Глава 7. Деятельность Патриарха Тихона в 1921–25 гг.

Летом 1921 года на нашу страну вновь обрушилось страшное бедствие.

Дело в том, что средоточием советской религиозной политики в годы НЭПа были периодически повторяющиеся попытки подчинить Православную Церковь, поставить Её под полный контроль, сделать в конечном итоге придатком государственного аппарата. Для достижения этой цели применяли любые средства, не останавливаясь и перед грубым насильственным вмешательством во внутрицерковную жизнь. Недавно рассекреченные документы Архива Президента Российской Федерации наглядно свидетельствуют о характере подобных акций. Это отчасти обусловливалось назревавшим установлением дипломатических отношений со странами Запада, требовавших смягчения положения вокруг «религиозного вопроса». И в начале 1922 года в результате дискуссий ЦК РКП(б) и СНК пришли к решению, чтобы руководство Православной Церковью в довольно сжатые сроки взяло бы в свои руки духовенство, абсолютно преданное советской власти и правительству. А уже с этим духовенством и предполагалось на время нормализовать отношения.

21 Марта в докладной записке ГПУ в Политбюро весьма откровенно говорилось о необходимости произвести своеобразный «переворот»: «ГПУ располагает сведениями, что некоторые местные... иереи стоят в оппозиции реакционной группе Синода и что они в силу канонических правил и других причин, не могут резко выступить против своих верхов, поэтому они полагают, что с арестом членов Синода им предоставляется возможность устроить церковный собор, на котором они могут избрать на Патриарший Престол и в Синод лиц, настроенных более лояльно к советской власти. Оснований для ареста Тихона и самых реакционных членов Синода у ГПУ и его местных органов имеется достаточно. ГПУ находит, что: 1) арест Синода и Патриарха сейчас своевременны; 2) допущение духовного собора на предмет избрания нового Синода и Патриарха сейчас также возможно...».²³⁰ Предложения карательных органов попали на благоприятную почву, хотя «операция» по тактическим соображениям оказалась отсрочена на полтора месяца.

В недавно рассекреченной докладной записке Л.Д. Троцкого от 30 Марта, без возражения утверждённой Политбюро, была практически сформулирована вся тактическая и стратегическая программа деятельности партийного и государственного аппарата по отношению к обновленческому духовенству, проведению раскола в Русской Церкви: «Если бы медленно определяющееся буржуазно-соглашательское сменовеховское крыло Церкви развилось и укрепилось, то оно стало бы для социалистической революции гораздо опаснее Церкви в ЕЕ нынешнем виде... Поэтому сменовеховское духовенство надлежит рассматривать как опаснейшего врага завтрашнего дня. Сегодня же надо повалить контрреволюционную часть церковников, в руках коих фактическое управление Церковью. В этой борьбе мы должны опереться на сменовеховское духовенство, не ангажируясь политически, а тем более принципиально... Чем более решительный, резкий, бурный и насильственный характер примет разрыв сменовеховского крыла с черносотенным, тем выгоднее будет наша позиция... Мы должны, во-первых, заставить сменовеховских попов целиком и открыто связать свою судьбу с вопросом об изъятии ценностей: во-вторых, заставить довести их эту кампанию внутри Церкви до полного организационного разрыва с черносотенной иерархией, до собственного нового собора и новых выборов иерархии... Думаю, что следует разрешить им и даже внушить им необходимость собственного органа, скажем, еженедельника для подготовки собора в определённый срок. Мы получим, таким образом, неоценимый агитационный материал. Может быть, даже удастся поставить несколько таких изданий в разных концах страны... Попутно расправляемся вечекистскими способами с контрреволюционными попами... К моменту созыва Собора нам надо подготовить теоретическую пропагандистскую кампанию против обновлённой Церкви. Просто перескочить через буржуазную реформацию Церкви не удастся, надо, стало быть, превратить её в выкидыш...».²³¹ Таким образом, власти изначально планировали использовать обновленцев в своих целях, явно переоценивая их возможности, а затем «выбросить», как «отработанный материал». Правда, на практике сопротивление сторонников Патриарха Тихона оказалось гораздо сильнее, чем предполагалось, поэтому в обновленцах продолжали нуждаться и, соответственно, поддерживать их ещё несколько лет.

Последствия Гражданской войны и экономическая разруха, отсутствие чёткой системы работы транспорта и усиление коммунистического произвола, незаинтересованность крестьянства, нещадно ограбляемого новой властью, наряду с невиданной засухой, явились причиной сильного голода, охватившего области Среднего и Нижнего Поволжья. К концу 1921 года голодало 23,2 млн. человек.²³²

Власти могли заранее предвидеть трагические результаты своей политики... В политбюро ЦК РКП(б) некоторое время шла борьба по вопросу об отношении к духовенству. А. Рыков, Л. Каменев и М. Калинин выступали против «решительных мер» к священнослужителям, на чём настаивали Л. Троцкий (он был ответственным от политбюро за проведение кампании по изъятию ценностей), Г. Зиновьев, Н. Бухарин и некоторые другие. В. Ленин первоначально колебался. Однако, первые спровоцированные столкновения при конфискации ценностей дали повод перейти в наступление на «церковных мракобесов» и изменили расстановку сил. В. Ленин активно поддержал Троцкого и его сторонников.²³³ В своём письме В.М. Молотову для членов Политбюро 19 Марта 1922 года он писал: «...данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю шансами из 100 на полный успех разбить неприятеля наголову... Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей... мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления».²³⁴

Л. Троцкий ещё осенью 1920 года опасался, что возвращающиеся с фронтов мужики, возмущённые «продразвёрсткой», мало отличимой от грабежа, защищая попранные права, повернут своё оружие против «красных комиссаров». В связи с этим, он предлагал даже смягчить политику «военного коммунизма», но и эта ограниченная мера, продиктованная боязнью потерять власть, не была одобрена В. Лениным и большинством его сторонников. Результатом такого пренебрежения нуждами «трудового народа», которому на словах большевики клялись в верности, стали грандиозные крестьянские восстания, стихийно вспыхнувшие весной 1921 года в разных частях страны. На короткое время повстанцы овладевали целыми районами, свергнув там обманувшую их «народную» власть. Но ещё больше испугало большевиков восстание Кронштадтского гарнизона, начавшееся в конце Февраля 1921 года. И хотя все выступления были жестоко подавлены, факт, что против них поднялись не «враждебные классы», не интервенты, а сам народ – крестьяне, матросы, солдаты, ещё недавно воевавшие на стороне «красных», – этот факт побудил большевистских руководителей спешно перейти к Новой экономической политике (НЭП).

Уже несколько месяцев спустя стало ясно, что и при более разумном построении экономики четыре года грабежей и разорения, сознательного подрыва крестьянского хозяйства не могли пройти бесследно даже для такой богатой страны, как Россия. (Конечно, большевики могли бы использовать для помощи голодающим старые запасы продовольствия, но ещё в 1918 году они щедро отправляли за границу целые эшелоны с хлебом и другими продуктами «в помощь германскому пролетариату». В. Ленин не скрывал, что намерен от имени Русского народа приносить «величайшие жертвы» на алтарь мировой революции. Так, например, 4 Октября 1918 года в газетах «Правда» и «Известия» было опубликовано письмо В.И. Ленина объединённому заседанию ВЦИК и Московского Совета с представителями фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов, где он писал: «Российский пролетариат поймёт, что теперь от него потребуются вскоре величайшие жертвы на пользу интернационализма. Близится время, когда обстоятельства могут потребовать от нас помощи освобождающемуся от своего империализма немецкому народу против англо-французского империализма.

(...) Постановим, что в каждом крупном элеваторе создаётся запас хлеба для помощи немецким рабочим...».²³⁵

Верная своим традициям, Русская Церковь не могла оставаться в стороне от участия в помощи терпящим бедствие. Тогда же, в Августе 1921 года, по поводу голода в Поволжье Патриарх Тихон обратился с воззванием «К народам мира и православному человеку». В нём он, в частности, писал:

«К тебе, Православная Русь, первое моё слово: Во имя и ради Христа зовёт тебя устами моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, исполненными даров милосердия, с сердцем полным любви и желания спасти гибнущего брата. Пастыри стада Христова! Молитвой у престола Божьего_: у родных святынь исторгайте прощения Неба согрешившей земле. Зовите народ к покаянию... Да звучат вдохновенно и неумолчно окрыленные верой в благодатную помощь свыше призывы ваши к святому делу спасения погибающих. Паства родная моя! В годину великого посещения Божьего благословляю тебя: воплоти и воскреси в нынешнем подвиге твоём святые незабвенные деяния благочестивых предков твоих, в годины тягчайших бед, собирающих своей беззаветной верой и самоотверженной любовью во имя Христово духовную Русскую мощь и ею оживотворявших умирающую Русскую землю и жизнь...

К тебе, человек, к вам, народы вселенной, простираю я голос свой: Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесёт голос мой болезненный стон миллионов людей, обречённых на голодную смерть, и возложим его на вашу совесть, на совесть всего человечества. На помощь немедля! На широкую, щедрую, нераздельную помощь! Во имя Христово исходим на делание свое: Господи, благослови».²³⁶

Отдельные экземпляры этого воззвания были направлены Патриархом Тихоном предстоятелям поместных Православных Церквей, Папе Римскому, архиепископу Кентерберийскому и архиепископу Йоркскому. Тогда же по инициативе Патриарха был создан Всероссийский Церковный комитет помощи голодающим. Во всех храмах начался активный сбор средств для помощи голодающим. Все собранные суммы по указанию советского правительства направлялись в специально учреждённый им так называемый «Помгол» (Комитет помощи голодающим).

Наличие особого Церковного комитета для этой цели правительство сочло нецелесообразным, поскольку желало самолично распоряжаться стекавшимися со всей страны материальными средствами. Стремясь сделать невозможным любой контроль над собой не только со стороны Церкви, но и со стороны просоветски настроенной общественности, власти ещё в 1921 году распустили общественную организацию помощи голодающим «Всерпомгол» при ВЦИКе и арестовали ее членов. В Декабре 1921 года Русской Церкви было предложено продолжать сбор пожертвований и вносить их в отделение Помгола при посредстве органов Церковного управления: Синода. Высшего Церковного Совета, епархиальных, благочиннических и приходских советов. По этому поводу имелась переписка между Патриархом Тихоном и Председателем ВЦИК М.И. Калининым. Кроме специальных сборов денег и продовольствия на нужды голодающих, приходские советы также регулярно производили в Помгол отчисления с Церковных доходов²³⁷, которые, учитывая религиозную активность населения в те годы и ещё достаточно большое количество храмов, были довольно высокими. Таким образом, помощь Церкви в деле спасения голодающих могла представляться довольно эффективной и без тех кощунственных мер, что предприняла советская власть в следующем 1922 году. В Помгол был командирован представитель Русской Церкви – московский протоиерей Н.В. Цветков, имевший опыт организационной работы по помощи жертвам засухи в Поволжье. 19 Февраля 1922 года Патриарх Тихон вновь обратился с воззванием к чадам Русской Церкви, в котором, «желая усилить возможную помощь вымирающему населению Поволжья», благословил церковно-приходские советы жертвовать для этой цели драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления.²³⁸

Однако, власти не устраивало мирное разрешение вопроса. 23 Февраля 1922 года, после резких выпадов в газетах против Церковного руководства, ВЦИК издал постановление об изъятии всех без исключения ценностей в пользу голодающих, мотивируя своё решение тем, что Запад соглашался поставлять хлеб только в обмен на культурные, исторические и религиозные ценности.²³⁹ Объяснение было отчасти не лишено убедительности, поскольку интерес к Русской «сенсации» и сочувствие голодающим не мешали зарубежным предпринимателям делать бизнес на всенародном бедствии. Многие шедевры церковного и светского искусства, проданные тогда за бесценок, оказались за границей. Вместе с тем, нетрудно было угадать вторую – и главную – цель большевистского распоряжения: под предлогом благородной помощи голодающим лишить Православные храмы их святынь, в массовом порядке изъять из храмов священные предметы, без которых важнейшие Богослужения становились невозможными. Эту вторую главную цель большевики невольно выдавали тем, что изымали даже такие священные предметы, которые не представляли большой ценности с материальной точки зрения, в результате чего бедный, обычный храм подвергался такому же безжалостному разграблению, как и всемирно известные соборы, владевшие множеством бесценных святынь. В связи с этим, 28 Февраля Патриарх Тихон опять выступил с посланием по поводу помощи голодающим, в котором коснулся вопроса об изъятии церковных ценностей. Подтвердив свой призыв жертвовать драгоценные церковные украшения для голодающих, он отметил, однако, что в соответствии с Церковными канонами (Ап. пр. 73, Двукр. Соб. пр. 10) он не может одобрить изъятия, даже и через добровольные пожертвования, священных предметов (евхаристические сосуды), употребление которых не для богослужебных целей запрещено.²⁴⁰ «С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства и Мы священным Нашим долгом почли выяснить взгляд Церкви на этот акт, а также оповестить о сем верных чад Наших. Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не священных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таким пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим», – писал Патриарх в своём послании.²⁴¹ В то же время, с благословения Патриарха, многие архиереи и приходские советы входили с ходатайствами в местные органы власти о компенсации соответствующими драгоценными металлами и другими ценностями, собранными верующими, стоимости богослужебных предметов, дабы они оставались в храмах. На это ряд Преосвященных указывали в посланиях верующим своих епархий.²⁴²

Но такие мирные компромиссы были редкостью. В большинстве мест власти не соглашались на переговоры с «попами». Изъятие Церковных ценностей проводилось грубо и цинично, с оскорблением религиозных чувств верующих. В ряде городов (например, в Иваново-Вознесенске, Шуе и др.) сопротивление прихожан против насильственных изъятий приняло форму открытых столкновений с представителями властей, повлекших за собой человеческие жертвы и ставших причиной целой волны политических процессов. «28 Февраля (13 Марта), в понедельник, в Шуйский соборный храм после Богослужения прибыла уездная комиссия по изъятию ценностей и потребовала немедленно сдать для помощи голодающим все украшения из золота, серебра и драгоценных камней. Толпа прихожан ответила комиссии укорами и криками... Страсти накалялись, и комиссия подобру-поздорову убралась, когда почувствовала, что ей сейчас намнут бока. В среду же она появилась вновь, но уже с отрядом конной милиции.

С колокольни ударили в набат. Рабочие и крестьяне окрестных деревень побросали дела и поспешили на соборную площадь. Угрозами, камнями и поленьями толпа отогнала конную милицию от храма. Тогда городские власти вызвали роту 146-го пехотного полка. Солдаты рассыпчатым строем, с винтовками на изготовку двинулись на толпу, а толпа с поленьями и кольями полезла на штыки. Рота дрогнула, четырех красноармейцев избили и отняли у них винтовки. Но тут прибыли два автомобиля с пулемётами и дали очередь по взбунтовавшемуся народу. Четырёх убили, десятерых тяжело ранили, и толпа рассеялась. К вечеру были произведены аресты прихожан, наиболее громко заступавшихся за свой храм. Одновременно комиссия по изъятию церковных ценностей набрала в храме священных сосудов, риз, паникадил, подсвечников на три с половиной пуда серебром».²⁴³

В Марте 1922 года бурные трагические события произошли в Старой Руссе. Узнав о решении уездного Совета приступить к изъятию церковных ценностей в местных храмах и монастырях – решении категоричном и бесцеремонном, без учёта мнений клира и мирян, – город заволновался. Уже вечером 15 Марта, после окончания Богослужения, огромная толпа собралась в ограде Спасо-Преображенского монастыря, с которого власти намеревались начать изъятия. В тесноте, в нервном ожидании рождались догадки и слухи, накалялись страсти. Появление в монастыре помощника коменданта Старой Руссы взорвало толпу. Незваный гость был избит». Но волнения на этом не закончились. Уже с утра 16 Марта город напоминал бурлящий котёл. Народ кинулся защищать свои ценности и святыни... Староруссцы собрались возле своего кафедрального собора. Вся соборная площадь и ближайшие к ней улицы были заполнены людьми».²⁴⁴ В такой обстановке сверхнервного напряжения достаточно было небольшого толчка, чтобы вызвать беспорядки. Власти ничего не предприняли, чтобы успокоить разгорячённых людей. В результате трагической случайности, а, быть может, провокации, гнев толпы вылился на трёх старообрядцев, которые вошли в церковь, не перекрестясь, и были приняты за советских работников. Прибывшие к месту событий представители власти также оказались избитыми, и только спешно вызванный ими конный отряд сумел разогнать народ.

Власти воспользовались этими неблагоприятными для себя событиями, чтобы начать репрессии не только против непосредственных участников волнений, но и против «провокаторов в рясах» и главного из них – Патриарха Тихона, как автора воззвания от 15 (28) Февраля 1922 года, в котором осуждалось изъятие из храмов священных предметов. Над церковным руководством вновь нависло обвинение в контрреволюции. Весной 1922 года начались судебные процессы по делам об изъятии церковных ценностей. Только до Июля месяца было организовано 55 трибуналов и привлечено к ответственности 732 человека.²⁴⁵

Политические дела, связанные с открытым сопротивлением изъятию храмовых ценностей, разбирались в трибуналах: Тульском, Витебском, Московском, Череповецком, Новгородском, Чувашской области, Рыбинском, Донском, Костромском, Астраханском, Гомельском, Ярославском, Екатеринбургском и других.²⁴⁶ 26 Апреля аналогичный судебный процесс начался в Москве. 5 Мая на него в качестве свидетеля был вызван Патриарх Тихон. Он вновь подтвердил то, что им было написано в воззваниях о помощи голодающим, взяв на себя полную за них ответственность. Процесс закончился 9 Мая, причём 11 человек были приговорены к расстрелу: священники Заозёрский, Добролюбов, Надеждин, Вишняков, Орлов, Фрязинов, Соколов, иеромонах Макарий (Телегин) и миряне Тихомиров, Роханов, Брусилова (племянница известного генерала).²⁴⁷ Одновременно было принято решение о привлечении к уголовной ответственности и самого Патриарха Тихона, а 19 Мая он под охраной был перевезён с Троицкого подворья в Донской монастырь, где находился под домашним арестом вплоть до середины Июня 1923 года.

Но самый крупный политический процесс по делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей состоялся летом 1922 года в Петрограде, где также произошли массовые волнения. «В церкви Путиловского завода рабочие не позволили изъятия. В других приходах при появлении советской комиссии ударяли в набат, созывая верующих оказать сопротивление».²⁴⁸ Власти обвинили в подстрекательстве беспорядков или прямом участии в них любимца петроградской паствы митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина (Казанского), председателя Правления православных приходов профессора Ю.П. Новицкого и десятки других клириков и мирян – всего 89 человек. На скамье подсудимых оказались рядом и цвет петроградского клира, и подростки, защищавшие Путиловскую церковь, и профессора, и простолюдины – прихожане из рабочих кварталов. Обвинения против некоторых подсудимых были настолько шаткими, что суд вынужден был оправдать 25 человек.

Но главное внимание на процессе, как обвинителей, так и публики, было приковано к митрополиту Вениамину. Многие понимали, что он уже заведомо обречён, что прежде всего ради расправы с ним власти затеяли столь грандиозное судилище. Конечно, важнее физического уничтожения для них был другой итог: уничтожение нравственное. «Митрополит, раскаявшийся, приведённый к повиновению, униженный, морально развенчанный и «милостиво» пощажённый – такой результат был бы гораздо заманчивее».²⁴⁹

Зная, какое тяжёлое впечатление производит обычно в подобных случаях вероломство товарищей, власти выдвинули главным обвинителем ещё недавно приближенного к себе митрополитом священника А. Введенского – будущего лидера обновленчества. (Уже в Марте 1922 года в «Петроградской правде» появилось письмо 12-ти священников – А. Введенского, В. Красницкого и других будущих «столпов» «живой церкви», где они, отмежёвываясь от остального духовенства, обвиняли его в контрреволюционности, в политических спекуляциях на народном голоде.) Власти воспользовались вероломством «реформаторов», которые нанесли удар в тот момент, когда над митрополитом Вениамином и другими петроградскими священнослужителями уже и без того сгущались тучи.

Но на суде А. Введенский выступить не смог. «На второй же день процесса, при выходе из зала заседания на улицу, какая-то пожилая женщина швырнула во Введенского камнем, чем причинила ему поранение головы. Была ли эта рана действительно серьёзной, или же Введенский использовал этот случай, чтобы уклониться от дачи в трибунале свидетельского показания – решить трудно. Во всяком случае, Введенский, «по болезни» больше в трибунал не являлся».²⁵⁰ Вместо него на суде выступил В. Красницкий, чьё вероломное поведение потрясло присутствующих в зале.²⁵¹

Но обвинителям и требовалась демонстрация вероломства. Они хотели показать митрополиту Вениамину и другим клирикам, что Сама Церковь от них отвернулась, Сама Церковь, а не только мирская власть выносит им приговор. Однако, речь В. Красницкого оказалась на процессе единственной в своём роде. Даже священник Боярский, подписавший известное «письмо 12-ти», в своих свидетельских показаниях встал на сторону митрополита, приведя факты, разоблачившие лживость обвинений. На процессе и в последних речах главные подсудимые, от которых обвинители надеялись услышать слова раскаяния, держались с достоинством, не прося пощады для себя, но пытаясь защищать других. Особенно сильное впечатление на публику и даже на судей произвела речь митрополита Вениамина. Он сказал, «что из всего, что он услышал о себе на суде, на него наиболее удручающе подействовало то, что обвинители называют его «врагом народа». – «Я верный сын своего народа, я люблю и всегда любил его. Я жизнь ему отдал свою, и я счастлив тем, что народ – вернее, простой народ – платил мне той же любовью, и он же поставил меня на то место, которое я занимаю в Православной Церкви». Это было всё, что митрополит сказал о себе в своём «последнем слове». Остальное, довольно продолжительное, время своей речи он посвятил исключительно соображениям и объяснениям в защиту некоторых подсудимых, ссылаясь на документы и иные данные и обнаружив при этом большую память, последовательность и невозмутимое спокойствие.

«...Среди наступившей за заключительными словами митрополита благоговейной тишины раздался голос председателя – голос, в котором, как будто, прозвучала какая-то доселе ему не свойственная мягкая нота: «Вы всё говорили о других; трибуналу желательно знать, что же Вы скажете о самом себе». Митрополит, который уже сел, вновь приподнялся и, с некоторым недоумением посмотрев на председателя, тихо, но отчётливо сказал: «О себе. Что же я могу о себе ещё сказать? Разве лишь одно... Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре – жизнь или смерть, – но, что бы вы в нём не провозгласили, – я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (при этом Митрополит широко перекрестился) и скажу: «Слава Тебе, Господи Боже, за всё».²⁵²

Трибунал приговорил митрополита Вениамина (Казанского), епископа Кронштадтского Венедикта (Плотникова), архимандрита Сергия (Шеина), протоиереев Н.К. Чукова, Л.К. Богоявленского, М.П. Чельцова, профессоров Ю.П. Новицкого, Н.Ф. Огнева, И.М. Ковшарова и H.A. Елачича к расстрелу. Остальные подсудимые получили различные сроки заключения. 25 человек суд оправдал.

10 Августа 1922 года «Известия» опубликовали сообщение о помиловании шести приговорённых к смертной казни. В ночь с 12 на 13 Августа остальные четверо – митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, профессор Ю.П. Новицкий и И.М. Ковшаров были расстреляны. Подводя итоги кампании по изъятию церковных ценностей, следует отметить, что надежды руководителей РКП(б) на лёгкое обогащение не оправдались и в малой степени. Все расчёты относительно сотен миллионов или даже миллиардов золотых рублей, о которых писал В. Ленин, оказались мифом. Несмотря на непрерывное подстёгивание местных властей Л. Троцким, лично заинтересованным в этой акции, так как определённая часть добытых сумм должна была пойти на нужды возглавляемой им Красной армии, во многих регионах операции проводились очень неохотно. Так, 4 Мая руководящий орган партии с горечью постановил: «Заслушав сообщение о ходе кампании по изъятию ценностей, политбюро констатирует крайнюю медлительность и вялость ее проведения и ставит это на вид всем ее участникам».²⁵³ Всего же, согласно ведомости ЦК Последгола от 1 Ноября 1922 года оказалось собрано, помимо 964 антикварных вещей, церковных драгоценностей на 4 651 тысячу золотых рублей. Причём, более четверти из них осталось на местах, поскольку губернские власти также желали иметь «на чёрный день» свой резервный фонд.²⁵⁴ Таким образом, в центр поступило лишь около трёх с половиной миллионов золотых рублей, из которых действительно на нужды голодающих едва ли пошла небольшая часть.

Но если первая цель антицерковной кампании в значительной степени достигнута не была, то вторая первоначально увенчалась большим успехом. 12 Мая, в день вскрытия в Петрограде останков св. Александра Невского, началась «революция» в Церкви, породившая раскол внутри Неё и посеявшая смуту среди духовенства и верующих. По признанию «отца» обновленчества А.И. Введенского, к расколу были непосредственно причастны Г.Е. Зиновьев и уполномоченный ГПУ по делам религий Е.А. Тучков.

Сохранилось немало доказательств активного вмешательства государства во внутрицерковные дела, Одним из них является письмо Л.Д. Троцкого членам политбюро ЦК РКП(б) от 14 Мая 1922 года, полностью одобренное Лениным: «Сейчас, однако, главная политическая задача состоит в том, чтобы сменовеховское духовенство не оказалось терроризированным старой церковной иерархией. Отделение Церкви от государства, нами раз навсегда проведённое, вовсе не означает безразличия государства к тому, что творится в Церкви как в материально-общественной организации...».²⁵⁵ Наиболее активно властями использовалась группа так называемого «прогрессивного» духовенства Петрограда, «прославившаяся» предательским поведением в деле митрополита Вениамина. Позднее у них нашлись единомышленники в Москве и других городах.. В 1922 году, когда в связи с процессами об изъятии ценностей, структуре Церковного управления был нанесён серьёзный удар (многие архиереи и члены епархиальных советов находились под следствием, да и над самими органами Церковной власти нависла угроза закрытия), эти деятели решили, что наступил их «звёздный час». В нарушение канонов «инициативная группа» петроградского духовенства из четырёх человек (протоиерей А. Введенский, священники А. Боярский и Е. Белков и псаломщик С. Стадник) без благословения своего правящего архиерея отправилась в Москву, где 12 Мая, посетив Патриарха Тихона, потребовала от него устранения от Церковного управления. Патриарх Тихон ответил им, что вопрос об его устранении может решить только Поместный Собор, а пока «ввиду крайней затруднительности» для него осуществлять своё первосвятительское служение в связи с привлечением его к гражданскому суду, он, в соответствии с определением Собора 1917–1918 гг., передаёт свои полномочия впредь до Собора или разрешения его дела одному из назначенных им чрезвычайных Местоблюстителей – митрополиту Ярославскому Агафангелу или митрополиту Петроградскому Вениамину. Об этом в тот же день Патриарх письменно известил и председателя ВЦИК М.И. Калинина. Сразу же было послано извещение к митрополиту Агафангелу, которого Патриарх просил без промедления прибыть в Москву²⁵⁶.

Однако, события развернулись следующим образом. 14 Мая в «Известиях» появилось воззвание (декларация) обновленцев, во главе которых встал находившийся на покое епископ Антонин (Грановский) и к которым присоединились ещё несколько священнослужителей из Москвы и Саратова. В этой декларации они во всех бедах винили Патриарха Тухона и верное ему духовенство, заявляя об их контрреволюционности и отказе помочь голодающим, чем, якобы, и вызваны церковные нестроения²⁵⁷. 16 Мая обновленческая группа «прогрессивного духовенства» направила М.И. Калинину сообщение о создании ими т.н. Высшего Церковного Управления (ВЦУ) «ввиду, – как они утверждали, – устранения Патриархом Тухоном себя от власти». Между тем, 18 Мая они снова посетили Патриарха и, идя на явный обман, стали просить его передать им Патриаршую канцелярию и Сунодские дела (на что было испрошено разрешение властей) для передачи их Патриаршему Заместителю по его прибытию в Москву и для ведения текущих дел с привлечением к этому «находящихся на свободе в Москве святителей». На это прошение Патриарх наложил резолюцию, в которой лишь поручал этим лицам передать митрополиту Агафангелу сунодские дела при непременном участии своего викария епископа Клинского Иннокентия и секретаря Сунода Нумерова²⁵⁸. Но митрополиту Агафангелу, хотя и принявшему на себя обязанности Патриаршего Заместителя, не было разрешено властями выехать в Москву. Та же участь постигла позднее и митрополита Вениамина, против которого 29 Мая началось следствие «в связи с изъятием церковных ценностей». Между тем 19 Мая обновленцы обманным путём захватили Троицкое подворье, где разместилось теперь их самочинное ВЦУ, во главе которого ими был поставлен проживавший на покое в Москве епископ (бывший Владикавказский) Антонин (Грановский). С 1921 года находившийся под запрещением от Патриарха и Синода за недопустимые нововведения в Богослужение, он был пока единственный архиерей, поддержавший платформу обновленцев. И дальше обновленцы стали действовать обманом, объявляя, что они являются полномочными членами ВЦУ, согласно резолюции Патриарха. Однако, когда 25 Мая лидер обновленцев протоиерей Александр Введенский явился в Петроград, то его и других петроградских клириков, последовавших за ним, митрополит Петроградский Вениамин отлучил впредь до раскаяния от Церковного общения за отпадение от своего епископа и учинённый в Церкви раскол. Об этом он и известил петроградскую паству своим посланием от 28 Мая. Но на следующий день митрополит Вениамин был арестован. Центральное, да и многие местные епархиальные управления ввиду арестов архиереев были дезорганизованы. В свою очередь ВЦУ, узурпировав центральную власть, всячески вводя в заблуждение Церковную общественность, пыталось придать себе видимость законности. 4 Июня вступивший в управление Петроградской Епархией епископ Ямбуржский Алексий (Симанский, будущий Патриарх РПЦ) снимает с обновленцев запрещение и признаёт ВЦУ. А 16 Июня три авторитетных иерарха – митрополит Владимирский Сергий (Страгородский), архиепископ Нижегородский Евдоким (Мещерский) и архиепископ Костромской Серафим (Мещеряков) выпустили воззвание, в котором признали каноничность ВЦУ и призвали чад Церкви последовать их примеру.²⁵⁹

В связи с этим митрополит Мануил в своей заметке «Митрополит Сергий и Обновленческий раскол» пишет: «Мы не имеем права скрывать от истории тех печальных потрясающих отпадений от единства Русской Церкви, которые имели место в массовом масштабе после опубликования в журнале «Живая Церковь» письма – воззвания трёх известных архиереев. Многие из архиереев и духовенства рассуждали наивно и правдиво так: «Если же мудрый Сергий признал возможным подчиниться ВЦУ, то ясно, что и мы должны последовать его примеру».²⁶⁰

Но уже 18 Июня законный Патриарший Заместитель митрополит Агафангел обратился с посланием к Церкви, в котором указывал на неканоничность ВЦУ и призывал архиереев, «лишённых на время высшего руководства», к самостоятельному управлению своими епархиями в соответствии с соборными и синодальными постановлениями, «сообразуясь с Писанием. Церковными канонами.... по совести и архиерейской присяге, впредь до восстановления Высшей Церковной власти», т.е. до освобождения Патриарха или же возможности его Заместителю прибыть в Москву и созвать Собор.²⁶¹ Следует отметить, что значительная часть архиереев и клириков всё же сохранили в этих условиях верность канонической Церковной власти в лице Патриарха Тихона. Известно, что когда 28 Мая 1922 года члены ВЦУ встретились с духовенством Хамовнического благочиния г. Москвы, то последние ответили решительным отказом на призыв поддержать его и «обновленческое движение». Впрочем, вскоре и многие из тех Епископов и священнослужителей, которые вначале из опасения лишиться «центра», поддержали ВЦУ, отошли от него, увидев явно подрывной для Церкви характер обновленчества (профанация «в духе времени» вероучения, введение женатого епископата и второбрачия духовенства, совершение Богослужений на гражданском языке и т.п.). Забегая вперёд, отметим, что и внутри самого обновленчества потом возникли расколы. Решительное сопротивление обновленцам оказал верующий народ. Захваченные ими храмы во время служб оставались пустыми. Что же касается Поместного Собора, о котором они сначала так ратовали, то, создав своё ВЦУ, они не спешили с его созывом. Им было важно не созвать Собор, а подобрать его из своих сторонников. В отношении Церкви они поступали, по общему мнению, предательски: сначала обвиняли своих собратьев перед властями в «контрреволюции», а затем лили «крокодиловы слёзы», ходатайствуя о помиловании осуждённых при помощи их наветов.

6 Апреля 1923 года в «Известиях» появилось сообщение, что процесс над Патриархом Тихоном должен начаться 11 Апреля, что совпадало со средой Светлой седмицы.²⁶² Однако по личному ходатайству епископа Антонина начало процесса было перенесено на 24 Апреля, «чтобы не омрачать православным Пасху», что, впрочем, вызвало немалое возмущение ряда ведущих обновленцев. В печати развернулась кампания с резкими нападками на Патриарха. Большое усердие проявили в этом и обновленцы. Так, 15 Апреля в «Известиях» появилась статья обновленческого «митрополита всея Сибири» Петра Блинова с обвинениями Патриарха и ряда епископов, названных там «"черносотенными архиереями» в «организации кровавых эксцессов».²⁶³ А 20 Апреля там же была помещена подборка: «Обновленческая Церковь в процессе Тихона», в которой были помещены выступления Антонина, Введенского и Красницкого с осуждением «контрреволюционной деятельности Тихона».²⁶⁴

Но процесс над Патриархом так и не начался. Этому в немалой степени способствовало международное общественное мнение, которое хотя и было, за исключением Русских эмигрантов, равнодушно к бедам Православия, тем не менее, из неприязни к большевикам стремилось поддержать их противников. Советскому правительству, находившемуся в тот период в «полосе признания» со стороны западных держав, в довершение к неблагоприятным впечатлениям от предыдущих процессов по делам духовенства, суд над Патриархом Тихоном оказался бы политически невыгодным. Между тем, 29 Апреля 1923 года в Москве и в храме Христа-Спасителя, наконец, открылся созванный обновленцами «Поместный собор». 3 Мая им было принято определение о лишении Святейшего Тихона «сана и звания Патриарха», а также о лишении его монашества. Из 72-х бывших на этом «соборе» епископов упомянутое определение подписали только 54, причём лишь 16 из них имели правильное, т.е. не обновленческое постановление.²⁶⁵ Когда же на следующий день делегация обновленцев во главе с Петром Блиновым явилась к Патриарху в Донской монастырь вручить ему данное постановление, то Святейшим Тихоном была наложена на него следующая резолюция: «Прочёл. Собор меня не вызвал, его компетенции не знаю и потому законным его решения признать не могу. Патриарх Тихон (Василий Беллавин). 22 Апреля/4 Мая· 1923 года».²⁶⁶

Становилось ясно, что обновленческое движение приобретает всё более одиозный характер, что ни верующие в СССР, ни мировое общественное мнение (несмотря на признание обновленческого движения Восточными Патриархами) не воспринимают его как Русскую Церковь, а лишь как группировки раскольников и узурпаторов. Между тем настоящая Церковь – «Тихоновская» – как Её тогда называли, продолжала объединять десятки миллионов людей, сохранивших Ей верность во все эти годы исторических потрясений, и несмотря на значительный ущерб, нанесённый Ее внешней структуре, всё же оставалась фактором, с которым большевикам приходилось считаться. В то же время и Церковь стояла перед суровой проблемой, чтобы, сохраняя преданность Правой Вере, Своим священным традициям и каноническому устроению, иметь вместе с тем и нормальные отношения с новообразовавшейся властью, построенные на закреплённом в советской Конституции принципе отделения Церкви от государства и их взаимном невмешательстве во внутренние дела друг друга, дабы в условиях нового социального строя продолжать нести свою спасительную миссию. Об этом Патриарх Тихон в течении последних 38 дней своего заключения имел регулярные беседы в ГПУ, куда его перевели в это время, с начальником «церковного отдела» Е.А. Тучковым. Чувствуя, что в момент тяжёлых для Церкви испытаний и внутреннего раскола он не может позволить себе устраняться от ответственности за Неё и довольствоваться демонстрацией собственного героизма, 16 Июня 1923 года Патриарх подал заявление в Верховный Суд РСФСР, в котором выразил сожаление по поводу антисоветского характера, усмотренного в некоторых его прежних действиях и выступлениях, а также попросил снисхождения к себе советской власти и освобождения из-под стражи.²⁶⁷ 25 Июня Коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР приняла решение «об изменении меры пресечения в отношении гражданина Беллавина и освобождении его из-под стражи».²⁶⁸ В этот же день Патриарх вернулся в Донской монастырь, ставший отныне его резиденцией до конца земной жизни, чтобы, опираясь на поддержку верных иерархов, клириков и мирян, вновь с полной отдачей приняться за устроение Церковной жизни. Впрочем, как сообщает М.И. Вострышев в своей книге «Божий Избранник»: «Незадолго до кончины в беседе с тюремным врачом Жижиленко, будущим епископом, Патриарх говорил о своих мучительных сомнениях в пользе дальнейших уступок Советской власти. Делая эти уступки, Божий избранник с ужасом убеждается, что предел требований Советской власти лежит за пределами верности Христу и Церкви и что, по-видимому, единственная возможность для Церкви сохранить Свою верность Христу – это уйти в катакомбы, как первые христиане.

Но понимал Тихон и иное – скрыться Архипастырю недозволительно, он должен нести свой Крест до конца».²⁶⁹

Тяжёлое положение, в котором оказалась Русская Церковь ко времени ареста Патриарха Тихона усугублялось ещё и тем, что в глазах властей Она несла политическую ответственность за деятельность Русских иерархов, оказавшихся в эмиграции.

16 Октября 1920 года в Симферополе было создано Русское Временное Церковное Управление, во главе которого стал митрополит бывший Киевский Антоний (Храповицкий). Связавшее свою судьбу с Русской эмиграцией, оно уже к концу месяца оказалось в Константинополе, а оттуда вскоре перебралось в Сремски Карловцы, что в Югославии, где по благословению Сербского Патриарха Димитрия ему были предоставлены условия для работы. В его состав первоначально вошли архиереи и клирики, связанные с освободительным Белым движением, как, например, его председатель – митрополит Антоний, затем в него также вошли епископы, епархии которых находились за пределами России (Америка, Китай и др.) или же чьи епархии вошли в состав других государств и смещённые со своих кафедр их правительствами, как, например, архиепископ Кишинёвский Анастасий (Грибановский). Постановление Синода и Высшего Церковного Совета от 20 Ноября 1920 года давало им право самоопределения. В юрисдикцию РВЦУ вошли также создаваемые для Русских эмигрантов приходы на Балканах и в Азии. К этому времени уже имелось большое число Русских приходов в Западной Европе, большинство из которых появилось ещё до революции. Раньше они управлялись митрополитом Петроградским, однако в связи с невозможностью теперь поддерживать связь с Петроградом, РВЦУ назначило к управлению ими на правах епархиального архиерея (с 30.01.1922 г.) митрополита Волынского Евлогия (Георгиевского). Это назначение было подтверждено указом Патриарха и Синода от 8 Апреля 1921 года, где говорилось, что оно остаётся в силе «до восстановления нормальных отношений с Петроградом».²⁷⁰

По инициативе РВЦУ в Карловцах был созван 1 Русский Всезаграничный Собор, начавший свою работу 5 Декабря 1921 года. В первый же день на нём произошло разделение среди его участников по поводу основного документа «Обращения к Православным Русским беженцам за границей». К сожалению, ⅓ членов Собора (34 чел.) во главе с архиепископом Евлогием, резко протестовала против монархического характера обращения. Эта часть членов Собора приняла резолюцию о невозможности Церковному Собору предписывать политические заявления. Остальные участники Собора не разделили этого мнения, справедливо считая Самодержавие не политической идеей, а частью Церковного сознания.²⁷¹

Когда сведения о Карловацком соборе и его деятельности дошли до Москвы, он стал предметом обсуждения в Церковных кругах. Надо ли говорить, что московские клирики могли довольствоваться лишь искажённой противоречивой информацией, из которой было трудно сделать объективные выводы. К тому же они не желали разделять навязанный им советской властью принцип круговой поруки. В предложенном 10 Апреля 1922 года Синоду и Высшему Церковному Совету проекте указа на имя митрополита Евлогия от имени Патриарха Тихона писалось:

«1. Я признаю Карловацкий Собор заграничного духовенства и мирян не имеющим канонического значения и послание его о восстановлении династии Романовых и обращение к Генуэзской конференции не выражающим официального голоса Русской Церкви.

2. Ввиду того, что заграничное Русское Церковное управление увлекается в область политических выступлений, а с другой стороны заграничные русские приходы уже поручены попечению Вашего Преосвященства, Высшее Церковное Управление за границей упразднить.

3. Священному Синоду иметь суждения о Церковной ответственности некоторых духовных лиц за границей за их политические от имени Церкви выступления».²⁷²

Этот указ был утверждён Синодом и Высшим Церковным Советом 5 Мая 1922 года.

В недавно вышедшем исследовании известного историка РПЦ Д.В. Поспеловского «Русская Православная Церковь в XX столетии» (С.126 и далее) достаточно подробно разбирается вопрос о подлинности этого документа, в котором отражается одна из главных побед большевиков над Церковью – Ее якобы добровольный поворот к аполитичности, отказ от духовного водительства и благотворного воздействия на все стороны жизни паствы и государства в целом. Таким образом, большевики сделали всё, чтобы превратить Церковь из учреждения Богоустановленного (Глава Которому Христос: Еф.5:23; Кол.1:18) в учреждение практически человеческое, сведя всю Ее деятельность к исполнению обрядов, да и то в стенах храма.

Здесь необходимо отметить, что на территориях, свободных от большевистского влияния, направлять политических деятелей на правый спасительный путь (что является одним из безусловных призваний Церкви) не мешало ничто.²⁷³ Ведь и сам Патриарх в начале своего пути не считал для Церкви возможным быть в стороне от «политики», осудив убийство Императора и Императорской Семьи и сняв тем самым с Русского народа обвинение в причастности к этому злодеянию; осудив Брестский мир и неоднократно призывая опомниться политических преступников, вероломно захвативших власть в Империи и ставших новыми «вершителями судеб человечества». А не является ли политическим актом анафематствование Святейшим от имени Церкви диктатуры большевиков? Да и называть вещи своими именами – то есть друзей друзьями, а врагов врагами – не есть ли уже политика?

Однако, даже недостаточно знавшие советскую действительность зарубежные клирики поняли, что если документ и подписан Патриархом, то не иначе, как под нажимом и угрозами – быть может, не только в свой адрес. Подозрение подтверждалось и тем, что сразу после подписания указа Патриарх Тихон был арестован.

И всё же, даже если согласиться с мнениями тех исследователей, которые считают этот указ, как и подобные ему иные, подложным, тем не менее нельзя не усмотреть в действиях святейшего Патриарха аналогию с действиями пророка Иеремии в Священной истории Ветхого Завета, когда пророк призывал не к вооружённой борьбе с Навуходоносором, но к покаянию, в котором и было единственное спасение от пленения Вавилонского, продолжавшегося, кстати, те же семьдесят лет...

Итак, имеются основания полагать, что Патриарх вовсе не подписывал распоряжения об упразднении ВЦУ. В Мае 1926 года известный церковный деятель протоиерей Владимир Востоков выступил с докладом «Когда Желябовы смеются – Россия плачет», впоследствии изданном отдельной брошюрой, где он давал следующие объяснения событий: «В Марте (имеется в виду старый стиль – авт.) 1922 года был добыт указ, якобы от Патриарха Тихона, но Патриархом не подписанный; указ велит за политиканство упразднить В.Ц. Управление и грозит Церковным судом некоторым духовным лицам. В чём именно выражалось «политиканство» Собора 1921 года, В.Ц. Управления и подлежащих суду каких-то таинственных духовных лиц, указ не пояснял. Указ отвлечённый, голословный, по мнению самих же иерархов, с явными признаками большевистской в нём руки, на заседании Священного Синода и Высшего Церковного Совета 19 Августа 1922 года было решено большинством 9 против 2 (мирополитов Евлогия и Вениамина) не исполнять, впредь до проверки его происхождения. Но на другой же день, 20 Августа, одними иерархами, без членов В.Ц. Совета, по настоянию митрополита Евлогия, указ безо всякой проверки был исполнен... В.Ц. Управление заменено до сих пор Архиерейским Синодом и не по законам царского времени, когда при Синоде полагался обер-прокурор, – око Государево, и не по постановлениям Всероссийского Церковного Собора (1917–1918 гг.), требующим рядом со Священным Синодом также и В.Ц. Совета. Церковно-патриотическому деланию Русских изгнанников нанесён жестокий удар».²⁷⁴

Вероятно, Патриарх, не имея возможностей для откровенного диалога, надеялся, что зарубежные клирики поймут его положение и придут именно к тому решению, которое, собственно, и приняли первоначально. Но получилось так, что зарубежные иерархи невольно пошли на поводу у большевиков, хотя, казалось бы от них – живших в свободном мире и лишь понаслышке знавших о творящемся в «совдепии» – можно было ожидать независимого решения.

Среди мероприятий, которые пришлось проводить после выхода из заключения Патриарху Тихону и его соратникам для устроения церковного мира, в первую очередь, следует назвать неоднократные подтверждения мира гражданского, того, что дело Церкви – «сеять учение Христа о мире всего мира, о братстве, о всепобеждающей любви. Взбаламученное страстями человеческое море особенно теперь в этом нуждается».²⁷⁵ К моменту освобождения Патриарха из заключения Гражданская война была уже окончательно выиграна большевиками, а отдельные партизанские выступления заведомо обречены на поражение. Страну захлестывала преступность. Тысячи беспризорных детей нуждались в опеке. Теперь Православная Церковь должна была решать принципиально иные задачи, чем несколько лет назад. Военно-политическое противостояние отходило на второй план перед масштабами всенародного горя, голода, разрухи, сиротства... В своём стремлении начать созидательную, воспитательную и благотворительную деятельность Патриарх и другие священнослужители ещё надеялись, что власти позволят им это, увидев их миролюбие. Однако, компромисс не принёс желанных результатов. Хотя Православная Церковь могла бы открыть приюты для десятков тысяч сирот, стариков, вдов и инвалидов, большевики категорически запрещали ей заниматься благотворительностью. Но, глядя порой сквозь пальцы на помощь старикам, власти особенно опасались влияния Церкви на молодое поколение. Все детские воспитательные учреждения были национализированы. Небольшие приюты закрывались, а их питомцы распределялись по другим детским домам. Царивший там беспорядок хорошо известен по мемуарам и литературным произведениям того времени (Например, «Республика Шкид» Г. Белых и Л. Пантелеева – художественное произведение, основанное на личных воспоминаниях авторов). Массовое бегство из ненавистных детдомов превратилось в очередную проблему. Но и признаваясь в бессилии контролировать ситуацию на «детском фронте», большевики не желали делится со «служителями культа» присвоенной монополией на воспитание нового поколения. В результате детская беспризорность была ликвидирована лишь к середине 1930-х годов, т.е. через 15 лет после окончания Гражданской войны. За это время тысячи детей получили «путевку в жизнь» уголовников, проституток, никому не нужных бродяг.

Другой важной задачей Патриарха было разоблачение раскольнической деятельности обновленцев и шаги по преодолению внесённой ими смуты. С этой проблемой связывались и устремления к созыву Поместного Собора для выработки положения о деятельности Русской Церкви в условиях советского государства, выборов в органы высшего церковного управления и решения текущих вопросов церковной жизни.

Уже 4 Июля 1923 года в «Правде» было опубликовано заявление Патриарха Тихона, в котором он счёл бессмысленным «всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно не происходило». В то же время Патриарх указал в нём на неправомочность обновленческого «собора» и его решений.²⁷⁶ Тогда же им было составлено и другое, более пространное послание, в котором была подробно проанализирована вина перед Церковью обновленцев. Впоследствии с подобного рода заявлениями Патриарх и его соратники выступали неоднократно.²⁷⁷

К середине 1923 года движение обновленцев пошло на спад. Поняв пагубность их нововведений и в то же время оценив мудрую позицию Патриарха Тихона, сотни клириков стали возвращаться с покаянием к своему первосвятителю. Число обновленческих приходов начало резко сокращаться. Выдающуюся роль в этом сыграл ближайший помощник Патриарха в это время епископ (впосл. архиепископ) Верейский Иларион (Троицкий). Став активным проводником позиции Святейшего Тихона, он сразу по освобождении последнего переговорил с сотнями священников, монахов и мирян. Он договорился с приходами о чине их присоединения к Патриарху, разработал чин покаяния для бывших обновленцев, принял тут же десятки из них, пришедших к Патриарху с покаянием. Благодаря неукротимой энергии этого человека церковная организация в Москве была восстановлена в два дня. Кроме того, он делил заботы Патриарха по переговорам по церковным делам с Тучковым и другими советскими работниками.

В Петрограде большую деятельность по преодолению последствий раскола проделал временно управляющий епархией епископ Лужский Мануил (Лемешевский). Лишь за 9 месяцев 1923–24 гг. в результате его усилий из 115 обновленческих приходов 83 были возвращены в ведение Патриархии.²⁷⁸

15 Июля 1923 года Патриарх выступил с посланием к Церкви, где самым решительным образом свидетельствовал, что утверждения обновленцев о передаче им своих прав их ВЦУ – есть ложь. Далее, перечислив их беззакония, он писал: «они отделили себя от единства Вселенской Церкви и лишились благодати Божьей, пребывающей только в Церкви Христовой. А в силу этого все распоряжения не имеющей канонического преемства незаконной власти, правившей Церковью в наше отсутствие, недействительны и ничтожны! И все действия и таинства, совершенные отпавшими от Церкви епископами и священниками безблагодатны, а верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в их грехах...».²⁷⁹ Впоследствии, вплоть до полной их самоликвидации в 1946 году, Высшая Церковная власть в Русской Церкви неуклонно следовала этому решению Патриарха Тихона в отношении обновленцев, вынужденного принять его единолично в связи с чрезвычайностью обстоятельств и в соответствии с усвоенными ему соборными определениями в таких случаях правами.²⁸⁰

Некоторые епископы, введённые в заблуждение обновленцами, но затем осознавшие пагубность их движения для Церкви и отошедшие от него, стали прибывать в Москву для принесения покаяния перед Патриархом. В Августе 1923 года в столицу удалось приехать из Нижнего Новгорода и митрополиту Сергию (Страгородскому), отошедшему от самозванного ВЦУ ещё ранее, в Октябре 1922 года.²⁸¹ В Малом соборе Донского монастыря состоялось его публичное покаяние в грехе против Церкви и Её предстоятеля, а затем он принял участие в сослужении Патриарху Божественной литургии. Так произошло его примирение со Святейшим Тихоном, активным сотрудником которого он теперь являлся, выступая за организацию подлинного Собора Русской Церкви.

Каким путем пойдет дальше церковная жизнь? Этот вопрос волновал тогда многих. Дело осложнялось тем, что Патриаршая Церковь и органы Её управления не имели тогда официального признания со стороны властей. Официально в качестве Русской Православной Церкви советское государство признавало лишь обновленцев. В официальной печати того времени, когда речь заходила о Патриархе, неизменно, согласно обновленческой терминологии, ставился предикат «бывший». Несмотря на то, что 21 Марта 1924 г. Президиум ЦИК СССР принял постановление о прекращении дела Патриарха Тихона и ещё ряда привлечённых с ним к суду иерархов, всё же оставался в силе циркуляр НКЮ № 254 от 8.12.1923 г., запрещавший публичное возношение за Богослужениями имени Патриарха, что рассматривалось «как деяние, носящее характер явной политической демонстрации против рабоче-крестьянской власти». В разъяснении НКЮ по этому поводу говорилось, что «постановление ЦИК СССР по делу гр. Беллавина основано на праве частной амнистии, а не на отсутствии состава преступления в действиях гр. Беллавина вообще, а потому нет никакого основания считать, чтобы циркуляр № 254 утратил силу».²⁸² Между тем, как в некоторых обновленческих, так и в советских кругах становилась очевидной бесперспективность обновленческого движения в целом.

Большевики, формально оказывая покровительство обновленцам, с пренебрежением относились к обновленческому движению и открыто заявляли, что в советском государстве у него нет и не может быть будущего. Л.Д. Троцкий в своей известной книге «Литература и революция» писал о «живоцерковниках»: «Обновленческое, сменовеховское направление в церкви есть запоздалая попытка бюрократизированной заранее буржуазной реформации под покровом приспособления к советскому государству... Реформация церкви открылась лишь через четыре года после пролетарского переворота. Если «живая церковь» освящает социальную революцию, то это только в поисках покровительственной окраски. Пролетарской церкви не может быть».²⁸³

Наиболее дальновидные обновленческие деятели понимали, что покровительство властей зыбко и ненадёжно, тогда как гонимые тихоновцы для подавляющего большинства народа по-прежнему представляют истинную Церковь.

Ещё в Сентябре 1923 г. обновленческий «Синод» сделал попытку найти соглашение с подлинной Русской Церковью. Суть предлагаемого обновленцами компромисса сводилась к следующему. После соответствующих приготовлений открывается «общий» собор «обновленцев» и «староцерковников» под председательством Патриарха Тихона. Сразу же после открытия предполагаемого собора Патриарх сам просит об увольнении его на покой. Собор удовлетворяет эту просьбу и при этом «восстанавливает его в сущем сане"(?). Затем собор приступает к устроению церковных дел.

Когда вступившие с благословения Патриарха в переговоры с председателем обновленческого «Синода» Евдокимом Мещерским архиепископы Серафим (Александров), Тихон (Оболенский) и Иларион (Троицкий) доложили первосвятителю Русской Церкви об этих условиях обновленцев, то последний вынес их на соборное обсуждение. Следует отметить, что среди православных епископов тогда наметилось как бы два течения. Так, упомянутые преосвященные Серафим и Иларион полагали, что в сложившейся ситуации дальнейшие переговоры с обновленцами возможны, разумеется, без нарушений при этом канонического строя Церкви. Другие епископы, идейным вождём которых оказался проживавший тогда в Даниловом монастыре в Москве бывший ректор Московской Академии архиепископ Феодор (Поздеевский), отвергали какую бы то ни было возможность переговоров с раскольниками, требуя от последних безоговорочного покаяния. По их мнению, даже о постановке вопроса по поводу возможной «отставки» Патриарха не могло быть и речи.

Когда же в Донском монастыре под председательством Святейшего Тихона состоялось совещание православных епископов, в котором приняли участие 27 оказавшихся тогда в Москве святителей, то путём тайного голосования обновленческие предложения оказались начисто отвергнутыми подавляющим большинством голосов.²⁸⁴

Неизбежность поиска компромисса с Патриархом и вверенной ему Церковью понял и лидер самой крупной в тот период обновленческой группировки «Живая Церковь» В. Красницкий. 1 Июня 1924 г. он подал Патриарху прошение, в котором просил принять его и его последователей в молитвенно-каноническое общение, покрыв любовью их «прежние прегрешения», «чтобы потрудиться на восстановление церковного мира и по подготовке очередного Поместного Собора» в организующемся при Патриархе церковном управлении.²⁸⁵ Перед Святейшим стояла нелегкая задача. С одной стороны, принятие в состав вновь организуемого церковного управления (Синод и Высший Церковный Совет) Красницкого и некоторых других живоцерковников обеспечило бы его официальное признание и открывало бы возможность созыва столь необходимого Собора. Кроме того, со стороны властей ему давались заверения, что будут освобождены находившиеся в ссылке архиереи и станет возможно наладить епархиальное управление на местах. Но, с другой стороны, наличие на руководящей роли в церковном управлении людей, столь скомпрометировавших себя перед Церковью и, по всей видимости, не отказавшихся от своих опасных замыслов, могло принести лишь новые беды. Повсеместно духовенство и верующие выражали недовольство переговорами Патриарха с Красницким. И Патриарх решил последовать мнению Церкви. Большую роль сыграл в этом митрополит Казанский Кирилл (Смирнов). Возвращаясь летом 1924 года из ссылки, он при встрече со Святейшим выразил ему отрицательное отношение ссыльных епископов к возможному союзу с Красницким, чем и окончательно был решён исход дела. 9 Июля на адресе Елисаветградского духовенства Патриархом Тихона была наложена следующая резолюция: «Благодарю за выраженные чувства верности. Прошу верить, что я не пойду на соглашения и уступки, которые могли бы угрожать целостности Православия. Если же переговоры с о. Красницким вместо радости вызывают тревогу и опасения, особенно в газетной передаче о. Красницкого. о чём свидетельствуют многочисленные заявления архипастырей, пастырей и мирян, то нахожу благовременным совершенно прекратить переговоры с о. Красницким о примирении и подписи на журнале от 8(21) Мая 1924 г. считать недействительными». А на следующий день он заявил об этом в беседе с корреспондентом «Известий».²⁸⁶ Однако Патриарх Тихон и его ближайшие сотрудники этого времени митрополиты Сергий, Кирилл, Петр Крутицкий. Серафим Тверской, Тихон Уральский и ещё многие и многие архипастыри, пастыри и церковно-общественные деятели продолжали прилагать усилия к открытию возможности созвать Собор и образовать церковное управление, имеющее признание со стороны гражданской власти, заверяя последнюю, что нормальное в духе Церковных канонов течение церковной жизни никоим образом не имеет цели нанесения какого-либо ущерба существующему государственному строю.

Следует заметить, что негативную роль в церковной смуте 20-х годов сыграл Вселенский Патриархат, а также поддержавшие его Александрийский и Иерусалимский Патриархи. В Мае 1924 г. Вселенский Патриарх Григорий VII, руководствуясь весьма далекими от поиска истины побочными соображениями, выпустил постановление о признании обновленческого Синода.²⁸⁷ Тогда же им была направлена в Москву делегация для расследования церковных дел. В данной ей инструкции указывалось на желательность удаления на покой Патриарха Tихонa, «ради единения расколовшихся».²⁸⁸ В связи с этим Патриарх Тихон справедливо указывал в письме Вселенскому Патриарху: «Мы немало смутились и удивились, что представитель Вселенской Патриархии, глава Константинопольской Церкви, без всякого предварительного сношения с нами, как с законным представителем и главой всей Русской Православной Церкви, вмешивается во внутреннюю жизнь и дела Автокефальной Русской Церкви...».²⁸⁹ Между тем и далее, вплоть до конца 30-х годов Константинопольский и Александрийский Патриархи продолжали контакты с обновленцами, а их представители в Москве присутствовали на разного рода соборах, съездах и совещаниях. Именно обновленцам отведена была роль представлять Русскую Церковь на так и не состоявшемся Всеправославном Соборе в Иерусалиме, намеченном на Пятидесятницу 1925 года.

Но в Русской Церкви в это время появились и другие нестроения. В 1921 г. для упорядочения церковной жизни на Украине Синод принял решение о создании Украинского экзархата. Поскольку законно-избранный митрополит Киевский Антоний (Храповицкий) вынужденно оставил кафедру и оказался в эмиграции, то в силу чрезвычайных обстоятельств на неё был назначен Патриаршим указом архиепископ (впоследствии митрополит) Михаил (Ермаков), становившийся одновременно Патриаршим экзархом Украины. В дальнейшем положение Церкви на Украине оказалось достаточно сложным. В Октябре 1921 г. там появился раскол т.н. самосвятов (липковщина), зашедших в своём «реформаторстве» ещё дальше, чем впоследствии обновленцы, которые (гл. образом группа «Живая Церковь») также активно развернули там свою деятельность, причем ими опять был поднят вопрос об Украинской автокефалии. А весной 1924 г., воспользовавшись временным отсутствием находившегося в ссылке экзарха митрополита Михаила, часть украинских епископов во главе с архиепископом бывшим Харьковским Иоанникием (Соколовским), отделившись от Патриарха, решила организовать самостоятельную Украинскую Церковь. Этот раскол (Лубянский) частично охватил Харьковскую, Полтавскую, Киевскую и некоторые другие епархии. Сознавая, сколь пагубным может оказаться такое разделение, Патриарх Тихон 6 Апреля 1924 года принял на себя временное управление всеми церквами на Украине, о чём известил епископат, клир и мирян специальным посланием.

Тяжелым оставалось и внешнее положение Русской Церкви. Выше уже указывалось на политические последствия Карловацкого Собора 1921 года. Желая поддержать Патриарха, зарубежные священнослужители невольно вызвали против него гнев большевистских властей. Тяжёлым оказалось и положение Православных в Польше. Их в то время проживало там 5 млн. человек – население Волыни, Гроднинщины и Холмщины. Польские власти стали проводить политику притеснения Православных, многие их храмы закрывались и переоборудовались под католические костелы. В то же время правительство требовало, чтобы Православная Церковь в Польше полностью не зависела от Московского Патриарха. Ради блага церковного Патриархом Тихоном и Синодом 27 Сентября 1921 г. Православной Церкви в Польше была предоставлена автономия.²⁹⁰ Тогда же экзархом Польши был назначен возведённый в сан митрополита архиепископ Георгий (Ярошевский), ввиду невозможности приезда епископа Варшавского Серафима (Чичагова). Однако, на прошении митрополита Георгия о предоставлении его Церкви автокефалии Патриарх наложил резолюцию с отказом, на основании того, что среди его паствы нет почти ни одного поляка, что по языку и обычаям она является единородной со всей остальной Русской Церковью; кроме того, большинство оказавшихся на польской территории епархий исторически рассматривались, как неотъемлемая часть Русской Церкви. Для устроения церковных дел в Прибалтике 21 Июня 1921 года Определением Синода и Высшего Церковного Совета была предоставлена автономия Латвийской Православной Церкви. На Рижскую кафедру был назначен латыш по национальности – архиепископ Иоанн (Поммэр).²⁹¹ Такая же автономия была предоставлена и Эстонской Церкви, среди верующих которой насчитывался немалый процент природных эстонцев. Несколько сложнее оказалось положение Православной Церкви в Финляндии, где власти в начале 1924 года потребовали устранения от управления русского по национальности архиепископа Финляндского Серафима (Лукьянова) и замены его финном. Ещё ранее, в 1922–23 гг. некоторые круги в церковном управлении в Финляндии, поддержанные гражданской властью, приложили усилия к прекращению даже номинальной юрисдикционной зависимости от Московского Патриархата, приняв 6 Июня 1923 г. автономию от Священного Синода Константинопольской Церкви. Следует заметить, что делегация Финляндской Православной Церкви просила Вселенского Патриарха Мелетия об автокефалии, в чём ей было отказано «вследствие отсутствия оснований». Между тем автономия 11 Февраля 1921 года была предоставлена Финляндской Церкви грамотой Патриарха Тухона.²⁹² В Январе 1924 г. произошёл разрыв между Северо-Американской митрополией и Московской Патриархией. 15 Января было опубликовано постановление Патриарха Тихона, подписанное ещё несколькими находившимися в Москве иерархами об увольнении с Северо-Американской кафедры митрополита Платона (Рождественского) за политическую деятельность, «пагубно отражающуюся на Православной Церкви». Митрополиту Платону было предложено прибыть в распоряжение Патриарха.²⁹³ Однако последний ответил на это решительным отказом, объявив о «временном самоуправлении» своего церковного округа. Этот конфликт был разрешён только в 1970 году предоставлением Священным Синодом Русской Церкви автокефалии Русской Православной Церкви в Америке.

В последние годы земной жизни Патриарх Тихон почти ежедневно совершал Богослужения в московских храмах, имея с вверенными ему клириками и паствой самое тесное и живое общение в Св. Евхаристии. Все поражались работоспособности этого изнуренного многими скорбями и болезнями человека. Окружавшие его не понимали, когда же он спал. Днём он служил в храмах или принимал в своей небольшой келье в Донском монастыре многочисленных посетителей. А ночью его неизменно находили за письменным столом, то ли за подготовкой очередной проповеди, то ли за написанием писем или же проектов посланий и определений. Однако земной путь Патриарха Тихона подходил к концу. В начале 1925 г., в связи с участившимися приступами стенокардии, он переехал в клинику доктора Бакунина на Остоженке, откуда продолжал при помощи своих сподвижников, и прежде всего митрополита Крутицкого Петра, управление Церковью, а также, когда позволяло состояние здоровья, выезжать для совершения Богослужений в храмах Москвы и возглавления архиерейских хиротоний. Так, неся попечение о благоустроении церковной жизни, он в Феврале того же года обратился с ходатайством в НКВД о регистрации Священного Синода при Патриархе из числа приглашенных иерархов «впредь до созыва, на что будет испрошено разрешение Советской власти, Всероссийского Собора и до избрания на последнем как исполнительного органа, так и членов оного»... Это ходатайство не было удовлетворено, в частности, потому, что соответствующими гражданскими узаконениями не предусматривалась временная регистрация исполнительного органа религиозного общества до съезда (собора) этого общества.²⁹⁴

Будучи человеком прямым и искренним, Патриарх Тихон ожидал такой же прямоты и искренности обещаний от своих противников. Однако, те не собирались давать послаблений Церкви, согласившейся на политическую лояльность. Новая власть вела жесткую идейную борьбу за молодое поколение, стараясь вытравить из юных душ даже невинный интерес к религии, опошлить и высмеять всё святое, что могли узнать дети от старших. В этом смысле показательна заметка пионерки 42 отряда имени Н.И. Бухарина «И в школе поповская отрыжка!», опубликованная в ленинградской газете «Ленинские искры» в Октябре 1924 г. «У нас в 13 труд<овой> сов<етской> школе 16 Октября все пришли в школу как полагается и вдруг на уроке рисования разыгралась целая сценка.

– Я задаю вам свободную тему, – сказала, входя в класс, учительница. Все принялись за работу. Один ученик нарисовал карикатуру на попа. Увидев это, учительница строго спросила: – что это значит?

Ученик встал и ответил: – поп!

– Поп? Что значит поп? Во-первых, не поп, а священник! Как ты, хулиган, можешь надсмехаться над святыми. На шапке ты нарисовал крест. Это святыня, которой люди поклоняются, а ты насмехаешься над этим, хулиган!

Те, кто поют песни про попов, не хулиганы.

Не пора ли учителям забыть старинку?».²⁹⁵

Гордые своими политическими и военными победами, большевики надеялись, что легко, в течение одного поколения, справятся и с «религиозным дурманом». Однако, этого не удалось ни им, ни их преемникам. Прошло менее пятнадцати лет, – и подросшие юные циники, воспитанные в отрядах имени Бухарина, Зиновьева и других «вождей революции», стали рисовать карикатуры и глумиться над своими бывшими кумирами. За отрицанием христианской морали неизбежно следовало низвержение всех нравственных ценностей, последствия чего мы ощущаем до сих пор.

Завершая эту главу, можно сказать, что определённая противоречивость пути Патриарха Тихона – решительное осуждение большевиков и в то же время поиски компромиссов с ними вплоть до полной капитуляции перед ними и по сей день вызывает споры и недоумение историков, богословов, церковных деятелей и мирян. Эта странная эволюция, к ликованию тёмных сил, носителями которых были тогда большевики, завершилась 7 Апреля 1925 года посланием, известным как «Предсмертное завещание Патриарха Тихона», где он, в частности, писал: «Призывая на архипастырей, пастырей и верных Нам чад благословение Божье, молим вас со спокойной совестью, без боязни погрешить против Святой веры, подчиняться Советской власти не за страх, а за совесть, памятуя слова Апостола: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога (поистине, если не от Бога, то не власть, но насилие – авт.), – существующие же власти от Бога установлены» (Рим.13:1).²⁹⁶ «Посему противящийся власти противится Божьему установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение» (Рим.13:2). Большевики в первый момент навлекли на себя осуждение Церкви, однако в дальнейшем Ее позиция, которую им удалось сломить, оказалась непоследовательной. Прежде всего, естественным образом возникал вопрос, почему Патриарх, не сняв анафемы с советской власти, в 1925 году призвал служить ей не за страх, а за совесть. Куда же было деваться православному христианину, какого послания «слушати»? (Ведь в той же 13-й главе Послания к Римлянам далее говорится, что не напрасно дан меч начальствующему, –но Царское Правительство этим мечом пользовалось непоследовательно, периодически карая рядовых исполнителей, и недооценивая главных идеологов политических преступлений. А, между тем, на необходимость карать безбожных политических хулиганов указывали такие видные деятели Церкви, как св. Иоанн Кронштадтский!)

К тому же, вызывает немалое удивление, что в этом послании удивительным образом игнорировался тот факт, что к власти пришли именно те самые мятежники против установленного Богом Самодержавия. И в силу этого признать законной такую «власть» не было просто никакой логической возможности.

Однако, следует особо подчеркнуть, что всё-таки все документальные данные говорят далеко не в пользу подлинности последнего, завещательного распоряжения св. Патриарха.²⁹⁷

Вместе с тем, слабость позиции Патриарха Тихона сказывается и в ряде его указов, идущих со всей безусловной очевидностью в ущерб Церкви. Примером чего может служить печально известный указ № 440, на основании которого Патриарх практически ликвидировал деятельность находящегося при Нём Синода: «Ввиду того, что Священный при Мне Синод, а равно и вызываемые Мной для участия в его работах Преосвященные архипастыри не зарегистрированы гражданской властью, нахожу благовременным, вплоть до Моего особого распоряжения, работу Священного при Мне Синода прекратить».²⁹⁸ Немалое смущение, несомненно, у Церкви вызывали и его слова «наше правительство» по отношению к советской власти, кои он применял практически во всех обращениях начиная с 1918-го года.

Во Вторник 25 Марта (7 Апреля) 1925 г. Патриарх Тихон должен был служить Литургию у Богоявления в Елохове. «Вследствие болезни зубов у Святейшего была произведена операция, но не всё было благополучно, так как появилась опухоль и Святейший чувствовал себя не в состоянии служить...

Святейший всё время находился в лечебнице Бакуниной, на Остоженке, откуда довольно часто выезжал служить.

Одни говорили, что 25 Марта (7 Апреля) днём Святейший чувствовал себя лучше и даже занимался делами, читал письма и бумаги и писал резолюции; другие, наоборот, утверждали, что Святейший уже с воскресенья не мог не только писать, но и читать и почти без сознания лежал в постели.

Как бы то ни было, часов около 10 вечера Святейший потребовал умыться и, с необычайной для него строгостью, «серьёзным тоном», к которому я не привык, – рассказывал его келейник (Константин Пашкевич), – сказал: «Теперь я усну... крепко и надолго. Ночь будет длинная, тёмная-тёмная».²⁹⁹ Да, ночь для Церкви наступила тёмная-тёмная... И длинная...

Около полуночи Патриарх Тихон скончался.

В среду, 26 Марта (8 Апреля) в пять часов утра в карете скорой помощи тело почившего было привезено в Донской монастырь в сопровождении Высокопреосвященнейшего Митрополита Петра (Полянского) и епископа Бориса (Рукина).

30 Марта (12 Апреля) 1925 года Патриарх Тихон был торжественно погребён в Донском монастыре. Его похороны вылились в мощное выражение единства верующих со своим Первосвятителем, со своей Церковью. Пять дней нескончаемым потоком шли люди в Донской монастырь проститься с Патриархом. В стену над могилой был вделан большой дубовый крест с надписью по Церковно-славянски: «Тихон, Святейший Патриарх Московский и всея России».

С его кончиной Церковного мира так и не установилось. Она послужила лишь ещё одним поводом к новым Церковным нестроениям и бесчисленным компромиссам с властью, логически вытекавшим из его «предсмертного послания».

Историкам ещё предстоит выяснить подлинность этого послания, на основании которого построил свою дальнейшую церковную политику Заместитель Патриаршего Местоблюстителя Митрополит Сергий, но всё же нельзя не признать, что дальнейшую судьбу Русской Православной Церкви определило именно оно...

История постоянно учит нас, что подлинную свободу даёт не политический строй, не демократические права, а внутренняя сила духа и верность Божественной Истине, отступление от которых делает человека несвободным даже в самом свободном государстве.

И всё-таки, несмотря на громкие победы, воинствующим атеистам не удалось сокрушить Церковь. Менялись десятилетия, рушились политические идеалы, но даже в самые тяжкие годы репрессий не иссякали ручейки верующих в храмы. Каждому поколению Православных христиан приходилось заново отстаивать свой духовный выбор. И сейчас, возвращаясь к событиям далёких 20-х годов, мы уже не сомневаемся, на чьей стороне была правда. И Святитель Тихон, Патриарх Всероссийский, ныне канонизованный Русской Православной Церковью, и безымянная учительница, осудившая глумление над Крестом, и тысячи других верных исповедников Православия – все вместе они отстояли первый натиск безбожного государства, вынудив его перейти от хвастливого «штурма небес» к долгой унизительной «осаде». И в этом христианском подвиге заключается главное величие эпохи Патриарха Тихона.