XXXI. Ученый круг его времени. – Князь Д. М. Голицын. – Кантемир. – Татищев. – Сношения их между собою

Стоя во главе проповедников петровского времени, Феофан был вообще одним из передовых деятелей нового образования. Он был душою небольшого кружка лиц, которые вводили в общество новые образовательные начала и прокладывали ему новые пути.

Еще в Киеве Феофан познакомился с князем Д. М. Голициным «разумнейшим человеком своего времени» по выражению кн. Щербатова. Поводом к этому сближению было вероятно то, что Голицын давал академическим ученым книги для перевода с иностранных языков на руссий. Феофан перевел также одну книгу с латинского языка.⁴⁸⁹ Впоследствии они разошлись с Голицыным в убеждениях и во взглядах на вещи и лица. Голицын был почитателем Стефана Яворского до конца его жизни и содействовал изданию Камня Веры, конечно против желания Феофана. В событиях 1730 года Голицын и Феофан принимали равное участие, но шли к разным целям. Успех оправдал дело Феофана, а Голицын погиб в шлиссельбургской крепости.

В 1729 г. молодой князь Антиох Кантемир написал первую сатиру: «на хулящих учение». Один из приятелей князя выпросил ее прочитать и показал Феофану, считая его по его убеждениям и по степени образования лучшим судьею и ценителем подобных произведений. Феофану очень понравилась 4 сатира. Он приветствовал начинающий талант известным ободрительным посланием.

Не знаю, кто ты, пророче рогатый,

Знаю, коликой достоит, ты славы.

Да почто-ж было имя укрывати?

Знать тебе страшны сильных глупцов нравы.

Плюнь на их грозы. Ты блажен трикраты

Благо, что Богь дал ум тебе здравый.

Пусть весь мир будет на тебя голосливый

Ты и без счастья довольно счастливый.

Объемлет тебя Аполлон великий,

Любит всяк, кто есть таинств его зритель,

О тебе поют парнасские лики.

Всем честным сладка твоя добродетель,

И будет сладка в будущие веки

А я ныне сущий твой любитель.

Но сие за верх славы твоей буди,

Что тебя злые ненавидят люди.

А ты как начал тещи путь преславный,

Коим книжные текли исполины,

И пером смелым мещи порок явный

На нелюбящих ученой дружины,

И разрушай всяк обычай злонравный

Желая доброй в людях перемены

Кой плод ученый не един нскусит

А дураков злость язык свой прикусит.⁴⁹⁰

Благодарный поэт посвятил Феофану одну из своих сатир – 3-ю – написанную им в 1730 г. и посвященную изображению человеческих страстей.⁴⁹¹ К сатире присоединены были стихи, выражающие чувства поэта к Феофану.

Устами ты обязал меня и рукою,

Дал хвалу мне свыше меры, заступил не мало.

Сатирику то забыть никак не пристало,

Иже неблагодарства страсть хулить трубою.

Нет, но силы воздавать дани равномерны

В знак благодарения увы запрещают.

Приими убо сия: хоть и не блестают

Дары изяществом, однак знаки воли верны.

Сатира начинается и оканчивается обращением к Феофану и рассыпает ему похвалы щедрой рукою.

Дивный первосвященник, которому сила

Высшей мудрости тайны все открыла,

И все твари, что мир сей от век наполняют

Показала, изъяснив, от чего бывают,–

Феофан, которому все то далось знати,

Здрава человека ум что может поняти.

Скажи мне, можешь бо ты: всем всякаго рода

Людям, давши тело тож и в нем дух природа,

Она им разныя наделила страсти,

Которыя одолеть уже не в их власти,

Или другой ключ тому ручью искать нужно?

Потом частью под вымышленными, частью под собственными именами, сатирик описывает разные людские страсти и наконец заключает свою сатиру:

Да не пора-ль, муза моя, губы

Прижав кончить нашу речь? Сколь наши ни любы

Нам речи, меру в них знать здравый смысл нас учит.

Всякому лишно-долга речь уху наскучит.

И должно помнить тебе, с кем идет мне слово:

Феофана чаешь ли не иметь много

Дела, разве выспаться, досыта покушать

И, поджав руки, стихи мои слушать.

Пастырь о стаде своем прилежный радеет

Недремно спасения семя чисто сеет

И растит примером он так, как словом, тщится.

Главный над церковью правитель садится

Не напрасно близ царя. Церковныя славы

Пристойно защитники онт, изнеженны нравы

Исправляет пастырей и хвальный чнн вводит.

Воля нам Всевышняго ясна уж исходить

Из его уст и ведет в истинну дорогу,

Неусыпно черпает в источниках многу

Чистых мудрость; потекут прелестны

Нам струи; труды его без конца различны....

Известны также стихотворное послание Феофана к Кантемиру, во время преследования его (Феофана) Дашковым, и утешительный ответ Кантемира.

Плачет пастушок в долгом ненастьи:

Коли дождусь я весела ведра

И дней красных,

Коли явится милость прещедра

Небес ясных?

Ни с каких сторон света не видно

Все ненастье.

Нет и надежды. О много-бедно

Мое счастье.

Хотяж малую явит отраду

И поманить

Н будто нечто польготит стаду –

Да обманет.

Дрожу под дубом; а крайним гладом

Овцы тають,

И уже весьма мокротны хладом

Исчезают.

Прошел день пятый, а водь дождевных

Нет отмены.

Нет же и конца воплей плачевных

И кручины.

Потщися Боже нас свободнти

От печали.

Наши нас деды к Тебе вопити

Научали.⁴⁹²

На эту песнь Кантемир отвечал утешительным посланием к Феофану (Epodos consolatoria ad oden Pastoris Pimini, sortem gregis sub tempestatem deplorantis).

На горах наших Пимине славный

Сединами!

Ни свирелью тебе кто равный

Ни стадами.

На рожку ль поешь иль на сопели

Хвалу Богу,

Стихом ли даешь промежду делы

Радость многу;

Забывши травы, к ней же из млада

Научены  

Стоят и овцы и козлищ стада

Удивлены.

Сенька и Федька когда песнь пели

Пред тобою,⁴⁹³

Как не мазаны двери скрыпели

Ветчиною.

Славному млека и волны зело

Когдась вору

Лошадей столько в мысли не было

И Егору,⁴⁹⁴

Сколько есть овец в твоей ограде

В летнем зною.

Молоко свежо при твоем стаде

И зимою.

Ты же был горазд и волков бити

Из пищали

Беда не могла тебе вредити

И печали.

Не забудь и нам пастушкам малым

Помогати 

Не дай Егора другом нахалым

Нападати.

У меня мало было козляток:

Ты известен,

Сей был моея паствы начаток

Не корыстен;

Но и сих Егор и его други

Отгнали

Млеко и волну вороги туги

Всю раскрали.

Уж трижды солнце вкруг обежало

Путь своп белый,

Я не имею льготы ни мало

Весь унылый.

Лишен и старца, лишен хижины,

Лишен нивы,

Меж пастушками брожу единый

Несчастливый.

Кантемир также, как Феофан, принимал участие в событиях 1730 года. Он пристал к партии консерваторов существующего порядка, во главе которой были Феофан, князь Черкасский и князь И. Ю. Трубецкой.⁴⁹⁵ Ему, как литератору поручена была редакция прошения к Императрице о принятии самодержавия. Императрица приняла прошение и пожаловала Черкасскому и Трубецкому андреевские ордена, а Кантемиру с братьями тысячу тридцать крестьянских дворов.

Как Феофан в проповедях, так Кантемир в сатирах, вооружаются против недостатков современного общества, так что между проповедями и сатирами можно провесть довольно полную параллель.⁴⁹⁶ Тот и другой показывали народу необходимость и пользу разных отраслей знания, осмеивали ханжество и суеверия, изъясняли пользу путешествий и внушали религиозную терпимость в отношении к иноземцам и выгоду от обращения с ними. Переходное время нх представляю два типа врагов просвещения и совершаемых в духе его преобразований: упорных невежд и недоученых прогрессистов и цивилизаторов, считавших за существенное одну лишь внешность, один лоск европейца. Первых, разумеется, было несравненно больше по численности и силе, нежели последних, и на них-то направляют Феофан свои поучения, Кантемир – свою сатиру. Но и другой класс врагов просвещения также подпал под их перо.⁴⁹⁷

К этому же кругу образованных лиц принадлежал В. Н. Татищев. Русский душею, складом ума и характера, он расходился с Феофаном во многих убеждениях, но тяготел к нему как человек образованный к человеку высшего ума и образования. Ум и образованность сближает людей, имеющих не только различные, но и противоположные убеждения, если только они честно следуют своим убеждениям, не выставляя их напоказ и не скрывая за ними каких-нибудь эгоистических стремлений. Напротив, это столкновение различных взглядов и убеждений полезно и благотворно тем, что возбуждает новые вопросы, открываешь в предмете новые стороны, выясняет и упрочивает самые убеждения, и образует между ними точки соприкосновения и сближения.

Один из разговоров с Татищевым был поводом Феофану к сочинению рассуждения: О книге Соломоновой нарицаемой песни песней.⁴⁹⁸ В предисловии к нему Феофан говорит о поводе к сочинению её следующее: «В недавнопрошедшее время в приучившейся нам негде беседе дружеской, когда были разсуждения о Христовой церкви, между многими священнаго писания словесы к делу тому приведенными, произнеслось нечто и от книги Соломоновой, глаголемой Песни песней. Некто от слышащих (г. Василий Никитич Татищев, тайный советник и астраханский губернатор) по внешнему виду, казалось, человек не грубый, поворотя лице свое в сторону, ругательне усмехнулся, а когда и далее еще, поникнув очи в землю с молчанием и перстами в стол долбя, претворный вид на себе показывал; вопросили мы его с почтением: что ему на мысль пришло? И тотчас от него нечаянный ответ получили: «давно – рече – удивлялся я, чем понужденные не токмо простые невежи, но и сильно ученые мужи, возмечтали, что песнь песней, есть книга священнаго писания и слова Божия? А по всему видно, что Соломон, разжизаяся похотию к невесте своей, царевне египетской, сия писал, как то у прочих, любовию зжимых, обычай есть; понеже любовь есть страсть многоречивая и молчания нетерпящая: чего ради во всяком народе ни о чем ином так многия песни не слышатся, как о плотских любезностях». Сим ответом так пораженное содрогнулось в нас сердце, что не могли мы придумать, что сказать. А понеже он и еще повторял тожде свое злоречие, мы ему с кротостию предложили, что надеемся так доказательне честь и силу книги сея, яко сущаго слова Божия, обяснить, что он, если совести своей невоспротивится, о нынешнем смехе своем восплачется. Он, то слышав, с прилежанием просил нас, дабы мы обещаваемаго дела исполнить не забыли. Знать то ни мало не надеялся, чтоб мы нечто важное и сильное о сем произнести могли. Того ради мы обещанием оным одолжены, тщимся то уже совершить».

В свою очередь и Татищев не оставался безучастным к беседам Феофана. В своей истории он часто, и с большою похвалою, ссылается на указания и заметки Феофана. «Наш архиепископ Прокопович – пишет он в одном месте – как был в науке философии новой и богословии толико учен, что в Руси прежде равнаго ему не было. По природе острым суждением и удивительно твердою памятью был одарен».⁴⁹⁹ Под влиянием одной беседы с ним, Татищев написал «разговор о пользе наук», который завещал, как дорогое наследие, своему сыну. В заключение своей замечательной духовной сыну, он говорит: «наконец, как я тебе уже ничего завещать не имею более, но токмо для тебя о тебе самом и что тебе нужно к разумению, следующим «разговором» награждаю, который прошлаго 733 г. будучи здесь, по случаю разговора с князь Сергием Долгоруковым начал, чрез разговор с арххепископом новгородским Феофаном Прокоповичем и с князь Алексей Михайловичем Черкасским, яко же с некоторыми профессоры академии, разсуждал, продолжая и тебе тем пользу принести».⁵⁰⁰ В этой духовной он советует сыну читать наряду с творениями знаменитых отцов и учителей церкви сочинения Феофана Прокоповича – истолкование десяти заповедей и блаженств, которое за катихизис, а малый Букварь – за лучшее нравоучение служить могут.⁵⁰¹

Во взглядах у него много сходного с Феофаном. Совершенно согласно с его образом мыслей, Татищев пишет в духовной, что «прологи и жития святых в Минеях-Четьих надобно читать такому, кто довольно в письме святом искусился и мог бы довольно разсудить; ибо хотя в них многия истории в истине оскудевают и неразсудным соблазны к мнительству о всех, в них положенных, подать могут: однакож тем не огорчевайся, но разумей, что все оное к благоуханному наставлению предписано и тщися подражать делам их благим». Между прочим, он советует сыну, после достоточного ознакомления с своим (православным) законом, изучать творения писателей католических, лютеранских и кальвинских, чтобы, встречаясь в обществе с людьми этих вероисповеданий и вступая в разговоры с ними, не быть ими обманутым; но не советует вступать в споры с единоверцами, чтоб не подать людям о себе злого мнения. В пример он указывает, на самого себя. «Я хотя о Боге и правости. божественнаго закона никогда сомнения не имел, ниже о том с кем в разговор или прение вступал; но потому, что я некогда о убытках, законами человеческими в тягость положенных, говаривал, от несмысленных и безразсудных, неведущих Божьяго закона и токмо человеческие уставы противу заповедания Христова чтущих, не только за еретика, но и за безбожника почитан и не мало невиннаго поношения и бед претерпел».⁵⁰² «С хвалящими вольности других государств и ищущими власть монарха уменьшить никогда несогласуйся, понеже оное государству крайнюю беду нанести может, о чем тебе истории нашего государства ясные приклады показать могут, как то некоторые и пред немногими леты безумно начинали».

Известно, что Татищев участвовал в событиях 1730 г. Когда Верховный Совет предложил дворянству представить свои соображения о лучшем образе правления, составилось много кружков. В одном из них действовал Татищев. В духе политики, внушаемой своему сыну, он составил и подал мнение о несправедливом присвоении верховниками власти избирать государя и издавать законы и о неприкосновенности монархической самодержавной власти. Вместе с тем он представил соображения, принятые наибольшим числом дворянства, об устройстве Сената и издании новых законов, об учреждении народных училищ, об улучшении быта духовенства и купечества и об учреждении правильного престолонаследия. – Наконец, Татищев принимал участие в поднесении Императрице адреса о принятии ею самодержавия. Императрица была довольна образом его действий и назначила его церемонемейстером при своей коронации.⁵⁰³

Так все перечисленные нами перодовые лица своей эпохи принимали участие в смутных событиях 1730 года, но каждый по-своему заявил свои политические убеждения.