8-ое декабря, 1965 г.

Сан-Франциско

Дорогой Дмитрий Иосифович,

Вы пишете о «советской» поэзии именно то, что и я думаю. Это очень точно, что Вы говорите: и талантливые стихи там «то и дело чем то грубо испорчены, а мысль обычно примитивна и вертится, хоть и бойко и занятно, но всегда вокруг да около разных элементарных житейских дел и тем, которых подлинная поэзия давно переросла». Это Вы тут бьете в самую точку, и если не попадаете «в жилку», то только потому, что «жилки» там далее нет, а есть жилища, разбухшая словами, где крови – кот наплакал, а воды много... Но будем все же справедливы: для «советской» поэзии заведем (да они уже, я думаю, и заведены, чего Вы немножко не учитываете, критикуя критику зарубежную) – особые теории хорошести и скверности поэтической. Что поделать, – мир вещей, так сказать, специальный, планета особая. Будем справедливы к ней и, как говорили египетские отцы-пустынники, будем «мантией своей покрывать согрешающего». (А мантии поэтам пора завести!). Ведь там они, бедные поэты, скрючены духом идолослужения, идолопоклонения и страха идольского, идущего из Мавзолея. Гриб сталинизма они срезали; но ведь гриб то на Мавзолее вырос, и Мавзолей со множеством грибков, могущих выростать, остался и ему воздается поклонение всенародное... И мы видим, либо тусклые пустяшные стихи, бренчание не на лире, а на балалайках; либо стихи и живые, но с прослойкой. Прослойка иногда идет в стихе – рядом. Это ведь даже у них получило название: «паровоз». И если печатает поэт шесть-семь стихотворных пьес, то один «паровозик» их всех провезет в журнал или протолкнет в газету. Что Вы хотите после этого, – как их критиковать за то, что не спускаются, подобно Данту и Виргилию, или Кленовскому с его ангелом-хранителем, в области глубин человеческих и ангельских. Не могут. И я думаю, что эмиграции надо не мерить эту позицию общей меркой мировой, а мерить применительно к условиям и возникающим в СССР «температурам» социально-духовным. Тут нужен особый прибор, вроде аппарата Гейгера, улавливающего радиацию близости залежей полезных в глубинах земли... Там всё же идет какой то процесс. И большевизм мавзолейный, каменный и демоническо-кукольный, там преодолевается как то в народе, и это проявляется в разных симптомах, – главным образом, может быть, в национальных пока. В этот процесс вовлечена и поэзия. Она что то протаскивает в жизнь. Евтушенко, например. Национализм и гуманизм, это«можно» прорабатывать и поэтам, и тут подчас, бедняги, очень стараются. Но с тонкостью слишком большой стихотворение не попадает в печать. Его «редакторы» не увидят. А не увидев его суть, заподозрят суть иную и т. д и т. д. Оттого, я думаю, что некая шумиха в эмигрантской печати около иных советских поэтов полезна скорее для тех поэтов. Но печально то, что и в эмиграции искусство яснослышания критического, поэтического, недостаточно распространено. В эмиграции живых поэтов недостаточно ценят. Это установка, вообще, «историческая», как известно. В России же поэзия, какая там она ни на есть, – производит, как луна, приливы и отливы океана, там «волны от нее ходят». А тут вот вышла книга «Разрозненная тайна». Почему же воды набрали в рот критики литературные? Весьма надо бы и не «отметить», а хорошо полновесно сказать о ней, как о явлении в русской литературе. Где же сии статьи? Или «не по Сеньке шапка»? Не думаю, – в Америке и в Европе не мало первоклассных литературоведов. Конечно, заняты, вероятно. Но это же их специальность: отмечать хотя бы то, что, во всяком случае, стоит на линии подлинной русской поэзии, да и на дороге узкой, где так ценна рука дружеская и отклик, могущий хорошо послужить поэзии и людям... Но вот факт: для некоторых (известных, критиков зарубежных) Ваша поэзия как бы закрыта, или они закрыты для нее.⁶² И это совсем не «материалисты»... Странная вещь. Чем Вы бы ее объяснили?

Благодарю за приглашение. Не знаю, в этот раз доеду ли до Германии. Если бы доехал, я думаю шансы увидеться у нас были бы хотя бы в Мюнхене, куда, может быть, Вы смогли бы пожаловать с супругой-поэтессой или – один.⁶³ Детали мы бы обговорили по телефону, или телеграфу. Было бы хорошо побеседовать.

Обнимаю Вас и просто, и празднично. Милость Божия да будет с Вами и женой, и да укрепит Вас обоих во всем!

С любовью Ваш f А. Иоанн.

P.S. Получил второй замечательный стих (гафизовской ясности!) Траунштейно-царскосельской поэтессы Осинкиной, и, надеюсь, вскоре выйдет полное академическое Собрание ее Сочинений, включающее текст всех распроданных и перераспроданных сборников этой кроткой в мире поэзии. Я первый сему изданию подписчик и шлю свою лепту. Если до Рождества Издание не выйдет, – ультиматум: подписка должна быть обращена в нечто съедобное для ее супурга – мэтра Кленовского-Осинкина. (Если надо, даже в пилюлю, но не горькую!).