На руинах Византии

Египет, Тунис, Черногория, Греция, Турция... Страны Креста и Полумесяца, как точно назвал страны Восточного Средиземноморья путешественник и писатель XIX века П.А. Стенин, такие не похожие друг на друга. И вместе с тем есть нечто единое для всех них. Попробуем немного упростить ситуацию и приложить к древней истории современные понятия, и получится,– подумать только! – что какой-нибудь византийский путешественник эпохи императора Юстиниана Великого или Ираклия мог посетить все эти края, так и не побывав за пределами своего государства. Тогда все это было Византией – Восточно-Римской империей. Подобно живому организму на протяжении веков Византия то росла и укреплялась, то теряла часть своей территории, а затем одряхлела и погибла. Какие-то земли долго находились под ее влиянием, какие-то – нет. Завоеванные мусульманами – сначала арабами, затем турками, – некоторые из бывших византийских земель навсегда остались в их руках, а некоторые сохранили Православие. Велико было и католическое влияние на Средиземноморье со стороны рыцарей – госпитальеров (иоаннитов) и венецианцев, – которое, впрочем, оставило в современных Греции, Турции и (отчасти) Черногории лишь исторический след. Увидеть влияние различных религий на некоторые из стран Средиземноморья сквозь призму исторических коллизий, обнаружить следы великой христианской империи и негасимые светочи Православия в землях ислама – такой видится автору задача этой книги. Сознавая, с одной стороны, определенную мозаичность предлагаемой вниманию читателей работы, автор все же полагает, что излагаемый даже в такой калейдоскопической форме материал имеет, по крайней мере, два преимущества: во-первых, все описанное увидено и исследовано автором лично, непосредственно на месте, а во-вторых, тем интереснее будет наблюдать в сравнении особенности исторического развития осколков некогда единого государства – таинственной Византии, веками мистически притягивающей души русского народа.

Наше путешествие начинается с Египта, плодородной житницы Рима и Византии. Характерно, что именно в его суровых пустынях зарождается особый вид христианского подвижничества – монашество. Отвергая порочное бытие разлагавшейся поздней Римской империи, христиане уходили в пустыни, ища единения с Богом. И жемчужиной в венце египетских обителей доныне сияет монастырь Святой Екатерины на Синае, возведенный на месте явления святому пророку Моисею Господа Бога в Неопалимой Купине.

Жития святых содержат обширный и уникальный материал о жизни и подвигах древних пустынников. Не пересказывая ни одно из них, постараемся сделать обзор пустынного подвижничества.

Не случайно родиной монашества стал Египет: его безжизненные пустыни предоставляли желающим все возможности для аскетического подвига.

В лике прославленных Богом святых изрядное место занимают отшельники – пустынники и монахи, ревнители благочестия, проводившие жизнь в посте, молитве и добрых делах посреди условий, мало подходящих для человеческого существования: в пустынях и скалах, в окружении диких зверей, где с великим трудом добывается кусок хлеба и глоток воды

Самым первым повел жизнь в пустыне преподобный Павел Фивейский († 314), имея перед собой образ пророка Илии, который еще до Рождества Христова годами пребывал в пустынях и горах, скрываясь от гонения нечестивого царя Ахава. Павел, уйдя в пустыню, вел отшельнический образ жизни, не видя лица человеческого, и только перед своей кончиной встретился с преподобным Антонием Великим, который похоронил его и открыл миру его подвиг. Преподобный Павел стал образцом крайнего отшельничества. Возникает при этом вопрос: как жили такие отшельники, как осуществлялось их единение с Церковью? Жития святых отвечают на этот вопрос следующим образом: их причащали Ангелы, а пропитание доставляла сама скудная природа, а также звери и птицы; тому же Павлу, например, ворон приносил каждый день по половине хлебца, и Промышление Господне было столь велико, что, когда к нему пришел в гости святой Антоний, ворон принес им на двоих целый хлебец.

Но отшельничество было не исключительной прерогативой мужчин: всем известна просиявшая в подвиге пустынного отшельничества раскаявшаяся блудница Мария Египетская.

Теперь вернемся к преподобному Антонию. Именно он считается основателем монашеской жизни. Тип иночества, основанный им, носит название отшельнического, или скитского. Насельники, руководимые аввой (духовным наставником), жили по отдельности в кельях, хижинах или пещерах неподалеку от храма, собираясь в субботы и воскресенья на богослужения и затем вновь расходясь до следующей литургии. Современник Антония, преподобный Пахомий Великий, основал другой вид монашества – общежительный. Как и преподобные Павел и Антоний, он был

египтянином, основал свой монастырь на острове реки Нил. Краеугольным камнем, на котором преподобный возвел общежительное монашество, стало строжайшее послушание.

Стараниями преподобных Антония, Пахомия, Павла и их учеников отшельническое и общежительное монашество распространилось сначала по всему Египту, а затем вышло и за его пределы. Сириец Симеон в V веке положил начало новому типу подвижничества – столпничеству, десятилетиями пребывая в подвигах поста и молитвы на вершине каменного столпа, открытой всем дождям, зною и ветрам. Подвизавшийся в Палестине преподобный Савва Освященный стал автором богослужебного Устава, по которому в основном до сих пор живет Православная Церковь. Возникли обители неусыпающих, в которых богослужение совершалось беспрерывно на протяжении всех суток. Получило распространение юродство. По благодати Божией пустынные подвижники источали вокруг себя дары и чудеса исцеления, прозорливости и духовного совершенства. Много искушений претерпели они от нечистой силы – но вспомним, что Сам Иисус Христос удалился в пустыню и был искушаем; духовная борьба закаляла пустынников, не давая расслабляться. Замечательны их отношения с миром животных: в житиях многих преподобных мы найдем рассказы, например, о львах, о том, как они верно служили святым при их жизни и как погребали их после смерти; самый же знаменитый лев, преподобного Герасима Иорданского, был вообще чуть ли не зачислен в монастырскую братию и прожил при лавре пять лет, до самой кончины преподобного. Герасим умер, когда лев куда-то отлучился. Зверь вернулся; не найдя старца, отказался от пищи и зарыдал, «являя печаль свою». Его отвели на могилу старца, там он и умер. Звался же этот лев Иорданом.

Многие из основанных святыми подвижниками обителей не только существуют до сих пор, но и продолжают быть важными духовными центрами Ближнего Востока. Об одном из них для примера будет рассказано более подробно. Это–монастырь Святой Екатерины на Синае.

Святая великомученица Екатерина (287–305) жила в Александрии.

Святитель Димитрий Ростовский пишет

о ней:

«Дщерь Консты прежняго царя, зело красна, возрастом высока, осьмнадесять лет имущая, зело же премудра: научися бо всякому еллинскому писанию, навыче мудрости всех древних книготворцев – Омира, Вергилия, Аристотеля, Платона и прочиих. Не токмо же философов, но и врачев книги добре уведа – Асклипия, Иппократа, Галина; и просто рещи, всему риторскому и силлогистическому мудрованию, и всякому речению и языку изучися, яко всем дивитися премудрости ея».

Обратившись в христианство, девушка посрамила своей ученостью и боговедением пятьдесят языческих философов, назначенных императором к ее разубеждению, и обратила ко Христу их, а также многих воинов и царедворцев вплоть до самой императрицы. Все они были казнены после жестоких пыток, а Екатерина, отвергнув брачное предложение императора Максимина Дазы (270–313, правил с 305), так как обручилась Небесному Жениху – Христу, была приговорена к колесованию и затем обезглавлена. В Житиях святых, составленных святителем Димитрием Ростовским (ноябрь, день двадцать четвертый), сказано: «Честные ее [Святой Екатерины] мощи, как то видели удостоившиеся того верующие, тотчас же [по усечении] были взяты святыми Ангелами и перенесены на гору Синайскую, во славу Христа

Бога, Который со Отцем и Святым Духом во едином Божестве царствует во веки».

Там Господь явился Моисею и велел вывести евреев из египетского рабства; там же Бог дал ему после Исхода десять заповедей; там же пророк Илия скрывался от гнева Ахава и Иезавели. И вот с IV века гора Синай становится местом пребывания пустынников, живших поначалу по Уставу преподобного Антония, собираясь в субботы и воскресенья в небольшой часовне, построенной в 330 году святой царицей Еленой на месте явления Неопалимой Купины Моисею. Кровавые набеги кочевников заставляют монахов в 530 году обратиться с просьбой к императору Юстиниану I Великому (ок. 483–565, правил с 527) обнести монастырь укреплением, поставить в обители воинский гарнизон. Юстиниан охотно откликнулся на их просьбу, и с этого времени до сего дня византийская крепость окружает кельи и базилику, также выстроенную Юстинианом. На крепостной стене в XII веке была высечена надпись, очевидно, повторяющая более раннюю: «Этот святой монастырь у горы Синай, где Бог говорил с Моисеем, был возведен во спасение его основателя, благочестивого римского императора Юстиниана, в память о упокоении его супруги Феодоры. Был закончен на 30-й год его правления... в год 6021 после Адама».

Прокопий Кесарийский, официальный панегирист Юстиниана и его же злобный критик, тайный и основательный, пишет в своем трактате «О постройках»:

«В провинции, которая прежде называлась Аравией, а теперь Третьей Палестиной, на большое пространство тянется пустыня, лишенная растительности, воды и всяких человеческих благ. Вблизи так называемого Чермного (Красного) моря поднимается, нависая над ним, отвесная и очень дикая гора по имени Синай... На этой горе Синае живут монахи, жизнь которых заключается в непрерывных размышлениях о смерти; ничего не боясь, они наслаждаются дорогой для них пустыней. Так как они ничего не желают и выше всяких человеческих страстей, ни о каком стяжании не заботятся и не ухаживают за своим телом и во всех остальных отношениях не хотят себе никакой пользы, то император Юстиниан выстроил для этих монахов церковь во имя Богородицы, чтобы они могли проводить свою жизнь, молясь в этой церкви и совершая священнослужение. Эту церковь он выстроил не на самой вершине горы».

У подошвы [Синая] император построил очень сильное укрепление и поместил здесь значительный военный гарнизон, чтобы варвары- сарацины не могли отсюда совершенно незаметно ворваться в области Палестины, так как страна эта... была пустынна (Прокопий Кесарийский)

Интересная деталь: базилика возведена на двенадцати столпах, в каждом из которых вмурованы мощи святых.

Тогда же, при Юстиниане, на одной из гор у монастыря были обретены мощи святой великомученицы Екатерины и перенесены в новосозданный храм, впоследствии известный как храм Преображения (обратим внимание, что Прокопий упоминает храм Юстиниана как Богородичный). Именно с VI века обитель получает имя Святой Екатерины.

Заканчивая разговор о Юстиниане, есть смысл привести интересное предание, записанное Н.П. Кондаковым во время посещения им Синая в 1881 году (к его запискам мы позже еще обратимся):

«Синайский монастырь... громадный по размерам своих стен и по монументальности их гранитной кладки, четыреугольный ящик как бы опущен сверху в глубину ущелья; одною стороною он подымается по подошве горы Хорива, другою спускается к подножию горы Святой Епистимии; таким образом, крепость стоит поперек ущелья и сбоку ее остается лишь узкий проход для караванов. Известно, что после построения монастыря Юстинианом сложилась скоро, и, кажется, именно у арабов, интересовавшихся этим особенно, легенда, что император казнил своего легата – строителя монастыря, за то, что он соорудил его не на вершине горы, где ему было повелено, но у ее подножия, где хотя и были источники, но монастырь был доступен сверху, с гор, действию метательных орудий. В действительности положение монастыря как крепости хотя и отступает от обычая Востока, но достаточно объясняется нуждою в воде».

С эпохи Юстиниана наступает расцвет монастыря, и в нем воссияла слава преподобного Иоанна Лествичника, синайского игумена и автора знаменитой «Лествицы, возводящей на небо», душеспасительного руководства, актуального доныне. Шли годы, и в начале VII века Византия окончательно потеряла контроль над Египтом в эпоху, названную историками кризисом VII века. Причин, обусловивших поражение византийской власти и оружия в Египте, было несколько – и растянутость имперских границ, и война на несколько фронтов, и не всегда стоявшее на высоте как воинское начальство, так и само войско; но, наверное, решающим фактором стало противостояние еретичествующего монофизитского Египта православному центру в Константинополе. Так получилось, что официальное Православие отождествилось у местного населения с тяжким налоговым гнетом государства и беспределом византийской бюрократии. Оппозиция Православию в виде еретического монофизитства, провозгласившего, что в Господе Иисусе Христе лишь одна природа, Божия, как бы растворившая человеческую (в то время как все мы, православные, верим и исповедуем, что Господь Иисус есть и истинный Бог, и истинный Человек), служила египтянам как бы знаменем протеста против их социального угнетения. До поры до времени это было просто этакое пассивное сопротивление, похожее на доктрину Махатмы Ганди.

Египет по справедливости можно назвать гнездом монофизитства: на триста тысяч православных было пять или шесть миллионов монофизитов (епископ Иоанн).

В царствование Ираклия на Византию нахлынули персы: в 611 году они берут Антиохию Сирийскую, два года спустя – Дамаск и, наконец, в 619 году овладевают Египтом. Сирийские и египетские подданные империи видят в них освободителей от гнета и охотно сдаются персам. Монофизиты торжествуют; монастырь Святой Екатерины сохраняет верность Православию. Однако это еще не конец: талантливый полководец император Ираклий одерживает несколько побед над персами и разбивает врага в 627 году при руинах Ниневии. Василевс как лев врубился в ряды врага, был ранен в лицо; под ним убили коня, но он настиг и лично поразил предводителя персов Разата. После ниневийского разгрома персидская знать убивает своего воинственного шаха Хосрова II, и по договору 628 года персы оставляют захваченные сирийско-египетские земли. Как писал армянский историк Себеос, практически современник описываемых им событий, новый «царь Кават приказал написать Ираклу, что возвращает ему все его земли». Преемнику Кавата, Хоряму, Ираклий уже пишет как сюзерен вассалу: «Ваш царь Кават скончался, и престол этого царства должен достаться тебе; я его даю тебе и после тебя твоему потомству». Апофеозом победы Византии над Персией является водружение в Иерусалиме отвоеванного у персов Животворящего Креста Господня, захваченного Хосровом еще в 614 году вместе с Иерусалимом. «Тогда Ираклий отправил Хоряму доверенных людей за Крестом Господним. После тщательных поисков с трудом нашли Крест и передали прибывшим людям. При этом, как пишет Г. Ласкин, «на ящике, где оно [древо] хранилось, были целы даже печати. Причиною этого было благочестие одной из жен Хозроя,

Сиры, которая была христианка (а по уверению Симокаты, даже гречанка) и прославилась красотой, покровительством христианству в пределах Персии и постройкой многих церквей"». «Блаженный, боголюбивый и счастливый царь Иракл, приняв Крест Господень, с великой радостью и охотой собрал свое войско и пустился в путь со всей царской свитой, воздавая почести святой чудесной и небесной находке, и перенес [Крест] в святой город со всей церковной утварью, которую спасли от рук врагов и хранили в городе Византии. Было великое ликование в день их прибытия в Иерусалим. Он установил Крест на своем месте, распределил всю церковную утварь по церквям по принадлежности и всем церквям и жителям города даровал благословение и деньги на ладан» (Себеос). Двести тысяч византийских воинов сложили головы в персидской войне.

Итак, во внешней политике, как кажется, триумф и победа, но мудрый Ираклий понимает, что надо восстановить единство веры внутри своей собственной империи. «Воссоединение такой массы отступников с Церковью Православной было предметом горячих желаний императора», – отмечает епископ Иоанн. Император встречается с монофизитскими епископами. Плодом его усилий в 638 году становится новая ересь – монофелитство, – допускающая при двух природах Господа Иисуса, Божеской и человеческой, наличие единой воли (вместо исповедуемых православными двух). В принципе она не устроила ни православных, ни еретиков (хотя поначалу множество египетских монофизитов примкнули к искусственно создаваемой монофелитской унии) и была осуждена на VI Вселенском Соборе.

Незадолго до своей смерти Ираклий признался Римскому папе:

«Эктезис (эдикт 638 года о монофелитстве. – Е.С.) не принадлежит мне, я не диктовал его и не приказывал составлять; его составил [патриарх Константинопольский] Сергий пять лет тому назад, когда я возвращался с Востока. Он умолял меня, когда я прибыл в этот счастливый город, обнародовать эктезис от моего имени и с моей подписью. Я сделал это по его настоянию; ныне же, узнавши, что некоторые вооружаются против эктезиса, я объявляю всем, что он не принадлежит мне».

Второй ошибкой Ираклия стало то, что он отдал отвоеванные провинции, и без того разоренные, на растерзание бюрократическому имперскому аппарату.

Историк М. В. Левченко замечательно описывает создавшееся положение в своем труде «История Византии»:

«Византийская администрация по своем возвращении в восточные провинции не замедлила обрушиться с жестокими репрессиями на всех тех, кто во время персидского нашествия обнаружил неприязненное отношение к империи... Население восточных провинций, угнетаемое сборщиками налогов, оставалось непримиримо враждебным империи, а попытки насильственного проведения церковной унии только обостряли эту вражду... Ненависть народных масс восточных провинций к империи нашла могущественную поддержку в арабах, завершивших при Мухаммеде и его ближайших преемниках свое политическое объединение. В то время как Ираклий напрягал все усилия к водворению церковной унии в Месопотамии и Сирии, в руки арабов перешла в 634 году византийская крепость в Заиорданье Восра, причем потерпел от них поражение и был убит дукс (правитель) Палестины Сергий, гибель которого, по словам современного хрониста, вызвала всеобщую радость в Кесарии и других городах империи. В том же году крупное поражение от арабов потерпел брат императора Феодор; в 635 году арабами был захвачен важный сирийский город Дамаск. В 636 году византийское правительство стянуло в Сирию все военные силы, какими оно могло располагать, но и эта армия потерпела решительное поражение в битве при Ярмуке. Исход этой битвы решил судьбу Сирии, Палестины и Египта. Не только евреи и самаритяне, но и все туземное монофизитское население встретило арабов как освободителей. Широкая веротерпимость арабов, фактическое облегчение податного бремени с переходом к гораздо более простой системе налогового обложения, допускавшей дальнейшее облегчение в случае перехода в религию ислама, открывало арабам ворота многих городов и обеспечивало сочувственное отношение к ним сельских масс. Арабские завоевания сопровождались крупной передвижкой земельной собственности. Крупная земельная знать империи, владевшая на востоке латифундиями, не желала оставаться под властью завоевателей и эвакуировалась вместе с византийской администрацией. Земли этой знати немедленно шли в раздел между колонами. Сочувствие народных низов облегчило арабам дальнейшие захваты – в 637 году Палестины и Иерусалима, в 638 году – столицы Востока Антиохии, Месопотамии и Озроены, в 641/42 году – Египта. Папирусы знакомят нас с организацией военной обороны Египта в момент арабского вторжения. По отдельным городским округам было расставлено большое количество гарнизонов (numeri), каждый численностью в триста-четыреста человек, набиравшихся из местного населения и имевших скорее характер военной полиции, которая помогала администрации выколачивать из населения налоги и проводить заготовки хлеба, но была малопригодна для борьбы с внешним врагом. Высшей церковной и гражданской властью в стране был облечен патриарх Кир... Местные жители массами переходили к арабам, указывали им расположение императорских войск, платили им подати и убивали всех византийских солдат, которые им попадались. После захвата Александрии и утверждения власти арабов среди коптов начались массовые отпадения от христианства.

Источники говорят о монахах, покидавших монастыри, вступавших в мусульманскую армию и ведших борьбу с христианами». К половине VII века Византия, потерявшая Месопотамию, Сирию, Палестину, Египет и большую часть Балканского полуострова, состояла из ряда разрозненных владений, из которых каждое находилось под постоянной угрозой вражеских набегов. (М.В. Левченко)

Итак, к монофизитам прибавились еще и мусульмане, но Бог хранит синайскую обитель. Исламский правитель – по преданию, сам Магомет (571–632), к которому местные монахи обратились за защитой еще когда Египет был византийским, в 625 году – издает фирман, запрещающий ее разрушать. Но не всегда слушают и правителя, особенно если он давно умер. Как-то мусульмане решили нарушить фирман, но монахам стало известно об их намерении, и они вместе с редкими прихожанами весьма быстро возвели внутри монастыря мечеть, и естественно, что, когда в обитель явились разрушители, им оставалось только с почтением зайти в свой дом молитвы. Нельзя сказать, что стало спокойнее – по-прежнему лилась святая кровь, но обитель продолжила существовать. Архив монастыря хранит много уникальных свидетельств той нелегкой поры (приведенных в работе З.К. Веселы «К вопросу о положении христианской Церкви в османском государстве») когда, по словам писательницы Джованны Маджи, «после завоевания арабами Египта монастырь стал оплотом христианства в безграничном мире ислама».

Вот, в частности, документ № 336 – копия фирмана (основанная еще на том самом, Магометовом, начала VII века), подтвержденная в Стамбуле 25 ноября 1807 года:

«Копия высокого фирмана, достоверно переписанная

Наисправедливейший из мусульманских судей, первейший из исключительных вали, неисчерпаемый источник добродетели и твердой веры, поднимающий знамя мусульманского права и веры, наследия учения пророков и послов Аллаха, отмеченный тем, что на нем проявляется приязнь достославного Мевланы, – да будут преумножены его добродетели! <...>

Как только дойдет высокий августейший указ, да будет известно: архиепископ из Тур-и Сина и монахи из княжеских монастырей в горах Джебел-и Муса подали моему султанскому дивану прошение с печатью: двенадцать монахов из тех, которые принадлежат храмам, лежащим в Тур-и Сине, приходят и обходят, дабы собирали милостыни и подаяния, области [земли] Румели, Анадолу и морей Белого и Черного. У них в общинах налог джизье не требовали, потому что они имеют высокое ахднаме из рук Их Высочества предыдущих султанов, высокопочтенных халифов и Его Величества милостивейшего Пророка, мир с ним! Согласно этому ахднаме, никто не смеет беспокоить и тревожить монастыри, храмы с их садами в Тур-и Сине, культовые места и надации [вакфы], лежащие на берегу моря и в области Катрина. Далее, их никто не смеет беспокоить и мучить [угнетать] требованием местной или транзитной пошлины и чем-либо подобным в портах Искандария, Рашиде и других, никто из кадиев, мирмиранов, мютеселлимов, аминов и других чиновников не смеет вмешиваться в их права, а в горах Тур-и Сина, кроме их собственных представителей, установленных их епископами, никто не смеет никоим образом беспокоить и угнетать их патриархов в землях и провинциях.

Об этом у них в руках имеется высокое ахднаме, которое было нарушено сборщиками джизье, когда от них джизье потребовали.

Это [происшествие] довели до моего сведения и просили моего высокого приказа, дабы в местах, по которым они идут и куда заходят при сборе подаяния и милостыни, сборщики джизье у них джизье не требовали, а государственные чиновники и другие у них также пошлину и другие платы не требовали.

На этом основании я обратился к регистру епископских содержаний [мукатаа], который хранится в моей султанской казне, и отныне я приказал, дабы поступали согласно условиям моего высокого ахднаме, которое гласит:

«В монастыри, которые лежат в горах Джебел-и Муса и Тур-и Сина и принадлежат монахам и монастырям, в их сады и храмы, которые лежат на берегу моря, в финиковые рощи и их вакфы, в монастыри, которые лежат в квартале Дживания, близко от ворот Баб ан-Наср в Каире, хорошо охраняемом, в святые и культовые места, лежащие в области Сйхил Катрина, для просмотра двух торговых складов, что лежат в указанном квартале налево и направо, и в дома и ханы, которые находятся также внутри Каира и хорошо охраняемы, никоим образом никто не смеет ни войти, ни проникнуть, ни беспокоить и мешать там.

Согласно высокому ахднаме, которое имеется у них в руках от предыдущих султанов и высокопочтенных халифов и Его Величества, милостивейшего Пророка – мир ему, – никто не смеет их беспокоить. И вновь согласно содержанию упомянутого ахднаме нельзя от них требовать пошлину или дань харадж либо что иное в Александрии, Рашиде, Димиате и других портах, а кадии, мирмираны, мирливы, мютеселлимы, эмины и чиновники не смеют вступать, никто, кроме главных епископов, избранных ими самими, не смеет также вмешиваться в дела патриархов и в областях и провинциях.

И в нарушение высокого ахднаме, которое находится в их руках, их не смеет никто беспокоить и мучить».

Знайте это! Доверяйте высокому знаку [тугре]!

Написана дня 24-го рамадана, года 1222 (25 ноября 1807 года). В городе Константиния, хорошо охраняемом».

И славные судьи – кадии и хакимы, источники добродетелей и красноречия, кадии и наибы судебных уездов, лежащих в областях Румели, Анадолу и морей Черного и Белого [Средиземного], – да будут преумножены их добродетели!

(Из Копии высокого фирмана).

Известный Хюсейн, субашы острова Сисам [Самос], издевался над горемыками из Тур-и Сина, гнал их с места на место и пробовал тем самым заставить их дать ему сто пятьдесят курушей, иначе он их под разными придуманными поводами [грозился] по жалобе привлечь к суду, поймать и заточить и тем сделать их несчастными... (Извлечение из документа той поры № 204).

Однако в чем-то выпадение монастыря Святой Екатерины из орбиты Византии сыграло и положительную роль. Яркий тому пример – эпоха иконоборчества, воздвигнутого с 726 года «звероименитым» императором Львом III (правил в 717–741). Исследование истоков этого явления выходит за рамки данного труда, тем более что этот вопрос до сих пор однозначно не решен. У каждого течения исследователей – своя правда. Считают, что в иконоборчестве сыграли свою роль влияния исламское, иудеохазарское (сын Льва Константин был женат на хазарской княжне), афтартодокетское и павликианское, которые все вместе и каждое в отдельности отрицательно относились к изображению Божественной Сущности средствами искусства. Вполне резонна и точка зрения советского византиноведа, согласно которой иконоборчество и иконопочитание являлись своеобразными боевыми знаменами «для определенных групп византийского общества, боровшихся за свои экономические и политические... интересы» (М. В. Левченко). По крайней мере, иконоборчество явилось неплохим предлогом для «солдатских императоров» той поры изъять у Церкви большое количество ценностей и земель. И хотя эта концепция в настоящее время подвергается серьезной критике вплоть до полного отрицания, нельзя не отметить тот факт, что, когда эпоха иконоборчества завершилась победой иконопочитателей (843), секуляризованные монастырские земли монахам возвращены не были. Однако, повторю, вопрос об истоках иконоборчества не является основным. Главное, оно было продавлено сверху – при помощи императора и изменившей Православию части епископата. Как оно проявилось в империи? Как обычно в подобных случаях, варварски, о чем свидетельствует хотя бы донесение патриарха Тарасия по окончании заседаний VII Вселенского Собора:

«Появились мужи, имеющие вид благочестия, ибо они облечены священным саном, но отрицающие его значение... Имея коварные мысли, они простерли свои беззаконные руки на живописные изображения честных икон. При этом, что было сделано из мозаических плиточек, то они перепортили, а что было сделано из окрашенного воска, то сгладили, и, таким образом, вместо благолепия в честных храмах вышло безобразие. С тем вместе они предали огню и то, что в воспоминание о Христе Боге нашем и святых Его было изображено на досках; кратко сказать: они ограбили и привели в беспорядок церкви наши. Они были в одно и то же время и ересиархами, и иерархами; вместо мира народу возвещали раздор, а вместо пшеницы на пашнях церковных посевали плевелы... Будучи на самом деле аравийскими волками, они выдавали себя за облеченных овечьей кожей и, искажая истину, прилеплялись ко лжи».

Так вот, всего этого синайская обитель избежала именно благодаря тому, что оказалась оторванной от империи, пребывая в плотном окружении исламских земель. Доберись пламенные иконоборцы до монастыря Святой Екатерины, до нашего времени не дошла бы ни уникальная мозаика Преображения VI в., пребывающая в алтаре Юстиниановой базилики, ни редчайшие иконы VI-VII веков, пребывающие как в самом храме, так и в доступной для посещения монастырской ризнице, многие из которых выполнены восковыми красками в технике энкаустики; всего древних икон в монастыре на начало XXI века насчитывается две тысячи сорок четыре; наверняка подверглись бы уничтожению уникальные древние рукописные кодексы, богато украшенные миниатюрами.

Но не все было столь благостно: будем помнить, что мусульмане также периодически не только притесняли синайских монахов, но и подвергали разорению обитель. Уникальное свидетельство той поры мы находим, как ни странно, за многие тысячи километров от Синая, в «Книге летописной Кириллова монастыря с Белоозера», ныне более известной как «Типографская летопись». Через моря и горы дошла до глухих поморских лесов весть о разорении синайском, последовавшем в ответ на взятие королем Кипра Петром I (1328–1369, правил с 1359) в союзе с родосскими рыцарями Александрии в 1365 году.

До Кириллова монастыря весть дошла через год, и было записано следующее:

«В лето 6874... князь кипрский пленил Александрию и грады все пожег, а сарацин посек. И разгневался про то царь египетский на христиан, и послал царь рать на Антиохию и Иерусалим и прочие грады, что ни есть в области его, и сотворил брань лютую и воздвиг гонение великое на христиан, святые церкви разграбив, закрыв, а христиан мучал много различными муками, смерти предал, а имения их взимал и монастыри синайские разграбил и разорил, жилища постников пустынных разрушил, священников избил, а Михаила, патриарха Антиохийского, и всех митрополитов и епископов распял, а иных в темницы вверг... Се же зло сотворил на христиан. Услышал это царь Иван Цареградский и сжалился весьма, заскорбел очень и опечалился и задумался, как бы помочь христианам. И послал послов своих к салтану египетскому с дарами, дабы дал ослабу христианам и утолил бы гнев своих, сущих на них. И послушал салтан и отпустил сущих в темницах митрополитов и епископов и открыл церкви, передал им, а взял у них двадцать тысяч рублев сребра кроме иных даров великих и бесценных».

Но и когда Синай оказался под властью ислама, он все равно остался одним из излюбленных мест паломничества, и никакие опасности не могли воспрепятствовать паломникам поклониться святыне. Сохранились некоторые средневековые описания подобных посещений монастыря Святой Екатерины, которые нельзя не привести здесь хотя бы в сокращении.

Даниил, митрополит Эфесский, посетил обитель Святой Екатерины во время своего паломничества по святым местам между 1493 и 1499 годами и оставил нам следующее ее описание, довольно печальное:

«Выехав из Египта, мы отправились осмотреть и гору Синайскую, почти всеми прославляемую. И так, сев на верблюдов, по пустынности и крайней безводности этого пути, мы достигли Синайской горы в четырнадцать дней... Построен был монастырь древним царем Юстинианом. Храм тут был в виде продольного прямоугольника, прекрасный; было и много келлий, окруженных крепостью с башней, где некогда... преподобные отцы закланы были безбожными Влеммиями. Ныне он [монастырь] совершенно безлюден и разорен... Около священного монастыря видны три горы, взаимно соприкасающиеся, из которых одна находится к югу – она кругла и высока; средняя, что на восток, есть самый Синай, – она не столь высока, третья – есть самый Хорив, на котором Бог, как Ему [единому] ведомо, являлся Моисею, а впоследствии Илии. Под сим Хоривом, прямо у подгория его, стоит упомянутый монастырь с крепостью, построенный также самим царем Юстинианом, как узнаем из самих находящихся там письмен. Храм его имеет вид продольного прямоугольника; он велик и прекрасен; поддерживается двенадцатью огромными колоннами, по шести с каждой стороны. Пол в храме устлан красивыми мраморными плитами и разнообразно украшен мозаикою. Длина самого храма девятнадцать шагов возможно широких, а ширина четырнадцать таких же шагов. Сей храм посвящен Спасителю Христу. Позади самого алтаря стоит еще церковь малая, соединенная с большою: там под самою святою трапезой находится святая купина, то есть то именно место, где тогда окоренена была купина и была узрена пророком Моисеем горящею, но не сгорающею. Поклонившись там же и святым мощам великомученицы Екатерины, покоящимся в том же монастыре, в среброокованной раке пред святыми иконами на правой стороне храма, мы решили, что должны взойти и на вершину святой горы Хорив, где Моисей удостоился оного боговидения, и осмотреть то, что там находится. От подножия означенной горы, на которой стоит монастырь, до ее вершины, на которую восшел Моисей и удостоился многих чудес (эта гора очень крутая и стремнистая), сосчитано мною три тысячи четыреста ступеней. В средине входа на сию гору есть малый храм во имя пророка Илии, а внутри алтаря его находится и та пещера, где сам Илия, исполнив четыредесятидневный пост, сподобился оного боговидения... В эту пещеру... я и сам входил и приложился к ней (она едва вместит в себе одного человека, да и то коленопреклоненного). Из нее же взошли мы и на святую вершину горы Хорив...»

Кстати, традиция восходить на святую гору и встречать на ней восход существует до сих пор, хотя с этим связано вдалбливаемое гидами поверье о том, что совершившим такое восхождение прощаются все грехи. Это, разумеется, вредоносная выдумка. К сожалению, приходится напоминать о том, что должен знать каждый православный христианин: грехи прощаются не тем, кто лезет до рассвета на Синайскую гору, и не тем, кто на Крещение ныряет в прорубь, да еще и в нетрезвом виде; это происходит только в Таинстве покаяния, «в котором,– согласно Катехизису Православной Церкви святителя Филарета (Дроздова), – исповедующий грехи свои, при видимом изъявлении [то есть волеизъявлении] прощения от священника, невидимо разрешается от грехов Самим Господом Иисусом Христом».

Однако вернемся на Синай. Тяжелое состояние монастыря подвигло русского царя Ивана IV Грозного (1530–1584, правил как великий князь с 1533, как царь – с 1547) послать туда с московским купцом Трифоном Коробейниковым пожертвование в пятьсот рублей (для сведения: на Руси тогда за три рубля можно было построить добротный деревянный двухэтажный дом, за рубль – купить корову или лошадь; за копейку продавали три килограмма ржи, а за семь – топор).

Помощь Синаю была на Руси многовековой традицией. Тот же Кирилло-белозерский летописный свод отмечает, что в 1376 году, то есть «в лето 6884», «прииде некоторый митрополит, именем Марко, от святыа Богородица из Синайскыя горы на Рускую землю милостыня ради». Новгородская первая летопись младшего извода конкретизирует, куда именно прибыл синайский гость: «В лето 6884... Той же весне прииде в Новъград митрополит Марк от Святей Богородици со Синайской горе, милостиня ради». При великом князе Василии III по запросу с Синая туда были высланы меха лисьи, собольи и беличьи, а также «рыбий зуб» – моржовые клыки – на сумму в шестьсот рублей золотом. Миссия Коробейникова поистине бесценна для истории, поскольку купец описал свое хождение на Синай, и в 1796 году это описание, основанное на заимствовании описания более раннего (1558–1561) путешествия купца Василия Познякова, было издано неким Иваном Михайловым в современном (для того времени) переводе.

Итак, вновь обращаемся к непосредственным запискам паломников разных веков. Коробейников в 1583 году отправился на Синай вместе с Юрием Греком и крестовым мастером Федором по указу царя Ивана Грозного при митрополите Дионисии с целью передать царевы пятьсот рублей для сооружения на Синайской горе храма во имя святой великомученицы Екатерины. Добравшись до Стамбула, купец со товарищи через Хиос, Родос, Кипр, Дамаск и Яффу прибыли в Иерусалим, где они осмотрели и тщательно описали местные святыни.

Затем мы застаем купца вместе с Иерусалимским патриархом Софронием непосредственно в Египте (орфография максимально сохранена в соответствии с изданием 1796 года):

«Пробывше во Египте довольное время, наконец наняли до горы Синаиския верблюдов, заплатив с каждаго человека по золотой монете, и севши на каждаго верблюда по двое, взяли с собою хлеба, воды и прочаго запасу, и все сие положивши по сторонам верблюдов, продолжали путь тринадцать дней по степям песчаным, каменистым, не имеющим ни лесу, ни воды, ни даже никаких зверей... Как скоро мы приближились к монастырю горы Синайския, так скоро вышед к нам Епископ града Райфы с Игуменом того монастыря и братиею, встретили Патриарха Софрония с приличествующею его сану честию; по сем Игумен поднес ему на серебреном блюде крест, который с благоговением приявши, Патриарх, во-первых, приложился сам, потом благословив Епископа, Игумена и всю братию, слушал приветствие их благосклонно. После сего, подошедши ко мне и моим товарищам, Игумен с несколькими монахами благословил нас, благодарил Бога, что удостоились они видеть посланников православнаго Государя Царя и Великаго Князя Иоанна Васильевича всея России (ибо о нашем прибытии им было уже известно прежде). Таковую радость изъявляя на лице своем, украшенныя сединами иноки открывали и самые свои души, искреннейшим усердием к нам преисполненныя. Мы ж, поблагодарив их за сие приятство, последовали за Патриархом в самый монастырь, по вступлении в которой взошли в великолепную и огромную церковь Преображения Господня, коея верх поддерживаем двенадцатью высеченными из каменной горы столпами; стены же сея церкви были украшены наилучшею тогдашняго времени живописью, а пол был выстлан белым и синим мрамором. Патриарх и мы, приложившись к святым иконам, пошли в олтарь, где противу престола на правой стороне стоит гробница, сделанная из белаго мрамора, испещреннаго высеченными узорами, и полтора аршина имеющая длины; в сей гробнице положены мощи Святыя Великомученицы Екатерины, которым помолясь и приложившись отдали мы на сооружение церкви во имя великомученицы Екатерины, присланные Государем Царем и Великим Князем Иоанном Васильевичем пять сот рублей. По сем следовали мы в придел, находящейся за олтарем, которой сооружен над тем самым местом, где Моисей видел Неопалимую Купину, или терновой куст, объятый огнем, который нимало не вредил как его зелености, так цветов, а при том и не опалял ветвей с висящими на них плодами».

Имеются сведения и о более поздних по времени царских дарах. В частности, в монастырском храме до сих пор хранится серебряная рака от детей царя Алексея Михайловича – малолетних царей Петра и Иоанна и регентши царевны Софьи.

Н. П. Кондаков видел раку в 1881 году и написал об этом следующее:

«В алтаре находится массивная серебряная рака для мощей великомученицы Екатерины, и надпись говорит, что в 1689 году «великие Государи цари Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич и великая Государыня София Алексеевна... известие приемше от присланнаго к нам в оныя святыя горы от Преосвященнаго архиепископа Иоанникия архимандрита Кирилла, яко оно (е) святое тело [великомученицы Екатерины] не имать сребреныя раки, тем же

воусердствовахом... и царским нашим желанием взжелахом... оному святому телу сию сребряную и позлащенную раку из нашея царския казны...» и пр. и пр.».

И вторая серебряная рака, присланная Екатериной II (1729–1796, правила с 1762) своей небесной покровительнице, осталась без прямого употребления; она также до настоящего времени хранится в Юстиниановой базилике.

Храм Святой Екатерины был выстроен на вершине горы Великомученицы Екатерины, практически на том самом месте, где были обретены ее мощи, и стоит доныне. «И доселе мощи великомученицы, – писал Н.П. Кондаков, – находятся в низком мраморном саркофаге, древнем, простом и изящном, и нельзя, увидав серебряную раку, не похвалить за то монахов».

Кстати, в Екатеринино царствование из-за постоянных русско-турецких войн посещение нашими соотечественниками Синая было весьма осложнено. В 1766 году некий житель Курска Иван Иванов пошел из Киева вместе с монахами-греками на богомолье к святым местам греческих селений Османской империи. Там в 1768 году его застала война, и «будучи в крайней опасности, чтобы не попасться в турецкие руки и не лишиться жизни», он пришел на Афон, где и постригся в монахи под именем Игнатия. На Афоне ему пришлось пробыть до 1776 года, и именно в это время он не только посетил святые места Палестины и Египта, но и навестил русский флот, прибывший к острову Парос; моряки и доставили его обратно на Афон.

В 1776 году Игнатий вернулся в Россию, стал насельником Саровской пустыни, где на досуге и описал свое хождение. Нас, конечно, в первую очередь интересует синайская часть его паломничества, однако как раз она-то и оказалась несостоявшейся, хотя и планировалась.

Сведения об этой неудаче отца Игнатия тем не менее приводятся здесь недаром, поскольку подтверждают, что в то время на Синае опять было неспокойно; может быть, причиной тому – война 1768–1774 годов, как в приведенном ранее случае XIV века с разорением кипрским королем Петром I Александрии и ответными репрессиями мусульман:"[В Иоппии] обретох я корабль идущ в Египет во град Дамиет и дойдохом до онаго места благополучно и обретох другой корабль аравийский и плаваша Нилом рекою и дойдохом в шестой день в Египет и видевше меня людие страннаго начаша спрашивати, откуду я и где был. Объявил от Афонския Горы и приведоша меня Синайския горы к архиерею, который також выспрашивал, откуда я и куда гряду, я отвещал ему: хочу идти в Синайскую гору. На то преосвященнейший ответствовал: никак невозможно шествовать, ибо варвары-арабы заступили все места, ограбят тебя».

Положение серьезно меняется в XIX веке, под воздействием борющихся англо-французских сил. Вследствие подавляющего влияния Британской империи Синай становится более безопасным местом.

Когда Наполеон (1769–1821) завоевал Египет, он подобно Магомету также издал указ, чтоб его революционные солдаты не трогали монастырь. Главнокомандующий французской армией в Египте генерал Жан Батист Клебер (1753–1800) во избежание разрушения стены монастыря Святой Екатерины пристраивает к ней неказистую, но солидную башню, получившую имя в память о заколотом 14 июня 1800 года исламским фанатиком генерале.

Британское влияние чувствуется в обители через наплыв разного уровня историков, археологов и просто досужих любителей древностей; чуть позже к англичанам присоединяются немцы; начинается стихийное расхищение синайских древностей (в частности, в Россию попадает так называемый «Синайский кодекс» IV века – древнейшая унциальная пергаменная рукопись Писания, при советской власти проданная Англии).

Интересно пишет о синайской обители XIX века Н. П. Кондаков, посетивший ее в 1881 году (не дублируя более ранние описания, возьмем из записок этого автора только новое для нашего изложения):

«На стенах карандашом и на дверях ножичком нацарапаны были имена постояльцев, и между ними встречались посетители сороковых годов, и ученые богословы из Оксфорда и Мюнхена мешались здесь с пэрами Англии и купчихами из Симбирска... Если бы посреди монастыря не возвышалась недавно построенная модная колокольня, то, право, трудно было бы указать что-либо новое против того, что видел Титмар и Трофим Коробейников... На одной стороне сада длинный двойной склеп назначен для хранения останков умерших монахов: кости, руки, головы, ребра расположены по стенам и составляют разные рисунки... На другой стороне сада ветхая башня служила когда-то темницею; через люк верхней камеры некогда опускали монахов, осужденных за большие вины на лишение пищи и света денного, в нижнюю глухую тюрьму... Варварство это давно вышло из употребления, да и монахи стали, говорят, более самостоятельны; едва только выговорит кому-либо ризничий, как тот уже и рассердился: «Давай, – говорит, – верблюда, я в мир хочу». Да и монахов-то немного: всего восемнадцать человек, а монастырю жить становится тяжелее и труднее с каждым годом».

Склеп, о котором идет речь у Кондакова, – это храм Святого Трифона. Теперь это место выглядит несколько иначе, поскольку там нет уже никаких рисунков из костей, да и самих костей значительно прибавилось: во второй половине XX века насельниками обители была проделана гигантская работа – они обследовали все пещеры и собрали останки монахов, возраст некоторых из них составлял полторы тысячи лет. Кости и нетленные мощи были помещены в крипту храма святого Трифона, при этом кости были обмыты красным освященным вином и по-особому разложены: головы отдельно, а все прочие кости – вместе. Ввиду того, что земли на Синае мало, принято (как, например, в Греции и на Кипре) через три года после погребения вынимать кости из могил и складывать в определенное место. В стенах крипты отдельно помещены кости синайских епископов. В середине же помещения находятся нетленные мощи преподобного Стефана, которым уже около полутора тысяч лет.

Именно про святого Стефана писал в «Лествице» святой Иоанн:

«Жил здесь некто Стефан, который, любя пустынное и безмолвное житие, многие лета провел в монашеских подвигах и просиял различными добродетелями, в особенности же украшен был постом и слезами. Он имел прежде келлию на скате святой горы, где жил некогда святой пророк и боговидец Илия, но потом сей достохвальный муж принял намерение действительнейшего, суровейшего и строжайшего покаяния и удалился в местопребывание отшельников, называемое Сиддин, и там провел несколько лет самой строгой и суровой жизни; ибо то место лишено было всякого утешения и удалено было от всякого пути человеческого... Перед кончиною своею старец возвратился в келлию свою на святой горе, где имел и двух учеников из Палестины, весьма благоговейных... Прожив там немного дней, старец впал в болезнь и скончался... Некоторые же, как пред Господом, говорили мне, что он и леопарда кормил из рук своих в пустыне».

В заключение повествования о Синайском монастыре можно отметить еще некоторые детали. Из мощей святой Екатерины доступны для поклонения часть кости в иконе, а также выносимые из алтаря около полудня рука и честная глава великомученицы. Рука украшена перстнями, при главе – драгоценный венец. Каждый прикладывающийся к этим святыням получает в дар серебряное кольцо с инициалами великомученицы в память мистического обручения Екатерины Христу. В обители можно увидеть куст неопалимой купины, что называется живьем – этот куст произрастает неподалеку от базилики, а корни его, как говорят,

уходят под часовню Неопалимой Купины. Рядом с кустом через окошко можно увидеть древнюю кухню. Неподалеку находится колодец Моисея. Вообще участок, выделенный для туристов, очень мал по сравнению с общей площадью монастыря; однако есть сведения, что по договоренности монахи могут дать допуск и в закрытую часть обители. Монахи живут по Уставу святого Василия Великого (ок. 330–379). Синайская Православная Церковь, в ведение которой входит монастырь святой Екатерины, Автокефальная, ее глава – архиепископ Синайский, он же и настоятель монастыря.

Синайская Церковь хранит верность истинному Православию. Паства ее невелика – не считая иноков обители, несколько десятков местных бедуинов и рыбаков. Но главное, многовековая история пустынножительства продолжается и мы, люди XXI века, можем воочию увидеть живой кусочек древней Византии, прибыв в монастырь Святой Екатерины на Синае.

С Синая мы перемещаемся на запад, в некогда блистательную Римскую (иначе – Латинскую) Африку. В современном арабском Магрибе, погруженном в нищету и междоусобицу, мало что напоминает о ней. И часть вины за это лежит на Византии: отбив Латинскую Африку у вандалов, империя потеряла ее окончательно всего полтора века спустя, добив разоренные земли налоговым гнетом и чиновничьим произволом. А как все блистательно начиналось!..

Нашим современникам сочетание слов «христианская Африка» покажется, пожалуй, несколько странным и даже непривычным; к сожалению, по большей части это горькая правда: бывшая некогда одним из оплотов христианства, с VII века Северная Африка подчинилась исламу; христианство сохранилось только у части местного населения Египта, у большинства населения Эфиопии и у малой части населения Судана. А ведь когда-то существовала целая карфагенская богословская школа и на весь христианский мир славились священномученик епископ Киприан (казнен в 258), борец с ересями, писатель и просто сострадательный человек, выкупавший у кочевников попавших к ним в плен людей; апологет Тертуллиан (ок. 155–220), автор знаменитых сочинений в защиту христианства от нападок язычников под названием «Две книги к народам»; один из величайших светочей богословия блаженный Августин Аврелий (354–430), чтимый на Востоке и на Западе; в 419–426 годах в Карфагене заседал Поместный Собор, составивший свод из ста сорока семи правил, которые были приняты Церковью как канонические, и отправивший послание Римскому папе Целестину, в котором вежливо, но и твердо указывалось, что папе не следует вмешиваться в дела Карфагенской Церкви и отправлять туда своих клириков-"исследователей». Увы, затем наступил закат; лишь отблеск былой славы христианской Африки виден в современном Магрибе...

Хронологически верно будет начать наше путешествие-исследование с Колизея в Эль-Джеме, свидетеля эпохи римских гонений на североафриканских христиан. Без какого-либо преувеличения скажем, что это – самый грандиозный монумент эпохи Римской Африки.

Гигантский амфитеатр-цирк, рассчитанный на тридцать пять тысяч зрителей, был возведен в III в. по Р.Х. в античном городе Фисдре (современный Эль-Джем в Тунисе). Все называют его Колизеем по аналогии со знаменитым римским амфитеатром, хотя его прототип получил это наименование от стоявшей рядом с ним колоссальной статуи; тем не менее это название утвердилось в литературе.

Тунисский амфитеатр уникален: зданий такого типа осталось в мире всего три – в Риме, на территории бывшей Югославии и в Тунисе; эль-джемский амфитеатр из них третий по размеру, но лучший по сохранности, несмотря на значительные утраты и неумелую реставрацию. Возведенный в Фисдре собственный Колизей свидетельствовал о богатстве города и горожан, нажитом торговлей зерном и оливками. На его арене были мучимы христиане, которых бросали на съедение диким зверям, расстреливали из лука и т.д.

Епископ Евсевий Кесарийский (260–340) оставил следующее свидетельство как очевидец:

«Кто не будет потрясен, видя, как эти воистину изумительные борцы за веру стойко переносили длительное бичевание и сразу же после него состязание с кровожадными зверями! С изумительной выдержкой встречали эти благородные люди нападение любого зверя: леопарда, медведя той или иной породы, дикого кабана, быка, разъяренных от прижигания каленым железом. Мы и сами присутствовали при этом и видели...»

Величественные и мрачные руины молчаливо хранят память о тех жестоких временах, когда язычники развлекали себя муками людей. Священномученик Киприан (III век) писал, что люди, приходя на бесчеловечные и ужасные представления, не смущаются тем, что их жажда развлечений является главной причиной кровопролитий и убийств

Конкретных имен пострадавших на арене амфитеатра в Фисдре указать невозможно, однако известно, что, когда было провозглашено очередное гонение, карфагенская чернь вопила: «Киприана ко львам!» (Позднее, в 258 году,

епископ был обезглавлен. Имена же погибших на аренах Северной Африки известны – Фивия Перпетуя, Фелицитата, Ревокат).

Все сущее преходяще и бренно, в этом жителям Фисдры предстояло вскоре убедиться. В 238 году жил в городе восьмидесятилетний старец, проконсул Гордиан, потомок императора Траяна, государственный деятель и поэт.

Вот свидетельство о Траяне Юлия Капитолина:

«Будучи эдилом, Гордиан дал римскому народу за свой счет двенадцать зрелищ, по одному зрелищу в месяц, причем выпускал на арену иногда по пятьсот пар гладиаторов и никогда – меньше ста пятидесяти.

Однажды он выпустил на арену сотню диких зверей, привезенных из Ливии, в другой раз – тысячу медведей... Он отличался таким уравновешенным нравом, что его нельзя было упрекнуть ни в одном поступке, который был бы вызван вспыльчивостью, нескромностью и неумеренностью... Добрые нравы, однако, не принесли ему никакой пользы. При таком почтенном образе жизни, постоянно читавший Платона, Аристотеля, Цицерона, Вергилия и других древних писателей, он закончил свою жизнь не так, как заслужил...»

Тем временем народ восстал против жестокого финансового имперского чиновника, убил его и, видимо в запале или от головокружения от успехов, заочно провозгласил Гордиана своим императором, не испросив его согласия. Тот яростно протестовал, но против воли был облачен в императорскую порфиру – оставалось только согласиться, прибыть в Карфаген и короноваться вместе с сыном, тоже Гордианом.

Противник Гордиана Капелиан, представлявший теперь центральную власть римского императора Максимина Фракийца (173–238, правил с 235), собрал войско из берберов и вступил в Карфаген, жители которого тут же отреклись от своего императора. Гордиан-младший пал в битве. «Когда старый Гордиан узнал об этом, он, не имея в Африке никакой защиты, страшась Максимина, учитывая пуническое вероломство, удрученный горем и упавший духом, окончил жизнь, удавившись в петле». Вместе со сторонниками Гордиана был наказан центральной властью и сам город, резко пришедший в упадок после репрессий и угасший под тяжестью своего былого величия. И только громадный римский амфитеатр призраком веками возвышался над пришедшим в запустение блистательным городом. Согласно профессору Сильвии Финци, в начале VIII века его арена стала местом последней битвы царицы берберов Кахины, восставшей против арабских завоевателей. Собственно, имя этой героини неизвестно, Кахина – ее арабское прозвание, означающее «колдунья» или «провидица». Она сражалась с арабами с 697 по 703 год.

Автор IX века Абд ар-Рахман ибн Абд ал-Хакам в своем труде «Завоевание Египта, ал-Магриба и ал-Андалуса» с уважением пишет о Кахине:

«[Хассан б. ан-Ну’ман, правитель ал-Магриба] пошел походом на ал-Кахину. Она была тогда царицей берберов и овладела большей частью Ифрикии. Они сошлись у реки, которая называется ныне Нахр ал-Бала’, и вступили в жестокий бой. Ал-Кахина разбила Хассана, убила [многих] его людей и взяла в плен восемьдесят человек. Хассан прорвался, дошел от этого места до Атрабулуса и остановился в замках области Барки, которые называют Кусур Хассан. Он назначил править Ифрикией Абу Салиха. В область, управляемую Хассаном, входили Антабулус, Ливия и Маракийа до границ Адждабии. Ал-Кахина хорошо поступила с пленными людьми Хассана и отослала их, за исключением одного человека из [племени] ‘абс, по имени Халид б. Йазид, которого она усыновила, и он остался с ней».

Когда магрибские арабы сотни лет спустя уже сами боролись с захватчиками – на этот раз с турками, – они использовали римский амфитеатр как крепость, а его подземные лабиринты, в которых некогда содержались гладиаторы, смертники и звери перед выпуском на арену, стали катакомбами арабских партизан. Тогда «золотая корона Африки», Колизей в Эль-Джеме, был взорван турками. Часть конструкции устояла, но с той поры до недавнего времени античный памятник стал просто огромной каменоломней для строительных нужд. Но даже более чем наполовину разрушенный, он и ныне в строю, работает на туристическую индустрию по своему старому профилю, развлекая досужих иностранцев. Редко кто из них задумается, что ходит по арене, пропитанной кровью мучеников и патриотов. Редко посещают они и прекрасный эль-джемский музей, расположенный при археологических раскопках и хранящий интересную коллекцию римских мозаик, среди которых весьма распространены изображения представителей животного царства. Особо интересны мозаики с изображением львов с эротами и грустной, задумчивой совы.

Однако вернемся от арабского завоевания к началу гибели христианской Латинской Африки. Варварское племя вандалов заняло Северную Африку в 429 году в результате интриг двух имперских полководцев, Аэция и Бонифация (как о том рассказывает Прокопий Кесарийский). Первый остался в истории славным победителем гунна Аттилы – «бича Божия», но подковерная мышиная возня была ему не чужда (в итоге он и сам пал ее жертвой). Он оклеветал Бонифация перед императрицей Плацидией, когда тот был назначен главнокомандующим войсками Латинской Африки, и Бонифаций в страхе за свою жизнь заключил соглашение с испанскими вандалами. Интрига Аэция раскрылась, Бонифаций реабилитирован, однако как только последний попросил вандалов уйти туда, откуда они пришли, те не только его не послушали, но и сочли себя оскорбленными. Началась война, вандальский вождь Гизерих (Гензерих, Гейзерих; ок. 389–477, правил с 428) разбил Бонифация, загнав его в город Гиппон и осадив там. Хотя четырнадцатимесячная осада окончилась для вандалов безуспешно, но на третьем ее месяце, 28 августа 430 года, скончался местный епископ – блаженный Августин Аврелий. Вторая решающая битва, проигранная Бонифацием, фактически отдала Римскую Африку под власть вандалов. Вернувшись в Италию, Бонифаций вызвал Аэция на поединок и был смертельно ранен. Вандалы же не торопясь прибирали к рукам африканские города (сданный византийцами Гиппон на восемь лет стал их временной столицей – до захвата Карфагена), срывали стены всех крепостей (кроме Карфагена), а потом устроили свой знаменитый морской поход на Рим (455) и вывезли из него много всякого добра и пленных, благодаря чему печально обессмертили свое племенное имя. Теперь любой знает, что такое вандализм. Сам Гизерих, по словам историка Иордана, был «невысокого роста и хромой из-за падения с лошади, скрытный, немногоречивый, презиравший роскошь, бурный в гневе, жадный до богатства, крайне дальновидный, когда надо было возмутить племена, готовый сеять семена раздора и возбуждать ненависть».

Главное бедствие для африканской Церкви заключалось в том, что вандалы были не язычниками, а еретиками-арианами, и притом убежденными. Ариане отрицали единосущие Бога Отца и Бога Сына, считали, что было время, когда Бога Слова не было и только впоследствии Он был рожден Отцом; при этом речь шла о тварности Бога Сына. Лжеучение Ария было осуждено I Вселенским Собором, что, однако, не помешало ему укорениться в варварской среде, – кроме вандалов арианами были готы, свевы, бургунды и лангобарды. С приходом в Латинскую Африку вандалы воздвигли на православных жестокое гонение.

Вот что мы читаем у Прокопия Кесарийского – не только весьма информированного в вандальских делах, но и непосредственного участника вандальской войны:

«Гонорих (старший сын Гизериха, наследовавший ему. – Е.С.) был самым жестоким и несправедливым гонителем христиан Ливии. Он принуждал их принимать арианскую веру; если же обнаруживались не желающие подчиняться ему по доброй воле, тех он сжигал живыми или предавал смерти разными другими способами; многим он велел отрезать язык до самой гортани, они еще в мое время жили в Византии... После смерти Гонориха власть над вандалами перешла к Гундамунду, сыну Гензона, внуку Гизериха, так как старшинство в роде Гизериха в это время принадлежало ему. Этот Гундамунд много раз сражался с маврусиями и причинил немало страданий христианам. В середине двенадцатого года своего правления он заболел и умер. Власть принял его брат Трасамунд».

Трасамунд вынуждал христиан менять свою веру, не мучая их, как бывшие до него правители, но предлагая им за это почести, высокие должности и одаряя деньгами, а в том случае, если их не удавалось склонить к этому, он делал вид, что совершенно не знает, кто они такие. (Прокопий Кесарийский)

Как сообщает Прокопий Кесарийский, после Трасамунда «власть над вандалами принял Ильдерих, сын Гонориха, сына Гизериха; он был очень доступен для своих подданных и в общем кроток, не притеснял ни христиан, ни кого-либо другого, в военном отношении был слаб и даже не хотел, чтобы до его слуха доходили разговоры о войне». При нем отношения с Византией были неплохими; более того, Ильдерих (Хильдерик) считался даже союзником Юстиниана. Неудивительно, что воинственный двоюродный брат вандальского вождя Гелимер сверг родственника, а позже отдал приказ убить его.

Тем временем император Юстиниан приглядывался к тому, как бы восстановить Римскую империю в ее былых границах. Основными целями являлись захваченная готами Италия и вандальская Африка. Переворот в Северной Африке дал ему возможность осуществить силовое вмешательство под предлогом восстановления прав сверженного Ильдериха.

М. В. Левченко пишет в своей «Истории Византии»:

«Византия и в Африке и в Италии могла... рассчитывать на ревностных приверженцев

и союзников. Ущемленные господством варваров, римская рабовладельческая знать и духовенство, среди которых еще живо было воспоминание о старых временах, с надеждой обращали свои взоры к Константинополю, ожидая оттуда избавления. И в государстве вандалов, и в Испании, и особенно в Италии эти элементы вели всякого рода интриги, устраивали заговоры с целью вызвать вооруженное вмешательство Восточной империи. Первым объектом такого вмешательства Юстиниан избрал вандальское государство в Африке.<...> Поводом к войне было объявлено низложение Гелимером Хильдерика, союзника Юстиниана. Таким образом, речь шла якобы о восстановлении власти незаконно свергнутого короля, а не о присоединении утраченных империей территорий в Африке, благодаря чему устранялась опасность помощи вандалам со стороны визиготов и остроготов. <...>

В начале сентября 533 года византийский флот пристал благополучно к побережью Африки на расстоянии шести дней пути от ее столицы Карфагена».

13 сентября [533 года] византийцами была выиграна битва у Децимума, в тридцати километрах от современного Туниса, и занята без сопротивления столица Африки Карфаген. <...> Юстиниан считал войну оконченной. <...> Император принял титул Вандальский и Африканский и приступил к восстановлению римских учреждений в отвоеванной провинции. (М.В. Левченко)

После победы надо было действовать аккуратно, однако, фигурально выражаясь, здесь Юстиниан первым наступил на те самые грабли, на которые в VII веке наступит Ираклий, реставрируя византийские порядки в отвоеванных у Персии Сирии, Палестине и Египте (об этом рассказано в главе 1).

Современник Юстиниана государственный деятель и писатель Иоанн Лид отмечал, что населению империи «неприятельское нашествие казалось менее страшным, чем прибытие агентов казначейства».

Продолжим цитату из «Истории Византии» М.В. Левченко:

«Берберские племена, кочевавшие на границах... создавали правительству серьезные затруднения. Патриций Соломон... мог справиться с восстанием берберов

в Бизацене в 534 году, но он оказался бессильным подавить восстание, вспыхнувшее среди его собственных войск, причем восставшие соединились с рабами, колонами и остатками вандалов».

Обращение непосредственно к сочинению Прокопия Кесарийского «Война с вандалами» позволяет оттенить в упомянутом нами бунте еще и отчетливую религиозную составляющую. Ведь вандалки оставались арианками; к тому же очень многие из переженившихся на них византийских воинов были вовсе не этнические греки или малоазийцы, но так называемые федераты – германские варвары на службе империи, большая часть которых исповедовала арианство.

Вот что пишет Прокопий:

«С наступлением весны, когда христиане справляли праздник, который они называют Пасхалией, в Ливии произошло восстание солдат... Когда вандалы... были побеждены в сражении, римские воины взяли себе в жены их дочерей и жен. И вот каждая из них стала побуждать своего мужа требовать себе в собственность те земли, которыми каждая из них прежде владела... Воины решили, что им не следует уступать Соломону, который

хотел приписать эти земли или казне, или дому василевса. <...> Такова была одна из причин этого восстания... Имелась и другая, ничуть не менее, если не более, серьезная... В войске римлян было не менее тысячи солдат арианского вероисповедания. Большинство из них являлось варварами, причем часть из них была из племени герулов. Их вандальские священники особенно подстрекали к восстанию, поскольку им нельзя было больше молиться Богу так, как они привыкли, но им было запрещено исполнение Таинств и священных обрядов. Василевc Юстиниан воспретил христианам, не принявшим Православия, исполнять обряд крещения или приобщаться других Таинств. Особенно их взволновал праздник Пасхалий, в течение которого они не могли крестить своих детей в святой купели или делать что-либо другое, совершаемое в этот праздник. Как будто бы демону, спешившему погубить дело римлян в Ливии, этого показалось мало – для тех, кто стремился к восстанию, возник еще один предлог. Большинство этих вандальских воинов отправилось на Восток и, пополнив отряды, в которые они были назначены, до сих пор сражается с персами. Другие же, числом около четырехсот, в то время как находились у Лесбоса и ветер надул их паруса, совершив насилие над моряками, пристали к Пелопоннесу. Отплыв оттуда, они прибыли к Ливии в пустынном месте и, оставив там корабли, со всем снаряжением ушли на горы Аврасия и в Мавританию. Подстрекаемые ими солдаты, стремившиеся к восстанию, еще более сплотились. И в лагере много было разговоров об этом и много взаимных клятв. Когда стали готовиться к празднику, ариане, раздраженные запретом совершать священные обряды, особенно проявляли настойчивость».

Пошли кровопролитие и грабежи. Велизарию удалось спасти Карфаген и разгромить силы мятежников. Племянник императора Герман, приехав, установил, что только треть войска осталась верна правительству. Прошло четыре года, и Герман добился покорности восставших. В 539 году патриций Соломон усмирил берберов и тем добился мира в стране. Но в 544 году Соломон погиб и берберские племена вновь объединились с восставшим войском. Один из командиров, Гонтарид, провозгласил себя императором. Казалось, что Африка снова потеряна для Византии. Только в результате новой ожесточенной гражданской войны (546–548) сопротивление повстанцев и берберских племен было окончательно сломлено и Африка была закреплена за Византией. Но это уже была, по словам Прокопия, опустошенная провинция, страна, оставленная без защиты, плохо управляемая, разоренная финансовыми вымогательствами. Притом это не была Африка в тех границах, какой она была в период Римской империи. Она включала территории современных Триполи, Туниса, части Алжира, разрозненные пункты на территории Марокко, острова Сардинию, Корсику, Балеарские. Большая часть Марокко и часть Алжира остались независимыми. Все остававшиеся в Северной Африке вандалы и «особенно их жены», как подчеркивает Прокопий, были выселены.

Так отсутствие определенной гибкости у Юстиниана фактически привело Латинскую Африку к полному разорению и ослаблению, что впоследствии предопределило ее отпадение от Византии. Впрочем, во время «кризиса VII века» положение там было прочнее, нежели в Сирии, Палестине и Египте, так что к 20-м годам VII столетия император Ираклий даже подумывал о перенесении имперской столицы в Карфаген. Почему же именно туда? Дело в том, что его отец и дядя, Ираклий-старший и Григорий, являлись экзархами Африки (которая при них, по сообщению панегиристов Ираклия, якобы благоденствовала), и будущий Магриб был для Ираклия все равно что дом родной – Константин Багрянородный (905–957, правил с 913) даже упоминает Ираклия с прозвищем Ливиец, хотя род его происходил из малоазийской Каппадокии. Более того, именно при поддержке африканских и мавританских войск Ираклий восшел на престол. Итак, все было готово к бегству.

Одновременное появление врагов с севера и с юга перед столицею и сильная чума... привели в отчаяние Ираклия. Он начал делать приготовления к перенесению столицы в Карфаген. Император нагрузил свои сокровища на корабли и направил их к берегам Африки, собираясь следовать за ними. Но страшная буря разбила и потопила корабли. Это сочтено было за предзнаменование. Жители столицы с патриархом Сергием во главе воспротивились отъезду императора, и Ираклий был принужден дать клятву защищать Константинополь до последнего издыхания (Г. Ласкин).

Клятву свою василевс сдержал, Церковь взаимообразно субсидировала его, и осуществленный им перелом в войне с Персией сделал вопрос о переселении в Африку неактуальным.

Монофелитская ересь, возникшая при Ираклии, вызывает в африканской Церкви бурную негативную реакцию, разделяемую и местной светской властью: в 646 году экзарх карфагенский восстал против центрального правительства под предлогом защиты Православия. Знаменитый защитник Православия от монофелитства константинопольский инок богослов Максим Исповедник (бывший секретарь Ираклия) переселяется в Северную Африку и оттуда распространяет свои знаменитые послания; позднее по приказу внука Ираклия, императора Константа II (631–668, правил с 641), ему отрезали руку и язык и сослали на Кавказ, где он и скончался в 662 году.

В 647 году египетские арабы отправились на запад и захватили Киренаику и Триполитанию. Византийский экзарх Григорий погиб в бою при Суфетуле, угроза захвата нависла над византийской Африкой. Однако Констант II победил захватчиков, освободил от них свои северо-африканские владения, но только для того, чтобы отдать свои разоренные и нищие провинции на произвол имперского фиска (фиск-касса), повторив ошибки Юстиниана и Ираклия. Общее недовольство выразилось в убийстве императора в Сиракузах. Сын убитого, Константин IV Погонат (652–685, правил с 668), продолжал уделять серьезное внимание востоку империи, но все равно в течение его царствования византийская Африка оставалась под постоянной арабской угрозой. Неизвестно, что было бы с ней дальше, не случись после смерти Погоната очередного кризиса верховной власти (за двадцать два года анархии и переворотов сменились шесть императоров). В 698 году Византия лишилась Северной Африки, и на этот раз навсегда. Произошло это так. После гибели в 683 году Укбы арабы до 697 года не тревожили Латинскую Африку и она наслаждалась постыдным покоем вместо укрепления своих границ. Поэтому Хасан, сын Нумана, вторгшись туда в 697 году, без труда захватил Карфаген и поставил там свой гарнизон. Император Леонтий (правил в 695–698, казнен в 705) послал на выручку свой флот, который отбил город. Против Хасана выступила берберская царица Кахина (о ее печальной судьбе рассказано ранее). Годом позже византийцы были выбиты из Карфагена; побитые флотоводцы, остановившись на Крите, опасаясь гнева императора, не придумали ничего лучшего, как свергнуть его. Сказано – сделано, и друнгария (командир военного подразделения) флота Апсимара провозгласили новым императором под именем Тиверия III (правил в 698–705). Историк Ю. Кулаковский горестно отмечает, что «утрата Карфагена и Африки не тревожила новое правительство, и Тиверий не делал попыток отвоевать его у арабов... Население во множестве бежало на острова, в Италию и Галлию». Оставшись без поддержки византийских войск, была разбита и пала в бою царица Кахина (703).

Нахлынувшие арабы буквально растащили по частям постройки Карфагена, он являл собой самое что ни на есть жалкое зрелище. (Ныне для обозрения доступны руины терм Антонина.)

Такова судьба величайшего после Рима города времен поздней античности.

Раскопки других городов – Тубурбо Маюса, Дугги, Буллы Регии, в меньшей степени – Удны, Утики и Фисдры – не оставляют столь гнетущего впечатления. Слишком уж силен разрыв между словом Карфаген, будоражащим ум, и видимой реальностью. Исчезла гордая, великолепная античность Карфагена, практически утрачено и христианское наследие Византии. В его поисках надо непременно зайти в музей Бардо в столице Туниса.

Расположенный в бывшем дворце тунисских беев, музей в районе Бардо действительно мало с чем сравним по богатству собраний произведений античной и исламской культуры.

Экспонатов христианского периода сохранилось, к сожалению, настолько мало, что все они скромно уместились в одном зале. По стенам выставлены образцы христианских мозаик, а середину небольшого зала занимает баптистерий – вытесанная из камней купальня для совершения крещения. На этом – всё. Однако коллекции римского времени потрясают. Прекрасны многочисленные статуи (особенно фрагменты колоссальной статуи Юпитера, голова которого достигает высоты около метра), а собрание мозаик без преувеличения является крупнейшим и лучшим в мире, с ним не могут, судя по всему, сравниться ни собрание в турецком Хатае, ни тем более кипрские мозаики Пафоса – последние всего лишь лучше разрекламированы, вот и всё. Времена года и двенадцать месяцев, триумф Нептуна, Одиссей и сирены, змееногие гиганты, женщины-кентавры, идущий на задних лапах медведь, отдыхающие валетом кабаны, птичка в клетке, бытовые сцены пира и охоты и даже знаменитый поэт Вергилий с музами (в точности та самая мозаика – даже все повреждения точно на своих местах, – известная позднесоветским школьникам по учебнику «История Древнего мира» Ф.П. Коровкина для 5-го класса).

И только выйдя из музея, вновь осознаешь, что ты не в Латинской Африке, а в арабском Магрибе. Здесь старались возродить христианство крестоносцы: французский король Людовик IX Святой (1214–1270, правил с 1226) даже умер в Тунисе во время VIII Крестового похода. Ничего не вышло и у французских колонизаторов. Огромный, роскошный католический собор Святого Людовика в Тунисе теперь обращен в археологический музей. Но тем не менее... Оказывается, Православие в Северной Африке живо! По крайней мере, в Тунисе.

Это похоже скорее на причудливый сон, нежели на реальность, когда в столичном Тунисе среди банков, офисов и пальм вдруг видишь словно перенесенный с Владимиро-Суздальской земли небольшой одноглавый храм. Действительно, не веришь глазам своим: церковь Покрова-на-Нерли среди пальм! Но все это так и есть. Табличка на воротах указывает, что это храм Воскресения Христова, построен в 1956 году, освящен святителем Иоанном (Максимовичем), ныне подведомственен Московской Патриархии, открыт по выходным. К величайшему сожалению, день был будний и попасть внутрь не удалось – впрочем, рассказать об этой церкви все равно есть что. Это не просто храм, это храм-памятник, увековечивший память моряков русского Черноморского флота. Когда Ленин приказал топить Черноморский флот в Новороссийске, чтобы не достался немцам, часть экипажей кораблей не подчинилась и боевые корабли ушли сначала в Севастополь, где хаотически сменяли друг друга белые, красные, немцы и англо-французы, а затем, чтобы не достаться Советам, через Константинополь – в тунисский порт Бизерту (принадлежавший тогда Франции; кстати, это бывший античный Гиппон, место служения блаженного Августина), не спустив Андреевского флага. В Африке интернировались линкор-дредноут «Генерал Алексеев» (бывший «Император Александр III» и «Воля»), крейсер «Генерал Корнилов» (бывший «Очаков» и «Кагул»), ветеран Цусимы крейсер «Алмаз», старый броненосец «Георгий Победоносец» (в 1905 году присоединившийся к восставшему «Потемкину»), миноносцы, подводные лодки, транспорты, иные суда. Признание Францией СССР в 1924 году подписало эскадре приговор. Моряки и члены их семей стали эмигрантами, некогда грозные корабли Черноморского флота сгнили на приколе и затем пошли на слом, как и судьбы русских людей. Храм в Тунисе бережно хранит реликвии бизертской эскадры: его утварь, иконы и сам иконостас взяты с корабельных церквей, подсвечники изготовлены из больших латунных снарядов.

Второй русский храм, во имя святого благоверного князя Александра Невского, выстроен еще в 1930-х годах и находится в Бизерте; как и церковь Воскресения, это – храм-памятник. Предметы его убранства также взяты с храмов боевых кораблей Черноморского флота, а завесой царских врат служит Андреевский флаг. Внутри храма установлена мемориальная доска с перечнем пришедших в Африку русских кораблей. События этой вынужденной эмиграции и привели к тому, что ныне живо еще Православие на карфагенской земле. Некогда храмы в Тунисе и Бизерте относились к Зарубежной Церкви, однако с течением десятилетий прихожан становилось все меньше, их окормляли случайные греческие или зарубежные русские священники, и тунисские власти хотели конфисковать их как бездействующие. Тогда в 1990 году глава русской диаспоры в Тунисе Анастасия Ширинская-Манштейн – знаменитая тунисская Бабушка, как ласково называли ее сами арабы, Ангел русской эскадры, дочь командира ушедшего в Африку из Севастополя миноносца «Жаркий», внесшая неоценимый вклад в сохранение реликвий и памяти о русской эскадре в Бизерте, – обратилась к Святейшему Патриарху Пимену принять тунисские храмы в юрисдикцию Русской Православной Церкви и прислать для них настоятеля. Вопрос был решен положительно в 1992 году. Благодаря усилиям Анастасии Александровны (1912–2009), Православие сохранилось на древней карфагенской земле. Она видела, как спускали Андреевский флаг в последний раз в 1924 году со штабного эсминца «Дерзкий» (флаг «бизертского» броненосца «Георгий Победоносец» теперь хранится в Казанском соборе Санкт-Петербурга), и долгие десятилетия даже надеяться не могла, что увидит его вновь... В 2006 году муниципалитет Бизерты переименовал площадь, на которой находится храм во имя святого благоверного князя Александра Невского, в ее честь – последнего очевидца севастопольско-бизертского исхода черноморских кораблей и летописца судеб их моряков.

Исследование событий царствования императора Ираклия переносит нас с юга средиземно-морского бассейна на его север – в современную Черногорию. Именно от Византии приняли эти земли бесценный дар – православную веру и в основном доблестно хранили ее на протяжении веков, как, впрочем, и свою независимость от тех же византийцев, латинян-венецианцев и мусульман-турок. Готова ли Черногория хранить это святое наследие и впредь?..

Черногория – маленькая православная страна на территории бывшей Югославии, совсем недавно отделившаяся от Сербии и взявшая курс на интеграцию в Евросоюз. Ее жители уже не говорят про себя «сербы», но «черногорцы». Они сменили кириллицу на латиницу – ну и так далее в том же духе. Старая славная Черногория уходит на глазах, перевариваемая безликим, толерантным и безверным Евросоюзом, и будет, конечно, больно и обидно, если псевдоцивилизации пепси и Макдональдса удастся то, что веками не удавалось венецианцам, туркам и австрийцам... Однако если о будущем можно только гадать, то прошлое Черногории достойно изучения.

Когда-то, до прихода славян на Балканский полуостров, Черногория была известна как Диоклея – южная часть римской провинции Иллирия, родина знаменитого императора Диоклетиана.

С рассказа об императоре Диоклетиане и его вотчине и начнется наше знакомство с этой балканской страной.

Жизнь Диоклетиана вполне могла бы стать сюжетом для сказки типа «Золушка». В самом деле, редко кому удается стать во главе империи, пройдя путь наверх из самых что ни на есть низов и благодаря не какой-либо волшебной фее или «мохнатой руке» из коридоров власти, а только собственному упорству. Сын отпущенного на волю раба, крестьянин, затем легионер, потом полководец Диокл в 284 году стал императором Диоклетианом – для того, чтобы спасти от гибели пребывавшую в хаосе анархии Римскую империю, привести в порядок ее финансовую, административную, налоговую системы, реорганизовать армию и флот, упорядочить цены и зарплаты, построить и восстановить множество городов и крепостей, отбить нападения и разбить варваров-сарматов, а затем, согласно им самим данному обещанию, после двадцатилетнего правления добровольно (!) уйти на покой, тихо жить на родине, в Иллирии, и выращивать свою – наверно, самую знаменитую в истории – капусту. К сожалению, в христианской литературе обо всем этом как бы не принято ни писать, ни упоминать, поскольку под конец своего правления старый император под напором зятя Галерия, ярого, фанатичного и непримиримого врага христиан, воздвиг на Церковь Христову одно из самых страшных в ее истории гонений; но не прошло и двух лет с его начала, как Диоклетиан ушел на покой, а гонение продолжалось еще почти десять лет – все правление Галерия.

Существует малоизвестное мнение, которое заключается в следующем. Когда Галерий, став императором, хотел убить Константина (будущего императора, который сделает христианство государственной религией), уже отрекшийся Диоклетиан спас его своим предупреждением и Константин бежал к отцу, соправителю Галерия Констанцию Хлору, в Британию. Став императором, Константин, никогда не питавший нежных чувств к Диоклетиану, в 313 году вызвал его к себе под предлогом свадебного пира, а когда проницательный старик отговорился немощью, то, как пишет историк Аврелий Виктор, получил от Константина и Лициния «угрожающее письмо, в котором его обвиняли в том, что раньше он благоволил к Максенцию, а теперь – к Максимину Дазе. Подозревая, что ему готовится позорная насильственная смерть, он, как говорят, принял яд». Обвинение было беспочвенным. Оставив власть, Диоклетиан отошел от политики раз и навсегда, хотя в затруднительные времена его преемники часто приглашали его вернуться к ее кормилу. Тот же Аврелий Виктор передает такой эпизод: «Когда императоры Максимиан и Галерий стали звать его вернуться к власти, он, точно отстраняясь от какой-то чумы, ответил им: «О, если бы вы могли посмотреть на овощи, выращенные моими руками в Салоне, вы бы сказали, что мне этого никогда не надо делать». По более широко известному преданию, он ответил так: «Вы посмотрите на империю – и на эту чудесную капусту».

Диоклея (или, как ее называют в Черногории, Дукля), основанная при слиянии рек Зеты и Морачи, находится на окраине современной черногорской столицы Подгорицы, известной в социалистическое время как Титоград (наименование, указывающее не на сына Веспасиана императора Тита, но на другого, известного не менее Диоклетиана местного правителя – Иосипа Броз-Тито). Единого мнения насчет того, кто или что именно первично – Диоклетиан-Диокл или Диоклея, – до сих пор не существует.

Название [провинции] Диоклея происходит от крепости в этой стране, которую воздвиг василевс Диоклетиан. Ныне это пустующая крепость, по сю пору именуемая Диоклеей. (Константин Багрянородный)

Император Византии Константин Багрянородный писал в середине X века:

«Василевс Диоклетиан очень любил Далмацию; поэтому, выведя людей из Рима вместе со своими домочадцами, он поселил их в стране Далмации... Построил тот же василевс Диоклетиан крепость Диоклею, теперь находящуюся во владении Диоклетианов, отчего и прозвище «диоклетианы» осталось как название жителей той страны...»

О постройке Диоклеи Диоклетианом повествует и Фома Сплитский. Однако о некоей Доклее (именно в этой форме, без «и») в этих местах писали и Плиний, живший гораздо ранее Диоклетиана, и Птолемей. На руинах Диоклеи есть камень с посвящением «божественному Траяну», а это – 97–117 годы. Очевидно, город древнее Диоклетиана.

Отгадка кроется, видимо, в следующем. Вспомним, что Диоклетиан-Диокл – сын бывшего раба и потому запросто мог иметь своим именем прозвище, обозначающее уроженца города (явление это было весьма распространено в античное время). Значит, Диокл – это тот, кто родился в Диоклее (Доклее). К этой версии склоняются и сербские ученые. Неудивительно, что, став императором, он так великолепно отстроил родной город, что впоследствии писали, будто он его основал, что, как мы знаем, неверно. Император сделал его центром провинции Превалис.

Из позднейшей истории Диоклеи видно, что уже к VII веку она пришла в запустение под натиском аваров и славян, что и констатировал триста лет спустя Константин Багрянородный. Правда, в 1199 году упоминается католический собор, проведенный в Диоклее, но нельзя утверждать точно, имеется ли в виду древний город или страна – предшественница Черногории. Тем не менее кафедра епископа Диоклейского до сих пор существует в Константинопольском Патриархате; в 1982 году ее занял епископ Каллистос, обратившийся в Православие англичанин Тимоти Уэр, видный историк Православной Церкви, переводчик богослужебных книг. Что же собой представляет ныне малая родина знаменитого императора? Гораздо легче поставить этот вопрос, чем ответить на него. Мало того что по территории города проходят автотрассы, в социалистическое время прямо по Диоклее прошла ветка железной дороги и бесценные древние камни сознательно и безжалостно дробились для сооружения железнодорожной насыпи. Зачем в светлом будущем напоминание о каких-то рабах и императорах?.. Когда спохватились, было уже поздно. Изо всех зданий фрагментарно сохранилась лишь древняя христианская базилика. Недавние раскопки явили на свет Божий фундаменты больших бань, городского форума, храма Дианы... Некоторые холмы не раскопаны до сих пор, изрядная часть города занята крестьянскими огородами (а за земельную собственность там держатся крепко, она сохранялась даже при социализме). От храма богини Рима и городской виллы по другую сторону железной дороги среди зарослей и свалок остались два крохотнейших фрагмента, сравнимых по размерам разве что с тумбочкой для постельного белья. На территории форума есть лапидарий – собрание разрозненных каменных фрагментов. Среди них замечателен уже упоминавшийся каменный постамент императору Траяну, изображение Афины в греческом шлеме; потрясает гигантская резная капитель коринфской колонны, дающая представление о том, какой высоты, красоты и громадности были здания древней Диоклеи, пошедшие на железнодорожную насыпь... А посреди уцелевших древних камней довольно торопливо для своего рода снуют черепахи и черепашата, серые фундаменты скрываются от взгляда буйной растительностью, чьи цветы издают какой-то небывалый по своей густоте, пьянящий аромат. Неподалеку возвышаются темные громады гор. Таков родной край крестьянина Диокла, который он некогда покинул в поисках лучшей доли – как оказалось, для того, чтобы стать римским императором Диоклетианом...

Г. Ласкин еще в XIX веке практически доказал, что славяне поселились на территории современной Хорватии и Черногории в VI столетии. Началось все с набегов – 548, 551 и 552 годов, а в 580-х, судя по всему, славяне там уже проживали. При Ираклии, в начале VII века, туда пришли сербы и хорваты; местное население – иллирийцы, фракийцы, греки – уходило с обжитых мест в леса или приморские крепости. Византия в принципе потеряла эти земли, сохранив лишь ряд приморских городов и крепостей, давших убежище неславянским беженцам, и Черногория, Северная Албания, а также часть Морей и еще кое-какие горные районы либо никогда не были покорены Византией, либо признавали ее владычество чисто номинально.

Перед Ираклием встал вопрос: что делать с новыми пришельцами? Расправиться с ними военной силой не было возможности, так как империя была втянута в тяжелую, многолетнюю персидскую войну. Оставалось вовлечь их в византийскую политику через крещение, что Ираклий и осуществил. При этом, правда, была заложена очередная мина замедленного действия, которая исправно рвалась потом на протяжении столетий. Дело в том, что Иллирик, хотя и принадлежал в VII веке Византии, по старым римским имперским установлениям входил в ведение западной – Римской – Церкви. Поэтому Ираклий, не желая нарушать прав папы, вызвал для крещения сербов и хорватов римских священников. В то время, до разделения Церквей на Православную и Католическую, это особого значения не имело, зато впоследствии веками давало Риму право предъявлять претензии на православные земли черногорских сербов и насильно вводить в них католичество – однако об этом позже.

Результат у Ираклия получился, скажем мягко, не совсем удовлетворительный: крестилась (640) лишь часть сербов, и то только правящая верхушка, среди которой были и диоклейцы. Большая часть народа по-прежнему исповедовала язычество, и посему в IX веке, при Василии I Македонянине (ок. 811–886, правил с 867), потребовалось так называемое второе крещение сербов, – на сей раз уже православными священниками, поскольку Западная и Восточная Церкви хоть еще официально и не пришли к расколу, но по своим отношениям друг к другу уже стояли в его преддверии. При этом Македонянин преследовал практически ту же политическую цель, что и Ираклий, – он, как мы увидим, создал из союзных себе сербохорватов живой щит, только уже против другого врага империи – болгар.

Так что утверждать, что замысел Ираклия провалился, оснований в целом нет. Хотя с крещением и не все вышло так, как планировалось, зато в политическом смысле все вышло неплохо. Мало того что Ираклий в какой-то степени нейтрализовал сербскохорватскую экспансию, он еще втянул пришельцев в хитроумную политическую комбинацию, разыгрываемую им вместе с еще двумя великими политиками того времени – папой Гонорием I (на престоле с 625 по 638), искусно лавировавшим между франками, Византией и беспокойными соседями арианами-лангобардами, и королем франков Дагобером I (602–638, правил с 622). Королю Дагоберу в историческом смысле не повезло: его военные и политические предприятия, удачные и не очень, оказались полностью забытыми, и в современной, невысокого уровня историографии он упоминается только в связи со своими многочисленными амурными делами (этот христианский монарх начал с того, что женился на родной тетке, а к концу жизни имел сразу четырех официальных жен), да еще в народном французском фольклоре есть песенка о том, как он надел штаны задом наперед, и фраза: «Это было при короле Дагобере» – то есть очень давно, вроде русского присловья «при царе горохе». Вот и все, что осталось в исторической памяти о человеке, который укрепил единство франкского королевства и расширил его границы к востоку от Рейна. Пришлось ему столкнуться и с той же проблемой, что и Ираклию, – со славянством.

Дагобер покорил славянское племя велетов и разрушил их столицу, известную в историографии в онемеченном варианте как Вильтенбург. Велет по имени Само прибыл на территорию современной Чехии, где поднял славян на борьбу с их врагами, аварами, и основал настоящее государство около 627 года. Потом настал черед Дагобера. Что в это время делает Ираклий? С одной стороны, он использует сербохорватов как своеобразный щит против государства Само, а заодно ведет переговоры и с самим Само, используя его для давления на враждебных империи аваров и франков. Дагобер, сделав государство Само разменной монетой в переговорах с Ираклием, заключил с императором вечный мир на весьма выгодных для византийца условиях, да еще с повелением, чтоб Дагобер перекрестил всех евреев в своих владениях. Так Ираклий, дружа со всеми и вместе с тем «сдавая» их друг другу, являл прекрасный образчик византийской политики. Дагобер в качестве соседа был Ираклию явно не нужен, но он, очевидно, предположил, что справиться с Само тот вряд ли запросто сможет.

Так оно и вышло. Сначала Дагоберу и его союзникам – аллеманам и лангобардам – сопутствовала удача, а потом Само разбил врага и относительно спокойно правил до своей смерти в 662 году. Такова крайне упрощенно обрисованная европейская политика, в которую Ираклий втянул сербохорватов.

Теперь обратимся к дальнейшей истории будущей Черногории.

До 1355 года она в качестве жупанства (сначала диоклейского, потом зетского) входила в состав Сербского царства. Отношения с Византией были редки и нехороши. К примеру, был такой случай: император Михаил IV Пафлагон (1010–1041, правил с 1034) поехал в Фессалонику, и его брат, всесильный евнух-временщик монах Иоанн Орфанотроф, послал ему туда из Константинополя семьдесят две тысячи золотых номисм (номисма – денежная единица Византии). Жупан Дукли захватил корабль с этими деньгами, вернуть их отказался, и началась война. Византийская армия, занятая подавлением болгарского восстания (1042), вторглась было на территорию будущей Черногории, но потерпела сокрушительное поражение от сербов.

Было неспокойно и в религиозном смысле.

Д. Банич пишет в своем капитальном труде «Черногория под управлением владык»:

«Сторонники и ревнители католицизма утверждали, что папы имеют на Сербскую Церковь историческое право, и папы действительно всегда энергически старались подчинить ее себе. Для достижения этого они не жалели никаких усилий; не стеснялись прибегать ко всевозможным хитростям и употреблять всякие, даже, если можно так выразиться, цинические средства. Сербские земли постоянно были, можно сказать, наводняемы толпами католических миссионеров, которые, будучи сами фанатиками, оставляли везде в народе одни лишь следы фанатизма и отвращения к католицизму. Такая настойчивая заботливость пап о подчинении Сербской Церкви, конечно, не могла остаться без результатов. Некоторая часть сербов по временам отпадала от Православной Церкви и подчинялась власти римского престола. Некоторые из сербских жупанов (правителей) желали получить царский венец из папских рук и для того давали обещание быть верными слугами римского престола... Жупаны часто вели междоусобные войны за преобладание и за титул великого жупана, иные из них обращались к папам, прося у них помощи против своих соплеменников. Папы согласились оказать ее только под условием супремации Сербской Церкви римскому престолу и действительно доставляли просителям помощь венгерских королей, которые всегда были усердными послушниками римской курии... <...>

Первая попытка ввести католицизм в Диоклейской или Зетской Церкви совершена была во второй половине XI века. Виновником дела был диоклейский жупан Михаил Бориславович. Этот правитель, сделавшись великим жупаном всей Сербии, пожелал получить королевский венец из рук римского первосвященника и для того вступил в сношения с папою Григорием VII. В 1078 году папа действительно дал Михаилу королевский венец, а Михаил, в свою очередь, поставил свое государство в вассальное отношение к Риму. <...>

Это событие имело-таки печальные последствия для Православной Зетской Церкви. С этого времени папы стали с гораздо большею энергией заявлять свои притязания на нее, и действительно, благодаря своекорыстным расчетам диоклейских жупанов, успели еще раз добиться своего, хотя и на время. Это произошло при первовенчанном короле Сербском Степане Неманиче. Младший брат его, Волкан, правивший в Диоклее в качестве удельного князя, решился объявить себя независимым; он вступил в сношения с папою Иннокентием III, рассчитывая при его содействии получить помощь от венгерского короля Эмериха. В 1198 году Волкан отправил к Иннокентию посольство с настоятельнейшею просьбою прислать ему папских легатов и принять его, Волкана, в лоно Римской Церкви. Для папы ничего не могло быть приятнее такой просьбы. В начале же 1199 года он прислал Волкану королевский венец и своих легатов, которым приказано было созвать собор в Диоклее. Легаты, прибыв в Диоклею, торжественно присоединили Волкана к Католической Церкви и собрали собор, на котором постановлено было несколько определений, направленных к уничтожению обычаев Восточной Церкви. Изменив Православию, Волкан действительно достиг чрез это своих политических целей. В 1202 году к нему явился на помощь венгерский король Эмерих, и Волкан с помощью его не только добился самостоятельности, но и заставил Степана уступить ему всю Сербию и свой великожупанский престол. Но и на этот раз латинство не могло прочно утвердиться в зетском народе».

Зета объявила себя независимой после смерти сербского царя Душана (1355), и ее удельный князь Бальша провозгласил себя самодержавным правителем. После его смерти в 1362 году Зетой правили его сыновья – Страшимир, Георгий (Юрий) и Бальша II. Владения Бальшичей начали было расширяться, но роковая для судьбы всей Сербии битва на Косовом поле (1389) чуть не положила конец и Зетскому государству. Юрий II, наследник Бальши II, при помощи венецианцев какое-то время успешно сопротивлялся туркам, но потом католические союзники предали его, надеясь завладеть его страной, а его преемника, Бальшу III, враждебного Венеции, отравили (1421), после чего захватили Зету. Потом сербы отбили часть ее, и править ею стал сначала Юрий Бранкович, смещенный народом, а после него – Степан Черноевич. Он пытался отнять у венецианцев приморскую часть Зеты, но не смог. Там же, под игом католиков, в это время творилось следующее:

«Венецианская республика, приобретая эту область, заключила договор с зетским князем Степаном Черноевичем, по которому обязывалась сохранять неприкосновенною свободу вероисповедания православных, признавать над ними духовную власть Зетских митрополитов и не дозволять латинским епископам вмешиваться в дела Православной Церкви; но этот договор всегда оставался мертвою буквой и не исполнялся. Еще при жизни Степана Черноевича венецианское правительство стало способствовать римским прелатам в распространении католицизма в Приморье. Это видно из декретов дожей... Так, в 1455 году дож Франциск Фоскари по поводу прошения католического Каттарского епископа Бернарда издал декрет на имя управителя города Каттаро, в котором последнему приказано было отнять у православных церкви и их имения, отдать их в распоряжение латинскому духовенству, а священников-"схизматиков» истреблять и прогонять из владений республики... [Духовная власть латинян над православными] состояла главным образом в следующем: 1) латинские епископы делали канонические визитации православным церквам и монастырям; 2) каждый православный священник, прежде чем начинал священствовать, обязан был просить позволения на то у латинского епископа; 3) каждый православный священнослужитель, после рукоположения, в присутствии латинского епископа, на коленах должен был прочитать Символ веры, как читает его Западная Церковь. Такое вмешательство латинского духовенства в дела Православной Церкви, конечно, вызывало со стороны православных открытое сопротивление. Очень многие православные священники и монахи не принимали от католических прелатов ни посвящения, ни даже благословения; не подвергались их экзаменам или испытаниям, а во время их визитаций запирали свои церкви. <...>

Народ не менее своего духовенства выказывал изумительную твердость и непоколебимость в Православии... Единственное исключение в этом отношении составляет владыка Мардарий, который, по свидетельству латинских историков, хотел подчинить Черногорию папе Урбану VIII и будто бы даже изъявлял искреннее желание единения с Римскою Церковью (Д. Банич)».

Иван Черноевич... созвал вокруг себя своих храбрейших подданных и заставил их поклясться перед Евангелием, что они не изменят своей вере и народности и скорее умрут, чем вступят в соглашение с басурманами. После того князь зетский предал огню свой престольный город Жаблик, покинул плодородные поля и равнины, повел своих храбрецов и поселил их в твердых Зетских горах. (Д. Банич)

Дела в оставшейся независимой части Зеты обстояли плохо. Пока что великий герой Албании

Скандербег (Георгий Кастриоти, ок. 1405–1468) прикрывал Зету от турок и Степан Черноевич, женатый на его дочери, активно помогал ему до самой его смерти в 1468 году. В 1471 году Степану наследовал его сын Иван, до сих пор почитаемый в Черногории как национальный герой. Турецкий султан Мехмед II (1432–1481, правил в 1444–1446 и 1451–1481) в 1474 году напал на северо-западную (венецианскую) Албанию, и Венеция вместе с Иваном Черноевичем вступила в войну с турками. Она длилась пять лет. Венецианцы заключили с турками сепаратный мир, и вся мощь османской армии обрушилась на Черноевича. С 1480 года по 1482-й он отчаянно сопротивлялся, но потом Венеция нанесла ему удар в спину; воевать на два фронта было нереально.

...Зета оказалась разделенной на три части: Приморьем овладели венецианцы, горы остались у сербов, прочее подпало под власть турок. С VI века сербская часть становится известна как Черногория.

Власть Черноевичей над страной вскоре закончилась: старший сын Ивана Георгий правил неплохо, храбро защищал свои владения, основал типографию (при нем в 1493 году была напечатана первая черногорская книга «Октоих»). Однако он был женат на венецианке и в 1499 году под ее уговорами оставил престол и переехал в Венецию. Младший сын Ивана, Степан, отправился в Стамбул, принял там ислам под именем Искандер-бея Иванбеговича, славно служил султану, за что тот отдал ему Черногорию во владение. Новоявленный владыка повел на родину многочисленное турецкое войско, поддержанное перешедшими в ислам соотечественниками, однако был наголову разбит братом при Лешнополе, бежал в Албанию и доживал там свои дни в деревне, став прародителем местных беев.

Когда Георгий отрекся от престола, во главе непокорных черногорских сербов встала Православная Церковь и государственную власть взяли на себя митрополиты. На протяжении веков они боролись и с турками, и с венецианцами, затем – с французами и австрийцами, и вся история Черногории представляет собой череду бесконечных войн и набегов. Было бы слишком долго и однообразно последовательно излагать ее здесь всю, но отдельные яркие эпизоды безусловно достойны упоминания. Первым правителем-митрополитом был Вавила. Многих владык XVI-XVII веков мы знаем только по именам, но все это не очень достоверно. Более известно о деятельности митрополита Виссариона, разбившего четырехтысячное войско Топал-паши и отравленного своими вероломными союзниками-венецианцами.

«Во лето 1687... епископ Виссарион изведе латине на Цетине и монастырь, провидура и кавалера, и владыку Виссариона отроваша и умрие» (Цетиньская летопись). Как свидетельствует история, венецианцы нередко практиковали подобный подход к решению своих черногорских дел: еще в 1443 году они отравили зетского иерарха вместе со всей братией монастыря Святого Михаила (семьдесят два человека); смерть митрополита Василия, последовавшая во время пребывания его в Санкт-Петербурге в 1766 году, тоже приписывается венецианским агентам.

Однако был враг опаснее венецианцев – турки. И враг тем более опасный, что он действовал не только снаружи, но и внутри Черногории – через своих подручных, так называемых потурченцев. Говоря о них и о том, как эта опасность была ликвидирована, снова обратимся к труду «Черногория под управлением владык» Д. Банича: достоинства этого сочинения настолько велики, что гораздо лучше взять непосредственную цитату, нежели пересказывать все то, в чем автор XXI века полностью согласен с автором века XIX.

Первыми потурченцами были ренегаты, пришедшие вместе с принявшим ислам Степаном Черноевичем на его брата Георгия. В битве при Лешкополе некоторые из них «были взяты в плен и возвращены в свое отечество. Эти отуреченные черногорцы после того остались магометанами. От них учение Магомета стало постепенно распространяться по всей Черногории; впоследствии, при владыке Данииле, число черногорцев-магометан достигло значительных размеров. Это отпадение черногорцев от православной веры было причиною великих бедствий для их родины. Турки нашли себе в них ревностных приверженцев. Сербы-потурченцы делались самыми жестокими гонителями не только Православия, но и сербской народности; возникли раздоры и несогласия между родами и племенами; развилась личная и родовая месть, производившая в народе постоянные волнения и междоусобную борьбу, которая угрожала как существованию Черногории, так и ее Православной Церкви. Таково было политическое и религиозное состояние Черногории в конце XV столетия, когда митрополиты ее взяли на себя кормило ее духовного и светского правления».

Особенно знаменит был митрополичий род Негушей-Петровичей, правивший Черногорией с XVII века вплоть до 1918 года. Митрополичья власть владык передавалась племянникам, и за все эти столетия только двое властителей Черногории – князь Данило (1852, застрелен своим же черногорцем в Каттаро 1 августа 1860) и первый и единственный король Никола (низложен в 1918) – не приняли духовный сан. Во время наибольшей опасности от турок и потурченцев, когда скутарский паша Сулейман разбил черногорское войско и разорил цетиньский монастырь, а потурченцы заняли крепость Обод, Черногорией начал править митрополит Даниил (ок. 1680–1735, на кафедре с 1700). Может, и не стал бы он великим воином, но одно обстоятельство заставило его поднять на борьбу с турками и их подручными всю страну.

Вот что пишет Д. Банич:

«Его проницательному уму вполне ясна была опасность, грозившая Черногории и ее Православной Церкви от постепенно усилившегося исламизма, а потому он и поставил себе целью прежде всего освободить Черногорию от этой губительной язвы. Но трудно было осуществить такую задачу. Проповедь евангельская не могла успешно действовать на офанатизированный дух черногорских ренегатов, и потому оставалось только употребить насилие. Даниил долго колебался, долго не решался на этот крайний и жестокий поступок. Но одно событие, случившееся с ним вследствие хитрости потурченцев, измены и вероломства скутарскаго паши, положило конец его колебаниям. Православные жители Зеты (точнее, той ее части, что была захвачена турками. – Е.С), соорудив у себя небольшую церковь, отправились с подарком к скутарскому паше – испросить у него позволение освятить новопостроенную церковь и вызвать для этой цели своего архиерея Даниила. Коварный паша согласился на просьбу зетян и немедленно отправил их в Цетинье со своим письмом, в котором сам просил владыку прибыть в Зету для означенной цели, обещая при этом ему полную свободу и безопасность. Владыка Даниил, хотя и сомневался в верности слов скутарскаго паши, из любви к своей братии, православной вере и Церкви пренебрег опасностью и немедленно исполнил просьбу бедного зетского народа. Уезжая из Черногории, он говорил: «Бог знает, возвращусь ли я?» И действительно, как только Даниил прибыл в новопостроенную церковь, турки во время литургии схватили его и в продолжение нескольких дней подвергали ужасным пыткам и истязаниям. Паша хотел, чтобы владыка отрекся от православной веры, принял ислам и затем потурчил всю Черногорию и подчинил ее власти Оттоманской Порты. Но все эти усилия и мучения оказались безуспешными: вера

Даниила была тверда и непоколебима. Видя это, скутарский паша порешил было посадить владыку на кол. Но жители Зеты, сильно скорбя о таких бедствиях своего архиерея, отправились к паше и просили отпустить им владыку за большой выкуп. Благодаря корыстолюбию паши просьба зетян не осталась безуспешною. После долгих переговоров паша согласился на нее и назначил выкуп в три тысячи дукатов. Черногорцы и зетяне собрали две тысячи, а остальную тысячу заняли у митрополита Герцеговинского Савватия, жившего тогда в Саввином монастыре в Которском округе, и таким образом избавили своего любимого владыку от мучительской смерти. Событие это имеет большое значение в черногорской истории, потому что оно тесно связано с последовавшим за ним истреблением мухамеданизма внутри Черногории».

Страдания, которым подвергся владыка Даниил, вполне убедили его, что потурченцы не только не думают обратиться в христианство, но даже намерены окончательно уничтожить Черногорию и ее Православную Церковь. С этого времени он принял решительный образ действий в отношении к мусульманству. Лишь только он возвратился из Зеты в Цетинье, тотчас собрал черногорцев на вече и предложил истребить потурченцев, в противном же случае грозил отказаться от своего сана и покинуть Черногорию. Довольно было одного слова любимого владыки, чтобы вся Черногория облилась кровью отступников. Предложение владыки всеми единодушно было принято. Под Рождество Христово (1702) с вечерней зари началась резня, подобная Варфоломеевской ночи или Сицилийской вечерне (Д. Банич).

Эта резня спровоцировала большое нашествие турок со стороны Боснии, Герцеговины и Албании, которое Даниил отбил (при этом владыка был ранен, а победители потребовали с турок за освобождение захваченных ими пленных выдать им столько же голов свиней – страшное оскорбление для мусульман!), однако войну с турками он получил на всю свою оставшуюся жизнь. И тогда взоры его обратились к единоверной России. Там в это время царь Петр I (1672–1725, правил с 1682) ввиду начавшейся в 1710 году войны с Турцией призвал к оружию все балканские народы. В 1711 году Михаил Милорадович – герцеговинец на русской службе и прадед героя войны 1812 года, своего тезки, – привез Даниилу грамоту от Петра I.

Мы себе иной славы не желаем, токмо да возможем тамошние христианские народы от тиранства поганского освободить, православные церкви тамо украсить и животворящий крест воздвигнуть. (Петр I)

Митрополит поднял народ на борьбу с врагами – черногорцы даже перелили на пули литеры своих книгопечатных станков XV века и нанесли туркам ряд поражений. Неудачный Прутский поход армии Петра I принудил русского царя к миру с султаном, и на Черногорию двинулась шестидесятитысячная турецкая армия; Даниил разбил ее, но два года спустя сгустились тучи нового нашествия. Митрополит обратился к Петру, однако тот не смог оказать помощи. Стотысячная армия великого визиря Душана Чуприлича практически дотла выжгла Черногорию. Тогда Даниил лично поехал в Россию, и Петр даровал ему много денег, церковной утвари и прочего, обещая, что «милость его и впредь никогда не будет отъемлема от черногорцев». Действительно, с тех пор почти двести лет практически бесперебойно Черногория получала от России ощутимое денежное вспоможение. Черногорцы, в свою очередь, всегда, когда было надо, поддерживали русских в их войнах с турками, спускаясь с гор и приковывая к своим границам многочисленные воинские контингенты османов.

Некоторое охлаждение отношений с Россией настало при Екатерине II, когда в Черногории вдруг объявился очередной «чудом спасенный» Петр III Федорович, на самом деле самозванец, хорватский дезертир Степан Малый. Появился он в 1767 году, в правление митрополита Саввы, по складу своего характера мало подходившего на роль главы государства и полководца. Он поднял черногорцев на борьбу с врагом, и они единодушно провозгласили его своим правителем. Интереснейшая личность в истории! Ведь он стремился к узурпации власти не для того, чтобы наслаждаться ею в виде почестей, славы, лести, богатств, но чтобы воевать за православный черногорский народ. Турки потребовали выдачи «москальского короля», но тот разбил войска и турок, и венецианцев, и власть его в Черногории стала абсолютной. Правление «Петра Федоровича» продолжалось довольно долго для самозванца, аж до 1774 года, пока наконец его брадобрей, грек Пальикард, подкупленный скутарским (шкодарским) пашой Кара-Махмудом Бушатлием, не перерезал ему горло.

Теперь приспела пора сказать несколько слов о Кара-Махмуде. Прямой потомок перешедшего в ислам младшего сына Ивана Черноевича Степана, он поставил своей целью завоевать Черногорию. Он воевал с черногорцами с 1785 по 1796 год и, разбитый наконец новым митрополитом Петром I Петровичем Цетиньским (1749–1830, на кафедре с 1777), попал в плен и был обезглавлен вместе с еще двадцатью шестью албанскими беями. Турецко-черногорские военные действия веками велись с необычайной жестокостью, бывшей конечно же обоюдной.

Ожесточение с обеих сторон достигло высшей степени: черногорцы при своих набегах жгли деревни, убивали и уродовали мужчин, уводили в полон женщин и детей и угоняли скот; конечно, попав в руки турецких солдат и мусульманских жителей, они, в свою очередь, не могли надеяться на пощаду. (П.А. Стенин)

Напоминанием о турецких войнах служила упоминаемая П.Л. Стениным башня близ цетиньского монастыря, которая «увенчивалась еще недавно (по сравнению с 1892 годом. – Е. С.) гирляндой из отрубленных неприятельских голов». А боснийский визирь, к примеру, в 1756 году вообще потребовал дань черногорскими девушками в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет. Замечательно постоянное участие духовенства в защите Родины. Наиболее почитаема память «попа Радовича», который при приближении семитысячного отряда турок, мгновенно собрав тридцать черногорцев, 23 апреля 1832 года доблестно защищал деревню Мартиничи до подхода подмоги, а также «попа

Луки», который пал в бою с турками в 1858 году, быв до этого «долго грозой для мусульманского населения Герцеговины». Интересна приведенная в книге П. А. Стенина «Восток: Страны креста и полумесяца» гравюра с изображением черногорского священника, отправляющегося на войну: святой отец одет по-граждански, в национальный черногорский костюм, брит, с закрученными кверху усами, на груди – три медали, за широким поясом – сабля с двумя пистолетами, и только в руке – священная хоругвь. При этом Стенин отмечает: «Священники хотя и пользуются в Черногории большим уважением, но сами ничем не отличаются от прочих черногорцев».

Однако вернемся к хронологическому изложению.

Святой митрополит Петр I из рода Негушей вообще был замечательный полководец, успешно брал штурмом вражеские крепости и лично водил войска против турок. Те, как говорят черногорцы, как только видели впереди сербских гайдуцких войск всадника в белых одеждах, бросались врассыпную. Не менее успешно воевал он и с наполеоновскими войсками, появившимися в Адриатике. Много приложил он усилий, чтобы водворить в Черногории мир и порядок среди воинствующих племен соотечественников, сочинил и ввел в действие Судебник – впервые за много веков. Его племянник и преемник Петр II Пётрович (1813–1851, на кафедре с 1830) был известен не только как церковный иерарх, политик, довершивший дело дяди по наведению порядка в Черногории (для чего нередко прибегал к расстрелу бунтовщиков), просветитель, открывший первое в стране училище, и воин, разбивший турок при Жабляке и Грахове, – но и как поэт. Умер он безвременно – тридцати восьми лет. Черногорцы называют его «наш Пушкин». Он погребен на одной из самых высоких горных вершин страны – Ловчене. С его смертью в октябре 1851 года власть митрополитов над Черногорией прекратилась, так как наследник, князь Данила, не захотел принимать постриг и сан архиерея.

Османская империя постепенно слабела, и в XIX веке Черногории много неприятностей доставила усиливавшаяся Австро-Венгрия. Русские по-прежнему помогали маленькой балканской стране вплоть до Первой мировой войны. Незадолго до нее, в 1910 году, русские корабли – линкор «Цесаревич» и крейсеры «Рюрик» и «Богатырь» – прибыли в Черногорию на юбилейные торжества короля Николы. Однако австро-венгерская Фиумская крепость отказалась отвечать на русский салют, и вскоре туда подошел австро-венгерский флот, который произвел против наших судов враждебную демонстрацию и также не ответил на приветственный салют. Тогда три русских корабля, из которых «Цесаревич» был устаревшим броненосцем, «Богатырь» – легким бронепалубным крейсером, а «Рюрик» – крейсером броненосным, заперли весь австро-венгерский флот в Фиумской бухте и приготовились погибнуть, но не опозорить России, которой было нанесено такое оскорбление. Русский адмирал Н. С. Маньковский заявил, что не выпустит австро-венгерский флот из бухты, пока не получит ответного салюта. Исход боя сомнений не вызывал – три корабля не могут противостоять огню целого флота и крепости... В тревожном ожидании прошла ночь; орудия на русских кораблях были заряжены и нацелены на флагманский корабль противника. Настало утро, австро-венгерский флот приготовился к прорыву, русские изготовились, чтобы повести стрельбу, как только флагман двинется с места... И тут австрийцы не выдержали: крепость и флот отсалютовали русским, а на враждебных судах заиграли русский гимн – «Боже, царя храни...» Конфликт был улажен, но не исчерпан, и четыре года спустя Австро-Венгрия и Россия столкнулись в мировой бойне. Участие в ней привело Российскую империю к краху, а Черногорию – к австрийской оккупации (1916). После поражения Австро-Венгрии в войне победившая Антанта низложила короля Николу I Петровича Негоша (две дочери которого, кстати, были замужем за великими князьями Романовыми), и Черногория была присоединена к новообразованному югославскому королевству, от наследия которого освободилась совсем недавно.

Современные черногорские сербы разбавлены албанской кровью; кроме Православия население исповедует католицизм и ислам.

Подавляющее число монастырей, которых в Черногории очень много, – православное, большинство исламского населения проживает ближе к албанской границе; в приморских городах наблюдается равновесие между православными и католиками. Особенно интересно оно проявляется в том, что большинство древних городских церквей имеют два престола – православный и католический (к примеру, взять город Сутоморе: там есть православная церковь или часовня, относительно молодая католическая церковь Святого Мины, а вот церкви Святой Петки-Параскевы и Святой Феклы, которым, по разным данным, от шестисот до тысячи лет, имеют по два престола – католическому и православному).

Такова в общих чертах история Черногории, которая с трудом и частично, но пока что сумела сохранить главное наследие Византии – православную веру.

Теперь обратимся к некоторым святыням и достопамятным местам. Наиболее, наверное, знаменит монастырь Острог.

Расположенный высоко в горах, словно парит над облаками Острожский монастырь, основанный в 1665 году митрополитом Захолмским-Герцеговинским святым Василием (1610–1671). Это было время жестокого турецкого засилья, настоящего геноцида, и монастырь

стал центром борьбы с завоевателями. Святой Василий был духовным лидером этой борьбы. В его обители укрывались партизаны-гайдуки (в их числе самый знаменитый гайдуцкий вожак – Байо Николич-Пивлянин); монахи, спускаясь с гор, собирали милостыню и одновременно наблюдали за передвижениями турецких войск, после чего эти сведения доставлялись гайдукам в митрополию и в столицу Цетинье. Бесстрашный воин-игумен Острожского монастыря Григорий Вуядинович, воспетый в народных песнях, во время турецкого нашествия на Верхнюю Морачу в 1820 году был воеводой митрополита Петра. Другой острожский игумен, Никодим Раичевич, зимой 1852/53 года укрыл в обители группу из тридцати воинов под командованием воеводы Мирко Петровича (отца будущего черногорского короля Николы), выбитых турками из Жупы, и вместе с ними и братией оказал жесточайшее сопротивление захватчикам, когда они подошли к Острогу и девять дней пытались захватить верхний монастырь. Впоследствии игумен Никодим стал Черногорским митрополитом, но впал в немилость у князя Данилы и был вынужден уехать в Россию. Прах героя покоится в Александро-Невской лавре Санкт-Петербурга. Могила павших в 1853 году черногорских воинов сохранилась в монастыре; рядом с ней – захоронение замученных австрийцами в 1918 году.

Острожская обитель состоит из двух монастырей – нижнего (женского) и верхнего (мужского). Их отделяют друг от друга девятьсот метров. В центре женского монастыря – храм Святой Троицы 1824 года постройки. Росписи его выполнены в типичном греко-византийском стиле на сочном синем фоне, и среди вселенских и сербских святых есть и наши, русские – благоверный князь Александр Невский, преподобный Серафим Саровский, блаженная Ксения Петербургская.

Между женским и мужским монастырем находится современная церковь Святого мученика Станка.

История мученичества святого Станка такова. В 1712 году турки схватили пятнадцатилетнего мальчика-пастуха и потребовали, чтобы он показал, где хранятся мощи святого Василия, чтобы осквернить их. Он отказался, и турки пригрозили, что отрубят ему руки. Тогда он сам протянул их им... Долгое время его руки хранились в верхнем монастыре, и только 17 декабря 2004 года они были торжественно перенесены в новую церковь. Святой Станко считается покровителем всех детей мира, сербы предпочитают крестить своих детей именно здесь, в его острожской церкви. На одной из икон святой Василий благодарно принимает руки мальчика-пастуха, у ног которого лежит смиренная белая овечка...

К верхнему монастырю, высеченному прямо в горе, ведет крутой подъем. В нем две пещерные церкви – нижняя Введенская (построена самим святым Василием, хранит росписи 1667 года), в которой и почивают мощи святого, и верхняя Крестовоздвиженская (построена в 1665 году по благословению святого Василия иеромонахом Исаией, хранит росписи 1667 года). Почитается также место преставления святого Василия, где установлен крест и до сих пор произрастает виноградная лоза, появившаяся вскоре после кончины угодника Божия. Также при монастыре ведется летопись чудотворений святого Василия, не прекращающихся и по сей день.

Второй знаменитейший монастырь – в Цетинье, древней столице Черногории. Расположенная высоко в горах, недалеко от мрачной громады замка Космач, обитель неоднократно разрушалась, но затем возрождалась. После турецкого нашествия 1714 года лишь несколько колонн с двуглавыми орлами остались от первоначального цетиньского монастыря, основание и расцвет которого связан с именем Ивана Черноевича, господаря Зеты и Черногории, являвшегося также ктитором обители. В память о первом монастыре на его руинах была воздвигнута церковь. Над входом в нее – мемориальная доска, на которой написано: «Сей святый храм Рождества Пресвятыя Богородицы воздвиже благоверный государь князь Черногорский Николай Первый Петрович Негош в лето от сотворения мира 7394, от Рождества Христова 1886, на основе бывшей зде церкви, созданней благоверным государем зетским Иваном Черноевичем». Там захоронены уцелевшие от турецкого погрома останки Ивана Черноевича; в этом же храме покоятся черногорский король Никола (1841–1921) и его жена королева Милена (1847–1923). Все иконы в иконостасе и в храме вообще – подаренные русскими черногорцам.

Ризница обители также хранит множество русских икон, плащаницу – подарок императрицы Екатерины II, митры-короны черногорских властителей-митрополитов, удивительной формы колокола, найденные в Скадарском озере (видимо, некогда спрятанные на дне его во время очередного турецкого нашествия), редкие рукописные и первопечатные книги, старейшая из которых – Октоих – была напечатана еще в 1493 году и теперь известна по всей стране. Впрочем, у этой широкой известности есть и оборотная сторона – близ Цетинье стоит кафе «Октоих»! Кто бы мог до подобного додуматься в здравом уме? Еще одна гримаса надвигающегося на Черногорию бездумного капитализма...

В монастырском храме в Цетинье хранится одна из главных святынь христианского мира – десница (правая рука) Иоанна Крестителя. Некогда владевшие ею католические рыцари-мальтийцы после того, как Наполеон изгнал их с острова, а император Павел I взял их под свою защиту, подарили ее своему новому магистру – православному русскому государю – вместе с частицей Животворящего Креста Господня. После революции обе святыни оказались за пределами России и в конце концов были переданы митрополитом Антонием (Храповицким) Сербской Православной Церкви, которая до сих пор хранит их (монастырь в Цетинье – сербский, и Черногорская Церковь все старается его у нее отвоевать). Десница Предтечи и частица Святого Креста открыты для поклонения всего сорок дней в году, и только по просьбе русских паломников радушные сербы всегда открывают эти святыни для поклонения. Покоятся они на мощах святого Петра I Цетиньского, того самого воина-митрополита, один вид которого на поле брани приводил в ужас турок. Этот владыка-полководец – один из самых почитаемых в Черногории святых.

Почитаются в Черногории и преподобная Петка (память 14 октября), и святой Василий Острожский (память 29 апреля), Петр I Петрович Негош, князь и митрополит Цетинский (Цетиньский), включен в святцы Русской Православной Церкви и почитается в соборе Петербургских святых (3-я неделя по Пятидесятнице).

Разговор о святынях ордена иоаннитов, ныне пребывающих в Черногории, заводит нас на остров Родос, поскольку именно родосским рыцарям турецкий султан подарил десницу Крестителя. Подробнее о родосско-малътийских святынях, об их непростой судьбе будет рассказано в 5-й главе; здесь же мы обратимся к истории Родоса, знаменательной во многих отношениях, и в не меньшей степени, нежели славная античность, нас будет интересовать вопрос: что же стало с византийским наследием на крохотном островке, ставшем ареной беспощадной схватки католиков и мусульман?

Остров Родос расположен к юго-западу от Малоазийского полуострова и входит в состав Греческой Республики. Его история весьма интересна и поучительна во многих отношениях. Родосцы являлись союзниками царей Агамемнона и Менелая еще по Троянской войне (XII век до Р.Х.), а их предводитель, сын Геракла Тлеполем, пал под стенами Трои. В 407 году до Р.Х. на острове возводится одноименная ему столица – город Родос – и образуется Родосское государство, объединившее не только бывшие независимые города острова (Ялиссос, Камирос и Линдос), но и близлежащие территории (острова Эгейского моря и мало- азийские страны Карию и Ликию – впоследствии родину святителя Николая Чудотворца). Свое существование новое государство позиционировало таким образом, что поставило себя в независимость равным образом и от Афин, и от Спарты, чье междоусобие раздирало Древнюю Грецию на радость персам. Интересно участие родосцев в самом первом известном в истории восстании воинского подразделения – моряков кипрского флота против командовавшего ими афинского стратига Конона (ок. 395 до Р.Х.). Родос становится процветающим торговым центром благодаря своему расположению на перекрестке торговых путей трех континентов – Европы, Азии и Африки: через остров идет торговля с Египтом, Сирией, Палестиной, Пергамом, Сузами, Сицилией, Южной Италией, Карфагеном и т.д. Главные статьи торговли – зерно (которое родосцы не выращивали, а перепродавали), оливки, финики, великолепное вино и рабы (обычно захватываемые на карийском побережье Малой Азии). Если говорить о юге современной России и Крыме, то данные археологических раскопок в Северном Причерноморье свидетельствуют об оживленной торговле Родоса с Босфором, Ольвией и, в меньшей степени, с Херсонесом Таврическим. На основании амфорных клейм, согласно работе Ю.С. Бадальянц «Торгово-экономические связи Родоса с Северным Причерноморьем в эпоху эллинизма (по материалам керамической эпиграфики)», вырисовывается следующая картина: торговля Босфора, Ольвии и Херсонеса с Родосом имела место с 332 по 30 год до Р.Х., при этом самое оживленное время этих связей выпадает на период с 220 по 180 год до Р.Х. Более того, с середины II века до Р.Х. два боспорских города – Фанагория и Горгиппия – начинают чеканку серебряных монет с родосскими эмблемами: цветком граната, головой Гелиоса и рогом изобилия меж двух звезд, что свидетельствует об однозначной экономической и политической ориентации некоторых городов Северного Причерноморья на Родос.

Кроме того что Родос был торговым центром, он становится и мощным центром финансовым, сохраняя это положение вплоть до римского периода. Римляне, создав центр беспошлинной торговли на острове Делос, экономически удавили Родосский союз. Родосские моряки славились на все Средиземноморье и часто со славой участвовали в морских битвах. Каждый свободный гражданин острова обязан был пройти службу на флоте; не случайно именно на Родосе было сформировано так называемое Морское право, впоследствии принятое как Римом, так и Византией.

Родосский морской закон с VII по XIII век был официально признанным в империи законодательным сборником (Г. Г. Литаврин).

В конце IV века до Р.Х. родосцы поддержали Александра Македонского и помогли ему захватить финикийский город Тир, однако после его смерти выгнали поставленный им гарнизон. Во время междоусобных войн эллинистических царей за огромное наследие Македонского Родос поддерживает египетского царя Птолемея. Тогда сын враждовавшего с Птолемеем царя Антигона Одноглазого Деметрий Полиоркет, один из самых талантливых полководцев своего времени, в 305– 304 годах до Р.Х. почти год осаждает Родос и использует при этом поистине чудовищные осадные машины, доселе невиданные. Особенно отличалась «гелебола» – «погубительница городов», осадная башня, для обслуживания которой требовалось три тысячи пятьсот человек!

Античный историк Плутарх так описывает «гелеболу»:

«Родосцы были союзниками Птолемея. Объявивши им войну, Деметрий подвел к стенам Родоса самую большую из «Погубительниц», с опорою в виде прямоугольника, каждая сторона которого в нижней части равнялась сорока восьми локтям (то есть около двадцати метров в основании. – Е. С.), а в вышину машина была шестидесяти шести локтей (около тридцати метров. – Е. С.), причем кверху грани начинали сходиться, так что вершина башни была уже основания. Изнутри она разделялась на ярусы со многими помещениями, и с лицевой, обращенной к неприятелю грани на каждом ярусе открывались бойницы, сквозь которые летели всевозможные метательные снаряды: башня была полна воинами любого рода и выучки. На ходу она не шаталась и не раскачивалась, а ровно и неколебимо стояла на своей опоре, подвигаясь вперед с оглушительным скрипом и грохотом, вселяя ужас в сердце зрителей, но взорам их неся невольную радость».

Ну, насчет радости Плутарх, очевидно, преувеличил.

О том, как родосцы расправились с «градобрательницей», подробно и не без изящества написал римский архитектор и инженер Витрувий:

«Был родосский архитектор Диогнет, которому ежегодно из государственной казны выплачивалось почетное жалованье за его превосходное искусство. В это время некий архитектор из Арада, по имени Каллий, приехал в Родос, прочел лекцию и показал модель стены с установленным на ней вращающимся краном, которым он захватил гелеполь, приближавшийся к укреплениям, и перетащил его по сю сторону стены. Родосцы, увидав эту модель и придя в восторг, отняли у Диогнета назначенное ему ежегодное содержание и передали эту честь Каллию. Тем временем царь Деметрий, которого ради упорства его духа назвали Полиоркетом, подготовляя поход на Родос, взял с собой знаменитого афинского архитектора Эпимаха. Этот построил с величайшими затратами, старанием и огромным трудом гелеполь, высота которого была сто тридцать пять футов, а ширина шестьдесят футов. Он защитил его шерстью и сырыми кожами так, что гелеполь мог выносить удар выпущенного из баллисты камня весом в триста шестьдесят фунтов, а самая машина весила триста шестьдесят тысяч фунтов. Когда же родосцы потребовали от Каллия, чтобы он изготовил машину против этого гелеполя для переноски его, согласно данному им обещанию, внутрь стен, он сказал, что это невозможно. Ибо не все возможно произвести одним и тем же способом, но одни вещи, сделанные по образцу небольшой модели, действуют одинаково и в большом размере, а для других не может быть модели, но их строят сами по себе; некоторые же таковы, что на модели они кажутся правдоподобными, но, будучи увеличены, разваливаются... Из-за этого-то родосцы, таким же образом ошибившись в расчете, нанесли несправедливое оскорбление Диогнету. И вот, увидев, что враги упорно их осаждают, что приготовлена машина для взятия города, что им угрожает рабство и опустошение государства, они упали к ногам Диогнета, умоляя его помочь родине. Тот сначала отказался это сделать, но, после того как благородные девушки и юноши пришли молить его вместе со жрецами, он дал обещание, под тем условием, что, если ему удастся захватить эту машину, она будет его. Когда это было принято, он в том месте, куда должна была подойти машина, пробил стену и приказал всем гражданам вместе и каждому в отдельности выливать за стену в эту брешь и в выходящие к ней канавы сколько у каждого найдется воды, нечистот и помоев. После того как ночью туда было вылито множество воды, помоев и нечистот, на следующий день, прежде чем приближающийся гелеполь подошел к стене, он застрял в образовавшейся мокрой луже и не мог быть сдвинут ни вперед, ни назад. Поэтому Деметрий, увидев, что он посрамлен мудростью Диогнета, ушел вместе со своим флотом».

Родосцы, освобожденные искусством Диогнета, принесли ему всенародную благодарность и осыпали его всяческими почестями и наградами. Диогнет отвел этот гелеполь в город, поместил его на площади и сделал на нем надпись: «Диогнет посвящает народу этот дар из военной добычи». Так, в защитном деле нужно запасаться не только машинами, но главным образом мудростью. (Витрувий)

Таким образом, Родос не был взят и Деметрий бросил все свои чудо-машины у его стен. Разобрав их и продав материалы, в первую очередь железо, родосцы не только компенсировали все свои затраты на ремонтные работы, но еще и купили меди, из которой местный скульптор Харет из Линдоса за двенадцать лет (с 304 по 292) изваял колоссальную статую греческого бога солнца Гелиоса (который считался покровителем острова) высотой более тридцати метров. Эта статуя служила маяком и была причислена к знаменитым семи чудесам древнего мира. Правда, простоял колосс недолго и в 226 году рухнул при землетрясении: слабым местом гиганта оказались его колени. Восстановлена статуя не была, и в VII веке по Р.Х., когда Родос захватили арабы, они продали обломки колосса еврейскому купцу, нагрузившему ими девятьсот верблюдов, как о том свидетельствует Константин Багрянородный, в порыве гнева, правда, указав, что арабы уничтожили самого колосса, а не утилизировали его обломки.

Плиний Старший, посетив Родос в I веке по Р.Х., отмечал, что, даже поверженный на землю, колосс вызывает восхищение, при этом добавляя, что только немногие могут обхватить большой палец руки колосса обеими руками.

Вообще о древнем Родосе можно писать много – он был славен школами, философской

и ораторской (у философа Посидония учились Цицерон и Помпей), а также скульптурной, ярчайший образец которой – дошедшая до нашего времени групповая статуя Лаокоона и его сыновей, обвитых змеями, по сюжету Вергилия (хранится в Ватикане), а также не менее знаменитая статуя Ники Самофракийской, воздвигнутая родосцами в память о своей победе над сирийским царем Антиохом III (хранится в Лувре), и небольшая статуя Афродиты Анадиомены, называемая также Родосской (хранится в местном музее). При римлянах

Родос приходит в упадок, особенно когда его разорил убийца Цезаря Кассий, которому местные жители отказали в поддержке. На Родосе в добровольной ссылке жил одно время римский полководец Тиберий – будущий император, при котором был распят Господь Иисус Христос.

По преданию, христианство приходит на остров вместе с апостолом Павлом в 57/58 годах. Архимандрит Никифор (Бажанов) указывает в своей «Библейской энциклопедии», что через Родос «апостол Павел возвращался из Листры в Иерусалим после третьего своего путешествия» (см.: Деян 21:1). Считается, что апостол проповедовал слово Божие в Линдосе, знаменитом своим культом Афины Линдийской (одна из гаваней города до сих пор зовется в его честь). Однозначно: апостолу пришлось трудно в подобном религиозно-культовом языческом центре, история которого уходит в глубь веков. К. М. Колобова в своем фундаментальном труде «Из истории раннегреческого общества: о. Родос 9–7 вв. до н.э.» убедительно доказала, что первоначально богиней Родоса была знаменитая критская богиня «со змеями». Линдосская богиня олицетворяла хтонический – змеино-подземный – культ, характерный не только для Крита, но и для древних Афин. Представление о ней дают три статуэтки, найденные в Кносском дворце Крита.

«Одна из этих статуэток полной сохранности (тридцать четыре сантиметра высотой) представляет женщину, одетую в стилизованную юбку «cloche», внизу украшенную прошивкой и покрытую полосами. Поверх юбки надет так называемый польский передник, покрывающий своим овалом, спереди и сзади, часть юбки. Передник заткан по краям волнистым прерывистым орнаментом и спереди усеян белыми крупными точками... Вокруг талии лежит широкий мягкой материи пояс, образующий спереди толстый, замысловато завязанный узел. Корсаж... представляет расшитую спиралями и другим орнаментом кофточку с короткими рукавами до локтя и стягивает талию, как будто корсетом, оставляя обнаженной крепкую грудь. На голове надета высокая, видимо кожаная, суживающаяся кверху шапка, из-под которой по плечам рассыпаются темные волосы. Женщина представлена в напряженной позе. Она жестким движением вытягивает вперед руки и, широко раскрыв большие подведенные глаза, неподвижным сосредоточенным взором смотрит пристально перед собой. Поза женщины объяснима. Это богиня, или жрица, заклинательница змей: две змеи обвивают ее талию, одна из них кладет свою голову на край высокой шапки, третья, извиваясь по переднику и обвивая бедра, кладет голову в правую руку богини, а хвост – в ее левую. Вторая статуэтка, несколько меньших размеров, представляет шедевр фаянсового производства. Женщина изящна и тонка. Одета она в светлое с темными полосами платье. Оранжевый корсаж, с короткими рукавами, сильно стянут в талии, обнажая нежное розовато-желтое тело с небольшой, тонко моделированной грудью. Как и у первой статуэтки, у этой имеется желтый с темным узором передник, накинутый на юбку, сшитую из целого ряда оборочек, выступающих одна над другой и составленных из светло-желтых с коричневыми или голубыми полосок и коричневых кусочков. В поднятых и отставленных руках, согнутых в локтях, женщина держит по небольшой желтой с черными полосками змейке, потрясая ими. Восстановленная, соответственно фрагменту третьей фигуры, голова показывает молодое, нежное лицо с черными блестящими глазами. На голове надет низкий венец, из-под которого струятся черные волосы, а на венце сидит желтая с темными крапинками дикая кошка. Эта женская фигура в профиль показывает волнистую линию контура тела. По-видимому, надо себе представить жрицу или богиню изображенной в тот момент, когда она, потрясая змеями, выступает, мерно и слегка приседая, в движении кругового танца» (В. Л. Богаевский).

Многочисленные находки в родосских некрополях керамики со змеиными мотивами подтверждают это. Критская – минойская – культура была сменена на острове микенской, а затем дорийской сообразно миграции древнего средиземноморского населения. К. М. Колобова пишет, что после объединения острова в 406–405 годах до Р.Х. в единое государство «вся политическая жизнь Линда... сосредоточилась на вопросах культа, на ревности к богам и святыням Линда, на контроле избрания жрецов, на проведении священных церемоний и на почетных постановлениях лицам, отличившимся своим особым рвением к линдийским богам и храмам». Линдийцы рьяно распространяли культ Афины-Линдии в своих колониях, и даже фараон Амасис II (правил ок. 570–526 до Р.Х.) послал в дар Афине Линдосской две каменные статуи и какой-то льняной златотканый панцирь с бахромой. Дар приблизительно 690 года до P. X. Афине Линдии от жителей Фаселиса (родосской колонии в Ликии) трофейного оружия ликийцев в виде шлема и кривого меча позволяет оспорить датировку Т. Петриса, полагающего, что первоначальный храм Афины был возведен в VI веке до Р.Х.; мало того, что он очевидно древнее, вдобавок он был возведен на руинах древнемикенского святилища – на высокой горе на территории городского акрополя, который по своей красоте уступает только афинскому. Руины нынешнего сооружения датируются IV веком до P. X. Когда-то там находилась статуя Афины, выполненная из мрамора, золота и слоновой кости. Как и многие иные сокровища древнегреческой скульптуры, она впоследствии была вывезена в Константинополь, где и погибла. Жрецы Афины Линдийской отказались подчиниться повелению императора Феодосия I Великого (346–395, правил с 379) о запрете языческих культов (381–385) и были казнены.

По данным Т. Петриса, в I веке христианской общиной Родоса управляет некий Прохор, а иерархи Фотин и Евфранор принимают участие в I Вселенском Соборе 325 года в Никее. По крайней мере, «Деяния Вселенских Соборов» прямо указывают, что в заседаниях III Вселенского Собора участвовал епископ Родоса Елланик, V – Феодосий Родосский, VI – Исидор Родосский, представлявший целую митрополию Цикладских островов, VII – Лев Родосский.

Византийский период истории Родоса ознаменован возникновением большого количества храмов и монастырей (здания многих из них сохранились), а также постоянными набегами арабов.

В 1082 году, при василевсе Алексее I Комнине (ок. 1057–1118, правил с 1081), недальновидно допустившем вмешательство итальянцев в экономическую жизнь империи, – венецианцам было разрешено открыть на Родосе торговую факторию. Во время III Крестового похода (1191) на Родосе побывал английский король Ричард Львиное Сердце (с 22 апреля по 1 мая), откуда он отплыл на Кипр.

После взятия крестоносцами Константинополя в 1204 году Родос фактически переходит под власть итальянцев: византийский управляющий островом грек Лев Гавалас при поддержке венецианцев принимает титул кесаря и объявляет себя властителем Родоса и расположенных близ островов. Это было лишь частным отражением общей сепаратистской тенденции, особенно проявившейся после падения византийской столицы. Впрочем, разрыв с Византией был неполным: преемники Льва номинально признавали главенство сначала императоров Никеи (византийское правительство «в изгнании» во время оккупации Константинополя франками в 1204–1261 годах), а затем и Константинополя, когда тот был освобожден от латинян в 1261 году. Однако к тому времени остров уже контролировали генуэзцы, сделавшие Родос базой своего флота, хотя номинально остров по-прежнему считался византийским. В 1306 году адмирал Виньоло Виньоли продал его рыцарям-госпитальерам (иоаннитам), изгнанным из Святой Земли мусульманами в 1291 году и нашедшим временный приют на Кипре. Правда, проданное еще предстояло завоевать... С шести судов на остров высадился отряд в тридцать пять рыцарей и пятьсот воинов. Иоанниты с трудом подавляют сопротивление местного греческого населения, так что даже папа Римский Климент V (1264–1314, на кафедре с 1305) в рамках политической поддержки даровал в 1307 году рыцарям права на остров и отлучил от Церкви византийского императора Андроника II (1260–1332, правил в 1282–1328), хоть тот и был православным. Высшие чины ордена, находившиеся в разладе с великим магистром Фульком де Вилларэ (позже, в 1317 году, дело дошло до покушения на него), проводили сепаратные переговоры с василевсом, прося остров в ленное владение и предлагая отряд из трехсот бойцов для совместных действий против турок, однако василевс отказался, военные действия продолжились.

Иоанниты окончательно укрепились на Родосе к 1310 году. Турки незамедлительно попытались выбить их оттуда, но безуспешно.

Правление крестоносцев на греческом острове сейчас преподносится родосскими авторами как явление поистине уникальное. Не было, мол, преследования Православия, греки и латиняне бок о бок трудились, строили укрепления и храмы, создавали уникальные шедевры и умирали, защищая свой остров от египетских мамлюков и турок.

В начале своего пребывания на Родосе крестоносцы оказались меж двух огней, сражаясь с мусульманами- турками

и православными- греками, которые были для латинян, как и везде в то время, раскольниками (схизматиками). Рыцари силой принуждали греков-родосцев, как прирожденных мореходов, обслуживать свой флот.

Эта позиция нуждается в определенной – притом существенной – поправке. Во-первых, надо помнить о том, что крестоносцам пришлось у греков остров отвоевывать, причем более трех лет. Во-вторых, заново укрепленная рыцарями внутригородская византийская стена надежно охраняла рыцарскую часть города – Коллакиум – от греческой Бурги (Хоры). Это свидетельствовало о боязни рыцарей восстания местного населения. В-третьих, захват острова рыцарями привел к расторжению связей местного Православия с Константинопольским патриархом. Несмотря на это, по словам Никифора Григоры (ок. 1295–1360), население четко отстаивало свою греческую и православную идентичность. Кроме того, именно религиозная рознь привела к провалу проекта совместных госпитальерско-византийских действий против турок при Мануиле II (1350–1425, правил с 1391): предусматривались объединенные действия флотов, оборона госпитальерами коринфского перешейка, им была передана часть земель и укреплений на Пелопоннесе – там у госпитальеров уже были кое-какие владения. Однако идея занять весь Пелопоннес и перевести туда с Родоса свою столицу осталась неосуществимой. Местное население восстало против латинян, и Византия забрала назад свои крепости. Так провалился этот проект, и все по той же причине противостояния католиков и православных. Сделанное иоаннитами в 1408 году предложение василевсу заключить тридцатилетний мир для совместной борьбы против турок было проигнорировано. Рыцарям пришлось довольствоваться Родосом и близлежащими островами.

Однако с течением десятилетий религиозное положение на острове начало меняться.

Первый удар создавшемуся на Родосе положению нанесла Флорентийская уния 1439 года. Византийская верхушка из страха перед турками признала главенство Римского папы над Православной Церковью и приняла католические догматы при условии сохранения православной обрядности и военной помощи, которая, как известно, оказана не была. Православное народонаселение отнеслось к унии как к ереси. Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский патриархи на Иерусалимском Соборе 1443 года отлучили униатов. Однако прецедент был создан, и общество раскололось. Многие поддерживали позицию флотоводца Луки Нотары, который провозгласил, что «лучше быть под мусульманской чалмой, чем под папской тиарой». Говоря это, он не знал, что завоеватель Константинополя султан Мехмед II казнит и самого византийского адмирала, и его сына.

Как же все происходящее отразилось на Родосе? Первоначально там не приняли унию, воспользовавшись для ослушания своим фактическим отделением от Константинополя. Но затем Византия пала. Взятие Константинополя вполне предсказуемо породило всеобщий европейско-азиатский шок. Многие видели в этом событии оставление Богом православного народа по грехам его. Однако надо было как-то жить дальше; турецкая угроза все острее чувствовалась на Родосе. Прошло еще немного времени, и в 1474 году местное Православие принимает унию, решив дилемму о чалме и тиаре в пользу последней. Тогда-то и настала в отношениях греков с рыцарями та идиллия, о которой столь много теперь пишут на Родосе.

Большинство существующих в городе Родосе византийских церквей датируется XIV-XV веками, то есть эпохой правления крестоносцев. Греки служили у них переводчиками и хронистами, помогая тянувшимся к просвещению европейцам переводить труды античных авторов. Такому соработничеству на стыке православного и католического миров, пожалуй, можно было бы благодушно удивляться, кабы не уния.

При крестоносцах Родос являлся последним оплотом христианского мира в восточном Средиземноморье. Достаточно сказать, что после падения Константинополя Родос держался еще шестьдесят девять лет. Иоанниты находились на Родосе до 1522 года. За это время они покрыли остров сетью неприступных замков, дважды перестроили крепость города Родос: сначала по образцу стен Константинополя, а затем – по подобию итальянских бастионных крепостей, более приспособленных к противодействию разрушительной силе артиллерии, отбили два больших нашествия мамлюков и перенесли две осады турок; активно участвовали с 1344 года в почти шестидесятилетней смирнской эпопее, военных походах кипрских королей-Лузиньянов (в частности, Петра I на Анталию и Александрию) и не раз спасали Кипр от атак мусульман. Впрочем, были у Кипра враги и другого рода – к примеру, только дипломатия великого магистра Филибера де Найяка спасла Кипр от планировавшегося нашествия союзных генуэзцам французов (рубеж XIV-XV веков).

В 1480 году завоеватель Константинополя Мехмед II послал своего визиря Мизака Палеолога (перешедшего в ислам византийца) на завоевание Родоса с войском из ста тысяч человек на ста семидесяти больших кораблях. Враг, отправившийся из малоазийского Фискоса (ныне Мармарис), превосходил защитников родосской крепости в двести раз. Подробное описание этой турецкой осады оставил нам Гийом де Каурсин.

Штурм начался 23 мая. Крестоносцы и греки мужественно оборонялись. Турецкий главнокомандующий нарочно приказал бомбардировать дома греков, чтобы поднять их против латинян как виновников своего несчастья, но его замысел не удался, а предпринятые меры по тушению пожаров и спасению мирного населения оказались весьма успешными. Крохотный флот христиан с успехом жег турецкие корабли. Судов у рыцарей имелось немного (то были гребные галеры; не зависевшие от ветра и, кроме того, защищенные броней, они могли метать знаменитый «греческий огонь»). Крепость Святого Николая, прикрывавшая вход в гавань и защищаемая самим великим магистром Пьером д’Обюссоном, после трехсот прямых попаданий турецких ядер была обращена в развалины, но не сдалась – туркам не достались даже руины, ежедневно возобновляемые воинами, моряками и женщинами, нашедшими там защиту. Английский моряк Роджер Джэрвис поднырнул под наведенный турками понтон к крепости Святого Николая и разрушил все их усилия, перерезав скреплявшую сооружение веревку. Смельчак уцелел и впоследствии получил в награду мешок золота. Защитники крепости встречали врага (тут были отборные войска янычар) градом стрел, пуль и ядер. Огнем с полуразрушенной уже крепости Святого Николая была потоплена турецкая галера. Восстановленная впоследствии, крепость приняла активное участие даже во Второй мировой войне, будучи оборудованной современными пушками и пулеметами. Великий магистр чуть не погиб, когда обломок каменного турецкого ядра сбил шлем с его головы. Море близ крепости Святого Николая было красным от крови...

Уцелевший д’Обюссон по-прежнему появлялся на самых ответственных участках обороны и лично вел своих воинов на врага. Вскоре он получил при обороне родосской крепости пять ран, последнюю – копьем янычара в легкое, и рыцари молили его покинуть поле боя, но сей великий муж ответствовал им: «Лучше умрем здесь, нежели отступим. Можем ли мы когда славнее за веру умереть?» Эти слова так вдохновили осажденных, что они в яростной атаке отбили Итальянскую башню, на которой башибузуки уже подняли турецкий флаг, а затем прогнали врага вплоть до ставки турецкого паши, располагавшейся на холме Святого Стефана – на месте античного акрополя. Мизак, потеряв девять тысяч человек убитыми и пятнадцать тысяч ранеными, снял осаду и 14 августа вернулся в Константинополь. Султан в ярости сослал визиря, а полководцев поменьше удавил. Победители же вернулись с холма Святого Стефана в город, причем каждый при этом нес на копье отрезанную голову турка. Гийом Каурсин пишет, что в решающий момент, как многие видели, на стороне христиан под знаком золотого креста (символизировавшего, по мнению Каурсина, Господа Иисуса Христа) выступили Богоматерь с щитом и копьем, направленным на турок, Иоанн Креститель во власянице и многое множество вооруженных светлых юношей – ангелов. Д’Обюссон выстроил в честь победы три храма.

Султан Мехмед II готовил новый поход на Родос, но умер. Впрочем, было ясно, что турки на этом не остановятся. Главной заботой д’Обюссона, замечательного военного инженера, и его преемников – (в особенности магистра Эмери д’Амбуаза, 1503–1512, стала капитальная перестройка родосской крепости и накопление запасов продовольствия и вооружения.

Прежде чем Родос оправился от ран, нанесенных войной, сильное землетрясение довершило картину несчастья. Великий магистр П. д’Обюссон принял срочные меры, чтобы облегчить жизнь людей, освободил их от налогов, раздавал пшеницу и чинил здания, показывая таким образом участие рыцарей к Родосу и его населению. (А. Валкана)

В июне 1522 года султан Сулейман Великолепный (1494–1566, правил с 1520) вновь нападает из Мармариса на Родос. В его распоряжении уже четыреста кораблей и двести тысяч воинов, из них шестьдесят тысяч – опытные минеры из Боснии и Валахии. Подробности этой осады описал Якоб де Фонтанус. Султан атакует в основном с суши и не дает рыцарям жечь свой флот, как они делали это в предыдущую осаду. Турки роют тоннели и пытаются взорвать крепость; частично им это удается в отношении Английского бастиона (дважды) и Оверньского поста. Идут серьезные бои за Итальянскую и Испанскую башни, к октябрю все английские рыцари выбыли из строя. К декабрю четыре вышеупомянутых укрепления были практически разрушены. Благодаря вырытым ими туннелям турки периодически неожиданно появлялись в разных частях города. Враг пользуется новым опасным оружием – стеклянными гранатами, начиненными нефтью и бросаемыми вручную (одна такая граната, найденная на Родосе, хранится ныне в Королевском артиллерийском музее в Лондоне). Тем не менее рыцари во главе с великим магистром Филиппом де Вилье де л’Илль-Аданом держатся стойко несколько месяцев под ужасающим огнем лучшей в мире тяжелой турецкой артиллерии, однако канцлер ордена, испанец д’Амарал, предает единоверцев и передает туркам через своего слугу Блаза указание слабых мест крепости. Изменников разоблачают и казнят, но вреда, причиненного ими, уже не исправить. После потери многих бастионов, владея практически лишь развалинами главной цитадели (Коллакио) у магистерского дворца, рыцари 20 декабря поднимают белый флаг; начинаются переговоры, однако султан отказался дать гарантии и возобновил штурм. Христиане отбили его, и тогда султан согласился на почетную капитуляцию. Еще бы: при осаде он потерял уже сто тысяч человек! А защищались всего триста рыцарей и горожане-греки...

По условиям капитуляции рыцари забрали с собой знамена, пушки (кроме бронзовых), священные сосуды и мощи святых; церкви свои они взорвали, чтобы их не осквернили турки. Также были сданы все замки острова и замок Святого Петра в Галикарнасе (Бодруме). 1 января 1523 года сто восемьдесят рыцарей и пять тысяч греков, не изъявивших желание оставаться под властью турок, покинули Родос. Остальные вскоре на себе почувствовали вероломство новых хозяев. Грекам обещали освобождение от податей на пять лет, свободное отправление богослужений. Всех выселили за пределы старого города, все христианские храмы внутри городских стен были разорены и обращены в мечети. Часть греков подверглась насилию со стороны турок – впрочем, мародеры были наказаны султаном. Кроме того, на пять лет Родос был освобожден от страшного людского налога – набора христианских мальчиков в корпус янычар. В 1529 году рыцари попытались отбить остров при поддержке местного населения, но их попытка не удалась, а греческие повстанцы были казнены. Однако важно отметить то, что после турецкого завоевания родосское Православие отвергло унию и воссоединилось с Константинопольским Патриархатом. Не строя особых иллюзий по этому поводу, нельзя не отметить общей тенденции: когда ислам приходил на православные земли, прежде подчиненные католикам, Западная Церковь изгонялась в пользу Восточной, хотя и той, конечно, приходилось несладко: яркий пример тому – венецианский Кипр. Так что и на турецком Родосе, несмотря на унижения и гонения, легче приходилось истинно православным, нежели униатам (греко-католикам). Характерно, что именно туда был сослан турками патриарх Иеремия II, принимавший участие в возведении на московский первосвятительский престол первого русского патриарха Иова (ок. 1525–1607, на патриаршестве в 1589–1605).

В «Новом летописце» читаем:

«Патриярх же Иеросалимский и Цареградцкий Еремей советовав с царем Федором Ивановичем, что был в православной вере папа Римский да четыре патриярхи: Александрейский, Антиохийский, Цареградский, Иерусалимский, и папа де окаянный от православныя веры отпал, впаде в ересь, в латынскую веру, и ныне де благочестия пятова напрестольника несть, а здесь, в Московском государстве, православная християнская вера – чтобы быти в Московском государстве пятому патриярху. Царю же Федору совет ево бысть благополучен, и положи на ево волю. Патриярх же Иеремей поставил с Московскими архиепискупы и епискупы перваго патриярха Иева митрополита. Царь же Федор жаловал патриарха своим государевым жалованием и отпустил ево... с великою честию».

В руках турок Родос оставался до 1912 года, когда в результате войны за Триполи отошел к Италии. Местные греки встретили итальянцев как освободителей, но потом поняли, что они такие же оккупанты. Благо итальянцы провели масштабные археологические работы и восстановили дворец великих магистров, разрушенный в 1856 году взрывом порохового склада, как резиденцию фашистского диктатора Бенито Муссолини, который, правда, там ни разу не побывал. После Второй мировой войны (во время которой остров жестоко пострадал и лишился многих исторических памятников) Родос находился под правлением Англии, после чего в 1948 году был присоединен к Греции.

Что же осталось нам на память от столь славного прошлого? На холме Святого Стефана имеются руины храма Аполлона Пифийского (II век до Р.Х.) и восстановленные итальянцами театр и стадион.

Четырехкилометровые стены до сих пор опоясывают старый город. Особо замечательны башни (Итальянская, Испанская и другие – названные согласно охранявшим их подразделениям рыцарей, а также башни во имя Пресвятой Богородицы и святых – апостола Петра, апостола Павла, великомученика Георгия) и ворота (большинство также названы в честь святых – святого Антония, апостола Павла, святого Афанасия, святого Иоанна, святой Екатерины, а также монументальные ворота великого магистра д’Амбуаза с двумя круглыми бастионами по бокам – д’Амбуаз специально выстроил их для прикрытия магистерского дворца).

Дворец великих магистров ордена иоаннитов стоит на возвышенном месте, где некогда находился языческий храм Гелиоса. Дворец производит колоссальное впечатление, несмотря даже на то, что по большей части является итальянским новоделом. В его залах представлены многочисленные античные мозаики, вывезенные с острова Кос, а также средневековые деревянные резные статуи и гобелены. В одном из залов находится копия статуи Лаокоона.

От дворца магистров к морю ведет улица Рыцарей, на которой сохранились дома, в которых они жили. Улица заканчивается двумя рыцарскими госпиталями, фонтаном-баптистерием V века и руинами храма Афродиты III века до Р.Х. В так называемом новом госпитале размещен археологический музей со множеством древнегреческих амфор и редких статуй эллинистического периода. Большая больничная палата с сохранившейся апсидой часовни хранит могильные памятники рыцарей. Интересны были условия пребывания больных в госпитале Иоаннитов и его функционирование. Госпиталем заведовал специальный орденский чин – великий госпитальер; его представитель посещал больных дважды в день, так же как и врачи. Деятельность госпиталя контролировали два советника, назначаемые великим магистром. Каждое утро капеллан служил мессу, на которой присутствовали и причащались больные; кроме того, каждый новоприбывший пациент был обязан написать завещание в присутствии капеллана, пользуясь в случае безграмотности госпитальным писцом. Пациентам было запрещено играть в карты и в кости и читать книги, не соответствовавшие христианскому духу. Зато кормили их на серебряной посуде.

Для особо состоятельных пациентов имелся отдельный госпиталь, Святой Екатерины, с индивидуальными палатами. Он находился вне цитадели (Коллакио), в греческой части старого города, так называемой Хоре; там же располагались рыцарский суд и адмиралтейство. Много византийских церквей до сих пор находятся там, хотя большинство из них, разоренные турками и превращенные в мечети, не действуют. Из городского монастыря Святого Георгия было устроено училище-медресе. Над храмом Святой Троицы до сих пор высится половина минарета. Из действующих церквей наиболее примечателен храм Святого Пантелеймона XV века с деревянными резными иконостасами и циклом современных росписей из жития святого. Улицы старого города тесны и извилисты (подобны тем, по которым плутал контрабандист Гешка Козодоев из «Бриллиантовой руки»), и никогда нельзя предугадать, какое архитектурное чудо появится из-за того или иного поворота. Прекрасные византийские храмы так впечатаны в узкие переулки, что порой невозможно снять более-менее качественное фото, так как отступить для съемки некуда. Конечно, такое плутание в «каменных джунглях» – на любителя, но старый город никогда не предстанет во всем своем великолепии, если положиться на маршрут назойливых гидов, мало разбирающихся в историческом материале.

Теперь, после описания славного острова Родоса и его достопримечательностей, самое время вернуться к несколько отложенной ранее теме и проследить историю мальтийско-родосских святынь, хранящихся ныне в черногорском Цетинье.

В отношении части Животворящего Креста Господня и десницы (правой руки) Иоанна Крестителя можно определенно сказать, что их обретение орденом связано с тем временем, когда госпитальеры были на острове Родос (1309–1522), поэтому они с тем же правом могут быть названы как мальтийскими, так и родосскими.

К святыням ордена иоаннитов (госпитальеров) относятся три великие христианские реликвии: часть Животворящего Креста Господня, десница (правая рука) Иоанна Крестителя и Филермская икона Божией Матери, написанная, по преданию, святым апостолом и евангелистом Лукой. Эти святыни еще известны как мальтийские в связи с пребыванием в XVI- XVIII веках ордена на Мальте.

Автор не располагает данными, когда орден овладел частицей Животворящего Креста. В отношении десницы Крестителя все куда более определенно. Считается, что правую руку Крестителя – ту самую, что он возложил при крещении на Господа Иисуса, – перенес святой Лука из Севастии в Антиохию, а оттуда она по прошествии веков через Халкидон попала в столицу Византийской империи – Константинополь. Там от нее были отделены два пальца, один из которых попал в Студийский монастырь и ныне пребывает в стамбульском Музее дворца Топкапы, а другой был подарен Сербской Церкви и после гибели сербского государства под натиском турок попал в итальянскую Сиенну. После взятия Константинополя в 1453 году турками десница Крестителя, как и многие иные величайшие христианские святыни, оказалась у них.

Как подробно рассказано в предыдущей главе, в 1480 году Родос перенес турецкую осаду: рыцари и местные жители доблестно отбили нашествие врага, превосходившего их по численности в двести раз. Турецкий

султан-завоеватель Мехмед II готовил новую осаду, но умер в разгар приготовлений. Ему наследовал его сын Баязид II (1447–1512, правил с 1481). Власть Баязида оспаривал его брат Зизим, известный также как Гиязеддин Джем, человек всесторонне образованный, амбициозный, воин и поэт. Поначалу ему сопутствовала удача, но затем Баязид дважды разбил войско брата, и тому пришлось бежать, чтобы спасти свою жизнь (1482). Бежал он к одному из сильнейших противников Османской империи – к родосским рыцарям – и предложил им за помощь в овладении престолом неслыханные выгоды: военный союз, право беспошлинной торговли, Эгейские острова, возврат христианских пленников, деньги и т.п. В одном из кодексов Национальной библиотеки в Париже сохранилась миниатюра (ок. 1490), изображающая прибытие османского принца на Родос. По ней, созданной очевидцем, можно представить все обстоятельства этого события. Облаченный в расшитые золотом одежды, Зизим прибыл на корабле рыцарей, на шлюпке был высажен на деревянную пристань, ведущую к Морским воротам Родосской крепости, где его встретили орденские трубачи; после этого принц с эскортом пересел на коня и был встречен лично магистром, также конным, в сопровождении орденских сановников, недалеко от стены, разделяющей две части города – греческую Хору и латинскую Коллакио. Но великий магистр Пьер д’Обюссон был трезвым политиком и не втянулся в предлагаемую авантюру, не видя в распоряжении принца достаточных сил, – а вот попортить кровь султану с помощью Зизима было можно. Особенно это стало ясно, когда Баязид послал на Родос наемных убийц, от которых Зизим счастливо спасся. Также султан предложил магистру денег за голову мятежника, но д’Обюссон деликатно отказал ему, ибо понял, какого неоценимого заложника приобрел. События подтвердили его предположение: пока султанский брат находился в руках христиан, нового нашествия не будет.

В 1484 году Баязид в знак доброй воли и благорасположения к злейшим врагам своим передал д’Обюссону десницу покровителя ордена – Иоанна Крестителя, ставшую с тех пор бесценной реликвией ордена. Великий магистр, желая уберечь Зизима от убийц, отослал его подальше в тыл, в орденский замок Бурганеф во Франции и, более того, выторговал у султана сорок тысяч венецианских золотых дукатов ежегодно на содержание знатного заложника, окончательно превратившегося таким образом в пленника. Источники единодушно свидетельствуют, что ни во Франции, ни затем в Риме, куда он был перевезен в 1489 году, Зизим не бедствовал и вел жизнь, более подобавшую сану принца, а не узника, но все равно это была одна видимость. Римский папа повысил цену содержания Зизима, достигшую половины всеосманского дохода (сорок пять-шестьдесят тысяч дукатов); Баязиду пришлось согласиться, но в обмен за это он упросил папу заточить Зизима в замок Святого Ангела. В 1495 году Зизим умер; кто виновен в его смерти, осталось загадкой. Считается, что до него добрались убийцы его брата; по другой версии, турецкого принца отравил Римский папа, опять же, подвигнутый на это огромной взяткой из Стамбула. Если верно последнее, папа поступил неосмотрительно, поскольку тут же развязал руки злейшему врагу христианства.

Эту версию отстаивает в том числе и Р.Ю.Печникова в своей работе «Мальтийский

орден в прошлом и настоящем», где прямо указывает:

«Баязиду II... удался ловкий дипломатический маневр: он договорился с очередным папой, развратным и сребролюбивым Александром VI (тем самым знаменитым Борджиа-отравителем. – Е.С.), о том, что его брат будет отравлен. За устранение принца Баязид пообещал папе триста тысяч дукатов, и последний не устоял: в 1495 году по дороге из Рима в Неаполь Джем внезапно заболел и в страшных мучениях скончался».

Кстати, позднее в руках иоаннитов оставался еще сын Зизима, использовать которого в 1514 году как претендента на турецкий престол предлагал рыцарям разбитый султаном Селимом I Грозным (1465–1520, правил с 1512) иранский шах Исмаил I.

Незамедлительно после смерти Зизима Баязид напал на Родос, в то время как египетский флот разорил Кос и окрестные острова. Довольно скоро – по историческим меркам, – в 1522 году, внук Баязида Сулейман Великолепный после пятимесячной осады победил родосских рыцарей, о чем тоже было рассказано. Потеряв половину крепости, христиане не имели больше сил и возможностей к сопротивлению, в то же время осаждавшие не смогли достичь окончательного успеха. По взаимному договору рыцари капитулировали, но сохранили пушки, знамена и святыни, среди которых была и десница Крестителя. Без сомнения, она хранилась в храме Святого Иоанна близ магистерского дворца, но теперь этого храма на Родосе увидеть нельзя – турки устроили в нем пороховой склад, рванувший от удара молнии в 1856 году. Погиб не только храм, обрушилась и большая часть бывшего магистерского дворца. Оккупировавшие Родос итальянцы (1912–1943) в первой половине XX века возвели близ гавани новый храм, практически повторяющий по своей архитектуре рыцарскую церковь Святого Иоанна.

Родосской реликвией является и Филермская икона Божией Матери. Сведения о ее истории разноречивы. Современные исследователи истории ордена иоаннитов А. Андреев, В. Захаров и И. Настенко утверждают, что написанная святым евангелистом Лукой икона Богоматери три столетия находилась в Антиохии, затем была перенесена в Иерусалим, после чего в 430 году вывезена в Константинополь, захвачена там крестоносцами в 1204 году и возвращена на Святую Землю, где ею овладели иоанниты. Изгнанные из Палестины сарацинами в 1291 году, они привезли святыню с собой сначала на Кипр, а затем и на Родос.

У родосца Т. Петриса – своя версия. Он пишет о холме Филеримос близ древнего города Ялиссоса:

«Холм получил свое имя от монаха Филерима, прибывшего в эти места из Иерусалима в XIII веке и принесшего с собой икону Богородицы, написанную апостолом Лукой... Построенная монахом небольшая часовня стала впоследствии базиликой, а в XIV веке рыцари ордена Святого Иоанна построили над ней большой монастырь Богородицы».

Итак, появление иконы на Родосе предшествует захвату острова иоаннитами, происходившему с 1306 по 1309 год. По крайней мере, ясно, отчего икона Богоматери получила название Филермской. Что же касается рыцарского монастыря, то он был серьезно поврежден турками в осаду 1522 года, так как на этом холме султан Сулейман обустроил свою ставку. В итальянскую оккупацию монастырь был восстановлен, однако после ухода итальянцев с острова в 1943 году монахи-капуцины покинули обитель. С той поры она не действует. Рядом с монастырем расположены и доступны для осмотра акрополь Ялиссоса, дорический фонтан IV века до Р.Х., фундамент храма Афины III века до Р.Х., руины выстроенной из его материалов раннехристианской базилики, храм Св. Георгия с росписями XIV-XV веков, руины трехнефной византийской крестово-купольной церкви X века, а также созданная итальянцами в XX веке «Дорога на Голгофу», обставленная бронзовыми изображениями Страстей Христовых и Его скорбного пути.

Изгнанные с Родоса рыцари в конце концов обосновались на Мальте и пребывали там до 1798 года, когда магистр фон Гомпеш малодушно сдал неприступную рыцарскую цитадель наполеоновским войскам. Большая часть орденских святынь была расхищена революционными французскими войсками, но частицу креста, десницу Крестителя, Филермскую икону, а также печать, корону и церемониальный орденский кинжал Гомпеш сумел с острова вывезти. Низложенный за свое предательство, Гомпеш сдал реликвии, они были отосланы в Санкт-Петербург императору Павлу I (1754–1801, правил с 1796), объявившему себя новым великим магистром ордена. Император лично внес десницу Крестителя в церковь своего гатчинского дворца (1799). В память этого события Русской Православной Церковью было установлено празднество 12 октября по старому стилю.

Павел успел отметить годовщину этого события только раз, и после его убийства 11 марта 1801 года реликвии были перенесены из Гатчины в Зимний дворец Санкт-Петербурга. Начиная с 1852 года и вплоть до 1919-го они ежегодно переносились в Гатчину на десять дней – с 12 по 22 октября.

В 1919 году, во время нахождения в Гатчине, реликвии попали к белым и были вывезены сначала в Эстонию, затем в Данию, откуда, в 1928 году, попали к митрополиту Антонию (Храповицкому). До 1932 года мальтийские святыни пребывали в Берлине, после чего были переданы в Югославию. Во время Второй мировой войны, когда Югославия была оккупирована немцами, святыни спрятали в черногорском монастыре Святого Василия Острожского. Так их сберегли от фашистов.

После победы местные коммунисты передали реликвии в музей города Цетинье. В 1993 году, после падения в Югославии коммунистического режима, частица Животворящего Креста и десница Крестителя были перенесены в цетиньский монастырь. В 1994 году об этом наконец было объявлено официально – до той поры мальтийские святыни официально считались утраченными в ходе Второй мировой войны. Что характерно: на Родосе до сих пор считают, что Филермская икона хранится в Санкт-Петербурге (в Эрмитаже), в то время как она пребывает в стенах цетиньского музея.

Такова непростая история родосско-мальтийских реликвий, переживших многие века войн и социальных катаклизмов.

Во время пребывания на Родосе рыцари- иоанниты возвели на нем и на соседних островах множество мощных замков, однако самым грозным и неприступным из них был замок Святого Петра, возведенный в гавани бывшего античного Галикарнаса на побережье Малой Азии. К сожалению, он не смог обнаружить свои фортификационные качества на деле против османов, поскольку капитулировал практически вместе с Родосом, однако это не умаляет его архитектурной и исторической значимости. Тем более что в Первую мировую войну замку все же пришлось выдержать неравный бой с французскими броненосцами.

Второй повод переместиться с Родоса в Галикарнас (турецкий Бодрум) – это неразрывная многовековая связь между ними, от союзов до войн, но тем не менее практически не исчезающая.

Третий повод – конечно же знаменитые семь чудес Древнего мира. Итак, от Колосса Родосского – к галикарнасскому Мавзолею.

В Галикарнасе возвышался сорокадвухметровый Мавзолей, одно из семи чудес Древнего мира. Но о Мавзолее – чуть позже.

Древняя страна Кария, ныне входящая в состав Турции, располагалась на юго-западе полуострова Малой Азии и прилегающих островах Средиземного и Эгейского морей.

Карийцы пользовались среди своих соседей репутацией отважных мореходов и – вместе с тем – коварных людей. В многовековой истории знаменит карийский царь Мавсол, чья сестра и по совместительству его же вдова выстроила ему в Галикарнасе первый в мире Мавзолей.

Турецкий город Бодрум, расположенный на Эгейском побережье, сейчас известен в основном как курортно-туристическое место, и не многие знают, что настоящая слава этого города – в прошлом, когда он носил величественное имя Галикарнас и был столицей малоазийской области Карии.

Не менее славным в античности было карийское святилище Зевса Лабрадийского, в котором стояла уникальная статуя Зевса с топором в руках.

Вот что писал о нем знаменитый историк Плутарх: «Почему в руке у Зевса Лабрадейского в Карии не скипетр и не перун, а боевой топор? Дело в том, что Геракл, сразив Ипполиту, захватил среди прочего ее вооружения боевой топор и подарил его Омфале. После Омфалы лидийские цари носили и почитали его наряду с другими священными предметами, унаследованными от предшественников. Так было до Кандавла. Кандавл же, ни во что его не ставя, передал топор одному из товарищей; а когда Гилас отложился от Кандавла и пошел на него войной, из Миласы в помощь Гигесу пришел с войском Арселис, убил и Кандавла, и его товарища и топор с остальной добычей привез в Карию. И здесь, посвящая статую Зевсу, он вложил ему в руку боевой топор и назвал этого Зевса Лабрадейским, потому что боевой топор у лидийцев называется лабрисом».

Кария упоминается в Ветхом Завете.

В Первой Маккавейской книге по тому случаю, что римляне, связанные союзом с Иудеею, при первосвященнике Симоне писали вместе с другими и к жителям Карии, чтоб они не причиняли зла народу иудейскому (II век до Р.Х.) (архимандрит Никифор).

Из истории Карии известно, что в 407 году до Р.Х. она вместе с Родосом, Ликией и иными близрасположенными странами вошла в состав Родосского союза, затем, с упадком союза, вошла в состав Пергамского царства (283–133 до Р.Х.), последний царь которого, Аттал III, был вынужден завещать свои земли Риму. При римлянах Кария одно время наслаждалась тенью самоуправления; затем, при разделе империи на две части (395), Кария отошла к Восточной Римской империи, более известной как Византия, и впоследствии была завоевана турками, под властью которых пребывает и до сего дня.

Впервые столицу Карии Галикарнас прославил его уроженец, «отец истории» Геродот, сын гречанки и карийца (485–425 до Р.Х.). Он описал предысторию и ход греко-персидских войн, «чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности...»

Почему именно уроженец Галикарнаса Геродот был назван отцом истории? Ведь и до него создавались образцы исторических сочинений.

Специалист по истории Древней Греции профессор В. Сергеев пишет:

«Значение Геродота как историка очень велико. Самым ценным у Геродота является его богатейший, с тонким вкусом подобранный и умело расположенный материал, дающий понятие читателю буквально о всех сторонах жизни не одного какого-либо, а многих народов. Кроме того, Геродот по сравнению с логографами произвел целую революцию в области языка и группировки материала. Стиль Геродота, ровный, плавный, образный, эпический, близок к языку Гомера. На этом основании Геродота и называют Гомером в истории».

Придал Галикарнасу столичный статус области Карии Мавсол (Мавзол), местный царек, являвшийся вместе с тем персидским сатрапом, то есть бывший полунезависимым правителем Карии как части огромного Персидского царства. Мавсол обнес город мощными укреплениями, от которых до сих пор сохранились несколько башен и одни ворота – миндские, те, из которых дорога вела в соседний город Минд (или Миндос). Женат был Мавсол, согласно восточной традиции, на своей собственной сестре Артемисии (Артемизии), которая после смерти брата-супруга возвела над его могилой одну из самых огромных сакральных построек эллинистической эпохи – галикарнасский Мавзолей (с тех пор наименование «мавзолей» – то есть гробница Мавсола – стало нарицательным для больших погребальных построек, всеизвестнейший пример которой до сих пор стоит на Красной площади Москвы). Гробница сатрапа находилась в особой камере, над которой возвышалась двадцатичетырехступенчатая пирамида с тридцатью шестью огромными ионическими колоннами; сооружение было украшено статуями и барельефами, исполненными самыми известными скульпторами Греции IV века до Р.Х.

О Мавзолее [писали] Сатир и Пифей, которым счастье даровало величайшую и высшую удачу. Ведь в этом здании благодаря своим замыслам создали превосходные творения те, искусство которых считается достойным на все времена благороднейшей славы и остается цветущим во веки веков. Ибо в украшении и усовершенствовании отдельных его фасадов принимали участие, соревнуясь друг с другом, Леохар, Бриаксий, Скопас, Пракситель, а иные думают – и Тимофей, исключительное и выдающееся искусство которых привело к тому, что это здание сделалось одним из семи чудес света (Витрувий).

Увы, ныне это чудо увидеть воочию не представляется возможным – оно разрушено землетрясениями и родосскими рыцарями, использовавшими его руины для возведения замка Святого Петра, и теперь лишь небольшой котлован посреди Бодрума с остатками фундаментов, лестниц и поверженных колонн свидетельствует о тленности человеческой славы. Кстати, весьма вероятно, что Мавзолей являлся не шикарной могилой, а кенотафом – памятником умершему, не содержавшим, однако, его останков.

Вот что писали римские историки о любви Артемисии к Мавсолу:

«Говорят, что любовь Артемисии к своему мужу Мавсолу была сильнее всех поэтических творений о любви и всех человеческих страстей. Когда смерть пришла к Мавсолу, Артемисия, плача и заламывая руки, повелела сжечь его тело и устроила пышные похороны. Терзаясь скорбью по мужу, она приказала превратить его кости в прах, смешала его с духами и, добавив воды, выпила. («Ибо, – как добавляет Валерий Максим, – она хотела стать живым памятником Мавсолу».) Артемисия свою страстную любовь проявила еще и другим способом. С безмерным старанием и щедростью она построила для увековечения памяти мужа знаменитую гробницу, столь прекрасную, что ее считают одним из семи чудес света. Она посвятила гробницу духу Мавсола и повелела сложить о нем песнопения. С этой целью она назначила великую награду в деньгах и других ценностях. Сложить панегирики в честь Мавсола съехались многие благородные мужи, известные своим талантом и красноречием... И пока она была жива, она жила в печали, и печаль свела ее в могилу...»

Действительно, в соседней с Карией Ликии был такой обычай: по смерти мужа жена должна была доказать обществу свою безмерную любовь к почившему, что можно было сделать двумя способами: убить себя на его могиле либо развести часть его кремированных останков в вине и выпить. Не исключено, что именно этот обычай имели в виду римские историки.

Интересно описание древнего Галикарнаса, сделанное Витрувием:

«В Галикарнасе дом могущественнейшего царя Мавзола хотя и разукрашен весь проконесским мрамором, но стены у него выложены из кирпича и до настоящего времени отличаются чрезвычайной прочностью, будучи к тому же отделаны такой гладкой штукатурной работой, что кажутся обладающими прозрачностью стекла. И это царь сделал так не по недостатку средств, ибо он был завален доходами от податей как повелитель всей Карии. О проницательности же его и умении располагать здания можно заключить из следующего. Хотя он родился в Миласах, но, обратив внимание на то, что Галикарнас является естественно укрепленным местом, удобной гаванью и выгодным рынком, основал там свою резиденцию. Это место напоминает вогнутый выгиб театра. И вот в самом низу вдоль порта был устроен форум; на середине же высоты выгиба, на месте кругового прохода, сделана просторная и широкая улица, по середине которой сделан Мавзолей такой превосходной работы, что считается в числе семи чудес света. На вершине крепости, на середине ее, – храм Марса с колоссальной статуей-акролифом, сделанной славной рукой Леохара, хотя одни приписывают ее Леохару, а другие Тимофею. На вершине правого крыла – храм Венеры и Меркурия, у самого источника Салмакиды... Храму Венеры и... источнику на правой стороне соответствует на левом крыле царский дворец, расположенный Мавзолом по собственному его замыслу. По правую руку с него видны форум, гавань и вся окружность городских стен, по левую внизу – особая гавань, скрытая под стенами так, что никто не в состоянии ни увидеть, ни узнать, что в ней делается, тогда как сам царь из своего дворца может в случае нужды, без чьего-либо ведома, командовать гребцами и воинами. И вот, по смерти Мавзола, в царствование супруги его Артемизии, родосцы, негодуя на то, что городами всей Карии правит женщина, снарядили флот и вышли на захват ее царства. Когда это было донесено Артемизии, она приказала укрыться в этой гавани флоту со спрятанными гребцами и заготовленным десантом, а остальным гражданам быть на городской стене. Когда же родосцы со своим оборудованным флотом причалили к берегу в большей гавани, она приказала рукоплескать им со стен и посулить сдачу города. А когда они вошли в ограду, оставив корабли пустыми, то Артемизия через неожиданно для них прорытый канал вывела по нему свой флот в море из меньшей гавани и таким образом провела его в большую. По высадке же воинов она увела пустой флот родосцев в открытое море. Так родосцы, лишенные возможности отступления, были окружены и перебиты на самом форуме. Тогда Артемизия, посадив на корабли родосцев своих воинов и гребцов, отправилась на Родос. Родосцы же, увидев приближение своих кораблей, увитых лаврами, и подумав, что их сограждане возвращаются победителями, приняли к себе врагов. Тогда Артемизия, взяв Родос и казнив главарей, поставила в городе Родосе трофей своей победы, соорудив две бронзовые статуи, одну – изображающую родосскую общину, а другую – ее самое. И себя она представила выжигающей клейма на родосских гражданах. Впоследствии же родосцы, которым уничтожить трофей препятствовала религия, – так как удаление трофеев после посвящения есть святотатство, – построили вокруг этого места здание под охраною избранного греческого караула, дабы никто не мог туда заглянуть».

После смерти безутешной вдовы различные наследники сатрапа (своих детей у Артемисии и Мавсола не было) затеяли междоусобицу, конец которой принесло взятие города Александром Македонским в 334 году до Р.Х. Галикарнас, в отличие от многих малоазийских городов с греческим населением, оказал Александру ожесточенное сопротивление. Дело в том, что на стороне персов против греко-македонских сил Александра воевал корпус греческих наемников под предводительством родосца Мемнона. Македонский царь – надо полагать, вполне справедливо – считал этих наемников изменниками общегреческому делу и при случае не миловал. Взятых в плен наемников в битве при Гранике он обратил в рабов и отправил в Македонию на тяжкие работы, поэтому наемные греческие гарнизоны принадлежавших Персии Милета и Галикарнаса отбивались отчаянно, но безуспешно.

Подробный рассказ о взятии Александром Галикарнаса оставил историк II века Арриан:

«[Александр] пошел в Карию, так как ему сообщили, что в Галикарнасе собралась немалая сила варваров и чужеземцев. Взяв с ходу города, лежащие между Милетом и Галикарнасом, он расположился лагерем перед Галикарнасом, в пяти стадиях от города самое большее, словно для затяжной осады. Город от природы был неприступен, а там, где, казалось, чего-то не хватает для полной безопасности, Мемнон (Дарий назначил его правителем Нижней Азии и начальником всего флота) давно уже все укрепил, сам присутствуя при работах. В городе было оставлено много наемного войска и много персидского; в гавани стояли триеры, и моряки могли оказать при военных действиях большую помощь. В первый же день, когда Александр подошел к стенам, из ворот, ведущих к Милассам, устремились воины, сыпя стрелами и дротиками; солдаты Александра без труда отбросили их и загнали в город. Несколько дней спустя Александр, взяв щитоносцев, конницу «друзей», пешие полки Аминты, Пердикки и Мелеагра и к ним еще вдобавок лучников и агриан, пошел вокруг города, направляясь к той стороне его, которая была обращена к Минду. Он хотел посмотреть, окажется ли здесь стена удобнее для приступа и не сможет ли он стремительно, прежде чем его заметят, овладеть Миндом: если Минд окажется в его руках, то это будет великой подмогой при осаде Галикарнаса. А жители Минда обещали ему вручить город, если он подойдет незаметно ночью. Он подошел, как и было условлено, около полуночи к стенам, но никто из находившихся в городе города ему не сдал, а у него не было ни машин, ни лестниц, так как он рассчитывал брать город не приступом, а овладеть им с помощью измены. Тем не менее он подвел фалангу македонцев и велел им подрывать стену. Македонцы свалили одну башню, но она упала, не проломив стены».

Горожане повели энергичную защиту; из Галикарнаса многие поспешили морем на помощь: захватить Минд стремительно, без подготовки, оказалось невозможно. Александр повернул обратно, не добившись цели, ради которой выступил, и опять занялся осадой Галикарнаса. (Арриан)

Осада была ожесточенной, и в конце концов город был взят.

От древнего Галикарнаса до наших дней дошло немногое – небольшой театр на склоне каменистого холма, увенчанного высеченными в нем гробницами, пара-тройка фрагментов колонн храма Марса, раскопки Мавзолея да несколько крепостных башен. Главной достопримечательностью города теперь является замок Святого Петра, выстроенный родосскими рыцарями-госпитальерами (иоаннитами) в XV веке. Поскольку контингент рыцарей был международным, каждая нация строила свою башню и отвечала за ее оборону – так возникли и стоят доныне Немецкая, Английская, Итальянская башни... В их стенах до сих пор можно видеть вмурованные обломки античных сооружений – колонн и барельефов. Деловитые крестоносцы среди прочих античных монументов пустили на стройматериалы и знаменитый галикарнасский Мавзолей. Часть его барельефов, вмонтированных в замок, была по ходатайству английского консула и с разрешения турецкого правительства извлечена англичанами из крепостной кладки и ныне пребывает в Британском музее. Как только эти барельефы были доставлены в музей, его главный хранитель Чарлз Ньютон отправился в Бодрум, где через девять месяцев не только добился от турок разрешения извлечь другие фрагменты барельефов из замка Святого Петра, но и нашел само место, где стоял Мавзолей, произвел там раскопки и все ценное из найденного и выломанного из стен бодрумского замка опять же вывез в родной музей.

Замок Святого Петра в Бодруме явился последним оплотом христианства в Малой Азии, но владели им рыцари недолго. В 1482–1484 годах, когда султан Баязид II торговался с д’Обюссоном касательно принца Зизима (см. предыдущую главу), великий магистр выхлопотал у турок право принимать в замке Святого Петра беглых рабов-христиан без выдачи их туркам. Во время осады Родоса Сулейманом Великолепным две бригантины, снаряженные в бодрумском замке, 9 ноября 1522 года смогли пробиться и доставить осажденным двенадцать рыцарей, сто простых воинов, еду и снаряжение. В декабре 1522 года после упорной осады пал Родос, а 5 января 1523 года в руки турок перешел и бодрумский замок; местные рыцари были вынуждены сдать его врагу. Замечательна своим лицемерным ехидством табличка при входе в подземную камеру пыток, сообщающая, что, мол, первым делом, как турки взяли замок, они замуровали вход в эту камеру, чтобы прекратить варварское издевательство над людьми. Ее открыли заново только уже для посещения туристами спустя четыреста с лишним лет. Пыточная камера находится в подземелье башни, выстроенной комендантом замка Жаком Гатино (1512–1514). Вход в нее украшают три герба – по бокам гербы коменданта, а в центре – герб великого магистра Эмери д’Амбуаза. Спустившись по крутой лестнице, можно узреть реконструкцию допроса: горит жаровня с углями, на цепях висит «жертва», а неподалеку специально определенный «секретарь» записывает «расспросные речи»... Ныне в замке располагается один из крупнейших в Средиземноморье музеев подводной археологии. На территории замка и в его помещениях – великое множество различных амфор, извлеченных из морских пучин, и прочих предметов – оружие, драгоценности, корабельные снасти... В бывшей католической церкви, над которой теперь возвышается минарет, экспонируются находки с византийского грузового корабля, в другом помещении реконструирован египетский корабль со схемой размещения грузов; примечательны секции стеклянных находок. Английская башня – одна из немногих, в которую разрешен вход; в ней размещается экспозиция оружия. Над входом в нее вмурован мраморный герб английского короля Генриха IV (1367–1413, правил с 1399), а в боковую стену – античный каменный лев, давший этой башне также название Львиной. Вообще замок, имеющий несколько уровней обороны и возвышающийся прямо над водами бодрумской бухты, производит колоссальное впечатление, несмотря на то что в Первую мировую войну он был расстрелян французскими броненосцами и впоследствии поновлен не совсем удачно – новодельные фрагменты построек слишком сильно бросаются в глаза. Но тут уж не знаешь, кого винить – турок или французов. На территории замка выставлены надгробия и барельефы с близрасположенных античных городов – Кедреев и Книдоса. Более скромно представлены статуи. Снаружи бодрумского замка поставлены три современных памятника – монумент Геродоту и копии статуй Мавсола и Артемисии; оригиналы, найденные среди руин Мавзолея, были увезены англичанами, равно как и прочие ценные в художественном отношении фрагменты сооружения. Над тремя памятниками высится суровая громада бодрумского замка, до сей поры охраняемого высеченными крестоносцами на общем барельефе Богоматерью, святым Петром, святой Марией Магдалиной и святой Екатериной.

Следов Византии в Бодруме практически нет. Это и неудивительно: бесконечные войны оставили от многих некогда славных карийских городов лишь руины, но следы раннего и византийского христианства еще остались на многочисленных островах. На двух из них и предлагаем побывать читателям.

Христианство исчезло на острове вместе с его православными жителями – теперь турки возят туда туристов, рассказывая побасёнки о том, как Клеопатра на десятках кораблей привезла на подаренный Антонием остров песок из Египта и нежилась на местном пляже, так что сам остров Седир во всех рекламных проспектах записан не иначе как остров Клеопатры. Нет на острове и кедров давших ему название, остались лишь многовековые оливы...

Город Кедреи на одноименном острове (по-турецки Седир) попал в анналы истории в связи с общегреческой Пелопоннесской войной (431– 404 до P. X.), в которой столкнулись две могущественные силы Древней Греции – Афины и Спарта, поддерживаемые многочисленными союзниками. Война шла долго, с переменным успехом, и в 407 году, как пишет Плутарх, спартанцы решили «с новой энергией продолжать войну, для которой требовались искусный военачальник и более значительные... силы, и послали командовать на море Лисандра». Прибыв в Эфес, он разбил часть афинского флота, а затем, усыпив бдительность врага показным бездействием, внезапно напал на него и в морском бою при Эгос-Потамах «захватил три тысячи человек вместе с военачальниками и весь флот... совершив величайшее дело с самой незначительной затратой сил и в один час положив конец войне, самой долгой из всех, что бывали раньше». Действительно, вскоре Лисандр взял Афины измором (404) и война закончилась.

Но в год Эгоспотамахской битвы – 405-й – Лисандр еще погубил Кедреи. На свою беду, Кедреи, еще в 450 году до Р.Х. вступив в первый Афинский морской союз, образованный в 477 году (он же Делосская симмахия), первоначально объединивший союзников против персов, но затем вставший на службу интересам Афин, поплатились за свою верность. Плутарх пишет, что «гнев Лисандра был вообще страшен вследствие разлития черной желчи – недуга, усиливающегося к старости». И вот спартанский наварх (флотоводец) прогневался на жителей Кедрей и, захватив и разорив остров, продал всех его обитателей в рабство поголовно. И хотя вскоре город-остров вновь был заселен, а сам Лисандр погиб в новой – коринфской – войне при осаде Галиарта в Беотии, по словам Плутарха, «подобно простому пехотинцу», прежнего могущества он не достиг. Возрожденные Кедреи вступили в Родосский союз; были возведены новые укрепления, остатки которых сохранились до наших дней: большой храм Аполлона в дорическом стиле, театр на пять тысяч человек. Затем, как и во всей Карии, к власти пришли римляне, и только с приходом христианства к Кедреям возвращается лидирующая роль во всей Карии. Естественных причин этому найти пока не удалось. Первым делом в христианскую церковь перестраивается храм Аполлона (ныне от него остался лишь фундамент), а чуть позже, в V-VI веках, на острове (кстати, невеликом – его можно обойти пешком и рассмотреть все достопримечательности за пару часов) возводится самая большая христианская базилика во всей Карии с пристроенным баптистерием – крестильней (ее размеры – 35,5 х 19 м).

Несколько веков кедрейская базилика была духовным центром Карии. Но землетрясения и набеги врагов порушили ее, и теперь лишь груды резных камней лежат на ее месте. О силе карийских землетрясений свидетельствует тот факт, что после одного из них кедрейский остров осел в море настолько, что теперь разделен водой на три части. На самой малой располагался некрополь, все саркофаги с которого, кроме одного, ныне вывезены в музей Бодрума.

Но и во время упадка Византии кедрейцы нашли в себе силы возвести почти на самом берегу новый храм – гораздо более скромных размеров, но также с баптистерием. Время и враги не пощадили его, но он сохранился лучше базилики: отчетливо видна планировка стен, сохранилась и нижняя часть полукруглой алтарной апсиды.

Печальное зрелище являет собой византийско-греческий монастырь на другом острове Эгейского моря – Камелии. Изо всех построек более-менее цела лишь церковь, от келий остались руины. Монахов на острове давно уже нет, обитают здесь лишь две козы и осел – практически дикие, но прикормленные туристами. Лет пять назад молодой человек из Петербурга то ли нарисовал, то ли подреставрировал в нише разоренного храма образ Спасителя. Монастырский двор был выложен мозаичными узорами из белой и черной гальки. Говорят, у монахов было большое подсобное хозяйство – следы различных сооружений еще заметны по всему островку. Когда монастырь был основан, точно установить не удалось; разные источники гласят, что от восьмисот до пятисот лет назад. А вот службы в нем шли до последней греко-турецкой войны 1921–1923 годов; видимо, остров был уступлен Турции проигравшей стороной, и на этом история монастыря завершилась. Лишь молчаливые камни остались нам в наследство от святынь Карии.

Продолжая путешествие по югу Турции, следует посетить еще одно интересное место... Впрочем, какая банальность! Разве есть в Турции неинтересные места? Турция – это целая вселенная, изобилующая чудесами природы и архитектуры. Ее не постичь коптящимся на пляжах, ее не разглядеть из-за барной стойки.

Итак – Аспендос. Город древний, славный, но пока что с очень глубоко схороненной христианской историей. В свое время это обстоятельство не позволило автору включить его в книгу «Православные святыни юга Турции», хотя уже тогда город был ему неплохо знаком. Теперь связь Аспендоса с византийским Православием найдена – его епископ Лев принимал участие в заседаниях VII Вселенского Собора.

Расположенный в области Памфилии на юге Малой Азии при реке Эвримедонт, город Аспендос известен с глубокой древности. Считается, что он был основан хеттами в III тысячелетии до Р.Х. и достиг своего расцвета после Троянской войны, когда местных обитателей потеснили греки-колонисты. Первоначально город назывался Асиаванда, затем – Эстуедия и сыграл значимую роль в событиях греко-персидских войн. В V веке до Р.Х. Аспендос вступил в Делосский морской союз (он же Первый афинский), образованный усилиями афинских стратегов Аристида и Кимона с целью активной обороны против персов. Именно при Аспендосе в 466 году до Р.Х. Кимон блестяще разбил персов – на том самом месте на реке Эвримедонт, где сейчас стоит сельджукский мост XIII века, выстроенный на основании римского моста.

Римский военный и административный деятель и писатель Секст Юлий Фронтин (I-II века) так описал этот бой в своем сборнике военных хитростей под названием «Стратегемы»:

«Кимон, вождь афинян, победив персидский флот при острове Кипре, надел на своих солдат захваченное оружие и поплыл на тех же варварских кораблях в Памфилию, к реке Эвримедонту. Персы, признавшие и корабли, и стоявших на них людей по виду за своих, не приняли никаких мер предосторожности; таким образом, подвергшись неожиданному нападению, они в один день оказались побежденными и в морском, и в пехотном сражении».

Персы потеряли в этом сражении двести кораблей, потопленных или захваченных Кимоном.

Однако тогда, в V веке до Р.Х., Малая Азия не смогла свергнуть персидское иго – Кимон погиб на Кипре, морской союз распался. В 411 году до Р.Х. Аспендос становится персидской военно-морской базой. Освобождение малоазийским грекам принес только Александр

Македонский – Аспендос сдался ему без боя, хотя и не без некоторых осложнений.

«Когда он [Александр] выступил из Перги, его в пути встретили полномочные послы из Аспенда: они сдавали город, но просили не ставить там гарнизона. Просьба эта была исполнена. Александр приказал им внести пятьдесят талантов для уплаты воинам и дать лошадей, которых они обязаны были растить для царя. Договорившись относительно денег и лошадей, послы ушли. Александр пошел к Сиде... Оставив гарнизон в Сиде, Александр пошел на Силлий: это было неприступное место, и там стоял гарнизон из чужеземных наемников и местных варваров. Взять Силлий сразу же, с ходу, он не смог: еще в пути ему сообщили, что аспендийцы вовсе не желают выполнять положенных условий: не дают лошадей посланным за ними; не выплачивают денег, из деревень свезли всё в город; заперли перед посланцами Александра ворота и чинят стены в тех местах, где они обветшали. Выслушав это, Александр повернул к Аспенду. Значительная часть Аспенда расположена на неприступной обрывистой горе, у которой течет река Эвримедонт. Вокруг горы на низине выстроилось немало домов; их окружала невысокая стена. Узнав о приближении Александра, все живущие здесь выбрались из своих жилищ, считая, что низину удержать они не смогут, и бежали на гору. Александр расположился со своим войском за этой оставленной стеной, в домах, покинутых аспендийцами. Аспендийцы, увидев неожиданно явившегося Александра и войско, обложившее их кругом, отправили послов просить мира на прежних условиях. Александр, видя перед собой неприступную твердыню и понимая, что не готов к длительной осаде, не согласился, однако, на прежние условия: он потребовал влиятельнейших людей в качестве заложников, тех лошадей, о которых уже было соглашение, и сто талантов вместо пятидесяти. Аспендийцы должны были подчиняться сатрапу, поставленному Александром, платить ежегодно македонцам дань и решить судебным путем вопрос о земле, которую они силой отобрали у соседей, в чем их и обвиняли. Аспендийцы согласились на всё, и Александр повернул к Перге, а оттуда пошел на Фригию» (Арриан).

Как известно, Александр Македонский обложил город ежегодной особой данью в те же сто талантов и четыреста коней, которыми особенно славился Аспендос и которые составляли одну из главных статей его торговли. После смерти завоевателя Аспендос находится под властью эллинистических царей Египта, Сирии и Пергама и становится ареной борьбы их интересов; в частности, в 191 году до Р.Х. при Аспендосе состоялась морская битва между сирийским флотом царя Антиоха Великого и значительно уступавшей ему по численности родосской эскадрой под командованием Эвдама, союзной птолемеевскому Египту; сирийцы были разбиты.

Впрочем, несмотря на политическую неустойчивость, в эллинистическую эпоху Аспендос процветает за счет развитой торговли через судоходную реку Эвримедонт и чеканит собственную монету. Главным объектом торговли являются знаменитые местные кони, соль, вино и мебель из лимонного дерева. Когда в 133 году до Р.Х. хозяевами города становятся римляне, его расцвет продолжается, и во II-III веках Аспендос становится вторым по значимости городом Памфилии.

В I веке город посетил Аполлоний Тианский, личность противоречивая, но знаменитая. Этот философ-неопифагореец, видимо, убедившись

в том, что чистая философия, к сожалению, не всегда дает возможность прокормиться, приписал себе Божественную сущность и кочевал из города в город, подрабатывая предсказаниями будущего и стандартным набором чудотворений вплоть до воскрешения мертвых. Лукиан Самосатский, описывая одному своему другу прохиндиаду лжепророка Александра из Абонотиха, отмечал, что учитель этого Александра «был тианец родом, из числа людей, близких к Аполлонию из Тианы и знавших все его проделки. Ты видишь, из какой школы вышел человек, о котором я тебе рассказываю». Всех заинтересовавшихся можно отослать собственно к сочинению Лукиана «Александр, или Лжепророк», вещи замечательной, но слишком большой, чтобы поместить ее в данное повествование, в которой автор, по его собственным словам, попытался «вычистить стойла Авгия – если и не все, то насколько хватит у меня сил. Я вынесу оттуда немало корзин грязи, чтобы по ним ты мог судить, как стойла обширны и какое неизмеримое количество навоза накопили в течение многих лет...» Лукиан подробно раскрывает механику липовых чудес тианцев. Однако, в отличие от образа жизни, в самом учении Аполлония были интересные и достойные моменты – в частности, он считал, что главной задачей философии является почитание единого Бога, Творца мира и человека; последний, освобождаясь от земных страстей, должен подниматься к Богу через религиозное самоусовершенствование. Только вот помочь ему в этом могут полубожественные праведники вроде самого Аполлония.

Писатель II-III века Флавий Филострат написал произведение «Жизнь Аполлония Тианского», представляющее собой его апологию. В частности, там рассказано и об эпизоде в Аспендосе, который свидетельствует, по крайней мере, о двух вещах – о том суеверном почитании, которым был окружен философ-колдун, и о том, что он в данном случае повел себя весьма достойно и, воспользовавшись своим влиянием, помог голодному народу. Поскольку прямая цитата всегда предпочтительнее пересказа – даже очень хорошего, – обратимся к античному источнику и посмотрим, что пишет Филострат. В то время Аполлоний наложил на себя обет молчания, и восхищенный биограф отмечает, что тот и молча добился успеха.

«Было это вот как. Он явился в Аспенд, стоящий на берегу Эвримедонта, – из Памфилийских городов это третий по величине, – в пору, когда местным жителям приходилось в голоде довольствоваться лишь горохом, ибо богатые хлеботорговцы придерживали зерно, чтобы повыгоднее сбыть его в других городах. Поэтому люди всех возрастов в злобном отчаянии окружили градоначальника и, запалив огонь, намеревались сжечь его заживо, хотя он и укрылся подле кумиров кесаря, которые в то время казались страшнее и святее кумира Олимпийского Зевса, потому что кесарем этим был Тиберий, а в его правление, говорят, какой-то человек был обвинен в святотатстве лишь за то, что поколотил своего раба, когда у того при себе была серебряная монета с изображением Тиберия. Итак, Аполлоний, подойдя к градоначальнику, движением руки попросил объяснить, в чем дело. Тот отвечал, что не только не повинен в беззаконии, но, напротив, сам вместе с народом сделался жертвою беззакония и потому, ежели не позволят ему говорить, погибнет не он один, а все горожане. Тогда Аполлоний, оборотясь к надвигавшейся толпе, знаками попросил выслушать градоначальника.

Аспендийцы, изумленные его поведением, не только приутихли, но и сложили горящие факелы на ближние алтари, а приободрившийся градоначальник сказал: «В нынешнем голоде повинны такие-то и такие-то (и он перечислил имена), ибо они, собрав хлеб, припрятали его в своих загородных поместьях». Горожане стали сговариваться тотчас же обыскать окрестности, однако Аполлоний, покачав головою, знаками посоветовал не делать этого, а лучше призвать виновных сюда, чтобы они отдали зерно добровольно. Вскоре хлеботорговцы явились, и тут он с трудом сдержал вопль сострадания при виде рыдающей толпы – кругом теснились стенающие женщины и дети, а старики причитали, словно вот-вот умрут с голоду. Однако он сумел соблюсти зарок молчания и, написав на табличке свой приговор, дал его градоначальнику для оглашения» (Арриан).

Приговор... был таков: «Аспендийским хлеботорговцам от Аполлония. Земля – мать всех людей, ибо она праведна, вы же злонравно желаете сделать ее матерью лишь для себя; а потому, ежели не образумитесь, я не позволю вам остаться на ней». Испуганные этой угрозой, хлеботорговцы доставили на рынок хлеба в изобилии, и город возродился к жизни. (Флавий Филострат)

В эпоху императорского Рима Аспендос украшают многими сохранившимися до сих пор зданиями, в том числе – театром II века, построенным архитектором Зеноном, сыном Феодора (получившим за свою работу в награду от города сад), по заказу братьев Курциев – Криспина и Ауспиката, в правление Марка Аврелия (121–180, правил со 161). Театр, вмещавший от пятнадцати тысяч до двадцати тысяч зрителей, до сих пор используется по своему прямому назначению; в июне-июле в нем проходит ежегодный международный фестиваль оперы и балета. Акустика древнего театра настолько прекрасна, что позволяет исполнителям обходиться без микрофонов. Масштабные постановки опер впечатляют: например, в 2005 году там ставили «Аиду» Верди; оркестр насчитывал порядка ста человек, костюмы и декорации были классически великолепны, и в представлении были задействованы живые лошади. Спектакли начинаются в сумерках и продолжаются иногда до середины ночи. Каменные сиденья нагреваются за день палящим солнцем и не теряют тепла практически до утра.

Непередаваемое впечатление – сидеть ночью в древнем театре под открытым небом, наблюдая за разворачивающимся действом, полетами чуждых искусству летучих мышей и прохождением ярко-желтой луны по черному южному небу...

Театр Аспендоса – первейший по сохранности из греко-римских театров всего Средиземноморья. После того как жители города приняли христианство, театр стал храмом под открытым небом, что было частым явлением в те времена, когда Константин Великий разрешил свободное исповедание христианства, а храмов было ничтожно мало. Когда в начале XIII века Памфилия была завоевана турками-сельджуками под предводительством султана Гиязеддина Кейхюсрева, султан Алаеддин Кейкубад (1219/20–1236/37) повелел переоборудовать театр-храм в караван-сарай путем возведения двух пристроек по обеим сторонам сцены. Известно, что в 1930 году Аспендос посетил отец современного турецкого государства Мустафа Кемаль Ататюрк и повелел реставрировать театр, с тем чтобы использовать его по прямому назначению, а не просто как музейный объект.

В Аспендосе из римских построек частично сохранились до наших дней замечательные акведуки с двумя водовзводными башнями, возведенные, по одним данным, Клавдием Италиком, а по другим – декапротом и гимнасиархом Эримнеем, выделившим на это дело два миллиона денариев (не исключено, что они оба, каждый в свое время, внесли лепту в городское водоснабжение); нимфеум, городская базилика (изначально – административно-судебное здание на акрополе, затем – христианская церковь), булевтерион – аналог современного горсовета, магазины, экседра – место философских прений, бани, стадион, гимназий и некрополь.

В раннехристианскую эпоху город, судя по источникам, не выдвинул из своей среды прославленных мучеников или святителей; также до сих пор не обнаружен ни один из христианских храмов специальной постройки. Не отмечено участие представителей Аспендоса с I по VI Вселенских Соборах; все это несколько странно для такого крупного торгового центра. Однако на скрижали церковной истории город все же попал, и, может, неслучайно. Ко времени VII Вселенского Собора Византийская империя потеряла многие свои владения, уже и Аспендос был разорен арабами. Но именно в эту тяжелую пору местный епископ Лев принимает наконец участие в заседаниях Собора наравне с прочими имперскими святителями и заверяет своей подписью соборные определения, восстановившие иконопочитание после десятилетий иконоборчества. Трудно переоценить значение принятого догмата, которым до сих пор определяется часть духовной жизни православных христиан!

Вот его текст:

«Храним не нововводно все писанием или без писания установленные для нас церковные предания, от них же едино есть иконного живописания изображение, яко повествованию евангельския проповеди согласующее и служащее нам ко уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова, и к подобной пользе. Яже бо едино другим указуются, несомненно едино другим уясняются. Сим тако сущим, аки царским путем шествующе, последующе богоглаголивому учению святых отец наших и преданию Кафолическия Церкве (вемы бо, яко сия есть Духа Святого в ней живущего), со всякою достоверностию и тщательным рассмотрением определяем: подобно изображению Честного и Животворящего Креста, полагати во святых Божиих церквях, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях честные и святые иконы, написанные красками и из дробных камений и из другого способного к тому вещества устрояемые, якоже иконы Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и непорочныя Владычицы нашея Святыя Богородицы, такожде и честных Ангелов, и всех святых и преподобных мужей. Елико бо часто чрез изображение на иконах видимы бывают, потолику взирающий на оныя подвизаемы бывают воспоминати и любити первообразных им, и чествовати их лобызанием и почитательным поклонением, не истинным, по вере нашей, Богопоклонением, еже подобает единому Божескому естеству, но почитанием по тому образу, якоже изображению Честного и Животворящего Креста, и святому Евангелию, и прочим святыням фимиамом и поставлением свечей честь воздается, яковый и у древних благочестный обычай был. Ибо честь, воздаваемая образу, преходит к первообразному, и покланяющийся иконе поклоняется существу изображенного на ней. Тако бо утверждается учение святых отец наших, сие есть предание Кафолическия Церкве, от конец до конец земли приявшия Евангелие».

Далее в истории ничего славного Аспендос не ожидает – его окончательно разоряют арабы, река-кормилица мелеет, а при турках он становится маленькой деревенькой на караванных путях. От его былого великолепия остались лишь груды развалин и несколько экспонатов в анталийском музее, в числе которых – сильно пострадавшие статуи императора Адриана и Геры, великолепный краснофигурный сосуд-кратер, монеты, среди коих – знаменитый клад из ста девяноста шести серебряных статеров IV-III веков до P. X. Однако Аспендос все равно достоин церковно-исторической памяти ради деяния своего епископа Льва.

Путешествие по руинам Византии завершается в Анталии, столице южной Турции. Город с необычайно славным прошлым, епископский центр, со взятием Константинополя крестоносцами в 1204 году, он на два с половиной века ранее византийской столицы должен был сделать судьбоносный выбор «между мусульманской чалмой и папской тиарой» – и сделал его не так, как впоследствии Константинополь и Родос; однако результат для всех оказался один – вхождение в Османскую империю.

Пергамский царь Аттал II Филадельф (220–138 до Р.Х.), талантливый государственный деятель и выдающийся полководец, наследовал престол своего брата Эвмена II в весьма преклонном возрасте – в 61 год. До своего восшествия на престол он подвизался на многих поприщах – в 192 году был послом в Риме, два года спустя отстоял Пергам от войск сирийского царя Антиоха под предводительством его сына Селевка и отличился в битве при Магнесии. Еще через год он вместе с союзными войсками римлянина Гнея Манлия разбивает войско варваров-галатов. Война с сирийцами заканчивается в 188 году Апамейским миром, по которому Пергамское царство получило малоазийскую область Памфилию от сирийского царя Антиоха III Великого, уступившего

удачливому противнику весь флот и всех боевых слонов. В 186 году разражается война с вифинским царем Прусием I, а в 181-м – с понтийским царем Фарнаком I. Также Аттал участвует в Третьей Македонской войне на стороне римлян и вновь отличается в битве при Сикурии и Македонском походе Красса. В 167 году он вновь «правит посольскую должность» в Риме. Став царем, Аттал II в 159–158 годах отправился в Памфилию в поход, дабы закрепить эти земли за собой и обезопасить от врагов важные водные маршруты, для чего устроить там морскую базу. Так был основан город, который пергамский царь с присущей ему «скромностью» наименовал в свою честь – Атталией (Анталией). Об этом городе, оставшемся на скрижалях и гражданской, и церковной истории, и пойдет речь. Об Аттале же еще можно сказать, что после Памфилийского похода он в 156–154 годах успешно воевал с напавшими на него соседями-вифинцами под предводительством Прусия II, хотя римляне, «друзья» пергамского царя, показали себя не с лучшей стороны, заняв выжидательную позицию в этом конфликте; только помощь союзников с Понта и из Каппадокии решила дело в пользу Аттала. Даже на закате своих дней, в 149 году (а прожил он необычайно долго для того времени, восемьдесят один год), он воевал на стороне римлян против Андриска «лже-Филиппа» – мисийского суконщика-самозванца, выдававшего себя за сына последнего македонского царя Персея. В том же году царь-дипломат поддержал восстание Никомеда II против своего соседа-неприятеля Прусия II.

Пергамское царство недолго владычествовало над Анталией. После кончины Аттала II ему наследовал Аттал III – якобы его племянник, а на самом деле сын.

Как так получилось, пишет греческий историк Плутарх:

«Эвмен, подвергшийся коварному нападению Персея, считался погибшим, и когда весть об этом достигла Пергама, то брат его Аттал увенчал себя диадемой, взял за себя жену брата и сделался царем сам. Узнав, однако, что его брат жив и возвращается, он вышел к нему навстречу, как обычно, окруженный телохранителями и с копьем в руке. Эвмен приветливо обласкал его, а на ухо ему шепнул: «Не рвись жениться, не увидев мертвого!» (стих из неизвестной трагедии Софокла, фр. 601. – Примеч. М. Гаспарова). И с тех пор до конца жизни он ни словом, ни делом не выказал ни малейшего недоверия брату, а умирая, он передал ему жену и царство. А тот за это не стал воспитывать для царствования ни одного из своих сыновей, которых было много, а вместо этого, еще при жизни своей, как только сын Эвменов пришел в возраст, передал царство ему».

Факт остается фактом: жена царя Эвмена шестнадцать лет не могла родить наследника в браке с ним, а вот после своего пребывания у Аттала родила сына, которого Эвмен еще долго не решался признать своим... В итоге этот сын-племянник и оказался наследником Аттала.

Увы, Аттал III не унаследовал талантов дяди-отца. Он неудачно повел свою внешнюю политику, в результате чего спровоцировал Рим. Впрочем, это можно объяснить иначе: римляне, может быть, как раз и ждали того, чтобы талантливый Аттал II отошел к праотцам, дабы прибрать к рукам Пергамское царство, отобрав его у Атталова малоопытного преемника. Последний пергамский властитель, однако, испросил у правителей мира права, как говорится, умереть царем в своей царской постели, после чего его земли, минуя законных наследников, отошли бы Риму. Римляне согласились, и когда Аттал III умер (133 до Р.Х.), все его царство было поглощено Римской республикой – правда, после подавления восстания, поднятого побочным братом Аттала III Аристоником под именем Эвмена III. Четыре года сражался доблестный Атталид, но к 129 году до Р.Х. все было кончено: римляне овладели всеми землями Пергама, а Аристоник-Эвмен III умер в тюрьме, и вряд ли своей смертью.

При римлянах город-порт процветал, за исключением небольшого периода времени, когда его захватили киликийские пираты и использовали в качестве своего опорного пункта – так же, как близрасположенные города Сида, Фаселис, Олимпос и Коракесион. В 77 году до Р.Х. римский полководец Сервилий Исаврик зачистил побережье от пиратов, а служил под его командованием молодой и тогда еще малоизвестный Гай Юлий Цезарь. Исаврик вернул Риму Сиду и Анталию; Коракесион взял Помпей Великий; изгнали пиратов и из Фаселиса с Олимпосом. С этого времени Анталия еще в течение несколько веков оставалась крупным торговым и политическим центром (а местный философ-софист Модест был даже сопричтен знаменитым семи мудрецам Древней Греции). Не случайно она стала одним из мест посещения апостолом Павлом и его спутниками во время его первого миссионерского путешествия. В книге Деяний сообщается, что апостолы проповедавши слово Господне в Пергии, сошли в Атталию (Деян. 14:25).

Ныне город давно поглотил почти все эллинистические постройки, современные Павлу и Варнаве, и до наших дней дошли только укрепления порта (причем из всех его башен, датируемых разным временем – от римского до сельджукского – только массивная круглая на квадратном основании башня Хыдырлык является древнейшей, предположительно это – эллинистический маяк).

Уже в I веке Анталия была прославлена исповедническим подвигом градоначальника Севастиана и начальника военного гарнизона Виктора, он же Фотин – сын той самой знаменитой самарянки Фотинии (Светланы), с которой Господь Иисус Христос беседовал при колодце (см.: Ин 4:5–42). Градоначальник Анталии Севастиан пытался предостеречь военачальника от открытого исповедания христианства, равно как и его мать, теток и брата Иосию, пребывавших в то время в Карфагене. Тот не подчинился и, более того, обратил в христианство самого Севастиана и его домочадцев. В гонение Нерона (37–68, правил с 54) Виктор и Севастиан были отправлены в Рим на пытки и истязания; мать Виктора в сопровождении своих сестер и сына приехала к нему из Северной Африки, чтобы поддержать его. Всем им были раздроблены руки на наковальне; мужчины после ослепления были заключены в тюрьму, а женщины отправлены в императорский дворец под надзор дочери Нерона Домнины, которую святая Фотина обратила ко Христу вместе со всеми рабынями, а также волхва, который принес христианкам отраву.

В житии святой Фотины рассказывается, какие муки вынесли она и ее семейство:

«Нерон приказал распять святых вниз головой и в течение трех дней бить их по обнаженному телу ремнями. На четвертый день... Нерон приказал содрать кожу со святой Фотины и бросить мученицу в колодец. <...> Страшные муки претерпели и сестры святой Фотины. Нерон приказал отрезать им сосцы, а затем содрать кожу. <...> Святую Фотину вытащили из колодца и заключили в темницу на двадцать дней. После этого Нерон призвал ее к себе и спросил, покорится ли она теперь и принесет ли жертвы идолам. Святая Фотина плюнула императору в лицо и, посмеявшись над ним, сказала: «Нечестивейший слепец, заблудший и безумный человек! Неужели ты считаешь меня столь неразумной, чтобы я согласилась отречься от Владыки моего Христа и принесла жертву подобным тебе слепым идолам?!""

Нерон велел вновь бросить мученицу Фотину в колодец, где она предала дух свой Господу († ок. 66).

В числе известных античных памятников Анталии – ворота императора Адриана, возведенные около 130 года в честь приезда знаменитого императора – путешественника и строителя. Именно ко времени правления императора Цезаря Траяна Адриана Августа (именно так звучал его полный титул) (76–138, правил со 117) относится история мученичества супружеской пары Еспера и Зои и их сыновей Кириака и Феодула (день их памяти – 2/15 мая). Захваченные во Фригии, они были проданы в рабство в Анталию некоему Каталу и его жене Тертии (Терции). Еспер и его сыновья исполняли разные работы, Зоя кормила скот и прочую хозяйскую живность. При этом она из христианского милосердия подавала еду нищим и странникам. Хозяин ревностно почитал римских богов, особенно Фортуну, и сыновья Еспера и Зои однажды заявили ему в лицо, что они – христиане. Катал отнесся к этому спокойно, но предупредил, что скоро его жена родит ребенка и будет устроен большой пир с возлиянием богам, после чего сослал христианскую семью в одно из своих поместий – Тритонию. Когда хозяйка родила, хозяин разослал всем слугам мясо и вино с пира, которое являлось идоложертвенным. Зоя бросила мясо собакам, а вино вылила. На нее донесли, всех арестовали. Кириака и Феодула подвесили и строгали железными «когтями», а затем всю семью уморили в печи.

Времена изменились после 313 года, когда христианам была дарована свобода вероисповедания. Анталия стала епископским центром. От того времени осталось немного. В первую очередь – разрушенная мечеть Улу Джами Кесик-минаре, к которой можно пройти от ворот Адриана по извилистым улицам Старого города, выложенным поверх древней римской дороги: ее фрагменты видны в нескольких застекленных ямах. Кесик-минаре – это гигантская руина, которая ранее была римским храмом, а затем ее перестроили в христианскую церковь, каковой она оставалась до прихода мусульман. Те переделали ее в мечеть. Католический король Кипра Петр I Лузиньян (1328–1369, правил с 1359) в 1361 году при поддержке родосских госпитальеров и английского контингента под командованием Роберта Тулузского на какое-то время отбил Анталию у турок, вырезав при этом все население без различия пола и возраста, и мечеть стала католической церковью, но мусульмане вернулись и вновь обратили церковь в мечеть. Потом случилось следующее событие (неясно, было ли оно природное либо же мистическое): удар молнии обрушил минарет, словно срезал его, и с той поры многострадальная постройка начала обращаться в руины и получила от турок свое нынешнее название – Кесик-минаре, что значит «срезанный минарет». Но даже руины дают представление о былой красоте и мощи базилики. Следы христианской Анталии имеются в городском археологическом музее. Это – каменное резное изображение Богоматери Оранты с Архангелами, каменные кресты. Уникально каменное резное изображение Архангела Гавриила VI века. Захватив Анталию, мусульмане не уничтожили его, поскольку почитают Гавриила как собеседника Мухаммеда; только на сфере, которую Гавриил держал в руке, вместо креста они высекли слово «Аллах» и поместили Архангела охранять анталийскую цитадель, где он и пребывал вплоть до XIX века, до ее частичного разрушения. Не менее интересен и ряд уникальных византийских и греческих (в основном XIX века) икон, хранящихся там же.

Но вернемся к истории Анталии. По мере упадка Византии она все чаще стала подвергаться набегам мусульман. В июле 860 года Фадл-ибн-Карин с двадцатью кораблями опустошил анталийское побережье и захватил сам город. В 904 году гулям Зирафа напал на Анталию, убил пять тысяч византийцев, примерно столько же пленил, захватил шестьдесят судов и вывез на них всю захваченную богатую добычу. Тем не менее город сохраняет свою важность как центр торговли и одна из главных станций на пути к константинопольским проливам; там в XI веке обустраивается венецианская фактория. Алчные латиняне взяли Анталию на примету. Кроме того, у них появились личные счеты к этому городу. Во время II Крестового похода (1147–1149), в пору блуждания по таврским горам французского войска под предводительством короля Людовика VII (1120–1180, правил с 1137), латиняне после двенадцатидневного перехода, страдая от голода, холода и преследования турок, выбрели к Анталии. Местные жители, хоть и здорово нажились на продаже разбойным крестоносцам продовольствия, просто физически не смогли достать фуража для их лошадей (напомню: Анталия располагается близ гор на обрывистом скалистом берегу). В результате и без того потрепанное войско французов лишилось лошадей, король со своими баронами и духовенством покинул его (февраль 1148), и отчаявшиеся простолюдины решили пробиваться пешком, в результате чего все пали от эпидемий и рук турок. Латинская пропаганда во всем обвинила коварных греков начиная с их императора, хотя, как пишет историк крестовых походов Б. Кутлер, крестоносцы Людовика погибли вовсе не от византийской алчности, а от собственных ошибок.

На эту уловку попался А.С. Норов:

«На греках Атталии тяготеет грозный укор истории за их коварные и бесчеловечные действия противу крестоносцев Людовика VII. После истребления армии императора Конрада на пути в Иконию, чрез измену греков Константинополя Людовик VII, с новою армиею, при которой было чрезвычайное множество поклонников, восторжествовав над мусульманами на берегах Меандра, претерпел в свою чреду неожиданное поражение в дефилеях горы Кадмуса; его остальная армия, обязанная своим спасением его геройскому мужеству, преодолев неимоверные препятствия, достигла наконец в совершенном расстройстве и изнеможении до стен Атталии, куда были устремлены все ее надежды. Этот город принадлежал тогда константинопольскому императору Мануилу и был населен одними греками; – Атталийцы, конечно не без ведома Мануила, затворили ворота перед погибающею армиею своих собратий-христиан. Армия латинцев и толпы несчастных поклонников, нуждаясь в съестных припасах и в одежде, едва могла приобретать их у атталийцев за дорогую цену. Одно только чрезвычайное изнеможение сил душевных и телесных латинцев и недостаток в осадных машинах может несколько объяснить нерешимость латинцев взять приступом преступную Атталию. Не прежде как через месяц атталийское правительство, опасаясь наконец последствий отчаяния европейского войска, предложило королю французскому за дорогую плату суда для отправления части его войска в Сирию. Людовик принял с трудом это предложение, предвидя злосчастную участь, которая ожидала без него ту часть войска, которая должна была следовать берегом. Нельзя читать без ужаса в современных писателях рассказ об этих бедствиях. Большая часть оставшихся франков погибла или с оружием в руках в горах Киликийских, или от голода; некоторые из них с отчаянием в душе возвратились к стенам ненавистной Атталии, превзошедшей в жестокости древний Фазелис.

Мусульмане и греки испили их кровь, но наконец первые сжалились над христианами, призрели больных и раненых и даже, покупая монету крестоносцев у греков, раздавали ее обратно крестоносцам щедрою рукою. «Наконец, – говорит один современный писатель и очевидец, – Бог проклял Атталию, поразив внезапно ее жителей чумною смертию; почти все дома опустели; а те из жителей, которые остались в живых, пораженные безумием и ужасом, поспешили убежать из города"».

Да, типичная деятельная латинская пропаганда, особенно если сравнить поведение византийцев и турок, якобы сердобольно кормящих и лечащих тех, кто пришел их убивать.

Шарль Диль в своей «Истории Византийской империи» пишет, что неудачу II Крестового похода латиняне «приписывали прежде всего коварству византийцев, чья жадность действительно была возмутительной, и Запад намеревался даже одно время направить крестовый поход против Византии, чтобы отомстить за крах экспедиции (1150)».

Однако вернемся к итальянской экспансии в Анталии. Когда во время IV Крестового похода крестоносцы берут Константинополь, в том же 1204 году Анталию захватывают представители тосканского рода Альдобрандино. Параллельно с этим идет экспансия турок-сельджуков, все более приближающихся к Анталии. Еще раз вспомним слова, сказанные накануне падения Константинополя в 1453 году византийским адмиралом Лукой Нотарой: «Лучше быть под мусульманской чалмой, чем под папской тиарой». Жители Анталии поняли эту «истину» гораздо раньше, ибо отмечено, что, попав под иго латинян, греческое население Анталии предпочло поддержать турок, чем те и воспользовались.

5 марта 1207 года турки-сельджуки под предводительством султана Гияз-эд-дина (которому в городе поставлен большой конный памятник) взяли город при помощи его жителей.

Византийское никейское «правительство в изгнании» заявило свои претензии на Анталию, что привело к войне с конийским султанатом сельджуков.

В сражении при Хонасе (1210) с никейскими войсками за фригийскую малоазийскую область, ныне известную как Денизли, султан Гияз-эд-дин, большой, кстати говоря, любитель поединков, был повержен в единоборстве с императором Феодором I Ласкарисом (1174–1221, правил с 1204) и обезглавлен василевсом. В 1211 году Анталия была отбита никейцами, но десять лет спустя потеряна окончательно.

В работе В. Гордлевского «Государство Сельджукидов Малой Азии» приводятся три любопытных сведения, касающихся захвата турками Анталии, к сожалению, без уточнения, относятся ли они к 1207 году или к 1210/1211-му. Можно предположить, что, коль скоро в 1207 году греки сами сдали Анталию, описанная резня относится ко второму взятию Анталии. Обычно, если город сдавался добровольно, население сохраняло свою свободу и жизнь текла практически по-прежнему. Однако можно предположить, что латиняне, оказав сопротивление, вызвали гнев турок и спровоцировали избиение. Итак, известно, что: 1) при осаде Анталии турки использовали сто катапульт, разбивавших ее стены камнями; 2) первым на стены Анталии взошел конийский воин Йолук Арслан Хусам-эд-дин; 3) раззадоренные турки повели себя так, как описывает В. Гордлевский на основании сочинения Языджи-оглу: «В Анталье... в течение суток шло поголовное избиение – резня, потоки крови текли по равнине и к морю, после воины вложили мечи в ножны и пять дней грабили жителей и уводили в рабство, и только на шестой день была объявлена пощада: те, кто остался жив, мог вернуться к себе».

При сельджуках важность свою как торгового и военного порта Анталия не потеряла, ибо стала центром средиземноморской торговли Иконийского сельджукского султаната. Кроме того, поскольку в городе еще оставалась значительная часть христианского населения, занимавшаяся ювелирным делом, сами султаны, готовясь к свадьбе, отправляли в Анталию заказы на изготовление украшений.

Известный султан-завоеватель Алаеддин Кейкубад (правил в 1219–1236) отстроил Анталию и ее укрепления заново, сделал ее вместе с Коньей и Аланией (бывшим Коракесионом, переименованным султаном в Алайе в свою честь) одной из своих столиц, а конкретнее – зимней. Он возвел знаменитый краснокирпичный Йивли-минаре – «Рифленый минарет», давно ставший символом города.

Латиняне, впрочем, не оставляли попыток вернуть себе Анталию (о предприятии кипрского короля Петра I в XIV веке уже было упомянуто).

Анталия и теперь столица – одноименной турецкой провинции и всей южно-турецкой Ривьеры. Многочисленные отдыхающие, к сожалению, не задумываются над тем, по какой древней земле они ходят... Они не знают или, что гораздо хуже, не хотят знать, что здесь был апостол Павел и здесь страдали мученики первых веков христианства.

Зарисовку из конца XV века, когда вместо сельджуков городом владели османы, предлагает А. С. Норов. Венецианцы пытались прорваться в анталийскую гавань, разбивая ядрами перегораживавшую ее цепь:

«Одна славянка, находившаяся в продолжительном рабстве у мусульман, видя, что усилия христиан при атаке города ослабевают, появилась на одной из башен и, ободряя христиан громким воззванием, низверглась на глазах своих врагов с высоты башни и разбилась на каменистом береге».

Бывшая сельджукская столица осталась за турками в качестве одного из важных портов Османской империи.

В тринадцати залах Археологического музея – вся история древнего Средиземноморья: амфоры, статуи, древние саркофаги, греко-римская, византийская и турецкая культура. В этот музей не организуют экскурсий – неприбыльно; но кто захочет, тот его отыщет и увидит то, чего не забудет уже никогда. И это будет другая Анталия, не туристически-ширпотребная, а настоящая. Открывается экспозиция доисторическими находками – окаменелыми рыбами и раковинами, костями вымерших животных, а также экспонатами

эпохи каменного века, и зал за залом идут эпоха за эпохой. Бронзовый век, фригийское время, наконец, классическая античность: красно- и чернофигурные греческие сосуды, мелкие находки, мраморные и намного более редкие бронзовые статуэтки. Римская эпоха потрясает статуями императоров и императриц, жрецов и жриц, мифологических и исторических персонажей; особо выделяются колоссальные статуи отдыхающего Геракла (копия знаменитой статуи Лисиппа), несчастного сатира Марсия, Гермеса и Александра Македонского; особенно много статуй императоров Адриана и Траяна, есть и Септимий Север. Пергийская танцовщица изготовлена из двух типов мрамора: ее одежда и прическа – из темного, а лицо, шея и руки – из белого. Отдел статуй анталийского музея стал и местом персонального для автора открытия, важного если не для истории Византии или христианства, то, по крайней мере, для античного искусства. Много лет идет спор о том, что же держала знаменитая Венера Милосская в своих впоследствии отбитых руках. Солидные ученые мужи глаголют о зеркале, о яблоках и т.д. – перечень длинный. И никому в голову не пришло, что в провинциальном музее Турции находится статуя, полностью аналогичная Венере Милосской, – это Венера (а точнее – Афродита) из города Пергии, датированная II веком и обнаруженная в 1981 году в галерее Клавдия Пизона в южной бане. У нее, правда, отсутствует голова, зато сохранились правая рука и значительная часть левой, держащие – щит! Таков практический ответ наблюдательного любителя на теоретические мудрования столпов науки. Правда, впоследствии оказалось, что турки уже «застолбили» это открытие в книге «Antalya Museum» (Ankara, 2005), ну да это не повод для расстройства. Лучше продолжим. Неописуем зал саркофагов! Там есть саркофаги «типовые» – с траурными масками, амурами и гирляндами; есть саркофаги с изображением двенадцати подвигов Геракла, с военными сценами; есть урны для праха, для костей, есть даже простенький саркофаг... собаки. Отдельно представлено серебро мирликийской церкви, датированное в целом VI веком, – но это лишь малая часть находки, большую форменным образом украли американцы, с которыми турецкое правительство до сих пор безуспешно ведет переговоры по возвращению похищенного. Напоминанием о нечистоплотности «янки» до недавнего времени служил еще один древний экспонат-статуя – «ноги Геракла». Они были поставлены у стены, и там, где они заканчивались, начиналось фотографическое изображение остальной части статуи – торса с руками и головой, – которая также была украдена и нелегально вывезена американцами. Долгие переговоры счастливо завершились в 2011 году «возвращением Геракла на родину» и «воссоединением» двух частей статуи, что было торжественно отмечено в Турции под лозунгом: «Геракл вернулся домой».

До недавнего времени в местном музее хранилась главная святыня Анталии – ларец с частицами мощей св. Николая Чудотворца, к которым могли приложиться православные паломники. Однако между 2009 и 2013 гг. мощи оказались изъяты из экспозиции, и, несмотря на три официальных запроса автора, сделанных почти год назад, никакого разъяснения предоставлено не было. Можно полагать, что лишение православных возможности поклониться мощам св. Николая в Анталии связано с правительственным курсом на исламизацию Турции.

Еще один интересный отдел – нумизматический. В нем представлены монеты классического греческого периода, в том числе знаменитые серебряные афинские драхмы с совой, затем монеты эллинистических царей, собственные монеты малоазийских городов, деньги римские, византийские, турецкие... Экспозиция икон представлена несколькими царскими вратами, апостольским иконостасным рядом, образами Спасителя, Божией Матери, святителя Николая Чудотворца, праздничным рядом – Благовещением, Рождеством, Введением во храм; здесь же – «Обрезание Господне», «Христос и самарянка» и «Исцеление слепого», «Тайная Вечеря», «Несение креста», «Распятие», «Мироносицы у пустой гробницы», «Схождение во ад», «Иоанн Предтеча», «Святые Леонтий и Никодим»; наиболее редко встречающаяся «Муж скорбей – Христос страждущий»...

До недавнего времени в местном музее хранилась главная святыня Анаталии – ларец с частицами мощей святителя Николая Чудотворца, к которым могли приложиться православные паломники. Однако между 2009 и 2013 годами мощи оказались изъяты из экспозиции, и, несмотря на три официальных запроса автора этой книги, никакого разъяснения предоставлено не было.

Анталийский музей незабываем. В нем можно провести целый день – и не заметить этого, погрузившись в череду веков, готовую принять в свой волшебный хоровод каждого в любой день, кроме понедельника. Вообще Анталия открывается для познания только путем пешего исследования ее улиц и переулков; совершенно неожиданно появляются древние мечети, бани, башни, старые и новые памятники – отцу-основателю современной Турции Ататюрку, завоевателю-сельджуку Гияз-эд-дину и самому основателю города царю Атталу II. Последний монумент интересен вдвойне: обычно турки деятелей «дотурецкой эпохи» памятниками не балуют, а здесь сделали исключение. Так и стоит на одной из площадей Анталии воздвигнутый от благодарных за «райское место» турок памятник эллинистическому пергамскому царю. Память о нем жива до сих пор, равно как и основанный им город – Анталия.

Вот и закончилось наше путешествие. Конечно, оно вышло за рамки чисто византиноведческого интереса, зачастую уходя в еще большую древность, но, по мнению автора, это очень даже неплохо. Тем более что и сама Византия как уникальное историческое явление возникла ведь не на пустом месте.

Замечательно об этом написал А. Ранович: «Восточные провинции Римской империи занимали весьма важное место в системе империи, и их изучение дает многое для понимания существа этого важного этапа всемирной истории. Но они представляют и специальный интерес как та область Средиземноморья, где складывалась выделившаяся впоследствии Восточная Римская империя и были заложены основы будущей византийской монархии. Восточные провинции отличались не только своим географическим положением и господством греческого языка. Они имели свои исторически создавшиеся экономические особенности, обладали значительной социальной устойчивостью и культурной самостоятельностью. В то время как западные провинции полностью были романизированы, на Востоке не только романизация не сделала заметных успехов, но и эллинизация не захватила глубоко широких масс населения... Изучение восточных провинций должно помочь не только уяснению общих закономерностей «величия и падения Рима», но и пониманию исторических судеб Восточной Римской империи, возникновения византийского государства».

Византия создалась из множества этносов, традиций и культур, переварила их в себе и затем вновь распалась на множество самобытных государств, разных по вере и культуре но тем не менее сохранивших ее материальное и духовное наследие.

Византия не умерла. И она не умрет, пока стоят по Средиземноморью молчаливые каменные громады крепостей и базилик и пока хотя бы в самой отдаленной сельской церквушке, затерянной в просторах России, или в высокогорном балканском монастыре, или в тунисском храме под сенью пальм облаченный в византийские ризы священник служит литургию Иоанна Златоуста или Василия Великого под взором византийских же иконных ликов.

Antalya Museum. Ankara, 2005.

Atila I A. Aspendos. Antalya, 2007.

Yildizturan M. Side. Ankara, 2003.

Nicolle D. Les hospitaliers de Rhodes. Paris, 2005.

Nossov K. The fortress of Rhodes 1309–1522. Oxford, 2010.

Finzi S, prof. Tunisia. Images and colours. Rome, 2001.

Valkana A. The Knights of Rhodes. Koropi, 2005.

Акшит И. Анталья: южный берег Турции. Стамбул, 2004. Бадальянц Ю. С. Торгово-экономические связи Родоса с Северным Причерноморьем в эпоху эллинизма (по материалам керамической эпиграфии)//Вестник древней истории. 1986. № 1 (176).

Богаевский В. Крит и Микены (Эгейская культура). М.; Л., 1924. Колобова К.М. Из истории раннегреческого общества: о. Родос. IX-VII вв. до н.э. Л., 1951.

Кунар С. Перге. Аспендос. Сиде. Стамбул, 2006.

Маджи Д. Монастырь Святой Екатерины. Флоренция, 2005. Петрис Т. Родос. Остров солнца. Коропи. Б/г.

Чимрин X. Турция. Страна солнца и истории. Стамбул. Б/г.

De bello Rhodio. Autore Iacobo Fontano Brugensi lurisconsulto, Iudice apellationem Sacrae nobilisque militiae Hierosolymitanae, et populi Rhodii. Paris, 1540.

The dylectable newesse and tithynges of the gloryous victorye of the rhodians agaynst the turkes. Translated from the Latin of

Caoursin by Johan Kaye (poete lawreate). Reprint of edition, 1490. W. Caxton, Westminster.

The life Of the Renowned Peter d’Aubusson, Grand Master of Rhodes. Containing Those Two Remarkable Sieges of Rhodes by Mahomet the Great, and Solyman the Magnificent, being lately added to compleat the Story adorn'd with the choicest Occurences in the Turkish Empire at that time. London, 1679.

Абд ар-Рахман ибнАбд ал-Хакам. Завоевание Египта, ал-Магриба и ал-Андалуса. М., 1985.

Арриан. Поход Александра. М., 1993.

Витрувий. Десять книг об архитектуре. М., 2006.

Геродот. История. М., 1999.

Деяния Вселенских Соборов. Т. 1–4. СПб., 1996.

Евсевий Памфил. Церковная история. СПб., 2005.

Житье и хождение Данила Русьскыя земли игумена // Православный Палестинский сборник. Вып. 3, 9. СПб., 1885.

ИоаннЛествичник, прп. Лествица, возводящая на небо. М., 2000.

Книга Правил святых апостол, святых Соборов Вселенских и Поместных и святых отец. М., 2004.

Константин Багрянородный. Об управлении Империей. М., 1991. Лукиан из Самосаты. Избранная проза. М., 1991.

Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (Полное собрание русских летописей. Т. 3). М., 2000.

Новый летописец // Дополнения к Никоновской летописи (Полное собрание русских летописей. Т. 14). М., 2000.

Описание путешествия отца Игнатия в Царьград, Афонскую Гору, Святую Землю и Египет // Православный Палестинский сборник. Т. 12. Вып. 3. СПб., 1891.

Павсаний. Описание Эллады. Т. 1–2. М., 2002.

Плутарх. Застольные беседы. Л., 1990.

Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Т. 1–2. М., 1994. Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках. Электронная версия книги с http://www.knigonosha.net Его же. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. СПб., 2001.

Путешествие московскаго купца Трифона Коробейникова с товарищи во Иерусалим, Египет и к Синайской горе. М., 1826.

Разсказ и путешествие ко святым местам Даниила митрополита Ефесскаго // Православный Палестинский сборник. Т. 3. Вып. 2. СПб., 1884.

Секст Юлий Фронтин. Стратегемы//Вестник древней истории. 1946. № 1.

Страбон. География: В 17 кн. М., 1964.

Типографская летопись (Полное собрание русских летописей. Т. 24). М., 2000.

Флавий Филострат. Житие Аполлония Тианского. М., 1985.

The Medieval Kingdoms of Cyprus and Armenia. Two lectures delivered Oct. 26 and 29,1878, by William Stubbs. Oxford, 1878. Андреев А., Захаров В., Настенко И. История Мальтийского ордена. М., 1999.

Арутюнова-Фиданян В. А. Себеос об Ираклии//Мир Александра Каждана. СПб., 2003.

Банич Д. Черногория под управлением владык // Журнал Министерства народного просвещения. 1878. Август.

Богомолов А. С. Античная философия. М., 1985.

Весела З.К. К вопросу о положении христианской Церкви в османском государстве//Османская империя. Государственная власть и социально-политическая структура. М., 1990. Гордлевский В. Государство Сельджукидов Малой Азии. М.– Л., 1941.

Диль Ш. История Византийской империи. М., 1948.

Димитрий Ростовский, свт. Жития святых: В 4 т. Тутаев, 2001. Иоанн (Митропольский), еп. История Вселенских Соборов. Киев, 2008.

История философии. Т. 1: Философия античного и феодального общества. М., 1941.

Иустин (Попович), прп. Житие святого Василия Острожского, чудотворца. Острог, 2006.

Колобова К. М. Из истории классовой борьбы на Родосе//Вестник древней истории. 1938. № 2 (3).

Кондаков Н. Путешествие на Синай в 1881 году. Одесса, 1882. Куглер Б. История Крестовых походов. Ростов-на-Дону, 1998. Кулаковский Ю.А. История Византии. В 3 т. СПб., 1996.

Ласкин Г. Ираклий. Византийское государство в первой половине седьмого века. Харьков, 1889.

Левченко М.В. История Византии. М.; Л., 1940.

Литаврин Г.Г. Как жили византийцы. М., 1974.

Мавроматаки М. Греческая мифология и религия. Афины, 1997. Нейхардт А.А., Шишова И.А. Семь чудес Древнего мира. М.; Л., 1966.

Никифор (Бажанов), архим. Библейская энциклопедия. Свято-Троице-Сергиева лавра, 1990.

Норов А. С. Путешествие к семи Церквам, упоминаемым в Апокалипсисе. СПб., 1847.

Печникова Р.Ю. Мальтийский орден в прошлом и настоящем. М., 1990.

Ранович А. Восточные провинции Римской империи в I-III вв. М.-Л., 1949.

Сергеев В. История Древней Греции. М., 1939.

Стенин П. А. Восток. Страны креста и полумесяца и их обитатели. Историко-географическое и этнографическое обозрение Левантского мира. СПб., 1892.

Федорова Е.В. Люди императорского Рима. М., 1990.

Харботл Т. Битвы мировой истории. М., 1993.

Ширинская А. А. Бизерта. Последняя стоянка. М., 1999.