Законоучительство и педагогическая деятельность о. Иоанна

CKOPO к многочисленным заботам дорогого батюшки о. Иоанна присоединилась новая. С 1857 г. он стал давать уроки Закона Божия в Кронштадтском городском училище. В 1862 г. открылась в Кронштадте классическая гимназия. Когда о. Иоанну была предложена в этой гимназии законоучительская должность, он с радостью согласился. Радость эта объясняется следующим обстоятельством: о. Иоанну с открытием гимназии представлялась возможность руководить детьми до зрелого возраста, когда из ребенка уже формируется взрослый человек, будущий член общества.

О. Иоанн очень любил цветы.

Давно сделано наблюдение, что кто любит цветы, любит и детей. Едва ли это наблюдение случайное. Любовь к цветам, настоящая любовь, заботливая, трогательная, нужная, почти молитвенная, говорит о сердце с сильно развитым тяготением к чистому, нетронутому, невинному. Дети в семье это то же, что белые ландыши в природе. Это остатки первобытного рая, последние следы погибшей непорочности, чистое и красивое среди грязного и часто безобразного.

Но цветы – это только символ красоты.

Детская душа – живая Божья красота.

Как же после этого мог достойный Богоносец о. Иоанн не любить детей?!

В школу о. Иоанн, по собственным его словам, вступил как делатель в питомник душ.

Мы непроизвольно начали главу сравнением любви к детям с любовью к цветам.

Это собственное сравнение о. Иоанна.

«Как приятно садовнику или любителю комнатных растений видеть, что их растения хорошо растут, зеленеют и дают цветы или плоды и вознаграждают их труды. Как они удваивают тогда свое усердие в ухаживании за ними. И землю каждогодно под ними переменяют, если это комнатные растения, и поливают тщательно и во время, a сухие веточки или пожелтевшие листочки обрывают, чтобы они и места не занимали на стебле растения, и не безобразили его собою, да и соков его напрасно в себя не тянули. Зато и посмотреть мило на эти растения! Цветочки-то какие, напр., у олеандры, у розы, – нашей русской и китайской, – глядишь, не наглядишься и скажешь: дивен Ты, Создатель наш, не только в человеке, – в Твоем образе и подобии, но и в растениях бездушных, и в цветочках древесных. Впрочем, что нам много говорить о растениях и цветах? Они все-таки дерево, сено, – как ни хороши. А вот вы, детки, наши растения или лучше – Божьи бесценные. Вы – наши цветы. То, что сказано о них, надо приложить и к вам».

И как любовно ухаживал за своими Христовыми цветами воспитанный во Христе «вертоградарь».

Воспитывать души – такова была задача, которую поставил себе новый законоучитель. Его взгляды на преподавание в это время были довольно определенные. Он заявлял не раз, что задача каждого преподавателя дать ученикам определенный, неисчезающий прочный фонд, на котором он сам будет строить впоследствии прочное здание разумного жизнепонимания.

Предлагаемое повествование о законоучительской деятельности о. Иоанна не без внимания может быть прочитано и современными законоучителями. «Умножение забастовок, а также и иных грехов и беззаконий современного учащегося юношества в значительной степени объясняется неудовлетворительною постановкою законоучительства в наших школах. Ныне питомцам в школе хотят усиленно дать религиозное просвещение. Но школа не дала мне цельного христианского мировоззрения – пишет один из питомцев светской школы, – не дала мне ясного понимания христианской жизни и стройной системы христианской нравственности... Проходя курс гимназии, я узнал несколько рассказов из жизни ветхозаветных патриархов, без всякого объяснения глубокого, внутреннего значения их примера для нас, узнал несколько чудесных примеров из жизни пророков, и не слышал ни малейшего намека на содержание наиболее замечательных из пророческих книг, – ни одного слова из этих страниц, полных жгучего вдохновения, которые писали эти сосуды св. духа: Исайя, Иеремия, Иезекииль, Ездра, когда Дух Божий был в них. Узнал о чудесах, сопровождавших рождение и кончину Господа нашего Иисуса Христа, и не получил ясного понимания громадного значения неисчерпаемого содержания нагорной беседы, Спасителя в Евангелии от Иоанна и апостольских посланий... Слушая лекции богословия в Университете, я познакомился со взглядами врагов Божественного Откровения, и опять-таки не приобрел никаких положительных знаний. Нет, современная школа не дает познания воли Бога Живаго, не дает и понимания того, как жить по вере и творить добро; не отвечает ни на основной мировой вопрос о том, что есть истина, ни на насущный жизненный вопрос о том, как жить».

Не количество, а прочность усвоенного важна. О. Иоанн указывает и то, где и как, какими средствами приобретается эта прочность. Средство это – соединить знание с душой, слить со всем ее прежним духовным содержанием так, чтобы знание срастворилось, вошло как новое, постоянное качество духа, – преподавать только то, что может быть усвоено, переработано душой, умом и сердцем, а не памятью.

«Душа человеческая по природе проста – пишет он – и все простое легко усвояет себе, обращает в свою жизнь и сущность, а все хитросплетенное отталкивает от себя, как несвойственное ее природе, как бесполезный сор. Мы все учились. Что же осталось в нашей душе из всех наук? Что врезалось неизгладимо в сердце и память? Не с детскою ли простотою преподанные истины? Не сором ли оказалось все, что было преподано искусственно, безжизненно? Не напрасно ли потрачено время на слишком мудрые уроки? Так, – это всякий из нас испытал на себе. Значит, тем осязательнее всякий должен убедиться в необходимости простого преподавания, особенно малым детям... Не в том сила, чтобы преподать много, а в том, чтобы преподать немногое, но существенно нужное для ученика в его положении».

Этот взгляд уже ручается за то, что уроки нового учителя будут педагогически разумны. Но о. Иоанн не был просто преподавателем, он хорошо сознавал отличие законоучителя от преподавателя.

Все, что нужно от преподавателя, нужно законоучителю, но здесь нужен еще большой существенный придаток, нужно многое, без чего может обойтись вообще учитель.

«Закон Божий не есть предмет преподавания» – вот основное положение законоучительства о. Иоанна.

Мы не знаем законоучителя, который бы в такой мере, как о. Иоанн, усвоил святое правило, данное в прекрасной книге «Ученье и учитель».

«Ты преподаешь детям Закон Божий... Больше всего берегись делать из Евангелия учебную книгу; это грех. Это значит: в ребенке обесценивать для человека книгу, которая должна быть для него сокровищем и руководством целой жизни. Страшно должно быть для совести разбивать слово жизни на бездушные кусочки и делать из них мучительные вопросы для детей. Приступать с речами о Евангельских словах к детям и вызывать у них ответы – для этого потребна душа, чуткая к ощущениям детской души, – но когда приступают к делу с одной механикой программных вопросов и ставят цифровые отметки за ответ на вопросы, иногда неловкие и непонятые ребенком, – вызывая волнение и слезы, – грех принимают себе на душу экзаменаторы, и можно сказать о них: не ведают, что творят с душою ребенка.

Есть какое-то лицемерное обольщение в школьном деле, когда Закон Божий и соединенное с ним внушение начал нравственности составляет лишь один из предметов учебной программы. Как будто нечего больше желать и требовать для нравственной цели, – как иметь наличность той или другой цифровой отметки за ответы в предмете, называемом Законом Божиим. Есть в школе законоучитель, есть программа, есть балл, показатель знания – и все. Результаты такой постановки учения поистине чудовищные. Есть учебники, в коих по пунктам означено, что требуется для спасения души человека, и экзаменатор сбавляет цифру балла тому, кто не может припомнить всех пунктов... Где тут разум? Где нравственность? Где, наконец, и прежде всего – вера, о коей мы лицемерно заботимся?».

И о. Иоанн учил Закону Божию, Евангельскому закону, а не текстам, хотя и больше всего ценил подлинный Евангельский текст; – у него на уроках изучалась история Царства Божия на земле, а не история царей Израильских. Он призван был просветить сердце и больше всего заботиться о том, чтобы, прежде всего Евангелие было усвоено сердцем учеников.

«При образовании юношества, о чем надо больше всего стараться? О том, чтобы стяжать ему просвещенные очеса сердца. Не замечаете ли, что сердце наше – первый деятель в нашей жизни, и во всех почти познаниях наших зрение сердцем известных истин (идея) предшествует умственному познанию. Бывает так при познаниях: сердце видит разом, нераздельно, мгновенно; потом этот единственный акт зрения сердечного передается уму и в уме разлагается на части; являются отделы: предыдущее, последующее; зрение сердца в уме получает анализ свой. Идея принадлежит сердцу, а не уму, – внутреннему человеку, а не внешнему. Поэтому весьма важное дело – просвещенна очеса сердца при всех познаниях, но особенно, при познании истин веры и правил нравственности».

Он говорил о том, чем жил. Евангелие – это живой завет Христа. – Дети не могут не слушать со святым вниманием слов Христа. Их душа еще слишком близка, слишком родственна «небесным звукам», чтобы быть к ним холодной.

Если дети могут не слушать «Закона Божия», то только потому, что он преподается так же, как и всякий предмет, т. е. с легкой сдержанной скукой или с холодной добросовестностью. Такое преподавание убивает «Евангелие», заставляет учеников видеть в словах этой книги «слова, которые нужно выучить», а при этих условиях, конечно, дело погибло.

О. Иоанн не мог так читать. Он передавал слова Христа, именно как завещание учителя-Бога. Его голос, лицо, – все говорило, как дороги, как святы, как нужны для жизни эти заветы, и дети слушали и «слагали слова в сердце своем».

У великого чудотворца о. Иоанна не было неспособных, – его беседы запоминались навсегда и почти одинаково сильными и слабыми. Были такие, которые не сразу умели передать содержание бесед о. Иоанна, но не было таких, которые не принимали в свою душу этого содержания. Все внимание дорогого батюшки направлено было не столько на то, чтобы заставить запомнить, сколько – чтобы пленить в послушание христианским заветам души детей, наполнить их теми святыми образами, какими была полна его душа. Этого он и старался достигнуть чтением Писания и Библии.

Эти чтения, рассказывает один ученик о. Иоанна, настолько нас интересовали и занимали, что мы просили обыкновенно книги эти с собой на дом. И о. Иоанн всегда приносил с собой на запас много отдельных житий, которые сейчас же расхватывались. Мальчик бережно прятал такую книжку в ранец, а вечером, выучив свои уроки, он собирал своих домашних и читал им ее вслух.

– Батюшка! я прочел житие св. мученицы Параскевы, говорит через день – два мальчик: дайте мне теперь другую книжку.

И брали, и читали не за страх – а по любви и к батюшке, и к тому, чему он учил. А читая, переделывались, и душа их, действительно, складывалась по образцу людей сильных и духом, и верой.

«Я – пишет тот же свидетель – глубоко убежден, что многие из учеников вносили свою добрую религиозность, воспитанную в них на уроках о. Иоанна, даже домой и, несомненно, должны были влиять на своих меньших, по крайней мере, братьев или сестер. Я лично, например, мог бы засвидетельствовать, что моя тетка, лютеранка по происхождению, совершенно независимо даже от меня, слушая только постоянно мои рассказы о батюшке, его уроках и беседах, заметно становилась все более религиозной, и мои маленькие сестры и брат воспитывались впоследствии ею совершенно иначе, чем я, семь-восемь лет тому назад: их она выучила молиться в самом раннем возрасте, постоянно твердя им о Боге и о том, что нужно Его бояться».

Тем более, конечно, воздействовали беседы о. Иоанна на самих учеников. Его проповеди и назидания, отмеченные именно душевностью тона, какой-то особенной сердечностью, непосредственным духовным единением его со своими слушателями, «при его замечательно выразительном, отчетливом и чуждом всякой сухости чтении, глубоко западали в душу детей и умиляли так же, как и толпы народа, привлекаемого к великому праведнику желанием получить от него благословение, назидание или поучение».

Конечно, ученики пользовались добротой о. Иоанна и иногда манкировали: не учили уроков, но от этого дело страдало мало. Все усвоялось во время самых уроков; кроме того, к экзамену готовились все, да и за год опущения были не часты.

«Батюшка почти никогда – читаем все у того же В-на – не ставил нам дурных отметок, и иметь даже «три» по Закону Божию у нас считалось большим стыдом и позором; тем не менее, не знавшие его урока боялись или, вернее, как-то стыдились его, не смотря даже на то, что ни у одного учителя не было так легко «отделаться», под предлогом вчерашней или сегодняшней болезни, да и вообще о каких-либо дисциплинарных взысканиях, произведенных по его инициативе, мы положительно никогда не слыхали.

Но, повторяю, его боялись в этом случае и старались лучше уйти как-нибудь с урока, чем заявить ему прямо в лицо о своих «уважительных причинах» незнания заданного урока. Один из моих товарищей на выпускном уже экзамене, благодаря разным случайным препятствиям для надлежащей подготовки, ответил очень дурно по своим билетам; от. Иоанн настоял все-таки на том, чтобы ему было поставлено «четыре», в виду его прилежания и успешности в течение гимназического курса. Однако тому прошло уже несколько лет, а товарищ мой и теперь бы с трудом решился показаться на глаза своему доброму защитнику; по крайней мере, вплоть до отъезда своего из Кронштадта он избегал встречи с батюшкой, находя, что он «положительно обесславил последнего перед всеми присутствующими своим дурным ответом и не оправдал его доверия».

Были в жизни детей и грехи, и падения. О. Иоанн следил за этими падениями и приходил на помощь, когда она была нужна.

«Я – пишет уже указанный ученик – поступил в первый класс гимназии в 1887 г. О. Иоанн преподавал Закон Божий во всех восьми классах. Таким образом, я сразу из дому очутился на школьной скамье, под его религиозным влиянием. Нужно заметить, что дома, в силу особо сложившихся условий моего воспитания, я рос до поступления в гимназию почти совсем без понимания элементарных основ православной веры: в церковь не ходил, молитв никогда не читал, хотя знал их, готовясь к приемному экзамену в гимназию, наконец, не имел самого простого детского страха имени Божьему.

И вот, один случай на уроке у о. Иоанна в первом же классе сразу устремил мою детскую голову к познанию, хотя смутному еще, имени Бога и страха к Нему.

Как сейчас помню, входит батюшка к нам в класс; мы (до 50 мальчиков), по обыкновению, подошли один за другим к его руке и, получив от него благословение, встали затем на молитву, после которой начался урок. Как всегда, батюшка спросил сначала урок у некоторых из тех учеников, которые сами вызывались отвечать; потом он начал сам вызывать не по классному журналу. Батюшка подходил прямо к известному ученику и спрашивал его урок. Подошел он, наконец, к моему соседу. Когда последний стал отвечать, то о. Иоанн, встав рядом с ним у парты, очутился ко мне почти совсем спиною. Воспользовавшись этим, я занялся со вторым своим соседом болтовней и затем, увлекшись, допустил шалость, грубо неприличную и безнравственную, хотя, по правде, я плохо сознавал, что делаю. В это время слышу голос батюшки:– Поди-ка сюда. И... – Понимая очень смутно, правда, значение своей шалости, я ни жив, ни мертв, поднимаюсь с места и иду вслед за батюшкой мимо всех парт к кафедре. Здесь он тихим ласковым голосом стал расспрашивать меня, что такое я делаю, и кто меня научил. Я сказал, что меня научили этому уличные мальчики.

Тогда батюшка, смотря на меня своим долгим, пытливым взором, пока у меня, наконец, невольно не выступили слезы на глазах, спросил приблизительно так:

– А ты Бога не боишься?.. Тебе разве не страшно, что Он тебя накажет за твои шалости на уроках Его закона?.. Смотри же, больше не шали, а то, ведь, Он все видит.

Я смотрел упорно вниз, молчал и, наконец, стал всхлипывать, прося у батюшки прощения. В это время раздался звонок, и урок должен был кончиться. Все встали на молитву, и батюшка велел мне прочесть сначала молитву Господню и «Пресвятая Троице», а затем «Благодарим Тебе, Создателю» – (читаемую обыкновенно дежурным в классе). После молитвы, он погладил меня по голове и, наказывая еще раз никогда больше не шалить, благословил меня и вышел из класса, окруженный всеми моими товарищами, снова подошедшими к нему под благословение. Этот случай – заканчивает свидетель – сразу сделал из меня (да, может быть, и не из меня одного) мальчика, начавшего детским разумом и душою веровать в Бога и бояться Его имени. Вообще, я немало помню примеров того, как путем краткого, обыкновенно, часто строгого, отрывистого, но всегда душевного назидания о. Иоанн умел коснуться самой живой струны в духовно-неразвитом и нередко уже испорченном молодом организме и исцелить последний, уврачевав в нем ту или другую нравственную ранку».

По-видимому, батюшка сказал то, что сказал бы на его месте всякий, но вот обыденный случай запомнился навсегда и более чем запомнился.

Что же тут вызывает нравственную перемену?

Такой переворот произвел голос о. Иоанна; та жалость, которая звенела в его голосе, отразилась в его глазах и передавалась детям вместе с этим ласковым прикосновением руки «батюшки».

Были случаи, когда о. Иоанн был даже строг: «В пятом классе у нас был некто М., юноша лет 16, крайне ленивый и испорченный. Мы учили катехизИс.На одном из уроков, посвященном, по поводу первого члена Символа веры, определению Бога, как Духа, вдруг среди урока М. встает со своего места и резко заявляет батюшке о том, что он отказывается признать это определение. В классе воцарилась гробовая тишина.

– Безбожник! Изувер! – воскликнул вдруг о. Иоанн, пронизывая М. своим резким и упорным взглядом: – а ты не боишься, что Господь лишит тебя языка за твое юродство? Кто произвел тебя на свет?

– Отец с матерью, – отвечал глухим голосом М.

– А кто произвел самый свет? Кто создал все видимое и невидимое?

М. молчал.

– Молитесь, дети, – обратился тогда батюшка ко всему классу, – молитесь со всем усердием и верою!

По окончании урока М. был позван к батюшке в учительскую. О чем говорил он с М. с глазу на глаз, мы не знаем, но М. вышел взволнованным и навсегда новым».

Были случаи, когда совет гимназии делал постановление об увольнении какого-нибудь нетерпимого ученика. Тогда о. Иоанн упрашивал отдать «исключенного раба» на поруки ему. Отдавали, и нужно было видеть, с каким тревожным вниманием наблюдал о. Иоанн за вверенной ему душой. Он следил за ним, как за больным растением, наблюдал за каждым нездоровым движением, и выхаживал.

Большей частью, конечно, и болезнь оказывалась недостаточно серьезной. Это было детское упорство, которое не хотело сломиться перед приказом, окриком, угрозой и легко склонялось перед просьбой, ласковым упреком, молитвой.

Бывали, конечно, и случаи действительной порчи, от природы, от дурного воздействия среды, родителей. Здесь было больше труда, но ласка, которая для этих детей – то же, что солнце для растения, всепрощение, – вразумляла душу, еще не сломившуюся совсем, и спасала. Через несколько месяцев бывший «нетерпимый ученик» становился другим, новым.

Много помогала о. Иоанну исповедь.

Здесь он беседовал с детской душой в минуты, когда детская душа была всего ближе к Богу, в минуты подъема, когда человек искренно желает освободиться от всякой грязи; о. Иоанн в это время мог наблюдать, где опасность для самих корней души и лечил их, пользуясь всей силой своего влияния и молитвы.

В результате он стал действительно духовным отцом своих детей.

А раз установились связи в гимназии, они перешли и за пределы ее: ученики о. Иоанна учились у него и вне уроков. Они любили его службу.

«Я помню, – пишет И-ин – с какой готовностью мы посещали особенно думскую церковь, и церковь в «Доме трудолюбия», где он служил чаще, чем в соборе; нередко, впрочем, некоторые из нас, идя утром в гимназию, заходили в собор, где о. Иоанн после утрени молился за тех, кто к нему приезжал за советом или помощью, и мы сами бывали тогда свидетелями того, какая глубокая вера в спасительность батюшкиных молитв перед Господом не только духовно поднимала этих людей, но уврачевала и физические их страдания».

Еще более, конечно, действовал на детей пример необычайной, святой жизни законоучителя.

«У нас было немало казенных пансионеров иногородних, которые, по недостатку средств, должны были оставаться вдали от родных, в стенах гимназии, даже по большим праздникам. Этих-то бедняков обыкновенно выручал тот же батюшка, снабжая их на дорогу к родным и обратно.

А кому из нас была неизвестна никогда не оскудевающая рука батюшки, которая утерла на своем веку немало слез различным беднякам и сирым?!

Еще не имея в своем распоряжении больших средств – в первые годы моего пребывания в гимназии, – он делился со всеми бедняками у себя, в Кронштадте, последним; нередко обманываясь в людях, он, по-видимому, никогда не терял в них веры, а, напротив, в нас, в учениках своих, возжег яркий светильник этой самой веры, показывая нам ежедневно своим собственным примером обязанность и посильную возможность каждого христианина следовать евангельской заповеди о любви к ближнему. Часто кто-нибудь из нас, во время урока, просил батюшку рассказать нам о том, у кого он бывает в Петербурге, зачем его туда всегда зовут, и батюшкины рассказы, сопровождаемые простыми назиданиями о необходимости и могуществе молитвы, не только нас живо интересовали, но глубоко умиляли, оставляя добрые следы на нашем миросозерцании. Мы ежедневно могли наблюдать толпу народа, нуждавшуюся в благословении, поучении, совете или помощи от нашего батюшки; его призывали на наших глазах и в барские хоромы, и в убогую лачугу бедняка, и нас живо всегда трогали эти взаимные отношения между добрым пастырем и его паствой, для которой он оставался и останется навсегда тем же наставником и духовным отцом, каким был для нас.

Дело воспитания и обучения детей, по убеждению о. Иоанна, дело «великое и многотрудное». Велико и ответственно служение наставника. «Почтеннейшие сослуживцы и добрые товарищи! Не излишне ныне нам напомнить себе, что мы – Богу споспешницы, соработники у Бога; а эти дети – Божия нива, Божие строение, нами возводимое, – так говорит он в одной из своих проповедей пред началом учения. – Я по данной мне от Бога благодати полагаю основание в сердцах этих отроков, а вы возводите на нем каждый свои построения... Итак, каждый смотри, как строить, – говорит Апостол Павел. Строит ли кто на сем основании из золота и серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, – каждого дело обнаружится во второе пришествие Иисуса Христа: ибо этот грозный день все откроет, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть: усердно ли, добросовестно ли, полезно ли. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду от праведного Судии и Мздовоздаятеля, а у кого дело сгорит, тот потерпит урон» (1Кор.3:9–15). Ответственно это служение и по другим соображениям «Граждане вверяют нашему попечению и руководству то, что для них есть самого драгоценнейшего в жизни – детей своих, эти как бы сердца свои, и их взоры с надеждою устремлены на нас».

Ясно для о. Иоанна и то, чему нужно учить, главным образом, в школе. Вот его мудрое слово об этом, – слово, которое и в наши дни может быть положено во главу всего воспитания и обучения юношества.

«Что мы хотим сделать из наших юношей? – спрашивает о. Иоанн своих слушателей. Всезнающих или многознающих, ученых мужей?» И вот что отвечает на эти вопросы мудрый пастырь: «Слишком этого недостаточно: можно и весьма много знать, как говорится, проглотить науку, быть весьма ученым человеком и в то же время, увы, быть негодным человеком и вредным членом общества. Не ученые ли, наприм., были французские коммунисты, олицетворявшие в себе так живо в прошлую войну адских фурий? Не на ученой ли почве зарождаются люди с духом отрицания всего святого, отрицания самого Божества, божественного Откровения, чудесного, единым словом сотворенного мира и всех существ видимых и невидимых, – вообще чудес, и даже воскресения мертвых и жизни вечной? Не на ученой ли почве мы встречаем систематический разврат, доказывающий ненадобность благословения Церкви для сожития и прикрывающийся именем гражданского брака? Не в ученых ли, наибольшею частью, головах гнездятся ложные убеждения, что храм и богослужение, даже Евангелие с его учением, чудесами и нравственными правилами существуют только для черни, но отнюдь не для ученых людей, у которых будто бы есть важнейшие занятия и более разумные? Горе нам, если бы из наших учебных заведений стали выходить такие ученые, с такими ложными взглядами и понятиями о таких важных предметах. Но, конечно, по милости Божией, с нами этого не будет: ибо вообще в учебных заведениях дело образования и воспитания поставлено на правильный и верный путь.

Но что же мы хотим сделать из наших юношей? Полезных обществу членов? Хорошо; но и этого мало: истинно полезные христианскому обществу члены могут быть только воспитанные в христианских правилах, обычаях – христиане или добрые сыны православной Церкви. Значит, нам нужно образовать не только ученых людей и полезных членов общества, но и, – что всего важнее и нужнее, – добрых, богобоязненных христиан. Это мы и стараемся делать. Будем же питомцам внушать, что все знания научные, без науки подчинения властям и установленным законам и порядкам общественным, не принесут им никакой пользы; что все науки имеют своим центром и исходным началом Бога и Его вечную премудрость, как души имеют своим первообразом Господа Бога, создавшего нас по образу и подобию Своему, что стихийные знания, касающиеся здешнего мира, нужны только здесь на земле: с разрушением же стихий мира, они прекратятся, и за пределами гроба нашего нам будут не нужны; что познание веры и заповедей Божиих, уклонение от греха и добрая жизнь, необходимы каждому человеку и здесь, и в будущей жизни... Будем учить их так, чтобы они любили всей душой и всем сердцем Господа и друг друга и не забывали, как ныне многие забывают или отвергают, что за пределами времени находится вечность, – за пределами видимого мира – мир невидимый и вечный, прекраснейший здешнего, и за пределами смерти и могилы – жизнь бессмертная, и после честных трудов земных, после доброй христианской жизни – вечное упокоение и блаженство на небе у Отца небесного».

По мнению о. Иоанна, успешным великое дело воспитания юношества может быть только тогда, когда все будут дружно и согласно работать на этой великой и Божией ниве. Что же должно объединять всех учащих?

«Я есмь Альфа и Омега, начало и конец. Да будет же у всех нас началом и концом Господь Вседержитель, в деснице Коего все существующее: все умы, благонамеренные изыскания и открытия умов, от Которого всякая наука и всякий добрый успех в науках. В Боге все мы должны сходиться, как радиусы в центре, от Бога получат единство во взглядах и направлениях, свет, теплоту и силу в занятиях, и при этом прекрасном единстве, с этим светильником, с теплотой и энергией преподавать разные познания детям, которые готовятся сами некогда стать на наши места или другие, в иных сферах. Много значит единство во всех делах и отправление от одного начала, равно как и возвращение к единому началу. Напротив, разногласие всего более вредит делу. Если один преподаватель говорит то, а другой утверждаете противное об одном и том же предмете, тогда в головах учащихся происходит умственный хаос, бесполезное и вредное умничанье, совопросничество, в сердцах разрушается вера во все святое, в самое Откровение Божие, в Церковь и во весь строй ее, в нравах является деморализация, и труд самого блестящего образования нередко разбивается вдребезги. Наблюдение и опыт подтверждают эти слова».

О. Иоанн глубоко верит в то, что действительно так все и будет, что воспитание юношества пойдет прекрасно, «если все мы будем вести свое дело с мыслью о Боге, о важности дела воспитания, ответственного пред Богом, пред обществом и пред Ангелами этих детей, всегда видящих лицо Отца небесного (Мф.18:10); если, не надеясь на свои силы, всегда слабые и хрупкие, мы будем чаще испрашивать на свое дело благословение и помощь свыше».

Ясен для о. Иоанна и ответ на другой вопрос, весьма важный в педагогическом отношении, – как учить. Вот его также весьма мудрый и основательный ответ на этот вопрос.

Он говорит: «Главное, господа преподаватели, позаботимся о возможной простоте и немногосложности преподавания. Душа человеческая по природе проста и все простое легко усвояет себе, обращает в свою жизнь и сущность, а все хитросплетенное отталкивает от себя, как несвойственное ее природе, как бесполезный сор. Мы все учились. Что же осталось в нашей душе из всех наук? Что врезалось у нас неизгладимо в сердце и памяти? Не с детскою ли простотою преподанные истины? Не сором ли оказалось все, что было преподано искусственно, безжизненно? Не напрасно ли потрачено время на слишком мудрые уроки? Так, – это всякий из нас испытал на себе. Значит, тем осязательнее всякий должен убедиться в необходимости простого преподавания, особенно малым детям... Не в том ведь сила, чтобы преподать много, а в том, чтобы преподать немногое, но существенно нужное для ученика в его положении. Область знаний безгранична. Но область полезных и существенно необходимых знаний ограниченна. Из множества достаточно выбрать самое необходимое и привести это в стройную систему, соображенную с количеством других предметов, которые ученики должны будут изучать, и с количеством их преподавания. В противном случае, мы будем разрушать труды один другого».

С великим усердием и великою радостью о. Иоанн принялся за святейшее дело законоучительства в гимназии, за дело проведения в жизнь школы христианских начал, за дело воспитания юношества в прекрасных граждан неба и земли. И среди гимназической молодежи он быстро снискал всеобщие симпатии.

И не мудрено было их завоевать человеку, сердце которого пламенело чистой, глубокой, постоянной любовью. И действительно, какая глубина любви слышится постоянно в этих обращениях к своим питомцам:

– Здравствуйте, любезные дети!

– Здравствуйте, дети!

– Здравствуйте, детки!

– Здравствуйте, дорогие, бесценные дети Отца небесного!

Эта же сила любви постоянно слышалась и в каждом отдельном обращении о. Иоанна к тому или другому своему питомцу или ко всем питомцам, взятым вместе. Вот обратите внимание, хотя на следующие строки. Как невыразимо просты и в то же время чарующе увлекательны они.

«Вот вам, дорогие, самое приятное, живое, утешительное слово, не мое, а евангельское. Запомните его все и положите глубоко, глубоко в сердце. Помните, как любил детей, любит их и теперь Сам Господь Иисус Христос; как строго запретил Он своим ученикам, чтобы они не препятствовали им приходить к Нему во всякое время, так как в их простых сердцах почивает Бог; как обнимал их, возлагал на них Свои пречистые руки и благословлял их. Помните, говорю, эти дорогие слова Евангелия, воодушевляйтесь и утешайтесь ими; носите их в сердцах своих и не будьте легкомысленны, невнимательны и неблагонравны, чтобы не оскорбить вам чем-либо горячо любящего вас Спасителя. Учитесь прилежно Закону Божию и всему полезному ученью. Не опускайте в воскресенья и другие праздники ходить в храм Божий, и никто, и ничто пусть не препятствует вам в этом. В храме особенно Бог принимает наши молитвы. Молитесь с сердечным вниманием дома и в классе. Молитва есть беседа детей с Отцом небесным. Уважайте и любите начальников и наставников ваших, которые после родителей – ваши первые доброжелатели и благодетели, – руководящие вас ко всему доброму и полезному. Уважайте и сами себя и не доводите себя до поступков, унижающих и бесчестящих вас. Помните, что Господь Иисус Христос и теперь с вами всегда, невидимо, Сам учит вас невидимо, внутренне, если только вы внимательны. Всякою наукой дорожите, всякую науку любите, потому что всякую науку открыл людям Господь Бог, Источник разума и премудрости. Учитесь охотно и прилежно. Когда будет вам трудно или скучно, обращайтесь смело с верою к Господу Иисусу Христу, любящему вас, и Он тотчас поможет вам. Он особенно любит слушать детские усердные молитвы, как наилучший Отец. Любите и берегите друг друга. В детских играх будьте скромны, сдержанны, осторожны, в противном случае можете друг другу нанести ушибы, увечья. Вот вам несколько слов от меня, вашего законоучителя. Примите их с сердечною любовью, как я сказал их с любовью к вам, и да наставит вас Сам Дух Святой – чрез наше немощное руководство – на все доброе, полезное и святое».

Или вот еще обратите внимание на слово о. Иоанна пред началом учения. Сколько задушевности, сколько нежности, сколько трогательной любви к питомцам слышится здесь. «Дорогие, бесценные дети Отца небесного, – так начинает он это слово: преуспевайте в премудрости и возрасте и в любви у Бога и у людей. Начнем, с Божьей помощью, опять учить и учиться. Утешайте нас своим поведением и успехами. Этим вы доставите нам больше ревности и усердия заниматься с вами. Как приятно садовнику или любителю комнатных растений видеть, что их растения хорошо растут, зеленеют и дают цветы или плоды и вознаграждают их труды. Как они удваивают тогда свое усердие в ухаживании за ними. И землю каждогодно под ними переменяют, если это комнатные растения, и поливают тщательно и во время, a сухие веточки или пожелтевшие листочки обрывают, чтобы они и места не занимали на стебле растения и не безобразили его собою, да соков его напрасно в себя не тянули. Зато и посмотреть мило на эти растения! Цветочки-то какие, наприм., у олеандры, у розы, – нашей русской и китайской, – глядишь, не наглядишься и скажешь: дивен Ты, Создатель наш, не только в человеке, – в Твоем образе и подобии, – но и в растениях бездушных, и в цветочках древесных. Впрочем, что нам много говорить о растениях и цветах? Они все-таки дерево, сено – как ни хороши. А вот вы – наши растения, или лучше – Божьи бесценные. Вы – наши цветы. То, что сказано о них, надо приложить и к вам. Мы – садовники, вы – растения и цветы, а гимназия – сад: преподавание – это поливание, перевод из класса в класс – это пересаживание, перемена грунта, сухие ветви и пожелтевшие листочки – это ученики недоброго поведения и безуспешные в науках, сухие и бесплодные, как сухие ветви, а иногда желтые, как пожелтевшие листья, от того, что уродуют себя самих леностью, непослушанием или грубостью».

Видел о. Иоанн, что трудно по временам деткам, и он спешил к ним со словом утешения. «Не унывайте от однообразия и, по временам, трудности ученической жизни. Корень учения горек, но плоды его сладки, – говорит русская пословица. Приятно потом будет вам самим пользоваться полученными в заведении познаниями и прилагать их к делу. Не смотрите на то, что вам еще долго учиться. Никакое дело вдруг не делается. Впрочем, время скоро пройдет. Я учился 17 лет, – и они прошли, как сон. Но я благодарю Бога, что так долго учился. Я приобрел в школе познания, которые теперь, по благодати Божией, доставляют мне духовный свет, мир и усладу в жизни, которые научили и научают меня любить добродетель и стремиться к ней и избегать всякого греха. Недаром все мы долго учились. Мы видим и вкушаем плоды долговременного учения. Учитесь же прилежно и вы, да живите скромно и благонравно, безропотно подчиняясь поставленным над вами надзирателям, наставникам и начальникам. Такова воля Божия. Сами со временем на деле узнаете, что мы полезному вас учили, как себе, так и вам желали только добра».

Будучи добрым и религиозным человеком, о. Иоанн обладал и особым даром преподавания, который имеют далеко не все педагоги. Он не ставил двоек, не «резал» на экзаменах, не задавал уроков, а вел в часы своих уроков только беседы со своими питомцами о предметах веры. Спрашивал обыкновенно сначала тех, кто сам заявлял свое желание отвечать урок. С великим усердием обыкновенно старались отвечать ему эти «вызывающиеся». За такие ответы батюшка ставил высший балл пять с плюсом, сопровождая милостивыми и дорогими словами:

– Спасибо тебе, доброе чадо!

Его уроки обыкновенно ожидались учениками, как редкое праздничное удовольствие. Все его слушают, затаив дыхание, следя за каждым выражением его ясных, голубых глаз, в которых столько света и блеска, что, кажется, они все вокруг себя озирают. Во всем классе не найдется ни одного мальчика, который бы не понял или не слушал его. Спросите любого, внезапно прервав урок, и он вам повторит все до мельчайших подробностей. Случалось, директор обращал внимание о. Иоанна на заведомо ленивого или дурного ученика, прося его заниматься особенно с этим мальчиком. И что же? О. Иоанн не узнавал у себя в классе этого аттестованного ленивца. Он был прилежен, толков, понятлив. О наказаниях учеников о. Иоанн не думал. Наказания для него совершенно не нужны; у него и без них идет дело отлично. Горячо любя своего законоучителя, ученики считали самым большим для себя наказанием, если батюшка был чем-либо недоволен. Когда случалось это, они принимали все меры к тому, чтобы вызвать на лице его улыбку.

И дети начальных школ видели в о. Иоанне истинного отца, доброго и строгого, взыскательного и ласкового. И для них его уроки были скорее удовольствием, чем обязанностью, работой, неприятным трудом. Все встречали в школе его с радостью. Гимназия вся без различия национальностей ежедневно подходила к нему под благословение. К нему прибегали ученики с детскими запросами и нуждами. Кажется, ни один ученик не был способен солгать пред ним или запираться во лжи. С каким усердием ходили к о. Иоанну ежедневно исповедоваться. Как чистосердечно раскрывали пред ним всю свою душу. Он имел неотразимое влияние на учеников. Бывали случаи, когда педагогический Совет гимназии, потеряв надежду на исправление какого-либо ленивого ученика или шалуна, постановлял уволить его. Тогда о. Иоанн являлся его заступником пред начальством, просил не подвергать жестокому наказанию, ручался за его исправление и всегда успевал склонить Совет в пользу виновного ученика. Взяв такого ученика, так сказать, на поруки, он сам принимался за его исправление, наставляя его на путь истины. Проходило несколько лет, и из ребенка, не подававшего почти никаких надежд, выходил дельный, честный и полезный член общества.

Если кто думает, что о. Иоанн потворствовал всем худым ученикам, был таким добрым (а, вернее, недобрым), бесхарактерным законоучителем, какими являются многие, тот жестоко ошибется. О. Иоанн прощал до тех пор, пока можно было прощать. Если же дальнейшее пребывание ученика в гимназии было не только бесполезным, но и даже вредным для других, то он твердо и решительно подавал голос за их увольнение. «Что делать с совершенно худыми учениками? – спрашивает он в одном своем поучении. Для блага всего сада, всего заведения, их надо обрывать от здорового тела, да вон выбрасывать, чтобы не заражали других своим поведением, чтобы весь сад состоял из растений здоровых, доброцветных и доброплодных, чтобы ученики неодобрительного поведения и не безобразили собою всего заведения, и места напрасно не занимали, и не тянули напрасно сок заведения, даром бы не ели, да не пили. Достойно и праведно есть. Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь, – говорит Апостол (2Фес.3:10)».

Уроки – беседы о. Иоанна остались памятными для его слушателей навсегда.

– Уроки о. Иоанна неизгладимо запечатлелись в нашем юном мозгу, – говорил впоследствии директор одной гимназии, бывший в числе первых учеников Кронштадтского законоучителя. То же говорит об этих уроках и другой ученик о. Иоанна. Не иное скажут и все его ученики. На публичных экзаменах ученики о. Иоанна отвечали так прекрасно, что между ними не было ни первых, ни последних.

Уроки о. Иоанна были увлекательны и интересны не только для чистой, невинной детворы, но и для взрослых людей. Сколько ласки, сердечности, нежного участия, живой мысли, живого чувства слышалось в каждом его слове. Многие его речи как бы огненными буквами начертывались на сердцах юных его слушателей. Они не только впоследствии сами жили этими уроками, но и других заставляли жить ими. Вот говорит им о. Иоанн о близости к нам Бога.

– Нет ничего к нам ближе Бога. Он Бог сердец, а сердце, в свою очередь, всего ближе к нам. Это существо наше, сущность наша. Как близка к тебе твоя мысль, так близка вера к твоему сердцу, так близок к тебе Бог. И чем живее и тверже мысль о Боге, чем живее вера и сознание своей немощи, ничтожества, чувства нужды в Боге, тем Он ближе. Или как близок воздух к телу и к внутренностям его, так близок Бог к нам.

Вот он говорит им о молитве.

– Учитесь молиться, принуждайте себя к молитве. Сначала будет трудно, а потом, чем более будете принуждать себя, тем легче будет. Но сначала всегда нужно себя принуждать. А что такое молитва?

– Молитва – постоянное чувство своей духовной нищеты, немощи, созерцание в себе, в людях и в природе дел премудрости, и благости, и всемогущей славы Божией. Молитва – постоянно благодарственное настроение. Говорит о. Иоанн о начале всех наших распрей и неудовольствий и средствах избежать их.

«Чаще приводи себе на память, что в тебе зло, а не в людях. Таким убеждением, совершенно истинным, предохранишь себя от многих грехов и страстей. Беда наша часто в том, что мы свое зло приписываем другим». Говорит о просвещении и о главных началах в нашей жизни. «Что значит просвещение научное без любви христианской? Ничто. Мудрость мира сего есть безумие пред Богом. Смирись, кичливый ум, пред учением Евангелия и пред нищетою Христовою, сойди со своего пьедестала, стань пониже, пойди к этим бедным, коих Сам Христос не постыдился назвать Своею братиею, протяни им руку помощи. Не себе только собирай, не свои только прихоти удовлетворяй, а и в Бога богатей добрыми делами, которые и по смерти пойдут за тобою».

Говорит ли о том, как привлекал сердца своих слушателей о. Иоанн рассказами из жизни и деятельности великих угодников, прославивших себя на том, или другом жизненном поприще? Как все это действительно было ново, жизненно, захватывающе и увлекательно... О заслугах о. Иоанна, как законоучителя, всего красноречивее засвидетельствовали отцы и матери воспитанных им детей в день 25-летия его законоучительской деятельности. В адресе, поднесенном ему в этот день, они говорили:

«Высокочтимый и всеми уважаемый пастырь и наставник Иоанн Ильич!

Исполнилось 25 лет еще нового, особо важного твоего служения государству и обществу, и в частности нам, отцам и матерям, в наших детях, которых ты, как законоучитель Кронштадтской классической гимназии, руководил на пути духовного просвещения.

Не сухую схоластику ты детям преподавал, не мертвую формулу – тексты и изречения – ты им излагал, не заученных только на память уроков ты требовал от них; но на светлых, восприимчивых душах ты сеял семена вечного и животворного глагола Божия.

Множество детей перешло чрез твою святую школу. Многие твои ученики стоят на различных степенях и званиях на службе Царю и Отечеству; многие из них еще подрастают и готовятся к вступлению на общественное поприще, – и все они, вдохновленные тобой и твоим святым общением с ними, вспоминают твою любовь, наставления, твои уроки, – и все, благословляя тебя, с благоговением вспоминают те незабвенные часы, которые они проводили с тобою.

Ты сам, не замечая того, своею пламенною любовью к Богу и бесконечным милосердием к своим братьям – людям, зажигал своим живым словом в своих учениках светоч истинного Богопознания; а своим святым примером и милосердием наполнял их юные сердца страхом Божиим, верою, упованием на Бога и любовью к Нему и своим братьям.

Не мерилом только таланта и увлекательности речи, как профессора на кафедре, не мерилом постоянного успеха сдачи экзаменов – мы говорим о твоей научной деятельности, – а теми наглядными плодами христианской жизни, нравственности, гражданских доблестей, семейных отношений, которые оказались в твоих учениках в многочисленных примерах.

Да будет наша, отцов и матерей, благодарность, как мирная молитва к Богу за тебя; да изольет Он на тебя от всесвятого Своего престола столько же духовной радости, сколько ты подал утешения нам в наших детях, в их благонравии и успехах».

Говоря о служении о. Иоанна в гимназии, нельзя не остановиться своим вниманием еще на речи, произнесенной Директором гимназии г. Козеко, в ответ на прощальное слово о. Иоанна. Директор говорил:

«Дорогой отец Иоанн, сердечно любимый наш наставник в Законе Божием и духовный отец наш! Позвольте мне от себя, от имени моих сослуживцев и питомцев сказать вам краткое слово. Всех нас печалит мысль о том, что вы оставляете нашу гимназию, расстаетесь с нами. Вам известно, с какою упорной настойчивостью в последние годы я удерживал вас в гимназии, но, в конце концов, должен был подчиниться вашей воле, уступить вашему желанию оставить гимназию, – которое вызывалось исключительными вашими обстоятельствами.

Следует ли мне здесь доказывать, что ваше слово, ваш пример были всегда для нас живительным светом, который с такою силой пробуждал нравственную жизнь, вызывал порывы к духовному совершенствованию? А это, сами вы знаете, как дорого для учащегося юношества и как должно быть высоко оцениваемо мною.

Двадцать шесть лет вы здесь в гимназии трудились, двадцать шесть лет сеяли семя слова Божия на этой ниве, и, смею сказать, на ниве благодарной. Просим же поэтому вас, дорогой о. Иоанн, не забывайте нас в ваших молитвах, да даст Господь, чтобы наша гимназия всегда преуспевала в духе истинного христианского просвещения, а теперь прошу вашего благословения на предстоящий нам труд».

К этим словам едва ли что нужно прибавлять. Они и без того весьма красноречиво говорят о заслугах о. Иоанна, как законоучителя.

Можно сказать, что у о. Иоанна был особый благодатный дар какой-то неземной, ангельской любви к детям. И в последующие годы, уже после окончания законоучительской деятельности в Кронштадте, во время своих многочисленных поездок по России, он с любовью относился к детям, благословлял их, исцелял от болезней, назидал и давал наставления относительно того, как надо воспитывать детей в истинно-христианском духе.

* * *

Учитель Богоявленского народного училища, Великоустюжского уезда, Вологодской губернии, Василий Кукашев, рассказывает о следующем исцелении от жестокой болезни по молитве отца Иоанна малолетней его дочери Нины, имевшем место в 1891 году, когда отец Иоанн был в Великом Устюге, проездом на свою родину, в село Суру, Архангельской губернии.

Учитель Кукашев пишет: «Когда отец Иоанн в мае месяце прошедшего года, проездом на свою родину, был в Великом Устюге, то дочь моя Нина гостила в то время в городе у своих теток Здроговых.

Незадолго до приезда отца Иоанна Нина жестоко расхворалась: у нее болела сильно голова, она сама вся горела, как в огне, и страшно изменилась. Все родные опасались за ее жизнь. Настолько была тяжела ее болезнь.

Услышав, что досточтимый отец Иоанн Кронштадтский приехал в Устюг, одна из теток Нины, Любовь Н. Здрогова, решилась свести Нину под благословение дорогому батюшке с надеждой, что больная после этого поправится.

Народу на пароходе, где находился отец Иоанн, было такое множество, что с больной не было никакой возможности приблизиться к уважаемому пастырю. И только благодаря любезности знакомой нам пароходной прислуги, с трудом удалось достигнуть нашей цели – приблизиться к отцу Иоанну.

Досточтимый батюшка обласкал моего ребенка, благословил его и поцеловал.

Ободренная ласковым обращением отца Иоанна, Нина, обращаясь к нему, сказала: «Отец Иоанн, помолитесь за меня Богу: у меня голова болит».

Тогда отец Иоанн снова поцеловал ребенка и сказал: «Ой, ты моя милая! Как твое имя»?

Ребенок бойко ответил: «Меня зовут Ниной».

«Нина, Нина! – продолжал отец Иоанн, – хорошо, я за тебя помолюсь Господу, и Он исцелит тебя». И затем снова благословил ее.

И что же оказалось по рассказам родственников и других очевидцев? Дочь моя тотчас после благословения отца Иоанна почувствовала себя настолько лучше, что свободно и весело добежала до квартиры своих родных, тогда как ранее не могла ходить и, как я сказал выше, была к отцу Иоанну принесена.

И по настоящее время моя Нина – пишет далее г. Кукашев – вполне здорова; признаков болезни нет и следа».

Много трогательного и умилительного найдется в описании пребывания дорогого батюшки о. Иоанна в Киеве, но мы здесь передадим один из фактов, происходивших в лазарете Левашовского пансиона. В числе больных о. Иоанну указали девочку, которая страдала тяжелым тифом, и у которой незадолго перед тем вскрыт был обширный гнойник вблизи уха. «Едва взглянул о. Иоанн на больную, вся его фигура внезапно озарилась огнем чувства. Он быстро подошел к больной, припал к кровати и, стоя на коленях, приник к лицу страдалицы, осыпая ее искреннейшими ласками и поцелуями. Тут сказалась вся богато одаренная душа великого праведника о. Иоанна. Как самая любящая мать, ласкал и утешал он больную:– милое дитя, тебе не больно... страдалица ты моя!.. – говорил он. Воцарилось совершенное безмолвие, и вся сцена произвела глубочайшее впечатление. Возможно было вспомнить сказанные слова, но нет средств передать тон, оттенки голоса и все переливы несравненной мелодии чувств, которая вылилась из души любвеобильного пастыря. Тут все сказалось: и пламя беззаветного, святого чувства, и безграничная любовь, и захватывающая душу жалость, и скорбь у постели больного человека, и, наконец, несравненное сострадание со всеми оттенками и искрами могучего чувства».

Светоч Православия о. Иоанн глубоко верил в возвещаемую словом Божиим истину о наказании Богом детей за грехи родителей, (Исх.34:6–7). Однажды, в 1891 году, при путешествии его на Север, одна крестьянка привела к отцу Иоанну своего сына лет 7 или 8, совершенно безумного, так что данный ему сладкий сухарь он не умел в рот положить, и со слезами, на коленях умоляла помолиться и помочь ее сыну. О. Иоанн, держа ребенка на коленях, обеими руками его обнял и видимо всем сердцем горячо молился, приникнув своей головой к его голове, потом вдруг выпустил ребенка, и только сказал: матери, вы матери! Нужно было видеть, с каким глубоким состраданием и нежной любовью к несчастному мальчику были произнесены эти слова; мать еще больше стала просить, но он опять только повторил слова, покачав головой: матери, вы матери! Видно, что по нелицеприятному правосудию Божию за грехи родителей наказание несут даже и дети их.

Случилось раз, что одна барыня жаловалась дорогому батюшке на упадок своих детей в религиозно-нравственном отношении. А батюшка-то, на нее же и возгневался. – «Ты, говорит, как родила их, так сразу начала, что ли, мясом кормить?» – «Нет, отвечала барыня, – смотря по возрасту: – сперва, конечно, молоко, потом кашкою, а как смысленность их позволила, то стала давать мясо». – «А мясо-то, высказал батюшка, сперва, конечно, давала без костей, крошенное, а потом уж и с косточками позволяла управляться. Ну, а обучала-то их как?» спрашивает батюшка. – «С азбуки и все в постепенности», ответствовала барыня. – «Через гимназию, стало быть, в университет вела, – сказал батюшка. А к Богу-то вела ли?» – «Молитвы они учили, потом закон Божий, отвечала ему барыня. – «Скажи лучше: не учили, а долбили, – поправил ее батюшка. Долбежка духовной науки, говорит, у них с тем же чувством шла, с каким они выучивали арифметику и все прочее. Учителя их, говорит, учили всему, что надо, чтобы на экзаменах могли умными показаться. Ну, а ты-то, спрашивает, за сердцами их ухаживала ли? Направляла ли их так, чтобы они, помимо людского одобрения, еще и Божьего бы одобрения достигали?»... – «Внушала по силе, отвечала барыня, да ведь в сердце и своего ребенка двери не найдешь...»

– Не нашла в их сердца дверей, так вот и получай, вместо людей, зверей – высказал ей батюшка. «Забыла, говорит, ты, что пример роду человеческому показан Господом на птичьем роде. У птиц родится сперва яйцо. Ежели это яйцо не пробудет положенное время в материнском тепле, то оно, говорит, так и останется только бездушною вещью. Так и у людей. Рожденный ребенок, что яйцо: – с зародышем, говорит, к жизни, но бездушен к процветанию во Христе. Которого ребенка не прогрели родители и ближние до корня души, до корней всех чувств его, тот так и останется мертв духом для Бога и добрых дел. Из таких-то вот непрогретых любовью и духовным уходом ребят, и происходят в мире те самые поколения, из которых князь мира сего вербует свои полки против Бога и св. церкви Его. Вспомни-ка, поучал батюшка: – ведь христосование яйцами напоминает нам, что каждому христианину надо дважды рождаться: один раз плотию в жизнь вещественную, а другой раз духом в жизнь Божескую. Чего, кажись, проще, а вот эту-то, говорит, простоту никак не могут понять люди. Поэтому и пожирает нас вечный враг, как яйца недвижимые и бессловесные. Да этак же, говорит, и друг друга-то мы пожираем...

О. Иоанн всегда внушал о необходимости частого приобщения детей Св. ТаИн.Во время одного путешествия своего на Север, при совершении литургии, он, приобщив взрослых и детей, в последующей за сим проповеди, изъясняя евангельские слова: оставьте детей приходить ко Мне (Мф.18:26), сказал следующее:

«Когда Господь наш Иисус Христос ходил по земле во плоти, тогда приносили к Нему родители и сродники детей, чтобы Он прикоснулся к ним, а ученики Его иногда не допускали приносящих.

Увидев это, Господь вознегодовал и сказал: оставьте детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть царство небесное (Мф.18:16). Видите, как приятны Ему дети по их невинности, простосердечию, незлобию и послушанию. Господь поставлял иногда детей в пример взрослым и говорил: если вы не обратитесь и не будете как дети, не войдете в царствие небесное (Мф.18:3); т. е. если не сделаетесь смиренными, простыми, незлобивыми, послушными, добрыми в глубине души, то не войдете в царство небесное. Поэтому я радуюсь, что при моем служении подносят детей к причащению Св. Таин, ибо приносящие исполняют волю и желание Самого Спасителя. Приносите же, отцы и матери, и впредь ваших детей к причастию! Через причащение ваши дети освящаются, просвещаются Божиим светом, приближаются и присвояются Богу, ограждаются от греха, укрепляются и делаются причастниками царствия Божия».