Монастыри средневековой Византии. Хозяйство, социальный и правовой статусы

В монографии рассматривается формирование особого социального организма (малой социальной группы) – монастырей как коллективных собственников и особых корпораций, имеющих определенный набор прав и обязанностей. Прослеживаются взаимоотношения монастырей с византийской властью, светской и церковной, с другими социальными группами византийского общества. Отдельно ставится вопрос о месте византийских монастырей в византийской социальной структуре.

Книга может быть полезна специалистам в области византийской истории и истории римско-византийского права, а также всем интересующимся историей церкви, ее институтов, историей Средних веков.

Выяснение типологических особенностей развития византийского общества, генезиса византийского феодализма – традиционная тема исследований отечественных византинистов – продолжает оставаться одной из наиболее актуальных разработок современного византиноведения. Всякое средневековое общество, не исключая византийского, было по своей сущности аграрным. Основные социальные группы и классы этого общества так или иначе были связаны с землей и с земельным хозяйством. Поэтому исследование структуры и иерархии земельной собственности позволило бы, на наш взгляд, приблизиться к пониманию структуры общества и социальных связей, существовавших в Византии в классический ее период. Один из аспектов этой многосторонней проблемы – вопрос о становлении и общественной роли провинциальной византийской знати, которая по сути представляла собой один из ведущих компонентов социальной организации Византийской империи. В связи с этим изучение процессов генезиса и дальнейшего развития провинциальной византийской знати должно основываться на изучении организации крупного провинциального землевладения, его правового статуса.

Цель нашей работы, таким образом, – анализ различных форм крупной земельной собственности, выявление и исследование ее региональной специфики, черт аграрно-правовых отношений, характерных для того или иного региона. Необходимо учитывать, что на эти специфические черты влияли различные факторы: этнографические, климатические, географические.

Хронологические рамки исследования определяются периодом XI-XIII вв. Именно в этот период, по мнению большинства современных исследователей, происходит процесс складывания провинциальной византийской знати, главным образом военной, вошедшей затем в так называемый «комниновский клан».¹ В этот же период, по-видимому, формируются все правовые институты и формы провинциальной собственности, которые затем определяют структуру провинциального землевладения Византии. Это касается как служилой, так и наследственно-родовой собственности².

С X в. оформляется и институт частного ктиторства, вероятно, дававший возможность крупным землевладельцам юридически оформлять свою собственность в конкретно-правовые формы. Следует отметить, что именно от этого периода до нас дошло большое количество документального материала и монастырских ктиторских уставов, на основании изучения которого мы можем проследить вектор развития землевладения ктиторских монастырей³.

Источники. В данном исследовании нами прежде всего используется обширный материал частноправовых актов, хранящихся в архивах византийских монастырей. Ведь до нас не дошел императорский архив, утраченный при разграблении Константинополя турками. Поэтому именно в монастырских архивохранилищах сохранилось большинство византийских документов как частноправового, так и публичноправового характера. Кроме того, документацию, касавшуюся собственности того или иного византийского монастыря, очевидно, предпочитали хранить в самом монастыре. Основным источником, таким образом, являются для нас акты частноправового характера: купчие, дарственные, акты обмена и т. д. Они представляют собой весьма ценный источник, характеризующий движение собственности. Это конкретный материал, позволяющий исследовать поземельные сделки и социальные отношения в византийских провинциях.

Безусловно, необходимый источник по социальной структуре византийского общества – это императорское законодательство. Оно помогает проследить общее направление развития социальных отношений. Законодательство византийских императоров по аграрному и социальному вопросам по своей сути является публичным правом и намечает линию государственной политики в данном направлении. В связи с этим главный интерес представляют новеллы императора Льва VI Мудрого по вопросам провинциальной земельной собственности, законодательство императоров Македонской династии, касающееся общинного и динатского землевладения, и новеллы Комнинов по поводу монастырского и светского землевладения. Несомненно, в целом законодательство помогает определить общее направление социальной политики византийских императоров в тот или иной период исторического развития империи. Поэтому оно было объектом всестороннего изучения византинистами, на выводы которых мы и будем опираться в своем исследовании. Документы частноправового характера в этом отношении не только раскрывают местную специфику аграрно-правовых отношений, но и позволяют проследить реализацию в повседневной жизни общества законодательных мероприятий византийских императоров. Однако в реальной жизни эти меры подчас приобретали совершенно другое направление, что и стало для нас важным аспектом исследования социальных процессов, происходивших в византийских провинциях в XI–XIII вв. В этом смысле слова видного специалиста в области западноевропейской дипломатики П. Торелли звучат как никогда актуально: «Нотариальные акты, составлявшиеся не для истории, но для нужд повседневной жизни, именно по этой причине являются бесспорными свидетелями подлинной истории»⁴.

Для рассмотрения поставленных проблем ценным источником являются также жалованные грамоты – хрисовулы – византийских императоров земельным собственникам (как светским, так и церковным), а также кадастровые описи – практики, т.е. описание земельных владений с точки зрения их налогообложения.

Грамоты издавались центральной властью для юридического оформления пожалования какому-либо лицу (физическому или юридическому) новой территории в безусловное или условное владение и новых привилегий, а также для подтверждения владельческих прав на прежние владения и привилегии. Таким образом, жалованная грамота была для землевладельца документом, свидетельствующим о его правах в отношении определенной территории. Важность хрисовула как исторического источника заключается прежде всего в том, что эти документы изданы центральной властью и посему отражают публично-правовые отношения, т. е. отношения между центральной властью и получателем грамоты. Фиксируя эти отношения, жалованная грамота отражает генезис правовых отношений между собственниками. В свою очередь, практики были описями владений частных земельных собственников и, следовательно, представляли собой документ по финансово-налоговой организации поместья.

Наконец, еще один вид документов, сведения которых необходимо привлечь в нашей работе для решения поставленных задач, – это типики, или уставы, монастырей, построенных светскими лицами, прежде всего знатными. Об этих уставах мы будем говорить особо в разделе о византийских ктиторских .монастырях. Здесь же отметим только, что типики – важнейший источник, дающий возможность исследовать организацию ктиторских монастырей, их имущественное положение.

Историография. Проблема развития аграрно-правовых отношений в Византии в XI-XIII вв. и, в частности, организации крупной провинциальной собственности в этот период не нова для историографии. Уже отечественные византинисты конца XIX – начала XX в. стали уделять должное внимание социально-экономической истории Византии, в чем оставили позади западноевропейскую науку, которая в тот момент прежде всего занималась изучением социальных институтов Византии с точки зрения их государственной пользы⁵.

У родоначальника академического византиноведения в России В. Г. Васильевского был особый интерес к аграрной истории Византийской империи. На основе известных в то время правовых источников, таких как Эклога, Земледельческий закон, Пира и др., В.Г.Васильевский изучал судьбы византийского крестьянства и процесс его постепенного закрепощения феодалами-динатами⁶. Развивая точку зрения немецкого византиниста К. Э. Цахариэ фон Лингенталя, он пришел к выводу, что судьбы византийского государства были связаны зримыми и незримыми нитями с судьбами свободного крестьянства, организованного в общину⁷. Крестьянская община, по мнению ученого, была основой социальной организации империи, на которую опирались византийские императоры в своей антидинатской политике. Между провинциальной знатью и крестьянством шла борьба за землю, в которой императоры заняли сторону крестьянства. Это наглядно проявлялось в законодательстве Македонской династии X в. и в судебной практике XI в. В. Г. Васильевский считал, что такая политика императорской власти была не спорадической, а целенаправленной, поскольку общинное крестьянство составляло основу византийской социальной организации, на основании которой были созданы военное устройство, финансовый аппарат империи⁸. В этом главная заслуга ученого.

Интересны также выводы В. Г. Васильевского относительно экономического переворота XI в. Исследуя материал византийских грамот ХП-ХШ вв., он пришел к выводу, что в этот период динаты постепенно берут верх над свободными крестьянами и закрепощают их⁹. Поэтому В.Г.Васильевский полагал, что уже в XI в. в Византии происходит коренное изменение в аграрной экономике, которое он объяснял отчасти ослаблением императорской власти.

В связи с этим исследователь много внимания уделял изучению важнейших институтов крупной земельной собственности, таких как прония, харистикий, также обращаясь к материалу частноправовой документации малоазийских и эллинских монастырей¹⁰. По мнению исследователя, с конца XII в. именно эти институты вытесняют свободную крестьянскую общину. Поэтому с периода Комнинов можно говорить о феодализации византийского общества, которая особенно усилилась после IV крестового похода¹¹.

Но В. Г. Васильевский при всем своем умении вскрыть социальные процессы, происходившие в Византии, и увидеть их экономическую составляющую, не смог проследить конкретные проявления роста крупной земельной собственности, разграничить правовой статус отдельных ее институтов. Во многом это определялось недостатком источников. Поэтому исследователь не только не представил целостную картину генезиса и роста крупного землевладения, но и не смог ее связать с конкретными проявлениями политики византийских императоров, из-за чего его концепция осталась в целом схематичной.

Младший современник В. Г. Васильевского Ф. И. Успенский, изучая конкретные социальные институты византийского общества, уделял много внимания исследованию вопросов развития крупного провинциального землевладения¹². В результате этого исследования он пришел к несколько другим выводам. Как и В. Г. Васильевский, он считал общину свободных крестьян основой социальной организации византийского земледельческого населения. Но она, по мнению ученого, сохранилась вплоть до падения Византийской империи в 1453 г.¹³ На материале монастырских актов и частной корреспонденции ученый пришел к выводу, что основные положения антидинатского законодательства Македонской династии продолжали претворяться в жизнь и в XI-XIV вв.¹⁴

Много внимания Ф.И.Успенский уделял проблеме развития пронии в Византии и пришел к выводу, что именно этот институт с конца XI в. представлял собой главную опасность для свободного крестьянства. Под пронией исследователь понимал «пожалование служилым людям населенных земель и других приносящих доход угодий в награду за оказанные услуги и при условии исполнения государственной службы»¹⁵. Это типичное условное владение, которое Ф. И. Успенский отождествлял с западным бенефицием. Причем он считал, что только влияние западных аграрных отношений было стимулом развития в Византии института пронии. Этот процесс получил особенное развитие при Комнинах, которые, по мнению исследователя, в своей политике ориентировались на Запад, что и послужило одной из причин гибели Византии¹⁶.

Большая заслуга Ф. И. Успенского состояла в том, что он сумел изучить черты других византийских институтов земельной собственности, например харистикариата, монастырской вотчины¹⁷. Также исследователь поднял вопрос об экономической основе военного строя Византии, организации стратиотских участков¹⁸. Но в связи с недостатком источников он не смог проследить их специфически византийские черты. Кроме того, ему не удалось увидеть византийскую специфику в организации крупного землевладения.

Б. А. Панченко выступил против концепции В. Г. Васильевского – Ф.И.Успенского и, исследовав большой комплекс византийских юридических документов, предположил, что в Византии на протяжении всей ее истории господствовала личная крестьянская собственность на земельные наделы. Причем эта собственность основывалась на сильных традициях римской квиритской собственности¹⁹. Поэтому, по мнению исследователя, для Византии не было характерно противостояние свободной крестьянской общины и крупного землевладения. Самостоятельно развивалась провинциальная крупная собственность, которая с XII в. начинает поглощать мелкое крестьянское землевладение, но не уничтожать его²⁰. В целом эта концепция не удержалась в русской византинистике, но она повлияла на западную историографию (фискальная теория, типичным представителем которой являлся Ф. Дэльгер). В то же время сам Б. А. Панченко внес в науку немало нового. Прежде всего это методика исследования аграрных отношений с использованием системно-массового изучения материалов монастырских актов и изучение местной специфики аграрно-правовых отношений.

С изданием новых монастырских актов в начале XX в. появляются новые исследования в области генезиса и развития конкретных институтов собственности. Так, П. А. Яковенко и К. Н. Успенский начали изучать византийский иммунитет – экскуссию, показав, что он развивался в Византии независимо от Запада²¹. К. Н. Успенский одним из первых обратился к изучению экономического развития Византии, связав с этим и становление социальной организации византийского общества²². По его мнению, империя уже при Юстиниане была феодальным государством. Суть политической истории Византии ученый видел в борьбе централизации с феодальным суверенитетом, пик которой приходится на период иконоборчества²³. Причем исследователь отводит особое место именно «монастырскому феодализму», считая его специфическим для Византии. Именно борьба между светским и монастырским землевладением стала стержнем общественного развития Византии и закончилась победой последнего в XI в. Основой «монастырского феодализма» ученый считал экзиминированную монастырскую собственность²⁴.

Эти выводы исследователь сделал на основе анализа монастырских документов и жалованных грамот византийским монастырям, но при этом он недооценивал другие источники, в частности, императорское законодательство. В результате ученый не смог разрешить поставленный вопрос о направлении императорской политики в отношении крупных светских собственников в XI-XIII вв., что, возможно, скорректировало бы некоторые его выводы.

В зарубежной науке исключительно важными становятся исследования К.Э. Цахариэ фон Лингенталя, который изучал социальные и экономические институты византийского общества в рамках правовой традиции, на основе исследования новоизданных правовых памятников²⁵. В это же время изучались отдельные институты Византийского государства в их становлении и дальнейшем развитии. Таковы работы Ш. Диля о фемном строе империи²⁶. Он сумел показать спонтанность генезиса этого строя в результате социальных изменений, а не административных реформ. Этому же вопросу посвящены работы Г. Гельцера, в которых он изучал роль провинциальной аристократии в становлении и дальнейшем кризисе фемного строя. Но он идеализировал ее роль, противопоставляя провинциальную аристократию столичному чиновничеству, власть которого была, по Г. Гельцеру, источником слабости, упадка и разложения империи²⁷.

В целом, основываясь на позитивистской методологии, западноевропейская наука на рубеже XIX и XX вв. главным образом сосредоточивала свое внимание на отдельных институтах Византийского государства и изучала их в отрыве от социального строя и экономики империи²⁸.

В 20–30-х годах XX столетия как в отечественной историографии под влиянием марксистской методологии, так и на Западе в связи с обнаружением новых документальных и археологических источников усиливается интерес к проблемам изучения экономической истории и социальной организации византийского общества. Появляются исследования в области взаимоотношений государства и общества. Стали господствовать проблемный подход к решению того или иного вопроса, систематический анализ материала. Большое внимание теперь уделялось исследованию средне- и поздневизантийского времени (XI-XV вв.) в связи с изданием большого количества актового материала этого периода.

В то же время в византийской историографии начинает преобладать этатистская концепция, связывающая развитие общества с представлением о сильном государстве. Эта концепция привела к господству в западной науке «фискальной теории», по которой не развитие общества и его социальных институтов определяло политику и деятельность государства, а последнее в своих фискальных интересах изменяло их. В науке утвердилось воззрение, согласно которому Византия вообще не знала феодальных отношений. Только с конца 30-х годов наблюдаются известные сдвиги, к которым приводит системное изучение актового материала. Появляются работы, в которых большое внимание уделяется византийской общине. Становится ясным экономическое значение общины, обнаруживаются черты сходства византийского и западного поместья²⁹.

Из западноевропейских исследователей прежде всего следует назвать Э. Штайна и Ф. Дэльгера, поставивших своей целью изучение государственной политики в отношении социальных слоев византийского общества³⁰. Э. Штайн полагал, что в XI в. византийское государство начинает бороться против наступающих феодальных сил, и эта борьба заканчивается победой последних, превращающих государственных крестьян в зависимых от феодалов. По мнению Э. Штайна, отличие Византии от Западной Европы состояло в том, что в империи государственная власть не становится феодальным институтом. И власть до конца существования Византии сдерживает рост феодальных отношений. Вообще же все перемены в обществе происходят только благодаря реформаторской деятельности тех или иных императоров. Поэтому, как полагал исследователь, Византию можно назвать государством «социального мира» и «равновесия классов»³¹.

Ф. Дэльгер изучал византийскую собственность, привлекая в основном правовые источники³². Но формально-юридический метод. которым он пользовался в своем исследовании, не дал ему возможности разглядеть реальные процессы, происходившие в византийском обществе. Исследователь признавал застойность, царившую в византийском обществе, таким образом, понятна его переоценка влияния государства и римского права на общественное развитие. В 30-е годы складывается концепция Ф. Дэльгера о развитии аграрно-правовых отношений в Византии, согласно которой рост крупной провинциальной собственности регулировался государством через законодательство на всем протяжении византийской истории³³. Это, по мнению историка, было связано с фискальной политикой византийских императоров. Она заключалась в том, что государство сдерживало рост крупной земельной собственности и выступало за сохранение свободной крестьянской общины, поскольку на последней базировалась система налогообложения. Отсюда – переоценка Ф. Дэльгером налоговой политики империи и установление связи с ней всех социальных институтов. Так, прония, как полагал исследователь, являла собой простой солемний, т. е. передачу проииару государством определенной налоговой квоты с данной за службу территории³⁴. Но все же в позднейших своих исследованиях Ф. Дэльгер вынужден был признать существование в Византии поместной системы, сходной с западной³⁵.

Английский византинист С. Рэнсимен обратил внимание на характер и развитие крупных поместий в X в. и увидел в этом важные изменения в жизни византийского общества, которые выражались в его аристократизации³⁶. Но исследователь оставался на позициях этатистской школы и полагал, что эти изменения происходили под руководством византийских императоров.

Вопросам структуры и движения собственности стали уделять большое внимание Г. Руйар и П. Коломп, что было связано с изданием ими актов Афонской лавры в 1937 г.³⁷ Большое внимание экономике и социальным институтам уделял также в это время Ш. Диль. Но социальную историю он изучал скорее как историю различных групп населения, а не их отношений³⁸.

Болгарский историк П. Мутафчиев, изучая военное устройство Византийской империи и, в частности, стратиотское землевладение в XIII-XIV вв., считал, что именно оно преобладало в Византии во все периоды ее существования и феодализация так и не захватила его³⁹. Прония, по мнению П. Мутафчиева, не была подобна западному бенефицию и не была условной собственностью, развиваясь из института стратиотских наделов⁴⁰.

Югославский византинист Г. Острогорский уделял внимание проблемам византийской экономики и, в частности, налогообложению⁴¹. Но первые его работы, появившиеся в конце 20-х годов, находились под сильным влиянием фискальной теории. Исследования румынских ученых Н. Йорги и Г. Братиану также носят на себе следы этого влияния, хотя Н. Йорга признавал феодализацию византийского общества при Комнинах, когда появился институт пронии. Однако, по мнению исследователя, сильное государство и константинопольская бюрократия не позволили укорениться этим тенденциям⁴². Г. Братиану на основе анализа различных источников пришел к выводу, что с ослаблением контроля государства за крупным землевладением при Комнинах свободное крестьянство становится постепенно крепостным⁴³.

В отечественной историографии в 20-е годы XX в. огромную роль сыграли труды Ф. И. Успенского о поземельных отношениях в поздней Византии. Эти труды появились в результате совместного издания с В. Н. Бенешевичем в 1927 г. Вазелонских актов⁴⁴. Ученому удалось раскрыть многие специфические черты феодального землевладения, исследовать терминологию аграрно-правовых отношений⁴⁵. В это же время появляются работы И. И. Соколова, посвященные изучению таких институтов, как прония, харистикий. Ученый увидел в них реальную феодальную собственность⁴⁶. По организации монастырского землевладения ценными являются работы А. Ф. Вишняковой⁴⁷.

30-е: годы – это также время становления марксистской науки. Согласно марксистской концепции, в основе общественных изменений лежат изменения экономических отношений⁴⁸. Поэтому в советской науке слишком большое внимание уделялось изучению экономики, зачастую в ущерб исследованию государственной политики в социальной сфере и конкретных социальных институтов, которые безусловно, в свою очередь, влияли на изменения в жизни византийского общества.

С марксистской позиции рассматривал историю Византии М. В. Левченко. XI век он считал периодом полного торжества феодальных отношений в империи. В дальнейшем, по его мнению, Византия вступила в период феодальной раздробленности, связанный с ростом крупного, независимого от суверенной власти, землевладения. К сожалению, этот тезис был представлен исследователем очень схематично⁴⁹.

После второй мировой войны в связи с обретением большого количества нового документального материала и публикациями монастырских актов перед исследователями остро встала проблема изучения конкретных институтов византийской собственности, в частности, крупной провинциальной собственности. При этом все шире использовались метод систематического исследования источников, сравнительный анализ актового материала и других видов источников. Появились исследования, в которых проводилось сравнение византийских и западноевропейских форм крупного землевладения. Усилилось внимание как советских, так и западных византинистов к периоду XI–XIII вв. византийской истории⁵⁰.

Передовые позиции в изучении византийской собственности и византийской социальной структуры занимает французская школа. Это связано с продолжающимся изданием П. Лемерлем, Н. Звороносом и другими исследователями афонских актов.

Ж. Руйар и Э. Демужо пришли к выводу, подкрепленному исследованием Ж. Малафоссом характера византийской собственности, о том, что при смене в Византии господства мелкой провинциальной собственности господством крупной сама собственность не изменила своей правовой природы, продолжая оставаться по сути частной собственностью⁵¹. Этот взгляд лег в основу концепции П. Лемерля о развитии аграрно-правовых отношений в Византии. По мнению ученого, сущность аграрной эволюции в Византии состояла в расширении монастырской и светской привилегированной собственности частноправового характера, освобождении от государственных налогов, что привело в конце концов к ослаблению центральной власти⁵². В последнее время П. Лемерль начал признавать существование в Византии условного землевладения, но оно, по мнению исследователя, кардинально отличалось от западного бенефиция в правовом аспекте, базируясь на частноправовой основе⁵³. П. Лемерль смог показать на основе анализа материала различных документов, что в XI в. провинциальное землевладение не приходит в упадок, а, наоборот, приобретает черты денежного хозяйства и втягивается в рынок⁵⁴. Но, с другой стороны, П. Лемерль преувеличивал роль фискального фактора в аграрно-правовых отношениях. Д. Закитинос также считал, что финансовый кризис, охвативший Византию в XI-XV вв., был причиной ее упадка. Но в то же время исследователь показал, что именно рост крупного землевладения был следствием этого кризиса.

Н. Зворонос, продолжавший разрабатывать концепцию П. Лемерля, пришел к выводу о противоположности в хозяйственной организации крупного и мелкого землевладения, но тождественности их юридической природы. По мнению ученого, весь период византийской истории характерен господством мелкого крестьянского землевладения, вначале в виде парцелл, затем в виде долгосрочной аренды⁵⁵. На наш взгляд, Н. Зворонос оказался в плену юридического подхода к изучению землевладения. В результате это привело его к пониманию иронии как «нетелесного владения» и признанию господства в Византии собственности римского квиритского типа⁵⁶.

Институты византийской собственности и государства изучала также Э. Арвейлер. В частности, анализируя институт иронии, исследовательница подтвердила вывод о служилом характере этого института. Его возникновение она объясняла кризисом фемного строя в Византии в XI в. и попыткой Комнинов опереться на новую знать, связанную с провинциальным землевладением⁵⁷. В этом отношении для нас важны работы Э. Арвейлер о развитии конкретных форм собственности в византийских провинциях⁵⁸. Но следует все же отметить, что в этих работах проявляется традиционный подход, сопряженный с юридическим методом исследования, что, на наш взгляд, не позволило исследовательнице соединить развитие этих форм собственности с социальной политикой византийских императоров.

В последнее время большое внимание вопросу развития византийских аграрно-правовых институтов и проблеме собственности уделяет М. Каплан, изучающий как мелкую, так и крупную провинциальную собственность⁵⁹. К недостаткам его работ следует, на наш взгляд, отнести то, что исследователь берет комплекс источников и пытается найти общий стержень развития того или иного института собственности, не обращая внимания на специфические черты. Между тем именно постановка общей проблемы дает возможность в дальнейшем проследить частности.

В немецкой историографии послевоенный период характерен изживанием фискально-юридической концепции, что уже проявляется в работах Ф. Дэльгера и его учеников. В этих работах все больше внимания стали уделять источникам по аграрной истории Византии, в частности, актовому материалу. В этот период продолжается издание Ф. Дэльгером материалов византийских государственных и монастырских архивов. Под влиянием изучения этого материала ученый начал склоняться к концепции существования в Византии элементов феодализма в виде крупного светского и монастырского землевладения. При этом он рассматривал феодализм как систему правовых и политических отношений⁶⁰.

Ученик Ф. Дэльгера Г. Бек и его школа (Г. Вайс, А. Хольвег) обращаются к изучению проблемы социальной истории, отношений и институтов. В этом плане для нас важны исследования вопросов становления и развития пронии, землевладения провинциального и константинопольского чиновничества. Но эти исследования все же продолжают опираться на юридический подход исследования институтов собственности⁶¹.

Из англоязычной историографии следует назвать работы П. Хараниса о церковно-монастырском землевладении и формах земельной собственности в поздней Византии⁶². Также можно отметить исследования С. Вриониса о социальных процессах, происходивших в византийских провинциях, а также о развитии поместной системы, с которой ученый связывал децентрализацию империи⁶³. Правда, исследователи видели в этом процессе политику византийского правительства: раздачу государственных земель в пронию, харистикию и т.д., и не усматривали объективных моментов социальных изменений. Но в целом проблема, поставленная П. Харанисом и С. Врионисом, – изучение византийского общества через развитие его социальной структуры и институтов собственности, является, на наш взгляд, в большой степени перспективной.

Одним из первых в зарубежной историографии послевоенного периода поставил вопрос о феодальной природе византийского поместья Г. Острогорский⁶⁴. На основе изучения институтов пронии и византийского иммунитета он пришел к выводу, что с X в. Византия была типичным феодальным государством. Крупная собственность провинциальных магнатов окончательно складывается в XI в., превратившись к XIV в. в наследственную собственность⁶⁵. Но характерной чертой византийского феодализма, по мнению исследователя, было отсутствие иерархии собственности⁶⁶. Хотя некоторые выводы исследователя, в частности об общем упадке византийской экономики в XI в., были затем пересмотрены, многие его положения нашли подтверждение в последующих исследованиях.

Работу Г. Острогорского в области изучения характера социальных отношений в Византийской империи, с упором на исследование взаимоотношений провинциальной знати и фемной администрации, продолжали его ученики Б. Ферьянчич и Л. Максимович, а также Я. Ферлуга⁶⁷. Эти византинисты поставили проблему взаимодействия византийского общества и власти на региональном уровне.

Серьезное изучение византийского агарного строя предпринято в работах Д. Ангелова⁶⁸. Но в целом этот византинист придерживался марксистских взглядов и поэтому уделял мало внимания социальным аспектам взаимодействия общества и власти, видя в развитии крупного землевладения прежде всего экономические причины.

Много нового внесли в изучение вопросов крупного провинциального землевладения в Византии отечественные византинисты. Отметим прежде всего работы А. П. Каждана⁶⁹. В своей монографии исследователь пришел к выводу о кризисе феодальных отношений в Византии в XIII-XIV вв. Согласно его концепции уже в IX X вв. следует говорить о существовании феодализма в Византии, о чем может свидетельствовать законодательство X в. по аграрному вопросу. В XIII в. происходит фискализация аграрных отношений, и феодальные земельные хозяйства все больше связываются с рынком⁷⁰.

Против этой концепции выступил М. В. Левченко, который отметил, что А. П. Каждан рассматривал экономические отношения вне социального аспекта⁷¹. По мнению М.В.Левченко, ирония – это условная земельная собственность бенефициарного типа. В дальнейшем А. П. Каждан пришел к выводу о становлении институтов феодальной провинциальной собственности в XII в. в период Комнинов. Е. Э. Липшиц считала, что к X в. можно говорить о превращении общины в податную единицу в связи с общим процессом феодализации византийского общества⁷². М.Я. Сюзюмов критиковал концепцию А. П. Каждана о феодализации византийского общества и взгляды Е. Э. Липшиц на славянскую общину. Исследователь пришел к выводу, что феодализация византийского общества проходила двумя путями: «городским» и «общинным»⁷³.

Г. Г. Литаврин полагает, что о феодализации византийского общества можно говорить только применительно к тому моменту, когда организуется класс феодалов⁷⁴. Он приходит к выводу, что данный процесс заканчивается к концу XI в. Поэтому, по мнению Г. Г. Литаврина, не верен вывод А. П. Каждана о закрепощении крестьян – плательщиков димосия, государством. Они оставались свободными подданными. Исследователь поддерживает тезис М. Я. Сюзюмова о том, что генезис феодализма в Византии происходил в жесткой борьбе чиновничества Константинополя и провинциальной знати, преимущественно военной. Последняя к концу XI в. победила. Историк полагает, что о феодализации византийского общества можно говорить только применительно к тому моменту, когда организуется класс феодалов. Б. Т. Горянов выступил против господствующей в зарубежной науке концепции об оформлении рыночных отношений в поздней Византии, он полагал, что XIII-XIV вв. отмечены кризисом феодальных отношений, что и приводит государство к политическому тупику⁷⁵. Полемизируя с А. П. Кажданом, Б. Т. Горянов подверг аргументированной критике его взгляды на развитие феодальных институтов – пронии, харистикии и экскуссии. Исследователю удалось доказать, что в XIII в. эти институты достигают своего высшего развития.

К. А. Осипова в своих исследованиях касалась прежде всего проблем государственного регулирования социальных отношений в византийской провинции⁷⁶. Особенно интересными представляются исследования проблемы заброшенных земель – класм. К. А.. Осипова поддерживает тезис А. П. Каждана о централизованной эксплуатации крестьянства в Х-XI вв. В результате своих исследований она приходит к выводу о том, что распад общины был следствием налоговой политики византийских императоров, из-за которой появилось много заброшенных земель, которые скупали феодалы.

К. В. Хвостова изучала социально-экономические процессы в Византии с точки зрения развития правовых институтов феодального общества⁷⁷.

Для нас чрезвычайно важны ее исследования институтов пронии и экскуссии. Но следует отметить вместе с тем, что К. В. Хвостова, изучая указанные выше институты, ограничивалась исследованием актов XIV-XV вв.

К 50–70-х годам относится дискуссия о проблеме зарождения феодализма в Византии.

С одной стороны, А. П. Каждан выступил с теорией, согласно которой само государство было феодальным и крупные землевладельцы участвовали в эксплуатации крестьян через участие в управлении государством, через централизованный налог-ренту⁷⁸. С другой стороны, М. Я. Сюзюмов и Г. Г. Литаврин показали ошибочность такой трактовки налогов. Согласно их выводам налог в Византии не представлял собой централизованную ренту, поэтому феодальные отношения могли возникнуть только в организованной частновладельческой вотчине. Причем спецификой Византии было именно то, что налог продолжал сосуществовать вместе с частноправовой рентой⁷⁹.

Весьма важными для историографии вопроса были работы М. М. Фрейденберга о путях генезиса византийской крупной вотчины, поскольку в них исследователь выявил причины ее роста в XI-XII вв.⁸⁰ По вопросам развития крупного феодального землевладения в поздней Византии ценными можно назвать работы Б. Т. Горянова и К. В. Хвостовой, в которых поставлены вопросы правовой организации и структуры таких институтов, как прония, экскуссия, монастырская вотчина.

В последнее время исследователи больше внимания стали уделять вопросам правового статуса тех или иных форм собственности. Особенно хотелось бы отметить исследования Ю. Я. Вина о праве предпочтения, К. В. Хвостовой о правовых воззрениях византийцев на собственность. Также следует подчеркнуть, что в последнее время в отечественной науке стали отходить от того тезиса, что для византийской истории XI–XIII вв. характерно противостояние провинциальной аристократии и константинопольского чиновничества. Все больше изучается общественная элита в целом.

Учитывая выводы исследователей, мы ставили задачу проследить связь провинциальной военной знати с развитием института провинциального землевладения, показав региональную специфику процесса становления данного института на основе комплексного исследования частной документации, хранящейся в византийских монастырях. Здесь весьма важным, на наш взгляд, является вопрос о роли византийских властей в этом процессе – служили ли они тормозом на пути данного процесса, или же помогали ему.

Малоазийские провинции империи обычно рассматривались исследователями как колыбель фемного строя – специфически византийского военно-административного и военно-социального устройства⁸¹. Большинство современных византинистов связывает кризис этого строя с политическим и экономическим усилением провинциальной военной знати, первые представители которой выходят именно из Малой Азии⁸². В то же время следует заметить, что кризис фемного строя и появление на исторической арене провинциальной военной знати относятся исследователями к различным периодам истории Византии. Так, Г. Г. Литаврин и В. В. Кучма считают, что крупное провинциальное землевладение появляется в Малой Азии к концу IX-X в. А. П. Каждан считает, что процесс феодализации и появления крупного землевладения в Малой Азии – не одновременные процессы⁸³. Ученый приходит к выводу, что само византийское государство по своей природе было феодальным и в IX-X вв. провинциальная знать могла эксплуатировать крестьян только централизовано, через ренту-налог. Следовательно, по мнению ученого, сама провинциальная знать была служилой знатью. А. П. Каждан полагает, что крупное феодальное землевладение появляется в империи только в период Комнинов (1081–1185), когда формируется аристократический «комниновский клан»⁸⁴.

За рубежом также усилился интерес к проблеме кризиса фемного строя и изменения социальной структуры византийского общества. Еще П. Лемерль полагал, что изменение провинциального устройства Византии в конце X-XI в., военная реформа Никифора II Фоки и экономическая стагнация XI в. послужили дополнительным стимулом для развития крупного провинциального землевладения и возникновения слоя провинциальных собственников – военно-землевладельческой знати⁸⁵. Э. Арвейлер связывает процесс изменения социального строя империи с фискализацией стратий и усилением роли наемного войска. Исследовательница относит эти изменения к первой половине XI в.⁸⁶

В последние десятилетия в науке все больше внимания стали уделять изучению социальных процессов, происходивших в восточных лимитрофных областях Византийской империи, и их влияния на образование новой военной знати в XI столетии. В частности, был поставлен вопрос о связи военно-административных реформ второй половины X в. и изменений, происходивших в византийской элите⁸⁷. Особенно плодотворно этот вопрос начал изучаться после введения в научный оборот некоторых новых материалов, в частности, Эскуриальского тактикона, изданного Н. Икономидисом. С учетом новых источников, в особенности частноправовой документации, была скорректирована концепция Г. Острогорского об экономическом кризисе Византии в XI в.⁸⁸

В силу этого вопрос о крупном землевладении в византийской Малой Азии получает дополнительный стимул для исследования с привлечением монастырских актов. Но обращаясь к малоазийскому региону, мы должны признать определенные трудности при изучении проблемы. Прежде всего они связаны с отсутствием вплоть до конца XII в. для данного региона материалов частноправовой документации. Поэтому, ставя себе целью исследовать характер землевладения провинциальной знати Малой Азии в XI в., мы вынуждены обратиться к другим видам источников: нарративным памятникам и материалу византийского законодательства. При исследовании имущественного положения провинциальной малоазийской знати XI в. необходимо привлечь также завещание Евстафия Воилы⁸⁹, кадастровую опись земельных владений Андроника Дуки⁹⁰ и, кроме того, сведения важного источника по византийскому судебному производству XI в. – Пиры⁹¹.

Сведения, сообщаемые нам византийскими историческими сочинениями, позволяют утверждать, что в конце IX в. в малоазийских фемах идет формирование крупного землевладения провинциальной знати. Продолжатель Феофана говорит о семействе Аргиров⁹². Лев Аргир был основателем рода и являлся турмархом фемы. У него были земельные владения в феме Харсиан, где он также основал монастырь св. Елизаветы. Продолжатель Феофана и Константин Багрянородный упоминают о его сыне Евстафии Аргире, который занимал высокие посты в армейской структуре (в частности, он был стратигом Аиатолика)⁹³. Будучи смещенным по какому-то подозрению со своего поста, он был отправлен в родовое имение в Харсиан. Из Малой Азии происходили также Фоки. Продолжатель Феофана сообщает, что Никифор Фока прибыл в Италию для войны с арабами в сопровождении «большой силы из восточных архонтов»⁹⁴.

Как Фоки, так и Аргиры, таким образом, имели земельные владения в Малой Азии. Но обращает на себя внимание то, что упоминания о них в источниках весьма скудны. Зато Продолжатель Феофана постоянно ссылается на отличные боевые качества представителей этих семейств, помогавшие им достигнуть высших военных постов в империи. Это дает нам право говорить о том, что провинциальная знать в конце IX – начале X в. была связана прежде всего с государственной службой, а не с эксплуатацией провинциальной собственности.

На это обстоятельство указывает также законодательство императора Льва VI Мудрого. Новелла № 84 проводит в жизнь принцип законодательства Юстиниана, запрещавшего провинциальным чиновникам приобретать недвижимость в тех провинциях, где они исполняют обязанности государственных чиновников. Но в то же время она разрешает другим лицам приобретать недвижимость в провинции, правда, с разрешения местного стратига⁹⁵. Согласно новелле №114 разрешалось «невозбранно и беспрепятственно продавать ее (недвижимость. – М. М.) кому захочется, поскольку она облагается димосием»⁹⁶.

На первый взгляд очевидна непоследовательность законодательства в этом вопросе. Вполне понятно, что оно встретило в историографии различные объяснения. П. Лемерль и Н. Зворонос усматривают в нем попытку укрепления центральной власти на местах, хотя, как признают исследователи, впоследствии она оказалась безуспешной⁹⁷. Г. Острогорский, А. П. Каждан и Г. Г. Литаврин склонны отмечать в данном случае своего рода отступление императорской власти перед возрастанием экономической и политической роли провинциальной знати⁹⁸. В. В. Кучма поддерживает этот тезис. На основе изучения военных трактатов он сделал вывод о том, что с конца IX в. характерно возвышение фемного офицерства. Это обстоятельство исследователь связал с общим кризисом фемного строя99. Мы, со своей стороны, хотели бы отметить, что византийские источники конца IX в. позволяют говорить о том, что в данный период фемная знать еще не была сильна экономически и не видела себя вне службы. Мы можем сослаться на главу II «Тактики» императора Льва Мудрого, где речь идет об идеальном военачальнике. Трактат признает богатство и благородство рода стратига не главными критериями при занятии должности, на первое же место он ставит личную храбрость и усердие на службе¹⁰⁰.

Законодательство императоров Македонской династии в защиту общинного землевладения рассматривает появление крупных провинциальных землевладельцев как событие экстраординарное и представляет его как бедствие для спокойной сельской жизни. Так, новелла 935 г. говорит: «...существование таких людей, с жадностью гоняющихся за богатством и вполне обладаемых страстью стяжания, есть причина всех бедствий. Отсюда великие и долгие страдания, отсюда скопление всяких несправедливостей...»¹⁰¹. Таким образом, законодательство, направленное против динатов, считает их «болезненными наростами» на теле государства.

При всем этом приходится констатировать, что в начале X в. на территории малоазийских фем возникает новый социальный слой, связанный по своему происхождению с провинцией. Этот процесс нашел отражение в источниках. Уже «Тактика» Льва советует ставить на должность стратига человека богатого, хотя бы для того, чтобы он был способен помогать бедным стратиотам, находящимся под его началом¹⁰². Следовательно, «Тактика» говорит об армейской верхушке, имеющей благосостояние.

Законодательство X в. более отчетливо показывает процесс роста земельных владений малоазийской знати. В этом процессе преобладала скупка динатами земельных участков обедневших крестьян-общинников и стратиотов, против чего и боролась императорская власть. В новелле Константина VII Багрянородного от 947 г. говорится: «От многих мы слышали, что властели и выдающиеся мужи в феме Фракисийской, презирая царские законы и само естественное право, а также наше повеление, не перестают вступаться в общины или вступать в них посредством получения Дарственной или наследства, и под этим предлогом тиранствуют над убогими»¹⁰³. Далее закон запрещает будущие сделки, по которым динаты приобретали земли общинников. Новелла издана для малоазийских фем, что свидетельствует прежде всего об актуальности проблем именно в этом регионе, хотя сама она имела характер общеимперского законодательства. Следует, однако, отметить что новелла определяет динатов не как наследственных землевладельцев, а как служилых людей, которые используют свое положение для обхода законов. Э. Арвейлер и П. Лемерль в связи с этим полагают, что провинциальная знать имела больше доходов от своих должностей, чем от имений¹⁰⁴.

Еще отчетливей статус военной знати как служилой выступает в новеллах о стратиотских имениях. Эти новеллы свидетельствуют о кризисе в середине X в. экономической основы фемного строя – мелкого крестьянского землевладения. Этот кризис характеризуется появлением бедных и безземельных стратиотов, вынужденных продавать свои наделы, с которых они несли службу, знатным лицам, прежде всего фемным офицерам. О начале данного процесса свидетельствует уже «Тактика» императора Льва VI, в которой речь идет о штрафах для таких офицеров¹⁰⁵. Новелла Романа II Лакапина 922 г. подтверждает неотчуждаемость стратиотских наделов¹⁰⁶. Константин VII законодательно установил размер стратиотского надела, который не мог быть отчужден, и запретил властелям скупать стратиотские участки, а стратиотов превращать в париков. Сами динаты характеризуются законодательством как «начальственные люди»¹⁰⁷. В законах Романа II о стратиотских наделах они прямо называются «сановными людьми»¹⁰⁸. Исключение составляет новелла императора Василия II от 988 г., в которой речь идет о знатных землевладельческих родах Фок и Мелиссинов. Но их выдвижение рассматривается императором как экстраординарный случай¹⁰⁹.

Свидетельства рассмотренных новелл вызвали дискуссию в историографии по поводу того, считать ли властелей феодалами, к чему склоняются Г. Острогорский, Г. Г. Литаврин, В.В.Кучма и X. Кэпштейн¹¹⁰, или же военными и гражданскими чиновниками, которые, используя свое высокое положение в административных и военных структурах власти, притесняли мелких собственников и скупали их наделы. К последнему выводу приходят в своих исследованиях Г. Бек, Г. Вайс, П. Лемерль и, с некоторыми оговорками, А. П. Каждан.¹¹¹ Немецкий исследователь Ф. Дэльгер считает законодательство македонцев X в. финансовым мероприятием центральной власти с целью упорядочить сбор налогов и поэтому не видит в нем стремления оздоровить социальную организацию Византии¹¹².

Мы со своей стороны, полагаем, что малоазийская знать X в., упомянутая в источниках, – дофеодальная знать, для которой императорская служба была основополагающей. Она оказывается как бы переходным звеном в социальном развитии византийских провинций. Эта знать уже начинает накапливать земельные владения, но они еще не играют определяющей роли в ее жизни. Представители малоазийской знати пока не мыслят себя вне императорской службы, от исполнения которой они и получают основной доход.

Таким образом, мы можем заметить, что в X в. в малоазийских фемах происходят социальные изменения, связанные, на наш взгляд, с общим кризисом фемного строя и возрастанием политического веса землевладельческой знати, вырастающей из офицерской прослойки. Приблизительно в это же время происходит процесс инкорпорации пограничной знати в византийскую правящую элиту. А. П. Каждан, Э. Арвейлер и Г. Острогорский приходят к выводу, что в X в. кроме исконно малоазийских семей на высших военных постах появляются представители восточных, прежде всего армянских, семей – Куркуасов, Мелиссинов, Мосиле, Куртикиев, а также славянских – Воилов, Владиславичей и др.¹¹³ Появление представителей этих фамилий на византийской службе связывается исследователями с продвижением имперских войск в армянские земли в результате византийской реконкисты X в. и с военно-административными изменениями, происходившими в связи с этим в пограничных районах империи¹¹⁴. Необходимо добавить, что все перечисленные фамилии в дальнейшем составили слой так называемой «новой военной знати».

Социальные изменения в Византии, повлекшие за собой кризис фемного строя и невозможность использовать старую военную структуру империи в новых условиях ведения войны, привели к реформам императора Никифора II Фоки. Они заключались в реорганизации системы военного землевладения, повышении стоимости стратий.

До недавнего времени возникновение «новой военной знати» связывалось прежде всего с этой реформой Никифора II Фоки (963–969) X. Кюн в своем исследовании показал, в чем состояла реформа. Были созданы:

1. Раздельное командование в восточной и западной частях империи с переподчинением им всех военных сил.

2. Особые военные округа с единым военным командованием в пограничных районах Византийской империи, где были расквартированы части постоянных армейских подразделений (тагм).

3. Полевые боевые посты без гражданской администрации (мобильные войска).

4. Отряды элитной кавалерии – путем пополнения существующих тагм и создания новых подразделений.

Г. Острогорский и А. П. Каждан считали, что именно с этой реформы начинается рост военно-провинциальной знати, выступившей на арену политической жизни в XI в.¹¹⁵ Затем, когда появились упомянутые выше исследования процессов, происходивших в лимитрофных областях, эта концепция была несколько пересмотрена. Стало учитываться также влияние так называемой «территориальной реформы» X-XI вв., связанной с включением в состав Византийской империи новых территорий¹¹⁶.

Мы не будем подробно останавливаться на изменениях в фемном строе на восточных рубежах империи и на распространении этих изменений вглубь Малой Азии, отсылая читателя к исследованиям по данному вопросу. Тем не менее отметим основные черты изменений, чтобы были понятны их социальные последствия.

1. Фемные ополчения заменялись тагмами и этериями местных землевладельцев.

2. Появились «малые», или «армянские», фемы наряду, а иногда взамен «больших», или «ромейских».

3. Началась организация больших комендантств, объединяющих под (военной) властью дуки или катепана несколько административных округов или же военные силы этих округов.

Сразу бросается в глаза, что военная реформа Никифора II Фоки и территориальная реформа во многом пересекаются. Это дает нам право предположить единство процесса трансформации военно-территориальной системы Византии. Следовательно, надо учитывать целый ряд факторов, влиявших на изменения социальной структуры провинций Малой Азии. Нарративные источники позволяют сделать нам некоторые выводы. С конца IX в., когда Византия при императорах Василии I и Льве VI стала продвигаться на восток, многие армянские знатные роды начали переселяться на территорию империи, где устраивались на пограничных рубежах. Типичный случай – переселение Куртикиев при Василии I, как о том сообщает Продолжатель Феофана¹¹⁷. Один из Куртикиев, участвовавший в мятеже Константина Дуки, происходил из восточных областей империи. Схожими были судьбы других знатных армянских фамилий, приобретавших себе земельные владения

Малой Азии. Скилица упоминает владения Василия Нофа, незаконного сына императора Романа I Лакапина, которые находились в районе Аназарба и Поданда и были конфискованы после его опалы¹¹⁸.

Все эти семьи были связаны с императорской службой, главным образом военной. Показательна судьба семейства Куркуасов, из которого вышел известный полководец X в. Иоанн Куркуас, воевавший на востоке¹¹⁹. С IX в. известны также другие семьи выходцев из восточных пограничных рубежей империи, такие как Муселе Цанцы, Лазики. Представители этих семей были, как правило, военными, проходившими службу на востоке, в «армянских» фемах¹²⁰.

Второй период, когда армянские роды в большом количестве поступают на службу империи, – это 60–70-е годы X в. – время восточных завоеваний Никифора II Фоки и Иоанна I Цимисхия. На этот период приходится, по-видимому, и окончательное оформление восточной пограничной полосы, населенной армянской служилой знатью. Об устройстве этой полосы мы узнаем из новеллы Никифора II об армянских стратиотах¹²¹. Она свидетельствует, что в пограничных районах в качестве стратиотов поселены армянские солдаты, которым давались земельные наделы, передававшиеся по наследству. Лев Диакон и Скилица, рассказывая о походах на восток Иоанна Цимисхия, сообщали, что, выходя из ромейских пределов, он вступал в область так называемых «армянских» фем¹²². Видимо, именно их организацию и рассматривает новелла Никифора II. Характерно, что именно в упомянутых фемах мятежи Барды Фоки и Варды Склира нашли наибольшую поддержку. На наш взгляд, это может свидетельствовать о связи мятежников с местной армянской знатью.

Рассматриваемый период характерен вторым большим переселением в византийскую Малую Азию армянских родов. Тут они получают от императора земли взамен переданных Византии родовых земель. Именно тогда на службу империи переходят Катакалоны, Торники, Тарониты, Пакурианы и другая армянская знать¹²³. Так, Скилица отмечает, что в 968 г., после смерти таронского князя Ашота, его сыновья Григорий и Баграх передали Тарон императору, получив от него титул патрикиев и многочисленные имения в Малой Азии¹²⁴. Катакалон Кекавмен, рассказывая о своих предках упоминает о своем деде, топархе Товия в Великой Армении, который также передал свои земли империи и был назначен стратигом Лариссы в 976–980 гг.¹²⁵ В этот же период переходит на службу империи и прадед Григория Пакуриана¹²⁶.

Ко времени восточных походов Василия II относится третье и самое большое переселение армянской знати на территорию Византийской империи. Именно в этот период на византийской службе оказываются представители военной знати, потомки которой к концу XI в. образуют так называемый «комниновский клан»¹²⁷. По подсчетам А. П. Каждана, это 33 семьи¹²⁸. Причем большинство семей – выходцы из восточных лимитрофных областей. Среди них Комнины, Даласины, Торники, Арцруниды, Сенахеримы (Анийский дом) Катакалоны Пакурианы и др. Но при Василии II на византийской службе появляются кроме восточной знати также представители славянской (в частности, болгарской) знати, а также местные малоазийские семьи, что позволило некоторым исследователям сделать выводы об изменении социальной политики в период правления этого императора¹²⁹. Это связывалось прежде всего с уходом с политической сцены представителей старой провинциальной знати. Уже новелла Василия II от 996 г. свидетельствует, что один из старейших родов – Мосиле, впал в бедность¹³⁰. В этот же период сходят со сцены Лакапины и Фоки, хотя отдельные их представители еще встречаются на руководящих постах после Василия II Болгаробойцы.

Меры в защиту крестьянского землевладения также свидетельствуют об изменении политики в отношении старой провинциальной знати. Упомянутая выше новелла Василия II касается семейств Фоки и Малеинов, которые владели большими земельными массивами в Малой Азии¹³¹.

Скилица, рассказывая о походах императора на Восток, упоминает о его остановке у богатого землевладельца, принадлежавшего к фамилии Малеинов, который был замешан в мятеже Варды Фоки, но избежал наказания. Его владения располагались крупными массивами в Каппадокии. Этот динат, по словам византийского историка, мог, вооружив своих рабов и париков, выставить отряд в 3 тыс. человек. Василий пригласил его в столицу и не выпустил оттуда, а его малоазийские владения были конфискованы. Новелла 996 г. о крестьянах и стратиотах, как утверждает сам законодатель, была издана под впечатлением этой поездки императора¹³².

Разгром мятежей Варды Фоки и Варды Склира, опиравшихся на малоазийскую знать, также привел к уменьшению ее политической роли. Поэтому в историографии укрепилась концепция об антидинатской политике императора Василия II¹³³. Но исследование византийских источников позволяет несколько скорректировать этот взгляд и связать политику императора с общеимперскими социальными процессами и реформами конца X – начала XI в., о которых мы говорили выше. Во время правления этого императора происходит выдвижение новой восточной и западной (армянской и славянской) знати взамен старой провинциальной аристократии. Василий II переселяет восточную знать на запад, в балканские провинции, а славянскую знать – на восток. Так, Катакалон Кекавмен, рассказывая о своих предках, говорит о своем деде, который стал стратигом Лариссы Фессалийской. Другой его дед – Димитрий Полемарх, служил у болгарского царя Самуила, а в 1018 г. перешел на службу к Василию II и получил от последнего высокие титулы¹³⁴. Также переселились в империю и предки Григория Пакуриана, получив военные посты в болгарских землях¹³⁵.

Кроме переселившихся родов в новую военную знать включаются и местные, выдвинувшиеся на военной службе офицеры. В царствование Василия II они занимают лишь незначительные посты в войсковых частях и фемной администрации, но к середине XII в. такие провинциальные военные приобретают большую власть, и многие семейства новой знати впоследствии войдут в «комниновский клан». Их выдвижение связано прежде всего с «военной реформой» Никифора Фоки по реорганизации византийской армии путем выдвижения в ней на передний план тяжелых всадников – катафрактов, имеющих увеличенный земельный надел с 4 до 12 литров. Об организации византийской армии на новой основе повествуют военные трактаты конца X в.¹³⁶

Следовательно, вытеснение старых провинциальных родов новыми происходит не столько благодаря антидинатской политике Василия II (Фоки, Склиры и Аргиры продолжают существовать и в XI в., а Малеины благополучно процветают и в XII в.), сколько в результате общего процесса изменения социального облика империи, связанного с кризисом фемного строя и фискализацией военной системы, что повлекло за собой военную и территориальную реформы X-XI вв.

Таким образом, в начале XI в. в Малой Азии происходят следующие процессы: старые провинциальные роды постепенно уходят в небытие, не успев создать себе прочной экономической базы в виде крупной земельной собственности. Это можно связать с общей экономической политикой императоров X в., направленной на поддержку общины и стратиотского землевладения, а также с политикой Василия II Болгаробойцы по подрыву экономического и политического могущества малоазийской знати. Но император не был противником провинциальной военной знати вообще. Уже при нем четко проявилась линия выдвижения новой провинциальной знати, связанной прежде всего с военной службой. Предпосылки появления такой знати обусловлены кризисом фемного строя Византии в X в. и двумя реформами – территориальной и военной. Как нам удалось показать, новая знать в территориальном плане происходила из трех регионов: восточных лимитрофных областей (преимущественно армянская знать), западных рубежей (славянская знать) и малоазийских фем (немногочисленные роды, возвысившиеся на военной службе в фемном или тагмном войске).

Политика Василия II в социальной сфере не могла повлиять на образование мощного слоя провинциальной знати, владевшего земельной собственностью. Эта политика была направлена на то, чтобы восточная знать служила в западных (балканских) провинциях, а выходцы из Болгарии и других славянских земель несли службу в Малой Азии. Но она не была общеимперской политикой. Как показывают последние исследования, в лимитрофных областях на востоке и на западе образовался слой местной пограничной знати, перешедшей на службу к императору, но сохранившей свои владения. Это определялось политикой Византии на землях, завоеванных ею, где она стремилась организовать административную и социальную структуру¹³⁷. При этом византийские императоры использовали местную социальную специфику и ставили на руководящие посты в завоеванных землях представителей национальной знати, вводя их через пожалование титула в разряд византийской чиновной иерархии.

Данные источников подтверждают служилый характер новой военной знати. Земельная собственность, которую она приобретала в провинциях, не имела для нее большого значения.

Политика переселения в XI в. пограничной знати в Малую Азию и наделения ее земельной собственностью отражена в нарративных источниках. Так, Скилица упоминает о родоначальниках византийских Таронитов – братьях Григории и Панкратии, передавших свои наследственные владения Тарон империи и получивших взамен «многочисленные имения в Малой Азии и титул патрикиев»¹³⁸. Они участвовали в мятеже Фоки, но перешли на сторону Василия II. За это последний удостоил Григория сана магистра и сделал его дукой Фессалоники. Сын Григория Ашот участвовал в обороне Фессалоники от болгарского царя Самуила, к которому попал в плен, но затем бежал в Константинополь, где получил титул магистра¹³⁹. Хотя Скилица и упоминает владения Таронитов в Малой Азии, но гораздо больше говорит о положении семейства в византийской чиновной иерархии и о его службе. Достаточно отчетливо прослеживается также, что Тароииты служат, между прочим, и на западных рубежах империи. Схожей была, как мы показали выше, ситуация с семьей Кекавменов и Пакурианов.

Скилица свидетельствует также о знатной армянской семье Арцрунидов, передавшей Византии свои владения в Васпуракане. Сенахерим Арцруни получил обширные владения в К аппадокии и стал патрикием и стратигом¹⁴⁰. Здесь уже содержится упоминание о крупной недвижимости. Но, во-первых, Арцруниды были царской династией, во-вторых, как говорят источники, размеры их владений были скорее исключением из правил и, наконец, их земельные владения определялись служебными функциями.

Относительно размеров владений провинциальной знати в XI п. в Малой Азии мы имеем мало сведений за недостатком материалов источников. Фактически мы располагаем только двумя документами: завещанием Евстафия Воилы и хрисовулом передачи земельных владений императором Михаилом VII Андронику Дуке (1073 г.).

Завещание Евстафия Воилы было издано В. Н. Бенешевичем¹⁴¹. Современное издание, с учетом рукописей Парижской национальной библиотеки, выполнил П. Лемерль¹⁴². Это завещание много раз привлекало к себе внимание византинистов и вызвало длительные дискуссии о характере собственности Евстафия. Если Г. Г. Литаврин и Р. М. Баркикян считают ее феодальной, а самого Евстафия типичным византийским феодалом¹⁴³, то П. Лемерль и С. Врионис не склонны это утверждать¹⁴⁴. Мы не будем разбирать все точки зрения, отсылая читателя к работе Г. Г. Литаврина¹⁴⁵. Важно только отметить: большинство исследователей полагают, что основу богатства Воилы составляла не недвижимость (т. е. земельная собственность и доходы с нее), а движимые имущества и прежде всего утварь и наличные деньги.

Евстафий Воила – житель Каппадокии, где он со своей семьей имел владения и где его мать основала церковь в честь Трех Святых. В ней Воила оставил управителя для хранения утвари, икон в позолоченных окладах и богослужебных книг¹⁴⁶. Недвижимость в Каппадокии была либо распродана, либо обменена на имения в новом месте. Следовательно, на новом месте у Воилы оставались в основном движимое имущество и деньги.

Когда Евстафий переселился на новое место на территории, называющейся Танцути, или Салим, то тут он занял заброшенные земли, где «скрывались змеи, скорпионы и дикие звери»¹⁴⁷. Эту землю он, по собственному выражению, удобрил, «собственноручно расчистил». Он выстроил на ней усадьбу, церковь во имя Пресвятой Богородицы, оросил земли, поднял новь и т.д.¹⁴⁸ Кроме Салима Евстафий имел еще десять имений. Но к периоду составления завещания у Воилы осталось только четыре. Остальные он либо продал, либо отдал сановным лицам за долги, например, магистру Василию¹⁴⁹.

Таким образом, перед нами провинциальный землевладелец средней руки. Он имеет относительно небольшое имение, которое находится в его собственности и которое он вынужден восстанавливать своими силами. Чины его, не очень высокие в византийской иерархии, дают нам право судить о нем как о невысоком должностном лице. То, что Евстафий Воила вынужден был переселиться из Каппадокии в пограничные районы около Антиохии, также свидетельствует о том, что в XI в. средняя провинциальная знать постоянно мигрирует в зависимости от экономической или политической ситуации. К примеру, Воила должен был отправиться вслед за своим «благодетелем» магистром Михаилом Апокапом, дукой Ивирии, который был направлен на службу на восточные рубежи империи¹⁵⁰.

Уже по этой причине Воила не мог быть подолгу связанным со своими владениями. Фактически основной недвижимой собственностью осталась устроенная Евстафием церковь Пресвятой Богородицы, которой он владел на правах ктитора¹⁵¹. Известно, что в Каппадокии Воила также имел церковь, устроенную его матерью¹⁵².

Храму Пресвятой Богородицы Евстафий отдает половину имения Бузина и всю церковную утварь. Видимо, имение населено париками, платящими арендную плату, поскольку все завещанное имущество, в том числе земли, Воила переводит в деньги. Трем дочерям оставшимся у него, Евстафий оставляет в общее пользование прочие земли, но делит между ними доходы с них¹⁵³. В этом проявляется смысл византийского права о нераздельности семейного имущества. Делятся только доходы. Эти имения даются в приданое дочерям. Наконец, Евстафий освобождает своих рабов и также наделяет их имуществом – прежде всего деньгами¹⁵⁴.

Таким образом, основу всего завещанного имущества составили денежный капитал и движимое имущество. Недвижимые имения отданы в аренду парикам, которые платили Воиле арендную плату.

Проанализировав данные завещания, можно отметить, что сама земля является товаром. Из одиннадцати имений Воила семь отдает в долг или продает в счет тех же долгов, чтобы рассчитаться с кредиторами. Г. Г. Литаврин справедливо отмечает, ссылаясь, между прочим, и на завещание Воилы, что недвижимость в XI в. не играла определяющей роли в экономическом благосостоянии провинциальной знати¹⁵⁵. П. Лемерль, привлекая дополнительные документы, сделал вывод о большом развитии торгового оборота в византийских провинциях в данный период. По его мнению, в этот оборот втягивалась и провинциальная знать¹⁵⁶. Соглашаясь с такими выводами, мы хотим отметить еще один источник доходов провинциальной знати, о котором мы уже говорили выше. Это доходы от военной или гражданской службы, строго фиксированные и ежегодные. Видимо, Евстафий был представителем именно такой служилой знати.

В противоположность Воиле двоюродный брат императора Михаила VII Дуки, Андроник Дука, владел крупными земельными массивами в районе Милета. В кодексе монастыря св. Иоанна Богослова на о. Патмос сохранился акт передачи ему этих владений¹⁵⁷, который много раз становился предметом исследования ученых, в частности П. В. Безобразова, Б. А. Панченко, Г. Острогорского Ф. Дэльгера, Г. Г. Литаврина, Н. Звороноса¹⁵⁸. Но эти исследования касались прежде всего организации крестьянских хозяйств в имении и проблемы налогообложения. Мы попытаемся, со своей стороны, рассмотреть вопрос организации вотчины Андроника Дуки.

В 1073 г. Михаил VII жалует своему двоюродному брату, великому доместику Андронику Дуке земли возле Милета, в эпискепсисе Алопекон¹⁵⁹. Хрисовул сохранился только в нескольких частях, где указаны податные льготы для пожалованной недвижимости Андроника. Практик же, состоящий при хрисовуле, характеризует ее хозяйственную структуру вместе с доходами.

До передачи имения в собственность Андронику оно принадлежало секрету богоугодных заведений. Видимо, еще раньше оно было во владении какого-то знатного лица, поскольку в центре передаваемых владений находилась роскошная, но пришедшая в упадок и обветшавшая барская усадьба с великолепным домом, церковью, баней, хозяйственными постройками, виноградниками и т.д. Господские дома и церкви имелись и в других имениях вотчины, которые к моменту передачи их Дуке пустовали, поскольку всем комплексом управлял один куратор – местный священник Никита, который осуществлял сбор доходов с владений в казну секрета¹⁶⁰.

Практик передачи скрупулезно учитывает доходность всех видов недвижимости, переданных Дуке, как и каждого из 48 хозяйств (семейств) париков. Причем в документе не предполагается какого-либо резкого изменения статуса и уровня их эксплуатации. К секрету поместье перешло внезапно. В данном случае мы поддерживаем предположение Г. Г. Литаврина о конфискации имения у какого-либо знатного лица. Можно сопоставить похожий случай конфискации, известный по Пире. Здесь рассказывается о конфискации земельных владений у одного из братьев Бурцев в Малой Азии за участие в мятеже против императора¹⁶¹.

Вурцы – знатный византийский род, пришедший на византийскую службу с восточных окраин империи. Среди Бурцев наиболее известен полководец конца X в., дука Антиохии Михаил Вурца примкнувший к бунту Варды Склира, но затем перешедший на сторону императора¹⁶².

Согласно судебному решению о конфискации имущества одного из братьев, участвовавшего в заговоре, его собственность полностью переходила в казну¹⁶³. При этом точно учитывались все земли, полученные братьями от отца в наследство: их обмеряли И часть, принадлежавшая заговорщику, сразу переходила в ведение казны. Остальная часть, оставшаяся во владении семьи, но которая затем по завещанию должна была перейти в собственность заговорщика, также описывалась и сохранялась в семье только на срок жизни, а затем конфисковывалась казной¹⁶⁴. Никаких пересмотров социального статуса земли и лиц, сидевших на этой земле и ее обрабатывавших, не предусматривалось.

Следовательно, различия в положении собственности и крестьян, казенных и частных, в XI в. проследить трудно. Г. Острогорский, указывая на данные практика 1073 г., подтверждает это: Андроник будет владеть париками и имуществом, движимым и недвижимым, «без каких либо перемен, как владела казна»¹⁶⁵. Таким образом, изменялся лишь получатель ренты. Далее практик дотошно подсчитывал доходы с каждого парического надела – стаси и другие виды доходов, которые подлежали освобождению от налогов в казну¹⁶⁶.

Мы не будем приводить всех выкладок практика, отсылая читателя к работам Н. Звороноса и Г. Г. Литаврина¹⁶⁷. Отметим только, что все подсчеты итоговых доходов владения Дуки убеждают в том, что основу всех доходов составляла арендная плата за землю, которую платили арендаторы господской земли. Она исчислялась, согласно практику, одной номисмой за десять модиев арендованной земли. Уяснив, что при переходе земли из казенного состояния в частное, ее юридический статус изменялся без изменения социального статуса, можно сделать вывод, что преобладала именно аренда господской земли. К этому выводу пришел Г. Острогорский, считавший, что практик Андроника Дуки включает «телос» париков и «хоропакт» арендаторов в индивидуальные платежи париков. Н. Зворонос приходит к выводу, что парический телос и есть плата париков как арендаторов земли¹⁶⁸.

Итак, на основании рассмотренного материала можно предположить, что в XI в. в Малой Азии существовала провинциальная земельная собственность двух видов: земельная собственность небольшого размера образца имения Евстафия Воилы и крупные вотчины типа владений Андроника Дуки. Причем последние составляли исключение. Даже Андроник владеет этой вотчиной постольку, поскольку он принадлежит к императорской фамилии. Но вообще провинциальная недвижимость в XI в. не играет еще большой роли в экономической жизни местной аристократии.

При всем различии крупной и средней собственности в провинции эксплуатация ее осуществляется одинаково – главным образом через арендные отношения и денежную ренту. В этом можно усмотреть большую роль денежных отношений и товарности византийской экономики в XI в. С ней была связана даже провинциальная землевладельческая знать, что также не стимулировало в тот период развитие крупного поместного землевладения. Наконец, сам характер этой знати, служилой и связанной с центральной властью не позволял ей экономически укрепиться на местах.

О складывании аристократического слоя провинциальной военной знати можно говорить только в период, относящийся к концу XI в. и особенно к XII в., когда благодаря политике Комнинов и социальным изменениям в империи создается организованный «комниновский клан», состоящий главным образом из представителей провинциальной военной знати, связанной родственными узами с семейством Комнинов. Первые предпосылки его образования мы можем наблюдать еще с середины XI в., но окончательную организацию он приобрел в XII в., когда его представители стали занимать все крупные административные и военные посты. Именно в этот период Комнины проводят реорганизацию поместного землевладения, когда мы можем говорить о создании системы проний. Особенно отчетливо это просматривается в источниках периода царствования Мануила I, о чем повествует Никита Хониат.

В XIII в. на территории византийской Малой Азии происходят процессы, которые повлияли на дальнейшее развитие провинциальной земельной собственности. В 1204 г. единая Византийская империя распадается на несколько греческих государств. В Малой Азии образуется так называемая «империя в изгнании» со столицей в Никее. Распад Византийской империи был следствием кризиса центральной власти при Ангелах, расстройства системы управления и военной системы¹⁶⁹. Все это было, по нашему мнению, результатом социальных изменений внутри византийского общества, связанных с общими феодализационными процессами, прежде всего с повышением политической роли провинциальной знати, основывающей свое экономическое состояние на крупном провинциальном землевладении.

Изменения внутри византийского общества, как представляется, во многом находились в непосредственной связи с социальной политикой Комнинов, которые поддерживали крупных провинциальных собственников¹⁷⁰. Но особенно сильный рост феодализационных тенденций в византийских провинциях наблюдался в период правления Ангелов (1185–1204). Именно в данный период, по сведениям византийских источников, идет процесс укрепления местной феодальной аристократии и создания крупных экзиминированных земельных владений вотчинного типа – апанажей. Основываясь именно на этом, Г. Острогорский склонен считать, что именно период Ангелов подготовил социальную почву для последующего процесса распада Византийской империи после IV крестового похода¹⁷¹.

Политика никейских императоров Феодора I Ласкариса и Иоанна III Дуки Ватаца была направлена на координацию всех социальных сил для отпора внешним врагам и возвращение захваченных крестоносцами земель. Ради этого Феодор I должен был пойти на некоторый компромисс с местной провинциальной знатью. Акрополит рассказывает о Никифоре Тарханиоте и Савве Асидене, крупных малоазийских земельных собственниках, которых император утвердил в их владениях и приобщил к высшим придворным должностям¹⁷². С другой стороны, тот же Феодор лишил владений особо опасных аристократов, как, например, Морофеодора в Филадельфии. Их владения были конфискованы и пополнили фонд императорского домена¹⁷³.

Об аграрной политике императоров Никеи и о крупном землевладении запада Малой Азии в XIII в. позволяет судить актовый материал, который дошел до нас в кодексе монастыря Богородицы Лемвиотиссы, находившегося возле Смирны¹⁷⁴. Эти документы не были обойдены вниманием исследователей, поскольку представляет собой богатый источник по аграрно-правовым отношениям в Малой Азии в XIII в.

С этой стороны кодекс изучался В. Г. Васильевским, Б. А. Панченко, Г.А.Вернадским, Ж.Платоном, Г. А. Острогорским, А. П. Кажданом, Б. Т. Горяновым, Э. Арвейлер, А. Анголдом, Ю.Я. Вином¹⁷⁵. Особенно интересны для нас работы Г. Острогорского и Э. Арвейлер, в которых ученые рассматривают проблему пронии, а также А. П. Каждана и Б. Т. Горянова, исследующих процесс развития крупного провинциального землевладения в Никейской империи и в Византии времен первых Палеологов. Нам представляется интересным, согласно теме нашего исследования, на основе данных актов рассмотреть проблемы организации крупного поместья в XIII в.

Прежде всего следует выяснить, какие разряды знати представлены в документах. Акты Лемвиотиссы свидетельствуют о существовании в регионе трех разрядов знати, различающихся по своему происхождению¹⁷⁶. Первый разряд представлен высшей аристократией и знатью бывшего клана Комнинов и Ангелов, которая была инкорпорирована в господствующий класс Никейской империи. Она представлена такими известными фамилиями, как Враны, владевшие недвижимостью в селе Вари, в районе Мантеи, и полем Меманиомена¹⁷⁷; Диаватины, имевшие земли в Вари¹⁷⁸; Дуки, собственники поместий в Вари¹⁷⁹; Комнины, владевшие землями в различных частях региона¹⁸⁰; Мелисиньг, владельцы недвижимости в поле Меманиомена¹⁸¹; Тарханиоты, беспокоившие монастырь в его владениях в Меманиомене¹⁸². Все они получили свои владения главным образом через пожалование императором, на что указывают многочисленные хрисовулы.

Этой знати, названной у Акрополита и Пахимера мегистанами¹⁸³, противопоставлена местная смирнская знать, происходившая из данного региона. Представителей этой знати в районе Смирны было большинство. К ней относятся Кастамониты, семейство, имевшее в этом регионе собственность с XII в. Они были связаны с другими местными знатными семьями, такими как Ланкиды¹⁸⁴. К местной знати принадлежали Мантеяны, собственники в Вари – Мантеи и в поле Меманиомена¹⁸⁵. Но они породнились с мегистанскими семьями – Пофами, Диаватинами, Констомарами¹⁸⁶.

К местной родовой знати принадлежали также Артавасды, известные в регионе еще с XI в. Никифор Артавасд получил от Алексея I в 1099 г. фискальные функции¹⁸⁷. Упоминается Артавасд – служитель канцелярии в 1099 г.¹⁸⁸ Константин Артавасд – нотарий в 1143 г. Другой Артавасд упомянут в акте монастыря Богородицы Милостивой в 1160 г.¹⁸⁹ В XIII в. некий Артавасд был одним из собственников поля Меманиомена¹⁹⁰.

Интересной представляется судьба местного семейства Планитов, имевших крупную недвижимость в Мантеи¹⁹¹. Это было целостное владение, которое стало дробиться после пожертвования Лемвиотиссе полей и деревьев монахом Максимом Планитом, его матерью и братом. Причем оговаривалось, что брат не должен был становиться париком монастыря. Но уже в 1257 г. брат Максима Василий упоминается в кодексе в качестве парика монастыря Лемвиотиссы¹⁹². Другой родственник Максима – монах Никодим Планит выступает в акте дарения монастырю метоха св. Поликарпа в качестве парика иронии служилого землевладельца Михаила Петрици¹⁹³. В данном случае мы можем наблюдать изменение социального статуса Планитов, со временем превратившихся из независимых собственников в париков монастыря и прониара.

Аналогичным образом изменялся социальный статус семейства Тесаитов. В 1232 г. священник Алексей Тесаит выдал запись игумену Герману, в которой заявлял, что его отец, господин Лука Тесаит, выстроил монастырь св. Пантелеимона, украсил его, снабдил кельями и насадил монахами. Перед смертью он передал монастырь духовным завещанием своему сыну Алексею¹⁹⁴. Таким образом, Лука Тесаит – типичный монастырский ктитор, который на свои средства смог украсить монастырь. Но уже его сын Алексей вынужден передать его игумену Лемвиотиссы в качестве метоха, поскольку не смог восстановить его «из-за козней злых людей». Вместе с монастырем Алексей передает ему и земельную собственность, приписанную ему, а сам становится монахом Лемвиотиссы¹⁹⁵. Через некоторое время сын Алексея Тесаита Михаил передает Лемвиотиссе все, положенное на восстановление и украшение метоха, а сам при этом указан в документе в качестве парика или пресельника Мантеи, уплачивающего в казну налог в 2,5 иперпира¹⁹⁶. Наконец, акт 1280 г. по поводу притязаний Фоки, зятя Кирамарии, на земли монастыря Лемвиотиссы упоминает в числе «домохозяев Мантеи» и парика монастыря Михаила Тесаита¹⁹⁷.

Иную картину мы наблюдаем в отношении семьи Гунаропулов. Изначально (с конца XII в.) они владели землями по берегу реки Димосиату в местности Димосий и были записаны париками села Вари. Но в конце XII – начале XIII в. Гунаропулы стали продавать свои имения служилым людям, которые были их родственниками. Впоследствии по этому делу возникла тяжба между служилыми людьми, имевшими собственность в Вари, и монастырем Лемвиотиссой, поскольку в 1228 г. по хрисовулу Иоанна Ватаца село Вари было пожаловано монастырю. Мы узнаем, что Гунаропулы породнились со служилым землевладельцем Василием Влаттером, который имел притязания на всю территорию Вари¹⁹⁸. Также Гунаропулы связали себя узами родства с царским вестиаритом Равдоконаки, к которому и перешла часть владений Гунаропулов в приданное, что и было закреплено царским хрисовулом¹⁹⁹. Главные аргументы монастыря в споре с Влаттером и Равдоконаки заключались в том, что Гунаропулы не имели права продавать свою землю, так как она находилась под парикией и с нее уплачивался телос²⁰⁰. И в то же время мы видим Гунаропулов родственниками знатных лиц. Последние при приобретении недвижимости в округе пользуются родственными правами, дабы обойти право предпочтения.

Наряду с константинопольскими мегистанскими фамилиями и смирнской служилой знатью кодекс Лемвиотиссы упоминает также прониаров, происходящих из иноземной, франкской знати. Документы кодекса говорят о двух таких лицах – «рыцаре» Сиргарисе²⁰¹ и Сире Адаме²⁰². Таким образом, документы рассматриваемого нами кодекса позволяют говорить о том, что в регионе Смирны существовала крупная земельная собственность, которой владела родовая знать.

Перейдем к характеристике крупной земельной собственности. Э. Арвейлер произвела анализ всех типов земельных владений и пришла к выводу, что в районе Смирны в начале XIII в., по данным кодекса Лемвиотиссы, существовало три вида владений²⁰³.

1. Императорский домен значительной протяженности в Приновари, полях Меманиомена, в Палатии²⁰⁴.

2. Владения Великой церкви в Константинополе, располагавшиеся в селении Мантеи²⁰⁵, и константинопольского монастыря Руфинианов, имевшего недвижимость в имении Сфурну²⁰⁶.

3. Владения местных смирнских собственников:

а) земли митрополии Смирнской, имеющей обширные земельные владения в различных округах²⁰⁷; сюда же относятся владения Смирнского монастыря Спасителя в поле Меманиомена²⁰⁸ и владения монастыря Пантократора в селах Вари (при Мануиле I Комнине)²⁰⁹;

б) собственность местных знатных семейств в поле Меманиомена (Артавасды, Левуни и др.)²¹⁰.

Интересно отметить, что до 1204 г. упоминаний о пронии в рассматриваемом регионе нет. Крупная собственность представлена, судя по актам, родовыми владениями (на основе частной собственности). Но после 1204 г. материал актов позволяет говорить о значительных изменениях.

Село Вари, в конце XII в. входившее в императорский домен, но затем вместе с селом Приновари подаренное монастырю Пантократора, к 20-м годам XIII в. вновь стало казенным. В 1228 г. император Иоанн III Дука Ватац специальным хрисовулом пожаловал его монастырю Лемвиотиссе²¹¹. Но не все село сразу перешло во владение монастыря. Известно, что поле Спану было в частной собственности разных лиц после 1204 г. и только впоследствии было подарено монастырю хрисовулом 1228 г.²¹² Через 30 лет это поле, как свидетельствуют источники, находится уже в руках крупных собственников. В 1259 г. его владелица Ирина Комнина Врана и ее зять Феодор Комнин Фил жертвуют его монастырю²¹³, так как их парики постоянно имели столкновения из-за земли с монастырем ради восстановления старых прав Лемвиотиссы на эти земли.

Другая местность, также входившая в состав села Вари, – это земли вдоль реки Димосиату, которыми, как мы отмечали выше, владели Гунаропулы в качестве париков села Вари. Но постепенно эти земли они продают своим родственникам, служилым людям. Вскоре после пожертвования Вари Лемвиотиссе начинаются тяжбы монастыря с различными знатными лицами по поводу недвижимости. Первые такие процессы относятся к концу XII в. В 1192 г. Василий Влаттер, родственник дочери Гунаропула, подает жалобу на париков Смирнской церкви о насильственном захвате ими поля в местности Демосион. По этому делу было принято решение фемным судьей о возврате земель детям – наследникам Гунаропула²¹⁴. Таким образом, мы видим знатного собственника Василия Влаттера, владеющего недвижимостью по наследству, т. е. на основе права наследования. В 1194 г. другая дочь Гунаропула, вдова Констомара, служилого собственника, жалуется на притеснение со стороны монастыря Пантократора, который обложил податью ее земли и отобрал выморочные участки, которые она получила по праву близости. При этом вдова Констомара получила защиту и была восстановлена в своих правах²¹⁵. В дальнейшем Гунаропулы вынуждены были продавать земли в Демосии крупным землевладельцам. До перехода села Вари к монастырю Лемвиотиссе в 1228 г. состоялись четыре продажи. Из них три участка проданы родственнику Гунаропулов – Василию Влаттеру²¹⁶, и один – Лемвиотиссе²¹⁷. Таким образом, как видим, большая часть владений в Демосии перешла в частную собственность Влаттера. Затем она была унаследована зятем Влаттера, царским вестиаритом Равдоконаки, и закреплена за ним двумя простагмами²¹⁸.

К этому же времени относятся первые упоминания о пронии в смирнском округе, которые дают возможность понять ее организацию. В 1233 г. возник спор между монастырем Лемвиотиссой и Иоанном Равдоконаки по поводу земель в Демосии²¹⁹. Для решения дела прибыл «царский брат» Димитрий Комнин Торник. Монастырь при рассмотрении дела заявил о том, что спорная земля принадлежала ему на основе пожалования вместе с париками, сидевшими на ней. Поэтому и продажу ее Гунаропулами монастырь расценивал как «лживую и бессмысленную», поскольку проданная земля находилась «под парикией»²²⁰.

Кроме частных (наследственных) земель Влаттер имел в Демосии еще пронию, которую получил в 1208 г. за службу царской простагмой. Гунаропулы становились париками пронии служилого человека Влаттера²²¹, которая затем перешла царским указом жене Влаттера, а от нее в наследство Равдоконаки, как мы уже отмечали. Но в 1228 г. село Вари, а следовательно, и прония Влаттера, перешли монастырю Лемвиотиссы, который и получил права на все эти земли. А уже в 1230 г. другая простагма подтвердила за Равдоконаки его владения. Поэтому вопрос был очень сложным. Только в 1232 г. простагмой Иоанн III изгнал вдову Равдоконаки с монастырских земель²²². Но и после этого споры не прекратились. Равдоконаки предоставил купчие Гунаропулов в подтверждение его владений. Аргументом Лемвиотиссы было то, что Гунаропулы не имели права продавать свои наделы Влаттеру, так как «они находились под парикией, а держатели не имеют права продавать свои участки тем, кто получил эти земли в виде пронии. Их земля находится под рукой казны», т.е. подлежит повинности государству²²³.

Как видим, прониар не мог купить участки у своих париков, поскольку юридически последние оставались под властью государства. В этом была, по-видимому, специфика пронии как пожалования, условного и временного²²⁴. Прониар – не полновластный хозяин париков и парической земли, а только получатель парического телоса. Поэтому акт продажи земли Гунаропулами прониару Василию Влаттеру не мог иметь юридической силы. Но в вотчинных землях парики могли совершать такие продажи, что и делали Гунаропулы как парики наследственных земель Влаттера, соблюдая только право предпочтительного отчуждения недвижимости, как мы могли убедиться выше.

Таким образом, собственники, которые владели землями в Вари после пожалования этого села монастырю, продолжали существовать в селе. Опись Михаила Фоки в 1235 г. называет таковыми Констомара, Пофа, Мантеяна²²⁵. Поэтому в дальнейшем понадобилось еще шесть указов для удаления их с территории Вари²²⁶.

В отличие от Вари село Мантея никогда не принадлежало полностью монастырю Лемвиотиссе и не жаловалось ему в собственность. Тут кроме монастырских были также владения крупных служилых землевладельцев. В конце XII в. село Мантея принадлежало Константинопольской церкви. Но уже в XIII в. акты свидетельствуют о существовании здесь крупного владения семейства Тесаитов – это ктиторский монастырь св. Пантелеимона и приписанные к нему земли²²⁷. На юридическом и каноническом статусе ктиторских монастырей мы остановимся ниже, когда обратимся к рассмотрению балканского землевладения. Пока же отметим, что ктиторский монастырь св. Пантелеимона принадлежал семье Тесаитов только в силу того, что «господин Лука Тесаит выстроил и украсил его». Но как только его сын и наследник Алексей Тесаит увидел, что монастырь пришел в упадок, он передал его в 1233 г. в качестве метоха монастырю Лемвиотиссы, дабы он не был в упадке вместе с приписанными к нему землями и деревьями²²⁸. В 1256 г. сын Алексея Тесаита Михаил окончательно записывает за Лемвиотиссой все положенное для восстановления и улучшения метоха²²⁹. Следовательно, ктиторство Тесаитов основано на обязанности содержать монастырь в должном порядке. В 30-е годы XIII в. весь комплекс владений Тесаитов переходит монастырю Лемвиотиссы.

Владетелями наследства Гунаропулов, согласно актовому материалу, были крупные собственники – Гордаты и Мантеяны. По-видимому, они также использовали родственные связи для увеличения своих владений, поскольку действовало право предпочтительного отчуждения недвижимости. С точки зрения закона весь указанный в актах комплекс владений представляет частную собственность.

К округу ἐνοπεία Мантея принадлежало также село Панарет, которое находилось в пронии «ленного рыцаря» Сиргариса. Рядом находились земли другого знатного собственника – севаста Алифина, который пожаловал в 1225 г. Лемвиотиссе масличную рощу. При этом пожертвованное названо в документе «долей» (μήρις), достав, шейся Алифину от Мавроиоанна. Земля не подлежала эпителии²³⁰.

Таким образом, тяглые и свободные земли находились рядом, в одном селе. При этом тягло определялось эпителией, т. е. переносом налогового бремени с одного собственника на другого при сделке. Иногда эпителия передавалась в пользу прониара. Таковым как раз был Сиргарис. Сам он был выходцем с запада и назывался в документах «рыцарем», «рабом нашего святого государя и царя».

В 1210 г. Иоанн Полей отдал по дарственной своему родственнику священнику Льву Музифре из Смирны 30 деревьев маслин из своих наследственных владений²³¹. Они отчуждались Музифре в полную и безусловную собственность без эпителии. Немного позже, в 1213 г., крестьяне Коскины продали Музифре два участка масличных плантаций из родовой собственности. При этом они выговаривали эпителию в 1,5 номисмы в пользу продавших, на которых оставалось тягло участков²³². Видимо, участки Коскин были тяглыми и подлежали казенному обложению.

Священник Иоанн Полей и его сын Фома были названы в актах париками «рыцаря» Сиргариса и его иронии. Поэтому дальнейшие процессы по поводу собственности Полея происходили с участием прониара. В 1229 г. Иоанн Полей вчинил иск относительно деревьев Сиргарису, своему патрону, что он, Полей, подарил не 30, а 20 деревьев Музифре. Упомянутый прониар передал разбирательство дела «домохозяевам» всей Пронин. Они рассмотрели дарственную Полея и отказали ему. Тогда Полей предложил дать присягу, но Музифре не принял ее и уступил ему спорные 10 деревьев²³³.

Как показывает акт, прониар – это верховный судья над своими париками. По утверждению К. В. Хвостова, взгляд византийцев на пронию выражался в том, что прониар не* только взимал налоги с пожалованной территории, но и осуществлял определенную юрисдикцию, которая состояла в судебной и в какой-то мере административной власти²³⁴. Но если К. В. Хвостова считала, что власть прониара не вытесняла полностью публично правовой власти государства, то Г. А. Острогорский полагал, что прония постепенно превращалась в наследственное ленное владение, обладающее полной экскуссией от власти государства²³⁵. Со своей стороны, можем сказать, указав на рассмотренные акты, что прониар обладал верховными судебными полномочиями в границах своей иронии по гражданским делам, но в случае спора по вопросу о крестьянских наделах предоставлял решение спора крестьянам-домохозяевам.

О судебных функциях прониара мы можем говорить также на основе акта судебного разбирательства наследников Полея с местными крестьянами. После смерти Иоанна Полея наследники обратились с жалобой к своей госпоже Комнине Вранине, получившей часть пронии Сиргариса, утверждая, что он совсем не давал дарственной. Комнина выслушала все стороны и решила, чтобы Полей судились в том месте, где сами захотят. В назначенный день все родственники Полей были налицо в деревне Панарет и судились в присутствии домохозяев этого села, которые и поставили свои подписи под документом. По рассмотрении дарственной Полея и приговора крестьян села Аврилия было вынесено решение об отказе родственникам в иске. Кроме подписей свидетелей в акте имеется подпись хартофилакса Смирнской митрополии, выдавшего приговор ответчикам. В нем сказано, что приговор составлен по почину митрополии жителями Мантеи, уроженцами села Панарет²³⁶.

Таким образом, из документа следует, что приговор составлен самими крестьянами в присутствии «домохозяев» Панарета, причем не последнюю роль играла и смирнская митрополия, выдавшая документ. В то же время очевидно, что крестьяне считают Комнину Врану высшей инстанцией в решении спора.

В другой раз мы встречаем прониара Сиргариса при рассмотрении документов, связанных с процессами по поводу имения Сфурну. Монастырские акты показывают нам историю этого имения. До покорения региона латинянами оно принадлежало константинопольскому монастырю Руфиниан, но было приобретено знатной госпожой Кастамонитиссой, которая взимала через одного парика монастыря по имени Геге десятину с близлежащих земель. Затем имение получил в приданое за Кастамонитиссой смирнский прокафимен Георгий Калоида, который и пожертвовал его монастырю Лемвиотиссы в 1234 г. Это пожертвование было подтверждено императорской простагмой, которая гарантировала монастырю полную свободу от налогов и повинностей с имения, каковой Сфурну пользовалось, еще находясь в собственности Калоиды²³⁷. В 1235 г. Михаил Фока, проводя перепись владений монастыря Лемвиотиссы, нашел в Сфурну париков села Потаму, которое находилось в пронии Сиргариса, и выселил их оттуда²³⁸. Через некоторое время последовало обращение игумена Павла с сообщением о том, что парики Сиргариса продолжают пребывать в Сфурну. Тогда император поручил дуке фемы Иоанну Ангелу прибыть на место и рассмотреть дело. «Если окажется, что парики действительно поселились на чужих землях, то удалить их даже против их воли и посадить на землю прониара». Свидетелями выступили два парика пронии из села Потаму и крестьяне-эпики соседних сел²³⁹. Во время разбирательства потамиты показали, что еще их отцы поселились в Сфурну, произвели «улучшения» (βελτιώματα) и платили при этом морту собственнице Сфурну Кастамонитиссе.

Во время нашествия латинян севастократор Георгий Ласкарис выселил крестьян в горные селения. После того как опасность миновала, крестьяне вернулись в Сфурну, но монахи их не пустили. Тогда прониар Сиргарис упросил игумена Лемвиотиссы пустить крестьян в качестве париков монастыря.

Иоанн Ангел должен был рассмотреть как жалобу монахов, так и жалобу париков Сиргариса. Поэтому по прибытии на место он созвал из окрестностей свободных крестьян (ἔποικοι) и париков Сиргариса и пансеваста Константина Алопа, который также имел поблизости пронию. Присяжные объявили, что Сфурну никогда не принадлежала парикам села Потаму и последние поселились там только в момент нашествия латинян. Тогда Иоанн Ангел приказал парикам Сиргариса удалиться с земель Сфурну, а монастырю – выплатить им стоимость сделанных ими «улучшений» на этих землях. В 1236 г. сам император подтвердил данное решение особой грамотой²⁴⁰.

Но дело этим не закончилось. В 1237 г. уже Сиргарис явился на суд императора ответчиком по поводу иска игумена Лемвиотиссы, который утверждал, что парики Сиргариса при поддержке прониара не собираются покидать Сфурну. Царский брат Комнин Торник по приказу императора рассмотрел дело и вызвал обе стороны. Когда в ходе процесса возник вопрос о бывших границах владений монастыря Руфиниан, местные жители выразили готовность указать их путем ставродиавасии – особого обряда прохождения границ с крестом в руках. В конце концов дело кончилось полюбовно. Потамитам была выделена во владение вместо Сфурну другая деревня²⁴¹.

Анализ актов, связанных с вышерассмотренным процессом, дает право утверждать, что прониар выступает на суде защитником своих париков. Видимо, здесь также можно усмотреть право прониара на попечение над территорией, данной ему в пронию, и над париками, сидящими на землях пронии. В этом случае такое право выражалось в представительстве прониара в суде.

В отношении права собственности материал рассмотренных актов на наш взгляд, приводит к выводу о том, что потамиты, являясь париками Сиргариса, по-видимому владеют своими наделами на основе права наследственного владения. При упоминании своих владений в Сфурну они ссылаются на давность владения и на «родовые улучшения» (οί γονικοί βελτιώματα). Перепись Михаила Фоки даже называет париков казенными²⁴². Осуществление власти прониара над париками заключалось во взимании налогов. Следовательно, зависимость в данном случае – поземельная. На это указывает также институт эпителии, рассмотренный нами выше²⁴³. Поскольку парические наделы составляли один налоговый округ, поэтому они не могли продать свой надел за его пределы, в данном случае за пределы пронии²⁴⁴. На таковую практику указывают материалы X в.: Податной устав и императорские новеллы.

Права прониара на имущество его париков четко просматриваются в акте, составленном служилым человеком Михаилом Петрици. Суть документа в следующем. Немало лет тому назад монах Никодим Планит, имевший жительство в Мантеи, и в то же время парик пронии Петрици, завещал 16 масличных деревьев, находящихся при его наследственной молельне и храме св. Поликарпа внутри владений Планитов. Эти маслины завещатель посадил при храме для его благолепия. Завещанная роща не внесена в воинские практики, не отмечена при переписи пинкерны Комиина и вообще не была приписана как тягловая земля ни к какому воинскому или казенному практику. Перед этим семья Планитов передала монастырю Лемвиотиссы свой родовой храм св. Пантелеимона, поскольку он пришел в запустение. Монастырь Лемвиотиссы восстановил его, преобразовал в метох, что было закреплено царскими и патриаршими грамотами (общие хрисовулы и грамота патриарха Арсения)²⁴⁵.

Николай Планит, как ясно из вышеприведенного акта, принадлежал к семье Планитов, которые владели всем комплексом недвижимости, известным в дальнейшем как «Планов метох». Это целостное владение к концу 50-х годов было раздроблено, и большая его часть перешла к Лемвиотиссе²⁴⁶, начиная с пожертвования Максима Планита родовой собственности²⁴⁷. Часть имущества Планитов также приобрели знатные собственники, в частности, Николай Адам²⁴⁸.

Семья Планитов была париками прониара, «служилого человека Михаила Петрици». Последний на этом основании начал требовать маслины. Тогда игумен показал Петрици завещание Планита, с клятвами и проклятиями в адрес нарушающего его, что побудило прониара отказаться от своих претензий. Тем более в его практике этих маслин не значилось. Монах Варнава Планит в дальнейшем показал, что деревья не принадлежат к стиху Планитов, а посажаны Никодимом Планитом для церкви св. Поликарпа²⁴⁹.

Михаил Петрици был местным прониаром, но, видимо, его семья владела здесь и наследственной собственностью. Его родственник, «достойный стратиот и слуга св. нашего государя и царя севаст» Георгий Петрици в 1266 г. пожертвовал Лемвиотиссе свою родовую собственность²⁵⁰. Вдова Иоанна Петрици и ее семейство пожертвовали 10 стреммат пахотной земли в другой местности²⁵¹. В практике 1276 г. Михаил Петрици упомянут как «раб царя».

В вышеупомянутом деле по поводу пожертвований Планита Петрици выговаривает себе права на маслины на основании того, что Никодим был париком его пронии. Но в то же время мы видим, что он не выступает против права парика завещать маслины. Вероятно, в данном случае мы можем усмотреть право прониара на предпочтительную покупку имений своих париков. Но в данном документе нет ни слова о праве прониара распоряжаться имуществом, в том числе недвижимым, своих париков. По нашему мнению, именно поэтому, узнав о завещании Планита, Михаил Петрици подтвердил его.

Некоторый материал по провинциальному землевладению дает кодекс Патмосского монастыря – те его документы, которые относятся к району Милета. Следует отметить, что здесь, как и в районе Смирны, присутствуют и частная собственность (крестьянская и землевладельческая), и прониарные владения служилой знати. Акты Патмосского монастыря ясно об этом говорят.

На существование в начале XIII в. в данном регионе наследственной крупной и мелкой собственности указывают акты одного из метохов Патмосского монастыря, монастыря Богородицы Χιωνισμήνη²⁵². Этот монастырь был основан царским человеком, севастом Монохитром в местности Палатий, и присоединен к Патмосскому монастырю хрисовулом Иоанна III Ватаца (не дошедшим до нас) со всеми париками, угодьями и виноградниками²⁵³. Дальнейшими указами монастырь освобождался от всяких посягательств казны²⁵⁴. От этого метоха дошло множество запродажных крестьян, которые продавали свою родовую собственность местному землевладельцу Георгию Евнуху (1207–1213). Продается именно половая крестьянская собственность²⁵⁵. Также крестьяне жертвуют землю или продают ее непосредственно монастырю Хионисмены²⁵⁶. Таким образом, перед нами частная собственность крестьян на свои наделы, которые они могут свободно отчуждать с учетом права предпочтения.

Несколько иную картину мы видим в актах относительно других метохов монастыря. Так, интересен документ, касающийся спора монастыря Иоанна Предтечи с жителями села Малахии из-за земли в 4 зевгаря, находившейся в Палатиях. Хрисовул и орисмос Михаила VIII 1259 г. отдавали этот участок, называемый Гония, в собственность монастырю, предварительно отобрав его у жены протосеваста Мануила Ласкаря²⁵⁷. В этом же году появляется указ, запрещающий людям Ласкарины и хоритам чинить затруднения монахам в их новом владении²⁵⁸. Но против указа выступили жители села, когда монастырь уже три года владел селом. Дело было поручено дуке области Мануилу Силагиту²⁵⁹. Ему было указано расследовать, на чем основаны претензии эпиков села Малахии: на наследственной собственности и тягле или на условиях морты и пронии, давая таковую прониару, получившему село Малахии в пронию, или казенному управляющему. Все соседи, архонты и крестьяне показали, что земля Петаки отдавалась на условиях морты. Поэтому крестьяне села Малахии вместе со своим господином Михаилом не имели никаких документов на собственность по наследству или на основании ревизии. Тогда был выдан указ, подтверждавший права Патмосского монастыря на землю и излагавший ход дела²⁶⁰.

Спустя три года царским родственником Георгием Ангелом, получившим в пронию село Малахии, было возбуждено дело против прониаров: крестьяне его села якобы были наследственными собственниками земли Петаки, записанными в податные списки и платившими с нее подать.

По рассмотрении дела это не подтвердилось. Соседние жители показали что крестьяне Малахии обрабатывали землю за десятину, которую вносили казенным управляющим и прониарам Малахии. Это доказывало, что земля не была собственностью крестьян хотя и была записана в кадастровых описях в их стихах, передавалась по наследству и с нее крестьяне вносили подать. Эта земля принадлежала тем, кто получал с нее морту, т. е. в данном случае прониарам. Важно, что в том же метохе имелась и наследственная крестьянская земля. Это видно по актам продажи крестьянами своих «родовых наделов» игумену Герману²⁶¹.

Итак, на основании анализа приведенных актов можно ясно различить свободных крестьян (эпиков) и париков прониаров или казны. Интересно отметить, что указ Михаила VIII называет верховным собственником земли, данной в пронию, государство. Г. Острогорский считает, что парики, платящие ренту прониару, остаются париками государства²⁶². Но документы монастырей Лемвиотиссы и Латрской горы не дают нам права говорить об этом. Акты называют париков казны эпиками, т.е., по терминологии Ф. И. Успенского, свободными²⁶³. На основании приведенных документов можно заключить, что парики оставались собственниками своих наделов, что признавалось и прониарами. Власть прониара выражалась в праве сбора налогов. В этом – отличие париков от свободных крестьян.

Подведем некоторые итоги политики Никейских императоров в отношении провинциальной собственности и связанных с ней социальных отношений. Рассмотренные акты дают нам основание говорить, что с начала XIII в. провинциальная собственность. Малой Азии меняет свой характер. Видимо, это связано с крупными политическими процессами, происходившими в Византийской империи. Мы можем утверждать, что почти все владения константинопольской церкви и столичных монастырей, а также многие земли крупной знати переходят после 1204 г. в государственный домен. К этому же периоду относится появление в регионе первых проний; Влаттера (село Вари) и Сиргариса. По своей социальной сущности прония – это служилая военная собственность, поскольку прониары прежде всего военные.

Наряду с крупными прониями существует также родовая собственность местной знати (Артавасды, Левуни), упоминание о которой имеется, как мы отмечали, в актах раннего периода (до 1228 г.) и переписи Михаила Фоки 1235 г. Наконец, следует отметить существование в регионе свободной крестьянской собственности, что доказывается множеством запродажных актов крестьян без упоминания эпителии – переложения налога, или с эпителией в пользу казны.

Ко времени правления Иоанна III Ватаца, по нашему мнению, следует усматривать некоторую реформу всей социальной системы Никейской империи, что выразилось, например, в реорганизации служилой собственности, о чем позволяет говорить материал актов Прония Василия Влаттера в 1228 г. передается в собственность монастырю Лемвиотиссы²⁶⁴, а в дальнейшем монастырь с помощью императорской власти вытесняет из села Вари – бывшей иронии Влаттера – и его наследников²⁶⁵. Интересно проследить судьбу пронии Сиргариса. Мы видели, что часть его пронии переходит к Комниние Вране²⁶⁶. Другая часть передана в пронию сиру Адаму²⁶⁷, третья часть переходит во владение Дуки Априна²⁶⁸. Итак, налицо разукрупнение огромных служилых владений. Для периода правления Иоанна III характерно появление поместий «средней» величины типа пронии Михаила Петрици и Мономаха.

Трапезундский регион Византийской империи стал предметом исследования прежде всего русских византинистов. Истории Трапезундской империи посвящена монография Ф. И. Успенского, в которой ученый на основе различных исторических источников (археологического материала и документов монастырских архивов) изучал проблемы функционирования государственного аппарата, налогового ведомства, социальной политики византийских императоров, их внешней политики²⁶⁹. В последнее время С.П.Карпов исследует различные аспекты взаимоотношений Трапезунда с западноевропейскими государствами и особенно с итальянскими торговыми городами – Генуей и Венецией²⁷⁰. Привлекая богатый материал итальянских актов из архивохранилищ упомянутых городов, исследователь рассматривает организацию генуэзских и венецианских факторий на территории Трапезундской империи, юридический статус итальянских купцов. Вопросами организации крестьянской собственности и ее взаимоотношений с монастырским землевладением в этом регионе на материале монастырских актов занимается Ю.Я. Вин²⁷¹.

Мы, со своей стороны, в этом разделе попытаемся рассмотреть специфику трапезундского провинциального светского землевладения на материале частноправовых актов, происходящих из монастыря св. Иоанна Предтечи на горе Вазелон²⁷². Данный материал еще не был предметом комплексного изучения для решения поставленной проблемы. А между тем он представляет большой интерес, поскольку показывает конкретную организацию аграрно-правовых отношений в трапезундском регионе и, в частности, процесс образования здесь крупной провинциальной земельной собственности.

Вазелонские акты дошли до нас в сборнике копий с подлинных документов, т. е. в кодике, или кодексе. Известно на сегодняшний день пять таких кодексов²⁷³.

1. Кодекс А, который хранился в самом Вазелонском монастыре. При посещении монастыря А. И. Пападопуло-Керамевс списал некоторые акты этого кодекса и затем издал их. Но полное содержание кодекса неизвестно.

2. Кодекс В дошел в списке XVII в. на 120 листах и содержит 118 документов, самый ранний из которых датирован 1257 г., а поздний – 1818 г. Данный кодекс хранился в библиотеке Эллинского филологического общества.

3. Кодекс С хранился в Вазелонском монастыре. Этот кодекс, по свидетельству архимандрита Пинарета, древнее остальных, поскольку основной его почерк датирован XV в. Ранний документ этого кодекса относится к 1256 г., поздний – к 1479 г.

4. Архимандрит Пинарет указывает также на четвертый кодекс, названный Ф. И. Успенским кодексом Д. Этот кодекс был увезен в Европу и пропал. Пинарет отмечает, что этот сборник содержал очень ранние акты, самый ранний из них относится к 776 г.

5. Кодекс Е, хранящийся в РНБ, чаще других был предметом исследования ученых. Он был привезен из Вазелонского монастыря А. И. Пападопуло-Керамевсом в 1915 г. и поступил в Российскую Императорскую публичную библиотеку. Из этого кодекса А. И. Пападопуло-Керамевс списал почти все документы, находившиеся на листах 1–96, и направил в «Записки историко-филологического факультета» под заглавием «Monumenta monasterii S. Ioannis Procursoris dicti Zabulon vel Baselon».

В 1916–1917 гг. на Вазелонские акты обратил внимание Ф. И. Успенский и начал изучение кодекса Е. В 1919 г. появилось краткое описание кодекса, в котором ученый поставил целый ряд проблем истории Трапезундской империи, в том числе проблему изучения провинциального землевладения²⁷⁴. Тогда же было подготовлено полное исследование Вазелонских актов, но только в 1927 г. Ф.И. Успенскому в содружестве с В.Н. Бенешевичем удалось их опубликовать.

В хронологическом плане кодекс Е можно разделить на древнейшую часть, составленную в XV в., и позднейшую, составленную из приписок XV-XVII вв. В первой части поздний документ – 1415 г., а во второй части ранний документ – 1429 г. В рамках темы нашего исследования мы ограничимся изучением актов XIII-XIV вв., поскольку именно в этот период, по нашему мнению, на территории Трапезундской империи шел процесс формирования крупного провинциального землевладения.

Возрастание количества частноправовых сделок и частноправовых актов после 1204 г., как считает Ф. Дэльгер, свидетельствует об усилении межличностных отношений и об ослаблении их регламентации со стороны центральной власти²⁷⁵. Ф.И.Успенский полагает, что этот процесс был особенно характерен для Трапезундской империи в XIII в., где диктовался, кроме того, определенными субъективными факторами. В этот период у населения данных областей усилилось представление о непостоянстве земного бытия и тщетности накопления богатств, что было непосредственно связано с учащением турецких нападений и разграблением трапезундских территорий²⁷⁶. Поскольку при набегах турков наиболее сильно страдали именно провинции, такие настроения были характерны преимущественно для их жителей – крестьян и землевладельцев. По нашему мнению, следствием именно этих настроений было увеличение вкладов в монастырь недвижимости «на помин души». Во всевозможных актах дарений и завещаний Вазелонскому монастырю это прослеживается особенно часто. Так, в акте 1245 г. читаем, что Феодора Феофилопул совершает дарение монастырю земельных владений, так как ее родственники находятся в турецком плену: «Если кто-либо из них вернется из плена, то имеет право на свою часть владения, если же нет, то все земли передаются обители безвозмездно»²⁷⁷. Такая же ситуация зафиксирована в акте 1261 г. о передаче родовых владений монастырю²⁷⁸. Подобные акты не были единичными.

По мнению К. В. Хвостовой, нестабильность положения собственника заставляла его по-новому относиться к владению собственностью, в том числе недвижимой. Усиливаются идеи бренности накопления земных богатств²⁷⁹. Можно указать в связи с этим на акт дарения земельных владений Феодором Таронитом Вазелонскому монастырю в 1275 г. По-видимому, он является представителем провинциальных землевладельцев, так как его имя часто повторяется в качестве свидетеля сделок или в качестве собственника-дарителя. Согласно заявлению Феодора Таронита он долгое время с пренебрежением относился к церкви. Но затем отношение к ней изменилось: «Божественное Провидение заставило меня, чтобы я окропился и принял божественную любовь и истинную веру, на голову свою страх и почтение. И теперь я в доброй вере и с чистой совестью жертвую в обитель честного Предтечи и Крестителя Иоанна Завулона...»²⁸⁰. В других актах часто указывается, что дарение совершается «ради спасения души дарителя и его родственников». Все эти заявления характеризуют именно субъективную сторону дарения.

Интересно проследить участников сделки. Одной ее стороной выступал сам монастырь, другой – мелкие и крупные землевладельцы. Анализ актов показывает, что как крупная, так и мелкая собственность подлежала отчуждению. Ф. Дэльгер и И.П.Медведев делают вывод о том, что речь может идти в данном случае только о частной собственности, которая передается другим лицам лишь через определенную сделку²⁸¹.

Вазелонские акты дают нам несколько фамилий тех, кто, по-видимому, был крупным землевладельцем. В актах XIII в. они выступают в двух ипостасях: дарителей Вазелонскому монастырю своих родовых владений и приобретателей недвижимости. К ним относятся Романопулы, Цавалиты, Полемархи. Для примера приведем акты, составленные представителями этих семейств. В 1270 г. семья Романопулов передает землю Вазелонскому монастырю²⁸². Имена других представителей фамилии – Андроника и Фериана Романопулов, встречаются в акте, который отнесен Ф. И. Успенским к концу XIII в. В нем дается перечень владений этой семьи в различных стасях²⁸³. Акт 1266 г. свидетельствует о передаче родовых владений Андроника и Константина Полемархов²⁸⁴. В 1295 г. другой представитель этой семьи – Константин Полемарх, дарит монастырю хорафий из родовых земель²⁸⁵. Особенно интересен в этом отношении акт 1260 г. на передачу земли Константином Цавалитом тому же Вазелонскому монастырю «ради спасения души», так как нем содержится прямое указание на сеньориальные привилегии владельца поместья, выражавшиеся в праве сбора налогов с подвластных земель²⁸⁶.

Рассмотренные документы показывают, что отчуждению подлежит именно родовая собственность (ό γονικός τόπος). Обращает на себя внимание тот факт, что внутри родового владения имеются доли членов семьи. Видимо, это говорит о силе местных традиций аграрно-правовых отношений, когда родовая земельная собственность играет первенствующую роль.

Следует обратить внимание на то обстоятельство, что в качестве свидетелей при указанных сделках выступают наряду с монахами и крестьянами представители местной знати и администрации. Так, в сделке семьи Полемархов с монастырем в качестве свидетелей фигурируют известные в этом районе лица, встречающиеся в других актах – Палкала Гувала и Иоанна Халамапа. Сами Полемархи представлены тут как «рабы святого нашего самодержавного царя Великого Комнина» (οἱ δοῦλοι τοῦ άγίου ἡμῶν αὐθέντου καί βασιλέως τοῦ Μεγάλου Κομνήνου)²⁸⁷, т. е. служилые люди. Еще более отчетливо это видно в акте дарения Андроника Романопула, где в качестве свидетелей выступают Михаил Касинпур и царский практор Тементея²⁸⁸. Ф. Дэльгер полагает, что сделка заключалась при посредстве представителей власти. По мнению И. П. Медведева, документ, заверенный такими свидетелями, более авторитетен²⁸⁹. Мы считаем, что боязнь усиления провинциальной знати заставляла царскую . власть контролировать ее сделки в отношении земли. Поэтому такие акты закреплялись «царскими людьми» (βασιλικοί). В тех же актах, которые исходили от рядовых земледельцев, мы видим другую картину. Тут в качестве свидетелей привлекались монахи, соседи или родственники.

Лица незнатного происхождения участвуют в сделках наряду со знатью. Они принадлежат к местным земельным собственникам, которые усиленно скупают земли у соседей и своих родственников. Характерную фигуру представляет собой Роман Дуверит. С ним связан ряд документов²⁹⁰. Акт 1261 г. свидетельствует о продаже ему земли Палкалом Гувалом, который, как мы видели, был свидетелем при дарении Полемархом своей недвижимости Вазелонскому Монастырю²⁹¹. Приведем текст купчей: «Я, Палкал Гувал, продал тебе, Роману Дувериту, мой удел в Мандрисе, и взял с тебя плату за него в 12 аспров. Участок я продал тебе в полное владение. Ты имеешь право дарить, продавать, жертвовать его. Никто с моей стороны не имеет права при удобном случае опустошать или требовать его возвращения. Намеревающимся же это сделать да будет анафема и уплатит штраф в 24 аспра. Существующий же документ да будет тверд и несомненен. При свидетелях: Михаиле Спанопулу, Георгии Канцики и многих др.»²⁹². В 1263 г. Палкал Гувал продает тому же Роману Дувериту участок в 2 псомиария за сумму в 5 аспров, в собственность на бессрочные времена (εἰς τοῦς ἐξῆς καί διηνεκείς)²⁹³.

На основании этих актов можно заключить следующее: участок продается в полную и бессрочную собственность на «вечные времена». Далее следует оговорка: «ты можешь дарить, продавать, жертвовать и т.д.»²⁹⁴. Таким образом, имеется в виду именно наследственная собственность, основанная, по замечанию Ф. Дэльгера и И. Звороноса, на принципах частной собственности²⁹⁵. Так она и называется в Вазелонских актах. Так свое владение называет и Георгий Капеци, продавая участок тому же Дувериту²⁹⁶. Итак, родовые земли по Вазелонским актам подлежали отчуждению и находились в полной собственности их владельца.

Кроме непосредственно актов купли-продажи мы находим также документ о передаче земли Роману Дувериту по долговому обязательству: «Я, Константин Ксистур, так как задолжал тебе, Роману Дувериту, 14 аспров, передал тебе хорафий (Χοράφιον) Гамалеа, который еще остался в моей собственности, а также в Зерзели и выше в Кутрупели... Если кто-либо из моих родных вернет тебе твои аспры, то ты вернешь искомую землю»²⁹⁷. Далее перечисляются свидетели. Владения Ксистура располагаются в различных округах, что, видимо, характерно для трапезундского землевладения. Но наиболее для нас важно то, что в основе указанного договора лежит идея, известная римскому праву, об ответственности должника перед кредитором своим имуществом²⁹⁸. На это указывает и клаузула эксцепции: если наследники вернут долг, им могут возвратить участок. Следовательно, рост владений Дуверита шел двумя путями: путем скупки земли или приобретения прав на земли должника. Но, видимо, преобладала скупка, о чем свидетельствуют акты. В 1272 г. двоюродный брат Романа Дуверита продает ему свой участок. В 1284 г. Роману Дувериту продает владения Лев Дроса. В дальнейшем Дуверит заключает сделки на продажу с Иоанном Кутропели, Львом Скотоменом, Львом Кутропели, Марией Кутропелпул и Михаилом Карвеопулом²⁹⁹. По-видимому, эти люди уже были не состоянии обрабатывать свои земли, содержать их, поэтому были вынуждены продавать их более состоятельному собственнику. Мы согласны с выводами Н. Звороноса, К. В. Хвостовой и П. Лемерля о том, что при всем сокращении крестьянской собственности в XIII в. она продолжала существовать³⁰⁰, о чем свидетельствует материал актов. Как нам представляется, для этого были основания. С одной стороны, само государство продолжало поддерживать крестьянское землевладение в противовес крупному поместному, а с другой – видимо, это было связано с традициями местного землевладения и аграрно-правовых отношений. В то же время данные акты дают нам право утверждать, что специфику трапезундского землевладения составляет родовой характер владения землей. Мы видели, что в сделках участвует именно родовая собственность и в качестве продавцов и дарителей недвижимости выступают целые семьи. На большую роль родовых владений указывает также право предпочтительной продажи, которое, по-видимому, имело здесь огромное значение. Ю. Я. Вин установил, что из 20 продаж, по Вазелонским актам, 7 осуществлялось между родственниками³⁰¹. Со своей стороны, сошлемся на другие акты. В 1287 г. Георгий Капеца продал землю своему «двоюродному брату Роману Дувериту» (εἰς ἐξαδελφόν μοῦ). Ему же продают землю сначала Мария, затем Лев Кутрупеле. При последней сделке Дуверит выступает в качестве зятя (ό γαμβρός)³⁰².

Если покупатель и продавец не были родственниками, тогда

продажа осуществлялась по праву соседства. Выше мы уже говорили, что владения одного лица могли располагаться в различных местах и принадлежать нескольким округам (στάσις). Иногда случалось, что стаей владели несколько лиц. Типичная ситуация обрисована в акте 1265 г., где владельцами одной стаи являются три лица: Феодор Валенцик, Георгий Андрониск, Георгий Таронит³⁰³. Напротив владения известного уже нам Константина Цавалита находятся в трех стасях³⁰⁴.

Ф.И. Успенский считал, основываясь на анализе актового материала, что стась была территорией или вотчиной одного землевладельца или одной семьи. Она состояла из множества долей родственников. Ф. Дэльгер, опираясь на эти же источники, полагал, что стась – это определенная налоговая единица³⁰⁵. На наш взгляд, акты Вазелонского монастыря дают возможность сравнить сведения, содержащиеся о ней в этих актах, со сведениями законодательства X в. о крестьянском землевладении и судебных актов.

В «Определении» магистра Косьмы (X в.) упомянута подобная территория, к которой принадлежат крестьяне-общинники, платящие налоги в казну³⁰⁶. Эта территория записана в налоговом практике в одной графе (υποτάγη). О такой же территории говорит новелла Романа I Лакапина 922 г. о крестьянских наделах (στάσις). В ней указаны пять групп лиц, имеющих право предпочтительной покупки недвижимости. В четвертую группу входят члены одной податной единицы. Далее новелла отмечает, что никакое отчуждение собственности не может произойти без согласия лиц, имеющих право на преимущественное приобретение собственности. Был узаконен срок давности владения – 30 лет³⁰⁷. Затем эта новелла была подтверждена другой новеллой Романа I Лакапина (934 г.) и законом Константина Багрянородного о стратиотских участках³⁰⁸. По-видимому, магистр Косьма опирался в своих определениях именно на законодательство этих императоров. Соответственно он оперирует теми терминами, которые имеются в новеллах.

В Вазелонских актах под понятием «стась», по нашему мнению, подразумевается именно налоговая единица, где крестьяне – держатели надела находятся под одним тяглом. Известно, что одна из причин антидинатской политики Македонской династии в X в. заключалась в стремлении сохранить целостную налоговую систему и, стало быть, мелкое землевладение как ее основу. Узаконенный обычай протимисиса должен был помешать проникновению динатов в общину и предотвратить ее развал.

Стась Вазелонских актов как совокупность нескольких участков напоминает податную единицу новелл X в. и Пиры. Ф. Дэльгер и И.П.Медведев обратили на это внимание³⁰⁹. Ю.Я.Вин напрямую связывает стась с правом преимущественного приобретения недвижимости, сделав вывод, что это право в районе Трапезунда в XIII в. еще играло большую роль³¹⁰. В самом деле, мы отметили, что сделки совершались либо между родственниками, либо между соседями. Рост земельных владений через земельные пожалования, видимо, не был характерен для Трапезунда. Во всяком случае, акты о них не упоминают. Росла именно наследственная собственность. При этом право предпочтения служило своеобразным внутренним регулятором имущественных отношений в данном регионе в XIII в. и не приводило к распаду мелкого землевладения. Скорее всего, и государство пыталось опереться на это право, не допуская концентрации земли в руках крупных собственников.

Но с XIII в. можно проследить и некоторые изменения в аграрном строе, связанные с тем, что сама знать начинает использовать право предпочтения для умножения своей земельной собственности. Появляются землевладельцы – выходцы из крестьян, которые приобретают значительную собственность. Для примера укажем на семью Дуверитов, которая предстает перед нами в XIV в. в качестве крупной землевладельческой семьи. Все сделки, совершаемые Дуверитами, утверждаются центральной властью³¹¹. Аналогичную ситуацию можно наблюдать при росте земельных владений семейства Цимприков. В XIII в. это простые крестьяне, которые так же, как Дувериты, округляют свою недвижимость путем скупки земель у родственников и соседей³¹². Но в XIV в. некий Феодор Цимприк при сделке по продаже земли с семьей Дуверитов выступает уже как крупный землевладелец, занимающий высокие должности в аппарате империи. В акте 1388 г. Феодор Цимприк назван «рабом святого нашего государя и царя» (δοῦλοι τοῦ ἁγίου ἡμῶν ἀυθέντου καί βασιλέως τοῦ Μεγάλου Κομνήνου)³¹³.

Итак, на основе сведений Вазелонских актов мы можем указать на два разряда трапезундских провинциальных землевладельцев. Первый существует уже в XIII в., и к нему относятся старые землевладельческие фамилии (Романепулы, Полемархи и др.). Второй разряд – эго новые роды, умножившие свои владения путем скупки у родственников и соседей земельных участков, выходцы из крестьянского сословия. Таковы Цимприки и Дувериты.

Таким образом, провинциальная землевладельческая знать не была замкнутым сословием и постоянно пополнялась новыми фамилиями. Специфической чертой аграрно-правовых отношений, судя по Вазелонским актам, являлось также то, что крупная земельная собственность и мелкое землевладение представляли собой наследственную, родовую собственность. Это следует из того, что как крупные, так и мелкие землевладельцы свободно отчуждают свою недвижимость. Наконец, следует указать на силу родовых связей в среде трапезундской знати, поскольку все сделки совершаются с использованием права предпочтительного отчуждения.

Задача, поставленная в этом разделе, заключается в исследовании всех доступных нам афонских актов с точки зрения того, как в них отразились аграрные отношения во фракийских провинциях Византийской империи. В этом плане документальный материал афонских монастырей наиболее репрезентативен, поскольку позволяет рассмотреть реальное движение земельной собственности в регионе в изучаемый нами период ХII-ХIII вв.

Фракийские провинции Византийской империи рассматривались византинистами в качестве своего рода эталона при изучении аграрных отношений и развития провинциального землевладения³¹⁴. Но не приходится забывать, что эти провинции во многом испытали на себе воздействие пришлых народов, к примеру славян, что, конечно же, должно было отразиться на социальной организации и традициях аграрно-правовых отношений во Фракии и Македонии³¹⁵. Именно поэтому, на наш взгляд, не следует переоценивать общие черты, но, наоборот, попытаться выявить специфику их экономической и социальной жизни и сравнить с другими византийскими регионами. Главной нашей задачей будет при этом исследование возникновения и организации крупного провинциального землевладения в данном регионе.

Афонские акты стали издаваться еще в середине XIX в., когда епископ Порфирий (Успенский) во время своей поездки на Афон переписал многие монастырские документы, которые затем частично опубликовал³¹⁶. Следует заметить, что это издание не сопровождалось критическим анализом актового материала. Зачастую наряду с подлинными документами в нем встречались и поддельные³¹⁷. В начале XX в. эти документы были подвергнуты исследованию на подлинность Л. Пти и П. Кораблевым и изданы в приложении к «Византийскому Временнику» с добавлением новонайденных документов³¹⁸. Но теперь и это издание не отвечает современным требованиям публикации актов.

В 1918–1920 гг. Г. Миллет во время своих поездок на Святую Гору сделал серию снимков афонских актов, особенно связанных с Лаврой св. Афанасия. Эти акты, как считал исследователь, должны были быть изданы как греческие документы византийской эпохи. Данную работу выполнили Ж. Руйяр и П. Коломп. Они выпустили один том актов Лавры св. Афанасия³¹⁹.

В 1941 г. на Афоне побывал Ф. Дэльгер, сфотографировавший множество документов, в число которых входили не только акты Лавры, но и акты других афонских монастырей. В результате в 1948 г. ученый смог издать многие из ранее не публиковавшихся актов с научными комментариями³²⁰. Наконец, в 1958 г. М. Гийю, член французской афинской школы, посетил Святую Гору и сделал еще; несколько фотоснимков актов, не вошедших в публикацию Г. Миллета, Большая часть их относится к эпохе Палеологов. Тогда же были сделаны фотоснимки актов многих других афонских монастырей. Они легли в основу издания, которое носит общее название «L’Aarchives de l’Athos». На сегодняшний день имеются 26 томов этого собрания. Оно отличается качественным изданием каждого акта, с использованием новейших археографических методов, систематическим подбором актов, анализом документов в различных исследовательских аспектах.

До сих пор не появилось специального исследования о характере крупного землевладения фракийского региона на основе анализа всего комплекса афонских актов. По-видимому, это связано с тем обстоятельством, что полное их критическое издание еще далеко от завершения. Правда, материалы архива афонских монастырей, которым мы располагаем на сегодняшний день, привлекались исследователями как дополнительные источники при изучении тех или иных аспектов аграрно-правовых отношений фракийских провинций империи или для изучения византийской дипломатики³²¹. Эти исследования расширялись с начала XX в., что было связано с открытием новых документов французской археологической школой в Афинах. Прежде всего следует отметить исследования Ж. Платона, занимавшегося изучением права предпочтительного отчуждения имущества³²². Очень важны работы русских византинистов Б. А. Панченко, П. А. Яковенко и К. Н. Успенского, в которых исследователи касались проблем организации византийских вотчин, прежде всего монастырских³²³. При этом изданные тогда афонские акты были подвергнуты критическому анализу.

В дальнейшем афонские документы стали объектом исследования Г. Острогорского и Ф. Дэльгера. Ученые изучали материал актов как источник по истории развития крупной земельной собственности и как материал по византийской дипломатике. Но в этих работах афонские акты не исследовались в комплексе³²⁴.

После второй мировой войны в связи с началом издания первых томов афонских документов появляются исследования конкретных проблем византийской истории, таких как налогообложение, функционирование центрального и провинциального аппарата управления, судебного ведомства, соотношения крупного и мелкого землевладения. Следует при этом отметить работы Г. Острогорского, посвященные проблемам функционирования налогового ведомства, развития крупного и мелкого землевладения, становления прониарной системы и экскуссии³²⁵. Актовый материал стал привлекаться исследователями как один из основных видов источников. П. Лемерль обратился к изучению актового материала Афона с точки зрения развития аграрно-правовых отношений. Исследования Н. Звороноса посвящены изучению податного обложения византийского крестьянства, проблемам управления крупными вотчинами. Ф. Дэльгер исследовал на материале афонских документов вопросы функционирования крупного земельного хозяйства³²⁶.

В отечественной византинистике к исследованию афонских актов обращались Б.Т. Горянов, А.П. Каждан, Г. Г. Литаврин, Μ. М. Фрейденберг, К. В. Хвостова, И. П. Медведев. В своих работах они касались проблем развития крупного землевладения фракийских провинций³²⁷.

В 70-х годах XX в., когда во Франции началась большая работа по изучению афонских актов, появляются исследования в области аграрного и социального строя империи. Работы Ж. Руйяра, П. Лемерля, Н. Звороноса, Э. Арвейлер охватывают широкий круг вопросов, связанных с развитием аграрно-правовых отношений³²⁸. В Германии традиционно исследуются проблемы административного, налогового и военного устройства Византии. При их изучении X. Г. Бек, И. Карайяннопулос и Г. Кюн используют в том числе материал афонских актов. Но работы этих византинистов посвящены несколько другим аспектам, чем наше исследование³²⁹.

Анализ материала афонских актов позволяет говорить, что среди документов X – первой половины XI в. очень мало частноправовых актов и вообще нет актов, относящихся к крупному светскому землевладению. В качестве дарителей или продавцов выступали как правило, семьи, владевшие землей сообща³³⁰, или целые общины, отчуждавшие в пользу монастыря земли, которые были бесхозными и поступали в разряд класм³³¹. В данном случае требовалось обязательное утверждение продажи или дарения государственным чиновником. Иногда класмы продавались непосредственно государством монастырю³³². Для примера рассмотрим акт 1077 г.: 29 домохозяев крепости Адрамери уступили Лавре некий общественный холм, на котором завели хозяйство парики монастыря.

При этом сделку оформил дука фемы, который был представителем власти³³³.

Интересен в этом отношении также акт Лавры 942 г. Фемное ведомство распродает класмы тем, кто раньше данный участок использовал совместно. Официально происходит дарение класмы. Кусок земли получает и монастырь Иоанна Колову. Предварительно класма была обмерена и снабжена описями. Но по прошествии некоторого времени начинается борьба бывших совладельцев за эту класму. Монахи обращаются с жалобой к императору на то, что при перераспределении класмы не было учтено право предпочтения³³⁴. Данный акт позволяет на конкретном материале увидеть процесс появления в Византии в X в. бесхозных земель, которые государство переводит в разряд класм, а затем распродает или дарит в собственность каким-либо частным лицам, монастырям или крестьянским общинам. При этом строго соблюдается право предпочтительного отчуждения, которое санкционирует само государство.

Мы позволим себе не согласиться с мнением К. А. Осиповой, согласно которому политика отторжения класм от общины привела к развалу последней. Скорее правы Г. Г. Литаврин и Е. Э. Липшиц, которые, наоборот, видели в процессе появления бесхозных земель следствие разрушения общины, полагая, что императоры X в. стремились законодательными мерами не допустить усугубления этого процесса³³⁵. Между прочим, сама К. А. Осипова, как мы считаем, совершенно правильно отметила этот момент в политике Македонской династии в X XI вв., ссылаясь вслед за Г. Г. Литавриным и Э. Липшиц на новеллу Константина Багрянородного от 947 г. о властелях и на данные Пиры³³⁶. Мы, в свою очередь, можем указать на одно место из «Определения» судьи X в., магистра Косьмы, в котором речь идет о перераспределении земель внутри общины³³⁷. Согласно этому «Определению» земля может перераспределяться между общинниками в течение 30 лет со дня последнего разграничения. Тот же самый срок устанавливается для перераспределения заброшенных земель Податным уставом³³⁸. Эти источники позволяют, на наш взгляд, говорить, что передел земли внутри сельских общин решал проблему пустующих земель на государственном уровне.

Для актов афонских монастырей X XI вв. характерны именно сделки между монастырем и общиной. Причем община выступает как юридический собственник земель, находящихся в общем пользовании, в частности, бесхозных земель. Как свидетельствуют документы, община в целом как раз продает такие земли соседним собственникам-монастырям, поскольку на эти земли в течение 30 лет никто не претендовал³³⁹. Но даже при продаже класм, как мы можем убедиться, действует право предпочтения, узаконенное, как мы знаем, в X в. Итак, мы считаем неправомерным связывать упадок общины с политикой византийского государства в отношении класм. В данном случае, по-видимому, все же имел место объективный процесс разорения мелкого крестьянского хозяйства в Х – первой половине XI в., при всем стремлении государства сохранить основу этого хозяйства в лице общинной собственности, о чем и свидетельствуют как законодательство X в., так и судебные процессы, отраженные в Пире.

Для X в. характерно то, что кроме общины землю продают или дарят мелкие собственники – земледельцы: либо крестьяне, либо монахи³⁴⁰. Также встречаются акты о сделках между двумя монастырями³⁴¹. Рассмотрим акты дарения и продажи земли частными лицами. Акт 1012 г. содержит дарственную Константином Лагуди и его женой Марией Лавре св. Афанасия. Основанием для дара служит то, что Мария Лагуди была духовной дочерью Феодорита, проэста Лавры, а кроме того, дарители испытывали к Лавре и ее монахам давнюю привязанность: «И да будет так, и кто-либо из родных, дети и лица, которых могли бы взять на попечение, да будут обращаться к Лавре как к спасительной гавани, чтобы быть там принятым духовно... и чтобы они упоминались на Литургии для прощения грехов их». При этом Константин Лагуди и Мария принесли в дар наследственную собственность, которая располагалась в разных местах и была приобретена, согласно акту, различными способами, в основном куплена у других землевладельцев. Данным актом устанавливается: «Монахи и их наследники пусть владеют (землей) постоянно, и они являются владеющими все время актом покупки этих имений. Они же (Лагуди) составляют теперь духовное единство с лавриотами. И пока они будут жить, они будут распоряжаться этими владениями, так как они не имеют других средств к существованию. После их смерти они (владения) перейдут, как было сказано, к Лавре»³⁴².

Перед нами акт дарения при вступлении в монастырь. Напомним, что этому сюжету византийских правоотношений была посвящена новелла № 5 императора Льва VI Мудрого, согласно которой человек, решивший вступить на путь монашеской жизни, должен был внести в монастырь какой-нибудь вклад. Часть из пожалованного имущества, вместе с накопленным в монастыре, он мог завещать своим родственникам³⁴³. А. П. Каждан называл такое дарение «благочестивым дарением» и полагал, что оно освобождалось от права предпочтительного отчуждения³⁴⁴. Из акта Лагуди мы можем видеть, как постановления византийского законодательства реализовывались на практике. Согласно этому акту вклад в монастырь оставался в руках вкладчика вплоть до его смерти.

Согласно дарственной 1016 г. монахиня Гликерия, вдова кувуклисия Иоанна, дочь Константина, подарила игумену Евстратию и братии Лавры ряд родовых имений, доставшихся ей в наследство от отца. Нарративная часть документа свидетельствует, что Гликерия, не являясь еще монахиней и не имея наследников, решила построить церковь, посвятив ее Спасителю, но этому воспротивился епископ Скироса³⁴⁵.

В конце концов Гликерия выходит все же победительницей в споре, строит церковь, а позже, став монахиней, приносит в дар Лавре эту церковь и все свои родовые имения. Обращает на себя внимание тот факт, что она предостерегает своих родственников от противоправных действий в отношении подаренного имущества.

В 1017 г. дарят Лавре свое родовое владение кувуклисий Стефан и его дочь Мария, ставшие затем монахами³⁴⁶. В 1065 г. монах Яков дарит Лавре свою родовую собственность при условии содержания его Лаврой и совершения поминовения после смерти. Вначале с подобными предложениями Яков обратился к проту Феодору. Но тот отказался брать на себя расходы по содержанию Якова. Тогда Яков заключил договор с Лаврой и передал ей все свое имущество³⁴⁷. В 1040–1041 гг. монах Феодор, племянник игумена монастыря Продрома Галеагри, дарит игумену Эсфигмена Симону домен Саувер, сохраняя за собой пожизненное пользование с тем, чтобы после его смерти домен перешел монастырю³⁴⁸. Похожее условие встречаем в акте Зографского монастыря от 1023 г.: монахи Савва и его братья Игнатий и Леонтий делают приношение в обитель, «чтобы она стала их убежищем в старости»³⁴⁹.

Во всех приведенных выше актах объектом дарения выступает родовая, наследственная собственность. Причем она переходит в собственность монастыря на условиях, определенных самим дарителем. Жертвователем гут является физическое лицо, т. е. конкретный человек, в отличие от актов, в которых пустоши продает община или государство. А. П. Каждан характеризует эти пожалования как условные³⁵⁰. Мы в целом согласны с таким взглядом, но с небольшим уточнением: в данном случае владение приобретает условный характер только на период жизни дарителя. После его смерти дарение полностью поступает в собственность монастыря. Это доказывает, что даже после того, как какой-либо землевладелец сделал подарок обители, он не терял полностью права распоряжения и пользования подаренным, при том, что монастырь приобретал право собственности на него. Таким образом, по-видимому, справедливым является вывод Г. Г. Литаврина и Н. Звороноса о том, что при так называемом «условном дарении» сам даритель не утрачивает права распоряжения своим участком³⁵¹.

Необходимо отметить, что дарители – скорее люди богатые. Свои владения они приобретают различными путями, в том числе и путем покупки (например, семья Лагуди, кувуклисий Стефан, монах Яков)³⁵². Но, вероятнее всего, они не принадлежат к наследственной провинциальной знати. Похоже, это разбогатевшие крестьяне-общинники. Путем дарений монастырю они стремятся обойти право предпочтения, что и позволялось византийским законодательством .

В 1034 г. игумен монастыря Пресвятой Богородицы Герман продал игумену Эсфигмена Феоктисту земли, остающиеся невозделанными, соприкасающиеся с полем Μαύρου Κόρμου, собственностью Эсфигмена. Далее следует разъяснение: «Продажа совершена с Феоктистом, так как он сослался на свое законное право предпочтения по соседству, за сумму в 20 номисм, которая и была уплачена. Он пользуется всеми правами собственности на эти земли (право сажать виноградник и т. д.)». Далее следует гарантия против нарушения продажи, неустойка³⁵³. Итак, снова перед нами право предпочтения, на которое ссылается игумен Феоктист. Это право действует и при продаже класм государством.

Как следует из акта Ксиропотамского монастыря от 959 г., эпопт Фома Морокувул, являясь государственным чиновником, продал крестьянам по праву предпочтения класмы в Озолимне. По прошествии некоторого времени оказалось, что эпопт занизил на них цену, и продажа была аннулирована. Тогда монастырь Ксиропотаму заявил свои права в отношении этих класм и представил ревизору распоряжение (ορισμός) Константина VII и Романа II, согласно которому монастырь должен был получить землю площадью в тысячу модиев. Ревизор передал землю Ксиропотаму, за которую последний и заплатил деньги – 19 номисм – в казну³⁵⁴.

В этом акте крестьяне выступают в качестве собственников своих наделов – домохозяев, и поэтому свободно вступают в сделку. При этом они используют право предпочтительного отчуждения недвижимости для покупки класм у государства. В качестве покупателя выступает община в целом. Вообще обращает на себя внимание, что, судя по афонским актам X – первой половины XI в., сделки между монастырем и крупным светским землевладельцем не типичны. Мы полностью согласны с Г. Г. Литавриным, полагающим, что правовой казус, засвидетельствованный в документе, объясняется, между прочим, наличием прочных традиций общинного землевладения³⁵⁵.

Следует отметить также, что актовый материал этого периода не позволяет говорить о продаже крестьян без земли³⁵⁶, что косвенно можно считать стремлением сохранить мелкого собственника-крестьянина в рамках общинной структуры, причем как государством, так и динатами. По-видимому, прав П. Лемерль, склоняющийся к тому мнению, что крестьяне несли скорее экономическое тягло, т. е. были «рабами земли»³⁵⁷.

Таким образом, для первой половины XI в. характерно, что сделки с монастырем заключали главным образом общины как юридические лица и отдельные семьи, выходцы из разбогатевших общинников. В качестве предмета продажи выступают класмы – бесхозные земли, личные домены и другая недвижимость³⁵⁸.

Теперь перейдем к актам, относящимся к концу XI в. Первым документом этого периода является хрисовул Алексея Комнина, которым он жалует вестарха Льва Кефалу многочисленными землями в районе Лавры и освобождает их от налогов за исключением поземельного налога – димосиона, который Кефала обязан ежегодно вносить в казну³⁵⁹. Это первый акт из собрания Лавры, который указывает на пожалование крупных земельных массивов в собственность светскому лицу и на освобождение от налогов.

Акты, связанные с фамилией Кефала, неоднократно были объектом внимания исследователей, изучающих проблемы иммунитета-экскуссии в Византии, а также прониарных владений. Ж. Руйяр проследил рост земельных владений фамилии Кефала, основываясь на актах Лавры³⁶⁰. В дальнейшем эти акты привлекли внимание П. Лемерля, Э. Арвейлер, Н. Звороноса³⁶¹. Они пришли к выводу, что пожалование, отмеченное в хрисовуле, было служилой иронией, т. е. пожалованием права сбора налогов с определенной территории за определенную службу, гражданскую или военную. Причем П. Лемерль, а вслед за ним и Н. Зворонос считали, что по мере своего развития такое пожалование теряло условный характер и превращалось в наследственную собственность³⁶². Ф. Дэльгер, а впоследствии и Г. Бек полагали, что прониары-экскуссаты – это служилые землевладельцы, которые освобождаются от других повинностей, кроме уплаты основного налога³⁶³. При этом земли, которые давались им во владение, не представляли собой их частную собственность.

Византинисты исследовали также статус земельной собственности, пожалованной императором Кефале. А. П. Каждан, в частности, считал, что Лев Кефала и его сын Никифор не были экономически независимыми экскуссатами, так как полного налогового освобождения они от верховной власти не получили. Г. А. Острогорский, наоборот, расценивал данную категорию знати, получившую налоговое и судебное освобождение, полностью экономически независимой³⁶⁴. Г. Г. Литаврин видел этот процесс более сложным и полагал, что в XI в. крупное византийское земельное пожалование отличается от западного бенефиция только тем, что византийский прониар получал не все экономические права: у него не было полного освобождения от налогов³⁶⁵. По мнению исследователя, скорее можно говорить о процессе постепенного превращения проний в полностью иммунитетные феодальные владения (феоды). Причем этот процесс затягивается в связи с тем, что, с одной стороны, государство не давало развиваться крупному экзиминированному землевладению, а с другой стороны, сами динаты не стремились быть экономически и политически независимыми от государства³⁶⁶. В настоящее время К. В. Хвостова, занимаясь проблемами прониарных владений, в основном поддерживает точку зрения Г. Г. Литаврина³⁶⁷. Но она склонна также отмечать, вслед за немецкой византинисткой X. Копштейн и французскими исследователями Н. Звороносом и Э. Арвейлер, что ирония – дальнейший этап развития стратиотского надела³⁶⁸. Прониару делегировались государством некоторые полномочия в управлении вверенной ему территорией, в особенности по сбору налогов. Но в последующем наблюдалась тенденция превращения проний в наследственное владение, что особенно четко прослеживается на основе материала монастырских актов.

Проследим рост земельных владений Кефалы. В 1078 г. император Никифор III Вотаниат жалует вестарху и примикирию вестиаритов Льву Кефале класму в 334 модия в округе Адриму³⁶⁹. Далее следует освобождение от всех налогов за исключением димосия³⁷⁰. Алексей I Комнин, пришедший к власти в 1081 г., подтверждает хрисовул, которым Льву пожаловали земли и их освобождение от налогов³⁷¹. В 1083 г. Алексей I дарит проастий в Месалимне уже магистру Льву Кефале. Причем в этом акте говорится, что ранее этот проастий имелся в иронии у Стефана Малеина, затем у Оттона и Льва Ваасарканиотов, франков. Затем он был у них конфискован и снова прикреплен к фиску, после того как вышеозначенные лица были уличены в том, что приняли участие в бунте. В 1084 г. дарение подтверждено новым хрисовулом³⁷². В том же году Лев стал катепаном Абидоса и проэдром. В это время Алексей I совершает дарение хориона Хостиана в феме Моглена, ссылаясь на отличное руководство Львом войсками при защите Лариссы от норманнов Боэмунда³⁷³. В 1086 г. Алексей I подтверждает дарение новым хрисовулом. Позже он дарит Кефале проастий Ано в епископии Македонии³⁷⁴. Наконец после смерти Льва Кефалы Алексей I Комнин подтверждает хрисовулом владение его сына Никифора всеми этими территориями, а также их освобождение от налогов. Тут же говорится о том, что Никифор может владеть определенным количеством государственных париков³⁷⁵.

Можно, таким образом, заключить, что перед нами служилая ирония знатной семьи Кефала. А. П. Каждан относит эту семью к представителям военной знати комниновского клана³⁷⁶. Но первые приобретения Лев получает уже от Никифора Вотаниата. Видимо, впоследствии он поддержал Алексея Комнина и поэтому не лишился своих владений. Обратим внимание на то, что император освобождает его только от некоторых налогов, но не от государственного налога димосия, который нужно уплачивать в казну. Ф. Дэльгер полагал, что таким образом государство сохраняло право верховной собственности на земли служилых землевладельцев³⁷⁷. К. В. Хвостова видит в этом сохранение верховной власти императора в отношении прониарных владений. По-видимому, правы Н. Зворонос и Э. Арвейлер, рассматривающие пронии не как условные земельные владения прониара, а просто как делегацию права сбора с определенных территорий налогов в качестве платы за службу. Владение Кефалы они склонны относить именно к такому виду служилого пожалования. В самом деле, хрисовул 1086 г. отмечает, что император дарит эти земли Кефале как «доблестному защитнику Лариссы»³⁷⁸. А хрисовул 1083 г. на дарение проастия в Месолимне утверждает, что ранее эта земля была в собственности других знатных лиц, но, после того как они подняли бунт против императора, владения их были конфискованы и приписаны к казне. Только в 1084 г. Алексей I передал их Льву Кефале³⁷⁹. Пожалуй, прав Н. Зворонос, который отмечал, что в таких случаях государство просто лишало владельцев налоговых льгот и они переставали быть прониарами³⁸⁰.

На наш взгляд, все эти документы не позволяют утверждать вслед за Ф. Дэльгером и А. П. Кажданом, что государство как феодальный собственник владело всеми землями в империи, в том числе было верховным собственником прониарных владений³⁸¹. То, что владение иронией должно было быть подтверждено хрисовулом³⁸², как и ее наследование³⁸³, на наш взгляд, утверждает права императора как государя, который в силу своего суверенитета может распоряжаться имуществом подданных.

Во владении Кефалы мы также видим определенное число пожалованных париков, платящих налоги Прониару. Они жалуются с землей только в определенном количестве. Больше этого числа париков (Ксхимпт) землевладелец не мог сажать на своих землях³⁸⁴. Э. Арвейлер видит в этом одну из специфических черт пронии, ограничивающих ее экономическую значимость. Г. Бек считает пронию одним из способов оплаты службы в империи³⁸⁵. В основе проний, по его мнению, лежало право взимания налогов в пользу самого прониара, а также освобождение от основных налогов.

Акты Афонской Лавры XII в., которые говорят о владениях семьи Кефала, позволяют проследить изменения статуса служилой пронии. В 1115 г. сын Льва Кефалы Никифор подарил Лавре св. Афанасия «свои наследственные земли». Суть сделки следующая: Никифор, будучи два раза в браке и не имея от своих жен наследников (обе жены рано умерли), «принял решение подарить и посвятить Лавре свои земли, которые он получил в наследство. Он уже давно имел в своем сердце такое намерение, так как знал, что, благодаря обращению с молитвой через Лавру и благодаря заступничеству св. Девы Марии, он достигнет искупления своих грехов и прощения от Бога». Далее идет перечисление его родовых имений³⁸⁶. Мы видим, что в документе представлены владения, которые были подарены Льву Кефале Алексеем I Комнином и освобождены от налогов по хрисовулам. Эти владения, по хрисовулу того же Алексея, переходят в наследство к Никифору. Так что же, Никифор превратился из прониара в наследственного собственника? Не будем спешить с выводами.

Посмотрим, какие земли и каким образом переходят во владения Лавры. Во-первых, не все те, что были подарены императором, а только их часть. Уже Ж. Руйяр отметил, что в дарении Никифора не указаны некоторые земли (например, проастий в Месолимне и домен в Ано)³⁸⁷. Исследователь предположил, что они были записаны за другими членами фамилии Кефала. Небезынтересно будет отметить, что игуменом Лавры состоял некто Феодор Кефала. Похоже, он был в родстве с Никифором, хотя издатели актов затрудняются дать ответ на вопрос, кем они доводились друг другу³⁸⁸. Таким образом, все эти земли были во владении одной фамилии, и, видимо, это и позволило Никифору подарить свое имущество именно Лавре.

Кроме того, необходимо отметить, что дарение заверяется императорским табулярием Василием Киртолеоном, представителем императорской канцелярии. По-видимому, дарение произведено при посредстве властей. Но также не следует забывать, что в данном случае налицо именно дарение монастырю, а мы сказали выше, что «благочестивые дарения» не нуждались в дополнительных подтверждениях со стороны центральной власти.

В 1181 г. Лавра получила от императора через его вестиария Андроника Ватаца хрисовул на передачу пронии Кефала Лавре и утверждение об освобождении от всех налогов³⁸⁹. По мнению Ф. Дэльгера, то, что в данном случае потребовался новый подтвердительный хрисовул, свидетельствует о сохранении контроля государства над прониарным владением, хотя бы чисто номинально³⁹⁰. Таким образом, прония de jure оставалась, по нашему мнению, служилым владением семьи Кефала. Но все же то, что Никифор смог подарить эти земли, свидетельствовало об эволюции института пронии, о превращении условного владения в безусловное. К. В. Хвостова видит в этой эволюции противоречие, на котором выросла прониарная система³⁹¹.

Рассмотренные нами акты также не позволяют говорить о превращении пронии в частную собственность. Юридически она остается тем, чем и была в XI в. Но сами наследники прониаров уже ощущали себя наследственными собственниками. Во многом этому способствовало и государство путем предоставления экскуссий землевладельцам-прониарам. Однако сохраняется верховное управление государства, что выражалось в контроле за движением собственности.

Теперь обратимся к актам знатных лиц XIII в., дабы проследить дальнейший процесс развития крупной земельной собственности. В этом отношении наиболее интересен, на наш взгляд, акт Ксиропотамского монастыря от 1295 г., в котором речь идет о продаже виноградника Константином Спартином Макарию, игумену монастыря, а через него и всей братии. При обозначении границ продаваемого виноградника в документе перечисляются все соседи. Они являются монастырями, один из которых – Ксиропотамский монастырь, которому и продает виноградник Спартин³⁹². Видимо, эта продажа квалифицируется в качестве дарения именно этому монастырю³⁹³.Следует отметить одну деталь, на которую вслед за издателями афонских актов обратил внимание И.П.Медведев³⁹⁴. В этом акте упомянуто только имя продавца – Константина Спартака. Родственники этого землевладельца, а также должность, которую он занимал, в документе никак не отражены. По-видимому, следует согласиться с мнением И. П. Медведева, что семья: Спартинов была хорошо известна в местах, где имела недвижимость. Поэтому Константину не надо было обозначать себя в акте полностью. Из источников известно, что один из представителей этой фамилии был прокафименом Фессалоники, другой – примикирием табуляриев³⁹⁵. В актах Хиландарского монастыря имеется свидетельство о Димитрии Спартаке и его сыне Константине³⁹⁶. Они выступают здесь в роли апографевсов, т. е. представителей центральной власти. По-видимому, можно предположить, что Спартин был служилым прониаром. Дополнительным аргументом в пользу этого предположения может служить и тот факт, что в качестве составителя акта выступал табулярий, т. е. представитель власти, Василий Васак.

Спартин свободно продает свою недвижимость монастырю. Скорее всего перед нами дальнейшая эволюция пронии, когда она de facto превращается в наследственную собственность.

При перечислении владений, граничащих с виноградником, было упомянуто и общинное поле, что говорит о сохранении в XIII в. крестьянской общины, которую мы наблюдаем в XI в., а также свободных крестьян, упомянутых в хрисовуле Алексея I Комнина Льву Кефале³⁹⁷. Документ, таким образом, содержит важные сведения о париках, зависимых от прониара.

Обратимся к акту 1301 г. из архива монастыря Эсфигмену³⁹⁸. Вначале этому монастырю продают поле «по всей своей воле» люди Алексея Амнона: Мануил, а также Димитрий Гаитани и Константин Халки. Причем это поле, обозначенное в налоговых списках как владение Милона, который на самом деле уже не владел им, было уступлено монастырю с согласия Алексея Амнона. При продаже парики получили 35 иперпиров. Предварительно от поля отказался сосед, священник Георгий. Таким образом, были соблюдены право предпочтения и право парического держания. В качестве свидетелей выступают старцы деревни Георгий Демети и Константин Валлам. Похоже, парики, соблюдая все законы (право предпочтения и парическое право), могли свободно продавать земли общины. Но соблюдение парического права выражалось в том, что свое согласие на отчуждение земли давал и сам землевладелец-прониар, так как она была записана в кадастре за ним. В данном случае это выразилось в написании отдельного акта-дарственной Алексеем Амноном как собственником отчуждаемой земли³⁹⁹.

То, что Амнон был служилым прониаром, – вне всяких сомнений, так как он сам в дарственной называет себя «раб державного, святого, владычного царя Алексей Амнон» (ὁ δούλος του κραταιου και ἁγίου ἡμῶν αἰθήντου και βασιλεως Ἀλέξιος ὀ Ἀμνών)⁴⁰⁰. Можно Указать и на другие свидетельства. Так, он упомянут как служилый человек в практике монастыря Зографу⁴⁰¹. В данном акте Амнон вместе с Константином Цимпеасом как представитель власти разбирает спор, вспыхнувший в 1290 г. между Хиландарским монастырем и монастырем Зографу. Причем в этих актах Амнон назван прониаром Иериссы. Следовательно, уже тогда он был служилым землевладельцем. Поэтому следует признать, как представляется, неверным тезис Г. Острогорского о том, что ирония в XII-XIII вв. перестает быть служилой⁴⁰². На примере вышеуказанных актов мы видим как раз обратное.

Несомненно, парики, платящие подать прониару, в данном случае Алексею Амнону, являются не лично зависимыми от землевладельца, а поземельно-фискально, т. е. прикреплены к своему участку постольку, поскольку обязаны прониару налогами. Итак, перед нами классический вид пронии как права сбора налогов с определенной территории и попечения над ней. парики зависимы от прониара настолько, насколько они парики своего надела, с которого платят налоги какому-либо прониару, т. е. являются однотяглыми по формулировке у Податного устава, на что обратил внимание еще Б.А. Панченко⁴⁰³. Со своей стороны отметим, что при развитии прониарного землевладения сохранялась общинная структура, о чем свидетельствует то, что землю крестьяне продают монастырю сообща.

Наконец, в заключение обратимся еще к двум актам, в которых говорится о продажах недвижимости, совершенных в конце XIII в.

Один акт – это продажа монастырем Ватопедом в 1270 г. метоха в Фессалонике Зографскому монастырю⁴⁰⁴. Хотя в данном случае продажа смешивалась с благочестивым дарением, однако потребовался отказ от мeтoxa митрополита Фессалоники Иоанникия, имевшего право предпочтения на него по праву соседства. Только после этого монахи Ватопеда продают Зографу метох и передают все права владения на него. Далее идет следующее утверждение: монахи продают этот метох «с условием (курсив наш. – М. М.), чтобы строители его всячески были поминаемы в дальнейшем, а сама церковь имела всяческую любовь и попечение...».

Еще один акт: продажа Мануилом Легарой игумену Эсфигмена Исааку Кидонису и всей братии двухэтажного дома, находящегося в его собственности. Самое важное тут, как и в предыдущем акте, – следование праву предпочтения, так как Легара перед продажей «произвел разграничение с соседями». Только после этого Легара «без принуждения, законно, по доброй воле» продает этот дом и передает все права на него Эсфигмену⁴⁰⁵.

Как видим, даже знатные лица вынуждены были при продаже использовать это право, хотя в XIII в., по мнению Ю. Я. Вина, это право стало фактически привилегией знати⁴⁰⁶. Необходимо отметить, что продается именно частная собственность. Причем в акте Зографу метох продается с определенным условием, что предполагает связь продажи с «благочестивым дарением». В акте Эсфигмену, наоборот, знатное лицо продает свой дом в полную, безоговорочную собственность «по доброй воле и без принуждения».

Подведем некоторые итоги. В первую очередь следует отметить то обстоятельство, что афонские акты позволяют говорить о сохранении крестьянской общины во фракийском регионе в период XI-XIII вв. Кроме стремления императорской власти сохранить ее в качестве основной налоговой и военной структуры, на наш взгляд, не следует в данном случае исключать также местную специфику аграрно-правовых отношений, проявлявшуюся в силе общинных традиций крестьянского землевладения. Они заключались в сохранении общего владения угодьями и в малой роли личного крестьянского надела-парцеллы, что отразил материал афонских актов. На основании их анализа мы пришли к выводу, что преобладала не продажа крестьянами своих наделов, принадлежащих им на основе права полного распоряжения, а сделка между общиной и монастырем. То, что крестьянская община выступала в сделках с монастырем как правоспособное лицо, на наш взгляд, подтверждается тем обстоятельством, что продажа класм государством совершалась в этом регионе с учетом права их предпочтительной продажи именно общинам. Мы склонны предположить, что традиции общинного землевладения во Фракии связаны с сильным влиянием славянских аграрно-правовых отношений, которые, возможно, продолжали иметь место во Фракии в рассматриваемый период.

Что касается движения крупной земельной собственности, то анализ афонских актов периода X-XI вв. позволяет констатировать, что для этого периода характерна не продажа землевладельцами монастырю своих имений, а так называемое «благочестивое пожертвование» на «помин души». Кроме субъективных факторов (например, религиозности византийцев), безусловно, влиявших на данное обстоятельство, мы считаем, что не последнюю роль при этом играло и то, что знать, в основном происходившая из зажиточных общинников, стремилась таким образом обойти закон о предпочтении и сохранить право распоряжения своей недвижимостью путем вступления в монастырь в качестве монахов. Как мы могли видеть, византийское законодательство давало такое право поступающим в монастырь и делающим при этом вклад в него. Поэтому в афонских актах мы встречаем монахов, распоряжающихся своим имуществом.

С конца XI в. афонские документы позволяют говорить о существовании крупных земельных владений светских лиц; эти владения представляют собой в основном служилые пронии. Их византийские императоры передают представителям знати за службу, как правило, военную. В основе прониарнарной системы лежал податной иммунитет – экскуссия. Он выражался в освобождении прониара от определенных налогов и передаче права их взимания в свою пользу. Но право верховной юрисдикции на земли прониара принадлежало государству, на что указывают подтверждение привилегий императорскими хрисовулами и возможность их лишения за участие в бунтах против императора. Наиболее полную экскуссию, освобождение от всех налогов, получали монастыри. Таким образом, служилая прония – это условное владение. Государство контролировало и количество париков, зависимых от прониара. Они не были крепостными землевладельца, но являлись поземельно зависимыми и обязаны были ему налогами. Государство стремилось к тому, чтобы не допустить превращения пронии в наследственное владение, безусловную собственность. Поэтому оно контролировало процессы движения земель знатных лиц и лишало их иммунитета, если они переставали служить.

Но уже в XII–XIII вв. начинается процесс некоторого изменения положения прониаров. Их владения, de jure оставаясь условными, de facto стали превращаться в наследственные владения. Это видно уже из акта дарения Никифора Кефалы. Он дарит земли пронии монастырю именно как наследственную собственность. Особенно этот процесс начал развиваться в XIII в. с ослаблением центральной власти. Фактически прония стала превращаться в безусловное владение. Но юридически она продолжала оставаться именно служилым пожалованием. Такой порядок, при котором, с одной стороны, прония превращалась в безусловное владение, а с другой – прониар владел ею, пока находился на службе у государства, превращал этот вид собственности в очень непрочную структуру. И только монастыри сохраняли стабильное землевладение.

Не прекратила своего существования и община. Как свидетельствуют источники, в XII-XIII вв. существовала как свободная, так и зависимая община. Следовательно, крупные землевладельцы, получая земли в пронию, не стремились разрушать общинную структуру, а опирались на нее как на крепкую хозяйственную организацию.

Итак, спецификой фракийского землевладения можно считать силу крестьянской общины как основной хозяйственной единицы и относительно позднее появление крупного служилого землевладения – проний.

Аграрные отношения Фессалии и Эпира были объектом изучения византинистов⁴⁰⁷, однако вопрос о юридическом статусе крупной земельной собственности в этих регионах до сих пор остается дискуссионным. Это обстоятельство связано прежде всего с ограниченным кругом источников, отражающих аграрно-правовые отношения в Фессалии и Эпире. Документальный материал этих территорий представлен только XIII в. Прежде всего это дипломатарий двух южнофессалийских монастырей: Богородицы Макринитиссы и Иоанна Богослова Новой Петры⁴⁰⁸. Территория Эпира представлена материалом судебной деятельности Охридского синода и архиепископа Охрида Димитрия Хоматина⁴⁰⁹.

Уже после издания Ф. Миклошичем и И. Мюллером актов фессалийских монастырей русский византинист В.Г.Васильевский произвел анализ актового материала Макринитиссы и Новой Петры⁴¹⁰. По его мнению, эти документы позволяют говорить о тех же социально-экономических процессах в Фессалии, которые происходили и в других частях Византийской империи: росте крупного землевладения и закрепощении свободных крестьян-общинников. В. Г. Васильевский считал, что завоевание данных областей крестоносцами после 1204 г. только усугубило эти процессы⁴¹¹. Ф.И.Успенский, исследуя развитие крестьянского землевладения и прониарной системы в поздней Византии, уделял внимание также фессалийскому и эпирскому регионам⁴¹². Ссылаясь на акты Новой Петры и эпистолярные источники, исследователь полагал, что не следует переоценивать процесс закрепощения крестьян и развала свободной общины в XIII в. в Фессалии и Эпире, хотя на них в этот период, по распространенному тогда в науке мнению, усиливается наступление крупного светского и монастырского землевладения. Ученый связывал стойкость крестьянской общины в этих регионах с традициями славянских аграрно-правовых отношений – силой общинных структур в сельском хозяйстве и крепостью местных обычно-правовых отношений, выражавшихся в коллективном землепользовании. Напротив, Б. А. Панченко, специально исследовав кодексы фессалийских монастырей, определил, что для местного землевладения характерны наличие наследственной крестьянской собственности и отсутствие общинного землевладения. Он пришел к выводу, что в отличие от других регионов Византийской империи в Фессалии крестьянство было закрепощено⁴¹³.

В 20–40-х годах XX в. увеличивается число исследований, посвященных фессалийскому региону и Эпирскому деспотату. Среди них следует выделить статью И. И. Соколова о фессалийских архонтах в эпоху Палеологов и работу Д. Ангелова о поземельных отношениях в Эпирском деспотате, в которой он исследует специфику крестьянской собственности на основе анализа актов Охридского синода⁴¹⁴. В 50-х годах поземельными отношениями в Фессалии и Эпире с привлечением материалов монастырских архивохранилищ занимались Г. А. Острогорский, П. Каранис, А. П. Каждан и Б.Т. Горянов⁴¹⁵.

Из исследований по истории землевладения в данном регионе следует отметить труды Д. Николя о Эпирском деспотате и его экономике, а также работы А. Лайу об эпирской аристократии. Необходимо назвать также статьи Б. Ферьянчича о фамилии Мелиссинов и их владениях в Фессалии и работы Ю. Я. Вина, посвященные обычноправовым отношениям в аграрной экономике и социальным взаимоотношениям в регионе⁴¹⁶.

Определенная трудность изучения крупного фессалийского землевладения состоит в том, что исследователь связан временными рамками и поэтому не может наблюдать долговременный процесс развития крупного землевладения в данном регионе, ограничиваясь изучением только XIII в.

Упомянутые нами выше кодексы монастырей Макринитиссы и Новой Петры, как мы полагаем, позволяют изучить конкретную ситуацию с движением земельной собственности в Южной Фессалии. В отличие от кодексов малоазийских монастырей Богородицы Лемвиотиссы и Латрского монастыря, а также кодекса Патмосского монастыря рассматриваемые нами кодексы дошли до нас в обработанном виде и сохранили следы первоначальной редакции⁴¹⁷. Эти документы относятся к периоду 1245–1280 гг. и собраны по определенному, четко составленному плану:

№ 1–5 – хрисовулы и простагмы императора Михаила VIII Палеолога;

№ 6 – аргировул деспота Иоанна Палеолога;

№ 7–8 – грамоты местных деспотов из рода Дук;

№ 9–18 – патриаршие грамоты и постановления, синодальное и епископское постановление о правах обоих монастырей;

№ 19–24 – приказы севастократора, затем деспота Иоанна Палеолога о различных недвижимостях монастырей;

наконец, № 25–42 – частные акты, касающиеся метохов и угодий монастырей; в этом перечне выделяются акты покупки и продажи или подтверждения жителей сел Дрианувены и Велестина (№27–33).

Все эти акты так или иначе связаны с родовыми владениями семьи Мелиссинов, или Малиасинов, ктиторов монастыря.

Приступая к исследованию крупного землевладения в Фессалии, прежде всего охарактеризуем сложившуюся там ситуацию к середине XIII в. И. И. Соколов, анализируя фессалийский документальный материал, полагал, что возрождение греческой крупной собственности в этих землях началось с 1261 г., когда произошло изгнание латинян из Константинополя, и связывал это с возрождением эллинизма вообще⁴¹⁸. Нам представляется этот вывод не совсем верным. Актовый материал позволяет говорить о существовании наследственной собственности Малиасинов уже в первой половине XIII в. В распорядительной грамоте деспота Михаила II Ангела от 1246 г. относительно владений Константина Малиасина в Фессалии, где говорится о происхождении семьи и о приобретении ею богатств, есть упоминание собственности Малиасинов с конца XII в. и свидетельства о путях ее приобретения⁴¹⁹.

Актовый материал фессалийских монастырей свидетельствует о существовании в регионе крупной собственности вотчинного типа. К примеру, зять Михаила II Пинкерна Рауль, который титуловался «главой Великой Влахии», т.е. Фессалии, имел здесь земли⁴²⁰. Появляются крупные владения вотчины – апанажи, которые давались Эпирскими деспотами в собственность своим родственникам и близким людям. Дочь Михаила II, выйдя замуж за ахейского принца Гийома Виллардуэна, получила в приданое от отца территорию Лехонии близ Димитриады и различные земельные владения в других областях. Сын Михаила II Иоанн Ангел (будущий деспот Эпира в 1271–1296 гг.) также имел крупные вотчины в Фессалии. По-видимому, эти владения – апанажи – возникают в регионе в результате «расползания суверенитета», по выражению В. Т. Горянова, когда на территории бывшей Византийской империи после 1204 г. появляются независимые государства-владения и местных правителей становится невозможно контролировать из центра⁴²¹.

Кодекс Макринитиссы упоминает земли, находящиеся в ведении казны, которые раздавались в собственность служилым людям – прониарам⁴²². Государственный домен особенно увеличивается после 1261 г., когда Фессалия становится частью восстановленной Византийской империи. Об этом свидетельствует документ из кодекса Новой Петры 1271 г.⁴²³

Акты монастыря Макринитиссы помогут решить вопросы, касающиеся складывания владений Малиасинов и организации их управления. Монастырь был основан Константином Малиасином (Мелиссином) при участии епископа Димитриады, причем вскоре был признан последним независимым от епископской власти и подчинен Константином непосредственно Константинопольскому патриарху, т.е. стал ставропигиальным⁴²⁴. Константин, будучи ктитором Макринитиссы, в то же время был крупным земельным собственником. О его многочисленных владениях свидетельствует простагма Михаила II⁴²⁵. Отзываясь на просьбу Константина Малиасина, Эпирский деспот жалует ему и его роду право собственности над монастырем св. Иллариона у Альмиры со всеми его владениями (Ἀμπελὸνων, χωράφιων, κηπωροπεριβόλω, κάι πάντος ἐτεροῦ ἀνινήτου πράγματος). В простагме указывалось, что данный монастырь был родовым имением Малиасина, т. е. наследственной собственностью, что подтверждалось ранними документами. Но эта собственность была у него отнята за время латинского владычества в Альмире. Михаил И, освободив край от рыцарей, возвратил настоящим указом владения Константину Малиасину. Кроме того, монастырю св. Иллариона и его владениям был пожалован налоговый иммунитет, а позже деспот освободил его от уплаты акростиха в сумме 21 и 2/3 номисмы (Ἀκροστιχικά τελέσμα)⁴²⁶.

Указанный документ – единственный акт, составленный при жизни Константина Малиасина. В нем говорится, что он был женат на племяннице деспота Феодора Ангела и имел «большое богатство и весьма большое изобилие владений»⁴²⁷. Другие владения Константина упомянуты уже в актах, изданных после его смерти. Таков дарственный акт епископа Димитриады Михаила Панарета, упоминающий монастырь Пресвятой Богородицы Портарии в селе Дрианувены, которому Константин Малиасин предоставил достаточные средства «ради спасения своей души и вечного упоминания имени»⁴²⁸. В подтвердительном акте Синода Константинопольской церкви от 1272 г.⁴²⁹ относительно пустыни Расуса говорится о том, что данная обитель основана на землях Малиасинов и Константин Малиасин предоставил это место во владение монаху Иоанну. Затем игумен обители передал его в качестве метоха монастырю Макринитиссы⁴³⁰.

Итак, Константин Малиасин располагал довольно большим земельным массивом, что отмечается также в повелении (ὁρίσμος) Иоанна Палеолога от 1259 г. В нем говорится о владении Макринитиссой монастырем св. Иллариона с имением в 500 модиев, пожертвованным ему Константином «ради спасения души»⁴³¹. Эти земли, по-видимому, находились в полной наследственной собственности Малиасина, на что указывает замечание акта о свободе распоряжения этими землями. Воздвигнув монастырь Богородицы Макринитиссы, Константин Малиасин пожертвовал ему свои многочисленные имения и в дальнейшем заботился о приумножении имущественного состояния монастыря. Таким образом, в этих документах Константин Малиасин выступает в роли ктитора. Этим именем его называют многие документы, прежде всего повеление патриарха Арсения относительно утверждения ставропигии⁴³². При этом не указывается, что данное владение – родовая собственность Малиасина. Акт Св. Синода от 1272 г. называет Малиасинов ктиторами монастыря⁴³³, передавшими ему многочисленные имения.

Наконец, в этом ряду – хрисовул Михаила VIII, которым император подтвердил переход Макринитиссы в родовое владение сыну Константина, Николаю Малиасину, в силу того, что он также являлся ктитором⁴³⁴. Итак, титул ктитора был предоставлен Малиасинам церковью и подтвержден императором именно как «строителям и благоустроителям монастыря»⁴³⁵. Следовательно, перед нами типичный ктиторский монастырь, основателями которого были Константин Малиасин, который по византийским обычаям приобрел права на него, а также его сын Николай как «благодетель» и второй ктитор⁴³⁶.

Похожие ктиторские монастыри имелись и в других районах Фессалии. Таков монастырь Богоматери Милующей близ Фанария, основанный знатной женщиной, женой севастократора Иоанна Дуки, которому император Андроник II пожаловал экскуссию на все его владения⁴³⁷. Упомянутый хрисовул позволяет сделать вывод, что монастырь принадлежал непосредственно ктитору по праву собственности.

Теперь обратимся к юридическим аспектам владения Константином Малиасином монастырем Макринитиссы. Как известно, церковное право не представляет основателю монастыря прав собственности на его имущество, которое при освящении обители автоматически становится церковной собственностью (Res sacrae). П. Соколов, правда, полагает, что в связи с неразработанностью церковно-имущественного права в византийском законодательстве⁴³⁸ ктиторские монастыри фактически превращались в частные владения, т.е. право распоряжения имуществом, пожертвованным на обустройство монастыря, оставалось за первоначальным его собственником. А. П. Каждая относит собственность ктиторов на ктиторские монастыри к разряду условной собственности. Б.Т. Горянов, ссылаясь на исследование П. Соколова, считает, что власть ктиторов над основанными ими монастырями – это один из видов феодальной собственности, развивающейся в поздней Византии⁴³⁹ .

Проанализируем актовый материал. Мы могли видеть, что пожалования прав владения обителью Константину Малиасину подкрепляются тем основанием, что последний был ее ктитором. Но эти же документы говорят нам, что Макринитисса – родовая собственность семьи Малиасинов (γονική μονή). Так, аргировул деспота Никифора Ангела от 1266 г., который получил сын Константина, Николай Малиасин, и где перечисляются все владения Макринитиссы, утверждает названный монастырь наследственным владением Николая. Это же подтверждает хрисовул Михаила VIII (1267 г.)⁴⁴⁰, в котором Макринитисса также названа родовым монастырем Николая. Акт патриарха Иосифа (1272 г.) подтвердил просьбу Николая и Анны Малиасинов о предоставлении им права распоряжения имуществом Макринитиссы в силу того, что обитель является родовым владением семьи как ее ктиторов⁴⁴¹.

В частных актах монастыря, касающихся метохов Макринитиссы, также имеются свидетельства наследственного характера собственности Малиасинов на данный монастырь. 15 августа 1277 г. Феодосии, игумен небольшого монастыря Пресвете, дарит его в качестве метоха Макринитиссе, названной в данном документе «родовым монастырем Малиасинов» (εγάλη γονική μονή τοῦ πανευγεν-εστάτου Κομνηνοῦ τοῦ Μαλιασηνοῦ)⁴⁴².

Указанные свидетельства, на наш взгляд, позволяют характеризовать юридический статус Макринитиссы как наследственного владения Малиасинов. Эти свидетельства относятся прежде всего к Николаю Малиасину и его супруге Анне (урожденной Палеологине), которые были наследниками Константина в качестве ктиторов. Что касается самого Константина, то мы можем видеть, что «родовыми» в документах называются те владения, которые он пожертвовал на благоустройство обители Богородицы Скорого Призрения. Следовательно, официальные акты признают его собственником и распорядителем монастырских имуществ на основании его ктиторских прав, и Константин распоряжается монастырем как своей собственностью (например, передает по наследству).

Николай Малиасин, сын Константина, также в некоторых документах не просто упоминается в качестве наследственного собственника Макринитиссы, но и прямо называется ктитором. Так, например, упомянутый выше аргировул Никифора Ангела утверждает за Николаем монастырь, поскольку последний состоит его ктитором (τοῦ περιποθήτου ἐξαδέλφου της βασιλείας μου πανευγενεστάτου Κομνηνοῦ καί κτήτοπος τοῦ Μαλιασηνοῦ κύρου Νικολάου)⁴⁴³. В качестве ктитора Николай Малиасин выступает и в распоряжении деспота Иоанна Палеолога о пожалованиях монастырю нескольких метохов⁴⁴⁴. В недатированном хрисовуле Михаила VIII относительно земельных владений Макринитиссы и Новой Петры говорится, что Николай имеет все права на указанные монастыри и что они не могут быть отняты у него, поскольку он является их ктитором (αὐτοι καθα κτητοπες καί διεσκέψαντο καί διετάξαντο)⁴⁴⁵. Наконец, акт патриарха Арсения от 1256 г. довольно ясно указывает ктиторские права Николая как распорядителя: последний имеет право участвовать в избрании игумена, что представляет собой одно из основных прав ктитора монастыря⁴⁴⁶.

Такое на первый взгляд несоответствие терминологии в актовых материалах вызвало среди исследователей дискуссию о юридическом статусе монастыря⁴⁴⁷. Но в целом большинство исследователей согласились с выводом, что под вывеской ктиторского монастыря на самом деле скрывалась наследственная собственность Малиасинов. По нашему мнению, однако, нужно принять во внимание различие в толковании документов, когда в них говорится о владельческих правах Малиасинов на Макринитиссу. В отличие от патроната, трактующего право собственности расширительно, т.е. определяющего набор четко установленных прав распоряжения вещью в пользу патрона, ктиторское право трактует право собственности на церковное учреждение и, в частности, на монастыри отрицательно. Сущность ктиторства заключается в том, что оно ограничивает собственника в распоряжении имуществом, пожертвованным на устройство монастыря, превращая это имущество в модальную собственность. Взамен ктитору предоставляются определенные правомочия в отношении устроенной обители. В более широком значении ктиторское право основано на обязанности какого-либо лица построить и благоустроить церковное учреждение или же довести строительство до конца, если оно уже начато⁴⁴⁸. При этом титул и права ктитора могло получить также лицо, которое внесло свою лепту в дело устроения богоугодного заведения⁴⁴⁹.

Мы видели из актового материала, что Константин Малиасин считался ктитором монастыря Макринитиссы «как его строитель и украшатель». Этот титул признают за ним как документы, вышедшие из церковного ведомства, так и императорские хрисовулы. Но и его сын Николай Малиасин, как явствует из источников, был признан таковым, поскольку был причастен к устроению монастыря не только через построение Новой Петры, но и благодаря своим вкладам в монастырь Макринитиссы. Об этом свидетельствуют Синодальное постановление относительно владений Макринитиссы от 1272 г. и грамота патриарха Иосифа того же года, в которых приводится перечень имуществ, которые Николай пожертвовал обители. Мероприятия Николая в пользу монастыря отмечены и в аргировуле деспота Никифора Ангела.

Вместе с тем анализ актового материала позволяет говорить о том, что местные обычаи, существовавшие в Фессалии в XIII в., по-видимому, повлияли на аграрно-правовые отношения, организацию крупного землевладения, и в том числе на тот факт, что ктиторы могли полностью распоряжаться собственностью построенных ими монастырей. По нашему мнению, документы фессалийских монастырей позволяют утверждать, что ктитор, вопреки церковным канонам и государственному законодательству, продолжал сохранять полное право распоряжения пожертвованным имуществом. Причем мы видим, что как государство, так и церковь санкционируют такое положение дел, утверждая право Малиасинов передавать монастырь и принадлежащее ему имущество по наследству. Аргументом при этом служили те соображения, что монастырь в силу его устройства является собственностью семьи Малиасинов именно на основании их ктиторства. Следовательно, в данном случае, по нашему мнению, можно говорить, что если собственность Малиасинов, пожертвованная на устроение монастыря, была родовой собственностью Малиасинов, то и сам монастырь признавался «как бы» наследственной собственностью семьи, изъятой из подчинения местного епископа, и по просьбе Константина Малиасина перешел в подчинение патриарху, т. е. стал ставропигиальным.

Данное предположение может быть подтверждено актовым материалом, в котором указываются пожалования метохов монастырю Макринитиссы. Выше было сказано об одном из пожалований – о пожаловании монастыря кир Иллариона, что было подтверждено простагмой деспота Михаила II (1246 г.) вместе с освобождением этого метоха от уплаты поземельной подати⁴⁵⁰. Пожалование передавало метох в полную собственность Макринитиссе. В это время войска никейского императора Иоанна III Ватаца разгромили Фессалоникийскую империю и овладели большей частью Фессалии. Но, видимо, южная часть оставалась в руках эпирского деспота. В указанной грамоте говорится, что Михаил II всегда был расположен к монастырю кир Иллариона и с радостью согласился на просьбу относительно этого монастыря, с которой обратился к нему его возлюбленный зять Константин Малиасин: «Когда высокая рука Божья помогла нам выгнать из нашей области грекопожирательное племя латинян и присоединить к ней данническую область города Альмира, к которой принадлежал и сей монастырь, то возлюбленный наш зять, к которому монастырь поступил в заведование от нашей царицы, просил освободить его от всяческих даней и повинностей. Мы на это согласились и повелели, чтобы монастырь кир Иллариона именовался теперь монастырем Константина Комнина Малиасина, а после него пусть перейдет к его сыну Николаю, и пусть это будет наградой за военные заслуги, оказанные Константином Ромейской земле». Итак, мы видим Константина Малиасина в роли харистикарного собственника монастыря, который был пожалован ему деспотом «в награду» за военные услуги. Сам Малиасин в результате приобрел право безгранично им распоряжаться⁴⁵¹.

В 1259 г. Михаил VIII Палеолог отправил в Европу своего брата Иоанна, который сначала завоевал большую часть Фессалии. К этому периоду относится документ, подтверждающий власть монастыря Макринитиссы над метохом Иллариона. В нем говорится, что сами эпирские деспоты отобрали его у монахов Макринитиссы вместе с землей в 500 модиев, пожалованной монастырю Константином Малиасином. Теперь же, по просьбе монахов Макринитиссы, Иоанн Палеолог снова возвращает метох обители⁴⁵². Окончательно закрепляется он за Макринитиссой и за Малиасинами как его ктиторами по аргировулу Никифора Ангела от 1266 г., когда Фессалия становится частью восстановленной Византийской империи. В 1268 г. метох освобождается Иоанном Палеологом от ежегодной подати в 22 и 2/3 иперпира⁴⁵³.

По нашему мнению, проблемы с метохом кир Иллариона и собственностью на него следует увязать с общей политической ситуацией, сложившейся в Фессалии, которую описывает Пахимер. В 1260 г. Иоанн Палеолог, посланный в Фессалию, был разбит войсками эпирского деспота Михаила II при Трикорифе, а сам Иоанн взят в плен. На короткое время южная Фессалия снова подчинилась Эпиру. Но в 1263 и 1264 гг. освобожденный из плена Иоанн Палеолог вновь был послан в Фессалию Михаилом VIII, который к тому времени сумел захватить Константинополь. В 1265 г. эпирский деспот окончательно покоряется и приносит присягу на верность императору⁴⁵⁴. Сын Михаила II Никифор Ангел вводится в сан деспота. Видимо, во время этой борьбы Николай Малиасин становится подданным Михаила VIII и получает от Иоанна Палеолога привилегии в его владениях, а от самого императора – дополнительные владения, о чем будет сказано ниже.

В аргировуле Иоанна Палеолога от 1268 г. упомянуты и другие приобретения Николая Малиасина для монастыря Макринитиссы. Первым был метох св. Онуфрия с приписанными к нему париками и угодьями, несколькими усадьбами и пашнями, лежащими вне перечисленных здесь имений. Этот метох был передан монастырю Макринитиссе грамотой патриарха Арсения (1256 г.)⁴⁵⁵. Другим метохом стал монастырь св. Димитрия. В указе Иоанна Палеолога от 1268 г. говорится, что ранее монастырь Макринитиссы владел селом Грипа, верхним и нижним, с прикрепленными к нему париками (шесть участков) и угодьями⁴⁵⁶. Но эта земля была залита болотом, и потому монахи Макринитиссы выпросили себе взамен монастырь св. Димитрия в селе Мегали, принадлежавший кесарю Комнину Стратигопулу. С согласия ктитора данный монастырь был присоединен к Макринитиссе в качестве метоха, а Стратигопул выдал подтвердительную грамоту на новый метох, в которой отказывался от владения им⁴⁵⁷. В этом акте кесарь Стратигопул, как и Николай Малиасин, выступает крупным земельным собственником, которому принадлежат монастырь св. Димитрия и его владения на правах полной собственности.

Еще одним владением, перешедшим к Макринитиссе, было село Капрена, оцененное в 50 иперпиров и пожалованное Иоанном Палеологом в 1270 г. с освобождением от уплаты в казну перечисленных податей и повинностей⁴⁵⁸. Интересно, что в документе упоминается о том, что у Палеолога имение в свое время выпросили братья Христофор и Папаникопул Циконы. Теперь Иоанн Палеолог делает предписание некоему Алексею Кавалларию передать имение Макринитиссе. Причем по указу того же Иоанна в 1270 г. братьям Циконам взамен было дано равноценное имущество⁴⁵⁹. По нашему мнению, в данном случае речь идет о договоре обмена, причем два вышеупомянутых лица выступают в качестве собственников участка, который передается монастырю. Но поскольку они не были такими крупными землевладельцами, как Стратигопул, подтверждения сделки не потребовалось.

В 70-х годах к монастырю Макринитиссе перешло и родовое имение Малиасинов при селе Расусе⁴⁶⁰. Наконец, последним метохом монастыря, упомянутым в аргировулле Палеолога, был монастырь Харемна у подножия горы Киссава. Его отдает Макринитиссе в качестве метоха монах Феодосий, игумен этого монастыря, вместе с тремя париками, платящими в казну телос в 4 иперпира, четырьмя волами и прочим инвентарем. Данный акт, таким образом, также касается сделки по поводу частной собственности.

Все указанные имения, перечисленные в хрисовуле Михаила VIII от 1272 г.⁴⁶¹ и грамоте патриарха Иосифа того же года⁴⁶², закрепляются за монастырем Макринитиссой и за его ктитором Николаем Малиасином. Причем хрисовул утверждает за Малиасином все земельные угодья и освобождает приписанных к монастырю париков от уплаты некоторых налогов. Все это, по нашему мнению, свидетельствует о непосредственной собственности Малиасинов на монастырь, монастырское имущество и угодья, которые были к нему приписаны.

Теперь обратимся к кодексу монастыря св. Иоанна Предтечи Новой Петры. В отличие от Макринитиссы, которая дала Николаю Малиасину титул ктитора не в силу основания этого монастыря, а в силу его благоустройства, Новая Петра была отстроена при непосредственном участии Николая и его жены Анны. Указ Михаила VIII Палеолога гласит, что Новая Петра была построена Анной Малиасиной, урожденной Палеологиной, и изначально представляла собой женский монастырь⁴⁶³. В этом указе за Малиасинами признается ктиторство, что подтверждается актом патриарха Иосифа⁴⁶⁴. Несколько позже монастырь Новая Петра объединился с Макринитиссой, что было подтверждено императорским хрисовулом⁴⁶⁵ и актом патриарха Иосифа⁴⁶⁶.

Епископ Димитриады Михаил Панарет особым актом подтвердил независимость монастыря Новая Петра от епархиальных властей и подчинение его непосредственно патриарху Константинопольскому⁴⁶⁷.

Рассмотренные нами акты позволяют отнести и монастырь Новая Петра к разряду ктиторских, а семья Малиасинов в данном случае выступает в качестве распорядительницы монастырским имуществом. Последний тезис может быть подтвержден многочисленными актами пожалований земельных владений этому монастырю епископом Михаилом Панаретом, в которых не только говорится, что обитель принадлежит Малиасинам на правах ктиторства, но также имеются указания на то, что все сделки с монастырем заключались через Николая и Анну Малиасинов⁴⁶⁸. А простагма императора Михаила VIII прямо называет Новую Петру их родовым монастырем в силу права основателей. Таким образом, и тут мы видим, что ктиторское право в его конкретном проявлении переходит в право наследственное на владение монастырем. Как и Макринитисса, Новая Петра признается владением знатной семьи именно в силу ктиторского права, которое предусматривает также право ктитора распоряжаться собственностью, пожалованной на устройство данного монастыря. На деле в данном случае Малиасины остались фактическими владельцами монастырей.

Анализ актового материала позволяет проследить рост имущества Новой Петры. Таковое имущество упоминается уже в жалованной грамоте Михаила VIII от 1274 г. Это прежде всего участки в селах Дрианувена и Велестин. Из-за некоторых участков начались тяжбы с местными землевладельцами. Село Дрианувена было пожаловано в наследственную собственность Николаю Малиасину, о чем говорит акт продажи земли из этого села Михаилом Архонтицем в 1271 г.⁴⁶⁹ Видимо, это связано с завоеванием Южной Фессалии Михаилом VIII Палеологом и переходом Николая на сторону императора в конце 60-х годов. В самом селе Новая Петра имела три метоха: Портарея, Палиропат и Исихастирион. Все они были подарены обители в полную, неотчуждаемую собственность епископом Михаилом Панаретом. При этом даритель также называет Малиасинов ктиторами обители.

Первые два метоха подарены епископом в 1272 г.⁴⁷⁰, и это впоследствии было закреплено простагмой Михаила VIII⁴⁷¹, а также грамотой патриарха Иосифа⁴⁷² с освобождением от платежей в казну. Метох Исохастирион подарен монастырю в 1280 г.⁴⁷³ Исходя из анализа этих дарственных, все метохи переходят именно в полную собственность монастырей, и Малиасины как их ктиторы могут ими полностью распоряжаться, что подтверждается и жалованными грамотами Михаила VIII⁴⁷⁴. При пожаловании Портареи Михаил Панарет передает Новой Петре также приписанных к метоху париков (влахов и иных), а в другом случае оставляет пятерых париков себе в пожизненное владение⁴⁷⁵. В данном случае документ отчетливо показывает нам, что местный епископ распоряжается церковной собственностью как частный собственник.

Несколько позже епископ Михаил Панарет пожаловал Новой Петре два заброшенных монастыря: Мегалоген и Ксилопу. Первый жалуется вместе с семьей парика⁴⁷⁶. Затем епископ дарит монастырю церковь Кукура с садом и пашней⁴⁷⁷ и место под водяную мельницу в селе Велестин⁴⁷⁸. Согласно этим документам все пожалования совершаются в полную собственность монастыря, и если при этом происходят дарения париков (только с землей), они переходят в собственность обители.

Императорским и патриаршим пожалованием к Новой Петре перешла также ферма Врастов⁴⁷⁹. Из-за нее в 1277 г. у монастыря возник судебный процесс с протоновелиссимом Мармарой, которой получил в пронию принадлежащее ему, но юридически самостоятельное село Триново. Обе стороны явились в 1277 г. на суд пинкерны Рауля, «главы Великой Влахии», т. е. Фессалии⁴⁸⁰, родственника Михаила VIII⁴⁸¹. Монахи жаловались, что Мармара взимает десятину с монастырской земли в ферме Врастов, хотя она не принадлежит ему, а принадлежит Новой Петре в силу пожалования. Мармара, напротив, исходил в своих притязаниях из того, что Враста принадлежит ему, поскольку ферма входит в пожалованный ему округ Триново. Но Рауль, рассмотрев жалованные грамоты, присудил ферму монастырю и постановил, чтобы Мармара вернул захваченную десятину.

Анализ этого акта позволяет говорить о существовании в Фессалии поместий на основе пронии. И протоновелиссим Мармара был прониаром. Это свидетельствует о том, что при Михаиле VIII в Фессалии были казенные земли, которые раздавались в пронию за службу, прежде всего военную⁴⁸². Это также подтверждает наш тезис, высказанный выше, об умножении в районе Фессалии при Михаиле VIII земель, раздаваемых знатным византийским военачальникам. По нашему мнению, данное обстоятельство можно связать с общеимперской ситуацией, сложившейся при ранних Палеологах, заключающейся в расширении прониарных владений.

Один из интереснейших актов кодекса Новой Петры – купчая Михаила Архонтицы. Этот документ вызвал длительную дискуссию в историографии. В нем говорится о крестьянской собственности в Фессалии в XIII в.⁴⁸³ Нам интересно рассмотреть документ с точки зрения сделки крестьян с крупным земельным собственником, каковым был Николай Малиасин. Сделка состояла в следующем. Поскольку монастырь Новая Петра был построен в селе Дрианувена на участке Михаила Архонтицы, Михаил и его жена, а также все его семейство решают продать этот участок (στάσις) Малиасинам, причем добровольно и не по принуждению. Акт добровольности особенно подчеркивается в сделке.

Документ составлен по всей форме купли-продажи, но в нем указано, что сами покупщики, т. е. Малиасины, являются господами продавца⁴⁸⁴. При основании Новой Петры на территории Дрианувены (ἐντῷθέματι) Николай Малиасин избрал для него место, названное Архонтицы (ἐν τῷ τόπιῳ ἐπιλεγομένω τόυ Αρχοντίξης) из-за его уединенности. Причем ктитор нашел Михаила Архонтица с семьей владеющими уже много лет двором или усадьбой названного имения, которая также названа усадьбой Архонтицы. От нее семья не имела никакого дохода. Сам Михаил утверждал, что Малиасины могли бы взять эту землю «как наши господа и владыки» (ὡς κύπιοι καί δεσπόται ἡμῶν), так как государем и царем им была пожалована территория Дрианувены в их родовое наследственное владение. Но, «будучи справедливыми и христолюбивыми, супруги Малиасины согласились выкупить у Архонтицы его землю как чужие и пришлые. По первому их желанию семья Архонтицев собрала всех лучших людей (ἔποικοι) Арианувены: священников, монахов и светских, и по рассмотрению дела решили продать участок (στάσις) за 12 иперпиров в полную неотъемлемую собственность Малиасинов, причем этот участок был свободен от всякой подати и заключал в себе землю горную, долинную и пастбищную, воду для мельницы, пахотные поля, фруктовые деревья и небольшой виноградник. Все эти угодья, или доходные статьи, принадлежали Архонтицам искони. Состоявшаяся продажа передавала все права собственности Малиасинам, и Михаил Архонтица через дарственную объявлял, что его семья и близкие навсегда становятся чуждыми прав на этот двор.

Ф. И. Успенский полагал, что семья Архонтицев являлась париками Николая Малиасина⁴⁸⁵. Изучая акт продажи, исследователь заметил, что для сделки потребовалось решение схода. На основании этого он пришел к выводу, что крестьяне жили общинно, и эта община была под парикией Малиасинов. И. И. Соколов считал, что крестьяне Дрианувены, в том числе Архонтицев, были париками пронии Малиасинов⁴⁸⁶. Основанием для этого вывода послужило то, что, во-первых, Николай вынужден купить землю у Михаила Архонтицы, во-вторых, семья Архонтицев названа эпиками, т. е., по мнению И. И. Соколова, свободными собственниками, и, в-третьих, в других актах нет упоминания о собственности Малиасинов над Дрианувеной. Б. А. Панченко, напротив, приходит к выводу, что Архонтица и его семья были собственниками парического надела на основе права частной собственности⁴⁸⁷.

По нашему мнению, село Дрианувена находилось в полной собственности Малиасинов, поскольку именно на это указывает акт продажи. Михаил Архонтица говорит, что село было пожаловано в собственность Николая Малиасина императором. Ссылка же И. И. Соколова на термин «эпики» еще не означает, что Архонтицы были независимыми крестьянами, поскольку Ф. И. Успенский доказал, что эпики суть наследственные собственники земельного общинного надела, в противоположность парикам, держащим чужую землю, и этот термин не связан с понятием юридической свободы⁴⁸⁸. Для подтверждения нашего тезиса необходимо рассмотреть акт, непосредственно связанный с вышеуказанной купчей. Этим актом был приговор крестьян Дрианувены о переложении подати с бывшего участка Архонтицы⁴⁸⁹.

Акт дошел без подписей свидетелей, опущенных редактором кодекса. Видимо, он был подписан всеми жителями села, поскольку исходил от «всех эпиков». Документ озаглавлен как «платежное письменное обязательство» (κατα θετική ἐνυπόγραφος γραφή) доставлен акт епископом Димитриады Михаилом Панаретом, который принимал посильное участие в строительстве монастыря Новой Петры. Акт носит частный характер, поскольку нет следов участия в сделке чиновников центральной или провинциальной администрации. Источник обязательства – свободная воля крестьян, его выдавших и подписавших. Документ начинается словами: «Все мы, крестьяне (ἔποικοι) села Дрианувены, общим советом и решением, (курсив наш.– М.М.), подписавшись вначале, составили настоящий акт, со всеми нашими наследниками». Эти слова указывают на то, что акт совместный. Б. А. Панченко считал, что на основе этого акта нельзя говорить о следах общинной организации. Документ же представляет собой просто совместный приговор крестьян-собственников⁴⁹⁰. Но Ф.И.Успенский справедливо показал, что сам совместный приговор, как он дошел до нас в этом акте, указывает на сохранение общинных отношений, поскольку крестьяне «общим советом» раскладывают налоги между собой⁴⁹¹. Соответственно эпики, обозначенные в данном документе, являются крестьянами-общинниками. Г. Острогорский на основе исследования данного акта пришел к выводу о сохранении общинной организации крестьянства и на вотчинных землях. Этот тезис поддержали Б.Т. Горянов, а чуть позже и Б. Ферьянчич, специально изучавший землевладение Малиасинов.

Мотивом добровольности акта служит любовь крестьян дрианувитов, которую они питали к ктиторам Новой Петры, супругам Малиасинам, владельцам села, «за честь, руководство и благодеяния, которые они имеют ежедневно». В этой фразе проявляется сеньориальная власть Малиасинов над дрианувитами, которая заключалась в управлении (ὀικονομία) и патронате (προνοία) в отношении к своим парикам. Но в акте выступает мотив добровольности обязательств. Зная, что ктиторы монастыря Новой Петры пожелали выкупить весь двор Михаила Архонтицы, которым он владел много лет, со всеми угодьями, перечисленными в его запродажном акте, и, зная, что на означенном дворе лежала ежегодная подать в 2 иперпира и 8 коккиев, «все мы, вышеуказанные крестьяне Дрианувены, рассудили, чтобы эта подать не лежала на дворе, выкупленном для монастыря». Для выполнения своей доброй воли они и составили добровольный и бесповоротный платежный акт, или запись, по которой взяли на себя означенную подать и приложили ее к своим собственным акростихам, чтобы она платилась по силе каждого из составивших акт крестьян. Монастырь же должен владеть стасыо беспошлинно⁴⁹².

Позволим себе согласиться с мнением Ф. И. Успенского, что перед нами именно договор крестьян-общинников по поводу новой раскладки налогов⁴⁹³. Уже Податной устав X в. постановил, чтобы община сама раскладывала подати по акростихам, учитывая возможности крестьян-общинников. С учетом этого на основании приговора крестьян Дрианувены можно говорить о сохранении общинного землевладения на землях крупных вотчинников. Г. А. Острогорский и Б. Ферьянчич показали на основании анализа данного акта, что общинные отношения проявляются здесь уже в том, что для перераскладки налогового бремени необходимо было собрать всех крестьян-совладельцев села Дрианувены, являвшихся париками Малиасинов⁴⁹⁴.

Итак, рассмотренные документы позволяют сделать вывод, что в Фессалии вотчинное землевладение не вытесняло в XIII в. крестьянской общины личной парикией. Скорее наоборот, крупные земельные собственники стремилась поддерживать ее в качестве хозяйственной единицы. Акт продажи стасей Михаилом Архонтицей и приговор крестьян Дрианувены позволяют говорить о сохранении традиций общинного землевладения и при парикии. В этом отношении становится понятной продажа Михаилом Архонтицем своего надела семье Малиасинов, даже притом, что этот надел находился под парикией. Б. А. Панченко и И. Карайаннопулос считают, что Михаил продает свой участок в силу того, что является частным собственником⁴⁹⁵. Карайаннопулос даже полагает при этом, что Михаил Архонтица был свободным крестьянином. Но сам акт продажи говорит в пользу того, что он парик Николая Малиасина. Г. Острогорский справедливо показывает, что Михаил продал свою землю Малиасинам на основе парического права. Но из данного тезиса еще не ясно, какова юридическая сущность этого права. Мы полагаем, что следует говорить о проявлении 30-летнего права давности владения недвижимостью, после которого всякая земля, в том числе парический надел, переходила в собственность фактического владельца,⁴⁹⁶. Представленные акты свидетельствуют об уважении этого права и со стороны вотчинников, т.е. Малиасинов. Мы видели, что Михаил Архонтица был присельником – париком, но издавна владел своим наделом. Нельзя ли предположить, что в силу долгого владения он превратил свое держание в наследственный надел?

Для подтверждения тезиса можно сослаться на «распоряжение» магистра Косьмы X в., в котором говорится о перераспределении земли в крестьянской общине⁴⁹⁷. Магистр прямо указывает на 30-летнюю давность как на причину, по которой крестьянин мог владеть своим наделом как наследственный собственник. Документы фессалийских монастырей позволяют говорить, что такое право, имеющее свои корни в традициях крестьянского землевладения и узаконенное новеллами X в., продолжало действовать и в Фессалии XIII в. На право давности владения, как мы видели, ссылался и Мармара при своих притязаниях на ферму Враст.

Кодекс Новой Петры дает нам и другие акты продажи крестьянами-собственниками своих участков в селах Дрианувена и Велестин. Одновременно с продажей Михаилом Архонтицей другой участок в Дрианувене Николаю Малиасину продает Зоя, вдова Сиропула⁴⁹⁸. В этом акте не говорится, что Николай был господином Зои. Проданная собственность переходит к Николаю без подати, причем мотивом продажи служит бедственное положение продающей. Зоя устанавливает полное и неотъемлемое право владения участком новым собственником, продав его за цену в 2 или 3 раза ниже номинальной стоимости. Зоя при этом выговаривает себе право быть принятой в число монахинь Новой Петры. Проданный двор состоял из нескольких участков: виноградника и принадлежавших ему ἀμτιελοχωράφιον и огорода, трех полос в местности дворцовой (έν τῶ τοπσθέσια τῶν Παλατίων), пахотного поля в местности Плоского Камня, двух виноградников в селе Дрианувена рядом с соседними долями, одной смоковницы по соседству со Скарпангелом, Двух домов, в которых жила сама Зоя. Итак, это была продажа наследственной собственности.

В селе Велестин состоялось также несколько продаж. Анна, жена Михаила Мартина, с мужем и детьми, общим согласием и решением продала свой наследственный виноградник, лежавший по соседству с долей ее брата, величиной в 1 околотинарий алмирский за 10 иперпиров в полную собственность Николая Малиасина, свободную от казенной подати. Мотивом опять-таки стала нищета продавцов⁴⁹⁹.

Брат Анны, Николай Варда, продал и свою долю, также величиной в 1 околотинарий за ту же цену⁵⁰⁰. Его участок был свободен от податей. Монахи монастыря св. Георгия Каналиона в Велестине продали, после долгих просьб, виноградник в 2 околотинария за 15 иперпиров⁵⁰¹. Братья Константин и Иоанн Кацидоны продали свои виноградники Николаю Малиасину как своему господину⁵⁰². Первый продал насаженный, им виноградник, находясь в совершенной нужде и желая купить рабочего вола. Характерна запись, согласно которой Николай Малиасин может, как господин Константина Кацидона, купить его надел, пользуясь правом преимущественной покупки. Это типичный пример действия права предпочтительной покупки господином надела своего парика. Все вышеуказанные покупки Николая Малиасина подтверждаются хрисовулом 1274 г.⁵⁰³

Итак, рассмотренные нами материалы дают возможность сделать некоторые выводы относительно крупного землевладения в Фессалии. Документы фессалийских монастырей характеризуют нам состояние крупной земельной собственности знатной фамилии Малиасинов. Она владеет большими земельными владениями на основе наследственной собственности. В рассмотренных нами актах имеется упоминание других крупных землевладельцев данного региона, например, протоновелиссима Мармары и кесаря Стратигопула. Анализ актового материала позволяет утверждать, что в Фессалии в XIII в. существовала крупная вотчинная собственность, как монастырская, так и светская. Причем светские землевладельцы были собственниками и ктиторских монастырей, как это показывает пример тех же Малиасинов. Само право ктитора в данном случае фактически было расширено, и Малиасины стали наследственными собственниками построенных ими монастырей.

Дипломатарии фессалийских монастырей позволяют говорить о существовании прониарных владений в Фессалии, которые давались за службу из императорских земель, фонд которых несколько увеличился после завоевания региона войсками Михаила VIII. В то же время в Фессалии продолжает существовать общинное крестьянское землевладение, которое не сумела разрушить индивидуальная парикия. На наш взгляд, это объясняется тем, что сами крупные вотчинники продолжают поддерживать обычаи общинного землевладения, что выражается в сохранении права давности владения и предпочтительного отчуждения.

О развитии на территории Фессалии крупного сеньориального землевладения и вассальных отношений к концу XIII в. свидетельствует акт в отношении привилегий, данных владыкой Фессалии Михаилом Гаврилопулом в 1295 г. жителям крепости Фанари. Сам акт называется «клятвенной грамотой» (ὀρκομωτίκόν γράμμα), и суть его состоит в том, что Гаврилопул исполняет просьбу фанариотов освободить их от всякой службы, кроме военной, а равно не поселять на землях фанариотов – ни албанцев, ни других, за исключением тех, кто живет по хрисовулу и царскому указу на этих землях: «Равно и все местные (жители) пусть несут службу стратиотов в крепости Фанари, а не в другом месте. Пусть они владеют и тем, что они имеют в Дорице, и в других местах, и чем пользуются по грамоте императорского хрисовула и распоряжению эпарха»⁵⁰⁴. Далее Гаврилопул клятвенно подтверждает, что не будет требовать никакой другой службы от фанариотов и освобождает их от различных поборов. В отношении же судебных полномочий фанариоты будут впредь судиться только перед своими архонтами.

Таким образом, перед нами освободительная грамота, предоставляющая стратиотам и архонтам Фанари освобождение от различных повинностей за несение военной службы. Но эта грамота выдается провинциальным чиновником не от лица императора, а от себя лично. В этом можно усматривать перенос функций публичного управления на частное управление, что связано с феодализацией власти в Византии после IV крестового похода. Это проявляется и в конкретных вассально-сеньориалытых отношениях Гаврилопула и архонтов Фанари.

От Эпирского деспотата до нас дошло еще меньше документов, чем от Фессалии. Не сохранилось ни императорских хрисовулов, ни указов деспотов, ни частноправовых актов, которые свидетельствовали бы об организации крупной земельной собственности. Некоторые сведения содержатся только в корреспонденции архиепископа Охрида Димитрия Хоматина и в судебных документах охридского синода⁵⁰⁵. Но эти документы относятся исключительно к середине XIII в. Это доказывает, что и для территории Фессалии, и для Эпирского деспотата документальный материал исчерпывается очень небольшим количеством актов, которые относятся к ограниченному временному промежутку. Все это позволило наметить только основные аспекты развития крупного эпирского землевладения.

При изучении аграрно-правовых отношений эпирского региона следует учитывать те факторы, которые могли косвенно влиять на них. Д. Николь, исследуя причины возникновения независимого эпирского государства, подтверждает тезис о косвенном влиянии на данный процесс географических условий данного региона⁵⁰⁶. Это неровный ландшафт, горная местность, малое количество плодородной почвы. Данные обстоятельства могли быть помехой при возникновении крупных латифундий. Ю. Я. Вин указывает также на тот факт, что эпирские территории были удалены от центральных областей империи⁵⁰⁷. Все это исследователь связывает с распространением обычноправовых отношений в Эпире и прилегающих к нему землях, проникающих в среду эпирской знати, что и следует из анализа корреспонденции Димитрия Хоматина.

Основным источником по изучению аграрно-правовых отношений в Эпирском деспотате являются, как мы уже упоминали, акты Охридской архиепископии и канонические толкования архиепископа Охридского Димитрия Хоматина. Эти источники имеют важное значение для изучения крупного землевладения в областях, на которые распространялась каноническая власть охридского архиепископа. Все акты относятся к периоду первой половины XIII в. Дополнительный материал дают также письма архиепископа Навпакта Иоанна Апокавка⁵⁰⁸.

Акты охридской архиепископии говорят нам главным образом о мелких и средних землевладельцах. Это документы, в которых рассматриваются судебные процессы по искам жителей крепости Керкиры⁵⁰⁹. При их анализе обращает на себя внимание, что ссылка судьи в некоторых случаях идет на «Василики», а в некоторых – на некодифицированное право, т. е. на новеллы македонских императоров X в., касающиеся права предпочтительного отчуждения недвижимости. Проследим это на конкретных примерах.

Документы, исходящие из эпирского региона, в которых речь идет об имущественных тяжбах, свидетельствуют о том, что крестьяне, требуя защиты своих владельческих прав, обращаются в церковный суд и даже в Охридский синод. Это, по-видимому, свидетельствует о праве полного распоряжения своей собственностью эпирскими крестьянами. Наибольшее число дел, поступающих на рассмотрение Охридского синода и Димитрия Хоматина, судя по источникам, представляют собой тяжбы, связанные с наследственным правом. Это дает возможность считать собственность, о которой идет речь, наследственным владением⁵¹⁰.

Из документа охридского архиепископа №31 следует, что два брата – Сергий и Никифор, жители Керкиры, будучи мелкими земельными собственниками, выступают в суде архиепископа против своего родственника, захватившего их наделы⁵¹¹. При этом они ссылаются на свое право предпочтительного приобретения недвижимости. При рассмотрении дела судья ссылается на соответствующие статьи «Василик», которые устанавливают право предпочтения ближайших родственников перед дальними при наследовании имущества по закону.

Изучаемые документы позволяют говорить также о том, что крестьяне, участвующие в процессах, свободно дарят и продают свои наделы. Это указывает, по нашему мнению, на их юридическую свободу. Они являлись частными собственниками своих наделов. Так, акт №24 свидетельствует, что селянин Цец из Скопье совершил дар в пользу монастыря по случаю смерти матери. Источник позволяет утверждать, что дар был совершен свободно и без принуждения⁵¹².

Актовый материал Эпира, в котором речь идет о крестьянской собственности, был проанализирован Д. Ангеловым, показавшим, что крестьяне владели наследственными наделами. Ю.Я. Вин на основе изучения частных сделок рассматривал функционирование в Эпире права преимущественного отчуждения собственности при наследовании⁵¹³. Эти исследования продемонстрировали, что документальный материал свидетельствует о большом распространении в регионе права протимисиса, которое было связано с большой ролью родовой собственности.

Со своей стороны, хочется подчеркнуть, что в актах речь идет в основном о крестьянской собственности. Поэтому дополнительный интерес может представлять один из любопытнейших документов, хранящийся в Рукописном отделе Российской национальной библиотеки, являющий собой купчую из города Диррахия, датированную 1246 г.⁵¹⁴ Это акт купли-продажи, составленный знатными лицами и характеризующий юридическое положение крупной земельной собственности в районе Диррахия. Единственная публикация акта принадлежит И. П. Медведеву, который считает его типичным для Византии актом купли-продажи⁵¹⁵. Суть сделки такова: некий Иоанн, зять умершего врача Иоанна Скины, продает знатному человеку, Симеону Вране, свою усадьбу, расположенную в декархии ворот, находящихся в ведении некоего рыцаря (ὀ καβαλλάριος). Половина усадьбы была подарена Иоанну, а другая половина куплена им у двоюродного брата Лазаря. Акт составлен по всей форме, с клаузулами прав покупателя, гарантией против эвикции, отказом от эксцепции, подписями писца и свидетелей.

Одной из сторон в сделке выступает представитель знатной фамилии Вранов, которая, согласно наблюдениям А. П. Каждана, ведет свое начало с рубежа XI и XII вв. и к концу XII в. принадлежит к высшей имперской знати, связанной родством с царскими домами Комнинов и Ангелов⁵¹⁶. Враны упомянуты в договоре «О разделе Романии» между византийской знатью, венецианскими властями и крестоносцами⁵¹⁷. Мы находим представителей этой фамилии и среди знатных византийских родов Малой Азии, имевших земельные владения в районе монастыря Лемвиотиссы⁵¹⁸. Таким образом, можно предположить, что Симеон Врана – крупный землевладелец, покупающий недвижимость в районе Диррахия.

Сам продавец, зять Иоанна Скины, как мы видим из источника, был местным землевладельцем и приобретателем недвижимости. Он утверждает: «Половину этой усадьбы мне подарили, а половину продал мне двоюродный мой брат Лазарь, родной сын покойного Андрея Макелариса». Этот пункт купчей свидетельствует, что продавец сам приобрел недвижимость, что заставляет видеть в нем местного землевладельца.

Текст документа являет собой типичный образец оформления купчих. Сделка совершается совершенно свободно, что предполагает ее характер: это сделка по продаже частной собственности. Дополнительным подтверждением характера сделки может служить, на наш взгляд, то обстоятельство, что при оформлении документа не требовалось утверждения сделки со стороны властей. Уже закон Льва VI Мудрого, изданный в начале X в., требовал, чтобы купчие, которыми совершалась сделка на сумму более 500 номисм, оформлялись через представителя власти⁵¹⁹. Сделки на меньшие суммы могли оформляться совершенно свободно. Следовательно, в данном случае отчуждению подлежала именно частная собственность, а контрагенты были крупными местными землевладельцами.

При анализе сделок обращает на себя внимание тот факт, что судебные решения Охридского синода пестрят ссылками на законодательство о праве предпочтительного отчуждения недвижимости, изданное в X в. Ю. Я. Вин на основе посланий Димитрия Хоматина по поводу наследственно-имущественного права пришел к выводу, что в каждом конкретном случае архиепископ, рассматривая семейно-правовые казусы, ссылается на ту или иную норму законодательства⁵²⁰, причем толкует его соответственно данному обстоятельству. В этом можно увидеть стремление Димитрия Хоматина учитывать местные особенности семейного и наследственного права. Канонические послания Димитрия Хоматина, где речь идет о праве предпочтения, четко делятся на три группы.

Первая группа включает в себя послания, в которых понятие «протимисис» и его производные встречаются исключительно в цитатах законов. Толкование их Димитрием связано с расследованием и толкованием споров о наследовании между родственниками и свояками (8 документов)⁵²¹. Для этой серии типичным документом является судебное дело о наследстве Никифора Кунали из Верреи⁵²². Он был женат на дочери местного архонта, уже покойного Георгия Пакуриана, Елене. Последняя перед своей кончиной оставила распоряжение в пользу своего сына от Никифора Симеона. Это распоряжение касалось как движимого, так и недвижимого имущества. После смерти сына Никифор Кунали передал достаточную часть имущества в основанный им монастырь «на помин души» Елены и Симеона. Однако этот акт был оспорен сестрой Елены, объявившей наследницей себя. Отвергая ее притязания, Димитрий Хоматин опирается на положение «Василик» о том, что отец и мать в случае отсутствия наследников по нисходящей линии обладают предпочтением перед боковой линией за исключением братьев и племянников со стороны родителей⁵²³. В ином аспекте, но также со ссылкой на «Василики», Димитрий Хоматин разрешает дела по нескольким похожим случаям⁵²⁴.

Вторая группа документов включает послания Димитрия Хоматина с цитатами о протимисисе из «Василик», которые сопровождаются собственными суждениями владыки о праве предпочтения. Причем ссылка на «Василики» дается тогда, когда решается вопрос о наследовании имущества⁵²⁵. Таков к примеру иск Романа Нектана по поводу действий его родственника Владимира. Дело шло о предпочтении при наследовании без завещания целой ипостаси (πόσιασις). Можно указать также на иск Иерея Симеона из Скопле также по поводу наследования ипостаси, в котором Димитрий Хоматин ссылается на текст «Василик» и комментирует их нормы⁵²⁶. В других исках, касающихся наследственного права, мы видим ту же процедуру.

Но в двух документах второй группы охридский владыка ссылается не на кодифицированное право «Василик», а непосредственно на законодательство по аграрному вопросу, т. е. на известную новеллу 922 г. императора Романа I Лакапина, трактующую право предпочтения⁵²⁷. Один из них – судебное дело по поводу иска жителя Веррии Мели⁵²⁸. Его бабка по матери, Мария, будучи властительницей села, отдала половину его в приданое своей дочери, а вторую половину перед смертью продала. Судя по рассказу архиепископа, истец хорошо разбирался в юридической терминологии, поскольку называл покупателя не «чужаком» (ксеном), а «не находящимся рядом» (μή συμπορα κει μένος). Далее следует заявление о несоблюдении при сделке важнейшего юридического действия – освидетельствования сделки лицами, не имеющими права предпочтительного отчуждения⁵²⁹. Мели просил, чтобы Димитрий Хоматин подтвердил правоту своих притязаний на основе права предпочтения. Архиепископ при рассмотрении дела и вынесении решения ссылался на новеллу 922 г., воспроизводя два ее фрагмента: об обязанности освидетельствования отчуждения имеющими право предпочтения и о перечне лиц, имеющих на это право. Но владыка пришел к выводу о незаконности притязаний Мели, поскольку он вторгся в чужое, или «отцовское», право (завещания). Видимо, право родового владения в данном случае оказалось сильнее права близости владений.

Другой документ говорит также о праве близости владений – плисиазме. Рассматривается иск жителя Керкиры Константина Кратера и его тети Кали⁵³⁰. Причем ответчиком выступает дука Керкиры, который, злоупотребляя своей властью, ущемлял их юридическую свободу. Он купил их имение, не обращая внимания на право близости. При рассмотрении дела Димитрий Хоматин ссылается опять-таки на новеллу 922 г., выдержки из которой служат юридическим подтверждением высказанных охридским архиепископом суждений относительно протимисиса и плисиазма. Сначала он воспроизводит те части новеллы, где сосредоточены сведения об основных группах лиц, располагающих правом предпочтения при отчуждении недвижимого имущества. Далее Димитрий Хоматин приводит цитату с предписанием вершить «протимисис освидетельствования, когда почитаемые равным образом опрашиваемы». В конце концов, ссылаясь на это законодательство, архиепископ подтверждает предпочтение сестры Кратера перед дукой Керкиры.

Итак, можно предположить, что Димитрий Хоматин ссылается на «Василики», когда речь идет о решении вопросов семейно-наследственного права. При расследовании дел по отчуждению имущества каким-либо другим способом это вызывало необходимость обращения непосредственно к императорским новеллам. Похоже, это связано с тем обстоятельством, что аграрно-правовые отношения были менее разработаны кодифицированным правом и более связаны с традициями землевладения, которые учитывались законодательством македонцев в X в., прежде всего правом предпочтения и правом близости владения. Обращает на себя внимание то, что в отдельных случаях архиепископ трактует законы с учетом местной специфики аграрно-правовых отношений.

Третью группу документов составляют акты, в которых Димитрий Хоматин рассматривает право предпочтения, вообще не ссылаясь на законодательство. Поскольку эти акты связаны прежде всего с исками по семейно-имущественному праву, мы не будем на них останавливаться, отсылая читателя к упомянутой статье Ю. Я. Вина⁵³¹. Заметим только, что рассмотренные нами акты дают право говорить о различном подходе архиепископа Охрида в каждом конкретном случае к толкованию права предпочтения.

Эпирские документы позволяют говорить также о свободных крестьянских общинах. Так, в этих документах упоминаются села Власто, Рови, Ели, Ракита. В документе №72 говорится о долголетнем споре двух крестьян из разных сел⁵³². Они населены крестьянами, которые должны платить налоги в казну. Здесь есть также упоминание о стратиотских наделах, хотя определенных выводов из этого документа сделать нельзя за недостатком материала. В документе № 139 говорится о Радо из села Мокро, который служил стратиотом в эпирской армии⁵³³. В акте № 142 упоминается стратиот – житель Преслы, обвинивший свою жену в измене и подавший в синодальный суд просьбу о разводе⁵³⁴.

О крупной прониарной собственности имеется упоминание в актах Навпактской митрополии. Некий Константин Малахрониос, слуга Константина Цирифона, был назначен управляющим в его прониарное владение, которое состояло из парических наделов, полей и дубовой рощи. Селяне соседней деревни распахали одно поле, принадлежавшее его господину. Тогда Малахрониос решил согнать их и при этом убил одного из крестьян палкой. После этого он в раскаянии пришел к митрополиту Иоанну Апокавку, рассказал о случившемся и был наказан эпитимией⁵³⁵.

Прониары упоминаются также в актах Охридского синода. В одном судебном решении появляется стратиот Георгий Киннам, которого деспот Феодор Ангел своим указом поставил в качестве правителя города Драме. Но на этой должности он стал чинить всякие беззакония и за это был отдан под суд охридского архиепископа⁵³⁶. Данный документ позволяет сделать вывод, что Георгий Киннам был не простым стратиотом, а служилым собственником – прониаром. Другой документ говорит о некоем Александре Неокастрите, который назван ὀ ἀνδρικώτατος. Он пожелал жениться на дочери стратиота Васы, но встретил противодействие синода из-за того, что брак являлся противоканоническим, поскольку Александр был побратимом покойного брата Васы, стратиота Хидра⁵³⁷.

Все эти документы допускают утверждение только о том, что названные в них лица занимали высокое положение в обществе, и не позволяют судить об организации местного института пронии.

Рассмотренный нами документальный материал дает возможность сделать некоторые выводы относительно развития крупной земельной собственности в Эпире. Прежде всего актовый материал указывает на то, что в данном регионе было распространено свободное крестьянское землевладение, так как крестьяне свободно совершали юридические сделки со своими наделами и выступали контрагентами в суде, защищая свои имущественные права. Обращает на себя внимание тот факт, что документы сохранили свидетельства о существовании свободной крестьянской общины.

Учитывая все это, мы можем предположить, что в Эпирском регионе не получило своего развития крупное землевладение всех форм, поскольку в актовом материале вообще мало упоминается о крупной собственности. Как нам кажется, это связано прежде всего с географическими условиями местности. Крупное светское землевладение особенно засвидетельствовано в западных областях, в частности в районе Диррахия.

Существовало в регионе и прониарное землевладение, хотя не так сильно развитое, как в других областях Византийской империи, что, по нашему мнению, было обусловлено неразвитостью государственных институтов в Эпирском деспотате.

Вопрос о сущности ктиторского права и о статусе ктиторских монастырей в Византии до сих пор является неразработанным. Это связано прежде всего с противоречивым взглядом на ктиторство канонического права и императорского законодательства Византийской империи. Исследований, в которых изучается непосредственно ктиторское право на территории Византийской империи, крайне мало. Единственная монография, посвященная этому вопросу, – исследование М. Чишмана конца XIX в.⁵³⁸ Некоторые разработки были внесены русскими и сербскими канонистами. Здесь в первую очередь следует отметить труд П. Н. Соколова о церковно-имущественном праве в греко-римской империи и монографию иеромонаха Михаила (Семенова) по проблемам церковного законодательства. Организацию ктиторских монастырей по законодательству Юстиниана исследовал Б. Граник. В 1935 г. появилась обстоятельная статья С. Троицкого о ктиторском праве в Византии и Сербии при династии Неманичей⁵³⁹. В то же время имеются труды о византийских монастырях и их правовой и социальной организации. Здесь следует назвать работы П. Лемерля по аграрной экономике в Византии, Р. Жанена о провинциальных византийских монастырях и их устройстве, где исследователь дал наиболее полный перечень сохранившихся типиков (уставов) монастырей⁵⁴⁰. Наконец, отметим обстоятельное исследование М. Каплана об аграрной экономике и собственности в Византии в VI-XI вв., в котором ученый рассматривает также вопросы, связанные с организацией управления монастырской собственностью⁵⁴¹.

В отечественной византинистике также изучали проблемы устройства и функционирования монастырского хозяйства. Одной из основных работ в данной области является до сих пор не потерявшая своего значения книга И. И. Соколова о византийском монашестве в IX-XIII вв. Один из разделов этой книги посвящен вопросам различного статуса монастырей в Византии и организации их управления. Следует также отметить работы М. М. Фрейденберга и А. П. Каждана, посвященные проблемам монастырской собственности⁵⁴². Но во многом эти работы являются предварительными и содержат, по нашему мнению, некоторые недочеты, поскольку исследователи не решают вопроса о различии права патроната и собственно ктиторского права.

В данном разделе мы рассмотрим имущественное положение ктиторских монастырей в ХI-ХIII вв. В этот период ктиторы при создании монастырей писали для них уставы, которые и определяли устройство основанной обители. Эти типики наряду с монастырскими актами и представляют собой основные источники, из которых мы можем узнать устройство и положение ктиторских монастырей. По ним можно проследить специфику развития ктиторского права по различным регионам⁵⁴³. Но предварительно мы должны рассмотреть правовой взгляд церкви и византийского государства на ктиторское право, чтобы потом сравнить его с конкретным проявлением данного института на практике. Для этого мы обратимся к канонам церкви и государственному праву Византийской империи.

Корни ктиторства, на наш взгляд, следует искать как в древних церковных учреждениях, так и в римском праве. Наша задача в связи с этим будет заключаться в анализе ранневизантийского императорского законодательства, чтобы проследить в ктиторском праве следы римских правовых воззрений.

Согласно новелле Юстиниана № 67 ктиторское право (κτητορικόν δίκαιον) – это объем тех прав, которые приобретало физическое или юридическое лицо на основании сооружения церковного учреждения (в частности, монастыря) или его возобновлении⁵⁴⁴. По мнению некоторых исследователей, оно во многом схоже с jus patronatus, поскольку определяется как особая привилегия лицу (как светскому, так и духовному), построившему храм. Одним из разновидностей патроната в византийской церкви XI-XII вв. был харистикариат⁵⁴⁵. Но ктиторство было, собственно, не правом, а обязанностью, возлагаемой на устроителя храма в интересах церкви. Так смотрело на этот институт церковное право.

Изначально за субъект права, пользующийся охраной римского института res sacrae, императорским законодательством признавалась только кафедральная церковь. Именно ей как собранию верующих были даны эдикты Константина Великого, по которым церковь получала право наследования по завещанию⁵⁴⁶. Согласно императорскому законодательству IV в. правом собственности, а значит, и правом наследования, пользовалась только кафедральная церковь как центр всей епископии⁵⁴⁷. Остальные церковные учреждения приобретали свои права путем постепенного обособления от кафедры и имели в связи с этим производную природу. Это ecclesiae loci, приходские церкви, благотворительные учреждения и наконец монастыри⁵⁴⁸.

Источники IV и первой половины V в. позволяют говорить, что монастыри, как и благочестивые учреждения, возникали двумя способами. Имущество на их строительство предоставлялось либо представителями церкви, либо светскими людьми. Таким образом, в доюстиниановский период можно говорить о наличии двух типов монастырей – епископских и частных⁵⁴⁹. Но в то же время их юридическая природа не различалась, поскольку епископ строил монастырь на свои собственные средства, а не на средства епархии⁵⁵⁰.

Императорское законодательство определяло правовую природу монастыря как коллегию (collegium, consistorium, corpus)⁵⁵¹. И это была их действительная природа, поскольку монастыри в IV-V вв., возникая по воле частных лиц, представляли собой корпорации монашествующих, имеющих определенную цель (спасение от мира), и, таким образом, подходили под институт private collegia. Следовательно, их правовое положение могло определяться общим законодательством о дозволенных коллегиях⁵⁵². Таким образом, в IV-V вв. монастырь – это полностью правоспособное и дееспособное юридическое лицо, но не отнесенное государственным правом к церковному учреждению, а посему не связанное с церковью в правовом отношении⁵⁵³.

Постепенное развитие монастырей и монастырской жизни, возрастающее влияние монашества на церковную и политическую жизнь Византийской империи поставили перед церковной и императорской властью вопрос об отношении к монастырям, что, в частности, выразилось в попытке регулировать их строительство⁵⁵⁴. Церковь уже в середине V в. обсуждала на Халкидонском соборе вопрос об отношении к монастырям. Согласно постановлениям этого собора, регулирующим организацию, внутреннюю жизнь обителей, их отношения с церковной властью, монастыри должны были влиться в церковное тело⁵⁵⁵. Канон №4 Халкидонского собора санкционировал полномочия местного епископа – основание монастыря зависело от его воли, а сам монастырь подчинялся его юрисдикции. Самое важное постановление собора касалось того, что единожды освященный монастырь должен пребывать таковым навсегда⁵⁵⁶. Все его имущество не могло вновь стать мирским. Для ктитора существовали только обязанность обустроить монастырь до конца и запрещение превращать его в мирское учреждение⁵⁵⁷. Но постановления собора не касались внутреннего устройства монастырей, в частности, имущественного права. По-видимому, в этих вопросах они были автономны, и ктиторы именно в этой сфере могли действовать с большей свободой.

Государство уже во второй половине V в. законодательно закрепляет постановления Халкидонского собора о сближении монастырей с церковными институтами. Так, император Анастасий I распространяет на монастырское имущество указ о неотчуждении церковной собственности⁵⁵⁸. Юстиниан идет дальше – он решает не только законодательно укрепить авторитет постановлений Халкидонского собора о подчинении монастырей власти епископа, но и развить эти постановления в конкретных законах о строительстве монастырей и их имуществе. По законам Юстиниана монастырь уже вполне уподоблен церкви в своих имущественных правах. Так, согласно новелле №7 Юстиниана он является вполне правоспособным собственником, и даже привилегированным, поскольку на него распространяется право наследования без завещания (ad intestato)⁵⁵⁹.

Именно Юстиниан стремится, опираясь на халкидонские постановления, окончательно поставить монастыри под юрисдикцию местного епископа и законодательно регламентировать всю монастырскую жизнь, включая строительство монастырей. Эта политика отчетливо проявляется в законодательстве, посвященном ктиторству. Если в доюстиниановский период мы находим только два эдикта императоров, касающихся ктиторства, – эдикт Маркиана и Валентиниана III 455 г. о завещаниях церквам⁵⁶⁰ и эдикт Зенона 470 г. о завещаниях в пользу святых⁵⁶¹, мучеников и ангелов, то Юстиниан за период с 530 по 554 г. издает два эдикта⁵⁶² и пять новелл⁵⁶³, непосредственно относящихся к ктиторству, а также шесть новелл, так или иначе трактующих ктиторское право⁵⁶⁴. По-видимому, это было вызвано тем обстоятельством, что Юстиниан решил прекратить наступление частных лиц на церковную собственность и сузить права ктиторов на имущество основанных ими монастырей, о чем и говорит в предисловии к седьмой новелле⁵⁶⁵.

Юстиниан определял монастырь как коллегию для религиозных целей, поставив его под защиту института res sacrae. При этом император говорил об обязательной дедикации – освящении монастыря, как и церкви. Монастырское здание, по законодательству Юстиниана, было тождественно церкви, поэтому монастырь он называл в законах sacrum collegium, sacrasancta collegia⁵⁶⁶. Поэтому же император стремился до минимума ограничить права ктитора монастыря, поскольку монастырь находился под юрисдикцией местного епископа.

Закон императора Зенона впервые упоминает о собственности, предназначенной на постройку храма⁵⁶⁷. В нем указывается, что завещание имущества в пользу мученика или святого выражает желание построить храм того мученика или святого. При этом завещатель берет на себя обязанность довершить постройку, каковая переходит и на наследника. Управление данным имуществом осуществляется волей дарителя, и епископ при этом надзирает за тем, чтобы все завещанное имущество отдавалось на постройку храма или монастыря, и впредь оно уже не должно изменять своего статуса.

Закон 530 г. устанавливал сроки для строительства благотворительного учреждения, которое завещано построить⁵⁶⁸. Оно должно было быть выстроено обязательно, за постройкой следил местный епископ. Последний мог лишить управителя, назначенного в завещании, его функций, если тот не справится с обязанностями и не исполнит завещания. Своей властью местный епископ мог поставить нового управляющего. При этом сам наследник утрачивал свои права по управлению завещанным имуществом. Закон утверждал, что поскольку при посвящении Богу имело место donatio, то имущество, ему посвященное, не подлежит реституции.

По юстиниановскому законодательству возникновение ктиторского права происходит после посвящения вещи, т. е. после формальной передачи ктитором имущества, определенного для сооружения (или возобновления) и содержания церковного института. Этим как раз осуществлялись обязательство устроителя и выход имущества из его прежнего состояния частной собственности (ἀφιερεώσις)⁵⁶⁹. Совершалось это следующим образом: участвующий при закладке фундамента монастыря епископ или уполномоченный им пресвитер водружал крест на место будущего алтаря и по прочтении соответствующих молитв давал разрешение на постройку. После этого составлялась опись всего имущества, завещанного на постройку, которая затем хранилась в архиве епископии в знак отстранения жертвователя от господства над имуществом, посвященным Богу. Завещатель же получал почетный титул ктитора, с обязательством довести постройку до конца и не менять характер пожертвованной собственности⁵⁷⁰.

Таким образом, согласно новелле, ктитор был по отношению к устраиваемому учреждению «вместо господина» (τόπον ἐπέχει δεσπότου). Само же учреждение, по законодательству Юстиниана, получало статус церковного имущества (θεῷ ἀνατεθεμένα), где епископ был высшим надзирателем и главой. В то же время в отличие от церковного законодательства государственные законы Византии обращали больше внимания на имущественное право ктиторства, хотя Юстиниан и стремился максимально лишить ктитора права управления ктиторским имуществом и для этого все богоугодные заведения и монастыри, как мы уже видели, предлагал считать церковным имуществом⁵⁷¹. Это выразилось и в его законодательстве об управлении устроенными заведениями.

Напомним, что по закону Зенона управление имуществом, завещанным на богоугодные цели (например, устройство храма), производилось по воле самих завещателей, но по установленным правилам наследования по завещанию⁵⁷². Епископ только наблюдал, чтобы ктитор и его наследники не меняли характер пожертвования, в противном случае он мог устранить управляющего и самого ктитора. Законодательство Юстиниана идет дальше. Ктитор лично уже не управлял пожертвованным имуществом, а назначал управляющего, ответственного непосредственно перед епископом. При этом Юстиниан ввел епископскую юрисдикцию над всем посвященным имуществом. Согласно новелле №68 для всего пожертвованного требовалась инвентарная опись, которая хранилась у епископа⁵⁷³.

Для наследника ктитора Юстиниан установил следующий порядок. Ктитор лично в своем завещании определял наследника, который ставил управляющего к пожертвованному имуществу⁵⁷⁴. В Данном случае епископ не управлял, а только надзирал за правильным управлением. Если же наследники медлили назначить управляющего согласно воле завещателя, то епископы сами входили в управление пожертвованным и ставили экономов. Причем ктитор не мог поставить и игумена без воли епископа.

Законодательство Юстиниана устанавливало для ктитора следующие права:

1) он носит почетный титул ктитора⁵⁷⁵;

2) он имеет право представлять епископу своих клириков для посвящения в созданную им церковь или монахов в монастырь⁵⁷⁶, причем выбор ктитора не обязателен для епископа;

3) он имеет право «внешнего управления» учреждением, т. е. сам или через наследника назначает администратора для имущественного управления, при этом подлежит всем ограничениям, вытекающим из самого назначения учреждения, о котором обязан заботиться⁵⁷⁷; соответственно учреждение именно через ктитора получало все пожертвования, именно ктитор вел его иски в суде, но не мог отчуждать его собственность в силу общих правил отчуждения.

Таким образом, по законодательству Юстиниана ктитор имел только почетный титул и некоторые права в управлении. Но они были минимальны, и вся юрисдикция находились в руках епископа. Имущество, которое шло на строительство учреждения, получило название dominium sub modo⁵⁷⁸. От простого совета пожертвовать что-либо этот институт отличался не только нравственным, но и юридическим обязательством и защищался не только частным, но и публичным правом. Данный институт, по нашему мнению, и лежал в основе ктиторского права в период его юридического оформления при Юстиниане, когда император все благотворительные учреждения и монастыри пытался подвести под институт церковной собственности. Это было следствием того, что богоугодные заведения и монастыри в отличие от церкви продолжали трактоваться государственным правом как корпорации, и в основе их учреждения лежали имущественные интересы.

Итак, можно сделать некоторые выводы. Каноническое право православной церкви не рассматривало ктитора как носителя определенных имущественных прав в устроенных им учреждениях, поскольку сами эти учреждения после их посвящения церкви становились церковным имуществом. Епископ при этом пользовался неприкосновенным правом надзирать за таковым имуществом. По церковным канонам церковное имущество – божественное учреждение, и земного собственника у него быть не может.

Императорское законодательство изначально рассматривало церковные общины, в том числе монастыри, как коллегии. В этом оно следовало римскому гражданскому праву, не признававшему религиозные коллегии божественными учреждениями. Император Юстиниан, пытаясь провести реформу правового статуса церковных учреждений в русле канонического права, приравнял эти учреждения к институту res sacrae. Но он был в этом непоследовательным, продолжая считать основанные учреждения коллегиями (в том числе монастыри), что явилось, по нашему мнению, следствием того, что ктиторское право по своей правовой природе воспринималось как элемент наследственного права, в котором ктитор-завещатель рассматривался как полностью правоспособный собственник.

В этих определениях Юстиниан стремился руководствоваться нормами канонического права, где право ктиторов вообще не упоминается и монастыри полагаются церковными учреждениями, в управлении которыми расширены права местного епископа. Так, правила Халкидонского собора запрещали создавать монастырь без соизволения местной церкви. Епископ при этом имел верховную юрисдикцию относительно монастыря, и все монахи должны были быть в его подчинении. Самое важное постановление собора касалось того, что единожды освященный монастырь должен был пребывать таковым навсегда⁵⁷⁹. Все его имущество оставалось принадлежащим ему и не могло стать мирским. Таким образом, права ктитора тут никак не обрисовывались, а существовали обязанность обустроить монастырь до конца и запрещение превращать его в мирское учреждение⁵⁸⁰.

Относительно имущественного права ктитора 2-й Никейский собор высказался также весьма определенно: никакие имущества, принадлежащие епископии или монастырю, не должны переходить к властелям⁵⁸¹. Причем убыточные угодья передаются не местному архонту, но клирикам или земледельцам.

Что касается самого устройства монастырей, то о нем четко говорится в правиле Двукратного собора 861 г.: «Да не будет позволено никому создавать монастырь без ведения епископа, но с его ведения и разрешения и с совершением подобающей молитвы. Все же к нему принадлежащее, купно с ним самим да вносится в книгу и да хранится в епископском архиве. И да не имеет дерзновения без воли епископа жертвователь ставить себя самого или кого другого игуменом. Ибо, как никто не может быть обладателем того, что подарено другому, так и не может быть он обладателем того, что он посвятил Богу»⁵⁸².

Как видим, каноническими постановлениями никаких прав ктитору по отношению к монастырю как церковному учреждению не предоставлялось. У него была только обязанность направить имущество, пожертвованное на устроение монастыря, по назначению. Во всем остальном определяющей была власть епископа. Он надзирал и за имуществом, пожертвованным на устройство монастыря. При этом ктитор не должен был обращать пожертвованное имущество обратно в мирскую собственность⁵⁸³.

Законодательство императоров изначально опиралось на канонические постановления относительно ктиторства. Закон императора Зенона впервые упоминает о собственности, назначенной на постройку храма⁵⁸⁴. При этом даритель обязан завершить постройку. Данная обязанность переходит и на наследника. Управление таким имуществом осуществляется волей дарителя, епископ при этом осуществляет над ним надзор, чтобы все завещанное отдавалось на постройку храма или монастыря, т. е. не изменяло свой статус.

Это видно из последующего императорского законодательства, которое вразрез с каноническим правом и Юстинианом относит монастыри к коллегиальным учреждениям с имущественными правами. Это четко проявляется в законодательстве императора Льва VI Мудрого. Он определил, что для устройства монастыря нужно не менее трех монахов, которых следует обеспечить необходимым содержанием⁵⁸⁵. Причем хотя Лев VI и привел в данном случае слова Спасителя: «Там, где двое и трое соберутся во имя Мое, там и Я среди них», скорее всего, в данном случае он руководствовался принципом устройства римских коллегий tres faciunt colle-giae, согласно которому для образования коллегии с имущественными правами требуется не менее трех членов⁵⁸⁶. Далее Лев VI говорит об обязанности довести постройку до конца, т. е. в данном законе напрямую проявляется имущественная сторона ктиторского права, связанная с воззрением на монастырь как на корпорацию.

В результате такого отношения законодательства к ктиторскому праву монастыри в Византии строили все, кто мог. Право строить монастыри принадлежало всякой канонически и юридически правоспособной личности. Поэтому их строили миряне (мужчины и женщины), белое духовенство, иеромонахи, простые монахи и монахини. епископы, патриархи, императоры⁵⁸⁷.

В рассматриваемый нами период XI-XIII вв. монастыри – мужские и женские – строились лицами обоих полов. К примеру, монахи Никита, Иоанн и Иосиф на о. Хиос построили как мужской, так и женский монастырь⁵⁸⁸. Императрица Феодора построила мужской монастырь св. Пантелеимона⁵⁸⁹. Различие состояло только в зависимости монастыря от той или иной власти⁵⁹⁰. Самый высокий статус имели царские и патриаршие (или ставропигиальные) монастыри. Они становились таковыми в силу своего основания императором или патриархом (и давали монастырю устав в силу своих ктиторских прав). К царским монастырям данного типа относятся монастырь Пантократора⁵⁹¹, монастырь во имя Великомученика Димитрия Мироточивого в Константинополе⁵⁹² . Своих представителей в эти монастыри назначал сам царь. Так, Константин IX сделал в 1052 г. куратором Лавры св. Афанасия⁵⁹³, который дал ей устав⁵⁹⁴, препозита и заведующего каниклием. К патриаршим ктиторским монастырям относился, например, монастырь Успения Богородицы в Константинополе⁵⁹⁵.

Монастыри могли стать царскими или патриаршими и в силу завещаний ктиторов. Так, монах Никодим, построив монастырь в Лакедемоне, попросил императора превратить его в царский, что и было сделано специальным хрисовулом⁵⁹⁶. Ктиторы монастырей Богородицы Макринитиссы и Иоанна Предтечи Новая Петра особым постановлением патриарха подчинили их власти Константинопольского патриарха⁵⁹⁷. Во всех случаях менялся юридический статус монастыря.

Ниже по статусу стояли епархиальные монастыри, подчинявшиеся в административном отношении непосредственно местному епископу. Отдельно стояли независимые монастыри, которые особым хрисовулом по просьбе своих ктиторов освобождались от всякой власти. Таковыми были: монастырь Михаила Атталиата, который в своем уставе (1077 г.) указал, что после смерти последнего ктитора из его семейства обитель, им основанная, должна стать самоуправляющейся⁵⁹⁸, монастырь св. Христодула, ктитор которого позаботился получить подтвердительный хрисовул императора Алексея I в 1088 г.: в хрисовуле говорилось об освобождении монастыря от всяческой власти⁵⁹⁹.

Итак, статус монастыря определялся во многом желанием ктитора, которое заносилось в устав – типик. Типики были основным актом, определявшим даже характер власти, поэтому необходимо рассмотреть подробнее структуру византийского типика.

Устав (типик) делился традиционно на две части: 1) литургическую и 2) дисциплинарную⁶⁰⁰. В первой оговаривался порядок богослужения. Эта часть по необходимости была неоригинальной, и ктиторы могли не вставлять ее в свой устав, а отсылали читателя к широко известным уставам⁶⁰¹. Вторая состояла из свода правил и наставлений относительно жизни монастыря. Она также бралась, как правило, из широко распространенных типиков. Но там, где ктитор касался материальной стороны жизни монастыря, в особенности наделения его собственностью и земельными владениями, он проявлял максимум самостоятельности⁶⁰². Большая часть типиков, дошедших до нас от XI-XIII вв., посвящена именно материальным вопросам. Это позволяет говорить о том, что ктитор занимался в основном данной стороной монастырского устройства.

По своему происхождению типики ктиторских монастырей можно разделить на два вида.

1. Типики, которые передавались ктитором на утверждение императора и получали подтверждение через хрисовул и таким образом формально становились указом⁶⁰³. Таковыми были два афонских устава XI в., подтвержденных Константином XI⁶⁰⁴ и Алексеем I⁶⁰⁵, и устав св. Маманта, данный Георгием Калоидой в 1159 г.⁶⁰⁶ В этом случае типик не мог противоречить существующим законам и канонам церкви.

2. Типики в виде духовных завещаний, которые в XI-XIII вв. представляли собой основной вид ктиторских типиков. Это очевидно, поскольку, как показывает анализ императорского законодательства, ктиторское право развивалось на основе духовных завещаний⁶⁰⁷.

Согласно самим типикам, все постановления их обязательны для наследника ктитора – эпитропа, если они не противоречат канонам и законам. Эпитропы не могли отменить волю ктитора как завещателя, и им было разрешено делать в типике дополнения лишь постольку, поскольку ктитором им предоставлялось право завещательных распоряжений. При этом такое право могло быть ограничено ктитором или вообще устранено путем субституции⁶⁰⁸. Следовательно, наследник должен был только поддерживать устроенный монастырь согласно воле завещателя. Опять-таки на первый план выступает обязанность использовать собственность по назначению (dominium sub modo). Причем, если эпитроп тратил свои средства на монастырь, он приобретал права второго ктитора. Типичным является пример приобретения звания второго ктитора Николаем Малиасином за благоустройство монастыря Макринитиссы⁶⁰⁹.

Для XI-XIII вв. характерны следующие уставы-завещания: Типик Григория Пакуриана (1083 г.)⁶¹⁰, Типик Михаила Атталиата для монастыря Всемилостивого Спаса в Редесто (1077 г.)⁶¹¹, Типик св. Христодула для монастыря св. Иоанна Богослова на о. Патмос⁶¹², Устав Исаака Комнина для основанной им обители Богородицы Космосотиры (1152 г.)⁶¹³. Содержание этих типиков дает нам право утверждать, что бытие указанных монастырей начиналось с пожалования им собственности, которая и расписывалась в уставе. Именно с этого момента по законодательству начиналось ктиторское право⁶¹⁴. Большинство монастырей, такие как монастыри Григория Пакуриана, Михаила Атталиата, Космосотиры, были основаны единовременными пожертвованиями. В этом случае ктиторы предоставляли монастырю свою вотчину как наследнику через устав-завещание. Но монастыри могли быть основаны и в складчину, что даже приветствовалось законодательством⁶¹⁵. Таким был монастырь Макринитиссы Константина Малиасина или Хиосский монастырь Νέα Μονή⁶¹⁶. В данном случае недвижимость монастыря складывалась из долговременных приношений, утверждаемых типиками-хрисовулами.

О приобретении ктиторского права через пожертвование собственности и благоустройство монастыря свидетельствуют и монастырские акты. Один документ из архива Ивирского монастыря на Афоне рассказывает о случае спора между знатным человеком Василием Болгарским и Иверским монастырем из-за владений монастыря Полигирос, ктитором которого был протоспафарий Димитрий Птелеот, отдавший по завещанию свои имения данной обитали⁶¹⁷. Это завещание и явилось одним из основных свидетельств во время спора. Кодекс монастыря Лемвиотиссы в Малой Азии также хранит акт, указывающий на существование ктиторских монастырей. Типичным для XIII в. является документ передачи монастыря св. Пантелеимона в качестве метоха обители Богородицы Лемвиотиссы. В нем говорится о ктиторе монастыря Луке Тесаите, который, собственно, и выстроил монастырь, а затем передал его духовным завещанием своему сыну Алексею⁶¹⁸. Лука также много сделал монастырю по его благоустройству, но не смог его защитить от «козней злых людей» и поэтому был вынужден отказаться от него. Другим документом Алексей передал Лемвиотиссе и опись всего имущества монастыря, которая хранилась у него и обозначала все владения монастыря св. Пантелеимона⁶¹⁹.

На основании строительства и благоустройства монастыря ктитор получал ряд прав над ним, прежде всего право передачи ктиторства по наследству. Эта процедура была утверждена ктиторскими типиками, которые и представляли собой, по нашему мнению, духовные завещания. Однако ктиторство должно было передаваться только канонически и юридически правильным способом, иначе, согласно государственному и церковному законодательству, такое завещание могло быть лишено силы местным епископом⁶²⁰. Но уже само завещание ктиторства в XI в. можно считать отходом от норм церковно-государственных определений, которые вообще не имели понятия о наследственном ктиторстве.

Согласно документам XI-XIII вв. ктитор мог завещать попечительство кому угодно, например, своим наследникам, как это сделал Михаил Атталиат: «Попечительство над монастырем сохранится за ктитором до его смерти. Затем оно перейдет к старшему сыну Феодору, а после его смерти – к его потомкам, причем преимущество должно отдаваться старшим сыновьям перед младшими, мужским потомкам перед женскими. Если пресечется весь род, то монастырь становится независимым и самостоятельным (υτεξούσιον καί ἀυτοδεσπότον)»⁶²¹. Обитель св. Иоанна Предтечи в Стровиле в феме Киверриот была передана ее ктитором Константином Кавалуром духовным завещанием его сестре. Причем она приобрела титул второго ктитора путем благоустройства монастыря и написала его устав. По хрисовулу Никифора Вотаниата 1079 г. монастырь после ее смерти становился независимым⁶²². Ктитор монастыря св. Маммы (Маманта) Георгий Каппадокийский передал его своему брату Феоктисту⁶²³.

Григорий Пакуриан завещает после своей смерти объявить основанный им монастырь независимым ни от каких властей: ни от светских, ни от духовных⁶²⁴. Таким же образом поступают св. Христодул⁶²⁵, императрица Ирина⁶²⁶. Кроме того, ктиторы могли, как уже говорилось, подчинять свои монастыри по уставу другим властям. Это, видимо, делали те, кто видел выгоду от их подчинения, например, императору или патриарху⁶²⁷.

По распространенному мнению, наследники хотя и были попечителями (эпитропами), но не носили титула ктитора и не имели всех его прав. Их они приобретали в том случае, если вносили свою лепту в дело обустройства монастыря⁶²⁸. В частности, они получали право на упоминание имени ктитора в ектеньях (ημοσύνη), о чем говорят все типики. Это было одним из основных прав ктитора.

Другим распространенным правом ктитора было наблюдение за исполнением монастырского устава. Оно давалось на основании того, что ктитор являлся его составителем. Так, Григорий Пакуриан предписывает, чтобы новоизбранный игумен соблюдал заповеди типика. При этом поступающие в число монастырской братии должны были предварительно ознакомиться с уставом и поклясться в соблюдении его заповедей⁶²⁹. Типик Михаила Атталиата также говорит о том, что игумен должен соблюдать все предписания устава, а для наследника ктитора такое соблюдение обязательно на основании того, что сей устав есть завещание⁶³⁰. Схожи позиции по этому вопросу в уставах монастырей Космосотиры, Христодула, Илиу Вомон⁶³¹.

Что касается дисциплинарной власти, то ктитор мог содействовать игумену монастыря, причем его прерогатива оговаривалась в типиках. Одна из них – руководство монахами в нравственной жизни и образовании. Григорий Пакуриан в своем типике рассказывает об организации им монастырской библиотеки⁶³². Императрица Ирина для монастыря Богородицы Благодатной учреждает образовательную школу. В ее типике говорится об организации монастыря на основе ручного труда⁶³³.

Ктитор имел право принимать в монастырь новых членов, если это допускало экономическое положение обители, а поступающий соглашался соблюдать устав⁶³⁴. В связи с этим ктитор регулировал и вопросы, связанные с взносами в монастырь по поводу пострижения. Императорское законодательство и каноническое право ограничивают возраст приема в монастырь. Жена должна была постригаться только с согласия мужа. Раб приходил в монастырь с согласия господина или имея 3-летнюю давность освобождения⁶³⁵. Но уставы XI-XIII вв. многое меняют в этих воззрениях. Так, афонский устав запрещал принимать в монастырь евнухов⁶³⁶. Срок послушничества, установленный на Афоне, – 3 года, как и предписывало законодательство⁶³⁷, но многие уставы изменяли его. Монастырь Илиу Вомон определял его в 2 года⁶³⁸, а типик Богородицы Евергетиссы допускал срок в б месяцев по решению настоятеля монастыря⁶³⁹. Чужепостриженики либо не допускались в монастырь (Евергетидский устав)⁶⁴⁰, либо их права были ограничены. Так, устав монастыря Нила запрещал избирать чужепострижеников игуменами⁶⁴¹.

Вопрос об имущественном вкладе также решался неодинаково. Согласно типикам Евергетидского монастыря и обители Нила Тампийского вклад вообще не возбранялся, но не давал внесшему этот вклад никаких преимуществ перед остальной братией⁶⁴². Григорий Пакуриан, наоборот, указывал, что если постриженик приносил щедрое дарение, он имел привилегии перед остальными⁶⁴³.

То же самое мы можем увидеть и в уставе монастыря Паyтократора. Устав монастыря Нила различал два вида вклада: 1) дурной (οταγή) и 2) «благочестивое дарение» (δῶρον). Кроме того, различаются милостыня (ημοσύνη) и посвящение (ἀθημα)⁶⁴⁴. Типик Христодула принимал от жителей о. Кос и апотагу⁶⁴⁵. Пакуриан вообще не различал вклады и разрешал только те из них, которые не вредят основанному им монастырю⁶⁴⁶.

Устав Богородицы Евергетиссы запрещал апотагу и некоторые другие вклады, в том числе дарения⁶⁴⁷. Атталитат же разрешал посвящать монастырю недвижимость, если вкладчику будет выплачиваться пожизненный ситирисий⁶⁴⁸. А устав монастыря Нила полностью запрещал продажу ситирисия как мирянам, так и монахам, даже если это сулит большую выгоду⁶⁴⁹.

Типиком определялся и штат монастыря, в том числе распределение должностей (диаконитов). В связи с этим в нем устанавливалась и система управления монастырским хозяйством. На ктиторе также лежала ответственность ведения исков монастыря против всех лиц, покушавшихся на его собственность⁶⁵⁰. Таким образом, напрямую выступает имущественная прерогатива ктитора, связанная с попечением пожертвованного имущества.

Вопрос о выборе игумена по типикам далеко ушел от канонического определения, где он всецело связан с компетенцией епископа. Уставы XI-XIII вв. по этому вопросу очень разнятся. Типик Атталиата устанавливает, что его избрание зависит от воли ктитора и его наследника. Если монастырь становится самостоятельным, то монахи лично избирают игумена, а его утверждение происходит от игумена Студийского монастыря⁶⁵¹. Устав Пантократора определяет, что окончательный выбор игумена монастыря зависит от императора⁶⁵². Григорий Пакуриан устанавливает избрание игумена братией монастыря⁶⁵³.

Избрание игумена в разных монастырях производилось различными способами⁶⁵⁴. Большинство монастырей руководствовалось избранием всей братией (Михаил Атталиат, Пантократор, Илиу Вомон). Некоторые уставы предоставляли право избирать игумена «старейшей братии» (Типик Григория Пакуриана, афонский устав). Наконец Евергетидский устав определял автоматизм избрания игумена⁶⁵⁵. В некоторых монастырях игуменом становился эконом. Типик же определял и причины, по которым игумен мог быть лишен игуменства. Главным образом это неисполнение канонических постановлений и устава монастыря. Он мог быть лишен игуменства из-за растраты монастырских имений или если «вел монастырь к гибели». В некоторых монастырях (Илиу Вомон, Богородицы Благодатной) сама братия могла сместить игумена. Тут напрямую выступал принцип коллегиальности.

Таким образом, на основании анализа монастырских типиков можно заключить, что ктитор не был и не мог быть ограничен церковными законами в имущественном отношении, поскольку само византийское право смотрело на монастыри как на корпорации с определенными целями и имущественной массой. Византийское право так и не смогло выработать соответствующего правового статуса монастыря и монастырской собственности и видело в их владениях dominium sub modo. Каноническое же право по своей природе вообще не регламентировало имущественных правоотношений. Поэтому ктитор был обязан заведовать основанным им монастырем по долгу совести и не допускать по отношению к нему каких-либо действий, в результате которых он мог потерять свой статус богоугодного учреждения. В таких неясных правовых рамках ктиторы, как следует из уставов XI-XIII вв. и актового материала, стали смотреть на основанные ими монастыри как на свою собственность, хотя само право и воззрения византийцев это не приветствовали.

Рассмотренный нами материал византийских частноправовых актов позволяет сделать следующие выводы. XI-XIII века явились для Византийской империи временем бурного роста крупного провинциального землевладения. Это было связано как с общими социальными изменениями, происходившими в тот период в империи, так и с конкретной политикой византийских императоров, пытавшихся приспособить политическую организацию к данным изменениям.

Социальные новации, по нашему мнению, были связаны с общим кризисом византийского общественного строя, развитием Византийской империи в предыдущих веках. Это прежде всего разрушение военной структуры империи, основанной на фемном строе, а также развал централизованной системы управления империей, основанной на единой организации сбора налогов. В основе всего этого лежал упадок мелкого крестьянского землевладения, который составлял основную социальную структуру византийского общества, являясь ключевым элементом военной организации в форме системы стратитоских наделов и налоговой структуры в качестве основных налогоплательщиков.

Источники X-XI вв. (византийские хроники и императорское законодательство) указывают на то, что мелкое крестьянское землевладение и крестьянская община как его организационная структура начинают испытывать давление со стороны провинциальной знати, представители которой в документах называются «динатами». Анализ этих источников позволил нам сделать вывод, что «динатами» называются лица, причастные к провинциальному управлению и исполняющие какие-либо должности. Это либо фемные офицеры, либо служащие гражданской администрации. Используя свое служебное положение, они приобретают в провинциях недвижимость. Но все же основу их благосостояния составляют именно доходы от служебных должностей. Хотя крупная земельная собственность и развивалась в этот период в византийских провинциях, все же следует отвергнуть бытовавшее мнение о ее большом значении в социально-экономической жизни Византии X – начала XI в. Об этом говорят нам и византийские источники данного периода.

На рубеже X и XI вв. на политической арене усиливается роль пограничной знати, прежде всего армянской и славянской, которая к концу XI в. вместе с представителями греческой провинциальной знати образует аристократический «комниновский клан». Именно эта знать во времена Комнинов (1081–1185) приобретает недвижимость в провинции. К этому же времени относится и организация институтов провинциального землевладения – пронии, экскуссионного пожалования и т. д.

К XIII в. различные формы крупной провинциальной собственности, как свидетельствуют источники, окончательно приобретают законченный характер. К концу XIII в. эти формы собственности de facto становятся экзиминированными владениями благодаря получению экскуссии от центральной власти. Это связано, по нашему мнению, с тем обстоятельством, что в данный период происходит общее ослабление контроля со стороны центральной власти за провинциальной собственностью и ее движением. Именно тогда появляются по существу независимые владения – апанажи, владельцы которых становятся фактически независимыми государями.

К этому периоду также становятся ясными различия в развитии провинциальной собственности и ее институтов в византийских провинциях, что определялось, на наш взгляд, различием в аграрно-правовых отношениях, которые существовали в разных регионах Византийской империи.

В малоазийском регионе Византийской империи наблюдаются процессы постепенного роста крупного провинциального землевладения. Как показывает анализ источников, в X-XI вв. землевладельческая знать в Малой Азии пополняется либо из местного фемного офицерства, либо пограничной национальной знати (главным образом армянской или славянской), представители которой также получали земельные наделы от императора за службу. Кроме того, обращает на себя внимание то обстоятельство, что источники мало говорят о крупных латифундиях в этом регионе применительно к X-XI вв. Похоже, в этот период для провинциальной знати не земля является основным источником экономического благосостояния, а жалование за службу. Документы, дошедшие до нас от XI в., позволяют утверждать, что основу богатства провинциальной знати составляли не недвижимость, а деньги и движимая собственность. Основные институты землевладения оформляются только в период правления Комнинов (XII в.), когда начинают организовываться прония, крупная светская экзиминированная собственность, монастырская вотчина и другие виды провинциального землевладения. По нашему мнению, этот процесс был связан с образованием аристократического комниновского клана, состоявшего из знатнейших фамилий империи и занявшего все высшие военные и гражданские должности.

Документы, происходящие из Фракии, также показывают, что крупное светское земельное владение появляется здесь только в конце XI-XII в. Окончательное оформление институтов провинциального землевладения, как и в Малой Азии, происходит к концу XII-XIII в.

Акты XIII в. позволяют говорить о региональных отличиях в развитии крупного провинциального землевладения и организации крупной земельной собственности. Так, если для районов западной Малой Азии характерна четкая организация институтов провинциальной собственности, то для трапезундского региона – господство еще мелкой крестьянской земельной собственности на основе личного хозяйства. Крупное землевладение окончательно обустраивается здесь только к середине XIV в., причем его рост связан не со служилыми пожалованиями императоров, а со скупкой знатными лицами земель у обнищавших крестьян или своих родственников.

Районы Фессалии и Эпира – это территории господства родовой собственности, как крестьянской (наследственной) парцеллы, так и крупной. В ее организации и устройстве заметны сильные следы обычноправовых отношений, основу которых составляют сильные семейно-имущественные связи. Поэтому институты служилой собственности в данных регионах представлены только в зародыше. Это могло быть связано также со слабостью в данных регионах византийской власти. Особенно важно отметить, что здесь сохраняются следы общинных отношений, не разрушенных даже крупными вотчинами.

Наконец, для конца XI–XIII в. характерно усиление развития ктиторских монастырей и их землевладения, что также связано, по нашему мнению, с консолидацией в этот период крупного провинциального землевладения.

Источники

Анна Комнина. Алексиада / Вступ. статья, пер., коммент. Я.Н. Любарского. М., 1965 (второе изд.: СПб., 1997.)

Бенешевич В. Н., Успенский Ф. И. Вазелонские акты: материалы для истории крестьянского и монастырского землевладения в Византии в XIII-XV вв. Л., 1927.

Константин Багрянородный. Об управлении империей / Пер. Г. Г. Литаврина. М., 1991.

Лев Диакон. История / Пер. М. М. Копыленко, статья М. Я. Сюзюмова, коммент. С. А. Иванова. М., 1988.

Михаил Пселл. Хронография / Пер., статья, примеч. Я.Н. Любарского. М., 1978.

Никита Хониат. История со времени царствования Иоанна Комнина. Т. I-II. СПб., 1860–1862.

Советы и рассказы Кекавмена. Сочинения византийского полководца XI в. / Подготовка текста, введение, пер., коммент. Г. Г. Литаврина. М., 1972.

Стратегика императора Никифора / Изд. Ю. А. Кулаковского // Записки АН. Серия ист.-фил. 1908. №9.

Типик Григория Пакуриана / Введение, пер., коммент. В. А. Арутюиовой-Фиданян. Ереван, 1978.

Acropolita Georgius. Opera / Rec. A. Heisenberg. Vol. 1–2. Lipsiae, 1903.

Actes de Chilandar (Actes de Г Athos, V) / Ed. L. Petit, B. Korablev. СПб., 1911 (приложение № 1 к т. XVII ВВ).

Actes de Dionysiou (Archives de Г Athos, IV) / Ed. dipl. N. Oikonomides. Paris, 1968. (250 p. + album de XLV pi.).

Actes de Esphigmenou. (Archives de Г Athos, VI) / Ed. dipl. J. Lefort. Paris, 1973. (250 p. + album de XL pi.).

Actes d» Iviron (Archives de I» Athos, XIV, XVII) / Ed. dipl. J. Lefort, N. Oikonomides, avec la collaboration d'H. Metreveil. T. I. Paris, 1985. (318 p. + album de LXIV pi.).

Actes de Kutlumus (Archives de I» Athos, II) / Ed. dipl. P. Lemerle. Paris, 1962. (478 p. + album de LXXVI pi.).

Actes de Lavra (Archives de Г Athos, V) / Ed. dipl. P. Lemerle, A. Guillou, N. Svoronos, D. Papachrysanthou. T.I. Paris, 1970. (447 p. + album deLXXX pl.).

Actes de S.-Panteleemon. (Archives de I» Athos, XII) / Ed. dipl P. Lemerle, G. Dagron, et S.Cirkovic. Paris, 1982. (233 p. + album de LVI pi.).

Actes de Xeropotamou (Archives de Г Athos, III) / Ed. dipl. J. Bompaire. Paris, 1964. (293 p. + album de LIV pi.).

Actes de Zographou (Actes de I» Athos, IV) / Ed. W. Regel, E. Kurtz et B. Korablev. СПб., 1907. (Приложение №1 к №13 BB).

Anne Котпёпе. Alexiade (regne de I» empereur Alexis I Comnene 1081–1118) / Ed. B. Leib. N. I-III. Paris, 1937–1945.

Basilikorum libri LX. series A (textus) / Ed. H. J.Scheltema, N. Van der Wal. Vol.I-VIII. Groningen, 1955–1984.

Bryennios Nicephore. Histoire / Introd., texte, trad, et notes par P. Gautier. Bruxelles, 1975.

Codex Justinianus / Ed. P.Kruger. Berolini, 1959. 1877. 1 Aufl. Cedrenus Gregorius. Skylizae Ioannis Compendium historiarum / Ope ab J.Bekkero. Vol.I-II. Bonnae, 1838.

Constantinus Porphyrogenetus. De administrando imperio / Ed. by G. Moravcsik. English translation by R. Jenkins. Budapest, 1949. Dolger F. Regesten der Kaiserurkunden des ostromische Reiches. Bd I. . Munchen; Berlin, 1924; Bd II. Mvinchen; Berlin, 1925. .,

Gautier G. La diataxis de Michel Attaleiate // REB. 1981. T. 39.

Gautier G. Le Tupicon du sebaste Gregoire Pacurianos // REB. 1984. T.42.

Gautier G. Le Tupicon de la Theotokos Keharitomene // REB. 1985. T.43.

Gautier G. Le Tupicon de la Theotokos Evergetis // REB. 1982. T. 40.

Gregoras Nikephorus. Byzantina historia graeca et latina / Cura L. Schopehi. Vol.I-II. Bonnae, 1829–1830.

Jus graeco-romanum / Ed. K.E.Zahariae a Lingenthal. Vol.I-III. Lipsiae, 1856–1862.

Leon Diaconus Caloensis historiae libri decem / Rec. C.B. Hash. Bonnae, 1828.

Miclosich F., Muller J. Acta et diplomata graeca medii aevi sacra et profana. Vindobonnae, 1860–1890. Vol. 1–6.

Niceta Choniata. Historia / Rec. LA. van Dieten. Berlin, 1975.

Novellae Justiniani / Ed. Scholl, Kroll. Berolini, 1959.

Pachimer Georgius. Relations historiques / Ed. par A. Fallier, trad, par V.Laurant. T.I-II. Paris, 1984,

Pitra J. B. Analecta sacra et classica specilegio Solesmensi parata. Vol. VI. Romae, 1891.

Tactica Leonis imperatoris sive de re militari liber // PG. 1863. T. 107.

Theophanes Continuatus. Chronographia / Ex rec. I. Bekkeri. Bonnae, 1838.

Zonara Joannes. Epitoma historiarum / Ed. L. Dindorf. Vol. 1–6. Lipsiae, 1868–1875.

Историография

Ангелов Д. О некоторых характерных чертах развития византийского общества на путях феодализма // ВВ. 1976. Т. 37.

Ангелов Д. Принос към народностните и поземельии отношения в Македонии (Епирския деспотат) през първата четверт на XIII век (Главна според документа на Охридската архиепископия) // Известия на камарата на народната культура. Серия жумаиитарни науки. Т. IV. №3. София, 1947.

Ангелов Д. Принос к поземельните отношения във Византия през XIII век // ГСУ. Историко-филологический факультет. 1952. № 2.

Ангелов Д. [Рец.] Каждан А. П. Деревня и город в Византии IX-X вв. // BS. 1964. 25. N1.

Андреева М. А. Очерки по культуре византийского двора в XIII в. Прага, 1927.

Арутюнова-Фиданян В. А. Административные перемены на востоке Византии в X-XI вв. (К вопросу о «кризисе» фемного строя) // ВВ. 1984. Т. 43.

Арутюнова-Фиданян В. А. Армяно-византийская контактная зона (X-XI вв.): Результаты взаимодействия культур. М., 1994.

Арутюнова-Фиданян В. А. Византийские правители фемы Иверия // ВОН. 1973. № 12.

Арутюнова-Фиданян В. А. Византийские правители Эдессы в XI в. // ВВ. 1973. Т. 35.

Арутюнова-Фиданян В. А. Фема Васпуракан // ВВ. 1977. Т. 38.

Бартикян Р. Г. Критические заметки о завещании Евстафия Воилы (1059 г.) // ВВ. 1961. Т. 19.

Бартикян Р. Г. Миграция армян в XI в. Причины и последствия // XVе Congres intern, d» etudes byzantines. Rapports et co-rapports. I. His-toire. Athenes, 1976.

Бартикян Р. Г. О феме «Ивирия» // ВОН. 1974. « 12.

Бартикян Р. Г.; Каждан А. П., Удальцова 3. В. Социальная структура восточных границ Византийской империи // Actes du XIVе Congres intern, des etudes byzantines. Bucarest, 1976.

Бapuiuh Ф. Дипломатар Фессалщских монастирей // ЗРВИ. 1976. Т. 16.

Безобразов П. В. Завещание Воилы // ВВ. 1911. Т. 18.

Безобразов П. В. Патмосская писцовая книга // ВВ. 1900. Т. 7.

Васильевский В. Г. Материалы для внутренней истории Византийского государства // ЖМНП. 1879. Ч. 202; 1880. Ч. 210.

Вернадский Г. В. Заметки о византийских купчих грамотах XIII в. // Зборник в чест на В. Н. Златарский. София, 1925.

Вернадский Г. В. Заметки о крестьянской общине в Византии // Ученые записки, основанные Русской ученой коллегией в Праге. 1924. Т. I. Вып. 2.

Вин Ю. Я. Право предпочтения в освещении Димитрия Хоматина // Право в средневековом мире. М., 1996.

Вин Ю. Я. Право предпочтения в поздневизантийской деревне // ВВ. 1985. Т. 45.

Горянов В. Т. Поздневизантийский феодализм. М., 1962.

Жаворонков П. И. Состав и эволюция высшей знати Никейской империи // ВО. М., 1991.

Каждан А. П. Аграрные отношения в Византии XIII-XIV вв. М., 1952.

Каждан А. П. Армяне в составе господствующего класса Византийской империи в XI-XII вв. Ереван, 1975.

Каждан А. П. Византийский монастырь XI-XII вв. как социальная группа// ВВ. 1971. Т. 31.

Каждан А. П. Деревня и город в Византии IX-X вв. М., 1960.

Каждан А. П. Из экономической жизни Византии XI-XII вв. // ВО. М., 1971.

Каждан А. П. Социальный состав господствующего класса Византии в XI-XII вв. М., 1974.

Каждан А. П. Формы условной собственности в Византии в Х-ХИ вв. М., 1960.

Каждан А. П. Экскуссия и экскуссаты X-XI вв. // ВВ. 1953. Т, 5. Культура Византии / Под ред. 3. В. Удальцовой. Т. 2. М., 1988; Т.З. М., 1991.

Курбатов Г. Л. История Византии. (Историография). Л., 1975.

Кучма В. В. Византийские военные трактаты VI-X вв. как исторический источник // ВВ. 1979. Т. 40.

Кучма В. В. Военно-экономические проблемы византийской истории по «Тактике Льва» // АДСВ. 1973. Т. 9.

Кучма В. В. К вопросу о сущности византийской военной организации в период Мапцикерта // XVе Congres intern, d» etudes byzantines. Resumes des communications. Athenes, 1976.

Кучма В. В. Командный состав и рядовые стратиоты в фемном войске Византии конца IX-X в. // ВО. М., 1971.

Кучма В. В. «Тактика Льва» как исторический источник // ВВ. 1972. Т. 33.

Липшиц Е. Э. Законодательство и юриспруденция в Византии в IX-XI вв. Л., 1981.

Липшиц Е. Э. О путях формирования феодальной собственности и феодальной зависимости в Византии // ВВ. 1958. Т. 13.

Липшиц Е. Э. Продажа класм и протимисис // АДСВ. 1973. Т. 10.

Литаврин Г. Г. Болгария и Византия в XI-XII вв. М., 1960.

Литаврин Г. Г. Византийское общество и государство в X-XI вв.: Проблема истории одного столетия. 976–1081. М., 1977.

Литаврин Г. Г. Еще раз о симпафиях и класмах налоговых уставов X-XI вв. // Byzantinobulgarica. 1978. Т. 6.

Литаврин Г. Г. Относительные размеры и состав имущества провинциальной византийской аристократии во второй половине XI в. (По материалам завещаний) // ВО. М., 1971.

Литаврин Г. Г. Проблема государственной собственности в Византии X-XI вв. // ВВ. 1975. Т. 35.

Литаврин Г. Г. Семейные отношения и семейное право в византийской деревне в XI в. (По данным практика 1073 г.) // DOP. 1990. Vol. 44.

Литаврин Г. Г. Три письма Михаила Пселла Катакалону Кекавмену // RESEE. 1969. T.VII.3.

Медведев И.П. Очерки византийской дипломатики. (Частноправовой акт). Л., 1988.

Осипова К. А. Аллилеигий в Византии в X в. // ВВ. 1960. Т. 17.

Осипова К. А. Система класм в Византии в X-XI вв. // ВО. М., 1961.

Острогорский Г. Византийские писцовые книги // BS. 1948. Т. 8 (2).

Острогорский Г. К истории иммунитета в Византии // ВВ. 1958. Т. 13.

Острогорский Г. О византийском феодализму // Собрана дела. Т. I. Београд, 1969.

Острогорску Г. Прошца. Прилог исторщи феудализма у Византией и у jужнославянским землама // САН. Посебна издана. Кн. 176. Београд, 1951.

Острогорску Г. Радоливо // ЗРВИ. 1961. К». 7.

Панченко В. А. Крестьянская собственность в Византии. Земледельческий закон и монастырские документы // ИРАИК. 1903. Т. 9.

Скабаланович Н. А. Византийское государство и церковь в XI в. От смерти Василия II до воцарения Алексея I. СПб., 1884.

Соколов И. И. Крупные и мелкие собственники в Фессалии в эпоху Палеологов // ВВ. 1923–1926. Т. XXIV.

Соколов И. И. Материалы по земельно-хозяйственному быту Византии // Известия АН СССР. Отделение общественных наук. М., 1931.

Соколов И. И. Состояние монашества в византийской церкви в IX-XIII вв. Казань, 1894.

Соколов П. Церковноимущественное право в греко-римской церкви. Новгород, 1896.

Сюзюмов М. Я. К вопросу об особенностях генезиса и развития феодализма в Византии // ВВ. 1960. Т. 17.

Сюзюмов М. Я. [Рец.] Каждан А. П. Деревня и город в Византии // ВВ.

1962. Т. 21.

Сюзюмов М. Я. [Рец.] Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... // ВВ.

1963. Т. 22.

Сюзюмов М. Я. Суверенитет, налог и земельная рента в Византии // АДСВ. 1973. Т. 9.

Троицку,] С. Ктиторско право у Византией и у иемаиичкой Србщи // Глас Српской Академики наук. 1935. Т. 169.

Удальцова 3. В. Советское византиноведение за 50 лет. М., 1969.

Удальцова 3. В. Осипова К. А. Отличительные черты феодальных отношений в Византии (постановка проблемы) // ВВ. 1974. Т. 36.

Успенский К. Н. Очерки по истории Византийской империи. Т. I. Пг., 1917.

Успенский К. Н. Экскуссия-иммунитет в Византийской империи // ВВ. 1923. Т. 23.

Успенский Ф. И. Военное устройство Византийской империи // ИРАИК. 1900. Т. VI.

Успенский Ф. И. Значение византийской и южнославянской пронии // Сборник статей, составленных и изданных учениками В. И. Ламанского по случаю 25-летия его ученой и профессиональной деятельности. СПб., 1883.

Успенский Ф.И. История Византийской империи. Т. 3. Л., 1948.

Успенский Ф. И. К истории крестьянского землевладения в Византии // ЖМНП. 1883. Ч. 225. Январь-февраль.

Успенский Ф. И. Мнения и постановления константинопольских поместных соборов XI-XII вв. о раздаче церковных имуществ (харистикарии) // ИРАИК. 1900. Т. V.

Успенский Ф. И. Социальная эволюция и феодализация Византии // Анналы. Т.Н. 1923 (1922).

Ферiанчиh Б. Породице семейства Малиасена // Зборник филозовского факулугета. Т. 7. Београд, 1962.

Ферiанчиh Б. Поседа породице семейства Малиасена // ЗРВИ. 1966. Т. 9.

Фрейденберг М. М. Экскуссия в Византии в XI-XIII вв. // Ученые записки Великолуцкого государственного пединститута. 1956. Т. 3.

Хвостова К. В. Особенности аграрно-правовых отношений в поздней Византии (XIV-XV вв.). М., 1968.

Хвостова К. В. Пронин: социально-экономические и правовые проблемы // ВВ. 1989. Т.49.

Хвостова К. В. Социально-экономические процессы в Византии. Их понимание византийцами-современниками (XIV-XV вв.). М., 1992.

Цанкова-Петкова Г. Югозападните български земи през XI в. Според «Стратег-икона» на Кекавмен // ИИВИ. 1956. Т. 6.

Яковенко П. А. История иммунитета в Византии. Юрьев, 1908.

Ahrweiler H. Etudes sur les structures administratives et sociales de Byzance. London, 1971.

Ahrweiler H. La frontiere et les frontieres de Byzance en Orient // XIVе congres intern, des etudes byzantines. Rapports. T. II. Bucarest, 1971.

Ahrweiler H. Nouvelle hypotese sur le tetarteron d» or et la politique monetaire de Nicephore Phocas // ЗРВИ. 1963. T. 8. (1).

Ahrweiler H. Recherches sur Г administration de Г empire byzantin aux IXе-XIе siecles // BCH. N84. Paris, 1960.

Ahrweiler H. Recherches sur la societe byzantine au XIе siecle: nouvelles hierarhies et nouvelles solidarites // TM. 1976. T. 6.

Ahrweiler H. La «Pronoia» a Byzance. Paris, 1980.

Ahrweiler H. L» histoire et la geographie de la region de Smirne entre les deux occupations turques (1081–1317) // TM. 1965. T. 1.

Angelov D, Zusammensetzung und Bewegung der Bevolkerung in der byzantinischen Welt // XVе Congres intern, d» etudes byzantines. Rapports et corapports. I. Histoire. Athenes, 1976.

Angold M. A byzantine government in exile. Government et society under the Laskaris of Nicea (1204–1261). London, 1975.

Beck H.-G. Theorie und Praxis in Aufbau der Byzantinischen Zentralferwaltung // SBAW. Phil.-hist. KL, H.8. Munchen, 1974.

Bratianu G. Etudes byzantines d» histoire economique et social. Paris, 1938.

Brehier L. Les institutions de 1 Empire Byzantin. Le monde byzantin. T. I. Paris, 1949. The Byzantine aristocracy IX to XIII centuries / Ed. by M. Angold. Oxford, 1984.

Caplan M. Les hommes et la terre a Byzance du VI au XI siecle. Propriete et exploitation du sol. Paris, 1992.

Charanis P. On the social structure and economic organization of the Byzantine Empire in the Thirteenth Century and later // BS. 1951. T. XII.

Charanis P. The Monastic Propriety and the Byzantine Empire // DOP. 1948. Vol.4.

Cheynet J.-C. Du stratege de theme au due: Chronologie de evolution au curs du XIе siecle // TM. 1985. T. 9.

Dedeyan G. L» immigration armenienne en Cappadoce au XIе siecle // Byz. 1975. T.45. (1).

Dedeyan G. Les armeniens soldats de Byzance (IVe-XIe siecles) // Bazmavep. Vol. CXLV. Venice, 1987. N. 1–4.

Dolger G. Aus den Schatzkammern des Heiligen Berges. Munchen, 1948.

Dolger G. Beitrage zur Geschichte der byzantinischen Finanzverwaltung besonders des X-XI Jh. Leipzig; Berlin, 1927.

Dolger G. Byzanzund die europaische Staatenwelt. Aus gewahlte Vortrage und Aufeatze. Ettal, 1953.

Dolger G. Der Feodahsmus in Buzanz // Vortrage und Forschungen. BdV. Lindau; Konstanz, 1960.

Dolger G. Byzantinische Diplomatik. 20 Aufeatze zum Urkundenwesen der Eiyzantiner. Ettal, 1956.

Dolger G., Karayannopulos J. Byzantinischen Urkundenlehre. T. I. Munchen, 1968.

Guilland R. Etudes sur V institutions byzantines. T. I–II. Berlin; Amsterdam, 1967.

Guilland R. Titres et fonction de Г Empire Byzantin. London, 1976.

Haldon J. F. Recruitment and conscription in the byzantine army. C. 550–950: a study on the origins of the stratiotika ktemata. Wien, 1979.

Haldon J. F., Kennedy H. The arab-byzantine frontier in the Eight and Ninth centuries: Military organization and society // ЗРВИ. 1980. T. 19.

Hohlweg A. Beitrage zur Verwaltunggeschichte des ostromischen Reichs unter den Komnenen. Munchen, 1965.

Honigmann E. Die Ostgrenze des byzantinischen Reichs von 363 bis 1071. Bruxelles, 1935.

Kaegi W.E. The Frontier: Barrier or Bridge // The 17th. International Byzant. Congress. Major papers. New York, 1986.

Karayannopulos J. Die Entstehung der Byzantinischen Themenordnung. Munchen, 1959.

Karayannopulos J. {Рец.] G. Ostrogorsky. Quelques problemes... // BZ. 1957. Bd50.

Kaser M. Das romische Privatrecht. Ab. 2. Nachklassische Recht. Munchen, 1959.

Kopstein H. Byzanz im 10 Jahrhundert. Leipzig, 1991.

Kiihn H.-J. Die byzantinische Armee im X-XI Jh. Wien, 1991.

Lemerle P. Cinq etudes sur le XIе siecle byzantin. Paris, 1977.

Lemerle P. The Agrarian history of Byzantium from the origins to the twelfth century. The sources and problems. Galway, 1979.

Lemerle P. Esquisse pour uhe histoire agraire de Byzance (Les surces et les problems) // RH. 1958. Vol. 219–220.

Lemerle P. Prolegomenes a une edition critique et commentee des «conseils et recits» de Kekaumenos. Bruxelles, 1960.

Lemerle P. Un aspect du role des monasteres a Byzance: les monasteres donnees a des laics, les charisticaires // Academie des inscription et des belles-lettres. 1967. Janvier-Mars.

Morris R. Monasteries and their patrons in the tents and eleventh centuries // BF. 1985. Bd 10.

Morrisson C. La devalvation de la monnaie byzantine au XIе siecle: essai d» interpretation // TM. 1976. T. 6.

Nicol D. The Despotate of Epiros, 1267–1479. A contribution the history of grece. Cambridge, 1984.

Nissen W. Die Diataxis des Michael Attaleiates von 1077. Jena, 1897.

Oikonomides N. L» organisation de la frontiere orientale de Byzance aux Xе-XIе siecles et la Tacticon Г Escorial // Actes du XIVе Congres intern. des etudes byzantines. Bucarest, 1976.

Oikonomides N. L» evolution de Г organisation administrative de Г Empire Byzantin au XIе siecle (1025–1118) // TM. 1976. T.6.

Oikonomides N. L» epopee de Digenis et la frontiere orientale de Byzance aux Xe-XIe siecles // TM. 1976. T. 6.

Oikonomides N. Les listes de preseance Byzantines des IXe-Xe siecles. Paris, 1972.

Oikonomides N. The Peira of Eustathios Romanos: an abortive attempt to innovate in Byzantine law // FM. 1986. Bd 7.

Ostrogorsky G. Geschichte des byzantinischen Staates. Miinchen, 1963.

Ostrogorsky G. Die landische Steuergemeinde des byzantinisches Reiches im X Jh. // VfSWG. Hf. 1–2. 1927.

Ostrogorsky G. Observations on the Aristocracy in Byzantium // DOP. 1971. T.25.

Ostrogorsky G. Die Pronoia unter den Komnenen // ЗРВИ. 1970. T. 12.

Ostrogorsky G. Pour Г histoire de la feodalite byzantine. Bruxelles, 1954.

Ostrogorsky G. Quelques problemes d» histoire de la paysannerie byzantine. Bruxelles, 1956.

Petrusi A. Tra storia e leggenda: akritai e grazi sulla froritiera orientale di Bisanzio // XIVе congres intern, des etudes byzantines. Rapports. Т.Н. Bucarest, 1971.

Platon G. Observations sur le droit de 7tpovoix en droit byzantin // RGD. 1903. 27. N 5.

Rouillard G. Un grand beneficiaire sous Alexie Komnene Leon Kephalas // BZ. 1930. Bd30.

Seibt W. Skleroi. Eine sigillographische Studie. Wien, 1976.

Sesan M. Les themes byzantines а Г epoque des Comnenes et des Anges (1081–1204) // RESE. 1931. T. 18.

Stein E. Untersuchungen zur spatbyzantinischen Verfassungund Wirtschaftsgeschichte // Mitteilungen zur osmanischen Geschichte. 1923. Bdll.

H. 1–2.

Svoronos N. Quelques formes de la vie rurale a Byzance. Petite et grande exploitation // Annales. IIе annee. 1956. Juillet-Septembre. N3.

Svoronos N. Etudes sur Г Organisation interiere, la societe et la economique

de la empire byzantin. London, 1975.

Svoronos N. Les privileges de Г eglise a 1» epoque des Comnenes: tin rescript inedit de Manuel I Comnene // TM. 1965. T. I.

Svoronos N. Recherches sur le cadastre byzantin et la fiscalite aux XIе et Х1Г s. Le cadastre de Thebes // BCH. 1959. T. 83.

Treatgold W. Byzantium and its army. 284–1081. Stanford, 1995.

Treatgold W. The byzantine state finances in the eight and ninth centuries. New York, 1982.

Thomas J. P. Private religions foundations in the Byzantine Empire. Washington, 1987.

Vryonis S. The Peira as a source for the history of Byzantine aristocratic society in the Ith. Half of the Xlth. Century // Near Eastern Numismatics, Iconography, Epigraphy and History of Middl. Ages. Beyrouth, 1974.

Vryonis S. The Will of a principal Magnate Eustathios Boilas // DOP. 1957. Т.Н.

Weiss G. Ostromische Beamte im Spiegel der Schriften des Michael Psellos. Munchen, 1973.

Yusbashjan K. N. L» administration byzantine en Armenie aux Xe~XIe siecles // REA. 1973–1974. T. 10.

Zakythenos D. A. Crise monetaire et crise economique a Byzance du XIIIе au XIVе siecles. Athenes, 1948.

АДСВ – Античная древность и Средние века

ВВ – Византийский Временник

ВО – Византийские очерки

ВОН – Вестник общественных наук

ГСКА – Глас Српске Кралевске Академиjе

ЖМНП – Журнал Министерства народного просвещения

ЗРВИ – Зборник Радова византолошкого института

ИИБИ – Известия на Института за българстка историата

ИРАИК – Известия Русского археологического института в Константинополе

САН – Српске Академие науките

ТКДА – Труды Киевской духовной академии

AASS – Acta Sanctorum Bollandiana (Brusseles – 1643–1770, 1894; Paris, Rome – 1866, 1887)

AB – Analecta Bollandiana

ABSA – Annual of the British School at Athens

AHDO – Archives d'histoire du droit oriental

AKKR – Archiv fur katholisches Kirchenrecht

APAW – Abhandlungen der Preussischen Akademie der Wissenschaften

ASCL – Archivio storico per la Calabria e la Lucania

ASI – Archivio storico italiano

ASS – Archivio storico siciliano

BBAO – Bulletin of the British Association of Orientalists

BBBS – Bulletin of British Byzantine Studies

BBGG – Bollettino della Badia greca di Grottaferrata

BCH – Bulletin de correspondance hellenique

BF – Byzantinische Forschungen

BHO – Bibliotheca Hagiographica Orientalia

BIFAO – Bulletin de f Institut frangais d'archeologie orientate

BISIAM – Bollettino dell'Istituto Storico Italiano per il Medio Evo e Archivio Muratoriano

BM – Benediktinische Monatsschrift

BMGS – Byzantine and Modem Greek Studies

BNJ – Byzantinisch-neugriechische Jahrbucher

BS – Byzantine Studies

BSAC – Bulletin de la Societe d'archeologie copte

BSC – Byzantine Studies Conference, Abstracts of Papers

BSE – Byzantinoslavika

Byz – Byzantion

BZ – Byzantinische Zeitschrift

CA – Cahiers archeologiques

CCM – Cahiers de civilisation medievale

CH – Church History

CIG – Corpus Inscriptionum Graecarum / Ed. A.Boeckh et al. Berlin, 1825–1877

CRAI – Comptes-rendus de Г Academic des inscriptions et belles-lettres

CSCO – Corpus Scriptorum Christianorum Orientalium. Paris; Louvain, 1903

CSHB – Corpus Scriptorum Historiae Byzantinae

CTh – Codex Theodosianus / Ed. Theodor Mommsen et al. Berlin, 1905

DACL – Dictionnaire d'archeologie chretienne et de liturgie / Ed. F. Cabrol and H. Leclercq. Paris, 1907–1953

DDC – Dictionnaire de droit canonique / Ed. R. Naz. Paris (основан в 1935 г.)

DHGE – Dictionnaire d'histoire et de geographic ecclesiastiques / Ed. A.Baudrillart et al. Paris (основан в 1912 г.)

DOP – Dumbarton Oaks Papers

DS – Dictionnaire de spirituality ascetique et mystique / Ed. M.Viller Paris (основан в 1932 г.)

DTC – Dictionnaire de theplogie catholique / Ed. A. Vacant et al. Paris, 1935–1972

EA – Ekklesiastike Aletheia

EB – Etudes byzantines

EEBS – Epeteris Etaireias Byzantinon Spoudon

EKEE – Epeteris tou Kentrou Epistemonikon Ereunon

EL – Ephemerides Liturgicae

EO – Echos d'Orient

EP – Ekklesiastikos Pharos

EphL – Ephemerides liturgicae

FM – Fontes Minores

GOTR – Greek Orthodox Theological Review

GRBS – Greek, Roman, and Byzantine Studies

HUS – Harvard Ukrainian Studies

HZ – Hilandarski Zbornik

IBID – Izvestiya na Bulgarskoto Istoricesko Druzhestvo

ICS – Illinois Classical Studies

IF – Indogermanische Forschungen

JDAI – Jahrbuch des Deutschen Archdologischen Institute

JEH – Journal of Ecclesiastical History

JGR – Zacharia von Lingenthal К. Е. Jus graeco-romanum. Vol.I- VII. Leipzig, 1856–1884

JOB – Jahrbuch der Osterreichischen Byzantinistik

JOBG – Jahrbuch der Osterreichischen Byzantinischen Gesellschaft

JSAH – Journal of the Society of Architectural Historians

JWCI – Journal of the Warburg and Courtauld Institutes

КС – Kretika Chronika

KS – Kypriakai Spoudai

MAH – Melanges d'archeologie et d'histoire

MB – Sathas K.N. Mesaionike Bibliotheke. Vol. 1–7. Venice; Paris, 1872–1894

MDAI – Athens Mitteilungen des Deutschen Archdologischen Institute, Athenische Abteilung

MDAI Kairo – Mitteilungen des Deutschen Archdologischen Institute, Abteilung Kairo

MH – Medievalia et Humanistica

MM – F. Miklosich and F.Muller. Acta et diplomata graeca rnedii aevi sacra et profana. Vol. 1–6. (Vienna, 1860–1890)

NCE – New Catholic Encyclopedia. Vol. 1–15. (New York, 1967)

NH – Neos Hellenomnemon

NJ – Justinian I. Novellae / Ed. R.Schoell, W.Kroll /,/ Corpus juris civilis. Vol. 3. 5th ed. Berlin, 1928

NPB – Nova patrum bibliotheca / Ed. A. Mat, J. Cozza-Luzi. Vol. 1–10. Rome, 1852–1905 ОС –Orientalia Christiana

OCA – Orientalia Christiana Analecta

OCP – Orientalia Christiana Periodica

ODB – Oxford Dictionary of Byzantium / Ed. A. Kazhdan. Vol. 1–3. New York; Oxford, 1991 OL – Orientalistische Literaturzeitung

OS – Ostkirchliche Studien

PG – Patrologiae cursus completus. Series graeca / Ed. J. P. Migne. Vol. 1–161. Paris, 1857–1866

РОС – Proche-Orient chretien

RAC – Reallexikon fur Antike und Christentum / Ed. T. Klauser. Stuttgart (основан в 1950 г.)

RAM – Revue d'ascetique et de mystique

RDC – Revue de droit canonique

RE A – Revue des etudes armeniennes

REB – Revue des etudes byzantines

REG – Revue des etudes grecques

RESE – Revue des etudes sud-est europeennes

RgD – Revue des greques droit

RHE – Revue d'histoire ecclesiastique

RHPR –Revue d'histoire et de philosophic religieuses

RHR – Revue de Vhistoire des religions

RID A –Revue Internationale des droits de UAntiquite

ROC – Revue de l'Orient chretien

RQ – Romische Quartalschrift fur christliche Altertumskunde und fur Kirchengeschichte

RQH – Revue des questions historiques

RSCI – Rivista di storia della chiesa in Italia

SB AW –Sitzungsberichte der Bayerischen Akademie der Wissenschaften

SBN – Studi bizantini e neoellenici

SC – Sources chretiennes

SCH –Studies in Church History

SE – Sacris Erudiri

SF – Siidost-Forschungen

SM – Studi meridionali

ST -Studi eTesti

TEE – Threskeutike kai Ethike Engkyklopaideia, 12 vols. Athens,

1962–1968

TM – Travaux et memoires

TU – Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristichen Literatur. Leipzig; Berlin (основан в 1882 г.)

VfSWg –Vierteljahrschrift fur Sozial und Wirtschaftsgeschichte

ZAM – Zeitschrift fur Askese und Mystik

ZAS – Zeitschrift fur dgyptische Sprache und Altertumskunde

ZKG – Zeitschrift fur Kirchengeschichte

ZKT – Zeitschrift fur katholische Theologie

ZMNP – Zhurnal Ministerstva Narodnogo Prosveshchenija

ZMR – Zeitschrift fur Missenwissenschaft und Religionswissenschaft

ZSRk. a –Zeitschrift der Savigny-Stiftung fur Rechtswissenschaft, Kanonistische Abteilung

ZSR r. a. –Zeitschrift der Savigny-Stiftung fur Rechtsgeschichte, Romanistische Abteilung

Завещание Симватия Пакуриана⁶⁵⁶

По слову Св. Писания, мы не только не можем ничего вынести из мира, ничего не внеся в него, [но также] я изучил на собственном опыте то, что «несть человек, который бы жил и не увидел смерти». Поэтому и я, Симватий, куропалат Пакуриан, Божьей милостью являясь всецело здоровым и имея свои ум и душу крепкими, но все же страшась незаметной и неумолимой страшной тайны смерти, взяв на ум, что как весьма часто одним, также и мне не пришла бы смерть, застав меня внезапно и незаметно, возжелал составить свое завещание ясно и открыто. И вот, когда я вступил в брак с Кали, законной (родной) дочерью куропалата Василаки и куропалатиссы Зои, я получил в приданое от нее 50 литров чеканного золота (διά χάραγματα) наличным, с помощью которого я выкупил различные серебряные наряды для невесты. Некоторое время мы оба жили в согласии. Но в соответствии с Божьей волей мы не имели детей. И вот я желаю отдать моей супруге ὑποβολοθεωρετρόν (дарственное) от движимого имущества, и от свадебного подарка она получит в качестве легатата от меня в полную и неотъемлемую собственность мой проастий Радоливо, другой мой проастий, называющийся Судага, который был мне подарен святым царем и расположенный в феме Македония, другой мой проастий Велависда, кроме них. Также [я желаю отдать супруге] ктемы, вписанные в брачный договор на ее имя. Она имеет возможность распоряжаться и управлять всем этим в период жизни и после своей смерти, как пожелает и захочет.

Оставляю державному и святому нашему императору в качестве малого легата в помин восемь бессловесных животных из найденных мной кастрированными. Моему брату, магистру кир Сергию, в легат и помин отдаю мой проастий Мустониани и от найденных мной баранов и коров половину того, сколько я буду иметь в час своей смерти, т. е. 20 штук. Еще я отдаю в легат и помин проэдру Никите, сводному брату моей супруги, мой золотой повод. Моему человеку Т...ету платье, которое мне подарил наш святой император, мое длинное платье, вместе с золотым кабадием. А моему человеку Апелгарипи я отдаю в легат платьев 2 штуки стоимостью в 1 аспр. Остальные мои люди, не отмеченные легатом, получат по 6 фоллисов. В императорский вестиарий я отдаю 1 номисму, а свидетелям сего письменного завещания – по 3 номисмы. Сколько же рабов окажется у меня [к моменту моей смерти], я желаю освободить их от ярма рабства со времени и дня моего упокоения, с выдачей им всяческих платьев, пекулия и 20 фоллисов в легат ради спасения моей души. Сколько моих свиней окажется налицо, пусть разделят их поровну между моей супругой и братом.

Я желаю, чтобы мои грешные и ничтожные останки были отнесены и схоронены в честной обители Св. горы Иверской, и пусть моя супруга схоронит их, если то будет согласовано с монахами, подвизающимися там. Также ради спасения моей души я назначаю, чтобы она определила в раздачу бедным часть золота, которое у меня было в [размере] 12 литров трахи, из которых 6 литров χιχάτων и 6 других литров πρωτοχαράγων, {а именно] 6 литров χιχάτας; и 3 тысячи злаков (γενημα). Пусть она также определит к раздаче другие 6 имеющихся в наличии πρωτοχαράγους моим освобожденным рабам. Когда же все эти мои распоряжения будут исполнены, сделаны и распределены, имеющийся излишек и остаток от монет (νομισμάτων), дорогих вещей, зерна и другого, также находящиеся во владении челяди женского пола, все это я желаю вновь передать в наследство моей горячо любимой супруге госпоже Кали, которая хорошо и прилежно мне служила, полностью от меня освобожденной. И пусть она совершает заботу о расходах на похороны и вынос моих останков в 3-й, 9-й и 40-й дни и другие дни поминовения, а также при совершении литургии, как заповедовал Бог. Я назначаю эту мою любезнейшую и дорогую супругу распорядительницей записанным [имуществом], наблюдательницей и управительницей данного открытого завещания и вручаю душу мою в ее руки. Сораспорядителем же вместе с ней [назначаю Сергия], моего названного выше любимого брата. Ведь я знаю заботу и любовь, которую они ко мне питают, особенно же моя супруга, как они заботились о грешной и мелкой моей душе, чтобы она была помилована. Поэтому после Бога я все вручаю в их руки. И им, в качестве распорядителей завещания, воздастся от нашего тайновидящего и милостивого Бога в этом мире и в будущих временах, когда песни и τετραχηλισμένοι все будут исполнять по страшному и неподкупному Его пути.

Я желаю, чтобы моя супруга не была притесняема ни в чем ни от кого, ни от моих родственников, ни от других законных родичей. Я не задолжал никому совершенно ничего, не получил ни от кого совершенно ничего. А кто по суду станет притязать на мои владения и оставшиеся имущества, желать изменения настоящего моего завещания, докучать и запугивать мою супругу и распорядителя, а также моего брата, таковое лицо, даже если оно окажется ближним или родственником, навлечет на себя, если не внемлет и не встревожится, не только осуждение Бога и св. отцов, приобретет и наследует проклятье 318 св. и богоносных отцов и составит участь Иуды и тех, кто кричал: «Проклят, проклят Распятый», но и проклятие от меня, грешного. Если таковой будет легатарием, то он будет лишен своего легата, который будет передан во спасение его души. [Завещание] написано Иоанном, нотарием и табулярием, в январе 23, 13 индикта, года 6598 от сотворения мира.

[Перечисление свидетелей и их подписи.]

Завещание монахини Марии (Кали)

Справедливо и весьма соответствующе, чтобы все, являясь смертными, считали рассуждение о смерти главной заботой, главным же образом, чтобы принявшие уединенную жизнь и имеющие договор с Богом расставались с земным и искали небесного. Именно поэтому я, монахиня Мария, дочь умершего куропалата Василаки и монахини Ксении Диаватины, обличенная болезнью, но сохранившая неповрежденными душу и ум, благодаря моему Богу пожелала составить свое чистое завещание, так как боюсь, как бы не остались все [вещи], относящиеся ко мне, без разбора и без присмотра по причине внезапного прихода ко мне смерти. И вот по предписанию моего господина и родителя я была соединена узами брака с [теперь уже] умершим Симватием Пакурианом, принявшим меня и получившим, согласно акту, от меня предбрачный дар. Но мы совместно прожили короткую жизнь, поскольку Симватий – о несчастные дороги! – внезапно оставил эту жизнь и вступил на путь новых цветов. А я осталась без заботы, без утешения и покинутая и бездетная, что является постыдным делом для всех, а особенно для женщины. И вот чтобы я не вызывала сожаления в моей судьбе по соответствующей лепте, но чтобы я шла к предложенному принципу, мой блаженный господин и супруг составил завещание, которым проявил свою волю, чтобы я владела и господствовала во всей своей власти над всей его собственностью (οὐσίας), как движимой, так и недвижимой. Еще он назначил меня управляющей и распорядительницей, вместе с моим братом магистром господином Сергием, всех тех имуществ, которые были завещаны и поступили к нам. И все, что было приказано им во всей его воле, по милости Бога моего и Пресвятой Богородицы, было целиком исполнено, и я не постыжусь возвратить это в день Страшного Суда и отдать ему отчет, что я уделила внимание тому, о чем было предписано, и сделала все то, как он приказал и что он приказал. Затем я открыла его завещание в суде квестора, и власть утвердила его. Я была назначена его исполнительницей, и вместе с магистром кир Сергием, своим братом, я совершила раздел всего того, что было оставлено мне и ему от Симватия, как он завещал, и всю часть, доставшуюся Сергию, я оставила ему и получила от него подтверждение [этого]. А также легатариям, вольноотпущенникам и свободным я выдала предоставленные их господином легаты, и подтверждения их у меня имеются, и ничего милостью Бога моего из имущества [Симватия] не осталось не розданного по долгам. Сверх же написанного в завещании моего господина и супруга было сохранено в Иверском монастыре. Я израсходовала на похороны то, что было определено между мной и монахами, остальное я отдала монахам того же монастыря – 7 литров хихат, взяв от них подтверждения, а затем схоронила в монастыре любезное мне тело моего супруга, как он и желал. Поэтому, неся всегда перед глазами тоскливое воспоминание о моем муже и желая вспоминать его вечно, я отдаю этому самому монастырю, для постоянного поминовения души господина и супруга моего и для частичной оплаты многочисленных моих грехов, мое имение Радоливо со всеми его правами и привилегиями, за исключением имеющихся здесь животных, крупных и мелких, и всего урожая хлеба и ячменя, собранного ко времени моей смерти или до этого момента. Поскольку я желаю, чтобы все собранное в то время было растрачено в другом месте, пусть монахи этой обители [Иверской] воспримут все собранное с этого имения как его господа и владыки. Но они обязаны [при этом] тратить на память моего мужа каждый год 100 модиев зерна, 10 закланных баранов и 100 мер вина для духовного симпосия (τό πνευματικοί συμπόσιον) и для раздач моим братьям во Христе. А другие опять же 100 модиев зерна, 10 баранов и 100 мер вина я хочу, чтобы эти монахи направили на помин моей грешной души. Если же все то, что я [таким образом] определила, монахи этой обители не исполнят в точности, но в нарушении единого и целого отступят от моего завещания даже в части или в целом, то я желаю, чтобы приказчики мои возбудили процесс против них и добились исполнения всего, что я определила, даже если монахи будут против, и чтобы [приказчики] имели твердость [в этом деле]. Также монахи Иверского монастыря не должны иметь права продавать или дарить, или обменивать это имение, но я желаю, чтобы оно находилось у монастыря постоянно, чтобы из ежегодных доходов с него получившие [это имение] в память совершивших это дарение возносили бы молитвы за моего мужа и меня грешную. Еще я желаю передать монастырю в память о моем господине и муже моем икону Великого Христа Бога моего, и другую мою икону Пресвятой Богородицы Влахернтиссы, обе с серебряными окладами, серебряный крест и два ручных подсвечника. Оставляю моей госпоже и матери в легат и благодарность за память обо мне поднос, имеющий большой слой черной эмали на ободе, биларион, оксис и одну литру золотых романатов. Сестре моей, проэдриссе госпоже Марии ... яркий, имеющий жемчуг, мой широкий плащ (θαλασσα) красный, мой зеленый пояс (ζωσματιον), золотые мои браслеты ... широкие мои скамьи. Моей сестре проэдриссе госпоже Евдокии мой ... с вертикальным золотым орнаментом ... имеющий золотую надпись. Сестре моей, монахине госпоже Ирине – серединное блюдо в серебре (άσπρος), гладкое, которое в белом, кубок, покрытый золотом. Брату моему Филарету ... два с поясным орнаментом посередине и литургическую вазу позолоченную. Зятю моему господину проэдру Сергию оставляю в дар по случаю смерти в связи с любовью к нему наличными 54 литры. Племяннику моему Василаки ... золотой мужа моего. Моему двоюродному брату господину протовесту Льву – книгу св. Иоанна Климакса и проастий мой Судага, расположенный в округе Македония, со всеми прилегающими местами, имениями и фуражом его. Братии моей монастыря Осии –браслет с пряжкой золотой, платье, две литры ... 10 и плащ мой, сотканный из шерстяных нитей, мою курильницу для благовоний ... большую посеребреную, и сосуд, покрытый серебром ... серебряный кувшин для вина, большой сарацинский, вазу с двумя ручками позолоченную, другую корзину позолоченную, две шелковые подушки и ... я желаю передать моим братьям во Христе. Велконасу, сыну моего зятя, я отдаю кавалерийские ситани. Моему господину и духовному отцу монаху Савве, ученику патриарха (Николая III), отдаю золотой медальон, имеющий внутри знак, и 24 ... Отцу моему духовному монаху господину Фоме – 34 литры. Монаху господину Феодору, игумену св. отца нашего Равула, книгу св. Василия и псалтирь с серебряными застежками. Монаху Симеону, ученику блаженного отца моего духовного господина Феодора – праздничную книгу, одетую в черную резьбу и октоих моноканон. В честнейшую обитель Ватопеда отдаю мои иконы с серебряными окладами и крещальную ... и прочие книги из моей церкви. Человеку моему Варде – полностью серебряный поднос ... два холмистых и наличными 1 литру новых трахи. Человеку моему Апелгарипи – форбадия два, агеладий один и одну литру золотых трахи нового чекана. Человеку моему Хасану – четырехгодовалого жеребца, кобылу от них, одну стадную лошадь, одного вола и одну литру золотых трахи нового чекана. Моему человеку Иосифу –одну кобылу из этих, одну стадную лошадь и одну литру трахи нового чекана. Человеку моему Патрикию Махетари – одну тарелку, поставленную поверх блюда, одну кобылу из этих и одну литру трахи. Моему человеку, священнику и монаху Антонию – 36 золотых номисм трахи и пурпурное платье Для литургии. Моему человеку Василию евнуху ... белый, кобылу одну и одну литру золотых трахи. Человеку моему Салакуси – одну стадную лошадь и одного вола. Человеку моему Николаю евнуху ... Демоницы и одну литру наличных трахи. Вот эти люди, независимо от того, будут ли они вместе со мной до часа моей смерти или станут служить другому, должны получить свои легаты.

Еще отдаю человеку моему, Феодору Иоаннокампиту, один зевгарий от имеющихся в имении Судага, одну стадную лошадь, одного четырехгодовалого коня от моих домашних и одну литру трахи новочеканных. Моему вольноотпущеннику Тугану – черного коня, антиохийскую тунику (ἐπιλώρικον), носимый σωφορίου с ярко красным цветом, два покрашенных браслета, синий и голубой, 100 трахи номисм и один зевгарий. Моему вольноотпущеннику Хараца – одну кобылу, одну стадную лошадь, одну литру трахи нового чекана и два крашеных браслета – один синий, другой красный. Отцу моему Тапану – трехлетнего коня, одну литру трахи, одно полностью белое блюдо серебряное, два браслета, один белый, другой зеленый. Моему вольноотпущеннику Солима –одну кобылу и 36 трахи номисм. Вольноотпущеннику моему Прокопию –одного вола и 36 трахи номисм. Иоанну Стратари –24 трахи номисм. Хастуни Валама – одну кобылу и 36 номисм трахи. Чтобы эти мои отпущенники имели все указанное одеяние свое, коней, жилища и обработанную землю.

Еще отдаю вышеупомянутому господину моему Феодору, игумену преподобного отца нашего Равула – наличными 3 литры и три четверти (номисмы) и двоюродному брату моему вышеупомянутому господину протовестиарию Льву Диаватину – всех моих кобыл от Мулики вместе с упряжками. С ними я отдаю в легат и во спасение моей души монахине Елене Диаксене наличными тридцать литр и три четверти номисмы, мой золотой браслет с застежкой и образом из глав золотых, плащ мой из козьей шерсти, плащ мой τά μεταξοστίμονα καί άπό τῶν καλογερικῶν μου, одно из моих платьев и μανδύαν одно из лучших. Монахине Христине, отпущеннице моей, две литры трахи, одного вола, платье и плащ из моих хранилищ. Монахине Феодуле –одну литру трахи и плащ зеленый. Домашней вольноотпущеннице моей Фавмасти – 36 номисм трахи. Монахине Марии Ункрени, вольноотпущеннице моей – две литры трахи. Манку си, вольноотпущеннице моей – плащ мой τό μολχαμ голубой, платье мое темно-синее, одну литру трахи, плащ δίμαλον όλοβάμματον, два браслета, один с зеленым ободом, другой с голубой каймой. Худане, отпущеннице моей – три браслета, зеленое платье, два покрашенных βαμβακερα, черный и голубой и одна литра трахи. Марии, отпущеннице моей, дочери Варвары –три браслета, одно зеленое платье, прокрам два: голубой и зеленый. Евфимии, отпущеннице моей – три браслета, один цельнозеленый, два других крашеные – красный и голубой, и 36 номисм трахи. Агате, отпущеннице моей – три браслета, один цельнозеленый, два других крашеные – красный и голубой, и 36 номисм трахи. Профимии, отпущеннице моей – три браслета, один цельный, два других крашеные – красный и синий, и 36 номисм трахи. Эпилекте, отпущеннице моей – то же самое. Мелитине, отпущеннице моей – то же самое. И чтобы вышеназванные отпущенники мои имели всю одежду их с имуществом и пекулиями.

К этому я определяю еще то, чтобы от найденных на момент моей смерти имеющихся плодов и вина во всех моих имениях пользовались все мои люди – малые и великие, рабы и свободные, мужи и жены – в течение одного года, как пользовались с жита и вина при мне, а также пусть будет дано в пользование на одного из всех по две свиньи и две овцы. Все другие [имущества], оставшиеся после этого в излишке, пусть будут распределены между моими бедными братиями. А также я желаю и определяю, чтобы парики всех моих имений после моей смерти были освобождены и не обременены никакими повинностями и налогами, которые они должны были мне уплатить с этих [имений], а именно: икомодий, зевлогий, десятину животных и прочие ежегодные налоги. Ибо я желаю, чтобы они активно молились за меня, ничтожную. При погребении моего три- несчастного и скверного грешного тела, а также на третий, девятый и сороковой день я хочу, чтобы было израсходовано 100 литр трахи номисм, чтобы эти 100 литр отложили после того, как все мои назначенные легаты от наличного имущества будут розданы полностью: из золотых номисм, платин, червонного золота, животных и другого движимого имущества. Ибо я надеюсь на Бога моего, что всего моего имущества будет достаточно на всех, кому я назначила.

И где меня настигнет смерть, я определяю, чтобы там и были отданы последние почести моим останкам: кроме того, если [это случится] в городе, то пусть там я и буду погребена, а если же вне городских стен, то пусть там мне и будет гроб. Ибо я не желаю, чтобы переносили это мое скверное тело, но, как я сказала, в каком месте настигнет меня смерть, там пусть и будет мое упокоение. Кроме того, оставшиеся после меня номисмы в новых трахи и харагах я желаю раздать в легаты, кроме легата, оставленного, монахине Елене, и легата, оставленного императорской сокровищнице. Ибо мы желаем, чтобы они единственные получили деньги в тетартерах. Еще оставляю написавшему настоящее завещание 36 номисм трахи в легат и на память обо мне. Не упомянутым [в завещании] моим родственникам – по 1 номисме. В императорскую сокровищницу – 12 номисм и 3/4, а свидетелям настоящего моего открытого завещания – по 4 номисмы. Назначаю доверенными лицами настоящего моего открытого распоряжения: возлюбленную мою госпожу и мать, монахиню Ксению Диаватину, возлюбленного брата моего супруга, господина магистра Сергия Пакуриана, господина и наставника моего, монаха Савву, питомца (ученика) патриарха, господина протовестиария Льва, моего двоюродного брата, сына Диаватина, прелестного монаха господина Василия Перивлептина, которому и оставляю в легат мой медальон с двумя ликами и имеющимся на нем изображением честного креста. Итак заклинаю их Самим Господом нашим Иисусом Христом и Непорочной Его Матерью и Богородицей, и всеми небесными силами, чтобы они не пренебрегли ничем из того, что я им поручила, но все, что было определено, пусть исполнят со страхом Божьим и в полной истине. Ибо я, уповая и на родственную близость, и на любовь воз пожила на них также попечение о моей душе, и все, что касается меня. И если они исполнят все согласно моему желанию и воле Бога моего, то Он вознаградит их в день Суда, так как благодаря милости Бога моего ни государство, ни частные лица не найдут оставленных от меня долгов, но все полностью мое имущество налицо – чисто и безукоризненно. Если же, что я проклинаю, в большем или меньшем случае не будет исполнено в том, что написано, согласно моей воле, пусть мои доверенные лица ответят передо мной в день Страшного Суда, чтобы все – обнаженными и неприкрытыми, как я желаю, предстали бы перед этим страшным и неподкупным Судилищем. Ибо поэтому мы поручаем, чтобы наши доверенные лица сами были безотчетными и безответственными, независимыми и неподсудными, так, чтобы они давали ответ исключительно перед одним Богом моим за исполнение всего назначенного мной. Ибо ни мой родственник, ни приятель, ни тот, кто связан со мной правом гостеприимства, ни кто-то другой, не должен иметь против них искового права, ни искать для себя, ни свидетельствовать против моего распоряжения. Но если кто окажется противостоящим настоящему моему завещанию или огорчившим самих доверенных лиц даже простым словом, или стремившимся привлечь их под оговорку, такой [человек] пусть имеет проклятие 318 святых богоносных отцов, а также удел вместе со сказавшими: «Возьми, возьми, распни Сына Божия». Если же легатарий будет таким человеком, то пусть лишится своей доли. Относительно всех моих вольноотпущенников и вольноотпущенниц, которых я наградила свободой перед многим временем милостью Бога моего, записав им только службу их до скончания моих дней, я имею волю и желание, чтобы после моей смерти все они стали свободными и ромейскими гражданами, без какого бы ни было препятствия со стороны моих родственников или доверенных лиц, пусть пребывают и служат как захотят. Все же это пусть будет исполнено, и направленное в соответствии с желанием пусть будет приведено к концу.