21 июня, 53 г.

Глубокочтимый и любимый Владыко!

Несказанно тронут Вашим быстрым, почти мгновенным, откликом на наши невзгоды, а сколь многое могло и даже должно было его, этот отклик, задержать! Значит сколь многое Вы преодолели, чтобы нас поскорее подбодрить и утешить и притом (как это Вам свойственно) двояким образом зелием духовным («Баллада о подвиге») и зелием телесным (зеленый трилистник). Последнее принимаем с глубокой, сердечной благодарностью; от баллады же, как совершенно ее недостойные, уклоняемся с румянцем стыда на ланитах, хотя и тронуты ею до глубины души. Перехвалили Вы нас, Владыко! Сие извинительно только, как некое поэтическое преувеличение, вроде гоголевского «редкая птица долетит до середины Днепра...»! Не такие уж мы герои! Только терпим и (по совести скажу) на Бога не ропщем и разумеем тайный необходимый смысл наших невзгод – но разве это так много? Ведь если это и подвиг (не думаю, что это можно так назвать...), то пассивный и не чета он подвигу активному, которому мы никак себя не посвящаем.

Дошли до меня очень встревожившие нас слухи, будто Вы, дорогой Владыко, переезжаете в Японию, где будете заведывать епархией. Верно ли это? Если да, то никогда уже не придется с Вами свидеться, да и вообще Вы станете географически как-то еще отдаленнее...

Хочу поделиться с Вами одним любопытным эпизодом из моей литературной «практики». Последние годы я печатался регулярно в нью-йоркском «Новом Журнале». С редакцией у меня установились самые сердечные, почти дружеские отношения. Секретарь редакции восторженно откликался на каждую мою присылку стихов, называя их не иначе как «прекрасными». И вдруг, не так давно, получаю я от него письмо, в котором он подвергает неожиданной переоценке мое творчество. Он, видите ли, пришел к убеждению, что в стихах моих слишком много «цветов добра» (это как контраст к бодлэровским «цветам зла») и что он предпочел бы иметь от меня эти последние, ибо они, по его мнению, художественно всегда более ценны, чем «цветы добра». Короче говоря: я должен перестать быть собой в угоду чьим то вкусам. Мне не осталось ничего другого, как известить редакцию о том, что я отказываюсь от дальнейшего сотрудничества в журнале. Не скрою от Вас, что вся эта история больно хлестнула меня по душе.

Застанет ли Вас еще это письмо в США, или поплывет за Вами в Японию? – это меня очень беспокоит. Жена шлет Вам самый теплый привет.