Беседа 8

1Тим. 2:8–10. Итак желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения; чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою, но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию.

Где нужно молиться. – О приличном убранстве. – Об одеждах девственниц.

1. «И, когда молишься, – говорит Христос, – не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф.6:5–6). Как же Павел говорит: «Итак желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения». Но эти слова не противоречат вышеприведенным, – нет, – а напротив, совершенно со­гласны с ними. Как и каким образом? Сначала надобно ска­зать о том, что значат слова: «войди в комнату твою», и почему Он заповедует это, когда нужно молиться на всяком месте и неужели нельзя молиться ни в церкви, ни в другой какой-нибудь части дома, а только в одной клети? Итак, какой смысл имеют эти слова? Внушая здесь, что надобно избегать тщеславия, Христос говорит: совершай молитвы не просто только тайно, но и сокровенно. Подобно тому, как в изречении: «пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф.6:3) Он говорит не просто о руках, а представляет с особенною си­лою необходимость избегать тщеславия, так точно и здесь Он намекает на то же самое.

Итак, не местом ограничил Он молитву, а заповедал только одно, – что не нужно быть тщеславным. А Павел гово­рит так, (чтобы показать) отличие от иудейских молитв. Посмотри, в самом деле, что он говорит: «на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки». А этого у иудеев нельзя было делать, потому что им не было позволено ни прибегать к Богу в каком-нибудь другом месте, ни приносить жертвы, ни совер­шать богослужение; а нужно было отовсюду по вселенной собираться в одно место, и в храме совершать все очищения. Апостол дает противоположное этому увещание и, освобождая от этой необходимости, говорит, что наши (обычаи) не таковы, каковы у иудеев. Подобно тому, как обо всех он повелевает приносить молитвы (потому что за всех умер Христос, и для всех, говорит он, я проповедую), так равным образом (научает), что молиться везде хорошо; следовательно, замечание это относится не к месту, а к тому, каким образом нужно молиться. Молись, говорит, везде; на всяком месте воздевай преподобные руки, – это одно только требуется. Но что значит: «преподобные»! Чистые. А что значит: чистые? Конечно, не водою вымытые, а чистые от любостяжания, убийств, хищения, язв. «Без гнева и сомнения». А это что значит? Разве кто-либо гневается во время молитвы? Значит без злопамятства. Пусть душа молящегося будет чиста и свободна от всякой страсти, пусть никто не приступает к Богу с враждою, пусть никто не приступает с негодованием и размышлением. Что значит – «без сомнения»? Послушаем. Значит, что не нужно нисколько сомневаться в том, что мы будем услышаны. «И «все, чего ни попросите в молитве с верою, – говорит (Христос), – получите" (Мф.21:22); и еще: «когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого» (Мк.11:25). Вот что значит – без гнева и сомнения. Как же, спросит кто-нибудь, я могу быть уверен в том, что получу просимое? Если ты не просишь ни о чем несогласном с тем, что Он готов тебе дать, если (не просишь) ни о чем таком, что недостойно царя, если ни о чем житейском, если (просишь) одних только духовных (благ), если приступаешь без гнева, если имеешь чистые, преподобные руки; а преподобные руки – те, которые творят милостыню. Если таким образом приступаешь, то, во всяком случае, получишь проси­мое. «Итак если вы, – говорит, – будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный» (Мф.7:11). Размышлением он здесь называет сомнение. Равным обра­зом, говорит он, хочу, чтобы и женщины приступали к Богу без гнева, без сомнения, чтобы имели чистые руки, чтобы не следовали своим вожделениям, не грабили и не были корыстолюбивы. Какая, в самом деле, будет польза, если она сама не грабит, а делает это через мужа? Впрочем, от женщин Павел требует нечто большее. Что же именно? «В приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, – говорит он, – не многоценною одеждою, но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию». Что он называет «в приличном одеянии»? То есть – платье, которое со всех сторон прикрывало бы их благопристойно, было бы при­лично, но не изысканно; первое прилично, а последнее неблаго­пристойно. Что же скажешь ты на это? Ты приходишь молиться Богу, и между тем окружаешь себя золотыми украшениями и головными уборами? Разве ты пришла плясать? Или принять участие в брачном пире? Разве ты явилась на торжественное шествие? Там уместны золотые украшения, там головные уборы, там дорогие платья. А здесь ничего этого не нужно. Ты пришла просить, молиться о грехах своих, молитву приносить о своих преступлениях, умолять Господа, чтобы склонить Его к милосердию. Зачем же украшаешь себя? Этот наряд неприличен для той, которая молится. Как можешь ты воздыхать? Как мо­жешь плакать? Как можешь усильно молиться, будучи одета в такой наряд? Если и будешь плакать, то слезы твои пока­жутся достойными смеха для того, кто будет видеть их, – потому что плачущей не следует носить золота. Это лицемерие и при­творство. И в самом деле, как же не лицемерие, когда та же самая душа, от которой родилось и это великолепие и тщеславие, та же самая (душа) и слезы проливает? Удали от себя все это притворство. Над Богом нельзя смеяться. Это свой­ственно актерам и плясунам, которые проводят дни свои на сцене; а честной женщине все это неприлично. «Со стыдливостью, – говорит, – и целомудрием».

2. Итак, не подражай блудницам. Они посредством такого наряда привлекают к себе многих любовников, и через это многие часто навлекали на себя дурное мнение и не получали ника­кой пользы от этого украшения, потому что многим чрез такое мнение нанесли вред. Подобно тому, как распутная женщина, хотя бы и пользовалась славою целомудренной, не будет иметь никакой пользы от этой славы, когда Тот, Кто судит тайное, в свое время приведет все в известность, так и целомудрен­ная женщина, если она своим нарядом успеет приобресть славу (женщины) дурного поведения, не получит никакой пользы от своего целомудрия, потому что многие через эту славу были приведены к погибели. Но отчего же я буду страдать, скажет иная, если другой станет подозревать меня? Ты подаешь повод к тому своим нарядом, взглядом, движениями. Поэтому Павел так много говорит об одежде и о стыде. А если он отвергает то, что служит только признаком богатства, именно золото, жемчуг и многоценные ризы, то не гораздо ли больше (отвергает) то, что (служит признаком) излишней суетности, – притиранья, подкрашивание глаз, жеманную походку, изнежен­ный голос, влажный взгляд, исполненный всякого блуда, изы­сканность, с какою накидывают на себя покрывало или надевают платье, искуснейшим образом устроенный пояс, вычур­ную обувь? На все это он указывает, говоря: «в приличном одеянии», равно как и словами: «со стыдливостью», – потому что все это свойственно бесстыдству и неблагопристойности. Будьте, умоляю вас, снисходительны ко мне, потому что слово мое не с тою целью содержит в себе вполне явное обличение, чтобы уязвить или опечалить вас, но чтобы удалить от стада все чуждое ему. Если он запрещает это замужним женщинам, живущим в роскоши и богатстве, то тем более тем, которые посвятили себя девству. Но какая, скажут, девственница возлагает на себя золотые украшения? Какая головные уборы? И обыкновенное платье может быть до такой степени изысканно, что даже эти (украшения) становятся ничтожны в сравнении с ним. Ведь и недорогое платье может быть наряднее того, ко­торое обшито золотом. В самом деле, когда платье имеет слишком яркий цвет, и когда оно с особенною заботливостью прикреплено поясом около груди, как это бывает у тех, которые пляшут на сцене, так что оно ни раздается в ши­рину, как бы поднимаясь вверх, ни стягивается до того, чтобы казаться слишком узким, но занимает средину между тем и другим, и около груди образует множество складок, – то ужели оно не гораздо больше может прельстить, чем всевозможные шелковые платья? Что, когда (при этом) обувь, будучи черного цвета, издает необыкновенный блеск и оканчивается острием, и изящным своим видом уподобляется картине, так что не слишком поднимает вверх подошву ноги? Что, если ты, хотя не украшаешь лица притираниями, однако вымы­ваешь его с необыкновенным старанием и вниманием и по­лагаешь кругом чела повязку, которая гораздо белее твоего лица, а потом сверху набрасываешь (черное) покрывало, так чтобы черный цвет при белом был заметнее? Что скажешь об этом беспрестанном поворачивании глаз? Что – о поясе и о повязке на груди, которую при опоясывании то скрывают, то показывают наружу, потому что и (грудь) оставляют часто открытою для того, чтобы видна была искусная отделка пояса, между тем как кругом всей головы полагают покрывало? А руки, подобно трагическим актерам, так старательно закрывают, что подумаешь, будто платье приросло к ним. Что ска­зать о походке и о прочих движениях, которые больше всякого золота могут пленять смотрящих на это? Убоимся, возлюбленные, чтобы и нам не услышать того же, что пророк говорил еврейским женщинам, которые заботились о наружном украшении: «и вместо пояса будет веревка, и вместо завитых волос – плешь» (Ис.3:23). Таким образом, это сильнее может привлекать, нежели золотые украшения, равно как и многие другие вещи, которые искусно устрояются для того, чтобы на них смотрели и чтобы взирающие пленялись ими. Не малый это грех, напротив, очень большой и может прогневать Бога, может погубить весь подвиг девства.

3. Христос твой Жених: зачем привлекаешь к себе любовников – людей? Он осудит тогда тебя за прелюбодеяние. Отчего не украшаешь себя украшением, которое Ему нравится, которое Ему приятно, – стыдливостью, целомудрием, честностью, благопристойною одеждою? А это платье свойственно распутным женщинам и позорно. Мы уже не можем различать распутных женщин и девственниц. Смотри, до какого посрамления они довели себя! Девственница должна быть чужда изысканности, одеваться просто и как случится. А она рачительно занимается бесчисленными (предметами) внешнего украшения. Положи конец этому безумию, женщина; обрати эту заботливость на душу, на внутреннее благообразие. Это внешнее благолепие препятствует внутреннему соделаться хорошим. Кто заботится о нем, тот пренебрегает внутренним; равно как и тот, кто презирает его, переносит всю свою заботливость на внутреннее. Не говори мне: увы! я надеваю изношенную одежду, дешевую обувь, покрывало, которое ничего не стоит; какое тут щегольство? Не обольщай самое себя. Можно, как я сказал, больше принаря­жать себя в этой одежде, нежели в иной, – больше в изношенном платье, нежели в приноровленном к телу и красиво устроенном по образу, который приличествует бесстыдству, и светло блестящем. Ты мне это говоришь; но что скажешь Богу, Который знает мысль, с какою ты это делаешь? Но ты поступаешь так не ради распутства. Так ради чего? Чтобы возбуждать удивление? И ты не стыдишься, не краснеешь, когда хочешь возбуждать удивление таким образом? Но, скажешь, я надеваю это платье так себе, и вовсе не по этой причине. Знает Бог, что ты говоришь к нам. Разве мне будешь ты давать отчет? Тому, Кто присутствует при всем, что ни происходить у нас, и Кто тогда будет оценивать, Тому, пред Кем все явно и открыто. Для того и мы ныне говорим это; чтобы не заставить вас подвергнуться такой ответственности. Убоимся, чтобы и вас не упрекал (Господь) в том, в чем упрекал через пророка еврейских женщин: пришли явиться предо Мною «и выступают величавою поступью и гремят цепочками на ногах» (Иса.3:16). Вы взяли на себя великий подвиг, для которого нужна борьба, а не щегольство, – где нужно сражаться, а не вести жизнь, исполненную неги. Разве не видишь кулачных бойцов и борцов? Разве они заботятся о походке и наружном украшении? Ни­сколько. Но все это, оставив без внимания и надев на себя платье, пропитанное маслом, они имеют в виду только на­носить и отражать удары. Диавол стоит, скрежеща зубами, вся­чески стараясь погубить тебя; а ты не перестаешь заниматься этими сатанинскими нарядами. Я не хочу говорить ничего о голосе, о том, как многие стараются дать ему известное выражение, – о благовониях и о прочих предметах роскоши. Потому-то и смеются над нами светские женщины. Погибла честь девства. Никто не уважает девственницу так, как следует уважать ее, потому что они сами довели себя до того, что их стали пренебрегать. Разве не следовало бы, чтобы они так были почитаемы в Церкви Божией, как будто с неба пришедшие? Между тем ныне их презирают, – ради их самих, а не ради тех, которые умнее их, – потому что когда увидит та, которая имеет мужа и детей и управляет домом, что ты, будучи обязана пригвоздиться ко кресту, больше, нежели она, занимаешься этими нарядами, то ужели она не посмеется над тобою? Ужели она не станет презирать тебя? Разве не видишь; сколько здесь старания, сколько забот? Скудостью одежды ты препобеждаешь ту, которая наряжается в дорогие платья, потому что больше заботишься о нарядах, нежели та, которая возлагает на себя золотые украшения. Что прилично тебе, того ты не ищешь, а к тому, что тебе не прилично, стремишься, между тем как тебе надлежало бы творить дела благие. Оттого девственницы стали пользоваться меньшим уважением, нежели женщины, живущие в мире, что не являют дел, достойных девства. Это говорим мы не ко всем, или лучше сказать – и ко всем, именно – к виновным, чтобы они образумились, и к невинным, чтобы они вразумляли первых. Но смотрите, чтобы это порицание не перешло в дело. Мы сказали это не с тем, чтобы огорчить, а чтобы исправить вас и чтобы могли похвалиться вами. О, если бы мы все творили угодное Богу и жили во славу Его, и чрез это сподобились получить обещанные блага, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Св. Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.