Источник

Глава 1. Определение понятия старчества

Достигайте любви, ревнуйте о дарах духовных, особенно же о том, чтобы пророчествовать. А кто пророчествует, тот говорит людям в назидание, увещание и утешение (1Кор. 14:1, 3).

Апостол Павел, независимо от иерархии, перечисляете три служения в Церкви: апостольское, пророческое и учительское.

Непосредственно за апостолами стоят пророки (Еф. 4:11; 1Кор. 12:28). Их служение состоит, главным образом, в назидании, увещании и утешении (1Кор. 14:1, 3). С этой именно целью, а также для указания, или предостережения, пророками предсказываются будущиe события.

Чрез пророка непосредственно открывается воля Божия, а потому авторитет его безграничен.

Пророческое служение – особый благодатный дар, дар Духа Святаго (харизма). Пророк обладает особым духовным зрением – прозорливостью. Для него как бы раздвигаются границы пространства и времени, своим духовным взором он видит не только совершающиеся события, но и грядущие, видит их духовный смысл, видит душу человека, его прошлое и будущее.

Такое высокое призвание не может не быть сопряжено с высоким нравственным уровнем, с чистотою сердца, с личной святостью.

Святость жизни и требовалась от пророка с первых времен христианства: «Он должен иметь «нрав Господа». От нрава может быть познан лжепророк и (истинный) пророк», говорит древнейший памятник II-го века – «Учение Двенадцати Апостолов» (Дидахи). [К. Попов. «Учение Двенадцати Апостолов». Киев, 1884 г., стр. 21 и 36. Проф. К. Попов, написавший об этом памятнике специальное исследование, относит его к концу I-го века. Следовательно, еще жив был тогда ап. Иоанн Богослов, а, может быть, и другие апостолы. Благодаря этому памятнику, мы узнаем многое из жизни первохристианской Церкви. Пять лет искал я оформить понятие о старчестве, т.к. в нашей современной богословской литературе его нет. И вот ответ на свое искание я нашел, хотя и под другим именем – не под именем старчества – в самом древнем христианском памятнике: «Учение 12-ти апостолов"].

Служения, перечисленные Апостолом Павлом, сохранялись в Церкви во все времена. Апостольское, пророческое и учительское служения, являясь самостоятельными, могут совмещаться с саном епископа, или пресвитера.

Пророческое служение, связанное с личной святостью, процветало с подъемом жизни Церкви и оскудевало в упадочные периоды. Ярче всего оно проявляется в монастырском старчестве.

Влияние старчества далеко распространялось за пределами стен монастыря. Старцы окормляли не только иноков, но и мирян. Обладая даром прозорливости, они всех назидали, увещевали и утешали (1Кор. 14:1,3), исцеляли от болезней духовных и телесных. Предостерегали от опасностей, указывали путь жизни, открывая волю Божию.

Представляя собою прямое продолжение пророческого служения, старчество с этим именем и в этой форме появляется лишь в IV веке, вместе с возникновением монашества, как руководящее в нем начало.

Благодатное старчество есть одно из высочайших достижений духовной жизни Церкви, это ее цвет, это венец духовных подвигов, плод безмолвия и Богосозерцания.

Оно органически связано с иноческим внутренним подвигом, имеющим цель достижения безстрастия, а потому и возникает одновременно с монашеством на заре христианства.

Но в беге времен старчество процветает местами, достигая апогея своего развития, потом ослабевает, приходит в упадок и даже совсем забывается, чтобы, может быть, снова возродиться, подобно волнообразной кривой, то вздымающейся, то падающей и снова восстающей. Так забыто оно было и в России ко времени Паисия (Величковского) (18-й век). Он возродил старчество, которое и стало процветать у нас во многих местах.

И, хотя это было возрождением древней традиции той же России, но для большинства казалось малопонятным новшеством.

Прот. Сергий Четвериков («Из ист. русского старчества», «Путь», № 3, 1927 г.), писавший о старцах, говорит, что в нашем дореволюционном прошлом русское монастырское старчество мало было изучено и недостаточно оценено русским обществом.

Последнее имело смутное представление о старчестве. Даже наша молодая богословская наука не успела разработать этого вопроса. Так: «Вопрос о старчестве в древнерусских монастырях совершенно не затронут в научной литературе. Судя по житиям, оно было общераспространено», говорит профессор Серебрянский.

(«Древне-рус. Дух». Смирнова, стр. 26, сноска 5. Москва, 1913)

Также и церковная иерархия нередко становилась в тупик перед этим явлением. Отсюда частые гонения, которым подвергались старцы: Преп. Серафим Саровский, о. Варнава Гефсиманский, Оптинские: о. Леонид, о. Амвросий, а на нашей памяти о. Варсонофий.

Эта последняя история гонения на выдающагося старца о. Варсонофия настолько характерна, что на ней остановимся несколько подробнее. В 1911 году, по ложному на него доносу гр. Игнатьевой, религиозно-политический салон которой в Петербурга имел вес, а также по доносу горсти монахов, изгнанных о. Варсонофием совместно с о. Ксенофонтом, оптинским настоятелем, из монастыря за бунтарство, Св. Синодом было назначено следствие. Туда был послан Еп. Серафим Чичагов – автор известной «Дивеевской Летописи» и впоследствии Архиепископ Тверской и Митрополит Петербургский. Последний, не произведя никакого расследования, сразу же стал на сторону бунтарей, водворил их обратно в Оптину, сменил отца Варсонофия и перевел его в Старо-Голутвенский монастырь. Подымался даже вопрос о закрытии скита и уничтожении старчества. Потрясенный этим разгромом, скончался вскоре настоятель Оптиной о. Ксенофонт, а через год – 4-го апр. 1912 г. о. Варсонофий. Об этом событии вскользь упоминает о. Василий Шустин («Из личных Воспоминаний». Белая Церковь, 1929 г. стр. 40.), но более подробно эта история будет разсказана в жизнеописании о. Варсонофия в 3-й части нашего труда со слов еще живых свидетелей этого события.

Конечно, далеко не все иерархи гнали старчество. Так, например, ему в свое время покровительствовали такие выдающиеся святители, как митр. Гавриил (1801) или оба Филарета – Московский и Киевский, которые сами были подвижниками и аскетами.

Но если непонимание старчества вызывало его гонение, то это непонимание было причиной и обратного явления, когда доверчиво принимались всякие проходимцы, самозванцы, или самопрельщенные, которые выдавали себя за старцев, но ничего общего с ними не имели.

Такое невежество и легкомыслие общества приносило вред не только потому, что подрывало веру и уважение к этому имени, но было и гибельно, т.к. причиняло духовную смуту, и даже разложение в политической жизни страны.

Отметим еще одно явление псевдо-старчества, которое мы можем наблюдать  и в современной действительности: современное духовничество, как мы вскоре увидим, родилось из древнего монастырского старчества и является его вторичной формой. Благодаря родственности этих двух явлений, духовничества и старчества, у малоопытных священников, знакомых с аскетической литературой только теоретически, всегда может возникнуть соблазн «превышения власти» – перехода грани духовничества, чтобы старчествовать, – в то время как они даже понятия не имеют в чем сущность истинного старчества. Это «младо-старчество» (по одному меткому выражению), вносит разлад в окружающую жизнь. Оно таит опасность причинить и непоправимый вред душе опекаемого. Известны случаи даже самоубийства, как результат такого повреждения. От иноков-учеников требовалось всецело послушание старцам учителям: «Если кто имеет веру к другому, и сам себя отдает в подчинение ему, тот не имеет нужды внимать заповедям Божиим, а должен предать волю свою отцу своему, и не останется виновным перед Богом» (Смирнов: «Древнее духовенство и его происхождение», Богословский Вестник, Москва, 1906 г.).

Предавшие себя всецело водительству истинного старца испытывают особое чувство радости и свободы о Господе. Это лично на себе испытал пишущий эти строки. Старец – непосредственный проводник воли Божией. Общение же с Богом всегда сопряжено с чувством духовной свободы, радости и неописуемого мира в душе. Напротив того, лжестарец заслоняет собою Бога, ставя на место воли Божией свою волю, что сопряжено с чувством рабства, угнетенности и, почти всегда, уныния. Мало того, всецелое преклонение ученика пред лжестарцем вытравливает в нем личность, хоронит волю, извращает чувство справедливости и правды и, таким образом, отучает его сознание от ответственности за свои действия.

О лжестарчестве преосвященный Игнатий Брянчанинов говорит так: «Страшное дело принять обязанности (старчество), которые можно исполнить только по повелению Св. Духа, между тем, как общение с сатаною еще не расторгнуто и сосуд не перестает оскверняться действиями сатаны (т.е. еще не достигнуто бесстрастие). Ужасно такое лицемерство и лицедейство. Гибельно оно для себя и для ближних, преступно оно перед Богом, богохульно» (Соч. Еп. Игнатия Брянч., том IV, СПБ, 1867 г., стр. 94).

Лжестарчество вызывает гипноз идей. И т.к. в основе лежит ложная идея – эта идея вызывает духовное ослепление. Когда ложная идея застилает реальность, то никакие доводы больше не принимаются, т.к. натыкаются на idée fixe, которая считается незыблемой аксиомой.

Человек движется вперед, как сомнамбула, пока не ударится лбом о стену. Он разбивает голову себе и зачастую тем, кто с ним связан. Подобная катастрофа постигает приверженцев лжестарчества. Оттого среди них так часты случаи самоубийств и всякаго рода отчаяния. Отчаяние есть первый симптом того, что человек болен духовной болезнию, которую мы именуем «гипноз идей». Отчаяние – это неизбежный результат крушения тех построений, которые созданы на ложном основании. Отчаяние есть осязательное доказательство тому, что человек попал в заколдованный круг, им самим же созданный, благодаря неверным, ложным предпосылкам. Отец же лжи есть диавол.

Такая трагедия постигает приверженцев лжестарца. Поэтому лжестарчество есть явление антихристианское, ведущее к погублению душ. Когда истинные старцы, можно сказать, отсутствуют, люди, жаждущие найти себе духовную опору, выбирают какое-либо духовное лицо им почему-либо симпатичное и говорят: «я отношусь к нему, как к старцу». Если духовник окажется трезвым, духовно честным, он резко отстранит такое отношение. Но сколько таких, которые охотно попадаются в сети, им расставляемые. Ибо это «лицедейство» по выражению еп. Игнатия Брянчанинова, ведет самозванного старца к духовной смерти. Он сам теряет почву под ногами и идет уже кривыми путями, растеряв все то, что собирал и приобретал за всю прошлую жизнь.

Истинное отношение старца к ученику именуется в аскетике духовным таинством, оно находится под водительством Духа Святаго. Всякие же подделки и фальсификации – суть явления с левой стороны. Если первое ведет к жизни, то второе, если человек вовремя не опомнится, то ввергнет его в полное расстройство духовной жизни, имеющей концом всякого рода катастрофы.

Влияние старчества далеко распространялось за пределами стен монастыря. Старцы духовно окормляли не только иноков, но и мирян. Обладая даром прозорливости, они, как уже было выше сказано, всех назидали, увещавали и утешали (1Кор. 14:1,3), исцеляли от болезней душевных и телесных, предостерегали от опасностей, указывали путь жизни, открывая волю Божию.

Таким образом старчество есть пророческое служение.

Нельзя отнести к старчеству и другое, наблюдаемое последнее время в монастырях: это установление так называемых «монастырских старцев», которым поручается чисто внешнее руководство первоначальными и обучение их монастырским обычаям и послушаниям. Но здесь не подразумевается наставление о внутренней брани или благодатное руководство братиями.

В труде проф. Малинина «Старец Филофей» мы находим целый ряд примеров употребления слова «старец» в различных значениях по письменным памятникам 15 и 16 веков.

Так слово «старец» обозначало:

1) вообще престарелаго инока независимо от его иерархического положения в среде братства монастыря в противовес мирскому человеку (грамота 1543 г. Арх. Феодосия в Псковско-Печерский мон.. а также в актах).

2) иногда под «старцем» разумеется монах, не имеющий никакой степени священства, и в этом случае «старец» противополагается игумену, священнику и дьякону (грамота В. К. Василия Иоан. от 1533 г.).

3) в некоторых многолюдных монастырях со временем выделялись «старцы соборные», принимавшие участие в управлении делами монастыря вместе с игуменом, келарем и казначеем (уставная грамота Соловецкого мон. от 1548 г. и др.)

4) «старцем» называется тот, кому поручено духовное руководство новоначального или падшего инока (грамота 1543 г. арх. Феодосия).

5) эти старцы-руководители обыкновенно выбирались из лиц высокой нравственной жизни, назывались иногда «духовными старцами». Они пользовались большим почетом и считались кандидатами не только на должности монастырские, но даже в митрополиты. Имело значение, конечно, и прежнее социальное положение инока в миру. Защищая монастырскую недвижимость, Иосиф Волоцкий писал: «Аще у монастырей сел не будет, како честному и благоразумному человеку постричися, и аще не будет честных старцев, отколе взять на митрополию, или архиепископа, или епископа. А коли не будет «честных старцев» и благородных, то будет вере поколебание».

6) в значении наставника, руководителя старцем является и игумен монастыря. Вот, например, древняя триодь Волоколамского монастыря с надписью: «Триодь постная, письмо самаго отца нашего преподобнаго старца Иосифа Чудотворца».

Наконец, прибавим от себя, слово «старец», как раньше, так и теперь может быть отнесено ко всякому монаху. Всякий монах, как таковой есть ίερόν или καλούγερας, т.е. «старец». Славяне это наименование употребляли буквально: «калугер», или переводили: «старец».

Но все эти понятия, вкладываемыя в слово «старец», не соответствуют тому понятию старца-харизматика, которое является предметом нашего исследования. Также и сам старец Филофей не относится к последнему типу – это обыкновенный учительный старец, не одаренный особыми харизмами (Малинин. «Старец Филофей». Киев, 1901).

С самаго своего возникновения, монашество ставило себе целью достижение безстрастия. Вся аскетическая литература говорит о психологических законах, по которым протекает жизнь души, указывает пути очищения от страстей, разрабатывает методы к достижению безстрастия, говорит о нем и связанным с ним безмолвием и Богосозерцанием. Создается целая наука о душе, и возникает целое Исихастическое Богословие. Новоначальный монах самостоятельно не в состоянии разобраться во всем этом огромном материале. На пути к безстрастию должен быть руководитель, учитель-старец, сам прошедший эту школу и достигший уже безстрастия.

Обратимся теперь к историческому исследованию происхождения современного духовничества и его связь с древне-монастырским старчеством, которое производит проф. С.И. Смирнов в своем труде «Древне-Русский Духовник». Этот труд помогает нам, с одной стороны, раскрыть понятие старчества, а с другой, уяснить современное состояние духовенства, его происхождение, а также взаимоотношение и границы этих двух институтов Церкви.

Проф. Смирнов, в своей магистерской диссертации «Духовный отец в древней Восточной Церкви» указывает, что «харизматические явления первых веков христианства повторились среди древнего монашества, что старцы были носителями этих харизм – особых даров Св. Духа, подаваемым человеку непосредственно от Бога по личной заслуге». «Духовные писатели устанавливают чрезвычайно высокую точку зрения на монашество. Подвижник в идеале, есть существо богоносное, духоносное, бог. Как таковой он получает духовные дарования, излияниями которых отличались первые времена христианства. Дары пророчества, изгнание бесов, исцеления болезней и воскрешения мертвых не являются исключительными. Они обнаруживают только нормальную степень духовного возраста инока». «Тайная исповедь и духовническое врачевание рассматривались тоже, как благодатный дар, «разсуждения духовом» (1Кор. 12:10). Он не связывался с иерархической степенью епископа и пресвитера, а был приобретаем пострижением в схиму» (Смирнов. «Древнее духовничество и его происхождение». Бог. Вест. 1906, Т. II. стр. 377). «Право вязать и решить», или «власть ключей» они трактовали, как совершенство дарований. (Там же. В древности не существовало взгляда на сакраментальную исповедь, как на единственное и неизбежное средство для прощения грехов, допущенных человеком после крещения. Исповедь и покаяние представлялись только одним из многих способов очищения от грехов. Св. Иоанн Златоуст, например, указывает пять таких способов: 1) Публичная исповедь. 2) Путь плача о грехах. 3) Смирение. 4) Милостыня – Царица добродетелей. 5) Молитва).

В древних монастырях Востока исповедь и покаяние слагаются в самостоятельную систему, отличную от современной ей церковной покаянной дисциплины.

Разсмотрим, какова эта монастырская практика; «отец духовный» – «пневматикос патир» (Старец) – обычно принимал исповедь инока по всем грехам. Этот термин появляется уже с IV века и существует до половины IX века – обозначает собою не священника, не исполнителя епископского поручения, это «простой монастырский старец обязательный наставник инока, самостоятельно поставленный в монастыре и свободно выбранный учеником, большею частию не имевший священного сана"… «Он брал души учеников на свою душу, руководил ими в каждом шаге духовной жизни, а потому, принимая исповедь их помыслов и дел, поощрял и наказывал».

Нравственно бытовыя отношения старца и ученика – духовного отца и духовного сына – очень скоро и рано выработались внешне и внутренне в прочную и стройную систему, окрепли в монастырски-бытовую форму» (Смирнов. «Древнее духовничество и его происхождение». Бог. Вест. 1906, Т.II, стр. 377–378). Древний старец, как позднейший духовник, принимал исповедь и совершал покаяние. Старец обычно принимал исповедь инока по всем грехам, начиная с мимолетного помысла, слегка возмутившего монашескую совесть, кончая смертным грехом.

«Старческая исповедь и покаяние заменяли церковную исповедь и покаяние».

Распространение влияния старчества в мирской среде начинается очень рано, вероятно с первых же лет установившегося монашества. На исповедь к старцам ходят миряне, минуя своих пастырей.

Причиной распространения монастырской покаянной дисциплины в Церкви надо признать ее сравнительную легкость, превосходство над церковной и большую жизненность «строго-пастырский характер при наличности превосходного, популярного в Церкви органа-старчества, такого органа, какого не имела официальная церковная исповедь».

За иной канонический грех древняя Церковь подвергала виновного сначала отлучению, а затем публичному покаянию. Старец же принявший исповедь брата, тотчас примирял его совесть и налагал епитимию сравнительно более легкую, чем церковная, «решил и вязал».

Со временем монастырская исповедь по всему Востоку вытесняет церковную, которую совершала белая иерархия по канонам и монастырские старцы – «духовные отцы» превращаются в духовников.

Каким же путем совершился переход старчества в духовничество, т.е. превращение монастырского института в общецерковный и сближение старческой исповеди с сакраментальной?

Начало этого явления мы можем уловить в Византийской Церкви только со времени гонения Льва Армянина – 820 г. – на иконопочитателей, когда монастырские старцы были признаны официально константинопольским патриархом Никифором Исповедником, как законные совершители таинства покаяния, наряду с епископами и пресвитерами. Мера вызвана была нуждами времени: православию грозила опасность, и оно опирается на содействие наиболее ревностных защитников иконопочитания – монахов, главным образом Студитов. Будучи местной, эта мера пролагала путь к вытеснению белой иерархии из покаянной практики на всем православном Востоке и на долгое время, что произошло уже после эпохи вселенских соборов. В течение 10–12 веков тайная исповедь окончательно завоевывает господствующее положение, вытеснив исповедь публичную и покаяние по канонам.

Итак, институт «духовного отца» сначала является в форме монастырского старчества. Термин «духовный отец» служит долгое время для обозначения монастырского старца. Затем эта церковно-бытовая форма целиком повторилась в позднейшем духовничестве. Монастырски-бытовая форма превратилась в форму церковно-бытовую и в таком виде просуществовала на Востоке почти неизменно целый ряд столетий (Смирнов. «Древнерусский духовник». Москва, 1913 г).

При возникновении христианства на Руси, духовенство, пришедшее из Греции и из Болгарии, принесло с собою почти готовую дисциплину покаяния и институт духовничества в тех бытовых чертах своих, в которых они зародились и сложились на Востоке в период вселенских соборов.

У нас дисциплина эта просуществовала почти нетронутой до начала 18-го века, т.к. древнерусская церковная власть, живя традицией и стариной, проявляла в этой сфере очень мало творчества.

Покаянные дисциплины греческой и славянских церквей несколько отличались между собой. По-видимому, у южных славян была допущена одна важная особенность – участие белого духовенства в духовничестве, чего не знала Греческая Церковь того времени. Возможно, что не в одинаковой степени сохранились остатки древне-христианской публичной дисциплины.

Хотя мы покаянную дисциплину получили из Греции и Болгарии, однако у нас в отличие от них, в силу огромного пространства территории, очень скоро перестал существовать отдельный класс духовников, и право на совершение исповеди стал получать каждый белый священник при своем постановлении.

Другой особенностью Русской Церкви явилось то обстоятельство, что духовник стал, таким образом, непременно и носителем пресвитерского сана.

Разсмотрим теперь какова же была эта дисциплина? По обычаю того времени всякий волен был выбирать себе духовника по своему желанию, но уже раз выбранного не имел права оставлять.

Отношение к последнему характеризуется безусловным, беззаветным и безпрекословным повиновением ему, постоянством и верностью до конца жизни. Духовник же со своей стороны принимает всю ответственность за грехи своего духовного сына и грехи его брал на свою душу. Приведем пример такой передачи грехов: выслушав исповедь и прочитав молитвы над преклоненным покаянным сыном, духовник подымает его с земли и возлагает правую его руку на свою шею со словами: «На моей выи согрешения твоя, чадо, и да не истяжет о сих Христос Бог, егда приидет во славе Своей на суд страшный».

Духовник «не точию свидетель есть» покаяния духовного сына пред Богом, но является как бы ответчиком за его грехи.

Грех сына, сообщаемый духовнику на исповеди, становился их общим грехом, они являлись, как бы соучастниками преступления. Будучи «поручником стада» своего, древний русский духовник становился вождем его, ведущим в высший Иерусалим, должен был открыть ему Божие царство и привести к престолу Божию, чтобы сказать: «Се аз и чада, яже ми еси дал».

Духовный отец был безусловным и неограниченным руководителем своих духовных детей, подобно игумену или старцу в монастыре, и наложенная им епитимия была все равно, что «заповеди Божии» и что духовник связывал, то только он и мог один развязать. Труды проф. Смирнова ценны для нас тем, что они вскрывают генезис старчества и современного духовничества. Они освещают эти явления с исторической и бытовой стороны.

Становится ясным, что быт и церковная дисциплина с самого начала возникновения христианства на Руси были благоприятны старчеству. И мы увидим в дальнейшем, что оно расцвело на этой почве и существовало на протяжении всей русской истории.

Из предыдущего мы уже знаем, что старец есть руководитель своего ученика в трудной и крайне сложной «духовной брани», цель которой есть достижение безстрастия. Чтобы руководить другими, старец сам должен быть в этом состоянии.

«Кто сподобился быть в сем устроении» (т.е. безстрастии), говорит епископ Феофан Вышенский, «тот еще здесь, облеченный бренною плотию, бывает храмом живаго Бога, Который руководит и наставляет его во всех словах, делах и помыслах, и он по причине внутреннего просвещения, познает волю Господню, как бы слыша некоторый глас». «И вот, наконец, Богообщение и Боговселение, последняя цель искания духа человеческого, когда он бывает в Боге и Бог в нем. Исполняется, наконец, благоволение Господа и молитва Его, чтобы, как Он в Отце и Отец в Нем, так и всякий верующий был едино с Ним (Ин. 17:21)… Таковы суть храм Божий (1Кор. 3:16) и Дух Божий живет в них (Рим. 8:9) (Слова еп. Феофана Вышенского, приведенные Арх. Вениамином, «Всемирный Светильник». Париж, 1932, стр. 81).

«Достигшие сего суть таинники Божии, и состояние их есть то же, что состояние Апостолов».

«Богоявление же является источником множества других благодатных даров, и первее всего – пламенной любви, по коей они с дерзновением удостоверяют: кто нас разлучит от Бога? (Рим. 8:35).

«А любовь есть подательница пророчества, причина чудотворений, бездна просвещения, источник огня Божественного».

«Поскольку такое состояние есть плод безмолвия, когда проходят его с разумом, то не все безмолвники оставляются в безмолвии навсегда. Достигающие чрез безмолвие безстрастия и чрез то удостаивающиеся приискренняго Богообщения и Боговселения, изводятся оттуда на служение ищущим спасения, просвещая, руководя, чудодействуя. И Антонию Великому, как Иоанну в пустыне, глас был в безмолвии, изведший его на труды руководства других по пути спасения, и всем известны плоды трудов его. То же было и со многими другими» (Вот прямое указание, что при принятии на себя подвига старческого служения требуется особый зов Божий, или непосредственно, как было с особо великими святыми (Преп. Серафим) или за послушание другому старцу, как мы видим в жизнеописании старца Варнавы или слепца старца Агапита Валаамского и лично нам известного, недавно скончавшегося (1943) старца, прот. Николая Загоровского (в тайном постриге Серафима), получившего благословение на старчество от оптинского старца отца Анатолия. Такое же «послушание Божиему велению» требуется и при взятии на себя подвига юродства. Как в прежнее время появлялось множесто лжеюродивых, такое же бедствие постигло современную нам русскую эмиграцию в лице лжестарцев).

И далее продолжает Затворник Вышенский: «Достигшие совершенства слышат голос Божий явно в душе своей. На них начинается сбываться слово Господа: «Когда приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину» (Ин. 16:13). И Апостол Иоанн также пишет: "Помазание (от Духа) в вас пребывает, и вы не имеете нужды, чтобы кто учил вас; но как самое сие помазание учит вас всему, и оно истинно и неложно, то, чему оно научило вас в том и пребывайте» (1Ин. 2:27) (Арх. Вениамин. «Всемирный Светильник». Париж, 1923. Ссылается на Феофана Затв., Лествицу гл. 29, 30, Исаака Сир., стр. 138 и Добр. 3, 5). Рассмотрим теперь вопрос о старчестве по материалам, какие мы находим у проф. Смирнова в его труде – «Исповедь и покаяние в древних монастырях Востока».

«По древним монашеским представлениям, старец существо богоизбранное и богоодаренное. Всякий старец непременно обладает какими-нибудь духовными дарованиями. Прежде всего дар различения духов [χάρισμα δι σκρίσεως τών πνευμάτων], о котором говорит Ап. Павел (1Кор. 12:10). Дар различения духов необходим для монаха. Ещё Антоний Великий предписывает молиться о том, чтобы приять дарование различения духов, чтобы не всякому духу веровать (1Ин. 4:1). Дар различения получается путем подвига и с помощью старческих молитв. Варсануфий Великий заявляет: «Без болезни сердечной никто не получает дарования различать помыслы. Я молю Бога даровать тебе его, но пусть и твое сердце поболезнует немного, и Бог подаст тебе это дарование… Когда же Бог по молитвам святых и за болезнование твоего сердца даст тебе это дарование, то уже всегда будешь в состоянии различать помыслы Духом Его» (Русск. пер. 262) («Богосл. Вест». Февр., Март, и Апр. 1905 г. стр. 763).

Различать внушения в душе человека со стороны Св. Духа и Ангелов и со стороны духов злобы не так легко, потому что они не являются отличными, как свет и тьма. Действие благодати обнаруживается в мире и радости, в блаженном настроении, но и грех сладок и сладкий недуг страсти, особенно страсти духовной не трудно смешать с блаженством духовным. «Грех преображается в светлого ангела и уподобляется почти благодати» – говорит Макарий Великий и указывает признаки того и другого (Р. п. 65). Внушения в душе человека обнаруживаются в виде тонких и порою сложных помыслов [Λογισμός] в «сердце раждающихся» или «вкрадующихся в разсудок», прорывающихся «откуда-то совне» (Преп. Диадох, 68–84 стр.). Чтобы склониться к доброму внушению и исполнить его, чтобы пресечь худой помысл и сделать его бессильным, нужно открыть источник каждого внушения или помысла. Но в состоянии это сделать только человек, достигший высшей меры духовного возраста, внутреннее око, которого очищено. «Если человек не достиг сей меры, то не может различать помыслов, но будет поруган демонами и впадет в обольщение, поверив им: потому что они изменяют вещи, как хотят, особенно для тех, кто не знает козней их» (Варс. р. п. 44). («Богосл. Вестн». Апрель 1905, стр. 765)… Проявление в монашестве чрезвычайнаго дара различения духов встречается с первого его времени. Св. Афанасий сообщает о преп. Антонии Великом, что он «имел дар различения духов» [χάρισμα διαχρίσεως πνευμάτων εχων] (Р. п. 3, 214–245). Преподобный Евагрий, известный писатель-подвижник, между другими благодатными дарованиями обладал даром различения духов и очищения помышлений (gratia discernendorum spirituum et purgandarum… congitationum). Никто из братии не возвышался до такой степени духовных отношений. Он приобрел дар этот из жизни, из собственного духовного опыта и, что важнее всего, при помощи благодати Божией (per gratiam Dei) (Руфин, История монахов, Р. п. 96–97). Об авве Сериде рассказывается: «И помолился Богу дать ему дар рассуждения, приобретя который, он мог с помощью небесной благодати путеводить к жизни души, врачевать оскорбленных, преподавать целительное врачевство, слово от Духа истекающее [χάρισμα]».

«Затрудняемся сказать», говорит дальше проф. Смирнов, «в каком отношении к дару различения духов стоит дар прозорливости, который между прочим выражается в способности проникать непосредственно в нравственное состояние другого человека, читать в душах других людей. Есть ли прозорливость самостоятельное духовное дарование, или особый вид пророческого дара различения духов, говоря конкретнее – ощущать присутствие духов злобы или ангелов, – мы не знаем. Только это дарование более редко, чем различение духов. Однако примеры обладания этим даром идут также с первых времен монашества. Пахомий Великий и Феодор Освященный обладали даром прозорливости. Каждый узнавал грехи братии или по Духу Божию, «Который был на нем», или же по откровению от ангела. Дар этот подвижники употребляют в интересах исправления людей. Преп. Гелен поселился в одной обители «некоторым из братии открывал тайныя помышления и советы сердца: один увлекался духом прелюбодеяния, другой духом гнева, в иных прозревал кротость, праведность, терпение… И те, которых он обличал, сами должны были признать, что он как бы читает в душах их, и сокрушались сердцем (Лавсаик, 183–184). Преп. Иоанну открыто было поведение каждого (монаха) в соседних монастырях и он писал отцам, что вот такие-то и такие-то предаются нерадению, не исполняют в страхе Божием положенного правила, а другие преуспевали в вере и духовном совершенстве. Писал и самим братиям… Деяния и самые поводы к ним, подвиги и нерадение он так изображал, что иноки, сознавая правду написанного про них, приходили в сокрушение совести» (Лавсаик, 188) («Богосл. Вестн». Апр. стр. 766). Преп. Стефан Савваит также в изобилии обладал этим даром – умел «видеть духом». Он сам говорил: «Я удостоен от Бога дара прозорливости и понимаю по одному виду и зрению помыслы и тайныя страсти души из всего, что мы зрим, или о чем нас спрашивают, или кто к нам попадается, я узнаю духовные и душевные нужды» (VIta St. Steph. Iulii., 538–522) («Богосл. Вестн». Апр. стр. 733–774).

Один из живых примеров старческаго служения находим мы в житии преп. Серафима. Это ярко выступает в раcсказе о том, как к нему пришли одновременно Владимирский купец и будущий наместник Сергиевой Лавры, тогда игумен Антоний. Этот раcсказ читатель найдет ниже в жизнеописании митрополита Филарета Московского. Из этого случая видно, что преп. Серафим готовил о. Антония к его будущему служению и раскрывал ему духовные законы. На просьбу о. Антония объяснить ему каким образом происходит действие прозорливости, Преподобный ответил ему следующее: «Я грешный Серафим так и думаю, что я грешный раб Божий: что мне поведает Господь, то я и передаю требующему полезного… Первое помышление, являющееся в душе моей я считаю указанием Божиим и говорю не зная, что у моего собеседника на душе, а только веруя, что так мне указывает воля Божия для его пользы. А бывают случаи, когда мне выскажут какое-либо обстоятельство, и я, не поверив его воле Божией, подчиню своему разуму, думая, что это возможно, не прибегая к Богу, решить своим умом: в таких случаях всегда делаются ошибки».

Весьма назидательную и многообъяснительную сию беседу старец заключил так: «Как железо ковачу, так я передал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что Богу угодно, то передаю».

Из сего видно, что Сам Всемогущий Господь говорил устами преп. Серафима. Поэтому он, не задумываясь, сразу отвечал с полной несомненностью, и говорил даже и то, что не приходило и на помысл его собеседнику, но что открывал Дух Святой.

Решительно то же самое говорил Оптинский старец о. Варсонофий своему духовному сыну Василию Шустину: «Отслужишь обедню, приобщишься и затем идешь принимать народ. Высказывают тебе свои нужды. Пойдешь к себе в келью, обдумаешь, остановишься на каком-нибудь решении, а когда придешь сказать это решение, то скажешь совсем другое, чем думал. И вот это и есть действительный ответ и совет, которого если не исполнит спрашивающий, то навлечет на себя худшую беду. Это и есть невидимая Божия благодать, особенно ярко проявляющаяся в старчестве после приобщения Святых Таин».

Иначе говоря, это есть совет, преподанный не через человеческий разум, а через наитие свыше, так называемое в аскетике «сердечное извещение». Так бывает по отношению к внешним, но и между старцем и его учеником, когда отношения уже более интимны, старцу открывается об ученике гораздо больше: тот же о. Варсонофий открывает эту тайну своему любимому духовному сыну: «Тут он задумался, видимо чувствуя скорое приближение смерти… И начал говорить о благодати старчества… – «Нас называют прозорливцами, указывая тем, что мы можем видеть будущее; да, великая благодать дается старчеству, – это дар разсуждения. Это есть наивеличайший дар, даваемый Богом человеку. У нас кроме физических очей, имеются еще очи духовныя, перед которыми открывается душа человеческая, прежде чем человек подумает, прежде чем возникла у него мысль, мы видим ее духовными очами, мы даже видим причину возникновения такой мысли. И от нас не сокрыто ничего. Ты живешь в Петербурге и думаешь, что я не вижу тебя. Когда я захочу, я увижу все, что ты делаешь и думаешь. Для нас нет пространства и времени…» (В. Ш. «Из лич. восп.». Белая Ц. 1929, стр. 19 и стр. 49). Интимная связь старца и ученика простирается до того, что старец принимает на себя его грехи после исповеди, что является возможным благодаря тем благодатным дарам старца, которые мы только что рассмотрели (Смирнов. «Исповедь и покаяние в древн. мон. Востока», стр. 474–475). «Монах, тревожимый демоном хулы, целых 20 лет напрасно боролся с искушением, наконец написал на хартии свою немощь и пошел на исповедь к старцу. Отдав ему свое писание, монах повергся на землю. Старец, как скоро прочел, улыбнулся и, подняв брата, говорит ему: «возложи руку твою, чадо, на выю мою» и когда инок сделал это, великий старец говорит: «на вые моей грех этот, сколько лет не действовал и ни будет действовать в тебе, а ты уж после этого не ставь его ни во что». И этот монах подтверждал, что прежде, нежели вышел он из келлии старца, немощь его прекратилась» (Этот рассказ лег в основу исповеди в древней Руси, как мы видели выше) (Лест. Слово 23). Другим и притом более обязательным средством прощения грехов было молитвенное предстательство пред Богом за грешника со стороны лица, принявшего его исповедь. Авраам, ученик преп. Сисоя, был однажды искушен от демона. Старец, увидя его падение, встал, простер руки к небу и сказал: «Боже, угодно ли Тебе, или неугодно исцелить, но я не отступлю от Тебя, пока Ты не исцелишь его…» И ученик тотчас исцелился (Apoph. Mig, P.G. XXV, 3961). Когда старец принял исповедь инока, отрекшегося от веры и от св. своих иноческих обетов, он наложил на падшего епитимию и прибавил: «А я буду умолять Бога за тебя». Старец трудился за брата и молился Богу: «Господи, прошу Тебя, даруй мне душу эту и приими покаяние ея». И услышал Бог молитву его (Пат. из. по гл. 5 §41, стр. 108–109).

Приводим аналогичный рассказ Лавсаика. Авва Аполлос говорил предводителю разбойничьей шайки: «Если ты, друг, послушаешь меня, то я умолю Владыку простить тебе грехи» (Лавс., стр. 162).

Молитвы старца в большей степени возбуждали милосердие Божие к грешнику и доставляли ему прощение, чем его собственные покаянные подвиги. По рассуждению преп. Варсануфия, грешник, «будучи сам по себе недостаточен к уплате долгов своих, приносит малое, а молитвы святых (т.е. старцев) многое». Но это не освобождает ученика от личного подвига: «Знак великого невежества, чтобы не сказать безумия, искать спасения молитвами святых тому, кто в сердце услаждается пагубными делами…» Молитва в таких случаях бесплодна (Добр. 3, стр. 300).

Связь старца и ученика не разрывается даже смертью. Молитвы старца о послушнике неизменно сопровождали его в пути жизни, как этой, так и будущей, и на земле и за гробом. Инок спрашивает подвижника: «Как должно молить отцов о прощении грехов своих? Говорить ли: «простите меня», или: «испросите мне прощение?» Когда молю Самого Господа, как должен я говорить?» Ответ дается такой: «Когда молил отцов, отошедших к Богу, то следует говорить: «простите меня», когда еще пребывающих с нами, то: «помолитесь о нас, чтобы получить нам прощение». А когда молишь Самого Владыку, говори так: «помилуй меня, Владыко, ради святых Твоих мучеников и ради святых отцов, и молитвами их прости мне согрешения мои» (Вар. р. п. стр. 439–440). Один брат, почувствовав приближение смерти, просил у пр. Варсануфия прощения. Старец отвечал ему: «Не скорби, брат: смерть без грехов не смерть… Говорит же тебе Бог Великий Царь наш: прощаются тебе все грехи твои; преимущественно за молитвы и моления святых (т.е. старцев) и ради твоей веры в Него» (Варс. р. п. 101) (Смирнов. «Бог. Вест». Март, Апр. стр. 475–478, 733–774. 1905 г).

Высочайшие благодатные дары неразрывно связаны с глубочайшим смирением. Отца Амвросия Оптинского спросили: «Можно ли совершенствоваться в жизни духовной?»

Ответ старца:

«Не только можно, но и должно стараться совершенствоваться в смирении, т.е. в том, чтобы считать себя в чувстве сердца хуже и ниже всех людей и всякой твари». (Жизнеописание Оптинского Старца Амвросия, стр. 99. Москва, 1900).

Старчество никогда не превозносилось своими духовными дарованиями и отнюдь не ставило себя выше духовной иерархии.

Вот что пишет в 4-м веке великий подвижник и старец св. Феодор Освященный о смирении:

«Велик дар видений, как дар Св. Духа, но велика должна быть при сем и осторожность. Да не мыслит о себе такой человек много, будучи сам никто, и да не увлекается желанием владеть более даром видений, дабы все его благочестие не обратилось в дым и тень, что со многими случалось… Это говорю не только тем, которые не достигли высшей степени совершенства, но и тем, которые стоят на нем, дабы все мы о себе и своих делах думали смиренно и молились о том, чтобы избежать вечных мучений. Об этом молились и самые святые – Давид не говорит ли: «сохрани душу мою и избави мя» (Пс. 24:20). Св. Павел не говорит ли также: «и избавлен бых от уст львовых» (2Тим. 4:17). Поистине мы имеем дело с врагом тонким и хитрым, который часто заблуждение и ложь прикрывает видом истины, так что не имея особого дара различения, мы всегда в опасности обмануться. Но тот не будет прельщен, кто во всем повинуется Богу и его рабам.

«Наблюдая сие, братия, каждый да хранит данную ему от Бога меру благодати, пастырь ли он или овца. Но все будем молиться, дабы быть в числе овец. Ибо один только есть истинный Пастырь – это Тот, Кто сказал о себе: «Аз есмь Пастырь добрый». Но после того, как Господь Бог явился, после того, как и слово Божие приняло образ и подобие человека, и по особой милости, чрез познание истинной веры, поставило нас на путь спасения, потом, восходя на небо, поставило преемниками Себе Апостолов, мы и теперь имеем нужду в пастырях, чтобы пастись в Господе». Несмотря на все благодатные дары Св. Духа, св. Феодор смиряется перед епископом:

«Знаем, что Апостолам в достоинстве отцов преемствовали епископы. Те, которые в их голосе слышат голос Иисуса Христа, суть истинно сыны Божии, хотя бы не были из клира». Проф. Казанский в своей книге «История Православного монашества на Востоке», откуда приведены слова св. Феодора, комментирует их следующим образом:

«Таким образом, сей святой человек, коего опытность в благодати видений и откровений не могла быть большею, научает нас судить о них только по сообразности с решениями Церкви и суждение епископов, назначенных для наставления, предпочитает всем частным откровениям».

По словам св. Афанасия, и св. Антоний Великий высказывал смирение подобное сему: «Как ни был славен Антоний, но никогда слава не омрачала его смирения: смиренно наклонял он голову перед епископами и пресвитерами. Диаконов, приходивших к нему за наставлениями, назидал словом и вместе просил молиться за себя» (Казанский. «Ист. пр. мон. на Востоке». Москва, 1854. Стр. 80 и 215).

Этот случай относился к древности, но такое же точно отношение видим мы и у современного нам оптинского старца. В жизнеописании старца о. Варсонофия мы ниже приводим случай, когда он запретил С.А. Нилусу восставать на епископа, допустившего варварское реставрирование чудотворной иконы Тихвинской Божией Матери. «Только не идите войной на епископский сан», заключил свою речь Старец, «а то вас накажет Сама Царица Небесная».

Приведем теперь пример идеального взаимоотношения одного из величайших епископов – Афанасия Великого к одному из величайших старцев, наставнику десятков тысяч монахов: Феодору Освященному.

Последний «взял с собою более уважаемых в братстве, и имеющих лучший голос в пении и пошел навстречу святому Афанасию, который, пользуясь миром Церкви, посещал Египет и в то время по Нилу плыл в Фиваиду. Он встретил его повыше округа Гермиопольского. По обоим берегам реки было безчисленное множество народа, среди которых находились епископы, великое число клириков и множество иноков, которые стекались туда из всех соседних мест.

Святый Афанасий, увидав Феодора с иноками, сказал словами пророка: «Кии суть, иже яко облацы летят, и яко голубие со птенцы ко мне?» (Ис. 60:8). Он с любовию приветствовал Феодора и с отеческим участием спрашивал о состоянии его обителей.

Св. Афанасий, выйдя на берег, сел на осла, которого св. Феодор, взяв за узду, провел через толпу народа, шедшего с горящими факелами, при пении иноками псалмов и священных песен. Афанасий, видя смирение Феодора и ту радость, с которою совершал свое дело, сказал окружающим слова, свидетельствующие о смирении, как Феодора, так и самого Афанасия: «Смотрите, с какой ревностию идет впереди нас сей начальник множества иноков! Вот истинные отцы, более заслуживающее носите сие имя, чем мы, по своему смирению и покорности ради любви Божией. Как блаженны и достойны уважения те, кто постоянно носят крест своего Спасителя, славу свою полагают в уничижении, покой в труде до тех пор, пока восприимут венец из рук их Владыки"…

В лице этих двух святых: старца и епископа, мы видим образец идеального отношения. Старец смиряется перед епископом, как если бы был пред ним Сам Христос, а епископ пред старцем, т.к. чрез него непосредственно открывается воля Божия. В этом сотрудничестве, в этом синергизме, епископского сакраментально-административного служения и старческого, руководительного-пророческого, в их гармоническом сочетании-симфонии кроется залог расцвета духовной жизни Церкви. Разительный пример этого мы находим в сотрудничестве Митрополита Гавриила (Петрова) с Архимандритом Феофаном Новоезерским, что создало целую эпоху расцвета монашества и духовной школы.

Из свойств старца вытекает и безграничная его власть.

По поводу власти старца проф. Смирнов говорит: «Неизвестно точно, с какого момента времени, но по-видимому очень рано, в монастырях и игуменским и старческим епитимиям стали придавать большее значение, чем простому дисциплинарному наказанию. Эпитимия признавалась не разрешимой никакой иной властию кроме наложившей ее. Происходило это из представления об абсолютной игуменской и старческой власти, а также от того, что в эпитимиях старцев стали видеть проявление связующей и решающей власти, данной Господом Апостолам, хотя большая часть игуменов и старцев не имела иерархическаго сана» (Смирнов. «Исп. и пок. в древ, м-рях Вост».. Бог. Вест. 1905, стр. 743). Наложенную старцем эпитимию никто, кроме него, не может отменить. В подтверждение этого Феодор Студит («Огласит. Поуч». Изд. Опт. Пуст. Поуч. 33) приводит рассказ:

«Один старец не раз приказывал ученику своему исполнить некоторое дело, но тот все откладывал. Недовольный этим, в негодовании старец наложил на ученика запрещение не вкушать хлеба, пока не исполнит порученное дело. Когда ученик отправился исполнить порученное повеление, старец умер. После его смерти ученик желал получить разрешение от наложенного на него запрещения. Но не нашлось никого в пустынной местности, кто бы решился разрешить это недоумение. Наконец, ученик обратился с просьбой к Константинопольскому Патриарху Герману, который для рассмотрения этого дела собрал других архиереев. Но ни патриарх, ни собор (Ясно, что дело идет здесь о так называемых »Εύνοδος ένδυμοΰτα« это собор из епископов, случайно пребывающих по делам в данный момент в столице, созываемый патриархом в случае нужды) не нашли возможным разрешить епитимию старца, о котором даже неизвестно, имел ли он степень священства. Посему ученик до смерти принужден был питаться пищею из одних овощей». (Этот пример приводит Смирнов в своей статье в Бог. Вестн. 1905 г. (февр., март., апр.) «Исп. и пок. в др. м-рях Востока». Наша работа произведена независимо от этого исследования проф. Смирнова. Несмотря на это принципиальные взгляды и выводы совпадают).

Другой случай помещен в прологе 15-го октября. Приведем целиком эту необычайную повесть, которая ярко изображает всю силу власти старца «вязать и решить».

«В скиту жил монах, который в продолжении многих лет был послушлив своему отцу. Наконец, по зависти бесовской, отпал от послушания и без всякой благословной причины ушел от старца, презрев и запрещение (эпитимию) за непослушание. Пришедши в Александрию, он был схвачен и принужден тамошним князем отречься от Христа, но он остался непоколебим в твердом исповедании веры и за то был мучен и предан смерти. Христиане того града взяли тело нового мученика, положили в раку и поставили в святом храме. Но в каждую литургию, когда диакон возглашал: «елицы оглашении изыдите» рака с телом мученика, к удивлению всех невидимою силою выносилась на паперть, а по окончании литургии сама собою поставлялась опять в храме. Один Александрийский вельможа молился о разрешении этого недоумения. И ему было открыто в видении, что замученный монах был учеником такого-то старца и за непослушание был связан запрещением старца. Как мученик, он получил венец мученический, а как связанный епитимией старца, не может оставаться при совершении Божественной Литургии, пока связавший не разрешит его. Тогда же отыскан был старец, который пришел в Александрию и разрешил связаннаго от запрещения. С того времени рака уже не трогалась со своего места».

Ссылаясь на эту повесть, проф. Смирнов делает следующие выводы:

«Из этого рассказа выходит, говорит он, что старческая епитимия имеет полную каноническую силу. Она есть проявление апостольского права «вязать и решить», и никакие личные подвиги связанного, даже мученическая смерть за Христа, не освобождают от ее уз».  Смирнов. «Исп. и пок. в древ, м-рях. Вост». Бог. Вест. Апр. стр. 744).

Такой взгляд на власть старца мы находим не только в древние времена. Не изменился он и в наше время.

Вот 30-летний послушник Василий (будущий старец иером. Варнава, сконч. в 1906 г.) в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой Лавры находится на послушании старца Григория.

«Однажды во время предсмертной болезни старца Григория, Василий зашел навестить болящего и долго в тот раз оставался у его одра, в последний раз утоляя мудрыми наставлениями старца свою жажду духовной жизни. В это-то время на него и был возложен подвиг старчества, который он подъял на себя после смерти своих наставников. Давая Василию завет с любовию принимать всех приходящих и не отказывать никому в советах и наставлениях, старец Григорий подал ему две просфоры и сказал: «Сим питай алчущих – словом и хлебом, тако хощет Бог». В конце же всего он присовокупил, открывая ему волю Божию, что им должна быть устроена женская обитель в отдаленной местности и сплошь зараженной расколом. При этом старец с любовию и жалостию взглянул на своего ученика, не скрывая от него, что ему много придется потерпеть и понести скорбей и неприятностей.

В 1865 году послушник Василий лишился другого старца – Даниила, который, умирая, подтвердил своему ученику прежний завет – принять и продолжать после него подвиг старчества. Когда же Василий со слезами просил освободить его от этой тяготы, из уст старца Даниила пошла кровь… и он тихо скончался на руках своего любимого ученика.

Вступление Василия на путь народного наставничества совершилось естественно. Еще при жизни старца Даниила послушник Василий по поручению старца и от его имени давал посетителям ответы и советы на их различные запросы.

Таким образом о. Василий начал старчество и скоро приступил к созданию Иверского-Выксунского женского монастыря. Не миновал он и скорбей. Дошло до того, что невинного старца судили на Лаврском «соборе». Заступился тогда за него схимник о. Александр. Мудрое он сказал слово, и все умолкли после того. «Если кто может», сказал о. Александр, «снять с него старческий завет – устроить обитель и заботиться о ней, – то и он станет в стороне, а если нельзя никому снять с него этого послушания, завещанного старцем, то нельзя и запрещать нести его». Молча выслушано было это мудрое слово, и все молча оставили собрание, чем и был положен тогда же конец всем нареканиям и на батюшку» (Жизнеоп. о. Варнавы. Сергиев Посад, 1907).

Воля старца обязательна была не только для духовных его чад, но и для всего монастыря. Вот к каким печальным последствиям приводили нарушения завещанных ими традиций.

«Прошел слух, что кто-то из оптинских советует о. архимандриту спилить для лесопилки вековые сосны, что между скитом и монастырем: все равно-де, на корню погниют от старости.

Приходил сегодня наш скитский друг о. Нектарий (последний оптинский старец).

«Слышали?» спрашиваю.

«О чем?»

Я разсказал о слухе.

«Этому», с живостью воскликнул о. Нектарий, «не бывать, ибо великими старцами положен завет не трогать во веки леса между скитом и обителью. Кустика не дозволено рубить, не то, что вековых деревьев».

И тут он поведал мне следующее: «Когда помирал старец о. Лев, то завещал скиту день его кончины поминать «утешением» братии и печь для них в этот день оладьи. По смерти же его, нашими старцами Моисеем и Макарием было установлено править на тот же день соборную по нем панихиду. Так и соблюдалась заповедь эта долгое время до дней игумена Исаакия и скитоначальника Илариона. При них вышло такое искушение. – Приходит накануне дня памяти о. Льва к игумену пономарь Феодосий с предложением отменить соборное служение.

Игумен не согласился. И что же после этого вышло? Видит во сне Феодосий: батюшка Лев схватил его с затылка за волосы, поднял на колокольню на крест и три раза погрозил: «Хочешь, сейчас сброшу?»

И в это время показал ему под колокольней страшную пропасть. Когда проснулся Феодосий, то почувствовал боль между плечами. Потом образовался карбункул. Более месяца болел, даже в жизни отчаялся. С тех пор встряхнулись, а то было хотели перестать соборно править.

А в скиту в тот день  келейник о. Илариона, Нил, стал убеждать его отменить оладьи.

«Батюшка», говорит, «сколько на это крупчатки уходит, печь приходится их на рабочей кухне, рабочего отрывать от дела, да и рабочих тоже надо подчивать; где же нам муки набраться?»

И склонил-таки Нил скитоначальника, – отменили оладьи. Тут вышло посерьезнее Феодосьева карбункула: с того дня заболел о. Иларион и уже до конца дней не мог совершать Божественную службу, а Нила поразила проказа, с которой он и умер, обессилев при жизни до того, что его рабочий возил в кресле в храм Божий. Мало того: в ту же ночь, когда состоялась эта злополучная отмена «утешения», на рабочей кухне в скиту угорел рабочий и умер. Сколько возни с полицией-то было. А там и боголюбцы муку крупчатку в скит жертвовать перестали…» – добавил о. Нектарий к своему рассказу, и заключил его такими словами:

«Пока старчество еще держится в Оптиной, заветы его будут исполняться. Вот, когда запечатают старческие хибарки, повесят замки на их двери, ну, тогда… всего ожидать будет можно, а теперь «не у прииде время». Батюшка помолчал немного, затем улыбнулся своей светлой добродушной улыбкой и промолвил:

«А пока пусть себе на своих местах красуются наши красавицы-сосны». Действительно – красавицы.

«Не у прииде время», сказал старец в 1909 году… но, увы! – «время прииде"…(С.А. Нилус». На берегу Божией Реки». Троиц.-Серг. Посад. 1916 г.) Но вот, что передает современный очевидец:

«Хочу вам рассказать один эпизод поругания оптинских святынь. Уже после закрытия монастыря, я с Мамочкой по дороге к Батюшке (старцу о. Нектарию) в Холмищи заходил часто в Оптину пустынь, которая была превращена в лесопильную артель, а скит в дом отдыха. Безжалостно спиливали великолепные сосны оптинского леса, визжали пилы, слышна была ругань рабочих, нет ни одного монаха. Грустно и тяжело было видеть настоящее, вспоминая духовный расцвет Оптиной в прошлом. Поклонившись, тогда еще существовавшим могилкам старцев, мы с Мамочкой пошли к скиту, чтобы побывать возле благодатной хибарки старца. Подойдя к св. воротам скита, мы остановились и молча думали о Батюшке, вспоминая, как в хибарке преподавал св. благословение старец. Вы помните, что в скит женщинам входить было нельзя, и можете себе представите наш ужас, когда мы увидели, что из скита святыми воротами Иоанна Предтечи выходит – жирный брюнет с курчавой головой в трусах, его толстая супруга в купальном костюме и голый их отпрыск… трудно писать и говорить об этом…»

Итак, благодатный старец, личным опытом прошедший школу трезвения и умно-сердечной молитвы и изучивший, благодаря этому, в совершенстве духовно-психические законы, и лично достигший безстрастия, отныне становится способным руководить новоначальным иноком в его «невидимой брани» на пути к безстрастию. Он должен проникать до самых глубин души человеческой, видеть самое зарождение зла, причины этого зарождения, установить точный диагноз болезни и указать точный способ лечения. Старец искусный духовный врач. Он должен ясно видеть «устроение» своего ученика, характер его души и степень духовного развития его. Он должен непременно обладать даром разсуждения и «различения духов», т.к. ему все время приходится иметь дело со злом, стремящимся преобразиться во ангела светла. Но, как достигший безстрастия, старец обычно обладает и другими духовными дарами: прозорливости, чудотворения, пророчества.

Старчество на своих высших степенях, как например, преп. Серафим Саровский, получает полноту свободы в своих проявлениях и действиях, неограниченных никакими рамками, т.к. уже не он живет, но в нем живет Христос (Гал. 2:20) и все его действия в Духе Святе, а потому всегда в гармонии с Церковью и ея установлениями.

Старчество не есть иерархическая степень в Церкви, это особый род святости, а потому может быть присущ всякому. Старцем мог быть монах без всяких духовных степеней, каким был вначале отец Варнава Гефсиманский. Старцем может быть и епископ: например Игнатий Брянчанинов, или Антоний Воронежский – великий современник преп. Серафима. Из иереев назовем св. Иоанна Кронштадтского, о. Егора Чекряковского. Наконец, старчествовать может и женщина, как например прозорливая блаженная Прасковья Ивановна во Христе юродивая Дивеевская, без совета которой ничего не делалось в монастыре.

Истинное старчество есть особое благодатное дарование – харизма – непосредственное водительство Духом Святым, особый вид святости.

В то время, как церковной власти обязаны подчиняться все члены Церкви, старческая власть не является принудительной ни для кого. Старец никогда никому не навязывается, подчинение ему всегда добровольно, но найдя истинного, благодатного старца и подчинившись ему, ученик должен уже безпрекословно повиноваться во всем старцу, т.к. через последнего открывается непосредственно воля Божия. (Такое иноческое послушание, в том виде или характере, как оно проходилось среди древнего монашества епископ Игнатий называет «высоким духовным таинством»). То же самое вопрошать старца ни для кого не обязательно, но спросив совета, или указание, надо непременно следовать ему, потому что всякое уклонение от явного указания Божия чрез старца влечет за собою наказание.


Источник: Стяжание Духа Святого / И.М. Концевич. - Москва : Институт русской цивилизации, 2009. – 864 с. / Оптина Пустынь и ее время. 249-853 с.

Комментарии для сайта Cackle