не препятствуя ходу дела, обер-прокурору св. Синода С. Д. Нечаеву писал лишь следующее: «Перепечатание переводов, напечатанных в Христианском Чтении, будет пустое повторение. А последствие, по всей вероятности, будет то, что за пустое издание соберут полную цену с бедных учеников по край ней мере двух округов ¹²⁴, подведомых Московской Академии»¹²⁵. – Мы впрочем, не потому, что это «пустое издание», а потому, что, хотя оно и весьма полезное издание, не смотря на то, что было повторением напечатанного раньше в Христианском Чтении, однако есть, по признанию самого о. Поликарпа, труд, составленный им еще в бытность ректором С.-Петербургской духовной семинарии, а не ректором Московской Духовной Академии, ― не будем подвергать его обстоятельному рассмотрению и разбору. Скажем только то, что заключающееся в составе этого издания слово св. Григория Богослова на Пасху могло служить на пользу переводчикам творений этого св. Отца при Московской Духовной Академии, почему мы и обратим на него внимание в свое время, а теперь обратимся к еще более потрудившемуся на поприще перевода свято-отеческих творений, профессору, протоиерею И. С. Делицыну.

***

Если архимандрит Поликарп был в Московской Духовной Академии представителем преданы С.-Петербургской Духовной Академии, из которой, при открытии первой, поступили па службу академическую бакалаврами еще восемь человек, впрочем выбывшие из Московской Академии до поступления в нее ректором отца Поликарпа: то Петр Спиридонович Делицын, природный москвич был, вместе с некоторыми другими членами академической братии, звеном, связывавшим Московскую Духовную Академию с другой ее предшественницей Московской Славяно-греко-латинской Академией и хранителем преданий последней среди питомцев первой. Родился Петр Спиридонович 16 июня 1795 года. Его родитель, воспитанник Троицкой Лаврской Семинарии, был Московским священников и сына своего Петра, на 9-м году возраста его, записал в Московскую Славяно-греко-латинскую Академию в 1804 году при ректоре ее, архимандрите Моисей ¹²⁶. И в этой старой Академии П.С. Делицын учился превосходно; а в 1814 году по успешном окончании в ней курса наук, поступил, в студенты только что открытой тогда Московской Духовной Академии, в которой все четыре года учился также с отличным успехом, при выпуске (в 1818 году) обнаружив этот успех пред лицом ревизора, ректора С.-Петербургской Духовной Академии, епископа Ревельского Филарета, впоследствии митрополита Московского ¹²⁷. В виду отличных его успехов, он в списках поставлен был первым магистром ¹²⁸ и прямо оставлен был при Академии бакалавром физико-математических наук ¹²⁹, который и преподавал потом с честью и достоинством в течение 45 лет. Уже в 1820 году, т. е. чрез два только года службы его при Академии, тот же ревизор, преосвященный Филарет, в то время архиепископ Тверской, отзывался о нем в следующих словах: «Очень способен и прилежен; духа доброго; в познаниях возрастает благопоспешно» ¹³⁰. Вследствие такого отзыва П. С. Делицыну тогда же изъявлено было одобрение от Комиссии духовных училищ ¹³¹, и он определен был членом академической конференции, не смотря на молодость лет своих; а в 1822 г., не будучи еще и 30 лет, он возведен был прямо в звание ординарного профессора. С таким же одобрением и в дальнейшее время проходил он свою академическую службу, постепенно осложнявшуюся для него другими, возлагаемыми на него обязанностями и поручениями (напр., деятельным участием в цензурном, редакционном и других комитетах, и т. д. Так, например, вот отзыв того же митрополита Филарета о нем в 1838 г.: «Предметами своими занимался усердно. Наставник основательный и полезный. Достоин награждения. Поведения доброго» ¹³². В августе 1833 года П. С. Делицын рукоположен был во священника с причислением к причту Московского Вознесенского девичьего монастыря, оставаясь на службе при Академии, и в 1841 г. возведен в сан протоиерея, получив за свою службу при Академии возможные в его положении по тому времени награды, кончая орденом св. Владимира 3-й степени. Кроме работ по предмету своей кафедры наукам физико-математическим, кроме превосходных по глубине мысли и силе выражения проповедей, наконец, кроме оставшихся в рукописях переводов, с латинского – Энеиды Вергилия и Летописей Тацита, и с греческого – многих диалогов Платона и истории Геродота. П. С. Делицын особенно добрую память оставил по себе своими трудами по переводу и редакции переводов святоотеческих творений. Отличаясь вообще и в частности в изложении своих лекций всегда отчетливостью, строгим порядком, логической последовательностью и серьезностью тона, он эти превосходные качества перенес и на свои переводные работы. Еще с молодых лет П. С. имел, как сам выражался, «смертную охоту» к переводам вообще ¹³³ и еще раньше своего вступления в состав редакционного комитета по изданию святоотеческих творений, начатому с 1843 года, как бы в предчувствии своего предназначения участвовать в этом важном деле, возлюбил святоотеческие творения. Первым опытом его в этом отношении был перевод одного из творений св. Григория Нисского, которое избрал он, как более трудное по составу языка. Потом еще в 1834 г, по поручению св. Синода, он приступил к переводу бесед св. Иоанна Златоуста на послание к Римлянам и окончил этот перевод в 1838 году. По представлении перевода академическим Правлением митрополиту Филарету, владыка па этом представлении написал по поводу перевода: «Хлопотать. Идти дорогой. Мне кажется, нет нужды подражать площадному языку Библиотеки для Чтения. Согласившись в этом должны заключить. Кто мы, вы, или они? До послания к Коринфянам. Нет. Прежде послания к Коринфянам. Подобно как сочинение существует прежде перевода, а не до перевода. Многие (пророки) после Ионы, Софонии и всех прочих. Что это такое? Многие после всех? – Во времени обстоятельств. Кажется, говорят: в обстоятельствах времени. – В приступе. Приступ бывает к городу, а к посланию вступление. Обаче – представить Св. Синоду». ¹³⁴ По исправлении замеченного, рукопись была представлена в Св. Синод и в 1839 году, п определению Св. Синода, напечатана в Москве, как «новый перевод с греческого» ¹³⁵. В 1838 году, указом Св. Синода, поручено было Московской Духовной Академии перевести на русский язык Изложение веры православной Церкви или Богословие св. Иоанна Дамаскина. В этом переводе П С. Делицын также принимал участие вместе с другими членами Цензурного Комитета – ректором Вифанской семинарии архимандритом Агапитом и профессором Академии протоиереем Ф. А. Голубинским и некоторыми другими наставниками Академии. Перевод приготовлен был в 1840 году и после замечаний митрополита Филарета, которому ближе всего представлен был, по определению Св. Синода, напечатан в 1844 году, в Москве ¹³⁶. Такими предварительными работами П. С. Делицын вполне подготовлен был к известному уже нам великому переводному труду Московской Духовной Академии, который начал выходить в свет с 1843 года, и в котором П. С. Делицын до конца своей жизни принимал наибольшую долю участия и переводом и редакцией переводов других лиц, который сталь для него дорогим, жизненным делом, и на котором он мало-помалу так изощрился, под постоянным наблюдающим взором митрополита Филарета, что этот труд Московской Духовной Академии, доставивший ей самой почетное имя, как замечательный и величественный, по обширности замысла и выполнения, литературный памятник, как плод основательного изучения греческого языка и его словесности, есть по преимуществу труд П. С. Делицына, памятник его способностей и трудолюбия, Это сознавали и с глубоким уважением к Петру Спиридоновичу признавали все в Академии. Хорошо знал и ценил это также сам митрополит Филарет. В разных архивных бумагах Академии, особенно же в архиве Редакции академического журнала, так же как и в печатных данных, мы находим весьма многие, вполне ясные и неопровержимые доказательства на это, так что после изложенного нами раньше начала истории дела Творений св. Отцов в русском переводе, издаваемых при Московской Духовной Академии, вся дальнейшая история того же дела тесно, неразрывно связывается c именем Петра Спиридоновича вплоть до самой кончины последнего. И не удивительно, поэтому, что даже в 1851 году, когда митрополит Филарет читал переводы, следил за ними главным образом по напечатании их, святитель Московский, просматривая перевод творений Св. Афанасия Великого, писал ректору Академии архимандриту ( впоследствии архиепископу Тверскому) Алексию: «В переводе Афанасия Великого встречаю недоразумения. Вот, например, маленькое: стадо комаров, стр. 330. До сих пор мы видали рой комаров, безпастырный: а теперь является стадо, которое требует и пастыря. Кто же пастырь? Не отец ли протоиерей Петр?» ¹³⁷. Поэтому же не удивительно, что когда в течении 20-ти лет слишком несший, можно сказать, почти на одних своих могучих плечах все бремя издания творений св. Отцов в русском переводе отец протоиерей П. С. Делицын, в 1863 году скончался, то Академия была в великом затруднении относительно дела, которое он ведь по этому изданию. «Кончина Петра Спиридоновича. – писал под живым впечатлением этой кончины профессор Московской Духовной Академии П. С. Казанский, – образует значительную пустоту в Академии. Ректор ¹³⁸ не возьмется читать переводы, а кроме его некому». ¹³⁹ И сам ректор Академии, по поводу запроса митрополита Филарета о последствиях «потери», которую «Академия понесла в о. протоиерее Петре» ¹⁴⁰, отвечал ему письмом от 16 декабря того же 1863 года, в котором также свидетельствовал: «Кончина о. протоиерея Петра Спиридоновича отняла много силы у Академии. Что делал он один по Комитету для перевода творений отеческих, то нужным оказывается разложить на двоих» ¹⁴¹ .

В чем же состояли труды П. С. Делицына по делу перевода творений отеческих? Кратко мы уже отвечали раньше на этот вопрос: в переводе и редакции переводов других лиц. Войдем теперь в необходимые подробности по этому делу.

Уже на первых порах существования академического журнала определилась особенная часть труда Петра Спиридоновича по делу издания этого журнала, именно та самая, которую мы указали в ответе на поставленный вопрос о сем. Другие члены академической корпорации, кроме, той или другой, правда, нередко и очень значительной, доли перевода святоотеческих творений ¹⁴² трудились над оригинальными сочинениями для помещения в этом издании и стало быть имели досуг на то; а Петр Спиридонович почти исключительно только работал над переводной частью, или сам переводя или исправляя переводы других, ― и всем сразу стало попятно, что его работа в этом отношении драгоценна, его услуга делу с этой стороны незаменима. В бумагах покойного профессора философии в Академии, участника в редакционном комитете, протоиерея О.А. Голубинского, обязательно сообщенных нам сыном его профессором Д. Ф. Голубинским, мы нашли драгоценное о том свидетельство. Успехи академического издания на первых же порах, как мы и раньше замечали, превзошел ожидания. В первый год издания, т. е. в 1843 году, потребовалось выпустить в свет целых три издания академического журнала и все эти издания не только вполне окупились, но и дали избыток прихода над расходом, так что оказалось возможными дать гораздо большее вознаграждение трудившимся, нежели сколько предполагалось в начале. Для распределения суммы этого вознаграждения между трудившимися председатель редакционного комитета, ректор Академии архимандрит Евсевий поручили секретарю (М.Н. Салмину), в декабре 1843 года, собрать мнения членов комитета, с предложением всю означенную сумму, и именно сумму вознаграждения редакторов собственно ¹⁴³ разделить на 8 ¹/₂ частей, из коих 3 части выделить председателю комитета за чтение переводов и оригинальных статей и вообще за руководство всем ходом дел редакции; о. протоиерею Петру Спиридоновичу, «за преимущественное заведывание переводной частью издания, а равно и за участие в пересматривании оригинальных статей», 2 части; о. Ф. А. Голубинскому, за пересматривание большей части оригинальных статей и некоторой части переводов, 1 ¹/₂ части; а прочим двум членам (инспектору архим. Евгению и проф. А. В. Горскому) по 1 части. На это требование мнения и предложение протоиерей Ф. А. Голубинский дал мнение следующего содержания: «Ежели полагать, что исправление переводов из Григория Богослова вчетверо труднее перечитывания прибавлений и переводов уже исправленных, где требуются немногие замечания: то приняв в соображение число страниц, как исправленных тщательно, так и перечитанных каждым членом, найдем, что исправлено и перечитано о. ректором 125 страниц (по уменьшении вчетверо числа страниц перечитанных), о. инспектором 22 стр., Петром Спиридоновичем 296 стр., Александром Васильевичем 125 стр., и Феодором Голубинским 72 стр. Следовательно, кажется, справедливо было бы положить: на долю о. ректора, о. инспектора, – Петра Спиридоновича 4 из 8, Александра Васильевича, – Феодора Голубинского – «иначе сказать, предоставляя относительно себя и других членов редакционного комитету, установить пропорцию вознаграждения самому же комитету, относительно Петра Спиридоновича Феодор Александрович прямо устанавливает эту пропорцию на половину из всего числа частей суммы вознаграждения: так ценил он труды его ¹⁴⁴. А далее он и подробно указывает, какая кому доля труда по переводу и исправлению перевода первых 26 слов св. Григория Богослова, напечатанных за 1843 год, принадлежала. Оказывается, что первое слово («на Пасху»), которое переводил бакалавр А. С. Терновский (скончавшийся в 1877 т. в сане Московского протоиерея ¹⁴⁵, исправляли трое: о. ректор. Петр Спиридонович и А. В. Горский; II-е ( – ,.к призвавшим в начале, но не сретившим св. Григория, когда он стал пресвитером»), которое переводили тот же бакалавр А. С. Терновский, на половину исправил сам владыка митрополит, а на половину опять Петр Спиридонович; III-е ( ― «в котором св. Григорий Богослов оправдывает удаление свое в Понт» и проч.), довольно большое в 68 стран.), и переводил Петр Спиридонович, ¹⁴⁶ и участвовал в исправлении его вместе с о. ректором, О. А. Голубинским и А. В. Горским: IV-е ( – «первое обличительное на Юлиана»), также большое (95 стр.), которое переводили преосв. Филарет (Гумилевский) и бакалавр Петр Косьмич Славолюбов, исправляли: П. С. Делицын, Ф. А. Голубинский и А. В. Горский; V-е ( – «второе обличительное на Юлиана»), которое переводил эконом Академии иеромонах Геронтий, исправляли о. ректор и П. С. Делицын; VI-e ( ― «о мире») переводил А. В. Горский, а исправлял П. С. Делицын; VII-е ( – «надгробное брату Кесарию») переводил сам Петр Спиридонович; VIII-е ( – «надгробное сестре Горгонии») переводил бакалавр Д. Г. Левицкий, а исправлял П. С. Делицын; IХ-е ( – «защитительное»), Х-е (также «защитительное»), и ХI-е ( – «св. Григорию Нисскому»), который переводил упомянутый бакалавр А. С. Терновский, исправлял опять П. С. Делицын; ХII-е ( – «отцу») переводить сам Петр Спиридонович; XIII-е ( – «при рукоположении Евлалия») – переводил о. инспектор архим. Евгений, а исправлял опять Петр Спиридонович; ХIV-е ( «о любви к бедным») переводил Ф. А. Голубинский; ХV-е ( ― «в присутствии отца») переводил о. Евгений, а исправлял опять П. С. Делицын; ХVI-е ( – «на память св. мучеников Маккавеев») переводил преосв. Филарет (Гумилевский), а исправлял опять Петр Спиридонович; ХVII-е ( – ,жителям Назианза») переводил бакалавр М. И. Салмину, а исправлял Петр Спиридонович; XVIII ( – «в похвалу отцу и в утешение матери»), ХIХ-е ( «о словах своих Юлиану») и ХХ-е ( – «о поставлении епископов и о догмате Св. Троицы») переводил сам Петр Спиридонович ¹⁴⁷; ХХI-е ( «похвальное св. Афанасию Великому») переводил о. ректор архим. Евсевий, а направлял частью П. С. Делицын, частью А. В. Горский; ХХII-е ( – «о мире»), ХХIII-е ( ― «о мире» же) ХХIV-е, (― «в похвалу св. священномученика Киприана») и ХХV-е ( – «в похвалу философа Ирона») переводил сам Петр Спиридонович ¹⁴⁸ и наконец ХХVI-е ( ― «о себе самом») переводил бакалавр Д. Г. Левицкий, а исправлял опять Петр Спиридонович» ¹⁴⁹. Итак, вот неопровержимый данный в пользу того, какая громадная доля труда по переводной части лежала с самого начала на П. С. Делицын. Правда, после даже его исправлений перевод перечитывался вновь или в целом составе редакционного комитета, как это было, напр., с первыми пятью словами св. Григория Богослова, или же другими членами комитета, больше всего (до XX слова.) о. ректором, частью пересматриваем был, как мы видели, и митрополитом Филаретом; по это было уже сравнительно легкой работой и могло отражаться слегка только на стилистике; а главный и наибольший труд исправление перевода по греческому подлиннику, с принятыми во внимание, конечно, и основных законов русской стилистики, как мы видели, принадлежат почти исключительно Петру Спиридоновичу Делицыну. Поэтому то, когда в марте 1843 года епископ Рижский Филарет (Гумилевский) получил первую книжку своего родного детища-журнала Творений св. Отцов с Прибавлениями, то, прочитав се, писал А. В. Горскому: «язык чист; ферула Петра Спиридоновича исправно делает свое дело Vivat!» ¹⁵⁰. С другой стороны, Петру Спиридоновичу памятны были, конечно, и замечания известного своей образцовой стилистикой митрополита Московского Филарета, как па его собственные прежние переводы (особенно св. И. Златоуста толкование на послание к Римлянам), так и на переводы Академии, начатые изданием с 1843 года. Постоянное стремление к тому, чтобы, с одной стороны, избежать « площадных », по словам митрополита Филарета, выражений «Библиотеки для Чтения», которой заведовал известный О. И. Сенковский (писавший обыкновенно под псевдонимом барона Брамбеуса) ¹⁵¹, и возвысить речь перевода до высоты речи подлинника, а с другой, – соблюсти верность подлиннику, мало помалу, выработало у П.С. Делицына особый тип переводного языка, который, при наблюдении чистоты современного русского языка, не чуждался, когда то бывало нужно, архаизмов, слов, терминов и оборотов речи, заимствованных из языка церковно-славянского и древнерусского, а иногда употребляемых в мастных народных говорах и вошедших в памятники отечественной словесности ¹⁵², но зато чуждался иностранных слов в речи. Точность перевода есть главное качество, которое П. С. Делицын старался наблюдать прежде всего и более всего, и ей, когда в том оказывалась необходимая нужда, он без всякого колебания жертвовал даже плавностью речи. Когда нельзя было с буквальной точностью перевести то или другое место творений святоотеческих, тогда, следуя вышеприведенному правилу владыки митрополита Филарета, он старался уловить, по крайней мере, идею, мысль св. отца и по ней устроить перевод. Отсюда второе качество в типе переводного языка его и вместе его достоинство ясность. Точности и ясности он иногда жертвовал даже чистотой языка, которую также, как мы замечали, всемирно наблюдал. Но и этого мало. Он не хотел быть переводчиком механическим. Желая приблизиться к духу св. отцов, он старался передавать их речь словами и оборотами, вполне соответствовавшими их собственному течению, строю и характеру мыслей, а с другой – строю и особенностям греческого языка. Вследствие такого старания и долговременным опытом практики перевода и редакции переводов он составил, для передачи известных слов и выражений греческих, свою русскую переводную терминологию, которая была плодом долгого размышления и внимательного изучения духа творений отеческих. Известно, что у каждого из св. отцов есть свои условные термины, свои любимые обороты, свои особенности в конструкции речи; все эти отличительные особенности, все эти тонкости нужно было уловить и изучить, дабы передать их в переводе так, чтобы речь каждого отца сохранила свой типический характер, чтоб слово одного отца не было похоже на слово другого¹⁵³. Это – великая заслуга, которую, чтобы оценить, нужно со всей тщательностью и не механически только или отрывочно, сличить перевод с подлинником. Конечно, и П.С. Делицын, при всей великости этой заслуги, при всех своих достоинствах, как человек, не был свободен от погрешностей и недоразумений относительно некоторых частностей передачи греческих слов и оборотов речи на русском. Но при его настойчивости, постоянстве и сосредоточенности в труде, при глубокой, летами приобретенной, опытности, такие случаи вообще редки, и нужна великая осторожность, чтобы с большей или меньшей смелостью подвергать критике его перевод. Разве только какие-либо новые открытия в области подлинных греческих текстов могут служить к тому твёрдым основанием. Само собою разумеется, что труд Петра Спиридоновича, как переводчика и редактора, вдвойне облегчился бы, если бы он захотел идти по следам иностранных, особенно французских, парафрастов, т. е. вместо одного слова подлинника употреблять два, три и более, без особенной нужды рассекать периоды греческой речи на несколько отдельных периодов и вносить в перевод стихии легкого языка речи фельетонной. Но это злоупотребление строгой и важной речью св. отцов П. С. Делицын считал посягательством на искажение самого смысла святоотеческих творений, неуважением к дорогому наследию, завещанному св. отцами православной Церкви ¹⁵⁴.

Так производим и мало-помалу, под наблюдающим взором митроп. Филарета, все более и более усовершаем был перевод общими силами многих и при том недюжинных умов, особенно же усилиями ума Петра Спиридоновича, который, как преимущественно заведовавший переходной частью академического журнала, из опытов предшествующего составлял как бы сборник правил перевода для будущего. Правила эти но времени так окрепли в его руках, что все переводы других лиц в сущности становились его переводами: так сильно, в большинстве случаев, изменял их по своему Петр Спиридонович ¹⁵⁵. И мы сами слышали от старожилов академической корпорации (напр. от покойного Е. В. Амфитеатрова) признание, что бывало иногда чем более тщательно постараешься перевести с греческого тот или другой, данный для перевода, отрывок, тем больше исправить и изменить его по-своему Петр Спиридонович ¹⁵⁶. Мы имеем множество документальных на это подтвердивший в рукописях, сохранившихся в редакционном архиве. Даже собственные переводы Петр Спиридонович, в видах наибольшей тщательности производства столь важного дела, сильно и многократно изменяли. В доказательство сего мы укажем на один сохранившийся до нас, хотя и очень попорченный временем, документ из начальной поры издания Творений св. Отцов в русском переводе. Это слово св. Григория Богослова надгробное брату Кесарию. Слово это в печатном издании русского перевода помещено в 1 части Творений св. Григория, на страницах 241–267. И по записке Ф. А. Голубинского, раньше упомянутой нами, и по журналам редакционного комитета за 1844 год оно значится, как переведенное самими Петром Спиридоновичем. Но что же мы видим? Первоначальная рукопись перевода его писана не рукой Петра Спиридоновича, – очевидно она переписана с его рукописного оригинала, – но вся испещрена его собственноручными поправками, более или менее значительными дополнениями и под. Между тем, сличая эту редакцию рукописи с текстом рукописного экземпляра перевода того же слова в том его виде, в каком он был представлен в цензурный комитет и вышел из сего последнего за утверждением и скрепой цензора, Ливанской семинарии ректора, архимандрита Филофея ¹⁵⁷ и с пометой на нем в начале: «получ. 8-го марта 1843 года», мы видим, что и с этим текстом текст ее несколько разнится, хотя и в цензурном экземпляре, на котором, очевидно, не без основания, пониже сейчас упомянутого указания времени, помечено: «по переписке во втор. раз», также есть еще поправки, и опять главным образом рукой Петра Спиридоновича, с коими уже этот текст (цензурного экземпляра) вошел в печатное издание. Отрывок надгробного слова Кесарию, для образца, мы в приложении приводим в его греческом подлиннике и в текстах переводных, – первоначальной и дальнейших редакционных. Теперь же мы скажем лишь то, что во всей рукописи нет не только страницы, но и почти строки, которая не была бы исправлена рукою Петра Спиридоновича: так внимательно и тщательно относился он к своему делу. И по удивительно, поэтому, что когда окончился первый (1843) год издании Творений, в который выпущено в свет целых две части творений св. Григория Богослова, содержащих в себе XXI его слов большого или меньшего объема, печать повременная встретила это издание в общем весьма сочувственно. Так, напр., в Москвитянине за 1844 год после указаны на важность святоотеческих творений и их перевода на русский язык для сынов православной Русской Церкви вообще, говорилось: «Важность творений св. Григория Богослова, которыми начинается это издание, видна, из самого названия, коим Церковь почтила сего Учителя. С умом глубоким Григорий соединял неизменную покорность вере; с образованием ораторским и с обширными познаниями в светских науках сочетал образование собственно христианское, познание слова Божия, и – главное – образование сердца и жизни. Наконец, по обстоятельствам времени, он вместе с другими должен был бороться против современных ересей. Все это вместе сделало Григория высоким богословом». И далее, раскрыв, значение творений св. Григория не только для пастырей и готовящихся к пастырству, но и для всех православных христиан и вытекающую отсюда важность перевода этих творений, а равно охарактеризовав в общих чертах содержание изданных творений св. Григория, автор рецензии, скрывший свое имя под буквами «С-ий», обращается к самому академическому изданию. «Издайте, говорит он, – совмещает в себе с качествами издания периодического достоинства ученой книги. Это издание не забудется, как забываются обыкновенные журналы. Интерес его не временный; напротив, передавая нам негибнущую древность, оно само перейдет к отдалённым временам и всегда будет нужно и для богослова, и вообще для учёного. Должно желать и можно надеяться, что творения Отцов в настоящем переводе будут в употреблении и у простого народа. В этом особенное достоинство издания, что оно приносит не насущную только пищу любопытству, пищу, вкусную только на нынешний день, которая на завтра потеряет свежесть и зачерствеет, а заключает в себе нетленный запас духовной пищи, годной и нужной во всякое время. Это достоинство издания зависит сколько от свойства своего главного содержания, столько и от того, что передает творения Отцов не в отрывках, а в целости, и со временем более или менее осуществить свое главное название ¹⁵⁸ и будешь заключать в себе полное собрание творений св. Отцов. В последнем отношении это издание имеет очевидное преимущество и пред журналами духовными, которые выдаются у нас. Оно, особенно когда достигнет некоторой полноты, будет необходимостью каждой ученой библиотеки. – Издание св. Отцов – труд сколько полезный, столько же благородный и бескорыстный. Вот вы имеете прекрасную книгу: а от кого вы получили ее? Этого вами не скажет сама книга. Таково свойство истинной учености, что она в высшей степени скромна, и таков всякий благородный труд, что хочет быть полезным только другим, без всяких корыстных видов, для самого себя». Наконец о достоинстве самого перевода рецензент говорит: «Перевод творений св. Отцов, удерживая верность подлинника, соблюдает и требования правильного и чистого русского языка. Знающие греческий язык пусть сверят небольшое первое слово Григория с подлинником: они увидят и трудности, как нужно преодолевать, и искусство, с каким выполнены трудный требования правильного перевода ¹⁵⁹. С этой стороны издание заслуживает не только одобрения, но и удивления и благодарности. Перевод, сколько верен с подлинником, столько свободен и естествен, так что не видно ни малейшего принуждена русской речи» ¹⁶⁰. Но к этому отзыву рецензента, «сообщенному в Москвитянине, сколько благоприятному, столько же и справедливому, издатель Москвитянина (покойный М. П. Погодин) от себя прибавил между прочими следующее: «Переводу сочинений св. Григория Богослова мы пожелали бы более теплоты, жизни, если можно так выразиться. Требование может быть слишком великое для опыта». Однако и он тут же добавляет: «Первое слово переведено отлично» ¹⁶¹. По поводу первой половины замечания издателя Москвитянина, о недостатке «теплоты, жизни» в переводе, святитель Филарет, митрополит Московский, близко принимавший к сердцу академическое издание и с живостью следивший за всеми его касавшимся, от 7 марта 1844 года писали, – и конечно, вполне основательно, – к председателю редакционного комитета, ректору Академии архим. Евсевию: «Слышите ли, что говорить о вашем издании Москвитянин? Напечатав о нем статью, говорит, что она прислана и чтобы сильнее внушить мысль, что она писана кем-либо пристрастным, присовокупляет свои суждения не очень благоприятные. В переводе, говорит, не довольно теплоты и жизни. Этого я не довольно понимаю, как теплота и жизнь могут быть принадлежностями именно перевода, а не сочинения. Есть ли нет теплоты и жизни в сочинении: как даст их перевод? Для сего надобно не перевести, а пересочинить. Есть ли же теплота и жизнь есть в сочинении, а в переводе их нет, то перевод должен быть но верен, или что-нибудь подобное. В таком случае так и говори и доказывай: а не бросай в ближнего неопределенный укоризны: мало теплоты, мало жизни. Вам однако, – добавляет к тому всегда осторожный владыка, – надобно осматриваться, нет ли в переводе причин к жалобам. У меня нет подлинника для точного дознания; а встретил я места в переводе, о которых очень усомнился; и хотел показать их вам, по теперь забыли. Может быть на досуге сделаю сие» ¹⁶². И мудрый, опытный святитель, всей силой своего авторитета застаивая академическое издание от всякого рода суждений несправедливых, нападок и обвинений, не переставал, от времени до времени, пробуждать внимание и поддерживать осторожность, осмотрительность издателей творений святоотеческих, направляя дело по пути наилучшему во всех отношениях.

В отношении к творениям св. Григория Богослова издатели пользовались, как мы замечали раньте мимоходом, подлинником греческим в издании Биллия, а в распорядке этих творений следовали Бенедиктинскому изданию, Клемансета. Тогда еще не было полного собрания творений св. Отцов греческой церкви в известном издании аббата Миня: Раtrologiае cursus completus. Это издание только началось с 1844 года, и член редакционного комитета А. В. Горский, бывший библиотекарем Академии, как видно из журналов этого комитета, тогда же начал выписывать это издание на счет редакционных сумм, постепенно. Но этого издания тогда вышло только томов XII, и до творений св. Григория Богослова (вышедших в 1857 г.) было еще далеко. Приходилось пользоваться другими печатными изданиями. И из документальных данных мы усматриваем, что в этом отношении издатели в Академии сделали все возможное, от них зависевшее, к тому, чтобы не упустить из виду чего-либо, более или менее важного. В этом, при дружном действовании всех членов редакционного комитета, особенно важную услугу оказали бывший ректор Академии Филарет, епископ Рижский, который не оставлял своего детища – академического издания и по выходе своем из Академии ¹⁶³, и друг его, известный столько же своей учёностью и другими высокими качествами, сколько и обширностью библиографических сведений, упомянутый выше профессор А. В. Горский. Таким-то образом редакционный комитет по изданию творений св. Отцов в 1843 и 1844 годах выпустил в свет только 4 части творений св. Григория Богослова в русском переводе, куда вошла, правда, самая большая часть этих творений, признанных за несомненно принадлежащая св. Григорию. Но так как издревле и в Греции и на Руси св. Григорию Богослову принадлежащими признавались и другие, не вошедшие в это русское издание 1843–1844 годов творения и так как с другой стороны, сам редакционный комитет в таковом издании (в 4 частях ¹⁶⁴ руководился тем соображением, которое, опираясь на постановлениях св. Синода и на предписаниях Духовно-учебного управления от 1840–1841 года, уже известных нам вышеизложенного, имело в виду лишь избранный, на первый раз, творения «главнейших Отцов»: то в дальнейшем течении дела издания нельзя было оставлять без внимания и других творений св. Григория. Вопрос о них для редакционного комитета возник уже в марте 1844 года, когда черновая работа над предположенными в начале к изданию из творений св. Григория оканчивалась. Поэтому, озабочиваясь дальнейшим в безостановочном ходе дела, редакционный комитет марта 3-го дня 1844 года представлял владыке митрополиту на утверждение свое мнение следующего содержания: «Редакционный Комитет, по поводу предполагаемого окончания в настоящем году издания на русском языке важнейших творений св. Григория Богослова, именно всех слов его, некоторых избранных писем и стихотворений, имел рассуждение о продолжении издания в следующем 1845 году и взяв в соображение означенный выше пункт предположения Духовно-учебного управления ¹⁶⁵ касательно скорейшего удовлетворения потребности в отеческих писаниях издатель творений главнейших Отцов церкви положил мнением: 1) с следующего 1845 г, начать издание творений св. Василия Великого и 2) по мере возможности продолжать издание перевода остальных творений св. Григория Богослова в виде дополнения к изданному уже переводу сих творений отдельными книгами». На этом представлении митрополит Филарет от 5 марта того же 1845 года дал такую резолюцию: «что такое отдельными книгами? Лучше издав в нынешнем году избранные письма и некоторые стихотворения св. Григория, в следующими решительно заняться писаниями св. Василия Великого по представленной причине ¹⁶⁶, а по издании сих можно иметь рассуждение, нужно ли опять возвратиться к мелким сочинениям св. Григория ^167. Из дальнейшего хода дела видно, что так и поступили редакционный комитет: приступив с 1845 года, к изданию творений св. Василия Великого, он затем (в 1847 и 1848 годах) не оставили неизданными и остальных творений св. Григория Богослова в русском переводе, так что, между тем как из творений св. Василия Великого, переведённых и изданных в 1845 – 1848 годах, вышло семь частей или томов, вторым изданием вышедших в 1853 – 1859 годах, из оставшихся не переведенными в 1843 и 1844 годах творений св. Григория составилось еще две части (или тома), V и VI-я, дополнительных; причём считаем нужными добавить, что V часть творений св. Григория Богослова переведена была исключительно одними Петром Спиридоновичем, за что он, по определению редакционного комитета, получил, кроме денежного вознаграждения полистной платы (по 15 р.), в дар 10 экземпляров этой V-й части ¹⁶⁸. За, переводом творений этих вселенских великих учителей Церкви, согласно упомянутому выше предписанию святейшего Синода чрез Духовно-учебное управление, следовало бы приступить к переводу творений св. Афанасия Александрийского, причисленного в этом предписании. как и справедливо было ожидать, также к «главнейшим Отцам» Церкви ¹⁶⁹. Однако Академия к творениям этого св. Отца приступила позже (в 1851 году), а с 1848 года занялась переводом творений св. Ефрема Сирина. И можно думать, что главным побудителем к ускорению перевода творений св. Ефрема Сирина был упомянутый не раз епископ Рижский Филарет (Гумилевский), который ещё от 5 мая 1843 года писал А. В. Горскому: «Моей душе грешной казалось бы, взяться надобно после Григория за Ефрема. Если говорить строгую правду: пустынный Ефрем, не смотря на то, что пустынник, едва ли не во всех отношениях выше Василия: с какой стороны ни посмотрите на него, возьмете ли его как проповедника, он не уступает Каппадокийскому Учителю, даже по сердечной живости слова ближе он говорит сердцу, чем Василий; у последнего есть искусство, да и строгость его нисколько пугает душу грешную, тогда как слезы Ефрема Сирина – сладость сердечная. Не сравниваю Ефрема толкователя с Василием: суть нет между ними и сравнения . Не знаю, даст ли мне Господь столько силы и терпения, сколько нужно для тяжкого дела, а я начал переводить Сирского Ефрема, стучусь в двери сирской учености, начиная с азбуки ¹⁷⁰. Хочется, очень хочется познакомиться с толкованиями пр. Ефрема. Когда бы молитвы пророка помогли грешной душе!» ¹⁷¹. Но если главным побудителем к ускорению перевода творений св. Ефрема Сирина был Филарет Гумилевский, то главным двигателем того же дела был, бесспорно, всё тот же владыка Филарет, митрополит Московский, который и сам любил св. Ефрема Сирина и не далее как от 16 марта 1845 г. писал наместнику Сергиевой Лавры архим. Антонию: «Посылаю вам, о. наместник, листки из св. Ефрема. Читая его на первой неделе поста, как и устав велит, я отмечал некоторые места, по содержанию более других относящиеся к общему наставлению и по языку более других понятный. Потом велел их выписать и расположил в порядке не по книгам и главам, из которых взяты, а по содержанию. Из сего, разумеется, не могло выйти правильного состава книги, но мне кажется, это и не совсем беспорядочный сборник. Я написал и заглавие и предисловие. Прочитайте и скажите мне беспристрастно, походит ли это на дело, и может ли быть не без пользы употреблено к народному наставлению посредством издания?» ¹⁷². Это – так названные владыкой «Цветы из сада св. Ефрема Сирина», вышедшие в печать в 1847 году ¹⁷³. Но затем все же изданы были Академией, вслед за творениями св. Ефрема, вышедшими первоначально в 8 частях или томах (1818–1858), соединенных уже при втором издании (1858–1861 гг.) в 6 томов, и творения св. Афанасия Александрийского, в 4 частях, начатый еще в то время, когда шло издание творений св. Ефрема, а оконченные после них, именно в 1851 – 1854 годах. Далее, в 1854 году Академия издала в одном томе творения св. Исаака Сирина (2 изд. 1858 г.), а в 1855 году творения св. Кирилла Иерусалимского (в нынешнем 1893 году вышедшие вторым изданием) ― первого, по духовному сродству его творений c творениями св. Ефрема Сирина, а второго – по современности раньше переведенным главнейшим св. отцам. При этом каждого св. отца Академия нанимала переводить с благословения митрополита Филарета и с разрешения св. Синода, испрашиваемого каждый раз чрез Духовно-учебное управление, побуждением к своему ходатайству о сем, на основании прежних постановлений высшей церковной власти, после «главнейших отцов», выставляя более всего «современность» того или другого отца, следующего к переводу, раньше переведенному ¹⁷⁴. Между прочим на том же основании она с 1855 года приступила и к переводу творений блаж. Феодорита: но издав их уже 5 частей или томов за 1855 – 1857 годы, встретила некоторое препятствие к свободному движению дальнейшего хода дела. Известный А. Н. Муравьев начал усиленно и не раз напоминать митрополиту Филарету, что Феодорит не святой отец, а между тем Академия предприняла издание Творений св. отцов в русском переводе, и владыка митрополит, признавая долю справедливости в настояниях А. Н. Муравьева, писал еще от 25 генваря 1856 года ректору Академии архимандриту Евгению: «Возражение, что Феодорит не святой отец, заслуживает внимания. Долго ли могут продолжаться в издании его толкования, есть ли печатать все? Правда, что иные вопросы мелки, иные ответы слабы; но есть примечательное и любопытно видеть древний взгляд на Священное Писание, при недостаточных внешних пособиях, к разумению оного. Не знаю, осудить ли сии толкования так строго, как осуждает письмо? ¹⁷⁵ Рассудите и скажите, не остановиться ли, и на чем, и к чему перейти?» ¹⁷⁶ Академия, как могла, защищалась против возражений А. Н. Муравьева. Митрополит от 31 генваря того же 1856 г. на ее защиту отвечал таким письмом на имя ректора: «Андрей Николаевич, может быть, строго судит; но вы не слабо ли защищаетесь от сего суда? Заглавие вашего издания ясно говорит о святых отцах: и потому ввести в оное Феодорита надобно было с усилием в по убеждению в полезности его писаний; а есть ли они возбуждают даже прекословие, не для чего было усиливаться. Святейший Синод, конечно, не перечитывал писаний Феодорита, когда разрешал печатать их, а полагал, что сие должны были сделать и сделали издатели. Приводимый вами пример правили Феофила не к делу. Есть ли он и не святой отец, то правила его освящены отцами шестого вселенского собора. А вы не можете освятить писаний Феодорита. Толкования на псалмы не будут ли лучше толкований на исторические книги? И как уже сделано распоряжение печатать их в нынешнем году, то где так и должно оставаться. Для следующего года надобно теперь же посмотреть, каковы толкования Феодорита на пророков и на послания, и десять речей о Провидении. Догматы – часть сочинения Феодорита – будут, думаю, скучны и не соответствуют потребностям настоящего времени. История Феодорита и Боголюбец напечатаны недавно в Петербурге. Рассудите о сем с редакционным комитетом и скажите, что вам рассудится» ¹⁷⁷. Последствием этих замечаний митрополита Филарета и рассуждений комитета было то, что в 1857 году комитет делал такое представление в Духовно-учебное управление: «С 1855 г. редакционный комитет издаст в русском переводе творения блаженного Феодорита. В течение двух лет с половиной успев передать на русском языке важнейшие из его истолковательных творений на Ветхий Завет, комитет на будущее время, для избежания однообразия, полагает: 1) Перевод творений блаж. Феодорита нынешним 1857 годом окончить, присовокупив к изданным доныне толкованиям слова Феодорита о Промысле ¹⁷⁸. 2) Затем остающиеся толкования Феодорита на послания апостола Павла издать отдельно от четырех книжек ежегодного издания, по примеру того, как прежде изданы были комитетом стихотворения и письма св. Григория Богослова ¹⁷⁹. 3) На следующий 1858 год избрать для академического издания творений современного Феодориту св. Нила Синайского, духовно-нравственного содержания. Сие предположение было представляемо комитетом на благоусмотрение высокопреосвященнейшего Филарета, митрополита Московского, который изъявил на оное свое согласие» ¹⁸⁰. Таким образом другие писания блаженного Феодорита составили собой в академическом издании дополнительные две части (VI и VII), изданные в 1859 и 1861 годах, а творения Нила Синайского, изданные в 1858–1859 годах, вышли в 3-х частях. За творениями преп. Нила следовали творения св. Исидора Пелусиота, изданные в 1859 и 1860 годах в 3-х частях, а с 1861 года началось издание творений св. Григория Нисского, брата св. Василия Великого, который в переводе издаваемы были попеременно с творениями св. Епифания Кипрского. На переводе этих творений и застала П. С. Делицына кончина, среди неутомимых, как прежде, работ по производству перевода и по редакции переводов других лиц, так что творении св. Григория Нисского, при его участии, вышло V частей или томов (в 1861–1863 годах), а творений св. Епифания только один (1-й) том (в 1863 г.). Кроме того, независимо от издания при академическом журнале, под его же редакцией изданы еще Академией творения св. Макария Египетского (один том) и св. Иоанна Лествичника (также один том). И таким образом, в течении 20-ти слишком лет, при ближайшем и деятельнейшем участии П. С. Делицына, вышло целых 46 томов ¹⁸¹ святоотеческих творений в русском переводе. Труд громадный сам по себе и драгоценный для Церкви русской православной! Это по истине незыблемый, несокрушимый памятник ученого трудолюбия Петра Спиридоновича и его великого творения; это труд, продолжительное занятие которым в не совсем обыкновенном положении тела послужило причиной некоторого искривления позвоночного столба у П. С-ча ¹⁸², но который за то доставил обильный и сладкий плод для читателей и почитателей святоотеческих творений на необъятной пространством Руси православной. Занятия творениями св. Отцов, которым Петр Спиридонович посвящал от 10 до 11 часов в сутки ¹⁸³, мало-помалу сделались его насущной потребностью, духовной пищей, без которой, при временном перерыве дела, он скучал ¹⁸⁴ и которая, можно сказать, проникла все его существо. Его собственные проповеди стали воплощать в себе дух святоотеческих творений, и этими сердечно утешались такие великие проповедники, как сам митрополит Московский Филарет ¹⁸⁵, по поводу проповедей которого, помещавшихся в академическом журнале, Филарет Гумилевский из Риги писал А. В. Горскому: «Послал бы (для академического журнала) одну-две проповеди: но у вас много проповедников, а один такой, которого одного и надобно слушать» ¹⁸⁶. Притом Петр Спиридонович нередко, в переводе и редакции переводов, не ограничивался одними печатными изданиями греческих подлинников, а обращался и к греческим рукописям Московской Синодальной библиотеки, для удостоверения в правильности чтения и для исправления ошибок печатных изданий. Такое обращение началось с 1845 г., когда переводимы были творения св. Василия Великого и поводом к нему послужило догматическое недоразумение в чтении одного места 3-й книги св. Василия против Евномия, которое римскими католиками объясняется в пользу всхождении Св. Духа и от Сына, будучи и читаемо ими различно от чтения сего места в греческих изданиях ¹⁸⁷. Пользование рукописями Синодальной библиотеки, по представлению редакционного комитета и вследствие ходатайства митрополита Филарета, разрешено было святейшим Синодом ¹⁸⁸, и обыкновенно А. В. Горский, который потом занимался и описанием рукописей Синодальной библиотеки, был главным и ближайшим посредником в этом пользовании ¹⁸⁹. Кроме творений св. Василия Великого, и творения св. Нила Синайского и св. Григория Нисского потребовали такого обращения за рукописями ¹⁹⁰. А при переводе слов преп. Исаака Сирина и Иоанна Лествичника Петр Спиридонович пользовался также разными списками древних славянских переводов, которые, по своей точности, могли заменять собою греческие списки. Кроме того, ради тщательности дела перевода святоотеческих творений вообще, он обращался и к старинным печатным церковно-славянским и русским переводам этих творений ¹⁹¹, которые высоко ценил митрополит Филарет ¹⁹². Не пренебрегал Петр Спиридонович, как само собой разумеется, и новыми переводами; но все эти переводы, в видах улучшения их, он сличал, проверял и исправлял по греческим подлинникам, иначе сказать, почти заново переводил, ясным и наилучшим доказательством чего может служить слово св. Григория Богослова на Пасху, начинающееся словами: На стражи моей стану и проч. в переводе академическом ¹⁹³ и в переводе о. архим. Поликарпа ¹⁹⁴, если мы будем сличать текст того и другого перевода и сверять с подлинником греческим. Равным образом Петр Спиридонович подвергал весь перевод новому внимательному пересмотру и сличению с греческим подлинником, если нужно было и какой-либо перевод Московской Духовной Академии вновь издавать, что ему прямо и поручаемо было обыкновенно редакционным комитетом ¹⁹⁵. Тщательность в этом деле, которое и само по себе было важно и которое считал таким, конечно, сам Петр Спиридонович, была особенно нужна и потому, что за делом, как мы не раз замечали, зорко следил митрополит Филарет, не пропускавши и мелочей, а тем самым сильно возбуждавший внимание редакции перевода святоотеческих творений при Академии. Так, например, когда 4 марта 1851 года А. В. Горский был по делам у митрополита, то в дневнике своем записал потом следующий разговор с ним: «Когда стал я говорить Владыке о желании наставников заняться переводом бесед Макария Великого, он заметил, что надобно немногое переводить, но хорошо переводить. – Видел ты замечания о Лествичнике. Что ты думаешь о них? – Я отвечал, что не умеем мы всегда так строго держаться близости к подлиннику, как требует Его Высокопреосвященство. ― Тут, заметил он, не только есть отступлении от близости, но в некоторых местах смысле не понять. – И при этом припомнил он то место, где выписано греческое слово «κατεχειν» ¹⁹⁶. Кроме замечаний владыки, на перевод, И. Лествичника сделали замечания еще Оптинские старцы, которые владыка также переслал в Академий ¹⁹⁷. Вследствие всех этих замечаний, а равно побуждаемый и собственным желанием приблизить перевод сколько возможно более к подлиннику, Петр Спиридонович Делицын нисколько раз исправлял его весь, как видно из сохранившегося до нас рукописного экземпляра перевода св. Иоанна Лествичника и из сличения этого экземпляра с печатными 1-м и 2-м его изданиями ¹⁹⁸. И хотя, быть может, непомерно строгая критика даже после таких исправлений найдет в этом переводе некоторые недостатки в том, или другом отношений, однако в общем достоинство и великость труда от этого нисколько не пострадают. Не даром и сам владыка Филарет, наиболее строгий, хотя в то же время и более всех справедливый судья, получив академический перевод св. Иоанна Лествичника еще в первом его печатном издании от 7 октября 1851 года писал ректору Академии: «Благодарю за Лествичника. И трудившегося в переводе благодарю» ¹⁹⁹. Ибо владыка, делая свои замечания на перевод святоотеческих творений, делал их, как сам же говорил в отношении к переводу того же св. Иоанна Лествичника, «не нападая на сучец в оке ближнего, но возбуждая внимание и осторожность, чтобы хорошее дело было, если можно, и лучше» ²⁰⁰. Он сам хорошо сознавал и прямо говорил, что нельзя же от перевода требовать такой «чистоты языка, до которой едва ли какой белинник может убелить слово» ⁷. И когда некоторые из членов академической братии, по недоразумению или по неопытности, по временам слишком горячо принимали к сердцу эти замечания владыки, считая их признаком, его неблаговоления к ним лично, то владыка спешил успокоить их и дать им понять, что «есть ли бы замечания, не оказавшие успеха, при повторении, сделались несколько сильнее: то и сие по справедливости можно представить сообразными с ходом дела, и не выводить из нескольких слов изменения личных отношений, утвердившихся годами»²⁰¹. Само собой разумеется, что более опытные и менее пылкие, менее себялюбивые так и смотрели на эти отношения мудрого и строгого, но вместе и попечительного, милостивого архипастыря к подчиненной ему Академии, чем и объясняется глубокая, искренняя привязанность, не говоря уже об уважении, большинства членов академической корпорации к владыке Филарету ²⁰². В свою очередь и владыка, не смотря на замечания, часто даже, по-видимому, обидные для самолюбия некоторых из них, умел ценить и высоко ценил их достоинства и достойных в их числе. А в числе таковых, бесспорно, одно из видных мест занимал покойный отец протоиерей Петр Спиридонович, патриарх, так сказать, Академии, которого не без основания в Академии прямо называли Pater ²⁰³, без добавления его собственного имени, так как всякому было известно, к кому относится это название, и который, как патриарх академической семьи, был образцом для нее в разных отношениях: в высоте и твердости убеждений, в искренности благочестия, в неутомимой деятельности и проч. ²⁰⁴. Не смотря на тогдашнюю умеренность в наградах, владыка с особенной заботливостью и профессорами вниманием относился к награждение его и всегда с самой отличной стороны отзывался о нем высшему начальству ²⁰⁵. А когда Петр Спиридонович уже страдал предсмертной болезнью, владыка (от 6 ноября 1863 года) писал извещавшему его о сем ректору Академии протоиерею А В. Горскому: «Господь да поможет о. протоиерею Петру душевне и телесне» ²⁰⁶; и по кончине его, последовавшей 30 ноября 1863 года, писал обер-прокурору св. Синода генерал-адъютанту А. П. Ахматову: «В Московской Академии недавно преклонился древний столп, – первый магистр первого курса ее, принадлежавший ей в продолжении 49 лет, – протоиерей Делицын скончался» ²⁰⁷.

Да, это был подлинно столп, вместе с другими столпами, поддерживавший здание Московской Духовной Академии так долго и с такой силой, крепостью, никогда не искавший своей личной славы, но за то прославивший Академию славой, которая никогда не умрет, ибо касается не скоро текущего в скоро исчезающего, но непреходящего и вечного. В самом деле, если мы припомним, на какой низкой ступени стояло во времена Петра Спиридоновича даже вообще изучение греческого языка и его словесности в наших отечественных светских учебных заведениях ²⁰⁸, то и в этом отношении мы должны признать полную справедливость слов, сказанных мудрым святителем Филаретом, митрополитом Московским, как раз в год кончины Петра Спиридоновича: «в духовных академиях древняя филология стоит нисколько не ниже, чем в историко-филологическом факультете (университетов), – даже в последнем вовсе не изучаются древние латинские, греческие и еврейские священные и церковные памятники» ²⁰⁹. Если же примем во внимание то обстоятельство, что греческая собственно филология в Московской Духовной Академии, в течение столь многих лет, обращена была по преимуществу на изучение и перевод святоотеческих творений и исключительно почти писаний св. Отцов греческой, восточной церкви и что, благодаря трудам членов сей Академии, особенно же, скажем опять, Петра Спиридоновича, более шестидесяти объемистых томов сих творений ²¹⁰ уже служат давно духовной пищей сынов православной России, представляя собой богатый вклад в сокровищницу духовной словесности: то должны согласиться, что справедливо и другое слово того же святителя Филарета, которое сказано было два года спустя после кончины Петра Спиридоновича. Это слово сказано было но поводу косвенного укора, брошенного в виду духовно-литературной деятельности в нашем отечестве за то время, причем отзывавшийся о ней назвал религиозно-нравственную литературу у нас лишь «не очень бедной». Святитель на это и заметил: «Он отозвался бы о ней благосклоннее, если бы вспомнил религиозно-нравственную литературу святых Отцов, в обилии перешедших в нашу литературу, особенно посредством новых переводов » ²¹¹, при чем, очевидно, по преимуществу разумеются переводы, бывшие плодом деятельности членов Московской Духовной Академии. И если в отношении к древней филологии в частности со времени кончины Петра Спиридоновича, при надлежащем укреплении основ классицизма ²¹², и светские учебные заведения, особенно же университеты и историко-филологические институты далеко ушли вперед по сравнение с прежним их состоянием: то в отношении к переводу и изучению святоотеческих творений пальма первенства и доселе остается за духовно-учебными заведениями п особенно за духовными академиями, в числе которых далеко не последнее место принадлежит по справедливости Московской.

Мы вчера поминали почивших начальников, наставников и воспитанников нашей Академии, нашей almaе matris, – поминали, конечно, и тех, которые потрудились в переводе святоотеческих творений. Эти труженики были наставниками тех или других, не всегда и духовных, предметов в Академии. Но все они и были и остаются наставниками, по преимуществу духовными, в более широкими смысле. Своими переводными трудами они вводят и нас и всякого православного русского, читающего святоотеческая творения, или внимающего чтению их, в дух этих творений и во весь объем премудрости, в них заключающейся: в тайны веры Христовой, победившей мир, в глубины облагодатствованного познания, обнимающего собой небесное, земное и преисподнее, прошедшее, настоящее и будущее, Божественное, человеческое и относящееся до всей природы вне человека (физическое), духовное и светское (мирское), ― в тайники мира нравственного и нравственной деятельности, как, наконец, и в таинственную, но всегда отрадную и вожделенную область христианских чаяний, – в эту христианскую обетованную землю. Это тем более справедливо по отношению к трудами наставников Московской Духовной Академии. что ими переведены творения св. Отцов самой лучшей поры расцвета христианской литературы, о достоинствах которой, внешних и внутренних, я считаю излишним и говорить. Поэтому да не мимо идет и в отношении к нашим наставникам слово св. Апостола: поминайте наставники ваша, иже глаголата вам слово Божие, ихже взираюше на скончание жительства, подражайте вере их (Евр.13:7). Будем доброй, и особенно молитвенной, памятью памятовать наших почивших наставников, доставших вам возможность читать на вразумительном для нас языке творения истинных наилучших служителей, выразителей и толкователей вечно действенного слова Божия и подражать вере их, храня их священные заветы и добрые предания, продолжая их святое дело, а доселе здравствующим из трудившихся и трудящихся в том же деле пожелаем жить и в том же духе действовать «многая лета».