Новый год

(1 Сентября)

В древней Руси было двоякое летосчисление. Первоначально русские люди начинали год с 1 числа марта. В этом, как и во всех других случаях, они покорно следовали указаниям Церкви. Православный церковный год из древности начинался с 1 марта. Основанием этого послужило то обстоятельство, что, приблизительно, в этом месяце празднуется Пасха – Воскресение Господа, давшее новую жизнь, новое лето людям. С праздника же Пасхи начинаются и главные церковные счисления: днем Пасхи определяются дни переходящих праздников, постов и других дней богослужения; с Пасхи ведется порядок седмиц всего года, порядок чтений апостола и евангелий на литургиях, ряд столпов утренних воскресных евангелий и ряд столпов гласов октоиха. Пасха, таким образом, является новым годом христианина. При начинании года от праздника Пасхи первое число марта приняли считать началом нового года для округления чисел, подобно тому, как теперь лета от Рождества Христова, празднуемого 25 декабря, считаются для округления чисел с 1 января.

Вместе с этим, основанием для начинания года с марта служило и древнее церковное верование, что именно в этом месяце получил начало видимый мир, человек и вся тварь. Поэтому говорится в месяцесловах, от первого числа этого месяца «начало приемлют вси крузи – солнечный, и вруце-лето, и високос, и равноденствие составляется в нем»³⁶.

Вместе с Церковью древняя Русь и свой гражданский год начинала с 1 числа марта. Однако до нашего времени не сохранилось никаких данных для суждения о том, в какой форме совершалось празднование этого дня Церковию, и даже было ли оно.

Гораздо позднее, приблизительно в XV веке, гражданский год на Руси стали начинать с 1 числа сентября. И в этом случае русские люди следовали примеру своей Церкви. Восточная Церковь еще в VI веке приняла индиктионное летосчисление³⁷, начинавшее год с сентября, и с этого месяца идет расположение ее непереходящих праздников. Можно думать, что тогда же в Греции установлено было и особое празднование этого дня, выражавшееся в торжественной литии с крестным ходом, с особыми молитвословиями и песнопениями. Вместе с богослужебными книгами и всей церковной практикой, Русь приняла от греков и обычай начинать год с сентября месяца и все формы церковного празднования первого дня года. Вот почему в древнейших русских богослужебных книгах год начинается с сентября, и даже в первой (из сохранившихся) русской книге–Остромировом евангелии – читаем: «первое сентября новое лето, начало индикту». От XIII века мы имеем уже известие о праздновании этого дня на Руси особым крестным ходом, во время которого евангелие читалось архиереем, как разъяснил сарайскому епископу Феогносту константинопольский собор 1276 года. Однако, как мы заметили, сентябрьский год вошел в гражданское употребление на Руси не раньше XV века, и уже с этого времени началось развитие форм церковного празднования первого дня сентября достигшее в XVII веке своего полного расцвета.

Церковная служба, совершавшаяся в этот день на Руси, называлась действом новаго лета или чином летопроводства, а также чином многолетия, действом многолетнего здравия, действом летоначатца. Самый день Нового года назывался летопроводством, летопрошением, прошением лета, а празднуемый в этот день преподобный Симеон – летопроводцем.

Действо нового лета совершалось, как можно думать, не в одних только больших городах московского государства, как Москва, Киев, Новгород, но и по всей Руси, особенно в соборных храмах и монастырях. Но, разумеется, нигде не отличалось оно таким великолепием и торжеством, как в Москве XVII века. Здесь действо совершалось самим патриархом в присутствии московского царя. Великолепие церковного действа соединялось с пышностью гражданского празднования, и Новый год на Москве был одним из великих и любопытных праздников.

Само действо совершалось в Москве на Соборной, или Ивановской плошали, против Красного крыльца. Для этого посреди площади устраивали обширный помост, огороженный кругом точеными решетками, расписанными разными красками, и устланный по доскам турецкими и персидскими коврами. С восточной стороны на помосте поставляли три аналоя, с серебряными подсвечниками перед ними, и столец для освящения воды. На одном из аналоев полагали образ Симеона летопроводца. С западной стороны на помосте устраивали два особых места: одно – для царя, обитое червчатым бархатом и серебряной парчой, а другое – для патриарха, покрытое персидским ковром. Впоследствии, к концу XVII века, для государя ставили более нарядное место по подобию трона, резное, вызолоченое, высеребренное и расписанное красками. Оно имело вид пятиглавого храма, с одной большой главой в середине и четырьмя малыми по углам. Главы были устроены из слюды, сквозные и украшены на верхах двуглавыми золочеными орлами. Место имело створные двери слюдяные же и вокруг – рамы со слюдяными оконницами³⁸.

Начиналось действо обыкновенно часу в десятом утра. После облачения и каждения престола патриарх совершал первую часть действа в соборе. Она состояла из великой ектении и двух молитв, из коих одна читалась с главопреклонением. Затем, при пении тропаря новому лету – Иже всея твари Содетелю, патриарх сходил с амвона и начинал вторую часть действа возгласом: «Благословенна става Господня». Эта часть совершалась вне собора, перед его западными дверями, куда патриарх выходил при пении тропарей «Помилуй нас Господи, помилуй нас». Она представляла собою краткую литию, состоявшую из ектении со стократным «Господи помилуй» и молитвы «Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа». После этого начиналась третья, самая важная и самая торжественная часть действа³⁹. При пении «стихир новому лету», патриарх торжественно шел от западных дверей Успенского собора на приготовленное место на площади. Шествие открывалось большим крестным ходом, с крестами, чудотворными иконами и хоругвями, в сопровождении всех духовных властей и прочего духовенства в богатейших облачениях. В это время с колокольни Ивана Великого раздавался торжественный звон во все колокола «с реутом», и из дворца, с паперти Благовещенского собора, показывалось другое величественное шествие к действу – шествие московского царя со всей его великолепной свитой. Государь, поддерживаемый под руки ближними стольниками, всходил на помост, прикладывался к евангелию и чудотворным иконам и принимал от патриарха благословение животворящим крестом и рукой. Патриарх при этом вопрошал царя о его царском здоровье. Когда царь и патриарх становились на своих местах, звон прекращался. В это время духовные власти подходили по двое и кланялись сначала царю, а потом патриарху, и становились по чину по обе стороны мест государева и патриаршего. Бояре и вся свита государева тоже устанавливалась по правую сторону государя и за его местом. Кругом главного помоста, по всей соборной площади, гораздо ранее царского выхода устанавливались служилые люди в парадных золотых кафтанах. Лучшие места между ними, с которых виднее была вся церемония (паперть Архангельского собора) занимались иноземными послами, посольскими чиновниками и вообще приезжими иностранцами, а также приезжими посланцами из русских областей, как, например, донскими и запорожскими казаками. Здесь же на площади между помостами и за помостами служилых людей стояли стрельцы ратным строем, в цветном платье, со знаменами, барабанами и ружьями. На крышах же соборов на Ивановской колокольне, по Красному крыльцу, по лестницам и по всем свободным местам площади стояли всяких чинов люди – всенародное множество.

Когда все уже стояли на своих местах, начиналось само действие пением 73-го псалма и тремя антифонами с припевами и малыми ектениями. После антифонов произносилась сугубая ектения с особыми прошениями, и патриарх осенял крестом на четыре стороны. Во время чтения паремий протопоп с ключарем и диаконом совершали освящение воды до погружения креста. За апостолом следовало торжественное чтение евангелия (Лук. 4:16–22)⁴⁰. Сначала патриарх произносил предварительные возгласы, за ним повторял их архидиакон. Также попеременно читали они и евангелие по стихам. В настоящее время такое чтение евангелия совершается только на литургии в первый день Пасхи. После великой ектении патриарх, умыв руки, сам совершал погружение креста, поя со всеми Спаси, Господи, люди Твоя. Освященной водой он омывал св. иконы и потом читал две молитвы (одну с главопреклонением), и служба заканчивалась. Тогда начиналась торжественное поздравление с Новым годом. Патриарх осенял крестом государя и «здравствовал» его неизменно такими пожеланиями в конце длинной речи: «Дай, Господи, вы государь и великий князь (имрек) всея Русии самодержец здрав был со своею государевою царицей и великою княгиней, с нашею великой государыней и со своими государевыми благородными чады, с царевичем (имрек) и с царевнами (имрек) и со своими государевыми богомольцы, с преосвященными митрополиты и со архиепископы и епископы и с архимандриты и игумены и со всем священным собором и с бояры, и с христолюбивым воинством, и с доброхоты, и со всеми православными христианы. Здравствуй царь государь нынешний год и впредь идущия многия лета в род и во веки». Государь благодарил патриарха краткой речью, и последний окроплял его святой водой. После этого они всходили на свои места, и вслед за этим наступал трогательный момент всенародного поздравления царя и патриарха. Это величественное и единственное зрелище производило необыкновенно глубокое впечатление на присутствовавших, особенно иностранцев. Предоставим одному из них самому описать это московское поздравление царя⁴¹.

Митрополиты, епископы и игумены, по два в ряд, поздравляли с Новым годом – прежде царя, а потом патриарха, с низкими поклонами. Царь отвечал им небольшим наклонением головы, а патриарх благословением.

После почетнейшего духовенства царя приветствовали бояре и вельможи, кланялись почти до земли, а за всех говорил князь Одоевский. Во все это время царь стоял на своем месте без шапки. Между тем, с другой стороны один из епископов, от имени прочих и всего духовенства, в тоже время приносил патриарху поздравление с Новым годом.

Когда князь и епископ кончили свои речи, то военачальники, находившиеся на левой стороне, и бесчисленное множество войск, наполнявших площадь, и весь народ, все в одно мгновение ока ударили челом до земли. Это была поистине самая трогательная картина благоговейного почтения венценосцу, – заключает свой рассказ А. Лизек.

Приложившись ко кресту и св. иконам, государь со своей свитой шел в Благовещенский собор слушать литургию или к себе в хоромы, а патриарх с крестным ходом возвращался в Успенский собор, где совершал четвертую, последнюю часть действа, состоявшую из сугубой ектении и отпуста.

В таком виде действо летопроводства совершалось в Москве до самого конца XVII века. Сходно с ним совершалось оно и в Новгороде. Некоторые отличия имел лишь Киевский чин летопроводства. Он состоял из краткого молебного пения в храме, троекратного хождения вокруг храма с литиями при каждых вратах и затем из молитвословия в храме с пением канона новому лету, с чтением евангелия после 6-й песни канона и с двумя молитвами в конце, отличными от положенных по московскому чину. Водоосвящения, омовения икон, чтения паремий и даже апостола здесь не было. Что касается до таких храмов, в которых не было архиерейского служения, то, можно думать, летопроводство совершалось в них по чину, который находится в служебнике (Δειτουργιάριον), печатавшемся в Супрасльском монастыре. Чин этот известен исследователям нашего богослужения, по-видимому. только по рукописям (вторая редакция списков чина по г. Красносельцезу). Он состоял из трех антифонов с припевами тропарей, апостола, евангелия, сугубой ектении и трех молитв. Одна из них с главопреклонением – общая всем чинам; из двух других – одна («Владыко... приклони ухо Твое») находится в Киевском чине, а другая («Владыко... высокий») – в Новгородском. После молитв – три стихиры Богородичны и отпуст с осенением крестом и окроплением св. водой. Чин этот, как замечено в печатном служебнике, совершался «вне монастыря или пред церковию, провождения ради лета». Но его можно было совершать и в храме, и тогда он соединялся вместе с литургией, так что после молитв следовала ектения об оглашенных, и далее вся служба по порядку и общий отпуст. Этот чин печатался и, вероятно, совершался еще и в XVIII веке, тогда как в Москве действо летопроводства было торжественно совершено в последний раз 1 сентября 1699 года. Правда, церковный год и до сих пор начинается 1 сентября, и до сих пор службы этого дня содержат моления по поводу наступления Нового года, равно как тропарь и кондак «индикту», но торжественное действо в этот день, объединявшее церковную службу и народное торжество, перестало совершаться после того, как на Руси введен был другой Новый год рядом с церковным – так называемый гражданский.

Перед самым наступлением XVIII века начало гражданского года было перенесено на 1 число января месяца. Новый год ознаменовался и новым празднеством.

20 декабря 1699 года именным указом императора Петра I предписывалось вести летосчисление в России от Рождества Христова, а не от сотворения мира, и это новое летосчисление начать с 1 января 1700 года, с какового числа и вперед вести счет годам. Как на основание для такой перемены, указывалось на желание согласоваться в летосчислении не только с европейскими христианскими странами, но и с народами славянскими, «которые с Восточною православною нашею Церковью во всем согласны», и даже с греками, «от которых вера наша православная принята». В этом же указе определен был и порядок празднования Нового года. Приказывалось, «после должнаго благодарения к Богу и молебнаго пения в церкви и кому случится и в дому своем», у домов зажиточных горожан, перед воротами, сделать украшения из хвойных деревьев, «а людем скудным каждому хоть по древцу или ветве над вороты или над храминою своею поставить», и эти украшения сохранить по седьмой день января. В первый же день Нового года, «когда на большой Красной площади огненныя потехи зажгут и стрельба будет», тогда по знатным дворам знаменитым людям «каждому на своем дворе из небольших пушечек, буде у кого есть, и из несколько мушкетов или инаго мелкаго ружья учинить трижды стрельбу и выпустить несколько ракетов, сколько у кого случится», а по ночам – жечь пред домами дрова, хворост, солому, а также на столбиках смоляныя бочки⁴².

Известный жизнеописатель Петра I Голиков делает весьма любопытное объяснение этого указа. «Ведая умоначертание народа своего, – говорит он, – относившаго всякую перемену обрядов на счет, так сказать, веры, каковою казалось им и сия, то, чтобы на то время занять народныя мысли каким другим предметом, разсудил премудрый государь установленный им новой 1700 год начать с великим торжеством и представить очам народа такия зрелища, каких он не видывал и которыя бы сильны были отвлечь его от всяких других развратных толкований». Правда, сам император в разговоре с прусским министром бароном Марде Фельдом иначе объяснял побуждения, которыми он руководился при устройстве блестящих празднеств и фейерверков. Он говорил: «чрез увеселительные огни я могу приучить своих подданных к военному пламени и их в оном упражнять; поскольку я приметил из опыта, что тем менее страшимся военнаго пламени, чем более привыкнем обходиться с увеселительными огнями» (Деяния, II, 9 стр.).

По-видимому, действительные цели и ожидания императора оправдались вполне. Еще накануне весь московский народ занят был уборкой улиц и домов. Всюду раcставлялись и развешивались зеленыe хвойныe ветки и деревья. Утром 1 января Москва огласилась торжественным колокольным звоном всех московских церквей. По улицам шло войско со знаменами, барабанным боем и музыкой. По окончании молебствия, при возглашении многолетия, вместе с колокольным звоном раздался гром пушечных и ружейных выстрелов. Император «с приятною лаской» принимал поздравления и потом угостил всех знатных особ, с женами и дочерями в немецком уборе, пышным обедом с музыкой и пением, а для народа перед дворцом и у трех триумфальных ворот были расставлены «различныя ествы и чаны с вином и пивом». Вечером все улицы у дома были освещены, а дома знатных украшены разными огнями и картинами. Перед дворцом был сожжен фейерверк со множеством потешных огней и громом пушечных выстрелов.

Закончилось это новое торжество вечерним столом во дворце и балом и потом целым рядом пиршеств и балов, которые до 7 января устраивали у себя знатные особы и на которых обязательно должны были присутствовать «жены и девицы господския». «И можно сказать, – заключает Голиков, – что с новым годом новое ввелось и обращение» (Доп., VI, 3 стр.).

Но едва закончились празднества и народ пришел в себя после новогоднего шума, как на Москве поднялся довольно значительный ропот по поводу перемены летосчисления. Весьма многие, не только из простого народа, но и из тогдашней московской знати, удивлялись: «как мог государь переменить солнечное течение?» – и веруя, что Бог сотворил свет в сентябре месяце, остались при своем старом летосчислении. Император потом и сам позволил делать такое отступление. «В присутственных, однакож, местах во всем государстве начали от сего числа (1 января 1700 года) писать новый год».