Зеленые святки

(Семик и семицкая неделя)

Седьмая неделя после Пасхи, известная в народе под именем Семицкой и Троицкой, еще и в настоящее время в разных местах России сопровождается особыми празднествами и обрядами. Эти обряды ведут свое начало со времен глубокой древности, кажется, с самых первых дней существования русского народа, и по своему составу и характеру представляют собой любопытное смешение крайних противоположностей – веселья и плача, христианства и язычества.

В древней Руси эта неделя носила название «Русальной» недели. В киевской летописи, по поводу смерти св. князя Владимира, в 1015 году, замечено, что он скончался «мая в 10 день Русальныя недели». Название это стоит в прямой зависимости от русалок, которые, по народному поверью, в безчисленном множестве населяют реки, пруды и озера и подчинены одному дедушке-водяному. В седьмую неделю после Пасхи они выходят из своих подводных жилищ и до Петрова дня странствуют по земле. Здесь они витают в лесах, выбирая себе приютом старые деревья, особенно дубы, качаются на древесных сучьях или разматывают пряжу, похищая ее у крестьянок, которые ложатся спать без молитвы. В полночь, при свете луны, они со смехом и шумом плещутся на поверхности воды, и в Русальную неделю, особенно в Малороссии, никто не осмеливается купаться в реке и хлопать в ладоши. В южной России русалки почитаются за души младенцев, умерших без крещения. Там суеверные поселяне утверждают, что огни, видимые ночью на многих древних курганах по северным берегам Черного моря, разводятся днепровскими русалками для того, чтобы приветливым блеском заманить странников к крутизне и низвергнуть их в пучины днепровские. Накануне Троицына дня русалки, по мнению малороссов, начинают бегать по ржи и хлопать в ладоши, аукать в лесах и с хохотом звать к себе прохожих, чтобы красивых девушек и парней завести в чащу леса и там защекотать до смерти.

Исстари же с этой неделей соединялись народные игрища в лесах и на берегах рек и разные другие обряды. Во времена Стоглава существовал обычай, состоявший в том, что некоторые «невегласи» попы в Великий четверг клали соль под престол и держали ее там до седьмого четверга после Пасхи, а потом раздавали эту соль «на врачевание людям и скотам».

Тогда же существовал другой обычай, относившийся к субботе накануне Троицына дня, когда мужчины и женщины собирались на кладбищах и плакали над могилами «с великим кричанием». Одновременно с плачем начинали играть скоморохи, «гудцы и прегудницы», плачь скоро сменялся скаканьем и плясками, и развеселившиеся начинали бить в ладоши и петь «сатанинския песни».

В больших городах, как в Москве, этот обычай посещать кладбища на Троицкой неделе превратился в замечательный обряд погребения в самый семик, или четверг седьмой недели, всех умерших несчастной смертью. Для этой цели за городом отводились особыя места, называвшиися убогими домами, жальниками, буйвищами, гноищами или просто скудельницами, по примеру села Скуделнича в Иерусалиме для погребения странников. На убогих домах устраивались сараи с одной большой могилой. Сюда свозились тела всех умерших насильственной или внезапной смертью и потому не воспользовавшихся перед кончиной молитвами и таинствами Церкви. Здесь же полагались тела казненных, утонувших, сгоревших, замерзших, погибших от убийц, странников, нищих и вообще всех не принадлежавших ни к какому приходу и потому не нашедших себе места ни на одном из приходских кладбищ. В 1619 году патриарх Филарет приказал хоронить на убогих домах также тех, «которые вина обопьются, или зарежутся, или с качелей убьются, или купаючись утонут, или сами себя отравят, или иное какое дурно сами над собой учинят». Последний патриарх Адриан несколько ограничил это правило Филарета: «самоубийц и убитых на разбое и воровстве не класть на кладбищах и убогих домах, но зарывать в лесу или в поле без поминовения в семик, наказывал он поповским старостам. «Если же вор и разбойник при смерти будет исповедан и причащен св. тайн, то их положить без отпевания в городе в убогом дому, где такие воры и разбойники кладутся». Со времени царствования Петра I на убогие дома свозили трупы анатомированных в госпитале.

В общей открытой могиле на убогом дому собиралось таким образом множество непогребенных тел. Для охраны их у сарая стояла сторожка, в которой жил божедом (божатый, богорадный)¹⁹. Под его охраной тела лежали до четверга седьмой недели после Пасхи, то есть до семика, или же до праздника Покрова Богоматери. Только в эти два дня в году и предавались земле все свезенные на убогий дом, так как, по объяснению Максима грека, «погребения ради утопленнаго и убитаго бывают плодотлительныя стужи земных прозябений». Иныя причины такого редкого погребения предполагали иностранцы, посещавшие Россию и не вникавшие в поверья русского народа. «Зимой, – говорит Флетчер, – в России земля от холода так отвердеет, что нельзя рыть могилы, поэтому все трупы свозят на общественное место, называемое Божьим домом, где они замерзают от стужи. При наступлении весны и по разстаянии льда предают их земле, прикрыв их наготу одеждой, при чем совершаются молитвы об усопших». Сам порядок свезения тел на убогий дом описывает Коллинс. «Тела убитых и замерзших, – говорит он, – привозятся в Земский приказ, где выставляются на три или четыре дня. Если не найдется родственников и знакомых, отвозятся в большое подземелье со сводами, называемое Божиим домом. Там складывают по сту и по двести трупов, которых священники весной отпевают, засыпав землею».

В Москве было несколько убогих домов: при церкви св. Иоанна воина, на Божедомке, святителя Николая Божедомского, в Звонарях, Пятницы Божедомския, Успения Божией Матери на Могильцах, при Покровском монастыре на убогих домах и др. Сюда-то в семик (и в праздник Похрова Богородицы) бывал крестный ход из соборов и монастырей для совершения общей панихиды.

«В четверток 7 недели по Пасхе, – читаем в записи XVII века, – посылает патриарх властей к Убогим домам, да с ними архимандритов и игуменов отпевать над умершими: Андроньевской архимандрит, Даниловской игумен, протопоп Черниговской с собором да Рождественской протопоп из-под колоколов с собором за Яузу; за Сретенския ворота: архимандрит Петровской, игумен Сретенской, протопоп Покровский со рву, протопоп Александровской с собором». За крестным ходом следовали многочисленные толпы благочестивого народа и нищих. Целью их путешествия было желание предать христианскому погребению тела умерших, лишенных его в свое время и свезенных в общую могилу Убогого дома. Погребение и поминовение их на личный счет богомольцев-благотворителей было исконным обычаем русского семика. После погребения следовала общая панихида, за которой поминались души рабов «от неизвестной смерти умерших, их же имена Ты Сам, Господи, веси». Вслед за панихидой доброхоты раздавали щедрую милостыню собравшимся там нищим на помин погребенных. Этим заканчивался благочестивый обычай семика. В следовавшие затем дни, особенно в глухую осень и суровую зиму, снова собирали по московским пустырям, захолустьям и переулкам безвестные трупы и отвозили их в Убогий дом до следующего семика: «там ночь велика, спи до семика», говорилось в одной старинной песне. Этот обычай прекратился с уничтожением Убогих домов, в конце прошлого века, после московской чумы, когда в городах заведены были особые кладбища и запрещено хоронить при приходских церквах. До настоящего времени сохранился лишь обычай в некоторых городах собираться в семик на одно из городских кладбищ и там, над могилами погребенных, служить панихиду о всех погибших несчастною смертью и оставшихся безвестными при погребении. Такая панихида в семик служится, например, в Смоленске на кладбище Петропавловского прихода.

Помянув таким образом покойников в Убогом доме, русский народ в старину, как и теперь, переходит к увеселениям семика. Теплое весеннее время, распустившиеся зелень и цветы давали обильный материал для народных увеселений и игр. Семицкая неделя поэтому называлась «зеленою» или «зелеными святками». Гаданья были необходимой принадлежностью семика, как и зимних святок. По раздолью и веселости семик ставился рядом с масленицей. На лубочных картинах он принимает к себе в гости масленицу и величает ее самыми разнообразными прибаутками:

Душа моя масленица,

Перепелиные твои косточки,

Бумажное твое тело,

Сахарные твои уста,

Сладкая твоя речь,

Русая твоя коса.

Тридцати братьям сестрица,

Сорока бабушкам внучка,

Трех матерей дочка.

Как и масленица, семик называется «честным» семиком и признается одним из лучших весенних праздников. Из его увеселений особенно выдаются: ношение древесных ветвей, завивание и развивание венков, гадание в рощах и на водах.

На семицкой неделе и на самый семик народ целыми толпами отправляется в поля и рощи, собирает разные травы, преимущественно благовонные: чабер, мяту, зорю и калуфер, – рубить молодые березки и другие деревья. В то же время по городам и селам стены внутри домов убираются древесными ветвями, полы устилаются скошенной травой, окна – пахучей зеленью и цветами. По дворам и улицам устанавливаются в землю целые ряды березок, липок и кленов, так что города и деревни превращаются на несколько дней в зеленые сады. В Малороссии эта семиковая зелень называется «клечаньем» откуда, и семицкая неделя получила особое название клечальной. Сами празднества семицкие справляются народом в лесах, на тенистых берегах рек или под тенью нарубленной зелени у домов. В старину, в ожидании семика, готовили кушанья, красили в желтый цвет яйца, пекли караваи, сдобники, драчены и яичницы. В рощах все это съедали и затем начинались песни, пляски и хороводы. Навеселившись и наигравшись, заламывали березку и украшали ее лентами и разноцветными лоскутками. С веселыми песнями целые толпы народа носили по улице разукрашенную березку, при чем все участники и себя украшали венками из ландышей и незабудок, из березовых и липовых ветвей. В конце прошедшего века и по Москве еще носили березки, разукрашенные лентами, разными яркими лоскутками и красными платками, с песнями, бубнами, с балалайками и с прочими громкими, ухо режущими простонародными музыкальными орудиями; почти у каждого дома и на дворе стояла березка, отеняющая стол с яствами и питьем. У почтамтской больницы стоял большой вяз, к которому, в день семика, сходились каретники, басанщики и др. петь, пить и плясать²⁰. С течением времени все семицкое гулянье в Москве сосредоточилось в Марьиной роще, когда к ней было перенесено кладбище.

Молодежь, особенно парни и девицы, проводили семик в занятиях и играх, более соответствовавших их юным думам и желаниям. Семик – девичий праздник по преимуществу; отсюда его необходимая принадлежность – завиванье венков и гадание ими.

Собравшись вместе, молодежь отправлялась в рощу и там выбирала березку и украшала ее лентами. Вокруг нее начинались хороводы. Здесь же выбирались другие березки и с песнями сплетались попарно верхушками. Девушки тоже попарно подходили к ним и кумились-целовались сквозь листву, приговаривая:

Покумимся, кума,

Покумимся!

Нам с тобой не браниться,

Вечно дружиться.

Из зеленых ветвей и цветов девушки сплетали себе венки и тоже целовались-кумились, приговаривая: «здравствуй, кум и кума, березку завивши!» В некоторых местах (Костр. губ.) при этом кумовстве девушки обменивались кольцами и серьгами. Повесив свои венки на разукрашенную березку, девушки переходили к песням и хороводам. В этих хороводных песнях звучало уже не одно беззаботное веселье, но весьма заметно и ярко обрисовывались девичьи думы и чувства. Хоровод служил выражением заветных девичьих желаний и тайных дум о суженом. Около суженого вращались все хороводные песни. Как на типичную из них можно указать на хороводную:

Царь по городу гуляет,

Царь царевны своей ищет

Нагулявшись и наигравшись в лесу, девушки забирали свои венки и отправлялись с ними на берег ближайшей реки. В некоторых местах, впрочем, семицкие венки оставляли до Троицына дня. Направляясь к реке, девушки пели:

Пойду на Дунай реку,

Стану на крутом берегу,

Брошу венок на воду.

Отойду подале, погляжу,

Тонет ли, не тонет ли

Венок мой на воде.

Расположившись на берегу, подруги одновременно бросали на воду свои венки, замечали, как вода их уносит, и потом по быстроте и порядку движения венков гадали о грядущей своей судьбе. Потонет ли венок или нет? На одном ли месте он остановится или поплывет в сторону? Чей венок плывет впереди и чей остается назади? Нередко случалось, что влюбленные как будто нечаянно бросали свои венки вместе. Догадливые люди по сближению таких венков на воде нередко угадывали о близкой свадьбе. Бывали примеры, что матушки никогда не отдавали своих дочек за таких суженых, чьи семицкие венки потонули в воде. По замечаниям старушек, такие суженые или скоро умирают, или спиваются с круга. Ленты, которыми наши бабушки перевивали семицкие венки, сохранялись всю жизнь. Когда они выходили замуж этими лентами связывали венчальные свечи.

Семицкие увеселения так широко были распространены у нас в старину, что ими любили потешаться не только боярышни, но и царицы. Императрицы Елизавета и Екатерина любили смотреть в ямских слободах на семицкие хороводы и раздавали девушкам разные подарки: серьги, бусы, ленты, а мужчинам платки, кушаки и т. п. Императрица Елизавета, когда была еще великой княжной, сама участвовала в хороводах, одетая в парчовый сарафан, в брильянтовых серьгах и в жемчужных бусах. Вообще семик был одним из самых любимых и почетных народных праздников. В одной старинной песне народ пел:

Как у нас в году три праздника:

Первый праздник – семик честный,

Другой праздник – Троицын день,

А третий праздник – купальница.

Наше время, к сожалению, не удержало за семиком старинной простоты и искреннего, чистого веселья. Чтобы видеть их теперь, нужно отправляться в глушь наших отдаленных деревень и сел, где и набожность сильна в своей простоте, и веселый дух народный не тронут еще трактирной цивилизацией.