Речь пред избранием из дворянства судей для Санкт-Петербургской губернии

«Жатва убо многа, делателей же мало» (Мф. 9:37)

Вы не удивитесь, почтенные слушатели, что служитель слова почитает за долг в настоящие минуты привести вам на память эту печальную истину и полагать ее в начало своего собеседования с вами. Собравшись в храм сей, дабы пред алтарем Всемогущего испросить благословение и помощь на дело, от которого зависит благоденствие целой страны, вы поступили бы вопреки цели настоящего собрания, если бы возомнили услышать здесь одно приятное и, вместо назидания ума, исправления сердца, потребовали только занятий для воображения и пищи для чувств. Не в эти торжественные минуты и не с этого священного места слышаться словам ласкаяния и мирского витийства; здесь должна вещать любовь к человечеству; теперь должен быть слышан голос одной истины!

Что же говорит любовь к человечеству? Что «жатва убо многа». – В самом деле, в мире человеческом, среди обществ гражданских, на поле жизни общественной, между нами и собратиями нашими весьма много предметов для деятельности и усердия друзей человечества; много доброго и полезного, которое еще не совершено и даже не начато; злого и вредного, которое еще не искоренено и даже не обуздано; много талантов и сил, которым не дано еще надлежащего направления, и может быть, места; худых навыков и страстей, которые не находят себе никакой преграды и даже меры; много предрассудков и заблуждений, почитающихся непоколебимыми и священными; похвальных учреждений, не исполняемых в должной силе; священных прав, не признаваемых или попираемых невежеством и своеволием. Самые законы своей многочисленностью и разнообразием не представляют ли богатой жатвы для благоразумия и опытности законоведов? Самое правосудие не есть ли нива, требующая для возделывания своего рук чистых и трудолюбивых? «Жатва убо многа», – так говорит любовь к человечеству.

Что вещает истина? – Что «делателей мало». В самом деле, как немного тех неизменных друзей человечества, которые, быв призваны на общественное служение ближним, подвизались бы для блага других так, как бы оно было их собственное! Как невелико число тех благих делателей, которые из любви к правде готовы были бы жертвовать всеми личными выгодами, не знали бы побуждений выше святого чувства долга, наказаний страшнее бесчестия, наносимого пороком. Невзирая на гордость века, хвалящегося просвещением и человеколюбивыми правилами, явление истинных доблестей душевных, черты действительного великодушия и бескорыстия, к сожалению, еще столь редки, что им радуются, как некоей драгоценной находке: радость правильная, но небезпечальная, дающая разуметь, как мало людей, поступающих так, как бы всем и всегда поступать надлежало.

«Жатва убо многа», – многа, «делателей же мало», – мало!

Вы не будете спрашивать, почтенные слушатели, почему теперь именно повторяется в слух ваш сия печальная истина, и для чего обнажаются перед вами некоторые недостатки жизни общественной, которые сокрывать от нареканий во многих случаях есть священный долг любви к Отечеству. Ваше сердце, без сомнения, уже сказало вам, что все это делается потому и для того, что теперь в ваших руках возможность если не совершенно переменить печаль сию на радость, то растворить ее радостью. – Целая страна ожидает от вас делателей; от одного слова, одного знака согласия или несогласия вашего может зависеть, чтобы они были благие и достойные: какой благоприятный случай доказать на опыте благородство души вашей, ваше усердие к Отечеству! Какая драгоценная возможность без всякого труда, без малейшего пожертвования оказать важную услугу человечеству!

И каждый из вас, почтенные слушатели, без сомнения, намерен поступить в этом случае так, как повелевает рассудок и совесть. Отличнейшие из сынов Отечества не принесут в жертву своим выгодам благоденствия соотечественников; мужи совета и силы явят самым делом, что они превыше обыкновенных слабостей и недостатков; главные исполнители воли монаршей оправдают великое доверие, им сделанное, не употреблять во зло прав, им данных; верные чада Церкви Христовой докажут чистотой поступков своих, что в открытом для всех училище Иисуса Христа лучше научаются любить правду и человечество, нежели в малодоступных лабиринтах земной мудрости.

Но почтенные слушатели, не забудем притом, что самые благие намерения, самые чистые и усердные желания, по слабости природы нашей, часто остаются без исполнения (ах, как бы род человеческий был счастлив, если бы исполнилось на деле все, что когда-либо замышляемо было к его совершенству!). То же самое может последовать и с настоящим вашим желанием избрать достойных слуг Отечеству: оно может не принести всех плодов, если не будет приложено надлежащего попечения о том, чтобы непременно исполнить преднамереваемое.

Чувствую, что вы готовы предупредить меня вопросом: «В чем должно состоять это попечение? От чего ближайшим образом зависит исполнение наших благонамерений в настоящем деле?» Совершенно уверен, что вы желаете знать это именно для того, чтобы исполнить в точности познанное. Но это такие вопросы, на которые всего лучше может и должна отвечать вам собственная ваша опытность и усердие к пользам Отечества. Служитель слова может при этом случае для руководства указать только на главные средства, ведущие к вашей цели, и не более как указать; подробное разумение этих средств, способ их употребления опять, по необходимости, предоставляется вашему благоразумию. И, во-первых, почтенные слушатели, если когда, то в настоящие дни прилично и нужно вам воскресить в памяти своей все, что мудрыми самодержцами нашими, и особенно великой законодательницей, сказано мудрого о должностях гражданских; должно представить в уме своем со всей ясностью их происхождение, цель, свойство и дух, влияние на благо граждан, самые злоупотребления, которым они подлежать могут; и таким образом повторить, как сказать, весь великий и священный урок законоположения и чиноначалия гражданского, памятуя, что в нем заключается источник благоденствия целого Отечества, родов настоящих и будущих. Нет нужды, что предмет этот давно известен каждому из вас: о законах человеческих, когда они начертаны мудростью и человеколюбием, можно сказать то же, что сказано царем Израильским о Законе Божием: «широка заповедь... зело» (Пс. 118:96), – широка по самой букве, еще пространнее по духу!

Посему (надо – Ред.) обращаться к ним как можно чаще, размышлять о них и углубляться в дух их, дабы самому исполниться их духом, – [то] полезно для самых опытных законоведов. Ум истинного патриота всегда найдет в них новую, приятную пищу для своего размышления; сердце истинного сына Отечества при занятии ими никогда не оскудеет новыми чувствами благодарности к мудрым законодателям, уважения к законам и учреждениям отечественным – любви к своим согражданам. Напротив, невнимание к этому предмету неминуемо и скоро порождает предрассудки, весьма много препятствующие успешному избранию в должности. Так, мысль о неважности низших должностей, и что они ниже достоинства многих лиц, – эта ложная и вредная мысль откуда родилась, как не от невнимания к духу законодательства отечественного? – Чем питается и поддерживается, как не явным незнанием этого важного дела? Ибо, не говоря уже о том, что между всеми должностями существует крепкий и тесный союз, вследствие которого самые высшие должности не могут быть хорошо исполняемы, когда худо исполняются низшие, – где начинается великая цепь судопроизводства? Именно там, где начинается лествица должностей – внизу! Значит, первые звена оной цепи, всегда более или менее тяжкие для подсудимых, связываются и возлагаются на сограждан людьми, стоящими на самых низших степенях чиноначалия гражданского. Как притом связываются? – Известно, что от начала судопроизводства, по самому существу своему, во многом зависит от личного усмотрения, благоразумия и благонамеренности судии. Значит, неважными почитаются именно те должности, которые, если позволено употребить еще сравнение, составляют первые пружины в великой машине судопроизводства, от движения которых (не столько притом механического, сколько произвольного) начинается движение целой машины, от правильного – правильное, от худого – худое!.. Как после того назвать такое мнение, как не предрассудком? И можно ли предрассудку быть неосновательнее и опаснее?

Вместе с этим предрассудком падает и та ложная мысль, что некоторые должности ниже достоинства лиц. Не любовь к человечеству, не усердие к Отечеству родители этой мысли, а гордость житейская. Конечно, безрассудно было бы унижать каким бы то ни было образом истинные заслуги и достоинства; долг признательности повелевает не обязывать к новым усилиям, не требовать новых опытов самоотвержения, не налагать новых тяжестей на тех, которые без требования, сами по себе, уже сделали более многих, и чрез то возвысились над многими. Но если бы по каким-либо важным причинам пал жребий скромного служения и на высшее лицо, то по самой высокости своей оно приимет его, ничтоже сумняся. Не низко быть выше должности; низко по своим действиям быть ниже ее; гораздо важнее должность украшать своим лицом, нежели самому украшаться должностью. Что сделало бессмертным Петра Великого? Не то ли наипаче, что он любил так часто оставлять свое величие, дабы сокрывать его в прохождении самых низших степеней общественного служения? И для вельмож российских не новое и необыкновенное дело низходить, по примеру своих монархов, с высоты состояния своего на скромное служение человечеству. Но, препирая предрассудки, я едва не забыл, что говорю пред собранием, в котором по всей вероятности нет и тени этих заблуждений ума слабого и детского; что нахожусь во храме, который в ужасную годину искушений для Отечества был свидетелем, с какой готовностью для блага Отечества забывалась разность званий, заслуг и отличий; что беседую с мужами, из которых многие, без сомнения, самым опытом доказали, что они твердо помнят слова Своего Спасителя: «иже хощет быти первый, да будет всем слуга" (Мф. 20:26–27).

Но продолжим, почтенные слушатели, нашего размышления о важности должностей гражданских; обратимся к тому, что должно быть предметом вашего внимания в лицах, имеющих удостоиться избрания.

Блюститель законов правосудия, страж тишины и порядка, споспешник благоденствия общественного представляется мне лицом столь важным, что я недоумеваю, как в кратких словах изобразить пред вами все качества, нужные ему для успеха в своем служении. Мне кажется, что нет ни одного душевного совершенства, которое надлежало бы в нем почесть излишним, ни одного недостатка, который бы мог быть в нем, не обезображивая его. Обращаю ли внимание на ум судьи? – Не могу иначе представить его, как украшенным полезными знаниями, особенно знанием прав Божеских и человеческих, обычаев, совершенств и недостатков своей страны; одаренным той прозорливостью, пред которой не смеет явиться лукавство, той рассудительностью, которая никогда не смешивает слабости с преступлением, недальновидности со злым намерением, без труда узнает, что принадлежит к существу дела и что в нем случайно; той неутомимостью, для которой нет другого предела деятельности, кроме совершенного открытия истины. Взираю ли на сердце судьи? – Тотчас нахожу, что в нем – самое лучшее жилище для всего доброго и возвышенного; ему надобно быть чувствительным для различения голоса правды от обаяний ласкательства; благородным, дабы презирать корысть и возноситься над страстями; нежным, чтобы сострадать бедствующему человечеству; мужественным, чтобы противостоять нечестию и соблазнам веры, не трепетать пред лицом сильных. Воображаю ли себе характер судии? – По необходимости воображаю его важным без надмения и презорства, прямым без строптивости, твердым без упорства и своенравия, кротким и снисходительным без слабости. Поставляю ли себя мысленно свидетелем всего поведения судьи? – Он постоянно является предо мною человеком возвышенным, который среди всех попечений о земном благоденствии своих сограждан никогда не забывает, что есть блаженство небесное, вечное, к которому мы все предназначены; старается о соблюдении правды человеческой особенно потому, что она есть подобие, хотя слабое, правды Божественной; взирает на служение ближним, как на некое священнодействие и служение самому Богу, – словом, человеком благочестивым.

Знаю, почтеннейшие слушатели, что это идеал, редко осуществляемый на опыте и, может быть, никогда во всей полноте. Но я и представил его не со всей полнотой, и отнюдь не для того, чтобы вы применяли к нему со всей строгостью каждое лицо, вами избираемое. Это значило бы и для меня, и для вас забыть ограниченность природы нашей, которая такова, что самые возвышенные умы, самые чистые сердца не изъяты от слабостей и недостатков. Довольно, если образец истинного судьи будет в уме вашем; если вы по возможности будете сообразоваться с ним при избрании, тем паче избегать того, что ему противоречит. Вы сами, без сомнения, заметили, что в этом образце есть три черты, совершенно необходимые в каждом судье, – это: здравый ум, честность души и усердие к вере. Судья без благоразумия и нужных сведений есть то же, что кормчий без хорошего зрения; он не видит надлежащим образом ни добрых, ни худых своих поступков, вреден не менее наемника и корыстолюбивого, ибо для страдающих не много разности, от обманщика ли они страдают, или от того, который сам бывает обманут. Судья без честных правил и благородства души сам есть первый предатель и враг законов, вверенных его хранению. Весы правосудия в нечистых руках его будут колебаться и превращаться не только от бурного дыхания угроз и опасностей, но и при слабом веянии лести, при легком звуке прибытка. Приступая к суду над знаемыми и сильными, он из судьи превратится в ходатая, дабы законом прикрывать беззаконие виновных. Напротив, когда у правосудия будут искать помощи оскорбившие его, оно вместо судьи сделается гонителем, начнет теснить прежде суда, все приведет в сомнение и направит к обвинению. Наконец, судья без страха Божия, хотя бы обладал всеми прочими качествами, – что однако невозможно, – всегда будет слаб и низок, ибо в нем недостает того, что одно делает человека совершенно твердым и возносит над всеми искушениями. Без страха Божия самый страх царев есть только бремя, которое постоянно стараются свергать, как скоро могут сделать это, не опасаясь наказания. Одним словом, почтенные слушатели, кто отважился бы избрать на общественное служение человека, не отличающегося здравым умом, честностью души и усердием в вере, тот тем самым обнаружил бы жалкое состояние собственного своего ума и сердца. Предполагать таковых избирателей или избираемых между вами значило бы уже не доверять благородству ваших мыслей и чувствований, – что невозможно.

Кроме того, почтенные слушатели, никогда не должно забывать, что самые сведущие и добрые люди не равно бывают способны ко всякому роду дел. Один одарен способностью открывать истину, преследовать лукавство, разбирать пререкания и наветы; другой – блюсти благочиние, хранить безопасность и тишину, приводить в исполнение повеления высшего начальства. Тот с особенным успехом может подавать советы, наблюдать за действованием других, служить посредником между законом, подсудимыми и судьей; этот представлять в лице своем целое сословие, быть вождем и распорядителем. Весьма неблагоразумно было бы не сообразоваться в деле избрания, вам предлежащего, с этими указаниями самой природы, или паче Творца ее, Который для того и распределяет между людьми различные дарования, дабы они, чувствуя нужду один в другом, тем теснее соединялись все воедино. То же должно сказать и о различии нравственных качеств. К счастью человечества, некоторые на то как бы рождаются, чтобы служить прибежищем несчастных: да предоставится их попечению жребий сирых и беспомощных! Некоторые одним обращением своим, даже видом располагают уже к доверенности, к открытию пред ними своего сердца: да воссядут таковые в судилище совести! Всякий избранный сделает много и с успехом, коль скоро займет свое место; напротив, вредно для общества, тяжело для самого избранного, когда способности и характер его будут разногласить с должностью, им занимаемой, хотя бы он, впрочем, был человек сведущий и добрый.

При этих замечаниях, само собою, почтенные слушатели, приходит на мысль еще один признак, который апостол Павел дал некогда в руководство святому Тимофею при избрании пастырей Церкви, но который с неменьшей пользой может быть употребляем и при избрании блюстителей земного благоденствия человеческого. Признак этот есть благое управление [чем-либо] своим собственным; по отношению к вашему состоянию – благое управление теми, которые жребием рождения поставлены в зависимость от вас, и которых права заключены большей частью не в хартиях, а в вашем сердце... Слава доброго властелина, кроткого и благоразумного домоправителя есть лучшее одобрение для избираемого; напротив, недостаток этого доброго свидетельства есть решительный признак недостоинства, ибо, говоря словами Апостола, может ли тот пещись о благе целого общества, кто не умеет управлять своим домом (1Тим. 3:5)?

Наконец, почтенные слушатели, чтобы дело, вам предстоящее, совершено было с наилучшим успехом, вам должно быть внимательными к самим себе: так ли каждый из вас действует, как должно; не увлекается ли чем-либо, не водится ли вместо истины предубеждением? Совет этот преподается отнюдь не из опасения какого-либо незаконного искательства между вами или грубого лицеприятия. Таким порокам трудно и явиться ныне среди того сословия, для которого истинная честь составляет душу, тем труднее найти себе одобрение и помощь. Но, к сожалению, пороки, нетерпимые в грубом виде, могут принимать вид утонченный; и тогда ослепляют и колеблют даже тех, которые не хотели бы никогда уклониться ни на десное, ни на шуие. Кто знаком с сердцем человеческим, тот знает, как оно способно преображаться во все виды по тайному требованию страстей. Думаешь, что действуешь по закону, готов клятвой утверждать чистоту своих намерений, но углубись только в основание своих поступков, забудь на время свои отношения к некоторым лицам, оставь то или другое предубеждение, и увидишь, с изумлением увидишь, что поступаешь нечисто, по тайной страсти. Вообще человек никогда не бывает хитрее, как в обольщении своей совести; потому и христианские учители и даже мудрецы языческие ничего так не одобряют и не требуют от людей, как внимания к самим себе. Помня это, и вы, почтенные слушатели, не позволяйте увлекать себя каждой благовидной мысли, будете недоверчивы к самым похвальным желаниям своим; не прежде изъявите свое мнение, как совершенно уверившись, что ни вашей рукой, ни вашим сердцем не движет пристрастие.

Таковая внимательность отнюдь не покажется излишней тому, кто вникнет надлежащим образом в важность предлежащего вам дела и размыслит о его последствиях. Конечно, вы не можете даже посредством самого лучшего избрания лиц достойнейших достигнуть того, чтобы прекратить все беспорядки, пополнить все недостатки жизни гражданской, избавить или предохранить человечество от бедствий, причиненных ему неправосудием.

Зло всегда останется между людьми; сам Промысл попустил расти плевелам вместе с пшеницей до той великой жатвы, на которой жателями будут уже не люди, а Ангелы. Но и то несомненно, почтенные слушатели, что, избрав благих и достойных слуг Отечеству, вы чрез то самое будете много содействовать к уменьшению зол, обременяющих человечество, к предотвращению несправедливостей и угнетения, к обузданию порока и буйства, к поощрению добродетели, к укоренению и распространению всего полезного и похвального. И где? – Не между малым числом людей, для вас неизвестных или чуждых, а в целой стране, вмещающей сотни тысяч жителей, которая, почитая вас лучшими из сынов своих, жертвует и для вас всем лучшим; стране, которая из всех областей обширного Отечества нашего удостоилась высокого предназначения – заключать в недрах своих все, что есть драгоценнейшего для Отечества. Кто почел бы за неважное содействовать благоденствию такой страны, тот тем самым показал бы, что для него нет ничего важного, – состояние самое злополучное! Да не поколеблет беспристрастия вашего и то чувство, что для некоторых, в том числе самых достойных, избрание может быть тяжестью, между тем, как для иного, мало, впрочем, соответствующего цели избрания, оно составит даже некую милость. Добрые сыны Отечества никогда не отяготятся чрез меру служением Отечеству: любовь к человечеству утешит, а чистая совесть укрепит их; сама Святая Церковь будет сопровождать их подвиги своими молитвами. Что же касается до оказания кому-либо через избрание милости незаслуженной, – это благодеяние бесчеловечное! Ибо не бесчеловечно ли для выгод одного человека жертвовать правосудием и благом многих?

Да не ослабит усердия вашего и та мысль, что прохождение должностей кратковременно; следовательно, и неуспешное избрание не может быть слишком вредно. Спросите у тех, кто имели несчастье видеть когда-либо над собою злых приставников: скажут ли они, что это время кратко? Подлинно, оно непродолжительно для добрых делателей; но долго, очень долго для недостойных.

Что еще сказать вам, почтенные слушатели? Чем напутствовать вас на совершение благого дела, вам предлежащего?

Вы произнесете пред Богом клятвенный обет действовать по совести. Да будет священный обет сей вместо заключения слову! Да сообщит призывание страшного имени Божия силу убеждения моему слабому собеседованию с вами! И да изберутся вами на служение Отечеству «мужы сильны, Бога боящияся, мужы праведны, ненавидящия гордости» (Исх. 18:21)! Аминь.