Глава I. Исторический контекст. Православный восток под мусульманским владычеством в VI–XV веках

Не плачу о мирском царе... а плачу я и рыдаю

о верующем народе, о том, как презрел Свою паству

Всевышний, держащий на Своей ладони весь мир,

и покинул Он Свой народ за его грехи.

Антиох Стратиг, 631 год.

Арабские завоевания. Христиане в халифате. Гаснущая инерция византийской культуры (VII–VIII века). Первые Омейяды: «Византия после Византии». Поздние Омейяды: пресс тяжелеет. Культура мелькитов. Аббасидская революция. Первый кризис Христианского Востока. Темные века. Рождение новых этносов (IX–XI века). Арабизация. Гонения. «Византийская реконкиста» Христиане и Фатимиды. Византийская Антиохия. Первый Крестовый поход. Изгнание патриархов. Иерусалимское королевство. Антиохийское княжество. Междувластие (1187–1250). Монголы и мамлюки. Столетие гонений. Второй кризис Христианского Востока. Ближневосточное монашество мамлюкской эпохи. Мелькиты и Византия. Тень Запада. Промежуточный эпилог.

Седьмое столетие, время великих арабских завоеваний, стало самым драматическим рубежом в истории Христианского Востока. Границы цивилизаций, незыблемые семь веков, были сметены за девять лет. Глобальный кризис античной цивилизации – депопуляция, деурбанизация, упадок экономики и культуры, усугубленные эпидемиями чумы и стихийными бедствиями VI века, – предопределил неспособность Византийского государства противостоять арабскому вторжению. Амбициозное правление Юстиниана подорвало последние силы империи. Кратковременный успех иранских завоеваний начала VII века продемонстрировал военно-политическую слабость Византии. Персидская оккупация нанесла сильный удар по позициям греко-римской культуры и христианской церкви, привела к расстройству административно-хозяйственных структур Ближнего Востока. В противоборстве с Ираном империя полностью истощила свои военные и экономические ресурсы. Духовное единство государства было подорвано церковным расколом, противостоянием православия и монофизитства, и двухвековыми тщетными попытками его преодоления. Арамейский и коптский Восток – оплот монофизитства – тяготился властью константинопольских базилевсов. Попытка императора Ираклия примирить враждующие исповедания на основе компромиссной монофелитской доктрины только ухудшила ситуацию, оттолкнув от императора часть православных. В результате мусульмане, вторгшиеся в Палестину, не встретили серьезного сопротивления со стороны армии и населения.

Арабские отряды впервые пересекли византийские границы в конце 633 г., а уже к 639 г. арабы завоевали Сирию и стояли на краю Анатолийского плато, в 642 г. византийская армия оставила Египет. Византия потеряла половину своей территории, под власть ислама перешли земли, населенные миллионами христиан, их Святые места, самые знаменитые монастыри и патриаршие престолы.⁶

Гонимые в Византии еретики явно предпочитали власть мусульманских халифов, для которых все христианские исповедания были равны между собой. Православные Ближнего Востока («мелькиты»⁷) воспринимали мусульманское завоевание куда более негативно, однако и они не подверглись особым гонениям со стороны арабских властей. К этому следует добавить, что в условиях господства в Константинополе монофелитской ереси православные Палестины и Сирии тоже были настроены оппозиционно по отношению к византийским императорам. В первую очередь это можно сказать про иерусалимского патриарха Софрония († 637 г.), которому позднейшая традиция приписывала ключевую роль в оформлении христианско-мусульманских отношений в халифате, в том числе заключение апокрифического «договора Омара».⁸

Мусульманская религия с самого начала предполагала достаточно терпимое отношение к «людям Писания» (христианам и иудеям), а также ряду других категорий инаковерующих. Арабы предоставили своим христианским подданным статус зиммиев⁹ – людей, находящихся под защитой ислама. Зиммии пользовались свободой вероисповедания и широкой внутренней автономией в обмен на политическую лояльность и уплату подушной подати – джизьи (в реальности джизья, как правило, выплачивалась коллективно, от лица всех жителей какой-либо деревни или квартала). Христианские общины халифата управлялись собственной духовной иерархией, имевшей многие прерогативы светской власти, в частности, право сбора налогов, суда над своими единоверцами, решения их семейно-брачных и имущественных дел.¹⁰

В VII–VIII вв. христиане еще составляли большинство населения в землях халифата от Египта до Ирака. В то же время, исламизация была серьезной проблемой для христианских общин. Ислам, религия победоносных завоевателей, обладал высоким престижем. Чаще всего христиане переходили в ислам под воздействием социального и экономического давления; низы стремились избавиться от бремени подушной подати, а состоятельные люди желали повысить свой статус и добиться успеха в обществе. Смешанные браки,¹¹ дети от которых, согласно шариату, становились мусульманами, также были одним из самых серьезных факторов размывания христианских общин, особенно в первые века хиджры. Иные факторы, в том числе насильственное обращение в ислам, истребление, этнические чистки, не были характерны для эпохи халифата. Показатели рождаемости у мусульман и христиан были, видимо, сопоставимыми. В любом случае, в начале эпохи Крестовых походов в Сирии и Египте христиане составляли все еще около половины населения.¹²

Благодаря своему образовательному уровню, часть зиммиев сумела занять в Халифате высокое социальное положение – немусульмане имели прочные позиции в торговле и финансах, фактически монополизировали занятия медициной и почти полностью укомплектовали низшее и среднее звено административного аппарата. Христианские врачи и администраторы – в том числе православные – имели большое значение при дворе халифов. Шедевры арабской архитектуры конца VII – начала VIII века создавались христианскими мастерами по византийским канонам. Эпоха Омейядов считается временем последнего расцвета эллинистического искусства на Ближнем Востоке.¹³ Отечественный арабист Н.А. Иванов несколько эпатажно, но не без основания охарактеризовал Омейядский халифат как «восточно-христианское общество под властью мусульман».¹⁴

Арабы не имели опыта управления развитым урбанистическим обществом и охотно использовали на службе в налоговом ведомстве бывших византийских чиновников; делопроизводство в Сирии и Египте до начала VIII века велось на греческом языке. Многие районы халифата, как Верхняя Месопотамия, вплоть до конца VII века оставались под управлением местных христианских элит. Территория Египта была разделена на мелкие административные районы – ку-вар, управлявшиеся губернаторами-пагархами, выходцами из среды коптов-христиан. Эта система была равно удобна для крестьян и низовой администрации, позволяя занижать реальные объемы сельхозпродукции и утаивать от налогообложения вновь распаханные земли. В первые полвека арабской власти Египет процветал и был абсолютно лоялен.¹⁵

Археологические изыскания последних десятилетий, проведенные в Палестине и Иордании, дали картину почти повсеместного христианского присутствия в городах Ближнего Востока VII–VIII вв., существования в неизменном виде византийских традиций градостроительства, ремесла, повседневного быта, культуры. Сохранялась церковная организация и иные формы самоуправления христианских общин; строились и обновлялись храмы, которые украшали мозаики, почти неотличимые от византийских аналогов. Само арабское завоевание практически не оставило по себе материальных следов, археологами не обнаружено никаких разрушений и пожарищ. Известно несколько церквей в Заиорданье, освященных во второй половине 630-х гг., то есть в разгар мусульманского вторжения. И в дальнейшем христианские общины демонстрировали творческий потенциал и способности к развитию.¹⁶

Лучше всего сохранились такие архитектурные памятники омейядского христианства, как Умм аль-Джималь в северо-восточной Иордании, где в VII века функционировало 14 церквей и 2 монастыря; еще два десятка церквей и 7 монастырей насчитывалось в его ближайшей округе. В Джераше (Герасе) в начале VII века действовало свыше 15 церквей, к которым в омейядские времена добавилась только одна мечеть. Многие церкви северо-западной Иордании (в Капитолии, Ясиле) перестраивались в эпоху халифата и продолжали использоваться до айюбидско-мамлюкского времени. В селении Самра под Джерашем мозаики трех церквей датируются началом VIII века. Там же сохранилось около сотни христианских надгробных стел с надписями на греческом и арамейском языках. В селении Гадара у вади Ярмук найдена украшенная крестом греческая надпись 662 года о восстановлении общественных бань, проведенном местным христианским администратором Иоанном по воле халифа Муавии. В Мадабе греческие надписи с упоминанием епископов и строительной активности датируются вплоть до 663 года. В Рамле, основанной арабским наместником в 717 году в качестве новой столицы Палестины, христиане возвели две церкви.¹⁷

Данные археологии об относительном процветании христиан подтверждают свидетельства западных паломников, приходивших в Св. землю – епископа Аркульфа (около 680 г.), Виллибальда (720-е гг.) и отчасти Бернарда (860-е гг.). Они описывают богатые украшения храма Гроба Господня в Иерусалиме, золотые лампады над Св. Гробом и золотой крест, венчающий Кувуклий,¹⁸ церкви и монастыри у множества Св. мест Палестины, включая Вифанию, Мамре, гору Вознесения, место Крещения на Иордане, где поздние паломники уже не отмечали следов христианского присутствия.¹⁹

Наряду с этим, уже в VII – начале VIII века заметны явственные черты упадка ближневосточного христианского социума. Многие храмы, монастыри и селения, включая епархиальные центры, прекратили существование после разрушительного землетрясения начала VII века, персидского или арабского нашествия. В некоторых городах церкви были заброшены или переделаны в мечети и хозяйственные объекты. Так, в Фихле (Пелле), столице арабской провинции Филастын, запущенность церквей контрастирует с процветанием остального города. Наиболее отчетливо черты деградации и вымирания проявились в районах у границ пустыни. При Омейядах резко падает плотность населения в центральном Заиорданье. К концу VII века были покинуты селения в Негеве, в том числе Беершеба и Элуса, а также Нессана, знаменитая своим папирусным архивом, сохранившим греческие и арабские документы, последние из которых датируются 680-ми гг.²⁰

Положение ближневосточного православия под арабским владычеством определялось сложной комбинацией внешних и внутренних факторов, среди которых важную роль играли отношения мелькитов и Византии, Византии и халифата, а также борьба различных этно-конфессиональных групп в халифате за влияние на мусульманскую администрацию.

Первую пару десятилетий после арабского завоевания восточных провинций Византии мелькиты сиро-египетского региона переживали глубокий кризис. Церковные структуры пребывали в состоянии почти полного развала, пустовали все три патриарших престола.

Последний мелькитский александрийский патриарх Петр бежал из Египта вместе с уходящими византийскими войсками. После смерти Петра в 654 г. преемник ему не был избран. С приходом арабов копты-монофизиты в Египте взяли реванш за многолетние гонения константинопольских императоров. Коптский патриарх Вениамин, долго скрывавшийся в пустыне от византийских преследований, торжественно вернулся в Александрию. Монофизиты захватывали православные церкви и монастыри, в Коптскую церковь влились некоторые египетские христианские секты и часть мелькитов. После смерти последних мелькитских епископов остатки православной общины в Египте возглавляли священники, рукоположенные в Сирии и формально придерживавшиеся монофелитства.²¹

В Палестине патриарший престол также пустовал после смерти Софрония весной 637 года. Значительная часть епископов отвергала монофелитскую доктрину и пыталась опереться на поддержку Рима, последнего оплота ортодоксии, противостоящего монофелитскому Константинополю. Римские папы назначали из числа палестинских епископов местоблюстителей патриаршего престола, которые управляли палестинской церковью в течении следующих трех десятилетий.²²

Преемственность антиохийских патриархов прервалась еще около 609–611 гг. и так и не была восстановлена в условиях войны с Персией, а потом – монофелитской смуты. Правда, в 639/640 г. в Константинополе был рукоположен антиохийский патриарх Македоний (монофелит), но и он и его преемники пытались руководить делами Антиохийской церкви из Византии, не рискуя появляться на принадлежащей арабам территории. Та часть мелькитов Сирии, которая разделяла монофелитское учение, подчинялась антиохийским патриархам, пребывавшим в Константинополе. Те, кто остались верны православию, признавали верховенство местоблюстителей Иерусалимского патриаршего престола.²³

С приходом к власти в халифате династии Омейядов (661 г.) политический центр государства переместился в Дамаск, и арабские правящие круги оказались в плотном христианском окружении. В Дамаске сформировался православный центр влияния – группа высокопоставленных чиновников-мелькитов, оказывавших заметное воздействие на религиозную политику халифата. В окружении халифа Муавии (661–681 гг.), веротерпимого правителя, уважавшего христианскую культуру, известен целый ряд влиятельных христиан, из которых самой крупной фигурой был православный Серджун (Сергий) ибн Мансур, секретарь халифа по делам Сирии, распорядитель его личных финансов.²⁴ В условиях отсутствия мелькитских патриархов руководство общиной взяла на себя светская православная элита во главе с Серджуном. Правда, около 668 году Муавия восстановил престол мелькитских патриархов в Иерусалиме,²⁵ но и после этого влияние Серджуна при халифском дворе, и тем самым, в мелькитской общине, оставалось непререкаемым.

Агиографическая традиция считает Серджуна ибн Мансура отцом крупнейшего христианского богослова и писателя Иоанна Дамаскина (676–748), носившего фамильное прозвище Мансур.²⁶ Самого Серджуна в литературе иногда называют сыном полулегендарного правителя Дамаска Мансура, сдавшего этот город арабскому полководцу Халиду ибн аль-Валиду в 636 году.²⁷ И хотя родство Мансура и Серджуна не находит четких подтверждений в источниках, достаточно очевиден сам процесс формирования в православной среде (как и в других христианских этно-конфессиональных группах халифата) наследственной «квазиаристократии», представители которой занимали видные позиции как в гражданской администрации, так и в церковной иерархии.

В период господства в Византии монофелитской доктрины православные халифата воспринимали константинопольских базилевсов как еретиков, и арабы не считали своих мелькитских подданных «пятой колонной» Византии. Еще В.В. Бартольд обратил внимание на то, что, несмотря на частые войны Муавии с византийцами, ближневосточные православные не подвергались никаким преследованиям.²⁸

Однако расстановка сил кардинально поменялась в 681 г. после VI Вселенского собора в Константинополе, когда монофелитство было предано анафеме и вероисповедное единство Византии и сиро-египетских православных восстановлено. Побежденное монофелитское вероучение неожиданно обрело новую жизнь в землях халифата. Значительная часть ближневосточных мелькитов-арамеев продолжала придерживаться этого вероисповедания; оно стало для них средством сохранения этнокультурной самобытности, позволявшим избежать поглощения как греческим православием, так и сирийским монофизитством. Община сиро-ливанских монофелитов сложилась в субэтнос маронитов, получивших это название, по одной из версий, по имени своего первого духовного центра – монастыря св. Маруна на Оронте или, по другой версии, в честь Юханны Маруна, легендарного основателя маронитской церковной организации на рубеже VII–VIII веков. В этот период происходили неоднократные столкновения православных с маронитами в различных местностях Сирии и Ливана. Полемика с маронитской доктриной стала одним из направлений мелькитского богословия VIII–IX вв. Благодаря византийско-арабскому мирному договору 685 году, православные сумели привлечь на свою сторону власти халифата и использовать их в борьбе с монофелитством. Серджун ибн Мансур, опираясь на арабскую военную силу, приводил к покорности сирийских еретиков.²⁹ Такую силовую акцию еще раз попытался повторить в 745 году антиохийский патриарх Феофилакт Бар Канбара, пользовавшийся поддержкой халифа Мервана. По мнению некоторых авторов, именно после волны мелькитско-маронитских конфликтов 745 года, произошедших в монастыре св. Маруна, Халебе и Манбидже, марониты создали автономную церковь во главе с патриархом. И только поздняя мифологизированная историография этой общины приписала лавры «отца-основателя» Юханне Маруну.³⁰

Христиане различных исповеданий активно боролись за доступ к административным должностям, за влияние на халифов. Известно, например, о диспуте маронитов и яковитов в 660 году в присутствии Муавии, выступавшего в качестве третейского судьи.³¹ В правление халифа Абд аль-Малика (685–705 гг.) видную роль в государстве играла монофизитская группировка во главе с Афанасием Бар Гумойе из Эдессы. Халиф сделал Афанасия наставником и секретарем своего младшего брата Абд аль-Азиза, наместника Египта. Два десятилетия Афанасий управлял от его имени богатейшей провинцией, собирал налоги и нажил огромное состояние. По понятным причинам, Серджун ибн Мансур не смог ужиться с соперником такого масштаба. Когда, после смерти Абд аль-Азиза около 704 года, Афанасий с огромным караваном своего имущества возвращался на родину, Серджун обратил на это внимание халифа: «Бар Гумойе выгреб все подвалы Египта».³² Абд аль-Малик ограничился тем, что изъял половину богатств Афанасия.

Пример Афанасия демонстрирует масштабы процветания региональных христианских элит при дворах эмиров в провинциях халифата. В том же Египте, наряду с влиятельными монофизитами, известны православные придворные Абд аль-Азиза, получившие от него право на строительство церкви в Хольване для своих единоверцев.³³ Хотя Александрийский патриарший престол продолжал пустовать, к концу VII века в Египте в каких-то формах была воссоздана православная церковная организация со своими архиереями. Египетские мелькиты участвовали в церковной жизни Византии: на VI Соборе Александрийский патриархат представлял священник Петр, подписавшийся в соборных актах титулом «викарий апостольского престола». Он же присутствовал на Трулльском соборе 691 года уже в сане епископа.³⁴

На рубеже VII–VIII вв. во внутренней структуре халифата произошли важные изменения, и позиции христиан при халифском дворе были поколеблены. Абд аль-Малик, вышедший победителем из долгой гражданской войны, приступил к масштабным реформам по укреплению арабо-мусульманской государственности. Впервые началась чеканка монеты с исламской символикой. Была проведена новая перепись земель (до того в администрации пользовались прежними византийскими или персидскими кадастрами). Вводилось индивидуальное налогообложение, очень болезненно воспринятое зиммиями. В общем русле этих реформ стоит и перевод делопроизводства в государстве на арабский язык (700–705), что изображалось позднейшими мусульманскими авторами как попытка положить конец монополии христианских писцов во главе с Серджуном в административных структурах.³⁵ Это нововведение, впрочем, не сильно поколебало статус чиновников-зиммиев, в массе своей освоивших арабский язык.

Куда более болезненной для мелькитов стала конфискация халифом аль-Валидом I (705–715) собора Иоанна Предтечи в Дамаске (707 г.), на месте которого была воздвигнута мечеть Омейядов, призванная затмить своим великолепием красоту христианских церквей.³⁶ В свое время Муавия и Абд аль-Малик тоже покушались на этот собор, но христианская элита сумела отстоять его, ссылаясь на гарантии неприкосновенности имущества зиммиев, данные Халидом ибн аль-Валидом при взятии Дамаска. Новый халиф, однако, не обратил внимания на грамоту Халида.

Точно так же, при постройке мечети в Рамле мусульмане изъяли колонны, приготовленные христианами соседней Лидды для одной из церквей.³⁷

В правление халифа Умара II (717–720) прошло первое целенаправленное религиозное гонение на христиан. Причиной его было растущее недовольство мусульман, вызванное процветанием, влиянием и богатством зиммиев. Умар ввел для христиан ограничения в одежде, запретил строить новые церкви и поощрял переход зиммиев в ислам. Мусульманское предание приписывает ему изгнание со службы чиновников-христиан. Подобные «чистки» административного аппарата от иноверцев проводились при каждом гонении, однако не давали ощутимых результатов, потому что в халифате долгое время не было до статочного количества образованных мусульман, способных заменить христиан на государственной службе.³⁸ При халифе Язиде II в 724 году по Ближнему Востоку прокатилась кампания уничтожения изображений живых существ в церквях.³⁹

Православную общину в этот период возглавляли, видимо, уже преемники Серджуна, в том числе Иоанн Дамаскин, унаследовавший от своего отца пост халифского секретаря. Именно ему пришлось быть свидетелем этих гонений; более того, в конце 720-х годов сам Иоанн подвергся опале и ушел в монастырь.⁴⁰

Впрочем вскоре арабо-мелькитские отношения вступили в новую, более благоприятную, фазу. Возобладавшее в 726 году в Византийской империи иконоборческое вероучение вызвало резкое неприятие на православном Ближнем Востоке. Именно здесь в конце 720-х – начале 730-х годов Иоанн Дамаскин сформулировал самое первое и глубокое обоснование иконопочитания, а ближневосточные епископы предали анафеме императора Льва Исавра.⁴¹ В Палестину бежали византийские монахи, спасаясь от иконоборческих преследований. В день Пятидесятницы 764 года три восточных патриарха, по предварительному согласованию, каждый в своем городе, предали анафеме епифанийского епископа Косму, примкнувшего к иконоборцам.⁴² В материалах VII Вселенского собора сохранилось послание иерусалимского патриарха Феодора I († после 767) к антиохийскому и александрийскому патриархам, в котором обосновывалось поклонение мощам и иконам.

На VII Вселенском соборе 787 года, восстановившем почитание икон, присутствовали представители трех восточных патриархов синкелл Иоанн и игумен Фома, активно поддержавшие соборные решения.⁴³

С начала иконоборческой смуты омейядский халиф Хишам (724–742 гг.) более не имел поводов видеть в своих подданных-мелькитах сторонников Византии. С этим, как считается, связано восстановление православных патриарших престолов в Александрии (731 г.) и Антиохии (742 г.)⁴⁴

Тем самым к середине VIII столетия в сиро-египетском регионе окончательно восстановились православные церковные структуры и сложились механизмы самоуправления православной общины, отстаивавшие ее интересы перед мусульманскими властями. Миряне уже не играли такой роли в управлении общиной, как в эпоху Серджуна – Иоанна Дамаскина. Однако в православной общине VIII–X веков достаточно отчетливо наблюдается сращивание светской элиты и церковной теократической иерархии, «перетекание» влиятельных мирян на посты архиереев. Приемный сын Серджуна Косма стал епископом Маюмы. В IX веке двое потомков Мансура занимали кафедру Иерусалимского патриархата (Сергий в 844–860 гг. и Илия в 880–909 гг.). Александрийскими патриархами не раз становились представители влиятельной корпорации врачей – Политиан (767–801 гг.) и знаменитый историк Евтихий (Саид ибн Батрик) (934–940 гг.). Выходцы из сословия катибов (писцов) восходили на престол антиохийских патриархов – Илия I (905–932/4 гг.), Феодосий II (935–942 гг.) и Христофор (960–967 гг.)⁴⁵

Арабские власти неоднократно вмешивались в избрание патриархов, добиваясь рукоположения своих ставленников, иной раз даже христианских чиновников халифской администрации, не носивших ранее духовного сана. Мусульмане были озабочены в первую очередь обеспечением лояльности мелькитских иерархов; именно поэтому первым антиохийским патриархом в 742 году был поставлен монах-сириец Стефан, не владевший греческим языком и ничем не связанный с Византией.⁴⁶

Политические симпатии мелькитских иерархов, балансировавших между двух империй, могли весьма различаться. С одной стороны, около 757 году антиохийский патриарх Феодор (751–773 гг.) был сослан в Заиорданье по обвинению в контактах с Византией.⁴⁷ С другой стороны, некоторые архиереи сотрудничали с мусульманской властью, коль скоро это не касалось их религиозных убеждений. Дальше всех по этому пути пошел антиохийский первосвятитель Иов (811/2–843 гг.). Около 821 года по приказу халифа он короновал императорской диадемой византийского мятежника Фому Славянина (за что был отлучен Константинопольским синодом), а в 838 году сопровождал арабскую армию в походе на Аморий и уговаривал сдаваться гарнизоны осажденных арабами византийских крепостей.⁴⁸

В то же время для большинства мелькитов, даже абсолютно лояльных мусульманам, долгое время было характерно отношение к арабскому владычеству как к временному попущению Божию и ощущение своей причастности к византийскому миру, восприятие константинопольского базилевса как своего истинного господина и защитника.

В VII–VIII веках продолжалось активное культурное творчество сиро-палестинских христиан. Восточная половина Византийской империи, завоеванная арабами, еще составляла единое культурное пространство с остальной Византией. Вклад ближневосточных мелькитов в обще византийскую культуру был сопоставим с тем, что создавалось в пределах самой империи.

Мозаики палестинских и заиорданских церквей VIII века представляют собой редкие образцы византийского изобразительного искусства, современные иконоборческой эпохе, не оставившей аналогичных памятников в самой Византии.

Огромное воздействие на восточно-христианское богословие оказали синайские монахи Иоанн Лествичник († около 650) и Анастасий Синаит († около 700). Андрей Критский (660–740), классик византийской церковной поэзии, первую половину своей жизни провел на Ближнем Востоке, был монахом лавры св. Саввы, секретарем местоблюстителя Иерусалимского престола. Там же, в лавре и в Иерусалиме, прошли наиболее плодотворные годы жизни Иоанна Дамаскина, крупнейшего христианского мыслителя VIII века, последнего из Отцов Церкви. Сводный брат Дамаскина Косма Маюмский, также монах лавры св. Саввы и потом епископ Маюмы (под Газой), оставил огромное поэтическое наследие. Жившие на рубеже VIII–IX веков саввинские монахи Стефан Младший и Леонтий создали целый ряд агиографических произведений о палестинских подвижниках и мучениках своего времени.

Летописание сирийских мелькитов оказало прямое влияние на развитие византийской историографии – анонимная мелькитская летопись 780 года была широко использована Феофаном Исповедником в его «Хронографии».⁴⁹ В отличие от самодостаточной, замкнувшейся в себе культуры классической Византии, мелькиты, жившие на перекрестке цивилизаций, были более открыты для культурных контактов, что выразилось и в их полемике с иноверцами, и в переводческой деятельности – переложениях на греческий язык творений сирийской литературы.

Хотя большинство православных Св. земли были не греками, а эллинизированными арамеями, а также (в Заиорданье и Негеве) арабами, языком христианской литературы был преимущественно греческий. Литургия также велась на греческом и при необходимости дублировалась на сирийском. В пределах Антиохийского патриархата богослужение велось на сирийском языке и существовала православная сироязычная литература. Она представлена не только литургическими текстами и переводами с греческого, но и оригинальными трудами. Можно упомянуть полемические анти монофизитские трактаты Георгия, епископа Мартирополя, и его учеников Константина и Льва, последовательно занимавших кафедру харранского епископа в конце VII – начале VIII века, или анонимное арамейское «Житие 60 новых мучеников иерусалимских», составленное в середине VIII века.⁵⁰

Тема страдания за веру занимала особое место в литературе и сознании христиан халифата. Образы мучеников служили важными этно-определяющими символами. История Иерусалимской и Антиохийской церквей в VIII – начале IX веков украсилась деяниями нескольких таких мучеников. Знакомство с их биографиями, как ни парадоксально, подтверждает относительную терпимость мусульманских властей и соблюдение ими шариатского законодательства в отношении зиммиев. Многие из казненных арабами христиан были византийскими военнопленными, не входившими в категорию зиммиев, – шестьдесят мучеников иерусалимских 724 года, сорок мучеников аморийских 845 года или византийский монах Роман Новый († 778), обвиненный к тому же в шпионаже.⁵¹ Некоторые подвижники, желая удостоиться мученического венца, сами публично обличали исламское вероучение и «лжепророка» Мухаммада, что, естественно, жестоко каралось по мусульманским законам (Петр, митрополит Дамасский, впрочем, не казненный, а сосланный в 743 году, Петр Капетолийский, убиенный в 744)⁵² Столь же радикально в исламе наказывалось вероотступничество: за это в 789 году был казнен инок лавры св. Саввы Христофор, бывший мусульманин, в 799 или 805 годах – св. Антоний/Равах, знатный мусульманин, перешедший в христианство и пытавшийся увлечь за собой других. При Абд аль-Малике по ложному обвинению в отступничестве был обезглавлен монах Михаил из лавры св. Саввы. По такому же клеветническому навету в 779 или, по другим расчетам, в 795 году был замучен Илия Новый из Баальбека.⁵³

В ряду мучеников Раннеарабской эпохи весьма любопытна фигура Абд аль-Масиха ан-Наджрани аль-Гассани (ум. в 860-е гг., по другой версии – в 750-е гг.). Христианин, обратившийся в ислам и участвовавший в набегах на Византию, он раскаялся в своем прошлом, вернулся в лоно христианства и стал монахом на Синае. Возжелав умереть за Христа, подобно другим добровольным мученикам, Абд аль-Масих отправился в Рамлу, чтобы обличить ислам перед лицом арабского наместника. Однако в последний момент монах не нашел в себе достаточной силы духа и скрылся из города. Человеческая слабость, которой оказался не чужд Абд аль-Масих и которую не утаил автор его «Жития», выгодно отличает этот персонаж от трафаретных агиографических героев, обильно представленных в византийской литературе. В конечном итоге подвижник все-таки стяжал мученический венец, когда кто-то из мусульман опознал его и уличил в вероотступничестве.⁵⁴

Подобные примеры свидетельствуют о высоком накале религиозного чувства у ближневосточных мелькитов VII–VIII веках. Об этом же говорит и размах монашеского движения, не многим уступавший ранневизантийской эпохе.

Предания о синайских отцах, современниках Иоанна Лествичника, свидетельствуют о сохранении в неизменном виде ранневизантийской монашеской традиции.⁵⁵ Судя по письменным источникам, общее число палестинских монастырей было весьма значительным, но не поддается точному подсчету. Наряду с монастырями, находившимися в городах и густонаселенных сельских районах, особое внимание паломников и агиографов привлекали, как и в византийские времена, удаленные обители Иудейской пустыни и долины Иордана. Центральное место среди них занимала лавра св. Саввы (Мар Саба) в 15 км к востоку от Иерусалима. Наряду с ней упоминаются монастыри св. Евфимия, св. Феодосия, св. Харитона (Мар Харитун) и другие, расположенные в том же горном массиве между Иерусалимом и Мертвым морем. В «иорданской» группе обителей наиболее известен монастырь Иоанна Крестителя, где в начале VIII века насчитывалось до 20 монахов,⁵⁶ а также монастырь св. Герасима и монастырь Хузива в Вади Кельт. Среди упоминаемых в источниках монахах Иудейской пустыни фигурируют выходцы из Палестины, Заиорданья, Египта и Южной Сирии. Отдельную общину со своим пресвитером в рамках лавры св. Саввы составляли сиро-язычные иноки. Основным источником по истории палестинского монашества VIII века выступает житие прославленного подвижника Стефана Старшего Чудотворца (725–794), составленное его учеником Леонтием в начале IX века.

В молодости Стефан провел пять лет почти безвыходно в тесной пещере. Несколько раз отшельник уходил на весь Великий Пост в пустыню у Мертвого моря, где питался лишь верхушками тростника. В последние тридцать лет жизни он обрел дар беседования с Богом, исцеления больных и предсказания будущего. Были монахи, утверждавшие, что видели, как Стефан ходил по водам Иордана и Мертвого моря с воздетыми к небу руками, излучающими сияние. Очень любопытна помещенная в «Житии» беседа Стефана с одним из заиорданских христиан, которого подвижник убеждал принять монашество и уйти в пустыню. «Ныне возможно людям в мире так же, как и в пустыне, угодить Богу, – отвечал Стефану его собеседник, – мне кажется предпочтительнее злострадать с народом Божиим, находящимся в великой скорби и нужде,...чем обращать на себя внимание в безмолвии и не помогать никому. Теперь более тесна и скорбна жизнь в мире, ибо мы видим, что монахи наслаждаются великим спокойствием и беззаботностью, а живущие в мире находятся в больших бедствиях и несчастии».⁵⁷ Возможно, человек, сказавший это, невольно сгущал краски; тем не менее, весьма показательно восприятие мирянами монашеской жизни в халифате как спокойной и комфортной.

При этом отношения внутри монашеского сообщества не были безоблачными. Имеются упоминания о конфликтах в лавре св. Саввы. Как писал агиограф Стефана Чудотворца, «Некоторые новоначальные, по окончании службы, будучи обмануты бесами, возмутились и некоторых из старцев побили палками и со злобою наложили руки на самого преподобного … игумена».⁵⁸

Сведений о сирийском монашестве сохранилось значительно меньше. Главным его центром, как и в византийскую эпоху, оставался монастырь св. Симеона Столпника (Мар Сам ‘ан) в пустынной местности в 70 км к северо-западу от Халеба.

Важнейшей внутренней вехой в истории халифата был приход к власти в 750 году династии Аббасидов после ожесточенной гражданской войны. Египет на короткое время стал последним убежищем поверженных Омейядов. Воспользовавшись развалом властных структур, местные христиане подняли восстание.

Оно было вызвано, в первую очередь, экономическим гнетом арабских наместников. После реформ Абд аль-Малика власти стали более требовательны в отношении взимания налогов. Были пресечены миграции крестьян и их попытки укрываться от налогообложения при монастырях. Христианская низовая администрация заменялась наместниками-мусульманами. Власти ввели должности чиновников, ответственных за сбор налогов. Фискальный аппарат стал более эффективен, тем самым вырос уровень угнетения коптских крестьян. В ответ христиане, начиная с 725 года, неоднократно восставали.⁵⁹ Такие бунты не носили религиозного характера, а церковь, озабоченная сохранением своих привилегий и имуществ, не пыталась возглавить народные выступления. Тем не менее в 750 году оба патриарха – православный и коптский – примкнули к восстанию. В одном из сражений патриархи попали в плен, но православный первосвятитель Косма смог выкупиться. Вторгшиеся в Египет аббасидские войска окончательно разгромили Омейядов.⁶⁰

При новой династии политический центр государства был перенесен из Дамаска в Месопотамию. Смещение торговых путей и очагов экономической активности болезненно отразилось на благосостоянии ближневосточных христиан. При аббасидском дворе, в отличие от омейядского, мелькиты не играли серьезной роли. Из христианских конфессий в Багдаде доминировали несториане. В 912 году они сорвали попытку мелькитов закрепиться в аббасидской столице, добившись выдворения из Багдада православного митрополита. Из всех глав христианских церквей только несторианскому католикосу разрешалось иметь резиденцию в столице халифата.⁶¹

С приходом к власти Аббасидов моральный климат в государстве изменился, многие халифы старались демонстрировать мусульманское благочестие, что сказалось и на положении иноверцев. Вопреки отмеченной В.В. Бартольдом тенденции покровительства халифов мелькитам в моменты их вероисповедных конфликтов с византийскими императорами-еретиками, величайший из аббасидских халифов аль-Мансур (755–775 гг.) жестоко преследовал православных христиан в своих владениях одновременно с такими же гонениями иконоборческого императора Константина V Копронима (743–775 гг.) в Византии. Смерть обоих монархов, происшедшая в один год, была с удовлетворением отмечена в мелькитском летописании: «Эти два лютейшие зверя, столь долго и с равною свирепостью терзавшие род человеческий, умерли по Божьему милосердному промыслу».⁶²

В целом же при первых Аббасидах гонения вспыхивали лишь спорадически. Халиф аль-Махди (775–783 гг.) потребовал у последних бедуинов-христиан из племени Танухидов в северной Сирии принять ислам. Предводитель их отказался и был казнен. Женщины Танухидов, впрочем, сохранили свое вероисповедание, и в землях этого племени еще некоторое время действовали церкви. Несколько христиан приняли мученическую смерть в Эмесе (Хомсе) в 780 году. В 807 году по приказу Харуна ар-Рашида были разрушены многие церкви в Сирии.⁶³ В целом же положение ближневосточных христиан зависело в большей мере не от политики халифов, а от настроений наместников, одни из которых облагали христиан поборами и разрушали церкви, а другие разрешали восстанавливать эти храмы и строить новые.⁶⁴

С середины VIII века в жизни ближневосточных мелькитов стали все более нарастать кризисные явления. Катастрофическое землетрясение января 749 г. привело к разрушению многих городов и монастырей, которые более не восстанавливались. Жители покинули Герасу, Гадару, Умм аль-Джималь и другие города. Ряд селений был просто оставлен, а не разрушен.

Тогда же были брошены сотни городов и поселков на каменистых холмах между Апамеей и Халебом, в зоне, которую археологи назовут «страной мертвых городов». Эти города когда-то процветали за счет экспорта оливкового масла через Антиохию во все уголки Pax Romana. Разрыв прежних связей и упадок Антиохии вынудили крестьян отказаться от высокоспециализированной «оливковой» экономики и вернуться к натуральному хозяйству. Пшеница не росла на засушливых холмах, и жители, оставив свои дома, ушли в долины.⁶⁵

С начала Аббасидской эпохи сокращается храмовое строительство, падает качество мозаик и «портится» язык надписей – местные христиане утрачивали знание греческого языка.⁶⁶ К этому же периоду историки относят следы иконоборческих повреждений, открытые во многих иорданских церквях. Несомненно, что сами же христиане уничтожали изображения живых существ, иногда аккуратно заменяя их новыми мозаиками. На самой знаменитой из этих мозаик было удалено изображение быка, которое заменили картинкой с неодушевленной финиковой пальмой. При этом, по нерадению мастеров, из ствола пальмы остались торчать копыта и хвост. Мотивы всех этих действий достаточно туманны, однако похоже, что люди, ломавшие мозаики, вдохновлялись не теориями византийских иконоборцев, а исламским (или шире – общесемитским?) неприятием изображений живых существ. Налицо либо давление на христиан мусульманской среды, либо серьезные сдвиги в мироощущении самих христиан аббасидской эпохи.⁶⁷

К рубежу VIII–IX вв. почти замирает оригинальное литературное творчество христиан, исчезают писатели и святые, выходит из употребления греческий язык. Пропадают или кардинально изменяются сами источники – письменные и материальные, – по которым мы можем судить о дальнейшей жизни ближневосточных христиан. «Великой лакуной» назвал Ж. Насралла 300 лет истории палестинского монашества, с IX по XI века.⁶⁸ Эти слова можно отнести едва ли не ко всему Православному Востоку Высокого Средневековья.

С достаточной определенностью можно утверждать, что кризис ближневосточного христианского общества наступил не сразу после землетрясения 749 г., хотя оно и нанесло сильный удар по церковным и светским структурам мелькитской общины. Известно несколько примеров строительной активности заиорданских христиан второй половины VIII века: археологами обнаружены надписи об обновлении церквей в Умм ар-Расасе в 756 г., в Мадабе в 767 г.⁶⁹ Однако к концу VIII века подобная деятельность сошла на нет.

Упадок христианского сообщества усугублялся общей политической нестабильностью в халифате, неспособностью властей поддерживать порядок и безопасность. Самое яркое свидетельство такого рода – сказание Стефана Савваита о мученичестве Саввинских монахов, убиенных сарацинами в 796 г. Оно дает яркую картину кровавого хаоса, царившего в Палестине в конце VIII века, где воевали друг с другом бедуинские племена мударитов и йеменитов. Множество селений было разграблено и сожжено, поселяне бросали всё и бежали в города, которые, впрочем, тоже не были надежным убежищем. Орды разбойников разорили Газу, Аскалон, Елевферополь. В марте 797 г. банда мятежных бедуинов захватила лавру св. Саввы и, вымогая у иноков сокровища монастыря, замучила двадцать насельников обители.

Кризис палестинского монашества, может быть, не в последнюю очередь был связан с разгулом кочевой стихии в Иудейских горах и многократными разорениями монастырей на рубеже VIII–IX вв. Хотя монахи с пафосом заявляли, что не следует «бояться убивающих тело, души же не могущих убить»,⁷⁰ но, конечно же, общечеловеческий инстинкт самосохранения был им не чужд.

Начавшийся упадок монашеского движения ощущали даже современники, считавшие Стефана Чудотворца последним из великих подвижников. «В настоящее время, – писал Леонтий, биограф Стефана, – ослабело иноческое подвизание в десять лет после великого землетрясения [749 г.?] и еще более и более ослабеет в силу того, что умножатся леность и беспечность».⁷¹

Синайское монашество вступило в полосу такого же упадка, как и палестинское. В раннеарабский период были покинуты почти все кельи и монастыри на горе Хорив, возвышающейся над Синайским монастырем Неопалимой Купины (св. Екатерины). Лишь на трех из 15 объектов византийского времени обнаружена средневековая керамика. Точно также пришли в запустение монастыри в горах Умм Шомер к югу от горы Синай. Следы позднего присутствия обнаружены лишь в четырех из 11 византийских обителей. Само качество строительства церквей и келий резко ухудшилось: на смену прямоугольным византийским постройкам из обтесанных камней пришли более грубые строения со скругленными углами, сложенные из дикого камня.⁷²

Бедствия палестинских христиан повторились в 809 и 813 гг., в ходе гражданской войны, охватившей халифат после смерти Харуна ар-Рашида. По свидетельству византийского хрониста Феофана, агаряне «убивали, грабили, всячески неистовствовали без разбора против себя самих и против христиан», опустошив церкви Св. града и пустынные обители. Летописец сообщает о прибытии на Кипр в 813 г. множества христианских беженцев, «ибо в Сирии, Египте и Африке возникло совершенное безначалие, убийства, грабежи, прелюбодейства в селах и в городах, и во святом граде достопочитаемые места святого Воскресения подверглись осквернению; равным образом опустошены в пустыне знаменитые лавры св. Харитона и св. Саввы и прочие монастыри и церкви».⁷³ Возможно, в ходе этих переселений Ближний Восток покинули последние носители греческого языка и византийской книжной культуры.

Почти в те же десятилетия схожий политический крах пережила коптская община. В Египте с VIII века прекратился рост населения, наблюдавшийся в первые десятилетия после арабского завоевания. Как уже отмечалось, раз за разом вспыхивали восстания коптских крестьян против налогового гнета, к которым иногда присоединялись и мусульмане. Самое мощное выступление произошло в 829–831 гг. в Нижней Дельте. Церковные иерархи, как и раньше, не пытались возглавить восстание и придать ему характер «национально»-религиозной борьбы; церковь проповедовала смирение. В 831 г. патриарх пытался уговорить повстанцев сложить оружие и избежать резни. Миротворчество не увенчалось успехом. Халиф лично возглавил карательную армию, восстание было разгромлено, пленные мятежники казнены, а их семьи проданы в рабство. Опустевшие селения заселили мусульмане, множество церквей было обращено в мечети. Больше копты восставать не пытались.⁷⁴ По мнению ряда авторов, подавление последнего коптского крестьянского восстания «переломило хребет массовой приверженности коптов христианству».⁷⁵

Попытки объяснить упадок ближневосточного христианства самим фактом арабского завоевания в настоящее время отвергнуты наукой, ввиду очевидных свидетельств динамичного развития христианских общин в VII–VIII вв. Эпидемии, землетрясения или перенос столицы халифата в Багдад, равно как экологический кризис на Ближнем Востоке, наступление пустыни и экспансия кочевых племен, несомненно, сыграли негативную роль в судьбах восточных христиан. Но, как считают ученые, все это вторично. Что-то надломилось внутри самого христианского сообщества, но мы пока не в силах уловить это «что-то».⁷⁶ Тут проявились какие-то глубинные и глобальные закономерности исторического развития, процессы утраты жизненной энергии, которые привели к гибели саму античную цивилизацию, в лоне которой зародилось христианство. Распалась система хозяйства, культуры и социальных связей, характерная для позднеантичного общества.

Процесс этот был размыт во времени, но если подобрать для него условную дату, то таковой может считаться гражданская война аль-Амина и аль-Мамуна в 811–813 гг. Похоже, она воспринималась современниками как глобальная катастрофа; политические потрясения вызвали у сирийских христиан всплеск апокалиптических настроений и хождение соответствующей литературы.⁷⁷ Всё это не лишено глубокого символизма: конец света, по-своему, действительно наступил; это был конец ближневосточного социума «византийского типа», назовем его так.

А потом из мрака IX столетия проступает какое-то новое общество сиро-палестинских христиан, которое характеризуется нарастающей арабизацией и утратой связей с византийской культурой. Языковой барьер усугубил культурную изоляцию ближневосточных мелькитов от Византии. Греческие авторы середины IX–XI века почти ничего не пишут о Св. земле. Мелькитские палестинские источники весьма немногочисленны и специфичны. Это раздражающее отсутствие источников красноречивей любых текстов свидетельствует о резком падении образовательного уровня основной массы населения, распаде прежних механизмов воспроизводства культуры. Археологических памятников этой эпохи также практически не сохранилось. Всё это предопределило крайнюю ограниченность имеющихся сведений о мелькитской общине Аббасидской эпохи.

Есть основания предполагать, что ближневосточное православное общество «византийского типа», сохранявшееся в Св. земле в VII–VIII вв., исчезает и на смену ему приходит качественно иной организм, с иной идентичностью. Меняется не только язык, но и социальные связи, экономика, тип расселения, сжимается сам ареал обитания христиан, покинувших многие районы Заиорданья, Хаурана, Верхней Месопотамии и Южной Палестины. Мелькиты IX–X вв., в отличие от своих предков, воспринимали себя частью не столько византийского, сколько арабского мира.

Самоочевидно, что такие процессы должны были означать смену мироощущения, культурного кругозора. В эту эпоху мелькитские книжники предприняли массовый перевод на арабский язык христианских текстов, стремясь создать цивилизационный базис для молодого народа, восстановить обрывающуюся связь времен, культурное преемство. Епископ харранский Феодор Абу-Курра (750–825/830) вполне заслуживает наименования «отца нации» для православных арабов: он первым стал писать богословские и апологетические труды на арабском языке, формулируя новую идентичность своей общины.

Как представляется, синхронно с арабизацией мелькитов должен был произойти процесс архаизации их социальной жизни, возрождения родоплеменных отношений в христианской среде. В условиях нарастающей слабости халифата и давления кочевой периферии феллахи в сельской местности должны были искать какие-то способы коллективного выживания. Даже в городах, где уровень защищенности и дееспособность власти были на порядок выше, население расползается по однородным в конфессиональном отношении кварталам. Каждый представлял собой этнокультурную резервацию, огороженную стеной с воротами; внутри действовали свои рынки, бани, органы самоуправления и полу криминальные структуры самообороны. В Багдаде система гомогенных кварталов складывается в период политических смут X в., в Иерусалиме она отмечена источниками во второй половине XI века.⁷⁸ В Дамаске подобная трансформация произошла когда-то между Аббасидской революцией и эпохой Буридов (XII века).⁷⁹ Точнее датировать нельзя из-за того же вопиющего отсутствия источников.

То есть, повторим, у мелькитов меняется почти всё, кроме вероисповедания. Их социальная деградация была отнюдь не уникальным явлением, подобные же процессы пережили в эти века другие земли Христианского Востока, а также и сама Византийская империя. Византия Юстиниана и Византия Македонской династии – это две абсолютно разные страны, связанные только культурно-государственной преемственностью. Классическая Византия IX–X вв. выглядит намного примитивней Восточно-Римской империи IV–VI вв., но настолько же жизнеспособней. Аналогичное глубинное социальное перерождение происходило в раннесредневековой Армении. Там были свои «темные века», VII–IX столетия, когда даже прекратилось строительство новых церквей.

Самый географически близкий к мелькитам пример социокультурной трансформации представляют копты. Выше уже говорилось о демографической стагнации в Египте и постоянном «бегстве из деревень». В IX в. лежали необработанными от половины до 2/3 сельскохозяйственных земель Нильской долины. В VIII века на границе пустыни и пашни появились кочевые бедуинские племена. Хотя их было немного, но они, как и в Палестине, представляли заметную угрозу земледельческому населению. Очень симптоматично то, что именно с IX в. монахи коптских монастырей в пустыне стали возводить в своих обителях донжоны, где прятали припасы и укрывались сами во время нападений номадов.⁸⁰

За сто лет нестабильности и восстаний церковная организация, несмотря на свой конформизм и лояльность властям халифата, серьезно пострадала. По данным археологии, с начала VIII по начало IX в. в сельской местности исчезло (было разрушено?) множество малых церквей, посвященных локальным коптским святым; на смену им пришли более крупные, но малочисленные церкви, связанные с базовыми фигурами христианского культа, главным образом св. Георгием. Разрушение церквей и сокращение числа священников свидетельствует о распаде старых сельских сообществ. Коптское население лишалось корней, теряло связь с «почвой», в которой была главная его сила при византийской власти. Был расчищен путь для нового «заполнения» сакрального ландшафта в Позднее Средневековье гробницами локальных мусульманских святых.⁸¹

В Египте с IX в. появляется значительное мусульманское население вне городов. Демографические сдвиги нарастают. Мусульмане превращаются из меньшинства в большинство в Иране около 800 г., в Сирии и Египте около 900 г.⁸²

Распространение в среде ближневосточных христиан арабского языка, вытеснявшего греческий и сирийский, диктовало необходимость переложения на арабский Святого Писания, богослужебных текстов и в целом всего литературного наследия христианской цивилизации. Этот процесс раньше всего начался в Палестине, где традиционно со существовали греческая и сирийская литургии и перевод богослужения на новый язык не представлял серьезной психологической проблемы.

Работа по переводу христианской литературы на арабский шла прежде всего в монастырях Южной Палестины – лавре св. Саввы, св. Харитона, а также в синайском монастыре Неопалимой Купины. Переводы Священного Писания, святоотеческой и аскетической литературы осуществлялись как с греческого, так и с сирийского языков. Считается, что самые ранние переводы восходят к 740-м гг., а к рубежу IX в. арабо-христианская литература представляла собой уже сложившееся явление.⁸³

На протяжении следующих полутора-двух столетий число христианских текстов на арабском быстро увеличивалось. Сохранилось около 60 манускриптов IX–X вв., написанных на так называемом «старом южно-палестинском» диалекте. 90% из них представляют собой переводные книги, необходимые в церковном обиходе: тексты Священного Писания, гомилий, произведений житийной и святоотеческой литературы.⁸⁴ Наряду с этим, появляются оригинальные труды частью агиографического, частью апологетического и полемического характера (5–6 наименований). Их авторы стремились доказать правоверие своей общины перед лицом исторического вызова со стороны ислама и конкурирующих христианских исповеданий. Культ православных святых и мучеников, связанный тем или иным образом с Иерусалимом и лаврой св. Саввы как сакральными центрами ближневосточного христианства, также должен был дать мелькитской общине духовную опору в иноверном окружении.

Первым православным автором, начавшим писать на арабском, был уже упомянутый уроженец Эдессы Феодор Абу-Курра, монах лавры св. Саввы и впоследствии епископ харранский. Он оставил несколько десятков богословских трактатов на разных языках – своем родном сирийском, греческом и арабском, начавшем доминировать на Ближнем Востоке. В своих трудах Феодор излагал и отстаивал православные догматы, в том числе актуальную тогда тему почитания икон. Многие труды Абу-Курры в Средние века переводили на греческий и грузинский языки. Среди переводчиков Феодора был его собрат по лавре св. Саввы Михаил (761–846), синкелл иерусалимского патриарха Фомы. Около 810 г. Михаил составил пособие по греческой грамматике и синтаксису, предназначенное для палестинских монахов, изучающих греческий язык как иностранный. Это было частью того же интеллектуального проекта переложения на арабский язык христианского духовного наследия.⁸⁵

В том же IX в. стали писать на арабском христианские книжники в Багдаде. В середине X в. письменный арабский язык употребляется повсеместно у православных Сирии и Египта. С конца X в. арабская письменность распространяется в коптской среде.

Среди первых классиков арабо-христианской литературы, помимо Абу-Курры, можно назвать ученого-энциклопедиста Косту ибн Луку из Баальбека (830–912); выдающихся летописцев Евтихия (Саида ибн Батрика), патриарха Александрийского (876–940), и Агапия Манбиджского (ум. после 942 г.).⁸⁶ «Культурной столицей» ближневосточных мелькитов эпохи халифата была лавра св. Саввы (и, шире, регион Южной Палестины), где сложилась своя школа арабо-христианской теологии и даже свой характерный почерк писцов, которым написана большая часть дошедших до нас арабо-язычных мелькитских манускриптов.⁸⁷

«Ориентализация» мелькитской общины отразилась и на ее восприятии истории. Характерно, что летописец Евтихий Александрийский почти ничего не упоминает об иконоборческих потрясениях VIII–IX вв. Последнее хорошо известное ему событие византийской церковной истории – VI Вселенский собор 681 г. С середины VIII века у Евтихия обрываются сведения о константинопольских патриархах (и без того неточные). Он писал: «И не дошло до меня имен патриархов Константинополя после смерти Феодора (Евтихий датирует его 773 г., однако такой патриарх в это время неизвестен. – К.П.) вплоть до времени, когда писал я эту книгу, а также и патриархов Рима со времен патриарха Агапия (участника VI Вселенского собора 681 г. – К.П.)... – не дошли до меня имена патриархов его и известия о них».⁸⁸ В православных летописях, создававшихся на Ближнем Востоке в X в., мусульманская история и мусульмано-христианские отношения в халифате все более вытесняют сведения о внутренних делах Византии.⁸⁹

При этом связи между православными разных провинций халифата не ослабевали. В житиях палестинских подвижников VIII–IX вв. постоянно упоминаются монахи сирийского, египетского, месопотамского происхождения, подвизавшиеся в обителях у Иордана. Выходцы из Сирии неоднократно становились александрийскими патриархами. В то же время египетские мелькиты иногда ревниво отстаивали свою независимость от соседних патриарших престолов, заставив, например, в 907 г. ново поставленного александрийского патриарха Христодула (уроженца Халеба), рукоположенного в Иерусалиме, еще раз пройти обряд хиротонии в Александрии.⁹⁰ Патриарх Фома (807–821 гг.) провел реконструкцию храма Гроба Господня на средства богатого египетского христианина Макария, возможно, монофизита по исповеданию.⁹¹ В обителях Ближнего Востока еще с византийских времен продолжали жить грузинские монахи. Множество произведений сирийской и арабской литературы Раннего Средневековья сохранилось только в грузинских переводах.⁹² По некоторым признакам можно предположить, что наибольшим весом среди трех ближневосточных православных патриархов пользовался антиохийский патриарх, как обладавший самой многочисленной паствой и обширной территорией. Именно антиохийский первосвятитель в начале X в. пытался утвердить своего митрополита в столице халифата.⁹³

Несмотря на изоляцию палестинского христианства от Византии и Запада, определенные церковные связи поддерживались, в Св. землю продолжали, как и раньше, приходить богомольцы. К началу IX в. относится активизация ближневосточной политики франкского императора Карла Великого. Хотя средневековые хронисты и западные историки XIX в. преувеличивали размах франко-арабских дипломатических контактов и степень латинского влияния в Св. земле, контакты между Ахеном и Иерусалимом, несомненно, существовали. К Св. Гробу поступала франкская милостыня, в Палестине начала IX в. постоянно проживало сообщество латинских монахов.⁹⁴ Западный паломник Бернард, посетивший Иерусалим в 867 г., останавливался там в гостинице для пилигримов из Западной Европы, основанной Карлом Великим.⁹⁵ В 808–809 гг. догматические нововведения живших в Палестине франкских монахов, включивших в Символ веры «филиокве», вызвали резкие возражения со стороны монахов Мар Сабы. Латиняне апеллировали к римскому папе, посольство в Рим готовилось и иерусалимским патриархом Фомой, однако оно не состоялось из-за политических потрясений, захлестнувших Палестину после смерти Харуна ар-Рашида.⁹⁶

Вторая волна иконоборчества, начавшаяся в Византии в 814 г., вызвала резкое осуждение на Православном Востоке. Лидер византийских иконопочитателей Феодор Студит вел переписку с иерусалимским патриархом Фомой, который, в свою очередь, обращался в Константинополь к императору и патриарху с призывом отказаться от иконоборческой ереси. В 814 г. в Византию прибыли представители патриарха Михаил Синкелл, монахи Иов, Феодор и Феофан, которые выступили с обличением иконоборческого вероучения, за что подверглись многолетнему тюремному заключению и жестоким наказаниям.⁹⁷ После окончательного торжества иконопочитания (842 г.) Михаил, Феодор и Феофан остались в Византии, пополнив число палестинских монахов, осевших в Константинополе. Эта колония эмигрантов из Св. земли, группировавшаяся вокруг монастыря Хора, сыграла видную роль в культурном обмене между Византией и Ближним Востоком. В ее среде, предположительно, был создан ряд известных в свое время литературных памятников, таких как апокрифическое послание 836 г. трех восточных патриархов в защиту икон или «Житие Феодора Эдесского» (середина X в.)⁹⁸

И в дальнейшем в случае церковных конфликтов в Константинополе стороны нередко считали нужным апеллировать к мнению Александрии, Антиохии и Иерусалима. Так, представители ближневосточных церквей были вовлечены в споры о деле константинопольского патриарха Фотия 860-х – 870-х гг., однако не занимали в этом вопросе самостоятельной позиции.

Определяющее влияние на развитие ближневосточных христианских общин оказывали их отношения с мусульманскими властями, религиозная политика халифата, степень терпимости мусульман к иноверцам.

Первые два столетия существования мусульманской империи, особенно эпоха Омейядов, отличались достаточно высоким уровнем веротерпимости, когда христиане свободно отправляли культ, вели активную предпринимательскую деятельность и занимали видные посты в государственном аппарате. Случавшиеся иногда в провинциях притеснения христиан (египетские источники, например, отмечают с середины 680-х до 717 г. пять волн «гонений»)⁹⁹ чаще имели причиной корыстолюбие наместников, чем религиозную нетерпимость.

Из того, что говорилось ранее о религиозной политике Омейядов и первых Аббасидов, явствует, что настоящие религиозные гонения в VII – начале IX в. были единичны. Бедствия христиан, столь красочно описанные в некоторых хрониках, особенно сиро-яковитских, были вызваны, скорее, социальным гнетом или политической нестабильностью. Так, например, в повествовании о гибели двадцати саввинских отцов 796 г., убитых в ходе мусульманских междоусобий (см. выше), агиограф специально и многословно обосновывал правомерность причисления погибших к мученикам, потому что формально их нельзя было считать пострадавшими за веру.¹⁰⁰

Однако со второго столетия правления Аббасидов природа межконфессиональных отношений в халифате стала меняться. В середине IX в. все более очевидный кризис халифата и ослабление исламского мира породили всплеск «фундаменталистских» настроений среди мусульман, что выразилось и в нарастании религиозной нетерпимости по отношению к зиммиям.

Начал периодически применяться на практике запрет на строительство и расширение церквей. В разгар смут и анархии после смерти Харуна ар-Рашида иерусалимский патриарх Фома предпринял несанкционированную перестройку купола храма Гроба Господня. После восстановления стабильной государственной власти патриарх был привлечен к ответственности за увеличение высоты купола и лишь с большим трудом сумел оправдаться.¹⁰¹

Систематические гонения на иноверцев проводил аббасидский халиф аль-Мутаваккиль (847–861 гг.), стремившийся всемерно укреплять суннитское «правоверие», подавляя «неортодоксальные» секты и течения в исламе, а также неисламские общины. Халиф издал серию указов, направленных против не мусульман и все более ужесточавших налагаемые на них ограничения и запреты. Зиммиям было предписано носить особую отличительную одежду, запрещено ездить на лошадях, занимать какие-либо посты на государственной службе. Подлежали разрушению все церкви, построенные после арабского завоевания. Насилия халифской администрации вызвали в 855 г. восстание населения Эмеса (Хомса). К нему присоединились и местные христиане, которых толкнули на этот шаг религиозные преследования. После подавления восстания халиф повелел уничтожить все церкви в городе и изгнать оттуда христиан. Гонения аль-Мутаваккиля привели к массовому переходу зиммиев в ислам и эмиграции значительной части мелькитов в Византию.¹⁰²

После аль-Мутаваккиля христианам удалось отчасти восстановить свои позиции в государственном аппарате, однако это вызывало все большее негодование мусульманского простонародья. В конце IX в. и особенно в первой трети X в. отмечено множество случаев волнений и беспорядков на религиозной почве, разграблений и разрушений церквей. Особенно мощная волна христианских погромов прокатилась по Ближнему Востоку в 923–924 гг., когда были разрушены мелькитские церкви в Тиннисе, Аскалоне, Рамле, Кесарии и Дамаске; в 937 г. пострадали церкви Иерусалима, в 940 г. аскалонская церковь вновь была разрушена и так и осталась невосстановленной.¹⁰³

К 30-м гг. X в. могущественный некогда халифат пришел в полный упадок и распался на ряд уделов. В Египте, Палестине и Южной Сирии последовательно правили тюркские династии Тулунидов (869–905 гг.) и Ихшидидов (935–969 гг.). Большая часть Северной Сирии и Верхней Месопотамии оказалась под властью арабской династии Хамданидов. Сам Багдад в 945 г. был захвачен Буидами, у халифов осталась лишь призрачная духовная власть. Одновременно Византия перешла в наступление на ослабленные и враждующие друг с другом мусульманские государства. В 926 г. пала Мелитена, в 942 г. ромеи, стоявшие под стенами Эдессы, принудили мусульман выдать им величайшую святыню города – Нерукотворный образ Христа.¹⁰⁴ Наибольших успехов «византийская реконкиста» достигла в 60-х гг. X в. под предводительством Никифора Фоки, который стремился придать походам ромеев характер «священной войны» с исламом и, как считали арабы, видел свое предназначение в том, чтобы освободить Св. Гроб и сокрушить Каабу. Никифор одержал ряд блестящих побед над мусульманами и вернул в состав империи Крит, Кипр, Киликию и некоторые области Северной Сирии. Хамданиды Халеба долгое время признавали себя вассалами Византии и выплачивали дань, от которой, как особо оговаривалось, были освобождены местные христиане.¹⁰⁵

Военные неудачи мусульман и наплыв беженцев из районов, завоеванных Византией, многократно усилили межконфессиональную напряженность на Ближнем Востоке: каждый триумф Никифора Фоки провоцировал погромы христиан в Египте, Палестине, Сирии. В 960 и 961 гг. мусульманская чернь жгла и грабила церкви Фустата, не отличая православных храмов от моно-физитских.¹⁰⁶

В 966 г. в результате конфликта с наместником Иерусалима погиб иерусалимский патриарх Иоанн и была сожжена церковь Воскресения. В 967 г. по обвинению в связях с Византией был умерщвлен антиохийский патриарх Христофор. Истинной причиной расправы стали давние противоречия некоторых мусульманских шейхов с патриархом, который был более лоялен к хамданидскому эмиру Сейф ад-Дауле, чем к антиохийской региональной элите. Однако в обстановке межрелигиозного противостояния, когда в город прибыли пять тысяч хорасанцев для участия в джихаде, было очень легко объявить патриарха византийским шпионом, а вслед за его убийством организовать разграбление патриаршей резиденции и церкви Кассиана. После этого антиохийская кафедра пустовала вплоть до захвата города византийцами осенью 969 г.¹⁰⁷

Попытки мусульман отбить город в 971 и 994 гг. не увенчались успехом. Новый византийский император Иоанн Цимисхий в 972 г. опустошил Верхнюю Месопотамию, а потом, усмотрев более серьезного противника в лице египетских Фатимидов, совершил в 974 и 975 гг. походы в Южную Сирию и Палестину, на краткое время подчинив Дамаск и совсем немного не дойдя до Иерусалима. Внезапная смерть императора на время остановила византийскую экспансию. После военных кампаний в Сирии Василия I Болгаробойцы в 995 и 999 гг. политическая ситуация на византийско-мусульманском пограничье стабилизировалась на полвека. На Ближнем Востоке сложилась биполярная система, основанная на балансе сил двух великих держав – Византии, контролировавшей значительную часть Северной Сирии, и Фатимидского халифата, чьи границы проходили по Ливану и Южной Сирии. Две империи разделяла буферная зона с центром в Халебе, сначала находившаяся в вассальной зависимости от Византии, потом, в 1015 г., захваченная Фатимидами. Последним успехом «византийской реконкисты» стало взятие Эдессы в 1031 г., в результате чего почти половина Антиохийского патриархата снова оказалась в составе христианской империи.¹⁰⁸

Военная экспансия империи шла параллельно с усилением византийского культурного влияния на Ближнем Востоке. В 937 г. Константинопольский патриарх обратился к трем своим восточным собратьям с просьбой поминать его во время богослужений, чего не делалось со времен Омейядов.¹⁰⁹ В середине X в. была предпринята переработка патриаршего Типикона Иерусалимской церкви, куда включили литургические тексты константинопольского происхождения. Само богослужение в главных храмах Иерусалима велось, видимо, по-гречески.¹¹⁰

В то время как Византия распространила свою власть на Северную Сирию, территория Александрийского, Иерусалимского и оставшейся части Антиохийского патриархатов находилась в составе шиитского халифата Фатимидов, противостоящего багдадским Аббасидам.

Держава Фатимидов представляла собой типичное универсальное государство с претензиями на обладание абсолютной истиной и стремлением к мировому господству. Идеологи халифата разработали концепцию нескольких кругов имперского пространства, тяготевшего к халифскому престолу в Каире. Фатимидская ойкумена состояла из областей, пребывавших под непосредственным управлением династии, так называемой «внутренней даули (державы)» – Египта, Палестины, Сирии – и зоны вассальных территорий («внешней даули»), куда входили Ифрикия, Сицилия, Магриб, зависимые государства Северной Сирии и Джазиры, а также христианские страны Северо-Восточной Африки – Нубия и Эфиопия. Престол коптского патриарха в Александрии оставался духовным центром христиан всей долины Нила. Монофизитское содружество Африки оставалось весомой политической силой, и Фатимиды активно использовали авторитет коптского патриарха, выстраивая отношения со своими южными христианскими соседями.

Имперский характер Фатимидского государства предопределил высокую степень терпимости к христианам. Халифы рассматривали зиммиев как полноценных подданных и управляли ими так же беспристрастно, как и мусульманами.¹¹¹

При первых Фатимидах, правивших в Египте – аль-Му‘иззе (952–975 гг.) и аль-‘Азизе (976–996 гг.) – вопреки шариатскому запрету допускались даже открытые диспуты между богословами разных религий. Халифы посещали монастыри и христианские религиозные празднества. Христиане и иудеи повсеместно занимали должности чиновников, в том числе самые ответственные и влиятельные посты везиров и наместников провинций. Засилье «неверных» при дворе вызывало негативную реакцию в мусульманской среде и нападки на самих халифов, однако эффективный аппарат подавления позволял Фатимидам гасить любое недовольство.¹¹²

Так, например, когда в 993 г. на каирской верфи сгорел военный флот, строившийся для похода против Византии, каирская чернь обвинила в поджоге «неверных» и устроила христианский погром. Десятки погромщиков были схвачены на месте и часть их, отобранная по жребию, казнена. Власти объявили, что присвоение награбленного у христиан в ходе беспорядков имущества также будет караться смертью, и грабители по ночам выбрасывали добычу на пустыри.¹¹³

Халиф аль-‘Азиз был женат на православной египтянке и всячески покровительствовал мелькитской общине. Он обеспечил блестящую церковную карьеру своим зятьям – Оресту, возведенному на престол иерусалимского патриарха, и Арсению, ставшему митрополитом Каира (985 г.). Орест завершил восстановление храма Гроба Господня в Иерусалиме, пострадавшего, как было упомянуто, в 966 г. Арсений, при поддержке мусульманских властей, отнял у коптов церковь, ранее принадлежавшую православным. Мелькиты в конце X в. явно занимали лидирующие позиции среди всех немусульманских конфессий Фатимидского государства. В 1000 г. иерусалимский патриарх Орест был отправлен во главе посольства в Византию для переговоров о мире. При этом, как утверждает христианская летопись, молодой халиф аль-Хаким заранее пообещал принять любые условия мира, о которых сумеет договориться патриарх. Орест оставался в Константинополе до своей смерти в 1005 г. Иерусалимский патриархат де-факто перешел под управление его брата Арсения, еще в 1000 г. возведенного, по прямому указанию халифа епископам, на престол александрийского патриарха. Тем самым Арсений, дядя по матери правящего халифа, сосредоточил в своих руках управление всей православной общиной Фатимидского халифата.¹¹⁴

Однако процветание мелькитов и других зиммиев при первых Фатимидах резко оборвалось в начале XI века, когда выплеснулось наружу накопившееся недовольство мусульман. Эта эпоха теснейшим образом сопряжена с личностью халифа аль-Хакима (996–1021 гг.), который, начиная с 1003 г., развернул жесточайшие гонения на зиммиев. Суровость антихристианских указов халифа усугублялась его психической болезнью, маниакальной подозрительностью и беспощадностью – аль-Хаким всерьез стремился искоренить инаковерующих, составлявших чуть ли не половину его подданных.

Каждый последующий год был отмечен массовыми погромами церквей и христианских кварталов, осквернением христианских кладбищ. Во владениях Фатимидов были разрушены, за единичными исключениями, все монастыри и тысячи церквей, на месте которых часто возводили мечети. С уцелевших храмов были сброшены кресты, а изображения крестов на стенах церквей соскоблены. В 1008 г. халиф запретил христианам праздновать Вход Господень в Иерусалим, потом – Крещение. Периодически проводились чистки государственного аппарата, сопровождавшиеся арестами, пытками и казнями христианских чиновников. На их место, впрочем, ставились другие христиане, так как квалифицированных мусульманских администраторов в Египте не хватало.

Начиная с 1005 г. вводились разнообразные ограничения в одежде для зиммиев. Христианам было предписано одеваться в черное, носить на шее тяжелые деревянные кресты, размер которых все более увеличивался с каждым последующем указом.¹¹⁵

Апогеем антихристианской политики аль-Хакима стало разрушение в сентябре 1009 г. самой почитаемой святыни христиан – храма Гроба Господня – и ряда других палестинских храмов и монастырей. Вскоре, в апреле 1010 г., подвергся разгрому главный монастырь египетских мелькитов аль-Кусайр на горе Мукаттам под Каиром, соседнее христианское кладбище было разрушено и осквернено. Патриарх Арсений все яснее понимал, что родство с полубезумным халифом не гарантирует ему безопасность. Томимый мрачными предчувствиями, он проводил время в посте и молитвах, к чему, похоже, не был склонен в ранний, блистательный, период своей карьеры. Арсению не удалось избегнуть гибели: летом того же года он был тайно убит по приказу халифа.¹¹⁶

Примерно в конце 1010 г. Палестиной и Сирией завладел бедуинский вождь Муфарридж ибн аль-Джаррах, почти три года успешно противостоявший Фатимидам. Желая обезопасить свой тыл со стороны Византии, Муфарридж подчеркнуто покровительствовал христианам: организовал выборы нового иерусалимского патриарха Феофила (1012–1020 гг.), бывшего епископом в Заиорданье, и содействовал началу реконструкции храма Св. Гроба. После смерти Муфарриджа и восстановления в Сирии власти Фатимидов, патриарх Феофил бежал, но потом, по приглашению властей, вернулся.¹¹⁷

В то же время в Египте деятельность православной церкви была парализована, не замещались опустевшие архиерейские кафедры; эпоху аль-Хакима пережил только один мелькитский епископ. В 1014 г. халиф разрешил зиммиям переселяться из Египта; начался массовый исход христиан в византийские владения. Из оставшихся в Египте не мусульман значительная часть приняла ислам, часто неискренне. В последние годы своего правления аль-Хаким, увлекшийся новыми религиозными исканиями, прекратил гонения на христиан и даже смотрел сквозь пальцы на нарушения своих антихристианских установлений.¹¹⁸

Следующий халиф аз-Захир (1021–1035 гг.) и регентша Ситт аль-Мульк, сестра аль-Хакима, отменили все ограничения, наложенные на не мусульман. Православные получили возможность избрать нового патриарха и епископов.

Христиане, ранее бежавшие из Египта, возвращались обратно, восстанавливались разрушенные храмы, снова со всей пышностью отмечались церковные праздники, и даже те, кто был насильственно обращен в ислам, безнаказанно переходили в христианство.

Последующие фатимидские халифы так же терпимо относились к христианам и допускали их на важнейшие государственные должности.¹¹⁹ Это, впрочем, не мешало мусульманским властям время от времени решать свои финансовые проблемы за счет христианской общины. Под давлением мусульманского общественного мнения халифы иногда смещали христианских чиновников и облагали зиммиев тяжелыми поборами.

Иерусалимские патриархи снова выступили посредниками в восстановлении отношений между Византией и Фатимидами. В 1023 г. патриарх Никифор был отправлен Ситт аль-Мульк в Константинополь с сообщением о восстановлении прав христиан в Египте и просьбой о возобновлении торговли и заключении мирного договора. Переговоры были продолжены в 1032 г.: император Роман III добивался права назначать иерусалимского патриарха и отстроить храм Гроба Господня. Окончательное соглашение было заключено в 1036/7 г. Византия получила возможность со всей пышностью восстановить храм, что было сделано в 40-е гг. XI века; грандиозная постройка производила сильное впечатление на современников.¹²⁰

В иных условиях складывались в конце X–XI века исторические судьбы мелькитов византийской части Сирии (провинции Антиохия, Киликия, Мелитена и др.). Значительную долю населения этих территорий составляли арабо-язычные христиане (православные и яковиты) и мусульмане.

В правление императора Романа III (1028–1034 гг.) византийские власти начали преследование яковитов, их патриарх и несколько епископов были сосланы во Фракию, часть архиереев приняла православие, остальные умерли в изгнании.

После этого сиро-яковиты перенесли свой патриарший престол на мусульманскую территорию, в Амиду. Характерно, что после взятия византийцами Эдессы в 1031 г. местные христиане-яковиты покинули город и ушли во владения мусульман, правда впоследствии значительная часть их вернулась. Гонения на еретиков в византийских приграничных областях периодически возобновлялись. Яковитский епископ Мелитены в 1060-х гг. был выслан в Македонию, где три года работал на пашнях и виноградниках.¹²¹ Монофизитские летописцы повествовали, что Господь, прогневавшись на халкидонитов за их преследования истинно верующих христиан, испепелил молнией все греческие церкви Антиохии и погубил ромейского патриарха, который во время землетрясения провалился под землю с 10 тысячами своих единоверцев.¹²² Возникновение этой легенды, возможно связано с катастрофическим землетрясением 1053 г., разрушившим многие города Передней Азии.

Антиохией управляли наместники, как правило, греки, происходившие из среды военной знати или чиновничества. Представители арабо-христианской «аристократии» также играли заметную роль в жизни провинции, например, магистр Убейдаллах или патрикий Кулейб, участники противоборства мятежника Варды Склира с императором Василием II в 970-х гг.¹²³

Большим политическим весом обладали подчас и антиохийские патриархи. Среди предстоятелей Антиохийской церкви конца X–XI века встречались как выходцы из центральных областей Византии (греки и армяне-халкидониты), так и – в первые десятилетия византийской власти – сиро-палестинские арабы. Крупнейшей фигурой в этом ряду был патриарх Агапий (978–996 гг.), бывший митрополит Халеба. После смерти антиохийского патриарха Феодора (970–976 гг.) Агапий повез список кандидатов на замещение опустевшего престола в Константинополь, на утверждение императору Василию II. В это время, в разгар восстания Варды Склира, Антиохия отпала от власти императора и присоединилась к мятежникам. Агапий обещал Василию II, военное положение которого было тогда очень тяжелым, вернуть Антиохию под власть Константинополя, испрашивая в награду сан патриарха. Сильные личности, император и митрополит, поняли, что стоит сделать ставку друг на друга. Тайно вернувшись в Сирию, Агапий от имени базилевса вошел в контакт с магистром Убейдаллахом, наместником Антиохии, и убедил его перейти на сторону Василия II. Варда Склир несколько раз пытался вернуть город под свой контроль, но потерпел неудачу. В 977 г. мятеж был подавлен императором, Склир бежал в земли мусульман. За услуги, оказанные империи, Агапий 22 января 978 г. был возведен в сан патриарха антиохийского. В последующие годы он выдвинулся на ключевую роль в антиохийской региональной элите. Патриарх сблизился с доместиком схол Востока¹²⁴ Вардой Фокой и негласно поддержал его честолюбивые планы овладеть императорским престолом. В результате начавшегося в 987 г. мятежа Фоки Агапий и стоявшая за ним провинциальная знать, видимо, рассчитывали повысить свою роль в управлении империей. После поражения и гибели Варды Фоки весной 989 г. Агапий, пытаясь оправдаться перед Василием II, поднял восстание антиохийцев против наместника Фоки, его сына Льва. Однако в руки императора попала секретная переписка Варды, и причастность патриарха к мятежу была раскрыта. В конце 989 г. его выслали в Константинополь. Как ни странно, Василий II, прославившийся своей абсолютной беспощадностью, почему-то не тронул Агапия. Семь лет он провел в столице под почетным арестом, продолжая руководить делами своего патриархата. В сентябре 996 г., после настойчивых уговоров императора, Агапий согласился отречься от престола в обмен на пожизненную пенсию и сохранение его имени в диптихе. Умер он через год в одном из константинопольских монастырей.¹²⁵ По утверждению византийского канониста XI века Никона Черногорца, именно с этого времени установился порядок рукоположения антиохийских патриархов в столице империи.¹²⁶

Базилевсы, принимая участие в избрании антиохийских патриархов, хотели видеть в них надежных слуг империи. Тем не менее патриархи часто вели себя достаточно независимо по отношению к Константинополю. Наиболее известный пример такого рода связан с личностью антиохийского патриарха Петра III (1050-е гг.), ревниво оберегавшего независимость своего престола от притязаний константинопольского патриарха Михаила Керуллария. Петр, в частности, занял особую, компромиссную, позицию во время конфликта между Римской и Константинопольской церквями 1054 г., который привел к окончательному разрыву православия и католичества. Позиция Антиохии определялась, в частности, несогласием с политикой унификации церковных ритуалов, проводимой константинопольской кафедрой. Это было неприемлемо в этнически пестром Антиохийском патриархате, где сохранялись, наряду с греческой, сирийская и арабская литургии.¹²⁷

Становление культурного фундамента православных арабов, начало которому положили Феодор Абу-Курра и его современники, произошло в очень короткие сроки. Византия, вернув в лоно империи Северную Сирию, застала там уже сложившийся арабо-язычный христианский этнос. За четыре поколения византийского владычества он не проявил ни малейшей наклонности к ассимиляции. Антиохия конца X–XI века была крупным центром христианской культуры, как греко-язычной, так и арабской. На полпути между городом и морем, на отрогах скального массива Черная гора процветало созвездие монастырей, где подвизались монахи греческого, грузинского, арабского, армянского происхождения, разворачивалась активная литературная деятельность. Самым заметным из византийских писателей этой среды был Никон Черногорец – крупнейший специалист в области церковного права второй половины XI века Некоторые антиохийские патриархи (Феодор III, Петр III) также известны своими богословскими трудами. Одаренным писателем был и упомянутый патриарх Агапий конца X в. В Антиохию переместился из Южной Палестины центр культурного творчества православных арабов. Историк Яхья Антиохийский († после 1034 г.), уроженец Египта, переселившийся в Антиохию в 1015 г., продолжил хронику Евтихия (Саида ибн Батрика).¹²⁸ В Антиохии в 1060-х гг. работал корифей тогдашней медицинской науки багдадец Ибн Бутлан, автор многочисленных трактатов теоретического и прикладного характера, географических, этнографических и антропологических сочинений.¹²⁹ Развивалась арабо-язычная агиографическая литература. В конце X в. протоспафарий¹³⁰ Ибрахим ибн Юханна написал житие патриарха Христофора, погибшего, как уже упоминалось, от рук мусульман незадолго до отвоевания византийцами Антиохии.¹³¹ Иеромонах Михаил составил в 1085 г. первое в литературе жизнеописание св. Иоанна Дамаскина, сразу же переведенное на несколько языков.¹³² Важной вехой в развитии арабо-христианского богословия было творчество диакона Абдаллаха Антиохийского († ок. 1051 г.). Помимо составления собственных поучений и толкований на Св. Писание, Абдаллах собрал все бытовавшие тогда варианты арабских переводов Библии, сверил их с греческим оригиналом, отредактировал и пустил в обиход полный арабский вариант Ветхого и Нового Завета, который применялся в православной церкви многие столетия.¹³³

Несмотря на то что мелькитская культура с середины X в. снова стала испытывать сильное греческое влияние, она отнюдь не растворялась в обще имперской греко-византийской культуре, не теряла своей восточной самобытности, оставаясь в тесном контакте с остальным арабским миром.

Власть антиохийских патриархов простиралась до самых отдаленных окраин мусульманского мира – Мерва и Хорезма.¹³⁴ Границы между Византией и мусульманскими странами не были препятствием для оживленных культурных взаимодействий. Влияние арабской традиции заметно и в том, что Яхья Антиохийский в своей летописи пользуется летоисчислением по хиджре (как, кстати, и Евтихий), и в том, что Яхья и патриарх Агапий начинали свои сочинения фразой «Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим» («Во имя Бога, милостивого, милосердного») вместо традиционной христианской формулы «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Политическая история Египта и Сирии Яхью интересовала куда больше, чем войны его собственного императора Василия Болгаробойцы на Балканах.¹³⁵ Но самый яркий пример – это споры христиан разных стран и конфессий о дате празднования Пасхи 1007 г. Из-за расхождений в вычислениях и таблицах возникла оживленная переписка, консультации, пререкания, в которых приняли участие мелькиты, несториане, монофизиты от Армении до Верхнего Египта.¹³⁶ Любопытно, что Константинополь остался на периферии этого спора, как будто бы авторитет вселенского патриарха мало что значил для ближневосточных христиан, даже для мелькитов византийской Антиохии. Еще меньше они помнили о Риме. Хотя во время богослужений, по обычаю, возглашалось имя римского папы, но из-за отсутствия связей с Римом этих имен никто не знал. Последним известным на Востоке папой, как уже говорилось, был Агапий, участник VI Вселенского собора (681 г.). Его-то и поминали, чисто автоматически, следующие триста лет.¹³⁷

Установившаяся в Сирии относительная политическая стабильность была разрушена в середине XI века появлением турок-сельджуков, их опустошительными набегами на города Верхней Месопотамии. Решающее военное столкновение Византийской империи с сельджуками под Манцикертом в 1071 г. закончилось полным поражением ромеев и утратой империей контроля почти над всей Малой Азией.

Положение усугублялось внутренними смутами в Византии, борьбой за трон различных претендентов. Антиохия тоже активно участвовала в этих мятежах и междоусобиях 1070-х гг. Активную роль в городских делах играл патриарх Эмилиан, весьма враждебно относившийся к правительству императора Михаила VII Дуки. В 1073 г. присланный из столицы новый наместник Антиохии Исаак Комнин сумел хитростью выманить патриарха из города, выслать его в Константинополь и подавить начавшийся вскоре мятеж антиохийцев.¹³⁸ Однако через некоторое время Северная Сирия была потеряна империей.

В обстановке политического хаоса, наступившего в Малой Азии после катастрофы под Манцикертом, бывший византийский сановник православный армянин Филарет Варажнуни сумел создать из обломков византийских провинций автономное княжество, включавшее Киликию, Антиохию, Мелитену, Эдессу. Но у него не было реальных сил противостоять мусульманскому натиску. В 1084 г. иконийский султан Сулейман ибн Кутлумуш, не встречая серьезного сопротивления, вторгся в христианские владения Северной Сирии. В декабре 1084 г. внезапным ударом сельджуки захватили Антиохию. Город снова вернулся под власть мусульман. Кафедральный собор Кассиана был обращен в мечеть.¹³⁹

Впрочем тюркский эмир Яги-Сиян, ставший около 1087 г. правителем Антиохии, разрешил православному патриарху вернуться в город. Этим патриархом был выходец из греческого клира Иоанн Оксит, яркий церковный писатель и бескомпромиссный правдолюбец с тяжелым характером. Еще в бытность монахом он написал трактат в обличение харистикариата, практики создания собственных монастырей представителями византийской аристократии, что, по мнению Иоанна, вело к деградации института монашества. В начале 1090-х гг. патриарх направил императору Алексею Комнину два гневных послания, где резко критиковал его политику, в частности конфискацию церковных имуществ, и возлагал на базилевса ответственность за внутри-и внешнеполитические проблемы государства. В своих памфлетах Иоанн осуждал также византийскую аристократию и чиновничество, жестоко угнетавшие неимущие слои населения. Пребывая в Антиохии, патриарх полемизировал с сирийскими монофелитами. Известен трактат о двух волях Христа, написанный маронитским епископом Тумой аль-Кафртаби в ответ на нападки Оксита.¹⁴⁰

Само по себе установление сельджукского владычества на Ближнем Востоке в конце XI века не повлекло за собой заметного ухудшения социального статуса местных христиан. Стоит отметить, что именно в XI века крупнейшим мусульманским правоведом аль-Маварди была сформулирована очередная, до статочно четко изложенная доктрина о статусе зиммиев в мусульманском государстве, оказавшая большое влияние на юридическую практику последующих поколений властителей. Покровительство немусульманским подданным должно было оказываться при соблюдении ими шести обязательных и шести желательных условий. К первой группе требований относились запреты осуждать Коран, пророка Мухаммада, исламскую религию, предписывалось не вступать в брак с мусульманкой, не склонять мусульманина к отказу от своей веры и не помогать врагам ислама. Несоблюдение любого из этих условий ставило иноверца вне закона. Желательные условия включали ношение отличительной одежды, запрет строить здания выше, чем у мусульман, звонить в колокола, выставлять напоказ кресты, публично пить вино, устраивать шумные погребальные процессии и ездить на лошадях. Нарушение этих установлений не влекло потерю статуса «покровительствуемых», но тем не менее каралось.¹⁴¹ Впрочем, как уже упоминалось, бытовые ограничения («желательные условия» по Маварди) в реальной жизни мало соблюдались, хотя время от времени набожные правители пытались их возродить.

В большей степени христиане той эпохи страдали, как и остальное население, от политической нестабильности в Сирии, бесконечных войн карликовых эмиратов, насильственных переделов территорий. Так, вследствие междоусобий сельджукских правителей и общей нестабильности в Палестине, иерусалимский патриарх Симеон и его епископы покинули Св. град и перебрались на Кипр во второй половине 1090-х гг. (точная дата неизвестна). Во главе палестинского духовенства встал архиепископ тирский Иоанн, который, в свою очередь, незадолго до того бежал в Палестину из Тира, спасаясь от преследований фатимидского везира.¹⁴²

В 1097 году расстановка сил в Восточном Средиземноморье кардинально изменилась с появлением там европейских крестоносцев, пришедших освобождать Св. землю от ига мусульман. Переправившись в Азию, крестоносцы пробились сквозь владения сельджукского Иконийского султаната и подошли к Антиохии. Пока основная часть крестоносного войска осаждала город, один из предводителей похода, Балдуин Фландрский, весной 1098 г. поставил под контроль Эдессу, где основал христианское государство. Значительная часть местных христиан, прежде всего киликийские и приевфратские армяне, охотно поддержала крестоносцев. Православные и сиро-яковиты вели себя, скорее, пассивно. Тем не менее с появлением западных рыцарей под стенами Антиохии, правитель города Яги-Сиян (вассал халебских Сельджукидов) счел нужным принять репрессивные меры против местных христиан: патриарх Иоанн Оксит был заключен в тюрьму, иноверцы подверглись гонениям, собор св. Петра обращен в конюшню. По свидетельству летописцев, во время осады Антиохии турки на глазах крестоносцев вывешивали патриарха в клетке на городской стене в поношение христианской веры. 2 июня 1098 г., после семимесячной осады, крестоносцы захватили Антиохию. Мусульманский гарнизон был перебит, город разграблен.

В следующем году армия европейских рыцарей двинулась в Палестину. При приближении крестоносцев в июне 1099 г. мусульманские жители Рамлы бежали, разрушив предварительно огромную церковь св. Георгия, стоявшую среди развалин соседней Лидды. Жители христианского Вифлеема вышли навстречу «франкской» армии крестным ходом, приветствуя своих освободителей. Мусульманский правитель Иерусалима (который на короткое время успели вернуть себе Фатимиды) приказал христианам покинуть город ради экономии продовольствия на случай осады. Иерусалим был взят крестоносцами 14 июля 1099 г.; в ходе штурма все оставшееся в городе население – мусульманское и еврейское – было перебито.

На отвоеванных у мусульман землях возникли христианские государства: Иерусалимское королевство, графство Триполи, княжество Антиохия, графство Эдесса.¹⁴³

С победой «франков» положение сирийских христиан отнюдь не улучшилось. Латиняне поставили своих восточных единоверцев в неполноправное положение; не могло быть и речи о допуске их в ряды правящего сословия. Земли крестоносных государств были поделены между европейскими баронами, духовно-рыцарскими орденами, иерархами латинской церкви; местное население скоро ощутило на себе тяжесть западных феодальных порядков, уровень эксплуатации стал выше, чем прежде. Помимо всего прочего, крестоносцы стремились подчинить ближневосточных христиан – «схизматиков» и «еретиков» – власти папского престола.

Историки выделяют различные тенденции в религиозной политике крестоносцев. Сопровождавший Первый крестовый поход папский легат епископ Адемар Ле Пюи старался поддерживать доброжелательные отношения с восточными христианами, сотрудничал с иерусалимским патриархом Симеоном, находившемся тогда на Кипре. Однако Адемар умер во время эпидемии, последовавшей за взятием Антиохии, где остались гнить горы неубранных трупов. С его смертью нетерпимость «франков» прорвалась наружу.¹⁴⁴

Сразу же по взятии Св. града лидеры крестоносцев организовали избрание латинского иерусалимского патриарха. За этим последовало вытеснение православной церковной иерархии из Св. земли и замена ее латинским клиром, которому должны были подчиняться восточные христиане. Места поклонения и лучшие церкви отошли католикам, они же присвоили самые ценные реликвии, в том числе частицы Честного Креста, которые были насильственно изъяты у православных.¹⁴⁵ Подобно прежним мусульманским властителям Св. земли, крестоносцы допускали внутреннюю автономию иноверческих общин – мусульман, иудеев, самаритян, христиан не халкидонских церквей. В то же время мелькитов «франки» еще не рассматривали как «инославных» и поэтому пытались интегрировать в католическую церковь.

По утверждению позднейших западных хронистов, православный иерусалимский патриарх Симеон скончался летом 1099 г., практически одновременно со взятием Иерусалима крестоносцами.¹⁴⁶ Тем самым «франки» имели формальное право заместить пустующий патриарший престол. В православной историографии, однако, распространено мнение, что патриарх Симеон был жив еще в 1106 г. (в принадлежащем ему анти-латинском трактате об опресноках есть ссылка на документ 1105 г.)¹⁴⁷ Тем самым избрание в Иерусалиме латинского патриарха произошло при живом православном первосвятителе.

После смерти Симеона был избран новый православный патриарх Иоанн VIII, бывший архиепископ тирский. По некоторым данным, избрание состоялось в Иерусалиме; неясно, как к этому отнеслись латинские власти и каким статусом обладал в их глазах Иоанн.¹⁴⁸ Так или иначе, уже в 1107/8 г. он перебрался в Византию, где и оставался до своей кончины. В Константинополе оформилась ветвь православных иерусалимских патриархов в изгнании. Византийские императоры придавали большое значение сохранению преемства православных патриархов Св. града как символу своих притязаний на покровительство палестинскому православию. Патриархи имели резиденцию в константинопольском монастыре св. Диомида; среди них встречались крупные богословы и церковные деятели, игравшие видную роль в византийской истории XII века.¹⁴⁹

Лишь один из иерусалимских первосвятителей этой эпохи попытался осуществить свое пастырское служение в Палестине. Патриарх Леонтий (1176–1185 гг.) в 1170-х гг. прибыл в Св. землю, однако не был допущен латинскими властями к служению в храме Гроба Господня и мог посещать храм лишь как простой паломник. Патриарх обосновался в Вифлееме, где произошло несколько покушений на его жизнь. Эмир Дамаска предлагал Леонтию переселиться в его владения, но патриарх отклонил это приглашение. Только по настойчивому призыву императора Мануила Комнина и не желая спровоцировать межконфессиональные столкновения в Палестине, Леонтий вернулся в Константинополь.¹⁵⁰

Многие православные епископы Иерусалимского патриархата также были вынуждены покинуть свои кафедры после прихода крестоносцев. Известно, что Савва, митрополит Кесарии, захваченной в 1101 г. иерусалимским королем Балдуином, ушел во владения Фатимидов и, предположительно, впоследствии стал александрийским патриархом. В источниках упоминается также некий митрополит Тивериады, проживавший в 1120-х гг. в изгнании в Византии.¹⁵¹

Еще более драматично складывались отношения православных и латинян в Антиохийском патриархате. Первоначально крестоносцы отнеслись к антиохийскому патриарху Иоанну Окситу с огромным почтением. Папский легат Адемар Ле Пюи утвердил его в сане патриарха, главы как православного, так и латинского духовенства Антиохии. Однако вскоре положение Иоанна стало осложняться, именно так С. Рансимен трактует послание Адемара папе, написанное летом 1098 г. от лица иерусалимского патриарха Симеона. Симеон в этом письме позиционировался как предстоятель всех христиан Ближнего Востока, и не упоминалось об антиохийском патриархе и его правах. 11 сентября вожди крестоносной армии направили папе письмо с предложением прибыть на Восток и принять Антиохийский престол как вторую, наряду с Римом, кафедру апостола Петра. Подобное приглашение, при всей своей не реалистичности, демонстрирует пренебрежение крестоносцев к православному антиохийскому патриарху.¹⁵²

В октябре 1098 г. крестоносцы захватили мусульманский город аль-Бару около Апамеи. Иоанн посвятил туда латинского епископа. Хотя в городе до того не было православной иерархии, этот акт стал первым шагом к созданию на Ближнем Востоке параллельных латинских церковных структур.¹⁵³ После долгих споров вождей Крестового похода о дальнейшей судьбе Антиохии, город удержал за собой принц Боэмунд Тарентский. Многие историки считают его главной фигурой, столкнувшей Византию и крестоносцев, человеком, способствовавшим необратимому углублению раскола между Римом и Константинополем.¹⁵⁴ Из всех крестоносцев он был наиболее враждебно настроен к Византии и к православному антиохийскому патриарху, которого считал агентом влияния Византийской империи.

Антиохийский князь поддерживал тесные связи с новым папским легатом Даимбертом, ставшим в конце 1099 г. латинским патриархом Иерусалима. Теперь Боэмунд мог полностью игнорировать Иоанна. В нарушение его прав Даимберт самолично поставил латинских епископов в антиохийские епархии Тарс, Арту, Мамистру и Эдессу. Крестоносцы подозревали Иоанна в подготовке заговора с целью сдачи Антиохии императору. В результате давления с их стороны, патриарх был вынужден покинуть город (это произошло до августа 1100 г.). На его место Боэмунд поставил епископа Арты Бернарда Валенсийского, от которого берет начало ветвь латинских антиохийских патриархов, подчинявшихся папе.¹⁵⁵

Иоанн Оксит с православными епископами удалился в Византию. Там престарелый Иоанн сложил с себя патриарший сан, а его архиереи избрали нового патриарха. Таким образом, параллельно с латинскими патриархами Антиохии, продолжалось преемство православных первосвятителей в изгнании. Почти все они происходили из греческого клира, иногда играли заметную роль в церковной жизни Византии, как, например, Афанасий I (1157–1171 гг.), участник богословских споров времен Мануила Комнина, или Феодор Вальсамон (1185–1203 гг.), крупнейший ученый-канонист православного мира рубежа XII–XIII вв.

Несмотря на все усилия крестоносцев избавиться от православной иерархии, в Палестине сохранялись отдельные православные архиереи. В паломнической литературе и различных документах XII века фигурируют мелькитский епископ Самуил, находившийся в Иерусалиме в 1130-х гг.; Мелетий, «архиепископ греков и сирийцев» Газы и Елевферополя (1173 г.); не названные по именам архиереи Лидды, Скифополя и Акры.¹⁵⁶ Считается, что эти епископы выполняли вспомогательные функции при латинских архиереях Палестины: совершали богослужения по византийскому обряду и рукополагали священников для местного арабо-христианского населения, но не обладали никакой административной властью.¹⁵⁷

На фоне разрушения церковных структур Иерусалимского патриархата резким контрастом стал расцвет палестинских монастырей. К моменту прихода крестоносцев в Св. земле еще существовал ряд обителей. В литературе встречаются утверждения, что к концу XI века за стенами Иерусалима оставалось только два действующих монастыря – Мар Саба и Св. Креста.¹⁵⁸ Однако это противоречит свидетельствам русского паломника 1106–1107 г. игумена Даниила, отмечавшего сохранение в неповрежденном виде монастырей св. Феодосия и св. Харитона в Иудейской пустыне и даже процветание монастырей Иоанна Златоуста и Каламония в долине Иордана. Различные источники подтверждают также наличие трех монастырей на горе Фавор (более поздние авторы говорят о двух обителях).¹⁵⁹

Иерусалимские короли терпимо относились к православным монастырям и даже оказывали им покровительство. В отсутствие в Палестине православных патриархов игумен лавры св. Саввы выступал в роли предстоятеля православного населения и духовенства, как явствует из описания Даниилом пасхальных торжеств 1107 г. в Иерусалиме.¹⁶⁰ Благоприятное положение православных монастырей объясняется некоторым несовпадением интересов папской курии и иерусалимских королей, озабоченных поддержанием дружественных отношений с Византией и заключавших династические браки с православными аристократическими домами. Император Мануил Комнин (1143–1180 гг.), стремившийся выступать покровителем вселенского православия, получил возможность вкладывать большие средства в восстановление и украшение палестинских соборов и монашеских обителей. Кроме того, конкуренции между латинскими и православными монастырями не возникало по причинам чисто географическим. Католические монастыри учреждались либо в окрестностях Иерусалима, либо в Галилее, в густонаселенных сельских районах. Православным была оставлена Иудейская пустыня.¹⁶¹

По данным ряда источников, прежде всего византийского паломника Иоанна Фоки, к 1180-м гг. в Св. земле были восстановлены, в дополнение к упомянутым выше, монастырь пророка Илии между Иерусалимом и Вифлеемом, лавра св. Евфимия в Иудейских горах, монастырь Хузива (Вади Кельт), монастыри св. Герасима и Иоанна Предтечи у Иордана. Также был обновлен монастырь пророка Илии на горе Фавор (соседний монастырь Преображения перешел в руки католиков). В конце XII века православные монахи из Калабрии возродили монастырь пророка Илии на горе Кармель над Хайфой, однако впоследствии в обители поселились латинские монахи (возможно, какое-то время жившие вместе с православными по одному уставу), и она перешла в юрисдикцию латинского иерусалимского патриарха.¹⁶² Археологические изыскания подтвердили перестройку монастырей Хузива и св. Герасима (Дейр Хаджла), украшенных также новыми росписями. В монастыре св. Герасима сохранилась греческая надпись о восстановлении обители в патриаршество Иоанна (предположительно, Иоанна IX) и при игумене Иакове. Арабские надписи из Дейр Хаджла и Вади Кельт содержат имена мастеров, перестраивавших монастыри.¹⁶³

В палестинских монастырях собирались иноки из разных стран православного мира. Наиболее заметен в монашеском сообществе был греческий элемент. Наряду с этим, росло присутствие грузинских монахов, есть данные об учреждении в Палестине в 1120-х гг. грузинского женского монастыря.¹⁶⁴ В палестинских обителях пребывали также выходцы из славянских земель, о чем свидетельствует, например, известное «Житие» Евфросинии Полоцкой. Отмечено даже присутствие в лавре св. Саввы сообщества «франкских» монахов, составлявших одну из нескольких автономных этнических групп насельников монастыря. Историки отмечают следы влияния византийской монашеской традиции на католическое монашество Иерусалимского королевства.¹⁶⁵

Монастыри получали богатые вклады из Византии, Грузии и других стран; эти средства позволили обителям обзавестись значительными земельными владениями в различных местностях Палестины и особенно в долине Иордана. Известны документы о пожаловании деревень лавре св. Саввы иерусалимской королевой Мелисендой (1131–1162 гг.), а также о различных земельных операциях палестинских обителей. По свидетельству Иоанна Фоки, долина Иордана была покрыта садами, находившимися в совместном пользовании монастырей Иудейской пустыни.¹⁶⁶

Мелькитское население Палестины сохраняло под властью крестоносцев почти ту же степень автономии, что и при мусульманах. Сельские общины и православные кварталы в городах возглавляли видные миряне, носившие наименование «раисов» (араб. раис – глава, предводитель). Они решали внутриобщинные правовые вопросы и представляли своих единоверцев перед властями королевства. Местные христиане занимали низшие уровни административного аппарата государства – посты писцов и драгоманов (переводчиков). Наряду с этим, некоторые мелькиты сумели достичь видного положения при дворе, прежде всего в качестве врачей.¹⁶⁷

Богослужение в мелькитских общинах шло по традиционному византийскому обряду. Священники, выходцы из той же арабо-мелькитской среды, ставились немногими православными епископами, остававшимися в Палестине. Из литургических текстов того времени явствует, что мелькиты поминали во время богослужений изгнанных православных патриархов и игнорировали латинских патриархов Иерусалима.¹⁶⁸ Можно вспомнить и эпиграфические надписи с именем православного патриарха на стенах монастырей, о которых говорилось выше. В условиях «апартеида», характерного для государств крестоносцев, культурно-бытового отчуждения между пришлым «франкским» и коренным арабским населением Ближнего Востока, латиняне, похоже, не интересовались внутренней жизнью подвластных им мелькитов. Католические иерархи довольствовались формальным выражением покорности и уплатой десятины местным восточно-христианским населением, при этом не вполне адекватно представляя его культурно-религиозную ориентацию.¹⁶⁹

Латинские патриархи, завладев главной святыней Иерусалима храмом Гроба Господня, тем не менее допустили в ограниченных масштабах богослужение в храме православных, а также клириков ряда не халкидонских церквей, которых рассчитывали склонить к унии. Так в храме появились участки, принадлежавшие армянам, сиро-яковитам и несторианам.

Почти весь XII века Византийская империя боролась за возвращение своих бывших ближневосточных владений, захваченных крестоносцами, и прежде всего – Антиохии. При этом базилевсы считали одной из главных задач восстановление на антиохийском престоле православного патриарха. И именно латинское духовенство составляло ядро анти византийской партии в Антиохийском княжестве. Несколько раз Византия была близка к успеху. В 1108 г. Боэмунд Тарентский, потерпев от греков тяжелое поражение в Эпире, признал себя вассалом базилевса и обещал вернуть в Антиохию православного патриарха. Однако племянник Боэмунда Танкред, правивший городом, отказался выполнять эти условия, а у Византии в тот момент не было сил на военную экспедицию против Антиохии. В 1137 г. император Иоанн Комнин осадил город и заставил антиохийского князя Раймунда признать над собой сюзеренитет империи, но папа запретил католикам служить в войске Иоанна, если он предпримет попытку заменить латинского антиохийского патриарха греческим. Иоанн вскоре умер (1143 г.), не успев закрепиться в Сирии. Настоящим триумфом Византии стал поход на Антиохию Мануила Комнина в 1159 г., когда антиохийский князь Рейнальд, осознав безнадежность сопротивления, отправился в императорский лагерь с изъявлением полной покорности, босой и с веревкой на шее. Одним из пунктов мирного договора было обязательство князя принять в город православного патриарха. В 1165 г. это условие было выполнено князем Боэмундом III, и Афанасий I вернулся на патриарший престол. Латинский патриарх Аймери в знак протеста покинул город, а папа грозил князю отлучением. Конфликт сам собой разрешился пять лет спустя, когда Афанасий погиб при землетрясении, погребенный под развалинами храма. После катастрофического поражения Византии в битве с сельджуками при Мириокефалах (1176 г.) о каком-либо влиянии Константинополя в Сирии уже не могло быть и речи, а через четверть века сама Византийская империя пала под ударом крестоносцев.

Тем не менее именно после этого в Антиохии был снова восстановлен православный патриархат. Триполийский граф Боэмунд IV в начале XIII века оспаривал Антиохийское княжество у Киликийской Армении, в тот момент пребывавшей в церковной унии с Римом. Римский папа и латинский антиохийский патриарх Петр выступили на стороне армян. Тогда Боэмунд IV в 1206 г. низложил патриарха и предложил занять его место православному первосвятителю Симеону II Абу Шаибе. Несмотря на отлучение, наложенное на Антиохию латинским патриархом, горожане поддержали этот шаг Боэмунда, что говорит о значительном влиянии в Антиохии православной общины.

Судьбы антиохийских патриархов и далее складывались весьма драматично, они нередко становились разменными фигурами в спорах ближневосточных монархов. Боэмунд, примирившись с Римом, около 1209 г. заставил Симеона покинуть город. Впоследствии Симеону удалось вернуться и оставаться в Антиохии параллельно с латинским патриархом. В Риме к 30-м гг. XIII века поняли невозможность напрямую включить восточных христиан в католическую церковь и взяли курс на создание автономной мелькитской церковной организации, которая состояла бы в унии с Римом. Симеон отверг этот проект. Однако его преемник Давид, возможно, обязанный своим избранием антиохийскому княжескому двору, в 1240-х гг. склонялся на переговоры с папой. Хотя латинский антиохийский патриарх Альберт отнюдь не приветствовал появление в городе параллельного униатского иерарха, тем не менее, отбывая в 1245 г. на Лионский собор, он оставил своим наместником Давида. До 1248 г. Давид был единственным патриархом в Антиохии. Однако филокатолические настроения в целом не были характерны для антиохийского клира. Следующий патриарх Евфимий отказался признать главенство Рима, за что был изгнан из города (ориентировочно, в конце 1250-х гг.)¹⁷⁰

4 июля 1187 г. в битве при Хаттине Салах ад-Дин, самый известный представитель новой династии Айюбидов, правившей в Египте в 1168–1250 гг., уничтожил армию крестоносцев, после чего овладел почти всей территорией Иерусалимского королевства. По свидетельству ряда источников, православные Св. града приветствовали возвращение мусульманской власти и даже готовы были открыть ворота армии Салах ад-Дина. Иерусалим сдался мусульманам осенью 1187 г., «франкское» население было изгнано из города. После этой катастрофы крестоносного движения западноевропейские монархи предприняли III Крестовый поход в Палестину (1189–1193 гг.), однако отвоевали лишь узкую полосу побережья и не смогли вернуть Св. град. Иерусалимское королевство, чья столица была перенесена в Акру (Акку), просуществовало еще столетие, но большая часть Палестины и Заиорданье оставались в руках мусульман.

Изгнание латинян из Иерусалима дало шанс православной церкви восстановить свои утраченные позиции у Св. мест. Византийский император Исаак Ангел вел переговоры с Салах ад-Дином о передаче палестинских святынь в безраздельное владение православной церкви и праве императора назначать иерусалимского патриарха. Требования Византии успеха не имели; Салах ад-Дин оставил за собой прерогативу распоряжаться принадлежностью Св. мест. Помимо православных, вернувших себе базилику Воскресения и ряд других участков храмового комплекса Св. Гроба, владения в храме сохранили армяне, сиро-яковиты и несториане. Кроме того, Айюбиды выделили участки для своих египетских подданных-коптов, вслед за которыми в Иерусалиме появились эфиопы. В рамках православной общины в Палестине все большую роль стали играть грузины, также получившие собственные территории в храме Гроба Господня. Царица Тамар поддерживала дружественные отношения с Айюбидами и активно финансировала грузинские монастыри в Св. земле. В ситуации, когда латиняне были изгнаны из Иерусалима, а Византия все более слабела, грузинские Багратиды претендовали на роль главных покровителей Православного Востока. Наконец, в 1193 г., после заключения мира с крестоносцами, Айюбиды допустили к богослужению в храме даже латинских клириков.¹⁷¹ Таким образом в общих чертах сложилась сохраняющаяся по настоящее время ситуация соседства и соперничества в храме христианских исповеданий, чьи отношения регулируются светской иноверной властью.

В силу неясных причин православные иерусалимские патриархи конца XII века не торопились возвращаться в Св. град и предпочитали оставаться в Константинополе. Первым патриархом, пребывавшим в Св. земле, стал Евфимий III, бежавший из византийской столицы после захвата ее крестоносцами в 1204 г. и, предположительно, возведенный на патриаршую кафедру уже в Иерусалиме.

В XIII века главной целью натиска крестоносцев стал Египет, на который были направлены Пятый (1218–1221 гг.) и Седьмой (1248–1250 гг.) крестовые походы. Александрийский патриарх Николай I (ок. 1210 – ок. 1235 гг.) в преддверии вторжения крестоносцев в Египет стремился заручиться расположением духовного главы Западного мира – папы Иннокентия III – и обменялся с ним рядом дружественных посланий. По приглашению папы представитель патриарха присутствовал на Латеранском соборе 1215 г. После провала Пятого крестового похода Николай отправил папе Гонорию письмо, полное жалоб на бедствия египетских христиан и молений о помощи.¹⁷²

Возможно, с преследованиями христиан в айюбидских землях в период Пятого крестового похода связано бегство иерусалимского патриарха Евфимия III в Синайский монастырь, где он и умер в 1223 г. Накануне похода Евфимий, похоже, поддерживал связи с крестоносцами. Его призывы к христианам воздержаться от паломничества в Палестину, дабы не обогащать «агарян» своими дарами, явственно перекликаются с принятыми на Латеранском соборе запретами продавать в Египет оружие и корабельный лес.¹⁷³

При всем этом сами европейские прелаты и рыцари продолжали относиться к восточным христианам как к еретикам. Во время вторжений крестоносных армий в Египет они грабили и истребляли население, не делая разницы между мусульманами и христианами. После взятия в 1219 г. Дамиетты, где ранее находились кафедры православного митрополита и коптского епископа, папский легат учредил в городе латинскую кафедру и причислил Дамиетту к владениям Иерусалимского латинского патриарха. То же повторилось и после захвата города крестоносцами в 1249 г. В католической церкви в XIII века был введен пост латинского александрийского патриарха, остававшийся, впрочем, чисто номинальным почетным титулом.¹⁷⁴

В XII–XIII вв. положение православных на Ближнем Востоке резко ухудшилось не только из-за разнообразного давления со стороны крестоносцев-латинян. По другую сторону «фронта», в мусульманском мире, обстановка непрерывного двухсотлетнего джихада против «неверных» породила подъем фанатизма и нетерпимости, многочисленные гонения на христиан.

Так, в 1124 г. в Халебе почти все церкви были отняты у христиан и обращены в мечети.¹⁷⁵

Во время военных действий основные жертвы приходились на долю местного христианского населения. Например, в ходе ожесточенной борьбы крестоносцев и мусульман за Эдессу в 1144–1146 гг. город несколько раз переходил из рук в руки и был в итоге сожжен дотла, а почти все его христианское население – уничтожено. Современник событий, яковитский патриарх и историк Михаил Сириец красочно описал финальный акт этой драмы: «Трупы священников, дьяконов, монахов, знатных и простолюдинов были навалены вперемешку. Но если смерть их и была ужасной, они все-таки не изведали мучений, выпавших на долю оставшихся в живых... Воздух был отравлен трупным смрадом. Ассирию [Месопотамию] переполнили пленные... Около 30 тысяч погибло во время первой и второй осады [Эдессы]; 16 тысяч было обращено в рабство, и тысяча – спаслась. Ни одна женщина или ребенок не уцелели; они погибли во время резни или были уведены в плен в различные земли. Эдесса уподобилась пустыне».¹⁷⁶

Султан Салах ад-Дин в начале своего царствования наложил на «неверных» особенно жесткие ограничения. По его указам христиане изгонялись с государственных должностей, им было вновь предписано носить отличительную одежду, запрещено ездить на лошадях; против христианской Нубии был предпринят ряд опустошительных походов.¹⁷⁷ Очередной всплеск мусульманского фанатизма прокатился по Ближнему Востоку после победы Салах ад-Дина над крестоносцами при Хаттине в 1187 г. «Нет слов, – писал тот же Михаил Сириец, – чтобы передать, сколь большой урон, ущерб, унижения претерпели от мусульман христиане в Дамаске, Халебе, Харране, Урхай, Амиде, Мардине, Мосуле и других местах мусульманского владения».¹⁷⁸ Однако, после побед над крестоносцами, Салах ад-Дин, укрепивший свое политическое положение, отошел от политики нетерпимости и вернул не мусульман в административный аппарат Египта.¹⁷⁹

Новые бедствия постигли христиан во время Пятого крестового похода. Копты Каира были обложены тяжелым сбором на военные расходы. Мусульманская армия, шедшая к Дамиетте, разрушала по дороге все церкви. В ответ на взятие крестоносцами Дамиетты, по всему Египту было уничтожено 115 церквей.¹⁸⁰

В 1229 г. императору Фридриху Гогенштауфену удалось договориться с Айюбидами о возвращении крестоносцам Иерусалима, Вифлеема и коридора, соединяющего их с побережьем. При этом оговаривалось сохранение мусульманского присутствия в Св. граде, в частности в культовом комплексе на Храмовой горе, а также запрет возведения в городе оборонительных сооружений. Положение «франков» в Иерусалиме было весьма шатким; латинский иерусалимский патриарх предпочитал оставаться в Акре. В этой ситуации позиции православной церкви не были поколеблены.

Иерусалимский патриарх Афанасий II (до 1229–1244 гг.) – предположительно, выходец с Балкан – поддерживал тесные контакты со всем православным миром. Известна его переписка с константинопольским патриархом по вопросу обрядовых расхождений с латинянами, а также участие в утверждении автокефалии Болгарской церкви в 1235 г. В 1229 и 1234–1235 гг. Св. землю посетил сербский архиепископ Савва Неманич, состоявший в близкой дружбе с патриархом Афанасием и игуменом Мар Сабы Николаем. Житие св. Саввы Сербского донесло до нас детальную информацию о положении ближневосточного православия и, в частности, монастырей и монашества первой трети XIII века Савва делал богатые пожертвования палестинским монастырям и местам поклонения, сам основал несколько монастырей, в том числе обитель в Акре, которая должна была служить гостиницей для православных паломников. Неоднократно упоминаемые в «Житии» богослужения патриарха Афанасия в храме Воскресения, а также факт основания Саввой, совместно с патриархом и игуменом Мар Сабы, монастыря Иоанна Богослова на горе Сион свидетельствуют о прочных позициях православной церкви в Иерусалиме во время вторичного владычества там крестоносцев.

Однако с конца 1230-х гг. ситуация в Палестине изменилась к худшему. Иерусалим стал объектом военного противостояния крестоносцев и мусульман, несколько раз переходил из рук в руки. Политическая нестабильность привела к исходу значительной части христианского населения из Св. града. 23 августа 1244 г. Иерусалим взяло штурмом войско хорезмийцев, союзников египетского султана. Католики и православные пытались найти убежище в храме Св. Гроба, но были перебиты. Среди погибших был патриарх Афанасий II, причисленный Иерусалимской церковью к лику мучеников.¹⁸¹

Европейские крестоносцы, оттолкнувшие от себя потенциальных союзников – восточных христиан, были обречены на поражение в борьбе с исламским миром, намного превосходившим крестоносцев по своим военным и демографическим ресурсам. Последняя возможность изменить политическую ситуацию в пользу христиан представилась в середине XIII века с появлением на Ближнем Востоке монголов. Монголы, в массе своей – язычники-шаманисты, знакомые также с проповедью несторианства и буддизма, были враждебно настроены по отношению к мусульманам. Последний объединенный поход Чингизидов, начавшийся в 1256 г. под предводительством Хулагу, имел целью именно сокрушение мусульманских государств. Продвигаясь от Багдада до Дамаска, монголы последовательно уничтожали мусульман, но щадили христианское население. Только при штурме Халеба осенью 1259 г. часть православных пострадала в пылу резни.¹⁸² Грузия, Киликийская Армения и Антиохийское княжество признали сюзеренитет Хулагу-хана. По настоянию Хулагу, дорожившего своим союзом с Никейской империей, антиохийский князь Боэмунд VI вернул в город православного первосвятителя Евфимия и выслал латинского патриарха, за что был отлучен папой.

1 марта 1260 г. авангард монгольской армии во главе с ближайшим сподвижником Хулагу несторианином Кит-Бугой нойоном вступил в Дамаск. Кит-Бугу сопровождали король Киликийской Армении Гетум и антиохийский князь Боэмунд. Как писал британский византинист С. Рансимен, «жители древней столицы халифата впервые за шесть столетий видели трех христианских властителей, с триумфом ехавших по ее улицам».¹⁸³ Христиане приветствовали установление новой власти. Симптоматично, что победители превратили мечеть Омейядов в христианскую церковь. К концу лета 1260 г. монголы завершили подчинение Сирии и большей части Палестины, хотя почему-то не заняли Иерусалим.¹⁸⁴

Вместе с тем крестоносцы Иерусалимского королевства отнюдь не воспринимали монголов как союзников. В среде европейцев очень сильно было предубеждение против свирепых завоевателей. Доминировавшие в королевстве венецианские купцы были заинтересованы в выгодной торговле с мусульманским Египтом. После локального конфликта с монголами под Сидоном христиане Акры пошли на союз с мусульманами и пропустили армию египетских мамлюков через свою территорию во владения монголов.¹⁸⁵

После смерти кагана Мункэ Хулагу с большей частью армии вернулся в Тебриз для участия в решении вопроса о престолонаследии государства Чингизидов. Оставшийся в Сирии монгольский корпус, возглавляемый темником Кит-Бугой нойоном, полег 3 сентября 1260 г. в битве с мамлюками при Айн-Джалуде в Галилее. Кит-Буга был взят в плен и казнен. При известии об этой победе в Дамаске начались погромы христиан, была сожжена кафедральная церковь Март Марьям, убивали замеченных в сотрудничестве с монголами.¹⁸⁶

Мамлюки, заключив союз с мусульманскими противниками Хулагу – малоазийскими Сельджукидами и ханом Золотой Орды Берке, сковали монголов ударами с разных направлений и в результате серии военных кампаний смогли вытеснить их из Сирии. После этого пришло время расплаты для христианских союзников Хулагу-хана.

В 1260-х гг. египетский султан Бейбарс совершил ряд успешных походов против государств крестоносцев и Киликийской Армении. Эти войны сопровождались показательным истреблением «неверных», массовыми казнями христианских военнопленных и мирных жителей. Летом 1266 г. мусульманская армия опустошила Киликийскую Армению, которая уже не оправилась от этого удара. 14 мая 1268 г. войска Бейбарса появились под стенами Антиохии. Князь Боэмунд VI в тот момент находился в Триполи, и обороной города руководил его коннетабль Симон Мансель. Гарнизон был слишком мал, чтобы охранять все стены; Мансель вскоре попал в плен во время вылазки. Горожане сумели отбить первый приступ, но 18 мая мамлюки предприняли генеральный штурм всех участков стены и прорвали оборону на одном из направлений. Последовавшая за этим резня шокировала даже мусульманских хронистов. Десятки тысяч жителей были перебиты, остальные обращены в рабство. Город был сожжен и разрушен, после чего пришел в полное запустение.¹⁸⁷

Православный патриарх Евфимий, в 1263 г. в очередной раз высланный из Антиохии князем Боэмундом (что вызвало гнев Хулагу-хана, продолжавшего ориентироваться на союз с православным миром), в момент падения города находился в Византии. После событий 1268 г. антиохийские патриархи больше не возвращались в свою прежнюю столицу.¹⁸⁸

В те же годы Бейбарс обратил оружие против крестоносцев Иерусалимского королевства, бывших его союзниками в 1260 г. Христиане теряли город за городом; в 1291 г. пала Акра, последний оплот крестоносцев. Однако и после изгнания крестоносцев мамлюки долго находились в ожидании новой высадки европейских рыцарей. Чтобы осложнить ее, мусульманские власти разрушили большинство прибрежных городов и укреплений, в частности Аскалон, Кесарию и Акру. В Кесруане подверглись истреблению или изгнанию жившие там шииты, которые могли бы, по мнению мамлюков, выступить в поддержку европейских завоевателей.¹⁸⁹ Опасения угрозы из-за моря были не беспочвенны: на Западе периодически вынашивались проекты новых крестовых походов. Одной из таких операций стал набег кипрского короля на Александрию в 1365 г., спровоцировавший очередные гонения на христиан в мамлюкском государстве.

Эпоха Крестовых походов стала переломным моментом в истории ближневосточного христианства. Христиане, составлявшие в XI века едва ли не половину населения в Сирии и Палестине, через 200 лет были почти уничтожены, превратились в реликтовые этно-конфессиональные группы.

К концу XIII века вся Сирия вошла в состав египетского султаната мамлюков. Судьбы ближневосточных мелькитов почти на три столетия оказались связаны с этим государством, ставшим политическим и религиозным центром мусульманского мира, средоточием арабской культуры.

Первые полвека своего правления мамлюки провели в перманентном противоборстве с монголами за контроль над Сирией. Последний поход на Дамаск хулагуидского хана Газана был отражен в 1303 г. Последовавший вскоре распад государства Хулагуидов обеспечил мамлюкскому государству целый век мира, прерывавшегося лишь конфликтами внутри правящей верхушки и набегами на побережье европейских корсаров. Мамлюки предприняли ряд завоевательных походов в Восточную Анатолию и Нубию. В 1315 г. мамлюкская армия предала огню и мечу Мелитену (Малатью). В несколько ударов было покончено с Киликийской Арменией; последний киликийский король, осажденный в своей столице, сдался мамлюкам в 1375 г. В 1400–1401 гг. Халеб и Дамаск подверглись нашествию войск Тимура, сопровождавшемуся полным разорением Сирии. Впрочем, период процветания Ближнего Востока закончился полувеком раньше, после пандемии «Черной Смерти» 1347–1348 гг., выкосившей от трети до половины населения региона. Экономические и демографические последствия эпидемии чумы не были преодолены вплоть до османского завоевания.

Религиозная политика мамлюков в сравнении с прежними мусульманскими династиями отличалась намного большей нетерпимостью к зиммиям. Среди причин этого следует назвать прежде всего психологические последствия Крестовых походов, вызванные ими антихристианские настроения, которые постоянно поддерживались проповедями мусульманских богословов и находили множество сторонников среди простонародья, недовольного засильем христианских чиновников. Возможно, сыграло свою роль и длительное противостояние с Хулагуидами, которые открыто покровительствовали христианам и опирались на союзные воинские контингенты из Грузии и Киликийской Армении. Утрата мусульманским купечеством позиций в средиземноморской торговле стимулировала «перетекание» мусульманского среднего класса в сферу государственной администрации, откуда надо было вытеснить христиан. Подобные общественные настроения побудили мамлюкское правительство в период с 1279 по 1447 г. восемь раз организовать широкомасштабные преследования иноверцев в Египте и Сирии – увольнение со службы чиновников не мусульман, введение отличительной одежды для зиммиев, различных бытовых ограничений, разрушение новопостроенных церквей.¹⁹⁰ В отличие от эпохи аль-Хакима, когда гонения на зиммиев инспирировала государственная власть, в Позднее Средневековье инициатива исходила от религиозных кругов и народных масс – того, что сейчас назвали бы «гражданским обществом», – которое подчас было способно оказывать эффективное давление на мамлюкскую военную олигархию.

Коптская община Египта в начале мамлюкской эпохи была динамичным и процветающим сообществом с сильным чувством своей идентичности, воплотившимся в активном литературном творчестве. При этом удельный вес коптов в населении страны падал. Доля мусульманской общины увеличивалась, в том числе и благодаря внешнему притоку населения в долину Нила за счет оседания бедуинов. У христиан оставался высоким процент безбрачного духовенства. В Египте в XIII века насчитывалось около 50 коптских епархий и 90 монастырей. Кроме того, как считается, в христианской среде практиковалось искусственное регулирование рождаемости и различные методики контрацепции. Эти явления достаточно хорошо изучены на примере позднесредневекового Египта. Но если после «Черной Смерти» ограничение рождаемости стимулировалось нищетой и неуверенностью в завтрашнем дне, то у коптов XIII века мотивы были совсем другие: поддержание высокого жизненного уровня в рамках небольшого замкнутого сообщества. Богатство коптов, их осознание своей особости и внутриобщинная солидарность порождали неприязнь мусульманского окружения. При мамлюках демографический баланс резко качнулся в сторону мусульман, и воспоследовало то, что историки назовут «столетием гонений».¹⁹¹

Хронологические рамки этого периода определяют по-разному. На наш взгляд, правомерно говорить о временном промежутке от правления Бейбарса (1260–1277 гг.) до Александрийского крестового похода 1365 г. На христиан Мамлюкского государства с частотой примерно раз в двадцать лет обрушивались жестокие гонения, приведшие к тяжелейшему кризису коптской и других христианских общин.

В 1283 г. в Каире вспыхнули беспорядки на почве недовольства засильем чиновников-христиан. Султан приказал секретарям диванов перейти в ислам под угрозой смерти, что те и сделали беспрекословно.¹⁹² Фигура чиновника из коптской среды, принявшего ислам в зрелом возрасте по карьерным соображениям, становится типичной для мамлюкской бюрократической системы. В первой трети XIV в. верхних ступеней административной иерархии достигли вчерашние христиане-копты Карим ад-Дин аль-Кабир и ан-Нашв. Оба последовательно занимали пост назир аль-хасса, распорядителя султанских имуществ, поднялись до положения второго человека в государстве и были казнены (в 1323 и 1339 г. соответственно) из-за интриг мамлюкской олигархии.¹⁹³

Самая известная из антихристианских кампаний прошла в Мамлюкском государстве в 1301 г. Под влиянием общественного мнения, возмущенного «дерзостью» и «засильем» христиан, мусульманские правоведы постановили, что «назаряне (христиане. – К.П.) должны отличаться ношением синих тюрбанов... а иудеи – ношением желтых тюрбанов... И чтобы не ездили на лошадях, не носили оружия... И чтобы освобождали середину дороги для мусульман... И да не возвышают голосов своих над голосами мусульман, не строят зданий выше зданий мусульман, не выставляют своих пальмовых ветвей, не бьют в била, не покупают рабов-мусульман».¹⁹⁴ Приведение этого указа в исполнение сопровождалось нападениями на церкви в Каире, Александрии и Файюме.

В мае 1321 г. по Египту прокатилась новая волна погромов церквей и монастырей. В один день и час от Асуана до Думьята было разрушено 60 христианских храмов. Султанские власти были бессильны навести порядок. Летом того же года в Каире начались катастрофические пожары. По обвинению в поджогах было схвачено несколько христиан, которые под пытками признались в организации заговора с целью отомстить мусульманам за недавние погромы.¹⁹⁵

Решающим ударом по христианской общине считается гонение 1354 г., когда, помимо введения мер бытовой дискриминации и закрытия церквей, власти конфисковали церковную недвижимость – 25 тыс. федданов (10 тыс. га) земельных угодий.¹⁹⁶ После нападения на Александрию кипрского короля Пьера Лузиньяна в 1365 г. христиане Сирии и Палестины подверглись новым жестоким преследованиям и конфискации четверти принадлежавшего им имущества. Эти средства должны были пойти на строительство военного флота и выкуп мусульманских пленников.¹⁹⁷ Положение египетских христиан лишь иногда облегчалось заступничеством византийских императоров, королей Арагона, имевших традиционные торговые и политические связи с Мамлюкским государством, и негусов Эфиопии, угрожавших отвести от Египта воды Нила.¹⁹⁸

Череда гонений стимулировала переход коптов в ислам, особенно массовый после 1354 г. По мнению ряда авторов, гонения мамлюков привели к такому же резкому сокращению численности христиан в Египте, как в Сирии и Палестине войны крестоносцев, а в Иране и Месопотамии – антихристианские гонения после перехода Хулагуидов в ислам в 1295 г.¹⁹⁹ Одновременно с обращением в ислам коптской интеллектуальной элиты, наступает резкий культурный упадок оставшейся части христианской общины. Прекращается литературное творчество, иконописание, вымирают монастыри.

Социально-политическая дискриминация христиан усугублялась общим кризисом земледельческого хозяйства на Ближнем Востоке, вызванным как экологическими причинами, так и экспансией бедуинских племен. Вторжения номадов XIII века сопровождались разрушением ирригационной сети в Джазире (Верхней Месопотамии), превращению в пастбища миллиона гектаров плодородных земель в бассейне Евфрата, Хабура и Балика. Земледелие в регионе возродилось только в 1920-х гг. Именно в XIII века была оставлена жителями Ракка (Каллиник), когда-то любимая резиденция халифов, которую арабские географы называли одним из лучших уголков мира.²⁰⁰ В это же время погибает Сергиополис (Русафа), христианский город у Евфрата, окруженный пустыней и живший караванной торговлей.²⁰¹ К XIII века относится запустение Пальмирского оазиса, где хозяйство держалось на сложной системе фоггаров, подземных каналов, с тех пор заброшенных и пересохших.²⁰² Приблизительно со времени разрушения Антиохии Бейбарсом становится необитаемым крупнейший из сирийских монастырей Мар Сам‘ан на Черной горе.²⁰³ Заиорданье, чье военно-стратегическое значение возросло было в годы войн мусульман с крестоносцами, после сокрушения крестоносных государств снова вступило в полосу упадка и депопуляции. В географическом описании 1300 г. сообщается, что от Аммана «остались лишь руины».²⁰⁴ Под натиском Пустыни продолжался исход христианского населения из Южной Палестины и Заиорданья. Патриархи постепенно утрачивали контакты с христианами удаленных горных и пустынных районов, сжималась территория, где действовали церковные институты.

Схожие процессы экспансии номадов шли на всем Анатолийском плато после Манцикерта. Внутренняя Анатолия в равной мере подходит как для земледелия, так и для скотоводства. Тюрки-кочевники просто вытеснили значительную часть земледельческого населения из внутренних долин и с плоскогорий, превращенных теперь в пастбища. Христиане уцелели только в прибрежных районах, защищенных лесистыми горными хребтами, – в Киликии, Вифинии, Понте, – а также в скалистых каньонах Каппадокии. С разрушением земледельческого уклада приходили в упадок и города, зависевшие от поступления продуктов из сельской округи. Следующая же война добивала христианское население городов, которому неоткуда было восполнить демографические потери.

Так, в 1315 г. мамлюки взяли Малатью и увели в плен все ее население. После этого престол митрополита был перенесен из запустевшего города в монастырь, расположенный в 90 км к юго-востоку от Эрзинджана (Кельзене), а сам митрополит Малатьи решением константинопольского Синода назначен был надзирать за епархиями Неокесарии, Эрзинджана и Кемаха. Это означает, во-первых, что в перечисленных местностях не было на тот момент архиереев, а, во-вторых, что в округе Мелитены не осталось возможностей для существования церковной иерархии.²⁰⁵ В 1317 г. жители Амида восстали против ортукидского эмира, владетеля Верхней Месопотамии. Карательная экспедиция перебила множество амидских христиан во главе с сиро-яковитским епископом и сожгла кафедральный собор.²⁰⁶

Роковым рубежом в судьбах переднеазиатского христианства стали походы Тимура конца XIV в. с их известной тактикой выжженной земли и пирамидами из черепов. После этого христианское население в Южной и Центральной Месопотамии исчезло целиком. Церкви и монастыри были сровнены с землей, погибли книжные сокровища, оборвались культурные традиции. Мусульмане во время этих катаклизмов страдали не меньше (хотя некоторые действия Тимура носили подчеркнуто антихристианский характер), но более жизнестойкое и доминирующее в регионе мусульманское общество быстрее регенерировалось. Месопотамское же христианство и до того пребывало в тяжелом упадке. В течение всего XIV в. несторианская община сокращалась, исчезали епархии, даже в таких крупных городах как Багдад, Тебриз или Марага.²⁰⁷ Христиане, пережившие нашествие Тимура, бежали на север, в горы между озерами Ван и Урмия. Там, среди воинственных курдских племен, несториане забыли свою прежнюю городскую культуру, одичали и архаизировались.

Христиане Восточной Анатолии тоже понесли серьезный урон. По приказу Тимура все жители Амида, включая и христиан, были сожжены в огромном костре. В области Тур Абдин на водоразделе Тигра и Евфрата развернулась настоящая охота на местных христиан; прятавшихся в пещерах выкуривали дымом.²⁰⁸ Христиане Сиваса были перебиты при взятии города в 1400 г. В Эрзинджане в 1402 г. Тимур повелел разрушить все церкви.²⁰⁹ На протяжении XIV в. из «Нотиций» Константинопольской церкви исчезли почти все престолы Восточной Анатолии. Остатки христианского населения, оторванные от церковной иерархии и книжной культуры, постепенно утрачивали свои религиозные традиции и воспринимали синкретические верования суфийских братств.

Тогда же, во второй половине XIV в., происходит оседание на землю тюркских племен, занявших «экологическую нишу» анатолийского православия. Одновременно, похоже, в Восточной Анатолии продолжалась демографическая экспансия армян, которые, в силу каких-то причин, были меньше затронуты упадком, охватившим Христианский Восток.²¹⁰ Складывается впечатление, что между концом XIV и XVI столетием церковная юрисдикция над многими землями Восточной Анатолии перешла от константинопольских патриархов к антиохийским.

Исключением на этом фоне всеобщего упадка стал подъем ряда христианских городских центров Южного Заиорданья, прежде всего Керака и Шавбака. Керак был одним из важнейших административных центров Мамлюкского государства. Оба города имели многочисленное христианское население. На этом основании наместник Керака в 1301 г. даже уклонился от приведения в исполнение султанского указа о ношении зиммиями отличительной одежды, поскольку им не от кого было отличаться.²¹¹ Выходцами из Шавбака были многие синайские монахи, в том числе епископ монастыря Арсений аш-Шавбаки (ок. 1285–1293 гг.), упомянутый во множестве арабских и греческих колофонов.²¹² Известна греко-арабская Псалтырь, переписанная в 1406 г. митрополитом Шавбака Ювакимом по заказу шейха Юханны аш-Шавбаки.²¹³ Исследователи выделяют даже особую Керакскую медицинскую школу христиан XIII–XIV вв., лучшие представители которой были авторами медицинских трактатов и придворными врачами мамлюкской верхушки.²¹⁴

Общий упадок левантийского православия непосредственно сказался на судьбе монастырей. Многие обители были разорены и покинуты в ходе войн мусульман с крестоносцами: в 1183 г. подвергся нападению православный монастырь на горе Фавор, в 1187 г. – монастырь св. Евфимия.²¹⁵ Как мусульманский духовный противовес монастырям Иудейской пустыни султаны основали в этом районе суфийскую обитель Неби Муса; при ее строительстве было разрушено несколько десятков окрестных монашеских келий. Бейбарс передал в вакф обители обширные земли в долине Иордана, ранее, похоже, принадлежавшие христианским монастырям. Другие деревни, пожалованные лавре св. Саввы иерусалимскими королями, упоминаются в документах XIV в. также как мусульманские вакфы.²¹⁶ Таким образом, многие монастыри лишились своих земельных владений в Палестине и теперь зависели от милостыни, поступавшей из христианских стран.

Само число монастырей Иудейской пустыни неуклонно сокращалось. После XII века не упоминается монастырь Иоанна Златоуста под Иерихоном. Последним свидетельством существования лавры св. Харитона стала написанная там арабская рукопись 1223 г. На развалинах монастыря Каламония в XIII века выросла арабская деревня Карьят Хаджла, впоследствии тоже покинутая под натиском бедуинов. Савва Сербский в 1230-х гг. был, похоже, последним из паломников-писателей, кто посещал и одарял обители св. Феодосия и св. Евфимия. Русский архимандрит Агрефений в 1370-х гг. на месте лавры Феодосия обнаружил только руины. Он же последним упоминает монастырь Хузива. Монастырь св. Герасима, еще действовавший во время паломничества Игнатия Смольнянина в 1395 г., был уже заброшен, когда Палестину посетил следующий русский богомолец инок Зосима (1420–1421 гг.). Тогда же, если не раньше, исчез монастырь на Сорокадневной горе. Зосима был последним, кто посетил крупнейший в долине Иордана монастырь Иоанна Предтечи: позднейшие паломники (1480-х гг.) описывают его как пристанище разбойников.²¹⁷

Последним монастырем в пустыне осталась лавра св. Саввы, долгое время игравшая важную роль в Иерусалимском патриархате. Лавра имела подворья и подчиненные монастыри в Иерусалиме, других частях Палестины и даже за ее пределами. В некоторых источниках игумен лавры фигурирует как лицо, почти равновесное патриарху.²¹⁸

Сокращение христианского населения Палестины привело к тому, что на место монахов арабского происхождения приходили, во все большем числе, иноки с Балкан и Кавказа. В результате монастыри теряли свой арабский характер и «отрывались» от местной почвы.²¹⁹

Вообще, ближневосточное монашество мамлюкской эпохи отличалось исключительной этнической пестротой. Мы видим здесь некий греко-арабо-грузино-славянский симбиоз, наиболее полно представленный в Синайском монастыре св. Екатерины. Синайскими монахами были созданы десятки и сотни греческих и арабских рукописей, в колофонах которых фигурируют арабы – выходцы из Египта, Палестины, Заиорданья, Сирии, а также греки из Малой Азии, Архипелага и других регионов.²²⁰ Самый известный из монахов св. Екатерины в мамлюкскую эпоху – Григорий Синаит (1275–1346), грек из-под Смирны, один из основоположников византийского исихазма.²²¹ Среди синайской братии известны компактные группы сербских и грузинских монахов.²²²

Монастыри Иудейской пустыни имели такой же «интернациональный» характер. При этом арабский элемент в среде палестинского монашества заметно слабеет. На фоне единственной известной нам арабской рукописи из Мар Сабы (1247 г.) сохранилось 11 греческих рукописей XIII–XV вв., переписанных саввинскими монахами, и пространный колофон, написанный по-гречески игуменом Мар Сабы Иоанникием в 1334 г. Были даже греческие поэты-богословы, жившие в лавре на рубеже XIII–XIV вв., в том числе, возможно, Нил, автор стихотворных диптихов Иерусалимской церкви. Наряду с этим, в «Хождении» Саввы Сербского среди Саввинской братии упоминаются отдельные группы грузинских и русских монахов.²²³

На основании сохранившихся рукописей XIII–XIV вв. из монастыря Иоанна Богослова, можно сделать вывод о смешанном, греко-арабском составе его обитателей.²²⁴

Из всех монахов иностранного происхождения в Св. земле в айюбидско-мамлюкский период наиболее заметна грузинская колония. Мамлюкская верхушка, имевшая, в значительной степени, кавказское происхождение, была заинтересована в поддержании дружественных отношений с Грузией, откуда поступал основной поток невольников для пополнения мамлюкского войска. Кроме того, Грузия XII–XIII вв. представляла собой достаточно серьезную военную силу, с которой приходилось считаться государствам Передней Азии. Грузинские цари активно покровительствовали палестинскому православию, жертвовали большие суммы на грузинские монастыри и паломническую инфраструктуру Св. земли. По свидетельству начала XIII века, пышные караваны грузинских паломников беспошлинно пропускались в Иерусалим мусульманскими властями.²²⁵

Однако альянс Грузии с монголами во второй половине XIII века значительно осложнил положение грузин в Палестине. Около 1268 или 1269 г. султан Бейбарс обратил грузинский монастырь Креста в суфийскую обитель (завию). Игумен монастыря Лука, пытавшийся протестовать, был убит. Лишь по окончании череды монгольско-мамлюкских войн египетский султан, уступая просьбам грузинского и византийского посольств, в 1305/6 (или 1310/11) г. вернул монастырь грузинам, а также отменил ряд дискриминационных мер, наложенных на христиан.²²⁶

В Иерусалиме и его окрестностях грузинами в XIV в. было основано или восстановлено множество монастырей (св. Феклы, св. Екатерины, св. Василия Великого, св. Николая Чудотворца, св. Иоанна Богослова на горе Сион, св. Димитрия и др.). Монастыри владели значительной недвижимостью, в том числе несколькими селами. Грузинские цари основали в Палестине деревню Малка и населили ее грузинскими колонистами, которые должны были содержать и обслуживать монастыри. Впоследствии жители деревни ассимилировались в арабском окружении и приняли ислам.²²⁷

Наряду с грузинами, все более видную роль в Палестине играло сербское монашеское сообщество. Поездки на Ближний Восток Саввы Неманича открыли эпоху тесных контактов южных славян с Иерусалимским патриархатом. Иерархи Сербской церкви, некоторые из которых, подобно Савве, также посещали Св. землю, старались перенести на балканскую почву литургические и монашеские традиции Палестины, а в церковном строительстве даже имитировали архитектурные мотивы храмов и монастырей Св. земли. В начале XIV в. (возможно, между 1313 и 1315 г.) сербский король Стефан Урош II основал в Иерусалиме монастырь Архангела Михаила и населил его славянскими монахами. Последующие правители Сербии неизменно оказывали покровительство сербской иноческой общине Иерусалима. Она заняла одно из влиятельных мест в сообществе христианских конфессий Св. града и, в частности, обладала собственным престолом в храме Св. Гроба. Гибель сербской государственности в середине XV в., похоже, не повлияла на масштабы сербского присутствия в Св. земле. Хотя Архангельский монастырь на какое-то время запустел от чумы, он был снова заселен сербами в 1479 г., а около 1504 г. сербы заняли пустующую лавру св. Саввы.²²⁸

При том что монашество Св. земли в мамлюкскую эпоху было преимущественно неарабского происхождения, а приходские священники, несомненно, являлись арабами, этнический состав высшей иерархии Иерусалимской церкви далеко не столь очевиден. Многие историки (Х. Пападопулос, С. Рансимен, Ж. Насралла) априорно полагали, что патриархи и епископы мамлюкской Палестины были арабами, лишь носившими по традиции греческие имена.²²⁹ Это утверждение восходит к историческим сочинениям иерусалимского патриарха XVII века Досифея Нотары и не подкреплено должными доказательствами.

Имена иерусалимских патриархов XIII–XV вв. известны, но, по справедливому замечанию Р. Роуза, мы не знаем, говорили ли эти люди на греческом, арабском или сирийском языках и, вообще, имело ли это в данную эпоху какое-нибудь значение.²³⁰ С другой стороны, очевидна тесная связь Иерусалимской церкви с Византией, вплоть до того, что некоторые патриархи XIV в. возводились на престол и свергались решением константинопольских императоров и синода. Иерусалимские патриархи часто посещали Византию и жили там годами. С большой долей уверенности можно утверждать, что целый ряд иерусалимских патриархов был греческого происхождения или принадлежал к греко-язычной культуре и поддерживал тесные связи с Византией. Наряду с этим, некоторые первосвятители Св. града происходили, скорее всего, из арабской среды.

Иерусалимский патриарх Григорий I (до 1274–1291 гг.) активно участвовал в церковно-политической борьбе, развернувшейся в Византии после заключения Лионской унии 1274 г. Патриарх выступил посредником в переговорах между Болгарией и Египтом о союзе, направленном против императора Михаила Палеолога, инициатора унии. Хотя планируемый альянс не сложился, Григорий от своего имени выступил с осуждением церковной политики Михаила и побудил византийского богослова Георгия Мосхобара к составлению анти-латинского трактата.²³¹

Преемник Григория патриарх Софроний (1291–1303 гг.) происходил, вероятно, из египетских арабов.²³²

Патриарх Афанасий III (1303–1316 гг.) во время своего отсутствия в Палестине был около 1308 г. низложен по интригам некоего члена палестинского клира Гавриила Врулы, представившего на патриарха жалобу византийскому императору и константинопольскому синоду. Посланцы императора, направленные в Палестину для проверки обвинений, выдвинутых против Афанасия, заочно низложили его и возвели на патриаршество Гавриила. Афанасий сумел вернуть себе престол, только лично представ перед императором и убедив его в своей правоте.²³³ Этот эпизод служит яркой иллюстрацией силы связей и степени зависимости иерусалимского духовенства от Константинополя в то время.

Однако следующий патриарх Григорий II (1316–1334? гг.) был избран местным клиром, о чем просто уведомил своей грамотой тогдашнего константинопольского патриарха. Сохранилась арабская приписка патриарха от 1322 г. на старинном греческом Евангелии.²³⁴ Человек, пишущий по-арабски на полях греческой книги, явно должен был быть арабом.

Крупнейшей фигурой в истории Иерусалимской церкви XIV в. был патриарх Лазарь. Избранный на патриаршество около 1334 г. палестинским духовенством, он прибыл в Константинополь для утверждения и официального посвящения в сан. Соперник Лазаря Герасим, также приехавший в столицу империи, выдвинул против Лазаря различные обвинения, для расследования которых в Иерусалим было направлено императорское посольство. Разбирательство затянулось, тем временем император Андроник III скончался (1341 г.), и в Византии вспыхнула гражданская война между Иоанном Кантакузином и Иоанном V Палеологом. Лазарь оказался вовлечен в эти события на стороне Кантакузина, в частности, в мае 1346 г. патриарх венчал его на царство. После этого константинопольский патриарх Иоанн Калекас, сторонник Палеолога, низложил Лазаря и возвел на его место Герасима, отбывшего в Иерусалим. С победой в войне Кантакузина (февраль 1347 г.) византийское правительство направило посольство к египетскому султану Насир ад-Дину Хасану с просьбой о восстановлении Лазаря на иерусалимском престоле. Герасим, рассчитывая привлечь на свою сторону мамлюкские власти, прибыл в Каир, но скоропостижно и как нельзя вовремя скончался, так что вопрос о возвращении Лазаря разрешился сам собой (осень 1349 г.).

Во время гонения на христиан в Мамлюкском государстве в 1354 г. патриарх Лазарь был доставлен в Каир, где его бросили в темницу и подвергали побоям. Еще раз он был репрессирован после нападения на Александрию кипрского короля в октябре 1365 г. К осени 1366 г. гонение прекратилось, в том числе и благодаря дипломатическому вмешательству византийского императора Иоанна V Палеолога. Лазарь был отпущен в Константинополь в составе мамлюкского посольства. Подписи иерусалимского патриарха стоят под несколькими синодальными актами Константинопольской церкви 1367–1368 гг.²³⁵

В окружении Лазаря в середине 1360-х гг. подвизался греческий авантюрист Павел Тагарис, который вошел в такое доверие к патриарху, что даже был назначен местоблюстителем иерусалимского престола во время отъезда Лазаря в Константинополь, а впоследствии претендовал на патриаршество.²³⁶

Патриарх Дорофей, почти четыре десятилетия стоявший во главе Иерусалимской церкви в конце XIV – начале XV в., являл собой пример двойственной идентичности ближневосточных мелькитов. Сохранилось несколько переписанных патриархом греческих рукописей с грекоязычными колофонами, один из которых продублирован им же по-арабски. После Дорофея патриарший престол унаследовал его сын Феофил (до 1419 – 1424? гг.), что говорит о сложении в палестинской мелькитской среде теократических династий, подобных тем, которые существовали у несториан, маронитов и православных Антиохийского патриархата.²³⁷ Известен арабо-язычный колофон некоего Джурджиса аль-Кудси (то есть «иерусалимца»), который называет себя племянником патриарха Феофила – это дает основание считать Дорофея и Феофила арабами, хотя и глубоко интегрированными в греческую культуру.²³⁸

Русский паломник Зосима, общавшийся в 1421 г. с Феофилом, отмечал, что состоявший при патриархе «поп Аким... умеет грамоту арапскую и греческую, любим патриархом велми, по нем хощет быти».²³⁹ Похоже, мечта попа Акима сбылась: это, видимо, тот патриарх Иоаким, который стоял во главе Иерусалимской церкви в 1426–1463 гг.²⁴⁰ От Иоакима тоже сохранился арабо-язычный колофон,²⁴¹ что позволяет предполагать арабское происхождение патриарха.

В окружении иерусалимских первосвятителей присутствовало множество как греков, так и арабов, оставивших свои имена в колофонах рукописей XIII–XV вв.²⁴² Вообще дву-, а то и триязычие было массовым явлением в среде ближневосточного клира. От мамлюкской эпохи сохранилось свыше 50 греко-арабских и 4 греко-сирийских рукописи,²⁴³ число же арабских приписок в греческих манускриптах едва ли поддается учету. Принимая во внимание свойственную византийцам культурно-лингвистическую «гордыню», уместно предположить, что большинство двуязычных мелькитов были арабами, а не греками.

В соседнем Антиохийском патриархате греческое влияние было выражено не так отчетливо. На протяжении нескольких десятилетий после разорения Антиохии Бейбарсом патриархи этого города много раз меняли место пребывания и политическую ориентацию. Территория патриархата была разделена между соперничающими государствами – Мамлюкским султанатом, владениями крестоносцев и Киликийской (Малой) Арменией. Сильное влияние на ближневосточные церкви продолжала оказывать Византия. Сменяющие друг друга антиохийские первоиерархи «ставили» на разных политических покровителей (Византию, Армению, крестоносцев), периодически на этой почве возникали расколы, когда в разных частях патриархата выдвигались противоборствующие кандидаты на престол.

Евфимий I (до 1258–1277 гг.) за свое долгое патриаршество несколько раз был допущен в Антиохию князем Боэмундом, а потом изгнан оттуда. В разные годы патриарх пользовался гостеприимством Михаила VIII в Константинополе и хулагуидского Абаги-хана в Тебризе, а после падения Антиохии пребывал в Киликии, одной из немногих территорий своего патриархата, остававшейся еще под властью христиан. Там Евфимий оказался вовлечен в заговор православной знати против киликийского короля Левона и в результате около 1275 г. попал в заточение, но сумел бежать в Константинополь. В византийской столице патриарх оставался до конца жизни. Тяжело заболев, он призвал в Константинополь нескольких епископов Антиохийской церкви для избрания своего преемника. Однако Михаил Палеолог предпочел посадить на престол константинопольского монаха Феодосия Виллардуэна, выходца из «франкской» знати, который казался императору более подходящим для проведения его церковной политики по сближению с Западом.²⁴⁴

После того как в 1282 г. Лионская уния была отвергнута в Византии, Феодосий перебрался в сирийские владения крестоносцев. Ему наследовал в 1283/4 г. Арсений, бывший до того епископом Триполи. После смерти Арсения около 1286 г., архиереи сирийских городов, принадлежавших крестоносцам, 29 июня 1287 г. избрали патриархом епископа тирского Кирилла без согласования с другими епископами патриархата. В свою очередь, архиереи Малой Армении провозгласили патриархом Дионисия, епископа Помпеополиса Киликийского. Впрочем, Дионисий скоро отказался от борьбы. Кирилл же, прибывший осенью 1288 г. в Константинополь, много лет не мог добиться официального признания от византийских властей, так как ассоциировался у них с латинянами-крестоносцами. Он был внесен в диптихи константинопольской церкви только в 1296 г. Некоторые авторы связывают эту перемену отношения к Кириллу с браком императора Андроника II и принцессы Марии из Киликийской Армении. Признание Кирилла было дружественным жестом Константинополя по отношению к киликийским и другим антиохийским епископам. Если это заключение верно, то, следовательно, архиереи Киликии, включая Дионисия, были лояльны Кириллу. В таком случае представляется ошибочным мнение Ж. Насраллы, который называет Дионисия «антипатриархом» в 1287–1308 гг.²⁴⁵ Падение последних государств крестоносцев в Сирии, видимо, еще более укрепило позиции киликийских архиереев патриархата. После смерти Кирилла (около 1308 г.) Дионисий возобновил претензии на патриаршество. На этот раз он был признан вселенским патриархом и византийским императором. После 1310 г. Дионисий также перебрался в Константинополь, где и умер около 1316 г.²⁴⁶

Патриарх Дионисий II, ранее занимавший кафедру епископа Мопсуестии, подобно Дионисию I был ставленником епископов Киликийской Армении, где и пребывал во время своего патриаршества (конец 1310-х – 1322 г.). Перед смертью он выбрал преемником Софрония, митрополита Тира. Софроний был признан патриархом в Киликии. Однако архиереи Южной Сирии, воспользовавшись ослаблением связей с Киликийской Арменией, избрали своего патриарха – митрополита дамасского Абу ан-Наджма аль-Арши, и до его смерти Антиохийская церковь пребывала в расколе.²⁴⁷

Византийское влияние вновь становится заметным в Антиохийской церкви в 40-е – 70-е гг. XIV в., в эпоху исихастских споров. В 1344 г. на антиохийское патриаршество был избран Игнатий, армянин по происхождению, вероятно выходец из армян-халкидонитов. Он прибыл для утверждения в Константинополь, где оказался вовлечен в идейно-политическую борьбу вокруг исихазма и учения Григория Паламы.²⁴⁸ Игнатий примкнул к константинопольскому патриарху Иоанну Калекасу, противнику паламитов. Столичный монастырь Одегон, где пребывал Игнатий и его приближенный Арсений, митрополит тирский, стал одним из центров антипаламитской полемики. На рубеже 1345 и 1346 гг. Игнатий вернулся на Восток, оставив своим представителем в Константинополе Арсения. С победой в византийской внутриполитической борьбе Иоанна Кантакузина (1347 г.) исихазм значительно укрепил свои позиции в империи. Церковный собор 1351 г. окончательно осудил антипаламитские воззрения. Арсений Тирский пытался опротестовать соборные решения перед императором, а потом покинул Константинополь. Патриарх Игнатий сначала принял постановления собора, но впоследствии, видимо под влиянием Арсения, снова встал на антипаламитские позиции.

Во второй половине 1350-х гг. Игнатий был низложен частью антиохийского клира, ориентировавшейся на Константинопольскую церковь и паламитов. Новым патриархом был провозглашен дамасский митрополит Пахомий. Игнатий перебрался на Кипр, под защиту правившей там династии Лузиньянов. На Кипре существовала значительная мелькитская община эмигрантов из сиро-палестинского региона; там же, под покровительством латинских властей, сложился кружок византийских интеллектуалов прокатолической и антипаламитской ориентации. Переписка константинопольского патриарха Каллиста с антиохийским духовенством в 1360–1361 гг. свидетельствует о том, что легитимным антиохийским патриархом в Византии считали Пахомия, сторонника исихастов.²⁴⁹ Начиная с Пахомия резиденцией антиохийских патриархов становится Дамаск.

Сохранилась обширная переписка константинопольского патриарха Филофея Коккина (второе патриаршество 1365–1376 гг.) с антиохийским клиром. Стороны обсуждали широкий круг вопросов – от отношения к исихазму и проектам примирения с католической церковью до канонических проступков настоятеля монастыря Одегон, антиохийского подворья в византийской столице.²⁵⁰ После мамлюкских гонений 1365–1366 гг., разоривших православные церкви Ближнего Востока, несколько восточных иерархов впервые отправились за милостыней на Русь. Русские источники упоминают приход в 1371 г. митрополита Германа из Палестины или Египта, а в 1375/6 г. – архимандрита Нифонта из Архангельского монастыря Иерусалима и митрополита Марка, ошибочно отнесенного к Синайскому монастырю. На самом деле митрополит Марк происходил, видимо, из Антиохийского патриархата. Более чем вероятно, что он тождественен антиохийскому патриарху Марку (1376–1378 гг.)²⁵¹

После Филофея Коккина контакты Константинополя и Дамаска быстро сворачиваются. Сохранились лишь случайные свидетельства об обмене грамотами. Например, в 1395 г. антиохийский патриарх Михаил II через своего посланника в Константинополе заявил о поддержке исихастской доктрины.²⁵²

Александрийская церковь занимала маргинальное положение на Православном Востоке и реже фигурировала в источниках. Тем не менее имеется достаточно оснований говорить о ее смешанном, греко-арабском характере и строить предположения о том, что ее связи с греческим миром были теснее, чем у Иерусалима и Дамаска.

Из-за малочисленности александрийского клира большая часть патриархов выбиралась из среды синайского монашества, которое было еще одним каналом греческого влияния. Иногда византийские церковные круги целенаправленно стремились приблизить богослужебную практику и церковные традиции Востока к греческим образцам. Так, крупнейший византийский канонист рубежа XII–XIII вв. Феодор Вальсамон, номинально занимавший в 1185–1203 гг. кафедру антиохийского патриарха, насаждал эту унификацию не только в своей Антиохийской церкви, но стремился также влиять и на александрийского патриарха Марка II. Марк, рукоположенный в Константинополе, по прибытии в Египет обнаружил множество непривычных для себя обычаев и обрядов, бытовавших среди египетских мелькитов, и обратился к Вальсамону с рядом запросов о допустимости таких традиций.²⁵³

Александрийский первосвятитель Николай II был избран в 1263 г. по соглашению султана Бейбарса и императора Михаила Палеолога о замещении Александрийской кафедры. Вскоре, впрочем, патриарх оказался в Византии, где поддерживал константинопольского патриарха Арсения в его конфликте с Михаилом Палеологом на почве отношения к Лионской унии. Преемник Николая Афанасий II (1276–1308/15 гг.), избранный на патриаршество из рядов синайской братии, также быстро перебрался в Константинополь, где прожил свыше тридцати лет. Патриарх был в еще большей степени вовлечен в идейно-политическое противостояние сторонников и противников унии, однако с редким мастерством умудрялся занимать в этом вопросе промежуточную позицию, дабы не подвергнуться пре следованиям в случае изменения политической ситуации. Похоже, в этом и заключалась главная цель Афанасия, не имевшего серьезных вероисповедных убеждений. Змеиная изворотливость патриарха позволила ему десятилетиями оставаться «на плаву», как писал А.П. Лебедев, «патриарх продолжал жить в столице без тех печалей, какие обуревали явных друзей и врагов унии».²⁵⁴

Афанасий, полностью интегрировавшийся в византийскую церковную политику и забывший про свою египетскую паству, представляет, скорее, исключение среди александрийских патриархов. Его преемники, как правило, жили в Египте, а некоторые из них даже были арабами или окружали себя арабским духовенством.²⁵⁵ Так, патриарх Григорий II (1315? – до 1335 гг.), тоже бывший синаит, переводил на арабский язык Типикон лавры св. Саввы.²⁵⁶ С территории Египта происходит несколько церковных рукописей XIV–XV вв., написанных как на греческом, так и на арабском языках.²⁵⁷

Последним арабским патриархом в Александрии был Григорий V, уроженец Бостры. Его ученик Иоаким аль-Караки в приписке к одному из синайских манускриптов сообщил о смерти Григория в 1503 г. после 23-х лет правления.²⁵⁸ Это, однако, противоречит устоявшимся в науке датировкам патриаршества преемника Григория Иоакима I, которое отсчитывают с 1486/7 г.

Афинянин Иоаким Пани («Славный») представляет собой поистине эпическую фигуру. Этот человек, как считалось, прожил 116 лет и почти 80 из них возглавлял Александрийскую церковь. Уже при жизни о нем рассказывали легенды и приписывали ему совершение чудес. Самая знаменитая из этих легенд повествует, что египетский властитель, которого можно отождествить с мамлюкскими султанами Каитбаем (1468–1496 гг.) или Кан-сухом аль-Гури (1501–1516 гг.), по наущению своих еврейских советников задумал извести христиан в государстве. Иоакима пригласили на диспут с иудеями в присутствии султана и предложили патриарху в доказательство истинности своей веры сотворить чудо – заставить сдвинуться гору. Патриарх со всеми христианами три дня перед испытанием молился и постился. Во сне ему явилась Богородица и указала на некоего праведника – одноглазого башмачника, – чья молитва будет услышана на небесах. В назначенный день патриарх вместе с башмачником повелели горе сдвинуться, и она раскололась на три части. Тогда еврейский мудрец предложил Иоакиму новое испытание – патриарх должен был выпить чашу с ядом в подтверждение евангельских слов о том, что имеющий веру может без вреда принять смертоносное зелье. Патриарх сумел незаметно для окружающих осенить чашу крестным знамением и выпил яд, который чудесным образом вышел у него из-под ребер. Ополоснув чашу водой, патриарх дал выпить ее еврейскому книжнику, который после этого умер страшной смертью. Султан, убедившись в святости Иоакима, даровал христианам всевозможные льготы и милости, а потом якобы и сам тайно обратился в христианство и закончил свои дни в Синайской пустыне.²⁵⁹

Легенда об одноглазом башмачнике и сдвинувшейся горе относится к числу «бродячих литературных сюжетов»: она зафиксирована уже у Марко Поло и в древнерусских минеях XIII века.²⁶⁰ Тема безвредного пития яда христианским архиереем тоже прослеживается в литературе с VII века. Тем не менее в сказание о чуде, совершенном Иоакимом, несомненно, вкраплены некоторые реальные сведения, отражающие борьбу христиан и иудеев за влияние на мамлюкские власти в конце XV – начале XVI века и, возможно, предпринятую кем-то попытку отравления патриарха.

В первой половине XV в. сиро-египетские мелькиты были вовлечены в попытку объединения церквей, кульминацией которой стал Флорентийский собор 1439 г. Ближневосточные иерархи в этом вопросе не проявляли собственной инициативы и не присутствовали на соборе, делегировав свои полномочия членам византийского клира. Представителем антиохийского патриарха Дорофея был Исидор, митрополит киевский, иерусалимского патриарха Иоакима – митрополит Дорофей Монемвасийский, Филофея Александрийского представлял митрополит ираклийский Антоний.²⁶¹

Решения Флорентийского собора вызвали резкий протест как в византийском обществе, так и у православных Ближнего Востока. В апреле 1443 г., по инициативе прибывшего в Св. град митрополита Кесарии Каппадокийской Арсения, три восточных патриарха, собравшись в Иерусалиме, осудили унию и ее сторонника константинопольского патриарха Митрофана. Переписка константинопольского патриарха Геннадия Схолария с синайскими монахами в середине 1450-х гг. также свидетельствует о сильных анти-латинских настроениях в среде ближневосточного монашества.²⁶²

В то же время после падения Константинополя и угасания других православных государств балкано-черноморского региона ближневосточные патриархи оказались перед необходимостью поиска новых политических и финансовых покровителей. В августе 1456 г. на Ближний Восток был направлен папский легат Моис Жибле, имевший целью упрочить позиции Рима в регионе накануне планировавшегося крестового похода европейских государей против османов. Жибле вел переговоры о сотрудничестве с эмирами области Гарб в Южном Ливане и встречался с антиохийским патриархом Михаилом III, которому предлагал возобновить унию с Римом. Из Сирии легат направился в Египет, где обсуждал аналогичные вопросы с александрийским патриархом Марком, а потом обосновался на Кипре, откуда вел переписку с восточными патриархами. Вступивший на антиохийский престол в конце 1456 г. патриарх Марк III уступил настояниям Жибле и в феврале 1457 г. установил поминовение папы в Антохийской церкви, а также начал переписку с Римом. Марк умер, ориентировочно, на рубеже 1457 и 1458 г., после чего патриархом стал бывший епископ Хамы Иоаким III, давний приверженец унии. В июне 1458 г. он прибыл в Палестину и встретился с иерусалимским патриархом Иоакимом и александрийским Марком в селении Рама, или Рамалла. Иерусалимский патриарх поддался настойчивым уговорам своих собратьев и присоединился к унии.²⁶³

Вскоре после этого, в ноябре 1458 г., во время землетрясения треснул купол храма Воскресения в Иерусалиме. Иоаким, ценой немалых расходов, добился у властей позволения восстановить купол, однако, когда работы были близки к завершению, мусульманские юристы пересмотрели свое решение и постановили разрушить восстановленные участки. Судебные издержки и затраты на строительство полностью истощили казну иерусалимского патриарха.²⁶⁴ Рассчитывая, очевидно, на финансовую поддержку католического Запада, Иоаким в мае-июне 1459 г. поставил свою подпись под грамотой восточных патриархов, призывающей христианских князей Европы к крестовому походу, а также направил от своего имени послание папе.

Получив полномочия представителя восточных патриархов и эмиров Гарба, Моис Жибле отплыл в Италию, а 21 апреля 1460 г. от имени патриархов подписал пакт об унии с Римом. В память об этом событии папа повелел перевести на латынь арабские документы патриархов, связанные с принятием унии; эти тексты были объединены в кодекс Liber rubeus, хранившийся в архиве Ватикана.

Уже в XVII века ученые начали высказывать сомнение в аутентичности документов Liber rubeus. Действительно, известно о прибывавших в Рим во второй половине XV в. псевдо посольствах якобы от различных восточных властителей, предлагавших военный союз против турок и даже церковную унию. Эти «миссии» были организованы авантюристами из папского окружения в пропагандистских целях или в видах собственной выгоды. Арабские источники не подтверждают существования в 1450-х гг. антиохийских патриархов Марка и Иоакима. Дискуссия по поводу подлинности посольства Жибле и унии 1458 г. ведется до настоящего времени и далека от завершения.²⁶⁵

Однако, даже если считать унию трех патриархов действительно состоявшейся, очевидно, что вскоре патриархи, и в первую очередь Иоаким Иерусалимский, осознали тщетность надежд на помощь католического мира. Иоаким понял, что надо искать покровителей в другом месте, и обратился за поддержкой к московскому великому князю. Патриарх лично отправился за милостыней на Русь, однако по дороге, в Кафе, тяжело заболел и умер в конце 1463 или в начале 1464 г. Перед смертью он составил послание в Москву с описанием бедствий Иерусалимской церкви и просьбами о помощи. Грамоту привез его племянник Иосиф, который, по воле покойного патриарха, был возведен московским митрополитом в сан митрополита Кесарии Филипповой и с богатыми дарами отправлен обратно. Факт поездки на Русь иерусалимского патриарха был максимально использован московскими церковными иерархами и книжниками и стал одним из элементов в выстраивании концепции русского мессианства.²⁶⁶

Впрочем, ближневосточные церкви по-прежнему готовы были принимать милостыню от любых благотворителей. Наиболее широких взглядов придерживались монахи Синайского монастыря, который почитали далеко за пределами православного мира. По некоторым свидетельствам, в монастыре существовали часовни сиро-яковитов, армян и коптов. Синайская обитель получала богатую милостыню от аристократии и государей европейских стран. Так, в конце XV в. ежегодные субсидии монастырю назначили французский король Людовик XI, королева Испании Изабелла, император Максимилиан I. Немалые средства жертвовали паломники. Для латинских богослужений паломников в XV в. в монастыре была выделена особая келья, а позже – часовня во имя св. Екатерины. Столь дружественные отношения Синайского монастыря с католической Европой были уникальным явлением в позднесредневековом мире. В то же время в догматическом и обрядовом плане синайские монахи оставались в лоне православной традиции, что подчеркивали и все западные наблюдатели. Известно, в частности, что синаиты запрашивали мнение константинопольского патриарха Геннадия Схолария (1454–1456 гг.), допустимо ли возносить молитвы за боснийского короля, который присылал в монастырь дары, но придерживался прокатолической ориентации.²⁶⁷

Фламандский хронист конца XV в. Теодорих Паули писал, что бургундский герцог Филипп оказывал Иерусалимской церкви ежегодную помощь и обновил с согласия султана храм Гроба Господня.²⁶⁸ Но эта помощь, опять же, не влияла на доктринальные взгляды иерусалимских патриархов.

В 1484 г. константинопольский патриарх Симеон провел церковный собор, на котором православная церковь окончательно отвергла Флорентийскую унию и утвердила чин приема католиков в православие, призванный максимально облегчить возвращение греков, живших на территориях, отвоеванных османами у латинян, к вере отцов. Хотя в некоторых списках соборных актов говорится об участии в работе собора всех ближневосточных патриархов, это утверждение выглядит неправдоподобно. Правильнее считать, что Александрийский и Иерусалимский престолы были представлены экзархами из числа архиереев константинопольской церкви.²⁶⁹

Наши представления о динамике развития палестинской православной общины при мамлюках крайне скудны. Однако сквозь отрывочные данные источников проступает картина резкого углубления кризиса ближневосточного христианства на рубеже XV–XVI вв.

Под давлением бедуинов христианское население уходит из Шавбака. Исчезает христианский квартал в Хевроне.²⁷⁰ Вымирают монастыри, в том числе обитель Иоанна Богослова у Иордана, превратившаяся в гнездо разбойников-бедуинов.²⁷¹ Паломники конца XIV – начала XV в. насчитывали в лавре св. Саввы от 15 до 30 иноков, к концу XV в. их осталось порядка 5–6, а на рубеже XV–XVI вв. лавра на некоторое время была покинута монахами под натиском бедуинов.²⁷² Паломники, посещавшие Синай в XIV в., говорят о сотнях обитателей монастыря св. Екатерины (самые скромные цифры – 200–240 человек), в первой половине XV в. монахов насчитывается всего 50–60, а во второй половине того же столетия – 30–40, наконец путешественник Арнольд фон Харф в 1497 г. застал там всего 8 человек. После 1478 г. на 60 лет исчезают упоминания о синайских епископах.²⁷³

Правивший на закате мамлюкской эпохи султан Кансух аль-Гури был безразличен к религиозным вопросам, однако общественное мнение Египта враждебно воспринимало немусульманские меньшинства, которые подвергались жесткой дискриминации. Ситуацию усугубляли финансовые проблемы государства, которые власти пытались решить в том числе и за счет чрезвычайного обложения зиммиев. Португальская экспансия в Индийском океане, подорвавшая внешнюю торговлю Египта, вызвала ужесточение отношения к христианам, особенно западным. В 1503 г. мамлюкский султан в послании к римскому папе угрожал разрушить христианские Св. места Палестины и Синая. В 1511–1512 г. был закрыт храм Гроба Господня.

Сохранились 15 грамот, данных Кансухом аль-Гури синайскому монастырю св. Екатерины. Большинство этих указов формально подтверждает традиционные привилегии монастыря: беспошлинную доставку грузов через египетские порты, свободный проход паломников и монастырских сборщиков милостыни, неприкосновенность вакуфных имуществ монастыря в различных частях государства. Однако из документов видно, что в условиях кризиса мамлюкской государственности, власти были не в состоянии оградить от посягательств ни удаленные монастырские подворья, ни сам монастырь, который приблизительно в конце 1505 г. был захвачен и разграблен бедуинами. Игумен, пытавшийся добиться от бедуинов возвращения похищенного имущества, был ими убит, и, насколько можно судить, власти не смогли наказать виновных.²⁷⁴

Причины вышеописанного упадка Православного Востока не вполне ясны. Можно предложить множество версий – от глобального экологического кризиса в сиро-палестинском регионе до установления португальской гегемонии в южных морях. Очевидно, что кризис поразил не одних православных: в огромных коптских монастырях к концу XV в. тоже осталось по одному обитателю, а у несториан монастыри исчезли полностью. Само Мамлюкское государство в последней трети XV – начале XVI вв. переживало тяжелый упадок и явственно проигрывало противоборство со своей кочевой периферией.

Важно другое – на рубеже веков происходит некая дезорганизация церковных и общественных структур арабо-христианского мира, резкое его ослабление. Образовавшийся церковно-политический вакуум был заполнен выходцами из более жизнеспособных балканских православных общин. Сербы в 1504 г. заняли лавру св. Саввы. Греки на рубеже XV–XVI вв. с удивительной синхронностью поставили под свой контроль Александрийский патриархат и Синайский монастырь, а чуть позже – и Иерусалимскую церковь.

Удары, которые перенесли ближневосточные православные церкви за первые 900 лет мусульманского владычества, привели к значительному сокращению их паствы, территории и числа епархий.

Сильнее всего это угасание церковных структур сказалось в Александрийском патриархате. За все VII–XV вв. известно немногим более 10 имен епархиальных архиереев. В источниках IX–XII вв. упоминаются около шести кафедр. После того как Фатимиды построили свою новую столицу Каир, туда приблизительно в XI века была перенесена из Александрии резиденция патриарха. Число епархий всё время сокращалось: в XI века их осталось около трех, в XIV в. – не более двух, в XV в. – одна, потом исчезли все, кроме самого патриаршего престола. Поставление александрийских патриархов стали совершать соседние восточные патриархи за пределами Египта. Численность православного населения в Египте была крайне незначительной и продолжала сокращаться. С 300 тыс. чел. на момент арабского завоевания (порядка 5% от всего количества египетских христиан) мелькитская община уменьшилась до 90 тыс. к началу XIII века и до нескольких тысяч в османскую эпоху.²⁷⁵

Те же процессы шли в Антиохийском и Иерусалимском патриархатах. К концу VI века Антиохийский патриархат насчитывал 151 архиерейский престол, в том числе 17 митрополичьих. По состоянию на X–XI вв. известны имена епископов полутора десятка престолов. Относительно полные сведения о числе епархий Антиохийской церкви имеются, начиная с XIV–XV вв. Количество их не превышало 15–20. Целиком исчезли многие древние митрополии – Иераполь (Манбидж), Аназарба, Селевкия Исаврийская, Сергиополь, Дара, Самосат.²⁷⁶

В Иерусалимском патриархате в византийские времена насчитывалось около 60 престолов, а к началу османской эпохи их осталось не более трех. Многие города, бывшие когда-то епархиальными центрами, просто перестали существовать – особенно на средиземноморском побережье, опустошенном войнами мамлюков с крестоносцами, и в Заиорданье, где в наибольшей степени сказались по следствия экологического кризиса и опустынивания. Во многих других местностях, где еще теплилась городская жизнь, исчезло христианское население.

Таким образом, подводя итог первым девяти столетиям жизни Христианского Востока под мусульманским владычеством, следует отметить, что расцвет ближневосточных христиан в первые века хиджры сменился прогрессирующим кризисом, ухудшением социального положения христиан, сокращением их численности и культурным упадком. Своего пика эти процессы достигли в султанате мамлюков, на смену которому пришло новое, во многом иное по своей природе государство – Османская империя, с которой были неразрывно связаны судьбы ближневосточных христиан в следующие четыре столетия.