Беседа 3. На первую³ (чит. вторую) Паралипоменон, где говорится: «Возгордилось сердце его» (2Пар.26:16), также о смиренномудрии, о том, что добродетельному не следует быть самонадеянным, и о том, сколь великое зло – гордость

1. Благословен Бог: и в наш век произросли мученики, и мы удостоились видеть людей, закалаемых за Христа, – людей, проливающих святую кровь, которая орошает всю Церковь, проливающих кровь, страшную для бесов, вожделенную для Ангелов, спасительную для нас. Мы удостоились видеть людей, ратующих за благочестие, побеждающих, увенчиваемых; и удостоились не только видеть, но и принять самые тела этих подвижников; и мы теперь имеем у себя этих венценосцев. Впрочем, речь о мучениках теперь мы предоставляем ревнителю мучеников, нашему общему учителю; а сами будем говорить вам теперь об Озии, чтобы уплатить наш старый долг и удовлетворить давнему томительному желанию – слышать об этом. Я хорошо знаю, что каждый из вас томится желанием слышать о тех событиях; и мы продлили это томление, не из желания увеличить вашу скорбь, но стараясь усилить желание, чтобы наше угощение показалось вам приятнее. Когда богатые предлагают угощение и принимают сытых гостей, то они могут возбудить в них аппетит драгоценностью приготовленного; а трапеза бедных ни от чего так не оказывается блистательною, как если приступающие к ней будут голодными. Кто же был Озия, чей он потомок, чей царь, сколько времени царствовал, что сделал хорошего, в чем погрешил и как окончил жизнь? Обо всем этом мы скажем вам теперь, или лучше – сколько можно сказать, чтобы множеством сказанного не обременить вашей памяти, как бывает с огнем светильника. Если в него будешь подливать масла к светильне понемногу, то доставишь достаточную пищу огню, а если нальешь вдруг, то погасишь и бывший огонь. Итак, этот Озия был потомок Давида и царь иудейский; царствовал он пятьдесят два года, и сначала был добродетельным, а потом впал в грех. Возмечтав о себе выше собственного достоинства, он хотел присвоить власть священства.

Таково зло – гордость; она в каждом производит то, что он не знает самого себя, и после многих трудов уничтожает все сокровище добродетели. Прочие грехи обыкновенно происходят от нашей беспечности; а она зарождается в нас, когда мы поступаем правильно. Обыкновенно ничто так не производит гордости, как добрая совесть, если мы не будем внимательны. Потому и Христос, зная, что эта страсть приходит к нам после добрых дел, говорил ученикам: «Когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что́ должны были сделать» (Лк.17:10). Когда будет приступать к вам этот зверь, тогда этими словами, говорит, заприте от него двери. Не сказал: когда исполните все, тогда вы ничего не стоите; но сами вы «говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что́ должны были сделать»; говори, не бойся, не по твоему суду произношу Я приговор. Если ты сам назовешь себя непотребным, то Я увенчаю тебя, как благопотребного. Так и в другом месте Бог говорит: «Говори ты, чтоб оправдаться» (Ис.43:26). В судилищах внешних после обвинения и признания в преступлениях назначается смерть; а в судилище Божественном после признания – венец. Потому и Соломон говорил: «Не оправдывай себя пред Господом» (Сир.7:5). Ничего такого не слушал Озия, но вошел в храм, хотел кадить, и священника, который останавливал его, не послушал. Что же Бог? Он поразил Озию проказой на челе, дабы наказать бесстыдное лицо его и научить его, что это было судилище Божественное и что не против людей восставал он. Вот что известно об Озии. Теперь проследим это сказание сначала. Я для того предварительно и рассказал вам кратко все случившееся, чтобы вы, слушая сказание Писания об этом, в точности следили за ним. Будьте же внимательны. «И делал он, – говорит Писание, – Озия угодное в очах Господних» (2Пар.26:4). Этим оно засвидетельствовало о великой его добродетели. Он не только «делал угодное», но и «в очах Господних», а не напоказ людям, как те, которые у иудеев трубили о своей милостыне, искажали во время постов свои лица, совершали молитвы на перекрестках. Что может быть несчастнее таких людей, когда они труды переносят, а всякого воздаяния лишают себя?

2. Что делаешь ты, человек? Одному ты будешь отдавать отчет в делах своих, а другого призываешь в свидетели дел? Одного имеешь судьею, а другого сажаешь зрителем? Не видишь ли, как возницы, – когда весь город сидит вверху на конских ристалищах, – проезжая все пространство поприща, стараются ниспровергнуть колесницы соперников там, где видят сидящего царя, и один глаз его считают важнее столь многих глаз? А ты видишь самого Царя Ангелов, наблюдающим за твоим течением и, оставив Его, стараешься привлечь взоры подобных тебе рабов? Не потому ли и отходишь ты после тысячи состязаний без венца, после многих подвигов приходишь к Распорядителю подвигов без наград? Но Озия был не таков, «делал он угодное в очах Господних».

Как же он после такой праведной жизни поколебался и пал? Этому и я удивляюсь и недоумеваю, или лучше, при этом нет места недоумению, потому что он был человек, существо удобопреклонное к греху и скорое на пороки. И не только это бедственно, но и то, что мы должны проходить путем тесным и узким, под угрожающими с обеих сторон утесами. Если же и удобопреклонность воли, и трудность пути содействуют одному и тому же, то не удивляйся падениям. Как на зрелищах те, которые стараются восходить и нисходить по натянутому снизу вверх канату, если немного засмотрятся, то, потеряв равновесие, падают на подмостки и погибают, так и идущие этим путем, если немного будут нерадивы, низвергаются в пропасть. Подлинно, этот путь гораздо более того каната и узок, и крут, и опасен, и гораздо более высок; он оканчивается вверху у самого неба, и тогда шествие становится для нас особенно опасным, когда мы бываем вверху, при самой вершине; стоящие на высоте чувствуют великий страх, и для них остается только одно средство спасения – не обращать взоров вниз, не смотреть на землю; иначе делается сильное головокружение. Потому пророк непрестанно и взывает к нам: «Не погуби» (Пс.56:1), возбуждая нашу душу, предающуюся нерадению, предохраняя и удерживая ее, готовую упасть. Вначале нам нужно небольшое вразумление. Почему? Потому, что каждый человек, даже ленивейший из всех, приступая к делу, показывает сначала великое старание и, с живым усердием и свежими силами, легко принимается за предположенное; но когда мы пройдем большую часть пути, когда усердие наше охладеет, силы наши ослабеют и мы готовы будем пасть, – тогда благовременно является к нам пророк, предлагает нам свое изречение, как бы трость, и говорит: «Не погуби».

И дьявол тогда нападает на нас сильнее. Как плавающие по морю разбойники не тогда нападают на корабли, когда видят их выходящими из пристани (какая им польза потопить пустое судно?), но когда корабли возвращаются с полным грузом, тогда они и употребляют все свои хитрости, так и злой бес, когда видит людей, собравших многое, пост, молитвы, милостыню, целомудрие, и все прочие добродетели, когда видит наш корабль наполненным драгоценными камнями благочестия, тогда и нападает, со всех сторон подкапываясь под сокровище, чтобы потопить судно в самом устье пристани и отпустить нас в ту пристань ни с чем. Потому пророк увещевает всех и говорит: «Не погуби». После такого падения уже трудно снова встать: «С приходом нечестивого приходит и презрение» (Притч.18:3). Падшего в начале мы все прощаем по его неопытности, но тот, кто упал после многих переходов, не легко удостоится прощения или оправдания; такое падение его приписывается нерадению. И не только это бедственно, но и то, что многие соблазняются такими падениями, и поэтому также грех становится непростительным. Зная это, будем слушать пророка и не станем растлевать (жизнь свою) «в конец». Потому и Иезекииль говорит: кто праведен, потом падет, согрешив, «не помянутся тому правды его, но во грехе своем умрет» (ср. Иез.3:20, 18:24)⁴. И он боялся за конец. И не только этим, но и противным тому он доказывает великую силу. Если будет, говорит он, кто грешен, но потом обратится будет праведен, «жив будет, не умрет» (Иез.18:21–22)⁵. Видишь, как и здесь показывает он великую заботливость о конце. Чтобы и праведник, надеясь на свою праведность и предавшись беспечности, не погиб, пророк устрашает его концом; чтобы и грешник, отчаявшись после падений, не остался навсегда в своем падшем состоянии, он восстановляет его указанием на конец. Ты, говорит, много согрешил, но не теряй надежды; есть выход, если ты покажешь конец, противоположный началу. Ты, говорит он праведнику, сделал много доброго, но не полагайся на это; случается и падать, если до конца не сохранишь одинакового усердия. Видишь ли, как он истребляет и нерадение в одном, и отчаяние в другом?

3. Ничего такого не слушал Озия, и потому, слишком положившись на себя, пал падением тяжким и неисправимым.

Не всякое падение производит в нас одинаковую рану, но одни из грехов заслуживают только порицания, а другие навлекают тягчайшее наказание. Так Павел, укоряя тех, которые на общих вечерях не ожидали братий, говорит: «Не хвалю вас» (1Кор.11:17). Видишь: этот грех подлежит только порицанию, и укоризна служит для него наказанием. Но не так поступает он, когда говорит о блуде, а как? «Если кто, – говорит, – разорит храм Божий, того покарает Бог» (1Кор.3:17). Здесь уже не укоризна или порицание, а тягчайшее наказание. Также и Соломон знал различие между грехами; он, сравнивая воровство с прелюбодеянием, говорит так: «Не спускают вору, если он крадет, чтобы насытить душу свою, когда он голоден. Кто же прелюбодействует с женщиною, у того нет ума; тот губит душу свою, кто делает это» (Притч.6:30, 32). И то и другое, говорит, есть грех; но один грех меньше, другой больше; тот находит предлог в бедности, а этот не имеет никакого оправдания. И этот, скажешь, вынуждается естественною потребностью? Но не допускает этого данная человеку жена; она лишает его оправдания. Для того и учрежден брак и законное пользование, чтобы муж не мог говорить ничего подобного. Для того и дана ему помощница – жена, чтобы обуздывать беснующуюся природу, чтобы укрощать волны похоти. Потому, как кормчий, допустивший кораблекрушение в пристани, не может иметь никакого оправдания, – так и человек, достигший безопасности через брак и оскорбляющий чужие браки, или похотливо взирающий на какую-нибудь жену, не может иметь никакого оправдания ни перед людьми, ни перед Богом, хотя бы он тысячу раз ссылался на естественное удовольствие. Впрочем, какое может быть удовольствие там, где – страх, беспокойство, опасность и ожидание столь многих бедствий, где предстоят судилища, следствия, гнев судьи, меч, палач, пропасть и казнь? Такой человек трепещет и боится всего: теней, стен и самых камней, как будто они издают звук; он подозревает и опасается всех – слуг, соседей, друзей, врагов, знающих все и не знающих ничего. Но, если угодно, пусть не будет ничего такого, пусть никто не знает о дерзких делах его, кроме него одного и оскорбляемой им женщины; как он перенесет обличения совести, имея всегда при себе этого сильного обличителя? Ведь как от самого себя никто убежать не может, так и от приговора этого суда. Этот суд не подкупается деньгами, не увлекается лестью, потому что он есть суд Божественный, внедренный Богом в наши души. Подлинно, «кто же прелюбодействует с женщиною, у того нет ума; тот губит душу свою, кто делает это» (Притч.6:32). Конечно, и вор не освобождается от наказания и получает воздаяние, но меньшее. Сравнения показывают не противоположность сравниваемых предметов, но, оставляя каждый из них на своем месте, представляют, который из них меньше и который больше. Может быть, вы не поняли сказанного; потому необходимо сказать яснее. Хорошее дело – брак, но лучше его – девство; однако потому, что девство лучше, брак не есть худое дело; он ниже девства, но сам по себе – хорошее дело. Так и здесь: худое дело – воровство, но меньше прелюбодеяния, хотя и само по себе худо. Видишь ли различие между грехами? Посмотрим же, какой грех допустил Озия. «Возгордилось, – говорит Писание, – сердце его» (2Пар.26:16). Тяжкая рана; это – гордость; гордость, которая есть источник всех зол. А чтобы тебе скорее понять, как зла эта болезнь, выслушай следующее: прочие грехи ограничиваются нашим естеством, а гордость увлекла и низвергла с неба силу бестелесную; дьявола, который прежде не был дьяволом, она сделала дьяволом. Мы привели бы во свидетели Исаию, который говорит о нем так: «Взойду на небо,... буду подобен Всевышнему» (Ис.14:13–14); но не любящие иносказательных выражений не примут нашего свидетельства; если же мы вместе с ним представим обличителем Павла, то уже никто не станет противоречить. Что же говорит Павел в послании к Тимофею? То, что недавно принявшего проповедь не должно возводить в высокое звание епископства: «Не должен быть из новообращенных, – говорит, – чтобы не возгордился и не подпал осуждению с диаволом» (1Тим.3:6), – чтобы он, говорит, согрешив так же, как дьявол, не подвергся одному и тому же с ним.

4. И не отсюда только это очевидно, но и из того, что посоветовал злой бес первому из всех людей. Как добрые имеют обычай – советовать ближним то, через что сами сделались добрыми, так и злые имеют обычай – внушать ближним то, через что сами сделались злыми. Это – один из видов злобы, и утешением в собственном наказании злые считают погибель других. Что же дьявол посоветовал Адаму? Допустить мысль, которая превышала собственную природу, – надеяться стать равным Богу. Если это, говорит дьявол, низвергло меня с неба, то тем более то же самое извергнет его из Рая. Потому и Соломон говорит: «Бог гордым противится» (Притч.3:34; 1Пет.5:5). Не сказал: Бог гордых оставляет, предоставляет самим себе, лишает Своей помощи, но говорит: «противится», – впрочем, не в том смысле, будто Богу нужно ополчаться и бороться против гордого. Что может быть слабее гордого? Как лишившийся зрения беззащитен от всякой обиды, так и гордый, который не знает Господа (а «начало гордыни, – говорит Премудрый, – удаление человека от Господа» (Сир.10:14)), лишившись этого света, легко преодолевается и людьми. Если бы даже он был силен, и тогда Богу не нужно было бы ополчаться против него; Тому, для Которого было достаточно одного хотения, чтобы произвести все, гораздо легче уничтожить все. Для чего же сказано: «противится»? Для того, чтобы показать сильное отвращение Его к гордому. Итак, что гордость есть тяжкая рана, видно как отсюда, так и с других сторон. Если хотите, то с другой стороны мы раскроем и причину, от которой происходит эта рана. Писание, начиная обличать кого-либо, обыкновенно не только высказывает грех его, но доказывает нам и причину греха; оно делает это для того, чтобы предостеречь здоровых от впадения в те же грехи. И врачи, приходя к больным, еще прежде болезней исследуют причины их, чтобы уничтожить зло в самом источнике, так как кто, оставляя корень, подрезывает одни ветви, тот не делает ничего иного, как только трудится напрасно. Где же Писание указывает и на грех, и на причину греха? Так, оно обличает живших перед потопом за непристойные связи, и послушай, какую представляет причину: «Сыны Божии, – говорит, – увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал» (Быт.6:2). Что же? Не красота ли причиной греха? Нет; она – дело премудрости Божией; а дело Божие никогда не может быть причиной порока. Или зрение? Нет; и оно – дело природы. Что же? Взгляд порочный, потому что он происходит от развращенной воли. Потому и один премудрый, увещевая, говорит: «Отвращай око твое от женщины благообразной и не засматривайся на чужую красоту» (Сир.9:8). Не сказал: «не смотри», – это случается и само собою, – но: «не засматривайся», – говорит, запрещая намеренный взгляд, пытливое зрение, продолжительно-порочное рассматривание, происходящее от развращенной и похотливой души. Но какой, скажешь, отсюда может быть вред? «От нее, – говорит он, – загорается любовь»⁶ (Сир.9:9). Как огонь, касаясь сена или соломы, не медлит, но как скоро коснулся этого вещества, тотчас обращается в яркий пламень, так и огонь похоти, находящейся в нас, когда посредством взгляда очей коснется благовидной и блестящей красоты, тотчас воспламеняет душу. Потому не смотри на временное удовольствие, доставляемое зрением, но взирай на непрестанное мучение, происходящее от похоти. Удовольствие, нанесши рану, обыкновенно прекращается; а рана не прекращается, но часто остается и губит. Как олень, смертельно раненный стрелой, хотя бы убежал от рук охотников, не получает от этого уже никакой пользы, – так и душа, пораженная стрелою похоти, от непристойного и любопытного взгляда, хотя бы бросивши стрелу и ушла, растлевается и погибает, видя везде этого врага, ее преследующего. Впрочем я говорил о том (не нужно позволять слову делать длинные отступления), что Писание обыкновенно показывает и грехи, и причины их. Так и здесь, послушай, что говорит оно об Озии. Оно сообщает нам не только то, что «возгордилось сердце его», но прибавило и то, от чего оно «возгордилось». От чего же оно превознеслось? «Когда он сделался силен, – говорит, – возгордилось сердце его» (2Пар.26:16). Он не вынес величия власти, но как от пресыщения бывает воспаление, а от воспаления происходит горячка, и потом нередко отсюда приключается смерть, так и здесь от великого изобилия счастливых обстоятельств произошла гордость. Что в телах воспаление, то в душах гордость. Потом от гордости явилось в нем и желание того, что не принадлежало ему.

5. Об этом мы распространяемся не напрасно, но для того, чтобы вы никогда не завидовали и не приписывали блаженства людям, облеченным властью, зная, как опасно их положение, и чтобы никогда не считали несчастными живущих в бедности и угнетении, зная, что это доставляет большую безопасность. Потому и пророк восклицал: «Благо мне, что Ты смирил меня» (Пс.118:71). Посмотри, какое зло произошло от высокого положения. «Возгордилось, – говорит Писание, – сердце его на погибель» (2Пар.26:16). Что значит: «на погибель»? Из порочных помыслов одни совершенно не входят в нашу душу, если мы оградим себя великою предосторожностью; другие зарождаются внутри и, если мы будем беспечны, разрастаются; если же против них будут приняты меры, то скоро заглушаются и пропадают; а иные и рождаются, и размножаются, и обращаются в порочные действия, и расстраивают все здоровье нашей души, если мы предадимся великой беспечности. Таким образом слова: «Возгордилось сердце его» означают, что гордость его не осталась внутри и не была потушена, но вышла наружу и, обратившись в порочное действие, погубила все его добродетели. Блаженное дело – совершенно не допускать порочного помысла, как и пророк говорил: «Не превозносилось сердце мое» (Пс.130:1); не сказал: оно вознеслось, но я обуздал его, а даже и не начинало возноситься, т.е. я постоянно соблюдал душу недоступной для порока. Это – блаженное дело; близко к нему и то, чтобы вошедшие помыслы тотчас прогонять и не позволять им оставаться долго, дабы не образовалась в нас нива для пороков. Если же и до такой степени мы будем беспечными, то есть средство избавления и от этой беспечности, по человеколюбию Божию, и много врачебных средств против таких ран приготовлено неизреченной и великой Его благостью. Впрочем, окончим слово, чтобы не случилось теперь того, чего мы боялись в начале, чтобы обилие предметов не обременило вашей памяти. Поэтому же необходимо кратко перечислить сказанное. Так поступают матери: когда они положат за пазуху детям плодов или сластей, или чего-нибудь подобного, то, чтобы по рассеянности детей что-нибудь из данного им не выпало, крепко стягивают одежду их поясом, чтобы со всех сторон сделать преграду. Сделаем то же и мы; широко распустившееся слово стянем и отдадим на сохранение памяти. Вы слышали, что не должно делать ничего напоказ, сколь великое зло – беспечность, как она легко низвергает и ведущего безукоризненную жизнь. Вы узнали, какая нам нужна заботливость особенно при самом конце жизни, и что не должно ни отчаиваться впавшему в грех, если он исправляется, ни полагаться на себя добродетельному, если он предается беспечности. Говорили мы вам о различии грехов и о том, что не должно засматриваться на красоту телесную, и показали, какое происходит от этого зло. Вы помните сказанное вам о гордости, равно как и о порочных помыслах. Сохраняя это, отправимся домой; или лучше – сохраняя это, послушаем и совершеннейшего наставления отличного учителя (т.е. епископа Флавиана). Наши слова, каковы бы они ни были, носят на себе признаки молодости; а его слова, каковы бы они ни были, украшаются старческой мудростью. Наши слова подобны потоку, несущемуся стремительно; а его слова подобны источнику, изливающему реки с великим спокойствием и уподобляющемуся более течению елея, нежели воды. Примем же эти потоки, чтобы образовался в нас «источник воды, текущей в жизнь вечную» (Ин.4:14), которой да сподобимся все мы получить благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым и Благим Духом, честь, слава и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.