Слова по случаю общественных бедствий

Вы слышали глас возлюбленного Монарха нашего. Не без причины раздается он по всем краям Отечества. Среди всеобщего мира и тишины дух злобы внезапно воздвиг бурю, которая свирепостью своей превосходит все, от чего страдали когда-либо царства и народы. На всем пространстве Запада уже нет почти ни одного из них, который бы не испытал над собою ужасного превращения порядка общественного. Везде слезы, кровь и пламень! Одна, Богом возвеличенная и Богом хранимая Россия, яко Гора Сион, стоит непоколебима среди всемирных треволнений.

Но возможно ли, чтобы враги и завистники России не устремляли на нее алчных взоров своих? Чтобы злоба и лукавство их не употребили всех сил и средств для ослабления того исполина, который за тридцать лет перед этим один сокрушил соединенные против него силы двадцати языков (народов), и теперь один же остается на великой страже всемирного порядка и правды?

Возлюбленный Монарх наш провидит все сие и, как царь великодушный, не скрывает печальных событий и будущих опасностей, а провозглашает о них вслух всем; как царь мудрый, заранее готовит средства к ограждению Отечества от бурь и язв иноземных; как царь чадолюбивый, не медля разделяет чувства души своей с сынами, ему любезными; как царь благочестивейший, и сам возлагает и всех располагает возложить упование свое на Того, в деснице Коего судьбы царств и народов.

Итак, что речем в ответ на любвеобильное ко всем нам слово царево?

Прежде всего возблагодарим Монарха нашего за то, что он, среди обошедших царства и народы злоключений, возлагает упование свое не на могущество земное, как им ни ущедрена свыше Россия, а на Бога Всемогущего и Всеблагого. Велик Бог Русский! Тверда и непоколебима вера православная! Каких бед и ударов не перенесло возлюбленное Отечество наше? И из всех их вышло светлее и могущественнее прежнего, – вышло таковым потому, что никогда не теряло упования на милость Божию, всегда спасающую правых сердцем. Не оставит Господь нас и впредь всемогущим покровом Своим, доколе мы пребудем верны заповедям Его и Уставам Святой Церкви.

Возблагодарим Монарха нашего за то истинно отеческое доверие, которое он постоянно являет к сынам любезной и верной ему России. Чисты и правы сердца русские! Неизменна верность их помазанникам Божиим! Нераздельны в душе их высота Престола и благо Отечества! Святой союз сей скреплен навсегда не вчера или третьего дня, скреплен целыми веками, неизмеримым рядом совокупных подвигов и славы. Чего искать сынам России? Единого Царствия Божия и блаженства вечного, ибо все прочее земное давно приложилось ей само собою.

Возблагодарим Монарха нашего за тот дух мужественного миролюбия, коим дышит каждое слово его, к нам обращенное. Щадя кровь русскую, не мнит он вступать вооруженной рукою в распри и междоусобия Запада: пусть пьют до конца чашу, растворенную гордостью и безумием, да научатся печальным опытом не мудрствовать более, нежели подобает мудрствовать. Но, яко глава могущественного народа, Монарх наш не мог не возвысить перед всем светом державного гласа своего о неприкосновенности всего, подвластного скипетру всероссийскому. Чего страшиться России? Поля Тарутина и Бородина, стены Москвы и Смоленска, берега Днепра и Березины внятно гласят и друзьям и врагам нашим, что в Россию можно прийти в тысячах и тьмах (тьма – десять тысяч или бесчисленное множество), но выходят из нее, и то путем постыдного бегства, только сотнями и десятками.

Исполняясь чувством благодарности к Монарху нашему, не умедлим, братия, отозваться на глас его и самым делом. Как и в чем отозваться?

Во-первых, усугублением молитв наших о нем, да подаст ему Господь премудрость и силу: премудрость – в проразумении злохитрых козней вражиих, силу – к отражению всех стрел их против нас, видимых и невидимых. Если когда, то во времена, подобные настоящим, как можно чаще должна быть повторяема молитва Церкви: «Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы благоверному Императору нашему на сопротивныя даруя!» Учите петь сию молитву самых малых детей ваших, да научатся от колыбели благоговеть пред Царем Небесным и любить Царя земного.

Докажем, во-вторых, благодарность Монарху нашему преискреннейшим выполнением всех мудрых и благотворных велений Его. Долг сыновнего послушания власти предержащей всегда есть долг самый священный; но, когда буйство и своеволие потрясают целые царства, в любви и сыновнем послушании Монарху заключено спасение всех и каждого.

Докажем, наконец, благодарность нашу Монарху заграждением слуха и сердца нашего от всех обаяний лжеименной мудрости иноземной. Новые враги наши, если могут быть чем вредны для нас, то не числом их и оружием, а тлетворным духом своим. Это люди, зараженные язвою крамолы, с коими самое отдаленное сношение не без опасности. Подобясь духам-искусителям, они обыкновенно представляются не врагами, а друзьями всех и каждого. Словеса их, как выражается святой Давид, «умякнуша... паче елеа, и та суть стрелы» (Пс. 54:22) из уст течет мед и млеко, а под языком их язва, в сердце их пагуба. Посему прилежно заграждайте, братие мои, слух от всего, что отзывается духом мудрований иноземных. Что принесли они родителям своим, галлам несчастным? Шестьдесят лет народных треволнений, неиссякаемых слез и крови в прошедшем, и, конечно, не менее принесут в будущем. Чем сопровождаются сии лжемудрования у тех легкомысленных народов, кои попустили соблазнить себя пагубному примеру галлов? Внезапным исчезновением безопасности общественной и частной, взаимным недоверием и распрями, ниспровержением того, что созидалось веками и от чего зависело благоденствие всех. Этому ли завидовать? Имело некогда и наше Отечество времена безначалия и междоусобий, и едва не погибло от них навеки. За два года безначалие произвело более зла, нежели самая свирепость монголов за два века. Ожесточенным завистникам России, очевидно, всего нужнее возбудить как-либо в сынах ее чувство недовольства своим; но кто может быть так безумен, чтобы променять свое на чуждое? Посему-то, если прежде чувство христианской скромности не позволяло нам выставлять наших преимуществ, то при настоящих обстоятельствах долг любви к Отечеству требует чаще вспоминать о них и провозгласить вслух всем.

У какого народа свет веры православной сияет так незаходимо и в такой чистоте и силе, что надобно только не смежать очей, чтобы постоянно видеть перед собою путь к Царствию Небесному? В какой другой стране престол царский так величествен и, при всем величии его, так близок и доступен народу, так благотворен для всех и каждого, так украшен правдою и милосердием? Где оказывается столько уважения к нравам и преданиям предков, столько внимания к нуждам и потребностям общественным, столько призрения к бедности и сиротству?

Где, наконец, как не в богохранимом Отечестве нашем каждый: и великий и малый – может в мире возлежать под смоковницей своею, не опасаясь ни за жизнь, ни за честь, ни за собственность свою? Не напрасно самые завистники России говорят, что в ней для блага общественного совершается годами то, что у других народов происходит только веками. Не напрасно целые сонмы сынов иноземных ищут, как великой милости, войти в состав наших городов и весей. И теперь, если бы открыть путь им, то многие, без сомнения, готовы были бы прилететь на крыльях, дабы только спастись от окружающего их мятежа и всегубительства.

По чувству народного достоинства, не можем не присовокупить к сему и то, что величие и сила России, когда ни являлись за пределами России, всегда являлись не к угнетению, а ко благу народов. Не Россия ли усмирила могущество Оттоманов, приводивших не один век в трепет всю Европу? Не Россия ли расторгла узы неволи, кои налагал на нее грозный меч Карла и Наполеона? Не Россия ли, еще в недавние времена, победоносно содействовала восстанию из гроба единоверной Греции? Не Россия ли неусыпно стояла доселе на страже всемирного порядка и спокойствия, жертвуя для этого многими собственными выгодами? Не Россия ли, если даст Господь, послужит и в будущем к обузданию адского духа безначалия, от коего мятутся теперь царства и народы?

И кому, после благословений и милости к нам Царя Небесного, должно приписать величие и силу самой России, как не мудрости и неусыпному попечению о благе ее благочестивейших Монархов наших? Всегда и твердо веровало Православное Отечество наше, что они восходят на престол не по воле человеческой, а по особенному о них Промыслу Божию, и вот, вследствие сей веры и в подтверждение ее перед всем светом, Промысл Божий никогда не преставал воздвигать в ней таких венценосцев, коих одно имя есть уже порука за все великое и благое. В самом деле, где, в целой истории всемирной, лицо, превышающее Петра Великого? Какая из жен царственных станет наравне с Екатериною Второй? Какой Монарх был вместе и величественнее и смиренномудрее Александра?

После сего, что остается каждому сыну России, как только благодарить Бога за то, что он – русский? Благодарить и пользоваться в тишине преимуществами своего состояния, пользоваться и содействовать всеми возлюбленному Монарху к ограждению Отечества от бурь иноземных.

Нет, сыны Запада, не устрашить вам нас силою своею, не прельстить темным учением своим. Есть у нас, кого слушать, кого любить и за кого, если нужно, умереть нам. Верьте слепо в бедный разум и близорукую мудрость человеческую; а мы никогда не перестанем веровать разумно во всеуправляющий Промысл Божий. Не знаем, кто с вами, а с нами – Бог Великий и Премудрый. Разумейте потому, язы́цы, и не возмущайтесь тщетно против нас, яко с нами Бог! Аминь.

Итак, облака, целые полгода носившиеся по небосклону, и то приближавшиеся к нам, то удалявшиеся, то, по видимому, вовсе исчезавшие, скопились, наконец, в тучу, уже никем неотвратимую, которая должна разрешиться не другим чем, как дождем кровавым, с молнией и громом разрушительным. Держава, от коей вовсе нельзя было ожидать нападений, по самой ее слабости, тем паче по нашим услугам ей, которая, образуя из себя дикий и безобразный нарост в благоустроенном составе тела государств Европейских, и по тому самому давно и неизбежно обречена уничтожению, держава, которая, нося внутри себя зародыш смерти, не умела удержаться в силе, когда была могущественна, и теперь вздумала восприять древнюю самостоятельность и могущество, когда нет для нее другого спасения, кроме великодушия соседей; держава, столько раз заключавшая с нами мир, и всегда вечный, но ни разу не сохранившая условий мира даже до кончины тех, кои подписывали оные, эта держава, вопреки всех ожиданий, снова и нагло вызвала нас на брань и, как бы не доверяя еще безумному вызову, поспешила сделать вдруг несколько отчаянных нападений!

Верующим в слепую судьбу рока свойственна подобная опрометчивость; но когда вспомним, что мы еще так недавно два раза спасли сию державу от явной погибели, то не знаем, чему дивиться более – черной ли неблагодарности, или безумному дерзновению?

Что мы сделали Турции? Требовали только самого справедливого и необходимого. Требовали, чтобы храмам православным и их служителям была дарована хотя та свобода и неприкосновенность, которою издавна пользуются в пределах наших все мечети; требовали, чтобы святые места Иерусалимские, куда ежегодно текут тысячи набожного народа русского, не переходили из рук в руки, как некие места купли и продажи, и не восхищаемы были, по произволу страстей и прихотей, из-под надзора их естественных хранителей; требовали, чтобы вера православная не составляла упрека для исповедующих оную в глазах самого последнего мусульманина; требовали, чтобы в случае нужды, мы могли предстательствовать о страданиях братий наших по вере, с правом указывать на их раны и оковы. Сего самого требовали польза и покой державы Оттоманской, в коей на три или четыре мусульманина считается по десять православных.

И кто же бы на нашем месте не потребовал этого? И кто же бы на месте Турции отказал нам в этом?

Но нам отказано, гордо отказано!.. Под каким предлогом? Якобы мы покушаемся на независимость властителя мусульман... Мы, кои так усердно перед лицом всего света спасали эту независимость, мы, для коих она так же нужна, как и для самих мусульман, мы, кои столько раз и так много приносили жертв, спасая независимость разных народов!

В справедливом негодовании на незаслуженное недоверие, мы имели все право и всю возможность наступить на друга, оказавшегося врагом, со всей силой, тогда как он был вовсе беззащитен; могли решить дело прежде, нежели он собрался бы с мыслями, что и о чем говорить. Но мы, глубоко оскорбленные, не поступили таким образом. Для вразумления показали отчасти, что мы в состоянии сделать, но ни шагу не сделали далее, ожидая раскаяния, давая время образумиться.

Мало ли длилось это время, коего каждый день для нас был невознаградим, а для недруга нашего крайне выгоден, ибо предоставлял ему все удобство собрать свои силы, укрепить свои границы, восстановить против нас везде и все, нам почему-либо не благоприятствующее. Мы все видели это, и продолжали свое долготерпение.

Когда явились незванные посредники, видимо наклонные не в нашу пользу, у нас доставало силы и права сказать им: не мешайте правому делу или выходите сами на дело неправое, но мы не сказали этого. Тотчас согласились даже на то, что было придумано не нами, а ими, придумано не для нас, а для спасения нашего недруга, для удовлетворения его самолюбия и гордости. Что же? Принятое нами нагло отвергнуто ими!..

И после сего неразумного упорства против всеобщего приговора, мы все еще не думали возжигать пламень войны, готовы были идти снова длинным и извилистым путем мирных сношений и рассуждений, как путь сей ни был бесполезен для нас и выгоден для нашего недруга.

И вот этот путь к миру нагло пресечен кичливостью врага – и открылось огнедышащее жерло брани! Все это сделала Порта Оттоманская.

Да почиют в мире души тех из братий наших, кои сделались жертвой нашего великодушия и безумной дерзости врага кичливого!

Отныне дело наше, или вернее сказать, дело всего христианства, в руках уже не человеческих, а Божиих. Россия приемлет бранный вызов, сделанный не словом, а огнем и мечом. Будущее в руках Божиих! Но и мы знаем, что миллионы единоверных братий наших ждут, как празднества, нашего пришествия к ним, что самые враги наши ожидают сего, как исполнения давно провещанного предопределения судеб высших, что самые недоброжелатели наши не усомнятся переменить свое мнение о требованиях и успехах наших, когда увидят, что правое дело, дело не личных видов и расчетов, а бескорыстной ревности по жалкой судьбе на Востоке христианства и человечества, восторжествовало в лице нашем.

Итак, гряди с Богом брани и побед православное воинство российское. Докажи врагам нашим, что ты то же самое, которое было при Кагуле, Измаиле и Кулевче, или паче покажи им, что являешься теперь за Дунаем уже с берегов не Днепра и Днестра, а с берегов Вислы и Псела, приведши в разум те народы, с коими долго еще не сравняться полудиким поклонникам Алкорана.

Нам, мирным жителям градов и весей, нам, братия, при наступающих грозных обстоятельствах остается содействовать православным воинам нашим, в первый раз, одной молитвою.

Но не будем думать, что это оружие бессильно. Нет, когда молитва растворена живой верой, тогда она сильнее всякого оружия вещественного. Припомните, что говорит святой Павел о всех героях Завета Ветхого. "Верою, – говорит он, – победиша царствия» (Евр.11:33). Хотя у них не было нынешних средств, кои с продолжением веков придуманы на истребление человечества, но было не одно из подобных средств; и однако же, он не упоминает ни об одном из них, о самом мужестве сражавшихся, а указывает только на веру: «верою победиша царствия». Почему не указывает на другие средства? Потому, без сомнения, что все они без веры остаются недействительными, между тем как сама вера одна могла заменить, и в некоторых случаях заменяла, их все!..

Воодушевившись таковой верою, помолимся, братия, ко Господу разумов, чтобы Он ниспослал духа премудрости благочестивейшему Самодержцу нашему; да с высоты престола своего, несмотря на расстояние мест, возможет проразуметь все козни врага, все извития дракона, уже давно со всех сторон изъязвленного, но все еще ядовитого!

Помолимся Господу сил, да излиет на православное воинство наше дух крепости, во еже не смущатися ему ни от числа и отчаянной дерзости врагов, ни от перемены и суровости стихий, ни от разных нужд и лишений, ни от слабостей собственной природы человеческой!

Помолимся ко Господу милосердия, да подаст единоверным собратиям нашим, живущим в пределах вражиих, духа веры, терпения и благоразумия для перенесения новой тягостной годины испытания, их обышедшего, и да скорее изведет их из пещи скорбей и рабства, в коей они, как Израильтяне в Египте, томятся уже более четырехсот лет!

Помолимся, наконец, ко Господу и Владыке царств и народов, да брань наступающая будет бранью с врагом последней, за коей наступит мир, не по имени только, а на самом деле вечный, коего уже некому бы было нарушить.

На Тя, Господи, уповаем, да не постыдимся во век! Аминь.

В такой великий и святой день, как нынешний, и везде, тем паче во храме, не хотелось бы думать о чем-либо другом, как о возлюбленном Спасителе и Господе нашем, Который, нашего ради спасения, грядет на страсть вольную... Но, видно, так угодно было Его же святой воле, чтобы мы, и в этот день и в сем священном месте, подумали ныне и побеседовали не столько о том, что было некогда с Ним, сколько о том, что происходит теперь с нами.

Что же с нами? Не что-либо совершенно новое и неожиданное, и однако же всего менее желанное и приятное: враги наши, столько времени угрожавшие нам своим нашествием, наконец перед нами, на водах наших!..

В таких необыкновенных обстоятельствах, кои не постигали града нашего со времени его основания, легко прийти в смущение и немалодушному... И вот, как бы прямо к ободрению и утешению нашему, мы в нынешний же вечер услышим из уст Самого Спасителя нашего следующие утешительные слова: «Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога и в Мя веруйте... дерзайте, (яко) Аз победих мир!» (Ин. 14:1, 16:33). Возлюбленным ученикам Христовым, во время страданий Его, предстояли опасности и искушения гораздо большие, чем предстоят теперь нам; и, однако же, Божественный Наставник не позволяет им предаваться страху и унынию: «да не смущается сердце ваше»; и в то же время указует им на самое верное и действительное средство к благодушию: «веруйте в Бога, и в Мя веруйте!» То есть, как бы так говорил Господь: имейте только веру живую и упование твердое на Меня и Отца Моего – и никакое зло не прикоснется к вам, и буря пройдет мимо вас безвредно. Поскольку же сей Всемогущий Спаситель есть един «вчера и днесь Тойже, и во веки» (Евр.13:8), поскольку Он всегда и везде может, как свидетельствует святой Павел, "спасти всех приходящих чрез Него к Богу, всегда жив сый, во еже ходатайствовати о них» (Евр.7:25), то мы, в духе веры и упования, не усомнимся обратить ныне утешительные слова Его ко всему граду нашему и сказать: не смущайся и ты, возлюбленный град, от лица врагов твоих, кои страшны более именем своим и нашим воображением о них, нежели действительной возможностью вредить нам! Не смущайся, а веруй твердо в Бога и во Спасителя твоего, веруй и покажи верую твою от чувств и дел твоих! Тогда страх и смущение сами собою удалятся от тебя, ибо сила Всевышнего откроется в тебе, и помощь Господня узрится на тебе. Отец всемогущий не оставит и ныне возлюбленного Сына, как не оставил Его на Голгофе: а любвеобильный Сын не оставит нас, кои веруем во имя Его и готовы теперь терпеть от врагов не ради наших выгод или приобретений, а единственно во славу Животворящего Креста Его.

В самом деле, за что воздвигают на нас брань эти гордые пришлецы? Мы не трогали и не думали трогать ни их чести, ни их собственности; мы желали токмо защитить честь веры христианской, обезопасить жизнь и собственность собратий наших по вере от безумия и гордости мусульманской. Это ли наша неправда? За сие ли восставать на нас с такою злобою? Ах, если бы у врагов наших не угасла живая вера в Спасителя и не оскудела христианская любовь к ближним; то, вместо нападения на нас, они сами, подобно нам, должны бы давно стать против притеснителей христианства на Востоке и положить конец их кровожадной свирепости. Сего самого и ожидали от них все истинные последователи веры христианской; сего именно надеялись все искренние друзья человечества; для сего-то и с нашей стороны истощено столько терпения, принесено столько жертв: не наша вина, если мы остались, наконец, одни под знаменем Креста, у подножия Гроба Господня!..

Посему-то, смотрите, и к утешению своему приметьте, как Господь видимо начинает принимать дело наше под Свое особенное, Всемогущее Покровительство! Ибо когда открываются предстоящие нам теперь искушения? Открываются вместе с началом страданий Христовых: таким образом, мы будем проходить их, так сказать, под сенью Креста Христова. Не утешение ли это для всякого, кто верует в Господа Иисуса и любит Крест Его? Самый день нынешний, в который явились против нас враги, служит уже для нас знамением во благо. Ибо, как именуется он издревле от всех православных чад Церкви? -днем чистым. И вот в сей-то самый день, как в знак и выражение чистоты и правости нашего дела, а следовательно и в побуждение нас к вере и благодушию, попущено свыше открыться нападению на нас!..

Но, братия мои, да не послужит сие для нас в пищу гордости духовной и суетной праведности фарисейской, толико противной Тому, Кто сказал о Себе, что Он «кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Если об апостолах Христовых речено: «чисти есте, но не вси» (Ин. 13:10); если и Первоверховный из Апостолов имел нужду в омовении ног, дабы соделаться совершенно чистым, тотем паче нам невозможно сказать, что мы чисты есмы вси, и чтобы кто-либо из нас не имел уже никакой нужды в очищении себя от страстей и грехов. "Аще речем, – пишет возлюбленный ученик Христов, – яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас» (1Ин. 1:8). Но грехи и страсти самое неблагоуспешное напутие для тех, коим угрожает нападение от врагов, ибо ими привлекается гнев Божий. Посему не будьте праздными зрителями того священного обряда, который сейчас будет совершаться перед вами: когда мы будем, по чину Святой Церкви, омывать нозе сослужителям нашим, вы омывайте в это время души и сердца ваши.

Для сего помысли, возлюбленный, о грехах твоих и о том, как прогневана ими благость Божия, как осквернено ими собственное твое существо, как гнев Божий будет за сие поражать тебя на суде всемирном, а может быть, еще и в сей жизни, – помысли, говорю, о всем этом; и если Господь подаст тебе при сем слезы умиления сердечного, то омывайся сими драгоценными слезами, как можно более. В сей купели погружалась некогда блудница, омывавшая ноги Спасителя своего слезами, – и вышла из нее чистою и спасенною. То же будет и с тобою! У кого недостанет слез, а есть блага века сего – стяжания и богатства, тот спеши омыть жизнь и душу свою водами милосердия. Поток милостыни целебен и силен к омовению самых черных пятен совести, как показывают многие примеры в слове Божием. Прекрасно также действует к очищению грехов наших отложение ненависти и прощение обид ближним нашим; ибо Сам Спаситель сказал: «аще бо отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный» согрешения ваша (Мф. 6:14).

Есть и другие средства к очищению себя от грехов и к принятию благодати Божией, только бы мы захотели искренно расстаться с теми нечистыми и богопротивными кумирами, коим доселе поклонялись безумно.

И на что лучше употребить следующие святые дни, как не на сие великое дело спасения душ наших? Особенно когда с этим делом соединилась теперь и внешняя наша безопасность от врагов? Ибо все в деснице Божией, и все беспрекословно покорствует Его пресвятой воле. Восхочет, – и самое море возмутится против врагов наших и размечет, яко хврастие (хворост), плавучие твердыни их. Восхочет, – и громы онемеют в руках их и праздно рассыпятся над нами по воздуху. Восхочет, – и наши берега явятся неприступными, и един из защитников наших пожнет тысячи, а десять – тьмы.

Страшны посему собственно не враги, а грехи наши, лишающие нас благодати Господней.

Дабы сего не последовало с нами, то вместо страхов и смущения начнем, по примеру древних Ниневитян, дело искреннего покаяния. На них был уже изречен суд Божий; однако же пост и молитва, смирение и сокрушение сердца отвратили от них гнев Небесный. Тем паче мы можем улучить милость и заступление свыше, кои ратуем и подвизаемся не за себя, а за Крест и Гроб Христов; и улучим, коль скоро явим в себе истинных ратников Христовых, облеченных не в одно оружие земное, а и в «оружия Божия» (Еф.6:13), то есть в веру живую, упование твердое, любовь нелицемерную к правде, и смирение христианское. Аминь.

Итак, великое дело Богочеловека кончено!.. При всей чистоте и благости Своего учения, при всем величии и благотворности чудес Своих, Он не узнан народом иудейским, предан неверным учеником, отвергнут синедрионом, осмеян Иродом, не спасен Пилатом, посрамлен и умучен воинами, вознесен посреди злодеев на Кресте; и се, яко жертва во спасение всего мира, предает наконец дух Свой Богу Отцу! «Совершишася!» (Ин.19:30).

Что с нашим делом, которое, хотя само по себе бесконечно мало в сравнении с чрезвычайным событием Голгофским, но тем не менее грозит нам крестом и плащаницею?.. Мы знаем, несомненно, и о нас сотворен уже врагами нашими совет, «да имут» нас и «погубят», если не жизнь, то достояние и честь нашу. Найдены уже против нас и лжесвидетели, готовые утверждать, что нами нарушено всеобщее право народов, что мы хотели разорить и потопить их мнимо мирную ладью. Если бы враги наши хотели искренно узнать истину, то не было бы ничего легче нам показать, а им увидеть ее; но они, подобно Пилату, только вопрошают об истине, а в самом деле желают не истины, а предлога к нападению на нас. И вот почему предложены ими такие условия нам, на кои, подобно Спасителю на суде Пилата, не остается отвечать нам ничем другим, как только молчанием: «ответа не даде ему» (Ин. 19:9). Пилат не оскорбился молчанием Богочеловека, как замечает святой Иоанн, «от сего искаше Пилат пустити Его» (Ин. 19:12). Но наше молчание не может произвести подобного действия; и нам, после него, предстоит, без сомнения, от врагов наших не спокойствие и безопасность, а жестокая буря – с молнией и громами.

Если посему в каком положении, то в настоящем, – когда и мы все находимся, можно сказать, пред Крестом и Голгофою, – для нас необходим вождь и утешитель. И се, – он является нам в лице Самого Господа и Спасителя нашего! Ибо думаете ли, что случайно и без особенного Божия Промышления произошло то, что о нас судят теперь и нас осуждают враги наши именно в то время, когда был судим и осужден Господь наш?.. Нет! Это следствие тайного всеблагого предраспоряжения свыше, которое враги наши, сами не зная того, хотят привести в исполнение, подобно тому, как неверные иудеи, действуя по единой своей злобе, тем не менее привели в исполнение все предсказания пророков о судьбе своего Мессии и собственной.

Итак, кто из нас ищет себе теперь вразумления и утешения (а кому оно не нужно?), тот впери взор и мысль свою в это священное изображение распятого Спасителя, которое Святая Церковь представляет ныне пред нами... Се, наш Вождь и Наставник! Се, наш Утешитель!

Что могло сравниться со злобою врагов Иисусовых? Что могло сравниться и с Его страданием, и муками? Но что успели враги? Что произвели страдания? Произвели спасение всему миру и вознесли Божественного Страдальца на престол славы и всемогущества. Иначе не могло и быть, потому что Его дело было делом истины и правды; потому что Он творил волю Отца Своего, приносил Себя в жертву за спасение всего мира; потому что враги Его шли и действовали против определений Небесных. Так будет и со всяким, кто, подобно Спасителю своему, стоит за истину против неправды, кто приносит себя в жертву не ради земных выгод, а за спасение своих собратий. Как бы ни были сильны и коварны враги, они не могут сделать белого черным, правого неправым, не могут взять верха над невинностью. Почему? Потому, что жребий сынов человеческих не оставлен на произвол случая и судьбы, а содержится в деснице Премудрого и Всеблагого. Мироправителя; потому что есть Бог, судяй всей земли, есть Всемогущий Защитник истины и правды, Который готов сотрясти небом и землею, но не даст в поругание верующих во имя Его и творящих святую волю Его.

И здесь-то, братия мои, обильный источник ободрения и утешения для нас в настоящих обстоятельствах наших, ибо дело, за которое подняли на нас оружие враги наши, есть дело с нашей стороны совершенно правое и святое, – дело, можно сказать, не наше, а Божие и Христово. Ибо за что ратуют на нас? Не за что другое, как за то, что мы хотим свободы веры и совести для собратий наших по вере, живущих под игом магометанским, за то, что мы желаем спасти Крест Христов и Евангелие от совершенного унижения перед Алкораном – вот наши желания и требования! Других мы не имели и не имеем; это можем сказать мы вслух всему свету, пред сим Крестом и Гробом Спасителя нашего.

А враги наши что могут сказать пред сей Плащаницею в оправдание своего нечестивого союза против нас с поклонниками Магомета? Что для спокойствия и благоденствия нашей части света необходимо существование среди нее во всей силе прелести Магометовой?.. Что взаимное отношение стран и народов христианских поколеблется и превратится, если во граде Константина Великого не будет ежедневно провозглашаемо на всех стогнах: нет Бога, кроме Бога Магометова?.. Что идол сей, – разумеем магометанство с его Алкораном, – так нужен для равновесия (никогда не бывавшего) держав Европейских, что, несмотря на всю его отвратительность, ему, как древле Молоху, должно приносить ежечасно в жертву веру, свободу, честь, достояние и самую жизнь целых миллионов единоверных братий наших?.. Подобное сему действительно не стыдятся утверждать враги наши. Но что значит это? Увы, сладчайший Иисусе! Много слышал Ты хулений с Креста Твоего; надлежало наконец услышать Тебе и эту ужасную хулу, услышать уже не с Креста, а с Престола славы Твоея на небеси, услышать не от врагов, а от собственных последователей Твоих!.. Итак, Ты не совершил дела спасения нашего, якоже подобало! Для благоденствия обществ человеческих мало Твоего Креста и Евангелия: для сего, в помощь Тебе потребен еще Магомет с его Алкораном!..

Как ни горько, братия мои, помышлять о такой измене западных христиан Богу отцов своих, и как ни жалко в сем отношении их духовное состояние, как ни отвратителен их противоестественный союз с врагами Креста Христова, но с другой стороны: сие-то самое и должно служить к ободрению нашему, ибо враги наши, в ослеплении ума и совести своей, восстали таким образом уже не против нас, а, можно сказать, против Самого Спасителя своего, бесчестя Его всесвятое имя и унижая Божественную веру в Него перед лжеучением Магометовым. Не знаем, куда доведет врагов наших этот новый несчастный путь их. Дай Бог, чтобы – тем или другим образом – он привел их к познанию истины и своего заблуждения, к живой вере в Господа и Спасителя нашего, и к убеждению в том, что истинное «благочестие христианское на все полезно есть, имея обетование... живота, не грядущаго" токмо, вечного, но и настоящего, временного (1Тим. 4:8), и что его одного, – без прелести магометовой – достаточно к утверждению благоденствия всех царств и всех народов. Но, что бы враги наши ни делали, какими бы путями не ходили, мы, последуя примеру Благочестивейшего Монарха нашего и святому обычаю предков наших, будем продолжать идти путем Христовым, хотя он покрыт ныне пред нами тернием; ибо это единственный путь, вводящий в живот вечный.

Для сего, падши на землю пред сим изображением Господа нашего, рцем к Нему вси из глубины души: никто, дражайший Спасителю наш, никто и ничто не разлучит нас от Животворящего Креста и Живоносного Гроба Твоего! Гвоздие, копие и венец Твой терновый драгоценнее для нас всех сокровищ мира. Враги наши уповают на свою силу и искусство, а мы уповаем на Тебя единого и Тебе вверяем живот наш, и друг друга, и весь град и всю страну нашу!.. Якоже хощеши, о Всеблагий и Премудрый, устрой о нас вещь; токмо да будет все во славу пресвятого имени Твоего и в посрамление злочестивой прелести Магомета и клевретов его! Аминь.

Итак, вы не решились оставить Гроба Спасителя своего и в эти грозные минуты, когда смерть и пагуба носятся над собственными головами и вашими!.. Приветствуем вас, возлюбленные, с сим святым жребием Иосифа, Никодима и жен-мироносиц, кои так же, среди немалых страхов и опасений от Иудеев, погребали учителя и Господа своего. Вы не оставили Его теперь: Он, Преблагий, не забудет и не оставит вас в тот великий и страшный день, когда уже не слабые перуны человеческие будут летать по воздуху, а самые «небеса убо с шумом мимо идут, самые стихии же сжигаемы разорятся, земля же и яже на ней дела сгорят» (2Пет. 3:10).

Тяжкая година над нами, братия! О граде нашем со всею точностью можно сказать теперь словами святого Давида, яко врази наши «обышедше обыдоша нас, яко пчелы сот, и разгорешася яко огнь в тернии» (Пс. 117:11–12). То самое море, которое доселе обыкло приносить нам прохладу и все выгоды жизни, обратилось теперь в бездну огнедышащую, из коей несутся на нас молнии и громы.

Но будем ли унывать и смущаться безотрадно? Нет: у живоносного Гроба Спасителя для христианина не страшен самый ад, а это еще разве одна слабая тень его. «Аще бо и пойду, – говорит святой Давид, – посреде тьмы и сени смертным, неубоюся зла. Почему? Яко Ты, Господи, со мною еси» (Пс. 22:4). Важно посему не то, что происходит теперь, а то, с кем теперь Господь: с нами или с врагами нашими. Но может ли Господь быть с теми, кои воздвигли брань против нас за врагов Креста Христова? Может ли Господь быть с теми, кои, будучи сами христианами, не усрамились сих великих и священных дней и дерзнули возмутить столь нечестивым образом смертный покой Спасителя своего во гробе? Нет, если есть кто с врагами нашими, то разве Велиар и Магомет, за темную державу коего они восстали на нас; а Господь всеблагий с нами, кои, аще нечисты и грешны есмы, но подвизаемся во славу пресвятого имени Его, сражаемся не за наши какие-либо выгоды, а за веру православную, за Гроб Господень и за угнетенных собратий наших по вере.

И смотрите, как Господь видимо показал, что Он с нами – против врагов наших! Они могли напасть на нас когда угодно, но. напали не в другое какое-либо время, а в самый день погребения Господня, как бы во свидетельство того, что мы ратуем именно за Крест и Гроб Господень. Враги наши, может быть, думали преогорчить этим для нас свое нападение, а в самом деле они усадили этим всю его горечь: ибо если уже необходимо страдать, то лучше пострадать вместе с Господом, у Его Животворящего Креста, при Его Живоносном Гробе. "Аще бо, – говорит апостол, – с Ним умрохом, то с Ним и оживем: аще терпим, с Ним и воцаримся» (2Тим. 2:11–12). В таком случае, хотя бы кто из нас лишился ныне самой жизни, то при живой вере в силу Креста Христова, он ничего не потеряет, ибо и ему будет сказано: «днесь со Мною будеши в раи» (Лк. 23:43).

А враги наши самым нападением на нас в сей день потеряли уже невозвратно многое. Всюду, где услышат о их нечестии (а где не услышат?), изумятся и скажут: «Несчастные, разве не могли они, из уважения к общему для христиан знамению спасения, отложить на время свою злобу и алчность?» А что возглаголет и рассудит о них Господь? О, Он «поругаем не бывает!» (Гал.6:7). Не желаем зла и врагам нашим, ибо слышали вчера, как Господь молился за самих распинателей Своих; но, памятуя судьбу Божию в подобных случаях, не можем не сказать, что те, кои дерзнули возмутить так нагло покой Господа своего во гробе, едва ли сами сойдут с миром в свои собственные гробы...

Если же Господь с нами, то чего нам страшиться? Он, Всемогущий, защитит нас от всякого зла. И смотрите, день уже приклоняется к вечеру, у врага начинают уже оскудевать оружия, но много ли успел он сделать зла нам? О имени Господнем дерзаем уверить вас, что не более сделает нам зла и до вечера. Ибо Кто с нами, Тот сильнее того, кто с ним; луне не затмить солнца, Велиару и Магомету не победить Христа!..

Итак, облобызав снова язвы Спасителя, идите с миром, братия мои, в домы свои, и ждите спасения от Господа, всегда и везде спасающего правые сердцем. За Великою Субботою всегда следует светлый день Воскресения: не замедлит и за настоящею, сугубо Великою для нас, Субботою последовать сугубо Великое Воскресение, то есть вместе с воскресением Господа и наше избавление от обышедших нас зол, а впоследствии – и воскресение всего Православного Востока из гроба четырехвекового рабства мусульманского.

А вы, возлюбленные сослужители наши, столь бодрственно доселе стоявшие с нами на духовной страже у Креста Христова, удвойте и утройте усердие и попечения ваши, дабы к наступающей священно-таинственной ночи все было уготовано по чину церковному, «да не речет враг... града нашего: укрепихся на него!» (Пс.12:5). Пусть возлюбленный Жених душ, имеющий в полунощи изыти из гроба, яко от чертога, найдет всех нас бдящими и со светильниками в руках, готовыми к прославлению Его Воскресшего, и с Собою вся совоскресившего. Аминь.

Христос воскресе!

«Вчера спогребохся Тебе, Христе, совостаю днесь, воскресшу Тебе: сраспинахся Тебе вчера!»¹

Как ни высок смысл и как ни глубоко значение сей священной песни церковной, в настоящий день целый город наш может приложить ее к себе и, став пред изображением воскресшего Господа, с благоговейным смирением сказать: «вчера спогребохся Тебе, Христе, совостаю днесь, воскресшу Тебе!»

В самом деле, кто из жителей града нашего, тем или другим образом, не подвергался вчера великой опасности от врагов наших? И за кого была бы претерплена вчера самая смерть (как и претерплена некоторыми), если не за Крест и Гроб Христов? Ибо какая другая цель самой войны настоящей, как не защита веры православной и единоверных собратий наших от насилий и угнетений мусульманских? Посему-то, при всем духовном недостоинстве нашем, мы в утешение свое можем сказать ныне, что вчера мы все спогребались Самому Христу, Царю и Богу нашему. Некорые спогреблись вполне – самым делом, ибо прияли, – я сказал, – смерть от огней вражеских; а мы, хотя и не подверглись, по милости Божией, сему кровавому жребию, но, по самому положению нашему, долженствовали быть готовыми на то же самое. Поскольку Господь, как вы слышали от святого Златоуста, не только деяния приемлет, но и предложение хвалит, и самое благое намерение лобызает, то быть не может, чтобы Он, Всеблагий, зря на сердце наше и готовность спострадать Ему, не вменил того нам в самое дело и не восхотел разделить с нами и радости воскресения Своего. «Вчера спогребохся Тебе, Христе, совостаю днесь, воскресшу Тебе!»

«Но как нам радоваться, – помыслит кто-либо, – когда лютый враг наш, по всей вероятности, готовит против нас новую огненную бурю?»

А как радовались, возлюбленный, отроки Вавилонские в пещи халдейской, как ты слышал вчера у Гроба Спасителя; и не только радовались, но и воспевали во славу Господню? Подобным образом будем радоваться и мы, коих положение еще далеко не так ужасно, как было оных дивных отроков среди пламени пещного.

Как, – укажем на другой пример, – как радовались апостолы Христовы, о коих в Деяниях апостольских читаем, что они, после биения и ран от Иудеев, «идяху радующеся от лица собора Иудейского, яко за имя Господа Иисуса сподобишася бесчестие прияти» (Деян.5:41). Так будем радоваться и мы, кои вчера сподобились величайшей чести – спострадать Ему в самый день погребения Его.

Если какая радость есть самая чистая и достойная праздника Воскресшего Господа, то эта; ибо она будет происходить не от других каких-либо причин и побуждений, например не от увеселений праздничных, не от угождения плоти и крови, а именно из любви к нашему Спасителю и Господу. Такой радостью мы еще никогда не радовались, так как не было к тому и такого необыкновенного случая: возрадуемся же ныне и воскликнем подобно Израильтянам, по прошествии ими Чермного моря: «Поим Господеви, славно бо прославися!» (Исх. 15:1). «Прославися славно», не только в преславном восстании Своем из гроба, но и в спасении от смерти и гроба нас, кои подверглись вчера такому множеству смертоносных стрел вражеских; «прославися славно», не только в посрамлении Иудеев, вознесших Начальника жизни на крест и хотевших удержать Его во гробе, но и в постыждении врагов наших, кои так же готовили нам не жизнь и радость, а смерть, разрушение и плен позорный.

Что касается до врагов наших, то, вероятно, они не преминут ныне явиться против нас снова (в том или другом виде), ибо надобно же им докончить дело своего нечестия и не показать, что от вчерашних ран своих они уже не в состоянии выйти против нас на брань; но будьте уверены, что наученные опытом враги явятся без прежней наглости и самонадеяния. А нам после того, как мы видели вчера и безуспешие врага и особенную милость Божию над нами, нам уже непростительно было бы оказаться малодушными. Если Господь защитил нас Своею невидимою силою так победоносно вчера, когда мы предстояли Его Гробу, то тем паче не предаст нас в жертву врагам ныне – в день преславного восстания Его из Гроба. Ничто убо, скажем и мы словами святого Златоуста, ничто да не препятствует нашей радости о воскресшем Спасителе нашем, «поим Господеви, славно бо прославися!»

А если кто из нас уже никак не может оставить страха, то мы, пожалуй, и ему укажем, чего можно и должно страшиться всем нам: того, возлюбленный, чтобы не отступила каким-либо образом от нас благодать Божия. Ибо тогда не поможет нам уже никакая сила, никакое оружие и никакое искусство защитников наших. А благодать Божия, как, думаю, небезызвестно вам, отступает от человека и от целых градов и весей, если они, вознерадев о законе Божием и душе своей, предаются нераскаянно делам тьмы: гордости, невоздержанию, плотоугодию, злобе и ненависти. Будем посему хранить себя всеми силами от таковых дел тьмы и всегда, тем паче в продолжении настоящего облежания нас врагами. Поспешим, напротив, украсить себя – и ради великого празднества, и ради окружающей нас опасности – делами света, любовью, кротостью, чистотою и милосердием. Тогда воскресший Господь будет с нами и подаст нам, как подал Апостолам, Свой мир и Свою радость, коих не может возмутить и похитить никакой враг: ни видимый, ни невидимый. Аминь.

Христос воскресе!

Итак, враг наш не усомнился возмутить перунами своими радость нашу о Воскресении Господнем; подобно как вчера не устыдился нарушить святое сетование наше при Гробе Господнем!.. Будь это день рождения Магомета или день постыдного бегства его из Мекки, враги наши, вероятно, из одного приличия, не захотели бы нарушить спокойствия мусульман, и дали бы им в мире окончить свое празднество; а день погребения Спасителя мира, день Его преславного восстания из гроба для них ничего не значит!.. В сии-то самые дни они наипаче злобствуют и беснуются, как одержимые духом тьмы и злобы!.. В самом деле, кто мог внушить им такое ожесточение, не только против нас, но и против святых праздников христианских, как не оный древний противник Бога и человека, который дерзнул некогда возмутить покой и тишину самого неба?

Да приметят сие те из нас, кои привыкли безрассудно брать в образец нравов и обхождения эти самые народы, теперь против нас так враждующие. Вот их мудрость и образованность! Вот их мягкость и утончение нравов! Сражаться и полагать душу за нечестивых поклонников Магомета. Ковать, из угождения им, цепи для своих собратий – христиан, ни во что ставить Таинства святой веры и праздники Господни, нападать нагло на мирные города и веси! Оставляйте после сего легкомысленно родную страну свою, чтобы спешить к ним на уроки; наполняйте память и обогащайте свой ум душетленными произведениями их расстроенного воображения; препоручайте детей ваших их руководству: они научат их, как любить Бога и ближнего, как почитать отца и матерь, как быть верным Царю и Отечеству!..

Но, что же сделал и в чем успел ныне враг наш? О, он успел чрезвычайно много!.. Вреда нам он не сделал почти никакого, но если кто еще сомневался доселе в том, что для него нет ничего священного, то теперь уже – не может!.. Ибо, как поступил в настоящий день он, так могли поступить только одни враги Креста Христова!.. Посему-то и стяжал он для себя ныне новый трофей: если до сего времени враг наш был отвратителен собственно для нас, то теперь нечестием своим омерзел в глазах соотечественников своих, среди нас обитающих, кои, видя нашу справедливость и его неправды и гордыню, спешат один за другим, оставив униженное и опозоренное знамя своей родины, уклониться навсегда под благотворную сень Орла Всероссийского.

Но меня особенно поражает ныне одно обстоятельство. Когда приблизилась буря к нам и появился неприятель на водах наших и начал оказывать обычную ему дерзость и алчность, то некоторые из нас невольно приходили в страх и предавались унынию; а я утверждал противное, говорил, что враг наш страшен более в нашем воображении, нежели на самом деле, что он со всеми силами и средствами своими не может сделать нам вреда значительного, что один, два, три опыта, – и те самые, кои теперь так страшатся, увидят истину и начнут презирать опасность, что может, наконец, наступить время, когда малые дети будут глумиться над шумом оружия неприятельского. И кто бы мог ожидать? Не только первые, а самые последние слова мои оправдались уже во всей силе, оправдались еще вчера, когда нельзя было предвидеть, чем кончится дело. Не от одного очевидного свидетеля слышу я, как вчерашний день некоторые из самых юных отроков, видя безуспешность падающих среди града нашего перунов вражиих, гонялись за ними, как за предметами игры, чтобы приобрести в добычу себе, как некоторые, даже полуузвленные, не хотели выпустить добытого из рук своих.

Стоило же приходить для этого из отдаленнейшего края нашей части света целым флотам двух великих держав! Стоило нарушать для сего святость дней, первых в году для всего мира христианского! Стоило разбросать напрасно столько молний и громов!

Но, братие мои, мы впали бы в грубую ошибку и непростительную гордость, если бы возомнили, что все это безуспешие врага было следствием наших сил и нашего искусства. Нет, и не с такими силами и средствами, как наши, в подобных случаях трепетали перед ним другие города и страны. С нами, напротив, произошло вчера нечто необыкновенное: над нами и градом нашим проявилось особенное знамение милости Божией, проявилось в том, что сверх всякого ожидания разжженные стрелы врага не оказывали сродного им действия; и если не возвращались вспять на него самого, как древле при осаде Великого Новгорода, то не вредили нам и падали праздно на землю.

Если же Господь показал Себя таким образом особенным Заступником нашим, то и нам, братия мои, предлежит явить себя преимущественно людьми Божиими. И мы явим себя такими, если, оставив суетные забавы и увеселения, коими обык (имеет обыкновение – прим.ред.) сопровождаться и, сказать точнее, помрачаться нынешний великий праздник, проведем его в молитвах и хождении во храм Божий, в мирном и благочестивом собеседовании о путях Промысла Божия (так разительно явленных и над нами) и в делах любви и благотворения к бедным и нуждающимся собратиям нашим. Хотели ли наконец сделать что-либо особенно благоугодное для воскресшего Господа – в знак благодарности за спасение Им града нашего? И для этого есть у всех нас весьма благонадежное средство. Господь наш ни от чего так не отвращается, как от злобы и ненависти, и ничего так не любит и не благословляет, как мир и любовь. Враг наш, движимый духом злобы, возмутил нечестиво нашу радость о Воскресении Господнем, и в этом случае показал крайний недостаток в себе любви и чувства христианского; а мы, как истинные последователи Распятого, вместо чувств вражды и ненависти, простим врагам нашим – во славу и честь Воскресшего.

Таким образом мы исподним во всей силе матерний совет и приглашение Святой Церкви, которая от полноты радости и восторга вопиет ныне: «простим вся воскресением!» Когда говорится – «вся», то этим устраняется всякое исключение: да не будет его и для врагов наших! Ибо и о многих из них можно сказать со всей справедливостью, что они «не ведят... что творят» (Лк. 23:34). Если бы они знали чистоту и высоту намерений нашего возлюбленного Монарха, если бы ведали точно о всех бедствиях и угнетениях, кои претерпевают от поклонников Алкорана наши и их собратия по вере, то не соединили бы так неразумно знамения всечестного Креста Христова со зловерным знаменем Магометовым. Вожди и народоправители их, конечно, должны знать настоящее положение вещей на Востоке, но хотят сокрыть истину в неправде: им, очевидно, нужна не целость державы мусульманской, а ослабление и уничижение Богом возвеличенной и прославленной России. Но что делать с самолюбием и нечистотою сердца человеческого? Разве мы сами – в нашей частной жизни и взаимном обхождении – не подвергаемся подобному ослеплению страстей? Если кто первый виновник нынешнего, едва не всемирного, смущения и бедствий, то это отец лжи, оный «человекоубийца... искони» (Ин. 8:44), который, будучи поражен смертельно на Голгофе в главу Крестом Христовым, в отмщение за то и некое утешение себе, старается возмущать враждою благодатное царство Христово на земле, восставляя один против другого самые народы христианские, и не давая совершать им единодушно их великое и святое предназначение.

Не дадим убо места этому врагу всемирного спасения – по крайней мере в собственных сердцах наших; и в доказательство сего, следуя примеру воскресшего Господа, Который со Креста молился о распинателях Своих, вознесем искреннюю молитву к Нему о самых врагах наших, дабы Он благодатью Своею ниспослал им духа разума, чтобы они узрели истину и убедились в правоте нашего дела и намерений, духа правды, чтобы они не меняли безрассудно невинных и страждущих собратий своих по вере на прегордых и бесчеловечных поклонников Магомета, и духа человеколюбия, чтобы они не возмущали оружием своим покоя, по крайней мере, мирных и беззащитных градов и весей. Аминь.

Христос воскресе!

Наконец и воды наши стали свободны от врага; по крайней мере мы уже не видим его на них. Куда устремился он, не знаем, но, судя по обхождению его с нами, нет сомнения, что он удалился от нас не на радость прочим берегам нашим. Правда, он провозглашал себя врагом великодушным, не думающим о принесении вреда и потерь напрасных, желающим подать пример брани умеренной, разумной и, так сказать, христианской; но вы видели, в чем состоит этот разум и умеренность, это мнимое человеколюбие и христианство!..

Время теперь рассмотреть и сообразить, чего стоило нам это первое огненное свидание с человеколюбивым врагом нашим, что мы потеряли при этом и что приобрели, где перевес – у него или у нас?..

Рассмотрев безпристрастно и со всех сторон произшедшее с нами, я не усомнился бы, братия, назвать нападение на нас врагов наших событием, хотя печальным и тяжким, но вместе с тем благоприятным и достославным для нас во многих отношениях. Разумеется, все это так вышло вопреки их намерению, по устроению всеблагой десницы Божией, которая из самого зла умеет извлекать доброе, – но вышло именно так. Ибо мы при сем случае почти ничего, как увидим, не потеряли, а приобрели весьма многое и важное.

В самом деле, что мы потеряли? Несколько ветхих зданий в предместий города, несколько неважных судов в пристани, которая наиболее страдала от огня; в самом городе – там пробита стена, здесь проломлена кровля, инде испорчено в саду дерево – вот все наши вещественные утраты! Сложите их все вместе, оцените и увидите, что все количество наших потерь далеко не сравнится с тем, чего стоило врагу нашему одно это железо и одни эти огни, кои он, вопреки привычке своей, такою нерасчетливой рукой и столь долго рассыпал напрасно над главами нашими.

К сожалению, мы лишились при сем нескольких храбрых защитников наших; и «забвена буди десница» наша (Пс. 136:5), если мы не будем всегда воспоминать их молитвенно у жертвенника Христова; но, воздав подобающее уважение павшим ради нас жертвам, вместе с тем в утешение наше не можем не сказать, что число их весьма невелико, так что иногда одна буря на море нашем сопровождается не меньшей потерей.

А между тем как много мы приобрели!

Приобрели, во-первых, уверенность в невозможности для врага много вредить нам и в неудобоприступности для него града нашего. Ибо многие из нас представляли себе нападение такого многочисленного флота и действие адских огней его на город наш столь важным и пагубным, что при этом, по их мнению, должен был наступить едва не последний день Одессы. Сколько бы кто тогда ни разуверял в сем и ни приводил на то разные доказательства, нельзя было почти никого из таковых убедить в противном. Теперь и без доказательств всяк переменил прежние мысли и отложил опасения, потому что противное тому, как думал, увидел на самом опыте. Такая перемена в мыслях и мнении значит весьма много: отныне никто не будет помышлять скоропоспешно об удалении куда бы то ни было, когда тот же или другой какой-либо враг явится на водах наших. Видали уже мы, скажет, эти флоты и эти огненные бури: погремит подобно туче в облаках – и пройдет.

Во-вторых, безуспешное нападение на нас неприятеля доставило нам великую честь пред лицом всей России. Врага ожидали едва не по всем краям Отечества; не один приморский город находился в положении, подобном нашему. Кому достанется честь принять на свою грудь первые удары врага и отразить его победоносно? Кто первый подаст пример мужества и самоотвержения? Все думали и вопрошали о сем; но никто не мог ответить. Теперь явно, что эта честь предоставлена была свыше нам; что этот пример суждено было взять всем с нашего города... Благодарение Богу, что, при всей скудности средств наших к защите, мы успели, как должно, выполнить свое предназначение, не посрамив имени Русского! Как опасность и бедствие постигли первых нас, то за первыми нами последует честь и слава. В каком, самом отдаленном крае Отечества не услышат теперь о том, что случилось с городом нашим? Где не будут радоваться о нас? Где не будут хвалить нас и говорить: «Честь и слава Одессе! Она поступила, как следовало поступить русскому городу, подала для всех прекрасный пример любви к Отечеству, показала, как можно и с малыми средствами стоять и устоять против всех сил вражиих».

Все это важно само по себе, но для нас тем важнее и отраднее, что – не будем скрывать прошедшей истины – мы были доселе не в весьма благоприятном мнении у наших соотечественников. Всюду знали, что город наш процветает торговлей, что мы пользуемся многими особенными выгодами жизни, что благоденствие наше даже благотворно для всего края нашего. Но вместе с тем на нас смотрели как бы с некоторым недоверием, думали, что при беспрестанном сношении с чужеземцами нам трудно было сохранить в целости всю силу духа и всю теплоту чувства русского, что посему, в случае опасности, от нас нельзя ожидать той твердости духа и того самоотвержения, коими прославили себя многие из древних градов русских. Так думали о нас, и что могли мы сделать, дабы выйти из такого неблагоприятного понятия о нас? Для сего требовались не слова, а дела, требовался какой-либо важный опыт, где мы могли бы показать себя со стороны, для нас благоприятной. Теперь, благодаря нападению врагов, это примрачное мнение о нас должно исчезнуть само собою. Чем менее ожидали от нас, тем более везде будут обрадованы нами и благорасположатся в пользу нашу. Отныне город наш займет место в числе достоуважаемых городов земли отечественной. Как Киев, Новгород, Владимир, Смоленск – каждый имеет какой-либо приснопамятный год своей славы, так Одесса будет иметь навсегда свой славный год – тысяча восемьсот пятьдесят четвертый!

Наконец, братия мои, возвысимся духом, очистим, как заповедует Святая Церковь, чувствия наши, да узрим и разумеем последнее благо, которое, вопреки намерению своему, доставили нам враги наши своим нападением на нас – благо уже не чувственное и временное, а духовное, вечное.

Размышляли ли вы когда-либо, братия, о том Крещении Духом Святым и огнем, которое обещал иудеям от лица Сына Божия Иоанн Креститель? «Той вы, – говорил он, – крестит Духом Святым и огнем» (Мф. 3:11); приметьте сие последнее выражение: »огнем". Оно означало те гонения и бедствия, кои верующие, вследствие самого обращения своего из неверия, претерпевали тогда за имя Господа Иисуса от Иудеев и язычников.

Этим-то великим и Святым Крещением не Духом точию, но и огнем, крестились все апостолы Христовы, положив за возлюбленного Учителя своего самую душу свою; через сие огненное Крещение прошло бесчисленное множество христиан первых веков, когда быть христианином значило почти то же, что быть мучеником. Сему же Крещению огнем подвергаются во все времена и на всех концах земли те, кои особенно возлюбили Господа, и коих Господь избрал в особенные орудия Своих благодатных действий. Наше возлюбленное Отечество, как бы не в пример, – а дай Бог, чтобы и в пример, – другим народам, сподоблялось не раз сего Крещения огнем и кровью, особенно во время вековых страданий от ига Монголов, когда мучимые варварами предки наши, вместо всех утешений себе, говорили одно: «христианин» есмь. От сего-то, а не от другой какой причины, составилось и произошло великое и многоценное наименование: «Святая» Русь. Даже многие из градов отечественных могут показать на себе следы сего Крещения кровью и огнем; почему и именуются -достойно и праведно – «градами Богоспасаемыми».

Но городу нашему, при всех прочих преимуществах его, доселе недоставало этого особенного завета с небом, этого знамения благодати, этого залога милости Божией. И можно ли было восхитить его самоуправно? Это дело зависит не от произвола человеческого; совершается на земле, но приходит свыше: «Той вы крестит Духом Святым и огнем» (Мф.3:11).

И вот пришло, наконец, свыше предуставленное время и нашему граду приять благодать сего Крещения, то есть претерпеть искушение и пострадать за имя Спасителя своего и веру в Животворящий Крест Его, столь нечестиво уничижаемый от самых народов христианских перед луною Магометовою. И смотрите, как полно и торжественно совершилось над ним это священно-таинственное Крещение! В первенствующей Церкви приготовлялись вообще к благодати Крещения всю Святую Четыредесятницу, и уже по окончании ее, в Великую Субботу, у Гроба Христова сподоблялись сего Таинства. Святой пример сей выполнился над нами во всей точности: и нам весь Великий пост прошедший дан был на приготовление себя к приятию особенной благодати; и те, кои умеют слагать в уме и сердце своем пути Промысла Божия, без сомнения, не пренебрегли сим временем к особенному очищению души и совести своей. И вот, с наступлением Великой Субботы, у Гроба Спасителя, нисходит, – так Господу, а не врагу нашему, устроившему, – и на нас Крещение Духом и огнем!.. Разумевший все сие (и мы уповаем, что были таковые) не имел много времени смущаться от шума стрел вражиих; стоя у Гроба Господня, он спогребался Христу в духе – за себя и других; не унывал посему; а укреплялся верою и радовался за город наш, который в это грозное время священно-таинственно обручался и сочетавался навсегда своему Царю, Спасителю и Богу.

Уразумей же, град Одесса, тайну сего великого события над собою: уразумей и возрадуйся духом о данной тебе благодати! «Светися, светися» верою; «слава бо Господня и на тебе возсия!»² Не стыдися, а величайся язвами, тебе нанесенными; ибо это язвы святые, о коих ты можешь со смирением сказать словами апостола: «аз бо язвы Господа моего на теле моем ношу» (Гал.6:17). Но, в знак нового крещения, начни отселе и новую святую жизнь, достойную града Богоспасаемого. Возлюби любовью искренней и крепкой Бога отцов своих, Бога Спасителя твоего, и не меняй служения Ему ни на какие прелести Бааловы. Вместе с тем да утвердится в тебе и любовь к братии твоей, ищущая всегда и во всем не своих си, но аще суть ближнего.

Тогда ты можешь быть навсегда спокойной за твою участь. Тогда «падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится» зло (Пс. 90:7); ибо в случае недостатка обыкновенных человеческих средств к защите, Он, Всемогущий, «заповест Ангелом Своим сохранити тя во всех путех твоих» (Пс. 90:11). Аминь.

Христос воскресе!

Не видимо ли Сам Господь поборает по нас?.. Кто мог ожидать так скоро и такого тяжкого удара врагу нашему? Мы даже не знали, где он; а он, несчастный, лежал уже связанный у берегов и, можно сказать, у ног наших. Чем связанный? Не узами железными, а самым тонким и бессильным веществом – туманом и мраком. Когда он, плавая у берегов наших, готовил, может быть, на нас новую огненную бурю, море наше вдруг покрылось такою тьмой, что среди дня на нем нельзя было видеть ничего в нескольких шагах; а если что по временам и открывалось в тумане, то казалось не тем, что есть, и не на том месте. Таким образом у врага нашего, при всей опытности его в мореходстве и родной привычке к туманам, совершенно недостало способности видеть: он потерял путь, попал на мель, не мог даже дать знать об опасности клевретам своим, лишился посему всякой надежды на освобождение, и потому, чтобы спастись от молний и ударов наших, просил у нас, как милости, плена себе.

Уж из того самого вы можете видеть, кто связал и предал нам врага нашего. Мы не властны над морем; мы не могли располагать этим ужасным для врага нашего мраком: его мог послать един Тот, Который, по выражению Иова, повивает море мглою, как пеленами, и возводит облаки от последних земли. (Иов. 38:9–11) Он, в праведном гневе Своем, послал эту, столь необыкновенную в это время года, тьму и помрачил «очи их» (Пс. 68:24). Он, в наказание за нечестие врага, соделал, «да будет путь их тма и ползок» (Пс. 34:6). Так Господь издревле обык поступать с противниками святой Его воли. Ибо чем был поражен между прочим оный прегордый Фараон, когда не хотел по глаголу Моисея отпустить Израильтян из Египта? Мраком. «Простре же, – говорится в Писании, – Моисей руку свою на небо, и бысть тма и мрак... по всей земли Египетстей... и не виде никтоже брата своего три дни» (Исх. 10:22–23). Чем связан и оный древний враг Божий, дерзнувший возмутить самое небо против Вседержителя? Ничем другим, как тьмою: «пленицами мрака связав, – свидетельствует о духах злобы апостол Петр, – предаде на суд мучимых блюсти» (2Пет. 2:4). Так поступил Господь и теперь: Он не послал на врагов наших ни молний, ни громов, не восколебал ни земли, ни неба, а только простер над ними мрак, – и все мужество, все искусство, вся гордость и упорство врага исчезли и обратились в ничто пред сим одним средством!..

Что убо привлекло на врага нашего такой гнев Божий? Очевидно, не наши добродетели и не наши слабые молитвы, а ходатайство о нас великих заступников страны нашей, священномучеников Херсонских, затем – его собственная гордыня, бесчеловечие, а особенно нечестие и оскорбление им святыни. Ибо этот, погибший теперь, корабль особенно свирепствовал против нас в день Великой Субботы; он не дал многим из нас быть тогда у Гроба Спасителя своего; он предвозмутил для всех нас радость о воскресении Господнем. Таким образом, поскольку враг наш не захотел преклониться с благоговением пред знамением всемирного спасения, которое у него и у нас единое и тожде, и вместо внимания к священным дням, как бы в соответствие названию своему, показал в себе свирепость и бесчувствие тигра, то и Господь, в праведном гневе Своем, поругался ему с небеси. Связав мраком, Он поставил этого тигра в состояние овчати, уготованного на заколение, отданного на позор и в притчу глумления для самых детей.

Всего разительнее при сем то, что как врагом обесчещен великий день Воскресения Господня, то и жестокое крушение его произошло не в другом каком месте, а у того берега, на коем стоит уединенно храм Воскресения Христова. Так действует Господь, когда хочет показать над кем высокую руку Свою!

Приидите убо, братия, возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему, но возрадуемся, как поучает святой Давид, не с легкомыслием, а со страхом и трепетом, видя как Господь «поругаем не бывает» (Гал. 6:7), как нечестие и злоба человеческие, когда превосходят меру долготерпения, приемлют от правосудия Божия казнь и отмщение еще в сей жизни, еще на сей земле.

Пример нечестия и казни за то свыше да научит нас всегда и везде почитать святая честне (Канон Великий, 1 неделя Великого поста), не позволять себе глумиться и презирать праздники Божий. Мы ратуем и подвизаемся не за что другое, а за веру и Крест Христов. Но давно сказано, что «вера, аще дел благих не имат, мертва есть» (Иак. 2:17). Посему нам, яко ратникам Христовым, подобает быть чистыми от всякой скверны плоти и духа, подобает украшать себя всякого рода делами благими, а паче смирением и любовью. Покажем самым врагам нашим, находящимся теперь у нас в плену, что мы, последуя Евангелию, не воздаем злом за зло и твердо помним заповедь: «аще убо алчет враг твой, ухлеби его: аще ли жаждет, напой» (Рим. 12:20). Оружие наше победило тела их, а любовь Христова, нами являемая, может покорить нам самые сердца их, – что выше и любезнее всякой победы. Аминь.

Христос воскресе!

«По множеству болезней моих в сердцы моем, утешения Твоя возвеселиша душу мою» (Пс. 93:19).

Так говорил некогда о себе святой Давид, воспоминая в молитве своей пред Богом и тяжесть перенесенных им искушений и обилие последовавших за тем утешений Божественных.

Это же самое можешь сказать о себе и ты, Богоспасаемый град Одесса, после того, что недавно случилось с тобою, и что последовало за тем: «по множеству болезней моих в сердцы моем, утешения Твоя возвеселиша душу мою!»

Мало ли было болезней в сердце нашем? Болезновали мы душою, когда тревожимые слухами, ожидали появления врагов, терпя в то же время разные стеснения и нужды; не умалилась, а увеличилась наша скорбь, когда они действительно появились на водах наших, и со свойственной им дерзостью и алчностью начали перед очами нашими увлекать в плен бывших на водах собратий наших. Еще более возмутилось скорбью сердце наше, когда мы услышали о наглых требованиях, кои они, под вымышленным предлогом нашей вины, осмелились предложить нам в искупление нашей безопасности, и кои видимо клонились, если не к гибели, то к посрамлению нашему. Наконец, когда среди самого священного и мирного в году дня открыт был против нас целый ад, и смерть начала видимо летать над головами нашими, то и самые невозмутимые духом не могли без глубокой горести взирать на город наш, подвергшийся в такой день такой печальной участи. «По множеству болезней моих в сердцы моем!»

И вот, все эти болезни и вся эта скорбь прошли; вся эта возшумевшая против нас буря кончилась, и как кончилась? Как только можно было пожелать нам самим – совершенной безуспешностью и посрамлением врага нашего, спокойствием и радостью для нас, славой и торжеством для всего Отечества. Как же после сего, возведши очи и сердце к небу, не сказать со святым Давидом: «по множеству болезней моих в сердцы моем, утешения Твоя возвеселиша душу мою!»

Не утешение ли уже было видеть, как все усилия врага против нас остались тщетны, и он более ран получил от нас, почти беззащитных, нежели мы от него – преоруженного всеми средствами к истреблению?

Не утешение ли было видеть, как самый удачный отпор, самый чувствительный вред, нанесены врагу нашему не десницею опытных вождей и воинов, кои, стоя на берегу, вполне готовы были доказать ему его ничтожность, а рукою единого юноши, который доселе не видал никогда ни лица, ни огня неприятельского?

Не утешение ли было видеть, как одно из значительнейших судов вражеских, которое особенно бесновалось против нас своими огнями в день брани, явилось потом внезапно связанным тьмою у берега нашего и просило, как милости, взять его в плен?

Не утешение ли было видеть, как храбрые защитники наши, в глазах наших, украшались знаками отличия от щедрот Монарших, и наше спасение, посредством тех знаков, навсегда соединялось на груди их – с их славою?

Не утешение ли было слышать, как возлюбленный Монарх наш радовался о нас и благодарил Бога, как все Отечество, все края России, рукоплескали нашему подвигу и утешались знамением милости Божией над нами?

И вот, как бы еще мало было для нас всех этих утешений, великий Монарх наш обращается ныне ко всему граду нашему и всем жителям его с особенным – царским словом похвалы и одобрения!.. По обычаю предков, вы услышите слово сие посреди града, где будут приноситься молитвы за царя и за всех, иже во власти суть; а мы, разделяя вполне радость вашу, еще с этого святого места восприветствуем вас с этим новым утешением от Господа, подвигшего сердце и руку цареву к начертанию сей драгоценной для нас хартии.

Таким образом мы, при помощи Божией, не только сделали свое дело, прошли и выдержали ужасный опыт, как подобало сынам России, но и будем иметь августейшее свидетельство на все это от самого главы и отца Отечества!.. В каком краю России, в какой части света, самой отдаленной, не будет читано это слово царево и не доставит нам похвал и одобрения? Дойдет оно и до отдаленного потомства, и будет возбуждать жителей города нашего в подобных случаях к подобному же мужеству и самоотвержению.

Храни же, град Одесса, сей залог внимания и признательности к тебе Монарха твоего, как свидетельство твоея славы! Храни верно и крепко; ибо он куплен не златом и серебром, а огнем и кровью! Ты стал на высокую степень между городами отечественными: стой и утверждайся на сей высоте достойным тебя образом, не жалея ничего на пользу Отечества, и устраняя от себя все, что может быть противно истинно сыновней любви к нему! Аминь.

Как безопасно стоим мы теперь здесь и как спокойно возносим молитвы наши ко Господу! Но каково было стоять и действовать здесь тогда, как все огни неприятельские устремлены были на одно это место? И однако же нога русская твердо стояла здесь и тогда; рука русская, не дрожа, действовала здесь и в это время, когда страшно было посмотреть сюда и со стороны... И устояли бы здесь русская душа и русское сердце и до конца дня, как стояли до полудня, если бы не пришлось стоять наконец не только против огней неприятельских, но и среди собственного пламени... Не даром неприятель думал, что поражавшие его отсюда были здесь прикованы: они точно были прикованы, только не железом, а любовью к Отечеству. О, враг наш твердо будет помнить это место, где один перун наш выдерживал под конец спор со всеми его молниями и громами!.. Не забудет этого места и вся Россия, которая с удивлением и радостью услышала, как горсть храбрых стояла здесь одна за целый город, едва не против целого флота неприятельского. Что касается до нас, кои были очевидными свидетелями сего, можно сказать, чуда, то мы доселе не можем иначе понять и изъяснить его себе, как предположив, что здесь вместе с видимыми защитниками нашими была и действовала некая невидимая сила, посланная свыше.

Соединимся же теперь все – и защищавшие и защищенные – воедино и вознесем с сего самого места благодарение Богу сил, Который благоволил явить здесь высокую мышцу Свою за нас против врагов наших, для посрамления их нечестия и гордыни.

И, благодаря за прошедшее, помолимся и о будущем. Враг наш так мало имеет успеха на водах наших, что самое безуспешие это может снова подвигнуть его на нас, – не говорим уже о свойственной ему алчности к корысти. Против сего-то и уготованы снова эти громоносные твердыни. Мы верим их твердости, не сомневаемся в мужестве и неустрашимости защитников наших: что сделано ими, достаточно ручается за то, что они сделают впредь: но, братие, «аще не Господь сохранит град, всуе будет бде стрегий» (Пс. 126:1). Он, Всемогущий и всеуправляющий, Он Сам, по Своей премудрой воле, дает и отъемлет духа; облекает силою свыше самые слабые руки и колена; и когда благоугодно Ему, обращает в ничто разум мудрых и крепость сильных!..

К Тебе, убо, Господи, возносим мысли и сердца наши: призри с высоты святыя Твоея на град наш оком благоволения Твоего, и огради его кроме сих, подверженных разрушению твердынь, святыми Ангелами Твоими, против коих не постоят никакие враги, не только видимые, но и невидимые!

Мати Божия! Мы уже вверяли судьбу града нашего Твоему всесильному заступлению и покрову; и упование наше не посрамилось! Се, паки обращаемся к Тебе с верою и любовью – за помощью против врагов наших! Озарив всю страну нашу чудесами от чудотворного лика Твоего, сотвори и со градом нашим знамение во благо, да не коснется его ни огнь, ни меч вражеский. Для сего-то именно, – в духе веры и упования – и по удалении нашем отсюда, мы оставляем здесь изображения сего чудотворного лика Твоего, дабы христолюбивые защитники наши имели в Тебе Самой своего взбранного воеводу ³. Аминь.

«Мир вам!» (Лк. 24:36)

Сими словами Спаситель и Господь наш приветствовал возлюбленных учеников Своих, когда, явясь им по воскресении Своем, нашел их в страхе и смущении от ужасных событий Голгофских. Сии же самые слова любви и успокоения мы дерзаем обратить ныне к вам, жители богоспасаемого града сего, к вам, кои так много смущены теперь от вторжения в страну нашу иноплеменников: «мир вам!» Мир не от нашего безсилия и немощи, а от Бога Отца – Всемогущего! От Бога Сына – Всесодержащего! От Бога Духа Святаго – Всеживотворящего.

И что, скажем словами же Спасителя нашего, "что так смущени есте, и столько боязливых помышлений входят в сердца ваши» (Лк. 24:38), что многие из вас готовы, оставив все, искать спасения вне града и страны здешней? Ужели по той причине, что злобный враг наш вторгся в пределы ваши? Но разве вы не были давно предварены о том – им же самим? И что в сем случае слишком необыкновенного? Впервые ли, во время брани вторгаться врагам в землю Русскую? Вторгнуться в нее, по ее неизмеримому пространству, всегда возможно; трудно только, как показывает опыт, выйти из нее, не доставшись в снедь птицам небесным и зверям земным... Не смущают ли некоторых из вас небольшие успехи врага, пришедшего в таком множестве из-за моря?.. Не такие успехи оказывались, и не раз, в подобных обстоятельствах, но чем всегда оканчивались они? Совершенным поражением врагов и посрамлением их перед целым светом. Кто не помнит 1812 год? Тогда колебался не один какой-либо край, как теперь колеблется ваш, а сотрясалась от конца до конца вся Россия; самое сердце ее, Москва, было в руках врага; многим потому казалось, что уже все потеряно; а между тем, вскоре оказалось, что держава Русская цела и несокрушима; сокрушились только, несмотря на их силу, искусство и успехи, полчища врагов, и исчезли как призрак. Подобное тому, даст Господь, последует и теперь! Ибо приметили ль вы, в какой день враги появились на земле нашей? В тот самый день, в который вошли они некогда в Москву, как бы в предвестие, что в Крыму их ожидает та же горькая участь, коей подверглись они по занятии первопрестольной столицы нашей.

Не чаяв уже почти в это время врага, мы, подобно девам в притче Евангельской, невольно предались было некоему дреманию – и вот Господь попустил ему занять внезапно берега наши и стеснить нас, – да будет надежда наша не на свои силы, а на Его всемогущую помощь. Но, если это вторжение причинило беспокойство и смущение нам, то, будьте уверены, оно послужит не на радость и врагу нашему; отраженный от берегов наших, или пораженный тотчас по выходе его на сушу, он, конечно, удалился бы отсюда, но удалился бы еще с великими силами, и потому долго бы мог изливать ярость свою на другие места. Теперь же, несмотря на его кичливость и мнимый успех, он, выйдя из моря на сушу, весь уже некоторым образом в руках наших и, пораженный до конца, потеряет охоту и средства к продолжению самой брани. Для сего нужно только усилиться храбрым дружинам нашим, чтобы враг не подавлял нас своим многолюдством; и у России ли не достанет ратников?.. Она может покрыть ими весь полуостров ваш, не обнажая других пределов своих. Храбрые все наши, как то я видел на всем протяжении пути своего к вам, спешат уже сюда со всех сторон, подобно громоносным облакам, дабы составить вскоре страшную тучу над головой врага. Пройдет несколько времени – и весь свет увидит, что ожидает того, кто с мечом в руках осмелится проникнуть нагло внутрь России...

К сожалению, некоторые из самых сообитателей ваших в сей стране (вы знаете, кого разумею я) имели несчастье увлечься безумно на сторону наших врагов; но, во-первых, этого нельзя было не ожидать, при их давно известном неразумии и при тех обольщениях, коими умели окружить их враги наши; а во-вторых, что в этом такого важного и страшного, чтобы искать уже безопасности себе не в другом чем, а в бегстве? Это восстание злонравных, конечно, и неверных отцу, но вместе с тем слабых и неискусных детей, коим, по неразумию их, противна самая отеческая опека над ними, но кои, при одном грозном поднятии начальнической руки, тем паче при наложении ее на главу, тотчас готовы пасть на колени и просить милости. С этими так называемыми туземцами, некогда завладевшими нагло здесь чуждым достоянием, произошло то же самое, что бывает во время бури со слабыми листьями и ветвями на дереве, кои отстают от стебля и падают на землю; то же произошло, что бывает с прахом на пути, который во время вихря тотчас поднимается, летит вверх и помрачает собою – на несколько минут – воздух. И это ли может отнимать присутствие духа у истинных сынов Отечества? Пройдет буря с вихрем, и дерево -без слабых листьев и ветвей – будет свежее и крепче; и путь, освобожденный от праха, сделается чище и лучше.

Никогда не хорошо и не благоразумно – предаваться воображению опасностей, тем паче в настоящих обстоятельствах. Если бы, устремившись к вам, я хотя вполовину приложил веру тому, что слышал о нынешнем положении вашем, что разные и не легковерные люди говорили мне об ожидающих меня на пути опасностях, то мне тотчас надлежало бы остановиться и отказаться от намерения посетить и утешить вас. Но, по милости Божией, слышанное мной нисколько на меня не подействовало; и я теперь опытный и очевидный свидетель для вас в том, что положение страны нашей отнюдь не так опасно, как могло казаться некоторым, и что если была какая-либо опасность, то она со дня на день уменьшается, и скоро должна пройти совершенно.

Доселе беседовал я с вами, как посетитель, искренно усердный к вам, но взирающий на положение и обстоятельства ваши глазом обыкновенным; время теперь возвысить голос и сказать вам несколько слов устами пастыря страны сей, хотя и недостойного. Не здесь ли, не у вас ли колыбель нашего христианства? Не отсюда ли воссиял свет веры православной на всю землю Русскую? Не за сию ли страну положили душу свою наши приснопоминаемые священномученики Херсонские? И вы попустили себе, возлюбленные, хотя на минуту подумать, что все сие может остаться втуне, и Крест Христов уступит здесь место луне Магометовой?.. Так ли, – простите моему дерзновению и любви к вам, – так ли должно мыслить и чувствовать сынам России, чадам Церкви Православной? Разве напрасно и вотще молится она ежедневно на коленях о победе над врагами и супостатами? Если мы нечисты и по грехам нашим недостойны того, чтобы Господь услышал молитву нашу, то на неизмеримом пространстве земли Русской не может не быть душ чистых и святых, коих молитва за Отечество сильна пред Господом, и кои теперь не дают веждем своим дремания, воздвигая преподобные руки свои день и ночь за Церковь Православную, за Царя благочестивейшего и за его христолюбивое воинство. А ваши священномученики, положившие души свои за страну здешнюю... думаете ли, что они праздно стоят пред престолом Божиим, и не повергают себя и мученических венцов своих пред Сидящим на нем, ходатайствуя за спасение вас от настоящих зол и искушений?.. А великий князь Владимир, приявший здесь крещение и в нем залог славы небесной, коею ныне наслаждается, может ли забыть, чем он обязан стране вашей, и не поспешить ей на помощь противу объюродевших безверием пришельцев Запада? Нет, если мы любим искренно свое Отечество, то небожители тем паче не могут забыть его и не предстательствовать за него у Господа.

А за успех врагов наших кто может стать и ходатайствовать на небе? Не предки ли этих безумных пришельцев, те несчастные предки, кои, обуянные безбожием и страстями, ниспровергали алтари и престолы, поклонялись богиням разума и, проповедуя всеобщее братство, плавали сами в крови своих ближних и знаемых? Не ханы ли Крымские, кои, завладев сей страной, некогда цветущей, довели ее до всеконечного опустошения, кои всю жизнь проводили в набегах и плотоугодии, питаясь и питая полчища свои слезами и кровью стран сопредельных? Не прежние ли служители здесь веры магометанской, кои, последуя душевредному Алкорану, и сами всю жизнь шли и других слепо вели за собой в пропасть адскую? Видите, что я хотя и по любви к вам, но ожесточаю слово!.. Для чего? Дабы пробудить во всех вас чувство веры и упования, приличное чадам Церкви Православной, дабы удалить вас от опасений и малодушия, столь несродных сынам земли Русской.

Вместо безотрадного и бесплодного смущения, займемся тем, чего требуют настоящие обстоятельства. К нам на защиту спешат храбрые войска наши, для коих, по самой быстроте их шествия, невозможно было иметь с собой всего нужного. Не замедлите оказать усердие и уготовить для них пищу и питие. У вас будут уязвленные на брани, – да не окажется недостатка в том, что необходимо для их успокоения. Для всего этого не пожалейте ничего, ибо стыд и горе нам, если проливший за нас кровь свою принужден будет сказать, что он не призрен, как должно, – «своими!».. А вместе с сим обратитесь все к молитве и покаянию, ибо это оружие на врагов самое действенное, коим, притом, может владеть всякий. Коль скоро мы, через покаяние, истинно примиримся с совестью своей и Богом, то и вокруг нас все обратится к тишине и миру, коими да благословит скорее Господь всех нас! Аминь.

«Мир вам!» (Ин. 20:19)

Не опечалил ли я вас вчера чем-либо, возлюбленные? По той же любви к вам о Христе и по той же ревности по вас можно было, пожалуй, сказать что-либо и слишком горькое... Но вы поймете, надеюсь, и уразумеете, как должно, причину и цель всего сказанного, и не будете огорчаться нашим словом, памятуя слово Священного Писания, что «достовернее суть язвы друга, нежели вольная (лживые) лобзания врага» (Притч. 27:6).

В самом деле, лучше ли для вас, если по разным местам Отечества будут говорить, что вы, сверх ожидания, оказались ниже ваших обстоятельств, что в вас не обнаружилось того великого духа, той твердости и мужества, коими воодушевлена теперь вся Россия? Ибо не надобно забывать, что на вас смотрят отовсюду, о вас говорят – и долго еще будут говорить – везде, что все истинные сыны Отечества, сам благочестивейший Монарх наш, ожидают теперь от вас не малодушия, даже не обыкновенного одного мужества и присутствия духа, а какого-либо особенного подвига любви к Отечеству и самоотвержения, сообразно чрезвычайности ваших нынешних обстоятельств. Как поэтому поступите вы в это время великого испытания, какой подадите пример, такая вам воздана будет от всех и честь! Чем более и чем чище принесено будет на алтарь Отечества жертв, тем вы станете выше в глазах всех, а если – что да отвратит Господь! – вы окажетесь так малодушны и недальновидны, что предпочтете свои частные выгоды пользам общим, то неминуемо подвергнетесь за то всемирному нареканию, и позор ваш – будьте уверены в том! – ляжет всей тяжестью своей не только на вас, но и на отдаленных потомков ваших...

Посему-то я и говорю с вами таким решительным и откровенным языком; для сего-то самого я и прибыл к вам, несмотря на все трудности пути; мне дороги спокойствие и честь ваши, и еще дороже честь, нежели спокойствие... Будьте же, говорю, внимательны, возлюбленные, и взирайте не на одно настоящее, а и на будущее, не на один город и полуостров ваш, а на всю Россию, которая теперь не сводит с вас глаз, мыслит, рассуждает, и молится о вас и, без сомнения, готова, если бы возможно, лететь к вам на крыльях, чтобы разделить с вами все труды и опасности.

Кратко: перед вами теперь слава или стыд вечный – благословение или укоризна неизгладимая!

Поспешите же, возлюбленные, прославиться – славой чистой и святой, показав, что вы не напрасно живете у самой колыбели нашего христианства, не бесплодно обитаете на земле мучеников и святых, что вас всех движет и одушевляет тот же самый дух веры и упования на Бога, который провел безбедно Отечество наше среди всех, самых великих и вековых бед и искушений, возвел его на крайнюю высоту всемирного могущества и славы, и соделал новым, недосягаемым никаким врагам Араратом для ковчега Православия.

Поспешите, возлюбленные, прославиться – славой чистой и святой, явив в мыслях и действиях своих любовь к Отечеству таким образом и с той силой, как любили являть ее в подобных случаях древние сыны его, блаженные предки наши, кои не думали спасать себя, когда Отечество находилось в опасности, а, забывая все собственные выгоды, готовы были принести в жертву для него не только все достояние, но и самую жизнь свою.

Поспешите, возлюбленные, прославиться – славой чистой и святой, употребив все силы и средства, все искусство и умение ваше на содействие и помощь христолюбивому воинству нашему, которое, стекшись сюда со всех концов России на защиту страны вашей, в порыве святой ревности, ожидает как празднества того дня и часа, когда можно будет, не щадя своей крови и живота – за Царя и Отечество – ринуться победоносно на толпы богопротивных иноплеменников.

Кто может отрицать лютость настоящей войны, тяжесть нынешнего вашего положения?.. Все видят и ценят это; каждый знает, что нам должно стоять здесь не против одних изуверных поклонников Магомета, а едва не против всего лжехристианского Запада; каждый уверен и ожидает, что во вред нам будут употреблены с их стороны все средства разрушения, изобретением коих так жалко прославил себя этот же несчастный Запад; что доколе правое дело наше, при помощи Божией, не восторжествует, от нас потребуется еще немало великих и тяжких жертв, но в то же время, сколько имеем мы, в подкрепление и утешение себя, побуждений самых сильных, надежд самых чистых и христианских! Вспомните, почему и для чего решились мы на брань настоящую. По самолюбию ли и гордости, ради земных ли каких видов и приобретений, как это со всей верностью можно сказать о врагах наших? Нет, мы стали за целость веры православной и святость Креста Христова, за освобождение от невыносимого ига мусульманского единоверных и единоплеменных собратий наших, за достоинство и величие России, за собственное, можно сказать, духовное бытие наше. Что же, скажите, было иначе делать нам? Разве, в угодность темному Западу, отказаться от светоносного Востока? Разве преклонить венчанную Крестом главу под кровавый серп луны Магометовой, исчезающий по закону самой природы?.. Вообразите, что это великое дело отдано было в собственные наши руки; уже ли бы нашелся хотя один из нас, кто бы, взвесив все обстоятельства, в каких находились мы перед настоящей бранью, не сказал от всей души: «Нет, Россия, по великодушию, может перенести многое и давно переносит, но она никогда не откажется от великого и святого призвания своего – быть защитницей веры православной; никогда не предаст Ковчега Завета, ей свыше вверенного, в нечистые руки филистимлян».

Тяжко и трудно положение наше, но необходимо и неизбежно; ибо уклоняясь от него, мы изменили бы не человекам, а Самому Богу! Скорбны, до времени, и горьки обстоятельства наши, но вместе с тем величественны и душеотрадны, ибо дело наше есть не столько наше, сколько дело Божие, защищая которое мы небоязненно можем предстать на суд всему потомству, на суд самых Ангелов Небесных. Немало еще жертв потребуется от нас, много еще прольется слез и крови; но плоды сего слезного и кровавого сеяния будут неисчислимы – не только для всего православного христианства, не только для величия и могущества России, но и для вашего собственного благоденствия!..

Спросите, что же может выйти благотворного из сей лютой брани? Это, во всей полноте, доведомо теперь единому Богу; но и мы, с упованием на Того же Господа, можем указать вам – на немалое.

Конец брани сей должен показать, что Православная Церковь Вселенская основана и стоит не на зыблющихся и пременяющихся подпорах человеческих, а на едином, несокрушимом краеугольном камени, Иже есть Христос Господь; «и врата адовы не одолеют ей» (Мф. 16:18); и искренно последующие матернему водительству ее не постыдятся вовеки, не токмо на небе, но и на земле.

Конец брани настоящей должен показать, что возлюбленное Отечество наше не напрасно, презирая все усеянные цветами распутия мирской мудрости, следует неуклонно по пути Божию, каким бы он ни был иногда покрыт тернием; ибо за сие именно предуставлено свыше, чтобы скипетр всемирного могущества и влияния оставался не в других каких-либо руках, а в деснице Богом венчанного Самодержца Всероссийского.

С концом брани настоящей для самого полуострова вашего должен наступить новый образ бытия, лучшего и совершеннейшего. К вам особенно обратятся взоры и сердце Монарха; за вами последует искреннее уважение всей России; на вас прольются новые благословения от Самого Царя и Владыки Небесного, Который не может забыть «труда любве» (Евр. 6:10), подъятого вами во имя Его, и воздаст вам за него сторицей. Может быть, я предаюсь слишком надежде? Но мне кажется, что я как бы вижу уже, как Таврида сотрясает наконец с себя вретище и прах жалкого полубытия общественного – несчастный остаток прежнего дикого владычества ханов Татарских, как все части здешнего полуострова теснее и преискреннее входят в живой и мощный состав России, заемля от него новую жизнь и крепость; как Херсонесу Таврическому возвращается вполне его древний характер христианский, и вековые святыни его подъемлются из развалин; как сама природа здешняя, найдя, наконец, кому открыть, раскрывает еще более тайные сокровища свои на пользу человека... Тогда мы сами, кои теперь так сетуем и смущаемся, мы сами, восседая в мире каждый под смоковницей своей, с радостью и веселием будем повторять и прилагать к себе слова святого Давида: «сеющий слезами, радостию пожнут. Ходящий хождаху и плакахуся, метающе семена своя: грядуще же приидут радостию, взёмлюще рукояти своя» (Пс. 125:5–6).

От слова и беседы обратимся все паки к молитве, ибо хорошо и полезно в духе веры и любви беседовать человеку с человеком, но еще лучше беседовать каждому – в сердечной молитве – с Богом, потому что никакое слово и никакая беседа не могут заменить единого глубокого молитвенного воздыхания ко Господу души чистой или истинно кающейся. Аминь.

Итак, злобный дух брани еще не насытился кровью человеческой и требует новых жертв!.. Итак, зависть и давняя вражда к нам темного Запада, и видимо наказуемые свыше все еще не хотят смириться под крепкую руку Божию и снова подъемлют главу уже не против могущества токмо и величия, а против самых несомненных и священных прав нашего любезного Отечества!..

России ли уступить малодушно победу над собой и правым делом своим этой беззаконной зависти и вражде, и, подобно неверному некогда ученику, отречься – из страха рабыни – от своего великого и святого предназначения?

Нет, не для того превознесена она Самым Промыслом Божиим над царствами и народами, чтобы с высоты Богом данного величия преклонить венчанную крестом главу свою перед богопротивным и истлевшим от самого времени знаменем Магомета, в чьих бы руках оно ни находилось, и кем бы безумно ни поддерживалось! Нет, не для того великому Монарху Всероссийскому дано свыше пройти столь же трудный, как и достославный, опыт тридесятилетнего царствования над шестьюдесятью миллионами верноподданных, чтобы потом, оставив прямой и величественный путь правды и великодушия, начать идти по стропотным следам самоназванных властителей и несамовластных в собственном царстве повелительниц!..

«Не Богу ли повинется душа моя», – восклицал некогда святой Царь Израилев (Пс. 61:2), когда с одной стороны злобные враги «обыдоша его, яко пчелы сот» (Пс. 117:12), а с другой – малодушные друзья и советники предлагали ему разные невеликодушные средства к избавлению себя от опасностей, – «не Богу ли повинется душа моя; от Того бо спасение мое. Ибо Той Бог мой и Спас мой... не подвижуся» вовек (Пс. 61:2–3). Так может сказать ныне в слух всего света Монарх Всеросссийский с верным народом своим. «Не Богу ли», единому Богу будет послушна душа наша? От Того бо единого величие и могущество, сила и крепость, защита и спасение наше. Кто бы посему и чем бы ни угрожал нам, какие бы силы и средства ни употреблялись противу нас, мы готовы на все, но не изменим Богу, Спасителю нашему, не предпочтем наших выгод Его славе, не предадим в руки врагов святого дела, нам вверенного. И «не подвижуся» вовек!

Да, братия мои, России и Монарху ее может повелевать един Бог!..

Посему для нас важно не то, кто противу нас теперь и сколько их, а то единое, угодно ли дело наше Богу? Благоприятна ли Ему самая ревность наша? Не отметна (отвергнута) ли перед Ним по чему-либо самая правда наша? Кто скажет нам это? Скажут и возвестят самые события. Что же говорят события?

Они внятно говорят, что брань настоящая видимо соделалась такой бранью, в продолжение коей десница Всевышнего, несмотря на весь мрак событий и мглу страстей человеческих, уже проявила себя и над нами, и над врагами нашими столько, что при всем недостоинстве нашем мы можем быть уверены, что жертва наша во славу святой веры и человечества принята со благоволением. Почему можем быть уверены? Потому, что Господь, вразумив нас, сколько было нужно, – «егоже бо любит... наказует» (Евр. 12:6), как свидетельствует святой Павел, – в то же время видимо поборает по нас и грозно посрамляет ослепленных гордостью противников наших.

Не смущайтесь, когда мы с благоговением исповедуем, что Всевышний нашел нужным преподать вразумление и нам самим, кои вышли на брань, как на служение имени Его, ибо при всей чистоте намерений и прямоте действий наших, дерзнем ли представлять себя совершенно чистыми и непогрешимыми даже пред очами Божиими? Осмелимся ли – если мы воистину слуги Божий -думать и утверждать, что поскольку мы стали за веру и правду, то нам потому не нужно уже было никакого указания и урока свыше? Яко человеки, мы, по самой ревности нашей о вере и правде, могли забыть свою нечистоту и возмечтать о себе паче, нежели подобает, и из смиренных служителей славы Божией обратиться в гордых распорядителей великого и святого дела, нами предначатого. И вот, вседержавный Промысл Божий, для удаления от нас сей опасности, по отеческой любви Своей к нам, преподает нам урок смирения и преданности. В чем преподает?

В том, во-первых, что когда мы, став за веру и правду, ищем, всеусерд-но ищем, не брани и побед, а единого, благотворного для самых врагов наших, мира, в то самое время, вопреки всем с нашей стороны снисхождениям и жертвам, встречаем не мир искомый, а вражду против нас самую коварную, брань самую ожесточенную.

В том, далее, что когда мы руководимся в сношениях с недругами нашими, и во всех действиях наших, побуждениями самыми чистыми и бескорыстными, нам, сверх всякого ожидания, усвояются помыслы завоевательные и разрушительные; нас – кто бы подумал? – представляют врагами того самого всеобщего порядка между народами, который мы – почти единые мы – поддерживали с таким самоотвержением целых полвека; и едва не весь велемудрый Запад, яко дитя неразборчивое, верит этой нелепой клевете!..

В том, наконец, преподан нам урок свыше, что когда недруги наши – и дальние, и тем паче ближайший, вовсе не готовы были к начатию брани с нами, а в руках наших находилось множество средств к быстрому достижению наших намерений (как в том громко признаются теперь сами враги наши), мы, вместо быстрого и решительного употребления наших средств и сил, – никомуже возпящающу, – по единому великодушию нашему, медлим извлечь из ножен меч и вознести его победоносно на главу слабого противника, пока он не собрал всех своих сил и не окружил себя многочисленными союзниками, через что, естественно, должен был затрудниться для нас всякий успех в деле столь трудном и великом.

Но если над нами проявил себя перст Божий вразумляющий, то над врагами нашими во всей силе открылась грозная десница Божия, уже не вразумляющая токмо, а карающая и низлагающая гордость и нечестие человеческое.

Для убеждения в сем примите труд рассмотреть вместе с нами хотя бы три следующих обстоятельства.

Воспользовавшись, сколь неожиданным, столь же благоприятным для врагов нашим великодушным замедлением дела брани, они совокупляют наконец все силы и средства свои в едином месте, дабы произвести вторжение в пределы наши. Время года для них в сем случае есть первый и главный – союзник или враг. Они вполне чувствуют это и дорожат каждым днем; между тем, сверх всякого ожидания, проводят недели и месяцы, не трогаясь с места и упуская, таким образом, драгоценное для успеха в их предприятии время. Что держит их и не позволяет отправиться в путь?.. Появление внезапной, жестокой болезни, которая свирепствует с такой силой, что еще до меча нашего погубляет многих из них и ослабляет едва не всех, отнимая вместе с тем большую часть времени, самого нужного для них и ничем невознаградимого. И почудитесь судьбам Божиим! Эта же язва, поражающая наших врагов и запинающая стопы их, не касается нисколько нас, хотя мы весьма близки к их стану военному, и с суши и с моря.

Скажите сами, не перст ли это Всемогущего, карающий и низлагающий гордость и нечестие? Кто мог послать на врагов наших в такое время эту лютую язву? Кто мог сказать ей, как некогда Ангелу, истребителю первенцев Египетских: иди, поражай одних и не коснися других?.. Един Бог!..

Но вот, освободившись от смертоносного недуга, противники наши переплывают, наконец, море и приближаются к берегам нашего полуострова. Здесь, как бы в вознаграждение за произошедший с ними бедствия и лишения, а судя по последствиям, можно сказать, как бы в поощрение на пути к новым потерям и наказанию свыше, сначала все видимо им благоприятствует: берега наши являются перед ними совершенно беззащитными; воинственные дружины наши, по неравенству сил, хотя не без упорного боя, уступают им свое место; единственная твердыня наша – главная цель их нашествия – едва не наполовину пространства своего еще почти беззащитна и открыта к нападению; весьма невеликое и без того число защитников ее должно было еще более умалиться через отделение от себя значительнейшей части их на сторону, дабы не потерять сообщения со всей остальной Россией. Мы в крайности перед лицом врага многочисленного, надменного и торжествующего заранее!.. Что лучше для него и опаснее для нас? Не здесь ли верх его торжества и нашего низложения? Так казалось всем – долу, а там – горе – определялось иное, противное... Вместо прямого и быстрого нападения на нас, за успех коего было столько порук, враги вдруг предпринимают обход нашей твердыни, как бы подобясь Навину пред Иерихоном, только, увы, не с знаменем Иеговы, а с позорным знаменем Магомета!.. Среди самого этого, бесплодного и вредного для них, обхождения, устремись они направо, – и твердыня наша, с сей стороны почти беззащитная, могла бы подвергнуться величайшей опасности; устремись налево, – и слабая пред ними числом рать наша, по всей вероятности, должна бы уступить им победу над собой. Но врагам нашим до того и другого как бы нет никакого дела; они спешат, как можно скорее, пройти мимо всех, ожидавших их, успехов, можно сказать, мимо своего счастья, и почитают за торжество, что овладевают, без всякого с нашей стороны сопротивления, небольшим прибрежием, которому суждено соделаться, как показало время, местом их не торжества, а некоего как бы заточения и казни свыше.

Кто мог так неожиданно превратить жребий брани в нашу пользу и во вред врагам нашим? Тут не было в это время видимого столпа облачного и огненного, отделившего некогда верный Богу народ Израильский от египтян; но был, веруем, что был некий Ангел, нам споборавший, а ближе всего были и действовали наши священномученики Херсонские, кои, им единым доведомой завесой, закрыли пред очами врагов незабвенное для них и на небе поприще своих подвигов на земле, а вместе с тем соделали незримой для них слабую сторону нашей твердыни и малочисленность нашей, стоявшей вне ее, рати. Таким образом, самые опасные нам, самые дорогие и благоприятные врагам нашим дни прошли – для нас безбедно, для них – бесплодно и невозвратимо; и лицо брани на полуострове Херсонском, столь неблагоприятствовавшее дотоле нам, обратилось всецело противу врагов наших. На новом месте своем, забыв свою прежнюю кичливость, они вскоре начали прилежно помышлять уже не столько о нападении на нас, сколько о защищении самих себя.

Но, упустив так необдуманно из рук своих такой благоприятный случай к торжеству над нами, враги наши, на новом месте своем, будут по крайней мере безопасны от наших внезапных нападений, ибо перед ними теперь, в защиту их, рвы и окопы; за ними – море, которое всецело в их власти и, обезопасивая собой стан их, служит к доставлению им всего нужного.

Да, нас нет на этом море, но присущ Тот, Кто един владычествует державою морскою, и еще доселе никому не уступал власти Своей над бурями и безднами морскими. По Его велению является внезапно ветер и восстает буря с такой свирепостью, какой не видали никогда столетние старцы, которая приводит в трепет самых опытных и всесветных мореплавателей; и в несколько часов погибает у врагов наших большая часть того, что собрано было ими во вред нам с великими усилиями, едва не со всех краев света, и что казалось неодолимым ни для каких сил и мужества человеческого.

Вы знаете, что последовало за тем со всеми врагами нашими, как сотни и тысячи из них начали падать уже не от меча и огня нашего, а от изнурения душевного и телесного, от глада и хлада; как целые толпы из них же, оставив в отчаянии собственные знамена, ищут спасения себе среди стана нашего; как приходящие к ним на помощь соплеменники не столько увеличивают их силы, сколько умножают собой общее бедствие и смертность; как, вследствие того, безрассудные властелины и распорядители, пославшие легкомысленно воинства свои в пределы наши, приходят в стыд и смущение, не зная, что отвечать за их погибель своему народу и своей совести; как, наконец, совестнейшие и беспристрастнейшие из самых врагов наших, забыв свою народную гордость и все корыстные расчеты, и внемля единой истине, в слух всего света признаются, что над ними пролиялся гнев небесный за нечестивое содружество с поклонниками Магомета и за угнетение в пользу последних и без того злополучного христианства на Востоке.

И после таковых знамений свыше, – в посрамление врагов наших и в ободрение нас к подвигам, – оставить нам великое и святое дело свое, не кончив его, якоже подобает? И видя над собой такой покров небесный, Россия оскудеет в самоотвержении и пожалеет жертв на алтарь Господень, когда враги наши не престают в таком множестве препосылать сынов своих в жертву Ваалу и Молоху?..

Нет, не для того превознесена она самим Провидением Божиим над царствами и народами, чтобы с высоты Богом данного величия и могущества преклонить главу свою перед темным знаменем Магомета! Нет, не для того великому Монарху ее предоставлено свыше пройти тридесятилетний опыт трудного и славного царствования, чтобы потом, оставив истинно царский путь правды и великодушия, начать идти по следам самозванных властителей и маловластных в собственном царстве повелительниц!..

Это самое – благодарение Богу – выражается, как вы слышали, в провозглашенном сейчас перед вами великом слове Царевом к России. Яко Царь -христианин, Монарх наш искренно желает мира, столь нужного для христианства; и, не ища никаких земных выгод для себя и своего царства, готов, из любви к человечеству, уступить, в чем можно, даже самолюбию и страстям человеческим, но яко верный слуга Божий, яко природный защитник Церкви Православной и всех чад ее, он не изменит великому делу веры и правды, не предаст судьбы Православия на Востоке не только в руки изуверных поклонников Магомета, но и на произвол их полухристианских союзников.

И надобно же было сему, новому и исполненному веры и преданности слову Цареву явиться и услышаться в объятом пламенем войны за Православие краю нашем не в другое какое-либо время, а именно ныне – в день Православия и торжества Святой Церкви над ее врагами!.. Не знамение ли и это -для нас – во благо!

Служители алтаря! Когда будете возглашать сейчас великие и святые истины, составляющие сущность и отличие православной веры нашей, провозгласите их, если можно, в десять раз громче обыкновенного! Да огласят они собой не только храмы, самые стогны наши! Да пронесется звук их по всему Востоку и Западу – в утешение гонимым на Востоке собратьям нашим по вере, и к вразумлению западных недругов наших, столь позорно изменяющих великому делу всего христианства!

Да услышит и познает весь свет, что на земле нет силы, могущей устрашить православную Россию, доколе она верна Богу отцов своих! Аминь.

Начав, по случаю Святого и Великого поста, пастырские собеседования с вами о смерти, думали ль мы, братия мои, что среди сих собеседований ужасный образ предстанет нам в лице самого возлюбленного Монарха нашего?.. Кто бы из нас не отдал сто раз собственной жизни, только бы он, мудрый, правдолюбивый и великодушный, продолжал жить и царствовать для блага Отечества и в страх врагам нашим? Но в судьбах Всевышнего положено иное, иное!.. Когда никто на земле не ожидал подобного удара, когда все мы предавались разным помыслам и надеждам в будущем, Ангел смерти явился внезапно в чертогах царских и гласом неба воззвал Самодержавного Труженика нашего от престола земного к престолу Царя славы... Кто мог остановить исполнителя судеб высших и сказать ему: «Помедли, Венценосец сей нужен еще для земли!..» Ах, там лучше нас видят, что и когда потребно для бедной земли нашей!..

Здесь-то познаем во всей силе, что пути и советы Божий воистину отстоят от путей и советов человеческих, как отстоит небо от земли, – что един Вышний "владеет самодержавно царством человеческим, и емуже восхощет, даст е» (Дан. 4:14), что Он един «поставляет... и преставляет» (Дан. 2:21), владык земных, дает и отъемлет духа «князей» (Пс. 75:13). С Ним ли вступать в спор? Пред Его ли всесвятою волею не преклониться с благоговением? Несмотря посему на великость скорби нашей и на всю тяжесть внезапного лишения, падем, братия мои, с верою и преданностью, падем мысленно перед престолом Самодержца Небесного и гласом величайшего из страдальцев земных воскликнем: «Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако бысть: буди имя Господне благословено (во веки)» (Иов. 1:21).

Да, братие мои, это не какое-либо обычное, хотя весьма горестное и печальное, событие, это не простое видоизменение земного жребия сынов человеческих: нет, это великое и священнотаинственное действие судеб Божиих! В неожиданной кончине Монарха нашего, – скажем словами святого Давида, – Сам Господь «возгреме с небесе, и Сам Вышний даде глас Свой» (Пс. 17:14). Для кого «возгреме», и для кого «даде глас!» Для всей вселенной, для всех царств и народов, – для нас и для самых врагов наших. Куда не достигнут звуки сего всепотрясающего гласа? Громом пронесется он по всем концам земли и, яко глас Всемогущего, всех поразит недоумением, всюду приведет в движение умы, сердца и уста. Неуклонно верующей в Бога отцов своих России не в первый раз смиряться и благоговеть перед неисповедимостью судеб Божиих, но что должны восчувствовать и помыслить при сем враждующие нам? Стоя мысленно у гроба того, который так неправедно был возненавиден ими за свое великодушие и правду, осмелятся ли они перед грозным лицом самой смерти продолжать уклоняться сердцем своим «в словеса лукавствия и непщевати вины о гресех» своих? (Пс. 140:4). Ах, вспоминая невольно великие заслуги человечеству почившего в Бозе Монарха, теперь многие из них, может быть, от всей души готовы были бы взять назад все свои напрасные подозрения, все клеветы безумные; но прошедшее невозвратимо, и никакое раскаяние не изгладит уже мрачного пятна с их совести. Долго ли притом восстать новым треволнениям народов? Явиться паки тем ужасным бурям, кои так недавно еще превращали царства и сокрушали престолы? Тогда сто раз взыщут того, кто, забывая все земные выгоды, одушевляясь единым чувством святого долга и любви к человечеству, как некий Архистратиг, стоял мужественно со всеми силами своими за права и правду, за всемирный порядок и тишину народную... Взыщут, – но его уже не обрящется более на земле! Он будет стоять перед престолом Царя царей и свидетельствовать противу тех, кои не восхотели разуметь его великого и чистого служения человечеству. Тогда-то во всей силе исполнится богодухновенное слово Царя-пророка: «яко... солга неправда себе!» (Пс. 26:12).

Да дарует Господь, чтобы ослепленные доселе злобой противу нас недруги наши, хотя теперь, восчувствовав всю бренность естества человеческого, престали сокрывать истину в неправде, познали свое заблуждение и, оставив несчастное упорство противу ударов наказующего их Промысла Божия, расстались с темным знаменем Магомета и обратились с раскаянием к забытому ими Кресту Христову, который един станет над могилой и первого из Венценосцев и последнего из подданных.

Для нас, братие мои, среди презельной (чрезвычайной) скорби нашей, великое утешение уже в том, что когда един Ангел отошел от нас, другой, в то же время, явился на его месте, явился в том же всеоружии Божием, – с крестом в сердце, с благостью на челе и устах, с ветвью мира в деснице и с молниеносным мечом правды в шуйце. Пусть враги наши по-прежнему избирают то или другое, по их произволу, а наш произвол единожды и навсегда заключен в истине и правде, в искреннем желании мира человечеству, самым врагам нашим, но и в непреложном защищении христианства от безумия и лютости мусульманской. Если почившему в Бозе не суждено совершить великого и святого дела, им предначатого, если для продолжения и совершения его посылается другой Ангел венценосный, то это знак, что дело сие есть не человеческое, а Божие; что в нем должен проявиться один из тех великих судов Божиих, коими оканчивается что приготовлялось веками, и начинается что должно простираться на целые столетия. Посему-то на безмолвие, с кончиной Монарха простершееся не только вокруг его гроба, не только в пределах нашего Отечества, но и по лицу всей земли, – я невольно взираю как на некое подобие того священно-таинственного молчания, о коем сказано в дивном Откровении Иоанновом: «бысть безмолвие на небеси яко пол часа» (Откр.8:1). В продолжение таковых, редких и величественно-священных минут, – доколе не вскроется новая печать (Откр. 6:1) на книге судеб предвечных, и не проглаголют на весь мир новые гласы таинственных громов (Откр. 10:4), нам, земнородным, приличны не вопросы и недоумения, не гадания и предположения, а безмолвие молитвенное, смирение духа, преданность сердца и благоговейное ожидание того, «что речет... о нас Сам Господь" (Пс. 84:9).

Предав Ему всецело судьбу нашу и всего Отечества – в настоящем и будущем, обратимся, братия мои, в простоте веры и сердца к исполнению нашего настоящего долга; и, во-первых, сопроводим душу отшедшего от нас Монарха теплыми молитвами ко Господу, – да подаст ему успокоение от его превеликих трудов царственных, коими столь долго и достославно потрудился он для блага России. Встретим столь же теплыми молитвами и упованием нового Ангела, исходящего на царственное служение нам и Отечеству, да ниспошлется свыше всем известной доброте его сила и крепость, толико нужные во время настоящее.

Мы же, при помощи Божией, непрерывно беседовавшие с вами доселе о смерти, глубоко чувствуем необходимость умолкнуть на время, дабы самим вполне поучиться от столь великого и поразительного события, каково – неожиданная кончина Монарха Всероссийского. Проповедь наша к вам через то не прекратится, только вы будете продолжать слышать ее уже не из наших слабых уст, а из гроба почившего Венценосца, слышать, по тому самому, еще в более сильном и трогательном виде, нежели как бы она могла быть предложена от нас с сего священного места. Аминь.

Напрасно ли мы, оканчивая последнюю беседу нашу с вами о смерти, сказали, что из гроба почившего в Бозе Монарха вы будете слышать самую поучительную проповедь о сем же предмете? Вот, она огласила уже собой едва ли не все пределы Отечества и достигла со всей силой и к нам. Я называю проповедью сказание о последних минутах почившего... Какая мирная, благочестивая и, можно сказать, блаженная кончина! Это не смерть с ее ужасами и страданиями, а тихое отшествие из одной страны в другую, – не смерть, а как бы некое – заранее предположенное – перемещение из одного обветшавшего дома в новое жилище. До последней минуты полное сознание себя и своего долга! До последней минуты неослабное попечение не только о своей душе, но и о судьбе своего царства и об участи присных своего дома! Ни единого знака приверженности к земному величию, теперь навсегда оставляемому; ни малого смущения при вступлении во врата вечности, на поприще нового высшего бытия – обонпол (по ту сторону) видимого! Много ли подобных кончин встречаем мы во всей всемирной истории?

А сколько причин было к противному? И недостижение – не дальних и без того – пределов жизни человеческой, и оставление навсегда любимого и погруженного в горесть семейства, и невозвратная разлука с трудами царственными, к коим так привыкли ум и сердце, и самое неокончание великого и святого дела, начатого столь великодушно во славу Божию и ко благу человечества... О, было от чего уныть самому великому духу; было от чего прийти в смущение самой крепкой душе! Но когда пришел последний час, все сие скоро и решительно препобеждено – живой верой в Бога и твердым упованием жизни вечной за гробом. Почивший едва токмо услышал горнее призвание, забыв все земное, подобно возлюбленному Богом Самуилу, не медля, со всей искренностью отозвался на глас Божий: «се, аз» (1Цар. 3:4). «Да будет воля Твоя!» (Мф.26:42) .

Кто из нас не пожелал бы себе столь мирной и благословенной кончины?

Но думаете ли, братия мои, что такое крайне отрадное и поучительное явление на престоле царском могла произвести сама собой наша слабая и бренная природа человеческая? Нет, это превыше ее: «плоть и кровь» не являют сего (Мф. 16:17); это могла произвести и произвела всемогущая благодать Божия, коея «сила... в немощи совершается» (2Кор. 12:9), и которая едина не оставляет избранных своих в то время, когда они должны проходить среди тьмы и сени смертной.

Для чего произвела?.. Дабы услаждены были последние на земле минуты венценосного подвижника, который, вместо цветов мира и плодов согласия и любви, кои так неутомимо сеял он в продолжение всей царственной жизни своей по лицу всей земли, под конец земного поприща своего, всюду за пределами Отечества, встретил едва не одно терние...

Для чего произвела?.. В отраду и утешение порфироносного семейства и всего царелюбивого Отечества нашего, дабы они, лишаясь внезапно вождя и отца своего, не имели причины смущаться духом, кроме других обстоятельств, еще и от предсмертных страданий Его, и тем благодушнее, по Его же примеру, укрепились верой в Бога и возложили все упование свое на Промысл Всевышнего.

Для чего произвела?.. В урок и поучение самым врагам нашим, дабы они, видя в самом образе кончины усопшего Монарха Всероссийского, что не един конец «праведному и нечестивому, благому и злому, и чистому и нечистому» (Еккл. 9:2), забывающему веру и совесть и неуклонно следующему своему долгу, пришли в разум и чувство от своего ожесточения, не возымели дерзости, подобно древним хулителям, сказать у самого гроба его: «где есть Бог твой!» (Пс. 41:11).

Возблагодарим же, братия мои, Господа за то, что Он, Всеблагий, ниспослал таковую блаженную кончину почившему в Бозе возлюбленному Монарху нашему, и сим самым, среди дней плача и сетования, утешил и ободрил всех нас, его верноподданных.

А между тем, для собственного назидания нашего, приникнем (всмотримся), хотя мало, в тайну этой, вожделенной для каждого, кончины.

Откуда она – в сем отрадном виде?.. От живой и твердой веры в Бога, от постоянной и неослабной верности к исполнению своего долга. Это самое громко скажет и утвердит в слух всего света вся Россия. Сего не может отвергнуть никто и за пределами Отечества – из самых завистников славы его.

Искренно веровал почивший в Бозе Монарх в ту великую и святую истину, что владыки земные суть не что иное, как временные приставники и слуги Божий во благо вверенных им народов, и что им, как и всякому из их подданных, предлежит в свое время пред Царем царствующих строгий отчет о всем великом «приставлении домовнем» (Лк. 16:2). Посему жил, действовал и трудился он на великом поприще своем изо всех сил и от всея души – трудился не для славы земной, а во славу Божию, не ради суетных видов и выгод человеческих, не по внушению страстей, а по гласу совести, сообразно истинным нуждам своего народа и всего человечества. Отсюда готовность на всякое дело благое, и на всякий подвиг общеполезный, как бы они трудны и велики ни казались; отсюда забвение выгод и удобств собственной жизни и пренебрежение очевидных опасностей; отсюда непрестанное попечение о самых отдаленных краях неизмеримого царства, о самых малых нуждах каждой страны. Пред его очами всегда и везде были три предмета: вера православная, Россия и благо человечества. Здесь, в этом троичном источнике, почерпал он неумолкающее побуждение к высоким помыслам и великим трудам своим; здесь же, в удовлетворении своего долга к Церкви, Отечеству и человечеству, находил он утешение и награду за свои подвиги, не заботясь о том, что подумают о них где-либо и кто-либо.

С какой охотой пленял он разум свой в послушание святой веры! Как далек был от всех превозношений лжеименной мудрости земной и шатаний ума превратного! Дух времени, так жалко в сем отношении ослепляющий многих, над ним не имел никакой силы.

С каким усердием исполнял он обязанности сына Церкви и пекся о ее нуждах! С каким благоговением стоял во храмах и приступал к Таинствам Христовым! На престоле он был первым из владык земных, перед алтарем Божиим – простым и смиренным христианином.

Россия, во все продолжение царствования его, видела в нем не столько самодержца и повелителя, сколько отца и благодетеля, который радовался от души всеми ее радостями, скорбел и печалился от искреннего сердца ее печалями. Не ему ли обязана она тем достоуважаемым свитком законов, которого ожидала прежде более столетия? Не от него ли приняла множество общеполезных учреждений, кои будут служить во благо ее навеки? Не он ли оградил ее твердынями, о кои сокрушается теперь вся крепость и вся злоба врагов? Не им ли возвышены и распространены обители просвещения и человеколюбия общественного, раскрыты новые источники народного богатства? Не он ли простер отеческое внимание на положение самого последнего из простолюдинов?

И вот, поскольку почивший в Бозе Монарх искренно возлюбил Господа и пребыл верным Ему даже до смерти, поскольку он столь же нелестно возлюбил народ свой и трудился для блага его, не жалея самого здравия и жизни своей, то и Господь возлюбил его видимо; благословил особенными успехами многие труды его, дал ему видеть сыны сынов своих и проявил над ним благоволение и милость Свою в последние минуты его жизни, так что кончина его послужит навсегда умилительным примером того, как подобает оставлять жизнь царю-христианину.

Хочет ли посему кто-либо и из нас подобной кончины христианской?.. Да подражает в жизни и действиях своих, колико возможно – в пределах звания своего – почившему венценосцу, оставаясь всегда верным Богу, совести и своим обязанностям; и Господь подаст ему желаемое. Ибо верно слово и всякого приятия достойно, что какова жизнь человека, такова и смерть. Аминь.

Святой Давид в одном из богодухновенных псалмов своих, изобразив необыкновенное внутреннее и внешнее величие Богом венчанного Царя, обращается потом к лицу Его со следующими достопримечательными словами: «предста Царица одесную Тебе, в ризах позлащенных одеяна преиспещрена» (Пс. 44:10).

Дивный Царь сей, по разумению святых отцов Церкви и по самому свойству изображения Его у святого Давида, есть возлюбленный Господь и Спаситель наш, Который, по совершении на земле крестной смертью Своей великого дела искупления рода человеческого, вознесся потом с плотью на небеса и воссел там на престол славы одесную Отца Своего. Царица, представшая, – как то созерцал в духе святой Давид, – одесную Сего Царя, есть Пречистая Матерь Христова, Которая, по всечестном успении Ее, как свидетельствует о том священное предание, также с плотью преставлена на небеса, к престолу Бога Сына Своего. Позлащенная и преукрашенная риза, которую созерцал на ней восхищенный духом Псалмопевец, есть преизбыток всякого рода духовных и телесных совершенств, в кои облеклась Она, по вступлении Ее на небесах во подобающий Ей сан честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим. К такой пренебесной ризе что может приложить воля человеческая, самая усердная, и рука, самая искусная? Перед сей ризой или, яснее сказать, перед сей полнотой совершенств пренебесных можно только, вместе с сонмом Ангелов, благоговеть и теряться в радостном изумлении.

Но дивная Царица Сия, и предстоя престолу Царя славы, и наслаждаясь преизбытком совершенств высочайших, никогда не забывала (и не забудет!) бедной земли нашей, где Она Сама путем скорбей и смирения востекала на высоту настоящего Ее величия. Яко Преблагая и Премилосердая, Она продолжает выну благодетельствовать разнообразно роду человеческому, всем земным братьям Своим по плоти. На сей конец, для возбуждения веры в самых косных к верованию душах, для оживления надежды и терпения в самых слабых и изнемогающих сердцах, Она, Всеблагая, простирает милость и снисхождение Свое к нам до того, что для приближения нас к Себе избирает, по временам, некоторые из наших земных изображений пречистого лика Своего, и делает их видимыми орудиями Своих невидимых действий благодатных. В таковых чудотворных иконах Она становится как бы особенно присущей нам уже не в одном образном, а, можно сказать, в живом и животворящем виде.

И здесь-то открывается место и возможность для нас не токмо к молитвам и прошениям пред ликом Пречистой, но и к разным чувственным знакам и выражениям нашего усердия и признательности за Ее благодеяния нам и всему роду человеческому, открывается до того, что мы, – подобно как сказано в Евангелии о святых женах, вспомоществовавших Спасителю и ученикам Его среди земной скудости, – можем служить Ей от самых «имений своих» (Лк. 8:3).

Такой именно чрезвычайно редкий и благодатный случай, за четыренадесять перед сим лет, открылся внезапно в стране нашей. На пустынных берегах Днепра, среди малой и безвестной веси Касперовской, как некогда в бесславном Назарете, вдруг просиял знамениями и чудесами этот святой лик Богоматери, коему предстоим мы теперь благочестно. Никто не провозглашал о сем событии; на месте необычайных явлений не было никакого проповедника, но благодать, исходящая от святой иконы, сама собой, как благоухание, неслась по всей стране нашей, всюду и во всех возбуждая веру и живое упование на Бога и Богоматерь. Сонмы страждущих и обремененных, как было и во время появления на проповедь Спасителя, первые устремились со своими недугами и скорбями к источнику чудес; и находя каждый, по мере своей веры, у пречистого лика Богоматери покой душе и уврачевание телеси своему, сами собой обращались в неумолкающих глашатаев о Ее благодатных действиях. По исходящему из глубины душ и сердец гласу сему, в непродолжительном времени, первенствующие из градов наших, один за другим, спешили благоговейно изъявить ревность свою о том, чтобы скорее видеть среди храмов и стогн новый чудотворный лик Царицы Небесной. Нам, обитателям града сего, по самому отдалению места пребывания нашего, надлежало немалое время довольствоваться одними радостными слухами о необыкновенной благодати Божией, проявившей себя так знаменательно над всей страной нашей. Но когда грозные события, разразившиеся над градом нашим в прошедшую весну с такой силой, дали всем нам в полной мере восчувствовать, что в подобных обстоятельствах – и при нескудости в воинах и военачальниках – необходимо еще заступление и помощь свыше, мы не замедлили обратиться с молитвой и прошением к Взбранной Воеводе, – да удостоит благодатным посещением Своим и наш град. И, можно сказать, едва токмо отверзли мы уста свои на таковое моление, Она, Премилосердая, не только услышала нас, но и сделала (через почившего в Бозе Монарха) более, нежели сколько мы ожидали; ибо, в сугубое утешение нам и в ободрение среди обышедших нас зол, благоволила утвердить пребывание Своего чудотворного лика во граде нашем дотоле, пока не освободится он всецело от всякого обстояния сил неприязненных.

Можно ли было после сего не тронуться глубоко всем нам такой великой милостью Царицы Небесной и не возжелать ознаменовать нашу благодарность к Ней каким-либо видимым знаком усердия? Воспоминая при сем о златой и преукрашенной ризе Давидовой на Царице Небесной, и примечая в то же время скудость ризы на сем чудотворном изображении Ее, мы необходимо пришли к мысли – устроить для него это новое облачение. Усердие христолюбивых душ не умедлило представить нам первоначальные средства к тому; надежда на продолжение сего усердия служила поощрением к дальнейшему действию, которое теперь – благодарение Господу! – достигло желанного конца. Новая благолепная, как видите, риза готова; остается токмо поднести и, так сказать, представить ее Той, для Коей она предназначена.

Но кто из нас сделает это?.. О, как невинны должны быть руки и как чисто сердце приносящего!.. При мысли о сем, мы от всей души готовы уступить сие дело и сию честь тому, кто может совершить это непостыдно и якоже подобает пред лицом честнейшей Херувим; но истинные рабы Христовы, как явствует из их дееписаний, никогда не любили являть себя пред очию человеков, разве изводимые особым распоряжением свыше. Нам посему, несмотря на духовную немощь и нечистоту нашу, нам самим должно будет совершить то, что через нас же, хотя и недостойных, предначато, по внушению благодати Божией.

Не оставьте же, братия мои, подкрепить нас в сем случае, по крайней мере, вашей верой и молитвой. Соединимся все в духе упования и любви к Преблагословенной Царице Небесной и Заступнице нашей и падши перед сим чудотворным ликом Ее, подобно дароносившим волхвам в Вифлееме, воскликнем из глубины души: «Мати Божия, Заступнице и Утешительнице всех скорбящих и обремененных, приими милостиво малое приношение сие наше, и покрый нас, приносящих, и весь град, и всю страну нашу, Твоим всечестным омофором!» Аминь.

К чему мы приступаем в настоящий час?.. К совершению священного Таинства Елеосвящения.

Но разве мы подвержены какому-либо недугу, ибо оно совершается над болящими?

А разве может кто-либо сказать, что он не подвержен какому недугу? Кто из нас, во-первых, здрав совершенно духом и без всяких язв в своей совести? «Аще беззакония назриши, Господи, Господи, кто постоит» (Пс. 129:3), – так вопиют самые праведники, что же сказать о нас, грешниках?.. Посему для всех нас необходим елей милосердия Божия.

Многие ли могут похвалиться и совершенным здравием телесным? Ах, это здравие так обманчиво, что иные за минуту до своей кончины не чувствуют того, что внутри них уже господствует смерть, как это явствует из так называемых внезапных смертей, кои, сами в себе, без сомнения, не были внезапны, а естественно проистекали из предварительного и, может быть, давнего расстройства сил телесных.

Посему Таинство Елеосвящения, к коему приступаем мы теперь, как врачевство недугов душевных и телесных ни для кого не излишне. Совершенно не нужно было бы оно разве только для того первобытного, неповрежденного еще тела человеческого, которое имели наши прародители в раю – до своего грехопадения; хотя и там к поддержанию его в состоянии бессмертия уготовано было Промыслом Божиим и внешнее средство – древо жизни.

Кроме сего, как показывает опыт, для многих из нас и перед концом нашей жизни, на самом одре смертном, не окажется возможности, по разным причинам, сподобиться принять сие великое Таинство из рук Святой Церкви. Будем же, братия мои, приступать к нему ежегодно в сей великий и святый день, когда самое Пречистое Тело Спасителя нашего, по снятии его с Креста, помазано было миром и вонями от праведных Иосифа и Никодима.

Мы сами, впрочем, при всем желании освящения свыше, не дерзнули бы на столь важное и небывалое доселе в сей день священнодействие, если бы не были приведены к тому не нашим произволением, а, можно сказать, Самим Промыслом Божиим – посредством чрезвычайных событий, совершившихся над нами в Великую Субботу прошедшего года. Кто из нас может забыть эту сугубо великую и в полной мере Страстную для нас Субботу, когда в продолжение целого дня, как на Голгофе, содрогалась под нами земля, трепетал над нами воздух, когда смерть видимо носилась по стогнам нашего города?

Тогда и не хотящим надлежало помышлять не только о спасении своей жизни, но и о христианском приготовлении себя к смерти. Предвидя сие, мы, после великопостного говения, и после самого Причащения Тела и Крови Господней, не почли за лишнее обратиться с верой и молитвой и к Таинству Елеосвящения, яко благодатному напутаю и к безбедному прохождению смертоносных опасностей, нам предстоявших.

Вера и упование наше не посрамились; мы испытали над собой такое действие заступления свыше, которое привело в радостное изумление все края России. Но если грозившая нам опасность прошла для нас безбедно, то должна ли вместе с тем пройти и память о ней, тем паче о помощи Божией, тогда над нами видимо явленной? Нет, эта память должна остаться навсегда – в душевную отраду нам, и в поучение родам грядущим.

Для сей-то именно святой цели, по благословению Святейшего правительствующего Синода, имеет отселе служить ежегодное совершение Таинства Елеосвящения, теперь нами предначатого.

Крест Господень и Плащаница, пред коими оно должно совершаться, соделаются для нас таким образом памятником не только всемирного искупления рода человеческого от греха и смерти, но и благодатного избавления града нашего от лютого нападения на него в сии самые святые дни злочестивых иноплеменников.

Приими же, богоспасаемый град Одесса, новое благочестивое учреждение сие с той живой верой и благоговением, кои подобают градам Богоспасаемым! Притекай спешно каждый год на совершение сего Таинства, оставляя для сего все житейские заботы твои, как бы они важны ни казались. Ибо здесь, в это время, будет ожидать тебя Бог, Благодетель и Спаситель твой; здесь, и в это время, будешь ты являть пред Ним твою признательность за прошедшую и твое упование на Его будущую помощь, которая, судя по твоему местоположению, не раз может оказаться снова необходимой для тебя! Когда с течением времени новые поколения будут вопрошать, что значит «служение сие» (Исх. 12:26), не совершаемое в сей день по другим странам Отечества, тогда отцы и матери, в изъяснение происходящего, пусть, подобно древним Израильтянам, поведают чадам своим, что это – благодарственное воспоминание великой милости Господней, яже «покры град и домы» (Исх. 12:27) наши от разрушительного действия ужасных перунов неприятельских.

Внемля сему повествованию, да научаются и все роды грядущие любити и боятися Господа Бога своего, верно хранити заповеди Его, на Него – прежде и паче всего – уповати, и в Нем искати спасения своего в день лют! Аминь.

Долго ли освящать нам страшные орудия смерти и истребления?.. Мечу Божий, доколе будеши сеши и не внидеши почити в ножны твоя?.. Увы, бедный род человеческий, как немного уразумел ты, в продолжение целых седми тысящ лет, тайну и цель бытия твоего на земли, и как мало приблизился ты к своему высокому предназначению!.. Увы, святая вера христианская, такой ли черной неблагодарности надлежало ожидать тебе от собственных сынов твоих за те благодеяния, какими ты ущедряла их доселе и видимо превознесла над всеми прочими народами!

В самом деле, братия мои, что значит, что образованнейшие из народов Запада с таким упорством хотят продлить, и вопреки явным намерениям Самого Промысла Божия, существование в Европе – среди собственных недр своих -этой дикой орды магометанской, которой бытие так недавно еще почиталось от всех за признак гнева небесного, которая и ныне не может иначе существовать, как кровью и слезами подручных ей народов, – что, говорю, значит это, как не то, что сии, так называемые образованные, народы, в ослеплении гордости и себялюбия, совершенно забыли совесть и человечество, и потому их выгоды земные, и то большей частью мнимые, а не действительные, несравненно важнее для них всех слез и всей крови страждущего от магометанского ига человечества?

Что значит, далее, что эти народы, именуясь христианскими, продолжают проливать кровь свою за непримиримых врагов христианства, жертвуют жизнью избранных сынов своих для того токмо, чтобы продлить тиранское владычество сих врагов над подобными им народами христианскими, что значит все сие, как не то, что для них святая вера наша престала уже быть религией их души и сердца, и соделалась одним праздным и ничего не значащим именем, которое как бы даже тяготит их собой?

Если кто при сем радуется, то разве один дух злобы, который искони привык восставлять брата на брата, сына против матери. Если кто при сем торжествует, то разве один Магомет – во глубинах адовых, видя как падающая и оставляемая самими мусульманами злочестивая хоругвь его подъемлется из праха и поддерживается в силе кровью христиан.

Среди сих превратных мнений, суждений и действий, среди сей постыдной измены человечеству и христианству, как отрадно видеть, что есть еще на земле народ, который, пребыв верным Богу отцов своих, всегда готов забыть все выгоды и расчеты, и по первому, так сказать, зову и требованию, выйти на служение Господу, на защиту прав бедствующего человечества, на исполнение над царствами и народами судеб предвечных!.. Еще отраднее сказать, что единственный на земле народ сей есть ты, Богом возлюбленное Отечество! Ты, православная Россия!.. В самом деле, что побудило тебя с Боговенчанным, теперь уже не на земли токмо, а и на небесах, Монархом твоим, изыти на единоборство едва не противу целого света, как единое чистое и святое желание смирить безумную гордость врагов Креста Христова и защитить от их неслыханных угнетений бедствующих собратий твоих? Почивая на лаврах, тобой стяжанных, ты могла бы, подобно другим державам, предаться собственным выгодам и расчетам, забывая бедное положение собратий твоих, презирая вопли и стоны страждущего человечества; но ты не поступила таким образом, и для славы Божией мужественно отвергла собственный покой твой. О, великий Правитель вселенной не забудет сего подвига чистой любви и этой великой жертвы твоей! Благодарное человечество воздаст тебе, якоже ты воздаешь ему, бедствующему и уничиженному! Самый лукавый и злобствующий теперь Запад, по рассеянии слепоты его и безчувствия (ибо и у него по временам бывают очи и сердце), не замедлит признать великость твоего святого подвига.

Да, братия мои, мы стоим теперь на верху высоты всемирной, стоим одни -пред Лицем Бога и человеков; все прочее произвольно возлюбило славу и выгоды человеческие паче воли Божией, и потому произвольно унизило себя пред Богом и человеками. Будем ли после сего дивиться, что эта великая и святая стражба Божия, на которую вышли мы так веледушно, требует от нас напряжения всех наших сил и средств? Будем ли дивиться, что среди сей всеобщей измены христианству единому православному Отечеству нашему, как некогда Симону Киринейскому на пути к Голгофе, пришлось возложить на себя и понести Крест Христов? Кому же и бороться «со змием... и аггелы его, как не Жене, облеченной в солнце»? (Откр. 12:7, 1).

Это великое и святое предназначение твое, Россия, – в сонме царств земных! Если оно исполняется не в таком виде, в каком бы желалось нашей недальновидности человеческой, то это новое доказательство, что в сем случае действуют не мудрость и расчеты человеческие, а предраспоряжение свыше; ибо какой Ангел судеб назначал когда-либо сам себе образ действий своих, а не принимал его всецело от престола Вседержителя?

И будьте уверены, братие мои, предопределенное свыше исполнится во всей силе! Кто бы ни поддерживал позорное знамя Магомета, ему суждено изветшать и обратиться в прах от самого времени: с каким бы самоотвержением ни старались переливать собственную кровь в одряхлевший состав мусульманства для его обновления и укрепления, юное через то может потерять силу и бодрость, а старое и помертвевшее пребудет устарелым и мертвым. Исламу не существовать более в том виде, как он, ко вреду человечества, существовал более четырех веков; это видят и признают единодушно не только враги, но и друзья его, а первее всего – это ясно видит, вполне чувствует и невольно признает он сам!..

И когда все сие сбудется и исполнится, то за кем останется святая честь -все это предвидеть, взвесить и провозвестить в слух света, как не за прозорливым Монархом Всероссийским, который, по совершении на земле служения своего, отошел в недра вечности, как Ангел, возвращающийся из земного посольства?

С сей-то высоты взирайте, братия мои, вместе со Святой Церковью, на брань настоящую. Если она представляет горькую и темную сторону – в явной измене человечеству и Кресту Христову народов западных, то она же являет собой и сторону крайне светлую и отрадную – особенно для нас, сынов православной России; ибо, при сем случае, перед лицом всего света и во всей силе обнаружилась крепость веры и непоколебимость груди русской. Враги наши, совокупившись воедино, мнили низвести Россию невольно с той высоты, на которую она возведена Богом; а между тем, Богу так изволившу, они доселе разоблачили токмо свою слабость и обнаружили нашу недоступность их козням и усилиям.

Взирая таким образом на вас, храбрые воины, мы видим в вас уже не простых токмо, хотя мужественных ратников; видим не обыкновенных, хотя неутомимых защитников Отечества; нет, мы усматриваем в вас более всего этого; вы перед нами яко видимые совершители невидимых судеб Божиих, как исполнители того, чего в продолжение целых столетий так пламенно ожидали народы Востока, что составляло веру и упование их мучеников и страдальцев... После сего что может вам показаться тяжким в ваших подвигах? На что не решится ваше мужество? До чего не прострется самоотвержение?

Господи и Владыко царств и народов, аще посланный Тобою Ангел истребитель еще не пожал всего числа жертв, предназначенных к истреблению, то да снидет сила Твоя и на сии орудия смерти, и на тех, коим предлежит действовать ими, ибо мы уверены, что они будут действовать, как подобает чтителям пресвятого и страшного имени Твоего! А если в безднах премудрости и милосердия Твоего обретается какое-либо средство ускорить конец брани и пришествие вожделенного мира, то да останутся, о Всеблагий, без действия и сии страшные орудия и их мужественные служители, о чем последнем, по христианской любви к человечеству, они умоляют благость Твою вместе с нами! Аминь.

Не смущают ли, братия, кого-либо из вас недавние вести с нашего полуострова?.. Кто ведает истинное положение дел и знаком с местностью Севастополя, тот нисколько не будет смущаться тем, что мы его оставили, а еще обрадуется, узнав, что мужественные защитники Севастополя нашли способ выйти с таким достоинством из своего чрезвычайно трудного и, можно сказать, смертоносного положения, продав врагу за великую цену то, что для нас уже давно потеряло свое прежнее значение, а между тем продолжало требовать непрестанно новых великих жертв. А кому неизвестен ход дел и местоположений Севастопольских, тот, услышав об оставлении нами его южной стороны, придет, пожалуй, в уныние и вообразит себе в этом случае важную потерю и какую-либо опасность для Отечества.

Наш долг посему поспешить на помощь недоумению и рассеять напрасные страхи. Ибо Святая Церковь не без причины именуется матерью, для сердца коей не чуждо никакое положение ее детей: с радующимися из них и она радуется, с плачущими и она плачет; неведущих вразумляет, малодушных ободряет; и все это делает не по отношению только к их вечному спасению, но и по отношению к выгодам или потерям временным.

Что же мы в настоящем случае скажем вам для вашего успокоения?

Во-первых, то, что случившееся с Севастополем не есть что-либо неожиданное, а такое, чему, по ходу вещей, давно уже надлежало сбыться, если бы не чрезвычайное геройство его защитников; во-вторых, то, что удаление наше из одной части Севастополя в другую, то есть с юга на север, не только не составляет какого-либо вреда для нас, а напротив, избавляет рать нашу от ежедневных великих, и теперь уже безполезных потерь; в-третьих, то, что наше перемещение из южной части города на северную не может иметь никакого неблаготворного влияния на дальнейшую судьбу Крыма и на продолжение войны, а скорее может вести к ее благополучному для нас окончанию; и, наконец, то, что на происшедшее с Севастополем надобно смотреть не как на бедствие какое-либо для нас и зло, а как на одно из естественных и неизбежных приключений войны, неприятных, конечно, по самому существу ее, но нисколько не унижающих нас и нимало не страшных своими последствиями.

Итак, случившемуся с Севастополем, как я сказал, давно уже надлежало произойти, если бы не безпримерное геройство защитников его; и как вы думаете, давно?.. С самых первых дней облежания (осады) его врагами. Почему так? Потому что он был тогда – почти наполовину его – без надлежащего укрепления и защиты. Непонятному только ослеплению врагов наших должно приписать, что Севастополь тогда же не был занят ими, что не удивило бы тогда никого. Воспользовавшись несколькими днями, нам как бы нарочно предоставленными, мы укрепили наскоро неогражденные места, но как укрепили?., как обыкновенно бывает в подобных случаях: поверхностно и не так прочно. Если, несмотря на все сие, начатая за сим борьба за Севастополь продолжалась почти целый год, изнуряя и муча врагов наших, то причиной сего не крепость стен, коих никогда там не бывало, а твердость груди и непоколебимость воли русской. Если о каком городе, то о Севастополе, в собственном смысле, должно сказать, что он был огражден одной живой стеной, то есть нашей ратью. Оттуда-то стыд и огорчение врага, который со всеми своими средствами, в продолжение такого долгого времени ничего не мог сделать против Севастополя; оттуда-то удивление всего света, не могшего понять, как слабое и неукрепленное дотоле место держится так продолжительно и против таких сил; оттуда и у нас небывалое прежде понятие о Севастополе, как о чем-то неприступном и неодолимом; оттуда и нынешнее уныние, как будто с удалением нас из Севастополя произошло нечто вовсе неожиданное и притом такое, через что мы лишились чести или понесли какую-либо важную потерю.

Нет, если в сем случае есть какая-либо потеря для нас, то отнюдь не важная и, особенно, нисколько не опасная. Ибо чего мы тут лишились? Двенадцати верст в длину и трех в ширину – земли, и только. Что уступили врагу на этом пространстве? Груду камней, в кои, от ужасного с обеих сторон огня обратилось едва не все, что было в Севастополе. Как притом уступили? Продав ему наконец и эти бесполезные развалины ценой жизни великого числа его воинов и многих военачальников. Это ли потеря для нас?..

Но, может быть, уступленная часть Севастополя была для нас чем-либо особенно благотворна, и мы стали теперь в менее выгодное положение?.. Напротив! Трудно представить положение неблагоприятнее того, в каком мы находились, занимая весь Севастополь; ибо, под конец борьбы, по близости неприятеля и его адских огней, почти каждый день стоил для нас таких потерь, какие бывают только при больших сражениях, и потери эти не приносили нам никаких выгод, кроме возможности сказать, что мы и ныне стоим там же, где стояли вчера и сначала. Теперь же драгоценная выгода для нас уже в том, что мы не терпим никаких потерь, потому что теперь между нами и врагами нашими пролив морской. Прежде пролив сей постоянно вредил нам, ибо отделял нас от собственной рати нашей, которая, не помещаясь в южной части города, стояла за ним; а теперь он же служит нам вместо ограды от врагов, избавляя нас со стороны их от всякой внезапности, в предупреждение коей мы должны были целый год, так сказать, не смыкать глаз. И когда нам от перемены таким образом видимо получшело, врагу, напротив, от того же самого видимо похужело. Ибо он стоит теперь там, где стояли мы; и если не столь много терпит, как терпели мы, то терпит, однако же, гораздо более, нежели должны терпеть теперь мы, ибо он стоит внизу, перед нами, а мы вверху, над ним, и можем тревожить его, как он непрестанно тревожил нас. О выгоде настоящего местоположения нашего давно засвидетельствовано им самим еще в самом начале дела, ибо по вторжении своем на полуостров он, как всем известно, находился не на южной, а на северной части Севастополя, прямо – только с другой стороны – против того места, где стоим теперь мы; и однако же враг, несмотря на близость свою к сему месту, не пошел на него, почитая его слишком крепким и неудобным для приступа, а предпочел, как это ни трудно было для него, обойти город и начать осаду с южной стороны, не такой сильной, а местами и вовсе не укрепленной и более удобоприступной. И вот, храбрые воины наши, показав мужественно, в продолжение целого года, врагу, что значила в руках их эта самая слабая и неукрепленная часть и извлекши из нее для себя всю выгоду, а для врага – весь вред, наконец уступили ему теперь оную, перейдя на ту самую северную сторону, которую, как мы сказали, он в самом начале признавал уже за сильнейшую и неудобоприступную, и какой действительно сделалась она теперь, после новых укреплений ее в продолжение целого прошедшего года.

Можете судить после сего сами, велико ли торжество для врагов наших эта произвольная уступка им худшей, и избитой уже со всех сторон части Севастополя, и наше перемещение из нее в часть безопаснейшую и крепчайшую... Легко станется, что враг будет выдавать у себя это за победу над нами, чтобы утешить себя чем-либо в своем продолжительном неуспехе перед Севастополем и чтобы показать своим соотечественникам, для чего принесено им столько жертв и пролито так много крови; вообще, чтобы иметь предлог продолжать войну и способ вводить в заблуждение общественное мнение и извинять перед ним свое безумие; но из самых врагов наших, кто знает обстоятельства и разумеет дело, тот не много обрадуется этому занятию оставленных нами, избитых и отслуживших свою службу укреплений, и не назовет победой эту небольшую перемену места для борющихся сторон. В самом деле, что это за победа, что мнимый победитель не смеет сделать ни одного шага за побежденными и даже боится вступить на их место? Что это за победа, стоившая гораздо менее жертв побежденному, нежели победившему? Что это за победа, после коей победителю стало хуже, а побежденному лучше и выгоднее? Если кто может с большим правом быть довольным окончанием борьбы Севастопольской в том виде, как она кончилась ныне, то Россия, для коей имя Севастополя сделалось отселе именем славы Отечественной,

«Но после нашего отступления из южного Севастополя полуостров Крымский начал подлежать особенной опасности...». Так действительно мнится некоторым из нас и такое точно значение сему событию стараются особенно придать враги наши; но я, признаюсь, сколько ни размышляю, не могу видеть, откуда происходила бы эта опасность. Разве Крым был доселе свободен от неприятеля, потому что Севастополь был за нами? Нет, он был, и будет свободен, хотя бы вовсе не было Севастополя. Опасность для Крыма была бы тогда, если бы, с удалением нашим из южной части Севастополя, рать наша уничтожилась каким-нибудь образом или ослабела; но она не только не ослабела через то, а усилилась – уже потому, что быв прежде разделенной, как я заметил, проливом морским надвое, теперь совокупилась воедино и, не имея нужды защищать бесполезных уже для нас развалин, может действовать противу врага наступательно, и таким образом держать его в постоянной тревоге. А враг, напротив, принужден теперь защищать противу нас эти самые развалины, ожидать непрестанного нападения на себя и, таким образом, быть занятым и мучимым по-прежнему, не имея возможности действовать с силой в других местах полуострова, без того, чтобы не подвергнуть себя опасности быть выгнанным даже из старого гнезда своего. Но если бы, вопреки благоразумию, и вздумал он, не сразив предварительно стоящей против него рати нашей, послать часть своих войск в другие места Крымского полуострова, то мы разве не можем сделать того же? Да лучше сказать – нам и не нужно сего делать, то есть отделять от главной рати какие-либо части и направлять их в другие места противу врага, ибо во всех сих местах, благодаря мудрому попечению Монарха, есть уже кому отразить и поразить врагов при их появлении.

После сего, если уже опасаться кому-либо теперь, то скорее враг должен опасаться нас, нежели мы его. Почему? Потому что мы дома, а он вдали от отечества; мы на суше, а он, большей частью, на море, этой непостоянной, и в настоящую пору года такой бурной стихии; мы с удалением из южного Севастополя вышли из темницы и, можно сказать, из пещи огненной, а он вошел в нее вместо нас, хотя уже в полупотухшую; мы, по оставлении Севастополя, получили свободу действовать где и как нам угодно, а враг по-прежнему остался прикован к своему месту, ибо он не может отделиться от моря, как единственного своего основания и опоры; мы, кроме подходящей к нам рати, ожидаем еще наших естественных и грозных союзников, мраза (мороза) и снегов, а он, несмотря на получаемые подкрепления, не может не трепетать при одной мысли о нашей зиме...

«Но с южным Севастополем остался за неприятелем и пролив морской, служивший местом пристанища для наших морских сил на юге». Кто сказал это?.. Нет, пролив сей если не за нами, то и не за врагом, а более за нами, нежели за ним. Доказательство – что целый многочисленный флот неприятельский стоит перед сим заливом как оглашенный и не может войти в него, хотя именно этого крайне хотелось ему, и ради тщеславия, и по причине выгод; не может войти потому, что пролив сей, кроме того что прегражден для врагов потоплением среди него в прошедшем еще году судов наших, он же с северного берега своего, где стоим теперь мы, так укреплен от нас огнеметными твердынями, что враг и на краткое время не может приблизиться к ним, не подвергаясь великим потерям.

«Но, если все это так, – подумает наконец кто-либо, – то зачем же мы не сделали того же самого прежде, что сделали теперь? Зачем упорно стояли столько времени на опасном, как показал опыт, для нас месте и, защищая его, должны были понести столько потерь в людях и вещах?..».

Зачем отстаивали мы столько времени Севастополь?.. Как же было не стоять за него? Ужели в самом начале оставить было малодушно место, хотя и опасное, но видное и немаловажное? Тем паче, когда посчастливилось нам так неожиданно и так скоро укрепить его, что мы могли заставить стоять перед ним предолго и пресмиренно всю рать неприятельскую? А коль скоро начали стоять – и с успехом – то уже надлежало стоять до последней возможности, то есть до того, чтобы извлечена была вся польза из нашего долготерпения и жертв, как то самое мы и сделали. Может быть, мы и перестояли несколько (ибо крайне трудно в подобных случаях не только управлять временем, но даже наблюдать его, по часам и минутам, чтобы сообразоваться с его течением и переменами), но нельзя сказать, чтобы мы не достояли, тем паче чтобы не устояли. Если бы мы захотели, то очевидно еще могли продолжать борьбу, ибо нас не изгнали, а мы, напротив, могли выгнать врага из одной только, полузанятой им части укреплений, когда все прочее оставалось еще за нами. Но мы сами не захотели того, и по весьма разумной причине, ибо, как сказал я, извлекли уже из своего положения всю выгоду для нас, а для врага – весь вред, а после того нам оставался бы только один вред, а ему все выгоды.

Хотите ли знать, какую пользу принесло нам наше, если угодно так назвать, упорство в долговременной защите южного Севастополя?

Теперь враг забудет хвалиться, как хвалился после Алмы, что Севастополь – еще не взятый тогда – принадлежит уже ему, что он непременно возьмет его, даже не правой, а левой рукой, то есть без особенных усилий и потерь. Время показало, что для взятия твердыни Севастопольской, при всем несовершенстве ее, недостаточно было и обеих рук неприятеля, и что он должен был простирать их бесплодно целый год, и наконец хотя получил желанное, но не когда ему хотелось, а когда вздумали и рассудили отдать ему оное, – получить не победой, а, так сказать, из милости...

Теперь столицы враждебных нам народов забудут праздновать вперед победы над нами и взятие наших городов, ибо никто не забудет того срама для них, каким сопровождалось слишком детское и слишком непростительное легкомыслие, с коим поспешили праздновать небывалую победу – без побежденных...

Теперь, благодаря Севастополю, весь свет снова изучил забытый было им Урок 1812 года; и знает твердо, как дорого приобретается неприятелем каждый шаг на земле Русской, и чего стоит одно, так сказать, приражение к сему, как он любит называть нас, северному колоссу. Если так долго и мужественно защищаемо было нами отдаленное от сердца Империи и не приготовленное к обороне место, то можно судить, что встретило бы врага, если бы он как-нибудь проторгся в самую середину и приразился ко внутренности Царства Русского...

Как ни важно все это, но мы можем указать еще на большее, что приобрели мы от патриотического упорства нашего при защите Севастополя. Где пала и исчезла едва не вся рать этой гордой и надменной Британии, и обнаружилась перед всем светом не только слабость ее в силах военных, но и крайняя немощь в образе внутреннего управления? Перед валами – ибо стен там не было -перед валами Севастополя! Где погибли от огня и меча нашего, а равно от недугов и лишений лучшие витязи Галлии с большей частью их военачальников? Перед валами Севастополя! Где издержаны бесплодно несметные суммы двух могущественнейших царств Запада, и истрачены безумно плоды четыредесятилетнего мира и трудолюбия гражданского? Перед валами Севастополя! Где оказалась во всей наготе бесполезность разрушительных изобретений новейшего искусства, тех адских машин и орудий, над коими ломали голову столько умов, и от коих ожидали таких успехов и чудес? Перед валами Севастополя! О, памятен будет врагам нашим этот Севастополь!.. Тысячи семейств с глубоким вздохом будут долго произносить это страшное имя... а Россия с благоговением поставит его после имен Смоленска и Бородина...

Если же все сие так – а истина сказанного может быть отдана на суд самим врагам нашим – то скажите сами, есть ли причина смущаться нам и унывать оттого, что храбрые войска наши, посредством небольшого перемещения из одной части Севастополя в другую, нашли для себя средство преклонить спокойно голову и опочить от целого года трудов и опасностей? Напротив, кто хотя мало понимает наше прошедшее и наше настоящее, тот поспешит возблагодарить Господа за то, что Он в самом начале видимо помог нам, вопреки всякой надежды, удержаться в таком месте, которое само, так сказать, отдавалось тогда в руки неприятелям; помог потом простоять в сем месте столько времени и отразить от него столько отчаянных нападений; помог, наконец, окончить столь трудное дело с честью и достоинством, и оставить столь опасное для нас место без всякого почти вреда для нас.

А благодаря таким образом Господа, нельзя не обратиться со словом признательности к храбрым военачальникам нашим и к каждому из мужественных защитников Севастополя. Хвала и честь вам, христолюбивые витязи! Вы сделали все, чего требовал от вас долг любви к Отечеству, сделали более, нежели сколько можно было ожидать от обыкновенных сил человеческих, явили чудеса неустрашимости и самоотвержения. За все сие примите полную и совершенную благодарность от имени земли Русской и от лица Святой Церкви Православной! Та и другая величаются вашим подвигом, благословляют ваше мужество, и молятся о вас, живых и умерших! Хвала и честь вам, защитники Севастополя!..

Обозревая за сим, братие, весь прошедший ход брани, и простирая, сколько возможно, взор в будущее, невольно приходишь к следующему заключению: первая часть великого свитка судеб – касательно настоящей борьбы за Восток Запада с Севером – развилась и обнаружилась перед взорами целого света, и, можно сказать, кончена... В ней, как в свитке, виденном некогда Иезекиилем, вписаны большей частью «рыдание и жалость и горе» (Иез. 2:10). Отселе начнет развиваться и приходить в очевидность другая часть свитка судеб браненосных. Что будет написано в ней, еще никто не ведает... А по тому самому, падем, братие, с верой и молитвой пред Господом времен и веков, пред Царем царств и народов, и воспросим, да в сей части свитка узрится написанным уже не рыдание и жалость, а то, что воспето было небожителями при яслях Спасителя мира, то есть: «слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!» (Лк. 2:14). Аминь.

Западные недруги наши опять перед нами!.. Мы видели уже и испытали их человеколюбие и образованность, коими они так превозносятся... Теперь самая многочисленность их показывает, с каким намерением появились они на водах наших... Опасность видимая! Что сотворим и куда обратимся?

Куда, как не к Тебе, Владыке небесе и земли, Господу сил и браней, Богу нашему и отцев наших! Куда, как не к Тебе, в руце Коего власть всея земли, судьбы и жребий всякого языка и царства под небесем, Иже един, егоже восхощет, укрепляет и возносит, а егоже хощет, ослабляет и смиряет, един могий выну спасти и погубите!.. Тебе убо предаем души и телеса наши; Тебе вручаем град и всю страну нашу! Призри не на чистоту рук и деяний наших, а на правоту побуждений и намерений в настоящей брани Помазанника Твоего, который сам стоит уже теперь пред Тобою, сам свидетельствует о сем, и молится за Россию. По смирению и вере нашей сотвори с нами знамение во благо, да гордые враги наши, обретши место сие неудобоприступным для них, возвратятся вспять и постыдятся – во славу имени Твоего!

Но пред Господом и правдою Его – смирение и покорность; а перед надменными врагами нашими – твердость и мужество! Худое время избрали они явиться перед нами с угрозою после тех чудес мужества и самоотвержения, кои так недавно встретили они в наших защитниках Севастополя... Не думают ли, что пример наших братий-героев породит в нас малодушие, а не подобное же мужество?.. Знаем и чувствуем, как нужно им показать перед своими и чужими, что их сила не истощилась совершенно перед Севастополем, что они способны еще к чему-нибудь противу нас и могут тревожить берега наши. Но как же им было не вспомнить и того, что и нам если когда, то по окончании единоборства Севастопольского, нужно доказать, что россиянин мужествен не за одними валами, что у него крепость везде, где только можно встретиться с врагами. И храбрые защитники наши, самые безоружные граждане, докажут это. Что нашли враги наши у нас за год перед сим прежде, то самое найдут и теперь; скорее каждый отдаст жизнь, нежели изменит долгу и славе России...

И почему бы нам в настоящем случае показать менее твердости и великодушия, нежели как мы показали прежде? Противники наши возросли в числе и силе, а мы разве умалились и оскудели? У них много оружия и средств разрушительных, а мы разве беззащитны? Попечительное правительство не пощадило ничего, чтобы мы с успехом могли встретить врагов. Если они сильнее нас на море, то мы крепче их на суше; а всякий знает, что тверже, – море или суша. В прошедший раз, когда Одесса внезапно подверглась нападению, мы были гораздо слабее и открытее для приступа; и однако же враги, при всем храбровании своем и дерзости, не посмели выйти на берега наши. Тем труднее им решиться на это теперь, когда они изнурены долговременной борьбой с Севастополем, а наши способы к отражению утроились.

Посему-то я склоняюсь даже к тому мнению, что у врагов наших если и есть в намерении сделать действительное нападение, то не на нас, а где-либо в другом месте; а нам они хотят только показать свою мнимую силу, привести нас в смущение и, пожалуй, если мы не остережемся, понудить нас к чему-либо неприличному, а потом, со свойственным им глумлением, выдать нас же на позор всему свету, как людей малодушных.

Но враг наш пусть делает и беснуется как и где ему угодно, а мы должны действовать и поступать как следует сынам России.

Как же, спросите, нам поступать? Во-первых, обратиться своими мыслями и лицом не к врагу (за ним будет неусыпно наблюдать начальство), а к Господу Богу, для принесения Ему покаяния во грехах наших и для испрошения у Него небесной помощи и покрова; во-вторых, надобно отложить весь излишний страх от воображаемых опасностей, продолжить совершать свои дела и не прерывать обычных взаимных отношений, чтобы сим самым сохранить внутренний порядок и спокойствие и ободрить малодушных; в-третьих, среди самой опасности, если бы она наступила, сохраняя присутствие духа, во всем соображаться с действиями и распоряжениями начальства, помогая усердно как ему, так и храбрым защитникам нашим. Не это ли самое послужило, как помните, к безопасности и к чести нашего города во время прошлого неприятельского нападения на нас перед Пасхой? Так поступим и теперь, тем паче и удобнее, что мы уже прошли опасность опытом и на деле.

Не забудем наконец, братия сограждане, и того, что при настоящем новом обстоянии града нашего мы теперь уже не одни, как было прежде, а среди нас и града нашего пребывает теперь, кроме земных военачальников, сама Взбранная Воевода Сил Небесных, Матерь Божия. Ибо что знаменует и о чем свидетельствует этот чудотворный лик Ее, как не о том, что покров Ее невидимо простерт над нами и помощь Ее недалека от нас! Как силен этот покров и действительна эта помощь, свидетель тому это же самое наше море, не раз, как повествует священная история, по манию Ее, потоплявшее и рассеивавшее многочисленные рати врагов Православия. Десница Небесной Воеводы не ослабела; сила и покров Ее не сократились; покажем древнюю веру и любовь, – и узрим древние знамения и чудеса.

Мати Божия! Тебе, яко Взбранной Воеводе, от самого начала брани вручили мы судьбу града нашего; и доселе упование наше не постыдилось; мы среди самого ужасного огня и бури прошли безвредно. Теперь, когда Ты посетила нас в чудотворном лике Твоем и восхотела пребыть с нами во все время напастей, мы тем паче веруем и уповаем, что при всем недостоинстве нашем не будем оставлены Твоею помощию и заступлением.

Да не постыдимся, Владычице!.. Аминь.

Среди всенародных страхов и смущений, в каких находится теперь город наш, обыкновенно ищут ободрения для себя, между прочим, в событиях и примерах прошедшего. Согласно сему, раскрываю священную книгу Царств, и в истории народа Божия встречаю случай, похожий на наше положение, и потому могущий служить к успокоению.

Против царства Иудейского, без всяких других причин кроме зависти и злобы, соединились некогда два царя, Ассирийский и Израильский, и, наполнив своими войсками Иудею, внезапно приступили к самому Иерусалиму. Как обыкновенно бывает в таких случаях, все пришло в страх и смущение: многие, как теперь у нас, начали спешить вон из города. В это самое время является всенародно пред лице царя Иудейского, Ахаза, пророк Исайя, и от имени Самого Бога вещает ему в успокоение: против тебя, говорит, и народа твоего соединились коварно два царя и два царства; в гордыне сердца своего они замыслили ослабить и унизить Иудею... При виде врагов Иерусалим мятется и трепещет... Напрасно! При всей мнимой силе их это не более, как две курящиеся головни, кои скоро угаснут сами собой. Не бойся, только веруй и уповай на Иегову! Доколе Бог отцов наших с нами, Иерусалим и престол твой безопасен. Не дано будет совершиться ни одному из их замыслов – Иудея останется Иудеей; а враждующие нам народы уже предназначены к погибели, и каждый, в свое время, исчезнет с лица земли (см. Ис. 7:1–25).

Сообразно сему пророчеству, царство Иудейское действительно скоро освободилось от нашествия неприятелей и, вопреки их замыслам, существовало еще долго-долго, в своем виде и силе; а народ Израильский, спустя шесть десятилетий, в предвозвещенный пророком срок, отведен невозвратно в плен и рассеян навсегда за Евфратом. Подобное последовало за тем и с царством Ассирийским: оно пало, уступив место другому владычеству.

И перед нами теперь, братие, курятся, по выражению пророка, две главни (головные), то есть два враждебных флота Галлов и Британцев. И у них, как у Израильтян и Ассириян, нет другой причины ополчаться противу нас, кроме зависти к силе и величию нашего Отечества. Побуждаемые давней тайной ненавистью к нам, они также замыслили ослабить и унизить Богом превознесенную Россию. И мы теперь в опасности от сих главень... Кто бы не возрадовался посему, если бы и среди нас теперь, как некогда среди Иерусалима, явился какой-либо человек Божий и свойственным ему гласом, от лица Божия, воззвал к нам: «Не бойтеся сих двух главень дымящихся, токмо веруйте!..».

Но времена пророков прошли, и нам, яко чадам Завета Нового, вместо пророчеств должно обращаться за руководством и утешением к Евангелию... Что же? Ужели евангелисты и апостолы менее пророков говорят нам о том, что для нас полезно и необходимо? И в случаях, подобных настоящему, ужели христианин оставлен без правил и руководства? Нет, если мы не всуе носим имя христианина, то должны знать, что истинный христианин превыше всех земных страхов, что он не боится самой смерти; ибо вера, им исповедуемая, вся дышит бессмертием, и все главные чаяния и надежды его не здесь, а там, в вечности. Кроме сего, у христианина есть верное и решительное средство действовать на самую перемену событий, на отклонение опасностей и бедствий, подобных нашим, теперешним. Это средство есть вера и. молитва. Послушайте, что говорит в Евангелии о силе веры Сам Спаситель: «имейте веру Божию: аминь бо глаголю вам, яко, иже аще речет горе сей: двигнися и верзися в море: и не размыслит в сердцы своем, но веру имет, яко еже глаголет, бывает: будет ему, еже аще речет» (Мк. 11:23). «Вся возможна верующему» (Мк. 9:23). А вот что сказано в Евангелии опять Самим Спасителем о молитве: «вся, елика аще воспросите в молитве верующе, приймете» (Мф.21:22). И как бы в пояснение сего всемогущества, коим облекаются истинно верующие, Спаситель в другом месте утверждает следующее: «веруяй в Мя, дела, яже Аз творю, и той сотворит и болша сих сотворит: яко Аз ко Отцу Моему гряду» (Ин. 14:12). Можете судить после сего, чего не в состоянии произвести живая вера и молитва, если они могут сделать более того, сколько во время земной жизни Своей делал и творил Сам Спаситель наш!..

А когда так, то от нас самих, братия мои, зависит все то, чего мы в настоящее время так желаем и в чем так все нуждаемся, то есть наша безопасность от врагов, нам угрожающих. Все опасности пройдут, все напасти рассеются, если мы, пользуясь Богодарованным верующему правом, начнем во имя Спасителя нашего просить о том Отца Небесного. Он не постыдит Собственного Сына и исполнит Его обетование и нашу просьбу. Надобно только, чтобы наша вера при сем и молитва были, как требует Евангелие, во-первых, совершенно свободны от всякого колебания и сомнений; во-вторых, выходили не столько из уст, сколько из глубины духа и сердца; в-третьих, соединены были с чистотой совести и делами благими или, по крайней мере, с искренним покаянием во грехах наших.

Увы, скажете вы, но где найти между нами такой веры, когда ее недоставало иногда в самих апостолах?.. Много ли людей, кои могут воздеть руки на такую молитву, не будучи обличаемы в то же время своей совестью? Что другое и привлекло на нас этот гнев Божий, как не наши нечистые нравы и грехи?

Охотно и вполне присоединяюсь, братия мои, к смирению ваших мыслей и чувств, и готов первый признать свою духовную немощь. Но мне никак не хочется выпустить из рук и лишиться единственного среди настоящей бури якоря – веры и молитвы, и я в сем случае думаю так: не может быть, чтобы во граде нашем, наполненном толиким множеством жителей, не было вовсе душ, не преклонивших колен своих пред Ваалом, верно ходящих в законе Господнем, истинно любящих Господа, а потому и от Него любимых. Без таковых, избранных, не стоял бы и град наш, ибо, по слову пророка, одно «семя свято стояние» – целого мира (Ис. 6:13).

К вам, убо, обращаемся, души чистые и потому крепкие верою! Станьте пред престолом благодати Господней, и вознесите молитву вашу об удалении зол, обышедших град наш! Неложный в обетованиях Своих Господь не может не внять гласу моления вашего, и отвратит от нас, имиже веси судьбами, все злоустремления против нас врагов наших. А мы, со своей стороны, обещаем принести в пособие вам и молитве вашей все, что в нашей власти, как то: искреннее раскаяние во грехах наших и твердый обет – не раздражать более неправдами нашими правосудия небесного. В подкрепление самого покаяния нашего мы поспешим присоединить к нему дела любви и милосердия к ближним: отрем слезы бедных вдовиц, возымеем попечение о сирых, напитаем алчущего, оденем нагого, посетим болящего и призрим сущих в темницах. Может быть, Господь, выну взирающий с благоволением на вашу чистоту и правду, не презрит и нашего смирения и готовности благоугождать Ему, – и преложит гнев Свой на милость. Аминь.

Третий день как мы собираемся в сем храме на молитву об отвращении опасности от врагов; и уже четвертый день, как они стоят, как бы прикованные к своему месту, ничего не предпринимая противу нас. Что значит это бездействие? На море каждый день им важен и дорог, а они ничего не делают, и пришли сюда как будто для того токмо, чтобы посмотреть на наш город и показать нам самих себя. Что, говорю, значит это?.. Дерзко было бы с нашей стороны приписать этот необыкновенный покой действию наших слабых и нечистых молитв. Но не менее предерзко и неблагодарно было бы не приметить в сем случае руки Божией, нас невидимо заступающей. Особенно, когда среди нас находится теперь Взбранная Воевода Сил Небесных, Матерь Божия, в сем чудотворном лике Ее. Если и земной, опытный и прославившийся своим мужеством и подвигами военачальник в подобных обстоятельствах не мог бы оставаться вовсе без действия и не принять какого-либо участия в нашей судьбе, кольми паче Матерь Божия, яко Премилосердая и Всеблагая, не может быть праздною и бездейственною зрительницею наших страхов и опасностей. Итак, ободренные тем, что происходит, будем продолжать общественные молитвы наши и толцать в двери милосердия небесного, доколе Господь, преклоняемый молитвами Самой Матери Своей о нас, не умилосердится над нами до конца, и, имиже веси судьбами, не проженет и не развеет бури, скопившейся над головами нашими. Но, умоляя Господа, «да мимоидет от нас чаша сия" (Мф. 26:39), в чем подает нам пример Сам возлюбленный Спаситель наш, молившийся в саду Гефсиманском о том же, будем в заключение молитвы нашей всегда присовокуплять Его же слова к Отцу Небесному: «обаче не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22:42). Ибо кто знает, что именно для нас, то есть для вечного спасения – не телес, кои рано или поздно сами должны истлеть во утробе земной, а для бессмертных душ наших, кто знает, говорю, что именно полезнее: то ли, чтобы мы теперь избавлены были от всякой напасти, или чтобы подверглись оной и потерпели искушение? Может быть, в то время, когда плотской человек наш подвергнется лишениям и страданию, через сие самое оживет внутренний, мы воскреснем духом, начнем новую жизнь по Бозе, и перестанем убивать себя крайним пристрастием к временному и плотскому. Посему-то говорю и в заключение настоящих молитв наших, как и всех прочих прошений, мы должны повторять: "обаче не наша, но Твоя, Господи, воля да будет!»

Не бойтесь, возлюбленные, такового самоотвержения и сея высоты духовной! Через это никто и ничего не потеряет, а все могут приобрести. Ибо когда мы, презрев все земное, имемся всеми силами души за живот вечный, то Господь, видя нашу веру и любовь, Сам попечется за нас и о животе нашем временном, и соделает все, что для него истинно нужно и полезно, ибо не напрасно сказано в Евангелии: «Ищите... прежде Царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам» (Мф. 6:33). Аминь.

Ныне вместо поучения я намерен показать вам пример того, что значит молитва и покаяние, и какую силу имеют они пред Богом – в обстоятельствах, подобных нашим.

Ниневия, столица царства Ассирийского, обширнейший и многолюднейший город в древности, до того раздражил беззакониями жителей своих правосудие небесное, что Господь в праведном гневе Своем положил наказать и погубить его, как наказаны и погублены были некогда Содом и Гоморра; но, по безприкладному милосердию Своему, и яко провидяй будущее, определил прежде совершения суда Своего возвестить предварительно жителям Ниневии судьбу и казнь, их ожидающую, да не како, устрашенные гневом суда небесного, приидут в чувство и воспрянут от грехов своих.

И вот, по непосредственному повелению Божию, пророк еврейский Иона оставляет отечество, является среди Ниневии, и от имени Иеговы, Бога Истинного, Коего сила и всемогущество не безызвестны были и язычникам, возглашает в слух всех Ниневитян, что над ними, за грехи их, висит уже гнев небесный, что Ниневии, по особенному милосердию Божию, даруется, но токмо не более трех дней, на покаяние, после чего, аще не покается, то будет подвержена всеконечному разрушению и погибели. «Еще три дни, и Ниневия превратится» (Ион.3:4).

Обитатели Ниневии были не из числа людей, ведающих Бога Истинного; они не знали ни Моисея, ни пророков, поклоняясь идолам и истуканам; с детства потому ходили, как выражается апостол Павел, в суете ума естественного, по воле сердец и страстей своих; следовательно, легко могли, если бы захотели, иметь множество причин не внять гласу Божию и угрозам пророка Еврейского, для них чуждого; и однако же, вняв его проповеди и гласу собственной совести, которой тайные обличения не чужды были и для язычников, немедля все опомнились, пришли в страх и смущение, сознали искренно, что ими действительно и вполне заслужен гнев небесный, единодушно обещали перемену своих мыслей и своего образа жизни, как он им ни казался до тех пор естествен и любезен.

И что же после сего делают Ниневитяне? «И вероваша, – так пишется в книге пророчеств Ионы, – мужие Ниневийстии Богови, и заповедаша пост, и облекошася во вретища от велика их даже до мала их», то есть и возрастные и самые юные. «И дойде слово (Ионы) ко царю Ниневийскому, и воста с престола своего и сверже ризы своя с себе, и облечеся во вретище и седе на пепеле. И проповедася иречено бысть... от царя и вельмож его глаголющих: человецы и скоти, и волове и овцы да не вкусят ничесоже, ни да пасутся, ниже воды да пиют. И облекошася во вретища человецы и скоти и возопиша прилежно к Богу, и возвратися кийждо от пути своего лукавого и от неправды сущия в руках их, глаголюще: кто весть, аще раскается и умолен будет Бог, и обратится от гнева ярости Своея, и не погибнем» (Ион. 3:5–9).

Слыша о всем этом, как, братие, не подивиться жителям Ниневии и не сказать о них, что если они умели грешить, то умели и каяться. Какое искреннее, единодушное, сильное и выразительное покаяние! Не надеясь, по смирению, на одних себя, они заставляют поститься младенцев, простирают пост на бессловесных: «и скоти, и волове и овцы да не вкусят ничесоже, ни да пасутся, ниже воды да пиют». И все это тем неожиданнее и удивительнее, что Ниневитяне были, как я заметил, язычники и идолопоклонники, то есть люди, не знакомые с истинным Богопознанием, жившие и поступавшие при слабом мерцании света естественного в их уме и совести, да еще и этот малый свет помрачен был у Ниневитян пороками, худыми обычаями и страстями. И однако же, несмотря на все это, как они чувствительны и внимательны! Как мгновенно опомнились и пробудились! И к сему случаю, со всей справедливостью, можно приложить слово Спасителя о сотнике, тоже язычнике: «ни во Израили толики веры обретох» (Мф. 8:10). Сколько там, то есть между Иудеями, кои именовались народом Божиим, сколько, говорю, там воздвигаемо было пророков и проповедников покаяния! И ни разу не видим подобного действия от слова и проповеди пророческой! Посему-то Сам Спаситель, сравнивая участь пророков Еврейских дома, в Иудее, между своими, – и на чужбине, между язычниками, изрек: «несть пророк без чести, токмо во отечествии своем» (Мф. 13:57).

Но если покаяние Ниневитян, по гласу Ионы, необыкновенно и удивительно, по глубине, впрочем, их развращения и прежней греховности, а не потому, чтобы грешнику не свойственно было каяться, ибо в этом его единственное спасение от вечной погибели, то приготовьтесь теперь услышать другую, еще большую необыкновенность и неожиданность. "И виде Бог, – так пишется у пророка, – дела их (Ниневитян), яко обратишася от путий своих лукавых, и раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им, и не сотвори» (Ион. 3:10). То есть Ниневия, очищенная и исправленная или, вернее сказать, начавшая только исправляться покаянием как должно, – немедленно помилована и пощажена; не только не превратилась, как угрожал пророк, за ее нечестие, а, можно сказать, сделалась еще благоустроеннее, ибо покаяние и добродетель улучшают как человека, так и целые города и страны.

Милосердие великое, и уже вполне доказывающее ту отрадную для нас истину, что Господь никогда не хочет погибели самых великих грешников, но чтобы они обратились от злого пути своего и были живыми! Но я попремногу дивлюся в сем случае самому выражению слов, употребленных пророком: «и раскален, – говорит он, – Бог о зле, еже глаголаше сотворити им» (Ниневитянам). В самом деле, посудите, что это? Господь, сейчас еще гневавшийся и угрожавший погибелью нераскаянным, уже Сам раскаивается! В чем и как? Гнев Его на этот беззаконный город не был ли столь же справедлив, как и силен, не был ли вынужден – не какими-либо слабостями и недостатками человеческими, а множеством таких грехов, кои прямо вопияли на самое небо? «Взыде, – сказано, – вопль злобы его (Ниневии) ко Мне» (Ион. 1:2). Наказание посему не было ли не токмо праведно, но и необходимо? Ибо в противном случае могли подумать, и не один кто-либо, а целые города и царства, что над землей и людьми нет уже никакого Промысла и суда Божия, что все равно пред Богом – беззаконновати или вести жизнь праведную, и что потому лучше грешить, нежели соблюдать закон и слушаться своей совести. И вот, привзошло (вознеслось) одно покаяние Ниневитян, – и все переменилось! Едва только они отказались от своих злых обычаев и раскаялись во грехах, и Господь тотчас отказался от Своих угроз и от Своего суда; не пожалел ни чести Своего пророка, который угрожал Ниневии прещением (разрушением, злобой), ни чести Своего Собственного слова и прещения, кои остались теперь без исполнения и якоже не бывшие; и вопреки, так сказать, Самому Себе, возвратил Ниневитянам всю Свою милость. Уже и этого крайне много!.. Но для Господа все еще мало! Ибо смотрите, что происходит? Не только не сделано ничего из того, чем угрожаемо было через пророка Ниневитянам; не сделано и вполовину, и восьмую долю, а что?.. Господь раскаялся даже в том, что хотел было сделать – наказать!.. «И раскаяся... о зле, еже глаголаше сотворити им» (Ион. 3:10). То есть, как бы так сказано было в сем случае от Лица Божия (прошу вас возвыситься в мыслях и разуметь богоприлично, что говорится в Писании, по-человечески, из снисхождения к слабому понятию нашему): зачем Я поспешил так Своим судом и послал к Ниневитянам пророка Своего с таким страшным словом прещения?.. Ведь они, как показал теперь опыт, были вовсе не так худы и злы, как представлялось? Ибо вот, при первом слове Моем к ним, обнаружили все внимание, пришли в чувство, обратились со всей искренностью к покаянию, и показали плоды его! Значит, не следовало осуждать их так строго и так скоро, тревожить и смущать столь сильно, без особенной нужды и причины. Дело могло обойтись и без этого, гораздо проще и спокойнее.

Если и нужно было какое врачевство, то можно было употребить гораздо легчайшее, так как и болезнь была не так сильна и упорна. Зачем же поступлено с ними противным тому образом?.. «И раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им!». Собственно, раскаяния в сем случае в Боге, разумеется, не было, ибо Бог, – скажем словами Писания же, – «не яко человек... колеблется, ниже яко сын человеческий изменяется» (Чис. 23:19). Но все это сказано, однако же, и написано от лица Его – для чего? От преизбытка милосердия, в поучение и отраду всем родам грядущим, дабы из примера Ниневитян, осуждаемых на погибель, кающихся и тотчас милуемых и прощаемых, всем видимо было, как, во-первых, опасен грех, как сильно и действенно истинное покаяние, и чтобы, зная и видя все сие, мы удалялись от грехов, а когда уже имели несчастье впасть в них, то спешили бы к покаянию, как несомненному средству спасения.

Братие, сограждане!.. Сами видите, что положение и нашего города весьма недалеко от положения, в каком была Ниневия. Хотя нам ни один пророк не говорил того, что сказано было Ниневитянам Ионою, но, обличаемые совестью, мы сами должны подумать и сказать себе подобное; ибо не могла же опасность, нам доселе видимо угрожающая, постигнуть нас за наши какие-либо добродетели, а, без сомнения, постигла нас и может разразиться погибелью над нами за грехи наши. Находясь посему в положении Ниневии и желая спасения себе от погибели, возымеем дух и веру Ниневитян, и обратимся немедленно к тому же средству, которое, как мы видели, спасло их, то есть к искреннему признанию своей виновности пред Богом и к чистосердечному раскаянию во грехах наших. Жители Ниневии, по преизбытку смирения и по сильному чувству сокрушения сердечного, принудили участвовать в покаянии своем даже младенцев, и поститься вместе с собой самих бессловесных животных: а мы, по крайней мере, перестанем быть сами младенцами, "влающеся (волнуемыми)... всяким ветром учения» (Еф. 4:14), простирающими неразумно руки ко всему, что блещет и манит к себе; а мы, по крайней мере, обуздаем бессловесную плоть нашу, и не позволим ей подавлять собой бессмертный дух наш и совесть. Всевидящее око не замедлит узреть искренность нашего покаяния, если оно действительно будет таково, – и гнев Его преложится для нас на милость. А где милость Божия, там и безопасность человеческая! Аминь.

Вот уже и день Покрова Матери Божией, тот день, в который Она, яко Взбранная Воевода, защитила некогда и спасла чудесно Константинополь от нашествия иноплеменников, рассеяв и потопив суда их чрезвычайною бурею морскою! А враги наши доселе продолжают стоять пред нами ненаказанно, и не престают угрожать нам опасностью и разрушением! Ужели с сего радостного дня должно начаться наше бедствие?.. Ах, это значило бы, что мы вовсе оставлены без покрова нашею Небесною Заступницею! Множество неправд и грехов наших, конечно, заслуживало бы этого: но, в таком разе, так мнится мне, Она, Премилосердая, не пришла бы к нам на время опасности, в сем чудотворном лике Ее. А когда пришла и явилась среди нас, то явно не на пагубу, а во спасение наше. В сем случае мы можем думать и рассуждать так же, как рассуждала некогда жена Маноя во успокоение супруга своего, страшившегося смерти от самого явления им Ангела Божия. "Аще бы, – любомудрствовала благочестивая Израильтянка, – аще бы хотел Господь умертвити нас, не бы взял от рук наших всесожжения и жертвы, и не бы показал нам сих всех» (Суд. 13:23). Подобным, говорю, образом, в ободрение себя, можем рассуждать теперь и мы. Если бы Матерь Божия хотела предоставить нас в настоящее время грехам нашим и, следовательно, погибели от врагов наших, то не посетила бы нас в сем чудотворном лике Ее, не приняла бы от нас знаков нашего усердия к Ней и не показала бы столько залогов Ее благоволения ко всей стране нашей. Посему милосердие к нам и небесный покров всемогущей Заступницы нашей для нас несомненны: Она хочет быть нам во спасение!

Об одном мы должны думать и одного опасаться, чтобы грехи наши, особенно наша нераскаянность в них, не поставили собою неодолимой преграды к действию в пользу нашу для самого Ее милосердия и всемогущества. Ибо есть предел для самого всемогущества: оно не может действовать по видам и желанию нераскаянных грешников. Кто был на земле всемогущее Сына Божия, Спасителя нашего? Не Ему ли, как Он Сам говорит, «дадеся... всяка власть на небеси и на земли» (Мф. 28:18), вследствие коей Он совершал и производил, какие угодно было Его премудрости, знамения и чудеса: укрощал одним словом бури, насыщал малым числом хлебов целые тысячи народа, исцелял всякого рода болезни, воскрешал самых мертвых? Но, вот, послушайте, что говорит евангелист о Его пребывании в некоторых городах Иудейских, кои были притом для Него самыми знаемыми, и в некотором смысле как бы родными городами! «И не сотвори ту сил многих», то есть не показал там особенных действий Своего благотворного всемогущества, не исцелил столько больных, как в других городах и местах. Почему? Потому ли, что там было менее требующих Его чудесной помощи? Нет, это были из самых многолюднейших городов, и следовательно, более заключающих в себе всякого рода людей страждущих и несчастных. Потому ли, что у Самого Чудотворца недостало на сей раз Божественной силы целебной? Но ее доставало до преизбытка везде и для всех. Почему же «не сотвори ту сил многих? За неверство их» (Мф. 13:58), – отвечает евангелист. Вот что остановило и как бы связало всемогущество Самого Спасителя! Где нет веры и расположения душевного, там нет и помощи свыше, там не действует сама сила Божия!

Да не будет же, возлюбленные, с нашим градом того, что последовало с маловерными градами Иудейскими! Да не встретит между нами всемогущая сила Матери Божией того неверствия и ожесточения во грехах, кои встретил Божественный Сын Ее в Своих соотечественниках! Что скрывать? Прошедшая безопасность и обилие земных средств соделали нас мало внимательными к путям Божиим; мы возымели несчастную привычку ожидать для себя всего от наших собственных сил и средств, полагаться на свою прозорливость и расчетливость. Теперь, когда из всего этого столь многое видимо изменило нам и оставило нас, каждый видит и чувствует, что есть времена, когда Промысл Божий берет все события и жребии наши, так сказать, в Свои руки и распоряжается ими не по-нашему, а Ему свойственным образом, и что настоящие дни именно такого свойства. Пробудимся же от прежнего нечувствия, отринем всякую самонадеянность и неверствие и, в искреннем сожалении о наших заблуждениях и с обетом удаляться отселе всего богопротивного, предадим себя и судьбу града нашего заступлению Матери Божией.

Константинополь спасен Ею некогда, как мы сказали, от нашествия врагов – бурею, потопившею корабли их вместе с ними. Не будем желать подобной участи самим врагам нашим. У всемогущей Воеводы нашей есть, без сомнения, средства спасти нас, не погубив их, да имеют время на покаяние. Христианин не должен желать зла никому, самым врагам своим, – и тогда твердо может надеяться на помощь свыше. Аминь.

Что сказать вам ныне, братие? Желалось бы, наконец, совершенно успокоить вас, но судьба наша еще под печатью... Я, со своей стороны, покоен, и вот, между прочим, почему. Не продолжали бы, думаю, враги наши стоять пред нами столько времени совершенно праздными, если бы у них было в намерении сделать нападение именно на наш город. Ибо что мешало бы им напасть на нас? Все, напротив, побуждало бы их не тратить напрасно времени, столь для них драгоценного. Но они не делают ничего, и стоят праздны! Почему? Всего ближе потому, что этот, такой многочисленный флот, не имеет на себе соразмерного тому числа воинов, как мы предполагали вначале, и потому враги не в силах выйти на сушу для вступления с нами в ближайшую борьбу. А когда так, то и опасность наша отнюдь не так велика, как представлялось прежде. Ибо без сего что они нам могут сделать? Могут, конечно, и оставаясь на воде потревожить нас, как тревожили в первый раз; могут, пожалуй, произвести некоторое разрушение в прибрежных частях города, заставить нас удалиться от моря, – и только. Но это, во-первых, значило бы с их стороны сделать такое нападение, которое, не имея никакой военной цели, отзывалось бы прямым варварством, и чрез то унизило бы их в глазах и мнении всего света; а во-вторых, это значило бы, как показал прежний опыт, решиться им самим, без всяких особенных выгод для себя, на потери немаловажные. Ибо если их огонь был бы разрушителен для нас, то и наши перуны не менее произвели бы разрушения в их плавающих твердынях. Нет, враги наши – отдадим им эту справедливость – слишком расчетливы, чтобы покупать себе такою ценою... одну потерю и бесчестие. Посему-то, как я и прежде говорил, так и теперь тем паче скажу, что у них целью – не мы и наш город, а какое-либо другое место, белее приступное, но доселе почему-либо не так удобное к нападению. Следовательно, за город наш можно быть почти спокойным...

Но, увы, какое горестное спокойствие! Ибо оно происходит только от той печальной мысли, что пострадаем не мы, а другие... наши собратья и единоплеменники. А пострадает, говорю, кто-либо; ибо не могли же враги наши явиться на водах наших в таком множестве без всякой враждебной цели, и не могут уйти назад без всякого военного действия.

В таких мыслях не знаешь, чего наиболее желать – бездейственного ли удаления от нас врагов, или чтобы сила и ярость их истощились здесь... Ах, если уже непременно должно кому-либо подвергнуться нападению, то лучше пусть потерпим что-либо мы, нежели другие! Ибо что же были бы мы за христиане, если бы желали искупить собственную безопасность бедами и горем собратий наших? Что были бы мы даже за существа с сердцем и душою, ежели бы обрадовались тому, что сила вражия устремится наконец не против нас, а против других наших градов и весей? Нет, при всех слабостях и несовершенствах наших, мы, надеюсь, не дошли еще до такого своекорыстия и жестокости душевной...

Но наши мысли и чувства, самое самоотвержение наше, не пременят того, чему суждено свыше совершиться, то есть нам ли потерпеть что-либо от врагов, или другим.

Да будет же, о Всемогущий и всем управляющий Владыко и Господи, да будет то, что положено в премудрых судьбах Промысла Твоего! Едино дерзаем исповедать пред Тобою нашу покорность святой воле Твоей... Что бы Ты ни судил послать нам в удел – тишину или бурю, целость и покой, или превращение и тесноту – все приимем мы от руки Твоея с любовью, ибо мы совершенно уверены, что Ты на молитвы и прошения нас, чад Твоих, не подашь нам вместо хлеба камней, и вместо рыбы змею... (Мф. 7:9). Аминь.

Все кончается и проходит на этой бедной земле нашей! Проходит и радостное и печальное, и угрожающее и привлекающее!.. Вот и враги наши удалились от нас; и, судя по самому времени года, удалились с тем, чтобы не возвращаться уже к нам, по крайней мере до будущей весны. А мы страшились и трепетали, а мы смущались и помышляли об удалении из собственных жилищ наших! Не осуждаем ни сего страха и смущения, ни самого удаления некоторых; только размышляя теперь о происшедшем, невольно думаешь и говоришь: «Как все кончается и преходит здесь, самое печальное и страшное!.. Благодарение милосердию за то, что мы не подверглись какому-либо действительному бедствию, тогда как целая туча зол висела над нами!» Но если бы мы и подверглись нападению от врагов и потерпели что-либо, то и это все минулось бы и прошло; а если бы еще вознаградилось потом, хотя со временем, как это нередко бывает в подобных случаях, то, по всей вероятности, мало-помалу пришло бы даже в совершенное забвение... Таково, говорю, свойство и участь всего временного!..

Но, братие мои, наступит для всех и каждого из нас такая опасность, которая уже не прейдет мимо, которая не отвратима ничем, а по следствиям своим – бесконечна... Это опасность часа смертного, всех нас ожидающего!.. О, сколько тогда явится перед нами и вокруг нас врагов! Явятся, во-первых, все наши грехи и все страсти, коими была очернена земная жизнь наша, кои среди сует житейских, развлечений мирских и упоений чувственных не были сознаваемы, а сознаваемые – легко забывались нами и не трогали нашу совесть, а тогда, в этот решительный час, все оживут в воспоминании, и готовы будут терзать нашу душу и сердце. Вместе с тем обнаружатся перед нами, во всем ужасном виде их, и те враги, коих мы теперь не видим, и над бытием коих некоторые даже глумятся иногда бессмысленно, но о коих непрестанно предупреждает нас жалобный голос нашей общей матери, Святой Церкви, то есть духи тьмы и злобы поднебесной, искони и всегда враждующие на человека, и выну желающие увлечь его – посредством греха – в бездну собственной погибели. Благо нам, если среди толикого множества и внутренних и внешних врагов последний час застанет нас в мире с Богом, то есть примиренными со святостью и правдою Его покаянием искренним и огражденными верою в Спасителя нашего и в силу Креста Его, подъятого за грехи наши! А что если при нападении на нас всех сих врагов мы сами окажемся в это время врагами Богу, то есть нераскаянными грешниками? Кто тогда защитит нас? К кому прибегнем? За что имемся?

Предстоит, братие мои, для каждого из нас и другая, не отвратимая ничем страшная опасность в то время, как мы должны будем стать некогда на суд всемирный, пред Господом и Владыкою живых и мертвых. О, какой страх обнимет тогда всякую душу человеческую! За нами будет время, данное всем нам на покаяние и пришедшее, среди грехов наших, к концу своему безвозвратно; перед нами будет безпредельная вечность, в которую надобно вступить, и тоже – безвозвратно; над нами Судия Сердцеведец и Суд неумытный; под нами бездна ада, где искони находятся и пребывают духи отверженные.

О, благо нам, если всевидящий Судия обрящет в нас тогда если не что другое, то покаяние, и хотя малые дела милосердия и любви христианской! А что если обрящется в нас тогда одна нечистота, нераскаянность и жестокосердие? Что если мы окажемся на этом Страшном Суде с одною гордостью, с одним плотоугодием, с одними делами неправды и притеснения ближних наших? Не поразит ли тогда и нас ужасный приговор Судии всего мира: «не вем вас! идите от Мене... во огнь вечный!» (Мф. 25:12, 25:41). И кто может угасить сей огнь, возжженный десницею Всемогущего? Кто будет в состоянии извлечь нас из бездн адовых?

Предваряя вас таким образом о будущих великих и неизбежных опасностях, может быть, сим самым я смущаю настоящую радость вашу по случаю удаления от нас врагов наших, кои целую седмицу ежеминутно угрожали нам напастью и горем... Но, с другой стороны, когда же благовременнее и полезнее напомнить о сем, как не в настоящие минуты, когда мы все самым опытом узнали, что значит быть в очевидной и важной опасности, даже проходящей и не долговременной? Сам Господь Премилосердый не для того ли наводит и навел на нас разные беды и напасти временные, дабы возбудить нас от безчувствия греховного и обратить наше внимание на то, что неминуемо угрожает нам в будущем?

Братия! Мы собрались теперь воздать Господу Спасителю и Пречистой Матери Его благодарность за избавление от нашествия врагов. Достойно и праведно благодарить таким образом Господа, ибо, скажем словами святого Давида, «аще не Господь, в сие время, был в нас, то враги наши, в злобе своей, убо живых пожерли быша нас» (Пс. 123:2).

Но, братие мои, если мы хощем быть благодарными воистину, от всей души и сердца, то да будет твердо ведомо при сем нам, что из всех видов благодарения Богу, в настоящем случае, самый лучший и благоугоднейший для Него есть тот, чтобы каждый из нас начал содевать (соделывать, производить) дело собственного вечного спасения, со всем возможным прилежанием и постоянством. В этом не только первое и последнее благо наше, но в том же самом, то есть в исправлении жизни нашей, наибольшая радость и наивысшая слава для нашего Господа, Творца и Владыки! Аминь.

Слышны ли были вчера вам громы на море, на северо-востоке? поскольку теперь не лето, а осень, то это должны быть громы не Божий, а человеческие. Значит, враг, стоявший перед нами столько дней праздным, нашел наконец сродное себе занятие где-либо при устьях Днепровских, и начал показывать адское искусство свое в разрушении. Снова, следовательно, начала проливаться и драгоценная кровь соотечественников наших, хотя мы и не знаем доселе, где именно. Судя по силе и ожесточению наших врагов, а с другой стороны, по мужеству и самоотвержению наших защитников, не можем сомневаться, что это борьба упорная и кровавая: враг покажет все свое искусство и ярость, а наши собратия – всю твердость и бесстрашие людей русских.

Будем ли, после сего, праздными слушателями сих страшных ударов громовых? Мы, кои по опыту вполне знаем, что значит быть под ними? Нет! Когда братия наши подъемлют теперь непрестанно десницу и шуйцу свою на отражение врагов, и нам не следует опускать рук своих долу, а также поднимать их, как можно чаще, на помощь сражающимся.

«Как это может быть?» – подумает кто-либо. Так же, возлюбленный, как делал это некогда великий Моисей в пустыне Синайской, когда водимый им народ Израильский принужден был сражаться с Амаликом. Моисей не участвовал лично в сем сражении; находился даже в некотором отдалении от сражающихся, но духом своим был близок к ним, принимал полное и живое участие в сражении, и так умел, несмотря на отдаление, воздевать за народ свой руки свои к Богу на молитву, что весь успех и неуспех сражения направлялись не по оружию и мужеству сражающихся, а по состоянию рук Моисеевых. "И быст, – сказует Священная История, – егда воздвизаше Моисей руце, одолеваше Израиль: егда же опускаше руце, одолеваше Амалик» (Исх. 17:11).

Послушайте еще, что случилось в эти, очевидно крайне опасные для народа Израильского, минуты! По слабости природы телесной Моисей не мог в продолжение целого дня держать рук своих подъятыми горе и, по необходимости, опускал их, по временам, для отдыха вниз; и что же? «Егда опускаше Моисей руце, Амалик одолеваше«. Что тут было делать? Обыкновенные, подобные нам люди смотрели бы на это и не знали, за что взяться и как помочь ослабеванию рук Моисеевых. Но при нем находились тогда такие сотрудники, как Аарон и Ор, – люди, исполненные веры и духа Божия. Что же делают они и к чему прибегают? Внемлите. Когда Моисеевы руки «тяжки беша», и не могли потому быть подъятыми, а необходимо опускались долу, в это время они, «вземше камень, подложиша ему, и седяше на нем. Кроме того: Аарон... и Ор поддержаста руце ему, един отсюду, а другий оттуду: и быша Моисеови руце укреплены до захождения солнца. Что же из сего? И преодоле Иисус (предводивший Израилем) Амалика» (Исх. 17:12–13). Вся сила и вся крепость Израиля как будто заключена была в одних сих руках, и зависела от их (молитвенного) подъятия горе, или от их опущения, по слабости природы телесной, долу.

Когда читаешь или слышишь о подобных событиях, то невольно приходишь к мысли, что все это было в другом каком-либо мире, а не в нашем! Между тем, это было, братия, у нас, на этой же бедной земле, на коей живем мы, только в другие времена и при других нравах человеческих, при другой силе веры и упования на Бога.

Наши слабые и нечистые руки, конечно, не похожи на руки Моисеевы, и мы не в состоянии воздвигать их так чудотворно, как это мог делать великий вождь народа Божия. Но с другой стороны, мы изменили бы достоинству Нового благодатного Завета и всем обетованиям Евангельским, если бы не признали и не утвердили за истину, что в воздеянии рук на молитву у христиан истинных заключается и теперь великая сила и великое действие. «Вся, елика аще воспросите в молитве верующе, – говорит Сам Спаситель, – приимете" (Мф. 21:22). Человек может сказать это и не исполнить, а Он?.. Скорее прейдет небо и земля, нежели останется без действия из Его слов хотя едина йота.

После сего, оставив всякое недоумение, станем, возлюбленные, прилежно на молитву; станем здесь и в домах наших, и будем просить сражающимся теперь братиям нашим помощи и силы от Господа. Если молитвы наши будут одушевляться живою верою в ходатайство за нас Спасителя нашего и искреннею любовью к братиям нашим, то, будьте уверены, прошения наши не останутся без действия, и подвизающиеся теперь за Отечество почувствуют на себе, что где-то и кто-то воздвигает молитвенно за них руце ко Господу... Аминь.

Немало ждали мы, но, благодарение Богу, дождались наконец радости! Грозная твердыня Азиатской Турции, стоившая нам столько труда, огорчений и даже крови, а в будущем, по причине наступающей зимы, угрожавшая новыми и продолжительными затруднениями и потерями, – эта твердыня пала, наконец, перед мужеством войск наших! Я говорю – перед мужеством, ибо хотя ближайшею причиною падения были голод и недостатки, но это самое внутреннее бедствие осажденных, принудившее их положить оружие перед нами, произошло не от другого чего, как от крайнего стеснения падшей твердыни мужеством нашего воинства и искусством наших военачальников. Если б была какая-либо возможность врагу стать противу рати нашей, то сей же самый голод побудил бы его решиться выйти из своей засады и отразить нас, чем он спас бы не только город, но и себя от голодной смерти, или от плена. Но, видно, это – как сознаются теперь сами пленные – было невозможно для них; и вот, несмотря на их прежнюю гордость и многочисленность, они предпочли плен и неволю всякому сражению с нами. Как не назвать этого победою, и победою великою?.. Теперь, в этой части света, мы можем быть спокойны не только за настоящее, но и за будущее. И, во-первых, падение такого великана, как нынешний Каре, отзовется громко по самым отдаленным углам Азии, во славу имени русского и к унижению гордости врагов наших. За сим, весть о падении такой твердыни, на которую столько полагалось ими надежды, отнимет дух у других, не столь крепких мест, и приготовит каждое из них к тому, чтобы не спорить с нами долго. А между тем, эта же Карская победа, по всей вероятности и скоро, переменит ход брани в Грузии, и заставит немедля возвратиться оттуда вспять того велеречивого храбреца, который, отрекшись вместе с верою христианскою от Царствия на небе, не стяжал чрез то, как оказывается, счастья себе и на земле, и, при помощи благоприятных обстоятельств, восхищав доселе незаслуженно имя искусного военачальника, вдруг является теперь в наготе пришлеца – и пред чужими, кои были ему некогда свои, и пред своими, кои никогда не престанут быть ему чужды по душе и сердцу. Устремившись с оттоманскими полчищами в нашу благословенную Колхиду, он думал и надеялся сим самым отвлечь нас, для ее защиты, от Карса, но увяз в собственных сетях своих; ибо наша Грузия устояла сама собою, а не подкрепленный им Каре не устоял и пал пред нами. Новый успех наш наконец неминуемо должен лечь тяжестью своею на весах врагов наших и дать им уразуметь, что у Орла Всероссийского не напрасно две, а не одна глава, и потому он, действуя против них одною из своих глав здесь, в Европе, другою, в то же время, может с не меньшею силою действовать и поражать их в Азии.

С намерением распространяюсь перед вами о последствиях новой победы, ибо Каре весьма отдален от нас и находится за морем; посему многие могут не знать, что такое эта крепость и много ли значит ее падение; а мне желательно, чтобы вы все были обрадованы, после стольких недавних страхов, этим успехом нашего оружия.

Для той же цели приметим, что твердыня Карская была уже взимаема храбрыми войсками нашими за двадцать восемь лет пред сим, но тогда она была далеко не то, что ныне – не так сильно укреплена и защищалась противу нас одними мусульманами, а ныне она была особенно уготована на брань всем искусством западных врагов наших, и защищалась не одними мусульманами, а и военачальником той державы, которая издавна привыкла почитать себя владычицею морей, а на суше, как видно, не умеет защитить хорошо и одного города. Успех наш посему над Карсом есть успех не только над Турцией, но и над Англией, которая там владычествовала.

Усомнюсь ли высказать в заключение еще одну мысль, которая возбудилась в уме сей же час? Настоящею победою над Карсом, по всей вероятности, заключится круг военных действий нынешнего года; и весть о ней приспела к нам около тех именно дней, когда солнце возвращается с зимы на лето. Не признак ли это, что отселе в судьбе настоящей брани произойдет целый ряд перемен к унижению гордыни врагов наших, столь неправедно восставших на нас в бесчестном содружестве с мусульманами? Помолимся о сем от всей души и сердца, да не напрасно будет пролито храбрыми воинами нашими столько крови в защиту имени христианского! А ко всему этому, последуя примеру Святой Церкви, приложим молитву ко Господу и о том, чтобы Он умягчил сердца самых противников наших и расположил их к чувству беспристрастия и справедливости, так чтобы плодом настоящей победы нашей было ускорение вожделенного мира, а не ожесточение брани. Ибо если сражаются для того, чтобы побеждать, то побеждают не для чего другого, как для того, чтобы не иметь нужды продолжать войну. Аминь.

«Слава в вышних Богу, и на земли мир!» (Лк. 2:14). Так можем возгласить наконец и мы с Ангелами. «Слава в вышних Богу», ибо хотя при заключении настоящего мира действовали люди, но, без содействия и благословения свыше, и теперь могли бы не достигнуть своей цели, как, при всех усилиях, не достигали оной прежде. Ибо сколько раз сходились для прекращения войны, и всегда расходились на большую еще брань! Теперь же, едва только сошлись, и пламень войны погас как бы сам собою. «Слава убо в вышних Богу», и попустившему, по суду правды Своей, страстям человеческим разгореться в такой ужасный и всепожирающий пламень, и, когда наступил час милосердия, пресекшему сей «пламень» (Пс. 28:7) как бы невидимою рукою! «Слава в вышних Богу», благоволившему подвергнуть возлюбленное Отечество наше новому огненному, седмерицею разжженному испытанию и изведшему его из сего испытания, как некогда трех отроков из пещи Вавилонской, здравым и невредимым! Теперь и нам, сынам России, можно благодарне исповедаться пред Господом словами святого Давида: «проидохом сквозе огнь и воду, и извел еси ны в покой» (Пс. 65:12). Но что сказать о сем новом покое?

То, во-первых, что им мгновенно прекращаются целые потоки крови человеческой, лившиеся с таким обилием более двух лет; то, что им умиряются целые царства и народы, из коих одни смятены и потрясены были вихрем брани до основания, другие от того же вихря едва не потеряли зрения и не знали, куда приклониться; то, что новым миром возвращается прежняя безопасность городам и весям, даруется свобода самым морям и рекам, самым горам и пустыням; то, наконец, что с наступлением мира представляются новые предметы для деятельности общественной и частной, открываются новые виды промышленности и занятий, новые средства к развитию сил и природного богатства земли русской; самой власти предержащей дается большая удобность – насаждать и отреблять (очищать), созидать и украшать, целить и оживлять.

Как не возблагодарить за все сие Господа, «в руце... Коего, по выражению Писания, власть и держава всея земли» (Сир. 10:4), Который един, когда хочет, наказует царства и народы бранию, или благословляет люди своя миром?

Но достигнута ли высокая цель брани? Не бесплодно ли принесено столько кровавых и бескровных жертв? Бывают, конечно, и такие брани, но прошедшая, благодарение Богу, не такова. Что предполагалось достигнуть, то самое достигнуто, – и с лихвою. Ибо для чего предпринята или, точнее сказать, принята была нами прошедшая брань (ибо не мы первые взялись за оружие)? Завоеваний ли каких-либо и расширения пределов наших искали мы? Нисколько! Россия, при своей обширности и силе, давно не имеет в том никакой нужды; ей было бы даже во вред всякое дальнейшее расширение, подобно как здоровому и крепкому человеку была бы не в пользу чрезмерная тучность. Унижения ли и вреда какого-либо хотели мы самому первоначальному противнику нашему на Востоке? Опять нисколько; напротив, мы хотели спасти его от внутренних язв, снедающих самый состав его державы, глубину и неисцельность коих вполне видит теперь он сам. Или, может быть, думалось нам почему-либо стать вопреки и заградить путь к чему-нибудь доброму и истинно полезному для западных держав, кои с таким неожиданным ожесточением ополчились потом противу нас? И сего никто не может сказать по совести, а теперь – ни даже они сами.

Чего же желали мы, не хотя и принужденно взимаясь за меч? Желали единого, самого простого и совершенно справедливого, чтобы близкий к нам, и не раз обязанный нам своим спасением от погибели сосед наш, вняв гласу разума и собственной выгоды, перестал делить неразумно народную семью свою на две половины и, предоставляя все меньшей, не отдавал бы ей на жертву самую большую половину потому только, что эта последняя не одной с ним веры, а той, которую исповедуем мы и прочие образованные народы, яснее сказать, чтобы владыка мусульман перестал угнетать невыносимо подвластное ему христианство на Востоке. Вот чего желали мы – не более!..

Нам не поверили, когда все ручалось за нашу искренность; не поверили потому только, что не хотели верить, потому что давно желали тайно брани с нами и искали предлога к ней. И вот, началась эта, для нас вовсе неожиданная, а противниками нашими издалека предустроенная брань за мнимую независимость и самостоятельность державы Оттоманской, якобы нами угрожаемой, а в самом деле против нашего могущества и противу наших, в продолжение целого века приобретенных, прав и преимуществ. Свет с изумлением увидел, как знамена держав христианских начали присоединяться к знамени Магомета, как бы оно было знаменем какого-либо всеобщего спасения... После сего естественно казалось многим, что судьба восточных собратий наших будет совершенно забыта среди брани, и облегчение их от тяжкого рабства отдалится еще на долгое и долгое время.

Но когда никто не ожидал того, когда еще со всех сторон продолжала кипеть брань, вдруг восточные единоверцы наши получают то самое, что имели в виду для них мы, и в таком притом размере, в каком мы, со своей стороны, перед началом брани не могли и требовать от повелителя их, а они ожидать, -получают не только свободу от прежнего уничижения и угнетений, но и равенство прав с мусульманами.

И кто был причиною сего, можно сказать, чуда? Те самые люди, кои, по зависти к нам, не хотели дать нам сделать и третьей доли того, что теперь сделано! Желаете знать, что заставило их продолжать и совершить (даже увеличить и усовершить) дело, нами предначатое, из-за которого они вышли противу нас на такую брань ожесточенную? Заставила правота нашего дела и святость нашей цели, заставили опыт и очевидность, заставили совесть, самое чувство чести и благоприличия... В самом деле, соединяя христианские знамена свои со знаменем Магомета против нас, христиан, желавших оказать защиту христианам же от угнетения магометанского, быть не может, чтобы правители держав западных свободны были при сем от всякого упрека совести за таковую измену христианству. Но доколе смотрели на злополучный Восток издали, и смотрели, так сказать, сквозь нерасположение к нам и сквозь подозрения о наших мнимых замыслах на Востоке, дотоле могли еще кое-как успокаивать себя за положение христиан на Востоке. Когда же, влекомые духом брани в лице полчищ своих, явились на самом месте спора и пререканий, когда увидели безумную гордость мусульман и постоянное, выходящее из всех пределов уничижение христиан, когда таким образом преткнулись, так сказать, об ужасную и постыдную для христианства и человечества очевидность, тогда уже не могли более называть черное белым, острое гладким и терны розанами. Завеса заблуждения спала, чувство справедливости пробудилось, вера и человечество, представшие в оковах, возопили к душе и сердцу; самые притеснители христиан устыдились и изъявили готовность на исправление своих поступков и на перемену своих отношений к угнетаемым. После сего, по самому естественному ходу вещей, надлежало последовать не другому чему, как тому, что произошло теперь, то есть восстановлению свободы христианства на Востоке. И поскольку самая судьба всей державы мусульманской находилась теперь, можно сказать, в руках христианских владык, то естественно, что, не стесняясь ничем, они возымели полную возможность заставить – и заставили – повелителя мусульман сделать в пользу подвластных ему христиан даже более того, сколько, препятствуемые ими же, не могли, до начатия брани, требовать мы. И вот каким образом последствия настоящей брани, вопреки всякому ожиданию, благодаря тайному предустроению вещей и событий Промыслом Божиим еще до окончания брани обратились к ее первоначальной и единственной с нашей стороны цели, и дружественно сопряглись с ее началом.

После сего самая брань, как провещал с высоты престола благочестивейший Монарх наш, не имела уже для нас своего значения, ибо цель ее – обеспечить участь единоверных братий наших на Востоке – была достигнута; а за сим не мог вскоре не последовать и настоящий мир, в коем чувствовалась столь великая потребность для всего света.

Конечно, если бы ожесточение западных недругов наших против Отечества нашего продолжилось и за сим, то Россия, непобежденная и, при всех превратностях оружия, равно могущественная, не усомнилась бы раскрыть в себе новые силы и принести новые жертвы, дабы показать, что она та же, чем была для всей Европы за четыредесять лет пред сим; но, благодарение тому же Всеблагому Промыслу Божию, огнь злобы погас в сердцах самых врагов наших; истощившись в своих силах и средствах, они охотно простерли к нам руку мира, коль скоро убедились, что мы готовы принять ее» дружелюбно.

«Все это справедливо, – подумает при сем кто-либо, – но нельзя же отрицать, что лучше было бы, если бы начатое нами в пользу христиан восточных нами же одними было и окончено, а не другими, вместо нас, как теперь!»

А почему лучше, возлюбленный? Не потому ли, что это могло бы служить пищею для самолюбия народного, поводом к превозношению перед другими? Кто знает, что таковые чувства так же опасны для целых народов, как и для частных людей, и всегда привлекают на себя гнев Божий, тот никогда не пожелает своему Отечеству таких успехов, кои служат ни к чему иному, как токмо к гордости и надмению. При таком святом деле, каково предпринятое нами, то есть улучшение судьбы восточного христианства, чтобы не омрачить чистоты и не унизить достоинства» сего дела, заранее должно было отказаться не только от всяких корыстных видов, но и от всякого в сем деле соперничества с другими народами. А если так, то кто бы и почему бы теперь ни довершил его -только бы оно довершено было действительно – всякому истинному христианину, оставив вопросы и недоумения, предлежит радоваться о сем и благодарить Бога, тем паче, когда в доведении сего дела до желанного конца видимо действовали не столько люди, сколько Сам Бог. С таким ли действователем спорить о первенстве? Ему ли не уступить своего места?

Если бы, впрочем, и за сим оставалось у кого сожаление о том, что в прошедшей великой борьбе нашей с Западом за Восток не все произошло по нашему желанию, и что мы от столь многих жертв наших не стяжали для себя собственно никакого преимущества, такому, со всею уверенностью, мы можем сказать в успокоение, что, напротив, настоящая война послужила для нас к великому преимуществу и к чести, самой чистой и христианской. Ибо что обнаружила она пред лицом всего света? Что Россия, первая и единая, призрела оком искреннего сострадания на христианский Восток; что она, единая, забыв свои выгоды и презрев множество опасностей, решилась для освобождения восточного христианства выйти на брань едва не противу всего света, и самоотвержением своим положила основание для всех нынешних событий и дала побуждение самому Западу оказать, наконец, и свое сострадание к Востоку. Нет сомнения, что без сего этот хладный в своекорыстных расчетах Запад не поспешил бы принять участие в судьбе христианства на Востоке и, не зная, или, лучше сказать, не хотя знать истины, доселе расточался бы в похвалах мнимой кротости и образованности мусульман, и продолжал ограничивать все сердоболие свое к угнетаемым от них христианам праздными обещаниями и бездейственными переговорами. И вот причина, почему всякий раз, когда будет приходить в исполнение какая-либо благотворная для восточных христиан мера, имя России, яко первой виновницы счастливого для христианства переворота, будет произносимо с благодарностью каждым христианином на Востоке. Так думаем не мы одни, по какому-либо самолюбию, а так думает, водясь справедливостью, весь православный Восток; так невольно думает едва не весь Запад; тем паче не могут не думать таким образом мусульмане.

Не смущает ли еще кого-либо мысль о том, что для прекращения брани и для нового мира Россия великодушно согласилась на некоторые уступки? Для столь великой цели, каково успокоение целого света, можно бы не пожалеть и каких-либо действительно немаловажных жертв и лишений, но самая зависть и вражда не дерзнули потребовать подобного. Ибо в чем наши уступки? Мы не будем отселе иметь на юге прежнего морского бранноносного вида, который, служа нам же в тяжесть, ни разу не принес нам тех выгод, коих мы должны были ожидать. Мы удалились на несколько малых поприщ от берегов Дуная, но что другое напоминает нам река сия, кроме потоков крови нашей, мешавшейся столько раз с ее волнами? Что приносила нам она, кроме тягостной заботы сражаться ежегодно противу строптивости ее течения, в пользу чуждого нам судоходства? Если, наконец, отселе не мы одни, а и все прочие державы христианские будут вместе с нами покровительствовать христианскому Востоку, то этого общего и единодушного действования давно надлежало желать для истинной пользы христианства и для собственного нашего спокойствия. Вот все наши, если угодно так называть, жертвы для мира! Сравните с ними те бесчисленные усилия и жертвы, коих стоила прошедшая брань нашим противникам; присовокупите к тому, что мир не приносит им никаких новых приобретений, кроме благоприличного выхода из неразумно затеянной борьбы с нами, и вы поймете всю истину дела и всю, с одной стороны, малую (по жертвам для того с нашей стороны), а с другой – великую (по благотворным последствиям) цену нового мира.

А после сего, что остается нам, как только не с благоговением преклонить главу и сердце пред судьбами Промысла Божия, Который давно с такою очевидностью и с такою поучительностью для всех не обнаруживал Себя в превратностях браней, как обнаружил в брани прошедшей?

Вместе с сим возрадуемся радостью чистою о новой лучшей будущности единоверных собратий наших на Востоке. Семя освобождения их не может, конечно, вдруг и беспрепятственно развиться в целое многоплодное древо, под сенью коего им можно бы возлечь в совершенном покое, но должно развиться, и разовьется, и возрастет неминуемо, ибо полито кровью многочисленных сынов и Севера и Запада.

Возблагодарим от души Монарха нашего, который в сокровищнице своего благого сердца нашел тайну, как без унижения достоинства России прекратить потоки крови и угасить пламень вражды, коему не предвиделось близкого конца.

Не лишим справедливой хвалы самых западных противников наших, кои, почему бы то ни было, впав в великую ошибку – касательно положения Востока и тамошних христиан – не продолжили, однако же, своего ослепления до конца и, узрев истину, не замедлили, подав одну руку мира нам, простерть другую – в покровительство злополучного Востока.

Среди настоящего торжества о мире можем ли, наконец, забыть тебя, почивший в Бозе, державный Труженик наш, которому после многих других подвигов суждено было предначать и великое дело освобождения христианского Востока? Цель, тобою предположенная, была так высока, намерения твои были так далеки от всех видов и расчетов человеческих, что обыкновенная мудрость земная никак не могла вместить такого великодушия и бескорыстия – и возомнила неподобная... Но для тебя теперь не нужна более правда земная, когда ты удостоился зреть и испытать правду небесную. Быть не может, однако же, чтобы дух твой, и на лоне вечного покоя, не возмущался скорбью о потоках той крови, коея ты сам не хотел бы проливать ни единой капли. Успокойся теперь и почий в мире! Истина и правда восторжествовали; пламень войны угас; и освобожденный Восток вечно с умилением будет произносить имя единственного благодетеля своего, Николая.

«Слава убо в вышних Богу, яко и на земли мир!» Аминь.

Вот с какою полнотою и одушевлением изображены в сей хартии царственной деяния и подвиги страны и града нашего во время прошедшей брани! Тут с радостью и изумлением видим, что все, можно сказать, шаги наши во время прошедшей брани прилежно замечены, все жертвы и приношения наши оценены сугубою ценою, все лишения и раны наши приняты к самому сердцу Цареву... Если бы такое изображение в похвалу страны и града нашего произошло и не от руки царственной, то и тогда, при слышании его, нельзя было бы не порадоваться от души за весь край наш: ибо «имя доброе, – как заметил и изрек еще древний святой мудрец, – лучше... неже богатство много» (Притч. 22:1). Но такой, в высшей степени благоволительный, отзыв о нас исшел из уст самого помазанника Божия, исшел в самый день священного венчания его на царство... Как много возвышается от сего цена и сила каждого слова и выражения в сей хартии царственной! И какой край и град русский не захотел бы после сего быть теперь на нашем месте, несмотря на всю тяжесть и прискорбность нашего прошедшего положения!

Но меня, яко смиренного пастыря страны сей и вашего сострадальца в прошедшую годину искушения, особенно трогает в сей хартии то место, где говорится, что стране и граду нашему, при всех прочих похвальных качествах, недоставало доселе с остальною Россиею связи страданий и терпения, и что теперь драгоценная связь сия, благодаря ужасам прошедшей войны, получила незыблемую основу и скреплена навсегда. Почему особенно трогает меня это замечание? Потому что в сей самой мысли мы, во время общих скорбей наших, не раз находили утешение и для вас, и для себя. Ибо памятуете ли, что говорили мы в ободрение вам с сего самого священного места во дни Святой Пасхи, после огненной бури, разразившейся над нами в Великую Субботу?.. И мы говорили тогда, что нашему граду в составе России недоставало с нею единой связи – страдания за Отечество, и что после случившегося тогда с ним, град наш, несмотря на юность его, может непостыдно встать в стан древних, многострадальных за Отечество градов русских. Теперь, как видите, тогдашнее предчувствие и ожидание наше сбылось во всей силе, ибо теперь, как свидетельствует эта хартия, ставит наш град на это высокое и священное место между градами русскими уже не наше слабое мнение, а рука самого помазанника Божия, Самодержца Всероссийского!..

И как ставит! Уже много значило бы для юного града нашего, если бы он удостоился сравнения с какою-либо меньшею из утварей царских, столь богатых изящными и драгоценными украшениями, но милость Самодержца в избытке признательности не знает, можно сказать, предела – и Одесса, юная и в настоящем случае ослабевшая и еще не укрепившаяся от прошедшей борьбы и лишений, именуется драгоценнейшим перлом венца царского! Того венца, с коим другие, самые светлые венцы желали бы только сравниться, и коему большая часть тоже не несветлых венцов не могут иметь надежды даже уподобиться!..

Уразумей же, возлюбленный град, преизбыток к тебе и царственного внимания и милости Божией; уразумей и старайся быть завсегда перлом истинным, а не поддельным. Венец царский и без тебя может найти другие для себя украшения, но ты не найдешь другого подобного венца и другого, лучшего для тебя, уподобления. Драгоценнейшим перлам приличествует первее всего чистота и прозрачность; будь же, богоспасаемый град, и ты чист и ясен во всех помыслах, предприятиях и действиях твоих, и всегда представляй себя тем, что ты на самом деле, а не тем, чем можно казаться. Помни, что самые драгоценные перлы не на поверхности морей находятся, а таятся во глубине и добываются особенно после жестоких бурь, и не скучай прошедшею бурею, которая своим разрушительным волнением обнаружила пред оком царственным и твое перло; удаляйся от желаний мечтательных и предприятий поверхностных, углубляясь в такие предметы деятельности, кои полезны существенно, и не на краткое время, а для самого отдаленного потомства, полезны не для тебя только одного, а для целого Отечества!

Обращая за сим внимание на самое место хранения, предназначенное для сей драгоценной хартии, я усматриваю и здесь следы самого отеческого и нежного промышления о нас возлюбленного Монарха нашего. В сей именно храм наиболее стекались мы все во дни прошедших искушений и печалей наших; здесь изливали мы пред Господом скорбные души и сердца наши; отсюда износил каждый из нас в дом свой елей утешения и дух мужества христианского. Где же приличнее, как не в сем храме, храниться на память родам грядущим и этому царственному свитку, во свидетельство о прошедших деяниях и подвигах страны и града нашего?

Но что, по скорости, сказал я? О наших подвигах?.. Нет, – да удалится навсегда от нас сия земная и горделивая мысль! Довольно, что августейший отец Отечества знает о деяниях наших и благодарственно одобряет их; а пред Тобою, Владыко и Самодержец Небесный, мы со всеми деяниями и подвигами нашими повергаемся во прах, смиренно исповедуя Твою силу и благость, и наше ничтожество. «Не нам убо, Господи, не нам, а пресвятому имени Твоему» (Пс. 113:9) да будет за все честь и слава, ныне и присно и во веки веков! Аминь.

Если кому, то воину особенно нужно знать, от чего зависит успех сражения, победа или поражение.

Зависит это от многих причин: от мужества и искусства, от благоприятности мест и времени, от слабости и безсилия врагов, и прочее. Посему-то стараются заранее быть готовыми к брани; посему-то и без брани постоянно упражняют себя в искусстве сражаться; посему-то избирают опытных военачальников; посему-то запасаются сведениями о самом местоположении неприятеля, и прочее, и прочее.

Но, кроме всего этого, успех брани зависит еще не от людей, а от Бога, свыше. Если благословит Господь, то и малое число победит большее; если не благословит, то не поможет и многочисленное. Если благословит Господь, то и слабые одушевятся мужеством, откуда только возьмется сила и крепость! Если не благословит, то и мужественные потеряют дух, и у сильных ослабеют руки. Если благословит Господь, то и ветер будет благоприятный, и камни подводные и мели как бы удалятся со своих мест; если не благословит, все будет мешать успеху, и ветер начнет дуть против, и камни подводные и мели как будто будут следовать за кораблями.

Посему-то при всем искусстве, мужестве, при всем обилии средств к сражению и победе необходимо еще одно, такое одно, без коего может легко потерять силу все прочее: необходимо благословение Божие.

Чем достигается это благословение? Очевидно, не искусством и мужеством, не многочислием людей и средств, ибо все это может быть и у врагов; а чем же? Верою в Бога, упованием на Его помощь, молитвою, чистотою души и тела, исполнением заповедей Господних.

Ибо очевидно, что Господь благословляет того, кого любит: а кого же любит Он, как не боящихся Его и творящих волю Его?

Воин благочестивый дорог в очах Господних, с ним всегда его Ангел Хранитель, посему с ним и победа. Равно как воин нечестивый есть язва для воинства, ибо над ним всегда гнев Божий, а потому недалеко и поражение.

Чтобы не показалось кому-либо, что я все это говорю вам от себя, выслушайте, что в Писании говорил некогда Господь через пророка Моисея избранному народу Своему...

Памятуйте сие, воины христолюбивые, а поскольку вы хочете всегда победы над врагами, то заранее заслуживайте ее у Господа благочестием, воздержанием, чистотою и прочими добродетелями. Аминь.

Приветствуем вас, храбрые воины, с победою! Слух о ней пронесется на крылах ветра по всем краям Отечества, обрадует собою сердце Государя нашего, обвеселит города и села, и малый и большой будет говорить: «Мы победили, славные наши моряки! Дай Бог им здоровья!»

К кому же первее всего обратиться нам после победы нашей? Обратимся ко Господу, в деснице Коего власть всей земли, Который един движет ветрами и морями, дает и отьемлет дух и мужество.

Мы победили, потому что дело наше правое. Россия не ищет завоеваний, она и так сильнее всех.

Мы победили, ибо сражались за Церковь Божию, за Царя православного, за Русь Святую.

Мы победили, ибо вышли на сражение с молитвою, призвав Бога на помощь, предав себя и судьбу оружия своего в Его святую волю.

Посему, торжествуя теперь победу нашу, воскликнем все с Давидом: «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу!» (Пс. 113:9). Тебе подобает хвала, Тебе подобает пение, Тебе слава подобает, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Приветствуем вас, братие, с победою. Враг поражен и посрамлен! Вы поступили как истинные русские воины; честь вам и слава! Благословенны от лица Святой Церкви. Теперь радость наша полетит на крыльях в Отечество, обрадует сердце Царево, распространит веселие по градам и весям, утешит старцев и детей, все и везде будут говорить: «Вот что сделано нашими храбрыми моряками! Так и так сражались они! Не посрамили имени русского! Дали знать врагам, что значит Русский флот».

Падем же, братие мои, пред Господом и возблагодарим Его за победу нашу.

Возблагодарим не словами, а делами нашими. Как хорош и любезен Богу и людям победитель, который не гордится своею победою, а приписывает ее помощи свыше! Аминь.

Не даром, видно, досталась нам победа, возлюбленные! Я не вижу между вами некоторых; иные из них, страдая от ран – даст Бог – явятся снова между нами, а иные расстались с нами навеки; такова участь войны! Такова цена победы!

И может ли быть иначе? И детские игры оканчиваются нередко слезами, а у нас была игра не детская, не детская! Надобно дивиться еще, как мало жертв берет война, судя по ее лютости. Чего не видели мы среди сражения! Это было подобие ада: и пули, и ядра, и огнь, и вода, и вопли, и стоны... Тут можно было лечь многим, и однако же легло немного, да и из тех многие встанут. Отчего так мало обошлась победа? Оттого, что при помощи Божией сражались храбро, оттого, что никто не терял духа, каждый бестрепетно делал свое дело сколько мог. А сражение – вещь чудная! В нем чем храбрее действуют, тем менее несут потерь; и напротив, чем более жалеют себя и прячутся, тем более теряют и падают. И понятно от чего. Храбрость скорее решает победу и кончает сражение, а неповоротливость, тем паче трусость, длят собою сражение и умножают жертвы воинов.

Помните сие, возлюбленные, и при будущих сражениях поставьте за правило, если еще не знаете того, что после помощи Божией от вашей храбрости и мужества зависит не только победа, но и то, чтобы она стоила как можно менее жертв.

И однако же жертвы всегда будут; таково, повторим, свойство войны! Такова цена побед: победа без борьбы – не победа!

Будем ли жалеть о тех, смертью коих куплена победа настоящая? Конечно, мы лишились в них храбрых сотрудников и товарищей; но они ничего не потеряли, умерли за веру, Царя и Отечество. Что земная жизнь в сравнении с небесною, где для любящих Бога нет ни печали, ни воздыхания? Одно страшно -умереть нераскаянными грешниками; но они, без сомнения, умерли с чувством покаяния, омыв, между прочим, какие были грехи собственною кровью. Кто пролил за нас на Кресте Собственную Кровь, Спаситель наш, не может не принять той крови, которая за Него пролита, и не может не воздать за нее венцом милосердия пролившим оную.

Будем же покойны за павших сотоварищей наших. Сама Церковь не престанет до конца мира возносить молитвы об упокоении душ их.

Они сделали свое дело – легли с честью, купив победу. Да поможет Господь и нам, когда придет время, не уклониться от своего дела, подобно им. Аминь.

Ныне день и память святых первоверховных апостолов Петра и Павла; посему о них бы надлежало быть и нашей беседе с вами. И какой предмет мог бы более представить всем нам назидания, как не апостольские труды сих не человеков, а ангелов во плоти? Петр – это камень веры, как назвал его Сам Началовождь и Совершитель нашей веры. Павел – это труба, вострубившая благовестие во все концы вселенной, это молния, пожегшая и испепелившая все храмы идольские, все хврастие (терновые кусты) язычества. Самые затмения этих светил, подобно как затмения тел небесных, поучительны более света других, и служат посему, без сомнения, и допущены Промыслом к исправлению грешников, к ободрению самых отчаянных. Но при всем богатстве сего предмета, мы должны обратить речь свою на другое, обратить не произвольно, а по указанию Самого Промысла. Ибо в каких обстоятельствах мы видимся теперь с вами? Видимся в первый раз после прошедшей войны, которая на всех краях Отечества была крайне ощутительна и тягостна; а на ваш край и на ваш город легла всею тяжестью своею. Итак, вот предмет нашего собеседования, предмет, как я сказал прежде, не избранный нами произвольно, а данный и указанный свыше.

Я сказал: «Свыше». Да, братие мои, это первая и последняя мысль, из которой проистекает все прочее; это прошедшее, коего мы все были столь близкими свидетелями и даже соучастниками, было не следствием слепого какого-либо случая и обстоятельств, а двигалось и происходило по манию и под перстом Всевышнего. Так должен думать христианин о всех происшествиях жизни, тем паче о прошедшей брани, в коей участвовал едва не весь мир, где стеклось столько неожиданностей, которые попутали собою не только весь обыкновенный порядок вещей, но и смешали самые понятия и суждения человеческие. (Не окончено.)

«Призираяй на землю и творяй ю трястися: прикасаяйся горам, и дымятся» (Пс. 103:32)

Под конец прошедшего собеседования нашего я уже коснулся, братие, необыкновенного события, приведшего многих в ужас и потрясшего недавно всех нас, и указал несколько на цель его. Но поскольку событие сие продолжает быть главным предметом разглагольствий и в собраниях и при встречах, то я решился последовать общему направлению мыслей и побеседовать ныне с вами о том же. Ах, сердца слушателей наших так редко сотрясаются от силы слова нашего, что служителям слова должно дорожить теми минутами, когда они потрясены хотя чем-либо!

Но для чего я говорю: «Чем-либо»? Пусть выражается таким образом мудрость человеческая; пусть испытатели природы исследывают сие событие, судят, вникают, спорят, примиряются, чтобы наконец остановиться – на чем-либо. Мы говорим к вам о имени Того, пред очами Коего «вся... нага и объявлена» (Евр. 4:13), Коего слова суть «ей» и «аминь» (2Кор.1:20), посему можем и должны говорить ясно и твердо там, где земная мудрость не знает, что сказать. Что же мы скажем вам теперь?.. Скажем то, что говорил пророк, который, может быть, сто раз видел сотрясающуюся под собою землю и дымящиеся пред собою горы и, что важнее, наблюдал все сие во свете не собственного ума, а Лица Божия. Вы желаете знать причину прошедшего ужасного события? Вот она! Господь воззрел, особенным образом воззрел на землю, – и она сотряслась! Вы думаете, что подобные события происходят от воспламенения огнедышащих гор? Может быть, но самое воспламенение гор есть следствие того же Божественного действия. Господь прикасается горам, – и они дымятся! Зачем останавливаться на вторых причинах, когда так видна первая? Для чего слагать вину на творение, когда причиною Сам Творец? Он Сам производит сие, и Сам говорит, что Он Сам, а не другой кто, производит сие! «Призираяй на землю и творяй ю трястися: прикасаяйся горам, и дымятся!»

Итак, по свидетельству пророка, земля сотрясается, когда Господь призирает на нее. Ужели взор Господа так грозен и гневен, что земля не может перенести его? Нет, взор сей, по самому существу своему, есть взор преблагий и всеоживляющий; посему для Ангелов и для душ праведников нет большего блаженства, как наслаждаться светом Лица Божия. На самую землю Господь призирал некогда, и она не тряслась, а радовалась и веселилась, ибо Господь видел, что на ней «вся... добра зело» (Быт. 1:31). Чем же теперь земля согрешила пред Богом, что, подобно рабу неверному, не может стать пред Лицем Его без трепета?.. С какой стороны ни рассматривайте землю, не найдете вины ее пред Богом и человеком. Ей велено обращаться вокруг солнца: и, несмотря на неизмеримость сего пути, что может сравниться с точностью и скоростью ее бега? Ей приказано вращаться вокруг себя самой, дабы таким образом производить день и ночь; и когда не было дня или ночи? Зиму, весну, осень и лето – и когда недостало какого-либо из времен года? За одно можно было бы винить землю, что она нередко возращает терние и волчцы там, где человек сеет розы и пшеницу. Но и это действие не самой земли, а плод семян от запрещенного древа, коими человек засеял все лицо земли.

Какою же виною виновна бывает земля, что Господь не может воззреть на нее без гнева, а она на Господа без трепета?.. Виною владыки своего, человека. «Проклята земля в делех твоих» (Быт. 3:17), – сказано Адаму по его преступлении; и слово проклятия тотчас отразилось на всех концах земли, проникло все силы и все существо ее, отняло совершенство у всех ее произведений, покрыло ее всеми видами безпорядков и нестроений.

Впрочем, и стонущая под игом проклятия земля не всегда равно чувствует тяжесть его; недуг ее, можно сказать, иногда приемлет ослабу, а иногда ожесточается. Легче становится земле, когда воды ее освящаются погружением в них Святого Креста, когда воздух оглашается песнопениями во славу Вседержителя, когда поверхность земли украшается святыми храмами. Легче становится земле, когда испытатель естества, рассматривая поверхность и недра ее, научается и сам доходить и других доводить до следов премудрости и благости Божией; когда земледелец, возделывая ниву, испрашивает ей благословения Божия; когда вода, омывая нечистоты наши, не приемлет скверн греховных; когда воздух, наполняемый словами, не поражается словами праздными и гнилыми. Еще легче становится земле, когда увеличивается на ней число избранных Божиих, кои, сосредоточивая в себе благодать, распространяют ее на все, их окружающее. В таком случае Сам Господь, призирая на землю и находя предметы, достойные благоволения, творит ю не трястися, а покоиться, препоясываться миром и радостью. Напротив, когда живущие на земле забывают Живущего на небесах, когда осужденные в поте лица возделывать землю покрываются потом единственно от пресыщения туков ее, и от занятий предметами суетными и ничтожными становятся сами земными и бренными, то земле становится тяжелее и хуже. А когда среди развращения земножителей не находит себе места и голос покаяния, тогда земля, вслед за растлением людей, сама еще более растлевается; вопль беззаконий проходит облака, восходит во уши Господа Саваофа и принуждает Его, яко верховного Домовладыку, обратить взор Свой на землю. Он обращается, но гневный, – и земля трясется; хотела бы, по выражению тайновидца, бежать «от лица» Господня (Откр. 20:11), но не может. Так принужден был взирать на землю Господь перед потопом, и следствием сего взора была погибель всего живущего на земле; так принужден Он был взирать на землю во время столпотворения Вавилонского, и следствием взора было смешение языков и рассеяние всех людей по лицу земли; так взирал Господь на землю, обремененную грехами Содома и Гоморры, – и Мертвое море на месте их осталось навеки следом сего взора. Так воззрел Он на Египтян и фараона в море Чермном, и не осталось никого, кто бы возвестил о погибели их в Египте. Так воззрел Он на Иерусалим, убивший своего Мессию, и после сего не осталось там камня на камени.

Мы не знаем еще следствий недавно бывшего взора Божия на землю; и дай Бог, чтобы слух наш не огласился вестью о бедствиях, подобных тем, от коих не раз страдали страны, чуждые нам! Но поскольку и теперь земля вострепетала под стопами нашими трепетом явно нерадостным, то, без сомнения, вострепетала от взора гневного; а поскольку взор Господа был гневен, то, конечно, обращен на землю не добродетелями человеческими. Где произошло зло? В какой стране преисполнилась мера неправд? Откуда подана жалоба на небе? Не знаем. Но и не зная сего, можем сказать, что не грехи людей, не ведущих Истинного Бога, произвели сие; не просвещенные светом истинной веры они извинительнее христиан, не верных своей вере и закону. Христианам принадлежит теперь несчастное преимущество – сильнее других народов отягощать своими грехами землю, чувствительнее раздражать ими небо, быть нестерпимее для взора правды Божией.

А когда так, братие, то можем ли мы обезвинить в сем случае самих себя? Напрасно ли сотряслась земля под стопами и нашими? Не опасайтесь, я не буду увеличивать ваших грехов, а спрошу только, где мы живем? Не на тех ли горах, где впервые воссияла благодать Божия для всего Отечества? Не у той ли реки, которая, по справедливости, может называться Иорданом Российским? И, что важнее, не у подножия ли целого сонма святых Божиих, здесь нетленно почивающих? Какая добродетель не воплощена пред нами? В лице их, можно сказать, самая жизнь вечная и будущая низведена пред нами в круг жизни настоящей, подведена под наше зрение и осязание. Что же, каковы мы? Много ли во всех нас света веры? Елея любви? Слез покаяния? Нетления духа? Скажите сами, какою добродетелью мы отличаемся от жителей прочих градов отечественных? Какого порока и соблазна, от коих страдают прочие страны, нет у нас? Суды наши не только светские, но и духовные не отягчены ли множеством жалоб и пререканий? Торжища наши не оглашаются ли шумом и нестроением, бранью и клятвами? Храмы наши не остаются ли нередко пустыми, и когда наполняются в праздники, то кем более – смиренными поклонниками или презорливыми (гордыми, надменными) соглядатаями? Чего бы не могли сказать противу нас самая земля и самые горы наши, если бы им дано было говорить? Ах, сказали бы они, мы тяжко страдали, когда вершины наши покрыты были истуканами Перунов и Волосов, и думали опочить, когда они украсятся храмами Бога Истинного: идолы пали, храмы воздвиглись, но люди – те же!..

Перестанем же, братие, носиться мыслью по лицу вострепетавшей земли, и приникнем в вострепетавшую совесть нашу; она яснее скажет нам, где источник гнева небесного, где вулкан огнедышущий! Здесь, в нашем сердце! Здесь, в наших страстях! Посмотри на себя каждый во время гнева: не пламенеет ли лицо, не горит ли кровь твоя, как от огня? Посмотри на себя в припадке зависти: не бледнеешь ли ты, как бы под тобою открывалась бездна? Посмотри на себя в припадке скупости: не трясется ли рука твоя от малой монеты для нищего, как бы под тобою колебалась земля? Что же удивительного, владыка земли, если подвластная тебе область подражает твоему примеру и отражает в себе твой образ?

Удивительно то, что страшный беспорядок стихий не научит нас доселе дорожить порядком в.круге своей жизни, что мятущаяся под стопами нашими земля не принудит нас быть твердыми и непоколебимыми в законе Господнем. В самом деле, много ли следов оставило и прошедшее землетрясение не в земле и домах, а в совести и душах наших? Градоправительство радуется, что жилища наши целы; а Церковь сетует, что сердца не сокрушились. Ибо чем отозвались мы на глас Божий, так грозно возгремевший перед сотрясением земли нашей? Один говорит: «Я устремился тогда посмотреть на часы, или барометр»; другой: «Я поспешил взять такую-то вещь, дабы бежать вон из дома»; третий: «Я вообразил, что в моем доме произошел ужасный пожар»; четвертый: «Я предан был в это время сну...» Творец неба и земли! Итак, Ты мало сотряс под нами землю, ибо мы не пробудились! Призри снова на нее, призри грознее, да сотрясутся вместе с землею души и сердца наши! Коснись еще горам, да воздымятся сильнее, и принудят нас возвести очи свои к небу! Но, Боже праведный, моему ли гласу пререкать безднам милосердия Твоего? Если Ты укротил гнев Свой, то, без сомнения, узрел, что и между нами не все погружены были в сон нечувствия, что и между нами нашлись люди, кои за себя и за нас воздели к Тебе чистые руки свои.

А между тем, братие, далеко ли все мы отстояли тогда от последнего часа жизни? Долго ли было обрушиться жилищам нашим и погрести нас под развалинами? Что было бы тогда с нами? Как предстали бы мы на Суде? Что изрекли бы в свое оправдание?.. Что мы восхищены внезапно? Но может ли быть внезапность для тех, коим с младенчества непрестанно твердят о необходимости спасения, кои сами, из бесчисленных случаев, знают, что нет и не может быть завета со смертью?

Опасность прошла, земля паки отвердела под стопами нашими, но надолго ли? Кто поручится, что Господь паки не призрит на нее оком правды и суда? И одно ли потрясение земли может прервать нить жизни нашей? Ах, она рвется нередко от слабого дыхания ветра.

Будем же благоразумны, и престанем быть врагами самих себя. Скоро отверзется пред всеми дверь покаяния. Поспешим войти в нее – все, навсегда, невозвратно. Когда омытые слезами покаяния мы примиримся с Богом и своею совестью, тогда ничто не возмутит покоя души нашей, тогда хотя бы горы прелагались в глубины морские, хотя бы досталось идти нам посреди сени смертной (а непременно каждому достанется когда-либо), мы не убоимся зла; ибо Господь, Сам Господь, будет с нами и за нас. Аминь.

Наконец, братие мои, нас всех учит само небо! И как учит! Как учило некогда древних Египтян – огнем и мраком! Странное и страшное зрелище! Мы со всех сторон окружены огнем, и в то же время покрыты тьмою! Страждем от засухи, и не видим солнца! Таков гнев небесный! Таков и здесь – во времени, на земле милосердия; что же будет там – в стране воздаяний, где во всей силе воздействует закон суда и правды?

Но точно ли над нами гнев небесный? Не случай ли это и неблагоприятное стечение причин естественных? Ах, может ли быть случай там, где все движется под перстом Всемогущего и Всеведущего? Что такое природа, со всеми ее силами, как не видимое и разнообразное облачение единой невидимой силы Творческой? Если в дому благоразумного домовладыки не может произойти ничего важного без его ведома и воли, тем паче вопреки его намерениям, то может ли быть что-либо подобное в дому Домовладыки Небесного, Который везде есть и все исполняет Своим Существом и силою? И если мрачное чело и грозный вид домовладыки служат верным признаком, что в дому есть нечто для него нетерпимое, то мрачный вид нашего неба, пылающее лицо нашей земли не ясно ли сказывают нам, что среди нас и в нас есть нечто такое, на что Царь неба и земли не может взирать без гнева?

Что такое именно? Это доведомо Ему единому. Для нас довольно знать, первое – что всякий грех есть мерзость пред очами святости Божией, а мы все грешники, и нет греха, коего не нашлось бы между нами; второе – что для отвращения гнева небесного нет другого средства у грешников, кроме покаяния и исправления своей жизни. Посему, прежде нежели приступим к престолу Благодати, и дерзнем воздеть руки с молением об отвращении казни, нас облежащей, обратимся к себе самим, приникнем в нашу внутренность, и посмотрим, что там? каков воздух в нашей душе? какова земля нашего сердца? нет ли и здесь мрака и тьмы, и, может быть, Египетской? нет ли и здесь засухи и окаменения, может быть, Вавилонского? нет ли здесь огня и пламени, может быть, адского?

Нам даны все средства к тому, чтобы не оставаться в духовной тьме, выйти из естественного неведения о Боге и душе, об участи, ожидающей нас за гробом, и о средствах к нашему вечному спасению; солнце откровения Божественного всегда над главою нашею; книга слова Божия всегда в руках наших; Церковь, сие училище Божие, открыта со всех сторон каждому: читай и поучайся, слушай и поучайся, смотри и поучайся. Кругом свет и истина. Но много ли светлых и богопросвещенных? Посмотрите на миллионы собратий в низкой доле, и спросите их о чем-либо, касающемся веры и упования христианского; они вместо ответа скажут вам: «Мы люди темные!» Обратитесь к людям так называемым образованным, заговорите с ними о пути ко спасению, Самом Спасителе; редко не окажется, что и они, при всех дарованиях, при всех, часто обширных, познаниях в земном, в отношении к небесному – люди темные! Кругом тьма и неведение! Отчего? Оттого, что не хотят озаряться светом небесным; оттого, что не почитают нужным знать, что будет с ними за гробом; оттого, что все читали и изучали сто раз, а, может быть, ни разу не брали в руки Библии и книг церковных.

Вправе ли же мы, когда внутри нас такая тьма, требовать, чтобы вне нас всегда было светло и ясно? Не скорее ли должно желать, чтобы совершенно померк, хотя на время, всякий свет чувственный, дабы вспомнили, что есть свет духовный, и начали им пользоваться?

Нам даны все силы и средства, потребные к животу и благочестию, к тому, чтобы мы в сем веке были тверды и непоступны (неподвижны) в истине, жили праведно, целомудренно и благочестно, и являлись плодоносны во всяком благом деле. Для сего облака дарований духовных всегда носятся над землею сердец наших; роса благодати всегда готова к их освежению; в семенах духовных ни для кого нет недостатка; самые бразды в душе и сердце во множестве проводятся невидимою рукою Провидения – посредством событий в жизни нашей. Как бы не прозябать благим мыслям и чувствам! Как бы не цвести в нас вере и любви христианской! Не зреть плодам смирения, милосердия, чистоты и правды! Но осмотритесь кругом себя: где святость мыслей и чистота намерений? где подвиги любви и самоотвержения? где плоды правды? Везде сухость и бесплодие, терн на терне, камень на камени! Отчего? Оттого, что преданы плоти и крови, работают всем существом миру и его похотям, а попечение о едином на потребу, о душе и совести считают, если только считают, самым последним из своих попечений. Ах, если бы хотя сотая часть того времени и труда, кои иждиваются на возделывание полей, на усовершенствование домашней экономии, на забавы и удовольствия, употреблялась на возделывание души бессмертной, далеко не то было бы с нашими нравами и жизнью!

После сего вправе ли мы требовать, чтобы попираемая стопами нашими земля была лучше духа и сердца нашего? чтобы она постоянно разверзала недра и возвращала нам семена сторицею, когда мы заключаем «утробу» при виде брата бедствующего? (1Ин. 3:17). Не должно ли, напротив, желать, чтобы хотя по временам стихии отказывались служить нам, чтобы иссякали источники всех чувственных прибытков и удовольствий, дабы мы перестали упиваться из них на погибель душе своей, и вспомнили о воде, текущей в жизнь вечную?

У христианина, наконец, есть средство к пресечению самого пламени страстей своих – это благодать Духа Святаго! К угашению самого огня гнева небесного – это Кровь Сына Божия, нашего Искупителя! Какого искушения препобедить, какого врага нельзя преодолеть с помощью Духа Вседержителя? Какой правде удовлетворить, какого греха очистить нельзя посредством искупительной Крови Агнца Божия? Оставалось бы только окропляться в духе веры сею Кровью; и мы были бы белы, как снег; и все неправды наши были бы заглажены навек. Оставалось бы только облекаться силою благодати свыше, действовать всеоружием духовным, нам данным; и мы были бы целы, крепки и неприступны. А мы если и являемся во время исповеди пред зерцало правды Божией, то не обличенные, в силу заслуг Христовых, с чувством лжеправедности фарисейской, а не в духе мытаря и разбойника благоразумного; оттого и отходим без истинного мира в совести, без божественного глагола прощения в душе. А мы если и покушаемся иногда стать против искушения на грех, то употребляем для сего одни силы или, лучше сказать, одну немощь своего ума и совести; оттого падаем непрестанно и разбиваемся в прах. И так поступают еще лучшие из нас; а как поступает большая часть? При малейшей искре соблазна, вместо того чтобы гасить пламень греховный, раздувают его всеми способами, обращают в пожар сердечный, и, объятые с ног до главы огнем, вместо того чтоб вопиять о помощи небесной, веселятся и торжествуют подобно лишенным ума; и сожженные, наконец, в своей совести, с торжеством восседают на развалинах и пепле храма души своей.

И мы удивляемся после сего, как око неба помрачается негодованием, как лицо земли воспламеняется гневом! Подивимся скорее, как солнце может сносить зрелище всех нечистот и злодеяний, кои принуждено освещать ежедневно и ежеминутно! Как земля не изнеможет под тяжестью неправд человеческих и, последуя примеру своего жителя и владыки, сама не уклонится с пути вокруг солнца! Как воздух, непрестанно наполняемый словами гнилыми и зловредными, не растлится вконец от нечистого нашего дыхания! Как, наконец, все стихии, непрестанно всяким образом злоупотребляемые человеком, исторгаемые из своего чина, уклоняемые от своей цели, не выйдут, наконец, совершенно из порядка, им назначенного, не восстанут против своего притеснителя, не устремятся на всеобщего возмутителя, не разразятся всегубительством над главою врага Божия! И не будем думать, что силы природы, нас окружающей, бесчувственны, а потому для них все равно, как мы ни поступаем с ними; нет, в мире Божием все жизнь и действие, везде чувство и смысл. Апостол слышал некогда, как вся тварь (заметьте выражение – вся тварь) стонет и воздыхает оттого, что человек своим грехопадением лишил ее свободы чад Божиих и поверг в тяжкую работу суете и тлению. Воздыхает, но не выходит из повиновения человеку, заставившему ее томиться в узах; воздыхает, но продолжает работу самой суете. Почему? Потому что так заповедано ей Тем, Кто не хочет «смерти грешника, но дает ему время, во еже обратитися... и живу быти» (Иез. 33:11).

В силу сего закона милосердия, без сомнения, и теперь мрак, нас облежащий, рассеется, и мы паки узрим солнце во всей лепоте его, но что узрит сие солнце в нас? Узрит ли хотя единую слезу покаяния на лицах наших? Узрит ли какое-либо бедное семейство, какого-либо беспомощного сироту, взятых на попечение богачом? Узрит ли раздранным рукописание бедного должника, не имеющего, чем воздать заимодавцу? Узрит ли слугу, переставшим терпеть от жестокости и прихотей своего господина? Узрит ли храмы Божий более полными, Таинства более приемлемыми и чтимыми, домашнюю молитву более наблюдаемую? Узрит ли менее шумных полночных игр, убивающих душу и тело, честь и состояние? Менее кощунства и слов праздных?.. Без сомнения, и земля престанет гореть вокруг нас, ибо еще не наступил тот страшный час, когда «стихии... сжигаемы разорятся, и земля со всеми делами, яже на ней», сгорит (2Пет. 3:10). Но что будет с теми плодами, кои она паки начнет износить из недр своих? С плодами, омытыми потом и слезами бедного земледельца? Не отымутся ли они, по-прежнему нещадно, от гладных уст его семейства? Не пойдут ли в пищу роскоши и прихотей? Не отдадутся ли за предметы совершенно безполезные и даже душевредные? Не поставятся ли прямо в цену беззакония и соблазна?

Не на устыдение и укоризну, а в поучение и общее назидание говорю сие; говорю по необходимости; среди огня гнева небесного, коим окружены мы, нельзя быть хладным свидетелем неправд человеческих. И кто же возглаголет, когда мы умолчим? И как молчать, когда само небо и земля вопиют противу нас? Завеса мрака равно простерта десницею всемогущею над проповедающим, как и над слушающими. Всем должно смириться; всем должно осмотреться! Возвестите, что подлежит в нас исправлению, и мы с радостью приложим слух словам вашим. И без того мы чувствуем вполне недостоинство наше; и – сошедши с сего места, на которое заставил войти нас долг звания нашего, готовы стать у прага церковного и воззвать с мытарем: «Боже, милостив буди мне грешнику» (Лк. 18:13). Но доколе стоим здесь, мы должны вещать истину, как бы ни была она неприятна для чувственности; и горе нам, если мы изменим гласу ее в то время, когда самые стихии предваряют нашу проповедь!

Итак, братие мои, если вы, тронувшись не силою нашего скудного слова, а всемощным гласом Того, Кто повелел небу и земле вещать ко всем нам огнем и мраком, решитесь отселе быть внимательнее к делу вашего спасения, исправить и в жизни, и в нравах, и в образе мыслей ваших то, что противно Евангелию, не согласно с уставами вечной правды Божией, пагубно для собственной души вашей, то мы смело приступим к престолу благодати, начнем с дерзновением толкать в двери милосердия; и можем быть уверены, что нам не будет отказано в милосердии. А если... Но ваши взоры, ваши вздохи, ваши слезы, все ваше положение показывает, что мы не напрасно собрались сюда, что десница Божия, на нас отяготевшая, достигла своей цели, что гнев небесный проник действием своим до глубины душ и сердец, что каждый из нас вполне чувствует важность настоящих минут и не забудет их во всю свою жизнь. Да предначнется же молитва сердец смиренных и духа сокрушенного! Да возгласится покаянный псалом царя Израилева, столь приличный нашему положению! Да отверзутся царские двери милосердия!

Господи и Владыко живота и смерти нашей! Если мы дерзаем в настоящий час стать пред Тобою, подобно Аврааму, с молитвою за град сей и страну нашу, то дерзаем, надеясь не на чистоту наших собственных молитв, а на то, что уже зрим пред Тобою стоящего за нас великого Ходатая и Посредника неба и земли, возлюбленного Сына Твоего, Искупителя нашего. О имени Его отверзаем пред Тобою уста нечистые, и воздеваем к Тебе руки непреподобные. Призри на нас сквозь пречистые язвы Сына Твоего, и повели солнцу Твоему воссиять на нас, повели огню угаснуть, и земле восприять прохладу и свежесть. Сотвори над нами сие «знамение во благо» (Пс. 85:17), да увемы, что Ты един Господь и Владыка всяческих, «Ты убиеши и жити сотвориши» ⁴. Аминь.

«Глас Господень на водах... глас Господень в крепости... глас Господа, сокрушающаго кедры... глас Господа, пресецающаго пламень огня» (Пс. 28:3–5, 7).

Итак, между разными гласами Божиими святой Давид слышал некогда и глас Господа, «пресецающаго пламень огня».. О, если бы и над нашим градом раздался теперь сей глас вожделенный!.. Ибо как ни многочисленны и ни громки гласы, еженощно по всем стогнам возносящиеся от земли нашей, но ни один из них не может пресечь пламени огня. Каких мер предосторожности не употребляет бдительное начальство? – но огнь возгорается. Кто сам не стережет собственного дома? – но огнь возгорается. Лютая стихия как бы нарочно посмевается всем усилиям нашим не дать места ей. Коль многие из пострадавших от ярости ее собственными слезами продолжают обливать теперь те развалины, коих не могли спасти от пламени целые потоки вод, на них излитых. А не пострадавшие от огня мучатся ежечасно от воображения близкой опасности и возможных потерь, так что никто не может спокойно возлечь на одр нощной. Волею, посему, или неволею, но всем и каждому, подражая Псалмопевцу, приходится возвести «очи» свои горе и, отложив надежду на одни средства человеческие, ожидать помощи от Господа, сотворшаго «небо и землю» (Пс. 113:23). Если Он возглаголет, то все стихии умолкнут; и огнь по-прежнему будет смиренно освещать и согревать домы наши, не разрушая их до основания и не лишая жителей, вместе с кровом, хлеба насущного.

Но кто мы, чтобы ради нас возглаголал Сам Господь гласом, пресецающим пламень огня? Во времена древние были, по крайней мере, люди, столь видимо близкие ко Господу, что к ним, яко к наперсникам и другам Божиим, с уверенностью можно было обращаться во всякой нужде и обстоянии, – да станут пред престолом правды Божией, и воздеянием преподобных рук своих преложат гнев Небесный на милость. Между нами, за грехи наши, не видно таковых избранных; а если и есть они, то сокрываются «в тайне лица Божия от мятежа человеческа» (Пс. 30:21). Посему, при всей нечистоте нашей, остается самим нам обратиться к небу и начать толцать в двери милосердия. И мы сделаем сие, братие мои, по долгу звания нашего.

Но что если Господь при сем случае и с нами, как с древними Израильтянами, восхощет сотворить прю и суд праведный? В нуждах и обстояниях ваших, скажет Он, вы обращаетесь ко Мне за помощью; а среди довольства и радостей ваших забываете Меня, яко не Сущаго. Когда стихии Мои восстают на вас, вы спешите в храм Мой и падаете предо Мною во прах; а когда силы природы служат и покорствуют вам, то вместо храмов неудержимо стремитесь в домы игр и увеселений, для поклонения кумиру гордости житейской. Меня, вашего Владыку и Господа, хотите видеть к вам всегда человеколюбивым и милостивым; а сами, будучи прах и пепел, постоянно являетесь злы и жестокосерды к собственным собратиям вашим. Приходите в отчаяние от пламени, поедающего тленные кровы ваши, и ни во что ставите пламень страстей, от коего истлевают души и сердца ваши. Боитесь и трепещете огня временного, который, сколько бы ни свирепствовал, сам по себе не может не угаснуть; и остаетесь хладны и равнодушны к тому ужасному огню гееннскому, который, раз возгоревшись, не угаснет во веки веков. Я ли не доказал Моей любви к вам, когда за вас, грешников сущих, предал на смерть Единородного Сына Моего? Но где чувство благодарности? Где попечение о собственном вашем спасении? Домы ваши исполнены нечистоты и похотей вреждающих; торжища ваши мятутся крамолою и лукавством; судилища ваши стонут от тяжести неправд и пререканий, даже между единокровными; в самые храмы Мои вы вносите с собою дух презорства и молву сует житейских. Что же после сего делать правде Моей? Что остается делать самому милосердию Моему? Ужели попустить вам ниспадать ненаказанно в бездну страстей, дабы потом низринуться навсегда во глубину адову? Когда дары и благословения Мои не действуют на вас, то не довлеет ли употребить огнь и железо, да рана не соделается неисцельною? Не так ли поступают с вами собственные врачи ваши? Вместо ропота и жалоб вам подобало бы пасть ниц предо Мною и возблагодарить, что милосердие Мое не забывает вас, недостойных, и хотя гласом прещения и огня, но гремит во уши ваши, – да воспрянете от сна греховного. Бедствия, Мною посылаемые, суть знак гнева Моего на ожесточенных, но в то же время знамение любви, взыскующей заблудших. Блюдитесь противного, – да не будете ненаказанно оставлены на жертву собственных страстей ваших! Горе грешнику, отвергнутому Моею благодатью!

Скажите, братие мои, что противурещи, если Господь возглаголет к нам сим гласом суда и прещения? Древние Израильтяне в подобном случае могли указать, по крайней мере, на приверженность свою к обычаям своих предков, на усердие ко храму Иерусалимскому, на множество жертв, ими приносимых, на посты и празднества свои. Мы что речем и на что укажем? Святые обычаи предков или преданы у нас совершенному забвению, или служат предметом глумления и пересудов неразумных; храмы наши, если и посещаются нами изредка, то большею частью не для молитвы, а из одного приличия, и видят в нас не грешников кающихся, а людей надменных своею породою и богатством, видимо готовых, если б было возможно, вступить в прю с Самим Господом храма, так что для славы селения Его должно желать иногда не присутствия, а отсутствия нашего. Жертвы наши Богу – где они? Твердим, что Господу надобно приносить в жертву свое сердце, и под сим предлогом в продолжение целого года не употребим во славу имени Его и единого пенязя, расточая в то же время сотни и тысячи, стоившие пота и слез подручным нашим, на безумные прихоти, на игры и увеселения. О постах наших, думаю, и вы не присоветуете упоминать пред Господом, ибо они давно не существуют для многих из нас. Что же рещи? Не указать ли на наше умение жить в свете и ловкость в обращении, на нашу способность перенимать все иноземное, будь оно самое безрассудное? Не упомянуть ли разве о том, как мы умудрились чужое делать своим, сокрывать самую очевидную истину в неправде, наводить подозрение и там, где вовсе нет его, ставить брату сети и невинности соблазны? Но, увы, Господь давно видит все сие! За сие-то, без сомнения, и лишены мы Его благословения, и можем подлежать еще большим бедствиям, если не очувствуемся по случаю зол, нас обышедших, и не обратимся на путь истины и правды.

Что же нам делать, и что рещи? Остается возопить с пророком: «Тебе, Господи, правда, нам же стыдение лица» (Дан. 9:7). Остается признаться и исповедать со Псалмопевцем: "благо... нам, яко смирил еси... нас, да научимся оправданием твоим» (Пс. 118:71). Остается, наконец, поступить так, как поступили некогда Ниневитяне. Они были подобные нам грешники, но когда пророк изрек им гнев от лица Божия, то смиренно признав неправды свои, тотчас облеклись все во вретище, посыпали пеплом главу, заповедали пост и обратились к молитве. За такое смирение, несмотря на множество грехов, Господь услышал их: Ниневия спаслась от неминуемой погибели. Облечемся и мы, если не во вретище и пепел, то в смирение и исповедание грехов своих; отложим роскошь и прихоти и, призвав на помощь Матерь Божию и святых угодников, станем пред сим престолом и речем из глубины души: «Господи и Владыко живота нашего, Судие праведный и милостивый, буди благословенно имя Твое! Благодарим Тебя, что Ты не забываешь нас, чад строптивых и развращенных, и хотя страшным гласом огня, но продолжаешь глаголать к нам, да престанем от грехов наших. Еже навел еси на нас, судом и правдою навел еси. Смиренно исповедуем, что мы беззакониями и нераскаянностью своею заслужили стократ большего прещения и казней. Но, Премилосердый, наказав ожесточенных, пощади кающихся; явив грозную десницу, покажи и милующую! Отныне мы не будем более раболепствовать страстям нашим; и как служили миру и похотям греховным, так послужим Тебе, нашему Владыке и Создателю. В домах и жилищах наших не будет прежней нечистоты и похотей несмысленных; на торжищах наших не услышатся более крамолы и лукавства; места увеселений не отвлекут нас от храмов Твоих; не пойдем более в судилища для притеснения невинных, а поспешим, напротив, в жилища нищеты для оказания помощи страждущим братиям нашим. Ей, Господи, точию благодать Твоя да не отступит от нас, а мы, помилованные, употребим все силы и средства наши, да не явимся недостойны милосердия Твоего!»

С сею молитвою, братие мои, если она будет происходить от сердца чистого, мы, хотя и грешники, можем стать пред престолом Небесного Владыки с надеждою быть услышаны. Ибо чего ищет Господь наш, и благословляя нас дарами счастья, и посещая жезлом гнева Своего, как теперь? Ищет единого: да воспрянем от сна греховного, да обратимся к Нему и начнем соделывать дело нашего спасения. Посему, если мы обратим лицо свое ко Господу, и докажем истину обращения делами благими – исправлением наших нравов и жизни, то и Господь не умедлит обратить Лица Своего к нам, и возглаголать гласом, пресецающим «пламень огня», нас обышедшего.

Да услышат же сие все и не сущие теперь с нами здесь жители града нашего! Да поспешат оградить домы свои не стражею, токмо внешнею, а прежде и паче всего молитвою, покаянием и благотворительностью к бедным! Да приложат попечение истребить в домах своих не только все, могущее служить пищею и возбуждением для огня вещественного, но и то, от чего возгорается огнь страстей, что служит предметом гнева Небесного! Мы еще только боимся опасности и потерь; а некоторые уже понесли ее, и, может быть, не имеют никакой собственности, кроме не охладевшего еще пепла. Да обрящут таковые пособие у имущих и могущих преложить плач их в радость! Это будет наилучшею порукою нашего покаяния пред Богом и вместе вернейшим средством преложить ко всем нам гнев Божий на милость. Ибо милость Небесная ничем так благонадежно не привлекается, и так прочно не сохраняется, как молитвою, смирением и милосердием к бедным. Аминь.