Беседа во вторую неделю святого Великого поста

Сказана в Петрозаводском кафедральном соборе в 1829 году

Желаете сегодня, слушатели благочестивые, собеседовать о святом Причащении. Когда есть такое желание, то оно уже показывает расположенность вашу к исполнению того, о чем беседовать надобно, к самому т. е. причащению святых Таин. И нет предмета столько для христиан известного и так всегда близкого, как Таинство святого Причащения. Когда ни бываете вы здесь за Божественной Литургией, бываете при совершении Таинства Причащения, видите его и, без сомнения, столько же случаев имеете размышлять о нем. Ибо Литургия не иное что есть, как совершение сего Таинства. В нем состоит существенное наше Богослужение; прочие молитвословия, хотя также и в церкви, в вечер или утро исполняемые, суть службы приготовительные. Отчего же так существенно Таинство Евхаристии в христианском богослужении? Оттого, что сущность самого христианства есть со стороны Божией избавление рода человеческого от вечной смерти смертью Единородного Сына Божия, а со стороны нашей – исповедание сего великого таинства, – благодарное исповедание всех великих благодеяний к нам Божиих, запечатленных наипаче той Божией любовью, по которой Бог не пощадел и Единороднаго Сына Своего, но за нас всех предал есть Его¹²⁹. А Таинство Причащения заключает в себе воспоминание такого Божия благодеяния, и должно быть благодарением нашим, как то и называется оно иначе – Евхаристией, что на подлинном священном языке значит благодарение. Многими именами оно называется. Все взяты с действия Самого Спасителя нашего, когда Он совершил и предал Церкви Своей сие Таинство. Известно вам, что перед страданием Своим на последней с учениками вечери Иисус Христос принял в пречистые Свои руки хлеб, показав оный Богу и Отцу, благословил, благодарил, освятил, преломил и подал ученикам Своим, как то самое Тело, которое вскоре раздроблено страданиями на кресте. Потом подал он также и чашу с вином, как чашу крови Своей. Почему и называется священнодействие Тела и Крови Христовой приношением, благословением, благодарением, Святыми Тайнами, Преломлением хлеба и Причащением. Во исполнении сих самых слов, взятых с первого действия Учредителя Тайны, состоит обряд Литургии. Приносится Богу хлеб и вино, растворенное водой, в изображение того хлеба и вина, какие приняты были в пречистые руки Спасителя и вознесены пред Бога, как дар. Над сими дарами, как над веществом, которым поддерживается истинная жизнь наша во Христе Иисусе, совершаем хвалу Богу в песнопениях наших здесь. Над сими дарами благодарим Бога за все Его благодеяния, оказанные в сотворении нас, в помиловании после грехопадения, в даровании вещей, для бытия нашего потребных, в доставлении средств, для души нашей нужных, каковы, напр., Божественное Откровение, служение Ангелов и пр., наипаче же – в даровании нам Единородного Сына Своего и в удостаивании нас самого сего служения. Все исчисляется в молитвах, кои приносит священнослужитель после возглашения к вам: благодарим Господа!

Подлинно, когда мы, по выражению Слова Божия, вместо того, чтобы сказать, что имеем или делаем доброе, можем говорить, что то принимаем свыше; чувство благодарения к Богу должно быть беспрерывное и есть самое приличное. Им начинали Св. Апостолы в посланиях своих всякое христианское учение¹³⁰. Но что же было бы и всякое наше благодарение перед Богом, если бы мы приносили его сами по себе? Приятно ли и нам приношение от человека нам враждебного? Вечная Святость не может иметь общения с грешниками. Но Единородный Сын Божий Сам сделался посредником между Богом и нами; Сам Себя принес в жертву умилостивления Богу, умерши за весь род человеческий, или лучше, сим священнодействием человечества Своего от источника жизни Божества Своего подал жизнь всему роду человеческому. Что ж убо истинное христианское благодарение или богослужение? – Воспоминание, братия, того спасительного священнодействия Христова, благодарение наше за сей наипаче дар, с которым открыто сопряжена уверенность, что если Бог Cынa Своего «не пощаде, но за нас всех предал есть Его, како убо не и c Ним вся нам дарствует»¹³¹? И воспоминание, слушатели, так приблизил ко всем нам Божественный Спаситель, что время не удаляет и нас от самого источника спасения нашего. И теперь, как первым последователям Своим, представителям помилованного человечества, вопиет Он: «приимите, ядите: сие есть Тело Мое. Пийте от нея вси: сия есть Кровь Моя – во оставление грехов. Сие творите в Мое воспоминание. Елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, – изъясняет Св. Апостол, – приняв также от Самого Господа, смерть Господню возвещаете, дóндеже приидет»¹³². Кратки слова: но они, как видите, составляют существо всего нашего богослужения, существо христианства. Принимаем ли мы слова сии таким образом, христиане, находясь при богослужении? Чувствуем ли, что ко всем из нас вопиет Спаситель: приидите, ядите, пийте от нея вси – во оставление грехов? Что душа твоя чувствует в каждый раз при таком приглашении? Воспоминает ли она спасительное страдание Христово и за тебя? Когда не выходишь ты отсюда с оглашенными, и однако ж не приступаешь к Таинству с верными; причащаешься ли в каждый раз хотя произволением или желанием, как говорит Св. Златоустый? Жалеешь ли, по крайней мере, о своей неготовности? Освящаешься ли, как говорит тот же святой учитель, самыми молитвами, при совершении Таинства приносимыми?

А были времена, христиане, когда все присутствующие во храме при Божественной Литургии, все без изъятия приступали ко святой Тайне. Быть на Литургии значило быть у святого Причастия, как видно из описания собраний христианских у св. Павла в послании к Коринфянам¹³³, и лишение Причастия было истинным наказанием. Св. мученик Иустин, писатель второго века, говорит, что были у христиан, кроме особенных случаев, непременные собрания всех в городе и по селам в каждый воскресный день, что все причащались св. Евхаристии, что она, по окончании богослужения, диаконами относима была и к тем из христиан, которые не могли быть в собрании, находясь в темницах или на одрах болезни. То же обыкновение продолжалось в третьем, четвертом и пятом столетии, как видно из писаний св. Отцов Церкви, хотя в больших городах, каков, напр., Константинополь, конечно, по рассеянности жизни, и упадало уже сие святое обыкновение, как нередко имел случай с жалобой говорить св. Златоуст. Впрочем, из бесед сего святого учителя видно, что христиане приступали ко святому Причащению по крайней мере в великие праздники, как и упоминается у св. Златоуста о том при празднике Крещения Господня, Св. Пасхи, Великого Четвертка. Памятником необходимости и учащения святой Евхаристии остается доныне Литургия, так называемая Преждеосвященных, в среды и пятки Великого поста совершаемая. Поскольку время Великого поста не дозволяет в другие дни, кроме праздничных, совершать Литургии полной, так как во время духовного сетования или покаяния, каково есть время поста, не может быть дозволено даже и духовное торжествование, каковым по справедливости почитается Литургия в полном ее чине; а молитвенное терпение христиан требует частейшего духовного подкрепления хлебом жизни: то и установлен с самых Апостольских времен обряд Причащения святыми Тайнами Преждеосвященными.

Так говорит история христианства. Мы говорим ныне к вам, христиане, что единожды в год все вы должны приобщиться святых Таин. Представьте же себе: если бы кто возвратился в наш век из скончавшихся в первые века христиан и услышал у нас такое учение; он изумился бы и сказал: «Господи Боже! Что теперь говорят в церквах? Говорят, чтобы единожды в год христианам приобщаться? Сообразно ли такое учение с древним, когда требовалось столь частое приобщение?». Так, братия мои, сделал бы древний христианин упрек самому учению нашему к вам. Но мы вынуждены были бы сказать ему, что и однократного в году приобщения исполнить не могут, не хотят некоторые из нынешних христиан, а некоторые и совсем не имеют в богослужении своем святого Причастия. «Что же тут за христианство?» – сказал бы муж праведный, разумеющий всю важность дела.

Действительно, слушатели, сколь ни тяжко слово сие, к сожалению, оно было бы самое справедливое. «Аще кто духа Христова не имать, сей несть Его», не Христов, не христианин, – говорит Св. Апостол¹³⁴. Труп без души уже не живет. Как же дух Христов может пребывать в нас и оживотворять? – о сем Сам Спаситель сказал так: «ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, во Мне пребывает, и Аз в нем»¹³⁵. Далее изъясняет Господь слово Свое подобием пищи и пития, т. е. как пища и питие поддерживают обыкновенную жизнь человека, и неупотребление их неминуемо вело бы к прекращению жизни: «так плоть Моя, – говорит Христос, – истинно брашно есть, и кровь Моя истинно есть питие. ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, имать живот вечный, и Аз воскрешу его в последний день. И хлеб егоже Аз дам, плоть Моя есть. Аминь, аминь глаголю вам, – подтверждает Христос, – аще не снесте плоти Сына Человеческаго, ни пиете крове его, живота не имате в себе». Ясно. Говорить более нет нужды, когда вы веруете словам Господа. Иначе значило бы сказывать людям, что если вы хотите быть живыми, то употребляйте пищу и питие; в противном случае вы умрете. Нужно ли это доказывать? Так излишне было бы доказывать и то, что сказал Спаситель о брашне и питии духовном, о Теле и Крови Своей. Те, которые хотят определять все и в делах Божиих собственным умом, не примечают, како могут сия быти¹³⁶?– и недоумевают, како может Сей нам дати плоть Свою ясти¹³⁷? Возлюбленный! Спасителю лучше нашего представлялось затруднение для разума в сем и подобных установлениях: посему не мог ли бы Он не подвергнуть тебя таким недоумениям, если бы не было дело сообразно истинной премудрости Божией? Почему не спросишь ты: не мог ли бы Господь так устроить природу нашу, чтобы она не требовала поддержания ее и теми простыми способами, кои требуют изнурительного труда и беспрерывного возобновления? Однако же, когда тот закон питания положен не в камнях, не в других каких-либо неиждиваемых вещах, но в пище слабой; кто стал бы рассуждать, почему это так? Наипаче же в делах духовной нашей природы мы не можем определять, чему как быть? В том ли недоумение, что духовное брашно и питие подаются под видами обыкновенными? Сего требовала немощь собственных наших чувств, кои не могли бы принять пищи и пития не в виде брашна и пития. Записан в истории случай, что некто желал явственнее того, как виды сии называются: явилось тело; но причастник не мог принять его, и с раскаянием о своей дерзости просил Бога о преложении Тела в тот самый вид, в каком угодно Господу преподавать нам Тело Свое, и потом с радостью причастился, когда сделалось по молитве все в том виде, в каком быть Причастью назначено. Требуют иные приобщения только духовного: все в тебе, христианин, освящено, не душа только, но и тело. В видимом преподано брашно, ο коем глаголы дух суть и живот суть¹³⁸, брашно и для духовной и для телесной природы, так как и Бог Слово стал для нас плотию, когда совершал тайну избавления.

Пристойнее нам и гораздо нужнее входить в размышление о том наипаче, какие спасительные плоды происходят для нас от Таинства Причащения. «Елижды аще ясте хлеб сей, и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете», – говорит Слово Божие¹³⁹. Воспоминаем во святой Евхаристии смерть Христову. Все христиане читают в Символе веры и знают, что Сын Божий распят за нас, страдал и погребен. Довольно ли однако ж устного или исторического только воспоминания о сем, как, напр., воспоминаем иные дела древние? Иные события могут быть воспоминаемы потомками, как древние, как чужие, по крайней мере как события отеческие; воспоминать спасительное событие искупления рода человеческого таким образом не довольно: ибо всяк из нас собственной верой, а не чужой спасается. Как ни веруют другие, или как ни веровали первые уверовавшие во Христа: их вера вменилась в правду им; нам надобно иметь свою. Гражданское спасение, напр., спасение отечества от врагов, могло быть совершено предками и за потомков: спасение душевное не может. Ибо каждый из нас сам по себе находится в том состоянии, от которого спасаться нам должно, т. е. в состоянии греха и смерти; если каждый сам избыть их не попечется. Для сего-то Спаситель наш не удовлетворился тем, как сказали мы прежде, что пролил за нас кровь Свою на кресте: Он оставил ее для каждого из верующих, до конца века быть имеющих. Для сего-то, скажем здесь, дабы воспоминание искупления было всегда живо и действенно, мы должны приступать к действенному воспоминанию искупления. Называется сие Приобщением или Причастием: приобщаемся Телу и Крови Христовой, усваиваем т. е. себе спасительные страдания Христовы и соединяемся с Самим Иисусом Христом так, как соединяются члены с главой своей посредством оживляющего их духа жизни. Как пища и питие обыкновенные обращаются в питание тела; так брашно и питие духовные обращаются в питание Души, или как сказал Апостол, творят возращение¹⁴⁰, – и не только в собственной твоей природе, но и во всем таинственном теле Христовом, каковым называется повсеместное общество христиан¹⁴¹. Если будет с живой верой воспоминание смерти Христовой; «вы несте, – говорит Св. Апостол, – во плоти, но в дусе, понеже Дух Божий живет в вас. Аще же Христос в вас, плоть убо мертва греха paди, дух же живет правды ради»¹⁴². С тем вместе получается живая уверенность в любви к нам Божией и наше к Богу дерзновение, в котором сердце разумеет Бога Отцом своим, по слову Апостольскому, с таким же услаждением, с каким дитя привержено к своему родителю¹⁴³. С тем вместе возвышаются наши чувства, очищаются помышления, самую плоть проникает спасительный страх, что мы уже не свои, но члены тела Христова. Следственно, как же мне взять члены Христовы, рассуждает христианин, и сотворить их удами неправды в беззаконие¹⁴⁴? Все же такие и подобные дарования или утешения во Христе увенчиваются живым упованием жизни вечной.

Правда, спасительные действия Приобщения бывают тогда, когда кто приступает к нему с испытанием себя, с должным вниманием: иначе, ядый и пияй недостойне, не рассуждая или не уважая Тела и Крови Господни, не только не получает плода, но и суд себе яст и пиет, по Слову Божию¹⁴⁵. От сего бывает самое ужасное нарушение совести; а от него проистекают самые плачевные последствия. Но сия-то самая внимательность, которая должна быть, уже весьма много отняла бы у нас поползновений ко греху. С какими чувствами, с какой осторожностью проводите вы неделю, в которую готовитесь к Причащению! Сколько прошло бы недель в таком христианском расположении духа, если бы вы помышляли, что скоро будет день, в который не только надобно идти в церковь, но и приступить к Приобщению! Столько ли кто будет дерзок, чтобы по Причащении не остерегся от грехов с особенной внимательностью, хотя на некоторое время? Вот опять приобретено время для Бога и твоего спасения! В таком, слушатели, расположении духа проходила жизнь христиан первых веков, когда они часто приобщались. С опущением сего стало слабеть христианство в делах благочестия; вместо духовных утешений умножились чувственные. Обязанности мирского приличия, часто пустые, но самые обременительные, заступили место исполнения обязанностей по христианству. Не сделать поклона известным лицам в известное время сделалось непростительным упущением; а оставить принести подобающую честь и поклонение Господу Богу исполнением спасительных Его учреждений сделалось почти непримечательным.

Приличен веку просвещенному союз взаимных наших отношений друг к другу: но наипаче не должно терять союза между собой христианского. Внешний часто состоит только в учтивости, покрывающей расположения души совсем другие. Союз духовный, союз сердец христианских – кто не одобрил бы его? Он созидается, держится и укрепляется общением нашим в делах благочестия. Когда видим мы друг друга здесь, в храме Божием, на общей молитве; когда знаем, что тот или другой согражданин держится тех же самых заповедей Божиих, какими руководствуются и другие, чает с нами равно будущей жизни: не можем не чувствовать связи между собой самой крепкой. Сей-то союз в жизни духовной составляет самое видимое общение наше, когда мы все к единой трапезе Христовой приступаем, все от единого хлеба и чаши причащаемся, как говорит Апостол, выводя из того самую тесную христианскую связь и убеждая хранить ее. Не видите ли, сказал бы и самый неверный, незнающий наших Таинств, что, когда христиане приступают ко святому Причащению, все составляют какое-то единое семейство. Сие семейство – Отца Небесного, то именно собрание людей, среди которого присутствовал Сам Христос и познавался в преломлении хлеба. И Церковь уверяется в союзе твоем с ней, когда видит тебя окрест трапезы сея; и всякий из нас уверяется в братстве друг со другом, когда видит друг друга за сей трапезой, когда видит, что тот или другой из нас знает христианство и подвергает совесть свою суду, или лучше, оправданию Божию в принятии страшных пречистых Таинств Христовых! Таким союзом крепко было первое христианство. Таким союзом питалась удивительная любовь и взаимная общительность в нем. Возникали между первыми христианами какие-либо взаимные неприятности (где и когда не могли они быть?), – они не застаревались, тотчас рушились и обращались в случаи взаимного прощения и нового единения, когда перед временем приближения по святому Причастию, воспоминая слова Спасителя о прощении обид, христиане, приступая к Самому Иисусу Христу, повергались друг перед другом с таким или подобным чувствием: «прости, возлюбленный брат, мое оскорбление тебе, якоже и Господь простил обоим нам!», «Как приступлю к чаше общения и оставления грехов моих и я», сказал бы тот, «когда бы не желал оставить тебе долг твой, который впрочем, по множеству собственных моих долгов перед Отцом Небесным, убеждает меня просить тебя наипаче о прощении мне, – мне, который собственной неустроенной жизнью подал повод к твоему оскорблению!». Представьте себе, слушатели, на что тогда походило собрание христиан, когда стояли в нем все с тем, чтобы всем приобщиться? После возглашения: «возлюбим друг друга!» – возглашения, которое остается у нас только в слове, едва внимаемом, тогда действительно все обращались друг ко другу с лобзаниями мира и взаимными объятиями. Нарушение молитвенной тишины в храме Божием самое прекрасное! Нет его. Оно вывелось из обычая; оно уже и не может быть, когда нет причастников! По крайней мере, когда вы присутствуете здесь при жертве мира, воспоминайте, братия, ходатайство ее у вас о взаимном друг ко другу миролюбии, воспоминая златые времена общительности христианской, – и с миром исходите отсюда, как и напутствует вас желанием сим Церковь при окончании Литургии.

При таких благотворных действиях, при таких намерениях учреждения, при такой силе Таинства Приобщения, о чем же говорим вам, возлюбленные? О том, чтобы вы хотя единожды в год приступали ко святому Причащению! Пищей обыкновенной каждодневно насыщаемся: единожды в год вкусите брашно духовное. Пусть хотя единожды освятится годичное кругообращение времени жатвой плода духовного, воссиянием в душах ваших Солнца правды. Все в видимой природе во свое время обновляется: зима проходит, земля одевается растениями, дерева украшаются плодами; солнце оживляет все. Все это для тебя, человек, для твоего употребления и утешения: и никто еще не сыскался, кто захотел бы отказываться от употребления даров Божиих в природе вещей. Но тот же Бог, Который дал столько даров, подал нам еще единый и единственный дар. Тот же глас, который сказал: «да произрастит земля былие травное», – и оно произрастает, тот же глас, который сказал: «да будет свет», – и бывает, тот же глас сказал: «сие есть тело Мое, сия есть кровь Моя», тот же глас сказал: «приимите, ядите, пейте от нея вси!» Не находим ли времени в целом годичном кругообращении, действительно, воспомянуть тот малый час, на который как бы единый приходил на землю Сын Божий, – час смерти Его, и, вместо других обыкновенных даров, принять, воспользоваться новым и единственным даром, – даром самого Тела Его и Крови? Апостол сказал о Боге Отце, что Иже Единороднаго Сына Своего не пощадил, но за нас всех предал есть Его, како убо не и с Ним вся нам дарстует? Подобно можно сказать о Самом Сыне, что Тот, Кто предал нам самое Тело и Кровь Свою, ни в чем не откажет нам по любви Своей!

Время для принятия единственного дара Божия уже найдено, братия! Мы уже видели прежде, что первые христиане принимали святые Дары Христовы во все воскресные дни, потом в великие праздники, когда особеннейшее творится воспоминание чего-либо из земной жизни Спасителя: святая Четыредесятница всегда была нарочитым для сего временем, как то свидетельствует и Литургия Преждеосвященных, в пост совершаемая. Говоря о покаянии, мы сказали, как оно прилично настоящему времени и удобно; то же сказать надобно и в рассуждении святого Причащения. Очищаясь постом и молитвами, мы имеем более удобства приступить к престолу благодати с возможным рассуждением или благоговением. С Покаянием соединиться должно и Причащение. Нельзя удовлетвориться только одним первым, как некоторые думают. Ибо как для больного не довольно только принять врачество против болезни: надобно принять и средства к возобновлению или укреплению сил: так Покаяние можно уподобить врачествам, брашно и питие духовные – средствам укрепления сил. Во святую Четыредесятницу творится нарочитое воспоминание страданий и смерти Христовой; перед ними было установлено Господом Таинство Евхаристии. Посему тем полнее сотворим мы воспоминание о установлении при том Таинства и спасительной смерти Господа, когда истинно исполним воспоминание делом! За временем покаяния наступит торжество. Вы услышите перед Пасхой Апостольское благовестие: яко пасха наша за ны пожрен бысть, Христос. Душа христианская должна будет скорбеть, если она не вкусит от сей истинной пасхи. «Отцы ваши, – говорил Христос иудеям, – ядоша манну в пустыни, и умроша. Но Отец Мой дает вам хлеб истинный с небесе, – даяй живот миру. Аз есмь хлеб животный»¹⁴⁶. То же самое слово Христово еще более приложить должно будет и к нам, христиане, когда пасху нашу составят только брашно и питие, а не хлеб животный. Впрочем, вы знаете, что не причаститься даже на святую Пасху – почитается в правилах Св. Церкви за самое тяжкое духовное наказание: и сам ли кто себе сделает такое наказание?

Когда говорят нам о приятностях чувственных, рождается от слушания желание тех приятностей. Чувствуете ли вы подобный позыв, когда говорим о сладостях духовных? Если так, то чувство для них не закрыто. Если нет, то надобно молиться Богу, чтобы Он раскрыл наше чувство сердца. Примечено, что некоторые, по-видимому, и имеют такое чувство, но с чрезмерной, так сказать, нежностью. «Я не достоин!» – так говорят многие. «Как мне приступить?» «Истинно ли ты с чувством сожаления о своем недостоинстве говоришь таким образом?» – спросил бы я рассуждающего таким образом. Если нет, то это повод, чтоб только уклониться от Причащения. Если истинно, то такое-то именно чувство, в сопряжении с горячим желанием Приобщения, и есть расположение души самое нужное для Приобщения. Нельзя сказать иначе никому никогда: «я достоин». Это было бы расположение души самое недостойное. «Несмь достоин, да под кров мой внидеши», – говорил некто Иисусу Христу в Евангелии; и Христос Сам вызвался идти к нему. Какое же иное исповедание сердца и должен всякий из нас принести перед Причащением, если не то же, какое повторяли и Св. Василии Великие и Златоусты? «Несмь достоин, да под кров мой внидеши; вем, яко недостоин причащаюся. Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешные спасти, от нихже первый есмь аз» – говорили они. Никто никогда не может очиститься до такой степени, чтобы мог соответствовать чистоте Божества. Конечно, страшно приступить без испытания себя, не рассуждая Тела и Крови Господни; сие значило бы, по слову Апостола, суд себе ясть и пить: но, при таких чувствиях недостоинства, когда ты желаешь очищения; то для сего-то и приступи, чтобы очиститься и освятиться. Св. Тайны и подаются во оставление грехов. При том, когда духовный отец, которому ты чистосердечно открыл свою совесть, не возбранил тебе Приобщения, но и еще убеждал к Приобщению, то за сим остается тебе еще со своим рассуждением было бы уже грех, грех неверия силе Таинства Покаяния, которое вручено свыше строителю Таин.

Есть люди совсем другого расположения, – люди, о которых, подлинно, нельзя не поболеть душой, сколько они заблуждают в мыслях! Удалившиеся от Церкви совсем не причащаются и не имеют Причастия, даже утверждают, что нет его нигде. Нет у них, нет нигде, – вот их рассуждение! Каково ж оно? Спаситель, установив Тайну Причащения, заповедал совершать ее, как говорит Апостол, дóндеже приидет, т.е. до самого второго пришествия Своего. Не говорят и те люди, что Христос уже пришел; но говорят, что Св. Причастия уже нет. Кому же верить? Словам ли их, хотя бы, по слову Апостольскому, и Ангел благовестил оные, или словам Апостола и Самого Спасителя? Как же, говорят им, не исполнять вам такого установления Спасителева, каково Причащение? «Мы исполняем, – ответствуют опять, – как исполняли древние пустынники, Петр Афонский, Онуфрий Великий, Мария Египетская и другие, которые в уединении своем по нескольку лет не видались с людьми, принимали, однако ж, святое Причастие от рук Ангелов». Что вы говорите? Святые Отцы велят приступать, и сами приступали ко Св. Причащению не иначе, как с исповеданием крайнего недостоинства, с исповеданием греховности своей до того, что каждый считал себя первым из грешников: а вы говорите, что вы непричащением своим подражаете первым в христианском мире по подвижничеству праведникам! Мария Египетская во время молитвы своей видена была стоящей на некоторой высоте от земли, ходила ногами по поверхности вод: сему ли Ангелу во плоти вы себя уподобляете? Но и св. Мария перед кончиной причастилась от рук старца, который послан был по судьбам Божиим для ее погребения. Можно ли, впрочем, случаи чудесные жизни необыкновенной брать за правило для всех? Те, которые удалились от мира, хотя отнюдь никогда не удалялись духом своим от Церкви, без пищи по многу времени жили; один финик питал иного: так ли мы живем? Напротив, не лучше ли бы нам брать пример для себя, хотя также великий, однако ж наиболее обыкновенный, – брать пример с тех пустынников, которые, удаляясь в уединение от общежития, за правило имели приходить на праздничные дни в собрание собратства для общей молитвы и для принятия святого Причастия!

Но едва не уклонился я от вас, любезные собратия мои, в чувстве моего попечения и о тех, которые не суть от двора сего, которые не ходят с нами единомыслием в дом Божий и живут без хлеба животного, одобряя свою мертвенность даже для других! Впрочем, и всем нам забывать таких людей не надобно, наипаче, когда, соединясь со Иисусом Христом при чаше общения, не видите здесь некоторых ближних своих, некоторых собратий своих. Паче же всего сами православные, да приступаем все ко Святому Причастию неопустительно. Собственным примером, когда т.е. и чуждающиеся вас увидят, что все мы до единого причащаемся ежегодно, внушим им понятие о необходимости такого долга христианского. Наша холодность еще более укорит их в их равнодушии. Пусть сделается у нас общим чувством то, что нельзя быть христианину без Причащения. Такое чувство может возбудить и в удаляющихся от Церкви сперва внимание, потом и подражание. А Господь Бог всегда готов с божественной Своей радостью принять и удалившихся, и подать всем вам за любовь к ним благословение Свое. Аминь.