Глава III. Реформы

Первым шагом Главного Присутствия по воплощению принятой программы стало рассмотрение вопроса об оживлении жизни прихода. Ему были посвящены все апрельские и майские заседания. Программа предусматривала создание (там, где губернские присутствия посчитают возможным) приходских советов и попечительств⁷³⁸. В них видели важный инструмент для решения проблем материального обеспечения и гармонизации отношений причтов с паствой. Сообразуясь с местными условиями, предлагалось иметь в виду две формы советов и попечительств: коллегиальную и личную⁷³⁹.

Одушевленные общей атмосферой, прихожане еще в конце 1850-х гг. обратились к забытым началам русской приходской жизни. Интерес проявился не только в виде издания специальных исследований или публичных чтений⁷⁴⁰, но принял практический характер. Появились общественные благотворительные организации, соединившие помыслы и действия приходского духовенства и прихожан. Одним из первых на этой волне в 1859 г. в Петербурге возникло Общество вспоможения беднейшим православным церквам. Его основательницами выступили графини Е. Кушелева, Е. Тизенгаузен и Е. С. Бутурлина⁷⁴¹. Вскоре Общество вспоможения взяла под покровительство императрица Александра Федоровна, а в 1860 г., после ее смерти, оно перешло под патронат Марии Александровны.

В Москве, Петербурге и кое-где в провинции стали собирать средства на строительство домов призрения одиноких заштатных священнослужителей, оказывать материальную помощь бедным учащимся семинарий и т. п. В разных местах стихийно возникли попечительные советы о приходских бедных во главе с священниками и церковными старостами, как, например, при Казанской, у Калужских ворот, церкви в Москве. Правила деятельности этого совета 7 марта 1862 г. одобрил и утвердил митрополит Филарет.

С той же целью в иных городских приходах появились общества помощи приходским бедным. Кроме наименования, они отличались от предыдущих тем, что не ограничивались только денежными пособиями, но старались помочь всем, чем могли: вещами, устройством взрослых на работу, а детей в училища, организацией собственных мастерских для создания рабочих мест, даже едой. Среди первых известно общество, основанное священником петербургской Благовещенской церкви Делицыным. Ее открытие батюшка приурочил к 15 сентября 1862 г. – столетнему юбилею храма⁷⁴². Общество имело свой устав, подразделявший участников на три категории: членов-попечителей, членов-сотрудников и членов-благотворителей. Руководили текущей работой члены-попечители, число которых ограничивалось 10 (3 священнослужителя, церковный староста и 6 прихожан). Важнейшие решения принимало общее собрание прихожан⁷⁴³.

С другой стороны, новшества исходили и от бюрократии. Например, в 1859 г. генерал-губернатор Восточной Сибири граф Н. Н. Муравьев-Амурский по согласованию с камчатским архиереем Иннокентием утвердил правила об обеспечении духовенства в Амурской и Приморской областях. В числе прочего проект правил предусматривал создание церковных советов в каждом приходе из церковного старосты, священника и нескольких членов, избираемых прихожанами. Городской совет мог иметь почетного попечителя. В сельской местности, – в селах, станицах, – совет должен был состоять из священнослужителей, сельских начальников, церковных старост и представителей селений, приписанных к приходу. Предусматривалось, что в селе председателем совета станет священник, а в городе – лицо, избранное членами совета. Совет должен был ведать церковным хозяйством прихода: следить за доходами и расходами; заниматься призрением бедных прихода, сирот; погребать нищих; заботиться о религиозном воспитании и образовании прихожан; распространять среди них грамотность; следить за благоустройством кладбищ; улаживать конфликты между прихожанами и клиром. В последнем случае, если клир допускал нарушение безвозмездного отправления треб, проект давал совету право доводить сведения об этом до консистории⁷⁴⁴. Для полного обеспечения духовенства проект предлагал устройство помещений причтам и денежное жалованье.

Со своей стороны, архиепископ признал, что правила не противоречат российскому церковному праву, в частности – инструкции о церковных старостах, и предложил дополнить их следующим образом:

– увеличить усадебный надел земли каждому причту (в одном причте считалось по одному священнику и причетнику) до 70–80 дес;

– помещения для причтов строить любым возможным способом: за счет казны, прихожан, церкви;

– сверх казенного жалования установить фиксированное денежное пособие от прихожан: в городах – протоиерею 400–500 руб., священнику 300–350 руб., протодиакону кафедрального собора 250 руб., диаконам 150–175 руб., дьячкам по 100 руб., пономарям по 70 и просвирням по 70 руб. в год; в селах, где причты смогут иметь возможность пользоваться землей, а расходы меньше городских, – священнику 200–250 руб., диакону 400 руб. (так как диаконские места вводятся по желанию прихожан и не оплачиваются казной), дьячкам 85–100 руб., пономарям 60–75 руб., просвирням 30–35 руб. в год⁷⁴⁵.

С поправками архиепископа правила поступили в Синод, не вызвав там особых возражений. Напротив, определением 17 июля 1859 г. Синод ходатайствовал перед императором о позволении запросить заинтересованные министерства о возможности применения основных формул проекта к другим частям России, исключая западные епархии, по которым, как говорилось выше, в это время разрабатывалось особое положение. Однако обер-прокурор А. П. Толстой, не склонный к введению новшеств в церковную жизнь, не дал хода инициативе синодалов⁷⁴⁶.

Между тем 23 декабря 1859 г. Александр II утвердил Правила обеспечения духовенства в Амурской и Приморской областях. Пойти на такой шаг ничто не мешало, ведь расходы казны и Церкви составляли бы незначительную сумму: в 1859 г. на территории обеих областей находилось всего 12 причтов⁷⁴⁷.

Однако, хотя предложение Синода не получило развития, идея создания новой формы вовлечения прихожан в материальное обеспечение духовенства и оживления церковно-приходской жизни весьма приглянулась Комитету по западным епархиям. В 1861 г. он представил свой проект правил о приходских советах, практически полностью заимствованный из приведенного выше. Так, например, правила включали в советы в качестве непременных членов священнослужителей и церковных старост. В городских общинах в них должны были войти представители всех сословий прихода, по одному от каждого, а в сельских – 6 членов от жителей деревень, находящихся в приходе. Советы выбирали «установленным порядком» сами прихожане. Срок их деятельности ограничивался 3 годами, председателя определяли члены совета⁷⁴⁸. Но данный проект оказался замороженным в связи с деятельностью П. Валуева по организации Главного Присутствия и достался тому в наследство.

Тем временем, в начале 1862 г., в Синод поступили сведения от протоиерея города Чугуева, Дюкова⁷⁴⁹, что церковные советы уже функционируют в Новороссии. Запрошенные Синодом, то же подтвердили архиереи Киева, Херсона, Харькова и Екатеринослава. Оказалось, что церковные советы в южных поселениях бывших пахотных солдат, переданных из подчинения Военному министерству в распоряжение Удельного ведомства в 1857 г., организованы по образцу приморских и амурских распоряжением министра императорского двора без всякого согласования с Синодом и даже без предварительных консультаций с епархиальными властями. Министерство сослалось на то, что при расформировании военных поселений была упразднена должность ктиторов, избиравшихся из офицеров. Не имея таких средств, как Военное, Министерство императорского двора посчитало целесообразным передать ктиторские права новой структуре – церковным советам, что и совершилось в короткий срок. Примечательно, что советы находились в подчинении не у епархиальных властей, а у волостной расправы и окружного начальника.

Будь положение Синода более значимым, мог бы разразиться скандал: ведь решение министра означало грубое попрание церковного права. Но в тот момент ни о каком конфликте речи и быть не могло. Духовное ведомство в очередной раз проглотило обиду, хотя и предприняло некоторые запоздалые шаги к урегулированию ситуации.

Разбирательство обнаружило, что новыми приходскими органами довольно лишь местное начальство, отчасти решившее таким путем задачу обеспечения духовенства. В сведениях местных светских властей подчеркивалось увеличение кошелькового и свечного сборов. Однако духовенство выражало неодобрение, поскольку советы игнорировали существующие правила ведения церковного хозяйства и взяли под свой контроль доходы и расходы приходских общин⁷⁵⁰. Архиерейские отзывы о советах более осторожны. В них подчеркивалось, что полезными советы станут только в том случае, если выработать для них единые и полностью соответствующие церковному праву инструкции⁷⁵¹. В замечаниях на «Правила о церковных советах в округах Южных поселений» иерархи единодушно сделали вывод о необходимости внести такие изменения, которые оградят Церковь от контроля церковными советами ее финансовых и хозяйственных дел⁷⁵².

Особенно резким тоном отличались ответы митрополита Московского Филарета и архиепископа Херсонского Димитрия (Муретова), протестовавших против вмешательства прихожан в дела Церкви и указавших на неприемлемость советов в таком виде, когда причт отстранен от влияния на дела, а совет подотчетен только светскому начальству⁷⁵³.

Пока шло разбирательство, инициативу у бюрократии попытался перехватить киевский митрополит Арсений. По его благословению и при личном участии в епархии началось возрождение старинных церковных братств на основе единого «Устава для сельских братств Киевской епархии», опубликованного в местной церковной периодике⁷⁵⁴. Устав отражал мнение епархиальных архиереев. Так, ведущая роль в братствах принадлежала приходским священникам. Только батюшка, и никто иной мог быть главой братства: пункт 2-й объявлял иерея «советником, руководителем и наставником» братства. Но в члены приглашались все желающие прихожане. Ежемесячно они должны были собираться на собрания и на каждом делать обязательный взнос в 6 грошей (или медную гривну). В помощь священнику братчики выбирали четырех старших братчиков. Главной целью объединения было «содержание и украшение храма, поддержание и улучшение школы и госпиталя, пособие обедневшим братчикам, водворение в братстве добрых нравов и жития христианского». Никакого вмешательства в финансовые и хозяйственные дела Церкви, а тем более их контроля со стороны братства устав не допускал.

Действия митрополита вполне отвечали настроениям части русского общества, горячо сочувствовавшей возрождению Православия на территориях, некогда входивших в состав польского государства и подвергшихся насильственному окатоличиванию. Но как стало ясно много позднее, митр. Арсений Киевский преследовал и другую цель, которая для него оставалась не менее значимой. Способствуя возрождению братств в том виде, в каком они устраивали Церковь, митрополит заботился прежде всего о том, чтобы подменить ими церковные советы и тем избавить Церковь от еще одной попытки облеченных властью мирян посягнуть на ее права. «В числе хвалителей и защитников церковных братств и я, – писал он епископу Костромскому Платону, – но в моих мыслях это есть не что иное, как только благовидный отвод от церковных советов, которые хотели навязать на шею нашим бедным священникам, и на которые уже, еще до моего прибытия, успели исходатайствовать Высочайшее соизволение... По моему мнению, уж лучше братства, в которых священники были бы председателями, нежели немецко-лютеранские советы, в которых священнику предоставляется только голос совещательный, а все прочее должно зависеть от выбора или каприза общины. Я подал в Присутствие (т. е. в Главное Присутствие – Р. С.) против этого записку; успею ли и насколько успею в моем домогательстве, не знаю. Поддержки в собратиях наших почти никакой: молчат!»⁷⁵⁵

Ахматов докладывал о происходящем Александру II, но поскольку вопрос о церковных реформах в масштабе империи был уже решен, то дело о церковных советах южных поселений тоже поступило на рассмотрение Главного Присутствия.

Таким образом, стихийное оживление приходской жизни, с одной стороны, изменения в ее организации, исходившие от светских властей, с другой – оба эти процесса, протекавшие помимо воли и фактически вне контроля Синода, сделали для православной иерархии проблему регулирования приходской жизни весьма злободневной. Со своей стороны и правительство, поставившее цель материально обеспечить белое духовенство с минимальными затратами из казны, было заинтересовано в установлении контроля над инициативой прихожан и использовании опыта всех недавно появившихся организационных форм.

Вот почему еще на заседании Главного Присутствия 31 января 1863 г., когда митрополит Исидор поднял вопрос о необходимости озаботиться прежде всего строительством домов для причтов, П. Валуев и другие увязали данную проблему с проблемой церковных советов и братств. Имея в виду проект Комитета об устройстве духовенства в западных епархиях и Положение о духовенстве Приамурского края, они сумели провести решение, которым Присутствие признало полезным учредить при приходских храмах церковные советы из священноцерковнослужителей, церковных старост и «избранных обществом из среды себя почетных лиц, отличающихся благочестием и усердием к святой Церкви». Функции их ограничивались заботой о «местных потребностях» приходской церкви⁷⁵⁶. Присутствие поручило своей канцелярии составить специальный доклад об открытии церковных советов без указания на виды их конкретной деятельности, очертить их состав, права и отдать его на обсуждение в приходы. Чтобы заинтересовать общественность в церковных советах, предполагалось предоставить их членам некие права и преимущества⁷⁵⁷.

В итоге к 16 марта 1863 г. канцелярия представила Главному Присутствию доклад «Об учреждении приходских советов и об устройстве домов для причтов», а также проект о правилах приходских советов. Доклад, подробно рассматривавший историю вопроса применительно к различным частям России, отмечал несомненную полезность возникших в стране приходских организаций (советов, обществ, братств), но в то же время обращал внимание на специфику каждого из типов. В частности, в нем указано на то, что круг действий братств ограничен и пересекается с деятельностью государственных органов; что братства хороши для западных и юго-западных епархий, но совершенно неизвестны в России, а потому не имеют там шансов на широкое распространение. С учетом всех обстоятельств предлагалось там, где не появятся братства, в связи с безотлагательностью нужд прихожан и потребностями обеспечения духовенства, создать приходские советы «как учреждения церковно-гражданские, требующие только соглашения двух элементов, но не совершенного их слияния в форму чисто церковного или религиозного учреждения»⁷⁵⁸. А чтобы церковные советы (в дальнейшем их стали именовать приходскими попечительствами) не пошли по пути какого-либо из уже существующих объединений, предлагалось выработать четкие правила. Проект правил канцелярия представила вместе с докладом 16 марта.

Однако еще до того, как оба документа стали предметом обсуждения в Главном Присутствии, их читал и корректировал все тот же П. Валуев. В частности, он предложил ввести уточнение, кто созывает приходской совет и руководит его действиями, настаивая на председательстве светского лица. Валуев отверг обязательный взнос с избранного почетным попечителем: «Это похоже на покупку»; посчитал неуместным сохранять председательство священника в заседаниях, на которых речь пойдет о материальных интересах церкви; и, что очень важно, полагал, что приходские советы не должны подчиняться епархиальному начальству, поскольку состоят в основном из мирян⁷⁵⁹.

Замечания П. Валуева были учтены в окончательном варианте проекта правил. Стоит отметить, что ему докладывали и обо всех исправлениях в тексте⁷⁶⁰.

Проект правил, поступивший на обсуждение, ставил целью приходского совета заботу о материальном обеспечении причта, благоустройстве храма и благотворительную деятельность. Кроме того, совет должен был стать своего рода третейским судом в улаживании мелких конфликтов между причтом и паствой. Пункт 9-й декларировал, что по жалобам на причетника выносит решение совет и затем представляет его на рассмотрение настоятеля, а по жалобам на диакона или священника обращается к благочинному или архиерею. Проект имел крен в пользу мирян и тем, что заявлял о подотчетности советов только общему собранию прихожан, наделял правом самостоятельных сношений с государственными учреждениями (пп. 6, 8), предоставлял возможность участия в решении вопросов о замещении мест в причте.

Совет предлагалось избирать на определенное число лет самим прихожанам, но его непременными членами сделать священнослужителей и церковного старосту (п. 2). Председательство оставлялось за настоятелем приходской церкви, но прихожанам оставлялось право избрать и почетного попечителя (п. 3). Совет должен был решать все вопросы коллегиально, большинством голосов⁷⁶¹. Средства формировались как из добровольных пожертвований, так и посредством раскладки на всех прихожан обязательного сбора.

Таким образом, проект, подправленный Валуевым, ясно обозначил желание светской стороны уподобить приходские организации церковным советам ведомства Министерства императорского двора, сделать их некими полуофициальными органами, с помощью которых можно будет манипулировать приходской жизнью.

Проект обсуждали долго, в течение всего мая 1863 г. Члены Присутствия от церкви протестовали против наделения советов (приходских попечительств) функциями посредника, и им удалось добиться своего: большинством голосов этот пункт из проекта исключили.

Рассматривалась и возможность участия прихожан в назначении членов причта, но была отвергнута как не соответствующая установившейся практике и противоречащая 3-му правилу VII Вселенского собора и 13-му правилу Лаодикийского Поместного собора. Отвергнута опять же по настоянию духовных, хотя от юрисконсульта канцелярии обер-прокурора Синода Н. Полнера поступила историческая справка, напоминавшая, что избрание священнослужителей прихожанами еще не столь давно повсеместно практиковалось в России, да и теперь их мнение принимается во внимание⁷⁶².

Духовные смогли включить в итоговый документ и оговорку о том, что данные правила – лишь схема, общие положения, развивать которые предоставляется на усмотрение архиерея.

Оживленному обсуждению подвергся вопрос о церковных старостах, возникший в связи с тезисом об обязательном участии старосты в совете. Все сошлись на том, что если не изменить инструкцию 1808 г. о церковных старостах, то их новая обязанность станет еще одним препятствием для занятия должности людьми достойными. Проблема привлекла членов Присутствия еще и тем, что инструкция 1808 г. предусматривала выборы старосты общим собранием прихожан и участие всех сторон в хозяйственной жизни прихода через ежемесячные публичные выемки денег из церковных кружек⁷⁶³, то есть примерно то же, на чем предполагалось основать деятельность приходских попечительств. Рассматривая положение на местах, Присутствие пришло к неутешительным выводам: инструкция 1808 г. препятствует оживлению жизни прихода. Она ставит старост в такую зависимость от консистории, не предоставляя взамен никакой компенсации, что должность эта «редко привлекает к себе сочувствие со стороны прихожан. Иногда с трудом составляется сколько-нибудь полное собрание прихожан для самого выбора церковного старосты; к ежемесячному счету церковных денег обыкновенно не является никто из прихожан, кроме чрезвычайных случаев и особенного призыва, а лица, действительно усердные к церкви, не всегда решаются принять на себя звание церковного старосты. Такое равнодушие прихожан – как полагали члены Присутствия – очевидно истекает из их безучастия в хозяйственных делах прихода»⁷⁶⁴.

Невеселая картина, открывшаяся Присутствию, еще более убедила его в необходимости введения института попечительств: они могли пробудить самостоятельность приходских обществ, сочувствие прихожан к духовенству, а значит, и решить задачу его материального обеспечения, тем более, что последнее уже сделало шаг навстречу, создавая бесплатные школы для обучения крестьянских детей⁷⁶⁵.

В ходе обсуждения рассматривались особые мнения Валуева и митрополита Арсения. Первый настаивал на усилении самостоятельности приходских попечительств и степени влияния в них мирян⁷⁶⁶. Митрополит в записке от 28 февраля 1863 г. защищал уже известное нам мнение, сделав особенный акцент на наименовании новых обществ.

Их следует называть только братствами – доказывал он – хотя дело не в слове, а в деле, но и «слово дает силу делу». Всякий новый элемент, привносимый в церковное управление, «производит в народе верующем волнение», поэтому лучше даже в название положить историческую основу, предостерегал киевский владыка⁷⁶⁷. Однако его предложение не набрало достаточно голосов, и Присутствие окончательно остановилось на наименовании «приходские попечительства».

В определение о приходских попечительствах Присутствие включило и раздел о строительстве домов для причтов, еще раз подчеркнув тем самым всю важность проблемы.

Итак, итоговый документ получился в большой степени таким, каким хотел видеть его министр внутренних дел, а не архиереи. И все же его можно назвать неким компромиссом, достигнутым на основе заинтересованности двух сторон в улучшении материального бытия приходского духовенства и контроле над приходской жизнью.

Присутствие выразило мнение, что данные правила следует вводить, сообразуясь с местными условиями и в качестве пробной меры сроком на три года.

Стоит отметить, что некоторые пункты проекта составлялись с явной оглядкой на Положение 19 февраля 1861 г. Так, пункт 10-й устанавливал определенный имущественный ценз на право участия в общих собраниях прихожан. В него допускались все домохозяева прихода и прихожане, имеющие по закону право участвовать в собраниях местного городского или сельского общества или в собраниях дворянства. Последняя оговорка сделана потому, что нередко землевладельцы – бывшие помещики – имели недвижимость в разных приходах.

Статья 5-я провозглашала главной целью приходского попечительства поиски средств, которые предполагалось направить на обустройство причта и церкви, обучение детей прихожан и благотворительность в самом приходе. Их источником должны были стать добровольные пожертвования. Даже в том случае, если собранных средств оказывалось недостаточно, и попечительство, по совещании с почетными гражданами выносило решение об экстраординарном сборе, последний становился обязательным только для согласных с решением, то есть опять же носил характер добровольного.

На заседании 23 мая 1863 г. проект был утвержден и подписан членами Присутствия, а 15 июня – Александром II. Чтобы стать законом, правилам предстояло пройти обычную процедуру утверждения в Государственном Совете, поэтому 17 июня проект направили во II Отделение на экспертизу. В сопроводительной записке обер-прокурор просил главноуправляющего II Отделением барона М. А. Корфа дать заключение как можно скорее, обращая его внимание на то, что решение вопроса о попечительствах имеет важное значение для улучшения быта духовенства⁷⁶⁸.

Мнение Корфа поступило 28 июля 1863 г. и сыграло значительную роль в дальнейшей судьбе проекта. Вполне соглашаясь с тем, что приходские попечительства принесут пользу Церкви и государству, тем более при плачевном состоянии финансов, Корф, однако, смотрел на проблему иначе, демонстрируя государственный подход к делу. Он напомнил, что приходские попечительства будут создаваться в новых условиях, когда отменено крепостное право, а потому их учреждение важно не только для Церкви, но может иметь влияние на систему гражданского управления: ведь в древности церковный приход был прообразом гражданской административной единицы. «Общая церковь, общее кладбище... – погост соединяли людей крепкою связью, которою определялся и весь склад общественного устройства». Села и деревни «тянули» к погостам, там находилось управление, туда сдавали налоги и сходились жители для обсуждения своих дел, – отмечал он. – Теперь же, в Положениях 19 февраля 1861 г. (ст. 44) законодатель четко выразил мысль о необходимости вновь сблизить церковное деление – на приходы, с административным – на волости. «Существующие сословные различия между обывателями до сих пор препятствуют полному достижению этой цели и, может быть, делают его еще и не крайне необходимым; но если мы, в более или менее близком времени, будем вынуждены перейти от нынешней крестьянской, сословной общины к такой административной единице, которая бы обнимала собою окрестных жителей всякого звания, то прочно и хорошо устроенная община приходская представит самую естественную и ближайшую ступень для такого перехода», – заключил Корф⁷⁶⁹.

В силу сказанного он усматривал необходимость положить в основу нового приходского управления более широкие начала, чем были ранее, дать управлению видное и почетное место в законодательстве и особенно – «утвердить за ним большую степень значения и силы, необходимую для прочной его будущности»⁷⁷⁰. В связи с этим Корф подробно остановился на узловых моментах проекта: составе, правах, обязанностях и степени самостоятельности приходских попечительств.

Он считал вопрос о составе попечительств особенно важным, ибо от этого зависела их работоспособность, а значит, и будущность приходской жизни: ведь именно попечительствам суждено определять направление приходских дел. Соглашаясь с мнением Присутствия, что попечительства должны состоять из «лучших людей прихода», Корф заметил, что термин этот «недостаточно понимать здесь в смысле добросовестных, усердных или способных», а нужно иметь в виду такой смысл: лучшие по рождению, воспитанию, богатству, связям и т. п. Участие таких и только таких может поднять приходские попечительства на тот уровень, на котором они смогут «оказать настоящие услуги Церкви и государству». Однако, для него оставалось ясным, что такие люди примут на себя обязанности, если увидят для себя достойную перспективу: почет, влияние или хотя бы удовлетворение самолюбия. Реально – это бывшие помещики. Многие из них имели церкви в имениях «и еще не потеряли привычки смотреть на себя как на покровителей храма Божия и его причта». Именно их Корф видел на месте председателей, полагая, что если оставить должность за священником, то тем самым бывшие владельцы будут поставлены в один ряд с прочими членами – бывшими крепостными, а это оттолкнет их от участия в попечительствах. Священнику он предлагал предоставить второе по значению место. Здесь Корф исходил из тех соображений, что священники не могут быть председателями, поскольку в большинстве сами нуждаются в поддержке, а оставаясь уважаемыми советниками, но не будучи ни председателями, ни главными распорядителями по сбору средств, «избегнут странного положения быть первыми решителями в своем собственном деле»⁷⁷¹. Соответственно, и в собрании роль председателя отводилась попечителю. В случае, если в приходе не окажется лиц, способных быть во главе попечительства, Корф предлагал назначать почетными попечителями достойных из другого прихода и допустить возможность одному лицу быть попечителем одновременно в нескольких соседних приходах.

Соглашаясь с установлением ценза на участие в общих собраниях, Корф упрекнул Присутствие в завышении требований, заметив, что из-за этого, например, право участия в дворянских собраниях имеют далеко не все дворяне. В завышении ценза он видел еще и вред, поскольку дворяне и землевладельцы недворянского происхождения, жившие в приходе и обладавшие средствами, оказались бы отстраненными от приходского хозяйства только по той причине, что не подошли под установленную планку ценза.

В заключение разбора первого из выделенных им направлений барон предложил раскладку сборов на приходские нужды «производить по количеству уплачиваемого прихожанами налога на земские повинности». Таким образом решился бы и вопрос о праве участия в собраниях: каждый прихожанин, который платит земский налог, должен будет участвовать в приходских сборах а значит, пользоваться правом голоса в приходских собраниях⁷⁷².

Остановившись затем на правах и обязанностях приходских попечительств, Корф критиковал проект за то, что он ограничивает их деятельность слишком узкими рамками, поставив главной задачей поиск материальных средств для решения хозяйственных проблем причта и храма, обучения детей и благотворительности в приходе. В то же время сама процедура сбора добровольных пожертвований «отнимает у приходских попечительств характер самостоятельных, облеченных официальной властью общественных установлений и низводит их до степени частных благотворительных обществ»⁷⁷³. Поясняя свою мысль, он обратил внимание Присутствия на то, что решение о сборе денег с прихожан попечительство самостоятельно принять не может (требуется 2/3 голосов «за» на общем собрании), тогда как даже явку 2/3 прихожан на собрание обеспечить будет нелегко, а полного согласия – практически невозможно. Выход представлялся один: расширить права попечительств, дать им право самим устанавливать сборы точно так же, как это делают крестьянские общества в соответствии со статьей 173 Положения 19 февраля 1861 г. Но чтобы избежать трудностей обременения и произвола в отношении какой-то части прихода, Корф предлагал выработать четкие правила раскладки⁷⁷⁴.

Он не сомневался в том, что одна эта мера способна увеличить роль попечительств, но не считал ее достаточной, желая открыть им доступ к выборам и определению на места белого духовенства. По его мысли, приходские попечительства могли бы предварительно отбирать кандидатов на вакансии в приходе, представлять их на общем собрании, а затем и епархиальному архиерею. Указывая, что такое право отнюдь не противоречит правилам и преданиям Православной Церкви, а напротив, вытекает из них и что правом выбора духовенства еще недавно пользовались прихожане по всей России, Корф придавал ему большое значение, считая самым надежным средством для создания прочной связи между светским обществом и духовенством. Если попечительства вместе с прихожанами получат возможность выбора духовенства, то сама собой решится труднейшая задача попечительств – улучшить материальное благосостояние духовенства, поскольку приходы почувствуют нравственную ответственность, и между ними возникнет своего рода соперничество⁷⁷⁵

Наконец, Корф хотел, чтобы попечительства имели право посредничества при конфликтах причта с прихожанами. Идею он заимствовал из правил о духовенстве Приамурского края. Желая снять замечание митрополита Московского Филарета по поводу упомянутых правил, что неприлично давать духовным детям право суда над духовными отцами, он возражал, что в данном случае речь идет не о суде, а только о первоначальном примирительном разбирательстве. Последнее было бы удобно всем: прихожанам, которые при существующем порядке вещей должны подавать жалобы духовным властям, отчего испытывают значительные неудобства; духовенству, о жизни которого в последние годы в обществе и литературе часто по неведению распространяется столько небылиц и даже клевета; попечительствам, поскольку возвысит их значение, сделает защитником приходского духовенства и помощником духовных властей.

Наконец, по третьей части, рассуждая о степени самостоятельности попечительств, Корф не согласился с Присутствием в том, что развивать правила применительно к местным условиям должен епархиальный архиерей: такая формулировка сведет на нет самостоятельность попечительств и отдаст их на волю случая, когда все будет зависеть от личных воззрений каждого конкретного архиерея.

По его мнению, попечительства должны были получить самостоятельность и в распоряжении собранными средствами, если дело касалось строительства домов для причтов⁷⁷⁶.

В завершение столь подробного анализа он высказал еще несколько соображений. Так, Корф отверг идею ввести правила только в виде опыта сроком на 3 года, считая, что речь идет о столь важной стороне народной жизни, что назвать это опытом просто неуместно. Новый закон он предложил назвать «Положение об устройстве приходского управления при Православных Церквах», а правила об устройстве помещений для причтов выделить и издать просто в виде инструкции⁷⁷⁷.

Помимо II Отделения проект поступил на отзыв и митрополиту Московскому. Филарет в «Замечаниях», датированных 4 октября 1863 г., раскритиковал ключевые статьи документа. Особенное неприятие у него вызвали институт почетных попечителей и участие прихожан в избрании членов причта. Почетное попечительство, по его мнению, не подходило Русской Церкви тем, что оно напрямую заимствовалось из практики протестантских конфессий и находилось в противоречии с учением Православия. Второе неприемлемо потому, что несло в себе ряд отрицательных последствий: умалит власть архиерея; окончившие семинарии могут оказаться без мест, а служить станут необразованные; усилится произвол мирян. Последнее скажется в том, что избирая священника, прихожане станут выдвигать скорее притесняющие, чем необременительные условия его вознаграждения, руководствуясь только своими выгодами. Нарисовав мрачную перспективу, митр. Филарет сделал вывод: новый порядок не дает повода ожидать улучшения материального положения духовенства. Обращаясь к обер-прокурору, он советовал «вспомнить, что высочайше утвержденное присутствие высочайше учреждено для улучшения материального быта духовенства, а не для составления новых законов иерархического управления»⁷⁷⁸.

Мнения Корфа и митр. Филарета оказали существенное влияние на судьбу проекта. Их замечания тщательно изучались Присутствием в течение четырех заседаний ноября – декабря 1863 г. (с середины июня по октябрь оно не собиралось). Большинство предложений главноуправляющего II Отделением присутствие отвергло. Однако некоторые предложения были приняты и нашли отражение в доработанном варианте проекта. Туда включили дополнения о назначении почетными попечителями храма лиц из других приходов и о возможности одному лицу быть попечителем одновременно в нескольких приходах⁷⁷⁹; о вменении в обязанность попечительств хоронить умерших неимущих и содержать в порядке кладбища⁷⁸⁰; о праве попечительств самим развивать и конкретизировать общие положения Правил; о предоставлении им самостоятельности в строительстве домов для причтов за свой счет⁷⁸¹; наконец, о принятии Правил не в виде опыта, а в виде постоянного закона с изданием его при высочайшем именном указе, выделении и оформлении правил о строительстве помещений для причтов в виде инструкции⁷⁸².

24 января 1864 г. проект закона, озаглавленный «Положение об устройстве приходских попечительств при православных церквах», был направлен в Государственный Совет. 6 июня он обсуждался в соединенном присутствии Главного комитета об устройстве сельского состояния и Департамента Законов и Государственной экономии. Его признали вполне отвечающим поставленным целям. Но без дискуссии не обошлось, причем не последнюю роль в ней сыграл отзыв М. А. Корфа. Вновь разгорелись споры по вопросу о председателе попечительства. Князь С. Урусов, защищая точку зрения Синода, настаивал на сохранении статьи 3-й без изменений, аргументируя необходимостью следовать традиции уважения народа к священнику, то есть выступал за гарантированное председательство настоятеля приходской церкви⁷⁸³. Двенадцать членов Государственного Совета (П. П. Гагарин, А. В. Адлерберг, В. Н. Панин, Ф. П. Литке, Н. И. Бахтин, К. В. Чевкин, Н. Ф. Метлин, А. А. Зеленой, П. А. Валуев, Д. Н. Замятнин, Г. П. Небольсин и А. Л. Потапов) возражали. В качестве контрдоводов они ссылались на то, что председательство священника, как лица, заинтересованного в увеличении доходов духовенства, может привести к вредным последствиям: попечительство станет вмешиваться в дела духовные, а влиятельные и богатые лица, особенно вчерашние помещики, вряд ли согласятся войти в него. Они предлагали оставить выбор председателя за прихожанами, а священника сделать непременным членом попечительства и наделить его исключительным правом занимать место председательствующего в отсутствие последнего⁷⁸⁴.

Государственный Совет признал наилучшим вариантом предоставить выбор председателя самим прихожанам, поскольку, как считало большинство, священники еще не пользуются достаточным нравственным авторитетом⁷⁸⁵. Перечень забот попечительства пополнился обязанностью починки и перестройки ветхих церковных домов⁷⁸⁶. Но относительно строительства новых соединенное присутствие посчитало ненужным издавать особое наставление, так как это «может только затруднить вновь устраиваемые учреждения ... может, так сказать, запугать новые попечительства в первой поре их деятельности и охладить то рвение, с которым они приступят к своим занятиям, если не будут стеснены никакими инструкциями⁷⁸⁷.

Исправили и пункт 6-й о порядке взносов и сборов с прихожан. Их разрешили проводить только на добровольной основе, а потому слова об обязательности решения приходского попечительства для всех прихожан предлагалось исключить⁷⁸⁸.

Внимание привлекли и основные функции попечительств. В связи с тем, что в круг их обязанностей вошло устройство школ, то есть то, о чем были призваны заботиться волостное управление и волостные сходы, соединенное присутствие из опасения столкновений между ведомствами решило ввести в состав попечительств в качестве непременных членов волостных старшин и голов, оговорив, что если приход велик и обнимает несколько волостей, то в него войдут все головы или старшины. Напротив, если волость поделена между несколькими приходами, то старшина или голова – член всех приходских попечительств⁷⁸⁹.

С учетом всех замечаний проект подвергся окончательной переработке. Вместе с «Особым мнением» Государственного Совета документ поступил к царю, и 2 августа 1864 г. Александр II утвердил его⁷⁹⁰.

Итак, «Положение о приходских попечительствах при православных церквах»⁷⁹¹ поставило перед новыми приходскими организациями именно те цели, которые сформулировала программа реформ 23 марта 1863 г.: попечение «о благоустройстве и благосостоянии приходской церкви и причта в хозяйственном отношении», а так же о начальном обучении детей и благотворительности в рамках своего прихода (п. 1). Их обязанности заключались в содержании и удовлетворении нужд приходской церкви; в поиске средств на ремонт и строительство церковных зданий, на учреждение школ, больниц, богаделен, приютов и других благотворительных учреждений; в помощи прихожанам-беднякам; в погребении неимущих умерших и поддержании в порядке кладбищ; наконец, в наблюдении за тем, чтобы приходское духовенство пользовалось всеми предоставленными ему средствами содержания (п. 5).

Источник дохода попечительств Положение назвало один – добровольные пожертвования, однако признавало законным и обязательным сбор с тех прихожан, которые составили и приняли о нем приговор. Если нужно было выдать кому-либо пособие или оказать содействие казны, духовного или других ведомств, попечительство получило право ходатайствовать перед соответствующими инстанциями. Для того, чтобы избежать путаницы и следовать воле прихожан, сбор пожертвований полагалось осуществлять отдельно в пользу церкви, отдельно в пользу причта и отдельно на школы и благотворительные учреждения (п. 6).

Приходские попечительства должны были избираться общим собранием прихожан по большинству голосов. Непременными членами значились священник, церковный староста, а в сельском приходе – волостной старшина или голова. Вопрос о назначении председателя решало само общество. Собрание считалось правомочным, если в нем приняло участие не менее 1/10 части прихожан. Однако имущественный ценз сохранился, и право голоса получили только те, кто имел домовладения и те, кто по закону обладал правом участия в собраниях местного городского и сельского общества, а из дворян – правом участия в собраниях дворянства.

Приходскому попечительству вменялось в обязанность соблюдать в делах гласность, а в конце года отчитываться «в заведываемых суммах и имуществе» перед собранием

прихожан (п. 8). Последние могли для проверки отчетности назначать от себя ревизионную комиссию из 3–15 человек (п. 13). В рамках своей компетенции попечительство обладало самостоятельностью, а в сомнительных случаях или по необходимости должно было обращаться к епархиальному архиерею (п. 14).

Вошло в закон и давнее предложение Валуева: там, где по какой-то причине становилось невозможным составить попечительство из нескольких лиц, архиерей мог назначить одного человека.

Таким образом, Положение 2 августа 1864 г. оказалось достаточно далеким от того варианта, в котором была заинтересована иерархия. Политические мотивы вновь возобладали над интересами Церкви: закон отодвинул духовенство и основную массу прихожан на задний план, отдав руководство приходской жизнью знати и толстосумам. Как видно из вышесказанного, такая позиция основывалась на сомнительном, не подкрепленном основательной проверкой предположении, что бывшие помещики с удовольствием взвалят на себя обременительную обязанность и охотно изъявят желание быть членами и почетными попечителями новых органов. При этом ни один из политиков, включая инициатора реформы Валуева, не удосужился осведомиться или попробовать подсчитать, какую долю от общих сборов в кружки сельских церквей составляли пожертвования дворян хотя бы за последние годы.

Завершая характеристику нового закона, следует заметить, что особое мнение Государственного Совета от того же 2 августа 1864 г.⁷⁹² оговаривало, что приходские попечительства учреждаются по усмотрению архиереев постепенно, по мере возможности, а местные начальства должны оказывать в этом деле содействие. Попечительства наделялись правом инициативы в возбуждении вопроса об изменении и дополнении Положения, но действовать должны были только через архиерея. Губернским московскому и петербургскому присутствиям по обеспечению духовенства предлагалось разработать собственные положения об открытии приходских попечительств при столичных храмах. Наконец, соответствующим присутствиям рекомендовалось преобразовать в приходские попечительства открытые ранее в Приамурском крае, округах южных поселений и бывших пахотных солдат приходские и церковные советы. Однако последнее предложение на местах исполнять не спешили. По данным вопросам пришлось принимать специальные решения. Некоторые из них увидели свет спустя годы. Так, по территориям бывших пахотных солдат Новгородской губернии определение Главного присутствия состоялось только 18 января 1868 г., по Амурской и Приморской областям – 14 января 1869 г., а по округам южных поселений – 5 ноября 1870 г.⁷⁹³

Несмотря на заявленную еще на первых заседаниях неотложность и спешность предпринимаемых Главным присутствием мер по реформам Церкви дело продвигалось, по выражению киевского митрополита, «черепашьим ходом»⁷⁹⁴. Лишь 7 сентября 1864 г. вышел указ о рассылке Положения и Особого мнения Госсовета от 2 августа 1864 г., так что на местах к практическим мерам смогли приступить, по меньшей мере, только в конце года, ибо еще какое-то время понадобилось и епархиальным начальствам для тиражирования и рассылки документов приходским священникам и благочинным.

Первый год по выходе закона принес уповавшим на превращение приходских попечительств в надежный и неоскудевающий источник материального обеспечения духовенства разочарование. Новая затея петербургских благоустроителей Церкви явно не находила отклика в массе верующих. В абсолютном большинстве епархий удалось создать считанные единицы попечительств. Лучше других обстояли дела там, где архиереи и гражданское начальство проявляли незаурядную настойчивость. На первом месте оказались Самарская и Подольская епархии. К годовщине закона в них открылось соответственно 177 и 266 попечительств⁷⁹⁵. Другие отставали с огромным разрывом: в Орловской епархии к ноябрю 1865 г. насчитывалось всего 23 попечительства, в Иркутской, к концу того же года, 37, в Калужской к весне 1866 г. 13⁷⁹⁶. Ни одного попечительства не появилось в Камчатской, Кавказской и многих других епархиях⁷⁹⁷.

Вопреки всем ожиданиям, дело подвигалось крайне медленно даже в густонаселенных епархиях, с большим числом церквей и чтимых народом святынь: Владимирской, Костромской, Тамбовской, Воронежской, Пензенской и т. д.⁷⁹⁸

Не лучше складывались дела и в столичных епархиях. Так, в 1868 г. в Московской епархии числились открывшимися всего 6 попечительств, а в Петербургской – 5.

С течением времени ситуация изменилась, но далеко не в такой степени, как хотелось властям. И по прошествии почти 20 лет обер-прокурор вынужден был обратить внимание императора на то, что в ряде епархий число приходских попечительств так и остается незначительным. Среди них в отчете за 1882 г. упомянуты все те же Костромская (1 попечительство), Воронежская (10), Владимирская (12) епархии, население которых считалось «весьма зажиточным». Несмотря на последнее обстоятельство, православные не изъявляли желания расставаться с деньгами: в Воронежской епархии все попечительства собрали за год только 3581 руб., а во Владимирской – 7899 руб.

Размышляя о причинах неуспеха, глава ведомства заметил: данные факты показывают, что не везде поняли значение церковноприходских попечительств «для благоустройства приходской жизни и что не повсеместно возбуждено в православных населениях достаточное сочувствие к учреждениям этого рода. Довершить то и другое дело принадлежит приходскому духовенству...»⁷⁹⁹.

Таков был неожиданный финал: дело, начатое правительством, переложили на само приходское духовенство.

Пытаясь как-то преодолеть инерцию прихожан, в некоторых епархиях духовные власти из года в год вынуждены были обращаться к пастве со специальными воззваниями об учреждении приходских попечительств⁸⁰⁰. Впрочем, такие обращения мало способствовали достижению желаемого результата, поскольку причина неуспеха заключалась в характере прихожан. По наблюдениям духовных и светских властей, те видели «в учреждении этих попечительств новый расход для себя в пользу церковных причтов и без того недешево стоящих» им⁸⁰¹.

Согласно К. П. Победоносцеву, та же картина на протяжении многих лет наблюдалась в Сибири. Из Томской и Иркутской епархий сообщали, что «несмотря на все старания пастырей Церкви, их внушения и убеждения, это полезное учреждение не прививается к местной пастве», и прихожане в большинстве смотрят на приходские попечительства как на обузу, еще одну тяготу, добавляющуюся к прочим повинностям⁸⁰².

В немногих епархиях попечительства хотя и достигали довольно большого числа, но на практике бездействовали. Так, архиерей Полоцкой епархии в 1882 г. отметил, что ни одно из 195 попечительств не исполняло своих функций⁸⁰³.

В связи с вышесказанным обращает на себя внимание структура пожертвований. Она свидетельствует об однозначно негативном отношении прихожан к причтам: деньги в основном жертвовали на храм, а на улучшение содержания причтов поступали очень незначительные суммы. Даже средние цифры крайне малы, чтобы говорить о каком-либо сдвиге в решении проблемы материального обеспечения приходского духовенства с помощью попечительств. Так, в 1869 г. попечительства собрали на каждый причт (мы берем только те, при которых попечительства были созданы) в среднем по 4 руб. 77 коп., тогда как на украшение каждого из этих храмов – 78 руб. 13 коп., а на благотворительные цели каждого прихода – 17 руб. 18 коп.

В 1879 г. показатели составили, соответственно, 14 руб. 17 коп., 137 руб. 35 коп. и 17 руб. 13 коп. Впрочем, как видно из тех же цифр, попечительства собирали за год суммы незначительные, и хотя со временем наблюдается их относительный рост, они продолжают оставаться небольшими (например, в 1883 г. собрано по 191 руб. 40 коп. на одно попечительство).

Если рассматривать ситуацию в конкретных епархиях, то вырисовывается еще более пестрая картина. Так, в том же 1879 г. наибольшую сумму собрали 625 попечительств Самарской епархии: 404 376 руб. В епархиях, следующих за нею по сумме пожертвований, собрано значительно меньше: 420 попечительствами Вятской епархии – 126 308 руб., 339 Саратовской – 93 117 руб., а 61 Рижской – всего 4314 руб. Получается, что если исключить из подсчета ту же Самарскую епархию, то средний показатель сборов на одно попечительство резко уменьшится: со 168 руб. 65 коп. до 141 руб. 50 коп. Не приходится и говорить, что сравнение епархий дает еще более резкий контраст: от 667 руб. на одно попечительство в Самарской епархии до 300 руб. 72 коп. в Вятской, 274 руб. 68 коп. в Саратовской и 70 руб. 72 коп. в Рижской.

Добавим, что неудовольствие прихожан выражалось и в том, что из года в год в ряде епархий (числом до 10–15) на содержание причтов либо не жертвовали вообще, либо жертвовали совершенно ничтожные суммы. Например, в 1879 г. не пожертвовали на духовенство ни копейки в попечительствах епархий Томской, Грузинского экзархата, Якутской, Холмско-Варшавской, Владимирской, Воронежской, Калужской, Кишиневской, Костромской, Курской, Псковской, Пермской, Полоцкой, Орловской, Оренбургской, Олонецкой, Рижской⁸⁰⁴.

Следует заметить еще об одной особенности. Хотя, как видно из той же таблицы, в абсолютных цифрах число попечительств из года в год постепенно увеличивалось, ежегодно часть ранее созданных прекращала существование. В целом за годы реформы количество попечительств так и не достигло даже трети от общего числа приходских храмов.

Остается добавить, что общие замечания распространяются на любую из выделенных нами зон.

Весьма скромными можно назвать результаты усилий по созданию приходских попечительств на территориях казачьих войск. По существу, возможность учреждения попечительств здесь резко сужалась, так как некоторые из войск почти сплошь состояли из старообрядцев (Уральское, Оренбургское, Астраханское). В других процент староверов, проживавших, как правило, компактно, оставался высоким (Кубанское и Терское). В связи с этим целесообразнее говорить о ходе создания попечительств и их деятельности в крупнейшем из них Донском войске, где православное население абсолютно преобладало. В нем рассылка текста закона 2 августа 1864 г. началась только 31 декабря⁸⁰⁵. Но по прошествии нескольких месяцев никаких изменений заметно не было. В связи с этим 25 июня 1865 г. местное Присутствие по обеспечению православного белого духовенства обратилось к архиепископу Донскому Иоанну с изложением своего подхода к проблеме, полагая, что приходские попечительства в первую очередь нужны в крестьянских селах, поскольку «крестьяне, вышедшие из крепостной зависимости, еще весьма сбивчиво понимают вопросы, клонящиеся к общественному благоустройству», а попечительства смогли бы стать авторитетами в посредничестве между паствой и клиром»⁸⁰⁶

Станичные общества Присутствие оценило как более развитые, где «вопрос о нуждах духовенства не может встретить особенного затруднения», заметив, что данное обстоятельство все же не доказывает необходимости откладывать и там образование попечительств⁸⁰⁷.

В августе 1865 г. духовная консистория приняла решение направить на места указ, рекомендовавший причтам «позаботиться об открытии попечительств». Организация и контроль поручались благочинным. Но никакие указы не смогли радикально изменить ситуацию. До конца 1865 г. попечительства открылись только при нескольких слободских церквах, а из станиц – лишь в Бесергеневской. Вообще, все, что происходило в станицах в связи с данной проблемой, показало неэффективность Присутствия как органа, призванного координировать действия местных властей по реализации реформы Православной Церкви, его неспособность к трезвой оценке положения дел.

Выявилось, что станичные правления отказались содействовать созданию попечительств, так как не получили предписаний войскового начальства. В ответ на соответствующий запрос консистории к Войсковому Правлению от наказного атамана поступил встречный, с просьбой прислать для ознакомления текст «Положения» и «Особого мнения» Государственного Совета от 2 августа 1864 г.⁸⁰⁸ Полгода понадобилось на переписку двух государственных структур, находящихся в одном городе, да еще чуть ли не на соседней улице, чтобы обменяться мнениями и информацией, пока наконец в мае 1866 г. Войсковое Правление не отдало распоряжение всем сыскным начальствам и уведомило дворянских депутатов о необходимости оказывать содействие духовенству в деле создания приходских попечительств. Однако и после того дело шло крайне медленно. Кое-где в крестьянских приходах попечительства восприняли как введение нового налога, и отказывались избирать их⁸⁰⁹. Реакция прихожан оказалась настолько враждебной, что духовенство некоторых церквей даже просило консисторию не учреждать попечительств.

Никакие указы войскового начальства не изменили настроения казачьих общин. Станицы по-прежнему в большинстве не желали открывать попечительства. Так, каменский благочинный Иоанн Пащинский рапортовал консистории, что в его округе и общество, и начальство смотрят на открытие приходских попечительств, «как на дело лишнее». А сход прихожан Успенской церкви станицы Гундоровской пояснял в приговоре мотивы своего отказа тем, что в казачьих общинах попечительства не нужны, ибо духовенство имеет хорошие доходы: пользуется лесными и травяными паями, занимается скотоводством, получает платы за требы. Из клира Успенской церкви, как указали прихожане, кроме указанных доходов духовенство казачьего происхождения имело собственные мукомольные и ветряные заводы и торговые лавки, сдаваемые внаем. Некоторые из духовенства иногороднего происхождения, имея собственные дома, продолжали получать из станичных сумм квартирные деньги⁸¹⁰.

Процесс затянулся на годы, да так и не завершился, а деятельность открывшихся попечительств оказалась малоэффективной.

Не увенчались успехом попытки создать попечительства в Кубанском и Терском войсках. Достаточно сказать, что по всей Кавказской епархии через десять лет насчитывалось всего 11 попечительств, а к 1883 г. осталось только одно⁸¹¹.

Хуже всего обстояло дело в казачьих приходах Камчатской епархии. Несмотря на то, что закон об обеспечении духовенства Амурской области и устройстве приходских советов вышел еще 23 декабря 1859 г., ни к моменту выхода Положения о приходских попечительствах, ни спустя еще три года дело так и не сдвинулось с мертвой точки. В 1867 г., когда Главное Присутствие собирало сведения с мест об их организации, архиеп. Иннокентий Камчатский сообщил митрополиту Исидору о полном провале всех начинаний. «Хотя в положениях об Амурском крае и между прочим предполагалось иметь приходские советы, таковой совет открыт был только в городе Благовещенске, но и тот, по открытии там епархиального управления и собора, был закрыт по желанию открывшихся, – писал он. – Было сделано распоряжение к открытию приходских советов в г. Николаевске-на-Амуре, но осталось без последствий; и главное потому, что там нет постоянных жителей, то есть одни из служащих сменяются новыми из России.

Прочее же население Приамурского края почти до 1863 г. состояло из одних казаков – забайкальских людей, большей частию взросших вдали от церквей и потому совершенно равнодушных к ним во всех отношениях и притом они как подначальные не могли и не могут составлять никаких общин без дозволения своего начальства; а начальство их меняется часто. Но если бы оно и возымело желание устроить приходской совет или попечительство, то встретило бы непреодолимое затруднение по бедности и несостоятельности прихожан.

Таковы были обстоятельства Приамурского края до 1863 г., таковы они и теперь, за исключением того, что некоторые из казаков, живущих вблизи г. Благовещенска, начинают обзаводиться хозяйством. Но долго еще надобно ждать того, когда они поймут необходимость и пользу устройства приходских попечительств и в состоянии будут поддерживать их самым делом, а не номинально только»⁸¹².

Архиепископ предполагал, что попечительства могут скорее возникнуть в среде крестьян, переселяющихся на Амур из внутренних губерний страны, поскольку они привержены к Церкви. Однако и в данном случае затруднялся назвать хотя бы приблизительный срок, так как крестьяне еще оставались малочисленны и не организованы в административном отношении⁸¹³.

В епархиях Западного края прихожане тоже формировали попечительства крайне неохотно. Так, в привисленских губерниях за первые 2 года удалось открыть всего 3 попечительства. Не принес перемен и 1867 год, к концу которого общее число попечительств здесь достигло 6⁸¹⁴. К указанным причинам здесь присоединялась еще и бедность сельского населения. Именно крайняя бедность православной паствы препятствовала воплощению Положения 2 августа в Рижской епархии, где в ряде приходов попечительства состояли всего из нескольких человек и собирали пожертвования не только деньгами, но и вещами и продовольствием, чтобы наделить ими нуждающихся. К 1880 г. число попечительств достигло 61, то есть менее чем в половине приходов (141 приходская церковь)⁸¹⁵. В Литовской епархии (Виленская, Гродненская и Ковенская губернии) сохраняли церковные советы, а в 1867 г. просто переименовали их в приходские попечительства⁸¹⁶.

Спустя годы, разбираясь в причинах краха проекта в данном регионе, новый обер-прокурор обратил внимание на парадоксальную ситуацию (которую, впрочем, вполне могли бы предвидеть при подготовке закона его авторы). В западных епархиях непременными членами попечительств нередко состояли по должности волостные старшины, принадлежавшие по вере к Католической Церкви! Так же, как и раскольники в смешанных казачьих приходах, они нисколько не сочувствовали целям попечительств и использовали должностные возможности, чтобы вредить их работе⁸¹⁷.

Следует добавить, что в практическом исполнении закона о приходских попечительствах наблюдалось отсутствие единой тактики церковных властей. Если в одних епархиях их создание пытались форсировать, то в других отнеслись с долей равнодушия и даже прохладно. Во многом развитие событий зависело от позиции епархиальных архиереев. Они же, каждый на свой лад, вносили новшества. Так, подольский епископ приказал попечительствам завести книги протоколов собраний и решений, а митр. Киевский Арсений, чтобы хоть как-то воспрепятствовать становлению института, против начала которого он столько спорил в присутствии, под предлогом координации действий попечительств отдал их под надзор Владимирского братства⁸¹⁸.

Итак, к концу обер-прокурорства Д. А. Толстого стал совершенно очевидным крах надежд реформаторов на попечительства. Создаваемые по указке сверху, а не по добровольной инициативе самих верующих, они стали еще одним памятником грубого вмешательства государства в жизнь Церкви. Их деятельность внесла свою лепту в углубление пропасти между православным людом и пастырями официальной Церкви.

Деятельность приходских попечительств⁸¹⁹

Как было отмечено выше, параллельно с вопросом о церковноприходских советах (попечительствах) Главное присутствие уделяло внимание проблеме братств. Напомним, что на заседании 16 марта 1863 г. оно отметило их как размер определения приходской жизни более подходящую для западных и юго-западных епархий. Жаркие споры вокруг проекта Положения о попечительствах на некоторое время отодвинули братства в тень. Но пока бюрократия решала, какие формы должна принять деятельность приходской общины, жизнь не стояла на месте.

Вслед за братствами Киевской епархии летом в 1863 г. открылось минское братство. Примерно тогда же в г. Люцине Полоцкой епархии решили создать Успенское Богородицкое братство приходские церкви Рождества Богородицы. По их просьбе священник Николай Щербинский, доводя до сведения о столь важном поступке паствы до архиепископа Василия Лужинского, объяснял, что целью братства будут поддержание Православия, устройство училищ, богаделен, больниц, помощь бедным и разоренным края. Несмотря на то, что архиепископ еще не дал благословения, братство практически начало свою деятельность, расширяя ряды за счет влиятельных меценатов из Петербурга, обещавших не только материальную, но и любую другую помощь⁸²⁰.

Известно, что среди его учредителей был действительный статский советник А. П. Шипов. Организационное собрание братства состоялось 8 июля 1863 г. В его правилах объявлялось, что членом братства сможет стать всякий, желающий принять участие в укреплении Православия. Никаких цензов – ни имущественного, ни территориального – правила не содержали⁸²¹.

Вскоре братство представило архиерею устав и в ноябре 1863 г. получило благословение еп. Василия. Неожиданно на пути появилось препятствие в виде уже известного нам гражданского губернатора Веревкина, который остался настолько недоволен несогласованными с ним действиями архиерея и отсутствием своевременной информации, что выместил зло на подчиненных, объявив им выговоры, а братство объявил незаконным.

О сопротивлении Веревкина вскоре стало известно братчикам, проживающим в Петербурге. Один из них, авторитетный знаток церковной старины, профессор духовной академии М. О. Коялович просил еп. Василия не уступать самодурству губернатора, который не знает исторических обычаев страны. «Братские учреждения признаются уже, слава Богу, большею половиною России, официально начинают уже действовать в некоторых епархиях и нигде не нуждаются в утверждении гражданской власти. Им нужно только архипастырское благословение», – писал он архиерею⁸²².

Конфликт не прекращался, и в январе 1864 г. полоцкий архиерей был вынужден обратиться за защитой в Синод⁸²³.

Братства учреждались не только священниками и частными лицами, но даже официальными структурами. В том же 1863 г. из соображений чисто практического характера, в целях вытеснения католиков-поляков, в Вильно начало создаваться так называемое Западнорусское братство Министерства народного просвещения. Проект записки в Западный Комитет, присланный 4 декабря на отзыв обер-прокурору, называл цель братства: распространение образования среди белорусского населения в духе Православия и русской народности. Просвещать белорусов предполагалось посредством устройства народных школ с подчинением их контролю Православной Церкви, подбора учителей по согласованию с Церковью; снабжения школ учебными пособиями; издания русских и славянских букварей и книг для народа и т. п.⁸²⁴

Число братств и подобных им объединений увеличивалось. Причем поскольку официально братства не были запрещены, никакого закона о них не существовало, и остатки их сохранились в западных епархиях с глубокой старины, местные архиереи относили их к разряду учреждений епархиального уровня со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так продолжалось до сентября 1863 г., когда высшие власти наконец стали осознавать, что допускают просчет, что становилось все заметнее на фоне польских событий⁸²⁵.

Первым свое недовольство стихийным развитием процесса высказал московский митрополит. В письме от 12 сентября 1863г., адресованном С.Н. Урусову, он порицал местного епископа за то, что тот дал согласие на учреждение братств, не обратившись за разрешением в Синод. Митр. Филарет просил князя посоветовать митрополиту Исидору написать об этом киевскому владыке и таким образом начать обсуждение проблемы в среде высшей церковной иерархии⁸²⁶.

Однако инициировал дело министр внутренних дел. На исходе года Валуев, обнаружив в «Минских губернских ведомостях» устав церковных братств епархии, обратился к обер-прокурору, желая знать, давало ли духовное ведомство разрешение на учреждение минского братства, и выразил опасение, что правительство может утратить контроль над столь важным процессом. 31 декабря Ахматов ответил, что в Синоде подобных дел не рассматривалось⁸²⁷. Как видно из его корреспонденции, он не разделял тревоги Валуева⁸²⁸.

Тем не менее спокойствие обер-прокурора не распространилось на министра, значительную долю времени которого в этот период занимали дела Царства Польского и Западного края. Вскоре он получил разрешение Александра II на составление общих правил для православных братств⁸²⁹. По его настоянию 11 февраля 1864 г. Ахматов просил митрополита Исидора известить епархиальных архиереев, что учреждение братств требует разрешения «высшего правительства»⁸³⁰.

По настоянию Валуева вопрос о братствах был внесен на обсуждение в Главное Присутствие и первый раз рассматривался 20 февраля⁸³¹. А 25 февраля вечером Валуев составил проект правил о братствах и отослал его Ахматову. Проект был утвержден Главным Присутствием 6 апреля 1864 г.⁸³², а затем Комитетом Министров и императором. Под диктовку Валуева Главное Присутствие записало в резолюции, что братства полезны, а в западных губерниях сейчас просто необходимы, а потому следует регулировать их возрождение и деятельность «согласно с видами правительства».

Правила, составленные Валуевым и доведенные Синодом до епархиальных архиереев определением от 29 мая/11 июня 1864 г., ограничили круг братчиков только православными, четко определили перечень их занятий: служение Православной Церкви, украшение храмов, христианская благотворительность, распространение духовного просвещения. Выход за рамки дозволенного означал ликвидацию братства. Для того, чтобы открыть братство, учредители должны были составить устав и просить разрешения архиерея. Но последний не имел права утвердить устав, не согласовав его в обязательном порядке с гражданским губернатором (конфликт Веревкина с архиеп. Василием не остался незамеченным), и только после получения отзыва мог дать благословение. Если по какой-то причине братчики захотели бы внести малейшее изменение в устав, им предписывалось начинать процедуру утверждения заново⁸³³.

Таким образом, инициатива верующих снова подчинялась политическим задачам правительства и ограничивалась к тому же географически одними западными губерниями, что было впоследствии закреплено законом от 8 мая 1865 г. Недаром, когда в 1865 г. некоторые известные в высшем свете лица (в том числе князь Н. Голицын) изъявили желание открыть братство при соборе Исаакия Далматского, министр внутренних дел и шеф III Отделения решительно воспротивились⁸³⁴.

Поворот политики по отношению к братствам не замедлил сказаться на всем движении. После издания правил с 1864 г. по 1880 г. было основано всего 63 братства⁸³⁵. Многие братства возникли при участии православных благотворителей Петербурга и Москвы. Именно им они обязаны активным началом, средствами, необходимой поддержкой в реализации заявленных целей⁸³⁶. Но число покровителей оставалось невелико, а те, кто вступал в братства собственно из прихожан, не могли полностью финансировать и покрыть потребности этих организаций в деньгах. Последнее хорошо заметно при сопоставлении численности братчиков с суммами, находившимися на счетах. Например, 11 июня 1867 г. в Полоцке открылось братство во имя святителя Николая и преподобной Ефросиний. К концу года в нем состояло 170 человек. Кроме пожертвованных икон, вещей, духовной литературы и т. п. оно имело всего 2309 руб. И это при том, что как раз в 1867 г. полоцкий епископ Савва, бывший ранее викарием у митрополита Филарета, благодаря своим московским связям и личному покровительству московского владыки, приковал к нуждам Полоцкой епархии внимание православной общественности обеих столиц! Заметим, что с течением времени часть братчиков отходила от дел и переставала жертвовать, а были и такие, кто только числился членом общества.

Занимались они благотворительностью, устройством и обеспечением школ. Самыми крупными и деятельными из братств стали братство Св. Владимира в Киеве, а в северо-западных епархиях – Виленское Свято-Духовское и Ковенское Николаевское.

Владимирское братство было основано одним из первых по утверждении общих правил. Его торжественное открытие состоялось 15 июля 1864 г. Во всем, что касалось организации общества, самое деятельное покровительство оказывал митрополит Арсений. Он занимался разработкой устава, жертвовал деньги, привлек в братство именитых людей, а в 1867 г. подарил 537 книг⁸³⁷.

Свято-Духовское Виленское братство в 1873 г. объединяло 70 человек, имело 16 615 руб. Из них за год на церкви, пособия нуждающимся и народное образование израсходовало 3800 руб. В открытой им школе обучалось 58 мальчиков и девочек, а в приюте – 8 круглых сирот. Еще одной формой благотворительности стало предоставление возможности бедным проживать за уменьшенную плату в братском доме. Таким способом братство оказывало помощь 42 семьям (около 200 человек)⁸³⁸.

Ковенское Николаевское братство насчитывало в том же 1873 г. 245 членов, а располагало 11 150 руб., из которых 4000 руб. пожертвовал наследник престола. За год на благотворительные нужды истратило 6100 руб. Самым крупным деянием Николаевского братства было содержание школы, где обучалось более 30 детей.

Отсутствие средств заметно сужало возможности подавляющего большинства братств. Пытаясь хоть как-то оживить их, Синод принял решение о ежегодном дотировании 8 из них, расположенных в Западном крае: Владимирского в Киеве, Могилевского, Литинского и Летичского Подольской епархии, виленского Свято-Духовского, Иоанно-Предтеческого в Каменце, Кирилло-Мефодиевского острожского и Крестовоздвиженского луцкого. Деньги (по 250 руб.) шли целевым назначением на содержание школ. А полоцкому братству св. Николая и преподобной Ефросиний – 450 руб. на стипендии братства в полоцкой учительской семинарии⁸³⁹.

Братства служили, главным образом, политическим целям правительства – русификации края⁸⁴⁰ – и не оставили заметного следа в решении задач церковной реформы. По их малочисленности нельзя даже сказать, что они внесли сколько-нибудь серьезный вклад в повышение авторитета духовенства или сближение его с народом.

Лучше всего дело с созданием братств обстояло на их исторической родине, там, где население издавна знало их. В прочих епархиях новшество прививалось с большим трудом, не находя отклика даже в таком крупнейшем религиозном центре, как Москва. Когда весной 1865 г. великая княгиня Елена Павловна захотела основать там братство для оказания помощи бедным ученикам духовно-учебных заведений Московской епархии, митрополит Филарет предостерег ее, что затея несвоевременна. «Идея братства не вошла еще в сознание московского общества, кроме очень немногих лиц. Даже идея Приходских Попечительств, узаконенных в прошедшем году, по-видимому, более доступная общественному пониманию и принятию, оказывается так мало понятною, что до сих пор в Москве учреждено одно только Приходское Попечительство. Посему употребление идеи братства в пользу предполагаемых учреждений должно быть отложено до времени», – советовал он⁸⁴¹.

Все же с течением времени братства появились и в великороссийских епархиях. Но распространения они не получили и заметного следа в оживлении приходской жизни не оставили. Таким образом, попытка перехватить инициативу, шедшую из глубин церковной жизни, и, формализовав, поставив под контроль государства, использовать в сугубо утилитарных целях, не удалась.

В решении проблемы материального обеспечения путем прямых ассигнований или раздачи имуществ наиболее ярко проявился политический подтекст церковных реформ. Изучение данного направления деятельности правительства и Главного Присутствия приводит нас к однозначному выводу: реформы проводились именно в интересах государства. Прочее находилось на втором, третьем планах.

Поиск средств на улучшение материального положения причтов производился в крайне неблагоприятных условиях. Казна, опустошенная недавней войной и экономическим кризисом, финансировать реформы сразу же отказалась. Об этом заявил министр финансов М. X. Рейтерн в ответ на запрос Главного Присутствия от 9 апреля 1863 г. о немедленном отпуске 5 087 092 руб. на нужды западных епархий⁸⁴². Присутствие просило все те же 1 456 716 руб. в качестве временной меры на денежное содержание и 3 630 376 руб. единовременно в виде займа на 33 года с отнесением расходов на государственный земский собор. М. Рейтерн мотивировал отказ общим состоянием финансов страны, отсутствием своеобразных остатков государственного земского собора и приостановлением составления смет по нему на предстоящее трехлетие в связи с подготовкой земской реформы⁸⁴³. В связи с этим, рассылая в епархии анкету, Главное Присутствие обратило внимание причтов и архиереев, чтобы они не строили свои предложения в расчете на государственные деньги.

С другой стороны, довольно быстро ухудшалось материальное положение крестьян – тех самых прихожан, на кошельки которых Главное Присутствие вознамерилось переложить всю тяжесть реформ. Год от года, на фоне удорожания стоимости жизни налоги – прямые и косвенные – быстро росли. За 20 лет – почти вдвое. В целом же сборы с крестьян возросли к концу царствования Александра II в пять, шесть и более раз⁸⁴⁴. Ухудшение экономического состояния крестьянских хозяйств выражалось в значительном увеличении недоимок. Официальная статистика признала, что до 4/5 деревень бывших помещичьих крестьян оказались разоренными⁸⁴⁵.

Нам важно отметить, что эта тенденция явственно обозначилась в самом начале церковных реформ, в некоторых губерниях отягчаясь местными обстоятельствами⁸⁴⁶.

Обратим внимание на способ получения информации. Ее хотели получить, что называется, из первых рук, в обход архиереев и консисторий. Может быть, когда правительство готовило отмену крепостного права и обратилось прямо к дворянству, это было нормально. Но в данном случае нарушалась вековая традиция. Епархиальные власти восприняли такой поворот событий как проявление к ним недоверия, а в клириках подогревались настроения, хорошо знакомые нам по публикациям И. Беллюстина и Д. Ростиславова. Впрочем, архиереи тоже должны были подать мнения, но отдельно от причтов.

Заполучить сведения почти от 40 000 причтов, да еще в столь короткий – до 1 июля 1863 г. – срок, как следовало ожидать, оказалось задачей неисполнимой. Процесс сильно затянулся. Даже к началу мая 1864 г. отзывы приходского духовенства получили только из 40 епархий, архиереев – из 42-х, губернских присутствий – только из 9⁸⁴⁷. Ко всему прочему, перед Главным Присутствием стояла далеко не простая задача обработки базы данных: ведь только присланные сведения составили в общей сложности 69 076 листов бумаги!⁸⁴⁸

И все же, несмотря на указанные обстоятельства, приходское духовенство в своих отзывах сделало ставку на разные способы извлечения денег из прихожан в сочетании с разного рода повинностями в пользу причтов, наделение землями, угодьями и строевым лесом из казенных имуществ и даже – прямые финансирования государства «⁸⁴⁹.

Иногда встречались поразительные по своей циничности предложения. Например, священник Покровской церкви г. Елабуги, Вятской губернии, Иоанн Мстиславцев хотел получить деньги путем участия духовенства в спаивании народа, повысив цены на водку и допустив приходское духовенство к участию в руководстве виноторговлей⁸⁵⁰. В другом проекте он же предлагал увеличить цены на чай, сахар, табак, ввести пошлину на игру в карты⁸⁵¹.

Поражают и аппетиты причтов: они требовали установить годовое денежное жалованье священникам в размере от 300 до 1200 и более рублей, с сохранением за духовенством права на пользование доходами от необязательных треб, на ведомственное жилье, увеличенные участки земель, наконец, на помощь прихожан в починке, отоплении и освещении домов, в поездках по приходу и т. п.⁸⁵² А духовенство крупнейшего казачьего войска (Донского) ко всему просило оставить и право на пользование общественными угодьями⁸⁵³.

Обобщение поступивших предложений показало, что главным требованием клира является замена добровольных пожертвований за отправление треб жалованьем, деньги на которое следует брать введением обязательного сбора с прихожан, по раскладке на каждого взрослого члена семьи, либо по усмотрению самих обществ, а в случае недостатка дополнять сборы суммами казначейства⁸⁵⁴.

Идея обложения прихожан обязательным сбором не утратила своей привлекательности для духовенства и местных присутствий и в последующие годы⁸⁵⁵. Неумеренные требования сопровождались старательным сокрытием истинной величины доходов: их показывали вдвое, втрое ниже чем на самом деле⁸⁵⁶.

Параллельно шла работа по изысканию государственных ресурсов. В апреле 1863 г. Присутствие обратилось с соответствующей просьбой к министру государственных имуществ⁸⁵⁷, а в июне – к министрам внутренних дел, императорского двора и уделов⁸⁵⁸, а те отдали распоряжения о содействии на места присутствиям. Однако воплощение задуманного сталкивалось с большими сложностями. Так, в ряде мест управляющие Удельными конторами отказывались давать сведения об оброчных статьях. Затем и само министерство известило Главное Присутствие⁸⁵⁹, что удельные крестьяне законом 26 июня 1863 г. переданы в ведение мировых учреждений, т. е. в ведомство МВД, а потому отвод земель и отпуск леса от Удела не зависят, и нужно обращаться к прихожанам. Одновременно оно заявило причтам своих приходов (располагались в Архангельской, Вятской, Костромской, Пермской, Симбирской, Санкт-Петербургской губерниях), что с 1864 г. жалованье им платить не будет, поскольку крестьяне переведены на общие основания и освобождены от обязательной хлебной запашки, откуда поступали средства. В связи с этим Синод обратился в Министерство финансов с требованием включить нужную сумму в 13 тыс. руб. в смету, что и было сделано по решению Государственного Совета от 30 сентября 1863 г.⁸⁶⁰

По линии МГИ дело принимало затяжной оборот. Оказалось, что в наиболее населенных губерниях в его ведении уже нет свободных земельных массивов для дополнительной прирезки земли к церковным участкам, так же как и леса, для наделения причтов особыми делянками. Например, после нескольких лет переписки (иногда – с обнадеживавшими ответами) в Московской епархии Губернское Присутствие в декабре 1866 г. было уведомлено, что земли нет, а лесом духовенство может пользоваться только совместно с крестьянами⁸⁶¹.

Но и наделение землей давало немного, точнее, не снимало проблемы обеспечения во многих случаях. Даже в таких губерниях, где она ценилась, извлекать из нее выгоды оставалось для духовенства делом сложным. Нанимать для ее обработки людей стоило дорого. Например, 1 десятина давала чистой прибыли в Киевской епархии 7 руб. при хозяйской обработке или 2 руб. 53 коп. при сдаче в аренду, в Подольской – 4 руб. 83 коп. и 1 руб. 28 коп., в Волынской – 2 руб. 77 коп. и 1 руб. 33 коп. соответственно⁸⁶². Сдача в аренду по-прежнему приносила малый доход при огромном разбросе цен даже в густонаселенных губерниях. Арендная плата за 1 дес. пахотной земли составляла: по Владимирской губернии от 0,5 до 9 руб., по Воронежской от 2,27 до 5,5 руб., по Рязанской от 0,62 до 11, 66 руб., по Курской максимум 4,12 руб. на яровом поле и 5,15 руб. на озимом, а по менее населенным, например, по Саратовской, около 2 руб. в среднем⁸⁶³.

Надежды на открывшиеся земские учреждения в строительстве 'домов причтам тоже не оправдались, что стало ясно в декабре 1868 г.⁸⁶⁴

Что касается прирезки земли до установленной законом нормы (т. е. от 33 до 99 дес. на причт), то этим занялись мировые посредники с землемерами Управления МГИ при участии депутатов от духовенства в соответствии с указом от 24 ноября 1866 г. На нарезку требовалось согласие крестьян. Если его давали, то проект поступал на утверждение в местное губернское управление государственными имуществами, а затем в МГИ. В случае возражений крестьян дело рассматривалось в Губернском по крестьянским делам присутствии и либо возвращалось к мировому посреднику на доработку, либо с одобрения Присутствия поступало в губернское Управление государственных имуществ⁸⁶⁵. Там, где наделы крестьян были менее 4-х дес. на душу, и отвод земли оказывался невозможным, закон предписывал назначать причту соответствующее вознаграждение – ругу – ежегодным взносом денег или продуктов⁸⁶⁶. Назначение руги находилось в компетенции Губернского по крестьянским делам присутствия, которому давало информацию Управление государственных имуществ. На этом активное влияние Главного Присутствия на материальное обеспечение причтов большей части империи заканчивается, если не считать решения частных вопросов и продолжавшегося утверждения новых штатных расписаний приходов и причтов. В 1868 г. оно предоставило губернским Присутствиям самостоятельно заботиться о том, чтобы местные власти исполняли уже принятые решения по обеспечению духовенства.

По иному пошли преобразования в Западном крае, начавшиеся уже в 1863 г. Они явились прямым следствием польского восстания⁸⁶⁷. Но заслуга принадлежала не только присутствию, а прежде всего новому виленскому генерал-губернатору М. Н. Муравьеву – стороннику жестких методов борьбы с полонизмом. 14 мая 1863 г. он прибыл в Вильно и вскоре, в наказание за вооруженное восстание, обложил всех помещиков-поляков 10% сбором от дохода с имений. За 6 месяцев удалось пополнить казну 3,5 млн. рублей⁸⁶⁸. Со следующего года сбор уменьшили до 5%.

Эта чрезвычайная мера вызвала отклик в соседнем, Киевском генерал-губернаторстве. 19 декабря 1863 года подольский, волынский и киевский военный губернатор Н. Н. Анненков подал царю записку с предложением ввести 10% сбор и в юго-западных губерниях, чтобы за счет поляков усилить русский элемент. На эти средства он планировал строить православные церкви, расширять сеть церковноприходских школ и государственных училищ⁸⁶⁹.

Переход к решительным действиям в западных губерниях очень импонировал националистическим чувствам российской общественности, разыгравшимся из-за событий в Польше. Фигурально выражаясь, Муравьев, которого еще вчера многие презирали или недолюбливали, стал героем дня, а его политика – предметом восхищения. Дошло до того, что на обедах и празднествах торжественно провозглашали тосты в его честь⁸⁷⁰. Успехи генерала и общая атмосфера отразились на политике Петербурга в самой Польше. Антипольская партия в администрации Д. А. Милютина, возглавляемая князем В. А. Черкасским, действовала активно, направляя усилия «на подрыв экономического и политического влияния польской католической церкви на ограждение униатского населения от католического прозелитизма», увязывая их с аналогичными мерами администрации Северо-Западного края⁸⁷¹.

В конце 1863 г. Муравьев обратился к некоторым епархиальным архиереям с приглашением направлять в Западный край выпускников духовной школы на должности сельских писарей и учителей, поясняя, что хочет таким образом вытеснить поляков-католиков из волостного управления, пресечь их каждодневное влияние на крестьянство⁸⁷².

Вскоре Муравьев выступил с целостной программой русификации. В записке на имя царя от 14 мая 1864 г. он развил собственные воззрения на сущность русской политики в крае. В числе первых мер им названы возвышение и упрочение Православия как носителя русского народного духа. Если «поддержать православное духовенство, поставить его в положение, независимое от землевладельцев», то оно вместе с народом сможет «твердо противостоять польской пропаганде», – полагал генерал. По его проекту поддержка должна была выражаться в мерах по материальному обеспечению за счет правительства; в передаче народного образования в руки духовенства; в отпуске 500 000 рублей на строительство православных храмов; учреждении в Вильно духовной академии и замене вызванными из России благонадежными священниками из бывших униатских. Без духовенства не может быть и речи об успехе в русификации края, считал он⁸⁷³. Александр II одобрил записку. Ту же идею Муравьев отстаивал и в другом послании, которое направил императору 5 апреля 1865 г., незадолго до выхода в отставку⁸⁷⁴.

Человек дела, он не дожидался указаний Петербурга, а сразу же перешел к воплощению задуманного, жестоко наказывая не только за причастность к восстанию, но и по подозрению в сочувствии инсургентам, замещая чиновников-поляков приглашенными из России и т. п. По его инициативе 6 октября 1864 года появился закон, разрешивший принимать в северо-западных губерниях в гражданскую службу детей церковнослужителей – низшей части клира⁸⁷⁵. Ранее, 28 августа 1863 г., по его же просьбе попечитель виленского учебного округа А. П. Ширинский-Шихматов издал распоряжение об освобождении детей православного духовенства от платы за учение. Тем, кто уже внес деньги, их возвратили⁸⁷⁶.

В октябре 1864 г. Муравьев отдал указание о перемежевании церковных земель в духе закона от 6 декабря 1829 г. и Положения 1842 г., то есть потребовал отвести вновь, в непосредственной близости от храмов. Ранее, как считал генерал-губернатор, помещики-поляки умышленно отводили причтам землю в отдаленных местах, чтобы причинить вред Церкви.

Под его наблюдением были составлены правила для церковных советов. Они создавались в каждом приходе из священника (он – председатель) и шести–восьми старшин из числа зажиточных крестьян. Среди них – волостной старшина, церковный староста, сельский учитель. Список членов подавался через военное уездное начальство на утверждение губернатору, а его копия отсылалась через благочинных епархиальному начальству для сведения⁸⁷⁷. Задачей церковных советов стало наблюдение за ходом строительства и ремонта церквей, пополнение ризниц, забота о храмах и духовенстве. Они получили право проводить сборы по приговорам приходской общины.

Главное Присутствие, со своей стороны, продолжало активно заниматься вопросами края. Еще 28 февраля, а затем 24 марта 1863 г. оно просило министра государственных имуществ сообщить, какую помощь в виде передачи духовенству доходов от аренды государственной недвижимости или самой недвижимости (ферм, земель, рыбных ловель и т. п.), либо отпуска леса на строительные работы, может предоставить его министерство⁸⁷⁸. А в упомянутом запросе М. X. Рейтерну содержалась просьба уведомить, какую сумму Министерство финансов сможет отпускать с

1863 г. сверх государственной сметы в форме кредита на каждую из девяти епархий⁸⁷⁹.

Позднее, 26 апреля, по предложению П. Валуева Присутствие, несмотря на отказ М. Рейтерна (от 2 мая 1863 г.) просило выплатить 200 000 руб., на что министр 6 мая ответил утвердительно. 29 июля Государственный Совет дал согласие на расходование этой суммы в текущем году, и разрешил включать ее в ежегодную смету Синода⁸⁸⁰.

По неофициальному совету П. Валуева митрополит Исидор дал архиереям инструкции о распределении пособия⁸⁸¹. Глава Присутствия настоятельно предлагал им дать прибавку жалованья прежде всего беднейшим причтам, так как было совершенно ясно, что на 18 382 клирика делить 200 тыс. не имеет никакого смысла. В результате северо-западные епархии получили 115 тыс. руб., а юго-западные – 85 тыс.⁸⁸²

В то же время, оказавшись перед фактом отсутствия требуемых 5 млн. руб., Присутствие 30 мая вернулось к идее П. Валуева о поиске другого рода материальных средств и дало поручение местным губернским присутствиям пересмотреть вопрос об отмене натуральных повинностей, руководствуясь мнением министра⁸⁸³. Переговоры с МГИ привели к положительному результату. 31 июля

1864 г. Лесной департамент министерства за подписью самого А. Зеленого известил митрополита Исидора, что по губерниям юго-западного края сделано распоряжение о бесплатном отпуске леса из казенных дач на строительство домов для причтов как в казенных, так и в селениях временнообязанных крестьян. Но в то же время МГИ требовало, чтобы Синод запретил построенные из его материалов дома продавать и передавать посторонним лицам, чтобы не остаться один на один с проблемой бесконечного отпуска леса⁸⁸⁴. Присутствие полностью согласилось с МГИ⁸⁸⁵.

18 мая 1864 г. при поддержке М. Н. Муравьева обер-прокурор Синода А. П. Ахматов обратился в Западный Комитет с предложением увеличить содержание духовенства края за счет денег, взятых из контрибуционного 5%-го сбора⁸⁸⁶. Несмотря на разногласия, в Комитете возобладало мнение Муравьева: брать из 5%-го сбора по 400 000 руб. ежегодно в качестве временной меры до окончательного решения вопроса⁸⁸⁷. Промедление с обеспечением духовенства невозможно, считал он, тем более, что и русским чиновникам уже увеличили содержание на 50%. 25 мая 1864 года царь утвердил предложение. 31 июля 1864 г. задачу распределения сумм от 5% сбора решало Главное Присутствие⁸⁸⁸.

Однако контрибуционный сбор был мерой экстраординарной. Уже в следующем году пришлось пересматривать решение. По положению Комитета Министров от 29 апреля 1865 г. сумма сократилась до 200 тыс. руб. Таким образом, с 1864 г. казна стала увеличивать прямые ассигнования на выплату окладов. Принятая мера имела очевидный эффект и очень обрадовала духовенство. Действительно, жалование в 1864 г. почти удвоилось. Городские священники стали получать по 400 руб., а сельские – около 220 руб.⁸⁸⁹ Если в 1862 г. казна ежегодно отпускала на содержание духовенства девяти западных губерний 1 031 344 руб.⁸⁹⁰, то есть в среднем по 157,4 руб. на одну церковь, то к концу церковных реформ, в 1879 г., государство тратило уже 2 882 226 руб. В том числе:

Со всеми прибалтийскими и Холмско-Варшавской епархиями в 1879 г. истрачено 3 433 001 руб. В целом по Российской империи на этот момент 18 238 причтов получали 5 966 104 руб. 78 коп. Следовательно, примерно половина суммы шла на содержание духовенства западных епархий, что само по себе указывает на приоритетное направление государственной политики⁸⁹¹. Разница очень велика: в Западном крае в среднем на церковь приходилось уже 489 руб., а в остальной России – только 250 руб.! И это при том, что другая половина причтов жалование вообще не получала, а пользовалась традиционными приношениями прихожан. Результатом можно считать некоторое улучшение материального положения православного белого духовенства только в Западном крае и Прибалтике. Так, в юго-западных епархиях священники получали от 300 до 400 руб. в год, диаконы – от 100 до 180 руб. и причетники– от 50 до 100 руб. В северо-западных епархиях, соответственно, священники – от 400 до 500 руб., диаконы – от 120 до 300 руб. и причетники – от 96 до 150 руб. в год⁸⁹². С этими результатами Присутствие в 1885 г., было распущено. Особенным вниманием пользовалась Рижская епархия, где денежное содержание православного белого духовенства было доведено до размеров содержания немецких пасторов: священнику – до 1300 руб., псаломщику – до 350 руб.

Одной из важных проблем, доставшихся Присутствию в наследство от неисполнения Положения 1842 г., оставалось строительство и капитальный ремонт храмов. Еще в 1858 г. правительство отказалось от мысли заставить помещиков строить церкви в имениях и решило выполнить работы своими силами. За последующие 10 лет на эти цели ушло 2 174 872 руб. К 1868 г. было возведено или отремонтировано более 4000 храмов.

В результате польского восстания власти более решительно взялись за строительство и ремонт храмов, увеличивая их число также за счет конфискации костелов. Например, в Гродненской губернии за 10 лет (с 1864 по 1874 г.) казна построила 59 новых приходских церквей, перестроила в православные храмы 10 костелов, произвела капитальный ремонт 29 церквей и оказала помощь в ремонте 15 приписных. На все это ушло 479 670 руб. Из них на 59 новых – 3 820 088 руб. 70 коп.⁸⁹³ Таким образом, за короткий срок было обновлено и построено около трети всех храмов губернии.

По всем западным епархиям ежегодно приводилось в порядок и освящалось несколько десятков церквей. В 1867 г., когда начали приниматься масштабные меры по реализации программы церковной реформы, было сдано 107 церквей. 22 октября того же года в Вильно освятили Николаевский кафедральный собор, на восстановление которого, начавшееся в 1864 г., выделил 130 000 руб. из контрибуционной суммы еще М. Н. Муравьев⁸⁹⁴. В 1869 г. было освящено 92 церкви (7 – бывших костелов) и 7 молитвенных домов⁸⁹⁵. В 1873 г. – 86 церквей и 6 молитвенных домов⁸⁹⁶, и т. д.

Быстрее дело продвигалось в Рижской епархии, где к 1874 г. из 146 приходов 125 имели «постоянные благоустроенные храмы⁸⁹⁷.

Однако в целях ускорения и удешевления строительства многие постройки возводили из дерева, и по внешнему виду и убранству они не могли сравниться с костелами, которые представляли собой преимущественно каменные, добротные здания. Например, на Волыни к началу 1890-х годов насчитывалось 1821 церковь и 183 часовни, из них только 277 – каменных.

Хотя программа строительства храмов в целом продвигалась⁸⁹⁸, ее темпы зависели от того, какой ориентации придерживался очередной генерал-губернатор. Так, начавшись в 1858 г., строительство ускорилось с 1863 г. при М. Н. Муравьеве. Его линии придерживались преемники – К. П. Кауфман и Э. Т. Баранов. Но с назначением А. Л. Потапова в марте 1868 г. храмов стало освящаться меньше, поскольку он не был сторонником наступательной политики и одергивал тех чиновников и духовных лиц, которые пытались действовать в прежнем духе⁸⁹⁹.

Оставляла желать лучшего и организация работ. Много времени уходило на согласования, а уже существующие храмы ветшали, ведь по расчетам казны деревянная постройка могла прослужить всего 40 лет. Неудовлетворительным оставалось и качество строительства. По свидетельствам духовенства, новые деревянные церкви на второй-третий год начинали течь, а каменные сырели⁹⁰⁰. Ситуация нисколько не изменилась с созданием в 1867 г. под руководством МВД специальных организаций – губернских церковно-строительных присутствий. Мнения местных архиереев вносили диссонанс в бравые заявления чиновников министерства, ответственных за возведение церквей в Западном крае. Например, полоцкий епископ в отчете Синоду за 1869 г. отмечал просто «бедственное положение многих храмов... Из них в течение минувшего 1869 г., 128 церквей нуждались в более или менее капитальных починках и исправлениях, a S церквей, по совершенной ветхости и опасности к продолжению в них богослужения, запечатаны. Но запечатанных церквей... немало остается и от прежних, и при том весьма давних (от 10 до 20 лет) времен...» Следствия этого – крайне негативны: члены общин, потерявших таким образом храмы, «нередко привлекаются к ближайшим латинским костелам и даже увлекаются на распутия раскола⁹⁰¹.

В XIX столетии работы так и не были окончены. Они продолжались и в следующем веке, все более отставая от жизни (особенно с 1885 г., когда официально было снято ограничение на открытие новых приходов).

Срочное вмешательство правительства потребовалось, чтобы урегулировать вопрос об уплате задолженности, накопившейся от неисполнения Положения 1842 г. Однако важнейшей проблемой для правительства и Главного Присутствия в этой области стало урегулирование отношений причтов с прихожанами. Вследствие отмены крепостного права сохранять «натуральные повинности» в пользу священников стало не только затруднительно, но очень опасно. Тем более, что польское восстание толкнуло правительство на замену уставных грамот выкупными актами. Их составление продвигалось довольно быстро и в северо-западных губерниях сопровождалось значительной прирезкой земли с таким же снижением выкупной цены⁹⁰². Несколько медленнее, но в таком же направлении, пошла реформа и в юго-западных губерниях. Но прирезки здесь были несравненно меньше, и в итоге «полученная земля не обеспечивала минимальных потребностей основной массы крестьянства»⁹⁰³.

Рассматривая застарелую проблему – о накопившихся недоимках от неисполнения Положения 1842 г., – Присутствие решило, что справедливо будет, если за бывших крепостных рассчитаются их владельцы⁹⁰⁴. И вскоре прецедент появился. 9 ноября 1864 г. Государственный Совет, рассмотрев представление Сената по частному случаю недоимки духовенству одного из помещиков Минской губернии, решил получить ее в порядке казенных взысканий. В связи с этим 15 февраля 1865 г. П. Валуев запросил у генерал-губернаторов точные сведения: сколько причтов не обеспечено по проектам губернских комитетов, утвержденным до 19 февраля 1861 г.?

Но на местах возникли затруднения. У министра просили разъяснить, как приводить мнение Госсовета в исполнение и какие претензии духовенства принимать во внимание, т. е. с какого времени и по какое исчислять задолженность, кто именно должен строить и ремонтировать дома, а кто – отводить землю? Валуев ответил, что следует исходить только из двух посылок: 1) если церкви устроены до 19 февраля, то землю должны отвести помещики, а если позднее – прихожане; 2) по строительству домов собрать сведения, но подход останется таким же, а ремонт возложить на прихожан. Поскольку вопрос был запутанным, МВД для выработки единых правил о порядке взыскания недоимок создало специальную комиссию во главе с товарищем министра кн. А. Б. Лобановым-Ростовским⁹⁰⁵.

В то же время Главное Присутствие и новый киевский генерал-губернатор А. П. Безак пытались решить проблему отмены натуральных повинностей в пользу духовенства по-своему. Если в 1863 г. преодолеть обе проблемы хотели за счет плательщиков всей империи, то теперь пошли по другому пути – обложили специальным сбором только население 9 губерний. Именно это предлагал А. Безак, воскрешавший, таким образом, проект кн. И. И. Васильчикова. С ним согласился и виленский генерал-губернатор К. П. Кауфман⁹⁰⁶. На компенсацию за отмену натуральных повинностей требовалось 497 605 руб. в год: 336 642 руб. по юго-западным губерниям и 160 942 руб. по северо-западным⁹⁰⁷.

Ободренный поддержкой, А. Безак 15 февраля 1866 г. направил проект П. Валуеву, рассчитывая ежегодно собирать по 200 тыс. руб.⁹⁰⁸

Министр финансов, ознакомившись с предложениями, дал отрицательный отзыв: сбор «имеет характер подушной подати». По его мнению, нужно было обратиться к самим прихожанам, а если они откажутся добровольно установить сбор, тогда уж лучше пойти по пути, проторенному Муравьевым, и дать 200 тыс. руб. из процентного сбора с помещичьих имений сверх 200 тыс., что уже даются по решению Комитета Министров от 29 апреля 1865 г.⁹⁰⁹ Однако П. Валуев возразил, указав митрополиту Исидору, что отпуск этих денег из казны – мера временная, не решающая проблемы, и надо рассчитывать на силы приходов, а не облагать подушным сбором. Тем более, что и сам процентный сбор – мера временная, «изнуряющая» край⁹¹⁰.

23 апреля 1866 г. Александр II подписал доклад о приглашении генерал-губернаторов Западного края в Главное Присутствие для личного участия в решении проблемы материального обеспечения духовенства. Но на заседание 2 мая 1866 г. прибыл только А. П. Безак. Итогом стало решение от 13 мая давать к прежним суммам по 200 тыс. руб. в год из процентного сбора с помещичьих имений Юго-Западного края. Таким образом, ежегодно в край должно было поступать 400 тыс. руб. Их распределение легло на епархиальных архиереев, но подлежало согласованию с генерал-губернатором и утверждению Синода. Но самое главное, Присутствие предложило с 1 января 1867 г. заменить натуральные повинности Положения 1842 г. подушным сбором со всех православных, оседло проживавших в селах и местечках. Сбор раскладывался на глав семей по числу душ мужского и женского пола каждой семьи и составил 3³/₅ коп. с десятины. Но в помещичьих имениях 1/10 сбора выпадала на долю владельца, независимо от его вероисповедания. Сумма сбора была исчислена А. Безаком в 374 500 руб. Они распределялись так: на Киевскую губернию – 120 800 руб., Подольскую – 135 100 руб. и Волынскую – 118 600 руб.⁹¹¹

П. Валуев, участвовавший в обсуждении, согласился на это только как на вынужденную меру временного характера⁹¹², и то только потому, что А. Безак представил в качестве дополнительного аргумента 327 приговоров сельских обществ с обязательством заменить повинности сбором денег⁹¹³.

Государственный Совет, куда обер-прокурор внес предложение Присутствия, дал согласие 16 января 1867 г.⁹¹⁴ Обложение вводилось с 1 января 1868 г. Накануне события Главное Присутствие еще раз вернулось к вопросу, разъяснив духовенству и гражданским властям края, что постановление Государственного Совета отменило все натуральные повинности Положения 1842 г., кроме отвода к храмам установленной нормы земли⁹¹⁵. От собранной суммы (374 500 руб.) 8% отчислялось для образования по каждой губернии особого запасного строительного капитала на ремонт церковных домов в сельских приходах. Архиереям поручалось совместно с губернаторами представить на утверждение Синода правила о расходовании этих денег, с условием, что их можно тратить только на капитальный ремонт домов, а на строительство новых, взамен обветшавших, не ранее чем через 40 лет со дня их постройки⁹¹⁶.

Сумма, оставшаяся после вычета 8%, подлежала расходованию на вознаграждение священников, пользовавшихся земельным наделом на основании Положения 1842 г., взамен повинности селян. Каждый получил определенный оклад. Отопление домов перелагалось на самих священников, а пособие хлебом вновь назначенным священникам и диаконам отменялось вовсе⁹¹⁷.

В конце 1868 г. вопрос о расходовании денег был окончательно уточнен. В соответствии с решением Государственного Совета сбор осуществлялся государством. Вся сумма показывалась в государственной смете отдельной строкой сословных сборов. Взамен этого в смету Синода вносили кредиты: 344 540 руб. на содержание городского и сельского духовенства Юго-Западного края и 29 960 руб. (8%) – на строительный капитал⁹¹⁸. Т. е. в начале года местные казначейства выдавали соответствующие суммы епархиальным начальствам.

Почему от сбора отделили именно 8%? Местные присутствия подсчитали, что стоимость деревянных построек для одного причта (1 священник и 2 причетника) обойдется в 900 руб., а при бесплатном отпуске леса – и того дешевле. Получалось, что на исполнение работ требовалось 3 373 200 руб.: 1 090 800 руб. Киевской епархии, 1 216 800 руб. Подольской и 1 065 600 руб. Волынской. Срок эксплуатации деревянного строения приравняли к 40 годам. Из этого вытекало, что при отчислении 8% в год из сбора, плюс 5%-й доход на капитал через 40 лет как раз и дадут необходимую сумму, а точнее – 3 407 534 руб.⁹¹⁹ С середины марта 1867 г. Присутствие начало консультации с генерал-губернатором Северо-Западного края Э. Т. Барановым, намереваясь и здесь ввести сбор с 1868 г. Но согласование затянулось⁹²⁰. Лишь в мае 1869 г., уже с согласия нового виленского генерал-губернатора А. Л. Потапова, Главное Присутствие приняло аналогичное решение по Северо-Западному краю. Натуральные повинности подлежали с 1 января 1870 г. замене денежным сбором, в среднем по 1,5 коп. с десятины, и в сумме составил 309 702 руб.⁹²¹ Разница заключалась в том, что раскладка производилась на все население, и сумму делили пропорционально численности верующих между конфессиями⁹²². По губерниям сбор распределился следующим образом: по Могилевской – 54 660 руб., Витебской – 42 590 руб., Ковенской – 40 460 руб., Виленской – 54 460 руб., Гродненской – 49 160 руб., Минской –68 372 руб.⁹²³

16 марта 1870 г. Александр II подписал соответствующее решение Государственного Совета⁹²⁴. В результате, в совокупности с прежними средствами, Главное Присутствие установило в крае денежные оклады: священнику – 400 руб., диакону – 120 руб., причетнику – 96 руб., и просфирне – 24 руб. в год⁹²⁵. Значительное внимание по-прежнему уделялось строительству и ремонту церквей. Отмена крепостного права потребовала и здесь внести коррективы, так как теперь на помещиков рассчитывать не приходилось вовсе. Правительство решило оставить эту проблему целиком за собой.

7 декабря 1867 г. по инициативе Валуева царь утвердил «Правила устройства православных церквей в 9-ти губерниях Западного края». Они передавали руководство строительством на места, оставляя за МВД надзор. В Западном крае создавались губернские Церковно-строительные Присутствия из вице-губернатора, члена духовной консистории, управляющего государственными имуществами, члена Губернского Присутствия по крестьянским делам, членов строительного отделения Губернского Правления во главе с губернатором – председательствующим⁹²⁶. Как оказалось, свою роль сыграл личный мотив. Таким способом П. Валуев убрал из министерства П. Н. Батюшкова⁹²⁷, т. к. центральное ведомство по строительству церквей было упразднено.

Новые учреждения ведали строительством в полном объеме: от избрания места до сдачи храма причту. Здания церквей выполнялись в 2-х вариантах: либо из кирпича, либо железно-фахверковыми и там, где прихожан насчитывалось не менее 1500 душ. Но допускались и отступления по усмотрению генерал-губернатора, а также в пунктах, где есть вблизи костел либо чудотворные иконы⁹²⁸.

Однако принятые решения уладили отношения Церкви только с прихожанами и могли иметь результатом лишь частичное решение проблемы материального обеспечения. Ведь еще одним участником событий оставались помещики. Наконец, 11 апреля 1872 г. по инициативе Главного Присутствия был принят закон, регламентирующий обеспечение земельным наделом и домами причтов православных сельских приходов в девяти западных губерниях. Он базировался на принципах, сформулированных ранее П. Валуевым. В приходах, образовавшихся до 19 февраля 1861 г., обязанность нарезать 33 дес. земли и построить дома причтам при содействии прихожан в рубке и доставке леса возложили на помещиков. В приходах, возникших после 19 февраля, расходы по строительству домов и наделение землей распределялось между владельцами и прихожанами⁹²⁹.

Таким образом, деньги собирала казна, и уже через нее они возвращались Церкви. Поскольку их собирали со всего населения, то и распределяли по конфессиям, пропорционально числу верующих каждой из них.

Другая важная проблема, доставшаяся в наследство Присутствию – наделение причтов землей, точнее, узаконенной пропорцией земли в 33 дес. – заключалась в том, что практически все церкви землю имели. Часть – даже в избытке. Но у некоторых ее недоставало. Просто механический передел был невозможен, хотя бы по причине географического положения обделенных. Поэтому Петербург настоятельно требовал от местных светских властей завершить дело начатое в 1842 г. Действительно, если взять юго-западные епархии, то даже в этом густонаселенном районе к началу церковных реформ не хватало по Киевской – 373 дес, Подольской – 444 дес, Волынской 809 дес. Однако недостаток с лихвой перекрывался в целом за счет церквей, обладавших сверхнормативными наделами: в Киевской епархии 1232 церкви имели 59 117 дес, т. е. в среднем по 48 дес; в Подольской 1368 церквей – 75 841 дес, т. е. по 55 дес; в Волынской у 1203 церквей 81 208 дес. или по 65 дес. К 1871 г. задача была практически решена⁹³⁰.

Зато строительство домов для причтов так и не удалось сдвинуть с мертвой точки. Издание Правил вызвало глубокое негодование владельцев, а попытка исполнить – поток жалоб⁹³¹. Они были вполне обоснованы, поскольку законы, вышедшие после 1863 г. в целях вытеснения поляков, разрешили приобретение земель в западных губерниях русскими на льготных условиях. В то же время, законы 10 июля 1864 г. и 10 декабря 1865 г. запрещали покупку земли евреям и полякам. К тому времени, когда появились Правила 11 апреля 1872 г., в крае проживало множество владельцев, купивших имения в течение прошедших лет и ровно никакого отношения к застарелой проблеме не имевшие. Теперь их заставляли платить, причем платежи угрожали разорением: когда генерал-губернатор Дондуков-Корсаков запросил губернаторов о цене построек, то оказалось, что строительство домов для одного причта в Киевской губернии обойдется в среднем в 3200 руб., в Волынской – в 3725 руб. и Подольской – в 4373 руб. Т.е. на все необходимо было до 15 700 000 руб.⁹³² Во многих имениях весь годовой доход должен был уйти на строительство, обрекая владельцев на бедствия.

Местные власти признали справедливость жалоб⁹³³. А если учесть, что Правила 11 апреля 1872 г. возложили строительство на самих помещиков, а организацию работ – на губернские власти, то ясно, что успеха было ожидать трудно. Действительно, осмотреть приходы и составить акты о необходимости возведения помещений поручалось съездам мировых посредников. Затем акты должны были поступать на утверждение генерал-губернатору, и уже по его резолюции землевладельцам следовало приступать к работам⁹³⁴.

На практике ничего не вышло. Съезды всячески затягивали дело. По данным на сентябрь 1877 г. сложилась следующая картина. В Минской епархии подлежало осмотру 490 приходов. Съезды составили 209 актов. Из них Губернское Присутствие успело утвердить 82, а вернуло съездам 44. В Полоцкой епархии съезды представили 94 дела, утверждено – 8, а 32 – возвращено. В Подольской из положенных 1368 актов за 1875–1876 гг. в Присутствие направлен 191 акт, а возвращено 190! В Могилевской не было сделано вообще ничего. По Виленской губернии тоже не представили ни одного акта. По Гродненской губернии из 304 сельских приходов акты составлены на 185, представлено 94, но 72 – отклонены. По Киевской поступило в Присутствие 120, утверждено только 30, и 40 возвращено⁹³⁵. В результате на 1 января 1881 г. из 3691 прихода Юго-Западного края были построены дома для причтов только в 11: в Киевской – 7, в Подольской и Волынской – по 2⁹³⁶. Не лучше обстояли дела и в Северо-Западном крае.

23 мая 1881 г. Министр внутренних дел Н. П. Игнатьев распорядился прекратить работы, признав необходимость поставить перед правительством вопрос «о коренном пересмотре» закона 11 апреля 1872 г.⁹³⁷

В какой степени предпринятые меры укрепили позиции Церкви и пошли на пользу духовенству? Ответ, как следует из сказанного выше, вряд ли будет однозначным.

Назначение казенного жалования уподобило клириков чиновникам, а начало работы Главного Присутствия вызвало надежды на скорое обеспечение, которым не суждено было сбыться. Хотя к концу церковных реформ удалось достичь уровня относительного благополучия, изменение экономической ситуации в России в последующие десятилетия значительно ослабило достигнутый эффект. Кроме того, эти меры имели последствия, вовсе нежелательные правительству: они способствовали имущественной дифференциации духовенства, ибо средства, особенно денежные, распределялись без должного учета того, богат или беден приход⁹³⁸.

Кроме того, зазвучали жалобы на невозможность поддерживать жизнь, соответствующую общественному положению духовного лица. С течением лет эти голоса все более усиливались. В конце XIX века стали говорить о необходимости новой реформы.

Свои особенности имело решение проблемы материального обеспечения в казачьих войсках. В самом большом войске – Донском – выдвинули уже известные нам предложения об улучшении материального быта приходского духовенства, т. е. выдача денежного жалования (не менее 600 руб. на причт), наделение землей при сохранении всех прежних льгот в пользовании землями и угодьями станиц и платы за требы.

Войсковое правление не возражало против отвода земель, и уже в начале 1864 г. приняло соответствующее решение⁹³⁹. Однако дело застопорилось по следующим причинам: 1) еще не завершилось генеральное межевание, т. е. определение границ станичных юртов, размежевание участков штаб- и обер-офицеров, 2) крестьяне получили минимальный (4 дес.) надел и участвовать в земельном обеспечении церквей явно не могли, 3) владения донских помещиков уже были обмежеваны.

Кроме того, желание отвести землю вошло в противоречие с законом: часть донских помещиков не желала поступаться своей собственностью, вполне резонно полагая, что закон обратной силы не имеет⁹⁴⁰.

В итоге перед войсковым правлением встали 3 вопроса: 1. Каков должен быть размер участка? 2. Должны ли участвовать в формировании церковных участков крестьяне? 3. Каков наиболее удобный способ исполнения отвода земли, с учетом интересов всех владельцев?⁹⁴¹

Правление считало, что подходить к наделению церквей землей следует дифференцированно, с учетом того, каковы размеры юрта той или иной станицы и сколько церквей в нем находится; желают ли донские помещики отделить часть земли или помогать формированию церковного участка другим способом. Но при этом, чтобы Военное министерство способствовало отмене соответствующего пункта Положения 21 апреля 1869 г. о 300-десятинных прирезках к юртам, где есть церкви⁹⁴².

Не ясным был и вопрос о размере церковных участков на войсковых и владельческих землях. Мнения Правления и епархиального начальства разнились. Правление указывало на Положение 21 апреля 1869 г., которое говорит, что отводить дополнительные 300 дес. нужно тем станицам, в юртах которых окажутся церкви, но вовсе не поясняет, к каждой ли церкви отводить 300 дес? Или ко всем церквам, находящимся в юрте?

Вопрос о земле стал настоящим камнем преткновения. Переписка с Военным министерством и духовным ведомством затянулась на многие годы. Донская консистория настаивала на отводе в казачьих станицах и хуторах и вообще на казачьих землях 128 дес. на причт; в слободах и поселках, владельцы которых в свое время получили по 20 дес. крестьянского душевного надела – 99 дес, а в тех, где получили по 15 дес. на крестьянскую душу – 66 дес. на причт⁹⁴³. Землю предлагала отвести в первом случае – из запасных станичных земель, а во втором – из запасных войсковых. В особенно неблагоприятном положении оказались причты крестьянских поселений, начисто лишенные земли.

20 декабря 1873 г. архиепископ Платон (Городецкий), призывая войсковые власти покончить с волокитой и наконец-то помочь православному духовенству, попытался усовестить казаков: «...запасной войсковой земли во всех округах Донской области числится 1 562 745 дес, на церковные же наделы во всех помещичьих слободах и поселках Донской области (за исключением церквей, уже наделенных землями) потребуется самое большее 10 тыс. дес. по числу причтов на владельческих землях... Область потеряет всего около 7,5 тыс. руб. годового дохода... Цифра эта так мала, что, конечно, не может повлиять неблагоприятно на экономический быт Донской области. Войско Донское не жалело миллионов десятин земли, выделяя из своих земель помещикам по 20 дес. на их крестьян, отчуждая срочные участки в потомственное владение чиновников, снабжая 40-деся-тинным наделом калмыков и т. п.; после этого едва ли будет справедливо с его стороны отказать в куске земли Православной Церкви, и не имеет ли права в таком случае всякий заключить, что в православной Донской области Православная Церковь пользуется менее всего и менее всех заботливым вниманием к вопиющим ее нуждам?»⁹⁴⁴

Но Правление продолжало настаивать, что войсковой интерес состоит в другом и несовместим с частным, и что станичных запасных земель на практике не существует⁹⁴⁵.

Более того, узнав о готовящемся сокращении причтов, Правление хотело пропорционального сокращения предполагаемого причтового надела⁹⁴⁶.

В конце 1870-х гг. вопрос перешел еще и в другую плоскость: Военное министерство рассматривало вариант наделения 99-десятинным участком причтов казачьих приходов с автоматическим лишением их старинных прав пользования юртовыми угодьями и права голоса в военных делах⁹⁴⁷.

До конца реформ эта проблема так и не получила разрешения. Даже относительно причтов церквей на владельческих землях закон был принят только 24 апреля 1895 г.⁹⁴⁸, но так и не приведен в исполнение. А духовенство казачьих приходов продолжало пользоваться землей наравне со станичниками, фактически – на традиционной основе. С одним «но»: отсутствие правовой базы вело к ущемлению его интересов в конце XIX – нач. XX в. в связи с обострившейся нехваткой земли в густонаселенных юртах.

Что касается прямого финансирования причтов из войсковых сумм, то оно оказалось невозможным из-за начавшейся военной реформы в казачьих войсках и трудного финансового положения войска Донского⁹⁴⁹.

Обращение епархиального Присутствия к казачьим общинам и крестьянским хозяйствам назначить денежное содержание причтам (по 900 руб. на причт в Новочеркасске и по 700 руб. в сельской местности) тоже не привело к успеху. Хотя поначалу большая часть крестьянских приходских общин согласилась, но на практике жалованье выплачивать они не стали, ссылаясь на трудное материальное положение. Другие крестьянские общины и все станичные общества решительно отвергли предложение Присутствия, указав в приговорах сходов, что их причты вполне обеспечены⁹⁵⁰.

Жалованье деньгами по-прежнему получали только причты 9 станиц, населенных раскольниками⁹⁵¹ Епархиальные власти стали выплачивать такое же пособие причтам еще 6 станиц, на 1/3 населенных старообрядцами, из церковно-училищного капитала⁹⁵².

Для духовенства казачьих приходов на Кавказе начало реформ совпало с окончанием кавказской войны и реорганизацией местных казачьих войск. В 1860 г. правительство приняло решение о расформировании Линейного войска. Шесть бригад присоединили к Черноморскому войску. Новому образованию дали имя Кубанского казачьего войска, оставив административным центром Екатеринодар. Из оставшихся двух бригад создали Терское войско. Оба войска находились на территории Кавказской епархии. Однако духовенство бывшего Линейного войска оставалось в подчинении у Главного священника Кавказской армии Стефана Гумилевского и перешли в каноническое подчинение епископу кавказскому только 30 июля 1867 г.⁹⁵³

В связи с этой странной ситуацией предложения готовили: в Кавказской епархии – только по духовенству бывшего Черноморского войска, а в Тифлисе – по духовенству бывшего Линейного войска.

Как упомянуто выше, присутствие в Кавказской епархии открылось, как и в большинстве других, еще в 1863 г. Однако вскоре оказалось, что проблемы казачьего духовенства требуют отдельного рассмотрения. Вот почему 20 января 1864 г. епископ Феофилакт создал Екатеринодарский комитет для подготовки предложений по казачьим приходам. Таким образом, работа над предложениями для Главного Присутствия велась отдельно по Ставропольской губернии и отдельно по Черноморскому казачьему войску.

Наконец, когда 9 марта 1864 г. Александр II утвердил предложение Главного Присутствия об особом порядке рассмотрения проблем казачьих приходов, еп. Феофилакт, по согласованию с командующим войсками Кубанской области, указом от 29 марта 1864 г. создал Присутствие по обеспечению быта Черноморского духовенства, назвав его «Епархиально-войсковым», в отличие от губернского, заседавшего тоже в Ставрополе. Однако с открытием Епархиально-войскового присутствия Екатеринодарский комитет не прекратил своей деятельности. Таким образом, одной и той же работой занимались 3 инстанции: две параллельные и одна высшая. Приступив к работе, Епархиально-войсковое присутствие решило затребовать необходимые сведения о положении духовенства и о мерах к увеличению его благосостояния с мест, от станичных обществ и от самих причтов.

Тем временем, пока в станицах рассуждали над вопросами, представители войска 8 апреля 1864 г. выступили с конкретными предложениями, в том числе:

– назначить духовенству станичных церквей жалованье деньгами: священнику – 200 руб., причетнику – 100 руб. сер. в год;

– на каждый причт отмежевать 240 дес. земли, и «предоставить членам его участие в пользовании землею и всеми угодьями станичного юрта на правах, равных с казаками»;

– устроить причтам «общественные помещения», как того требовал Синод;

– предоставить духовенству права пользоваться для служебных целей общественными подводами и отсылки корреспонденции через станичные правления;

Наконец, депутаты войска предлагали для удовлетворения других потребностей духовенства отвести ему в общее пользование 40 тыс. десятин удобной земли за Кубанью, на ее левом берегу, которая стала свободной после окончания Кавказской войны и отселения горцев⁹⁵⁴.

В этих предложениях, во-первых, обращает на себя внимание значительная величина земельных участков. Она была обусловлена тем, что казачье население было небогатым, а в распоряжении войска имелись огромные запасы свободных земель. Но поскольку край был еще не обжит и население малочисленно, ее стоимость по сравнению с другими европейскими губерниями России оставалась низкой: до 50 коп. сер. в год за одну десятину удобной земли. Между тем депутаты исходили как раз из того, что и упомянутые 40 тыс. десятин, и большая часть церковной земли будут сданы в аренду для извлечения денег.

Таким образом, условия, сходные с донскими, породили сходные предложения, с той разницей, что администрация Донского войска сразу отвергла идею о выделении большого пространства земли из войсковых запасов.

Однако, несмотря на казалось бы, выгодное предложение, оно не встретило одобрения у Екатеринодарского комитета, который полагал, что в местных условиях для обеспечения быта священника нужно не менее 1000 руб. годового дохода⁹⁵⁵, тогда как в денежном выражении проект войсковых депутатов давал тому же священнику всего лишь около 670 руб. Комитет прогнозировал, что при реализации войскового проекта текущие доходы духовенства значительно уменьшатся, так как прихожане наверняка сочтут, что новый порядок полностью покрывает нужды клира, и перестанут не только платить за требы, но и станут меньше жертвовать. Тогда, оказавшись в еще худшем материальном положении, причты попытаются увеличить сборы. И то и другое неминуемо поведет к росту напряженности между пастырями и пасомыми.

Не согласился он и с идеей упразднения института диаконов, приведя уже знакомые нам аргументы об охлаждении из-за этого народа к церкви.

В конце 1864 г. стали известны итоги опроса станиц. Оказалось, что из 61 прихода Черномории согласие содействовать улучшению материального благосостояния духовенства своими средствами высказали только 29. Причем по способам, предложенным Епархиально-войсковым присутствием, мнения распределились следующим образом: 1. За увеличение денежных средств путем подушного оклада не высказался никто. 2. За увеличение подворного сбора – 2 прихода. 3. 3а повышение таксы за требы – 25 приходов. Из последних 25 приходов, как выяснилось, некоторые, пользуясь, случаем, захотели под шумок снизить традиционный размер платы, в связи с чем два причта тут же заявили протест. 11 приходов соглашались на увеличение платы, но только зерновым хлебом. Остальные 32 прихода изъявили желание сохранить прежнее положение без изменений, отчего 10 станичных причтов и все городское духовенство тут же объявили о решительном несогласии. Наконец, 9 приходских общин вообще отрицательно отнеслись к запросу присутствия и не составили никаких актов⁹⁵⁶.

Итак, картина прояснилась окончательно. Точно так же, как и в соседнем войске – Донском – помощи от прихожан ждать не приходилось. Большая часть казачьего населения отказывалась содействовать причтам, а другие далеко не дотягивали до рекомендованной нормы.

Епархиально-войсковому присутствию осталось сделать вывод, что посредством свободного соглашения вопрос решен быть не может, и следует искать другой выход. Ему не оставалось ничего другого, как обратиться к поиску альтернативных местных источников на основе собственных расчетов и уже известного нам войскового проекта.

Тем временем атаман Кубанского войска рапортовал о предполагаемых мерах в Военное министерство и получил уведомление министра, что участок земли в 40 тыс. дес. не может быть отдан в пользование черноморского духовенства, поскольку правительство уже имеет план ее использования в других целях. Взамен предлагалось рассчитывать на землю в Ейском округе, но и то только после надела казаков землей по принятым нормам, когда станет ясно количество свободной войсковой земли. Об этом атаман проинформировал Присутствие 7 апреля 1865 г.⁹⁵⁷ Следовательно, Военное министерство и на Кубани решило действовать в соответствии с теми же принципами, что и на Дону.

К тому моменту Епархиально-войсковое присутствие уже обсудило основные проблемы и решило предложить свой проект обеспечения. Проект состоял из 4-х разделов. В первом – меры по обеспечению причтов церковными домами. Для этого предусматривалось отвести под подворье участки так называемой усадебной земли: в станицах по 3 дес, в городе– 1,5 дес. на каждый полный однокомплектный причт. На ней община должна была построить дома всем членам причта, включая иногородних, а впоследствии – производить капитальный ремонт. До постройки домов от общин требовалось выдавать квартирные деньги: настоятелю в г. Екатеринодаре– 150 руб.; городскому священнику – 125 руб.; станичному – 75 руб.; городскому диакону – 75 руб.; станичному – 50 руб.; городскому причетнику – 50 руб., станичному – 30 руб. В любом случае за духовенством сохранялось право строить и собственные дома для себя, на случай старости, и для семей – на случай ранней смерти кормильца, без оплаты поземельных пошлин⁹⁵⁸.

Второй раздел оговаривал вопросы наделения землей. При сохранении действующего права черноморского духовенства на пользование всеми угодьями в станичных юртах наравне с казаками, Присутствие хотело выделить причтам, не ожидая завершения Генерального межевания, по 240 дес. удобной пахотной и сенокосной земли вблизи станиц как для сдачи в аренду, так и для личных нужд. Из них священнику – 120, диакону – 60, а причетникам – по 30 дес.⁹⁵⁹

Третий раздел касался денежного жалованья. Его источником Присутствие видело войско, которое должно платить 800 руб. на полный причт. В том числе в станицах: священнику – 400 руб., диакону – 200 руб., двум причетникам – по 100 руб. Для причтов Екатеринодара устанавливались более высокие ставки: 1000 руб. на причт (священнику – 500, диакону – 250 и 2 причетникам – по 125 руб.) Настоятелю собора – 600 руб. Взамен приходское духовенство должно было отправлять все обязательные требы бесплатно, исключая венчание брака, но за него принимать только добровольное приношение⁹⁶⁰.

Предусматривались и крупные оклады благочинным – 400 руб. в год, но источник финансирования проект не определял, поясняя, что его еще предстоит найти.

Последний раздел проекта был направлен на «удовлетворение частных нужд духовенства из особого местного источника». Несмотря на упомянутое разъяснение войскового начальства, проект содержал положение об отводе в постоянное общее пользование черноморского духовенства 40 000 дес. земли на левом берегу Кубани по линии: станицы Казанская – Тифлисская – Ладовская, с правом пользования рыбными ловлями там, где река омывает церковные земли.

Управлять этим массивом земли должен был постоянный Комитет при епархиальной администрации, а доходы от участка распределяться на социальные нужды (пособия бедному неслужащему духовенству, причтам бедных приходов, вновь назначенным после окончания семинарии и т. д.), развитие народных школ и жалованье благочинным⁹⁶¹. Присутствие считало, что с прекращением военных действий население края увеличится и ценность земли, а значит и доходность участка, возрастут. Тогда, в перспективе, из них можно будет выдавать ежегодное пособие заштатным (и даже определялся размер: настоятелю собора – 150, священнику – 100, диакону – 75 и причетнику – 50 руб.), а также вдовам и сиротам⁹⁶².

В заключение проект распространял права духовенства на общественные подводы, пользование за счет войска госпиталями и минеральными водами, декларировал распространение на него «всех тех прав и преимуществ, в служебном и гражданском отношении, которые будут дарованы духовенству и других ведомств, по предмету улучшения его быта»⁹⁶³.

В таком виде проект поступил на рассмотрение в Екатеринодарский епархиальный комитет, который подверг его деятельному анализу, обратив особенное внимание на источники извлечения доходов в виде денег. Духовные лица, входившие в состав комитета, исходили из убеждения, что обеспечение причтов – дело государственное, и раз казна пуста, то деньги должно взять из войсковых сумм: войско очень богато, имеет годовой доход более чем в 1 миллион руб., да к тому же получило право на закубанские земли. Исходя из этого, Комитет предлагал, чтобы войско отчисляло духовенству 1/20 часть доходов, увеличило проценты таксы на все источники своих доходов, а приходские общины – обязательный фиксированный сбор за совершение треб как гарантию того, что уровень жизни причтов не понизится⁹⁶⁴.

Вторым вариантом извлечения нужной суммы денег Комитет видел передачу церкви 60 тыс. дес. земли в Ейском округе с присоединением к ней 15 тыс. дес. на реке Куго-Ее, рыбных ловель на участке Ачуевской косы от Ачуевского завода до Ахтарского участка, группы соляных Ачуевских озер и некоторых других доходных статей⁹⁶⁵.

Вместе с тем, Комитет разошелся во мнении с Епархиально-войсковым присутствием относительно общей суммы содержания духовенства приходских церквей. Если присутствие исчисляло ее в 104,9 тыс. руб. в год, то комитет – в 92 тыс. руб., отказываясь пока от назначения жалованья благочинным и дотаций народным школам⁹⁶⁶.

Епархиальный комитет внес и другие существенные замечания. Например, об уравнении в правах на владение имуществом всех, независимо от «родопроисхождения», включая беспошлинное обладание домами вне зависимости от наличия церковных домов; приравнивание духовенства к соответствующим чинам войска; участие на одинаковых с прихожанами основаниях в пользовании рыбными и соляными промыслами; сбор 80 четвертей хлеба на причт в районах, где земля мало плодородна, и т. п.⁹⁶⁷

В августе 1865 г. Епархиально-войсковое присутствие представило окончательный проект, т. е. выполнило свою задачу и вскоре было закрыто.

В то же время работал и Тифлисский комитет под председательством главного священника Кавказской Армии Стефана Гумилевского. Он открылся 25 октября 1863 г., а к концу февраля следующего года подготовил свои предложения. Содержание их сводилось к тому, чтобы помимо уже имеющихся доходов наделить духовенство бывшего Линейного войска усадебной землей в размере, определенном для его офицеров и нижних чинов. Священники приравнивались к первым, а причетники – ко вторым. Сверх того, Тифлисский комитет просил отмежевать к каждой церкви пахотную и сенокосную землю в размере 165 дес.⁹⁶⁸ Другими способами улучшения быта духовенства С. Гумилевский считал повышение жалованья, но за счет казны, ссылаясь на крайнюю бедность станиц.

Таким образом, все комитеты, в которых отрабатывались возможные варианты решения основной проблемы реформы, указывали в основном на одни и те же источники.

Проекты всех комитетов – Тифлисского, Епархиально-войскового и Екатеринодарского – поступили не только в Главное Присутствие. Сначала они должны были пройти согласование в Военном министерстве, т. е. проделать путь, уже известный нам в случае с войском Донским. В результате они прошли экспертизу Военного министерства только к осени 1866 г. В сентябре Д. Милютин ознакомил митрополита Исидора с мнением Военного Совета.

К тому времени министерство уже рассмотрело нормы натурального обеспечения по Астраханскому и Новороссийскому казачьим войскам и высказалось за сохранение земельного надела в 99 дес. на причт, т. е. в прежнем размере, обозначенном в соответствующих Положениях. Однако теперь было решено положить в основу обеспечения духовенства всех войск предложения Тифлисского комитета⁹⁶⁹.

Рассуждая о денежном жалованье, министерство предварительно соглашалось с нормами Епархиально-войскового присутствия: священнику – 400 руб., диакону – 200 руб. и причетнику – 100 руб. Интересно, что эти нормы рассматривали отдельно от уже выплачиваемых окладов. В качестве варианта увеличения денежного жалованья министерство предлагало Главному Присутствию сохранить их, но при условии, что духовенство станет бесплатно преподавать Закон Божий в станичных приходских школах.

Стремясь к некоторому сокращению казенных расходов, министерство объявило, что прекратит выдачу шестилетнего пособия (подъемных) в новопоселенных станицах и выступит за исключение диаконов из штата причтов в Кубанском и Терском войсках. Первая мера давала экономию в 12 000 руб., вторая – 24 000руб. в год⁹⁷⁰. Тем не менее даже в таком виде проект требовал ежегодно 132 838 руб. 76 коп.

Главный священник Кавказской Армии предлагал возложить расходы на казну, поскольку у станиц средств не было. Но, по оценке министерства, тогдашнее состояние финансов не позволяло надеяться на увеличение сметных ассигнований. В то же время, затеянные в Кубанском и Терском войсках преобразования по реформированию гражданского управления требовали больших затрат, и рассчитывать на войсковые суммы тоже не приходилось. Хотя ежегодные бюджеты войск сводились с остатками, последние выражались в столь малых суммах, что ни о каком покрытии хотя бы существенной части предстоящих расходов на причты не могло быть и речи.

Проанализировав возможности выхода из сложившейся ситуации, министерство пришло к заключению о необходимости использовать все возможные источники и предложило следующее. Если исключить диаконов, на причт нужно будет тратить всего 500 руб.: 400 – священнику и 100 – причетнику. Эту сумму разложить поровну на станичный и войсковой капиталы⁹⁷¹.

С остальными пунктами, касающимися особых прав и преимуществ, министерство в основном согласилось, внеся некоторые оговорки и уточнения. Например, о том, что правила и преимущества духовенства в других частях империи должны распространяться на духовенство Кубанского и Терского казачьих войск только по специальным ходатайствам⁹⁷².

Теперь дело оставалось за выработкой новых штатов. Только в этом случае можно было произвести окончательные подсчеты и требовать известную сумму денег. Однако в связи с переменами в составе Главного Присутствия и сменой обер-прокурора работа по рассмотрению штатов затягивалась. Не спешили и на местах. Епископ Кавказский Феофилакт настаивал на воплощении епархиальных предложений, убеждая митр. Исидора, что лишь в таком случае проблема будет решена.

Переписка по делу еще некоторое время продолжалась. Наконец отношением от 6 марта 1870 г. начальник штаба Кавказского военного округа, куда входили оба новых войска, известил главу министерства Д. Милютина, что добавочный расход, по проекту составляющий 122 тыс. руб. в год, не может быть в ближайшее время возложен на войсковые суммы, так как свободных денег нет и войска сами нуждаются в средствах в связи с их реорганизацией⁹⁷³. Сообщая об этом митрополиту Исидору, Д. Милютин спрашивал, нет ли возможности оказать данной группе духовенства помощь из специальных средств Св. Синода, и 6 мая 1870 г. получил отказ⁹⁷⁴, что было естественным из-за отсутствия денег в церковной казне.

Тем временем Военное министерство разработало новые нормативные акты по казачьим войскам, в том числе «Положение об общественном управлении в казачьих войсках» от 13 мая 1870 г., и ввело их в действие. Это означало, что дальнейшее обсуждение вопросов наделения землей или погашения предстоящих расходов, связанных с церковными реформами, за счет казачьих войск превращалось в бесполезное времяпрепровождение. Присутствия упустили свой шанс.

В отличие от войска Донского, Кубанское и Терское войска начали наделение причтов землей по нормам, утвержденным Военным Советом 26 апреля 1869 г., т. е. священнику – 60, диакону – 45 и причетнику – 30 дес. Отвод земель совершился достаточно быстро – в начале 70-х годов. Однако войсковые власти руководствовались не общими правилами, а упомянутым Положением от 13 мая 1870 г.: земля оставалась собственностью Войск, право пользования ею распространялось только на срок службы духовных лиц в станицах.

Поскольку новые штаты по Кавказской и Екатеринодарской епархии к 1870 г. так и не были готовы, межевание провели по старым, т. е. по факту. Новый епископ (Герман), которому выпало заниматься проектом сокращения приходов и причтов, хотел, чтобы при введении новых штатов у церкви не отбирали излишки уже нарезанной земли. С такой просьбой он и обратился 16 ноября 1876 г. в Главное Присутствие, а то – к Д. Милютину. Колесо бюрократической машины вновь стало проворачиваться, и все с той же медлительностью. Только в июне 1877 г. министерство получило ответ на запрос по ходатайству еп. Германа от начальника штаба Кавказского военного округа Шаликова. Он сообщил, что по закону ходатайство не может быть удовлетворено: земля, в случае сокращения причта, должна вернуться войску⁹⁷⁵. Его ответ нельзя было считать окончательным. Скорее, он являлся всего лишь мнением местной администрации, основанным на формально-правовом подходе. Действительно, как мы указывали выше, по закону так оно и должно было быть. Но ведь реформы для того и затевались, чтобы устранить препятствия к нормальному обеспечению духовенства за счет местных источников. Вопрос о земле сокращаемого причта затем долго изучался в Главном управлении иррегулярных войск. Так долго, что 11 марта 1878 г., т. е. по прошествии почти двух лет, еп. Герман запросил, чем все же окончилось его ходатайство, ибо с 1876 г. в епархии приступили к сокращению причтов, и теперь уже на практике столкнулись с тем, что войсковые власти отбирали излишки земли⁹⁷⁶.

Наконец 13 сентября 1878 г. Главное управление иррегулярных войск уведомило митр. Исидора, что 26 июля того же года Военный Совет подтвердил необходимость возврата земли войскам, но разрешил другим причтам остатки денежного жалованья обращать на помощь, то есть придерживался своего мнения от 1866 г. Однако станичные общества получили возможность по собственной инициативе отдавать в пользу духовенства и большее количество земли, чем предусматривал закон, но не свыше 300 десятин⁹⁷⁷.

Что касается новых штатов приходских церквей, то в сентябре 1871 г. Главное Присутствие известило военного министра о намерении в скором времени приступить к сокращению приходов и причтов. Д. Милютин не возражал, но высказался в том духе, что новая мера ни в коем случае не должна вызвать дополнительных расходов ни казны, ни казачьих войск, а остатки ассигнований могут обращаться в пользу причтов только в пределах одного войска, поскольку каждое из них имеет свой собственный бюджет⁹⁷⁸. Вскоре, в 1872 г., Главное Присутствие затребовало из Кавказской епархии проект нового расписания приходов и причтов, но, как оказалось, покойный епископ Феофилакт не успел довести работу до конца и в консистории имелись лишь подготовительные материалы, собранные еще в 1869 г. В срочном порядке губернское присутствие занялось этим вопросом, и в январе 1873 г. представило проект. В пояснительной записке оно обратило внимание Главного Присутствия, что по местным условиям (население проживает очень компактно, а населенные пункты отстоят далеко друг от друга) значительное уменьшение числа приходов невозможно, а потому предложило обратить в приписные только 13 церквей. Предлагалась следующая нормативная численность приходов:

1200 душ мужского пола на 1 священника и 1 псаломщика;

1200–1500 душ « на 1 священника и 2-х псаломщиков;

1500–2000 душ » на 1 священника, 1 помощника и 2-х псаломщиков;

2500–3000 душ « на 1 настоятеля, 2-х помощников и 3-х псаломщиков⁹⁷⁹

Наличие в Кавказской епархии совершенно разных по источникам и способам содержания групп причтов привело к тому, что новое расписание отрабатывалось по частям (Кубанское войско, Терское войско и губернские крестьянские приходы) и пересылалось Главному Присутствию в три приема в течение января–ноября 1873 г.

К тому времени в состав епархии входили:

а) 100 причтов губернских сельских церквей, из которых жалованье от казны получали 67, а другие 33 оставались целиком на содержании прихожан;

б) 225 церквей Кубанской области, из которых 13 выплачивала жалованье казна, 116 – войско (по 200 р. настоятелю и 51 p. 70 коп. псаломщику), а 96 причтов жалованья не имели;

в) 76 церквей Терской области. Из них 19 получали деньги от казны, 39 – от войска, и в таком же размере, как кубанские, а 18 жалованья не имели;

г) 7 церквей Черноморского берегового округа, состоящих на государственном содержании с жалованьем 5 настоятелям по 588 руб., одному – 441 руб. и одному – 432 руб. 18 коп.⁹⁸⁰

И в Кавказской епархии остатки жалованья причтам казачьих приходов поступали не в распоряжение церковной администрации, но, как и в других казачьих войсках, зачислялись снова в доход войск.

Рассматривая причины, по которым реформы Церкви так медленно разворачивались в казачьих войсках, мы должны отметить, что главные из них – совпадение по срокам с военной реформой (1862–1874 гг.)⁹⁸¹ и завершение Генерального межевания. Несмотря на заинтересованность правительства в повышении авторитета духовенства, приоритетным направлением в казачьих областях оставались проблемы укрепления боеспособности иррегулярных войск. Ведомственные интересы в данном случае возобладали над политическими расчетами правящей верхушки. На первом плане остались казак-воин, которого нужно было обеспечить паем, да местное дворянство и чиновники, ожидавшие своей доли недвижимого имущества.

По малочисленным войскам, где расходы не грозили вылиться в значительные суммы, Главному Присутствию удалось выдержать намеченную стратегию по сохранению для Церкви свободных сумм и даже найти возможность увеличить содержание причтов до введения новых штатов и расписаний приходов.

Первыми это ощутили причты Уральского казачьего войска. Решение по ним состоялось 23 ноября 1868 г. К тому времени в войске насчитывалась всего 21 церковь: собор и 20 единоверческих. В них – 1 протоиерей, 26 священников, 21 диакон и 69 причетников. Все они получали жалованье из войсковых сумм, а квартирные деньги и плату за требоисправления от прихожан⁹⁸².

Интересно отметить, что Главное Присутствие прощупывало почву на предмет введения здесь обязательного сбора в пользу православного духовенства, но военный министр категорически высказался против. Как он пояснял, обязательный сбор не в традициях казачьих войск, никогда и ни в одном из них не практиковался. Но не возражал против увеличения денежного жалованья из войсковых средств.

В результате на православное духовенство Уральского войска, т. е. только на причт собора, распространилось право получения печаточных денег⁹⁸³, а квартирные выплаты увеличились у протоиерея на 58 руб. (стало 143 руб.); у каждого из двух священников на 35 руб. (100); у диакона на 30 руб. (50) и у каждого причетника на 16 руб. (30)⁹⁸⁴.

Единоверческое духовенство, т. е. остальные причты, получило более существенные прибавки. Так, двум благочинным назначили жалованье в 250 руб. каждому (вместо 171 руб.), священникам – по 160–180 руб. (вместо 107– 121 руб.), и так далее. Возросли и выплаты на квартиры. При этом за духовенством оставили право на добровольные подаяния, а епископ мог назначать из церковных сумм добавочное содержание нуждающимся духовным лицам, хотя и по предварительному согласованию с войсковым начальством⁹⁸⁵.

Впоследствии, 3 декабря 1870 г., Главное Присутствие на тех же основаниях удовлетворило просьбу оренбургского генерал-губернатора об улучшении содержания духовенства Илецкой станицы Уральского войска, но за счет станичного капитала⁹⁸⁶.

Еще через два года, 13 января 1873 г., на казачьи приходы Сибирского войска распространили действие «Положения о сокращении причтов» от 16 апреля 1869 г. Это означало, что в соответствии с уже знакомым нам решением от 9 мая 1871 г. деньги, освобождающиеся при закрытии вакансий в причтах, должны распределять между духовенством станичных церквей, а не возвращать в казну⁹⁸⁷.

Поскольку такая практика уже достаточно широко распространилась, архиереи других епархий, в которых находились казачьи приходы, стали хлопотать перед войсковыми учреждениями о распространении данного постановления и на них⁹⁸⁸. Однако согласие Главного управления иррегулярных войск было получено только в 1876 г.

Утвердив соответствующий журнал Главного Присутствия от 17 января 1876 г., Александр II дал право его председателю делать все разъяснения по вопросам приведения в действие новых штатных расписаний приходов и причтов, если они не требуют разработки новых правил⁹⁸⁹.

После короткого обмена мнениями с Д. Милютиным 11 марта 1876 г. митрополит Исидор уведомил архиереев Донской, Астраханской, Енисейской, Иркутской, Кавказской, Оренбургской, Саратовской и Томской епархий о распространении правил перераспределения остатков штатного жалования, утвержденных ранее для Сибирского войска, на все казачьи войска.

Мера эта, впрочем, не сулила сколько-нибудь серьезных прибавок. По той же Кавказской епархии остаток от казенной суммы оказался грошовым и, вполне естественно, его никак не хватало, чтобы довести жалованье до уже установленной нормы⁹⁹⁰. Нечего было делить и в других епархиях, где казачьих приходов насчитывалось немного. Так, в Астраханской епархии по 10 приходам сократили только два места – настоятеля и псаломщика. Значит, перераспределению подлежало всего 84 рубля!

Новые расписания приходов и причтов в епархиях с казачьими приходами стали вводить с 1873 г. 7 апреля Александр II утвердил журнал Главного Присутствия, содержавший решения по 17 епархиям, в том числе Астраханской, Оренбургской и Саратовской⁹⁹¹. В прочих войсках штаты начали вводить уже на закате реформ. 17 января 1876 г. расписание утвердили для Кавказской епархии⁹⁹², 2 апреля 1877 г. для Донской и Симбирской⁹⁹³, а 30 апреля того же года – для Тобольской, Томской, Иркутской и Енисейской епархий⁹⁹⁴.

В ходе реформ, пытаясь определить, улучшилась ли ситуация и насколько, Главное Присутствие в 1867 г. запрашивало сведения епархий о приросте доходов причтов. Но картина, открывшаяся на заседании 28 марта 1869 г. была безрадостной: кроме немногих причтов большинство продолжало твердить о том, что «терпят крайние нужды»⁹⁹⁵.

Запрос был повторен 23 января 1873 г., после издания закона 16 апреля 1869 г. о сокращении приходов и причтов. И снова – сведения неутешительны. Например, по Подольской епархии имущество, пожертвованное после 16 апреля, приносило дохода 80 руб. на 1 церковь в год. В Могилевской вообще не было никаких пожертвований, ни землей, ни капиталами⁹⁹⁶.

Итак, по признанию обер-прокурора Синода, за 23 года работы Присутствие не смогло найти способов для улучшения быта духовенства. Действительно, к моменту закрытия Главного Присутствия на содержание приходского духовенства около 18 000 причтов (из 39 000) по смете Синода отпускалось 6 293 617 руб. Правительство считало, что вполне обеспечены только причты Рижской и Холмско-Варшавской епархий, достаточно – сельские причты во всем Западном крае и Камчатской епархии и скудно – во всех остальных (включая Санкт-Петербургскую), в которых содержание священника колебалось от 72 до 180 руб., диакона – 54–80 руб., причетника – 24–40 руб. в год. В 13 епархиях – полностью и частично – в других, духовенство вообще не получало вспомогательных окладов из требоисправлений и обработки земли. Большая часть приходов, по сведениям Синода, так и не обзавелась домами для причтов⁹⁹⁷.

Учитывая все это, новый обер-прокурор К. П. Победоносцев в 1885 г. внес предложение вернуться к методу Николая I и отпускать ежегодно по 100 тыс. руб. дополнительно, пока духовенство не будет обеспечено вполне⁹⁹⁸.

В заключение следует сказать о мерах социального обеспечения. Как показано в главе 1, пенсии и пособия выдавались немногим, а размер их не выдерживал никакой критики. Кроме того, поскольку накопление пенсионного фонда к 1860 г. далеко не закончилось, никакой фиксированной величины пенсий не существовало. С переводом пенсионного капитала по Положению комитета финансов от 13 февраля 1860 г. в распоряжение Государственного казначейства Синод вообще утратил контроль над выдачей пенсий. Около 5 лет ушло на разработку закона о пенсионном обеспечении, сопровождавшуюся спором Синода с Министерством финансов о том, какую же сумму оно забрало у Церкви. Министерство исходило из того, что в казну попало 4 505 252 руб. 12 коп. Синод возражал, вполне обоснованно указывая: названная сумма состояла в кредитных билетах разных учреждений, но на эти билеты к 1 января 1860 г. накопились проценты – 995 586 руб. 84 коп.⁹⁹⁹

К 1863 г. стало окончательно ясным, что Синод не будет распоряжаться даже теми средствами, которые ежегодно перечислялись им в пенсионный фонд: по всем подсчетам Хозяйственного управления расходная часть (на выдачу пенсий) должна была составить 265 909 руб. Ее Синод и требовал включить в смету на 1863 г. Но министр финансов М. X. Рейтерн 19 сентября 1862 г. ответил, что по правилам о составлении финансовых смет в смету Департамента Государственного казначейства будут внесены только те пенсии и пособия, которые уже определены для выплаты из казны. Кроме того, министр подчеркнул, что в соответствии с «Положением о государственной росписи на 1861 г.» от 30 января 1861 г. до издания пенсионного устава по духовному ведомству ежегодные расходы на пенсионное обеспечение священников и их семей будут исчисляться только четырьмя процентами из 4 507 252 руб. и составят не более 180 290 руб.¹⁰⁰⁰

Первоначально Министерство финансов хотело применить к Церкви положения общего устава о пенсиях. Но когда определили количество лиц, подпадающих под его действие, стало ясно: процентов с пенсионного капитала слишком мало.

Число клириков, уволенных по старости и болезни¹⁰⁰¹

1840 г. 7059 чел.

1850 г. 12 597 «

1860 г. 12 349 »

1870 г. 11 174 «

1880 г. 6853 »

В связи с этим 9 мая 1866 г. был утвержден не пенсионный устав, а так называемые «Временные правила о пенсиях и единовременных пособиях священникам епархиального ведомства и семействам их». То есть закон предусмотрел выплату пенсий только священникам и их вдовам, оставляя на произвол судьбы не только причетников, но и диаконов. «Временные правила» пережили иные законы: лишь 3 июня 1902 г. их заменил Устав о пенсиях. Их вполне можно назвать дискриминационными, потому что хотя казна и взяла на себя выплату пенсий, она и не подумала назначить священникам такие же суммы, какие значились в общем пенсионном уставе. Плюс к тому, правила очень жестко определяли круг имеющих право на пенсии.

Итак, в соответствии с уставом и сметой казна отпускала Синоду ежегодный пенсионный кредит в сумме 288 000 руб. В 1867 г. из него планировалось выдать пенсии 3207 священникам и их вдовам на сумму 245 495 руб. Еще 37 323 руб. предназначались на единовременные пособия за беспорочную выслугу не менее 25 лет. В итоге пенсии и пособия на сумму в 282 819 руб. получили 4013 человек, т. е. по 70,5 руб. в среднем. В 1868 г. пенсии были выданы 1729 священникам и 1692 вдовам священников, прослуживших не менее 35 лет. В 1870 г., соответственно, 1797 и 1805. Дело в том, что право на пенсию получали священнослужители, прослужившие не менее 35 лет и уволившиеся на покой, причем срок выслуги отсчитывался с того времени, когда данное лицо было возведено в священный сан. Равно, право на пенсию распространялось на их вдов.

Важной деталью правил стало включение в сроки выслуги духовно-училищной службы, да еще на льготных условиях: каждый год ее засчитывался за год и 3 месяца епархиальной службы (ст. 3). Те, кто выслужил 35-летний срок, но продолжал состоять в причте, пенсий не получали (ст. 9). Теряли право на пенсию лишенные места за проступки и преступления, исключенные за штат, запрещенные в священнослужении с низведением в причетники и, тем более, лишенные священнического сана (ст. 13)¹⁰⁰².

Вдова священника имела право на пенсию в трех случаях: 1) если он умер на службе, имея уже соответствующую выслугу; 2) если находился в отставке с пенсией или без пенсии, но имел право на нее и 3) если находился под судом или следствием, но был оправдан и выслугой лет заслужил право на пенсию (ст. 15).

Таким образом, значительная часть тех же священников тоже отсекалась от пенсионного фонда. Тем не менее, счастливчики получали очень маленькую сумму: священники – 70 руб., вдовы – 35 руб., и вдовы, имеющие «малолетних, увечных или одержимых неизлечимыми болезнями» – 45 руб. в год.

Выплата пенсий священнику прекращалась, если суд приговаривал его к лишению сана или низведению в причетники, если он снова поступал на службу епархиального ведомства или постригался в монахи. Вдовы теряли пенсию по выходе замуж, поступлении в монастырь и осуждении судом к наказанию, лишающему права на пенсию¹⁰⁰³.

«Временные правила» страдали неточностью терминологии: в них всюду употреблялось слово «священнослужители». Но, как известно, в эту категорию входят и диаконы. Неточность вызвала недоумения, когда казначейство стало выдавать пенсии (с 1 января 1866 г.). Пришлось Синоду указом от 19 января 1868 г. специально разъяснять, что «диаконы и их семьи права на пенсию не имеют»¹⁰⁰⁴.

Назначение пенсий производилось по спискам епархий, поступавшим в Хозяйственное управление при Синоде. После утверждения списки рассылались в консистории, которые сообщали сведения Казенным палатам¹⁰⁰⁵.

«Временные правила» распространялись на всех священников, «выслуживших беспорочно 35 лет», и их вдов без учета, получали они казенные оклады или нет. Но ведь пенсионный фонд с 4 апреля 1842 г. формировался как раз из отчислений 2% казенного содержания причтам. Поэтому, определением от 14/20 июля 1865 г., Синод установил для не получающих казенного жалованья постоянные взносы¹⁰⁰⁶.

Впоследствии пенсии увеличивались дважды. С 1 января 1867 г. все категории пенсионеров получили по 20 руб. надбавки¹⁰⁰⁷. Затем установили пенсии священникам по 130 руб., а вдовам, соответственно, 65 руб. и 40 руб. в год¹⁰⁰⁸.

Что касается диаконов и их семей, то «Временные правила» распространили на них только с 1 января 1880 г. Диаконы, имевшие 35-летнюю выслугу, получили 65 руб. в год; их вдовы, имеющие малолетних или увечных детей – по 50 руб., а бездетные – 40 руб. в год¹⁰⁰⁹.

Итак, без пенсий оставалось значительное число духовенства. Нельзя было сбросить со счетов пострадавших от эпидемии, неурожаев, голода и т. п. В поисках выхода Синод 30 сентября 1865 г. дал право епархиям образовывать особые капиталы для выдачи единовременных пособий путем отчисления 1% кошельковой суммы. Но, во-первых, эти поступления оказывались небольшими; во-вторых, их создали всего в 27 епархиях¹⁰¹⁰. Позднее, 31 марта/8 мая 1870 г., Синод установил фиксированные суммы, отпускавшиеся на каждую епархию, и максимальные размеры пособий: для протоиереев, священников и их семей – не более 70 руб. в год, диаконам – 50 руб. и псаломщикам – 30 руб. в год. С этого времени епархии раз в год не позже 1 сентября присылали в Синод списки на свою сумму с указанием пособия. После проверки и утверждения списков деньги переводили по епархиям. В 1870 г. этот сбор составил около 65 000 руб. – сумма мизерная в сравнении с потребностями¹⁰¹¹. Вот почему Синод рекомендовал епархиальным властям по возможности ограничивать число претендентов¹⁰¹².

Таким образом, решение вопросов социального обеспечения осталось в зачаточном состоянии.

Определенные надежды руководители реформ возлагали на земские учреждения, что вполне отвечало основополагающему принципу их программы: использовать все возможные местные источники обеспечения причтов. Но земства представляли особенный интерес с той точки зрения, что в них на вполне законной основе могло участвовать белое духовенство, получая, таким образом, дополнительную возможность защиты своих интересов и укрепления авторитета. Немаловажным являлось и то обстоятельство, что именно на земства правительство возлагало большие надежды в развитии сети начальных школ. Следовательно, в этом вопросе задачи земств и Церкви совпадали. А поскольку в руках земств находились финансовые средства, то в данной сфере можно было ожидать тесного сотрудничества. Одна из сторон могла дать крестьянской школе учителя, но не имела материальных ресурсов для устройства необходимых помещений. Другая, наоборот, могла успешно решать проблемы размещения учеников, обеспечения их литературой, но нуждалась в учителях.

Таким образом, через земства можно было решить, по крайней мере, 3 задачи: 1. Найти дополнительный источник средств на материальное обеспечение причтов (денежные оклады, натуральные выплаты, строительство домов и т. д.). 2. Установить контроль над начальной школой земств, заняв ключевые позиции в преподавании. 3. Укрепить собственный авторитет и постоянно держать в фокусе внимания общества проблемы духовенства, участвуя в выборах в земские органы и работая в них.

Посмотрим, как земства попали в поле зрения Главного Присутствия, как складывались взаимоотношения земства и Церкви и каковы оказались результаты.

Вспомним, что земская реформа началась введением «Положения о губернских и уездных земских учреждениях» от 1 января 1864 г. Однако важно иметь в виду, что Положения к 1870 г. распространились только на 34 губернии России и Землю войска Донского, вводились поэтапно, да и то с большими задержками. Земская реформа так и осталась незавершенной. Изначально предусматривалось, что земские учреждения не будут созданы в западных губерниях, Прибалтике, Сибири, на Кавказе, Царстве Польском, Финляндии, Архангельской и Астраханской губерниях, Бессарабской области, Земле войска Донского, что ставило деятельность Главного Присутствия по отношению к земству в строго определенные рамки.

Уже зная, что именно П. Валуев инициировал и направлял церковные реформы, нельзя упускать из виду одну очень важную деталь: с 1861 г. он возглавил специальную комиссию при МВД по разборке проекта земских учреждений. 26 мая 1863 г. П. Валуев внес проект на обсуждение в Государственный Совет. Вопреки мнению Г. Фриза, земские учреждения привлекли внимание властей не в 1866 г., а гораздо ранее, в 1863 г., на завершающем этапе планирования земской реформы¹⁰¹³.

Заметим, что не оставалось в стороне и духовенство, воодушевленное обнародованной программой церковных реформ и прямым обращением Главного Присутствия за достоверной информацией и предложениями к причтам.

В Петербург стали поступать как от имени причтов, так и от отдельных клириков пожелания вывести духовенство «из отчуждения от дел общественных», в котором его держат почти 150 лет. Любопытно отметить, что при этом ссылались на опыт Англии и других государств Запада. «Почему бы не иметь священнику и сильного даже голоса и влияния при деревенских выборах?» – спрашивал сельский протоиерей Евстафий Истомин¹⁰¹⁴.

Однако и без того привлечь духовенство к участию в земских учреждениях для П. Валуева означало сделать важный шаг к заявленному в программе реформы увеличению личных прав приходского духовенства¹⁰¹⁵.

Проект Положения о губернских и уездных земских учреждениях включал право сельских жителей выбирать в гласные сроком на 3 года сельских священников, а последних – становиться членами земских управ.

Как и во многих других случаях, за советом церковные власти обратились к митрополиту Филарету. Ответ, составленный им 5 сентября 1863 г., содержал подробный разбор проекта и варианты возможных последствий участия священников в земских органах.

Во-первых, митр. Филарет обратил внимание на то, что в соответствии со статьями 49 и 54 проекта земская управа и губернская земская управа заседают постоянно. Непрерывное участие в них священников в течение 3-х лет он вполне резонно посчитал совершено несовместимым с пастырскими обязанностями.

Во-вторых, присутствие священников-гласных в уездном земском собрании в сентябре в течение 7 дней и в губернских – земских собраниях в ноябре в продолжение 20 дней, да еще проезд, митрополит отнес к категориям «обременительным и для прихода и по материальным издержкам»¹⁰¹⁶.

В-третьих, он обратил внимание на несогласованность ряда статей проекта. Так, по тексту ст. 50 епархиальное начальство получало право освобождать священника от присутствия в уездной или губернской земской управе («служащие лица допускаются к занятию должностей членов земской управы не иначе как с разрешения их начальства»). Но проект ничего не говорил, может ли начальство решать подобным образом вопросы участия священников в земских уездных и земских губернских собраниях. Таким образом, духовенству оставалось гадать: может ли оно полностью устраниться от участия в работе управ и подчиниться необходимости трудиться в собраниях или должно просить полного освобождения от участия в земских учреждениях?

В поисках выхода из возникших противоречий митрополит задался вопросом: должно ли духовенство обязательно участвовать в земских учреждениях?

Заключение митр. Филарета было мудрым и с точки зрения церковного права, и с точки зрения жизни. Он предложил внести в проект Положения добавление: «Священники и до присутствования в земских собраниях допускаются не иначе как с разрешения епархиального начальства»¹⁰¹⁷.

Рассуждения его были просты. Например, в гласные может попасть священник, живущий вблизи города, и, следовательно, ему не придется надолго отлучаться из прихода. Сознавал он, что у духовенства может возникнуть мысль о необходимости через участие в земских учреждениях защищать свои собственные интересы. Однако, по мнению митр. Филарета, в прямом участии нет особенной нужды, т. к. правительство уже принялось издавать законы об обеспечении материального быта приходского духовенства, и вряд ли стоит ожидать, что наперекор курсу высшей власти на местах станут облагать налогами церковные земли и дома клириков¹⁰¹⁸. Он не отрицал того, что в тех епархиях, где часть священников имела собственную землю, есть необходимость защиты своих интересов. Но указывал, что по Положению такие священники-землевладельцы должны будут объединяться с другими владельцами для избрания доверенных лиц от уезда, а потому в конечном итоге их в числе гласных окажется ничтожное количество. И тогда «много ли будет значить голос их в земских собраниях?»

Участие в последних являлось для него сомнительной и неудобной затеей и с другой стороны. Земским собраниям предстоит обсуждать и принимать решения по широкому спектру вопросов. Чтобы принимать в этом участие, священник должен будет в ущерб долгу отвлекаться от служения в приходе, много времени уделяя изучению проблем уезда и даже губернии. Наконец, он станет ответственным даже за то решение собрания, против которого голосовал, но остался в меньшинстве. В любом случае, позиция священника-гласного не всех устроит, вызовет конфликты, враждебное расположение. Таким образом, авторитет духовенства и Церкви, их интересы пострадают¹⁰¹⁹.

Итак, совершенно очевидно, что митрополит, со свойственной ему прозорливостью и практицизмом, пришел к убеждению, что в интересах Церкви получить возможность действовать по обстоятельствам.

Отправляя отзыв обер-прокурору, митр. Филарет тогда же, 5 сентября 1863 г., послал частное письмо князю С. Н. Урусову, в котором сообщал о ходе своих рассуждений по проекту. Как отмечает владыка, оба его викария – епископы Савва (Тихомиров) и Леонид (Краснопевков) – выступали против всякого участия духовенства в земских учреждениях. «И я не был бы против сего мнения, что можете усмотреть из записки моей, – замечает он, – но по ходу начатого переустроения управлений дело может дойти до того, что духовенство, устраненное от участия в земских учреждениях, окажется не успокоенным от затруднений, а брошенным без внимания. Предлагаемая мною мера сохраняет право священников участвовать в земском управлении и с тем вместе дает возможность уклониться от сего участия»¹⁰²⁰.

Мнение митр. Филарета обер-прокурор тотчас довел до государственного секретаря В. П. Буткова, а позже, 22 ноября 1863 г., и до председателя Государственного Совета князя П. П. Гагарина¹⁰²¹. 12 сентября В. Бутков информировал князя С. Н. Урусова, что при рассмотрении проекта Положения о земских учреждениях в Соединенных Департаментах Законов и Государственной экономии внесено предложение исключить из него статью, предоставляющую избирателям от сельских обществ право выбирать в гласные уездного земского собрания местных приходских священников и не допускать личного участия последних в избирательных съездах землевладельцев в качестве уполномоченных от священнослужителей¹⁰²². Таким образом, будь это положение принято, все участие духовенства в земских учреждениях свелось бы к посылке от себя, но не из своей среды, уполномоченных в уездный избирательный съезд землевладельцев.

Между тем проект комиссии стал достоянием гласности. К спору вокруг участия или неучастия священников в земских учреждениях подключилась духовная и светская пресса. Как и в правительственных кругах, мнения здесь разделились. Одни указывали на необходимость предоставления духовенству такого права, другие – на вред, который может произойти от этого, на противоречия с каноническим правом¹⁰²³.

В частности, аксаковский «День», намекая на отзыв митр. Филарета, писал, что некие «благочестивые лица увлекаются чрез меру своим благочестием и становятся в совершенное противоречие с живою христианскою природою, стараясь отрешить духовенство от общества и общественной жизни».

Возобладала все та же точка зрения сторонников расширения гражданских прав духовенства. В заседании Общего собрания Государственного Совета 16 декабря 1863 г. князь С. Н. Урусов пояснил, что Соединенное Присутствие все же признало полезным участие духовенства в земских учреждениях, а «напечатание трудов Комиссии, в которых это участие предполагалось, произвело некоторое впечатление и на само духовенство, которое в призыве его к участию в делах земских видело правительственное к нему доверие»¹⁰²⁴.

Положение 1–4 января 1864 г. предоставило священнослужителям право участвовать в земских выборах на основании владения церковной землей (33-десятинные участки на причт), и избирать уполномоченных для выбора гласных в уездное собрание. Кроме того, священнослужители-собственники земли могли в соответствии с установленным цензом участвовать в выборе гласных уездных и губернских собраний. С другой стороны, они могли попасть в земские органы как представители крестьянских обществ¹⁰²⁵.

Оценивая роль, которую могут сыграть Положения в жизни духовенства, М. Катков поспешил объявить: «Отныне белое духовенство выходит из своего неестественного, отчужденного, униженного положения; за ним признана гражданская полноправность на общем основании права собственности... Трудно исчислить все обилие важных последствий, которые не замедлят развиться из этого початка, если дальнейшие условия будут благоприятствовать развитию»¹⁰²⁶.

В это катковское «если» и упирается вся история сотрудничества Церкви и земства. Сначала обнаруживаем неразбериху в епархиальных органах, связанную с подготовкой к первым выборам¹⁰²⁷. То консистории не подавали временным уездным комиссиям по приведению в действие Положения 1–4 января 1864 г. сведений о священнослужителях-собственниках земли. То вдруг выяснилось, что никто не знает, могут или нет принимать участие в земских учреждениях монастыри: Положение упоминало коллективных земельных собственников, в том числе – «богоугодные заведения», но хранило полное молчание об обителях¹⁰²⁸.

Первой недоумение выразила серпуховская уездная комиссия. Обратившись в губернский комитет по введению в действие Положения, она получила ответ, что монастыри как землевладельцы имеют право представительства на избирательном съезде через поверенных. Однако комитет так и не смог объяснить комиссии, к какой же категории следует отнести этих поверенных. Пришлось обращаться к министру внутренних дел. Информируя П. Валуева о создавшейся ситуации, комитет предлагал: если Церковь сочтет участие монахов неприемлемым, предоставить монастырям право назначать временных поверенных из мирян¹⁰²⁹.

Запрос министра (от 2 января 1865 г.), как когда-то проект Положения, обер-прокурор переадресовал митр. Филарету. Ответ оказался отрицательным¹⁰³⁰. Митрополит основывался прежде всего на том, что Положение не упоминает монастыри. Аргументы, приведенные им, были не новы. Они повторяли высказанные ранее, в связи с обсуждением участия священников в земских учреждениях: те же ссылки на каноническое право и т. п. Возможно, это вызвало досаду обер-прокурора, который на полях отзыва напротив каждого из пунктов пометил: «Это уже было». А на замечание митр. Филарета, что вопрос требует соборного решения Синода, поставил: «Не поздно ли?»¹⁰³¹ Тем не менее, он вынужден был обратиться в Синод, который 10 февраля 1865 г. полностью поддержал московского митрополита, придя к выводу, что вопрос об участии монастырей в земских учреждениях может быть решен не иначе как в законодательном порядке, о чем и уведомили министра внутренних дел¹⁰³².

Проблема не получила быстрого разрешения. 11 апреля министр информировал обер-прокурора о том, что направил в Государственный Совет соответствующий законопроект. Это означало, что вскоре нужно будет ответить П. П. Гагарину.

Лишь в августе 1868 г., уже при другом обер-прокуроре и другом министре внутренних дел, Синод признал возможным позволить монастырям, имеющим во владении необходимое количество земли, посылать в избирательный съезд уполномоченных, а те обители, которые владеют участками земли, дающими право непосредственного участия в выборах гласных, наделить правом участия в земских делах через поверенных¹⁰³³. Таким образом, Д. Толстой и в этом вопросе остался последовательным сторонником распространения на Церковь светского законодательства, невзирая на мнение митр. Филарета.

Выборы доставили иерархии немалое беспокойство. Кое-где, как, например в Бугульминском уезде Самарской губернии, они проходили бурно и закончились полным провалом духовенства: ни один из священников не попал в гласные. Узнав об этом, митрополит Филарет спрашивал обер-прокурора: «Если такие опыты и такие вести пойдут по губерниям, честь ли духовенству? И кому польза, разве тем, которые стараются поколебать и расстроить духовенство потому, что оно принадлежит к охранительным силам?»¹⁰³⁴

Выборы 1865–1867 гг. прошли в 29 губерниях и в целом принесли духовенству определенный успех: из уездных гласных священников оказалось 6,5% (774 из 11915), а из 2055 губернских гласных – 3,8%¹⁰³⁵.

И в этот период, и позже священники-гласные представляли в основном землевладельцев, что хорошо видно из данных Б. Веселовского по губерниям, в которых за первое трехлетие было избрано наибольшее число духовных¹⁰³⁶:

Глядя на эти данные, можно сказать вместе с Б. Веселовским, что священники не играли заметной роли в земствах 1860-х годов. Но мы убеждены, что те же данные говорят и об успехе: ведь среди обладавших правом голоса духовенство составляло очень небольшую часть.

Анализируя сведения последующих десятилетий, Б. Веселовский отмечает быстрое уменьшение – почти до нуля к 1890-м гг. – числа гласных-священников и объясняет это «недружелюбием, с которым они были встречены в среде землевладельцев¹⁰³⁷. Но если так, почему же в первое трехлетие их было столь много?

На наш взгляд дело не только и не столько в настрое землевладельцев. Обратимся к церковной периодике. Оказывается, в упоминавшейся выше Самарской губернии в 1867 г. обнаружилось, что духовные лица, избранные гласными, часто не являются ни в уездные, ни в губернское собрания. Причина – отсутствие личных средств, а отчасти – и желания тратить собственные деньги. Местный епископ 26 июня распорядился выплачивать им суточные (по 1 р. 50 к.), считая 50 верст в сутках. А чтобы заставить гласных посещать собрания, приказал благочинным взять с них подписки, и подавать ему общий отчет об участии в делах земства, скрепленный подписями всех клириков, бывших на земском собрании. Источниками финансирования архиерей выбрал добровольные сборы с духовенства по подписке и епархиальный кошельковый сбор¹⁰³⁸.

В июне следующего 1868 г. проходили выборы гласных в уездах Воронежской губернии. И здесь выявились многочисленные случаи неявки священнослужителей на съезды, где проводились выборы. Причина та же: опасение быть избранным, а потом утвержденным в должности гласного. Как пояснил один из священников, «должность гласного принимается конечно в видах общей пользы, но выполнение оной, в продолжение трех лет сопряжено с издержками не менее 150 руб. и времени не менее ценного»¹⁰³⁹.

Следовательно, немалую роль в снижении участия духовенства в земских учреждениях сыграли соображения материального характера. Замысел реформаторов использовать земские собрания для укрепления авторитета духовенства натолкнулся на неодолимое препятствие – отсутствие личной заинтересованности.

Но, может быть, земства помогли решить другие задачи: материально обеспечить причты или помочь Церкви взять в свои руки начальное народное образование?

Вопрос об участии земства в обеспечении причтов стал предметом обсуждения немногих земских учреждений, да и то, как правило, по инициативе гласных-священников. По данным Б. Веселовского, в 1860-х гг. его рассматривали всего-то примерно в 10 (!) земствах разного уровня: казанском, щигровском, курском губернском, нижегородском губернском, рязанском губернском, саратовском губернском и уездными, богучарском, судженском, бежецком, крапивенском и ряде других. Результат общий: нежелание брать на себя даже часть расходов. Попытки духовенства настаивать приводили к конфликтам. Например, крапивенское уездное земское собрание после бурного обсуждения 28 сентября 1866 г. вынуждено было просить архиерея избавить гласных от выслушивания «укоризненных, оскорбительных и возмутительных выражений», какими полна была речь священника А., требовавшего помощи духовенству¹⁰⁴⁰.

Другие собрания придерживались мнения, что «единственный путь к улучшению быта духовенства – это добровольное соглашение прихожан с причтами»¹⁰⁴¹.

В 1867 г. как бы откликом на их реакцию стало обращение священника Молчанова к рязанскому губернскому собранию в 1868 г. Он предлагал исходить из того, что земство пока слабо и не может само увеличить доходы духовенства. Однако, как полагал священник, земство вполне может изменить способ получения доходов и тем самым – повысить авторитет клириков. Источником называл замену сбора за требы платой от земства. Деньги рекомендовалось брать из поземельного сбора, но облагать не всю землю, а только по количеству крестьянского надела, приходящегося на каждую приходскую душу, независимо от социального положения. Земство могло бы взять на себя сдачу в аренду церковной земли, зерно ссыпать в магазины «для народного продовольствия», а вырученных денег хватило бы, чтобы платить каждому причту 300–500 руб. Священник хотел, чтобы земство оплачивало труды духовенства в ЦПШ и взяло на себя повинность причтов давать подводы благочинному или депутату от духовного ведомства¹⁰⁴².

Коснувшись пресловутого «добровольного соглашения» с прихожанами, он обратил внимание гласных на всю пагубность утвердившегося порядка. «По нашему убеждению, – писал Молчанов, – нельзя придумать более нравственно-убийственного гонорария, как сей, от которого отказаться ему однако же нет никакой возможности... Достоин сожаления и участия бедный иерей! А между прочим, к большому еще огорчению, питается к нему страшная антипатия... Народное выражение: «Попы с живого и с мертвого берут» звучит удивительно как тяжело и неприятно. Да избавит же нас почтенное земство от столь тягостных для нас самих личных поборов, известных под именем доброхотных подаяний»¹⁰⁴³.

Не избавило, ограничилось выражением сочувствия.

Правда, отмечены попытки некоторых земств разных уровней предпринять кое-что в этом направлении. Но их, за полтора десятилетия сосуществования земства и реформ Церкви, можно без труда сосчитать по пальцам. Причем сюда нужно включить даже простое обсуждение проблемы с признанием ее реальности. Так, в 1865 г. нижегородское губернское земство просило гласных внушить уездным гласным-крестьянам мысль о помощи духовенству и необходимости вести разъяснительную работу с крестьянами. В 1866 г. вопрос об улучшении материального быта православного духовенства подняло курское губернское земское собрание, а в 1868 г. – казанское, просившее правительство(!) установить обязательный сбор руги во всех приходах в пользу духовенства¹⁰⁴⁴. Саратовское губернское пошло даже дальше. Оно обязало сельские общества выдавать своим священникам ругу из общественных амбаров: по 2 четверти пшеницы, по 2 четверти ржи и по 10 четвертей овса. А потом обратилось к уездным земствам с просьбой изыскать средства на строительство домов для причтов. Не ограничившись этим, саратовцы направили правительству ходатайство «о скорейшем радикальном улучшении быта духовенства»¹⁰⁴⁵. Подобного рода действия зарегистрированы в 1870-е годы: 1871 г.: оханское и буйское уездные земства высказываются за замену руги денежными сборами. 1873 г.: за то же – одесское и елисаветградское. В 1874 г. – козьмодемьянское и лаишевское, в 1878 г. – кромское, в 1879 г. – орловское.

Итак, полный провал. Надежды, что земства станут хотя бы одним из местных источников укрепления материального быта приходского духовенства, не сбылись.

Впрочем, в 60-е годы духовенство еще не утратило иллюзий. Соображения выдвигали самые разные: замена доходов за требы жалованьем от земского собора (рязанское губернское присутствие по делам православного духовенства)¹⁰⁴⁶, назначение денежного жалованья земства по приговорам обществ¹⁰⁴⁷; обложение населения специальным сбором и т. п¹⁰⁴⁸ Например, московское губернское присутствие по делам духовенства на заседание 4 октября 1866 г. пригласило председателя земской управы Наумова, и тот дал согласие найти средства на строительство домов для причтов. Необходимую информацию он получил через неделю. Но на том и закончилось. Через 2 года (!), 11 октября 1868 г., Наумов сообщил, что московская губернская земская управа даже не ставила вопрос перед губернским собранием, т. к. средства земства едва покрывают «самые насущные и настоятельные потребности губернии»¹⁰⁴⁹.

Что касается начальной школы, то события развивались следующим образом. Вопрос о взаимодействии с земствами в воспитании и образовании народа Главное Присутствие впервые обсуждало 2 февраля 1866 г. в контексте важнейшей проблемы участия православного духовенства в начальных народных училищах. Дело в том, что именно к концу 1865 г. закончилось обобщение сведений с мест о церковноприходских школах. В итоге Главное Присутствие приняло решение из-за неимения собственных средств у Церкви на приходские школы просить земства устроить для них помещения с отоплением, освещением и прислугой, отпускать средства на оплату учителей, приобретение оборудования и книг. Обер-прокурору поручалось довести просьбу до председателей земских управ¹⁰⁵⁰, а в губерниях, на которые действие положения о земствах еще не распространилось, связаться с губернаторами для рассмотрения указанных вопросов «тем порядком, какой существует в сих губерниях по делам о земских повинностях»¹⁰⁵¹. Присутствие исходило из того, что закон от 1 января 1864 г. предоставил земским учреждениям право участия в народном образовании, а духовенству – место в земских собраниях. Следовательно, это дело «насколько оно предоставлено ведению земства, принадлежит совместно с прочими сословиями государства и духовенству»¹⁰⁵². С другой стороны, содержание протоколов Присутствия свидетельствует о том, что с новыми структурами удается наладить сотрудничество, и с самого начала можно избежать того нелепого противостояния, какое ощущалось со стороны мировых посредников, удельных депутатов и чиновников Палаты Государственных имуществ и т. д.¹⁰⁵³ Проект обращения к председателям земских управ был утвержден 21 февраля¹⁰⁵⁴.

В том же заседании, чтобы привлечь земство к решению проблем духовенства и облегчить налаживание сотрудничества с ним, по предложению П. А. Валуева Главное Присутствие позволило представителям земства принимать участие в совещаниях губернских присутствий по обеспечению духовенства, в связи с соответствующим запросом московского губернского земского собрания от 23 октября 1865 г. Москвичи предлагали ввести в состав губернского присутствия двух членов от земства, уравняв их в правах с остальными. Теперь местные архиереи могли пригласить к участию в делах губернского присутствия одного из членов губернской земской управы, по ее назначению, на тех же основаниях, на каких могли приглашаться туда губернские предводители дворянства и городские головы губернских городов¹⁰⁵⁵.

Обер-прокурор исполнил решение Главного Присутствия, а через год, 4 марта 1867 г., он представил Александру II доклад о результатах обращения. К тому времени сведения поступили из 20 губерний. Оказалось, что, в лучшем случае, земства выразили желание оставить в своих школах обучение в руках приходского духовенства (уездные земские собрания некоторых уездов Поволжья, Казанской, Воронежской, Калужской, Новгородской и Полтавской губерний)¹⁰⁵⁶. Но ни одно из земств не дало и копейки на ЦПШ! Они принялись, хотя и медленно, создавать свои школы¹⁰⁵⁷.

Таким образом – снова полный провал. На сетования обер-прокурора и его итоговое замечание, что земство в будущем убедится, «что правильный ход просвещения народных масс возможен только при содействии духовенства, а для этого необходимо поддерживать рвение духовенства и оплачивать его труды», царь коротко ответил: «Справедливо»¹⁰⁵⁸.

Причина неудачи заключалась в том, что земства изначально встали на позицию других ведомств, не желавших, чтобы Церковь заняла господствующее положение в народном образовании. Доходило до острых столкновений. В Тульской губернии, например, земские деятели Чернского уезда не погнушались клеветой, заявляя во всеуслышание что в их местах вообще нет церковноприходских школ: ведь нельзя же назвать школами те заведения, где «не учат, а развращают крестьянских мальчишек: их не развивают, а забивают, их учат верить во все старинные поповские сказки и строго держаться суеверий и предрассудков... Там учат попы, попадьи и старые поповские девы, дьяконы, дьячки и дьячихи, учат по старинной методе: аз, буки ... учат по букварям и Псалтири... Существование таких школ равно несуществованию никаких. Итак, господа, у нас школ нет, и попы напрасно самозванно выставляют себя ревнителями народного образования, сочиняя свои отчеты об этих в сущности не существовавших школах...»¹⁰⁵⁹. Но их ложь легко опровергалась приговорами сельских обществ. Те еще до появления земств доверили обучение детей Церкви и отказывались менять решения и организовывать земские школы. Комиссия, приехавшая проверять ЦПШ уезда 3–4 сентября 1867 г., вскрыла клевету: дети собрались на занятия в 44 школах, хорошо отвечали¹⁰⁶⁰. Аналогичные случаи отмечены в других местах. Земства, рассматривая духовенство как конкурентов, нападали на него с обвинениями в обскурантизме¹⁰⁶¹.

Гораздо больший интерес у земств вызвали церковноприходские попечительства. Его существо характеризует полемика, разгоревшаяся в Московской губернии. Начало спор можайское уездное земство, принявшее проект гласного Н. М. Смирнова, который предлагал передать в компетенцию ЦПП самые разнообразные вопросы: от образования до «охранения от скотских падежей». Для членства устанавливался ценз в виде ежегодного 25-ти рублевого взноса, а все местные власти обязывались оказывать попечительству содействие¹⁰⁶².

Однако на губернском земском собрании у проекта нашлись как защитники, так и критики. Д. Д. Голохвастов и И. И. Мусин-Пушкин доказывали необходимость такого рода ЦПП как органов, непосредственно исполняющих решения уездных и губернских земских органов. «Низшая земская единица, – убеждал Голохвастов, – нужна для того, чтобы наше общее земское дело в уездах и губернии вошло в плоть и кровь всех и каждого».

Ему вторил И. И. Мусин-Пушкин: «Если мы сойдем с губернской и уездной земской ступени и дойдем до непосредственного носителя всех этих обязанностей, то мы, несомненно, дойдем до общества замкнутого, чуждого всяким земским интересам и потому не могущего служить органом того, что задумано губернией и уездом. Недостаток этот настолько чувствителен, что здесь неоднократно возникал вопрос о необходимости мелкой земской единицы»¹⁰⁶³.

Их оппонентом выступал Ю. Ф. Самарин, который считал, что приход не может быть превращен в придаток земства, ибо предложение наделить ЦПП правом принудительного обложения населения никак не совместимо с церковной единицей, «в которой все основано на доброй воле»¹⁰⁶⁴.

Нетрудно заметить, что земство хотело превратить ЦПП в самую мелкую земскую единицу, а об интересах Церкви речи не шло.

В разные годы (с 1865 по 1869) о создании ЦПП для «улучшения быта народа» выступали новгородское, рижское, рязанское, вышневолоцкое, борзенское, чернское, крапивенское земства¹⁰⁶⁵. Но подобно тому, как народ принял ЦПП создаваемые по Положению 1864 г., так же отнеслись сельские общества к новой идее. Только в Чернском уезде какое-то время имелась надежда, что новые ЦПП укоренятся. Но уже в 1869 г. земская управа поведала, что «едва ли попечительства войдут в народную жизнь и принесут существенные плоды»¹⁰⁶⁶.

В других случаях земства пытались вмешаться в процесс разработки новых штатных расписаний, приходов и причтов (как, например, новгородское губернское), но их притязания решительно отвергли Главное Присутствие, обер-прокурор и министр внутренних дел А. Е. Тимашев¹⁰⁶⁷.

Таким образом, никакой помощи от земств Главное Присутствие не получило. Мало того, земства иногда сами обращались в государственные инстанции с просьбой увеличить или назначить причтам денежное жалованье из казны¹⁰⁶⁸. Например, казанское губернское земское собрание 4 декабря 1868 г. решило ходатайствовать перед правительством об обязательном натуральном налоге с прихожан. А Министерству внутренних дел понадобилось срочно принимать меры, чтобы земства не облагали сборами церковные земли¹⁰⁶⁹.

Важнейшим средством для решения главной задачи реформы – повышения авторитета духовенства – Главное Присутствие избрало участие клириков в начальном народном образовании. Выяснению проблем и перспектив работы в приходских и сельских училищах как раз и посвящен последний, 4-й раздел опросного листа, направленного причтам. Присутствие хотело из первых рук знать, какие школы существуют в каждом приходе, где размещаются и на что содержатся; какое участие принимает в них местное духовенство по управлению и обучению; в чем заключается неудовлетворительность участия в них духовенства и что может поправить дело; наконец, какие бытовые трудности испытывают клирики для активного участия в народных школах и что может им помочь?¹⁰⁷⁰

Работа в этом направлении велась в условиях продолжавшегося противостояния Церкви и Министерства народного просвещения, руководимого А. В. Головниным¹⁰⁷¹. Можно выделить 2 линии развития противоборства вокруг вопроса о том, кто именно должен стать учителем и воспитателем народа после 19 февраля 1861 г. Одна – не прекращавшаяся полемика на страницах различных изданий, и в первую очередь – периодики, в письмах и салонах¹⁰⁷². Другая – конкуренция в практической области, т. е. организация церковноприходских школ.

Стоит отметить, что А. В. Головнин четко осознавал: без помощи Церкви реформа народного образования в России невозможна. Но до самой отставки он защищал необходимость передачи школ всех ведомств МНП¹⁰⁷³. По его мнению, духовенство могло преподавать в единой школе только Закон Божий, поскольку не имело должной квалификации. Таким образом, он добивался устранения духовенства от основного преподавания в начальной школе¹⁰⁷⁴.

В многочисленных отзывах духовенства содержалось убеждение, что руководство воспитанием и начальным образованием народа должно находиться именно в его руках¹⁰⁷⁵. Стоит отметить: в них открыто говорилось о недостатках ЦПШ. В числе главных называли отсутствие средств, материальной базы и педагогической грамотности исполнителей. Но, вместе с тем, указывали и на реальные пути развития ЦПШ¹⁰⁷⁶.

По информации с мест на 1863 г. ЦПШ занимали важное место в начальном образовании, по численности учащихся конкурируя с казенными и частными школами. Однако повсюду они проигрывали своим соседям по многим параметрам. В частности, причты отмечали наличие у конкурентов отдельных помещений с отоплением и освещением, учебников и средств содержания и оплаты труда преподавателей. В противоположность им школы, устроенные духовенством, помещались в домах или квартирах членов причта, в церковных трапезных, сторожках и т. д., т. е. в неприспособленных для занятий, часто очень тесных помещениях¹⁰⁷⁷. За очень редким исключением они оставались бесплатными и содержались клириками на свой счет. Следовательно, учредитель сам учил всем предметам, но снабжать учащихся книгами и канцелярскими принадлежностями чаще всего не мог¹⁰⁷⁸.

Из препятствий к участию духовенства в народных школах причты выделяли зависимость от светских органов власти, их невнимание, и особенно – равнодушие самих крестьян к грамотности¹⁰⁷⁹. Определенную негативную роль играли местные трудности: раскол, католицизм (в западных епархиях), лютеранство в Рижской епархии, отсутствие пособий и книг на языках аборигенов, кочевой образ жизни прихожан, а в Сибири – еще и «вредное влияние учителей из ссыльных поселенцев»¹⁰⁸⁰.

Для исправления ситуации выдвигались предложения о подчинении приходских и сельских школ различных ведомств власти епархиальных архиереев. Учителями видели членов причта, а также выпускников и исключенных из семинарий, еще не получивших мест в причтах. Ключевой фигурой, надзирающей за начальными училищами, назначающим и увольняющим учителей, должен был стать благочинный (либо особый священник-наблюдатель), а в масштабе России – чиновники («преимущественно лица православного исповедания»). По замыслу архиереев, органы местного управления, правительство и заинтересованные министерства (МГИ, МНП) должны были позаботиться о размещении школ в подобающих помещениях, обеспечить их оборудованием и книгами, а учительствующему духовенству назначить денежное или натуральное жалованье. На Министерство народного просвещения хотели возложить составление программ и методическое обеспечение. В помощь школам предлагалось создавать в приходах специальные комитеты (или попечительские советы) из священников, местного сельского начальства и почетных прихожан для поиска средств на школы. Наконец, предлагалось за успешную учительскую деятельность награждать «общими установленными для духовенства наградами»,причем – в сокращенные сроки¹⁰⁸¹. Как нам уже известно, предложение о попечительских советах отчасти было реализовано в функциях церковно-приходских попечительств, собиравших средства на ЦПШ и благотворительность.

Источники содержания ЦПШ называли самые разные: казну (по 3 епархиям), взносы приходских обществ (по 19 епархиям), станичные капиталы (в Оренбургской епархии), казенные земли, мельницы, сады и соляные озера (в Кавказской епархии), войсковые средства (в Кубанском казачьем войске), плату с учеников и т. д.

Для большей части России спор МНП и Церкви закончился не в пользу последней. 14 июля 1864 г. Александр II утвердил «Положение о начальных народных училищах». В результате церковные приходские школы не только не получили ожидаемого материального обеспечения, а их учредители – члены причта – вознаграждение за труды. Напротив, отныне последние подпали под надзор уездных и губернских училищных советов. В них находилось всего по одному представителю Церкви, и абсолютно преобладали светские лица, как правило, отрицательно относившиеся к школьным опытам духовенства¹⁰⁸². Действие Положения предполагалось постепенно распространить на Казанский, Харьковский, Одесский, Московский и Санкт-Петербургский (исключая Витебскую и Могилевскую губернии) учебные округа, а также в Черниговской и Полтавской губерниях Киевского учебного округа.

В остальных шести губерниях Западного края действовали так называемые «Временные правила» от 23 марта 1863 г., поставившие у руководства начальной школы особые управления. Учитывая, что большинство чиновников края составляли поляки-католики, духовенство здесь вообще оказалось отодвинутым на задний план¹⁰⁸³. Таким образом, Главное Присутствие, еще не успевшее заняться вопросом о народных училищах, никак не повлияло на исход спора Синода с А. Головниным.

Критики реформы народного образования отмечали, что новая система слишком зависит от личности министра и направления деятельности МНП и создает угрозу участи молодого поколения¹⁰⁸⁴.

Результаты Положения 14 июля 1864 г. не заставили себя ждать. Видя, что ожидания вряд ли сбудутся, приходское духовенство отказывается от продолжения трудов. Неслучайно именно с 1864 г. число ЦПШ начало неуклонно снижаться (см. таблицу).

Динамика роста ЦПШ¹⁰⁸⁵

Только за 3 месяца 1865 г. закрылось 895 ЦПШ¹⁰⁸⁶. Представляется, что на уменьшение числа ЦПШ повлияли введение новых штатов причтов и вывод за рамки сословия детей духовенства.

Но Главное Присутствие к вопросу о ЦПШ обратилось только в 1866 г. 2 февраля оно подвергло тщательному анализу всю имеющуюся информацию с мест. Из предложений с мест были выбраны 2 направления, на которых следовало сосредоточиться: 1. Освобождение от постороннего вмешательства в управление ЦПШ и преподавание духовенства в светских школах. 2. Учреждение школ с курсом уездных училищ под исключительным ведением епархиальных властей¹⁰⁸⁷. Ограничение архиереи объяснили «благоразумной умеренностью ввиду существующей энергетической борьбы между духовенством и обществом нашим за права, кому вверить народное образование»¹⁰⁸⁸.

Но с того времени, когда составлялись предложения, прошло около 2 лет. С введением Положений о начальных народных училищах и Положений о губернских и уездных земских учреждениях от 1864 г. ситуация существенно изменилась. Выступать за отмену этих Положений Присутствие не стало, зато ухватилось за идею П. А. Валуева использовать возможности земских учреждений¹⁰⁸⁹. Как показано выше, из этой затеи ничего не вышло, т. к. земства стали устраивать собственные школы.

По содержанию школ в Оренбургском и Кубанском казачьих войсках Присутствие решило обратиться в Военное министерство. А пока архиереям самим предоставлялось заботиться о правильной организации школ: перебрав все предложенные способы получения средств, Присутствие отвергло их один за другим либо отнесло на добровольное соглашение с прихожанами и местными властями¹⁰⁹⁰.

Единственным конкретным решением стала отмена преподавания в семинариях медицины, сельского хозяйства и естественной истории с введением взамен педагогики и практики в организуемых при семинариях воскресных школах¹⁰⁹¹. Кроме того, Присутствие ходатайствовало о награждении духовенства за труды по народному образованию орденом Св. Анны III степени, а с министрами внутренних дел, государственных имуществ и народного просвещения договориться «об устранении неправильного вмешательства светских властей в управление ЦПШ, равно и в занятия духовенства по обучению в светских училищах»¹⁰⁹². Вопрос о награждении орденом Св. Анны III степени Присутствие решило в течение 1867 г., согласовав условия награждения с Советом Министерства народного просвещения, канцлером капитула российских орденов В. Ф. Адлербергом и II Отделением¹⁰⁹³. 4 декабря 1867 г. Царь утвердил мнение Госсовета по данному вопросу. Право на орден Св. Анны III ст. получало духовное лицо, учредившее школу на 20 человек и содержавшее ее в течение 7 лет либо проявившее особое усердие в обучении в народных школах в течение 25 лет¹⁰⁹⁴.

Пока правительственные структуры спорили о месте и роли духовенства в нравственном воспитании и образовании народа, численность ЦПШ стремительно сокращалась: с 22 305 в 1864 г. до 4400 в 1881 г., т. е. на 17 905. В основном прекратили существование мелкие школы: если в 1864 г. на одну школу в среднем приходилось 19,2 ученика, то в 1881 г. – 24,2. В этот процесс свою лепту внес Д. Толстой: в соответствии с Положением от 26 мая/6 июня 1874 г. ЦПШ стали интенсивно замещаться начальными народными училищами МНП, в которых духовенству отводилась всего лишь роль учителей¹⁰⁹⁵.

Но так же стремительно распространялись в обществе критические, по отношению к религии, настроения, безверие – явления, в которых приверженцы Православия обвиняли высшие классы, подменившие церковное воспитание общественным¹⁰⁹⁶.

Итак, сражение за руководство начальным образованием народа Церковь проиграла. В небытие отошло еще одно положение намеченной программы реформы, связывавшее подъем авторитета пастырей именно с приходской школой. Не помогло и то, что обер-прокурор стал в 1866 г. еще и министром народного просвещения. Д. Толстой следовал убеждению о приоритете Министерства народного просвещения в деле образования, хотя духовенство расценивал как мощную охранительную силу¹⁰⁹⁷.

Напомним, что программа вопросов, направленных Главным Присутствием на места¹⁰⁹⁸ включала разделы: «Об увеличении личных гражданских прав и преимуществ» и «Об открытии детям духовенства путей для полезного труда на всех поприщах гражданской деятельности». Их наименование красноречиво указывало направление предполагавшихся действий реформаторов. Суть поставленных вопросов сводилась к желанию знать, что именно и каким образом в действующем законодательстве стесняет права представителей духовенства и членов его семьи, и что нужно сделать, чтобы устранить препятствия.

Важно подчеркнуть, что вопросник строго ориентировал духовенство на то, что его предложения будут учитываться постольку, поскольку не наносят ущерба правам других сословий. Кроме того, ясно заявлено желание разрушить рамки сословной замкнутости.

К концу октября 1863 г. свод мнений епархиальных архиереев был готов. Он состоял из 86 предложений, разделенных по тематике на 7 частей. Из них самой обширной была заключительная («Права по службе»), включавшая 52 предложения.

Каких же прав жаждало служащее духовенство и его архиереи? Перечислять все вряд ли имеет смысл. Речь шла о том, чтобы нормальный церковный причт состоял из священника, диакона, псаломщика, церковнослужителей и просвирни. Первые три имели бы академическое или семинарское образование. Таким образом, архиереи хотели повсеместно восстановить институт диаконов. Что из этого вышло – показано нами в соответствующем разделе работы. Прочие предложения сводились к получению различных прав и преимуществ. Например, прав на награды с отменой действующих цензов (образовательного, по выслуге лет), включая даже орден Св. Владимира IV степени¹⁰⁹⁹.

Не менее значимое – желание распределить должности причетника, диаконов, священников, протоиереев, благочинных и членов духовных консисторий между XIV и V классами включительно Табели о рангах. Естественно, с присвоением соответствующих каждому из классов прав и привилегий¹¹⁰⁰.

К особым правам отнесены надзор священников за нравственностью паствы; право священника требовать в нужных случаях содействия полицейской и иной власти; освобождение духовенства от надзора волостных правлений в отношении получения содержания от прихожан; участие благочинных в мировых съездах для охраны интересов сословия; право священников собираться на собрания по благочиниям и уездам, «а трети и пятой части их ежегодно собираться по распоряжению архиерея в губернском городе, для обсуждения в том или другом случае проблем нравственно-религиозного состояния паствы и собственной пастырской деятельности¹¹⁰¹; выбирать из своей среды благочинных и депутатов; увольняться по собственному желанию ранее 60 лет и т. д.

Духовенство желало и расширения прав в сфере предпринимательства, торговли, владения собственностью. Так, предлагалось дать ему права дворян в покупке имущества любого рода, с землей или без земли; строить в городах дома с лавками; освободить личные дома всех принадлежащих к сословию от всяких налогов; предоставить всем женщинам духовного сословия право заниматься торговлей и устраивать на церковных землях, доставшихся в надел их мужьям или отцам, ремесленные, фабричные, сельскохозяйственные заведения и мельницы на праве землевладельцев и сельских обывателей и т. п.¹¹⁰²

Среди других предложений стоит отметить такие, как не обязывать принимающих священный сан вступать в брак, если они сами того не пожелают и дают обет безбрачия; предоставление архиереям права приема в духовное звание лиц податного состояния без спроса разрешения губернатора; дать иереям и протоиереям личное дворянство; диаконам и псаломщикам почетное гражданство, с выслугой, в определенные сроки, личного дворянства и церковнослужителям права канцелярских служителей, с выслугой личного почетного гражданства; возводить священников и протоиереев за заслуги в потомственное дворянство; предоставить духовенству участие в городских и сельских собраниях и даже – отправление выборных должностей, права свободного выезда за границу, и, наконец, сохранение за вдовами и дочерьми духовенства сословных прав при их вступлении в брак «с лицами низшего сословия»¹¹⁰³.

В предложениях обращает внимание стремление к неимоверному расширению прав, с желанием застраховаться на будущее, когда сословная замкнутость будет разрушена. Чего стоит, например, право архиереев самим решать вопрос о приеме в духовное звание лиц низших сословий!

В подобном духе сформулированы предложения архиереев относительно «открытия детям духовенства путей для полезного труда на всех поприщах гражданской деятельности»¹¹⁰⁴. Они хотели, чтобы дети священников и диаконов получили права детей личных дворян и, по достижении 17 лет, с поступлением на службу, могли, как и те, просить потомственного дворянства, если их деды и отцы состояли в службе и не менее 20 лет каждый «в службе и званиях духовных, приносящих личное дворянство». Такие же права – детям церковнослужителей, окончивших академии и семинарии.

Другим важным требованием было предоставление возможности детям духовенства, которые приобретали права дворянства или почетного гражданства, а также и дочерям, свободно поступать в любые учебные заведения; выбирать род гражданской деятельности; не принуждать их к записи в податные сословия; принимать в гражданскую службу.

Заметив, что многие не хотят покидать духовное сословие из-за права на свободу от податей и рекрутской повинности, архиереи предлагали для облегчения выхода предоставить пожелавшим выйти льготы. Например, поступающим в городские общества детям и внукам священников и церковнослужителей (впоследствии возведенных в священнослужительский сан) дать права потомственных граждан, по аналогии с правами шляхты в западных губерниях. А детям остальных церковнослужителей предоставить освобождение от рекрутской повинности и ряд льгот. Поступившим, по желанию, в крестьянское общество, архиереи предлагали предоставить освобождение от уплаты податей и те же льготы на 3 года с присвоением наследственного звания свободных обывателей и т. п.

Однако прежде чем Главное Присутствие приступило к рассмотрению проблем правового статуса белого духовенства и членов его семей, прошло несколько лет. На очереди стояли другие – первостепенные, по мнению правящих кругов – проблемы, в связи с чем были затронуты и решены только 2 частных, хотя и неравнозначных по важности вопроса.

Так, 30 декабря 1863 г. Присутствие приступило к рассмотрению ходатайства воронежского архиерея об освобождении домов городского духовенства от вновь установленного казенного сбора и нашло, что обложение противоречит курсу на материальное обеспечение белого духовенства¹¹⁰⁵. В то же время Присутствие приняло участие в решении вопроса о рекрутской повинности духовенства. Дело в том, что Комиссия для пересмотра рекрутского устава при Военном министерстве обратила внимание на неопределенность ст. 281 (т. IX Св. зак. 1857 г., Закон о состояниях), освобождающей лиц духовного звания от рекрутской повинности. Комиссия пришла в затруднение: считать ли "все потомство лиц духовного звания» свободными от повинности или нет? Сомнение возникло в связи с изучением практики «разборов», которая находилась в явном противоречии с упомянутой статьей.

Сопоставив численность клириков и их детей мужского пола, комиссия заключила, что количество последних намного превышает потребность Церкви в замещении вакансий в причтах¹¹⁰⁶. Она предложила освободить от рекрутской повинности только монашествующих, а из белого духовенства – «занимающих действительные духовные должности и тех, которые, посвящая себя духовному сану, окончили высший богословский курс наук»; остальных священнических детей, а также церковников и их детей от рекрутства не освобождать»¹¹⁰⁷. Мнение Комиссии поддержал Департамент законов Государственного Совета¹¹⁰⁸.

А. П. Ахматов в ответ настаивал на том, чтобы оставить все без изменений, и ссылался на новую политику правительства в отношении духовенства¹¹⁰⁹. Эксперт-юрисконсультант канцелярии обер-прокурора Н. Полнер подготовил в защиту точки зрения шефа ряд серьезных аргументов¹¹¹⁰.

В начале 1865 г. Государственный Совет передал заключение комиссии в Главное Присутствие, которое, обсудив его в заседании 26 марта 1865 г., приняло точку зрения обер-прокурора¹¹¹¹. Остановившись на практике «разборов», Присутствие указало на них, как на меры чрезвычайные, не имеющие отношения к рекрутской повинности: ведь «брали только лиц излишних». Ответ Государственному Совету звучал отрицательно: привлечение к рекрутской повинности противоречит политике, направленной на укрепление материального обеспечения, т. к. обременит семьи духовенства расходами, нанесет ущерб его правам и привилегиям, преградит путь к гражданской деятельности (те же дети могут быть учителями в приходских школах, число которых выросло до 21 тысячи)¹¹¹².

Уставы духовных училищ, семинарий и академий несли существенные новшества в жизнь клириков и их детей. Но это было лишь началом огромных перемен. Через неделю после утверждения уставов семинарий и училищ – 22 мая 1867 г. – Александр II отменил наследование мест в приходах¹¹¹³. Родство с ушедшим за штат или умершим перестало служить основанием закрепления мест в причтах за его родственниками, а тем более – за дочерьми.

Пересмотр других прав духовного сословия Главное Присутствие продолжило в 1868 г., когда началась реформа низшей и средней ступеней профессионального образования. К тому времени правительство уже сделало некоторые шаги в этом направлении. Так, еще 29 сентября 1865 г. вышел указ, разрешавший архиереям без обращения в Синод увольнять из духовного звания в светское окончивших семинарии, если те подали об этом просьбы и не поступили на места¹¹¹⁴. Детям духовного сословия позволили свободно поступать в военные училища.

Но работа предстояла большая. Вместе с тем, на осуществление многих предложений, в том числе – ликвидацию сословной замкнутости через разрешение свободного выхода из сословия детей духовенства, никаких финансовых и прочих средств не требовалось. Речь, разве что, могла идти об упущенной для государства выгоде. Это обстоятельство значительно облегчало труды законодателей. Поэтому Государственный Совет, куда Главное Присутствие передало предложения об отмене законов о принадлежности детей клириков к духовному сословию и предоставлению им некоторых прав, направил материалы на экспертизу во II Отделение. Это было тем более необходимо, что предложения требовали либо отмены, либо редактирования многих статей Свода законов. Следовательно, в одних случаях нужно было готовить и принимать новые законы, а в других обойтись кодификацией. Однако князь С. Н. Урусов, возглавлявший с 16 апреля 1867 г. II Отделение, держался той точки зрения, что если изменения не вытекают из буквального смысла уже принятых к тому времени законов, то каждый вопрос требует решения не в кодификационном, а в законодательном порядке. Споры на эту тему с Государственным Советом заканчивались возвратом ряда материалов на доработку именно в кодификационном порядке. Государственный Совет, очень загруженный работой, не мог тратить время на рассмотрение каждой редакционной правки¹¹¹⁵.

После уставов духовных учебных заведений крупным шагом в серии новых законов о духовенстве стал закон от 26 мая 1869 г. «Об устройстве детей лиц православного духовенства». К разработке закона о детях духовенства Главное Присутствие подталкивало не только принятие новых уставов духовной школы, открывших в нее свободный доступ детям других сословий. Важнейшую роль сыграл политический фактор. Не случайно еще 10 ноября 1864 г. на эту тему положительно отозвался киевский митрополит Арсений. А 24 ноября 1864 г. киевский генерал-губернатор А. П. Безак в записке, поданной Александру II, предложил разрешить свободный выход детей из сословия в качестве главного средства русификации¹¹¹⁶. Он говорил о том, что обрусение путем замены польских помещиков русскими ничего не даст до тех пор, пока не будут заменены русскими чиновники-поляки и не увеличится слой мещан. По его мнению, духовенство было готовым источником пополнения среднего слоя русских, тем более, что избыток лиц, принадлежащих к духовному сословию – одна из причин бедности клириков. А чтобы укрепить новый слой, А. Безак предлагал дать детям священников и диаконов личное дворянство, право свободного выбора рода занятий и т. п. Император согласился: «Я вполне сочувствую». 5 декабря 1867 г. А. Безака поддержал и Комитет Министров¹¹¹⁷. Как мы помним, за это же выступала иерархия.

М. Катков, получавший информацию о делах Главного Присутствия, что называется, из первых рук, резюмировал: «Освобождение Церкви... Все вопиет об этом освобождении, в котором заключается тайна истинного обновления нашей народной жизни и без которого ничто не будет иметь прочного успеха, ничто не даст живого плода...», и первым шагом к этому должно стать освобождение духовенства от потомственного звания¹¹¹⁸.

На заседаниях 18 декабря 1868 г. – 13 января 1869 г. Присутствие выработало соответствующий законопроект и направило его в Государственный Совет.

Так 26 мая 1869 г. появился закон, сыгравший важную роль в судьбах тысяч и тысяч людей. Он сделал крупный шаг к ликвидации сословной замкнутости, объявив, что отныне «дети лиц православного духовенства не принадлежат лично к духовному званию, показываясь только для сведения в послужных списках их отцов»¹¹¹⁹.

Однако, отделив детей духовенства от сословия, закон не только полностью сохранял их права на образование в духовных учебных заведениях, поступление в клир, получение пособий от епархиальных Попечительств о бедных духовного звания и т. д., но дал и новые права, те права, о которых ходатайствовали архиереи и духовенство. В частности, дети клириков, не принадлежавшие к дворянству, получили: дети священников и диаконов – права детей личных дворян, а дети дьячков, пономарей и псаломщиков – детей личных почетных граждан. Детей других церковнослужителей закон обязал по достижении совершеннолетия приписаться к сельскому или городскому обществу, сохранив за ними права духовенства на освобождение от податей и рекрутчины. Отныне дети духовных лиц могли свободно выбирать род службы, заниматься торговлей, предпринимательством и т. п. на правах той социальной группы, в которой оказывались.

Для детей священников, диаконов и церковных причетников (если последние поступили в это звание из личных дворян или священнослужительских детей) отменялись срок поступления на службу и запрет на вторичное поступление на службу, если кто-то уволился до получения первого классного чина¹¹²⁰. Сыновей остальных причетников, поступавших на гражданскую службу, причисляли к 3-му разряду канцелярских служителей с правом на 1-й классный чин на общих основаниях.

Несомненно, закон 26 мая 1869 г. явился одним из самых значительных актов церковных реформ. Не зря современник видел в ней «начало реформы церковных дел»¹¹²¹. Он определил содержание последующих актов государственной власти относительно духовенства и его родственников.

В то время, как проект закона 26 мая обсуждался в Государственном Совете, Главное Присутствие готовило пакет предложений относительно прав духовенства «сословных, семейных и по имуществу». Как и предыдущие, они представляли собой выборку из рассмотренного нами выше свода мнений архиереев, составленную в недрах ведомства обер-прокурора. Частично эти проблемы Присутствие поднимало в связи с обсуждением проекта закона от 16 апреля 1869 г. о приходах и причтах¹¹²². Затем – 1/20 марта 1871 г. – оно окончательно сформулировало свои предложения Государственному Совету. Суть их сводилась к причислению духовных лиц к сословиям дворян или почетных граждан; сохранению за вдовами священнослужителей всех прав и преимуществ сословия и по вступлении в новый брак с лицами низших сословий; к тому, чтобы жены больше не числились в духовном сословии, но получили те же права, что и дети; к отмене ограничений кандидатов на места в причтах при выборе невест; защиты прав духовенства по суду; и, наконец, к уравнению в правах преподавателей духовных учебных заведений, имевших ученые степени, с университетскими. Обсуждение прошло спокойно, без дискуссий и выражения особых мнений¹¹²³

Странное, на первый взгляд, спокойствие Присутствия в таком важном деле объясняется тем, что предварительно все вопросы уже были в основных чертах согласованы. По некоторым из них в течение 1869–1871 гг. прошли острые дискуссии, от которых не осталась в стороне и общественность. Так, рассуждая о правах и преимуществах служащего духовенства, Главное Присутствие в марте–апреле 1869 г. подняло вопрос о награждении орденом Св. Анны III степени не только протоиереев и священников, «исправлявших с особым усердием 12 лет подряд должность благочинного», как говорилось в Орденском статуте, но также протоиереев и иереев, состоявших 12 лет подряд в должности члена консистории, духовного правления, епархиального Попечительства о бедных духовного звания, членов правлений семинарий и духовных училищ. Более того, Присутствие склонялось к убеждению о возможности награждения православных священников за безупречную службу в течение 35 лет орденом Св. Владимира IV степени, что давало права потомственного дворянства¹¹²⁴.

Выступавший в качестве эксперта канцлер Капитула орденов граф Адлерберг допускал возможность награждения орденом Св. Анны III ст., но категорически возражал против претензий белого духовенства на орден Св. Владимира IV ст. Последнее, по его мнению, могло привести к быстрому и неоправданному росту числа потомственных дворян: вопрос не нов, и недаром статут ордена от 22 июля 1845 г. исключил из числа дающих право на орден многие подвиги и дворянские выборные должности¹¹²⁵.

II Отделение привело другой аргумент: «Сопоставление высокого служения духовных лиц с беспорочным прохождением службы чиновниками может повести только к унижению священного сана»¹¹²⁶. Орден остался мечтой.

По вопросу об облегчении увольнения клириков во временные отпуска через выдачу свидетельств, подписанных членами того же причта, тоже последовал отрицательный ответ. Комиссия экспертов II Отделения считала, что надо исходить не из удобства отлучек, а из нужд паствы, тем более, что закон запрещал оставлять приход без священника¹¹²⁷.

Вызвало неприятие и желание Главного Присутствия пересмотреть законы, ограничивающие права исключенных из сословия поступать на государственную службу¹¹²⁸. Оно хотело, чтобы им позволили поступать на должности канцелярских служителей без ограничений, а на классные должности через 5 лет после суда. Эксперты указали на противоречие с общей позицией государства по отношению к нарушающему каноническое и светское право духовенству, и на то, что государственная служба требует от всех определенных нравственных качеств¹¹²⁹.

Но особенно накалились страсти вокруг вопроса о добровольном сложении сана. Как показано выше, в свое время Николай I категорически отверг подобные предложения. И вот, в условиях либерализации политического режима, вопрос вновь был поставлен перед высшей властью. Рассматривая его, II Отделение привлекло материалы как в пользу сторонников, так и противников права священнослужителей свободно слагать сан. Большинство мнений с мест от епископов и епархиальных комитетов было за свободное сложение, с ликвидацией всяких последующих ограничений в правах¹¹³⁰ Но весьма влиятельные лица посчитали это неприемлемым. Известный общественный деятель священник А. Ключарев назвал их позицию «расслабленным нравственным настроением», а снятие сана – «глубоким нравственным падением» и ратовал за строгость закона, ставя в пример позицию II Отделения¹¹³¹. Эксперты также изучили анонимную записку «Вдовство священников», достаточно полно отражавшую мнение «за», отзывы митрополита Филарета¹¹³² и А. Н. Муравьева¹¹³³. В них предложение разрешить свободно слагать священный сан характеризовалось как неканоническое, подрывающее устои Церкви и государства.

Эксперты и их глава князь С. Н. Урусов пришли к выводам, что проблема тесно связана с организацией государственной жизни, учением Православной Церкви и религиозными убеждениями народа, а отступление от суровых законов Николая I вызовет неблагоприятные явления. В то же время, они ясно осознавали, что о сложении сана нельзя рассуждать, руководствуясь только соображениями сторон. Обратившись к истории православия, в том числе – канонического права, II Отделение убедилось в совершенном отсутствии такой постановки вопроса. Везде речь шла об «извержении» из сана, т. е. о снятии сана как мере наказания за проступки, несовместимые со священством¹¹³⁴. Хотя неканоничность николаевского закона стала совершенно ясной, С. Урусов предложил императору сохранить закон 1833 г., легализовавший сложение сана, но предусмотревший за это наказание в виде запрета поступать на государственную службу священникам – в течение 10 лет, диаконам – 6 лет¹¹³⁵.

9 октября 1870 г. С.Урусов представил Александру II доклад с обоснованием отрицательных выводов своего ведомства по всем указанным вопросам и получил полное одобрение¹¹³⁶.

Учитывая вышесказанное, нетрудно понять причины спокойного принятия решения Главного Присутствия 1/20 марта 1871 г.

В последующие 5 лет на основе этих предложений вышло несколько законов о духовенстве и его родственниках. Согласования тоже имели место, но носили частный характер. В 1871–1876 гг. Присутствие рассмотрело вопросы выдачи свидетельств детям духовенства о принадлежности к почетному гражданству¹¹³⁷; о правах не принадлежащих к дворянству или почетному гражданству церковных причетников, исключенных из духовного звания за пороки, лишающие их права на избрание рода жизни¹¹³⁸; о правах на ордена за выслугу лет в духовных должностях¹¹³⁹, о правах мастеровых синодальных типографий, принадлежащих по происхождению к духовному званию, и их детей¹¹⁴⁰; о правах, приобретенных браком с лицами духовного сословия¹¹⁴¹; о разъяснении закона от 26 мая 1869 г. относительно прав детей лиц духовного сословия¹¹⁴².

На этом все вопросы были исчерпаны. Помимо тех возражений, о которых сказано выше, за 5 лет II Отделение выступило с корректировкой предлагаемых мер только раз – 12 марта 1874 г., – возразив против предоставления права торговли и промыслов духовенству, как противоречившего каноническому праву¹¹⁴³. Результатом работы стало издание целого ряда законов, внесших изменения в положение как служащего духовенства, так и его семей.

Например, права, пожалованные детям духовных лиц указом от 30 апреля 1871 г., распространены и на тех, которые родились до принятия отцами духовного сана или звания¹¹⁴⁴.

17 июня того же года Присутствие разъяснило, что теперь не обучающиеся в учреждениях Церкви и не являющиеся членами причтов сыновья духовных лиц могут вступать в брак, не испрашивая разрешения епархиального начальства, а жены и дети их не имеют права на пособия от Церкви; но тем, кто состоит на службе, либо учится, либо является членом причта, разрешение на брак спрашивать нужно, хотя сословное происхождение невесты не играет роли, лишь бы соблюдалось соответствие «церковным правилам о женах лиц, допускаемых к восприятию священства»¹¹⁴⁵. С 11 января 1873 г. окончившие полный курс духовной семинарии на свой счет и не пожелавшие продолжить учебу в духовной академии или идти служить в причты и управленческие структуры Церкви, получили право заниматься другой деятельностью по своему желанию, без обращения за разрешением к духовному начальству¹¹⁴⁶. 31 октября 1872 г. протоиереи и священники, служившие на выборных и иных должностях в епархиальных структурах, в том числе – в правлениях духовных училищ и семинарий, получили право на орден Св. Анны III степени¹¹⁴⁷.

Выше мы уже касались одного из самых жгучих вопросов, который ставили в основном белое духовенство и миряне: о выборном начале¹¹⁴⁸. Тема выборности в процессе обсуждения реформ в церковных и общественных кругах развита в нескольких направлениях. Прихожане и часть духовенства высказывались за восстановление права выбора членов причта¹¹⁴⁹, духовенство – за то, чтобы через реализацию принципа выборности получить доступ к управлению делами Церкви¹¹⁵⁰. Следует отметить, что обсуждение темы раскололо православное общество на сторонников и противников выборности.

Призывы дать верующим право выбора клириков приходской общиной не нашли отклика в Главном Присутствии. Оно остановилось на изучении мнений епархий. В них тоже содержались различные точки зрения, но в основном они касались права духовенства на собрания или съезды и выбора представителей для занятия ряда должностей в епархиальном управлении¹¹⁵¹ Так, епископ херсонский ратовал за пресвитерские советы (совещания): собрания священников благочиннического округа 2 раза в год под председательством благочинного с целью взаимоконтроля деятельности священников, совещания по вопросам пастырской деятельности, общего обсуждения действий и проступков духовных лиц, слушания отчетов священников о работе в приходах¹¹⁵². Вятский епископ предлагал устраивать собрания священников по благочиниям или уездам, а 3-й или 5-й их части ежегодно собираться по распоряжению архиерея и рассматривать те вопросы, которые определит он сам¹¹⁵³. Владимирский писал о съездах духовенства по всем вопросам, касающимся духовенства, в качестве совещательных органов при архиерее¹¹⁵⁴. Из Рижской епархии поступило предложение о съездах священников по благочиниям и съездах благочинных под председательством архиерея¹¹⁵⁵.

За выборы благочинных высказались оренбургский и полоцкий епископы. Последний, кроме того, просил восстановить в западных епархиях прежний порядок управления с ежегодными съездами по уездам¹¹⁵⁶.

Наиболее широкими выглядели суждения комитетов духовенства, созданных архиереями некоторых епархий для выработки предложений Главному Присутствию. Например, киевский епархиальный комитет выступал за собрание духовенства по благочиниям, уездам и за епархиальное с целью поиска средств к нравственному улучшению паствы, избрания некоторых судебных и административных лиц, объявления о своих нуждах.

Новгородцы желали выбирать тех, кому будут поручены надзор и управление в епархии: духовников, благочинных, членов консисторий, духовных правлений, попечительств и даже – представителей духовенства в различные гражданские ведомства.

Петербургский комитет выразился более конкретно, указывал на должности членов консисторий, духовных правлений и попечительств, следователей, депутатов. Допускал даже избрание на некоторые должности диаконов. Кроме того, он ратовал за съезды духовенства. Им вторили архангельский и литовский комитеты.

Все они сходились в одном: духовенство так же, как и все сословия, должно иметь право выбора, а съезды (или собрания) помогут преодолеть разобщенность духовенства, сплотят его и подвигнут к активной деятельности на пользу Церкви и народу¹¹⁵⁷.

Все предложения – и архиереев, и комитетов – не выходили за рамки канонического и церковно-гражданского права империи. Более того, они опирались на традиции и практику некоторых епархий, а потому препятствий к их осуществлению ни Главное Присутствие, ни II Отделение не усматривали. Но, в то же время, оба сошлись во мнении не составлять никаких специальных правил о съездах и выборах, предоставив это на усмотрение архиереев¹¹⁵⁸. Как мы уже знаем, уточнения, регламентирующие задачи и полномочия съездов, были даны только в связи с их деятельностью по отношению к духовной школе.

Действительно, к началу создания Главного Присутствия в ряде епархий архиереи уже разрешили проведение съездов и выборов на некоторые должности¹¹⁵⁹. По сведениям за 1864 г. выборы, например, благочинных производились в Саратовской и Архангельской епархиях. В начале 1866 г. их избирали также в Нижнегородской, Орловской, Киевской, Смоленской, Тамбовской епархиях. Некоторые собирались перейти к выборной системе. В остальных епархиях архиереи предпочитали назначать, иногда выбирая из двух-трех кандидатур, подобранных консисторией¹¹⁶⁰. Обер-прокурор, которому импонировало все, что походило на процессы, протекавшие в светском обществе, 22 декабря 1866 г. обратился к архиереям с рекомендацией выплачивать благочинным пособия, используя местные ресурсы¹¹⁶¹. Впоследствии на местах для этого использовали самые различные источники: от добровольных сборов с клириков до кошельковых и кружечных денег.

Несмотря на различие подходов местных епархиальных властей, выборное начало все же набирало силу. Но не благодаря всплескам эмоций Н. Елагина, М. Морошкина, Д. Ростиславова и их сторонников или желаниям обер-прокурора. Сама жизнь повела духовенство и епископат по этому пути. Необходимость срочного поиска средств на обеспечение духовных учебных заведений и социальные пособия выбывшим за штат, бедным и многое другое способствовала развитию выборного начала. Духовно-училищные епархиальные съезды, собиравшиеся со времени введения новых уставов духовных учебных заведений для выборов представителей в правления училищ и семинарий, превратились в важный элемент епархиального управления. Практика показала, что только они могли находить дополнительные источники финансирования. Поэтому вскоре перечень обсуждаемых вопросов разрастается, включая не только сборы с причтов и открытие параллельных классов, но также учреждение женских епархиальных училищ, изменение учебных программ, социальное обеспечение и даже учреждение епархиальных свечных заводов, оживление пастырской деятельности, развитие ЦПШ и т. д. Однако действовали они в рамках канонического права: повестка дня формировалась епархиальной властью, она же созывала съезд. Ни одно решение съезда не могло быть реализовано без санкции архиерея, да и само исполнение ложилось опять же на консисторию и благочинных.

Поначалу на съезды депутатов избирали от десятков причтов. Но расширение практики съездов потребовало активизации духовенства на местах. Таким образом, этот процесс вдохнул силу в нижний уровень выборного начала. В благочиниях распространяются тоже съезды и советы духовенства. Благочинные съезды обязаны своим происхождением Минской епархии, где они выросли из собраний-соборов священников по благочиниям с целью обсуждения проблем борьбы с католичеством, распространения грамотности в ,народе, катехизической деятельности и т. д. В других епархиях толчок их развитию дала реформа духовной школы. Именно на этих съездах стали избирать депутатов на окружные и епархиальные училищные съезды. Для руководства съезды, собиравшиеся с разрешения епархиальной власти, вырабатывали особые правила. На них избирали благочинных, уточняя круг их обязанностей и определяя источники вознаграждения; решали спорные вопросы и проблемы практики причтов; разбирали конфликты между причтами и благочинными или внутри причтов; осуществляли надзор за поведением духовенства и исполнением пастырских обязанностей и т. д. Съезды могли накладывать штрафы на сумму от 25 коп. до 5 руб. за проступки. Деньги шли в фонд социального обеспечения¹¹⁶².

Благочиннические советы также впервые появились в Минской епархии в 1865 г. по решению архиепископа Михаила (Голубовича). Они состояли из 2-х и более выборных от духовенства и благочинного (он же – председатель). Формировались благочинническими съездами и должны были разбирать конфликты внутри причтов, надзирать за соблюдением церковной дисциплины. Именно к ним поступали жалобы членов причта друг на друга и заявления о проступках духовных лиц.

Правила советов сначала были созданы в Киевской епархии (22 ноября 1868 г. утверждены митрополитом Арсением). Но в основу правил советов других епархий были положены правила Литовской епархии 1870 г., составленные с использованием харьковских и киевских инструкций¹¹⁶³. Ко времени назначения К. П. Победоносцева благочиннические советы уже прочно укоренились в жизни всех епархий.

Таким образом, реформа разрушила сословные рамки, освободила сыновей и дочерей духовенства от сословной «повинности»: одних от необходимости избирать служение в Церкви, других – от обязательного брака с принадлежащими к «своему» сословию. И хотя сословная психология продолжала оказывать влияние на поведение детей и их родителей, ее преодоление стало лишь вопросом времени: ведь члены семей духовных лиц получили прочные правовые гарантии.

Реформа значительно изменила течение епархиальной жизни. К началу 1880-х гг. сложилась хорошо развитая сеть выборных органов белого духовенства, активно решавших наболевшие проблемы.

Итак, реформа духовно-учебных заведений началась с их основного звена. Администрация Д. А. Толстого рассчитывала ввести новый семинарский и училищный устав постепенно, в течение пяти лет. Исходили из двух соображений.

Во-первых, обещанные казной 1,5 миллиона рублей Министерство финансов планировало отпускать не сразу, а постепенно увеличивая, в течение пяти лет – с 1867 по 1871 г. По этой причине единовременная финансовая поддержка реформы во всех учебных округах становилась невозможной. Во-вторых, названный срок определялся и особенностями течения учебного процесса в различных округах: двухлетние учебные циклы там заканчивались не одновременно.

Администрация решила начать с епархий, которые ранее других нашли дополнительные местные средства на материальное обеспечение своих семинарий и училищ. По замыслу чиновников, вводить новый устав следовало одновременно в семинарии и в училищах каждой отдельной епархии, чтобы достичь согласованности и последовательности в обучении детей. Для этого объектом нововведения сначала избрали такие из обеспеченных семинарий с училищами на территории Московского и Казанского учебных округов, в которых двухгодичные курсы в 1867 г. приходились в середине, и потому было удобно разделить их на одногодичные классы. В 1868 г. из тех же соображений реформу намеревались начать в некоторых епархиях Санкт-Петербургского и Киевского учебных округов. В 1869 г. по плану следовало продолжение реформы в Московском и Казанском округах. В 1870 г. – завершение реформы в Санкт-Петербургском и Киевском округах, а в 1871 г. – в Московском и Казанском.

Разделение на одногодичные классы планировали следующим образом. В семинариях из бывшего низшего отделения образовать 1-й и 2-й классы, из среднего – 3-й и 4-й, а из высшего – 5-й и 6-й.

В духовных училищах предполагалось формировать 1-й и 2-й классы из среднего отделения, а 3-й и 4-й из высшего отделения. Причем делить не механически, а лучших учеников определять в высшие классы. Низшее отделение – расформировать, записав сильных учеников в 1-й класс, а из слабых создать так называемые временные одногодичные приготовительные классы, если только местное духовенство того пожелает.

Архиереям как высшему местному училищному начальству Синод дал указание распорядиться о составлении в кратчайшие сроки всеми преподавателями программ по предметам¹¹⁶⁴.

Для того чтобы создать необходимый механизм для приведения реформы в действие, обер-прокурор, даже не поставив в известность Синод, подготовил предложения по реорганизации Духовно-учебного управления. 14 мая 1867 г. одновременно с уставами Александр II утвердил и «Положение об Учебном комитете при Св. Синоде», представленное обер-прокурором. Обосновывая необходимость ликвидации Духовно-учебного управления, тот указал, что по новому уставу семинарий и училищ значительная часть функций по управлению отходит на места¹¹⁶⁵. Таким образом, круг дел центрального органа управления сужался, а значит, отпадала необходимость в содержании громоздкого аппарата. Д. Толстой предлагал:

– Духовно-учебное управление с его присутствием упразднить, дела и книжные запасы передать в Хозяйственное управление;

– переписку и дела по инспекторской части передать в Канцелярию обер-прокурора;

– для обсуждения важнейших учебно-педагогических дел учредить при Синоде Учебный комитет под председательством духовного лица из 9 духовных и светских членов;

– расходы по содержанию комитета отнести на счет процентов с духовно-учебного капитала.

В реорганизации, проведенной Д. А. Толстым, с точки зрения светских чиновников и придворных не было ничего необычного. Напротив, она целиком и полностью отвечала принятой Александром II концепции перестройки бюрократических структур: отдавая часть функций управления на места, расширить самостоятельность и увеличить ответственность местных органов, не тратя при этом ни копейки. За счет такой операции – разгрузить центральные узлы управления, сократить их штат, а из сэкономленных средств добавить жалованье оставшимся чиновникам. Впервые по такому пути пошло Морское министерство, затем и другие. Но для самой Православной Церкви изменения в управлении учебными заведениями по значимости были вполне сопоставимы с акцией Н. Протасова, в смысле усиления власти обер-прокурора Синода. Получалось, что, во-первых, Учебный Комитет лишен права что-либо решать самостоятельно, он только обсуждает проблемы. Во-вторых, решение проблем духовной школы отдано не Синоду, а «Главному Духовному управлению», то есть не ясно, кто же все-таки будет последней инстанцией: Синод или обер-прокурор. Очевидно, что сделано это было специально, для усиления власти инициатора Положения. В-третьих, обер-прокурор взял под свой контроль одно из важнейших направлений руководства учебными заведениями – переписку и дела по инспекторской части. В-четвертых, обер-прокурор получил возможность широкого выбора при назначении членов Комитета, ибо Положение не указывало, сколько именно светских или духовных лиц должно быть в его составе, и оговаривало, что светские назначаются по предложению обер-прокурора. Правда, Положение отдавало назначение председателя (только из духовных лиц) и духовных членов Синоду «по непосредственному его усмотрению», но при том, что даже ни один член Синода, архиерей или настоятель монастыря не назначался без согласия обер-прокурора, право коллегии архиереев превращалось в фикцию.

Каким был круг вопросов, подлежавших обсуждению в Комитете? Это, прежде всего, вопросы, связанные с введением новых уставов училищ и семинарий. Затем – проблемы совершенствования учебно-педагогической части; программы предметов, учебные пособия и литература; отчеты (годовые и ревизоров, но только в учебно-педагогической их части). Следовательно, был создан надзорный орган, который должен был контролировать течение дел через ревизии на местах, обрабатывать полученную информацию и передавать ее выше.

Во главе Комитета был поставлен известный и авторитетный деятель Церкви, протоиерей, бывший настоятель церкви русского посольства в Париже Иосиф Васильев. Постоянными членами были: инспектор и профессор Петербургской духовной академии архимандрит Хрисанф; законоучитель детей великого князя Константина Николаевича протоиерей Самуил Михайловский; законоучитель Института горных инженеров Александр Рудаков; профессор Петербургского университета Благовещенский и профессор Петербургской духовной академии Иларион Чистович; учитель петербургской 3-й гимназии и инспектор Мариинского института Кедров. Ревизорами стали обер-секретарь Синода Ненарокомов и начальник отделения канцелярии обер-прокурора С. В. Керский, оба имевшие степени магистров духовной академии, и отставной педагог П. А. Лебедев.

К переводу на новый устав с начала 1867/68 учебного года, то есть с августа 1867 г., назначили 5 семинарий и 20 уездных училищ в епархиях Астраханской, Рязанской, Нижегородской, Костромской и Самарской. Уже с 1 июля им отпустили деньги по новым штатам.

Верховную администрацию очень беспокоил начальный этап реформы, в связи с чем в указанные епархии Д. А. Толстой откомандировал доверенного чиновника из своей канцелярии действительного статского советника Сергиевского. Он, как мы знаем, был одним из членов Комитета, проектировавшего реформу. Сергиевский дважды объехал семинарии. В первый раз он проверял предварительные распоряжения семинарского начальства и духовно-училищных съездов, которые специально собирались к его прибытию с целью определения возможностей усиления финансовой поддержки семинарий и училищ за счет местных средств и выбирали членов от духовенства в семинарские и училищные правления. При вторичном посещении Сергиевский ревизовал уже самую работу семинарий и училищ по новому уставу, в необходимых случаях давал советы и разъяснения.

Информацию Сергиевского Учебный комитет подверг тщательному изучению. Первые шаги показали, что некоторые положения устава требуют конкретизации. В частности, Комитет выработал подробные правила для духовно-училищных съездов, с определением сроков их созыва, процедуры избрания депутатов, порядка действий. Он разъяснил правила ведения документации, исключения неуспевающих учащихся, смещения некоторых административных чинов.

По просьбе некоторых съездов члены правления, избранные из духовенства, получили возможность посещать занятия. Но при этом Комитет оговорил, что они должны делать это только по предварительному согласованию с начальством учебного заведения и свои замечания о занятиях вносить только в заседание правления.

В число первоочередных работ Учебного комитета следует включить также составление правил об испытании кандидатов на преподавательские места и методических рекомендаций по проведению уроков. Последнее, как мы знаем, было особенно важно, в связи с тем, что реформа ставила перед собой одной из важнейших задач преодоление механического заучивания материалов воспитанниками училищ и семинарий.

В дальнейшем работа Комитета приобрела более спокойный и плановый характер и сосредоточилась на отслеживании хода преобразований, состояния учебных заведений и обеспечения учебного процесса необходимыми пособиями. В частности, пристальное внимание уделялось учебной литературе. Ежегодно Комитет рассматривал до 10 учебников и учебных пособий¹¹⁶⁶. Лучшим из них по его представлению Синод присуждал премии из фонда, специально учрежденного для этой цели архиепископом Макарием (Булгаковым), и рекомендовал учащимся и преподавателям в качестве официально признанных. Тем не менее к 1880 г. еще не все дисциплины были обеспечены таковыми¹¹⁶⁷.

Однако главное, чем занимался Учебный комитет – это ревизии семинарий и училищ, как реформированных, так и еще не затронутых реформой. Они стали настолько частыми, что временами даже посвященным было не ясно, кто же настоящий глава учебного заведения: ректор или ревизор. По некоторым сведениям, Д. А. Толстой всерьез задумывался над тем, чтобы окончательно вытеснить монашествующих из ректорских кресел и заменить их светскими людьми, имеющими хотя бы ученую степень магистра¹¹⁶⁸. Учебный комитет все более становился тем, для чего он был рожден обер-прокурором: его личным инструментом для оперативного руководства реформой и учебными заведениями Церкви.

Неудивительно, что постепенно объем работы ревизоров возрастал, и в августе 1871 г. их число увеличилось до пяти. Интенсивные проверки были выгодны прежде всего Д. Толстому, так как все ревизоры были его ставленниками и выполняли его поручения, в том числе даже выходившие за рамки их компетенции. По наблюдению одного из высокопоставленных духовных лиц, светские ревизоры использовались обер-прокурором в целях установления прямого контроля над епархиальными духовными учебными заведениями¹¹⁶⁹.

Детище графа еще более отдалило синодальных архиереев от руководства и контроля духовно-учебных заведений. Вскоре в столице появилось расхожее выражение: «Учебный Комитет – это Синод по учебным делам». Один из членов Комитета с насмешкой рассказывал о взаимоотношениях своего учреждения с Синодом: «Вот нарочно, в пику Комитету возьмет да и переделает какое-либо наше распоряжение! Но они дела не знают: дело воротится к нам же. Мы по всем пунктам его разработаем, да и снова в Синод, а они и остаются с носом. Где же им с нами тягаться?»¹¹⁷⁰

Как отнеслось духовенство к началу реформы? Мы видели, что когда шла работа над проектом, оно проявляло беспокойство, которое становилось все более и более серьезным по мере приближения развязки. Без преувеличения можно сказать, что настроение тревожного ожидания стало всеобщим. Его вызывало в особенности то положение уставов, где четко определялось количество учащихся, и явно не в пользу духовенства. Незадолго до утверждения уставов митрополит Филарет, неоднократно писавший Д. А. Толстому о проблемах семинарской реформы и раздосадованный его уклончивостью, обратился к митрополиту Исидору, чтобы через него довести свое мнение до Синода. Он высказывался против какого бы то ни было сокращения мест в духовных школах. «В Казанской епархии на 200 душ – мулла, и на 1500 или на 2000 – священник. Надлежало бы умножить число священников: напротив того, немало и существующих вакансий не заняты. Почему? Вследствие нормального числа учеников семинарии.

По известиям из некоторых епархий (из многих слышать нельзя) духовенство в скорби и в опасении, прочитав предварительные сведения о будущем уставе семинарий. Государственною властию провозглашено, что духовенство бедно и требует пособий; пособий не дано; и в то же время духовенство видит уменьшение прежних пособий для воспитания своих детей, и требование, чтобы оно своим иждивением учреждало параллельные классы при духовных училищах, или и самые училища для своих детей...»¹¹⁷¹.

Действительно, по предварительным прикидкам выходило, что предстоит значительно сократить число учащихся в семинариях. В некоторых епархиях цифры выглядели для духовенства просто ошеломляющими. Так, епископ Саратовский Иоанникий (Руднев) подсчитал, что придется уволить единовременно более 450 человек, то есть почти половину учащихся¹¹⁷².

В среде иерархов, причастных к разработке семинарско-училищной реформы, сохранялся определенный скептицизм к затее графа. По словам митрополита Исидора, «сами составители Устава не дошли до совершенного убеждения в пользе предначертанного преобразования. Господин обер-прокурор, представляя его величеству новый устав на утверждение, выразил такую мысль: хуже того, как было, не будет, а может быть, будет лучше»¹¹⁷³.

Если новые уставы приводили в смущение хорошо информированных и умудренных опытом административной работы архиереев, то реакцию низов духовенства иначе как паникой не назовешь. Как вспоминает учащийся Владимирской семинарии, «грозы боялись все: и преподаватели и воспитанники; одни думали, что их оставят за штатом, другие боялись того, что их заставят принять священнические должности, а воспитанники боялись, что их исключат из семинарии, которую наполнят учениками из светских учебных заведений»¹¹⁷⁴. Опасения были обоснованы, поскольку в тогдашнем законодательном пространстве выход из сословия был, как мы знаем, затруднен, а его варианты открывали далеко не лучшие, по мнению духовенства, перспективы для детей.

Начальная стадия реализации уставов ознаменовалась последней попыткой иерархии отвергнуть новшества. Неблагодарную роль взял на себя новый митрополит Московский Иннокентий (Вениаминов), в начале 1868 г. назначенный на кафедру. Находясь до переезда в столицу в Америке, он плохо представлял себе происходящее. С другой стороны, у него не было никакой возможности повлиять на подготовку уставов. Но теперь, став одним из первоиерархов, он впал в заблуждение относительно возможностей, которые давали московская кафедра и титул члена Синода. К своему первому присутствованию в Синоде митр. Иннокентий подготовил целый ряд предложений по исправлению явных недостатков церковной жизни, в том числе и по упомянутым уставам.

Однако его попытки поставить на обсуждение вопрос о духовных школах разбивались о протасовскую бюрократическую систему. Так прошло около полугода. И тогда, отправляясь в отпуск в Москву, митр. Иннокентий направил обер-прокурору письмо с требованием немедленно пересмотреть семинарский и училищный уставы. Разбор их недостатков ему помогали подготовить архимандриты Никодим и Сергий.

Видя, что митрополит не унимается, Д. А. Толстой решил дать ему предметный урок. Обер-прокурор находился в выигрышном положении: уставы утверждены царем недавно, и их введение только начиналось. При подготовке они прошли все необходимые формальные процедуры. Издать распоряжение, отменяющее их, можно было только с ведома царя, который, конечно, вряд ли захотел бы, если бы даже убедился в правоте митр. Иннокентия, отменять собственное решение в ущерб своей репутации. И вот 10 апреля 1869 г. Д. А. Толстой представил Александру II доклад об особом мнении московского митрополита. В нем, в частности, говорилось: «Следя постоянно, в течение почти 2-х лет, за исполнением этих новых законоположений, предварительно рассмотренных во всей подробности и одобренных покойным митрополитом Филаретом (выделено мною. – Р. С), я не мог заметить в них никаких существенных недостатков». Хотя, говорит далее Д. Толстой, и были некоторые недоразумения в исполнении, но это – судьба всякого нововведения, и из-за них нет никакой необходимости тут же менять уставы. Он предлагал рассмотреть требование митр. Иннокентия в Синоде, «но результаты не предавать гласности», и получил согласие император¹¹⁷⁵.

Таким образом, Д. Толстой без особых усилий предрешил исход дела. Да и трудно было ожидать, что новоиспеченный митрополит сможет погубить любимое детище чиновника, находившегося в фаворе.

Внеочередное заседание Синода, проходившее даже не в Присутствии, а в покоях петербургского митрополита, состоялось вскоре после Пасхи. Обер-прокурор, уверенный в результате, не пришел, а прислал директора канцелярии. Митр. Иннокентий подверг уставы подробному разбору¹¹⁷⁶. По существу, он выступал за новую реформу. Требовал полновластия Синода и епархиальных архиереев в управлении духовной школой, устранения светских преподавателей, обязательного присутствия воспитанников на богослужениях, сокращения часов на древние языки, ориентации семинарий на подготовку кандидатов в сельские священники и т. п. Таким образом, митр. Иннокентий в основном повторил в Синоде то, что когда-то обсуждал с покойным митр. Филаретом. К своему удивлению и разочарованию, он встретил враждебное отношение коллег. Те отвергли все его предложения. Иного ожидать было невозможно, ибо признать замечания означало признать собственную некомпетентность: ведь уставы Синод одобрил почти в том же составе.

За оскорбление нужно было платить. В этом митр. Иннокентий убедился тут же. Опровержения, критика посыпались со всех сторон. Очень старался протоиерей В. Б. Бажанов. Он обрушился на митрополита, как выразился один из присутствовавших на заседании, «с сильными укорами». Но особенно резко выступил против митрополит Исидор, возможно, использовавший случай для того, чтобы изменить к лучшему мнение о себе двора и обер-прокурора. Рассказывали, что «именно он, Исидор, так отделал митрополита Иннокентия за его возражения против обер-прокурорских уставов, что тот совсем опешил и стушевался»¹¹⁷⁷.

Замечания митрополита Иннокентия члены Синода признали «неосновательными и отчасти дерзкими». Но в письменном определении от 7 мая 1869 г. формулировка была несколько смягчена. Синод указал, что некоторые из них уже обсуждались при утверждении нового устава и были «по состоянию средств духовного ведомства и некоторым другим причинам признаны одни, хотя и весьма желательными, но, к сожалению, не осуществимыми в настоящее время, другие мало удобными к применению»¹¹⁷⁸. В заключение было указано, что новые уставы только вводятся, и потому не дали пока ни положительного, ни отрицательного опыта, который мог бы стать предметом рассмотрения.

Поражение митр. Иннокентия было полным: та же участь постигла и все остальные вопросы, поставленные им. Так, личные выгоды одних и сознание собственного бессилия других снова оказались для членов Синода выше интересов Церкви.

Реформа профессиональной школы началась при интенсивной финансовой поддержке казны. К переводу на устав 14 мая 1867 г. первоначально предназначались 5 семинарий с училищами в епархиях Астраханской, Костромской, Нижегородской, Рязанской и Самарской. Заранее от их руководства Синод затребовал сведения и планы приведения материальной базы в соответствие с новыми правилами. Особое внимание обращалось на обустройство классных комнат и общежитий. Как и планировалось, казна отпустила в 1867 г. 300 000 руб. Но из них на упомянутые пять семинарий ассигновали только 131910 руб. Остальные деньги – 168 068 руб. – истратили на увеличение окладов до размера, установленного новыми штатами, ректорам, преподавателям и служащим семинарий и училищ еще в 32-х губерниях. Таким образом, использовалась первая же возможность немедленно прекратить их бегство в светскую школу и другие учреждения. Помимо казенных, на духовную школу в 1867 г. поступили 703 873 руб. из капитала упраздненного Духовно-учебного управления.

Озабоченный правильным расходованием отпущенных денег, Синод принял 3 июля 1867 г. специальное постановление, чтобы те 90 руб. (вместо 33 руб. ранее), которые отпущены на каждого казеннокоштного учащегося семинарии в соответствии со штатами преобразуемых семинарий (или соответствующие суммы духовных училищ), местное начальство расходовало исключительно на штатных казеннокоштных. И ни в коем случае не следовало укоренившейся незаконной практике экономить из этих сумм, либо покрывать какие-то другие расходы, а то и «содержать большее противу положенного штатом число казеннокоштных».

Одновременно во всех епархиях ввели те положения устава, которые не требовали никаких материальных затрат: изменяли управление; исключили ненужные предметы, усилив за счет этого преподавание классических языков; большее внимание обратили на нравственное воспитание в духе нового закона. Исключением стала Пензенская семинария. Архиерей нашел необходимые средства и полностью реформировал ее, не дожидаясь положенных дотаций.

Планы перехода на новый устав, так замечательно расписанные на бумаге, имели для учащихся совершенно неожиданные последствия. Воспитанник Воронежской семинарии вспоминал следующее. Разделение на одногодичные классы отделений семинарии, с зачислением лучших учеников в высшие классы, а остальных – в промежуточные и первый, привело к тому, что первый выпуск по новому уставу состоял из посредственных воспитанников. «Им пришлось проучиться в семинарии лишний год, – вспоминал он, – принесший им манну с неба: ибо ученики, считавшиеся посредственными по успехам и прилежанию, занимавшие безобидную середину между товарищами, вдруг сделались первыми... За сим эти, когда-то лучшие ученики, окончили полный курс и разошлись на должности учителей народных школ в ожидании священства где-нибудь в убогом сельце. А худшие товарищи за то, что проучились лишний год, отправлены были, как первые ученики, в духовные академии, а иные... без труда проникли в университеты...»¹¹⁷⁹.

Так началась реформа духовной школы. Казалось, что успех намеченного был обеспечен. Однако уже вскоре, несмотря на бодрые рапорты Д. А. Толстого императору, стало очевидным, что его план не продуман, по меньшей мере, в части материального обеспечения акции, и не учитывает ее масштабов. В самом деле, в 1871 г. реформе подверглись только 20 семинарий и 72 училища¹¹⁸⁰. То есть в оставшиеся 2 года планового срока требовалось реформировать еще более половины учебных заведений: 31 семинарию и 112 училищ. А это угрожало провалом. Положение мог спасти только срочный приток денег. К их поиску и обратились высшие органы управления Церковью.

Анализируя создавшееся положение, Синод в определении от 24 апреля 1870 г. «О преобразовании духовно-учебных заведений» отметил, что выявились 2 главных препятствия: недостаток помещений (некоторые епархии не успели даже подготовить проекты зданий) и недостаток средств. Действительно, только на строительные расходы уже было заявлено 1 945 603 руб., тогда как по расчетам реформаторов в год предполагалось тратить всего 200 тыс. руб. Увеличения ассигнований за счет казны ждать не приходилось. Взять недостающую сумму, чтобы уложиться в срок, из неприкосновенных капиталов тоже не представлялось возможным, так как, приступая к реформе, Синод исходил из того, что проценты с них покроют часть издержек по содержанию духовных учебный заведений¹¹⁸¹.

Выход представлялся один: пересмотреть график реформы, что и сделали. В 1870 г. перемены коснулись только Казанской, Вятской, Иркутской и Кавказской епархий, в которых семинарские и училищные здания наиболее отвечали требованиям. В оставшихся 26 епархиях предполагалось завершить преобразования в течение последующих трех лет.

Но проблема не исчерпывалась только вышесказанным. Устав 14 мая предусматривал, как мы знаем, новый порядок финансирования епархиальных духовных школ, при котором в более выгодном положении оказались епархии, в наибольшей степени занижавшие доход от продажи свечей. Ведь Устав разрешал открывать для детей духовенства, не попавших в семинарии, параллельные классы только за счет местных средств. Естественно, найти их могли там, где они в действительности были. Епархии, перечислявшие в Синод почти всю (или значительную) долю свечных денег, оказались в наименее выгодном положении.

Резервы их были весьма скудными, в то время как часть их собственных свечных денег перераспределялась Синодом на нужды других. По оценкам самого Синода, сокрытие дохода приобрело очень значительные масштабы: «При полном произволе в показании свечного дохода и невозможности учета действительного поступления оного, в результате оказывалось, что одни епархии доставляли на учебную часть духовного ведомства половину и более половины общего поступления кошелькового, кружечного и свечного сборов, а другие только 1/5, 1/7 и даже 1/19 часть их»¹¹⁸².

Плюс ко всему новый торговый устав не содержал прямого указания на закон, установивший монополию церкви на продажу церковных свечей, чем тут же воспользовались предприимчивые коммерсанты, нанося ей ущерб.

На местах в поисках средств дружно обратились к многолетнему опыту подтасовки отчетности, полагая, что лучше на свечные деньги обустраивать епархиальные учебные заведения для собственных детей, чем оказывать помощь сомнительно нуждающимся. Показатель свечного сбора дрогнул и стремительно покатился вниз:

1866 г. –1 150 720 руб.

1867 г. –1355 992 руб.

1868 г. –1408 977 руб.

1869 г. –1 389 909 руб.

То есть в 1868 г., первом после начала реформы, прирост поступлений значительно сократился: если сбор

1867 г. превышал сбор 1866 г. на 205 271 рубль, то сбор

1868 г. превысил предыдущий всего на 52 984 рубля. А в

1869 г. денег поступило уже на 19 068 рублей меньше, чем в 1868 г.

Вполне естественно, что Синод не мог оставить без внимания уменьшение доходов, на которые твердо рассчитывал заранее, давая согласие реформировать духовную школу. Некогда отвергнутые предложения архиеп. Димитрия Херсонского неожиданно оказались самым разумным выходом из создавшегося положения. Срочно был разработан указ, подписанный Александром II 21 декабря 1870 г. «О замене свечного сбора процентным с доходов кружечного, кошелькового и свечного на потребности по учебной части духовного ведомства». Теперь церкви должны были отчислять в распоряжение Синода определенный процент со всех основных сборов: свечного, кружечного и кошелькового. За точку отсчета, т. е. за 100%, брались совокупные доходы 1868 г., – года, после которого они начали снижаться. Для разных епархий установили различную величину отчислений: 10% в год – с Волынской, Литовской, Минской, Могилевской, Полоцкой и Рижской; 21% – со всех остальных, исключая Варшавскую, Донскую, Камчатскую, Якутскую епархии и Грузинский экзархат, которые не отсылали свечной сбор в Синод, а расходовали его сами на месте.

При каких-либо изменениях, которые влекли за собой уменьшение доходов (например, временное прекращение богослужения в связи с постройкой новой церкви взамен обветшавшей или сгоревшей), сумма отчислений не должна была уменьшаться. Недостающую часть закон 21 декабря предписывал епархиальной власти собирать со всех церквей путем раскладки. Но при одном условии: чтобы добавочный сбор по каждой церкви не превышал 2% с рубля «с суммы поступления по оной доходов кошельковых, кружечных и свечных за 1868 год».

Доход от продажи венчиков и листов разрешительной молитвы получил новое целевое назначение. Он поступал в распоряжение окружных съездов местного духовенства, но расходовать его могли только на содержание бедных учеников духовных училищ и закупку тех же венчиков и листов в синодальных типографиях.

Поскольку изменили принцип сбора и расходования денег, то отпала необходимость ревизии свечного дохода Контролем при Синоде. Новый закон отменил его, и свечные деньги учитывали теперь так же, как кружечные и кошельковые. Искали и другие пути увеличения церковных доходов. Епархиальным съездам предоставлялось право ходатайствовать перед архиереями об открытии на общие церковные деньги свечных заводов или свечных лавок, чтобы увеличить доход¹¹⁸³. Несколько позднее, в 1873 г., Синод утвердил мнение Учебного комитета о допустимости сборов денег на сверхштатные расходы по духовно-учебным заведениям из общих церковных доходов помимо установленного предела в 21%¹¹⁸⁴. Вопрос возник в связи с тем, что в Вятской епархии не хватало местных средств на содержание духовных школ в 1871 г., и тогда съезд принял решение разверстать недостающую сумму между церквами. Однако староста Николаевской церкви г. Елабуги отказался внести требуемые деньги (271 руб. 48 коп.). Продолжительный конфликт потребовал в конечном итоге вмешательства высших органов управления.

Решение, принятое по частному вопросу, не стабилизировало ситуацию. Ежегодные дополнительные крупные вливания казенных денег в 1871 г. закончились, а реформа еще далеко не завершилась. Между тем требовалось увеличивать расходы еще и из-за растущей дороговизны. Для пополнения средств Синод был вынужден 28 января 1879 г. принять новое постановление о процентном сборе с кошельковых, кружечных и свечных денег. Оно скорректировало закон от 21 декабря 1870 г. Во всех епархиях, кроме находившихся на особом положении, отчисления в Синод увеличивались на 4%. При временном прекращении поступлений денег из какого-либо прихода по-прежнему предписывалось делать раскладку, но теперь из расчета не 2-х, а 4% с суммы, поступившей в 1868 г. от указанных источников дохода¹¹⁸⁵.

Несмотря на усилия центра, на протяжении всех лет от начала реформы и до отставки Д. А. Толстого потребности в ремонте и строительстве семинарских зданий ни разу не удовлетворялись полностью, что видно из следующей таблицы¹¹⁸⁶.

То есть реформа хронически отставала в развитии одного из важнейших элементов: оборудовании нормальных помещений для занятий и общежитий для всех учащихся, без чего зачинатели перемен не мыслили успеха. Даже через 10 лет после начала она так и не была завершена: вне ее оставались Камчатская, Курская и Тверская епархии, а также Киевская семинария с пятью училищами. Пытаясь разобраться в причинах неудачи и оправдать себя, Д. А. Толстой в юбилейном отчете сослался на то, что виновна растущая дороговизна «жизненных припасов», из-за которой сверх штатных сумм пришлось прибавить на духовные академии 9800 руб. и семинарии 74 022 руб. Кроме того, не удалось правильно спрогнозировать строительные расходы: с 1869 по 1877 г. на приведение в соответствие с новым уставом академических, семинарских и училищных зданий израсходовано около 3 500 000 руб., а для завершения начатого потребуется еще до 2 500 000 руб. Но и это не все. Для окончания реформы в оставшихся 3-х епархиях нужно будет увеличить постоянный расход учебного капитала ежегодно на 75 000 руб. Обер-прокурор, ежегодно восславлявший успехи затеянной им реформы в докладах царю и отчетах, был вынужден признать, что «при таких условиях в недалеком будущем легко может встретиться затруднение к дальнейшим прибавкам на содержание духовно-учебных заведений, по недостаточности свободных средств в духовно-учебном капитале¹¹⁸⁷. Таким образом, в конечном итоге Д. А. Толстой привел духовную школу к тому, от чего ее столько лет пытались спасти: к недостатку финансовых средств.

С самого начала реформы большое значение отводилось и привлечению местных средств. Отчасти это было мерой вынужденной, как бы уступкой белому духовенству. Ведь реформа началась тогда, когда законов, отменяющих сословную замкнутость духовенства, еще принято не было. Первый из них появился только через 2 года – 26 мая 1869 г. Следовательно, нужно было не только добиваться намеченного результата реформы, но и успокоить духовенство.

Разрешая оставлять всех детей духовенства в реформированных учебных заведениях, новый устав как бы выдвигал приходскому духовенству ультиматум: если хотите, чтобы дети, оказавшиеся вне штатного числа воспитанников, продолжали учебу, найдите деньги на создание требуемых условий. И съезды искали. Духовенство, частью по традиции, частью по бедности стремившееся обучать сыновей в «своей» школе, объединила и вдохновляла одна мысль: чтобы дети не оказались вдруг отторгнутыми от возможности получить образование.

Духовно-училищные съезды, состоявшиеся накануне 1867/68 учебного года в упомянутых 5 епархиях, нашли по местным масштабам, довольно значительные средства. Так, духовенство Рязанской епархии изыскало более 32 000 руб., полностью покрывшие потребности семинарии и училищ, приобрело дом для второго училища в г. Рязани. Пути увеличения местных средств были самые разные. Духовенство Костромской епархии выделило дополнительно 17 440 руб., частью за счет церковных доходов, а частью за счет обязательного ежегодного взноса из личных средств (от него освободили только очень бедных). В Астраханской епархии добавили 11 559 руб. за счет увеличения свечного сбора, и кафедральный собор пожертвовал пятипроцентный тысячный непрерывно-доходный билет. В Нижегородской 8 504 руб. взяли из общих церковных и монастырских доходов, а богатый Макарьевский монастырь отдал под училище, не имевшее собственного помещения, каменный дом в Нижнем Новгороде. В Самарской епархии назначили 12 000 руб. из свечных доходов, арендовали дом для устройства общежития¹¹⁸⁸.

Несмотря на то, что официально реформировались только упомянутые семинарии и училища, многие епархии уже в 1867 г. не остались в стороне от процесса обновления и по собственной инициативе начали увеличивать финансирование и укрепление материальной базы своих духовно-учебных заведений. В 11 епархиях духовные власти смогли организовать сбор пожертвований на сумму 69 996 руб. за счет общих церковных доходов, монастырей и архиерейских домов, с обязательством превратить их в ежегодный взнос. В том числе:

А в Тобольской епархии приняли решение изымать на нужды духовной школы половину свечной прибыли в 32-х полковых церквах, до того состоявших на особом положении и не перечислявших свечные деньги ни в одно из ведомств Синода.

Во многих епархиях на учебные заведения жертвовали и частные лица. В 1867 г. в основном это были небольшие вклады. Самый крупный дар – библиотека в 1066 томов на сумму около 4000 руб. – поступил от архимандрита Иеронима, настоятеля Крестовоздвиженского монастыря Вятской епархии.

В последующие годы поиски средств на содержание учебных заведений продолжают оставаться одной из первоочередных задач местного духовенства. При этом немало средств поступало от монастырей и архиерейских домов, особенно в тех епархиях, где находились известные православные святыни, а значит, и пожертвования паломников были велики. Среди них – Троице-Сергиева Лавра, оказывавшая значительную помощь Московской духовной академии; Перервинский монастырь, только за 1861–1871 гг. выделивший из доходов Иверской часовни 369 696 руб.¹¹⁸⁹; Покровский монастырь и Давидова пустынь, по предложению митрополита Филарета ежегодно отпускавшие на 2 московские семинарии и училища епархии по 6000 руб.¹¹⁹⁰; Никольский Радовицкий монастырь Рязанской епархии, давший 44 550 руб. на строительство семинарии¹¹⁹¹; монастыри Тамбовской епархии, за первые 4 года реформы ассигновавшие на местную семинарию и училище около 8 000 руб.¹¹⁹²

Единовременные пожертвования поступали от архиереев, монастырских властей. В качестве примера можно привести архиепископа Литовского Макария (Булгакова), учредившего ежегодную премию в 2 000 руб. за лучшие учебники и учебные пособия для духовно-учебных заведений. А настоятельница Флоровской обители Киева игумения Парфения отдала на духовную школу 10 000 руб.¹¹⁹³

По мере того как расширялась география реформы, внимание местного духовенства все более и более сосредоточивалось на обеспечении своекоштных учащихся, т. е. сверхштатных. Ведь устав однозначно требовал, чтобы условия их содержания были полностью адекватны условиям содержания казеннокоштных¹¹⁹⁴. Поэтому, в дополнение к ежегодным отпускам, съезды занимались изысканием дополнительных средств. Они шли, главным образом, на увеличение числа учащихся и устройство общежитий для своекоштных, т. е. на те нужды, удовлетворение которых полностью ложилось на епархии. Так например, в 1869 г. съезд духовенства Тверской епархии, помимо регулярного взноса в 7741 руб., нашел возможным выделить 4950 руб. из кошельковых сумм и личных средств на открытие параллельного класса в низшем отделении семинарии¹¹⁹⁵, январский 1874 г. съезд духовенства Тамбовской епархии – 30 000 руб. на общежитие для 200 своекоштных¹¹⁹⁶.

Даже в бедных западных епархиях духовенство нашло возможным в складчину решать общие вопросы. В Подольской епархии 1300 причтов собрали 21 367 руб. на строительство общежития, предварительно оценив выгоды совместного содержания детей¹¹⁹⁷.

Со своей стороны, церковные власти всех рангов оказывали на духовенство давление для скорейшего решения вопроса об общежитиях, поскольку те являлись одним из важнейших элементов системы нравственного воспитания учащихся, организуемой новым уставом. Устройство общежитий сулило родителям много плюсов: ребенок оказывался под присмотром; регулярно питался; жил в относительно хорошем помещении, где в положенные сроки менялось постельное белье, производилась уборка; он приобретал навыки личной гигиены; общался с детьми своего круга, имел возможность тут же воспользоваться библиотекой. И все это – практически за те же деньги, которые тратились ранее на наем квартиры.

Что конкретно представляло собой такое общежитие (по крайней мере, внешне), видно на примере Подольской семинарии. Содержание одного ученика обходилось в 70 руб. в год, из которых 45 руб. 60 коп. шло на питание, а 20 руб. 40 коп. – на содержание дома и другие расходы: отопление, освещение стеариновыми свечами 15 жилых комнат и керосиновыми лампами коридоров, на побелку, стирку белья, починку медной посуды, чистку дымоходов; на содержание столовой, эконома, священника семинарской церкви и пары лошадей. Рацион состоял из утреннего чая с полуфунтовой булкой, обеда из трех блюд (в праздники – 4) и ужина¹¹⁹⁸.

В ряде епархий до обеспечения общежитием всех учащихся местные власти прилагали усилия к тому, чтобы выполнить требование устава на переходный период: селить учащихся группами невдалеке от учебного заведения¹¹⁹⁹. Так поступало, например, начальство открытой в 1869 г. Донской семинарии¹²⁰⁰. Действительно, обеспечение общежитиями хотя и требовало на первых порах немалых издержек от духовенства, но в перспективе сулило ему некоторую материальную выгоду. Ведь плата за квартиру в разных местностях России составляла в начале 1870-х годов от 8 до 12 руб. в год, не считая обуви и одежды. Таким образом, за 9 учебных месяцев нужно было заплатить от 72 до 108 руб., тогда как плата за общежитие с полным пансионом была ниже, мы видели на примере Подольской епархии.

Тем не менее нашлись епархии, духовенство которых в своей массе заняло резко отрицательную позицию именно по вопросу устройства общежитий. Главными причинами были опасения инспекторского надзора, угнетающего свободу учеников; изоляции их от общества (а значит – и лишение частицы так необходимого духовенству знания светской жизни); превращение общежитий в подобие старой бурсы.

Особенно резко отнеслось к данной проблеме духовенство Волынской епархии. Проходил съезд за съездом, а преодолеть упорство депутатов местной епархиальной администрации все не удавалось¹²⁰¹. И это – несмотря на то, что условия содержания учеников на квартирах были очень скверные. За 6 руб. в месяц в городе Кременце, где помещалась семинария, можно было снять место со стиркой белья и обедом из двух блюд, без ужина и завтрака. За 12 руб. иметь завтрак (стакан чая или молока с однокопеечной булкой), обед из трех блюд, ужин из двух блюд и стирку белья. Причем многие столовались вовсе не в том доме, где снимали квартиры¹²⁰².

Последние представляли собой жалкое зрелище, поскольку, как и всюду, угол семинаристам сдавали не зажиточные, а бедные люди. В 1874 г., когда Волынскую семинарию ревизовал член Учебного комитета Зинченко, ректор и инспектор пребывали в очень затруднительном положении, размышляя, по каким квартирам его повести, чтобы «не сразу поразить его убожеством и неопрятностью». По рассказам инспектора семинарии, часть квартир была расположена в непролазных от грязи улицах и закоулках, другие – очень тесны и перенаселены¹²⁰³. Все же, несмотря на принятые меры, некоторая часть семинаристов так и проживала к 1880 г. на квартирах¹²⁰⁴.

Одним из приоритетов реформы, как известно, стала педагогическая подготовка будущего духовенства в расчете на его грамотное участие в начальном народном образовании во время служения в приходе, а также бесперебойное замещение преподавательских должностей в духовных училищах и семинариях. В связи с этим, еще до начала реформы, с 1866 г. при семинариях стали повсеместно открывать воскресные школы. В определении Синода, которое поставило задачу организации воскресных школ перед епархиальным и семинарским начальствами, их основная цель обозначена как практическое ознакомление воспитанников с педагогическими приемами. В результате в 1867 г., перед реформой, их насчитывалось уже 37. Некоторые достигли внушительных размеров. В Самарской, Полтавской, Кишиневской и Владимирской епархиях число учащихся в каждой превысило 100 человек, причем в учениках состояли не только дети разных возрастов, но и взрослые, от 18 до 40 лет. В основном они происходили из бедняков, но в некоторых школах учились дети купцов, духовенства и чиновников. Предметами изучения были: Закон Божий, письмо, чтение, первые действия арифметики, а кое-где сообщались и сведения из священной и отечественной истории, географии; обучали также церковному пению¹²⁰⁵. Таким образом, воскресные школы можно сравнить со школами грамоты. Преподавание вели под руководством наставников воспитанники старших классов семинарий. Надзор находился в руках ректора.

Для учащихся школы были бесплатными. Более того, на каждую из них Д. А. Толстой как министр распорядился ежегодно отпускать из специального фонда Министерства народного просвещения 160 руб. На них покупали учебники, письменные принадлежности, премировали практикантов. Впоследствии пособие увеличилось до 300 руб.¹²⁰⁶

Желая активизировать процесс создания воскресных школ, 23 ноября 1867 г. обер-прокурор просил Синод узнать у архиереев, нет ли возможности проводить занятия не только по воскресеньям, но и по праздничным дням, а также поощрить учеников семинарий, бесплатно практикующих в них¹²⁰⁷. Присланные с мест сведения весьма любопытны. Оказалось, что практика работы многих воскресных школ опровергала их наименование. Некоторые из них работали ежедневно, в самые разные дни недели. Так, при Черниговской семинарии с 12 марта 1867 г. открыли две школы: праздничную и ежедневную, и в них учат и сами преподаватели семинарий. При Харьковской семинарии – тоже ежедневная, в которую приводят детей даже крестьяне, помещая их на квартирах¹²⁰⁸. При Петербургской занятия вели и по субботам, в Смоленской – и по праздничным дням, в Волынской – по вторникам и четвергам¹²⁰⁹.

В организации работ воскресных школ встречались разного рода затруднения. Например, в Вятской епархии школу поместили в стенах духовного училища, стоявшего на самой большой рыночной площади города. Сначала с наполнением проблем не было: в нее приходили крестьянские мальчишки, приезжавшие с родителями в воскресенье на рынок. Но вот в 1868 г. торговля по воскресным дням прекратилась, и школа совсем бы опустела, если бы ее не стали посещать ученики приходских и уездных училищ. Преосвященный Аполлос сообщал, что по желанию родителей ученики разделены на группы. Каждой из них назначен постоянный учитель-старшеклассник из лучших учеников, который дает родителям обещание непременно выучить детей грамоте. Занятия в школе проходили по восресеньям и праздничным дням с 8 до 9 утра, то есть до начала обедни. Затем учеников вели в церковь на богослужение. В будни – с 15 до 17 часов. Семинарское начальство решило ввести в аттестат выпускников запись о том, сколько мальчиков обучено. Планировалось расширить круг предметов, ввести обучение священной истории по картинкам¹²¹⁰.

Кое-где воскресные школы открыть так и не удалось. Так, в ответ на требования Синода, Новочеркасская семинария дважды – 26 февраля 1870 г. и 13 марта 1873 г.– отвечала, что школы при ней нет «по неимению желающих обучаться в ней»¹²¹¹.

С отставкой Д. А. Толстого и разделением постов обер-прокурора и министра народного просвещения число воскресных школ буквально за один год резко сократилось. Причина заключалась в том, что с увольнением Д. А. Толстого Министерство народного просвещения перестало отпускать на них деньги. Сами же семинарии средств не имели¹²¹². Новому обер-прокурору К. П. Победоносцеву, вполне сознававшему роль воскресных школ в деле религиозно-нравственного воспитания народа, пришлось срочно искать средства, чтобы вернуть все в прежнее русло.

Как оказалось, неохотно шло духовенство преподавать Закон Божий в учебные заведения Министерства народного просвещения, хотя положение на этот счет не изменилось и закон по-прежнему предоставлял ему здесь первенство. Проблема замещения законоучительских мест с каждым годом обострялась¹²¹³. По данным Министерства народного просвещения, в 1880 г. около 3000 священников по разным причинам отказались преподавать Закон Божий. Начальство было вынуждено, даже с нарушениями закона, ставить на эту должность светских лиц, которых уже насчитывалось до 2000.

С другой стороны, приходское духовенство не пошло в сельские школы учительствовать, ссылаясь на занятость.

В 1869 г. приступили к реформе духовных академий, рассчитанной на 5 лет. План перехода на новый устав состоял в следующем.

Учитывая циклы обучения в существовавших тогда 2-х годичных отделениях, решили, что в Петербургской и Киевской академиях, где в 1869 г. заканчивался двухгодичный курс и одни студенты должны были перейти в старшее отделение, а другие – быть приняты, поступить так. Из нового набора сформировать первый годичный курс по новому уставу, а из переведенных в старшие отделения – 3-й курс. В 1870 г. в них было три курса (без третьего), а в 1871 г. – тоже три курса, но уже непрерывно следующие друг за другом. Наконец в 1872 г. переход на новый устав в Петербурге и Киеве завершился. Подобным образом, но с 1870 г. по 1873 г., совершился переход в Московской и Казанской академиях¹²¹⁴. В последний год академической реформы Учебный Комитет провел через Синод единые для всех академий положения о порядке аттестации на присвоение ученых степеней и звания действительного студента¹²¹⁵.

Новый устав, как известно, требовал, чтобы ректоры и ординарные профессоры академий обязательно имели ученую степень доктора. Специальным решением Синода их всех оставили на занимаемых должностях, но был установлен срок – 3 года – в течение которого не имевшие докторской степени обязаны были защитить диссертации или вместо них представить серьезные исследования для получения той же степени¹²¹⁶. В связи с этим пришлось взяться за перо ректору Казанской академии архиеп. Никанору (Бровковичу), назначенному на должность в 1868 г.¹²¹⁷, и защищать докторскую диссертацию.

Несмотря на трудности, новые уставы постепенно распространяли свое действие на внутреннее устройство духовной школы. Кое-где выборы привели к ректорству лиц белого духовенства. Поначалу известия о такого рода событиях воспринимались с большим удовлетворением и даже восторгами белым духовенством и со скепсисом – черным. Особенно много шума наделали выборы в Московской семинарии. 6 сентября 1869 г. ректором стал трудившийся там с 1862 г. наставником Николай Васильевич Благоразумов. Весть быстро распространилась по другим духовным школам, знакомые и незнакомые люди буквально ликовали. Иоанникий Надеждин, впоследствии ректор Якутской семинарии, в поздравлении писал: «В вашем избрании на высокий пост, доселе занимаемый одними монашествующими, фактически выразилась давно желанная идея – расширение служебных прав православного белого духовенства, задавленного, униженного, бедствующего во всех отношениях... Духовенство петербургское, с кем я только не виделся, торжествует за принципы... От всей души на новом вашем поприще желаю вам всех успехов, особенно поддержать и доказать разумность принципа; ведь не одни же монахи способны быть начальниками заведений, приготовляющих к служению Церкви»¹²¹⁸.

Случай этот не стал единственным. Позже протоиереев избрали ректорами в Харьковской, Петербургской и других семинариях. Как бы то ни было, но деятельность белого духовенства на новом поприще ограничивалась пространством, очерченным уставами и протекала под контролем епархиального владыки. Потому часто их инициативы и претензии разбивались о решительные «нет», «не положено» местной церковной власти. Усердие некоторых, избранных в правления, угасало тут же, как только они узнавали, что будут сотрудничать на общественных началах, без вознаграждения. Другие уклонялись, осознав, что не могут принести никакой пользы. Третьи – не желая становиться посмешищем из-за собственной некомпетентности. По некоторым наблюдениям, члены правлений от приходского духовенства чаще не исполняли роли, отведенной им уставом в провинции, где трудно было найти для этого подходящих кандидатов. Там нередко выбирали случайных людей или тех из священников, которые с весьма скромными результатами не так давно вышли из стен семинарии и являлись бывшими учениками еще работающих наставников, либо еще хуже – из давно окончивших (да еще во втором разряде), давным-давно разучившихся правильно читать по-латыни и по-гречески. Вынужденные присутствовать на экзаменах, например, по древним языкам, они либо пытались вмешаться, либо все время хранили гробовое молчание. Но и в том, и в другом случае обнаруживали некомпетентность, становились объектом насмешек педагогов и экзаменующихся¹²¹⁹.

Встречались и такие, кто вместо добросовестного исполнения поручения съезда начинал сводить личные счеты, посвящая время сбору компрометирующих материалов на неугодных сотрудников семинарии¹²²⁰.

Уже через несколько лет после начала реформы можно было говорить о том, что хотя участие представителей белого духовенства в работе правлений и было с точки зрения гражданского права вполне справедливым, на практике приносило мало пользы. Специфика работы правлений требовала определенных профессиональных знаний, которыми большинство избранных не обладали. Вот почему постепенно проблема эта все больше и больше тревожила церковные власти. Все чаще в Петербург поступали сведения, что члены правлений от белого духовенства пропускают заседания. Наконец, Синод был вынужден специально рассмотреть эту проблему на примере Одесской семинарии, и 15 ноября 1878 г. принял определение. Согласно ему архиереи должны были в случае пропуска заседаний правления его членами без уважительной причины в первый и второй раз делать замечания, в третий объявлять выговор, а затем – удалять (причем без участия епархиального съезда) и замещать другим лицом. Не найдя средств на вознаграждение, Синод ограничился тем, что рекомендовал местной власти «не оставить труды вниманием» и поощрять прилежных делегатов белого духовенства¹²²¹.

То, что расчет на активное участие белого духовенства в работе правлений (а значит, и в управлении семинариями и училищами) не оправдался, означало неудачу реформы Д. А. Толстого еще на одном направлении. Ведь таким образом, духовно-училищные съезды оказывались неспособными выполнить свою важнейшую задачу. Фактически они превратились в инструмент по изысканию средств на содержание семинарий и училищ.

Введение принципа всесословности, по поводу которого в 1860-е гг. было столько ожесточенных споров, вопреки опасениям духовенства почти не имело последствий. Дети светского сословия не бросились тут же в училища, семинарии и академии. Данные всероссийской переписи за 20 марта 1880 г. показывают, что выходцы из других сословий составляли незначительное число даже в уездных духовных училищах¹²²²:

То есть дети духовенства составляли 90,98% от общего числа учащихся, а к выпускному курсу количество иносословных уменьшалось, и дети духовенства составляли: в подготовительном классе – 90,66%, в первом – 89,87%; во втором – 89,99%, в третьем – 91,82% и в выпускном – 93,39%.

В семинариях и академиях дети духовенства составляли 95% от общего числа учащихся¹²²³.

Таким образом, число иносословных учащихся неуклонно снижалось на более высоких ступенях духовной школы. Совсем мало их попадало в духовные академии. Например, за 10 лет, прошедших с начала реформы Киевской академии, там получил образование всего один представитель не духовного сословия¹²²⁴.

Но вот сами дети духовенства, получив свободу выбора, стали все чаще пользоваться ею, чтобы покинуть стезю отцов, хотя начинали учебу, как правило, в школе «своего» ведомства. Как раз здесь обер-прокурора ожидал неприятный сюрприз. Задумывая собственный вариант реформы и «выбивая» под него из казны деньги, он полагал, что по мере введения новых уставов в училищах и семинариях вскоре останется только штатное число учащихся, и духовная школа приобретет облик, который ему угоден. Потому-то и писал он незадолго до начала реформы М. Н. Каткову: «Дать полтора миллиона прибавки на те заведения, которые существуют теперь, значит бросить эти деньги; я скорее вовсе откажусь от них...»¹²²⁵ Однако в отсутствие закона о сословной принадлежности детей духовенства устав допустил возможность открывать параллельные отделения на местные средства¹²²⁶. Они появились в первый же год реформы, что было вполне естественно¹²²⁷, и не только не исчезли, а продолжали благополучно существовать во всех училищах и семинариях до конца карьеры графа в качестве обер-прокурора.

Более того, даже распоряжение Синода от июля 1867 г. о расходовании штатных сумм только на казеннокоштных воспитанников не всегда исполнялось. Например, в 1877 г. ревизия Учебного комитета обнаружила, что некоторые классы Тамбовской семинарии переполнены сверх меры, хотя в ней существовали параллельные отделения при каждом классе. Так, в двух классах среднего отделения обучалось 123 мальчика, а в двух классах нижнего отделения – 180, вместо 100 штатных¹²²⁸. Естественно, что везде преподаватели были перегружены, так как их штат оставался неизменным.

Из официальных отчетов мы видим, что ежегодно семинарии и училища обращались в Синод за разрешением открывать параллельные отделения и получали его¹²²⁹. Вскоре после отставки Д. А. Толстого число учащихся в параллельных отделениях резко увеличилось и к 1883 г. превысило уровень 1879 г.: по училищам – почти на 2000, по семинариям – на 2000. С одобрения нового обер-прокурора К. П. Победоносцева Синод пошел по пути фактической ликвидации реформы, увеличивая число казеннокоштных в некоторых семинариях¹²³⁰. В начале 1880-х гг. самыми многочисленными были Владимирская и Орловская семинарии. В первой училось 642 воспитанника (вместо 300 по штату). Помимо 6 нормальных штатных классов там было по три параллельных отделения при 1–3-м классах и по два при 4–6-м классах. Во второй – 517 учащихся.

Почему же Д. А. Толстой не пошел по пути ликвидации параллельных отделений? Причин можно назвать несколько. Во-первых, они финансировались из местных средств. Во-вторых, поначалу отказавшись от идеи А. В. Головкина готовить учителей для школ МНП в специальных учительских семинариях, он рассчитывал, что получит их из семинарий духовных. В-третьих, вероятно, опасался возбудить сильное недовольство приходского духовенства, так как закрыть двери училищ и семинарий означало затронуть интересы большей его части. В-четвертых, учебные заведения МНП вряд ли могли принять тысячи и тысячи новых учащихся, а это означало для детей духовенства лишение возможности получить образование, и снова вставала угроза недовольства клириков. В-пятых, излишек выпускников можно было привлечь в учительские семинарии, сторонником которых Д. Толстой стал с 1870 г., когда увидел, что приходское духовенство не идет учительствовать в школы.

Нам важно выяснить ответы еще на некоторые вопросы. Начнем с того, почему духовенство отдавало детей преимущественно в училища и семинарии. Как нам кажется, причин здесь несколько. Одну из них мы только что упомянули: светские учебные заведения не могли принять всех желающих. А желание отдать детей туда было, на это указывают факты. Тем более, что уставы университетов и гимназий еще в 1863 г. открыли в них двери всем сословиям, а в 1866 г. дети духовенства получили право поступать и в военные училища. Немалую роль играли стереотипы, десятилетиями утверждавшиеся в сознании духовенства. Для многих и многих духовная школа была «своей», близкой и понятной. Требование избавить ее от сверхштатного числа воспитанников поначалу приводило духовенство в шоковое состояние. Страх овладевал душами духовных и потому, что в преобразованных семинариях неуспевающих уже не держали по нескольку лет в одном классе, а отчисляли. Они автоматически выбывали из сословия и волей-неволей теперь сами должны были найти место в жизни. Насильственное выдворение из сословия, из привычной социальной ниши, где каждому наперед было известно, что его ждет в жизни, оказывало тяжкое воздействие на юношей и их родителей.

Стереотип поведения вел к тому, что права, позднее данные законом 26 мая, наоборот, представлялись повсеместно лишением прав. «Уверенность в том, что в духовном звании может и должно найтись место для всех лиц духовного происхождения, совсем отучили духовенство заботиться о приискании для своих детей других путей воспитания и жизни, кроме духовных училищ и духовного звания», – отмечал современник. «До сих пор наша Церковь, т. е. духовенство, имела право воспитывать в церковном духе хотя своих собственных детей. Теперь и это совершенно натуральное право у них отнято: можно воспитывать в наших школах только горсточку, известную норму наших собственных детей, остальные же иди куда хочешь на все четыре стороны...», – вторил ему викарный епископ Донской епархии Никанор (Бровкович)¹²³¹.

В этот момент в самой Церкви нашлись люди, несколько по-иному воспринимавшие происходящее, во всяком случае, сумевшие увидеть и другую сторону закона. Они поставили целью вести разъяснительную работу среди белого духовенства и учеников, чтобы помочь им выйти из стрессового состояния. Такой работой занималось, например, московское «Братство святителя Николая». Его члены считали, что детям духовенства закон дал, по сравнению с другими сословиями, значительные права, и задача состоит в том, чтобы научить их пользоваться правами. Перспективы же – очень велики: в обществе, по мере экономического и гражданского развития страны, открываются все новые и новые поприща¹²³². Братство рассматривало различные варианты помощи, включая материальную. Но в последнем случае оно было весьма ограничено из-за скудости средств: в год могло тратить только 3–4 тыс. рублей. Поэтому главной формой избрало совет, разъяснительную работу.

Впрочем, ее проводили кое-где и в духовной школе. Так, ректор Петербургской духовной семинарии архимандрит Хрисанф, обращаясь к выходящим из сословия по неуспеваемости в первом году после перехода на новый устав, говорил: «Под влиянием кастовых воззрений мы привыкли думать, что все кончено для нас, как скоро разрывается связь с нашею средою, что под ногами нашими открывается бездна, как скоро мы принуждены оставить наше сословное заведение. Бездны в действительности никакой нет. Многое множество сфер и родов жизни зовет нас к себе. Всюду открыты двери. Кроме избитой рутинной колеи, многое множество других путей. Пора уже оставить эти фальшивые взгляды, пора перестать чуждаться других сфер, как будто не для нас назначенных, пора перестать смотреть на наши заведения, как на наше родовое достояние, как на какие-то благотворительные сословные учреждения»¹²³³.

Однако только советами и речами помочь было нельзя. Несмотря на то, что о подготовке реформы было заранее известно, а проекты публиковались, духовенство оказалось к ней не готово не только психологически. Ведь чтобы использовать права и пойти учиться, например, в гимназию, а то и университет, нужно было сдать разницу в учебных планах. Если речь шла о гимназии – изучить предметы, которые проходили ученики училищ МНП, а если иметь в виду университет, соответственно то, что учили гимназисты.

Оправившись от шока, духовенство довольно быстро нашло выход. Его давали те же уставы семинарий и училищ, предоставившие белому духовенству право собирать съезды по училищным округам. Уже в 1870 г. через такие съезды духовенство сначала Виленской, Московской, Калужской, а затем и других епархий выдвинули требование, чтобы духовные училища были преобразованы в прогимназии. В этом случае не поступившие в семинарию могли продолжить образование сразу в 5-м классе гимназии. Но здесь имелось одно существенное препятствие, из-за которого возражали архиереи: преподавание недостающих предметов вело к перегрузке детей (5–6 уроков ежедневно).

Но были и более разумные предложения. Например, в тех же училищах открыть 5-е классы (т. е. прибавлять не «снизу», а «сверху»), которые будут необязательными, но дадут возможность окончившим их идти учиться в 4-й класс гимназии¹²³⁴. В дополнительном классе планировалось преподавать те предметы, которых недоставало в сравнении со светскими учебными заведениями: французский и немецкий языки, геометрию, историю всеобщую, российскую и естественную, черчение и т. д. Содержание таких классов духовенство брало на себя. Отсюда – такое внимание духовно-училищных съездов к развитию и поддержке приготовительных классов. В начале реформы они были допущены только в качестве временных. Однако так и не исчезли: первые же опыты реформы показали, что толстовские программы духовных училищ сложны для получивших элементарную подготовку дома детей.

Отказы училищ принимать слабых в первый класс вызывали большое недовольство духовенства. Поэтому чаще всего училища принимали всех детей духовенства, но это мешало учителям выполнять программы, а значит, могло предрешить понижение уровня обучения в течение последующих лет. Подготовительные классы в определенной мере решали проблему. И если поначалу они открылись как временные, для учащихся низших отделений, которые по возрасту или плохой успеваемости не могли быть зачислены в 1-й класс реформированных училищ, то затем, по просьбам съездов и епархиальных архиереев, стали постоянно действующими, в связи с чем в 1873 г. Учебный комитет составил общие правила устройства приготовительных классов¹²³⁵ и учебную программу для них. Учителя классов зачислялись в штат, но оклады им полагалось платить исключительно из местных средств. Обер-прокурор не хотел упускать контроль в данном вопросе. И здесь было установлено штатное число учащихся – не более 50 в одном классе. Полагалось проводить 18 уроков в неделю: по три ежедневно, длительностью час с четвертью каждый. По предметам они распределялись следующим образом:

1. Закон Божий и церковнославянское чтение – 3 урока

2. Русский язык – 6 уроков

3. Арифметика – 4 урока

4. Чистописание – 3 урока

5. Церковное пение – 2 урока

Уже в 1873 г. с началом нового учебного года по правилам Учебного комитета работали приготовительные классы при 12 училищах в Саратове, Галиче, Екатеринодаре, Чернигове, Костроме, Симферополе, Рязани, Зарайске, Касимове, Скопине, Сапожкове, Кишиневе, Переяславле (Полтавской епархии).

Почему же духовенство не пошло по простому пути, отдавая детей в светскую школу? Сказалось стереотипное мышление? Не только. Настрой на «свою» школу сохранялся и благодаря новому законодательству, которое оставляло за детьми все права сословия, в том числе – право учиться в духовных школах. То есть законодатель, идя по пути разрушения сословных уз, проявил непоследовательность, результаты которой затем сказывались в течение многих лет. От нее Церковь даже несла определенный ущерб: ведь окончившие училища и семинарии не были обязаны отрабатывать свое обучение в духовном ведомстве. Следствием стал отток выпускников в светскую жизнь, в том числе – в учебные заведения Министерства народного просвещения.

Обратимся к фактам. 26 мая 1869 г. принят закон о принадлежности детей духовенства. Теперь они более – не в духовном сословии, у них – право выбора при сохранении возможности бесплатно получать образование в духовно-учебных заведениях. Это обстоятельство, как мы полагаем, и было еще одной важной причиной. Конечно, должны учитываться и некоторые другие соображения. В частности, возможность по окончании каждой очередной ступени (училища, семинарии) свободно выбирать: учиться дальше в духовной школе или перейти в светскую; а после семинарии и академии – свобода выбора рода деятельности. И вот уже в 1870 г., к полной неожиданности Синода, возник недостаток абитуриентов в академиях. С мест поступали сведения, что оканчивающие семинарии отказываются от дальнейшей учебы. В связи с этим в срочном порядке Учебный комитет подготовил решение, которое впервые за всю историю духовной школы России позволило поступать в академии выпускникам прошлых лет.

Комитет ходатайствовал в Синоде, чтобы семинарским правлениям направили специальное распоряжение вести среди воспитанников разъяснительную работу, убеждать поступать в академии. 3 марта 1871 г. Синод принял соответствующее определение¹²³⁶. Однако лето принесло еще больше беспокойства. Московская академия не смогла набрать полного курса: поступили всего 30 человек. Недостаток восполнили экстренным путем, за счет приема абитуриентов, не набравших положенных баллов в Петербургскую академию. И это – несмотря на усердие некоторых семинарских властей, отбиравших у выпускников, направляемых в академии, подписи с обязательством поступать именно в них, а не в светские учебные заведения и по окончании идти на службу по духовному ведомству. В светскую печать просочились сведения о том, что советам академий приказали не выдавать на руки абитуриентам документы (они пересылались), если те, прибыв на место, откажутся держать вступительные экзамены¹²³⁷. В то же время 1871 г. был отмечен небывалым наплывом детей духовенства в светские учебные заведения.

По наблюдениям профессора Петербургской духовной академии Е. М. Полежаева, многие из семинаристов стали поступать не только в университеты, но и в ветеринарный и историко-филологический институты, ярославский Демидовский юридический лицей и т. д. Уже вскоре в некоторых они составили большинство студентов. Особенно их привлекала специальность юриста. По отчету Демидовского лицея за 1876 г. из 483 слушателей, поступивших после его преобразования в 1868 г., более 4/5 составили выпускники семинарий. В других учебных заведениях в разные годы число семинаристов достигало четверти, а то и половины учащихся.

Статистические данные свидетельствуют, что этот рост наметился давно и сдерживался только законодательством, ущемлявшим права духовенства. Например, в гимназиях учащиеся духовного сословия составляли в 1851 г. – 1,71%, в 1858 г. – 2,28%, а в 1880 г. – 5,62%. И это – при значительном увеличении их абсолютного числа. Так, в 1851 г. их было 218 из 12 784 учащихся, в 1858 г. – 343 из 15 070, а в 1880 г. – 2111 из 37 583!¹²³⁸

Внушительно число детей духовенства и в других учебных заведениях. По данным переписи 1880 г.:

в военных гимназиях их училось 51(0,71%) из 7157;

в прогимназиях 557 (6,0%) из 9284

в реальных училищах 340 (2,78%) из 12 236¹²³⁹

В специальных учебных заведениях они составляли 35,2%, в том числе¹²⁴⁰:

1. в педагогических –14,8% из 5 033 уч-ся

2. в медицинских –16,6% из 4 155 «

3. в юридических –26,2% из 658 »

4. в военных – 7,4 % из 6 140 «

5. в морских – 2,6 % из 1 764 »

6. в межевых и топографич. – 3,6% из 603 «

7. в земледельч., лесных и сельскохоз. – 7,7% из 1 615 »

8. в технич. и ремесленных – 3,8 % из 7 794 «

9. в коммерческих – 0,3 % из 1 577 »

10. в восточных языков – 21,2 % из 33 «

В университетах из 8193 студентов выходцев из духовного сословия насчитывалось 1920, т.е. 23,43%, в том числе на факультетах:

Таким образом, для реформаторов итог выглядел неутешительным: самая способная, эрудированная часть молодежи уходила от служения Церкви.

Однако, поскольку места для всех в университетах не находилось, после описанной нами заминки стало расти число семинаристов, желающих получить высшее образование в академиях:

1870 г. – 406 студентов (по штату 1869 г. д. быть 460)

1873 г. – 532, в т. ч. своекоштных – 53

1877 г. – 591

1879 г. – 675, в т. ч. своекоштных – 132

1882 г. – 1130 –"– – 440

Высшее управление Церкви шло на умножение сверхштатных студентов сознательно, в надежде, что хотя бы часть из них останется: кто-то примет духовный сан, а кто-то заполнит хронически вакантные места наставников в семинариях. Особенно выгодно с прагматической точки зрения было увеличение числа казеннокоштных: ведь закон обязывал их отрабатывать в духовном ведомстве 6 лет. Поэтому постепенно их число стремились увеличить. В самом конце деятельности Д. А. Толстого, 11 января 1880 г., вступило в силу определение Синода об увеличении штатного числа казеннокоштных студентов во всех 4-х академиях на 60 человек в каждой в течение четырех лет, начиная с 1879/80 учебного года, т. е. на 15 человек ежегодно. Тогда же, кстати, повысили содержание студентов, установив для Московской и Киевской академий 225 руб. в год на студента (вместо 180 и 200 руб. соответственно), а для Казанской 190 руб. (вместо 170 руб.)¹²⁴¹.

Важно знать, куда все же направлялись выпускники семинарий и академий: служить Церкви или в гражданские учреждения? В нашем распоряжении – некоторые косвенные данные. Возьмем все ту же сферу просвещения. По переписи 20 марта 1880 г. из 545 университетских преподавателей – 78 (или 14,31%) происходили из духовного сословия. В том числе на факультетах:

1. Историко-филологическом – 32 из 142-х

2. Юридическом – 11 из 92

3. Физико-математическом – 6 из 138

4. Медицинском – 22 из 147

5. Восточных языков СПб. ун-та – 5 из 19

Из них окончили духовные академии 4 ординарных профессора, 1 экстраординарный профессор, 3 доцента и 2 преподавателя¹²⁴².

В средних учебных заведениях – гимназиях, прогимназиях, реальных училищах – из 5681 преподавателя мужского пола из духовного сословия происходил каждый четвертый (26,84%): 415 получили образование в духовных академиях, а 1110 – в семинариях¹²⁴³.

Итак, довольно много детей духовенства пошли в преподаватели. Но, вопреки ожиданию Д. Толстого, не в народные училища, а в университеты, институты, гимназии.

В то время как преподавательские и учительские вакансии в светской школе активно замещались выпускниками духовной школы, в училищах, семинариях и академиях недостаток наставников стал хроническим. Он так и не был устранен, несмотря на старания Д. А. Толстого. Так, в 1873 г. только в академиях не смогли заместить 17 кафедр (из 116 штатных преподавательских мест). То же самое – в семинариях и училищах. В Симбирской семинарии не хватало 4-х (в том числе 2-х по древним языкам), в Саратовской – 5 и т. д.¹²⁴⁴. В 1880 г. обер-прокурор вынужден был признаться, что помимо прочих, во многих семинариях сохраняется дефицит преподавателей новых языков¹²⁴⁵, а закрытие в академиях (1869–1870 гг.) физико-математических кафедр «сделало недостаток преподавателей по этим дисциплинам все более ... ощутительным»¹²⁴⁶.

С годами положение (особенно в академиях) не выправилось, а усугубилось. В начале 1880-х годов только по 4 духовным академиям до полного штата (95 чел.) не хватало 21 преподавателя. В том числе из 28 ординарных профессорских мест пустовали 8, а из 22-х доцентских – 10¹²⁴⁷.

Особенно слабым звеном реформы оказались училища. Даже в официальных отчетах обер-прокурор не раз признавал, что многие из них во всех отношениях не достигают «той степени благоустройства... на которую должны стать согласно требованиям нового устава и целям предпринятой реформы их»¹²⁴⁸. Но самым крупным недостатком училищ стала частая смена наставников: вчерашние семинаристы видели в этой должности только средство быстрого получения места священника в хорошем приходе. На смену им снова и снова приходили, по большей части, недавно окончившие курс студенты семинарий. Как оказалось, несмотря на хваленую Д. А. Толстым педагогику и практику в воскресных школах, они были слабо подготовлены к преподавательской работе, да и специальных знаний по предметам им явно не доставало. – «Неясно сознают постановку своего предмета в училищном курсе и колеблются в выборе методов и приемов обучения», – по выражению самого обер-прокурора¹²⁴⁹.

Частый уход на священнические места объясняется исключительно выбором между уровнем дохода. Низкооплачиваемая должность наставника при непрерывном удорожании стоимости жизни, без пересмотра окладов в сторону увеличения, явно проигрывала в сравнении со священническим местом с его, пусть скромным, окладом, платой за требы и приношениями прихожан. Кое-где на местах духовенство предпринимало шаги, чтобы остановить этот процесс. Епархиальные съезды Астраханской, Санкт-Петербургской, Донской, Саратовской и других епархий приняли решение об увеличении окладов наставникам. Но центр долгое время не делал в этом направлении никаких движений из-за отсутствия средств. В 1879 г. Д. А. Толстой снова отмечал, что недостаточная обеспеченность наставников, плохая подготовка и частая смена особенно вредно влияют на постановку училищного обучения¹²⁵⁰. Проблема так и не получила разрешения. 9 декабря 1878 г. Синод принял определение о повышении окладов и увеличении служебных прав для лиц с высшим образованием, поступающих на службу в духовные училища. Имелись в виду прежде всего выпускники духовных академий, которыми и хотели заполнить вакансии. Именно в связи с этим Синод и принял указанное выше решение о значительном увеличении числа казеннокоштных студентов. Жалованье повысили всем «начальствующим и учащим»: смотрителям – до 1200 руб. в год, их обоим помощникам – до 900 руб. каждому с предоставлением квартиры, а учителей, включая преподающих древние языки, уравняли с учителями духовных семинарий. То есть те, кто имел 12 уроков в неделю и 5-летний стаж работы в духовной школе, стали получать по 900 руб. и за каждый годичный урок сверх 12 добавочное вознаграждение в 60 руб. Не выслужившим 5 лет назначено по 700 руб. и 50 руб. соответственно¹²⁵¹.

8 марта 1879 г. появилось определение Синода относительно замещения физико-математических кафедр в семинариях. Отметив, что во многих семинариях они либо заняты временно приглашенными из других учебных заведений, либо остаются совсем без постоянных преподавателей, потому что у Церкви нет своих кадров, Синод позволил ректорам принимать на должность преподавателей не только магистров и кандидатов духовных академий, кандидатов российских университетов, но всех, имеющих право преподавать физику и математику в средних учебных заведениях и даже окончивших по первому разряду курс других учебных заведений, в которых преподавалась высшая математика¹²⁵². Спустя год вышло определение, подкрепившее предыдущее материально. Кандидатам физико-математических факультетов, поступающим преподавателями в семинарии, назначали жалованье сразу в высшем размере – 900 руб. в год при 12 уроках в неделю и обещали за каждый дополнительный урок 60 руб. Если они имели 5-летний стаж службы в семинарии, то получали прибавку в 200 руб. при сохранении оплаты за сверхурочную работу¹²⁵³.

Дополнением к вышеперечисленным стала еще одна серьезная акция Д. А. Толстого. Очевидно, памятуя о принципе кнута и пряника, он подготовил закон от 20 марта 1879 г. о поступлении воспитанников духовных семинарий в университеты и другие вузы. Закон уравнял семинаристов с прочими претендентами на университетскую скамью, распространив на них общие правила для лиц, не окончивших курса в гимназиях и реальных училищах МНП: с 1879/80 учебного года каждый выпускник семинарии, желающий держать экзамен в университет или другое высшее учебное заведение, должен был подвергнуться испытанию на аттестат зрелости в гимназиях или окончательному экзамену в реальных училищах Министерства наравне с другими¹²⁵⁴. Закон от 20 марта сохранял право семинаристов поступать в историко-филологические институты и ярославский Демидовский лицей, но в то же время предписывал министру установить ограничения, «какие он признает нужным», чтобы со временем и в них прием из семинарий осуществлялся по тем же правилам, что и в университеты. Д. А. Толстой «признал нужным» ввести ограничения немедленно и отдал распоряжение допускать к проверочным экзаменам из желающих поступить в институты и лицеи только тех, кто окончил полный курс семинарии в первом разряде¹²⁵⁵. Таким образом, для значительной части семинаристов была заказана даже мысль о приобретении специального или высшего светского образования.

Суммируя вышесказанное, можно утверждать, что в этом случае графом двигало не одно только желание сократить приток молодежи в университеты, хотя он к этому стремился¹²⁵⁶. Налицо и другой мотив – изменить ориентацию духовной молодежи, заставить служить по «своему» ведомству. В противном случае практика ухода способной молодежи из Церкви грозила расшириться.

Вполне естественно, недостаток квалифицированных преподавательских кадров не мог не сказаться на состоянии учебного процесса. Но Д. А. Толстого более всего заботили древние языки. В течение реформы он не раз предпринимал инспекционные поездки, посещая духовные школы и выборочно проверяя знания учащихся по данным предметам. В отчетах ревизоров – и годовых по ведомству обер-прокурора – неизменно обращалось внимание на успехи или недостатки в изучении греческого и латыни. В 1870-е годы вышло несколько постановлений, направленных на улучшение их преподавания, увеличено количество часов. Из последних можно назвать определение Синода от 13 декабря 1878 г. о преподавании латинского языка в семинариях, которым по требованию обер-прокурора в 5 и 6 классах латинский язык был уравнен в объеме с греческим по той причине, что выпускники-де показывают по-латыни слабые знания в сравнении с греческим¹²⁵⁷. Еще раньше – 11 декабря 1873 г. – всех выпускников светских учебных заведений, пожелавших поступить на 5-й курс семинарии, велено было экзаменовать на знание древних языков¹²⁵⁸. Как известно, то же самое происходило и в светской школе. А делалось это, по словам самого Д. А. Толстого, исключительно в охранительных целях: «При обучении древним языкам, так же, как отчасти и математике, вся совокупность познаний учеников по этим предметам подлежит непрерывной и почти безошибочной проверке, препятствующей развитию в учениках самомнения, тогда как надлежащее понимание учениками преподанного им из всех других наук, особенно же из естествоведения, почти уходит из-под учительского контроля, почему здесь и возможно, с одной стороны, развитие крайнего самомнения, а с другой – образование самых превратных воззрений»¹²⁵⁹.

Упорное нежелание Д. А. Толстого объективно оценить происходившее в духовной школе, поддержать ее действительное предназначение вели к ослаблению преподавания богословских дисциплин. Цена ежегодным реляциям графа стала ясна уже в 1880 г., когда К. П. Победоносцев проанализировал результаты вступительных экзаменов в академии¹²⁶⁰. Оказалось, что интеллектуальный уровень абитуриентов (а ведь семинарии направляли в академии по-прежнему лучших выпускников!) был низким. Подчас они не знали элементарных вещей, известных любому образованному человеку. Например, в Московской и Киевской академиях на экзамене по догматическому богословию некоторые из поступающих не могли прочесть текстов Священного Писания, помещенных в учебнике, и даже таких известных ветхозаветных пророчеств, как пророчество Иакова. Многие затруднялись сказать, откуда заимствованы приводимые ими тексты, в каком Евангелии помещена беседа Иисуса Христа с Никодимом.

Не лучше обстояли дела на экзамене по церковной истории. Юноши плохо знали сведения об отцах и учителях Церкви и их сочинениях, показали слабые знания по церковной и священной географии. В Казанской академии воспитанники ряда семинарий вообще отказывались отвечать на экзамене по новой церковной истории (со времени Реформации), ссылаясь на то, что учебника по этому периоду нет. А в Астраханской семинарии историю Церкви изучали вообще только до великого раскола 1054 г.

В довершение ко всему, абитуриенты продемонстрировали то, о чем давно предостерегали критики толстовско-катковской системы: слабое знание русского языка. Языка, на котором они должны были общаться с верующими и которым должны были владеть в высокой степени, чтобы убеждать прихожан в преимуществах православной веры. Во вступительных сочинениях сплошь и рядом употреблялись вульгарные обороты, местные и иностранные слова, пестрели грамматические и орфографические ошибки.

Итак, к концу 1870-х годов провал реформы стал совершенно очевидным. В обществе все громче раздавалась критика в адрес белого духовенства, напоминавшая по тону дискуссии конца 50-х – начала 60-х годов. Но, что хуже всего, она подтверждалась. Повсеместно наблюдался упадок православной религиозности, рост индифферентизма и отчасти – атеистических настроений (последние два явления особенно характерны для образованного общества). Это говорило о том, что цель реформы духовных учебных заведений – подготовка достойных пастырей для православного народа, которые оказывали бы сильное нравственное воздействие на прихожан – не достигнута. Более того, в сводках о происшествиях все чаще и чаще встречались сведения о правонарушениях со стороны служителей Церкви. Александр II, не упускавший из виду главное назначение реформы, сделал соответствующий вывод в начале 1881 г. Статистика преступлений, совершенных духовенством в 1880 г., побудила его к решительным действиям. В конце февраля 1881 г., по его прямому указанию, Синод начал рассмотрение проблемы проступков и преступлений в своем ведомстве, и 5 апреля 1881 г. принял решение об особенном усилении надзора за духовными учебными заведениями¹²⁶¹.

Итог толстовской учебной реформы как бы подводит дневниковая запись архиепископа Саввы (Тихомирова), сделанная в 1879 г.: «Я живу среди белого духовенства и с горечью души вижу, что с ним деется. Страх берет за Святую Церковь. Семинарии наши... вот за что пора взяться. Святые отцы там заброшены, все по западным богословам учат. Восточные негодны, византийство чуть не ругательное слово у белого духовенства, а того и не вспомнят, откуда воссиял наш луч веры. Выходят из семинарий молодые люди невежами. Мыслимо ли это? Посмотрите, сколько политических преступников выступило из семинарий. Молодые священники уже дают себя знать. Посты не для них, ряса им в тягость...»¹²⁶²

Событие 1 марта 1881 г., если можно так выразиться, поставило точку и в истории толстовской реформы духовных учебных заведений. К. П. Победоносцев получил карт-бланш на воплощение собственных замыслов в этой сфере.

Среди первых его шагов – увеличение числа уроков русского и церковнославянского языков в духовных училищах. Учебный комитет, выполнявший волю нового обер-прокурора, послушно изменил направление деятельности¹²⁶³. Знаменательно, что сделали это за счет греческого, отняв от него и передав на русский язык 3 урока. Всем учителям приказали обратить внимание на преподавание русского и грамотность исполнения учащимися письменных упражнений независимо от предмета, правильность их русской речи.

А вскоре началась подготовка новой реформы духовно-учебных заведений. Однако нескрываемая неприязнь К. П. Победоносцева к уставам 1867 и 1869 г. породила их фактическую отмену гораздо раньше, чем началась работа по пересмотру. Уже осенью 1881 г. Синод, вопреки действующему уставу, стал назначать своих кандидатов на ректорские места¹²⁶⁴.

Оценка толстовской реформы духовных учебных заведений должна вытекать из тех целей и задач, которые она преследовала: дать первоначальное образование детям духовенства, «образовать просвещенных священнослужителей» в семинариях¹²⁶⁵ и «доставлять высшее богословское образование, в духе Православия для просвещенного служения Церкви и приготовить преподавателей для духовных учебных заведений» в академиях¹²⁶⁶. То есть целей:

I) общегосударственных политических: воспитание народа в духе верности существующему строю на началах православной религиозности;

II) государственных практических: замещение учительских мест в начальных народных училищах села духовенством и законоучительских – во всех остальных светских учебных заведениях;

III) ведомственных.

Первая цель, политическая, достигнута не была. Исследования по русской истории конца XIX в. показывают рост радикальных и оппозиционных настроений в обществе. Революционная пропаганда проникает во все более широкие слои населения. Уже к концу реформы оказалось, что среди радикалов немало вчерашних семинаристов, детей духовенства, а некоторые из них причастны к покушению на царя (Н. Кибальчич – сын священника Екатеринославской губернии).

Вторая – тоже не реализована. Во всяком случае, в тех масштабах, как предполагалось. Скупость правительства и самовластие смотрителей училищных советов отнюдь не способствовали желанию духовенства учительствовать в начальной светской школе.

Реформа имела больший успех. К ее несомненно положительным для Церкви результатам следует отнести, прежде всего, укрепление материальной базы духовно-учебных заведений и значительное увеличение финансирования их нужд. Там начали применять современные методики обучения, по многим предметам были составлены программы, выпущены учебники и учебные пособия. Во многих семинариях открылись кафедры, готовившие к миссионерской работе, значительно пополнились библиотеки. Несомненно, уровень образования православного духовенства повышался как в относительном, так и в абсолютном выражении.

Однако нельзя отрицать то, что реформированные академии и семинарии не обеспечили преподавательскими кадрами нужды своего собственного ведомства. Их дефицит ощущался на протяжении всех лет реформы. Выпускники предпочитали идти либо в священники, либо вовсе в гражданские учреждения, то есть избирали путь, суливший большие материальные выгоды. Более того, на наш взгляд, реформа нанесла Церкви ничем не поправимый вред. Он заключался в том, что в духовной школе, призванной готовить с юных лет православного священнослужителя, слепо внедрялся все тот же принцип классического образования, столь любимый Д. Толстым, М. Катковым и другими. Объем преподавания классических языков – латинского и древнегреческого – был таков, что дети рано начинали знакомиться с языческой идеологией античного мира, антагонистичной христианскому вероучению. Та подобно медленно действующему яду въедалась в их сознание и таким образом как бы подготовляла подрастающее поколение духовенства к положительному восприятию будораживших русскую молодежь социалистических и коммунистических радикальных идей. Наконец, можно отметить и частные промахи: слабое владение литературным русским языком, основами гомилетики.

Последней и, пожалуй, крупнейшей акцией церковных реформ, имевшей далеко идущие последствия, стало сокращение приходов и причтов в соответствии с указом от 16 апреля 1869 г. Как показано в главе первой, сокращение не носило в себе чего-то нового. Подобные решения правительство принимало 6 декабря 1829 г., а затем – в 1842 и 1846 гг. При планировании реформ к идее уменьшения численности служащего духовенства с целью увеличить доход остающихся в штате обратился Валуев. В ходе реформ ту же идею развили тульское и нижегородское губернские присутствия по обеспечению быта православного белого духовенства. Еще 27 марта 1865 г., рассматривая предложение тульского присутствия в административном порядке уменьшить число членов причта и соединить малолюдные приходы¹²⁶⁷, Главное Присутствие одобрило эти меры, отметив, что им уже сделан первый шаг в данном направлении: принято решение от 21 июля 1863 г., допускающее открытие новых приходов только в том случае, если прихожане обеспечат причт и построят ему дома. В то же время, члены Присутствия единодушно высказались за осторожность. Такого рода решения они рекомендовали принимать пока только в удобных случаях. Например, сокращать состав причта, пользуясь перемещением священноцерковнослужителей от одной церкви к другой. Как говорилось в определении, сокращение не везде может быть допущено «с одинаковым успехом и в равной степени применения». А чтобы избежать произвольного сокращения причтов и приходов на местах, постановили выработать новые штаты причтов и новые нормы численности прихожан. Будущее причтов представлялось тогда Главному Присутствию вполне оптимистичным. По его логике, укрупнение приходов плюс сокращение численности причтов даже при сохранении существующего уровня пожертвований прихожан даст возможность значительно увеличить доходы духовенства. Кроме того, сокращение числа приходов, по мысли реформаторов, должно было послужить мощным стимулом для умножения средств: «При распространенной в народе привязанности прихожан к своему приходу не только по местным удобствам, но и вследствие коренных семейных убеждений, самое опасение закрытия прихода будет служить сильным побуждением к доставлению причту большего материального обеспечения, лишь бы сохранить неприкосновенность прихода на будущее время»¹²⁶⁸.

С результатами обсуждения предложений тульского присутствия ознакомили всех остальных, потребовав сообщить собственные предложения. Большинство последних свелось к объединению малолюдных приходов как весьма эффективному средству повышения доходов причтов. Сведения, полученные с мест, убедили Главное Присутствие в том, что своим появлением многие храмы в малочисленных приходах были обязаны не столько необходимости, сколько каким-то местным обычаям или другим «случайным обстоятельствам»¹²⁶⁹. На заседании 28 марта 1869 г. Присутствие подтвердило выраженную в 1865 г. готовность пойти на введение новых штатов приходов и причтов, еще раз подчеркнув невозможность поступать везде одинаково. В связи с этим прошло предложение тульского и нижегородского присутствий возложить составление новых расписаний на губернские отделения¹²⁷⁰.

Что касается будущего состава причтов, Присутствие категорически отвергло идею перехода к найму причетников и, высказавшись за их сокращение, предположило назначать на причетнические места кандидатов в священники, то есть окончивших семинарии. Считалось, что именно таким путем возможно поднять моральный облик церковнослужителя на должную высоту¹²⁷¹. Вскоре решение Присутствия обрело силу закона.

Согласно Положению 16 апреля 1869 г. «О составе приходов и церковных причтов» по всей стране предполагалось пересмотреть границы приходов и изменить состав церковных причтов¹²⁷². Изменение границ имело целью примерное уравнивание приходов по численности прихожан. Таким образом, часть приходов должна была слиться с другими. По формулировке Положения речь шла об упразднении небольших, малолюдных приходов, которые «по местным условиям, без затруднения соединены с другими». А раз так, то вся предварительная работа, вплоть до составления епархиальных проектов, поручалась губернским Присутствиям по обеспечению духовенства. Положение определило отправные точки их деятельности: принимать во внимание не существующее разделение церквей на классы, а численность приходов, расстояние между церквами и между церковью и сельскими населенными пунктами, удобство сообщения приходских деревень с храмами, вместительность последних; нравственно-религиозное состояние прихожан; «степень привязанности их к церквам и других, тому подобных местных условий», которые говорят либо в пользу, либо против соединения и упразднения приходов¹²⁷³.

Естественно, что слияние приходов делало один из храмов как бы лишним. Положение именует его «приписным», т. е. приписанным к церкви, оставленной главным приходским храмом. Но и здесь содержалась оговорка: до окончательного слияния приходов по усмотрению Присутствий приписные церкви могли сохранять своих прихожан, старост, имущество, документы, словом – все, кроме особого причта. Духовенство имела только главная церковь. Там же, где прихожане решат назначить достаточное содержание причту, церкви – «кандидаты» в приписные разрешалось оставлять самостоятельными.

Положение 16 апреля вводило новое штатное расписание причтов. После пересмотра границ приходов в каждой главной церкви предполагалось иметь всего двух клириков: настоятеля (священника) и причетника в звании псаломщика. Если приход оказывался многочисленным, с большим количеством населенных пунктов, далеко отстоящих от церкви, что затрудняло служение настоятеля, ему в помощь назначались младшие священники со званием «помощник настоятеля». Стремясь как-то сгладить это неканоническое соподчинение лиц, равных по священному сану, закон тут же оговаривал, что в помощники следует определять «преимущественно из вновь рукоположенных»¹²⁷⁴. В таком случае к церкви назначался второй штатный помощник. Однако даже в том случае, если по штату полагался 1 священник, можно было назначать двух причетников, если в приходе состояло не менее 1000 душ верующих мужского пола. Обязанности помощника настоятеля заключались в отправлении богослужений, треб и прочих пастырских обязанностей в послушании настоятелю. На псаломщика же, помимо клиросного пения и чтения на богослужениях, сопровождения настоятеля или его помощников при посещении прихожан для совершения треб, возлагалось еще и все делопроизводство по церкви и приходу¹²⁷⁵.

Впрочем, Положение 16 апреля испытало на себе влияние тех, кто предлагал отказаться от штатных причетников. Оно разрешило приходу содержать вольнонаемных церковнослужителей, но только на местные средства. Вольнонаемные оставались вне духовного сословия и никакими правами и льготами, присущими ему, не обладали.

Горькую пилюлю увеличения объема обязанностей причетников Положение подсластило перспективой обретения диаконского сана в случае успешной деятельности и особенно – привития прихожанам навыков церковного пения, но без последующего освобождения от обязанностей псаломщика. Им разрешалось носить светское платье, стричь волосы.

Кроме того, отныне прихожане любой церкви по своему желанию, но исключительно на собственные средства, могли заполучить в штат диакона¹²⁷⁶.

Однако пересмотр штатных расписаний не касался церквей и соборов обеих столиц, Финляндии, Закавказья, Варшавской и Камчатской епархий, а также придворных, военно-морских, кладбищенских, единоверческих и храмов при казенных заведениях. Следует отметить, что составление штатных расписаний вменялось в обязанность не епархиальным властям, а губернским Присутствиям по обеспечению духовенства. Для них Положение содержало рекомендации. Так, включать в штат помощников настоятелей полагалось только в обширных, с рассредоточенным населением приходах, а в тех, где кроме самостоятельной будут еще и приписные церкви, разрешалось при одной из них постоянное проживание помощника настоятеля с одним из двух псаломщиков, «если это признано будет удобным (когда, например, при приписной церкви есть церковные помещения) и полезным для облегчения прихожанам исполнения духовных потребностей»¹²⁷⁷.

С публикацией Положения замещение вакансий диаконов и причетников (свыше двух), равно как и вторых священников в двухштатных приходских церквах прекращалось. Закон 16 апреля определил и сам порядок замещения мест в причтах. Теперь при назначении следовало соблюдать принцип постепенности, то есть на места младших священников (помощников настоятеля) категорически требовалось «назначать только прослуживших некоторое время в звании псаломщиков или диаконов», а на места псаломщиков брать из окончивших курс в семинарии или с таким же образованием, но уже пробывших не менее трех лет учителями в начальных школах. В настоятели полагалось определять из младших священников. Устанавливался и возрастной ценз, исходивший из норм канонического права. В сан диакона, на вакансию псаломщика или на содержание от прихожан допускалось «рукополагать только достигших 25 лет от роду, а в сан священника, по возможности, не моложе 30 лет»¹²⁷⁸. Для овдовевших или холостых ценз увеличивался до 40 лет.

Однако указанные условия не касались окончивших полный богословский курс духовных семинарий и проработавших не менее трех лет наставниками в духовных учебных заведениях. Потеряло силу правило постепенности в отношении светских служащих, если кто-то из них решил посвятить себя пастырскому служению. На тот случай, если епархия испытывала нехватку в кандидатах с полным богословским образованием для замещения всех штатных мест псаломщиков, Положение позволяло назначать и из неокончивших полного курса с поименованием «исполняющий должность псаломщика». Новый порядок замещения мест мог по усмотрению епархиальных архиереев применяться в столичных церквах, Закавказском крае, Финляндии, Варшавской и сибирских епархиях¹²⁷⁹. Изменения произошли и в порядке перемещения и увольнения клириков.

Нетрудно заметить, что Положение 16 апреля в основном отразило те моменты, которые стали предметом горячих споров среди всех причастных к реформе Церкви. Вместе с тем, нельзя не обратить внимания на некоторую размытость формулировок, позволяющую по-разному трактовать и вопросы определения состава причтов, и порядок отправления службы в приписных храмах, и тот же принцип постепенности. Так, что, например, означала формула «назначать прослуживших некоторое время в звании псаломщика», когда речь шла о замещении места помощника настоятеля? Какой срок следовало понимать под этим «некоторым временем»? День, неделю, несколько месяцев? Следовательно, Положение создавало условия для такой инициативы местных духовных властей, которая при желании могла свести на нет усилия Петербурга в данном направлении.

С изданием Положения от епархиальных присутствий уже в обязательном порядке затребовали проекты новых расписаний приходов и причтов. На местах по-разному подошли к составлению проектов, но схема действий повсюду была примерно одинакова: благочиннические съезды вырабатывали предложения, а потом проекты дорабатывались под контролем архиереев, от позиции которых зависело очень многое. Так, самарское присутствие на заседании 5 сентября 1869 г. решило собирать сведения, необходимые для упразднения приходов через благочиннические округа при содействии волостных старшин и приходских попечительств. При формировании новых границ приходов допускалось удаление сел и деревень от главной церкви не более, чем на 15 верст. Согласно процедуре, расписания сначала подлежали обсуждению на благочиннических съездах, а решение считалось принятым по большинству голосов. Съезды имели право приложить к расписаниям объяснительные записки. Затем каждый благочинный лично представлял расписание в уездный мировой съезд к назначенному Присутствием сроку. Присутствие обратилось к мировым съездам с просьбой обсудить расписания расширенным составом под председательством уездных земских предводителей дворянства, с участием уездных земских управ и благочинных. Само Присутствие взяло на себя роль последней инстанции, рассматривая расписания, снабженные заключениями мировых съездов¹²⁸⁰.

Калужское присутствие сначала отдало дело в руки консисторий и уездных съездов священников. Но уже вскоре посыпалось столько жалоб от прихожан и священников, что 13 октября 1869 г. Присутствие специально вернулось к процедуре подготовки расписаний. Поскольку съезды священников вообще обошли прихожан, даже не поинтересовавшись их мнением, Присутствие решило направить все материалы уездным предводителям дворянства и просить их, чтобы они организовали собрания по каждому приходу из всех заинтересованных лиц и на них проверили условия, упомянутые в законе 16 апреля 1869 г., учли мнения сторон, обсудили расписания и внесли в них коррективы¹²⁸¹.

В многосложную процедуру превратилась подготовка проекта в Киевской епархии. Местное присутствие начало собирать сведения через благочиннические советы, при участии мировых посредников и становых приставов, а в уездных городах – через соборных протоиереев (как благочинных городских церквей) при участии уездного исправника и городского головы. Они должны были представить проекты сокращения, причем присутствие обязало их учитывать мнение прихожан, желание их приписаться к другой церкви, состояние раскола, церковных построек и т. п. С другой стороны, митрополит Арсений распорядился, чтобы на присланные проекты давала свои заключения консистория. Из нее затребовали справку о том, сколько в последнее время упразднено и приписано церквей и приходов и какие от этого ощущаются последствия для православной веры и церкви. Кроме того, через губернаторов присутствие просило уездных исправников прислать именные списки раскольников, католиков и лютеран с указанием места жительства и приходов, к которым они причисляются.

На первый взгляд, в деятельности присутствия, возглавляемого митрополитом Арсением, видно стремление как можно точнее следовать духу и букве закона 16 апреля и указаниям Петербурга. На деле же все обстояло как раз наоборот. Киевский владыка принял меры, чтобы сорвать исполнение вредного, не отвечающего интересам Православия закона. Требуя соблюдения всех условий и скрупулезного изучения подробностей, он намеренно затягивал дело и в конце концов закончил его так, что расписание по Киевской епархии осталось мертвой бумагой. Все церкви, которые по штатам 1842 г. числились самостоятельными, сохранили свой статус. А в Киеве самостоятельной осталась даже Ильинская церковь на Подоле, чей список прихожан включал всего-навсего 6 семей! Основанием послужило то, что причт имел хорошее содержание с принадлежавших церкви торговых лавок¹²⁸². В немногих приписных храмах как служили, так и продолжали служить особые священники, довольствуясь подношениями прихожан.

Митрополит никак не хотел уменьшать число храмов и вполне достиг своего. Более того, вопреки закону он по своему усмотрению удваивал число священников в причтах там, где полагался один, а казенное жалованье делил между ними, не обращая внимания на ропот духовенства из-за уменьшения доходов¹²⁸³. Возможно, именно вследствие позиции митр. Арсения в Киевской епархии не наблюдалось случаев волнения прихожан, связанных с воплощением закона 16 апреля.

Настрой киевского митрополита разделяли и другие архиереи. «Не в добрый час, не с Божия благословения предпринята эта реформа. Никакого истинного добра не принесет она духовенству, но великое зло Православию нанесет и много забот и огорчений Государю причинит... Всякий приход упраздненный разделится на три части: первая, наименьшая, люди особенно набожные, пойдут в храм и далеко стоящий; другая часть никуда не пойдет; это – прогрессисты, любители трактирной жизни; они уже говорят: а может быть, и вправду не для чего в церковь ходить; можно и дома Богу молиться, да и Бог-то есть ли? Третьи пойдут в раскол», – мрачно констатировал епископ Дмитровский¹²⁸⁴. Ему вторил владимирский викарный епископ Иаков: «Наши епархиальные работы по реформе церквей окончены печатью. Вышла книга в 19 листов. Скоро разошлется по церквам. 816 причетников оказываются сверхштатными, а священников, кажется, 120. Кому же хорошо будет?»¹²⁸⁵

А полоцкий епископ Савва воспользовался оговорками в Положении 16 апреля, чтобы даже увеличить число духовенства. «Вас смущает дело о сокращении приходов: и неудивительно! А у меня наоборот, дело это сошло почти уже с рук без особенных затруднений: так как я с своими сотрудниками, хотя и предположил некоторые приходы разобрать и присоединить к соседним, но вместе с тем признал нужным образовать по местам новые приходы, а при некоторых приходах удвоить причты, и таким образом число причтов в епархии не только не сократилось, но еще умножилось», – делился еп. Савва со своим старым приятелем епископом Леонидом¹²⁸⁶.

Первое штатное расписание в Петербурге утвердили 1 марта 1871 г. для Олонецкой епархии.¹²⁸⁷ А немного спустя, 28 апреля, тамошнему епископу разрешили денежные оклады, высвобождающиеся при сокращении штатов, направлять на усиление жалованья¹²⁸⁸. Впоследствии данный принцип распространили на все епархии¹²⁸⁹.

Принятие решений по большинству епархий пришлось на пятилетний срок: с февраля 1873 г. по февраль 1878 г. Так, 9 февраля 1873 г. по представлению комиссии, специально созданной 10 июня 1872 г. для рассмотрения проектов, Главное Присутствие утвердило сразу расписания по 18 епархиям: Архангельской, Астраханской, Владимирской, Вологодской, Воронежской, Екатеринославской, Калужской, Кишиневской, Курской, Могилевской, Оренбургской, Пермской, Рязанской, Саратовской, Таврической, Тамбовской, Уфимской и Харьковской. В них оставили 7818 самостоятельных приходов вместо бывших 9810 со штатным духовенством в 24121 человек: священников – 11431, соборных дьяконов – 179, псаломщиков – 12511. В целом бывший состав причтов подлежал сокращению на 14701 человек, причем главным образом за счет причетников. Из священников за штатом оставалось 1263¹²⁹⁰.

В конце 1875 г. приняли расписания для Литовской, Минской, Полоцкой, Кавказской, Казанской, Орловской, Псковской, Самарской, Черниговской епархий. К 1878 г. 42 епархии имели утвержденные расписания. 16 февраля 1878 г. состав комиссии по рассмотрению проектов новых расписаний существенно изменился. Вместо архиепископа Воронежского Серафима в нее ввели преосв. Феогноста Подольского. Сменился и председатель. Сначала Главное Присутствие предложило эту должность митрополиту Киевскому Филофею, тем более, что рассмотрению подлежали расписания юго-западных епархий, а когда тот отказался, сославшись на множество дел, возглавил комиссию архиеп. Макарий Литовский¹²⁹¹. Но уже в феврале 1880 г. ее состав снова переменился, поскольку архиеп. Макарий получил в управление московскую кафедру. Состоящая из архиеп. Аполлоса Вятского, преосвященного Палладия Рязанского и члена Синода протоиерея И. В. Рождественского, она канула в Лету, так и не приступив к работе¹²⁹².

Как видно из приведенных выше данных, сокращение планировалось осуществить в значительных масштабах. Хотя с самого начала Главное Присутствие требовало от своих губернских отделений обязательно принимать во внимание удаленность населенных пунктов от сельской церкви, состояние раскола и сектантства и т. п., само оно при утверждении расписаний более руководствовалось численностью прихожан. Например, во Владимирской епархии в приписные перевели 20 из 102 городских и 334 из 967 сельских приходов, в Воронежской 163 из 818 сельских, в Екатеринославской 53 из 396, в Оренбургской 47 из 234, и т. д. Сокращение коснулось даже сибирских епархий, хотя члены комиссии и Главного Присутствия прекрасно знали особенности края, рассеянность поселков одного прихода на большом пространстве. Тем не менее в Енисейской епархии комиссия предлагала соединить 16 сельских приходов и уменьшить численность духовенства на 223 лица, оставив 356. По Иркутской епархии к сокращению планировали 187 (оставлено 705) человек и т. п.¹²⁹³ Правда, Главное Присутствие не согласилось с последними предложениями, но все же в Енисейской епархии по новым штатам обрекли на сокращение 173, в Иркутской 43, в Томской 132, а в Тобольской 267 человек¹²⁹⁴.

Общие правила составления расписаний распространялись и на казачьи приходы. Иным путем пошла подготовка расписаний для западных епархий. Там правительство хотело сохранить контроль за собой. 10 мая 1872 г. для них утвердили особый порядок. На епархиальные присутствия возложили только предварительную работу- Потом проекты поступали в специально созданные соединенные присутствия генерал-губернаторств из губернских присутствий и губернских церковно-строительных присутствий, оттуда – на рассмотрение генерал-губернатору, затем – министру внутренних дел и только после него – в Главное Присутствие¹²⁹⁵. Такой порядок Главному Присутствию пришлось установить по требованию министра внутренних дел Тимашева. 21 ноября 1871 г. он обратился к Д. Толстому, указывая на большое количество малолюдных приходов (от 100 до 300 прихожан) в Белоруссии и юго-западных епархиях, особенно в Подольской, как препятствие для церковно-строительных работ. Министр говорил о том, что необходимо более тесное сотрудничество двух ведомств, поскольку на местах, на уровне епархия – губерния, могут возникнуть трения между присутствиями по обеспечению духовенства и церковно-строительными: первые, мол, из сословных интересов постараются сохранить побольше приходов, а вторые, напротив, в целях экономии средств, будут стремиться как можно большее число их сократить¹²⁹⁶. В связи с решением Главного Присутствия уже составленные расписания (по Полоцкой и Подольской епархиям) из Петербурга возвратили архиереям¹²⁹⁷. На практике оказалось, что столь многосложная процедура серьезно сказывается на темпах работы, очень замедляя ее. Уже 11 февраля 1873 г. МВД известило, что отсутствие расписаний сдерживает не только строительство, но и отмежевание земли причтам¹²⁹⁸. По существу, задержка при утверждении расписаний вышла оттого, что сначала Тимашев пожелал, чтобы МВД сохранило полный контроль за строительством церквей, а потому и разработал процедуру их утверждения через МВД оставляя Главному Присутствию роль чиновника, призванного беспрекословно исполнять волю начальства. Но вскоре министр осознал, что тем самым и всю ответственность за исход столь непростого дела он берет на себя и попытался избавиться от нее¹²⁹⁹. По его же инициативе менее чем через год – 16 марта 1873 г. – на западные епархии распространили другой порядок представления проектов расписаний¹³⁰⁰.

Теперь выработанные соединенными Присутствиями расписания епархиальным архиереям полагалось согласовывать только с гражданскими губернаторами Киевского и Виленского генерал-губернаторств, и затем самим представить в Главное Присутствие как в окончательную инстанцию¹³⁰¹.

Однако ускорения не получилось. Согласование на местах затягивалось. Особенно долго готовили проект расписания в Литовской епархии: его прислали только 11 марта 1874 г. Но оказалось, что отсутствует часть, касающаяся Гродненской губернии. Неоднократные обращения Главного Присутствия к архиепископу Литовскому Макарию оставались без ответа, несмотря на то, что Александр II запросил: «На чем остановилось?»

Наконец весной 1875 г. все необходимые сведения поступили в Петербург¹³⁰², и 23 апреля 1875 г. комиссия представляла Главному Присутствию проект новых штатов по епархиям Литовской, Минской и Полоцкой. Отличительной особенностью штатов западных епархий стало усиление причтов через увеличение численности священников в наиболее многочисленных приходах, хотя причетнические места сократились примерно на треть. В Литовской епархии штат священников вырос на 43 человека, в Минской – на 18, в Полоцкой – на 32¹³⁰³. Делалось это не только по желанию местных преосвященных, но и по прямому указанию главы Присутствия митрополита Исидора¹³⁰⁴. Утверждение расписаний состоялось только 8 декабря, а царем – 27 декабря, по той причине, что митрополит Киевский и архиепископ Литовский лето и осень пробыли в епархиях, а без них обсуждать проекты Присутствие не пожелало. Введение нового расписания, как разъяснило Главное Присутствие архиереям западных епархий в циркуляре 31 декабря 1875 г., должно было совершаться на основании общих правил, с соблюдением постепенности, включая усиление причтов священниками¹³⁰⁵.

Что можно сказать о реакции духовенства и верующих на очередной этап церковных реформ? Обнародование закона 16 апреля вызвало сильное беспокойство как одних, так и других¹³⁰⁶. Отчасти об отношении прихожан дают представление письма московского викария, архиеп. Леонида (Краснопевкова) митрополиту Иннокентию от 1869 г. В одном из писем он так описывает происходившее с ним во время объезда епархии: «Истинно печально было мое положение среди православного народа. В течение осьмнадцати веков епископ среди христиан являлся утешителем, защитником, провозвестником мира, здателем храмов Божиих, этих, так сказать, каменных и деревянных проповедников веры, и без слов говорящих сердцу. В эти же последние дни, – простите меня за выражение, – я являлся в глазах православного народа чем-то вроде татарского баскака, посланного от хана с правом запечатывать церкви. Одни встречали меня мрачно, как зловещее явление, другие падали мне в ноги, то отдельно, то целыми толпами, и вопили: «Батюшка, не отнимай у нас храма Божия; владыка святый, не запечатывай нашей церкви; не делай из нас скот заблудший». Третьи, видимо, смущены были сею неожиданностью... Ради Господа взгляните, владыка святый, на дело о церквах, как оно есть. В день отправления моего письма приезжает благодетель всей здешней стороны П. Г. Цуриков и плачет как дитя, о гонимой вере. Его слова в усиленных выражениях подтверждает приехавший с ним просвещенный помощник соседнего уезда. Цуриков благотворит храму, который строится; но остановилась постройка опасением, что станут запечатывать и существующие церкви. Помещик рассказывает, как в селе Берендееве на торгу народ толковал, что от 1600 душ их прихода отделяет 600 к соседнему для уравнения, и народ кричал: «Не пойдем, тут отцы наши положены; куда нам идти; эк что вздумали?» Священник села Козина говорит, что у них весь народ усердно посещает храм, и вопиет против нововведения: «Мы хотим быть в своем храме, никто не принудит нас идти в чужой». Общее повсюду и тяжкое слово, которое в первый раз слышал я о прихожанах подмосковного села Черкизова... Некоторые в отчаянии говорят: «Закрывать церкви, так все закрывать, станем жить, как скоты». Раскольники смеются и говорят: «Что церквами хвастались? Вот начнут запечатывать не хуже наших часовен; тогда милости просим к нам; у нас место будет...»¹³⁰⁷

Помимо нравственной стороны, существовала еще и другая, тоже очень занимавшая прихожан: проблема судьбы имущества приписной церкви. Ведь по законам земля и имущество закрываемой церкви передавались главной церкви, к которой приписывался упраздняемый приход. Верующие оказались перед фактом, что все то, что они и их предки жертвовали на обустройство своего храма, все это у них хотели отобрать и передать другой, «чужой» церкви, мотивируя тем, что названное имущество – собственность церкви вообще, а не отдельно взятого прихода и тем более – прихожан.

Не по нраву пришлась прихожанам и мысль о сокращении штатных диаконских мест, изменение состава причта.

Названные причины породили среди верующих не только осуждающие реформу разговоры, но и действия. Во многих епархиях от сельских сходов архиереям поступили приговоры с просьбами не упразднять церкви, оставить их самостоятельными, причем соглашались на увеличение содержания причтов, оказание им всяческой помощи¹³⁰⁸.

Приходское духовенство, дотоле питавшее надежду на введение твердых денежных окладов, но не получившее их, теперь ощутило угрозу лишиться места, а значит, и пропитания. Разочарование и беспокойство обрели настолько широкие масштабы, что духовное ведомство было вынуждено обратиться ко всем заинтересованным со специальным разъяснением. «Правительственный вестник»¹³⁰⁹ осенью 1869 г., а вслед за ним «Православное обозрение»¹³¹⁰ и другие церковные периодические издания опубликовали его. Власти, обращая внимание на то, что предпринимаемая мера есть лишь исполнение мнений самих причтов и губернских присутствий, заверяли, что начата всего лишь подготовительная работа, а практические шаги будут предприняты только постепенно и только на основе сведений и конкретных соображений, поступающих из епархий; что ни один служащий клирик не будет немедленно отрешен от места, а в приписных церквах продолжатся богослужения; что утварь из них никто забирать не станет. Разъяснение обращало внимание на выгоды прихожан: они теперь свободны решать, иметь им дьякона при церкви или нет, могут и воспрепятствовать превращению своей церкви в приписную, если возьмут причт на содержание и т. п.

Принятая мера несколько успокоила общество. Но ненадолго. Менее всего питали иллюзии причты. Ведь в любом случае кто-то должен был оказаться за штатом. Сделать так, чтобы этим «кто-то» стал другой, стало целью каждого духовного лица. В благочиниях разгорелись ожесточенные баталии между священниками, сопровождавшиеся, как обычно, интригами, взаимными жалобами, взятками благочинным¹³¹¹.

В связи с этим, отвечая на многочисленные запросы архиереев, Главное Присутствие 9 февраля 1873 г. дополнительно пояснило, что приписка одной церкви к другой вовсе не означает обязательного переселения священников от одной церкви к другой, поскольку разделение церквей на главные и приписные имеет значение только для отчетности и церковно-административных отношений, а переселение неминуемо приведет к расстройству их домашнего хозяйства.

В стремлении погасить раздоры внутри новых причтов Присутствие предоставляло на усмотрение епархиальных владык решать, кто будет заведовать главной церковью, а кто приписной: настоятель или его помощник, распределять прихожан между ними; устанавливать порядок богослужения в церквах одного прихода¹³¹².

Хотя в Петербурге исправно изучали присланные из епархий проекты расписаний и утверждали их, Положение 16 апреля на практике с точностью нигде не исполнялось. Архиереи, да и сам Синод достаточно часто прибегали к известным формулам вроде: «в виде исключения», «по чрезвычайным обстоятельствам» и т. п., чтобы оправдать отступление от него. Например, в Минской епархии, из-за острой нехватки священников, Синод разрешил архиерею в 1870 г. «в виде исключения» назначать на священнические вакансии окончивших семинарии воспитанников, достигших 25-летнего возраста (а не 30-ти, как требовало Положение 16 апреля)¹³¹³.

Епископ Уфимский Никанор в течение короткого пребывания на кафедре (1880–1881 гг.) увеличил число приходов почти на треть¹³¹⁴.

Кстати, образовательный и возрастной цензы стали действительно камнем преткновения в реализации утвержденных расписаний и в то же время удобным инструментом для архиереев, не согласных с новым законом. В самом начале сокращений, с 1869 г., из Казанской, Оренбургской, Екатеринославской, Олонецкой, Вятской епархий в Главное Присутствие и Синод стали поступать сведения, что не хватает кандидатов, которые полностью отвечают новым требованиям, а с другой стороны, лица с высшим образованием отказываются идти в скудные приходы¹³¹⁵.

В конце 1871 г. Синод получил записку костромского архиерея, обстоятельно пояснявшую невозможность точного исполнения указа Синода о назначении на места младших священников или помощников настоятелей только тех, кто окончил полный курс семинарии и обязательно прослужил некоторое время в звании псаломщика или диакона, и о возведении в сан священника достигшего 30-летнего возраста. Главная трудность заключалась в элементарном отсутствии необходимого количества кандидатов, подходящих под ценз¹³¹⁶. Как выяснилось, в Костромской епархии и ранее не хватало кандидатов для занятия священнических мест, из-за чего епархия на протяжении многих лет приглашала на вакансии выпускников семинарий соседних епархий, но с изданием законов о ликвидации сословной замкнутости этот источник иссяк. По мнению костромского владыки, вряд ли стоило ожидать притока извне, из других сословий¹³¹⁷.

С другой стороны, введение цензов обостряло отношения с прихожанами. Из сел Костромской епархии, где появились праздные приходы, поступали прошения об определении к церквам священников. Не понимая, как так могло вдруг случиться, что их нет, и подозревая какие-то козни, прихожане стали письменно жаловаться на местное начальство и даже на самого архиепископа, что те «не дают» им священников.

Стараясь хоть как-то снять напряженность, еп. Платон на свой страх и риск определил в некоторые приходы заштатных священников, хотя и признавался, что они уже мало способны к служению, а в другие – спешно возведенных в сан священника из диаконов, окончивших семинарский курс, но ранее по знаниям и способностям считавшихся недостойными этого звания. Тем не менее проблему закрыть не удалось. Мало виделось еп. Платону пользы и от введения нового расписания, поскольку священнических мест должно было открыться вновь 115, а за штат попадало гораздо меньше. Кроме того, по сведениям консистории многие наотрез отказывались переезжать на новое место: переезд грозил большими затратами и означал либо разорение, либо серьезное расстройство личного хозяйства клириков¹³¹⁸, тем более, что в ряде случаев предполагались перемещения на 300–400 верст. Доходило до того, что именно по данной причине священники отказывались от гораздо более выгодных мест. Например, один не захотел уезжать из прихода с сотней душ прихожан в другой, насчитывавший 500; а трое священников отвергли предложение перебраться в город и занять место в причте собора¹³¹⁹. Не лучше обстояло дело и с назначением в псаломщики: за 1869–1871 гг. на места поступили всего трое. А это означало, что кандидатов в священники в перспективе не будет. После выхода законов 1869–1871 гг. не только выпускники семинарий стали избегать предначертанной Главным Присутствием участи, но и их родители уже смотрели на жизнь иначе. Да и зачем им нужно было тратить столько сил и средств на обучение сына в течение 12 лет, если он потом обречен на настоящие лишения до 30-летнего возраста? Несмотря на то, что епархиальная власть утратила контроль над судьбой детей духовенства, она уже в 1871 г. воочию убедилась в наметившейся тенденции: многие не отдавали больше сыновей в духовную школу, предпочитая ей светскую¹³²⁰.

Не только еп. Платон, но и другие архиереи полагали, что вместо заслуженной награды за учебу в семинарии ее лучшие выпускники попадут на места с жалованьем, на которое невозможно прожить и одному человеку, а тем более – семейному, да вдобавок будут обременены усложнившимися должностными обязанностями и учительством Не имея возможности создать семьи, псаломщики вполне могли выйти за рамки норм христианской морали.

Костромской архиепископ предлагал отступить от буквы закона хотя бы в отношении окончивших курс с отличием и возводить их в священники по-прежнему обычаю, то есть последовать практике древней Церкви, а вообще – предоставить епархиальным архиереям самим решать, как поступать исходя из конкретной ситуации¹³²¹. В связи с этим глава Присутствия митрополит Исидор был вынужден время от времени разъяснять епархиям смысл закона. Так, 19 мая 1876 г.. на запрос орловского епископа, можно ли рукополагать в священники и диаконы лиц, имеющих академические степени или бывших не менее 3 лет наставниками в духовно-учебных заведениях, митр. Исидор ответил, что нужно соблюдать только главные условия: возраст и постепенность прохождения степеней службы, т. е. от причетника или диакона на вакансии псаломщика к священническому сану¹³²². Причем возраст должен играть существенную роль при определении в сан священника и не важен при определении в диаконы. Высказывая затем уже собственное мнение, он заметил, что перечисленные в законе условия не должны применяться к лицам, имеющим академическое образование: епархии очень нуждаются в священниках с высшим образованием и было бы не согласно с пользой для Церкви препятствовать последним¹³²³. Несколько позже он допустил еще одно отступление от закона, указав, что по просьбе прихожан можно рукоположить диаконы и того, кто не имеет образования, но достиг 25-летнего возраста¹³²⁴.

Каковы же оказались результаты сокращения приходов и причтов? Несмотря на планировавшиеся масштабные изменения, уменьшилась только численность духовенства, да и то преимущественно за счет причетников. Количество приходов фактически сократилось очень незначительно, что яснее всего видно из статистики приходских церквей: с 31 568 в 1870 г. до 31 119 в 1879 г.¹³²⁵ То есть можно говорить не столько о сокращении, сколько о замораживании числа приходов, с увеличением прихожан в каждом из них, поскольку за тот же период православное население возросло почти на 7 млн. человек (с 57 156 795 в 1870 г. до 64 097 740 в 1880 г.)¹³²⁶. Следовательно, средняя численность прихода выросла с 1800 до 2000 верующих.

Создание обширных приходов ради материальных выгод духовенства ущемило интересы основной части Церкви – верующих. Если и ранее в приходах с рассредоточенными поселениями причты испытывали трудности в удовлетворении духовных потребностей православного люда, то теперь, когда их территории увеличились, а штаты сокращались, проблема неминуемо усугублялась. Особенно сложным оказалось положение в восточных епархиях, с их огромными пространствами и бездорожьем. Картина, открывавшаяся здесь, навевала отнюдь не радостное настроение. В этой связи представляются весьма любопытными наблюдения Никанора, епископа Уфимского и Мензелинского. Так, выехав из Мензелинска в село Ильбаэтино, он встретил по пути 3 больших деревни, которые вследствие реформы приходов оказались приписанными к мензелинскому собору, включая даже находящуюся в 12 верстах от города деревню Крещеные Италы. «И вот я рассуждаю: когда и как эти люди попадут в церковь Божию? – помечает еп. Никанор. – Каждая деревня стоит доброго села. И все это вынуждено было тесниться в одном мензелинском соборе, который вместит максимум до 1500 человек, а ведь еще должны там быть все горожане! И все это множество людей нужно держать вне церкви и отлучать от церкви для того, чтобы кормить одного Никольского...»¹³²⁷.

По подсчетам И. В. Преображенского за десять лет – с 1869 г. по 1879 г.– упразднили около 2000 приходов¹³²⁸. Одна эта цифра свидетельствует о провале: только по 18 епархиям, упомянутым выше в связи с решением от 26 ноября 1872 г., намеревались оставить 7818 приходов вместо 9810! А ведь новые расписания к 1880 г. ввели в 41 епархии. За те же годы число штатных священников удалось сократить на 638 из 38 362, диаконов на 4904 из 14 056 и причетников на 11 802 из 61 907. И здесь налицо неудача, так как только в 37 епархиях (исключая западные и Грузинский экзархат), получивших утвержденные расписания до 1878 г., должны были сократить 26 178 мест, из них 1765 священнических!¹³²⁹

Тем не менее, вопреки мнению официальной литературы¹³³⁰, оба фактора не привели к ожидаемому результату, т. е. сколько-нибудь существенному повышению доходов приходского духовенства. Провал стал настолько очевиден, что замолчать его не мог сам Д. А. Толстой. Обер-прокурор, которому очень хотелось бы показать позитивные результаты проводимой под его руководством меры, вынужден был в отчете за 1879 г. заметить, что большинство годичных отчетов епархиальных архиереев обходят вопрос молчанием. Остальные хотя в разной степени, но одинаково отрицательно оценили данную сторону введения нового расписания. Одни указали на большие трудности в материальном положении духовенства, а другие прямо признали принятые меры непригодными. Например, олонецкий архиерей, в чьей епархии Положение 16 апреля 1871 г. было применено первым, отметил: «Хотя вследствие последней реформы и меньше теперь стало духовенства, но эта мера весьма немного повлияла на улучшение обеспечения духовенства, потому что с уменьшением численности духовенства убавились доходы от прихожан, и затруднительнее стало для духовенства заниматься сельским хозяйством»¹³³¹. Ему вторил минский: «Сокращение приходов весьма неблагоприятно повлияло на прихожан; почти все они стали питать неприязненное отношение к духовенству, считая его единственно виновником реформы и самую реформу объясняя его своекорыстием. А при отчужденности прихожан от духовенства не может быть, конечно, и речи об улучшении материального быта его, стоящего в зависимости от доброго расположения первых»¹³³².

Все же, несмотря на столь обескураживающую информацию, обер-прокурор не желал признавать поражение, глубокомысленно заявляя, что вопрос об улучшении была духовенства от сокращения приходов и причтов нуждается в уяснении на практике, ввиду обширности империи и различных местных условии¹³³³.

Однако сменивший в 1880 г. Д. А. Толстого К. П. Победоносцев держался совершенно другого мнения относительно сокращения. Само Положение 16 апреля он называл «неудовлетворительным». Будучи открытым противником валуевско-толстовских преобразований, он стал прощупывать мнение иерархов. Так, в одной из множества записок, рассылавшихся им некоторым архиереям для отзыва, говорилось о том, что закрытие множества церквей сделало духовенство народу «ненавистным, так что народ мстит ему уменьшением доходов, от чего и в удвоенных приходах положение духовенства не улучшилось вдвое, а труда прибыло столько, что при увеличении расстояний священник и поспевать вовремя всюду не может, куда его требуют. Поэтому само духовенство скорбит о закрытии церквей; попеременное богослужение то в главной, то в приписной церкви сделалось для него источником бесконечных неприятностей со стороны прихожан, а из-за дьяконов, составляющих ныне редкость, происходят чуть ли не драки; между тем как закрытие дьяконских вакансий не прибавило дохода священникам. Доход этот остается в руках прихожан, раздраженных отъятием дьяконов»¹³³⁴.

Как и следовало ожидать, в данном вопросе К. П. Победоносцев получил полную поддержку. К осени 1880 г. свод мнений архиереев о реформе лежал у него на столе. Они однозначно оценили сокращение как меру неудачную, породившую общий ропот, а потому подлежащую отмене¹³³⁵. Рассматривая свод мнении епархиальных владык по данному вопросу, митрополит Московский Леонтий сделал однозначный вывод, что введение новых расписаний причинило вред «религиозно-нравственному быту народа», а проклятия, поступающие в Синод, доказывают, что «народ нуждается в своих приходских церквах»¹³³⁶. Вскоре в Синод через епархиальных архиереев посыпались многочисленные прошения прихожан о восстановлении закрытых приходов, которые удовлетворялись во все более возрастающих масштабах. Наконец 1 декабря 1881 г. Главное Присутствие вынесло определение об усилении состава причтов в Санкт-Петербургской и Московской епархиях диаконами и причетниками¹³³⁷. Определение (ставшее, кстати, последним актом Главного Присутствия) под видом исключения из Положения 16 апреля 1869 г. позволило в столичных епархиях назначать еще по одному диакону в приходы, насчитывающие не менее 1000 душ мужского пола постоянных жителей. Кроме того, Синод получил разрешение в особых случаях назначать диакона и двух причетников в те городские и сельские церкви, где прихожан меньше 1000 душ мужского пола, но которые «доставляют своим причтам вполне достаточные средства содержания»¹³³⁸. 9 января 1882 г. определение подписал Александр III и оно вступило в силу. Тем самым с практикой сокращения было покончено официально.

Одновременно рассматривался запрос управляющего канцелярией Синода от 8 июня 1881 г. о возможности рукоположения в священники не окончивших полного семинарского курса и о сроках пребывания в псаломщиках до возведения в сан. От лица Главного Присутствия 19 октября И. Г. Терсинский разъяснил, что нужно всего лишь внимательно читать Положение 16 апреля, в котором сроки пребывания в псаломщиках лиц, окончивших полный семинарский курс, никак не определены, а относительно образовательного ценза для рукоположения в священники сказано «по возможности», из чего следует, что каждый епархиальный владыка должен действовать по своему усмотрению, сообразно местным обстоятельствам¹³³⁹ В декабре 1881 г. на основе разъяснения Главное Присутствие подготовило и разослало циркулярное письмо по епархиям¹³⁴⁰.

Имея в виду резкое изменение в политике высшего церковного управления, принятыми решениями фактически ставившего крест на законе 16 апреля, К. П. Победоносцев отвечал 27 декабря 1881 г. епископу Савве: «На вопрос о диаконах, не окончивших полного курса, равно, как и на многие другие вопросы, связанные с Положением 1869 г., Св. Синод ныне смотрит уже не так строго, как смотрел несколько лет тому назад. Думаю, что и всему этому Положению трудно будет устоять: на практике от него уже сделано немало отступлений, а допускается весьма охотно самое широкое его толкование. Ныне уже не редко Св. Синод разрешает и назначения на священнические места не окончивших полного курса диаконов, а восстановлению закрытых приходов открыта у нас широкая дорога»¹³⁴¹.

Спустя всего 3 года Победоносцев провел решение о ликвидации давно почившего Главного Присутствия, а заодно окончательно нейтрализовал Положение 16 апреля 1869 г. 16 февраля 1885 г. состоялось высочайшее повеление «О закрытии Присутствия по делам православного духовенства и об изменении некоторых постановлений, касательно устройства церковных приходов и состава причтов»¹³⁴². Новый закон позволял епархиальным архиереям уже без обращения в Синод восстанавливать причты в приписных церквах, вновь открывать некогда закрытые приходы. Отменялось разделение священников на настоятелей и помощников настоятелей, а равно и разделение причетников на псаломщиков и исправляющих должность псаломщика. Закон 16 февраля пересмотрел и проблему диаконов, объявив, что церковные причты во всех епархиях, кроме западных и закавказских, отныне будут состоять из священника и псаломщика в приходах с числом верующих менее 700 душ мужского населения и из священника, диакона и псаломщика в тех, где более 700 душ. И вообще, везде, где имелись местные средства, архиереи получили позволение назначать диаконов и при меньшем числе прихожан.

При недостатке лиц, подходящих под образовательный ценз, архиереи получили полную самостоятельность избирать кандидатов по своему усмотрению. В период с 1880 по 1890 гг. произошло резкое увеличение численности приходского духовенства.

Изменение численности священно- и церковнослужителей¹³⁴³

Таким образом, эта часть церковных реформ оказалась крайне непопулярной и в иерархии, и в белом духовенстве, и в народе, что и предрешило ее судьбу. Она так и осталась более на бумаге, чем в действительной жизни, но в то же время внесла свою лепту в отчуждение общества от Православия.

Изучение реформ Церкви останется неполным, если мы не обратимся к ряду перемен в ее управлении. Хотя они не вписываются в рамки программы Главного Присутствия, тем не менее тесно связаны с реформой.

Центральный аппарат управления продолжал трансформироваться по подобию министерств. Так, 15 декабря 1865 г. получило утверждение мнение Государственного Совета об учреждении должности товарища обер-прокурора Синода с правами товарища министра¹³⁴⁴. Претерпели изменения и структурные подразделения. В связи с реформой духовной школы, как отмечено выше, Духовно-учебное управление в 1867 г. преобразовано в Учебный комитет¹³⁴⁵. А через некоторое время Контрольное отделение при Хозяйственном управлении выделено в самостоятельную единицу, напрямую подчиненную обер-прокурору¹³⁴⁶. Наконец, в 1872 г. пересмотрены штаты канцелярий Синода и обер-прокурора, Хозяйственного управления и Контроля, со значительным увеличением оплаты труда чиновников¹³⁴⁷. Эти штаты сохранялись до конца столетия.

Серия изменений за годы реформ коснулась и епархиальной администрации. Они имели, главным образом, два направления: расширение полномочий архиереев и укрепление материальной базы консисторий и архиерейских домов. Посещая 3 августа 1865 г. Московскую духовную академию, Д. Толстой объявил, что «хочет несколько децентрализовать управление, передавая епархиальным архиереям больше власти. Царь в принципе согласен»¹³⁴⁸.

В 1865 г. волею обер-прокурора и Синода решился спор о целесообразности умножения викариев: архиереям позволили открывать викариатства, если изыщут на то средства¹³⁴⁹. Тогда же они получили право утверждать контракты по постройкам за счет казны на сумму до 10 000 руб.¹³⁵⁰, а также совершать постройки или ремонты зданий церквей, монастырей и архиерейских домов на сумму до 5000 руб. без создания строительных комиссий¹³⁵¹.

Важнейшей акцией стала отмена деления епархий на классы с одновременным введением новых штатов архиерейских домов и кафедральных соборов¹³⁵². В обоснование своего представления в Государственный Совет от 21 июля 1867 г. обер-прокурор отмечал, что по действующим штатам личное содержание архиереев можно считать достаточным только в западных, Рижской, Таврической, Кавказской, Петербургской, Новгородской и Оренбургской епархиях. В остальных оно составляло от 743 руб. 40 коп. до 914 р. 85 коп. и в Московской – 1712 руб. 16 коп. Пересмотр штатов и окладов кафедральных соборов он объяснял тем, что они – бесприходные, и следовательно, лишены доходов за исполнение треб. А оклады даже протоиереев крайне малы: от 142 до 172 руб. в год и т. д. Поступали сведения, что священники не желают переходить из приходов в причты кафедральных соборов, несмотря на значение последних в епархиальной жизни¹³⁵³.

Синод, тоже принимавший участие в подготовке закона, объяснял свою поддержку еще и тем, что с течением времени сложилась очень большая разница в содержании архиерейских домов даже соседних епархий. Не устраивало его и низкое содержание архиереев столичных епархий в сравнении с западными и некоторыми великороссийскими епархиями. В основу перемен Синод положил принцип уравнения, а деньги изыскал путем пересмотра своей сметы¹³⁵⁴.

Итак, в соответствии с утвержденным 27 декабря 1867 г. мнением Государственного Совета деление епархий на классы отменялось, и с 1 января 1868 г. вводились новые штатные расписания архиерейских домов и кафедральных соборов¹³⁵⁵. Принципиально новым здесь было объединение статей на содержание свиты архиерея, певчих и наем служителей, поскольку расходы по ним следовало производить из неокладных доходов архиерейских домов. В связи с этим теперь сам архиерей мог определять потребности в их числе.

Кроме того, Московскую и Санкт-Петербургскую епархии уравняли по содержанию с западными, назначив архиереям по 4000 руб., а на архиерейские дома по 4350 руб. Киевскую епархию уравняли с Литовской, назначив, соответственно, по 4000 руб. и 5000 руб. Несколько епархий (по большей части – с казачьими приходами! – Р. С.) получали ассигнования «сообразно средствам на них из сторонних источников»: Кавказская – 4000 архиерею и 3975 руб. на архиерейский дом; Донская – 1500 и 486 руб.; Енисейская, Иркутская, Тобольская, Томская – 1500 и 3700 руб.; Камчатская – 1500 и 3960 руб. Прочие – в основном 1500 руб. архиерею и 3100 руб. на архиерейский дом. Таким образом, по окладам епархии можно разделить на 4 группы.

Хотя, как видим, повышение содержания было значительным, Синод выражал сожаление, что средства не позволяют увеличить его еще больше.

Что касается причтов кафедральных соборов, то если ранее они делились на 11 разрядов, то теперь можно было по содержанию выделить всего 5 групп: в Киевской и Литовской епархиях годовой расход на них составлял по 5000 руб.; в Московской, западных, Новгородской и Рижской – по 4000 руб.; в Камчатской – 4985 руб. Во всех остальных – по 2850 руб.¹³⁵⁶ Установлены единые штаты причтов кафедральных соборов: протоиерей, ключарь, 2 священника, протодиакон, 2 диакона, 2 иподиакона, 2 псаломщика. Число пономарей определяли епископы.

Наконец, 25 марта 1869 г. установлены новые штаты консисторий. Расходы на них в среднем возросли втрое¹³⁵⁷. Без сомнения, повышение диктовалось необходимостью, но оно не отменило дурных традиций консисторского чиновничьего мира. Из провинции продолжали поступать сведения о том, что порядки остались прежние: «Та же грязь и наглость поборов, та же продажа наград, тот же откуп от заслуженных наказаний»¹³⁵⁸.

Практика непрерывного перемещения архиереев из одной епархии в другую и священников с прихода на приход продолжалась. Церковные власти не пожелали прислушаться ни к голосам части епископата¹³⁵⁹, ни к общественному мнению¹³⁶⁰. Переводы оставались удобным инструментом поощрения и наказания.

Не стали реальностью и надежды иерархии на созыв совещаний епархиальных владык.

Ярким примером могущества обер-прокурорской власти и, в то же время, авантюризма Д. А. Толстого стала попытка реформы церковного суда.

Выше мы касались функций и юрисдикции церковного суда. Добавим, что, несмотря на определенные наслоения, связанные с особым характером отношений Православной Церкви и государства, церковный суд по-прежнему базировался на нормах канонического права и в своей практике неизменно руководствовался правилами Вселенских и Поместных Соборов, Номоканоном (Кормчей).

Российские законы¹³⁶¹ относили к епархиальному суду дела лиц духовного звания по проступкам против должности, благочиния и дисциплины; по взаимным спорам, возникающим из пользования движимым и недвижимым церковным имуществом; наконец, по жалобам духовных и светских лиц на нарушение бесспорных обязательств и по просьбам о побуждении к уплате бесспорных долгов. Но если примешивалось обвинение в уголовном преступлении, то дело переходило в руки светского уголовного суда. В то же время законы четко определяли, что лица духовного звания подлежат юрисдикции светского суда:

а) в спорах между собой или со светскими лицами по тяжбам и искам по неисполненным договорам и обязательствам и взысканиям за нарушение прав нанесением ущерба, убытков или самовольным овладением имуществом;

б) при нарушениях законов, по которым существовали особые правила судопроизводства и санкции. Например, если обвинялись в порубке лесов, укрывательстве беглых, пристанодержательстве, нарушении акцизных уставов, карантинных и таможенных правил;

в) по обвинению в тяжких уголовных преступлениях. Однако первоначальное расследование, в соответствии

с Уставом духовных консисторий, проводилось в духовном ведомстве с участием полицейского чиновника, и если выявлялась действительная вина духовного лица, то дело передавалось в светский уголовный суд. В свою очередь, следствие светского суда или дознавательных органов проводилось только с участием депутата от духовного ведомства¹³⁶².

С введением судебных уставов 20 ноября 1864 г. ситуация резко изменилась. Разработчики исходили из единства в применении судебных уставов ко всем слоям общества. И допустили промах, потому что реформа суда совершенно не брала в расчет наличие последнего сословного суда России – духовного. Странно, но никаких мер по согласованию действий этих судов принято не было.

Уставы 1864 г. не предусматривали участия представителей от Церкви при следствии и суде по делам духовных лиц, при проведении предварительного следствия по оговорам духовных лиц в преступлениях, а также согласования с епархиальной властью приговоров, лишающих лиц духовного звания всех прав состояния. Теперь духовные лица полностью подпадали под действие общих норм относительно порядка следствия и суда по делам, принадлежащим ведению уголовного суда. Отличие состояло лишь в том, что мировые судьи и судебные следователи должны были ставить в известность «ближайшее над обвиняемыми духовное начальство». А оно представляло по их требованиям все сведения, нужные следствию.

Кроме того, Уставы предусматривали, что все следственные акты по делам священнослужителей и монашествующих, подлежащим суду с участием присяжных заседателей, должны быть по окончании следствия отосланы прокурором епархиальному начальству для ознакомления. От него требовалось высказать свое мнение, которое прокурор доводил до сведения Судебной палаты.

В том случае, если суд выносил по делам духовных лиц приговор, влекущий за собой потерю либо ограничения прав состояния, он доводился до сведения духовного начальства для снятия с осужденных сана. Прочие приговоры пересылались просто для сведения¹³⁶³.

Результатом стала нелепая ситуация: новая судебная система вошла в противоречие с духовными судами, поскольку их полномочия не пересмотрели¹³⁶⁴. Неудивительно, что первый же приговор в отношении духовного лица вызвал в сословии шок. Понадобилось специальное разъяснение Синода относительно действий со стороны епархиальных властей. Однако оно не решало проблемы согласования сословного суда со светским. Обеспокоенное духовенство и епархиальные власти стали обращаться в Синод с просьбами о защите интересов. Смысл их различен. Так, из Костромской епархии требовали гарантий прав духовных лиц в светском суде. Архиепископ Херсонский полагал, что суд между тяжущимися по имуществу духовными лицами вполне может быть и церковным. Примерно то же предлагали духовенство и архиерей Архангельской епархии: по мелким делам, не требующим ареста, может судить церковный суд при депутате от светского. А енисейский епископ настаивал на рассмотрении смешанных дел (т. е. если одно лицо – духовное) составлять суд на паритетных началах из духовных и светских судей¹³⁶⁵.

По поручению Д. Толстого юрисконсульт Н. Полнер в том же 1865 г. составил докладную записку, в которой предложил ряд мер по приведению церковного суда в соответствие с современными понятиями юриспруденции. Но, не дожидаясь общей реформы суда, он рекомендовал отойти от теории формальных доказательств, а судьям в решении дел руководствоваться внутренним убеждением¹³⁶⁶. Синод одобрил основные положения записки Н. Полнера и обратился к императору за разрешением образовать комитет по подготовке реформы суда. В сентябре 1865 г. оно было получено. Во главе этого комитета поставили архиепископа Тверского Филофея, но никаких практических результатов его деятельность не принесла.

Тем временем Д. Толстой пришел к мысли о необходимости полномасштабной реформы церковного суда. Дважды (23 мая и 8 декабря 1869 г.) он обращался в Синод с обоснованием «необходимости учреждения особого комитета для составления основных начал преобразования судебной части». Определением 10/16 декабря 1869 г. Синод дал согласие. Полугодовой промежуток между обращениями в Синод ушел на согласование состава комитета с митрополитами. Он включал Главного священника армии и флотов, доктора богословия протоиерея М. И. Богословского; членов духовных консисторий: петербургской – протоиерея Содальского, московской – протоиерея И. Н. Рождественского, киевской – протоиерея Ф. Г. Лебединцева; профессора Киевского университета, доктора богословия протоиерея Назария Фаворова; профессоров церковного законоведения Московской духовной академии А. Лаврова и Петербургской Т. Барсова; юрисконсульта при обер-прокуроре В. А. Степанова. Кроме того, Синод просил о включении в комитет профессоров Петербургского университета Пахмана и Чебышева-Дмитриева, а также должностных лиц Министерства юстиции и II Отделения. Возглавил комитет архиепископ Литовский Макарий, разделявший позицию Д. Толстого.

Соответствующий доклад обер-прокурора Александр II утвердил 12 января 1870 г. Перед комитетом архиеп. Макария была поставлена задача выработать и внести на обсуждение Синода основы реформы церковного суда в соответствии с принципами, «на которых совершено преобразование судоустройства и судопроизводства по гражданскому, военному и морскому ведомствам, по применении сих начал, насколько оно окажется полезным и возможным, к свойству, целям и потребностям суда духовного»¹³⁶⁷.

Работа комитета продолжалась около трех лет. Составив проект, 25 марта 1874 г. он прекратил существование¹³⁶⁸. Уже первые шаги толстовского комитета вызвали отрицательную реакцию в Церкви, поскольку четко обозначилось стремление архиеп. Макария и светских членов скопировать новую судебную систему¹³⁶⁹.

Вместе с тем, в церковной печати стали публиковаться аналитические статьи, авторы которых пытались определить место церковного суда в современной жизни и выделить основные звенья реформы. Один из них, Н. К. Соколов, указывал на необходимость кодификации церковно-гражданского права, отделения суда от администрации, учреждении институтов прокуратуры и адвокатуры, участия общества в суде через избрание органов правосудия или же через своих представителей¹³⁷⁰.

В самом комитете мнения тоже разделились. Особенно спорили по поводу института прокуратуры¹³⁷¹. Разногласия так и не прекратились до конца работы комитета¹³⁷². Проект был принят большинством голосов, в начале 1873 г. передан в Синод и по решению последнего от 16 мая 1873 г. разослан в консистории и архиереям на отзыв. Что же предлагал комитет архиеп. Макария?

Прежде всего, проект очерчивал юрисдикцию суда. Ему должны были быть подсудны священно-церковнослужители белого и монашествующего духовенства, исключая наемных церковнослужителей и монастырских послушников, не постриженных в монашество. Предполагалось, что суд будет судить их:

за все преступления и проступки, которые наказываются церковными канонами, но выпадают из сферы юрисдикции светского суда;

за незначительные проступки и преступления, предусмотренные уголовным правом, но по своей сути подлежащие духовному суду;

за проступки и преступления против должности, которые не влекут за собой наказаний, сопровождающихся ограничением или лишением прав состояния.

Предполагалось также изъять из компетенции духовного суда дела о браках и их расторжении. Таким образом, комитет архиеп. Макария встал на позицию тех 12 членов комиссии по подготовке судебных уставов 1864 г., которые в свое время ратовали за ту же меру, оставляя за духовными властями исполнение решений светского суда. Но тогда Государственный Совет отверг их мнение, как покушающееся на каноническое право¹³⁷³.

В качестве главных комитет отметил 4 недостатка духовного суда: 1. Соединение в нем судебной, обвинительной и административной власти. 2. Отсутствие гласности, производство суда без подсудимого, по письменным актам следствия. 3. Вынесение решений на основе теории формальных доказательств. 4. Производство всех дел архиереем и консисторией, как бы они ни были маловажны.

Исходя из недостатков, комитет предложил отделить судебную власть от других; приблизить суды к обвиняемым; заменить письменное проведение дел устным с публичностью заседаний суда; отменить теорию формальных доказательств¹³⁷⁴.

Структура нового духовного суда в представлении комитета выглядела следующим образом: духовный судья – духовно-окружной суд – судебное отделение Синода – общее собрание Синода (по особо важным случаям).

Первая инстанция – по образцу мировых судей – несколько судей из священников, избранных всем духовенством определенного участка и делегатами от приходов (по одному от каждого) на фиксированный срок и утвержденных архиереем в качестве его уполномоченных. Им подлежат мелкие дела: оскорбление чести либо проступки, которые влекли наказание от замечания до заключения в монастырь на 3 месяца и занесения выговора в послужной список.

Вторая инстанция – окружной суд из председателя-архиерея, утвержденного царем по представлению Синода, членов-священников, выбранных на определенный срок и утвержденных местным владыкой. Окружной суд имеет свой круг дел и служит кассационной инстанцией для низшего с правом окончательного решения дел.

Третья ступень – судебное отделение Св. Синода в составе первоприсутствующего и членов – архиереев и пресвитеров – назначенных царем, свободных от выполнения других обязанностей, кроме судейских. Оно служит апелляционной инстанцией по делам окружных судов, рассматривает дела о лицах архиерейского сана и главных священниках, членах синодальных контор и духовно-окружных судов по преступлениям против должности.

Наконец, четвертая ступень – общее собрание обоих отделений Синода под председательством первенствующего члена Синода. Оно судит членов и присутствующих Синода, рассматривает кассации по делам судебного отделения Синода.

Важнейшим компонентом новой судебной системы должна была стать «обвинительная часть», контролируемая обер-прокурором. Со второй инстанции вводился институт прокурорского надзора. Прокуроры – светские лица – состояли при каждом духовно-окружном суде и при судебном отделении Синода, но находились в ведении и под контролем обер-прокурора. Проект наделял их функциями, подобными коллегам из светского суда, а за архиереем оставалось право решить, направлять ли дело после завершения следствия в суд или нет. Таким образом, в духовном суде планировали создать нечто вроде обвинительной камеры судебной палаты.

Остается добавить, что надзор за работой суда каждой инстанции распределялся по иерархии, т. е. каждая вышестоящая наблюдала за низшими¹³⁷⁵.

Итак, преобладание светских лиц в комитете архиеп. Макария, а главное – преобладание секуляризаторских настроений у большинства и самого Д. А. Толстого привели к прямому копированию светской судебной системы без оглядки на каноническое право и православную церковную традицию. Обер-прокурор был настолько доволен проектом, что в годовом отчете поместил его подробное изложение как пример успешного администрирования.

Проект судоустройства вызвал бурные дискуссии. «Современные известия» в обзоре русской печати за 1874 г. отмечали, что большая часть периодики, особенно петербургской, «усматривает в нем торжество так называемых современных идей, современных понятий о судопроизводстве, освобождение духовного сословия из-под начальственного гнета, посредством ограничения непомерной, по их понятиям, власти епископов и как бы демократизирование церковного управления»¹³⁷⁶.

Реакция противной стороны впечатляла гораздо больше. Ни одно из направлений реформы не вызывало столь открытого негодования, как попытка преобразовать суд, не считаясь с церковным правом. Серьезной аргументированной критике подверг проект Н. В. Елагин, уже летом 1873 г. издавший книгу «Предполагаемая реформа церковного суда»¹³⁷⁷. Как вскоре выяснилось, ее написал член комитета А. Ф. Лавров¹³⁷⁸. А. Н. Муравьев обратился со специальным письмом в защиту Церкви к великому князю Константину Николаевичу, называя реформу суда самой опасной со времен Петра I. Если она станет реальностью, – пояснял писатель председателю Государственного Совета, – то обер-прокурор «будет сам и через подчиненных ему прокуроров полным распорядителем Церкви, по административной, судебной и исполнительной части; все же епископы, у которых, собственно, и отнимается их судебная каноническая власть... обратятся в рукополагающие машины для производства священников!»¹³⁷⁹

Не менее горячо выступили против проекта епархиальные архиереи¹³⁸⁰. Лишь двое из них выразили одобрение

Мнение Арсения Киевского: РГИА, ф. 797, оп. 39, отд. 1, ст. 1, д. 295, л. 54–64об. Были опубликованы и «Мнения духовных консисторий относительно проекта преобразования духовно-судебной части». Т. 1–2. СПб., 1874–1878. трудам комитета¹³⁸¹. Особенно резким тоном, но и основательностью, отличалось мнение архиепископа Волынского Агафангела (Соловьева)¹³⁸², с сочувствием воспринятое при дворе¹³⁸³. Ходили слухи, что императрица, спросив Д. Толстого, все ли архиереи согласны на реформу суда, получила ответ, что все, и даже подписали проект устава. Узнав правду, она несколько недель не принимала обер-прокурора, а тот на всякий случай сказался больным¹³⁸⁴. В поддержку архиереев выступил знаменитый оппонент старообрядцев о. Павел Прусский. Он привел свои доводы против проекта: «Чем извиниться перед раскольниками? – Нечем»¹³⁸⁵. Им вторил знаток канонического права и современных традиций Восточных Православных Церквей епископ Порфирий (Успенский). Лишение епископа канонической власти он назвал «безумием петербургских реформаторов»¹³⁸⁶.

Д. Толстой, не ожидавший столь дружного отпора, с раздражением бранил архиереев, называя их «сатрапами». Но ничего поделать не смог. Проект так и не был реализован.