Слова в Великий пост

Илия Минятий был выдающимся проповедником. Но так как большинство проповедей он произносил экспромтом, до нас дошло очень мало его проповедей. Илия Минятий был так популярен, что его приходили слушать даже итальянцы. Для них он проповедовал на их родном языке. Вот эти-то проповеди на итальянском как раз и сохранились.

Собрание проповедей святителя Илии Минятия в Великий пост, охватывающие огромное разнообразие тем (мы должны помнить, что Великий пост первоначально – период катехизации, он и сейчас должен быть временем научения вере): о предопределении, покаянии, смерти, рае и аде и многом другом.

«Истинно православное же учение состоит в том, что ни воля человеческая отдельно, ни благодать Божия отдельно, а воля и благодать вместе оправдывают и спасают человека, что благодать всегда необходима, а воля всегда свободна. Святая наша Церковь в Священном Писании, согласно с учителями Церкви и учеными богословами, учит, что свобода человеческой воли и помощь Божественной благодати – вот два крыла, которые поднимают нас на небо в рай».

Епископ Илия Минятий, родившийся 330 лет назад на греческом острове Кефаллиния, был весьма образованным человеком: долгое время он даже обучал светским и богословским наукам детей знатных греков. «Слава о красноречии Минятия, – утверждают историки, – была столь велика, что послушать его проповеди приходили не только православные, но и католики-итальянцы». В книгу «Проповеди», изданную Сретенским монастырем, вошли беседы святителя в дни Великого Поста и на большие церковные праздники.

«Во утрии (же) восхоте (Иисус) изыти в Галилею; и обрете Филиппа и глагола ему: иди по Мне» (Ин.1:43)

Нет ничего столь гордого и столь любознательного, как человеческий разум. Хотя грех сильно ослабил его, хотя вера требует от него слепого повиновения, он все еще распростирает сто крыльев, чтобы взлететь на самую высоту, раскрывает сто глаз, чтобы исследовать самое сокровенное. И еще хорошо бы было, если бы он так усиливался исследовать на земле столько дивных дел природы, ибо это – естественное стремление человека, которым он приводится к познанию всего бытия. Но он стремится проникнуть в самую невидимую глубину непостижимых божественных судеб, чтобы удостовериться, действительно ли разумно высочайший Промысел Божий управляет всем и что он положительно определяет о человеческих делах. Ведь это неприличная дерзость! Божественное предопределение есть одна из наиболее непостижимых тайн, заключенных в бездне Божественного разума и премудрости! Ум человеческий, недалекий по познанию, ограниченный в восприятии, пусть сколько угодно изучает и исследует эту тайну: все равно никогда не сможет понять ее.

Ученые богословы, я знаю, как рассуждаете вы о божественном предопределении. Вы говорите: предопределение есть предведение и предуготовление благодеяний Божиих, которыми непреложно спасаются все спасаемые; что оно есть восхождение разумной твари к вечной жизни, есть избрание к благодати и славе. Но вы не понимаете, что Бог от века предвидит все, что делают люди во времени, что это предведение божественное твердо, а дела человеческие во времени – свободны. Как можно согласовать неизменность Божия совета и свободную самоопределяемость разумных тварей? Как неизменность божественного решения не приводит к необходимости, почему она несомненна и не подчиняется случайности? – Итак, подальше, подальше от этих вопросов и недоумений ученых, – вопросов, которые не научают, а только омрачают разум. В этой непонятной области мы, братья, понимаем только одно: именно, что предопределение есть сочетание воедино божественной благодати и человеческой воли, благодати Божией, которая призывает, и воли человеческой, которая следует призыванию.

Идя в Галилею, Иисус Христос находит Филиппа и зовет его – глагола ему: «гряди по Мне». Филипп уверовал и последовал за ним. егоже писа Моисей в законе и пророцы, говорит он своему товарищу Нафанаилу, обретохом Иисуса, сына Иосифова, иже от Назарета. Таким образом, Филипп предопределяется к чести апостольского достоинства и к славе небесного царства. Об этом я сегодня и буду говорить. Я постараюсь доказать два положения. Во-первых, что у Бога – все желание спасти каждого человека; во-вторых, что у человека вся свобода спастись при помощи благодати Божией. Бог хочет, и если хочет и человек, то он уже предопределен.

1

Учение о предопределении есть догмат веры, основанный на Священном Писании, и никто из православных в нем не сомневается. «Ихже предуведе, – ясно говорит Павел, – тех и предустави сообразных быти образу Сына Своего. А ихже предустави, тех и призва, а ихже призва, сих и оправда; а ихже оправда, сих и прослави» (Рим.8:29,30). В превышающей разумение книге таинственного божественного предвидения, кого возлюбил, Бог вписал к жизни, а кого возненавидел – к смерти: «Иакова возлюбих, Исава же возненавидех» (Рим.9:13), говорит Сам Бог. Как горшечник готовит из одной и той же глины один сосуд в честь, а другой – не в честь, так и всемогущий Бог одних из своих тварей прославляет, как ценные, а других отвергает, как ненужные. «Егоже хощет, милует, а егоже хощет, ожесточает» (Рим.9:18). Бог действует по Своей воле и кто может ему прекословить? Воли Его кто противиться может? Но нет ли поэтому какой-либо неправды у Бога? – Да не будет! – Вот все учение Ап. Павла, учение прикровенное и возвышенное, в которое чем больше мы углубляемся, тем меньше его понимаем. Что же с того? В вопросе о предопределении пусть будет для нас непонятно все, что говорит Свящ. Писание, ибо оно непостижимо, – толкования святых отцов, ибо они трудны, – мнения ученых богословов, ибо они туманны. Пусть это будет поставлено в вину нашему разуму, слабому и слепому, который не может взойти на высоту или рассмотреть невидимое. Этого не понимал и сам Павел, восходивший до третьего неба. На этой высоте божественных откровений он видел только неисследимую глубину Божественной премудрости, превышающей разум. Поэтому он в удивлении воскликнул: «о глубина богатства, и премудрости, и разума Божия!» (Рим.11:33). Златоуст продолжает, что «если бы даже было возможно разрешить это, однако беззаконно было бы желать этого». Достаточно знать эти два ясные, легкие и прочные положения: первое – что Бог хочет, чтобы мы спаслись, ибо Он – человеколюбив; второе – что мы можем спастись, ибо мы свободны. Воля Божия и произволение человеческое образуют предопределение. Бог хочет; если хочет и человек, то он уже предопределен.

Да, человеколюбец Бог хочет, чтобы мы все спаслись, и это подтверждается Его тремя друг другу не противоречащими свойствами – Божественным правосудием, милосердием и промыслом. Бог даровал закон безразлично для всех людей и хочет, чтобы все решительно исполняли его: нет человека, который не был бы обязан соблюдать закон Божий. Греки и варвары, нечистивцы и православные, иудеи и христиане должны исполнять этот долг. Какую же награду ожидают себе люди за исполнение Божественного закона? – Спасение и царство небесное. «Аще хощете и послушаете, благая земли снесте» (Ис.1:19), так обещает Бог устами Исайи. Не было ли величайшей несправедливостью, если бы Бог желал, с одной стороны, чтобы люди соблюдали Его закон, а с другой – не желал бы всеобщего спасения? Если бы Он одну часть предопределял ко спасению, а другую предосуждал на муку? Как? Всех призывает на подвиг и только некоторых – к награде? Требует, чтобы все одинаково служили ему, но не желает всем дать одинаковую плату? Нет, правосуден Бог, – Он есть само правосудие: давая всем закон, Он хочет, чтобы все спаслись: «хощет всем спастися», говорит Апостол. «Ибо, – объясняет св. Амвросий, – Давший закон для всех, никого не исключает из Своего царства».

Далее, кто принудил Бога сойти с небес на землю и вочеловечиться? Его крайнее милосердие. «Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего единороднаго дал есть», свидетельствует Иоанн Богослов (Ин.3:16). В течение тридцати трех лет, прожитых здесь на земле, сколько потрудился Богочеловек Иисус, сколько пострадал, как умер! Отцы Церкви говорят, что вследствие ипостасного единения во Христе человечества с Божеством каждое деяние Христа достойно бесконечной чести и славы, так что самое малейшее страдание Христа в силах загладить всемирный грех; одна капля Его пречистой крови может угасить все пламя вечного мучения; одна смерть, естественная, безболезненная, могла спасти весь человеческий род. Но когда Он перестрадал, сколько не страдал никто другой, – когда Он пролил всю кровь Свою даже до последней капли, – когда Он умер на кресте с такой мукой и позором – неужели вы думаете, что все это Он переносил только для того, чтобы спасти одну часть людей, а другую оставить в погибели? Он столь легко мог бы спасти всех, и с такими усилиями восхотел бы спасти немногих? Он израсходовал беспредельное сокровище и только для того, чтобы сделать маленький выкуп, – излить все богатство Своей Божественной милости, чтобы облагодетельствовать столь немногих? Нет, на всех, на всех простирается богатство божественного дара! Раны Иисуса Христа были исцелением для всех. Кровь Иисуса Христа есть та чудесная лествица, по которой все восходим в рай. «Един есть Бог и един Ходатай Бога и человеков человек Христос Иисус, – говорит Павел, – давый Себе избавление за всех» (1Тим.2:5,6) Един за всех умре. А если Он за всех умер, то хочет, чтобы все и спаслись. «Хощет всем спастися». «Солнце правды, – свидетельствует Григорий Богослов, – для всех воссияло, для всех жило, умерло, для всех воскресло». К тому же, несомненная и непреложная истина, что высочайший Промысл Божий распростирается решительно на все твари: «Бог все предусматривает и обо всем заботится», говорит Василий Великий; особенно же Промысл простирается на весь человеческий род. Это и есть то Божественное отеческое попечение, на которое нам заповедует блаженный Петр возложить все наши заботы. «Всю печаль вашу возвергше нань, яко Той попечется о вас» (1Пет.5:7). По велению Божию солнце восходит для верных столько же сколько и для неверных. Бог устроил в морях гавани как для благочестивых, так и для нечестивых, дарует здравие, благополучие, богатство, почести всем племенам, как тем, которые Ему покланяются, так и неведущим Его. Если Бог хочет и раздает всем вообще то, ради чего мы не созданы, т. е. земное и временное, то тем более Он восхочет и даст вообще всем то, ради чего мы созданы, – небесное и вечное. Сей Небесный Отец, если обо всех промышляет, то и всем хочет спасения. Бог хочет, чтобы все спаслись. Поэтому Он повелевает и солнцу Своему восходить над злыми и добрыми, и дождю – падать на грешных и праведных. Итак Бог, по Своей праведности, милосердию и промышлению о всех, хочет всем спасения и, насколько это от Него зависит, не хочет погибели чего-либо даже малейшего. Это утверждает Сын Божий во Св. Евангелии: «несть воля пред Отцем вашим небесным, да погибнет един от малых сих» (Мф.18:14). Он всех зовет к Себе и поэтому "Бог богов, – говорит Давид, – Господь глагола и призва землю» (Пс.49:1). Свыше и от начала возглаголал устами пророков – возглаголал в последние дни в Сыне, воплощенном Слове, и призвал ко спасению всю землю. Поэтому небесный Иерусалим, прославленный град Божий, рай, как видел его Иоанн в Апокалипсисе, имел двенадцать врат, по три обращенных к разным сторонам света, дабы мы знали, что Бог отверз рай для всей вселенной. «Бог богов, Господь глагола и призва землю..., иже всем человеком хочет спастися» (Пс.49:1; 1Тим.2:4).

Это, действительно, только хотение, которое вместе со святым Дамаскиным весь лик богословов называет предваряющим; оно само по себе недостаточно для спасения человека. Оно есть как бы огненный столб, ночью указывавший Евреям путь в пустыне, – указывает путь, но не влечет по пути спасения. Это – благодать Божия, предваряющая, но необходимо со стороны человека произволение следовать ей. Это Бог призывает, но необходимо, чтобы человек внимал. Воля Божия есть одно только крыло; необходимо и другое крыло, наша воля, чтобы взлететь на небеса. Воля Божия и воля человеческая образуют предопределение. Бог хочет: если хочет и человек, то он уже спасен.

От начала Бог создал человека свободным, как говорит Св. Дух устами премудрого (сына) Сираха: «из начала сотвори человека и остави и в руце воли его» (Сир.15:14). Бог оставил человека в его воле и не хочет производить никакого давления на его свободу. «Остави и в руце воли его». Всемогущ Господь в Своей власти. Всемогущ и человек в своей свободе. Все различие заключается в том, что Бог творит все, что хочет, и никакая сила не может Ему в этом воспрепятствовать, а человек не делает, чего не хочет, и никакая сила не может его принудить к тому. Невозможно, чтобы Бог не совершил им желаемого; невозможно также, чтобы человек сотворил ему нежелательное. Поэтому, как человек не может спастись без благодати Божией, так и Бог не может спасти человека без свободной воли человека.

«Благодать, – говорит божественный Златоуст, – хотя она и благодать, но спасет лишь желающих». Спасение, по словам Богослова, должно быть делом нашим и Божиим. Дождь падает на землю, но земля не принесет плода, если земледелец не потрудится. Солнце сияет всюду, но кто хочет воспринять его свет, должен открыть свои глаза. Значит, Бог дарует всю благодать и помощь, но этой благодати должна сопутствовать и Божественной помощи содействовать воля человека. Хочет Бог спасти Ноя во времена потопа, в котором погиб весь мир, но требует, чтобы он своими руками построил ковчег. Хочет очистить Неемана от проказы, но требует, чтобы сам Нееман пошел и омылся в Иордане. Хочет отверзти очи слепорожденному, но требует, что сам слепорожденный пошел и умылся в купели Силоамской. Бог хочет спасти всех людей, но требует, чтобы каждый содействовал своему спасению. Человек свободен и имеет перед глазами (на выбор) воду и огонь, жизнь и смерть. Человек разумен, – им водит ум: он может отличить доброе от злого, свет от тьмы. У каждого человека на сердце написан естественный закон, указывающий истинный путь ко спасению. Итак, что же нужно для предопределения, как не вполне подаемая благодать Божия и свободное изволение человека? Хочет Бог; если хочет человек, то он уже спасен.

Но я знаю, какого рода недоумение может вызвать в человеке этот вопрос о предопределении. Бог, могут сказать мне, как это видно из Свящ. Писания, еще прежде чем Исав и Иаков сделали что-нибудь доброе или худое, даже прежде чем они родились, Иакова возлюбил, а Исава возненавидел. Бог «егоже хощет милует, а егоже хощет ожесточает» (Рим.9:18). Бог из одной и той же глины сотворил два сосуда, один в честь, а другой – не в честь. Это значит – одному Бог щедро подает Свою благодать, а другому – нет. В этом Бог совершенно свободен, творить, что хочет. «Воли бо Его, – говорит Павел, – кто противитися может?» (Рим.9:19). Как же после этого Бог хочет всеобщего спасения, если на одну сторону Он изливает всю Свою любовь, а на другую – весь Свой гнев? Если Бог еще до рождения возненавидел меня, как Исава, если ожесточил, как фараона, и если сотворил меня, как соду не в честь, с развращенным характером, где же моя после этого свобода делать добро или устраивать свое спасение? Признаюсь, христиане, выше приведенный текст Св. Писания рождает и эти и подобные недоумения. Но он имеет иное значение. Таинственное благословение, данное патриархом Исааком детям, произошло действительно по Божественному устроению; при исследовании же его по человеческому смыслу оно оказывается совершенно ошибочным. Исав и Иаков – дети Исаака: Исав – старший, а Иаков – младший. По естественному закону Исаву следовало бы первым получить отцовское благословение, но (на самом деле) первым получил его Иаков. Этому содействовали три обстоятельства, являющиеся тремя великими ошибками. «Бысть же, повнегда состаретися Исаакови и притупишеся очи его, еже не видети» (Быт.27:1) – и вот он по причине слепоты дает свое благословение, не разузнав предварительно, кто это на самом деле, (выдававший себя за) первенца. Это раз. Чтобы подать свое благословение, Исаак попросил сначала подарка, захотел поесть дичины от сына своего. «Улови ми лов и сотвори ми снеди, якоже люблю аз, и принеси ми, да ям» (Быт.27:3–4). Так он продает свое благословение, тогда как должен был подать его туне. Это второе. Исаак был обманут своей женой Ревеккой. Любя Иакова больше, она одела его в одежды Исава; таким образом, Исаак благословил Иакова, полагая, что благословляет первенца, Исава. Узнав об этом впоследствии, обманутый старец был поражен – «ужасеся Исаак ужасом велииим зело» (Быт.27:33). В этом, столь великом деле, патриарх так легко был обманут женой. Это в-третьих. Слепой, за кушанье, обманутый искусством другого, Исаак дает Иакову благословение, принадлежавшее Исаву. Но кто же был Исаак? – Простой человек. А ведь человек вообще подает свое благословение, дарует честь, делает выбор или ослепленный неведением, или побежденный корыстолюбием, или обманутый по простоте. Но решение Божественное не похоже на решение человеческое. «Не суть бо совети мои якоже совети ваши» (Ис.55:8). На сколько земля отстоит от неба, на столько же и судьбы человеческие отличаются от судеб Божиих. Бог иначе предопределяет, иначе подает Свою благодать, иначе дарует Свою славу, иначе творит избрание. Бог наблюдает за всем и Своим всевидящим оком видит все, до мельчайшего и сокровеннейшего. Бог праведен и судит каждого по достоинству. Он не смотрит на лица, не взирает на дары: «не зрит на лице, ниже емлет дар» (Втор.10:17). Бог всемудр и не обманывается хитростью, не побеждается страстью, не изменяет по слабости. Итак всемудрый, правосудный и всевидящий Бог возлюбил Иакова, ибо предуведовал богоугодное настроение Иакова, а Исава возненавидел, ибо наперед знал злой характер его. Он кого хочет милует, ибо предвидит, что он будет человеком хорошей и послушной воли; а кого хочет ожесточает, ибо предвидит, что он будет злого и нераскаянного сердца. Одного Он делает сосудом благословения, как Павла, а другого сосудом бесчестия, как фараона, ибо предвидит, что он (действительно) есть сосуд гнева, обреченный на погибель. Так должно понимать вышеприведенный текст, так его объясняют все святые отцы, особенно Златоуст в своем 16 слове на 9-ую главу послания к Римлянам. Итак, упомянутый текст не доказывает того, будто Бог не имеет всего желания спасти тебя, или будто ты не имеешь полной свободы спасаться. Всегда зовет тебя человеколюбец Бог, желай и ты свободен и будешь всегда предопределен. Мы исповедуем, что Бог делает, что хочет, ибо всемогущ. Но знаем (также), что Бог творит только должное, ибо Он правосуден. И хотя мы не знаем судеб Господних, ибо это бездна глубокая, – во всяком случае, веруем, что в Боге нет лицеприятия.

Когда Иисус Христос восходил в Иерусалим, Иаков и Иоанн, сыны Зеведея, предстали пред Ним вместе с матерью своей Саломией. Кланяются Ему и просят: «хощем, говорят, да един одесную Тебе и един ошуюю сядем во славе Твоей» (Мф.20:21). Смутила Христа эта странная просьба, и Он ответил им: – «не веста, чесо просита. Несть Мое дати» (Мк.10:38–40). Почему же это? Разве Он не всемогущий Бог и не может сделать, что хочет? Кто может Ему возразить? «Воли бо Его кто противитися может?» (Рим.9:19). Иаков и Иоанн были действительно апостолами, как и прочие. Но изо всех апостолов они имеют особенный дар сродства со Христом. Хорошо. Но у Бога, повторяю, нет лицеприятия; Бог не взирает ни на ходатайство, ни на родство. Ревекка могла обманом принудить Исаака совершить несправедливость, ибо он был человек. Но Саломия не могла умолить Христа оказать лицеприятие. «Не веста, чесо просита. Несть Мое дати, но имже уготовано есть» (Мк.10:38,40). Он как бы так сказал: Я со своей стороны как никого не гоню от Моей славы, так никого и не выделяю. Предпочтение получит достойнейший. Слова «имже уготовано есть» объясняет Богослов: «Предложи действительно достойным, которые не только получили от Отца (Бога) эти свои свойства, но и сами в себе их развили». Итак Бог не лицеприятен. Он всех зовет в Свое царство, никого не выделяет, а предпочитает только достойных. Окажись и ты достоин и будешь предопределен.

«Мне оказаться достойным? Как это? Ведь Бог наперед знает, предопределен ли я в рай, или обречен на муки. Если я предопределен в рай, нет никакой нужды больше трудиться, чтобы достигнуть его; а если я осужден на муки, совершенно напрасно стараться избежать их. Ни в первом, ни во втором случае я не свободен. Предведение Божие верно; то, что Бог предвидит, непременно должно случиться. А если я свободен сделать то, чего Бог не предвидит, то значит Бог ошибается, а это невозможно».

Что ты говоришь, о человек? Ты говоришь: если я свободен, то Бог ошибается? А я утверждаю, что если я не свободен, то Бог меня обманывает. Он вводит меня в заблуждение, ибо устами пророков и апостолов, Своими собственными устами зовет меня к покаянию, хотя Сам хорошо знает, что у меня решительно нет свободы раскаяться. Он обманывает меня, ибо призывает меня, взяв крест, идти за Ним, а Сам связал мою волю. Обманывает, ибо повелел мне соблюдать Его заповеди, а Своим предведением совершенно лишил меня силы. Итак, если я не свободен, то не есть ли наша вера – одна ошибка, Евангелие – одна шутка?

Нет! Бог не заблуждается, ибо Он есть Сама Премудрость, не обманывает другого – ибо есть Сама Истина. Ты не понимаешь, что такое Божественное предведение и что оно совершает. Так выслушай. Оно действительно есть камень преткновения, о который многие споткнулись и упали. Но кто думает о нем так (как ты) – сильно ошибается и очень далек от истины. Если ты нездоров, не правда ли, Бог предвидит, выздоровеешь ли ты или умрешь? Но разве из-за этого должно не приглашать врача, не принимать лекарств, а сидеть сложа руки ждать выздоровления или смерти? В таком случае ты был бы очень неразумным и глупым. Одно, если Бог предвидит твое исцеление или смерть (и это совершенно истинно) и совершенно иное, – будто Божие предведение дарует тебе здравие или смерть (а это совершенно ложно); ведь если ты будешь смотреть за собой, то выздоровеешь, а в противном случае умрешь. Бог предвидит и то, и другое, но ни первого, ни второго Божие предведение не приводит в исполнение. Ты или выздоровеешь, или умрешь, верно одно из двух, но не определено точно. Пойми это получше. Бог действительно предвидит, будешь ли ты в раю или аду, но узнай, что из этого следует. В зеркале мы оказываемся такими, какими есть на самом деле, красивые – красивыми, и наоборот. Точно также и в чистейшем предвидении Божием мы являемся такими, каковы и в действительности: – или записанными светлыми буквами в книгу живота, или помеченными в роковой книге смерти; если мы праведны, – то в лике спасенных праведников, а если грешны, – в списке осужденных грешников. Зеркало отражает наш вид, а предведение Божие – наше произволение. Это – мысль Григория Нисского. «Праведный суд Божий сообразуется с нашим расположением. Каково наше внутреннее (чувство), то же и Он воздает нам от Себя». И как зеркало, отражающее красивого и безобразного, не делает их такими, так и Божие предведение, в котором один является предопределенным в рай, а другой – осужденным на муки, (на самом деле) ни первого не влечет к спасению, ни второго на муки. «Предведение Божие, – говорят Богословы, – только созерцательно, а не деятельно». Это значит, что ты спасаешься или осуждаешься не потому, что Бог предвидит твое спасение или осуждение, а потому, – что добрыми своими делами содействуя благодати Божией, ты должен спастись, и Бог предвидит твое спасение; или потому, что злыми своими делами избегая благодати Божией, ты должен быть наказан, и Бог предвидит твои муки. Таким образом, Иуда предал Христа не потому, что Христос предвидел его предательство, а наоборот, Христос предвидел предательство Иуды потому, что он намерен был предать Христа. Так об этом говорит мудрый Иустин, философ и мученик. «Не предведение есть причина будущих событий, а будущие события – причина предвидения. Не из предвидения вытекает будущее, а из будущего – предведение; не Христос – виновник предательства Иуды, а предательство – причина Господнего предвидения». Если ты будешь жить богоугодно, спасешься, а если развращенно – погибнешь. Бог предвидит и то, и другое. Но ни того, ни другого не предрешает Божие предведение. Ты или спасешься, или погибнешь, одно из двух несомненно, но не определено наперед.

Ну, а если бы я тебе сказал, что предопределено, что уже решено, спасешься ты или погибнешь, неужели из-за этого не нужно тебе больше ходить в церковь, и ты не будешь больше обращаться к духовнику, не будешь стремиться к христианской добродетели, перестанешь каяться, и не предпринимая ничего со своей стороны, ждать своего спасения или осуждения? В таком случае ты был бы самый неразумный человек. Посмотри еще раз в зеркало, прошу тебя. Сегодня ты здоров и зеркало показывает хороший вид, завтра ты болен, и зеркало покажет худой, а когда выздоровеешь, – опять прежний. Как лицо твое изменяет свой вид, так и зеркало изменяет твой образ. Так теперь, когда ты живешь богоугодно, Бог предопределяет тебя в рай. Завтра ты согрешишь и Бог определит тебя на мучения. Опять раскаешься, опять предопределен (на спасение). Как ты изменяешь свою жизнь, так и Бог – решение. Божий суд сообразуется с нашим произволением, – «и сообразуется с нашим расположением». Я приведу два небольших примера из Божественного Писания и закончу. Блаженный Павел в узах плыл на одном александрийском корабле в Италию, чтобы предстать перед императором. И вот вдруг среди глубокой ночи подымается великая буря, сильный ветер, страшное морское волнение, великая смертная опасность, и – никакой надежды на спасение. Но Бог, желая сохранить Своего раба, посылает к нему ангела с такими словами: «не бойся Павле… се дарова тебе Бог вся плавающия с тобою» (Деян.27:24). При таком божественном обетовании, моряки несколько ободрились и уверенные в своем спасении, хотели оставить судно и на лодке пристать к берегу. Нет, – сказал Павел, – «аще не сии прибудут в корабли, вы спастися не можете» (Деян.27:31 ст.). Что ты говоришь, Павел? Разве Бог не определил спасти всех? Не все ли равно, останутся они в корабле, или нет? – Нет, Бог определил спасти их, но требует, чтобы и они тому содействовали. Если все не останутся в корабле и не будут делать своего дела, – они погибнут. – Погибнут те, которых Бог определил спасти? И Божие определение изменяется? Да, иначе не может быть. «Аще не сии будут в корабли, вы спастися не можете». – Другой пример. Заболел царь Езекия, Бог определил его к смерти и послал к нему пророка Исаию сказать: «заповеждь дому твоему, умреши бо ты и не будеши жив» (4Цар.20:1). Несчастный Езекия оборачивается к стене, вздыхает, плачет, умоляет. – Что ты делаешь, несчастный царь?! Разве Бог не определил тебя на смерть? Разве изменяется Божие решение?

И это определение, братие, изменилось! Бог сжалился над слезами Езекии и определил его к жизни, даже дарует ему пятнадцать лет жизни. «Тако глаголет Господь: се Аз исцелю тя, приложу к летам твоим лет пятьнадесят» (4Цар.20:5–6). Я хочу, брат, чтобы состоялось определение о твоем спасении. Но говорю при этом, что если ты не будешь содействовать этому, если до самого конца не будешь жить богоугодно, твердый в благодати и любви к Богу, – не смотря на все решение о спасении, ты погибнешь. Пусть даже и состоялось решение о твоей погибели, но я говорю тебе: если ты обратишься и раскаешься, то спасешься, не смотря на определение о твоей муке. Подобно тому, как твоя воля переходит от хорошего к дурному или наоборот, так и Божие решение переходит от спасения к наказанию и наоборот. «Праведный суд Божий сообразуется с нашим расположением: каково наше внутреннее состояние, то же и Он воздает нам от Себя». Таким образом, предведение и определение Божие не препятствует ни Богу в желании спасти тебя, ни тебе – в свободе спастись.

Но (как я сказал об этом в начале), лучше бы тебе ничего не понимать в высоком вопросе о предопределении. Чтобы тебя не смущало какое-нибудь недоумение, твердо помни две (мысли): что Бог всегда хочет твоего спасения, ибо Он человеколюбив; и что ты всегда можешь спастись, ибо ты свободен. Его благодать и твоя воля образуют предопределение. Бог хочет: желай и ты, и будешь предопределен.

2

В подтверждение всего доселе мною сказанного прошу , послушайте, что говорит Бог к Иеремии пророку: «Востани и сниди в дом скудельничь, и тамо услыши словеса Моя» (Иер.18:2). Внизу города пророк вошел в дом горшечника и застал его за приготовлением посуды. Горшок выпал у него из рук и искривился. Но горшечник поднял его и поправил по своему желанию. «Иеремия, – говорит ему тогда Бог, – видишь ли глину в руках горшечника? То же самое и вы в Моих руках» (Иер.18:6). Подобно тому как приготовленная посуда упала и испортилась и, испорченная опять была исправлена искусством гончара, так и ты, о, человек, сам впадаешь в грехи и, раскаявшись, опять исправляешься благодатию Божией. Если ты и стал сосудом чести, ты можешь обратиться в сосуд бесчестия, и наоборот – из сосуда бесчестия обратиться в сосуд чести. Но Бог продолжает и говорит тебе через пророка: Я определил ниспослать много благ на этот народ, «но аще сотворят лукавая пред очима Моима, еже не послушати гласа Моего, то раскаюся о благих, яже глаголах сотворити им» (Иер. 8:10). Также я решил послать ему много бед, но «аще обратится язык той от всех лукавств своих, то раскаюся о озлоблениих, яже помыслих сотворити им» (Иер. 8:8). Видишь, как Бог изменяет решение сообразно тому, как человек переменяет характер? Бог решил спасти праведных и наказал грешных. Ты праведен? Смотри, как бы тебе не пасть, ибо тогда определение о твоем спасении превращается в определение о твоем наказании. Если ты грешен, постарайся раскаяться, и тогда решение о твоем наказании превратится в решение о твоем спасении. «Праведный суд Божий сообразуется с нашим расположением; каковы наши внутренние чувства, таково и то, что Он воздает нам от Себя». Поэтому тебя не касается, что Бог решил о тебе или что предвидит; это ни полезно, ни вредно. Ты хочешь знать, что такое предопределение? Это – благодать Божия и человеческая воля вместе. Бог хочет, ибо Он человеколюбив; если хочет и человек, ибо он свободен, то человек предопределен.

Но, о душа моя, что предуготовано для меня? Предназначена ли ты в рай или ад? Кто скажет мне это, кто уверит в этом? Братья, ведь все мы – странники в этой жизни, полной печали; никто поэтому не может знать, что произойдет в будущем. Это обнаружится в конце. Сообразно тому, окажемся ли мы праведными или грешными, мы и получим от праведного Судии или венец славы, или осуждение на муки – «изыдут сотворшии благая в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда» (Ин. 5:29). Однако нечто я могу сказать тебе, заканчивая проповедь повествованием, очень уместным в данном вопросе.

Однажды какой-то нехороший человек пришел к Аполлону Дельфийскому с воробьем в руках, спрятанным под одеждой, и просил, чтобы ему ответили, жив воробей или бездыханен? Этот человек был очень хитер, и, если бы прорицатель сказал ему, что бездыханен, он намерен был показать живого воробья, а если бы он сказал, что жив, задушить его и показать, что он мертв; так он хотел обмануть оракула. Но его хитрость была узнана, и он получил такой ответ: «От тебя зависит решить-то, что ты держишь, показать мертвым или живым». Ты, о, христианин, спрашиваешь: твоей душе предстоит вечная жизнь или вечная смерть? «От тебя зависит это решить». Предопределение о тебе зависит от воли Божией и от твоей воли. Бог хочет; если и ты хочешь, ты предопределен для вечной жизни.

«Бяху же нецыи от книжник ту седяще и помышляюще в серцах своих: что Сей тако глаголет хулы? (Мк.2:6–7)».

Мы, грешные люди, должны быть терпеливы, когда видим, что Сам безгрешный Сын Божий осуждается. Из стран Галилейских Иисус Христос, Божественный Целитель душ и телес, возвратился в Капернаум. В нынешнем Евангелии говорится, что в день Своего прихода Он совершил три великих благодеяния. Первое – Он предложил тамошним жителям проповедь, в которой изложил Свое божественное учение с такой силой и сладостью, что привлек к Себе почти весь город; тот дом, где Он проповедовал, был изнутри полон и извне окружен густой толпой. «Слышано бысть, – говорится в Евангелии, – яко в дому есть. И абие собрашася мнози, якоже ктому не вмещатися ни при дверех; и глаголаше им слово» (Мк.2:1–2). Второе – Он исцелил одним Своим всесильным словом несчастного расслабленного, которого принесли четыре человека: «Востани, возми одр твой и ходи» (Ин.5:8). Третье – вместе со здравием телесным Он даровал ему и здравие душевное, Своей Божественной властью разрешил его от грехов: «Чадо, отпущаются ти греси твои» (Мф.9:2). И чем же за все это благодарят Его жители Капернаума? Простой народ удивляется, хвалит и славит Бога – «яко дивитися всем и славити Бога, глаголющим: яко николиже тако видехом» (Мк. 2:12). А книжники, блюстители закона, священный чин синагоги, осуждают Иисуса, как хулителя. «Бяху же нецыи от книжник ту седяще и размышляюще в сердцах своих: что Сей тако глаголет хулы?» Наоборот, вы, книжники, лицемеры и клеветники, вы говорите хулы! А Христос, вами порицаемый, имеет, как Бог, власть отпускать грехи, ибо Он имеет силу, как Бог, исцелять расслабленного от болезни. Итак, Он говорит хулы, потому что учит? Говорит хулы, потому что прощает, исцеляет? Вот это вас соблазняет? Это ваши сердца отравляет? Это изощряет ваш язык на осуждение? Прошу вас, братья, рассудите: какая причина побуждает книжников с такой страстью говорить против чудодействующего Владыки? Христос учит, Христос творит чудеса; книжники видят, что собирается бесчисленная толпа внимать поучениям Его; видят они, что весь народ изумлен Его чудесами, что одни веруют в Него, как в великого пророка, другие даже как в истинного Бога, и соблазняются, осуждают и открыто говорят, что Он богохульствует. Что же это такое? Одна зависть. Это зависть, которая борется со всем хорошим, порицает слова и чудеса воплотившегося Бога, как злохуления.

Пользуясь таким поводом, я хочу убедить вас избегать сколько возможно этой человеконенавистной и богоненавистной страсти; хочу показать вам, во-первых, что такое зависть, а во-вторых, – к чему она приводит.

1

Зависть есть первоначальное семя всякого зла, первое порождение всякого греха, первая ядовитая скверна, растлившая небо и землю, первый тлетворный пламень, зажегший огонь вечной муки. Первый, согрешивший на небесах гордостью, был денница; первый, согрешивший в раю преслушанием, был Адам; первый, по изгнании согрешивший завистью, был Каин. Но первой причиной всех тех грехов денницы, Адама и Каина была все-таки зависть.

Завистью омрачился первый великий начальник ангелов, началовождь серафимов, «краснейший денница, утром воссиявающий». Когда он впервые увидел неизреченную доброту и славу Трисиятельного Божества, он позавидовал и опечалился; потом дух его превознесся гордостью, и он возомнил себя равным Божеству. «Ты… рекл еси во уме твоем: на небо взыду… буду подобен Вышнему» (Ис.14:13–14). По мнению Григория Богослова, зависть омрачила денницу, павшего по гордости; будучи божественным, он не вынес того, что его не почитают за Бога (Григорий Богослов, слово 27). Прекрасный ангел света стал страшным демоном тьмы; променял высочайшую честь на вечную муку и, лишившись светлой, боготканой одежды дарований, в которую Бог его облек, остался наг, сохранив только основные свойства своего существа – твердого, упрямого, неизменного в зле, как говорит Григорий Богослов. Воспламенив в себе сильнее ненависть и вражду к Богу, богоборный отступник не может отстать от этой борьбы. Когда он убедился в своем полном бессилии перед Богом, он направил свое оружие против человека и стал с ним бороться. Как страшный зверь, леопард, настолько ненавидит человека, что, если не может ему самому причинить вред и случайно увидит его изображение, бежит к нему и утоляет свой гнев, так и враг всего доброго, дьявол, бессильный перед Богом, увидев одушевленный образ Божий, человека, ринулся к нему в образе и с быстротой ядовитого змия. Увидал человека, венчанного славой и честью, в раю сладости, увидал его царем всей видимой твари и, завистливый, был уязвлен ревностью. Стал нашептывать, прельщать, склонять наших праотцев к ослушанию; очень обрадовался, увидав, что они изгнаны из рая, и особенно услышав их осуждение на смерть – «смертию умрете» (Быт.2:17). Он явно оказался богоборцем, враждуя с Богом и совратив человека, ибо перед Богом бессилен. Но когда он увидел, что решение не тот же час приведено в исполнение, что Адам и Ева, приговоренные Богом к смерти, не сразу умерли, он не стал ожидать срока и употребил все усилия, чтобы поскорее внести в жизнь смерть: он напоил ядом зависти сердце Каина и вооружил его руку на убийство брата своего Авеля; так с этого времени земля и начала оскверняться человеческой кровью.

Во второй главе книги Премудрости Соломона говорится: «Бог созда человека в неистление и во образ подобия Своего… завистию же диаволею смерть вниде в мир» (Прем.2:23,24). Святой Златоуст поясняет это следующим образом: услышав, что человек возвратится в землю, дьявол жаждал увидеть, что решение приведено в исполнение, захотел даже большее – видеть кончину сына раньше отца, убийство брата братом, смерть безвременную и насильственную. Дьявол слышал, что человек приговорен к смерти и возвращению в землю, и он не мог дождаться времени, когда совершится этот приговор. Более того. Пусть бы он обождал, чтобы сначала умер отец Адам, а потом и сын. Нет, захотел видеть кончину сына раньше отца. Пусть бы сын умер естественной смертью. Нет – насильственной. Пусть и так, но пусть убьет его кто-либо другой, а не свой родной брат. Нет – именно родной брат. Убийство брата братом!.. Видишь, сколько зла произошло от одного зла? Видишь, что может сделать зависть! Видишь, как дьявол удовольствовал свое ненасытное желание? Видишь, как много помогла ему зависть? Как она удовлетворила неутолимую жажду дьявола? От зависти возгорелись война и отступничество на небесах; смутился блаженный мир и покой ангелов; денница упал в бездну и, как дракон, своим хвостом увлек с собой третью часть мысленных звезд; от зависти загорелся в недрах земли неугасимый огонь вечной муки. От зависти праотцы преступили заповедь, были удалены из рая сладости в «терния и волчцы» (Быт. 3:18) – Адам, чтобы в поте лица добывать себе пропитание, а Ева – в болезнях рождать детей. Из бессмертных они стали смертными; а с ними вместе и мы, несчастные их потомки, унаследовали от своих прародителей грех и Божии осуждение и проклятие. От зависти брат неправедно возненавидел брата и бесчеловечно убил его; неповинной кровью осквернилась чистая земля и отверзлась страшная дверь клятвы, через которую вошла в мир смерть. Все это произошло от зависти. Она явилась начальницей богоборства, учительницей преслушания, матерью братоубийства, причиной смерти, в ней – корень всего зла. Зависть есть печаль души, происходящая от благополучия ближнего, как определяет ее, согласно с мнением всех древних моралистов-философов, Василий Великий.

Ядовитая гидра, по описанию поэтов-мифологов, была о семи головах; она из своих семи голов испускала смертоносный яд. Грех также о семи головах: первая голова его – гордость, вторая – сребролюбие, третья – лакомство, четвертая – уныние, обжорство, беззаботность, пятая – блудодеяние, шестая – гнев, седьмая – зависть. И хотя из всех семи голов извергается смертоносный яд, умерщвляющий душу, яд зависти всех губительней. Все прочие смертные грехи имеют целью какую-нибудь собственную выгоду; например, гордый хочет прославиться, сребролюбец ищет богатства, обжора хочет насытиться, беззаботный желает успокоиться, блудник стремится к сладострастию, яростный хочет отомстить. Но зависть ищет не добра для себя, а зла для ближнего. Завистливый хотел бы видеть славного бесчестным, богатого – убогим, счастливого – несчастным. Вот цель зависти – видеть, как завидуемый из счастья впадает в бедствие. С другой стороны, все другие смертные грехи доставляют какое-нибудь наслаждение, какую-нибудь радость тому, кто их творит; например, гордый радуется своей славе, сребролюбец – своему богатству, лакомка радуется при виде вкусных кушаний, ленивый рад праздности, блудник увлекается похотливостью, злобный удовлетворяется мщением врагу. А зависть не только не приносит тому, кого она обуяла, никакого наслаждения, никакой радости, а наоборот – печаль, и печаль неодолимую. Так, зависть есть печаль из-за благополучия ближнего. Из-за того, что Иаков получает благословение от отца своего Исаака и право старшинства, Исав начинает печалиться и ищет случая умертвить Иакова. Из-за того, что Лия, жена Иакова, была многоплодна, печалится другая, бездетная Рахиль, ссорится с мужем своим и от печали хочет умереть – «даждь ми чада; аще же ни, умру аз» (Быт.30:1). Из-за того, что Иосиф, провидя славу свою, предопределенную ему от Бога в Египте, толкует братьям своим таинственные сны, братья его начинают печалиться: сперва они хотят его убить, потом отменяют свое решение и ввергают его в ров; а оттуда извлекши его, продают, чтобы удалить его от своих глаз. Из-за того, что Давид убил Голиафа, победил иноплеменников и возвысил славу израильтян, неблагодарный и завистливый царь Саул начинает тужить и всячески хочет лишить его жизни: то неоднократно бросая в него копье, то гоняясь за ним и преследуя его.

И, наверное, он убил бы его и потешил бешенство своей зависти, если бы чудесно не сохранил тогда Давида Божий покров.

Из-за того, что Богочеловек Иисус проповедует истину, исцеляет больных, прощает грешных, огорчаются христоненавистники, иудейские книжники, и порицают Его, как хулителя: «Что Сей тако глаголет хулы?» (Мк.2:7) В один субботний день увидел Иисус идущую к Нему женщину, которая жестоко мучилась от недужного духа восемнадцать лет, так что, скорчившись от тяжелой болезни, не могла уже поднять головы и с трудом держала душу в устах. Увидев ее, Иисус сжалился над ней и исцелил ее: «жено, отпущена еси от недуга твоего» (Лк.13:12). И так как весь народ возрадовался с благодарным чувством чудесам Христовым – «радовахуся о всех славных бывающих от Него» (Лк.13:17), архисинагог начал негодовать, гневаться, запрещать, начал сеять смуту в народе, чтобы уничтожить его благоговение и веру в Спасителя: «шесть дний есть, в няже достоит делати; в тыя убо приходяще целитеся, а не в день субботный» (Лк.13:14). Да разве для дня субботнего была какая-нибудь заповедь, чтобы не быть в этот день чудесам? Разве в этот день возбранял закон лечиться больным? Нет. Архисинагог говорит не из ревности к закону, а из зависти к Христу. Он порицает силу, действие чуда, так как завидует славе Чудотворца. Сатана перешел из женщины в душу архисинагога. Феофилакт говорит: «сатана, сначала связывающий женщину, потом связывает архисинагога завистью и его устами порицает Божественное чудо».

Разве счастье Иосифа не было общим благополучием для его братьев, как это и доказало время? Слава, достигнутая Давидом, не была ли и славой Саула, царство которого он утверждал, побеждая его врагов? Чудеса Иисуса Христа не были ли благодеянием для всех иудеев? Конечно. Но завистливый не обращает внимания на свое благо: «зависть не умеет предпочитать полезное», а умеет видеть добро ближнего и завистливо печалиться; «зависть есть печаль о благополучии ближнего»; она старается благополучие ближнего обратить в злополучие и в этом находить утешение своей печали. Цель зависти – видеть, как завидуемый из счастья впадает в бедствие.

Горел в пламени неугасаемого огня немилосердный и человеконенавистный богач, о котором повествует евангелист Лука. И когда он, возведя очи к небесам, увидел в лоне Авраамовом убогого Лазаря, он возопил жалким голосом: «Отче Аврааме, помилуй мя и посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой» (Лк.16:24). Братья, эта просьба богача кажется мне странной. Неужели тому, кто горел в такой пламенной печи, был извне окружен и дышал пламенем, кто всецело и телом, и душой был пламя, неужели такому человеку, каким был он, не ясно было, что омоченный в воде перст Лазаря не в силах принести ему какую-либо пользу? Все воды источников, рек и морей были бы недостаточны, чтобы сколько-нибудь прохладить его. В таком сильном пламени – и просит так мало воды! Очевидно, что он желает чего-то другого, и это объясняет святой Златоуст. «Видит богач когда-то убогого, нищего Лазаря в состоянии великого блаженства и славы; он видел его прежде нагим и покрытым ранами, а теперь видит облеченным в боготканое украшение божественного света, в наслаждении вечной жизни. Когда-то алкавшего и желавшего насытится от крох, падавших со стола богача, теперь видит насыщенным блаженной славой – все это видит богач и говорит от зависти более, чем от всего геенского пламени». И вот почему он требует, чтобы пришел Лазарь к нему, хотя бы на время, чтобы и Лазарь пришел разделить с ним муки, чтобы он удалился от лона Авраамова. И если бы удалось ему это, он, вероятно, почувствовал бы некоторую отраду. Чтобы удостовериться в этом, обратите внимание на следующее: когда богач услыхал от Авраама, что Лазарю идти в ад к нему нельзя, ибо между ними установлена великая пропасть, он стал говорить: «молю тя убо, отче, да послеши его в дом отца моего» (Лк. 16:27). Этими словами он как бы говорил: если нельзя прислать его сюда, чтобы он стал участником моих мучений, то пошли его хотя бы в мой дом, т. е. в мир, в прежнюю жизнь, в прежние несчастья, только удали его от блаженства в твоем лоне. Да, повторяю, завистью он распаляется более, нежели геенной. Казалось бы, богачу следовало скорее проситься самому на лоно Авраамово, а не Лазаря привлекать на муку. Но завистливый не ищет своего блага, не стремится к блаженству из состояния мучения. «Зависть не умеет предпочитать полезное». Она ищет другому зла, чтобы видеть ближнего в муке. «Цель зависти – видеть, как завидуемый из счастья впадает в несчастье». Богач хочет видеть Лазаря в аду сильнее, чем себя в раю. Почему? Потому что «зависть есть печаль о благополучии ближнего». Богословы доказывают, что наибольшая мука для содержимых в аду будет сознавать, что на веки ими все это по своей вине утрачено, а святые вечно наслаждаются, отсюда произойдет плач и срежет зубов, здесь-то они и найдут для себя величайшую муку из всех мук.

Вот какова страсть завистника, страсть, которая из всех прочих грехов наиболее печальна и безотрадна, потому что она одновременно и вина, и наказание для того, кто ее имеет. Поэтому справедливо говорит богослов: «зависть из всех страстей наиболее несправедлива и вместе справедлива. Несправедлива потому, что преследует всех хороших, и справедлива потому, что распаляет имеющих ее. Не так сильно ржа точит железо, на котором она находится, ехидна, когда рождается, так сильно не терзает когтями чрева матери, как сердце завистливого поедается завистью, как мучится и терзается его душа в этой жизни и в будущей». поэтому я утверждаю, что не нужно желать для завистника ни исправления в сей жизни, ни кары в будущей. Сама зависть для него является достаточным наказанием: здесь он мучится, видя достоинство и счастье ближнего; там он страдает, взирая на блаженство праведных, как богач на славу Лазаря в лоне Авраамовом. Доселе эта страсть справедлива, ибо мучит тех, кем обладает. Но когда зависть начинает вредить ближнему, она причиняет людям великие бедствия. Примеров этому много. Остановлю ваше внимание, слушатели, на одном. В славном городе Афинах жил некий философ по имени Леонтий; рода он был знатного, веры языческой, наукой занимался астрологической и жизни был честнейшей. При своей смерти он все свое имение отказал сыну, а имевшуюся у него дочь оставил без всего. И когда его спросили, почему он так, как бы презрительно, отнесся к слабому существу и не оставил ей ничего в приданое, Леонтий на это ответил: «Довольно будет для нее своего счастья». Быть может, он так ответил, основываясь, как язычник и астролог, на странных современных ему воззрениях на звезду, под которой родилась его дочь. Но ее будущее счастье, как увидите, было следствием ее тщательного воспитания, добродетелей, выдающихся дарований – она действительно достигла блестящего положения, когда тому представились удобные обстоятельства. Но однако же Афинаида, так называлась дочь философа, не удовольствовалась завещанием отца и после его смерти начала судиться с братом, желая лишить завещание силы и взять себе надлежащую часть родительского имения. Выехав из Афин, она отправилась в Константинополь, чтобы там искать правосудия у царя. Царем был тогда Феодосий Младший. Когда Афинаида представлялась царю, ее увидала сестра царская, славная Пульхерия; она заметила ее прекрасное лицо, чудесный взгляд, разумность в речах; во всем чувствовалось, что это была дочь философа и притом сама философ. Пульхерия ее возлюбила, милостиво приняла и обратила ее в христианство, дав ей вместо языческого имени Афинаида христианское имя Евдокия. Обратив Евдокию в христианство, она выдала ее замуж за своего брата царя Феодосия Младшего. Так исполнились внешне неосновательные слова ее отца: «довольно будет для нее своего счастья». Из простой афинской язычницы она стала христианкой и царицей Константинополя. Она лишилась родительского наследства, а Бог ей дал скипетр и корону.

Не трепещет ли сердце ваше, братья, слыша о таком счастье этой девицы? Но приготовьтесь к слезам, чтобы оплакивать ее великое несчастье. О зависть, зависть, как ты горька и как много несчастий ты приносишь людям!

Позавидовали Евдокии, оклеветали ее неправедно перед царем и ее мужем, будто она имеет к нему малую верность и почтение и испытывает тайную любовь к Павлиниану, который был очень ученый и чудесный человек и с которым она действительно часто беседовала, любя сама науки. Хотя царь этому и не поверил, но возымел сомнение и, ничего не говоря Евдокии, искал случая удостовериться. Но послушайте, какая произошла случайность, и случайность печальная. Однажды принесли царю яблоко, которое было необычайной величины; царь отослал его Евдокии. А она, не подозревая против себя никаких клевет, послала это яблоко Павлиниану, который был в то время болен. Царь, придя навестить больного Павлиниана, увидел у него свое яблоко, изменился в лице, возмутился сердцем и вышел от него печален и гневен, а когда пришел к царице, прежде всего спросил, где то яблоко, которое он ей прислал. Она, по действу дьявола, радующегося о зле, или по попущению Божию, не объявила ему истину, а сказала, что она то яблоко съела и утвердила свое слово, поклявшись даже царским здоровьем. Этого было достаточно; царь поверил клятве и тотчас велел отсечь голову лежащему в постели Павлиниану, который не только был совсем не повинен, но даже ничего и не подозревал. С Евдокией царь развелся и отправил ее в ссылку в Иерусалим. И вот дворец, где раньше царили радость и мир, был возмущен печалью и тревогой. Из этого примера вы видите, сколько зла могла наделать зависть, смешанная с клеветой. Из зависти был убит неповинный Павлиниан, разлучена царица с мужем; поругана добродетель верной жены, нарушена радость многих. И никто от этого не получил никакого для себя удовольствия. Может ли после этого завистливый, доставляющий только злобную радость бесам, может ли и имеет ли право называться христианином?

2

Однажды спросили некоего мудреца, какие глаза видят лучше: черные или серые, мужские или женские, человеческие или скотские? И он ответствовал: лучше всего видят глаза завистливых людей. Они видят все: и вблизи самое малое, и то, что находится вдалеке; одного только не видят – доброго, а если и видят, наполняются слезами и стараются не видеть, как бы сами невольно закрываясь. Прячься сколько хочешь, запирайся, удаляйся, безмолвствуй в своем жилище, убегай в уединение, в пустыню – глаза завистливого достигнут тебя и там и увидят, что ты делаешь. Завистливый имеет как бы некие зрительные трубки, через которые он видит очень далеко. Где можно найти такого человека, даже самого добродетельного и святого, который не имел бы какого-нибудь порока? Один только Бог без греха и чист от скверны. «Порицатель касается не только многих, но и лучших, ибо только один Бог совершенно невинен и недоступен страстям», говорит богослов. Но глаза завистливого видят в людях малейшие пороки, даже такие, которых в них никогда и не было.

В заключение вспомним поучение апостола Павла: «не бываим тщеславни, друг друга раздражающе, друг другу завидяще» (Гал.5:26). Не будем тщеславны; будем знать каждый только свое; не будем осуждать один другого, не будем ревновать один другого. Если вы поедаете один другого, то берегитесь, как бы вам всем не погибнуть, – «аще же друг друга угрызаете и снедаете, блюдитеся, да не друг от друга истреблени будете» (Гал.5:15). Это пророчество, исполнившееся на нас (Проповедник говорит о своем отечестве – Греции). Вы знаете, как погибло величие нашего народа и слава царства, обратитесь к его истории. Ни силы персов, ни меч агарянский не могли бы нанести зла этому царству, если бы не было взаимной зависти у граждан. Когда в семье, в обществе, в городе или в государстве внедряется зависть и люди друг другу начинают злобно досаждать, тогда не нужно никаких внешних врагов для нанесения поражения. «Когда мы начинаем завиствовать и вооружаться друг против друга, тогда не нужно, – говорит Златоуст, – и диавола для нашей погибели».

Ради Бога, в Которого мы веруем и Который есть Бог мира и Отец щедроты, ради Евангелия, которое есть завет любви, ради Церкви, которая должна быть местом согласия и единения, мы не должны допускать в себе ни малейшего проявления зависти! Не дадим повода радоваться врагам. Филистимляне победили израильтян, в тот же день умер и Саул с детьми. Израильтяне не терпели никогда большего урона. Услышал об этом несчастии своего народа Давид и, обратившись к своей свите, сказал: «не возвещайте в Гефе, ниже поведайте на исходищих Аскалоних , чтобы враги не услыхали о нашем бедствии и не возрадовались, да не возвеселятся дщери иноплеменничи» (2Цар.1:20). Братья и собратья христиане! Несчастья, страдания, вины и грехи других не будем обнаруживать для осуждения, друг друга раздражающе, друг другу завидяще, дабы не радовались иноплеменники, наши видимые и невидимые враги. Молчание, сострадание, дружелюбное чувство! Но зависть порицающая, зависть раздражающая, зависть, ближнего осуждающая, – она должна быть изгнана из среды христиан! Кто имеет такую страсть, тот недостоин даже именоваться человеком, а уж тем более не может называться христианином.

«Иже бо аще постыдытся Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми» (Мк.8:38).

Род этого обманчивого и преходящего века есть род прелюбодейный, а дела его – темны и незаконны! Род грешный, отец грешных сынов и, как древле сказал пророк: «Род строптив и преогорчеваяй, род иже не исправи сердца своего и не увери с Богом духа своего» (Пс.77:8).

О времена, о нравы! Ложь заслоняет истину, обида берет верх над справедливостью, порок попирает добродетель, закон потворствует страсти, Евангелие порабощено миром, люди не боятся Бога, христиане стыдятся Христа, грех царствует, вера умерла, все развращено! «Вси уклонишася, вкупе неключыми быша» (Пс.13:3). Но почему же люди века сего живут в таком бесстрашии и погибели? Как? Разве на небе не единый всевидящий и праведный Бог, Который теперь видит все подробно и когда-нибудь в точности рассудит? Да, братия слушатели, есть Бог Судия, есть будущий суд; настанет время, когда этот прелюбодейный и грешный род будет судим и получит воздаяние по делам своим. Об этом со страшной выразительностью говорит в нынешнем Евангелии Сын Божий: «Иже бо аще постыдится… Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми» (Мк.8:38). Говорит Он и посылает меня более подробно изъяснить вам это в сегодняшней проповеди. Но какое же действие на ваше сердце произведет мое поучение? Мне кажется, что когда в первый раз люди увидели молнию и услышали гром небесный, они так были потрясены, что едва не умерли от страха. Они, думаю, убегали, чтобы скрыться в самых темных и глубоких местах, лишь бы не видеть и не слышать таких страшных вещей. А теперь они их и видят, и слышат, но либо вовсе не боятся, либо боятся очень мало, ибо их зрение и слух к такому привыкли. Многие совершенно бесстрашно спят самым глубоким сном даже тогда, когда молнии блистают и небо гремит так сильно, что от частых молний как будто загорается воздух, а от страшных громов потрясаются и горы, как будто небо враждует с землей. Вот так же, думается мне, первое слово о грядущем суде люди выслушали с великим трепетом, а теперь часто привыкли слышать об этом без страха. Вот явный признак этого: слыша, что будет грядущий суд, они спят беззаботно, погрузившись в глубокую бесчувственность своих грехов, и не просыпаются, не раскаиваются. Чего же я жду, выходя с проповедью о будущем суде? Ведь вы привыкли слышать о нем и не боитесь. Однако я буду беседовать, чтобы в час суда иметь право сказать, что я говорил вам о нем.

1

Когда в мире должно произойти что-нибудь замечательное, Бог обыкновенно задолго дает некоторые предуказания. Иосиф Флавий повествует, что прежде чем римские войска вторглись в Иудею, чтобы разрушить Иерусалим и истребить народ иудейский, явились знамения. Во-первых, комета в виде меча, стоявшая над Палестиной. Во-вторых, телица, которая на пути родила ягненка, когда вели ее на жертву. Далее, отворились сами Медные восточные ворота, которые с трудом могли отворить двадцать человек. На небе виден был как бы строй вооруженных сражавшихся людей. А в течение многих дней из внутренних частей храма слышался жалобный голос, говоривший: «Убежим отсюда, убежим отсюда!» Все это – страшные предзнаменования войны, завоевания, пленения и окончательного уничтожения богоубийственного народа.

Несравненно более страшные знамения и чудеса явит Бог перед вторым пришествием. Так Он говорит через пророка Иоиля: «Дам чудеса на небеси и на земли» (Иоил. 2:30). Подобное изображает и Иисус Христос в Евангелии от Матфея. «Чудеса на небеси»: солнце без лучей превратится в холодное, темное тело; луна без сияния – в темно-красный кровавый круг. Звезды, перегоревшие в собственном пламени, спадут со своих мест, как угасшие уголья. Вся твердь небесная переменится: уже не будет показывать нам своего лазоревого вида, который мы теперь созерцаем, – ее покроет глубокая мрачная ночь. Знамения на земли: войны людей и зверей между собой и друг против друга, так что лицо земли покроется кровью и реки станут багряными. Кого война не убила, погубит голод, а кто переживет голод, погибнет от моровой язвы. С одной стороны, море, взволнованное бурями, с другой – суша, колеблемая землетрясением, будут последними предуказаниями конца века. Ибо море, в конце концов выйдя из своих берегов, потопит сушу, а суша, сдвинутая со своих оснований, упадет в море, и от смешения суши и моря образуется один безобразный хаос. Он будет гробом для вселенной и живущих на ней.

Таково будет последнее состояние этого суетного мира. Когда послышится трубный звук, воскреснут все мертвые, все, кого похоронила под собой земля, поглотило море, кого растерзали звери, птицы небесные и чудовища морские. Все, родившиеся от Адама и до сих пор мужи, жены, дети, юноши, старики, праведные и грешные, все восстанут в одном возрасте и состоянии, с одним только различием – в собственных делах. Все получат одеяние прежней плоти, все будут призваны к страшному великому Судие. "И видех, – говорит Иоанн, – мертвецы малыя и великим, стояща пред Богом… И даде море мертвецы своя, и смерть и ад даста своя мертвецы; и суд прияша по делом своим» (Откр.20:12–13). Апостол говорит: «Всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла» (2Кор.5:10). И вот когда все воскреснут, подымут глаза вверх и не увидят неба; когда посмотрят вниз и не увидят лица земли; когда, короче говоря, не увидят больше ничего ни на небе, ни на земле, «тогда… узрят Сына Человеческого грядуща на облацех небесных с силою и славою многою» (Мф.24:30). Достаточно и этого. Я не имею ни силы, ни времени описать все обстоятельства того страшного дня, при одном упоминании о котором трепещут все святые. Я оставляю, молчу о них и ограничиваю свое слово только двумя предметами.

Брат, вообрази как-нибудь, что этот час настал, что ты стоишь перед судилищем Божиим. Не подымай глаз твоих вверх, где предстоят тысячи тысяч ангелов и тьма тем архангелов со страхом и трепетом. Не опускай их вниз, где из-под огненного престола течет огненная река. Не смотри ни направо, ни налево, где стоит бесчисленное множество праведных и грешников в трепете, смирении и молчании ожидающих последнего решения. Направь вперед свой взор, смотри, Кто тебя судит. Затем обрати взор свой к себе и посмотри, кто подсудимый. Судящий Бог, а подсудимый – грешный человек. Бог Судия – весь гнев, без милости; грешник – подсудимый виновник без оправдания. Подумай только об этих двух.

Начнем с первого. Чтобы понять, что значит Бог Судия, взойди на самую вершину Фавора. Там ты увидишь, как преображается Богочеловек Иисус, лицо Его сияет, как солнце, ризы Его стали белы, как снег. Но в то же время видишь, что три ученика, Петр, Иаков и Иоанн, ослепленные яркими лучами Его божественного света, убоялись и пали ниц. Но это все же был не весь свет божественной славы, а лишь малый луч того света. Святой Феофилакт говорит: «Божество обнаружило малейшую часть Своих лучей». От Фавора перейди к Синаю. Сошел на эту гору Бог, и вдруг гора, как говорит Божественное Писание, стала весьма страшным местом. Там пламя огненное, как бы от печи горящей, там дым, восходящий до неба, там облака, молнии, громы, подобие трубного звука, от которого потряслись горы и холмы и весь народ израильский затрепетал, хотя и смотрел, и слушал издали. А ведь туда Бог сошел не как Судия, но как Законодатель, и явился не самым Божественным лицом, а как бы прикровенно, в притче и символе. Теперь прими во внимание: Бог на Фаворе являет один луч Своего блаженства, на Синай сходит, только чтобы даровать Свой закон, но ни там, ни здесь не явился во всей Своей славе. И однако Его явление было так страшно, что и ученики, и весь израильский народ были сильно поражены. Но когда Бог придет во время будущего суда, чтобы явить не Свое блаженство, а правосудие Свое, не для того, чтобы даровать закон, а чтобы судить нарушителей этого закона, «егда… приидет Сын Человеческий в славе Своей» (Мф.25:31), т. е. не покрытый чем-то таинственным, как Он являлся Моисею, но явно и открыто в Своем собственном естественном величии, каково будет, о христианин, это явление?

Бог никогда в этом мире не является во всей Своей славе, и потому-то люди так дерзко оскорбляют тысячами грехов Бога, Которого не видят во всей славе. Он только тогда явится и только тогда Его в первый раз увидят и узнают. И, узнав Лицо, Которое они оскорбляли, поймут, какое великое зло они сделали. Да, один лукавый помысел есть уже второй терновый венец на чистую главу Владыки. Одно непотребное слово есть плюновение в Его божественный Лик. Плотское похотение есть вторая рана в Его святые ребра. Каждый смертный грех еще раз пригвождает Его к кресту, как говорит блаженный Павел. Теперь грешники не видят и не понимают, что они делают. Как слепые бросают стрелы и не видят, кого ранят. Ибо Бог как бы сокрыт под покровом веры. Но когда Он придет и явится в Своей славе, тогда они увидят, Кого поражали и какую Ему причинили рану, – «воззрят Нан, егоже прободоша» (Ин.19:37). Грешник, каким тебе покажется это зрелище?

Сойдем в Египет и войдем в чертоги Иосифа. Там его братья, неблагодарные братья, которые замыслили его смерть, продали его из зависти, лишь бы исключить его из своей среды. Сначала они не узнали его. Когда же он сказал им: «Аз есмь Иосиф» , – они взволновались, смутились и стали безмолвны от стыда и страха, – «не могоша… отвещати ему» (Быт.45:3). Но он не обличает, не устрашает, не прогоняет их; принимает, обнимает, приглашает их вместе с собой наслаждаться властью и благами египетскими и тем не менее – «не могоша… отвещати». Так велики стыд и страх, когда мы видим лицо человека, нами обиженного. Но взирать на лицо Божие, слышать слова Божий: «Я – Бог, Которого ты оскорблял своим срамословием, Которого продал за выгоды, уязвлял своим блудом, распял своим грехом. Я – Тот, Которого ты поносил, Я – Тот, имя Которого ты поносил, кровь Которого попирал. Я – Тот, Которого ты столько раз возносил на крест, сколько причащался или служил Мне недостойно"… И вот теперь – видеть и узнать Бога, Которого ты раньше не видел и не знал! Взирать прямо Ему в лицо! Видеть свой грех, как рану на Его Божественном лице! Скажи, какими глазами ты будешь Его видеть? С каким сердцем ты вынесешь это зрелище? – говорит тебе божественный Златоуст.

Этого еще мало. Если так страшен Бог Судия, являясь во всей Своей славе, насколько страшнее Он будет, когда явится во всем Своем гневе? Этого, действительно, ни ум не может понять, ни язык изъяснить. «Кто весть державу гнева Твоего, и от страха Твоего ярость Твою исчести?» – говорил Давид Богу (Пс.89:11). Люди видели силу Божественного гнева в потопе, покрывшем всю вселенную, в огне, спадшем с неба и попалившем пятиградие, в казнях, поразивших жестокосердие фараона, и все-таки в этом мире Бог не пылал еще всем Своим гневом; «не разжжет всего гнева Своего» (Пс.77:38), ибо Он здесь не являет всего Своего правосудия; ныне Он, правда, гневается, но и долготерпит. Он смешивает милость Свою с правосудием. Поэтому, как говорит апостол, теперь время благоприятное, и мы легко можем умилостивить Бога молитвами, слезами, покаянием, ходатайством святых. Теперь «Той… есть щедр, и очистит грехи их» (Пс.77:38). Но время Его второго пришествия есть время суда. Сам апостол называет его днем гнева и откровения, днем, в который Бог явит весь Свой Божественный гнев. Иоанн говорит, что несчастные грешники, чтобы только не видеть этого гнева, будут умолять горы и скалы, чтобы те упали на них и покрыли их, – «и глаголаша горам и камению: падите на ны и порыйте ны от лица Седящаго на престоле и от гнева Агнча» (Откр. 6:16). И праведный Иов сильно желает избежать такого гнева и живым скрыться в аду: "Дабы, так он молил Бога, во аде мя сохранил еси, скрыл же мя бы еси, дóндеже престанет гнев Твой» (Иов.14:13).

Божественный Златоуст боится его больше мук, больше тьмы мук. «И геенна, и те мучения невыносимы. Но и тьмы геенн ничего не значат по сравнению с тем, если видеть то кроткое лицо отвратившимся и милостивое око не терпящим нас видеть». Почему же это? А потому, что Он есть весь только гнев, который Давид сравнивает с чашей, полной цельного вина. Бог держит ее в Своих руках и поит из нее всех грешных. «Чаша вруце Господни, вина нерастворена… испиют (ю) еси грешнии земли» (Пс.74:9). Нерастворенное, чистое вино без воды означает один гнев без долготерпения, одно правосудие без милосердия. Там ходатайства и молитвы бессильны смягчить Божий гнев; слезы покаяния – умилостивить Божие правосудие. «Облак и мрак окрест Его». Тогда Бог не будет взирать на лица, чтобы умилостивиться. «Правда и судба исправление Престола Его» (Пс.96:2). Тогда Он будет судить и исследовать деяния. Он уже не Бог милости и щедрот, а Бог отмщений. Какое отмщение Он нам воздаст? – Я скажу тебе. Последуй за мной и пойдем на поля Моавитские, чтобы увидеть случившееся там страшное дело. Три царя – Иорам Самаринский, Иоасаф Иудейский и царь Эдомский, – соединившись между собой, многочисленным войском победили царя Моавитского. Внезапно вторглись в его страну и всюду разнесли смерть и гибель, опустошение и трепет. Засыпали все источники, порубили все деревья, перетоптали траву, выжгли деревни, перерезали жителей, двинулись с торжеством вперед и наконец осадили со всех сторон царя в городе. Теснимый извне врагами, а изнутри – недостатком припасов, он каждый час подвергался опасности потерять царство, свободу и жизнь. Что было делать? Видя, что более нельзя надеяться на человеческую силу, он прибегнул к силе солнца, которое чтил как бога. Чтобы спасти свой народ и сохранить царство, он, по совету придворных мудрецов, решил пожертвовать своим собственным первородным, которого назначил наследником царства. И вот, ведя его за руку, как овцу на заклание, на виду у своих подданных, шедших за ним с плачем великим, и врагов, смотревших на него тоже с великим изумлением, он взошел на крепостную стену, – в одной руке он сжимал нож, а другой удерживал сына. О солнце, так, мне кажется, он воскликнул, не омрачайся, что увидишь сейчас такое зрелище, какого ты никогда еще не видало на земле. Смотри и свети ярче, чтобы видели это и мои враги! Я не могу принести тебе всесожжение более драгоценное, чем мой собственный сын, мой первый сын, наследник царства моего. К этому привела меня ненависть, которую питают ко мне мои враги, и моя любовь к народу моему. Прими эту невинную царственную кровь, прими ее из моих рук и ниспошли свою силу, чтобы отомстить врагам и спасти народ. Сын мой, прими смерть от рук своего собственного отца и веруй, что мы оба сегодня становимся одним всесожжением и одной жертвой: ты – закланный моей рукой, а я – пораженный горем. Необходимость, неумалимая необходимость влечет сегодня тебя на безвременную смерть, а меня – на жестокое сыноубийство. Твоя смерть есть жизнь и свобода для моего народа, охрана и честь моего царства. Цари, заключившие союз между собой против меня, самаряне, израильтяне, ведущие против меня несправедливую войну, посмотрите, каков ваш враг! Посмотрите, если у меня достает решимости заклать своего сына, у меня будет столько же гнева, чтобы отомстить врагам за сына. Этот нож, который я могу омочить в крови сына своего, я сумею оросить и кровью врагов моих. Солнце, прими сына и услышь отца! С такими словами он протянул руку, вонзил нож в горло сына и принес его в жертву общему спасению. Враги увидали это страшное зрелище, раскаялись в том, что сделали, с великой поспешностью сняли осаду и тотчас убежали. «И поят сына своего первенца, егоже воцари вместо себе, и вознесе его во всесожжение на стене; и бысть раскаяние великое во израили; и отступиша от него и возвратишася в землю свою» (4Цар.3:27). – Почему же убегают эти три царя? Что им нужно было делать? Представьте себе, прошу вас, состояние того несчастного отца и царя. Кто так стеснил его, что принудил принести в жертву собственного сына? Те три царя, которые подняли несправедливую войну и привели его в такое состояние, что ему грозила опасность потерять свой престол. И вот, если бы счастье в войне обратилось к нему на помощь, если бы он вышел к ним на битву, победил, обратил в бегство, взял бы их в свои руки, что бы, я спрашиваю вас, с ними сделал так глубоко огорченный отец? Насколько была велика его скорбь, когда он собственными руками убивал сына, настолько велик был бы и его гнев в мести за смерть сына. Гнев увеличил бы его силу; он как затравленный лев напал бы на них, ненасытно пил бы их кровь. Что за гнев! Человек, не пожалевший своего сына, стал бы жалеть своих врагов? Подумайте-ка. Хорошо сделали те три царя, что убежали от него, ибо убежали от его беспредельного праведного гнева.

От примера царя Моавитского вернемся к нашему предмету. Предвечный Бог Отец на горе Голгофе принес в жертву воплотившегося Единородного Своего Сына, увенчанного терновым венцом, пригвожденного к кресту, всего в ранах, всего в крови, посреди двух разбойников, как преступника. Страшное и ужасное зрелище! При виде его солнце померкло, земля раздвинулась, раздралась завеса и гробы открылись. Кто принудил Его к этому? Наши грехи. Вот теперь не загладь своих грехов в этой жизни покаянием, предстань с грехами перед Лицом Бога Отца, чтобы восприять суд при втором пришествии. Там будет присутствовать и Сам Единородный Его Сын, с еще не зажившими ранами; там будет и древо креста, на котором Он был распят. Итак, Он, с одной стороны, будет видеть возлюбленного Своего Сына, Которого заклал, с другой – твои грехи, побудившие Его на заклание. Неужели ты надеешься, что Он окажет тебе какую-либо милость? Неблагодарный, скажет Он тебе, жизнь Моего Сына драгоценнее всех жизней ангелов и людей вместе – Я отдал ее на смерть. Кровь Сына Моего дороже всех жемчужин рая – Я всю ее излил на землю. Моя любовь к Сыну более горяча, чем все пламя, пылающее в сердцах серафимов, – Я отложил ее в сторону. У Меня ничего не было столь же ценного, дорогого, любезного, как Сын Мой, – Я принес Его в жертву. Ужели и это не могло дать тебе понять, какую ненависть я питаю к греху? И ты с грехами являешься Мне на глаза? Ты подвиг Меня умертвить Сына Моего из-за твоих грехов. Теперь Сын Мой побуждает Меня судить тебя за Его смерть. Его кровь, страдания, раны вопиют против тебя об отмщении. Я – Судия, Я – Отец. Как Судия – сужу тебя по правде Моей. Как Отец – осуждаю тебя за смерть Сына Моего. Грешник, ты ждешь милости от такого Судии и Отца? Нет, нет, несчастный! Подумай, если «Своего Сына не пощаде», как говорил Павел (Рим. 8:32), Он не пожалеет и тебя, Своего врага. Подумай, ведь Его правда судит твой грех и в то же время Его любовь мстит тебе за смерть Его Сына. Таким образом, против тебя борется правда и любовь Божия и над тобой одновременно творится суд и отмщение. Измерь любовь, которую Он питает к Своему Сыну, – она беспредельна! Измерь Его ненависть к греху, которая побудила Его принести в жертву столь возлюбленного Сына, – она также беспредельна! По такой любви и ненависти сообрази, с каким гневом Он будет тебя судить; и гнев этот беспределен-без милости, один чистый гнев! Что может сдержать такой гнев? Кто может его вынести? Я с трепетом говорю об этом; ужасаюсь, меня оставляют и сила, и слово, я не могу более говорить. Дайте мне немного опомниться от объявшего мою душу ужаса. О, грешная душа! О, будущий суд!

2

Судия Бог – весь гнев, без милости! И подсудимый – грешник, виновный без оправдания! Все вины, за которые каждый человек даст перед Богом точный ответ в час суда, делятся на четыре рода. Первый – род тех зол, какие мы сами совершили; второй – какие совершили другие по нашей причине; третий – род тех благ, каких мы сами не сделали; четвертый – каких мы другим не дали сделать. Все это, не только великое, но и малое, будет исследовано. «Самые мелкие преступления будут исследованы», – говорит Григорий Нисский. Все, в чем мы согрешили, даже малейшее помышление; в чем согрешили устами, даже до пустого слова; в чем погрешили делом, даже легчайшие ошибки. Все – от первого до последнего. Тогда мы ничего не сможем скрыть, как это мы скрываем от очей человеческих, даже от духовника. Все явится в таком виде и в такой обстановке, в которой действительно произошло. И мы не сможем ничего изменить, как делаем этот теперь, обманывая людей, выдавая одно за другое, являя лицемерие вместо добродетели. Нет. «Мы вдруг увидим, – говорит Василий Великий, – все дела как бы представшими и явившимися нашему разуму в том самом виде, в своих собственных образах, как каждое было сказано и сделано». Теперь, в этой жизни, творятся некоторые вещи совершенно тайно; если даже они и явны, то, по крайней мере, нам неизвестен их виновник. Сколько скрывает ночь! Сколько пустынность, сколько таинственность! Вот загадочно найдено подметное письмо. Кто же это написал его, мы не знаем. Обманута невинная девушка. Кто отец ребенка, нам неизвестно. Пронесся слух осуждения. Кто распустил его, мы не знаем. В каком-нибудь доме пропала драгоценная вещь, кто ее украл, мы не знаем. Что же хуже всего – невинный осуждается, а виновный подсмеивается. Та или другая любовь искрения или притворна, или, может быть, это даже зависть или ревность? Похвала ли это или лесть? Добродетель или лицемерие? Ничего мы не знаем. Здесь много тьмы. Но там, когда Бог осветит тайная тьмы, тогда все откроется. «Каждое в своем собственном образе, как было сказано или сделано».

Все будет судить Бог – весь гнев, без милости! Теперь подумай, грешник: есть ли у тебя какое-нибудь оправдание? А прежде всего подумай о зле, которое ты сделал. В этой жизни Бог дал тебе легчайший способ получить прощение во всех твоих беззакониях, твоих неправдах, в блудодеяниях, во всех твоих великих и страшных грехах. Стоило только исповедаться перед духовником, которому Бог дал всю власть прощения тебя, и ты был бы прощен, но ты этого не сделал. Ты это знал, но не сделал. Об этом тебе говорили проповедники и духовники, но ты не сделал. Ты столько лет прожил, имел достаточно времени, чтобы сделать это, но не сделал. Я тебя спрашиваю: есть ли у тебя какое-нибудь оправдание перед Богом?

Во-вторых, зло, сделанное другими по твоей причине. Тот не хотел лжесвидетельствовать, тот – убивать; ты их побудил. Та бедная девушка по возможности хранила себя; ты обманом или силой извлек ее на общий путь погибели и толкнул в грех. Юноша не знал еще никакой злобы, был цветок по возрасту и по невинности; ты прикоснулся, и он увял – твои слова, твои беседы отравили его слух и развратили его добрый нрав. Ты был священником – и всех мирян превосходил в соблазне. Ты был женат – и на глазах своей жены содержал блудницу. Ты был отцом – и для собственных детей стал учителем всего злого. Ты был примером погибели среди тех людей. Брат, если ты хотел один быть наказан, пусть бы так, ты властен в своей душе, но своим советом, соблазном, примером ты увлек в погибель многих других. Спрашиваю тебя: есть ли у тебя какое-нибудь оправдание перед Богом?

В-третьих, хорошее, которого ты не сделал. Бог дал тебе много даров – естественных, вещественных и духовных. Ты был даровит, мог стать образцом добродетели и мудрости – и уклонился в погибель. Ты был богат, мог оказать вдовам и сиротам столько добра – но это не допустило твое сребролюбие. Ты был способен сделаться светочем в Церкви – плоть, мир или дьявол победили тебя, тогда как добродетель и святость не были для тебя недостижимыми. Ты там увидишь стольких пророков, апостолов, мучеников, девственников, подвижников, которых освятила Божественная благодать. Если бы тебя не оставило доброе произволение, то никогда бы не покинула и эта Божественная благодать, дабы и ты стал таким же, как те. Сколько времени, драгоценного времени безрассудно растрачено или напрасно потеряно, в течение которого ты мог бы сделать столько добра, но не сделал ничего. Спрашиваю: есть ли у тебя какое-нибудь оправдание перед Богом?

В-четвертых, хорошее, которое ты другим не дал сделать. Один хотел пойти в церковь на проповедь или исповедь, сделать что-нибудь полезное для своей души, но твоя злоба этого не допустила. Другой хотел сделать какое-нибудь общее благо, принести пользу многим, но этому воспрепятствовала твоя зависть. Я спрашиваю тебя: есть ли у тебя в этом какое-нибудь оправдание перед Богом?

Но закроем эту книгу, в которой заключены твои грехи. Раскроем другую, где записаны твои добродетели. Ты полагаешь, что сделал в своей жизни некоторое добро. Посмотрим, что это за добро. Ты помолился; но когда твои уста говорили молитву, где блуждал ум твой ум, ты дал милостыню, но сколько? Очень мало, и то лишь для того, чтобы скорее иметь от людей похвалу, чем награду от Бога. Ты постился. (Я плачу о постах христиан: во время поста за столами христиан именно и царит обжорство и пьянство.) Но в то время, как ты воздерживался от рыбы и мяса, воздерживался ли от страстей и плотских наслаждений? Ты исповедовался. Но из многих случаев после твоей исповеди обнаружил ли хоть раз воздержание? Ты раскаялся. Но исправился ли? Таково хорошее, что ты сделал? И этим ты думаешь заслужить у Бога оправдание? Укажи мне хоть одно добро, добро совершенное во всех отношениях! Из пяти, шести, десяти, даже из ста лет, тобой прожитых, укажи хоть один день, один час, всецело посвященный Богу! Где совершенное добро? Где такой день?

Итак, если Судия Бог – весь гнев, без милости, а ты подсудимый – грешник, виновный без оправдания, какого же ты ждешь окончательного решения? Я ужасаюсь сказать его: «Идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его» (Мф.25:41) О, страшный суд Божий! О, еще страшнейшее решение! Откуда уходишь и куда идешь с таким оправданием, жалкий, несчастный, бедный грешник? Из рая – в ад, от света славы – в вечный огонь, от бесконечной славы – к бесконечному мучению, от Бога – к дьяволу! О, страшный суд Божий! О, страшнейшее решение! «Идите от Мене».

Сейчас я не могу вам сказать, что заключается в этих страшных словах. Скажу об этом в другой раз. А на этот – советую, прошу, заклинаю тебя: беги от такого суда и решения. Возможно ли это? Послушай. Для всех человеческих грехов Бог учредил два судилища. Одно – здесь, на земле в этой жизни; другое – на небе, во втором Своем пришествии. Там Судия Бог – весь гнев, без милости. Здесь судья – священник, человек, весь милость, без гнева. Там виновник не имеет оправдания. Здесь он получает прощение. Кто здесь будет судим духовником и получит прощение, и там судится от Бога и получает прощение. Кто здесь кается, там оправдывается. «Если в этой жизни, – говорит утешитель грешников Златоуст, – мы сможем исповедью омываться от прегрешений, то отойдем туда чистые от грехов». Я часто говорил тебе, христианин, как легко получить через исповедь прощение во грехах. Сегодня я тебе сказал, как страшно испытание греха на будущем суде. Я предложил тебе огонь и воду. Выбирай что хочешь.

«Учителю, приведох сына моего к Тебе, имуща духа нема; и идеже колиждо имет его, разбивает его, и пены тещит, и скрежещет зубы своими, и оцепеневает» (Мк.9:17–18).

Кто идет по пути порока, тот непременно в конце концов впадет в бездну погибели. Злые дела всегда влекут за собой несчастья, и вообще порочный образ жизни заканчивается ужасным бедствием. Для злой жизни – злая и смерть. Посмотрите на извращенный образ мыслей непокорного юноши, на ожесточение неблагодарного сына – я говорю о нечестивом Авессаломе, который, находясь под влиянием врожденной надменности гордого духа и гибельных советников, берется за оружие, ищет престола и смерти кротчайшего Давида, своего отца и царя. Но посмотрите также и на конец этого дерзкого возмущения, конец, вполне достойный такого беззакония. В неукротимой ярости, дыша смертельной злобой против отца, мятежный сын неосторожно проезжал на осле под деревом; длинные волосы запутались в ветвях дерева, и он повис в воздухе, несчастный. В то же время, к тому же месту подъехал верный военачальник Давида Иоав и, схватив три копья, вонзил их в его сердце – «и взя Иоав три стрелы в руце свои, и вонзе я в сердце Авессалому… еще ему живу сущу» (2Цар.18:14). И кто бы этому поверил? Несмотря на три страшные, смертельные раны он, хоть и испытывает большие мучения, все же не умирает. Какое плачевное зрелище! Висит он, несчастный, на роковом дереве и висит на своих собственных волосах. Три смертоносные копья пронзили ему грудь, и несмотря на зияющие раны его измученная душа все же не исходит. Он мечется, кружится, терзается, бьет ногами по воздуху, хватается руками то за волосы, то за раны, дико вращает глазами, жалобно стонет, напрягает силы до последнего, но не может ни умереть, ни спастись. Не умирая и одной смертью, он испытывает муки тысячи смертей.

О суд, о душа! Так восклицал я в прошлое воскресенье. А теперь восклицаю: о муки, о душа! В прошлое воскресенье я сопровождал несчастного грешника до самых уст адовых; с трепетом, с воздыханиями и слезами я представил его в день страшного суда, и он был судим Богом, Который есть весь гнев, без милости; как преступник, он был осужден и выслушал ужасный для себя приговор: «идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его» (Мф.25:41). Сегодня я хочу показать вам образ того же самого грешника в вечном мучении. Правда, для его живого изображения дает мне краски и сегодняшний евангельский юноша: он, как живое гнездо немого духа, испускает пену, скрежещет зубами, цепенеет, падает, как мертвый от чрезмерных мучений, – все это подобие вечных мучений. Но я беру образ несчастного Авессалома. Иоав вонзил в сердце его, еще живого, три копья; а я вам покажу другие три копья, т. е. «стрелы Сильнаго изощрены» (Пс.119:4), которыми Божия правда поражает душу обреченного на муки грешника. Первая стрела есть горькое, но бесполезное раскаяние: оно уязвляет память воспоминанием прошедшей жизни. Другая есть чрезмерная и неисцелимая боль: она поражает ум сознанием его настоящего состояния. Третья есть крайнее, но безнадежное желание: оно поражает волю лишением будущей блаженной жизни. Авессалом со своей раной остался жив, чтоб испытать еще большее мучение. Так и грешник, мучимый всеми тремя стрелами, не получает конечной смерти, дабы испытывать вечную смерть. В этом-то более всего и состоит то мучение, о котором мы будем говорить.

I.

Представьте себе, слушатели мои, мрачную подземную темницу тьмы кромешной, глубочайшую пропасть, смрадный гроб, безотрадное место плача и горести, или ужаснейшую печь темного огня, неугасимого пламени – широты безмерной, глубины несказанной, и вообразите в ней заключенным, погребенным, горящим в пламени несчастного грешника. Державная десница Вышнего непрестанно поражает его тремя стрелами в три главные силы души: ум, волю и память – и причиняет ему три страшные раны: горькое раскаяние без пользы, безмерную муку без отрады, крайнее желание без надежды, – так что этот несчастный пригвожден памятью к земле, умом – к аду, желанием – к небу. Памятью – к земле, ибо вспоминает прошедшую жизнь; умом – к аду, ибо ясно сознает свое мучение; желанием – к небу, ибо всегда, но безнадежно будет желать небесной славы. Что такое крест в сравнении с этой мукой? Скрежет зубов, червь неусыпающий, тьма кромешная, огонь неугасающий, совместное мучение с бесами и все подобное, что мы знаем из Священного Писания, есть только малейшая часть мучений, – все эти муки телесные, которые совсем незначительны в сравнении с муками душевными, на которые я указываю.

Истина бесспорная, утвержденная на общем мнении богословов, что все сходящие в ад, лишенные всех сверхъестественных даров Божественной благодати, однако сохраняют все дары естественные. У них целы все пять чувств телесных: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание; целы и три силы душевные: ум, воля и память. Мало того, и внешние телесные чувства, и внутренние душевные силы еще более становятся восприимчивы, чтобы они и страдали сильнее, и глубже сознавали свое страдание. Отсюда-то и происходит истинная мука вечная.

Итак, первая стрела, поражающая грешника в память, это живое воспоминание о прошлой жизни. Воспоминание – увы! – горькое, ведущее к еще более горькому раскаянию. О, если бы эта наша краткая жизнь, увядающая как цвет, исчезающая, как молния, исчезала из наших мыслей так же скоро, как проходит перед нашими глазами! О, если бы мы теряли всякое воспоминание о мирских наслаждениях так же скоро, как скоро теряем их вкушение! Но то, что было, не может измениться, и что было, было во времени и прошло, и во времени окончилось. Свершившееся уходит за пределы времени и там остается навсегда. Все мирские утехи похожи на те сладкие, но вредные яства, которые на время услаждают вкус, но с болью остаются в желудке непереваренными; так и они – приходят на мгновение и услаждают чувства, но остаются навеки и терзают память. «Они, – говорит Василий Великий, – на время услаждают вкушающего, но затем их последствия бывают горше желчи». Прошедшая жизнь вся целиком остается в воспоминаниях грешника и имеет две противоположные стороны: с одной, она кажется очень короткой, с другой – очень долгой. И как телескоп с одной своей стороны увеличивает, а с другой уменьшает предметы, так и терзаемая память, с одной стороны, когда сравнивает жизнь с бесконечным пребыванием в аду, находит ее очень краткой, мгновением, ничем, вчерашним днем, который прошел (см.: Пс.89:5), – сколько муки в одном сознании того, что за такую короткую жизнь душа обрела столь вечную муку! – с другой стороны, когда память сравнивает жизнь с временем, находит жизнь очень долгой – целый путь многих лет. Сколько и в этом муки – сознавать, что в продолжение стольких лет она могла тысячу раз покаяться, но в течение всего этого времени всегда предпочитала мучения! Рана, которой эта стрела поражает память грешника, есть горькое, но бесполезное раскаяние. Он только теперь раскаивается в содеянном, но время прощения уже прошло. Он только теперь оплакивает свои грехи, но его слезы уже не омывают грехов, а еще больше распаляют пламя его мучений. «В аду нет покаяния. Для отошедших в ад уже невозможна исповедь и исправление», – говорит Григорий Богослов. Здесь, в этой жизни, грешник кается и получает пользу, исповедует и получает прощение, плачет и получает очищение, так как это время благоприятное, – говорит апостол, – время покаяния, на которое Бог вручил Своим священникам ключи: ими они отверзают, когда хотят, перед кающимся двери царства небесного. Но там, в другой жизни, не так. Там – время воздаяния, когда каждый после суда получит заслуженное. Там Господь берет ключи назад и после суда над праведными и грешными заключает врата, которые остаются замкнутыми навеки. «И затворены быша двери» (Мф.25:10). Там, внутри, в царстве небесном, – вечно блаженные праведники, а вне – навеки изгнанные грешники; дверь не открывается, ибо нет ключей. Но что же это я говорю, будто нет? Есть покаяние, но горькое и без пользы. Саул, царь Израильский, однажды преследовал филистимлян. Он обратился к своему народу с речью, чтобы никто не смел совершенно ничего есть в продолжение дня, пока не будет одержана окончательная победа над врагами, а того, кто преступит царскую заповедь, будь то хотя бы и собственный его сын Ионафан, он поклялся страшной клятвой в тот же час предать смерти. И действительно, сын его Ионафан, случайно найдя в поле улей, вынужденный голодом, омочил конец своей палки в мед и едва только приблизил к своим устам, был обречен царственным отцом на смерть. Смертию, смертию да умрет днесь! Нет ему милости, нет прощения. Несчастного Ионафана спрашивают, что он сделал: «возвести… что сотворил еси?». Он только отвечает: «вкушая вкусих мало меду… и се, умираю» (1Цар.14:43) – немного меду положил я в рот, и вот мне приходится умереть. Такая малая сладость, и так горька теперь! Такое незначительное наслаждение, и оно теперь доставляет мне такое тяжелое наказание! Проклятый мед! Горячий мед! О, если бы я никогда не находил тебя, никогда не прикасался к тебе устами моими! Несчастный Ионафан, скажи, что ты сделал? Вкусил немного меду – и вот умираю. Немного меду – вот моя вина, и смерть – мне наказание! Сознание этого и делает мне смерть столь горькой.

Вышний Всецарю веков, имеющий, как Ты Сам говоришь, ключи ада, дай их мне сейчас, чтобы отворить эту мрачную темницу, где обречены на вечную смерть преступники Твоих заповедей. Я не намерен пролить бальзам на их раны или воду на пламень. Нет. Я хочу только вопросить одну из тех грешных душ и сказать ей: терзаемая душа, возвести мне, что ты сделала? За что ты так страшно терзаешься? В чем ты провинилась? И так мучаешься вечно? Что привело тебя в эту тюрьму? Что ввергло тебя в эту печь? Что ты сделала? Ничего другого, как только вкусила мало меду. Одно мгновение вкушения – вот вся моя вина, вот и вся причина моих мучений. Как велико было то опьянение сатанинской похотью, из-за которой я увлек стольких чистых девушек, опозорил честных жен, отдал все мое имущество, душу, сердце непотребной блуднице! Все это только капля меду! Велико ли было то удовольствие, которое я получал в пьянстве и попойках от пиршеств и плясок, от гуляний и свадеб, от игр и зрелищ? Только капля меду! Велика ли была испытанная мною радость, когда я насытил свою мстительность, видел бедствия моего ближнего, опозорил честь его ради своей страсти, ради зависти? Капля меду! А то богатство, которого ждала моя сребролюбивая страсть, ради которого я обременил свою совесть бесчисленными неправдами, беззаконными деяниями, – велико ли оно было? Капля меду! И та слава, честь, покой, которыми я наслаждался в своей власти, сановитости и богатстве с такой гордостью, надменностью, со столь малым страхом перед богом, – каковы были? Капля меду! Все, решительно все есть только капля меду, и то отравленного столькими заботами, страхом, трудами, болезнями! Но если бы даже весь путь жизни моей был сплошным рядом счастливых дней, вся жизнь моя, даже самая долгая и благополучная, что все это по сравнению с мучительной вечностью? Капля меду, ничто, «день вчерашний, иже мимо иде» (Пс.89:5). Горе мне! Я вспоминаю и чувствую пламень, который терзает мою память больше, чем тот, который жжет мое тело. Я согрешал минуту и мучаюсь вечно. О, проклятый мед временных наслаждений! Ты для меня стал ядом вечных мучений. Прошедшая мимолетная жизнь, ты стала виной бесконечных мучений! О, кратчайшая жизнь! Но почему же я называю ее кратчайшей? Она была для меня продолжительна и очень продолжительна для того, чтоб получить спасение. Я столько лет прожил на земле и имел в руках ключи рая – знал, что мучения предназначаются для таких грешников, как я, знал, как их избежать, легко мог сделать это и не сделал. Я был человек свободный, разумом одаренный. Кто меня ослепил, кто меня увлек?

О, прошедшая жизнь, представлю ли себе твою краткость, воображу ли твою продолжительность, ты одинаково горькое для меня воспоминание. О, золотые годы, драгоценные дни, прошедшие и потерянные, навсегда для меня потерянные!

Кто теперь даст мне хоть один из тех часов, которые тогда казались мне такими долгими? Кто даст мне теперь хоть немного того времени, которое я расточил на грехи или провел в суете? Кто даст мне одно-единственное мгновение для покаяния? Но нет больше времени, оно уже прошло, и только напрасно я желаю его и буду вечно желать. О, стрела, поражающая мою память! Моя вина – капля меда, а наказание – вечные мучения. О, горькое воспоминание, бесполезное покаяние!

Это, братья, слова, которые поражают сердце слушающих, а тем более того, кто их говорит. И представьте себе: он тогда будет проклинать и чрево, его носившее, и грудь, его выкормившую, и родителей, детей и друзей, которых он знал, а более всего – ту каплю меду, который стал так горек. Подумайте, он, как нынешний бесноватый, будет испускать пену от бешенства, он будет кипеть от гнева, как яростное животное, устремится на самого себя, чтобы растерзать себя, пожрать свои внутренности, если только можно. Он виновен – сам и мучает себя; он – и жертва, и оружие вечных мук.

А когда от воспоминания прошлой жизни он перейдет к сознанию настоящего положения, как велико будет его страдание! Это – вторая стрела, поражающая его ум. Душе Святый, удели мне сейчас от Божественной Твоей силы, дабы я мог разъяснить своим слушателям, какую боль причиняет эта стрела! Состояние грешных в аду есть вечная жизнь мучения, как и состояние праведных на небе есть вечная жизнь блаженства. Но что же вообще значит «вечная жизнь»? Богословы дают нам материальный образ и разъясняют ее так. Большой железный шар на подставке по свойству сферических тел только в одной точке касается ее. Вся тяжесть шара сосредоточивается в ней одной; сколько весит весь шар целиком, столько же весит он и в каждой отдельной точке, когда на нее опирается.

Подобным образом вечная жизнь, какова она вся целиком, такова же и в каждый отдельный миг, ибо она неразделима.

Потому вечную блаженную жизнь апостол называет «тягостью бессмертной славы» (см.: 2Кор.4:17), а ученые богословы говорят, что она совершенное наслаждение для полной бесконечной жизни в одном мгновении. «Мгновенное и совершенное» значит, что праведник в каждый нераздельный миг вечной жизни радуется всей во мгновении и всей в совершенстве той радостью, которою ему надлежит наслаждаться в течение всей той блаженной бесконечной вечной жизни. Он наслаждается всей славой и весь век, и в каждый миг вечности. Эта вечность в своей полноте открывается перед блаженным умом праведника и всегда делает блаженство его беспредельным.

Что с праведными делает Божественное милосердие в раю, то же с грешниками делает Божественное правосудие в аду. Тяжесть бессмертного наказания есть вечная мука, в каждом мгновении полная и совершенная. Насколько она тяжела во всей вечности, настолько она тяжела и в каждый миг, т. е.грешник в каждый нераздельный миг вечной муки терпит все вместе и совершенно то наказание, которое ему надлежит нести в течение всей бесконечности мучительной жизни. Он терпит все наказание в течение всей вечности и в каждый ее миг, так что она в одно и то же время и распространена на всю долготу бесконечности, и сосредоточена в каждом мгновении. Вечность в каждый момент представляется ему вся и как одно целое, и прошедшее, и будущее, и поэтому всегда делает всю муку настоящей; а мука, далее, как бесконечна во всем своем продолжении, так необъятна и в каждый миг. «Кто премудр и сохранит сия?» (Пс.106:43) Вот в чем заключается вечность в отличие от времени, которое делится на части, на первое и предыдущее, на начало и конец. И этим-то грозит Бог во Второзаконии, говоря: «соберу на них злая, и стрелы Моя скончаю в них» (Втор.32:23). «Соберу… злая» – состояние грешников есть собрание, соединение всех зол. Вся горечь печали собрана в одной чаше, все пламени огня неугасимого соединены в одном пламени – в вечной муке. В каждую минуту она вся целиком. «И стрелы Моя скончаю». Какая ядовитая стрела, какое тяжелое копье для растерзанного ума грешника. Перед его глазами «вся» его мука, и нисколько не уменьшается, так как неразделима, – она и «всегда» перед его глазами, и никогда не кончается, так как вечна. Это и означает беспредельное мучение, безнадежное и бесконечное. Если бы мучение было бесконечно, но была бы надежда хоть на временное облегчение, и тогда оно невыносимо. Но без облегчения и бесконечное, оно невыносимо и непостижимо. «Кто премудр и сохранит сия?» Какой ум может постигнуть это крайнее несчастье?

Без облегчения? Да! В аду царит глубочайшая скорбь, но нет сна, чтобы утишить ее. Раны смертельны, но нет бальзама, чтобы излечить их. Неисцелима болезнь, но нет елея, чтобы успокоить ее. Невыносимо пламя, и нет ни капли воды, чтобы его потушить. Послушайте богатого грешника, о котором повествует Лука. Чего он хочет? «Отче Аврааме, помилуй мя и посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой, яко стражду во пламени сем» (Лк.16:24). Отче Аврааме, ты – отец милости, окажи милость мне. Я объят пламенем, я горю и мучаюсь в печи огня неугасимого. О, пришли счастливого Лазаря омочить только конец перста в той капле воды и прийти оросить мой воспаленный язык… Но что отвечает ему Авраам? Нет, нет, сын мой, ты достаточно насладился своим благом в прошлой жизни – «восприял еси благая твоя в животе твоем» (Лк.16:25), не надейся больше ни на что. О, великое бедствие! Он так немого просит – и не находит ничего решительно. Прибегает к самому Аврааму, отцу сострадания, морю милости, только за каплей воды, чтобы хоть немого охладить свое пламя, – и не получает. Итак, его просьба не услышана? «Нет, – говорит Златоуст, – для грешника даже в море нет воды, т. е. у Бога милости». Поэтому, как я сказал, огонь ада есть только огонь, но без росы, только мука, но без облегчения.

В настоящей жизни нет такого великого зла, которое, хотя бы и неисцелимое, не имело бы конца. И вообще, зло нескончаемое было бы самым ужасным злом. Как бы мы ни были несчастны, умирая, если уж это неизбежно, мы все же освобождаемся от всех терзаний, и смерть – этот последний наш врач вместе с жизнью отнимает у нас и болезни. Не таково состояние грешников в аду, где мучение в крайней степени и не имеет облегчения, а что хуже – вечно и не имеет конца, не кончается никогда, никогда! Пройдут тысячи лет, миллионы лет, а мука все будет еще в своем начале. Если грешник каждый год будет проливать по одной слезинке и прольет столько слез, чтобы из них протекли целые реки, и тогда все еще не пройдет единой минуты этой мучительной вечности. Там, в том мире, нет уже смерти, которая прекратила бы мучения грешника, отнимая у него жизнь. Нет, там смерть бессмертна, там сама жизнь есть постоянная смерть! Там грешные каждый час будут просить смерти, но не найдут ее, как говорит Святой Дух в Апокалипсисе, «взыщут… смерти, и не обрящут ея» (Откр.9:6). Доколе же это мучение? оно всегда и не кончится никогда, никогда!

Зенон был самым недостойным и несчастливым Византийским императором. За его буйную и развратную жизнь им стали тяготиться народ, вельможи и войска, но особенно сама императрица Ариадна, жена его; и вот что она с ним сделала. Однажды, как это часто случалось, от сильного опьянения он впал в бесчувственное состояние, как мертвец. Императрица приказала опустить его в глубокую могилу и прикрыть ее и приказала также, чтобы никто не осмелился извлечь его оттуда и чтобы, таким образом, живым был погребен царь, не достойный ни престола, ни жизни. Все это было исполнено. Наконец император пробудился от опьянения и, увидев себя в тьме и зловонии, стал кричать, звать на помощь, стенать, но не оказалось никого, кто, слыша его вопли, посочувствовал бы ему, открыл могилу и вызволил его оттуда. Тяжелый камень положен на него. Он погребен раз навсегда, погребен навеки.

От могилы несчастного Зенона я переношу свой умственный взор на кромешную тьму ада, где как будто вижу жалкого грешника, там погребенного Божественным правосудием. Евангелие говорит о грешном богаче: «умре… богатый и погребоша его». Мне слышится его плач, его жалкие крики: «Отче Аврааме, помилуй мя!» (Лк.16:22,24). Но, увы, никто его не слышит, ибо «бездна глубока, а тьма безысходна», – говорит Василий Великий. Бог держит в Своих руках ключи от этой подземной темницы, и никто не отворит ее. Тягчайший камень вечности покрывает несчастного, и на камне Святой Дух начертал надпись: «и будет время их в век» (Пс.80:16). Он погребен раз навсегда, навеки. Оттуда он никогда не выйдет. Ты мне скажешь: за один временный грех – и такое вечное мучение наказание? Может ли быть какое-нибудь соответствие между виной и карой? Я тебе отвечу, если возможно сравнение между временным грехом и вечной мукой, то оно никоим образом невозможно между подобным тебе человеком, непотребным человеком земли, и Всевышним Богом, Которого ты оскорбил своим грехом. Если бы ты жил вечно, вечно же и грешил бы. Поэтому-то тебя и постигла вечная мука. Перед твоим взором печь неугасимого огня, и ты все же грешишь? Значит, ты достоин вечного огня. Ты должен быть бесконечно благодарен Божественному правосудию, которое отверзло целую бездну бесконечных мучений, чтобы пресечь путь твоих злодеяний. Если бы адское наказание не было вечным, какова была бы жизнь христиан? Праведен суд Божий! «И будет время их в век». Мука на веки, а облегчения и конца – никогда! Это вторая стрела, поражающая ум грешника, кажется, сама по себе уже составляет всю муку.

Но существует еще третья стрела, может быть, более острая, чем первые две. Та, которая поражает волю грешника и повергает ее в отчаяние блаженной жизни; она есть крайнее желание, но без надежды. Здесь я снова вскрываю всю глубину бездны: желание без надежды, и желание Бога без надежды на Бога. Вот эта стрела и есть, помимо прочих, сама мука. В этой жизни желание есть как бы огонь, который горит в нашем сердце и стремится к тому благу, которое мы надеемся получить. Если это благо легко достижимо, наша надежда умеряет пламень; а если оно невозможно, отчаяние совершенно гасит его. Таким образом, если мы желаем чего-нибудь на земле, мы утешаемся надеждой; если же не надеемся ни на что, исчезает совсем и самое желание; и поэтому или в нас вовсе нет болезни, или, если есть, имеется и исцеление ее. Но желание без надежды есть пламень без росы, одно желание есть чистый огонь, а таково и есть желание грешников. Видели ли вы когда-нибудь морскую волну, которая, будучи поднята всей силой ветра, устремляется всей массой, как бы грозя затопить землю, но достигнув твердого камня, рассеченная, откатывается назад, разбивается на тысячу брызг и, будто сердясь, пенится? Видели ли жаждущую лань, когда она с горящей внутренностью, воспаленным языком и открытым ртом стремится к источнику воды? Но если найдет источники и реки высохшими, она, обезумев от отчаяния, жалобно кричит и своим криком наполняет леса и луга. Вот так же, со всей силой, со всей жаждой крайнего желания, воля грешной души стремится к высшему Судие, к Богу. Но как твердый камень, как иссохшую реку, она находит сердце Бога, изгоняющего ее со словами: отыди от Мене, проклятая, во огнь вечный! О, как поражает ее этот удар, в каком отчаянии она отходит! И чем сильнее лишение распаляет желание, тем больше желание увеличивает муку. Желание Бога – самое пламенное из всех желаний, как и Бог есть величайшее Благо из всех благ. Итак, желание Бога без надежды на Бога есть сильнейшее пламя мучений, которого я вам не могу разъяснить: всегда желать Бога и не надеяться никогда Его видеть.

Почему же грешник не может надеяться? Потому что он отделился от Бога, а разделение вечно. Мы по опыту в этой жизни знаем, как тяжела разлука с людьми наиболее любимыми, когда разлучается, например, отец или мать с детьми, брат с братом, а невеста с женихом. Во времена Михаила Палеолога агаряне вторглись в азиатские пределы империи и много людей увели с собой в плен. Среди пленных были две сестры, которые попали по жребию к разным господам. Они должны были разлучиться и уйти в разные стороны за своими хозяевами без надежды когда-либо увидеться. Кто может описать, кто может изъяснить их плачь, когда настал час расставания, когда они, оплакивая свою судьбу, пролили целый поток слез, крепко обнялись и устами прильнули друг к другу? И вот, когда они целовались в последний раз, как будто души их перешли в их уста и согласились между собой не подвергаться такому тягостному разлучению. Соединившись, они вознеслись к небесам, оставив на земле свои обнявшиеся трупы. Я хочу сказать, что обе сестры умерли, обнимая и целуя друг друга в сильных муках расставания, как будто природа не могла согласиться на разделение тел раньше разделения душ, как говорит Никифор Григора, передающий эту печальную историю.

Это я вам рассказываю, чтобы дать понять, как мучительно разлучаться от Бога, ждать Его и во веки не надеяться Его видеть. Но это никто не поймет, не познав сначала, что есть Бог. Представьте себе, что если бы светлейший и блаженнейший лик Божий на одно мгновение скрылся от праведных в раю, рай превратился бы в ад; и если бы на миг явился грешным в аду, ад превратился бы в рай. Надежда хоть раз увидеть это Божественное Лицо превратила бы в ничто все беззаконное мучение грешников. Поймите, что вся мука вышеизложенная гораздо легче, даже бесконечное множество таких мук ничто в сравнении с лишением видеть Божий Лик. Как это утверждают два великих учителя Церкви: «Отвращение и отчуждение Бога для падшего гораздо мучительней ожидаемых в загробном мире мучений» (Василий Великий); «подвергнуться тысячам мук ничего не значит по сравнению с лишением блаженной славы» (Златоуст). Отсюда вы можете заключить, как мучительно отлучение от Бога, желание Его без надежды во веки узреть Его.

О, острейшая стрела в волю грешника! О, желание без надежды, желание Бога без надежды на Бога! О, мука, которую испытает воля, но не постигнет ум! А мы все-таки не ставим это ни во что. Для нас было бы великим несчастьем потерять хоть на один день милость нашего начальника, близость друга, привязанность блудницы. Но ничего не составляет потеря любви, милости и славы от Бога. Нам говорят, что существуют муки, а мы продолжаем идти по пути, к ним ведущему.

Кто раскаивается? Кто исправляется? Кто обращается от пути погибели? Одно из двух: или мы не верим в ожидающие нас муки и потому неверны, или мы неразумны, если, веря в воздаяние, ведем жизнь, достойную мучений. Итак, мы подвергаемся мукам или по неверию, или по неразумию нашему.

2.

Древние передают сказания о копье Ахиллеса, которое имело чудесное свойство – поражать и исцелять. Действительно, и три стрелы мучений, которые вам я описывал, имеют это чудесное свойство – поражать мучимого и исцелять грешника в этой жизни. Первая стрела поражает мучимого в память и возбуждает в нем бесполезное раскаяние, когда кается в грехах протекшей жизни, но получить прощение уже не сможет. Но если грешник в течение жизни будет хранить в своей памяти мысли об этой стреле, чтобы вспоминать о своих грехах и ожидаемом за них наказании, он раскаивается и получает прощение. Вторая стрела поражает ум мучимого и причиняет ему сильную и неисцелимую боль тем, что он всегда будет иметь перед глазами бесконечное мучение. Если грешник будет хранить в своем уме мысль об этой стреле, всегда представлять себе великую опасность мучений, которой он ежечасно подвергается, то он будет болеть с сокрушением сердечным и в этой боли найдет исцеление от тяжести и конец злой своей жизни. Третья стрела поражает волю мучимого и возбуждает в нем крайнее желание без надежды, когда он всегда желает, но никогда не надеется видеть Лицо Бога, от Которого отделился на веки. Если грешник примет теперь этот удар в волю, чтобы поистине желать Бога, то он, конечно, может снова войти в Его лоно, так как Сам Он сказал: «грядущаго ко Мне не изждену вон» (Ин.6:37). Короче говоря, наказание, которое для тела и души осужденного есть беспредельное мучение, для размышления грешника есть спасительное исцеление. Кто не забывает о муках, тот не подвергается им. «Памятование геенны не дает впасть в геенну», – говорит Златоуст. Когда монахи жили больше в пустыне, чем в миру, когда они подвизались, а не попрошайничали, один святой подвижник был сильно искушаем плотью, а дьявол тотчас в лице женщины представил ему случай, чтобы взволновать его еще больше. Но Бог, восхотевший предохранить его, дабы несчастный в один миг не потерял плода прежних подвигов, внушил ему следующую мысль. Прежде чем впасть в грех, он приблизил палец к пламени светильника, но не вынес боли, тотчас отнял его, тогда он помыслил в самом себе: я не в силах вынести, когда палец горит мгновение в пламени свечи; а ведь если впаду в грех, то буду гореть весь, душой и телом, в пламени вечных мучений; уйди же от меня, сатана! Он прогнал женщину, победил плоть, посрамил дьявола, избегнув греха, спас душу. Кто помнит о мучениях, тот им не подвергнется! Нет! Когда нас искушает плоть, мир, дьявол, если бы перед тем как сделать дурное, каждый из нас сказал самому себе: за этот мой поступок я подвергнусь вечным мукам в аду, – думаете ли, в нас осталось бы влечение к греху? Нет, нет; я повторяю, не подвергается муке тот, кто о ней помнит. Кто же помнит о ней?

Боже Правосуднейший! В обуздание содеянных мною грехов пошли мне здесь смерть, болезни и несчастья, как определит Твоя святая воля. Все это сколько времени длится? Очень долго и когда-нибудь кончится. Но не наказывай меня вечными мучениями, которые не имеют конца. Увы мне! Если голова поболит один день или зуб один час, боль кажется невыносимой. Что же будет, когда я весь буду гореть в вечном огне?! Даже самые кутежи, если они слишком продолжительны, утомляют меня – какой же мне покажется бесконечная мука? За одно прелюбодеяние – тысячелетняя кара. Но терпение – и тысяча лет имеет свой конец! За одно воровство мучиться десятки тысяч лет. Пусть так, и это кончится. Но вечное, бесконечное мучение! О, если бы я хорошенько вдумался в это, то весь мир должен был потерять в моих глазах свою цену; мне следовало бы убежать в пустыню, живым похоронить себя в гробе, день и ночь плакать и стонать каждое мгновение! И сколько же лет тянулось бы? Десять, двадцать, тридцать, но когда-нибудь имело бы и конец. Адские же муки не имеют его! О, мучение, мучение – тройная стрела, причиняющая тройную смертельную язву! Только помыслю о тебе – и уже раздирается мое сердце. Но поражай, поражай его, дабы я всегда о тебе помнил и, таким образом, избегнул твоего огня.

«Се, восходим во Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет архиереом и книжником, и осудят Его на смерть» (Мк.10:33)

Чего только не делает, не измышляет боголюбивая ревность добродетельной души! Благочестивый и ученый монах Мефодий был послан Богом и Церковью для наставления в православной Христовой вере Болгарского царя. Сей царь тогда только что перешел от язычества к богопознанию, крестился и со всей своей областью перешел в подданство Римской империи и подчинился Константинопольскому престолу. Добрый раб и верный слуга Божий начал новопросвещенного наставлять силой своего учения, а больше того – примером своей жизни, указывая ему, каким должен быть истинный христианин в отношении к догматам веры и заповедям Евангелия. Однако этим он не удовольствовался и с большим искусством нарисовал две картины: на одной – второе пришествие Христово, а на другой – ад. На первой он представил Сына Божия, «седяща на престоле высоце и превознесение» (Ис.6:1), с силой и славой великой; тысячи тысяч ангелов Ему предстояли; бесчисленное множество приведенных на суд ждало решения страшного Судии; перед Его седалищем возвышалось знамение Креста; из-под огненного престола текла огненная же река – в подробностях все обстоятельства будущего Суда. Вторая картина изображала всепожирающий ненасытный ад с его огнем неугасаемым; там – кромешная тьма, червь неусыпающий, там – различные муки для осужденных грешников и различные образы мучающих демонов. Разумный учитель ежедневно ставил эти две страшные картины перед глазами царственного ученика, чтобы внушить ему, что такой суд и такая мука ждет нечестивца и грешника. Таким путем он старался утвердить его в правой вере и побудить к богоугодной жизни.

Я похвалил ревность и искусство доброго Мефодия и поэтому захотел последовать ему. В двух прошлых поучениях я представил вам картину будущего суда и вечных мук. Это я сделал с той целью, чтобы привлечь вас к покаянию – единственному пути, которым можете избегнуть гнева будущего суда и терзаний вечных мук. О нем-то я и буду сегодня с вами беседовать, сегодня, когда восходим в Иерусалим; сегодня, когда Сын Божий идет, чтобы быть преданным в руки архиереев и книжников, пострадать, пролить Свою драгоценную кровь, умереть, отдать жизнь Свою смерти, чтобы искупить нас от греха, – «и дати душу Свою избавление за многих» (Мф.20:28). Для спасения мы не можем желать времени более удобного, чем эти святые дни, когда Сын Божий совершает дело нашего спасения. Но увы! Вы еще медлите? Еще не раскаиваетесь? Еще упорствуете в своем образе мыслей, в своих страстях и грехах? Жестокосердые, нераскаянные грешники, послушайте, что я хочу сегодня сказать вам. Я буду беседовать о покаянии и буду доказывать, что для того, кто не покается теперь, пока возможно, настанет время, когда при всем желании покаяние будет уже невозможно.

1

С древних времен и поныне между православными и еретиками идет спор, чем оправдывается и спасается человек: только ли благодатью Божией или волей человеческой вместе с благодатью? Ересь пелагиан состояла в том, что для оправдания и спасения человека достаточно только воли человеческой без благодати Божией; ересь лютеро-кальвинистов – что это совершается одной благодатью Божией помимо воли человеческой. Первые говорили, что рядом с волей не нужна благодать; вторые утверждали, что рядом с благодатью воля несвободна. Истинно православное же учение состоит в том, что ни воля человеческая отдельно, ни благодать Божия отдельно, а воля и благодать вместе оправдывают и спасают человека, что благодать всегда необходима, а воля всегда свободна. Святая наша Церковь в Священном Писании, согласно с учителями Церкви и учеными богословами, учит, что свобода человеческой воли и помощь Божественной благодати – вот два крыла, которые поднимают нас на небо в рай. «Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе» (Мф.16:24), – говорит Христос. Вот свободная воля человека. «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин.15:5), – говорит опять Христос. Вот необходимая благодать Божия. Хотя Бог и создал человека без человека, однако же Он не может спасти человека без человека, т. е. без воли человека, говорит глубокомысленный Августин. «Спасение должно исходить от нас и от Бога», – говорит Григорий Богослов. А божественный Златоуст объясняет, что «благодать, хотя она и благодать, но спасет только желающих». Итак, споспешествуют друг другу воля человеческая и благодать Божественная в деле нашего спасения. Благодать Божия предшествует, а воля человеческая должна ей следовать. Благодать приглашает, а воля должна ей повиноваться. Это значит: Бог всех людей призывает к покаянию, «ибо всем человеком хощет спастися» (1Тим.2:4), но и человек должен желать покаяться и спастись. В противном же случае какие бедствия происходят! Если человек долгое время без покаяния упорствует в грехе, эти два крыла – воля и благодать – с течением времени слабеют и перестают действовать. Ослабевает воля от долгого терпения. Человек не хочет покаяться в грехах, так как уже не может отстать от привычки. Бог не хочет простить грехи, так как не может их больше терпеть. Со стороны человека является нераскаянность, со стороны Божией – оставление. Таким образом, если человек не хочет каяться, пока это возможно, настанет, вероятно, время, когда он захочет покаяться, но не сможет по двум причинам: его оставит, во-первых, воля, а во-вторых – благодать. Начнем с первой.

Человеческая воля по природе склонна больше к злу, чем к добру. Она трудно возвышается от добра и легко впадает в зло, а впав однажды, остается там навсегда, как бы неподвижная. Когда пятиградие горело от огня, спадшего с неба, чтобы уничтожить его гнусный грех, Бог восхотел спасти от этой великой погибели праведного Лота с его семейством. Видишь ли ту гору? – говорит ему ангел, – беги к ней, чтобы спастись; ступай скорее и берегись озираться назад! Не оборачивайся, ибо есть опасность, как бы зло не уловило тебя видением очей твоих и ты не погиб. «Спасая спасай твою душу; не озирайся вспять… в горе спасайся, да не когда купно ят будеши» (Быт.19:17). Укрывайся, поскорее, не теряй времени, а более всего не оборачивайся назад. Жена Лота не последовала Божию указанию – остановилась, обернулась назад, может быть, чтобы бросить хоть один прощальный взгляд на горящее отечество. И как только повернулась, так и осталась, окаменела, превратилась в соляной столб – «озреся жена его вспять, и бысть столп слан» (Быт.19:26). Это событие, слушатели мои, имеет свой смысл. И Христос в Святом Евангелии заповедует нам хранить в своей памяти этот пример: «Поминайте жену Лотову» (Лк.17:32). Иносказательный его смысл таков. Вся земля объята и горит от греха. Его пламя охватывает землю со всех сторон; извне оно опаляет мир, но проникло и внутрь Церкви Христовой во всякий возраст и чин; зло господствует среди мирян и клириков, мужей, жен, старцев, юношей и детей. Вся вселенная стала пятиградием, огонь превратился в пожар, гибель достигла крайней степени. Бог хочет спасти тебя, христианин, от этого бедствия и как бы говорит тебе: «Спасая спасай твою душу; не озирайся вспять… в горе спасайся, да не когда купно ят будеши». Беги скорее от мирского растления, взлети как можно выше от земных страстей; беги спасаться на гору христианской добродетели и евангельского совершенства. И сердцем, и очами устремись вперед по пути, не оборачивайся назад взглянуть на земную суету, которая, как коварная сеть, привлекает к себе глаза людей. Не оборачивайся, потому что встретишь препятствие на пути спасения, будешь уловлен злом и погрузишься в погибель. «Спасая спасай» и «потщися... спастися» (Быт. 19:17,22). Укрывайся, но как можно скорее, не теряй времени и не оборачивайся назад.

Так говорит Божия благодать. Но воля человеческая не слушается, не идет прямо по пути божественных заповедей, пребывает в нерадении и озирается к злу. И как только воля обратится к нему, зло уловляет ее, и она остается в нем. Обернулась посмотреть на то лицо – в ней уже возгорелась похоть плоти; взглянуть на прибыль – ее уже объяло сребролюбие; обернулась увидеть суетную славу – ее уловило тщеславие; обратилась к злу, взглянула на зло – и уже охвачена им. Как жена Лота, она стала соляным столбом, твердой и неподвижной в зле. Воля превратилась в привычку, которая в делах гражданских стала вторым законом, а в нравственных – второй природой, и природой и законом для воли. Она делается, наконец, необходимостью и с неуклонной силой руководит ходом нашей природы. Сколько раз мы делаем по привычке то, чего бы не сделали по природе? Она становится тираном, который подавляет законы нашей свободы. Сколько раз мы делаем что-нибудь не потому, что так хотим, а потому, что так привыкли?

В тесном царстве «малого мира» (как называют человека) воля со свободой, как бы самодержавный государь, обладающий господственной властью над человеческими действиями; привычка с необходимостью есть как бы насилующий деспот, который как будто берет власть на один раз, а на самом деле удерживает ее навсегда. Неразумный христианин, ты думал, пусть во мне царствует грех один день, час, хоть один только раз. Но получив от твоей свободы позволение и власть, он день превратил в целю жизнь. Ты, например, один раз протянул руки на воровство. Исчисли, сколько уже раз это повторилось до сего дня. Твои владения уже распространились по владениям соседей, твои дома наполнились чужими вещами; ты утучнел от крови бедных; рост на рост, обида за обидой образовали длинную цепь, крепко связывающую твою совесть. Тебя не трогают слезы сирот, стоны бедных, стыд перед людьми и страх перед Богом. Те не думаешь о душе, не вспоминаешь о смерти, не хочешь и упомянуть о суде, не боишься мук. Ты жаждешь крови бедных, и чем больше пьешь ее, тем больше возгорается пламя твоего сребролюбия. Это сегодня, то же будет и завтра; что началось однажды, продлится навсегда. Вот теперь ты хочешь покаяться, а твоя воля утвердилась в зле, ее охватила царящая привычка. Ты хочешь, но только одной мыслью, шаткой и нетвердой; хочешь, но с намерением не оставлять прежнего греха. Хочешь исповедаться, но не хочешь исправиться, а в таком случае безразлично, хочешь ты или нет. Это знак, что держащие тебя узы немного ослабляются, но не рвутся. Сейчас, пока ты слушаешь поучение, несколько смягчается твое сердце, изливается в слезах. Но как только ты вышел из церкви, сердце тотчас ожесточается в зле. До Святой Пасхи ты раскаиваешься в том, что согрешил, а после Пасхи – в том, что раскаялся. Еще со Святыми Тайнами в устах ты опять обращаешься к прежней своей грязи. Что тебя влечет туда? Привычка. А что же воля? Она идет за привычкой. Итак, когда же ты изменишь свой характер? Никогда. – Послушай, что сказал Святой Дух устами пророка Иеремии: «Аще пременит ефиоплянин кожу свою, и рысь пестроты своя, и вы можете благотворити научившеся злу» (Иер.13:23). О, раз научившись злу, сильно ли хочет человек отвыкнуть от него? Привычка с одного раза начинает господствовать над волей, и однодневное делается постоянным, один день превращается в целую жизнь, один раз повторяется всегда. Вот уже одно крыло не подымается, т. е. твоя воля недугует и не может привести тебя к покаянию. Что же делает другое крыло – благодать Божия? Благодать Божия, Павла, гонителя Церкви, превратившая в учителя Церкви, Матфея мытаря – в евангелиста, повешенного на кресте разбойника – в богослова, благодать, мгновенно возведшая стольких грешников в святость, – это особенный дар, который не всегда и не всем дается. Не надейся на такую Божественную благодать, которую Бог дает редко и немногим, «имиже весть судбами». Имей в виду ту благодать, которую Бог тебе даровал и которая достаточна для спасения, всегда удерживает тебя от погибели, влечет к покаянию. И вот эта благодать, говорю, столько раз попираемая, когда-нибудь оставит тебя. Я, говорит Бог через Исайю, тебя, о человек, насадил, как виноград, не в пустынной земле, безводной и непроходной, не на сухом и каменистом месте без надежды на плодоношение; Я не породил тебя ни в синагоге иудейской, ни в соборище агарянском. Я насадил тебя на месте тучне (Ис.5:1) – на тучной и плодоносной почве; Я породил тебя в объятиях истинной Церкви, воспитал тебя через благочестивых родителей млеком истинной веры. Чтобы предохранить тебя от всяких случайностей, от лжи происходящих мирских утех, Я укрепил тебя со всех сторон, как рвом; обложил тебя дарованиями Святого Духа, которые излил на тебя еще в купели, чтобы ты не боялся нападений разбойников и искушений демонов; создал столп посреди тебя, столп силы-Мою Божественную благодать. А чтобы ты принес плод для небесной житницы, Я часто возделывал тебя учением Моего Евангелия; чтобы напоить тебя, один раз излил на кресте и ежедневно изливаю в Моих Тайнах кровь Мою. Что больше Я мог сделать для тебя и не сделал? «Что сотворю… винограду Моему, и не сотворих» (Ис.5:4). Но труд погиб, тщетны заботы! Я ждал год и другой, чтобы Мой сад принес урожай, плод добродетели; ждал увидеть покаяние, исправление Моего христианина. Но нет! Мой виноград бесплоден, одичал, полон терний. Он ожесточился в зле, объят грехами: «Ждах, да сотворит гроздие, сотвори же терние» (Ис.5:4). Скажите ж, учители, богословы, отцы духовные, рассудите между Мной и виноградником Моим! Обсудите мое долготерпение и его неблагодарность, и это за такую любовь и терпение! Решите, что Мне делать? Я сниму забор – пусть воры грабят его; разрушу сторожевую башню – пусть прохожие топчут его; запрещу облакам небесным изливать дождь – пусть он погибнет. «Отыму ограждение его, и будет в разграбление; и разорю стену его, и будет в попрание… и облаком заповем, еже не одождити на него дождя» (Ис.5:5–6). Разве это не страшные слова, которыми Бог ясно говорит тебе, что в конце концов Он тяготится тобой и оставляет тебя, что Его долготерпение превращается в негодование, терпение – в ярость? Как, говорит блаженный Павел, Бог с такой добротой зовет и ждет тебя, а ты этим пренебрегаешь? «Или о богатстве благости Его и кротости… нерадиши, не ведый, яко благость Божия на покаяние тя ведет?» (Рим.2:4) Вот та вервь, которою, как я тебе ранее говорил, Бог влечет тебя к покаянию. Но если ты упорно будешь противиться, вервь порвется, и ты впадешь в крайнюю погибель. Бог предлагает тебе все сокровища Божественной благодати, но ты меняешь их на сокровища гнева. «По жестокости… твоей, – продолжает апостол, – и непокаянному сердцу, собираеши себе гнев» (Рим.2:5). Так, справедливо, чтобы ты испытал заслуженное. Ты забыл Бога? Будь забыт Им! Он звал тебя, а ты не хотел; теперь ты умоляй, а Он не захочет тебя. «Праведный суд Божий, – говорит Григорий Нисский, – действует сообразно нашему расположению: что мы сами делаем, то же и Он присуждает нам от себя».

Много подобных примеров в Священном Писании. Но самый выдающийся из них – плачевный пример Иерусалимского царя Седекии. Ему было около 20 лет, когда он вступил на престол. Молодость часто увлекала его в разгул, какой только позволяла ему царская власть. Поправ все Божеские и человеческие законы, он, как необузданный конь, шел на всякое нечестие и зло и своим примером увлекал в погибель священников, князей и весь народ. Желая исправления нечестивого царя, Бог часто посылал к нему Иеремию и других пророков, чтобы вразумить его к обращению. И с большой настойчивостью Бог днем и ночью, явно и тайно то привлекал его, то обличал, то устрашал. Но, как говорит Святой Дух, – «егда приидет нечестивый во глубину зол, нерадит» (Притч.18:3). Сильно ожесточилось сердце Седекии; твердый в зле, он перестал бояться Бога, не стыдился Иеремии, насмехался над другими пророками – «не усрамися лица Иеремии» (2Пар.36:12),… а начальники Седекиины «поношаху… и уничижаху словеса его, и ругахуся пророком» (2Пар.36:15–16), и «ожесточа... сердце, Седекия, да не обратитися ко Господу» (2Пар.36:13). И долго это продолжалось? Пока не возгорелся с силой гнев Божий и врачевание стало невозможно – «дондеже взыде гнев Господень..., и не бе исцеления» (см.: 2Пар.36:16).

Бог воздвиг сильнейшего на земле владыку, Навуходоносора, царя Вавилонского, который пришел с многочисленным войском и окружил Иерусалим. Тогда только Седекия вспомнил о Боге и пророках. Он послал за Иеремией и просил помолиться об избавлении его от грозящей опасности – «и посла царь Седекиа… ко Иеремии… глаголя: молися за ны Господу Богу нашему» (Иер.37:3).

Что же случилось? Иеремия не стал молиться, и Бог не помог. Неприятель с торжеством вошел в святой град, осквернил храм, разграбил его сосуды, поразил мечом всех от малого до великого, схватил самого царя, перед его глазами велел перерезать всех его детей, самого ослепил и в оковах увел с другими в плен в Вавилон. Странное дело! Бог не принимает покаяния Седекии? Нет. Седекия так долго презирал Бога, и Бог наконец оставил Седекию. Итак, и Бог иногда оставляет? Да. Когда же? «Егда взыде гнев Господень», возгорится до высшей степени ярость Божия. Тогда уже никакого исцеления, никакого! «Несть исцеления». Но в данном случае Седекия, кажется, покаялся? Тем не менее «не бе исцеления». Ведь он послал за Иеремией, прося его молитв Богу? Хорошо, но «не бе исцеления». Почему же? Потому, что «взыде гнев Господень». Когда долготерпение Божие истощается, «несть исцеления». Таким образом, как Седекия не хотел, когда мог, покаяться, так пришло время, когда он захотел, но уже не мог. И как однажды он потерял волю, так же наконец его оставила благодать. Конечно. Так праведный суд Божий действует сообразно нашему расположению: что мы сами делаем, то же присуждает нам от себя. О, страшный пример! Я не в силах применить его к нам, лучше умолкну, а вы сами вникните в него. Лучше умолкну, ибо то, что я должен сказать по этому поводу, потрясает душу внимающего.

Но что это за голос я слышу? Горе мне! Это глас Бога, Который устами пророка Иезекииля говорит мне: «Сыне человечь, стража дах тя дому Израилеву, да слышиши слово от уст Моих и воспретиши им от Мене» (Иез.3:17). Я, говорит Он, послал тебя проповедником Евангелия к жителям этого города, передай им, что ты слышишь от Меня. Что же велишь мне сказать им, Боже мой? «Внегда глаголати Ми беззаконнику: смертию умреши; и не возвестиши ему, ни соглаголеши еже… обратитися [ему] от пути своего,... беззаконник той в беззаконии своем умрет, крове же его от руки твоея взыщу» (Иез.3:18). Так говорит мне Бог, и могу ли я после этого молчать? Я должен говорить и говорить, не взирая ни на кого, без страха и стеснения. Невоспитанные юноши – кони необузданные, слепцы, без вождя, овцы, заблудившиеся в погибель! Старцы неисправимые, состарившиеся более в грехах, чем в годах! Неблагоговейные священники, в соблазне превосходящие мирян! Непокорные миряне, потерявшие страх Божий! Жены тщеславные, верующие только на словах, но ни одного дела веры не имеющие! Бог послал вам священников, которые ежедневно читают вам Евангелие, учителей, которые с амвона наставляют вас, отцов духовных, которые вразумляют вас на исповеди. Все они единодушно призывают вас к покаянию, обличают вас во грехе, устрашают вас судом и муками, но вы ни во что не ставите их слова, смеетесь над их словами, как Седекия над пророками. И вот я от лица Божия говорю вам: вы в грехе прожили, в грехе и умрете (если не покаетесь) – «и во гресе вашем умрете» (Ин.8:21). Так определил в Евангелии Сын Божий. «Взыде гнев Господень». Гнев Божий возгорелся до высшей степени и не может долее выносить вас. «Несть исцеления» – вы умрете, умрете!

Настанет время, когда против ожидания вас восхитит внезапная смерть, – это может быть завтра, сегодня, сейчас, – и застигнет вас в постыдных объятиях. Или, может быть, придет естественная смерть, и тогда на одре, отягченные болезнью, вы будете думать больше о прошедшей, чем о будущей жизни, больше будете болеть от разлучения с миром, чем от сокрушения о грехах, думать больше об исправлении своих дел, чем души. Но если бы, увидев у изголовья жену, плачущих у одра детей, горюющих друзей и сродников, врача, приходящего в отчаяние от вашего недуга, писца, записывающего ваше завещание, духовника, ожидающего вашей исповеди, близко приступившую смерть, если бы, посмотрев на это, вы захотели раскаяться, какое покаяние вы принесли бы, когда ум ваш так сильно взволнован? Какую исповедь – языком, коснеющим от болезни? Какое сокрушение вы обнаружили бы сердцем, пораженным столькими скорбями? Разве у вас тогда хватит силы порвать цепи столь долгой привычки? Тогда в один час – и какой час! – вы захотите исправить зло всей вашей жизни?

Но, хорошо, у вас тогда будет здравый ум и рассудок, чтобы принести покаяние, и для этого вы будете рассылать деньги на милостыни, молитвы, заступничества, чтобы умилостивить Бога. Но разве Бог примет тогда такое раскаяние? Кто вас в этом уверил? Наоборот, так долго презираемый, Он, может быть, отступил от вас, как и от Седекии, и многих других. Немного таких, которые жили позорно и умерли славно; но живших и умерших позорно бесчисленное множество. И если пример немногих вам внушает надежду, почему же пример многих вас не устрашает? Даруя благодать, Бог взирает на вашу волю, но ваша воля опутана долговременными привычками. Может быть, и благодать Его уже тяготится долгим терпением. Бог так долго искал вас и не находил. Может быть, и вы будете искать Его и не находить. «Взыщете Мене и не обрящете», – говорил Он Сам (Ин.7:34). Вы жили в грехе, вероятно, и умрете в грехе.

О, какая страшная мысль! Раз вас оставила воля, покинет когда-нибудь и благодать. И если теперь, пока можно, вы не хотите раскаяться, может быть, настанет время, когда захотите, но уже будет невозможно. Это я хотел вам доказать и доказал. Поэтому умолкаю.

2

Думаю, что нынешнее слово вам кажется очень жестоким. Оно, как острая стрела, поражает ваши сердца. Но что же делать? Когда язва гноится, нужны не легкие смягчающие средства, а огонь и железо. И нам теперь нужны слова не льстивые и сладкие, а горькие и страшные. Это вполне правильно. Мы не раскаиваемся потому, что все надеемся, будто еще есть время на это, но заблуждаемся. Для истинного покаяния у нас нет воли, которая уже не может оставить привычки, нет и благодати Божией, которая уже не может терпеть греха. Такой способ изыскал дьявол – увлекать людей в погибель надеждой на покаяние. Ад полон душ, надеявшихся достигнуть рая! О, ложная надежда наша на спасение, – вот истинная причина наших мучений! Христианин, ты хочешь на самом деле покаяться и спастись? Вот время, вот и средства. Время теперь, когда восходим в Иерусалим, теперь, когда настали святые дни, теперь, когда приблизились святые страсти, время благоприятное, время покаяния. Средства – те, которые Бог указал Лоту: «Спасая спасай твою душу: не озирайся вспять… и потщися спастися» (Быт.19:17,22). В этих божественных словах заключается указание на три обстоятельства. Во-первых, спасая спасай твою душу, т. е. старайся покаянием спасти свою душу от пламени греха, ибо если ты потеряешь душу, все потеряешь; а если приобретешь ее, все приобретешь; и если ты приобретешь или потеряешь ее один раз, это уже будет навсегда. Во-вторых, не озирайся вспять, т. е. не озирайся более на прежний свой грех, оставив его однажды. «Потщися спастися» – вот третье и самое главное указание; старайся, делай это скорее, не откладывай до завтра, потому что не знаешь, что принесет завтрашний день, – «не веси бо, что родит (день) находяй» (Притч.27:1). Завтра, послезавтра, а веревки делаются со дня на день все толще, узы-все теснее.

Из всех пут греховных, связывающих совесть, три суть самые главные: путы злопамятности, сребролюбия и плоти. Хочешь ли, чтобы я показал тебе, как порвать их? Послушай. Александр Великий во время завоевательных походов по Азии прибыл в храм Зевса и там увидел известный узел, называемый Гордиевым, по имени царя Гордия, который завязал его с замечательным искусством. Жрец храма сказал Александру, что, по древнему предсказанию, кто развяжет этот узел, получит царскую власть над всей Азией. Развязать какой-то узел – какой малый труд! Приобрести царство – какая великая прибыль! Тотчас возгорелся страстью славолюбивый царь: берет узел, осматривает его со всех сторон, но не видит ни начала, ни конца. Концы были спрятаны, тесно связаны, перепутаны между собой так, что казались цепью. Он вертит его, перевертывает, силится руками, старается, но не может его развязать. И, увидев, что нет никаких к тому способов, извлекает свой меч. Ведь все равно, говорит он, развяжу ли я его или разрублю. Он разрубил узел и, как говорит один латинский историк, или осмеял, или исполнил предсказание.

Еще запутаннее греховные узы, христианин, и есть неложное слово Божие, что кто развяжет их, наследует Царство Небесное. Какой малый труд, и какая великая награда! Если ты не можешь развязать их размышлением, разруби их мечом твердого решения – и ты исполнишь закон. Ты берешь узел злопамятности и находишь его крепко затянутым. Досада! Простить, ты говоришь, врагу, который позавидовал моему благополучию, покушался на мою жизнь, коснулся моей чести, самому драгоценному, что только имеет человек… Что скажет мир? Но я должен же когда-нибудь покаяться! Здесь, с одной стороны – Царство Небесное, с другой – борьба страсти с раскаянием, мира с Евангелием, человеческого закона с законом Божиим. А ты, осаждаемый с обеих сторон, недоумеваешь и не знаешь, что тебе делать. О, христианин, ты никак не развяжешь узел, пока будешь думать обо всем этом. Меч, меч! Здесь нужна твердая решимость. Нужно сказать: я хочу простить врагу моему, потому что так повелевает мне в заповеди Бог. Он Сам говорит: «Любите враги ваша» (Мф.5:44; Лк.6:27,35). Это же Он указывает мне Своим примером. Вися на кресте, Он простил распявших Его: «Отче, отпусти им» (Лк.23:34). Я хочу простить, потому что иначе нет и мне прощения. Так разрубаются узы. Перейдем к другим – узам сребролюбия. Сколько здесь узлов! Сладка кровь бедных, очень привлекательна чужая вещь. Ты отведал ее, похитил и теперь говоришь: как обездолить мне свой дом и детей? Как возвратить похищенное? Уменьшить мои доходы? Лишиться богатства? Но ведь нужно же мне когда-нибудь покаяться. Дело идет о Царстве Небесном. А сребролюбие сильно стесняет тебя. Ты хочешь протянуть руку, оно удерживает тебя. Ты хочешь возвратить обиженному то, что ты отнял, а сребролюбие в тебе вычисляет, сколько еще у него остается. О, христианин, пока ты будешь думать обо всем этом, ты никогда не развяжешь уз. Меч нужен, меч! Здесь требуется твердая решимость; скажи: я хочу возвратить чужую вещь, иначе нет мне спасения. «Неправедное не благословляется». Лучше я обеднею, чем буду наказан. Я люблю детей моих, но люблю и душу свою. «Если ты хочешь оставить детям большое богатство, оставь им Божие промышление», – говорит Златоуст. Так разрубаются узы. Обратимся к третьим узам – плоти. О, какие это крепкие узы! Здесь в самом деле не видно ни начала, ни конца! Оставить блудницу или чужую жену, которую имеешь! Долговременная привычка к ней – уже не узы, а железная цепь. Что мне сказать? Ее красота или искусство, или неведомо что прельстило тебя, поработило тебя, отняло у тебя чувство, ум и свободу. Но слава Богу, ты хочешь, хоть раз, покаяться! Дело идет о Царстве Небесном. Но опять ее слезы, ее слова, ласки не пускают тебя, какие-то обязательства тебя удерживают. Я смотрю и сожалею о тебе. Ты одной ногой вышел, а другой остаешься в ее доме; ты уходишь и опять возвращаешься, покидаешь и опять ее любишь. Твое сердце рассечено на две части. Одной обладает она, другой – отец духовный. Среди такого волнения борющихся мыслей ты сам не знаешь, что и делать. Я подскажу тебе. Но сначала хочу узнать, с кем говорю. Близкий к смерти больной еще имеет надежду на жизнь, если обнаруживает какое-нибудь чувство, когда его жмут или колют, – и врач делает все возможное, чтобы только его спасти. А если больной ничего не чувствует, он уже безнадежен, не нужны тогда и врач, и его лекарства. Так и грешник: он безнадежен, если ничего не чувствует, когда его терзает совесть или подавляет страх Божий или стыд перед людьми. Бог оставил его. С таким я говорить не стану, потому что всякие слова напрасны. Я обращаюсь к тому, кто смущается в совести, Бога боится и людей стыдится, хочет раскаяться, но не знает, как распутать связывающие его узы плоти. Итак, послушай, и я надеюсь, что мы перерубим их мечом духовным, «иже есть глагол Божий» (Еф.6:17).

Ты – христианин, которому закон разрешает только одну жену, данную Церковью и Богом. Ты – христианин, который должен избегать не только осуждения от мира, но и вечных мучений; христианин, надеющийся на Небесное Царство, должен сохранять не только имя, но и душу. Вот из-за блудницы или чужой жены, которую ты имеешь, горюют твои родители, плачет жена твоя, порицают родные, тайно обличает духовник, явно – учители. Тебя осуждает весь мир. Ты стал посмешищем города; весь он оплакивает твой срам, смеется над твоим неразумием. Но этого мало. Тебя гнушается Церковь, отлучившая от Святых Тайн, тебя покинул твой ангел-хранитель, который, как чистейший дух, сквернится твоей нечистотой. Бог тяготится тобой и не может больше терпеть тебя. При тебе всегда дьявол, чтобы исхитить твою душу. С отверстыми устами ждет тебя ад, чтобы поглотить тебя в погибель. И ты все еще ожидаешь? Недоумеваешь? Ты не знаешь, что делать, как разойтись с ней? О, христианин, пока ты будешь думать и соображать о том и другом, ты никогда не распутаешь уз. Сегодня мешает одно, завтра – другое, а дьявол затягивает узел все крепче. Меч нужен, меч! Брат, здесь нужна твердая решимость. Скажи: я должен покаяться, расстаться с блудницей и спасти душу. Должен это сделать, ибо, пока я блудник, я не христианин. Вдали от исповеди, от Святых Тайн, от матери Церкви, от отца моего Бога я – сын, лишенный наследства, я живой мученик. Нужно, нужно немедленно и непременно. Так порываются узы. О, если бы просветил тебя Бог порвать их как можно скорее, если возможно, сегодня, не жди завтрашнего дня, последнего часа. Ведь ты слышал: кто может теперь раскаяться, но не хочет, для того настанет время, когда он захочет, но не сможет.

«Осанна, благословен Грядый во имя Господне, Царь Израилев» (Ин. 12:13)

Истребитель ада, победитель смерти, начальник жизни, Господь наш Иисус Христос воскресил четверодневного Лазаря. Когда же на другой день вошел в Иерусалим, весь город был потрясен известием о таком великом чуде и приближении такого Чудотворца. «Кто это такой?» – спрашивали они друг друга. Весь многочисленный народ, собравшийся на праздник Пасхи, как бы движимый Божественным мановением, с великим торжеством принимает Его, как Царя Израилева. Одни идут впереди, другие сзади, одни срезают ветки, другие бросают их на землю, иные постилают свои одежды на пути, и все в один голос – даже малые дети – восклицают: «Осанна, благословен Грядый во имя Господне!». Три обстоятельства я отмечаю в нынешнем цветоносном торжестве: во-первых, одежды, постилаемые на земле; во-вторых, ветви фиников, знамения победы; и в-третьих, радостное восклицание: «Осанна, благословен Грядый».

Существует три необходимых условия, которые мы, христиане, должны выполнить, когда принимаем Господа нашего Иисуса Христа во святом причащении пречистых Его Тайн. Во-первых, с истинным раскаянием сбросить одежды греховные, которые мы носили столько времени, оставить прежние дурные привычки, «совлекшеся ветхаго человека с деяньми его» (Кол.3:9). Во-вторых, по совершенном обращении, поднять победные ветви, поправ трех великих наших врагов – плоть, мир и дьявола; а затем с духовной радостью и весельем сердца сокрушенного приблизиться к святой трапезе Хлеба животного со словами: «Осанна, благословен Грядый во имя Господне». Поэтому я буду ныне беседовать о святом Причащении, полагая, что слово об этом необходимо для готовящихся в эти святые дни причаститься пречистого Тела и Крови Господа нашего. Во-первых, я хочу показать вам, что эта великая тайна есть одно из величайших дел Божественной силы, премудрости и благости. Во-вторых – сказать о том, какое приготовление необходимо для желающего причаститься, дабы это причастие было ему не в суд или в осуждение, но в оставление грехов и спасение. Скажу все это вкратце ввиду торжественности сегодняшнего праздника.

1

Бог, по природе Своей и сущности непостижимый и невидимый, отчасти постигается и созерцается в трех Своих свойствах, которые поэтому богословы называют внешними: в силе, премудрости и благости. Дело силы – чудеса, дело премудрости – таинства, дело благости – дарования. Я утверждаю, что Божественная Евхаристия есть величайшее чудо, какое измыслила сила Божия, высочайшая тайна, какую измыслила премудрость Божия, и драгоценнейшее дарование, какое нам ниспослала благость Божия. Обратимся к доказательствам, начав с первого. Правда, все чудеса, поскольку они чудеса, равны, ибо все одинаково превышают законы природы. Но одни из них превышают большее число законов, другие – меньшее; поэтому одно чудо называется большим, другое – меньшим. Среди всех чудес силы Божией только это чудо Божественной Евхаристии превышает все законы природы. Все Тело Христово – во всем святом хлебе, и то же все Тело – в каждой частице святого хлеба, подобно тому, как и все солнце видно во всем зеркале, и если разбить зеркало на много кусков, в каждом из них опять-таки будет видно все солнце. Мы видим цвет хлеба и вина, но мы вкушаем и пьем Тело и Кровь Христа. Таинство Божественной Евхаристии действует материально, но и чудотворит духовно; вкушается устами, но питает душу; касается чувства, но освящает и дух. Божественный хлеб раздробляется, но не разделяется, снедается, но не иждивается, причащает всех и вся, но не кончается никогда. Тот же Иисус Христос на земле и на небе, Тот же на святой трапезе и одесную Бога и Отца: Один в этом святом алтаре и во всех алтарях православных. То же Тело нетленное и бессмертное, та же Кровь – источник жизни вечной, но они пребывают только как виды временно. Это истинное Тело и Кровь Христа. Но как бы внешнюю одежду они имеют виды хлеба и вина. Итак, если Божественная Евхаристия превышает все законы природы, все образы бытия естественных вещей, она величайшее чудо Божественной силы.

Превышая все законы естественного разума, она есть высочайшее таинство, изысканное Божественной премудростью. Все прочее, что совершил Богочеловек Слово в Своем воплощении, правда, совершил в премудрости, все это таинственно. Но во всем этом Он, с одной стороны, непостижим, как Бог, с другой – совершенно постижим, как человек. Таким образом, разум частью не понимает, частью понимает. Поэтому все Его дела суть таинства, но не во всех отношениях сокровенные. Мы не понимаем, каким образом во временном Его рождении от Девы рождается от жены и во времени Присный Бог; но мы все-таки понимаем, что Он рождается, ибо видим совершенного Человека. Мы не понимаем, как в Его вольной страсти и смерти страдает и умирает бесстрастный и бессмертный Бог; но мы понимаем, что Он страдает и умирает, ибо видим Его, как подобного нам человека, облеченного в немощь естества нашего. «От части… разумеваем», по апостолу (1Кор.13:9). В таинстве Божественной Евхаристии под видом хлеба и вина Богочеловек Слово скрывает Свое Божество, ибо не является Богом, сокрывает и Свое человеческое, ибо не является и человеком. Он является только как хлеб и вино. Поэтому ум не постигает не единого естества Богочеловека – Слова: ни Божеского, ни человеческого. Это таинство во всех отношениях сокровенное. Придите, мудрецы мира сего, проницательностью ума открывшие тайны природы; придите, богословы Церкви, под руководством Святого Духа исследовавшие глубины Божественных Писаний; особенно придите небесные херувимы, многочисленные таинники Божественных Тайн, придите сюда, к сей святой трапезе страшного Таинства. То, что вы видите, есть хлеб и вино, но в них присутствует весь Богочеловек Иисус. В них нет знамения Божества, откуда бы вы заключали, что Он – Бог. Но разве есть здесь знамение человеческое, чтобы вы думали, что Он – человек? Нет, Он сокровен, как Бог, сокровен и как человек, – весь сокровен! В рождестве Он поистине истощил Себя, но только по Божеству, ибо, как Бог, Он стал в образе раба и послушным до смерти. В страсти – и по человеческому, ибо Он пострадал до смерти. Тогда виден был человек, хотя и сокрывался Бог. Ныне, в Божественной Евхаристии, Он истощил Себя совершенным истощением, не являясь здесь ни Богом, ни человеком; поэтому она есть таинство таинств, по преимуществу таинство, наиболее сокровенное во всех отношениях, превышающее все законы естественного разума. Поэтому Евхаристия есть высочайшее измышление Божественной премудрости.

Далее, она драгоценнейший дар Божественной благости, ибо она есть особенный знак Божественной любви. Об этом свидетельствует Иоанн: «Возлюбль Своя сущия в мире, до конца возлюби их» (Ин.13:1), т. е., по объяснению Феофилакта, «явил на них совершенную любовь», всю любовь, какой Бог может возлюбить человека. В воплощении явилась великая любовь и в страданиях то же, но все это не есть вся любовь. То совершилось один раз, тогда как на Литургии Он ежедневно тайнодействуется, каждый день приносится в жертву. Более того, в святом хлебе Он переносит такие страдания, каких не испытывал на кресте, по замечанию Златоуста. На кресте не было преломления Его членов – «не пребиша Ему голений» (Ин.19:33) по пророчеству: «кости не сокрушите от Него» (Исх.12:46), а во святом хлебе Он присутствует во многих частицах, чтобы исполнить Собой многих. «Чего не претерпел на кресте, то терпит в приношении и выносит в преломлении, чтобы исполнить всех». Он весь есть любовь, которой до конца возлюбил нас. Некогда неблагодарный народ израильский мог с правом хвалиться великими благодеяниями, оказанными ему Богом, и говорить: «Не сотвори тако всякому языку» (Пс.147:9) – когда Бог разделил Чермное море, чтобы перевести их на землю обетования; когда препитал их манной в пустыне; когда напоил их водой, чудесно истекшей из камня. Но все это нельзя и сравнивать с крайними благодеяниями, оказываемыми нам Богом в этом Божественном таинстве. Что такое Чермное море перед животочною Кровию, ради которой мы переходим к обетованию новой благодати? Что такое манна, которую ели и умерли, перед сим Божественным Хлебом, сшедшим с небес, от которого если кто вкусил, будет жить во веки? Что такое камень, откуда истекли воды, перед этим таинственным Камнем, неисчерпаемым источником воды живой, «текущей в жизнь вечную» (Ин.4:14)? Мы должны сказать и говорим это с большим правом: «не сотвори тако всякому языку». И какое еще большее доказательство любви Своей мог нам дать Спаситель мира, как не это – претворение хлеба и вина в Тело и Кровь Свою, и даровать их нам, чтобы мы вкушали и пили, когда хотим, чтобы они были неразлучно с нами до скончания века? Это такая любовь, которую мы не можем объяснить, – она непонятна, которую не можем измерить, – она неизмерима. Любовь Божественная, любовь совершенная, вся любовь, все сокровище Божественной благости. В этом Бог, как сильный, явил высшую державу всемогущества Своего, как премудрый, совершил таинство таинств и, как благой, ниспослал высший дар.

Как же должны мы готовиться, если желаем причаститься этого страшного и великого таинства? «Да искушает же человек себе, – говорит блаженный Павел, – и тако от хлеба да яст и от чаши да пиет» (1Кор.11:28). Пусть каждый сначала хорошо испытает самого себя, пусть исследует свою совесть: если есть какое-либо препятствие, пусть устранит его, если есть какие-нибудь узы, пусть их разрешит. Моисей пас стада своего тестя, мадиамского священника Иофора, у подножия горы Хорив. Вдруг он видит чудесное зрелище: это был куст, который горел, но не сгорал, – видит, «яко купина горит огнем, купина же не сгараше» (Исх.3:2). Моисей был поражен этим зрелищем. Побуждаемый любопытством он сказал: «Мимошед увижу видение великое сие, яко не сгарает купина» (Исх.3:3). Пошел, приблизился, но слышит, что какой-то голос зовет его; он остановился. Огонь, в котором Моисей видел купину, был Бог, и голос, который он слышал, был глас Бога, Который сказал ему: «Моисее, Моисее… не приближайся семо; изуй сапоги от ног твоих; место бо, на немже ты стоиши, земля свята есть» (Исх.3:4–5). Христианин, ты хочешь причаститься? Видишь ли этот святой хлеб и чашу на святой трапезе? Это – Тело и Кровь Христа, это – Сам Бог во плоти; там – огонь Божества, просвещающий и очищающий достойных, опаляющий недостойных! Не прикасайся к ним, не приближайся – сбрось прежде сапоги с ног твоих, разреши истинной исповедью узы грехов твоих, опутывающие твою душу. Ты поссорился с кем-нибудь? Разреши сперва узы вражды и примирись с твоим ближним. Ты обидел кого-нибудь? Украл, ограбил, удержал чужую вещь? Разреши узы обиды и по справедливости возврати отнятое. Ты отдался блуднице или прелюбодеице, столько времени прожил в грехе на соблазн всем? Разреши узы плоти, освободи порабощенную твою душу от рук дьявола. «Изуй сапоги от ног твоих; место бо, на немже ты стоиши, земля свята есть», – святилище, в которое ты входишь, святая трапеза, к которой приближаешься, то место, на котором ты стоишь и причащаешься, есть Святое Святых. Здесь невидимо предстоят святые ангелы и от страха, трепета и благоговения закрывают свои лица. Здесь стояли Василий, Златоуст – люди, совершенно отрешившиеся от всяких земных уз, святые, иссушенные воздержанием, земные ангелы по чистоте души. И все-таки они исповедовали свое недостоинство; один говорил: «Вем, Господи, яко недостойно причащаюся»; другой – «Господи, Боже мой, вем, яко несмь достоин». А ты, осквернивший свою душу тысячей грехов и ни одного часа не помолившийся за столь многолетние грехи, – не приближайся сюда! Сбрось прежде сапоги с ног твоих. Разреши сперва все узы, устрани все препятствия, освободись, исповедайся, исправься, покайся, – таким образом разрешенный, прощенный, облегченный, приди, приступи! Но опять-таки с благоговением и вниманием! Моисей, чтобы приблизиться к месту, где в горящей купине был Бог, сбросил свою обувь. С каким страхом и трепетом он должен был ступать там, где были терния и огонь! Такой же страх и трепет должен испытывать и ты, когда простираешь свои руки и открываешь уста для принятия святого Причастия. Верую, Господи, должно говорить, что Ты – Бог; исповедую, что я – грешник; верую, что Ты – огонь истребляющий; исповедую, что я – трава иссохшая. Недостоин приблизиться я, грешный, к Богу, чтобы не быть наказанным, я, трава, – к огню, чтобы не быть сожженным. Но так как Ты меня зовешь и приглашаешь, я, нечистый, прихожу к Тебе, как источнику освящения, чтобы очиститься, больной, – к Тебе, Врачу душ, чтобы исцелиться, мертвый, – к Тебе, Хлебу животному, чтобы воскреснуть. Я прихожу просветиться и освятиться именно потому, что я грешен и недостоин; прихожу, чтобы не отойти далеко от Тебя, дабы враг не овладел моей душой. Паки исповедую, что я недостоин, ибо грешен. Но Ты пришел грешников спасти. О, спаси же! «Осанна, благословен Грядый во имя Господне!»

2

Великое заблуждение царит среди христиан, которые думают, что исповедавшись и причастившись в эти святые дни, они исполнили раз навсегда свой долг и что они опять свободны делать прежнее и даже худшее. Это происходит от того, что они не знают, что значит причастие и что делается с душой по причащении. Это – гибельное заблуждение, потому что после исповеди и причастия, наоборот, должно жить с большим благоговением и осторожностью.

Моисей сошел с горы Синай, держа в руках своих две скрижали завета, на которых было написано десятословие. Его лицо сияло таким светом, что ни брат его Аарон, ни прочий народ израильский, пораженный сильным блеском, не могли смотреть на него. Поэтому он положил на лицо свое покрывало, чтобы они могли к нему приблизиться, – «и виде Аарон и вси сынове Израилевы Моисеа, и бяше прославлен зрак плоти лица его; и убояшася приступити к нему. И… возложи [Моисей] на лице свое покров» (Исх.34:30–34). Откуда же такой сильный свет на лице Моисея, что ослеплял смотревшего? Моисей много дней пробыл на горе Синай в беседе с Богом лицом к лицу, от долгого собеседования воспринял Божественное сияние, которым и оказалось столь прославлено лицо его. Великая разница – беседовать с Богом в образе и гадании, как Моисей, или же истинно и вещественно принять Самого Бога в свои уста, внутрь себя, как приемлет каждый причастник. Моисей, только беседовал с Богом, и лицо его так сильно просияло. Как же должна сиять душа того, кто причастится Тела и Крови Христовых в Пречистых Тайнах?! Божественное Писание говорит, что евреи не в силах были смотреть на лицо Моисея, сиявшее как солнце; а божественный Златоуст уверяет, что демоны не могут видеть лица причастника, трепещут и убегают от него, ибо тогда из уст его исходит Божественный огонь – зрелище, чудесное для ангелов и страшное для дьявола. «Отходя от святой трапезы, мы как львы дышим огнем и делаемся страшны для дьявола». Никакая звезда на небе так не светится, как во время причащения сияет душа причастника Божественной благодатью. Причина в том, что Божественное причащение есть, по словам Симеона Солунского, не иное что, как «наше обожение и общение с Богом». Когда причащаемся, свидетельствует Григорий Богослов, мы получаем участие в благодати, которой обладает Христос, как Бог и как человек. «Через бескровную жертву мы причащаемся Христу и делаемся участниками Его страданий и Божества». И с этой благодатью мы восходим на такую высоту святости, что, если бы мы в тот миг умерли, наша душа обрела бы себе место в ликах мучеников, девственников и подвижников, мы в одно мгновение достигли бы того, чего они удостоились в столько времени и с такой борьбой. Боже мой, Избавитель мой! Пусть я умру, когда будет на то Твоя святая воля, в пустынном месте, в лесу, на горе, – для меня безразлично, – лишь бы только перед смертью я удостоился причаститься пречистого Твоего Тела и Крови. Если в тот миг я буду с Тобой, я не боюсь погибнуть. Я уверен, что с таким Спутником достигну пристани небесного Твоего Царства.

Итак, христианин, причастившись, берегись, как бы не потерять приобретенное. Держи хорошо, как бы у тебя не выпал из рук драгоценный жемчуг. Остерегайся отовсюду, чтобы лукавый не похитил его у души твоей. Ты освятился Святыми Дарами? Живи, как святой. Ты вышел чистым из бани Божественной благодати? Не впади опять в тину твоих прежних грехов. Исцелился душой? Не заразись опять прежней болезнью. Соединился с Христом? Пребывай с Христом и говори: «Осанна, благословен Грядый во имя Господне. Тому слава во веки. Аминь».

Каким Бог создал человека, и чем воздал человек Богу! В раю сладости, взяв прах от земли, Своими руками образовал Бог тело человека, вдохнув в него дыхание жизни, почтил его Своим образом и создал его человеком! Человек на Голгофе так поступил с Господом, что Он стал без вида, бездыханным, весь – в крови, весь – в язвах, пригвожден был к кресту… Там, в раю, я вижу Адама, как создал его Бог, оживотворенным образом Божиим, увенчанным славой и честью, самодержавным царем над всеми созданиями в поднебесной, в наслаждении всем земным блаженством. Здесь, на Гологофе, я вижу, до чего довел Иисуса Христа человек – без красоты, без вида, увенчанного тернием, осужденного, обесчещенного, посреди двух разбойников, в подвиге, в агонии ужаснейшей смерти. Сравниваю тот и другой образ, Адама в раю и Христа на кресте, и в глубине души размышляю, каким дивным творением создали Адама щедрые руки Божии и каким достойным жалости позорищем сделали беззаконные человеческие руки Бога! Там, при создании человека, я вижу дело, которым Бог увенчал все дела рук Своих; здесь, в страдании Христа, узнаю такое беззаконие, каким дополнил и завершил человек все свои беззакония. Там усматриваю беспредельную любовь Божию к человеку; здесь – беспредельную неблагодарность человека к Богу. И я недоумеваю, чему мне больше изумляться… Одно вижу – мне одинаково надо плакать и о том, как безмерно много пострадал Господь, и о том, как страшно много дерзнул человек!.. И, горько плача, не отличаю одно от другого: проливая слезы о страстях, тут же представляю себе виновника страстей, исчисляя раны, вижу руку, их причинившую. Взирая на Распятого, тут же вижу и распинателя, и в смерти неправедно убиенного Господа я вижу и человека-палача.

Среди многих страданий Иисуса Христа есть одно горчайшее всех, оно уязвляет главу Его больше тернового венца, оно пронзает Его сердце глубже копья, оно терзает Его ужаснее самого пригвождения; оно огорчает уста Его горше желчи, оно отягощает Его тяжелее креста; оно убивает Его быстрее смерти… Это страдание – видеть виновником Своих страстей и смерти человека, дело рук Своих! Вот почему нам надо проливать слезы – потому что мы распяли, мы умертвили Своего Господа. Если бы кто-нибудь другой, а не мы, был виновником Его страстей, нам и тогда надлежало бы страшно скорбеть, потому что никто другой так много не пострадал. Как же мы должны страдать и сокрушаться, зная, что никто другой, а мы – причина Его страданий?! Нам надо плакать и о Его страстях, и о нашей неблагодарности, нам надлежит сугубо проливать слезы – слезы сострадания и сокрушения – и, таким образом, рыдать и о Христе, и о себе самих… Однако вовсе не с этой целью сегодня взошел я на эту священную кафедру… Я ведь хорошо знаю, что христиане, плачущие теперь о страстях, ожидают воскресения Распятого, чтобы снова пригвоздить Его к кресту!.. И потому я вовсе не для того пришел сюда, чтобы подвигнуть христиан к плачу. Не много ценю я эти мимолетные слезы, что струятся не из глубины сердца и не суть плод истинного сокрушения… Пусть христиане лучше поберегут свои слезы, чтобы плакать о каком-нибудь ущербе в своих делах или о смерти родственников, или из зависти к благополучию своих ближних… Не нуждается Иисус в таких слезах! Есть кому скорбеть о Том, о Ком не скорбят христиане! О Нем скорбит небо и покрывает глубочайшей тьмой светозарный лик свой, о Нем скорбит солнце и помрачает лучи свои. О Нем скорбит земля и в ужасе содрогается до основания и отверзает гробы и раздирает сверху донизу завесу храма. О Нем скорбят и сами распинатели… Они бегут, «биюще перси своя» (Лк.23:48)… Нет, не для того пришел я к вам, чтобы возбудить вас к плачу! Я намерен только просто изъяснить вам страсти Христовы в трех главных смыслах. Во-первых: Кто был пострадавший, затем – как много Он пострадал. Будете слушать – увидите в лице Пострадавшего бесконечное снисхождение, в бездне страданий – изумительное долготерпение и в самой причине страданий – беспредельную любовь. И если вы не изумитесь перед этим снисхождением, если не исполнитесь сострадания при этом долготерпении, если останетесь бесчувственно-неблагодарными перед лицом бесконечной любви, тогда уж я скажу, что сердце ваше – подлинно камень, более жестокий, чем те, которые распались при смерти Христа!

Приступите же – взойдем теперь на гору Господню, на вершину Голгофы, чтобы узреть там страшное зрелище. И среди этого ужасного мрака, покрывающего лицо вселенной – да предыдет перед нами и укажет нам путь честнейшее древо животворящего Креста! Где ты, о треблаженное древо, напоенное животворящей кровью Бога пригвожденного и возрастившее нам жизнь? Жертвенник бесконечной цены, на котором совершилось ныне искупление человеческого спасения! Престол пречестный, воссев на котором, восторжествовал над грехом новый Царь Израильский! Лествица небесная, откуда Начальник нашего спасения показал нам восхождение в рай! Столп огневидный, приводящий «народ мног» во блаженную землю Божьего обетования! Крест пресвятой, Церкви утверждение, похвала веры нашей! Некогда ты был древом бесчестия и смерти, теперь – древо славы и жизни! Мучительное орудие страстей Христовых – теперь треблаженное орудие нашего спасения! Приди и при настоящей скорбной беседе будь с нами – как весь пригвоздился к тебе Иисус наш, так да пригвоздится к тебе все сердце наше!

1

Все основание нашей православной веры состоит в том, что Тот, Кто пострадал, Кто был пригвожден к кресту, Кто умер, воистину был Сын Божий. Пусть это безумие для еллинов, пусть это соблазн для иудеев – «мы проповедуем Христа… и Сего распята» (1Кор.1:23, 2:2), по слову апостола. Распятый за нас был воплощенный Бог! Правда, Он пострадал во плоти – по человеческому только, потому что как Бог Он не мог страдать. Но так как плоть соединена была ипостасно с Божиим Словом, человеческое – с Божеством и самая плоть была господственно обожена, то человек, пострадавший за нас, воистину был Бог! Воистину Он был Сын Девы и Сын Божий – один Иисус Богочеловек. Поэтому, как истинно то, что Он пострадал как человек, точно так же истинно и то, что пострадавший за нас человек был Бог. Высочайший Бог, Царь веков, Он тем не менее изволил восприять «зрак раба..., в подобии человечестем быв» (Флп.2:7). Всесвятейший Бог – и однако благоволил понести на Себе грехи человеческие и явиться как бы грешником. Бог, исполненный славы, исполненный силы, исполненный бессмертия – и тем не менее истощил Себя, по слову апостола Павла, явившись на земле без всего богатства Своего Божества, в немощи и скудости человеческого естества – «даже до смерти» (Флп.2:8)… И это истощение Григорий Богослов называет как бы некоторого рода ослаблением и умалением.

Но ужели была необходимость в том, чтобы пострадать, быть пригвожденным к кресту и умереть Господу славы? Ужели не было другого какого-либо средства спасти род человеческий? Поистине изумительно беспредельное снисхождение Божие!.. Залевк, царь Локрский, в числе прочих, издал закон, чтобы прелюбодеев лишать обоих глаз, – закон справедливого возмездия: света очей, драгоценнейшего блага жизни, должен был быть лишаем тот, кто посягает на честь другого, также драгоценнейшее благо. Первым, кто нарушил этот закон и был уличен в прелюбодеянии, оказался собственный сын царя. И справедливейший государь присуждает его к положенному законом наказанию. Тогда его начинают просить все приближенные, вельможи, весь народ, чтобы он помиловал своего сына, своего преемника и наследника царства. Но царь твердо стоит в своем решении и желает лучше сохранить закон, чем сына. Ходатайства и просьбы однако были столь неотступны, что царь начал мало-помалу смягчаться и прислушиваться не только к голосу справедливости, но и – отеческой любви. Справедливость, говорил он, рассуждая сам с собой, требует ослепить моего сына, оказавшегося нарушителем закона. Но отеческая любовь располагает меня к жалости, потому что он – чадо мое. Если я пренебрегу справедливостью и не накажу как следует, я буду неправедный судья. А если подавлю чувство отеческой любви и накажу его по закону, я окажусь бессердечным отцом. О судьба! Если мне предстояло быть отцом, зачем ты поставила меня судьей? О природа! Если я должен быть судьей, зачем ты дала мне сына? Что же это? Я колеблюсь… Я справедливый судья, а правда слепа и не зрит на лицо преступника… На что же я должен осудить? Я чадолюбивый отец, а любовь также слепа и не смотрит на вину преступника. Я – царь… Я могу наказать, когда захочу, но ведь как царь я могу и простить. Как мне сохранить закон? Как мне спасти сына? Что мне делать несчастному – судье и отцу? Нет ли какой-нибудь возможности сохранить закон и спасти сына? Есть! Необходимо выколоть два глаза. Пусть же будет выколот один глаз у меня, а другой – у сына моего! Пусть он отдаст один глаз, как виновный, а другой я, как отец! Таким образом, я и правду мою удовлетворю, и успокою любовь отца, сохраню мой закон и спасу от потери зрения сына, явлюсь и судьей справедливым, и чадолюбивым отцом! Так-то, слушатели… Здесь требовалось выколоть два глаза; но для того чтобы, с одной стороны сохранить закон и покарать преступление, а с другой – чтобы пощадить чувство отеческой любви и сохранить зрение преступному сыну, найдено было такое решение, чтобы отец отдал один глаз, а сын – другой. Это – прекраснейший из всех пример высшей царственной справедливости и отеческого милосердия. Однако, как пример человеческий, он бесконечно далек от того, чтобы стать в сравнение с тем, что совершил для нашего спасения правосудный и милосердый Бог!

Искони, с самого начала, в раю сладости, Божие определение начертано было на древе познания: если человек вкусит от него и таким образом нарушит заповедь Божию, немедленно постигнет его смерть – «в оньже аще день снесте от него, смертию умрете» (Быт.2:17). В лице праотца Адама мы все согрешили – [во Адаме] «вси согрешиша» (Рим.5:12). Мы согрешили праотеческим и сверх того своим произвольным грехом, так что все подлежим проклятию от Бога, все достойны вечных мучений. Нам оставалось понести заслуженное наказание – лишиться как бы обоих глаз, т. е. обеих жизней – телесной и духовной, если бы не найден был способ избавления. Но в чем мог состоять этот способ, когда долг наш перед Богом бесконечен? Если бы пришли искупить нас тысячи таких мужей, как Моисей или иной кто из пророков, если бы воплотились и умерли за нас тысячи ангелов для того, чтобы удовлетворить правде Божией, то жертва их крови, ибо и она кровь существ тварных, не была бы достаточной, – была бы ограниченной, малой цены сравнительно с нашим долгом перед бесконечным Божеством. «Оставалось совершиться, – богословствует святой Прокл, – одному из двух: или всем подвергнуться осуждению смерти, потому что все согрешили; или же должно было быть принесено воздаяние такой цены, которое было бы достаточным удовлетворением долга. Человек сам себя спасти не мог, потому что сам подлежал долгу греха; ангел также не мог искупить человечество по своей ограниченности для такого искупления. Человек один спастись не мог, а Бог пострадать не мог». Необходимы были два естества – человеческое и Божеское. Не одно только человеческое, потому что оно не могло спасти своим страданием и смертью. Надлежало и человеческому, и Божескому естеству быть соединенными в одном Лице Богочеловека. Этому Лицу надлежало пострадать и умереть по своему человеческому, которое подлежит страданию и смерти, но вследствие соединения Божества и человеческого в одном Лице Богочеловека это страдание и эта смерть получают бесконечное достоинство, бесконечную цену. Таким образом могла произойти уплата бесконечного долга. Так надлежало быть, так и совершилось. С одной стороны, внял Бог правде Своей, требовавшей возмездия за грех наш, потому что мы преступили Его заповедь. «Потреблю человека, егоже сотворих» (Быт.6:7). Но, с другой стороны, Бог услышал глас Своего милосердия, ходатайствовавшего о прощении нас, потому что мы – дело рук Его. «Живу Аз… не хощу смерти грешника» (Иез.33:11). Бог, как праведный Судия, хочет сохранить закон Свой и в то же время, как человеколюбивый Творец, желает спасти Свое создание. Что же Он совершит, Судия и Отец, Бог и Создатель? Бесконечная премудрость Его нашла средство сохранить закон и спасти Свое создание…

Здесь, рек Он, необходимы два естества: Божеское и человеческое. Пусть человечество даст одно – со смертной плотью, а Я дам другое – Божие Слово. От соединения двух естеств произойдет одно Лицо – Богочеловек: совершенный человек и совершенный Бог. Он да постраждет, Он да умрет! Умрет, как человек, и пролитая кровь Его явится возмездием за грех; но так как умирающий человек будет вместе с тем и Бог, то это возмездие явится бесконечной цены. Таким образом, возрадуется Мое милосердие, потому что кровью одного только человека искупится все остальное человечество. Удовлетворится и Моя правда, потому что кровью Богочеловека искупается бесконечный долг. И Я явлюсь и Судией правосудным, и Творцом человеколюбивым. Вот причина, в силу которой надлежало пострадать и умереть Богочеловеку, дабы, как человек, Он мог уплатить долг и, как Бог, доплатить сполна… Здесь, еще раз повторяю это, христиане, здесь необходимы как бы два ока – две природы. Мы, виновные, нарушители заповеди Божией, дали как бы одно око, человеческую природу. Бог и Отец дал как бы другое – Божество. В человеческом Христа нам угрожала казнь смертная, но в Его Божестве смерть упразднилась. Расплатились мы Божественной плотью, соединившейся с Божиим Словом, и избавились от осуждения смерти Божиим Словом, явившимся во плоти, как высочайшим образом изъясняет это великий Афанасий: «Подобало обоим преславно быть вкупе, так что смерть всех исполнялась во плоти Господа, и та же смерть через Слово Божие, соединившееся с плотью, истреблялась». О, бесконечное Божие к нам снисхождение! Но, Боже многомилостивый, премилосердый! Ужели Твое всемогущество не имело другого средства – спасти человека без предания на смерть Твоего Единородного Сына, десного ока Твоего Божьего Лика? Без сомнения, всемогущий Бог, как единым словом «рече, и [вся] быша» (Пс.148:5), точно так же одним словом мог бы повелеть, и спасение человека совершилось бы, мог Он без всякой уплаты отпустить бесконечный долг, мог и без смерти Единородного Сына Своего простить грех человека, мог и без крови Иисуса Христа угасить пламень вечного мучения…

Мог!!. Но как в таком случае мы могли бы узнать о беспредельном всемогуществе Божием, о бесконечном Божием снисхождении? Бог соблаговолил поступить как Судия и Отец, явить Свое правосудие и Свою благость: Свою благость по отношению к человеку, нарушившему Его закон, и Свое правосудие, как Судия, в страданиях и смерти Иисуса Христа, Сына Божия. Так, ради любви к человеку, Он не пожалел Своего Единородного Сына (см.: Рим.8:32)… Некогда ведь и Авраам из любви к Богу решился принести в жертву своего единородного сына, но обратите внимание на исход этого события!.. Достигнув назначенного места, Авраам устроил жертвенник, положил на него дрова, зажег под ними огонь и, связав своего Исаака, возложил на жертвенник, потом взял нож и поднял руку, но в то мгновение, как он готов был нанести смертоносный удар, воззрел на него Бог и, умилостивившись, сказал ему через ангела Своего: «Аврааме, Аврааме», остановись, не возлагай руки твоей на отрока твоего и не делай ему никакого вреда! Достаточно для Меня твоего доброго произволения! Пусть останется жив сын твой Исаак – да будет он отцом многих народов, и Я благословлю их и умножу, «как звезды небесные и как песок морской!» (см.: Быт.22:11–17) Но, Боже мой, что же было бы удивительного в том, что Авраам пожелал принести в жертву Тебе своего сына ради любви к Тебе? Ты – Бог, достойный бесконечной любви, Ты – Бог и Авраама, и Исаака, Ты – Бог, и все, что ни сделает для Тебя человек, будет достойно и праведно… А человек – что он такое? Ничтожный червь земли, преступник Твоих заповедей… И Ты столь много возлюбил его, что ради этой любви отдаешь в жертву Твоего Сына?! «Что есть человек, яко помниши его? или сын человечь, яко посещаеши его?» (Пс.8:5). Что все сие есть, как не величайшее Божие снисхождение? Он пожалел сына одного человека и не допустил его заклания, но не пощадил Своего собственного Сына и оставил Его умереть! «Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его!» (Рим.8:32). Предал Его на продажу учеником, на отречение от Него друзей, на осуждение врагов. Предал Его на зависть иудеев, на суд язычников, на поношение священников, на издевательства воинов, на ненависть и ярость неблагодарного народа, жаждавшего Его крови… Предал на заплевания, на заушения, на бичевание, на уколы тернием, на крест, как бы не признавая в Нем более Своего Сына, но видя лишь грешника или лучше – самый грех! Предал, чтобы осудить Его, Своего Сына, как виновного, и освободить от вины преступного человека, чтобы покарать безгрешного и оправдать грешника, исполнить на Нем всю Божию правду и излить на человека все бесконечное милосердие. «Не ведевшаго бо греха, – учит святой апостол Павел, – за нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем» (2Кор.5:21). Какая бездна снисхождения Божия к нам! Вот каково было определение Отца о Сыне! А в чем выразилось произволение Сына? В бесконечном смирении и послушании. «Смирил Себе, послушлив быв даже до смерти» (Флп.2:8). Припомните горницу Тайной Вечери! Здесь Он более чем где-либо является в рабском зраке, омывая в умывальнице Своими руками ноги учеников, и дает Себя Самого в пищу ученикам в великом таинстве. Пример бесконечного послушания мы видим в саду Гефсиманском. Как человек, являя немощь естества, Он скорбит, но – скорбью глубокой, даже до смерти… Подвизается столь великим подвигом, что пот льется, как изобильная кровь, капавшая на землю… Лицом повергается на землю, а мольба души выражается устами – да не вкусит, аще возможно, горькой смертной чаши. При всем том остается послушным воле Отца даже до смерти. "Отче, – глаголет, – не якоже Аз хощу, но якоже Ты... буди воля Твоя!» (Мф.26:39,42). Возвратившись к трем ученикам, Он находит их спящими и пробуждает словами: «Востаните, идем» (Мф.26:46) туда, куда зовет воля Отца и спасение человека! Что здесь всего более изумительно, христиане? Решение Отца, осудившего на смерть Своего Сына или послушание Сына, с такой готовностью идущего на смерть? Ни то, ни другое. Подивимся лучше бесконечному Божию к нам снисхождению!

Для освобождения евреев от рабства египетского Бог послал человека – Моисея. Для прощения грехов их должна быть проливаема во всесожжении жертвенная кровь, но то была кровь козлов и тельцов. А для освобождения нас от владычества ада пришел Сам – самолично – «на земли явися, и с человеки поживе» (Догмат., 8). Для искупления грехов наших Он пролил Свою кровь. «Ни кровию козлею ниже телчею, но Своею кровию» (Евр.9:12) спас нас. Так драгоценно спасение наше, что ценой ему – кровь Божия! Одна только капля Божией крови – бесценный маргарит райский! Одна только капля может угасить весь пламень вечных мучений! И однако – как много ее излилось для спасения нашего! Всю ее источил до последней капли Распятый за нас! Вникните же поглубже во все это, христиане! Тот, Кто пострадал, Кто был пригвожден к кресту, Кто умер за нас – Сын Божий. Всю кровь Свою пролил Он для искупления душ наших. А мы – увы! – оставляем еще в плену души наши?! А мы все еще рабствуем греху? А мы все еще далеки от сердечного раскаяния и сокрушения? – Какая же польза, может сказать нам Спаситель наш, какая же польза от того, что Моя кровь пролита была из всех членов Моих? Тот подвиг, каким Я подвизался в вертограде, те потоки крови Моей, пролитой от бичевания, от терния на главе, от копья, пронзившего ребра Мои, от гвоздей, пробивших руки и ноги Мои – что же? Все это было всуе? Все это пало на землю на попрание людей? Нет пользы от пролития Моей крови?!. Отче безначальный, Я исполнил святую волю Твою, пострадал, был распят, предал Дух Мой, источил всю кровь Мою для спасения христиан, но христиане не желают знать своего Спасителя, не ищут спасения, помирившись с вечными муками?!. Я прошу прощения иудеям, Меня распявшим и умертвившим. «Отпусти им» (Лк.23:34). Но на христиан, которые делают Мою смерть бесполезной для них, Я требую суда! «Суди им, Боже» (см.: Пс.81:8). Правда Твоя повелела Мне пролить кровь Мою – и та же правда воздаст за кровь Мою… И не будет иметь никакого извинения нераскаянный христианин, «Сына Божия поправый, и кровь заветную скверну возмнив» (Евр.10:29), по слову апостола! Чем бесценнее было искупление, тем тяжелее будет кара за пренебрежение им. Да прославим же Спасителя нашего, да восприимем спасение, а принесем раскаяние, да будет спасительна нам бесценная Кровь, за нас излиянная! Мы видели, Кто пострадал за нас, и подивились бесконечному снисхождению. Теперь представим себе, как много Он пострадал, да спостраждем Его бесконечному долготерпению.

2

Приходилось ли вам, христиане, когда-нибудь видеть небольшую лодку среди обширного моря, вдали от берега, с неопытными и беспомощными пловцами, обуреваемую сильнейшими противными ветрами? Яростные волны бросаются на нее со всех сторон, и она погружается в пучину… Теперь представьте себе, что вы видите единственного Сына Пресвятой Девы в кровавом море жесточайших страданий, вдали от объятий возлюбленной Матери, оставленного безначальным Отцом, отдавшим Его на страдания – одного, без всякой помощи и участия покинувших и разбежавшихся учеников!.. Однако – нет! Вот является один ученик, с толпой воинов и слуг, с оружием, факелами, фонарями… Я вижу, как он приближается, обнимает, целует Его… В добрый час пришел ты, друже и верный учениче, утешить огорченного Учителя, побыть с Ним! Скажи же нам, с какой доброй вестью пришел ты со двора архиереев? Может быть, ты убедил их оставить в покое Богочеловека, Который не подал им никакого соблазна, напротив – оказал всему народу иерусалимскому тысячи благодеяний? Не проведал ли ты о каком-нибудь злодейском умысле с их стороны, и теперь привел с собой большой отряд для Его охраны? Что же ты не отвечаешь? Постой, дай-ка мне получше всмотреться в тебя… Ах! Да ведь это – Иуда предатель, апостол-изменник, ученик лукавый! Так это ты лобзаешь Его для предательства?! О, страшная неблагодарность Иуды! О, неизреченное страдание Христа!.. Говорят, когда Юлий Цезарь, окруженный убийцами в сенате, увидел среди них Брута, которого любил как сына, он воскликнул: «И ты, чадо мое?!» И тотчас закрыл лицо свое мантией, чтобы не видеть столь ужасного вероломства, которое заставило его содрогнуться больше самой смерти. Какую же скорбь причинило Иисусу появление Иуды предателя? И ты, чадо Мое… И ты, ученик Мой?! И ты, Мой апостол, в сообществе с врагами Моими? Ты служишь им охраной, взяв на себя предательство? «Иудо, лобзанием ли Сына Человеческаго предаеши?» (Лк.22:48) И в этом ужасном вероломстве – сколько уничижения предаваемому учителю! Были предаваемы и продаваемы и другие, но так, как предан и продан был Христос, никто другой! Брут предал Цезаря, но под предлогом освобождения отечества. Продали братья Иосифа, но для того, чтобы избавить его от смерти (см.: Быт.37:26–27). Иуда предал Христа на смерть – «Сын Человеческий предан будет на пропятие» (Мф.26:2). Его признают Сыном Божиим – пусть так! Придет время, когда откроется Его слава! Так пусть признают за Ним хотя бы права Сына Человеческого! Но нет, с Ним поступают, как с бессловесным, как с агнцем, обреченным на заклание!

Его крови жаждут архиереи и старцы и весь синедрион, собравшийся в доме Анны и Каиафы, куда вся «спира» привлекла и поставила на суд Иисуса. Судьи – враги, лживые свидетели, какого решения ждать от вас? «Повинен есть смерти» (Мф.26:66). Повинен смерти? Так пусть примет смерть! Но зачем же плевать Ему в лицо, зачем заушать и бить Его? Зачем надругаться над Ним и, закрывая очи, с приправой злых издевательств при каждом ударе святотатственной руки, спрашивать Его: «Прорцы, кто есть ударей Тя?» (Лк.22:64). Постойте, постойте, дерзкие слуги! Дайте и мне его спросить: «Иисусе мой, Избавителю мой, Ты доселе еще терпишь поругания? Доселе еще, под покровом веры, как бы закрыв руками светлый лик Твой, оскорбляют Тебя? (Разумеются христиане, которые, нося звание православных христиан, ведут нехристианский образ жизни.) "Прорцы нам, кто есть ударей Тя?» Прорцы нам, кто наносит Тебе удары без числа? Еврей? Еретик? Православный христианин? Прорцы нам, чья рука чаще других поражает Тебя, иудея-слуги, еретика или православного христианина? Прорцы нам, кто больнее бьет Тебя, блазнитель какой из духовных, нечестивый или мирянин, блудница, потерявшая стыд, или молодой прелюбодей, судья неправедный или алчный корыстолюбец, кровожадный убийца или хищный грабитель? Прорцы нам, что больше огорчает Тебя – удары иудеев или пороки христиан?» Но ныне мой Иисус не проповедует более, Он безмолвствует, «яко агнец… безгласен», по слову Исаии (Ис.53:7).

Не желаете ли, чтобы я вместо Него прорек вам? Несравненно больнее Ему бесчисленных ударов слуг архиерейских те три удара, которые нанес Ему ученик Его своим троекратным отречением: «Не знаю человека» (Мф.26:72). Камень веры соделался камнем преткновения… Единственный камень, который распался еще раньше смерти Христовой, при троекратном отречении от Христа. Но ведь он сокрушился для раскаяния, чтобы затем исповедать Учителя. Некогда в пустыне жезл Моисея поразил камень; этот камень сокрушен взором Христа, но из того камня истекла вода, сладкая как мед, а теперь льются горькие слезы… «Изшед вон плакася горько» (Мф.26:75). Надлежит тебе, Петр, проливать безутешные слезы, но блажен ты, что так скоро раскаялся в совсем отречении. На один час ты согрешил – и всю жизнь оплакивал свой грех! О горе нам! Мы так скоры на всякий грех – и так медленны на раскаяние! Мы всю жизнь проводим в грехах – и не хотим плакать о них хотя бы один час!

Петр кается и горько плачет – знак, что петел трижды возгласил. Утро. Наступает день… растворили двери претории Пилата, куда ведут со двора Каиафы связанного Христа, как преступника. Тяжко Ему было в руках священников, во дворах архиерейских, еще хуже – в руках язычников, в палатах властителей. О горе! Нет Ему нигде прибежища и помощи, везде – позор и мучения… Священники и миряне, иудеи и язычники, властители и рабы, судьи и воины, юноши и старики, вся «спира», весь народ – все осуждают Его, как преступника, требуют Его смерти, все кричат: «Распни, распни Его» (Лк.23:21). Предпочитают всем известного разбойника Варавву, а для безгрешного Иисуса – у всех одна мысль, один вопль: «Да распят будет» (Мф.27:22). Пилат изумляется этой злобе и желает знать, в чем состоит вина: «Род Твой и архиерее предаша Тя мне; что еси сотворил?» (Ин.18:35). Что с тобой, Пилат?! Или ты единственный здесь, в Иерусалиме, чужестранец, никогда ничего не слыхавший о делах Иисуса из Назарета? «Что еси сотворил?» Изволь – я скажу тебе: слепым возвратил свет очей, прокаженных очистил, расслабленных воздвигнул с одра болезни, умерших воскресил, накормил голодных, научил заблудших. Вот Его вина! Что еси сотворил? Спроси народ, с восторгом внимавший Его проповеди! Спроси самарянку, которая по одному Его слову из блудницы стала целомудренной, спроси Магдалину, которая из грешницы стала равноапостольной, Закхея, который из корыстолюбца стал милостивым благотворителем, Матфея, который из мытаря сделался евангелистом, спроси Лазаря, которого Он воскресил – четверодневного мертвеца. Спроси детей иерусалимских, встречавших Его с ваиями и ветвями, с пением: Осанна! – Что еси сотворил? Да если б то было возможно, то с тобой заговорили бы об Его делах и море, и ветер, повиновавшиеся Ему, сами демоны – враги Его, исповедавшие Его Сыном Божиим! Что еси сотворил? Да спроси лучше, чего Он не сотворил! Если б ты имел разум, просвещенный высоким Богопознанием, я сказал бы тебе, что Он – то предвечное Слово Отца безначального, Имже вся быша. Он сотворил все, что ты видишь и чего не видишь, землю с ее растениями и животными, небо со звездами и солнцем, ангелов и род человеческий, да и тебя самого, Пилат! Одного только Он не сделал – греха! «Греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его» (1Петр.2:22). Но ведь об этом ты и сам знаешь, громко возвещая вслух всего народа: «Не обретаю в Нем вины!» (Ин.19:6) Впрочем… беззаконны суды земные, неправедны приговоры сынов человеческих… Для оправдания человека далеко еще недостаточно одной невинности, если он попадет в руки неправедного судьи, который заботится более всего о своих интересах, который дрожит от страха, как бы не потерять ему благоволения кесаря…

Безгрешного Иисуса подвергают бичеванию, и если бы спросить самого судью, за что, он ответил бы: за то, что не обретаю в Нем вины. О зрелище, достойное слез! Видеть Сына Божия, одевающегося в небесах светом яко ризою, обнаженным перед взорами воинов, ругающихся над Ним, и поносящих Его иудеев! Вот они вооружают свои бесчеловечные руки бичами – бьют, наносят удары, терзают пречистое тело Божественного Эммануила… Он содрогается, обливается потом, изнемогает от изобилия проливаемой крови… Разве не мне надлежало претерпеть все эти муки? Эти удары бичей не должны ли поражать мое тело, согрешившее тысячами грехов? Эти потоки крови не должны ли струиться из моего тела, чтобы омыть мою нечистоту?

Ангелы, серафимы, поспешите, поспешите покрыть эти непорочные члены, скройте их от нечистых взоров нечестивцев!

Но вот, я вижу, их покрывают червленой хламидой – воины надевают ее на Него, издеваясь над Ним, как над царем иудейским. Будто царскую корону, они возлагают на Него терновый венец, пронзающий и глубоко уязвляющий главу. Вместо скипетра дают Ему трость и, часто вырывая ее из рук Его, ударяют ею по голове. Преклоняют колена, ругаясь над Ним, как над безумцем, и приветствуют Его оплеваниями и заушениями: «Радуйся, Царю иудейский!» (Ин.19:3). Не ошиблись вы, нечестивцы, нет, не ошиблись. Представляя Его в насмешку ложным царем иудейским, вы сделали Его истинным Царем христиан. Царство Иисуса Христа – не царство от мира сего. Этому Царю, поруганному и измученному, мы поклоняемся, потому что это поругание и эти мучения – наше величие. Мы узнаем в Нем своего Царя в этой надругательской хламиде: это поругание – наша честь и слава. Мы чтим терновый венец Его, потому что скорбь и теснота – наш земной удел. Мы не желаем видеть у Него другого скипетра, кроме легкой трости, потому что не стремимся к тяжести земных отличий. (Намек на стремление папства к светской власти.) Воистину не ошиблись вы, нечестивцы! Вопреки себе – вы поставили Его Царем над полками мучеников, над сонмами подвижников, над собором всех ищущих Царства Небесного. Ах! Если бы вы узнали, что этому Царю, над Которым вы так издеваетесь, с готовностью будут поклоняться все цари земли!.. Знайте же, что под покров этой разодранной хламиды, которую вы надели на Него, соберутся на поклонение все племена земные! Знайте же, что эти острые терния, из которых вы сплели Ему венец, будут стрелами, поражающими врагов истинной веры. Знайте, что эта легкая трость, которую вы Ему дали, сокрушит иудейскую синагогу и храмы язычников!

Разве не так, слушатели-христиане? Воистину Он – Царь, Коего мы – рабы. Царь страданий и долготерпения! Посмотрите на Него! Вот Он выходит, в терновом венце и багряной одежде, за ним – Пилат, который показывает Его всему иерусалимскому народу: «Се, Человек» (Ин.19:5). Удержите ваши слезы…

Я не желал бы, чтобы вы плакали… Падите лучше ниц перед Царем нашим! «Се, Человек!» Отче Небесный, этот Человек, не имеющий теперь ни вида, ни доброты, ведь единородный Сын Твой, Которого из чрева прежде денницы родил Ты! Ангелы, архангелы, этот многострадальный Человек – Царь славы, Коему вы немолчно воспеваете победную песнь на небесах! «Се, Человек!» Предстаньте, пророки: вы узрите чаяние языков, Царя израильского, желанного Мессию. Где вы, апостолы? Посмотрите на своего учителя и Бога! Где ты, Мария, нежнейшая Мати, взгляни на Своего единственного дорогого Сына! «Се, человек!» Иереи, взирайте на вашего верховного Первосвященника! Девы, смотрите на своего Жениха, сироты – на Отца, заблудшие – на своего Наставника! Расслабленные, глядите на своего Целителя, грешники – на своего Спасителя! Смотрите, все христиане, мужи и жены, и приветствуйте Царя вашего: «Радуйся, Царю», но не иудейский, а христианский! О, Божественный Спаситель душ наших, вечный Женише Своей Церкви, теперь Ты не имеешь ни вида, ни образа человеческого, но мы поклоняемся Твоему лику, мы целуем узы рук Твоих, нас освободившие. Ты поруган, избит, окровавлен, и все-таки Ты – Царь наш! «Инаго разве Тебе не вемы! Се, Человек!» Человек ли только, не Бог ли? Мы узнаем в Нем человека, взирая на Его страдания, но мы в то же время видим в Нем Бога, смотря на Его благодеяния. Человек и Бог вместе, потому что страждет и спасает! Но, милостивый Господи, умоляем Тебя – не довольно ли страданий? Зачем еще страдать? Предовольно для нашего спасения и той крови, которую Ты уже излил! Иисусе мой, не прогневайся на меня – я не отступлю от Тебя! О, если бы возможно было, я скрыл бы Тебя в глубину моего сердца… Ах, горе мне! Мое сердце осквернено грехами, и я трепещу, что Тебе, чистейшему, угоднее идти на крест, чем остаться в моем нечистом сердце! Пусть так! Но дай мне последовать за Тобой – с моими слезами и словом моим!

И воистину крест – это смерть, на которую осудил Его Пилат: «предаде Его им, да распнется» (Ин.19:16). Со страшным воплем, с безумной радостью, среди бесчисленной толпы, иудеи выводят Его из претории Пилата. Воины возлагают на плечи Его орудие казни – древо крестное. Ведут Его по улицам иерусалимским и, измученного тяжкой ношей, обессиленного страданиями, обливающегося потом по всему лицу и кровью по всему телу, возводят на Голгофу, смачивают запекшиеся уста уксусом с желчью. Но уже немного жизни остается в страдальческом теле, и они спешат окончить свое беззаконное дело. Срывают одежды, повергают на землю, распростирают на кресте, пробивают гвоздями сперва правую руку, затем – левую, потом – обе ноги и наконец с тысячами ужасных криков и злохулений поднимают на высоту и ставят крест на Краниевом, т. е. лобном месте. Не довольно ли ужасов? Нет! В то же самое время распинают еще двух разбойников, одного по правую, другого по левую руку, дабы крайняя степень страданий не лишена была и крайнего бесчестия, дабы вдвойне страдали и тело, и душа! Ужасные муки жесточайшей казни распятия только тот и мог бы изобразить, кто имел бы терпение испытать их сам! Размышляя о святейшем теле Христа, священные богословы говорят, что оно превыше естества – «не от крове, ни от похоти плотския» (Ин.1:13), но от всемогущества Божия, от Духа Свята и от чистых кровей Приснодевы. Оно – Богозданное жилище светлейшей души, одаренной внутренним миром и внешними силами в дивном совершенстве. Потому, говорят нам, все муки, испытанные мучениками, взятые вместе, не могут сравниться даже с одним из тех мучений, которые вкусил Христос. Сверх того, при страданиях мучеников невидимо присутствовал Сам Бог и укреплял их Своей благодатью. Потому-то они часто ликовали среди пламени, радовались при убиении – как бы вовсе не чувствуя страданий или забывая о них. Но в страданиях, какие вкусил Христос, Бог оставил Его и как бы вполне от Него отступился, о чем, как бы воздыхая, говорит Сам Иисус: «Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил?!» (Мф.27:46) Небесный Отец оставил Христа, но не покинула Его возлюбленная Мать… Ах, христиане! Крест держит пригвожденного Христа за плечами Его. Присутствие сладчайшей Матери – другой для Него крест – перед очами Его… «Стояху… при кресте Иисусове Мати Его» (Ин.19:25).

Она стоит, смотрит – не плачет, не выражает своих страданий, но молча держит в своем сердце тот меч, о котором предрекал Ей Симеон. Она стоит при распятии, как бы сама пригвожденная к кресту, и в то же время составляет как бы второй крест для Распятого… Но, о распятый Царь, не конец ли Твоему долготерпению? Не довольно ли для Тебя – пить смертную горькую чашу? Нет! – «Жажду!» (Ин.19:28). И вот Он вкушает уксус, смешанный с желчью, как бы последнюю каплю горькой чаши… «Егда же прият оцет Иисус, рече: совершишася» (Ин.19:30). Так, при Своей кончине, Он поступает, подобно благоразумному домохозяину. Почувствовав близость смертного часа, Он завершает дело учреждения Нового Завета и полагает конец Ветхому. Затем… прежде всего врагам Своим иудеям завещает прощение: «Отче, отпусти им, не ведят бо, что творят» (Лк.23:34). Распявшим Его воинам завещает Свои одежды, которые они и разделили между собой, бросив жребий. Не забывает доброго разбойника, молившего Его: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии си, – завещая ему рай: Аминь, глаголю Тебе, днесь со Мною будеши в раи» (Лк.23:42–43). Уверовавшего в Него сотника награждает истинным Богопознанием: «Воистинну Божий Сын бе сей» (Мф.27:54). Возлюбленному ученику Своему Иоанну поручает попечение о Своей Матери: «Се, мати твоя» (Ин.19:27). Оставляет страдалице Матери, в помощь Ей, ученика: «Се, сын Твой» (Ин.19:26). Завещает Своим чадам христианам Свой крест, чтобы они носили его при себе и не расставались с ним в течение всей жизни. Небесному Отцу Своему отдает Свой дух – «Отче, в руце Твои предаю дух Мой» (Лк.23:46). Но и это делает с обычным послушанием – «преклонь главу, предаде дух» (Ин.19:30). И вот уже Ты мертв, безгласен, Божие Слово… Прекращаю не надолго и я свое слово, оставляю моих слушателей – размыслить в душе о Твоих страданиях и спострадать Твоему неизреченному долготерпению!

3

Сыну Божию умереть ради спасения человека, когда, как Всемогущий, Он мог бы совершить наше спасение каким-либо иным способом – в этом беспредельное Божие снисхождение! Умереть смертью самой позорной и мучительнейшей, когда Он мог умереть без позора и без страданий, – в этом бесконечное Его долготерпение. Но ради кого Он проявил и это беспредельное снисхождение, и это неизреченное долготерпение? Ради человека, бывшего Ему врагом. В этом – бесконечная любовь!

Христиане, когда Господь наш страдал за нас, был распят и умер за нас, тогда ведь мы не признавали Его Богом, мы поносили Его имя, мы презирали Его закон, мы чтили иных богов и, сверх всего этого, не совершили ничего доброго, напротив, мы были погружены в бездну всякого зла. И за это мы подлежали Его гневу и вечному мучению, как грешники. «Яко… грешником сущим нам Христос за ны умре» (Рим.5:8). Умереть отцу за сына или родственнику за родственника – это в порядке вещей. Умереть друг за друга – также в порядке вещей, это долг дружбы, это величайший пример любви. «Болши сея любве никтоже имать, – говорит Христос, – да кто душу свою положит за други своя» (Ин.15:13). И примеры такой дружбы также можно найти среди людей. Но чтобы кто умер за врага – этого не требует ни природа, ни дружба… И никогда ничего подобного не бывало между людьми, и не слыхано даже… Однако это было и об этом возвещается в нашей христианской вере: Господь наш умер за врагов Своих… Вот любовь выше естества, превыше слова и разума: это Любовь Божественная. «Составляет же Свою любовь к нам Бог, – говорит апостол Павел, – яко… грешником сущим нам Христос за ны умре» (Рим.5:8). Это такое благодеяние, возблагодарить за которое по достоинству мы не могли бы, хотя бы каждый из нас и имел по сто жизней и все эти сто жизней отдал на смерть из любви к Христу, хотя бы эти жизни были по тысяче лет и из любви к Христу все эти тысячи лет мы носили бы крест… В конце концов, сколько бы мы ни страдали, ведь мы страдали бы за своего Благодетеля, между тем как Христос все Свои страдания претерпел за врагов Своих. И в воздание за жизнь Свою Он вовсе не требует наших жизней, за кровь Свою не требует нашей крови; Он требует от нас за любовь, которую Он явил к нам, только нашей любви!

И ужели за столь великие благодеяния Бог недостоин такого воздаяния, не может получить его?! О, люди, люди! Каким именем назвать мне вас? Слепцами, что ли, если не видите таких благодеяний? Неблагодарными ли, что не хотите знать их? Не каменное ли сердце в груди у вас, что не смягчается перед беспредельной Божией любовью?!.

Я знаю, что ведь только злые духи безнадежно упорны в зле, нераскаянны, и потому-то они вечные враги Божии и никогда не сделаются Его друзьями. Вы – не бесы, но возможно ли признать в вас людей? Не уроды ли вы – с природой человека и с расположением бесовским? Ведь вы всегда «можете» сделаться друзьями Божиими и… все-таки не хотите… Пусть Он вочеловечился, пострадал, пусть был распят, умер; пусть Он всю кровь, до капли, пролил за нас – все-таки вы не хотите Его… Хотя бы Он еще тысячу раз пострадал столько же, если б это было возможно, и снова умер, вам все нипочем – не хотите Его?!. Какие теперь дни? Не празднует ли Церковь ныне страсти, крест, смерть Христовы? Но найдется ли между вами истинно кающийся? Плачет ли кто-нибудь столь же горько, как Петр? Исповедует ли Его кто-нибудь столь же искренно, как разбойник: «помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии си» (Лк.23:42)? Но что я говорю? Скорей спрошу о том, найдется ли такой, который теперь не продавал бы Его по сребролюбию, как Иуда, который за блага мира сего не предавал бы Его, как Пилат, который всяческими грехами не распинал бы Его на кресте, как иудеи? Найдется ли между нами хоть один такой, который бы не намеревался, лишь только Он воскреснет, снова Его к кресту пригвоздить, на что не дерзнули даже иудеи?!. Христос висит на древе крестном, а вот – христианин, который не думает оставлять объятия блудницы. Другой временно ее покинул, но не с тем ли, чтобы поскорее опять соединиться с ней? Другой не желает возвратить присвоенного чужого добра, третий упорствует примириться с врагом. Иной вовсе не раскаялся; другой хотя и раскаялся, но с тем, чтобы снова предаться прежним порокам… А страсти Христовы… нипочем?! А кровь Христова… попирается?!. Не умер ли Христос для того, чтобы врагов Своих сделать друзьями Своими, чтобы спасти грешников? И что же?… Не хотят?! О, нераскаянные, с каменным сердцем, грешники! Пусть! Не хотите иметь Его другом, так отнеситесь к Нему, по крайней мере, как к врагу! (Оратор с пламенной ревностью обличает равнодушие христиан, которое ему представляется ужаснее самой вражды!) Хотите, я покажу вам вашего врага – на радость вам! Смотрите же, смотрите – и радуйтесь, потешайтесь, насыщайтесь, насыщайтесь зрелищем, смотрите на Него, мужи и жены, духовные и миряне, богатые и убогие, смотрите все на этого врага вашего!.. Что ж – мало вам этого? Вы хотите еще больших поруганий, мучений, чем теперь видите?!. Ведь все эти страдания вам следовало бы претерпеть, да и то вы не могли бы удовлетворить правды Божией и были бы осуждены на вечные муки… А Он один претерпел все страдания, чтобы навсегда избавить вас от мучений, Он взял на Себя долг ваш и заплатил за него Своей кровью! Кару за ваш горделивый разум Он понес в терновом венце, за ваши злые, хульные речи – в уксусе и желчи, за вашу злобу – в пронзении ребра, за ваши грабительства – в пригвождении рук, за вашу плотскую скверну – в язвах избитого тела; наконец, всю тяжесть грехов поднял в древе крестном! Взял на Себя грехи – и еще не приобрел грешников. О, неизреченная любовь, пожертвовавшая жизнью за врагов! О, ужасная неблагодарность, препятствующая из врагов стать друзьями!

Нераскаянные, с каменным сердцем, грешники! В Японии доселе (Оратор разумеет, конечно, свое время) идолопоклонники и смертельные враги христиан с сатанинской хитростью вырубили у порога городских ворот на мраморе честный крест, объявив христианам, которых они не выносят, которых не желают ни видеть, ни слышать, если христиане хотят войти к ним в город, то пусть прежде пройдут ногами по Кресту! Чем и достигли того, что ни один христианин не решился проникнуть в столь нечестивую страну. Так и я с божественной ревностью пойду и положу знамение сего Распятого у порога дверей дома блудницы, чтоб вам нельзя было вступить в тот дом, не наступив на Него! Что же? Ступайте и попирайте Его! Но я «глаголю вам: отселе узрите Сына Человеческаго седяща одесную силы и грядуща на облацех небесных» (Мф.26:64). Придет, придет время, когда вы увидите этого Мертвеца, облеченного всемогуществом, «с силою и славою многою» (Мф.24:30), при Его втором пришествии. Не навсегда эти очи останутся сомкнутыми, не навсегда эти руки останутся пригвожденными. Придет час, и эти очи загорятся всеми огнями Божьего гнева, эти руки явятся вооруженными молниями Божией правды, эти, теперь запекшиеся и безмолвные, уста прогремят громовым голосом и изобличат нашу неблагодарность: «Идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его!» (Мф.25:41).

И все-таки я знаю, о сладчайший Иисус, что любовь Твоя – неисчерпаемая пучина, потому что бесконечна. Воистину страшна наша неблагодарность! Но продли хоть на малое время обычное Твое долготерпение, с каким Ты носил крест Твой и дозволил мне выговорить перед этими христианами одно из Твоих бесконечно благостных слов: «Отпусти им» (Лк.23:34)! Изреки прощение всем духовным и мирянам – всем грешникам! Если мы доселе были Твоими врагами, по благодати Твоей снова будем Твоими друзьями. И с этим упованием, целуя Твои пречистые нозе, молим Тя: егда снидиши со креста, прииди и пригвоздися к сердцам нашим, да будеши неразлучен с нами и здесь на земли, и в Твоем Небеснем Царствии! Аминь.

«Возрадовашася убо ученицы, видевше Господа» (Ин.20:20)

Сорадуюсь и я с вами, божественные ученики воскресшего Владыки. Сорадуются с вами все христоносные народы, узревшие наконец немерцающий свет светоносного дня Воскресения. Радуются горе треблаженные лики и, окружив престол Царя Сил, ангели мира поют Ему победную песнь. Радуется низу самый ад и весь сияет от светлого явления восшедшего Солнца славы, приносящего невечерний день жизни горестным прародителям. Радуется светло одеянная невеста Христова, Церковь, и с весельем приветствует Жениха, исшедшего из гроба, как из чертога. Самая Голгофа изменила свой вид: она была ужасным местом плачевного события, а стала славным зрелищем всемирного веселья. Крест, копье, венец терновый, жестокие орудия ужасных страданий, боголепно украшают торжество Божественного Победителя. Гроб, горестное обиталище прежнего тления, теперь явился живоносным чертогом нетления; раны, виновницы смерти, стали источниками бессмертной жизни. «Возрадовашася убо ученицы, видевше Господа». Возрадуемся же и мы, торжествующие слушатели, и восхвалим богоданную благодать славного Христова Воскресения.

Когда заключились врата рая, из которого был изгнан человек, отверзлись врата ада, которыми вошла в мир смерть, вошла вместе с проклятием и тлением. Она, как тиран, воцарилась над несчастным человеческим родом, который с трудом и страданием нес тяжелое иго и неизменно расплачивался собственной жизнью за тягчайший долг. Но как Адам первый из всех людей согрешил, так он должен был первым и умереть. И все-таки раньше всех и самого Адама умер праведный и невинный Авель, убитый завистливым братом Каином. Разве не было справедливо, чтобы как от Адама начался грех, так от него же началась и смерть, а не от Авеля? Братья, каждое царство только тогда и устойчиво, когда оно основано на справедливости. Если царит справедливость, и начало царства твердо, и пребывание его вечно. Наоборот, царство непрочно, если оно несправедливо, и очень кратковременно, если оно живет насилием. Если оно начинается несправедливостью, его начало шатко, и если держится насилием – близок конец его. Конечно, несправедливое непрочно и насильственное неустойчиво. Теперь посмотрите на высокое дело человеколюбного промышления Божия. Бог попустил – и первым умер не Адам, который первым согрешил, что было бы справедливо, а невинный Авель. Вот, царство смерти началось несправедливостью и потому начало его шатко. Авель не только первым умер, но вдобавок неестественной, насильственной смертью, убитый братом. Так царство смерти, начавшее с несправедливости, привлекло к себе на помощь насилие и потому стало близко к концу. Итак, в мире воцарилась смерть, но царство ее было несправедливо и насильственно, а потому нетвердо и кратковременно. Вот мысль Афанасия Великого в его 61-м вопросо-ответе. «Если бы Адам умер первым, смерть имела бы твердое основание, ибо первым унесла согрешившего. Но так как она первым приняла несправедливо убитого, царство ее шатко и слабо». С самого начала обнаружилось, что смерть, хотя и тиран, все же не имеет свободной царской власти над человеческим родом. Из рук ее ускользнул Енох, взятый в рай живым; избежал ее Илия, на огненной колеснице взошедший на небо. Илия же избавил от власти смерти сына вдовы сарептской, а ученик его Елисей – сына сонамитянки. В последок дней пришел воплотившийся Сын Божий, Господь живых и мертвых, страшный истребитель смерти и открыл ей всю ее слабость. Он одним словом отнял у нее дочь Иаира, уже умершую, и как от сна воскресил ее к жизни; отнял сына вдовы, которого уже несли на одре к гробу, и возбудил его одним прикосновением руки; отнял у смерти Лазаря, которого ад уже четыре дня держал в узах, и одним возгласом исторгнул его из тления; отнял столько телес усопших святых, изведенных от гробов к жизни, которых ад содержал уже столько времени. Наконец, Господь низложил тирана, умертвил смерть, разрушил ее царство, когда тридневен славно воскрес от мертвых. Потомки Адама, мы все, как птицы, были в той роковой несчастной сети, которую смерть держала повсюду протянутой. В эту же сеть предал Себя и Богочеловек Иисус, восприяв вольную смерть. Но Он предал Себя с Божественной Своей силой, разорвал сеть и по славном Своем Воскресении первый воспарил на небо и спас и нас от власти смерти. «Сеть сокрушися, и мы избавлены быхом. Помощь наша во имя Господа» (Пс.123:7–8). Мы спасены и больше уж не пленники смерти. Мы смотрим на нее и уже не боимся ее свирепого вида. До Воскресения Христа смерть была страшна для человека. По Воскресении Христовом человек стал страшен для смерти. С тех пор как воскресший Иисус победил смерть, ее смело презирают ученики Христовы. Из среды мучеников даже малые дети и юные девы смеются над ней. Вот дар воскресшего Владыки, преимущество славного Воскресения. Воскрес Христос, и умерщвлена смерть. Воскрес Христос, и разрешилось тление. Воскрес Христос, и воссияло бессмертие. Воскрес Христос, и паки отверзся рай. «Где ти, смерте, жало? Где ти, аде, победа?» (1Кор.15:55) Как смертные, мы падаем, но как бессмертные воскресаем. Мы заключаемся в темницу мрачной могилы, но и туда проникает блаженный свет Владычного восстания, и он оживотворяет нас. Мы ждем смерти, но предвидим бессмертную жизнь, залог чего нам дало Воскресение Спасителя. Христос воскресе!

Вышний победитель смерти, вечный Жених душ наших, Божественнейший Иисус, к Тебе обращается язык мой, к Тебе утренюет дух мой, к Тебе обращаю души этих желанных моих слушателей. Туда, где я посеял семя Евангельской Твоей истины, ниспосли изобильный дождь Твоей Божественной благодати, чтобы произрос плод спасения. Прими, божественное Слово, мои слова, как мысленную жертву, приносимую во славу святого Твоего имени и во спасение моей грешной души и всего этого собрания. Явись мысленно и возвесели нас светом славного Твоего Воскресения. И если даже найдешь заключенными двери сердца нашего, пройди все-таки туда внутрь, как Ты прошел сквозь заключенные двери к Твоим ученикам, вдохни благодать Святого Твоего Духа и Божественного Твоего мира. Скажи нам еще раз: «Примите Дух Свят… мир вам» (Ин.20:19,21,22).

Произнесено в славном городе Навплии в кафедральном соборе святейшей Митрополии в 1714 году.

«Отвещав Нафанаил и рече (Иисусу): Равви, Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев» (Ин.1:49)

Когда благочестивым созерцанием я представляю себе начало, рост и утверждение православной нашей веры, я снова открываю тайны, нахожу чудеса, с одной стороны, столь многочисленные, что словом описать их невозможно, а с другой столь возвышенные, что мыслью невозможно их постигнуть. Поэтому, пораженный изумлением и радостью, я прославляю всевышнего Бога, преподавшего такую веру, возглашая вместе с Давидом: «Велий Господь наш, и велия крепость Его, и разума Его несть числа» (Пс.146:5), – а исповедующий веру православный народ ублажаю словами: «Блажени людие, имже Господь Бог их» (Пс.143:15). Вот и я осмеливаюсь ныне взойти на этот священный амвон, чтобы посильно возвестить славу и величие Православия, хотя высочайшее слово о православной вере, чтобы торжествовать со свойственной ему непобедимой силой, и должно бы быть произнесено устами какого-либо апостола и ученика Христова или богопросвещенного учителя нашей Церкви: они были избранными трубами, которыми с самого начала Святой Дух наполнял всю землю торжественными звуками Евангельской истины.

В этот великий, посвященный Господу день – день собрания в честь победы, одержанной Православием над его врагом, ересями, моя мысль останавливается на исповедании бесхитростного израильтянина Нафанаила, который признает Того, о Ком писали Моисей в Законе и пророки, и исповедует Его в словах к Богочеловеку Господу: «Равви, Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев» (Ин.1:49). Это – первое исповедание Православия. Но что может быть благотворнее и полезнее слова о Православии, возвещаемого (о, если бы ежедневно!) православными учителями православным же слушателям? Тогда Богонасаженное древо веры глубже укоренится в сердцах верных, чаще будет орошаться чистой струей Евангельской истины и принесет по возможности больше чистых плодов вечной жизни.

Душе всесвятый, Душе премудрости и разума, даруй днесь свет разума уму моему, чтобы я понял, и силу словес устам моим, чтобы я и другим возвестил величие чудес Твоих, явленных в православной вере христианской! Ей, Утешителю благий, Душе истины, без помощи Которого язык человеческий не может богословствовать, наставь мой язык на проповедь о том, как началось, как развивалось, как утвердилось Православие, это величайшее, чудеснейшее и божественнейшее дело Твоей Божественной премудрости и могущества. С этой помощью Святого Духа, о которой молю, я изложу слово о Православии, слушатели православные, в трех главах. В первой я докажу, что оно все божественно с самого своего возникновения. Во второй – что оно божественно в своем развитии; и в третьей – что оно божественно в своем торжестве. Отсюда вы поймете, что Православие есть измышление и дело единого только Бога. Поэтому, оно – единственное истинное учение, в которое мы должны верить, единственный истинный путь, каким мы можем спастись.

1

Кто представит себе это царство природы, т. е. общий строй, небо и землю, и все небесное и земное, и откроет здесь столько чудес, тот необходимо должен признать, что это мог совершить только Бог. И это по трем причинам. Во-первых, ввиду его чудесного начала: все это стало быть из несущего, из ничего; никакая материя ему не предшествовала. Во-вторых, ввиду его беспредельного протяжения: на небе сияет столько звезд, в воздухе так много родов птиц, на земле столько родов животных и растений, столько чудовищ в море. В-третьих, ввиду устойчивого его равновесия: все это соблюдается и сохраняется с непрерывной преемственностью, в неуклонном движении, все утверждено на твердом порядке. А это все мог сотворить только Бог. Поэтому пророк в удивлении восклицает: «Яко возвеличишася дела Твоя, Господи; вся премудростию сотворил еси» (Пс.103:24), а апостол свидетельствует: «Невидимая бо Его от создания мира творенши помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество» (Рим.1:20). Василий Великий в Шестодневе говорит: «Всемогущий сотворил величайшее, Премудрый – наилучшее, Благий – полезное», – и поэтому прибавляет, что это царство природы есть «училище Богопознания и место воспитания разумных душ». Равным образом, кто представит себе царство благодати, т. е. собрание православных, Церковь Христову и веру христианскую, и откроет здесь такую высоту богословия, такую глубину таинств, столько света божественных откровений, столько истины в учении, столько святости в законе, столько подвигов у апостолов, столько доблестей у мучеников, столько чудес святых, тот не может не исповедать, что все это мог сотворить только один Бог.

До творения этого царства природы – неба и земли – что существовало? Хаос, бездна, ничто. Извлечь из этого хаоса, бездны, из небытия это великое зрелище чудес могла только всемощная рука Вышнего – «десница Господня сотвори силу» (Пс.117:15,16). А до творения царства благодати, т. е. Церкви Христовой, до возникновения веры и Православия что было? Хаос нечестия, бездна погибели, полное отсутствие праведности и святости. За исключением незначительной части земли, Иудеи, где признавался истинный Бог, – хотя, правда, и эта часть была сильно оскверняема соседними племенами, – весь мир был полон идолов и их поклонников. Египет, Эллада, Рим – эти благороднейшие страны были такими. Цари и их подданные, мудрые и неученые, мужи и жены, старцы и дети оставили Творца и послужили твари, кто – солнцу, кто – луне, звездам, животным, растениям; каждый почитал что хотел, главным образом обоготворял свою страсть. А ведь вера есть главное правило жизни. Посудите же, какова была жизнь этих людей? Кто боялся убийства? Кто стыдился блуда или прелюбодеяния? Сами их боги были кровожадны, как Арей и Геракл; блудники и прелюбодеи, как Зевс и Афродита. У кого могло быть побуждение к благодеянию, если не было надежды на рай? Кто бы старался избегнуть зла, если не было страха вечных наказаний? Какие нравы могли быть у людей, которые не знали Бога, и если даже знали, то не признавали Его? Зло стало всеобщим и имело за собой долгое прошлое, поэтому стало самой природой. Прочно стояло на земле царство денницы, которому совершенно отдались и посвятили себя люди. Вот тогда-то поистине «Господь с небесе приниче на сыны человеческия, видети аще есть разумеваяй, или взыскаяй Бога. Вси уклонишася, вкупе неключими быша; несть творяй благостыню, несть до единаго» (Пс.13:2–3).

Теперь измерьте умом своим всю глубину заблуждения и погибели, в которую был погружен мир; измерьте и высоту Богопознания и святости, на которую он должен был взойти с верой в Христа. Идолопоклонство, столь глубоко укоренившееся в сердцах людей, должно было пасть, и должна была взойти вера в единого Бога, сущего на небесах в едином естестве и трех ипостасях (но и сии три ипостаси – один Бог), и в Бога, явившегося на земле в двух естествах и одной испостаси – Богочеловека и человека, умершего на кресте. Храмы идолов, покрывавшие всю землю, должны были пасть, на месте их должна была возникнуть новая Церковь, в которую, как во двор овчий, соберутся погибшие овцы. Должно быть проповедано учение, совершенно противоположное мирской мудрости, и людей, по злобе бывших земными демонами, оно должно было превратить в земных ангелов по добродетели. Короче говоря, миру, одряхлевшему в грехе, предстояло обновиться в святости, совершенно перемениться и изменить веру и жизнь.

И действительно мир изменился. Делом чьей десницы могла быть эта чудесная перемена? Конечно, только десницы Божией. Только Всевышний Бог, не имеющий нужды ни в каких средствах для действия, мог сотворить из ничего это чудесное дело. Какая из тварей явилась для устроения Церкви и проповеди веры Христовой? Не сошел с небес ни ангел, ни архангел, чтобы поразить людей сверхъестественной силой великих чудес. Здесь, на земле, не появился мужественный полководец, мудрый вития или какой-либо знаменитый богач, который бы или принудил силой своего оружия, или убедил искусным своим красноречием, или, наконец, множеством даров своих привлек людей к новой вере. Совершенно наоборот; а как говорит блаженный Павел, «буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит, и немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая; и худородная мира и уничиженная избра Бог, и несущая, да сущая упразднит» (1Кор.1:27–28). Кто же это? Иудеи, т. е. позор и поношение всех племен; рыбаки по занятию, значит – люди бедные и непросвещенные; и всего числом двенадцать – очень немного. Вот их-то Бог и избрал и послал проповедовать Евангелие по всему миру – «шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари» (Мк.16:15). Я как будто вижу их – вот они выходят из горницы иерусалимской, чтобы разойтись в разные страны вселенной. Остановитесь, остановитесь немного, мужи галилейские, подождите немного, пожалуйста, и скажите мне, какое это дело вы начинаете? Мы посланы, они отвечают, кто в Рим, столицу всемирного царства, кто в Афины, где восседает вся мудрость земли, кто к индийцам, кто к скифам, диким варварским племенам, – словом, мы посланы даже до последних стран вселенной изгнать всякую иную веру и убедить людей принять новую веру – в Богочеловека, Который родился без отца, только от одной Матери – Девы; Человека бедного, умершего во время Понтия Пилата на кресте между двух разбойников; Который после смерти воскрес, вознесся на небо и опять сойдет с небес судить весь человеческий род. Мы идем убедить людей ради любви и веры в Сего распятого быть готовыми к отречению от мира, отечества, родителей, детей и собственной жизни, всем сокровищам и царствам мира предпочитать бедность и уничижение, всем наслаждениям – суровую жизнь, взаимно любить друг друга, любить даже врагов, на их брань отвечать молитвой, за ненависть воздавать благодеянием. Мы идем проповедовать это новое учение не простым только людям, но и военачальникам и царям, витиям и мудрецам; мы хотим, чтобы они оставили свои жезлы и венцы и приняли крест, а другие подчинили свой ум и волю вере в Распятого. Мы идем, чтобы привести мир к новой вере и жизни, сделать языческий мир христианским. Нечестивый – святым.

Хорошо. Вы, конечно, идете на великое и трудное предприятие. Где же ваше войско? – Нас всего только двенадцать. – Где ваше оружие? – Пославший запретил нам брать с собой даже жезл. – Значит, вы намерены привлечь людей к своему учению богатством? – Нет. Мы так бедны, и даже то немногое достояние, которое имели, оставили. – Но, может быть, вы обладаете даром слова, может быть, вы красноречивые витии и таким образом убедите людей принять эти странные догматы, противные всякому естественному смыслу? – Тоже нет. Мы не знаем, что такое мудрость мира и говорим только на своем родном языке. – Чем же вы надеетесь обратить к проповедуемой вере целый мир? – Мы не надеемся ни на какую человеческую силу, только на силу пославшего нас Учителя, и веруем, что выполним все, – «вся можем о укрепляющем нас Христе» (Флп.4:13).

Что я слышу, братья? Все, чего хотели достигнуть эти люди, достигли. Теперь, прошу вас, скажите, кто мог сделать такое великое дело – создать эту православную Церковь с самого начала из «несущаго», с помощью таких орудий «несущих», как их называет Павел, кто мог сделать это, кроме всемогущего Бога? Да, «десница Господня сотвори силу» (Пс.117:15,16). Не ангельская, не человеческая, а крепкая десница Божия, извлекшая царство природы из несущего, создала и царство благодати из несущего же. Поэтому Православие все божественно с самого начала.

Вера христианская есть небесное учение выше природы, слова и разума, она содержит таинства недоказуемые и непостижимые. Она есть, по определению Павла, «уповаемых извещение, вещей облечение невидимых» (Евр.11:1). Это – вера в единого Бога, но Бога троичного в лицах: Отца, Сына и Святого Духа; в трех по ипостаси, но единого по существу и естеству; вера в единого Господа Иисуса Христа, вместе Бога и человека, сугубого по естеству и единого по ипостаси. «Кто… премудр, и уразумеет сие?» (Иер.9:12). Видеть на святой трапезе хлеб и верить, что это – истинное тело Иисуса Христа, тело одушевленное, тело целое, ограничиваемое местом, но не описуемое, раздробляемое, но не разделяемое, снедаемое, но не иждиваемое, которое в одно и то же время на небе и на земле, и во всех церквах православных, и есть одно и то же тело. Видеть во святой купели естественную воду, омывающую тело, и верить, что это – духовная баня, очищающая душу. Чувственно видеть и мысленно верить в таинства так, чтобы ум отказывался от чувства, даже отказывался от веры в самого себя. «Кто… премудр, и уразумеет сие?» – Все это догматы, непостижимые для человеческого разума. С другой стороны, вера христианская есть закон, весь духовный, весь святой, – закон, заповедующий бедность, девство, пост, воздержание, смиренномудрие и любовь такую совершенную, которая бы простиралась даже и на врагов. Это – закон, требующий, чтобы человек был во плоти духовным, в мире – святым, закон, противный закону мира и плоти. Все это – вещи, которые человеческая воля неохотно принимает. И тем не менее это учение, столь непостижимое для ума, закон, столь тяжелый для воли, укрепились, распространились по всем странам земли, среди людей всех состояний. Но как? Может быть, при помощи какой-либо человеческой силы? Нет. Наоборот, вся человеческая сила, споспешествуемая силой демонской, оказала ему воинственное сопротивление.

Представьте себе, христиане, что на поле немного овец борются с волками, львами даже, драконами и другими зверями, многочисленными, дикими и кровожадными. Что вы скажете, если увидите, что эти немногие овцы победят, прогонят и рассеют волков, львов, драконов и всех других зверей и, разойдясь по различным странам земли, так умножатся, что образуют одно многочисленное стадо? Конечно, вы скажете, что это явление неестественное, что, это – выдающееся чудо. Сие-то поистине и случилось с Церковью Христовой. Вот и я вижу двенадцать апостолов, как двенадцать овец, посланных Христом на всемирную проповедь, как на поле битвы. «Се, Аз посылаю вас, – предсказал Он Сам, – яко овцы посреде волков» (Мф.10:16). Там не одни только волки – иудеи, гонители христиан; есть и львы – цари-мучители, гонители веры, есть и драконы-отступники и противобожники-демоны. Бесчисленное множество зверей, видимых и невидимых врагов с неудержимой силой и яростью напало на овец Христовых, на юную Церковь. Но какое чудное зрелище я вижу! Эти немногие овцы победили, отогнали и рассеяли и волков, и львов, и драконов, и всех остальных зверей – и иудеев, и тиранов, и демонов, и всех врагов. Я вижу, как смиренные восторжествовали над гордыми, безоружные – над сильными, бедные – над царями, неученые – над мудрецами; двенадцать стали бесчисленными, увеличились, умножились, наполнили всю землю. «Во всю землю изыде вещание их, и в концы вселенныя глаголы их» (Пс.18:5). Вижу, как над трофеями римского Капитолия возвысился Крест Христов; вижу, что в Афинах пал жертвенник, посвященный «Неведомому Богу», и Распятый принимает поклонение. Вижу, что, по словам Златоуста, «в короткое время рыбари и мытари достигли самой вершины городов, и делатель палаток обратил всю Элладу». Вижу, что народ, сидящий во тьме, увидел свет великий; всякая гора и холм смирились, кривизны исправились, неровности путей сгладились; всякая плоть видит спасение Бога нашего. Вижу варварские племена крещенными, города, области, царства – православными. Пустыни наполнились подвижниками, монастыри – святыми девственниками. Вижу бесчисленное множество мучеников, из любви к Христу идущих на мучение, как овцы на заклание. Вижу, как мир, дотоле безбожный или многобожный, дотоле нечестивый и нечистый, стал благочестивым, святым, христианским. Всюду проповедуется Евангелие, всюду побеждает вера. «Сия есть победа, победившая мир, вера наша» (1Ин.5:4). – Чье же дело эта перемена? Конечно, конечно, десницы Вышнего. Как совершилось это великое дело? Конечно, «десница Господня сотвори силу». Да, десница Вышнего именно и умножила Православие. «Не в препретелных человеческия премудрости словесех, но в явлении духа и силы» (1Кор.2:4). Десница Вышнего и устроила так, что единая проповедь апостолов была слышна различным народам, что от рук апостолов падали языческие храмы, сокрушались идолы, а их поклонники обращались к вере. «Руками же апостолскими быша знамения и чудеса в людех многа» (Деян.5:12). Знамения – исцеление больных, очищение прокаженных, воскрешение мертвых, изгнание нечистых духов. Чудеса – львы лобызали ноги святых людей, мученики оставались невредимыми в огне, девственники воевали со зверями и укрощали их, неподвижные холмы сходили с места, бурное море успокаивалось по молитве христианина. «Знамения и чудеса в людех многа».

Приступите теперь, безбожники, неверные, нечестивые, приступите, все враги православной моей веры! Сколько у солнца лучей, столько же существует доказательств, которые удостоверяют, что содержимая мной вера есть вера истинная. Но предварительно я хочу предложить вам такой вопрос.

Все эти чудеса, которыми, как я сказал, Бог укрепил христианскую веру, или действительно были, или совсем не были. Если они были, значит – это истинная вера Божия, ради которой Бог и совершил столько чудес. А если их совсем не было, то как же такая вера, учение столь трудное для разума, закон столь тяжелый для воли, распространились по всей земле без чудес? Это – еще большее чудо, даже чудо из чудес! Так или иначе, это – чудо и, значит, дело Божие. «Десница Господня сотвори силу».

Православная вера божественна в начале, божественна и в развитии; разве она не божественна и в своем утверждении? Святой Дух очень ясно изобразил таинственное устроение святой Церкви устами Соломона: «Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь» (Притч.9:1). Какая же это премудрость – премудрость людей или ангелов? Нет, говорит Павел: «Премудрость… юже никтоже от князей века сего разуме» (1Кор.2:7,8), ибо истинное сверхъестественное и сверхчеловеческое устроение Церкви не могло быть измышлением тварной мудрости. Это – высшая Премудрость Божия, незреченно создавшая все по плану, по мере и числу, сидящая на небесах на престоле славы, принимающая поклонение от ангелов. «Созда себе дом» – создала дом здесь, на земле, чтобы принимать поклонение и от людей, дом молитвы, дом освящения, дом спасения, Церковь. В основание дома она положила исповедание, которое мы сегодня слышали от Нафанаила: «Равви, Ты еси Сын Божий» (Ин.1:49), и которое тождественно изречению Петра: «Ты еси Христос, Сын Бога Живаго» (Мф.16:16). Отсюда мы узнаем, что сей Сын Бога Живого, сердцем веруемый и устами исповедуемый, есть предначертательное основание Церкви, есть краеугольный камень, неподвижный и несокрушимый камень веры. Так предрек Исайя: «Се, Аз полагаю во основание… камень… избран, краеуголен, честен… и веруяй в онь не постыдится» (Ис.28:16), а Давид: «Камень, егоже небрегоша зиждущий, сей бысть во главу угла» (Пс.117:22). Так же учит и Павел: «Основания бо иного никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос» (1Кор.3:11). Так это объясняют Феодорит в 3-м слове о Песни песней, Василий – в слове о покаянии и на слова: «внемли себе», Златоуст – на 16-ю главу Евангелия от Матфея и многие другие учители. Утверждение этого таинственного дома иносказательно являет и Христос в 7-й главе Евангелия от Матфея, где говорит о том, что разумный человек построил свой дом на камне; пошел дождь, разлились реки, подули ветры и устремились на дом тот, но дом не уплыл, ибо был основан на камне. Прочный и неподвижный дом, основанный на камне, есть Церковь Христова, построенная разумным, всемудрым и Божественным Строителем. Чтобы разрушить ее, дьявол употребил три сильных средства – дожди, чтобы ее потопить, реки, чтобы размыть ее основание, и ветры, чтобы ее низвергнуть. Это были три страшные врага, поднятые им на борьбу против Церкви: иудеи, гонители и еретики. Сначала пошел дождь, обнаружилась зависть иудеев. Они распяли Строителя этого дома. Рассудите же, какой они дышали ненавистью против Его сотрудников – учеников? Открыто проповедуемое имя Христа поражало их сердца. Ежедневно возраставшее на развалинах синагоги величие Церкви отравляло их души. Невозможно описать, сколько козней, сколько клевет, сколько преследований, сколько войн подняли они на апостолов и новых христиан. Как сорок дней, знаете вы, продолжался некогда в древности дождь и залил всю землю, сорок лет длился потоп иудейской зависти, чтобы залить Церковь. И что же? Тогда ковчег не потонул, но чем более усиливался дождь, тем более возвышался ковчег, безопасно носясь по поверхности вод. Точно так же и Церковь не потерпела никакого ущерба от иудейской зависти: чем более усиливалась зависть иудеев, тем более укреплялась вера христиан. Иудеи в конце концов были истреблены римскими войсками – и дождь перестал. Но пришли реки, царские реки, великие; реки, текущие не водой, а кровью закланных христиан. Это – тираны древнего и нового Рима, гонители христианской веры, которые кинулись со страшным ожесточением, чтобы сдвинуть Церковь с оснований. Знаете вы, сколько их числом? Восемнадцать, и вот имена выдающихся: Нерон, Домициан, Траян, Антонин, Марк Аврелий, Лициний, Аврелиан, Диоклетиан, Максимиан, Констанций, Юлиан-отступник, Валент, Лев Исавр, Константин Копроним и Феофил-иконоборец. Знаете ли, сколько лет длилось преследование? Восемьсот лет и даже более. Знаете ли, сколько было мучеников при этих тиранах в течение стольких лет? Сосчитайте звезды небесные или песок морской. Если Бог сохранил бы в одном месте кровь всех христиан, пострадавших за веру в Христа, то, конечно, образовалось бы еще одно «чермное» море святых кровей. Хорошо, подошли реки; что же они сделали? Прошли, скрылись тираны, пали цари и царства, погибла память их с шумом. А убиваемые христиане умножились, преследуемые усилились, воюемые утвердились, испытываемые еще более просветились в добродетели. Наконец подули ветры, еретики, поднявшиеся со всех сторон мира, ветры воистину сильные по характеру, противные Православию, противные друг другу в разделении и в волнении, которое они вызвали в Церкви Христовой. По числу они беспредельны, их невозможно перечислить. Я хочу указать вам только наиболее выдающиеся: гностики, офиты, монтанисты, савелиане, хилиасты, павлиане, манихеи, донатисты, ариане, евномиане, антропоморфиты, македониане, пелагиане, несториане, севериане, диоскориты, монофелиты, иконоборцы, лютеране и кальвинисты. Одни хулят вообще Бога, другие – Отца или Сына, или Святого Духа; эти – домостроительство воплощения, те – таинства! Все они согласно движутся, устремляются, борются против Церкви Христовой. Столько соборов и совещаний, столько рассуждений и борьбы, соблазнов, разделений, шума, волнений, изгнаний, смертей – кто же может их передать? Но наконец утихли и ветры, уничтожились ереси и еретики, успокоилось волнение, последовал мир. В Церкви Христовой сияет чистое и незапятнанное Православие. Полил дождь, подошли реки, задули ветры, но дом Христов – Церковь, не пала, стоит твердо и неподвижно. «Основана... бе на камени» (Мф.7:25), на прочном краеугольном камне, Христе, Сыне Бога Живого, поэтому «и врата адова не одолеют ей» (Мф.16:18). Это ли не Божественное утверждение? И утвердившая ее – не десница ли Вышнего? «Да, десница Господня сотвори силу».

О, вера христианская, божественная в возникновении, распространении и утверждении, вся божественная! Ты появилась от Бога, распространена и утверждена Богом! Ты истинное учение. Кто тебя содержит, тот правильно верует в Церковь. Ты неложный путь. Кто идет тобой, неуклонно достигает рая. Православный христианин, ты должен тысячи раз благодарить Бога за то, что Он породил тебя в такой вере. Один философ древности благодарил Бога за три вещи: во-первых, за то, что он родился мужчиной, а не женщиной; во-вторых, за то, что он эллин, а не варвар; и в-третьих, – что он мудрец, а не неуч. Ты же должен благодарить Бога за другие три вещи: во-первых, за то, что ты родился христианином, а не неверным, во-вторых, за то, что ты православный христианин, а не еретик, а в-третьих… потерпи немного, об этом я скажу тебе во второй части.

2

Вера есть правило жизни. Мы должны жить по вере; иначе, если жизнь не согласуется с верой, такая вера мертва и совершенно бесполезна. «Кая польза, братие моя, аще веру глаголет кто имети, дел же не имать? Еда может вера спасти его?» (Иак.2:14) «Якоже бо тело без духа мертво есть, тако и вера без дел мертва есть» (Иак.2:26). В изъяснение слов Христовых: «Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в Царствие Небесное, но творяй волю Отца Моего» (Мф.7:21), – Златоуст говорит: «Господь хочет здесь указать, что вера совершенно бессильна без дел». Значит, вера без дел есть только труп веры и не может ничего совершить, и человек, верующий, но не живущий, как христианин, пусть не надеется на вечное спасение. Для этого требуется истинная вера и добрая жизнь. Этими двумя человек может спастись; с помощью этих двух крыльев может взлететь к раю. Мы видели, какова должна быть вера христиан; посмотрим, какова их жизнь. Вера христианская вся божественна в своем начале, распространении и утверждении; как учение она вся – истина, как закон вся – святость. А какова жизнь современных христиан? Какова она? Здесь недостаточно слов, чтобы ее описать; нужны слезы, чтобы оплакать ее. Мы знаем, что обозначал собой тот идол, которого царь Навуходоносор видел во сне. Мы имеем на это указание и разъяснение в Божественном Писании. Оно очень уместно для нашей речи. «Ты, царю, видел еси; и се, тело едино… егоже глава от злата чиста, руце и перси и мышцы его сребряны, чрево и стегна медяна, голени железны, нозе, часть убо некая железна и часть некая скудельна» (Дан.2:31–33). Таково, поверьте мне, истинное изображение жизни и поведения христиан.

Голова идола была сделана из чистого золота. И жизнь христиан в первые века христианства имела своим началом в добродетели и святости чистое золото. Архиереи, иереи, диаконы, иподиаконы, монахи, все вообще клирики были как чистое золото в добром житии и примере, чистым золотом в учении и нравах, по телу и душе; все золотые, они во всех делах своих сияли, как свет истинный, по заповеди Христа: «вы есте свет мира» (Мф.5:14). Равным образом и миряне были чистым золотом в жизни; мужи – чистым золотом в доброте, жены – в скромности, старцы – в рассудительности, юноши – в девстве, дети – в простоте. Христиане, все золотые в уме своем, ни о чем, кроме духовного и небесного, не помышляли; золотые по языку своему, проводили время не в пустом осуждении ближнего, а в молитвенных песнословиях Богу. Все золотые по рукам своим, они не грабили из сребролюбия чужих вещей, а раздавали в милостыню свои собственные. Золотые в сердце, они все любили только Бога и ближнего. По любви к Богу они всегда были готовы пролить кровь свою в мученичестве; в любви к ближним они все имели как бы одно сердце, одну душу. Голова из чистого золота – это христиане добродетельные, святые, истинные христиане. Затем следует серебряная грудь: ценность понизилась. Дорого и серебро, но не так, как чистое золото. С течением времени остыл тот пыл веры, уменьшилась добродетель. Жизнь христиан была хорошая, но уже совершенно не такая, как в первое время. Далее идет медное чрево. Стало еще хуже. Настала жизнь ниже и первой, и второй, распространились нравы жестокие и суровые. Но как медь, хоть и не равноценная золоту и серебру, все-таки стоит чего-нибудь, так же точно и христиане, хоть и не походили на христиан первого и второго периода, однако не были совершенно непотребными. Если они не были совершенны, то не были и ничтожны: между многими пороками можно было найти хотя бы одну добродетель. «Чрево... медяно». Но в конце концов, в эти несчастные времена, мы достигли низших частей идола, ног, которых «часть убо некая железна и часть некая скудельна». Иначе говоря, мы достигли того жалкого состояния, ниже и хуже которого не можем ничего отыскать. Мы отчасти похожи на железо, отчасти на глину. Как железо, мы, без блеска добродетели, заржавели в невежестве, тверды в грехе. Нравы наши, как глина, дела наши скверные, бесчестные, ничтожные. Наша злоба достигла крайности. Вера наша христианская, но жизнь – языческая. Это я вам представлю воочию.

Был полдень, когда однажды Диоген зажег свой фонарь и стал ходить по афинской площади, как бы ища чего-то. Кто видел его, со смехом спрашивал, что он ищет. Человека, отвечал он. Как же это? Разве ты не видишь стольких людей? Площадь полна людей, спрашивали его, и ты среди них ищешь какого-то человека? Да, я человека ищу, человека, отвечал Диоген. Какого же рода человека ищет Диоген? Люди бывают двух родов. Есть люди, которые имеют только вид и образ человека; это – люди только по видимости, по наружности (таковы и трупы, изображения и идолы людей), но внутри они совершенно бесполезны, скорее похожи на неразумных животных по своим страстям или непотребству. Много таких видел перед собой Диоген, но не такого ему нужно было. Есть также люди, которые, кроме человеческого вида и образа, имеют и человеческий разум, и добродетель, и во внутренних побуждениях и во внешних действиях они все разумны, рассудительны, добродетельны – истинные люди. Такого-то человека и искал Диоген в том многолюдном городе, в Афинах, – и не находил. Ищу человека, ищу человека!

Мне тяжело проводить сравнение, но сказать правду нужно. В то время когда, как солнце в полдень, сияет Православие, возжигаю и я светильник Евангельской проповеди, прихожу в церковь, полную христиан, и ищу христианина, ищу христианина! Как же это? Разве не христиане те, которых я вижу здесь и там, в городах, крепостях, в областях, царствах, в значительной части вселенной? Бывают двух родов христиане. Одни только носят это имя, христиане по внешности, и, по-видимому, имеют, как говорит Павел, только образ истины, а внутри не имеют должных дел. Они имеют христианскую веру, но не жизнь; жизнь их противоположна вере. «Имущий образ благочестия, силы же его отвергшиися» (2Тим.3:5). Из таких мне никого не нужно. Но есть христиане, которые, кроме имени, имеют еще дела, вместе с верой соединяют должную жизнь и вовне и внутри всецело православны, поистине христиане. Я хочу найти хотя бы одного такого в многолюдном христианском городе, но не нахожу. Христианина ищу, христианина! Я перехожу с места на место, чтобы найти его. Ищу на площадях, между вельможами, но вижу здесь одно только тщеславное самомнение. Нет христианина! Ищу его на базарах среди торговцев, но вижу здесь одну ненасытную жадность. Нет христианина! Ищу его на улицах среди молодежи, и вижу крайнее развращение. Нет христианина! Выхожу вон за стены города и ищу его с поселян, но вижу здесь всю ложь мира. Нет христианина! Хожу часть моря и ищу его среди матросов, но слышу здесь ни страшные ругательства. Нет христианина! Обхожу войск ищу его среди солдат, но вижу здесь крайнюю распущенность. Нет христианина! Вхожу во внутренности домов и ищу христианку среди женщин, что же здесь я вижу? Замужние расходятся с мужьями и веселятся с прелюбодеями. Незамужние живут грехом… Вижу честных женщин, ни о чем, кроме нарядов и суеты, не помышляющих. Нет ни одной христианки! Я хотел бы взойти во дворцы вельмож и сильных людей, чтобы смотреть, нет ли там христианина, но не осмеливаюсь, боюсь. Там сторожит лесть и не дает проникнуть истине. О, великое посрамление веры! О, величайшее осуждение христиан!

Не говорил ли я вам, что мы дошли до самого плохого состояния, что мы достигли ног идола, частью железных, частью глиняных? Разве я вам не говорил, что между столькими христианами ищу и не нахожу ни одного истинного? «Вси уклонишася, вкупе неключими быша… несть до единого» (Пс.13:3). Все, клирики и миряне, князья и бедные, мужи, жены и дети, юноши и старцы уклонились от веры, стали жить непотребной жизнью, нет ни одного, кто бы жил по вере. Христиане, без слез внимающие этому! Если вы не хотите плакать из сокрушения, плачьте из стыда!

Что же до меня, то я прихожу в ужас; боль сердечная не дает моим устам продолжать речь. Я умолкаю с этим. Христианин, если твоя жизнь не будет так же добра и свята, как истинна и свята твоя вера, не ожидай спастись. Должно жить по вере и тогда благодарить Бога за три обстоятельства. Во-первых, что ты – христианин, а не неверный. Во-вторых, что ты православный христианин, а не еретик. И в-третьих, что ты православный христианин, как по вере, так же и по жизни, а не по вере только. Тогда, тогда надейся, что спасешься и достигнешь Небесного Царства!

«Чадо, отпущаются тебе греси твои… востани, и возми одр твой, и иди в дом твой». (Мк. 2:5–11.)

И расслаблен, и грешен человек, о котором сегодня говорит Евангелие. Вдвойне страждет этот несчастный – расслаблением тела и грехом души. Первым он приблизился к смерти, а вторым – к мучениям. И жизнь его, и спасение находятся в крайней опасности.

Разнесся слух, что Господь Иисус Христос в одном капернаумском доме наставлял словом истины бесчисленное множество народа. И вот, несомый четырьмя, этот несчастный явился туда и получил от небесного Врача двойное исцеление двоякого недуга. Для души – прощение грехов: «Чадо, отпущаются тебе греси твои»; для тела – исцеление расслабления: «Востани, и возми одр твой, и иди в дом твой». Я обращаю ваше внимание, слушатели, на два события в нынешнем Евангельском повествовании – на страдание больного и силу Врача. Расслабленный – какое ужасное зрелище представляет такой человек!

Это – живой образ умершего человека, непогребенный труп, живые останки, которые внутри живут, ибо имеют еще дыхание, а извне умерли, ибо нет у них никакого движения, – бедственное сочетание жизни и смерти! Нет у него надежды на врача или лекарства. Исцеления неизлечимой болезни он ждет только от совершенной смерти. Разве это не самое тяжкое страдание? И тем не менее при одном слове нашего Спасителя: «востани, возми одр твой, и иди в дом твой», – расслабленный собирается с силами, лежащий восстает, к величайшему удивлению окружавших и видевших его лицо. «И воста абие, и взем одр, изыде пред всеми; яко дивитися всем и славити Бога» (Мк.2:12). Разве это не легчайшее из всех исцеление? Чудо, видимо совершившееся над телом, невидимо совершается над душой. Представьте себе, с одной стороны, несчастную душу, содержимую в расслаблении от застарелого привычного греха, неподвижную в добродетели, нечувствительную к благодати, душу, которой грозит опасность умереть вечной смертью. Представьте, с другой – силу, какую в устах духовного отца имеют эти слова Спасителя: «Чадо, отпущаются тебе греси твои», – с ними душа воскресает, освящается и спасается в жизнь вечную. Посмотрите и сюда, на великую легкость спасительного исцеления. Грешнику ежечасно грозит опасность вечных мучений – это величайшее страдание для человеческой души. И одним только словом она может освободиться от этой опасности – вот самое легкое исцеление божественной благодатью. Эти два вопроса, именно: тяжесть болезни – греха и легкость исцеления – прощения, – и составляет содержание сегодняшней проповеди. Слушайте меня со вниманием, чтобы извлечь из этого пользу.

1

Я не знаю, смогу ли разъяснить вам, что такое грех. Ничто не совершается так легко и не понимается так трудно, как грех. Поэтому-то мы легко согрешаем и трудно раскаиваемся. Из того, что сказано о грехе отцами Церкви и учеными богословами, мы можем только заключить, что это – беспредельное зло, почти поношение Бога. Но все это слова, которые или не доступны для человеческого разумения, или не воздействуют на человеческую душу. Что мне сказать, чтобы дать вам понять, какое это безграничное зло?

Начну вот с чего. Предположите, что вода этого беспредельного моря так же сладка, как и вода рек и источников. Но вот упала капля воды и в одно мгновение сделала всю воду моря, рек и источников горькой. Как горька была бы эта капля?! И однако же несравненно большую горечь имеет грех, который в мгновение огорчает неисчерпаемое море милосердия Божия. Грех – это беспредельная горечь. Далее. Из всех видимых чудес, совершенных Иисусом Христом во время Его жизни на земле, только одно из них было ясным доказательством той Божественной силы, которую Он имеет как Сын Божий. Когда он начал чудотворить и преложил воду в вино в Кане Галилейской, когда благословил пять хлебов и насытил пять тысяч мужей в пустыне; когда ходил по морю как дух; когда преобразился на вершине Фавора и воссиял как солнце; когда исцелил раба сотника, тещу Петрову, расслабленного в овчей купели, кровоточивую, скорченную, больного водянкой и сухорукого; когда Он очистил стольких прокаженных, отверз очи стольким слепым, освободил стольких бесноватых; когда Он воскресил (что еще больше) дочь Иаира, сына вдовы и Лазаря, – Он получил славу пророка, чудотворца, святого, но только – человека. «Те, кто видели Его чудеса, как говорит Евангелие, прославиша Бога, давшаго власть таковую человеком» (Мф.9:8). И действительно, подобные же чудеса совершали раньше пророки, а затем апостолы, т. е. все же люди. Знаете ли, когда именно Иисус Христос явил Свою Божескую силу, когда Он говорил и действовал как Сын Божий? Когда Он с господственной властью сказал нынешнему расслабленному: «Чадо, отпущаются тебе греси твои». Сидевшие тут же книжники считали Его простым человеком; но услышав, что Он говорит как Бог, заключили, что Он богохульствует: «Что сей тако глаголет хулы? кто может оставляти грехи, токмо един Бог?» (Мк.2:7). В своем заблуждении они все же сказали истину, ибо никто, кроме Бога, не может прощать грехи. "Аз есмь, – говорит Он устами пророка Исаии, – Аз есмь заглаждаяй беззакония» (Ис.43:25). – Человеческий ум не может представить себе зверя более ядовитого и страшного, чем тот, которого описывает Иоанн в своем божественном откровении: зверь с семью головами и десятью рогами – образ беззакония, которое имеет как бы семь глав, семь смертных грехов, и как бы десятью рогами нападает и борется против десяти заповедей Божиих. Кто может победить его? «Се, Агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин.1:29), только Сын Божий, имеющий силу и власть Божию. Беспредельное зло и уничтожить может только беспредельная сила. Представьте своему умственному взору весы, на одной чашке которых – грех, а на другой – вся святость блаженных духов: серафимов, херувимов, ангелов, архангелов, праведников, пророков, апостолов, учителей, мучеников, подвижников. Я утверждаю, что соединенная святость неба и земли не в силах перевесить и одного греха. Ибо ни ангелы, ни святые не имеют собственной власти и силы простить хоть один грех на земле. Один Бог, Агнец Божий, вземляй грехи мира, может подъять грех. Это – безмерная тяжесть; и если ангельская и человеческая сила недостаточна, нужна сила божественная, ибо она одна беспредельна. Всем этим я хочу вам показать, что грех есть беспредельный яд, бесконечное зло и тяжесть. По словам богословов, это происходит от трех причин. Вследствие хулы на Бога – бесконечного, вследствие лишений – бесконечных и вследствие бесконечности самих мучений. И все-таки, согрешая, мы думаем, что мы или ничего особенного не делаем, или делаем зло, но очень малое. Когда мы совершаем грех, для нас было бы лучше, если бы солнце скрылось с глаз, разверзлась под нами земля и поглотила бы нас. Ибо, совершая грех, мы оскорбляем Бога Творца и Спасителя, оскорбляем правду Его дерзким преступлением Его заповедей, оскорбляем Его благость бесконечной неблагодарностью за Его благодеяния. Мы попираем Его кровь, раздражаем Его правосудие, распаляем Его гнев, лишаемся Его благодати, впадаем в Его немилость. А знаете, что такое немилость Божия? Как говорит Златоуст, «отчуждение и отвращение Бога для падшего тяжелее ожидаемых там (за гробом) мучений». разве это не наихудшее из всех зол, в какие может впасть грешник, ненавидимый Богом и преждевременно наказанный? А от такого зла существует ли какое-нибудь лекарство? Это сила и власть Божия. Но воздайте славу могуществу Божественного милосердия. Бог даровал эту власть в лице апостолов священникам Своей Церкви; дал им неограниченное право разрешать, прощать всякого рода грех, когда сказал: «Приимите Дух Свят» (Ин.20:22); «елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небеси» (Мф.18:18).

Подумайте об этом, святые иереи, отцы духовные; Бог и священник прощают грехи, но различно: Бог прощает господственно, Своей собственной властью, а священник – по участию в той власти, какую получил от Бога. Двери Царства Небесного заключены для грешника и могут быть отверсты двояким путем: непосредственно, без ключа, так открывает Бог собственной силой и могуществом; и опосредствованно, при помощи ключа, который в лице Петра Христос дал всем апостолам, – «и дам ти ключи царства небеснаго» (Мф.16:19). Так открывают священники ключами власти, полученной ими от Христа. Обсудив, какое тяжкое зло есть грех, прошу вас, подумайте и о том, каким легким исцелением оказывается прощение.

Без сомнения, Бог мог установить прощение грехов всяким путем, даже самым трудным, как Ему было бы угодно. Он мог, например, сказать: человек, ты согрешил предо Мною, своим Богом. Если Мне поступить, как праведному Судие, то Я должен наказать тебя в меру грехов твоих. Ты пал, и твое падение для Меня есть бесконечное оскорбление, поэтому тебя должно постигнуть вечное наказание. За один грех Я изгнал денницу с небес, Адама – из рая. За столько грехов, какие ты совершил, Я одождил огонь с неба и попалил пятиградие; Я послал потоп водный и покрыл им всю землю. И ты достоин такого наказания. Но Я хочу поступить, как человеколюбивый Отец, не хочу тебя вечно наказывать. Но, чтобы получить от Меня прощение, ты должен или в подвигах оплакивать всю свою жизнь, или пойти на муки за имя Мое: омыть грехи свои или слезами, или кровью. – Христиане, если бы Бог и определил что-либо в этом роде, мы, грешные, все же должны были бы тысячи раз благодарить Его за это. Правда, труден подвиг, тяжело мученичество, но мы должны были бы сделать это с радостью, дабы получить прощение. Недолгое время мучиться в подвигах все же лучше, чем вечно терзаться в аду. Один раз умереть в мученичестве лучше, чем вечно умирать в муках.

Так Бог поступал в древности с наиболее любимыми Своими угодниками. Давид совершил три великие греха: убил Урию, соблудил с женой его Вирсавией и, вопреки Божественному запрещению, исчислил народ. Он покаялся, но прежде чем получить прощение, испил горькую чашу. Во-первых, Бог смертью поразил ребенка, родившегося от его греха. Во-вторых, послал пророка Гада предложить ему из трех тяжких наказаний выбрать по желанию одно: или трехлетний голод, или трехмесячную междоусобную брань, или же трехдневную моровую язву по всему царству. Добрый Давид был поражен и сказал: «Тесна ми суть отвсюду» (2Цар.24:14). Что ему оставалось делать? Он выбрал трехдневную моровую язву по всему Царству. И вот, семьдесят тысяч мужей умерло, пораженные ангелом Господним. Таким великим наказанием и мучением он искупил свой грех и получил от Бога прощение. Теперь Бог не поступает так с нами, хотя мы и согрешаем больше Давида. Но Бог, хотя и не принуждает нас к подвижничеству и мученичеству, однако мог бы нам указать путь более умеренный – достигать прощения грехов так же, как совершал исцеление больных в овчей купели в Иерусалиме. Именно: указать одно место во всем мире – Иерусалим; чтобы в определенное время один раз в год сходил туда ангел с небес и выслушивал наши грехи. Велик труд – делать такое далекое путешествие, великое терпение – ждать целый год; великий стыд – исповедоваться ангелу. Тем не менее и так мы должны быть довольны, что получаем прощение, а не подвергаемся вечной муке. Но – о, неизреченная милость Божия! Он даже этого не определил. Для уничтожения бесконечного зла, для снятия бесконечной тяжести Он указал легчайший и кратчайший путь. Какой? Об этом я вам сейчас скажу. Когда Господь наш проходил между Галилеей и Самарией, Его встретили десять прокаженных и громким голосом умоляли Его: «Иисусе Наставниче, помилуй ны!» (Лк.17:13). Пойдите, сказал Он им, покажите свою проказу священникам, и очиститесь – «шедше покажитеся священником» (Лк.17:14). Пошли, показались и очистились. Есть ли недуг, более отвратительный, тяжелый и неисцелимый? Есть ли более легкое исцеление, чем то, которое явил Христос, явил, дабы и мы грешные очистились? Шедше, говорит Он нам, покажитеся священником. Грешные, болезнующие тягчайшим душевным недугом, хотите ли вы прощения и исцеления? Идите не на подвиги и мучения – нет, это слишком много. Идите не в Иерусалим – это слишком далеко, не нужно такого труда. Идите, когда угодно и сколько угодно раз, не к ангелам, а к священникам, людям, подобным вам. Откройте им только страдания ваши, скажите ваши грехи. Они имеют всю власть прощения, всю силу исцеления. Что они разрешат, простят здесь, на земле, то будет разрешено и прощено на небе. «Шедше покажитеся священником». Мы идем, христиане, открываем свои язвы, говорим свои грехи, и – о чудо! – в то самое время, когда духовный отец отверзает уста свои и говорит здесь, на земле: «Чадо, отпущаются тебе греси твои», – то же самое горе говорит и Небесный Отец. Прощаю тебе, говорит здесь, долу, священник; прощаю тебе, говорит горе Сын и Слово. Здесь священник произносит решение о прощении, а там тотчас утверждает его Святой Дух. Силой всемогущих тех слов беспредельное зло уничтожено, бесконечная тяжесть спала, ужасная ядовитая рана исцелена, грех разрешен; мы, расслабленные, восстали, прокаженные, очистились, мертвые, воскресли, совершенно преобразились. Из ангелов тьмы стали ангелами света. Враги Божии, мы стали Его друзьями. Мы опять возвратились в Его объятия, стяжали Его благодать, снова привлекли к себе Его любовь. Одним словом, грешники, достойные вечной муки, мгновенно стали праведными, достойными Небесного Царства. «О, великое человеколюбие, о, безмерная любовь, – восклицает златословесный учитель, – Бог объявляет совершенно оправданным грешника после того, как он исповедает свои грехи и покажет твердую решимость на будущее время». Есть ли зло более греха? Есть ли исцеление более легкое, чем прощение грехов?

Грешные души, испытайте сейчас свою совесть, как я, и рассмотрите, какое вы совершили зло перед ближним и перед Богом. Вы позволили себе величайшую несправедливость, самое ужасное беззаконие, самый отвратительный грех, какой только возможен для человека. И что же, вы ужасаетесь, страшитесь, отчаиваетесь? Нисколько! – Мне кажется, как будто я вижу жен-мироносиц, купивших ароматы и с первым рассветом шедших помазать тело погребенного Иисуса. Они шли, но шли медленно и полные недоумения. Мы знаем, говорили они, что на могиле Иисусовой лежит тяжелый камень. Мы – женщины, слабы; кто же нам его отвалит? – «кто отвалит нам камень от дверий гроба» (Мк.16:3). О дерзайте, дерзайте, жены благочестивые, спешите своим путем, делайте свое дело: раньше, чем вы придете туда, камень уже отвален и передвинут. Гроб отверст. И действительно, «воззревша видеша, яко отвален бе камень». Кто же его подвинул, «бе бо велий зело»(Мк.16:4)? Ангел, для этого посланный Богом с небес. Бог послал ангела, и тот отвалил камень от гроба, ибо видел Бог доброе произволение жен. Если у человека доброе произволение, Бог все облегчает. Пусть будут на пути камни и трудности, Бог устранит всякие препятствия. Может быть, то же самое скажет грешная душа, которая хочет пойти к духовнику, но недоумевает и боится? Горе мне, мой грех – тяжелый камень. «Яко беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне» (Пс.37:5). Куда мне идти? Кто может простить мне и поднять мою тяжесть? Кто отвалит нам камень? Я столько лет прожил, уже состарился в грехе, растратил свое здоровье, загубил свою жизнь с непотребной блудницей. Долгая привычка стала естественной склонностью, а склонность легла тяжелым камнем на сердце. Кто отвалит мне камень? Я совершил столько несправедливостей, убийств, грабительств. Сребролюбие тяжелым камнем лежит на моей совести. Кто отвалит мне камень? Я не оставил ни одного греха, чтобы не совершить его, и ни разу не покаялся. Упорство в зле, которое я обнаружил, сделало душу мою твердой, как камень. Кто отвалит мне камень? Увы мне! Мои грехи – тяжелый камень; я изнемог в зле, и не осталось у меня сил. Итак, кто же мне отвалит камень?

О, дерзай, грешный, следуй своим путем, шествуй смело и неуклонно. «Только вступи, – убеждает тебя божественный Златоуст, – на этот путь, и быстрей пойдешь вперед». Не теряй времени; пусть ничто не задерживает тебя. Бог, видя твое произволение, снимет с тебя тяжесть. Тебя оставили естественные силы? Есть сила Божественной благодати, которая тебе помогает. И я уверяю тебя во имя распятого Иисуса, что камень грехов твоих пал, сдвинут, снят, – камень отвален. Кто же его снял? «Се, Агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин.1:29) – Сын Божий, подъявший на крест грехи всего мира, подъял и твои грехи. Скажи одно только слово: согреших; и духовник скажет тебе одно только: Чадо, отпущаются тебе греси твои. И ты получил облегчение, прощение. Ты оправдан, ты более не грешник. «Только вступи на этот путь, и быстро пойдешь уже вперед». Но я вижу, ты не можешь идти, ты хромаешь. Послушай же, что скажу тебе. По велению царя Ахаава, все студные пророки собрались на гору Кармиль, и Илия обратился к ним с такими словами: «Доколе вы храмлете на обе плесне ваши?» – доколе вы будете хромать на обе ноги: одну преклонять перед Богом, а другую – перед идолом Ваала? «Аще есть Господь Бог, идите въслед Его; аще же Ваал есть, то идите за ним» (3Цар.18:21) – если Господь неба и земли есть истинный Бог, кланяйтесь Ему как Богу. Но если идол Ваал есть бог, покланяйтесь ему. Но доколе вы храмлете на обе плесне ваши? Нераскаянные грешники, я вам говорю, вступите на добрый путь, идите скорее, обратитесь к духовнику и просите прощения, а вы продолжаете хромать на обе ноги? – Одну вы преклоняете перед Богом, а другую – перед идолом; одну – перед Богом, другую – перед блудницей? Одну – перед Богом, другую – перед богатством? Одну – перед Богом, а другую – перед миром? Доколе же вы храмлете на обе плесне ваши? Если блудница, богатство, мир могут спасти вас, хорошо – кланяйтесь им как богу. Но если вас никто, кроме Бога, спасти не может, ибо один Бог может простить грехи ваши, и простить, как вы слышали, так легко, – почему же удерживает вас блудница? Почему препятствует богатство? Почему противодействует мир? Почему вы не обратитесь раз и навсегда к Богу?

Боже мой, Избавителю мой! В твоем распятии и смерти за меня, грешного, я вижу величайший знак любви Твоей. Но теперь я сознаю, что помимо этого любовь Твоя оказывает мне еще одну величайшую милость. Я грешу, и мой грех есть для Тебя бесконечное оскорбление, а для меня служит причиной вечных мучений. И от такого тяжкого зла ты даровал мне столь легкое исцеление! Если провинюсь перед земным владыкой, таким же человеком, как я, совсем не получаю прощения или покупаю его ценой своей крови. Но я согрешил перед Тобой, Богом моим, Творцом и Искупителем, и Ты в удовлетворение за это требуешь от меня одного слова согреших, за это и прощаешь меня: Чадо, отпущаются тебе греси твои. Как назвать такую великую любовь? Не знаю этого. Знаю только, что мне не следовало бы никогда больше грешить или, согрешив, следовало бы тотчас же каяться.

2

Мне думается, что каждый грешник, слушая сказанное мной доселе о том, как легко исцеление страсти, прощение греха его, возымел дерзновение и крепкую надежду на великое милосердие Божие. А если бы не так, то я дивлюсь, даже более – боюсь, трепещу и ужасаюсь. Прав ли я – послушайте. Вот я болен – и близок к смерти; грешен – и близок к мучениям. Бог же по беспредельной Своей милости показал мне легчайшее исцеление недуга – прощение моих грехов. А я отвергаю. Если бы ради прощения Бог потребовал от меня совершить далекое путешествие, пролить кровь в мученичестве или провести жизнь в подвижничестве (все – вещи трудные), а я бы этого не сделал, у меня была бы отговорка и оправдание.

Но Бог хочет только, чтобы я пошел к духовнику, рассказал ему свои грехи и получил прощение по одному слову духовного отца – и я не делаю этого… Не неблагодарный ли я после этого человек? Не преступник ли я, недостойный защиты? Не заслуживаю ли я двойной муки? Ибо, во-первых, согрешил, а во-вторых, не восхотел получить прощение грехов, а оно было так легко достижимо. И после этого не должен ли я тем больше страшиться гнева Божия, чем большее вижу на себе милосердие Божие? Да, говорит божественный Златоуст, ибо долготерпение Божие наказывает нераскаянных вдвойне. «Как долготерпение служит источником спасения для тех, кто в должной мере им пользуется, точно так же оно служит причиной большего наказания для пренебрегающих им». Вдумайтесь в это получше, прошу вас. Бог восхотел оказать особенное благодеяние неблагодарным иерусалимлянам. В купели, что около Овчих врат, Он ежегодно совершал великое чудо: сходил однажды в год ангел с небес и возмущал воду той купели; и кто в то время окунался в нее, получал исцеление от всякой болезни – «здрав бываше, яцем же недугом одержимь бываше» (Ин.5:4): проказой ли, расслаблением, слепотой или всякой иной тяжелой болезнью.

Представим себе, что настал этот блаженный день, сошел ангел и возмутил воду. Вот удобное время – пусть каждый получит исцеление от своих страданий. У края купели стоит больной, готовый испустить дух, могущий с минуты на минуту умереть; он знает, что как только опустится в воду, тотчас получит исцеление, – и тем не менее он стоит, не движется, не бросается в воду, чтобы исцелиться. Его страдания так тяжелы, предлагаемое врачевание так легко, – а он не хочет. Спрашиваю вас, что с ним случится? Иссякнет для него эта спасительная вода, потом он захочет ее, – и не найдет. Умрет неразумный, и никто его не пожалеет. Несравненно большую, чем в купели иерусалимской, Бог явил нам милость в духовной купели покаяния. Там чудо совершалось на одном месте, только в Иерусалиме, в одно время, только однажды в год. Здесь оно совершается во всяком городе и селении, в каждой христианской церкви, ежедневно и ежечасно, достаточно только пожелать. Здесь нет ангела, чистого духа, который бы видел наши страсти, – все нечистые; здесь священники, люди, как и мы, грешные, но имеющие всю власть и силу прощать всякий грех: будет ли это гордость, злословие, ругательство, корыстолюбие, прелюбодеяние, убийство или всякий другой возможный для человека грех. Недужный грешник! Ты одной ногой стоишь в гробу, другой – в муках, и все еще тверд в зле? Еще все не прибегаешь к покаянию, чтобы получить прощение и спасение? Твой недуг так тяжел, а исцеление так легко, – и ты не хочешь? Что же будет с тобой? Исцеление удалится от тебя, ты когда-нибудь захочешь его, но уже не найдешь. Ты справедливо подвергнешься мучениям, и Бог определил, чтобы друзья о тебе не сожалели, чтобы родственники тебя на оплакивали, чтобы Церковь не творила по тебе поминовения. Он возлюбил, говорит Бог, проклятие, пусть получит его; не захотел благословения, пусть не найдет – «возлюби клятву, и приидет ему; и не восхоте благословения, и удалится от него» (Пс.108:17). Неразумный и неблагодарный! Бог так благ, и потому ты презираешь Его благость? Справедливо обличает тебя Павел: «Или о богатстве благости Его и кротости и долготерпении нерадиши, не ведый, яко благость Божия на покаяние тя ведет?» (Рим.2:4). Подумай над этими словами апостола. Благость Божия, говорит он, влечет тебя к покаянию; она есть как бы некая вервь, один конец которой Бог держит в руке Своей, а другим привязано сердце твое. Бог держит ее, ибо желает, насколько возможно, чтобы ты не убежал от Него, не хочет потерять тебя, ждет твоего обращения и спасения, – «живу Аз… не хощу смерти грешника, но еже обратитися… и живу быти ему» (Иез.33:11). Согрешая, ты удаляешься от Бога, Он распускает вервь и предоставляет тебе свободу. Сегодня ты очень удалился, завтра больше, а Бог оставляет тебя на твою волю, долготерпит. Ты удаляешься и блуждаешь, как погибшая овца, на развращенном пути погибели: вдали от Церкви, от пречистых Тайн, вдали от самого себя и еще дальше от Бога. А Бог все еще держит вервь и по временам привлекает тебя к Себе. Не ужасается ли иногда твое сердце, не мучит ли тебя совесть когда-нибудь? Это рука Божия привлекает вервь и ведет тебя к покаянию.

Благость Божия на покаяние тя ведет. Тебя зовут, ты не идешь, влекут, не обращаешься, не раскаиваешься. Ты пригвожден к объятиям блудницы, закован цепями корыстолюбия, укоренился в зле. Знаешь, что может случиться? Бог гневается, оставляет тебя, и ты падаешь, несчастный, в совершенную нераскаянность, а оттуда – в вечную муку. Кто в этом виноват? Ты сам. Кто пожалеет тебя? Никто.

Но именем Бога Живого заклинаю тебя, брат христианин, не дай верви порваться! Когда благость Божия на покаяние тя ведет, ступай и обратись к Богу. Бог имеет отверстыми объятия, чтобы принять тебя со сладчайшими словами: «Чадо, отпущаются тебе греси твои».

«Какая… польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою? или что даст человек измену на души своей?» (Мк.8:36–37)

Мир и душа – вот два предмета, которых люди не могут познать, ибо суждение человеческое ложно. Весь ум их как будто сосредоточен в очах: люди ценят только то, что видят, а чего не видят, того и не ценят. Видят они мир, и ценят его больше, чем это следует; не видят души, и совершенно не ценят ее, как бы это следовало. Поэтому они неправы, лживы в своих суждениях о мире и душе – «лживи сынове человечестии в мерилех» (Пс.61:10). Мир и душа – об этих двух предметах не умеют судить живые, умеют судить только мертвые.

Цари земные, властители городов, князья людей, богачи мира! Вы наслаждаетесь земной славой, красотой, богатством. Что же вы в конце концов стяжали? Что унесли с собой в могилу? Умерли вы, и мир умер для вас. Но, погубив душу ради мира, вы потеряли все: небо, рай, вечную жизнь, Бога. Итак, что пользы человеку, если он приобретет мир, кончающийся для него вместе с жизнью, и погубит свою душу, бессмертную? Никакой пользы, наоборот – великая потеря. О, если бы живые узнали от мертвых, что такое мир, что такое душа! Но как же? Разве мы не знаем, что такое мир? Это мы знаем очень хорошо, ибо воочию видим непостоянство мира. Мы видим, как его блага труднодостижимы, горьки в наслаждении, близки к концу. Видим, сколько забот, страхов, зависти, разорений потрясают, ослабляют, делают горькими или даже разрушают все мирское благополучие. Видим, сколько страданий и болезней, сколько войн совне и коварных умыслов колеблют жизнь и спокойствие мира. Мы видим, что воды рек не текут так быстро, полевые цветы не вянут так легко, молнии небесные не рассеиваются так мгновенно, как скоро протекает, легко увядает, мгновенно уничтожается вся сладость, наслаждение и радость мира. Мы хорошо знаем, что такое мир, ибо видим его. Но, поистине, мы не знаем, что такое душа, ибо не видим ни красоты, ни природы души. Поэтому я сегодня хочу говорить о том, первое, что такое душа; второе, что она единственная и что, потеряв ее, мы теряем все; и о том, третье, что она бессмертна и что, если мы ее раз погубим, то потеряем навсегда.

1

Если спросить мудрецов, усильствовавших исследовать глубины природы, о том, что такое душа, они дадут очень разнообразные, но мало подходящие ответы. Поэтому, оставив суесловия философов, посмотрим при свете учения отцов Церкви на чистейшее зерцало истины, на Божественное Писание, чтобы узнать, что такое душа, – это благородное, драгоценное существо, которое не может пойти в обмен на что-либо другое.

Творческая премудрость и сила Божия явила три особенности при создании человека. Прежде всего, одним словом Он создал небесное и земное; «рече, и быша» (Пс.148:5) – тотчас явились солнце и луна, звезды на небе и птицы в воздухе, столько животных и растений на земле. Но при создании человека Он не только сказал слово, но предварительно как бы подумал и посоветовался, ибо сказал сначала: «Сотворим человека» (Быт.1:26), – как бы приглашая на совет и прочие лица Святой Троицы. Этому дивился и Григорий Нисский. «О чудо, – говорит он, – все приводится к бытию одним словом и не предваряется никаким советом. К созданию же человека Творец всяческих приступает обдуманно». Далее. Для того чтобы появились прочие твари, Бог говорил только: «Да будет», – больше ничего не делал. Для создания же человека Он и говорил, и действовал. Чтобы создать тело, взял Своими Божественными руками (это нужно понимать в смысле, соответственном для Бога) и слепил прах – «персть (взем) от земли» ; чтобы создать душу, Он вдохнул в него дыхание из Своих Божественных уст – «вдуну в лице его дыхание жизни» (Быт.2:7). Наконец, главное: ни одно творение не создано по образу Божию. Этой чести удостоился один только человек, созданный по образу ибо Бог по природе бестелесен, а по душе, которая есть дух, как и Бог есть Дух. В этом заключается врожденное свойство души, в этом ее благородство.

Если сравнить душу и самих святых ангелов, я не знаю, в чем ее превзойдут они, эти вторые светы от первого Света, утренние звезды разумной тверди, которые так близко воспринимают блаженные сияния трисиятельного Богоначалия. Он имеют умственную природу – и душа есть разум; они бестелесны – и душа есть дух; бессмертны – и душа бессмертна. Они разделены на три троичные порядка, которые подразделяются на девять чинов, как это отмечают Ареопагит и Дамаскин. В первом состоят серафимы, херувимы и престолы; во втором – господства, начала, силы; в третьем – власти, архангелы и ангелы. Подобное этому мы находим в силах и способностях душевных. В серафимах пылает чистое горячее пламя любви, почему они и изображаются огненными, – точно то же и в воле души, в которой огонь любви разгорается все жарче и шире, стремится к Вожделенному. В херувимах бодрствует созерцание, почему они и называются многоочитыми, – то же самое есть и в разуме души, который есть поистине многоочитое существо, всегда готовое к созерцанию, даже и тогда, когда тело покоится в глубоком сне. На престолах восседает справедливость – в душе смысл познаваемого умом и желаемого волей есть самые точные весы. Господства имеют величие царственного достоинства в дольнем мире – и душа имеет господственное, царя страстей. Начала имеют мироправительное промышление – душа обладает рассудительностью. Силы двигают небесные тела в дивной гармонии – и душа движет членами тела со столь чудесной стройностью. Власти охраняют всеобщий строй вещей – и душа сохраняет строй жизни. В архангелах – сокровищница небесных откровений, которой вверяются неизреченные таинства Божественной премудрости, – и в душе есть память, обиталище ведения, где разум скрывает сокровища познаний. Ангелы суть служебные духи, посылаемые в служение, невещественные по существу, быстрейшие в движении, неутомимые в течении, восходят на небо, нисходят на землю, обтекают всю тварь – и душа имеет своих слуг, мысли, которые, беспрестанно рождаясь, в мгновение перелетают с востока на запад, от земли на небо, с неба в ад, преходят бесконечные пространства, стены, горы, моря, им не препятствуют стражи, замки, и печати их не сдерживают.

Душа есть образ Божий в трех отношениях: по природе, благодати и славе. По природе, ибо при создании она образована по образу Божию; по уму подобна Отцу, источнику всякого ведения; по внутреннему разуму подобна Сыну, началу премудрости; по свободной воле подобна Духу Святому, источнику всех благ. По благодати: в воссоздании она сообразуется через сыноположение с Самим Сыном Божиим, как говорит Павел: «Ихже… предуведе, (тех) и предустави сообразных быти образу Сына Своего» (Рим.8:29). По славе: в блаженстве она силой Божественного Света восприемлет образ Самого Бога; «славу Господню, – говорит тот же апостол, – взирающе, в тойже образ преобразуемся от славы в славу» (2Кор.3:18). И Иоанн говорит: «подобни Ему будем, ибо узрим Его, якоже есть» (1Ин.3:2). Итак, кто спрашивает, что такое душа, пусть узнает, что душа есть величайшее дело Божественного Совета, есть живой отпечаток Святой Троицы. О, неувядающая красота души! Как вы, христиане, представляете себе Царство Небесное, райское блаженство, славу праведных? Это ничто иное, как созерцание Лика Божия. Так прекрасен Лик Божий, что святые ангелы готовы всегда на него взирать. Они с жаждой смотрят на этот неисчерпаемый источник Света неприступного. Поэтому Петр и говорит: «В няже желают ангели приникнути» (1Пет.1:12). Если бы Он на мгновение явился в аду, ад превратился бы в рай, и если бы Он на мгновение скрылся из рая, рай превратился бы в ад. Образ этого Божественного Лика есть душа. Что же даст человек взамен души своей? Чем он может заменить существо такое прекрасное, подобного которому нельзя найти ни на небе, ни на земле? И, созерцая в своей душе такую красоту, могу ли я после этого взирать на какую-либо другую красоту в этом мире? Я чту дощечку, на которой написан образ царя или вельможи, и не стану чтить души моей, на которой Бог начертал Свой образ? Оскверняя душу плотским вожделением, я как бы бросаю в грязь и нечистоту образ Божий и не сознаю, что совершаю великое зло! О душа! Сколь часто уничижаю тебя! О, Боже, как Ты терпишь такое оскорбление! Вполне справедливо, что мы не имеем ничего драгоценнее души, но и ничто мы так мало не ценим, как душу. Мы отдаем это многоценное сокровище за мгновенное наслаждение грехом. Мы меняем ее на ничтожное богатство. Мы предаем ее ради однодневного блеска временной славы…

Это еще терпимо, если бы у нас было несколько душ; ибо если погибнет одна, останется другая. Но мы имеем одну только душу, ради которой создано небесное и земное, ради которой трудится природа, движется небо, сияет солнце, плодоносит земля, появляются растения и животные; ради которой насажден рай, уготовано Небесное Царство, бесконечное блаженство, беспредельная слава и все вообще блага вечной жизни, «ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша» (1Кор.2:9). Погубив душу, мы все решительно теряем: и небо, и землю, и мир, и рай, и эту – временную, и другую – вечную – жизнь. Все, все! Чтобы испытать терпение праведного Иова, Бог дал дьяволу власть искушать его, вредить ему, огорчать и поражать его в детях и в собственном здоровье. «Се, вся, елика суть ему, даю в руку твою… токмо душу его соблюди» (Иов.1:12; 2:6). Пребогатый Иов обнищал во мгновение ока; его многочисленные стада мелкого и крупного скота частью были расхищены разбойниками, частью попалены молнией. Его высокие чертоги пали, разрушенные бурным дыханием сильного ветра. Его сыновья и дочери в один час подверглись непредвиденной и внезапной смерти. Сам он, нищий, бездетный, бездомный, вне града, пораженный язвами с головы до ног, лежал на гноище. Днем палили его солнечные лучи, ночью еще сильнее мучил его холод. Иов потерял все: и богатство, и детей, и здоровье; нет, собственно говоря, Иов ничего не потерял, ибо не погубил души своей. Что, говорит он, я потерял? Мои богатства? Но я нагим родился, что же удивительного, что нагим же и умру? «Сам наг изыдох от чрева матере моея, наг и отыду» . Я потерял мое здравие? Так угодно было Богу – «якоже Господеви изволися, тако и бысть» . Я потерял детей? «Господь даде, Господь отъят» (Иов.1:21). Я все потерял, и все-таки ничего не потерял, доколе не погубил души своей. Я еще праведен перед Богом и без прежнего моего благополучия, богатства, детей, здоровья. Как Тот, Кто дал их мне, отнял, так что Тот, Кто отнял их, может возвратить мне. Хоть я и все потерял, однако и за это славлю, благословляю имя Его святое, ибо Он попустил испытать меня во всех отношениях, но только не касаться души моей. «Буди имя Господне благословено» (Иов.1:21). Итак, человеколюбец Бог имеет столь великое промышление, что, когда попускает наше испытание или наказание или когда позволяет дьяволу искушать нас и вредить нам в самых драгоценных для нас в этом мире предметах, Он все же заповедует ему: токмо душу его соблюди, чтобы он был осторожен и не причинил какого-либо вреда душе, этой единородной дщери Иисуса Христа, наследнице Царства Его, которую Он главным образом вручает ангелу-хранителю, дабы он покрывал ее, смотрел за ней и хранил ее «от страха нощнаго, от стрелы, летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго» (Пс.90:5–6). Почему же это? «А потому, что всего другого, – говорит Златоуст, – много, и если одно потерпит ущерб, мы пользуемся услугами другого. – и продолжает: – если одно сегодня потерялось, то найдется завтра, как и Иов нашел это в двойном и тройном количестве. А душа единственна, и от нее зависит все прочее, если мы погубим ее, чем жить будем?» Поэтому если мы потеряем наши сокровища, недвижимое имущество, дома, родителей, братьев, детей, здоровье, славу, честь, но если при этом сохраним душу, мы ничего не потеряли. Но все потеряно, если мы погубили и душу. Потеря всего, если сохранена душа, нисколько не чувствительна. Приобретение всего, если загублена душа, ничего не возмещает. Одна только душа есть то, что дает людям жизнь в этом мире и что внушает надежду на блаженную жизнь в раю. Если мы погубили ее, то потеряли мир и рай, потеряли все. Почему? «Если погубим ее, чем жить будем?»

Странное дело! Если у нас есть дитя единственное, как сильно мы заботимся о том, чтобы его не опалило солнце, не повредил ветер, не огорчил бы кто-либо. А ведь наше спасение нисколько не зависит от этого ребенка. Если мы имеем какой-нибудь драгоценный камень, мы храним его с такой тщательностью, что готовы, если это возможно, спрятать его в сердце. А ведь этим камнем мы не можем купить рая. И после этого мы ни во что не ценим душу, от которой зависит благополучие нынешней и блаженство будущей жизни? Это неоценимое сокровище, с потерей которого мы теряем все небесное и земное, мы вверяем в руки, о которых я стыжусь сказать!

Алкивиад был изгнан из Афин. Когда прошло долгое время по изгнании, когда афиняне ради нужд возникшей войны отправили людей призвать его, послав при этом письмо, в котором все архонты подписью обязывались не причинять ему никакого зла, Алкивиад, имевший много случаев убедиться в нетвердости решений своих сограждан, не поверил и решительно отказался вернуться. «Как, Алкивиад? – сказал ему один друг. – все отечество тебя зовет, приглашает, дает тебе обещание, и ты не веришь отечеству?» – «Во всем прочем, – ответил тот, – я верю отечеству, но жизни моей я не доверю никому, даже матери, дабы она как-нибудь по неведению не положила черный шар вместо белого». – Во всем, что требуют от меня афиняне, хотел сказать Алкивиад, я им верю. Но что касается жизни моей, я не верю никому, даже родившей меня. Почему? А потому, что у меня жизнь одна, только одна, и если погублю ее, все потеряю. Так рассуждал Алкивиад о своей жизни, ибо жизнь одна. А у нас, христиане, сколько жизней? Итак, говорю я, ради нашего отечества, родителей, братьев, детей, ради учителей и всего прочего я с удовольствием согласен подвергнуть опасности деньги и имущество, вообще все, что имею в мире. Но если речь идет о душе, одной-единственной, погубив которую, я теряю все, пусть мне простят и отечество, и родители, и братья, и учителя, и друзья, моей души я никому не доверю! Алкивиад не захотел подвергнуть жизнь свою опасности, которая во всяком случае временна и имеет определенный конец, а я, если только этого требует необходимость, согласен подвергнуть опасности и жизнь. Какая разница, умру я сегодня или завтра? Но подвергать опасности свою душу, бессмертную, гибель которой есть гибель навеки? О, этого я никогда не сделаю, никогда!

Бессмертие есть другое, замечательное преимущество души. Этот суетный и тленный мир со всем красивым, хорошим и ценным, что в нем есть, имеет положенный конец. «Преходит бо образ мира сего» (1Кор.7:31). Рано или поздно придет смерть и принесет с собой всему конец. Все, что мы имеем, или оставляет нас, когда мы все теряем, или мы оставляем все, когда умираем. «Всяка плоть сено, и всяка слава человеча яко цвет травный; изсше трава, и цвет отпаде» (Ис.40:6,7). В нас бессмертна только душа, которая живет вечно и никогда не умирает. «Кая… польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою?» (Мк.8:36). Если я потеряю вещь, могу снова ее приобрести, если потеряю честь, могу ее вернуть, если потеряю свободу, могу ее искупить, если потеряю здоровье, могу излечиться, если даже потеряю саму жизнь, могу воскреснуть. Так я верую: «чаю Воскресения мертвых». Но если я погублю душу, нет уже выкупа, нет исцеления, нет воскресения. Я потерял ее раз и навсегда! О, если бы было возможно, чтобы это однажды и навсегда вошло в наш ум и сердце! Бог создал рай и ад; первый – место вечной жизни, второй – вечной муки. Там – души праведных, здесь – грешников. «Идут сии в муку вечную, праведницы в живот вечный» (Мф.25:46). Ключи от рая Он предал в руки людей. "И дам ти, – говорит Он Петру и всем апостолам, – ключи царства небеснаго» (Мф.16:19). Ключи от ада не даны ни людям, ни ангелам, их держит Сам Бог. Он Сам говорит это в первой главе Откровения: «Имам ключи ада» (Откр.1:18). Почему же ключи от рая, чертога Божия, царского чертога Божественной славы, Он отдал в руки людей, т. е. рабов Своих, а ключи от ада, страшной темницы кромешной тьмы, место мук терзаемых душ, удержал у Себя Бог Сам, Царь и Господь? Это для того, чтобы дать нам понять, что в этой жизни, как только мы пожелаем отворить рай для спасения в нем своей души, мы легко находим ключи. Они поручены людям здесь, на земле. Как только обратимся, мы тот же час находим их в руках епископа или каждого духовника.

Но если придет естественная и внезапная смерть и найдет нас (не дай Бог этого) отягощенными мирскими заботами или связанными мирскими цепями и мы умрем, не исправившись, не покаявшись, погубим свою душу, обреченную в ад, то где мы найдем ключи, чтобы отворить ад и спасти оттуда душу? Их не имеет человек, не получил ангел, их держит Сам Бог. Тогда Он, Судия без милости, не отверзает, ибо заключена дверь. «Нет надежды на освобождение, ибо в аде нет покаяния». Итак, несчастная душа, заключенная в аду однажды, заключена навсегда? Навсегда. Она погибла раз, погибла уже навсегда? Навсегда.

О душа моя! Вместо того чтобы тебе погибнуть, пусть лучше погибнет для меня весь мир со всем, что он имеет прекрасного и хорошего. Да и что же такое мир? Какое-то сновидение. А ты прекраснейшее творение, ибо ты – образ Божий; ты драгоценнейшее имущество, ибо, погубив тебя, я теряю все; ты бессмертна, и потерять тебя раз означает потерять навеки. Зачем мне губить тебя? Разве ты душа какого-нибудь зверя? Или какого-нибудь смертельного врага? Нет, ты моя душа. Кто не ценит свою душу в тысячу раз дороже этого суетного и тленного мира, тот или не имеет души, или же недостоин иметь ее.

2

Душа и мир, повторяю, это два таких предмета, о которых люди судят очень несправедливо. Вся забота людей, вся любовь и попечение обращены на мир! А на долю души осталось нерадение и пренебрежение. По молитве Илии Фесвитянина, заключившего небо, так что оно не одождило три с половиной года, «бе глад крепок в Самарии» (3Цар.18:2). Какое плачевное зрелище представляло все царство! Земля иссохла, деревья обнажились, растения завяли, люди полумертвы или совершенно перемерли. Царь, которым был тогда Ахаав, старается подать какую-либо помощь. «И призва Ахаав Авдиа строителя дому… И рече Ахаав ко Авдию: гряди, и прейдем на землю и на источники водныя, и на вся потоки, да негли како обрящем былие… И разделиша себе путь ити по нему: Ахаав иде путем единым един, и Авдий иде путем другим един» (3Цар.18:3,5,6). Какой хороший царь, хороший отец своего народа! Он сам берет на себя труд и отправляется искать пищу! О нет, мы ошиблись, слушатели мои! Знаете ли, чего идет искать царь Ахаав? Сена для своих коней и мулов. «Прекормим кони и мски, да не изгибнут от скот» (3Цар.18:5). Сколько людей гибнет от голода, а царь этого народа старается напитать своих животных, а не людей! И это предмет его заботы, совещания и труда! Это ли царь, это ли отец? Это тиран и убийца. Не так поступал его эконом Авдий. Он боялся Бога, помнил о душе: «егда нача избивати Иезавель пророки Господни, и взя Авдий сто мужей пророки и скры я по пятидесяти во двоих вертепех, и кормяше их хлебом и водою» (3Цар.18:4).

О, если бы среди людей только немногие разделяли бы образ мыслей бесчеловечного Ахаава! Но сколько из них заботятся и стараются больше о животных, чем о людях! Неужели и десятой части того, что расходуется на содержание лошадей в стойлах и гончих собак, нельзя бы уделить на пропитание вдов и сирот? Но так требует мир, и это исполняется, а то, что необходимо для души, не исполняется. То, что отдается на корм ненасытным зверям, не лучше ли было употребить на освобождение заключенного должника? На выдачу замуж бедной девушки? Но исполняются лишь требования мира, а не нужды души. То, чем откармливают псов, умеющих только кусаться и лаять, не лучше ли бы отдать на пропитание голодающей семьи бедняка? Но исполняются лишь требования мира, а не нужды души. И что расточается на зрелища и распутство, не лучше ли было отдать на церкви и монастыри? Но первого хочет мир, и оно исполняется, а второе нужно для души и потому не исполняется. Все подражают тому худому царю Ахааву, который во время голода заботился о прокормлении своих коней и мулов, но никто не подражает доброму строителю Авдию, который заботился о пропитании ста голодающих пророков. Что требует мир, то исполняется, а чего хочет душа – нет. И все пойдет на яства и наряды для этого животного тела, но ничего – на милостыни для души. О, несправедливость человеческая! О, несчастье души! Твоя душа, о человек, погибает от голода добрых дел, а тебя это не касается? И после этого ты раздумываешь и трудишься, чтобы напитать животных, совершенно не сознающих твоей милости. Ты должен поступать совсем наоборот, говорит тебе Василий Великий. «Что другое ты должен делать, как не заботиться только о душе своей, отложив все другие заботы?»

Распятый Иисусе мой, Сыне Бога Живаго! Ты дал Свое дыхание, чтобы создать эту душу; пролил кровь Свою, чтобы искупить ее, даровал купель Божественного крещения, чтобы омыть ее; установил еще второе крещение покаяния, чтобы ее очистить; уготовал трапезу пречистых Твоих Тайн, чтобы напитать ее; устроил здесь Церковь, чтобы освятить ее; а там – рай, чтобы даровать ей блаженство; Ты сделал все, что могла совершить крайняя твоя благость, чтобы спасти эту душу. А мы делаем все, что только может сделать наша крайняя злоба, чтобы погубить ее! Да не будет этого, вечный Женише душ наших, да не будет! Лучше пусть мы потеряем все, но сохраним душу. Ибо спасши ее раз, мы спасаем ее навсегда. «Какая… польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою?» Даруй нам Твою благодать, чтобы мы стяжали ее для Твоего царства. Аминь.

«Учителю, приведох сына моего к Тебе, имуща духа нема». Мк. 9:17.

Великая безопасность заключается в страхе перед законами, сказал какой-то мудрец. Кто боится законов, тот не боится никакого от них наказания. Страшен Судия, страшен суд. Пусть боится и судьи, и суда тот, кто хочет прожить без страха перед гневом судьи и карой суда. Кажется, когда-то я несколько разъяснил вам, какой будет царить трепет во второе пришествие Христа, когда Судия будет Сам Бог – весь гнев, без милости, ибо Его правда будет творить суд и воздание; а судимым будет грешник, виновник без оправдания, ибо совесть его изрекает обвинение и осуждение. Сегодня я хочу сказать вам, что для того, чтобы не бояться этого страшного Судии и страшного суда, нет иного средства, как бояться Судии и суда. В страхе перед законами заключается великая безопасность. Что возбуждает в нас такой сильный страх перед вторым пришествием Христовым? Наши грехи. Так оставим их теперь, чтобы тогда нам не бояться ни осуждения и обвинения нашей совести, ни суда и воздаяния Божественной Правды. Но оставить грехи мы не можем иначе, как при помощи святой исповеди. Благодать таинства изгоняет того нечистого духа, который не дает нам исповедать нашу страсть, дабы мы не получили исцеления. Для всех грехов, которые совершаем мы, люди, Бог установил два судилища: одно на земле, в святой исповеди, другое на небе – во втором пришествии. Здесь восседает судья человек, полный снисхождения; там восседает Судия Бог – весь гнев. Здесь судимый получает прощение, там наказывается. Это неизбежно, мы должны подвергнуться суду или в этом, или в том судилищи. Вы уже слышали о том, что такое второе пришествие; услышите и о том, что такое исповедь. Сегодня я хочу указать вам на три обстоятельства. Во-первых, прежде чем идти к духовнику, что должен сделать тот, кто хочет принести истинную и совершенную исповедь; во-вторых, что должно делать, когда находишься с духовником; в-третьих, что нужно делать, после того, как ушел от духовника. После этого я представлю на ваш выбор оба суда, какой из них вы пожелаете. Следуя примеру великого учителя народов, блаженного Павла, который говорит: «Мудрым же и неразумным должен есмь» (Рим.1:14), – я вообще поучаю просто, чтобы меня поняли все. Но сегодня я буду беседовать несравненно проще прежнего. Ибо хочу, чтобы мои слова были понятны для мужчин и женщин, для ученых и простых, для больших и малых, так как вопрос об исповеди равно касается всех.

1

Я живо представляю себе, в каком стеснении были царь Давид, когда к нему пришел от имени Божия пророк Гад и принес ему страшное решение, и скромная Сусанна, когда впала в руки гнусных клеветников. За грех, который совершил Давид, исчислив народ израильский, Бог восхотел наказать его и послал к нему пророка сказать: «Давид, ты согрешил, и я послан от Бога сказать тебе, что настал для тебя час расплаты за грех. Наказание, положенное тебе Богом таково: или трехлетний голод во всем царстве, или трехмесячное преследование со стороны врагов, или же трехдневная моровая язва. Из этих трех выбери по желанию». Пока Давид размышляет над этим, перейдем в Вавилон, войдем в сад Иоакима, где сидит и моется прекрасная жена его Сусанна. Тайно входят сюда два старика, сосуды дьявола, в сердцах которых уже давно возгорелась сатанинская похоть. Подыскав удобный случай и возможность, они вдруг спрыгивают перед Сусанной, которая была одна, и говорят ей: «Настал час, которого мы так долго хотели. Исполни наше желание – или же мы скажем твоему мужу, что нашли тебя здесь одну с юношей, и ты будешь по закону побита камнями. Выбирай что хочешь из этих двух».

Давид, что ты решил? Из трех великих зол – голода, преследования и моровой язвы – что ты выбрал? Сусанна, а тебе как кажется? Вот два великих несчастья – потерять или жизнь, или честь. Что ты изберешь? «Тесна ми суть отвсюду» (2Цар.24:14), отвечает Давид. Великое стеснение там и здесь. Три месяца будут преследовать меня враги, так размышлял Давид. Что если я впаду в их руки? Трехлетний голод или трехдневная моровая язва! А здесь – впасть в руки Божий! Не знаю, на что мне решиться! Если я согрешу, размышляла Сусанна, впаду в руки Божий, а если не согрешу, – в руки человеческие. «Тесно ми отвсюду» (Дан.13:22). Не знаю, что мне сказать! Я решил, говорит Давид, пусть лучше Бог пошлет на меня моровую язву, чем меня будут преследовать враги. Я рад отдать свое дело в руки Судии моего, чем врагов, – «да впаду убо вруце Господни… вруце же человечи да не впаду» (2Цар.24:14). Решилась и я, говорит Сусанна. Пусть поклевещут на меня перед мужем, побьют меня камнями, но я все-таки не согрешу, лучше я впаду в руки человеческие, чем в Божий, – «изволение ми есть не сотворившей впасти в руце ваши, нежели согрешити пред Богом» (Дан.13:23).

Эти двое разве не противоречат друг другу? Да, но и оба же говорят правильно. Сусанна говорит, что лучше впасть в руки человеческие, чем в руки Божий. Но когда она это говорит? До греха. Итак, прежде чем согрешить, пока человек невинен и чист, для него в тысячу раз лучше впасть в руки человеческие, т. е. быть оклеветанным и побитым камнями, чем, совершив грех, впасть в руки Божии, т. е. оскорбить Его, прогневать, сделаться Его врагом. Не согрешив, не страшно впасть в руки людей, которые во всяком случае в силах умертвить только тело, но не душу. Поэтому-то Христос и говорит: «Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити» (Мф.10:28); но страшно, говорит Павел, «впасти вруце Бога Живаго» (Евр.10:31), Который не только может поразить тело временной смертью, но и душу – вечной. Ненависть людей еще не есть великое зло, ибо она бессильна или временна. Отвержение от Бога есть зло невыносимое и тягчайшее, говорит Златоуст, «тяжеле даже вечных мучений». Вполне благоразумно поэтому говорит Сусанна, что не хочет впасть в грех и скорее согласна впасть в руки человеческие, чем в Божии. «Изволение ми есть не сотворившей впасти в руце ваши, нежели согрешити пред Богом». С другой стороны, Давид говорит, что впасть в руки Божии лучше, чем в человеческие. Когда же он это говорит? После того, как согрешил. Итак, для человека, допустившего грех, лучше впасть в руки Бога, Который по естеству человеколюбив, Которого можно умилостивить одним согреших, гнев Которого можно погасить одной слезой. «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Не до конца прогневается, ниже во век враждует» (Пс.102:8,9). Лучше, чем впасть в руки людей, бессердечных, никогда не сочувствующих, вечно помнящих зло. Правильно говорил Давид, что, хотя он и согрешил, лучше впасть в руки Божии, «в руце же человечи да не впаду» (2Цар.24:14). Поэтому, о христианин, до греха берегись от греха, бойся, как Сусанна, правды Божией, чтобы она тебя не наказала, и предпочитай опасность жизни греху. Но, согрешив, надейся, как Давид, на многую милость Божию, и получишь прощение. Давиду было прощено прелюбодеяние и убийство, Манассии – идолопоклонство, мытарю – его поборы, блуднице – ее грязные дела, разбойнику было прощено столько злодеяний, им совершенных. Даже те, кто распяли Христа, получили бы прощение, если бы чистосердечно покаялись. "Да впадем, – советует нам и мудрый сын Сирахов, – в руце Господни, а не в руце человечески, яко бо величество Его, тако и милость Его» (Сир.2:18). Для этого сделай только одно дело, очень легкое: отдайся в руки Божий с истинным, совершенным раскаянием. И прежде чем идти к духовнику, выслушай, что нужно сделать.

Из среды Христовых апостолов сильно согрешили двое: Иуда, предавший Его за тридцать сребреников, и Петр, трижды от Него отрекшийся. Но из двух Петр один получил прощение и снова получил апостольское достоинство, снова стал другом и учеником Христовым. Другой же, Иуда, остался непрощеным, повесился, оставил свое несчастное тело на дереве, а душу предал вечному мучению. Почему же Петр получил такую милость, а Иуда оказался недостойным? Что должен был сделать этот несчастный и не сделал? Должен был исповедать свой грех? Он исповедал, открыто сказал, что согрешил – «согреших предав кровь неповинную» (Мф.27:4). Вместе с этим признанием он возвратил, отдал тридцать сребреников, полученных за предательство, – «и поверг сребреники в церкви, отыде» (Мф.27:5). Исповедаться и возвратить взятое, неужели эту исповедь вы считаете недостаточной? Ведь так вы все поступаете, такой установился обычай, и кто говорит противное, того отлучают от Церкви за нововведения. Хорошо, но подумайте, прошу вас, над этими двумя обстоятельствами. Архиереи, получив эти деньги от Иуды, купили на них, говорится, поле скудельниче и устроили там кладбище, чтобы хоронить странников, – «в погребание странным» (Мф.27:7). Не лучше ли было купить виноградник или ниву, чтобы они приносили плод? Или дом, который давал бы доход? Однако они купили поле для погребения странников, которое не приносит плода, ибо не возделывается, и не приносит дохода, ибо не отдается в наем. Это – таинство, чтобы мы поняли, что куда упадут деньги, за которые был святотатственно предан Христос, то место не приносит плода, не дает дохода. Оно делается несчастным местом, не приносит своему владельцу никакого добра, оно лишь представляет убежище и дает некую помощь чужому – «в погребание странным»; вообще делается местом пустынным и ненаселенным, по пророчеству псалма: «да будет двор их пуст, и в жилищих их да не будет живый» (Пс.68:26). С другой стороны, Иуда был наказан и душевно, и телесно. Какого же рода смерть восприял несчастный? Повешенный, он терзался столько времени, затем лопнула его утроба, внутренности его выпали на землю, и тогда только мерзкая душа его перешла в вечный огонь – «и шед удавися» (Мф.27:5), «и ниц быв проседеся посреде, и излияся вся утроба его» (Деян.1:18). Значит, его исповедь нисколько ему не помогла. Что же сделал Петр, который получил прощение? Он стоял внутри двора Каиафы и грелся. Он трижды отрекся – «не вем человека» (Мк.14:71). Но когда в третий раз услышал пение петуха, вспомнил, что ему предрек Христос; осознал свой грех, его поразила сердечная боль; он тотчас вышел вон со двора, тотчас же выделился от злого сообщества слуг, удалился и, хорошо подумав в душе над тем, что сделал, горько заплакал – «исшед вон плакася горько» (Мф.26:75). И существует предание, что в течение всей жизни всякий раз, как он слышал пение петуха, он вспоминал свой грех, и глаза его становились двумя источниками горьких слез – «плакася горько». И такого рода исповедь принесла большую пользу: впоследствии, когда Христос по воскресении трижды вопросил его: «Симоне… любишили Мя?» (Ин.21:15), – этим троекратным вопрошением он исправил его троекратное отречение, как говорит Григорий Богослов. А когда Христос сказал ему: «Паси агнцы Моя… паси овцы Моя» (Ин.21:15–16), – Он даровал ему, говорит Златоуст, прежнюю апостольскую власть и честь.

Заметь себе теперь, о христианин, что истинное и совершенное покаяние, которое дарует прощение грехов, которое приводит к благодати и любви Божией, состоит не в том, чтобы исповедать только грехи свои, ибо это есть устная, а не сердечная исповедь, исповедь по привычке, а не из сокрушения, не в том, чтобы искупить грех посредством денег, как будто покаяние есть торговое дело, а духовники, как говорит Павел, – святотатцы, торговцы, – он и говорит о них, как о «непщующих приобретение быти благочестие» (1Тим.6:5). Брат, ты заблуждаешься! Это покаяние – только внешнее и, подобно раскаянию Иуды, суетно и бесплодно. Покаяние, как я сказал, состоит в том, чтобы поступать так же, как Петр. Как только осознал свой грех, Петр тотчас вышел вон из проклятого дома того архиерея, где он отрекся от Христа, Божественного Учителя. «Исшед вон». И ты, когда захочешь пойти на исповедь, тотчас выйди из того проклятого дома, где ради любви блудницы ты отрекаешься от Бога, не трижды, а ежедневно. И выйди не телом только, но и умом и сердцем. «Исшед вон», Петр отделился от сообщества нечестивых воинов и слуг, схвативших Христа; и ты уйди от тех худых обществ, от развращенных товариществ, сойди с тех путей погибели, на которых ты жил доселе, как блудный. «Исшед вон», Петр отстранился и, оставшись один, хорошо вдумался в то великое зло, которое совершил, поболел, проникся сокрушением, горько заплакал; это значит, пролил не две слезинки, а все сердце свое излил в слезах. «Исшед вон плакася горько». Ты же, привыкший ходить к духовнику без всякого приготовления, удались предварительно на один час, оставь все заботы, сосредоточь рассеянный свой ум, сотвори молитву и попроси у Бога просвещения, чтобы вспомнить тебе все грехи свои, и, если сознаешь, что память у тебя слаба, запиши их на бумажке. Иоанн Лествичник говорит, что монахи его монастыря «имели на поясе маленькую тетрадку, в которую заносили свои мысли на каждую минуту, и затем сообщали предстоятелю». Имей перед глазами десять заповедей Божиих и наблюдай, какую из них ты преступил; держи в уме семь смертных грехов и подумай, который ты совершил; испытай хорошо свою совесть, в чем ты провинился умом, словом или делом, в чем ты согрешил перед Богом, перед ближним и самим собой. Если у тебя есть вражда к кому-нибудь, прости его от всей души; если у тебя есть чужая вещь, возврати ее; если ты затронул чью-нибудь честь, исправь зло, которое ты сделал; болей, сокрушайся, вздыхай, плачь горько. И ко всему этому, обвиняй себя. Устрани свои прежние грехи, твердо решись впредь их не допускать. С таким расположением и приготовлением иди к духовнику исповедоваться и будь уверен, что получишь прощение, ибо «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс.50:19). Короче говоря, ты хочешь идти к духовнику? Принеси не слова и серебро, как Иуда, а дела и слезы, как Петр. И, став перед духовником, ты должен особенно заботиться о том, чтобы исповедь твоя была без ложного стыда и отговорок. Без стыда. Я знаю, в этом мире мы все живем с фарисейским лицемерием. Мы на деле одно, а хотим казаться другими. Вот отсюда-то и происходит ложный стыд, который овладевает нами при исповеди, – именно когда мы стыдимся явиться грешными и хотим в глазах мира казаться святыми. Без отговорок. Я знаю, даже объявив на исповеди свои грехи, мы тотчас стараемся представить их в измененном виде. Мы исповедуем, что провинились, но тотчас подыскиваем оправдания, и, вместо того чтобы обвинять себя, мы обвиняем других. Но ведь это же и есть прародительский грех.

Согрешили прародители – Адам и Ева, преступили Божественную заповедь и вкусили от древа познания. Чтобы они дали отчет в своих поступках, Бог призывал их: «Адаме, где еси?» (Быт.3:9) Ева, «что сие сотворила еси?» (Быт.3:13). О, если бы они дерзновенно исповедали свой грех! О, если бы Адам сказал: я согрешил, Боже мой! Если бы Ева сказала: я согрешила, Творец мой! Но они не сказали так, ибо им препятствовали стыд и отговорки, они устыдились и скрылись – «и скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога» (Быт.3:8). Они стали подыскивать предлоги, слагая вину один на другого. Не я, оправдывался Адам, был причиной, а жена, которую Ты мне дал, – «жена, юже дал еси со мною, та ми даде от древа, и ядох» (Быт.3:12). Я, отвечала, с другой стороны, Ева, не виновата, меня обманул змий – «змий прельсти мя, и ядох» (Быт. 3:13). И Адам и Ева были изгнаны (увы!) из рая, получив Божественное проклятие. Идут к исповеди какой-либо христианин или христианка. Их испытывает духовник: Адам, где ты? Ева, что ты сделала? Они стыдятся, укрываются: одно сообщают вкратце, иное совсем обходят. Но Святой Дух устами Соломона говорит: «Покрываяй нечестие свое не успеет во благая» (Притч.28:13). По словам Василия Великого, грех есть как бы рана, которая если не обнаружится в глазах врача, загнивает в конце концов и делается неисцелимой. «Неисповеданное зло есть для души гнойная болезнь». Адам, где ты? Ева, что ты наделала? Они подыскивают отговорки в грехе. Соблазнительно и стыдно сказать, что мы слышим в это время на исповеди, особенно от женщин. Одна обвиняет своего мужа, другая – свекровь, та – сноху, эта – сына, служанку. «Змий прельсти мя». Как велико должно быть терпение у духовника, когда он слушает суесловие исповедующейся женщины, которая говорит обо всем, только не о своем грехе. Но если ты, Ева или всякая другая женщина, обвиняешь других, а не себя, – это уже не исповедь, а осуждение. Таким образом, ты идешь к духовнику с одним грехом, а возвращаешься с двумя. Идешь грешная, а уходишь еще грешнее.

Но чего ты стыдишься? Зачем ты оправдываешься, о христианин? Ты благородный вельможа и потому не хочешь, чтобы кто-нибудь иной знал твой поступок, несогласный с твоей честью? Но ведь Давид был царем; он совершил прелюбодеяние и убийство и все-таки не устыдился, не стал отговариваться, чтобы скрыть свой грех. «Беззаконие мое, – говорил он, – познах и греха моего не покрых» (Пс.31:5). Я согрешил, согрешил перед Господом, сказал он пророку Нафану, пришедшему обличить его от имени Божия. Вот поэтому-то пророк и дал ему тот же час прощение от имени Божия – «Господь отъя согрешение твое» (2Цар.12:13). Зачем ты, о христианин, стыдишься и подыскиваешь отговорки. Ты – клирик и потому не хочешь объявить свое падение, недостойное твоего священства? Но послушай и ужаснись. В древнее время, когда клирики пылали большой ревностью по вере, насколько часто возникали ереси, настолько часто созывались соборы, чтобы исторгнуть их из Церкви Христовой. На одном из таких соборов на западе один епископ по имени Потамий, человек почтенных лет, славный в добродетели, особенный ревнитель целомудрия, побудил собор установить правило против тех, кои впадали в плотские грехи. Но вскоре после этого, по попущению Божию, он сам пал; пал, но поднялся, осознал свой грех и решил исповедать его таким образом. Спустя год был снова созван собор, на котором присутствовало пятьдесят епископов, много священников, монахов, учителей. Председательствовал на соборе сам Потамий. Он сознавал, как в его сердце боролись два противоположных чувства: стыд и сокрушение. Потамий, говорил ему стыд, с одной стороны, что это ты хочешь сделать? – Потамий, возражало, с другой стороны, сокрушение, чего ты до сих пор ждешь и не делаешь что решил? Не стыдно ли тебе людей? – говорил стыд. Но ведь ты не устыдился Самого Бога, возражало сокрушение. Твой грех тайный и может быть заглажен тайной же исповедью. Но раз он явен в очах Божиих, что заботы, если он станет явным же и в очах людских? Не забывай того, что ты епископ и подашь миру повод к великому соблазну. Помни, что ты епископ и должен служить для мира примером ко всему великому. Потамий, подумай! Потамий, не теряй времени! Победило сокрушение, а стыд уступил. Потамий подымается со своего кресла и со словами Давида: «беззаконие мое познах и греха моего не покрых», становится посреди собора и во всеуслышание исповедует свой грех. Такой исповедью были удивлены, поражены даже ангелы небесные. Где вы, о времена, видевшие такой пример!? Довольно ли тебе этого?

И после примера епископа, не устыдившегося открыто исповедать свой грех всему собору, ты стыдишься тайно исповедать свой грех перед собратом – священником?! Нет, брат, без стыда и отговорок дерзновенно скажи свой грех, признайся, что никто другой, а только злая твоя воля есть причина твоего греха. Исповеданный грех не есть уже грех. «Господь отъя согрешение твое». Грех же, который не вполне исповедан из стыда или не исповедан должным образом ради самооправдания, есть мука. «Невысказанное зло есть для души гнойная болезнь».

Но вот ты с помощью Божией исповедался без стыда и отговорок. Ты получил от духовника прощение, получил его молитву и уходишь. Теперь что же еще остается тебе сделать? Тебе остается самое необходимое. Во-первых, выполнить епитимию, возложенную на тебя духовником. Истинный духовник, как и опытный врач, должен владеть двумя особенностями: легкой рукой и верным глазом. Легкой рукой, т. е. чтобы он был сострадательным, ибо сострадательность духовника очень полезна, как говорит Григорий Богослов: «Снисходительность имеет большое значение для спасения». «Больное нужно исцелять, а не сокрушать», – говорит он же. Верный глаз, т. е. чтобы он был наблюдательным, различал лица. На богатого должно налагать епитимию в виде милостыни, на бедного – в виде покаяния, на крепкого – в виде поста, на слабого – в виде молитвы. Прежде всего, повторяю, ты должен выполнить епитимию, возложенную на тебя духовником; во-вторых, исправить свою жизнь. Иначе то, что ты сделал есть не исповедь, а суесловие. Василий Великий говорит так: «Это – одно суесловие, когда кто-нибудь исповедуется, а не исправляется».

В том, что ты обязан исправить, нужно особенно отличать три главных пункта. Во-первых, в ссоре ли ты с кем-нибудь? Все, что худого он тебе сделал, ты должен простить ему от всего сердца, ибо если ты его не простишь, то и сам не получишь прощения. Так говорит Христос: «Аще… отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный; аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш (Небесный) отпустит вам согрешений ваших» (Мф.6:14–15). И знаете ли, что происходит в это время?

Между Аристидом и Фемистоклом, афинянами, была великая вражда и несогласие. Отечество избрало их в послы по очень важному делу. Им необходимо было условиться между собой. Тогда Аристид сказал Фемистоклу: «Хочешь ли, Фемистокл, оставим вражду свою здесь, на границе, а при возвращении, если угодно, возьмем ее снова?» Так они и сделали; оставили свою вражду на границе, во взаимном согласии выполнили дело своего отечества, а при возвращении снова взяли ее и остались по-прежнему врагами. То же делают и два христианина. Смертельные между собой враги, ни в чем не преходящие к соглашению. Когда настает время исповеди, они оставляют свою вражду. Но где? У порога церковного. Они согласно причащаются, испрашивают друг у друга прощения; выходя же из церкви, у дверей, где они оставили вражду, снова берут ее и становятся врагами по-прежнему. Разве это исповедь? Одно пустословие. Во-вторых. Ты питаешь к некоторым лицам грешную любовь и дружбу. Оставь, откажись от них навсегда, ибо ты не можешь одновременно любить блудницу и Бога. Однажды какой-то мудрец отправился в далекий путь. На море случилась великая буря и он рисковал утонуть, но был чудесно спасен и благополучно вернулся домой. Из одного окна было видно море, и, чтобы это не соблазнило его ко второму путешествию, он велел заложить его стеной. О христианин, сколько раз в этой горькой любви ты рисковал потерять жизнь и душу! Ты спасся? Так избегай соблазна, не вступай снова на этот путь, не входи снова в эти двери, не смотри больше в это окно, хорошенько закрой свои глаза, дабы опять не вполз к тебе в сердце змий. В противном случае то, что ты сделал, есть не исповедь, а суесловие. Наконец, имеешь ли в руках что-нибудь чужое? Обидел ли кого-нибудь? Возврати, ибо невозможно иначе получить прощение. Не только духовник, простой священник, но и патриарх, целый собор, все небесные ангелы не имеют власти простить тебя, если не возвратишь чужое. Даже Сам Бог, если можно так сказать, не может этого сделать; Он правосуден, даже – само правосудие, и поэтому оно не может пожелать несправедливого. Нет, узы несправедливости неразрешимы! Умер человек, отнявший у нищего какую-то вещь. Бог восхотел совершить чудо и воскресил его. Приходит нищий и просит свою вещь обратно, но тот не хочет возвратить ее. Оба идут в суд. Я опять спрашиваю: этот человек, обидчик, обязан возвратить чужую вещь или нет? Да, он должен это сделать, говорят богословы, ибо это – душевный долг, который остается в силе, доколе живет душа. Душа бессмертна, стало быть и долг ее вечен. Он обязан возвратить отнятое в течение жизни своей и даже по смерти, до времени самого будущего суда. Он умер, был обязан; воскрес, тоже обязан. Хотя бы он тысячу раз умирал и воскресал, долг всегда остается в силе. Итак, смерть не может разрешить узы несправедливости, которые остаются неразрешимыми. Ты хулишь имя Божие, отметаешься от веры, повторно распинаешь Христа; есть ли грех больше этих? И однако, если ты раскаешься и исповедаешься, духовник имеет достаточно власти, чтобы тебя простить. Но если ты имеешь чужую вещь, исповедаешь это, но ее все-таки не возвратишь, он не имеет власти простить тебя. Почему же? А потому, что грехами (первого рода) ты оскорбляешь Бога. Относительно всего того, что делают против Него люди, Бог сделал Своим представителем духовника; даровал ему власть, так что связано и разрешено все то, что он свяжет или разрешит. И духовник, как представитель Божий, может простить те грехи, которые совершены против Бога. Но ты удерживаешь вещь обиженного бедняка; он не сделал духовника своим поверенным и не уполномочивал его простить тебя. Поэтому духовник, не будучи поверенным бедняка, не может простить тебя за его вещь. Ты заказываешь сорокоуст, делаешь столько пожертвований на монастыри – этим надеешься заслужить прощение? Молчи. Никакой закон – ни Божеский, ни человеческий – не позволяет одному дарить вещи другого. Вещь бедняка, которую ты удерживаешь, чужая. Кто может подарить ее тебе? Если десятословие, которое запрещает нам не только брать, но и желать чужой вещи, есть пустая выдумка, тогда ты прав; духовник, который прощает тебя и получает свою долю, есть человек разумный, который знает свое дело, а я какой-то лжец. Но если десятословие суть вернейшие слова Божий, то я говорю правду – ты не разрешим, а твой духовник – обольститель. Нет, брат, нет! Хочешь ли принести истинное и полное раскаяние? Прежде чем идти к духовнику, испытай свою совесть; затем, когда остаешься наедине с духовником, исповедуйся без стыда и отговорок; и наконец, когда уйдешь от духовника, исправься, исполни свою епитимию, прости врага, оставь сатанинскую похоть, возмести причиненные тобой обиды. Вот тогда-то и будешь поистине и совершенно прощен, тогда-то и отгоняется от тебя дух глухой и немой. Душе святый! Все, что я сегодня исповедал, все слова Твоей истины, сделай Твоей Божественной помощью понятными для меня, который их изрек, и для всех тех, кто их выслушал!

2

Вы слышали, какова должна быть истинная и совершенная исповедь? Если спросите меня, когда должно ее приносить, я отвечу вам так. Какой-то изнеженный человек спросил однажды Диогена, когда именно должно обедать, т. е. в который час дня. Тот ответил с привычным остроумием: если он богат, пусть обедает, когда хочет, а если беден, когда может. Этим он хотел ему сказать, что час установить трудно. Когда христианину нужно исповедоваться? Я отвечаю: если он стар, то сегодня, а если молод, завтра. Но я неправильно говорю – старику ли, юноше ли все равно нужно исповедаться как можно скорее. Разве нельзя обождать до страстной седмицы? Но ведь больной не ждет страстной недели, чтобы пригласить врача, а грешный, потому что он грешен, откладывает приглашение духовника до страстной?! О, великое заблуждение людей!

Хочешь ли, я скажу тебе, сколько времени можно ждать с исповедью? Доколе ты уверен, что можешь жить. Но какую уверенность можно питать к жизни, которая подвержена стольким опасностям? Этот день мой, а завтрашний – не знаю. Бог обещает мне прощение, если я раскаюсь; но для покаяния Бог не указал мне на завтрашний день. Наоборот, Бог говорит мне, что я не знаю ни дня, ни часа моей смерти. Неужели я согласен подвергать свою душу такой опасности? Так когда же должно исповедаться? По возможности скорее, ибо я сам жду одного, а меня постигает другое. Позвольте мне заключить слово одним повествованием.

Какой-то олень был слеп на один глаз. Однажды он пасся на морском берегу и так размышлял: «Вот, с одной стороны у меня земля, а с другой – море. Поэтому со стороны суши, откуда могут прийти охотники, я буду иметь здоровый глаз, чтобы увидеть их, а со стороны моря ничего не боюсь и к нему повернусь слепым глазом». Но вот около того места плыли на лодке какие-то рыбаки, увидали оленя и, бросив копье, убили его. Умирая, олень подумал: «Горе мне, смерть пришла ко мне не с той стороны, откуда я ее ждал, а с той, которой я совсем не боялся». Эта повесть означает, что я жду одного, а меня постигает другое; я боюсь этой стороны, а рана приходит с той; опасаюсь естественной, а приходит внезапная смерть. Если я благоразумный человек и верующий христианин, что я должен сделать? Обезопасить себя, чтобы не бояться никакой стороны. Чем? Исповедью. Когда же? Как можно скорее.

«Не веста, чесо просита». (Мк. 10:38).

Когда тщеславие и честолюбие волнуют, колеблют, перепутывают все дела у вельмож и великих людей, в чертогах царей и властителей, в этом нет ничего удивительного, ибо мы знаем, что страсть властолюбия свойственна людям мира. "Весте, – говорит Христос, – яко мнящийся владети языки, соодолевают им, и велицыи их обладают ими» (Мк.10:42). Но чтобы это слышалось среди апостолов, лиц священных, раз навсегда отрекшихся от мира, в училище Христовом – училище бедности и смиренномудрия, это такое явление, которого не смогли вынести и сами апостолы, начавшие «негодовати» (Мк.10:41). И на кого? На Иакова и Иоанна, своих соучеников! Иаков и Иоанн, два сына Зеведея, скромного, неродовитого и бедного человека из Иерусалима, рыбаки по ремеслу, очень бедные по состоянию, стали мечтать о царстве. Услышав слова Христовы: «се, восходим во Иерусалим» (Мф.20:18; Мк.10:33; Лк.18:31), они подумали, что Он идет туда воцариться. Сперва послали с ходатайством свою мать, а потом явились и сами. "Учителю, – сказали они, – хощева, да, еже аще просива, сотвориши нама» (Мк.10:35). «Мы хотим!» Разве так ученики просят учителя? Рабы – владыку? «Если чего попросим!» И это скромность апостольского звания! «Что хощета, – спросил их Христос, – да сотворю» волю? (Мк. 10:36). "Даждь нам, – они ответили Ему, – да един о десную Тебе и един о шуюю Тебе сядева во славе Твоей» (Мк. 10:37). Но Я вам говорил, что Сын Человеческий восходит в Иерусалим, чтобы умереть, а не воцариться, быть распятым на кресте, а не воссесть на престоле, чтобы увенчаться тернием, а не царским венцом: там не слава и честь, а страдания и уничижения. «Се, восходим во Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет архиереом и книжником, и осудят Его на смерть, и предадят Его языком; и поругаются Ему, и уязвят Его, и оплюют Его» (Мк.10:33–34). Нет, они свое: «Даждь нам, да един о десную Тебе и един о шуюю Тебе сядева во славе Твоей. Ошибаетесь, ответил им Христос, вы сами не знаете, чего хотите – не веста, чесо просита».

Слушатели, какой вам кажется просьба этих учеников? Апостолы Христа, и хотят стать царями! Те, которые не так давно сказали: «Се, мы оставихом вся, и въслед Тебе идохом» (Мф.19:27), – теперь ищут почестей и чинов! «Не веста, чесо просита». Вы просите того, чего не следует, и просите от Иисуса Христа, Которого народ безуспешно хотел сделать своим царем, Который открыто учит, что пришел служить, а не принимать услуги, ибо «Царство Мое несть от мира сего» (Ин.18:36). Вы просите земного царства? Сами не знаете, чего хотите! Вы просите у Того, у Кого об этом не следует просить. В просьбе сынов Зеведеевых можно усматривать две ошибки: они простят того, чего не следует; и просят у Того, у Кого не следует. Христиане, если вы хотите достигать желаемого, просите чего следует и у кого следует. В противном случае «не веста, чесо просита».

1

Две причины побуждают нас во всех наших нуждах прибегать к Богу. Во-первых, мы имеем неустранимый долг подчинения Богу, как твари – Творцу, как рабов – своему Владыке, как детей – Отцу, Управителю, Подателю всяческих. Во-вторых, только Бог, по природе всесильный, может сделать все для нас необходимое. «Велий Господь наш, и велия крепость Его» (Пс.146:5). Как всемудрый, Он знает, что нам нужно, – «весть бо Отец ваш, ихже требуете» (Мф.6:8). И как всеблагий, Он хочет сделать для нас все необходимое. «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив» (Пс.102:8). Человеку недостает того или другого; даже будучи в силах сделать это, можно не знать, зная, можно не желать, а желая, не быть в силах исполнить. Поэтому Бог повелевает нам: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в нихже несть спасения» (Пс.145:3). И вообще, во всякой нужде своей, о человек, «открый ко Господу путь твой и уповай на него, и Той сотворит» (Пс.36:5). Открой свой путь Богу; Он всемудр и наставит тебя. Возложи надежду свою на Бога; Он всеблаг и помилует тебя; Он всемогущ, Сам все исполнит и совершит. «Повинися Господеви и умоли Его» (Пс.36:7). И тем не менее в своих нуждах мы обращаемся ко всем путям, только не к тому, который ведет нас к Богу. Заболел однажды царь Охозия; болезнь сильна, страх больного царя велик. В таком страхе и опасности он размышляет, куда обратиться, где искать исцеления, и решил послать своих слуг в Финикию… к идолу Ваала (здесь дьявол ложными предсказаниями обманывал своих поклонников) вопросить предсказания, исцелеет ли царь от этой болезни или умрет. «Идите и вопросите у Ваала… аще жив буду от болезни моея сея?» (4Цар.1:2). Двинулись в путь посланники царя, но Бог сильно разгневался на него и через ангела велел Илии Фесвитянину выйти поскорее навстречу им, принудить их возвратиться назад и сказать им: «Как, разве нет Бога в Иерусалиме, что царь посылает вас к идолу?» – «ангел Господень рече ко Илии Фесвитянину, глаголя: востав, иди на сретение послом Охозии царя Самарийска и речеши к ним: или несть Бога во Израили, яко грядете вопрошати Ваала скверного Бога во Аккароне?» (4Цар.1:3). Пророк Илия поспешил к ним, остановил и убедил их вернуться назад. Со свойственной ему пылкой ревностью он велел им сказать царю, зачем это он послал вопросить неодушевленного идола? Послал к демону, отцу лжи, как будто нет истинного Бога в Иерусалиме? Он болен, а прибегает не к Богу, Который имеет власть жизни и смерти, а к Ваалу, который не может, не умеет и не хочет никому сделать добра? Вернитесь назад и скажите своему господину, что он послал вас напрасно, что волхования никакой пользы ему не принесут, что Ваал не может ему помочь. «Сице глаголет Господь: одр, на негоже возшел еси ту, не имаши слезти с него, яко ту смертию умреши» (4Цар.1:4). Все так и случилось. Посланные возвратились, возвестили царю все: что он не сойдет со своей постели и умрет от этой болезни. «И умре по глаголу Господню, егоже глагола Илиа» (4Цар.1:17). О, если бы Бог дал мне сейчас ревность и дерзновение Илии Фесвитянина, чтобы обличить великое, крайнее суеверие, если не сказать языческое идолопоклонство многих христиан (особенно женщин), которые еще доселе сохраняют дьявольские суеверия древних греков и в постигающих их недугах, вместо того чтобы с христианской верой прибегнуть к Богу, с волшебствами прибегают к дьяволу! «Или несть Бога во Израили, яко вы грядете вопрошати Вала»? Скажу и я вам. О, христиане, достойны ли вы иметь веру Христову, заблудшие слепцы! Если заболеет ваш сын, ваш муж, разве нет Бога в Церкви, Бога, Который по Своему всемогуществу и больных исцеляет, и мертвых воскрешает? Разве нет Пресвятой Богородицы, Матери Божией, нет ангелов, друзей Божиих, нет священников, служителей Божиих, нет врачей, тоже рабов Божиих, чтобы обратиться к пути, указанному Богом? Но куда вы обращаетесь? К знахарке, которая и сама заблуждается, и других вводит в заблуждение своим волшебством? К старухе сказочнице за тем, чтобы она связала узелочек? К бесстыдной ворожее, чтобы она поворожила? Все к изобретениям дьявола? Почему вы не посылаете в Церковь, чтобы совершить молитву и молебен, а рассылаете то туда, то сюда, ища зелий, повязок, причитаний дьявольских? Это не что иное, как явное идолопоклонство перед лицом Божиим, отступление от Бога и переход к дьяволу! Это значит верить в сердце, что дьявол могущественнее Бога. Но за это «сице глаголет Господь (вот проклятье, которым грозит Бог): одр, на негоже возшел еси ту, не имати слезти с него, яко ту смертию умреши». Ты, кто бы это ни был, мужчина или женщина, прибегаешь к идолу Ваала, как будто нет Бога в Иерусалиме; твои ворожбы, волшебство, узелки, ничуть тебе не помогут; ты не встанешь с этой постели, на которой лежишь, ты умрешь. «Лукавии же человецы и чародее преуспеют на горшее, прельщающе и прельщаеми» (2Тим.3:13). – Занемог и другой царь, Езекия, и был действительно близок к смерти, как говорит Священное Писание. К больному царю был послан от Бога пророк Исайя сказать: «Царь, настал твой последний час, тебе уже не помогут больше ни лекарства, ни врачи. Напиши завещание, устрой свои домашние дела, ибо ты скоро умрешь» (см.: 4Цар.20:1). Что же сделал Езекия, услышав эти слова? Он поступил, как богобоязненный муж. Он прибегнул только к Богу: «и обрати Езекиа лице свое ко стене и помолися ко Господу… Иплакася… плачем великим» (4Цар.20:2–3). И этим умилостивил Бога. Он внял ему, смилостивился, исцелил его и даровал ему еще пятнадцать лет жизни. «Тако глаголет Господь (сообщил ему Исайя от лица Божия): услышах молитву твою и ведех слезы твоя; се, Аз изцелю тя… и приложу к летом твоим лет пять надесять» (4Цар.20:5–6). Обрати внимание, христианин, вот два больных царя-Охозия и Езекия. Недуг Охозии не смертельный, а Езекии – смертельный. Езекия заболел к смерти, Сам Бог определил его к ней. «Тако глаголет Господь: …умреши… ты и не будеши жив» (4Цар.20:1). И тем не менее Охозия от своей болезни умер, а Езекия исцелился. Почему же? Не лицеприятие ли это со стороны Бога? Нет. Охозия умер, потому что прибегнул не к Богу, а к демону; Езекия исцелился, потому что тотчас прибегнул к Богу. На одного Бог разгневался за то, что он обратился к волшебству и кудесничеству; другого помиловал, ибо он сотворил молитву, излил слезы благоговения и сокрушения. Поучайся этим примером, христианин, – и, если заболеешь, ты исцелишься; обнищаешь, найдешь пропитание; если впадешь в искушение, муки, несчастья, освободишься; только не вступай на путь дьявола волшебством, неправдой, злыми умыслами; вступи на путь Божий с молитвой, надеждой и верой. «Открый ко Господу путь твой, с надеждой – уповай на Него, с верой – веруй, что Той сотворит» (Пс.36:5) тебе. Он всемогущ, всемудр и всеблаг. Итак, повинись Господу и как человек, и как христианин. Хорошо. Но, обратившись к Богу, о чем Его умолять? На это отвечает тебе Златоуст: «Проси о том, что для тебя, просящего, полезно, и для Него, подающего, приличествует», проси вещи, полезной для христианина и приличествующей для Бога. Но трудность заключается в том, что мы не знаем, как говорит Павел, что нам полезно и о чем нужно просить Бога, – «о чесом бо помолимся, якоже подобает, не вемы» (Рим.8:26). Это апостол говорит, по объяснению Златоуста, внушая нам не считать полезным все то, что кажется таковым человеческому размышлению. Поэтому в древние времена Церкви Бог посылал на одного из христиан особенный дар Святого Духа, который назывался «духом молитвы». Просвещаемый им, он молился о том, что действительно было полезно и приличествовало, и во всех своих молитвах был услышан. Это и есть дарование Того Духа, о Котором тот же апостол говорит: «Сам Дух ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными» (Рим.8:26). Образ его есть диакон, который в церковных последованиях приносит Богу молитвы о народе. Так буквально это объясняет златословесный учитель: «Ввиду того что мы, не зная о многом, что нам полезно, просим совершенно бесполезного, на одного из присутствовавших нисходил дар молитвы, и он, поднявшись, молился за всех. Образом его служит теперь диакон, воссылающий молитвы о народе». Таким образом, мы не знаем того, что полезно и что приличествует. Причина этому заключается в том, что человеческая воля по природе неустойчива и легко преклонна: сейчас хочет одного, потом – другого и никогда ничем не удовлетворяется. Она развращена и слепа: на худое смотрит, как на хорошее, не отличат полезного от вредного, должного от недолжного. Конечно, вне всякого сомнения, самое благородное из всех творений Божиих, – человек, созданный по образу и подобию Божию. Однако человек создан позже всех творений. Почему же? Если Бог все сотворил ради человека, то не нужно ли было и человеку следить, все ли делается по его желанию? Бог знал природу человека: что он по уму любознателен, в желании своем неудовлетворим, в мнении неустойчив; что это – дух, который и сам не знает, чего именно хочет. И если Бог сотворил бы человека сначала, может быть, тот осмелился бы вступить в пререкания с премудростью Божией и сказать ей: «Я хотел бы, чтоб свет был другого цвета, небо – другого устройства, это мне не нравится, то я хотел бы в другом виде».

Из всех ваятелей Греции самым славным, способным и дивным в своем искусстве был Поликлит. Но еще большее искусство нужно было, чтобы удовлетворить мнение толпы. И Поликлит ухитрился удовлетворить и вместе обличить желание народа. Он приготовил два изваяния – одно тайно от всех, по всем правилам искусства, а другое – открыто, по желанию всех. Пока он обтесывал камень, проходившие мимо останавливались, смотрели, и каждый выражал свое мнение: сделай так голову, так руки, грудь, весь образ. И Поликлит повиновался желанию каждого. Окончив труд, он выставил оба изваяния, чтобы их видел весь народ. «Какое же из этих двух, – спросил он их, – кажется вам красивее?» Все единогласно указали на то изваяние, которое было изготовлено по правилам искусства. А другое, сделанное по желанию их, было какое-то неправильное, несоразмерное, несовершенное творение. «То, что вы хвалите, – продолжал он, – я сделал по требованиям искусства, и поэтому оно совершенно; а другое сделали вы, ибо я творил его по вашему желанию, и поэтому оно ничего не стоит». Этот факт указывает, что желания и вкусы людей очень различны и странны. Предположим, что Бог во всем, о чем просят Его люди, поступит по их желанию. Один хочет одного, другой хочет другого – совершенно отличного и даже противного. Солдат хочет войны, купец – мира; мореплаватели хотят морского ветра, но один западного, а другой – восточного. Земледелец просит тихой погоды на земле, но один хочет ее с дождем, а другой – с засухой. Короче говоря, сколько голов, столько умов, и каждый хочет по-своему. Если Бог пожелает исполнить желание каждого, во что превратится наш мир, жизнь, общество? В смешение, бездну, хаос. Пусть Бог делает, как знает, по искусству беспредельной Своей мудрости, а не по мнению нашей головы! Вот поэтому-то, может быть, Бог и восхотел создать человека позже всех, чтобы человек, застав все уже созданным, удовлетворился, успокоился тем, что Бог сотворил все «добра зело» (Быт.1:31), и не требовал одного в таком виде, другого – в другом, сам не зная, о чем говорит и чего хочет. Обратите внимание и на то: Бог создал человека – мужчину – Адама, но еще не создал женщину – Еву – помощницу, подобную ему. Пожелав создать ее, Он усыпил Адама, взял одно из его ребер и сотворил жену Еву; затем он пробудил Адама и «приведе ю ко Адаму» (Быт.2:22). Разве не следовало бы Адаму не спать и видеть, как Бог создает жену, с которой ему предстоит прожить целую жизнь? Нет, говорит Бог. Если бы человек не спал и видел, как Я творю жену, он стал бы говорить, объяснять, выражать свое желание. Я хочу, сказал бы он, глаза такими, рот – иным, мне не нравится это лицо, дай ему другой вид. Пусть лучше спит человек и не видит, а Я буду делать как знаю. Человек не знает, чего хочет, не понимает, о чем просит. И по большей-то части он хочет худшего, просит вредного. Рахиль, жена Иакова, была неплодна и не имела детей. Она вдвойне скорбела, ибо видела, что у нее нет детей, а у сестры ее – очень много. Какая ужасная страсть – ревность, особенно в женских сердцах! Рахиль позавидовала своей сестре и от ревности захотела умереть. «Видевши… Рахиль, яко не роди Иакову, и поревнова… сестре своей». Как она воевала с мужем своим! «Даждь ми чада, – говорила ему, – аще же ни, умру аз» (Быт.30:1). Одно из двух – или рожу, или умру; хочу видеть или детей, или смерть. Только на сестру снизошло все благословение Божие, а я буду нести проклятие и позор бездетности? Я не вынесу этого. «Даждь ми чада; аще же ни, умру аз». Рахиль так сильно хочет иметь детей! Но знает ли она, чего хочет? Пусть будет, пусть исполнится ее желание! Бог услышал ее молитву и исполнил ее желание. «Помяну… Бог Рахиль, и услыша ю Бог, и отверзе утробу ея» (Быт.30:22). Радуюсь и я с тобой, прекрасная Рахиль. Наконец ты нашла утешение. «Помяну… Бог Рахиль». Ты уже не неплодна, ты начала раждать, видишь плод чрева своего. Но каковы будут твои роды? Что хорошего ты получишь от своих детей, которых так сильно желаешь? Увы, что я слышу! Пришел час родить Рахили и «возбедствова в рождении» (Быт.35:16) – трудные роды, великие боли! Дала сыну жизнь, но сама умерла от болей. Сын желаний стал сыном скорби! О, как бы она сильно раскаивалась в том, чего так сильно желала! Родила Рахиль, но в родах и умерла. «Бысть же, егда оставляше ю душа, умираше бо, прозва имя ему сын болезни моея» (Быт.35:18). Итак, Рахиль не знала, чего хотела. Она желала видеть сына и тогда же умоляла о смерти. Сказанное Златоустово слово более чем справедливо: «Не зная много из полезного нам, мы просим бесполезного». И Павел говорит: «О чесом бо помолимся, якоже подобает, не вемы» (Рим.8:26). Христианин, ты просишь от Бога детей. Но, может быть, они доставят тебе больше слез, чем радости? Ты просишь здоровья, но, может быть, с течением времени умножатся и грехи твои? Ты просишь богатства, но, может быть, оно послужит причиной твоей погибели? Ты просишь чести, но, может быть, чем больше возвысишься, тем ниже падешь? Ты просишь мирских и временных благ, но, может быть, в них-то и найдешь смерть своей жизни, муку для своей души? Ты не знаешь, о чем просишь!

Итак, если желание человеческое так ошибочно и только воля Божия неуклонна, что же остается делать, как не подчинить свою волю воле Божией? Желать того только, что хочет Бог, и говорить в своих молитвах: «Отче Мой… не якоже Аз хошу, но якоже Ты… буди воля Твоя» (Мф.26:39–42). – Александр Великий, когда в Азии воевал с Дарием Персидским за обладание всем восточным царством, сошел выкупаться в струях реки Кидна. Но как только он погрузился в воду, мгновенно охватил всего его страшный холод, захватил его дыхание, так что он едва не умер. Жизнь Александра Великого подверглась великой опасности – в одно мгновение мог увянуть этот цвет юности, славы и мужества. Филипп, его верный друг и врач, взялся лечить царя и тотчас начал его лечение. Различными благовониями и припарками он помог ему, укрепил, оживил и собирался на третий день дать ему выпить лекарство, которым надеялся совершенно вернуть ему здоровье. В это время от Пармениона, самого верного из военачальников Александровых, было получено письмо, в котором он предупреждал Александра беречься врача Филиппа, не вверяться в его руки и не принимать его лекарств, ибо Филипп вошел в соглашение с Дарием, персидским царем, отравить Александра и в награду за это предательство получить несколько тысяч талантов и жениться на сестре Дария. Александр прочел письмо и, не сообщив об этом никому, положил его под подушку. Настал третий день. Врач Филипп, ничего не знавший ни о предательстве, ни о письме, входит в палатку царя, держа в руках чашу с лекарством, и подает ее царю. Тот одной рукой берет от врача чашу, а другой подает ему письмо, и, пока Филипп читал его, Александр без всякого колебания и смятения выпил всю чашу. Остановись, Александр, что ты делаешь? Ты совершенно ни во что не ставишь свою жизнь? Почему ты сначала не расследуешь, чтобы узнать правду, виноват врач или невиновен? Дай ему сперва прочесть письмо и, смотря по тому, что прочтешь ты на его лице, возьми или отврати чашу. Но ты пьешь сначала, и затем уже он читает. И ты так доверяешься человеку? «Да, – так говорил сам себе Александр, – Филипп и друг, и врач. Я полагаюсь на его искренность столько же, сколько и на его искусство». Александр не без основания доверился, ибо его выздоровление, наступившее после этого лекарства, рассеяло напрасное и ложное подозрение. Александр Великий, царь, победитель и герой, верит Филиппу и вручает ему свою жизнь; верит (хоть и существовало подозрение, будто тот хочет отравить), ибо он подумал и сказал себе: «Филипп врач, значит умеет лечить; Филипп мой друг, значит, хочет меня вылечить». А ты, христианин, предавая себя в руки Божий в своих болезнях, нуждах и скорбях, как думаешь, в чьи руки отдаешься? Он – Бог, Он – Отец. Поэтому скажи и ты самому себе: Он – Бог и, как всемудрый, знает, что мне нужно; Он – Отец и, как всеблагий, хочет подать мне необходимое. Я верю в Его мудрость, верю в Его любовь. Я хочу только того, чего для меня хочет мой Бог, мой Отец. Я не прошу у Него ничего, ибо я не знаю, чего просить, не знаю, что мне полезно. Пусть это знает Он, всемудрый Бог. Пусть это подаст мне Он, всеблагий Отец. Отче мой, быть мне в этом мире больным или здоровым, богатым или бедным, мудрым или неученым; возвыситься до великих почестей или оставаться в моем скромном положении, иметь детей или быть бездетным, быть любимым людьми или ненавидимым, просить еще долгой жизни или умереть сегодня или завтра… Я не знаю, что для меня полезно. Это знаешь Ты, и делай как знаешь. «Не якоже Аз хощу, ноякоже Ты… буди воля Твоя». Христиане, я хочу высказать это в двух словах: во всех своих нуждах обращайтесь только к Богу; просите, чтобы было только то, что угодно Богу. В противном случае вы не знаете, чего просите – «не весте, чесо просита».

2

Прибегать во всех своих нуждах к Богу? Хорошо. Но, повторяю, с каким лицом? Молиться о том только, чтобы совершалось угодное Богу, – хорошо. Но, повторяю, из каких уст? С каким лицом являться перед Богом, какими устами умолять Его должны мы, враги Божий, доколе находимся в грехах? Послушаем, что говорит Бог устами Исайи: «Егда прострете руки (ваша) ко Мне, отвращу очи Мои от вас; и аще умножите моление, не услышу вас» (Ис.1:15). Т. е. когда явитесь передо Мной и подымите ко Мне руки с мольбой, Я отвращу Свое лицо от вас и не стану на вас смотреть; и если даже удвоите и утроите ваши молитвы, Я останусь к ним глух и не стану внимать. Почему? «Руки бо ваша исполнены крове» (Ис.1:15). Что же это за кровь на наших руках? Настоящая кровь от убийства? Но я надеюсь, что в нашем городе, где я беседую, нет этого зла. Но, может быть, кровь бедных от несправедливости, от непосильных трудов, от грабительств? Вот этого я боюсь. Кровь нечистот, плотских грехов? А этого слова боюсь еще больше. Но с такими нечистыми руками Бог не хочет ни видеть нас, ни слышать нас. «Егда прострете руки (ваша) ко Мне, отвращу очи Мои от вас; и аще умножите моление, не услышу вас; руки бо ваша исполнены крове». Но что же нам остается делать? Это говорит нам Сам Бог: «Измыйтеся, (и) чисти будите» (Ис.1:16). Умойтесь, очиститесь. Был болен проказой Нееман, великий и сильный сирийский вельможа, и пришел к пророку Елисею очиститься. Рассудив, что это дело трудное и дорогостоящее, он взял с собой десять талантов серебра, шесть талантов золота, десять наилучших одежд, чтобы все это раздарить, истратить, чтобы получить выздоровление. Когда Елисей услышал, что Нееман приблизился, велел ему сообщить, чтобы он остановился. Около него Иордан, пусть он пойдет, семь раз погрузится в воду, и без всякого труда очиститься – «шед измыйся седмижды во Иордане, и возвратится плоть твоя к тебе, и очистишися» (4Цар.5:10). Тот пошел, омылся и очистился. А из денег, которые взял с собой, Нееман ничего не потратил, из одежд ничего не подарил. Он так дешево, так легко очистился? Пошел, омылся и очистился. О, какая приятная для нас весть! И мы хотим очиститься? Пойдем к духовнику, как Нееман к Елисею. Вы думаете, что он пошлет нас в Иерусалим на поклонение святым местам или в пустыню на подвиги, или велит нам раздать бедным все наше имущество? Ничего подобного, ничего! Что же он велит нам сделать? Сказать одно только слово «согреших», пролить только две слезы, и этим мы омыты, очищены, прощены. Это есть член веры. Но послушайте, как нас уверяет в этом Златоуст, утешитель грешных: «О, великое человеколюбие, о, безмерная благость! Бог совершенно оправдывает грешника после того, как он исповедует свои грехи и дает обещание на будущее время». Только не следует терять времени, особенно теперь, когда мы восходим в Иерусалим, теперь, когда приближаются святые дни святых страданий Христовых; если возможно – сегодня, не ожидая завтрашнего дня. О, это «завтра» есть величайшее препятствие нашего с спасения, главная причина нашего осуждения! Итак, по возможности скорее омоемся, очистимся в святой исповеди. Когда мы так очистимся и омоемся, Бог примет нас с распростертыми объятиями, будет смотреть на нас светлым взором, будет слушать, внимать нам, дарует нам здесь прощение грехов, а там – Небесное Царство.

«Осанна, благословен Грядый во имя Господне, Царь Израилев» (Ин.12:13)

Когда я вижу, что Иисус Христос с такой честью, славой и торжеством вступает в Иерусалим, я со всей справедливостью могу думать, что Ему больше нечего бояться зависти и ненависти архиереев, священников и книжников. О Иерусалим, святой град, поистине град Божий! «Преславная глаголашася о тебе» (Пс.86:3) в прошедшие века, преславная будут говорить о тебе и в будущие века, ради той любви и привязанности, которую ты оказываешь своему Благодетелю. Приветливые дети еврейские, хвалю ваше доброе расположение; вы берете ветви маслин и вайи, символы победы, и с ними встречаете, как царя Израилева, чудотворца Сына Давидова. Обнаруживаете такое расположение, что готовы взяться за оружие, чтобы каждую минуту защищать Его от наветов вражиих. Иисусе мой, здесь, в Иерусалиме, Тебе уже нечего бояться: он служит для тебя уже местом убежища. Если весь город поднялся навстречу Тебе, то так же он весь подымется на Твою защиту. Книжники, священники и архиереи иудейские, напрасно вы трудитесь; о чем вы замышляете на своих собраниях? О чем рассуждаете в синагогах? Вы совершенно бессильны причинить какое-нибудь зло этому Назорею, Которого бесчисленный народ принимает с таким торжеством: «Осанна, благословен Грядый во имя Господне, Царь Израилев». Но что же я говорю? О, суетные ожидания человеческие! О, лукавое лицемерие разбойничьего города! О, минутная угодливость неблагодарного народа! Город Иерусалим, сегодня зрелище торжественного праздника, через несколько дней превратится в зрелище ужасного бедствия! Тот, кто принимает Его, как Царя Израильского, пригвоздит Его к дереву, как преступника. Народ, который теперь потрясает вайями, приготовит Ему крест. Кто теперь глашает «осанна», будет кричать «да распят будет» (Мф.27:22). Сегодня такая честь, а через несколько дней такое уничижение. Те самые, кто теперь Ему кланяются, распнут Его. Да. Что претерпел тогда Христос от евреев, то же самое теперь Он испытывает от христиан, которые в эти святые дни на словах поклоняются Ему, а делами распинают. Устами взывают «осанна», а сердцем – «да распят будет». Сегодня я и буду проповедовать о том, как христиане должны чтить в эти святые дни страсти Христовы.

1

После тайной вечери Христос в сопровождении Своих учеников перешел на другую сторону Кедронского потока в Гефсиманию. Это было в самом начале ночи. Оставив их там, Он берет с Собой Петра, Иакова и Иоанна. Он удалился для молитвы, и когда начал размышлять о страданиях, прискорбна стала душа Его «даже до смерти». Успокойся, о Иисусе, не печалься. Я вижу толпу людей, приближающуюся сюда с факелами и свечами. Это, должно быть, хорошие люди; иначе зачем бы они стали ходить ночью со светом? Во главе их идет какой-то человек, по виду как будто Твой ученик. Вижу, они подходят, и этот приветствует Тебя: «радуйся, Равви, даже целует Тебя – и облобыза Его» (Мф.26:49). Там, где слышны лобзания и приветствия, где присутствует ученик, где горят свечи и факелы, может ли быть там что-нибудь дурное? Успокойся, о Иисусе, не бойся! Что же случилось на самом деле? Эти светоносные люди суть военная стража, толпа слуг, пришедших схватить Иисуса и повлечь Его на смерть; этот ученик есть предатель Иуда, который продал Его за тридцать сребреников, и теперь приближается Его предать. То приветствие коварно, и лобзание есть знак предания. «Егоже аще лобжу, Той есть; имите Его» (Мк.14:44). Одного можно было ждать, а другое случилось! О, великая скорбь Иисуса! Он вправе сказать: «Прискорбна есть душа Моя до смерти» (Мф.26:38). Нечто подобное происходит и в день Великой Пятницы, когда совершается память святых и страшных страстей Спасителя. Толпа велика, шествие Креста и Святого Гроба растянулось от одного конца города до другого. Бесчисленный собор клириков и мирян, частных лиц, взрослых и малых идет впереди и сзади крестным ходом. Всюду теснятся люди всякого возраста, сбежавшиеся на зрелище: в окнах выставились мужчины и женщины, молодые, дети и старцы, чтобы посмотреть на священную процессию. Великое освещение от свечей и факелов, как будто сияет день во мраке ночи. Все это знаки особенного горячего благоговения. Кто увидит, что происходит внутри в церквах и снаружи на улицах и площадях, может подумать, что весь город, как Ниневия, когда свершала всенародное покаяние для умилостивления Бога, проникся болью, сокрушением, покаянием и что, если во все прочие дни года мы грешим, теперь, в Великую Пятницу, мы поистине каемся. Однако кажется одно, а происходит совершенно другое. Это громадное собрание есть только показная торжественность. Из всей толпы, сбежавшейся на празднование страстей Христовых, некоторые совсем и не были у исповеди. Видят Христа на кресте, но этот еще не порвал своей нечистой связи, тот не возвратил еще чужой вещи, иной не простил своего врага, не оставил своей дурной привычки, совсем и не имеет никакого намерения исправить свою жизнь. Иные, правда, покаялись, но временно: покаялись, что согрешили, но скоро раскаются, что покаялись. Иные намерены исповедаться, но, как только воскреснет Христос, тот же час распять Его. Как их обновить, «второе распинающих Сына Божия в себе и обличающих» (Евр.6:6), сокрушается апостол Павел. О, Боже мой! И христиане чтут Христа в Его страданиях только устами, а сердце их далеко отстоит. Так жаловался Бог устами Исаии и Сам Христос в Евангелии: «Лицемери, добре пророчествова о вас Исаия, глаголя: приближаются Мне людие сии усты своими и устнами чтут Мя; сердце же их далече отстоит от Мене» (Мф.15:7–8; см. также Ис.29:13). Таким образом, если Христос однажды был распят иудеями в ту Великую Пятницу, то каждую Великую Пятницу Христос снова распинается христианами, ибо одно нам кажется, а иное действительно творится. И однако вот тогда-то именно христиане должны бы проявлять возможно большее благоговение и благодарность.

Антиохийцы восстали против своего царя Селевка, и тот едва спасся от рук бунтовщиков, которые хотели лишить его жизни так же, как лишили и царства. Он один тайно убегает из дворца, неузнанный никем, выходит из города, всю ночь идет и к утру достигает берега, где и садится немного отдохнуть. Утомленный телом, огорченный душой, он, глубоко вздыхая, думает о своем несчастье. Но мятежники, хотевшие его убить, теперь бегут по его следам. Настигают его на том самом месте, издали узнают, скачут к нему, со свирепым видом, с мечами в руках, нападают на него и жаждут его крови. Приближаются и, видя здесь царя, своего собственного царя, совершенно одиноким, безутешно горюющим, без царских украшений, лежащим на земле, обливающимся слезами, сдерживают свой гнев и опускают руки, жалеют о нем и раскаиваются в поднятом ими мятеже; утешают его выражениями сочувствия; подымают его с земли, опять кланяются ему как царю; просят у него прощения за старое, сопровождают его в столицу, возводят его на престол и клянутся ему на будущее время в верности и покорности. Так один вид несчастного царя поразил сердца варваров мятежников. О христиане, Тот, Кого мы в Великую Пятницу видим распятым на кресте, увенчанным тернием, обезображенным от заушений, окровавленным от ран, есть Царь славы, есть Царь наш, во имя Которого мы крестились, в Евангелие Которого веруем, Царства Которого ожидаем.

Наши грехи привели Его в такое ужасное состояние. Значит, у нас каменные сердца, если при виде Его не сокрушаются от боли. Мы должны бы сказать Ему тогда, но сказать от сердца, с сокрушением: «Ииусе мой, Избавителю мой, справедливо ли, чтобы Ты висел на кресте, а я валялся на мягкой постели?! Чтобы Ты носил терновый венец, а я имел лукавые помышления в голове! Чтобы Твой бок был поражен раной, а я в сердце своем имел вечную ненависть против ближнего. Чтобы Твои руки и ноги были пригвождены, а мои руки полны несправедливости, мои ноги стремились по пути погибели?! Чтобы Твоя чистейшая плоть была рассечена ударами бича, а моя осквернена в стольких нечистотах. Мне бы следовало понести такой крест, мне бы следовало подвергнуться этим страданиям, мне бы следовало перенести такую смерть. Но если уж я не могу ради Тебя умереть, то, по крайней мере, покаяться бы мне. Если не могу пролить своей крови, хотя бы пролить слезы; если не могу дать своей жизни за Твою, то хотя бы отплатить своей любовью за Твою. Ты, безгрешный Бог, сделал столько ради меня, грешного человека, что же может быть меньше того, как любить Тебя или, по крайней мере, не впадать снова в вину перед Тобой? Итак, я раскаиваюсь, я отлагаю свои прежние падения и грехи, и клянусь на будущее время вечно любить имя Твое и повиноваться закону Твоему!»

Мы должны бы это говорить и делать в Великую Пятницу. Это именно и имеет в виду наша святая Церковь, ежегодно напоминающая нам о страданиях и смерти Христовой. Праздник христиан, говорит божественный Златоуст, особенно в эти святые дни, «должен состоять в обнаружении добрых дел, благоговейном настроении души, строгости образа жизни». Обнаружение добрых дел, а не свечи и факелы. Благоговение души действительное, а не показное. Строгость образа жизни, а не праздное только зрелище. Иначе, если одно кажется, а в действительности происходит совершенно другое, знаете, что нам лучше делать? Послушайте. Царь Саул умер от своей собственной руки в войне против филистимлян. Услышав об этом, Давид разодрал свои одежды, поднял великий плач и сказал всему народу: «Мужи израильские, царь Саул умер. Но молчите, не открывайте об этом никому, чтобы об этом не услышали враги и не обрадовались» – «не возвещайте в Гефе, ниже поведайте на исходищих Аскалоних, да не возвеселятся дщери иноплеменничи» (2Цар.1:20). Настает святая и Великая Пятница, и наша святая Церковь напоминает нам, что Сын Бога Живого, Богочеловек Иисус, Царь наш умер на кресте из любви к нам. Итак, молчите. Заприте, священники, церкви, сокройте Распятого и Крест во внутренность святилища, пусть этого не увидят, не услышат об этом и не возрадуются этому враги веры. Но как? Носить крест от одного конца города до другого, носить образ Распятого по улицам и площадям, открыто проповедовать, что Он восприял эту болезненную и позорную смерть ради нас, и в тоже время не проявлять никакого знака сердечного соболезнования, за исключением внешней торжественности, ни истинного благоговения, любви и благодарности? Что тогда скажут евреи, распявшие Его? Они скажут, христиане веруют, что Он – Сын Божий; христиане исповедуют, что Он распялся из любви к ним; но вот и все, что они делают для своего Благодетеля – одно из двух: или нет в действительности того, во что веруют христиане, или же сами христиане в действительности не веруют в Него. «Аще Сын есть Божий, да снидет ныне со креста и веруем в Него» (см. Мф.27:42). И теперь евреи будут хулить страдания Христовы, как это делали и тогда. Так они будут насмехаться над лицемерием христиан. Поэтому, повторяю, уж лучше замкните, священники, церкви, сокройте крест и Распятого, чтобы не было ни видно, ни слышно, чтобы не радовались враги веры. «Да не возвеселятся дщери иноплеменничи».

Значит, в Великую Пятницу не будет привычного шествия, крестного хода, торжества, которое каждый год бывает? Да, это я сказал; однако, если хотите, пусть будет по-вашему, но пусть будет, как следует. Чтобы и в действительности было то, что обнаруживается вовне, чтобы внутреннее благоговение было таково же, как и внешнее. Вместе со свечами и факелами пусть в вашем сердце горит любовь к Тому, Кто из любви к нам умер. От Его тернового венца пусть почувствуется в нас сокрушение и умиление. От Его ран пусть возгорится в нас решимость смирить плоть свою; от креста Его мы должны научиться терпению, от смерти Его должны понять, какое велико зло есть грех. День Великой Пятницы пусть будет днем нашего покаяния. Крестный ход пусть будет «обнаружением добрых дел, благоговением души, строгостью образа жизни». – Да будет!

2

Нет, кажется, более трудного искусства, чем искусство прорицания. И, однако, некоторые вещи я очень легко предрекаю. Хотите ли, я скажу, что у вас всех, здесь присутствующих, на уме? Вы все думаете об одном и том же. Именно о том, что я скажу вторую часть проповеди, как сказал первую. Неправда ли? Я угадал. Но на сегодня я больше ничего не говорю. Ввиду торжественности этого дня я решил не задерживать вас долго. Итак, идите с миром, и я буду ждать вас в Великую Пятницу; приходите внимать страшным и спасительным страстям.

«Прискорбна есть душа Моя до смерти» (Мф. 26:38).

Человечеству пришлось увидеть на земле два великих и преславных чуда: первое, это – Бога, сошедшего на землю, чтобы принять человеческое естество; второе чудо, это – Богочеловека, восшедшего на крест, чтобы на нем умереть. Первое явилось делом высшей премудрости и силы, второе – крайнего человеколюбия. Поэтому оба они совершились при различных обстоятельствах. В первом чуде, когда Бог принял естество человека, восторжествовала вообще вся тварь: ангелы на небесах воспели радостное славословие, пастыри на земле возликовали о спасительном благовестии и о совершившейся великой радости, и цари с востока пришли на поклонение к новорожденному Владыке с дарами. Во втором чуде, когда Богочеловек умер на кресте, как осужденный посреди двух разбойников, тогда горний и дольний мир восплакал, небо покрылось глубочайшей тьмой, земля с основания потряслась от трепета, камни растрескались. Та ночь была светлая ночь, принесшая всемирную радость и веселье, а сей день был мрачен, как день печали и скорби. В ту ночь Бог оказал человеку благодеяние, какое только мог, а в этот день человек выказал все свое беззаконие, какое мог сделать перед Богом.

Ты вправе сказать, Богочеловече и печальный Иисусе: «Прискорбна есть душа Моя до смерти», – ибо многи страсти Твои, велика печаль Твоя. Страдания так велики, каких еще никогда не выносило человеческое терпение; печаль так невыносима, какой еще не испытывало человеческое сердце. И поистине, слушатели, чем более я стараюсь найти в людской жизни другой подобный пример, тем более уверяюсь в том, что Его болезнь в страстях и печаль в болезни ни с чем не сравнимы. Велика была зависть в Каине против брата, но гораздо большая зависть у архиереев и книжников против Спасителя; а неправедное убийство Авелево не сравнимо с крестной смертью Иисусовой. Велико было терпение в Исааке, когда он готовился быть принесенным в жертву от Авраама, отца своего; но несравненно более терпения в Иисусе, Который в самом деле был предан от Отца Своего Небесного в жертву ненависти врагов Своих. Велики были злоключения Иосифа, когда он был продан братьями своими, оклеветан женой Потифара и, как виновный, был ввергнут в темницу; но гораздо многочисленнее страдания Иисусовы, когда Он продается учеником Своим, обвиняется всем сонмищем, влечется с суда на суд, как преступник. Велико было уничижение Давида, когда он свергнут был с царского престола сыном своим, когда подданные от него отступились; когда его собственные слуги гнались за ним, когда он босой убегал на гору Елеонскую, когда в него бросали камни и осыпали его ругательными словами. Но то, что совершалось с Иисусом, когда апостолы Его покинули, воины связали, увенчали тернием, обременили крестом, когда жители всего города провожали Его поносными злохулениями, когда Он восходил на Голгофу, чтобы принять позорную смерть между двух разбойников, – все это разве не более скорбное зрелище?!

Нельзя не признать, что велика была болезнь в Иове, когда он, лишась детей своих и имений, сидел на гноище, в ранах с головы до ног; однако это должно признать только прообразом и как бы тенью тех тяжких страданий и ран, которыми был удручен многострадальный Сын Приснодевы. Не малы были страдания и после Христа пострадавших и страданиям Его подражавших святых мучеников; однако те страдания были только телесные – среди страданий душа мучеников ликовала; там была смерть, но была и честь, было мучение, но был и венец. А страсть Иисуса Христа была страданием и тела, и души, – страданием без малейшего утешения; смерть Его была одно бесчестие, мучение – одна скорбь, и скорбь смертная. «Прискорбна есть душа Моя до смерти».

Часто проповедники говорят о страданиях Христовых, чтобы возбудить христиан к сожалению и слезам. Но я такого намерения не имею, как не имел его и Иисус Христос, идя на смерть. «Дщери Иерусалимски, говорит Он, не плачитеся о Мне, обаче себе плачите и чад ваших» (Лк.23:28).

Грешники, доныне еще не покаявшиеся, плачьтесь вы, говорю я, о грехе своем, плачьтесь о злобе своей, плачьтесь о мучении своем и плачьтесь притом о несчастии детей своих, коим вы оставляете в наследие злой пример развращенного жития. Я не хочу того, чтоб вы о страстях Христовых заплакали; я хочу только, чтобы вы от меня выслушали о том, какое из всех страданий Христовых было самое мучительное, о котором Он Сам, жалуясь, говорил: «Прискорбна есть душа Моя до смерти».

1

Когда Сын Человеческий сошел на землю и воплотился, Он при этом, так сказать, как бы оделся в две одежды человеческого естества: в одну – человеческой плоти, которую Он восприял по Ипостаси – «и Слово плоть бысть» (Ин.1:14), в другую – человеческого греха, который Он понес на Себе по снисхождению, о чем и говорит апостол Павел: «По нас грех сотвори» (2Кор.5:21), и еще: «Христос ны искупил есть от клятвы законныя, быв по нас клятва» (Гал.3:13). Одетый в одежду человеческой плоти, Он оставался безгрешным всю Свою жизнь – «греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его» (1Пет.2:22). Одетый же в одежду человеческого греха, Он является ныне во время страдания грешным человеком, а на самом деле Он есть Тот незлобивый и чистый Агнец, взявший на Себя всемирный грех, Которого сначала провидел пророк Исайя (см.: Ис.3), а за ним указал и Иоанн Креститель, – «се, Агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин.1:29). В сей-то одежде в саду Гефсиманском молитвенно предстал Он Своему безначальному Отцу и троекратно просил Его удалить от Него эту горькую, смертную чашу: «Отче Мой, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия» (Мф.26:39). Но Отец Ему не внимает и первый пишет на небесах определение о смерти Его, которое Пилат написал на земле. Только одну милость оказал Ему Отец: послал к Нему ангела для утешения в великом Его подвиге – «явися же Ему ангел с небесе, укрепляя Его» (Лк.22:43).

Но как же это Бог Отец не слушает прошения Единородного Сына Своего, Коего Он твердо обнадежил: «Аз всегда Тя послушаю!» Как, Бог, пожалевший некогда единственного сына Авраамова Исаака и не допустивший принести его в жертву, теперь не жалеет Своего собственного Единородного Сына и Сам хочет Его смерти? Да, так и говорит об этом апостол. В том образе Агнца, Который подъемлет на Себя грехи всего мира, Бог не признает Его за Своего Сына, каким Он видел Его во Иордане и на Фаворе, чтобы сказать Ему опять: «Сей есть Сын Мой возлюбленный» (Мф.3:17; 2Пет.1:17). Он принимает Его за грешника, облеченного грехом всего мира и потому нимало о Нем не сожалеет, но предает Его на смерть. «Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его» (Рим.8:32). Для какой же это цели? Для того, чтобы Он пригвоздил к кресту древнюю одежду греха, чтобы Своей кровью удовлетворил Божией правде, чтобы умилостивил Бога и оправдал человека. «Да будем мы правда Божия о Нем» (2Кор.5:21).

Иисус, оставленный, как на небесах Божественным Отцом Своим, так и на земле учениками Своими, из которых некоторые уснули, прочие же, оставя Его, разбежались, один, лишенный всякой помощи, начал скорбеть и тужить, и от многотрудного подвига печальной души Его начали падать капли кровавого пота. Я бы сказал: как в саду, в раю сладости, были написаны те два определения, одно осуждавшее Адама на пот, – «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт.3:19), а другое, осуждавшее Еву на болезнь, – «в болезнех родиши чада» (Быт.3:16), так теперь в вертограде сада Гефсиманского Иисус подвизается до пота кровавого, чтобы перенести пот Адамов; Он теперь страдает и болезнует, чтобы вынести, исполнить болезни Евины и, таким образом, освободить от древней клятвы и самих праотцев.

Однако я все-таки недоумеваю и ужасаюсь, когда слышу, как Он в столь великом подвиге с глубочайшим воздыханием говорит: «Прискорбна есть душа Моя до смерти». Он Сам перед этим говорил, что предстоящие страдания и крест – слава Его: «Ныне прославися Сын Человеческий» (Ин.13:31); Он с полной терпеливостью принимал волю Отцову: «Отче Мой… не якоже Аз хощу, но якоже Ты… буди воля Твоя» (Мф.26:39–42); Он показывал ученикам все усердие: «Востаните, идем» (Мф.26:46)… Почему же теперь начинает тужить, тосковать до кровавого пота? Теперь начинает печалиться, и та печаль почти причиняет Ему смерть – «прискорбна есть душа Моя до смерти!»

Что же это такое, что могло так печалить Иисуса?

Действительно, в этой измене две вещи могли особенно опечалить душу Иисусову: во-первых, оскорбление, что Иуда не признал Его за Сына Божия, а признавал Его за человека, имевшего Божественную силу к творению бесконечных чудес. Такой Целитель, Который одним только словом или прикосновением руки слепых просвещает, прокаженных очищает, больных исцеляет, мертвых воскрешает; такой дивный Чудотворец-пророк, Который будущее предвозвещает, все тайное знает, не омочив ног, по водам ходит, ветрами повелевает, бесов изгоняет, скажи мне, окаянный Иуда, чего Он стоит и такого ли ты Человека продаешь за тридцать сребреников? (Эту цену Моисей, между прочим, определил платить за убийство раба.) Так уничтожен Иисус!.. Но допустим, что Иисус продается; но почему Он продается апостолом? Какой худой пример для Церкви Христовой, если апостолы продают Христа или священники – Божию благодать!

Это замечательно: из апостолов только тот в муку попал, кто любил деньги. Проклятое сребролюбие – первая и главная причина, почему мы и веру свою продаем, и души свои отдаем на муки вечные!

Здесь я прошу вас, христиане, приметить нечто достойное внимания. Те сребреники, которые взял Иуда за Христа, принесли ли ему какую-нибудь пользу? Купил ли он на них какую-либо недвижимость, чтобы обеспечить себя? Сделал ли он платье на себя? Проел ли их или пропил? Доставил ли он себе на них какое-нибудь удовольствие? Ровно ничего. Напротив, те самые сребреники, которые его так ослепили, что он продал за них Христа, привели его и к лишению ума, и к отчаянию: повесился он, в муку вечную попал. Они принесли ему ту пользу, что на них он купил себе виселицу и вечную муку. «И поверг сребреники в церкви, отъиде; и шед удавися» (Мф.27:5). Не принесли они никакой пользы Иуде. Не пошли ли они на какое-нибудь Богоугодное дело, на какую-нибудь надобность церковную? И этого не было. Он пошел и бросил сребреники в храме, а священники храма их не приняли. Недостойно, сказали они, положить в церковную казну эти проклятые сребреники. Нет, нет, Бог не хочет на церковные нужды этих сребреников: они беззаконны, они святотатственны, за них продана человеческая кровь – «недостойно есть вложити их в корвану, понеже цена крове есть» (Мф.27:6). На что же пошли эти сребреники, плата за предательство, корысть сребролюбия? Сребреники, которые послужили поводом к преданию на смерть благого человека, т. е. сребреники смерти были употреблены не на живых, а на мертвых. Куплено было на те деньги поле для погребения на нем мертвых, да и мертвых не своих, а чужестранцев, заезжих – «купиша ими село скудельничо, в погребание странным» (Мф.27:7). О, проклятые сребреники, за кои продал Иуда Христа! Во-первых, они самому Иуде никакой пользы не принесли; во-вторых, они признаны недостойными служить на пользу храма; в-третьих, на них куплено было кладбище, гробницы – все мертвенное, да и то для чужих – «в погребание странным». О, несчастные сребреники, за которые Иуда предал Христа! Одинаково несчастны, отвержены и прокляты и те сребреники, за которые и мы предаем Христа, предаем Божию благодать, предаем таинства. Приносят ли такие сребреники пользу прежде всего нам самим? Поистине нет! Проклятия и отвержение, которые лежат на этих сребрениках, не допускают, чтобы мы на них порадовались, – напротив, за них нападает на нас в здешней жизни злая болезнь, нечаянная напасть, а в будущей ждет вечная мука. Таких сребреников не терпит Бог и в храме Своем, в Церкви Своей – «недостойно есть вложити их в корвану». Такими деньгами, коими покупается священство, которые составляют прибыль корыстолюбия, святотатства и беззакония, деньгами от кражи (ибо и Иуда был вор и крал церковные доходы) не обновляются храмы, не созидаются дома, не приобретаются имения, но покупаются только гробы и места для погребения. Такие деньги не приносят пользы своим владетелям, такие деньги только чужим – «в погребание странным!»

Но вижу я, что незлобивый Господь Иисус приемлет Иуду, не гнушается его коварным целованием, с глубоким сожалением называет его другом: «Друже, (твори,) на неже еси пришел» (Мф.26:50).

Тогда к чему же относятся слова «прискорбна есть душа Моя до смерти!» Не к заушению ли, которое нанес Ему непотребный и дерзкий раб? Связав назад руки Иисусу, как преданного суду, и как мыслили в душе враги Его, уже бесповоротно осужденного, вся спира с их тысячником и со множеством слуг, влача Его за собой, приводят Его сперва в дом архиерея Анны, а оттуда – к Каиафе, где книжники и фарисеи, где старцы и все собрание синедриона устами, открытыми на осуждение, сердцем, отравленным ненавистью, все единогласно утверждают, что такой человек достоин смерти – «повинен есть смерти» (Мф.26:66)! Прошу вас, христиане, обратите внимание. Священники и фарисеи, исполненные зависти, весьма ненавидели Иисуса Христа. Сами слепые, они были вождями слепых и не могли видеть жизни Христовой; они были глухи к Его учению, которое было небесным светом, «иже просвещает всякого человека грядущаго в мир» (Ин.1:9). Народ вообще любил Его, с радостью слушал Его учение. Поэтому священники и фарисеи, когда попытались умертвить Его, как пытались и прежде не раз, опасались именно простого народа. А теперь, когда наступило время страданий Иисуса, теперь все, как один человек – и священники, и фарисеи, и простой народ: мужчины и женщины, молодые и старые – все хотят Его умертвить. «Повинен есть смерти!»

Что возбудило так весь народ? Что преклонило всех восстать на Христа? Конечно, не что иное, как лицемерие священников и фарисеев. Фарисеи, сребролюбивые и гордые, не вменяли себе за грех поедать без остатка дома вдов и сирот; они не считали грехом искать себе везде первенства и почтения от людей. Но и сребролюбие, и честолюбие было у них скрытное, и народ этого не видел. С другой стороны, молитву они творили на городских площадях, на виду у всех, носили особые длинные одежды и широкие хранилища с изображением заповедей Божиих. Это все было явное, и народ это видел. Фарисеи главные заповеди закона ставили ни во что: хотелось ли иметь кому лжесвидетеля, им был фарисей; хотел лихоимца, он мог найти такого среди фарисеев. Они приносили десятину укропа и тмина; великие и действительные беззакония их были сокрыты, а малые и ложные добродетели явны. Вот почему народ почитал их за святых. Священники, также слепые в невежестве, были отравлены завистью. Это было тайно, простой народ этого не знал и видел в них ревнителей закона. Иуда поверг им сребреники; они к ним не прикоснулись, потому что цена им была кровь – «недостойно есть вложити их в корвану, понеже цена крове есть». Не пошли они в преторию (судилище, где Пилат присутствовал), чтобы им в ней не оскверниться, потому что был тогда праздник – «и тии не внидоша в претор, да не осквернятся» (Ин.18:28). Такая ревность к закону была явная, и народ, видевший это, почитал их за святых. За святых он почитал людей сребролюбивых, гордых, невежественных, завистливых, людей, которые задумали совершить самое беззаконное, несправедливейшее убийство, какого еще не бывало на земле, а именно: распять Сына Божия. Народ был увлечен только лицемерием. Он рассуждал так: наши фарисеи, наши священники – люди святые; и, следовательно, если они говорят, что Иисус Христос есть льстец и злодей, то говорят это они не без основания; если они хотят Его умертвить, это значит, Он достоин смерти. «Повинен есть смерти». О, лицемерие фарисеев и священников! Как легко прельстить простой народ, который видел некоторые малые лицемерные добродетели, но не видел великих и действительных пороков!

Пусть этот Человек неповинный, пусть Он пророк, пусть чудотворец; но когда лицемеры представляют Его за льстеца и злодея, требуют Его смерти, то и весь народ стоит за то же. «Повинен есть смерти!» Рассуждения эти Иоанн Златоуст дополняет так. И сей народ еврейский, говорит он, не тот ли самый, который Иисус Христос насытил пятью хлебами в пустыне? Пусто было место; нельзя было достать ничего съедобного; народа было пять тысяч, а хлебов – всего только пять. Велик был голод, велико смятение. Однако человеколюбец Иисус благословил те пять хлебов и насытил ими пять тысяч человек. Велико благодеяние, и народ пожелал, даже вопреки воле Иисуса Христа, сделать Его своим царем. Но Он от того уклонился. «Иисус… разумев, яко хотят прийти, да восхитят Его и сотворят Его царя, отыде» (Ин.6:15). Тот ли это народ, который прежде так возлюбил Его, что хотел сделать Его своим царем, теперь так Его возненавидел, что требует Его смерти. «Повинен есть смерти!» Да, они хотели сделать Его своим царем, когда Он дал им есть, а теперь, когда Ему нечего дать им есть, требуют Его смерти. О, как велика сила жадности и как изменчиво мнение толпы! – восклицает Златословесный учитель. Жадный, ненасытный, неблагодарный народ! Почему же Того, Кто тебя накормил, ты хочешь как разбойника распять и требуешь: «Повинен есть смерти!»

Какая же причина зависти к Нему людей? Причина та, что у Иисуса Христа были ученики и Он проповедовал учение, о которых Его спрашивали, – «архиерей же вопроси Иисуса о ученицех Его и о учении Его» (Ин.18:19). Можно ли ставить в вину человеку, когда он стремится учить людей и просвещать их? Ах, завистливые иудеи! Воистину вы хотите быть слепыми вождями слепых, и оттого-то вы и ненавидите небесный Свет, просвещающий всякого человека, грядущего в мир. Он явно беседовал с народом; Он нескрытно учил в синагогах и в храме, куда сходились все иудеи, и тайно ничего не говорил. Призовите тех людей, которые слушали Его учение, допросите свидетелей и услышите, что Он «греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его» (1Пет.2:22). Однако между многими, которые не знали, чем бы Его оклеветать, сыскались два лжесвидетеля, которые показали, что Иисус говорил, что может разорить храм Соломонов и через три дня вновь его построить. «Послежде же приступивши два лжесвидетеля, реста: Сей рече: могу разорити Церковь Божию и треми денми создати ю» (Мф.26:60–61). Подлинно Христос говорил подобные сим слова; но когда говорил Он, разорите вы храм Божий, и Я в три дня воздвигну его, не разумел Он этого о храме, а разумел о теле Своем. «Он же глаголаше о церкви тела Своего» (Ин.2:21). Он говорил как бы так: о иудеи, если вы Мое тело умертвите, Я его опять через три дня воскрешу.

Но когда Иисус, выслушав все обвинения, пожелал дать надлежащий ответ архиерею, один из архиерейских слуг ударил Его по щеке – «един от предстоящих слуг удари в ланиту Иисуса» (Ин.18:22). Где были тогда молнии небесные, что не сожгли в тот же час пребеззаконную десницу! Как не разверзлась земля, чтобы живым пожрать этого кощунственного служителя! Однако долготерпеливый Иисус удовольствовался только тем, что обличил его словом упрека: «Аще зле глаголах, свидетелствуй о зле; аще ли добре, что Мя биеши?» (Ин.18:23).

Отчего Иисус Христос, получая так много ударов по лицу и заплеваний – ударов, которые совершенно обезобразили Божественный лик Спасителя, все терпел и молчал? Отчего в претории Пилатовой, при столь многих уязвлениях, от которых вся плоть Его была растерзана, Он терпел и молчал? Отчего при распятии, во время невыносимых страданий Его на Голгофе, вне Иерусалима, Он так же терпел и молчал? А здесь, в доме архиерея Анны, Он и одного удара молча стерпеть не пожелал? Причины понятны: там, в претории Пилатовой, в доме светских людей, там оскорбления и презрение Он терпеливо сносил. Вне святого града Иерусалима, т. е. вне христианства в стране неверных и нечестивых, Он всякие поношения также терпеливо сносит. Но можно ли было подвергаться заушениям, презрению, порицанию в доме архиерея, который должен был питать особенное уважение к Нему, и на глазах архиерея, который должен бы пролить всю кровь за честь Христову, но который ни слова не произносит по неведению или по нерадению? И вот Христос, все переносящий в молчании, этого вынести не хочет. Может быть, об этом-то Он и говорит: «Прискорбна есть душа Моя до смерти».

Два архиерея были судьями Иисусу: Анна и Каиафа. Когда Иисус говорит и ответствует, это оказывается неугодным Анне, и тот велит Его заушать. Когда Иисус молчит, ничего не говорит, это оказывается неугодным Каиафе, который Его заклинает и принуждает говорить: «Заклинаю Тя Богом Живым, да речеши нам, аще Ты еси Христос, Сын Божий» (Мф.26:63). Что же должно было делать Христу с такими архиереями? Если говорит, осуждают как виновного, а молчит – Его принимают за безумца. Но, безбожный архиерей, зачем делать заклинания, зачем собирать лжесвидетелей, зачем добиваться от Иисуса, чтобы Он Сам свидетельствовал о Себе, когда здесь же, на дворе архиерейском, есть один из Его учеников – стоит только призвать его, и он скажет истину. Где ты, Петр? Приди и засвидетельствуй, Кто таков Иисус! – «Не знаю Человека» (Мф.26:74). – Разве ты, Петр, не знаешь этого Божественного Учителя, когда ты у Него уже три года был апостолом и учеником, которого Он из рыболовов сделал ловцом душ человеческих, которому Он поручил ключи от Царствия Небесного? Ты не знаешь Того, Кто вчера твои ноги омыл и причастил тебя Своих Божественных тела и крови? – «Не знаю Человека». – Не тот ли Он самый, Которого ты исповедал: «Ты еси Христос, Сын Бога Живаго» (Мф.16:16)? Не тот ли Он, Которого ты уверял, что лучше примешь смерть, чем отречешься от Него? «Душу мою за Тя положу» (Ин.13:37). – «Не знаю Человека». – Петр, искренний друг, когда видел славу Христа, преобразившегося на Фаворе, готов был с Ним вечно пребывать – «добро есть нам зде быти» (Мф.17:4), но во время страданий Его, он не признает Его, троекратно отрекается от Него. О, непостоянство дружбы человеческой, нарушение обещаний, неверность человеческих сердец! О страдание, болезнь, горе для души Иисусовой! Он поистине мог сказать: «Прискорбна есть душа Моя до смерти». О Петр, ты клянешься, что не знаешь Иисуса, и утверждаешь настойчиво: «Не знаю Человека»; но Пилат обличает тебя, показывая Его всему народу, говорит: «Се, Человек» (Ин.19:5)!

Иисусе мой! И что я вижу ныне? Увы мне! Едва ли ошибается Петр, когда говорит, что он Тебя не знает. Иудейская ненависть соделала Тебя таким, что Ты стал неузнаваем. Лишилось вида и красоты Твое лицо – радость и сладость ангелов! Его обезобразили заплевания и заушения! Отчего столько крови течет из Твоих удов пречистых? Отчего у Тебя от главы до ног столько ран, что весь Ты являешься как бы одной раной? И откуда столь жестокое мучение для пречистой плоти Твоей? Все это сделали бичевания по велению Пилата. В чем же была вина Твоя? Наиболее в том, что Ты никакой вины не имел. «Ни единыя вины обретаю в Нем» (Ин.18:38), вот слова Пилата. А что это за венец, который на Тебе? Это венец терновый, с усилием надетый на главу, которую он больно уязвляет, нестерпимо-мучительно. Что за красная одежда на Тебе? Это убогая багряница, в которую воины нарядили Тебя для поругания, как бы Царя Иудейского. Довольно бы сего, даже слишком много, довольно бы одного мучения без поруганий, но здесь и крайнее страдание, и вместе – крайнее же поругание! И кто пострадал столько, кто поруган столько, сколько Ты, сладчайший Иисусе? Не сие ли побудило Тебя сказать: «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»

«Се, Человек!» Где ты, Петр? Узнаешь ли ты теперь сего Человека? Но Петр уже покаялся: от горести и от стыда он не может возвести на Него своих очей, которые стали двумя источниками горчайших слез, – «исшед вон, плакася горько».

«Се, Человек!» Мария, огорченная Мать! Узнаешь ли Ты сладчайшего Своего Сына? Но где в таком вопле, в таком иудейском смятении Тебе Его увидеть?

«Се, Человек!» Посмотри на Него с небес Ты, предвечный Отче! Воззри на того любезного Сына, Которого Ты прежде денницы из чрева родил. Но в этот час и Небесный Отец закрыл крылами серафимов блаженные очи, чтобы не видеть страданий Своего предвечного Сына, Которого Он уже предал на жертву.

«Се, Человек!» Где вы, апостолы и ученики? Они все оставили Его и разбежались. Он один, несчастный, не имеет ни одного друга, кто бы на Него посмотрел и о Нем пожалел.

«Се, Человек!» Архиереи, старцы, книжники иудейские! Хотели б вы видеть Его еще более измученным, еще более поруганным, чем теперь? Разве недостаточно этих страданий, чтобы вполне удовольствовать ваш гнев? Такое жалостное зрелище должно бы вызвать в вас скорее сострадание, чем ненависть. Ужаснись, солнце! Восплачьте, небеса! Между всем бесчисленным народом не нашлось никого, кто бы при виде таких мучений пожалел Его, кто бы не наслаждался зрелищем Его ран, кто бы не жаждал упиться Его кровью. Со всех сторон неслись неистовые крики: «Распни, распни Его» (Лк.23:21; Ин.19:6)! Поэтому как не сказать было Иисусу: «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»

Уйди же, незлобивый Агнче Божий, скройся на малое время от этих кровожадных волков, пока между тем игемон Пилат придумает сделать еще какой-нибудь новый опыт, чтобы освободить Тебя от казни!

2

Обычай был в тот великий день, который был приготовлением к пасхе иудейской, отпускать по просьбе народа на свободу одного из осужденных узников. Тогда в темнице был известный всей Иудее разбойник по имени Варавва. По этой причине Пилат, не находя никакой вины в Иисусе, стал предлагать иудеям, кого из двух ему выпустить на свободу: Иисуса или Варавву? «Кого хощете (от обою) отпущу вам?» (Мф.27:17). «Послушайте, иудеи! Вот всем известный разбойник Варавва, руки которого осквернены недавно пролитой человеческой кровью, такой грабитель, который наводит ужас на всю Иудею, государственный преступник, враг общего покоя, злодей, достойный тьмы смертной; а вот Иисус Назарянин, человек кроткий, миролюбивый, добрый ко всем, общий благодетель, чудотворец, Который больных исцелял, прокаженных очищал, слепым свет даровал, мертвых воскрешал. Кого хотите вы, чтоб я из двух вам отпустил? Что вы скажете, вы, из мертвых воскресшие? вы, слепые, зрение получившие? вы, прокаженные, очистившиеся? голодные, в пустыне немногими хлебами от Него накормленные? Дети еврейские, народ иерусалимский! Вы третьего дня принимали Его, как Царя Израильского с криками «Осанна», с вайями и ветвями. Кому же из двух вы хотите даровать жизнь и свободу? Разбойнику или Благодетелю? Убийце или Целителю? Варавве или Иисусу?»

О, бесчеловечность неблагодарного народа! Все хотят иметь в живых Варавву. А Иисуса? «Да пропят будет» ! Но какая Его вина, говорит им игемон , – «кое убо зло сотвори?» (Мф.27:23) «Да пропят будет!» Пусть будет так, мыслит Пилат, умыв руки мои, чист я буду от крови Праведника сего; кровь Его пусть будет на вас. «Да пропят будет… Кровь Его на нас и на чадах наших» (Мф.27:23–25)!

Подожди немного, прошу тебя, Пилат! И прежде решительного приговора выслушай слова два-три. Зачем ты спрашиваешь у толпы людей еврейских, кого освободить: Христа или Варавву? Ты знаешь, что они все враги Христовы, что они предали Его на умерщвление не за какую-либо вину, а только из зависти. Ты и властитель, и судья: власть и суд в твоих руках. Что Христос невинен, ты сам об этом объявляешь; что Варавва виновен, ты сам это видишь; что евреи, обвиняющие Христа, Его явные враги и оговаривают Его только из зависти, ты сам и об этом знаешь, – «ведяше бо, яко зависти ради предаша Его» (Мф.27:18). Не истина ли это? «Что есть истина?» (Ин.18:38) – спрашивает он и, отвернувшись, отходит прочь. Постой, Пилат, заклинаю тебя Богом, подожди!

Ужели так вы, властители земные и судьи, во время суда не взираете на истину? Весы, которые вы держите, не суть ли весы правосудия, что точно измеряют истину? Приговоры, которыми вы вершите дела, имеют ли другую какую-либо цель, кроме достижения истины? «Что есть истина?» – ответствует Пилат.

Зачем ты искушаешь меня? – говорю я еще раз Пилату. Что я слышу? Что истина изгнана из судебных мест? Пилат, осмотрись хорошенько и рассуди, что делаешь: ты освобождаешь Варавву – ведь он разбойник, привыкший к убийствам и грабежам, сидевший не раз и подолгу в тюрьме в оковах и нисколько от этого не исправившийся; он опять переймет дорогу, будет опять душегубствовать, опять в страх и трепет приведет всю Иудею, опять наделает бед пуще прежних. И всему будешь причиной ты. Что ты на это скажешь? Не отвечаешь? Приговариваешь Христа к распятию, но Бог не потерпит столь великого беззакония. Нет, Иерусалим запустеет; в нем не останется камня на камне; народ еврейский потеряет свободу, лишится священства и царства. И всему виной опять будешь ты. Что на это скажешь? Пилат уже ничего не ответствует, ничего не слушает. Одно слово заградило ему уши, что если он освободит Иисуса, то не будет другом кесарю. «Аще Сего пустиши, неси друг кесарев» (Ин.19:12). Для цели своей не взирает пристрастный судья на истину, не ищет правды. Но ведь от этого произойдет столько зла? Пусть, говорит он, весь свет пропадет; мне до того нужды нет, я не хочу потерять дружбы кесаревой!

Итак, разбойник, достойный распятия, освобождается; а Сын Божий, достойный поклонения, на кресте умирает. Такие-то происшествия всегда бывают, когда люди судят, помышляя только о своих корыстях.

Христиане, я не знаю, бывали ли когда другие подобные страдания больше этих, ибо Божественнейший Иисус совершенно без всякой вины осуждается на смерть. Здесь сказываются крайнее бесчестие, крайняя неблагодарность и крайнее бедствие, и все это, как бы тремя копьями, пронзает сердце Иисусово и производит в нем поистине прискорбие даже до смерти. Но доселе это все еще начало страданий; а о конце столь ужасно печального повествования мой ум даже страшится помыслить, и язык не смеет даже об этом говорить. Здесь бы потребны более слезы, нежели слова, если только возможна какая-либо мера к оплакиванию такого жалостного зрелища, подобного которому не видало еще солнце.

Наконец Пилат, перед всеми объявивший, что не находит в Иисусе никакой вины, – «ни коеяже обретаю вины в Человеце сем» (Лк.23:4), – ради мирской корысти и из суетного страха, чтобы не лишиться ему дружбы кесаревой, закрыл свои глаза и уже не стал более глядеть ни на правду, ни на истину. Он знал, «яко зависти ради предаша Его», и тем не менее постарался удовлетворить этой зависти и, осудив Его на смерть, предал в руки евреям – «предаде Его им, да распнется» (Ин.19:16).

Какая радость, какое торжество у архиереев, старцев и фарисеев! Какое скопление народа! Торжествующие клики, гневные против Иисуса вопли! Ругания мужей и жен, старых и малых, рабов и воинов, когда они видят Его, обременного великим и тяжким крестом, влекомого по всем улицам иерусалимским, в поте лица, всего окровавленного, восходящего на Голгофу, на место осуждения. Здесь, на Голгофе, Он не имеет иного утешения в Своей страстной болезни, кроме ругания, иного лекарства в Своем страдании, кроме уксуса. Здесь уже воины готовы: одни Его раздевают, другие на крест кладут, руки и ноги гвоздями прибивают, и все, общими усилиями, поднимают крест, а с ним вместе и Распятого на нем. С Ним вместе еще двух разбойников распинают, одного – по правую, а другого – по левую сторону. Когда мучительное древо было поставлено и укреплено на земле, тогда-то особенно усугубились ругательства и злоречие: «Ины спасе, Себе ли не может спасти? Христос, Царь Израилев, да снидет ныне со Креста!» (Мк.15:31–32).

Христиане, слушающие меня с сухими очами! Прошу простить меня, что я столь кратко передаю вам такую плачевную историю. Язык человеческий не в силах подробно изъяснить все те болезни, какие перенесло тело Христово в жестоком распятии, всю ту печаль, какую испытала душа Христова в крайнем бесчестии.

Известно нам из Священного Писания о Самсоне, как он попал в руки филистимлян, как они его ослепили, выколов глаза. И вот, когда послали за ним, чтобы потешиться над его бессилием, Самсон не мог стерпеть такого позора. Он ухватился за нижние столпы, на которых основан был храм, и изо всей своей возвратившейся к нему силы так ими потряс, что храмина упала и филистимлян задавила, а с ними вместе и его самого, как он, видимо, этого и желал, говоря: «Да умрет душа моя со иноплеменники» (Суд.16:30).

Таким тяжелым показалось человеку надругательство недругов. Подумаем же, как тяжело было Богочеловеку Иисусу, пригвожденному к кресту и перенесшему столько страданий, что они превосходят, по толкованию богословов, все муки всех святых мучеников, взятые вместе, выносить такие муки; и эти муки сопровождались ругательными поношениями всего бесчисленного народа, который в жажде напояет Его только уксусом и желчью. Все эти страдания были, конечно, хуже смерти. Между прочим, вот, может быть, их-то предвидя, Он и говорил: «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»

Однако Он все терпит и не повелевает всей вселенной потрястись в своих основаниях, чтобы она упала и погребла тех пребеззаконных людей живыми; напротив, Он даже молится о них: «Отче, отпусти им; неведят бо что творят» (Лк.23:34). И может ли ум человека исчислить, сколь велико было это терпение, которое продолжалось от шестого часа и до девятого? Когда же Он испил всю горчайшую чашу страданий, то произнес: «Свершишася» – и преклонил главу, как бы в знамение того, что Он Сам приглашает смерть, которая без того не посмела бы приступить к Начальнику жизни (см.: Ин.19:30), Он возопил второй раз великим гласом для того, быть может, чтобы возвестить праотцам радостную весть во аде, и наконец «испусти дух» (Мф.27:50). В это время небо вверху покрылось глубочайшей тьмой, так что солнце потеряло свой свет; земля внизу, в основании своем, поколебалась так, что завеса церковная сверху донизу разодралась; камни растрескались; гробы раскрылись; многие мертвецы из гробов восстали. «Сотник же и иже с ним стрегущии Иисуса, видевше трус и бывшая, убояшася зело глаголюще: воистинну Божий Сын бе Сей» (Мф.27:54). «И вси пришедший народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси своя возвращахуся» (Лк.23:48).

Вот каковы страдания и смерть Иисуса Христа, во имя Которого мы крестились, Евангелию Которого мы веруем, закон Которого содержим. Страсть и смерть такая, от которой приходит в ужас душа каждого. Воплотившийся Сын Божий восхотел умереть потому, что иначе нельзя было исполниться Божескому правосудию. Он восхотел умереть с таким страданием, в котором вкусил болезнь безмерную, потому что и долг наш перед Божеским правосудием бесчислен. Но то приводит в недоумение, что Он восхотел умереть смертью безобразной, бесчестной, хотя мог бы совершить великое дело всемирного спасения смертью славнейшей. Распятие на кресте считалось между всеми видами наказаний смертью наибесчестнейшей. На крест вешали разбойников, убийц, воров – таких злодеев, которые в книге Моисеевой «Второзаконие» назывались проклятыми, – «проклят… всяк висяй на древе» (Втор.21:23).

Умер и Иоанн Предтеча, однако не на кресте, но через отсечение головы; такая мученическая кончина почетная, славная. А Иисус Христос, Сын Бога Живого, умер на кресте, как разбойник, посреди двух злодеев? Он имел в виду быть основателем новой веры, которую хотел распространить во всей вселенной, – какое же мнение должны были люди иметь о таком Учителе, Который умер, как разбойник? Как можно было принять такую веру, которой научал Он с креста, орудия смерти для самых бесчестных?

Но вот это-то и чудесно, христиане. Весь свет знал, что вера Христова была учением Распятого. Павел не стыдился об этом проповедовать явно: мы же веруем во «Христа, и Сего распята» (1Кор.2:2). При всем том весь мир принял такую веру. Весь свет уверился, что распятый на кресте есть «Сын Бога Живаго» (Мф.16:16; Ин.6:69). Не могло это сделаться человеческой силой, и если совершилось, то только волей Божией, и потому-то вера Распятого Христа Божественна. Надлежало Ему умереть такой бесчестной смертью для того наиболее, чтобы тем утвердить истину Своей веры. Умереть Он должен был проклятой смертью, чтоб освободить нас от Божия проклятия. Апостол говорит: «Христос ны искупил есть от клятвы законныя, быв по нас клятва» (Гал.3:13). «Ему надлежало умереть, – говорит Афанасий Великий, – не так, как умер Иоанн Креститель – через отсечение головы, а именно – через распятие, без разделения святых членов Его тела. Да будет Его тело нераздельно и всецело, дабы через сие дать нам понять, что Он желает церковного единства».

Распятый мой Иисусе! Когда я размышляю о страданиях и болезнях Твоих, о терпении Твоем, я и плачу горько, как Петр, я и теряюсь умом; сердце мое от сокрушения готово разорваться в груди, как растрескались камни при смерти Твоей, и в то же время меня объемлет радость, веселье и утешение, и я прославляю Твое крайнее снисхождение. Я убеждаюсь и вместе с сотником твердо исповедую, что «Ты воистину Божий Сын». Смотреть на Тебя, к кресту пригвожденного, веровать в Тебя, как в Сына Бога Живого, это самое убедительное доказательство, что вся вера моя истинна и божественна… Израненный, окровавленный, поруганный, Ты все же мой Бог; Твое презрение меня прославило; Твоя кровь меня искупила; раны Твои меня исцелили. Терновый венец, Тобой носимый, стал для меня венцом славы в раю. Крест, на котором Ты пригвожден, был древом мучения и бесчестия непоклоняющимся Тебе; для меня же Он стал престолом истины, победой над врагами моими, лествицей восхождения на небо. Поистине от таких страданий «ни вида, ниже доброты» Ты не имеешь, Тебя трудно узнать, но потому-то я и признаю Тебя своим истинным Богом. Я не плачу, но поклоняюсь страстям Твоим; не стыжусь, но лобызаю крест Твой; и воистину, когда я взираю на Тебя, пригвожденного к кресту как осужденного преступника, тогда-то я и взираю на Тебя, как на Царя славы, седящего на престоле величия славы Своей. Тогда-то я мысленно обращаюсь к Пилату с просьбой заменить надпись, сделанную им на кресте, «Царь Иудейский» (Мф.27:37), другой: Иисус Назарянин, Царь Христианский.

3

Понимаете ли вы, какое из всех Христовых страданий, здесь описанных, было для Него самое горькое, в предвидении коего Он еще в вертограде Гефсиманском говорил: «Прискорбна есть душа Моя до смерти?»

Я утверждаю, что таким не было ни одно из Его душевных страданий: ни горечь предательства Иудина, ни скорбь от отречения от Него Его учеников, ни позор презрения и бесчестья, Им претерпенный по зависти и ненависти иудеев. Также не было ни одно из страданий телесных: ни ударения, ни терновый венец, ни бич, ни крест, ни самая смерть. Иисус Сам поучал, что на поношение и на чинимое нам от людей презрение мы должны взирать, как на блаженство: «Блажени есте, егда поносят вам» (Мф.5:11); Сам Он поучал, что не должно бояться смерти: «Не убойтеся от убивающих тело» (Мф.10:28; Лк.12:4); Сам Он призывал всякого взять крест свой и за Ним идти. Очевидно, что Ему предстояло привлечь нас к этому собственным примером. И если Он, предвидя именно все эти страдания, скорбел бы о них, то какую же смелость мог бы Он нам внушить Своим примером?! Нет, не в том Его величайшее страдание!

Среди лика святых мучеников мы видим малых детей, нежных девушек, бегущих в пламень, поющих радостно в муках, лобызающих мечи, целующих свои смертные кресты, презирающих мужественно смерть. И можно ли допустить, что Богочеловек, с душой возвышеннейшей и благороднейшей из всех, созданных Богом, сила немощных, дерзновение мужественных, Царь мучеников, трепещет, боится, изнемогает от печали и говорит: «Прискорбна есть душа Моя до смерти?» Неужели это только потому, что Он предвидит страдальческую смерть? Нет, это невозможно. Если мы допускаем в Нем малодушие, то этим самым мы вновь поносим Иисуса Христа.

Что же это такое, что Он предвидит и о чем так печалится? Послушайте.

Иисус Христос, безгрешный Сын Пресвятой Девы, Единородный Сын Божий, побуждаемый крайней любовью к людям, идет так пострадать, как не страдал ни один человек, идет пролить всю пречистую кровь Свою, идет восприять смерть, как преступник на кресте, чтобы спасти Ему всех, – «Един за всех умре» (2Кор.5:14). И однако Он предвидит, что большая часть людей погибнет, что имя Его будет хулимо, что кровь Его будет попрана, крест Его поруган многими неверными и нечестивыми. Очевидно, Христос так рассуждал. Вот готовлюсь Я принять чашу таких тяжких болезненных страданий, готовлюсь вкусить такую поносную смерть для того, чтобы привлечь к Себе в рай человеческие души. Не наполнится ли ад ими в преизбытке? Пострадать Я с радостью готов. Умереть Мне не страшно. «Отче Мой… не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Мф.26:39). Но пострадать Мне без пользы, умереть без того, чтобы спасти многих, вот это ужасно. О, это Мне страшнее смерти! «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»

Если Иисус Христос так печалится, предвидя муку нечестивых и неверных, то утешается ли Он, предвидя спасение христиан православных? О горе! Это Его еще больше печалит; вот поэтому-то Он особенно и говорит: «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»

Христианин значит человек, искупленный страданиями Христовыми от дьявольских мучений; человек, имеющий цену своего спасения в крови Христовой, душа, крестом запечатленная и назначенная к вселению в рай. И скольких христиан привлекает дьявол! Сколько погибает ежечасно душ, приобретенных столь тяжким трудом всей жизни Христовой! Вот это-то и есть самая большая страсть из всех страстей Христовых; испытывая ее, Он и говорит: «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»

Когда Он в вертограде начал печалиться и тосковать, то не от того, что предвкушал страдания и смерть Свою, но от того, что предвидел неблагодарность нашу. Не тягость крестная, о которой Он помышлял, а тяжесть наших грехов, которые Он, как Бог, все предвидел, вот они-то и вызвали в Нем болезнь кровавого пота. Мне кажется, что Он так говорил. Иду Я искупить людей, коим следовало бы вечно мучиться во аде; и когда искуплю их столь великими страданиями, таким подвигом на кресте, столь много пролитой кровью, то вновь увижу в этих искупленных Мною людях одного, как Иуду, по своему сребролюбию, Меня продающего, другого, как Петра, клятвами и лжами от Меня отрекающегося, иного, в угоду толпы людской или сильных мира сего Варавву Мне предпочитающего, иного, угодливостью греховной плоти своей Меня уязвляющего, и всех вообще всяким грехом вновь жестоко Меня распинающих. «Кая польза в крови Моей..?» (Пс.29:10). От тех же самых людей, по любви к которым Я распялся, Я вновь буду к кресту пригвождаться. О, «кая (же) польза в крови Моей..?» Она будет уничтожаться в алтарях неблагоговейными священниками, будет презираться не причащающимися ей мирянами, будет хулима на торжищах, распутиях, в корчемницах и на всех путях житейских; хулима всеми людьми, от малых до великих. О, »кая [же] польза в крови Моей». Я Ужели и впредь в церквах христианских будут воспоминаться страдания Мои только, как простая история, ужели и впредь крест Мой будет только, как бы неким театральным зрелищем, коим только услаждаются люди? За кого же пострадал Я? За кого же Я умер? За людей неблагодарных, кои Моего благодеяния или не признают, или совсем не хотят. О, "кая (же) польза в крови Моей?!» Вот почему так «прискорбна есть душа Моя до смерти».

Конечно, христиане, это неблагодарность, превышающая всякое сравнение.

Умер царь Скифский по имени Перисаид, оставив по себе трех сыновей. Желание каждого быть государем вовлекало их в смертоносную брань. Для разрешения спора решили они избрать судьей царя Фракийского, который был другом их отца и решению которого они дали клятву покориться. Тот начал придумывать способы к их примирению и надумал нечто удивительное. Приказал он вырыть тело их отца и повесить на дереве, потом призвал трех братьев и сказал им: «Тот, кто из вас выстрелит из лука в это мертвое тело и кто крепче в него ударит, тот и пусть будет царем». Первый сын взял лук, натянул стрелу, наметил и выстрелил, а потом и другой. Не видите ли в этом неблагодарности, бесчеловечия, жестокости таких сыновей? Но вот пришел и третий сын, взял и приготовил стрелу; но видя, во что ему придется стрелять, исполнился трепетом и, опустив лук из рук своих, сказал: «Я не желаю таким способом стать царем; я лучше откажусь от царства, чем пущу стрелу в тело отца моего». Теперь что же сделал судья? Он именно этого третьего сына и избрал царем.

Вот это же я хотел бы сделать с неблагодарными, жестокосердыми, бесчеловечными детьми. То, что вы видите, есть мертвенные останки общего Отца нашего, умершего на древе крестном. Возьмитесь за стрелы, испустите их на Него, уязвите имя Его, прибавьте Ему ран, если еще осталось свободное место для них на теле Его. Увы! Здесь уже не два сына, а много находится стреляющих в Него. Чья это первая стрела, уязвляющая главу Его? Это стрела дьявольской гордости, стрела непокорного и ненаказанного тщеславия. Чья это другая, вонзающаяся в Его ребра? Это стрела памятозлобия и братоненавистничества. Чья третья, пробивающая Его руки? Она происходит от грабежа и обид. А это чьи многочисленные остальные стрелы, которые вонзились и облепили все пречистое тело Его? Это стрелы плотских грехов, кои содевают и мужчины, и женщины, и малые, и старые. А кто может исчислить тьмы других стрел греховных, падающих как град, стрел осуждения, всякого коварства, криводушия, злословия! Подойдите, подойдите, стреляйте, исполняйте ваше желание на бездыханном теле Отца вашего, придите вы, дети, в лютости и жестокости превосходящие зверей! Найдется ли кто имеющий сердце человеческое, любовь сыновнюю? Найдется ли кто, найдется ли такой, который пожалел бы Его? Не стал бы уязвлять? Найдется ли такой? Едва ли найдется… И где слышна такая неблагодарность. Чтобы сын уязвлял отца, да еще мертвого? А вот вы, христиане, снова распинаете Распятого…

О, душа нашего доброго Отца, Божественного распятого нашего Иисуса! Что ты на все это говоришь? «Отпусти им; не ведят бо что творят» (Лк.23:34). Да, сладчайший Иисусе, отпусти им в сей час. Да будет дано всем прощение – может быть, хоть раз они усмотрят свой грех и исправятся. «Отпусти им!» Итак, да будет прощение, прощение! Но пусть же прекратятся стреляния, остановятся грехи, явятся знамения покаяния – хотя один вздох, одна слеза!

Сердце Иисуса моего, что ты говоришь? «Отче, отпусти им!» Сердце грешника, что ты отвечаешь? «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии си» (Лк.23:42). Аминь.

«Глагола ему Филипп: прииди и виждь» (Ин.1:46)

Если вера в небесные догматы рождается более от слуха, чем от видения, то вера в земные явления рождается скорее от зрения, чем от слуха. «Прииди и виждь» – стоит только прийти и увидеть, чтобы уверовать. Но из всех явлений, в которые мы тем тверже веруем, чем яснее их видим, есть одно, в которое мы трудно верим, хотя и часто его видим. Мы живем в суетном мире, как бы в юдоли плачевной, где каждый день видим жалкий конец временной жизни и страшное владычество всеукрощающей пагубной смерти. Мы всегда и везде видим смерть, мы видим ее во всякое время, во все дни года и в каждый час дня. Видим ее на всех возрастах – на юности, старости и даже самом преддверии жизни; видим ее на каждом месте – на суше и на море, в скромных домах бедняков и роскошных чертогах богачей, в высоких дворцах царей и сильных мира. Вся эта вселенная, обиталище немногих живых, есть гроб бесчисленных мертвецов. Мы то и дело или умираем, или хороним мертвецов, так что или другие оплакивают нас, или мы – других. Мы ничего не видим так часто, как смерть, но и ни во что так же трудно не верим. Мы видим, как умирают другие, но не верим, что умрем и мы; мы признаем, что смертны, однако делаем то, что свойственно бессмертным. Итак, мы впадаем в двойное заблуждение, ибо, надеясь на бессмертие, живем в грехе и как грешники умираем, чтобы вечно мучиться. Двойная потеря – и надежды, которую мы теряем, и спасения, которого не приобретаем. Но, о суемудрый человек, «кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти» (Пс.88:49)? Ты родился, чтобы умереть. Одно только могло бы освободить тебя от смерти – если бы ты совсем не рождался. Если не веришь останкам, которые видишь, если не веришь могилам, на которые ступаешь, поверь тому, что я скажу тебе сегодня. «Прииди и виждь». Прииди, чтобы видеть две ужасные истины. Во-первых, нет ничего столь бесспорного, как смерть, – ты непременно когда-нибудь умрешь. Во-вторых, нет ничего столь неопределенного, как смерть, – ты не знаешь времени, когда умрешь. Горе мне, я должен умереть! О, какая ужасная вещь! Но я не знаю, когда умру, – это еще ужасней! Вникни получше в эти два обстоятельства, о христианин, и, следуя моему слову, со вниманием «прииди и виждь».

1.

Первая истина, которую неложно подтверждает наш ежедневный опыт, заключается в том, что все мы непременно умрем. Мы это видим, признаем, но не хотим этому верить. Причина заключается в том, что мы хотим жить вечно и надеемся на то, чего желаем; не хотим никогда умирать и отвращаемся от того, чего не желаем. Я говорю, это великое заблуждение, в силу которого сильная любовь к жизни уничтожает всякую мысль о смерти. Но «прииди и виждь». Я не приглашаю тебя прийти в усыпальницы покойников, увидеть в тех мрачных могилах нагие кости, безобразные черепа, отвратительную землю и отсюда увериться, что смерть есть в действительности, и узнать, что увядает цвет этой временной жизни. Нет, не нужно раскрывать могилы, чтобы увидеть останки мертвых. Растворим лучше врата рая – туда и «прииди и виждь», чтобы понять то, в каком ты заблуждении теперь находишься.

Бог создал Адама и Еву, поселил их в раю сладости, чтобы они радовались его красотам и питались его плодами. В испытание их послушания только от одного дерева запретил им вкушать – от древа познания, на котором начертал смертный приговор. Все прочие деревья, сказал Он им, в вашей власти, берегитесь только, не вкушайте от этого, ибо Я решил, что как только вы протяните к нему руку, тотчас умрете. «От древа… еже разумети доброе и лукавое, не снесте от него; а в оньже аще день снесте от него, смертию умрете» (Быт.2:17). Но Ева первая протянула руку, взяла плод, съела сама и подала Адаму, своему мужу. Остановись, Ева! Что ты делаешь, Адам! Разве вы не слышали Божьего определения? Разве вы не видите смерти около дерева? Они слышали, видели и, однако, вкусили. Неужели они были так неразумны? Да, ибо их ввел в заблуждение лукавый змий. Пусть Бог определил, сказал он им, не думайте об этом. Пусть будет здесь, в этом дереве, смерть, совсем не бойтесь ее, ешьте, вы не умрете – «не смертию умрете» (Быт.3:4). Странное дело! Бог им говорит, вы умрете, и они не верят. А дьявол говорит, не умрете, и они верят. Видят перед своими глазами смерть и не боятся ее; что же это такое? Это поистине дьявольское наваждение! Наваждение, бывшее причиной их крайнего бедствия! Введенные в заблуждение, они, думая о бессмертии, умерли и разом потеряли рай, благодать, славу, бессмертие и Бога. Так же заблуждаешься и в такое же бедствие впадаешь и ты, христианин. Ты каждый день видишь смерть, видишь ее и на улицах, и в доме твоем, видишь на чужих и на родных, на взрослых и детях, старцах и юношах. Ты похоронил отца или сына; закрыл глаза жене своей; оплакал друга, видишь, как умирают все, и не веришь, что и ты умрешь! Кто обманывает тебя? Тот же, кто обманул Адама и Еву. Это дьявол тайно говорит в сердце твоем: «Не умреши». И еще хорошо, если бы ты был молод, во цвете юности, или был мужчиной, полным сил, или был совершенно здоров и крепок. Но ты болен и отягчен тысячью страданий. Ты стар и одной ногой ступил уже в могилу, и одной лишь на земле; ты живой труп, смерть висит у тебя на шее, и ты все же не боишься смерти? Кто обманывает тебя? Дьявол, который говорит тебе: «Не умреши». Адам был сотворен бессмертным и еще имел некоторое право не бояться смерти; Адам еще не видел ни на ком смерти. Нет поэтому ничего странного, если он думал, что не умрет. Но ты смертен, ты видел других умершими, и надеешься на бессмертие. Кто обольщает тебя? Дьявол, который говорит тебе: «Не умреши». На словах и ты признаешь это, что умрешь, но сердцем все-таки веришь и надеешься, что никогда не умрешь. Эта уверенность омрачает тебе ум, и ты не видишь угрожающей тебе великой опасности. Эта надежда всегда живет в тебе и побуждает тебя верить, что и завтра проживешь так же, как прожил сегодня. Настоящее уверяет тебя в будущем. Жизненный путь кажется тебе долгим, и ты не видишь его конца, количество дней – великим, и ты не видишь последнего дня; живя сейчас, ты веришь, что будешь жить всегда. Кто тебя обманывает? Дьявол, который говорит тебе: «Не умреши». Это непременно так. Ведь, если бы ты думал о смерти, оставил бы корыстолюбие, обиды и грабеж, сочувствовал бы врагу, перестал бы осуждать, раздавал бы милостыню, ни с кем другим так часто не встречался бы, как с духовником; твой взор был бы обращен не на землю, а на небо. Ты думал бы только о душе, Боге и рае. Но об этом мало думаешь ты, приближающийся к концу своей жизни, еще меньше думает тот, кто находится еще в середине ее, очень мало или совершенно не думает тот, кто еще только начинает жить. Все, значит, унаследовали от своих прародителей старую ошибочную привычку – видеть смерть, но не бояться ее. «Не умрете». Да, живите, живите, радуйтесь, будьте спокойны, вы не умрете, как прочие люди, вы другой природы, вы созданы из другой персти. Вы получили золотую грамоту от Самого Бога в том, что Он дарует вам бессмертие. Вы заключили условие со смертью, что она никогда не придет взять вас, как говорит пророк Исаия: «Сотворихом завет со адом и со смертию сложение» . Не умрете. Слепые, вы говорите ложь; прельщенные, вы надеетесь на пустое! «Положихом лжу надежду нашу» (Ис.28:15). Вы люди – значит, умрете, – «вы же яко человецы умираете, и яко един от князей падаете» (Пс.81:7). Вы подняли в мире такой шум, чтобы создать себе бессмертную славу, но слава ваша, как молния, рассеется. Вы отягчили душу свою грехами, чтобы разбогатеть, но вы нагими сходите в землю, а ваше богатство переходит в чужие руки. Вы настроили себе высоких хором, а обиталищем вашим будет мрачная могила. Вы обидели бедных, чтобы безмерно расширить свою недвижимость, а вам остаются только четыре аршина земли, чтобы вырыть могилу. Где же слава, где власть, где нега и услада прошлой жизни? Все тень, все прошло. Видали ли вы, как летает птица в воздухе? Остается ли какой-нибудь след на ее пути? Видели ли корабль, плавающий в море? Оставляет ли он какой-нибудь след после себя? Видели цветы, растущие на земле? Остается ли от них хоть листок? Видали ночное сновидение? Остается ли что-нибудь к утру? То же самое представляет собой и наша жизнь, по выражению Григория Богослова: «Сон неустойчивый, видение, которого нельзя запомнить, след птицы летящей, судно на море, не оставляющее следа, цветок, на время появляющийся и вскоре тлеющий». Одно только имя остается, имя редко хорошее, а по большей части – худое; имя, которое поносят обиженные бедняки, обманутые друзья, даже сами наследники, ради которых вы впали в мучения. Пусть сатанинский змий говорит «не умрете», – но «вы же яко человецы умираете, и яко един от князей падаете». Нет ничего столь бесспорного, как смерть, все остальное обманчиво. Ты хочешь отправиться путешествовать; неизвестно, подвергнешься ли ты опасностям, или же благополучно возвратишься. Ты хочешь разбогатеть, но неизвестно еще, может быть, навсегда останешься нищим. Хочешь добиться почестей, но неизвестно, достигнешь ли желаемого. Дешево или дорого будет все, неизвестно; будет война или мир, тоже неизвестно. Нет ничего твердого, ни доброго, ни худого. Все, что ты видишь, на что надеешься, непрочно. Прочна одна лишь смерть. Хочешь или не хочешь, ты непременно умрешь. «Земля еси, и в землю отыдеши» (Быт.3:19). Это естественное бедствие неустранимо. «Лежит человеком единою умрети» (Евр.9:27). О смерть, смерть, как ты горька! Амаликитский царь Агаг был побежден в битве и впал в руки израильтян. Было определено, что он своей кровью заплатит за великий разгром, причиненный народу Божию. Силой влекомый на смерть, он, весь дрожа, поднял глаза и увидал над собой обнаженный меч, вздохнул из глубины сердца и сказал: «Тако ли горька смерть?» (1Цар.15:32) Да, горька. Горе мне! Когда настанет тот час, родители мои, братья, друзья, я оставлю вас! Жена моя, дети, больше вас не увижу. Дома мои, недвижимость, богатства, тщетные труды мои, теперь я вас теряю. Достоинство, честь, успех, услада, теперь я лишаюсь вас! Мир, ты исчезаешь из моих очей; жизнь, как ты сладка; смерть, как ты горька! Вот мне предстоит умереть. О чем я думаю? Я – персть, чем же я горжусь? Зачем я стараюсь теперь приобретать, если все это я когда-нибудь оставлю? Почему требую так многого в мире, если я в мире не вечен. Зачем так забочусь о своей временной жизни и совершенно не забочусь о бессмертной душе? Мне предстоит умереть? Значит, нужно позаботиться о том, чтобы хорошо умереть. Боже мой, скажи мне мою кончину; Боже мой, скажи мне, сколько времени мне еще остается жить, чтобы я приготовился, – «скажи мне, Господи, кончину мою и число дний моих» (Пс.38:5). Это совершенно неизвестно. Я знаю, что умру, но не знаю когда. Этого я не знаю, и Бог, Который открыл мне столько таинств, не открыл мне часа смерти. Наоборот, Он очень заботливо скрывает его от меня, устрояя этим мое спасение, дабы я не знал времени смерти и всегда был готов к ней. В Экклезиасте Он говорит мне: «Не разуме человек времене своего; якоже рыбы уловляемы во мрежи зле, и аки птицы уловляемы в сети; якоже сия, уловляются сынове человечестии во время лукаво, егда нападет на ня внезапу» (Еккл.9:12). В Евангелии Он повторяет это: смертный час идет, как вор, т. е. в то время, когда мы не ждем его; поэтому мы должны бодрствовать – «сего ради… будите готови…» – бдите (Мф.24:44). Как страшна эта неизвестность смертного часа, о христианин! «Прииди и виждь».

Разрешим сначала одно недоумение, с которым обращается к нам Василий Великий, обосновав его на Божественном Писании. «Смерть наступает, – говорит он, – когда приходит конец жизни, указанный для каждого праведным судом Бога, взирающего вперед для пользы каждого из нас». Ведь Бог определил долготу жизни для каждого человека и дал ему известное число лет. Он положил границу, которую никто не может преступить, не может прожить больше указанного или меньше. В таком случае смерть не была бы неизвестной – она могла бы наступить только в определенное Богом время. Но слова Василия имеют другой смысл. «Прииди и виждь», чтобы понять их.

Чем больше масла мы вливаем в лампаду, тем дольше она должна гореть – ни больше, ни меньше. Когда истощится масло, лампада гаснет. Но если лампада опрокинется и прольется масло или если подымется сильный ветер, даже если кто подует, светильник может погаснуть и раньше времени. Устрани от лампады все опасности, и она будет гореть, доколе будет оставаться хоть одна капля масла. Точно так же мы, естественно, должны жить столько лет, сколько нам дал Бог, – ни больше, ни меньше. И действительно, если мы будем жить, как того требует природа, смерть настанет, когда исполнятся годы, указанные Богом. Вот до сих пор справедливы слова небоявленного учителя «смерть наступает, когда приходит конец жизни». Но сколько опасностей подстерегает нашу жизнь? Бог создал тебя человеком здорового сложения, и естественно ты можешь прожить сто лет. Но кутежи, пьянство, обжорство, непотребство, труды и заботы, печаль и уныние, столько болезней и страданий разве не отнимают у тебя полжизни? Ты естественно можешь прожить много лет, но разве не можешь насильственно окончить жизнь преждевременно? «Прииди и виждь». В силу Адамова греха в мире воцарилась смерть, но воцарение ее было насильственно. Разрушив законы природы, она тотчас стала действовать с насилием. Так как Бог с радостью «призре… на Авеля и на дары его; на Каина же и на жертвы его не внят» (Быт.4:4–5), зависть дьявола разожгла зависть и среди братьев. Каин позавидовал Авелю и убил его. Таким образом, Авель умер раньше Адама, сын – раньше отца, юноша – раньше старца; это значит – раньше естественной в мире появилась насильственная смерть. Какое зло вызвала в мире зависть дьявола! «Дьявол, услышав, что человек возвратится в землю, – говорит Златоуст, – постарался устроить зрелище более скорбное: зрелище сына, умирающего прежде отца, брата, убивающего брата, – зрелище безвременной и насильственной смерти».

Естественно следовало бы, чтобы Авель сначала похоронил Адама, сын – отца, юноша – старца. Но смерть не следует природе, употребляет насилие, наступает преждевременно. Многие должны были умереть естественной смертью в дряхлой старости, но скольких похитила насильственная смерть еще в юности! Скольких потопило море, скольких попалила молния, скольких похоронило землетрясение, скольких унесла безвременная и внезапная смерть! Попробуй сберечь жизнь от всех этих опасностей, и тогда не бойся смерти «до исполнения предела жизни». Но как сберечь ее, если будущее сокрыто и глаз твой не может видеть его? Жалкий человек, ты остерегаешься от врагов и умираешь от друзей, боишься моря и тонешь в озере, боишься неба (молнии), и зло постигает тебя на земле. Ты остерегаешься явного, что видишь, а тайное, что не видно, как устранишь? Легко обезопасить себя от оружия и козней вражьих, потому что слышишь угрозы и страх оказывает свое действие. Но как обезопасить себя от яда, которым тайно может тебя напоить или неверная жена, чтобы выйти за другого, или бесчеловечный твой сын, чтобы поскорее получить твое наследство, или предатель слуга твой, подкупленный врагами? О, так многочисленны козни человеческие! Велики бедствия! Счастье ненадежно, внезапное неожиданно, случайности часты. Оберегайся сколько угодно с той стороны, откуда боишься; но смерть придет на тебя откуда не ждешь. «Прииди и виждь». Сын Гедеона, Авимелех, чтобы получить всю власть над Израилем, после смерти отца убил своих семьдесят братьев в один день и на одном и том же камне (как говорит Божественное Писание), и только самый младший брат Ионафан спасся, скрывшись от смерти. Авимелех воевал против братьев, победил и сел на престоле. Братоубийственный тиран утвердился на престоле, но боялся всего. Он боялся молодого Ионафана, который искал удобного случая, чтобы отомстить за кровь семидесяти братьев; боялся всего народа, который за его тиранию питал к нему отвращение, как к зверю. Он сюда усиленно смотрит, с этой стороны оберегает себя оружием, отсюда ждет смерти, он стоит настороже, но смерть пришла с другой стороны, и ее он не избежал. Откуда? С той стороны, которой он не боялся и не остерегался. Когда он хотел подложить огня, чтобы поджечь башню, какая-то женщина бросила мельничный жернов и сокрушила ему голову. Он упал на землю при последнем издыхании и с гневом в сердце призывает своего служителя. «Скорее, – говорит ему, – извлеки свой меч и отрубу мне голову, чтобы не умереть мне с позором, что такого мужественного убила какая-то женщина». Так Авимелех был убит и похоронен. И на могиле его я надпишу то, что изрек Святой Дух: «Не разуме человек времене своего» (Еккл.9:12). Человек не знает, как, когда и где он умрет. Как неожиданна эта смерть! И поэтому как она страшна! Жалкий, жалкий грешник, а что если придет смерть, когда ты ее совершенно не ждешь, придет с той стороны, где ты ее и не подозреваешь, и застанет тебя с блудницей на постели, с чужой женой в объятиях, с руками, полными крови бедных, с совестью, отягченной столькими неправдами, с сердцем, отравленным ненавистью, застанет – и ты не сможешь позвать духовника для исповеди и священника для причащения, если найдет тебя совершенно неисправившимся? Несчастный грешник, что будет тогда с тобой? Потерять жизнь, это еще не великая беда, ибо ты должен когда-нибудь умереть; потерять какую-либо вещь не велик убыток, ибо не в вещи заключается твое спасение, но потерять вместе и душу, и спасение! Где слезы, чтобы оплакать такое несчастье! И среди такой опасности, как ты спишь беззаботно, как ходишь без попечений, как живешь без покаяния, как не подумаешь об этом хоть раз?!

Господь наш Иисус Христос возлежал за Тайной Вечерей и, обратившись к Своим ученикам, сказал им: «Аминь глаголю вам, яко един от вас предаст Мя» (Мф.26:21). Услышав это, ученики смутились, стали размышлять, озираться друг на друга и поодиночке спрашивать: «Еда аз есмь, Господи?» (Мф.26:22) Представим, что все вы, здесь присутствующие и внимающие мне, бессмертны. Но если бы сошел ангел с небес сказать, что один из вас умрет, вы все должны бы смутиться, размышлять, смотреть один на другого и говорить: «еда аз есмь, Господи?» Но дело обстоит иначе. Между учениками Христовыми одному предстоит предать Его, а все размышляют. А из вас все должны умереть, и ни один из вас не подумает сказать: «Еда аз есмь, Господи?» О, грешные христиане! Если у вас есть здравый смысл в голове и вера в сердце, каждый из вас должен подумать и сказать: «Конечно, нет сомнения, что я умру; поэтому нужно озаботиться, чтобы умереть, исправившись с помощью Божией. Время, когда я умру, неизвестно; итак, если я не знаю времени, лучше покаюсь, чтобы быть всегда готовым». Таким образом, христиане, смерть неизбежна и неизвестна, но не страшна. Хочешь видеть ее? «Прииди и виждь». Но сначала позволь мне немного отдохнуть.

2

Смерть страшна для того, кто не думает о смерти. Есть люди, которые думают, что они в мире похожи на какие-то большие деревья, глубоко укоренившиеся, цепко держащиеся за землю, – их душа остается крепко и надолго связанной земными благами, богатством, имуществом, властью. Как деревья, высоко поднимающие свою вершину, воздымаются они в гордости, тщеславии и суете; как деревья, бросающие далекую тень, имеют славу, влияние, имя. Такие деревья не боятся ветров, и такие люди не думают о смерти. «Аз же рех во обилии моем: не подвижуся во век» (Пс.29:7). Но если вдруг задует сильный ветер и ниспровергнет дерево, порвутся его корни, вершина его упадет на землю, сорвутся все листья, рассеется тень от него, засохнут его ветки и будут порублены на дрова для огня, во что превратится тогда это великое дерево? В золу. Так же, если придет смерть, которой не ожидает и не ожидал тот суетный человек, когда она придет ниспровергнуть душу, так крепко вцепившуюся в этот мир, так привязавшуюся к этой жизни, низвергнуть в могилу такую великую гордыню – о, какая сила, какая боль, какая страшная вещь! А тот, кто помнит, что ему надлежит умереть, помнит также, что не знает времени своей смерти, и понемногу удаляется от этого мира; тот понемногу распутывает узы, привязывающие его к этой жизни, приготовляется, исправляется, ожидая исполнения воли Божией. Пусть придет смерть; что сделает она ему? Только закроет глаза, чтобы он не видел суетности этого мира и не оплакивал более его несчастья. Возьмет его из этой юдоли плачевной, чтобы перенести на лоно Авраамле. Такая смерть не страшна, она очень приятна – это как бы сон упокоения, как называет ее Священное Писание, и блаженный переход от этой печальной жизни к Небесному Царству.

Итак, христианин, вся суть заключается в том, чтобы всегда помнить о смерти, дабы хорошо жить, а еще лучше умереть. Хочешь, я скажу тебе, как это сделать? «Прииди и виждь». Афинянин Демосфен захотел стать оратором, но этому мешала природа, так как во время разговора он делал такие некрасивые движения, что вызывал смех у слушателей. Что же сделал этот благоразумный человек? Он решил, что труд и прилежание побеждают природу. Поэтому он наполовину остриг голову, чтобы не иметь возможности выходить на площадь и вообще показываться людям. Он заперся в землянке, которую сам же сделал, и весь отдался занятию ораторским искусством; поставил перед собой зеркало и внимательно следил за всеми своими движениями; повесил над собой обнаженный меч, дабы тот колол ему плечи, которые он имел обыкновение подымать во время разговора очень странным образом. С такими усилиями он с течением времени исправил свои физические недостатки и стал знаменитым ритором, славой ораторов и похвалой Эллады. Такую же вещь советую и тебе, христианин: злая природа, плохой характер или привычка влекут тебя на путь погибели. Если ты хочешь исправить зло, остриги полголовы, т. е. отбрось, если не можешь все, то хоть половину излишних забот о мире и жизни, и каждый день запирайся в своей комнате на один час, молясь наедине Богу, и после молитвы скажи самому себе: я когда-нибудь умру; это бесспорно. Пусть для тебя будет зеркалом, в которое ты смотришь, то изречение, что ты земля и в землю возвратишься, – этим ты смиришь гордое превозношение своей плоти. «Недалеко от тебя, – говорит Великий Василий, – напоминание о необходимости смирить себя, опусти взор и весь твой гнев уляжется». Я должен умереть, но не знаю когда. Это неизвестно. Может быть, сегодня, может быть, завтра, а может быть, и в этот час. Это и есть тот обнаженный меч, который висит над твоими плечами и удерживает тебя в страхе Божием, и не дает тебе грешить. Вот так ты исправишься и будешь праведен в этой жизни, и окажешься святым по смерти. О, какое сильное в жизни лекарство это памятование о смерти!

«Приидоша к Нему носяще разслабленна (жилами), носима чешырми… Видев же Иисус веру их, глагола разслабленному: чадо, отпущаются тебе греси твои» (Мк. 2:3–5).

Уже хорошо и то, если есть в мире люди, которые жалеют несчастного, – обыкновенно люди сбегаются только на счастье. Несчастный человек всегда одинок, ему не помогают ни друзья, ни родные. Но если он находит сочувствующее сердце и помогающую руку, это для него величайшее утешение в бедствии и все счастье среди несчастья. Достоин был сожаления тот расслабленный иерусалимлянин, который 38 лет лежал у Овчей купели; ему ни один человек не помог, не взял его, не поднял и не погрузил в те целительные воды. «Господи, человека не имам, – говорил он Иисусу с глубокой скорбью, – да егда возмутится вода, ввержет мя в купель» (Ин.5:7). Лучшая участь постигла сегодняшнего расслабленного из Капернаума: он нашел четверых, которые подняли его, многих, которые сочувствовали ему, принесли его в дом, где, как говорили, Иисус Христос наставлял словом истины бесчисленное множество народа. «И приидоша к Нему носяще разслабленна… носима четырми». Какую великую любовь к ближнему и веру в Христа имели эти люди! Не будучи в состоянии войти через двери, которые были загорожены многочисленным собранием слушателей, они раскрывают кровлю дома и оттуда спускают расслабленного к ногам Божественного Исцелителя, чтобы Он увидел его, сжалился и исцелил. И действительно, Он увидел его, сжалился над ним и исцелил. В этом событии обратите особенное внимание, христиане, на два обстоятельства: страдание болящего и силу Врача. Вот об этих двух главных предметах, именно: о тяжести болезни, то есть греха, и легкости исцеления, т. е. прощения, и буду сегодня говорить. Слушайте внимательно, чтобы извлечь себе пользу.

1

Люди не могут как следует понять, как тяжел грех, хотя об этом было говорено и святыми отцами Церкви, и учеными богословами. Ничто так легко не совершается, но и ничто так трудно не понимается, как грех. В этом-то и заключается причина того, что мы легко согрешаем и трудно каемся. Грех, христиане, есть тяжелый недуг, и это по двум причинам. Во-первых, в отношении к величию Божию, которое оскорбляется, и во-вторых, в отношении к расположению человека, который согрешает. Я объясню и то, и другое, дабы ты понял величие Божие. Я не желаю объяснять тебе (насколько это возможно для человеческого ума), что такое Бог: говорить тебе, что Он есть совершенное Бытие, совершенное Благо, совершенная Премудрость, создавшая из несущего все видимое и невидимое; что Он есть Вседержитель, Царь, Которому повинуются небо, земля и ад; что Он тот страшный Судия живых и мертвых, Которого приснословят ангелы, Которому поклоняются человеки, пред Которым трепещут демоны и Которого почитает вся тварь. Вот что только я скажу тебе: Бог есть тот многомилостивый твой Благодетель, Который из глины, какой ты был, создал тебя по Своему образу и подобию, даровал тебе жизнь и душу, Который из любви к тебе, став человеком, страдал, умер на кресте, пролил Свою кровь, чтобы искупить тебя. Говорю тебе: Он твой человеколюбивый Отец, Который сделал тебя сыном по благодати сыноположения в святом крещении, дал тебе драгоценное наследие – сокровища тайн Церкви Своей и поставил тебя наследником Царства Своего Небесного. Может ли быть благодеяние больше этого? Ты грешишь и своим грехом оказываешь неблагодарность своему благодетелю и Отцу. В тот час ты забываешь Его благодеяния, отвергаешь Его любовь, попираешь Его кровь, презираешь Евангелие. Представь себе, как посмотрит на эту неблагодарность Бог, Благодетель и Отец, Который так любил тебя и оказал столько милостей? Говорят, когда Юлий Цезарь увидел убийц, пришедших в Сенат, и между ними заметил Брута, которого любил, как сына, он сказал: «И ты, сын мой?» С такими словами он закрыл лицо свое плащом, чтобы не видеть неблагодарности, которая для него была ужаснее самой смерти. "Князи (людстии) собрашася вкупе на Господа и на Христа Его» (Пс.2:2). Иудеи, еретики, нечестивцы, неверные, богоборцы вооружаются против Бога и Его Единородного Сына Иисуса Христа, воюют против Его Евангелия, оскорбляют Его имя. Христианин, согрешая, ты соглашаешься с ними. Действуешь заодно с иудеями, когда твое корыстолюбие увеличивает проценты, когда обижаешь бедного, отнимаешь чужую вещь. Действуешь заодно с агарянами, когда ради скотской похоти прилепляешься к мерзости плотских вожделений. Соглашаешься с еретиками, когда твой дерзкий язык богохульствует и произносит проклятия, лжет, осуждает, обвиняет ближнего. Бог видит тебя и говорит: «И ты, чадо?»

Итак, что же такое грех? Христиане, грех есть безмерное зло, крайняя неблагодарность к Богу, и что хуже всего, неблагодарность, совершаемая перед очами Его. Брат мой, хулить Бога открыто, кажется, такое тяжкое дело, что, по-видимому, человек не может совершить его. По словам учителей Церкви, такое дело свидетельствует о том, что мы в тот час ненавидим Бога и делаемся Его врагами. И так, как Бог достоин беспредельной любви, то и наша вражда к Богу является беспредельной; и так, как Бог есть совершеннейшее благо, то и отвращение Божие от нас бесконечно. Вот к чему приводит грех, оскорбляющий Бога. Но не кажется ли вам невозможным, чтобы человек был так дерзок против Бога? Проданный братьями и купленный какими-то измаилитскими купцами, Иосиф был продан в Египет Потифару, начальнику дворцовой стражи фараона. По милости Божией он поставил Иосифа своим домоправителем и отдал в его власть все свое имущество. Так как Иосиф был очень красив по наружности, то жена Потифара тотчас обратила на него свой взор, возгорелась сатанинской любовью. Знаете ли, что отвечал скромный Иосиф на просьбы, обещания и обольщения египетской Евы? Я, сказал он, был рабом, и твой муж, а мой господин, выкупил меня; я был беден, он обогатил меня; я был чужеземцем, он вверил в мои руки все свое имущество, кроме жены своей. Все это есть милость Бога, Которому я поклоняюсь. Разве возможно оказать такую неблагодарность моему владыке? Совершить такой грех перед Богом. «Како сотворю глагол злый сей и согрешу пред Богом?» (Быт.39:9) Иосиф, подумай хорошо о своем рабском состоянии, о своей выгоде, подумай о том, что ты молод, красив; а ведь молодость и красота – два сильных повода к оправданию в подобных искушениях. Ты раб, и если согласишься, все счастье твоего владыки обратится к тебе. Но «како… согрешу пред Богом?» – «Подумай, что если предлагаемую любовь она обратит в ненависть, ты погиб; если не выполнишь ее желания, бойся ее клеветы; если отвергнешь ее объятия, жди тюрьмы». – Я обо всем этом подумал, но «како… согрешу пред Богом?» Разве это кажется тебе так невозможным? Ведь все останется в тайне, этого никто не увидит, никто не станет расследовать сего. Я это знаю. Но меня видит и судит Бог, Которому я служу. Итак, на что же ты решаешься? Пусть она гневается на меня, клевещет, пусть бросит меня в темницу, осудит на смерть, все это я могу вынести. Но как я могу оскорбить Бога моего? Это кажется мне совершенно невозможным. «Како… согрешу пред Богом?» Братья, Иосиф предпочел потерять свое счастье, утратить свободу, подвергнуть опасности жизнь. И знаете ли, однажды эта порочная женщина, застав его одного, схватила его одежду и повлекла к себе, но он оставил одежду и убежал от греха, ибо считал невозможным, чтобы человек оскорбил Бога. «Како… согрешу пред Богом?» Я хочу сказать, что оскорблять грехом Бога, это такое великое зло, что кажется делом невозможным. Невозможно желать ненавидеть Бога, Который достоин бесконечной любви, желать отвержения от Бога, этого бесконечного Блага. А «отчуждение и отвращение Божие, – говорит Златоуст, – для падшего тягостнее ожидаемых за гробом наказаний». Мука еще до мук – разве это не есть великое несчастье? Я хотел бы дать вам понять, как беспредельно это зло. Богословие учит нас, что Бог, имея по природе Своей все совершенное блаженство, не может быть причастен печали. Но если бы Бог мог печалиться, то печаль, причиняемая человеческими грехами, была бы гораздо больше той радости, которую доставляют Ему добродетели стольких святых мужей, все воздержание преподобных подвижников, вся кровь мужественных мучеников. Не беспредельное ли это зло, если оно может причинять бесконечное страдание Существу, по природе блаженному? Но если Бог (Сам по себе) не может скорбеть, то Он мог скорбеть как Богочеловек, когда, борясь в саду Гефсиманском, сказал: «Прискорбна есть душа Моя до смерти» (Мф.26:38). Это Он говорит, как объясняют все учители Церкви, не потому, что боялся страданий, смерти, заушений, бичеваний, креста, мук крестных и позора, а потому, что тогда Он взял на рамена Себе всемирный грех, чтобы пойти пригвоздить его к кресту. Это была такая великая тяжесть, что у воплощенного Сына Божия выступил кровавый пот и Он скорбел до смерти. «Прискорбна есть душа Моя до смерти». Значит, это была беспредельная тяжесть.

С другой стороны, бесконечное зло есть лишение Божественной благодати. Что значит потеря Божественной благодати? Нет достаточных слов, чтобы изъяснить ее, нет слез, чтобы оплакать ее. Душа составляет всю сущность человека, а благодать Божия – всю сущность души. Что для нашего глаза солнечный свет, то же для души благодать Божия: ею душа просвещается, освящается, обожается. «Что для бытия чувственного солнце, то же для разумного – Бог (богословствует Назианзен). То освещает видимый мир, Этот – невидимый. Первое воздействует на чувственное зрение, как подобает солнцу, Бог – на разумные естества, боголепно». Душа, облеченная боготканой одеждой Божественной благодати, когда она очистится водой крещения или слезами покаяния, – есть самое прекрасное, что только может видеть на земле Бог, самое угодное, что только может Он любить. Моровая язва не причиняет такой гибели, молния – такого разрушения, какой вред причиняет душе грех, когда лишает ее Божественной благодати.

Обратите внимание на два образа: один денницы на небе, другой Адама на земле. Чем был денница с благодатью Божией? Главой блаженных духов, светлой звездой, сиявшей в раю. Во что же он превратился, утратив Божественную благодать? В ангела тьмы, страшного змия, ниспавшего с великой славы и осужденного вечно гореть в огне мучения. «Како спаде с небесе денница восходящая заутра?» (Ис.14:12), – оплакивает его падение Исайя. Чем был Адам с благодатью Божией? Одушевленным образом и подобием Божиим, царем всех подлунных тварей, наслаждавшимся бесконечной радостью и бессмертной жизнью. Чем же он стал, потеряв Божественную благодать? Рабом смерти, наследником проклятия, как бы неразумным животным, – «приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс.48:21). Что такое душа с благодатью Божией? Это невеста Божия, подруга ангелов, наследница рая, царица, украшенная всем богатством Божественных даров. Чем же становится душа, когда потеряет благодать Божию? Поношением для ангелов, изгнанницей из рая, нищей, пленницей дьявола. Возможно ли, чтобы человек желал причинить себе такое несчастье?

Среди друзей императора Августа был один римский вельможа, которому император доверил однажды какую-то тайну. Тот (в свою очередь) доверил ее жене; а она передала ее другим женщинам, так что секрет стал известен всем. Услышал об этом император, призвал своего друга и, обличив в несоблюдении тайны, сказал ему, что он более недостоин его милости и дружбы. Он устыдился, затрепетал и опечалился так сильно, что, придя домой и упрекнув жену, схватил нож и зарезался. Тем же ножом зарезалась и жена. Так они оба понесли одинаковую кару за одинаковую вину. Вот они как сильно опечалились, что утратили дружбу цезаря, а мы совсем не жалеем, когда теряем благодать Божию. О, когда мы грешим, лучше бы свет солнца исчез из наших глаз, лучше бы земля разверзла бы свои уста и поглотила нас живыми, чем терять такое сокровище! Потерять дружбу цезаря, земного царя, для человека великое несчастье, но не полное, ибо эта дружба не есть высшее благо для людей. Но утратить благодать Божию, а вместе с ней и жизнь, и душу, землю и небо, вечную славу, утратить навеки Бога, утратить все – это беспредельное зло, ибо Божия благодать есть высшее благо.

Но и, кроме этого, существует еще иное зло, также бесконечное. Какое же? Осуждение, наказание за грех, т. е. вечные мучения. Христиане, если бы Бог за один грех определил заключение на сто лет, это было бы терпимо, ибо сто лет пройдут. Если бы Он восхотел определить изгнание на тысячу лет, пусть будет так, ведь тысяча лет кончится. Если бы Он определил муку на миллионы лет, и такая мука когда-нибудь окончилась бы. Но мука вечная, нескончаемая, мука, которая никогда не пройдет! Это такая страшная вещь, что если бы мы в нее хорошо вдумались, мир должен был бы исчезнуть для нас, а мы должны были бы убежать в пустыню и плакать там всю свою жизнь. Бог определил вечное мучение для наказания греха. Это догмат веры: "идут сии, т. е. грешники, в муку вечную» (Мф.25:46), говорит Христос. Бог в преисподней печи возжжег тот неугасаемый огонь, уготованный дьяволу и ангелам его, чтобы заключить в нем нераскаянных грешников. Знаете ли, где находится грешник, пока он не раскаивается? У самого устья той печи; он держится на одной слабой только нитке, т. е. сей временной жизни, обреченной на естественную, насильственную или внезапную смерть. Если эта нитка порвется, он упал, упал, чтобы мучиться вечно без надежды на спасение. Когда на небе гремит гром и блещут молнии (чтобы не сказать большего), а он, непотребный плотоугодник, предается похоти, Боже мой, в какой опасности находится тогда эта несчастная душа! Какой-то мудрец не хотел никогда путешествовать, ибо говорил, что жизнь мореплавателя отстоит от смерти только на три пальца, на толщину корабельной доски. Как же далека от вечной муки душа нераскаянного грешника? На одно мгновение. Может ли человек представлять себе вечную муку и в то же время совершить какой-нибудь минутный грех? «Нет, – отвечает божественный Златоуст, – памятование геенны не дает впасть в геенну». О, если бы я хорошо держал в памяти, что в то мгновение, когда грешу, я тотчас делаюсь достойным вечных мук, тогда бы и я, как Иосиф, сказал: «Како сотворю глагол злый сей и согрешу пред Богом?»

Итак, грех есть бесконечное зло ввиду того, что он оскорбляет Бога, Который есть высочайшее Благо, что лишает человека бесценной Божественной благодати и приводит к вечной муке. Есть ли зло, более тяжкое, чем это? Как же оно излечивается? Одним только, что говорит твой духовный отец: «Чадо, отпущаются тебе греси твои». Да возможно ли это? Так учит вера. В силу той власти, которую Христос в лице апостолов даровал всем священникам Своей Церкви, – «елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех» (Мф.18:18), – каждый духовный отец имеет право прощать все грехи. Существует ли исцеление, более легкое, чем это?

Теперь я с тобой, грешник, хочу беседовать, хочу спросить тебя, почему ты не каешься как можно скорее? С одной стороны, ты одержим величайшим недугом, какой только может себе представить человеческий ум, с другой – тебе предлагается легчайшее исцеление, какое может подать Бог. Вот послушай. Князь Сирийский Нееман, человек сильный, знаменитый богач, заболел проказой по всему телу. С большой свитой он пошел к пророку Елисею. Он уже достиг его дверей, когда Елисей послал сказать ему: «Шед измыйся семижды во Иордане, и возвратится плоть твоя к тебе, и очистишися» (4Цар.5:10). Нееман разгневался на эти слова. Как, сказал он, так легко пророк совершает такие чудеса; почему он не поспешил встретить меня и не совершил молитвы? Почему он не положил руки на меня, чтобы очистить меня от проказы? Разве хуже реки Дамаска? «Не благи ли Авана и Фарфар реки Дамасковы паче Иордана и всех вод Израилевых?» (4Цар.5:12). Так сказал разгневанный Нееман и уже решил уйти. Тогда слуги сказали ему: «Господин, если бы пророк для исцеления от проказы велел тебе совершить что-нибудь великое, истратить все свое богатство, уйти далеко, до пределов земли, на поиски рек и ключей, тогда бы ты не стал этого делать. Но почему ты не хочешь исполнить это его столь легкое приказание – омыться в Иордане без труда и расходов. Есть ли недуг более отвратительный, чем проказа? Что может быть легче для исцеления, как не купание?» «Аще бы велие слово глаголал пророк тебе, не бы ли сотворил еси? А яко рече к тебе: измыйся, и очистишися» (4Цар.5:13). Этим они убедили его. Нееман омылся и очистился. То же я говорю и тебе, брат христианин. У тебя не проказа, а грех столь великий, за который спал денница с небес. Грех столь великий, за который изгнан Адам из рая, за который Бог послал потоп и покрыл землю, грех, которым ты оскорбил Бога, лишился благодати и потому стал достоин вечной муки. Если бы для прощения этого греха Бог сказал тебе, иди, подвизайся в слезах всю свою жизнь, или пойди на страдания за имя Мое, ты этого не стал бы делать? «Аще бы велие слово глаголал… тебе Бог, не бы ли сотворил еси?» Нет, ты должен был сделать и это с радостью: вместо того чтобы мучиться вечно в аду, лучше немного помучить себя в подвигах; вместо того чтобы вечно жить в муках, лучше однажды умереть в мучении. Но даже и этого Бог не повелел. Он заповедал самый легкий и краткий путь: иди, говорит Он, не на подвиги, не на мучения. Иди к священникам, таким же, как и ты, людям, перед ними открой свой недуг, расскажи свой грех. Они имеют всю власть прощать, всю силу исцеления. Что разрешат на земле, то будет разрешено на небеси. Ты показываешь свою немощь, исповедуешь свой грех, и – о чудо! – как только духовник откроет уста свои здесь, на земле, чтобы сказать: «Чадо, отпущаются тебе греси твои», – «отпущаются тебе греси твои», – говорит свыше и Небесный Отец. «Прощаю тебе», – говорит здесь, на земле, иерей, – «Прощаю тебе», – отвечает свыше Сын и Слово. «Разрешаю тебя», – определяет здесь иерей, и тотчас подписывает и утверждает это Дух Святой. О чудо, повторяю, при произнесении таких всемогущих слов это беспредельное зло уничтожилось, безмерная тяжесть спала, смертельное страдание исцелено, грех разрешен. «О, великое человеколюбие, о, безмерная благость, – возглашает божественный Златоуст, – Бог оправдывает грешника в тот же час, как только он исповедует свой грех и даст обещание на будущее время». Есть ли другой, столь же великий недуг, как грех? И есть ли исцеление, более легкое, чем это прощение? Христианин, если бы Бог повелел тебе для получения прощения совершить другое какое-нибудь трудное дело, ты бы этого не сделал. Теперь Он велит тебе совершить такую легкую вещь, и ты не делаешь? «Аще бы велие слово глаголал… тебе, не бы ли сотворил еси? А не сотвориши ли, яко рече к тебе: шедше покажитеся священником» (4Цар.5:13; Лк.17:14). Одно из двух: если ты хочешь это сделать, нужно сделать поскорее, а если не хочешь сделать теперь, то это признак, что ты не хочешь делать совсем.

2

В сегодняшнем повествовании о расслабленном я заметил одну вещь, которая и в наше время случается почти каждый день. Пришел однажды Иисус Христос в Капернаум и, войдя в какой-то дом, стал поучать. Услышал народ, что Он поучает, и сбежался в таком громадном количестве, что нельзя было протиснуться даже к дверям. И как не прибежать, как не слушать тех божественных слов, слов Богопознания и вечной жизни? Жаждущая лань так жадно не бежит к воде, как толпы стремились насытиться проповедью Спасителя. «И слышано бысть, яко в дому есть. И абие собрашася мнози, якоже ктому не вмещатися ни при дверех; и глаголаше им слово» (Мк.2:1–2). Тогда четверо на руках приносят к нему расслабленного. Заметьте, чтобы грешная душа пошла к духовному врачу для получения прощения от грехов, ее должны поддерживать четыре добродетели. Во-первых, вера, чтобы он без колебаний верил, что с помощью исповеди получит прощение; во-вторых, любовь, чтобы он любил Бога и ближнего, любил Бога, возненавидев все свои прежние страсти, ближнего, прощая ему всякую вину; в-третьих, надежда, чтобы он твердо надеялся на благодать и помощь Божию; в-четвертых, сокрушение, чтобы он поистине поболел за совершенные грехи. Я заметил, что сегодняшний расслабленный болен двумя недугами: душевным – грехом и телесным – расслаблением. Христос исцелил его от обоих; сначала от болезни душевной: «Чадо, отпущаются тебе греси твои» (Мк.2:5), – а затем от болезни телесной: «Востани, возми одр твой, и иди в дом твой» (Мк.2:11). Когда Христос исцелил его душу, некоторые говорили: «Что Сей тако глаголет хулы?» (Мк.2:7) А когда исцелил тело, все удивились и прославили Бога – «яко дивитися всем и славити Бога, глаголющим: яко николиже тако видехом» (Мк. 2:12). Значит, люди ни во что не ставят исцеление души и ценят только исцеление телесное. Заболеет ли кто-нибудь из вас, христиан, его постель окружают озабоченная и испуганная жена, опечаленные дети, там слуги и служанки, готовые к первому приказанию, там родственники и друзья, пришедшие для утешения и посещения. Этот больной, конечно, не святой; он – человек, облеченный в плоть и живущий в мире; кто знает, сколько грехов и каких у него на душе? Итак, он болен и грешен. Но если кто-нибудь скажет родным больного, что необходимо призвать духовника, чтобы он исцелил больного от грехов, им кажется, что он говорит оскорбительные слова. «Что Сей тако глаголет хулы?» Вся забота и рвение направлены к тому, чтобы позвать врача, и не одного, а нескольких, чтобы они применили все лекарства для исцеления тела. – Совершаются молитвы, молебны, раздаются милостыни. Для чего же? Никогда для того, чтобы Бог простил грехи больного, а только – чтобы даровал ему здоровье. Не так Христос поступил с сегодняшним расслабленным: сначала исцелил его от греха, а потом от расслабления, дабы мы поняли, что в болезнях должно сначала призвать духовника, чтобы получить прощение, а затем врача для излечения. Чего же мы боимся, если с самого начала придет духовник? Разве исповедь есть смертельный приговор? Телесная болезнь очень часто происходит от греха души. Исцелим сначала душу, и тогда излечится тело. Грех – это корень, а болезни – ветви; если сначала срубить корень, то сами собой упадут ветви. Но мы поступаем совершенно наоборот. И что же происходит? Мы ждем последнего часа, когда зло наиболее усилится, когда у больного уже нездоровы ни чувства, ни разум, когда он ничего не узнает и ничего не понимает. Тогда какую исповедь, какое исправление может принести этот несчастный? О, если бы это не было более, чем истинно, – именно, что большинство христиан умирают нераскаянными, ибо когда мы говорим им сначала призвать духовника, им кажется это оскорбительным. «Что Сей тако глаголет хулы?» Великое заблуждение! Разве душу не дблжно предпочитать телу? Конечно. Когда заболеет тело, болеет и душа. С чего же мы начинаем лечение? С главного. С насмешкой говорят об одном живописце, который начинал портреты с ног и очень часто покрывал все полотно прочими членами тела, не оставлял места для головы. Какой смешной портрет! Что за недогадливый живописец! Ему нужно было начать с головы, чтобы сделать что-нибудь порядочное. Что я хочу этим сказать? Лечение нужно начинать с души, с самого главного, а потом уже думать о теле. Пусть сначала придет духовник простить грехи, сказать тебе: «Чадо, отпущаются ти греси твои», а затем с благодатью и помощью Божией врач исцелит его от болезни: «Востани, возми одр твой, и иди в дом твой».

«Иже бо аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми» (Мк.8:38)

О суд, о душа! Так я со стенанием и слезами восклицал, когда говорил о втором пришествии Христовом. И как мне не волноваться, как не ужасаться, когда только вспомню, что настанет час, когда я из гроба услышу трубный звук, глас Божий, призывающий меня на суд? Что я воскресну облеченный в прежнюю плоть, что у меня в руках будет книга, моя совесть, в которой будет написано подробно все, что я сделал, подумал, сказал в течение всей моей жизни?.. Что за все это я должен буду дать отчет без самооправданий и отговорок; что моими свидетелями будут небо и земля, судьей – Бог, весь – правосудие, без всякого снисхождения, весь – гнев, без всякой милости; что после суда состоится определение или о вечной жизни в раю, или о вечной муке в аду?

О суд, о душа! Не ждите, христиане, услышать сегодня от меня слова о втором пришествии Христовом с описанием всех сопутствующих обстоятельств, не ждите, чтобы я изобразил вам скончание века, торжественность судилища, трепет судимых и велелепие Судии. Обо всем этом вы очень часто слышите из церковных священных книг. Сегодня я взошел на этот священный амвон, чтобы возбудить в вас то чувство, какое испытал и я, думая о судном часе, – чтобы вы представили себе, что этот час настал и что мы стоим перед тем страшным судищем. Обратите внимание только на то, кто здесь подсудимый? Простой человек. А судья? Бог. Подумайте и о двух предметах – человеческой совести и Божественном правосудии. Итак, я желаю вам показать сначала, что человеческая совесть делает обвинение и постановление, а затем, что правосудие Божие совершает суд и воздаяние. Это Христос хотел сказать в сегодняшнем Евангелии: «Иже бо аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми». В этой жизни никто не может быть обвинителем и судьей или судьей и отмстителем. А это будет на грядущем суде: совесть человеческая и правда Божия. Вот это именно и привело меня в волнение и трепет. О суд, о душа!

1

Одна из самых достоверных истин нашей православной веры гласит о том, что наступит второе пришествие Христово, когда Он придет судить живых и мертвых, об этом очень выразительно говорят пророки в Ветхом и евангелисты в Новом Завете, с великим трепетом – святые отцы Церкви в своих сочинениях. В сей жизни мир полон несправедливости: часто злые достигают счастья и славы, а добрые живут в несчастье и подвергаются лишениям. Но Бог праведен. Поэтому в будущей жизни произойдет праведный суд и воздаяние: злые подвергнутся должному наказанию, а добрые получат должную награду. «Сотворшии благая восстанут в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда» (Ин.5:29). В этой жизни Бог наказывает не всех злых и награждает не всех добрых для того, чтобы мы знали, что Он намерен совершить это на будущем суде, в той жизни. Весь мир есть одно заблуждение. Сколько хороших людей в глазах мира кажутся злыми из-за одной только своей свободной и незлобной простоты! И сколько плохих людей в глазах мира кажутся добрыми из-за своего лукавого лицемерия! Далее, что делают человеческое насилие и козни! Сколько властвует тиранов, сколько страдает невинных! И хотя Бог, чтобы явить хоть луч Своей правды, наказывал многих преступников, как фараона и Антиоха, и освобождал многих невинных, как Иосифа и Сусанну, однако большая часть грешников в этой жизни наслаждаются честью и славой, а невинные умирают в бесчестии и позоре. Но Бог правосуден. Поэтому когда-нибудь на всемирном суде Он должен обнаружить, где истинное зло и где истинная добродетель, дабы воссияла истина вещей. Так об этом пространно размышляют из восточных учителей Златоуст, а из западных – Августин. Чтобы проявилось правосудие, должен наступить будущий суд и все мы стать перед страшным судищем и подвергнуться суду каждый за свои добрые и худые дела. Об этом ясно говорит Павел: «Всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла» (2Кор.5:10). О суд, о душа!

В этот великий день все страшно, как я объяснил вам подробнее еще в прошлый раз. Но из всего этого самыми страшными кажутся мне два обстоятельства. Во-первых, человеческая совесть, которая делает обвинение и постановление, а затем Божие правосудие, совершающее суд и отмщение. О суд! О душа!

Начнем с первого. Нет ничего безобразнее греха. Даже сам человек, дерзнувший совершить грех, не может спокойно смотреть на него: он совершает грех, но старается, по возможности, скрыть его. Когда по своей воле он идет сказать о нем духовнику, то или искусно видоизменяет, или же покрывает его отговорками. А все это потому, что хотя он и сделал грех, но не может видеть его. Наша совесть, действительно, есть зеркало, которого человек волей-неволей должен стыдиться. Женщина при рождении чувствует боль, но потом – радость. Совершенно наоборот душа, когда грешит, испытывает удовольствие, а впоследствии – боль, и эта боль есть не что иное, как укоры совести. Пусть снаружи никто ничего не говорит, изнутри осуждает совесть. И это обвинение совести есть самое тяжкое наказание для души. Византийский император Констанс, как говорит в своей летописи Георгий Кедрин, из ревности, свойственной власти, которая не выносит товарищества даже своей тени, вынудил своего младшего брата Феодосия оставить престол, уйти в монахи и посвятиться в дьяконы. Феодосии был рукоположен, но этого оказалось недостаточно. Спустя несколько дней по приказанию императора его умертвили. Новый Каин, святотатственный братоубийца, думал жить без страха и опасности, царствуя один без брата. Но в ту же самую ночь, среди глубокого мрака, когда тиран готовился закрыть глаза ко сну, вдруг перед ним предстал невинно убитый брат его Феодосии, облеченный в священную диаконскую одежду; в руке он держал чашу теплой, еще дымившейся своей крови и страшным голосом сказал: «Пей, брат; я твой брат Феодосии, убитый тобой, а это – моя кровь, которой ты жаждал. Испей ее, утоли свою хищную жажду. Пей, брат!» От такого видения и таких слов несчастный император затрепетал, пришел в ужас и оцепенел. Он встал с постели, оставил сон, перешел в другую часть дворца. Переждав, отдохнув немного, он снова ложится спать, и снова то же видение, та же чаша и голос: «Пей, брат!» Так сегодня, так и завтра, это повторялось каждый день. Каждый раз, как он, собираясь ко сну, закрывал глаза, тотчас приходил брат и приводил его сердце в трепет словами: «Пей, брат!» Император выезжал в поля, сады, на охоту в надежде избавить свою огорченную душу от страшного видения, но и там призрак преследовал, пугал его, и там предлагал ему смертоносную чашу: «Пей, брат!» Наконец это стало императору не по силам, и он решил оставить Константинополь и морем уехать в Сицилию в надежде, что с переменой места, может быть, переменится и судьба. Но тщетно. Всюду он находит ту же муку, ибо причину этой муки носит в своей совести. Всюду его сопровождает эта мрачная тень со словами: «Пей, брат!» Доколе же все это? Дотоле, пока он, по праведному Божию попущению, прожив в такой муке еще недолго, был убит в бане, и здесь-то он испил всю горькую чашу. Бедный Констанс, несчастный царь! Тебя столько лет приводил в трепет не вооруженный человек, даже не живой, а какой-то мертвец, нематериальный образ мертвеца, пустая тень, призрак! Да, но это – совершенный им грех, один вид которого так страшен. Он мог это сделать, но не мог видеть. Это совесть осуждает его, а укоры ее есть невыносимая мука. «Пей, брат!»

Кроме того, в этой жизни совесть есть тайный обвинитель, ибо и сам грех укрывается. Ее укоров никто другой, кроме виновника, не слышит. Но в день суда совесть станет явным обвинителем, ибо и сам грех станет явным. Ее укоры услышит и виновный, услышат и все ангелы, люди и демоны. Тогда мы открытыми очами будем видеть не сновидения, не приведения, но действительно того человека, который убит нами собственноручно или по нашему навету; в руках он будет держать полную чашу своей крови и скажет: «Пей, брат! Зверь кровожадный, ты умертвил меня или дарами подкупил судью, или ложью обманул правосудие, так что моя смерть осталась неотмщенной, мои сироты – без пропитания, овдовевшая жена моя и родственники – опечаленными. Тщетно они оплакивали меня доселе, но вот теперь перед Божественной справедливостью, перед Богом Судией я подношу тебе мою кровь: испей, брат!» Тогда увидим, как бедный, обиженный нами, будет кричать нам: «Ненасытный богач, владыка неправедный, корыстолюбивый купец, я целую жизнь выплачивал мой долг, но векселя своего назад не получил; я работал, как невольник, и все мои труды, все плоды, весь доход пошел на выплату долга, а он все же еще живет, мое имя еще значится в твоих долговых книгах, рост на рост, долг на долг поглотили все мое имущество. Мои дети питаются подаянием, жена работает по чужим домам, мой дом угас. Я остался наг. Моей крови жаждешь? Так пей ее теперь, выпей, брат!» Тогда мы узрим, как Сам Иисус Христос, действительно со святой чашей пречистых Своих Тайн в руках, будет обличать нас, архиереев и священников: «Святотатственный клирик, сколько раз ты осмеливался служить, – не подумав предварительно поисповедаться; брать нечистыми руками Мое Святое Святых; причащаться Моих Тайн оскверненными устами; ты оставлял церковь и уходил на рынок, забывал о жертвеннике и заботился о своем доме, торговал Моей благодатью, ты попрал Мою кровь – пей ее, пей, брат!» Тогда мы увидим младенцев, которых жестокосердые матери убили еще во чреве; они будут плакать горькими слезами: «Детоубийцы-матери, вы причинили нам сугубую смерть или из расчета, чтобы не кормить нас, или же, чтобы скрыть свое бесчестье: вы лишили нас света жизни и света Божественной славы. Прокляты уста, которые дали вам этот роковой совет! Проклята рука, подавшая вам это смертоносное зелье! Проклята ваша решимость, убившая нас еще до рождения! Взгляните на чистую и невинную кровь, которой вы осквернили землю! Матери, пейте ее!» Боже мой, сколько чего передумал наш ум, никогда в течение всей жизни не остававшийся в покое; сколько переговорил наш беспокойный язык; сколько сделала наша воля, так склонная на все злое! Тогда все, в чем согрешили, – устами, даже до пустого слова включительно; умом, даже до мельчайших мыслей, – все, что было, со всеми подробностями объявится перед нашими очами и перед очами всего мира. «Перед нами предстанут, – свидетельствует Василий Великий, – вдруг все наши дела и явятся все создания нашей мысли, с собственными чертами, как что было сказано и сделано». О, что за видение! Тогда обнаружится то, что было показным и казалось добродетелью; что было ненавистью и казалось ревностью; что было кознью и казалось дружбой; что было осуждением и казалось исправлением. Была ли здесь обнаружена подложная подпись? Тогда обнаружится, какое перо писало ее. Исчез из церкви священный сосуд? Тогда откроется, какая рука украла его. Был ли злой умысел, донос? Тогда объявится язык, учинивший его. Обманута ли невинная девушка, скрывается ли виновник, осужден ли невинный? Тогда будет узнан действительный отец ребенка и откроется тот обольститель, которого мы чтили как святого, тот блудник, которого вы считали образцом скромности. Тогда будут узнаны волк и овца, сребролюбец и предатель, Иуда и истинный апостол; лукавый Исав и добрый Иаков. О, какой стыд! «Мы вдруг увидим все наши дела как будто в действительности, с их свойственными чертами, как каждое было сказано и сделано». Горе мне, с меня струится холодный пот, я весь волнуюсь от стыда, когда иду открыть свой грех духовнику, который будет хранить его в тайне, хоть я и уверен, что он не откроет его, не накажет меня и простит. Как я объявлю свой грех перед очами всех ангелов? Они будут смущаться мной! Перед всеми святыми? Они будут отвращаться от меня! Перед всеми демонами? Они будут смеяться надо мной! О, какой стыд, какое смущение! Но ужасаться еще обличений своей совести-что за мука! Эти грехи, которые вижу, буду говорить я сам, великие и страшные грехи, все мои. Я не могу скрыть их в этот день, открывающий даже все тайное тьмы, ибо это день откровения. Бог дал мне в сей жизни легчайший способ получить прощение; стоило только сказать мне: «согреших», а духовнику: «отпущаютися тебе греси твои», и я был бы прощен. Но не сделал этого. Мне об этом открыто говорили проповедники, тайно-духовники, но я не сделал. Я знал об этом, но не сделал. Прожил столько лет, имел время сделать, но не сделал. И есть ли у меня какое-нибудь оправдание? Но как будто мне было недостаточно моих собственных грехов; нужно было прибавить еще чужие. Этот не хотел ни лжесвидетельствовать, ни убивать – я побудил его. Та бедная девушка или честная женщина, по возможности, хранили себя – я силой или обманом увлек их в грех. Юноша не знал еще никакого зла – мои слова и беседы, отравив его слух, развратили его нравы. Я был священником – и в соблазне превзошел мирян. Был женат – и на глазах у жены содержал блудницу. Я был отцом – и явился для детей своих учителем всего дурного. Я был примером погибели – и еще вращался среди людей. Разве недостаточно было мне самому подвергнуться наказанию и не увлекать других в муку своим советом, примером и соблазном? Теперь чем могу оправдаться? Я каюсь, но совершенно бесполезно, ибо время покаяния прошло. Настало время воздаяния. Итак, что мне делать? Я обвиняю и осуждаю самого себя. Боже, нет надобности во внешнем суде – меня осуждает моя совесть. Я охотно спрятался бы в ад, чтобы не видеть своих грехов. Примите же меня, о муки, – рай уже не для меня. Я говорю это и трепещу. Так, христиане, обвиняет и осуждает обвинитель и судья – собственная совесть. «Нет, – говорит Златоуст, – нет судьи столь бдительного, как наша совесть». Но остановись, грешная душа, остановись, куда ты идешь? В тебе совершила обвинение и осуждение твоя совесть; обожди – еще Божественное правосудие должно совершить суд и воздаяние. О суд, о душа!

Брат, здесь мне следовало бы поступить так же, как поступил некий разумный художник. Он взялся за непосильное дело-написать лицо Елены, совмещавшей в себе всю красоту природы, – и изобразил его под покрывалом, предоставив уму догадаться о том, чего не могла выразить рука. Следовало бы и мне, сойдя с амвона, умолчать о лице Бога Судии, пылающем гневом Божественного правосудия, предоставив вашему уму рассудить о том, чего не может разъяснить мой язык. Лик Божий, как он страшен для человеческих очей! В другой речи я описал Его подробно, теперь повторю вот что: я знаю, что когда Бог сошел на гору Синай, это место стало страшным, там было пламя огня, там был гром и молния, говорит Священное Писание, так что народ израильский, стоя издали и внимая, весь трепетал. Но ведь Бог сошел туда не для суда, а только для дарования закона. А когда Он придет в славе Своей не за тем, чтобы давать закон, а чтобы судить нарушителей этого закона, когда Он придет во всей Своей славе, без всякого покрова, чтобы судить со всем гневом, без всякой милости?! О, это я скрываю, обхожу молчанием, предоставив вашему уму постигнуть то, чего не может изречь мой язык! Гнев Божий без милости! Боже мой, «кто весть державу гнева Твоего, и от страха Твоего ярость Твою изчести?» (Пс.89:11). Поэтому божественный Златоуст говорит: «Невыносимы эта геенна и муки; но и бесчисленное множество этих мук ничто, если только представить себе светлый Божий лик отвратившимся и кроткое око Его не могущим смотреть на нас». Но почему Он тогда – один гнев, без милости? Потому что тогда происходит суд и воздаяние. Подумайте только, ведь это самое страшное во втором пришествии Христовом!

Бог судит грешника двояким образом. В сей жизни Бог судит грешника, как судья виновника, но смотрит на него, как отец на сына, т. е. судит его не со всем Своим гневом, поэтому грех может быть заглажен покаянием. «Не разжжет всего гнева Своего» (Пс.77:38), говорит пророк. Судить его такой мерой гнева Своего, чтобы грешник, по словам Григория Богослова, «пораженный, вразумился и, наставленный, обратился к Богу». Его правосудие в этой жизни вместе с судом являет и долготерпение. Он – Судия праведен, крепок и долготерпелив. В будущей же жизни, так как грех уже не может быть заглажен покаянием, ибо тогда уже нет времени для покаяния, Бог судит грешника, как преступника, и смотрит на него, как на врага, – судит его, как виновного, воздает ему, как врагу. В этой жизни Бог – Судия и Отец; в той – Судия и Мздовоздатель. Какое же отмщение совершает Бог?

Какой-то скифский царь убил своего сына за то, что тот как-то по ошибке преступил его закон. И с тех пор он приказал тот меч, которым был обезглавлен его сын, вешать в судебной палате всякий раз, когда он производил суд; а когда выходил на прогулку, кто-нибудь должен был держать его в руке высоко, чтобы весь народ видел его и боялся. Этим он хотел им сказать: «Подданные мои, посмотрите на этот меч и подумайте, какого имеете царя. Чтобы оградить свой закон, я не пожалел даже родного сына. Пусть каждый преступник смотрит на этот меч, обагренный кровью моего сына, и пусть решит, какое правосудие он найдет в человеке, который, сделавшись судьей, позабыл, что он отец».

Так как воплощенный Сын Божий взял на Себя человеческий грех и стал за нас проклятием, как об этом говорит апостол, то Небесный Отец определил, чтобы Он умер на кресте. Когда Он воссядет на высоком и превознесенном престоле, чтобы судить живых и мертвых, там, перед престолом, явится и самый крест – «и тогда явится знамение Сына Человеческого» . Для чего же? Для того, чтобы грешники видели и трепетали. И действительно, они будут трепетать – «и тогда восплачутся вся колена земная» (Мф.24:30), когда услышат такие слова Бога и Отца. Неблагодарные, жизнь Моего Сына драгоценнее, чем жизнь всех ангелов и всех людей, – Я отдал ее на смерть. Кровь Сына Моего была самым драгоценным сокровищем рая – Я всю ее излил на землю. Моя любовь к Сыну была пламеннее всех серафимов – Я отрекся от нее. У Меня не было ничего столь любезного и дорогого, как Сын, – и Я принес Его в жертву на этот крест. Неужели все это не в состоянии дать вам понять, как ненавистен Мне грех? И вы все-таки с грехами являетесь ко Мне на глаза? На кресте Я вижу смерть Сына Моего, в вас – причину Его смерти. Вы Меня вынудили убить Сына Моего за грехи ваши. Теперь Сын понуждает Меня отмстить за Его смерть. Я вместе и Судия, и Отец. Как Судия Я совершаю суд, как Отец Я должен отомстить. Моя правда видит в вас преступников, любовь – врагов. Поэтому «идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его» (Мф.25:41). – Грешные слушатели, это вас не поражает? Не ужасает? Быть и виновным перед Богом, и врагом Бога! Если Он «Своего Сына не пощаде» (Рим.8:32), неужели пожалеет Своих врагов? Нет, нет, жалкие! Подумайте – кровь Авеля, человека, взывала об отмщении, тем более будет взывать об отмщении кровь Христова! Кровь Бога, Который вися на кресте, хотя и молил о прощении: «Отче, отпусти им; не ведят бо что творят» (Лк.23:34), – но придя в славе Своей, будет просить об отмщении: «Суди ми, Боже, и разсуди прю мою» (Пс.42:1). Подумайте, правда Божия – судить ваши грехи, любовь Божия – мстить за смерть Сына. Таким образом, против вас ополчились и правда Божия, и любовь. Над вами совершаются одновременно суд и месть. Измерьте Его любовь к Сыну – она безмерна; измерьте Его ненависть к греху, которая подвигла Его даже на жертву Своего Сына, – она беспредельна. От такой великой любви и ненависти какие ждут вас суд и месть! Горе! Кто может представить себе это? О суд, о душа!

2

Пророк Даниил в 7-й главе, а Иоанн Богослов в 20-й главе Откровения говорят, что в день суда разгнутся книги. В них написано все, что мы сделали во всю нашу жизнь. Их, я думаю, две. В одной содержатся все злые наши дела, наши грехи; а в другой – все наши добрые дела, наши добродетели.

Сначала открывается та, в которой заключены наши грехи. Здесь с одной стороны написан грех со всеми подробностями лица, времени, места и т. д. Если с противоположной стороны помечено, что мы исповедались, покаялись в этом грехе, что мы загладили грех молитвами, постом и милостынями по епитимий, наложенной на нас духовником, правда Божия не потребует с нас отчета за этот грех. Записан долг, но отмечена и уплата. Поэтому, если мы принесем в этой жизни полное раскаяние, нам нечего бояться на будущем суде. Божественный Златоуст, утешение грешных, так нас утешает: «Если в настоящей жизни мы исповедью можем очиститься от наших беззаконий, то отойдем туда чистыми от грехов». Вся суть в том, чтобы исповедь, которую мы приносим, была доброй, но я знаю, что мы исповедуемся по привычке, а не из сокрушения; что бы наше раскаяние было истинно, но я знаю, что в чем мы исповедовались в этом году, то же скажем и в будущем, даже и того хуже. Это ясный признак, что мы только говорим их духовнику, а не оставляем. Горе нам, если это так! Ибо в таком случае на будущем суде наш грех будет открыт, долг не выплачен. Мы тогда должны будем дать отчет и в грехе, который совершили, и в исповеди греха, которую принесли не полно.

Вторая книга содержит все, что мы сделали доброго, – наши добродетели. Братья, что если бы Бог оказал нам эту великую милость на втором суде, не судил бы нас по грехам, простил их, а судил только по нашим добрым делам; как вы думаете, оказались ли мы достойны рая, достойны услышать этот блаженный глас: «Приидите, благословении Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие» (Мф.25:34)? Я думаю, совершенно наоборот: Бог нас осудит даже и за то, что мы называем добрыми делами. Посмотрим, что это за совершенные нами добрые дела. В воскресенье мы сходили к литургии. Да, мы пошли, но скорее по привычке, чем из благоговения: мы все ожидали, когда эта литургия окончится; когда священник молился и совершал тайну, мы разговаривали о мирских делах. Это ли доброе дело? Мы молились, да; но это молились только уста наши; где же был наш ум? Разве молитва заключается в том, чтобы целый час петь одно песнопение или в одно мгновение проглотить всю Псалтирь? Неужели это доброе дело? Мы подали милостыню, но сколько? Очень немного. Да и то для чего? Скорее для того, чтобы удостоиться похвалы от людей, чем награды от Бога. Это ли доброе дело? О, но мы постимся, и это величайшая наша добродетель. Но чем строже мы постимся, тем больше упиваемся. Воздерживаемся от рыбы и мяса, но не сдерживаем своих страстей. Не вкушаем скоромного, но поедаем ближнего. Наши подвижники воздерживаются даже от масла; но если бы вы знали, сколько сатанинского лицемерия в их умах, сколько злопамятства и неприличного корыстолюбия в их сердцах! Это ли добродетель? И за такие добрые дела мы надеемся удостоиться рая? Где у нас хоть одно доброе дело без примеси зла, где наше совершенное добро, со всех сторон доброе? Из прожитых нами 40или 60 лет где у нас, хоть один день, даже час, безраздельно посвященный Богу? Если у нас нет других добродетелей, кроме этих, которые нам такими кажутся, то горе нам во втором Христовом пришествии! О суд, о душа!

«Душе немый и глухий, Аз ти повелеваю: изыди из него и ктому не вниди в него» (Мк. 9:25).

Нем и не говорит, глух и не слышит лукавый дух, терзающий несчастного сына, о котором повествуется в сегодняшнем Евангелии. Он молод, лишь во цвете юности. И уже с детства стал гнездом для дьявола, овладевшего им. Когда дух схватывал его, приводил его в трепет, бросал на землю и несчастный испускал пену, скрежетал зубами и оцепеневал, вставал с одичавшим лицом, мутными глазами, с непроизвольными движениями то бросался в огонь, чтобы сгореть, то в воду, чтобы утонуть. Апостолы, исцелявшие стольких бесноватых, только этого не могли исцелить; заклинают, запрещают, но дух глух и нем и потому не слышит их и не отвечает. Если больной нем и не говорит о своей болезни врачу, если он глух и не слышит приказаний врача, то он или легко умирает, или трудно излечивается. Нужно было прийти Самому Иисусу Христу, Который, как Бог, имеет всемогущую власть над духами нечистыми, чтобы сказать: «Душе немый и глухий, Аз ти повелеваю: изыди из него и ктому не вниди в него». Только тогда лукавый дух, громко воскликнув, в страшных конвульсиях, оставил этого юношу здравым и свободным. Таинственный смысл Евангельской истории очень понятен: лукавство душетленного дьявола изобрело два средства, чтобы мучить человека: первое средство – связать его язык, сделать его немым, второе – закрыть ему уши, сделать его глухим. Немым, чтобы он не мог открыть тяжести своего греха, глухим, чтобы он не услышал исцеления – своего прощения. Овладев им с детства, долго господствуя над ним, он делает с ним что хочет; влечет его куда хочет: то ввергает его в огонь, т. е. в пламенные страсти гнева, в похоти; то – в воду, т. е. в море житейских попечений. Не помогают ни проповеди учителей, ни наставления духовников. Почему же? А потому главным образом, что дух злобы нем и глух. Если грешник нем и не исповедует своего греха перед духовным отцом, если он глух и не слышит увещаний его, то или легко впадает в муки, или трудно спасается. Чудо, и великое чудо, если такой грешник избавится от рук дьявола. Братья, почему мы подвергаем себя такой опасности, почему мы допускаем, чтобы столько времени господствовал над нами дух злобы? В нашей власти прогнать его. Каким же образом? Посредством исповеди. Перестанем быть немыми, развяжем язык, исповедаем наш долголетний грех. Перестанем быть глухими, отверзем уши и услышим душеполезное наставление. Поэтому я хочу беседовать сегодня об исповеди, хочу показать, какая исповедь истинна и совершенна, посредством которой можно отогнать духа немого и глухого.

1

Истинное и совершенное раскаяние состоит не в словах только, вспомним, что Иуда принес только слова и деньги. Оно состоит в слезах и сокрушении сердечном, как у Петра. В исповеди нужно соблюдать два условия: исповедоваться без ложного стыда и без отговорок, не притворяться, скрывая свои душевные недостатки. Должно стыдиться, когда впадаем в грех, а не когда исповедуем его перед Богом, ибо Его представителем является духовник, который, хоть имеет уши и слышит нашу исповедь, однако, имея уста, никому о ней не говорит.

Проходя по одной из афинских улиц, Сократ увидел своего ученика, выходящего из дома какой-то блудницы. Стыдно стало юноше перед учителем, и он посторонился, чтобы скрыться. «О юноша, – сказал тогда ему Сократ, – выходить из такого дома не стыдно, стыдно в нем быть». О брат, и я говорю тебе: не стыдно выйти вон, открыть в исповеди свой грех, стыдно стоять, т. е. скрываться от своего духовника. Василий Великий говорит: «Сокровенное зло есть гнойная рана для души», – а Сирах: «О души твоей не постыдися; есть бо стыд наводяй грех, и есть стыд слава и благодать» (Сир.4:24–25). Не нужно в исповеди скрываться под различными предлогами и обвинять других. Это особенно делают женщины, которые исповедуются с тысячей оговорок, – они говорят обо всем, только не своем грехе.

Одна из таких женщин пошла и обвинила своего мужа перед императором Грацианом. Она жаловалась, что он пьянствует, буйствует, ругается, что он – вор, прелюбодей, словом, все, что только может сказать язык и изыскать ум разгневанной женщины; будто он ругает ее, бьет, будто он сделал для нее жизнь мучительной. Царь, который тотчас понял злой характер этой женщины, ничего не сказал ей в ответ. Тогда она, чтобы разгневать его, сказала: «О царь, мой муж хулит и твое величество». «Злая женщина, – сказал тогда ей царь, – если твой муж ругает тебя, какое мне до этого дело, а если меня бранит, что тебе от этого?» Таким образом он отогнал ее от себя. Духовный отец должен иметь к кающимся снисходительное чувство, и, как он через одно мирное дуновение получил от Иисуса Христа право вязать и решить, так он должен быть мирен и кроток, ибо для спасения кающегося очень полезно сочувствие духовника. Григорий Богослов говорит: «Прощение очень важно для спасения. Недугующее нужно исцелять, а не сокрушать». Но ко всему этому нужна твердая решимость больше не повторять этого.

«Се, здрав еси; ктому не согрешай, говорит Христос, да не горше ти что будет» (Ин.5:14). Что же может быть еще хуже? Это говорит Сам Христос. После исповеди действительно убегает дух немой и глухой. Но если ты хорошенько не закроешь своего сердца страхом Божиим, если опять дашь ему возможность войти, тогда уже он приходит не один, а в сопровождении других семи духов, еще худших, – «тогда идет и поймет с собою седмь иных духов лютейших себе, и вшедше живут ту; и будут последняя человеку тому горше первых» (Мф. 12:45). Нет, брат, убеждает тебя Златоуст: «Отступи от лукавства, отстань от злобы, возьмись за добродетель, дай обещание не повторять греха – этого достаточно для оправдания. Я – свидетель и поручитель тому, что если каждый грешник, оставив прежнее зло, даст обещание Богу больше не касаться этого, Бог ничего больше не потребует для оправдания, ибо Он человеколюбив и милостив». Вот истинная и совершенная исповедь, которой отгоняется дух глухой и немой.

Братья слушатели, кто есть из нашей среды, в котором есть дух немой и глухой? Боюсь, что он есть у всех нас, ибо все мы грешны. Но прогоним его святой исповедью. «Се, ныне время благоприятно, се, ныне день спасения» (2Кор.6:2). Приблизились святые дни. Не нужно терять времени. Кто теряет время, тот всегда находится в великой опасности. Многие возжелали времени для раскаяния, но не нашли времени. Великое это безумие – иметь время и ждать времени. Сегодня день наш, а о завтрашнем не знаем. Не знаем «бо, что родит (день) находяй» (Притч. 27:1).

2

Я не вижу, чтобы на нас исполнялось Евангельское обетование Господа. Он говорит: «Просите, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам» (Мф.7:7). Но мы молимся – и Он не внимает нам; просим – и не дает нам, стучим – и не отворяет нам. Разве это неправда, что мы молимся каждый день? Но каждый из нас знает, как часто мы остаемся неуслышанными. Какая же этому причина? Ее указывает пророк Исайя: «Еда не может рука Господня спасти? или отягчил есть слух Свой, еже не услышати? Но греси ваши разлучают между вами и между Богом, и грех ради ваших отврати лице Свое от вас, еже не помиловати. Руце во ваши осквернене кровию, и персты ваши во гресех, устне же ваши возглаголаша беззаконие, и язык ваш неправде поучается» (Ис.59:1–3). Вот причина, почему мы молим, но Бог не внимает нам; просим, но не дает; стучим, но не отверзает нам. Но устраним это великое препятствие, отвергнем грех истинным и совершенным раскаянием, примиримся с Богом – и тогда Он услышит наши молитвы; тогда подаст все, чего только мы попросим у Него, тогда Он отверзет нам двери Своего милосердия. Но пока мы еще во вражде с Богом, на что надеемся? Когда нечестивый фараон видел казни, насылаемые на него Богом по жестокосердию его, – то град, то саранчу, превращение воды в кровь, то моровую язву, – он спрашивал, «что есть сие?» Волхвы отвечали ему, что это рука Божия карает грех египтян – «перст Божий есть сие» (Исх.8:19). Если спросите и вы: что есть сие, что это за град, побивающий ваши посевы, что это за саранча, поедающая ваши виноградники, что это за потоп, или бездождие, или ветры, разрушающие ваши насаждения, – я отвечу вам: «перст Божий есть сие». Что это за дороговизна, разоряющая страны, что за тяжбы, разрушающие дома, что это за бедствия, неожиданно нас постигающие? Все это «перст Божий есть». Что такое болезни, голод, война, моровая язва? Это «перст Божий», карающий грехи христиан. «Многи раны грешному», – говорит Давид (Пс.31:10): огонь, град, голод и смерть. Все это служит в руках Божиих оружием, чтобы карать грехи христиан.

Итак, если мы хотим, чтобы прекратились бедствия, устраним причину зла – грехи наши. Исповедание наших грехов умиряет Бога; из врага Он становится другом, из Судии – человеколюбивым Отцом. Истинное и совершенное покаяние, приносимое не устами, но и от сердца, без ложного стыда и отговорок, с твердым намерением оставить прежние грехи, делает нас здесь достойными благодати и любви Божией, а там – Небесного Царства.

«А еже сести о десную Мене и о шуюю, несть Мне дати, но имже уготовано есть». (Мк. 10:40).

Люди не всегда держатся правды: они часто оказывают почести тем, к кому влечет их дружба или родство. Бог же, по существу Своему всеправедный, награждает честью тех, в ком находит нужные достоинства. У людей в почтении находятся приятели и сродники, а у Бога бывают в почете только достойные. Вот в чем единственное утешение для людей добродетельных, когда их люди уничижают и презирают: они ожидают себе награды за добрую жизнь от Бога. Об этом нам явно Иисус Христос говорит в сегодняшнем святом Евангелии Своем. Восходит Он в Иерусалим на распятие, а Иаков и Иоанн, дети Заведеевы, думают, что Он идет туда, чтобы воцариться. И вот они, побежденные честолюбием, засылают сначала к Нему свою мать с просьбой, а потом и сами приступают к Нему, и говорят: хотим мы, чтобы в то время, когда Ты будешь царем Израильским, сесть нам одному возле Тебя по правую руку, а другому – по левую, дабы и мы могли быть участниками Твоего Царствия, – «даждь нам, да един о десную Тебе и един о шуюю Тебе сядева во славе Твоей» (Мк.10:37). А кто таковы Иаков и Иоанн? Они други Христовы, они сродники Христовы. И что же Христос им ответствует? «Не веста, чесо просита» (Мк.10:38). Я, праведный Судия, не воздаю почестей по Моему случайному мнению: не награждаю честью друзей или сродников, но только достойных. В Царствии Моем тот будет награжден, кто потрудится; кто пострадает, тот примет венец; тот прославится, кто окажется достойным. «А еже сести о десную Мене или о шуюю, несть Мне дати, но имже уготовано есть». Да и кто не захочет трудиться, кто не захочет подвизаться для стяжания Царствия Христова, которому цены нет, потому что оно бесценно, которому конца нет, потому что оно вечно? Сколько трудов, сколько беспокойств мы тратим, чтобы приобрести малейшее счастье сего мира, которое достать трудно, а потерять легко! И какая беспечность, какое нерадение о Царстве Христовом, для приобретения коего достаточно одно только желание! И при том, если мы однажды приобретем его, то никогда более не потеряем. Царство Иисуса Христа не есть царство мира сего, но Царство Небесное, блаженство Божие, слава бесконечная, жизнь бессмертная, одним словом – «рай!» Как только я назову его, то сейчас же радуется дух мой. Как только помыслю о нем, веселится душа моя. Рай! Благословенное отечество прародителей моих, любезное пристанище упования моего, единственная цель моей надежды, единственный предмет любви моей, последняя награда веры моей! О рае сегодня и будет мое слово, благословенные христиане. Я не могу не признать, что этот предмет превосходит всякий предмет и всякий ум, ибо ни человек, ни ангел не мог никогда рассказать о рае, каков он в действительности. И потому я не обещаю вам выяснить, что такое рай. Довольно, если скажу хоть что-нибудь о нем. Не имея возможности нарисовать совершенную картину рая, я сделаю только легкое начертание его. Но при этом я повторю слова одного святого учителя: «О, раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах тебя умом постигнуть».

1

Можете ли вы мне дать ответ, почему плачет младенец при своем рождении, когда он выходит из чрева матери? Один объясняет это так, другой иначе. Но самое естественное объяснение этого состоит в том, что он исходит из чрева матери: там, во чреве, ему кажется, что это – его мир, это – его жизнь, это – его покой. И если бы младенец имел совершенный разум, то на вопрос, желает ли он выйти из чрева матери, он ответил бы, что он желает всегда оставаться там и никогда не выходить оттуда. А отчего? Оттого, что мы по природе только того хотим и то любим, что видим и что сейчас у себя имеем. Когда же младенец выходит из чрева матери, то ему кажется, что он покидает свой покой, что он теряет свою жизнь, что он лишается своего мира; вот потому-то он проливает свои слезы, и рыдает, и болезнует. По этой же самой причине мы, умирая, болезнуем: нам кажется, что нет другого мира, кроме здешнего; нет другой жизни, кроме настоящей; нет иного упокоения, кроме как здесь. И если бы было это в нашей власти, то мы желали бы всегда здесь оставаться и отсюда никогда не выходить. А почему? Потому что мы желаем того что видим. А когда мы умираем, нам кажется, что мы все теряем и потому болезнуем, плачем и проливаем слезы. Но мы при этом поступаем не как разумные и рассудительные люди, но как глупые и несмышленые младенцы. Какая разница между чревом матери и здешним миром, тем мраком и этим светом, той тесной темницей и этим широким простором! И вот какая разница между той жизнью, какой мы в течение девяти месяцев живем во чреве, и здешней жизнью, которой мы живем много лет, столько же разницы, даже несравненно больше, между здешним миром и загробным, между мраком дольнего Египта и светом горнего Иерусалима, между здешней скорбной темницей злоключений и тем светлейшим чертогом славы, – одним словом, между этой несчастнейшей жизнью, которую мы проводим здесь, на этом свете, постоянно страдая пятьдесят или шестьдесят лет и даже меньше, и той другой преблаженной жизнью, какую мы будем иметь в раю, блаженствуя там во веки веков. Из этого понятно ли хоть немного, что такое рай? Нет, не понятно. «О, раю! Мы можем тебя приобрест, но не в силах тебя умом постигнуть».

У кого же нам спросить, кто бы нам поведал, что такое рай? Спросим мы двух людей, которые видели его своими очами, а именно: Иоанна Богослова и апостола Павла. Иоанн, возведенный ангелом на гору высокую, видел святой град, небесный Иерусалим. Град этот четвероугольный, великий и высокий; двенадцать у него оснований, и каждое основание есть камень драгоценный; двенадцать врат, каждые врата – целая жемчужина. Там нет храма созданного, ибо там храм несозданный. Там Сам Бог Вседержитель, Которому поклоняются небеса и земля. Там нет ни солнца, ни луны, ибо там невечерний свет Божественной славы, днем и ночью светящий и никогда не заходящий. «И веде мя духом на гору велику и высоку и показа ми град великий, святый Иерусалим нисходящь с небесе от Бога» (Откр.21:10). Но сей град есть только образ рая; если бы мы взглянули на него, то уверились бы очи наши, но не постиг бы ум наш. Павел восхищен был до третьего неба, внутрь рая, видел нечто, слышал что-то. Что же именно? Я видел, говорит он, такие вещи, каких не видели еще очи наши; слышал то, чего не слышали наши уши, чего не пожелало еще сердце наше. «Ихже око не виде, и ухо не слыша и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящым Его» (1Кор.2:9). Я слышал такие вещи, коих истолковать человек не может, – «ихже не леть есть человеку глаголати» (2Кор.12:4). Два человека воочию видели рай: евангелист Иоанн, орел Богословия, и Павел, сосуд избрания. И, однако, говорят они очень темно и сокровенно. Из слов их можно ли уразуметь, что такое рай? Нет. «О, Раю! Мы можем тебя приобрест, но не в силах умом тебя постигнуть».

Вопросим Самого Иисуса Христа. Во Святом Евангелии Он говорит, что рай есть семя доброе, что он есть зерно горчичное, что он подобен квасу, неводу, бисеру, что он – сокровище сокровенное, недро Авраамово. Но из этих сравнений можно ли понять, что такое рай? Нет. «О, Раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах умом тебя постигнуть».

Иисусе Христе, воплотившаяся Божия Премудрость! Скажи нам яснее, что такое рай? Две вещи вам объявляю, – говорит Он, – что он есть жизнь бессмертная и что он есть радость бесконечная. «Возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас» (Ин.16:22).

Жизнь бессмертная. Вообрази, христианин, счастье здешнего мира, большое или малое, полное или отчасти. Например, был бы ты царем, монархом всего света; властвовал бы ты над всеми в мире областями, не имея никакого врага; жил бы без болезни, радовался бы, не испытывая никакой печали; был бы ты прекрасен, богат и славен. Все это и есть самое великое возможное счастье на земле. Но все это не есть счастье, ибо сколько бы лет не прожил ты, все-таки ты должен когда-нибудь умереть и должен каждый час бояться смерти, а такой страх сделает тебя несчастным. Да и в самом счастье у тебя не будет всех благ мира сего – небольшой избыток чего-либо или только достаток. Но вообрази, что ты никогда не умрешь; и если даже страх смерти более не печалит сердца твоего, то это небольшое счастье не успокоит твоих желаний: тебе чего-нибудь не достает, а ты к нему стремишься; ты счастлив, но ты желал бы быть еще счастливее. И это лишнее делает тебя несчастным даже в том случае, когда ты будешь бессмертным. Со всем великим счастьем на земле ты несчастлив, если ты смертен; с малым счастьем ты так же несчастлив, если ты и бессмертен. Если же иметь все счастье, какого бы пожелало твое сердце, и совсем не иметь страха смертного, который лишал бы тебя своего счастья, что это была бы за жизнь! Всегда обладать счастьем без страха потерять его, обладать богатством без страха обеднеть, здоровьем – без страха заболеть! Не тревожит тебя зависть, не удручает тебя страсть; не похитит тебя и смерть. Всегда быть блаженным, вечно жить, т. е. иметь у себя все блага мира и при том – бессмертие, что это была бы за жизнь! Таковая и райская жизнь. Радость – бесконечная. Это есть радость беспредельная, совершенная, нескончаемая, «вся вместе», как говорят о вечности богословы: сколь радость велика по необъятности и силе во всей вечности, такова же она вся вместе в каждое мгновение без всякого изменения. Наслаждаешься ты всем блаженством во всю вечность, и тем же блаженством ты наслаждаешься в каждое мгновение вечности. Как блажен во всей той вечной жизни, так блажен и во всякой минуте той вечной жизни. Какого же рода эта радость? Море солоно. Вообрази, что с неба падает одна капля воды и его услаждает, – ты можешь понять, как сладка эта капля. Горек ад, но ежели бы упала в него капля от радости райской, она усладила бы всю эту горечь, она погасила бы весь пламень, осушила бы все слезы, и ад стал бы раем. Ты можешь понять, какова эта радость райская! Римляне вели войну и победили неприятеля. Воины-победители возвращались в свой город; к городским воротам сбежались их сродники, отцы, матери, братья, чтобы увидеть, кто из воинов остался в живых и кто убит. Среди них была и некая вдова, имевшая единственного сына, и она стояла и ждала возвращения с прочими своего сына; то она спрашивала у входящих в город, не видали ли ее сына, то всматривалась вперед, чтобы самой издали разглядеть его. «Сын мой, – говорила она, – где ты находишься? Почему не входишь в город? Отчего тебя не видно? Где ты замешкался?» И когда она начала тужить, что не увидит своего сына, ибо от других людей услыхала, что сын ее убит на войне, когда она стала громко и неутешно рыдать, ударяя себя в грудь, вдруг она видит своего сына, возвращающегося живым; она к нему бежит, обнимает, целует его; она так ему обрадовалась, что от избытка радости внезапно умерла. Там, где недавно мать плакала по сыну, теперь сын оплакивает мать. Можно ли представить себе, какова была радость той матери? И если бы эта радость ее могла продолжаться день, год, всю ее жизнь, то какова была бы радость ее? Сравнительно с той радостью, какую испытала на одну минуту мать, увидевшая своего сына живым, неизмеримо большая радость райская; которая длится не день, не год, а всю вечность бесконечную, – вся совершенная, «вся вместе». Можно ли представить, какова эта радость? А еще более – радость, которую отнять ничто не может у тебя: ни зависть врагов, потому что там мир безмятежный; ни злополучие, потому что там вокруг блаженство непрестанное; ни болезнь, потому что там везде здоровье неизменное; ни смерть, потому что там жизнь вечная. «Возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас».

Рай есть жизнь бессмертная: там жить ты будешь жизнью божественной. Будешь пребывать в единении с Богом; будешь причастник Божественного бытия, будешь жить вечно, как и Бог. Рай есть радость бесконечная, ибо там ты будешь радоваться радостью Божией, будешь царствовать Царствием Божиим, прославляться самой славой Божией. Одним словом, созерцая Бога, ты сам сделаешься как бы Богом; Он – Бог по естеству, а ты – бог по благодати. И как в раскаленном железе ни огонь от железа, ни железо от огня не отделяются, но оба являются как единое, так и в раю почти то же: ни Бог от блаженного, ни блаженный от Бога не разлучаются. Оба составляют единое во блаженстве; оба имеют жизнь вечную; обоих радость бесконечная. «Подобни Ему будем, ибо узрим Его, якоже есть» (1Ин.3:2). Здесь мы не видим Его, как Он есть; но только веруем в Него; и в этой вере все блаженство Церкви – не видеть и веровать. «Блажени не видевшии и веровавше» (Ин.20:29). Там увидим Его, как Он есть, и уже вере не будет места; вот в этом и есть блаженство райское: не веровать, но видеть. «Подобни Ему будем, ибо узрим Его, якоже есть». Там нет уже веры, говорит апостол, потому что там видение: разрешилась сень, сияет свет. Там нет надежды, потому что уже есть наслаждение: престало будущее, видится настоящее; там одна только любовь, потому что любим мы высшее благо, видимое нами, а ум наш насыщается видением, сердце наше – наслаждением. «Насыщуся, внегда явитимися славе Твоей» (Пс.16:15).

Поняли ли вы из всего сказанного, что такое рай? Нет. Я этому верю. Ибо сколько ни будет говорить человек об этом предмете, всего что следует не скажет. И Григорий Нисский подтверждает это: «Все, что может кто-либо сказать, не будет сказано по достоинству». «О, Раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах умом тебя постигнуть».

Пронеслась по всей вселенной слава о Соломоне. Царица Эфиопская слышала о сем царе вещи чудесные; слышала она много, чему с трудом верила. Пожелала она сама в этом убедиться; и в сопровождении большой почетной стражи она двинулась и прибыла в Иудею. Но когда она достигла Иерусалима и увидала все это великолепие; когда вступила в царские чертоги о осмотрела столько сокровищ; когда предстала перед царем Соломоном, и увидела его великую славу, и услышала его великую мудрость, она сказала ему. О царь! Я слышала о величестве твоем удивительные вещи, но не верила тем, кто мне рассказывал, пока не приехала сама и собственными глазами не увидела всего, – «не ях веры глаголющим ми, дóндеже приидох семо, и видеста очи мои» (3Цар.10:7). Теперь это вижу, верю, дивлюсь и недоумеваю; однако я тебе объявляю, что я не слышала столько, сколько сама вижу; вижу я вещи бесчисленные, о коих не слышала и половины во всем том, что мне говорили о тебе, – «и се, несть ни пол того, якоже возвестиша ми» (3Цар.10:7).

Христиане! Много говорили нам о рае. Говорили много пророки, апостолы, учители и Сам Христос: все величественно, все возвышенно, все предивно. «Преславная глаголашася о тебе, граде Божий» (Пс.86:3). Мы не то чтобы этому не верим; но не все понимаем: ум наш весьма тесен, в себя этого вместить не может; он весьма тяжел и вверх возлететь не имеет сил. Когда же мы удостоимся воочию увидеть несозданную красоту горнего Иерусалима; когда увидим невечерний свет, озаряющий нескончаемый день вечного блаженства; когда узрим чины ангелов, лики святых, мучеников, преподобных, праведных, кои суть блаженные жители небесных селений; когда увидим Владычицу Богородицу Марию, Царицу ангелов, одесную Бога восседающую, и наконец Само Трисиятельное Божество, Самого Бога лицом к лицу; приникнем в свойства Его естества, не имеющего ни начала, ни конца, будем созерцать три Ипостаси Его, Отца, Сына и Святого Духа, Кои суть три, хоть Бог един, тогда уразумеем Его всемогущество, премудрость, благость Его, славу Его, величие Его, – тогда-то мы уразумеем, что такое рай! Боже мой! скажем мы тогда Ему, много я слышал о рае, но слышанное не составляет и половины, – «се, несть ни пол того», что я вижу. Слышал я много, но не понимал, теперь же, все видя, я понимаю – «слухом убо ухо слышах Тя первее, ныне же око мое виде Тя» (Иов.42:5). Вижу – и весь радости исполняюсь, весь блаженствую, весь прославляюсь. Такова-то слава райская; а я так любил славу мирскую? Не глуп ли я был, что тысячи миров я не презрел для того, чтобы стяжать один только рай? Такова-то жизнь вечная? А я так сильно любил какую-то временную жизнь! Не глуп ли я был, что не отдал тысячи тех жизней, чтобы наследовать эту жизнь? Не глуп ли я был, что столько лет подвергал себя опасности потерять такой рай и такую жизнь только для того, чтобы мне повеселиться со скверной блудницей, чтобы насытить мое жадное сребролюбие, чтобы презренную свою мерзкую склонность удовлетворить. Но премного благодарю милосердие Твое, Боже мой, что спасен я от стольких бед и нахожусь ныне в раю, где живу жизнью бессмертной, радуюсь радостью бесконечной. Так-то мы можем сказать там, где будем понимать, потому что увидим. А здесь, где мы не видим, а потому не понимаем, можем сказать только: «О, Раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах умом тебя постигнуть».

А возможно ли это? Да. Я вам и раньше сказал, что спасение наше в руках наших; и теперь скажу вам еще раз, а вы послушайте. Сотворил Бог рай для праведных, а ад – для грешных; заключил он рай, заключил и ад, однако ключи адские удержал Он у Себя, как об этом говорится в Апокалипсисе Иоанна, – «И имам ключи ада» (Откр.1:18), – а райские отдал апостолам Своим в лице Петра – «ключи Царства Небеснаго» (Мф. 16:19). Итак, ключи от ада находятся в руках Божиих, а от рая – в руках человеческих.

О, человеколюбнейшее домостроительство Господа нашего! Человек захотел бы мучиться в аду, но ключи от ада не в его руках находятся; захотел бы человек спастись в раю, но ключи от рая находятся у него в руках, – значит, Сам Бог хочет, чтобы для людей трудно было подвергнуться муке вечной, и поэтому не дает им ключей от ада. Он хочет, чтобы люди легко могли спастись, и для того поручил им ключи райские – «ключи Царства Небеснаго».

«О, раю! Мы можем тебя приобрест, но не в силах умом тебя постигнуть».

Обратите внимание, Он говорит: «И дам ти ключи». А разве не мог бы Он сказать: «И дам ти ключ». Разве одним ключом рай не отверзается? Ключи, которыми мы отпираем двери, могут быть разные: ключ может быть обыкновенный железный, но может быть и золотой, может быть и деревянный. Таковы же и ключи от рая. Поэтому-то и говорит Он «ключи», а не «ключ». Бывает ключ железный, бывает золотой, бывает деревянный. Деревянный ключ – ключ нищего: он своим убожеством может отпереть рай и этим спастись. Золотой ключ есть ключ богатого: богатый может богатством своим отпереть рай и спастись. Железный ключ – это ключ среднего человека, который не нищ и не богат, и тот также может отпереть рай и спастись. И таким образом, и нищий, и богатый, и всякий человек спастись может. «О, раю! Мы можем тебя приобрест, но не в силах умом тебя постигнуть».

2

В рай, о коем я говорил с вами доселе, есть два пути. Один тесный и прискорбный, о котором говорит Христос: «Узкая врата, и тесный путь, вводяй в живот» (Мф.7:14). Путь тесный. Многие пустынники, которые по нему ходили, оставили позади себя мир и все мирское и прошли нагими; многие святые мученики оросили не потом, а кровью этот путь. А для тех, кто ходит с высоко поднятой головой, если только не склонит ее, здесь нет места, ибо путь тесен. Кто пресытился и утучнел, тот здесь не вместится, если не изнурит себя, ибо путь тесен. Кто имел много одежд и влечет много других препятствий, здесь не пройдет, если не облегчит себя, ибо путь тесен. А женщинам – о, как много надо будет оставить, если они захотят пройти этим тесным путем! Тесен этот путь и прискорбен, полон терний и волчцев. Надобно пот пролить, надо подвизаться, надо быть очень настойчивым, надо много претерпеть бед, чтобы пройти путь и войти в рай. «Многими скорбьми подобает нам внити во Царствие Божие» (Деян. 14:22). Кто имеет тело очень изнеженное, кто хочет ходить по мягким местам, у кого желудок слаб и не может переварить ни одного слова о воздержании, кто хочет покоиться и нежиться, – тем не пройти этим путем. Это путь тесный и прискорбный. Кто хочет достигнуть рая? Все хотят. Но пусть же все и знают, что путь к нему тесный и прискорбный.

Есть еще и другой путь, широкий и просторный, коим может пройти и колесница. Этим путем, мне кажется, восшел только пророк Илия один. «Колесница огненная, и кони огненнии» (4Цар.2:11). Однако он сбросил с себя милоть свою. И только тогда восшел. Хочешь ли и ты, христианин, достигнуть рая широким путем как Илия? Употреби колесницу огненную, т. е. горячую к Богу и ближнему любовь. «В сию обою заповедию весь закон и пророцы висят» (Мф.22:40). Она (любовь) есть основа всех добродетелей, и через нее мы все спасаемся. Илия, чтобы войти на небо, сбросил с себя одежду. Это значит, что в рай мы не можем взойти даже в собственной одежде; а в чужой – уже ли возможно? Но во что был одет Илия? В милоть, т. е. в овчину. И вот ее-то Илия и сбросил. Это значит, что ты, всячески обдирая овец, в чужих кожах в рай не войдешь. Из головы это выбрось: в чужих одеждах, в чужих кожах входа в рай тебе нет. О рай! Можем ли мы, как люди, как христиане, согласиться за такую ничтожную вещь потерять такое великое благо? Рай – за утеху одного часа? «О, раю! Мы можем тебя приобрест, но не в силах умом тебя постигнуть».

«Равви, Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев» (Ин. 1:49)

Опять Христова Церковь празднует победу над врагами нашей святой веры. Опять низлагается ересь и торжествует Православие. Сколько духовной радости должно быть в христианах при воспоминании сегодня о богоносных отцах, которые с такой благочестивой ревностью, на стольких соборах вселенских и поместных, утвердили благочестие! Но как глубоко были бы огорчены эти самые богоносные отцы, если бы увидели, что благочестие, которое они так ревностно защищали от еретиков, теперь так попирается среди православных! Апостолы Христовы, отцы Церкви, богодухновенные уста Святого Духа, о, если бы вы могли опять вернуться в этот мир, опять проповедать веру верным, опять преподать Православие православным! Не бороться против врагов веры, а опять огласить од веры, ибо еретики своими хулами и нечестием более не нападают на веру Христову, – ее сами христиане отрицают своим невежеством и злобой. Вера святейшая, вера Христова, однажды воссиявшая, как солнце, в облаках языческого заблуждения, как роза, расцветшая среди густых терниев ереси, с торжеством оставшаяся непобедимой в бурях языческих гонений! Как ты теперь затемнела, увяла, попрана в христианских обществах; а ведь здесь-то ты и должна была торжествовать, цвести и сиять в созерцании своей истины и в деянии своей святости! Равви, Божественный Учителю, сошедший с небес и научивший нас этой вере! Мы исповедуем и веруем вместе с простодушным израильтянином Нафанаилом, что «Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев», но мы не понимаем того, что исповедуем, мы не живем по вере. Мы имеем святую Твою веру, которую получили при божественном крещении, но в созерцании веры мы слепы, а в делах ее – мертвы. И, торжествуя сегодня Православие, мы носим на себе только имя его. Это – неопровержимая истина. Это и побуждает меня, возлюбленные, беседовать о вере, ныне содержимой нами, христианами; я хочу показать вам, что такая вера очень несовершенна, ибо скудна и в созерцании, и в делах веры. Она скудна и в разумении, ибо мы не знаем того, во что веруем; скудна в делах, ибо мы не живем по вере. Единородный Сын и Слово Божие, Премудрость и Сила, Иисус Христос, Начальник и Учитель веры нашей, да даст теперь, по примеру прошлого, ревность в сердце мое, свет моему разуму, силу слова моему языку, чтобы я был в силах выполнить это дело благовестника. Его божественная благодать, некогда устами святых апостолов обратившая неверных к Православию и нечестивых – к святости, пусть она сегодня через мои грешные уста сделает христиан добрыми и совершенными христианами: добрыми в исповедании и жизни, совершенными в познании и деянии.

1

Сын Божий сошел с неба на землю и вочеловечился только для того, чтобы явить правило, во что мы должны веровать и как жить. Дабы мы могли достигнуть вечного блаженства, Он открыл нам как бы два пути: один – через познание истины, а другой – через дела добродетели. Это правило есть вера, а эти два пути – два вида веры: как говорят ученые богословы, вера созерцательная и деятельная. Одна вера без другой – несовершенна и недостаточна для спасения, ибо созерцательная без деятельной – мертва, а деятельная без созерцательной – слепа. И христианин, не имеющий первой или второй, похож на больного, который от бессилия не может ходить, или на слепого, который, не имея очей, не может видеть. Иустин, мученик и философ, говорит: «Многообразно содержание божественного учения; но оно главным образом заключается в научении и сохранении заповедей и в божественном познании и почитании». Чтобы быть совершенной, вера должна быть вместе созерцательна, т. е. быть познанием истины, содержимой учением веры, и деятельна, т. е. быть деянием добродетели, которую заповедует закон веры. Христианин, чтобы быть совершенным, должен обладать и той, и другой верой, т. е. познанием (знать во что верует) и делом (поступать по вере).

Посмотрим теперь, какую веру имеем мы, христиане, и как она скудна и в познании, и в делах совершенной веры. О, как велик мрак нашей мысли среди такого света истины! Иисус пришел в область Кесарии Филипповой и задал ученикам такой вопрос: «Кого Мя глаголют человецы быти, Сына Человеческого?» (Мф.16:13) Те ответили Ему, что люди не знают, кто Он: одни принимают за одного, другие – за другого. «Ови убо Иоанна Крестителя, инии же Илию, друзии же Иеремию или единаго от пророк» (Мф.16:14). Никто поистине не знает, кто Ты. Хорошо. «Вы же кого Мя глаголете быти?» (Мф.16:15) Мы, ответил Симон Петр от лица всех остальных учеников, мы говорим, что «Ты еси Христос, Сын Бога Живаго» (Мф.16:16). Так ответили апостолы и исповедали Христа действительно тем, что Он есть, а не как считали Его прочие люди. А если предположим, что они не умели ответить Ему как должно, что они не знали Его, – достойны ли были они того, чтобы называться апостолами и учениками Христовыми? Апостолы – и в друг не знают своего Владыку, ученики – и не знают Учителя! Если прочие люди не знают, Кто такой Христос, это еще не беда: они были омрачены тенью древнего закона, еще не видели света Евангельской истины. Но чтобы апостолы и ученики Христовы, столько времени обращавшиеся с Христом, бывшие слушателями Его учения, свидетелями и участниками Его чудес, чтобы они не знали, Кто такой Христос, в Которого веруют, Которому внимают и следуют, это было бы в высшей степени странно. Но это, очень странное явление, не наблюдавшееся среди апостолов, существует среди нас, христиан. Как тогда пришел Христос в Кесарию, пусть так же придет Он теперь в христианские страны, в области тех, кто называет себя православными христианами, туда, где господствует Его вера и проповедуется Его Евангелие; пусть еще раз спросит: «Кого Мя глаголют человецы быти, Сына Человеческого?» Я ответил бы Ему: Иисусе мой, люди не знают, Кто Ты. «Не познаша, ниже уразумеша, во тме ходят» (Пс.81:5). Один говорит одно, другой – другое, как им подскажет заблуждение омраченного разума. – Что о Тебе говорят люди? Симон волхв, глава еретиков, Менандр, Маркион, все манихеи говорят, что Ты не зиждительное Слово, «Имже вся быша», что не Тобой создан этот видимый мир. Керинф, Арий и другие еретики говорят, что Ты – тварь, а не Бог, единосущный и совечный Отцу. Антропоморфиты исповедуют, что Ты – Бог, но Бог, носящий образ человека. Савеллий утверждает, что Отец, Сын и Святой Дух – Вы все одна только Ипостась и носите только различные имена. Македонии – что Отец создал Всесвятого Духа через Твое посредство. Кем считают Тебя люди? Несторий учит, что Ты по воплощении имеешь две ипостаси так же, как и две природы. Наоборот, Евтих и Диоскор – что Ты имеешь одну природу, как и одну ипостась. Кердон – что Ты не действительный, а лишь призрачный человек. Аполлинарий – что Ты действительный человек, но с одним телом и без души, вместо которой у Тебя – Божество. Север – что Ты совершенный человек с телом и душой, но бесстрастный и бессмертный. Кем считают Тебя люди? Пирр и Сергий говорят, что Ты имеешь одну волю, именно божественную, но что в Тебе совершенно нет человеческой воли. Пелагиане утверждают, что благодать Твоего воплощения была совершенно излишня для человеческого спасения. Иконоборцы не желают чтить Твоего образа, кальвинисты отрицают Твое присутствие при совершении пречистых Твоих Тайн. Лютеране признают Твое присутствие, но отрицают преложение хлеба и вина. Иудеи говорят, что Ты был обманщик и злодей. Агаряне считают Тебя святым пророком, но не Богом, а простым человеком. Хорошо, как будто отвечает Христос; но вы, христиане, вы, православные, за кого Меня считаете? «Вы же кого Мя глаголете быти?» Узнали ли Меня за это время? – Слушатели, если бы мы не знали, Кто есть Христос, в Которого веруем и во имя Которого крещены, если бы мы не знали, что Он Единородный Сын Бога Живого, второе Лицо Пресвятой Троицы, сошедшее на землю и не отделившееся от небес, вочеловечившееся, но оставшееся Богом, совершенный Бог и совершенный человек; если бы мы не знали Его жизни, учения, чудес и страданий; если бы не знали заповедей Его Евангелия, таинств Его Церкви, членов Его веры, достойны ли были бы мы имени православных христиан? Если еретики, иудеи, агаряне не знали Христа, это было бы еще терпимо. Сии «не познаша, ниже уразумеша, во тме ходят». Но православные «не познаша?» Христиане «не уразумеша?» Просвещенные в святом крещении и «во тме ходят?» Горе нам! За небольшим исключением почти все слепы в познании веры. Певцы знают меру тонов, врачи-свойства растений, адвокаты – царские законы, купцы знают все тонкости расчета; живописцы, мореплаватели, земледельцы, строители знают правила своего ремесла. Только христиане не знают членов своей веры. «Не познаша, ниже уразумеша, во тме ходят». Все другое они знают, только должного не знают. "Человецы, – говорит о них апостол, – растлении умом (и) неискусны о вере» (2Тим.3:8). Они подобны тем непросвещенным ефесянам, которые на вопрос Павла: «Аще убо Дух Свят прияли есте веровавше? – ответили: Но ниже аще Дух Святый есть, слышахом» (Деян. 19:2). А между христианами сколько таких, которые на вопрос, сколько членов веры и какие они, сколько таинств Церкви и какие они, сколько заповедей Божиих и какие они, с недоумением безмолвствуют! И если бы даже ответили, то сказали бы только, что мы совсем не слыхали, что это за члены веры и заповеди. Они не слыхали о них, ибо кто сказал им об этом? «Како… уверуют, егоже не услышаша? Како же услышат без проповедающаго» (Рим.10:14)? «Не познаша, ниже уразумеша, во тме ходят».

Но если христиане не знают во что веруют, во что же они все-таки веруют? Я должен об этом сказать, и сказать со слезами. Я вижу два надписания Божеству, почитаемому людьми здесь, на земле: одно в Иудее среди евреев, другое в Афинах среди греков. Первое гласит: «ведом во Иудеи Бог» (Пс.75:2), а второе – «неведомому Богу» (Деян.17:23). Это значит: Бог известен в Иудее и неизвестен в Афинах; евреи знают, какому Богу кланяются, а афиняне этого не знают. Какое же из этих надписаний надлежало начертать на христианских церквях? Я говорю, второе: «неведомому Богу», – ибо действительно христиане кланяются Богу, Которого не знают. Христиане веруют в Бога, но не знают, что Он – Бог на небесах и имеет в едином естестве три Ипостаси, что Он – Богочеловек на земле и имеет два естества и одну Ипостась. «Неведомому Богу». Христиане веруют в единого Господа Иисуса Христа, но не знают ни чудес Его жизни, ни истины Его учения, ни заслуг Его святых страстей, ни величия Его славы. «Неведомому Богу». Христиане имеют Евангелие, но не знают Евангелия, ни его заповедей, ни догматов; соблюдают праздники церковные, но не знают их цели. О! Христианские праздники в том виде, в каком они теперь совершаются, ничем не отличаются от эллинских (языческих) торжеств. Соблюдают христиане посты, но не знают о долге воздержания. Воздерживаются от пищи и пития, а не от страстей. Пьянство и разгул торжествуют вместе с постом и воздержанием. Христиане принимают таинства, но не знают их силы. Имеют веру, но не имеют знания веры. Веруют, но не знают в кого. «Неведомому Богу. Непознаша, ниже уразумеша, во тме ходят!»

Итак, вера современных христиан очень скудна в познании веры, ибо они не знают того, во что веруют. Но если бы она не была еще более скудна в делах веры, ибо они не поступают по вере! Впрочем, если бы мы имели все познание нашей веры, чтобы правильно веровать, но не прилагали бы знания к делу, чтобы правильно жить, это было бы совершенно бесполезно. «Кая польза, братие моя, аще веру глаголет кто имети, дел же не имать? Еда может вера спасти его?» (Иак.2:14). В том и заключалась древняя ересь николаитов и учеников Симона волхва, что одна вера без дел в силах спасти человека, что не дела есть душа веры. Но ведь говорит апостол, «якоже… тело без духа мертво есть, тако и вера без дел мертва есть» (Иак.2:26). Мертвая вера нисколько не пользует во спасение. Если и назвать ту веру, которую мы получаем при крещении, богословской, все-таки она есть только начало веры, есть только как бы некий корень, который должен расти, чтобы стать плодоносным деревом и иметь место в наземном раю Церкви Христовой. В противном случае, она как бесполезная и бесплодная, посекается и бросается в огонь. Вера крещения делает младенца христианином, но этот христианин, когда придет в возраст, с одной только этой верой есть христианин лишь по имени. Начало требует продолжения, корень – плодов, вера – дел. Без этого вера мертва, она лишь труп веры, и мы заблуждаемся, если такой верой надеемся приобрести блаженную жизнь. Так заблуждался нечестивый вавилонский царь в поклонении богу, в которого веровал, – славному идолу по имени Вил. Ежедневно для него приносилось в жертву двенадцать больших мер пшеничной муки, сорок овец и шесть мер вина. Вавилоняне думали, что Вил все это поедает. Поэтому они чтили его, как живого бога. Даниилу было приказано поклониться ему, как богу. Он сказал, я кланяюсь не рукотворным идолам, а Живому Богу неба и земли. Как, ответил ему с гневом царь, разве не живой бог Вил, который столько поедает и выпивает каждый день? (см.: Дан. 14) Улыбнулся на это Даниил и отвечал ему так. Царь, не заблуждайся, не думай, будто это живой бог; это-идол без души, без жизни и силы. Снаружи у него медная обивка, а изнутри глина. Он не поедает всей пшеничной муки и овец и не выпивает вина. Все это съедают жрецы, ночью проникая в храм через потайную дверь; их ведь семьдесят душ, исключая жен и детей. И действительно, Даниил обнаружил этот обман. После того как все ушли из храма, удалились из него и жрецы, он велел всюду посыпать пол золой, но чтобы не увидели жрецы. Ночью, по привычке, они через потайную дверь вошли в храм и стали есть и пить. Когда утром пришел царь, Даниил показал ему следы, оставшиеся на золе. Так царь узнал об обмане, велел казнить жрецов, а идола отдал Даниилу, и тот сокрушил его вместе с храмом. Итак, ослепленные, царь и вавилоняне думали, что Вил есть живой бог, а это был лишь мертвый идол, снаружи медный, а изнутри глиняный.

Точно в таком же заблуждении находимся и мы, несчастные. Мы полагаем, что наша вера жива, а она мертва, ибо не имеет дел. Она обнаруживает некоторые внешние знаки веры, но дела ее не имеют никакой цены и заслуги. Мы снаружи христиане. А изнутри – о, какое различие! В корыстолюбии – иудеи, в погибели – язычники, в волнении страстей – бессловесные животные, хуже самих зверей. Проявляя себя внешне, мы ходим в церковь, постимся, иногда исповедуемся и причащаемся. Но все это медь, блистающая некоторым благочестием. Если внутреннее не совпадает с внешним, если в самой церкви мы не сохраняем благоговения, если, постясь от мяса и рыбы, не сдерживаем своих страстей, если, раскаиваясь столько раз, во всей этой жизни мы тем не менее всегда остаемся неисправимыми, – все это одна лишь глина, все это не приносит никакой пользы. Под сияющей чем-то внешней медной обивкой скрывается ничего не стоящая глина. Под ложным видом, который извне кажется добродетелью, благочестием, смиренномудрием, живут лицемерие, зависть, гордость более чем сатанинская. Не заблуждайтесь, братья, эта содержимая нами вера не жива, ибо не имеет души, т. е. дел, а если даже и имеет кое-какие дела, то это лишь внешние, совершаемые или по привычке, или по человекоугодничеству, а не внутренние дела доброго произволения и богоугодной мысли. Не заблуждайтесь! Вил был не живой бог, а бездушный истукан. И при такой вере многие, считающие себя христианами, на самом деле суть идолы христиан; идолы, как говорит Павел, «имущий образ благочестия, силы же его отвергшиися» (2Тим.3:5).

Каковы же дела веры? Их много, но они совмещаются в одном. Блаженный Павел называет веру, которая «любовию поспешествуема» (Гал.5:6). Таким образом, вера обнаруживается через любовь, и любовь есть дело веры, она есть знак, отличающий истинных христиан. "О сем, говорит Христос, разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою» (Ин.13:35). Ибо это (любовь), объясняет божественный Златоуст, «предмет всякой добродетели, и ею мы все спасемся». Ковчег Ноя по всем своим особенностям есть чудесная вещь. Он имел в высоту тридцать локтей, в ширину – пятьдесят и в длину – триста. Столько времени пошло на его устройство; вместе с семьей Ноя в нем вместились столько животных, чистых и нечистых, и содержались там в течение целого года. Все это чудесно. Но, по моему мнению, удивительнее всего, как жили вместе в одном ковчеге эти животные, столь различные по виду, враждебные между собой по природе – лев и медведь, волк и овца? Как они были в единомыслии и согласии? Как не дрались и не рвали друг друга? Толкователи Священного Писания говорят, что животные оставались спокойными в ковчеге по воле Божией, почти изменили свою природу, оставили вражду, отложили свирепость. Иначе, если бы они подняли в ковчеге волнение и войну, Ной был бы принужден изгнать их из ковчега в потоп к прочим животным. Поэтому они должны были оставаться спокойными, если хотели спастись. Никакое событие Ветхого Завета не является таким наглядным образом святой нашей Церкви, как ковчег. Ибо подобно тому, как спаслись только вошедшие в ковчег, а оставшиеся вне его были потоплены, так точно имеют надежду на спасение только те, кои остаются в Церкви Христовой верными, благочестивыми и православными, а кто пребывает вне Церкви – нечестивые и еретики, – те потопляются в погибель. Итак, Господь Иисус Христос создал Церковь, этот спасительный ковчег освящения, и вселил в ней нас, крещенных во имя Его, чтобы спасти нас от всеобщего потопа всемирного тления, и дал нам одну только заповедь, – чтобы мы жили мирно, любили друг друга. «Сия заповедаю вам, да любите друг друга» (Ин.15:17). Так, ковчег был местом мира и спокойствия; кто не жил мирно и спокойно, тот не мог оставаться там. Что же такое Церковь Христова? Это говорит нам Златоуст: «Имя Церкви есть имя не разделения, а единения и согласия». Итак, кто хочет иметь место в Церкви Христовой, должен быть в согласии со всеми; кто хочет быть христианином, должен иметь любовь, признак веры. Но, о нравы, общество христиан развращено! «Зверь, – с удивлением говорит Василий Великий, – не возражает закону Божию». Бог повелевает зверям в ковчеге быть спокойными, и они повинуются. «А мы, люди, не принимаем спасительного учения», а мы, разумные люди, братья между собой, имеющие одного общего Отца на небесах, рожденные от единой матери, от святой купели здесь, на земле, вкушающие единый хлеб, пречистые Тайны, имеющие одно Евангелие, ждущие одного рая, надеющиеся жить все вместе в вечной жизни, мы, повторяю, христиане, имеющие одну природу, одну веру, одно крещение, единого Бога, пребывающие в единой Церкви, в этом образе мира и единомыслия, не имеем ни мира, ни единомыслия. Мы знаем, что по-христиански мы должны любить и врагов. Но увы! Среди нас друзья и братья не любят друг друга, и если бы хоть дети не ненавидели родителей, которые произвели их на свет! Итак, в этом Православии, которое мы сегодня празднуем, где вера православных? Где созерцательная вера-познание веры? Мы не знаем того, во что веруем. Где деятельная вера – дела, именно любовь, которая и есть все дело веры? Мы живем не по вере. Что же мы такое? Я этого не скажу, предоставляю каждому догадаться об этом, чтобы исправиться.

2

Христианам для познания веры и дел веры существенно необходимы два условия: ум и сердце. Ум для поучения в догматах и заповедях, сердце – для любви к ближнему. Древние христиане, эти первородные чада Церкви, "бяху, – говорит св. Лука, – терпяще во учении апостол» (Деян.2:42), т. е. их занятие, ежедневное дело, заключалось в том, чтобы внимать учению апостолов и оглашаться в догматах веры. При таком бесчисленном множестве (ибо благодатью Святого Духа они со дня на день умножались) они имели между собой любовь, имели одно сердце и одну душу – «народу же веровавшему бе сердце и душа едина» (Деян.4:32). Вот какова была вера и жизнь православных. Но какая разница между теми и нынешними временами! Каковы теперь у христиан ум и сердце! Если разобрать сердце, сколько здесь можно найти несогласий и противоречий! После потопа потомки Сима, Хама и Иафета задумали построить башню высотой до небес – бессмысленное и гордое предприятие, за которое сильно прогневался Бог. Он одной молнией или землетрясением мог ниспровергнуть эту башню, но восхотел наслать на них смешение языков, а это хуже молнии и землетрясения. «Приидите, и сошедше смесим тамо язык их, да не услышат кийждо гласа ближняго (своего)» (Быт.11:7). Один говорил на одном языке, другой – на другом, и никто друг друга не понимал; много крику, шума, волнения – но совсем нет дела. Не понимая друг друга, они разделились, один пошел в одну, другой – в другую сторону, так что башня была брошена. «Престаша зиждуще град и столп» (Быт.11:8). О, если бы это не было приложимо к христианам, о, если бы на них не обнаруживалось это Божие прещение и гнев! Восхотев наказать гордость и глупость наших прародителей, Бог сказал: «Приидите, и сошедше» А в нашем несчастном роде несогласие есть праотеческий грех: каждый из нас имеет свой особенный язык и не понимает другого; более того, у нас столько языков, сколько страстей, один говорит одно, другой – противное, каждый имеет в виду свою пользу, но никто – общую. Поэтому происходит много крику, шума и волнения, и ничего доброго. Но истинная Церковь обладает единением и согласием, как об этом выше сказал Златоуст. Где совершенная вера, там у всех одно сердце и одна душа. «Народу же веровавшему бе сердце и душа едина».

С другой стороны, если обратить внимание на разум христиан, они отдаются чему угодно, только не занятию и изучению догматов веры. Из всех царей иудейских самым благочестивым и благоговейным был Иосия. Движимый божественной ревностью, он захотел возобновить храм Божий. Поэтому он повелел Хелкии первосвященнику открыть сокровищницу для расходов. Тот открыл ее и, вынув все серебро, нашел под ним книгу Закона, написанного Моисеем. Услышав об этом, царь, вместо того чтобы обрадоваться и прославить Бога, с печалью и ужасом встал с престола и разодрал на себе одежду. Увы нам, он сказал, мы погибли, «велик бо гнев Господень разгореся на нас» (2Пар.34:21). Но почему же это? Какое страшное предуказание в том, что найдена книга Закона? Это плохой знак, очень плохой, мои слушатели. Неужели не догадываетесь? В сокровищнице наверху было серебро, а внизу – книга Закона; это, повторяю, очень плохой знак. Это указание, что люди того времени прежде всего думали о деньгах, а потом уже о законе. Добрый Иосия имеет основание огорчаться, бояться и трепетать великого гнева Божия. «Велик бо гнев Господень разгореся на нас».

Этот же самый худой знак виден и в общинах тех, которые гордятся своим Православием: деньги выше всего, а закон ниже всего, сначала торговля, а потом Церковь, сперва мирское, а затем духовное; первые и выше всего польза и выгода. А душа? А Бог? Это на конец, они ниже всего. Пусть ум сначала и прежде всего изучит все ремесла, все средства, все способы, чтобы разбогатеть. А изучить то, во что он верует? Это потом, после всего, а может быть, и совсем не нужно. Итак, в голове корыстолюбие, а Евангелие у ног? Сначала деньги, а потом закон? Сверху лихоимство, а снизу вера? Горе нам, мы погибли! «Велик бо гнев Господень разгореся на нас». Может быть, кто-нибудь из моих слушателей думает, что я ошибаюсь? Что я говорю неправду, утверждая, что вера христиан очень недостаточна как в созерцании, так и в делах веры, что ум и сердце христиан очень далеки от истинной веры? Где он? Пусть выйдет, и я скажу ему: «Покажи ми веру твою от дел твоих» (Иак.2:18).