Беседа 38

Против манихеев. – Смиренномудрие Павла. – Преимущества бедности.

1Кор.15:1–2. Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам, которое вы и приняли, в котором и утвердились, которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам, если только не тщетно уверовали.

1. Окончив речь о духовных (дарованиях, апостол) переходит к предмету самому важному, к учению о воскресении, потому что (коринфяне) и в этом отношении были весьма немощны. Как в телах, когда горячка коснется самых основных частей его, т.е. нервов, жил и первых стихий, зло делается неисцельным, если не приложишь великого попечения, так и здесь предстояла подобная опасность, потому что зло простерлось до самых оснований благочестия. Потому Павел и прилагает великое попечение; ему нужно было говорить уже не о житейских предметах, не о том, что один впал в прелюбодеяние, другой в корыстолюбие, третий покрывал свою голову, но о самом главном благе, потому что (коринфяне) разногласили касательно самого воскресения.

Так как в нем заключается вся наша надежда, то диавол сильно восставал против него, и иногда совершенно отвергал воскресение, а иногда говорил, что оно уже было. В послании к Тимофею, Павел назвал это нечестивое учение гангреною и указал распространителей его: «и слово их, как рак, будет распространяться. Таковы Именей и Филит, которые отступили от истины, говоря, что воскресение уже было, и разрушают в некоторых веру» (2Тим.2:17–18). Иногда они это говорили, а иногда – будто тело не воскреснет, и будто воскресение есть очищение души. Такое учение внушал им злой демон, желая не только отвергнуть воскресение, но и представить басней все, совершенное для нас. Если бы поверили, что нет воскресения тел, то он мало-помалу убедил бы, что и Христос не воскрес, а отсюда простираясь далее, вывел бы, что (Христос) не приходил и не совершал того, что Он совершил.

Такова злоба диавола! Потому Павел называет действия его кознями (Ефес.6:11), так как он не обнаруживает прямо того, что хочет совершить, чтобы не быть изобличенным, но, принимая на себя некоторую личину, производит нечто другое, подобно как коварный враг, приступив к городу и стенам, тайно подкапывается снизу, чтобы таким образом не быть замеченным и успеть в своем предприятии. Но этот чудный и великий муж всегда открывал такие сети его и преследовал злые козни его: «чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам небезызвестны его умыслы» (2Кор.2:11).

Так и здесь он открывает все лукавство его, показывает все его хитрости, обнаруживает все его намерения и преследует все с великим тщанием; потому и говорит об этом предмете после других, что он самый важный и составляет для нас все. И посмотри на мудрость (апостола): он утверждает наперед своих, а потом, продолжая речь, сильно заграждает уста и внешним (язычникам). Своих он утверждает не рассудочными доказательствами, но указанием на события, на то, что они сами уже приняли и чему уверовали, как действительному. Это было весьма поразительно и достаточно для их убеждения: ведь если бы они после того не стали верить, то не стали бы верить уже не Павлу, а самим себе, это же послужило бы к осуждению их, принявших однажды и потом отступивших. Потому он и начинает отсюда речь, показывая, что нет нужды в других свидетелях для доказательства истины слов его, кроме их самих, впадающих в заблуждение. Но чтобы сказанное мной было яснее, надобно выслушать сами слова (апостола). Какие же это (слова)? «Напоминаю вам, – говорит, – братия, Евангелие, которое я благовествовал вам». Видишь ли, с какой кротостью он начинает? Видишь ли, как в самом начале внушает, что он не преподает ничего нового или странного? Кто говорит о чем-нибудь уже известном, но забытом впоследствии, тот словами своими только напоминает о том.

Называя их братиями, он и этим самым немало подтверждает слова свои. Мы стали братьями не иначе, как через домостроительство воплощения Христова. Таким названием он с одной стороны смиряет и успокаивает их, а с другой напоминает им о бесчисленных благах. И следующее выражение также служит подтверждением. Какое же это? Благовествование. Сущность благовествований состоит в том, что Бог соделался человеком, был распят и воскрес. Об этом благовествовал Гавриил Деве; это возвещали вселенной пророки и все апостолы. «Которое вы и приняли, в котором и утвердились, которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам, если только не тщетно уверовали». Видишь ли, как он призывает их самих в свидетели слов своих? Не говорит: что вы слышали, но: «приняли», требуя от них как бы некоторого залога и выражая, что к принятию этого убедились не только словом, но и делами, знамениями и чудесами, и потому должны твердо держать это.

2. Напомнив о прежнем, (апостол) далее указывает на настоящее: «в котором и утвердились», говорит, предупреждая их, что они не могут отвергнуть того, хотя бы весьма хотели. Потому и в начале он не сказал: научаю вас, но: «благовествовал вам», т.е. то, что уже известно. Как же он колеблющихся называет стоящими? Он показывает вид незнания, для пользы их, подобно как поступает и в отношении к галатам, только иным образом. Там неудобно было показать вид незнания и потому он говорит иначе: «все, утверждающиеся на делах закона, находятся под клятвою» (Гал.3:10). Не говорит: ничто другое разумеете, – потому что их заблуждение было известно и очевидно, – но ручается за будущее; и, хотя оно неизвестно, но (делает это), чтобы более расположить их к себе. Здесь же показывает вид незнания и говорит: «в котором и утвердились»; затем (напоминает) о пользе: «и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам», – следовательно, предлагаемое теперь наставление есть только пояснение и истолкование. Вы, говорит, не имеете нужды в том, чтобы я преподал вам самый догмат, но чтобы напомнил вам о нем и исправил; говорит это, не желая вдруг пристыдить их. Что значит: «как я благовествовал вам»? Каким образом я, говорит, проповедовал вам действительность воскресения; что воскресение было, в этом вы, кажется, не сомневаетесь; но вы, может быть, желаете только яснее уразуметь сказанное; это я и сделаю; а сам догмат, как я вижу ясно, вы содержите. Далее, чтобы после слов его: «в котором и утвердились», они не сделались беспечными, он опять внушает им страх: «если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам, если только не тщетно уверовали», и тем показывает, что зло касается главного предмета, что дело идет не о чем-нибудь маловажном, но о целой вере. Здесь он говорит об этом кратко, а далее, воспламеняясь, взывает открыто и говорит: «если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших». Но в начале не так (говорил), потому что полезнее было идти вперед спокойно и мало-помалу. «Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял« (1Кор.15:3). И здесь не говорит: я вам сказал, или: я научил вас, но опять употребляет тоже выражение: «преподал вам, что и сам принял». И не говорит также: я научился, но: «принял», внушая две мысли, – ту, что ничего не должно вводить от себя, и ту, что они убеждались в истине не одними словами, но и делами; и таким образом, мало-помалу делая слова свои достоверными, относит все ко Христу и показывает, что из догматов нет ни одного человеческого. Что значит: «первоначально преподал вам»? Т.е. в начале, а не теперь. Здесь он указывает как на свидетеля на время и внушает, что крайне постыдно изменять вере после того, как верили столь долгое время, и не только это, но и то, что догмат необходим; потому он и преподан между первыми и в самом начале. Что же, скажи мне, ты предал?

Но это объясняет он не вдруг, а наперед говорит: «что и сам принял».

Что же ты принял? «Христос умер за грехи наши». Не говорит прямо: будет воскресение тел наших, но доказывает это издалека и посредством других (истин): "что, – говорит, – Христос умер», и тем полагает великое основание и непоколебимую опору учения о воскресении. И не просто говорит: «что Христос умер», хотя и это служит достаточным доказательством воскресения, но с прибавлением: «что Христос умер за грехи наши».

Впрочем, прежде надобно выслушать, что говорят об этом зараженные манихейской (ересью), враги истины, восстающие против собственного спасения. Что же говорят они? Смертью, говорят, Павел называет здесь не что иное, как пребывание во грехе, а воскресением – освобождение от грехов. Видишь ли, как заблуждение бессильно, как оно уловляется собственными своими сетями и не требует постороннего нападения, но поражает само себя? Смотри, как и эти люди поражают сами себя собственными своими словами. Если точно в этом состоит смерть, и если, как вы думаете, Христос не принял тела, и однако умер, то следует, по вашему, что Он был во грехе. Я утверждаю, что Он принял тело, и говорю, что смерть Его была телесная; а ты, отвергая это, по необходимости должен утверждать сказанное.

Если же Он был во грехе, то как Он говорит: «кто из вас обличит Меня в неправде?» (Ин.8:46), и еще: «идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего» (Ин.14:30); и еще: «надлежит нам исполнить всякую правду» (Мф.3:15)? И как Он умер за грешников, если сам был во грехах? Умирающему за грешников нужно быть самому безгрешным, потому что кто сам грешник, тот как умрет за других грешников? Если же Христос умер за грехи других, то Он умер, будучи сам безгрешен; а если Он умер, будучи безгрешен, то умер не смертью греха, – как это могло быть с безгрешным? – но смертью телесной.

Потому и Павел сказал не просто: «умер», но присовокупил: «за грехи наши», и тем заставляет их невольно признать телесную смерть (Иисуса Христа) и показывает, что Он и прежде смерти был безгрешен, так как тому, кто умирает за чужие грехи, следует самому быть безгрешным. Не останавливаясь и на этом, (апостол) присовокупляет: «по Писанию», подтверждая этим еще более истинность слов своих и показывая, о какой он говорит смерти. Писание везде говорит о (смерти Христовой) телесной; например, оно говорит: «пронзили руки мои и ноги мои» (Пс.21:17), и еще: «воззрят на Того, Которого пронзили» (Ин.19:37).

3. Не станем исчислять порознь всех других мест, из которых одни словами, а другие преобразованиями, в них заключающимися, доказывают, что Христос умер плотью и что Он умер за грехи наши. «За преступления, – говорится (в Писании), – народа Моего претерпел казнь»; и еще: «Господь возложил на Него грехи всех нас»; и еще: «Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши» (Ис.53:8, 6, 5).

Если же ты не хочешь верить Ветхому Завету, то послушай Иоанна, который, взывая, показывает ясно то и другое, и смерть телесную и ее причину: «вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира" (Ин.1:29): послушай Павла, который говорит: «не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом» (2Кор.5:21); и еще: «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою» (Гал.3:13); и еще: «отняв силы у начальств и властей, властно подверг их позору» (Кол.2:15); и весьма многие другие места доказывают, что смерть Христова была телесная и притом за грехи наши. Так сам Он говорит: «и за них Я посвящаю Себя» (Ин.17:19); также: «князь мира сего осужден» (Ин.16:11), и тем выражает, что Он умер, не имея греха. «И что Он погребен был» (1Кор.15:4). И это подтверждает вышесказанную мысль, потому что погребение, конечно, свойственно телу. Здесь (апостол) не прибавил: «по Писанию»; хотя мог бы, однако не прибавил. Почему? Или потому, что гроб всем известен и тогда и теперь, или потому, что слово: «по Писанию» относится ко всему вообще. Почему же далее он прибавляет – «и что воскрес в третий день, по Писанию», – а не довольствуется первым, сказанным о всем вообще? Потому, что и это многим было неизвестно; здесь он указывает на Писание по вдохновению, внушая мудрую и божественную мысль. Не то же ли самое Он делает и касательно смерти? И там крест был всем известен, потому что Христос распят на глазах всех, а причина не всем была известна; что Он умер, это все знали, а что Он претерпел смерть за грехи вселенной, этого многие еще не знали; потому (апостол) и приводит свидетельство из Писаний.

Впрочем это уже достаточно объяснено сказанным нами. Где же в Писаниях сказано, что Христос будет погребен и в третий день воскреснет? В прообразе Ионы, на который указывает сам (Христос), когда говорит: «как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф.12:40); в прообразе купины в пустыне: как она горела и не сгорала, так и тело (Христово) было мертво, но не удержано смертью навсегда (Исх.3:2–3); в прообразе змия, бывшего при Данииле: как он, приняв пищу, данную ему пророком, расселся (Дан.14:27), так и ад, приняв тело (Христово), распался, потому что тело расторгло чрево его и воскресло. Если же ты хочешь и в словах слышать то, что видишь в прообразах, то послушай Исаию, который говорит: «Он отторгнут от земли живых» (Ис.53:8); и еще: «Но Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению; когда же душа Его принесет жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою Его. На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих и грехи их на Себе понесет» (Ис.53:10–11); также – Давида, который еще прежде сказал: «Ты не оставишь душу мою в аду и не дашь преподобному Твоему видеть тление" (Пс.15:10). Потому и Павел отсылает тебя к Писаниям, чтобы ты знал, что это совершилось не просто и не напрасно. Да и могло ли быть так, если столь многие пророки преднаписали и предвозвестили это, и если Писание, упоминая о Владычной смерти, нигде не говорит о смерти греховной, но везде о телесной, и таком же погребении и воскресении? «и что явился Кифе» (1Кор.15:5): прежде всех указывает, на свидетеля самого достоверного. «Потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне, как некоему извергу» (1Кор.15:6–8). Приведя доказательства из Писаний, (апостол) присовокупляет доказательство от событий, после пророков приводит в свидетели воскресения апостолов и других верных людей. А если бы под воскресением он разумел освобождение от греха, то излишне было бы говорить: «явился» такому-то и такому-то; говорить так свойственно доказывающему телесное воскресение, а не беседующему об освобождении от греха.

4. Потому он не однажды сказал: «явился», хотя достаточно было употребить это выражение и однажды о всех вообще, но повторяет его два и три раза и почти о каждом из видевших: "явился, – говорит, – Кифе,... явился более нежели пятистам братий в одно время,... явился и мне». Как же в Евангелии напротив говорится, что (Христос) прежде всех явился Марии? Но из мужей – прежде всех (Петру), который особенно желал видеть Его. О каких одиннадцати апостолах говорит здесь (Павел), когда Матфий избран уже после вознесения Христова, а не тотчас после воскресения? Но, вероятно, Он являлся и после вознесения; следовательно этот самый апостол после вознесения и избран и видел Его. Павел не указывает времени, а просто и неопределенно исчисляет явления, которых, вероятно, было много; потому и Иоанн говорит: «уже в третий раз явился» (Ин.21:14). Потом «явился более нежели пятистам братий».

Некоторые говорят, что слово: «более»⁶¹ означает свыше, с небес, – то есть явился им, не по земле шествуя, но вверху, над их головой, потому что Он хотел уверить их не только в Своем воскресении, но и вознесении. Другие же утверждают, что более пяти сот значит: более нежели пятистам. «Из которых большая часть доныне в живых»; хотя, говорит, я повествую о прошедших событиях, но имею свидетелей еще живущих. «А некоторые и почили»; не сказал: умерли, но: «почили», утверждая также и этим выражением истину воскресения. «Потом явился Иакову», – мне кажется, брату своему; его, говорят, Он сам рукоположил и поставил первым епископом в Иерусалиме. «Также всем Апостолам», потому что были и другие апостолы, именно семьдесят. «А после всех явился и мне, как некоему извергу»; это говорит он более по смиренномудрию. Не потому Христос явился ему после других, будто он был ниже всех; хотя он называет себя последним, но оказался славнее многих, призванных прежде него, и даже – всех; и пятьсот братии не лучше Иакова потому, что Христос явился им прежде него. А почему Христос не явился всем вместе? Чтобы предварительно посеять семена веры. Кто первый видел Его и совершенно удостоверился, тот говорил о том другим; потом сказанное распространялось, производило в слушающих ожидание этого великого чуда и пролагало путь вере в (Его) явление. Потому Христос и явился не всем вместе и не многим в начале, но прежде всех одному только, именно верховному из всех и вернейшему. Самой верной душе надлежало первой сподобиться такого явления. Те, которые увидели после того, как видели другие и когда уже слышали от них, в свидетельстве их имели немалое пособие, располагавшее к вере и предуготовлявшее душу, а кто первый сподобился видеть Господа, тому, как я сказал, нужна была великая вера, чтобы не смутиться от необычайного зрелища. Потому Христос явился прежде всех Петру. Кто первый исповедал его Христом, тот справедливо первый удостоился видеть и воскресение Его. И не поэтому только (Христос) явился прежде всех ему одному, но и потому, что он отрекся; чтобы совершенно утешить его и показать, что он не отвергнут, (Христос) удостоил его Своего явления прежде других, и ему первому вверил овец. Потому и женам Он явился первым; так как пол их подвергался унижению, то он первый сподобился благодати и при рождении и при воскресении (Христовом). После Петра (Христос) явился и каждому порознь, и немногим, и многим, чтобы они сделались друг для друга свидетелями и учителями в этом деле, и чтобы апостолы были проповедниками достоверными. «А после всех явился и мне, как некоему извергу». Что хочет он сказать здесь такими смиренномудрыми словами, и по какому поводу? Если он хочет показать себя достоверным и причислить себя к свидетелям воскресения, то следовало бы сделать противное, следовало бы превознести и возвеличить себя, как он делает во многих местах, когда требуют обстоятельства. И здесь он уничижает себя потому, что намеревается сделать тоже самое, только не вдруг, а со свойственным ему благоразумием. А именно, уничижив наперед себя и высказав по отношению к себе много укоризн, он потом возвеличивает дела свои. Для чего? Для того чтобы когда он скажет о себе великое и высокое изречение: «но я более всех их потрудился» (1Кор.15:10), слова его были несомненными и приняты, как бы сказанные по ходу речи, а не преднамеренно. Так и в послании к Тимофею, намереваясь сказать о себе нечто великое, он наперед излагает свои проступки. Кто говорит что-нибудь великое о других, тот говорит смело и дерзновенно: а кто принужден хвалить самого себя, особенно когда представляет себя в свидетели, тот стыдится и краснеет. Потому и этот блаженный (муж) наперед уничижает, а потом возвеличивает себя. Он делает это как для того, чтобы смягчить неприятность самовосхваления, так и для того, чтобы через то придать достоверность последующим словам своим; сказав неложно о том, что достойно осуждения, и не скрыв ничего такого, например, что он гнал церковь, что истреблял веру, он делает через то несомненными и достохвальные дела свои.

5. И, смотри, как велико его смиренномудрие. Сказав: «а после всех явился и мне», он не удовольствовался этим, – так как "многие же, – говорит (Господь), – будут первые последними, и последние первыми» (Мф.19:30), – но присовокупляет: «как некоему извергу»; и на этом не останавливается, но присоединяет собственное суждение и приводит причину: «ибо я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом, потому что гнал церковь Божию» (1Кор.15:9). Не сказал: только двенадцати, но – и всех прочих. Все это он говорит как по смирению, так и с тем намерением, о котором я сказал, т.е. чтобы расположить (слушателей) к скорейшему принятию последующих слов. Если бы он вместо этого сказал: вы должны верить мне, что Христос воскрес, потому что я видел Его, и я достовернее всех (свидетелей), потому что потрудился более всех, то мог бы такими словами оскорбить слушателей. А теперь, изображая наперед обстоятельства, служащие к его уничижению и осуждению, он и смягчает речь свою и пролагает путь к вере в его свидетельство. Потому, как я сказал, он не просто представляет себя последним и недостойным наименования апостола, но приводит причину: «потому что гнал церковь Божию». И хотя все это было прощено ему, однако он сам отнюдь не забывает того, желая показать величие благодати; потому и продолжает: «но благодатию Божиею есмь то, что есмь» (1Кор.15:10). Видишь ли опять, как велико и здесь его смиренномудрие? Недостатки он приписывает самому себе, а добродетели не себе, но Богу. Далее, чтобы слушатель не сделался от того беспечным, говорит: «и благодать Его во мне не была тщетна», – и опять (говорит) со смирением. Не сказал; я показал ревность, достойную благодати, но: «не была тщетна; но я более всех их потрудился».

Не сказал: почтен, но: «потрудился» и, имея право указать на смертные опасности, ограничивается названием труда. Потом, с обычным смиренномудрием, и об этом тотчас перестает говорить и приписывает все Богу: «не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною». Что может быть удивительнее этой души?

Столько уничижив себя и сказав только об одной своей заслуге, он и ее не называет своей, всячески ослабляя величие сказанного выражения как предыдущими, так и последующими словами, и притом тогда, как высказал это по необходимости. Смотри, как он изобилует словами смиренномудрия: «а после всех, – говорит, – явился и мне», – таким образом ни с кем другим не равняет себя, и: «как некоему извергу», – признает себя последним из апостолов и даже недостойным такого наименования. Не довольствуясь этим, но желал показать, что он смиренномудрствует не на словах только, приводит причины и доказательства: изверг – потому, что после всех видел Иисуса; недостоин наименования апостола – потому, что гнал церковь. Кто смиряется только на словах, тот не так поступает; а кто приводит и причины, тот говорит все от сокрушенного сердца. Он упоминает о том же и в другом месте: «благодарю давшего мне силу, Христа Иисуса, Господа нашего, что Он признал меня верным, определив на служение, меня, который прежде был хулитель и гонитель и обидчик» (1Тим.1:12–13). Почему же он произнес те высокие слова: «более всех их потрудился»? Обстоятельства побуждали его к тому. Если бы он не сказал этого, а только уничижил бы себя, то как он мог бы с дерзновением приводить себя в свидетели, ставить себя наряду с другими и сказать: «по славному благовестию блаженного Бога, которое мне вверено» (1Тим.1:11)? Свидетелю нужно быть человеком достоверным и великим. А как он потрудился более их, это он объяснил выше, когда говорил: «или мы не имеем власти есть и пить... как и прочие Апостолы?» И еще: «для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона» (1Кор.9:4–5, 21). Где надлежало показать ревность, там он превзошел всех; и где надлежало оказать снисхождение, там он опять был превосходен. Впрочем некоторые говорят, что он послан был к язычникам и обошел большую часть вселенной; потому и получил большую благодать.

Подлинно, если он более потрудился, то благодать была больше; а большую получил он благодать потому, что показал более ревности. Видишь ли, как то самое, чем он старается и усиливается прикрыть свои дела, доказывает, что он был первый из всех?

6. Слыша это, будем и мы недостатки свои открывать, а о добродетелях умалчивать; если же потребуют обстоятельства, то будем говорить о них скромно, и все приписывать благодати, как делает апостол: прежнюю свою жизнь он изображает подробно, а все последующее приписывает благодати, чтобы во всем показать человеколюбие Бога, Который спас такого (грешника), и спасши сделал его таким (праведником). Потому пусть никто из порочных не отчаивается, и никто из добродетельных не надеется на себя, но пусть и последний будет осторожен, и первый ревностен. Как беспечный не может устоять в добродетели, так и ревностный не может быть бессильным в избежании порока.

Пример того и другого – блаженный Давид: он, как скоро допустил небольшую беспечность, глубоко пал; а когда предался сокрушению, то опять взошел на прежнюю высоту. То и другое, и отчаяние и беспечность, одинаково худо; одно скоро низвергает с самой высоты небесной, а другое не позволяет восстать лежащему. Потому о первом Павел сказал: «посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть» (1Кор.10:12); а о втором: "ныне, если голос Его услышите, не ожесточайте сердец ваших» (Пс.94:7–8); и еще: «укрепите опустившиеся руки и ослабевшие колени» (Евр.12:12). Потому и покаявшегося кровосмесника он скоро ободрил, «дабы он не был поглощен чрезмерною печалью» (2Кор.2:7). Итак, человек, для чего ты скорбишь о других вещах? Если и в отношении к грехам, где скорбь единственно полезна, неумеренность причиняет великий вред, то тем более в остальном. О чем же скорбишь ты? О том ли, что потерял имущество? Но представь тех, которые не имеют даже насущного хлеба, и ты тотчас получишь утешение. И при каждом бедствии не печалься о том, что случилось, а благодари за то, чего не случилось. Ты владел имуществом и лишился его? Не плачь о потере, а благодари за то время, в которое пользовался им.

Скажи с Иовом: «неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (Иов.2:10). Вместе с тем размысли и о том, что, хотя ты потерял имущество, но тело твое пока еще здорово, и при бедности ты еще не страдаешь расстройством тела. Или тело твое также потерпело расстройство? И это не край бедствий человеческих, но еще ты находишься пока в середине их; многие при бедности и телесном расстройстве бывают еще одержимы бесом и скитаются в пустынях; иные же терпят другие тягостнейшие (бедствия). Не дай Бог нам терпеть все, что возможно терпеть! Таким образом, помышляя всегда об этом, представляй тех, которые терпят тягчайшие (бедствия), и не скорби ни о чем подобном; когда согрешишь, тогда только сокрушайся, тогда плачь; этого я не запрещаю, напротив – требую; впрочем и тогда – с умеренностью, помня, что есть обращение, есть примирение. Но ты видишь других в роскоши, в светлых одеждах и в великолепии, а себя в бедности? Не на это только смотри, но и на происходящие от того неприятности; равно и в бедности принимай в соображение не только нищету, но и происходящие от нее приятности.

Богатство имеет только наружность светлую, внутри же исполнено мрака; а бедность напротив. Если бы открылась перед тобой совесть каждого, то в душе бедного ты увидел бы великое спокойствие и безопасность, а в душе богатого смятение, смущение, волнение. Ты скорбишь, видя богатого, а он гораздо больше тебя скорбит, видя того, кто богаче его; сколько ты боишься его, столько же он боится другого, – в этом отношении он не имеет никакого преимущества перед тобой. Видя начальника, ты скорбишь, что ты человек частный и подчиненный? Но подумай о дне, когда все переменится, и еще прежде того дня представь смятения, опасности, труды, ласкательства, бессонницы и все другие неприятности его. Впрочем, все это мы говорим тем, которые не знают любомудрия; если бы ты знал его, то мы могли бы утешить тебя другими высшими побуждениями; но теперь пока нужно представлять тебе побуждения низшие. Итак, когда ты видишь богатого, то представь и того, кто богаче его, и увидишь, что он в таком же положении, как и ты. Затем представь того, кто беднее тебя, и сколько людей засыпают голодными, теряют отцовские имения, живут в темнице и каждый день желают смерти. Ни бедность не рожает печали, ни богатство – удовольствия; но то и другое зависит обыкновенно от нашего рассуждения. Начнем снизу и посмотрим.

Мусорщик скорбит и сетует, что не свободен от своего, по-видимому, тягостного и бесчестного занятия; но, если освободишь его от этого и доставишь ему достаток в предметах необходимых, он опять станет скорбеть о том, что не имеет более чем необходимо; если доставишь ему больше, он опять захочет иметь вдвое и потому будет печалиться не менее прежнего; если дашь ему вдвое или втрое, он вновь будет скорбеть, что он не чиновник; если доставишь ему и это, он будет почитать себя несчастным, что не принадлежит к числу сановников; получив и это достоинство, будет сетовать о том, что он не правитель; когда сделается правителем, – о том, что управляет не целым народом; когда и целым народом, – о том, что не многими народами; когда многими народами, – о том, что не всеми; когда сделается главным правителем, станет опять скорбеть, что он не царь; если сделается царем, – о том, что он не один; если будет один, – о том, что он не царствует также над варварами и над всей вселенной; если бы над всей вселенной, – о том, почему и не над другим еще миром? Таким образом замыслы его, простираясь в бесконечность, никогда не дозволят ему быть довольным.

7. Видишь ли, что, сделав даже царем человека низкого и бедного, не избавишь его от скорби, если не исправишь наперед его души, преданной любостяжанию? Теперь изображу тебе противное и покажу, что благоразумный человек, хотя бы ты низверг его с высоты вниз, не предастся скорби и печали. Будем, если угодно, нисходить по той же лестнице. Низведи мысленно правителя с седалища и лиши его этого звания; он нисколько не будет скорбеть, если захочет представлять сказанное мной, потому что будет представлять не то, чего лишился, а то, что еще остается у него, именно честь свойственную власти; если отнимешь и ее, он будет представлять себе людей частных, никогда не достигавших такой власти, и найдет достаточное утешение в своем богатстве; если лишишь его и этого (богатства), он будет смотреть на тех, которые имеют немного; если отнимешь и немногое и оставишь ему только самое необходимое для пропитания, он будет представлять себе тех, которые и того не имеют, но непрестанно терпят голод и живут в темнице; если ввергнешь его и в это жилище, он будет представлять себе одержимых неисцелимыми болезнями и невыносимыми страданиями, и найдет, что сам он в гораздо лучшем состоянии. Как тот, занимающийся очисткой мусора, даже сделавшись царем, не найдет спокойствия, так этот, даже сделавшись узником, никогда не будет испытывать скорби. Следовательно, не от богатства зависит удовольствие, и не от бедности скорбь, а от наших помыслов, от того, что душевные очи наши нечисты, что на чем бы они ни остановились, не успокаиваются, а стремятся в бесконечность. Как здоровое тело, хотя бы питалось одним хлебом, не подвергается болезням и добреет; а больное, хотя бы наслаждалось роскошной и разнообразной пищей, тем более слабеет, – так обыкновенно бывает и с душой. Малодушные и в диадеме и в неизреченных почестях не могут хорошо себя чувствовать, а любомудрые и в узах, и в оковах, и в бедности наслаждаются чистым удовольствием. Потому, представляя себе это, будем постоянно взирать на тех, которые ниже нас. Есть и другое утешение, но только свойственное любомудрым и превышающее понятия многих. Какое же? То, что и богатство ничто, и бедность ничто, и бесчестье ничто, и честь ничто, что все это кратковременно и различается одно от другого одним только названием. Кроме того есть еще иное, большее, состоящее в том, чтобы представлять себе будущие страдания и блага, страдания истинные и блага истинные, и отсюда получать утешение. Но многие, как я сказал, весьма далеки от такого образа мыслей; потому мы и принуждены остановиться на вышесказанных мыслях, чтобы тех, которые примут их, постепенно возвести и к высшим.

Итак, представляя все это, будем всячески благоустроять себя и никогда не станем скорбеть о вещах случайных. Если бы мы увидели богатых на картине, то, конечно, не стали бы называть их блаженными, равно и бедных, изображенных там же, не стали бы называть несчастными и жалкими. Между тем они гораздо долговечнее наших богачей; на картине богатый остается гораздо долее, нежели в действительности; первый часто остается в таком виде до ста лет, а последний иногда, не насладившись даже один год своим богатством, вдруг лишается всего. Потому, помышляя о всем этом, будем отовсюду ограждать душевное спокойствие от безрассудной скорби, чтобы нам и настоящую жизнь провести с удовольствием, и сподобиться будущих благ, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.