VI. Правление военной аристократии (1081–1204)

Эпоха Комнинов может быть обозначена как особый период расцвета византийской историографии, и прежде всего благодаря трудам Анны Комнины, Иоанна Киннама и Никиты Хониата⁷⁸⁴. Старшая дочь императора Алексея I (1081–1118), умная и прекрасно образованная Анна Комнина, описала в своей «Алексиаде» историю своего отца с начала и вплоть до его смерти (1069–1118)⁷⁸⁵. Написанное изысканным античным слогом произведение принцессы, воспитанной на античных образцах, знакомой с древнегреческим историописанием, поэзией и философией, является не только наиболее выдающимся памятником византийского гуманизма, но и первосортным историческим источником. Подробное повествование Анны составляет основу нашего знания об этой важной эпохе, на которую приходятся восстановление византийской великодержавности, встреча Византии с Западом во время первого крестового похода, войны с норманнами и степными народами Севера и Востока. Панегирическая тенденция «Алексиады» и другие ее недостатки, к которым прежде всего относится хронологическая путаница, вполне искупаются объемностью и многосторонностью сообщаемой информации, овладеть которой писательница смогла благодаря своему положению и жажде знаний. В качестве историка пробовал себя и ее супруг, кесарь Никифор Вриенний, внук⁷⁸⁶ того Никифора Вриенния, который в качестве провозглашенного императора выступал сначала против Михаила Дуки, а затем против Никифора Вотаниата. Оставшееся незавершенным сочинение Никифора Вриенния, которое не выдерживает сравнения с шедевром его супруги, кратко рассматривает историю дома Комнинов со времени Исаака Комнина, становится подробнее со времени Романа IV Диогена, однако обрывается уже посреди правления Никифора Вотаниата⁷⁸⁷. Эпохи Алексея I Комнина касается и заключительная часть часто упоминавшейся выше всемирной хроники Иоанны Зонары. При сильной зависимости от «Алексиады» краткие сведения Зонары содержат тем не менее важные дополнения к труду Анны Комнины. Напротив, никакой самостоятельной исторической ценностью не обладают ни стихотворная всемирная хроника Константина Манассии, доходящая до восшествия на престол Алексея-Комнина, ни доведенная до времени смерти того же правителя всемирная хроника Михаила Глики. На еще более низкой ступени стоит совсем скудная всемирная хроника Иоиля, которая доведена вплоть до взятия латинянами Константинополя в 1204 г.

Чем «Алексиада» является для эпохи Алексея I, то же для времени Мануила 1(1143–1180) значит труд Иоанна Киннама и как для этого времени, так и для эпохи последних Комнинов и Ангелов – труд Никиты Хониата. Хотя повествование как у Киннама, так и у Никиты Хониата начинается со смерти Алексея I, однако время правления Иоанна 11(1118–1143) подается обоими писателями лишь как весьма краткое введение. По этой причины мы осведомлены об эпохе этого важного правителя гораздо хуже, чем о времени его предшественника и преемника. Иоанна Киннам, родившийся после 1143 г. в знатной семье, был секретарем (βασιλικός γραμματικός) императора Мануила. Его труд, написанный вскоре после смерти Мануила, известен по единственной поврежденной в конце рукописи XIII в. (и списков с нее XVI и XVII вв.)⁷⁸⁸. Его младший современник Никита⁷⁸⁹, родившийся в городе Хоны во Фригии, также начал свою карьеру в качестве императорского секретаря, а при Ангелах занимал высшие посты, в том числе и пост великого логофета. Его труд, доведенный до 1206 г., был завершен после падения Константинополя в Никее⁷⁹⁰. По своему характеру оба произведения весьма различны и каждое имеет свои сильные стороны: Киннам отличается простотой и точной краткостью, Никита Хониат – большей проницательностью и редкой живостью изображения, которая делает его наряду с Пселлом одним из самых блестящих историков византийского средневековья. Оба историографа симпатизировавшего Западу императора Мануила I были пламенными греческими патриотами и своим отвращением к латинянам предвосхитили зарождение византийского национализма. Тем не менее объективная достоверность обоих сочинений и личная добросовестность их авторов для своего времени является чрезвычайно высокой⁷⁹¹. В качестве дополнения к историческому сочинению Никиты Хониата возникло его небольшое сочинение о статуях, уничтоженных латинянами в Константинополе в 1204 г.⁷⁹² Завоевание норманнами Фессалоники в 1185 г. подробно и с большой живостью описал ученый митрополит Евстафий Солунский⁷⁹³ Это сочинение Никита Хониат использовал в своем историческом труде.

Многочисленные западные источники, которые проливают свет на византийско-западные отношения этой эпохи, от «Деяний франков» (Gesta Francorum) до Виллардуэна и Робера де Клари⁷⁹⁴, и содержат историю крестовых походов, здесь не могут быть рассмотрены подробно⁷⁹⁵. Особенно следует упомянуть в силу его значения для проблемы крестовых походов письмо Алексея I к графу Роберу Фландрскому, которое в дошедших до нас латинских версиях выгладит как призыв к крестовому походу⁷⁹⁶. В такой форме оно несомненно представляет собой фальшивку. Однако вполне можно предполагать, что в основе фальсификации лежит подлинное письмо императора, целью которого был наем на Западе вспомогательных войск⁷⁹⁷. Об отношениях в южнославянских землях этого времени наряду с сообщениями византийских источников повествует сохранившаяся на латинском языке хроника попа Дуклянина середины или второй половины XII в.⁷⁹⁸, славянские жития Стефана Немани, вышедшие из-под пера его сыновей св. Саввы и Стефана Первовенчанного⁷⁹⁹, и два славянских жития св. Саввы Доментиана и Феодосия.⁸⁰⁰

Важные дополнения к историческим сочинениям содержатся в текстах разного содержания и в письмах византийских авторов этой эпохи. Неизмеримой ценностью обладает переписка архиепископа Феофилакта Охридского, поскольку она проливает яркий свет на отношения в Македонии во времена византийского владычества при Алексее I⁸⁰¹. Некоторые исторические сведения о времени Иоанна II и первой половине правления Мануила I сообщают стихи чрезвычайно плодовитого поэта Феодора Продрома, объемное литературное наследие которого ставит исследователей перед трудными вопросами и дает повод некоторым из них предполагать существование двух и даже трех поэтов с одинаковым именем⁸⁰². Заслуживают внимания речи, которые осужденный в 1156 г, как еретик Михаил Фессалоникийский в 1150–1156 гг. посвятил императору Мануилу⁸⁰³. Речь ипата философов, а позднее патриарха Михаила Анхиальского содержит интересные данные о войнах Ма-нуила с венграми и сербами⁸⁰⁴. Далее, следует упомянуть траурную речь, посвященную императрице Ирине Василием из Охриды, архиепископом Фессалоникийским⁸⁰⁵, и «Путеводитель» Константина Манассии – пространную ямбическую поэму, которая описывает предварительные переговоры по поводу второго брака Мануила⁸⁰⁶. Весьма важные с исторической точки зрения разного рода сочинения, речи и письма, которые относятся ко времени с 60-х до 90-х гг. XII в., содержатся в наследии уже названного Евстафия Фессалоникийского⁸⁰⁷ . Важные сведения встречаются в произнесенной, вероятно, в 1192 г. речи Иоанна Сиропула к Исааку II⁸⁰⁸. Также имеются речи и разнородные сочинения Никиты Хониата, которые восходят к периоду с 1180 по 1210 г. и содержат весьма важные сведения о событиях той эпохи, как, например, о возникновении второго болгарского царства и о ситуации после латинского завоевания⁸⁰⁹. Еще более важными являются письма и сочинения митрополита Афинского Михаила Хониата, старшего брата Никиты⁸¹⁰. Они содержат весьма наглядную картину неутешительного положения Византийской империи перед ее крушением и положения после латинского завоевания.

Материал по истории внутренних отношений в Империи, который содержится, с одной стороны, в письмах Феофилакта Охридского, а с другой – в письмах Михаила Хониата, значительно дополняет рассеянные по разным документам данные. Из документов этой эпохи следует специально указать на донесения финансового ведомства императору Алексею I и на решения (λύσεις) императора, которые являются чрезвычайно поучительными в отношении методов византийского налогового управления и состояния византийской валюты в начале XII в.⁸¹¹ С политической и экономической точек зрения большое значение для развития Византийской империи также представляют договоры с Венецией⁸¹².

Общая литература: Chalandon. Alexis I; Idem. The Earlier Comneni // CMH. Vol. IV. 1923. P. 318–50; Idem. Domination normande. I; Idem. Histoire de la Première Croisade. Paris, 1925; Buckler G. Anna Comnena. Oxford, 1929; Diehl Ch. La société byzantine à l'époque des Comnènes. Paris, 1919; Hussey. Church and Learning; Von Sybel H. Geschichte des ersten Kreuzzuges. Leipzig, 1841; Hagenmayer H. Geschichte des ersten Kreuzzuges. Innsbruck, 1901; Bréhier L. L'Église et l'Orient au Moyen Age. Les Croisades. Paris, 1928; Grousset R. Histoire des Croisades et du royaume franc de Jérusalem. Vol. I. Paris, 1934; Erdmann С. Die Entstehung des Kreuzzugsgedankens. Stuttgart, 1935; Runciman. Crusades. Vol. I; Kretschmayr. Venedig. Bd. I; Diehl.Venise; Heyd. Commerce du Levant. Vol. I; Jireček. Geschichte. Bd. I; Васильевский. Материалы; Stein. Untersuchungen; Ostrogorsky. Féodalité.

Итогом внешней политики печальной эпохи, которая отделяет восшествие на престол Алексея Комнина от смерти Василия II, было полное крушение византийской власти в Азии, окончательная утрата италийских владений и резкое падение авторитета Византии на Балканском полуострове. Внутриполитическим итогом было сильное ослабление центральной власти, глубокий экономический упадок, обесценивание валюты и развал социально-экономической системы средневизантийского времени. Алексей I (1081–1118) был вынужден поставить дело восстановления державы на новый фундамент, а несущими конструкциями созданного им государства стали новые факторы.

Труд по восстановлению мог, тем не менее, иметь лишь внешний и преходящий успех. В раннее средневековье, во времена Ираклия и Льва III, Византия, казалось, также стояла перед пропастью. Однако тогда Империя обладала нерастраченными внутренними силами, которые в длительной перспективе делали возможным ее восстановление: несмотря ни на какие бури, коренные земли Империи в Малой Азии оставались в ее владении. Таким образом, она могла не только восстановиться, но и постепенно вернуть себе преобладание во всем регионе восточного Средиземноморья, как на суше, так и на море. Теперь же Империя была внутренне опустошена, поскольку система, на которой в предшествующие столетия основывалась ее сила, оказалась разрушена, а основу своей мощи, Малую Азию, Империя именно по этой причине утратила практически без сопротивления. Реставрационные усилия Комнинов в регионе сосредоточились прежде всего на приморских областях, однако преобладание на море Империя во времена Комнинов окончательно утратила: в торгово-политическом и в стратегическом отношении оно перешло к итальянским городам-республикам, что являлось важнейшим всемирно-историческим изменением этой эпохи, которое демонстрирует превосходство нарастающих сил Запада и венчается византийской катастрофой 1204 г. Положение государства Комнинов как великой державы было лишено внутренней прочности. Именно поэтому столь внушительные успехи умелой политики правителей из дома Комнинов не возымели все же длительного эффекта.

И в самом деле, политика Алексея Комнина изначально отличается необычайной гибкостью. Задача императора была бесконечно трудной, ему надлежало восстановить внутренне ослабленную, лишенную вооруженных сил Империю, в то время как враги осаждали ее со всех сторон: норманны, печенеги, сельджуки. С тем, что практически вся Малая Азия находилась под турецким господством, пришлось поначалу примириться. Алексею ничего не оставалось делать, как задним числом уступить Сулейману потерянную Империей территорию, а также земли для поселения, чтобы тем самым хотя бы формально сохранить суверенные права Византии и создать фикцию того, что властители Малой Азии не представляли суверенной державы, а были, подобно печенегам на Балканском полуострове, федератами Империи, державшими землю с согласия императора. Все свои силы Алексей был вынужден обратить на борьбу с норманнами, поскольку после захвата византийских владений в Южной Италии Робер Гвискар совершил нападение также и на побережье восточной Адриатики. Главной целью норманнов было не более и не менее, как императорский венец Византии; ближайшей целью было взятие Диррахия, которое должно было открыть им путь на Константинополь. Без достаточных военных сил и без денег Алексей I тотчас после своего восшествия на престол был вынужден начать борьбу, ставкой в которой было существование Империи. Императору пришлось заложить церковные сосуды и на эти средства собрать армию, которая естественным образом по преимуществу состояла из иноплеменных наемников, в значительной мере из английских норманнов. При этом, однако, нельзя было и думать о борьбе собственными силами. Алексей приложил все усилия для того, чтобы найти союзников против превосходящего врага: он начал переговоры как с папой Григорием VII, так и с германским императором Генрихом IV, а также заручился помощью Венеции.

Именно здесь впервые со всей ясностью выступает то обстоятельство, которое впоследствии стало основной пружиной венецианской военной и дипломатической политики: морская республика во что бы то ни стало стремилась обеспечить себе свободу рук на Адриатике, и потому она должна была препятствовать утверждению какой-либо державы на обоих берегах Адриатического моря. По этой причине в то время Робер Гвискар был естественным врагом Венеции, а Византия – ее союзником. Для Византии поддержка опытной в морском деле республики была особенно существенной, ибо византийский флот пришел в еще больший упадок, чем сухопутные силы, так что на море Империя выглядела совершенно бессильной.

В самом деле, Венеция нанесла норманнскому флоту тяжелое поражение, и тем самым была снята осада Диррахия со стороны моря. На суше она продолжалась, и победа Робера Гвискара над императорской армией в октябре 1081 г. отдала город в его руки. Таким образом, Робер Гвискар все же смог взломать ворота Византии, после чего ватаги норманнов проникли глубоко на территорию Империи, пересекли Эпир, Македонию и Фессалию, подвергнув осаде Лариссу. Между тем уже весной 1082 г. Гвискар был отвлечен вестями о восстании, подстроенном сторонниками императора в Южной Италии, и был вынужден передать командование своему сыну Боэмунду. Сопротивление византийцев постепенно нарастало, и под давлением императорской армии норманны начали отступление. Тем временем венецианцы в качестве союзников Империи вновь заняли Диррахий. Хотя Робер Гвискар и смог подавить восстание и вновь вступил в войну с Византией, но в начале 1085 г. во время эпидемии его настигла смерть. Смута, которая после его смерти разгорелась в Южной Италии, надолго избавила Византию от норманнской опасности⁸¹³.

За оказанную Венецией помощь пришлось дорого заплатить. По договору от мая 1082 г. дож Венеции получил для себя и для своих преемников титул протосеваста с соответствующим годовым содержанием, патриарх Градо – достоинство ипертима, а Церковь Венеции ежегодный почетный дар в 20 фунтов золота. Но прежде всего морская республика получила необыкновенные преимущества для своей торговли. Впредь венецианцы могли вести свободную торговлю любыми товарами во всех частях Византийской империи, даже в самом Константинополе, не платя при этом никаких пошлин. Тем самым они получили сильное преимущество перед местными византийскими купцами. Кроме того, им было предоставлено в Константинополе несколько мастерских и три пристани в месте переправы в Галату⁸¹⁴.

Тем самым был заложен камень в основание колониального могущества Венеции на Востоке и одновременно пробита глубокая брешь в торговой системе византийского государства. То, что Венеция и дальше признавала суверенные права императора, ничего не меняло в этом положении. Итальянскую морскую республику отныне невозможно рассматривать иначе, как мощный фактор византийского исторического развития.

Особую роль в византийско-норманнской войне играли соседние славянские земли, которых война великих держав за преобладание на Балканах касалась самым непосредственным образом. Дубровник и другие далматинские города, а также, по-видимому, Хорватия встали на сторону норманнов⁸¹⁵. Король Зеты Константин Бодин после долгих колебаний присоединился к византийскому императору. Впрочем, во время решающего сражения при Диррахии он со своими войсками оставался в стороне и тем самым внес свой вклад в поражение византийцев. Последующие войны Византийской империи с норманнами и с печенегами он использовал для того, чтобы распространить свою власть на Рашку и Боснию. Впог следствии из Рашки начались нападения на византийские области, что предопределило направление последующей сербской экспансии, а в самих сербских землях – последующее перемещение центра тяжести из Зеты в Рашку⁸¹⁶.

Едва была устранена норманнская опасность, как византийский император был вынужден начать войну с печенегами. Опасность со стороны печенегов, которая в предшествующие десятилетия висела дамокловым мечом над Империей, вновь обострилась вследствие помощи, которую наступающим печенежским ордам оказали богомилы Балканского полуострова. Кризис достиг своей наивысшей точки, когда после продолжительных, шедших с переменным успехом боев печенеги в 1090 г. продвинулись вплоть до стен византийской столицы. Этим дело не закончилось: одновременно Константинополь подвергся нападению с моря. Правитель Смирны Чахá, один из тех эмиров, что разделили между собой наследие Сулеймана (ум. 1085), заключил союз с печенегами и выступил против Константинополя со своим флотом. Когда-то Чаха жил в качестве пленника при дворе Никифора Вотаниата, был знаком с византийскими приемами ведения войны и прекрасно понимал, что решающий удар против столицы должен последовать с моря.

В 1090–1091 гг. Константинополь, осажденный с суши и с моря, пережил полную нужды и страданий зиму. И на сей раз спасение могло прийти лишь извне: в этих стесненных обстоятельствах Алексей I прибег к проверенному, хотя и не вполне безопасному средству византийской политики по отношению к варварам, а именно: пригласил на помощь против печенегов куманов (половцев). Куманы, которые шли по южнорусской равнине вслед за печенегами и узами, были, как и те, настоящим кочевым народом и если не по этническому происхождению, то по языку были тюрками⁸¹⁷. В руки вождей этого Боинственного народа император Алексей вложил теперь судьбу своей Империи. С нетерпением ожидаемые куманы весной 1091 г. прибыли на территорию Империи, а 29 апреля у подножия горы Ливуний⁸¹⁸ между византийцами и куманами с одной стороны и между печенегами с другой произошло необычайно кровопролитное сражение, в котором печенеги потерпели полное поражение. Огромное впечатление, которое произвела на современников эта резня, передает Анна Комнина: «...народ, который насчитывал мириады, был уничтожен в один-единственный день»⁸¹⁹. Кольцо блокады, созданное вокруг Константинополя, было прорвано. Чаха, планы которого после битвы у Ливуния рухнули, потерпел поражение и в результате очередного филигранного дипломатического шага императора был выведен из игры: подобно тому, как он стравил куманов с печенегами, Алексей противопоставил Чахе его зятя, эмира Никеи Абдулькаси-ма, заключив с ним, а затем и с его преемником Кылыч-Арсланом, сыном Сулеймана, союз.

Освобождение Константинополя сделало возможным выступление против сербов, в первую очередь против жупана Рашки Вукана, который непрестанными нападениями тревожил соседние области. Однако уже в 1094 г. император был вынужден вновь прервать войну, удовольствовавшись лишь видимым подчинением Вукана, поскольку его бывшие союзники, куманы, вторглись на имперскую территорию и в своем грабительском набеге достигли области Адрианополя. Во главе куманов стоял византиец, выдававший себя за Константина Диогена, сына императора Романа IV Диогена, и предъявлявший права на византийский престол⁸²⁰. В этом обстоятельстве заключался особо опасный момент, но одновременно и слабость всего предприятия, поскольку после того как посредством хитрости претендента удалось захватить, императорская армия смогла рассеять потерявшие предводителя куманские шайки.

В европейской части империи главные опасности были устранены. Обстановка на Востоке, казалось, также начала проясняться, поскольку распад Румского султаната и продолжительные междоусобные войны эмиров делали возвращение Малой Азии византийцами делом вполне возможным. Однако в тот момент, когда Алексей I уже был готов перейти к решению этой задачи, произошло событие, которое перечеркнуло все его замыслы и поставило Империю перед новыми трудностями самого разного рода: приближались крестоносцы.

В идее крестовых походов нашло воплощение стремление вновь окрепшего папства к распространению своего могущества на христианский Восток. Призыв Урбана II на Клермонском Соборе нашел мощный отклик вследствие того религиозного одушевления, которое владело Западом со времени начала клюнийского реформаторского движения. Результатом его было устремление к Святой Земле, сила притяжения и беды которой (в 1077 г. Иерусалим был взят сельджуками) были хорошо известны западному христианству из сообщений всё большего числа пилигримов. Это устремление охватило жадных до новых земель феодалов, а также задавленные экономической нуждой и охваченные религиозным возбуждением народные массы Запада. Напротив, для Византийской империи идея крестовых походов была совершенно чуждой. Борьба с неверными не являлась здесь чем-то новым: будучи государственной необходимостью, она уже давно стала для византийцев само собой разумеющимся явлением. Именно поэтому освобождение Святой Земли как задачу государства они не считали делом всего христианства, поскольку речь шла о старой имперской территории. С другой стороны, предпосылок для совместных действий с Западом теперь, после прекращения церковного общения, было гораздо меньше, чем когда-либо. С Запада ожидали наемников, а не крестоносцев.

И в самом деле: византийский император в тяжелые годы сельджукской и печенежской опасности, так же, как и в других случаях, вербовал солдат на Западе. Среди прочего он, по-видимому, написал и графу Роберу Фландрскому, который гостил у него в конце 1089 или начале 1090 г. во время паломнической поездки. Роберт принес ему вассальную клятву и пообещал прислать 500 фландрских рыцарей⁸²¹. В сущности, той же цели служили и просьбы о помощи, направленные Алексеем в Рим, а также переговоры об унии, которые он вел с Урбаном II⁸²². Оборот, который приняли события, был для Алексея нежеланным и неожиданным⁸²³. Он узнал о приближении крестоносцев как раз в тот момент, когда положение Империи значительно улучшилось, так что он сам был в состоянии предпринять поход в Азию. Его статус защитника восточного христианства выглядел узурпированным крестоносцами; его Империя, которую он в результате чрезвычайно тяжелых боев, продолжавшихся пятнадцать лет, освободил от наиболее серьезных опасностей, погружалась в новые трудности, последствия которых невозможно было предвидеть. И хотя тогда еще никто не мог предположить, что священная война Запада против неверных со временем превратится в поход, направленный на уничтожение схизматической Византии, однако западных «братьев» с самого начала встретили там с глубоким недоверием. Уже тогда многие полагали, что государство стоит перед лицом нового вражеского нашествия, и поведение крестоносцев, казалось, оправдывало это предположение.

Началом послужило появление отшельника Петра Амьенского. За ним следовала толпа собравшегося отовсюду люда, и уже по пути через Венгрию и балканские земли недисциплинированные и лишенные продовольствия ватаги стали предаваться столь дикому грабежу, что их периодически приходилось усмирять силой оружия. 1 августа 1096 г. они, продолжая свои грабежи, достигли Константинополя, после чего император приказал переправить их через Босфор. В Малой Азии эти плохо вооруженные шайки были перебиты турками. Лишь небольшая часть смогла уйти в Константинополь на судах, которые предоставил в их распоряжение император.

С конца 1096 г. постепенно стали прибывать и крупные феодалы со своей свитой. В Константинополе собрался цвет западноевропейского рыцарства: прибыли, в частности, герцог Лотарингии Готфрид Бульонский, граф Раймунд Тулузский, брат французского короля Гуго Вермандуа, брат английского короля и сын Вильгельма Завоевателя Робер Нормандский, одноименный сын уже упомянутого графа Робера Фландрского, а также предводитель норманнов Боэмунд, сын Робера Гвискара. Алексей I попытался придать предприятию, которое перечеркивало его собственные планы и грозило обернуться опасностями для Византийской империи, приемлемый для государства оборот. Он потребовал от крестоносных рыцарей, чтобы они по западному обычаю принесли ему ленную присягу и обязались передать ему все покоренные ими города, которые прежде принадлежали Империи. Со своей стороны император пообещал поддерживать крестоносцев продовольствием и военными припасами, а также не исключил, что сам примет крест и со всеми своими войсками встанет во главе крестоносцев. За исключением Раймунда Тулузского, все предводители крестоносного войска – в конце концов, после долгих переговоров, даже Готфрид Бульонский – согласились на требования императора. На этой основе в начале 1097 г. с каждым из крестоносных предводителей был заключен договор⁸²⁴, среди прочих также и с Боэмундом, который не только без возражений дал императору все требуемые обещания, но и старался воздействовать на Раймунда Тулузского в духе императорских требований, а сам предлагал императору свои услуги в обмен на звание императорского доместика Востока. Тем временем в Малую Азию прибыли отряды норманнов под предводительством его племянника Танкреда, который тем самым избежал принесения присяги. На самом же деле для Боэмунда крестовый поход был всего лишь новой возможностью добиться воплощения завоевательных планов его отца.

Первым значительным успехом крестоносцев было взятие Никеи (июнь 1097). Согласно договору город был передан императору и занят византийским гарнизоном. Этот успех Алексей I поспешил развить: его войска заняли Смирну, Эфес и Сарды, а также ряд других городов древней Лидии, так что византийское господство в западной части Малой Азии было вновь восстановлено. Крестоносцы, которые после взятия Никеи имели очередную встречу с императором в городе Плекане, во время которой возобновили уже данную присягу, в сопровождении византийского корпуса двинулись по старой военной дороге через Дорилей, Иконий, Кесарию и Германикию на Антиохию. Вплоть до прибытия под Антиохию согласие между крестоносцами и императором сохранялось, несмотря на то что Балдуин, брат Готфрида Бульонского, и Танкред, племянник Боэмунда, отклонились в Киликию и вступили в спор из-за владения киликийскими городами, которые согласно договору они должны были передать византийскому императору; наконец, Балдуин вторгся в область Месопотамии и основал собственное княжество с центром в Эдессе. Взятие Антиохии (3 июня 1098) было новым успехом крестоносцев, однако оно положило конец единомыслию между императором и крестоносцами, углубив при этом противоречия между самими предводителями крестового похода. Между Раймундом Тулузским и Боэмундом разгорелся горячий спор по поводу владения сирийской столицей. Хитрый норманн победил в этом споре и утвердился в качестве независимого правителя Антиохии; все протесты императора остались тщетны. В то время как Боэмунд остался в Антиохии, прочие предводители крестоносцев, не дожидаясь прибытия императора, отправились к Иерусалиму, несмотря на то что Алексей известил их о том, что примет дальнейшее участие в крестовом походе только при условии передачи ему Антиохии на основании данных крестоносцами обещаний. Раймунд Тулузский выступал теперь за передачу Антиохии императору: между обойденным графом Тулузским и Алексеем произошло сближение⁸²⁵, и в то время как рыцари, давшие ленную присягу императору, основывали собственные княжества, Раймунд, отказавшийся от принесения клятвы, передал после завоевания несколько сирийских приморских городов императору. Согласие между Раймундом и императором Алексеем стало еще более прочным после взятия Иерусалима (15 июля 1099), поскольку Раймунд, который после взятия Антиохии, собственно, и был предводителем крестового похода, оказался вновь обойден и вместо него во главе нового королевства в качестве «защитника (advocatus) Святого Гроба» оказался Готфрид Бульонский.

С возникновением в отдаленной Палестине Иерусалимского королевства Византия поначалу примирилась, однако она не смирилась с водворением Боэмунда в Антиохии. Норманнское княжество в Сирии непосредственно затрагивало жизненные интересы византийского государства, тем более что Боэмунд более не скрывал своей враждебности к Византии и уже в 1099 г. предпринял по отношению к ней враждебные действия. Однако он должен был одновременно воевать и с турками, для которых норманнское княжество в Антиохии равным образом было бельмом на глазу, и это последнее обстоятельство значительно облегчило императору дело. Уже в 1101 г. Боэмунд оказался в плену у эмира Малика Гази Данишменда, но вскоре был выкуплен крестоносцами и вернулся в Антиохию. В 1104 г. турки вновь наголову разгромили латинян при Харране, после чего императорская армия смогла овладеть важнейшими киликийскими крепостями Тарсом, Аданой и Мамистрой, в то время как византийский флот занял Лаодикию и прочие приморские города вплоть до Триполиса.

Боэмунд был вынужден признать, что одновременная борьба с турками и византийцами превышала его возможности. Оставив в Антиохии Танкреда, он отправился на Запад, чтобы подготовить крупномасштабный поход против Византии. Проезжая с вербовочными целями по Италии и Франции, Боэмунд как никто другой постарался распространить легенду о предательстве делу крестоносцев со стороны византийского императора⁸²⁶. Он вновь приступил к выполнению программы и военных планов своего отца: в октябре 1107 г. высадился с большой армией у Авлоны, после чего пошел на Диррахий. Как и 25 лет назад, норманны и византийцы встретились под стенами Диррахия. Но, как и в тот раз, византийский император был с войсками: битва закончилась победой византийцев и полным усмирением Боэмунда. В договоре 1108 г. он покаянно обещал в качестве ленника (λίζιος άνθρωπος homme de liege) императора сохранять ему верность и во исполнение своего вассального долга оказывать ему помощь в борьбе с любыми врагами Империи, в обмен на что в его руках на правах императорского лена оставалось Антиохийское княжество⁸²⁷. Между тем Танкред, как и следовало ожидать, отказался признать этот договор, а после случившейся вскоре смерти Боэмунда (1111?) он стал единственным господином Антиохии. Попытка императора заключить союз против него с другими предводителями крестоносцев не достигла цели. Для возобновления войны со строптивым норманнским княжеством император Алексей уже не нашел возможности, посвятив последние годы жизни войне с турками в Малой Азии.

Итак, договор 1108 г. изначально не имел никакой действительной силы, однако сохранял свое значение в качестве направляющей линии для развития политики последующих царствований. Кроме того, одержанная на Адриатическом побережье победа над Боэмундом послужила значительному укреплению положения Византии на Балканском полуострове. Впрочем, в отношения на Балканах в качестве нового могущественного фактора вмешалась Венгрия, которая к началу XII в. подчинила своей власти Хорватию и Далмацию. Весомость, которую приобрела Венгрия в политике Византии, нашла свое выражение в том, что император Алексей женил своего сына и наследника престола Иоанна на венгерской принцессе. Тем не менее дело неизбежно должно было дойти до борьбы между двумя державами за влияние на Балканском полуострове и на Адриатике. Таким образом, в последующие десятилетия Венгрия стала главным противником Византии.

После непрерывной борьбы, длившейся почти четыре десятилетия, Алексей Комнин в значительной мере восстановил могущество Византийской империи. Каждый этап этой борьбы свидетельствует о величии Алексея как государственного деятеля и его несравненном дипломатическом искусстве. Против Робера Гвискара он смог выставить Венецию, против Чахи – его соперников-эмиров; печенегов он одолел с помощью куманов, против турок использовал крестоносцев, а против крестоносцев – турок. Но наряду с этим искусным манипулированием иноземными силами он также применял во все большем масштабе и собственные войска. Можно видеть, как от одной войны к другой растут вооруженные силы византийского государства. Во время войны с Робером Гвискаром у Византии не существовало военно-морских сил, однако уже во время войны с Чахой и особенно с Боэмундом византийский флот оказывал эффективную помощь. Поражения первых лет сменились победоносными походами против куманов и сельджуков. Со всей ясностью усиление византийской армии видно из сопоставления двух столкновений византийцев с норманнами на восточном побережье Адриатики. Алексей I не только раздвинул границы Империи, он также внутренне упрочил государство и вновь сделал его способным к обороне. Впрочем, государственная система, которую он создал, была полностью отличной от строгого государственного строя средневизантийского времени. Наиболее сомнительные явления XI в., такие, как откуп налогов, предоставление права иммунитета светским и церковным землевладельцам, порча монеты, продолжают существовать и далее и даже увеличиваются в масштабах. Новым фактором оказывается вторжение итальянских торговых республик в византийскую торговлю: Венеция с 1082 г. становится всемогущей в византийских водах, а после заключения в октябре 1111г. соответствующего договора Алексей I предоставляет важные торговые привилегии также и Пизе⁸²⁸.

В высшей степени показательно для упадка византийского бюрократического государственного устройства предпринятое Алексеем I изменение придворной титулатуры, которое также смыкается с процессами, шедшими на протяжении предшествующей эпохи⁸²⁹. Вследствие щедрой раздачи титулов во времена правления чиновничьей аристократии старые титулы обесценились, и таким образом для высокопоставленных персон следовало ввести новые титулы. Титул патрикия, протоспафария и спафарокандидата, которые носили в X в. чиновники высокого ранга, уже к середине XI в. значили совсем немногое, а на рубеже XI и XII вв. вовсе выходят из употребления. Только три титула средневизантийского времени – кесарь, новилиссим и куропалат – пережили эту «инфляцию титулов», однако и они потеряли в значении. Для своего брата Исаака Алексей I ввел новый титул севастократора, которому он дал преимущество перед титулом кесаря. После этого он без колебаний смог сдержать обещание, данное им претенденту на престол Никифору Мелиссину, предоставив ему титул кесаря, который отныне означал высокое, но отнюдь не высшее властное достоинство. В то время как старые названия чиновных должностей исчезают, высшим функционерам даются титулы, которые раньше бытовали в качестве эпитетов императора или младших членов императорского дома, а именно: из комбинации отдельных титулов и эпитетов возникают всё новые возможности для повышения: севаст, протосеваст, паниперсеваст; севастоипертат, пансевастоипертат, протопансевастоипертат; энти-моипертат, панэнтимоипертат, протопанэнтимоипертат; новилиссим, протоновилиссим, протоновилиссимоипертат и тому подобное. Это изменение титулатуры олицетворяет собой глубокие перемены, которые претерпела византийская государственная система с XI в.: вместе со строгим бюрократическим централизмом отмирает и строгая иерархическая система средневизантийского времени.

Также весьма типичным проявлением обесценивания титулатуры является то, что из трех титулов, применявшихся к правителям провинций в конце X в., удерживается только высший, так что во времена Комнинов все правители провинций носят титул дуксов (дук), в то время как катепанами теперь называются подчиненные дукса фемы, причем старое доброе наименование «стратиг» уже в XI в. полностью исчезает. То, что одновременно с этим уменьшается значение и территория самих фем, выставляет этот процесс в весьма характерном свете⁸³⁰. Титул великого дукса (μέγας δοΰξ) со времени Алексея I и вплоть до падения Империи носит адмирал, которому подчиняется весь византийский флот⁸³¹. К доместикам Востока и Запада, которые со второй половины X в. делили между собой верховное командование армией, уже с середины XI в. обыкновенно прилагается титул великого доместика⁸³². В качестве контролера над всеми гражданскими учреждениями при Алексее I появляется логофет секретов (λογοθέτης τών σεκρέτων), который с конца XII в. называется великим логофетом⁸³³. С этой должностью, так же, как в средневизантийское время с логофетом дрома, впредь связываются, хотя и не вполне регулярно, функции первого министра – месадзона (μεσάζων)⁸³⁴.

Упадок армии и острая нехватка денежных средств были двумя обстоятельствами, которые накладывали отпечаток на внутреннее положение Византийской империи с середины XI в. и которыми в первую очередь обуславливается внутриполитическая деятельность Алексея I. Порча монеты, которая началась в середине XI в., в огромном масштабе практиковалась и при Алексее Комнине, так что наряду со старой полноценной золотой монетой циркулировали новые монеты меньшей и притом весьма различной ценности⁸³⁵. По понятным причинам это положение вызвало в экономической жизни большой беспорядок, однако одновременно отсюда проистекали определенные выгоды для казны, которая эмитировала плохую монету, при этом требуя с налогоплательщиков полноценную. Но такое положение невозможно было поддерживать долго, и вскоре государство оказалось вынуждено принимать и неполноценные монеты. Поначалу имели место сильнейшие колебания курса, сборщики налогов производили оценку по собственному произволу, обогащаясь при этом самым неприличным образом, пока, наконец, император не приказал считать в номисме четыре милиарисия, благодаря чему было официально признано, что византийская золотая монета обладала лишь третью ее первоначальной стоимости⁸³⁶. К основным налогам было добавлено несколько дополнительных, которые назывались δικέρατον, έξάφολλον, συνήθεια и έλατικόν, которые вместе составляли примерно 23 % от суммы основных налогов. И если при исчислении основных налогов исходили из троекратной потери ценности золотой монеты, то при исчислении дополнительных налогов поначалу продолжали держаться старого курса; когда же налогоплательщики заявили протест, император принял компромиссное решение и разрешил снизить сумму, с которой начислялись дополнительные налоги, наполовину. Фактически это означало повышение дополнительных налогов на 50 %, доход же казны оказался еще выше: поскольку дополнительные налоги начислялись только при определенной величине основной суммы налогов, а с обесцениванием золотой монеты номинальные суммы налогов, соответственно, повысились, тем самым к уплате дополнительных налогов могли быть привлечены даже беднейшие плательщики, на которых они ранее не распространялись. Так император хитроумным способом смог извлечь из деградации валюты разного рода пользу. Потерпевшей стороной при этом оказывался налогоплательщик, положение которого становилось все тяжелее. Более тягостным, чем само бремя налогов, был произвол налоговых чиновников и откупщиков: на злоупотребления сборщиков налогов приходится слышать жалобы чаще, чем на повышение налогов. Откуп налогов выглядит в начале XII в. вполне обычной процедурой, причем отдельным откупщикам предоставляются целые провинции. Ничего экстраординарного не приходится видеть и в том, что откупщики обязуются взыскать налоги в двойном размере⁸³⁷. К денежным налогам присоединяются также многочисленные натуральные повинности и отработки, которые в это время представляются особенно тяжелыми. Для постройки кораблей, крепостей, мостов и дорог население поставляет материал и рабочую силу. Оно также обязано заботиться о расквартировании и продовольствии императорских чиновников и военных, о предоставлении тяглового скота и о поставке проходящим войскам всевозможных продуктов по низким ценам⁸³⁸. Это означает, что обеспечение войска лишь частично берет на себя государство: значительная часть его содержания обеспечивается непосредственно населением, причем эта часть является в это время особенно большой. Таким образом выходит из положения государство, финансовые возможности которого пришли в упадок, но которое вынуждено незамедлительно создавать новые вооруженные силы и в большом числе вербовать наемников. И в самом деле, в это время византийская армия представляет собой пеструю смесь народов, таких как варяги-русь⁸³⁹, печенеги, куманы, турки, франки, немцы, англичане, болгары, абазги и аланы⁸⁴⁰.

Наряду с наемническими отрядами все больший вес вновь приобретает местное войско. Основной единицей византийской армии уже не мог быть мелкий землевладелец, поскольку старые солдатские наделы пали жертвой процесса феодализации, и хотя крестьяне-стратиоты не исчезли полностью, они отныне играли лишь вспомогательную роль. Византийское военное устройство получает свою новую основу в виде феодальной ленной системы; собственно ее носителем становится созданная для военных целей система пронии, введение которой является главной причиной военного усиления Византийской империи в период господства военной аристократии, олицетворяемой Комнинами. Действительно, раздачи пронии, которые известны со времени эпигонов Македонской династии и дома Дук, не имели ничего общего с задачами обороны. Однако уже при Алексее I система пронии получает военный характер⁸⁴¹, который она сохраняет с тех пор вплоть до падения Империи. Получатель надела, отданного в пронию, обязуется исполнять воинскую службу и потому, как правило, называется просто «военным» – стратиотом (στρατιώτης). Он является конником и, исходя из величины своего надела, сопровождается большим или меньшим числом дружинников⁸⁴². Наряду с ним и прочие землевладельцы, в том числе и церковные, привлекаются посредством принудительной рекрутской разверстки к поставке солдат, но лишь легковооруженных пехотинцев⁸⁴³.

Надел не представлял собой собственности прониара, был неотчуждаем и первоначально даже не наследовался. Право собственности и право неограниченного распоряжения прониарными владениями сохраняло за собой государство, которое по собственному произволению раздавало в пронию и отчуждало наделы. Впрочем, все то время, что прониар владел выделенными ему имениями и живущими на них крестьянами (а как правило, он владел ими до конца жизни), он был их всемогущим господином и повелителем. Прониары и стратиоты средневизантийского времени в социальном плане принадлежали к двум различным мирам. Если прежние стратиоты представляли собой крестьянское ополчение, то прониары, несмотря на то что они также назывались стратиотами, выходили из рядов феодальной аристократии, прежде всего из знати средней руки. Они являлись более или менее крупными феодалами, имения которых обрабатывались зависимыми крестьянами. Раздача земель в пронию означает не только передачу определенных владений, но также и живущих на них крестьян, которые автоматически становятся париками прониара⁸⁴⁴ и обязуются платить ему подати. В праве на эти подати и прочие доходы от имения, полученного в пронию, и состоял, таким образом, для получателя смысл и привлекательность этого владения.

Большое значение, которое с учетом новых задач получает с этого времени система пронии, выражалось в том, что имения отдавались в пронию во все большем количестве. Тем самым был ускорен процесс феодализации в Византии, ибо система пронии является наиболее ярким явлением византийского феодализма. За пределами Византийской империи этой системе было суждено получить большое распространение в южнославянских землях и сыграть значительную роль в процессе феодализации этих стран⁸⁴⁵.

При Алексее I претерпела изменение также система так называемого харистикия, т.е. передачи монастырей и монастырских владений светским управляющим. Эта практика, которая с XI в. получила особенно большое распространение, имела своей целью экономическое развитие монастырей, однако зачастую приводила к серьезным злоупотреблениям и потому вызывала протесты части клира и неоднократно осуждалась на Соборах⁸⁴⁶. То, что она тем не менее продолжала существовать и даже находила себе защитников в лице многих уважаемых иерархов, объясняется тем, что это была некая отдушина для ограниченного принципом неотчуждаемости церковной собственности монастырского хозяйства. Но в то время как в более ранний период такие пожалования монастырской собственности осуществлялись главным образом церковными властями, то теперь сам император раздавал церковные имения в качестве своего рода бенефициев⁸⁴⁷. В противоположность пронии имения харистикариев не несли никаких социально-правовых функций, представляя при этом для государства недорогое средство вознаграждения своих слуг. Вполне возможно, что император также руководствовался стремлением ограничить непомерно разросшиеся церковные владения. Во всяком случае, неудивительно, что пожалования монастырских земель императором вызывали в церковных кругах сильное раздражение⁸⁴⁸. Равным образом Алексей I натолкнулся на сильную оппозицию церковных кругов, когда во время войн с норманнами и печенегами он оказался вынужден наложить руку на церковные сокровища: под давлением оппозиции императору пришлось не только обещать возмещение взятых сокровищ, но и издать в 1082 г. эдикт, в котором он дезавуировал свои действия и на будущее запрещал конфискацию церковных имений⁸⁴⁹. Это, впрочем, не помешало ему через несколько лет, когда он оказался перед лицом новых трудностей, вновь прибегнуть к конфискации церковных сосудов⁸⁵⁰. Несмотря на эти временные осложнения, между светской и церковной властями преобладало единодушие и сотрудничество, которое было основано на глубокой общности интересов. Церковь и император рука об руку боролись против еретических движений, которые угрожали как государственной, так и церковной организации, и именно императору принадлежало здесь решающее слово. Возникшее некогда под влиянием восточных ересей на славянских Балканах учение богомилов с течением времени получило столь широкое распространение и нашло в среде византийского населения, в том числе и в столице, столь многочисленных приверженцев, что император счел насущнейшей государственной задачей выступление против опасной ереси. Предводитель богомилов Василий и его ученики, оставшиеся верными своим убеждениям, были сожжены на костре⁸⁵¹.

Как защитник Православия император принял живое участие в собеседованиях, направленных против «ипата философов» Иоанна Итала, который, подобно своему великому предшественнику Пселлу, был большим поклонником Платона и неоплатоников, а также много занимался Аристотелем. В лице Иоанна Итала античная философия, которая со времени Пселла господствовала в высшей школе Империи, вступила в конфликт с христианским догматическим учением. В отличие от Пселла, Иоанн Итал не смог удержаться в предписанных христианским догматом границах и за свою приверженность «нелепой и суетной мудрости язычников» поплатился анафемой⁸⁵². Алексей I, выступавший как за неприкосновенность догматического вероучения, так и за чистоту христианского образа жизни, поддерживал строгий аскетизм монастырей на горе Афон и особенно поощрял деятельность монаха Христодула, который выступил на острове Патмос в качестве реформатора монашеской жизни. Патмос и соседние острова были переданы ему в вечное владение и, наделенные широкими правами иммунитета, подобно Афону, представляли собой монашескую республику⁸⁵³.

Как и сама Империя, укрепился при Алексее Комнине и авторитет императора. Впрочем, по своей структуре Империя Комнинов очень сильно отличается от строгого централистского государства средневизантийского времени. Эпоха Комнинов привела к углублению процесса феодализации, и феодальные силы провинций, против которых императоры X в. боролись с величайшими усилиями, стали фундаментом нового государственного здания. Наиболее сильным в социальном отношении факторам, которые в средневизантийское время смогли укрепиться вопреки центральной власти, Алексей предоставил первенство, создав с их помощью новый государственный и военный строй. В этом заключается секрет его успеха, в этом же заключаются и его слабости. Византия окончательно отошла от прежних крепких основ: ее вооруженные силы, экономика и финансы уже не были прежними. Это необходимо учитывать, чтобы понять, почему блеск эпохи Комнинов продержался недолго и почему концом этой эпохи было крушение византийского государства. В углубление процесса феодализации внесли свой вклад и контакты с Западом. Судьбе было угодно, чтобы Византия вошла в более близкое соприкосновение с западным миром после того, как церковное общение – а оно в то время означало и интеллектуальное общение вообще – окончательно распалось. Ненависть и презрение были теми чувствами, которые испытывали друг к другу византийцы и латиняне, а при более близком знакомстве эти чувства лишь обострились. Тем не менее с этого времени влияние Запада на Византию дает себя чувствовать самыми разными способами как в культурной, так и в государственной сфере. Разумеется, феодализация византийского государства была следствием внутреннего развития Византии⁸⁵⁴. В дальнейшем также не могло не оказать продолжительного влияния и то обстоятельство, что в Передней Азии возник ряд латинских государств, в которых западный феодализм нашел свое чистейшее оформление. Оформленные на западный манер отношения, в которые вожди крестоносцев вступили с Алексеем I, внесли в византийскую государственную картину мира новый принцип. Вскоре отношения вассалитета начали применяться и по отношению к другим правителям в византийской сфере влияния и таким образом стали прочной составной частью поздневизантийской государственной системы⁸⁵⁵.

Общая литература: Chalandon. Les Comnènes. Vol. II; Domination normande. Vol. I-II; Kap-Herr. Kaiser Manuel; Caspar E. Roger II. und die Gründung der normannisch-sizilischen Monarchic Innsbruck, 1904; Kugler B. Studien zur Geschichte des zweiten Kreuzzuges. Stuttgart, 1866; Analekten zur Geschichte des zweiten Kreuzzuges. Tübingen, 1878; Neue Analekten zur Geschichte des zweiten Kreuzzuges. Tübingen, 1883; Grousset R. Histoire des croisades. Paris, 1934–1935.2 vol.; Runciman. Crusades. Vol. II; Lamma P. Comneni e Staufer. Richerche sui rapporti fra Bisanzio e l'Occidente nel secolo XII. Roma, 1955–1957. 2 vol. См. тж. литературу к гл. 1.

Результатом укрепления императорского авторитета было основание новой династии Комнинов. Несмотря на разногласия, господствовавшие в императорской семье, и на упорную борьбу за престолонаследие, которые отравляли последние дни и часы жизни императора Алексея, его преемником стал старший сын Иоанн. Достигнув высшей власти в союзе с Дуками, Алексей I сначала объявил наследником престола юного Константина Дуку, сына Михаила VII, и помолвил его со своей старшей дочерью Анной⁸⁵⁶. Однако после рождения своего первенца Иоанна он перенес право наследия престола на него (1092)⁸⁵⁷. Тем самым был сделан решающий шаг в сторону основания династии Комнинов, и после того как через некоторое время молодой Константин Дука умер, стало казаться, что все препятствия на пути к этому устранены. Между тем на пути такого способа урегулирования вопроса престолонаследия встало своенравие принцессы Анны. После преждевременной смерти своего жениха она была обвенчана с Никифором Вриеннием (1097) и возжелала доставить ему императорский престол. Великий государственный деятель и полководец, Алексей был всегда подвержен влиянию женщин: поначалу он находился под обаянием вдовы императора Марии, супруги двух своих предшественников и матери наследника престола Константина Дуки. К этой красивой и умной женщине Алексей был привязан с истинной страстью, так что даже был готов пожертвовать ради нее своей женой Ириной Дукеной: от этого политически неверного шага его удержало энергичное вмешательство патриарха Косьмы, который настоял на коронации Ирины. Далее, решающее влияние на Алексея оказывала его мать Анна Далассина, которая в его отсутствие во время войны с Робером Гвискаром исполняла обязанности регентши. Наконец, большое влияние получила и поначалу пренебрегавшаяся Алексеем императрица Ирина. В вопросе о престолонаследии она, вопреки своему сыну Иоанну, приняла сторону дочери Анны и ее супруга кесаря Никифора Вриенния. Мать и дочь совместными усилиями взялись за императора, чтобы вынудить его решить дело в пользу передачи прав на престол Вриеннию. Даже на смертном одре обе женщины осаждали его своими мольбами и уговорами. Не решившись на ясно выраженный отказ, Алексей присудил императорский венец своему сыну, а тот оказался достаточно ловким и энергичным для того, чтобы реализовать свое право. Впрочем, из-за интриг матери и сестры вступление на престол законного наследника приобрело вид государственного переворота. Анна не сразу смирилась со своей судьбой. Она планировала покушение на своего брата, и только когда это крайнее средство не достигло цели, она вышла из игры с тем, чтобы искать утешения в ученых занятиях. В своем вынужденном уединении в одном монастыре она описала историю своего отца, «Алексиаду», которая обессмертила ее имя⁸⁵⁸.

Согласно суждению современников и потомков, Иоанн II (1118–1143) был величайшим среди Комнинов⁸⁵⁹. Он был правителем, в котором разумная трезвость сочеталась с целеустремленной энергией и к тому же еще прямым человеком с твердым характером и благородным образом мыслей, что намного возвышает его над современниками. Исполненный умеренности, но твердый и неумолимый в достижении своих целей, он продолжал политику своего отца с упорством и выдержкой, никогда не упуская из вида границы возможного.

На первом плане стояла война с норманнским княжеством в Антиохии. Одновременно на Западе возникли новые большие проблемы, которые требовали величайшей бдительности. Из Антиохии нити тянулись на Сицилию; норманнская проблема в Южной Италии, так же, как и сербская на Балканском полуострове, привели Империю в соприкосновение с целым рядом западных держав. Тщетно Иоанн II стремился рассечь узы, связывавшие Империю с Венецией, которые стесняли византийскую торговлю. Морская республика не дала себя вытеснить с позиций, которые ей предоставил договор 1082 г.: венецианский флот напал на византийские острова в Эгейском море, после чего император был вынужден посредством нового договора в полном объеме подтвердить венецианские привилегии (1126)⁸⁶⁰.

На Балканах Иоанн, напротив, смог достичь важных успехов. После победы, которую Алексей I одержал с помощью куманов над печенегами, Империя в течение тридцати лет была свободна от их грабительских набегов. Однако в 1122 г. новая орда печенегов перешла через Дунай и двинулась на Македонию и Фракию, разоряя все на своем пути⁸⁶¹. Это было последнее нападение печенегов, которое пережила Византия: сокрушительное поражение, которое им нанес Иоанн II (1122), окончательно освободило Империю от этого бедствия. Многочисленные пленники были поселены в Империи, а в имперскую армию были включены новые печенежские отряды, но в качестве могущественного внешнего фактора печенеги с тех пор для Византийской империи перестали существовать. В воспоминание об этой победе император ввел особый «печенежский праздник», который справлялся еще в конце XII в.⁸⁶²

После разгрома печенегов Иоанн пошел на Сербию, которая представляла собой постоянный очаг напряженности. Если его отец был вынужден довольствоваться частичным успехом, то Иоанн одержал решительную победу над жупаном Рашки и вернулся домой с богатой добычей и множеством пленников, которых он приказал поселить в Малой Азии. Сербы были вынуждены признать византийский суверенитет. Однако их стремление к свободе и дальше выражалось в частых восстаниях, которые доставляли много забот Империи, поскольку находили поддержку у венгров. Усиление Венгрии как новой балканской и адриатической державы, а также тесная связь между Сербией и Венгрией на последующие несколько десятилетий определили развитие событий на Балканах. Родственные связи императора с венгерским королевским домом дали ему повод для вмешательства в частые венгерские споры о престолонаследии посредством поддержки тех или иных кандидатов на престол. Эта политика, которая дала Византии возможность оказывать влияние на венгерские дела, внесла также свой вклад в создание и усиление напряженности в византийско-венгерских отношениях. Стефан II (1114–1131), ослепленный брат которого Алмош нашел приют в Константинополе, около 1128 г. начал войну против Византии. Венгры разрушили Белград и Браничево⁸⁶³, но были принуждены к отступлению и заключению мирного договора ввиду превосходящих сил византийского императора.

Около 1130 г. Иоанн смог, наконец, обратиться на Восток, чтобы возобновить войну, которую он начал тотчас по своем вступлении на престол, однако был вынужден прервать из-за осложнений на Балканском полуострове. Главным противником в Малой Азии был в то время не Иконийский султанат, ослабевший из-за внутренних неурядиц, а эмират Данишмендидов в Мелитине. После победы над ним в 1135 г. оставалось решить еще одну проблему, прежде чем император получил бы возможность приступить собственно к выполнению своей главной задачи: подчинению Антиохии. Путь в Сирию был отрезан армянским княжеством в Киликии, созданным армянским князем Рубеном, который около 1071 г. утвердился в горах Тавра⁸⁶⁴. Князь Малой Армении Левон, потомок Рубена, с 1129 г., опираясь на государства крестоносцев, стал захватывать важнейшие крепости Киликии, и таким образом между византийской территорией и антиохийским княжеством был вбит клин. Поход Иоанна II против Малой Армении весной 1137 г. превратился в триумфальный: друг за другом быстро пали Таре, Адана и Мамистра; князь Малой Армении искал спасения в бегстве, однако год спустя попал в руки византийцев и вместе с обоими своими сыновьями в качестве пленника был доставлен в Константинополь. После покорения Киликии путь на Сирию был открыт, и уже в августе 1137 г. Иоанн II стоял под стенами Антиохии. Город сдался после кратковременной осады, его правитель, Раймунд де Пуатье, зять Боэмунда II, присягнул императору на верность и вывесил над городскими стенами имперские знамена. Через год Иоанн вновь вернулся в Сирию и совершил триумфальный вход в Антиохию⁸⁶⁵.

Подчинив силой оружия Антиохийское княжество, Иоанн предпринял дипломатические меры против державы норманнов в Южной Италии. После периода упадка государство норманнов приобретало новый блеск. Рожер II объединил под своей властью Сицилию и Апулию и на Рождество 1130 г. короновался в Палермо королевской короной⁸⁶⁶. Взлет норманнского могущества в Южной Италии угрожал как Византии, так и Германии, на основе чего началось сближение двух держав. Против нового норманнского королевства Иоанн II заключил союз с Лотарем, а после его смерти – с Конрадом III. Пизу также удалось включить в антинорманнский фронт: в 1136 г. Иоанн подтвердил торговому городу привилегии, которые ему в свое время предоставил его отец⁸⁶⁷. Тем самым Иоанну удалось укрепить свои тылы при проведении активной политики на Востоке, поскольку проблема Антиохии еще не была окончательно решена. Отношения с государствами крестоносцев все более осложнялись, а в 1142 г. князь Антиохии, побуждаемый латинским духовенством, отступил от заключенных с императором соглашений. Император решился на новый поход против Антиохии, который должен был оказаться прелюдией к более крупному предприятию: по всей вероятности, Иоанн питал надежду восстановить византийское господство в Палестине. Впрочем, смерть положила конец его замыслам. Раненный на охоте отравленной стрелой, император Иоанн II умер 8 апреля 1143 г.⁸⁶⁸ Результатами его активной и целеустремленной политики были рост авторитета византийского государства, усиление его военного могущества и значительное восстановление византийского господства на Востоке и на Балканах.

Оба старших сына Иоанна II, Алексей и Андроник, умерли еще в 1142 г. Согласно его последнему волеизъявлению, императорский венец перешел к его четвертому, младшему сыну Мануилу. Мануил I (1143–1180) оказался блестящим правителем, обладающим многочисленными талантами. Он был прирожденным полководцем и храбрым воином, лично не боявшимся никакой опасности. Но прежде всего он был хитроумным дипломатом и государственным деятелем с грандиозными и смелыми идеями. Мануил был настоящим византийцем, проникнутым идеей об универсальной Империи и одержимым страстью к богословским диспутам. Одновременно он по своему складу был рыцарем в западном смысле слова и в силу этого представляет собой новый тип правителя в византийской истории. На его примере можно видеть, насколько глубоким было воздействие крестоносцев на византийский мир. Он любил западные обычаи и заводил их при своем дворе. Оба его брака с западными принцессами также внесли свой вклад в то, что византийская императорская резиденция приобрела новый вид. Во Влахернском дворце Комнинов господствовала атмосфера веселья и радостей жизни. Величественной роскоши, напоминавшей восточный стиль, которая некогда окружала византийского императора в Большом дворце на Золотом Роге, больше не было: теперь царствовала легкая рыцарская элегантность западного пошиба. Здесь устраивались рыцарские турниры, причем сам император принимал в них участие, – неслыханное и чуждое для византийцев зрелище. Иностранцы с Запада все больше задавали тон и все чаще занимали высшие должности в Империи, к вящему раздражению греков⁸⁶⁹.

Естественно, что личные склонности Мануила влияли на проводившуюся им политику. Пылкий темперамент толкал его на рискованные поступки, которых его отец при своей разумной осторожности избегал. Впрочем, обычно неверно усматривают принципиальное противоречие между ориентированной на Запад политикой Мануила и ориентированными на Восток устремлениями его отца: во времена Мануила менее чем когда-либо можно было разделить проблемы Востока и Запада, и развитие событий при Иоанне II уже демонстрирует это со всей очевидностью. Мануил продолжил политику отца, так же, как тот продолжал политику Алексея I. Как и при Иоанне, на первом плане при Мануиле стояли византийско-норманнские противоречия. Только изменением политической обстановки было обусловлено то, что в полном согласии с меняющейся расстановкой сил Иоанн подходил к норманнской проблеме с антиохийской, а Мануил – с италийской стороны. Западная ориентация Мануила была не его капризом, а его судьбой, которую взвалили на него события на Западе. Началась эпоха общеевропейской политики, нити которой сходились в бассейне Средиземного моря. В качестве средиземноморской державы Византия не могла остаться в стороне. То, что она активно вмешалась в эту политику, было обусловлено ее положением великой средиземноморской державы, а то, что она выводила свои притязания из имперской идеи, было обусловлено всей ее историей. Стремление Мануила к универсализму было исконным стремлением Византийской империи, которое нисколько не было чуждо и Иоанну. Его программа была в существенных чертах предначертана умеренным и разумным Иоанном. Политическая воля обоих правителей была одинакова, но именно в том и заключалась роковая ошибка Мануила, что он слишком поспешил, перейдя от желаний к делу без учета того, что средств было недостаточно.

Союз с Германией, краеугольный камень которого был заложен его отцом, Мануил стремился укрепить. Как был уговорено уже при Иоанне, новый император женился на Берте Зульцбахской, сестре жены Конрада III⁸⁷⁰. Однако совместные действия обоих правителей против короля норманнов – главная цель союза – потерпели неудачу из-за начала второго крестового похода, в котором принял участие не только французский король, но и немецкий, увлеченный зажигательными проповедями Бернара Клервоского. Для западника Мануила крестовый поход оказался так же некстати, как некогда и для его деда. Успех крестоносцев мог бы поддержать латинские государства на Востоке, и в первую очередь Антиохийское княжество, старого противника Византийской империи. Во всяком случае, уход Конрада в Святую Землю изолировал византийского императора на Западе, а распри с крестоносцами полностью лишали его свободы действий по отношению к норманнскому королю.

Поход крестоносцев через территорию Империи, сопровождавшийся обычными эксцессами, в высшей степени осложнил отношения между немцами и византийцами. Личная встреча между Мануилом и его свойственником, кажется, вовсе не состоялась⁸⁷¹. Еще более безрадостно складывались отношения с французским королем Людовиком VII, другом Рожера II. В его окружении уже тогда играли с мыслью о взятии Константинополя войском крестоносцев. Как некогда Алексей, так теперь и Мануил приложили все усилия к тому, чтобы как можно быстрее переправить пришельцев в Малую Азию; так же, как и Алексей, он потребовал от предводителей крестоносцев принесения ленной присяги и передачи ему завоеванных земель⁸⁷². Не столько вследствие настойчивых требований Мануила, сколько ввиду приближения французов Конрад III решился на переправу. В Малой Азии его армию постигла несчастная судьба: при первом же столкновении с войсками иконийского султана она была наголову разбита. После долгих и бесплодных переговоров Людовик VII также переправился в Малую Азию. Его армия соединилась с остатками немецких войск, однако план похода на Иконий пришлось оставить, и крестоносцы двинулись в направлении Атталии. Переход через трудную местность, сопровождаемый актами насилия по отношению к местному населению, ссорами между французами и немцами, стычками между латинянами и греками, окончательно исчерпал силы крестоносцев. Заболев по дороге, Конрад III в Эфесе покинул крестоносное войско. Из Атталии Людовик VII и его бароны отправились на кораблях в Сирию, оставив своих людей погибать в нужде⁸⁷³.

Единственным, кому этот бесславный поход принес выгоду, был, наряду с турками, норманнский король Рожер II. В то время как Мануил из-за недоразумений с крестоносцами был прочно скован на Востоке, он осенью 1147 г. совершил прямое нападение на Византийскую империю, захватил Корфу и занял Фивы и Коринф, богатейшие города тогдашней Греции и важные центры византийской шелковой промышленности. Оба города были разграблены, а опытные византийские ткачи были увезены в Палермо, где нашли себе применение во вновь созданной норманнской шелковой промышленности⁸⁷⁴. Впрочем, неудача крестового похода вновь сделала возможным сближение между Византией и Германией. По пути домой из Азии Конрад был с почетом принят в Константинополе и обязался предпринять поход против Рожера II. Венеция также присоединилась к антинорманнской коалиции и помогла византийскому императору отвоевать Корфу (1149). Однако последствия несчастного крестового похода продолжали давать о себе знать к выгоде норманнского короля и к вящему ущербу византийского императора и его немецкого союзника.

План византийско-немецкого похода в Италию потерпел неудачу из-за успешной дипломатической контр-акции Рожера II. Он заключил союз с герцогом вельфом и поддержал его в борьбе с господством Штауфенов, так что Конрад был вынужден как можно скорее вернуться в Германию, где в последующее время его удерживали внутренние смуты. Против византийского императора Рожер поддержал Венгрию и сербов: уже в 1149 г. Мануил был вынужден выступить на подавление восстания жупана Рашки, после чего разгорелась война с Венгрией, открывшая собой долгую череду византийско-венгерских столкновений. Далее, естественным союзником Рожера II был французский король Людовик VII, который, исполненный злости на византийского императора, готовил новый крестовый поход. Его план нашел отклик как у Бернара Клервоского, так и у папы Евгения III, который стремился отвратить германского короля от союза со схизматической Византией. Так во главе с Рожером II возникла сильная антивизантийская коалиция. План крестового похода, который на этот раз означал не что иное, как франко-норманнское нападение на Византию, потерпел неудачу из-за сопротивления французского рыцарства, в то время как Конрад III сохранил верность своему союзнику. Европейские государства разделились на два больших лагеря: с одной стороны стояли Византия, Германия и Венеция, а с другой – норманны, Гвельфы, Франция, Венгрия и Сербия, за которыми маячило папство. Началось выстраивание разветвленной европейской системы государств, которой в дальнейшем было суждено претерпевать изменения и вводить в свой круг всё новые державы. Противостояние Византии и Венгрии дало о себе знать даже в отдаленной Руси: обе державы вмешались в спор русских удельных князей, и в то время как Венгрия связала себя с Изяславом Киевским, Византия поддержала князя Суздальского Юрия Долгорукого и Владимирка Галицкого⁸⁷⁵. С другой стороны, Мануил простер свои связи вплоть до Англии и в 70-е гг. завязал активные контакты с королем Генрихом II⁸⁷⁶.

После подчинения Гвельфов Конрад III приступил к подготовке своего итальянского похода. Однако в тот момент, когда наконец должна была начаться византийско-немецкая война с норманнами, он умер (1152). С наследником Конрада, Фридрихом I Барбароссой, Мануил так и не смог достичь настоящего взаимопонимания. Как для Мануила, так и для Фридриха I имперская идея был основанием его политических деяний. Зарождающееся знакомство Запада с римским правом Юстиниана укрепило и там осознание универсализма Империи. Фридрих выступил против византийских притязаний в Италии и с подозрением относился к универсалистским устремлениям Мануила, который был для него всего лишь королем греков. Вместо союза между Германией и Византией возникло соперничество обеих держав. Каждая только себе присваивала название Империи и римское наследство. Вместо совместных действий против норманнов с обеих сторон обнаружилось стремление упредить соперника в Италии.

Мануил между тем на время выправил положение на Балканах; война с Венгрией прекратилась; на Киевском престоле утвердился союзник Византии Юрий Долгорукий. Тем временем умер враг Византии Рожер II (1154). Следовало начать наступление в Италии: с немецким императором или без, а если придется, то и против него. В 1155 г. Мануил направил в Анкону флот и оттуда начал широкомасштабные операции. С помощью изменивших норманнам вассалов полномочные представители императора смогли с ничтожными силами и в кратчайшее время подчинить важнейшие города Апулии и таким образом вновь утвердиться на италийской земле: вся область Анконы вплоть до Тарента признала власть византийского императора⁸⁷⁷.

Этот успех превзошел самые смелые ожидания и направил политику Мануила в другое русло. Ему показалось, что восстановление Римской империи, последняя и величайшая цель Византии, находится в области возможного. Есть два меча, писал еще Иоанн II в 1141 г. папе Иннокентию II, – мирским мечом должен был управлять император, а духовный он вверял папе для того, чтобы восстановить единство христианской Церкви и утвердить всемирное господство единой Римской империи⁸⁷⁸. Эту программу требовалось теперь осуществить. Требовалось воплотить неизбывную мечту византийского мира и с помощью папы, ценой церковной унии, обновить всемирную Империю Константина и Юстиниана⁸⁷⁹.

Но если даже при Юстиниане дело реставрации оказалось недолговечным, дело Мануила потерпело крах прежде, чем был сделан первый шаг. Еще большим, чем во времена Юстиниана, было несоответствие между целями, которые ставил перед собой император, и средствами, находившимися в его распоряжении. Более сильным было и сопротивление окружающего мира. Выстроившийся сложный мир европейских государств не оставлял места для создания мировой Империи. Все державы, заинтересованные в Италии, объединились против византийского императора. Высадка в Анконе и первоначальный успех византийского наступления заставили не только Фридриха I стать явным врагом византийского императора. Даже Венеция, старый союзник Византийской империи против норманнов и венгров, почувствовала в утверждении Византии в Италии угрозу и отошла от византийского императора. Норманнский король Вильгельм I быстро нанес ответный удар: в 1156 г. он наголову разбил византийцев при Бриндизи, а вскоре и вся завоеванная область вновь вернулась под его власть. Обнаружилась слабость византийского положения в Италии, которая более основывалась на деньгах и дипломатии, чем на силе оружия. Мануил, который углядел противника своих универсалистских устремлений не столько в норманнах, сколько во Фридрихе Барбароссе, при посредстве папы в 1158 г. заключил с Вильгельмом I мирный договор. Идея всемирного владычества очаровывала его по-прежнему и по-прежнему определяла его политику. Но фактически заключение мирного договора с норманнами и эвакуация из Италии византийских войск означали конец византийской мечты о всемирном господстве.

В противоположность этой неудаче, на Востоке Мануил, продолжая политику своего отца, сумел достичь больших успехов в борьбе с ослабевшими латинскими государствами. Армянский князь Торос, утвердившийся в Киликии и заключивший союз с Рейнальдом Антиохийским, был покорен в 1158 г., и император «включил его в число рабов римлян»⁸⁸⁰. Еще большее значение имело окончательное покорение Антиохийского княжества. Его правитель был вынужден признать суверенные права византийского императора и обязался поставлять вспомогательные войска. Кроме того, византийский император присвоил себе право назначать патриарха Антиохийского. В знак подчинения Рейнальд явился в лагерь императора с непокрытой головой, босой, с обнаженными до локтей руками и с петлей на шее, неся при этом меч в левой руке⁸⁸¹. Также и иерусалимский король Балдуин III нанес визит императору и поставил себя под его покровительство. Современный византийский историк пишет: «Он поспешил к нам из Иерусалима, покоренный славой и благодеяниями императора, и признал его верховенство»⁸⁸². Выдающееся положение византийского императора на латинском Востоке нашло свое наиболее впечатляющее выражение в торжественном входе, который Мануил совершил в Антиохию в 1159 г. Украшенный всеми императорскими инсигниями, Мануил ехал верхом на коне; король Иерусалимский следовал за ним на большом расстоянии, сидя на коне, но без каких бы то ни было знаков достоинства; князь Антиохийский шел пешком рядом с конем императора и «должен был следить за стременами императорского седла»⁸⁸³. Это был своеобразный спектакль, который самым наглядным образом демонстрировал иерархию держав⁸⁸⁴. Катастрофа, которая постигла Мануила в конце его правления во время войны с турками, не должна затмевать собой значительные успехи его политики на латинском Востоке. Трудные проблемы, перед которыми была поставлена Византия созданием крестоносных государств, трудности, с которыми на протяжении десятилетий боролись Алексей I и Иоанн II, казалось, были устранены, а византийская гегемония восстановлена. Византийский император владел всем христианским Востоком, а теснимые турками государства латинян видели в нем своего защитника.

Также и в отношении Венгрии Мануил шел проторенной его отцом дорогой и прибегал к тем же методам, когда, подобно Иоанну, вмешивался в венгерские споры о престолонаследии. Но и здесь его политика была более наступательной, а цели – более далекоидущими: в конечном итоге он мечтал о покорении страны и ее присоединении к Византийской империи⁸⁸⁵. Смерть Гезы II в 1161 г. дала возможность вновь вмешаться в венгерские дела. Против Стефана III, сына и преемника Гезы, Мануил деньгами и оружием поддержал братьев Гезы, Стефана IV и Ласло II. Началась долгая, шедшая с переменным успехом борьба. Мануил смог найти в Венгрии, особенно в части венгерского клира, значительное количество сторонников. Противная партия старалась заручиться поддержкой германского императора и нашла поддержку у короля Богемии Владислава. Между тем богемский король со времени второго крестового похода, в котором он принимал участие на стороне Конрада, считался вассалом византийского императора⁸⁸⁶. Он высказался за прекращение враждебных действий и даже выступил в качестве посредника между Стефаном III и Мануил ом. В 1164 г. состоялось заключение договора, который сулил византийскому императору большие выгоды: брат Стефана III Бела был признан наследником венгерского престола и, будучи наделен хорватской и далматинской областью, был отправлен в Константинополь⁸⁸⁷. Впрочем, для того, чтобы добиться выгод, которые предоставлял договор, потребовались новые сражения. Вооруженному столкновению предшествовали военные и дипломатические приготовления. Специальный посланник императора отправился даже на Русь и заручился поддержкой князей Киева и Галича. Успех соответствовал затраченным усилиям: Далмация, Хорватия, Босния и область Сирмия отошли под скипетр византийского императора (1167)⁸⁸⁸.

Какое значение Мануил придавал венгерской проблеме, показывает его решение женить венгерского наследного принца Белу, получившего в Константинополе имя Алексей, на своей дочери и сделать наследником престола, чтобы таким образом осуществить воссоединение Венгрии с Империей⁸⁸⁹. В качестве предполагаемого наследника Беле-Алексею был дан титул деспота, который до тех пор обозначал только императора, а после этого получил значение особого титула, в иерархии титулатуры следующего непосредственно за василевсом, севастократором и кесарем⁸⁹⁰. Рождение сына заставило императора впоследствии отказаться от этого плана, который вызывал в Константинополе большое недовольство. Однако после смерти Стефана III ему удалось возвести своего протеже Белу-Алексея на венгерский престол и тем самым обеспечить себе влиятельное положение в Венгрии.

Одновременно с войнами в Венгрии велись сражения с сербами. В своей освободительной борьбе против византийского владычества сербы нашли поддержку у венгров. В Рашке одно восстание следовало за другим. Хотя Мануилу каждый раз удавалось подавлять мятежи, он был не в состоянии положить им конец, как бы часто не сменялись оказавшиеся неверными жупаны. В 1166 г. великим жупаном Рашки был сделан Стефан Неманя⁸⁹¹. Однако и он вскоре восстал против византийского императора, нанеся византийцам тяжелое поражение. Между тем успехи Мануила в Венгрии привели к переменам и здесь, поскольку сербы лишились венгерской помощи. Союз с Венецией оказался не слишком эффективен и когда в 1172 г. император во главе большого войска вторгся в Сербию, Неманя прекратил оказавшееся бессмысленным сопротивление. Таким же театральным способом, как и Рейнальд Антиохийский, побежденный мятежник был вынужден выказать свою покорность⁸⁹², после чего присутствовал при триумфальном въезде императора в Константинополь. Покорение беспокойной славянской страны придворные риторы прославляли в воодушевленных речах⁸⁹³, а настенные изображения в императорском дворце увековечивали победу византийского императора над непокорным сербским великим жупаном⁸⁹⁴. Стефан, родоначальник славной династии Неманичей и будущий основатель сербской независимой государственности, находясь поначалу в изоляции, воздерживался от каких бы то ни было враждебных действий по отношению к Византийской империи, сохраняя вассальную верность императору Мануилу вплоть до его смерти.

Как нападение византийцев на Анкону положило конец их сотрудничеству с венецианцами в борьбе против норманнов, так аннексия Далмации означала конец общности венециано-византийских интересов в отношении Венгрии. С другой стороны, особое положение венецианских торговцев в Империи было тяжелым бременем для византийской торговли. Мануил, стремясь упрочить связь с другими итальянскими морскими республиками, в 1169 г. заключил договор с Генуей, а в 1170 г. – с Пизой⁸⁹⁵. Так отношения с Венецией еще более обострились, а в 1171 г. вспыхнул ожесточенный конфликт. 12 марта, в течение одного дня – что служит доказательством основательной подготовки мероприятия и расторопности византийского правительственного аппарата, – на всей территории Империи были арестованы все венецианцы, а их имущество, корабли и товары подверглись конфискации. Ответный удар Венеции не заставил себя долго ждать: сильный флот напал на византийское побережье и сжег острова Хиос и Лесбос. После этого начались долгие переговоры, которые однако оказались безрезультатными. Отношения между Византией и Венецией были прерваны на целое десятилетие⁸⁹⁶.

Несмотря на блестящие успехи на латинском Востоке и в Венгрии, изоляция Византийской империи сказывалась все сильнее, и к концу 70-х гг. положение Мануила стало весьма шатким. Надежды на совместные с Римом действия оказались обманчивыми: для церковного объединения отсутствовали предпосылки с обеих сторон, причем повсюду – в Венеции, в Далмации, в Венгрии – византийскому императору противодействовала именно клерикальная партия⁸⁹⁷. Подозрительность по отношению к схизматикам-грекам была на Западе неискоренимой, так же, как в Византии отвращение к латинянам. Никита Хониат передает общее настроение византийцев, когда говорит: «Проклятые латиняне... жаждут наших богатств и желают уничтожить наш род... Между нами и ими утвердилась бездна раздора, и мы несоединимы с ними образом мыслей и диаметрально противоположны»⁸⁹⁸. Неистощимый в нахождении новых способов и средств, Мануил богатыми субсидиями оказал помощь союзу ломбардских городов в их борьбе с Фридрихом Барбароссой. Однако и это оружие было отнято у него вследствие венецианского договора (1177), который прекратил войну императора Фридриха I с Ломбардской лигой и привел к его примирению с папой. После завершения западной схизмы, которой с большой ловкостью умел пользоваться Мануил, исчезли последние предпосылки для сотрудничества между Византией и папством⁸⁹⁹.

Как Мануил в любом враге Барбароссы видел своего друга, так и Фридрих I искал связей с противниками византийского императора. С 1173 г. он вступил в контакт с иконийским султаном Кылыч-Арсланом. Выдающееся положение, которое создал себе Мануил на латинском Востоке, обеспечивало Византии надежные позиции и по отношению к Иконийскому султанату. При помощи ловкой игры на противоречиях между сельджукидскими правителями и некоторых военных успехов в Малой Азии император смог увеличить свое превосходство. В 1162 г. султан Кылыч-Арслан провел три месяца в Константинополе и обязался поставлять войска и передать несколько городов Византии⁹⁰⁰. Впрочем, эти обязательства остались невыполненными, и пока Мануил был занят в Венгрии и на Западе, Кылыч-Арслан смог укрепить свою власть в Малой Азии. Поддержка немецкого императора утвердила его в намерении защищаться, и в 1175 г. между Византией и Иконием произошел разрыв. В следующем году византийский император двинулся против Икония с большими силами. Однако в горных проходах Фригии при Мириокефале 17 сентября 1176 г. византийская армия была окружена и разбита турками⁹⁰¹. Сам Мануил сравнил это поражение с катастрофой, которая постигла Византию за 105 лет до этого при Манцикерте⁹⁰².

Эта неудача была тем более тяжела, что совпала с провалами императорской политики на Западе. Авторитет Византийской империи был сильно подорван. Насколько сильно, показывает послание, которое Мануил получил тогда от Фридриха I⁹⁰³: как римский император, Фридрих требовал от него, короля греков, выражения покорности. Не было секретом, что политика Мануила потерпела крах. Бесчисленные авантюры, в которые он давал себя впутать и на которые в своем рвении с радостью пускался, оказались ему в конечном итоге не по плечу. Хотя он и был способен одержать триумфальные победы над латинскими государствами на Востоке, достичь блестящих успехов в Венгрии и временно даже занять большие территории в Италии, но удерживать в этих областях свои позиции в долговременной перспективе и вести активную, если не сказать агрессивную политику одновременно на европейском и переднеазиатском направлениях было невозможно: повсюду случались жестокие неудачи. Доминирующее положение на Востоке оказалось похороненным, из Италии Византия была окончательно вытеснена и, обессиленная, стояла в полной изоляции перед лицом враждебной коалиции западных держав.

Еще более тяжкими, чем внешнеполитические, были внутриполитические последствия этого безмерного перенапряжения. Жертвы, которых требовали масштабные предприятия и постоянные войны, превосходили силы и средства тогдашней Византийской империи. В экономическом и военном отношении Империя оказалась в полном упадке. Иоанн II предпринял попытку поставить на новое основание стратиотское землевладение, столп прежнего военного могущества Византийской империи. После победы над печенегами он приказал поселить пленных в Империи и записать их в воинское сословие; после победы над Сербией захваченные сербы были поселены в области Никомидии: одни в качестве стратиотов, другие в качестве налогоплательщиков⁹⁰⁴. Мануил последовал этому примеру и также приказал поселить военнопленных на территории Империи близ Сердики и в других местах⁹⁰⁵. После заключения мирного договора с венгерским королем Гезой II он удержал десять тысяч венгерских пленников, несомненно, для того, чтобы также сделать их византийскими стратиотами⁹⁰⁶. Создание новых стратиотских имений и приток новых, хотя и иноплеменных, крестьян-стратиотов означал возврат к сильной военной организации средневизантийской эпохи. Однако этот приток не мог удовлетворить возросших военных потребностей своего времени. Число пожалованных в пронию имений с обязательством прониаров нести воинскую повинность при Мануиле сильно возросло. Зачастую даже выходцы с Запада наделялись прониями, причем местные крестьяне передавалась им в качестве париков⁹⁰⁷.

Режим военной аристократии развивал и поощрял крупное землевладение, особенно светское. В своем хрисовуле от марта 1158 г. Мануил запрещал монастырям Константинополя и его окрестностей укрупнять свои земельные владения⁹⁰⁸. Одновременно он постановлял, что пожалованная земельная собственность может продаваться только лицам сенаторского звания и представителям сословия стратиотов, т.е. прониарам. Это красноречивое постановление было повторено в последующем указе⁹⁰⁹. Определенно, императору Мануилу была чужда какая-либо враждебность по отношению к монастырям. Наличные церковные владения не только торжественно подтверждались, но и наделялись широкими привилегиями и правами иммунитета⁹¹⁰. Однако в споре между крупным светским и церковным землевладением Мануил поддерживал первое, недвусмысленным образом поощряя владение землей светскими магнатами и служилые имения прониаров, причем эти последние в первую очередь.

Наряду с прониарами в византийской армии, как и прежде, служили многочисленные наемники, а население больше, чем когда бы то ни было, привлекалось к содержанию войск посредством разного рода принудительных поставок и работ. Поскольку государственных средств не хватало, войска были вынуждены доставать необходимое у населения. «Жители провинций терпели тяжелейший ущерб вследствие неутолимой алчности солдат, которые отнимали у них не только деньги, но и срывали с тела последнюю рубаху»⁹¹¹.

Военные были господствующим сословием государства, которое кормилось за счет прочего населения. По сравнению с докомниновским временем ситуация изменилась кардинально. Тогда, во времена правления гражданской аристократии при Дуках, военной службы избегали: «Солдаты отложили оружие и стали адвокатами и юристами»⁹¹². Теперь же все шли в армию: «Каждый должен стать воином: одни отложили иглу, ибо она лишь с большим трудом приносила самые ничтожные средства к существованию, другие покинули конюшню, третьи отряхнули с себя кирпичную пыль, четвертые – копоть кузницы, и все устремлялись к вербовщикам, дарили им персидского коня или несколько золотых и немедленно записывались в армию»⁹¹³. Военная служба была в то время единственной доходной профессией.

Армия поглощала силы Империи. Население изнывало под непомерным бременем. Росли налоговые требования государства, а обычные злоупотребления сборщиков, среди которых теперь, к вящему озлоблению плательщиков, встречались и иностранцы, переполняли меру терпения⁹¹⁴. В городах многие продавали свою свободу, чтобы поступить на службу и под защиту к могущественному господину: нередкое явление в Византии во все времена. Против этого обычая Мануил выступил, издав закон, по которому свободным от рождения, если они продали себя в рабство, возвращалась свобода, причем кажется, что император (по крайней мере в столице) выкупал их на государственные средства⁹¹⁵. Впрочем, суть социального развития, выражавшегося в росте крупного землевладения с одной стороны и обеднении и неплатежеспособности низших сословий с другой, заключалась в том, что всё более широкие слои населения утрачивали свободу и становились если не рабами, то, во всяком случае, зависимыми людьми. Победно шествующий процесс феодализации в конце концов привел к ослаблению византийского государственного организма и подорвал силы сопротивления государства. Византия еще была способна с напряжением всех сил время от времени одерживать победы во внешних войнах. Но ей недоставало сил переносить неудачи и поражения. За эпохой призрачного блеска при Мануиле вскоре последовал внутренний надлом византийского государства.

Общая литература: Успенский Ф.И. Императоры Алексей II и Андроник Комнины // ЖМНП 212 (1880). С. 95–130 и 214 (1881). С. 52–85; Он же. Последние Комнины: начало реакции // ВВ 25 (1927–1928). С. 1–23; Radojčié N. Dva posljednja Komnena na carigradskom prijestolu. Zagreb, 1907; Cognasso F. Partiti politici e lotte dinastiche in Bizanzio alia morte di Manuele Comneno. Torino, 1912; Diehl Ch. Figures. Vol. II. P. 86–133; Сюзюмов М.Я. Внутренняя политика Андроника Комнина и разгром пригородов Константинополя в 1187 г. // ВВ 12 (1957). С. 58–74; Jurewicz О. Andronik I. Komnenos. Warschau, 1962.

Дряхлость византийской государственной системы с особой ясностью проявилась после того, как по смерти Мануила на престол вступил его двенадцатилетний сын Алексей II, а регентство возглавила вдова императора Мария Антиохийская. Распорядителем государственных дел благоволением императрицы был избран протосеваст Алексей Комнин, племянник почившего императора. Выбор был не слишком удачен: выдвижение тщеславного и ничем себя не зарекомендовавшего Алексея вызвало большое недовольство у прочих представителей семьи Комнинов. Народу латинянка Мария и ее фаворит были одинаково ненавистны. Естественным образом при таком регентстве латинофильский курс получил более четкое направление, и именно этому обстоятельству византийские граждане приписывали быстрое ухудшение внешне- и внутриполитического положения. Росло недовольство против латинян – итальянских купцов, обогащавшихся в Византии, и западных наемников, составлявших главную опору регентства. Представители дома Комнинов неоднократно делали попытки свергнуть правительство посредством дворцового переворота, однако ни одна из них не удалась. Оппозиции в Константинополе не хватало лидера. Решающим оказалось участие Андроника Комнина, двоюродного брата Мануила, который пребывал тогда наместником в области Понта.

Андроник Комнин – одна из наиболее примечательных фигур в византийской истории⁹¹⁶. В то время ему было уже за шестьдесят, и за плечами у него была весьма бурная жизнь. Его дерзкие проделки и авантюрные любовные приключения с давних пор были предметом разговоров в Византии. Он обладал импозантной внешностью, был блестяще образован, остроумен, красноречив, отважен в бою и прямодушен при дворе. Он единственный отваживался открыто вставать в оппозицию к императору Мануилу. Андроник и Мануил издавна были соперниками, и, вероятно, не без основания Мануил подозревал своего честолюбивого кузена в желании добиться императорского венца. Андроник был способен на все, его жажда власти и почестей была неутолима, он не стеснялся ни в каких средствах и действовал безоглядно. После неоднократных попыток примирения всегда следовали новые ссоры. Спасаясь от подозрительности императора, Андроник много лет вел полную приключений бродячую жизнь, был желанным гостем при дворе русского князя в Галиче, а также при дворах мусульманских правителей Передней Азии. Не только личное соперничество, но и политические разногласия разделяли двух великих Комнинов. Андроник был врагом феодальной аристократии и решительным противником западного направления. Поэтому теперь, когда требовалось свергнуть пролатинское регентство в Константинополе, все взоры обратились к нему.

Во время своего похода через Малую Азию Андроник практически не сталкивался с сопротивлением. Его поначалу скромные вооруженные силы возрастали по мере продвижения к столице благодаря притоку недовольных. Весной 1182 г. он достиг Халкидона и там разбил свой лагерь. Протосеваст Алексей попытался заблокировать Босфор, рассчитывая на флот, личный состав которого в значительной мере состоял из выходцев с Запада. Однако командующий флотом, великий дукс Андроник Кондостефан, перешел на сторону узурпатора, в результате чего дело регентства оказалось проигранным. В столице вспыхнуло восстание, протосеваст Алексей был брошен в тюрьму и ослеплен. Ненависть византийцев против латинян нашла свое выражение в ужасном побоище (май 1182). В слепой ярости толпа врывалась в дома живущих в Константинополе выходцев с Запада. Их имущество было разграблено, и те, кто не успел заблаговременно скрыться, были жестоко убиты. Это было отправной точной для начала правления Андроника Комнина. Под ликование жителей он торжественно вступил в Константинополь.

Прежде всего Андроник объявил себя спасителем и защитником юного императора Алексея II. Обвиненные в происках против государства и законного императора его противники отправились на плаху. Среди них оказалась и мать императора Мария, смертный приговор которой юный Алексей был вынужден собственноручно подписать. Подготовив таким образом почву, Андроник наконец решился, якобы уступая просьбам двора и клира, облечься в порфиру, и в сентябре 1183 г. был венчан в качестве соправителя своего протеже. А уже через два месяца несчастный отрок был задушен людьми Андроника, а его тело бросили в море. Следуя принципу легитимности, престарелый Андроник обвенчался с тринадцатилетней вдовой своего убитого племянника, дочерью Людовика VII Агнессой-Анной.

Как и сама личность Андроника, его государственная деятельность была полна противоречий⁹¹⁷. Он стремился к обновлению Империи и восставал против всякого зла, которое его предшественники оставляли безнаказанным. Засилье знати он хотел полностью искоренить. Но поскольку он не признавал других методов управления, кроме безоглядного применения насилия, его правление превратилось в череду актов террора, заговоров и злодеяний. Не подлежит сомнению и признается даже его противниками, что предпринятые им меры привели к быстрому и ощутимому улучшению положения провинций. Некоторые пороки дряхлеющего государства, которые представлялись современникам неизлечимыми, он устранил с неумолимой строгостью. Продажа должностей прекратилась. Повсюду разыскивали способных к службе и платили чиновникам подобающие оклады, чтобы сделать их менее склонными к взяточничеству. Все виды коррупции беспощадно подавлялись. Своим слугам император внушал, что они должны «или прекратить творить несправедливость, или прекратить жить»⁹¹⁸. С такими принципами ему удалось приступить к исправлению наибольшего из всех зол: злоупотреблений при взимании налогов. Именно это обстоятельство прежде всего объясняет улучшение ситуации, которое фиксируется в провинциях Империи при Андронике, ибо бремя, лежавшее на населении, делали невыносимым не только требования государства, но прежде всего вымогательства чиновников. Энергичной борьбы со считавшимися неискоренимыми злоупотреблениями было достаточно, чтобы сделать положение населения более сносным: это дало многострадальному византийскому крестьянству совершенно непривычное для него чувство правовой защищенности. «От того, кто воздал кесарю кесарево, ничего более не требовалось; никто не отнимал у него, как бывало прежде, последнюю рубашку, никто не мучил его до смерти, ибо имя Андроника, словно некое заклинание, изгоняло алчных сборщиков»⁹¹⁹. На современников большое впечатление произвела также отмена старого обычая грабить потерпевшие крушение корабли. Этому злу, с которым тщетно боролись его предшественники, Андроник положил конец, издав приказ вешать виновных на мачтах разграбленных кораблей⁹²⁰. Его непоколебимым убеждением было то, что «нет ничего, чего бы императоры не могли исправить, и нет такой несправедливости, которая бы не могла быть уничтожена их властью»⁹²¹.

В этом преувеличенном представлении о собственном могуществе и заключалась опасность. Правление Андроника превратилось во власть террора. Борьба со знатью выродилась в страшные репрессии. Безоглядные, зачастую насильственные, а часто и постыдные средства борьбы, к которым он прибегал, выбивали почву из-под ног его стремления к справедливости. На насилие он отвечал насилием. Мятежам и заговорам не было видно конца. Озлобленный сопротивлением, император, вспыльчивость и подозрительность которого со временем приняли явно болезненные формы, действовал со все большей жестокостью, чем лишь создавал себе новых врагов. Империя оказалась в состоянии латентной гражданской войны. Оказалось, что есть вещи, против которых император был бессилен. Тщетно Андроник пытался повернуть колесо истории вспять. Крупная земельная аристократия уже давно стала оплотом государства и его военной мощи. Она не могла позволить списать себя со счетов, а ее уничтожение посредством массовых казней потрясло основание византийских вооруженных сил⁹²².

Неумолимая жестокость, с которой Андроник подавлял коррупцию, была спасительна, как были вынуждены без обиняков признать даже его противники – Никита Хониат и Евстафий Солунский. Однако его программа радикальной реакции потерпела поражение. Антилатинский курс усилил враждебность западных держав к Византии, а антиаристократический – обессилил уже и без того ослабленное византийское государство: когда наступила неизбежная расплата, военная система Империи полностью отказала, и тем самым политике Андроника был вынесен приговор.

Ослепительный блеск созданной Мануилом великой державы поблек очень быстро, и первые тучи пришли с той стороны, где его политика, казалось, была наиболее успешной: из Венгрии и Сербии. Не в последнюю очередь личный авторитет Мануила удерживал венгерского короля Белу III в состоянии мира, а сербского великого жупана Стефана Неманю принуждал хранить верность. После смерти Мануила личные узы распались, а очевидная слабость Империи, которая при слабом регентстве вдовы императора Марии, а затем при жестоком правлении Андроника не выходила из состояния внутренних смут, давала надежду на легкий успех. Уже в 1181 г. Бела III овладел Далмацией, Хорватией и областью Сирмия⁹²³, чем полностью уничтожил достижения долгих и чрезвычайно затратных венгерских войн Мануила. Столь же быстро погибли плоды долгой и изнурительной борьбы с сербами, ибо теперь Стефан Неманя без труда добился отделения от Византии. Казнью императрицы Марии Андроник сам дал оружие в руки короля венгров, ибо теперь Бела III выступил в качестве мстителя за смерть вдовы Мануила⁹²⁴. В 1183 г. венгры и сербы, заключив союз, совершили нашествие на Империю: Белград, Браничево, Ниш и София были опустошены. Через шесть лет крестоносцы нашли эти города незаселенными и частично разрушенными. В борьбе против Византии Неманя смог теперь обеспечить независимость своей страны и сильно расширить свое государство на восток и на юг за счет Империи. Одновременно он распространил свою власть на Зету, которая в его правление объединилась с Рашкой в одно государственное образование⁹²⁵. В Азии внутреннее напряжение разрядилось частыми восстаниями. Семьи магнатов, с семейством Комнинов во главе, оказывали режиму Андроника отчаянное сопротивление. В конце концов дело дошло до того, что Исаак Комнин, внучатый племянник Мануила, утвердил свою собственную власть на Кипре, отложившись от Империи. Несмотря на то что он принял титул императора и начал чеканить собственную монету⁹²⁶, его дерзость осталась безнаказанной. Император удовольствовался жестокой казнью его друзей, которые были схвачены в Константинополе. В высшей степени важный в стратегическом отношении остров был потерян для Византии. Так началось распадение Византийской империи.

Но самый тяжелый удар нанесли Империи сицилийские норманны: в очередной раз они предприняли большой завоевательный поход против Византии. Тщетно Андроник заключил союз с могущественным Саладином (Салах ад-Дином), который с 1171 г., после ликвидации халифата Фатимидов, владел Египтом, а после смерти своего бывшего господина, великого сирийского правителя Hyp ад-Дина (1174), подчинил своей власти и Сирию⁹²⁷. Так же тщетно он, невзирая на свою враждебность к латинянам, стремился укрепить византийские позиции на Западе, возобновив прерванные в 1171 г. отношения с Венецией⁹²⁸. Как в свое время при Робере Гвискаре, норманны первым делом напали на Диррахий (июнь 1185). Город был быстро взят приступом, и норманнское войско двинулось на Фессалонику. К той же цели устремился и сицилийский флот, попутно заняв острова Корфу, Кефаллинию и Закинф. Оказалось, что теперь, через несколько лет после завершения славного правления Мануила, Византия была слабее, чем в те достопамятные дни, когда Алексей I после отчаянных неудач возобновил войну с Робером Гвискаром. Тогда при Диррахий, а после падения крепости – в глубине своей территории Алексей Комнин смог оказать противнику ожесточенное сопротивление: до Фессалоники норманны тогда дойти не смогли. Теперь же они во время своего марша не встретили никакого сопротивления и уже 6 августа достигли цели. 15 августа в гавань Фессалоники вошел норманнский флот, началась осада с суши и с моря. Оборона города была слабой, его снабжение недостаточным, командующий Давид Комнин оказался некомпетентен, а посланная из Константинополя помощь не смогла прибыть вовремя. Таким образом, 24 августа второй по значению город Империи попал в руки норманнов. Жадность и ненависть захватчиков не знали границ. В покоренном городе творились ужасающие насилия⁹²⁹. Как тремя годами ранее латиняне от греков, так теперь жители Фессалоники подвергались со стороны норманнов унижениям, пыткам и убийствам.

Из Фессалоники часть норманнского войска направилась против Серр, в то время как большая часть двинулась маршем на Константинополь. А в самой византийской столице атмосфера становилась все напряженнее. Сильнее, чем когда-либо, свирепствовал правительственный террор, все большим становился страх перед вражеским завоеванием, которое после падения Фессалоники, казалось, приближается неумолимо. Буря разразилась 12 сентября 1185 г. Последний правитель из рода Комнинов умер страшной смертью: император, за несколько лет до того прославляемый как спаситель отечества, был зверски растерзан на улицах Константинополя возмущенной толпой.

Общая литература: Cognasso F. Un imperatore bizantino della decadenzä Isaaco II Angelo // Bessarione 19 (1915). P. 29–60; Bachmann M. Die Rede des Johannes Syropulos an den Kaiser Isaak II. Angelos. Diss. München, 1935; Stadtmüller. Michael Choniates; Norden. Papsttum und Byzanz; Norden. Der vierte Kreuzzug im Rahmen der Beziehungen des Abendlandes zu Byzanz. Berlin, 1898; Runciman. Crusades. Vol. Ill; Frolow A. Recherches sur la deviation de la IV croisade vers Constantinople. Paris, 1955; Diehl Ch. Venise; Kretschmayr. Venedig. Bd. I; Heyd. Histoire du Commerce du Levant. Vol. I; Успенский Ф. Образование; Златарски. История. Т. 2–3; Мутафчиев. История. Т. 2; Jireček. Geschichte. Bd. I.

Трагический конец Андроника запечатлел собой неудачу его попытки возрождения Империи. Феодальная знать победила и за время правления династии Ангелов смогла не только утвердить свою власть, но и приумножить ее. После нескольких лет отчаянной борьбы против несгибаемого абсолютизма последнего Комнина центробежные силы стали действовать без всякого стеснения.

Семья Ангелов не принадлежала к числу старых аристократических родов Византии. Своим возвышением незначительная фамилия из Филадельфии была обязана тому обстоятельству, что младшая дочь Алексея I, Феодора, следуя склонности своего сердца, вышла замуж за красавца Константина Ангела. С того времени Ангелы, как родственники императорского дома, стали занимать высокие посты и особенно выдвинулись при Мануиле I. С Андроником они уже боролись в первых рядах византийской аристократии. Случаю было угодно, чтобы победа знати подняла на щит одного из представителей этой семьи.

Исаак 11(1185–1195), внук Константина Ангела и порфирородной Феодоры, был во всем противоположностью властного Андроника. Процессам, с которыми энергично насильственными мерами боролся Андроник, он дал свободно развиваться. Старые пороки, скрытые при великих Комнинах блеском внешнего могущества, теперь без прикрас выступили наружу, и обветшалость византийского государственного организма проявилась с пугающей ясностью. Никто больше не пытался обуздать злоупотребления в центральном и провинциальном управлении: продажа должностей, взяточничество чиновников, вымогательства сборщиков налогов достигли вопиющих размеров. Об императоре Исааке II говорили, что он продавал чины и должности, как овощи на рынке⁹³⁰. Для покрытия расходов на торжества по случаю собственной свадьбы, которая справлялась с большой роскошью, он ввел в провинциях особый налог. Империю, которую отдал ему в руки счастливый случай, Исаак, кажется, рассматривал в качестве личного владения и распоряжался ею как патриархальный помещик своим имением. При его брате Алексее III (1195–1203) положение оказалось еще печальнее. Население провинций изнывало от бремени налогов, поскольку злоупотребления налоговых чиновников все увеличивались, а запросы правительства росли⁹³¹. Огромные суммы поглощались страстью к роскоши беззаботного двора и выплатами другим народам, в которых слабое правительство видело средства защиты от превосходящего противника. Тем не менее провинции постоянно подвергались нападению врагов, а приморские области – грабительским налетам корсаров. Против бедствий, причинявшихся пиратами, находившееся в состоянии разложения государство было бессильно. Не помогало и то, что в некоторых округах подчас в течение года по три раза взимались подати на постройку и оснастку кораблей⁹³². Но в то время как налоговое бремя населения становилось все более тяжелым, влиятельные крупные землевладельцы сохраняли и приумножали свои привилегии. Все старания государственных органов положить конец непрестанному умножению привилегий оставались тщетными, поскольку слабое императорское правительство не умело отбиваться от настойчивых требований магнатов, которые всегда оставались в выигрыше⁹³³. От фемного устройства, некогда станового хребта византийского административного и военного строя, оставался лишь призрак. Несмотря на то что территория Империи значительно уменьшилась, Византия в последние годы XII в. насчитывала вдвое больше фем, чем во времена Македонской династии⁹³⁴. Византийское провинциальное управление было раздроблено на мелкие области, которые лишь по имени напоминали старые фемы. При постоянном росте частных земельных владений административные органы карликовых провинций неизбежно попадали в зависимость к местным землевладельцам. Отсюда, при слабости центра, оставался лишь шаг до замещения власти наместника властью земельного магната и до возникновения независимых удельных княжеств⁹³⁵.

Удачей оказалось то, что страх перед норманнской опасностью, который сверг с престола Андроника, оказался преувеличенным.

Норманнское войско было деморализовано жаждой к грабежам и наслаждениям, а разразившаяся эпидемия сильно проредила его ряды. Это дало возможность опытному военачальнику Алексею Вране нанести противнику решающее поражение при Мосинополе, а 7 ноября 1185 г. при Димитриче. Норманны отступили, оставив Фессалонику, а позднее также Диррахий и Корфу. Только Кефаллиния и Закинф остались во владении западных господ и окончательно отпали от Византии. С другим врагом, угрожавшем Империи при Андронике, венгерским королем Белой III, Исаак Ангел заключил договор о дружбе, женившись на его десятилетней дочери Маргарите.

Устранение опасности с норманнской и венгерской стороны имело тем большее значение, что уже в конце 1185 г. разразилось восстание в Болгарии⁹³⁶. Выступление братьев Петра (Феодора) и Асеня поначалу означало не что иное, как то, что на болгарской почве ослабли узы, непосредственно связывавшие эту страну с Империей. Как и в других частях Империи, также и здесь дали о себе знать территориальные аппетиты местных магнатов. Поначалу Петр и Асень требовали отдать некоторые земли им в пронию⁹³⁷. Заносчивость византийского правительства, которое резко отклонило их притязания, тем более выраженные не слишком почтительным образом, запустила череду событий: обделенные Петр и Асень подняли в обремененной налогами и недовольной стране восстание, которое в конечном итоге привело к полному отпадению Болгарии от Византии и к основанию второго болгарского царства.

Двухсотлетнее правление византийцев как в Болгарии, так и в Македонии имело своим результатом существенное ослабление местного славянского элемента, причем стала заметна не только усилившаяся эллинизация этих территорий, но и усиление других народов за счет славян⁹³⁸. В области Фессалоники можно было встретить много евреев и армян. Подунавье приютило множество куманов. Влахи, предки современных румын, жили как в Подунавье, так и в Македонии и Фессалии, которые обозначались как Великая Валахия. В начатом Петром и Асенем движении куманы и особенно влахи приняли значительное участие⁹³⁹.

Внутренние осложнения дополнительно отягощали положение Империи. Отправленный против восставших победитель норманнов Алексей Врана облекся в Адрианополе в порфиру и обратился против правительства Исаака II, однако погиб в сражении под Константинополем. Летом 1186 г. уже сам император во главе войска вторгся в Болгарию. Недостаток активности при подавлении болгарского восстания нельзя поставить Исааку II в упрек. Конечно, Исаак не был государственным мужем, но не был он и трусливым слабаком, каким его обыкновенно изображают. Безусловно, его правление не стало удачным, но при всем отчаянии сложившегося положения по крайней мере ход норманнской и болгарской войн показывает, что в это время Империя не была настолько беспомощной в военном отношении, как во времена господства режима террора при Андронике⁹⁴⁰.

Восставшие были рассеяны, Петр и Асень бежали за Дунай, но вскоре вернулись от куманов с сильными подкреплениями, и война разгорелась вновь⁹⁴¹. С большой поспешностью, уже в октябре 1186 г., Исаак выступил против врага, однако теперь он находился в более тяжелом положении и потому лишь ценой больших потерь сумел отбросить болгаро-куманские отряды. Весной 1187 г. он предпринял новый поход с целью обойти восставших, которые укрылись в горах, через область Сердики. Однако и на этот раз не удалось достигнуть решающего успеха, а вести продолжительную кампанию войска императора оказались не в состоянии. Трудности возникали со всех сторон: сербский великий жупан Стефан Неманя поддержал восставших болгар и воспользовался византийско-болгарской войной, чтобы расширить свою территорию за счет Византийской империи. Таким образом, Исаак II был вынужден прервать войну в Болгарии и решил договориться с мятежниками, которые предоставили ему в заложники Калояна, младшего брата Петра и Асеня.

Заключение мира означало молчаливое признание вновь создавшегося положения. Византия отказалась от области между Балканскими горами и Дунаем. Вновь возникла самостоятельная болгарская держава. Вероятно, тогда же была основана Тырновская архиепископия, и из рук нового болгарского архиепископа Асень в церкви св. Димитрия в Тырново получил царский венец⁹⁴². Говорили, что св. Димитрий после взятия Фессалоники норманнами покинул город и перешел в Тырново, столицу второго болгарского царства. Эпоха господства Византийской империи на Балканах навсегда ушла в прошлое, ибо после сербов теперь уже и болгары окончательно ушли из-под власти разваливающейся Империи. Какие опасности в этом заключались, стало ясно со всею отчетливостью, когда на Византию обрушилось бедствие очередного крестового похода.

Святой Гроб вновь попал в руки неверных. Саладин, распространивший свою власть от Египта до Сирии, в 1187 г. вторгся в Палестину, нанес 4 июля при Хиттине тяжелое поражение войскам латинян, захватил в плен короля Ги де Лузиньяна, а 2 октября вступил в Иерусалим. Самые видные государи Запада – Фридрих I Барбаросса, Филипп II Август и Ричард Львиное Сердце – приняли крест. Летом 1189 г. Фридрих I, избравший путь по суше через Венгрию, прибыл на Балканский полуостров. Он попытался вступить в соглашение с византийским императором: уже осенью 1188 г. в Нюрнберге был заключен договор о проходе немецкого крестоносного войска через Византию⁹⁴³. Недоверие византийцев было, однако, тем самым отнюдь не устранено, ибо на самом деле Барбаросса вел переговоры не только с Византией, но и с врагами Империи, через земли которых шла дорога в Святую Землю: с сербами и с иконийским султаном. Насколько нежелательным был приход Фридриха для византийцев, настолько же желанным он был для южных славян. Неизбежная напряженность между Византией и германским императором могла быть только выгодна для славянских держав. Опора на Венгрию, которая на протяжении десятилетий была краеугольным камнем сербской политики, была более невозможна, поскольку теперь Венгрия сотрудничала с Византией, могущества которой ей уже не нужно было опасаться: осмотрительный Стефан Неманя искал поддержки у могущественного германского императора, а его примеру следовали и болгары. В Нише Барбаросса был принят с большими почестями и провел переговоры как с сербским великим жупаном, так и с болгарскими посланниками. Сербия и Болгария предложили принести ленную присягу, а также заключить союз против Византии⁹⁴⁴.

В Константинополе эти переговоры по понятным причинам вызвали большую озабоченность. Византийское правительство бросилось в объятия Саладина, самого ненавистного врага крестоносцев: оно возобновило заключенный при Андронике союзный договор с намерением воспрепятствовать проходу немецких крестоносцев⁹⁴⁵. Таким образом отношения между Византией и германским императором крайне обострились. Фридрих занял Филиппополь, как будто этот город находился на вражеской территории. За этим последовала. оживленная переписка, в которой обе стороны не стеснялись в упреках и обвинениях. Дело зашло так далеко, что Барбаросса принял решение в случае необходимости покорить Византию силой оружия и занять Константинополь. После взятия Адрианополя, где он еще раз встретился с сербскими и болгарскими послами, его армия отправилась маршем на Константинополь. Своему сыну Генриху он приказал явиться к стенам Константинополя с флотом. Тогда Исаак II уступил: в феврале 1190 г. в Адрианополе был заключен договор, на основании которого германский император получил корабли для переправы, ему были переданы знатные заложники и предоставлено продовольствие по низким ценам⁹⁴⁶. Все требования Барбароссы были исполнены: Византии пришлось склониться перед превосходящей мощью германского императора. Весной года Фридрих переправился со своим войском в Малую Азию и поспешил в Святую Землю, достичь которой, однако, ему было не суждено.

Походы королей Англии и Франции, которые предпочли морской путь в Святую Землю, лишь в незначительной степени затронули Византию, ибо сфера ее влияния больше не простиралась до Палестины. Впрочем, предприятие обоих королей осталось безрезультатным: согласно договору 1192 г., Саладин удержал Иерусалим, в то время как латинские владения свелись к узкой полоске земли между Яффой и Тиром. Лишь один второстепенный эпизод этого похода непосредственно затронул Византию: Ричард Львиное Сердце занял Кипр, взяв в плен его правителя Исаака Комнина, и сначала остров достался ордену тамплиеров, а затем (в 1192) – бывшему королю Иерусалима Ги де Лузиньяну. С того времени Кипр оставался во владении латинян.

После ухода и трагической гибели Барбароссы Византия вновь получила свободу действий на Балканах. Исаак II незамедлительно выступил против болгар, которые вторглись во Фракию, и против сербов, которые воспользовались соперничеством двух империй, чтобы вновь совершить значительные завоевания и разрушить важнейшие города от Призрена и Скопье до Софии. Осенью 1190 г. Стефан Неманя был разбит на Мораве и на основании заключенного после этого мирного договора был вынужден вернуть захваченные в последние годы территории. Однако земли, занятые прежде, остались в его владении⁹⁴⁷. По-видимому, победа императора не была столь полной, как это пытаются представить византийские источники. Кроме того, заключение формального мирного договора означало очевидное призвание государственной самостоятельности Сербии. Этот акт был также скреплен брачным союзом между двумя правителями: Стефан, второй сын Немани, женился на племяннице императора Евдокии и получил высокий титул севастократора⁹⁴⁸. Брак с императорской принцессой и чин севастократора были высокой честью, но в то же время встраивание сербского наследника престола в византийскую иерархию подчеркивало формальное превосходство византийского императора – василевса и автократора⁹⁴⁹.

Менее удачно сложилась для Византии возобновленная война с болгарами. Большой поход 1190 г. окончился тяжелым поражением. Несмотря на то что византийцы продвинулись до самых стен Тырново, осада болгарской столицы не принесла результатов, а на обратном пути византийское войско был разбито в балканских горных проходах, а сам император лишь с большим трудом избежал гибели. Дальнейшие попытки ослабить давление болгар также не принесли успеха, и в 1194 г. византийцы потерпели под Адрианополем еще одно поражение. Тем не менее император не прекратил борьбы: он возобновил дружеские отношения с венгерским королевским двором (несколько осложнившиеся вследствие нападения венгров на Сербию)⁹⁵⁰, чтобы в союзе с венграми предпринять новый поход против болгар. Однако едва Исаак выступил в поход, как его старший брат Алексей 8 апреля 1195 г. узурпировал императорскую власть и приказал его ослепить.

Алексей III (1195–1203), слабохарактерный властолюбец, был типичным продуктом времени упадка. Словно желая создать карикатуру на великих правителей из династии Комнинов, он именовал себя Комнином, поскольку имя Ангел представлялось ему недостаточно благородным⁹⁵¹. Если при Исааке II Империя, при всей своей ветхости и рыхлости, все же смогла выстоять, то теперь последние силы к сопротивлению оставили ее. Из года в год внутренний упадок становился все отчетливей, а во внешнеполитическом плане переворот 1195 г. имел многообразные и далеко идущие последствия.

Особого рода были последствия перемены на престоле для отношений Империи с Сербией. Отец выданной в Сербию замуж принцессы Евдокии стал императором, и это, без сомнения, оказало свое влияние на перемену правления в Сербии, где вскоре после этого пришел к власти севастократор Стефан, зять императора. 25 марта 1196 г.⁹⁵² престарелый Неманя отрекся в пользу Стефана, а сам, постригшись в монахи, ушел сначала в монастырь в Студенице, а затем на Афонскую гору, где уже много лет подвизался его младший сын Савва. Могло показаться, что вступление на престол Стефана откроет новую эру византийского влияния в Сербии, однако ничего подобного не произошло, поскольку бессильное византийское правительство не смогло воспользоваться желанным для него разрешением этого вопроса. Не византийский тесть сербского правителя, но могущественная Римская Церковь приобрела в последующие годы решающее влияние как в Рашке, так и в Боснии. Старший сын Немани Вукан, который был вынужден удовольствоваться областью Зеты (Дукли) и потому чувствовал себя обделенным, начал войну против своего брата, рассчитывая на поддержку Венгрии и римской курии. Брошенный Византией на произвол судьбы, Стефан также стал искать спасения в сближении с Римом. Он полагал, что с Константинополем уже можно настолько не считаться, что прогнал свою супругу. Однако Вукан упредил его: с венгерской помощью он выгнал своего брата из страны и принял власть, признав супрематию папы и суверенные права Венгрии (1202). Подобным образом обстояли дела и в соседней Боснии, где бан Кулин смог спасти свою власть только благодаря тому, что отрекся от богомильского учения, принял римо-католическое вероисповедание и поставил себя под покровительство Венгрии (1203). Впрочем, вскоре Стефану удалось вернуть себе престол, однако сделал он это не с византийской, а с болгарской помощью. Поведение византийского правительства в сербском вопросе дает однозначное представление, сколь быстро приходило в упадок могущество Империи: в 1196 г. Византия еще могла принять участие в решении вопроса о престолонаследии в Сербии, а уже через несколько лет она полностью вышла из игры и была вынуждена предоставить страну влиянию Рима и Венгрии.

Поначалу Алексей III попытался выйти из войны с Болгарией посредством заключения мирного договора, однако болгары слишком далеко зашли в своих требованиях, и потому переговоры были прерваны. Вновь разразилась война, которая приняла для Византии неудачный оборот. Болгарами была опустошена область Серр (в 1195 и 1196), византийская армия разбита, а ее командующий, севастократор Исаак Комнин, захвачен в плен⁹⁵³. Для мирных переговоров Византия оказалась слишком гордой, а для ведения войны – слишком слабой. Оставался еще третий способ: поддержка оппозиции во вражеской стране. В 1196 г. Асень пал жертвой заговора бояр. Впрочем, его убийца, боярин Иванко, не смог долго продержаться в Тырново, поскольку ожидаемая из Византии помощь не смогла прибыть из-за мятежа в византийском войске. Иванко был вынужден уступить сцену Петру, а сам бежал в Константинополь. Но и Петр, принявший царский венец вместо Асеня, в 1197 г. пал от руки убийцы.

В Константинополе Иванко приняли с почестями, назначили наместником Филиппополя, а затем даже главнокомандующим сражавшихся с болгарами императорских войск. Однако вскоре хитрый боярин, в руки которого Алексей III вручил судьбу византийско-болгарской борьбы, отпал от Империи и создал в Родопах собственное независимое княжество. Еще более значительное удельное княжество возникло в Македонии, где воевода Добромир Хрис сначала добился независимости в области Стримона, а затем значительно увеличил сври владения и утвердился в труднодоступном Просеке на Вардаре. Он добился признания со стороны византийского правительства и получил в жены родственницу императора. Однако уже вскоре Византия была вынуждена выступить против него с оружием в руках. С опорой на Тырновское царство он начал против Византии военные действия, занял довольно большую часть Западной Македонии с Прилепом и Битолой и даже прорвался в Среднюю Грецию. В конце концов византийцы хитростью захватили своего бывшего друга Иванко, после чего его владения вновь отошли к Империи. Шедшие с переменным успехом сражения с Добромиром Хрисом, к которому присоединились даже некоторые византийские высокопоставленные военачальники, закончились тем, что его владения перешли к царю Калояну, и таким образом значительная часть Македонии присоединилась к державе болгар.

В лице Калояна (1197–1207), который некогда был отдан своими братьями Петром и Асенем в заложники в Константинополь, у Византийской империи появился опасный противник. Под его сильной властью новое болгарское царство пережило свой первый бурный расцвет. Оно стало одним из важнейших игроков на Балканах и неоднократно оказывало определяющее воздействие на судьбы Южной Европы.

Своей державе, которая отстояла независимость в борьбе против Византии, Калоян смог обеспечить признание Рима. Коронация Асеня назначенным его собственной властью архиепископом Тырновским не создала для новой державы прочного правового основания. Право на коронацию имели только два мировых центра – Рим и Константинополь, и легитимным был царский венец, присланный только из Рима или Византии. Неудивительно при этом, что Калоян обратился в Рим, а не в охваченную разложением и враждебную ему Византийскую империю. Так Рим в преддверии заката Константинополя подчинил себе в духовном отношении не только Сербию, но и Болгарию, распространив свою сферу влияния на значительную часть Балканского полуострова. После продолжительных переговоров Калоян выразил признание папской супрематии. Заключительный акт последовал уже после падения Константинополя: 7 ноября 1204 г. отправленный папой Иннокентием III в Тырново кардинал посвятил болгарского архиепископа Василия в примаса Болгарии, а на следующий день возложил на голову Калояна королевскую корону.

Бросающаяся в глаза все более жалкая беспомощность византийской политики на Балканах была в значительной мере обусловлена тем, что наибольшие опасности грозили Империи с Запада. На протяжении многих лет ее величайшей заботой были отношения с императором Генрихом VI. Обвенчанный с наследницей норманнско-сицилийского престола Констанцией, Генрих после смерти Барбароссы вступил не только в отеческое наследство, но в наследство умершего в конце 1189 г. Вильгельма II. Сопротивление на Сицилии, которое сосредоточилось вокруг фигуры Танкреда, племянника Вильгельма II, а также поддерживалось папской курией и Византией, после смерти Танкреда утратило почву: на Рождество 1194 г. в Палермо Генрих получил королевскую корону. Для Византии объединение двух злейших врагов означало смертельную опасность. Присоединение Сицилии к германской державе придало плану мирового господства Генриха прочное основание. Первым и важнейшим пунктом этого плана было завоевание Византийской империи⁹⁵⁴. Прежде всего, как наследник Вильгельма II, Генрих потребовал уступки завоеванных норманнами, а затем ими потерянных областей между Диррахием и Фессалоникой, а кроме того, – выплаты большой суммы и участия Византии в новом крестовом походе посредством военного флота. После перемены на византийском престоле в 1195 г. положение еще больше обострилось. Посредством брака своего брата Филиппа с дочерью Исаака II Ириной Генрих создал себе династический повод для притязаний на константинопольский престол⁹⁵⁵. Выступив в роли мстителя за Исаака и защитника семьи лишенного престола и ослепленного императора против узурпатора Алексея, он придал своим завоевательным планам вид стремления к восстановлению попранной справедливости. Испуганное правительство Алексея III приложило величайшие усилия, чтобы умиротворить германского императора путем удовлетворения его финансовых требований. Оно обязалось платить огромную ежегодную дань в размере шестнадцати кентинариев золота⁹⁵⁶. Во всех провинциях начал взиматься особый «германский налог» (τό άλαμανικόν). Однако несмотря на то что были задействованы все податные возможности и без того чрезмерно обремененной и опустошенной страны, условленной суммы собрать не смогли. Византия пришла в такой упадок, что правительство, чтобы собрать сумму дани и тем самым купить милость могущественного противника, было вынуждено лишить драгоценных украшений могилы императоров в храме Свв. Апостолов⁹⁵⁷. То, что Генрих вообще снизошел до переговоров с Византией и удовольствовался для начала вымогательством и унижением противника, объяснялось вмешательством папы, который настоял на том, чтобы германский император отправился не на Константинополь, а крестоносцем на Иерусалим, ибо если Византийской империи реализация немецкого плана мирового господства угрожала уничтожением, то папству она грозила потерей влияния. В силу этого папа выступил за сохранение схизматической Константинопольской империи. Впрочем, речь шла не об отмене, а скорее об отсрочке выполнения завоевательного плана. Византия уже была взята в клещи: король Кипра Амальрик и Левон, правитель Малой Армении, заранее принесли ленную присягу германскому императору. Однако прежде, чем последовал решающий удар, Генриха VI настигла смерть (сентябрь 1197).

Отмена «германского налога» вызвала в Византии большое ликование, а жалкий император Алексей Ангел Комнин, который незадолго перед этим, задолжав германскому императору, в смертельном страхе приказал сорвать украшения с гробниц своих предшественников, счел, что пришло время ему самому заявить о претензиях на мировое господство и, в стиле великих Комнинов, предложить папе союз между единой Церковью и единой Империей⁹⁵⁸. Между тем смерть Генриха VI означала всего лишь кратковременную отсрочку уже неотвратимого нападения Запада на слабую и своей слабостью провоцировавшую нападение Византию: смертельный удар последовал через несколько лет, но был нанесен уже из другого центра.

Западная империя распалась: Италия вышла из-под немецкого владычества, в самой Германии против брата Генриха, Филиппа Швабского, выступил узурпатор Оттон Брауншвейгский. Доминирование германского императора сменилось доминированием великого папы Иннокентия III, а это означало, что на первый план европейской политики по отношению к Востоку вновь выступила идея крестовых походов. Согласно плану папы, Византию следовало не покорять силой оружия, а посредством церковной унии подчинить престолу св. Петра и вместе с западным христианством задействовать в крестовом походе. Наряду с Иннокентием III, духовным отцом крестового похода, во главе нового крестоносного движения, руководя всем предприятием, стояла могущественная фигура дожа Энрико Дандоло, целью которого было обратить силы Запада против Византии. Будучи крупным государственным деятелем, способным к масштабным решениям и, по всей видимости, совершенно чуждым идее крестового похода, Дандоло усмотрел в уничтожении Византийской империи предпосылку долгосрочного обеспечения венецианского преобладания на Востоке. Конечно, уже со времен Алексея I Венеция пользовалась широкими привилегиями в византийских землях и водах: ни Иоанн II, ни Мануил I не смогли избавиться от тягостных обязательств; также и оба императора из дома Ангелов ясно подтвердили права венецианцев⁹⁵⁹. Но периодические попытки Империи, которая с крайним недовольством уступала давлению Венеции, возмутиться, а также спонтанные проявления недовольства со стороны византийского населения, как это было в 1171 и 1182 гг., создавали постоянное ощущение нестабильности. Морская республика была вынуждена постоянно быть начеку: при каждой перемене правления в Константинополе она должна была заново добиваться признания ее преимущественных прав и с оружием бороться против любых проявлений протеста. Кроме того, у нее появились опасные конкуренты в лице Генуи и Пизы, поскольку Византия в своем стесненном положении наделила привилегиями и эти растущие морские державы, чтобы тем самым по крайней мере создать противовес венецианскому засилью. Пока в Константинополе правил византийский император, Венеция никогда не могла быть уверенной в своем монопольном положении. Единственным решением представлялось ниспровержение Византийской империи. Лучшим поводом для этого было участие в крестовом походе, который необходимо было превратить в завоевательный поход против Византии. Византийцы позволили Венеции лишить их господства на море: теперь им было суждено потерять и свою Империю.

Поворот четвертого крестового похода на Константинополь, для объяснения которого предлагались различные теории⁹⁶⁰, не является для нас чем-то загадочным. Он с почти вынужденной необходимостью является результатом предшествующих событий. Со времени разделения Церквей и еще более – со времени начала крестовых походов на Западе постоянно усиливаются враждебные Византии настроения. Агрессивная западная политика Мануила I и вызывающая враждебность к латинянам Андроника I внесли свой вклад в то, что эти настроения переросли в открытую враждебность. Ввиду очевидной слабости и беспомощности Византийской империи при Ангелах враждебность к Империи приняла на Западе форму завоевательных планов. В качестве старого наследия норманнов идея завоевания Константинополя уже во время второго крестового похода увлекала окружение Людовика VII; во время крестового похода Фридриха Барбароссы ее реализация, казалось, приблизилась к границам возможного; наследник Барбароссы и норманнских королей Генрих VI положил ее во главу угла своих политических планов. Когда же Венеция бросила на чашу весов свои торговые и военно-политические интересы, идея превратилась в реальность. Прогрессирующее обмирщение идеи крестовых походов достигло своей логической цели: крестовый поход стал инструментом завоевания и обратился против христианской Империи на Востоке. Стечение определенных обстоятельств облегчило этот оборот событий и поспособствовало тому, что крестоносные рыцари поставили себя на службу венецианским интересам.

Крестоносцы собрались в Венеции, чтобы на венецианских кораблях отправиться в Египет. Но поскольку они оказались не в состоянии покрыть транспортные расходы, то вынуждены были согласиться на предложение венецианского дожа компенсировать недостающую сумму посредством оказания морской республике военной помощи при завоевании перешедшей на сторону Венгрии Зары (Задара). Так произошло первое отклонение от цели крестового похода. На службе Венеции крестоносцы выступили в поход против христианской Венгрии, несмотря на то что венгерский король сам принял крест. В ноябре 1202 г. Зара была взята штурмом, хотя население города установило на стенах распятия: такой была весьма символичная прелюдия четвертого крестового похода.

За первым отклонением вскоре последовало второе, которое было связано с личностью Алексея Ангела, сына Исаака II. Юному Алексею удалось бежать из тюрьмы, в которую он был заключен вместе со своим ослепленным отцом. В поисках помощи он поспешил на Запад и после безрезультатной аудиенции у папы Иннокентия III прибыл ко двору Филиппа Швабского. Филипп, который по мере сил старался следовать политике Генриха VI, поддержал притязания своего родственника на византийский императорский престол с величайшей готовностью. Удержанный внутренними затруднениями от прямого вмешательства, он тем не менее вступил в переговоры с крестоносцами и венецианцами, стремясь увлечь их идеей восстановления на престоле Исаака II и его сына.

Для дожа ничто не могло быть так кстати, как это предложение, однако и предводитель крестоносцев Бонифаций Монферратский, семья которого поддерживала с Востоком тесные связи, с радостью ухватился за возможность вмешаться в византийские дела. Пока крестоносцы зимовали в завоеванной Заре, туда прибыли посланники германского короля и его протеже. Тогда и состоялось желанное для обеих сторон соглашение. С щедростью претендента Алексей пообещал крестоносцам и венецианцам громадные суммы денег, а для умиротворения папы посулил церковную унию и обязался после своего восстановления на престоле деятельно поддержать дальнейший крестовый поход. Подавляющее большинство рыцарей последовало уговорам Дандоло и Бонифация: искушение было велико, и голос совести молчал, ибо после экспедиции против Константинополя крестовый поход должен был продолжиться благодаря огромным средствам, обещанным византийским претендентом на престол. Уже в Заре Алексей присоединился к крестоносцам, а в мае 1203 г. на Корфу был подписан договор в отношении уже решенного отклонения крестового похода. 24 июня крестоносный флот появился у византийской столицы, «царицы всех городов».

После взятия Галаты была разбита цепь, которая преграждала вход в Золотой Рог. Корабли крестоносцев вошли в гавань, одновременно начался штурм города с суши. Несмотря на то что византийский гарнизон и особенно варяжская гвардия оказывали отчаянное сопротивление, 14 июля 1203 г. Константинополь попал в руки крестоносцам. Ничтожный император Алексей III с императорской казной и сокровищами бежал. Слепой Исаак II был восстановлен на престоле, а его сын Алексей IV, ставленник крестоносцев, был коронован как соправитель.

Пока еще в Константинополе сохранялось византийское правление, но оно полностью зависело от милости расположившихся лагерем под стенами города крестоносцев. Этой милости между тем надолго не хватило, ибо очень быстро выяснилось, что Алексей IV был не в состоянии выполнить данные в Заре и на Корфу обещания. Теперь он находился между двух огней: крестоносцы и венецианцы требовали немедленной уплаты и решительно отвергали просьбы об отсрочке, византийское же население бунтовало против императора, который привел в страну крестоносцев, а себя и свой народ сделал рабами латинян. В конце января 1204 г. в Константинополе разразилось восстание, и Алексей IV потерял не только с такими жертвами приобретенную корону, но и жизнь; его отец вскоре умер. На престол вступил Алексей V Дука Мурцуфл, зять Алексея III и супруг Евдокии, некогда отданной за сербского короля Стефана⁹⁶¹.

Опять в Византии восторжествовало враждебное латинянам направление, однако его триумф только ускорил развязку трагедии. Крестоносцы снова вооружились для штурма византийской столицы. Требовалось вновь захватить Константинополь, однако на этот раз не для того, чтобы установить там очередное византийское правительство, а для того, чтобы на развалинах Византийской воздвигнуть собственную империю. В марте крестоносцы и венецианцы заключили под стенами византийской столицы детальный договор о разделе завоеванной Империи и о создании латинской империи в Константинополе⁹⁶². Начался штурм, и случилось то, что должно было случиться: 13 апреля 1204 г. византийская столица пала под ударами превосходящего противника. Победители вступили в Константинополь. Так город, неколебимо стоявший со времен Константина Великого, отражавший нападения персов и арабов, аваров и болгар, оказался добычей крестоносцев и венецианцев. Три дня Константинополь был во власти грабежа и убийств. Драгоценные сокровища величайшего культурного центра тогдашнего мира были разделены между захватчиками, а частью были варварским образом уничтожены. «С тех пор, как был создан мир, не было захвачено столько добычи в одном городе», – пишет историк крестоносцев⁹⁶³. Даже исмаилиты более «человеколюбивы и кротки» по сравнению с этими «людьми, которые носят на своих плечах знак креста Христова!» – замечает византийский автор⁹⁶⁴. За разделом военной добычи последовал раздел Византийской империи, который увенчал собой катастрофу и более чем на полстолетия перенес работу созидательных сил византийцев из центра на периферию.