Часть первая. Деятельность свящ. Александра Киселева в Германии

В 1941 г. отец Александр с семьей навсегда покинул Эстонию, куда его еще подростком привезли родители, спасаясь от революционных событий в России. Семья Киселевых не планировала переезжать в Германию даже после ввода советских войск в Эстонию в октябре 1939 г. Ввод советских войск был воспринят и русскими и эстонцами отрицательно – «эстонцы теряли свою свободу, русские попадали опять под власть, с которой сражались и от которой бежали».⁷ В Эстонии начал свою деятельность НКВД, проводивший обыски, аресты тысяч граждан. Были арестованы соратники отца Александра по РСХД: И.А. Натовский, Н. Пенькин, Т. Дезен. Все они прошли годы тюрем, после чего были расстреляны.

На отъезд Киселевых в Германию повлияло несколько обстоятельств. Одно из них – переживание за судьбу детей, за их воспитание в атеистическом советском обществе. Но главным было другое – преследования и гонения Церкви в Советской России стали реальностью и для православия в Эстонии. Отец Александр считал необходимым противостоять советской системе, и возможность противостояния гонителям он видел в служении России на не оккупированной советской властью территории, т.к. «под прессом советской власти бороться с ней невозможно».⁸ Основной мотив отъезда Киселевых – желание быть полезными родине, бороться за ее освобождение.

В 1941 г. Киселевы решаются уехать. После подписания Германией и СССР договора о ненападении в 1939 г., известного как пакт Молотова-Риббентроппа, у части советских немцев появилась возможность выезда из СССР. Но ни отец Александр, ни матушка Каллиста не имели немецких корней. Киселевы направились в комиссию, которая занималась отправкой прибалтийских немцев в Германию, но комиссия уже заканчивала свою работу. У пристани стоял последний пароход, отправлявшийся в Германию. Единственное, что Киселевы могли предъявить комиссии, это письма отца матушки Каллисты, который работал когда-то врачом на Волге, где было много немецких поселений. Член комиссии, просмотрев предъявленные письма, неожиданно разрешил выезд. Пропустил Киселевых при посадке на пароход и советский офицер таможенного контроля, несмотря на обнаруженные им при досмотре чемодана отца Александра Евангелие, крест и епитрахиль. Отец Александр, вспоминая это событие, задавался вопросом, что это было:

«Голос ли совести, христианское ли детство, которое отозвалось в сердце офицера, носившего красную звезду на фуражке, или прямое чудо Божие, которое сохранило святыни церковные от поругания, а самого его – для последующего священнического служения?».⁹

Так произошла эмиграция Киселевых в Германию.

Надо отметить, что в то время, когда их пароход еще стоял в Ревельском порту, сотрудники НКВД арестовали папу отца Александра.

После прибытия в Германию отец Александр с семьей был направлен в лагерь для переселенцев в местечке Цур около г. Виттенбурга (Zuhr bei Wittenburg) в земле Мекленбург–Передняя Померания (Mecklenburg – Vorpommern). Пока длилось ожидание получения семьей Киселевых немецкого гражданства, решался вопрос и о месте служения о. Александра. Архиеп. Берлинский и Германский Серафим (Лядэ) вел переписку по этому поводу с РКМ (Рейхсминистерство церковных дел), сообщая чиновникам министерства, что с его согласия еп. Сергий Пражский определил отца Александра на приход в г. Данциг. РКМ, в ответе от 21.03.1941 г., не возражало против этого назначения, но напоминало порядок назначения, согласно которому прежде необходимо было получить немецкое гражданство.¹⁰ Вероятно, отец Александр так и не служил в Данциге, так как архим. Иоанн (Шаховской), узнав о приезде Киселевых, пригласил отца Александра в Свято-Владимирский приход Берлина, который находился в подчинении викарного епископа митр. Евлогия (Георгиевского), владыки Сергия Пражского (Русский Западно-Европейский Экзархат юрисдикции Константинопольского Патриарха), но входил по соглашению от 3.11.1939 г. в состав Берлинско-Германской епархии РПЦЗ. Штат священнослужителей собора был уже укомплектован, и о. Иоанн записал отца Александра в собор как диакона.¹¹

Такое внимание к семье Киселевых со стороны архим. Иоанна (Шаховского) было не случайным. И дело не в том, что их объединяли родственные узы. Отец Александр по маме тоже принадлежал к древнему княжескому роду Шаховских. Их объединяло еще духовное родство и дружеские отношения. О том, как начиналась и развивалась их дружба в первые годы их знакомства, рассказывают письма отца Александра отцу Иоанну (Шаховскому), хранящиеся в РГВА (Российском государственном военном архиве). Знакомство их состоялось в конце 1932 г., когда Александр Киселев, еще семинарист Рижской духовной семинарии, гостил на Рождество в Ревеле, у отца. Туда же приехал с лекцией молодой иеромонах Иоанн (Шаховской). Александру уже были знакомы книги, статьи отца Иоанна. Лекция отца Иоанна в Ревеле произвела на Александра неизгладимое впечатление:

«Что и как он говорил, меня ошеломило. Это была не просто проповедь, а нечто большее, что можно выразить словами Пушкина «глаголом жги сердца людей"».¹²

В этот же день, по признанию отца Александра, в разговоре с отцом Иоанном решилась его судьба. Дело в том, что, готовясь стать священником, Александр чувствовал недостаточность семинарского образования для священства и поэтому решил после семинарии в 1933 г. поступать в Свято-Сергиевский богословский институт в Париже. Он сдал в институт документы, и был уже принят. Своими планами о поступлении в институт Александр и поделился с отцом Иоанном. Но отец Иоанн уверенно сказал, что поступать в институт Александру не следует, а искать священства нужно доверием Богу. На Александра эти слова произвели большое впечатление:

«Я был так потрясен той абсолютной силой веры им сказанных слов, которая вошла в меня, бескомпромиссно наполнила меня вопросом, уже решенным, который оставалось только проводить в жизнь. Это было не насилием, но исполнением собственного моего хотения, которое до времени хранилось в моих глубинах, не получая на то соизволения Свыше».¹³

После беседы с о. Иоанном Александр написал два письма – в Парижский институт с извещением о том, что он не будет поступать, и Гале Кельдер с просьбой стать его женой. От Гали Кельдер Александр сразу получил согласие. Но сомнения относительно поступления в институт, несмотря на отправленное письмо, не оставляли Александра некоторое время до окончания семинарии. В письме от 1.01.1933 г., вскоре после упомянутого выше разговора, Александр пишет отцу Иоанну о своей внутренней борьбе и внешних факторах, влияющих на принятие окончательного решение по поводу священства:

«Одной рукой к Господу тянусь, а другой держусь судорожно за землю... А кругом почти все, кто так, кто иначе, осуждают мой поступок – отказ от академии и желание сразу по окончании семинарии стать священником... Я слаб и часть слов этих «доброделателей» достигают цели, т. е. нарушают мой внутренний покой».¹⁴

Ситуация разрешилась лишь через несколько месяцев, о чем Александр сообщил в письме о. Иоанну от 31.5.1933 г.:

«Лишь после долгого перерыва опять пишу Вам. Молчал я потому, что считал себя глубоко виноватым; я не сдержал данного Вам обещания. Теперь, когда все сомнения забыты и я готов идти путем служения, считаю возможным снова написать Вам... Итак, еще раз прошу простить, что после обещания Вам не ехать в Париж, поддавшись уговорам друзей, колебался в этом. Теперь мое решение окончательно, и я очень прошу Вас наставить меня и подготовить к принятию этого великого таинства».¹⁵

Переписку с архим. Иоанном (Шаховским) продолжил Александр и после принятия священного сана. В письмах он просил совета, наставления, помощи в разрешении ситуаций из собственной пастырской практики. Их отношения, начинавшиеся в Эстонии, окрепнут в Германии в военные годы и продолжатся в Америке, куда отца Александра пригласил Иоанн (Шаховской), еп. Бруклинский.

Через несколько месяцев после приезда отца Александра в Германию началась Великая Отечественная война. В день нападения гитлеровской Германии на СССР, 22 июня 1941 г., Православная Церковь отмечала день Всех Святых в земле Российской просиявших. Узнав о начале войны, о том, что в России уже погибают люди, русские стекались в церкви. Отец Александр вспоминал тот день: «Какой необыкновенной силой упования и надежды звучали слова молитвы: «Вси святии земли Русской, молите Бога о нас"».¹⁶ После первых побед фашистов, появления первых советских военнопленных и остарбайтеров в Германии перед каждым приходом и в целом перед Берлинской епархией РПЦЗ встала задача духовного окормления, поддержки и оказания всяческой помощи людям из СССР:

«Вопрос о помощи военнопленным стал в эмигрантской среде самым животрепещущим вопросом, священники с амвона призывали свои паствы к оказанию помощи братьям, погибающим в неволе, а общественные деятели создавали комитеты по сбору пожертвований и продолжали это дело до самого конца войны... ».¹⁷

Активно в это время действовали прихожане и клирики Свято-Владимирского прихода. Для помощи нуждающимся в храме собирались вещи и съестные припасы, духовная литература. Службы собирали большое количество богомольцев. Берлинские храмы были полны. Люди молились не только за Литургией, но и оставались на крещения, венчания, молебны, панихиды. На отца Александра была возложена миссия окормления восточных рабочих и военнопленных.

29‒31 января 1942 г. под председательством архиеп. Серафима (Ляде) проводилось собрание Германской Православной епархии. Одним из товарищей председателя был назначен архим. Иоанн (Шаховской), а в число секретарей собрания вошел отец Александр Киселев. На собрании рассматривались такие важные для Германской епархии вопросы, как положение церковных дел в епархии, Церковь и государство по действующим германским законам, организация церковной жизни в приходах епархии в условиях военного времени. Было предложено организовать епархиальный миссионерский комитет. Архиеп. Серафим поддержал эту идею, но попросил собрание передать дело организации комитета избираемому Епархиальному совету. Вскоре миссионерский комитет был организован. Возглавил комитет архим. Иоанн (Шаховской), а товарищем председателя комитета был назначен отец Александр Киселев.

10 февраля 1942 г. отец Александр был командирован в Бельгию. Еп. Сергий Пражский назначил его временно исполняющим обязанности настоятеля Свято-Николаевского прихода в Брюсселе. Месяцем позже, 14 марта 1942 г., отец Александр был назначен представителем и уполномоченным митр. Серафима (Ляде) для русских православных приходов Бельгии, находившихся в юрисдикции еп. Сергия Пражского. Отец Александр в воспоминаниях раскрывает причину командировки. Прихожанка евлогианского прихода в Брюсселе нанесла ножевое ранение немецкому солдату. Этот случай пытались использовать для обвинение евлогиан в неблагонадежности. Митр. Серафим и еп. Сергий Пражский направили отца Александра «с временной миссией в Брюссель, чтобы с приездом священника ликвидировать это дело и отвести от прихода опасность быть закрытым».¹⁸

Владыка Сергий снабдил отца Александра письменными инструкциями, согласно которым отец Александр должен был распустить совет Свято-Николаевского прихода в Брюсселе и без промедления сформировать новый приходской совет. По прибытии в Брюссель отец Александр собрал совет Свято-Николаевского прихода и объявил о его роспуске. На этом отец Александр собрание официально закончил, но обратился к прихожанам со следующей просьбой: «Поймите, господа, я первый раз в Брюсселе. Я ни одного человека здесь не знаю. Из кого я должен составлять приходской совет? Пожалуйста, помогите мне в этом. Составьте мне список, кого мне нужно назначить».¹⁹ Этой искренностью, открытостью отец Александр снискал доброе отношение брюссельских прихожан.

Несколько месяцев провел отец Александр в Брюсселе. Его семья оставалась в Берлине. Для деятельной натуры отца Александра недостаточно было просто приходских дел. В Брюсселе он начал задумываться о служении в Псковской миссии, которая начинала разворачивать свою деятельность. Но, беспокоясь за семью, отец Александр решил вернуться в Берлин. За разрешением на отъезд из Брюсселя он направился в гестапо, где получил отказ. В словах отказа представителя гестапо есть оценка деятельности отца Александра на приходе в Брюсселе со стороны немецких властей:

«Не думайте ни о каком Берлине. Сейчас у Вас все тихо, в порядке. А что же нам еще от Вашего прихода нужно. Выкиньте это из головы».²⁰

Но отцу Александру удалось покинуть Брюссель. В его письме митр. Серафиму (Ляде) от 17 10.1942 г. имеется позитивная характеристика результатов командировки в Брюссель:

«Во время моей командировки в Бельгию... я имел полную свободу рук. Единственно, что от меня требовалось, это быть вне политики, включая сюда и подбор, по моему усмотрению, приходских деятелей, что и дало хорошие результаты».²¹

По возвращении в Берлин отец Александр был назначен резолюцией митр. Серафима (Ляде) от 12.08.1942 г. исполняющим должность ключаря кафедрального Воскресенского собора г. Берлина. Еп. Сергий Пражский в августе 1942 г. наградил отца Александра камилавкой «за ревностное пастырское служение в разных областях церковного служения» и ходатайствовал перед митр. Серафимом (Ляде) о его награждении к празднику Воздвижения Креста золотым наперсным крестом,²² каковое и состоялось 21.09.1942 г. К этому времени относится и назначение отца Александра членом апелляционного суда по бракоразводным делам. Служение отца Александра в кафедральном соборе епархии совпало с открытием богословско-пастырских курсов для подготовки священников, в работе которых отец Александр принял участие и как преподаватель, и как координатор курсов.

В кафедральном соборе отец Александр столкнулся с проблемами, которые вынудили его вскоре покинуть это место служения. В письме к митр. Серафиму от 17.10.1942 г. он так описывает проблемы приходской жизни собора и свое видение их разрешения:

«Вот прошло уже полтора месяца, как я нахожусь при Соборе, и имел достаточно времени и возможности, чтобы познакомиться с обстановкой. На основании этого ознакомления пришел к выводу, что при нынешней обстановке я не могу с надеждой на успех пытаться создать в Соборе нормальную приходскую жизнь, подобную той, которая имеет место в Позенском и Находштрасском приходах (насколько знаю, Вы, будучи в Позени, указывали на эти два прихода, как на образцовые). Для устройства прихода нужно быть в нем полным хозяином и иметь полную свободу действий. В Соборе же я имею над собой целый ряд начальников и ни одного подчиненного... Я убежден, что приход может развиваться лишь тогда, когда к его жизни привлекаются все прихожане, а не единицы «приближенных», и когда духовная воля и внимание одного человека – настоятеля, ставить каждого на полезнейшее для его внутренней и приходской жизни место. Предполагаю, что настоятель должен интересоваться своим приходом. Соборный же приход не имеет этих основных предпосылок и при таких условиях, к сожалению, никогда не будет занимать должного положения и не сможет конкурировать (в добром смысле – «не против, а выше») с Находштрассе». Пишу Вам, Владыка, об этом, чтобы Вы не имели возможности потом, вполне справедливо, упрекать меня в бездействии... Да, Владыка, пока в Соборе есть вне досягаемости для меня лежащие вещи, я никакой ответственности за общее устройство соборного прихода нести не могу... Я совсем не хочу приобрести в Ваших глазах репутацию не умеющего добросовестно относиться к взятым на себя обязанностям. Итак, позвольте мне считать, что моя роль в Соборе будет заключаться в исполнении Ваших отдельных указаний по жизни Собора и обслуживанию лагерей, что между прочим и было Вами указано в бумаге о моем назначении в Собор как моя единственная обязанность».²³

Нормализовать ситуацию в соборе отцу Александру не удалось. Как видно из письма, единственной обязанностью отца Александра во время пребывания в должности ключаря собора было обслуживание лагерей военнопленных и восточных рабочих. Нормализация приходской жизни в соборе была личным переживанием, личной инициативой отца Александра. Видя свою беспомощность в разрешении этой проблемы, отец Александр вынужден был подать прошение о возвращении в Свято-Владимирский приход на Находштрассе, настоятелем которого оставался отец Иоанн (Шаховской):

«Очень скоро я убедился в том, что совершенно напрасно там нахожусь. Там были устоявшиеся формы, устоявшиеся порядки, и мой голос там, собственно, был не голосом, а писком, который ничего не мог изменить. Поэтому я попросил, чтобы меня отпустили. И меня тоже без всяких особых рыданий отпустили».²⁴

Назначался ли отец Александр в кафедральный собор повторно – неизвестно. В № 81 журнала «Русское возрождение» приводится послужной список отца Александра, в котором есть указание, что он освобожден был от служения в Берлинском кафедральном соборе возвращением в причт Свято-Владимирского прихода 6 мая 1944 г.²⁵ Предположение о том, что отец Александр с августа 1942 по май 1944 г. служил в кафедральном соборе, вызывает сомнение, так как из вышеприведенных воспоминаний отца Александра видно, что его пребывание в соборе было кратковременным. К тому же настоятелем собора осенью 1943 г. стал отец Адриан Рымаренко, которого отец Александр очень уважал и который приходскую жизнь в соборе сумел направить в нужное русло. Отец Адриан был назначен в собор митр. Серафимом (Ляде) в ноябре 1943 г., а официально его назначение было утверждено РК.М 25.02.1944 г. Жизнь кафедрального собора при отце Адриане отец Александр описывал так:

«Берлинский кафедральный собор в то время из здания, открывающегося в определенные дни и часы для богослужений, превратился в денно и нощно живое место участия и помощи... Службы стали ежедневными и утром и вечером, а если прибавить молебны и панихиды, то без малого – непрерывными. Душой всего этого был молитвенный и мудрый батюшка отец Адриан, новый беженец с юга России, прибывший с большой группой верных Церкви и ему людей».²⁶

Можно допустить, что отец Александр повторно служил в соборе при отце Адриане до 6 мая 1944 г., но дополнительных материалов, освещающих этот период служения отца Александра, пока не выявлено.

Служа в Свято-Владимирском приходе, отец Александр продолжал окормлять лагеря восточных рабочих, заведовал миссионерским издательством и епархиальным складом литературы. Вместе с отцом Иоанном (Шаховским) отец Александр занимался рассылкой духовной литературы, молитвословов, нательных крестиков по всей Германии. Во время бомбовых ударов по Берлину митр. Серафим (Ляде) поручил отцу Александру вывезти миссионерский книжный склад за пределы города, в безопасное место. На складе хранилась изданная трудами миссионерского комитета епархии литература и присланные книги духовного содержания из монастыря прп. Иова Почаевского, который находился тогда в Ладомирово (Чехия). На складе хранились тысячи книг и транспортировка их предполагала наличие транспорта, который достать в Берлине было почти невозможно, так как техника работала на военные нужды. Но отцу Александру удалось вывезти склад из Берлина. В отчете митр. Серафима (Ляде) на епархиальном собрании 16‒17 июля 1946 г. в Мюнхене есть сведения о дальнейшей судьбе склада:

«Очень печальное обстоятельство, которое затрудняет духовное окормление верующих, пастырскую и миссионерско-просветительную деятельность, это отсутствие богослужебных книг и религиозно-просветительной и духовно-нравственной литературы. Нет запаса церковной утвари, нет икон, нет крестиков. Наш епархиальный миссионерский книжный склад остался в советской зоне».²⁷

С конца 1943 г., когда города Германии, в том числе и Берлин, стали подвергаться авиаударам, посещение богослужений, проведение служб было делом небезопасным. Первые авианалеты проводились в основном ночью, поэтому можно было не беспокоиться прихожанам и священникам во время утренних и дневных служб. Впоследствии ситуация изменилась, налеты стали совершаться беспорядочно, в любое время дня и ночи. Но церкви были полны молящимися, в основном «оставцами». Отец Александр вспоминал случай совершения Литургии во время авианалета. Узнав о налете, священники пришли в замешательство, но решили не прерывать Литургию. Отцу Александру поручили выйти на амвон, сказать молящимся о грозящей опасности и рекомендовать им поспешить в ближайшее бомбоубежище. Сообщил отец Александр и о том, что совершение Литургии будет продолжаться. Храм покинули единицы верующих. Служба продолжилась: «Под гул зенитной артиллерии и страшные разрывы совершалось таинство Божественной Любви...».²⁸

Священники трудились самоотверженно. Об одном из священнослужителей прихода на Находштрассе, прот. М. Радзюке, отец Александр вспоминает: «Какой он жертвенный был человек. Никто этого не дерзал. Во время бомбежек он ходил причащать больных, пострадавших».²⁹

10 апреля 1944 г. отец Александр был назначен еп. Сергием Пражским настоятелем Свято-Николаевской церкви в г. Осло, в Норвегии. Но немецкие власти воспрепятствовали поездке отца Александра. В берлинском Свято-Владимирском приходе отец Александр служил до назначения его военным священником Русской Освободительной армии ген. А.А. Власова.

Появление военнопленных, остарбайтеров в Германии, необходимость оказать им помощь сплотили эмиграцию. Прибывающих военнопленных встретили, как «Пасху среди лета»:

«Россия, молящаяся, верующая, добрая, жертвенная Россия, к которой мы двадцать лет так стремились, встречи с которой так ждали, сама пришла к нам. Вдруг великим потоком она заполнила наши беженские храмы».³⁰

Первым вопросом для Православной Церкви в Германии стало душепопечение советских военнопленных. Остарбайтеров было в Германии в 1941 г. немного, их массовый ввоз начинается только в 1942 г. Свидетельства о количестве военнопленных и остарбайтеров в Германии за период с 1941 по 1945 г. в исторической науке противоречивы. М.В. Шкаровский в своей монографии «Нацистская Германия и Православная Церковь» приводит количественные данные, взятые из трудов немецких исследователей G. Reitlinger и H. Fink. Согласно их данным, «за весь период войны в плен попало 5 млн. 754 тыс. советских военнопленных, из которых к 1 мая 1944 г. умерло 3 млн. 222 тыс. Кроме того, в Третий рейх с территории СССР было завезено около 5 млн. так называемых остарбайтеров (восточных рабочих), и таким образом к 1944 г. число граждан Советского Союза на немецкой земле составляло почти 7 млн.».³¹ Учитывая эти данные, можно представить, какой труд взяла на себя эмиграция и Православная Церковь в Германии по окормлению соотечественников. Через месяц после начала войны глава Германской епархии архиеп. Серафим (Ляде) обратился в отдел военнопленных Верховного командования вермахта с ходатайством о получении разрешения на организацию душепопечения советских военнопленных Православной Церковью. Просьбу архиеп. Серафима поддержало и Министерство церковных дел. Однако разрешения на душепопечение не последовало. Приказом РСХА от 16.08.1941 г., который был составлен на основании личных директив Гитлера, подобная деятельность практически запрещалась, опека военнопленных не приветствовалась. Разрешалось осуществление религиозной деятельности священникам, находящимся в рядах военнопленных, если на то будет желание самих военнопленных, и совершенно запрещалась подобная деятельность для православных священников Германии:

«Привлечение священников из Генерал-губернаторства или с территории Рейха для религиозной опеки советско-русских военнопленных исключается».³²

Этот приказ действовал весь военный период, и Верховное командование вермахта следило за его соблюдением. Но в первые месяцы войны и в редких случаях впоследствии этот приказ выполнялся плохо. Священникам удавалось договариваться с руководством лагерей для военнопленных и проводить богослужения и беседы в лагерях. Нередко инициатива окормления военнопленных исходила от военнослужащих вермахта, комендантов лагерей. Среди священников, проводивших богослужение в лагерях в обход приказа РСХА, были о. Владимир Жиромский, о. Иоанн Малиженовский, о. Димитрий Трухманов, о. Иоанн (Шаховской) и др.

Посещал лагеря с начала войны и отец Александр Киселев:

«Моя священническая миссия в те тяжкие дни заключалась в посещении лагеря для военнопленных... Мне не пришлось побывать в самых страшных лагерях военнопленных, но и то довелось многое повидать».³³

Между духовенством берлинского прихода на Находштрассе, где служил отец Александр, были разделены специальные функции, помимо совершений богослужений, треб. Специальная функция отца Александра заключалась в поиске возможностей посещения лагерей. Попасть в лагерь стоило огромного труда, к тому же это было небезопасно. Но, несмотря на это настоятель о. Александра, архим. Иоанн (Шаховской), регулярно направлял его в лагеря к военнопленным, называя это служение «хождением в львиную пасть».³⁴ Опасно было не просто посещение лагерей, но и передача вещей и питания заключенным. В одном из лагерей находился сокурсник отца Александра по семинарии о. Дионисий Ильин. Узнав об этом, отец Александр понес ему в лагерь передачу. Ее приняли, но заявили, что о. Дионисий ни в чем не нуждается. При втором посещении о. Дионисия с подобной целью отцу Александру дали понять, что это может грозить ему собственной свободой, в результате чего он отказался от посещений этого лагеря. В 1942 г. удалось провести богослужение в лагере военнопленных в Хаммельбурге (район Бад-Киссингена) совместно с отцом Иоанном (Шаховским) по приглашению комендатуры лагеря. В Хаммельбургском лагере XIIIД содержались пленные советские офицеры. В этом лагере в то время находился изолированно от всех сын И.В. Сталина Яков, переведенный впоследствии в лагерь Заксенхаузен. Из содержащихся в лагере двух тысяч офицеров почти половина выразила желание принять участие в богослужении, Причащении Святых Таин.

Отец Иоанн (Шаховской) вспоминал:

«Можно представить себе мое удивление, когда среди этих советских офицеров, родившихся после Октября, сразу же организовался церковный хор, спевший без нот всю литургию... Мы остались под огромным впечатлением от этой встречи с несчастными, раздавленными и войной, и лишениями, и унижениями русскими солдатами».³⁵

Священники привезли в лагерь вещи, продукты, собранные прихожанами Свято-Владимирского храма. Литургию совершали в большом лагерном бараке. В жестких условиях лагеря исповедь совершали общую. Это посещение оставило неизгладимый след в душах тех, кто присутствовал на богослужении. Об этом говорят благодарственные письма заключенных офицеров Хаммельбурга отцу Иоанну (Шаховскому) и отцу Александру Киселеву. Регент сформированного в Хаммельбурге церковного хора И. Мукомеля писал отцу Александру 22.02.1942 г.:

«Пишу под впечатлением живущих до сих пор в наших сердцах следов Вашего духовного присутствия между нами и под сенью той благодати и счастья, полученных нами и пережитых в церковных молениях с Вами, и в Ваших духовных назиданиях. Этими воспоминаниями живем и мечтаем о будущих подобных неизъяснимо торжественных минутах... Ваши заботы о нас заменяют нам заботы наших семей, родных и близких».³⁶

После возвращения священников в Берлин отца Иоанна вызвали на допрос в гестапо, которое обеспокоилось подобным случаем. Несколько часов длился допрос отца Иоанна. В результате ему запретили посещение лагерей не только военнопленных, но и восточных рабочих. Осталась лишь возможность передачи в лагеря посылок, чем священники активно пользовались, передавая, в частности, духовную литературу.

Проникать в лагеря восточных рабочих было значительно проще. Если допуск священников не разрешался, то они действовали через доверенных людей в лагерях, оказывая помощь «остам». Отец Александр тоже завязывал знакомства с некоторыми остами, которые ему казались активными, глубокими и верующими православными людьми:

«Постепенно у меня образовался ряд мест, где у меня были такие, связанные со мною люди и куда мы посылали литературу, иконки и все, что возможно».³⁷

Одно из таких мест было у отца Александра в лагерях остов под Нюрнбергом. Помимо доверенных лиц в лагерях, у отца Александра завязались добрые отношения с офицером СС, заведующим районом. При его содействии удалось провести в остовских лагерях в Нюрнберге курсы для группы православных проповедников. Отец Александр выбрал людей из разных лагерей Нюрнберга и неделю занимался с ними. Но помешал продолжению курсов воздушный налет на Нюрнберг. В результате налета в одном из лагерей погибли люди. Отец Александр совершал отпевание, и всем желающим предоставлялась возможность проводить товарищей в последний путь. С молитвой и пением вышел весь лагерь, что встревожило власти. В результате офицера СС сняли с должности, а отец Александр был допрошен властями – не было ли злого умысла в совершенном.

Ситуация с окормлением военнопленных и восточных рабочих осложнилась весной 1942 г., после спровоцированного руководством ОКВ (Верховное командование вермахта) скандала вокруг Пасхального богослужения в Берлинском кафедральном соборе Воскресения Христова. Проникновение отдельных священников в лагеря с согласия комендантов вызывало тревогу в ОКВ, которое провокационным скандалом намекало Министерству занятых восточных территорий и РСХА, в ведении которых находилась часть военнопленных, на необходимость ужесточить контроль над лагерной администрацией.³⁸

Провокация заключалась в следующем. Подведомственная ОКВ газета «Черный корпус» поместила как бы ответ редакции на письмо возмущенных солдат с фронта, которым стало известно о проведенном в Берлине Пасхальном богослужении, на котором присутствовало большое количество советских военнопленных, якобы привезенных из лагерей на автобусах. Присутствовали ли в действительности военнопленные на том богослужении – неизвестно. Историк А.К. Никитин на основании служебной записки ОКВ в министерство церковных дел от 13.07.1942 г. пишет, что заметка «была специально написана с вымышленными героями и, видимо, вымышленными подробностями военными пропагандистами».³⁹ После этого Пасхального богослужения митр. Серафим (Ляде) получил приказ из центрального руководства НСДАП, чтобы впредь священники проверяли у входа в храм документы у незнакомых им лиц. Эта информация содержится в докладе митр. Серафима, который он зачитал на собрании Германской епархии, состоявшемся 16‒17 июля 1942 г. Митрополит отказался выполнять данный приказ, заявив, что священники не полицейские.⁴⁰

Аналогичный случай произошел и с отцом Иоанном (Шаховским), которому гестапо предписало не допускать в храм восточных рабочих. Отец Иоанн ответил чиновнику гестапо отказом, но позже, беспокоясь за жизнь рабочих, он запрещал им убегать из лагеря на богослужение в праздничные дни Церкви, которые совпадали с рабочими днями. Вскоре стало достоверно известно о методическом, планомерном истреблении голодом и газовыми камерами русских людей в лагерях военнопленных. Отец Иоанн (Шаховской) обращался к главе протестантского учреждения «Aubenamt» лютеранскому епископу Хекелю, который находился в постоянных сношениях с государственной властью и ведомство которого занималось попечением военнопленных, с просьбой предпринять все возможное, чтобы довести до сведения властей «о жестокой ошибочности подобных действий, не только античеловеческих, но и имеющих принести огромный вред самому германскому народу».⁴¹ Aubenamt оказался не в силах помочь. Все вышеперечисленное свидетельствует о сложности в реализации помощи советским военнопленным и восточным рабочим. А помощь была крайне необходима людям, пребывающим в плену во враждебном государстве, к тому же при негативном и безответственном отношении руководства СССР к ним.

В связи с ситуацией вокруг Пасхального богослужения на несколько месяцев прекратилось посещение православным духовенством лагерей военнопленных. По просьбе РКМ митрополит Серафим издал циркуляр настоятелям и приходским советам 3 июня 1942 г.:

«Всякое пастырское духовное окормление советских военнопленных разрешается исключительно на основании письменного разрешения Главного командования или уполномоченного им учреждения. В сомнительных случаях следует предварительно запрашивать Главное командование вооруженных сил, отделение для военнопленных».⁴²

Так не удалось добиться разрешения на окормление тяжелобольных советских военнопленных в лазарете Виттшток (Wittstock). Эту историю подробно рассматривает А.К. Никитин.⁴³

6.06.1942 г. по просьбе больных пленных в министерство занятых восточных областей за разрешением направить кого-либо из православных священнослужителей в лазарет обратился чиновник РКМ Вернер Гаугг. Восточное министерство ответило на просьбу положительно, о чем свидетельствует служебная записка в РКМ от 25.06.1942 г.⁴⁴ Также оно информировало РКМ о предложении шефа полиции безопасности и СД направить в лазарет свящ. Александра Грипп-Киселева.⁴⁵ В. Гаугг, в свою очередь, обратился к митр. Серафиму (Ляде), чтобы получить его согласие на направление священника в Виттшток и согласовать кандидатуру отца Александра. Митр. Серафим ответил положительно и обратился в ответном письме к Гауггу с просьбой дать разрешение на окормление.⁴⁶ Но провести эту акцию не удалось – воспрепятствовало Верховное командование армии (ОКВ), мотивируя свой отказ ссылкой на прежние указания руководства Рейха:

«Советским военнопленным разрешено осуществлять богослужебные действия под руководством военнопленных священнослужителей из лагеря или мирян. Запрещено, однако, привлечение священнослужителей-невоеннопленных»⁴⁷ (Оперативный приказ № 10 Главного управления имперской безопасности от 16.08.1941 г.).

Переговоры по этому вопросу между министерствами еще продолжались некоторое время, поскольку лишь в ноябре 1942 г. Гаугг известил окончательно министерство занятых восточных территорий об отказе на окормление больных священником Александром Грипп-Киселевым из-за возражений ОКВ. В данном случае ОКВ исполнило указанное выше предписание, не только не допустив к окормлению отца Александра, но и разрешив окормление больных в Виттштоке советскому военнопленному священнику Семенову. О других посещениях отцом Александром лагерей военнопленных не известно.

Указанная директива Главного управления имперской безопасности распространялась и на восточных рабочих. Окормление их зарубежными священниками было запрещено. Богослужение для остов разрешалось совершать по просьбе самих остов мирянами-проповедниками (Laienprediger) в большие церковные праздники, а также совершать по их желанию и если имеется возможность богослужебные действия в случае болезни или смерти.⁴⁸ Это была уступка, с одной стороны, для восточных рабочих, массовое посещение богослужений которыми и вызвало подобную реакцию РМО. А с другой стороны, это была попытка справиться с удовлетворением религиозных потребностей верующих без священников, лишь силами мирян. В августе 1943 г. немецкие власти, в частности РМО (министерство занятых восточных территорий), предложили митр. Серафиму (Ляде) план подготовки мирян-проповедников для их работы в лагерях остов и военнопленных. Не имея достаточного количества священников, не попадающих под этот запрет, т.е. беженцев или пленных, власти обратились к митрополиту Серафиму, с которым и заключили соответствующее соглашение. Руководителем службы НСДАП Хенингсеном 27.08.1943 г. была составлена директива относительно мирян-проповедников, в которой предписывается начать подготовку мирян незамедлительно.⁴⁹

Длительность курса для подготовки мирян – 14 дней. Преподавателями курсов назначались о. Александр Киселев и о. Пауль Гекке. Директивой предписывался анкетный опрос восточных рабочих с целью выяснить, где религиозная деятельность для них желанна. Подобные уступки базировались на понимании немцами роли использования восточной рабочей силы в экономике Рейха. Из восточных рабочих отбирались на курсы определенные люди, которые проходили тщательную проверку уполномоченными Хеннингсена. После проверки следовал курс. Курсы оплачивались восточным министерством. Наиболее достойные из слушателей курсов по представлению митрополита могли быть рукоположены во священники: «Вследствие этого число обучающих соответственно повысилось бы».⁵⁰

Отец Александр и о. Пауль Гекке переходили минимум на 3 месяца в полное распоряжение РМО. Им предписывалось вести канцелярию, совершать богослужения, требы. Митрополитом Серафимом обещалась всяческая поддержка курсов. Он должен был заботиться о том, «чтобы образование проводилось в соответствии с каноническими правилами».⁵¹ По замечанию М.В. Шкаровского, соглашение о курсах было первой крупной победой митрополита Серафима, хотя историк и отмечает, что деятельность воспитанников курсов проблемы не решала.⁵² Неизвестно, сколько курсов было проведено и сколько мирян-проповедников было подготовлено за этот период. Но уже в феврале 1944 г. политика в отношении окормления военнопленных и восточных рабочих мирянами-проповедниками была изменена. Об этом говорит письмо чиновника министерства занятых восточных территорий К. Розенфельдера от 2.02.1944 г.:

«Душепопечение со стороны вышеназванных мирян-проповедников нежелательно. Уже обученные для этой службы восточные рабочие не могут исполнять душепопечительскую работу».⁵³

Весной 1944 г. власти пошли на уступки в вопросе окормления восточных рабочих священнослужителями. Было разрешено окормление восточных рабочих 15 священнослужителями. 1 июня 1944 г. приказом РСХА были отменены все прежние распоряжения о запретах на окормление. С началом деятельности 15 разъездных священнослужителей прекращалась деятельность мирян-проповедников. Немецкими властями предполагалось, что в число разъездных священников войдут священнослужители с занятых советских территорий, взятые в плен или добровольно оказавшиеся в Германии. Но, по свидетельству А.К. Никитина, в это число вошли священники, «давно служившие в епархии Берлинской и Германской, что подтверждают воспоминания о. Александра Киселева».⁵⁴ Входил ли отец Александр в число этих 15 священнослужителей, пока не известно. В его послужном списке есть сведения, что он был освобожден от исполнения обязанностей разъездного священника епархии 6.05.1944 г. Хотя в мае 1944 г. только должна была начаться деятельность этих 15 разъездных священников. Митр. Серафим (Ляде), как свидетельствуют вновь найденные материалы в архиве Мюнхенской епархии, в докладе на епархиальном собрании 16‒17 июля 1946 г. тоже свидетельствует о выполнении отцом Александром обязанностей разъездного священника.

После войны образовались в Германии лагеря для пересыльных, которые находились в советской зоне или зоне союзников. В лагерях содержались бывшие восточные рабочие, беженцы, бывшие военнопленные, которых ожидала отправка в СССР. Окормлением этих лагерей занимался отец Александр Киселев. Посещение священнослужителями лагерей, находящихся в ведении советской администрации, было не менее опасно, чем окормление остовских лагерей в Германии военного времени.

Деятельное участие принимал отец Александр в организации и проведении богословско-пастырских курсов в Берлине в 1942‒1943 гг. К этому времени в гитлеровской Германии уже предпринимались попытки создания высшего православного учебного заведения – в Бреслау в 1935‒1939 гг., в Берлине в 1939‒1942 гг., но они не увенчались успехом.

Наконец в 1942 г. благодаря митр. Серафиму (Ляде) удалось открыть богословско-пастырские курсы в Германской епархии. Их задачей была подготовка священнослужителей для епархии. Отец Александр Киселев в письме к митр. Серафиму (Ляде) от 17.10.1942 г. писал:

«Из этой группы церковь сможет через малое время почерпнуть ряд добрых молодых священников».⁵⁵

Нехватка священнослужителей для епархии, учитывая и сложность военного времени, была остро ощутима. Из этого письма видна особая забота отца Александра о пополнении рядов священнослужителей. Для него это была не только временная необходимость, а задача по воспитанию священнослужителей, которую он пытался решать и в дальнейшем.⁵⁶ Курсы в Берлине открылись в сентябре 1942 г. и закончились в мае 1943 г. Государство не обеспечивало курсы денежными средствами, финансировались они из епархиальных средств. Пожертвования на курсы собирались на приходах епархии. В некоторых приходах устанавливались для сборов средств на проведение курсов дополнительно вторые тарелки. Преподаватели же трудились бесплатно. Известно, что курсы первоначально посещали 9 человек, затем количество слушателей увеличилось. Выпускной экзамен в начале мая 1943 г. сдавали 12 слушателей (из них два студента университета). Преподавателями на курсах были митр. Серафим (Ляде), еп. Филипп (Гарднер), архим. Иоанн (Шаховской) архим. Гермоген, д-р Левицкий, Е. Лебедев, Н. Фабрициус, священники С. Положенский, П. Гекке, А. Киселев. Среди преподавателей находились как представители РПЦЗ, так и евлогианских общин. Это диктовалось необходимостью сплочения епархии для совместного окормления паствы, советских людей на территории Германии. И курсы явились важным фактором в деле единения священнослужителей для достижения общей цели.

Отец Александр Киселев, если и не был самым маститым преподавателем курсов, то прилежностью и аккуратностью он отличался от своих коллег. Все преподаватели несли на себе помимо курсов и другие нагрузки, что влияло отрицательно на образовательный процесс – преподаватели пропускали лекции и опаздывали. Имея не меньшую, чем прочие преподаватели, нагрузку, отец Александр не позволял себе опозданий и пропусков. С обеспокоенностью отец Александр сообщает о проблемах курсов митр. Серафиму (Ляде):

«Беда в том, что не только никто из лекторов не уделяет этому делу должного внимания... но и даже не стремятся быть аккуратными в посещении своих лекций... Пропуски и опоздания лекторов выравнивались тем, что я живу рядом и заменяю отсутствующих, но поскольку я намерен переехать на другую квартиру, да и курсы должны же когда-либо найти себе постоянное пристанище, то что тогда получится? Кто будет заменять неаккуратных лекторов? А если будет больше пропусков, чем лекций, то мы сами разгоним слушателей».⁵⁷

После завершения первого курса 10 мая 1943 г. в Берлине под председательством митр. Серафима состоялась конференция преподавателей курсов, на которой были представлены отчеты собравшихся. Участниками конференции было решено приступить к организации богословских курсов на 1943‒1944 гг. В июле 1943 г. был объявлен набор на курсы при Епархиальном управлении в Берлине. Информация о курсах была размещена в газете «Русь Православная» (1943. № 7/8. С. 15). Слушателей вторых богословско-пастырских курсов в Берлине предполагалось готовить прежде всего для окормления советских военнопленных и восточных рабочих. Открытие планировалось на сентябрь 1943 г., но пока неизвестно, удалось ли осуществить их проведение.

Знакомство отца Александра с А.А. Власовым. Начало служения в РОА

Период сотрудничества отца Александра с генералом А.А. Власовым, его служения и деятельности в КОНР и РОА был непродолжительным, как непродолжительной была и история данных организаций. Это был первый опыт служения отца Александра в качестве военного священника, хотя опыт служения в условиях военного времени для него начался с июня 1941 г. Этот сложный, трагический период стал очень важным для отца Александра. К нему он часто обращался в своих воспоминаниях, посвятил этому книгу «Облик генерала Власова». Отца Александра нередко называют духовником Власова. Сам отец Александр говорил, что духовником Власова он никогда не был.⁵⁸

Генерал-лейтенант Власов, командующий 2-й ударной армией Волховского фронта, попал в плен к немцам 12 июля 1942 г. Армия Власова погибла в окружении в конце июня 1942 г. Первые несколько дней после пленения Власов находился в штабе 18-й армии вермахта на станции Сиверской. В этот период о начале его сотрудничества с немцами еще нет сведений. Отношение его к советской власти еще лояльное. Он начинает сотрудничать с немцами после его перевода 15 июля 1942 г. в лагерь военнопленных в Виннице. Уже к концу июля 1942 г. Власов соглашается возглавить антикоммунистическое движение, а 3 августа 1942 г. подписывает меморандум о создании Русской освободительной армии (РОА). На самом деле армия так и не была сформирована до конца войны, но в целях антисоветской пропаганды немцы применяли это название к военным частям, сформированным из представителей народов России и входившим в состав СС и вермахта. В реальности РОА начала формироваться за несколько месяцев до конца войны. Идею организации РОА поддержала и часть православного духовенства:

«Некоторые из антикоммунистически настроенных священнослужителей различных юрисдикций положительно отнеслись к власовскому движению. Они увидели в будущей РОА «третью силу», альтернативную советской и германской армиям».⁵⁹

В числе разделяющих эти идеи оказался и отец Александр Киселев.

Отец Александр встретился с Власовым впервые на крестинах младенца одного из видных офицеров только еще начинавшегося власовского дела. Встреча произошла в октябре-ноябре 1944 г. Власов был крестным младенца. Короткий рассказ об этом событии в книге «Облик генерала А.А. Власова» дополняет отец Александр в беседе с историком А.К. Никитиным. Молодой полковник власовской армии отказывался жениться на даме, от которой у него родился ребенок. Власов считал, что этот поступок компрометирует представителей РОА, и чтобы подчеркнуть свое отношение к недостойному действию своего офицера, показав пример разрешения этой ситуации, вызвался быть крестным младенца. Крестины проходили в доме бывшего офицера царской армии, а впоследствии немецкого офицера барона Делингсхаузена. Супруги Киселевы были в дружественных отношениях с супругой барона, баронессой Делингсхаузен Олимпиадой Ивановной, которая не без согласия барона пригласила отца Александра крестить младенца.

На крестинах отца Александра поразило то, что генерал Власов мог наизусть читать Символ Веры. Часто из-за незнания крестными этого текста отцу Александру приходилось не спрашивать крестных, а «из деликатности» самому начинать читать Символ Веры, слова которого вслед повторяли крестные. И в данном случае отец Александр готовился читать за крестных, учитывая, что крестный – советский военачальник, генерал Красной Армии. Но Власов, «стройный, красивый, большой, с баском генерал, вдруг начинает читать «Верую». И не только несколько первых фраз или слов. Знает. Я себе не верил. И вот он дочитал «Верую» до конца».⁶⁰

Анализируя этот факт, отец Александр вспоминает семинарское прошлое генерала Власова. Но время, отделяющее семинарские годы Власова и его пребывание в Германии, наводит отца Александра на вопрос: «Мог ли он (Власов) помнить эти слова, если хоть изредка не повторял их?».⁶¹

После крестин был ужин. Вечер прошел в разговорах о России, о начинающемся власовском деле, о Церкви. Власов настоятельно приглашал отца Александра принять участие в общем деле, и приглашал его чаще бывать у него, чем отец Александр воспользовался. Отец Александр так подвел итог своей первой встречи с Власовым: «Я ушел с крестин власовцем».⁶² Эту встречу и можно считать началом участия отца Александра во власовском движении.

С 1943 г. отец Александр обслуживал специальный лагерь Вустрау, вблизи Берлина. Лагерь был создан министерством Розенберга с целью подготовки гражданских помощников немецкой администрации в оккупированных областях СССР. Из числа советских военнопленных создавали особые группы – русские, украинские, белорусские, и после определенной подготовки использовали их для агитационной работы в соответствующих регионах, а также в «восточных батальонах». Военнопленных лагеря Вустрау, отобранных для антикоммунистической деятельности, и окормлял отец Александр.

Возле лагеря Вустрау отец Александр создал православный приход. Помещение для совершения литургии по воскресным дням для верующих лагеря предоставил глава протестантской кирхи селения Вустрау. Община постепенно росла, образовался хор, совершались богослужения. Среди верующих лагеря нашлись художники, которые смастерили иконостас, написали на бумаге необходимые иконы. После литургии иконостас разбирался, иконы сворачивались и помещением вновь пользовалась протестантская община. Со временем появился второй хор – грузинский. Отец Александр вспоминает с иронией:

«У меня два хора пело. Я это все, конечно, в Берлине своим батюшкам-друзьям рассказывал. Уж очень это было фантастично. И хотя у них не было оснований думать, что я такой лгун, но все же я подозреваю, что они хотели проверить это. И вот в один прекрасный день вдруг ко мне приезжают два гостя. Это архимандрит отец Иоанн (Шаховской) и протоиерей Адриан Рымаренко».⁶³

Отец Александр с матушкой Каллистой устроили для них экскурсию по Вустрау, в результате которой гости убедились в действительности того, о чем им рассказывал отец Александр в Берлине. Священник РОА, прот. Димитрий Константинов, так характеризует деятельность отца Александра на этом этапе:

«Его активная церковная деятельность в РОА наиболее ярко проявилась на первых предначинательных этапах формирования Освободительного Движения, в частности в лагере Вустрау».⁶⁴

Манифест КОНР. Речь отца Александра по случаю провозглашения манифеста

А.А. Власов в 1943‒1944 гг. находился под домашним арестом в пригороде Берлина Далеме. Его освободили только в сентябре 1944 г. Возможно, освобождение Власова связано с критическим положением немцев на Восточном фронте. Фигура генерала Власова, которую немцы до этого времени использовали исключительно в целях пропаганды, в таком положении могла сплотить антикоммунистические организации и привлечь их на сторону нацистов.

На встрече с рейхсфюрером СС Г. Гимлером 16 сентября 1944 г. Власов получил согласие на создание антикоммунистического движения, известного впоследствии как Комитет освобождения народов России (КОНР). Уже 14 ноября 1944 г. в Праге состоялось учредительное собрание КОНР под председательством Власова. На собрании был провозглашен Манифест Освободительного движения народов России (Пражский манифест), который являлся политической платформой КОНР. Руководящим органом КОНР стал возглавляемый Власовым Президиум КОНР в составе пяти генералов – Ф.И. Трухина, В.Ф. Малышкина, Д.Е. Закутного, Г.Н. Жиленкова, Е.И. Балабина и трех профессоров – Ф.П. Богатырчука, H.Н. Будзиловича, С.М. Руднева. Священнослужителей в составе КОНР не было. Необходимо отметить тот факт, что в Манифесте не упоминается Русская Православная Церковь и другие конфессии, а лишь говорится о «Введении действительной свободы религии, совести, слова, собраний, печати» (п. 11). Отношение отца Александра к манифесту было положительным. Он назвал его явлением беспрецедентным. Удивителен манифест, по мнению отца Александра, тем, что «созданный в условиях полной зависимости от национал-социалистической диктатуры, он ни одним словом не восхваляет эту диктатуру, тем, что он более чем прозрачно ставит коммунизм и нацизм на одну ступень зла, тем, что он полнейшим молчанием обходит антисемитизм, совершенно обязательный в условиях тех дней».⁶⁵

Мнение отца Александра о манифесте разделяли не все священнослужители РПЦЗ. Известный священник, прот. Владимир Востоков, участник собрания в Праге, откликнулся на манифест следующим образом: «Ничего хорошего из этого не будет. Ни слова не сказали о Боге».⁶⁶ Таким же образом высказался в письме к главе РПЦЗ митр. Анастасию (Грибановскому) преподаватель эвакуированного в г. Егер (Германия) из Белграда 1-го Русского кадетского корпуса Б.Н. Сергеевский.

Интересен ответ митр. Анастасия Н.Б. Сергеевскому, характеризующий личное отношение митрополита к манифесту, власовскому движению в целом, и выражающий позицию руководства РПЦЗ по данному вопросу:

«На дело Вы смотрите слишком мрачно. Конечно, в идеологическом отношении многое, и в том числе отмеченное Вами, нехорошо, но это не столько по сознательно отрицательному отношению ко всему доброму, а по идеологической недозрелости. Наравне с тем, что в манифесте ничего не говорится о Боге, может быть, по непривычке бывших подсоветских упоминать Его в официальных актах, Комитет пожелал начать свою работу с молебна. Сам Власов, с которым я виделся, много говорил о значении церковной миссии и в разговоре неоднократно цитировал Св. Писание. Другие сотрудники его тоже с почтением относятся к Церкви. Поэтому есть надежда, что в новом движении Церковь сможет выполнять свою миссию. В политическом же отношении надо всем объединиться вокруг Власова, ибо никого другого, кто имел бы возможность собрать русские силы для борьбы с коммунизмом, сейчас налицо нет».⁶⁷

Продолжение пражского торжественного акта было уже в Берлине 18 ноября 1944 г. В берлинском зале «Европа-хаус» состоялся торжественный вечер по случаю создания КОНР. Зал был переполнен гостями, в основном русскими. По распоряжению Власова, в первых рядах разместили духовенство и военнопленных, которых привезли на вечер из лагерей. Все остальные гости, независимо от звания и положения, были размещены позади. От духовенства на собрании присутствовали председатель Архиерейского Синода РПЦЗ митр. Анастасий (Грибановский), митр. Серафим (Ляде), прот. Адриан Рымаренко, прот. Владимир Востоков, иер. Георгий Бенигсен, иер. Иоанн Легкий и другие священнослужители. С речью от лица РПЦЗ к собравшимся обратился отец Александр Киселев, что объясняется особым расположением генерала Власова к нему. Текст выступления отца Александра сохранился. Неоднократно текст печатался в приложении к различным изданиям, но это были сокращенные его варианты. Полный вариант текста хранится в Синодальном архиве РПЦЗ в Нью-Йорке. Перед выступлением отца Александра берлинский протоиерей Адриан Рымаренко надел на него ладанку с частицей мощей святого князя Александра Невского.

Речь отца Александра явилась не политическим воззванием, в котором с церковными терминами переплетались бы воззвания к свержению советского строя в России. Напротив, ее можно охарактеризовать как духовное наставление, назидание, увещание представителям всего Русского освободительного движения. Речь отца Александра была о Боге:

«В сегодняшний ответственнейший и светлый день объединения сил народных мое немощное слово будет о Том, в имени Которого мы, верующие люди, видим центр и источник всего светлого и лучшего, что только знаем... о Боге, о Боге Христианском».⁶⁸

Говорил отец Александр о Церкви, о подвигах русских святых, о трудах на ниве Христовой таких представителей русского народа, как Суворов, Достоевский, Хомяков, Столыпин и другие, о тесной внутренней связи Церкви и жизни народа. Характеризуя сложную ситуацию в России, отец Александр видит возможность пресечь общее несчастье. Эта возможность заключена в словах декларации об отношении к своим противникам:

«Много хороших слов и добрых намерений высказано в декларации, но нашлись в ней и слова золотые, небесные слова. Вот они: «Никакой мести и преследований...» (Манифест Комитета освобождения народов России, п. 12). Вот в этих словах, словах христианского милосердия заключено пресечение нынешнего нашего бедствия. Они – знамя нашей силы и мощи, ибо «все, что вечно – человечно"».⁶⁹

Интересна фраза отца Александра, оказавшаяся в числе неопубликованных фрагментов его речи и свидетельствующая о том, что речь отец Александр произнес от себя лично, высказывая собственные мысли, без нажима или заказало стороны КОНР, РПЦЗ, представителей немецкого командования:

«Обращаясь сегодня к вам по благословению Святителей местной Православной Церкви, я имею полную возможность говорить свободно то (не будучи вынужден петь кому-либо хвалебные гимны или кого-либо анафематствовать), что может послужить к вашему назиданию в этот ответственный момент».⁷⁰

19 ноября 1944 г. в берлинском кафедральном соборе митрополитами Анастасием (Грибановским) и Серафимом (Ляде) в сослужении многочисленного духовенства, в числе которых был и отец Александр Киселев, была совершена литургия, во время которой была совершена диаконская хиротония Димитрия Константинова. Митр. Анастасий произнес проповедь с призывом объединить силы вокруг Национального освободительного движения и содействовать освобождению России от большевизма. После литургии был молебен о даровании победы вооруженным силам КОНР с провозглашением многолетия Власову и воинам РОА. Молебен вылился в «русскую патриотическую манифестацию; перед собором развивался русский трехцветный флаг, который был поднят на улицах Берлина, кажется, первый раз за последние тридцать лет».⁷¹ Торжественные богослужения, посвященные учреждению КОНР и провозглашению манифеста, еще несколько дней проходили во всех храмах Берлинско-Германской епархии. 20 ноября 1944 г. была совершена иерейская хиротония Димитрия Константинова, окормлявшего впоследствии части РОА.

По свидетельству отца Александра, той же осенью 1944 г. ему было поручено митр. Серафимом (Ляде) возглавление дела духовного окормления РОА.⁷² Отец Димитрий Константинов в частных письмах утверждал, что отец Александр Киселев фантазирует, что ему было дано подобное поручение.⁷³ Что касается отца Димитрия Константинова, то на него была возложена задача духовного окормления военнослужащих РОА, главным образом в Дабендорфе, центре подготовки власовских пропагандистов. Поручение духовно окормлять РОА было дано и отцу Александру. Но официальных назначений протопресвитерами вооруженных сил КОНР вышеупомянутые священники никогда не получали – «о. Александр, а затем о. Димитрий по указаниям митрополита Серафима (не утвержденным Архиерейским Синодом) руководили духовным окормлением возглавляемых Власовым частей».⁷⁴

Церковно-организационная ситуация в РОА была сложной, неопределенной и запутанной. Несмотря на попытки организовать церковно-административное возглавление РОА, положительного результата эти попытки так и не дали. Не был оформлен окончательно и институт военных священников в вооруженных силах КОНР. Прот. Димитрий Константинов, характеризуя данную ситуацию, пишет:

«Анализируя деятельность военного духовенства РОА, можно говорить лишь о начальном ее этапе, не получившем должного развития и носившем несколько беспорядочный характер, неизбежно определяемый тем хаосом, который царил тогда в Германии, предвещая скорое поражение Третьего рейха. Никаких твердых организационных основ эта деятельность не имела и развивалась по инициативе каждого священника».⁷⁵

Работа в организации «Народная помощь»

Кроме того, что отец Александр служил военным священником, в конце декабря 1944 г. он был назначен вице-председателем Общества «Народная помощь» при КОНР. Председателем Общества был член КОНР Г. А. Алексеев. Общество взяло на себя заботу о тыле. В частности, вопросом первостепенной важности явилась забота о семьях военнослужащих РОА. Помогала организация восточным рабочим, военнопленным. Провозглашение манифеста в Праге и деятельность КОН Р вызвали широкий отклик среди миллионов русских, проживавших на территории Германии. Многие военнослужащие, солдаты и офицеры РОА, восточные рабочие и даже военнопленные поддержали начинания КОНР финансово. На основе этих пожертвований и была создана «Народная помощь».

Отец Александр так объясняет цель создания данной организации:

«Сама принципиальная установка этой организации была глубоко правильной – помощь не откуда-то сверху, не «казенное» дело, а общее дело – народная помощь».⁷⁶

Официальное открытие организации состоялось на Рождественской елке для детей, на которой присутствовали Власов, генералитет РОА, члены КОНР Перед началом детского праздника отец Александр Киселев отслужил молебен с протодиаконом В. Мельниковым. Иерей Г. Бенигсен произнес Слово о значении праздника Рождества Христова, а руководитель организации Г.А. Алексеев рассказал о создаваемой организации. Детям были вручены подарки – сладости, игрушки, поделки, изготовленные в лагерях советскими военнопленными. Еще одна рождественская елка была проведена отцом Александром и священником И. Легким для детей русских рабочих Берлина, где также принял участие Власов. За время существования организации были собраны и распределены между нуждающимися огромные средства.

Мюнзинген. Последние месяцы служения отца Александра в РОА

Последние месяцы войны отец Александр провел в Мюнзингене, месте расположения 1-й дивизии РОА. Он приезжал туда для совершения богослужений и раньше. В частности, он отслужил там благодарственный молебен по случаю официального объявления Власова Главнокомандующим РОА, которое состоялось 28 января 1945 г. В виду приближающегося фронта отец Александр в начале марта 1945 г. перевез из Берлина в Мюнзинген свою семью. В одном поезде с отцом Александром приехали и другие священнослужители, окормлявшие власовскую армию – иер. Димитрий Константинов, архим. Серафим (Иванов), иер. Георгий Бенигсен, прот. Адриан Рымаренко. В дни их прибытия в Мюнзинген оттуда выходили последние части 1-й дивизии РОА под командованием генерала Буняченко, но оставались небольшой гарнизон, запасная бригада и офицерская школа. Отцом Димитрием Константиновым был организован походный храм при армии, который стал гарнизонной церковью и церковью офицерской школы. Настоятелем этого храма стал отец Александр Киселев: «Я начал служить в тамошней гарнизонной церкви... Мы быстро вошли в общую дружную, хотя и полную тревог, жизнь».⁷⁷

Но вскоре ситуация осложнилась ввиду все той же запутанной церковно-административной ситуации в РОА. В Мюнзингене собрались несколько священнослужителей, либо назначаемых возглавлять духовенство РОА, либо претендовавших на это. Положение отца Александра, не искавшего руководящего поста, но добросовестно исполнявшего возлагаемое на него церковным начальством послушание по окормлению военнослужащих РОА, оказалось странным. В конце февраля 1945 г. митр. Серафим (Ляде) назначил отца Александра благочинным РОА. Этому предшествовали следующие события.

В начале 1945 г. начальник Генерального штаба РОА ген. Ф.И. Трухин пригласил отца Александра посетить формирующиеся дивизии РОА, и предложил ему взять на себя обязанности старшего священника при частях РОА. Митр. Серафим, к которому отец Александр обратился за советом по данному вопросу, одобрил и поездку, и принятие отцом Александром предполагаемого поста старшего священника РОА. Отец Александр направился в части РОА, расположенные в районе г. Ульм на юге Германии. Эту поездку он так описывает в письме митр. Серафиму:

«Пребывание мое там было благоприятно – совершенные богослужения собрали множество богомольцев, собеседования в казармах с солдатами нашли отклик, привезенная литература отрывалась, как говорится, с руками».⁷⁸

После поездки отец Александр встретился в Берлине с ген. Трухиным, который просил его поспешить с получением благословения от митр. Серафима на назначение благочинным. Ген. Трухин сообщил отцу Александру о своей беседе с Власовым на эту тему, который одобрил инициативу ген. Трухина и сказал, что с удовлетворением примет назначение отца Александра к его армии. Отец Александр обратился письменно за благословением к митр. Серафиму, и в случае согласия митрополита на назначение его в РОА, попросил выдать ему следующие документы:

«1) Удостоверение на немецком языке о том, что я назначен Вашим представителем при РОА как благочинный возникающих при частях православных церквей. Что моей обязанностью является назначение священников в эти церкви и руководство их деятельностью. Что я являюсь единственным православным представителем Прав. Церкви в Германии при РОА и что исключительно подчинен Вам, как все священники РОА мне. Что Вы просите немецкие и русские учреждения оказывать мне помощь и т.д...».⁷⁹

Это письмо было отправлено с секретарем отца Александра по «Народной помощи» Т.И. Якимович митр. Серафиму 21 февраля 1945 г. из г. Ейзенберга (Eisenberg), куда отец Александр временно перевез из Берлина семью и ближайших сотрудников. Отец Александр тяготился своей бездеятельностью в Ейзенберге, в котором он провел к тому времени две недели, оторванный от церковной и общерусской жизни. В случае несогласия митр. Серафима отец Александр просил Владыку командировать его в Мюнхен и поручить ему обслуживание православных беженцев, находящихся на юге Германии: «Отсюда я должен уехать, ибо не могу быть тут ничем полезен».⁸⁰

Но уже через несколько дней отец Александр был назначен митр. Серафимом благочинным РОА, получив соответствующий документ, с которым он прибыл в Мюнзинген. Ранее, 2 января 1945 г., Синод РПЦЗ одобрил кандидатуру архим. Нафанаила (Львова) в качестве представителя Церкви при КОНР. Отец Александр Киселев, назначенный митр. Серафимом (Ляде) благочинным РОА, узнав с опозданием об этом, отреагировал на назначение архим. Нафанаила положительно и в письме к митрополиту подчеркнул различие между назначениями «благочинным» и «церковным представителем при КОНР»:

«Мне думается, что армейское благочиние есть только одна из частей дела Прав. Церкви при Освободительном Движении, при котором теперь о. арх. Нафанаил представляет Прав. Церковь во всем объеме. Поэтому я не вижу противоречивости в Вашем назначении меня благочинным воинских частей и назначении о. арх. Нафанаила общим руководителем православного дела при Освободительном Движении».⁸¹

В этом же письме 0теи Александр подчеркивает, что назначение его благочинным, старшим священником РОА, распространяется только на Русскую освободительную армию, а не на Комитет или Русское освободительное движение в целом. Однако архим. Нафанаил (Львов) в составе КОНР почти не работал. До 30 апреля 1945 г. он находился в Берлине, между тем как КОНР переехал из столицы в Карлсбад в начале февраля 1945 г. По прибытии в Мюнзинген отец Александр узнал, что 15 февраля 1945 г. председателем Синода РПЦЗ митр. Анастасием был назначен и.о. протопресвитера РОА архим. Серафим (Иванов).

Прибывший в Мюнзинген отец Димитрий Константинов считал себя единственным уполномоченным на организацию духовного руководства РОА, называя действия других священнослужителей, имевших благословение на подобную деятельность в РОА, своеобразной узурпацией. Отцу Димитрию Константинову действительно было поручено митр. Серафимом (Ляде) организовать богослужения в 1-й и 2-й дивизиях РОА. Упоминает отец Димитрий и о конфликте по поводу протопресвитерства между архим. Серафимом (Ивановым) и прот. Адрианом Рымаренко.

Попытки создать церковное управление предпринимались, но согласованности в принятии решений не было ни у церковных властей, ни у представителей духовенства РОА, ни у военных руководителей РОА. Например, архим. Серафим (Иванов), по свидетельству отца Димитрия Константинова, был назначен протопресвитером РОА лично Власовым, несмотря на то, что подобные назначения входили в компетенцию церковных властей.⁸² Далее назначение архим. Серафима утвердил митр. Анастасий, при этом митр. Серафим (Ляде) как правящий архиерей Берлинско-Германской епархии был поставлен в известность об этих действиях задним числом. Только по прошествии времени архим. Серафим письменно известил митр. Серафима о своем назначении, узнав, что Владыка недоволен им. Свои действия по стремлению принять на себя руководство духовного окормления РОА, не известив правящего архиерея, архим. Серафим объяснял митр. Серафиму следующим образом:

«Так как и в старой России, и в Болгарии, и в Сербии военный протопресвитер назначается и подчиняется Высшей Церковной власти, т.е. Синоду, я телеграфировал в Синод о положении дел и получил оттуда назначение протопресвитером, точнее и.д. протопресвитера. Одновременно я написал Вам открытку, излагая положение и прося как члена Синода благословения на новую работу. Мне кажется, что поступил канонически правильно. Я хорошо знаю, что в пределах данной Епархии церковная работа может проводиться только с благословения правящего архиерея, но армия всегда считалась вне епархиальных рамок и имела особое управление духовное, подчиняющееся непосредственно Синоду».⁸³

Отец Александр Киселев, уже слышавший от архим. Серафима лично подобные объяснения, охарактеризовал их в письме митр. Серафиму странными и неприемлемыми.⁸⁴ Кроме этого, отец Александр от генерала Меандрова услышал неодобрительный отзыв об архим. Серафиме и его деятельности в РОА. Это обеспокоило отца Александра, т.к. он понимал, что действия архим. Серафима, который не пользовался авторитетом в РОА, могли не иметь успеха. Свою обеспокоенность отец Александр выразил в письме к митр. Серафиму, прося его разобраться в ситуации и разъяснить, в чем заключается его миссия в РОА. Ответ митр. Серафима на это письмо неизвестен. Отец Александр с архим. Серафимом договорились, что до выяснения обстоятельств обязанности протопресвитера будет исполнять последний.

Документ Синодального архива РПЦЗ, напротив, говорит о доверии к архим. Серафиму со стороны Власова. На заседании Архиерейского Синода 26 февраля 1945 г. митрополит Анастасий зачитал доклад, в котором упомянул о своей беседе с генералом по поводу назначения протопресвитера РОА. Митрополит так передал слова Власова об архим. Серафиме:

«Будучи сам на месте формирования воинских частей, он оценил по достоинству пастырско-миссионерскую работу среди воинских чинов архим. Серафима и его сотрудников и, считая его деятельность очень полезной для религиозного воспитания воинских чинов, просит о назначении архим. Серафима протопресвитером военного духовенства, с тем чтобы под его руководством развивалось дело дальнейшей организации духовного окормления Освободительной армии».⁸⁵

Синод утвердил архим. Серафима (Иванова) протопресвитером.

В итоге ситуация с духовным окормлением РОА сложилась следующая. Отец Димитрий Константинов, убедившись, что церковная жизнь в Мюнзингене налажена и есть на кого оставить дело духовного окормления, выехал в Дабендорф. 1-ю дивизию РОА духовно окормляла группа духовенства под руководством архим. Серафима (Иванова), а во 2-й дивизии в Хойберге – группа духовенства под руководством игумена Иова (Леонтьева). Отцом Серафимом (Ивановым) было выработано временное положение о военном духовенстве РОА, которое должен был утвердить Синод. По указанию Синода в марте составил подобный проект и игумен Никон (Рклицкий), но проект не был одобрен, несмотря на подробную, детальную разработку положений о военном духовенстве РОА. Президиум КОНР на своем последнем заседании 27 марта 1944 г. утвердил другой документ – «Положение о военном духовенстве Вооруженных сил КОНР», подготовленный Советом по делам вероисповеданий.

«Главные пункты «Положения» основывались на принципах добровольности исполнения церковных обрядов, равноправия всех конфессий и осуществлении руководства военным духовенством светским органом – духовным отделом».⁸⁶

Но ни назначения, ни меры по стабилизации ситуации с духовным окормлением в РОА уже не могли повлиять на исход грядущих событий. Война уже приближалась к завершению, что было очевидно уже и самим нацистам. Немцы, использовавшие Власова лишь в пропагандистских целях, остались верны этому до конца, не содействуя становлению русского антикоммунистического движения. Напротив, они мешали тому, чего уже удалось достичь в этом направлении. Основным виновником в этом деле отец Александр Киселев называет «фанатика» Розенберга, который до последнего стоял на той позиции, что «...цель восточной политики Рейха заключается в достижении расчленения территорий Востока и его народов».⁸⁷

Не оказало реальной помощи Власову и главное управление СС. Было уже не до Власова, началась агония Германии. КОНР был эвакуирован в курортный город Карлсбад и оказался там впоследствии в изоляции. В конце марта 1945 г. в Карлсбаде состоялось последнее заседание КОНР, на котором члены Комитета выразили накопившиеся претензии представителям СС.

18 апреля 1945 г. гарнизон Мюнзингена вынужден был отступать вглубь Баварии. С гарнизоном шел и отец Александр с семьей. Дорога была опасная, продвигались медленно, в основном по ночам из-за боязни обстрелов. В районе Фюссена отец Александр получил от генерала Меандрова приказ оставаться вместе с группой больных, женщин и детей, а офицерская школа, отступая далее, сдалась 9 мая 1945 г. американцам. В Фюссене был представитель КОНР, с которым отец Александр должен был войти в контакт. Не медля, отец Александр направился в Фюссен, где к своему удивлению узнал о нахождении здесь Председателя Архиерейского Синода РПЦЗ митр. Анастасия. Митрополит, который уже находился в американской оккупационной зоне, просил отца Александра как можно скорее перебраться к нему. Отец Александр переселился через несколько дней в Фюссен с людьми, доверенными ему генералом Меандровым.

Эти дни, недели, месяцы были тревожными. Царила общая паника. Неизвестность и надежда. «Первые столкновения с американцами... круг суживается... надежды вызывают тревогу... Идут планомерные выдачи власовцев, пленных, остовцев – всех советских граждан».⁸⁸

Через несколько десятилетий после описываемых событий один из активных деятелей власовского движения полковник К.Г. Кромиади в слове после панихиды по выданным воинам РОА на кладбище в Платтлинге назвал выдачу крушением Русского освободительного движения: «...страшно было и то, что вместе с выдачей рухнула и вся идея освободительной борьбы».⁸⁹

Деятельность отца Александра в первые послевоенные месяцы была сосредоточена на духовном окормлении тех, кого ожидала репатриация на родину. Он, как и множество других православных священнослужителей, посещал лагеря ДиПи.⁹⁰ Лагеря представляли собой сборные пункты, куда свозили восточных рабочих, бывших военнопленных, участников антисоветских вооруженных формирований, беженцев, эмигрантов первой, послереволюционной волны. Жили в этих лагерях вышеназванные категории не пассивным ожиданием репатриации, а активной русской жизнью, неофициальным центром которой являлась РПЦЗ. Действовали в лагерях и политические организации, в силу возможностей была организована культурная, творческая жизнь. Главная задача священнослужителей заключалась в духовном окормлении ДиПи. Православному духовенству пришлось не просто совершать богослужения и вести миссионерско-просветительскую работу в лагерях, но и выступить в период насильственной патриации 1945‒1947 гг. в защиту бесправных обитателей лагерей. Во многих лагерях ДиПи создавались православные приходы, храмы. Люди отдавали свои скудные сбережения на организацию церковной жизни в лагерях.

В соответствии с подписанными 11 февраля 1945 г. в Ялте соглашениями, летом того же года началась массовая выдача власовцев из американской зоны в СССР. Священники, наряду с представителями различных организаций, групп, частных лиц, вели борьбу за невозвращение обитателей лагерей, в частности власовцев, в СССР. Значительную роль в этом играло руководство РПЦЗ. Глава РПЦЗ митр. Анастасий в августе 1945 г. выразил протест американскому генералу Д.Д. Эйзенхауэру по поводу репатриации, в результате чего удалось приостановить выдачу. С просьбой о вмешательстве накануне выдачи обитателей лагеря в Платтлинге в феврале 1946 г. руководство РПЦЗ обратилось за помощью к Католической Церкви, глава которой Пий XII выразил протест против насильственной репатриации людей и в отказе им в праве на убежище. Архиерейский Синод направлял в штаб-квартиру американских войск, располагавшуюся во Франкфурте-на-Майне, делегацию с целью предотвратить выдачу обитателей Платтлинга. Вопрос решало правительство США. Ответ на просьбу Синода пришел уже после выдачи советским властям 1793 человек из Платтлинга. Особо стоит отметить деятельность в этом направлении архим. Нафанаила (Львова), будущего архиеп. Венского и Австрийского, и иеромонаха Виталия (Устинова), будущего Первоиерарха РПЦЗ, которые спасли сотни ДиПи. Совершая подобные действия, священнослужители рисковали собственной свободой, а подчас и жизнью.

Опасно было проводить богослужения в лагерях ДиПи, не говоря о борьбе за освобождение людей из этих лагерей. Отец Александр Киселев, рассказывая об одном из посещений лагеря ДиПи, так описывает эту опасность:

«...ушел служить в лагерь, из которого мог и не выйти – лагерь был уже советский... Что значит: из этого лагеря я мог и не выйти? Это был один из многочисленных сборных лагерей, куда свозили «остов – восточных рабочих», просто сказать русских, для отправки на родину. Он находился уже в руках советской администрации, и для привезенных туда свободного выхода уже не было».⁹¹

Деятельность отца Александра в этот период была самоотверженным служением, честным, бескорыстным исполнением своих пастырских обязанностей. Рискуя не возвратиться, отец Александр оставлял супругу, детей и шел в лагерь молиться с людьми, для которых эта молитва могла стать последней в жизни. В Фюссене в первые недели после конца войны произошел характерный для отца Александра случай, который говорит о его стремлении всегда поступать по совести, об умении отстоять свою позицию. Митр. Анастасий (Грибановский), проживавший в то время в Фюссене, на Духов день хотел служить литургию в эмигрантской церкви. А отец Александр, имевший единственный Св. Антиминс (без которого совершать литургию нельзя), собрался служить в этот день в пересыльном лагере. Вышло разногласие. Но отец Александр настоял на своем и провел богослужение в лагере: «Митрополит исходил из своего сознания главы церкви, молящегося «за всех и за вся», а я из необходимости дать увозимым последнюю молитву и последнее Причастие. Не послушался я, норовистый был, и ушел служить в лагерь».⁹²

Запомнился отец Александр в лагерях и проповедническим даром. Один из слушателей проповедей отца Александра в лагере Ганакер вспоминал:

«Отец Александр... всегда умел из прочитанного Евангелия вывести то, что нас касалось в данную минуту, подбадривая и закладывая в нас веру в Бога и надежду на лучшее будущее. Я всегда уходил из церкви с облегченным чувством – на душе становилось тихо, тепло и спокойно, что для состояния пленного необыкновенно важно. Его проповеди внушали надежду... Многие только сейчас впервые приобщались к вере. В Ганакере военнопленные часто выражали желание креститься».⁹³

Летом 1945 г. отец Александр переселился в Мюнхен, где основал Дом «Милосердный Самарянин», но с лагерями ДиПи он был связан до своего отъезда в Америку. Поручая отцу Александру духовное окормление, воспитание и руководство русским юношеством, состоящим в РСХД и организациях YMCA, митрополит Серафим (Ляде) пишет ему в 1949 г.:

«Для исполнения сего поручения Вам надлежит посещать все ДП-лагеря и другие места в Западной Германии, где имеются члены этих организаций или необходимо создание новых групп YMCA и Русского христианского студенческого движения».⁹⁴

Дом «Милосердный Самарянин» и возникновение РСХД в Германии в 1948 г.

После окончания войны отец Александр с матушкой переезжают в Баварию, в Мюнхен, где ими организуется Дом «Милосердный Самарянин». Это был серьезный, продуманный проект, направленный на работу с детьми, с молодежью военного поколения. Дети как никто нуждались в помощи после войны. Необходимость создания подобного учреждения была очевидна на фоне послевоенной разрухи Германии, т.к. «школ не было, и подрастающее поколение было всецело предоставлено самому себе, а пережитое и перевиданное за время войны, многолетнее недостаточное питание, острая нужда, квартирный вопрос и всеобщее падение нравов способствовали скорому разложению тех, кто должен прийти... на смену».⁹⁵ Дети оказались в этой ситуации самыми беззащитными существами. Государству еще только предстояло восстановить в числе прочего систему школьного образования, создать социальную базу для адаптации детей. Организация Дома «Милосердный Самарянин» явилась своевременным и важным делом в процессе воспитания молодежи послевоенного времени.

В августе 1945 г. отец Александр получил от городских властей Мюнхена полуразрушенный, заброшенный дом, принадлежавший во время войны молодежной нацистской организации «Hitler-Jugend». Необходимо было перед ремонтными работами произвести очистку здания. В первый же день очистительных работ были найдены в здании икона прп. Серафима Саровского и 200 немецких марок, что было воспринято организаторами Дома как Божие благословение на их деятельность. Первым делом устроили церковь на первом этаже во имя прп. Серафима Саровского. Церковь оборудовали для богослужений, как и все в Доме, своими силами.

Два месяца потребовалось на восстановление здания и подготовку к открытию в нем гимназии. 10 октября 1945 г. в здании начала работу двуклассная гимназия. Восстановительные работы в здании продолжались еще многие месяцы в процессе обучения. С трудом приобреталось для Дома самое необходимое. Проблемы были с размещением людей, питанием, одеждой, строительными материалами. Через полтора года гимназия насчитывала уже 4 класса, где обучались дети в возрасте от 6 до 19 лет, и 7 классов гимназии. Существовал еще отдельный класс для отстающих детей. Всего в гимназии обучалось 250 русских детей.

Выпускница гимназии «Милосердный Самарянин» М.Г. Маас-Кутше вспоминает:

«Гимназия была построена так, что с одной стороны, она должна была придерживаться системы образования немецких гимназий, с другой стороны она учитывала советскую десятилетку и царскую дореволюционную гимназию. У нас преподавали латынь, Закон Божий, чего не было в советских школах, из языков преподавали русский, немецкий, английский. Объем изучения математики соответствовал немецким гимназиям, кажется, был более широким, чем в советской школе...».⁹⁶

Директором гимназии был Павел Дмитриевич Ильинский, отдававшийся работе целиком. Им был подобран замечательный педагогический состав гимназии, около 30 педагогов. Подбором педагогов занимался и отец Александр Киселев. Он, в частности, пригласил на должность законоучителя в старших классах известного православного педагога, впоследствии архиепископа Сиракузского и Троицкого, ректора Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле архим. Аверкия (Таушева).

Из воспоминаний М.Г. Маас-Кутше:

«Педагоги многие были из старых эмигрантов, частично из сербской гимназии, многие были из советских школ. Некоторые были не педагоги даже, а например, журналисты, но с большой любовью относились к своему делу и нам старались передать эту любовь. Большая заслуга отца Александра Киселева в том, что он преподавал нам Закон Божий именно верой, сердцем, а не книжкой...».⁹⁷

Первый выпуск гимназии состоялся в 1948 г. На экзаменах присутствовал представитель баварского Министерства образования. Экзамены сдавались на русском и немецком языках. После успешной сдачи экзаменов гимназия была приравнена в правах к баварским государственным гимназиям. Выпускники гимназии имели право поступать в высшие учебные заведения страны. В этом отношении гимназия Дома «Милосердный Самарянин» была не единственной православной гимназией в Германии. Подобные права при поддержке митр. Серафима (Ляде) были предоставлены православной гимназии в Штутгарте в 1946 г.⁹⁸

В декабре 1945 г. был открыт при Доме детский сад. В нем насчитывалось 35 детей, с которыми занимались опытные педагоги. Параллельно открывается амбулатория. Заведующим амбулаторией был назначен Петр Николаевич Раевский. При скудном, нищем ее оборудовании в ней трудились высококвалифицированные врачи. Через год после открытия в ней насчитывалось 4 профессора и 10 врачей разных специальностей. О проводимой амбулаторией работе свидетельствует Отчет о возникновении и деятельности Дома «Милосердный Самарянин» за 1947 год:

«За этот год зарегистрировано около 17 ООО случаев оказания больным медицинской помощи, как приходящим больным, так и на дому. Медицинская помощь оказывается бесплатно, принимаются лишь добровольные пожертвования. Кроме того, нуждающимся больным также бесплатно выдаются необходимые лекарства».⁹⁹

В амбулатории возрождались и крепли русские медицинские традиции. Старое поколение медиков делилось опытом с молодыми врачами. Работа врачей амбулатории была подлинно жертвенным служением.

В конце 1945 г. в Доме организовали школу сестер-самарянок. В ней, по мысли создателей, должны были воспитывать молодых девушек убежденными православными работниками милосердия. В этом проекте также происходило возрождение института сестер милосердия. В России этот институт имел глубокие традиции. Но в случае с мюнхенским Домом при возрождении традиций имело место и новаторство:

«Новизна его в том, что сестра-самаритянка везде и всегда сестра. Она не только тогда сестра, когда находится у больного, но всякий случай в жизни – объект ее христианского служения».¹⁰⁰

К 1947 г. сестринские курсы окончили 14 человек. Выпускницы получили звания медицинской, социальной сестры и детской воспитательницы. В устроении курсов медицинских сестер приняла деятельное участие матушка Каллиста Ивановна Киселева. Она была вдохновителем идеи создания курсов:

«Ее роль в создании и работе этих курсов была основной – у нее был незаурядный талант педагога, но главная ее сила была в чутком отношении к людям и в щедрости личных контактов».¹⁰¹

Каллиста Ивановна по не оконченному образованию была врачом. Врачом, причем довольно известным в Эстонии был и ее отец доктор Кельдер. Еще в бытность свою студенткой Тартуского института, Каллиста Ивановна помогала отцу на больничных приемах. Медицинское образование и человеческие качества матушки Каллисты способствовали работе сестринских курсов и начинаниям Дома в целом. В 90-е гг. XX в. в Москве, при 1-й Градской больнице, была открыта патронажная служба сестер милосердия, и отец Александр с матушкой Каллистой после своего возвращения в Россию стали первыми подопечными этой службы. Сестры общины вспоминают, что ухаживать за ними было радостно и утешительно, и именно тогда «были заложены основы медицинской и духовной помощи, на которые опирается служение патронажных сестер» в настоящее время.¹⁰² Выпускница гимназии Дома «Милосердный Самарянин» Ольга Раевская-Хьюз при знакомстве с работой Сестричества при 1-й Градской больнице назвала его «живой памятью» о Доме.¹⁰³

При Доме существовало издательство, книжный склад, магазин. Выпускалась духовная, учебная литература. Печатали бюллетень Дома под названием «Путь жизни». После многолетнего перерыва в типографии вышел первый номер «Вестника РСХД». В магазине продавалась литература издательства, книги, взятые на комиссию, иконы. Неимущим книги высылались бесплатно.

Отцом Александром устраивались воскресные школы в лагерях беженцев. О нищих и нуждающихся имел попечение социальный отдел. Их обеспечивали одеждой, питанием. Бездомных людей устраивали в Доме на ночлег, располагая людей в классах гимназии. Из воспоминаний воспитанницы Дома М. Г. Маас-Кутше:

«Когда ученики расходились, тогда туда стекались жильцы, которые в классах ночевали. Им не было места, их всех тянуло в этот русский «Милосердный Самарянин», в этот русский Дом. Так как им просто негде было устроиться, негде было ночевать. И так кстати я тоже иногда спала в классах... Раскладывали какие-то раскладушки, какие-то одеяла, как-то там спали. Вообще все это утром надо было срочно собирать. Куда прятали, я уже теперь не помню и классы снова из спален превращались в нормальные комнаты учения».¹⁰⁴

И конечно, центром жизни Дома «Милосердный Самарянин» была домовая церковь гимназии во имя преподобного Серафима Саровского. Учащиеся посещали богослужения, участвовали в церковных таинствах, говели, исполняли церковные послушания. Со временем в помощь отцу Александру был назначен на приход священник Димитрий Гизетти. В 1948 г. отец Александр передал Дом «Милосердный Самарянин» в Германскую епархию, но должность настоятеля церкви прп. Серафима Саровского сохранилась за ним. До этого Дом находился в единоличном управлении и ведении отца Александра. Извещая письменно митр. Серафима (Ляде) о передаче Дома в епархию, отец Александр не называет причин, побудивших его к этому, и обращает внимание Владыки на то, что, согласно требованиям Министерства финансов, «имущество Дома всегда и исключительно должно служить целям благотворительным».¹⁰⁵

Епископский совет епархии в Германии 21 августа 1948 г. заслушал доклад митр. Серафима о передаче отцом Александром Дома «Милосердный Самарянин» в ведение Епархиального управления и постановил принять Дом «как учреждение полезное и зарекомендовавшее себя с положительной стороны».¹⁰⁶ Для руководства Домом было организовано коллективное управление в составе: преосвященного епископа Димитрия, секретаря епархии игумена Георгия, прот. Александра Киселева, свящ. Ф. Михалюка и Η.Ф. Фабрициуса. Директором гимназии Дома был назначен Η.Ф. Фабрициус. Ему было поручено укомплектовать преподавательский состав гимназии профессиональными педагогами. Дом был принят епархией в 1948 г. со штатом 50 сотрудников, а учащихся в гимназии было 156 человек. После передачи Дома отец Александр Киселев и отец Димитрий Гизетти перешли в каноническое подчинение митр. Серафиму (Лядэ). После окончания войны отец Александр находился некоторое время в подчинении у председателя Архиерейского Синода митр. Анастасия (Грибановского).

Из письма митр. Анастасия митр. Серафиму (Ляде) от 30.09.1948 г.:

«При принятом Вашим Высокопреосвященством в свое ведение «Доме Милосердия» числится духовенство – протоиерей Александр Киселев и священник Димитрий Гизетти, которые до сих пор оставались в непосредственной юрисдикции Председателя Синода... Я полагал бы, что с переходом «Дома Милосердия» в ведение Вашего Высокопреосвященства, было бы целесообразно, чтобы и вышеозначенное духовенство перешло в каноническое подчинение Вам как Митрополиту Берлинскому и Германскому. Поэтому настоящим письмом я предоставляю им канонический отпуск... исключая их из списков духовенства, состоящего в непосредственной юрисдикции Председателя Синода».¹⁰⁷

В это время в Германии трудами отца Александра возникает РСХД. Рассматривая деятельность отца Александра и матушки Каллисты в послевоенной Германии по созданию Дома «Милосердный Самарянин», можно сказать, что в идее создания Дома уже была заложена идея возрождения РСХД. Летом 1948 г. был проведен съезд молодежи, который положил основание Движению в Германии. Но этому предшествовала кропотливая, многолетняя работа:

«Три года должны были пройти, прежде чем многократные попытки дать жизни Движения организованный характер увенчались успехом. Религиозно-педагогическая встреча летом 1946 года, многократные встречи, конференции и совещания действительных членов РСХД, налаживание связи с центром в Париже были этапами к большому летнему съезду православной молодёжи в 1948 году».¹⁰⁸

Отец Александр приглашал из Франции видных деятелей РСХД, богословов, ученых, которые читали лекции в гимназическом зале Дома, участвовали в съездах молодежи. 3 октября 1948 г. состоялось собрание инициативной группы под председательством отца Александра Киселева, на котором был рассмотрен вопрос об организации существующей при Доме «Милосердный Самарянин» церкви в церковный приход Русского студенческого христианского движения с более широкими миссионерскими задачами. Уже имелось благословение митр. Серафима (Ляде) на организацию прихода РСХД. Настоятелем прихода был утвержден отец Александр Киселев. В декабре 1948 г. к церкви прп. Серафима при Доме был определен священник Георгий Бенигсен.

Дом «Милосердный Самарянин» стал центром РСХД в Германии. Еженедельно в Доме читались лекции, проводились конференции. С докладами от духовенства часто выступал сам отец Александр, а также отец Георгий Бенигсен. Отец Александр, будучи к этому времени духовником YMCA/XCMЛ в Западной Германии, был назначен духовником РСХД. Митр. Серафим (Ляде), поручая отцу Александру духовнoe окормление, воспитание и руководство русского юношества в РСХД и YMCA/ХСМЛ, писал, что для выполнения этого поручения отцу Александру «надлежит посещать все ДП-лагеря и другие места в Западной Германии, где имеются члены этих организаций или необходимо создание новых групп YMCA и РСХД».¹⁰⁹

На годовом общем собрании прихода РСХД при храме прп. Серафима Саровского 10 апреля 1949 г. выступил с докладом отец Александр, отметивший активное развитие жизни прихода и его расширение:

«За истекший год были организованы кружки молодежи для изучения Св. Писания, работы с детьми и подростками, студенческие кружки в Пасинге, Шлесхайме и Мюнхене. Помимо регулярного церковного хора, организован хор любительский. Ведется апологетическая работа в Гамбурге и Фишбеке. Был организован летний съезд. По четвергам устраиваются лекции на религиозно-философские темы. Кружок для взрослых собирается по средам. Издается печатный орган «Вестник», и тем проводится в жизнь идея Движения – забота о духовных нуждах молодежи».¹¹⁰

На этом же собрании был поднят вопрос о новом настоятеле прихода в связи с отъездом отца Александра Киселева в США. 2 июня 1949 г. отец Александр с семьей покинул Германию и переселился в Америку, куда его вызвал епископ Иоанн Бруклинский (Шаховской). На прощальном вечере в Мюнхене, посвященном отъезду отца Александра и матушки Каллисты, помимо благодарностей, воспоминаний, пожеланий доброго пути отцу Александру, «говорилось и о будущей работе в Америке, а потом, даст Господь, и на родине».¹¹¹ О том, что будет проводиться работа в Америке, никто не сомневался. Но о работе в России и мечтать было нельзя в те годы. Но вера отца Александра в возрождение России, в желание служить, трудиться для отечества была непоколебима. Ему удалось осуществить мечту о работе на родине в 1991 г. по возвращении в Россию после пятидесятилетнего пребывания за ее пределами.

Дальнейшая судьбы Дома, гимназии, Свято-Серафимовской церкви до 1975 г. подробно отображена в документах архива Берлинско-Германской епархии РПЦЗ.¹¹² Настоятелем Свято-Серафимовской церкви на место отца Александра был назначен отец Георгий Бенигсен. В 1950 г. указом Епархиального управления Свято-Серафимовская церковь и приход объявляются самостоятельным приходом в числе обычных приходов епархии. В том же году эмигрировал в Америку и отец Георгий Бенигсен. Настоятелем прихода был назначен священник Анатолий Древинг. Гимназия в виду эмиграции русских из Германии теряла свое значение. Русские дети, остававшиеся в Мюнхене, продолжали свое обучение в немецких школах. В 1953 г. на приходе было организовано преподавание Закона Божия для православных учащихся. Баварское министерство просвещения по инициативе прихода признало преподавание Закона Божия в качестве регулярного предмета с оплатой преподавателя. Оценки учащимся выставлялись на их свидетельствах в немецких школах. Был создан при приходе в 1956 г. интернат для учащихся из провинции, получающих специальность в Мюнхене. Помимо этого, отец Анатолий еженедельно объезжал четыре соседних города и проводил занятия с проживающими там учащимися. Из статьи отца Анатолия Древинга о жизни прихода в 1960-х гг.:

«...приход, не являясь более домовой церковью учебного заведения, вел и ведет многостороннюю культурно-просветительную работу с молодежью. Число учащихся в настоящее время составляет около 60 человек».¹¹³

В 1964 г. приходу отказали в помещении на Мауэркирхештрассе, 5. Церковь временно ютилась в квартире настоятеля о. Анатолия Древинга. Для школьных занятий помещение предоставила Евангелическая Церковь. Позднее приходу предоставило помещение в Мюнхене Общество содействия образованию русских детей и молодежи. В 1969 г. скончался отец Анатолий Древинг. В 1975 г. приход отмечал свое 30-летие. В статье, посвященной этому событию, сообщается:

«Забота прихода о молодежи и детях, начавшаяся 30 лет тому назад, не прекращается, и двери этой скромной церковки всегда для них открыты. Из их среды вышли в течение этих 30 лет священники, жены священников, регенты, церковные певчие, воспитатели подрастающего поколения. Дело служения, начатое приходом в 1945 году, продолжается».¹¹⁴

Значение Дома «Милосердный Самарянин» для поколения послевоенного времени переоценить трудно. Пребывание в Доме стало для воспитанников замечательной школой жизни. Здесь они приобретали знания, опыт, православную веру, формировалось у них христианское мировоззрение и сами они складывались в Доме как личности. Дом стал для них символом России. Именно здесь они впитывали любовь к России. Для многих воспитанников Дом задал настрой жизни, определил направление их деятельности в дальнейшем. В видео-обращении к бывшим гимназистам на встрече по поводу 50-летия Дома «Милосердный Самарянин» в 1995 г. отец Александр Киселев скромно упомянул о роли гимназии:

«Пятьдесят лет тому назад все мы были людьми неопределенного будущего – Displaced Persons, т.е. люди лишенные войной определенного местожительства. И вот тут гимназия наша во главе с достойнейшим ее директором Павлом Дмитриевичем Ильинским и другими доблестными сотрудниками сыграла драгоценную роль, вырастив пару сот девушек и молодых людей православного и русского самосознания».¹¹⁵

Отец Александр никогда не ограничивался приходской жизнью, выходя с миссией за церковную ограду. Основным принципом его миссионерского служения был принцип уважения и евангельской любви к людям, к которым он шел с проповедью, признание их свободы. Он ценил людей и каждого человека. Он шел с проповедью к нищим, военнопленным, беженцам, восточным рабочим. Часто это было сопряжено для него с риском для жизни. Своей жертвенности по отношению к людям он не замечал, удивляясь жертвенному подвигу своих сослужителей. Жертвенность была следствием его любви к людям.

Важным принципом была и миссия примером личной жизни. Отец Александр располагал к себе людей не своим положением, должностью, саном, но своими духовными, нравственными качествами. Этого невозможно было добиться без кропотливой работы над собой. По письмам отца Александра, в бытность его семинаристом Рижской духовной семинарии и молодым начинающим священником, своему духовному наставнику иером. Иоанну (Шаховскому) можно судить о его внутреннем «самообразовании» с советом опытных духовных наставников. Большое значение для этого имели и поездки в Валаамский монастырь, общение с Валаамскими монахами, старцами. Они подавали пример христианского делания, христианского отношения к людям. Прот. Николай Артемов в воспоминаниях передает рассказ отца Александра о посещении им Валаама с группой молодежи. Молодые люди гуляли на Валааме со старцем, рассуждали о Христианстве, о Боге, о любви. Никто из них, кроме старца, не заметил старушку, нуждающуюся в помощи. Лишь старец торопливо пришел ей на помощь. На отца Александра этот случай произвел впечатление:

«Мы все устыдились, потому что мы говорим о любви, а он видит и любовь творит, а мы болтаем и не видим. Вот это в свое время меня кое-чему научило, вот такие встречи».¹¹⁶

Что касается методов миссионерской деятельности отца Александра, то им проводились катехизаторские курсы для прихожан на приходах, организовывались подобные курсы в лагерях остовских рабочих. Его привлекали для подготовки мирян-проповедников на краткосрочных курсах для их дальнейшей работы на оккупированной территории. Он преподавал и был куратором на богословско-пастырских курсах в Берлине. Но особая забота отца Александра была о подрастающем поколении. Воспитание молодежи было приоритетным направлением деятельности отца Александра. Одним из первых он занялся молодежью в трудное послевоенное время. Как уже было сказано, он сумел организовать молодежный центр в Мюнхене – Дом «Милосердный Самарянин». Дети получали в гимназии Дома образование на основе православного мировоззрения, но отец Александр заботился и о том, чтобы выпускники гимназии имели право поступать в высшие учебные заведения Германии. Для миссионерской деятельности нашего времени это очень актуально. Помимо получаемых знаний, дети были вовлечены в активную деятельность в скаутских отрядах, всевозможных кружках, детских лагерях и т.д. Другими важными методами миссии отца Александра были проповедь, широкое использование печатного слова – издание журналов, книг, их пересылка нуждающимся, организация приходской жизни, правильная ее постановка, привлечение к церковной, миссионерской деятельности прихожан.

К обязанностям священнослужителя отец Александр относился добросовестно, с полной самоотдачей. Прежде всего он пытался создать сплоченный, крепкий, деятельный приход. Для этого, по мнению отца Александра, священник должен быть на приходе полным хозяином и иметь полную свободу действий.¹¹⁷ На священнике лежит обязанность подбора приходских деятелей. И сегодня особенно важны слова отца Александра о необходимости привлечения к жизни прихода всех прихожан, а не избранных, приближенных людей. Настоятель должен каждого человека поставить на полезное «для его внутренней и приходской жизни место». Со стороны настоятеля должен быть интерес к приходу» забота, попечение о нем. Отец Александр как раз умел организовать приходскую жизнь, направить деятельность каждого прихожанина в нужное русло.

Но самое главное в жизни священника – это посвящение своей жизни Богу. В одном из последних интервью отец Александр так передавал свои мысли о священниках, пытаясь донести их до молодых пастырей:

«Я считаю, что для священника во всех случаях, в каком бы приходе он ни находился, в какой бы стране он ни жил, какой бы ангелоподобный староста у него ни был (или не ангелоподобный староста!), какие бы ни были прихожане, кто бы ни был кругом, священнику нужно, необходимо пропитаться словами Спасителя. И если верно, что для тебя Господь Иисус Христос стал не прописной моралью по учебникам, а необходимой частью твоей жизни, то ты сумеешь найти себя и в Японии, и в Китае, и в Португалии, где бы тебе ни пришлось жить. Если ты Богу посвятил свою жизнь как священник и если это есть основное звучание твоей жизни, то ты везде не пропадешь. А если будешь пропадать, то благодари Бога, потому что то положение, в котором ты пропадаешь, оно тебе полезно, все мы это знаем, на этом пути мы учимся».¹¹⁸

Деятельность отца Александра Киселева в описываемую эпоху оценивали уже современники. Митр. Серафим (Лядэ) в отчете на епархиальном собрании 16‒17 июля 1946 г. говорил о деятельности священнослужителей Германской епархии, и в частности, отца Александра:

«Благодаря неустанным трудам и энергии о. архимандрита Иоанна и о. прот. А. Киселева нам удалось наладить книжное издательство и устроить склад книг, икон и т.д. ... Налажена была и миссионерская деятельность; она осуществлялась главным образом «разъездными священниками», напр. о. Киселевым, о. прот. Форманчуком и другими священниками... Считаю себя обязанным выразить свою искреннюю благодарность усердным, самоотверженным труженикам о. Гаврилкову и Н.И. Перову, а также заведовавшему нашим миссионерским издательством и складом о. Киселеву. Ведь не забудьте! Все работали тогда бесплатно, безвозмездно жертвовали свое время и силы! А работали хорошо и плодотворно, не доставляя мне никаких неприятностей и огорчений».¹¹⁹

Изучение жизни и деятельности таких тружеников на ниве Христовой, каким был отец Александр Киселев, востребовано, актуально сегодня и вселяет надежду на возрождение подлинных миссионерских традиций Русской Церкви, традиций православного пастырства, духовного руководства, носителем которых он являлся.

Боясь фронта, в конце 1943 г. наша семья уехала из Житомира с немцами. Наша группа состояла из 20 человек. Мы ехали на Новоград-Волынский. Первый ночлег провели в женском Корецком монастыре. Нас там очень хорошо приняли, накормили, напоили, устроили на ночь. Там была чудотворная икона, перед которой служили напутственный молебен. Корецкий монастырь находился до войны под поляками. Их там поляки очень притесняли, и поэтому они очень радовались, что вот придут русские, и даже моему отцу, когда мы просили благословения уезжая, матушка-настоятельница сказала: «Вы знаете с кем Вы едете, куда Вы едете. Придут свои». Но она потом очень раскаялась в этом.

Мы ехали до Львова на машине. Во Львове мы должны были пересесть на поезд и ехать в Лодзь, иначе мы не могли вообще дальше проехать в Германию, мы должны были получить немецкое подданство. Там мы получили немецкое подданство.

Из Лодзи мы поехали в Шельбрун. Это Судеттенланд. Там мы были сколько-то времени. Оттуда поехали, когда приближалась линия фронта, в Зальцбург. И уже в Зальцбурге, в Холляйне, мы дождались окончания Второй мировой войны, и к нам пришли американцы, мы попали в американскую зону.

Из Холляйна в октябре месяце мы, как немцы, переехали в Баварию, и в Баварии остановились в Гаутинге. Это 20 км от Мюнхена. И уже 2 февраля 1946 г. я пошла в русскую гимназию. Узнали мы о ней чисто случайно. Уже мы знали, что на территории Германии открылось очень много лагерей для беженцев. Но русские все, вернее, те, кто из Советского Союза на 1 сентября 1939 г. находились на территории Советского Союза, подлежали выдаче. И таким образом нас предупредили – ни в коем случае не говорите, что вы русские или из России, иначе вас сразу выдадут. Мы ехали с моей подругой в трамвае, и с нами разговорилась одна дама по-русски, и тогда моя подруга спросила ее, есть ли где-нибудь в Мюнхене русская гимназия. Она сказала, что есть на Mauerkirchestrasse. И мы так это запомнили и даже записали. Я сказала моей маме, и, конечно, мама сказала – тебя обязательно надо туда отдать.

Это была Mauerkirchestrasse, и мы туда поехали с мамой. Для меня это был далекий путь, потому что мне надо было 20 км ехать поездом, а потом еще полгорода трамваем. Меня приняли во 2-й класс без экзамена, так как я училась в советской школе и окончила 3 класса, и кроме того, училась во время немецкой оккупации в немецкой школе, в Германии тоже ходила в школу. И мне предложили: или я сдам экзамен – и в 3-й класс, или без экзамена меня берут во 2-й класс. Я, боясь экзамена, так как у нас не было Закона Божия в России, а тут был Закон Божий, испугалась, что я никогда экзамен не сдам, но я бы его так и так не сдала. Во всяком случае, я пошла во 2-й класс.

Нетрудно было поначалу. Принимал меня директор Павел Дмитриевич Ильинский. Просто по разговору. Никаких не было вступительных экзаменов. Это было послевоенное время. У нас не было никаких учебников. У нас вообще бумага была в очень ограниченном количестве, так что очень надо было относиться бережно к учебникам, что мы, к сожалению, не всегда делали.

Гимназия была построена так, что с одной стороны, она должна была придерживаться системы образования немецких гимназий, с другой стороны, она учитывала советскую десятилетку и царскую дореволюционную гимназию. У нас преподавали латынь, Закон Божий, чего не было в советских школах. Из языков преподавали русский, немецкий, английский. Объем изучения математики соответствовал немецким гимназиям, кажется, был более широким, чем в советской школе. Там я познакомилась со скаутским движением. Естественно, в него целиком и полностью вошла и буквально одушевилась.

Вообще, я девочка была очень тихая, спокойная. Достаточно было, чтобы на меня посмотрела учительница, это для меня было уже очень большое предупреждение. Я уже сразу краснела и чувствовала, что я себя нехорошо веду. Но в русской гимназии я себя показала, я просто ожила. Я с таким счастьем восприняла русскую среду, русскую речь, русское окружение после немецкой школы, где я очень страдала. И не потому, что ко мне плохо относились, мне просто все было чужое, чужое и непонятное, неинтересное.

Итак, я могу сказать, благодаря скаутскому движению, скаутским идеалам и стремлениям, у меня очень сильно развился такой именно патриотизм, любовь к православию, и очень большое уважение к природе и человеку. И вот, кстати, когда был съезд нашей гимназии и меня попросили написать отзыв об этом съезде, я написала, что самая большая благодарность нашим педагогам, что нас воспитывали человеком, человеком с большой буквы. Может, это не каждый поймет, но для меня это самое главное было. Будучи православным, будучи русским, все равно с уважением относиться к другим религиям, культурам и к каждому человеку. Это заслуга отца Александра, конечно. И в таком духе, я бы сказала, работали все педагоги.

Педагоги многие были из старых эмигрантов, частично из сербской гимназии, многие были из советских школ. Некоторые были не педагоги даже, а например, журналисты, но с большой любовью относились к своему делу, и нам старались передать эту любовь. Большая заслуга отца Александра Киселева в том, что он преподавал нам Закон Божий именно верой, сердцем, а не книжкой. У нас одно время преподавал отец Александр. Потом отец Александр по занятости, может быть, не все классы вел. Естественно, на нем лежала очень большая ответственность. Как он сам ужe при нашей последней встрече в Москве сказал, что ведь он не только о нас заботился, а он еще заботился о картошке, о морковке, чтобы как-то нас прокормить. Он организовывал в 1946 г. в Гаутинге скаутский лагерь. Он, конечно, получил на это лицензию или разрешение властей. Это было в лесу, раскинули много палаток. Это было все не как-нибудь, а идеально, и очень хорошо организовано.

Даже те, которые ходили в немецкую гимназию, узнавая потом, что существует «Милосердный Самарянин», приходили к нам. Кстати, это была не только гимназия. Это был русский Дом. Там был и детский садик, там были и подготовительные классы, там были всякие кружки, читались лекции. Кстати, Ф.А. Степун читал часто доклады, выступали артисты в нашем небольшом коллективе. Туда стекались не только гимназисты, но и взрослые, ведь концерты были и для взрослых тоже. Была церковь, постоянные богослужения, как часто я сказать не могу, потому что на все богослужения мы не ходили, но очень часто нас водили тоже. Это входило в программу – и говение, и преподавание Закона Божия.

Занимались в две смены. Младшие классы в утреннюю смену, а старшие – в вечернюю смену. После оставались, то ли танцульки были, то ли играли в пин-понг. Когда ученики расходились, тогда в гимназические помещения стекались жильцы, которые в классах ночевали. Им не было места. Их всех тянуло в этот русский «Милосердный Самарянин», в этот русский Дом. Так как им просто негде было устроиться, негде было ночевать. И так, кстати, я тоже спала в классах, потому что я дружила с моей подругой с 1946 г. из скаутского лагеря в Гаутинге, и они, когда приехали не помню из какого города Германии (это была мама с двумя дочерьми), тоже первое время жили в классах. И так как я с ней дружила, то мы часто оставались вместе, тоже ночевали в классе. Раскладывали какие-то раскладушки, какие-то одеяла, как-то там спали. Все это утром надо было срочно собирать. Куда прятали, я уже теперь не помню, и классы снова из спален превращались в нормальные комнаты учения. Дети приходили, и незаметно было, что здесь был ночлег.

Многие гимназисты несколько километров ехали на велосипеде в гимназию. Добираться было трудно, потому что транспорт не функционировал, это же были первые послевоенные годы. Но все ходили с удовольствием в школу. Насчет учебы, конечно, старались где-то подсказать, где-то переписать, где-то не доучить, где-то обмануть, Потом все-таки где-то говорила совесть. Я страшно была наглая подсказчица, и вот как раз отец Аверкий, будущий владыка Аверкий, он плохо слышал, и мы проходили Катихизис. Я так садилась на парте, ну он же не слышит, и я подсказываю, неинтересная тема, нудная, просто нагло подсказываю. И он мне в один прекрасный день говорит, я не помню, он «Вы» или «ты» говорил, но очень вежливый был, он говорит: не надо больше подсказывать, я все это совершенно слышу. Все. Мне так стыдно было я, наверное, была более красной, чем бурак. Но после этого я перестала подсказывать. Он ставил себе аппараты слуховые, но мы не знали, он же такие волосы длинные имел. В общем, много разных историй было.

Отец Аверкий был, отец Георгий Бенигсен был, потом у нас преподавал одно время Закон Божий не учитель Закона Божия, а мирянин. Но он очень много интересного рассказывал. Очень интересно он рассказывал о молитве. Он, собственно, научил меня молиться. Он говорил когда «ты» или «Вы», он на Вы говорил всем. Он старый эмигрант, очень воспитанный, щепетильный. Он говорил, когда идете из дома обязательно помолитесь. Вы никогда не уверены, вернетесь ли Вы в дом, и всегда помните это. И это я действительно запомнила. Действительно, все может случиться по дороге. И когда вы в том возрасте, представить себе и почувствовать – действительно, как это важно.

К нам приходило очень много молодежи, собирались то ли на танцульки, то ли ходили играли в волейбол. Целая волейбольная команда была. Потом мы устраивали состязания с гимназией в Шлейсхайме. Там тоже было очень много русских. Но преимущество той гимназии – она была в лагере, на месте. Это был довольно большой лагерь под Мюнхеном, самый большой лагерь, в бараках. Там все, что хотите, можно было и купить, и продать. Но и очень много было молодежи. И у нас встречи были, состязания, скаутские лагеря потом вместе проводили.

Некоторые дети пели в хоре в церкви. У нас и молодежные хоры были, помимо церковных. Но это кружки были. Был и фото-кружок. Но они быстро распадались, потому что потом пошла массовая эмиграция, к 50-м годам уже почти все разъехались. Очень мало кто остался.

Матушка Каллиста занималась сестрами милосердия. Они были под ее, так сказать, крылышком. Но с ней можно было всегда поговорить. Конечно, мы с ней общались. Какие-нибудь такие вопросы, в особенности девочки, конечно, обращались к ней. Она очень ласковая была, отзывчивая, добрая. Собственно, когда я подросла, тогда уже не было отца Александра Киселева, он уже в Америку уехал. Тогда пришел Фабрициус. Потом уехал и Д.П. Ильинский. Вера Александровна Лодыженская, химичка, была заместительница. С ней я очень даже дружила. Она ко мне очень хорошо относилась.

В 1951 г. я закончила гимназию. Я еще не успела закончить гимназию – мне предложили работать в УНРА сестрой милосердия. Это организация, которая занималась бесподданными, беженцами по устройству в других странах, заведовала лагерями. И мне через знакомых предложили. Нужна была такая сестра-помощница. Но так как я была молодая и знала более-менее языки, меня с удовольствием взяли.

Дом «Милосердный Самарянин» значит для меня очень много. Даже нельзя несколькими словами сказать. И не только для меня. Все выпускники гимназии при Доме «Милосердный Самарянин», с которыми мне приходилось встречаться позднее, или хотя бы слышать друг о друге, говорили, что это было самое хорошее время.

В конце войны мои родители ехали на юг Германии, в Альпы. Вокруг них по ходу похода собралась группа около 20 человек. В Альпах они нашли дом, где крестьяне баварские выгоняют коров на пастбища, в котором можно было жить, и в нем они пробыли до конца войны. Они знали дату Пасхи, и ночью праздновали Пасху. 6 мая, на святого Георгия, они решили сходить на разведку. Мама и папа отправились в город Фюссен. Они не знали, что в Фюссене будет митрополит Анастасий и отец Александр, и много других русских людей. И вот они заходят в этот город, видят американцев, и едет на велосипеде мальчишка. А мальчишка этот жив, но тяжело болен сейчас. Это Алексей Александрович Киселев, Алеша, сын отца Александра. И тогда они поняли, что они уже пришли. Отец Александр венчал моих родителей после того, как владыка Анастасий благословил папе венчаться с мамой. 30 мая 1945 г., в церковке над рекой в Фюссене, отец Александр их венчал. Один из венцов держала матушка Каллиста. С этим событием связана другая история.

НТС собирал своих людей. Приезжал такой закрытый грузовичок Красного Креста, на котором красной же краской было написано для пущей остраски «Typhus» (тиф). И так этот грузовичок называли среди НТСовцев: «Он на «Typhuse» приехал». «Typhus» гонял по всей Германии, собирал более важных НТСовцев, среди которых был мой отец, который был в руководящем круге. Организация тогда была законспирирована, была запрещена в Германии. Ни немцам, ни большевикам все это не нравилось.

И вот приехал «Typhus» за родителями. Мама была уже одета, а папа где-то гулял. Он очень любил гулять и думать, и писал статьи так: гулял, думал, а потом садился и писал статьи начисто. Мама попросила Алешку папу где-то поймать, и тайно в церковь отвести отца Александра, чтобы никто ничего не видел, иначе отвезут на «Typhuse» и не будет венчания. И они быстро побежали в церковь. Алеша папу туда привел и отец Александр в тайне от НТСовцев, которые везде искали моих родителей, повенчал их в запертой церкви. И после венчания они уехали в лагерь Менхегоф.

О Менхегофе можно прочесть в воспоминаниях отца тогда, а впоследствии владыки Митрофана (Зносско-Боровского). Там начали издавать «Посев» и т.д. В то время отец Александр поехал в Мюнхен, где тоже был потом Синод наш некоторое время, и на Мауэркирхештрассе открыл приход, нашел икону святого Серафима Саровского и открылся там поэтому Серафимовский приход, что с ним осталось и в Нью-Йорке и сейчас иконостас Серафимовского Нью-Йоркского прихода находится в Татьянинской университетской церкви у отца Максима Козлова.

Я не помню ранних приездов, но в 1963 г. отец Александр приехал в Германию, общался с нами, и этот приезд я помню. Мне уже было 13 лет. И это такой момент. Приехали эти американские знакомые – матушка такая странненькая, в больших очках, очень динамичная, разговорчивая. Они очень дружили с мамой, переписывались. Отец Александр купил старенький такой, не знаю, может быть, за 300‒500 марок Фольксваген 1953 года. Он был густо покрыт таким коричневатым, сероватым лоском. Меня это так впечатлило, я уже немного разбирался в машинах. Ужасная машина, кляча такая страшная, ну, на одну поездку в Италию – он говорил мне. Я посмотрел на нее с возмущением мальчишки и говорю: «Что это такое?», а он говорит: «Я ж, Коля, только туда и обратно, лишь бы до Италии доехать и назад».

И вот мы выезжаем на автостраду, Галя (Каллиста Ивановна) с мамой в одной машине, отец Александр со мной, моей сестрой Леной. Отец Александр гонит по автостраде за мамой на третьей скорости, 100 км в час. Уже не тянет. Я жду, когда же он переключит на четвертую, а он не переключает. Я еду, мучаюсь, не знаю, что мне делать. Это наше первое знакомство, я сижу с ним в машине и в какой-то момент не выдержал, думаю, перегорит мотор, никуда не поедем. Я говорю: «Отец Александр, там еще четвертая скорость есть». Он так на меня посмотрел: «Ах да, действительно. Спасибо Коля», перевел на четвертую и машина так отдыхает. А он говорит: «Что ж ты мне раньше не сказал, ты должен мне сразу все говорить. Я же езжу на американских машинах, а там всего три передачи. Я отвык и не знал».

Так наша дружба началась с такого учительства по отношению к нему, вернее, для меня было очень впечатляюще. Сейчас-тο меня это нисколько не удивляет. Я бы точно так же мальчишкой бы реагировал, но у него борода была седая уже, вот как моя. Он был в моем возрасте примерно, что он так мягко и так смиренно со мной разговаривал. И это было в общем всегда.

Это качество отца Александра, что он был чрезвычайно бережен, утончен по своему, осторожен. Это было приятное с таким человеком иметь дело, который берет такими мягкими руками твою душу, и как бы на руках ее носит. Это было его качество. Иногда оно могло казаться чрезмерной мягкостью. Но я знаю про отца Александра, что он был в сущности очень динамичный и даже резкий, особенно в молодости, но это сочеталось. Он знал старцев валаамских, которые его духовно окормляли, и я думаю, что эту свою резкость он каким-то образом преодолевал воспоминанием и о старцах, и молитвой. И это чуствовалось – молитвенность, мягкость, любвеобильность. Это все трудно описуемо, но это оставило неизгладимый след на душе такого очень резкого, как я.

Мы ехали и приехали в Швейцарию. Отец Александр с матушкой в отель, а мы в палатке. И в палаточке, в кемпинге так ночевали. Я помню было холодно, промозгло. Это Швейцария, кругом горы. И на следующий день был завтрак, и я, сладкоежка, там вижу лежит сахар. Я подошел, и так, наверное, озирался, а потом взял два кусочка – и в карман. А отец Александр это заметил, и в какой-то момент, уже после завтрака, он подошел ко мне к этому месту и говорит мне: «Знаешь, Коля, ты вот если хочешь что-то взять, ты не смотри так по-воровски направо-налево, а просто, вот тут лежит, оно же лежит, чтобы брали, и бери. Красть нельзя, – добавил он, – а ты же не крадешь. Так что ты, это самое, спокойно бери». Это дало мне, скажем, такую некоторую простоту, спокойствие, уверенность в том... ну, скажем, такое высказывание изгоняет лукавство. Он почувствовал, что где-то у меня такое может быть лукавство, и попросил распрощаться с лукавством, чтобы оно меня не одолевало. Правда, сам он рассказывал, что когда-то должен был поклясться перед американцами что ли, и это тоже в «Русском возрождении» описаны эти его воспоминания, и он поднял пальцы вот так вот... по-моему, три пальца поднимают и каким-то образом их держат, и говорит: «Ну что ж, понимаешь, надо было, а я знал, что это неправда. Но я, говорит, клялся с громоотводом. За спиной я держал три пальца вниз, тем же образом». Что это значило, я сейчас не могу сказать, но это, наверное, просто было шутка, с тем юмором колоссальным, который у него тоже был. Вот такие эпизоды я помню.

Потом мы переезжали паромом на Эльбе. Мы опять устроились в палаточке, а отец Александр немного дальше в домике, и приезжал на машине к нам в этот лагерь. Мы часто сидели по вечерам. Мы там были не одни – семья Артемовых с семьями Русаков и Гуменюков. Это у нас русский уголок был. Днем, вечерами купались. Поскольку отец Александр с матушкой подальше жили, мы не так часто встречались, не каждый вечер. Отец Александр ходил по пляжу, так далеко ходил, что-то думал, переживал. Это оставалось, конечно, для меня тайной. Он даже, по-моему, и стихи писал, но нам не читал их, и не оставил мне. В воскресенье, во время этого пребывания, он служил литургию в своей комнате в отеле. Там столик был поставлен для проскомидии и на столе служил. На этой литургии я первый раз читал Апостол. Он сказал: «Ты будешь читать Апостол». А я ничего не знаю, не умею. Из русского Евангелия маминого отчеркнутое место мне дал. Конечно, никто никогда не думал, что я буду священником. Может, отец Александр и думал, но не говорил, во всяком случае

У меня есть фотографии поездки, я фотографировал матушку и батюшку. Я помню, мы катались на лодке, отец Александр нас катал. Но таких углубленных разговоров не было, был просто образ человека, мягкого, доброго, любящего человека.

Отец Александр был ненавязчивым, тихим человеком. Однажды мы сидели и разговаривали о чем-то. Наверное, политика была замешана, или церковная политика. И мой отец что-то наседал, кипятился, что-то неправильно делают, с его точки зрения. И вот отец Александр так смотрит на папу, умиленно сложил руки и говорит: «Смотри Галя, вот он сейчас кричит, ругает кого-то, а ведь в глубине души он такой добрый человек, просто он сейчас резко высказывается». Это мне запомнилось.

Отец Александр рассказал мне историю, которая известна из Житий святых, к тому, что не надо никого никогда осуждать. «Был церковный местный собор. И там шла с молодежью красавица плохого поведения. Свист, пляски. Священнослужители отворачивали свои глаза, осуждали ее в душе. Но один из епископов глядел на нее так, что даже на него обижались и осуждали его, что он так ее разглядывает. А он потом, когда все это прошло, собрал всех и говорит...». Это мне отец Александр так рассказывал, с таким каким-то умильным выражением лица, сложив руки перед грудью, и вот так мне в глаза заглядывает ласково-ласково, потом он уже был совсем маленький, когда я его в Донском встречал, борода у него была жиденькая, а то он был достаточно рослый, крепкий, с окладистой бородой. И он так смотрит на меня своими голубыми глазами, такими светлыми, и так живо говорит, так, что я в его лице смог представить себе этого не осуждающего епископа: «А он на нее смотрит и рассказывает им, как это она постаралась, чтобы быть красивой. Вот она украшала себя. А мы свою душу не вкладываем в молитву, а мы не украшаем свою душу так, как она украшает свое тело. Она устыдилась потом и стала святой». Этот епископ, который таким подходом к человеку совершенно видоизменял жизнь вокруг себя, для меня это было образом самого отца Александра, который таким подходом к жизни рождал что-то новое в твоей душе.

Вспомнилась еще одна история. Я помню ее несколько иначе, чем она описана в «Русском возрождении». Отец Александр рассказывал, что они, молодые люди, приехали на Валаам, и вроде какой-то старец с ними вместе поехал куда-то. В общем, они гуляли и беседовали. Ну, несколько человек таких студентов, молодых людей, и что-то говорили о христианстве, о любви. Ведь отец Александр связан был с РСХД, с молодежным движением студенческим, и вот он говорит: «Мы идем там и рассуждаем о любви, о роли любви, о Боге Любви и так далее. Ну и старец как-то там тоже разговаривает, слушает». Старец Памва, вероятно, это был. «Вот мы так вот куда-то заехали в эти все рассуждения, а там была старушка, у которой были тяжелые сумки». И старец побежал от них прочь. Они говорят там о любви, а он побежал к старушке и сумки понес, а потом перевел через дорогу.·«И вот так мы все устыдились, потому что мы говорим о любви, а он видит и любовь творит, а мы болтаем, этакие, и не видим. Вот это, – говорит, – в свое время меня кое-чему научило, вот такие встречи».

Отец Александр приезжал в 1974 г. У меня были мучительные переживания, и мы разговаривали с ним. Было служение на Преображение Господне. Я стою в церкви, к тому времени я опять стал ходить в церковь, в промежутке я просто отчуждался, и был в других исканиях. И отец Александр меня зовет прислуживать. Я ничего не знаю, я понятия не имею ни Литургии, ничего. Я уже ходил на Литургию, но прислуживать... на это существовал Виктор Анатольевич, но его не было в тот момент. Начинается Литургия. Я говорю отцу Александру: «Я ничего не знаю». А он говорит: «Ничего, ничего. Ты здесь постоишь, а я тебе потом скажу, что делать. Я стеснялся и не знал куда деваться. И вот я вошел сбоку в каморку, и стою в дверях к алтарю с благоговением, но с неумением, стесняюсь. Сейчас я понимаю, как эту ситуацию видит священник. Я сам иногда вызываю таких на помощь. И вот была малая ектенья, он меня во время великой позвал, или во время первого антифона он меня позвал. Ну что делать, отец Александр зовет, а я стою. И он начинает: «Паки и паки...», вторая ектенья. И заступи, спаси, помилуй – это потрясающе, как он эту ектенью произносил. Я просто чувствовал, алтарь был чем-то таким насыщен. Вот это прошение мне запомнилось. Сейчас я эти прошения говорю, но, может быть, не так. А он уже много лет служил, и это было настолько просто и близко, ощущение присутствия Божия, какая-то полнота, которая наполняла алтарь. Я не хочу преувеличивать, но это факт. На втором антифоне, когда еще ничего не надо было делать, кадило, конечно, горело уже в этот момент, но ничего выносить еще не надо было, «Блаженства» еще не начались (я этого и не знал), пришел Виктор Арцихович и он меня спас. Пришел нормальный прислужник, и я тут же из алтаря убежал. Отец Александр тогда меня причастил. И вот на Преображение все мои проблемы снялись. Это было связано с его приездом. Все как-то изменилось в моей жизни. И этот прорыв в моей жизни сказался и в дальнейшем, в моем священстве, которое было еще впереди.

В 1975 г. о. Александр привез с собой как бы такую программу о предстоящем праздновании 1000-летия крещения Руси. Он задумался об этом, когда об этом еще никто и не думал, как мне кажется. И вот он среди прочего в этой программе, текст которой, наверное, где-то сохранился, написал, что нам для развития нашей церковной жизни нужно обязательно поставить себе целью вырастить 100 священников. А то старое поколение уходит, а откуда брать новых. И вот он привез эту программу. И говорит мне: «Вот почитай, может быть, у тебя какие-то соображения, может быть, я что-то лишнее написал или иначе как-то надо написать. В общем, посмотри, помоги мне». Я думаю, ну что я могу такому маститому протоиерею, да еще на церковные темы что-то. Но вот он так делился. Но 100 священников. Я так был впечатлен этим пунктом. Ничего я, конечно, к его программе не дополнил и не сказал. Когда я стал священником, я написал ему тогда, что я на один процент выполнил его план, но он не понял, потому что это было давно с его планами. Пришлось это ему объяснять и даже стыдно немножко стало. И вообще, я бы так сказал, при всей свободе общения, присутствовала такая целомудренность, которая... ну как-то стыдно было что-нибудь лишнее сказать. Я помню, один раз распоясался, когда мальчишкой был тринадцатилетним, а потом мне стыдно стало перед ним, хотя он ничего и не говорил. И эта целомудренность соединяется с той бережностью, о которой я ранее говорил. Это важные вещи.

Ну и дальше мы так общались по душам, и в частности, в 1990 г. Вот он очень расстроился, что в 1988 г. получилось не то, совсем не то. Он там к празднованию 1000-летия Крещения Руси многое придумал, я уже не помню деталей. И он очень переживал, что все это свелось опять к американскому банкету. Он там активно участвовал. Но для меня это была Америка – далеко, и как они празднуют 1000-летие Крещения Руси... мы по-своему праздновали у себя, но он просто делился со мной своими переживаниями, когда приезжал. Он так долго готовился. Скорбел, что не получилось того, что можно было сделать. Россию любил он невероятно, об этом известно и рассказывать не надо.

И вот он приехал в 1991 г. Я уже знал, что он был тогда уже под запрещением. Я знал, что там сложное положение, а может быть, это конец 1990 г. Я написал тогда брошюру «Российские приходы. Путь к единению Церкви». Я стоял изначально на позиции небезблагодатности Патриархии, как мне некоторые приписывают. Я просто всегда бунтовал и защищал. Бунтовал я против утверждения, что наша Церковь – раскол. Это неоправданное было утверждение. Это советская пропаганда, которой может кто-то и верил. Но моя позиция была другая. Я основывался на митрополите Кирилле Казанском, что мы имеем право, отстранившись от сергианской линии, стоять на позиции Соборной Церкви. Там это нарушено было в какой-то момент, и пока не будет выяснения, мы имеем право на свое существование на основе указа № 362. Об этом я писал неоднократно, но это совершенно не значит, что я считал их безблагодатными, потому что митрополит Кирилл писал об этом, что благодать сергиан – это не вопрос. Это другая тема. Но фактически в какой-то момент, при дискуссии вокруг этих приходов, парижане что-то написали в так называемом СОБ (это у них такой бюллетень, он все еще существует). Я на это ответил, и ответ этот оформил. В это время приезжал отец Александр, и у нас с ним был такой разговор во Франкфурте. И вот мы разговариваем, и он мне сказал такую вещь: «Представь себе, ты вот сейчас такой горячий, ты вот хочешь, чтобы в Церкви все обновилось, ты понимаешь, что в Московской Патриархии многое осталось из прежнего». Мы же старались там, в общем... в сущности было задумано как помощь, но я недостаточно знал Россию, чтобы понять, что на самом деле это просто кончится грызней. Сейчас я это понимаю. А тогда думалось, что это сможет как-то сдвинуть все с мертвой точки, и кроме того, мы всегда были вместе с теми, кто боролся за свободу веры, поддерживал верующих, будь то, когда выселяли монахов из Почаевской Лавры в 1960-х гг., будь то «Надежда» Зои Крахмальниковой, которая была посажена, будь то Дудко, Якунин, Эшлиман. Все это для нас... мы были в деятельности, а другую сторону мы не так сильно понимали, конечно. Это потом все выяснилось, кто диссидент и почему. Это совсем новая, другая тема.

Но отец Александр мне такую именно капельку забросил. Он мне говорит: «Смотри, вот ты так сейчас горишь каким-то желанием в новых обстоятельствах улучшить жизнь Церкви. Это в принципе хорошо. Но ты представь себе, что вот такой, какой ты есть, ты стал Патриархом. А вокруг тебя остались все бывшие люди, какими они тоже есть, со своим опытом, со своей жизнью. И эта структура осталась. Подумай, много ли бы ты смог сделать, даже при самых лучших твоих намерениях».

Вот и он мне дал возможность как-то посмотреть на ситуацию с другого конца. Потом я узнал от владыки Феогноста, это уже было в 2003 г., как в то самое время, в эти самые дни, пожалуй, новоизбранный патриарх Алексий самолично обзванивал не только епископов, но и архимандритов, что Церковь свободна, вы должны действовать, вы должны открывать школы, заботиться о больных и т.д. Вот он это все делал, но мы-тο об этом не знали. Снаружи выглядело первоначально, как будто там застой продолжается. Но открытие этих приходов отвечало на вопли некоторых, и они были не лишены основания. Это был ответ отчасти на реальные проблемы. Но новые проблемы это вызвало. А вот отец Александр опять-таки со своим церковным тонким восприятием капнул, и, конечно, то, что он переживал, он мне рассказывал, как ему тяжело и под запрещением. Потом он помирился с владыкой Виталием, потом опять попал под запрещение. Ну и уже позже я в Донском монастыре с ним общался несколько раз, потом и по телефону мы разговаривали несколько раз, но тут уже чего-то такого особенного не было. Как-то о семейном говорили. Приходили мои дети к нему.

Ну вот одна из таких встреч, чуть ли не последняя. Это после нескольких лет я приехал в Донской, спрашиваю, где он, а он ушел гулять, его нет. Я просто поднялся к нему в комнату. Я знал, где он живет, поскольку неоднократно бывал у него, и вот там где-то вдалеке ходил какой-то старикашка, совершенно маленький такой, сгорбленный. Мы потом долго смеялись. Я пошел дожидаться его. В какой-то момент он пришел и смотрит на меня, а я говорю: «Отец Александр, так это ты там ходил». Он говорит: «Да, я, такой общипанный, как птенец». Я говорю: «Я издалека видел, что там кто-то ходит, но настолько не похоже на то, что ты еще недавно был». «Да, – говорит он, – действительно. Но я тоже присматриваюсь к тебе, вроде, у тебя борода уже седая». Мы так смеялись, как жизнь нас уже провела по этим этапам. И так мы с ним прощались. Потом он скончался. Я, конечно, не мог приехать на это отпевание. Но, конечно, он внес свой вклад в то, что мы делали по вопросу единения двух частей Русской Церкви, которую мы всегда считали единой. И я очень счастлив, что все это вел в правильном понимании, хотя некоторые люди, может быть, это не до конца поняли, как-то по-своему воспринимают. Но то, что написано на этих дарованных крестах и панагиях и в разных печатных изданиях, что это восстановление канонического общения внутри единой Поместной Церкви – это чрезвычайно важно. Нет, наша Церковь не была не против, не отдельной, и там были люди, которые выступали с этих позиций, они отчасти сейчас отошли или создают еще проблемы, но в сущности эта и была та точка зрения наша общая и с отцом Александром, что здесь нет преград, когда они стали не нужны, они должны быть окончательно устранены. Так что я свое дело в комиссии воспринимаю как завет его, и безусловно, когда все это начиналось, сразу после Собора в 2000 г., я был и у него в Донском, но он только всегда отмахивался и говорил: «Никаких разговоров. Все эти юрисдикции, все эти внешние церковные вещи для меня уже перестали существовать. Я уже вне этого».

Ну и отец Николай с острова Залит в этом смысле утешал. Он говорил об этих наших разделениях: «Это пройдет. Это все пройдет». Уже люди из приходов зарубежных приезжали, спрашивали, как быть. Или из приходов так называемых в России тоже приезжали – куда идти. Он спрашивал: «У вас есть пастырь? Хорошо, ходите к своему священнику. Это все пройдет». Так оно и произошло.

Архив Германской епархии РПЦЗ (АГЕ)

1. Письмо свящ. Александра Киселева митр. Серафиму (Ляде) от 21.02.1945 г.

2. Письмо свящ. Александра Киселева митр. Серафиму (Ляде) от 5.03.1945 г.

3. Письмо свящ. Александра Киселева митр. Серафиму (Ляде) март 1945 г.

4. Письмо архим. Серафима (Иванова) митр. Серафиму (Ляде) от 31.03.1945 г.

5. Письмо свящ. Александра Киселева митр. Серафиму (Ляде) от 3.04.1945 г.

6. ф. 12. Д. 2. Письмо свящ. Александра Киселева еп. Бад-Киссингенскому Александру (Ловчему) от 27.12.1945 г.

7. Ф. 12. Д 2. Письмо свящ. Александра Киселева еп. Бад-Киссингенскому Александру (Ловчему) от 1.10.1946 г.

8. Φ. 12. Д. 2. Письмо еп. Бад-Киссингенского Александра (Ловчего) свящ. Александру Киселеву от 4.01.1946 г.

9. Распоряжения Высокопреосвященнейшего Серафима, Митрополита Берлинского и Германского. Август 1946. Отчет митр. Серафима (Ляде) на Епархиальном собрании Германской епархии, состоявшегося в г. Мюнхене 16‒17 июля 1946 г.

10. Д. «Священники, диаконы, псаломщики» 1948‒1949 гг. Анкеты прот. Александра Киселева от 14.02.1948 г. и от 5.10.1948 г.

11. Д. «Mauerkirchestr. 5». Протокол Годового общего собрания прихода РСХД при храме прп. Серафима Саровского. 10.04.1949 г.

12. Д. «Mauerkirchestr. 5». Протокол № 10 Заседания Епископского Совета Православной епархии в Германии. 21.08. 1948 г.

13. Письмо свящ. Александра Киселева митр. Серафиму (Ляде) от 25.08.1948 г.

14. Письмо митр. Анастасия (Грибановского) митр. Серафиму (Ляде) от 30.09.1948 г.

15. Д. «Mauerkirchestr. 5». Протокол Организационного собрания по созданию прихода во имя прп. Серафима Саровского Чудотворца в Мюнхене. 3.03.1948 г.

16. Д. «Mauerkirchestr. 5». Протокол № 10 Заседания Епископского Совета Православной епархии в Германии 16.09.1948 года.

17. Д. «Mauerkirchestr. 5». Письмо членов инициативной группы РСХД митр. Серафиму (Ляде) от 25.08.1948 г.

18. Д. «Mauerkirchestr. 5». Протокол собрания приходского совета прихода РСХД при храме прп. Серафима Саровского. 10.10.1948 г.

19. Письмо свящ. Александра Киселева митр. Серафиму (Ляде) от 27.10.1948 г.

20. Определение митр. Серафима (Ляде) № 1067 от 28.10.1948 г.

21. Д. «Mauerkirchestr. 5». Протокол собрания приходского совета прихода РСХД при храме прп. Серафима Саровского. 6.11.1948 г.

22. Указ Епархиального управления Берлинской епархии № 1238 от 13.12.1948 г.

23. Д. «Священники А‒Щ». 1945‒1949 гг. Письмо митр. Серафима (Ляде) Йозефу Нойя от 24.02.1949 г.

24. Д. «Священники А-Щ», 1945‒1949 гг. Письмо митр. Серафима (Ляде) свящ. Александру Киселеву от 24.02.1949 г.

25. Д. «Mauerkirchestr. 5». Протокол собрания приходского совета прихода РСХД при храме прп. Серафима Саровского. 30.03.1949 г.

26. Рапорт митр. Серафима (Ляде) Архиерейскому Синоду РПЦЗ 200/49 от 5.05.1949 г.

27. Д. «Mauerkirchestr. 5». Свящ. Анатолий Древинг. Приход прп. Серафима Саровского в Мюнхене. 1960-е гг.

28. Д. «Mauerkirchestr. 5». 30-летие прихода прп. Серафима Саровского в Мюнхене.

29. Протоколы III Всезарубежного Собора РПЦЗ. Сентябрь 1974 г.

Российский государственный военный архив (РГВА)

1. Ф. 500. Оп. 3. Д. 453. Л. 133‒134. Письмо семинариста Рижской ДС Александра Киселева иером. Иоанну Шаховскому от 1.01.1933 г.

2. Ф. 500. Оп. 3. Д. 453. Л. 167‒168. Письмо Александра Киселева иером. Иоанну Шаховскому от 31.05.1933 г.

3. Ф. 500. Оп. 3. Д. 453. Л. 173‒174. Письмо свящ. Александра Киселева иером. Иоанну Шаховскому от 11.05.1934 г.

4. Ф. 500. Оп. 3. Д. 453. Л. 175‒176. Письмо свящ. Александра Киселева иером. Иоанну Шаховскому от 21.03.1934 г.

5. Ф. 500. Оп. 3. Д. 453. Л. 172. Письмо свящ. Александра Киселева иером. Иоанну Шаховскому от 25.04.1934 г.

6. Ф. 1470. Оп. 2. Д. 5. Л. 160. Письмо митр. Серафима (Ляде) в РКМ от 15.03.1941 г.

7. Ф. 1470. оп. 2. Д. 5. Л. 161. Письмо чиновника РКМ В. Гаугга митр. Серафиму (Ляде) от 21.03.1941 г.

8. Ф. 500. Оп. 3. Д. 450. Л. 104‒106. Письма офицеров лагеря Хамельбург архим. Иоанну (Шаховскому) и свящ. Александру Киселеву от 22 и 28. 02.1942 г.

9. Ф 500. Оп. 3. Д. 453. Л. 37. Письмо еп. Сергия (Королева) Пражского митр. Серафиму (Ляде) от 31.08.1942 г.

10. Ф. 500. Оп. 3. Д. 453. Л. 38‒39. Письмо еп. Сергия (Королева) Пражского митр. Серафиму (Ляде) от 29.08.1942 г.

11. Ф. 500. Оп. 3. Д. 455. Л. 168‒170. Доклад П. Садовского митр. Серафиму (Ляде) от 27.09.1942 г.

12. Ф. 500. Оп. 3. Д. 450. Л. 56‒57. Письмо свящ. Александра Киселева митр. Серафиму (Ляде) от 17.10.1942 г.

13. Ф. 500. Оп. 3. Д. 455. Л. 212‒213. Письмо протодиакона Мельникова митр. Серафиму (Лядэ) от 25.11.1942 г.

14. Ф. 500. Оп. 3. Д. 453. Л. 144. Обращение членов Миссионерского комитета Берлинско-Германской епархии к архим. Иоанну (Шаховскому) от 19.12.1942 г.

Синодальный архив РПЦЗ в Нью-Йорке (СА)

1. Д. 24/42. Протоколы заседаний Епархиального собрания Православной епархии в Германии 29‒31 января 1942 г. Отец Александр был избран одним из секретарей Собрания.

2. Д. 76/46. Протоколы Архиерейского Собора РПЦЗ 7‒9 мая 1946 г.

3. Д. 51/44. Речь о. Александра Киселева, произнесенная от лица Церкви на обнародовании манифеста «Комитета Освобождения Народов России» в Europahaus. Берлин, 18.11.1944 г.

4. Д. 53/44. Доклад митр. Анастасия (Грибановского) на заседании Архиерейского Синода 26.02.1945 г.

IfZ (Institut fur Zeitgeschichte in München/Архив института современной истории)

1. MA 541, folio 67. Директива полковнику Гребе (Graebe) (Немецкий трудовой фронт, Берлин) Гарри Хеннингсена (Henningsen, начальник партийного округа НСДАП) от 27.08.1943 г.

2. MA 541, folio 73. Соглашение между митр. Серафимом (Лядэ) и шефом внешней службы уполномоченного по рабочей силе из оккупированных восточных областей Миллером от 18.09.1943 г.

3. MA 541. Соглашение представителей министерства пропаганды с представителями РМО о Leienprediger-Aktion от 23.09.1943 г.

4. MA 541, folio 64. Письмо К. Розенфельдера (РМО) в РКМ от 2.02.1944 г.

Документы из личных архивов

1. Беседа протопресв. Александра Киселева с автором книги «Нацистский режим и Русская Православная община в Германии (1933‒1945)» А.К. Никитиным с участием прот. Николая Артемова и М.А. Холод, ной. Аудиозапись произведена 7.12. 1996 г. в Донском монастыре Москвы. Предоставлена прот. Николаем Артемовым.

2. Аудиозапись панихиды после установления памятного камня выдан, ным воинам РОА г. Платтлинг. Речи протопресв. Александра Киселева и К.Г. Кромиади. 1980-е гг. Аудиозапись предоставлена прот. Николаем Артемовым.

3. Воспоминания прот. Николая Артемова об отце Александре Киселеве. Аудиозапись произведена 5.07.2007 г. в Мюнхене.

4. Воспоминания воспитанницы Дома «Милосердный Самарянин» М.Г. Маас-Кутше. Аудиозапись произведена 24.06.2008 г. в Мюнхене.

5. Письмо протопресв. Александра Киселева друзьям и знакомым от 20.12.1990 г., после первой его поездки в Россию. Из личного архива Е.А. Ждановой (Франкфурт-на-Майне).

6. Аудиозапись беседы свящ. Игоря Шумилова с М.А. Холодной.

7. Протокол № 17 заседания Совета прихода Ивангородской Успенской церкви 13.02.1938 г.

* * *

Seraphim

Orthodoxer Erzbischof von Berlin

Und Deutschland

№ 121/41

Berlin, den 15 März 1941

An das Reichministerium für die kirchlihen Angelegenheiten in Berlin W. 8

Hiermit gestatte ich mir, dem Reichministcrium für die kirchlihen Angelegenheiten ergebest mitzuteilen, dass Bischof Sergius mit meinem Einverständnis den orthodoxen Priester A. Griess-Kisseljev z. Zt. Im Umsiedlungslager in Zuhr bei Wittenburg, Kreis Hagenau, zum Pfarrer der orthodoxen Gemeinde und Kirche in Danzig ernannt hat. Priester A. Griess-Kisseljev ist deutschstämming und es ist zu erwarte, das ser in den nächsten Tagen eingebürgert wird.

Heil Hitler!

Hochachtungsvollst Ezbischof Seraphim

Серафим

Архиепископ Берлинский и Германский

№ 121/41 Берлин

В Рейхсминистерство церковных дел в Берлине W. 8

Настоящим сообщаю Рейхсминистерству церковных дел, что епископ Сергий, с моего согласия, назначил православного священника А. Грисс-Киселева (Грипп-Киселева), в настоящее время в переселенческом лагере в Цуре при Виттенберге, округ Хагенау, на должность священника православной общины и церкви в Данциге. Священник Л. Грисс-Киселев немецкого происхождения, и ожидается, что на днях он приобретет права гражданства.

Heil Hitler!

С глубоким уважением

Архиепископ Серафим

* * *

РГВА. Ф. 1470. Оп. 2. Д. 5. Л. 160.

Der Reichminister

für die kirchlihen Angelegenheiten.

№ 714/41

Berlin, Den 21 März 1941

An den orthodoxen Bischof

Von Berlin und Deutschland

Herrn Erzbischof Seraphim

Berlin-Scharlottenburg

Auf das Schreiben vom März 1941

№ 121/41

Gemab § 10 der Diozesanverfassung kommt eine Ernennung des orthodoxen Priester A. Griess-Kisseljev z. Zt. Im Umsiedlungslager in Zuhr bei Wittenburg, Kreis Hagenau, zum Pfarrer der orthodoxen Gemeinde und Kirche in Danzig ohne vorherige Einholung der staatlichen Zustimmung erst nach erfolgter Einbürgerung vorgenommen warden. Nicht aber vorher. Was hatte beachtet warden müssen. Gleichwohl will ich aus der Angelegenheit Weiterunge nicht herleiten.

H. Haugg H. Grbm. I.A. 21.0.

Рейхминистр по церковным делам

№ 714/41

Берлин, 21 марта 1941 г.

Православному епископу Берлинскому и Германскому Господину Архиепископу Серафиму.

На письмо от 15 марта 1941 № 121/41 Согласно § 10 Положения о епархии, происходит назначение православного священника А. Грисс-Киселева (Грипп-Киселева), в настоящее время в переселенческом лагере в Цуре при Виттенберге, округ Хагенау, на должность священника православной общины и церкви в Данциге, без предыдущего испрашивания государственного согласия, но назначение может быть предпринято только после успешного получения прав гражданства, но не ранее, на что должно быть обращено внимание.

H. Haugg H. Grbm I. A. 21.03

* * *

РГВА. Ф. 1470. Оп. 2. Д. 5. Л. 161.

Копия

Его Высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему Серафиму, Митрополиту Берлинскому и Германскому и Германского Средне-Европейского Митрополичьего округа

Честь имею сообщить Вашему Высокопреосвященству, что откомандированный к кафедральному собору священник Александр Грипп-Киселев за ревностное пастырское служение в разных областях церковного служения награждается камилавкой каковую благословляется возложить на о. Александра в ближайшее архиерейское служение.

Вашего Высокопреосвященства смиренный послушник,

собрат во Христе,

Епископ Сергий

* * *

29 авг.‒11 сент. 1942 г.

Посылаю просьбу о награждении о. Александра золотым наперсным крестом.

Прошу святых молитв. С братской Христ. любовью,

Епископ Сергий

* * *

РГВА. Ф. 500, Оп. 3. Д. 453. Л. 37.

Мюнхен

25.8.1948 г.

Его высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему Серафиму, митрополиту Берлинскому и Германскому

Ваше высокопреосвященство

Вам известно, что летом 1945 года мною в Мюнхене был основан дом «Милосердный Самарянин». Этот дом, что явствует из прилагаемых документов, зарегистрирован как общественное имущество, находящееся в моем единоличном ведении и управлении.

Некоторые обстоятельства побудили меня считать нежелательным дальнейшее мое единоличное управление домом.

Настоящим я имею честь покорно просить Вас, Владыка, принять дом, как некий дар, в Православную Германскую епархию.

Считаю своим долгом обратить внимание Вашего Высокопреосвященства на то, что, согласно требованию министерства финансов, имущество дома всегда и исключительно должно служить целям благотворительным.

Остаюсь просящий Святых молитв Ваших

Протоиерей А. Киселев

* * *

RUSSIAN CHRISTIAN STUDENT MOVEMENT OUTSIDE RUSSIA

(Corresponding Member of the World Christian Federation)

President: The Very Rev. Prof. V. Zenkovsky

General Secretary: Prof. L. A. Zander, Paris. France

DEPARTMENT FOR THE WORK IN GERMANY

Chairmann: A. I. Nikitin

Vice Chairmann: T

he Very Rev. A. Kisseleff

General Secretary:

The Very Rev. G. Benigsen

* * *

25.8.1948 r.

Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Серафиму, Митрополиту Берлинскому и Германскому

Ваше Высокопреосвященство

Русское Студенческое Христианское движение в лице нас, как членов инициативной группы, просит Вашего благословения на организацию в Мюнхене прихода во имя Преподобного Серафима, Саровского Чудотворца. Мы принимаем на себя обязательства по содержанию Храма и притча при нем. Наш приход примет как помещение для храма. Так и утварь от домовой Церкви Дома «Милосердный Самарянин». Просим о утверждении нашим настоятелем протоиерея А. Киселева и псаломщиком – священника Д. Гизетти.

Просящие Ваших Святых Молитв и благословения, остаемся члены инициативной группы.

13 сентября 1948 г.

Его Высокопреподобию, протоиерею Александру Киселеву

Определением Высокопреосвященнейшего Митрополита Серафима от 10 сентября 1948 г. постановлено:

«Согласно прошения инициативной группы Русскаго Студенческаго Христианскаго Движения, благословить организацию в г. Мюнхене прихода во имя св. преподобнаго Серафима, Саровского Чудотворца с возложением на него обязательств по содержанию притча и храма, по принятии им помещения и утвари от домовой церкви Дома «Милосердного Самарянина"».

Митрополит Берлинский и Германский (Серафим)

Его Высокопреподобию

Протоиерею Александру Киселеву

Указ Епархиального управления Православной Епархии в Германии

Определением Высокопреосвященнейшего Митрополита Серафима от 10 сентября 1948 г. постановлено:

«Протоиерея Александра Киселева назначить Настоятелем церкви Св. Преподобного Серафима Мюнхенского Православного прихода».

Митрополит Берлинский и Германский (Серафим)

и.л. Секретаря Епарх. Управления (Игумен Георгий)

* * *

Председатель Архиерейского Синода

Русской Православной Церкви заграницей

München 27

Donaustr. 5

№2594

17/30 сентября 1948 г.

Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Серафиму, Митрополиту Берлинскому и Германскому

Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастырь

При принятом Вашим Высокопреосвященством в свое ведение «Доме Милосердия» числится духовенство – протоиерей Александр Киселев и священник Димитрий Гизетти, которые до сих пор оставались в непосредственной юрисдикции Председателя Синода. Последний из них был мною же и рукоположен по ходатайству о. Александра. Я полагал бы, что с переходом «Дома Милосердия» в ведение Вашего Высокопреосвященства, было бы целесообразно, чтобы и назначенное духовенство перешло бы в каноническое подчинение Вам, как Митрополиту Берлинскому и Германскому. Поэтому настоящим письмом я предоставляю им канонический отпуск в ведение Вашего Высокопреосвященства, исключая их из списков духовенства, состоящего в непосредственной юрисдикции Председателя Синода. Ни протоиерей Александр Киселев, ни священник Димитрий Гизетти не состоят под духовным судом, следствием или запрещением в священном служении.

Вашего Высокопреосвященства преданный во Христе собрат,

Митрополит Анастасий

Аверкий, архиеп. (Таушев Александр Павлович) – родился в 1906 г. в Казани. В эмиграции с 1920 г. Окончил в 1930 г. богословский факультет Софийского ун-та. Пострижен в монашество и рукоположен во иеромонаха в 1931 г. С 1932 по 1940 г. служил в Подкарпатской Руси. С 1940 по 1944 г. был приходским священником в Белграде. С 1944 г. архим. Аверкий служил на приходах Мюнхена. Был законоучителем в старших классах гимназии «Милосердный Самарянин» и гимназии для бесподданных. С 1950 г. назначен председателем Миссионерско-просветительского комитета при Архиерейском Синоде. В 1951 г. архим. Аверкий переехал в США и вскоре был приглашен в новоорганизованную Свято-Троицкую ДС для преподавания Нового Завета, литургики и гомилетики. В 1952 г. утвержден в должности ректора Свято-Троицкой семинарии, в 1953 г. назначен правящим архиереем Сиракузско-Троицкой епархии. В 1960‒1976 гг. архиеп. Аверкий являлся настоятелем Свято-Троицкой обители. В число написанных им книг входят учебники по гомилетике, литургике, толкованию Священного Писания Нового Завета, его «Слова и речи», жизнеописание и письма его духовного наставника – архиепископа Феофана. Скончался архиеп. Аверкий в 1976 г.

Адриан (Рымаренко Адриан Адрианович) – родился в 1893 г. в Полтавской губ. Окончил Политехнический институт (1917) в С.-Петербурге. Окормлялся у оптинских старцев Анатолия (Потапова) и Нектария (Тихонова). Священник (1921). Назначен священником Александро-Невской церкви г. Ромны. Во время Второй мировой войны духовник киевского духовенства и Покровского женского монастыря в Киеве. В 1945 г. эвакуировался с группой духовных детей в Южную Германию. Служил в церкви под Штутгартом. Был настоятелем Берлинского кафедрального собора. Участвовал в окормлении частей РОА. В 1949 г. вместе с церковной общиной переехал в США. Овдовел в 1963 г. В 1964 г. упомянут как протопресвитер. В феврале 1968 г. принял монашество с наречением имени Андрей и хиротонисан во епископа Роклендского, викария НьюЙоркской епархии. Архиепископ (1973). Скончался в 1978 г.

Анастасий (Грибановский Александр Александрович) – родился в 1873 г. в Тамбовской губ. в семье священника. Выпускник Тамбовской ДС и Московской ДА (1897). Канд. богословия. Пострижен в монашество в 1898 г. Архимандрит и ректор Московской ДС (1901). Еп. Серпуховский, викарий Московской епархии (1906), Холмский и Люблинский (1914), Кишиневский (1915). Архиеп. Кишиневский и Хотинский (1916). Член Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917‒1918 гг. Эмигрировал из России в 1919 г. Управлял рус. православными, общинами в Константинополе. Около 1924 г. был выслан из Константинополя за «антитурецкую пропаганду». С 1924 по 1935 г. возглавлял рус. миссию в Палестине. Митрополит (1935). С 1936 по 1964 г. – глава РПЦЗ в сане В митрополита. Осенью 1944 г. эвакуировался вместе с Архиерейским Синодом и канцелярией в Вену, в 1945 г. – в Мюнхен, а с 1950 г. – в США. С 1064 г. на покое. Умер в 1965 г. в Нью-Йорке.

Власов А.А. – сов. военачальник, генерал-лейтенант. Родился в 1901 г. учился в Нижегородской ДС. В Красной Армии с 1920 г. В ВОВ Андрей Власов командовал корпусом и армией, заместитель командующего Волховским фронтом, командующий 2-й Ударной армией (Волховский фронт), оказавшейся весной 1942 г. в окружении. Попал в плен, возглавил Комитет освобождения народов России (КОНР) и РОА, составленную из военнопленных. В СССР офицеров и солдат РОА называли «власовцами». В мае 1945 г. захвачен советскими частями. По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР повешен в 1946 г. В 2001 г. Военная коллегия Верховного суда РФ отказала в реабилитации Власова А.А. и других, отменив приговор в части осуждения по ч. 2 ст. 58 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) и прекратив в этой части дело за отсутствием состава преступления. В остальной части приговор оставлен без изменения.

Дезен Т.Е. – родилась в 1901 г. в Санкт-Петербурге. В 1921 г. семья эмигрировала в Эстонию. Жила в Таллинне. В 1921‒1926 гг. училась в Тартуском университете. Заведовала общежитием для детей из бедных семей в г. Печоры (1936). В 1938 г. училась в английской богословской школе в Лондоне. Накануне ареста в 1940 г. вышла замуж за H.Н. Пенькина. Была активным членом РСХД в Прибалтике. После вступления советской армии в Прибалтику в 1940 г. была арестована, отправлена в Ленинград и в 1941 г. расстреляна. В 1990 г. посмертно реабилитирована.

Евлогий (Георгиевский), митр. – родился в 1868 г. в Тульской губернии в семье священника. Окончил Тульскую ДС (1888) и МДА (1892). Принял монашество в 1895 г. Рукоположен во иеромонаха в 1895 г. Еп. Люблинский, викарий Холмско-Варшавской епархии (1903). Еп. Холмский и Люблинский (1905). Архиеп. (1912). Архиеп. Волынский и Житомирский (1914). В эмиграции с 1920 г. Управляющий русскими православными приходами в Зап. Европе (1921‒1946). Митрополит (1922). В начале 1930 г. принял участие в молениях о «страждущей Русской Церкви», проведенных по инициативе архиеп. Кентерберийского в Лондоне. В ответ 10 июня 1930 г. был уволен митр. Сергием (Страгородским) от управления русскими церквами в Зап. Европе и запрещен в священнослужении. Митр. Евлогий этих решений не признал, и в 1931 г. перешел в юрисдикцию Константинопольского патриархата. Член Учредительного комитета Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже. Ректор института ( 1925‒1946). Поддерживал РСХД. В последние годы жизни был сторонником сближения с Московской Патриархией. В 1945 г. обратился к пастве с призывом вернуться в лоно Русской Церкви. 2 сентября 1945 г воссоединился с Московским Патриархатом в должности Экзарха Западно-Европейских православных церквей. Скончался в Париже в 1946 г.

Иоанн (Шаховской), архиеп. – православный миссионер, проповедник, писатель, поэт. Родился в 1902 г. в Москве в аристократической семье. Князь. Учился в императорском Александровском лицее. Эмигрировал из России в 1920 г. Принял монашеский постриг на Афоне ( 1926) Рукоположен во иеромонаха в 1927 г. Настоятель Свято-Владимировского храма в Берлине (1932‒1945). Во время войны вел миссионерскую работу среди русских военнопленных и восточных рабочих. С 1946 г. в США. Хиротонисан во епископа Бруклинского в юрисдикции Американской митрополии в 1947 г. В 1947‒1950 гг. декан Свято-Владимирской духовной семинарии в Нью-Йорке (США). Епископ Сан-Францисский и ЗападноАмериканский (1950). Архиепископ (1961). Активный участник экуменического движения, член ВСЦ. С 1979 г. на покое. Скончался в 1989 г.

Иов, архим (Леонтьев Владимир Михайлович) – родился в 1894 г. в Москве в аристократической семье. Участник Белого движения. Помощник настоятеля обители прп. Иова Почаевского в Ладомирово (Словакия). В 1945 г. с частью братии обители переехал в Германию и создал в мест. Оберменцинге, в пригороде Мюнхена, новую обитель, также во имя прп. Иова Почаевского. Первый настоятель обители. Скончался в 1959 г.

Константинов Димитрий, прот. ( 1908‒2005) – историк новейшей истории Русской Церкви, писатель, журналист. С 1941 г. в действующей армии. В 1944 г. попал в плен. В том же году рукоположен в сан диакона митр. Анастасием (Грибановским). 20.11.1944 г. митр. Серафим (Ляде) рукоположил его во священника. На о. Димитрия была возложена обязанность духовного окормления РОА. После войны служил в приходах Зап. Германии. В 1949 г. переехал в Аргентину, служил в кафедральном Свято-Троицком соборе в Буэнос-Айресе. С 1960 г. проживал в США. Автор более 10 монографий по истории РПЦ.

Лаговский И.А. – родился в 1889 г. в Костроме в семье священника. Учился в Кинешемском дух. училище. Окончил Костромскую дух. семинарию (1908) и КДАсо степенью канд. богословия (1913). Эмигрировал из Севастополя в Константинополь (1919), затем на Корсику (Франция). В 1923 г. поступил в Русский педагогический институт в Праге и окончил его в 1926 г. Вступил в члены Русского студенческого христианского движения (РСХД). С 1926 г. ассистент кафедры психологии и педагогики Свято-Сергиевского богословского института в Париже. Преподавал с 1926 по 1928 г. Священное Писание Ветхого Завета. Член центрального секретариата (секретарь) РСХД в Париже (1929‒1933). Совместно с H.М. Зерновым был первым соредактором «Вестника РСХД». В 1933 г. переехал из Парижа Тарту (Эстония). Возглавлял РСХД в Эстонии (1934‒1939). И.А. Лаговский был одним из учителей Патриарха Алексия II (Даниленко Борис, прот. Патриарший омофор над библейской наукой. Встреча. 2007. № 1(24)). После вступления советской армии в Прибалтику в 1940 г. был арестован и приговорен к расстрелу. Расстрелян в Ленинграде 3 июля 1941 г.

Михаил Шефирцы, прот. – родом из Бессарабии. В конце 1930-х гг. настоятель православного прихода в Баден-Бадене в юрисдикции митр. Евлогия. Из военнопленных. Был разъездным православным священником во Франции. Основатель православного прихода в г. Булонь-Бийянкур под Парижем.

Нафанаил, архиеп. (кн. Львов Василий Владимирович) – церковный деятель, духовный писатель. Родился в 1906 г. в Москве. После революции эмиграции в Харбине. Окончил Харбинское реальное училище (1922). Работал рабочим на КВЖД в 1922‒1929 гг. Учился на вечерних богословских курсах в 1928‒1931 гг. Пострижен в монашество и рукоположен во иеромонаха в 1929 г. Законоучитель в детском приюте при Доме милосердия в Харбине. Архимандрит (1936). Вторую мировую войну провел в Словакии. Был помощником настоятеля монастыря прп. Иова Почаевского (Владимирово (Ладомирово). Словакия). Настоятель Воскресенского собора в Берлине в 1945 г. Еп. Брюссельский и Западно-Европейский в 1946‒1951 гг. С 1966 по 1980 г. был настоятелем обители прп. Иова Почаевского в Мюнхене. Еп. Венский и Австрийский (1971). Архиепископ (1981). Скончался в 1986 г.

Пенькин H. Н. – преподаватель (с. Шумилки, Эстония, начальная (шестиклассная) школа). Ведущий деятель РСХД в Прибалтике. Был женат на Т.Е. Дезен. Их обвенчал в Ревеле перед арестом в 1940 г. о. Александр Киселев. Пенькин был одним из редакторов газеты «Путь жизни», организатором различных кружков для школьников и молодежи. В Печерах им было создано общежитие для детей из бедных семей, чтобы дать возможность им учиться. При его содействии было организовано изд-во, которое выпускало книги религиозно-философского содержания. После вступления советской армии в Прибалтику H.Н. Пенькин был арестован представителями НКВД и отправлен в Ленинград. Расстрелян в 1941 г. Посмертно реабилитирован в 1990 г.

Серафим, митр. (Ляде Карл Георг Альберт) – родился в 1893 г. в протестантской семье. В 1904 г. перешел в православие. Выпускник СПбДС и МДА. Кандидат богословия. С 1907 г. в священном сане. После окончания МДА служил на приходах в Харьковской епархии. Преподавал немецкий язык в Харьковской ДС. В 1919‒1920 гг. – полковой священник Белой армии. В 1923 г. после вдовства принял монашеский постриг и хиротонисан обновленцами во епископа Ахтырского. В 1930 г. переехал в Германию и был принят по личному разрешению митр. Анастасия (Грибановского) в состав РПЦЗ в сущем сане. В 1938 г. возглавил Германскую епархию. В 1939 г. возведен в сан архиепископа, а в 1942 г. в сан митрополита. С 1942 г. возглавлял Средне-Европейский митрополичий округ РПЦЗ. Скончался в Мюнхене в 1950 г.

Серафим, архиеп. (Иванов Леонид Георгиевич) – родился в 1897 г. в Курске. Поступил на филологический факультет Московского ун-та (1914) Участник Первой мировой и Гражданской войн. В эмиграции с 1920 г. Окончил философский и богословский факультеты Белградского ун-та в 1925 г. Принял постриг на Афоне в 1926 г. и рукоположен во иеромонаха. С 1928 по 1946 г. подвизался в миссионерской обители прп. Иова Почаевского в Ладомирово (Словакия). Возглавлял обитель в сане архимандрита. С 1944 г. вместе с братией монастыря в Германии. Затем с братией эмигрировал в США, где поселился в Свято-Троицком монастыре в г. Джорданвилль (США). Принял на себя руководство монастырем. В 1948 г. основал в г. Магопак (США) Ново-Коренную пустынь и был ее настоятелем с 1951 по 1957 г. Постоянный член Архиерейского Синода РПЦЗ (1951‒1957). С 1957 г. – еп. Чикагско-Детройтский. Архиепископ (1959). Архиеп. Чикагско-Детройтский и Средне-Американский (1976). С 1976 г. пожизненный член Синода и первый заместитель первоиерарха РПЦЗ. Скончался в 1987 г.

Сергий (Королев Аркадий Дмитриевич) – родился в Москве в 1881 г. Окончил Вифанскую дух. семинарию и МДА (1905). Пострижен в монашество в 1907 г. В 1908 г. рукоположен во иеромонаха. В 1914 г. назначен настоятелем Яблочинского монастыря на Волыни. Епископ Вельский, викарий Варшавско-Холмской епархии (1921‒1922). Епископ Холмский, викарий Варшавско-Холмской епархии (1922). В 1922 г. арестован правительством Пилсудского и выслан из пределов Польской республики в Чехословакию. В 1922‒1946 гг. епископ Пражский, викарий митрополита Еалогия (Георгиевского) в Центральной Европы и настоятель храма Св. Николая в Праге. Архиепископ (1946). Архиепископ Венский, викарий Западно-Европейского Экзархата в юрисдикции Московского Патриархата с местопребыванием в Вене ( 1946). Экзарх Средне-Европейских православных церквей Московской Патриархии на правах самостоятельного епархиального архиерея. Архиепископ Берлинский (1948). В 1950 г. вызван патриархом Алексием I в Россию. Архиеп. Казанский и Чистопольский (1950). Скончался в 1952 г. в Казани.

Сергий Положенский, митрофорный прот. – родился ок. 1897 г. После 1919 г. в эмиграции в Германии. Рукоположен во священника в 1934 г В 1934‒1936 гг. и после 1938 г. служил в Берлинском приходе св. кн. Владимира. Настоятель русской церкви в мест. Тегеле (пригород Берлина) в 1936‒1938 гг. После 1945 г. служил в берлинских храмах Московской Патриархии. Умер после 1984 г.