Беседа 1

2Кор.1:1–4. Павел, волею Божиею Апостол Иисуса Христа, и Тимофей брат, церкви Божией, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахаии: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих!

Для чего апостол написал второе послание к коринфянам. – Смиренномудрие Павлово. – Бог всегда утешает. – Как следует поступать в скорбях.

1. Прилично прежде рассмотреть, для чего апостол к первому посланию прилагает второе, и почему начинает его указанием на щедроты Божии и на утешение. Итак, для чего он пишет второе послание? Так как в первом он сказал: «приду к вам, ...и испытаю не слова возгордившихся, а силу» (1Кор.4:19), и в конце его опять в более мягких словах обещал то же самое, говоря: «приду к вам, когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию. У вас же, может быть, поживу, или и перезимую» («Прииду же к вам, егда македонию преиду: македонию бо прохожду: у вас же, аще случится, ...пребуду, или и озимею») (1Кор.16:5–6), между тем, после того прошло много времени, а он еще не приходил, даже и назначенный срок уже прошел, а он еще собирался и медлил, будучи удерживаем Духом для других гораздо нужнейших дел, то он и почел поэтому нужным (написать) второе послание, в котором не было бы нужды, если бы он не долго промедлил. Впрочем, не одна эта была причина, но еще и та, что после первого послания коринфяне сделались лучшими. Именно соблудившего, которому прежде рукоплескали и которым гордились, они отсекли и отлучили совершенно от Церкви верующих, как это видно из следующих слов апостола: «Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью, – чтобы не сказать много, – и всех вас. Для такого довольно сего наказания от многих» («аще ли кто оскорбил, не мене оскорби, но отчасти, да не отягчу всех вас. Довольно таковому наказание сие, еже от многих») (2Кор.2:5–6). И далее, продолжая послание свое, (апостол) опять указывает на то же, когда говорит: «Ибо то самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какие извинения, какое негодование на виновного, какой страх, какое желание, какую ревность, какое взыскание! По всему вы показали себя чистыми в этом деле» («се бо сие самое, еже по Бозе оскорбитися вам, колико содела в вас тщание? колики извинения, и негодование, и страх, и желание, и ревность, и строгость. Во всем представисте себе чисты быти в сем деле») (2Кор.7:11).

Равным образом и милостыню, которой он просил у них, они начали собирать с великим усердием, почему и сказал: «знаю усердие ваше и хвалюсь вами перед Македонянами, что Ахаия приготовлена еще с прошедшего года» («вем... усердие ваше, имже о вас хвалюся македоняном, яко Ахаия готова еще от прошедшаго лета») (2Кор. 9:2). И Тита, которого послал (апостол), они приняли со всею благосклонностью, на что и указывает опять словами: «сердце его весьма расположено к вам, при воспоминании о послушании всех вас, как вы приняли его со страхом и трепетом"" ("и сердце его чрезвычайно расположено к вам, ...воспоминающаго всех вас послушание, яко со страхом и трепетом приясте его») (2Кор.7:15). По всем этим причинам он и пишет второе послание. Да и нужно было, чтобы он как согрешивших их тогда упрекал, так исправившихся теперь похвалил и принял в свое благоволение. Потому-то и все это послание чуждо угроз и упреков, за исключением некоторых только мест к концу послания, которые были нужны потому, что и между коринфскими христианами были некоторые из иудеев, высоко о себе мудрствовавшие и порицавшие Павла, как человека хвастливого и не заслуживавшего никакого уважения. Так они говорили: «в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь его незначительна» («послания убо, ...тяжки, ...а пришествие тела немощно, и слово уничижено») (2Кор.10:10), то есть, когда он приходит, то оказывается ничего не стоящим, потому что это (и означают слова): «в личном присутствии слаб» («пришествие тела немощно»); отшедши же, высоко превозносишь себя в своих посланиях, что (означают слова): «в посланиях он строг и силен» («послания... тяжка»). А чтобы показать себя достойными уважения, они притворялись нелюбостяжательными, на что и намекает (апостол) словами: «дабы они, чем хвалятся, в том оказались такими же, как и мы« («да, о немже хвалятся, обрящутся, якоже и мы») (2Кор.11:12). Вместе с тем, имея дар слова, они весьма этим превозносились, почему (апостол) и называет себя »невеждою" (2Кор.11:6), показывая, что он не стыдится этого, и не считает (дар слова) за какое-то великое приобретение, а напротив, вменяет в ничто. А так как естественно было некоторым из верующих (слыша такие отзывы об апостоле) поколебаться в доверенности к нему, то он, сперва похвалив верных за то, в чем они исправились, и посрамив безумие горделивых, требовавших соблюдения иудейских обрядов, – потому что не время уже было исполнять их, – потом и за это делает упрек.

Итак, вот, мне кажется, причина настоящего послания, как может это заметить всякий, слегка прочитав его. Обратимся теперь к началу послания, и исследуем, для чего (апостол), после обыкновенного своего приветствия, начал послание указанием на щедроты Божии. Прежде всего нужно сделать замечание о самом начале и узнать, почему он здесь присовокупляет к себе Тимофея, говоря: «Павел, волею Божиею Апостол Иисуса Христа, и Тимофей брат» («Павел посланник Иисус Христов, волею Божиею, и тимофей брат») (2Кор.1:1). Между тем, в первом послании он обещался послать его к ним, и убеждал их, говоря: «если же придет к вам Тимофей, смотрите, чтобы он был у вас безопасен» («аще же приидет тимофей, блюдите, да без страха будет у вас») (1Кор.16:10). Как же здесь в начале (послания) говорит, что он с ним? Это потому, что (Тимофей), пришедши к ним, по обещанию учителя «для сего я послал к вам, – писал Павел, – Тимофея, ...который напомнит вам о путях моих во Христе» ("послах бо к вам, тимофеа, ...иже вам воспомянет пути моя, яже о Христе») (1Кор.4:17), и исправив все порученное, возвратился назад, так как и посылая его, (апостол) наказывал: «проводите его с миром, чтобы он пришел ко мне, ибо я жду его с братиями» («проводите... его с миром, да приидет ко мне: жду бо его с братиею») (1Кор.16:11).

2. И вот, так как (Тимофей) возвратился к своему учителю, и (апостол), исправив вместе с ним нужное в Асии: «в Ефесе же я, -говорит, – пробуду до Пятидесятницы» ("пребуду... бо во Ефесе до пентекостии») (1Кор.16:8), опять перешел в Македонию, то естественно и упоминает (о Тимофее), как уже находящимся с ним, потому что прежнее послание препроводил он из Асии, а настоящее из Македонии. Поставил же вместе с собою (Тимофея), чтобы проявить ему этим больше уважения, а в себе показать глубокое смиренномудрие, потому что хотя (Тимофей) и был ниже его, но любовь все сочетавает. Потому он везде и равняет его с собою, – то говорит о нем: «как сын отцу, служил мне» («якоже отцу чадо, со мною поработал») (Филип.2:22); то: «ибо он делает дело Господне, как и я» («дело... Господне делает, яко же и аз») (1Кор.16:10); а здесь и "братом» (2Кор.1:1) его называет. Таким образом представляет его по всем отношениям достойным уважения коринфян, – и тем более, что он, как я сказал, был уже у них, и показал опыты своих добродетелей. «Церкви Божией, находящейся в Коринфе» («Церкви Божией, сущей в коринфе») (2Кор.1:1). (Апостол) опять называет коринфян Церковью, желая этим собрать и совокупить всех их воедино. Иначе и не может быть единая Церковь там, где составляющие ее разделяются между собой и враждуют друг на друга. «Со всеми святыми по всей Ахаии» («Со святыми всеми, сущими по всей Ахаии») (2Кор.1:1). Этими словами (апостол) оказывает и предпочтение коринфянам, когда чрез послание, писанное к ним, приветствует всех прочих, и вместе всю от язык собранную Церковь побуждает к миру и согласию. Наименованием же святых показывает, что нечистым не принадлежит это приветствие.

Но почему (апостол), писав здесь к главной Церкви, вместе с нею пишет и ко всем прочим, между тем как он не всегда так делает? Так послания к фессалоникийцам он не посылал вместе и к македонянам; равным образом, пиша к ефесянам, не обращался вместе и ко всей Асии; и послание к римлянам не послано вместе и к прочим жителям Италии. Но здесь он делает то же, что и в послании к Галатам. И это послание он посылает не одному, не двум или трем городам, но всем вообще живущим в той стране, когда говорит: «Павел Апостол, избранный не человеками и не через человека, но Иисусом Христом и Богом Отцем, воскресившим Его из мертвых, и все находящиеся со мною братия – церквам Галатийским: благодать вам и мир» («Павел апостол ни от человек, ни человеком, но Иисус Христом и Богом Отцем, воскресившим Его из мертвых, и иже со мню вся братия, церквам Галатийским: благодать вам и мир») (Гал.1:1–3). Равно и евреям он написал для всех одно послание, не разделяя их по городам. Какая же этому причина? Мне кажется, причиною тому были общие господствовавшие там болезни. Для того он и посылает общее ко всем послание, что все требовали общего исправления. Все ведь и галатяне страдали одной болезнью, и евреи. То же я думаю и о коринфянах.

Итак, соединив всех воедино, и сделав общее приветствие, по принятому им обыкновению приветствовать всех: «благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа» (Гал. 1:3), – слушай, как сообразно с избранным им предметом он начинает послание: «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения» («Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец щедрот и Бог всякия утехи») (2Кор.1:3). Но какая тут, скажешь ты, сообразность с избранным предметом? Самая близкая. Посмотри же. Коринфян очень опечалило и обеспокоило то, что апостол не пришел к ним, несмотря на то, что обещал придти, но все это время провел в Македонии, и как будто предпочитал им других. Итак, имея в виду это беспокойство, он сказывает им причину, почему не пришел. Впрочем, не тотчас открывает ее, и не говорит: «Я помню, что обещался придти, но меня задержали случившиеся со мною скорби, почему простите меня, и не обвиняйте в каком-нибудь презрении, или нерадении о вас», но ведет к тому иным способом, гораздо величественнее и с большим убеждением, стараясь наперед утешить их, чтобы они уже и не спрашивали о причине, почему он не пришел. И это делает он точно так же, как если бы кто, обещавшись придти к своему другу, и, по преодолении весьма многих бедствий, пришедши, сказал: «Слава Тебе, Боже, что Ты показал мне возлюбленного друга моего! Благословен Ты, Господи, – от каких бед Ты избавил меня!» Такое славословие пришедшего есть вместе и оправдание пред намеревающимся обвинять его, и не попускает этому последнему жаловаться на замедление первого. Ему стыдно уже звать на суд приносящего Богу благодарение за избавление от стольких зол и требовать у него отчета в медлительности. Потому и (апостол), начиная речь словами «Благословен Бог щедрот», указывает тем на изведение и избавление его от великих бедствий.

Подобным образом и Давид не везде одинаково называет Бога, и не от одних и тех же свойств производит имена Его; но когда рассуждает о войне и победе, говорит: «Возлюблю тебя, Господи, крепость моя! Господь – твердыня моя» («Возлюблю Тя, Господи, крепосте моя, Господь... защититель мой») (Пс.17:2–3); когда же воспоминает об избавлении его от скорби и мрака, одержавшего душу его, говорит: «Господь – свет мой и спасение мое» («Господь просвещение... и спаситель мой») (Пс.26:1). Иногда заимствует наименования Его от человеколюбия, иногда от правды Его, иногда от нелицеприятного Его суда, – сообразно обстоятельствам, в которых он находился. Так и Павел здесь в начале послания называет (Бога) со стороны Его человеколюбия, говоря: «Бог щедрот», – т. е. явивший столь великие щедроты, что извел нас из самых врат смерти.

3. Подлинно, миловать так преимущественно пред всеми свойственно и сродно Богу. Поэтому он и называет Его Богом щедрот. Но заметь и здесь смиренномудрие Павлово. Претерпевая беды ради проповеди, не говорит он, что по достоинству от них спасается Богом, но ради щедрот Божиих. Но об этом еще яснее сказал он ниже. А теперь, продолжая речь свою, говорит: «утешающий нас во всякой скорби» («утешаяй нас... во всякой скорби«) (2Кор.1:4). Не сказал: не попускающий нам впадать в скорби, но – утешающий нас в скорби, потому что это и показывает силу Божию, и укрепляет терпение скорбящих. »От скорби, – говорит он (в другом месте), – происходит терпение» («скорбь терпение соделывает») (Рим.5:3)¹. Это выразил и пророк словами: «В тесноте Ты давал мне простор» («в скорби распространил мя еси») (Пс.4:2). Не сказал: «Ты не попустил впасть мне в скорбь», или «Ты тотчас рассеял скорбь» но – «в продолжение скорби Ты распространил меня», – то есть, великую дал прохладу и отдохновение. То же самое было и с тремя отроками. Он не возбранил ввергнуть их в пещь, и, когда они были ввержены, не угасил пламени; но, когда пылала пещь, подал им прохладу.

Так и всегда обыкновенно делает Бог. Намекая на это, и Павел говорит: «утешающий нас во всякой скорби». Но этим он показывает еще нечто новое. Что же такое? То, что Бог не однажды, не дважды, но всегда так поступает. Не так, чтобы ныне утешал, а в другое время оставлял; но всегда и во всякое скорбное время подает утешение. Поэтому и сказал (апостол): «утешающий» ("утешаяй»), а не – утешивший, и: «во всякой скорби»; не в той или другой, но – «во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих» ("во всякой, ...яко возмощи нам утешити сущия во всякой скорби, утешением, имже утешаемся сами от Бога») (2Кор.1:4). Видишь ли, как он предуготовляет себе оправдание, напоминая слушателю о великой скорби? А вместе с тем и смиряет себя, когда говорит, что самая эта милость оказана не ради его достоинства, но ради тех, которые от него должны принимать назидание. Для того, говорит, и утешил нас Бог, чтобы мы другу друга утешали. Но в этих же словах дает чувствовать и достоинство апостолов, когда показывает, что, получив утешение и отдохновение, он не предается беспечности, как мы, но приступает к возбуждению, укреплению и восстановлению других. Некоторые же еще дают словам (апостола) и такой смысл, что утешение наше есть вместе утешение и для других. А мне кажется, что он здесь в виде введения направляет речь свою еще и против лжеапостолов, напрасно хвалящихся, сидящих дома и предающихся неге. Впрочем, на это намекает он не прямо, но как бы мимоходом; главная же цель его была та, чтобы оправдать себя в своем замедлении. «Если для того, – говорит, – мы сами утешаемся, чтобы утешать и других, то не упрекайте нас за то, что мы не пришли к вам, потому что все это время мы употребили на отвращение воздвигаемых на нас злоумышлений, нападений и различных зол». «Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше» («Зане якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше») (2Кор.1:5).

Чтобы не привести в уныние учеников слишком сильным описанием своих бедствий, он показывает и великое богатство утешения, и таким образом ободряет их дух; и не только этим ободряет их, но еще и тем, что напоминает о Христе, говоря о своих страданиях, что они страдания Христовы, и, таким образом, прежде всякого другого утешения, извлекает утешение из самих скорбей. В самом деле, что может быть приятнее, как быть общником Христу, и ради Его терпеть страдания? Что может равняться с этим утешением? И не этим только, но и других образом он восставляет души скорбящих. Чем же? Тем, что говорит: «умножаются» («избыточествуют»). Не сказал: «как постигают нас страдания Христовы», но: «как умножаются» («якоже избыточествуют»), показывая тем, что (апостолы) претерпевают не только страдания Христовы, но еще большие. Мы претерпели, говорит, не только те страдания, которые Он претерпел, но и преизбыточествующие. Христос был гоним, преследуем, биен, умер. Но мы, говорит, более того претерпели. Этого одного уже достаточно для утешения. И никто не подозревай здесь преувеличения. Вот он и в другом месте говорит: «Ныне радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей» («Ныне радуюся во страданиях моих, и ...исполняю лишение скорбей Христовых во плоти моей») (Колос.1:24). И ни в том, ни в другом месте нет ни дерзости, ни самохвальства. Подобно тому, как (апостолы) совершили большие знамения, нежели сам Христос («верующий в Меня, – говорит Господь, – ...и больше сих сотворит» ("веруяй бо в мя... больша сих сотворит») (Иоан.14:12), – хотя все это совершает Он же, действуя в них, – так и пострадали больше Его, – хотя это опять же принадлежит одному Господу, Который утешал их и давал им силы к перенесению приключавшихся зол.

4. Вот почему и Павел, чувствуя сам, как много он сказал, смотри, как опять смягчает сказанное, говоря: «умножается Христом и утешение наше» («тако Христом избыточествует и утешение наше»); он все приписывает Господу, прославляя и этим Его человеколюбие. Не только, говорит, насколько скорбим, настолько и утешаемся, но гораздо более. Не сказал, что утешение равно страданиям, но: «умножается утешение» («избыточествует утешение»), так что время подвигов есть вместе время и новых венцов. В самом деле, скажи мне, что может равняться с тем, как терпеть бичевание за Христа и удостоиться за то беседования с Богом, быть сильнее всех, торжествовать над своими гонителями, быть выше целой вселенной, и чаять таких благ, каких «не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку» («их же око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша») (1Кор.2:9)? Что может равняться с тем, как терпеть скорби ради благочестия, и за то сподобиться бесчисленных утешений от Бога, получить отпущение стольких грехов, удостоиться Духа, освящения и оправдания, никого не бояться и не трепетать, и среди самых напастей быть славнее всех? Итак не будем унывать во время искушений. Никто из любящих увеселения, беспечно почивающих и услаждающихся, никто из проводящих жизнь изнеженную и рассеянную не может быть общником Христу. Но кто проводит жизнь среди скорбей и искушений и ходит тесным путем, тот близок к Нему. Он ведь и Сам шествовал тем же путем, – почему сказал: «Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» («Сын человеческий не имать где главы подклонити») (Мф.8:20).

Итак, не печалься, если терпишь скорби, помышляя, кому ты через них приобщаешься, как ты очищаешься чрез искушения и какую великую получаешь от них пользу. Подлинно, нет ничего тяжкого и печального, кроме оскорбления Бога. Если же этого нет, то ни скорби, ни козни, ни что другое не может опечалить богомудрой души. Напротив, как малая искра, брошенная в великую морскую бездну, тотчас же угасает, так точно и всякая печаль, даже самая великая, приразившись к благой совести, легко рассеивается и тотчас исчезает. Потому-то и Павел всегда радовался, что всегда подвизался в делах, угодных Богу, и даже не замечал постигавших его великих зол; хотя он и чувствовал скорбь, как человек, но не падал духом.

Так и великий патриарх не переставал радоваться, хотя и постигали его многие огорчения. Посмотри: он лишился отечества, принужден был предпринять длинное и многотрудное путешествие; пришедши на чужую землю, не имел на ней и одной пяди собственности; здесь, опять, встретил его голод и заставил переселяться с одного места на другое; за голодом последовали похищение жены, страх смерти, бесчадие, война, опасности, злоумышление соседей, и наконец сильнейшая из всех скорбей – тяжкое и нестерпимое заклание единородного и любимого сына. Беспрекословно он повиновался Богу; но не подумай поэтому, что он и переносил все это равнодушно. Хотя бы он был и в высшей степени праведник, каков он был и действительно, все же он был человек и подвержен немощам естества человеческого. И однако ничто не могло сразить его; он устоял, как мужественный ратоборец, после каждого искушения увенчиваясь победным венцом. Так и блаженный Павел, видя тучи искушений, каждодневно на него находящих, среди них, как бы среди рая, утешался, радовался и веселился. Но как радующийся этою радостью не может быть пленен унынием, так напротив, не стяжавший ее делается легко уловимым для всякой скорби, и претерпевает то же, что и худо вооруженный, которого и легкий удар уязвляет. Напротив, тот, кто хорошо отовсюду вооружен, удобно отражает всякий направленный против него удар. Радость же по Боге сильнее всякого оружия, и кто имеет ее, того ничто не может привести в уныние и малодушие; напротив, он все переносит мужественно. Что может быть хуже огня, что лютее непрестанных мучений? Хотя бы кто лишился бесчисленных богатств, или детей, или другого чего подобного, но это (огонь и мучения) нестерпимее всех скорбей. "Кожу, – сказано, – за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него» («Кожу за кожу, и вся, елика имать человек, даст за душу свою») (Иов.2:4).

Так, ничего нет тягостнее мучений; но радость по Боге и для слуха нестерпимые мучения делает сносными и даже приятными. И если бы ты снял с дерева или со сковороды едва-едва дышащего мученика, ты нашел бы в нем такую радость, какой и изобразить невозможно. Но скажут: «как могу я страдать теперь, когда прошло время (подвигов) мученичества? Что ты говоришь? Разве теперь прошло время мученичества?» Оно никогда не проходит, напротив – всегда перед нашими глазами, если только мы бодрствуем. Ведь не повешение только на дереве делает мучеником. Если бы так было, то Иов остался бы без венца мученического. Он не стоял пред судилищем, не слыхал голоса судии, не видал мучителя, не был строгаем по ребрам, повешенный и поднятый на дерево. И однако он страдал более, нежели многие мученики; сообщения вестников, приходивших друг за другом, нестерпимее всякого удара поражали его и прободали со всех сторон; а уста червей лютее множества палачей отовсюду терзали его.

5. Итак, с каким мучеником не может он сравняться? Подлинно (он равен) с бесчисленно многими. Он отовсюду выдерживал борьбу и собирал венцы – и от потери имущества, и от погибели детей, и гниения тела, и от укоров жены, и от друзей, и от врагов, и даже от рабов своих, – потому что и те плевали на лице его, – и от голода, и от сновидений, и от мучительной боли, и от зловония. Вот почему я и сказал, что он может равняться не с одним, не с двумя, не с тремя, а с бесчисленным множеством мучеников. Кроме сказанного, и самое время дает великое преимущество венцам его, потому что он терпел эти скорби прежде закона и благодати, терпел в продолжение многих месяцев, и все в высшей степени, притом же все эти несчастия обрушились на него вдруг, тогда как каждое из них и само по себе нестерпимо, не исключая даже и потери стяжаний, которая, по-видимому, (не)сноснее других зол. В самом деле, многие перенесли удары, а потери имущества не перенесли; напротив, предпочитали лучше терпеть бичевание и множество других мучений, нежели уступить что-нибудь из своих стяжаний, так что потерю их считали для себя самым тяжким ударом. Таким образом, и потеря имущества есть некоторый род мученичества для того, кто мужественно ее переносит. Но как, скажешь, перенести мужественно такие потери? Ты научишься этому, когда узнаешь, что через одно слово благодарности ты приобретешь больше, чем потерял. В самом деле, если, услышав о погибели наших благ, мы не смутимся, а скажем: «Благословен Бог», – то этим приобретем гораздо большее богатство. И действительно, не столько ты получишь пользы, тратя свое богатство на неимущих, всюду обходя и ища бедных, расточая все, что имеешь, алчущим, сколько приобретешь одним этим словом. Вот почему я не столько удивляюсь Иову, отверзавшему для бедных дом свой, сколько изумляюсь и с удивлением восклицаю, видя, как он с благодарением переносил потерю своих стяжаний.

То же самое можно приложить и к потере детей. И здесь ты можешь получить не меньшую награду, чем и тот, который возложил на жертвенник и готов был заклать сына своего, если, видя умирающим свое детище, будешь благодарить человеколюбивого Бога. В самом деле, поступающий так чем будет ниже Авраама? Авраам еще не видел (сына своего) лежащего мертвым, но только готовился к этому, так что если он и имеет преимущество в том отношении, что хотел принести в жертву (сына своего), протянул руку и взял нож, то, с другой стороны, он уступает в том отношении, что здесь лежит уже мертвый сын. Кроме того, Авраама ободряла уверенность, что он совершает доблественный поступок, и что славный этот подвиг есть дело собственного его мужества; да и глас с неба, им слышанный, воодушевлял его к этому подвигу; здесь же, напротив, нет ничего подобного. Вот почему тому, кто видит распростертого и лежащего во гробе единородного сына своего, воспитанного в богатстве и подававшего добрые надежды, нужно иметь адамантовую душу, чтобы кротко перенести постигшее его несчастие. И если таковой, укротив естественное волнение, сможет без слез сказать с Иовом: «Господь дал, Господь и взял» («Господь даде, Господь отъят») (Иов.1:21), то за одно это слово встанет в ряд с Авраамом и вместе с Иовом будет прославляем. И если, остановив вопли жен и воспретив клики плачущих, обратит всех к славословию Бога, то получит бесчисленные почести и от Бога и от людей: люди будут ему удивляться, ангелы рукоплескать, Бог увенчает его славою.

6. Но как могу я не плакать, скажешь ты, когда я человек? (Можешь), если подумаешь о том, что и патриарх, и Иов, будучи оба людьми, ничего подобного не испытали, и притом еще живя оба прежде закона и благодати, и не зная еще тех богомудрых законов, какие у нас; если сообразишь, что умерший переселился в лучшую страну и перешел к лучшему наследию, и что ты не потерял сына, а только препроводил его в безопаснейшее жилище. Итак, не говори: «Я не могу уже называться отцом». Почему тебе не называться отцом, когда сын твой жив? Разве ты потерял детище? Разве ты погубил сына? Напротив, приобрел его, и с большею безопасностью владеешь им. Чрез это ты не здесь только будешь называться отцом, но и на небе, и не только не потерял имени отца, но приобрел право на еще большее наименование: ты будешь называться отцом уже не смертного сына, но бессмертного, отцом мужественного воина, вечно пребывающего в доме Божием. Не думай, что он уже и погиб, если не стоит пред тобою. Ведь если бы он находился теперь в путешествии, то его телесное отсутствие не прекратило бы между вами родственной связи. Не останавливай же своих взоров на лице лежащего, потому что возбудишь этим в себе страдание; но возведи мысль твою от лежащего к небу. Не этот лежащий труп есть сын твой, но тот, который отлетел и восшел на неизмеримую высоту. Итак, когда видишь закрытые глаза, сомкнутые уста и неподвижное тело, не о том помышляй, что эти уста уже не говорят, эти глаза уже не видят, эти ноги уже не ходят, и все обращается в тление, – не так говори, а совершенно напротив: эти уста будут говорить лучше, эти глаза увидят больше, эти ноги понесутся на облаках, это разрушающееся тело облечется в бессмертие, и я опять получу сына, но светлейшего. Если же видимое тобою печалит тебя, то скажи себе: это – одежда, и он скинул ее для того, чтобы опять получить ее же, но более многоценную, это – дом, но он разрушается для того, чтобы стать светлее.

Подобно тому как мы, когда хотим очистить дом, не дозволяем оставаться внутри его живущим в нем, чтобы предохранить их от пыли и от шума, но велим на некоторое время выйти; когда же совсем устроим дом, тогда опять безбоязненно вводим их, – так делает и Бог: разрушив гнилую храмину усопшего, Он взял его в Свой отеческий дом, даже к Себе, чтобы после, как она разберется и вновь перестроится, опять отдать ему ее в лучшем и светлейшем виде. Итак, не говори, что он погиб, и что не будет его более; это слова неверующих; но говори: он спит и восстанет; он отправился в путь и возвратится с Царем. Кто так говорит? Тот, кто имеет в себе говорящим Христа. «Ибо, если мы веруем, – говорит (апостол), – что Иисус умер и воскрес и живет, то и умерших чрез Иисуса Бог приведет с Ним» («Аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе тако и Бог умершия... приведет с ним») (1Сол.4:14). Итак, если ты ищешь сына, ищи его там, где находится Царь, где воинство ангелов, не в гробе, не в земле, чтобы, тогда как он вознесен на такую высоту, тебе самому не остаться поверженным на земле. Если мы таким образом будем любомудрствовать, то легко преодолеем всякую подобную печаль. Бог же щедрот и Отец всякия утехи утешит сердца всех нас, и подобными скорбями и другими печалями одержимых, дарует нам избавление от всякого уныния, и сподобит нас стяжать духовную радость и получить будущие блага, которых и да сподобимся все мы достигнуть благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.