Часть вторая

Теперь, друг мой, с верой и страхом приступим к объяснению божественной литургии. С верой, потому что, если где требуется вся сила веры с нашей стороны, так именно в таинстве Тела и Крови Христовой. Со страхом, потому что, если херувимы и серафимы предстоят при совершении этого таинства от страха лица закрывающе, то мы ль, плотяные и грешные, дерзнем небоязненно говорить о нем? Но считаю нужным предупредить и здесь тебя: не ищи в этих объяснениях никаких мудрований и хитрых толкований. Я передам тебе, как сумею, как Господь вложит на мысль, весь ход этого богослужения – не больше. Что до разъяснения таинственных сторон его, то это не в моих силах. Я верую, всей душей верую в таинство Тела и Крови Христовой; верую, как заповедала веровать св. Церковь, и не дерзал, и до последнего вздоха не дерзну примешать сюда попытки и действия утлого своего рассудка. К чему? Если так веровали такие мужи, как Иоанн Златоустый, Василий Великий и им подобные, то что остается нам, как не принимать с сердечным благоговением то, что они завещали всей православной Церкви?

Чтобы дело было яснее, сначала я выпишу тебе из священных Евангелий, как установлено это таинство Спасителем нашим, Господом Иисусом Христом; потом, по возможности, скажу, как совершалось оно в первые времена христианства, и затем перейду к рассмотрению, как совершается теперь. Все постараюсь передать тебе обыкновенной русской речью, чтобы не только смысл, но и каждое слово были тебе совершенно ясны и понятны. Только при условии такого понимания мы можем истинно и достойно ценить это важнейшее из наших богослужений.

Прежде чем выпишу рассказ евангелистов о том, как совершил Спаситель наш это священное действие, в котором выразилась вся полнота Его бесконечной любви к людям, считаю нужным сделать несколько предварительных замечаний. Без этого рассказ евангелистов будет непонятен.

Вечер, в который Господь Иисус совершил и установил таинство св. причащения, был пасхальный вечер. Пасха – был праздник у евреев, установленный в воспоминание чудного избавления их из рабства египетского. Перед тем, как выйти им из Египта, Господь заповедал, чтобы каждый домохозяин заколол ягненка однолетнего, без всяких телесных недостатков; затем, испекши, вся семья должна была съесть его с пресным хлебом и горькими травами, но так, чтобы ни одна кость его не была повреждена. Это сам Господь назвал Пасхой: «Пасха есть Господня», и заповедал совершать ее навсегда. «И будет, – сказал Он, – когда спросят вас сыновья: что есть служение сие? И рцыте им: жертва – Пасха сия Господу» и т. п. (подробно во второй книге моисеевой: Исход 12:4–28).

Евреи свято исполняли заповедь Божию о Пасхе. Вот как она обыкновенно совершалась. Ночью, с 14 на 15-й день первого весеннего месяца, в особенно убранной и освещенной комнате, приготовляем был пасхальный агнец с горькими травами и пресным хлебом. Семейство, а у кого не было его, те собирались обществом, возлежа¹⁷⁰, ело все это с благоговением. Части от агнца раздавал сам хозяин, или главный в обществе. Между тем подаваемы были и жидкие кушанья в блюдах, которые ели без ложек, обмакивая в них куски хлеба. В продолжении этой вечери ходила из рук хозяина или главного, раза четыре, круговая чаша с вином. Тут читался и рассказ о событии и установлении Пасхи; возглашалось благодарение Господу, дарующему хлеб и вино, и пелись псалмы. В заключение всего также пелись псалмы.

В этот год, в который предстояло пострадать Иисусу Христу, окончание пасхального праздника приходилось в субботу. Поэтому суббота, и без того чтимая евреями, получала особенно великое значение. «Бе бо велик день тоя субботы», – замечено в Евангелии.

Господь Иисус знал, что ожесточение и ненависть к Нему врагов дошли до последней крайней степени, и что они решились погубить Его во что бы то ни стало. Он предвидел, что они достигнута своей цели, и что поэтому эта Пасха последняя в Его земной жизни, и что даже вечер пасхальный – последний вечер, который Он проведет с учениками. И избрал его, чтобы установить таинство причащения, и, таким образом, передать апостолам, а чрез них и всем будущим ученикам Своим, последний предсмертный Свой завет – завет Своего тела и своей крови.

Теперь вот рассказ евангелистов.

«В первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали ему: где велишь нам приготовить Тебе пасху? Он отвечал: подите в город (Иерусалим) к такому-то и скажите ему: «Учитель говорит: время Мое близко; у тебя совершу пасху с учениками Моими». Он покажет вам горницу большую, устланную, там приготовьте. Они пошли, и нашли, как сказал им, и приготовили пасху. И когда настал час, Он возлег и двенадцать апостолов с Ним. И сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания. Ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием. И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, и взяв чашу, благодарив, подал им и сказал: пейте из нея все – сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая, во оставление грехов. Сие творите в Мое воспоминание».

Так установлено великое и страшное таинство тела и крови Христовой. На этой же вечери: Спаситель умыл ноги своим ученикам, чтобы показать им пример смирения; предсказал Петру троекратное отречение от Него; указал своего предателя, объяснял ученикам всю глубину, все значение любви, которая должна лечь в основу Его Церкви, в этой, и чудно-трогательной, и недосягаемо-высокой, беседе, которая начинается словами: «Ныне прославился Сын Человеческий и Бог прославился в нем» и т. д. Затем, с пением псалмов, они пошли на гору Елеонскую, где и совершилось Его предание Иудою. Подробности обо всем этом у евангелистов: Матфея (Мф. 26:2–37), Марка (Мк. 14:12–32), Луки (Лк. 22:7–40), Иоанна (Ин.13:14). Но еще прежде, чем Спаситель установил это великое и страшное таинство, Он уже объяснял в беседах к народу значение Своего Тела и Своей Крови в этом таинстве. Вот Его слова: «истинно говорю вам: верующий в Меня имеет жизнь вечную. Я есмь хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли. Хлеб же, сходящий с небеси, таков, что ядущий его не умрет. Я хлеб живый, сшедший с небеси: ядущий хлеб сей будет жить во век. Хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира. Истинно, истинно говорю вам, если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне и Я в нем. Как послал Меня живый Отец и Я живу Отцем: так и ядущий Меня будет жить Мною. Ядущий хлеб сей жить будет во век» (Ин. 6:47–58).

Теперь, прежде чем буду говорить о том, как совершалось таинство Тела и Крови Христовой в первые времена христианства, приведу об этом свидетельство святого Прокла, архиепископа Константинопольского¹⁷¹. Свидетельство его, как ученика св. Иоанна Златоустого, чрезвычайно важно.

«Многие и другие священные пастыри и учители Церкви, преемники святых апостолов, оставив в письмени изложение таинственной литургии, предали оное Церкви; но первые и славнейшие из них суть: блаженный Климент¹⁷², ученик верховного из апостолов и преемник, писавший со слов св. апостолов; божественный Иаков, наследовавший Иерусалимскую Церковь и первый ее епископ, поставленный от первого и великого архиерея Христа Бога нашего¹⁷³; Великий Василий, который после предшественников своих, усматривая, что люди сделались беспечными и пристрастными к земному, и потому отягощаются продолжительностью литургии, предал оную в сокращенном виде, не потому, чтобы находил ее слишком длинной, но потому, что желал пресечь леность, с давнего уже времени появившуюся в собирающихся для молитвы и поучения.

Спустя немного времени, отец наш, Златоустый Иоанн, с одной стороны, как добрый пастырь, ревностно заботясь о спасении овец, с другой, взирая на огрубелость человеческой природы, вознамерился исторгнуть с корнем всякий предлог сатанинский. Для этого многое опустив, учредил совершение литургии сокращеннейшее.

При апостолах и в первые два века после них христианским богослужениям не было усвояемо никаких особенных названий. Все церковное богослужение называлось литургией; это название употреблялось для означения чтения св. писания, утренних и вечерних молитв и таинства св. причащения. Называлось также жертвой. Под этим словом разумелись духовные жертвы христиан: молитвы, славословия, проповедание слова Божия, освящение души и тела в крещении, причащении и других таинствах. Поэтому даже вечерние песнопения и молитвы древних христиан назывались вообще вечерней жертвой. Называлось также священнодействием, и под этим словом разумелись молитвы, песнопения, чтения писаний при утреннем и вечернем богослужении.

Собственно таинство причащения называлось вечерею, таинственною вечерею, вечерею любви, евхаристией (благодарением). Название ему «божественной литургии» усвоено не раньше четвертого века. Вот несколько подробностей, как совершалось оно.

Мученик Иустин Философ¹⁷⁴ в 140 году по Р. Х. в своей защитительной речи к императору Антонину, между прочим, писал следующее.

«После совершения над уверовавшим таинства крещения, мы вводим его к так называемым братьям в собрание для того, чтобы совершить усердное общее моление как о себе, так и о просвещенном, и о всем мире. По окончании молитв, мы друг друга целуем. Потом к пресвитеру (старейшему из всех) приносятся хлеб и чаша с вином, растворенным водой. Он берет и, именем Сына и Св. Духа, благодарит и славит Отца всех; особенно же благодарит за то, что Он удостоил нас этих даров. Когда он кончит молитвы и благодарения, весь народ возглашает: Аминь. После этого, так называемые у нас, диаконы каждому из присутствующих дают приобщаться хлеба, над которым совершено благодарение, и вина с водою, а к отсутствующим относят на дом. Хлеб этот называется у нас евхаристией (благодарением), и принимать его позволяется только верующим крестившимся и живущим по заповедям Христовым, потому что мы принимаем это не как простой хлеб и питие, но как Плоть и Кровь воплотившегося Иисуса Христа, Спасителя нашего».

Тертуллиан, писатель, живший в конце второго и в начале третьего столетия по Р. Х., о совершении святой вечери говорит следующее в своей защитительной речи за христиан к язычникам.

«Наши небольшие вечери слывут у вас не только постыдными, но и роскошными. Но каковы наши вечери, это видно из самого имени их. Они называются греческим именем агапи, которое означает любовь или дружбу. Сколько б они ни стоили, но издержка на них, которая делается верующими из любви, есть приобретение. За этой трапезой продовольствуются бедные».

«Вечер начинается молитвой к Богу. Когда (после вечери) умоют руки и зажгут свечей, каждому предлагается выйти на средину и пропеть что-либо во славу Божию из священного ль писания, или от себя, как кто может. В конце вечери также совершается молитва, которою и оканчивается вечер. Расходятся не толпясь, не толкаясь и не теснясь, но с той же строгою скромностью и целомудрием, с какими пришли в собрание, потому что здесь напитались не столько пищей и питием, сколько добрым учением».

Из этих выписок уже можно составить себе некоторое понятие о том, как совершалась божественная вечер в самые первые времена христианства. Но понятно, что эти писатели, писавшие для язычников, не могли, да и не имели никакой нужды передавать им все. Их главное дело было – отклонить клеветы, которые язычники рассеивали против христиан. А подробности о божественной вечери мы находим у других писателей, да и у этих же, но в писаниях, назначавшихся прямо для христиан. Из них, да еще из так называемых «правил апостольских»¹⁷⁵ и литургии св. апостола Иакова, видно следующее.

Самые первые христиане примером апостолов были научены, что божественная вечерь не соединяется с каким-нибудь одним днем в году, как еврейская Пасха. Правда, появлялись такие, которые и учили совершать и сами совершали ее над опресноками однажды в год – в день установления. Но таких было немного, а все прочие собирались для совершения ее или каждый день, или очень часто. Причащались ежедневно, прежде или после обеда. Частое причащение не унижало высокого достоинства этого таинства. Не как простой хлеб и вино, но с величайшим благоговением принимали они его. Когда вошло в обыкновение собираться на вечерь лишь в дни праздничные, то и тогда еще считалось необходимым причащаться всем. Особенно набожные и усердные часть освященных даров брали с собой, и каждый день причащались дома перед обедом. Брали также с собой и отправлявшиеся в путь. В пост, кроме субботы и воскресенья, воспрещено было совершать божественную вечерь, как вечерь радости, но чтобы не лишить жаждущих св. причащения, позволено было причащаться освященными прежде дарами. Отсюда – начало литургии преждеосвященных даров.

Что до времени, в которое совершалась вечерь, то из самого названия видно, что это было вечером. Начиная с вечера, по примеру вечери Христовой, она продолжалась нередко до полночи, случалось и утра. Больным и тем, которые по важной причине не могли быть в собрании, освященные дары диаконы носили на дом. Малолетние, разумеется, уже получившие крещение, также допускались до участия в божественной вечери.

Из самого слова вечерь также можно понять, что тут первенствующие христиане, между прочим, и ужинали. Так, вначале это и было точным подражанием вечери Христовой. Для этого каждый приходящий приносил с собой обыкновенный хлеб, вино, масло, словом, все нужное для стола. Эти приношения (по-гречески просфора; отсюда наши просвиры) или пожертвования принимали диаконы; имена принесших вносили в особенный список, который с молитвою и были провозглашаемы во время освящения даров. Даже от имени умерших делали приношение родные и близкие им, имена их провозглашались также, как и живых. Так в царстве Христовом, с чудной минуты Его воскресения, нет смерти – все живо. Мертвы для этого царства, как и для Самого Христа, только неверующие и ожесточенные грешники. Все прочие живы, хотя бы тела их и гнили в могиле и превратились в прах. Смерть – не уничтожение и не конечное расторжение, а лишь только переход и разлука на время, да и разлука лишь для внешних чувств. Отсюда, с самого начала христианских обществ, в приношении даров и в бескровной жертве участвовали все члены Церкви – живые и умершие. Живые участвовали и телом и духом, умершие – только духом.

Из этих добровольных приношений (просфор) отделялась часть хлеба и вина, и молитвой благодарения, словом Христовым и призыванием Св. Духа освящалась в Тело и Кровь Христову, а прочие дары, над которыми также произносились молитвы, употреблялись для общественного стола. Благодарение и молитвы над дарами считались существенной принадлежностью священнодействия. Отчего и все священнодействие, при котором совершалось таинство причащения, самые Тело и Кровь Христовы получили название – благодарения или, по-гречески, евхаристии.

По примеру вечери Иисусовой и апостолов, на вечери, кроме благодарственной и освящающей дары молитвы, были и другие молитвы с пением священных песней и чтением священных книг ветхого и нового завета. Чтение из священных книг всегда избиралось сообразно со значением дня, например, в навечерии рождества Христова – из Евангелия рассказ о рождестве Иисуса Христа, из ветхозаветных книг пророчества об этом. Сейчас после чтения епископ и пресвитеры объясняли прочитанное и говорили поучение, т. е. делали нравственное приложение из прочитанного. Отсюда начала церковных поучений, или то, что называется у нас проповедями, беседами и т. п. Пели, главным образом, псалмы, или извлечения из псалмов. Молитвы, в сущности, были те же самые, какие и теперь употребляются на наших богослужениях. Так писал Тертуллиан: «Мы сходимся в собраниях для общей молитвы – она приятна Богу. Молимся мы об императорах и других властях, о благосостоянии мира и всеобщей тишине, о мирном царствовании, о здравии дома императоров, о храбрости воинства, о верности сената, о благочестии народа и о всем, чего может желать всякий человек и государь». Киприан¹⁷⁶ упоминает о некоторой особенной торжественной и общей молитве и об обычных ответах народа на слова священника. Так, желая убедить, чтобы народ молился всем сердцем и со всей бодростью, напоминает ему известные слова, употребляемые всей Церковью, чтобы отвлечь молящихся от всех плотских и житейских помыслов. «Священник, – говорит он, – пред молитвой предварительно приготовляет умы братий возглашением: «горе имеим сердца», чтобы люди отвечая: «имамы ко Господу», поучались, что они ни о чем другом не должны помышлять, кроме Господа. После того священник возглашал: «благодарим Господа», и народ ответствовал: «достойно и праведно есть». Затем следовала молитва об освящении даров и молитва Господня, потом священник возглашал: «мир всем», и народ ответствовал: «и духови твоему»; после чего лобзали друг друга целованием мира и приступали к принятию св. причастия. Молящиеся обращались лицом на восток, и мужчины молились всегда с открытой, а женщины и девицы всегда с покрытой головой¹⁷⁷. При молитве иногда поднимали к небу руки, иногда приклоняли голову, иногда падали на колени, и в особенных случаях покаяния повергались на землю. Лишь в торжественные дни, например, в Светлое Воскресенье, в Пятидесятницу и т. п., предписано было совершать молитву без признаков покаяния, стоя, в честь воскресшего и воскресившего нас Господа. При совершении таинства тела и крови христовой вообще должны были стоять все. Отсюда-то и произошло это торжественное возглашение дьяконов к народу, возбуждавшее его к самому невозмутимому вниманию: «станем добре» (будем стоять прямо, не шевелясь и не волнуясь), упоминаемое св. Златоустым. Исключением в этом случае были кающиеся, или подлежавшие церковному суду; они и в воскресный день не могли совершать молитвы стоя, а в знак своего раскаяния и смирения должны были молиться на коленах. Нужно заметить, впрочем, что в самой первенствующей Церкви это не было постоянным и всеми принятым правилом, а предоставлялось личному усмотрению каждого. Так, Евсевий¹⁷⁸, рассказывая о пламенной ревности к молитве св. Иакова, епископа Иерусалимского, говорит: «Он обыкновенно ходил во храм и, преклонив колена, молился Богу о грехах народа, так что колена у него отвердели, как у верблюда, от частых молитв и падения на землю».

Храмов в том смысле, как у нас теперь, и даже определенных мест для совершения общественной вечери тогда не было и не могло быть по причине гонений от иудеев и язычников. Христиане собирались везде, где только могли скрыться от глаз врагов. «Они нас преследовали, – пишет Дионисий Александрийский¹⁷⁹, – но несмотря на то, что они преследовали и влачили на смерть, мы и тогда праздновали. Всякое место, где мы терпели от них разные скорби, – поле, пустыня, корабль, гостиница, темница – служили для нас местом собраний». Впрочем, как скоро позволяли где обстоятельства, немедленно для совершения божественной вечери отделялся и посвящался один какой-либо дом. Такие домы получали уже особенное название. Самое употребительное было екклисиа (собрание, сборное место). Назывались они также: домом молитвы, домом Божиим, Господним и т. д. Уже позднее, когда можно было строить для этого особенные здания, их стали называть: кириака и басилика. Кириакон – с греческого, слово в слово: принадлежащее господу, господне, т. е. место или здание, принадлежащее Господу Иисусу. (Не отсюда ли и наше: «Церковь», т. е. испорченное «кириака»?) Басиликон – слово в слово: царское, принадлежащее царю; басилики – царский чертог, отсюда –здание, посвященное Царю царей, т. е. Господу Богу. Построенные над гробами мучеников назывались памятниками мучеников, гробницами, трапезами, местами мучеников и т. п. Название – храм сначала не употреблялось, потому что храмами назывались капища языческие. Уже позднее, когда язычество начало совсем исчезать, и самые капища были обращаемы в христианские церкви, их стали называть храмами Божиими.

Понятно, что тогда не могло быть и всего того, что мы теперь видим в своих церквах. Дары освящались на обыкновенном столе, лишь покрытом белым полотном. Этот стол назывался трапезой Господней, святой, таинственной, духовной, а иногда жертвенником и алтарем.

По примеру Иисуса Христа, Который на вечери Сам произнес благодарственную молитву, и из своих рук подавал ученикам в виде хлеба и вина Тело и Кровь свою, и по примеру апостолов, которые сами совершали таинство причащения, обязанность совершать это таинство, собственно, лежала на епископе, как первом члене всякого собрания на вечери. Но как епископ не мог быть на всех собраниях, то вместо себя позволял и поручал совершать священнодействие пресвитерам. Пресвитер значит старейший не столько по летам, сколько по душевным дарованиям и заслугам. Пресвитеры, как и епископы, избирались из среды народа общим приговором и были ближайшими сотрудниками епископов, почему и назывались: духовным сенатом или собором Церкви. Св. Игнатий-Богоносоц называет епископов наместниками Бога и Христа, а пресвитеров – великим собором Божиим, вместо апостолов. А так как каждый пресвитер, кроме избрания, освящался еще на дело своего служения, то он назывался иеревс, или, как у нас теперь говорится, иерей, т. е. освященный (священник). Иерон – вообще называлось святое, освященное, жертвенное; отсюда иерион (иерейство) – жертва, самое действие жертвоприношения и право делать это. Поэтому самое точное значение слова иерей: лицо, избранное и посвященное для жертвоприношения. Пресвитерам, при совершении таинства, помогали и служили также особенно избранные лица, которые так и назывались – слугами, служителями, или по-гречески диаконами. Их дело было принимать приношения, смотреть за порядком во время вечерей и чистотой, где совершались они, приготовлять все нужное для них, разносить освященные дары отсутствующим, заботиться о больных и бедных и т. п. Для этого последнего назначались и женщины, вообще не допускаемые ни до какого участия в священнодействиях, и назывались служительницами или, по-гречески, диакониссами.

Нужно заметить, что в первенствующей Церкви с именем этих избранных и освященных еще не соединялось, как у евреев, никакого понятия о решительном и безусловном отделении от народа. Христиане знали, что у них единый первосвященник – Христос, и что все, уверовавшие во Христа и одушевленные Его духом, – часть, достояние, наследие Божие (по-гречески – клир), и непосредственно могут приступать к Богу. Писатель тогдашних времен так говорит об этом¹⁸⁰: «Собственно говоря, и миряне имеют право совершать таинства и учить в церкви. Слово Божие и таинства, по благодати Божией, всем сообщены, и всеми христианами, как орудиями Божией благодати, могут быть сообщаемы. Но здесь не о том вопрос, что позволительно вообще, но о том, что полезно по обстоятельствам. Итак, для порядка в церкви при совершении таинств миряне пусть пользуются священническим своим правом только в тех случаях, где позволяют обстоятельства». Пользоваться всеобщим правом участия в священнослужении обстоятельства позволяли тогда в следующих случаях: все христиане участвовали в церкви в молитвах, и даже в благодарственной молитве, освящающей дары, все участвовали в пении, чтение св. писания и даже учение в церкви поручалось всякому (кроме женщин), кто имел способность. Есть свидетельства, что вначале позволялось всем проповедовать Евангелие, толковать св. писание и крестить, что делалось, без сомнения, с целью всячески увеличивать общество христиан.

Из всего этого можно видеть, как и при каких условиях совершалась божественная вечерь в первые времена христианства, в те страшные времена, когда юная Церковь Христова отовсюду была окружена врагами, и когда еще немногие, но за то ничем неодолимые, члены ее сами себя держали внутренней силой духа. Эта вечерь была тогда соединением всех членов Церкви, и все важнейшие жизненные действия их на ней получали свое освящение и силу. На вечери христиане молились и укреплялись на подвиги жизни христианской и всех страданий за имя Христово; на вечери принимали высокие, небесные истины от Господа Иисуса, апостолов и предстоятелей Церкви; на вечери были утешаемы страждущие и питаемы нищие; на вечери получали светлые, радостные утешения, когда близкие их оставляли земную жизнь мирной ли кончиной христианской, или среди варварских пыток. Если болезнь, путешествие и другие важные причины не позволяли кому быть на вечери, то это считались горьким лишением. А потому, в утешение больным, приносили дары на дом, а путешествующие брали их с собой. Случалось, – и тогда христиане впадали в тот или другой грех, – и самое страшное для них наказание было – отлучение от причащения и общественных молитв. Многими слезами, продолжительным общественным покаянием можно было возвратить это, так дорого ценимое тогда, право присутствовать на вечери и молиться с другими.

Страшное тогда было для христиан время. И несмотря на то, никогда христианство не стояло так высоко, не было так полно чудных, благодатных даров, как в эти времена всяческих гонений, невыразимых языком человеческим страданий за имя Христово. «Сии вси бяху терпяще единодушно в молитв и молении» (Деян. 1:14) – этими словами выражается вполне вся их тогдашняя жизнь. Неразрывно соединенные духом любви и единения, все они, как один, терпли и переносили все, что только самая ожесточенная ненависть, самая неодолимая злоба могут выдумать на гибель другого, и все их прибежище, вся их защита были молитвы и моления. И оправдалась в них предсмертная молитва Спасителя нашего: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и я в Тебе, так и они да будут в Нас едино; да уверует мир, что Ты послал Меня. Я в них, и Ты во Мне: да будут совершены во едино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня» (Ин. 17:21, 23). И увидел, и познал мир, что эти безмолвные и безответные страдальцы – избранники, любимцы Божии, и, склонившись перед их проповедью, уверовали в голгофского страдальца.

В христианской православной Церкви приняты и навсегда усвоены две божественные литургии: «Василия Великого и Иоанна Златоустого». Из выше приведенных слов св. Прокла видно, что литургии не сочинены этими великими мужами, а в существе своем те же самые божественные вечери, которые, по примеру первой Тайной вечери, были совершаемы апостолами и их ближайшими преемниками. Высокая заслуга этих святых мужей состоит в том, что они навсегда установили внешний порядок совершения этого таинства, величайшего из христианских таинств, и представили божественную литургию в таком совершенном виде, что после них самые богомудрые, богопросвещенные мужи не нашли иоты, подлежащей какому-либо изменению. Явный признак, что их действиями руководил не обыкновенный человеческий разум, а тот высший ум, который, где положит свою печать, то уж там всем умам и разумам человеческим делать нечего. Поэтому название божественная литургия, кроме самого таинства, принадлежит ей вполне всей – от первого и до последнего слова. Она вся божественная – в существе и во внешнем составе.

Позднее в разряд богослужений вошла еще литургия преждеосвященных даров, составленная Григорием, Римским папой, Двоесловом. Но это не есть литургия в собственном значении слова. На ней лишь причащаются, но нет самого совершения таинства тела и крови Христовой. Она возможна лишь тогда, когда ей предшествует литургия Василия Великого или Иоанна Златоустого, и совершается, лишь когда не положено совершать настоящую литургию, именно: в некоторые известные дни великого поста. Там, когда буду говорить о великопостных служениях, и будет сказано о ней подробно.

Литургии Василия Великого и Иоанна Златоустого во внешнем своем составе совершенно одинаковы. Все их различие состоит в том, что главные молитвы совершения таинства у Василия обширнее, а у Иоанна много короче. От этого первую и положено совершать лишь в немногие дни в году, когда самое время требует продолжительнейших богослужений. Именно, в первые пять воскресений Великого поста, в Великие четверг и субботу, в навечериях Рождества Христова и Богоявления, и в день памяти Василия Великого (первого января). Литургия Златоустого совершается в продолжение всего года. Ее то и буду я рассматривать.

Но не лишним считаю представить здесь несколько сведений об этих великих мужах.

Св. Василий родился в Кесарии, столице каппадокийской области (в Малой Азии). Год его рождения не известен. Родители его – Василий и Емилия – были строго христианской жизни (римская Церковь чтит их святыми и празднует 30 мая). Отсюда и вся семья вышла великих угодников Божиих. Братья Василия: св. Григорий, епископ Нисский (супруга его блаженная Феозва, диаконисса, память обоих 10 января), преп. Навкратий и св. Петр, епископ Севастийский (9 января), и сестра – пр. Макрина (19 июля). Первоначальное образование Василий получил у своей бабки Макрины в деревне, науки изучал в языческих школах в Афинах, и был самым любимым учеником знаменитого в свое время язычника Ливания. Здесь он подружился с Григорием Богословом¹⁸¹ и до конца жизни сохранил эту дружбу. По окончании учения он путешествовал по святым местам и пожелал сделаться иноком. Возвратившись на родину, он поселился на пустынном берегу р. Ириса, в Понтийской области. На противоположном берегу реки мать и сестра его основали женскую обитель. По времени к нему собралось немало подвижников, которые умолили его сделаться их настоятелем. Отсюда он вызван в Кесарию и сделан священником. И здесь-то проявились высокие совершенства его души: необыкновенная сила ума и неодолимая ревность в борьбе с арианами, безграничная любовь ко всем ближним, без различия религий (во время голода продав все свое имущество, роздал бедным – христианам, евреям и язычникам) и т. п. К этому времени относят и составление им божественной литургии. По смерти Евсевия, епископа Кесарии, Василий посвящен на его место, 14-го июня 370 года. Отселе вся жизнь его может быть выражена одним словом: ревность о деле Христовом на земле. Он скончался в самый первый день (1 января) 379 года. Его сочинения приняты Церковью с таким глубоким уважением, что за них он назван вселенским учителем. Его «Шестоднев» обнаруживает в нем самое глубокое, многостороннее образование, а «Нравственные правила» приняты в руководство всей Церковью. Полное и совершенно удовлетворительное жизнеописание этого великого святителя можно прочесть в «Прибавлениях к творениям св. Отцов» за 1845 г. стр. 1–110.

Иоанн Златоустый родился в 354 г. по Р. Х. В детстве лишился он отца и остался на заботливости одной матери, двадцатилетней вдовы Анфузы. Ее-то первоначальному воспитанию он, главным образом, обязан всем, что сделало его впоследствии величайшим светильником Церкви. Не напрасно язычник Ливаний, о котором сказано выше, узнавши, как воспитывает эта молодая вдова своего сына, воскликнул: «Что за дивные женщины встречаются между христианами»! Вообще, прочитывая жития святых, видишь, что величайшие подвижники веры и благочестия самое первое, и во всю жизнь неизгладимое, жизненное развитие получали от женщины – матери, сестры, а иногда и совсем чужой. Явление, над котором стоит подумать и задуматься! Научное образование свое получил Иоанн в языческих школах, и, между прочим, слушал уроки красноречия у Ливания. По окончании образования он поступил было на гражданскую службу, но материнское воспитание скоро сказалось и осветило для него великую истину, что все суета, кроме Бога и неуклонного служения ему. Он бросил все земное и отдался весь на служение Господу Богу. Сначала он сделан был чтецом в антиохийской церкви. Но и на этой степени его необыкновенные дарования, строгая жизнь и особенно написанная им книга «О священстве», обратили на него всеобщее внимание. Он был сделан дьяконом и потом священником. После двенадцатилетнего священства, ознаменованного самым неутомимым, неусыпным проповеданием слова Божия, он был избран в архиепископы Константинополя и посвящен 26 февраля 397 года. Ревность его в деле проповеди и вообще в чистом, беспримесном проведении истин христианства во все слои общества, сделалась еще сильнее. Но когда народ благоговел перед великим учителем, жаждал всюду и всегда слышать его слово, высшие классы негодовали на его строго правдивую, обличительную речь. Кроме того, и зависть высшего духовенства не дремала. Дошло до того, что сама императрица Евдокия восстала против него. И вот, все сообща, составили против него собор, на котором и определили: лишить его сана и послать в ссылку. Как ни был незаконен собор, от Иоанна не приняли никаких объяснений, даже и выслушать не хотели, слабый император согласился с определением. Народ восстал за Иоанна и его оставили на некоторое время в покои. Но потом, еще раз, составили собор и достигли своей цели: сослали, в 404 году, в ссылку в г. Никею. Отсюда переправили его в Кукуз, в Армении, но все-таки казалось мало, и порешили заслать еще дальше. Жестокость, с которой переводили его, убила его последние силы, и, не добравшись до места конечной ссылки своей, он скончался в местечке Команах, 14 сентября 407 года. Название Златоустый получено им по следующему случаю. Однажды, еще в Антиохии, он говорил проповедь, и вдруг одна женщина воскликнула: «Учитель духовный Иоанн! уста твои золотые, учение твое глубоко, но слабый ум наш не в состоянии его постигнуть». Отсюда народ и стал его звать: «Иоанн златые уста», а Церковь навсегда усвоила ему название – Златоустый.

Так как главная цель моего труда дать тебе, мой друг, возможно полное понятие о совершении наших божественных служб, то и здесь начинаю с чина-образа, порядка совершения литургии, т. е. начинаю с того самого, чем начинается она в служебниках. Затем постараюсь передать все, что может уяснить тебе ход этого священнодействия и, насколько сумею, объяснить, что может казаться тебе непонятным.

Священник, имеющий намерение совершать божественное тайнодействие, прежде всего, должен быть в мире со всеми и не иметь чего-либо на кого, а сердце, насколько станет сил, беречь от дурных помыслов; кроме того, он должен воздержаться (от еды и питья) и иметь ничем не отемненную голову с вечера до самого священнодействия. Когда настанет время¹⁸², он входит в храм и вместе с диаконом делает три поклона перед святыми (царскими) дверьми. Потом диакон говорит: «Благослови, владыко». Священник: «Благословен Бог наш» и пр. Дьякон читает: «Царю небесный, Трисвятое, Отче наш» и, по возгласе священника, тропари «Помилуй нас Господи, помилуй нас» и пр.

После них обращаются к иконе христовой с поклонением и словами: «Пречистому образу Твоему покланяемся благий» и пр. (целуют икону Спасителя).

Обращаются после того к образу пр. Богородицы с поклонением и словами: «Милосердия сущи источник» и пр. (целуют образ Божией Матери).

Затем приклоняют голову, и священник молится, чтоб Господь укрепил его на предстоящее служение, чтобы он без осуждения мог предстать пред страшный престол и совершить бескровное священнодействие.

Потом испрашивают прощение у всех предстоящих и идут в алтарь, читая следующие стихи из пятого псалма: «Вхожу в дом Твой, покланяюсь во святом храме Твоем с благоговением к Тебе. Господи! руководствуй меня в правде Твоей» и т. д. (Пс. 5:8–13).

Взошедши во святилище (алтарь), они совершают три поклона перед святым престолом и целуют святое Евангелие и св. престол.

Все это действие называется входное.

Здесь, мой друг, считаю нужным напомнить тебе о чрезвычайной важности алтаря, потому что чем важнее злоупотребление, тем чаще нужно напоминать о нем.

Вот оно названо святилищем – и не напрасно. Это не просто святое место, а из святых – святейшее, т. е. святее этого места нет на земле, ни даже на небе. Точнее, это тоже, что самое небо: как там, так и здесь, Господь Бог присутствует во всем могущества своей благости, хоть мы и не в состоянии видеть Его грешными очами; как там, так и здесь, Ему предстоят херувимы и серафимы, и недерзновенно, а от страха лица закрывающе. И это не мои слова, а людей близких к Богу: Иоанна Златоустого, Василия Великого и других. Вот почему это святилище, открытое для всех вначале Церкви христовой, когда так высоки были чистота и святость первых христиан, отделялось от народа не только иконостасом, но еще и завесой, когда начали исчезать эта чистота и святость. И вот почему в уставе церковном, на основании правил соборов – шестого вселенского и лаодикийского, сказано: «никтоже от несвященных во святой алтарь да входит, жены же никогда». Лишь царям православным предоставлено это исключение, в ознаменование их помазания царствия. Суди ж, как велико злоупотребление тех, которые дерзают входить в это святилище, не имея на то никакого права! Я уже не говорю о тех, которые не столько дерзают на это, но еще позволяют себе здесь неблагочиние, а иногда и полное бесчиние – это уже хуже и преступнее всего, что только можно себе представить. Говорят: «Если нельзя, так зачем же позволяют». О, да мало ли что позволяют миролюбцы и человекоугодники! Да разве от этого уменьшается тяжесть вины? Все дело только в том, что виновны те и другие, разумеется, первые больше.

Говорят: «Если алтарь есть такое святилище, так зачем же сами-то служащие алтарю позволяют себе в нем не благочиние, а случается и бесчиние». Так, мой друг, и страшно и горько сказать, именно позволяют себе многое, а по селам чего-то не случается в нем. Но разве достоинство вещи унижается от того, что находятся люди, которые употребляют ее без уважения, во зло, постыдно и позорно? Разве Тело и Кровь Христовы перестают быть Телом и Кровью Христовой от того, что, случается, вкушают их и иуды предатели (Лк. 22:19–21)? Разве слово Божие – не всегда слово Божие, хотя и употребляют его во зло арии, нектарии и всяческие? Так и все – и святилище. Если сами служащие алтарю не дают собой примера глубочайшего благоговения к нему, то следует ли отсюда, что алтарь и не нужно уважать, и в нем можно все себе позволять? Нелепость подобного следствия очевидна. Выводя подобные следствия, можно дойти до того, что отдашь на позор и поругание все святое и чтимое на земле – до самого Господа Бога.

Есть, наконец еще, которые говорят: «Мы становимся в алтарь для того, чтобы спокойнее молиться Богу». Предлог благовиден, но все же не больше, как предлог, потому что этим нарушается постановление вселенского собора и Церкви.

Вот почему, мой друг, и прошу, и молю, и заклинаю тебя никогда ни зачем отнюдь не ходи в алтарь, за исключением единственного случая, когда, например, во время пожара, потребуется твоя безотложная помощь.

Затем священник и дьякон облачаются. Это значит: надевают священные одежды, без которых ни в каком случае, ни под каким предлогом, служить обедню они не могут. Вот эти облачения для священника и дьякона: стихарь (священнический стихарь называется подризником), поручи, еще для одного священника: епитрахиль, пояс, фелонь, иначе риза; для одного дьякона – орарь. Так как в божественном служении все имеет свое значение, то объясню коротко и значение священнических одежд.

Стихарь с греческого – значит волнистая, пестрая, полосатая одежда. Надевая его, священник и дьякон читают: «Полна душа моя радостью о Господе. Вот он облек меня в ризу спасения и одел одеждою веселия, как на жениха возложил на меня венец, и как невесту украсил меня красотой». Значит, эта разноцветная одежда, всегда полная, видимое выражение той полноты духовной радости, с какой служители алтаря приступают к своему великому и чудному служению. Замечу при этом, что дьякон как лицо подчиненное, лишь только прислуживающее, не имеет права надеть на себя облачение и, значит, приступить к священнодействию без благословения священника.

Орарь с греческого (из двух слов: оран-рео) то, чем указывают на что-либо, видимый знак, которым приказывается что-нибудь. Чтобы сделать это понятнее, нужно припомнить первенствующую Церковь. При всей ревности первенствующих христиан к общественной молитве не все они одинаково могли понимать ход богослужения и делать, например, поклоны именно тогда, когда это нужно, а другие за отдаленностью не могли даже слышать, что читают или поют. А между тем, первенствующая Церковь строжайшим образом держалась слов апостола: «вся благоразумно и почину да бывают». Кроме того, христиане разделялись тогда на верных, т. е. христиан совершенных, и оглашенных, т. е. лишь готовящихся к крещению¹⁸³. Они могли стоять за литургией до известного времени, т. е. до того, когда начнется самое священно действие, и затем выходить из церкви. Но они еще и совсем не понимали богослужения. Для этой-то двойной цели дьяконы носили на плече узкий кусок полотна. Когда наступало время молитвы с поклонениями (ектении), они становились на возвышенное место (амвон), читали молитвы, а вместе с тем поднимали конец этого полотна, чтобы все – и не понимающие, и отдаленные, видели, что делать. Когда наступало время выходить оглашенным из церкви, они, обращаясь к народу, поднимали, на сколько было нужно, этот кусок и, показывая им по направлению к выходу, говорили громко, сколько могли: «Оглашенные выходите». Впоследствии, когда стихарь стали надевать и нижние служители церкви, орарь сделался знаком собственно дьяконского достоинства. Что это было именно так, доказывается тем, что древнее употребление ораря сохранилось доселе не потому, чтобы в этом настояла существенная необходимость, а потому, что последующая Церковь никак не дерзала отменять того, что было установлено в первенствующей, до того, что на литургии доселе читается постоянно ектения об оглашенных¹⁸⁴, и даже им приказывается выходить из церкви, хотя таких давно уже нет. Именно дьякон читает все ектении, подняв руку и «держа орарь тремя персты десныя руки». Точно так при входах дьякон «показует к востоку десницею держа орарь треми персты; точно так при благословении и освящении Святых даров» и т. п. Точно так распростирает орарь с указанием на выход из церкви, когда говорить: «оглашеннии изыдите» и пр. Налагая на себя орарь вначале служения, дьякон не произносит никакой молитвы – знак, что в первенствующей Церкви это была вещь лишь употреблявшаяся при богослужениях, но с которой не соединялось никакого особенного значения.

Епитрахиль (с греческого – навыйник, то, что надевают на шею), тот же орарь, но лишь надетый на шею. Орарь отличает дьякона от низших служителей; надетый на шею священника, он знак высшего достоинства, большей благодати, полученной священником, и уже поэтому самому делается вещью священной. Что и выражает священник, читая, когда надевает епитрахиль, следующие слова: «Благословен Бог, изливающий свою благодать на своих священников, как елей на голову, стекающий на бороду, бороду Ааронову, стекающий на край одежды его» (Пс. 132:2). Без епитрахили, как без видимого знака своего священнического достоинства, он не может не только совершить какое-либо служение, но даже прочесть какую бы то ни было молитву. Поэтому требник и епитрахиль – два неразлучные его спутника, с поступления на дело священства до гробовой доски.

Поручи, иначе, нарукавницы на обе руки, которыми стягиваются широкие рукава стихаря, для удобства действования при священнодействии; для удобства же действования и пояс у священника.

Фелонь, или по древнему употреблению феноль; с греческого – то, что всем напоказ, на виду, снаружи, а по отношению к одежде – верхняя одежда. На священнике она выражает исполнение духовных совершенств, которое есть правда, и как вечное следствие ее – блаженство. Вот почему, облачаясь в фелонь, или по просторечию, в ризу, священник читает слова псалма: «священники Твои да облекутся правдою, и святые Твои да торжествуют» (Пс. 131:9).

Облачение оканчивается умовением рук, с чтением следующих слов псалма: «Омываю невинностью руки мои, обхожу жертвенник Твой, Господи» и т. д. (Пс. 25:6–12). В древние времена каждый, входящий в церковь, должен был умыть руки в видимое свидетельство того, что он вступает в Божий храм с чистотой духа и тела, но, без сомнения вследствие злоупотреблений, это оставлено.

Несколько слов об облачениях. Вот что церковный устав говорит о них: «иерей и дьякон к служению божественной литургии якоже тело и душу чистыя, тако и на себе чистыя и целыя одежды имети долженствуют. Аще ли будут вельми рудныя (весьма грязные) или раздраныя, иерей же дерзнет в них служити, смертно согрешит; понеже Христа-Бога унижает, в пречистых тайнах Своих истинно Сущаго. Тем же всяко тщатися должно священнослужителям, аще и нищетны, но благообразны и чисты священныя одежды да будут». Что говорится об облачениях для литургии, то же и для всякого служения, до простого молебна на дому, на поле, где бы то ни было. Иерей, дерзающий употреблять одежды рудныя и раздранныя, грешит, потому что этим унижает совершаемое дело. Аще и нищетны (скудны), но благообразны и чисты да будут – неизменное и непреложное правило.

Между тем, у нас замечаются две крайности: или (в большинстве сельских иереев) небрежность в облачениях, доходящая до неряшества, или (в богатых городских церквах) страсть щеголять самыми богатыми, самыми яркоцветными (большей частью безвкусными) облачениями. Первые, людей не стыдясь и Бога не боясь, дерзают служить даже божественную литургию, в таких рудных, измятых, истасканных облачениях, что вся душа возмущается при одном взгляде на них, а в чем служат молебны в домах православных –так не видавший не поверит; вторые заботятся разукраситься богатейшими парчами и бархатами, причем тоже не может крепко не возмущаться душа. О первых и говорить нечего; вторые…

Дерзнем сказать несколько слов о вторых. Ради чего эта страсть к парчам и бархатам? Не ради ли суетности, тщеславия и иных побуждений чисто человеческих? Все конечно так, иначе ради чего? Не буду говорить, насколько пригодны парчи и бархаты для совершения таинства тела и крови Христовой, насколько соответствуют они воспоминанию крови, пролитой за нас; насколько пригодны они вообще при наших богослужениях, в которых все должно быть дух, и ничто – напоминающее стремления плотские. «Но внешним блеском мы напоминаем духовное торжество, духовную радость» и пр., и пр., что не устают повторять мужи мудрые. Т. е. парчой и бархатом? «Взглянул я, – говорит тайновидец, – и се – великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов, и языков, стояло пред престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих» (Откр. 7:9). «Вот они, облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли»? (Откр. 7:13). «Это – земные подвижники веры и благочестия в Церкви прославленной, пред престолом Божиим, и служат Ему день и ночь во храме Его» (Откр. 7:15). Внешнее выражение всей полноты их внутреннего блаженства, их вечного торжества, единственное – белые одежды, а мы, в Церкви воинствующей, для служения пред престолом Божиим, хлопочем о парчах и бархатах, да еще и пускаемся в разные толкования и объяснения! Да еще и святителей Христовых на образах расписываем в парчи и бархаты!

Друг мой! Если когда-либо придут тебе мысль и желание пожертвовать в Божью церковь облачение – ради всего святого, – не греши сотенными бархатами и парчами. Поверь, не этим прославляются Господь Бог и Его святая Церковь. Тысячные облачения, пожертвованные в церковь, не закроют наготы твоей души, не заглушат воплей обиженных, притесненных, ограбленных, если ты дерзал на это. В Божьей церкви все должно быть просто, смиренно, все должно напоминать нам, что Богу нужны чистая душа, чистое сердце, а не внешний блеск, не наружное богатство. Пожертвуй облачение самое простое (разумеется не мишурное, а из какой-либо шелковой ткани), как нельзя пригоднее будет оно для служения перед Божиим престолом, хоть бы в самую Пасху. «Но я назначил на это несколько сотен, и именно от трудов праведных»? Тем лучше. Вместо одного облачения – сделай их пять, десять, и пошли туда, где есть в них нужда, например, туда, где так страшно бедствуют, под игом турок и австрийцев, наши братья: они не имеют, зачастую, и никаких. С какою любовью, с каким благодарением Господу Богу примут они твое пожертвование! А как и через кого посылать – об этом прочтешь во всех ведомостях.

Да и еще что посылать! Разве у нас уж все так в порядке, так стройно, что и рук больше приложить не к чему, кроме сотенных и тысячных облачений? Здесь выскажу тебе, друг мой, то, от чего давно переболела вся душа моя.

Вот, взойдешь в иной Божий храм: от блеска и великолепия даже глаза режет. Подивишься богатству прихожан, да и спросишь: «что ж, верно у вас, при церкви, есть какое-нибудь пристанище для бедных, беспомощных, престарелых прихода»? – «Нет», –отвечают. «Так как же они, несчастные?» Разумеется, питаются «христовым именем», т. е. в стужу, во всякую непогодь, в морозы скитаются по подоконьям, а на ночь укрываются в какой-нибудь конуре, не лучше собачьей. И это те, которые просят во имя Христа, за настоящую помощь которым Спаситель обещал такую высокую и чудную награду: «Мне сотвористе»! Они пусть бродят, пусть даже в страшных, медленных муках умирают голодной, холодной или какой там знают смертью, а мы вместо того, чтобы призреть их, сольем на славу многосотенный колокол, или что-либо в роде этого. Друг! Страшно сказать, ведь это жесточайшая насмешка над Христом Спасителем, который прямо сказал: «милости хощу, а не жертвы»! А тут еще даже и не жертва, а колокол какой-нибудь.

– Так нет ли при такой богатой церкви бесплатного училища для бедных и нищих детей прихода? – «Нет, да и к чему? Разве наше дело заботиться об этом», – ответят. Что ж, в самом деле? Их дело – озаботиться отыскать голосистого диакона, оглушающего дьячка и тому подобные сокровища, так нужные для прославления Господа Бога; а вот чтобы спасти от нравственной гибели этого мальчика или девочку, которые возрождены от одной с ними купели крещения, причащаются из одной с ними чаши, словом – дети одной с ними церкви, их ли дело заботиться об этих несчастных, об их временной и вечной судьбе?! Пусть заботятся, кто хочет, а никто не заботится – пусть гибнут... И гибнуть под оглушающий звук многосотенного колокола!

Как могло развиться такое чудовищное направление? Страсть к звуку, реву, оранью, блеску, и полнейшее пренебрежение самой основной истины христианства – любви к ближнему!¹⁸⁵

О друг! Да спасет тебя сам Отец Небесный от такого гибельного направления! Бойся увлечься подражанием!

После умовения рук священник и диакон отходят в предложение. Предложением называлась та часть алтаря, где приносились или предлагались хлеб и вино для совершения таинства. Теперь у нас нет этой отдельной части, и потому они идут прямо к жертвеннику, за которым и осталось название предложения.

Затем, сделавши три поклонения пред предложением со словами «Боже очисти мя грешнаго», священник читает тропарь Великого пятка: «Искупил ны еси от клятвы законныя» и пр. и, с благословением Бога («Благословен Бог наш» и пр.), начинает совершать проскомидию.

Проскомидия или, как называют по-гречески, проскомидѝ, – значит привлечение, принесение, т. е. этим словом выражается действие лица, приносящего, жертвующего кому-нибудь какую-либо вещь; самая вещь приносимая, жертвуемая, называется просфора – принос, дар. Почему началу божественной литургии и хлебу для совершения ее усвоены эти названия –было говорено. Здесь нужно сказать несколько слов о самой просфоре.

Сначала, как было сказано прежде, просфоры были обыкновенный хлеб, какой употреблялся в доме. После найдено это неудобным, и просфоры начали приготовлять от церкви, как делается и доселе. Они двухсоставные в образ божества и человечества нашего Спасителя, с такою печатью на верху:

Т. е. Иисус Христос (крестом) нiка, что, с греческого, значит побеждает. Можно думать, что такая печать на просфорах введена в употребление в воспоминание креста, явившегося царю Константину со словами: «сим победиши», о чем было уже говорено. Просфора для богослужения, собственно и существенно, нужна одна – та, из которой вынимается часть для агнца но, по обычаю древности, их употребляется пять, и меньшее этого число не допускается. Но больше – можно употреблять сколько угодно, хоть бы целые сотни, как увидим дальше. Ревнители старины (поповцы) находят и здесь предлог к уклонению от Церкви православной. Именно, они говорят, что литургия должна совершаться на семи просфорах «по преданию отец». Но эти отцы – их отцы, т. е. жившие лет 200, много триста назад. Между тем, как в греческих служебниках, напечатанных лет пятьсот-шестьсот назад, и при том в Греции, где о ревнителях старины и не разумели, именно назначено пять просфор. Впрочем, это они так только говорят, а на деле – что я сам видел в их церкви в Петербурге – они подают просфоры «о здравии и за упокой», без ограничения числа, как это и у нас.

В уставе церковном предписано следующее о хлебе, приносимом для таинства: он должен быть «от чистыя пшеничныя муки, водою пресною, естественною смешанный и добре испеченный, квасный, непресоленый, свежий и чистый. Иерей же, дерзнувый служити над хлебом зацвелым, сплеснелым или изгорчавшим, или черствым, или растленным, зело тяжко согрешает и извержению подпадет, яко таинство на таковых видах не совершится».

Вместе с просфорами для совершения таинства употребляется красное виноградное вино, именно красное, как образ крови.

Вот совершение самой проскомидии.

Берет священник левой рукой просфору, а правой святое копие, и, делая им изображение креста над печатью просфоры, говорит: «в воспоминание Господа, и Бога, и Спаса нашего Иисуса Христа» (трижды).

Потом режет просфору с правой стороны печати со словами «Яко овча на заколение ведеся», с левой со словами «и яко агнец непорочен, прямо стригущаго его безгласен, тако не отверзает уст своих», сверху печати со словами «во смирении его суд его взятся», снизу со словами «род же его кто исповесть». И таким образом обрезанную середину вынимает из просфоры со словами: «яко вземлется от земли живот его», и кладет на дискос.

Считаю совершенно необходимым остановиться здесь, чтобы объяснить значение этих слов.

Крестная смерть Спасителя нашего не была событием неожиданным, непредвиденным, нет, Господь Бог задолго открыл о ней своим избранным, а они предсказывали о ней прочим людям, и даже предсказания свои (пророчества) записали в священные книги. Так, например, царь и пророк Давид в двадцать первом псалме так точно предсказал обстоятельства крестной смерти Господа Иисуса, как будто был очевидцем их (Пс. 21:2, 3, 8, 9, 16, 17, 18, 19). Между прочим, крестная смерть богочеловека была открыта и пророку Исаии (он жил лет сот за семь до Иисуса Христа), и вот его пророчество о ней (Ис. 53).

«Он был пренебрежен и забыт людьми, как страдалец и знакомый с болезнями; и как человека, отвращающего от себя взоры, мы презирали и ни во что ставили его. Он принял на себя наши болезни, и наши страдания на себе нес, а мы думали о нем, что он поражаем, мучим и наказуем Богом. Он терпел болезни от наших преступлений, за наши беззакония истязуем был, нес на себе беззакония для нашего блага, от его ран мы исцелеваем. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу, Иегова (Господь Бог) возложил на него вину всех нас. Он был мучим и гоним и не отверзал своих уст. Как агнец веден было на заклание, и как овца пред стригущим ее безгласна, так он не открывала уст своих; чрез муки и судилища влекут его с лица земли, и из рода его кто помышляет, что он свергается с земли живых, и приемлет казнь за грехи народа моего?» (Ис. 53:3–9).¹⁸⁶

Воспоминанием этого пророчества и начинается принесение жертвы бескровной. Некоторые слова из этого пророчества (подчеркнутые) и произносит иерей, когда отделяет часть из просфоры для этой жертвы. А так как, на основании этого пророчества, св. Иоанн Предтеча назвал Господа Иисуса агнцем: «вот агнец Божий, который берет на себя грех мира», – то и часть просфоры, предназначаемая быть телом Господа Иисуса в очищение грехов всего мира, получила название агнца.

Поставивши на дискос отделенную середину просфоры, иерей с оборотной стороны печати разрезает ее крестовидно на четыре равные части и говорит: «Жрется (приносится в жертву) агнец Божий, вземляй грех мира за мирский живот и спасение».

Затем от пророчества он переходит к самому событию и, касаясь копьем правой стороны агнца, говорит: «Один из воинов копьем пронзил ему бок и вдруг истекла кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его» (Ин. 19:34, 35). Вместе с тем в чашу (по-гречески потира) вливается вино, растворенное водой в воспоминание того, что из пронзенного ребра Христова истекла кровь и вода.

И вот главное сделано: вещество для совершения таинства приготовлено. Но еще не все. Кровь, пролитая Спасителем, была жертвой спасения и примирения с Богом всего мира, и вот, прежде всего, воспоминаются те, которые уже вполне воспользовались плодами этой жертвы – святые прославленные. Они сколько свидетели, собственным опытом уже дознавшие, что принесла роду человеческому крестная смерть богочеловека, столько же и непрестанные молитвенники за тех, которые еще не воспользовались плодами этой жертвы. Но они не воспоминаются только, а, так сказать, ставятся лицом к лицу с агнцем, взявшим на себя грехи мира. Именно: с именами их из следующих просфор вынимаются (вырезываются) части и полагаются тут же на дискосе. Точно также с именами тех, которые еще не воспользовались плодами крестной смерти, но или еще воинствуют здесь на земле (живые), или хоть и переселились отсюда (умершие), но еще ничем не заявили того, что наследовали вечное блаженство, вынимаются части из других просфор и кладутся тут же, перед агнцем, с тем различием однако ж, что прославленные – по сторонам агнца, как участники уже Его торжества и славы, а воинствующие внизу, как просящие и ожидающие себе прощения и милосердия за пролитую кровь, и за кровь, которая имеет принестись теперь в жертву. Что бы представить это нагляднее, я сделаю изображение того, как эти части располагаются на дискосе. При нем будут понятнее подробности о следующих просфорах и частях вынимаемых из них.

Δ Δ Δ

Δ Δ Δ

Δ Δ Δ

Δ Δ Δ

Девять чинов, т. е. разрядов святых прославленных

Живых

Δ Δ Δ Δ Δ Δ Δ Δ Δ Δ

Умерших

Δ Δ Δ Δ Δ Δ Δ Δ Δ Δ Δ

И вот каким порядком делает это иерей.

Берет вторую просфору и, воспоминая пр. Деву Богородицу, вынимает из просфоры частицу, которую кладет со стороны св. хлеба посереди, со словами из псалма: «Предста царица одесную Тебя» и пр. (Пс. 44:10). Эта просфора так и называется богородичной.

Потом берет третью просфору и, воспоминая Предтечу и Крестителя Иоанна, вынимает из просфоры первую частицу, кладет ее с другой стороны хлеба, начиная первый чин (ряд). Дале, воспоминая пророков Моисея, Аарона, Илию, Елисея, Давида, Иессея, св. трех отроков (Ананию, Азарию, Мисаила), Даниила пророка и всех святых пророков, берет еще частицу и кладет дальше. Воспоминая апостолов Петра и Павла и прочих апостолов, берет третью частицу, кладет ее дальше второй и, таким образом, оканчивает первый чин. Потом, воспоминая святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого, Афанасия и Кирилла, Николая Мирликийского, Петра, Алексия, Иону и Филиппа московских, Никиту епископа Новгородского, Леонтия епископа Ростовского, берет четвертую частицу, полагает ее ниже первой, начиная второй чин. Воспоминая св. первомученика Стефана, великих мучеников Дмитрия, Георгия, Феодора-тирона, Феодора Стратилата и всех святых мучеников и мучениц: Феклу, Варвару, Кириакию, Евфимию, Параскеву, Екатерину и всех св. мучениц, берет пятую частицу, кладет ее второй во втором ряду. Затем, воспоминая преподобных Антония, Евфимия, Савву, Онуфрия, Афанасия Афонского, Антония и Феодосия Печерских, Сергия Радонежского, Варлаама Хутынского и всех преподобных отец, и преподобных матерей: Пелагию, Феодосию, Анастасию, Евпраксию, Февронию, Феодулию, Евфросинию, Марию Египетскую и всех преподобных матерей, берет шестую частицу, полагает ее на третьем месте во втором ряду, и таким образом заканчивает второй чин. После того, воспоминая чудотворцев и бессребреников Косму и Дамиана, Кира и Иоанна, Пантелеймона и Ермолая и всех бессребреников, берет седьмую частицу, кладет ее на первом месте в третьем ряду, начиная третий чин. Воспоминая св. и праведных богоотцев Иоакима и Анну (и дневного святого) и всех святых берет восьмую частицу и кладет ее на втором месте в третьем ряду. Наконец, воспоминая Иоанна Златоустого (или Василия Великого, если поется его литургия), берет девятую частицу, кладет ее на третьем мест в третьем ряду. Просфора, из которой, таким образом, вынуто девять частей, называется девятичиновой.

Потом берет четвертую просфору и молится, чтобы Господь помянул всякое епископство православных, св. пр. Синод и св. православных патриархов (и местного преосвященного), честное пресвитерство, во Христе диаконство, весь священнический чип, и всех, которые призваны в общение с Господом Иисусом. Вместе с этим берет частицу и кладет ее с нижней стороны хлеба. Затем поминает Императора, Супругу его (и весь императорский дом – поименно), вынимает часть и кладет рядом с первой. После того поминает живых, и с каждым именем вынимает частицу, приговаривая: «Помяни Господи» (такого-то) и кладет все частицы поряду.

Наконец, взявши пятую просфору, говорит; «О памяти и оставлении грехов св. патриархов, православных и благочестивых царей и благочестивых цариц, блаженных создателей св. храма сего». Причем вынимает части. После того поминает и всех других по имени, на каждое имя вынимает частицу со словами: «Помяни Господи» (такого-то). И заключает молением, чтобы человеколюбивый Господь помянул всех, которые скончались с надеждой воскресения, вечной жизни и общения с Ним – всех православных отцев и братьев наших. Наконец, прибавляет: «Господи! Помяни и мое недостоинство, и прости мне всякое согрешение вольное и невольное», – и вынимает частицу.

После этого каждый православный может подавать просфору для вынутия части: «о спасении и оставлении грехов рабов божиих» – живых, кого угодно (о здравии); «о памяти и оставлении грехов рабов божиих» – скончавшихся, кого угодно (за упокой). Когда все это будет кончено, иерей, взявши губку, собирает на дискосе частицы внизу св. хлеба, чтобы они лежали плотно и ни одна не выпала.

После этого диакон приносит кадило; священник благословляет его, моля Господа Иисуса Христа, чтобы Он принял это кадило как воню духовного благоухания в пренебесный свой жертвенник, и возниспослал благодать пресвятого Духа. Берет звездицу, окаживает ее и ставит над хлебом со словами: «И звезда пришла и остановилась над местом, где был Младенец» (Мф. 2:9). Берет покровец, окаживает его и покрывает им весь дискос со словами псалма «Господь воцарися в лепоту облечеся» и пр. (Пс. 92). Берет другой покровец, окаживает его и покрывает св. потир (чашу), говоря: «Христе! Твое могущество покрывает небеса, и славы Твоей полна земля». Берет больший покров, так называемый воздух, окаживает его и покрывает, молясь чтобы Господь покрыл нас покровом своего могущества, отринул от нас всякого врага и супостата, соделал мирной нашу жизнь, помиловал нас и весь мир и спас наши души, по своему милосердию и человеколюбию. Потом берет кадило и окаживает предложение, т. е. жертвенник, с приготовленными святыми дарами, говоря трижды: «Благословен Бог наш сице благоволивый, слава Тебе», а диакон на каждый раз прибавляете: «всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь». И с благоговением поклоняются оба трижды. После чего дьякон, взявши кадило, говорит: «Помолимся Господу о предложенных святых дарах». Священник читает молитву предложенья:

И тут же, у жертвенника, делает отпуск, говоря: «Слава Тебе, Христе Боже, упование наше слава Тебе». Дьякон: «Слава и ныне, Господи помилуй (трижды), благослови». Священник делает обыкновенный отпуск, воспоминая в заключение того святителя (Иоанна Златоустого или Василия Великого), чья литургия будет совершаться.

После отпуска дьякон окаживает св. предложение и потом весь алтарь, читая про себя пасхальную песнь: «Христе! во гробе Ты был плотию, в ад с душею, как Бог, в раю с разбойником и на престоле с Отцем и Духом, исполняя все неописанный». За этой песней псалом пятидесятый, читая который окаживает весь храм.

Так, начало великому и чудному служению положено. Агнец для жертвоприношения приготовлен. Молитва и вера с одной стороны, всеосвящающая благодать Духа Святого – с другой, совершат эту жертву. Но из всего хода проскомидии видно, что она имеет такое же отношение к литургии, какое пророчество в отношении к событию. С первых слов, которые читает священник, приступая к жертвеннику (тропарь Великого пятка) и до последней (пасхальной) песни, которую читает дьякон, она предызображает крестную смерть Богочеловека, положение во гроб, состояние Его до минуты славного воскресения. Литургия будет осуществлением всего этого. Но этого мало: литургия представит нам и совершение всего дела спасения. Мы услышим и песнь о воплощении Бога-Слова, и проповедь Христову, увидим как то, что предшествовало смерти крестной, так и то, что последовало за ней. Словом, литургия – вся земная жизнь Господа – спасителя нашего, до славного Его Вознесения.

Насколько и пророчество обо всем этом сильно потрясти всякую, не совсем загрубевшую и погрязшую во зле, душу, можно видеть из приведенных мною слов пророка Исаии: она вся потрясается при изображении великого страдальца за грехи всего мира, мученика человеческого озлобления. Такое же потрясающее действие должна иметь и проскомидия, воспроизводящая в действие слова пророка. К несчастью, от лени ли, от небрежности ли, от непонимания ли дела, она проходит почти не замечаемою никем до того, что даже быть при совершении ее считается лишним и даже совсем не нужным.

Прежде чем начинать божественную литургию, священник и диакон пред святым престолом, с поклонением, читают молитву: «Царю Небесный, Утешителю» и пр. Так, прежде всего, они призывают Духа святого, силой и действием которого совершается всякое моление, без благодатного внушения которого и помолиться, о чем и как, мы не умеем. Потом священник возглашает дважды ангельское славословие родившемуся Спасителю: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение» – выражая тем, что самое начало божественного служения есть воспоминание о рождении богочеловека. И заключает это новым молением ко Господу о помощи: «Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою» – «Господи! дай свободу моему языку, и мои уста прославят Тебя!» И после того дьякон, «подклонив свою голову, держа и орарь тремя персты десныя руки», говорит: «Время сотворити Господеви (пора начинать служение Господу), владыко, благослови». Священник, благословляя его, говорит: «Благословен Бог наш» и пр.; дьякон: «Помолися о мне, владыко»; священник: «да исправит Господь стопы твоя», дьякон: «помяни меня, владыко святый»; священник: «Господь Бог да помянет тебя во царствии Своем всегда» и пр.; дьякон: «аминь», идет затем из алтаря и начинает божественную службу.

«Благословено царство, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков», – возглашает священник в алтаре. Так, благословением царства пресвятыя Троицы начинается божественное служение.

Затем великая ектения, по окончании которой в господские двунадесятые праздники поется первый антифон (об антифонах уже было говорено); без них – поются или читаются изобразительные. Изобразительными называются псалмы сто второй и сто сорок пятый, вероятно потому, что в них описываются или изображаются те великие и чудные милости, которые Господь изливает на «боящихся Его, хранящих завет Его и помнящих Его заповеди, чтобы исполнять их» (Пс. 102:18, 19). «Благослови душа моя Господа» – так начинается первый. «Благослови душа моя Господа, и вся внутренность моя святое имя Его. Он прощает все неправды твои, исцеляет все немощи твои, избавляет от могилы жизнь твою; венчает тебя благостью и милосердием, насыщает благами желание твое, обновляется как у орла юность твоя» и пр. (Пс102:1–7). Чудный псалом! К сожалению, не только что петься, случается, и читается-то он не как следует.

В это время Иерей молит Господа, которого могущество невыразимо и величие непостижимо, которого милость неизмерима и человеколюбие неописанно, «чтоб Он, по своему милосердию, призрел (обратил внимание) на них, служащих Ему, и на всех молящихся во храме, и всем даровал щедрые свои милости и богатые свои дары».

По окончании первого антифона малая ектения, после которой второй антифон, или второй псалом изобразительных: «Хвали, душа моя, Господа. Буду хвалить Господа во всю жизнь мою, буду петь Богу моему, пока существую» (Пс. 145:1, 2) и т. д.

По окончании псалма «и ныне» и песнь Господу Иисусу, воплотившемуся и пострадавшему:

Между тем иерей молится, чтобы Господь «спас людей своих и благословил свое достояние, чтобы Он сохранил целость своей Церкви, освятил любящих благолепие Его дома (храма); и их вознаградил божественным своим могуществом, и не оставил всех, на него надеющихся». Дьякон опять читает малую ектению, по окончании которой третий антифон или блаженны. Иерей молится, чтобы Господь, даровавший эти общие и стройные молитвы, обещавший исполнить прошения, если двое пли трое сойдутся во имя Его, и в этот раз, сам исполнил прошения своих рабов на пользу, даруя им в настоящей жизни познание Его истины, а в будущей вечное блаженство.

Следующее затем действие, которое называется малым входом, заключает в себе особенное значение, поэтому нужно несколько остановиться на нем. Сначала выпишу из служебника, как совершается малый вход.

Здесь отворяются двери (разумеется, царские, которые доселе были затворены, а лишь одна завеса была открыта) для малого входа. С окончанием антифона или блаженных иерей и диакон пред святым престолом делают три поклона, и затем иерей берет святое Евангелие, отдает дьякону, и оба идут от правой стороне кругом престола, а перед ними несут светильники. Вышедши из алтаря северной дверью, они становятся на обыкновенном месте и приклоняют оба головы. Потом дьякон говорит: «Господу помолимся», и иерей читает про себя молитву входа: «Владыка, Господи Боже наш! Ты, который в небе устроил разряды и сонмы ангелов и архангелов для прославления своего, сделай, чтобы с нами вошли (в алтарь) и ангелы, которые вместе с нами служили бы и прославляли Твое милосердие. Потому что Тебе принадлежат всякая слава, честь и поклонение, Отцу и Сыну» и пр. По окончании молитвы дьякон, показывая десницей с орарем к востоку, говорит: «Владыка, благослови святый вход». Иерей благословляет, со словами: «Благословен вход святых Твоих всегда» и пр., и целует Евангелие. Когда пение на клиросе кончится, дьякон становится пред иереем, поднимает несколько руки и, показывая Евангелие, говорит громко: «Премудрость –прости», и идет в алтарь, где кладет Евангелие на св. престол. За ним, склонившись, входит иерей, а певцы поют: «Приидите поклонимся, и припадем ко Христу, спаси ны, Сыне Божий, воскресый из мертвых (в воскресенье; в будни: «во святых дивен сый»; в богородичные праздники: «молитвами Богородицы») поющия ти: аллилуиа».¹⁸⁷ После чего читаются тропари и кондаки – праздничные или дневные, по уставу.

Так совершается малый вход. Что ж все это значит?

Как и было уже сказано, священник, ангельским славословием, предначал воспоминание воплощения Сына Божия. Но, воплотившись от пр. Девы, Он был ведом сначала лишь немногими. Великое дело спасения человечества начиналось, но открыто было ограниченному числу избранных. Это и выразилось в начале божественного служения тем, что лишь открыта была одна завеса, а царские двери были затворены. Но настало время, и Он всюду, в грады и веси (Mк. 1:37) понес слово спасения повсюду – в синагогах и во храме, – не обинуясь и не стесняясь, возвещал Он учение царствия. Это в божественном служении и выражается тем, что царские двери отверзаются, и священнослужители, подняв Евангелие, возвещенное им слово спасения, чтобы оно было видимо и ведомо всем, исходят из алтаря. Но проповеди Христовой предшествовала проповедь Предтечи, о котором было предсказано: «уготовах светильник помазанному Моему» (Пс. 131:17); и здесь Евангелию предшествуют светильники, которые, кроме того, еще указывают и на свет Христов, просвещающий всякого человека, грядущего в мир.

Итак, малый вход означает явление Иисуса Христа на проповедь Евангелия, после тридцатилетней безвестной жизни.

Что до громкого возглашения диаконского: «Премудрость – прости», то это лишь напоминание: ввиду божественной премудрости – слова Божие, – стоять с особенным вниманием и благоговением. «Премудрость – прости» – станем прямо, вознесем свои мысли к небу, чтобы услышать премудрость – чтение из писаний апостолов и евангелистов. Самое целование иереем сначала евангелия и потом, при самом входе в алтарь, царских дверей также имеет свое значение. Целование есть знамение примирения. Своим целованием иерей и выражает, что мы вечным словом Божиим – Иисусом Христом, примирились с Богом Отцом, и Он отверз нам вход в небесное царство.

По окончании тропарей дьякон, приклонив пред иереем голову, говорит: «Благослови, владыко, время Трисвятаго». Иерей возглашает: яко свят еси Боже наш, и Тебе славу возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно» – (не доканчивая возгласа).

Между тем дьякон, выйдя из алтаря, становится близ царских дверей и, указывая орарем, говорит, сначала обратившись к иконе Христа: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны», затем указывает и на весь народ и доканчивает возглас иерея «и во веки веков».

Певцы: «аминь», и поют Трисвятое. Иерей читает молитву:

По окончании молитвы иерей и дьякон, с тремя поклонениями перед святым престолом, и сами возносят Трисвятую песнь, после которой дьякон говорит иерею: «Повели (прикажи), владыко», и отходят к горнему месту¹⁸⁸. Иерей, отходя, говорит: «Благословен грядый во имя Господне», дьякон –«благослови, владыко, горний престол». Иерей: «Благословен еси на престоле славы царствия Твоего, седяй на херувимех, всегда» и пр. Когда певцы окончат Трисвятое, дьякон возглашает: «Вонмем» (будем внимательны); иерей: «Мир всем»; чтец, от лица всего народа, отвечает: «и духови твоему» (и с твоим духом да будет мир). Дьякон еще: «премудрость»; чтец говорит «прокимен». Дальше чтение Апостола, во время которого дьякон кадит. Здесь наполнение всей церкви благоуханием выражает, что апостольское проповедание божьего слова совершенно изменило дух и направление древнего мира, и воздух, зараженный и испорченный мерзостями язычества, наполнило благоуханием Христова учения.

После апостола, при пении аллилуия, священник молится, чтобы Господь Бог озарил наши сердца невещественным светом своего богоразумия, и открыл наши мысленные взоры к разумению Его Евангелия, вложил в нас и страх блаженных своих заповедей, чтобы мы, подавивши плотские влечения, вели жизнь духовную, и помышляя и заботясь о всем том, что может послужить к угождению Ему; молится так потому, что Он, Христос-Бог, просвещение и наших душ, и наших тел.

По окончании молитвы дьякон, преклонив свою главу пред иереем, говорит: «Благослови, владыко, благовестителя, святаго апостола и евангелиста (такого-то)». Иерей, благословляя его, говорит: «Бог, молитвами святаго славнаго и всехвальнаго апостола и евангелиста (такого-то), да даст тебе глагол благовествующему силою многою (да дарует тебе слово полное силы), во исполнение евангелия возлюбленнаго Сына Своего, Господа нашего Иисуса Христа». Дьякон: «аминь». Иерей, стоя пред святым престолом и обратившись к западу, возглашает: «Премудрость – прости, услышим святаго Евангелия, мир всем» (т. е. внимание! будем стоять прямо, чтобы слушать святое Евангелие, и да будет для того со всеми вами мир). Народ: «И духови твоему». Дьякон: «Чтение из Евангелия (такого-то)». Народ: «Слава Тебе Господи, слава Тебе». Иерей: «Вонмем» (будем внимательны). По окончании Евангелия тоже: «Слава Тебе Господи, слава Тебе».

Так, все здесь указывает на чрезвычайную важность чтения: и эти светильники пред самым Евангелием, напоминающие тот свет (самого Господа Иисуса), Который во время своей земной жизни светил во тьме, среди развращенного человечества, и тьма не объяла Его (Ин. 1:5); и это усиленное, настойчивое требование внимания, самого благоговейного, безмолвного, ничем не возмутимого стояния, и это желание душевной тишины – все свидетельствует, что это чтение не из ряда обыкновенных, житейских, которое можно слушать и не слушать. И благо тому, кто понимает все это, кто вполне умом и сердцем сознает, что Евангелие – действительно благая весть, выше, лучше и радостнее которой нет на земле, и от полноты душевного сознания взывает своему Спасителю: «Слава Тебе, Господи» за все: и за Твое спасительное учение, и за Твою чудную жизнь, и за совершенное, такими тяжкими страданиями, спасение людей, за все слава Тебе! Но страшно подумать о тех, для которых все что ни к чему! Невольно, каждый раз при чтении Евангелия, приходят на мысль слова Спасителя: «Если б я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха, а теперь не имеют извинения о грехе своем» (Ин. 15:22). Да, какое тут может быть извинение греховной и преступной жизни, когда непрестанно, безумолкно обличает Евангелие, прямо и положительно объявляет, что ждет за нее? Еще ли скажем мы: «того не знали, этого не выдали, об ином забыли»? Не знали, не ведали – а это что ж и для чего читается в Божьей церкви? Забыли – а для кого ж и для чего напоминается каждый день? «Слово, еже рех вам, то судит вам в последний день», – сказал Спаситель. Евангелие, каждодневно читаемое, вот нам будущий обличитель и судья на суде страшном. Слушайте или нет, исполняйте или нет, пока вы на земле – ваша воля, но как скоро оно читается, как скоро непрестанно возвещается, что ведет ко спасению, и что к погибели, то уже нет извинений!

Чтением Евангелия оканчивается воспоминание о Спасителе как просветителе народа. Отсюда начинается воспоминание страшной голгофской жертвы и самое принесение жертвы бескровной. Страшное воспоминание, страшнейшее действие! Много нужно молитвы, веры и дерзновения, чтобы приступить к этому. Сердце самого бестрепетного содрогнется, если только он вдумается, чья и ради кого эта Кровь, что пригвоздило Сына Божия ко кресту.

В древние времена в это время стояли еще оглашенные. Участвовать в совершении страшного таинства они не могли, не могли быть даже зрителями его, им необходимо было выходить из церкви. Сообразно с тем, после Евангелия, положена сугубая ектения – усиленное, прилежное моление, но в котором еще не упоминается о самом таинстве. Иерей во время ее молится о том, чтобы Господь Бог принял это усиленное моление от своих рабов: помиловал их по своему великому милосердию, и свои щедроты ниспослал на них, совершителей таинства, и на всех людей, ожидающих от Него щедрой милости. После сугубой ектении ектения и молитва об оглашенных, по окончании которых всем им приказывалось выходить вон. «Елицы оглашеннии изыдите, оглашеннии изыдите, елицы оглашеннии изыдите, да никто от оглашенных, елицы вернии, паки и паки миром Господу помолимся». – «Те, которые оглашены, идите вон, оглашенные выходите, те, которые оглашены, выходите, чтобы никого не было (в церкви) из оглашенных! А верные еще и еще будем молиться Господу». Между тем иерей, раскрыв предварительно антиминс, молится:

Дьякон: «Заступи, спаси и помилуй» и пр. Потом: «Премудрость». Здесь, и после следующей ектении, дьякон этим словом напоминает как о важности совершающихся молений, так и о необходимости предстоящим сосредоточить всю свою мысль, все свое внимание на совершающемся.

Иерей возглашает (доканчивая прочитанную про себя молитву): «потому что Тебе принадлежит всякая слава, честь и поклонение Отцу, и Сыну, и св. Духу, теперь и всегда и вечные веки». Клир отвечает: «аминь». Дьякон: «Еще и еще будем молиться Господу в мире» и читает из великой ектении 1, 2, 3 и 11 прошения. Иерей молится:

Дьякон: «Заступи, спаси» и пр.

Иерей возглашает: «Чтобы мы, всегда охраняемые Твоим могуществом, прославляли Тебя, Отца и Сына» и пр.

И вот царские двери снова отворяются для великого входа. Поистине великий вход! Там, на малом входе, носимое Евангелие изображает Господа, явившегося на проповедь; здесь будут переноситься с жертвенника на престол самые святые дары; там воспоминание, здесь воспоминание и самое действие – и какое воспоминание, и какое действие! Воспоминание завета вечной любви, который Господь оставил людям в своем теле и крови; воспоминание всего, что последовало за этим: Гефсиманский сад, моление до кровавого пота, иудино предательское лобзание, истязания и пытки, крест со всеми муками и позором крестной смерти, гроб, человеческое озлобление, и по смерти преследующее! А действие – действие самого тела и крови Христовой!! О, сколько нужно чистоты тепла и духа – уже не только священнослужителям, а каждому предстоящему в церкви, сколько благоговения и в веры, сколько сосредоточенности в себе – с забвением всего земного, чтобы быть достойным участником в совершении страшного таинства и усвоить себе плоды его! Уже самое перенесение святых даров – еще только даров, а не Тела и Крови Христовой – должно отрешить мысль предстоящих от всего земного и временного, и всю ее направить к вечному спасению, ради которого все это совершено и совершается; к вечно-блаженному царствию, приобретенному такой дорогой ценой, с усерднейшим молением, чтобы распятый Спаситель всех и каждого вспомнил в этом царствии, и всех-всех удостоил быть участниками его.

В это время поется херувимская песнь:

Иерей молится:

После молитвы он читает пятидесятый псалом. С чтением же этого псалма дьякон окаживает алтарь и народ. Потом, с поднятыми кверху руками, священник трижды читает херувимскую песнь и по окончании вместе с дьяконом отходит к предложению, т. е. к святым дарам на жертвенник.

На литургии Великого Василия обыкновенно эта же херувимская песнь, за исключением великих четверга и субботы. В эти дни херувимская песнь заменяется другими. Именно в великий четверг:

В великую субботу:

Здесь, у жертвенника, пред святыми дарами, иерей молится, чтобы Господь Иисус помянул во своем царстве всех, за кого вынуты части, всех, за которых и не вынуты от «неведения, забвения или от множества имен». Потом окаживает святое предложение, берет воздух и возлагает на левое плечо диакона, а на голову ему ставит св. дискос; сам берет потир (чашу), и идут оба от жертвенника северными вратами к престолу. Молитва, чтобы Господь Иисус помянул в своем царстве продолжается, и не безмолвно, как это было у жертвенника, а во всеуслышание. Это для того, чтобы все, стоящие во храме, присоединили свои молитвы к молениям иерея и диакона, потому что лица, о которых они молятся, чрезвычайно важны для всех и каждого, и если когда, то именно теперь требуется усиленное моление о них всей церкви. Эти лица: государь император, его царственная семья, и св. синод, под которым разумеются архипастыри, управляющие Церковью православной. В заключение иерей возглашает: «И вас всех, православных христиан, да помянет Господь Бог во царствии своем всегда, ныне и присно и вовеки веков»; и возвратившись в алтарь, ставит св. дары на престол, читая при этом следующие песни:

«Во гробе Ты был плотию» и пр. (на проскомидии).

После этого, снявши малые покровы с дискоса и потира, берет с плеча диакона больший и покрывает им потир и дискос, повторяя: «Благообразный Иосиф». В заключение окаживает их, читая последние два стиха псалма пятидесятого.

Так совершился великий вход. Ясно, что воспоминание этой минуты указывает на Спасителя, снятого со креста и положенного во гроб. Но враги не довольствовались этим, они хотели скрыть Его совсем и навсегда от взоров человеческих: привалили камень к могильной пещере, и даже печать положили. И выражается теперь это тем, что не только царские двери затворены, но и завесой все закрыто.

Друг мой! С какими мыслями, с какими чувствами смотришь ты на это пренесение Святых Даров с жертвенника на престол? Горит ли вся душа твоя благоговейной любовью к великому голгофскому страдальцу? Давно было это, слишком осьмнадцать столетий протекло, как совершилось такое страшное дело, что Сына Божия вознесли на крест. Но время здесь ничего не значит. Если б протекло осьмнадцать тысячелетий, сущность дела все осталась бы неизменной. А сущность дела состоит в том, что Он вытерпел позор и муки креста не за грехи тех только, которые жили до Него или при Нем, а за грехи всех людей – до последнего человека на земле. Когда он, в саду Гефсиманском, находился в смертельном борении до того, что даже Его силы не выдержали, даже к Нему должен был явиться ангел для укрепления –знаешь ли? – в этой непроходимой бездне грехов человеческих, которые Он брал на себя, и которые еще до креста были для Него не легче креста, и истомили Его не меньше мук крестных, были – страшно выговорить! – мои и твои грехи! Когда на кресте в страданиях тела, в невыразимых языком человеческим муках души от взятых на себя беззаконий человеческих, Он дошел до того положения, дальше которого муки и страдания человеческие идти не могут, дошел до то, что выговорил страшное слово: «Боже мой, Боже мой! почто Ты меня оставил» (Мф. 27:46) – знаешь ли? – тут же были мои и твои беззакония, которые терзали Его!

Вспоминаешь ли ты все это? Говоришь ли от полноты сознания своей греховности: «Господи, так страшно пострадавший за меня, за мои грехи и беззакония, помяни меня во царствии своем?»

О, друг мой, когда несут святые дары, и православные склоняют свои головы, – ты в прах, в землю склонись, – не перед святыней св. даров, потому что они еще не тело и не кровь Христовы, а под тяжестью своей греховности. Не обращай внимания на тех, которые даже в эти минуты не хотят головы приклонить, – это должно быть все праведники, как Пилат неповинные в крови голгофского страдальца, это должно быть все чистые, не требующие измовения в крови Агнца; на что им и склонять свои головы? А мы, друг, с тобой – грешники, как же нам не падать в прах?

Склонись и молись, чтобы Господь Иисус помянул тебя в своем царствии, помянул тех, за которых молятся в это время священнослужители, помянул всех, которые обращаются к Спасителю с сознанием разбойника, а не с гордым словом Пилата: «Что есть истина»?!

После великого входа дьякон, приняв благословение от иерея, снова появляется на амвоне и возглашает: «Исполним молитву нашу Господу». Народ: «Господи, помилуй» на каждом прошении. «Помолимся Господу о предложенных драгоценных дарах; помолимся Господу об этом святом храме и о тех, которые входят в него с верой, благоговением и страхом Божиим; помолимся Господу о том, чтобы избавиться нам от всякой скорби, гнева (божия) и беды. Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию». Дальше просительная ектения – вся.

Иерей молится:

Возглашает (после всей ектении).

В древние времена, после этого дьяконского возглашения, происходило лобызание мужчин с мужчинами, женщин с женщинами, но вследствие возникших беспорядков, на соборе лаодикийском это прекращено. Теперь, в воспоминание этого древнего обычая, иерей целует дискос, потир и престол, а если служат многие иереи, то целуют друг другу руку и плечо со словами: «Христос посреди нас» (говорит старший), «и есть и будет» (отвечает младший). Но обязательная сила этих слов осталась и доселе. Нет внешних целований, тем не менее православные свято и неизменно должны сохранять то, что выражают они, т. е. взаимный мир и единодушие. И если где и когда, так именно теперь, пред принесением жертвы бескровной, должны иметь самое близкое, буквальное приложение слова Спасителя: «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, – оставь там дар твой, пред жертвенником, и ступай прежде помирись с братом твоим, и уже потом приди, принеси дар твой» (Мф. 5:23–24).

После всеобщего примирения, когда любовью наполненные сердца могут без осуждения предстать пред Божьим престолом, дьякон еще раз напоминает придверникам церкви (т. е. напоминал, когда это было нужно, а теперь это осталось, как воспоминание), чтобы они строго стерегли церковный двери от входа тех, которые не должны быть при совершении таинства; напоминает и верным, чтобы они сосредоточили все свои мысли, настроили всю Душу к самому невозмутимому вниманию. Дьякон (к придверникам): «Двери! двери!», ко всем: «Премудростию вонмем».

В это время завеса открывается, покров от св. даров отнимается, и иерей, колебля им воздух¹⁹² произносит вместе со сем народом Символ веры.

Так, именно исповедание веры и должно предшествовать самому принесению жертвы бескровной. Только тот и может остаться теперь в храме, кто истинно, свято, безусловно верует во все то, во что веровать заповедала св. Церковь. Всякий другой, дерзнувший присутствовать при совершении величайшего из таинств православной Церкви без такой веры, не лучше Иуды (Лк. 22:21). Но можно ли без скорби, и – отчего не сказать правды? – без негодования вспомнить, что такое общее исповедание веры всеми находящимися в церкви, вышло из употребления и заменилось неистовым, бессмысленным, ни на что не похожим болтанием какого-нибудь сельского пономаря? Волос дыбом, как послушаешь в иной церкви, что такое выходит из Символа веры! А читай его – к чему тут пенье? – читай раздельно, ясно, толком все, все бы знали: и самые женщины, и самые дети. А теперь кто знает?

Чрезвычайно важны минуты после Символа веры: святые дары готовы, готовы и священнодействующие, и все присутствующие во храм; остается совершить эту чудную, таинственную жертву. Даже отсутствующим дается знать об этом звоном (к достойне). Присутствующим дьякон окончательно напоминает:

Иерей молится (молитва благодарения или, по-гречески, евхаристия).¹⁹⁴

(При возглашении иерея дьякон снимает звездицу).

Иерей молится:

(В это время дьякон слагает руки крестом, в правую руку берет дискос, а в левую потир и, благоговейно приклонившись сам, возвышает их над престолом.)

Затем иерей и дьякон трижды поклоняются пред святым престолом со словами молитвы: «Господи! Ты, который в третий час низпослал на своих апостолов пресвятого Твоего Духа, не отними Его, милостивый, от нас, но вдохни в нас, молящихся Тебе, новую жизнь». Трижды с 12-м и 13-м стихами псалма пятидесятого. Потом диакон, преклонив голову и показывая орарем св. хлеб, говорит тайно: «Благослови, владыко, св. хлеб». Иерей благословляет со словами: «И сотвори убо хлеб сей, честное Тело Христа Твоего». Диакон: «Аминь. Благослови, владыко, святую чашу». Иерей благословляет со словами: «А еже в чаши сей (а то, что в этой чаше) честную Кровь Христа Твоего». Дьякон: «Аминь. Благослови, владыко, обоя» (и то и другое вместе). Иерей благословляет со словами: «Преложив Духом Твоим святым». Дьякон: «аминь, аминь, аминь». И со страхом п благоговением преклоняются оба, потому что перед ними уже не хлеб и вино, а истинное тело и истинная кровь Христовы).

Что сказать тебе, мой друг, об этом великом и страшном, совершившемся таинстве? Сказать нечего, кроме: веруй, благоговей и молись. Объяснять, как совершилось это чудо: из хлеба и вина – Тело и Кровь Христовы, кто, дерзновенный, решится на это? Человечество еще не выдумало слова для объяснения подобных явлений, да и никогда не выдумает, потому что на это не станет ума и сил всего человечества вместе. Для нас с тобой довольно, что так веровала св. православная Церковь с самого своего основания, так веровали все мученики и собственной кровью запечатлели свою веру, так веровали все великие подвижники, все угодники Божии, и всей жизнью свидетельствовали свое верование. При таком облаке свидетелей, по выражению апостола, не может быть и тени сомнений.

Но, друг мой, чем же выражается, чем может и должна выражаться наша вера в это таинство? Вот, за каждой обедней совершается это страшное, для самых ангелов непостижимое чудо – что производит, чем отзывается оно в твоей душе? Спешишь ли ты, очистившись и духом, и телом, в глубоком мире со всеми, в Божью церковь, чтобы молитвами и верой принять прямое и непосредственное участие в совершении этого таинства? Здесь, в Божьей церкви, жаждет ли душа твоя к Богу крепкому и живому, совершителю страшного чуда, настолько, чтобы забыть все земное, отрешиться от всех забот и помыслов мира? Настолько ли полно твое сердце благодарной любовью к Нему, чтобы быть готовым сделать все во славу имени Его, всю свою жизнь принести Ему в жертву? Настолько ли возвышается твой дух, чтобы и по выходе из церкви в тебе оставалось и над всем брало верх одно желание –«вышних искать и горняя», т. е. небесная мудрствовать? О, даруй Отец небесный, чтобы было так, чтобы всеосвящающая благодать Духа святого, совершающая непостижимое чудо над св. дарами, за каждой обедней, сходила в твое сердце и пребывала в нем со всей полнотой дарований духовных!

А чтобы достойно принять эту благодать, во все то время, пока поют: «Тебе поем; Тебе благословим» и пр. ты молись, молись – не столько поклонами тела, сколько мысленным призыванием Духа Святого. И все употреби со своей стороны, чтобы никакая – не говорю уже нечистая (Боже сохрани и помилуй!), – а и просто мирская, мысль не заняла тебя в это время, потому что одно с другим несоединимо: или помыслы мирские, или благодать св. Духа – одно что-нибудь из двух. Затем, когда кончат петь это, со всем возможным благоговением поклонись в землю (за исключением величайших праздников) и представь себе мысленно, что ты стоишь у самого престола и воздаешь поклонение истинному телу и истинной крови Христовой – точь-в-точь, как бы ты поклонился Ему, если б увидел Его живого, лицом к лицу. Нет нужды, что ты стоишь где-нибудь сзади, в углу – для мысли нет преград и ничего не значит пространство, ей одинаково легко перенестись к престолу Господню, где бы ты ни стоял. Так и до конца обедни: при каждом появлении св. чаши, в которой тело и кровь Господа Иисуса, ты покланяйся им, как бы поклонялся Ему, живому, Ему, своему спасителю и будущему судии.

По совершении таинства иерей молится:

(Народ поет песнь Богородице: «Достойно есть яко и пр.»

Чтобы видеть всю полноту молений, которые приносятся в это время, выписываю эту ж молитву из литургии Василия Великого (После молитвы о живых и умерших).

В это время моления о всех членах Церкви, живых и умерших, с усиленным молением припади, друг мой, и ты к милосердно Господа Бога, и молись обо всех близких и дорогих тебе, живых и умерших, молись за друзей и врагов, и особенно за врагов; молись за всех, с кем сталкиваешься ты в жизни, кто имеет какое бы то ни было отношение к тебе. Правда, ты молился за них за всех во время великого входа, но теперь твоя молитва имеет уже особенное значение: она усилится ходатайством пред Божиим престолом за всех, называемых тобою, бескровной жертвы, совершившейся сейчас; как же велики будут и благодатны плоды такой молитвы!

После освящения св. даров и усиленной молитвы за всех дьякон является на своем обычном месте и возглашает:

Во время этой ектении иерей

После этого поют причастен – какой-либо стих из псалма, сообразно со значением дня или праздника. Причастным он называется потому, что в это время причащаются священнослужители, или говорится проповедь. Такт, как ты, мой друг, без сомнения, видал в светлые дни, как причащаются священнослужители, но тоже, без сомнения, не понимаешь, что и почему ими делается, то представляю тебе весь порядок их причащения. После скажу несколько слов о проповедях и значении их.

Прежде всего нужно заметить, что священнослужители причащаются тела и крови Христовой под обоими видами, отдельно, т. е. сначала тела, а потом крови Христовой. В древние времена и все так причащались, но вследствие возникших злоупотреблений, установлено: всем, кроме священнослужителей, причащаться под обоими видами – вместе, из потира. Так это и делается теперь. Порядок причащения священнослужителей следующий.

После иерейского возглашения «Святая святым» дьякон входит в алтарь, становится с правой стороны иерея, который держит святой Хлеб (св. тело Христово), и говорит: «Раздроби, владыко (разломи), святый хлеб». Иерей разламывает его на четыре ровные части со словами: «раздробляется, и разделяется агнец Божий, раздробляемый и неразделяемый, всегда ядомый, и никогда же иждиваемый, но причащающияся освящаяй» (всегда вкушаемый и никогда неоскудевающий, но освящающий причащающихся). Здесь опять нужно обратить внимание на печать просфоры.

Разломивши, часть ІС иерей влагает в потир; части ХС, ΝІ – КА остаются на дискосе. Первой (ХС) причащаются иерей и дьякон, вторые раздробляются на мелкие части; ими причащается народ, разумеется, когда есть причастники, а если их нет, то дьякон по окончании литургии употреблявши их (вкушает) вместе с первой, вложенной в потир.

Когда иерей вложит первую часть в потир, тогда дьякон вливает туда же теплоту (теплую воду). Это сколько для окончательного напоминания о том, что из пронзенного бока Спасителя вместе с кровью истекла и вода – не холодная, потому что тело в ту минуту еще не остыло, столько же и в ознаменование той теплоты веры, с какою должно приступать к причащению, и конечное следствие которой – обилие даров св. Духа. Так дьякон, вливая теплоту, и говорит: «теплота веры, исполнь (полная) Духа Святаго, аминь».

Затем иерей и дьякон еще раз испрашивают у Господа Бога прощения во грехах (словами: «ослаби, остави, прости мне, Боже» и пр.); испрашивают также прощение у всех, потому что приступить к этому страшному таинству можно при одном условии – полного мира со всеми; и иерей говорит дьякону: «Дьяконе приступи»¹⁹⁸. Дьякон приступает к св. престолу и говорит: «Преподаждь (преподай) мне владыко, честное и святое Тело Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». Иерей преподает ему со словами: «(такому-то) священнодиакону преподается честное и святое и пречистое тело Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во оставление грехов его, и в жизнь вечную». И, приклонив головы, читают следующие молитвы, которые должен читать и всякий православный, приступая ко св. причащению:

И вкушают оба тело Христово. Потом иерей берет св. потир и причащается из него трижды со словами: «честныя и святыя Крове Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа причащаюсь аз раб Божий, священник (такой-то), во оставление грехов моих, и в жизнь вечную, аминь». Потом отирает свои уста и потир со словами: «се (вот) прикоснуся устнам моим, и отимет беззакония моя и грехи моя очистит». Затем говорит дьякону: «дьяконе, приступи». Дьякон приступает со словами: «се прихожду к безсмертному Царю». «Верую, Господи, и исповедую» и пр., до конца. Иерей причащает его из потира со словами: «причащается раб божий диакон (такой-то), честныя и святыя крови Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, в оставление грехов своих, и в жизнь вечную». После причащения его иерей добавляет: «се прикоснуся устнам твоим» и пр.

Затем иерей отступает несколько от престола, благодарит Господа Бога за чудную милость причащения и молится: «Благодарим Тебя, Владыко человеколюбивый, благодетель наших душ, за то, что Ты и сегодня удостоил нас своих небесных и бессмертных таинств. Исправь наш путь, укрепи нас всех в благоговении пред Тобой, сохрани нашу жизнь, утверди наши стопы, молитвами и молениями славной Богородицы и присно-Девы Марии и всех святых Твоих». Между тем дьякон с дискоса слагает все в потир и с величайшим благоговением отирает его губой, чтобы не осталось на нем ни одной крупинки. Причем читает следующие песни воскресения Христа Спасителя:

«Воскресение Христово видевше, поклонимся святому Господу Иисусу» и пр. (на всенощном бдении).

«Светися, светися новый Иерусалиме» и пр. «Озаряйся светом, озаряйся новый Иерусалим, потому что слава Господня воссияла над Тобой. Торжествуй ныне и веселись Сион, и Ты, пречистая Богородица, радуйся о восстании рожденного Тобой» (Ис. 60:1; Лк. 1:47).

«О Пасха великая и священнейшая Христе! О премудрость, Слово Божие и сила! удостой нас совершеннее приобщаться Тебя в безвечерний день царствия Твоего» (1Кор. 5:7, 8:12).

В заключение говорит он:

Так, все эти части, которые на проскомидии были вынуты, «о здравии и упокоении», влагаются в св. потир и, таким образом, входят в самое тесное, непосредственное общение с телом и кровью Христа Спасителя. И вот, в этом-то и состоит сила и действенность вынутия частей. Тут непросто молитва за того или другого, живого или умершего, а очищение грехов самой жертвой бескровной. Тут каждая часть, проникаясь кровью Христа Спасителя, делается, так сказать, уже предстательницей пред Ним за того, о имени чьем она вынута. Вот почему, вынуть за литургией часть о живом или умершем, в православной Церкви всегда считалось самым спасительным и плодотворным действием.

Теперь несколько слов о проповедях, говоримых в наших православных церквах.

Прежде всего, хотя проповеди у нас говорятся, большею частью, во время причастных, но на это нет никакого правила. Точно также они могут говориться после заамвонной молитвы (что также делается), могут говориться на всенощных бдениях, на вечернях, словом, когда найдется удобнее – лишь бы говорились!

В первенствующей Церкви на необходимость проповедать слово Божие смотрели очень строго. Эта обязанность прежде всего лежала на епископах, а где их не было, там на пресвитерах. Чтобы судить, как смотрели на уклонение от этой обязанности, стоит только привести одно из так называемых апостольских правил.

Вот что постановлено в 58-м правиле: «Епископ или пресвитер, не радеющий о клире или людях и не поучающий их благочестию, да отлучится. Если же будет оставаться в нерадении да извержется». А потом, вот как думали об этом святые отцы. Св. Григорий Богослов писал: «недалеки от ужасных мучений те из пастырей Церкви, которые хотя убегают нечестия, но не проповедают благочестия с свободным и неустрашимым духом, или по некоторым видам в учении веры, или по робости и нерадению» (Св. Григорий Богослов. Слово 32). Златоуст говорил: «Если кто в том (утешати в здравем учении и противящихся обличати, т.-е. в деле проповеди) не силен, если кто не научился сражаться со врагами и пленять умы в послушание Христу, то все пропало. Кто не умеет преподавать верного и здравого учения, как должно, да низвержется с престола учительского» (Св. Иоанн Златоуст. Толкование на послание к Титу. Беседа 2). Также строго смотрели на это дело и все учители Церкви тех времен.

Не менее строго смотрели тогда и на нерадивых слушателей. Двадцать четвертым правилом четвертого Карфагенского собора постановлено было таких – отлучать (т. е. не допускать к таинствам). В некоторых местах их запирали за то в церквах¹⁹⁹. Св. отцы, как например, Златоуст обличали их за то со всей силой власти, со всей ревностью, неодолимой и не перед чем не преклоняющейся, истинных пастырей.

В настоящее время проповедание слова Божия потеряло свою прежнюю силу, свое прежнее значение. Большинство пастырей, особенно сельских, не считает его обязательным для себя. Большинство слушателей, особенно городских, не считает обязательным слушать проповеди со всем должным вниманием. Но как те и другие невольно сознают, что поступают неправо, то, в оправдание себя, слагают вины одни на других. Обязанные проповедовать говорят, что не проповедуют от небрежения и невнимания слушателей. Обязанные слушать оправдывают себя то тем, что проповеди непонятны, длинны, скучны и т. п., то личными недосугами, то тем, что богослужения и без того продолжительны и, утомленные, они не в силах слушать еще проповеди и пр., и пр. Кто прав? Кто виноват?

Судить об этом не нам с тобой, мой друг. Господь Бог разберет и всех и все. Но пожелать кое-чего в этом отношении мы можем. И пожелаем, прежде всего, освобождения от ига этих невольных, силой притащенных проповедников, которые (хоть к счастью, нечасто), по очереди являются в уездные соборы для проповедания Божьего слова. Представь себе: иной несчастный, бросив собственные дела и работы, за целую сотню верст волочется в город, чтобы сказать только проповедь! Можно ль предположить, чтобы он с любовью, в духе мира и искреннего желания блага слушателям, явился на дело проповеди? Не вернее ли предположить чувства и настроение совершенно противоположные? А при этом, что ж выйдет за проповедь? оттого и выходят проповеди, которые действительно невыносимо тяжело слушать. А если прибавить к этому, что тут же, зауряд, являются и малоспособные, и даже вовсе не способные, то и будет понятно, отчего после двадцати таких проповедей, двадцать первая, наилучшим образом приготовленная, пропадает решительно напрасно потому, что не слушать проповеди обращается уже в привычку.

Пожелаем, чтобы вместо требования от иереев самодельных проповедей обязали их, в непрерывном и последовательном порядке, говорить проповеди уже напечатанные. Теперь, слава Богу, есть уже из чего выбрать! Именно это я видел и слышал прошлым летом в Петербурге на одном из архиерейских подворьев. И не мог не радоваться: и слушатели постоянно с прекрасным поучением, и никого это не затрудняет. Пожелаем.., но, друг, дай Бог, хоть бы это сбылось!

Когда причащение священнослужителей в алтаре, которое так верно изображает тайную вечерь Христа с апостолами, кончится, тогда завеса отнимается, царские двери отворяются, и в них с чашей в руках является дьякон и возглашает: «Со страхом божиим и верою приступите».

Народ: «Благословен грядый во имя Господне, Бог Господь, и явися нам». И преклоняются все пред чашей, как пред самим Господом Иисусом.

Здесь приступают к св. чаше причастники, понятно, когда они есть. Считаю необходимым сказать здесь, как это делалось в древности и как должно делаться, потому что даже при этом у нас допускаются величайшие и самые возмутительные беспорядки.

По свидетельству Дионисия Александрийского²⁰⁰, Иоанна Златоустого²⁰¹, Кирилла Иерусалимского²⁰², и всех писателей тех времен, верные пред святым причащением стояли в самой благоговейной, невозмутимой тишине. Затем приступали к самому причащению с наклонением головы и даже всего тела, в знак своего благоговения к св. тайнам. Златоуст в одной из бесед, говорил так: «приступим со страхом, принесем благодарение, падем, исповедуя грехи наши, восплачем о беззакониях наших, излием пред Богом теплые моления, и, таким образом, очистив самих себя, приступим в безмолвии, с подобающим благоговением, к Царю небесному»²⁰³. Так и приступали верные.

А в уставе церковном вот что сказано: «желающие причаститься идут один за одним; покланяются со всяким умилением и страхом, сложив руки у груди, и так, с благоговением и трепетом, принимают божественные тайны». И еще: «во время причащения да приступят чинно, в глубоком смирении, и Христу, истинно в тайнах сущему под видом хлеба и вина, до земли кийждо да поклонится единожды; руце к персем (к груди) крестообразно согбенне, имуще и Христа распятаго исповедающе, и любовь к Нему имут».

А как приступают?! О милосердый Создатель!

И еще православные, собственно так называемые, слушают хоть чего-нибудь. А все те, которые не терпят этого названия, все те, которые причащаются не по внутреннему влечению, а по обязанности, по внешней необходимости… И смотреть возмутительно, и говорить страшно. И к чему, и ради чего доброго, это обязательство, эта внешняя необходимость? Ужели кто-либо в состоянии подумать, что если человек причастится по образу Иуды, так будет оттого лучше, нравственнее в жизни? Какое горькое, и, вместе с тем, грубое заблуждение! Именно это-то иудино причащение и доводит человека до того, что для него, наконец, нет ничего святого на земле и даже в небе! Лишь то причащение заключает в себе чудную, всеоживляющую и всеосвящающую силу, к которому приступают с чувством истинной любви к Христу Спасителю; всякое другое, и особенно подневольное причащение св. тайн, на самые божественные тайны заставляет смотреть с неудовольствием, с раздражением и… договорить страшно. К чему ж оно?

Затем приступившие к св. причащению должны прочесть те же самые молитвы, которые читали иерей и дьякон пред причащением. Почти везде эти молитвы читает сам иерей, по крайней мере каждый православный должен повторять за иереем каждое слово – со смыслом и толком. Потом земное поклонение Господу Иисусу, и иерей причащает каждого приступившего тела и крови христовой (вместе) со словами: «причащается раб божий (такой-то) честнаго и святаго тела и крови Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во оставление грехов и в жизнь вечную». Причастившийся целует чашу и отходит. И вот что, по церковному уставу он должен: «прием (тело и кровь Христову) честно да поглотит и по утертии уст покровцем рукою священническою лобызает край святой чаши, яко же само Христово ребро, из него же истече кровь и вода, и отступив мало, кланяется не до земли, ради охранения приятых таин; и стоит на своем месте, не глаголя друг с другом, ниже да плюет, дóндеже антидор и вино подастся ему, и до скончании литургии ждет неисходно, и молитвы благодарственные по святом причащении да совершит». Вкушается антидор и запивается теплотой (красное вино с теплой водой) сколько для того, чтобы никакая, и малейшая, часть принятых даров не осталась во рту, столько ж и в воспоминание того, что в первенствующей Церкви за причащением следовала вечерь, т. е. общий ужин.

Во время причащения поется стих (кроме Великого четверга): «тело Христово приимите, источника безсмертнаго вкусите, аллилуиа». Поистине источник бессмертия, но лишь для достойных причастников.

Причастивши всех, иерей ставит святую чашу на престол, затем обращается к народу и благословляет его со словами: «спаси Боже люди Твоя, и благослови достояние Твое» (то, что принадлежит Тебе).

Лик: «Видехом свет истинный, прияхом Духа небеснаго, обретохом веру истинную, нераздельней Троице покланяемся: та бо нас спасла есть».

(Увидели мы свет Истины, получили Духа небесного, нашли веру истинную; покланяемся нераздельной Троице, потому что она спасла нас).

Потом иерей окаживает св. дары со словами: «Вознесися на небеса, Боже, и по всей земли слава Твоя». Так, с этой минуты, как отворились царские двери для причащения, все уже указывает на славное и радостное воскресение Христа Спасителя и пребывание Его с апостолами до вознесения на небо. Теперь, когда еще раз и в последний, иерей показывает св. чашу народу, и затем относит ее на жертвенник, этим напоминает последнее собеседование Христа с апостолами (Mк. 16:19); окончательное благословение их и вознесение на небо (Лк. 24:51).

Св. дискос со звездицей иерей ставит дьякону на голову, который, обративши взоры к царским дверям, где в последний раз являются народу св. дары, безмолвно относит и ставит их на жертвенник. Сам иерей берет св. чашу, со словами про себя: «Благословен Бог наш», обращается с ней к народу и возглашает: «всегда, ныне и присно, и во веки веков».

Народ: «Аминь. Да исполнятся уста наша хваления Твоего, Господи» и пр. Господи! да наполнятся наши уста славословием Тебя за то, что Ты удостоил нас причаститься святым Твоим, божественным, бессмертным и жизнь дающим тайнам; сохраняй нас в Твоей святыни, чтобы мы постоянно следовали правде Твоей. Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа».

Дьякон, став на амвоне еще раз возбуждает верных к благодарению Господа Бога за совершившееся таинство.

Иерей выходит за амвон и от имени всех молится за всю Церковь. Эта молитва, читаемая за амвоном, так и называется заамвонной.

После этого читают 33-й псалом («Буду благословлять Господа на всякое время; хвала Ему непрестанно в устах моих» и пр.), а иерей раздает антидор. И здесь, чтобы объяснить это раздаяние и значение самого антидора, нужно обратиться к первенствующей Церкви.

В то благодатное и славное для Церкви время, когда любовь ко Христу Спасителю в христианах была еще во всей силе, каждый присутствовавший на божественной вечери, считал обязанностью причащаться тела и крови Христовой. Даже те, которые не могли присутствовать на божественной вечери, считали слишком тяжелым для себя лишение святых даров. Бот почему дьяконы разносили их больным, заключенным в темницы, находившимся под стражей – каковы были исповедники и мученики, и т. п. Отправлявшиеся по нуждам в дорогу брали их с собой и т. п.

Но впоследствии такая ревность ослабела, как оскудела и любовь ко Христу Спасителю. Уже в четвертом веке, пастыри Церкви горько жаловались на это охлаждение и сильно обличали за то христиан. «Ежели хлеб преподается ежедневно, – говорил св. Амвросий²⁰⁴, – то для чего принимаешь ты его по прошествии года? Принимай каждый день то, что для тебя каждый день спасительно. Кто недостоин принимать его каждый день, тот недостоин его и через год». «Ты вменяешь себе в заслугу, – говорил св. Златоуст²⁰⁵, – не душевную чистоту, а расстояние времени, и верх благоговения и благочестия поставляешь в том, чтобы не так часто приступать к этой небесной трапезе. Ужели ты не знаешь, что хотя однажды, но недостойно приступая к ней, подвергаешься ты наказанию, а напротив, хотя и часто, но достойно приступая, получаешь спасение? Приступать часто к трапезе Господней не есть дерзость, но дерзость в том, когда приступаешь к пей недостойно, хоть бы то было и однажды в целую жизнь. Но мы так глупы и несмысленны, что целый год, делая бесчисленное множество грехов, вовсе не думаем остать от них, достаточным почитая то, ежели не с намеренным поруганием прикасаемся к телу Христову, а того не знаем, несчастные, что и распявшие Христа, однажды только Его распяли. Но их грех не перестал быть грехом, оттого что они однажды распяли. Да п предавший Христа – однажды только его предал, и ужели тем избавился от наказания? Итак, зачем же нам измерять то законом времени? Чистота совести должна делать для нас всякое время благоприятным к тому, чтобы приступать к божественной трапезе. Таинство причащения не прибавляется от того, что оно совершается непрестанно; оно всегда одно и то же, та же благодать св. Духа. Вы, освященные, конечно понимаете меня: всегда одна и та же приносится жертва, в пяток ли, в субботу ли, воскресный ли день, или в праздник мучеников совершается это таинство».

И несмотря на такие сильные обличения, нерадение не исправлялось. Многие совсем переставали ходить к божественной литургии. Большинство приходящих не принимало участия в божественной вечери. Вот почему вместо святых и освященных даров начали раздавать те хлебы, которые оставались от жертвы бескровной. Сначала это называли – благословением (по-гречески евлогиа), потому что эти хлебы, хотя и не освящались, как святые дары призыванием св. Духа, но благословлялись и освящались уже тем, что были в числе предложения. А потом, так как тут происходило смешение понятий –благословением – евлогиа называлась и самая божественная вечерь, то и стали называть это раздавание хлебов: антидореá, антѝдор, что, собственно, значит – воздаяние, вознаграждение. Отсюда и этот, раздаваемый, хлеб получил название антѝдор, антидóра.

Употребление антидора вскоре сделалось также обширно, как прежде было употребление самых святых даров. Именно: как прежде на каждой литургии причащались таин христовых все верующие, присутствующие во храме, так теперь начали все получать части антидора в храме, при окончании литургии. Как прежде св. дары разносили всем, не могшим присутствовать в храме, так теперь начали разносить антидор. Как прежде святые дары брали с собой в домы – на всякий случай, и т. п., так теперь начали брать антидор. Словом, антидор был вознаграждением, некоторой заменой св. даров.

Таким употребление антидора сохранилось и навсегда. Для этого-то он раздается и теперь. По правилам св. Церкви, его должно употреблять натощак, прежде вкушения обыкновенной пищи, и с благоговением, потому что это хлеб святой, хлеб с жертвенника Божия, часть от приношений к алтарю Христову, от которого и получает небесное освящение.

После антидора иерей, окончательно благословляет народ на выход из церкви со словами: «Благословение Господне на вас, Того благодатию и человеколюбием, всегда, ныне и присно, и вовеки веков». Народ: «Аминь».

Иерей: «Слава Тебе, Христе Боже, упование наше, слава Тебе».

Народ: «Слава и ныне. Господи помилуй (трижды). Благослови».

Иерей: «Христос, истинный Бог наш, молитвами пречистыя Своея матере, (и других святых), иже во святых отца нашего архиепископа Константина града Иоанна Златоустаго и святаго (дневнаго) и всех святых, помилует и спасет нас, яко благ и человеколюбец» (потому что Он милосерд и человеколюбив).

Народ возглашает многолетие Государю Императору, и всему царствующему дому, св. Синоду, местному преосвященному и всем православным христианам.

Так, мой друг, совершается божественная литургия. Она точное и чистое изображение жизни и особенно страданий Богочеловека, а самое таинство причащения – соединение человека с Богом, по словам Спасителя: «ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь, пребывает во Мне и Я в нем», и залог будущей вечноблаженной жизни: «ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6:54–56). Вместе с тем оно и залог взаимной любви христиан. Но кроме всего, оно полнейшее выражение бесконечной любви Божией к людям.

Бог есть любовь. На что только ни взглянем мы, что ни представим себе, все – выражение, проявление этой любви. Отчего произошел и сохраняется мир? Оттого что Бог есть любовь. Угодно было этой любви, чтобы блаженствующих было много, и в беспредельном пространстве, явилось бесконечное разнообразие тварей, живущих и радующихся. Отчего мы, так слабые по телу, вмещаем в себе такие мысли о Бог и вечной жизни, и, при всем внешнем ничтожестве, чувствуем и сознаем в себе такие обширные стремления, что весь видимый мир не может удовлетворить им? Оттого что Бог есть любовь. Бог, неиссякаемый и необъятный источник света и жизни, по любви своей восхотел, чтобы эти свет и жизнь отразились в такой ничтожной капле, как человек – и сотворил человека, по образу своему и по подобию своему.

Если же представить себе все чудные и благодатные действия, которыми падший человек возводится к первоначальной своей славе, то с изумлением и благоговением видишь необъятную бездну любви Божией к роду человеческому. Послушал человек соблазнителя, разорвал свое единение с источником свита и жизни – Господом Богом, – и потерял совершенства, с которыми вышел из рук Творца: потерял светлый ум, потерял благие чувства и желания, потерял даже расположение и вкус ко всему святому, чистому и духовному. Но потерявшегося человека не терял из виду Бог. Чтобы падший не погиб окончательно, Он сохранял его, поддерживал и воодушевлял чрез своих избранников – патриархов и пророков. И наконец, после долгих приготовлений, к сотворенным по образу Божию людям, является чистейший и святейший образ Бога невидимого – Иисус Христос.

В Иисусе Христе выразилась вся полнота любви Божией, вся полнота совершенств, которых желали, искали, домогались наилучшие из людей. Чего желали и искали они? Царства Божия, т. е. чистоты чувств и святости, как в себе самих, так и в других. Как ни скован дух человека плотью, как ни задавлен земным и вещественным, но он неудержимо стремится услышать, увидеть, вкусить что-либо вышеземное, небесное, вечное; он радуется, когда найдет что-нибудь доброе, святое, величественное, божественное – в явлениях ли природы, в человеческой ли жизни; низкое, земное, чувственное для него невыносимо, потому что ему несродно; его родина – в небе, его родное –небесное. И вот, этим-то святым желаниям, этим высоким стремлениям, вносящим человека в самое небо, вполне удовлетворил Иисус Христос. В нем нашлось не что-либо, а все святое, чистое, высокое, божественное. С ним пришло царство Божие. В нем полнота божества открылась телесно. Было в лучших людях желание, искание, была тоска по небесной отчизне, но не было сил подняться на высоту божественную. И вот само вечное солнце, по любви своей, низошло к людям, озарило их, так долго сидевших во тьме и сени смертной, и с того времени светит и живит землю и человечество, и будет светить до того времени, когда прейдут земля и все земное человечество.

Быть со Христом, слушать слово Христово, видеть Его лицом к лицу –высочайшая радость, полнейшее наслаждение для духа человеческого. Вот почему, как видим мы в истории земной жизни Иисуса, те, в которых чистота, ясность и светлость духа не были омрачены мудрованиями земными и плотскими, так охотно, так страстно слушали его, забывая все земное, до самой пищи дневной, следовали за Ним, оставляя дом и семьи, разговаривая с Ним чувствовали, что горят сердца их. Но этой радости, полноты наслаждения мы не лишены и теперь. Не видим мы Его лицом к лицу, но тем не менее – Он постоянно с нами: «Иисус Христос вчера и днесь (сегодня), той же и во веки». Не видим мы Его в теле, но видим Его в духе, слышим Его слово, облеклись в Него в крещении, и, по величайшей любви Его, причащаемся Его Тела и Крови. Он обещал быть с верующими до скончания века и, по обещанию, пребывает с ними. Таинство св. причащения – постоянный и живой памятник Его присутствия среди нас, и залог нашего соединения с Ним. Нам остается только принимать Его в себя с верой и любовью – и дух Христов перейдет в нас, и по жилам нашим польется божественная жизнь.

Друг! что ж воздадим, чем возблагодарим Господа Бога за такую полноту Его любви к нам? В таком важном деле не дерзну сказать своего слова. Обратимся за словом к Его возлюбленному ученику, и выполним точно и безусловно, что скажет он нам.

«Бог есть любовь, и пребывающий в любви, пребывает в Боге, и Бог в нем. Любовь до того совершенства, чтобы нам иметь дерзновение в день суда, достигает в нас тем, что мы поступаем в мире также, как Он. Страха нет в любви, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся не совершен в любви. Станем и мы любить Его, потому что Он еще прежде возлюбил нас. Кто говорит: я люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец, потому что не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит? И заповедь мы имеем от Него такую, чтобы всякий, любящий Бога, любил и брата своего», (1Ин. 4:16 – 21).

В заключение этого письма поговорю с тобой еще несколько о тех далеких временах, когда Церковь Христова сияла еще таким чудным, благодатным светом. Так люблю я переноситься мыслью к этим временам! Но грустно, грустно делается каждый раз, как посравнишь прошлое с настоящим, как увидишь, сколько прекрасного вышло из употребления и совсем забыто, и сколько, взамен того, привнесено пустого, суетного, ничтожного.

В те времена всему народу позволялось принимать участие в псалмопении и молитвах. Ученые и неученые, и даже женщины, девы и дети участвовали тогда в общественном богослужении. Дети, вместе с прочими, молились за оглашенных и верных²⁰⁶. Девы воспевали по чину псалмы: поутру, в часы третий, шестой, девятый, в вечер и в полночь; они каждый день должны были выучивать псалмы и некоторые другие места из священного писания²⁰⁷. А теперь? Посмотри хоть бы на наших женщин и дев за божественной литургией: что они, зачем пришли? Псалмопением или молитвами они заняты? А еще есть местности, в которых девы совсем не ходят, да и не пускаются в Божью церковь – хороши должны выходить матери семейства! А дети, посмотри, как стоят они в Божьей церкви, ничему не наученные, ничего не понимающие и не принимающие ни малейшего участия в богослужениях. Об ученых я уже и не говорю.

В то время, накануне всякого праздника, все спешили в Божью церковь и, забывая сон и отдых, целые ночи проводили в молитвах и славословии Господа Бога. «Войди, – говорил св. Златоуст, – в церковь, посмотри на бедных, с полуночи до света там бывающих; посмотри на св. бдения, ночь со днем соединяющие; посмотри на возлюбленных христиан, ни ночью ни днем не боящихся ни насильственного томления сна, ни нужд нищеты»²⁰⁸. «На этих бдениях, подражая стоянию ангелов в небе, вы непрестанно приносите Творцу хвалы и песни. О чудные дары Христовы! На небесах воинство ангелов воспевает Божию славу, на земле люди в церквах, составляя лики подобно им, воспевают туже славу. На небесах серафимы воспевают Трисвятую песнь, на земле тоже повторяет множество людей; и земное и небесное совокупляется во едино, полное радости, собрание – единое благодарение, едино торжество, единое блаженное ликостояние».²⁰⁹ А теперь? Посмотри, кому угодно, и порадуйся!

В те времена с такой мудрой осторожностью принимались приношения в церковь: приношения тех, которые имели явную или тайную вражду на других, не были принимаемы ни к алтарю, ни в сокровище-хранительницу церкви²¹⁰; не были принимаемы приношения от тех, которые притесняли бедных²¹¹; строжайше было воспрещено принимать приношения от воров и распутных женщин, также от корчемников (откупщиков и вообще торговцев вином), блудников, убийц, клеветников, неправедных судей, злохулителей и т. п.²¹². Златоуст говорил: «Послушайте вы, убийство в благотворение обращающие, это иудейская милостыня, или, лучше, дьявольская, потому что есть и ныне люди, которые, грабя ближнего, думают загладить весь свой грех, если из награбленного имения уделят бедным. О них-то и говорит пророк: «алтарь мой слезами омочисте». Нет, Христос не хочет питаться грабительством. Эта пища для Него самая отвратительная. Или мы до того ругаемся над Господом, что смеем приносить Ему нечистое? Лучше истаявать Ему от тебя голодом (в бедных членах своих), нежели давать Ему подобную пищу. Первое – дело жестокости, а последнее – жестокости и вместе поругания. Лучше совсем ничего не давать, нежели давать чужое, добытое обманом, грабительством и тому подобным способом»²¹³. А теперь? Теперь, кром всего прочего, находятся православные, и еще величают себя ревнителями православия (до чего только может дойти дерзкое и наглое лицемерие!), которые даже печатно отстаивают откупщичьи пожертвования, корчемничьи благотворения, даже тексты св. писания подводят ради их восхваления и прославления!

А если так строго смотрели на приносимые дары к алтарю, то как же они смотрели на причастников св. божественных таин? А вот как, вот что говорит св. Златоуст: «Жестокие, немилосердые и каким бы то ни было образом нечистые, не должны приступать к трапезе Господней. Это говорю я вам, причащающимся. И вам, служителям церкви, не малое угрожает наказание, ежели вы, зная за кем-нибудь грехи, позволяете ему приобщаться этой трапезе, потому что эта божественная кровь взыщется от рук ваших. Так, например, если б тебе поручено было не допускать к светлому источнику стада, то ты, видя идущих к нему запачканных в грязи свиней, конечно, не позволил бы им войти в ручей и возмутить его. Но когда вверен тебе святейший источник не воды, а крови и духа, то ты, видя идущих к нему оскверненных грехами грешников, ужели не отринешь их с негодованием? Чем оправдаешься ты в этом небрежении? Для того-то Бог и украсил вас такой почестью, чтобы вы рачительнейшим образом за этим наблюдали».²¹⁴ А теперь?

Но, друг, слишком тяжело продолжать это сравнение. Если припоминать все, что было и чего теперь нет, если представить себе, чем все это заменилось, то невольно и неизбежно дойдешь до того, что скажешь с пророком: «Увы! как потускло золото, изменилось серебро наилучшее? Священные камни разбросаны в начале каждой улицы. Драгоценные сыны Сиона, равноценные золоту отличному, как превратились в глиняную посуду, сделанную руками горшечника?» (Плач. 4:1–2).

Не забудь, впрочем, что обличения, жалобы и т. п. – ровно ни к чему. Обличений не терпят, на жалобы не обращают внимания, и хоть бы мы с тобой надорвали в этом все свои силы, лучше не будет. Нужно действовать, и действовать прежде всего своим примером. Употреби все свои силы быть христианином в духе и настроении первых христиан, это лучший, или, точнее, единственный способ сильно и благотворно влиять на других. Но, скажешь: «Что я и мое влияние на других? Я последний из людей». Не говори этого. Не в том дело – первый ты или последний, и первые нередко служат камнями претыкания и соблазна, и последние с верой в Господа Бога и с любовью к ближним совершают чудеса, – а действуй. В семье ты окружен старыми и особенно малыми, вот на кого твой добрый пример будет иметь прямое, неотразимое влияние. Там, где ты живешь теперь, тебя окружают товарищи, кроме них у тебя есть знакомые, вот на кого твой благой пример может иметь хоть и не прямое, но сильное влияние. Если, смотря на тебя, один – двое сделаются лучше, и то уже приобретение. От двоих могут сделаться лучше двадцать, от двадцати – двести и т. д.

Да, мой друг, с искреннейшей молитвой к Господу Богу будем так или иначе действовать во славу имени Его, на сколько станет сил наших: это лучшее, что мы можем сделать в своей жизни. Знаю, что так действующим не совсем удобно и покойно в этой жизни; знаю, что так действующих ждут не радости, а скорби, огорчения, а нередко и злобное преследование; знаю, что если двое последуют доброму примеру, то двадцать вооружатся на него – все знаю, друг мой. Но что из этого? Развернем нашу бесценную псалтирь и вот что читаем в ней: «Уповай на Господа и делай добро, живи на земле и храни истину. Утешайся Господом, и Он исполнит тебе желания сердца твоего. Предай Господу путь твой и надейся на Него, и Он совершит. И выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень. Положись на Господа и ожидай Его» (Пс. 36:3–7).

Невнимательность, крайняя небрежность при совершении величайшего из таинств православной Церкви – не новость в наше время. Дурные христиане, все уничижающие и опозоривающие в христианстве, бывали и прежде. Разумеется, они не могли не вызывать самых строгих обличений от учителей Церкви, так ревностно заботившихся, чтобы все святое совершалось свято: со стороны совершающих святое, свято со стороны присутствующих при этом, – словом, со всех сторон свято. Представлю тебе, друг, один или два образчика подобных обличений с тем , чтобы ты, по прочтении их, строго допросил свою совесть: не падают ли они и на тебя, хотя которой-нибудь стороной?

Вот что говорил св. Анастасий Синаит²¹⁵.

«В церкви Божией мы не хотим и одного часа постоять перед Богом, как должно. Если чтение Евангелия бывает несколько продолжительнее, мы негодуем на то и бессмысленно блуждаем глазами. Если священник, произносимые им молитвы несколько боле продолжит, мы скучаем и бываем невнимательны. Если тот, кто приносит бескровную жертву, несколько медленнее совершает это божественное дело, мы зеваем и дремлем. Скорее хотим освободиться от молитвы, чем от судебного дела.

Велико несчастье наше! Иные думают не о том, с какою чистотой и с каким покаянием должно приступать к священной трапезе, а о том, в какие надобно облечься одежды. Иные, пришедши в церковь, не стоят спокойно ни одного часа, занимаясь пустыми разговорами и внимая больше негодным рассказам, чем молитвам. Они нисколько не стараются о том, чтобы покаянием очистить свою совесть от нечистот греховных, а нося с собой бремя грехов, рассматривают лица и красоту женщин, и, таким образом, совсем забывают, что храм Божий есть дом молитвы.

Разве не видишь, как Иуда, недостойно и с коварной мыслью принявший божественное тело, тотчас подпал осуждению и дал пространнейшее место диаволу? Потому что сказано, что когда он принял хлеб, тотчас вошел в него сатана. Скажи же: с какой совестью ты приступаешь к тайнам? С каким расположением? Что думаешь ты, имеющий обвиняющую совесть? Если имеешь загрязненные руки, то смеешь ли коснуться царских одежд? Что говорю царских? Ты своих одежд не трогаешь нечистыми руками, но прежде очистишь их и умоешь, и уже тогда надеваешь свои одежды. А Христу не воздаешь и той чести, какую воздаешь ничтожным одеждам. Потому что недовольно того, чтобы прийти в церковь Божию, поклониться св. иконам и облобызать крест; очищение состоит не в умовении рук водой, но в омовении нечистот греховных, в исповедании, слезах, сокрушении и смирении сердечном.

Но, может быть, скажет кто-нибудь: не имею в готовности слез, чтобы оплакивать себя. А по какой причини? По той, что не трудишься, не возобновляешь в памяти своей страшного дня суда. Если не можешь плакать, то, по крайней мере, скорби, отжени смех, отложи высокомерие, и предстань Господу со страхом; обрати очи долу, и исповедуйся Ему с сокрушенным и смиренным сердцем. Разве не знаешь, с каким почтением предстоят земному царю? Они с трепетом устремляют на него глаза, подходят к нему безмолвно, без непристойного движения, без развлечения, но тихо и со страхом. А мы едва ли иначе поступаем в церкви, как в театре, смеясь, пустословя, не думая вовсе о том, что находимся в церкви.

Слышите, что возглашает диакон: «Станем добре, станем со страхом; вонмем, святое возношение в мире приносити». И так заключим помышление, свяжем язык; как на крыльях вознесем ум и сердце горе, взойдем на небо, горе имеем умы и сердца, горе – к Богу вознесем душевные очи, пройдем небо, пройдем ангелов, пройдем херувимов, достигнем самого престола Божия, самые пречистые нози Господни облобызаем, оросим слезами и будем молиться о милосердии к нам; это возвещает нам и об этом молится священник, когда говорит: «горе имеим сердца». Что же мы отвечаем на это? «Имамы ко Господу». Что говоришь, что делаешь, человек? Священник приносит за тебя Господу жертву бескровную, а ты не радишь. Священник заботится о тебе, и стоя перед жертвенником, как пред страшным судилищем, молит Господа, чтобы Он ниспослал тебе с неба благодать Духа Святого, а ты нисколько не думаешь о своем спасении. Ум твой привязан к тленному и смертному, занят деньгами, торговлей, удовольствиями, тяжбой, а говоришь: «горе имею сердце». Нет, ты имеешь не гор обращенное сердце, а долу, к суетному и тому, что угодно диаволу. Удали же от себя этот дурной и пустой обычай. Соедини свою молитву с молитвой священника. Много может молитва праведного поспешествуема».

Прежде чем начну объяснять тебе великопостные служения, считаю небесполезным поговорить с тобой, мой друг, вообще о посте. И это потому, что в наше время – в это страшное время оскудения веры и благочестия, небоязненного попрания заповедей и уставов Церкви – посты потеряли почти все свое значение.

Именно: одни вовсе отвергают посты, как что-то совсем не нужное, и, ничем не стесняясь, разрешают на все во весь круглый год. Это те, которые и все отвергают в христианстве, да и самое христианство, если не словами, то жизнью и делами. О них говорить нечего. Все отвергая, они, однако же, не в силах уничтожить будущей жизни. Наступит она и для них, как и для всех, хоть они и надрывают вся свои силы убедить себя и других, что все это выдумка, вздор. Что будет там с ними, тоже говорить нечего: без слов понятно.

Другие, не отвергая вовсе постов, считают, однако же, позволенным для себя одни сохранять (хоть по внешности), а другие также ставить ни во что. На каком основании? Без сомнения и сами не знают. Это те полухристиане, которые хотят совместить служение и Богу, и мамоне, и в свое удовольствие пожить, да и на страшном суде не услышать страшного приговора. И о них говорить нечего, потому что приговор, из-за боязни которого они исполняют кое-какие уставы Церкви, уже произнесен. «Знаю твои дела, ты ни холоден, ни горяч: о если б ты был холоден или горяч! Но поскольку ты тепл, а не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст Моих» (Откр. 3:15–16).

Третьи хранят все посты, но это хранение так грубо, дико, неосмысленно, что едва ли лучше отвержения их. Так они не едят мясного, но объедаются до пресыщения, до болезни постным, придумывая, изобретая для этого десятки блюд с разными приправами и снадобьями; верхом праведности они считают есть без масла и заменять его разными сладостями, с которыми съедается гораздо больше, чем с каким-нибудь грубым маслом, которым довольствуются бедняки. И о них говорить нечего, потому что они не лучше первых и вторых: точно также нарушают заповедь Церкви о постах. Наконец, есть и такие, которые действительно постятся, т. е. проводят целые дни без пищи и питья, и поддерживают свои силы каким-нибудь сухарем с водой, но тем и ограничивают свой пост, т. е. постятся телом и – нисколько духом. Это христианские фарисеи, у которых все – внешность, все – обрядность, и – ничего в душе. И о них сказано достаточно самим Спасителем нашим.

Но с тобой, друг, я буду говорить, как с истинными сыном Церкви, безусловно верующим во вс ее уставы и заповеди, и потому объясню только тебе, как это делалось у первенствующих христиан, и как смотрели на это дело пастыри и учители Церкви.

У древних христиан посты были годовые, т. е. которые соблюдались раз в год в известное время, и еженедельные, которые повторялись каждую неделю. Последние были в среду и пяток. Ориген, писатель третьего века, говорит: «У нас есть дни Четыредесятницы, посвященные постам, есть четвертый (середа) и шестой (пяток) день седмицы, в которые мы торжественно постимся».²¹⁶

Петр, архиепископ Александрийский (конца третьего и начало четвертого века) в одном из своих правил говорит: «да не укоряет нас кто-нибудь, что мы соблюдаем четвертый и шестой дни недели, в которые, по преданию, разумно заповедано нам поститься. Четвертый день мы соблюдаем по причине состоявшегося в оный совещания евреев о предании Господа, а шестой потому, что он за нас пострадал»²¹⁷. Пост в эти дни, т. е. совершенное воздержание от пищи продолжался до девятого часа, по-нашему до третьего по полудни, и затем пища состояла лишь из плодов одного царства растительного²¹⁸. Не было поста в эти дни в Пасху, в неделю пятидесятницы, от дня рождества до дня крещения Господня. Но накануне этих дней положен строжайший пост, позволялось вкушать лишь вечером и то не больше, как сочиво, т. е. какие-либо хлебные зерна, разваренные в воде; отчего и эти самые дни получили название сочевников. Не постились в середу и пяток в неделю мытаря и фарисея, и облегчался пост в неделю сырную в эти дни.

Важнейшим из годовых постов, с самого начала христианства, считался Великий пост или св. Четыредесятница. Установленный сколько в воспоминание и по примеру сорокадневного поста самого Господа-Спасителя нашего, столько и для того, чтобы достойно встретить сначала великие дни страданий Его, а потом и славные дни Его воскресения, этот пост от самых апостолов и во все времена после них соблюдался строжайшим образом. Кроме всего, даже таинства тела и крови Христовой, с вечерью любви, положено было совершать лишь в субботы и воскресенья, а чтобы жаждущих божественных даров совсем не лишать их на прочие дни недели, то разрешалось причащаться в среды и пятки дарами, освященными прежде. Отсюда литургия преждеосвященных даров. Как проводили эти дни христиане, скажу дальше, потому что в общем все посты проводились одинаково, лишь в Четыредесятницу постные подвиги усиливались. С Четыредесятницей, в отношении постных подвигов, соединялась и неделя, посвященная воспоминанию спасительных страданий Господа Иисуса, или, как теперь называется, страстная неделя.

Кроме Четыредесятницы установлены еще следующие посты: Петров – в воспоминание того, что апостолы по сошествии св. Духа для приготовления себя проповедовать Евангелие всему миру постились. Время этого поста пред днями памяти первоверховных апостолов Петра и Павла и прочих двенадцати (29 июня – Петра и Павла, 30-го – собор св. двенадцати апостолов, т.-е. общее воспоминание их всех). Успенский – в честь успения Божией Матери и в воспоминание того, что она, готовясь к отходу из этого мира, проводила все свое время в непрестанных посте и молитве. Рождественский – для приготовления к великим дням Христова Рождества²¹⁹. В уставе церковном он называется также св. Четыредесятницей, и соблюдать его предписывается также, как и великий пост. Посты: Петров окончательно утвержден постановлениями соборов в пятом веке, Успенский и Рождественский – в конце седьмого и начале восьмого века. Это потому, что они, в начале христианской Церкви весьма строго соблюдаемые, от небрежения и лености последующих христиан, начали было терять свое первоначальное значение.

К постам же причислялась и сырная неделя, не как совершенный пост, а как приготовление к посту. А то, что теперь (по местам) делается в продолжение этой недели, есть торжественное празднование языческому богу пьянства и вообще всякого невоздержания – Бахусу. Стыдно сказать, христиане приготовляются к подвигам поста и раскаяния во грехах полнейшим отрицанием уставов церковных и самым торжественным заявлением, что они хоть и называются христианами и еще православными, а на деле хранят еще всю мерзость язычества.

Как же проводили посты первенствующие христиане? А вот как: пищу вкушали однажды в день, и то уже вечером, безусловно воздерживались от вина и всякого лакомства, и весь день посвящали безмолвию и молитвам. В великий пост воздерживались от всякой пищи и по нескольку дней, за исключением престарелых и малолетних, которые вкушали понемногу, по захождении солнца²²⁰. В самой пище делали строгий разбор. Одни употребляли только сырую пищу, т. е. не вкушая ничего вареного; другие довольствовались сухоядением, питаясь только сухой пищей, т.-е. воздерживались не только от мяса и вина, но и от всякой сочной пищи, даже от многосочных плодов, и употребляли с хлебом сухие плоды, а чаще всего хлеб и воду.²²¹ Вообще не употребляли ничего лакомого, т. е. ничего такого, что могло раздражать вкус и возбуждать желание есть больше; самый хлеб употреблялся лишь в такой мере, сколько нужно было для поддержания телесных сил. Кроме того, с постом соединяли самое строгое воздержание от всего, что могло развлечь и рассеять чувства: от всяких зрелищ, игр, даже взаимных посещений; взамен того посещали немощных, заключенных в темнице, примиряли враждующих и совершали всякие возможные дела любви и милосердия. Словом, посты, и особенно Великий пост, были для них временем полного умерщвления плоти, строжайшего воздержания от всех наслаждений земных и угождения Богу непрестанной молитвой и добрыми делами.

С увеличением числа христиан заметно начала ослабевать ревность к строго подвижнической жизни. В среду Церкви проникли человеческие страсти, которые стремились ослабить прежнюю строгость, как-нибудь обойти то, что считалось законом истинной христианской жизни, какими бы то ни было натяжками истолковать в свою пользу даже постановления самих апостолов. Вот почему пастырям Церкви нужно было все снова изъяснять, истолковывать, напоминать, нужно было бороться всеми силами с этими страстями, всегда уничижающими и посрамляющими дух христианства. И они боролись, и они действовали, как только могут действовать люди, все свои силы, всю свою жизнь отдавшие на то, чтобы, во всей неприкосновенной чистоте и целости, сохранить уставы Церкви, завещанные им от св. апостолов. Разумеется, им пришлось ратовать и против нарушителей постов, потому что если против чего всегда восстает растленная плоть, так именно против того, что может изнурить ее, ослабить ее влияние на духовную деятельность человека, подавить ее влечения и похоти, т. е. против строгого воздержания. И жительствующие по плоти, а не по духу, придумывали все и всяческие извинения, предлоги, отговорки, чтобы, по возможности, избавиться от соблюдения постов, или хоть и поститься, но не как постились в первенствующие времена христианства, а по-своему, полегче, поудобнее, не изнуряя плоти. Пастыри Церкви строго обличали все подобный пощенья – по-своему, объясняли истинное значение и сущность поста, не обинуясь возвещали, что ждет нарушителей его.

Считаю совершенно необходимым привести здесь хоть немногое из того, что и как говорили св. пастыри Церкви об этом, потому что настоящие нарушители и исказители постов не придумали ничего нового в оправдание своих злоупотреблений. Они повторяют лишь то, что говорили подобные им, больше чем за тысячу лет. Значит, учение древних пастырей Церкви и теперь так же современно, как было и тогда. И как было бы хорошо, если б ты, мой друг, при случае прочитывал своим собратьям эти выписки. Ведь я положительно знаю, что многие грешат в этом отношении совершенно по неведению, никем не научаемые и не вразумляемые, как должно. Для них это будет и новое, чего они не знали прежде, и непреложное, потому что нельзя ж сказать что-нибудь против вселенских учителей Церкви.

Вот сущность поста по определению св. Златоустого.

«Основа и учитель всех благих занятий есть св. пост. А постом я называю не пост простонародный, но пост в точном смысле, т. е. не одно воздержание от пищи, а вместе воздержание от грехов, потому что природа поста сама по себе недостаточна очистить постящихся, если она не во всем сообразна с законом. Кто ограничивает пост одним воздержанием от пищи, тот весьма бесчестит его. Ты постишься? Вырази это самыми делами своими. Какими делами? – скажешь. Если увидишь бедного – окажи ему милость; если увидишь врага – помирись с ним; если увидишь друга, совершающего похвальные дела, не завидуй ему; если увидишь благообразную женщину – иди мимо. Не одни уста должны поститься – нет, пусть постятся и око, и слух, и ноги, и руки, и все члены нашего тела. Пусть руки постятся, очищая себя от грабительства и многостяжания; пусть ноги постятся, переставши бегать на беззаконные зрелища; пусть глаза постятся, научаясь не разбегаться по красивым лицам, не заглядываясь на чужую красоту. Пища глаз – созерцание: оно вредит посту, ниспровергает спасение целой души, если беззаконно и непозволенно, оно украшает пост, если законно и безгрешно. Весьма было бы нелепо: устами, через пост, воздерживаться от пищи, и даже от позволенной, а глазами позволять и непозволенное. Ты не ешь мяса? Не пожирай же и глазами своими сладострастия. Пусть постится слух, а пост слуха – не внимать злословию и клеветам. Да не приимеши слуха суетна, говорит писание. Пускай постится язык от постыдных речей и злословия. Иначе, что пользы, если мы от птиц и рыб воздерживаемся, а братий наших грызем и пожираем? Кто злословит, тот пожрал мясо братнее, огрыз плоть ближнего. Какая нам польза от поста, когда мы не отлагаем худых привычек? Вот, ты целый день провел в посте и вечером стол твой умереннее, нежели прежде. Но можешь ли ты сказать, что и жизнь твоя сегодня переменилась также, как и стол? Едва ли. Так что за польза в таком посте? Совершаем пост не тогда, когда оканчиваем сорокадневное его время, но когда сделаем себя лучшими. О том будем думать – исправились ли мы, загладили ль мы свои погрешности, очистились ли от грехов. Если иной будет перед тобой хвалиться: «я все сорок дней постился», то ты скажи: «а я имел врага и – примирился с ним; имел дурную привычку злословить других, и теперь ее оставил».²²²

Вот что говорили о том же другие учители.

«Не думай, что все достоинство поста состоит только в воздержании от пищи. Истинный пост есть воздержание от грехов. Разрешай всякий союз неправды, прости ближнему обиду, прости ближнему долги. Не в судех и сварех поститесь, мяса ты не ешь, но снедаешь брата; вина не пьешь, но от наглостей, обманов и злых приобретений себя не удерживаешь; до самого вечера не вкушаешь пищи, но целый день проводишь в судах, в сварах, в злобе – это ли пост? Истинный пост есть воздержание от пороков, обуздание языка, укрощение гнева и страстей, отложение злоречия, лжи, обмана. Воздержание от всего этого есть истинный пост. Итак, пусть и чрево будет праздно от пищи, и ум – от грехов. Пусть внутреннее будет согласно со внешним: ни тело да не отягощается пищей, ни душа да не оскверняется пороками».²²³

«Обманывается тот, кто думает, что сущность поста состоит только в уменьшении телесной пищи. Известно, что нарушители правил истинной добродетели не получают от того никакой пользы. Изнурение тела бесполезно для тех, которые в сердце питают ненависть и в груди своей носят закоренелую злобу и мстительность. Бог не войдет в такое отвратительное жилище. Не лишнее ли дело мучить тело голодом и жаждою, когда душа измучена и гибнет от пороков? И молитва, и пост бесполезны для тебя, когда ты не украшен верою, надеждою и любовью».²²⁴

Но нельзя ли уклониться от поста по старости, слабости, здоровья, сил и т. п.?

«Настало время поста и умилостивления, время не только воздержания от пищи, но и освобождения от грехов. Закон церковный возвещает пост, и проповедует его гласом пророков и апостолов, коими призываете не только мужей и старцев, но даже детей и жен, желая обновить юность первых, и сообщить последним силу мужескую».²²⁵ Не подражай непослушанию Евы, не принимай опять советов от змея, который предлагает пищу в угождение плоти. Не отговаривайся слабостью тела и нездоровьем. Не предо мною отговариваешься, но пред всеведущим. Говоришь ты, что не можешь поститься, а пресыщать и мучить тело, обременяя его пищей, можешь? Но я знаю, что и врачи предписывают больным не объедение разными яствами, а воздержание от пищи и пощение. Или, по твоему мнению, больным приличнее и полезнее роскошествовать и объедаться, чем вести умеренную жизнь? Нет, жизненная наша сила простую и легкую пищу удобнее переваривает, и обращает в существо питаемого тела, а с роскошными и обильными яствами она не в силах управиться, от чего и происходят бесчисленные болезни. Или ты того и добиваешься, уклоняясь от постов?.. От воздержания еще никто не заболел никогда: ни у кого голова не болела, никто не имел нужды в чужих ногах, ни у кого не были скованы ноги и не потеряли употребления руки. Худое пищеварение, причина стольких тяжких недугов, именно и происходит от невоздержания в пищи и питье»²²⁶.

А вот слово блаженного Августина и ко всем постникам, учреждающим пост по-своему, а не по уставам Церкви, к этим мудрым постникам, которые считают делом праведным – обдаться не мясом, а так называемыми постными кушаньями: «Есть люди, которые, соблюдая пост Четыредесятницы более для лакомств, нежели из желания угодить Богу, не столько обуздывают прежние прихоти, сколько выдумывают новые сласти, обременяют столы разными фруктами, многообразными плодами всегда очень вкусными, не редко очень ценными; боятся, как нечистых, тех сосудов, в которых варилось мясо, а в своей плоти не боятся роскоши чрева и гортани, постятся не для того, чтобы воздержанием уменьшить обыкновенную еду, но чтобы усилить неумеренную алчность отлагательством принятия пищи, потому что, когда придет время подкрепить себя пищей, как скот к яслям, бросаются они к обильным припасами столам, обременяют сердца многими блюдами, расширяют чрево, раздражают позыв на пищу разными искусственными и даже иностранными приправами, словом, приготовляют яства в таком изобилии и разнообразии, какие не всегда бывают и на пиршествах. Наконец, они столько едят, что, постясь, не могут того переварить в желудке. Есть и такие, которые в Четыредесятницу не пьют вина, но зато вместо него пресыщаются многообразными, самыми лакомыми и вкусными питиями, точно Четыредесятница не есть строгое хранение от всего, нравящегося нашей чувственности, а повод к новым удовольствиям, к самым изысканным наслаждениям. Что же, пост ли все это? Нет, это посрамление поста, ругательство над заповедью Церкви о посте, наглое попрание ее правил и уставов».²²⁷

И святая Церковь, в избежание всякого произвола в отношении постных подвигов, однажды навсегда постановила правила для них. Вот эти правила, от которых никто, кто только называет себя православным христианином, безнаказанно уклониться не может. Исключение, лишь только больные действительно, в сущности, и тяжело больные. Разумеется, и уклоняться от этих правил, и обходить их, и даже совсем попирать и отрицать человек может – на что не дерзнет человек с данной ему от Господа Бога свободной волей? Но что все это есть преступление, и что всякое преступление неизбежно, неотклонимо влечет за собою суд и наказание, говорить об этом нет нужды: понятно без дальнейших слов.

Вот общее правило касательно св. Четыредесятницы, которое может быть приложено и ко веем другим постам: «аще кто, – епископ, или пресвитер, или диакон, или чтец – не постится во св. Четыредесятницу перед Пасхой, кроме препятствия от немощи телесныя, да будет извержен. Аще же мирянин, да будет отлучен»²²⁸. Да будет отлучен – значит, главным образом, да будет лишен причащения тела и крови Христовой до исправления. Но и исправившись, еще должен понести предварительно наказание за нарушение церковных заповедей: «ядяй мясо или сыр в великую Четыредесятницу или в среду и пяток, лета два да не причастится»²²⁹.

Что до самого пощения, то, предоставляя ревнующим о совершенстве своей жизни на волю, проводить без пищи по нескольку целых дней, и весь пост довольствоваться хлебом и водой в самом умеренном количестве, для всех св. Церковь постановила следующее:

1) Рыба воспрещается во весь пост и только разрешается на Благовещенье, если оно случится не на Страстной неделе, и в вербное воскресенье.

2) Вино и елей разрешаются только в субботы, воскресные и некоторые другие немногие дни: в среду и четверг пятой недели, в Великий четверг, накануне Благовещенья, если только случится оно не на Страстной неделе, в день сорока мучеников и обретения главы св. Иоанна Предтечи, если только случатся они не на первой неделе.

3) Вообще употреблять сухоядение, т. е. хлеб, воду, соль, овощи, иногда вареную пищу и разваренные зерна какого-либо хлеба с медом, плоды, ягоды.²³⁰

4) Кроме суббот и дней воскресных, принимать пищу один раз в день, не ранее вечера, после вечерни, или преждеосвященной литургии.

В частности: в понедельник и вторник на первой неделе совсем воспрещается принимать пищу тем, которые здоровы и могут вынести такой пост. В среду, после преждеосвященной литургии, должна быть трапеза и состоять из хлеба и каких-нибудь вареных овощей. Те же, которые не могут пробыть без пищи двух дней – больные и старики, должны воздержаться хоть в один первый день, а во вторник могут подкрепить себя после вечерни хлебом. В четверток опять не должно быть трапезы. В пяток – такая же трапеза, как и в среду, с прибавлением колива, разваренной пшеницы с медом²³¹. В прочие недели Великого поста не заповедуется неядение в продолжение целых дней. В страстную неделю предоставлено поститься, как кому внушит усердие и благочестие, без сомнения потому, что постановившие церковные правила и представить себе не могли, чтобы нашелся христианин, который дерзнул бы нарушить святыню этих дней и малейшим невоздержанием. В Великий четверток разрешается вино и елей. О Ввеликом пятке сказано в уставе: «В сей святой день ниже трапезу поставляем, ниже ядим в сей день распятия; аще же кто будет многонемощен, или престарелся, и не могий пребыти постен, дается ему хлеб и вода по захождении солнца. Сице бо прияхом от святых заповедей св. апостолов не ясти в Великий пяток». Великая суббота есть единственная суббота, в которую православная Церковь заповедует пост до вечера, лишь после вечерни и литургии, что оканчивается к вечеру, разрешено подкрепить силы хлебом и вином, которые нарочно приготовляются и освящаются в конце литургии (после заамвонной молитвы). Впрочем, Церковь строгость своих правил не простирает на случаи нужды и немощи. Так, она разрешает масло и вино родильнице даже в самую страстную неделю.

Вот, мой друг, церковные правила о посте. Ни изменить, ни ослабить их никто не может, потому что они приняты всей вселенской Церковью и утверждены соборами. Могут не исполнять, могут попирать их, но это уже, как я сказал выше, злоупотребление свободы, которое безнаказанным никогда и никак не останется.

Воздержание – одна сторона постных подвигов, другая – усиленная молитва. Так как вообще, главная цель их – очищение души от всех греховных нечистот и примирение человека-грешника с Богом, то, понятно, ни то ни другое, без особенных, усиленнейших молитв совершиться не может. Вот почему великопостные богослужения отличаются и своей продолжительностью, и особенным настроением своих песней и молитв. В них все или призыв к раскаянью, или самое пламенное моление Господу Богу, чтобы Он дал силы, средства, возможность раскаяться, сам был помощником в этом трудном подвига и, наконец, с любовью принял раскаивающегося, как в притче отец принял блудного, но раскаявшегося, сына.

О внешних отличиях богослужебного порядка в Великий пост уже было говорено. И потому здесь я укажу лишь на те особенности, которые собственно принадлежат дням Великого поста и в другое время не повторяются, или, по крайней мере, не выполняются.

Прежде всего внимание останавливается на великих поклонах с молитвой: «Господи и Владыко живота моего» и пр. Начинаясь с вечерни во вторник сырной недели, эти поклоны, за исключением суббот и дней воскресных, чаще всего повторяются на всех богослужениях, и потому нужно сказать о них подробнее, так же как и о молитве, неразрывно соединенной с ними.

Об Ефреме Сирине уже было несколько сказано. Здесь прибавлю только, что молитв его дошло до нас более тридцати, не включая в это число духовных песней.²³² Некоторые из них (например, молитва на повечерии «Нескверная неблазная» и пр.) употребляются в православной Церкви с самых древних времен. Но ни одна из них не надписана, и потому под молитвой св. Ефрема обыкновенно разумеется молитва: «Господи и Владыко» и пр.

Как ни кратка эта молитва, но ей принадлежит особенное, очень важное значение перед другими молитвами. Именно: а) ее в собрании церковном должен читать всегда сам иерей; б) для самого чтения положены особенные правила, чего не сделано ни для какой другой молитвы, и в) ее должны сопровождать великие поклоны.

Так она употребляется в православной Церкви с самых древних времен, что видно из древнейших церковных уставов. В них именно упоминается, что приносившие покаяние в св. Четыредесятницу, творили три великих метания, или поклона, произнося молитву св. Ефрема, и что безграмотным было предписано только повторять краткую молитву: «Боже, милостив буди ми грешному», которая и теперь говорится с малыми поклонами. Поэтому, весьма вероятно, что начало употребления молитвы св. Ефрема, а может быть и правила о великих поклонах, если несовременны самому творцу ее, то, по крайней мере, не далеки от времени его жизни, т. е. существуют без всяких изменений далеко за тысячу лет.

Вот эта молитва. «Господи! Жизнь моя в твоей власти. Не дай мне духа праздности, беспечности, властолюбия и пустословия (поклон); но одушеви меня духом целомудрия, смирения, терпения и любви (поклон). О, Господи, Царь мой! дай мне видеть собственные грехи, а другого не осуждать, потому что Ты благословен в вечные веки. Аминь (поклон)».

Содержание молитвы. Господи! не дай мне духа праздности в делах мимолетной моей жизни, чтобы я всю ее убил на суету, пустоту и ничтожество; не дай духа беспечности, погибельного духа усыпления (Рим. 11:8) и бездействия в великом деле спасения моего, особенно в эти святые дни поста и раскаяния; да не пройдут они и теперь, как проходили прежде, без всякой пользы для моей души; не дай духа властолюбия и вообще всякого самовозношения, если б я и действительно сделал что-либо угодное Тебе, если б и действительно, своими подвигами, стал выше других; не дай духа пустословия и вообще всех праздных, бесполезных, а часто и совсем вредных для ближних и для меня самого, речей, на которые так неудержим язык мой. Но, вместо всего этого, одушеви меня духом целомудрия, духом той душевной чистоты и целостности (без разделения, без смут, без колебания направо и налево, между небом и землей), с которыми я мог бы мудрствовати и деяти лишь Тебе благоугодное, лишь только то, что может служить к моему животу и спасению; одушеви духом смирения, с которым и на высоте духовных подвигов с полным сознанием и убеждением говорил бы я себе: «я раб, ничего не стоящий, потому что сделал лишь то, что должен был сделать» (Лк. 15:10); духом терпения, с которым я до последнего вздоха своего мог бы выдержать эту непрестанную, жестокую борьбу с врагами своего спасения, без чего никакие духовные подвиги не возможны, духом любви, без которой все ни к чему, не только совершенство духовных подвигов и безусловное самоотречение, но даже дар пророчества и чудотворений (1Кор. 13:1–9). Но что говорить о совершенстве подвигов? Где они? Ничего нет во мне, кроме грехов. А что хуже всего – гордость сердца моего препятствует и сознаться в этом; мудрствования ума отыскивают тысячи предлогов и извинений в них. В глазах братьев своих отлично вижу все сучки и порошинки, лишь в своих –не примечаю целых бревен. О, Господи мой! Дай мне эту великую благодать, чтобы я видел свои собственные грехи, и, сознавая свою греховность, не дерзал судить и осуждать своих братьев.

Что до поклонов, то вот что сказано о них в церковном уставе: «великие поклоны, с молитвой св. Ефрема, совершаются следующим образом. Когда настанет время их, тогда каждый, воздев руки, вместе с тем и умственные свои взоры возводить к Богу. Потом начинает молитву с умилением, страхом божиим и со слезами, говоря: «Господи и Владыко живота моего» и пр., стоя прямо и неуклонно взирая к Богу душевно и телесно; кончив первую часть молитвы, совершает поклон великий, до самой земли. Затем, встав и стоя, как и прежде прямо, душевно и телесно взирая к Богу, молится, говоря вторую часть молитвы: «дух же целомудрия» и пр., и, кончив, делает другой, такой же точно поклон. Так третью часть молитвы и поклон. Потом, встав и вздохнув, 12 поклонов малых. По окончании их, стоя также как и сначала, говорит всю молитву и, кончив ее, делает один поклон великий».

Вообще устав, не допускающий никакого бесчиния и беспорядков, и в отношении поклонов назначает самые строгие и точные правила. Он подвергает великой ответственности пред Богом и судом Церкви как священника, если он без должного внимания читает молитву и небрежно совершает поклоны, так и всех православных, если они совершают их с бестолковой торопливостью, не вслушиваясь в слова молитвы и не подражая примеру священника. И именно подтверждает: «Где указано три великих поклона – и делай три, где один великий – и делай один (в заключение), а не так как иные и тут делают три, увлекаясь неразумной и ни к чему ненужной ревностью». Так и должно быть, потому что молитва не ветер, колыхающий вершины дерев, а действие разумное и сознательное. Будет ли же разум, сознание и даже хоть какой-нибудь смысл, если каждый, стоящий в церкви, будет болтать и кивать головой, не обращая никакого внимания на то, что читается или поется, будет падать в землю тогда, когда требуется самое сосредоточенное, никем и ничем не возмущаемое внимание? Нет, выйдет лишь путаница, бестолочь, бесчиние. Читается одна общая молитва для всех, и должны безмолвно, не колеблясь и не шевелясь, выслушать ее все, а потом совершить один общий поклон, не борзяся, как замечено в уставе. А что значит: «борзый, борзая» – это, думаю, поймет каждый, поймет также, что и «борзая молитва», кроме греха и соблазна, ничего другого произвести не может.

Дальше, на утрени представляются следующие особенности. Прежде всего чтение шестопсалмия идет гораздо медленнее, яснее, раздельнее, чем в обыкновенные дни. Иначе и нельзя: и всегда и все должно читать без малейшей торопливости, но для чтения и слушания шестопсалмия в великий пост положено особенное правило. Вот оно: «Чтец, став на середине церкви, говорит шестопсалмие со всяким вниманием, не борзяся, но со страхом божиим, как бы беседуя невидимо с самим Богом. И никто не смеет в это время шептать что-либо, или кашлять, или харкать, или плевать, но всякий должен внимать псалмам, стоя со сложенными на груди руками, преклонив голову, и устремив взоры вниз, мысленно обращаясь к Господу Богу, и моля Его о прощении грехов, а вместе с тем вспоминая смерть, будущие мучения и жизнь вечную».

Вместо «Бог-Господь» поется аллилуиа (четырежды) с песнями троичными, т. е. с песнями в честь пр. Троицы. Вот например, «песни троичны, глас второй».

«Подражая на земле силам небесным, мы просим Тебе, благий, победную песнь: Свят, Свят, Свят, Ты Боже наш; за предстательство бесплотных сил помилуй нас (конец изменяется по дням, так во вторник: «за молитвы Предтечи Твоего помилуй нас» и т. п.) Слава. Безначальный, творец всего! Дай свободу нашему слову, чтобы мы прославили Тебя, взывая: Свят, Свят, Свят, Ты-Боже наш, за молитвы всех святых Твоих помилуй нас. И ныне. Господи! Ты восставил меня от постели и от сна, озари светом мой ум и сердце, дай свободу моему слову, чтоб я воспевал Тебе, Святая Троица: Свят, Свят, Свят, Ты, Боже, Богородицею помилуй нас».

Кафизм читается три. Правда, по три кафизмы положено читать и от 22 сентября до 20 декабря, но, по грехам нашим, это не выполняется. По крайней мере, в Великий пост вычитывается положенное правилами церковного устава число кафизм. Каноны из минеи и великопостные трипеснцы читаются со стихами из песней, о которых сказано в письме шестнадцатом. Так, например, для первой песни – стихи из песни моисеовой и т. д. Трипеснцы идут так: осьмая и девятая – каждый день, а первые песни изменяются по дням, в понедельник, например, первая, во вторник – вторая и т. д.

Часы отличаются от обыкновенных следующим: 1) на каждый час положена кафизма, за исключением первого часа во все понедельники и пятки, и девятого часа во все пятки. 2) Вместо рядовых тропарей – одни общие, положенные на весь пост, и читаются следующим образом: иерей, став перед царскими дверьми, читает тропарь, а потом сказывает стихи к нему, после него читают чтецы тот же тропарь два раза. Так как эти тропари Великим постом слышатся непрестанно, и в пих самым ясным образом выражается значение часов, то считаю нелишним привести их здесь. Тропарь первого часа: «Царь мой и Бог мой! и в самое раннее утро услышь голос мой». Третьего часа: «Господи! Ты, который в третий час ниспослал на своих апостолов пресвятого Твоего Духа, не отними его от нас, благий, но вдохни в нас молящихся новую жизнь». Шестого часа: «Христе Боже! Ты, который в шестой день и час пригвоздил на кресте дерзновенный грех адамов, раздери рукопись (запись) и наших грехов, и спаси нас». Девятого часа: «Христе-Боже, в девятый час плотию вкусивший из-за нас смерть, умертви мудрования нашей плоти и спаси нас». 3) На каждом часе после молитвы: «Иже на всякое время» и пр., великие поклоны. 4) На шестом часе читается всегда паремия, которой предшествуют тропарь пророчества и прокимен. Чтобы иметь понятие об этих тропарях пророчества, приведу один, в понедельник первой недели. «Господи, Господи! Все в благоговейном трепете перед Тобою, все приклоняется перед Твоим могуществом. Бессмертный! перед Тобою припадаем, Святый! Тебе молимся, спаси наши души за молитвы святых Твоих». Все паремии на шестом часе из пророчеств Исаии. Так и возглашает чтец: «Пророчества Исаина чтение».

Вслед за часами вечерня. Переходом к ней служат: пение блаженных, чтение трех кратких тропарей (например, первый: «Небесный хор так воспевает Тебя: свят, свят, свят Господь Саваоф²³³, полны небо и земля славы Твоей.), Символа Веры, молитвы «Ослаби, оставиви» и пр., молитвы Господней, кондаков и великие поклоны. Непосредственно за последним поклоном чтец и начинает вечерню воззванием: «Приидите поклонимся Цареви нашему Богу» и пр.

Отличие великопостной вечерни от обыкновенной состоит в следующем. После стихир «на Господи воззвах» и песни «Свете тихий» всегда две паремии, из которых первая из книги «Бытия» (см. Письмо шестое, сноска 26), а вторая из книги «Притчей» (см. Письмо десятое, Символ Веры). После стиховных поются следующие тропари, с поклонами после каждого!

«Богородице Дево! радуйся!» и пр.

(Слава) «Креститель Христов! Помяни всех нас, чтобы мы избавились от своих беззаконий, потому что тебе дарована благодать – молиться за нас».

(И ныне) «Молитесь за нас святые апостолы и святые все, чтобы избавились мы от несчастий и скорбей, потому что в вас мы приобрели теплых ходатаев пред Спасителем».

«Богородица! Прибегаем к Твоему милосердию: не презри наших молений во время искушений, но избавь нас от падений, едина чистая, едина благословенная».

Затем славословие Богородице («Честнейшую херувим» и пр.) и молитва «Царю небесный! Укрепи верного Императора нашего Александра Николаевича, утверди веру, смири иноязычных, даруй мир миру, заботливо охраняй этот город, умерших прежде отцов и братьев наших всели, где блаженствуют праведные, и приими наше раскаяние и исповедание, как милосердый и человеколюбивый». После этой молитвы поклоны, Трисвятое, за которым молитва «Всесвятая Троица, единосущная сила, неразделимое могущество, причина всякого блага! Окажи милость и мне грешнику: утверди, вразуми мое сердце, отними мою скверноту, просвети мою мысль, чтобы я всегда прославлял, воспевал и поклонялся со словами «Един свят, един Господь – Иисус Христос в славу Бога Отца, аминь». «Буди имя Господне» и пр. (трижды), 33-й псалом «Благословлю Господа на всякое время» и пр., и отпуск. И вот то, что называется великопостными часами. Так идут они во весь великий пост. Стихиры на «Господи воззвах» и «стиховны» для каждого дня особенные, но внешний порядок не изменяется. Да и общее содержание стихир одинаково: призыв и возбуждение к раскаянию, раскаяние и моление Господа о помиловании. «Всякий грех совершил я, всех превзошел распутством; если б захотел раскаяться, то нет у меня потоков слез, а если и теперь буду жить беспечно, то заслуживаю вечные муки. Но, единый милосердый Боже, даруй мне силы исправиться». Такова первая стихира в первый понедельник. «Владыка! От многих грехов и житейских наслаждений вся расслабела душа моя, и всегда пребываю я в крайней беспечности, поэтому взываю Тебе: Милостивый! приди – посети меня, даруя мне милость и здравие, и не оставь меня, чтобы я вовсе не уснул смертным сном, и возрадуется, о мой Спаситель, враг погибели моей, он, который всегда употребляет все свои силы, чтобы ввергнуть меня в адскую бездну». Такова первая стихира в последний понедельник поста (Ваий). И благо тому, кто при пении или чтении этих стихир не стоит хладнокровным и безучастным слушателем, а принимает их прямо к сердцу и, возбужденный ими, изливает свою душу в искреннем раскаянии перед Господом Богом: сам Спаситель поспешит к нему на помощь и даст ему силы и средства твердо стать на пути добра и благочестия, укрепиться на нем на всю последующую жизнь и несомненно достигнуть жизни вечноблаженной.

Что до Великопостного повечерия, и особенно в первую неделю, то оно уж слишком резко отличается от обыкновенного (малого) повечерия. Почему и нужно говорить о нем особенно и рассмотреть его подробнее.

Было уже говорено, что повечерий два: малое и великое. Великое и совершается во весь пост, за исключением немногих дней. Но и оно совершается не во все недели одинаково. Различие в том, что на первой неделе канон поется в начале вечерни, и именно великий канон, а в следующие недели каноны поются в конце и различные. Так как великий канон имеет особенное значение в православной Церкви и для православных христиан, то и считаю необходимым поговорить с тобой, мой друг, сколько можно, подробнее о нем.

Великий канон составлен в седьмом веке св. Андреем, архиепископом Критским²³⁴, который, кроме этого канона, написал еще и много других. Как только появился этот канон, Церковь единогласно дала ему название Великого, не столько по обширности – в нем 250 тропарей, сколько по внутреннему достоинству и силе: «в нем умиление невыразимое, и так он силен и трогателен, что может смягчить самую загрубелую душу и вдохнуть в нес бодрость и силы к спасительной деятельности, если только поется с должным вниманием и от сердца, проникнутого сокрушением» (синаксарь в четверг 5-й недели). Все, что только может возбудить человека к раскаянию, смирению, молитве, самоотверженно – все собрано и приведено в нем. В нем указаны все события Ветхого и Нового заветов, в которых особенно поразительно высказались значение и сила греха, и также значение и сила жизни праведной; указаны все лица, в которых осуществилось то или другое. Падение первого человека и глубокое растление первобытного мира, добродетели Ноя и упорная нераскаянность Содома и Гоморры; патриархи и великие люди древнего мира: Иов, Моисей, Иисус Навин и пр. благочестие Давида, его страшное падение и восстание, величие и унижение Соломона, нечестие Ахаава и Иезавели; великие образцы покаяния: ниневитяне, Манассия, блудница, разбойник, словом, перед нами вся священная история в главнейших своих представителях благочестия и нечестия, обращения к Богу и нераскаянности в беззакониях. И каждое событие, каждый пример приводятся для того, чтобы всякий сделал личное приложение к себе, извлек для себя урок и назидание. И как будто не довольствуясь примерами из священной истории, или зная, что всегда найдутся нераскаянные, которые скажут: «то были другие времена, другие обстоятельства и даже другие люди, не такие слабые, как мы теперь», – он указывает на живой пример, пример падения, ниже которого в своем роде и упасть нельзя, и восстания, до которого может возвыситься человек, даже так глубоко падший, например Марии Египетской²³⁵. И, что дает особенную, неотразимую силу этому канону: в нем не сухие, безжизненные указания на примеры, нет, тут все глубоко, искренно прочувствовано; для себя, прежде всего, извлекает из примеров уроки составитель канона, себя сравнивает с ними и, находя это сравнение не в свою пользу, себя обличает, укоряет и предостерегает. Оттого-то так и действует сильно на душу чтение этого канона. Видишь, чувствуешь, сознаешь, что тут не общее обличение общей испорченности, а мое – личное, что св. Андрей говорит именно то, что приходится сказать и мне, если все эти примеры поставить в сравнение с моей жизнью и деятельностью. Да, каждое слово Андреево есть мое слово, если только с таким же строгим беспристрастием я рассмотрю и определю себя: иного слова нет и быть не может.

Великий канон, весь в своем составе, читается в четверг пятой недели на утрени. Тут же, в прежние времена, читалось и житие пр. Марии. Оттого самая утреня получила название – стояние Марии Египетской, которое сохранилось и доселе.

Разделенный на четыре части, он читается в первые четыре дня первой недели поста. Внешнее его отличие от других канонов состоит в том, что он имеет все девять песней, и к каждому тропарю его прилагается покаянное слово Давида: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя»!

Как бы хотелось мни представить здесь тебе, друг, весь этот канон. Но письма мои и без того уж через чур увеличились.

Сделаю возможное: представлю тебе все ирмосы и хотя по нескольку тропарей из каждой песни.

Песнь первая

Ирмос. «Помощник и покровитель сделался моим спасителем. Вот Он – мой Бог, и прославлю Его, Бог отца моего, и превознесу Его, потому что Он торжественно прославился.

С чего начну я оплакивать дела своей погибельной жизни? Какое начало положу, Христе, настоящему рыданию? Но Ты, как милосердый, прости мне согрешения.

Иди, погибшая душа, со своей плотью, раскайся перед Творцом всего; оставь уже прежнее свое бессмыслие и пролей перед Богом слезы покаяния.

Горе мне, погибшая душа моя! К чему ты уподобилась первой жене Еве? Посмотрела ты взором нечистым – и вся страшно отравилась; коснулась запрещенного – и дерзко предалась бессмысленным наслаждениям.

Заслуженно Адам выгнан был из рая: он не сохранил одной Твоей заповеди, Спаситель. Что ж предстоит вытерпеть мне, когда я постоянно отвергаю Твои, жизнь источающие, повеления?

На мне лежит убийство тяжелее каинова: заботясь лишь о жизни плоти, я, с полным сознанием, сделался убийцей своей души, восстав на нее преступными своими делами.

Да, я согрешил, Спаситель. Но знаю, что Ты милосерд, наказываешь со снисхождением и готов помиловать; Ты видишь плачущего и, как отец, спешишь навстречу к распутному сыну, призывая его к себе.

С самой юности своей нарушаю я Твои заповеди, Спаситель. Предавшись страстям, беспечно и нерадиво провел я всю жизнь. Поэтому я и взываю Тебе, Спаситель: хотя под конец жизни спаси меня.

Не взойди со мною в суд, представляя дела мои, исследуя слова, обличая душевные мои стремления, но, Всесильный, по своему милосердно спаси меня, презрев все мои нечестия».

(Пр. Марии) «Победивши бурные стремления к плотским наслаждениям, ты обратилась ко Христу, вся подчинившись Его божественным заповедям, и, со всем благоговением, исполнила все добродетели как одну».

Песнь вторая

Ирмос. «Внимай небо! я буду говорить и воспевать Христа, который, родившись от Девы, пришел во плоти.

Внимай небо! я буду говорить; услышь, земля, голос, приносящий Богу раскаяние и прославляющий Его.

Боже, мой Спаситель! Услышь меня по своему милосердию и приими мое искреннее раскаяние. Согрешил я больше всех людей; только я один и мог нагрешить столько перед Тобой! Но, как Бог и Спаситель, будь милосерд к своему творению.

Потерял я первоначальную красоту свою и благолепие и теперь лежу наг и стыжусь. Как листьями смоковницы прикрылся я позорным одеянием, но оно лишь обличает преобладание страстей во мне.

Стремясь к наслаждениям, страстями своими я совершенно обезобразил себя и исказил красоту ума. Подобно Давиду я пал от невоздержания, и осквернился. Но, мой Спаситель, помоги и мне омыться слезами».

Другой ирмос. «Смотрите, смотрите, вот Я – Бог; Я, который в древние времена ниспослал манну с неба своему народу в пустыни, и воду источил из скалы, и все это лишь своим всемогуществом.

Вовсе оставивши без внимания живших до закона (т. е. до того времени, как Бог дал чрез Моисея закон), ты, душа, не уподобилась Сифу, не подражала Еносу, ни Еноху, ни Ною²³⁶, но оказалась чуждою жизни праведных. А зато ты, душа моя, и отверзла бездны гнева Бога своего, и потопила все, как землю, – и плоть, и дела, и жизнь, а сама осталась вне спасительного ковчега.

О, как верно уподобился я Ламеху, древнему убийце. Умертвил я душу, как мужа; ум, как юношу, и, по примеру убийцы Каина, нечистыми и распутными стремлениями, убил тело, как брата своего.

Некогда Господь, низведши огонь с неба на возмутительное беззаконие, превратил в пепел содомлян; а ты, душа, приготовила себе огнь геенский, в котором и должна будешь гореть».

(Марии) «Погруженная в бездну зла, ты, Мария, простерла свои руки к милосердому Богу, и Он, всеми способами искавший твоего обращения, по милосердию и тебе, как Петру, простер свою божественную руку».

Песнь третья

Ирмос. «Христе! Утверди мою мысль на непоколебимом камне Твоих заповедей.

Душа! Спасайся на гору, как Лот, и спеши в Сигор. Беги от пламени и старайся укрыться от содомского горения, от этого нескончаемого огня, который возжется самим Богом».

«Троица-единица, Боже! Спаси нас от соблазнов, от искушений и от окружающих опасностей».

Другой ирмос. «Господи! утверди на камени Твоих заповедей поколебавшееся сердце мое, потому что един Ты свят и Господь.

Подражал я, Спаситель, распутным современникам Ноя, за то мне и предстоит таже участь – неизбежная гибель.

Подражая тому Хаму, который наругался над наготой отца своего, ты, душа, не прикрыла срамоты своего ближнего, и внимания не обращала на нее.

Симова благословения не наследовала ты, погибшая душа, не удостоилась и пространного владения на земле отрады, подобно Иафету²³⁷.

Ты слышала, душа моя, как в древние времена, Авраам покинул родину и сделался странником по земле: подражай его решимости. Удались от греха, как он удалился из земли Харран, иди в землю, источающую вечно живое нетление, которую Авраам получил уже в наследие.

Ты знаешь, погибшая душа, как Исаак, прообразовавший таинство (крестной смерти Спасителя), вознесен быль в доселе небывалую жертву всесожжения – подражай его твердости.

Ты слышала, моя душа, как Измаил, незаконное произведение рабыни, был изгнан, будь же осторожна, берегись, чтобы и с тобою не случилось чего-либо подобного за твои погибельные стремления.

Живя в мире, среди людей, подражай священнику божию и царю уединенному, который был подобием Христа (разумеется Мелхиседек, царь Салимский и священник Бога вышнего, благословивший Авраама).

И о лествице от земли до неба, которую видел Иаков, ты знаешь, душа моя: зачем же у тебя нет надежного восхода туда – благочестия»?

(Марии) «Буря и неудержимые волны грехов захватили меня, Мария. Но помоги мне, и своими молитвами направь к пристани угодного Богу раскаяния».

Песнь четвертая

Ирмос. «Господи! вострепетал пророк, когда открыто было ему о Твоем пришествии, – что угодно Тебе родиться от Девы и явиться в среду людей, и сказал: Господи! услышал я весть о Тебе и испугался, да будет слава Твоему могуществу.

О душа! близок, как близок конец, а ты не тревожишься, не готовишься! Восстань: времени остается слишком мало, Судия уже у самых дверей. Да, время жизни мелькает, как сонная греза, как цвет; зачем же мы суетимся напрасно?

Бодрствуй, душа моя, всеми силами старайся, как великий патриарх (Иаков), чтобы приобрести деятельность и разумение, видеть Бога посредством созерцания, проникнуть в неприступный мрак и, таким образом, приобрести именно то, что нужно.

Исав назван едомом за крайний свой разврат. Он, непрестанно разжигаемый невоздержанием и осквернявший себя наслаждениями, и прозван едомом, что значит – разжение распущенной души.

Зная об Иове, на куче навоза оправданном, его твердости, ты, душа моя, не подражала и не имела твердой решимости в том, что видела и испытала, но во всем оказалась нетерпеливою. Более всех он был справедлив и честен, и, несмотря на то, не избежал нападения и ковов обольстителя; что ж будет с тобою, погибшая душа, при твоих греховных стремлениях? Что сделаешь ты, когда и с тобою случится что-либо подобное?²³⁸

Милосердый! Предавшись страстям, так гибельным для души, я сам для себя сделался идолом. Но, Спаситель, окажи мне милосердие: приими меня раскаивающегося, восстанови сознающегося, чтобы я не сделался достоянием и жертвой врага».

(Марии) «Мария! Погрязши в бездне великих беспорядков, ты без удержи предавалась им. Но, когда пробудилось в тебе стремление к лучшему, ты, своей деятельностью, чудно возвысилась до самого верха добродетели, даже ангелов удививши этим».

Песнь пятая

Ирмос. «Человеколюбивый! молюсь Тебе: меня, после ночи воспевающего утреннюю песнь, озари светом, поставь на путь Твоих заповедей и научи, Спаситель, исполнять волю Твою.

Подражая Рувиму, я, погибший, составил беззаконный и преступный умысел против Бога великого и осквернил свое ложе, как Рувим отцовское.

Христе Царю! Исповедуюсь Тебе, согрешил я; согрешил как некогда братья Иосифовы, продавшие плод чистоты и целомудрия. Родными братьями связан был он – праведная душа, продан в рабство – достойный всякой любви, и прообразовал Господа (проданного п преданного), а Ты, душа, сама себя продала всю своим нечестием.

Вот, душа, подражай жизни Моисея, когда он поселился в пустыни, и ты будешь созерцать Бога, явившегося в купине.

Владыка! своим ожесточением я уподобился Фараону, по телу и душе и с развращенным умом я – Ианний и Иамврий, но помоги мне».

Песнь шестая

Ирмосз. «От всего сердца своего воззвал я к милосердому Богу – и из самой глубины преисподней Он услышал меня и избавила жизнь мою от тления.

Ты, душа, уклонилась от Господа, как Дафан и Авирон, но в самой глубине падения воззови Господу: пощади! чтобы и под тобой не разверзлась земля и не поглотила тебя.

Бессмысленны твои стремления, душа, как в древние времена Израиля: божественной манне ты безумно предпочла пресыщение развратными наслаждениями страстей.

Вооружись и сражайся, как некогда Иисус (Навин) с Амаликом, с плотскими страстями, и старайся всегда побеждать гаваонитян – обольстительные помыслы».

(Марии) «Мария! своею необыкновенною жизнью на земле, ты приобрела небесное бесстрастие. Молись, поэтому, чтобы те, которые прославляют тебя, избавились за твои молитвы от страстей».

Кондак. «Душа моя, душа моя! восстань, что ты спишь? Конец приближается, и как же смутишься ты! Проснись же, чтобы пощадил тебя Христос-Бог, вездесущий и всеисполняющий».

Песнь седьмая

Ирмос. «Согрешили мы, беззаконовали, делали всякие неправды перед Тобою, не сохранили и не исполнили ничего из того, что Ты заповедал нам, но, Боже отцев, не оставь нас до конца.

Тайны сердца моего я раскрываю перед Тобою – перед судией моим, посмотри, как горько мне, посмотри, как тяжко мне, обрати внимание, как я сам осуждаю себя. О, Боже отцов! Ты милосерд: сам помилуй меня.

Душа моя! Вдвойне согрешил некогда и Давид–богоотец; его поразила стрела прелюбодеяния и, как копье, ранило намеренное убийство; но ты сама больна еще больше тяжкими недугами – произвольными и необузданными стремлениями. Он беззаконие присоединил к беззаконнию: прелюбодейство добавил убийством, но тотчас же обнаружил и раскаяние двойное. А ты еще хуже наделала и не раскаялась пред Богом.

Когда ковчег везли на колеснице, и чуть не уронил его повернувший телец, то Зан лишь коснулся его (чтобы поддержать) – был наказан божиим гневом. Душа! избегай и ты подобной дерзости и благоговейно почитай все божественное.

Слышала ты об Авессаломе, как он посягнул на самую природу; знаешь ты его отвратительные действия, как он осквернил ложе Давида, отца своего, а ты именно подражала его позорным и развратным стремлениям.

Душа! свободное величие свое ты подчинила телу, потому что другого Ахитофела нашла ты в этом враге своем, и подчинила его влиянию; и уже сам Христос расстроил все это, чтобы ты каким-нибудь образом спаслась.

Чуден был Соломон и исполнен данной от Бога премудрости; но и он, предавшись злым влечениям сердца, отступил от Бога. Вот ему-то и уподобилась ты, душа, своей проклятой жизнью. Подчинившись влечению страстей, он предался самым грязным наслаждениям; и – что за возмутительное явление! – он, ревностный искатель премудрости, сделался ревностным искателем распутных женщин и со всем отчуждился от Бога. А ты, душа, и подражала ему в мыслях постыдными и грязными стремлениями.

Ты, душа, постаралась подражать Ровоаму, не послушавшему старческого совета, а вместе и вероломному подданному Иеровоаму, древнему изменнику; но избегай подражания, и взывай Богу: согрешила я, будь милосерд ко мне.

О горе мое! Ты, душа моя, постаралась подражать мерзостям Ахаава: сделалась обиталищем плотских нечистот и позорным вместилищем страстей; но из самой глубины своей обратись к Богу с молением и исповедуй пред Ним грехи свои. И для тебя, душа, заключилось небо, и тебя постиг голод, точно также, как некогда Ахаава, когда он не послушал слов Илии фесвитянина (пророка); но постарайся уподобиться сарептской вдовице, которая пропитала пророка во время голода.

С волей и сознанием ты сосредоточила в себе грехи Манассии: служишь страстям, как идолам, и делаешь все, что может раздражать Бога; подражай же искренно и его раскаянию и проникнись сокрушением.

О мой Спаситель! совсем потерял я образ Твой, исказил Твой закон, помрачил все, что было во мне хорошего; страсти затушили светильник (ум), но, умилосердившись, возврати мне, как говорит Давид, радование».

(Марии) «Призвавши на помощь пречистую Богоматерь, ты прежде всего подавила в себе бурю страстей, так жестоко терзавших тебя, и тем победила врага, возобладавшего было тобой. А теперь помоги мне, почитающему тебя, в моем горьком положении».

Песнь восьмая

Ирмос. «Все созданное Богом, все, что живет и дышит, воспевай, благословляй и вечно прославляй Его, которого прославляет небесное воинство, и перед которым трепещут херувимы и серафимы.

Некогда Елисей, получив плащ илиин, получил двойной дар благодати от Бога (пророчества и чудотворения); а ты душа за свое невоздержание не удостоилась такой благодати.

Некогда соманитянка с душевным радушием угощала праведника; а ты, душа, не приняла к себе в дом ни пришельца, ни путника. Вот за это-то и будешь выгнана из чертога (царства небесного), и будешь рыдать.

Ты, погибшая душа, всегда подражала позорной страсти Гиезия; брось же, хоть на старость, его сребролюбие и, подавивши свои погибельные влечения, избавься от огня геенского.

Постаравшись подражать Озии, ты, душа, приобрела, как он, и проказу, но только вдвойне; мысли твои нечестивы, дела беззаконны. Брось же это несчастное приобретение и прибегни к покаянию.

Душа! Ты слышала, как каялись перед Богом ниневитяне: они облеклись во вретища и посыпали головы пеплом. А ты не подражала им, напротив, оказалась худшею всех грешников, до закона и после закона бывших.

И вот, душа, из Ветхого завета я всех представил тебе в пример. Подражай же угодной Богу деятельности праведников и, вместе с тем, постарайся избегать погибельных грехов.

Милосердый Спаситель! Никто не согрешил перед Тобою больше меня; несмотря на то, приими и меня, с трепетом раскаивающегося и с любовью взывающего: перед Тобою единым согрешил я, помилуй меня, милостивый».

(Марии) «Неожиданное чудо увидевши в тебе, преподобная, не мог не изумиться блаженный Зосима: ангела он видел во плоти и весь исполненный страхом, славословил вечного Христа».

Песнь девятая

Ирмос. «За бессеменным зачатием и рождество не выразимо языком человеческим, от Матери безмужней и плод нетленный, рождение богочеловека обновляет всю природу. Вот почему мы, все поколения, благоговейно славословим тебя как богоизбранную Матерь.

Ум весь поврежден, тело издряхлело, дух изнемогает, слово потеряло свою силу, жизнь гаснет, конец близок. Что ж будешь делать ты, погибшая душа моя, когда явится Судия исследовать все твое?

Закон потерял для тебя силу, евангелие для тебя ничего не значит, все священное писание ты пренебрегла; пророки и все богодухновенное слово ослабели – вся ты изболелась душа, а врача, который исцелил бы тебя, нет.

Чтобы еще хоть чем-нибудь тронуть тебя, я привожу указания из Нового завета. Постарайся же подражать праведным, а грешников отвращайся, и умилостиви Христа молитвою, постом, чистотою и воздержанием.

Вочеловечившийся Христос призвал к покаянию разбойников и блудниц. Душа, покайся, дверь царства (небесного) уже отверста, и прежде всего входят Туда раскаивающиеся мытари и прелюбодеи.

После сорокадневного поста в пустыне Господь взалкал, свидетельствуя тем о своей человеческой природе. Душа! Не предавайся беспечности, если и на тебя нападет враг, то отрази его молитвой и постом.

В пустыне поселился Предтеча благодати; и Иудея вся, и Самария, услышавши, устремились к нему и, исповедуя свои грехи, усердно принимали крещение; а ты, душа, не подражала им.

Душа! Ведь ты знаешь о городах, которым Христос благовестил, какому они подверглись проклятию (Лк. 10:13–15), содрогаясь при этом указании, не будь подобна им, которых Господь, приравняв содомлянам, осудил даже до ада.

Сын Давидов, помилуй; беснующихся исцелявший словом, умилосердись – спаси меня, скажи и мне, как разбойнику, слово спасения: истинно говорю тебе – со мною будешь в раю, когда я прииду во славе своей.

Разбойник хулил Тебя, и разбойник Богом исповедал Тебя, а оба висели на кресте. Но, о Всемилосердый! как разбойнику, уверовавшему в Тебя и позвавшему в Тебе Бога, и мне отвори дверь славного своего царствия.

Плодов достойных покаяния не востребуй от меня, потому что сила моя во мне изнемогла. Даруй мне всегда сердце сокрушенное и смирение духа, чтобы я принес их Тебе, единый Спаситель, как жертву угодную.

Судия мой, знающий всего меня! Ты, имеющий опять прийти с ангелами судить весь мир, тогда, воззрев на меня милостиво, пощади и умилосердись надо мною, Иисусе, согрешившим больше всех людей».

(Марии) «Мария! своей чудной жизнью ты удивила всех – ангелов и людей. Ты жила как существа духовные (ангелы), победила самую природу и, через это вступив на Иордан, перешла его, как существо бестелесное».

Впоследствии к этому канону были прибавлены тропари в честь творца его, св. Андрея Критского. Вот почему на каждой песни после «Преподобная мати Марие, моли Бога о нас» поется: «Преподобне отче Андрее, моли Бога о нас». Вот, для примера, два тропаря: «Андрее! тебе молимся: молитвами твоими избавь нас от страстей позорных и исходатайствуй, чтобы удостоились небесного царства мы, верой и любовью воспевающие тебя, славный» (первой песни). «О Андрее, святитель Критский! Твоими молитвами исходатайствуй и мне оставление грехов, потому что ты наилучший учитель покаяния» (песни третьей).

В церковном уставе о чтении этого канона вот что сказано: «Начинаем великий канон косно (медленно, не торопясь), и с сокрушенным сердцем и гласом, творяще на кийждо тропарь метания три» (т. е. три поклона перед каждым стихом).

Теперь о самом повечерии.

Все великое повечерие так составлено, чтобы приготовить и настроить человека к мирному и безмятежному, для тела и духа, сну. Сообразно с этим избраны псалмы, молитвы и песни. Вот в каком порядке идет это.

Прежде всего, отходя ко сну, нельзя не чувствовать глубокого смущения и страха от сознания своей греховности перед Богом.

Сон – такое верное подобие смерти! И так легко, по одному манию владыки жизни и смерти, он может обратиться в сон смертный. Можно ль не содрогаться всем существом своим при одной мысли: что же будет затем со мною? Кроме того, можно ль не страшиться и козней врага, преимущественно избирающего ночное время для искушения и внесения в душу всех возможных смут? Вот почему и возносятся сначала молитвы к подателю всех благ, чтобы Он даровал сон мирный, не возмущаемый вражескими наветами; сам был помощником и хранителем в это время, когда человек для себя ничего не в состоянии сделать, и после такого сна даровал еще увидеть свет дневной.

«Когда я призываю Тебя, внемли мне, Боже, правда моя! (Пс. 4:2). Я спокойно ложусь и сплю, потому что Ты, Господи, един даешь мне безопасность (Пс. 4:9). Господи не во гневе Твоем обличай меня, и не в ярости Твоей наказывай меня (Пс. 6:2). Душа моя сильно потрясена (Пс. 6:4). Утомлен я стенаниями моими; каждую ночь омываю постелю мою; слезами моими омочаю ложе мое (Пс. 6:7). Призри, услыши меня, Господи, Боже мой! Дай свет очам моим, чтобы не уснул я сном смертным, чтобы не сказал враг мой: я преодолел его! (Пс. 12:4, 5). К Тебе, Господи, возношу душу мою. Боже мой! На Тебя уповаю, не дай посрамиться мне, да не восторжествуют враги мои надо мною (Пс. 24:1, 2). Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай; по милости Твоей, вспомни меня Ты, ради благости Твоей, Господи (Пс. 24:7). Ради имени Твоего, Господи, прости мои преступления –велики они (Пс. 24:11). Сохрани душу мою и избавь меня; не дай посрамиться мне – я на Тебя уповаю (Пс. 24:20). В Твои руки предаю дух мой (Пс. 30:6)».

«Помилуй меня, Господи, тесно мне; изныли от тоски душа моя и сердце мое, истощилась в печали Жизнь моя и лета мои в стенаниях. Ослабела от страданий сила моя, и кости мои измождились (Пс. 30:10, 11). В Твоей руке дни мои (Пс. 30:16). Ты, Господи, упование мое. Всевышнего избрал ты себе прибежищем, поэтому не допустится до тебя зло и удар не достигнет до жилища твоего, потому что ангелам своим Он заповедует о тебе, сохранять тебя на всех путях твоих» (Пс. 90:9–11).

После этих шести псалмов течение вечерних молений прерывается. Для воодушевления молящихся торжественно возвещается особенная близость к нам Господа в пении стихов: «С нами Бог, разумейте язы́цы и покоряйтесь, потому что с нами Бог».

В основание этого взято пророчество Исаии о Спасителе, которого этот пророк называет Еммануилом. Еммануил – еврейское олово, которое значит «с нами Бог».

Вот самое пророчество: «С нами Бог! Враждуйте народы, но трепещите. Замышляйте замыслы, но они рушатся. Изрекайте повеления, но они не исполнятся, потому что с нами Бог (Ис. 8:9–10). Иегову (Господа) Бога воинств, Его чтите свято; Он для вас страшен, и Он для вас ужасен. Он будет и священным убежищем (Ис. 8:13–14). Вот я и дети, которых дал мне Иегова (Ис. 8:18). Народ, ходящий во тьме, увидит великий свет. Над сидящими в земле смертного мрака воссияет светило (Ис. 9:2); потому что у нас родилось Дитя, нам дан Сын, которому на рамена будет возложена власть, и нарекут имя ему: чудный, советник, Бог крепкий, вечный Отец, князь мира. Величию власти и благоденствию не будет меры (Ис. 9:6)».

За этой торжественной пророческой песнью, в которой непрестанно повторяются так крепко ободряющие слова «С нами Бог», следует благодарение Господа за прошедший день, с молитвой, чтобы Он даровал безмятежно провести вечер и ночь. «Владыка! Славословлю Тебя при окончании дня и прошу: вечер с ночью даруй мне, Спаситель, без соблазнов провести и спаси меня» и пр. Потом читается Символ веры и молитвенно призываются на помощь все наши ходатаи перед Господом-Богом, («Пресвятая Владычица, Богородица моли о нас грешных» и пр.). Затем, после Трисвятого, вечерних тропарей и краткого славословия пр. Деве («Честнейшую херувим») опять продолжается прерванное течение вечерних молений. В молитве Василия Великого: «Господи, Господи избавлей нас» и пр. выражается сколько боязнь всего, что может случиться среди ночной тьмы (всякие вещи во тьме приходящия), столько и моление Господу Богу, чтобы Он даровал провести ночь без порока, т. е. без всякого вреда для души и тала, без искушения от злых духов, без всякого мечтания неподобного (дурных помыслов) и похоти погибельной; и чтобы, после живительного сна, опять восставил, прежде всего, для молитвы и для жизни Ему угодной.

После этой молитвы сознание своей греховности и исповедание ее перед всеми, сначала словами великих грешников Давида и Манассии.

О пятидесятом псалме, как и о самом Давид, было говорено. В другом псалме (Пс. 101) Давид изображает то горькое и невыносимо тяжкое положение, в какое ставит себя человек, грехом разрывая свой союз с Богом.

«Как дым исчезли дни мои, и кости мои обожжены, как горнило. Подсечено как трава, и иссохло сердце мое, так что я забыл есть хлеб мой. От стенания моего кость моя прильнула к плоти моей. Я подобен неясыти в пустыне; я как филин на развалинах. Не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле. Я ем пепел как хлеб, и питье мое растворяю слезами от гнева твоего, потому что Ты, подняв меня, бросил меня. И сказал я: Боже мой! не похить меня в половине дней моих».

Теперь несколько слов о Манассии. Он был царем иудейским. Не подражая примеру благочестивого отца своего Езекии, он весь предался суеверию и нечестию, так что превзошел в этом язычников. И страшное понес за то наказание ассириане, разбив его войско и разграбив всю Иудею, его самого в оковах отвели в плен в Вавилон. Здесь-то почувствовал и сознал он вину свою, исповедал свои грехи в молитве, искренно и пламенно раскаялся и получил прощение: Господь возвратил ему свободу и власть.

Вот эта-то молитва и принята православной Церковью в число покаянных молитв и читается на великом повечерии. Чтобы иметь о ней понятие, сделаю хоть небольшое извлечение.

«Господи вседержитель! Не назначил Ты покаяния праведникам, а мне грешнику, у которого грехов больше, чем песку при море. Умножились мои беззакония, до того умножились, что я не достоин поднять взор в высоту небесную. Но вот, теперь, с сердечным коленопреклонением, прошу у Тебя милосердия. Сознаю свои вины пред Тобою, прости меня за них, не погуби меня со беззакониями моими и не осуди во ад. В этом-то и выразится все величие Твоего милосердия, что помилуешь и простишь меня недостойного».

Потом, после Трисвятого, тоже сознание греховности и прошение милосердия у Бога, но уже прямо от лица молящихся, в этих тропарях, так хорошо всем известных: «Помилуй нас, Господи, помилуй нас» и пр., «Господи помилуй нас» и пр., «Милосердия двери отверзи нам» и пр.

После краткого величания пр. Девы, еще молитва ко пресвятой Троице о прощении и помиловании, еще два псалма такого ж содержания, как и первые шесть, и песнь которой усвоено название славословия: «Слава в вышних Богу» (с небольшой переменой, приспособленной к вечернему молитвословию).

Было уже Сказано, что на первой неделе канон поется в начале повечерия, а на следующих в конце. Вот здесь-то, после славословия, и положено петь каноны: пресвятой Богородице – рядовой по гласу, и поочередно тем святым, память которых придется от Лазаревой субботы до Фомина воскресенья, потому что в эти две недели минея оставляется.

С окончанием канонов и стихир этим святым, Трисвятое и усиленнейшее моление Господу, чтобы Он был неотступно с нами, и не грозным судией, карающим беззакония, а милосердым отцом, милующим раскаивающихся чад. Вся церковь возглашает и несколько раз повторяет: «Господи сил! с нами буди» и пр.

«Господь всемогущий! Будь с нами, потому что в жизненных горях у нас, кроме Тебя, нет другого помощника. Господь всемогущий, помилуй нас!»

«Господи! Если б не было за нас святых Твоих молитвенников, если бы не за нас было Твое милосердие, милующее нас, то как дерзнули бы воспевать Тебя, Спаситель, которого непрестанно славословят ангелы? О, пощади наши души, Ты, знающий сердца!»

Вместе с тем вся церковь, от лица каждого молящегося взывает к ходатайству той Молитвенницы, которая не усыпает в молитвах за грешный мир.

«Богородица! Неисчислимое множество грехов у меня, вот почему прибегаю к Тебе, чистая, ища спасения. Единая благословенная! обрати внимание на мою изнемогшую душу и моли Твоего сына и Бога нашего, чтобы Он простил меня во всем, что я ни делал нечестивого и беззаконного.

Всесвятая Богородица! Не оставь меня во все продолжение моей жизни, и не доверь меня людской заботливости, но сама охраняй и помилуй меня.

Матерь божия! Все свои надежды возлагаю на Тебя, сохрани меня под Твоим кровом».

Потом молитва «Иже на всякое время» и пр., великие поклоны, Трисвятое, молитвы пр. Богородице – «Нескверная неблазная» и пр.. Господу Иисусу – «И даждь нам, Владыко, на сон грядущим» и пр., и краткие молитвы ко пр. Деве – «Преславная Приснодево» и пр. ко пресв. Троице: «Упование мое Отец» и пр., о которых было говорено в «малом повечерии».

Заключение великого повечерия имеет ту особенность, что тут торжественно заявляется полный, безусловный мир между иереем и молящимися. Сначала православные, преклонившись до земли, испрашивают у иерея прощение во всем, в чем согрешили пред ним не только в этот день, но во всю жизнь, и получают его; потом, точно также и иерей, преклонясь до земли, испрашивает и получает прощение от всех православных. И это заявление мира, не допускающего и тени вражды, или каких-либо неудовольствий, освящается молитвой, которую иерей читает над преклонившимся до земли народом: «Владыко Многомилостиве» и пр.

Между иереем ли только и православными должен быть такой мир? Нет, он должен быть и между самими православными, между всеми без исключения. Это взаимное испрошение и получение прощения между иереем и православными есть напоминание, указание того, что и каждый из них должен делать, в отношении к своему собрату, то же самое, в исполнение заповеди апостола: «солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф. 4:26). Лишь таким способом – искореняя из своего сердца самые первые зародыши неудовольствия, подавляя самые первые искры неприязни к ближним, и можно достигнуть, чтобы мир божий водворился в сердцах наших (Флп. 4:7). А это-то и есть главное условие, чтобы приняты были Господом Богом и наши молитвы, чтобы мирно было в нашей совести, светло на душе. И каюке отраден, сладок, живителен сон у того, кто именно таким отходит ко сну!

В заключение считаю не бесполезным объяснить тебе, друг, разные названия, которыми великое повечерие первой недели отличается от такого ж повечерия других недель. У нас оно называется стоянием, или малыми стоянием. Название, видимо, принадлежит глубокой древности, именно еще тому времени, когда при чтении псалмов сидели, а стояли при чтении или пении чего-либо особенного, важного, как, например, здесь великого канона. На повечериях великий канон, хоть и разделенный на четыре части, все ж заставлял стоять долго, потому что ирмос каждый песни поется дважды: перед каждым тропарем поется стих «Помилуй мя, Боже» и пр. и делается по три поклона, да и самое чтение совершается медленно, косно. Поэтому и всему повечерию усвоено название стояния. А малым стоянием называется в отличие от мариина стояния, о чем сказано выше, и от великого стояния, которым называется утреннее служение в великий пяток, о чем будет сказано в своем месте. Называется также это повечерие каноном (идти на канон). Ясно, что тут разумеется пение и чтение великого канона. В других местах это повечерие называется ефимонами или ифимонами. Вот уж этого названия, признаюсь, толком объяснить тебе не умею. Люди мудрые говорят, что «с нами Бог» по-гречески: «меф-имон», что «с нами Бог» поется или читается на повечериях первой недели, и что, поэтому самые повечерия получили название мефимонов, или испорчено – ефимонов. Но люди мудрые забывают, что пение «с нами Бог» нисколько не особенность повечерий первой недели, что это точно также поется на повечериях следующих недель, и, несмотря на то, они там не называются ни мефимонами, ни ефимонами. Забывают также они, что главное отличие повечерий первой недели – великий канон, и что, поэтому, он только и мог дать особенное название этим повечериям. Думаю, что ефимоны произошли от греческого слова ефимнион, что, собственно, значит припев: этим словом может выражаться особенность повечерий первой недели, потому что великий канон – единственный канон в году, к каждому стиху которого припеваетя «помилуй мя Боже».

Разумеется, друг, спор о названиях ни к чему не ведет. Главное – сущность дела, а там, как его ни называй, – все равно. Но как есть охотники и до подобных споров, есть даже и такие, которые считают какою-то особенною честью для себя, как можно больше при этом хитрить и мудровать, то я и счел не бесполезным – на случай столкновения с подобными личностями – объяснить тебе, насколько сумелось, названия великих повечерий первой недели, слышимые н народе.

Ревность первенствующих христиан к причащению тела и крови Христовой была так сильна, что они считали слишком тяжелым для себя лишение и на немногие дни этой божественной пищи. А между тем, во время св. Четыредесятницы не могла быть совершаема каждодневно вечерь, не могло, значит, совершаться и таинство тела и крови Христовой, потому что одно с другим было неразрывно. Вот почему, чтобы, с одной стороны, не нарушить святость поста, а с другой – удовлетворить ревности христиан, с самого начала Церкви было принято по освящении святых даров часть их отлагать и сохранять для общего употребления на те дни, в которые не могло совершаться самое таинство.²³⁹ Освящение св. даров во время св. Четыредесятницы обыкновенно совершалось в субботу или в воскресенье, в эти-то дни и заготовлялись св. дары на все последующие дни²⁴⁰.

Эти преждеосвященные дары хранились обыкновенно в церкви и раздавались верующим в те дни, когда было позволено вкушать пищу, именно – в среды и пятки. Но, случалось, их брали православные и в домы, и там сами причащались св. Таин. Так, св. Григорий Назианзин в надгробном слове своей сестре Горгонии пишет, что у нее в доме хранились св. дары²⁴¹. Тоже подтверждает Василий Великий в письме кесарийцам и прибавляет: «Это издавна в обыкновении, и все пустынножители, за неимением достаточного числа священников, собственными руками причащаются св. Таин, когда имеют у себя их дома»²⁴². Св. мученик Киприан рассказывает об одной женщине, почему-то принесшей языческую жертву: «Когда она покушалась своими недостойными руками открыть свой ковчег, в котором хранилась святыня Господня (св. дары), то приведена была в ужас вышедшим из этого ковчега пламенем, так что она уже не дерзнула касаться святыни»²⁴³. Но с течением времени, вследствие разных злоупотреблений, раздавание святых даров в домы было прекращено и совершалось лишь в церкви.

Понятно, что это не могло совершаться без молитв и песнопений. И вот все это священное действие – молитвы, песнопения и причащение св. дарами, прежде освященными, получило название «божественная служба преждеосвященных». До шестого века эта служба совершалась больше по устному преданию и по местному обыкновению. Св. Григорий Двоеслов²⁴⁴, сделав некоторые изменения в ее чиноположении и дополнив несколькими молитвами, первый изложил ее письменно, отчего она и получила название: литургии св. Григория Двоеслова. Шестой вселенской собор окончательно принял ее для всей православной Церкви и узаконил совершать ее только в великий пост.

Теперь опишу порядок, в каком приготовляются и освящаются св. Дары, а далее представлю порядок самого совершения литургии преждеосвященных.

В святую и великую Четыредесятницу, так говорится в церковном уставе, когда священнику нужно совершить преждеосвященную, в воскресенье на проскомидии, приготовивши первый агнец, он точно также берет другие просфоры и приготовляет другие агнцы. Здесь нужно заметить, что на первой неделе всегда, без исключения, должно быть две преждеосвященных – в среду и пяток, ни больше ни меньше. Значит, в сырное воскресенье приготовляются два агнца. В следующие за тем недели, до самой Страстной, кроме среды и пятка, преждеосвященных на неделе бывает столько, сколько случится праздников, по числу которых и заготовляется в воскресенье число агнцев. Ясно, что если нет заготовленного агнца, то и преждеосвященной быть не может. Случалось, однако же, а может и теперь случается, что в таком случае человекоугодничество и другие подобные побуждения (ради, например, поминок богача) заставляют совершать настоящую литургию, и даже на первой неделе. Но это самое дерзкое нарушение соборных постановлений и уставов Церкви. В 52 правиле Трулльскаго собора прямо сказано: «В св. Четыредесятницу, кроме субботы, воскресного дня и дня св. Благовещения, совершать литургию преждеосвященных». 49 правилом Лаодикийского собора положительно запрещено «во время Четыредесятницы приносить даже хлеб для совершения таинства, кроме суббот и воскресений». Лишь бессмысленная слепота, возбуждаемая отвратительным человекоугодничеством, может дерзнуть на это, та слепота, которая не в состоянии и того обсудить, что совершение таинства с таким дерзким попранием церковных заповедей, есть уничижение таинства, и поэтому величайший грех и соблазн. Кому ж, какая может быть польза от так совершаемого таинства?²⁴⁵

Приготовленные агнцы вместе с тем, которым должно причащаться, на дискосе переносятся с жертвенника на св. престол, как об этом сказано в литургии св. Златоустого. Здесь, в те великие и страшные минуты, когда иерей, призвав Духа Святого, благословляет агнцы со словами: «и сотвори убо хлеб сей честное тело Христа Твоего» (или как в литургии Василия Великого: «хлеб убо сей, самое честное тело Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа»), они, все эти агнцы, сколько бы их ни было, делаются истинным телом Господа и Спасителя нашего. Затем, когда наступит время причащения, иерей, раздробив агнец, которым будет причащаться в это время, прочие агнцы из чаши напитывает божественною кровью и полагает их в дарохранительницу. Вот эти-то агнцы, освященные и напитанные божественной кровью, и есть то, что называется святыми дарами. Каждый из них и служит для совершения преждеосвященной литургии.

Отсюда ясно, что в преждеосвященной литургии не могут быть ни проскомидия, ни молитвы благодарения и славословия – их и нет. А есть уже одно причащение после известных песнопений и молитв. В этом-то, главным образом, и состоит преждеосвященная литургия. И вот весь порядок совершения ее.

По окончании часов – вечерня, которая во многом отличается от обыкновенной вечерни. Именно, начинается она «благословением царства пресвятыя Троицы», как обыкновенная литургия, и вслед за этим, вечерний псалом. По окончании его, великая ектения и кафизма, в которой, после каждой «славы» малая ектения.

«В это время, – сказано в церковном уставе, – отходит иерей во святое предложение (к жертвеннику) и, взявши священный хлеб из дарохранительницы, полагает его с благоговением многим на св. дискос, а в чашу вливает вино и воду, ничего при этом не говоря. Затем, окаживает звездицу и покровы, и покрывает дискос и потир, отнюдь ничего не говоря (что говорится при этом на проскомидии), а только: «молитвами св. отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас», «прежде бо освященна есть и совершенна сия жертва».

С окончанием кафизмы «Господи воззвах», стихир здесь всегда поется десять, потому что тут же прилагаются и стиховные (так называемые «самогласен и мученичен»). После них вход без Евангелия, если нет праздника; с Евангелием, если литургия служится по случаю праздника, потому что в праздничные дни и на этой литургии положено читать Евангелие. «Свете тихий», прокимен и паремия. Первая паремия на преждеосвященных во весь пост из книги Бытия. После нее прокимен другой паремии. Затем, как сказано в уставе: «диакон возглашает: «повелите, Иерей», взявши обеими руками кадильницу, и священник со свечей стоит перед святой трапезой, обратившись к востоку, и изображает крест со словами: «премудрость прости». Потом, обратившись на запад, к народу, говорит: «Свете Христов просвещает всех».

Какое значение имеет все это действие, почему это делается на преждеосвященной литургии, на одной только этой литургии, никогда больше, почему именно между двумя паремиями и уже по пропетии прокимена другой паремии – откровенно скажу тебе, друг, не знаю. Со всем усердием искал объяснения этого у св. отцов (какие имеются под руками²⁴⁶) ничего не нашел.

Даже в церковном уставе ничего не сказано и о том, чтобы народ в это время преклонялся до земли. Все же, что читал об этом в других местах, больше чем неудовлетворительно. Вот например, одно из таких объяснений: «Евангелие на обыкновенной литургии читается прежде освящения даров, ибо Христос прежде благовестил свое учение, а потом преподал, под видом хлеба и вина, плоть и кровь свою. Но как на преждеосвященной литургии Евангелие, как благовестие Христово, не читается, ибо на оной и св. дары не освящаются, но полагаются преждеосвященные, то вместо Евангелия чрез возженную свечу священник показывает Христа, являемого в преждеосвященных дарах, и просвещение им сообщаемое, выражает словами: «Свет Христов просвещает всех». Не говоря уже о том, что против этого объяснения можно сделать много замечаний, например, если б это делалось вместо чтения Евангелия, то и делалось бы в то время, когда должно читаться Евангелие (пред сугубой ектенией) и т. п.; оно положительно опровергается тем, что на преждеосвященных в праздники бывает и вход с Евангелием и читается Евангелие, а все-таки это действие не отменяется. Не отменяется и на страстной, хоть пред самой преждеосвященной прочитывается даже все Евангелие, а на литургии положено четвертое чтение его. Ясно, что одно не замена другому. Таковы и все объяснения. Да уж из одного того, что один и тот же толкователь приводит четыре объяснения, видно, что он не знал положительно, почему это делается. А не зная, к чему бы и пускаться в хитрые и непонятные объяснения? Будем, друг, ждать, когда исследователи церковной старины отыщут, когда началось это делаться, а отыскав это, найдут и то, почему и для чего это делается. Тогда мы будем иметь верное, а не догадочное, и потому мало к чему ведущее, объяснение.

После второй паремии весь народ, стоящий в церкви (кром иерея, стоящего в алтаре), преклоняет колена, в ознаменование усиленнейшей молитвы Господу Богу, и певцы среди церкви поют: «Да исправится молитва моя» и пр.

«Да приидет молитва моя, как фимиам пред лице Твое; возношение рук моих, как вечернее приношение». Когда кончат певцы, тоже повторяет правый хор. Затем певцы поют следующие стихи (после каждого правый и левый хор попеременно поют: «да исправится молитва моя» и пр.) «Господи! взываю к Тебе, поспеши ко мне, внемли гласу моления моего, когда я взываю к Тебе. Поставь, Господи, стражу при языке моем, охраняй двери уст моих. Да не уклонится сердце мое к помышлению злому, к деланию дел беззаконных с людьми, поступающими неправедно» (Пс. 140:1–4).

И здесь, во многих и многих местах, допускается произвол; и это часто делается без всякого толку и порядка. Вот почему необходимо и здесь указать на церковный устав.

«На прочих стихах: да исправится (после первого), когда который хор поет, то вся сторона эта стоит, а другой хор и другая сторона народа преклоняют колена. Иерей же, стоя в алтаре пред престолом, с кадильницей в руках, кадит. На последнем да исправится, отдав кадильницу, и сам иерей приклоняет колена, молясь; когда начнут петь «воздеяние руку моею» и пр. все встают». Кажется ясно? Поет правая сторона – левая становится на колена, иерей во все это время безмолвно кадит. Так нет, весьма часто иерей с дьяконом сам считает нужным петь, да и еще с отверстыми царскими дверьми, – ради чего? Не ради же удовольствия поступить именно против устава. Где есть певчие – там они только и поют, а левая сторона безмолвствует; тут устав приносится в жертву притязаниям на сладкопение²⁴⁷. Что до самого народа, до его коленопреклонений и вставаний, то безалабернее этого ничего и придумать нельзя: это не молящиеся, с сознанием того, что делают, а трости, ветром колыхаемый и колеблемый. Грустно, мой друг, и тяжело смотреть на все это. И еще мы пригляделись, и нас не поражает вся эта дичь. Но каково ж было бы посмотреть какому-нибудь подвижнику (истинному, настоящему), например, с гор Афонских?

После «да исправится» великие поклоны, сугубая и другие ектении, как это в литургии Златоустого. Если же праздник, то перед ектениями чтение Апостола и Евангелия в честь празднуемого святого.

Во время чтения последней, пред великим входом, ектении, иерей молится:

Во свидетельство глубочайшего благоговения иерей переносит божественные дары с жертвенника на престол на голов и держа правой рукой. Весь народ преклоняется до земли и остается в таком положении до тех пор, пока не перенесут их на престол.

Друг, велики и страшны эти минуты! Ангелы небесные, трепетные, окружают эту святыню. Что ж сказать о нас, всегда грешных, всегда недостойных? О, припадая на землю телом, всей своей душой, всем сердцем молись о прощении и помиловании за все, что ведомо и неведомо сделано тобой в жизни, молись так, как бы ты стоял лицом к лицу со своим Спасителем и судьей, судьей, которому до последних подробностей ведомы все тайны твоей души, твоей совести.

По перенесении св. даров – великие поклоны и просительная ектения, та самая, которая в литургии Златоустого читается перед «Отче наш», лишь с небольшой переменой в начале, именно: «восполним Господу нашему вечернюю молитву; помолимся Господу о предложенных и преждеосвященных дарех» и т. д. Иерей молится в это время:

Дальше все до конца, как в литургии Златоустого, с небольшими изменениями. Именно, иерей возглашает: «Преждеосвященная святая святым». Причастен всегда поется один: «Вкусите и видите, яко благ Господь; аллилуиа» (трижды). Иерей причащается тела и крови за один раз, т. е. вкушает часть агнца, напоенного кровью, а в чаше в это время простое вино с водою, хотя и освященное тем, что туда вложена часть агнца, но не сделавшееся божественной кровью, потому что над ним не были произнесены слова освящения.

По явлении св. даров со словами: «Со страхом Божиим и верою приступите», поется:

Наконец, заамвонная молитва следующая

Так совершается преждеосвященная литургия. Но где цель, с какой установлено совершать ее? Где эти жаждущие причащаться непрестанно Тела и Крови Христовой, для которых и несколько дней пробыть без этой божественной пищи было слишком тяжелым? Все оставлено, все забыто. И божественная служба преждеосвященных совершается так, ради порядка, а нисколько не в удовлетворение внутренней, неодолимой потребности верующих быть в непрерывном и самом непосредственном общении с самим Господом и Спасителем.

И еще что?! Сколько раз мне приходилось слышать, что за преждеосвященной даже и причащать не следует. Какое глубокое непонимание цели первоначального установления этой службы! Какое непростительное незнание церковных уставов! А отговорки и предлоги нерадивых? О, как желалось бы, чтобы из писаний святых отцов выбраны были места о святом причащении, со всем, что относится к этому священнейшему и важнейшему из дел всей жизни христианина, и читались бы непрестанно читались бы в церкви в продолжение Четыредесятницы! Пусть не послушают и слов святых учителей Церкви, но, по крайней мере, пусть знают, определенно и положительно, как св. Церковь смотрит на эти уклонения. Пусть, если современная правда безмолвствует и таится, если она рабствует и служит прихотям, то, по крайней мере, возвещается словами прежних поборников веры и благочестия; пусть от их имени возвещается во всей целости. Что, например, скажут нерадивые при этих словах Златоустого: «слышишь, громко возглашают: кающиеся (вместе с оглашенными) изыдите. А ты не причащаешься, значит, ты из числа кающихся. Так зачем же ты остаешься в церкви?.. Вот ты был на трапезе, пел священные песни, признал себя достойным трапезы, потому что не ушел от оной вместе с недостойными. Как же ты был при трапезе и не приобщился ее? Я недостоин и говоришь. Значит, ты недостоин и общения молитв и общества молящихся»²⁴⁹. Или, что ответят нерадивые на слова другого учителя Церкви: «Кто не достоин принимать хлеб спасения (т. е. Тело и Кровь Христово) каждый день, тот недостоин его и чрез год, и во всю жизнь»²⁵⁰.

Друг мой, не обращай внимания на сынов века сего, до того осуетившихся в земных стремлениях, заботах и помыслах, что для них причащение Тела и Крови Христовой кажется самым тяжелым, невыносимым бременем, что они после причащения дерзают высказывать такие страшно богохульные слова: «ну, свалил обузу с плеч», или подобные этим; не слушай погибельного учения тех, которые говорят, что «старикам и старухам можно причащаться и часто, а молодым зачем?» Причащайся, сколько можно чаще, и неопустительно каждый пост. Не старикам и старухам, всем без исключения, сказал Спаситель: «Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6:53–54). Рассуди сам: тот, кто не поддерживает непрерывного общения с Господом Иисусом, в таинстве Тела и Крови Его, не имеет жизни во себе, т. е. он может быть богат и ворочать миллионами, может быть славен и почтен между людьми, но истинной жизни в нем нет, перед Богом он живой мертвец. Что ж тут век миллионы и все, чем надмевается человек в этой жизни? Ей, не завидная доля! Не завидная даже для этой жизни, не говоря уже о будущей. Отрадно жить на земле, когда мирно и светло на душе, когда не точит и не грызет внутри совесть. А этого высшего блага земной жизни не найдешь ни в миллионах и ни в чем подобном: оно неотъемлемый удел истинной жизни, жизни Христом и во Христе.

Теперь, друг, побеседуем о том деле, выше и важнее которого нет и не может быть ни на земле, ни в самом небе – причащении Тела и Крови Христовой.

Чем выше дар, тем нужно быть достойнее принять его. А тут сам Господь и Спаситель дарует Свое Тело и Свою Кровь; сколько ж нужно заботливости, сколько осторожности, сколько внимания, чтобы достойно принять такой чудный дар! Как нужно приготовить себя к этому! В достойном или недостойном принятии его – все наше, вся будущая судьба: несомненное блаженство или несомненный суд и осуждение.

Как видишь, друг, дело слишком важно. Нужно осмотреть и рассмотреть его, сколько можно, подробнее и точнее. Для этого я сначала покажу тебе, как это делалось в первенствующей Церкви, потом скажу несколько слов о том, как делается теперь и, наконец, объясню, как должно делаться по уставу Церкви.

Первенствующие христиане в основе всей своей жизненной деятельности полагали приготовление себя к жизни будущей и к страшному отчету перед Господом всеведущим. Поэтому, не о том они прежде всего заботились, какая застигнет их кончина – неожиданная, в страшных мучениях или мирная, в среде лиц близких, а чтобы быть всегда готовыми к этой кончине. Вот почему они так ревновали о непрерывном общении с Господом Иисусом в таинстве Его Тела и Крови, как залоге жизни вечной. Разумеется, во все это время, когда странствовали среди мира грешного и на земле проклятия, они не могли сохранить безусловной чистоты и совершенной святости. Такая чистота и такая святость – удел жизни вечной. Зачатые в беззакониях и рожденные во грехах, и оттого с наклонностью ко всему злому, и они не были свободны от слабостей и падений. Но эти грехи слабостей не были неодолимым препятствием к непрерывному общению со Христом. Деятельная решимость к святой жизни, постоянное сознание и сокрушение сердца о греховных немощах, и возможное исправление их делами веры и любви, при помощи вседействующей силы благодати, давали им достаточные средства к восстанию от падений, и таким образом не препятствовали участвовать в божественной вечери.

Однако ж не безусловно делалось это. И грехи слабости, все ж грехи, т. е. нарушение закона Божия. И эти грехи от частого повторения могли обращаться в привычку, могли, самым незаметным образом, повести к более тяжким грехам. Вот почему в первенствующей Церкви было постановлено правилом не только исповедать их с самым глубоким сокрушением, но и всеми силами исправлять их неусыпным бдением, усиленной молитвой и разными подвигами любви и милосердия. Кроме того, даже и тогда в первенствующем обществе христиан не могли не встречаться члены гнилые, зараженные более тяжкими грехами, чем грехи прирожденной слабости. Если в небольшом обществе Иисуса нашелся Иуда, то как было им не найтись в среде христиан, когда они исчислялись уже тысячами? Для таких гнилых членов требовались и употреблялись уже иные средства и меры. Для первых были достаточны кроткие меры исправления; для этих были постановлены меры суда и более или менее тяжкого суждения. Первые, после раскаяния, немедленно были допускаемы до причащения; вторые должны были предварительно понести наказание, которое, главным образом, состояло в отлучении от общения в таинствах, молитвах церковных и даже в иных случаях от всяких сношений с верующими на известное время. Вот что говорили тогда учители Церкви: «Советую и убеждаю во все воскресные дни приобщаться, если только душа не имеет страсти ко греху. Потому что имеющий намерение грешить, причащаясь, более отягчается, нежели очищается. Поэтому, хотя бы кто и был уязвлен грехом, но ежели он не имеет намерения грешить и приступает к причащению со слезами, молитвой и упованием на милость Божию, ежели исповедует грехи свои со всей глубиной и искренностью раскаяния, то пусть приступает к причащению спокойно и бестрепетно. Но это говорю о тех, которые не связаны тяжкими и смертными грехами. Если кто по крещении впал в смертные грехи, такому необходимо прежде понести открытое покаяние, получить потом законное разрешение и, наконец, уже причащаться, ежели он хочет, чтобы причащение не обратилось ему в суд и осуждение»²⁵¹. Здесь говорится о таких тяжких грехах, которыми явно нарушается завет с Богом в крещении. Такие грешники, по правилам Церкви, должны были проходить разные степени покаяния до тех пор, пока делами доказывали, что действительно возненавидели грех, истинно раскаялись и обратились к Богу. В этом состоянии испытания они должны были находиться иногда два, три, пять, десять, двадцать лет, смотря по свойству и великости греха, а иногда и всю жизнь, если их грехи служили к великому соблазну, и лишь пред смертью они были допускаемы до причащения. В продолжение такого испытания эти грешники, наравне с оглашенными, могли стоять в церкви лишь до известного времени, затем должны были выходить в преддверие церковное и там, в самом уничиженном виде, просить всех о прощении и молитвах. Кроме того, они должны были постоянно читать или слушать священное писание, усилить домашние подвиги поста и молитвы, давать милостыню, словом совершать все дела, достойный истинного раскаяния. По их ревности в этих делах Церковь судила об искренности покаяния и, смотря потому, время их покаяния сокращалось или продолжалось, после назначенного времени и испытания они получали торжественное разрешение и были допускаемы до божественного причащения.

Нет нужды перечислять те тяжкие грехи, за которые виновные отлучались от общения с верующими. В заключение литургии Златоустого было сказано, кому позволялось и кому запрещалось приносить дары к алтарю. А если известным лицам запрещалось простое приношение даров, то, понятно, тем больше запрещалось приступать к причащению. Здесь достаточно заметить, что правилами Церкви всем священнослужителям вменялось в необходимую обязанность – не допускать ко св. причащению всех тех, которые признавались недостойными его. Поспешное, преждевременное допущение самим священнослужителям вменялось в тяжкое преступление. Как судил об этом Златоуст – было уже сказано. Вот суждения об этом других учителей Церкви. Св Амвросий говорит: «Многие хотят покаяться лишь для того, чтобы скорее причаститься. Такие не столько хотят разрешить себя, сколько связать священника, которому заповедано: не дадите святая псом, ниже пометайте бисера пред свиньями»²⁵². Св. Киприан строго обличал служителей Церкви, которые отвергшихся от Христа во время гонений, допускали ко святому причащению до истечения положенного для покаяния времени²⁵³. Мученики, содержавшиеся в темницах, просили снисхождения к этим отпадшим, не имевшим достаточно твердости – гласно заявить себя христианами ввиду мучений. Но Киприан в послании к мученикам доказывал, как опасно поспешное и преждевременное допущение таких грешников к причащению²⁵⁴. Тоже, и еще сильнее, писал он к самым падшим, доказывая им крайнее заблуждение их в требовании такого снисхождения²⁵⁵.

Кроме тяжких грехов, за которые согрешившие подвергались продолжительному открытому покаянию, лишались причащения и за другие грехи, в которых хоть и не требовалось такого строгого покаяния, но запрещалось приступать к причащению неисправимым и закоснелым в них грешникам²⁵⁶.

Вообще в этом случае первенствующие христиане строжайшим образом держались слов апостола: «Да испытывает себя человек и таким образом пусть ест хлеб сей и пьет из чаши сей» (1Кор. 11:28). Исповедь и состояла в самом глубоком и строгом испытании совести и в самом искреннем сокрушении сердца.

В особенности от приступающих к св. причащению требовались: 1) вера. Причащающиеся не только должны были безусловно принимать и исповедать вообще все члены православного верования, но и в частности веровать, что они под видом хлеба и вина причащаются истинного Тела и истинной Крови Христовых. 2) Жизнь по правилам и учению веры. Св. Златоуст говорит, что приступать ко Христу с верой не значит только принимать Его Тело и Кровь под видом хлеба и вина, а сердцем быть привязанным к миру, и в жизни исполняет Его правила и требования. Поэтому истинное приготовление к причащению он поставляет не столько в наружном посте и вообще во внешних действиях, сколько во внутреннем исправлении и очищении души²⁵⁷. 3) Искренность и правда. И в те древние времена являлись личности, которые самые тяжелые грехи старались прикрыть маской наружной набожности и призраком внешнего благочестия, которые фарисейской правдой закрывали самое глубокое внутреннее развращение и нечестие, и вкладами в церковь думали рассчитаться с законом Божиим и судом Церкви за свои грабительства, за свои притеснения и жестокосердие к бедным. Против таких-то, как и следует, с особенной силой восставали учители Церкви, таких-то преимущественно не допускали до св. причащения. «Никакой Иуда, никакой Симон, – говорил св. Златоуст, – не должны приступать к этой трапезе»²⁵⁸. Также ревностно отгоняли от божественной вечери иуд и симонов, и все другие учители Церкви, настаивая, что они-то и есть в особенности те псы, которым ни под каким условием не позволено давать святая. 4) Мир и единение духа не только в отношении ко всей Церкви, но и, в частности, ко всем ближним. Это условие было одним из тех важных условий, за нарушение которого, даже и при соблюдении прочих, отлучались от Святого Причащения, не принимая никаких оправданий²⁵⁹. Вообще дух вражды и раздора в христианах почитался столь тяжким грехом, что, по свидетельству учителей Церкви, не мог быть омыт кровью самого мученичества, если кто пребывал в нем нераскаянным²⁶⁰. 5) Дела благотворительности и милосердия. Таинство тела и крови Христовой – величайший дар Божий людям, и притом ничем ими незаслуженный. Сознавая это, первенствующие христиане считали необходимым воздавать за этот дар – не Богу, который ни в чем человеческом не имеет нужды, а своим собратьям, которые от имени и о имени Его взывали к ним о помощи. Готовясь принять этот дар, они усиливали дела любви и милосердия. Но, разумеется, фарисейство и здесь брало свою долю. Помочь бадняку – кто увидит? кто прознает? чем тут потщеславиться? Лучше понаделать блестящих облачений на священнослужителей и т. п., т. е. сделать то, что бросалось бы всем в глаза. Против этих-то жертвователей на показ гремели строгие обличения учителей Церкви. «Ты хочешь почтить Христа? Не оставь его в наготе, и, облекая Его дорогими одеждами в церкви, смотри, не страдает ли Он от холода и наготы вне церкви» (в лице бедных)²⁶¹ и т. д. Наконец, 6) полное и безусловное прощение обид, когда бы и кем бы они ни были сделаны, и всех и всяческих оскорблений, и самых незаслуженных, и самых несправедливых. «Входя в церковь, – говорил св. Златоуст, – мы должны приступать к Богу достойно, чтобы, если в нас есть желание мстить, то не обратить бы против себя самих эти слова молитвы: оставим нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим. Страшно это таинство, и произносящий эти слова как бы взывает к Богу: Господи, я оставил, и Ты оставь; я простил, и Ты прости; ежели я не оставил ближнему, и Ты не оставь мне; ежели я не простил, и Ты не прости; ежели я напал, и Ты напади; ежели я был жестокосерд, и Ты будь жесток; в ню же меру мерю я ближнему, возмерь и мне»²⁶². Когда я говорю о постах, Ты извиняешься слабостью здоровья; когда говорю о пособии бедным, ты ссылаешься на недостаточное состояние, на бремя воспитания детей; когда убеждаю слушать поучения, ты отзываешься своим недосугом; когда советую исправлять ближнего, ты отвечаешь, что он не слушает твоих советов. Все эти извинения, конечно, ничтожны, но все же извинения. А когда скажу: оставь гнев, то чем ты отзовешься? Не можешь ты отговариваться ни слабостью здоровья, ни бедностью, ни неразумием, ни заботами. И потому этот грех самый непростительный»²⁶³.

Так готовились первенствующие христиане к причащению. Так приготовившись, приступали они к божественной вечери со всем благоговением, страхом и любовью.

Но что и как делается теперь?

О тех, которые по целым годам не причащаются Тела и Крови Христовой – и говорить нечего. Это погибшие, о которых нужно только сокрушаться и плакать. Большею частью, как мне известно по многому множеству опытов, они и жизнь свою оканчивают несчастно, как говорится у нас в народе: или сами, так или иначе, прекращают свою жизнь, или смерть захватывает их вдруг, когда они менее всего думали об этом. А если и случается, что их успевают напутствовать, т. е. исповедать и причастить в последние минуты жизни, то трудно предположить, чтобы это служило к чему-нибудь; было бы крайним легкомыслием ожидать, что благодатными плодами этих таинств воспользуется человек, отвергавший их в продолжение своей жизни. Они усвояются лишь теми, которые сознательно, искренно, с любовью приступают к ним, а не теми, которых кое-как уговорили или даже заставили исповедоваться и причастится. Благодать прощения грехов и общения со Христом не навязывается, а даруется лишь жаждущим того или другого. Где нет этой жажды, там нет и этой благодати.

Вот взглянем на эти толпы, которые Великим постом, и особенно на первой и страстной неделях, осаждают буквально священников для исповеди – с чем они явились сюда? что принесли? и еще чем и как приготовились?

Все они говели, правда. Но в чем состояло это говенье?

Не в том ли только, что они два-три дня ели меньше обыкновенного и меньше обыкновенного и являлись в Божью церковь? Говели они внутренне, т. е. воздержались ли вполне хоть в эти немногие дни от обычных грехов, от беззаконных влечений, от преступных помыслов? Отделили ль они хоть эти немногие дни на глубокие, ничем не развлекаемые размышления о Боге, о своей душе, о том, как прожита ими жизнь и что ждет их в будущем? Сознали ль они, как следует, все свои вины перед Богом, посвятили ль безмолвие ночи на искреннее, сердечное оплакивание их? Сознали ль они всё свои вины перед ближними, вымолили ль себе прощение за них? Наконец, возненавидели ль свою прошлую, нечестивую и преступную жизнь до того, чтобы уж больше не возвращаться к ней, и начать жизнь новую по учению Христа, по заповедям св. Церкви? Если да, то где ж плоды этого? Разве грешник, искренно, всем сердцем раскаивающийся, дерзнет так неистово приступать к таинству покаяния? Разве может так хладнокровно, так бесчувственно отвечать на вопросы священника: «грешен, грешен», и так нескрываемо выражать свое желание отделаться поскорее? «И вот женщина того города, которая была грешница, узнавши, что Он (Иисус Христос) возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, ставши позади у ног Его, и плача, начала обливать Его слезами, и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его и мазала миром» (Лк. 7:37–38). Вот это раскаяние! Вот тут понятно значение слов: «Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много». Где ж у нас что-либо подобное? Иль во всей этой толпе все праведники, которым незачем смиряться перед Господом Богом? А если нет, то чего ж они хотят, чего могут надеяться, неистово приступая к исповеди, бесчувственно исповедуясь, и, точно с пожара, бросаясь после совершения таинства покаяния?

Дальше, где плоды этого в жизни? Вот все они не в первый раз исповедались. В чем же выразилось, что исповедь была для них не простым и пустым обрядом, а действительным раскаянием в прошлых грехах и твердой решимостью не возвращаться больше к ним? В чем стали они лучше? Какой грех оставили, какую дурную привычку бросили? Какую ссору и тяжбу прекратили? Все по-прежнему, ни малейшей перемены ни в чем. Точно задача всей их жизни состоит в том, чтобы до конца выполнить слова апокалипсиса: «обидяй да обидит еще, и скверный да осквернится еще» (Откр. 22:11). Так было в прошлые годы, так теперь, так ли и навсегда?!

Вот настал день причащения, ничтоже сумняся причащаются все–все! Все!.. Когда в уставе церковном прямо, положительно, без малейшей возможности ослабить или ограничить, сказано: «недостойнии всячески от таковаго таинства отлучени да будут: явнии грешницы, блудники и блудницы, наложниц имеющии, и самыя тыя наложницы, лихоимцы (взяточники), хульники, срамословцы, и всякое безчинство, зазор и укор творящии, и инии сим подобнии. И сии донели же истинно не покаются, и плоды достойны покаяния не сотворят, и соблазны их же яве содеяша и соделовают, покаянием своим явленно не потребят, причастия святых таинств никакого же да сподобятся».

А причащаются все...

Друг! Нет сил больше продолжать; горько, больно, страшно.

А между тем как заботливо, а вместе и строго наблюдает св. Церковь, чтобы православные причащались и часто и достойно Тела и Крови Христовой! Вот ее правило об этом.

«Приходские иереи должны поучать своих прихожан, чтобы они с чистой совестью, и тот и другой пол, если возможно в праздники, если ж нет, то всячески четыре поста в году, приготовлялись как должно к тому, чтобы приступать к божественным тайнам.

Это приготовление должно состоять в следующем. Желающие приступить к святому причащению, предварительно должны семь дней поститься, пребывая в молитвах церковных и домашних (это, когда можно, а в нужде пусть постятся хоть один день) и предуготовляя себя к исповеданию грехов своих по заповедям и уставу Церкви. Перед восьмым днем они должны исповедать перед иереем все грехи свои; с вечера они должны воздержаться от всякой пищи, лишь детям и престарелым разрешается вкусить немного. Все это время они должны посвятить на молитвы, поклоны и духовные размышления. После утрени все готовящиеся к причащению, но не умеющие читать, должны остаться в церкви, чтобы слушать читаемое иереем «правило ко святому причащению». Умеющие читать могут прочитать сами для себя это правило дома. Затем все должны собраться в церковь перед чтением часов и совершением литургии. И во все святые службы должны стоять со страхом и благоговением, молиться и внимательнейшим образом слушать».

Такова заповедь Церкви. На основании ее, в следующем письме я дам тебе, мой друг, несколько советов. А теперь поговорю о правиле ко св. причащению.

Прежде всего, читай всегда его дома. Как бы ни читалось оно хорошо в церкви, но в этой толпе, колыхающейся, кашляющей и т. п., нет никакой возможности уследить, со всем нужным вниманием, за чтением. Притом же совсем иное дело, когда читаешь что сам, или читают другие: в первом случае ни одно слово не пропадает даром, мысль вся напряжена и сосредоточена на читаемом: во втором не занятые делом внешние чувства рассеиваются, развлекают самую мысль, и оттого не слова – целые строки мелькают незамеченными. Оттого прерывается душевное настроение, является необходимость борьбы с собою: возбуждение в себе внимания, новое ослабление и т. д, посмотришь, целая молитва мелькнула, не оставив ни малейшего следа в душе. Худо это и везде, но в молитвах к св. причащению это уже потеря не вознаградимая.

Вот это «правило», т. е. «последование ко св. причащению»²⁶⁴. За обыкновенным началом псалом 50 и канон. О, мой друг, сбудется ли когда-нибудь мое пламеннейшее желание – перевести хотя некоторые, особенно часто употребляемые, каноны и все это «последование» с греческого на русский язык для домашнего употребления православных? Вот хоть бы «последование», сколько б душевной пользы: прочитать его сначала все на русском языке, вдуматься в каждую мысль, в каждое слово, понять все, и уже потом читать с молитвой и поклонами на славянском, как самое приготовление к причащению! Здесь и теперь нельзя сделать этого. Тетрадь и без того приняла объем, какого сначала я никак не предполагал. Сделаю, по крайней мере, что можно: передам на обыкновенном, живом языке несколько тропарей из канона и потом одну или две молитвы.

Песнь первая. Ирмос. «Ступайте люди, будем воспевать Христа Бога, разделившего море и руководившего народ (еврейский), который Он вывел из рабства египетского, потому что Он прославился.

Милосердый Господи! да будет мне Твое святое тело хлебом жизни вечной (Ин. 6:51), и досточтимая кровь исцелением многообразных недугов.

Христе! Осквернился я, преступный, делами беззаконными и не достоин причащения Твоего пречистого тела и божественной крови. Удостой меня его».

Богородичен (третьей песни). «Пресвятая трапеза хлеба жизни, по своему милосердию сшедшего с неба и дарующего жизнь миру (Ин. 6:50), удостой теперь и меня, недостойного, со страхом вкусить его и быть живым».

«Спаситель! освяти ум, душу, тело и сердце мое, и сподоби без осуждения приступить к Твоим страшным тайнам» (песнь 5).

«Боже Спаситель мой! небесных, страшных и святых Твоих Таин и божественной Твоей и тайной Вечери удостой теперь и меня, погибшего, быть причастником» (Песнь 8, 1-й).

«Содрогаюсь, принимая огонь, чтобы не быть пожженным, подобно воску и траве. О, как страшно Таинство! О какое милосердие Божие! как я, брение, причащаюсь божественного Тела и Крови и остаюсь целым» (Песнь 8, тропарь 3).

Тропарь после псалмов (псалмов три: 22, 23, 115):

«Господи, родившийся от Девы! презри мои беззакония и очисти мое сердце, да будет оно храмом для Твоего пречистого Тела и Крови, и не отринь меня от лица Твоего, Ты, бесконечно милосердый. (Слава.) Как дерзну я, недостойный, приступить к причастию святынь Твоих? Если я дерзну приступить с достойными, то меня обличает одежда, потому что она не праздничная (Мф. 22:11–13), и я лишь заслужу осуждение многогрешной своей душе. Господи! очисти нечистоты души моей и спаси меня, потому что Ты человеколюбив».

«О, какая бездна у меня грехов, Богородица! Чистая! к тебе прибегнул я, ища спасения себе. Единая Благословенная! пости изнемогшую мою душу и моли Сына твоего и нашего Бога, чтобы Он простил меня за все, что я наделал злого».

В Четыредесятницу после этих тропарей читается тропарь Великого четверга.

«Когда славные ученики на вечери умовением просвещались, тогда злочестивый Иуда, зараженный сребролюбием, омрачался, и Тебя, праведного судию, предал беззаконным судиям. Смотри, собиратель имений, на удавившегося из-за них; избегай жадности: вот на что дерзнула она в отношении к учителю. О всемилостивый Господи! да будет Тебе слава»!

Стихи перед молитвами; «Человек! намереваясь вкусить Тела Господня, со страхом приступи, чтобы не опалиться – это огонь. Божественную принимая Кровь к общению (любви), прежде примирись со всеми, тебя оскорбившими, и уже затем дерзни вкусить таинственной пищи».

«Прежде причастия страшной Жертвы, жизнь дающего Тела Господня, с трепетом помолись следующим образом».

(Всех молитв двенадцать. В них две Василия Великого, пять Златоустого, две Иоанна Дамаскина, две Симеона Метафраста и одна Симеона Нового Богослова).

Молитва первая, Василия Великого.

«Владыка Господи Иисусе Христе, Боже наш, источник жизни и бессмертия, Творец всей твари видимой и невидимой, вечного Отца совечный Сын, по бесконечному своему милосердию, когда настало время, облекшийся в плоть, распятый и погребенный за нас неблагодарных и ожесточенных, и своей кровью вдохнувший новую жизнь в нашу, издряхлевшую от греха, природу! Сам, бессмертный Царь, прими и от меня, грешника, раскаяние, обрати свое внимание на меня и услышь мое моление. Согрешил я, Господи, согрешил против неба и перед Тобою (Лк. 15:18), и уже недостоин посмотреть на высоту Твоей славы, потому что прогневал Твое милосердие, преступив Твои заповеди и не исполнив Твоих повелений. Но Ты, Господи, незлобив, долготерпелив и многомилостив, Ты не предал меня и с беззакониями моими на погибель, всячески ожидая моего обращения. Ты, человеколюбивый, Сам сказал через своего пророка: решительно Я не хочу смерти грешника, но хочу, чтобы он обратился и был жив. Да, Владыко, Ты не хочешь погубить свое создание, неугодна Тебе погибель человеческая, но хочешь, чтобы все спаслись и пришли в познание истины. Поэтому и я, хоть недостоин неба и земли и этой мимолетной жизни, подчинив всего себя греху и Твой осквернив образ, но, как Твое творение и создание, не прихожу в отчаяние о своем спасении, а прибегаю к Тебе, надеясь на Твое неизмеримое милосердие. Прими и меня, человеколюбивый Господи, как блудницу, как разбойника, как мытаря, как блудного; сними с меня невыносимое бремя грехов, Ты, взявший на себя грехи мира, исцеляющий человеческие немощи, призывающий к себе всех труждающихся и обремененных и упокоевающий их, пришедший призвать не праведников, но грешников к раскаянию. Очисти меня от всякой нечистоты духа и тела, и вразуми участвовать в Твоей святыне с благоговением и страхом, чтобы я, с чистой совестью принимая часть святыни Твоей, соединился с Твоим Телом и Кровью, и имел Тебя в себе живущим и пребывающим вместе с Отцем и со святым Твоим Духом. Ей, Господи. Иисусе Христе, Боже мой, да не послужит мне в осуждение причастие пречистых и жизнь дающих Твоих Таин, и да не буду я немощен душей и телом для того, чтобы причаститься их достойно. Но даруй мне до последнего вздоха без осуждения принимать часть Твоей Святыни – в общение Духа Святого, в залог вечной жизни и благоприятного ответа на Твоем страшном суде. Так, чтоб и я, со всеми избранными Твоими, сделался участником вечного Твоего блаженства, которое приготовил Ты любящим Тебя, Господи, и за которое вечная слава Тебе, аминь».

Молитва пятая, божественного Дамаскина.

«Владыка, Господи Иисусе Христе, Боже наш, един имеющий власть прощать людям грехи, как милостивый и человеколюбивый, презри и мои все согрешения, ведомые и неведомые, и удостой меня без осуждения причаститься божественных, преславных, пречистых и жизнь дающих Твоих Таин, не в мучительное обременение себя новыми грехами, но в очищение, в освящение, в залог будущей жизни и царства; в оплот, в защиту и в отражение вечного врага, в изглаждение многих моих грехов. Потому что Ты – Бог милости, щедрот и человеколюбия, и Тебя прославляем с Отцем и Святым Духом, теперь, и всегда, и в вечные веки. Аминь».

Молитва десятая, Златоустого.

Господи, Иисусе, Христе Боже мой! разреши, уничтожь, очисти и прости мне, грешному, никуда негодному и недостойному рабу Твоему, грехи, преступления и падения – все, какие только я наделал со своей юности и до настоящего дня и часа, в сознании или без сознания, в словах или делах, мыслях и думах, и замыслах, и во всех моих чувствах. За молитвы бессеменно Тебя родившей, пречистой и всегда Девы Марии Матери Твоей, единой несомненной надежды, заступницы и спасения моего, удостой меня без осуждения причаститься пречистых, бессмертных, жизнь дающих и страшных Твоих Таинств, в прощение грехов и в жизнь вечную, в освящение, просвещение, укрепление, исцеление и здравие души и тела, в уничтожение и всецелое изглаждение злых моих помыслов, дум и ночных мечтаний от духов тьмы и зла. Потому что Тебе принадлежит царство, могущество, слава, честь, поклонение с Отцем и со святым Духом, теперь и всегда, и в вечные веки, аминь».

Последняя молитва Златоустого – та самая, которая произносится и перед самым причащением: «Верую, Господи, и исповедую» и пр.

Перед тем, как приступить к причастию, сказано в «Последовании», говори про себя следующие стихи Метафраста.

«Создатель! вот я приступаю к божественному причащению: не опали меня причастием, потому что Ты – огонь, попаляющий недостойных, но очисти меня от всякой нечистоты».

Потом опять: «Вечери Твоея тайныя» и пр. и еще стихи:

«Человек! При виде боготворящей Крови содрогнись: это огонь, попаляющий недостойных. Божественное Тело и обожает (делает божественным) меня и питает, чудным, необъяснимым образом обожает дух и питает душу».

Заключительная молитва: «Человеколюбивый владыка, Господи, Иисусе Христе Боже мой! Да не послужит мне эта Святыня в осуждение за мое недостоинство, но да будет в очищение и освящение души и тела, и в залог будущей жизни и царствия. А для меня – блаженство соединяться с Богом, и в Господе полагать надежду своего спасения».

Но вот, друг, ты сделался причастником великого и страшного Таинства: принял в себя Тело и Кровь своего Спасителя, и «абие, сказано в последовании, т. е. тотчас, немедленно, воспой, благодари вельми (всеми силами души своей), и от самой глубины сердца говори Богу»:

«Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!»

И потом благодарственные молитвы, которых пять.

Эти молитвы, по обыкновению издавна заведенному, читаются уже по окончании всей литургии. Но я советовал бы тебе, если только найдется возможность, тут же, принявши чудный дар, отойти в сторону, где не толпится народ, и прочитать эти молитвы самому. Один час какой-нибудь, от причащения до чтения этих молитв для всех, уже много изменит в настроении душевном. И опять та же колыхающаяся толпа не позволит сосредоточить всего своего внимания на слушании: что же это будет за благодарение?

Передам здесь хотя одну молитву – первую.

«Благодарю Тебя, Господи, Боже мой, что Ты не отринул меня, грешного, но удостоил быть участником в Твоей Святыни. Благодарю Тебя, что Ты удостоил меня, недостойного, причаститься пречистых Твоих и небесных даров. Но, человеколюбивый Владыка, ради нас умерший и воскресший, и даровавший нам эти страшные и жизнь источающие Таинства в освящение и источник стольких благ для душ и тел наших, даруй, чтобы они и мне послужили во исцеление души и тела, в отражение всякого зла, в просвещение моего сердца, в умирение моих душевных сил, в веру, которая не была бы когда-либо постыждена, в нелицемерную любовь, в восполнение премудрости, в сохранение Твоих заповедей, в умножение Твоей благодати и в усвоение Твоего Царствия, чтобы я, сохраняемый ими в Твоей святости, вечно не забыл Твоего милосердия, и дальше жил уже не для себя, а для Тебя, нашего Владыки и благодетеля. И, таким образом, оставив эту жизнь с надеждой жизни вечной, достигну вечного покоя там, где неумолкающий голос наслаждающихся блаженством (Откр. 19:6–7) и бесконечное наслаждение от лицезрения Твоей неизреченной благости (Откр. 22:4). Потому что Ты, Христе Боже наш, истинное наслаждение и невыразимая радость для всех любящих Тебя, и Тебя воспевает все сотворенное во веки».

И здесь, мой друг, необходимость заставляет высказать несколько слов обличения. Что делать? Горько высказывать их, но еще горче видеть злоупотребления, видеть и не иметь достаточно сил остановить и прекратить их.

Таинство св. причащения так велико и страшно, что удостоившийся принять в нем участие, должен бы, по крайней мере на первых порах, проникнуться весь, до глубины костей и мозгов, благоговением, страхом и любовью ко Христу Спасителю; хоть на первых порах, забыть землю со всеми ее условиями, приличиями и прочим вздором, чем люди себя взаимно тешат и обманывают. Но что на деле?

Вот толпа причастников. Как подходят к чаше спасения и отходят от нее, я уже говорил. И точно, в дополнение ко всему, большая часть причастников не успеет вкусить Тела и Крови Христовой, и уже рассеиваются по церкви, отыскивая своих знакомых, начальников и т. п., для принесения должного поздравления. Вследствие этого образуются в церкви шарканье, шум, говор до того нередко, что заглушают совсем и пение, и слова священника «причащается такой-то». И в эти минуты! И не думают о том, что иной причастник совсем смутится от этого и, приступая ко св. причащению, совсем забудет, где и зачем он?! Спаситель мой! Да что ж у них в голове в это время?! Ужели они на один час – на один только час в году – не в состоянии отрешиться от погибельной суеты земной? Место ль, время ль рассыпаться в поздравлениях, когда, кроме всего, еще Тело и Кровь Господа в виду всех? Когда еще и должное благодарение Господу не воздано? А иной не только должного, но и никакого не воздал, торопясь воздать поклонение какой-либо земной власти! Ужели нельзя делать этого за порогом церкви и по окончании всего? Ужели нельзя хоть на эти минуты дать священнику полный мир духа, не нарушая шарканьем и шепотом важности совершения таинства? Мой друг! Св. Златоуст называет иудами тех, которые, причастившись Тела и Крови Христовой, уходят из церкви, не воздав Ему должного благодарения.

Вот его слова: «О, человек! что ты делаешь в присутствии Христа, предстоящим ангелам при предложенной страшной трапезы? Когда братия твои еще освящаются тайнами, ты оставляешь их и уходишь… Кто тебя в этом простит и оправдает? Сказать ли вам, чье дело творят уходящие до окончания вечери, и не приносящие молитв благодарственных? Может быть, покажется жестоким и неприятным то, что я сказать хочу, однако должно сказать, по причине небрежения многих. Иуда, в ту последнюю ночь, приобщась тайной Вечери, на которой все прочие возлежали, сам наскоро вышел. Ему подражают и те, которые уходят, не дождавшись окончательного благодарения»²⁶⁵. Но если сравниваются с Иудою лишь уходящие преждевременно из церкви, то с кем сравнить, как назвать тех, которые хоть и остаются после причащении в церкви, но лишь для произведения шума, т. е. для соблазна и смятения? которые, без сомнения, не одну душу верующую лишили блаженства в невозмутимом мире совести принять в себя своего Господа и Спасителя? которые, страшно сказать, быть может, заставили негодовать священника в эти минуты, в которые он должен быть весь любовь, раздающая пренебесные дары? А и нельзя оставаться хладнокровным при виде этого дерзкого, возмутительного нечестия, так явно наругающегося над величайшей святыней нашей Церкви православной. А и нельзя священнику не возмутиться при этом всей душой, как нельзя закрыть на это время внешние чувства зрения и слуха. О, лучше б такие совсем уходили из церкви сейчас после причащения, были б только иудами сами, но хоть бы других не вводили в искушение и грех.

В следующем письме, как обещал я выше, частнее поговорю с тобой о св. причащении. О, все сердце мое горит желанием, чтобы Хлеб жизни был для тебя истинным Хлебом жизни. Вот почему, насколько смогу, выскажу тебе все, что мне представляется необходимым для этого.

«Кто будет есть Хлеб сей, или пить Чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. И так, да испытывает себя человек, и таким образом пусть ест Хлеб сей и пьет из Чаши сей. Ибо кто ест недостойно, тот ест и пьет в осуждение себе, не уважая Тела Господня» (1Кор. 11:27–30). И так одно и тоже причащение Тела и Крови Господней доставляет и жизнь вечноблаженную, и осуждение вечное, со всеми страшными, нескончаемыми последствиями этого осуждения! Оно и в жизнь вечную, и в смерть вечную! Есть о чем подумать, мой друг. Не напрасно заповедал апостол испытывать себя каждому причастнику. Не напрасно и я, от самой глубины души желающий тебе спасения вечного, решился еще раз остановиться на таком важном предмете, каково причащение Тела и Крови Господней.

Мои советы относятся как до времени, предшествующего причащению, так до самого причащения, и до того, что должно последовать за ним.

Каждый раз, как начинаешь ты говеть, т. е. готовиться к таинству причащения, прежде всего размысли и пойми, что величайшее святейшее и важнейшее дело всей твоей жизни – есть причащение. Значит, нет ни одного дела, которое было бы опаснее и погибельнее для тебя совершать лишь по обыкновению, по привычке, по заведенному порядку, как это. Нет ни одного дела, в котором менее были бы извинительны нерадение, холодность и невнимательность, как в этом. И величайшим преступлением будет употребить во зло то, что есть самого высокого и божественного в нашей вере православной. Отсюда самая непреложная обязанность твоя: употребить все для очищения души, чтобы она могла служить храмом, т. е. святым вместилищем Господа, Спасителя твоего.

А это возможно при том условии, если ты самым точным образом выполнишь заповедь апостола об испытании себя. Каждый раз, когда ты приступаешь к божественному причащению, ты должен вполне убедиться, что твоя совесть не упрекает тебя ни в чем, чтобы могло служить существенным к тому препятствием, т. е. что на твоей душе не лежит ни одного греха смертного. Вот это-то самоиспытание, строгое и беспристрастное, и должно лечь в основу твоего говения. Лишь после такого самоиспытания ты и можешь настоящим образом приступить к исповеди. Понятно, что часом этого не сделаешь. Не сделаешь и неделей, если не прекратишь на это время всех своих жизненных занятий, сношений, всего, что может развлечь и рассеять тебя. Неделя твоего говения должна быть временем самого глубокого уединения, самого ненарушимого безмолвия: Божья церковь, молитва, размышления о своей протекшей жизни – вот единственные занятия всей этой недели.

Исповедь твоя должна быть так полна, чиста, и совершенна, как бы ты готовился к смерти. Знай и помни: чтобы принять в себя достойно Христа Спасителя, требуется не меньшая чистота сердца как и для того, чтобы явиться на страшный суд к Господу Богу. В первенствующей Церкви, когда все так крепко было соединено союзом любви христовой, когда между членами Церкви господствовала полная, безусловная доверенность, тогда каждый готов был отдать и отдавал на суд общий все тайны своей души. Кто из Христиан чувствовал в себе внутреннюю рану, или сделал что-либо противное законам Божиим, тот и на едине, пред мужами опытными в благочестии, и пред всею церковью раскрывал свою жизнь и раскаивался в своих грехах. Не трудно было подвергнуть себя суду святого общества тому, кто сам себя осудил внутренно, и притом был убежден, что за общественной исповедью последует общее моление о том, чтобы умилостивился над ним Господь Бог. Но когда исчезла эта братская откровенность, Церковь сделала снисхождение кающимся: позволила им представлять свое поведение на суд одного пресвитера наедине. Что ж поэтому для тебя духовник? Отец, врач, советник, наставник и судья. Богу и Церкви даст он ответ, если неверно выполнит то дело, на которое вызвала и поставила его Церковь. Но и кающийся виновен перед богом, перед Церковью и перед самим собой, если в духовнике не хочет видеть отца, врача, советника и наставника. Если ты, друг, идешь к духовному отцу лишь по одному обычаю, без полной и безусловной доверенности, то, намереваясь очиститься от грехов, прилагаешь к прежним грехам новый грех – лицемерие. Известно, что бывает с больными, которые утаивают от врачей свои болезни. Болезнь, которую вначале вылечить ничего не стоило, делается неизлечимой, таким образом их скрытность делается причиной смерти. Но скрытность пред врачом духовным, который именем Божиим врачует болезни души, тем страшнее, что она может причинить смерть духовную, вечную. Можно утаить свое поведение от земных судей, но от Бога и совести – нельзя. Совесть во всю жизнь будет преследовать нераскаянного, а что ждет его в другой жизни – и говорить нечего. «Но вспомнишь ли все?» говорят. Если ты, мой друг, помня мои советы, привык наблюдать за собою постоянно; если каждый вечер припоминаешь дела и мысли, из которых составлялась жизнь целого дня, тогда, конечно, ты припомнишь и жизнь целого года. Впрочем, ни один благомыслящий духовник и не потребует подробного, день за днем, отчета во всех делах, мыслях и желаниях. Довольно, если кающийся обращает внимание на господствующие в себе наклонности и будет замечать, с каким усилием он противоборствовал этим наклонностям, много ли он успел в искоренении их, и вообще чувствует ли он, что подвигается вперед, или двигается назад. В нравственной жизни нет стояния; но человек непрестанно идет или вперед или назад.

«Но какая ж это господствующая наклонность?» – спросишь. Та, около которой, главным образом, сосредоточены твои мысли, желания и действия. Что любишь ты всем сердцем – тем заняты твое чувство, воображение, разум, воля, весь ты. Вот это-то и есть господствующая наклонность. А что любишь ты всем сердцем, то владыка над твоими делами: то – господин, которому ты служишь, то – бог, которому ты покланяешься. Поэтому, вникая в себя, рассмотри, кто этот идол, которому ты служишь: суетность ли, гордость ли, самохвальство ли, упорство ли, роскошь ли, сластолюбие ли, пустословие ли, мстительность ли, и пр., и пр.

Исчислить всех малых идолов человеческого сердца невозможно, но главных из них три: сластолюбие – страсть к удовольствиям чувственным, телесным. Служащие этому идолу преданы роскоши, праздности, рассеянности и тому величайшему греху, которого одного совершенно достаточно, чтобы причащение Тела и Крови Господней послужило в вечное осуждение, – разврату. Корыстолюбие – страсть приобретать много всеми и всяческими способами. Служащие этому идолу жертвуют ему и собственной совестью, и стыдом людским, и страхом Божиим. В них нет ни чести, ни правды, ни сострадания к ближним, ничего человеческого. В них-то и являются иуды, симоны – все эти погибельные личности, который готовы продать все и всех на свете. И, наконец, честолюбие – страсть, какими бы то ни было путями и средствами, стать выше других. Здесь самохвальство, гордость, та нелепая гордость, которая требует, чтобы все перед ней преклонялось, раболепствовало и пресмыкалось.

Но, друг, еще недостаточно самоиспытания, недостаточно даже и того, если ты сам себя осудишь перед духовником и раскаешься перед ним во всем, необходима еще с твоей стороны твердая решимость – бороться с тем или другим идолом, который окажется в тебе, бороться всеми силами души и до тех пор, пока, с Божьей помощью, ты не победишь его и не выгонишь из своего сердца. Если в тебе нет этой решимости, то как бы ни была чиста и полна твоя исповедь, ничего не сделано: ты не сознал вполне своей греховности. Сознать ее – значит возненавидеть грех, а возненавидеть и значит восстать против него всеми своими силами. Лишь при этом условии – полного раскаяния и твердой решимости не возвращаться к прежнему, а начать новую жизнь, вполне сообразную с законом Божиим, и имеет все свое значение таинство покаяния.

Здесь, при таком говении, ты встретишь страшного врага самообольщение. С одной стороны, он будет тебе нашептывать: «что ж, о чем слишком тревожишься? Не также ли ты грешен, как другие»; с другой: «смотри, как высоко стал ты в нравственном совершенстве». Против этого врага верное оружие – слово Божие. Поэтому во все время твоего говения читай евангелие и к нему присоедини еще чтение житий святых. Евангелие покажет тебе цель, к которой должен стремиться каждый христианин, не останавливаясь за тем, что другие не стремятся к этой цели, потому что каждый отвечает сам за себя; жития святых убедят, на сколько достижима эта цель здесь на земле, т. е. имеет ли человек право и возможность похвалиться своим нравственным совершенством, если б даже и всю жизнь провел в подвигах самоумерщвления.

Наконец, ни на одно мгновение на забывай, что таинство, к которому готовишься ты, – таинство любви, значит в числе приготовлений твоих неизбежно, неотклонимо должны быть дела любви. Многочисленны и многообразны дела любви, и каждое из них имеет свое значение, свою заслугу пред Господом Богом. Но высшее дело любви – если ты чтением ли святых книг, беседой ли, так или иначе вразумишь кого-либо из заблуждающих своих братий исправиться, оставить свою греховную жизнь и начать жизнь новую по закону Божьему. «Братия, если кто из вас уклонится от истины, и обратит кто его, тот знай, что обративший грешника от ложного пути его, спасет душу от смерти и покроет множество грехов», – говорит апостол Иаков (Иак. 5:20).

Велик должен быть для тебя день, в который ты причащаешься Тела и Крови Господа Иисуса; и весь этот день, безраздельно и всецело, должен ты посвятить Ему – Спасителю Твоему. Если когда, так именно в это время, буквально должно выполнить слово мудрого: «не лишися от дне добра, и часть желания блага да не прейдет тебе» (Сир. 14:14), т. е. чтобы ни одна часть этого дня, чудного и блаженного, не была потеряна для тебя, чтобы все, что будешь делать ты в этот день, относилось к главному действию – причащению. Понятно, что дела мирской суеты ни под каким видом, ни под каким предлогом не могут, не должны быть допущены в этот день. «Сей день Господень» – и ни чей больше.

В продолжении литургии ты должен стоять с таким же духом, как если б присутствовал с апостолами при последней вечери, когда божественное причащение раздавал сам Господь. Потому что и в самом деле, что происходило тогда с апостолами, имеет быть и с тобою. Служением священника, который представляет самого Иисуса Христа, ты имеешь быть участником той же благодати и получить тот же чудный, пренебесный дар, как и они. И вот чувства, которыми ты должен быть исполнен во все время божественной литургии.

1) Живая вера в то, что в божественном причащении присутствует сам Иисус Христос – телесно. И для этого непрестанно повторяй внутреннее, сердечное исповедание веры: «Верую, Господи, и исповедую». Верую, что «сие есть самое пречистое тело и сия есть самая честная кровь», которую хочу принять в этом таинстве – значит, Тебя самого Господи, который, родившись в яслях, восхотел умереть за меня на кресте и, славный в небе, не престаешь присутствовать и здесь под этими смиренными видами хлеба и вина. Верую, Господи, и уверен в этом крепче, чем если б мог видеть своими глазами, потому что глаза мои могут обмануть меня, а Твое слово непреложно. Пусть чувства и ум говорят мне противное, отказываюсь от своих чувств и ума, чтобы пленить их в послушание веры. И если б нужно было пострадать за исповедание этой истины, если б предстояло за это вынести и укор, и насмешку, и оскорбления, и всяк зол глагол от неверующих сынов века, то при помощи Твоей благодати я лучше соглашусь все выстрадать, все вынести, чем изменить своему верованию.

2) Глубокое благоговение, как следствие такого верования. Кого ты будешь принимать во св. причащении? Самого Иисуса Христа. Поэтому, прежде чем примешь Его, необходимо воздать Ему честь должную, как своему Владыке и Господу. Так, в продолжение всего того времени, как священник освящает дары, и особенно при возношении св. жертвы, повторяй слова ап. Фомы: «Господь мой и Бог мой». Благоговей пред Иисусом на престоле, как благоговели перед ним волхвы в пещере вифлеемской; твое благоговение должно быть соразмерно с получаемым от Него даром, а дарует Он тебе столько, сколько никогда не даровал и чистейшим своим ангелам.

3) Глубокое самоуничижение пред Господом Богом, который, с высоты своего небесного престола, удостаивает сойти для посещения тебя. С полным сознанием своего недостоинства, повторяй слова св. праведной Елизаветы: «Откуда мне пришло это обилие блаженства, что Господь и Бог мой благоволил придти ко мне? Или слова сотника: «Господи! я недостоин, чтобы Ты взошел в дом мой». Или говори, как говорил праведный Иов: «и что такое человек, Господи, что Ты возвысил его до такой славы (Иов. 7:17)? И кто я, грешник, червь земной, чтобы приблизиться к Тебе, Господу величия и славы, на которого и ангелы смотреть не могут, и не только приблизиться, но еще и питаться Твоею плотью и кровью Твоею»?

4) Сыновний страх. Так ты должен обращаться внутренне к Иисусу Христу: «Нет ли еще во мне, о мой Спаситель, какого-нибудь греха тайного, который мог бы помешать излиться на меня всем этим благам? Не буду ли я иуда с лобзанием мира, с приветом любви – теперь, и с изменой завтра, а может быть даже и сегодня? Не приму ль я, подобно ему, Твое Тело и Кровь в ослеплении какой-либо страсти? И вместо того, чтобы прийти ко мне, как к верному ученику, не придешь ли с негодованием, как к сокровенному врагу? Если это так, то скажу и я, как апостол Петр: «Изыди от мене, Господи, яко муж грешен есмь».

5) Пламенное желание – принять в себя Иисуса Христа, потому что одно из самых необходимых расположений для достойного причащения –есть искреннейшее желание его Свидетельствуй перед Господом это желание, да и не просто желание, но нетерпение, неудержимое стремление –соединиться с Ним в этом таинств, говоря, как патриархи ветхого завета, ожидавшие Его пришествия: «Боже мой! не медли (Пс. 39:18); или как царственный пророк в этом псалме, который так приличен душе христианской, готовящейся к причащению: «как лань ищет потоков вод, так душа моя ищет Тебя, Боже! Жаждет душа моя Бога, Бога живаго, когда я приду и явлюсь пред лице Божие» (Пс. 41:23).

6) Чистосердечное сокрушение, которое могло бы освятить твою душу и поставить ее на ту степень чистоты, какую она должна иметь, чтобы быть вполне достойной Иисуса Христа. Для этого из глубины сердца возноси Господу моление кающегося Давида: «Я верую, Господи, что Ты очистил и омыл меня таинством покаяния, но все еще не покойна душа моя, изгладь все мои беззакония, сотвори мне Сам, Боже, чистое сердце, и дух правый обнови внутри меня, возврати мне радость спасения Твоего, и дух владычественный да подкрепит меня».

И 7) наконец, совершенная любовь. Да, если и всегда должно любить Господа всем сердцем, душей и мыслями, тем сильнее, живее и выразительнее должно свидетельствовать свою любовь к Нему в этом таинстве, которое и есть, по преимуществу, таинство неизреченной Его любви и бесконечного милосердия к людям. «Ей, Господи, Ты веси яко люблю Тя», – вот каким сознанием должна быть полна вся твоя душа в великие и страшные минуты причащения. И люблю, и всегда буду любить Тебя, должен говорить ты внутренно, любовью деятельной и твердой, которая состоит не в словах, а в неуклонном исполнении обязанностей, в совершенном хранении Твоих заповедей, в несокрушимой верности Твоему закону, в непрестанном страхи оскорбить Тебя, в безусловном презрении ложных правил мира и всего, что противно христианству.

Затем, когда священник будет преподавать тебе Тело и Кровь Христову, все свое внимание сосредоточь на словах его: «Причащается раб божий... в оставление грехов и в жизнь вечную». Да, это залог жизни вечной! Если б Господу было угодно воззвать твою душу в эту самую минуту, как ты принял в себя Тело и Кровь Его, тогда она прямо вошла бы в сонм чистых, светлых духов, в среду тех «тьмы тем и тысячи тысяч», которые пред вечным престолом уже поют новую песнь: «достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость, и крепость, и честь, и славу, и благословение, ибо Он кровию своею искупил нас Богу из всякого колена и народа, и языка, и племени, и сделал нас царями и священниками Богу нашему». (Откр. 5:9–12). Чудные, светлые, блаженные минуты!

Со страхом, верой и любовью приняв великий дар, отходи с глубочайшим благоговением к Спасителю, который пребывает уже внутри сердца твоего, и с твердым памятованием, что с этой минуты вся полнота Его божества обитает уже в тебе телесно. Пробудь несколько времени в самом глубоком молчании и размысли, какое неизреченное чудо совершилось над тобой, что отселе ты живой храм, в котором пребывает Святый Святых.

Затем обратись к Нему с искреннейшим молением, прежде всего о том, чтобы Он сам, своей всемощной силой и благодатью, помог тебе навсегда сохранить блаженство обладания Им, который судия и Господь, сам сделался для тебя и залогом жизни вечной. С восторгом повторяй слова псалма: «Вкусите и видите, яко благ Господь». Он славен в небе, всемогущ на земле, грозен в аде, но благ, неизреченно, невыразимо никаким языком человеческим благ в этом таинстве. Сознавая все величие этой благости, от самой глубины души говори Ему: «Боже мой! Как высоко, как полно наслаждение, которое я чувствую теперь, оно также выше всех радостей мира и удовольствий света, как небо выше земли!» С расположениями старца Симеона, воспой песнь его: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, с миром», потому что не только видели Тебя мои взоры, но душа моя уже владеет Тобой, даже самое тело мое уже проникнуто Тобой – источником жизни.

Возблагодари Его достойно за неоцененное благодеяние, полученное сейчас тобою. Не забудь, что если и вообще неблагодарность –возмутительное явление, то неблагодарность в этом случае – преступление, ничем не оправдываемое и неизвиняемое. Если такая чудная, совершенная любовь Его не найдет в тебе ни сочувствия, ни отзыва, то, страшно сказать, твое положение – положение Иуды. Спаси, Отец небесный, всякого от этого! От самой глубины души скажи Господу Спасителю: «Если я забуду Тебя, забудь меня правая рука моя. Прилипни язык мой к устам моим, если не буду помнить вечно о Тебе». А чтобы благодарность твоя была не в одних словах, а в самом деле, то всецело и всего себя принеси в жертву Иисусу Христу, свидетельствуя этим, что, приняв Его в причащении, ты хочешь жить только для Него, хочешь вполне оправдать Его слова: «Ядый Мя, той жив будет Мене ради» (Ин. 6:57); хочешь мыслить и действовать в безусловном подчинении Ему, будешь употреблять свое здоровье, силы, способности ума, власть, доверие, блага – словом, все, что зависит от тебя, в Его честь и славу.

Особенно в эти минуты, когда Господь и Спаситель всецело пребывает в тебе, проси у Него всех благ, в которых имеешь нужду; со святым дерзновением говори Ему, как говорил патриарх Иаков ангелу: «Не позволю тебе продолжить путь, пока не дашь ты мне благословения» (Быт. 32:26). Я не прошу у Тебя, Господи, скажи Ему, благ временных: славы, почестей, богатства – все это может послужить к моей погибели, но прошу благ моего спасения, духа смиренного, сердца христианского. Прошу у Тебя ненависти ко греху, полного отвращения к нечестию и вольномыслию, страха к Твоему суду и больше всего Твоей святой любви. Прошу у Тебя силы и твердости ума, необходимых для того, чтобы предохранить себя от разврата мира, чтобы меня не увлек поток обычаев света, чтобы противостать искушениям соблазна и злых примеров, стать выше суждений человеческих, защититься от яда лести, не быть рабом честолюбия, не пасть пред корыстью, избежать гибельных сетей, со всех сторон раскинутых диаволом и собственною моею плотью, чтобы среди всех опасностей сохранить свободу и чистоту верования; словом, чтобы быть вполне христианином – не по мудрованиям и ухищрениям человеческим, а по Твоему слову божественному. Вот блага, существенно необходимые для меня. И всегда я могу испрашивать их, но никогда с большим дерзновением и надеждой, как теперь, когда Ты, Творец и совершитель их, во мне.

Затем, непрерывно, всеми и всяческими способами, возбуждай себя к постоянству христианскому, которое должно быть одним из главных плодов твоего причащения, спрашивая самого себя, как св. апостол Павел: «Что теперь в силах разлучить меня с Иисусом Христом, теперь, когда я так тесно соединен с Ним? Я уверен, что этого не в силах сделать ни смерть, ни жизнь, ни настоящее, ни будущее, ни скорбь, ни горе, ни гонения, ни все нужды жизни, и ничто сотворенное – ни в небе, ни на земле» (Рим. 8:35, 38). И говорю так не в духе гордости, нет, я очень хорошо знаю свою слабость и ничтожество; знаю, что если Ты оставишь меня самому себе, то я опять впаду в бездну своих беспорядков. Но соединенный с Тобой в св. Таинстве, я имею право стать выше себя, и обещать себе, что весь непостоянство и ничтожество – каков я на самом деле, пребуду в Твоей любви и в обладании Твоею благодатью.

И уже после всего этого нужно, мой друг, подвизаться и бороться до крови, чтобы самым делом выполнить обещанное до причащения, во время и после него. Необходимо так направить и устроить свою жизнь, чтобы ты мог сказать подобно св. апостолу Павлу: «Живу не я, но живет во мне Христос». Не забывай, что величайший из соблазнов, какой только мы можем дать, –приобщаться Тела и Крови Христовой, и не делать свою жизнь ни более христианской, ни более совершенной. Но горе, им же соблазн приходит! Необходимо, чтобы с минуты причащения жил и действовал в нас Христос, и только один Он, чтобы Он заставлял нас мыслить, говорить и действовать, чтобы во всем нашем поведении не было ничего недостойного Его. Но если мы и после причащения будем жить, как жили прежде, в беспорядках жизни беспечной и преступной; если мысли будут также преданы миру, слова также нечисты, дела также законопреступны, как и прежде, то, друг мой, даже подумать страшно, не только что выговорить, позором и бесславием покроем мы Его; уничижим и презрим Его святое Тело и божественную Кровь, не только что сами обратим в кощунство великое и страшное таинство, но дадим повод кощунствовать над ним и другим – суди же сам, во что оно послужит нам: во спасение или в осуждение вечное?

Считаю необходимым, ко всему сказанному прибавить тебе еще один совет. Великий и невыразимо-блаженный день своего причащения ознаменуй еще особенным каким-либо делом любви и милосердия ближним. Не то хочу я сказать, чтобы ты роздал гроши и алтыны при выходе из церкви и на том успокоился. Что это?! В большинстве случаев это чистейшее фарисейство: «творят милостыню, чтобы прославляли их люди» (Мф. 6:2). Творят милостыню из грошей и алтынов, а сотни и тысячи наживают обманами, всякими неправдами и ложными клятвами; и безжалостно, и беспощадно преследуют какого-нибудь несчастного бедняка-заимодавца, лишая его нередко последнего крова, отнимая у его семьи последний кусок хлеба и т. п. Здесь, мой друг, не могу утерпеть, чтобы не рассказать тебе случая, бывшего на моих глазах в одной из столиц. Один из таких милостынь нераздаятелей в самый день причащения своего распорядился через полицию выгнать из своего дома квартировавшую у него вдову с семерыми малолетними детьми за то, что она три месяца не платила за квартиру. А между тем, перед причащением расставил пук свечей, при выходе из церкви с полчаса раздавал алтыны. Что за погибельное ослепление! Что за глубокое развращение сердца! Свечи расставил, алтыны роздал, а семью истинных нищих, о которых хорошо знал, что по целым суткам сидят не евши, не имея духу бродяжничать и протягивать руку за милостыней, приказал выгнать под открытое небо! И верно еще считал себя праведником перед Богом и людьми!

Не так, мой друг, не так. Прежде всего, вот тебе слово Спасителя о милостыни: «Смотрите, не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего небесного» (Мф. 6:1). Это вообще о милостыни. А для дня причащения, в который явлена тебе особенная, чрезвычайная милость Божия, и ты соверши дело милости какое-либо особенное, разумеется, по мере своих средств и возможности, но под тем же условием, чтобы ни один посторонний глаз не видал, что ты сделал. Укажу тебе на одно такое дело. И везде есть, а в столицах без числа тех несчастных, которые дурной жизнью промышляют себе кусок хлеба. Не все они, о, далеко не все! – до того погрязли в погибельном омуте, чтобы не хотели вырваться из него. Многие остаются в нем, собственно, потому, что не видят выхода. Посвяти ж свой великий день на то, чтобы найти хотя одну такую: во имя Господа, в тебе присущего, поговори с ней о раскаянии и обращении на добрый путь; убеди ее, что не все потеряно для нее перед Богом, что Он никого не отвращается, ко всем, со всей полнотой любви, протягивает руку своей всесильной помощи; затем, если благодать Божия тронет погибающую душу, если убеждаемая тобой изъявит желание бросить путь беззакония, употреби все свои силы найти ей труд, дело или место для приобретения честного куска хлеба, поддержи ее на первых порах своими убеждениями, молитвой и, в случае нужды, вещественными пособиями, потому что диавол не легко расстается со своей добычей, и всяческими обольщениями будет оспаривать ее у тебя – вот это будет дело милости, такое дело, от которого возрадуется все небо, от которого восторжествуют все ангелы Божии (Лк. 15:7, 10). День, в который положишь ты начало такому делу, – о, велик будет этот твой день перед Господом Богом и неизгладимо впишется он в книге жизни! Такая милостыня будет вполне сообразна с явленной тебе милостью в св. причащении. Но, друг, сам сделай это, сам лично, и отнюдь не через людей. Не гнушайся и не отвращайся подобных несчастных; с целью святой не считай чем-либо унизительным и позорным для себя вступить с какой-либо из них в прямые сношения: «и солнце бо места скверная преходя не оскверняется», – сказано в священных песнях (в каноне ангелу хранителю). Не забудь, что сам Господь Бог сошел для тебя с неба, сам на кресте пригвоздил твои грехи, свою плоть и кровь дарует тебе. После этого ль действовать через людей для спасения и примирения с Богом несчастных?

В заключение еще раз скажу тебе: «берегись лжепророков, которые приходят в овечьей одежде, а внутри волки хищные» (Мф. 7:13). На горе нашего времени их расплодилось не мало, и дерзко и смело действуют они. По плодам их старайся узнавать их. Вот, например, касательно милостыни, они неистовствовали, отстаивая раздаваемые гроши и алтыны из награбленных самым наглым образом тысяч, и доказывали, что эти гроши спасут какого-нибудь откупщика! Вообще они неистовствуют во всем и против всего, в чем только заслышат истинный дух христов (Рим. 8:9), дух любви, терпимости, примирения. Их дух вражды – ненависти, разъединения, смут, но под покровом ревности о православии. Поистине дьявольский дух и погибельная ревность.

Последняя неделя Великого поста, предшествующая Пасхе, называется Великой или Страстной. Она называется Страстной потому, что посвящена воспоминанию последних дней земной жизни Спасителя нашего. Его страданий, смерти и погребения. А значение Великой вот как объясняет св. Златоуст: «Мы называем эту седмицу Великой не по долготе дней ее (есть дни продолжительнее), и не по числу дней, которыми она нисколько не отличается от других седмиц, но потому что в эти дни Великие дела совершены Господом. В эту седмицу, называемую Великой, сокрушено продолжительное насилие диавола, упразднена смерть, связан крепкий и оружия его уничтожены; изглажден грех, отнято проклятие, отверзся рай, небо престало быть неприступным, человеки соединились с ангелами, стена разрушена, ограда разорена. Бог мира умиротворил горнее и земное»²⁶⁶.

С самого начала христианской Церкви Страстная неделя особенным, глубочайшим образом была почитаема всеми. Пост, в продолжение ее, усиливался: «одни проводили все шесть дней в посте, другие два (последние), иные три, четыре»²⁶⁷. «Все шесть дней перед Пасхой, – говорит св. Епифаний Кипрский, – весь народ привык проводить в сухоядении, т. е. употреблять только хлеб с солью и водою к вечеру; некоторые же постятся по два, по три и по четыре дня. Иные проводят всю седмицу без пищи до петелоглашения следующего воскресного дня»²⁶⁸. В апостольских постановлениях сказано: «В дни перед Пасхою поститесь, начиная со второго дня до субботы, в продолжение шести дней употребляя один хлеб и соль, а для питья воду, потому что это дни плача, а не празднества. Особенно в пяток и субботу поститесь все, совсем ничего не вкушая до ночной песни петуха. Если ж кто не в силах пропоститься два дня, по крайней мере да соблюдает субботу, потому что Господь о себе рек: «Егда отнимется от них жених, тогда постятся. Но в эти дни отнят от нас жених иудеями, распят на крест и с беззаконными вменился»²⁶⁹.

В эту неделю с особенной щедростью благодетельствовали бедным. Христиане были убеждены, что чем ближе они к страданиям и воскресению Христовым, которыми исполнились все Божия благодеяния ко спасению рода человеческого, тем должны быть милосерднее и человеколюбивее к бедным и нуждающимся своим братьям. Многие господа из любви к Богу и ближнему давали своим рабам свободу в подражание свободе духовной, дарованной Иисусом Христом всем людям. Прощали должников, примирялись с врагами, выкупали пленных и т. п. Кроме того, в эту неделю запрещалось всякое гражданское и уголовное судопроизводство, за исключением особенных, чрезвычайных случаев. Богослужения в первые три дня Страстной недели во внешнем порядке почти не отличаются от обыкновенных великопостных богослужений: утреня, преждеосвященная литургия и повечерие. Но во внутреннем составе в них слишком заметны как отличие от великопостных, так и различие между собою. Именно, каждому дню усвоено особенное воспоминание, что и выражается в песнях, в Евангелии и т. п. Сообразно с этим я и рассмотрю каждый день отдельно.

В этот день воспоминаются: св. праведный Иосиф, проданный своими братьями и прообразовавший Христа Спасителя, и иссохшая смоковница, образовавшая сонмище иудейское, в котором Спаситель не нашел плода, а лишь одни листья закона, за что и осудил его на конечное истребление.

На утрени, после аллилуиа, поется тропарь: «Се жених грядет…» «Вот, в полночь идет жених, и блажен тот слуга, которого он найдет бодрствующим, точно так как негоден тот, которого он застанет дремлющим. Душа моя! смотри, не отяготись сном, чтобы не быть преданной смерти и не остаться вне царствия, но сбрось дремоту со словами: Свят, Свят, Свят Ты, Боже, Богородицею помилуй нас».

Этот же тропарь поется во вторник и в среду.

После трех кафизм Евангелие от Матфея, зачало 84, гл. XXI, ст. 18–44.

Вот содержание его, с кратким указанием на предшествовавшие события.

На другой день после воскресения Лазаря из Вифании Господь Иисус пришел в Иерусалим. Народ, при входе Его в этот город, сделал Ему совершенно царственную встречу, так что весь город пришел в движение. Он вошел в храм, выгнал оттуда всех продающих и покупающих, и исцелил слепых и хромых, которые приступили к Нему с молениями о помощи. Все это раздражало врагов Его больше и больше. На ночь удалился из Иерусалима в Вифанию.

На другой день, по утру, возвращаясь в Иерусалим Он взалкал. На дороге встретилась смоковница, и Он подошел к ней, думая найти несколько плодов. Оказалось, что на ней одни только листья, и Он сказал: «Да не будет же впредь от тебя плода во век». Смоковница тут же засохла. Пораженным ученикам Он объяснил силу и значение веры. В Иерусалим Он пришел в храм и учил. Здесь приступили к нему первосвященники и старейшины народа с вопросом: «На чем он основывает свою власть делать все это?» Взаимным вопросом о крещении Иоанновом Он привел их в замешательство, а притчами о двух сынах, посланных в виноградник, и о делателях в винограднике, убивших сына хозяина, который явился требовать от них плодов, ясно и не обинуясь дал знать, что ждет и Его и их убийц: «почему сказываю вам, что отнимется от вас царствие Божие, и дано будет народу, приносящему плоды его».

После Евангелия вместо обыкновенного канона трипеснец, и по окончании его – светилен: «Чертог Твой вижду Спасе мой» и пр.

«Спаситель мой! Я вижу Твой чертог украшенный, но не имею одежды, чтобы войти в него. Податель света! соделай светлою одежду души моей, и спаси меня».

Этот же светилен поется (по трижды) во вторник и в среду.

В стихирах «хвалитных и стиховных» выражается значение совершившихся в эти дни событий, вместе с тем указывается необходимость всем верующим не холодно и безучастно воспоминать их, а последовать за Спасителем на всем Его крестном пути, всей душей и всем сердцем разделяя великие скорби и страдания Его последних дней на земле.

«Господь, идя на вольные страдания, говорил апостолам на пути: вот восходим в Иерусалим, и будет предан Сын человеческий (так любил называть себя Господь), как предсказано о Нем. Пойдем и мы, с мыслями чистыми, будем сопутствовать Ему, распнемся вместе с Ним и ради Его умрем для жизненных наслаждений, чтобы пожить с Ним и услышат Его призыв: уже не в земной Иерусалим, чтобы страдать, восхожу Я, но ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему; и вознесу вас вместе с Собой в высший Иерусалим, в царство небесное».

«Господи! идя к страданию, Ты говорил своим ученикам наедине, чтобы укрепить их: как вы не помните слов моих, которые Я прежде вам говорил? Всякому пророку предназначено быть убитым не в другом каком месте, а именно в Иерусалиме. Вот теперь и настает время, о котором Я предсказал вам: и Я буду предан руками грешных на поругание. Они, пригвоздивши Меня ко кресту и предавши погребению, будут считать нечистым, как мертвеца. Но не упадайте духом, в третий день Я восстану на радость верным и в жизнь вечную».

«Братие, убоявшись приговора, постигшего иссохшую смоковницу за неплодие, принесем плоды достойные покаяния Христу, дарующему нам великую милость».

Эти же стихиры, «хвалитные и стиховные», поются на вечерни «на Господи воззвах».

Часы третий, шестой и девятый в первые три дня Страстной недели отличаются от обыкновенных великопостных тем, что на каждом читается Евангелие. Именно, в эти три дня положено прочесть всех четырех евангелистов. Чтения распределены следующим образом: в понедельник –Евангелие от Матфея все и первая половина Евангелия от Марка; во вторник – вторая половина от Марка и две части от Луки; в среду – последняя часть от Луки и Евангелие от Иоанна, которое читается только до 32 стиха тринадцатой главы («Ныне прославися Сын человеческий» и пр.).

Так, приготовляясь встретить великие дни страданий Господа Иисуса, необходимо возобновить в памяти всю Его жизнь. В течение года читаются все четыре евангелиста, но все это в отрывках: многое могло быть забыто, многое не выслушано настоящим образом и даже никак не выслушано (например, в будни), а между тем Его страдания и смерть были лишь заключительным действием спасения человечества – началось оно с первым вздохом Его на земле. Значит, чтобы понять все величие, всю полноту совершенного Им спасения, совершенно необходимо, шаг за шагом, проследить всю Его земную жизнь, прочитать, не опуская ни одного стиха и ни одного слова, все, что передали о нем св. евангелисты. Необходимо составить себе полное, ясное, самое отчетливое понятие об этой жертве, которую Он принес в Самом Себе Божию правосудию за грехи людей, чтобы оценить ее, как следует, а эта жертва началась еще в пещере Вифлеемской: отсюда до самой Голгофы Его путь был – путь креста. Как же не обозреть всего этого пути, как не сосредоточить на нем всего своего внимания во дни, посвященные воспоминанию Его последних дней земной жизни?!

Но истинно жаль, что даже на эти дни не разрешено читать Евангелие на русском языке. Не обинуясь выскажу, что именно чтение на славянском языке, которого две трети православных в каждой церкви совсем не понимают, и производит то, что богослужение в эти дни кажется особенно отяготительным, и что большинство даже говеющих старается попасть в церковь уже по окончании часов. Таким образом иерей читает евангелие почти для одних стен – ужели так должно быть? И говорю это, имея достаточное основание. Так, в одном уездном городе иерей, независимо от чтений Евангелия на часах, начал было между утреней и литургией читать Евангелие на русском языке. Церковь переполнилась жаждущими слушать. Это факт, который я готов подтвердить сотнями свидетелей, именно этих самых жаждавших слушать. Ему воспретили – ради какой благой цели? Богу ведомо. И жажда православных осталась неудовлетворенной, и Господь Иисус, о котором они так пламенно хотели знать, остался для них также мало ведомым, как и всегда прежде. Знаю, что против высказанного мною восстанут особенно те из непризванных ревнителей и защитников православия, которые истощаются в воплях и даже проклятиях против всего, в чем они видят что-либо новое, не по их решениям устроенное. Но не их погибельные вопли должны быть принимаемы во внимание, а голос приходских иереев, пастырей душ, лицом к лицу стоящих с насущными потребностями православных. Ни один иерей не дерзнет ввести в среду пасомых им что-либо, в сущности, а не в пустозвонных словах, противное православию и, таким образом, вредное для спасения душ, каждый знает, что его судьба в вечности неразрывна с судьбою детей духовных, что за каждую вверенную ему душу он отвечает собственной душой. А им что, этим непризванным ревнителям? Им нужно одно: ослепить, одурманить своей кажущейся ревностью возможно больше число легковерных, выжать из них все возможное – вот и все; на этом и вертится вся их ревность словесная и печатная! О, рассмотреть бы жизнь этих ревнителей православия, так и увидели бы и убедились бы все, что на терновнике не растет виноград, и с репейника не собирают смокв (Мф. 7:16). «По плодам их узнаете сказал», –Спаситель, а мы, на наше несчастие, главное внимание обращаем на листья, и не подумаем того, что смоковница, вся покрытая листьями, но бесплодная, могла образовать не одно «сонмище иудейское», что проклятие точно также может постигнуть и прикрывающихся листьями христианства!

Благо тебе, друг мой, что ты уже имеешь возможность читать сам Евангелие на русском языке. Читай его всегда и поскольку можешь, но поставь себе правилом – непреложной обязанностью – в Страстные недели прочитывать его все – кряду, и не кое-как, и отнюдь не торопясь, а со всем вниманием и, главное, с усерднейшей молитвой к Господу Иисусу, чтобы Он Сам вразумил тебя понять и усвоить все читаемое. Нельзя спастись, не любя Спасителя своего всей душей и всем сердцем. А так любить Его можно при одном условии: если ты вполне узнаешь всю Его жизнь, все совершенное Им ради нас, грешных. Вместе с тем, крепко пожалей тех православных, которые не имеют этой возможности, и тех иереев, которые, с невыразимой болью сердца, читают Евангелие на часах страстной недели для одних стен.

Евангелие на литургии – Матфея зачало 98 (Мф. 24:3–36). Вот содержание его с некоторыми необходимыми замечаниями.

В последний раз беседовал Господь Иисус в храме, как читалось в Евангелии на утрени (продолжение и окончание этой беседы во вторник великий на утрени) и навсегда оставил его. Его грозное слово не могло не поразить учеников. По выходе из храма они указали Ему на здания его, огромные и величественные, с вероятным желанием возбудить сострадание в учителе. Но Он отвечал им: «Истинно говорю вам, не останется здесь камня на камне, все будет разрушено». И удалился на гору Елеонскую.

Гора Елеонская, т. е. масличная (так называлась потому, что была покрыта масличными деревами), близ Иерусалима. Она господствует над всем городом. С вершины ее виден весь он. На этой-то горе плакал Господь Иисус, когда торжественно царски шел в Иерусалим, и когда перед Ним раскрылась картина всего города, которому предстояла такая страшная судьба впереди (Лк. 19:41). На этой горе Он провел свои последние ночи (Лк. 21:37). На ней-то беседовал Он с учениками, что читается в понедельник и вторник Великий на литургии.

Они приступили к Нему с вопросом: «Когда постигнут Иерусалим предсказанные им бедствия и, вместе с тем, когда настанет кончина века?» В понятиях и убеждениях евреев то и другое было нераздельно: Иерусалим не ранее мог кончить свое существование, как с концом всего существующего. Но Спаситель об Иерусалим прямо и положительно сказал: «Истинно говорю вам: не перейдет род сей, как все сие сбудется»²⁷⁰. Но что до Своего второго пришествия и кончины века, то сказал, что когда будет это неизвестно, а описал лишь признаки близости этого.

Нужно заметить, что с понедельника и до пятка на вечерни, вторая паремия читается из книги «Иова» вместо книги «Притчей», которая читалась в продолжение всего поста. Поэтому считаю необходимым сказать несколько слов об этом муже.

Во времена самой глубокой древности в земле Уц, в Аравии, жил муж, по имени Иов. Он был праведен пред Богом, и за то Бог благословил его богатством и самым благословенным семейством: у него было семь сынов и три дочери, все соединенные самой крепкой, родственной любовью. Его глубоко уважали все знавшие, его друзьями были богатейшие владельцы.

Но Господь Бог попустил искусить его врагу. В один день он лишился всего: сгибли его стада – главное богатство, сыновья и дочери, собравшиеся пировать к старшему брату, все погибли под развалинами дома, ниспровергнутого бурей. Однако ж Иов не пал духом. «Я наг вышел из чрева матери моей, наг и отойду, – сказал он. – Господь мне дал, Господь и взял, да будет благословенно имя Господне». Враг поразил его и новой бедой: все тело его покрылось проказой. Болезнь была невыносима. Он должен был даже удалиться от своего жилища и сидел «на гноище вне града». Жена, не вынося его страданий, желала ему смерти, и чтобы скорее призвать ее, советовала ему произнести хулу на Бога. Но он отвечал: «Что ты говоришь, как говорит какая безумная? мы принимали добро от Господа Бога, как же не принять нам и зла от Него?» Явились трое друзей утешать его. И, однако ж вместо утешения, лишь только возмутили до конца мир его души, к страданиям телесным прибавили муки и тревоги духа до того, что он должен был просить пощады от их жестоких слов, от их убийственных убеждений: «Помилуйте меня, помилуйте меня, друзья мои, и без того рука Божия отяготела на мне». И все восстало на страдальца. «Братья мои отступили от меня, для них чужие теперь дороже, чем я; друзья мои ожесточились против меня. Для соседей, для служанок я как иноплеменник. Зову раба – не слушает, молю – нейдет. С лаской призываю сыновей наложниц моих – они гнушаются мной. Так восстало на меня все, что любил я; бежит от меня всякий, кто только завидит меня». Так говорил он друзьям своим, умоляя хоть от них сострадания себе, но и то напрасно. Страшное положение! И долго продолжалось оно для Иова. Мудрено было вынести все это терпеливо и не возроптать на Господа Бога! А Иов вынес, даже языком своим не согрешил перед Господом Богом, т. е. слова ропота или нетерпения не сорвалось с его языка. За то сам Господь Бог оправдал его перед его утешителями – друзьями, и вознаградил за вынесенные с таким дивным терпением страдания. Болезнь его прошла, и он жил после того 140 лет. У него родилось снова семь сыновей и три прекрасивейшие дочери. Богатство его увеличилось вдвое против прежнего²⁷¹.

В этом страдальце, ничем не заслужившем своих страданий и перенесшем их с таким терпением, святые учители Церкви видели предизображение голгофского страдальца, т. е. Господа нашего Иисуса Христа. Вот почему и положил и читать паремии из его книги на страстной неделе.

В Великий вторник воспоминается притча о десяти девах.

Евангелие на утрени – Матфея, зачало 90 (Мф. 22:15–46; 23).

Содержание его: продолжение и окончание последней беседы Господа Иисуса во храме.

Злоба и ожесточение врагов Христа Спасителя достигли последней, крайней степени. Во что бы то ни стало, они решились погубить Его. Сначала хотели было схватить силой, но побоялись народа, который благоговел пред Ним, как пред великим пророком. И решились запутать Его на словах. Подослали к нему фарисеи учеников своих с иродианами, т. е. с римскими воинами, с вопросом: «должно ли платить дань римлянам?» Вопрос хитрый, и хитро обставили они его: «Ты справедлив, нечеловекоугодник, лжи не скажешь и пр.» Скажет он «должно» – восстановит против Себя народ, который все еще считал себя народом Божиим, т. е. свободным, и с глубочайшею ненавистью смотрел на дань, платимую им римлянам. Скажет «не должно» – римские солдаты тут, схватят и отведут на казнь, как бунтовщика. Но как легко решил Спаситель хитро постановленный вопрос! «Подайте Мне монету», – сказал Он. Подали. «Чье это изображение на ней?» – спросил он. «Кесарево (т. е. римского императора)», – отвечали. «Ну так кесарево и отдавайте кесарю, а божие – Богу». И должны были замолчать искусители. После них приступили к Нему со своими возражениями саддукеи, не веровавшие в будущую загробную жизнь. Также легко Он заставил замолчать их. Подступил и еще один искуситель-законник с вопросом: «Какая заповедь большая во всем законе?» Спаситель ответил так, что сказать против Его слов было нечего. Предложил сам Он столпившимся около Него фарисеям вопрос о Христе; все были безмолвны. И уже не дерзали больше предлагать Ему вопросы. Доселе Господь Иисус был в среде народа как учитель, но, сердцеведец, видел Он, что книжники и фарисеи, т. е. все священное чиноначалие еврейское окончательно погрязло в зле и нечестии, и уже как судия изрек над ним Свой приговор, это страшное: «Горе вам!», которое обнимает всех фарисеев и нечестивых книжников всех времен и мест. Изрек приговор и на нечестивую столицу нечестивого народа, который за все неисчислимые благодеяния Божии платил лишь тем, что избивал пророков и всех посылаемых к нему от Бога. Но какая глубокая скорбь о несчастном городе выразилась в заключительных словах Его приговора: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков, и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не восхотели! Вот оставляется вам дом ваш пуст, потому что Я говорю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: «Благословен грядый во имя Господне». И оставил храм навсегда. «Сонмище иудейское» не только не воскликнуло этих слов, т. е. не признало Его ожидаемым Спасителем, но через несколько дней со всем неистовством конечного озлобления кричало: «Распни Его!» Народ, так недавно еще встретивший Иисуса как царя, увлеченный «сонмищем», также неистово требовал Его смерти, и даже, страшно сказать, взял кровь Его на себя и на чад своих! И вот, девятнадцатое столетие, кровь эта тяготеет над несчастным народом и рассеяла его по всему свету! И будет тяготеть, пока потомки не «воззрят нань, его же прободоша» предки их, т. е. пока не обратятся к Христу.

О, какой грозный пример, какой страшно поразительный урок! Но, мой друг, вникни хорошенько, в чем и в ком главная вина всего этого. Народ – везде народ: без размышления и убеждений он готов кричать и «осанна» и «распни», сообразно с тем, как и к чему его направят. Кто ж устроил и крест Богочеловека, и гибель всего народа? А вот эти, которым изрек Спаситель «горе – книжники и фарисеи. Для того чтобы сохранить свои беззаконные права на народ, они пожертвовали Спасителем, храмом своим и всем существованием своего народа!.. Друг! Нет и не может быть большего зла, как фарисейство и фарисеи, бойся и избегай их больше всякой жизненной беды, больше всех возможных земных зол. Погибла та среда, погиб тот народ, где заберут они власть в свои руки, где подчинятся их убийственному влиянию.

Вместо канона поется уже только двоепеснец, т. е. две песни – восьмая и девятая.

В стихирах «хвалитных и стиховных» (они же и на вечерни на «Господи воззвах») указывается значение притчей «о десяти девах и талантах, вверенных рабам» для жизненной деятельности каждого.

«Христе! усыпленный душевною леностью, я не приобрел горящего светильника, который составляют добродетели, и уподобился бессмысленным девам в своей бессмысленной жизненной деятельности. Владыка! Не лиши меня Своего милосердия, но, отогнав мой беспросыпный сон, восставь и введи с мудрыми девами в свой чертог, где радостный голос празднующих и взывающих непрестанно: Господи, слава Тебе».

«Душа! слышавши, какое осуждение постигло раба, скрывшего талант, не скрывай Божьего слова, проповедуй о чудесах Его, чтобы, увеличив данные Богом силы, войти тебе в радость Господа Твоего».

«Верные! приидите, будем усердно служить Господу своему. Всем Он роздал дары свои; постараемся же, каждый по силам и способностям, увеличить вверенный талант благодати. Один пусть посвящает свой ум на дела добра, другой пусть совершает служение просвещения, одаренный даром слова пусть употребляет его на образование невежествующих, богатый пусть иждивает свое богатство на пособия бедным. Таким образом мы возрастим то, что дано нам заимообразно, и, как верные деятели благодати, удостоимся владычной радости. Христе, Боже! по Своему милосердию удостой нас ее.»

Евангелие на литургии Матфея, зачало 102 (Мф. 24:36–51; 25; 26:1–3).

Содержание его: продолжение и окончание беседы Господа Иисуса с учениками на горе Елеонской.

Определенно указавши на гибель Иерусалима в недалекое время, Спаситель сказал, что конец мира не известен никому, ни даже ангелам небесным. Отсюда необходимость быть всегда готовым к нему, потому что вслед за ним настанет всеобщий, страшный, конечный суд. В притче о десяти девах Он показал, насколько необходимо постоянное духовное бодрствование вместе с запасом добрых дел, чтобы встретить достойно Его – судию всех. В притче о талантах, которые господин вверил слугам своим, отправляясь в далекую сторону, с тем чтобы они возвратили ему вверенное с ростом, Он указал, что ждет тех, которые не употребляют на добро данные им от Бога таланты, не увеличивают их внутренней ценности непрерывной деятельностью и не пользуются ими сообразно с целями провидения. Под талантами разумеются, во-первых, душевные силы – ум, воля и т. д.; во-вторых, внешние преимущества, в чем бы они ни состояли, будет ли то сила, власть, обилие имущества и т. д. Горе тем, которые употребляют вверенные им от Бога таланты лишь для себя, на свою личную пользу, а не на благо ближним: не услышат они радостного привета от Судии всех. Дальше Спаситель описывает самый суд всеобщий. Здесь, главным образом, указывает на чрезвычайную важность дел милосердия. Так, основа этих дел – любовь. Значит, чуждый милосердия, чужд и любви к ближним. А не любящий ближних, поэтому самому, не может любить и Бога. Что ж может ждать такого, кроме муки вечной? А чтобы еще больше возвысить значение милосердия, Спаситель сказал, что всякая помощь ближнему, в чем и как бы она ни проявлялась, Он принимает как личную заслугу Себе Самому: «Мне сотвористе»! И заключил Свою беседу следующими словами: «Вы знаете, что чрез два дня будет Пасха, и Сын человеческий предан будет на распятие».

В Великую среду воспоминается женщина, возлившая миро на главу Господа Иисуса.

Евангелие на утрени Иоанна с конца 41 до 44 зачала. (Ин. 12:17–50).

В нем рассказывается об еллинах, желавших видеть Иисуса, и о беседе Его по этому случаю.

Чудо воскрешения Лазаря произвело не только то, что народ так торжественно встретил Господа Иисуса при входе Его в Иерусалим, но и то, что еллины (иностранцы, не евреи), собравшиеся на поклонение в праздник, пожелали видеть Его. Апостолы сказали об этом Спасителю. Он ответил им: «Пришел час прославиться Сыну человеческому», и объяснил необходимость своей крестной смерти.

После этой беседы Он отошел и скрылся от народа. «Столько чудес Он сотворил перед ними, и они не веровали в Него», – замечает евангелист и, в объяснение этого, приводит пророчество Исаии о том погибельном ослеплении и окаменении людей, на которые не может уже действовать ничто! «Впрочем, и из начальников многие уверовали в Него, – прибавляет евангелист, – но ради фарисеев не исповедали, чтобы не быть отлученными от синагоги, потому что возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию».

И всегда-то, мой друг, одно и то ж: «и от князь мнози вероваша в Него; но… возлюбиша паче славу человеческую, нежели славу Божию»! И гибнут напрасно сила, влияние, обширные средства, которые, употребленные на дело Божие, принесли б столько благих, прекрасных, спасительных плодов! И человекоугодничество глушит и мертвит самые святые начинания, самые плодотворные стремления, и всю деятельность человека пропитывает ложью, гибельные последствия которой неисчислимы. Вот они – князи, веровавшие в Господа Иисуса, где же были они, когда фарисейство совершало это страшное богоубийство? Ни один голос не возвысился за страдальца, в невинности которого они безусловно были убеждены, потому что иначе и не веровали бы в Него! Молчание, соглашение и, значит, участие, хоть и не прямое, в богоубийстве, а веровали в Него!

Так и всегда действует человекоугодничество: гибни невиннейший из людей, что делать? Не быть же нам отлученными из-за него от синагоги, не пойти же, для защиты его, против сильных мира сего?! Так славе от людей и приносится в жертву слава Божия, потому что спасти невинно гонимого от гибели значило бы – совершить дело именно во славу Божию. Горьки, друг, и возмутительны подобные явления. Недалеко отстоят они от поступка Иуды. Этот продал Иисуса за деньги, те отступились от Него за славу человеческую – не все ли равно в сущности? Да спасет тебя Господь Бог от таких действий: и от иудиных поцелуев своим ближним, и от молчаливого предательства, когда восстанет на них злоба человеческая. О имени Господа действуй в таких случаях прямо, откровенно, по совести, защищай гонимого, насколько станет сил, отстаивай, если б даже самому пришлось потерпеть и пострадать. «Нет больше сей любви, как если кто положит душу свою за други своя», – сказал Господь Спаситель (Ин. 15:13). Таким образом ты и докажешь, что самим делом, а не в пустых словах, веруешь в Него, что для тебя слава Божия дороже всякой славы человеческой.

В стихирах «хвалитных и стиховных» (они же и на вечерни), с одной стороны, прославляется женщина, возлившая миро на Иисуса, с другой –изображается нечистая и погибельная страсть Иуды, обнаружившаяся при этом случае.

Евангелие на литургии – Матфея, зачало 108 (Мф. 26:6–17).

В нем рассказ об этой самой женщине, воспоминанию которой посвящена вся служба великой среды.

Порядок событий шел таким образом. Когда Господь беседовал с учениками на горе Елеонской, первосвященники, книжники и старейшины народа, т. е. вся еврейская знать, собрались на совет к первосвященнику Каиафе. Здесь окончательно положили они взять Иисуса хитростью и убить, но лишь не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе.

Иисус с горы Елеонской удалился в Вифанию. Здесь вошел Он в дом Симона прокаженного (страдавшего прежде проказой) и возлежал. Пришла женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему на голову. Ученики вознегодовали на эту, по их мнению, бесполезную трату. «Можно бы было, – рассуждали они, – продать это миро за большую цену и раздать нищим». Но Иисус вполне оправдал эту женщину. «Нищие всегда будут при вас, с– казал Он, – а Я не всегда. Она, возлив миро на Мою голову, приготовила Меня к погребению». Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот²⁷², пошел к первосвященникам и сказал: «Что вы мне дадите, и я вам предам Его?» Они предложили ему тридцать сребреников²⁷³. И с того времени он искал удобного случая предать Его.

Преждеосвященной литургией в среду оканчивается порядок служб собственно великопостных. Поэтому тут есть некоторые особенности, на которые нужно обратить внимание.

Именно, часы перед литургией оканчиваются не как обыкновенно, а как великие повечерия, т. е. вместо «отпуска» иерей читает над преклонившимся до земли народом молитву: «Владыко многомилостиве» и пр. Затем он сам испрашивает прощение во всем, в чем согрешил пред кем-либо во всю свою жизнь и во всю святую Четыредесятницу: словом, делом, мыслью и всеми своими чувствами. На литургии оканчиваются великие поклоны, оканчиваются также кафизмы как на утрени, так на часах и на вечерни.

Повечерие в великую среду (и в следующие дни) малое. С трипесницем, который читается на этом повечерии, начинается уже воспоминание собственно принадлежащее Великому четвергу: о Пасхе, совершенной Спасителем, тайной вечери, о предательстве Иуды и пр.

«Устланная горница приняла Тебя, Создателя, и сотаинников. Там окончил Ты Пасху (ветхозаветную) и там установил таинства. Стремление богоубийц соединилось со страстью сребролюбца. Одни жаждали убийства, а другой бросился за сребрениками. А после раскаянию предпочел удавление и на всю вечность погубил себя. Иуда! ты лобзаешь и продаешь, приветствуешь и не стыдишься. Окаянный, кто ж лобзает с ненавистью в душе? Кто, любя, продает? О, сколько бесстыдства и ожесточения выразилось в твоем преступном лобзании!»

События дня: совершение Господом Иисусом Пасхи, установление таинства причащения и предательство Иуды.

На утрени после «аллилуиа» тропарь «Егда славнии ученицы» и пр.

«Когда, на вечери, славные ученики просвещались умовением, тогда злонамеренный Иуда, зараженный сребролюбием, омрачался, и Тебя, праведного Судию, предал беззаконным судьям. Смотри, собиратель имений, на удавившегося из-за них, избегай жадности – вот на что дерзнула она в отношении к Учителю. Господи, милостивый во всем, да будет Тебе слава». Этот же тропарь (по трижды) поется и на утрени Великого пятка.

Сейчас же после тропаря Евангелие Луки, зачало 108 (Лк. 21:37–38; 22:1–40).

О значении Пасхи у евреев и об установлении таинства св. причащения было говорено. Здесь укажу только на особенности этого вечера – последнего, который Господь провел со Своими учениками. А чтобы понятнее были последующие события, скажу еще несколько слов о положении Иерусалима и окружающих его местностей.

Иерусалим был расположен на трех холмах, которые назывались Акра, Сион, Мория. Сион был самое священное место у евреев, потому что на вершине его стояли дворец и крепость давидовы, и по свидетельству этого царя-пророка Господь Бог особенно возлюбил Сион: «любит Господь врата Сиона больше всех кущей Иакова». Здесь могилы Давида и Соломона. Во время Иисуса Христа тут, между прочими, был дом и первосвященника Каиафы (теперь все это развалины, но гроб Давида, который турки считают святыней, охраняется ими крепко и не доступен христианами). Вправо от Сиона идет долина, а за ней довольно значительная гора, отделенная от города большим оврагом: эта долина Иосафатова, а гора – Елеонская. Долину и овраг пересекает поток Кедронский, всегда мутный и нечистый, потому что в него стекают все нечистоты из города. При подошве горы Елеонской, от самого потока, по оврагу, который идет уступами, сад Гефсиманский. В этих уступах были высечены пещеры (гроты, беседки), в которых можно было укрываться от полуденного зноя, невыносимого в тех местностях, и даже проводить ночи. (Гора Елеонская и в настоящее время покрыта масличными деревами. Указывают даже на дерево, под которым находился Спаситель, когда предал Его Иуда. Сад Гефсиманский, обнесенный каменной оградой, поддерживается заботливо).

По общему преданию, дом, в котором Господь провел с учениками свой последний вечер, стоял на Сионе.

Теперь, вот содержание Евангелия. Днем Господь учил в храме, а ночи проводил на горе Елеонской. Между тем враги Его, озлобленные и ожесточенные до последней степени, искали всех случаев погубить Его; лишь боязнь народа останавливала их от того, чтобы схватить Его открытой силой. На помощь к ним явился Иуда и продал своего Учителя. В первый пасхальный вечер Иисус совершил с учениками ветхозаветную пасху и установил новозаветную – таинство Своего Тела и Своей Крови. Но какой невыразимой скорбью должна была переполниться Его душа, когда Он видел, что тут же, в числе причастников, и Его предатель! «Вот рука предающего Меня со Мною за столом», – сказал Он сейчас же, как только все вкусили от чаши Его Крови.

Пораженные этим ученики, спрашивали друг друга: кто бы из них был, который сделает это? Но как будто для увеличения скорби учителя начали спор о том, кто из них больший в наступающем царстве. Так еще не могли они отрешиться от общего убеждения народа еврейского, что Мессия, т. е. ожидаемый Спаситель, будет царем земным, и что их ожидают первые места в этом царстве! Господь обличил их неуместные притязания и ясно указал, какое ожидает их царство. Затем Он предсказал об испытаниях, которые предстоят им. Апостол Петр выразил свою готовность идти с Ним в темницу и на смерть, но Он ответил: «Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня». По окончании вечери Он с учениками удалился на гору Елеонскую.

После Евангелия молитва «Спаси, Боже, люди Твоя» и пр. и канон. В ознаменование особенной важности этого дня положен уже не трипеснец, а полный канон, составленный Космой Маюмским. Содержание его: воспоминание настоящих событий и, преимущественно, установление таинства св. причащения. Выпишу хотя некоторые песни.

Песнь первая. Ирмос. «Разделяется ударенное жезлом Чермное море, и осушается глубина, залитая волнами. И вот она, которую перешли безоружные, вместе с тем сделалась могилой для вооруженных с ног до головы. И воспелась Богу чудная песнь: дивно прославился Христос, Бог наш.

Вина всего и источник жизни, неизмеримая мудрость Божия создала себе храм из чистой, не познавшей мужа Матери. Таким образом, облекшись в храм телесный, дивно прославился Христос Бог наш.

Мудрость Божия, научая тайнам друзей своих, приготовляет им трапезу для питания души, и чашу поистине бессмертия наполняет для верных. Приступим к Нему с глубочайшим благоговением и воскликнем: дивно прославился Христос, Бог наш.

Верные все! послушаем, как торжественно созывает несозданная и безначальная мудрость Божия. Так взывает она: вкусите и, уразумев, что Я –Христос, воскликните: дивно прославился Христос, Бог наш».

Песнь четвертая. Ирмос. «Христе! Пророк, провидевши неисповедимую Твою тайну, провозгласил: «Отец милосердый, какую показал Ты несокрушимо твердую любовь: Ты, благий, единородного Сына Твоего послал в мир, как жертву очищения.

Христе! идя на страсть, источившую бесстрастие всем потомкам Адама, Ты сказал своим друзьям: сильно желал Я вкусить с вами эту пасху, потому что Меня, единородного, как жертву очищения, послал в мир Отец Мой.

Бессмертный! причащаясь из чаши. Ты говорил своим ученикам: отныне Я уже не буду пить от плода виноградного, живя с вами, потому что Меня, единородного, как жертву очищения Отец послал в мир».

Песнь шестая. Ирмос. «Непроходимая бездна грехов охватила меня, и, не имея больше сил терпеть бурных волнений, как Иона Господу, взываю Тебе: Боже! избавь меня от погибели.

Спаситель! Ты взывал: вы, ученики, называете Меня Господом учителем – и действительно Я таков, но подражайте же и тому, что видите во Мне.

На ком нет нечистоты, тому не нужно обмывать себя, разве только ноги; и вы ученики чисты, но не все, сейчас же один из вас совершит самое дерзкое и преступное дело».

Кондак. «Предатель, принявши хлеб в свои руки, протягивает их тайно и берет цену за Того, Кто создал Своими руками человека; и не исправимым остался Иуда, раб и льстец».

Песнь седьмая. Ирмос. «Отроки в Вавилона не устрашились разжененной печи, но, вверженные в самый пламень, чувствовали прохладу и пели: благословен Ты, Господи, Бог Отцов наших.

Вам Христос, друзьям своим, говорил: один из вас предаст Меня. Забывши веселие, они переполнились при этом скорбью и ужасом. Кто это, спрашивали они, скажи, Боже отцов наших.

Тот, кто дерзко опустит со Мною руку в блюдо. Но лучше б было ему никогда не родиться и не проходить путем жизни. Так открывал предателя Бог отцов наших».

Песнь осьмая. Ирмос. «Блаженные юноши в Вавилоне, за отеческие законы осужденные на погибель, оплевали бессмысленное повеление царя, и соединенные огнем, от которого нисколько не пострадали, достойную песнь воспевали царствующему над всем: Господа пойте дела и прославляйте во все веки.

Блаженные участники вечери, на Сионе наученные словом апостолы, как агнцы, последовали за пастырем, и соединенные со Христом, от Которого не отлучались, насыщаясь божественным словом, благодарственно взывали: Господа пойте дела и прославляйте во все веки.

Христе! произвольно забыв законы дружбы, позорнопамятный искариот те самые ноги, которые Ты умыл, направил на предательство, и, вкусивши хлеба – Твоего Тела божественного, составил заговор на Тебя, и не умел взывать: Господа пойте дела и пр.

Бесстыдный, принял Тело, разрешающее грех, и Кровь божественную, проливаемую за мир, и не постыдился пить ее, – которую продал за деньги! Так подчинился он страстям и не умел взывать: Господа пойте дела и пр.»

Вообще должно заметить, что для богослужений Страстной недели особенно потрудились Козьма Маюмской и Андрей Критский. Первый составил трипесцы на все дни и канон на великий четверг; второй трипесцы на повечериях первых четырех дней.

В стихирах «хвалитных и стиховных» (они же и на вечерни) воспоминаются те же события дня.

«Собирается наконец еврейский собор, чтобы передать Пилату Создателя и Творца всего. О, какое беззаконие! о, какое ожесточенное невеpиe! стараются предать суду, имеющего судить живых и мертвых, подготовляют страдания Тому, Который исцелял всяческие страдания. Долготерпеливый Господи! неизреченна Твоя милость, слава Тебе!

Господи! беззаконный Иуда, на вечери опустивший с тобою руку в блюдо, протянул к беззаконникам свои руки, чтобы взять сребреники; он ценивший миро, не устрашился продать Тебя – бесценного; протянувший ноги для умовения, предательски облобызал своего Господа для указания врагам; так отрекся он и общества апостольского и сребреники бросил. Не думал он о Твоем воскресении, которым помилуй нас.

Верные! никто не дерзай приступать к вечери Господней, не понимая всего значения ее; никто не участвуй в божественной трапезе с расположениями Иуды. Он, приняв часть Хлеба, восстал на самый Хлеб жизни; по наружности ученик, а на деле убийца, вступил в заговор с евреями, а вечер проводит с апостолами; с ненавистью в душе – лобызал, лобзая – предавал Того, Который избавил нас от проклятия, Бога и Спасителя наших душ».

На первом часе паремия из пророчества Иеремии. В ней пророк, преданный за свои правдивые речи на смерть своими соотечественниками, представляется живым образом Спасителя. «Я как кроткий агнец, ведомый на заклание, не знал, что они составили на меня заговор: истребим дерево с плодами его, и свергнем его с земли живых, чтобы и имя его уже не упоминалось (Иер. 11:19). Поэтому, так говорит Иегова Бог воинств: юноши их умрут от меча, сыновья и дочери их умрут от голода, и остатка не будет у них (Иер. 11:22–23). Господи! изложу пред Тобою дело: почему путь беззаконных благоуспешен и все вероломные благоденствуют? Ты их посадил, и они укореняются, растут и приносят плод. В устах их Ты близок, а от сердца их далек (Иер. 12:12). (Господь объясняет, в ком главная вина нечестия и бедствий народа). Пастыри повредили виноградник мой, разграбили участок мой, любимый участок мой сделали пустыней непроходимой» (Иер. 12:10).

Литургия Василия Великого. Ей предшествует вечерня. После стихир на «Господи воззвах» и входа – три паремии. После них ектения малая, трисвятое, апостол и затем совершается самая литургия.

Апостол – зачало 149, из Первого послания к Коринфянам (1Кор. 11:23–33). Здесь апостол Павел предает верным об установлении таинства причащения, и передает не на основании рассказов чьих-либо, а по особенному откровению от Самого Господа Иисуса. «От самого Господа принял я то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан» и пр. Вместе с тем, указывает на условия достойного причащения и на те бедствия, к которым ведет причащение недостойное.

Евангелие Матфея, зачало 107. Но здесь оно только начинается этим зачалом, а читается их несколько кряду. Кром того, в них входят дополнения из других евангелистов. Поэтому, рассказывая содержание Евангелия, я укажу, по главам и стихам, и весь состав его.

Мф. 26:1–20. Здесь сначала повторяется то, что уже читалось в Среду великую на литургии. Потом рассказывается о приготовлении к Пасхе и начала этого дивного вечера. «Настал вечер, и Иисус возлег с двенадцатью учениками». И вот первое, что сделал он, – умыл ноги своим ученикам.

Ин. 13:3–17. Необходимо заметить, что умывать ноги гостям, при входе их в дом, обыкновение общее на востоке. Там нет обуви такой, как у нас, а лишь под самый низ ноги (лапость) подвязывается толстая кожа, или чаще обделанная деревяшка, затем вся нога – голая. Понятно, насколько должна растрескаться кожа от ходьбы по сыпучим и в полдень раскаленным пескам, по камням, что составляет тамошнюю почву и дороги, и доселе находятся почти в том же положении, в каком сне были и во времена Спасителя. Понятно, на сколько должны были страдать ноги от слоев пыли самой тонкой и самой едкой. Вот почему, первый знак радушия состоял в том, чтобы обмыть ноги гостю и, затем, для смягчения ноги, намазать их маслом. Это же было знаком особенного усердия к лицам, вообще уважаемым; тут уже вместо обыкновенного масла употреблялись драгоценные мази (миро) из редких, благовонных трав. Так, когда Господь Иисус возлежал в дому одного фарисея, туда явилась женщина с сосудом, наполненным таким драгоценным маслом, и, припавши к ногам Спасителя, обливала их слезами, отирала волосами главы своей, целовала, и мазала этим маслом (Лк. 7:38); так Мария, сестра Лазарева, по воскресении его, помазала ноги Иисуса чистым, драгоценным миром, и весь дом наполнился благоуханием от него, и т. п. Но в отношении к обыкновенным гостям – обмывать ноги было делом слуг. Что ж заставило Господа Спасителя Самому совершить это, по-видимому, уничижительное действие? Он восхотел научить своих учеников смирению, потому что, как уже выше замечено, они доселе еще не могли отрешиться от мечтаний о земных престолах и венцах, о величии и славе мира. Один из апостолов, Петр, не хотел было допустить Господа до этого: «Тебе ль умывать мои ноги?.. – сказал он Господу, – не умоешь ног моих во век». Но Господь ответил: «Если не умою тебя – не имеешь части со Мною». «Господи! не только ноги мои, но руки и голову» –воскликнул Петр. «Нет, – отвечал Иисус, – омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все». И этот нечистый предатель, не обинулся протянуть свои ноги Спасителю для омовения! После этого все возлегли и началась самая вечерь.

Мф. 26:21–39. Среди самой вечери Иисус сказал: «Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня». Встревоженные, до последней степени опечаленные ученики поочередно спрашивали: «не я ли, Господи?» Он отвечал: «Опустивший со Мною руку в блюдо – этот предаст Меня». Спросил и Иуда, уже продавший Его: «Не я ли, учитель»? Он отвечал: «Ты сказал». По окончании пасхальной вечери Спаситель, как было уже сказано выше, установил таинство причащения, вслед за которым Иуда отправился к первосвященникам для предания своего учителя. После него душа Спасителя излилась вся в этой чудной, прощальной беседе с учениками, которая начинается: «Ныне прославился Сын человеческий и Бог прославился в Нем» и т. д. Начатая еще в доме, она продолжалась и по дороге на гору Елеонскую, и заключилась молитвой, какую мог вознести Отцу небесному только Богочеловек накануне искупления и примирения всего человечества с Богом Отцом. Эта беседа и молитва составляют первое Евангелие на утрени Великого пятка, а потому о ней и подробностях предания Господа Иисуса из других евангелистов, которые читаются на той же утрени, будет сказано при рассмотрении ее.

Предсказав ученикам, что они все соблазнятся в эту ночь о Нем, предсказав и Петру троекратное отречение от Него, несмотря на уверения всех, что они готовы умереть с Ним, Он пошел с учениками Своими на гору Елеонскую, перешел на другой берег потока Кедрона и, остановившись в Гефсимании, взял с собою Петра, Иакова и Иоанна. И здесь начались Его внутренние страдания, Его душевный муки за грехи человечества, те муки и страдания, для выражения которых нет слов на языке человеческом. «Душа Моя скорбит смертельно, – сказал Он этим ученикам, – побудьте здесь и бодрствуйте со Мною». И, отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: «Отче мой! если возможно, да минует Меня эта чаша; впрочем, не как Я хочу, но как Ты». И до того была полна эта чаша, до того отяготило на Нем взятое Им бремя, что даже Его силы изнемогли.

Лк. 22:43–44. Ангел с неба должен был явиться для укрепления Его. До того муки и страдания Его души были выше всех и всяческих страданий человеческих, что они отразились на теле в необыкновенном явлении: «и был пот Его, как капли крови, падающие на землю». Но что же избранные Им ученики?

Мф. 26:40. Они, которых Он просил бодрствовать эту ночь, спали. Господь подошел к ним и сказал Петру: «Так ли вы и один час не могли пободрствовать со Мной? Бодрствуйте и молитесь, да не впадете в искушение». И опять удалился от них, и опять те же муки и страдания. Подошел Он еще раз к своим ученикам, и нашел их также спящими, потому что, замечает евангелист, глаза их отяжелели, т. е. они были в том положении, какое, по каким-то неведомым законам человеческим, овладевает людьми пред величайшими испытаниями и несчастьями, в положении почти мертвого сна, совершенного оцепенения. Оставив их, Он отошел опять, и в третий раз молился, чтобы миновала Его эта чаша. Наконец, подошел к ученикам и сказал им: «Вы все еще спите и почиваете, вот приблизился час, и Сын человеческий предастся в руки грешников. Встаньте, пойдем: вот предающий Меня». Иуда с толпой народа, посланного первосвященниками, подошел. Условное лобзание раздалось, и – совершилось предание. Петр выказал свою ревность: выхватив свой нож, отсек первосвященническому рабу ухо. Но Господь сказал: «Оставьте, довольно; и, коснувшись уха, исцелил его». (Лк. 22:51). Затем, обратившись к толпе, сказал: «как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день сидел Я, уча во храме, и вы не брали Меня». И поволокли невиннейшего страдальца, мученика бесконечной любви к человечеству по нечестивым судьбищам. Тогда все ученики, оставив Его, бежали. И сбылось над ними слово пророка, которое напомнил им Господь на пасхальной вечери: «поражу пастыря, и рассеются овцы стада». Это было перед полуночью.

Евангелие Великого четверга обнимает ход событий вплоть до самого утра (Me. 26:57–27:1–2). Но я здесь остановлюсь, потому что подробности Его допросов, истязаний и предания на суд Пилату читаются в Евангелиях страстей, т. е. на утрени Великого пятка.

Мой друг! Передавая тебе содержание рассказа об этих великих и страшных событиях, я уже и не знаю на чем остановиться: на этом ли ослеплении и озлоблении, до какого могут дойти люди, на этом ли истощении, на какое осудил Себя Сын Божий, на этой ли цене, какой искуплено человечество? Все чудно, все неизреченно, все непостижимо. От всего содрогается душа, потрясается все внутреннее существо. Но как представишь себя, что в этой необъятной массе грехов, под тяжестью которых в Гефсиманском саду пал Богочеловек, были и мои грехи, что эти капли крови, падавшие в смертельном борении с Его чела на землю, источила, между прочими, и моя беспутная жизнь; как раздумаешься обо всем этом, то не умею выразить, что бывает в это время на душе...

Друг! когда посетят тебя злые помыслы, когда начнут тебя увлекать приманки и обольщения греха – читай эти главы из евангелистов, в которых описаны страдания Спасителя нашего от Гефсимании и до последнего вздоха на кресте, и, в заключение, скажи себе: «Так вот благодарность с моей стороны Спасителю за эту бездну скорбей, вынесенных Им ради меня! Вот расплата и за смертельное борение, и за кровавый пот, и за истязания, и за терновый венец, и за муки и позор креста! Мало всего, что Он уже вынес из-за меня и ради меня – я хочу возобновить его страдание»! Да! «Единожды просвещенные, вкусившие дара небесного и сделавшиеся причастниками Духа Святого», т. е. каждый из нас христиан православных, «и отпадшие», т. е. увлекшиеся на путь греха и нечестия, «снова распинают Сына Божия и поносят Его»! Так говорит апостол (Евр. 6:6). Думаешь ли ты об этом, друг?

Распинать Сына Божия, не по неведению, как сделали евреи, а с полным сознанием, – представляешь ли ты себе, что это?! Приходит ли тебе на мысль, какому мучению повинен будет тот, кто попирает Сына Божия, и не почитает за святыню Кровь завета, которой он освящен, и ругается над Духом благодати (Евр. 10:29)? О, если б мы думали об этом, как должно, как непохожа была бы наша жизнь на то, что она теперь! О, если б хоть раз в жизни подумали об этом те из наших братий, которые, вследствие ль злого воспитания, от жизненных ли бурь, невзгод и увлечений, дерзают попирать Сына Божия и ругаться над Духом благодати! О если б они, хоть раз в жизни прочли, без ожесточения сердечного и с открытым для истины умом, что вытерпел Господь наш из любви к человечеству! Чтоб могло произойти с их заблудившейся душей?! О, вразуми их, божественный Страдалец, обратиться к Твоему слову и в нем поискать себе света, который один силен рассеять окружившую их тьму!

На литургии, вместо «Херувимской, причастна» и стиха: «тело Христово приимите» и т. д. поется: «Вечери Твоея тайныя» и пр. (о чем см. Письмо 18, Моления Церкви из службы Василия Великого).

События этого дня: суд над Иисусом Христом, осуждение, распятие и погребение.

Страшно – необыкновенные события этого дня, или точнее, этих суток, были причиной, что христиане первенствующей Церкви отличали их особенными подвигами. Ночь с четверга на пятницу они проводили всю в бдении и молитве. Также проводили они и весь день великого пятка, с кратковременными отдыхами. Вкушать в этот день что бы то ни было положительно воспрещалось, лишь самым престарелым и больным позволялось вкусить хлеба с водой, и то уже по захождении солнца. Литургия не совершалась в этот день не только полная, но даже и преждеосвященная. Словом, это был день общей скорби, молитвы и безусловного удаления от всего, так называемого, мирского, от всего, что могло бы отвлечь мысль от воспоминания о вынесенных Спасителем нашим страданиях. Это отразилось и в богослужениях Великого пятка, и особенно утрени. Состав ее совершенно отличен от всех утреней в году. В ней все – воспоминание о последних часах земной жизни Спасителя нашего. То самое и в прочих службах, расположенных притом так, что время совершения их совпадает с главнейшими событиями, совершившимися в этот день. Если эти службы совершаются как должно, и православные участвуют в них как следует, то действительно не останется времени подумать о чем-либо, кроме голгофского страдальца и божественного Спасителя нашего, как не взойдет и на мысль заботиться об удовлетворении плотских требований. Когда дух, возбуждаемый почти непрерывными напоминаниями в чтениях и песнопениях Церкви, весь сосредоточен на страшной жертве за человечество, то до того ли, чтобы тут думать об еде, питье, каких бы то ни было делах мирской суеты?

Рассмотрю эти службы, и особенно утреню, сколько можно подробнее. Чрезвычайная важность событий этого дня требует, чтобы православный вполне понимал все, чем воспоминает их святая Церковь.

Утреня, по уставу, должна начинаться «во второй час ночи» или, по нашему счету часов, в восьмом часу вечера. После шестопсалмия и великой ектении: «Аллилуиа» и тропарь «Егда славнии ученицы». После него ектения малая и раздаются свечи. Затем возглашается: «И о сподобитися нам слышанию святаго Евангелия» и пр. И читается первое Евангелие святых страстей.

Первое Евангелие Святых Страстей – Иоанна, зачало 46 (Ин. 13:32–18:1).

Последний вечерь Иисуса на земле кончилась. Предатель ушел довершить свое погибельное дело. Спаситель остался лишь с истинными своими друзьями. И с ними-то начал Он эту чудную, предсмертную беседу, в которой обнаружились вся Его душа, все сердце. Здесь, из собственных уст Его, открылись тайна Его лица и служения, символ Его учения и обетований, великое начало величайшей Его деятельности; здесь открылось откуда Он и для чего пришел, куда и для чего отходит, что намерен сделать из людей, каким образом соединить небо с землей, восставить все падшее, примирить с правосудием божественным всех сынов адамовых. Но, главным образом, здесь обнаружилась та чудная, неизреченная, неисповедимая любовь Его, которая распространяется до того, что видимо обнимает небо и землю, время и вечность. И какое непостижимое величие в эти минуты так горькие, так страшные! Кого б, будь то совершеннейший из людей, не сокрушила тоска, не задавило отчаяние, при виде такого нечеловеческого ожесточения, такой зверской неблагодарности предателя, и в ожидании наступающих событий? Но Господь Иисус начинает свою беседу: «Ныне прославился Сын человеческий и Бог прославился в Нем». Слушая такие утешения, ученикам можно было подумать, что завтра ожидают Его не муки и позор креста, а величие и слава престола, что на другой день предстоят страдания не Ему, а Его врагам или пораженным скорбью ученикам. И в чем вся сущность Его предсмертного завета? «Да любите друг друга, как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга. Потому-то и узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Вот она – заповедь новая, неведомая древнему миру: любить друг друга до безусловного самоотвержения, до готовности вытерпеть все пытки и истязания, самую смерть ради ближнего. Вот основа Церкви христовой, которую весь ад не в силах поколебать.

Но апостолы далеко еще не возвысились до совершенного понимания своего учителя. Отсюда их вопросы и недоумения, прерывающие беседу Спасителя. Сначала апостол Петр спросил: «Господи! Куда Ты идешь?» Потом апостол Фома сказал: «Господи! не знаем, куда идешь». Предсказав первому близкое троекратное отречение, Спаситель указал на Отца, указал и путь к Нему. Апостол Филипп пожелал видеть Отца, Спаситель объяснил Свое единение с Ним. Дальше обещал после Себя утешителя, Духа Святаго, который пребудет с ними и в них. «Уже немного Мне говорить с вами, потому что идет князь мира сего, но во мне не имеет ничего. Но да знает мир, что Я люблю Отца, и, как заповедал Мне Отец, так и творю! Встаньте, пойдем отсюда». Так заключил Он беседу в доме, где была совершена вечерь, и пошел с учениками на гору Елеонскую.

Но во всю дорогу Он продолжал беседовать с ними. И здесь, главным образом, слово Его было сосредоточено на любви. Предсказав ученикам, что их после Него ждет ненависть и всяческие гонения от мира, Он снова обещал утешителя и объяснил, что это – третье лице пр. Троицы, Дух Святый, который от Отца исходит. Ученики еще раз выразили свое недоумение при словах Его: «вскоре вы не увидите Меня, и опять вскоре увидите Меня, потому что Я иду к Отцу». Христос отвечал им: «Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется, вы печальны будете, но печаль ваша обратится в радость. Я увижу вас опять и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет от вас». И, наконец, божественное слово озарило и просветило умы и сердца учеников, вера их достигла до ясновидения: «Теперь видим, что Ты знаешь все…, потому веруем, что Ты от Бога изшел». И достигнута была цель предсмертной беседы Спасителя. С такой верой Он уже мог оставить их в мире продолжить Его великое дело. Он видел, что при первом порыве, страшной бури они преклонятся, но скоро восстанут – сильные, ничем и никем неодолимые. «В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь, Я победил мир», – так заключил Он всю Свою беседу. Да, это была минута полной, безусловной победы над миром. Соблазн креста не прекратит уже, при самом начали, дела, на которое Сын Божий явился на землю; вот они, перед которыми преклонится мир!

И обратился после того Богочеловек с молитвой к Богу Отцу. Об этой, последней, молитве Спасителя я уже не дерзну говорить ничего – так она величественна, всеобъемлюща, божественна. Это молитва первосвященника по чину Мелхиседекову перед входом его во святая святых. Кто прочитал ее со всем вниманием хоть один раз, у того она останется в сердце на всю жизнь, а кто проникнулся духом ее, тот не может не принадлежать навсегда и всецело Господу Иисусу.

По окончании молитвы «Иисус вышел с учениками своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его». Так оканчивается первое Евангелие страстей. После каждого Евангелия возглашается славословие долготерпению Господа: «Слава долготерпению Твоему, Господи».

Между Евангелиями, вплоть до шестого поются (к истинному сожалению, почти везде читаются) антифоны. Общее содержание их: песненное воспоминание совершившихся в это время событий – от заговора первосвященников и до обстоятельств смерти Господа Спасителя. Вот, например, первый антифон. Каждый стих по два раза.

«Князи народа собрались на Господа и на Христа Его».

«В слове, нарушающем закон, обвинили Меня. Господи, Господи! не оставь Меня».

«Представим Христу свои чувства чистыми, и, как Его друзья, принесем в жертву свою жизнь ради Его. Постараемся, чтобы не подавили нас суеты жизни, как Иуду, но в уединенной молитве воззовем: Отец наш, сущий на небе, избавь нас от лукавого».

Богородичен (слава и ныне). «Богородица Мария! Ты, Дева, родила, не познав брака, и осталась девою, матерь безневестная. Моли Христа Бога нашего, чтобы спаслись мы».

В каждом ряду (между двумя Евангелиями) по три таких антифона. По окончании третьего антифона, малая ектения и седален. О седальнах замечено в уставе: «не сидим на этих седальнах, потому что священник в это время кадит алтарь, но поем их стоя». Так, без всякой перемены, идет до шестого Евангелия. Вот первый седален.

«Питая на вечери учеников и зная, что под этим притворным видом скрывается предательство, Ты обличил Иуду, потому что видел его неисправимым; вместе с тем Ты хотел всем открыть, что добровольно предаешься для избавления мира от врага. Да будет Тебе слава долготерпеливый! («слава» – последние слова; «и ныне» – весь седален. Так все седальны).

По окончании каждого седальна: «и о сподобитися нам» и пр. и Евангелие.

Евангелие второе святых страстей. Иоанна, зачало 58 (Ин. 18:1–28). Здесь продолжение первого Евангелия.

Перейдя поток Кедронский, Спаситель вступил с сад Гефсиманский. Знал это место предатель, потому что Господь любил бывать здесь с учениками, и даже провел здесь последние Свои ночи. Взяв служителей первосвященнических, вооруженных чем пришлось, и даже кольями, Иуда явился сюда с фонарями и светильниками. Иисус, зная все что с Ним будет, Сам подошел к ним и спросил: «Кого ищете?» «Иисуса Назорея», – отвечали. «Это Я», – сказал Он. Сила ли слова божественного, неожиданность ли вопроса, потому что, без всякого сомнения, они думали встретить схватку, борьбу и т. д., произвели то, что пришедшие отступили и совершенно растерялись. Снова спросил Иисус: «Кого ищете?» Они повторили прежние слова. Иисус отвечал: «Я сказал, что это Я. И так, если Меня ищете, оставьте их (учеников), пусть идут». Так жертва сама предалась в руки. И в эти страшные минуты одна забота у Спасителя: чтобы ученики остались неприкосновенными. Так поистине «до конца возлюбил Он друзей своих». Явился было Петр со своей ревностью (о чем сказано выше), но Иисус остановил его словами: «Вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал мне Отец?» Иисуса взяли, связали и отвели сперва к Анне, тестю первосвященника Каиафы. Ученики разбежались, и лишь двое следовали издали: Петр и другой, не названный в Евангелии, но, по общему мнению св. учителей Церкви, Иоанн Богослов. Иоанн был знаком первосвященнику и потому прямо вошел во двор его, а Петр сначала остался за дверьми, а потом был введен Иоанном туда же во двор. Здесь и стоял он, греясь вместе с другими у разложенного костра.

Начался допрос Иисусу об учениках и об учении Его. Он отвечал: «Я говорил явно миру, всегда учил в синагоге и во храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил; вот, они знают, что Я говорил». Так, не обинуясь и ничем не стесняясь, отвечает всегда сознающая себя правда. Но когда ж беззаконные судьи в состоянии выслушивать так говорящую правду? Если не сами они, не собственными руками, то сейчас найдутся угодники, которые поспешат зажать ей рот. Так было и с Господом Иисусом. Один из служителей, стоявший близко, ударил Его по щеке со словами: «Так ответил Ты первосвященнику»? Господь отвечал наглому служителю: «Если Я сказал худо – докажи, что худо, а если хорошо, так за что же ты бьешь Меня?» Ничего не нашел в нем виновного Анна и отослал связанного к Каиафе. В это время совершилось отречение апостола Петра, так горько, так поразительно обличающее все бессилие лучших наших порывов и стремлений, если их не поддерживает божественная благодать. Об этом, со всеми подробностями, будет говориться в следующих Евангелиях, а потому нет нужды останавливаться здесь.

Вот заключение второго Евангелия: «От Каиафы повели Иисуса в преторию. Было утро, и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху». Вот оно, как действует фарисейство: взойти в преторию, т. е. в судилище, где заседает Пилат – язычник, значило оскверниться, а предать невинного на пытки и истязания, а добиваться во чтобы тони стало смерти Его, и самой позорной и самой страшной, – это не значило оскверниться. И совесть их, верно, была спокойна! И, нет сомнения, с особенным торжеством встретили они свой величайший праздник: они добились своего, личный враг их был уничтожен, и имя его заклеймено позором. Могут ли быть действия людские – более возмутительные, более потрясающие все нравственное существо человека? Но фарисейство всех мест и стран одинаково. История с Господом нашим не единственная в летописях человечества. Подобные истории совершались тысячи раз, и не подлежит сомнению, будут совершаться до скончания мира. Из-за личной мести принести в жертву совесть, правду и закон, попрать все права человечества, прикрыть все это разными ревностями – кому неведомы такие явления из истории человечества?

Время этих событий определяется следующим образом.

Перед полуночью совершилось предательство, и Иисус был отведен к Анне, где, как видно из допроса, был и Каиафа – один. Затем отвели его к самому Каиафе, где собралось все сонмище ожесточенных врагов Его. В самую полночь он стоял уже перед ними. Вплоть до самого утра они производили, так сказать, исследование. В чем состояло это исследование и в какой форме совершалось оно, это мы увидим из следующих Евангелий. Здесь нельзя только не обратить внимания на чрезвычайную спешность действий этого судьбища: что за страшный был преступник Иисус, чтобы из-за него собираться и действовать в полночь? Что за неотразимая беда готовилась через Него, чтобы не отложить всего дела до окончания праздника? Ничего не было такого. Но дело в том, что жертва была в их руках: можно ли промедлить день и час, чтобы не уничтожить ненавистного им Иисуса? Месть не любит ждать!

Евангелие третье святых страстей, Матфея, зач. 109 (Мф. 26:57–75).

Здесь подробности, сначала о допросе Господа Иисуса у Каиафы, потом об отречении апостола. Петра.

Нельзя сомневаться, чтобы враги Господа Иисуса заранее не старались найти хоть какой-нибудь благовидный предлог к обвинению Его. Но старания не повели ни к чему. Чиста и свята была жизнь Его, всем открытая, всем ведомая. Ни малейшего пятна не нашлось ни в Нем самом, ни в учении Его, ни в чем. Пришлось прибегнуть к обыкновенному способу беззаконных судей –к лжесвидетельству: неудача! «Много лжесвидетелей приходило – не нашли ничего такого, за что бы можно было предать Его смерти». Приступили, наконец, два лжесвидетеля со словами: «Он говорил, что может разрушить храм Божий и в три дня создать его». Безмолвен был Господь Иисус при всех этих лжесвидетельствах до того, что Каиафа не вытерпел, встал и сказал ему: «Что же ничего не отвечаешь? Что они против Тебя свидетельствуют?» И ни слова Спаситель, потому что молчание – единственно достойный ответ на подобных судьбищах. Наконец первосвященник сказал: «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам: Ты ли Христос Сын Божий?» На так постановленный вопрос уже нельзя было не отвечать. И Иисус исповедал Себя прямо Сыном Божиим. Тогда первосвященник разодрал одежды свои, чем евреи выражали крайнюю степень своего негодования и ужаса, и сказал: «Он богохульствует; на что еще нам свидетелей? Вот теперь вы слышали богохульство Его, как вам кажется?» И высказали давно заготовленное слово: «повинен смерти». Но конечное определение не от них зависело. На то был римский правитель у них. Ему следовало передать все дело. Но разве личная месть довольствуется тем, чтобы зараз уничтожить свою жертву? Нет, нужно предварительно измучить ее, истерзать, досыта насладиться ее страданиями: «тогда, вслед за смертным приговором, плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли его по ланитам (по щекам), и говорили: «прореки нам, Христос, кто ударил Тебя».

Во время этих истязаний Господа Иисуса Петр был на дворе и, как сказано выше, грелся у огня. Подошла к нему служанка и сказала: и Ты был со Иисусом. «Нет», – отвечал он перед всеми и пошел за ворота. Там встретила его другая служанка со словами: «Да, и этот был с Иисусом Назореем». С клятвою отрекся он, что совсем и не знает этого человека. Через несколько времени подошли другие и сказали Петру: «Точно и ты из них, и речь твоя обличает тебя (галилейское наречие было грубее собственно иудейского, так что по говору галилеянин резко отличался от жителя Иерусалима, как например, у нас олончанин от москвича)». Тогда Петр начал клясться и божиться, что не знает этого человека. И вдруг запел петух. И вспомнил Петр слово, сказанное Иисусом: «прежде нежели пропоет петух, трижды отречется от меня». И вышед вон, плакал горько». Горькое доказательство бессилия человека, когда он в своих намерениях и действиях опирается лишь только на свои силы. Тот же самый ревностный Петр, который, выхватив нож, готов был вступить в борьбу с целой ордой, так постыдно пал при спросе ничтожной служанки, и доказал своим примером, что без Божией помощи и благодатной силы ничто – вся наша ревность, все наши усилия, все порывы к добру. Предание говорит, что он во всю последующую жизнь вставал каждую полночь и, при пении петуха, обливался самыми горькими слезами несмотря на то, что Спаситель, в последнее явление свое, трикратным вопросом «любишь ли Меня?» заявил ученикам, что трикратное отречение прощено ему.

Евангелие четвертое святых страстей, Иоанна, зачало 59 (Ин. 18:28–19:1–16). Здесь продолжение второго Евангелия.

Настало утро. Иисуса привели в судилище пилатово. «В чем вы обвиняете этого человека?» – спросил он. «Если б Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе». Таков был ответ их. Так и всегда стараются поставить дело беззаконные судьи. «Злодей, преступник!», а подробности и разъяснения дела, – к чему? Мы нашли его достойным всех кар и казней – вот и все! «Ну, так и судите Его по своему закону», – сказал им Пилат. «Нет, – отвечали, – нам не позволено предать смерти никого». Вот, не в том дело: виновен Он или нет, а в том, что им нужна смерть его. Пилат опять вошел в судилище, призвал Иисуса и сказал ему: «Ты царь иудейский?» Из этого неожиданного вопроса можно заключить, что враги Иисуса воспользовались выходом судьи, чтобы представить ему дело не только касающимся их закона, а и самого правительства, чтобы убедить его, что представленный ими на суд предъявлял свои права на царство, значит – бунтовщик против власти, т. е. государственный преступник. Иисус отвечал ему: «От себя ты говоришь это, или другие сказали тебе обо Мне?» – «Да разве я иудей? – сказал Пилат. – Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что ты сделал?» – Иисус объяснил ему значение Своего царства. – «Значит, Ты царь?» – сказал Пилат. – «Да, отвечал Иисус, но Мое царство – царство истины». – «Что есть истина?» – сказал Пилат и пошел из судилища. Трудно объяснить себе значение этих слов Пилата. Что это не был вопрос в настоящем значении слова, видно из того, что он не хотел выслушать и одного слова ответа. Вероятнее всего, Пилат хотел выразить этими словами такую мысль: «Вот, вздумал еще толковать об истине!» А может быть, это было и слово презрения к истине.

Пилат вышел к иудеям и сказал им: «Никакой вины я не нахожу в нем. А есть у вас обычай, чтобы я одного (преступника) отпускал вам на Пасху: хотите ли, я отпущу вам царя иудейского?» Так, даже по суду Пилата–язычника, можно не слушать об истине, можно презирать ее, а казнить за истину не следует. Из последних слов его видно, как мало значения придал он последнему их обвинению, как мало считал он опасным для власти и общественного спокойствия Иисуса. «Его-то, царя-то иудейского, и отпущу вам». Тогда закричали все: «не Его, но Варавву». А Варавва был разбойник. Да, не дремали враги Господа, закричали все, значит – уже и народ был достаточно возбужден. Да, если Пилат не находил преступлением говорить об истине, так в глазах первосвященников это было страшное преступление, которое могло омыться только кровью. Лучше разбойнику, лучше убийца, чем дерзнувший высказывать истину. Тому свобода, хоть бы даже на новые преступления, а этого – на крест! Что ж Пилат? велел бить Иисуса! За что, когда сам признал его невинным? Нет ответа на этот вопрос. «И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на главу и одели его в багряницу». Иглы восточного терна могут равняться иглам из стали, а багряница, т. е. красная одежда – всегда одежда насмешки и поругания. К истязаниям воины прибавили наругательство: «радуйся (здравствуй, поздравляем) царь иудейский», и били Его по ланитам. Пилат опять вышел к народу, чтобы засвидетельствовать невинность Иисуса: «Вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в нем вины». И вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. Вероятно, и в сердце язычника пробудилось сострадание к этой невинной, истерзанной жертве людского озлобления; быть может, он думал, что вид этой жертвы тронет народ, и он сказал: «Вот человек»! Нет, по замечанию св. Златоуста, лютость зверя не прекращается при виде крови, а разжигается еще больше. А тут именно была лютость зверей. «Когда увидели Иисуса первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его». Пилат говорил им: «Возьмите Его вы и распните, а я не нахожу в Нем вины». И опять обратились они к своему закону, как ревностные блюстители и защитники его: «По закону нашему Он должен умереть, потому что сделал себя Сыном Божиим». Даже Пилат содрогнулся при словах «Сын Божий»!

Еще раз решился он допросить Иисуса. «Откуда Ты?» – спросил он Иисуса, войдя снова в судилище. Господь не отвечал ни слова. «Говорит Ему Пилат: мне ли не отвечаешь? Разве не знаешь, что я имею власть распять Тебя, и власть имею отпустить Тебя?» – «Никакой не имел бы ты надо Мною власти, – отвечал Господь, – если б не было дано тебе свыше. Поэтому больше греха на том, кто предал Меня тебе». И всячески, после этого ответа, старался отпустить Его Пилат. Но иудеи кричали: «если отпустишь его – ты не друг кесарю (римскому императору). Всякий, делающий себя царем, противник кесарю». Бот до чего может дойти фарисейство: оно уже отстаивает ненавистную для всего народа власть римлян, оно уже отрекается от свободы чад Божиих, что евреи считали неотъемлемым своим достоянием, и что возвратить пытались при всяком удобном случае. Пусть римляне, но лишь бы сгиб Тот, который разоблачал их внутреннюю гадость! И для Пилата не могло быть выбора между гневом римского императора и спасением этого одинокого, беззащитного страдальца, как ни глубоко сознавал он Его невинность, как ни торжественно заявлял ее перед народом. Много ли нашлось бы судей, и не из язычников, которые поступили бы иначе? «Он вышел на помост перед судилищем и сказал им: вот царь ваш! Но они закричали: смерть, смерть Ему! Распни Его! Пилат говорит: царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря». В словах Пилата звучит уже насмешка, которой он платит им за свою неудачу спасти невинного. В воплях народа и особенно в словах первосвященников слышится конечное решение судьбы всего народа еврейского. Тогда наконец Пилат предал им Иисуса на распятие.

Это «была пятница перед пасхою и час шестой», или по нашему счету двенадцатый час дня.

Евангелие пятое страстей, Матфея, зачало 111 (Мф. 27:3–33).

Здесь прежде всего рассказывается судьба предателя. Когда увидел Иуда, до чего дошло дело, то сам возмутился от своего поступка, пошел к первосвященникам и сказал: «Согрешил я, предав кровь невинную». – «А нам что до этого? – отвечали ему, – это твое дело». Он бросил им деньги, пошел и удавился. Так и всегда бывает: пока человек в ослеплении страсти, он готов на все: и продать, и предать кого угодно; удовлетворена страсть – он сам себе кажется ненавистным, равно как отвратительными и средства удовлетворения. И благо еще тому, кого укоры совести не доведут до иудина отчаяния, за которым неизбежно следует самоубийство. Не все потеряно для человека, пока он сам не наложит на себя рук. Сам Господь Бог сказал, что Он не хочет гибели никакого грешника, но хочет, чтобы «он обратился к нему в раскаянии и жив был». Раскаяние – вот к чему должны вести укоры совести, а не к погибельному отчаянию. На деньги крови первосвященники купили землю для погребения странников. «И называется земля та землею крови до сегодня», – замечает евангелист.

Дальше говорится о суде Иисуса перед Пилатом с некоторыми новыми подробностями, которые и необходимо заметить. Пилат знал, что Иисус предан и приведен на суд не за вину и преступление, а собственно из зависти. Когда он сидел на судейском месте, жена предупреждала его: «не делай ничего этому праведнику, потому что я ныне во сне много пострадала за Него». Значит, кроме собственного убеждения в безусловной невинности Иисуса, он имел свидетельство о том же от лица, которому не мог не верить, и это лицо прямо называет обвиняемого праведником. Народ, так неистово требовавший свободы Вараввы и смерти Иисусу, действовал не сам по себе, а был научен первосвященниками и старейшинами. И это погибельное влияние на настроение массы вполне выразилось в окончательных действиях судьбища. «Говорят ему (Пилату) все: да будет распят (Иисус)». «Да какое же зло сделал Он?» – спрашивает правитель. Но они еще сильнее кричали: «да будет распят». Ни одного обвиняющего голоса из всей массы! Одни вопли: смерть ему! За что? Почему? Народ и сам не знает, так велено кричать, так кричат первосвященники и старейшины, влиянию которых, по старым преданиям, все еще подчинялся народ, –и он кричит; и он заходит дальше, чем как, по всей вероятности, хотели возбудители: он берет на себя и даже на детей своих кровь невинной жертвы. Не так ли и всегда действует раз возбужденная масса? Не идет ли она всегда дальше цели, какую предполагали возбудители? Грозный урок для всех, которые решаются прибегать к этому роковому средству, и притом урок, не раз повторявшийся в жизни народов!

Пилат, по собственному сознанию, имевший власть отпустить Иисуса, по обыкновению человеческому решился взвалить свою вину на других и для этого прибег к очень жалкому средству. Там, между кочевыми племенами, был следующий обычай, имевший даже силу закона. Если на месте кочевья какого-либо племени находился убитый, то собирались старейшины нескольких племен для отыскания преступника. Затем, если преступник не был найден, то старейшина племени, среди которого был убитый, в присутствии собравшихся старейшин должен был поклясться за себя и за свое племя, что они невинны в пролитой крови, и в видимый знак своей невинности должен был торжественно, перед всеми, умыть свои руки. И вот чем думал Пилат заявить свою невинность в имеющей пролиться крови – подражанием обычаю кочевых племен: «взял воды, умыл руки перед народом и сказал: невиновен я в крови праведника сего, смотрите вы». Невиновен! сам называет праведником Иисуса, и сам же, «бив Его, предает на распятие»! А между тем, действительно, в руках его было право – жизни и смерти, как и безусловное право всякими способами усмирять взволнованную массу. Но, как и выше замечено, обыкновенный человеческий расчет действовал в нем сильнее внутреннего сознания: в видах самосохранения он пожертвовал невинным страдальцем. После истязаний и поруганий жертву первосвященнической злобы повели на распятие. Осужденный сам должен был нести орудие казни – крест. Но силы Господа Иисуса уже изнемогли, и Он не мог нести свой крест до места казни. Встретился один киринеанин, по имени Симон, и заставили его нести крест Иисусов.

Поели пятого Евангелия оканчиваются антифоны, ектении и седальны. Вот последний (15-й) антифон.

«Сегодня повешен на дереве Тот, Который на водах повесил землю, увенчивается терновым венцом Царь ангелов, облекается в одежду поругания покрывающий небо облаками, принимает заушение (пощечины) очистивший Адама в Иордане, пригвождается гвоздями жених церковный, прободается копием Сын Девы. Покланяемся Твоим страданиям, Христе! покланяемся Твоим страданиям, Христе, и Покланяемся Твоим страданиям, Христе! Покажи нам и славное Твое воскресение.

Будем праздновать не так как евреи, потому что наша Пасха – принесший Себя в жертву Христос, но очистим самих себя от всякой скверны и в чистоте помолимся Ему: воскресни, Господи, спаси нас, потому что Ты человеколюбив.

Господи! Твой крест – жизнь и защита Твоему народу. С надеждой на него мы прославляем Тебя, распятого Бога нашего – помилуй нас.

Христе! при виде Твоего распятия, родившая Тебя восклицала: Сын мой! Что эта за чудная тайна, которую вижу я: как Ты, источник жизни, умираешь плотью, пригвожденный ко кресту?»

Евангелие шестое святых страстей, Марка, зачало 67 (Мк. 15:16–33).

Здесь о конечном приговоре Пилата, истязаниях и поруганиях Господа Иисуса, ведении Его на казнь и распятии. О событиях распятия подробнее будет сказано в следующих Евангелиях.

После этого Евангелия «Блаженны» с осьмью стихирами. Вот одна из них.

«Творца закона купили у ученика беззаконники, и как преступника закона представили Его на судьбище Пилата с воплями: распни! – Его, который питал их манною в пустыни. Но мы, подражая благоразумному разбойнику, взываем с верою: Спаситель! помяни и нас во царствии Твоем».

Потом прокимен: «Разделили одеяние Мое между собой, и об одежде (нижней, т. е. срачице) Моей кидали жеребий», и евангелие.

Евангелие седьмое страстей, Матфея, зачало 113 (Мф. 27:33–55). Это продолжение пятого Евангелия.

Божественный страдалец наконец достиг Голгофы – лобного места (т. е. где казнились преступники). Человеческое сострадание не оставляло в эти страшные минуты осужденного на казнь. Утомленному, измученному, с неодолимой жаждой, ему давали пить что-нибудь кислое. Случалось, ему давали пить и вино, на основании совета мудрого: «дайте сикера страдальцу и вино, у кого скорбна душа» и т. д. (Притч. 31:6–7). Но для Господа Иисуса было отравлено и предсмертное питие: Ему дали уксусу, смешанного с желчью, попробовав Он не хотел пить. И взнесли на крест Того, который даже по суду человеческому, по суду язычника Пилата, был невиновен ни в чем. О том, что значила крестная казнь, было говорено (см. Письмо 7), но необходимо прибавить еще несколько слов, чтобы яснее видеть, что вытерпел Спаситель из-за нас и ради нас. Во-первых, смерть на кресте была самая мучительная из смертей. Распятый должен быть вытерпеть самое тяжкое томление, самую невыносимую тоску. Вообще слово «крестная смерть» было выражением таких страданий, выше которых нет и не может быть для человека. И в самом деле, на языке человеческом не найдется слов описать смертельное борение распятого на кресте. Видно, ужасна была эта смерть, видно невыносимы страдания, когда самым великим преступникам позволяли напиваться вином до опьянения, чтобы они, с потерей сознания, чувствовали мене смертельное томление. Да, свойства этой казни вполне показывают, какие вышечеловеческие мучения сопровождали ее. Известно, что из всех частей тела, особенно чувствуется боль в руках и ногах чем-либо поврежденных, потому что они наполнены жилами и нервами, проведенными из тела. А распятие и состояло в пригвождении рук и ног ко кресту. Какова же должна быть боль?! Но это еще начало болезней. Смерть крестная была медленная и томительная. Мука на кресте как ни была невыносима, не скоро прекращала жизнь. Смертельная истома длилась долго. Удар в сердце, в голову был бы смертелен, но они оставались целыми. Распятый должен был жить при всех своих муках до тех пор, пока от тоски, потери крови, истомления и голода замирали его естественные силы, и гасла его жизнь. Из этого можно видеть, что те, которые старались придумать казнь сколько можно болезненнее и мучительнее, вполне достигали своей цели в казни креста. Но это еще одна сторона. Другая состояла в том, что из всех возможных казней крестная была самой позорной. Умереть от руки палача и вообще всегда считалось и считается позорным. Во все времена и у всех народов общественное мнение клеймило печатью отвержения и презрения тех, которые умирали таким образом. Но крест увеличивал этот позор до последней возможной степени. Это была казнь собственно римская. Но никогда, ни один римский гражданин не был осуждаем на нее: для них она считалась слишком бесчестной. Крест предназначен был для рабов и побежденных народов, да и из них для таких личностей, которые считались язвой и извергами общества, посрамлением человеческой природы, недостойными того, чтобы с ними обращались, как с людьми. Было даже в обыкновении пригвождать ко кресту трупы преступников, которые живыми не попали в руки правосудия. Это считалось лучшим средством – выразить самое полное презрение, самое глубокое отвращение к жизни и действиям преступника, навсегда покрыть его имя позором и заклеймить память его общественным проклятием. Таково было значение креста. После этого можно понять, чего добивались первосвященники, когда требовали казни для Иисуса не другой какой, а именно крестной. Они не только хотели насладиться муками страдальца в удовлетворение своему озлоблению и ненависти, но и довести Его до последней степени уничижения и бесславия, поставить в ряд величайших преступников, злодеев, отвергнутых всем родом человеческим, выставить Его не только для своего народа, но и для всего мира, как предмета всеобщего презрения и отвращения; самое имя навсегда покрыть позором, и Его память на веки вечные сделать ненавистной для всех.

И добились своего: вот Он, ненавистный им, на кресте! И мало этого, Его распяли вместе с двумя разбойниками, и крест Его поставили в середине в ознаменование того, что Он худший из трех казненных. Насытилось ли наконец мщение их? Удовлетворились ли они хоть тем, что, кроме смертельной истомы, Он терпит то, чего не терпели и распятые разбойники: насмешки от народа, того самого народа, для которого сотворил столько чудес, ругательства от мимоходящих, и терпит – безмолвный, безответный? Нет! Как не поторжествовать над своей жертвой? Как не подлить и своей желчи в эти невыносимо страшные для него минуты? «И первосвященники с книжниками и старейшинами, издеваясь, говорили: «других спасал, а себя самого не может спасти. Если он царь израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него. Уповал на Бога, пусть теперь избавить Его, если Он угоден Ему. Ибо он сказал: я Божий сын». Вся природа облеклась мраком: «от шестого часа тьма была по всей земле до часа девятого», и это страшное явление не произвело на них никакого впечатления. Наконец, муки страдальца достигли крайней степени, и Он «громким голосом возопил: Боже мой! Боже мой! Почто Ты Меня оставил». Нашлось в толпе сострадательное лицо: «один из них взял губку, наполнил уксусом, и, наложив на трость, давал Ему пить. А враги нашли и тут возможность уязвить Его. Первые произнесенные Иисусом слова были: «Ели, Ели!» Ел – по-еврейски Бог; Ели – Боже мой. Но, по-еврейски или – Илья . И вот чем – созвучностью слов воспользовались, чтобы кинуть в него новую насмешку: «постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его».

Еще раз возопил громким голосом Иисус, и испустил дух. И все содрогнулось и потряслось в эти страшные минуты: завеса в храме раздралась надвое, земля потряслась, камни расселись, гробы отверзлись, и многие усопшие воскресли. Самые язычники, бывшие при кресте, сознали в этом испустившем дух страдальце существо необыкновенное, высшее: «сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: «Воистину Он был Сын Божий». А первосвященники с книжниками и старейшинами? Остались тем же, чем и были. И эти события прошли для них бесследными. При этом, до самой глубины возмущенное нравственное чувство, невольно спрашивает: ужели человечество может дойти до этой степени зверского ожесточения? И опыт отвечает, человечество – никогда, но фарисейство – всегда.

После этого евангелия псалом пятидесятый и Евангелие восьмое.

Евангелие восьмое Святых Страстей, Луки зач. 111 (Лк. 23:32–50). И здесь о распятии Господа Иисуса, но с некоторыми новыми подробностями, на которые и нужно указать. Заметим также одно обстоятельство, предшествовавшее этому событию и не отмеченное у других евангелистов.

За Иисусом, когда вели Его на распятие, шло великое множество народа и женщин. И здесь, и среди самого возмутительного разгара страстей человеческих сказалась природа женщины: они плакали и рыдали о ведомом на распятие страдальце. Что им до озлобления всего сонмища еврейского? Их чувства, их сердце не подчиняются никаким сонмищам мира, они выше их, и потому-то они так небоязненно выражают свое глубокое сострадание к этому страдальцу. Было ль это сострадание следствием особенностей их природы, всегда живо и сильно воспринимающей чуждые страдания, сознавали ль они, внутренним ощущением, невинность и даже божественность этой жертвы, уже измученной и истерзанной, и которой еще предстоят большие муки –предсмертные – что до того? Эти слезы и рыдания – лучшие перлы, какие только женщина могла привести в дар голгофскому страдальцу. Великое дело – заявить свое сочувствие всеми гонимому мученику человеческого озлобления, страдальцу за правду: это значит вдохнуть в него новые силы, поддержать и оживить его дух, а кто дерзнет на это, кроме женщины? Вот и в этой толпе, провожавшей Господа Иисуса, не все же до единого, без сомнения, были возбуждены и озлоблены против Него, могли быть тут же и из числа слепцов и прокаженных, исцеленных Им, и из числа чудесно насыщенных и т. п. Но когда все такие безмолвно сопровождают своего благодетеля, одни женщины, из которых, может быть, многие и совсем не видывали Иисуса, рыдают о нем! Так женщина – всегда женщина: существо слабое в минуты душевного покоя, и никем и ничем неодолимое, когда возбуждено и потрясено ее внутреннее чувство, бессильное остановить злоупотребления физической силой, и всегда смело и открыто восстающее против этих злоупотреблений. И в душе Господа Иисуса отозвались эти слезы и рыдания. И Он не скрыл от них своей глубокой скорби об ожидающей их страшной участи. «Дщери иерусалимские, – сказал Он, обратившись к ним, – не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» и т. д.

Распятый Господь наш молился за распинателей: «Отче! Прости им, ибо они не знают, что делают». Когда месть отравляла своими насмешками и ругательствами последние минуты жизни нашего Спасителя, тогда и один из распятых злодеев присоединил свой голос к общим воплям, «злословил Его и говорил: если Ты – Христос, спаси себя и нас». Но другой, в котором, как видно, в предсмертные минуты совершился внутренний переворот – от преступного прошлого к мыслям об ожидающей его судьбе перед судом Господа Бога, «унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на тоже? Мы осуждены справедливо, и достойное принимаем за дела свои, а он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда придешь во царствие Твое». Невольно, с глубочайшим изумлением, останавливается мысль на этом обращении распятого разбойника к распятому же с ним Иисусу. Что за сила и глубина веры в душе его!? Мало того, что он признает Иисуса невинным, он торжественно исповедует Его Господом, т. е. ожидаемым Спасителем и избавителем, торжественно исповедует, что крест Его есть ступень в небесное царство, и это царство – Его! И когда такое исповедание виры? Когда все было против этого – и личное положение Иисуса, и посторонние насмешки и ругательства и именно за то, что что Он называл себя Сыном Божиим; и воззвания: «сойди со креста и увидим и поверим», а Он не только не сходил, но томился в смертельном борении, как и всякий распятый, как и они! Каким неисповедимым, неведомым чудом могут возвышаться на такую недосягаемую степень веры? Исповедал и ап. Петр Господа Иисуса «Христом, Сыном Бога живаго», но какое различие: Петр – очевидец чудес Христа, а разбойник – очевидец крайнего уничижения Его; Петр, мечтавший о земном величии Его и даже пререкавший Ему, когда Он объявил о Своей страдальческой смерти, а разбойник, видевший в нем царя –именно небесного царства! И есть, которые, в слепоте душевной, успокоиваются на этом примере, когда совесть напоминает им о будущем суде и воздаянии! «Что ж? – говорят они. – Господь и разбойника простил, и в рай первого ввел, а мои грехи далеко не таковы» и т. д. Братья мои, – сказал бы я им, – а такова ли вера ваша в Господа Иисуса, как была у этого разбойника? В состоянии ли вы исповедать эту веру так, как исповедал он? Если нет, то успокаивать себя этим примером совершенно тоже, что засыпать на самом краю бездны. Иисус, исповеданный Господом и Царем, и отвечал разбойнику, как Господь и Царь: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю». И отверзлись для него первого двери царствия, так долго заключенные, не отверзавшиеся даже для ветхозаветных праведников.

Было же все это около шестого часа (двенадцатого, по нашему счету), т. е. около полудня.

После восьмого Евангелия – трипеснец, этот чудный трипеснец Козьмы Маюмского, который с такой глубиной мысли и чувства изображает совершившиеся в это время события.

Православный, которому дорого воспоминание о них (а какому православному может быть не дорого?) должен наизусть знать этот трипеснец.

Вот почему считаю необходимым передать его весь.

Песнь пятая. Ирмос. «Утреннюю песнь воспеваю Тебе, Божие Слово. Оставаясь неизменным, Ты, по милосердию к падшему человеку, уничижило Себя, и, пребывая бесстрастным, подвергло Себя страданиям. Человеколюбивый! мир даруй мне, падшему.

Христе! ученики, с омытыми ногами и предочищенные божественным таинством причащения Твоего, пошли ныне с Тобой с Сионской на высокую Елеонскую гору, воспевая Тебя человеколюбивый.

Друзья! говорил Ты, смотрите – не бойтесь. Вот настает час, когда Я буду взят и убит руками беззаконников. И все вы, бросив меня, рассеетесь, но я соберу на проповедь обо мне, человеколюбивом».

Кондак. «Придите все, прославим распятого нас ради, Того, которого видела Мария на древе и говорила: хотя ты и терпишь распятие, но все Ты –мой сын и Бог».

Песнь восьмая. Ирмос. «Божественные отроки ни во что вменили крайнюю степень озлобления противника Богу. Вот и на Христа озлобленное соборище беззаконников замыслило пустое: ищет убить Того, в чьей деснице жизнь! Его-то и благословляет все созданное, прославляя во веки.

Христе! Ты говорил ныне ученикам: не поддавайтесь сну, бодрствуйте в молитве, чтобы не впасть в искушение. А особенно, ты, Симон: самому ревностному предстоит и сильнейшее испытание, пойми Меня, Петр! Его-то и благословляет все созданное, прославляя во веки.

Петр воскликнул: Господи! слово измены Тебе никогда не сорвется с моих уст. Если и все отвергнутся Тебя, то я, как обладающий полным разумом, умру с Тобой. Не плоть и кровь, Отец Твой открыл мне Тебя, которого благословляет» и пр.

Господь отвечал: ты не исследовал всей глубины Божией премудрости и разума, и не постиг бездны Моих намерений. Ты – плоть, не хвались. Трижды отвергнешься Меня, которого благословляет все созданное» и пр.

«Отвергаешь это? Господь сказал; но вот скоро исполнишь предсказанное: тебя устрашит одна, подошедшая, служанка. Впрочем, когда оплачешь это горькими слезами, то найдет милостивым Меня, которого благословляет» и пр.

Песнь девятая. Ирмос. «Тебя, поистине Богородицу, высшую херувимов и славнейшую, без сравнения, серафимов, без нарушения девства родившую Бога Слово, прославляем.

Погибельное сборище Богом отверженных, переполненных злобой богоубийц, предстало пред Тобой, Христе, и как виновного повлекло создателя всего, которого мы прославляем.

Нечестивицы, не разумея закона, попусту исследуя предсказания пророческие, как овча повлекли на незаслуженное заклание Тебя, владыку всех, которого величаем.

Священники с книжниками, в ожесточении ненависти и злобы, предали язычникам на убийство источник жизни и, по естеству, жизнедавца, которого мы прославляем».

«Царь! Как стая псов окружили и напали на Тебя, заушая по ланитам, спрашивали (кто ударил тебя? Мф. 26:67–68); ложные свидетельства представляли на Тебя, и все претерпев, Ты спас всех».

После трипеснца светилен и Евангелие.

Евангелие девятое св. страстей, Иоанна, зачало 61. (Ин. 19:25–37).

Но что же во время этих потрясающих событий делали лица, близкие и преданный Господу Иисусу? Сначала разбежались было, а потом все, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, примкнули к толпе, стояли вдали и смотрели на предсмертные страдания и на последние минуты Своего учителя.

Но из среды их отделились те, которые любили Господа Иисуса всей полнотой любви, и подошли к самому кресту. Это были матерь Его, сестра Его матери – Мария Клеопова, Мария Магдалина, и ученик – друг Иоанн Богослов. Когда увидел их Господь, то, обратившись к матери, сказал: «Женщина! вот твой сын», а ученику: «Вот матерь твоя». Не восхотел Господь подвергнуть опасности тех, которые особенно дороги были ему в жизни, и не открыл никому из чуждых, стоявших тут же, своих земных отношений к ним. Слова его, для посторонних, могли значить: «Женщина! что рыдать? У тебя – вот сын, а тебе о какой потере сокрушаться? –у тебя вот матерь». Но поняли пр. Дева и ученик последнюю волю Его на земле, и св. Богослов сделался сыном Девы Марии.

В смертельной агонии Господь сказал: «жажду». Нашлись, которые поспешили напоить уксусом губку и на трости поднесли к устам Его. Он вкусил, и со словом «Совершилось» (все конечно), приклонил голову и предал дух.

Тогда была пятница. Нельзя было оставлять тела на кресте до следующего дня, потому что, как было уже замечено, на другой день был величайший их праздник – суббота в соединении с пасхой, и они просили Пилата ускорить смерть распятых, перебив им голени, чтобы успеть снять тела их в тот же день. Воины перебили голени у двоих, но когда подошли к Иисусу и увидели, что Он умер, оставили Его голени не сокрушенными. Лишь один из воинов, по неведомому побуждение, пронзил Ему бок копьем, и вдруг истекла из него кровь и вода.

После этого Евангелия – «всякое дыхание» и стихиры хвалитные. Вот первая из этих стихир.

«Два преступления совершил первородный Мой сын Израиль: оставил Меня, источник воды жизни, и выкопал себе родник отравы, распял Меня на дереве, а Варавву выпросил и отпустил. Небо содрогнулось при этом, и солнце скрыло лучи, а ты, Израиль, не устрашился, но смерти предал Меня. Отче Святый! оставь им, и сами не понимают они, что делали».

После «хвалитных» Евангелие десятое св. страстей, Марка, зач. 69, (Мк. 15:43–47).

И вот кончился этот великий и страшный день, единственный во всей истории человечества – от самого начала его и до последнего дня мира. Когда настал вечер, Иосиф из Аримафеи, знаменитый член совета, явился к Пилату и просил у него позволения снять тело Иисусово с креста. Что заставило его сделать это? Здесь замечено только, что он «ожидал царствия Божия», но у других евангелистов прямо сказано, что он был учеником Господа Иисуса, лишь тайным из страха от иудеев, и не принимал никакого участия ни в заговоре первосвященников, ни в совершении всего дела. Пилат удивился скорой смерти Иисуса, потому что распятые, обыкновенно, по целым суткам (случалась, до трех суток), сохраняли еще в себе жизнь. Но уверившись от сотника в истине этого, отдал тело Иосифу. Он снял, обвил плащаницей (белым, чистым полотном) и положил его в пещере, высеченной в скале, после чего привалил камень к отверстию гроба.

Здесь нужно заметить, что погребение умерших у евреев совершалось не так, как у нас. Прежде всего там не было того, что мы называем собственно могилой, т. е. большего или меньшего углубления в землю, куда опускается умерший и потом засыпается землей. Но так как вся Иудея покрыта горами и утесами, то, обыкновенно, в горе, в утесе, в скале вырубали (и доселе так) пещеру, она-то и делалась или общей семейной могилой, или, по какому-нибудь особенному случаю, употреблялась для одного лица. Понятно, что вырубить в скале пещеру можно было не сейчас, потому они приготовлялись заблаговременно. Отверстие пещеры, когда ставился в них умерший, заваливалось камнем. Дальше, сколько для того, чтобы воздать умершему последнюю честь, столько и для того, чтобы предохранить тело от слишком скорого разложения, его намащали особенными мазями из благовонных смол и душистых дорогих растений (например, мазь Никодимова для Господа Иисуса была из смирны и алоэ). Наконец, самый умерший был обвиваем, по нагу, чистым белым полотном, которое от мази так прилипало к телу, что его можно было отнять лишь с величайшем трудом и в продолжение долгого времени, голова обвязывалась особенным платком (убрус, сударь). Прикосновение к умершему считалось евреями вообще нечистым.

После десятого Евангелия «слава в вышних Богу» (славословие обыкновенное, в будни читаемое), и просительная ектения, после которой Евангелие одиннадцатое.

Евангелие одиннадцатое св. страстей, Иоанна, зачало 62 (Ин. 19:38–42).

Здесь продолжение десятого Евангелия страстного – о снятии со креста и погребении Господа Иисуса. Кроме того, что говорится об этом в предыдущем Евангелии, здесь замечено следующее. К Иосифу присоединился Никодим, также потаенный ученик Господа Иисуса, приходивший к Нему для собеседования по ночам (о чем Ин. 3:1–21); он принес состав (мазь) из смирны и алоэ. Господь Иисус был положен близ места распятия в саду – в новом гробе (т. е. в новой пещере), в котором никто еще не был положен. Со стороны действовавших это была чистая случайность: пещера была близко, время было позднее, во чтобы то ни стало нужно было кончить все до наступления полуночи субботней, когда уже ни делать нельзя было ничего, ни тем больше прикасаться к мертвому. Но в действиях провидения и вообще не бывает случайностей, и всего менее во всем, что касалось Господа Иисуса. Нужно, чтобы это была именно новая пещера, чтобы евреи не сказали, что там лежали кости какого-либо праведника, от прикосновения к которым ожил Господь Иисус, как это было с костями пророка Елисея.

После этого Евангелия «стихиры стиховные» (они же и на вечерни на «Господи воззвах»); из шести выпишу здесь две, первую и предпоследнюю.

«Христе! Все созданное содрогнулось от страха, при виде Тебя на кресте; солнце помрачилось, поколебались основы земли, все сострадало создателю всего. Господи! добровольно пострадавший за нас да будет Тебе слава!»

«Господи! страх и трепет напали на все созданное, когда Ты восходил на крест. Однако же, Ты не позволил, чтобы земля поглотила распинателей Твоих, но повелевал аду освободить узников. Для возрождения людей Ты, судия живых и мертвых, пришел даровать жизнь, а не смерть. Человеколюбивый да будет Тебе слава!»

Евангелие двенадцатое св. страстей, Матфея зачало 114 (Мф. 27:62–66). Господь Иисус во гробе; казалось, все должно было успокоиться, все страсти утихнуть. Но нет, тревожно на душе у тех, которые устроили все это, до того, что в утро субботы, как ни велик был день той субботы, они еще раз являются к Пилату. Что же тревожит их, которых не потревожили все страшные явления, последовавшие за распятием? Все тот же ненавистный им Иисус, хотя уже и мертвый.

«Собрались первосвященники и фарисеи к Пилату». Все оно до конца этих событий, фарисейство, с вечной ложью на устах, в жизни и действиях! Естественно, фарисеи должны были дойти до этого страшного положения: везде и во всем видеть ложь, обман и коварство. Привыкшие, кощунственно, самые святые вещи употреблять для личных целей и для этого попирать всякую правду и весь закон, они по себе судили и об учениках Иисусовых. Он, враг их, мертв, но на что не решатся лица, преданные Ему? По крайней мере, на что, на какую святотатственную меру не решились бы они в подобном положении? Разве затруднились бы похитить мертвеца, чтобы поддержать и продолжить раз начатое дело? Разве фарисейство затрудняется когда-нибудь в чем-нибудь? Вот что: приложение своих личных свойств и ко всем другим, и боязнь последствий от этого и заставили их забыть святость и великость дня, забыть и про осквернение от входа в дом язычника, о котором они еще накануне, помнили (да не осквернятся, но да ядят пасху), забыть, без сомнения, и самую Пасху. А впрочем, что за дело фарисейству до всего этого? Разве оно не умеет всегда изобрести тысячи предлогов, для оправдания самых преступных действий?

И говорили они Пилату: «Господин! мы вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых, сказал: после трех дней воскресну. Итак, прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его, пришедши ночью, не украли Его, и не сказали народу: воскрес из мертвых. И будет последний обман хуже первого». Пилат сказал им: «Имеете стражу; подите, охраняйте, как знаете». Они пошли и поставили у гроба стражу и приложили к камню печать».

И думали, без сомнения, что теперь все кончено с мертвецом, и им можно успокоиться. Слепцы бессмысленные, каковы и всегда фарисеи, человеческими усилиями и насилиями думающие остановить дело Божие! Эти-то самые усилия и насилия и употребляет провидение для торжества своего дела. Стража и печать послужили только доказательствами, что Господь Иисус действительно воскрес. Не распорядись они этим, тогда и в самом деле они могли бы сказать, что Он украден учениками. Но после этого говорить, как они сказали впоследствии, что ученики воспользовались сном стражи, значит высказывать такую невообразимую ложь, на которую и способно лишь одно фарисейство. Стражи уснули – и все до единого, да и таким непробудным сном, что отваление огромного камня не пробудило ни которого! И ученики могли быть уверенными, что не проснется ни один, и тут же, в пещере, озаботились снять полотно и головной платок, и не бросить их кое как, а еще разложить в порядке («и плат не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте»)! Разве так совершаются и обыкновенные хищения, без видимой опасности?! А тут похищение мертвеца из-под рук самой стражи! Да, фарисейство только и может доходить до такой степени лжи и самоослепления!

После двенадцатого Евангелия: «Благо есть исповедатися Господеви», трисвятое, тропарь Великого пятка («искупил ны еси от клятвы законныя») и пр., сугубая ектения и отпуск.

Такова, мой друг, утреня Великого дня, в который совершена чудная жертва за грехи наши и для примирения нас с Господом Богом. Трудно предположить, чтобы нашелся христианин, который уклонился бы от этой утрени за какими бы то ни было делами жизни, кроме, разумеется, действительной болезни. Но не забудь, что если, когда требуется вся сосредоточенность внимания, так именно при чтении Евангелий страстей Спасителя нашего: все подробности страданий Его должны врезаться в твоей душе! Лишь при этом ты можешь восчувствовать, что значат наши грехи, когда для очищения их потребовалась такая цена! Но чтобы ни одно слово из читаемых в церкви Евангелий не ускользнуло от твоего внимания, для этого предварительно, дома, прочитай их все на русском языке, помолившись, как только можешь усерднее, перед чтением и после чтения Господу Иисусу, чтобы Он Сам вразумил тебя в читаемое, Сам просветил твою душу к уразумению и твоего настоящего положения и того крестного пути, которым одним ты можешь достигнуть приобретенного Им царства. Для этого я и означил зачала и главы этих евангелий, чтобы ты, без всяких затруднений, мог прочитать их в таком порядке, как читаются они в церкви. Так, молитвой и чтением настроив свою душу, ты уже не будешь хладнокровно и безучастно прислушиваться к тому, как св. Церковь попеременно выражает то самую глубокую скорбь о голгофском страдальце, то негодование на совершителей этого страшного дела, то ужас при представлении грехов человеческих, низведших Сына Божия на землю и т. п.; нет, все это перечувствуешь, переживешь ты сам, и не одна горькая слеза, поднявшаяся с самой глубины сердца, скатится но твоим щекам, и не раз содрогнешься ты всем своим существом при мысли о фарисеях, современных Господу Иисусу, и тебе современных, и, нет сомнения, всеми силами души возненавидишь ты фарисейство – погибельное, убийственное, вечно враждебное Богу и человечеству, тем больше страшное, что, невидимому, оно действует всегда во имя Бога, и в защиту закона Божия и преданий отеческих.

Часы Великого пятка по внутреннему составу также отличны от обыкновенных великопостных часов. Прежде всего, все четыре часа поются за один раз и совершенно отдельно от всякой другой службы. Потом, псалмы избраны особенные, в которых есть соотношение с воспоминаемыми событиями. Дальше, на каждом часе поются стихиры, читаются паремия, апостол и Евангелие. Наконец, все это заключается чтением блаженных и пр., как заключаются часы пред преждеосвященной литургией. Так составленные часы поются трижды в году в навечериях величайших праздников: Христова Рождества, Крещения и в Великий пяток. Они называются царскими, потому что в Греции, когда она еще процветала, установлено было петь их в придворной церкви в присутствии государя. Памятником этого доселе сохраняется торжественнейшее возглашение многолетия, по окончании часов, царствующему лицу, с самым подробным исчислением всех подвластных земель и народов, и всему царствующему дому.

Часы Великого пятка составлены Кириллом, архиепископом Александрийским. По уставу их должно начинать во втором часу дня, в восьмом утра по нашему счету. Вот состав первого часа. После обыкновенного начала псалмы: пятый, второй и двадцать первый. В них, как и в псалмах прочих часов, пророчества о воспоминаемых в этот день событиях.

«Внемли гласу вопля моего, Царь мой и Боже мой! (Пс. 5:3). Кровожадного и коварного гнушается Господь (Пс. 5:7). Нет в устах их истины, внутри их разврат, гортань их открытый гроб (Пс. 5:10). Почто мятутся народы и племена замышляют тщетное? Вельможи собираются вместе против Господа и против помазанника его (Пс. 11:1–2). Боже мой! Боже мой! внемли мне, почто ты оставил меня, удаляясь от спасения моего, от слов вопля моего? (Пс. 21:2). Я в поношении у людей, в презрении у народа. Все, видящие меня, ругаются мне, расширяют уста, кивают головой и говорят: он положился на Господа, пусть избавит его, пусть спасет его, если благоволить о нем (что за точность предсказания! Как будто Давид стоял у самого креста и слышал эти вопли: «уповал на Господа, пусть теперь избавит его, если Он угоден Ему» и т. д.). Сила моя иссохла, как череп, язык мой прилипнул к устам; и в персть смерти Ты полагаешь меня. Окружили меня псы, толпа злых ходит вокруг меня, пронзили руки мои и ноги мои. Они смотрят и делают из меня зрелище. Делят ризы мои по себе, и об одежде моей мечут жребий. Вспомнят и обратятся ко Господу все концы земли, и поклонятся пред лицем Его все племена язычников» (Пс. 21:7–9, 16 –19, 28).

После псалмов тропарь «Христе! Когда Ты распялся, исчезло насилие (диавола) и уничтожено могущество врага. Не ангел, не человек, но Сам Ты, Господи, спас нас; да будет Тебе слава», и стихиры. Их по три на каждом часе. и поются они по дважды. Вот стихиры первого часа.

«Сегодня раздирается церковная завеса в обличение беззаконников, и солнце скрывает свои лучи при виде распинаемого Господа».

«Христе царю! Как овча, Ты был веден на заклание, и как кроткого агнца пригвоздили Тебя ко кресту беззаконники – за наши грехи, человеколюбивый».

«Господи! Когда взяли Тебя беззаконники, то, среди истязаний, Ты взывал: пусть вы поразили пастыря и рассеяли двенадцать овец – учеников Моих, но Я мог бы призвать больше двенадцати легионов ангелов. Однако же долготерплю, чтобы исполнилось все то недоведомое и сокровенное, что Я открыл вам через своих пророков. Господи, да будет Тебе слава!»

Потом паремия из пророчества Захариина (Зах. 11:10–13). Здесь предсказывается о предательстве Господа Иисуса, и именно за тридцать сребреников, и о возвращении их в сокровищницу храма... «И отвесили в уплату тридцать сребреников... И взял я тридцать сребреников, и бросил в дом Иеговы в сокровищницу» и т. д.

После паремии апостол из послания к Галатам, зачало 215, (Гал. 6:14–18). «А меня сохрани Бог от того, чтобы хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым мир для меня распят и я для мира» и т. д., и Евангелие Матфея, зачало 110 (Мф. 27:1–56), которое почти все читалось на утрени (пятое и седьмое Евангелие страстей).

Поели этого: «Стопы моя направи по словеси Твоему» и пр. и обыкновенное окончание первого часа.

Точно в таком порядке идут и все часы. Дальше я уже не буду больше делать выписок, а лишь укажу на состав их.

Час третий. Псалмы XXXIV, СѴIII и L. Паремия из пророчества Исаина (Ис. 8:4 –11). Апостол из послания к Римлянам, зач. 88 (Рим. 5:6–10). Евангелие Марка зачало 66 (Мк. 15:1–41).

Час шестой. Псалмы LIII, СХХХIХ и ХС. Паремия из пророчества Исаина (Ис. 52:13–15, 53:1–12, 54:1). Апостол из послания к Евреям, зачало 306 Евр. 11:11–18). Евангелие Луки, зачало 111 (Лк. 23:32–49).

Час девятый. Псалмы LXVIII, LXIX и LXXXV. Паремия из пророчества Иеремии (Иер. 11:18–23, 12:1–5, 9–11, 14–15. Апостол из послания к Евреям, зачало 324 (Евр. 10:19–31). Евангелие Иоанна, зачало 59 (Ин. 18:28–40, 19:1–37).

С вечерни Великого пятка начинается воспоминание снятия с креста Господа Иисуса и погребения Его. Чтобы это воспоминание живее отразилось и крепче напечатлелось в душе верующих, середи храма полагается плащаница – полотно с изображением Спасителя нашего, лежащего во гробе. Состав этой вечерни также совершенно отличен от всякой другой вечерни, и потому считаю необходимым рассмотреть его подробнее.

Первые четыре стихиры «на Господи воззвах» – те самые, что были «на стиховных» утрени. Последние три особенные. Выпишу из них предпоследнюю.

(«Слава»). «Когда беззаконное сонмище, не устыдившись благодеяний, осудило на смерть Царя всего сотворенного, тогда, воспоминая все сделанное Им, он так обличал их: народ мой! Что сделал я вам? Не чудесами ли наполнил Иудею? не мертвых ли воскресил одним словом? Не исцелял ли все болезни и недуги? И чем же вы за все это Мне воздаете? Все забыто! За исцеления – Меня покрыли ранами, за воскрешенных – Мне смерть; пригвоздили ко кресту как злодея благодетеля, как беззаконника – давшего закон, как осужденного – всех Царя. Господи долготерпеливый, да будет Теб слава»!

После стихир «вход с Евангелием», как и за всякой службой, на которой имеет читаться Евангелие. Потом три паремии.

Первая паремия из книги Исход (Исх. 33:11–23), вторая из книги Иова (Иов. 42:12–17), третья из пророчества Исаина (Ис. 52:13–15, 53:1–12, 54:1).

После паремий Апостол из первого послания к Коринфянам, зачало 125 (Кор. 1:18–31, 11:1–2). Здесь св. апостол раскрывает значение проповеди о кресте. «Слово о кресте, – говорит он, – для погибающих – безумие, а для нас спасаемых – сила Божия... иудеи требуют чудес, а еллины (язычники) ищут мудрости, но мы проповедуем Христа распятого – для иудеев соблазн, а для еллинов безумие, для самих же призванных – иудеев ли или еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость» и т. д.

За Апостолом Евангелие, в котором подробный рассказ (свод из трех евангелистов) о событиях всего этого дня, начиная с утра, когда первосвященники и старейшины окончательно положили во что бы то ни стало предать смерти Иисуса, и оканчивая поздним вечером, когда совершено было погребение Его. Вот как расположено чтение этого Евангелия: Мф. 27:1–38; Лк. 23:39–43; Мф. 27:39–54; Ин. 19:31–37; Мф. 27:55–61.

После Евангелия ектении сугубая и просительная и «стиховны».

Содержание этих стихир, так сказать, переход от страшных и потрясающих событий смерти Господа Иисуса к предощущению радости о славном и чудном Его воскресении. Выпишу две из них – первую и последнюю.

«Христе! Когда Тебя, жизнь всего, мертвого снял с дерева (Иосиф) Аримафейский, тогда, обвивши Тебя смирной и плащаницей, с любовью порывался сердцем и устами облобызать Твое нетленное тело, но, одержимый страхом, с радостью взывал Тебе: слава снисхождению Твоему, человеколюбивый!»

Последняя стихира («слава и ныне»), во время пения которой прикладываются к плащанице: «Тебе, одеющагося светом, яко ризою, снем Иосиф» и пр., без сомнения известна, больше или меньше, всякому православному. Вот она.

«Тебя, облекшегося светом как ризою (Пс. 103:2), Иосиф с Никодимом снявши с дерева и видя мертвым, нагим, непогребенным, горькими от сердца облился слезами и, рыдая, говорил: о, сладчайший Иисус! солнце лишь увидело Тебя висящим на кресте, облеклось мраком, а земля поколебалась от страха и церковная завеса раздралась. Но вот теперь вижу, что Ты, ради меня, добровольно принял смерть. Как же погребу Тебя, Боже мой? Какой плащаницей обовью? Как прикоснусь руками к Твоему нетленному телу? Или какими песнями провожу Тебя, милосердый? Благоговею пред страданиями Твоими; прославляю и погребете Твое с воскресением, взывая: Господи! да будет Тебе слава!»

После стиховных» тропари: «Благообразный Иосиф» и «Мироносицам женам» и пр.

«Знаменитый Иосиф, снявши с древа Твое пречистое тело, обвивши чистой плащаницей и помазавши благовонными мазями, положил во гробе новом».

«Ангел, представ при гробе женам мироносицам, взывал: мира пригодны для мертвых; но Христос чужд тления».

На повечерии (малом) «Канон о распятии Господни и на плачь пр. Богородицы».

Так оканчивается этот великий и страшный день. Начатый воспоминанием событий, подобных которым не было от создания мира, и какие уже не повторятся до самого конца его, он заключается указанием на последствия этих событий, еще не совсем ясным, не вполне определившимся указанием, но тем не менее достаточно сильным, чтобы утишить и умирить взволнованные и потрясенные чувства. И благо тому православному, который, по руководству св. Церкви, отдается весь, душой и сердцем, этим воспоминаниям, для которого все совершившееся оживает во всей полноте и ясности, как бы он был очевидцем этих потрясающих событий: переболев душой за распятого Господа, он насладится всей полнотой радости о воскресшем Спасители. И мало того, эта радость будет предначатием того блаженства за гробом, всю полноту которого не решился описать и сам ап. Павел, восхищенный до третьего неба, потому что, по его собственному сознанию, на языке человеческом нет возможности передать это.

Но что сказать о тех христианах, которые не участвуют в этих воспоминаниях ни духом, ни душей, для которых, погрязших в погибельном омуте жизни, и этот великий день проходит бесследно, не тревожа и не потрясая их осуетившихся мыслей? Что сказать еще о тех, которые нагло и дерзко ругаются над этими воспоминаниями, проводя даже и этот день в похотях сердец своих? Что сказать?! «Страшно есть еже впасти в руце Бога живаго» (Евр. 10:31), вот слово к ним св. апостола, чем заключилось апостольское чтение сегодня на девятом часе.

Таинственные события этого дня изображаются в следующей церковной песне: «Во гробе плотски, во аде с душею яко Бог, в раи же с разбойником, и на престоле был еси Христе, со Отцем и Духом, вся исполняяй, неописанный». Т. е., когда Господь Иисус пречистой плотью Своей был во гробе, тогда душой Своей сходил в ад, чтобы и там проповедать победу над смертью и избавить души, которые с верою ожидали Его пришествия; вместе с тем в рай ввел разбойника, и, как Бог, был с Отцом и Духом. Все это и выражается в песнопениях великой субботы. На утрени после Великой ектении «Бог Господь» и тропари: «Благообразный Иосиф; Егда снизшел еси к смерти» и пр. и «Мироносицам женам» и пр.

«Когда ты, жизнь бессмертная, принял смерть, тогда светом Своего божества умертвил ад, а когда избавил из ада умерших, тогда все силы небесные взывали: податель жизни, Христе Боже наш, да будет Тебе слава».

Вслед за этими тропарями поются «Непорочны», кафизма семнадцатая, к каждому стиху которой прибавляются похвалы, т. е. краткие надгробные песни в честь «в мертвецех вменившагося» Господа Иисуса. Непорочны разделяются на три статьи (отдела) и поются перед самой плащаницей. В ознаменование того, что эти песнопения – не вопли и рыдания безнадежности, а выражения скорби о распятом Спасителе, вместе с предощущением и светоносного Его воскресения, непорочные поются с зажженными в руках каждого православного, свечами. Выпишу хотя по нескольку стихов из каждой статьи.

«Благословен ты, Господи, научи меня уставам Твоим».

(Ст. 1) «Блаженны те, коих путь чист, которые ходят в законе Господнем. Христе! Ты, жизнь, положен был во гробе, и ужаснулись (при этом) ангельские воинства, прославляя снисхождение Твое».

(Ст. 2) «Блаженны те, кои хранят откровения Его, всем сердцем ищут Его. Источник жизни! Как Ты умираешь? Как и во гробе пребываешь? И как вместе с тем разрушаешь царство смерти и умерших избавляешь из ада?»

(Ст. 3) «Которые не делают беззакония, ходят путями Его. Прославляем Тебя, Иисусе Царю, и почитаем погребение и страдания Твои, которыми Ты спас нас от истления».

(4) «Ты дал повеления Твои, чтобы хранить их крепко. Иисусе, Царю всего! Ты, назначивший размеры земли, в тесном пребываешь сегодня гробе, воскрешая мертвых из гробов».

«(72) Закон уст Твоих для меня лучше, нежели тысячи золота и серебра. Слово! Ты добровольно явился во гробе мертвым, но живешь и, как предсказал Ты, Спаситель мой, Своим воскресением восставляешь людей.

(Слава) «Слово! воспеваем Тебя, Бога всех, со Отцем и святым Твоим Духом, и прославляем божественное Твое погребение».

(И ныне). «Ублажаем Тебя, Богородица чистая, и благоговейно почитаем тридневное погребение сына Твоего и Бога нашего».

Повторением первого припева заключается первая статия, после чего малая ектения и статия вторая.

«Справедливо прославлять Тебя, подателя жизни, простершего руки на кресте, и уничтожившего могущество врага».

(Ст. 74) «Боящиеся Тебя увидят меня и возрадуются, что я уповаю на слово Твое. Спаситель! Содрогнулась земля и солнце скрылось, когда Ты, Христос, безвечерний свет плотию зашел во гроб».

(Ст. 131) «Отверзаю уста, ища прохлады, ибо заповедей Твоих жажду. Христе! все верные прославляем мы сегодня песнями Твое распятие и погребение, избавившись смерти чрез Твое погребение».

(Слава-троичен). «Безначальный Боже, соприсносущное Слово и святый Душе! Укрепи державу православного императора на вооружающихся (против него), потому что Ты милостив».

(И ныне). «Родившая жизнь, всенепорочная чистая Дева! Прекрати соблазны церковные и даруй мир, потому что Ты милостива».

Затем повторяется первый припев (второй статьи), малая ектения и статия третья.

«Все поколения воспевают погребение Твое, Христе мой!»

(Ст. 134) «Избавь меня от угнетения человеческого, и буду хранить повеления Твои. Приди все созданное, надгробные песни принесем Создателю».

(Ст. 142) «Правда Твоя – правда вечная, и закон Твой – истина. По Соломону, ров бездонный уста беззаконных фарисеев».

(176) «Я заблудился, как овца потерянная; взыщи раба Твоего, ибо я не забыл заповедей Твоих. Даруй восстанием Твоим мир Церкви и спасение Твоему народу».

По окончании третьей статии известные дамаскиновы тропари: «Ангельский собор удивися, зря Тебе в мертвых вменившаяся» и пр. Канон великой субботы так выходит из разряда обыкновенных церковных песнопений, что трудно найти православного, который не знал бы хотя некоторых ирмосов его. Не только мысль и дух, которыми проникнут весь этот канон, самый напев ирмосов с неодолимой силой действуют на душу. «Волною морскою скрывшего древле», – чье сердце не потрясалось до самого основания при одних звуках этой песни? Вот почему я решился выписать здесь все ирмосы, и хотя по нескольку тропарей из каждой песни. Прежде всего, нужно заметить, что в составлении его участвовали три лица. Сначала был четверопеснец (6, 7, 8 и 9 песни), написанный Косьмой Маюмским. Потом царь Лев Премудрый, для чести этого дня, поручил Марку, епископу Идрунскому, написать тропари и для первых четырех песней; ирмосы же для этих песней были еще прежде составлены одной инокиней по имени Кассией. Так и составился полный канон.

Песнь первая. Ирмос. «Того, Который некогда потопил в волнах морских преследовавшего мучителя (фараона преследовавшего евреев), потомки спасенных скрыли под землей. Но мы, как тогда девы, воспоем Господа, потому что Он чудно прославился».

«Господи, Боже мой! Воспою прощальную песнь и надгробное пение Тебе, отверзшему мне своим погребением вход в жизнь вечную, и Своею смертью, умертвившему смерть и ад».

«Спаситель мой! Все смутилось в небе и в преисподней при мысли об умерщвлении Тебя, Который горе (в самом верху) на престоле и долу (в самом низу, т. е. в недре земли) во гробе, потому что видеть Тебя, начальника жизни, мертвым, выше всякого разумения».

Песнь третья. Ирмос. «Когда все созданное увидело, что Ты, незыблемо утвердивший всю землю на водах, висишь на голгофе, тогда содрогнулось в невыразимом ужасе и взывало: нет святого, кром Тебя, Господи».

«Господи! Во многих видениях (пророческих) Ты открыл, как совершится погребение Твое, а сегодня, как Богочеловек, уяснил все сокровенное Твое и находящимся во аде, взывающим: нет святого, кроме Тебя, Господи».

«Невместимый! добровольно Ты заключился во гробе и под печати, потому что все могущество Ты на деле показал тем, которые благоговейно воспевают: нет святаго» и пр.

Седален. «Спаситель! воины, стражи Твоего гроба, при виде молниеносного ангела стали как мертвые (Мф. 28:3–4), который и возвестил женам воскресение. Прославляем Тебя, уничтожившего тление; припадая молимся Тебе, воскресшему из гроба и единому Богу нашему».

Песнь четвертая. Ирмос. «Аввакум, провидя Твое божественное самоуничижение на кресте, с ужасом взывал: благий, сходя к находящимся во аде. Ты прекратил власть сильных, потому что Ты всемощен».

«Ты, Спаситель мой! сегодня освятил седьмой день, который благословил некогда по окончании дел (творения), потому что, субботствуя (покоясь во гробе) и возсозидая, Ты все изменяешь и обновляешь».

«Усилиями врагов, восторжествовавших над Тобой, душа Твоя отделилась от тела, но Ты, слово, могуществом Своим разорвал обои узы – смерти и ада».

Песнь пятая. Ирмос. «Христе! Исаиа, увидев немеркнувшую зарю Твоего богоявления, бывшего из милосердия к нам, встал в самое раннее утро и взывал: воскреснут мертвые, восстанут находящиеся в могилах, и возрадуются все родившиеся на земле».

«Создатель! сделавшись перстным (т. е. принявши на себя тело, взятое из земли). Ты обновляешь земное, и таинство, совершившееся в Тебе, слово, свидетельствуют гроб и плащаница, потому что знаменитый член совета лишь выполняет намерение Твоего Отца, чудно Тобою обновляющего меня».

«Смертью Ты изменяешь смертное, погребением – тленное, и, таким образом, делаешь нетленным принятое Тобою (естество человеческое), как Бог, творя его бессмертным. Вот почему плоть Твоя, Господи, не видела истления, и душа Твоя не осталась, каким-нибудь непостижимым образом, во аде».

Песнь шестая. Ирмос. «Был схвачен, но не был удержан во внутренности кита Иона, потому что, прообразуя Тебя пострадавшего и погребенного, он вышел из зверя как из чертога, и тем самым как бы предупреждал стражу. О, хранители суеты и лжи (фарисеи), какого блага лишились вы!»

«Слово! Ты был бит, но не отделялся от плоти, которую принял на Себя; потому что, хотя во время страданий и разрушен был Твой храм, но даже и в этом случае божество и плоть Твоя составляли едино: в обоих Ты единый – Сын, Слово Божие, Бог и человек».

«Падение Адамово было человекоубийственно, но не богоубийственно, потому хотя и пострадало земное существо Твоей плоти, но божество осталось чуждым страдания, да и то, что было в Тебе тленного, Ты изменил в нетление, и воскресением Своим открыл источник нетленной жизни».

Кондак. «Бездну ограничивший пространством (в начале творения) видится мертвым; бессмертный, подобно смертному покрытый смирной и плащаницей, полагается во гробе; и жены пришли помазать Его миром с горьким плачем и словами; самая благословенная суббота, в которую Христос, уснув, воскреснет тридневный».

Песнь седьмая. Ирмос. «Невыразимое чудо: Тот, Который сохранил в печи отроков от огня, мертвый, бездыханный полагается во гробе для спасения нас поющих: благословен Ты, Боже избавитель!

Обогатился гроб, приняв в себя, как спящего, Создателя; Он оказался божественною сокровищницею жизни, для спасения нас, поющих» и пр.

«Едино было нераздельное божество Христово – и во аде, и в гробе, и в раю с Отцом и Духом для спасения нас» и пр.

Песнь восьмая. Ирмос. «Содрогнись от страха небо, и да поколеблются основы земли: вот живущий в небе – причисляется к мертвецам и заключается в тесном гробе! Его-то благословляйте юноши, воспевайте священники и все прославляйте во все веки».

«Исчезла смелость учеников; но Иосиф Аримафейский отличается (изрядствует): видя мертвым и нагим Бога всех, он испрашивает Его и погребает со словами: благословляйте юноши» и пр.

«Что за чудеса небывалые! Что за благость! Что за терпение невыразимое! Добровольно в пещере запечатывается живущий в небе, и Бог оклеветывается, как обманщик. Его-то и благословляйте юноши» и пр.

Песнь девятая. Ирмос. «Не рыдай надо мною Матерь, видя, что Тот Самый сын, которого Ты без семени зачала во чреве, во гробе: вот Я восстану и прославлюсь, и, как Бог, превознесу навсегда во славе тех, которые с верою и любовью прославляют Тебя».

«Сын безначальный! Ублажилась я (Лк. 1:48) в непостижимом рождении Тебя, вышеестественно избавившись болезней. Но теперь, о мой Боже, видя Тебя бездыханным, мертвым, невыносимо болезненно терзаюсь скорбью. О, воскресни, чтобы Мне прославиться».

«Матерь! по собственной Моей воле покрывает Меня земля, но стражи ада содрогаются, видя в окровавленной одежде мщения. Как Бог, поразив врагов крестом, Я воскресну и прославлю Тебя».

«Радуйся все созданное, торжествуйте все родившиеся на земле: враг-ад побежден. Пусть жены встречают с благовонными мазями, Я избавляю первенцев всего рода человеческого Адама с Евою, и в третий день воскресну».

После канона краткая песнь: «Свят Господь Бог наш», которая обыкновенно поется лишь во дни воскресные, и «хвалитны». Содержание «стихир хвалитных» то же самое, что и канона, и всех песней этого дня. Последняя стихира («и ныне») обыкновенная воскресная: «Преблагословенна еси Богородице Дево» и затем славословие великое.

Отсюда начинаются торжественнейшие минуты субботней утрени. Мысль невольно переносится к тому времени, когда Иосииф с Никодимом, забыв или презрев на этот раз страх от сонмища иудейского, с такой заботливой любовью, с такой несокрушимой преданностью, спешили воздать последнюю честь распятому и поруганному. И трудно передать, какие ощущения преобладают в это время в душе, и что именно из самой глубины ее вызывает обильные слезы.

При самом начале славословия священник облачается во всю свою священническую одежду. Затем поднимает плащаницу, вносит в алтарь и возлагает на св. престол – в ознаменование того, что Господь Иисус, распятый и погребенный, не разлучался, по божеству, от Отца, но, бывши «во гробе плотски», в то же время «был и на престоле с Отцем и Духом». При пении трисвятого плащаницу выносят из алтаря и три раза обносят кругом церкви – в воспоминание тридневного пребывания Спасителя нашего во гробе. Есть ли человек, т. е. истинно православный, который холодно и безучастно мог бы смотреть на это грустно-торжественное ношение плащаницы? Чья душа не переполнилась бы самыми разнообразными чувствами – страха, благодарения, благоговения и любви к Спасителю?

После в троекратного обношения плащаница снова вносится в церковь и полагается на прежнее место. Здесь над плащаницей, как бы над самым гробом Господа Иисуса, св. Церковь торжественно исповедует свою веру как в воскресение Его, так и в общее воскресение всех членов благодатного Его царства. В «тропаре пророчества» и в прокимене говорится уже прямо о Его воскресении. В следующей за ними паремии из пророчества Иезекиилева (Иез. 37:1–14) образно представляется общее воскресение. «Была на мне рука Господня, и в духе повел меня и поставил меня среди поля, которое было полно костей. И провел меня вокруг их, и вот весьма много их было, и весьма были они сухи. И сказал мне: сын человеческий, оживут ли эти кости? Я сказал: Господь Иегова, Ты это знаешь. И сказал мне: изреки пророческое слово на эти кости и скажи им: «сухие кости! Слушайте слово Иеговы». Так говорит Господь Иегова костям этим: вот я вложу в вас дух и оживете. И обложу вас жилами, и выращу на вас мясо, и одену вас кожею, и вложу в вас дух; и оживете, и узнаете, что я – Иегова. И я изрек пророческое слово, как было приказано; и когда был услышан голос моего пророческого слова: вот, произошел шум и стали сближаться кости – кость с костью. И вижу: вот на них жилы и мясо росли, и кожа одела их сверху, а духа в них не было. И сказал Он мне: сын человеческий! изреки пророческое слово и скажи духу: так говорит Господь Иегова: от четырех ветров приди дух, и дохни на этих мертвецов, чтобы они ожили. И я изрек пророческое слово, как Он приказал мне, и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои, весьма, весьма большое множество». После паремии апостол из первого послания к Коринфянам (зачало 133, Кор. 5:7–8) и из послания Галатам (зач. 206, Гал. 3:13–14), в котором изъясняется тайна страданий и смерти Христовой, и Евангелие (Матфея, зач. 114, Мф. 27:62–66), в котором рассказывается о последних кознях фарисейства против Господа Иисуса. Еще раз кинуло оно оскорбление в Него – уже мертвого, назвавши перед Пилатом льстецом, т. е. обманщиком; еще раз заявило, что если для сожженной совести нет уже сознания, то есть ничем неодолимый страх – страх даже мертвого. «Он сказал: после трех дней воскресну. Прикажи же охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики не украли и не сказали народу: воскрес из мертвых» и т. д. Да что ж из того, что ученики украли бы и сказали? Кто же бы им поверил? Да и ради какой благой цели еще сделали бы это ученики? Что им в этом, когда они сами были бы убеждены в противном? Ведь на такие проделки, на такую отчаянную ложь способны лишь фарисеи, а не ученики Господа Иисуса – бедные, не хитрые, робкие. Нет, не ученики были им страшны, иначе они не оставили бы их доселе в покое, а умерший. «Приставим стражу, запечатаем; авось тем все дело и кончится». Какая бессмысленная слепота, повторяющаяся в фарисеях всех мест и времен! – «Подите охраняйте, как знаете», – отвечал Пилат. Они пошли, приставили стражу ко гробу и к камню приложили печать.

После Евангелия – ектении и обыкновенное окончание утрени.

Литургия в Великую субботу совершается вместе с вечернею и, по уставу, должна начинаться «о часе десятом дне» (в четвертом вечера, по нашему счету). На вечерни уже предначинаются воскресные песни. Так, на «Господи воззвах» первые четыре стихиры – «воскресны, первого гласа» («Вечерние наша молитвы» и т. д.); затем четыре стихиры собственно субботние, в которых изображается сошествие Господа Спасителя во ад. В предпоследней («слава») объясняется значение этой субботы, поистине великой, единственной во все существование мира, в которую Сын Божий, совершив великое дело спасения человечества, «плотию субботствовал». Последняя стихира («и ныне») – известный богородичен: «Всемирную славу от человек прозябшую» и т. д.

После входа, –прямо без прокимена, – паремии. Их всех 15. В них заключаются или прообразования страданий, смерти и воскресения Христова, или пророчества о наступлении благодатного царства Господа Спасителя. Не имея уже возможности делать из них выписки, укажу, по крайней мере, на содержание их и отношение к воспоминаемым событиям.

Первая: из книги Бытия, Быт. 1:1–13, о первых трех днях творения мира, прообразовавших три великие дня, в которые Спаситель, страданием и смертью Своей, воссоздал мир, грехами человеческими доведенный до состояния хаоса, в каком было все, прежде чем Господь Бог изрек: да будет свят.

Вторая: из пророчества Исаина, Ис. 60:1–16, о появлении нового света и славы Господней над Иерусалимом, к которому отовсюду стекаются цари, племена и народы с богатствами своими, поклоняясь самому месту, на котором стояли ноги Господа Спасителя, и на котором совершилось «спасение Господне».

Третья: из книги Исхода, Исх. 12:1–11, о заклании агнца пасхального, который был прообразованием Агнца Божия, взъемлющего грехи мира, т. е. Спасителя.

Четвертая: из пророчества Ионина, вся книга. На тридневное его пребывание во чреве китовом Сам Христос указывает как на прообразование тридневного своего пребывания в недре земли (Мф. 12:40).

Пятая: из книги Иисуса Навина, Нав. 5:10–15, о первой Пасхе в земле ханаанской и о прекращении манны по тому случаю, что евреи в этот день уже вкусили от плодов земли обетованной. Эти события таинственно указывают на прекращение всех ветхозаветных жертв и обрядов, после того как наша Пасха, Христос, заклан за нас (1Кор. 5:7).

Шестая из книги Исход, Исх. 13:20–22, 14:1–23, 15:1–19, об изведении Евреев из Египта и чудесном переходе их через Чермное море под водительством Моисея, который был прообразованием Спасителя, избавившего род человеческий из-под власти диавола, и невредимо проводящего теперь верных своих через волны житейского моря и сквозь пучину смерти, которую Он Сам прежде перешел.

Здесь чтение приостанавливается. В торжественном пении возглашается песнь победы, которую воспел Моисей со всем народом: «славно бо прославися», и которую так прилично воспеть в Церкви Христовой в этот великий и чудно таинственный день. «Будем воспевать Господа (поим Господеви), потому что Он дивно прославился! Помощником и покровителем сделался Он мне во спасение. Вот Он – мой Бог, и буду прославлять Его; Бог отцев моих – и буду превозносить Его» и т. д.

Седьмая: из пророчества Софонина, Соф. 3:8–15, об отвержении Евреев, о собрании новой Церкви из всех народов и ее благоденствии под управлением Господа Спасителя.

Восьмая: из третьей книги Царств, 3Цар. 17:9–23; о воскресении пророком Илиею сына сарептской вдовы. Этот, от смерти снова воззванный к жизни, отрок был начатком и прообразованием того всеобщего воскресения, к которому род человеческий призван чрез смерть и воскресение Иисуса Христа.

Девятая, из пророчества Исаина, Ис. 61:10–11, 62:1–5. Здесь пророк призывает всю новозаветную Церковь к торжеству и веселию, потому что сам Господь облекает ее в ризу спасения, обещает быть вечным ее защитником и хранителем, и неразрывно навсегда соединиться с ней.

Десятая: из книги Бытия, Быт. 22:1–18, о принесении Исаака в жертву. Хотя он не был заклан самым делом, но в сердце отца его – Авраама эта жертва была уже совершена, потому и послужила прообразованием того великого крестного жертвоприношения, которое совершилось на Голгофе.

Одиннадцатая: из пророчества Исаина, Ис. 61:1–19, о цели, с которой Сын Божий должен был прийти на землю: для благовествования нищим и исцеления сокрушенных сердцем, для проповедания плененным свободы и утешения плачущих, для возвещения лета Господня благотворного и т. п. Объяснение этого пророчества Господом Иисусом и было причиной первого яростного восстания на Него евреев, которые не погубили Его тогда же лишь потому, что еще не пришло время Его (Лк. 4:16–20).

Двенадцатая: из четвертой книги Царств, 4Цар. 4:8– 37, о воскресении пророком Елисеем сына соманитянки, которое также служит прообразованием общего воскресения.

Тринадцатая: из пророчества Исаина, Ис. 63:11–19; 64:1–5, о чудесах, прежде явленных народу еврейскому Господом Богом через Моисея и забытых этим неблагодарным народом, и о новом чуде милосердия, которое еще раз явит ему Господь Бог, и в котором выразится все величие славы Его.

Четырнадцатая: из пророчества Иеремиина, Иер. 31:31–34, о постановлении нового, вечного завета с людьми на место ветхого, и о благодатном распространении между людьми истинных понятий о Боге.

Пятнадцатая: из пророчества Даниилова, Дан. 3:1–88, о чудесном избавлении от огня трех отроков Анании, Азарии и Мисаила, прообразовавшем невредимое исшествие Христа Спасителя из недр земных.

Чтение паремий заключается торжественным призыванием к пению и прославлению Господа: «Господа пойте и превозносите во вся веки». И все призывается к этому: мир невидимый (благословляйте ангелы Господни Господа, пойте и пр.) и весь мир видимый, все живущее – с сознанием и без сознания жизни, все служащее для жизни (свет и тьма, ночи и дни, росы и иней, источники и реки и пр., и пр.), все когда-либо жившее (духи и души праведных) и т. д.

Этот торжественный, всеобъемлющий призыв оканчивается общим возбуждением: «Будем славословить, благословлять и благоговейно чтить Господа, воспевая и прославляя Его вечно».

После этого ектения малая и, вместо обычного трисвятого, особенная песнь: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся, аллилуиа» –«Вы, которые крестились во имя Христово, облеклись во Христа». Поется эта песнь потому, что в первенствующей Церкви оглашенные удостаивались принять крещение преимущественно в Великую субботу. Сообразно с этим и в чтении из Апостола (зач. 91, Рим. 6:3–11) говорится о таинственном значении крещения.

После Апостола окончательно отлагается уже все, что напоминало скорбь этих дней – до самой внешности. При пении воскресного стиха (Пс. 81:8) «Воскресни Боже, суди земли, яко Ты наследиши во всех языцех» священнослужители изменяют черные облачения на светлые, чтобы ничто уже не могло помрачать чудной радостной вести о воскресении Христа Спасителя, которая, вслед за этим, возвещается в евангельском чтении.

Евангелие, Матфея, зачало 115, Мф. 28 – вся. Здесь рассказывается о самом событии воскресения, явлении Господа воскресшего мироносицам, об их страхе, невыразимой радости и поспешности, с которой бросились они объявить ученикам чудную весть, и об явлении воскресшего одиннадцати ученикам. Подробности всего этого я передам в следующем письме. Но здесь же, среди этого чуднорадостного рассказа, как мрачная, всю душу подавляющая тень, – упоминание о последнем действии первосвященников! Стражи, помертвевшие сначала от ужаса при явлении ангела, собравшись с духом, разбежались. Некоторые из них явились к первосвященникам и объявили о произошедшем. Какое же впечатление произвело на них это несомненное доказательство божественности Иисуса? Раскаяние ли? Сознание ли своей виновности? Мысль ли загладить страшное преступление? Нет, фарисейство – до конца фарисейство: нераскаянное, окаменелое, все попирающее, и презирающее самые явные знамения, самые несомненные чудеса, готовое ругаться не только над правдой человеческой, но и ратовать против правды Божией, какими бы то ни было средствами и оружиями. «Первосвященники, собравшись со старейшинами и сделав совещание, довольно дали денег воинам, и сказали: скажите, что ученики Его, пришедши ночью, украли Его, когда мы спали. И, если слух об этом дойдет до правителя, мы убедим его, и вас от неприятности избавим». Итак, деньги, подкуп, обман правителя, когда кровожадные усилия не привели ни к чему?! Да! Фарисейство всегда так действует, и действовать иначе уже не может. Общее заключение? То самое, чем, по предсказанию Господа Иисуса, заключилась вся история народа еврейского.

После Евангелия, обычным порядком, литургия Василия Великого. Вместо «херувимской» – особенная песнь «Да молчит всякая плоть человеча» и пр. Вместо обыкновенной песни Богородице «Достойно есть яко воистину» и пр. ирмос девятой песни канона «Не рыдай меня мати» и пр.

После литургии – благословение хлебов и вина. Так бывает только один раз в году. И это опять заставляет нас обратиться к тому, что было в первенствующей Церкви, чтобы узнать, почему именно теперь совершается это благословение. Тогда, по окончании литургии, православные уже не расходились из церкви, но оставались, чтобы тут же встретить и пасхальную полночь. Для того чтобы мысль их не развлекалась уже ничем посторонним, начиналось чтение «Деяний апостольских». Но телесные силы, естественно ослабевшие от подвигов этой недели, требовали подкрепления. Чудно-радостное – «Христос воскресе» необходимо слушать с духом бодрым, с мыслью свежею, а известно, что крайнее ослабление тела ослабляет и силы души. Вот почему св. Церковь брала на себя заботу подкрепить телесные силы и не чем-нибудь обыкновенным, а именно благословенными хлебом и вином, чтобы и такое естественное действие, как вкушение хлеба и вина, вносило на этот раз благословение и освящение в телесный состав человека, чтобы он, весь освященный, провел эту священную и спасительную ночь, предвозвестницу светоносного дня воскресения. Освященные благословением хлеб и вино тут же раздавались и вкушались. Понятно, что это были не крупины и не капли, а как сказано в уставе: «Роздают по укруху хлеба и по красовулю вина», т. е. раздавалось именно столько, сколько нужно для подкрепления сил – без излишества и отягощения.

Вообще нужно заметить, что если этот прекрасный обычай первенствующей Церкви потерял уже свою силу и значение, то, по крайней мере, в отношении времени совершения и окончания великосубботней литургии нужно бы держаться поближе церковного устава. В нем прямо и положительно сказано: «должно иметь опасство, да егда скончавается литургия, будет час вторый нощи», т. е. литургия должна оканчиваться часу в седьмом вечера. Так для такого дня и необходимо – ведь он единственный в году! О ранних литургиях в Великую субботу и говорить нечего. Совершение их, допущенное в некоторых местах, идет совершенно в разлад с уставом, и насколько оно поэтому законно – понятно. Говорят, что это делается из снисхождения к немощам человеческим. Так. И святая православная Церковь не воспрещает делать некоторые снисхождения к ним. Но всему есть мера и для всего есть время! Не в эти ж великие дни идти прямо против устава. И к чему ведет это несвоевременное снисхождение? Единственно к тому, что православный, отстояв раннюю, считает совершенно законным удовлетворить своим плотским требованиям. Чем же отличается у него этот великий день от всякого другого дня? Ровно ничем, до того что удовлетворив, на всей воле, плотским требованиям, он не считает уже грехом заняться и обыкновенными житейскими делами. К вечеру он уже успевает настолько осуетиться, что ему вовсе не до того, чтобы в Божией церкви, с благочестивым настроением духа, ждать пасхальной полуночи. С какими же мыслями, с каким душевным расположением выслушает он: «Христос воскресе», в чем вся сущность, вся основа нашего верования (аще Христос не воста пр.)? Ясно. Скажут: «И без этого снисхождения, и без ранней литургии найдутся православные, которые сделают то же самое». Ну, и Бог с ними. Не было б повода нарушать святыню дня, а там – вольному воля. Находятся же христиане, и еще из так называемых образованных, которые день великой субботы проводят в карточной игре, со всяческим объедением и пьянством, и еще, с каким-то торжеством, возвещают о своих прекрасных подетелях в журналах; что ж из этого? Не придумывать же снисхождения и для этих господ, и на столько не имеющих совести, чтобы хоть печатно не тщеславиться этим дерзким наругательством над величием воспоминаемых в этот день событий.

Друг мой! Все силы употребляй, чтобы чем-либо не нарушить святыни великих дней страстей Господа нашего Иисуса Христа, и особенно последнего дня, т. е. Великой субботы. «Очистим чувства и мы узрим Христа, сияющего неприступным светом воскресения, и, радуйтесь, явственно услышим от Него» – вот что возглашает святая Церковь в пасхальном каноне. «Очистим чувства» – вот непреложное условие, без выполнения которого невозможно ни узреть Христа, ни светоносное «радуйтесь» услышать от Него. А без этого, что и чудный день воскресения Христа? Что и пасхальная утреня, от которой, без всякого преувеличения, торжествуют все ангелы на небе? И утреня пройдет в полудремоте, при душевной холодности; и светоносные дни Воскресения мелькнут, не внеся ни одного луча света и жизни в душу. А очистить чувства и можно только постом, воздержанием, безусловным удалением на это время от всякой житейской суеты и неусыпной молитвой, т. е. предпасхальное время провести именно так, как установила св. Церковь.

И благо нам, друг, что житейские обстоятельства не допустили нас ни в круг, так называемых, образованных, ни в среду тех, которые под покровом ревности о православии преследуют самые дикие, погибельные цели. Мы с тобой – просто православные, и будем ими до последнего вздоха своего, без хитростей, мудрований и задних мыслей. В простоте сердца и со всем благоговением души постараемся следовать неуклонно заповедям Церкви; и, радуйтеся, услышим мы не за одной пасхальной утренней, а там и в невечернем дне царствия Христова. О, даруй, Господи, услышать это всем –всем православным!

В глубокую полночь раздается торжественный радостный звон, призывающий верных праздновать Пасху Божию, спасительную. Верные, т. е. истинно православные, а не по имени лишь христиане, с трепетным нетерпением только и ждали первых звуков колокола, чтобы поспешить в Божию церковь. Подобно пророку Аввакуму, они стояли первую половину этой ночи на молитвенной страже, чтобы не уподобиться юродивым девам, проспавшим блаженство – встретить жениха. Они готовы с бодрой душой, с очищенными и освященными молитвой чувствами встретить Его – и спешат. Благо им! Небесный жених не умедлил войти в их душу, со всей полнотой радости, света и блаженства Своего воскресения.

Но в Божией церкви еще не возвещена радость о воскресении распятого и погребенного. Середи ее стоит плащаница; первый псалом ее, после обыкновенного начала, пятидесятый, первые песни ее – тот же канон: «Волною морскою» и пр., который пелся и вчера на утрени. Значит, первые минуты пасхальной полуночи посвящены воспоминанию пребывания Господа Иисуса во гробе. С окончанием канона, трисвятое, вчерашний же тропарь «Егда снисшел еси к смерти» и пр., краткая ектения, и отпуск. Этим оканчивается воспоминание страшных событий. Вслед за этим священнослужители относят плащаницу в алтарь, где и возлагают на престоле.

И вот, при заключенных царских дверях, священнослужители в алтаре начинают петь воскресшему: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». С этой песней они выходят из алтаря северными²⁷⁴ дверьми, потому что до чудного «Христос воскресе» двери царские еще заключены, и со всем народом идут кругом церкви. В некоторых местах кругом церкви обходят однажды, в других, как например, в древнейших обителях, трижды. В уставе нет прямого указания на это, и потому то и другое может быть допущено.

Но прежде, чем рассматривать пасхальную утреню, считаю необходимым остановиться несколько на самом событии воскресения и ближайших последствиях его.

Вот как совершилось оно, по рассказу евангелиста Матфея. «И вот сделалось великое землетрясение, ибо ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от дверей гроба, и сидел на нем. Вид его был как молния, и одежда его бела, как снег. Устрашась Его, стрегущие пришли в трепет, и стали, как мертвые. Ангел же, обратив речь к женщинам (Марии Магдалине и другой Марии, пришедшим посмотреть гроб) сказал: не бойтесь, знаю, что вы ищете Иисуса распятого. Нет Его здесь; Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь» (Мф. 28:1–6). Ближайшими последствиями воскресения были явления воскресшего Господа, о которых так говорит евангелист Марк: «Воскресши рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, после сего явился двум из учеников на дороге, когда они шли в селение, наконец явился всем одиннадцати, возлежавшим на вечери» (Мк. 16:9, 12, 14). Естествен вопрос: как приняты были эти явления?

В какую глубокую скорбь погружены были в это время все преданные Господу Иисусу – говорить об этом нечего, понятно. Твердой веры в Его воскресение в них не было. Со стороны еврейского чиноначалия они могли ждать себе того же, что было с их учителем. Невыносимое положение – в прошлом обманутые надежды (Лк. 24:21); в будущем страх мести –фарисейской мести. Но вот, когда одиннадцать ближайших ко Господу Иисусу учеников думают уже только о своей личной безопасности (Ин. 20:10), женщины не вытерпели, чтобы не наведаться на месте погребения любимого учителя; мало того, некоторые запаслись даже благовонными мазями (миром), чтобы еще раз помазать тело Его, чего не успели сделать при погребении. Так, для женщины в подобных обстоятельствах не существует опасности. Тут-то, когда мужчина весь теряется, и восстает сила ее души, и влечет неудержимо к совершению таких подвигов любви и самоотвержения, которые не могут не поражать своим величием. Что для этих жен, спешивших ко гробу Господа, стража? Что возможные последствия от их преданности распятому со стороны распявших? Ни одной мысли об этом! Одно заботит их дорогой: «кто отвалит нам камень от двери гроба?» Чем же вознаградились их дивная любовь и самоотвержение? Прочтем рассказ об этом евангелиста Иоанна Богослова.

«В первый же день недели Мария Магдалина приходит ко гробу рано, когда было еще темно (значит, сейчас после полуночи, потому что весной солнце восходит в тех местах часу во втором), и видит, что камень отвален от гроба. И так бежит, приходит к Симону Петру, и к другому ученику, которого любил Иисус (Иоанну Богослову), и говорит им: унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его. Тотчас вышел Петр и другой ученик, и пошли ко гробу. Они побежали оба вместе, но другой ученик бежал скорее Петра и пришел ко гробу первый. И, наклонясь, увидел лежащие пелены, но не вошел в пещеру. Вслед за ним приходить Симон Петр и входит в пещеру, и видит одни пелены лежащие, и плат, который был на главе Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месть. Тогда вошел и другой ученик, прежде пришедший ко гробу, и увидел, и уверовал. И возвратились опять ученики к себе. А Мария стояла у гроба и плакала. И когда плакала, наклонилась во гроб, и видит двух ангелов, в белом одеянии сидящих –одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисусово. И они говорят ей: жена! что ты плачешь? Говорит им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его. Сказав сие, обратилась назад и увидела Иисуса стоящего, но не узнала, что это Иисус. Иисус говорить ей: жена! что плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит ему: господин! если ты вынес Его, скажи мни, где ты положил Его, и я возьму его. Иисус говорит ей: Мария! – Она, обратись, говорит ему: Учитель!»

И так, вот награда за любовь и самоотвержение: первая, сподобившаяся увидеть воскресшего Господа и услышать от Него слово, была – женщина. Но как сильно подействовал на нее этот неожиданный переход от невыносимой скорби к неожиданной радости: в первые мгновения Она не узнала учителя, не узнала даже голоса Его! Лишь воззвание: «Мария!» мгновенно осветило мрак души ее. Радостная, со словом «Учитель!» она упала к ногам Его.

Не так было с учениками. Мария, сама видевшая Господа, другие женщины, узнавшие о воскресении Господа от ангелов, спешат возвестить радостную весть одиннадцати и всем прочим – им не верят. Апостол Петр сам осматривает место погребения, и возвращается назад, лишь только «дивясь сам в себе происшедшему». Два ученика (Лука и Клеопа) уже слышали, что Господа нет во гробе, слышали и весть о воскресении Его от мироносиц, и при всем том идут в Еммаус, с тяжелой скорбью и с безнадежностью в душе. Сам воскресший идет и беседует с ними, обличает их неверие и ужинает с ними, и они узнают Его лишь тогда, когда Он взял хлеб, благословил, преломил и подал им. Апостолы, собравшиеся в одном доме, слышали радостную весть не только от мироносиц, но и от ап. Петра, также удостоившегося уже видеть воскресшего, и от этих двух учеников – тоже неверие в их душах. Сам воскресший, чудно прошед сквозь запертые двери, является им и говорит: «мир вам!» Ученики и тогда не верят. Чем, наконец. Господь побеждает такое неверие? Показывает им крестные раны Свои и вкушает поданной Ему пищи. Чем объяснить эту живость верования со стороны одних, и такую медленность со стороны других? Естественным настроением внутренних свойств тех и других. В женщине преобладает чувство, в мужчине – сила мысли. Для чувства, развитого до полноты любви, как было в Марии, достаточно одного слова, чтобы верование мгновенным пламенем возгорелось в душе; для мысли требуются доказательства, убеждения, и лишь этим путем, очевидно медленным, верование входит в душу. Но, кроме этого, естественного порядка вещей, тут видно и особенное действие провидения. Ему угодно было, чтобы воскресение Господа Спасителя было принято не одним верованием чувства, но убеждениями разума для того, чтобы не было ни малейшей основы для неверия последующих времен. Чего бы ни сказало неверие, если б апостолы удовольствовались лишь уверениями мироносиц и даже одного или двоих из них, наиболее преданных Иисусу? Но что может оно сказать после того, как все одиннадцать видят Его, да и не в мгновенном видении, а в продолжение целого вечера, во всей подробности живого существа – до ран на руках, ногах и в боку, беседуют с Ним и даже разделяют с Ним трапезу? Что может сказать оно, когда одному из них – и уже через восемь дней, в присутствии всех, позволяется ощупать самые раны? Что может сказать оно, когда не день, не два, а целых сорок дней проводит, таким образом, Господь со своими учениками? После таких ясных, осязаемых доказательств самому неверующему разуму остается безмолвствовать, потому что свидетельство стольких лиц – очевидцев, по всем человеческим законам, возводит факт (совершившееся событие) до непреложной истины. Так мудрое провидение все – и медленность почти до упрямства, – верования апостолов, направляет к высоким и спасительным целям.

После троекратного обхождения кругом церкви все останавливаются перед заключенными дверьми храма (западными), как перед отверстием Господней пещеры, от которой камень еще не отвален. Здесь начинается пасхальная утреня славословием пресвятой Троицы. «Слава святой, и единосущной, и животворящей, и нераздельной Троице, всегда, ныне и присно, и во веки веков».

«Аминь!» – отвечает народ, т. е. «да будет» слава пресвятой Троице.

И начинают священнослужители петь: «Христос воскресе из мертвых» и пр., эту дивную песнь, в которой основа всего нашего верования, всех наших надежд, всей нашей будущности там за могилой, по словам апостола: «если ты будешь устами своими признавать Иисуса Господом, и сердцем своим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься» (Рим. 10:9); если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна, вы еще во грехах ваших, почему и умершие во Христе погибли» и т. д. (Рим. 15:12–23).

«Христос воскресе из мертвых, смертью (своею) смерть поправ (победивши, уничтоживши), и сущим во гробех (всем умершим) живот даровав (жизнь)».

Трижды поют эту песнь священнослужители, и столько же потом поет ее народ. Затем священнослужители поют стихи псалмов: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его (Пс. 67:2); они рассеются, как рассеивается дым (Пс. 67:3); так нечестивые погибнут от лица Божия, а праведники возвеселятся (Пс. 67:3–4); се день, который сотворил Господь; будем торжествовать и веселиться в оный (Пс. 117:24). После каждого стиха народ поет: «Христос воскресе» и т. д.; «Слава» – тоже, «и ныне» – тоже. В заключение поют священнослужители: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ» – народ доканчивает: «и сущим во гробех живот даровав». Так начинаются все службы пасхальные: вечерня, утреня и самая литургия.

Затем иерей крестом отверзает двери, и с тою же песнью: «Христос воскресе», все входят во храм, весь залитый потоками света. Так, Господь Спаситель наш, в минуты воскресения Своего из адской тьмы ввел в чудный безутренний и безвечерний свет Своего царства всех, которые с верой ожидали Его. О, если бы Он, милосердый, удостоил нас всех, всех без изъятия, из тьмы житейской переселиться туда же! Царские двери, отверстые с той же песней, уже не заключаются до самого конца Пасхи, ни даже при совершении божественной литургии, в ознаменование того, что воскресение Христа все отверзло для верующих – век тайны, все сокровенное, что через него они получили право открытым лицом взирать на славу Господню (2Кор. 3:18).

После великой ектении канон, этот канон Иоанна Дамаскина, о значении которого для православных и говорить нечего. Кто не знает его наизусть? Кто вместе с клиром не поет его, если не устами вполголоса, то сердцем? Но зачем не петь его, настоящим образом, всем без исключения мужчинам, женщинам, детям? Торжество Воскресения – такое торжество, к славословию которого призывается все созданное, все – видимое и невидимое; зачем безмолвствовать или петь, как говорится, лишь про себя, православным, собравшимся на это торжество? Пой всякий, кто как умеет, за нестройность пения Воскресший не осудит, осудит за эту дремоту, в которую невольно погружаются неучаствующие в пении – преимущественно женщины и дети.

Этот канон поется во всю неделю. Особенность пения его в первый день состоит в следующем: ирмос каждой песни вначале по четырежды, стихи (тропари) на двенадцать (т. е. в которой песни два стиха поются по шести раз, в которой – три по четыре); в заключение тот же ирмос дважды и в третий раз на сход (т. е. оба клироса для пения его сходятся на середину церкви, это-то и есть катавасия – схождение), и тут же «Христос воскресе из мертвых» и пр. трижды. После каждой песни ектения малая, на каждой песни каждение всей церкви, «да наполнится вся церковь благоухания» как сказано в уставе. В следующее дни: ирмос по дважды, стихи на десять и в конце: «слава, и ныне» – два богородичных; на сходе ирмос однажды, и трижды «Христос воскресе из мертвых» и пр.; ектении – как и всегда. Во всю пасху к стихам припевается: «Христос воскресе из мертвых».

Вот этот канон, как воскресший Господь поможет мне передать его прямо с греческого.

Песнь первая. Ирмос. «День воскресения – просветимся люди. Пасха, Господня Пасха²⁷⁵. Христос Бог привел нас от смерти к жизни и с земли на небо, поющих песнь победы.

Очистим чувства – и мы увидим Христа в чудном свете Его Воскресения, и ясно услышим Его говорящего: радуйтесь, воспевая песнь победы.

Так торжествуйте, как должно, небеса, радуйся земля, веселись весь мир – видимый и невидимый: Христос восстал – вечное торжество!»

Песнь третья. Ирмос. «Придите, будем пить новое питие, не из неплодного камня чудно источаемое²⁷⁶, но из источника бессмертия, струящегося из гроба Христова, которым мы и утверждаемся.

Сегодня все наполнилось светом: небо, земля и преисподняя. Да торжествует же все созданное восстание Христово, которым и утверждается.

Христе! вчера погребался я вместе с Тобой; сегодня, когда Ты воскрес, совосстаю; Спаситель, вчера распинался я с Тобою, Сам и сделай меня участником Своей славы в царстве Твоем».

Седален. «Марии (Магдалина и мать ап. Иакова), которые предварили утро и нашли, что камень отвален от гроба, услышали от ангела: что вы как человека ищете в среде мертвых Того, Кто находится в вечном свете? Вот Его могильные пелены! Пойдите скорее и возвестите миру, что восстал Господь, победив смерть, потому что Он сын Бога, спасающего человеческий род».

Песнь четвертая. Ирмос. «Да станет, вместе с нами, на божественной страже говоривший от Бога Аввакум, и да покажет блистающего, как молния, ангела, ясно возглашающего: сегодня спасение миру, потому что воскрес Христос, так как Он всемогущ.

И так он муж, потому что разверз девственную утробу; он Христос (помазанник), потому что Он – человек; назван агнцем непорочным, потому что чужд всякой нечистоты; и совершенным он называется, потому что истинный Бог – вот наша Пасха!

Как однолетний агнец, добровольно заклался за всех в Пасху (жертву) очищения, благословенная наша глава Христос, через это-то снова и воссияло нам из гроба светлое солнце оправдания.

Так предок Господа (Иисуса) Давид торжествовал пред ковчегом, который был прообразованием (сенью, тенью того, что было после; сенный, т. е. прообразовательный ковчег). Народ Божий святой! видя, как сбылись все прообразования, будем божественно (а не человечески) торжествовать, потому что воскрес Христос, так как Он всемогущ».

Песнь пятая. Ирмос. «Встанем в самое раннее утро и принесем Господу, вместо мира, песнь – и мы увидим Христа – солнце оправдания, изливающего жизнь всем.

Христе! содержащиеся в узах ада при виде Твоего неизмеримого милосердия, радостно устремились к свету (из адской тьмы к свету небесного царства), прославляя Пасху вечную.

Со свечами в руках (свещеноснии), как жениха пойдем встречать Христа, исходящего из гроба, и будем все вместе, стройно, торжественными хорами прославлять Пасху Божию спасительную».

Песнь шестая. Ирмос. «Христе! Ты сшел в преисподнюю земли и разорвал там вечные узы, в которых содержались заключенники, и, тридневный, как Иона из кита, воскрес из гроба.

Христе! Сохранивши печати целыми, Ты воскрес из гроба, как и рождением своим не повредил девства, и отверз нам двери рая.

Спаситель мой, жертва живая и совсем не жертвенная! как Бог, Ты Сам Себя, добровольно привел Отцу, воскресши из гроба; Ты вместе с Собою воскресил Адама – отца всего человечества».

Кондак. «Бессмертный! хотя и сошел Ты во гроб, но уничтожил могущество ада, и как победитель воскрес Ты, Христе Боже, женам мироносицам сказавши: радуйтесь, апостолам своим дарующий мир и падшим воскресение».

Икос. «То солнце (Господа Иисуса), которое прежде солнечного заката зашло перед этим во гроб, еще до наступления утра искали, как света дневного, мироносицы, и взывали одна другой: другини! пойдем, помажем благовонными мазями тело, истощающее жизнь и погребенное, плоть Того, который воскресил падшего Адама, лежащую во гробе. Пойдем, поспешим, как волхвы, поклонимся и принесем мира как дары, не пеленами, по плащаницей обвитому; обольемся слезами и возгласим: о, Владыка –восстань! даруя падшим воскресение».

После этого: «Воскресение Христово видевше» и пр. и «Воскрес Иисус от гроба» и пр. по трижды (см. Письмо 15) и песнь седьмая.

Песнь седьмая. Ирмос. «Тот, который сохранил отроков в печи, сделавшись человеком, страждет как смертный, но, вместе с тем, своими страданиями смертное облекает в красоту бессмертия, единый благословенный Бог отцев и препрославленный.

Жены, умудренные Богом, спешили с мирами к Тебе, Которого искали со слезами, как мертвеца; но, радостные, поклонились живому Богу, и Пасху таинственную возвестили ученикам Твоим, Христе.

Мы торжествуем победу над смертью, уничтожение адского могущества, начало иной вечной жизни, и с восторгом прославляем Того, Который устроил все это, – единого благословенного Бога отцев и препрославленного.

О, поистине, священна и всеторжественна эта спасительная ночь, полная светом, провозвестница светоносного дня воскресения, в которую вечный свет видимым образом воссиял из гроба для всех».

Песнь восьмая. Ирмос. «Чуден (знаменит) и свят настоящий день, из всех суббот главный и господствующий, из праздников праздник, из торжеств торжество, в который и будем благословлять вечно Христа.

Придите в славный день воскресения, будем причастниками плодов нового винограда, полных божественного веселия – царствия Христова, вечно благословляя Его, как Бога.

Сион! оглядись кругом себя и видь: вот стеклись к тебе твои чада, как звезды самим Богом возожженные, с запада, севера, юга и востока, вечно благословляющие Христа.

Отец вседержитель. Слово и Дух, вышеестественно и пребожественно – в трех лицах единое Божество! В Тебя крестились мы, и Тебя будем благословлять вечно».

Песнь девятая. Ирмос. «Светись, светись новый Иерусалим – потому что слава Господа воссияла на Тебе. Торжествуй теперь и веселись Сион. А ты, пречистая Богородица, прославляйся воскресением рожденного Тобой».

К этому ирмосу припевы: «Величит душа моя тридневно воскресшего из гроба, Христа, подателя жизни» (дважды). «Величит душа моя добровольно страдавшего и погребенного и тридневно воскресшего из гроба» (дважды).

«О, как божественно, как отрадно, как радостно слово Твое, Христе! Ты обещал неотступно пребыть с нами до конца века! Верные! Будем торжествовать, имея Его основой своих надежд».

К этому тропарю припевы: 1) «Христос – новая Пасха, жертва живая, агнец Божий, который берет на себя грехи мира» (дважды). 2) «Ангел взывал благодатной: пречистая Дева радуйся! А я и еще скажу – радуйся: Твой сын воскрес, тридневный, из гроба, воскресивши и мертвых с собою! Торжествуйте люди»! (дважды). 3) «Ты, уснув, возбудил умерших от начала мира, –царственным, могучим голосом, как лев (происшедший) от Иуды»²⁷⁷. 4) «Мария Магдалина прибежала ко гробу и, увидев Христа, спрашивала Его, как садовника». 5) «Ангел, вид которого был как молния, говорил женам: перестаньте плакать, потому что Христос воскрес».

«Христе – Пасха величайшая и священнейшая! Ум, слово и могущество божественное! Удостой нас на самом деле быть общниками в безвечерний день Твоего царствия».

Припевы. 6) «Христос воскрес, победивши смерть и воскресивши мертвых – торжествуйте люди!» 7) Сегодня все созданное веселится, полное радости, потому что Христос воскрес и ад побежден». 8) Сегодня Господь победил ад, избавивши заключенников, которых от начала мира держал он в своей страшной власти». 9) «Величит душа моя державу (власть, могущество) триипостасного и нераздельного Божества». 10) «Радуйся Дева, радуйся! Радуйся Благословенная и Препрославленная: Твой Сын воскрес, тридневный, из гроба».

По девятой песни светилен. «Царь и Господь! уснув плотью, как мертвец, Ты воскрес, тридневный, Адама воздвигши от истления и сделав смерть бессильной (упразднив – сделав праздной, бездейственной); Ты –Пасха бессмертия, мира спасение!»

«На хвалитех» стихиры: 1) «Христе! воспеваем Твои спасительные страдания и прославляем Твое воскресение». 2) «Господи, крест претерпевший, смерть упразднивший и воскресший из мертвых! сделай мирною нашу жизнь, потому что Ты един все силен сделать». 3) «Христе, победивший ад и воскресением Своим воскресивший человечество! удостой нас воспевать и прославлять Тебя чистым сердцем». 4) «Прославляя Твое богообразное снисхождение, воспеваем Тебя Христа: Ты родился от Девы и неотлучно пребыл с Отцем, пострадал как человек и добровольно претерпел крест, воскрес из гроба, как бы из чертога вышел, для спасения мира. Господи, да будет Тебе слава!»

Затем стихиры собственно Пасхи: «Да воскреснет Бог» и пр. «Пасха священная нам днесь показася» и пр.

«Восстанет Бог: рассыплются враги Его. Пасха, священная Пасха открылась для нас сегодня; Пасха новая – святая; Пасха таинственная; Пасха (всечестная) всечтимая, Пасха – Христос избавитель; Пасха непорочная; Пасха великая; Пасха, отверзающая нам двери рая; Пасха, освящающая всех верных».

«Они (враги Божии) рассеются, как рассевается дым. Придите жены, видением (ангела) сделавшиеся благовестницами и скажите Сиону: прими от нас радость благовестия о воскресении Христовом; Иерусалим! прославляйся, торжествуй и радуйся при виде Царя-Христа, как жениха, из гроба исходящего».

«Так нечестивые погибнут от лица Божия, а праведники возвеселятся. Жены-мироносицы, в самое раннее утро прибежавшие ко гробу подателя жизни, нашли ангела, сидящего на камне; и он обратился к ним с такими словами: что вы ищете живого между мертвыми? что оплакиваете нетленного среди (могильного) тления? Пойдите скорее, возвестите об этом ученикам Его.

Вот день, который сотворил Господь! Будем торжествовать и веселиться в оный. Торжественная Пасха! Пасха, Господня Пасха! – Всечтимая Пасха открылась нам; Пасха, будем в восторг обнимать друг друга. Пасха, освобождение от скорби, потому что Христос, сегодня воссиявший из гроба как из чертога, исполнил радостью жен, говоря: возвестите апостолам».

«Слава. И ныне». «День воскресения – просветимся торжеством и обнимем друг друга, и ненавидящим нас скажем: братья! всем и все простим за воскресение, и так возгласим: Христос воскресе из мертвых» и пр.

И все, по призыву Церкви, начинают обнимать друг друга с чудно-радостными словами: «Христос воскресе – во истину воскресе». И здесь-то, в эти минуты, самым поразительным образом является общение Церкви видимой с невидимой, православных, стоящих в церкви, с небожителями, начиная с самой главы Церкви православной – Господа Спасителя: первое лобзание отдастся кресту Его, второе – иконе Его пречистой Матери, следующие – иконам святых, и потом уже – лобзания между стоящими во храме, начиная с иерея, как первого благовестника воскресения Христова. Это не повторяется на утренях следующих дней, но, взамен того, эти святые лобзания между православными продолжаются во всю неделю. О том, что при этом требуется со стороны православных, а также о том, какое значение имеет при этих лобзаниях размен красных яиц, скажу в заключение этого письма.

По окончании этого торжественно-радостного свидетельства мира и любви между всеми, о имени воскресшего Господа, произносится «Слово огласительное, иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа Константинопольского, Златоустого: «Аще кто благочестив и боголюбив» и пр.

«Кто благочестив и боголюбив, тот насладись теперь этим светлым и благодатным торжеством. Благоразумный служитель, с радостью раздели радость своего Господа. Кто потрудился среди поста, получи теперь награду. Кто делал с первого часа, прими теперь достойное воздаяние²⁷⁸. Кто пришел после третьего часа, благодари и торжествуй. Кто попал и после шестого часа, нисколько не сомневайся, потому что он ничего не теряет. Кто не попал и в девятый час, приступай без всякого беспокойства, без всякой боязни. Кто наконец успел прийти лишь в одиннадцатый час, и тот не страшись промедления: благороден Господин, и последнего принимает, как первого, вознаграждает пришедшего в одиннадцатый час, как и того, кто потрудился с первого часа; и к последнему снисходит и первому воздает должное, и этого награждаете (по заслуге) и тому дарит. Он принимает дела и одобряет намерение; и за деятельность воздает честь и за добрую мысль – хвалу. Поэтому-то все разделите радость с Господом своим, первые и вторые примите награду. Богатые и бедные торжествуйте вместе. Усердные делатели и ленивые воздайте честь настоящему дню. Постившиеся и не постившиеся торжествуйте сегодня. Трапеза полна, насладитесь все. Телец готов, никто не уходи голодным; все насытитесь на пиршестве веры, все воспользуйтесь обилием благодати. Никто не жалуйся на бедность, потому что для всех настало одно царство. Никто не плачься на свои грехи, потому что всем воссияло прощение из гроба. Никто не бойся смерти, потому что нас освободила смерть Спасителя. Он победил ее в то самое время, когда был в ее власти, уничтожил могущество ада, когда сошел во ад, доставил ему муку, как только лишь он коснулся Его плоти. И это издалека провидя Исаия, возгласил: ад огорчися, сретив Тебя в преисподних своих. Оп огорчился, потому что упразднился; огорчился, потому что потерпел поражение; огорчился, потому что потерял свою силу; огорчился, потому что лишен власти; огорчился, потому что связан. Взял плоть, а коснулся Бога; взял землю, а встретил небо; взял то, что видел, а подвергся тому, чего и не подозревал. Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа? Воскрес Христос и ты низвергся; воскрес Христос и пали диаволы; воскрес Христос, и радуются ангелы; воскрес Христос, и жизнь царствует; воскрес Христос, и ни один мертвец не останется в могиле, потому что Христос, воскресили из мертвых – первенец из умерших. Ему слава и держава во веки веков. Аминь».

Выписываю здесь это вдохновенное слово – все. Нельзя читать или слушать это слово без глубокого сердечного потрясения. Видно, что вся душа Златоустого в эти минуты кипела святым восторгом: слово благодатное, радостное лилось с его уст, без всякого предварительного приготовления, без всякой человеческой искусственности. Оттого-то, вылившееся прямо из души, и льется оно в душу и всю ее проникает самой чистой, светлой без малейшей тени радостью.

После «Слова» тропарь св. Златоустому «Уст твоих якоже светлость огня» (см. Письмо 10), ектении сугубая и просительная, и отпуск.

Час первый также состоит весь из пасхальных песен. «Христос воскресе из мертвых» (трижды), «Воскресение Христово видевше» (трижды), седален «Предварившия утро» (см. по 3-й песне); кондак «Аще и во гроб снисшел еси, безсмертне» и пр.

Потом тропари: «Христе! во гробе плотию, во аде с душею как Бог, в рай с разбойником, и на престоле был Ты со Отцем и Духом, вся исполняя неописанный».

Слава. «Христе! Поистине гроб Твой для нас как источник жизни, как прекраснейший рая и светлее всякого чертога царского, основа нашего воскресения». И ныне (Богородичен). Вышнего (Бога) священное божественное вместилище, радуйся! через Тебя, Богородица, дарована радость нам, взывающим: благословена Ты из всех жен, всенепорочная Владычица!»

Потом «Господи помилуй» (сорок раз), слава и ныне. «Честнейшую херувим» и пр., возглас, «Христос воскресе» (трижды) и отпуск.

Так поются и прочие часы. То же самое поется вместо полунощницы и повечерия.

Литургия, по уставу, должна быть порану. Так, св. Церковь требует подвигов, но, вместе с тем, заботливо наблюдает, чтобы вовремя было дано и успокоение подвижникам.

Начало литургии также торжественно, как и утрени. После благословения царства пресвятыя Троицы, при каждении св. престола и всего алтаря, сначала священнослужители и потом народ поют: «Христос воскресе из мертвых», также и с теми же стихами, как на утрени. Вместо «изобразительных» антифоны.

Антифон первый из псалма LXV. 1) «Воскликни Богу вся земля»; 2) «Воскликни Богу вся земля; воздайте славу имени Его, воздайте Ему хвалу и славу»; 3 ) «Скажите Богу: коль страшен Ты в делах Твоих; по великой силе Твоей раболепствуют Тебе враги Твои»; 4) «Вся земля да поклонится Тебе, да поет Тебе, да поет имени Твоему, Вышний!»

Антифон второй из псалма LXVI. 1) «Боже! буди милосерд к нам и благословляй нас»; 2) «Боже! буди милосерд к нам и благословляй нас, освещай нас лицем Твоим»; 3) «Дабы знаем был на земле путь Твой, во всех народах спасение Твое»; 4) «да славят Тебя народы, Боже, да славят Тебя все народы».

Антифон третий из псалма LXVII: «Да воскреснет Бог и пр.»

Апостол из «Деяний», зачало первое (Деян. 1:1–8); с этого дня, первого и единственного в году, начинается, так называемый, ряд – порядок чтений апостольских и евангельских на весь год. В этом первом чтении из апостола ев. Лука (писатель книги «Деяний апостольских) напоминает Феофилу содержание своего Евангелия: «Первую книгу (Евангелие) я написал к тебе, Феофил, о всем, что делал и чему учил Иисус, сначала до того дня, в который Он вознесся и пр.»

Евангелие Иоанна, зачало первое (Ин. 1:1–17). Это Евангелие, по-своему содержанию таково, что не относясь прямо к событию воскресения Христа Спасителя, тем не менее должно читаться именно в этот великий и чудный день. В нем вся сущность учения о Христе Спасителе, как Боге и человеке. Лишь после того, как Дух Святой открыл святому апостолу Иоанну значение лица Господа Иисуса, открылось все величие совершенного им дела, и все значение крестной смерти, и вся необъятная, невыразимая словом человеческим сила Его воскресения. Здесь-то вся тайна спасения человечества. За это учение св. апостол и назван богословом, как высказавший слово о божестве Спасителя. Вот сущность этого учения.

Господь Иисус есть Сын Божий, совечный, соприсносущный Богу Отцу, единый с Ним и нераздельный: «В начале было Слово (Сын Божий, второе лицо пресвятой Троицы) и Слово было у Бога (Отца, первого лица пр. Троицы) и Слово было Бог (Сын Божий также истинный Бог, как Бог-Отец).

Сын Божий, вместе с Богом Отцом, есть Творец всего видимого и невидимого: «все произошло через Него и без Него не начало быть ничто, что произошло».

Сын Божий для спасения человечества принял на Себя естество человеческое (душу и тело человека); был на земле истинным человеком, не преставая быть в то же время Богом: «Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как Единородного от Отца».

Чтобы человечество узнало в нем давно ожидаемого Мессию (Спасителя), был предварительно послан пророк, чтобы свидетельствовать о нем: «Был человек, посланный от Бога, имя ему Иоанн; он пришел для свидетельства» . . .

Несмотря на то, человечество не познало в Нем своего Господа и Творца: «В мире был, и мир произошел через Него, и мир Его не познал. Пришел к своим и свои Его не приняли».

Лишь те немногие, которые стояли выше обыкновенного, осуетившегося в похотях человечества, которые «не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились», те приняли Его и уверовали во Имя Его, и за то Он «дал им власть быть чадами Божиими».

Таким образом с Его явлением кончилась древняя история человечества подзаконная, и началась новая благодатная: «и от полноты Его все мы приняли благодать на благодать. Ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошла чрез Иисуса Христа».

Да, по истине, нет дня в году, в который бы так благовременно было возвестить верующим высокую и чудную тайну о лице богочеловека, как этот святейший и торжественнейший из дней года. И самое возвещение этой тайны, т. е. чтение этого Евангелия сопровождается такими особенностями, какие не повторяются еще ни разу во весь год. Прежде всего, его читают все священнослужащие, сколько бы их ни было; и вот что сказано об этом в церковном уставе: «все иереи, елицы суть служащие, по сих же и дьякони глаголят, на различных местах ставше, от святаго престола и до западных врат церковных, един по единому; последи же всех стоит архидиакон, и чтут вси по настоятели, по статиям (по отделениям), яко же настоятель расположит». Мало того, чтобы ни один из стоящих в церкви не остался непонявшим Евангелия, оно читается на разных языках²⁷⁹ И для полноты такого торжественного чтения, по уставу же, на каждой статии ударяют во все колокола (в один за другим), а по окончании всего Евангелия производят полный звон. Так торжественно, так величественно возвещается всему миру, что воскресший Господь наш, есть истинный Бог и человек!

Затем совершается божественная литургия св. Златоустого без всяких против обыкновенного изменений (лишь вместо «Достойно есть яко воистину» и пр. ирмос девятой песни, как и во все двунадесятые праздники, с припевом «Ангел вопияше») вплоть до того времени, когда священнослужители причастятся. Но отсюда опять все пасхальное: на все возгласы иерея народ отвечает одной песней: «Христос воскресе из мертвых» и пр. Эту же песнь повторяют многократно, вместо тридцать третьего псалма: «Благословлю Господа на всякое время». Этой же песней завершается и вся литургия. Именно, иерей, вместо: «Слава Тебе, Христе Боже» и пр., с крестом в руках поет: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ», а народ доканчивает ее. Затем он крестом осеняет, народ с тем же «Христос воскресе», и, облобызав св. крест с ответным «Воистину воскресе», выходит народ из церкви.

Так совершается литургия и во всю неделю Пасхи.

Вечерня первого дня светлой недели также ознаменована особенной торжественностью. Чего не бывает ни на одной вечерни в году (собственно вечерни, без соединения с литургией), на этой иерей облачается во всю священническую одежду. Так с первых и до последних минут этого великого и чудного дня, во всем – до облачения священнослужителей выражается вся полнота духовного торжества и душевной радости. Вечерня начинается точно также, как начинались утреня и литургия: многократным пением «Христос воскресе из мертвых» и пр., причем иерей окаживает св. престол и весь алтарь. После великой ектении, на «Господи воззвах» шесть воскресных стихир второго гласа (три собственно воскресных и три, так называемых, восточных, т. е. анатолиевых, содержание которых: крест и воскресение Господа). «Слава» особенная стихира: «Воспевая спасительную песнь, не обинуясь выскажем: придите все, припадем к Господу в дому Его с словами: распявшийся на дереве, воскресший из мертвых и нераздельно всегда сущий с Отцом, очисти наши грехи». И ныне – воскресный богородичен второго гласа «Прейде сень законная» и пр.

После входа прокимен великий «Кто Бог велий» и пр. Этот прокимен, как и все прокимены, великие и малые, взять из псалма (Пс. 76): «Какой Бог так велик, как Бог наш? Ты Бог, который творишь чудеса». Стихи к этому прокимену (из того же псалма): 1) «Являл могущество Твое среди народов»; 2) «Прискорбно для меня сие изменение десницы Всевышнего»; 3) «Помню я дела Господа; древнее чудо Твое».

Вслед за прокименом дьякон возглашает: «и о сподобитися нам слышанию св. Евангелия, Господа Бога молим», и читается евангелие Иоанна, зачало 65 (Ин. 20:19–25). Здесь рассказывается об явлении в первый же день воскресения Господа Иисуса ученикам своим. Поздно вечером в этот день собрались ученики Господа Иисуса вместе и заперлись из опасения иудеев. Как сказано выше, они, кроме ап. Петра, видевшего Самого Господа, не верили еще воскресению, несмотря на все уверения этого апостола и жен мироносиц. И вдруг явился в среде их воскресший и сказал им: «Мир вам!» Но и при этом явлении сомнения еще колебали их; испугавшись, они подумали, что видят духа. Чтобы уничтожить всякое сомнение, Господь показала им руки и ноги, и бок свой. Тут-то возрадовались они всей полнотой радости. «Иисус сказал им вторично: мир вам! Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас». Сказал сие, дунул, и говорит им: «Приимите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся». Но при этом явлении не было одного из апостолов – Фомы. Когда передали ему ученики, что видели Господа, он отвечал: «Не поверю, если не увижу на руках Его ран от гвоздей и не вложу руки Моей в бок Его». Странное неверие со стороны Фомы, которое самое имя св. апостола навсегда соединило с выражением – неверующий. Но, как уже казано, по целям провидения, событие, завершившее дело спасения, должно было пройти все степени человеческих сомнений, чтобы после не могло остаться уже и тени их. «О доброе неверие Фомино! верных сердца к познанию приведе», – так говорится в церковных песнях. Сам Господь, явившись через восемь дней апостолам, среди которых быль и Фома, не только не осудил его за такое неверие, но вполне удовлетворил его желание, и лишь заключил: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и веровавшие».

После Евангелия ектении сугубая и просительная и «стиховны». Первая стихира собственно воскресная: «Христе Спаситель! Твое воскресение просветило всю вселенную, и (им) Ты восстановил все созданное Тобою; Господи всемогущий, да будет Тебе слава». Затем стихи Пасхи: «Да воскреснет»…

Вечерня оканчивается, как и утреня.

Так, за исключением лишь одного Евангелия, совершаются вечерние богослужения во всю Пасху. Меняются стихиры «на Господи воззвах» и стиховныя (так же как на утрени «хвалитныя»), но все прочее: состав богослужений, песни пасхальные, – одинаково, как в первый, так и в последний день, т. е. собственно говоря, вся эта неделя – один великий, светлейший и святейший день.

Считаю не лишним указать чтения из Апостолов и Евангелий в продолжение пасхальной недели.

В понедельник – Апостол зач. 2 (Деян. 1:12–26), Евангелие Иоанна, зачало 2 (Ин. 1:18–28). Во вторник – апостол зачало 4 (Деян 2:14–21), Евангелие Луки, зач. 113 (Лк. 24:12–31), об учениках, шедших в Еммаус). В среду – Апостол, зач. 5 (Деян. 2:22–36), Евангелие Иоанна, зач. 4 (Ин. 1:35–51). В четверг – Апостол, зач. 6 (Деян. 2:38–43), Евангелие Иоанна, зач. 8 (Ин. 3:1–15). В пятницу – Апостол, зач. 7 (Деян. 3:1–8), Евангелие Иоанна, зач. 7 (Ин. 2:12–22). В субботу – Апостол, зач. 8 (Деян. 3:11–16), Евангелие Иоанна, зач. 11 (Ин. 3:22–23).

Теперь несколько слов о внешних особенностях Пасхи. «Христос воскресе!» Вот слова, которые непрестанно слышатся во всю неделю Пасхи, как в церкви, так и вне ее. Окаживает ли иерей православных на каком бы то ни было богослужении, осеняет ли крестом после трех главных богослужений (утрени, литургии и вечерни) – он непрестанно произносит эти слова. Встречаются ли православные между собой, где б ни пришлось, сколько бы раз ни было – их же произносят они. Что же выражает это? Выражает то светлое, благодатное, святое настроение, которое испытывает всякая христианская душа в праздник Воскресения Христова. Всякая истинная и полная радость общительна. Когда ликует душа, слово невольно льется с языка: «от избытка сердца уста глаголят». Так общительна и радость христианина о воскресшем Господе, потому что она полна, потому что источник ее неисчерпаем и неиссякаем. Она не в состоянии замкнуться в себе, как помыслы самолюбия, нет, она открывается при всяком возможном случае, искренно и с любовью, как и всякое духовное сокровище, которое тем больше растет, чем больше расточается. Христианская любовь, которая так редко обнаруживается в людях из-за жесткости и холодности житейских отношений, в эти дни невольно прорывается наружу как огонь из-под пепла, и образует светлый круг той христианской жизни, которую может испытать только христианин и никто более. «Воскресения день! просветимся торжеством и друг друга обнимем!» – и буквально исполняют это христиане: с именем и о имени Господа воскресшего обнимают и целуют друг друга.

Но, друг, посуди: как было бы несообразно с этим радостным словом «Христос воскресе», если б христианин не употреблял самой крепкой заботливости, всех возможных стараний, чтобы его сердце и душа были достойны вмещать в себе радость о воскресшем Спасителе. Как было бы несообразно, если б христиане, обнимая и целуя друг друга, не обнаруживали вместе с тем деятельной любви к своим ближним, к своим братьям по искуплению, которые просят у них помощи и милости ради Христа, даровавшего всем живот вечный, призвавшего всех к торжеству и радости на земле и в небе, и ко вкушению пасхи, не только здесь, но и в безвечернем дне Его чудного царствия! О, мой друг! Все употреби со своей стороны, чтобы в эти светоносные дни далеки и даже со всем чужды были для тебя обычные заботы о земном и временном, чтобы сердце твое было свободно от всяких своекорыстных, нечистых и нехристианских движений и влечений. Пусть в светлые дни – да и навсегда – останется мрачным и зломыслящим один дух тьмы, который ожесточается по мере того, как божественная любовь изливается в православных обильнее и светоноснее. Никакой нечистый помысл, никакое омрачающее душу чувство не должны гнездиться в твоем сердце, когда ты встречаешь своего ближнего приветствием: «Христос воскресе»! Все должно быть светло в сердце, все чисто, все проникнуто, согрето и озарено радостью о Господе и любовью. И любовь эта должна выражаться во всех возможных для тебя делах милосердия, чтоб с полной готовностью спешить на помощь к бедствующим братиям, в чем бы ни состояли эти бедствия: в слепоте ли душевной, в нищете ли телесной и т. п. «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела, и прославляли Отца вашего небесного», – сказал Господь Спаситель (Mф. 5:16). Свет христианских дел всегда должен светить в мире, как светильник в темном месте, но особенно ярко, с особенной теплотой он должен светить в то время, когда мы торжественно славим воскресение Христово. Пусть мир увидит при этом свете, в Кого веруем мы и как веруем. Пусть этот свет откроет его взору, омраченному разными темными и нечистыми стремлениями, сколько живительных сил, сколько добра заключается в той вере, которую мы исповедуем и проповедуем краткими словами: «Христос воскресе»!

Но что означает размен яиц пасхальных? Прежде всего, обыкновение –дарить в светлые дни пасхи яйцо, вместе с приветствием: «Христос воскресе» и поцелуем, обще во всей Церкви православной, и к нам перешло от греков. Там, на всем востоке, от глубокой древности и доселе, сохраняется обычай в особенно торжественных случаях (в день нового года, рождения и т. п.) подносить друзьям, благодетелям и даже высшим подарок, отличающийся не ценностью, а символическим значением. Так, в новый год подносят апельсин, вещь в тех странах ничего не стоящая, но выражающая многое: округленная форма его означает круглоту годичных течений времени, шероховатости на нем – камни и преткновения жизни, внутренняя сладость выражает желание, чтобы наступающий год был отраден и счастлив, зерна – семена добра, которые посеет и вырастит тот, кому дарится апельсин, и пр. Так и яйцо –вещь ничтожная сама по себе, но заключает в себе символическое значение – животворящей смерти и воскресения Господа, двух событий, которые Пасха соединяет в себе. Как из-под мертвой скорлупы его рождается жизнь, которая прежде была совершенно скрыта; так из гроба, закрытого и запечатанного, восстал жизнодавец, и восстанут некогда из своих могил в вечную жизнь все умершие. Для полноты символа – яйцо, окрашенное в красную краску, выражает, что новая, вечная жизнь приобретена ценой крови Господа Спасителя. Таким образом православные, размениваясь в пасху яйцами, напоминают этим один другому один из главных догматов нашей божественной веры; красное яйцо служит для них видимым знаком (символом) блаженного воскресения мертвых, несомненный залог которого – воскресение Иисуса Христа победителя смерти и ада.

Но кто первый употребил яйцо, как символ этого, и ввел его в общее употребление для пасхального подарка? Прямых указаний на это нет нигде. Есть только предание, что Мария Магдалина, по вознесении Господнем, пришедши в Рим для проповеди евангелия, предстала пред императором Тиверия, и поднесла ему красное яйцо с целью возбудить его любопытство о символическом значении такого необыкновенного подарка, что с разъяснения этого символа она начала свою проповедь, и что первенствующие христиане, узнав об этом, начали подражать Марии и, при воспоминании воскресения Христова дарить друг другу яйца.

Нельзя не сказать нескольких слов и об артосе, который в продолжение всей Пасхи занимает в церкви самое видное место, вместе с образом воскресения с образом воскресения Господня, и, в заключение пасхального торжества, раздается православным.

Артос, с греческого языка, слово в слово – хлеб. Но в пасхальном употреблении этот хлеб имеет особенное значение, сообразно с которым он отличается и особенной формой, и особенною заботливостью приготовления. Употребление его начинается с самого начала христианства, и вот по какой причине.

Господь Иисус делил трапезу со Своими учениками не только во время Своей земной жизни, но и по воскресении Своем. Так, благословил и разделил трапезу в Еммаусе с двумя учениками, так в вечер дня Своего воскресения вместе с одиннадцатью учениками вкушал рыбу и мед; так, при озере Тивериадском, Он Сам приготовил для Своих учеников, утомленных безуспешной ловлей, хлеб и рыбу. В память этих явлений воскресшего Господа апостолы, когда вкушали пищу, оставляли праздное место за столом и предлагали перед ним часть хлеба, как бы Сам Господь присутствовал среди них. Подражая им, первые пастыри Церкви установили в праздник воскресения Христова полагать во храме хлеб, как в воспоминание многократных явлений воскресшего Господа ученикам Своим, так и в видимое выражение того, что пострадавший за нас Спаситель сделался для нас истинным хлебом жизни. Св. Церковь, чтобы помочь нам понять цель, с которой полагается этот хлеб, приняла изображать на нем или крест, на котором виден только терновый венец, но нет распятого, – как знамение победы Христовой над смертью, – или изображение воскресения Христова. В монастырях этот священный хлеб в продолжение всей светлой недели каждодневно, самым торжественным образом приносится в трапезу и полагается среди ее на особом столе, по примеру апостолов. В приходских церквах, вместо этого, он также торжественно обносится кругом церкви. В субботу он благословляется и освящается особенной молитвой, и раздается православным, вместо обыкновенного антидора. Таким образом, артос есть хлеб особенно священный, и по воспоминанию, которое соединяется с ним, и потому, что освящается пасхальными песнями и особенным молением. Отсюда понятно, что употреблять его должно с самым сердечным благоговением и, прежде всего, с именем пострадавшего за нас и воскресшего для нас Господа Иисуса. Так и употребляется он истинно православными, благоговейно хранимый в продолжение целого года, лишь в особенных случаях, например, в болезни, и всегда со словами: «Христос воскресе».

Теперь, друг, говорить ли о том, как проводится Пасха православными, разумеется, не всеми, но большею частью их, и особенно в столицах? Но, при одной мысли об этом, возмущается вся душа –до самой глубины ее, все сердце обливается кровью. Верно язычники, которые не знали истинного Бога и не слыхивали о Нем, не проводили праздников в честь своих ложных богов отвратительнее, позорнее, преступнее того, как проводят светлые дни Христова воскресения эти, так называемые, христиане Отец мой, небесный! до чего только не доходит тут крайность всякой распущенности, своеволия, кощунства, разврата и всякого непотребства?! Естественно, рождается вопрос: как могли дойти христиане до этого страшного нечестия, чтобы так уничижить, позорить, сквернить именно эти дни – светлейшие и святейшие из целого года? Св. Златоуст подобное явление объясняет таким образом: «В светоносные дни воскресения диавол делается неистовее. Чем больше дар, тем сильнее борьба. Если дьявол не стерпел, видя в раю только одного человека, как стерпит он, скажи мне, видя на небе толикое множество блаженствующих? Зверь раздражен до последней степени» … Да, поистине он должен быть раздражен в эти дни, когда так торжественно празднуется победа над ним, и, со всем ожесточением раздраженного зверя кидаться на все, что только носит на себе имя Христа. Но как же христианам-то не взять против него всех оружий: и непрестанной молитвы, и бодрственных чувств, и воздержания от всяких излишеств? Как не употребить всех душевных сил на борьбу с этим исконным врагом, чтобы спасти то, что приобретено такой страшной ценой – ценой крови?

Нет, совершенно напротив: ни борьбы, ни даже помысла о борьбе! Легко, на всей воле, позволяется ему в эти дни – дни победы над ним Христа Спасителя – торжествовать победу над теми, которые носят на себе имя Христа Спасителя, и считаются чадами Его церкви. Мало того: не жалеют со своей стороны ничего, чтобы до последней возможной степени облегчить ему эту победу: жертвуют для этого тем, что приобреталось многовременным, тяжким трудом, кидают на это последнее, и обрекают себя и семьи на долгие и самые безвыходные нужды!..

О, мой друг! Может ли человечество изуродовать себя еще больше и упасть нравственно еще глубже? Ведь представь себе только: действовать так значит – действовать за одно, в самом тесном общении с дьяволом; и против кого? против Господа Спасителя нашего, против Сына Божия!!!

И мы еще дивимся – откуда и отчего все эти безурядицы среди нас, вследствие чего так быстро растут жизненные тяготы и, с каждым годом, сдавливают нас тяжелее и больнее, по чьей милости напрасно гибнут все усилия вырваться из-под этого невыносимого гнета!.. Да разве господин, которому так легко и охотно предались мы, не есть князь тьмы, смут, нестроения, всех и всяческих бед и зол? Разве он может дать своим верным слугам что-нибудь, кроме гибели, сначала душевной и потом всякой телесной? Иных наград он не имеет! Ведь это не Отец наш небесный, Который, обильно и благодатно дарует Своим чадам рай – в небе, и даже еще на земле! Чему дивиться? Что сеем, то и жнем, кому служим – от того и награждаемся!

Прости, друг, что я этими словами, без сомнения, смутил твою душу. Что есть, то есть; и не будет лучше от того, если мы тьму будем называть светом. Ведь это только самозванные ревнители православия способны ратовать за тьму, всячески отстаивать служителей тьмы, и истощаться в злобе против тех, которые обличают и защищаемых ими и их самих. Кто чист, того не потревожат никакие обличения. Лишь покрытый весь нравственною грязью неистовствует, когда откроют миру хоть самую малую часть этой грязи.

Здесь, мой друг, я оканчиваю первый ряд писем. Много исписалось тетрадей, но как еще мало сказал я из того, что желал сказать! Если Господу Богу будет угодно, и обстоятельства поблагоприятствуют, то в следующих рядах писем: 2) «О таинствах и обрядах Церкви православной» и 3) «О жизни православного в мире», я постараюсь показать тебе, какою заботливой, неусыпной, поистине материнской любовью сопровождает святая Христова Церковь каждого из нас на всем жизненном пути – от первого нашего и до последнего вздоха на земле, и сколько сил противодействующих и враждебных этой любви.

Да, мой друг, между двумя мирами течет вся наша земная жизнь – между миром любви и миром ненависти. Первый все усилия употребляет, чтобы доставить нам блага истинные, прочные, вечные, как вечна наша душа; второй также не щадит никаких усилий, чтобы доставить нам зло, всяческое, бесконечное зло. В главе первого Сам Господь Бог; в главе второго – вечный враг Его – князь тьмы. Когда Господь Бог – самая любовь – все сделал (и Сына Своего единородного отдал в жертву за грехи людей) и делает для нашего спасения; князь тьмы – сама ненависть – все делает для нашей гибели. Казалось бы, можно ли хоть на одну секунду задуматься в выборе того, к которому из этих двух миров примкнуть: предаться ли всей душой представительнице Бога на земле – Его святой Церкви и, под ее водительством и покровом, стремиться к единению с источником и началом любви, или, отшатнувшись от нее, ринуться душой в мир ненависти, и стремиться к единению с князем тьмы?

И, однако, что же на деле? Не будем говорить о других, всмотримся в себя: к которому из двух миров тяготеем мы своей жизнью, своей деятельностью и своими стремлениями – к божьему ли, где любовь, правда, свет, благо, или к дьявольскому, где ненависть, ложь, тьма, всякое зло и всяческие нестроения?

Посмотрим, со всей строгостью посторонних судей, всю прожитую нами жизнь – чего в ней больше: первого или последнего? Горе наше: первого –крупины, последнего – целые вороха! Да и крупины то эти, еще чистые ль они, если рассмотреть их при божественном свете Евангелия, если с этим светом вглядеться в цели наилучших наших действий?

Горек такой суд над самим собой, но еще горче было бы ослеплять себя самообольщением. «Если б мы судили сами себя, то не были б осуждены от Бога», – говорит апостол. Да, суд каждодневный, каждоминутный над собой, отчет непрестанный в своих действиях – вот единственное средство направить к лучшему нашу жизнь и деятельность. Но в том-то и беда наша, что нам-то не время, то недосуг, то не хочется приступить к этому суду и отчету, а время бежит, дни, месяцы, годы мелькают, а тут и не заметишь, как лицом к лицу станешь перед судом Божиим. И все кончено: и неизреченная любовь Божия к нам, и неисчерпаемые дары Его благодати, и заботливость о нас Его Церкви – все! И останутся неизбежно, неотклонимо: осуждение и, затем, вечное единение с князем тьмы! И останется – проклять день и час своего рождения, проклинать часы и минуты прожитой жизни. Но что из этих проклятий? Ничего, кроме увеличения мук. Потому что тогда-то, во всей ясности мы увидим, чего по нерадению, по ослеплению не хотим видеть теперь: какими силами и средствами мы могли располагать для того, чтобы достигнуть вечно блаженного единения с Господом Богом и Спасителем нашим! Это-то и сделает нас безответными, что мы не брошены здесь на волю судьбы, не предоставлены самим себе, а находимся под непрерывным покровом, под самой крепкой защитой св. Церкви. Стоит обратиться к ней, этой единственной матери, чтобы найти у ней все: и верное врачество против самой неисцельной язвы, и верные средства против будущих язв, и несокрушимые пособия против всех вражьих нападений и несомненное ходатайство перед Господом и Судьей нашим. Припомним житие Марии Египетской. После скольких лет нечестия обратилась она к святой Христовой Церкви, и что же – была ли она отвергнута? Нет, земная мать еще может отвергнуть свое испортившееся чадо, но эта мать – никогда! И чем стала Мария? – ты знаешь. Кто же виноват, если мы не хотим обратиться к такой матери? Рассуди сам.

Обыкновенно говорят: «жизнь по заповедям Церкви слишком тяжела, невыносима» и т. п. Но, прежде всего, это говорят те, которые и не думали сами испытать эту жизнь, а, погруженные всецело в жизнь по заповедям князя тьмы, стараются придумать хоть что-нибудь для своего успокоения. Испытавшие говорят не то. Они говорят, что если тяжелы заповеди, то велики и пособия, что если тяжело для плоти, то отрадно для духа, и, таким образом, то и другое уравновешивается и даже последнее слишком превышает и т. д. А кроме того, какой ребенок не поймет, что ничто истинно доброе не достается даром? Возьмем науку, что угодно. Велики наслаждения, который доставляет нам наука. Но разве они даровые? с неба упали? Основа-то наслаждения и состоит в потраченных на нее трудах. И чем больше было этих трудов, тем выше и наслаждения. Так все, так и царство небесное. Достанься оно нам даром, и было б нипочем, как и все даровое, потому что основа вечного блаженства и состоит в сознании земных трудов и подвигов ради его. Труд, мой друг, труд усердный, настойчивый, непрерывный! С ревностью к такому труду, да еще при благодатных пособиях Церкви святой, – всякое «иго Христово будет благо, и бремя легко».

Да ведь и чадам тьмы недаром достаются их, так называемые, наслаждения. Различие в том, что у чад Церкви – труд вначале, а наслаждение трудом в конце, а у тех наоборот: сначала насладиться, а потом разделываются. Но, Господи, во что обходится им это еще здесь на земле!.. Вот уж поистине невыносимы муки их труда! И никаких пособий, никакой помощи ни откуда: человек весь предан себе! Сколько раз мне приходилось слышать от насладившихся жизнью: «в аду не тяжелее того, что я испытываю». Нет, там будет потяжелее, но должно быть и здесь нелегко разделываться за служение князю тьмы. И вот странность: даже среди таких мук они не бросаются к матери – Церкви, которая только и ждет, чтобы они обратились к ней за своим спасением, ждет со всей любовью истинной матери!

Друг! Употребим все, все, что в наших силах и средствах, чтобы воздать любовью за такую любовь к нам нашей матери–Церкви Христовой, православной. И в основе этой любви положим безусловное повиновение ее святым, мудрым и спасительным заповедям. В ней одной – все наше спасение. Вне ее – погибель неизбежна.

Но не забудь, что любовь к Церкви не суживает и не сокращает вообще заповеди о любви, напротив, она расширяет эту заповедь – до обязанности любить и тех, которые отшатнулись от нее и даже вовсе не принадлежат к ней. Вселенский учитель Василий Великий во время голода раздавал милостыню без всякого различения религий – христианам, евреям, язычникам; вот образец этой любви! Так и должно быть, потому что таким был и первообраз этой любви – Господь и Спаситель наш. Еллины, самаряне, грешники, мытари – все были одинаково дороги для Него. Даже саддукеи, отрицавшие воскресение мертвых и жизнь загробную, не услышали грозного слова от Него. Одно фарисейство, как худшее всего – и язычества, и саддукейства – сделалось исключением и услышало это страшное обличительное: «горе вам»! которым Господь поразил фарисеев всех времен, в свою последнюю беседу в храме. И это потому, что фарисейство, как и дьявольство, нераскаянно и ничем неисправимо, а что и того хуже, само погибшее, губит все, к чему только коснется.

– О, спаси нас, Отец Небесный, от того и другого!